Наверное, пахни Роб не ельником, а бренди, Раймон поверил бы, что он пьян. Слишком по-кошачьи мурлыкал, излишне твердо ставил ногу. Слишком бесцеремонно отнял книгу, которую тот читал с похвальным, но не свойственным, рвением. Слишком тепло, хоть и поспешно, обнял. Но Роб был трезв, выбрит и бледен, а вокруг рта поселилась синева. И сколько бы лет не стряхнула с его плеч Бадб, зеркало, в которое он успел заглянуть в резиденции, говорило, что выглядел он сейчас на свои пятьдесят. Пусть не было морщин и седины - смертельная усталость и страх справлялись без них.
- Что он за тварь, сын мой?
Раймон кивнул, словно ждал вопроса, и зашагал по камере, заложив руки за спину. Несмотря на это молчал долго, успев сделать полные два круга, и только потом заговорил.
- Представь меня, до встречи с Эммой, без Фламберга, убери всё, что сдерживает. Мораль, этику, всё светлое - и после этого разговора я буду отрицать, что оно во мне есть, - учёт последствий, какой бы он ни был. Добавь полученную от Королевы возможность играть - и вот тебе нынешний Эдмунд Фицалан.
- Там, где ты шутишь, он - делает.
Роб устало опустился на лежанку и несколько мучительно долгих минут просто смотрел на покрытый чистой соломой пол. Мысли путались сумбурным клубком, сплетались змеями и казалось, будто этот лабиринт нельзя пройти, будто завязан он тем самым сложным узлом, который называли кельтским. Раймон не должен был сидеть здесь. Раймону это было необходимо. Противоречия камнем падали на сердце - и отдавались болью. Пришлось глубоко вздохнуть, утешая себя, что с врагами жизнь становится не такой пресной, а сильными врагами - так и вообще хорошо перченой. И потянуться за сумкой, чтобы достать из нее бутыль с бренди.
- Тебе лучше бы пока уехать на восток, пройтись по старым местам. Пока туда дойдут слухи - запад уже забудет. Я предложил бы пожить в Портенкроссе, но ты слишком горд для этого. К тому же... Скоро начнется война, Раймон. С некоторых пор я снова чую её запах. И, признаться, это меня не радует, но... Людям точно будет не до вас с Эммой. Разве что постарайся не оказаться там, где грянет первая битва. Они всегда самые страшные - первая и последняя. Забыть их невозможно, даже если умер.
- Старые места связаны с вопросами веры, по которым легко не сойтись во мнениях, - мрачно заметил Раймон, не прекращая ходить. - И ты не учитываешь, что Эдмунд путешествует быстрее торговцев и голубей. Восток узнает не намного позднее, чем запад, свяжет с Билберри - об этом-то поганец позаботится, - он поднял руку, показывая, что не договорил. - Да, восток всё равно будет проще, чем запад, но порой мнение нужно менять там, где ещё горячо. А менять его, чёрт меня дери, хочется! Но я ещё думаю - сколько в этом пустой гордости и нежелания признавать, что совсем горячие люди просто не захотят смотреть и слушать, а сколько... Постой. Война - и скоро?
- Полагаю, апрель или май. Может, чуть раньше, - Роб стянул с себя оверкот, набрасывая его на Раймона. - Джеймс сказал, что не возражает, если ты погуляешь по внутреннему двору тюрьмы, а мистер Клоуз согласился выделить стражника. Идём, иначе оплывёшь.

Говорить о войне, всё же, пришлось продолжить. В окружении серых стен, всё также глушивших магию, но зато позволявших солнцу и ветру касаться щек и волос, возвращать краски на лица. И беседовать об этом с Раймоном было тяжело. И одновременно - легко, потому что доверять было больше некому, а Раймон - знал. Обо всём знал, не выказывая неприятия.
- Апрель или май, может быть - чуть раньше, но уж точно не позже. Недавно мне пришлось сжечь Фэйрли. Был набег, и не тот, что позволяют себе сынки лэрдов. От них, понимаешь ли, не остается нежить... Пустая нежить, Раймон, будто души забрали... куда-то. И припоминая слова неистовой, твой рассказ о Грейстоках, накладывая все это на Геродота, я, - Роб помедлил, провожая взглядом стаю грачей, потянувшихся с юга, - думаю, что они копят силы. Все эти годы копили, кажется. И я бы плюнул на всё, увел всех в Новый Свет, но... Вряд ли они ограничатся Англией.
Во всяком случае, сам бы Роб не довольствовался только островами, будучи древним, голодным божком. На мгновение закрыв глаза, отдавшись этой чудовищной усталости, вынуждавшей говорить с Раймоном - так, он вздохнул, возмечтав об отдыхе. О стае лесавок, которые сожрут ему сапоги, пожуют кольчугу и сломают зубы о наручи. О беспутном орденце, попавшем в тюрьму по глупости. О каком-нибудь броллахане, пугающем крестьян. Или даже пусть это будет призрак, звенящий цепями в замке, за которым можно было бы погоняться с улюлюканьем и разгромом доброй половины этого замка.
- М-м, - протянул Раймон, оглядывая двор, небо, но особенно - стены, - Надо было всё-таки остаться на бал, посмотреть? Но скажи мне, что с теми чёртовыми культистами? Ты... разобрался?
- Или они со мной, - пожал плечами Роб, вдруг почувствовав вкус крови Розали на языке, - очаровательная культистка Джеки на диво хороша в ритуалах. Настолько, что рубцом на сердце стало больше. И бывшей супругой - меньше, что уже моя вина. Но мальчик жив, здоров и упрям, как осёл. В кого бы только? Ну и... если эта курица, которая взялась тебе покровительствовать, вдруг попросит присутствовать на переговорах - причина тому снова Роберт Бойд. Я изрядно утратил задор юности, чтобы ходить против некромагов с одним полком.
И вновь он вздохнул о том, что божественное ему надоело. Роб ненавидел, когда его вынуждали вспоминать, что он умеет. Наверное, потому многие магистры и старались больше не выезжать на тракт. На орденском небосклоне должны быть новые звезды, молодежь должна становиться архимагами, обязана блистать. Молодые - душа и жизнь Ордена. Разве дело, когда брат Филин, он же Великий Магистр, ленивым движением брови останавливает стаю гулей, заставляя собачонками виться у ног? В то время, как тому же Вихрю пришлось бы рубиться с ними, пусть и с быстротой, недоступной обычному наемнику? А наемнику и вовсе проще сбежать? Роб же ограничивал себя, не имея возможности осесть. Михаилиту ведь нужны пара-тройка ухваток, доведенных до совершенства - не более. Твари, даже самые опасные - не боги. Но все эти демоны, новорожденные божества, старые боги, сам воздух Туата заставляли лезть глубже - и потом презирать себя.
- До переговоров нужно отсюда выйти, причём целым, - проворчал Раймон. На упоминании Розали он вскинул было бровь, но не сказал об этом ни слова. - Да и нужен я там? Покровительство - покровительством, а связаны мы с ней ещё не... так уж плотно. Не говоря о том, что Эмму, верно, не пригласят, а оставлять её - сам видишь.
- Эмма самоуничижается так, что в святые пора возводить. Великомученица Вероника обзавидуется.
Вместе со своей матушкой Домниной Римской и сестрой Прокудией. Роб кивнул, соглашаясь, что тревожить Раймона переговорами не стоит. И улыбнулся странной мысли, посетившей его безо всякой связи с мученицами.
- Любопытно проверить, сможет ли наш новый друг Эд творить свои чудеса в тюрьме? Или там, где нет тени? Мальчишка-то, кажется, трусоват.
Раймон, помрачнев ещё на первых словах, плотнее завернулся в оверкот.
- А ведь Эмма не виновата ни в чём - и всё равно закрывается, каменеет. Паршивое время уходить... хм, в тюрьму. Но ведь не было другого выхода. Не было ли? Мальчишка, говоришь... Не смешно, Роб. Я - боюсь здесь фокусничать. Он? Попробует и не задумается. Что самое поганое, сейчас, когда Клайвелл едет по тракту, я не могу отделаться от мысли: а что, если Эдмунд уже наигрался? Не получается смеяться, когда Эмма - так, когда Клайвелл - там, а я - здесь.
Тяжело вздохнув, Роб по привычке потянул к себе воздух и, ожидаемо, провалился в пустоту. Стихия хотела ответить - но не могла. И он не мог найти сейчас слова, которые утешили бы Раймона. Да и нужны ли они были?
- Нет, Раймон. Ты будешь смеяться. Вопреки, понимаешь? От тебя только и ждут, чтобы ты сдался, ушёл с дороги, отдал Эмму... да хоть в грёбаный монастырь! Ждут, что ты приползешь сломленным, еще до Самайна, к ногам, умоляя принять твою жертву, потому что жизнь стала невыносима. Душа отчаявшегося также сладка, как и героя. А ты - должен смеяться, потому что почти переиграл Эда. Пока ты сидел тут, в паре деревушек Суррея он сжег священника на кресте, повесил девушку, изнасиловав умирающую, и украл какой-то очень священный фиал с каплями грудного молока девы Марии. Останься ты в резиденции, с Эммой, мы бы всем капитулом не доказали, что Фламберг смиренно ждет своей участи. И Клайвелл... Неужели ты не увидел, что он - такой же, как мы, что он - охотник? Эта тюрьма не пустует, и упрятав сюда стольких сволочей, Джеймс позволит с собой играть какому-то сопляку? А увидев добычу - Эда - удовольствуется тобой? Ну же, улыбайся, Раймон! Или я не отдам тебе локон Эммы.
И ленту шута, которая пригодилась бы Раймону, хоть Роб пока и не понимал - как. И... С трудом удержавшись от подзатыльника, Роб взъерошил волосы упрямому Фламбергу.
- Ого, - Раймон потёр подбородок и ухмыльнулся. - И что тогда сделает с тобой Эмма, узнав, что не отдал?
- Я попросту ей не скажу. Как истинный трус и подкаблучник.
Впрочем, светлую прядь, аккуратно заплетенную в вычурную косичку, он, всё же, достал из-под обшлага рубашки, где хранил почти всё. И перевязал позвякивающую бубенчками ленту на руку Раймона.
- Сгодится для чего-нибудь. И не смей унывать, незачем радовать твоих врагов! Когда, говоришь, дознание?
Уилл Соммерс, если Роб его понял верно, бывал в таверне "Эй, красотка" каждое воскресенье. И было бы почти невежливо проигнорировать такое приглашение-намек. Шут короля - не тот человек, которым пренебрегают. Впрочем, лучший друг короля, Саффолк, тоже таким человеком не являлся, но ведь Роб им и не пренебрегал! Дьяволова, а точнее - неистовая, несдержанность! Но с настроением Раймона нужно было что-то делать. Если он продолжит читать книги и с упоением предаваться своему горю, то из умного, злого михаилита превратится в рохлю.
- Ты можешь утаить от Эммы то, что знаешь, верно, - признал Раймон, с интересом разглядывая ленту. Тронул бубенчик, другой; звенели они почти на одной ноте, но всё-таки по-разному. Прядь волос, зажатая между пальцами, билась на ветру, словно пытаясь вырваться, но держали её крепко. - Но вот то, что знаю я, даже в тюрьме - никак. Так что приятно видеть, что здравомыслие осталось ещё хоть в одном магистре, хотя бы частично. Может, орден и не пропадёт. И шутовская лента... почему мне кажется, что это акколада? Но почётный шут сказал бы так: когда бы оно ни было, а без меня не начнут, так что когда бы ни было - а не опоздаю и раньше не явлюсь! - он усмехнулся сжатыми губами. - Через два дня или оно дождётся меня, или я, боюсь, его и не дождусь.
- Значит, завтра.
Джеймс, кажется, был не из тех, кто тянет кота за яй... хм, хвост. Роб кивнул сам себе, не собираясь даже думать о почтеных шутах и здравомыслии. И потянул Раймона за собой, переходя на быстрый шаг, каким выгуливал Девону. Пока стражник терпел этих странных михаилитов, нужно было дойти хотя бы до Бирмингема.

Резиденция. Поздний вечер.

- Порою люди, не желая зла...
Карта, новенькая, точная, вычерченная в королевском географическом обществе, лежала на полу. Англия, Ирландия, Уэльс, Шотландия, остров Мэн с лесами, реками и озерами, сёлами и городами расстилались у босых ног Роба. Ноги, в свою очередь, выглядывали из подвернутых до колен простых холщовых штанов, а штаны, наверное, не прочь были перейти в рубашку, но ее не было. Впрочем, о желаниях вещей Роб не думал. Он сидел на полу, вооружившись карандашом и задумчиво рассматривал леса Йоркшира.
- Творят такие чёрные дела...
Разговор с Раймоном напомнил ему, что когда-то, чёрт возьми, был полководцем. И коль уж его вынудили стать им снова, то следовало разложить по полочкам всё, что умел и чему научился до того, как его и полк под торжественный марш проводят в битву. Под марш ли? Раньше, помнится, это выглядело как: "Я хочу вон тот холм!" Возражения, что холм сейчас брать нельзя - не принимались. Или принимались после долгих уговоров и оплеух. А ведь рука у Бадб с тех пор легче не стала...
Войны нынче велись на бумаге. Дьявол их знает, как привыкли воевать пирамидостроители Грейстоки... Точнее, об этом знали Геродот, Плиний-старший, Птолемей Македонянин и римские полководцы, ходившие на Египет. Роб улыбнулся, понимая, что впервые заставил себя подумать об этих древних засранцах, как о египтянах. Когда называешь вещи своими именами - это шестая часть успеха. Или восьмая. Скорее - двенадцатая, но успеха же!
По прочитанному, однако, выходило, что не зря эти божки окопались неподалеку от Лондона. Темза, конечно, не разливалась, как Нил, но в Билберри была и своя речушка, а египтяне традиционно воевали от долины реки, выстраивая вдоль русла крепости и храмы. Служба в армии, повествовал Плиний, не была престижна, ведь туда набирались бедняки, а учили их палками. В Англии, пожалуй, окаянным мумиям бедняки не требовались. Кажется, они умели в мертвяков не хуже любого некромага, а то и получше его. О, Бадб, для чего ты когда-то назвала своего илота обреченным на победу? Против армии умертвий - с полком, который только начал учить слово "дисциплина"? Где даже адьютант считает возможным шляться по своим делам? Роб застонал, представив, как приказ занять позиции обсуждается с точки зрения кто чье дитя и кому нужно подчиняться... И зачем-то пнул ни в чём не повинные сапоги. Нет уж. Армия - не чертово... хм, богинево капище.
- Что до таких блистательных идей
Не вдруг дойдет и записной злодей...
Злодеи могли поднять из земли всю королевскую конницу, и всю королевскую рать, коих за столетия в этой самой земле лежало немало. Они могли привычно для себя структурировать эту гнилую армию. Им, пожалуй, достало бы сил создать флот. Должно быть, жуткое зрелище - абордаж нежитью... Но без алтарей, без пирамид-накопителей египтяне были никем и ничем. Без адских легионов, с одним полком, Роб тоже был никем. И выходило, что...
- За безобидный взор
Тебе прочитан смертный приговор.
И жизнь твоя приблизилась к черте…
Ничего не выходило. Будь Роб мумией, он давно заслал бы к себе шпиона. Будь он Бадб - уже надавал бы по шее нерадивому генералу, не подумавшему о том же. Будь он собой... Собой быть оказалось непростым занятием. У Роберта Бойда было столько дел, что о шпионах как-то забывалось. Роб вздохнул и уставился на карту, размышляя, куда бы пошел, называйся он Эдвардом Грейстоком. И зная, кто враг.
Понтефракт, Каслфорд, Донкастер, Эггборо... Древняя линия крепостей, из которых для обороны годился только Понтефракт. В михаилитской жизни были свои плюсы - он своими глазами видел эти стены, оставалось лишь вспомнить, наложить на карту и понять, что наступать мумии будут отовсюду. Что не нужны ни тактика, ни стратегия, когда в твоем распоряжении любой жальник!
- Спокойно, ceannard, дыши глубже. И подумай, где ты закрепишься. Откуда они не смогут тебя выбить?
Карандаш двинулся от Актона, пересек Каслфорд, миновал Бразертон, через Ноттингли прошел к Уэнтбриджу, оттуда - в Акворт. И снова уперся в Актон. Круг - идеальная форма, а в центре его была самая укрепленная крепость. Да и лорд Дарси, хранитель этих земель, старый вояка... Итак, Понтефракт! Далековато от столицы, от Портенкросса, но зато есть река Гул, есть леса и холопы, а расстояние для войск сократят сестрицы.
- Итак, отсюда выбить сложно. Лондон же - большая клоака. Окопайся в Вестминстере - и тебе не нужны будут чертовы пирамиды.
Только сейчас Роб осознал, как были построены аббатства. Крестами, мать их деву Марию всей архангельской братией! Крестами, которые были символами солнца, а не распятого! Приложи чуть усилий - и вся мощь веры, все слезы, мольбы, надежды людей - твои. Счастье, что резиденция была просто крепостью, иначе... Страшная судьба мальчишек заставила вздрогнуть и отложить карандаш. Дети должны были жить в мирной стране.
- Но нам пирамиды и не нужны ведь. Па-а-думаешь, Грейстоки. И не таких на копье вертели. Пойдут-то они все равно к городам... Бирмингем, Ноттингем, Ливерпуль, Манчестер, Шеффилд, Лидс, Кардифф... Что-то мы им сдадим, пусть подавятся.
Партизаны, засадные полки, война не стенка на стенку, а та, которую именовали бесчестной. Кажется, этого валаха, как бишь его? Дракула? Дурацкие имена... Так вот, за такую войну его изгнали из рыцарей, но сколько лет он держал турков? Наплевать на честь. Наплевать на рыцарскую гордость. Они не спасут от жестокой расправы детей, не уберегут жен и сестер, не помогут победить.
- Всё покажет первая битва, верно, mo leannan? Мы посмотрим, на что способны они, не особо показывая, на что способны мы, но зато вынуждая их выложиться. И еще... Еще нам нужны толковые литейщики и пушкари! Прямо сейчас. Два-три десятка османов, которые уже проверены под Веной!
Роб вскочил и зашагал по своей просторной, но скромной комнате. Бадб - не хватало. Она нужна была здесь и сейчас, когда орденский замок погрузился в тишину, когда за темными окнами тонко, пронзительно подвывал ветер, швырял в окно первый весенний дождик. Всё, как и тогда, два месяца назад, когда к пожилому магистру не шел сон. Лишь кубков в серебряной оплетке на столике было теперь два. И на полу, потеснив Девону, лежала Англия, бесстыдно раскинувшись своими проливами. И хотелось, чтобы пришла если не жена, то госпожа и повелительница, чтобы увидела и оценила труды. Поглядела на карту, изрисованную стрелками атак, размеченную пригодными для обороны и наступления крепостями и фортами. Распланированную войной. Но Войну, всё же, не звал, в пику себе.
- Из пыли рожден - и погибнешь в пыли.
Летом на тракте и в самом деле бывает пыльно. Когда дожди внезапно перестают идти и неделями стоит засушливая жара. Предвидела ли она, видящая всё, эту битву, когда её илот, её генерал, её муж падет от чужого меча? Прорицала ли? Или - просто прокляла тогда в сердцах? Отчего-то знать не хотелось. И было страшно умереть вот так, не успев сказать ей... Впрочем, не важно.
Мысли пришлось ненадолго прервать. Ровно на скачку до Бермондси и обратно - Раймону втемяшилось потребовать Эмму. Думать в полном галопе не получалось, а после - уже не хотелось. И было пусто. Особенно, там где...
Постель ласково обняла его теплым тяжелым одеялом, огладила обнаженное тело простынями тонкого льна. Столик кокетливо подмигнул уголком скатерти - и Роб уснул. Не переставая надеяться, что разбудит его шум крыльев.

Здесь и далее - со Спектром

Ю Ликиу

25 февраля 1535 г. Лондон.

В возрасте пяти лет Ю узнала, что родиться в год овцы - плохое предзнаменование.
- Овца - достойное животное, - говорил придворный астролог, - это символ скромности, гармонии и самоотверженности. Но дитя родилось в десятый день десятой луны, а потому твоя дочь, госпожа, вырастет упрямой овцой. И будет зарезана.
Мать, седьмая наложница, кивала головой и вздыхала, гладя маленькую Ю по голове.
Ю Ликиу, Прекрасная Дождливая Осень, пятнадцатая дочка китайского императора, принцесса, никогда не видевшая своего отца, вздыхала тоже. Ей отчаянно хотелось бежать в сад, чувствовать под босыми ногами камешки дорожки, рвать орхидеи. Орхидеи были её любимыми цветами. Их она рисовала тушью, эти нежные, вечнозеленые растения с тонким ароматом. Но нужно было сидеть спокойно и слушать воняющего чесноком мудреца.
Вейки Венлинг, которую иначе как "Великолепной госпожой матерью" и именовать было нельзя, воспитывала её в китайской традиции, хоть сама и была маньчжуркой. И она искренне верила, что маньчжуры принесли Китаю много пользы, а самое главное - оперу, потому к Ю раз в месяц приходил учитель маньчжурского языка, из уроков которого та запомнила лишь скуку. От матери Ю унаследовала невысокий рост, большие глаза и пухлые, четко очерченные губы. От отца, которого так никогда и не увидела...
На вопрос, что она унаследовала от отца, Ю Ликиу, любимая гадюка Стального Рика, не взялась бы ответить.
Давно стёрлись воспоминания, остались в прошлом драконы Запретного Города, аромат розовых лепестков и трав, глаза матери и нежный её голос. Но в ночной тиши, когда под ладонью заходилось сердце, Ю часто слышала, как Вейки Венлинг читает стихи Ли Бо.
- На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.
Матери было близко чаньское представление о счастье. Она и Ю научила восхищаться по утрам - свежим воздухом, осенью - цветом листвы, в любое время года - водой.
Ломать людям хребты небрежным движением руки Ю Ликиу выучил монах из местечка Шаолинь, думать и планировать - советник Дао Гун, а как всё это соединить в одну-единственную Осень - она догадалась сама. Пришлось.
Текла шёлком Великая Река времени, пробуждая ночные грезы о прошлом. Текли водопадом длинные черные косы под гребнями служанок. Девушка, что глядела на Осень из зеркала, была прекрасна. Лебединая шея, длинные ноги и маленькие груди, брови вразлет. Девушка, глядевшая на Ю из холодного стекла, была несчастна - о ней вспомнил отец. Что поделать, утешала её мать, ведь такова судьба принцессы - служить своему отцу-императору телом. Монгольский хан, который потребовал Осень себе в жёны, был молод. Так говорили, но Ю не видела его никогда, да и замуж не хотела. Ей было всего тринадцать и у нее только вчера началось женское. Но тело облекла туника, расшитая белыми фазанами, косы уложили в сложную прическу, а саму Ю Ликиу запихали в паланкин, чтобы нести навстречу счастью.
Теперь кос не было. Не росли. Лишь жесткий, короткий ворс на голове, постыдный для принцессы, но вполне годный для Юшки, советницы орка.
Драконы тут были только на гербах и знаменах, орхидей не было вовсе, да и Рик был совсем не ханом. Но Ю не жаловалась. Рик приютил тонкую и звонкую ветку ивы, укрыл и возвысил. В Поднебесной Осень была одной из шестнадцати от седьмой. У Гленголл её почитали императрицей.
Ю улыбнулась тьме, огладила рукой шелк одеяла. Правила она, пожалуй, лучше папеньки. Без советников, сама, кропотливо собирая людей, подминая под Рика других дельцов. Кого-то награждала, а кто-то неизбежно был обречен. Вот как эта рыжая девчонка, Дженни. Слишком умная и своенравная для своих лет, слишком глупая, чтобы вырасти. Под рукой она была не нужна, на смену кому-то - не годилась. Всей необходимости в ней - нянчиться с Гарольдом Брайнсом, который тоже не был нужен. Полезный, чтоб таскать мандрагору. Бесполезный - после. Мандрагоры, сиречь - реликвий и артефактов, требовалось много. Псов, подобных этому Брайнсу - еще больше, но Великое Небо! Никто так не чудил, как этот! Сотворенное им уже перевешивало пользу, и Ю склонялась к тому, чтобы оказать уважение Клайвеллу, выдать Брайнса. Умный констебль всегда полезнее глупого торговца, а Клайвелл еще и понимал.
Ю вообще удивительно везло на понимающих. Остальные долго не жили. Иногда, когда её не понимали особо упорно, руки приходилось пачкать самой. Но чаще - почти всегда - находился понимающий. Вот как этот Фламберг, к примеру. Сцепился с Листом, сам пришел просить о наводке, сам убрал, а для Рика - выгода! Сеточку монастырских грабителей вплела в большую паутину для него паучиха Ю, потратив лишь золотой медальон с императорским драконом. Пожалуй, надо было чем-то отплатить михаилиту за его старания, но не сейчас. Не в тепле темной опочивальни, не ночью. К тому же, следовало подумать сначала о выгоде, а во сне Ю этого делать не хотела.
Сейчас, когда так покойно - и о делах? Лучше помечтать о пасте для чернения ресниц, что придает глазам выразительность и таинственность двух бездонных колодцев. О помаде для губ - алой, розовой, пурпурной. О новом платье, которое всё равно наденет лишь для Рика, ведь у Гленголл, да и в Доках, уместнее штаны и сапоги. Хорошие, дорогие сапоги, сшитые точно по узкой ножке, ножке маньчжурки, которая никогда не знала бинтования, уродующего китайских женщин.
Рик порой смеялся, видя, как вспыхивают глаза его змеи при виде склянок с притираниями и духов. Вдвойне - если Осень при этом вытирала свой нож от чужой крови. Ох, Рик, водяной дракон, плывущий против течения Великой Реки!.. У него были умные, проницательные глаза и обветренная кожа, брови походили на два китайских меча, в форме носа Ю усматривала нечто бычье. Когда он стоял, то шириной своих плеч напоминал древнего воина с барельефа. Рядом с ним Осень была маленькой и хрупкой, как кувшинка на глади горного озера. И он обещал похоронить её с зеркалом. Красивым, на длинной ручке. Конечно, Ю понимала, что защитить от злых духов оно сможет, лишь если разбить им голову привидениям. Но в старые сказки хотелось верить, надеяться, что твари из тьмы испугаются собственного отражения, убегут. Вот если бы все беды убегали так же легко! Как эти шестёрки Листа, что...
Ю неспешно села в постели, коснувшись рукой переносицы. Она забыла о шестёрках Листа. О, Великое Небо!
Как звали этого живоглота, что принес гримуар об адских наказаниях? Репейник? Живопыра?
Записка лежала как раз поверх гравюры, изображавшей бассейн, заполненный кровью. В нем плавали женщины, похожие на клецки в свекольной похлебке, а чертей, оснащенных так богато, что сомнений не оставалось - мужики, прикрывал клочок бумаги.
"Ядовитые змеи и скорпионы плавают тут. Все они получают возмездие за свою жизнь".
Ядовитыми змеями были она и Марико. Яд, которым пропитали обложку - скорпионьим, а почерк - знакомым. Левая рука Листа, Француз. Но в ту пору как раз решил умереть Аурелио. От вдумчивого, осторожного флорентийца Ю такого не ожидала, а потому записка подзабылась. И вспомнилась лишь сейчас! Двадцать пятая страница - двадцать пятое число...

А, всё же, штаны были удобнее узкого платья, сапоги - вышитых туфель на колодках. И рубашка не требовала корсета, которым душили себя женщины Англии. Бесшумной, легкой тенью скользила Ю к убежищу Рика, скрадывая шаги в топоте чужих сапог, дыхание - в разговорах и смехе. Неспешно спешила, уподобляя себя осоке над рекой, кланяющейся воде. О лист её можно порезаться, но он же и прочен.
Лист! Мальчишка, что мешал и после своей смерти. Доносили вести, что тело его ходит и стонет в подземелье, куда был сброшен михаилитом. Доносили весть, что в Равенсхеде пропадают дети и кошки. Доносили, что управа уже готова платить за упокоение Листа.
Когда из-за угла выскочила приземистая фигура, протягивая лапу с тускло блеснувшими когтями, Ю поняла, что ошиблась снова. Пришли не только за Риком - к ней тоже. Или - ко всем, кто остался после того обрыва, где сгинул непонятливый дикий цветок. И значит, где-то там - Мако, и брат Вальтер, хотя они отобьются. Но мысли сейчас - мешали. Как и глупый, ненужный ритуал, который Ю подцепила от шифу, учителя, и никак не могла от него избавиться в стране, жившей слишком быстро, но так медленно для неё: плавно, нарочито, опуститься в стойку, повести руками, точно отжимала бельё. Странная поросшая шерстью тварь с собачьей мордой на такое не разменивалась. Не было ни поклонов, ни стоек, только жаркое дыхание на полувзвизге, стремительный рывок в темноте, вытянутые мощные лапы с крючковатыми пальцами. Центр бури спокоен, но края его - сильны. Еще одна ненужная мудрость, о которой Ю даже не подумала, перетекая в сторону. Руки и ноги не думали тоже, они просто работали согласно и быстро, захватывая лапу, подсекая ногу, подбирая свободной ногой какой-то дрын, валяющийся на земле, отступая назад и в сторону, увлекая в это кружение псоглавца. Тварь придушенно взвизгнула, потом ещё раз, врезавшись мордой в доску, и отлетела к стене дома. В ночной тишине щёлкнул сломанный сустав, но существо уже поднималось снова, тряся головой. Конфуций на это непременно бы что-то сказал, но Ю им не была. Юшка-Ю, Дождливая Осень, змея в зарослях ивы, она подлетела к чудовищу и с хряском впечатала свой то ли посох, то ли кусок забора ему в челюсть. И - еще раз, пиная пониже пояса, надеясь, что оно - кобель, скрылась в холодной черноте тени.

Жильё Стального Рика невозможно было описать как комнату или дом. Сеть из тоннелей, подвалов, заколоченных домов и вполне действующих лавок - и едва ли кто мог знать, где именно окажется Рик в такой-то час: орка часто мучила бессонница, и порой половину ночи он бродил по тёмным коридорам, как огромная страдающая головной болью панда, безошибочно переступая через ловушки, которые всегда настраивал сам, не доверяя этого никому. Но если Француз был умён... На мгновение, на лепесток магнолии, её опалило грустью: Рик не бросился спасать свою змею. Но цветы магнолии так непрочны, так легко их растрепать ветром, а грусть лишь пожирает время.
Ближайший вход, она знала, был в подвале модной лавки всего в квартале. В приличном с виду заведении можно было купить многое - стоило только назвать нужное слово, сослаться на нужные знакомства. Прочие? Одевались втридорога в лучшие ткани, какие только можно было провести, сполна заплатив все положенные налоги и сборы. А иногда и в те, что случайно попадали в легальные тюки и стопки, когда таможенники отворачивались. Но редко. Не стоит следить близко к дому. Даже эта малая толика контрабанды добавлялась потому, что полностью чистая лавка выгдядила ещё подозрительнее.
Сорванная с петель дверь, валявшаяся у стены, пахла дымом, а рядом лежал скорчившийся обугленный труп мужчины с прикипевшей к лицу шёлковой маской. Сколько же их? Ю замерла, размышляя, не поднять ли своих людей. Достаточно замысловато свистнуть - и Доки вскипят огнями и клинками, колода карт во главе с Валетом прочешут каждый закоулок, перевернут каждый камешек мостовой, погребенной в нечистотах, выволокут... Нет! Если Ю Ликиу не может справиться с горсткой шестёрок сама, то кто будет её уважать? Облава будет после, когда Рик найдётся, хоть вряд ли терялся. Аккуратно перешагнув через тело, Осень пнула неприметную доску прилавка. Люк в потолке откинулся бесшумно - она лично следила за тем, чтобы все механизмы работали исправно. Но в него Ю не полезла. Незачем, если есть кладовая, от которой никто не ожидает потайного хода при наспех захлопнутой двери на чердак.
Платье, красивое, расшитое золотом и бантами, висело прямо перед лицом, покачиваясь на крюке, как привидение. Ю потянула нитку из подола, стараясь не порвать. Знать рода Хань, рода, к которому принадлежала Ю Ликиу, считала само собой разумеющимся, что женщины используют темную магию, гу. Иногда простолюдины осознанно готовили его: брали червяков, змей, ядовитых гадов и клали в один сосуд. Твари поедали друг друга, пока не оставался один - гу. Те, кто видели его - умирали. Осени такие ритуалы нужны не были - имя гадюки она носила не зря. Платье не было новым, а значит - в нем была ци его прежней хозяйки и нет ничего проще для твари из горшка, чем пожрать чужую ци, подчиняя себе.
Намотав нитку на пальцы, Ю пошевелила ими. Платье взмахнуло рукавами, присело в реверансе. Слишком темно было в подвале, чтобы глядеться в зеркало на стене, но свою довольную ухмылку Ю Ликиу чуяла, не глядя.

Ю родилась в год овцы, а потому упрямо шла вперед, прикрываясь летящим платьем. Рик - в год обезьяны, иначе почему он был столь умён, что устроил ловушки перед ловушками? В какой год родился Француз, Ю не знала, но могла предположить, что быка. Мстительным слишком казался, точно число его - семь. Семь тушек мелких тварей, попавших в семь ловушек, одна шестёрка в черном на кольях, через которые Осень перепрыгнула, перебежав по стене, не сострадая. Отвыкла жалеть чужие жизни. Там, в Кафе, где её продавали с помоста обнаженной, она запоминала каждого, кто торговался за золотистое тело ханьской принцессы. Многие уже были мертвы, многие - поспешили откупиться, но умерли тоже. Страшнее. Один был еще жив, когда с него сдирали кожу, чтобы напустить в тело муравьев. И Француз был дураком. Ю остановилась среди разгромленного сада под магическими лампами, над которым любила корпеть Ван Хо. Его ломали спешно, на бегу, но в нем еще жила ци кореянки. Неразумная, молчаливая Цветок... Её память стоила крысы в брюхо.
Покачав головой, покачав рукавами, Ю и платье тенями вошли в караулку, не останавливаясь, чтобы глянуть на пустые сосуды, которые покинули Пятерка и Тройка, забрав с собой одного французишку. Остальные, кто тут был, пошли прямо, но Осень выбрала - направо, к желтому и югу. Туда ци стремились охотнее, увлекая наряд - навстречу арбалету и выстрелу из теней. Они жалеючи огладили дыру от болта, прошившего наряд на груди, чтобы вонзиться в стену, хотя метилось - в лоб. Надеясь, что Осень глупее и пойдет, будто по императорскому дворцу: гордо, прямо и неспешно. А выходило наоборот. Ю крысой кралась вдоль стены, приноровляя шаги к полумраку, в котором таились гу, родные сестры души Осени. И потому бросившемуся на нее с кинжалом мужчине Ю Ликиу просто улыбнулась - сладко и остро, точно была имбирем, маринованным в меду. Зазывно повела плечами, чтобы виднее стали маленькие груди, задержала взгляд на расщелине ног, где таился нефритовый стержень. И - выдохнула. Дурманом, терпким ядом поползли гу и гуй из теней и сумрака, будоража мужчину, тревожа его кровь и плоть. Мужчина сбился с шага, бессознательно опуская нож. Не сводя глаз с полурасстёгнутой рубашки, он потянулся к ней свободной рукой. Тёплой летней рекой, яркой лентой подалась Ю, прихватывая ноготками за горло, ласково царапая его, заставляя себя не морщиться от боли, пока тот, задыхаясь от удушья и сладострастия, сжимал грудь. Мужчины... Большие котята, вечные младенцы, мотыльки, летящие на свет источника своего наслаждения, к ветке персика. Пальцы вошли в плоть и брызнуло алым, кровавые пионы расцвели на белоснежной рубашке. Ю отпихнула ногой оседающего наемника, с досадой коснувшись саднящих отметин на коже.
Здесь, в вечно дождливой Англии, одно было схоже с Поднебесной: женщины человеком не считались. Но когда в руках Рика плавилось тело, и душа возносилась к облакам, Осень была согласна на это. Наверное, потому и шла сейчас вперед, прижимаясь то к одной стене, то к другой. Власть женщины - на горячей подушке, в остром уме и верном сердце, но нигде в мире императрицы не бывает без императора. Пока жив Рик - жива и властвует Ю Ликиу.
В пиршественном зале, который они вместе обставляли драгоценной посудой, некогда принадлежащей Калигуле, в руки будто сам порхнул таз императора. Осень предпочла бы веер, дешевый, из бамбуковых палочек - сердце обливалось кровью каждый раз, когда дорогая и древняя вещь с веселым звоном встречала чужой нож, отбивала стрелу или опускалась на чью-нибудь голову.
- Дороже будет, - прокричал ей Двойка, скручивая голову приземистому краснолюду. Ю лишь мимоходом кивнула, ударом кулака выправляя днище и не думая о том, скольких придется отдать морю - и своих, и чужих. Чужих оставалось все меньше, они убывали, как рисинки в чашке голодного, но - медленно. Для Осени, чуждой у-вей, недеяния и созерцания - слишком медленно. В ней всегда было больше ян, чем инь. Свои таяли тоже - слишком быстро. Упал с ножом в спине Десятка, покачнулся с залитым кровью лицом Двойка, но главное - двери глубже, к одной из спален Рика, висели на одной петле, и из-за них доносился хрустальный звон стали.
Шуангоу, которые весь долгий путь провисели на поясе, ей подарил тоже Рик. В Поднебесной такую сталь не варили, не ковали, не вытягивали так ровно крюки, не оттачивали так остро кромку. Не пели китайские, разрезая воздух так, как эти, что простонали, встречая короткие мечики двух французовых прихвостней, поставленных на охрану двери.
Людям потребно видеть красивые картинки. Внешний вид - это цветок Дао, начало невежества. Поэтому, мудрый человек берет существенное и оставляет ничтожное... Наверное, обо всём этом Ю Ликиу подумала бы, отмахиваясь, перепархивая журавлем от мечиков, змеей ускользая, вертясь волчком. Но - не было времени. Время сражалось не на её стороне - на вражьей. Гнусно смеялось клинками из спальни, скалилось рожами нападавших. Когда у первого хрустнула рука, выронив мечик, он не отступил, не растерялся, лишь зло махнул ногой, будто подражая Осени. Рой жужжащих ледяных кинжалов устремился к ней, заставляя то припадать к полу, то взметать плеть тела в воздух, то закрываться тазом.
- Хiǎobī zǎizi...
Шипение пронеслось по залу, заставив замереть и своих, и чужих. Голос Юшки-Ю, любимой гадюки Стального Рика, таким слышали нечасто. Выдергивая ледяную сосульку из ноги, Осень молчала. Молчала она и втыкая её в глаз колдуну. И лишь сломав шею второму, испуганно попятившемуся к спальне, заговорила.
- Ко́гда верну́сь, чтоб чисто́ было́... Усе́кли?

Если ответ и был, она его уже не слышала. Звон стали стих ещё прежде, чем она откинула полог, заменяющий внутреннюю дверь.
Рик спокойно стоял за кроватью. По обнажённой груди струилась кровь из порезов поверх старых шрамов, а в руке он держал обломок меча в ладонь длиной. Срез дымился, словно лезвие прожгли, а не сломали. Один убийца неподвижно лежал под обрушенным балдахином, судорожно схватившись за резкой столбик. Второй сидел в углу, неверными движениями пытаясь заправить в рану на животе выпавшие внутренности. И только Француз, коротко оглянувшийся на шелест, выглядел свежим и целым. При виде Ю на красивом породистом лице даже не мелькнуло удивления, а чёрный волнистый клинок в его руке не дрогнул - как и голос.
- Моя любимая змейка! Как любезно с твоей стороны.
- Мне нет про́щения, мой господин.
При чужих она называла Рика именно так. Подчёркивала, что не её воля, но - господина; что не просто Юшка, но Ю Ликиу - советница и наложница. Почти, как в Поднебесной. Совсем, как в Англии.
Таз, блеснув помятым боком, взлетел в воздух. Калигула вряд ли бы узнал в нем свой сосуд для омовения теперь. Ю поймала его, пожонглировав, будто метательный диск, улыбаясь Французу. Этот вряд ли поддастся чарам гуй, не пойдет за женским призывом. Но ей он нужен был живым. Души умерших взывали об отомщении, и страшная судьба красивого Француза, умершего от пыток, должна была стать назиданием всем прочим.
- Я по́гнула таз, мой господин.
Но если и неживым, то чучело, такое же породистое, как и при жизни, с тем же клинком и в той же одежде, повисшее в цепях над стойкой в баре... Осень затрепетала ресницами, будто в волнении. Каждая женщина может создавать вокруг себя то, что захочет именно она. Творить мир и покой, выпуская свою инь, холодную и темную, женскую. В любой из них сплетается борьба стихий: вода гасит огонь, огонь плавит металл, металл разрушает дерево, дерево - землю, а земля засыпает воду. И лишь колдунья из рода Хань осознает всё это, обращая извечно женское бессилие в свою силу. И в силу своего мужчины. Глаза скользнули по груди Рика и для Француза это должно было выглядеть обещанием страсти над его холодеющим телом. Лишь Рик сейчас чувствовал, как обтекают, вползают в него вместе с воздухом жэнь ци, гуй ци и ци хай Ю Ликиу. А Ю тем временем сложила ладони лодочкой, чтобы поклониться Французу - и дать жизненной энергии время сплести льянг-танг, чешуйчатый доспех, в теле и на теле того, кого почитала выше себя, наполнить его сосуд силой.
- Это честь - для мо́его господина и меня, прини́мать тебя в доме, Француз.
Голос Осени стал хрипловатым, низким, грудным. Так он колебался в тон с душами мужчин, заставляя слушать не умом, но синь - сердцем.
Француз приятно усмехнулся.
- Всегда мне нравился этот твой говор. Для господина, говоришь? Но ведь теперь я - господин. Право же, принцесса, я предлагаю править вместе. Не покупаю на грязном рынке - предлагаю! Что тебе в этом уродливом старике? Лишь немного крови, чтобы скрепить ритуал - и юг вместе с севером будут наши. Не секрет ведь, что правишь - ты, а это, - он небрежно ткнул мечом в Рика, - лишь марионетка, кукла. Но я - я буду ценить тебя по-настоящему.
- Дово́льствуйся тем, что и́меешь, раду́йся по́рядку вещей. Ко́гда ты по́ймешь, что и́меешь всего в до́статке, весь мир стане́т принадле́жать те́бе, Француз.
Улыбка не покидала её губ, а сеть плелась, в неё утекало воинское и защитное, оставляя обнаженной. Ни минуты не задумалась она над словами мужчины, предлагавшего ей смерть. Уродливый старик? Грязный рынок? Ни словом, ни делом Рик не давал понять ей, что когда-то купил в Дублине, у ирландца, которого убили потом вместе. Марионетка? Но тогда Француз глупее, чем полагала Ю. Отдать свою кровь, забыв, что ханьская колдунья никому не клянется на соке жизни? Но тогда дурой станет сама Осень.
Ю отшвырнула в сторону шуангоу и лишь подняла бровь, когда один из них будто ненароком задел Рика. Лозой, цаплей сквозь тростник, шла она к Французу, чувствуя, как вихрится ци за бедрами, как приливает кровь к губам и груди, к сокровенной жемчужине, как загораются глаза.
- Ты не сделаешь Ю Ликиу своей куклой? Марионеткой?
- Зачем мне это? - глаза мужчины блеснули, но иначе он ничем не выдал, что Ю его привлекает. - На равных...
Остановившись в шаге от него, Ю пугливо, синицей из рукава, отпрянула, плавно прогнувшись в спине. На равных двое никогда не смогут править. Только - один, что равен сам себе. Или - одна, но не в этом мире. На лице Рика застыла привычная, терпеливо-скучающая маска короля обезьян, и спирали на плите у стены будто подражали ему, гримасничая кометами.
А Ю Ликиу любила, когда её понимают. Француз - понимал, потому она улыбалась ему зазывно, обнажала влажный рис зубов. Рука её скользила по ноге, минуя прореху в штанах и рану, другая - изящно, танцуя, разворачивала красивый веер с журавлями, всегда лежащий на одном из резных столиков у стен.
- Га́рантии, красивый? - Спросила Ю, любуясь рисунком и орнаментом, вспоминая птиц, что плясали в саду матери.
- Любые. Но ты об одном забыла, маленькая принцесса, - Француз улыбнулся ещё шире, провёл ладонью по рту. На пальце тускло блеснул чёрный оникс.
Ю забывала о многом. Память - река, текущая по камням и вокруг них. И порой камни были острыми. Как бритва в руке, что устремилась к лицу Француза, резко, соколом с неба, протыкая его ладонь, оставляя глубокую рану в щеке.
Лао-цзы сказал: „Чтобы быть сильным, надо быть как вода. Нет препятствий — она течёт; плотина — она остановится; прорвётся плотина — она снова потечёт; в четырёхугольном сосуде она четырёхугольна; в круглом — кругла. Оттого, что она так уступчива, она нужнее всего и сильнее всего." Ю разделяла его мнение всей душой, впечатывая острый локоть в нос псоглавцу, навалившемуся на неё сзади. Тупая тварь, воняющая мокрой псиной и грязью улиц, наконец-то взяла след, но вместо того, чтобы убивать, решила войти в воду. Изнасиловать, как говорили здесь, будто тело можно осквернить, если чиста ци. Рекою же утекала Осень, перебрасывая заскулившего псоглавца через себя, не внимая боли, ведь боль - это слабость. Жаль было лишь веер, который пришлось воткнуть в глаз зверю под хруст его шеи и треск руки Француза, ломаемой Риком. Тварь вздрогнула и затихла - лишь одна лапа с тупыми когтями, покрытыми кровью Ю, скребла угол ритуальной плиты, словно пытаясь выбраться.
- Ты забыл тоже, - прогудел Рик, прижав Француза к стене. Предплечье пересекал чёрно-красный шрам свежего ожога, но орк держал врага на весу за голову так, словно это был маленький ребёнок. - Но это честь, принимать тебя в доме. Для меня и госпожи.
Француз дымился. Крошились, исходя туманом, перстни, выгорали нити в шитой куртке, но заёмная магия его не спасала, лишь ликовали гуй, приникая к ране и алчо заглатывая ци. Зато улыбка осталась почти прежней, хоть и тянуло кожу порезом, хоть и давил Рик так, что мышцы бугрились, словно литые. Но отвечать подручный Листа не стал. Зато плюнул Рику в лицо - кровью. Но казалось, что - в Ю, так плотно опутала Рика сеть её сил, возвращая его боль, его спокойствие, отдавая вспять вожделение и страсть, что тоже могли стать силой. Кто берет - наполняет ладони, кто отдает - наполняет сердце.
- Кровью врага нельзя оскорбить, гость, - пропела она, пинком отшвыривая с дороги загрохотавший таз.
- Зато... можно... отомс... - с трудом произнёс Француз. - Принцесса.
Рик резко выдохнул, и череп под его ладонями треснул. Тело конвульсиво дёрнулось и сползло на пол, пятная стену алым и серостью. Орк небрежно отряхнул руки и остро взглянул за сорванную штору, в сторону зала, где шум утихал, но драка явно ещё длилась.
- Спасибо, дорогая моя. Благодарен от... - внезапно Рик замолчал, его шатнуло к стене. На лбу выступил пот, а рука, слепо выставленная вперёд, дрожала. - Что-то...
Ю лаской метнулась к нему, принимая тяжесть сильного тела на себя, как в часы единения, часы слияния тел и душ. Прижала, опуская на пол, отдавая и вливая в него остатки своих сетей, своих гу и гуй, подзывая из теней новых. Ибо не бывало императрицы без императора.
- Что, Рико?
- Яд. Вот ведь... Француз, - в голосе Рика звучала тень уважения и, как ни странно, веселье. - Стоять... не могу. Не вижу. Только чувствую. Осень.
Осень лишь вздохнула-прошуршала ему на ухо. Цигун и иглы - вот и всё, чем она могла помочь Рику от паралича. Иглы и она сама, её тело, отдающее себя, излечивающее горячкой жэнь ци. За шторой шум утих уже совсем, и Ю потянула Рика вверх, перекинула его руку так, будто обнимал; обхватила пояс, точно обнимала сама.
- Ты обнимешь меня сам, Рико, позже. А сейчас - улыбайся, ведь мы идём к волчатам, смекаешь?
- Идём? - Стальной Рик словно задумался, а потом виновато и как-то сонно улыбнулся - половиной рта. - Боюсь, не могу. Прости, Осень.
- Надо, Рико. Я потащу тебя, пусть. Но - надо. Сожрут.
Жадные волчата, верящие, что смогут водить стаю сами, мечтающие о власти. Они порицали Графа, смеялись над Совереном, молчали о Ван Хо, но каждый думал, что сможет - лучше.
Рик со стоном попытался поднять ногу - но тяжёлый сапог, едва приподнявшись, глухо стукнул в пол. Орк устало закрыл глаза и опёрся на неё сильнее.
- Ох, Осень. Как же хочется спать. Просто лечь, и... Ненадолго. Чуть-чуть.
Под боком стучало сердце - сильно, с перебоями, разнося яд по телу.
- После, Рико. Я сделаю тебе чай с жасмином и буду разминать тело, пока не устанут руки, но даже устав - продолжу, пока ты снова не увидишь Осень, не обнимешь свою Ю. Что я без тебя? Не ложись, мой господин, я хочу жить.
У Ю Ликиу не было зеркала, способного отпугнуть злых духов, для Осени лишь недавно наступила весна. Ю потянула Рика вперед, подбивая своей ногой его, прислушиваясь к злой тишине в зале, чуя запах ожидания.
Рик набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. От живота через диафрагму в горло, выпуская через нос. И нога чуть сдвинулась, подчиняясь воле той, что не хотела умирать. Орк вздохнул снова.
- Чай... да, аромат жасмина, твои нежные руки... но как же тяжело. А потом - бумаги, бумаги, снова бумаги... уже хочется лечь и не вставать. Пусть грызут.
- Я сама их напишу. Тушью по шёлку. Лучшей кистью, Рико! Тебе просто нравится мучить свою Ю, заставлять её становиться похожей на тех сварливых наложниц, что ворчат день и ночь, портят ци, и даже женьшень потом не поможет нефритовому стержню!
Муравей способен утащить рисовое зерно, что больше его. Ю Ликиу, упрямая овца, чье число было десять, тащила Рика к залу, улыбаясь так, будто шла по императорскому дворцу - гордо, неспешно и прямо.
Стоны и хрипы, и чужие ци, и боль, и облегчение стекли с Осени водопадом взглядов. Мако и Вальтер, едва живой Двойка, которого спешно перевязывала дочь камерария, тела своих и чужих, прибывающие выжившие, лекари и бойцы из колоды, и "поморники"- контрабандисты, и щипачи, и медвежатники, и босяки... Ю оглядывала каждого, не морщась от вязкой боли в ноге, улыбаясь им и кивая, поддерживая Рика так, чтобы казалось, будто это он держит её, раздавая распоряжения об облаве и общем сборе в таверне, но не скорбя, лишь желая мести и задумывая месть. Лист, пусть и мёртвый, хоть и уже снова живой, был обречен. И остатки его прихвостней - тоже.

- Рико...
Рука орка лежала на груди, тяжелая, сильная. Легко забывалось, что сутки назад Рик был беспомощен, как маленький Будда. Легко - и сладко. Золотой ключ замкнул золотой замок, и расцвел золотой лотос - всё, как учит Дао-де-дзин, Дао плотской любви. В тенях балдахина дремали гу и гуй, умиротворенные и сытые. Но Ю снова не спала, перебирая жёсткие, густые кудри Рика, думая и вспоминая. Улыбаясь изувеченному тазу Калигулы, который нынче был пригоден лишь для мытья ног.
- Ты нашел для меня зеркало?
Рик ответил сразу, словно ждал вопроса.
- Думал, нашёл, дорогая моя, но теперь, видя, что ты творишь с изящными предметами - передумал. Нужно что-то гораздо более тяжёлое и прочное. Может быть, с лезвиями и шипами, потому что как иначе их гонять, этих духов? Так что придётся тебе пока что не давать дорогу зиме.
Вечность, забыв время и пространство, тихо и печально лила в душу тепло. Ю намотала на палец тёмный локон, чуть потянула к себе. Рик дразнил, но был серьезен, как и всегда.
- Человек с самого рождения умирает, Рико. Так учит Лао-цзы. Но если ты велишь, зимы не будет. Столько еще не сделано! Но я хочу - красивое. Как лотос в глади озера. Лотосы не бывают с шипами и лезвиями, Рико. Их лепестки похожи на клинок, но они - нежные и благоуханные.
Ю Ликиу любила орхидеи, которые не росли в Англии. Она рисовала их тушью на шёлке, писала двумя росчерками иероглиф "Lánhuā" на рисовой бумаге, но мечтала - о лотосе, императорском, приносящем забвение. Принцессой она уже не была, однажды отдав девство королю.
Ю Ликиу любила духи и притирания, но просила - зеркало, дар в посмертие, которого могло не случиться, ведь кто упокоит её, если Рик уйдет раньше?
- Вчера я подумала, что зеркало нужно. Но кто думает, что постиг всё, тот ничего не знает.
- Столько ещё не сделано, - эхом отозвался Рик, касаясь её щеки мозолистыми пальцами, способными гнуть пять сложенных подков. - И нет короля без королевы. Я достану тебе зеркало - когда найду достойное Осени. Если отыщу то, что сравнится с ледяным озером в горах под луной и звёздами.
- Звёзды - лишь рябь на глади, узор, не повторяющийся дважды. Завтра мы снова будем складывать колоду и собирать новый узор из новых звезд, возвышать прежние светила, ронять в тёмную глубину предателей. Пусть - озеро, Рико.
В возрасте пяти лет Ю узнала, что родиться в год овцы - плохое предзнаменование. В десятый день десятой луны - еще худшее, ведь суждено ей было вырасти упрямой овцой и быть зарезаной. Жаль, астролог не назвал тогда день смерти. Хорошо, что он этого не сделал. Ю Ликиу глядела на гравюры зимы, на легкие краски весны, на масло лета, собирая из всего этого мозаику Осени. Руки орка рисовали на коже орнаменты, добавляя кусочки и линии, вырисовывая "Shēnghuó" - жизнь, "Nǚwáng" - королева, "Qiū" - Осень. И слышала Ю, не слыша, как читает мать стихи Ли Бо, вплетая свой голос к голосу Рика, как щебечут ласточки под крышей Жемчужного Павильона, как плещет река о ступени беседки, как поют в джонках рыбаки. Заходилось сердце, чуя аромат розовых лепестков и трав, миндаля и цветущей вишни, билось в ладони. Но снова - голос Рика, которому вторила Ю Ликиу, подхватывая строчки.
- День промелькнет -
Он короток, конечно,
Но и столетье
Улетит в простор.
Когда простерлось небо
В бесконечность?..

Здесь и далее - со Спектром и Львенком

Ричард Фицалан

Возможно, 23 февраля, год только Бадб ведает, а город все тот же, токмо утром. Или днем.

Cнилась отчаянная чушь. Фламберг, дражайший зять, насиловал и приносил в жертву в горящем охотничьем домике - его Дика, домике! - каких-то женщин и лесавок, а Эмма благосклонно на это взирала. Дик уже привык верить своим снам, но хоть и был не самого лестного мнения о Фламберге, в подобное уверовать не мог. Не казался муж сестры человеком, способным на такое, да и Эмма вряд ли одобрила бы подобное.
Боль звенела в голове рождественскими колокольчиками, перекликалась с пасхальным хоралами, невесть откуда взявшимися в конце зимы. Впрочем, Дик даже не был уверен, который год стоит на дворе в чертовом Балсаме. Но время не ждало, домой хотелось все сильнее, а потому пришлось подниматься, одеваться и даже бриться, хотя в моде были бороды. Но бритье - дисциплинировало. И даже отгоняло мысли о том, что охотничий домик сгорел, возможно. Хотелось надеяться, что нет, ибо тогда у Дика не оставалось ничего, кроме поместья, которое наверняка разрушится к лету и бесплодной земли. Ничего, что он мог бы оставить сыновьям. Ничего, что он мог бы предложить Кат. Бессмысленным становился развод с Клариссой, ведь Диану-охотницу Дик никогда не привел бы на развалины, а значит, оставалось довольствоваться Риссой-монашкой. И от этого становилось обидно настолько, что впору было заплакать. Но вместо этого, Ричард лишь зло вздохнул, спускаясь вниз.
Эд уже был в таверне и вид имел цветущий, довольный, выспавшийся, будто и не уснул заполночь. Завидев Дика, он приветственно махнул рукой, не отрываясь от созерцания Эльзы. Глядел он на подавальщицу жадно, даже зло, оценивающе. Так, должно быть, мясники глядели на коров, которых собирались забить.
- Даже не думай, - предупредил его Дик, садясь напротив. - Город маленький, быстро свяжут пропажу людей с двумя братьями.
Собирались ли мелкие культисты днём или же прилежно учились, как и подобало детям, а службы свои отправляли ночью? Проверить это Дик хотел в первую очередь, во вторую - посетить катакомбы, ведь штурмовать замок днем было чревато знакомством со стражей, ночью - с гаргульями и еще невесть чем.
- Уж и подумать нельзя, - буркнул Эд, но взгляд отвёл, уставившись на кружку с вином. - Как выбираться будем?
- Побеседуем с маленькими гаденышами и залатаем странности. Вот только...
Дик устало потёр виски, снова возжелав очутиться дома, и чтобы никакой Клариссы, лишь тишина, темнота и тяжелое одеяло!
- Вот только, - закончил он, - странности под замком сопляка Буршье, но туда можно попасть и через катакомбы. Однако, сначала - засранцы.
Эдмунд кивнул, заметно посерьезнел и заговорил - тихо. Как не говорил почти никогда.
- Днём там никого нет, я дважды наведался. А вот ночью - ритуалы какие-то, речитатив. Если идти всерьез, то сейчас. Для веселья - ночью.
От Эда порой бывала и польза. Дик поморщился, понимая, что Хи придётся оставить в таверне и надеяться, что девушке хватит ума не выходить на улицу, где ею могли заинтересоваться цыгане. Не тащить же, в самом деле, девчонку в логово мелких культистов. А еще приходилось довериться братцу, который был лживой скотиной еще с детства, будто выбора у Дика не было. Но ведь и не было! И Дик согласно вздохнул, вставая.
- Идём.

Идти пришлось недалеко, но неспешно. Город просыпался, а двое почти одинаковых лордов, спешно бегущих куда-то были бы подозрительны. Впрочем, не менее подозрительной оказалась ивовая роща, которую местные почему-то называли монастырем. Либо в Балсаме никогда не видели монастырей, либо сбрендили абсолютно все. И Дик тоже. Оглядывая раскидистые деревья, под которыми так хорошо было бы лежать летом, импровизированный алтарь в самом центре, на котором валялись кости чего-то мелкого, кошки или собаки, он выругался, поминая деву Марию и её грех с архангелом Гавриилом. От кошки до человека был один шаг. И коснулся ближайшей ивы рукой, вытаскивая меч. Гладкая, полированная сталь отражала нехуже зеркала, которым Дик дал себе зарок обзавестись. Отражение отражения,
коридор, в который можно было уйти - или убрать что-то. Это Дик понял, когда довелось увидеть мир глазами своей госпожи.
- Ну что за жизнь-то...
Ричард глубоко вздохнул, уже привычно падая в собственную негладкую гладь.
Роща была живой. Настолько, насколько вообще может жить непонятная древообразная херь, описать которую внятно Дик не брался. Деревья жили, любопытствовали, очень медленно перемещаясь - и от этого было жутко. А еще становилось страшно от того, что послали Дика сюда на верную смерть. Выходило, что залатай он дыру в великом нечто, верни Балсаму привычное для этого сумасшедшего города существование - и в мир, не защищенный странностью, выйдет вот эта самая херь. Вряд ли госпожа порадовалась бы такому исходу. Вряд ли Дик мог сделать хоть что-то. Он не был божеством, способным поглотить... такое. Не понимал, что делать с этой рощей, с детишками, которые прорастили её тут, с дырой в мироздании, с дьяволовым городом, наконец! Он не хотел бегать от родителей сопляков, которые почти наверняка не поверят в правду о их засранцах, выступи Дик хоть на площади!
- Ломаем алтарь в щепки, - обреченно проговорил он, - и вон ту иву в земле - тоже. А потом ты меня убьешь. Не хочу, чтобы всё это оказалось вне Балсама.
- Неа, - лениво процедил Эд, пиная полузакопанный ствол дерева и разглядывая алтарь, больше похожий на пень. - Дурак я, что ли? А потом сидеть тут, ждать, пока рак на горе свистнет? Перетопчешься, братец. После убью. В Хантингдоне.
- В Хантингдоне я уже буду против.
С другой стороны, если подумать, пока была пробоина, существовал и культ. Сколько времени Дик выигрывал, разрушив алтарь? День, два? Успевал ли он до того времени справиться с проломом, надеясь на то, что детишки забудут о своих пристрастиях и никого не призовут? Что роща без живительной силы из дыры усохнет, если она вообще была способна усыхать?
- Чего ты ждешь, Эд? Рака?
Дик устало взвесил в руке меч, прося у него прощения за это варварство, и замахнулся, намереваясь рубануть алтарь. Ивы шумели возмущённо и зло, перешёптывались даже без ветра, пытались дотянуться длинными ветвями - но не доставали до Дика и Эда, хотя последнему пришлось отступить, чтобы гибкая плеть не зацепила плеча. А затем, через три удара, отсекших от наполовину прогнившего пня добрую четверть, из кроны ближайшей ивы с пронзительным криком кинулась серая крылатая тварь размером с крупного пса. Эд что-то коротко буркнул, встречая её короткой вспышкой огня, очень горячего, яркого.
Крылан метнулся было в сторону, но слишком медленно - и рухнул на землю с обожжённым крылом, жалобно вереща.
- Ты умеешь в огонь, сволочь, - прошипел Дик, утирая пот рукавом, - какого дьявола мы тут лесорубов изображаем? Горелое и рубится легче! Поджигай, мать твою... нашу!
Жаль, что с собой не было топора. Жаль, что Дик не догадался прихватить с собой чего покрепче, чтобы облить деревянный алтарь. Жаль, что брат был такой скотиной. Жаль... Ричард со злостью замахнулся снова.
- Так ты ж не спрашивал, чего я умею, - удивился братец, добивая каблуком тварь на земле и взмахом роняя на пни огненные капли.
Дерево горело неохотно, с сухим треском, испуская клубы густого вонючего дыма, от которого драло горло и слезились глаза. А роща, вздрогнув, резко, шагом стала ближе, потянулась - и всё-таки поймала Эда за измазанный зелёной сукровицей сапог. У Дика плеть, на которой даже остались сухие листики, хлестнула над головой, заставив пригнуться. Пришлось, не разгибаясь, уронить меч на пленившую братца ветку.
- Ты по сторонам-то гляди, - задыхаясь, проговорил Дик, - как думаешь, догорит?
Эд мгновение подумал, махнул рукой, отчего пламя со стоном вспыхнуло жарче.
- Теперь - догорит. Выходим?
Земля под ногами подрагивала, размягчалась в грязь. Мёртвая тварь смотрела в небо пустыми глазами, скаля немаленькие клыки, а из крон доносился тревожный шорох. Внезапно что-то мелкое метнулось по земле к алтарю и с душераздирающим визгом бросилось в огонь. За ним - второе. Но пламя, казалось, становится только ярче.
- Самоубиваться я передумал, - пробурчал Дик, заматываясь в плащ плотнее, - выходим. Прошу, братец, после вас. Прокладывайте дорогу, аки дракон.
Будь Дик деревом, ни за что бы не отпустил опасного, полыхающего огнем чужака. Но Эд теперь был гораздо полезнее его самого, а значит - и идти ему надо было первым. А потом Ричард собирался посетить аптекаря. Быть может, алхимик был способен создать подобие вара для древа, иглы - для прорехи.
- Как-то раз дракон полез
На прогулку в тёмный лес…
Он не знал, что значит «такт» –
Так был создан новый тракт! - Пропел-прокашлял Эд, шагая вперед - но недалеко.
Стволы сомкнулись, резкими взмахами ветвей срывая огонь, хлеща во все стороны, словно бичами. Под ногой Дика земля вспучилась, выпуская кончик корня.
И лишь выбравшись за пределы рощи, вдохнув воздуха без гари, оглянувшись, Дик подвел итоги. Где-то там, в сплетении ветвей, осталась лежать крылатая тварь, зубастые кроты, странная суставчатая тварь, плюющаяся клейкой слизью, раздавленные мыши и много-много вырубленных деревьев. Впрочем, сам Дик отделался парой ушибов и неглубокой, но болезненной раной. Эда - побили, порезали и обожгли. Или он сам обжёгся, это осталось неясным, но вот что братец остался без сапог - было очевидно. Прожженная одежда тоже благородного вида не придавала, и Дик приуныл, прислонясь к ближайшей стене. Двое почти одинаковых братьев, почти одинаково обгорелых, фланирующие через город к таверне, были подозрительны до виселицы.
Скептически оглядев Эда, Дик ухмыльнулся. Кажется, у него созрел план. Спустя несколько минут препирательств и почти драки, Дик разжился у братца оверкотом и плащом, штаны и сапоги свои были целые, а драное и горелое досталось Эдмунду.
- Жди меня, и я вернусь, - пообещал Ричард брату, уходя.

Хизер ждала в зале, у камина, прислушиваясь к троице картёжников, вполголоса обсуждавших какого-то Тревина, который то ли любил селезней, то ли ненавидел, но точно ловил - пусть никто не был уверен, зачем именно. Подняв голову на скрип двери, девушка с улыбкой поднялась и шагнула навстречу. Но по мере того, как она оглядывала Дика, на лицо наползала тень озабоченности, смешанного с облегчением.
- Я боялась. И здесь... - она едва заметно кивнула в угол, где сидел над полной тарелкой мяса полнеющий мужчина с залысинами. На груди блестела констебльская брошь. - Спрашивает. Иначе я бы отправилась следом. Просто на случай, если... наш брат захочет пырнуть в спину.
- Маленькая отважная Хи...
Дик вздохнул, устало опускаясь в кресло. Здешний констебль, должно быть, был настолько попустительским, что вопросы явился задавать, преодолевая лень. Не творилось у хороших законников в городах такого. Не бегали по улочкам куклы, не жили цыгане под стенами...
- Возьми смену одежды, найди Эда. Его нужно будет перевязать и привести сюда, на угрозы и прочее просто не обращай внимания. А я пока с констеблем поговорю. Крысы не приходили?
Хи отрицательно мотнула головой и, не слишком торопясь, двинулась наверх.
Дик проводил её взглядом и прошествовал к констеблю, бесцеремонно усевшись напротив.
- Констебль?
- Милорд? - Констебль оторвался от еды и грустно оглядел его. - Гуляли?
- Да, - согласился Дик, ничуть не погрешив против истины. - Прекрасный город, живописный. Чем обязан?
Хотелось бы услышать - ничем, но, увы, сие было редким удовольствием, когда ты ночью задушил чужого слугу, а днем сжег рощу. Что натворил за это время Эд - знать не хотелось.
- Познакомиться хотел. Узнать, как вам у нас. Да вот еще... Намедни цыгане к вам приставали, не сильно ль обеспокоили?
- Отнюдь, мастер констебль.
Дик улыбнулся, пряча тоску за улыбкой и не желая продолжать разговор. Что ему до цыган?
- Замечательно сие, - обрадовался констебль. - А то жалуются оне-с, что как сестрица ваша с ними говорить изволила, так с тех пор и беспокоит их какое-то чудовище из тени. То женщин насилует, то детей жрёт.
- Странные вещи вы говорите, мастер констебль. Цыгане? Жалуются? А разве закон Его Величества не предписывает их гнать с земель вовсе? - Покачавшись на стуле, вопросил Дик. - Впрочем, мне недосуг вести пространные беседы. Дела. Чем обязан, всё же?
Констебль сокрушенно покачал головой.
- А ночью у вас, стало быть, тоже дела были? Как раз в тот час, когда убили слугу в доме мэра?
"Дьявол..."
Дик хмыкнул и уперся локтями в стол, проникновенно глядя в глаза законнику.
- Меня обвиняют? Разумеется, у меня были дела, я хотел посмотреть на знаменитое привидение Балсама, да так и не нашел. Если меня обвиняют, мастер констебль, то арестовывайте. Если нет - не занимайте моё время.
- Ну что вы, - вздохнул законник, разводя руками, - разумеется, я не обвиняю вас. Хотел лишь спросить, не видели ли чего. Но если нет, то и нет.
В голосе его, как ни странно, звучало облегчение.
- В таком случае, можете идти, - милостиво кивнул Дик, напоминая себе, что он - лорд королевской крови и судить его могут только такие же, как и он. И стало легко повернуться спиной к констеблю, гордо вскинув голову, подняться наверх, в комнату.
Но в комнате лечь он себе не позволил, хоть и хотелось. Сначала - дело. К аптекарю, пусть приготовит вар, ведь великое нечто - суть Древо, а раны деревьев лечат или собственной корой, или варом. Потом - в катакомбы. И если он не сложит голову там, то уже вскоре будет мчать к дому.

Алхимик пожевал губами, задумавшись над вопросом. В этот час он оказался в лавке один, без подмастерья, и выглядел ещё более рассеянным, но - слушал и даже отвечал.
- Вар для дерева... не совсем моя специализация, не совсем, но скажите, милорд, о каком дереве речь? Для, так сказать, правильного состава, чтобы верно использовать законы сродства и подобия.
- Я вам лучше покажу.
Вышло злорадно. Но добрым Дика все равно бы никто не назвал, а человек, который хотел понять сродство и подобие - сам виноват. Дик ухватил аптекаря за руки и заглянул в глаза. Так, как оборотню в Волфише, но и иначе. Открывая закрома памяти, высыпая зерна на зеркало и поворачивая его к алхимику. Со вздохом развернулось перед глазами великое нечто, спираль в спирали, похожая на шахматную доску и паутину с узелками одновременно, древо и нерешаемое уравнение.
- Смотрите, мессир аптекарь. Познавайте и понимайте.
Процесс познания продолжался недолго. Уже спустя несколько секунд мужчина закатил глаза и обмяк, падая на стойку. Дик досадливо закатил глаза, удерживая себя от того, чтобы стукнуть аптекаря головой о прилавок. Ну показал он ему, как выглядит мироздание... Ну не падать же в обморок от этого, в самом деле! И принялся растирать алхимику уши, приводя в чувство. Это оказалось непросто, но через пару минут алхимик застонал и открыл глаза, после чего сделал слабую попытку оттолкнуть его руки.
- Господи Боже милостивый... вот это сон мне привиделся. Простите, милорд, видимо, совсем стар стал - прежде не случалось, вот так, за прилавком... ох, стыд-то какой. И ведь привиделась какая-то... поверите, на миг показалось, что сейчас пойму всё-всё, до песчинки, но... - он всплеснул руками. - Ускользнуло. Сон и есть сон, а как жаль...
- Вот дьявольщина-то...
Дик для верности еще пару раз дернул за уши и, наконец, оставил аптекаря в покое.
- Итак, мастер, - заговорил он проникновенно, - представьте себе Древо, что дерево - лишь отчасти. Потому что похоже. На самом же деле, оно - спелетение миров и сутей, правды и кривды, оно - философский камень и оно же - его антидот. И корень его поврежден. Древо страдает, болеет, пытается залечить прореху само, но пока - не может. Мне нужен вар для великого нечто, мессир, и только вы способны его создать.
С людьми порой нужно было говорить по-человечески, но чем дольше пребывал Дик в этом городе, тем меньше хотелось.
- Ну, если вы так говорите... - алхимик расправил узкие плечи и строго на него посмотрел. - Тогда, господин, мне бы образец. Что-нибудь, связанное с этим, так сказать, древом, потому что объект, как вы понимаете, крайне необычен, крайне. И простой вар, каким пользуются крестьяне, никак не годится, а специальный раствор требует точности, только так! И, возможно, силы... да, да, пожалуй, так, - он мелко закивал. - Определённо. Соки в дереве движутся медленно и не срывают, кхм, бинтов, но в данном случае - как знать? Так, господин, могу ли я надеяться на образчик этого великолепного растения? Разумеется, только для испытаний, никак не больше!
- Увы нет, мессир. Образчик я вам предоставить не могу. Но разве ученый не может сделать выводы из эмпирических наблюдений своего глупого ученика?
Вар Дику был нужен. Но и брать образцы, а то и саженцы искать, он не намеревался. Лишь госпожа Бадб знала, к чему могли привести такие изыскания. А лесть алхимику явно пришлась по вкусу. Он прокашлялся и стал ещё прямее, потирая руки.
- Ну, если так, если так, то, конечно, можно попробовать. Разумеется, гарантий, вы понимаете, дать сложно, основываясь на такой скудной информации... скорее на понимании, чем знаниях, да, да... Я постараюсь. Зайдите... пожалуй, завтра? Лучше к вечеру. И, если у вас всё-таки окажется в руках образец - несите немедленно, молодой человек! Уверяю вас, я найду ему применение. К слову, а вам не попадалось других интересных... ингридиентов?
"Братец Эд сойдёт?"
Дик сожалеюще и покаянно развел руками.
- Увы, мессир, но если найду что-то полезное для науки - я знаю, кому нести. А быстрее не получится? Любопытно, понимаете ли, испытать. Обещаю предоставить подробный отчет.
- Может, и получится, - неожиданно согласился учёный и опёрся руками о стойку. - Вот вам, милорд, наверняка доспехи и оружие покупать доводилось. Порадуетесь, если кузнец руду недостаточно в печи выдержит? А то ведь чего такого - коваться оно будет, даже блестеть, если отполировать. За быстрее - это вам к цыганам, у них, говорят, рецепты на всё в мире найдутся - хотя что-то счастья от них незаметно.
С цыганами Дику было не по пути. Особенно, после сестрицы и чудовища из тени, которое звали Эдмундом Фицаланом. Дик покаянно склонил голову, признавая правоту аптекаря.
- Завтра так завтра, мессир, благодарю вас.

По пути в таверну ему встретилась крыса с запиской. Грызун выглядел трогательно и умилительно. Настолько, что пришлось поделиться с ним кусочком сухаря из сумы. Госпожа Джоанна, королева-к мать крысиного царства, предлагала встретиться вечером. И с этим Дик был склонен согласиться, но сперва - засвидетельствовать почтение мадемуазель д'Аржент, коль уж засранец Буршье днем изволил спать, а послание Хи все равно донесла. А потому пришлось неспешно прошествовать к дому, где вчера пришлось придушить отравителя, и с самым важным видом постучать в дверь.
Испуганно выглянувшая девушка лет пятнадцати с убранными под скромное арселе каштановыми волосами, узнав о цели его прихода, сделала книксен и провела наверх, в небольшую гостиную, после чего сбежала с ещё одним книксеном. Здесь было бы уютно, если бы не изюыток мебели. Владелец дома явно обожал резьбу и всё, что можно было ей покрыть. Смотрелось даже красиво, но глаз быстро уставал от обилия тёмного лака, бликов и глубоких теней. А ещё здесь страшно было повернуться, не своротив что-нибудь небольшое, но наверняка ценное. Прикрытые светлой, почти прозрачной тканью окна выходили на площадь, и Дик как раз успел заметить Хизер и Эда входивших в таверну, когда дверь скрипнула снова.
Мадемуазель д'Аржент, несомненно, была красива - но не живой, дикой красотой Кат, не тихой прелестью Клариссы. Бледное узкое лицо с огромными карими глазами, стройное до призрачности тело в слишком пышном, расшитом серебром по зеленому платье, прямые тёмные волосы под жемчужной сетью, длинная чёлка, скрывающая лоб. Девушка, казавшаяся более призрачной, чем встреченный на холме призрак, присела в книксене, опустив взгляд.
- Милорд? Прошу прощения, что заставила ждать. Сегодня все с ног на голову - сперва это жуткое убийство, затем, говорят, кто-то ломился в двери...
Служанка, которая выглядела всё так же напуганной, проскользнула в дверь за хозяйкой и устроилась в уголке как можно дальше от Дика, отгородившись массивным креслом.
- Убийство, мадемуазель?
Дик взволнованно поднял голову, досадуя, что ушел вчера так рано. Кто мог ломиться в двери этого особняка, кроме юнца Буршье, вернувшегося и обнаружившего, что его не ждут? Можно было пришибить засранца, и, даже если тот умеет оживать, то почти наверняка не мгновенно.
- А вы не слышали?
Девушка взглянула на него чуть удивлённо, но тут же покаянно улыбнулась.
- Простите. Когда нечто такое касается тебя, кажется, что уже весь город знает. Кто-то пробрался в дом и убил любимого повара отца, Сэма Сноу. Бедняжка Жанин , - она кивнула на служанку, - до сих пор дрожит. Именно она его нашла - ещё и со всеми этими деньгами... жутко. Представляете, кто-то оставил с телом золото! И ничего не украли...
- И в двери ломились после? - Дик сокрушенно покачал головой. - Хорошего повара сложно найти сейчас, сочувствую. Не хотелось вас тревожить в такой день, но став невольным свидетелем ухаживаний милорда Буршье и получив из его уст пару-тройку угроз, не могу не спросить, желаете ли вы этих знаков внимания? Если уж драться на дуэли, то ради чести дамы.
Лучше вообще не драться, конечно, хоть без ежедневных тренировок Дик и ржавел. Но даже сейчас был гораздо более лучшим фехтовальщиком, чем Буршье. Наверное.
- Дуэль?.. - девушка распахнула глаза ещё шире. - Вы просили о встрече, чтобы получить повод убить человека? Пусть он жесток, отвратителен, пусть говорят про тех женщин в замке... нет, милорд, я не желаю этих знаков внимания, даже если окажется, что все те слухи - пустое. Он слишком изменился с тех пор, как был ребёнком. Но и стать поводом для чужой смерти мне не слишком-то хочется. Это ведь просто надоедливый ухажёр, так? - впрочем, в голосе звучало и сомнение.
- Упаси Господь убивать его, мадемуазель.
Дик улыбнулся, заставляя играть ямочки на щеках, и примиряюще воздел руки.
- Но больше, на каждом углу, говорят о том, как вы поменяете занавеси в замке, когда станете леди Буршье. Что за женщины, если позволено будет спросить?
Жесток, отвратителен и держит в замке женщин... Будь Дик героем и рыцарем Круглого стола, непременно ринулся бы на штурм твердыни. Счастье, что те утомительные времена давно прошли, если вообще были когда-то.
Девушка успокоенно кивнула и нахмурилась, перебирая в пальцах кисть пояса.
- Говорят, что не все, кто заходят в замок, возвращаются в город. Только женщины. Я слышала о троих. Но, может быть, это просто слухи. Я хочу сказать, будь это правдой, констебль Хантер уже бы что-то сделал.
"О, да".
Разумеется, этот констебль сделал бы что-то, что не мешало бы ему отращивать пузо. Улыбка не сходила с лица Дика, противореча мыслям. Итак, времена рыцарства давно прошли, времена царствия небесного, когда агнец и лев возлягут рядом, не наступили, а героем Дик за последние пару минут так и не стал. Не проникся героизмом и дамоспасательством, не воспылал жаждой осады крепостей и убиения драконов. Если получится открыть Балсам для мира, то пусть сюда едут михаилиты, работы им здесь хватит на годы. Должен ведь Дик позаботиться, чтобы у маленького Генри был кусок хлеба, наконец?
- И все же, мадемуазель, если вам будет нужна помощь - Ричард Фицалан к вашим услугам.

До вечера никто не побеспокоил даже Эда - констебль в этом городе определённо работал очень странно. Зато по дороге попались два стражника, тащившие куда-то невнятно бормочущего протесты пьяного мужчину в богатом оверкоте, зато в одном сапоге. Церемонились с ним не слишком, чтобы не сказать больше. А вот в подворотне в оговоренное время оказалось пусто настолько, что было даже странно. Не ждала Джоанна, и, главное, Дик не видел ни одной, самой завалящей крысы. Не было ни записки, не сияли из-под мусора бусины. В тишине узкой улочки слышался только слабый скрежет из дыры под домом. И походило это всё на ловушку, а потому Дик лишь пожал плечами, вытаскивая кинжал. И отступил к выходу улочки, намереваясь уходить. Ждать, когда сожрут или прирежут, было незачем.
- Грустно, когда дама не приходит на свидание, - почти беспечно проговорил Эд, повторяя его маневр, - вдвойне, если это свидание назначил её муж.
- Печально, если он её в доме запер, - Дик вышел из проулка, хмуро оглядываясь и увлекая свой маленький отряд подальше от этого места, - без бусин мироздание штопать будет худо, да и призраку я обещал помочь. Хи, ты ведь помнишь, где госпожа Джоанна живёт?
Если дама не шла на свидание, то Дик шел к ней. Увы, такова жизнь. И если драпать от ревнивых мужей раньше не приходилось, то теперь этого почти хотелось. Увлечь в тёмный проулок, каких тут великое множество, прирезать и прикопать под мусором. Впрочем, уверенности в домашнем аресте крысиной матушки не было, но купец Дику ведь всё равно не нравился.
- Да, - девушка кивнула и взмахнула рукой, указывая на широкую, освещенную факелами улицу. - Туда, идти не больше десяти минут, дом со сфинксами и зелёной дверью в бронзовых клёпках. А это что?..
Из подворотни выползла, вздрагивая всем телом, крупная чёрная крыса, и привалилась к стене, часто дыша.
- Дама пожаловали-с, - съязвил Эд, разглядывая её.
Содрогаясь от брезгливости, отвращения и презрения к собственному лицемерию, Дик поднял зверушку в ладонь, пообещав себе сжечь потом перчатку к дьяволовой матери. С Джоанной определенно что-то случилось.
- К купцу, - коротко скомандовал он, не раздумывая.
Крыса согласно издала задыхающийся звук и выплюнула ему на ладонь круглую светящуюся бусину. После чего свернулась клубком и, казалось, заснула, всё ещё болезненно вздрагивая и шипя.

Дом с двумя злобными на вид каменными сфинксами у крыльца, был тёмен и тих настолько, словно умерли не только жильцы, но и он сам. Из-за жёлтых стен не доносилось вообще никаких звуков, хотя любой порядочный дом временами вздыхал, поскрипывал, подвывал ветру дымовыми трубами, скрипел бронзовым флюгером. Окна на первом этаже закрывали резные ставни, а замок в зелёной двери выглядел так солидно, что его не постыдилась бы иная сокровищница. Дик размышлял ровно мгновение. Тишина ему не нравилась ровно настолько, насколько неприступным выглядел дом. Кивнув Эду, чтобы занял место в тени у двери, приникнув к стене, он поманил Хи, взглядом велев постучать в дверь.
На стук не отвечали долго, и дверь потом распахнулась неожиданно, без стука или звука шагов, выплеснув на мостовую яркий жёлтый свет магических ламп. Щели в ставнях, даже небольшое круглое окошечко над дверью же при этом всё равно оставались пустыми. В проёме возник, опуская закатанные рукава, мужчина лет сорока с уже начавшими седеть коротко остриженными волосами. Лицо его раскраснелось, а на манжетах ярко выделялись алые пятна.
- Что угодно?
Дик досадливо вздохнул, шагая к нему. Второго слугу за сутки придётся удушить! Эдак слухи пойдут не только о чудовище, что тревожит цыган, но и о душители. Впрочем, иногда убивать не надо было. Достаточно отразить - и увидеть отраженное, что в Балсаме давалось с трудом, будто свет Эммы не долетал сюда.
Он коснулся плеча мужчины, взывая к образам памяти, вопрошая о Джоанне, отчетливо представляя её сам.
Окровавленная женщина стояла у столба, в комнате с грубо белеными стенами, арочными переходами, винными бочками. Рядом с нею свистел кнут.
- Жить хочешь? - Осведомился Дик, начиная прозревать, что может не только отражать, но и сводить с ума. Казалось бы, чего стоит сейчас оставить перед глазами мужчины эту картинку, и пусть видит её до самой смерти, не видя больше ничего. Было ли это правильным? Было ли это неправильным? Но Ричард, отринув мысли, просто вдохнул. И медленно выдохнул, помещая в глазах и за глазами этого слуги окровавленную Джоанну, винные бочки, кнут...
- Идём, винный погреб, думаю.
Эд кивнул, и проходя мимо слуги, молча воткнул в него кинжал, аккуратно подхватывая осевшее тело.
- Я задержусь.
В ответ Дик только недовольно хмыкнул. Жаль, но Эд пока был нужен. Но когда они выберутся отсюда... Будет братоубийственная война, кажется. Не задерживаясь, чтобы поглядеть на развлечения братца, он вошел в дом.

Можно было сказать точно: торговец и любил, и мог себе позволить роскошь. Позолота, тяжёлые гобелены, мозаичные полы даже в коридорах, мягкий магический свет, в котором со стен строго взирали на Дика портреты солидных, пузатых господ. И в доме царила полная тишина, словно и слуги затаились где-то под магическими пологами. Звучали только мягкие шаги, да Хи, глядя на отражения в полированных подсвечниках, еле слышно вздыхала, бормоча себе под нос что-то о зажравшихся сволочах.
А низенькая плотно пригнанная дверь обнаружилась под узкой лестницей наверх, неподалёку от тёмной пустой кухни. За дверью был арочный зал, где к брусям потолка была привязана Джоанна. Избитая и окровавленная. Напоминающая Риссу до дрожи в коленях, хоть сам Дик и никогда... И воняло там мокрым кабаном, нет - свиньёй, пившей вино из большой кружки. Купцом, жадно пьющим вино из большой кружки.
- Вовремя. Я уже устал. Ну, что там? - Повернулся к Дику он и осёкся, раскрыв рот.
- Эд, помнишь, как мы охотились на кабана?
Дик неспешно спустился с лестницы, аккуратно прикрыв дверь.
- А то как же, - согласился Эд, задумчиво подкидывая маленький огненный шарик на руке. - Обжигать будем или шкуру?..
Договорить он не успел. Купец оскалился, и треск кружки о пол слился с тяжёлым свистом бича.
- Ах так...
Наверное, Эду было очень больно, но кнут он принял так, как учили - на предплечье, резко подмотав вервь, чтобы удержать.
- Освежуем.
Договаривал Дик, шагая навстречу падающему купцу, которого дёрнул Эд. Кинжал даже вонзать не пришлось. Будто в масло вошел он в брюхо борова, рухнувшего на клинок. И не отвлекаясь более на хрипящего торговца, бросился к Джоанне, перерезая веревки ножом.
- Госпожа, как вы? - Задал Дик самый глупый вопрос, какой только мог, похлопывая её по щекам и краем глаза ловя, как Эд впускает крыс и достаёт хищного вида нож, приступая к еще живому купцу. - Хи, помоги мне!
- Нужны лекарства... травы... в доме должно что-то быть! - проговорила Хи, опускаясь рядом на колени и осторожно поддерживая голову Джоанны. - Поискать?
Под ногами, тревожно попискивая, шныряли крысы, тычась в женщину дрожащими носами, слизывая кровь.
- Эд, - Дик говорил вкрадчиво, мягко, точно барышню уговаривал, - а ты, случайно, исцелять не умеешь?
Логично было предположить, что если братца так щедро одарили способностями, то и лекарем его почти наверняка сделали.
- Умею, - невинно согласился тот, запихивая ногу купца в бочку с вином, - а что, кому-то нужно? Тощая шлюха заболела?
- Кажется, он не зря занялся именно жирным торговцем, - сладко заметила Хи. - И болтает. По дороге на верные полсотни наговорил - и так и не отдал.
Дик нахмурился, укладывая женщину на пол. Если так и будет продолжаться, Хизер придётся отдавать замуж за Эда, их пикировка уже начала походить на любовную.
- Эд, оставь борова и вылечи его жену.
- На сотню наслушала, малахольная, - пробурчал Эд, поднимаясь на ноги и всучая нож Хи. - На, отпили ему руки и голову. Если силёнок хватит.
Ссадины и иссечения на теле Джоанны под его руками срастались неровными шрамами.
Сбоку раздался треск ткани: Хи отпорола рукава с рубахи купца и теперь аккуратно наматывала на руки и предплечья. Тут же прилетел плащ.
- Прикройте хотя бы. Вот проснётся она... Мужчины.
"Да на что тут смотреть..."
Дик глянул на Эда, прочитав немое согласие с невысказанными мыслями в его глазах, но плащ накинул. И снова принялся хлопать по щекам, растирать уши и руки женщине, невольно думая, что Хизер идеально вписалась в семейство Фицаланов.
- Госпожа Джоанна!
Женщина приоткрыла глаза, увидела Дика и сонно нахмурилась.
- Ой. Мы всё-таки встретились. Странно. Я видела такой сон... кошмар.
- Я тоже, как его рожу вижу, каждый раз думаю, что это кошмар, - согласился Эд.
- Придурок! То есть, - поправился Дик, - госпожа Джоанна, не знаю, что вам снилось, но нам пришлось убить вашего мужа. Он не соглашался остановить бичевание и развязать вас.
"И ведь даже не вру."
Уточнять, что и не предлагал подобное, Ричард не стал. Его самого не остановили бы никакие слова, захоти он прибить Клариссу. Отчего-то казалось, что и купца - тоже.
- Убить?!

Джоанна приподнялась, увидела, чем занята Хи - и крысы, - и тут же отвернулась, сглотнув.
- Значит, всё. Жизнь была - и жизни не стало. Хотя и не пристало такое говорить христианке, но я рада, только... спасибо? Но как вы... просто взяли - и убили человека?.. Пусть даже такого?..
- У нас не было выбора, госпожа, - покаялся Дик, - вы умирали, а он... Он набросился на Эда с кнутом. Поверьте, это очень тяжело - убивать.
Убивать было сложно, всегда. Только порой приходилось забывать об этих трудностях - и просто убирать. Перечеркивать чью-то жизнь взмахом меча, кинжала, ножа, копья. Впрочем, искренне скорбел Дик только о том оборотне.
Если Джоанна и не поверила, то уточнять не стала. На тело больше не смотрела тоже.
- Эд... - она взглянула на Эдмунда. - Вы похожи, и всё же разные... странно. Благодарю снова. Простите, что принимаю в таком виде, но тут уже, наверное, ничего не поделаешь. Вероятно, заново рождаешься тоже - обнажённой. Скажите, вам передали то, что должны были?
- Бусину? Да, благодарю.
Дик плотнее завернул женщину в плащ, поднимая на руки. Оставлять её в подвале было негоже, но и нянчиться с нею было некогда. Третья бусина хранилась под полом церкви, и камень надо было сломать после ночного сборища, но до заутрени. Чертов город с чертовыми жителями, он осточертел Дику до скрипа зубовного, до душевной дрожи!
- Куда вас отнести? И в доме есть еще слуги, кроме ныне мертвого дворецкого?
- Ани. Наверху, - Джоанну била дрожь, несмотря на магию Эда. - Наверху. Дальняя направо каморка. Все остальные слуги - мужа, Ани единственная, кто осталась из первой жизни, прочих он извёл. Оставьте меня в моей комнате, я сама найду её, когда приду в себя. Но другие... я не знаю, что мне говорить. Люди ведь не исчезают просто так, не тонут по частям в бочках с вином. Он его так любил, красное... как кровь. И констебль Хантер будет задавать вопросы.
- Скажете, что пошел прогуляться и пропал. У цыган очень вовремя поселилось какое-то чудовище. А после, когда дом станет вашим, крысы обглодают тела и растащат кости. Он часто вас бил?
Тихо поднимаясь с несчастной на руках наверх, Дик думал о Клариссе. Супруга не управляла крысами. По крайней мере, Дик об этом не знал. Но терпела она от него столько же, сколько и Джоанна, если не больше. Но, наверное, лучше было просить развода, чем вот так... забивать до смерти, в четыре руки и две смены. Разойтись и забыть друг друга. И чем больше он об этом думал, тем упорнее казалось, что ему не нужен никто. Даже Кат.
- Часто. Но так - никогда. Всегда старался, чтобы было не видно, а сегодня... я не знаю, почему он не спал. Обычно не разбудишь, даже если дом рушиться будет, а тут он заметил, что я собираюсь, и... и вот. Я же не могла сказать, куда или к кому, поэтому молчала. А потом уже и не смогла бы сказать, но, думаю, ему было всё равно, - она поёжилась. - Ему точно никто не стал бы задавать лишних вопросов. Связи... и мэр, и поставки в замок, этим Буршье, всё-всё.
- Если у вас нет детей, то теперь вы - богатая вдова. Не спешите замуж.
Нельзя было стать человеком, если рожден ты от чудовища. Но можно - попытаться. Дик подозревал, что когда-нибудь, очень скоро, пожалеет о том, что целовал руку этой купчихи, будто королеве. Что зря оставил ей плащ и долго прощался. Что молчал всю дорогу до таверны. Что не спал, ворочаясь и думая о Клариссе. Но пока - не сожалелось. Не скорбелось даже, хотя они с Эдом убили здесь людей больше, чем все разбойники вместе.
Завтра Дик сначала посетит церковь, чтобы достать бусину, а потом отправится в катакомбы, чтобы снова узнать, как трудно быть богом.

Возможно, 25 февраля, ночь

В замке светились окна и Дик, пробираясь вдоль стен и прячась в тенях, невольно поглядывал на них, пытаясь представить, что делает там Буршье. Пьет кровь девственниц? Насилует? Заставляет пропавших девушек танцевать нагишом на столе под виолу мадемуахель д;Аржент? А вот церквоь была тёмной и безлюдной, что даже не удивляло, ведь все собрались перед нею. Чтобы спеть пару-тройку псалмов, провести экзорцизм и вообще сжечь призрака. Дик слабо понимал ритуалы, принимая их такими, какими они подавались священниками и соглашаясь, что в вине - кровь Христова, в облатке - плоть, а в молитве - дух святой. Для того, чтобы слыть христианином, можно даже не верить. Достаточно просто отправлять обряды и жертвовать на церковь. Но то, что делали тут, даже на его неискушенный взгляд, какзалось неправильным. Или наоборот - правильным, если прихожане хотели пробиться в мир, откуда пришла Рита. Впрочем, они с тем же успехом могли желать перетащить её сюда. Всё это было занимательно, но совершенно не трогало. Жаль, что Дику приходилось быть хозяином своего слова, ведь иначе он не рисковал бы шкурой, пробираясь в дьяволову церковь, где под полом хранилась еще одна бусина.
И где было чертовски много хлама! Никогда Дик не понимал, зачем для искренней веры и горячей молитвы все эти скамейки, занавеси, потиры, органы и ложи! А уж теперь, когда приходилось искать бусину - и подавно. С другой стороны, в чистом поле её найти было бы сложнее. В третьем ряду скамеек кошель, где шарики лежали завернутыми в обрывки платка, потянуло вперёд. Поколебавшись мгновение, Дик последовал зову, и после томительно долгих и, наверное, громких мгновений, бусина была извлечена ценой безнадежно испорченного кинжала и завернута в очередной обрывок. Но спрятать добычу он не успел. В тишине раздалось тихое детское хихиканье. Из-за высокой стенки ближайшей скамьи высунулась мальчишеская голова и уставилась на Дика спокойными тёмными глазами через пряди длинных почти чёрных волос.
- А ты как мы, правильно она говорила. Только чужой. А мог бы быть нашим, - шепот отражался от колонн и сводов тихим, еле слышным эхом.
- Обойдусь, - пробурчал Дик, запихивая бусину в кошель.
Жуткий бесёнок ему не нравился до дрожи в коленках. Вызывал недостойное рыцаря и лорда желание заорать и огреть его по голове скамейкой, и только осознание, что грохот услышат, удерживало.
- Должен за храм, - прошелестели слова. - Что тебе в хозяйке? Новые твари - лишь тени Великой Козы. Кернун. Курунтас. Амон. Хатор. Люцифер, - имена падали в тишину и рассыпались по полу бессильными звуками. - Тени. Игрушки. Приди к нам. Встань во главе легионов, под сапогами которых содрогаются миры. Стань первым - не вторым.
- Обойдусь. А за храм...
Дик продемонстрировал кукиш, трансформировавшийся в излюбленный жест презрения, состоящий из оттопыренного среднего пальца при подогнутых остальных. По-латыни эта метаморфоза звучала даже красиво "fico digitus infamis", а Аристофан почитал жест за оберег от сглаза.
- Ну и ладно, - совершенно обычным голосом ответил мальчишка, сдул с лица волосы, перепрыгнул через скамью и потянулся. - Предложение одноразовое, но когда-нибудь я приду напомнить и позлорадствовать. Потому что передумаешь, да поздно будет.
- Жду с нетерпением.
Впору было падать на колени у алтаря и делать вид, что истовая молитва не позволила слышать, как мелкий гадёныш ломал пол. Но вместо этого Дик игриво, быть может, излишне, помахал рукой мальчишке, направляясь к выходу.
Ибо - "Мерзость пред Господом предатель, а с верными у Него общение."

В аптеке, до которой Дик добрался с трудом, снова тенями, избегая многочисленной стражи, горел свет. Но дверь была заперта, открывшись только на стук.
- Мессир, - почтительно склонил голову Дик, без сочувствия отмечая, что аптекарь устал, да и мальчишка-подмастерье выглядит не лучше. Но в кошеле у него был пузырек с кровью Эда, взятой не без драки. Признаться, Ричард опасался, что кровь попросту растворит сосуд, но - нет. Плата за вар дожила до аптекаря и даже исправно алела сквозь толстое стекло.
- Милорд рыцарь.
Аптекарь по-стариковски зашаркал за стойку и скрылся за ней, чем-то шебурша. Видимо, дело оказалось непростым, так как заговорил он, не показываясь.
- Хорошо, что не пришли раньше. Стар я уже с молотком подолгу орудовать, да и пилу тоже этому неумехе не доверишь...
Неумеха фыркнул и открыл было рот, но, поймав взгляд Дика, промолчал. Учёный продолжал.
- А потом ещё плавить... вот только-только застыло, как полагается. Прошу. Размеры, конечно, вы не обозначали, но вспоминая то дерево я решил, что запас не помешает.
Вынырнув, он с кряхтеньем взвалил на стойку масляно поблескивающий тёмный куб стороной в добрый локоть.
Дик озадаченно оглядел куб, плохо представляя, как тащить такое незаметно или хотя бы удобно. И в свою очередь стукнул о стойку пузырьком с кровью Эда.
- Редкий ингредиент, мессир, как обещал.
- Редкий? Ну-ка, ну-ка. Правду говоря, этот вар содержит некоторые очень, очень ценные и редкие... о-о... - он поднял пузырёк к глазам, посмотрел на свет. Принюхался через стекло, не открывая, осторожно провёл пальцем по пробке. По мере изучения маг словно молодел, кивая и причмокивая губами. - Чудесно, милорд. Замечательно! Если я не ошибаюсь, а это вряд ли, данная субстанция вполне окупает работу и ингридиенты, да, да... благодарю вас!
"Ещё бы..."
Дик потёр бок, отбитый Эдом в драке и улыбнулся, подумав о том, что неплохо бы сдать братца в аптеку, на опыты. Кажется, в этом было предназначение Эдмунда Фицалана, отпущенное ему богами и провидением.
- Просветите неуча, мессир, как пользоваться дивным варом?
- Очень просто, да, да, - алхимика, казалось, кровь интересует куда больше уже отданного куба. - Как почти всегда. Нагреваете до нужной температуры, чтобы масса размягчилась, наносите на повреждённый участок... не забудьте только его очистить, если потребуется! Охлаждать специально не нужно - схватиться он должен и сам. Вцепиться.
Значит, идти с Эдом... Дик поклонился, заворачивая куб в плащ и перекидывая его через плечо. Теперь у него было всё. Или почти всё - вар, бусины, братец-разогреватель и решимость закончить этот бесконечный день в Балсаме, слившийся из нескольких.

Узкий, грубо прокопанный ход, начинавшийся в лавке кукольника, вскоре расширился в явно более старый тоннель - мрачный, частично обвалившийся. Камень, которым некогда были выложены стены, давно осыпался, шурша под ногами обломками и обещая переломать ноги при неверном шаге - пол кое-где круто уходил вниз, и ступеней то ли не осталось, то ли строители не считали нужным их делать, довольствуясь пандусами.
Зато врагов не было. Редкие грязно-серые приземистые твари спокойно возились у стен, разбирая завалы и, кажется, высверливая узкие горизонтальные шахты. Изредка они шустро проползали мимо, придавленные грузом отблескивающих слюдой камней. У некоторых не хватало лапок или клешней, на месте которых виднелись острые сломы.
Проблемы начались позже, в низком тёмной зале, где под ногами плескалась чёрная маслянистая вода. Кинувшаяся на них тварь была крупнее, массивнее, с шипастой спиной и мощными иззубренными клешнями. На панцире тускло горели зелёные линии, складывающиеся в почти лиственный узор.
- Надоело, - Эд пребывал сегодня в плохом расположении духа и потому ворчал, как старый мельник, застукавший свою дочь на сеновале с кузнецом, - грёбаный город! Грёбаный братец!
- Самокритично, - одобрил Дик, пиная зверька так, что тот отлетел к стене. Как выяснилось, зря. Только ногу ушиб, никак не вразумив тварюшку, что снова ринулась в атаку. Пришлось снимать с плеча меч. Пакость не была рыцарем в ристалище, но уж точно казалась покрупнее тыковок, что приходилось рубить, ставя руку. Да и панцирь у неё лопался также, спелой кожурой на солнце. На солнце, которое тоже в Балсаме было неправильным! И тыквы здесь почти наверняка бегали на тонких членистых ножек, убегая от крестьян, желающих их собрать! И... Дик тяжело вздохнул, заставляя себя успокоиться. Он сам выбрал этот путь, вместо героического спасения барышень из замка. Главным было не потерять направление, идти к холму, на котором стоял замок.
- Это реалистично, - огрызнулся Эд, пиная его по ушибленной ноге, - недоумок. Могли ведь через замок идти! Блуждай теперь тут, как крот!
- Кретин, - отпарировал Дик, поморщившись от боли, - подземелья испугался? Сопли утирать не буду.
Говорить приходилось на ходу. Останавливаться, чтобы вернуть пинок оплеухой, Дик не хотел. Размышлять о том, что Эд может быть прав - тоже. К дьяволу мысли, самокопания, самоуничижения и прочее, что, по мнению философов, должно составлять богатство души! Когда всё закончится - а оно закончится - Дик подумает об этом. Во сне, за вином, или в котле у старины Люцифера.

- Похоже, братец, тебя аист уронил по дороге. И не единожды.
Под ворчание Эда становилось как-то особенно заметно то, что рабочие твари куда-то пропали - разом, словно растворились в полу. Что тишину коридоров нарушал только звук их шагов, и только временами из боковых отнорков раздавался невнятный скрежет, удивительно похожий на шепот. На особенно громком Эдмунд ядовито осведомился:
- Можешь скрипеть мозгами потише? - и тут же остановился: они упёрлись в свежий завал, от которого влево и вправо уходили совершенно одинаковые на вид коридоры.
- Надоел, - Дик тряхнул головой, отвешивая брату подзатыльник. - Треплешься, будто тебе за это платят. Или ты меня болтовнёй убить решил?
Всё это здорово походило на ловушку. Из тех, когда со всех сторон набрасывается множество врагов, скручивают, связывают и уволакивают в свое логово. Или жрут на месте. Но выбора всё равно было не много, и Дик попросту повернул налево, не дожидаясь ответа братца.

Необработанные земляные стены тянулись, порой расширяясь до такого, что и карета проедет, порой сужаясь словно в дверные проходы. Кое-где попадались вертикальные рёбра, опоясывая прорытую трубу.
- К вам шагают солдаты усталые,
Из краев, где алеет закат... - распевал Эд, беспечно пиная стены и даже пытаясь идти маршевым шагом.
- Всё же, болтовнёй...
Дик приостановился, раздумывая не огреть ли братца по голове, чтоб заткнулся. И нежданно для себя задумался надолго. Во-первых, если уж бить Эда, то так, чтобы говорить не смог. И значит - вырубать и лишаться какого-никакого мага под рукой. И тогда возникал вопрос, как самому топить вар, при забытом огниве-то. А если не вырубать - то терпеть трепотню.
- Знаешь, Эд, - проникновенно проговорил он, - таких, как ты на свете очень мало. Но расставлены вы так грамотно, что то и дело натыкаешься на кретина.
- Да, Дик, - согласился братец, - я уже заметил, что тебя преследуют умные мысли. Только ты быстрее оказываешься всё время.
- В твоем присутствии, дорогой брат, совсем не учтиво выглядеть умным.
Пожалуй, для рекогносцировки было поздновато. Для того, чтобы возвращаться - тоже. И вперед идти не хотелось. Вот и получалось, что Дик сам себе устроил отсутствие выбора.
- Зато я слова хорошо понимаю, не приходится на пальцах объяснять, - отпарировал Эд, демонстрируя любимый диков жест.
Не успел он договорить, как издали раздался испуганный мальчишеский голос.
- Кто там? Вы - люди? Помогите! Пожалуйста!
Ребёнку вторил тихий, сдавленный плач.
Счастье, что Дик не был паладином. Плохо, что ему нужен был проводник.
- Кто ты? - Громко осведомился он у ребенка, пиная братца вместо очередной колкости. И снова понимая, что это ловушка. Вряд ли тут прогуливались люди, беспечно фланируя и рассматривая слои почвы. "Посмотри, дорогая, какая восхитительная глина!.."
- Поль... Поль Лоубридж! - радостно откликнулся мальчик, перекрикивая всхлипывания. - Пожалуйста, господин! Нас тут двое... они утащили, прямо с улицы! Белые твари, жёсткие... они молчат, но та, высокая, говорила, что мы нужны для крови!
- От страданий избавить, что ли, - задумчиво протянул Эд.
- Погоди. - Дик, кажется, впервые с того момента, как братец заявился в Балсам, спокойно коснулся его руки, удерживая. И переспросил этого Поля, громче. - Высокая, Поль?
- Да! Высокая, бледная... жуткая! Чудовище. С холодными пальцами! Господин, пожалуйста! Я боюсь кричать, они же...
- На обратном пути, - пробурчал Дик, разворачиваясь и собираясь идти дальше. Кажется, Эльза Шефер путала его с Бедивером.
Пройти они успели всего несколько шагов. Стены рухнули с обеих сторон, засыпав коричневым крошевом, и в проломах блеснуло белое, большое, неторопливое и одновременно быстрое. Дик обреченно вздохнул, готовясь рубить. Плен, наверное, не был постыден только после боя. Смерть в Балсаме казалась нежеланной. Отсюда, должно быть, и в ад не попадешь. Будешь вечно скитаться по осточертевшим улочкам... Еще раз поразмыслив, он опустил меч.
- Мы сдаёмся, Эльза. Поговорим?
- Рыцарь! - Рявкнул-выплюнул Эд, и последнее, что увидел Дик, перед тем, как получить по голове огромной клешней, это братца, отбивающегося мечом, швыряющего ледяные кинжалы и пыхающего пламенем, что дракон.
"Ну кретин же..."

Первым, что он услышал, было тихое посвистывание - кто-то напевал развесёлую песенку про бабочку, которая влюбилась в паука. Безвестный бард снабдил куплеты, каковых сочинил просто невероятное количество, обилием деталей, включавших в себя применение паутины, мух, муравьев, вивисекцию и упоминавших такие отверстия, каких у нормальных бабочек отродясь не бывало. Несмотря на явные научные ошибки, песенка пользовалась огромным успехом на ярмарках и в дешёвых кабаках, скрадывая вкус разбавленного ядовитыми травами или просто навозом бренди. Незатейливый мотив чудно и очень уместно подчёркивал ощущения твёрдых досок под спиной, ремней, перехвативших грудь и ноги, а так же тупую боль в голове и почему-то руке в районе локтя. Вверху по потолку неторопливо ползали светящиеся узорчатые твари, расцвечивая серый камень красным, синим и зелёным.
Потом пришли новые звуки, более привычные.
- Вот говорила же мама, что Дик - идиот. Или это отец говорил? - Нудил Эд, судорожно вздыхая, надсадно кашляя. - Почему я это только сейчас прозрел, мать моя Марго? Ну как есть дебил, и тощая шлюха там сгинет теперь, а ведь я б убил её почти любя...
- Заткнись, - с трудом разлепляя глаза, попросил его Дик, - кровь есть жизнь. Так, Эльза? Умереть хочешь? И одновременно - страшно? И хочется жить, но не так, и чтобы они жили?
Он лежал на лекарском столе и черноволосая кукла, похожая на девушку лет пятнадцати, готовилась выкачивать у него кровь. Эда Дик не видел, и ныл тот откуда-то снизу. Но страшно не было - лишь ледяной холод поселился в сердце и перекочевал в улыбку.
- Хочешь, я помогу тебе ожить?
- И бабочка ела мух, роняя слёзы и пух, с крылышек... - кукла метнулась к нему и склонилась, нависла идеальным бледным лицом в окружении чёрных локонов. - Вера - это любимое дитя знания, совокупившегося по ошибке с надеждой под сенью забвения. Разумеется, ты поможешь мне ожить - ненадолго. Краник-краник, где ты был...
- Ты можешь выкачать у меня кровь, - согласился Дик, - и даже поживешь какое-то время, хоть с моей кровью и не советую. А я дам тебе жизнь. Настоящую. Без подпитки. Веришь ли, дар у меня такой: отражать жизни жизнь.
Не слишком полезный и причиняющий беды, но всё-таки дар. К тому же, Дик был уверен, что сок Древа, который суть и жизнь, и смерть, поможет выравнять баланс живого и неживого в теле Эльзы.
- Господин - некромаг? - с любопытством поинтересовалась кукла. - Такого я уже ловила. Магия - дышло, а повернул - и не вышло. Тело давно гниёт в земле, отражать нечего - ни мне, ни тебе. Но пока что - говори, я слушаю. И даже, - она пошевелила тонкими пальцами, - не открываю кран. Хотя чем дальше - тем сложнее. Этот вот, в яме который, ночь назад убил двух сборщиков, и теперь мне холодно-холодно. Как снежной королеве. И, как и ей, очень хочется погрузить кому-нибудь льдинку в сердце через глаза. Или что-нибудь ещё через что-нибудь другое.
- Господин - Зеркало, - со вздохом признался Дик, - ну знаете, то, из сказок. "Мой свет прогонит тьму, мой блеск разрежет страх". Но зачем говорить? Моя трепотня не согреет снежную королеву. Надо делать. Послать за вашим отцом, поскольку он помнит вас живой, а пока его ведут - идти под замковый холм, чтобы нацедить... назовем это элексиром. Но перед тем - договориться.
Ремни больно впивались в тело, а рука уже немела. Не привычный к долгому лежанию Дик чувствовал себя то ли ягненком на заклание, то ли гусем за минуту до похлебки, и отчаянно хотел хотя бы просто встать.
- Отец, а я - на игре дудец... - Эльза отстранилась. Фарфоровое лицо не выражало эмоций, казалось, что она задумалась. - Может быть, и пора всё закончить. Только... свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи! Кто больную дочь припомнит, кто в могилу сбросит комья? Впрочем, важно ли? Была та боль хуже? Лучше? Легче!
Где-то в стороне раздался шорох, затем скрежет, болезненный вздох, и Эльза, бросив взгляд за плечо, обернулась к Дику снова.
- Забудь прежнюю загадку. Давай новую! Жизнь - ничего не стоит, смерть - дороже всего, но если внезапно умру я - не стою совсем ничего.
"Ну ладно, сама напросилась."
Дик напряг руку, принимаясь расшатывать и растягивать ремень.
- У всех есть право выбирать, с кем пить вино, а с кем делить кровать, моя прекрасная донна. Не сумела дойти - оставайся здесь, не смогла понять - так цени, что есть. Вышла из себя - не сжигай мосты. И не усложняй! Истины - просты. Хочешь измениться - начинай с себя, выбирает путь каждый для себя. Я - выбрал, и шёл даже не к тебе, а под холм. Ты решила за меня, за Эда, за себя и за твои творения. Также, как твой отец решил за тебя. Печальная пьеса, не так ли, прекрасная донна? Подмостки, - Дик хотел было широко взмахнуть рукой, но ремни не позволяли, - так тихи, так мрачны, пусты. И Смерть свою песню поёт... монотонно, вздыхая на лесенках строк роковых.
Поэтом он никогда не был, но как и все дети лордов получил куртуазное воспитание. Никогда бы Дик не подумал, что будет лихорадочно и бессистемно рифмовать для безумной куклы, желающей выкачать у него кровь!
- Если найдешь лютню, то Эд еще и споёт, - проникновенно пообещал он.

- Цыгане явились на графский двор,
Играя на тамбурине.
Так звонко гремел их веселый хор,
Что в замке проснулась графиня, - чистым и звонким голосом подтвердил его слова братец.
Эльза ломким, невозможным для человека движением нагнулась к полу и приложила палец к губам.
- Тсс! Не буди лихо, пока оно тихо! Они спят чутко, не любят шуток, как будто сердце убрали в сумку. Не поминай зря, даже здесь.
- У них головы крепкие, - тихо пожаловалась Хизер, которую втащили в камеру два тяжёлых краба. У одного была обломана антенна над правым глазом, и выщерблена морда. - Дорогой брат, вы просто обязаны рассказать мне про турниры и охоты.
- По оленьем следу, по рысьему следу, по лисьей тропе, - охотно начал Дик, складывая слова всё увереннее, - я иду по судьбе и судьбу, как открытую книгу, читаю. По оленьему следу, по рысьему следу, по лисьей тропе... Я к тебе долечу, добегу, добреду, доползу, домечтаю... Я не хочу жаловаться, ведь это не приличествует герою пьесы, но... Рука моя затекает и плечи болят. И меня не заденут ни черная зависть, ни злая корысть. И не то, чтобы я уж какого-то слишком крутого замеса: я - бегущий олень, я - степная лиса, я - свирепая рысь, а людская личина моя - это так... отраженья завеса. Может быть, Зеркало и его брат отправятся за жизнью для прекрасной донны, всё же?
Если они с Хи отсюда выберутся... Дик даже зажмурился от предвкушения, поклявшись, что никогда больше не будет сочинять стихи!
- И ему для этого нужна лютня? - с некоторым сомнением спросила Эльза, моргнув. - И на чьих ногах ты собираешься отправиться? Если одна оленья, вторая - лисья, третья - рысья... рысиная. Длина ведь разная.
- Мне нужна лютня, - Эд, кажется, тоже проникся атмосферой театра и говорил пафосно-громко, - кто будет подвиг воспевать? Как Дик, этой... тропой Фермопил войдёт в вечность храбрым и гордым?
Один из крабов, подобравшись бочком, перекусил ремень, держащий грудь. Потом - ножной.
- На своих, разумеется, - невозмутимо ответил Дик, соскакивая со стола и с наслаждением разминая ноги. Самые обычные, человечьи. Красивые, стройные и сильные, нравящиеся девочкам. Ощущающиеся на полу замечательно и приятно! - Есть кувшин? И пошлите за батюшкой чтимым, быть может - не очень любимым, но нам здесь необходимым. Вы потом нас отпустите, Эльза? Всех?
- Если будет, кому, - кивнула кукла, отпирая яму Эда. - Вообще-то я подумала оставить было себе ещё и этого, но он наговорил такого, что я сразу поняла: ценности его жизнь не имеет никакой. Но вы, рыцарь, уверены, что хотите потом уйти? Эти стихи... публика будет в восторге.
- Я себе не принадлежу, увы. - Сокрушенно развел руками Дик, наблюдая, как взъерошенный Эд выбирается из ямы. - Будьте любезны, ткните своим очаровательным пальчиком в сторону пути под холм, моя прекрасная донна. И велеть вашим созданиям вернуть вар и оружие. Что я за рыцарь без меча и вара?
Впрочем, лютню, неудобный куб и оружие принесли быстро. Подивившись на мозаику кусочков, выпавшую из ножен Эда, Дик перекинул через плечо вар. Впереди лежали ярды туннелей. И где-то там его ждала свобода.
- Я дам проводника. Правда, оттуда ещё не возвращались, но, быть может, вы станете исключением?
Мелкая похожая на паука кукла забралась на сапог Дика, словно обнюхивая, спрыгнула и резко подбежала к мрачному зёву выхода. А Дика остановил на полушаге задумчивый голос Эльзы.
- И любопытно мне, что же это такое, сладкое, вкусное. Тянет.
На сжатой до сих пор ладони перекатывались три сияющие бусины. Гибкие пальцы подгоняли их по кругу, не позволяя сталкиваться.
- Так и хочется проглотить. Странное ощущение. Знакомое.
- Это, - серьезно проговорил Дик, в точности повторяя слова Риты, - оранжевые бусы из кристаллов, которые выращены специально, чтобы служить энергетическими ячейками. Батарейки. Они принадлежат одной милой леди по имени Рита, и я должен их вернуть. А ощущение знакомое потому, что такая же внутри вас. Так ваш отец сказал.
Он протянул руку ладонью вверх и выжидательно вздёрнул бровь, хоть и было любопытно, наступит ли ой, если Эльза проглотит бусины.
- Тебе нельзя их глотать, - невинно заметил Эд, похабно подмигивая Хизер, - разнесёт. Девушка должна следить за фигурой.
- Ого, - ещё более задумчиво проговорила Эльза. - А сильно разнесёт? Всего-то три конфетки. Четыре. На двоих девушек - как раз, думаю. Я помню, когда-то меня учили делиться тем, что удавалось стащить. Хороший урок был. Пожалуй, последую.
"Убить Эда! Убить Эда!"
Мысль рефреном билась внутри головы, когда Дик, нахмурившись, глядел на Эльзу.
- Хорошо, - наконец, мрачно сказал он, - считайте, что они заложники тоже. Вернёте вместе с Хи. Не отбирать же. Только вот в детстве почти наверняка учили, что нельзя есть неизвестные конфетки, да еще и из рук незнакомых мужчин. Вспомните об этом - и не ешьте.

Паукукла бодро рысила вперёд, не смущаясь ни темнотой там, где не было светящихся жуков, ни извилистыми тоннелями лабиринта, из-за которых порой казалось, что они идут по кругу. Воздух здесь становился тягучим, плотным, каким-то растянутым, а через подошвы в ноги била ровная могучая пульсация. Поэтому звуки впереди Дик разобрал не сразу - слишком они сливались с гулом, который слышался не ушами, а глубже. Но вскоре проводник замер у узкого провала в стене, за которым разливался ровный оранжевый свет. И звучали голоса.
- Зенобия, ну пусти же, я тоже хочу...
- Я, между прочим, сладко спала, и теперь моя очередь, Лейла!
- Девочки, не ссорьтесь, - довольно-усталый голос Буршье. - Меня хватит на всех. Ну вот, Делия, садись на колени, Лейла, встань рядом, чтобы мои пальцы... да, так! Зенобия, ты, как новенькая, получишь особенное удовольствие.
- О-ох!.. - голос напоминал ту цыганочку с площади, но если и так, то она сильно изменилась за последние дни. - Да-а, повелитель, там, чуть выше!..
Эд, в лицах показывающий весь диалог, внезапно серьезно заметил:
- Это надолго, кажется. Трое баб, один сопляк. Пока разберется, куда там пальцы, а куда - колени...
Дик лишь кивнул в ответ. Впрочем, он готов был поставить дырявый пенни против старого сапога, что засранец и его упырицы всего лишь делили сок Древа. Или кровь самого Буршье. И поторопиться стоило, и торопиться не хотелось. Сейчас они натешатся - и уйдут спать, над Балсамом уже должен был заниматься рассвет. Дик молча поддёрнул рукава, мельком глянув на своих воронов и лошадей, обрамленных листьями рябины. Теперь, когда от цели и свободы его отделял только гаденыш с бабами, он вдруг испугался. Что он скажет госпоже? Ведь пятна на совести не выводятся, а ему придётся глядеть в глаза богини, давая отчет о грёбаном Балсаме. Сможет ли он сознаться в том, что так и не обрёл глади, но зато понял и познал сладость одиночества?
- Подождём, - прошипел он братцу, прогоняя мысли. Одиночество было его проклятьем, и думать о нём не годилось.
Гадёныш меж тем не спешил, явно наслаждаясь обществом, вздохами, стонами и попискиваниями сразу трёх баб. Судя по всему, молодой Буршье был очень простым человеком. Вкусно пожрать, хорошо выпить, отлично поразвлечься, чему помешал невовремя решивший помереть дурень-повар.
- Зачем тебе ещё и эта дурочка? - поинтересовалась Лейла так, что сразу представлялись жеманно надутые губы. - Разве нас мало?
- Да! - вставила между чмокающими звуками цыганка Зенобия. - Три - хорошее число.
- Круглое, идеальное, - завершила Делия и тут же вскрикнула.
Судя по шуму, Буршье резко поднялся и теперь мерил шагами... залу? Комнату?
- Она - ключ и замок, дуры. Музыка открывает двери, но может и закрывать.
- А по мне девчонка и играет не так уж хорошо, - проворачала Лейла.
Раздался звук пощёчины, а затем шаги проскрипели прямо у щели.
- Мне плевать, что вы думаете. Но сегодня мы не спим.
Раздался хор протестующих голосов, и Буршье повысил голос.
- Да, да! Думали, я зря столько вам выделил?

Дик досадливо закатил глаза. Д'Аржент показалась ему пустой и холодной кокеткой, из тех, что любят выглядеть несчастными, но именно этим и привораживающими к себе. Но ведь, если взглянуть иначе, засранец не остановится, даже закопай Дик корень хоть прямо в панцирь черепахи, несущей мир.
- Врёт, - громко и равнодушно заявил Дик, протискиваясь в пещеру. - Вы разве не знаете, что в городе говорят? Он на ней жениться хочет. Она будет первой, вы... Ну, как уж она решит. Занавески д'Аржент уже присмотрела новые, между прочим. А ты, - взгляд упёрся в Буршье, - трус. Слабак. Сопля. Сам боишься пойти, девушек с собой тащишь? Очень мужественно, конечно. Ну да этих угробишь, новая будет, да?
Цыганке голубое платье не шло. И даже не ехало. Выглядело оно на ней так, будто мула обрядили в лошадиную сбрую. Да и носить она его явно не умела - не держалась с грацией, подобающей леди. Вторая была мужеподобна, крючконоса, но зато весьма грудаста. Да и корма у нее была такой, что иной фрегат позавидует. Третья, к счастью, была просто маленькой и худенькой турчанкой.
В наступившей тишине очень громко прозвучал шепот цыганки, отступившей за широкую спину Делии.
- У него сестра - ведьма! И сам небось такой же. Если говорит...
- Первой женой? - вступила Лейла, поглядывая на Буршье, и провела по губам розовым язычком. Под губой блеснули клыки.
Молодой лорд, не сводя глаз с Дика, резко махнул им рукой, и девушки неохотно замолчали.
- Ты! Пришёл, чтобы... нет, - он оглянулся в угол каверны, где на полу поблескивала янтарная лужица. Лицо Буршье исказилось, и он стиснул ладонь на рукояти меча. - Ты пришёл отнять - моё.
- Главной, - подтвердил Дик, глядя на Лейлу. - С тобой-то он не венчался, наложница. А с ней... О! Кто же возьмет выскородную леди без свадьбы? В городе уже даже распоследняя пирожница знает об этом. Все ждут, когда же... Как думаешь, что жена сделает с наложницами? И ведь влюбленный мужчина не может не уступить жене. Слышал я, даже султан Сулейман распустил свой гарем, когда того потребовала Хюррем-султан. Жаль тебя. Красивая. Все вы - красивые. А он так быстро наигрался...
Дик коснулся руками висков и уставился на цыганку, не мигая, не сводя глаз. И глубоко вздохнул.
- А тебя, - мрачно и глухо проговорил он, подражая Хи, - он велит выгнать к табору. Чтобы забили камнями, загрызли собаками, растоптали лошадьми. Я вижу.
Толстушка могла быть только крестьянкой или купчихой. У леди полнота нынче стала немодной. Для крестьянки речь казалась слишком правильной, для купчихи - мало говорила. И потому Дик оставил её напоследок, пытаясь понять, как использовать идеальное и круглое число. Такое же, как её фигура.
Зенобия ойкнула и отступила ещё на шаг, оглядываясь на маленькую круглую дверцу в дальней стене.
- Он врёт! - выкрикнул Буршье и потянул из ножен меч. - Разве я о вас не заботился? Не давал силу? От девки мне одно надо - кл...
- Ключи к городу, где она - хозяйка, - перебила Лейла, гибко потягиваясь, потом небрежно потёрлась щекой о плечо Делии. - И та тощая сука к нам добра не будет. С чего бы ей? Гладкая, важная...
- Она премиленькая, - невинно заметил Эд, ковыряя сапогом пол и беззастенчиво, с восторгом, разглядывая Лейлу, - глазищи большие, фигурка точеная. Ключ тут, конечно, нужен. Но тот, что в штанах.
Делия медленно глянула на него и повела плечом, как заправский мечник.
- Это что, она обижать будет? - Прогудела она басовито.
- Будет, - подтвердил Дик, расширяя глаза и уподобляясь Эмме, - унижать станет, ты ведь не так стройна, как она. Поесть любишь - а это расходы. А он, - мотнуть головой в сторону сопляка пришлось медленно, словно в пророческом экстазе, - согласится с ней. Он тебя коровой называет, в душе-то.
Блефовать было почти приятно. Наверное, это упоительное чувство сладкой лжи испытывал и отец, играя в карты. Жаль, что никогда не выигрывал.
- Вот мерзавец, - вздохнул Эд, разглядывая теперь Делию, - не рыцарь, сразу видно.
Молодой Буршье, загнанно ощеривщись, впервые обратил внимание на Эдмунда, открыл было рот, чтобы что-то ответить, но осёкся. Его глаза расширились, и он ткнул в сторону младшего Фицалана мечом.
- Он обваливает холм! Сока больше не будет!
- Врёт.
Иногда родственники были удивительно полезны. Точно скопировать интонации Эммы было Дику несложно, сложнее - заставить себя принять вдохновенно-отсутствующий вид.
- Ложь. Разве кто-то может обвалить холм, находясь под ним? Погребая себя, хоть и с прелестницами? Врёт, боится, что его ложь раскроют. Думает о том, что скажет жена о трёх наложницах. Мечтает закопать их. Хочет спросить, что мы тут забыли. Снова боится. Корова, турецкая змея, цыганская замарашка... Да, брат прав, он - не рыцарь.
Вот уж воистину, сейчас был случай, когда не приходилось жалеть о том, что солгал. Дик медленно улыбнулся, разводя руками и вспоминая, как обычное зеркало разлетается тысячью осколков, рассыпаясь на них сам - для Буршье. Пусть видит множество Ричардов Фицаланов, повторяющих одно и то же.
Буршье, опешив, широко взмахнул мечом - но в сторону, не задев никого. Второй удар нанести не успел: Лейла, как молодая пантера, запрыгнула ему на спину и рванула когтями шею. Делия, шагнув следом, поймала за локоть и выгнула назад так, что на руках вздулись мощные мышцы. Через миг все все трое рухнули на пол - молча, не тратя сил на крики. И только Зенобия, остановившись у двери, настороженно поглядывала то на дерущихся, то на Дика с Эдом, то на лужицу сока. И это Дику не нравилось. Упырица, что не принимала участия в свалке, в его планы не входила. К тому же, он метался между желанием попробовать отразить её в прошлое или попросту запугать окончательно. Всучив Эду кувшин и жестом велев его наполнить, он уставился на цыганку. Даже если бы ничего не выйдет, Зенобия посмотрит картинки и не увидит, как Эд набирает сок и топит вар.
- Смотри мне в глаза, женщина!
Зенобия - а тогда Дик еще не знал, что зовут её так - сияла чистой, яркой, белокурой красотой. Развевались её золотые, голубые, зеленые юбки, алел на локонах платок. Сильный, звучный голос лился из самой груди и это снова задевало самые сокровенные струны.
"Ну же, вспомни и напомни своему телу, кто ты..."
Однажды пожалевший Хи, Дик привычно и даже охотно сочувствовал сейчас цыганочке, у которой отняли волю и ветер.
"Не ходи - скажу и я. Не делай этот шаг по серым ступеням, под эхо и звон шпор, и не забряцает цепь, не скуёт, не задушит... Не задушила!"
Не было у этой девочки ни сорванного горла, ни изломанных рук, ни крови по бедрам и щекам. Лента её жизни комкалась, неряшливо складывалась, и без Эммы - было тяжело. Но Дик знал, что где-то там сияет Светоч и этого знания - хватало, чтобы уверовать в незримый свет сестры, чуять его нутром, чем-то диким и древним в душе.
" Не острят для тебя больше кол, не льют смолу... Во имя Бадб, стань собой, Зенобия!"
Цыганка шагнула к нему, слепо шаря рукой в воздухе, улыбнулась - и рухнула на пол, захлёбываясь от сдавленных рыданий и икоты.

В вихре цветных лент мелькали драные шатры, звучали странные молитвы. Женщина с изборождённым морщинами лицом спокойно разделывала на доске младенца и кидала куски в кипящий котёл. Седой мужчина с красными от перепоя глазами поднимал деревянную кувалду, глядя на маленькую Зенобию, а мать невнятно ругалась, оттаскивая его прочь. В солнечном свете и почему-то в темноте вокруг табора крался мрачный силуэт в плаще, смеялся; и стояла Хизер, страшнее матери, страшнее отца, искалечившего братиков, страшнее этого рыцаря...
Головная боль накрыла раскаленным шлемом, принеся с собой тошноту. Дик схватился руками за лицо, боясь, что оно прикипит к забралу - и с трудом оглянулся на Эда, набравшего кувшин и начавшего размягчать вар. На полу молча, а от того - особенно страшно, грызлись упыри.
- Дай мне, - доковыляв к братцу, морщась от страшной боли, Ричард подхватил куб, обжигаясь.
Жаль, что под рукой не было садовника, Дик совершенно не представлял, как должен выглядеть корень дерева, нуждающийся в чистке перед заживлением. И потому, ничтоже сумняшеся, просто положил вар в каверну.
- Растопи его.
Эд кивнул, картинно воздевая руки над кубом. Долгие секунды ничего не происходило, а потом масса оплыла и медленно забулькала, разливая по комнате терпкий свежий запах. Рана в корне была широкой, но не слишком глубокой, и вар понемногу заполнил её всю, даже выступив над краями толстой нашлёпкой. Застыл он мгновенно, стоило побледневшему Эду опустить подрагивающие руки.
Мир вокруг поплыл и замер снова, перестраиваясь и оставаясь прежним, а из клубка изломанных тел гибко поднялась Лейла. На покрытом кровью лице сияли чёрные глаза и острые белоснежные клыки. От платья не осталось почти ничего, и видно было, как затягиваются раны, слышно, как с хрустом встают на место кости. За её спиной шевельнулась Делия, разорванная почти надвое. Не выпуская оторванной головы Буршье, она приподнялась и тут же со вздохом опустилась обратно, закрывая глаза.
- Не хочу... умирать. Масы не... умирают.
- Эд, - приветливо улыбаясь турчанке, проговорил Дик, - отступаем к дьяволу. Лейла, как вы себя чувствуете? Вкусно было?
Легко, будто исполняя па морески, он отступил на пару шагов, заходя сбоку упырицы.
- Кушин пложи, сладкий, - голос Лейлы звучал шипяще, невнятно. Она кивнула на Эда, не трогаясь с места. - И о-оставь этого. Я чую... в крови. Он будет жить долго. А сам - уходи.
- Не годится, - мотнул головой Дик, - предлагаю другую сделку. Моя госпожа Бадб может дать тебе не только кувшин, но и место у источника, что течет от корня Древа. И ты будешь жить долго. И хорошо. А Эд... мало того, что им отравиться можно, так еще и мой брат.
Еще пара шагов этого странного танца вокруг упырицы. Еще одна улыбка - с затаённой надеждой, что госпожа не оторвет голову за такие подарки, если Лейла согласится.
- О-о, - протянула вампирша, сдвигаясь в противоход и словно невзначай прикрывая собой выход. - Не слышала, но, знать, славная госпожа, у кого такие рыцари. С такими обещаниями. Покажешь? Позовёшь?
"Сию минуту..."
Дик просиял улыбкой, подтягивая рукава и демонстрируя татуировки. И запихал кувшин запазуху, став похожим на беременную Риссу, да и ощущая себя примерно также, наверное. Эд почти наверняка понял эту его улыбку и кивок головой. Упырица или нет, но бывало, что братья Фицаланы и нежить по лесу гоняли. Втроём.
- Конечно, прекрасная. Уже зову.
- Ножки, ножки, не бегайте по дорожке, - пробубнил Эд, выдыхая, - ручки, ручки, будьте, как... закорючки!
Что уж там Эд сотворил, Дику было неведомо, но он предпочел бы, чтоб упырица пала замертво. Вместо этого пришлось поспешно вытащить меч и сходу рубануть по Лейле, рвущейся к братцу. Как ни странно, попал. Задел плечо, от чего девушка откатилась к Буршье и Делии. Дальше Дик не смотрел. Он просто рванул к выходу из залы, слыша за спиной грохот обвала и звук удара. Обернувшись, он увидел заваленный проход и Эда, лежащего на полу: Лейла успела с силой швырнуть голову сопляка.
- Чашу сделаю, - поблагодарил её Эд, с трудом поднимаясь на ноги и подхватывая голову за волосы. - В серебро оправлю.
- Лучше фонарь, - вздохнул Дик, представляя, как мило будут смотреться свечи в пустых глазницах. - Идём, братец, пора заканчивать подвиги.

На обратной дороге их, к счастью, больше никто жрать не стал. Дик шел, бережно придерживая кувшин и блаженно улыбаясь совершенно идиотской улыбкой, которую чувствовал даже сам. Демокрит считал свободным того, кто ни на что не надеется и ничего не боится, но, черт возьми, как же он был не прав! Надежда окрыляла не хуже какого-нибудь волшебного эликсира, влекла вперед и даже заставляла понять, что Дик скучает по Хи. А встретившиеся по дороге мелкие фарфоровые крабики и вовсе показались милыми. Особенно - потому что потрусили назад. Да и Хи, кажется, обрадовалась, хоть Эльза её не отпустила броситься на шею. А вот Ганс Шефер, сидящий в яме, был побит, но его присутствие Дику требовалось на случай, если не подействует сок.
- Моя прекрасная донна, - изящно раскланялся он, - я принес вам прозрачный сок смолистый, застывший на коре... С ним - тело шёпоты впитало, с ним - все пути ведут в начало, в точку между "есть" и "нету", в миг без ночи и утра. Если выйти из начала - станет время изменений. Самой чистоты кристалла, хватит, чтоб родиться деве.
Дик улыбнулся Хи, подбадривая. Скоро всё должно было закончиться. Так или иначе.
- Сок...
Эльза отпустила руку Хизер, и та тут же подскочила к Дику, улыбась от уха до уха, коснулась плечом. Кукла потыкала пальцем в кувшин, послушала звон.
- Это - жизнь? Я ничего не чувствую, совсем. И не должна, и кажется, что должно, что словно кружку тёплая рука поставила у сумрачного ложа... Мне это - пить?
Крабы придвинулись ближе, уставившись на людей бессмысленными чёрными глазками.
- Вам - пить, мне - уповать и верить, - коротко согласился Дик, всучая ей кувшин и пользуясь этим, чтобы приобнять Хи. - Так пейте же, позвольте вас заверить, нет зла тут.
Если бы кто-то спросил его, любит ли Дик стихи, то получил бы в морду. Без экивоков. Стихи Дик начинал ненавидеть.
Эльза запрокинула было голову, но приостановилась и кивнула крабам на Эдмунда, который занимался тем, что срезал с принесённой головы мясо на расстеленный плащ.
- Если он это не заберёт потом с собой - убейте.
Договорив, она влила в горло немного сока, потом ещё. И, поколебавшись, наклонила кувшин сильнее. Как ни странно, не было слышно плеска, как полагалось бы в случае полого кукольного тела. Эльза пила долго, и руки с длинными пальцами не дрожали. А потом кувшин грохнул об пол, разлетаясь осколками, а сама кукла упала на колени, схватившись за грудь. Ногти бессильно скребли по фарфору, не оставляя царапин. А через секунду Эльза повалилась на бок и свернулась в клубок. Из уголка рта потекла струйка янтарной жидкости, ставшей словно темнее.
- Иль зло тут есть? - Задумчиво пробормотал под нос Дик, устало опираясь на стол, где совсем недавно лежал. И, пожалуй, полежал бы еще. Теперь, когда дыра в великом нечто была заделана, а Буршье почти стал чашей, захотелось спать. Жаль, что Эльза так не вовремя решила рухнуть в обморок - или умереть. Посторонившись, чтобы пропустить суетливых крабов, щелкающих клешнями, он подсадил Хи на стол. Вряд ли бы это уберегло её от беды, пожелай твари откусить от девушки кусочек. Но почему-то становилось спокойнее, когда Хизер не касалась ногами пола. А потом Эльза вздохнула, будто подавилась, сплюнула на пол оранжевую бусину, которой Дик немедленно завладел, и словно стала мягче. Исчезли шарниры, но фарфор не превратился в кожу, оставаясь фарфором.
- Моя донна, - осторожно вопросил Дик, - как вы?
- Плохо, - выкашляла девушка, вздрагивая всем телом. Попыталась встать, и не смогла, снова опустившись на колени. - Нет. Хорошо. Странно. Только я не донна, милорд. Но ваш сок!.. Бррр! Меня словно вывернуло наизнанку осколками. Но странно...
- Странно, Эльза? К слову, где остальные бусины? Боюсь, Рита будет очень обижена, если я не верну ей их.
Призрака Дик надеялся увидеть ночью. После дня сна. Увидеть, отдать бусы - и уехать, пусть в ночь, но зато подальше от Балсама. Не оглядываясь.
- Там, - Эльза слабо махнула рукой в угол, где стоял небольшой чёрный столик, уставленный шкатулками. - В той, что с ирисами. В разных отделениях. Берите и уходите. Я не знаю, сохранится ли связь. Всё меняется. Меня и мою кровь они не тронут, а может и просто остановятся, но как знать? - она красноречиво пожала плечами и добавила уже мягче. - Спасибо, милорд. Благодарю, чем бы ни закончилось. Но уходите же, прошу. В конце концов...
Решётка, вделанная в пол, дрогнула, за ней мелькнуло лицо мастера Шефера, и кукла со вздохом кивнула сама себе.
- В конце концов, нам здесь нужно ещё о многом поговорить.
Дик кивнул в ответ, помогая спуститься Хи.

На улице царила седая ночь. Снег валил крупными хлопьями, заставляя оскальзываться на мостовой. Под этот тихий, белый снег Дик, твёрдой рукой придерживая Хизер под локоть, спешил к Рите. Призрак обнаружилась на развалинах замка, где бродила среди замерших гаргулий. Дик оглядел покосившуюся церковь, провалившийся сад - и вздохнул. Ему очень нелегко будет объяснить самому себе, почему для починки великого нечто пришлось развалить половину города.
- Мисс Рита, - окликнул он призрака, - я принёс бусины.
- О! - девушка обернулась, и стало понятно, что время не прошло даром ни для неё, ни для культа. Лицо выглядело целым, но ткань странного оверкота слево встопорщилась, словно от огня, и призрак явно берёг бок. - Удача! Ой, здравствуйте.
Хизер присела в книксене, которые у неё - вероятно, из-за практики - получались всё плавнее.
А призрак выхватила из сумки, которую украшали следы когтей, небольшой тусклый шарик, критически оглядела Дика и сочувственно вздохнула.
- Вы выглядите... очень усталым.
- Я паршиво выгляжу, - хмуро улыбнулся Дик, протягивая ей свёрточки с бусинами. - И надеюсь поскорее отсюда убраться.
Он пожелал бы того же для Риты - культисты всё равно добьются своего, но тут уж решать было ей.
- Я тоже, - эхом откликнулась девушка. - Если вам когда-нибудь скажут, что ад - это интересно, не верьте. Совершенно не туристическое место, и и пейзажи однообразные, не говоря о населении.
Бусины одна за другой погружались в шарик, и тот наливался тёплым оранжевым светом. Первая, вторая... когда в сияющей поверхности утонула четвёртая бусина, Рита покрутила последнюю в пальцах и внезапно протянула обратно Дику.
- Мне достаточно четырёх. Там, куда уйду, энергии хватает, а вот вам здесь... если понадобится ой, то чиркните ногтем крест-накрест, бросайте и бегите как можно быстрее. Если нужно наоборот, чтобы вам не ой, проведите по окружности дважды.
- Ад, мисс Рита? И... леди не должна одаривать знаками внимания мужчину, поэтому - вот.
Дик снял с шеи перо госпожи, что проносил всё это время, и протянул его призрачной девушке.
- На память. Ад - место скучное, но и о нём должна остаться хорошие воспоминания.
И пера жаль не было. Он себе заслужит другое, если жив останется, но прощаться с Ритой, ничем не отдарившись взамен, почему-то казалось неправильным.
- Ад. Такое место, где огонь, вилы, разные прикольные твари. На картинках когти выглядят лучше, точно вам говорю. А пёрышко красивое! Спасибо, у нас таких нет!
Спрятав подарок в сумку, она начала счищать с шарика оранжевую шкурку, продолжая говорить.
- К счастью, они смогли меня забросить туда лишь ненадолго, но всё равно жутко некомфортно... ага!
Призрак бросил шкурку за плечо, и та приземлилась на острое гаргулье ухо, торчавшее из-под обвала. А Рита, понюхав крупный мандарин, с видимым удовольствием впилась в него зубами и исчезла, оставив после себя только тающее в воздухе:
- Прощайте! И спасибо за бусы!
- Пожалуйста.
Дик вздохнул, приобнимая Хизер за плечи. Лошадь для неё так и не купили, но на мгновение показалось, что кости уже не так выпирают под одеждой. Рита ушла, Буршье был мёртв, Эльза исцелена, а мадемуазель д'Аржент так и не выйдет замуж за здешнего синьора. Снег падал, погребая под собой замок, покосившуюся церковь, Балсам и Дика. Начиналась новая жизнь.

здесь и далее - Ричард Коркин, Спектр, аз есмь.

Гарольд Брайнс

25 февраля 1535 г. Катворт.

К Катворту добрались только к утру. Ещё по дороге Гарольд попросил Дженни купить средство для роста бороды и покраски волос, нож, ножницы, вставной глаз и одежду для обоих. Покупать было лучше через кого-то. Девочка устала больше него, но особого выбора не было - поляки узнали бы, где он был и что покупал. Сам Гарольд сказал, что спать не будет, и будет ждать в комнате. Благо, хоть с таверной проблем не было - нашлась и комната, и еда, и бренди. Бренди он думал обработать руки. Гарольд парочку раз видел, как вставляли глаз, но сам таким ни разу не занимался. Тем более, что глаз надо было вставить ребёнку. Да... Какую-то часть бренди надо было употребить внутрь. Зайдя в комнату, он закрыл за собой дверь. Нужно было уделить хоть немного времени атаму, пусть в прошлый раз и вышла хрень. А вот почему вышла - было хорошим вопросом. Гарольд обращался и до этого, силы посылал те же, так что дело, скорее, было в мыслях, или даже в посторонних и грязи. "Мия, ну что ты начинаешь? Я сам той комнатой не побрезговал, а ты меня до этого в такую грязищу затащила, что до сих пор несёт." Так или иначе, если Мие не понравилось, что он пытался практиковаться в грязной комнате - значит, Гарольд больше не практиковался в грязной комнате. Сам он отмылся, руки были чистым. Вообще, говорить с атамом вот так в уме было странно, но надо было пробовать. Он уже даже не собирался захватывать контроль или что-то вроде того, хотелось просто почувствовать отдачу, какую-то понятную реакцию. Кроме выброса пламени, конечно. Гарольд сел так, чтобы если пламя и появится, то оно полетело в камин. Он осторожно, как бы прощупывая лёд под ногами направил лёгкий поток паутинок в атам. " Я не знаю специально ли ты, но спасибо, что не тронула ребёнка." Иголки защекотали и закололи руку изнутри, собираясь в плавный поток. Нужно было пробовать каждый день понемногу. Атам охотно, жадно поглотил предложенное, но ничего не ответил. Даже "спасибо" не сказал.
"Так, а теперь отдай, а я в следующий раз направлю ещё больше".
Гарольд попытался очень мягко подтолкнуть силу из атама, так, чтобы она перетекла в его левую руку. Хотя сила ещё не полилась, левой рукой он уже попробовал что-то впитать, как будто глотая пустой воздух вместо похлёбки. Может быть, так сила всё-таки вернулась бы к сердцу.
Атам никак не ответил, не было ощущения, что не хватило силы, Гарольду не показалось, что кинжал упёрся - просто молчание, как будто всё это время он, как дурак, разговаривал с обычным куском железа. Гарольд вздохнул. "Ну, что тебе не нравится? До этого ты же, вроде бы, не питалась силой." По крайней мере, в этот раз не летели искры и пламя. Может быть, только от того, что не хватало заряда. Гарольд вздохнул - он очень устал. О себе давали знать и раны. Так что хотелось, чтобы Дженни поскорее вернулась и он мог вздремнуть хотя бы два часика. Раны мешали сосредоточиться, не давали того самого чувства покоя и скатывания всего мироздания к одному делу. А может быть, это были не раны, а спешка и проблемы. В любую минуту дверь могли выломать и ему пришлось бы драться насмерть. И он бы, скорее всего, проиграл. В любую минуту мог появиться демон. В любую минуту в таверну мог зайти констебль. Упорно создавалось впечатление, что за каждым поворотом его ждал здоровенный поляк с мечом или топором. Но он отвлёкся. Гарольд положив руки с атамом на поджатые под себя ноги. Может быть, он был слишком мягок и надо было приказывать, а не выпрашивать силу - толкать увереннее? "Ладно". Он убрал атам обратно за пазуху. Надо было поупражняться где-нибудь, где он не вскакивал при малейшем звуке. Может быть, просто было нужно время. Может, комнаты Мие вообще не нравились и дело бы пошло лучше в лесу или на лугу.
Если орден захотел бы найти и прикончить Армстронга, Гарольд был бы готов сам поменять внешность и поехать искать ренегата, чтобы указать на него в толпе. Армстронга надо было убить, иначе в Аглии ему жизни не было. Правда, вряд ли бы он понадобился матёрым михаилитам даже для этого. Так что, даже если бы орденцы и заинтересовались, то после этого надо было выбираться. Скорее всего, на север, через Шотландию. Может, хоть там не было этих бесконечных законов и констеблей. По крайней мере, там он ещё ничего не натворил и искали бы его только поляки. Плыть по морю слишком долго тоже было чревато, а с восточного побережья до Ирландии было неблизко. Дженни Гарольд совсем не жалел: мало того, что творил херню, так она теперь ещё и рисковала, путешествуя с ним. И волосы эти... Надо было попытаться помочь ей свалить, если бы его всё-таки схватили. Хотя, о чём он говорил? О "схватили" не могло быть и речи, это же ад, только сначала кубики Армстронга. Родителям оставалось только подождать, лучше было освободиться через месяц-полтора, чем никогда, а от него живого было больше пользы, чем от мёртвого. А ещё эти демоны... По крайней мере, дело с коровами значительно ускорялось. Надо было поспать, на сон было часа три, не больше. Гарольд попытался заснуть, сжимая рукоятку меча в руках. Если бы не длинная дорога у него точно бы были проблемы со сном. Казалось, что в любую минуту ступени заскрипят, а в дверь постучатся. Немного поборовшись с дремотой, Гарольд пошел к трактирщику и купил ещё флягу бренди, много вяленой рыбы и полотна. Вернувшись он стал аккуратно перевязывать раны - другой возможности могло не представиться.

Дженни вернулась только через добрые два часа, и выглядела откровенно измученной. Закрыв дверь, она выгрузила на стол пакеты и пакетики, а потом, не стесняясь, широко зевнула.
- Ну, дяденька, что нашла. Одежда понеприметнее - ну да её всё равно потом ещё раз менять, - три разные краски, чтобы не так просто им всем было... а глаз всё равно только под заказ делать будут.
- Спасибо. Поспи немного, потом ещё поспишь в седле, пока я буду править. Выезжаем через два часа. Переоденемся уже за городом. - Вопрос заключался в том, как было потом выбираться из замка. Сейчас они шли впереди волны, оставшись в замке, Гарольд позволял себя окружить, разослать людей в ближайшие порты. Но рискнуть, чтобы попробовать прикончить Армстронга стоило. Ничего личного против ренегата Гарольд не имел, но под землю не хотелось.
Дженни удивленно взглянула на него, но лишь устало кивнула.
- Куда править-то, дяденька?
Гарольд почесал затылок - день становился каким-то бесконечно длинным. Казалось, он был в Бирмингеме не меньше недели назад и одновременно как бы сегодня
- В общем, если мы просто поедем на север и в какой-нибудь порт - Армстронг найдёт нас и в Ирландии. Очень уж у него дохрена людей. Поэтому я думаю сейчас завернуть на юг, к резиденции михаилитов и сообщить им о том, где ренегат и как спокойно он живёт. В лучшем случае, они его просто убьют. Я тоже устал и могу делать ещё более тупые ошибки, чем до этого, так что говори.
Девочка зевнула снова, сладко и долго.
- Сообщить можно и голубем. Потому как если ты награду хочешь, и не просто нагадить, так не дадут ведь. И убивать не полезут. Сам посуди, открыто этот дядька живёт, не прячется. Кубики свои делает. А если его Дадли эти крышуют, так и стража, небось, не сунется.
Да, можно было и голубем. Правда, так у Гарольда не было возможности хоть как-то убедить капитул. Ну и ладно, всё равно оратор из него был никакой. Гарольд в принципе считал, что если человек хоть немного не дурак, лучшее красноречие на свете не убедит его действовать в ущерб свои интересам. Конечно, если не обманывать. С чего только он сразу не решил отправить? Захотелось хоть ночь поспать спокойно. Видно, тот единственный раз, что Гарольд оставался в замке, создал впечатление какой-то уверенной защищённости. И ведь это было не так - михаилиты могли выволочь его прямо из той комнаты, если бы так решил один из магистров. Гарольд поднялся. Жаль что у него не было дома, где можно было бы сейчас отсидеться - хотя бы какой-нибудь лачуги в лесах на севере. С другой стороны, любой дом сейчас был в опасности, что лачуга, что не лачуга. Хреново было бы, если бы поляки решили проверить и родителей. Дадли, Армстронг, наёмники - хреново, очень уж сильным людям он перешел дорогу. Да ещё и об откупе не шло и речи.
- Да, я напишу письмо. Ложись спать.

Когда Дженни, наконец-то, легла спать Гарольд вышел из комнаты. Надо было подумать, что о нем знал Армстронг. После того, как Гарольд выспрашивал о ближайшем грефье, глупо было оставаться в Нортгемптоне. Следующая ошибка могла оказаться фатальной, так что он попытался вспомнить, что кому говорил. Недосып мешал вспомнить в деталях даже недавний разговор с тройкой. Кажется, он сказал и о Лондоне. В любом случае, о Ю ренегат знать не мог, а вот о родителях и долгах знал наверняка. Так что, и у лондонского и брентвудского грефье его теперь ждали. Выспрашивать об оборотне тоже стоило осторожнее - пара человек, наверняка, поехала в деревню под Нортгемптоном. Ещё было колье, но Гарольд всё равно мог продать его только втёмную, а отследить тёмное золото не смог бы ни Армстронг, ни король. Ю смогла бы... Может быть, стоило поехать к ней? Сейчас ему бы очень пригодилось укрытие, другая внешность и документы. Может быть, даже вышло бы, увязнув в ещё больших долгах, помочь родителям, забрать с собой гримуар, но Гарольд уже дважды испытывал судьбу на прочность и превышал все мыслимые пределы непрофессионализма. Тем более, что если помочь ему Ю обязывала репутация, то о родителях речи не шло. Тем более, Гарольд сам до этого у них ни разу не был. Так что, если получалось, надо было обходиться своими силами, чтобы потом была надежда и дальше работать на Рика. Тем более, дальше преследователей должно было стать меньше - тридцать-сорок человек, разъехавшиеся от Нортгемптона во все стороны, кроме Бирмингема уже были максимум десятком, и дальше - меньше. По следу пошло бы больше, но след его возьмут только от этого города, когда прибудут сюда через несколько часов. Времени должен был добавить и неподкупный констебль, которому, наверное, очень не понравился такой шум и усборище голых девиц вперемешку с поляками. Наёмники могли скинуть всё на Гарольда, но вряд ли бы их отпустили без письма от Дадли, а это ещё полдня.
Контора с голубями оказалась в двух шагах от таверны. Насчёт поездки в резиденцию Дженни была права - если в самом замке ещё было безопасно, то как потом выезжать Гарольд не знал. Он бы поставил на то, что к этому времени его выследят, вместе со всеми бородами и стрижками. Ребёнок десяти лет, девочка десяти лет. Если искали не дураки - от этого городка проследили бы наверняка. Циркону нужно было написать отдельно - магистра, наверняка, не было на месте. Да и слишком официальное прошение звучало глуповато, оба же знали, о чём речь. Так что сейчас Гарольд ехал на север, через источник к порту и в Ирландию. У источника он пробовал бы узнать хоть что-нибудь о Светоче и дочери Бадб - надо было воспользоваться возможностью, пока он был в Англии. Кто знает, может, у источника тренировка с атамом или мечом пошла бы лучше - магия и всё такое. Да и было бы хоть что-нибудь, чтобы отвязаться от демона. Письма ордену тоже должно было хватить, всё равно Гарольд не был красноречив. Может быть, помогло бы то, что поляки Армстронга вылезли из своего муравейника и прочёсывали городки ближе к Лондону. Это, конечно, были не орденцы, но кто знает, чему он там их учил, ренегат со способностями магистра? Собирал личный орден, не иначе. Так и надо было написать. А ведь он ещё мог в любую минуту обратиться в волка...

Голубь был теплым. Он сидел в руках Гарольда и глядел на него черными глазами. В ладонях быстро билось птичьей сердце. На птичку, старую, жилистую и нахохлившуюся был похож и клерк этой голубятни, маленькой, теплой и чистой комнатки, где пахло деревом. Черно-белые, толстенькие птицы курлыкали в своих просторных клетках, а этот - молчал. Глядел в глаза, чуть наклонив голову, перебирал лапками и рассматривал так, точно хотел запомнить.
Клерк тоже хотел запомнить, но не Гарольда. Ему, кажется, было все равно, как выглядит посетитель. Лишь бы птиц не обижал и деньги платил. Голуби, по его словам, любили пшеницу и совсем не любили ячмень, были умными настолько, что доставляли письмо прямо в руки адресату, а это стоило немало. А еще клерк курлыкал голубям, споро подавал бумагу и говорил исключительно о птицах. О гнездовании, выведении птенцов, о том, какие птенцы милые и лысые, как сложно их выкормить зимой, о преданности голубей и о том, что Гарольду надо бы обязательно потом помолиться святой Женевьеве. И просил точно, как можно точнее представить того, кому письмо будет доставлено.
Спать хотелось просто ненормально, а болтовня старика влетала в одно ухо и вылетала через другой. Гарольд вежливо кивал, иногда поддакивая и почти искренне удивляясь дороговизне корма. Письма он написал, как мог быстро, проследив, чтобы старик ничего не подсмотрел. Так было лучше для самого клерка, правда, о послании к ордену узнали бы в любом случае. Гарольд просто не придумал, как этого избежать, да и некогда было. Оставалось представить адресата и можно было идти отсыпать свой час. На корабле он научился точно отсчитывать время сна, но час после таких догонялок - было чересчур. Надо было заканчивать. Первым, что приходило в голову, был высокий рост, короткие светлые волосы и серые глаза. Магистр был серьёзен. Гарольд помнил и улыбку, при первой встрече, но намного ярче в памяти всплывал образ у костра в зелёной одежде, и без одежды, возле Вороны. С огромным древом на спине. Высокие, как будто тяжелые, скулы, шрамы. Даже сейчас у Циркона, должно быть, было больше шрамов, чем у самого Гарольда. Что ещё? Ещё вспоминалась дурноватая шотландская походка, и словно точёное тело. И глаза, совсем другие глаза в храме, когда он чуть не убил Гарольда! Куча образов сливались в одного малознакомого человека, к которому Гарольд пытался направить голубя. Птица взлетела, а он, расплатившись, пошел к кровати. Как относиться к Циркону Гарольд не знал. Магистр, однозначно, создавал впечатление достойного и серьёзного человека, как и Армстронг, от которого он сейчас драпал. Надо было просто думать через призму выгоды. Можно было допустить, что его, убогого, оставили в живых, чтобы ад не прислал, кого потолковее. Зачем тогда Вороне были такие убогие слуги, даже с мечами? Так или иначе, об этом можно было поговорить с магистром, если тот согласится. Гарольд слабо разбирался в завихрениях гэльских традиций, где было непонятно, кто сверху, но Циркон выглядел намного терпеливее и расчётливее Вороны. И не рубить Гарольда в капусту решил скорее он, чем богиня.

Лавка ювелира тоже оказалась небольшой и очень уютной, сплошь уставленной креслицами и столиками, по которым были рассыпаны бусы и лепестки роз. Ювелир, маленький, круглый и похожий на пирожок, сидел в одном из кресел, покачивая ногой. Завидев Гарольда с зевающей Дженни, он отложил объемистую книгу и поклонился, не вставая.
- Приветствую вас в лавке Айвена Ниддла, - пробасил ювелир. - Что угодно?
- Здравствуйте. Сколько у вас стоят самые дешевые серебреные, медные и золотые кольца? - Гарольд подошел к прилавку - книга была в кожаном переплёте без теснения, так что названия видно не было. Он всерьёз думал засесть на четыре - пять часов в какой-нибудь деревне, чтобы не свалиться с седла. Да и Дженни было жалко, хорошо хоть девочка могла поспать прямо в пути. Хреново было, что о кольцах всё равно бы узнали, но покупать их где-то ещё не было времени, а потом Гарольд мог и не вернуться. Если источник окажется в легкодоступном месте, он туда просто не пойдёт. В одном из худших случаев из этого ещё мог выйти отвлекающий маневр - людей отослали бы и туда.
- А-а, - Ниддл смерил его быстрым взглядом, посмотрел на Дженни, кивнул и поднялся. - А сколько их требуется, господин, и какого вида? Цена ведь от этого зависит.
- Обычные, без гравировки, каждого по шесть штук. Я могу рассчитывать на анонимность покупки? - Гарольд тоже взглянул на Дженни, которая, наверное, должна была выглядеть ещё забавнее с короткими чёрными волосами, вместо рыжей копны. Об анонимности в итоге, конечно, не могло идти речи, но мало ли, это сэкономило бы ещё времени. Гарольд, конечно, жадничал и спешил - можно было купить разные кольца в разных местах. Но недурак всё равно бы догадался, а он бы только потерял время.
- Стало быть, шесть комплектов, - спокойно, почти равнодушно ответил ювелир и выложил на стойку шесть матерчатых пакетиков, внутри которых звякнул металл. Каждый пакетик был перевязан тонкой красной ленточкой. - И обойдутся они в сорок фунтов каждый, стало быть, двести сорок фунтов всего, господин. И, разумеется, зачем бы мне рассказывать о покупателях? Это только наше с вами дело.
Гарольд почесал средним пальцем бровь - кажется, он за всю свою жизнь ни разу так нагло не загибал цены. Разве, что когда обменял душу на те самые брови. Короче, источник был собачьим дерьмом и к нему можно было не ехать. Разве, что купить один комплект колец, для отвода хвоста.
- Ага. А зачем они продаются в таких удобных комплектах? Есть какая нибудь традиция или необходимость?
- Я, господин, у клиентов не спрашиваю, что им и зачем, - с нажимом пробасил Ниддл. - Потому и не говорю. Удобно, понимаете ли.
- Ох, дяденька, - скорбно вздохнула Дженни, привставая на цыпочки у стойки и умильно заглядывая ему в глаза. - Сестрёнку мою мы с тятенькой ищем, понимаете, с ног сбились, а констебля только руками разводят. Иначе-то и никак, и любим её очень-оченюшки, и видим, что справный вы купец, пакетики вот красивенькие сделали, с лентами - для нас же стараетесь, но деньжищ таких отродясь не бывало, чтобы потерять, когда грабить станем, - она вздохнула. - А у сестрёнки волосы пушистые-пушистые... так ведь и не поглажу снова, ленту не утащу... да и не в радость те ленты, когда её дома-то нету.
Ювелир бросил взгляд на застывшего Гарольда, пожевал плечами и вздохнул.
- Ну, если уж так-то... грех на чужом горе наживаться, так, пожалуй, я мог бы не принять тридцать золотом.
Гарольд вздохнул - голова болела и без этого цирка, но он бы удавился, если бы источник всё-таки отвечал на вопросы, а ему не хватило колец, чтобы узнать о дочери богини или Светоче. В таком же ключе, наверное, думали богатенькие дамочки на которых и были рассчитаны комплекты, а он как дурак уверенно шел по их следам. И ведь совсем не было времени, чтобы искать источник.
- Жаль, слышал, что чем боле колец - тем оно надёжнее. А источник, говорят, хотят прикрыть - реформация и всё такое. Могу и не успеть, если буду искать дешевле. Может скинете до двадцати, а я куплю четыре штуки.
- Врут, - все также равнодушно уронил Ниддл, - Око отвечает только на три вопроса одного человека, а дешевле вы не найдете. Ну да Бог с вами, очень уж дочь у вас хорошенькая, не отдам вам за двадцать.
Гарольд на секунду застыл от боли, но всё-таки достал мешочек с монетами. Странный способ обмана, сам он выбрал бы что-нибудь поценнее, если бы разводил людей на чудо.
- Ладно, а теперь гоните сюда кольца, а иначе я за них сейчас как заплачу!
- Ой, боюсь-боюсь, - зевнул ювелир, двигая по прилавку мешочки Гарольду и один отдавая Дженни, - ой, страшно, только не убивайте за бесплатно, мисс, спросите о маменьке! Ой, не давайте мне шестьдесят фунтов, умоляю вас!
Гарольд забрал кольца и уронил на стойку мешочек, предварительно вынув из него двадцать монет. Дженни, наверняка, уже тащила с собой больше денег, чем он сам. Ну, собственно, ради этого она жизнью и рисковала.
- Не подскажете, как добраться до источника?
- А вот лесок между нами и Хантигдоном, туда и идите. - Взмахнул руками ювелир. - А Око само вас найдет, если на то будет Господня воля и сильное ваше желание.
Гарольд кашлянул. Да что ж они все были такими верующими?! Сильное желание? С такими-то проблемами он, чёрт возьми, имел неповторимое желание, как, курва мать, ни у кого в Англии! Чёртовы верующие! Гарольд слегка поклонился и вышел.

Сырая дорога виляла, приближаясь к чёрной опушке. Где-то в полях ещё лежал снег, где-то уже виднелась прошлогодняя зелень и вязкая, как глина земля. Лошадь, которая спала, кажется, больше всех, лениво перебирала копытами. Рядом, на муле, хлюпала носом Дженни - гордая барышня отказалась вздремнуть в его седле. Гарольд смотрел то на небо, то на поля, то на дорогу, пытаясь хоть чем-то заинтересоваться. Всё было серым и неинтересным, по крайней мере, тёплая кровать сейчас казалась более увлекательным делом, чем вся природа вместе взятая. И при всём этом он всё-таки искал источник, мысли о котором хоть как-то помогали не свалиться с лошади. В такое чудо верилось с трудом, но Око Филиппы, в отличие от барышень, ему было нужно всерьёз. Если источник и правда отвечал на вопросы, он бы дважды спас Гарольду жизнь - первый раз, дав хоть какую-то зацепку со Светочем, второй - рассказав о ребёнке двух миров. Ещё, можно было спросить, как договориться с мечом и атамом, как найти коров. Но вопроса было только три, и Гарольд хотел в первую очередь узнать хоть что-то о Светоче, и о дочери богини. Третьим вопросом были украшения для Ю, потому что, как и с демоном, если бы ему пришлось повернуть к Лондону из-за погони или ещё чего-то, надо было показать какой-нибудь результат.
Может быть, и стоило свернуть на юг и ещё раз найти тот берег, на котором ему ответил меч. Гарольд спрыгнул с седла и взял Бирюзу по узду - ехать верхом по лесу бы не вышло. Он рисковал жизнью, потому что погоня, пусть тоже измотанная, должна была рвануться к этому лесу, максимум через час, по прибытию в город. Пухлый торговец, кажется, был последним человеком, который бы молчал. Интересно, как должен был выглядеть источник? В любом случае, Гарольду нужен были зацепки, которые он мог дать. Усталый взгляд блуждал между высокими деревьями. В лесу ещё лежал снег, но с верхушек уже падали редкие капли. "Источник, источник, источник..." Новый нож ощущался приятной тяжестью в правом сапоге, под самим сапогом хрустел подталый снег. Как должен был выглядеть источник? Необычный ключ, в который нужно было опустить кольца? Старое дерево?
Девушка, вышедшая навстречу, была непричесана. Быть может, гребень когда-то и пробирался сквозь густые темные кудри, но сейчас они были взбиты живописной копной, в которой запутался кленовый лист. На подол синего с алым платья налипли травинки и снег, а на изящных ручках красовалось множество колец и браслетов. Песня, звонкая и не слишком приличная, лилась через лес.
- Я скромной девушкой была,
вирго дум флорегам,
нежна, приветлива, мила,
омнибус плацебам.
Пошла я как-то на лужок,
флорес адунаре,
да захотел меня дружок,
иби дефлораре…
Гарольд остановился, улыбнувшись песенке. Источник, если это был он, выглядел приятнее, чем он ожидал, но женская внешность была обманчива. Красивое всё чаще кусалось.
- Здравствуйте. Не подскажете, как найти Око Филиппы?
Девушка поманила его тонким пальчиком с остро заточенным ноготком и улыбнулась.
- Первый вопрос и три кольца с тебя, котик. Ты меня нашёл
Гарольд улыбнулся - ловко же она его подловила. По всей видимости, Око само находило тех, кто искал ответы. Он не имел ни малейшего понятия, кем или чем была симпатичная женщина. Может быть, духом или каким-то древним божеством, отвечающим на вопросы, потому что для обычного фэа это было слишком. Так или иначе, с тем, кто всё знал, надо было вести себя повежливее - за свою жизнь он уже достаточно нагрубил богиням. Тем более, от него ничего не требовали - он сам искал источник. Спросить хотелось об очень многом, но вопроса было всего два. Значит, украшения оставалось искать по старинке, потому что название места было большим, чем просто одно слово. Он сделал шаг, протягивая девушке кольца. Ещё была пропавшая сестра - Гарольд не знал, искать её или нет и потому, если бы решил искать, справлялся бы обычными методами. Потому что узнать о Светоче и Дженни другими путями он, наверное, бы не смог. В отличие от сестры, пусть такой ход мысли и назывался удобным словом - скотство.
- Спасибо. Если бы я знал, что вы девушка - добыл бы колец подороже, за эти даже стыдно. Покажите мне, пожалуйста, Светоч, который может помочь снять гейсы.
Око Филиппы выслушала его задумчиво, кивая и неспешно чистя оранжевый фрукт, похожий на апельсин. Когда Гарольд закончил говорить, она аккуратно отделила одну дольку и закинула в рот. А затем попросту шлёпнула его ладошкой по лбу.
- Смотри и слушай.
И опустилась тьма. Взвихрениями огня, сплетениями света и мрака пролетело мимо яркое перо. Вспышка - и оно обернулось белой лентой, расшитой жемчугом. Не было вокруг ни воздуха, ни земли, лишь эта лента и чудилось, будто их - две, но одна. Замелькали по сторонам дороги и таверны, деревья и холмы, быстро, сливаясь, а затем...
- За огненной маской не видно лица,
Душа недоступна - замок для глупца.
Глаза лишь сияют под цвет бирюзы,
Сплелись оперенье, прядь русой косы...
Лекарка Берилл счастливо улыбалась кому-то, и это счастье пахло можжевельником и ирисами. Косы видно не было - на хорошенькой головке красовалась пушистая шапка из серебристого русского соболя, но глаза, удивительные серо-голубые глаза, в самом деле сияли.
- Стремительно к солнцу и резко во тьму,
Полеты души не постичь никому.
Всех слепит лишь блеск, оперения яркость,
Со дна черных душ, поднимая волн ярость...
Берилл улыбалась, льнула к черному оверкоту, не глядя на проплывающие мимо деревья, ловила ответную улыбку Фламберга, держащего поводья темной лошади, на которой они ехали вдвоем. Впереди, в сиянии шпилей и трепете флагов над башнями вырастал замок Ордена архангела Михаила.
- Слеза птицы - Феникс как жизни глоток,
Кровь раны залечит - крутой кипяток,
От боли замрет, едва лишь дыша…
Так птицы чудесной сгорает душа, - закончила говорить Око, отнимая горячую ладошку ото лба. Вокруг по-прежнему был лес, лежал снежок и стрекотали сойки. - Кольца, дорогуша.
Гарольд несколько раз моргнул - последний раз что-то похожее с ним случалось возле проклятого источника. Где-то в глубине души он до последнего момента не верил, что источник мог найтись так легко, но теперь сомнений почти не осталось. Когда-нибудь стоило заехать в этот лес и отдать три кольца, чтобы узнать, кем была девушка. Только когда? Оставаться в Англии становилось всё опаснее, и проблем у него появлялось только больше, так что кольца пришлось бы потратить на десяток других вопросов: о собственной сестре, о двух других жертвах, о тех же коровах, в конце концов, о том, как именно Светоч мог снять гейсы. Только подумать, Берилл была Светочем! Он бы не хотел, чтобы для снятия гейсов пришлось ей вредить. И потому, что в прошлый раз они вполне мирно поговорили, а лекарка даже убрала со стола яблоки, и потому, что рядом с Берилл всегда был Фламберг. Навредить лекарке можно было, только предварительно похоронив михаилита, а михаилиты умели хоронить гораздо лучше самого Гарольда. С другой стороны, зачем тогда богиня указала на светоч? Чтобы он убил её из-за каких-то политических игр? Или по какой-то другой причине? Так или иначе, Филиппа не сказала, что Светоча, который мог бы снять гейсы, не существует, а значит, Фи ему помогла. Может быть, он зря так зациклился на Вороне, потому что Фи пока что была единственной богиней, которая помогла ему просто так. Нужно было как-нибудь её отблагодарить. Может быть, принести жертву, если кельты приносили жертвы. А может, просто: "Спасибо, Фи." Но он отвлёкся. Гарольд попытался не выпустить из головы хотя бы последних строк, которые, кажется, были предзнаменованием. Он поклонился ниже.
- Благодарю. Покажите мне, пожалуйста, дитя, принадлежащее двум мирам, о котором говорил демон.

Дженни за плечом резко вскинулась в седле, что-то прошипела неверяще и зло, но Око уже надела кольца на пальчики, полюбовалась на них и удовлетворенно кивнула. От кивка её мир поплыл, расцвел пышной китайской хризантемой, а когда лепестки их осыпались, осталась девочка. Невинное, нежное личико, обрамленное каштановыми локонами, серые глаза, длинные черные ресницы. Девочка поливала пышную, розовую герань в маленькой и очень уютной гостиной.
- Бесси Клайвелл!
Голос, наверное, принадлежал пожилой женщине, невидимой за маревом лепестков, что рябило по краю картинки. Но девочка медленно повернулась к говорившей...
- Отцом быть мальчишек, конечно, не то…
Солдатики, луки, в затяжках пальто,
Там грязь под ногтями, с друзьями борьба…
Ему ж подарила принцессу судьба!
Цветы пахли одуряюще, девочка, которую назвали Бесси Клайвелл, улыбалась, а на окне перетаптывалась красивая, крупная, чернильно-черная ворона, глядя на неё то одним глазом, то другим.
- И знай, что нету счастливее папы,
Который стал папою дочки когда-то!
Она его нежно целует при встрече
И папа счастливейший ходит весь вечер!
Осыпался последний лепесток, Око съела последнюю дольку и молча протянула ладонь.
Гарольд невесело вздохнул - и вышло же так, курва мать, что из всех детей Англии, жертвой была именно дочь Клайвелла! И что ему теперь было делать - констебль, ничем ему не обязанный, мало того, что устроил Гарольда после казни, так ещё и помог его матери. Словно они были старыми знакомыми, а не... Врагом Клайвелла он бы себя тоже не назвал. Хорошо, по крайней мере, это была не Дженни - Гарольду и без того хватало преследователей. Но почему дочь Клайвелла? Чёрт возьми, только намёк на историю с жертвоприношением, и законник сделает из него кожаную метлу! Гарольд поклонился, протягивая кольца.
- Большое спасибо, вы мне очень помогли. Дженни, ты тоже хотела о чём-то попросить.
- Хотела.
Дженни, не глядя на него, спрыгнула с мула и протянула девушке руку.
- Добрый день. Дженни Хейзелнат меня кличут. Отлично вы поёте, мазелька, и песенка такая, что закачаешься! Аж попросить хотела допеть, чтобы потом самой, но вот дяденька спешит, так что, стало быть, спрошу и я. Не покажете, раз всё известно, сестру этого человека - сейчас?
- Око Филиппы, - совершенно серьезно представилась девушка, присев в реверансе, - но ведь вы, юная леди, не о том хотите спросить. Впрочем, не будем наживаться на поступке.
Рука Ока ласково погладила рыжие кудри девочки.
- До боли близкие сердца
Свое отстукивали время,
И две судьбы с душой отца
Несли, сгибаясь, жизни бремя. Спроси теперь, что хотелось, дитя, - без перехода закончила пророчица.
- Но я хотела... - Дженни осеклась, уже протягивая на ладони мешочек, красиво перевязанный ленточкой наново, в двойной бант. И улыбнулась. - Если так, то спасибище, от сердца самого. Спасибо. А вопрос мой... скажите, миледи, где я обрету новый глаз, что видела во сне?
- Там ледяные грёзы
Мне не дадут проснуться.
Бури, шторма и грозы
Глубины не коснутся.
Вперясь недвижным взором
В толщи травы зелёной,
Я не узрю над полем
Солнца шар раскалённый...
Договорив, Око нахмурилась - и пропала, рассыпалась в мелкую серебристую пыль, вместе с кольцами, браслетами и новым оранжевым плодом.

Гарольд секунду смотрел, как пыль разлетается по лёгкому ветру. Неприятно зачесались мелкие туатские шрамы и очень захотелось спать. Дженни его удивила, так что даже стало немного стыдно за то, что он хотел принести её в жертву. Глаз, конечно, глаз - сонливость делала из него ещё большего дурака, чем обычно. Значит, теперь они искали не только волшебных коров, но и новый глаз. Так было проще: он помогал ей, а она ему. Всё равно, после этого случая Гарольд бы помог девочке с глазом. Но пророческие сны заставляли задуматься - Дженни приснилось место, в котором она обретёт пропавший глаз, и Филиппа не опровергла её слов. Может быть, демон хотел не душу любого ребёнка, в придачу к дочери Клайвлла, а именно Дженни?
- Ты меня удивила. Спасибо. И как дела у моей сестры? Не считая, продажи дома и ареста родителей. - Последнее было сказано совсем без насмешки.
Дженни подобрала поводья мула, похлопала его по холке и оглянулась на Гарольда через плечо.
- А как дела у этого твоего дитя? И кто это вообще?
Упрёк Дженни почти пролетел мимо Гарольда - сестра была не Светочем и не дитём двух миров, о ней можно было узнать и без источника. А может, невинный человек, страдающий вдалеке, был чем-то менее весомым, чем черти и богини, угрожающие прямо ему? Вот такое отношение и не оставляло ему шансов искупить кражу плиты и заслужить покровительство Вороны. Но помощь сейчас не добавила бы людей, которые замолвят за него слова, разве что, уменьшала бы количество обвинителей. Рисковать жизнью, чтобы потом, вместо красивого спасения, просить прощения? Нужно было узнать, что вызнала Дженни и исходить из этого, может, сестра и вовсе была у каких-то родственников и он зря думал. Ещё нужно было решить, отправит ли он письмо Клайвеллу, или поедет сам, чтобы слова звучали убедительнее. Где-то на периферии сознания витала мысль ничего не сказать констеблю, чтобы иметь запасной план, на случай, если Бадб откажет, но Гарольд нещадно её отбросил. Были ещё два человека, которые не помогали ему и его матери. За помощь нужно было платить помощью, тем более, что Клайвелл сейчас был одним из немногих констеблей, которые его не замечали, и кто знает, может быть таким бы и остался, предупреди его Гарольд об опасности.
- Плохо, как ещё могут идти дела у ребёнка, на которого охотятся демоны, пусть даже это дочь констебля? Хорошо, что это не ты, и если собралась бурчать, бурчи хотя бы о другом вопросе. Потому что, если бы жертвой оказалась ты... нужно было бы иметь это в виду. А теперь, расскажи, пожалуйста, о сестре, а потом я отвечу, не дочь ли это того самого констебля.
Дженни помедлила, размышляя, и кивнула, словно сама себе.
- Того самого? Господина Клайвелла, что ли? Других-то ведь мы вроде как вместях не знаем - не считая того, что в Бирмингеме, но у него принцессок вроде бы нетути. Плохо, значит... - она посмурнела. - Ладно, скажу. Только вот сперва поинтересуюсь, как это прикажешь понимать, дяденька - что в виду иметь?
Гарольд сонно потёр глаз, снимая с ветки поводья Бирюзы - так или иначе, ехать дальше, без того, чтобы отдохнуть в какой-нибудь деревне было невозможно: устали лошади, устала Дженни, устал он сам. Так что, если бы пришлось бежать или того хуже - драться, шансов было бы меньше обычного.
- Если бы оказалось, что на тебя охотятся демоны - я бы рассказал тебе о богине, которую думаю просить о защите и обо всё остальном. Предложил бы серьёзно задуматься о том, что и как делать, рассказал бы до конца, что и как думаю делать сам. Ну и с оккультистами нужно бы было вести себя ещё осторожнее, потому что ехать нам всё-таки далеко, а охотились бы на тебя не хуже, чем на меня сейчас. Но благо, охотятся не на тебя. Скверно, что на дочь Клайвелла. Я думаю, отправить ли голубя или ехать самим, но сначала, что с сестрой?
- Я думала, на меня и так охотятся, - заметила Дженни. - Раз тот дяденька хотел меня в жертву. Что до сестры, то многого не скажу. Лес... глухой, жуткий, и она посреди. Ночь, снег и звёзды над головой, яркие, крупные. И ой худо там, как пить дать. Пробрало.
Гарольд зевнул. Кажется, Филиппа показала его сестру в тот самый момент - днём, а Дженни говорила о ночи. Что это должно было значить? Может быть, Око передала самый эмоциональный момент или это была какая-то неточность. Врать Дженни, вроде бы, было незачем. Грефье говорил что-то о лесной ведьме, но слово "худо" никак не вязалось с простой охотой.
- В принципе, демоны не против получить любую душу. Кстати, что за вещие сны? Знаешь, когда мы говорили о Соверене, лошадь взволновалась, кажется, внемля твоим эмоциям. Теперь - этот сон. Может быть, поэтому демон и захотел тебя в жертву. Что думаешь?

- Думаю, дяденька, в Лондон ехать надо, - Дженни запрыгнула в седло и подобрала поводья. Голос её звучал серо и мрачно, как клубы тумана, откуда-то наползшего на поляну. Пелена уже скрывала колени Гарольда. - Потому как голубя маловато будет. С него-то спрос какой? Господин Клайвелл так заинтересуется, что носом рыть будет, а тебя, дяденька, найдёт. Да и я не сильно лучше той птицы, мозгами-то. Ты с преисподней связан, не я. Лёжки их знаешь, навести можешь. И уговаривать, что не при делах - тоже как-то не в письме надо. Бумага - она всё стерпит.
Странный туман заставлял насторожиться и съёжиться - сейчас всё больше верилось, что ребёнком двух миров всё-таки была Дженни, которая видела вещие сны и волновала животных. А теперь ещё и туман... Гарольд пожал плечами и тоже запрыгнул в седло - поговорить, действительно, можно было по дороге, а времени совсем не было. Неприятно было от того, что его, вроде бы, не скотское решение предупредить Клайвелла выливалось в "из - под земли достанет", и как бы плавно тянулось к пыточной и, кто знает, госпоже Инхинн. Он рисковал, заезжая в Бермондси, пусть ареста от констебля Гарольд не ожидал.
- Ладно, дело твоё. Теперь насчёт сестры. Во что она была одета? Какие вещи были рядом, может быть помнишь созвездия? Ты попросила показать Коралину сейчас, а видела ночь - это странно.
Дженни закатила глаза и тронула мула следом.
- И в самом деле, странно, правда твоя. А одета-то добротно была, тепло, да изорвалась вся: видать, давненько вот так-то идёт. По прямой, словно тянет что. А звёздочки-то чего ж не помнить? Обычные они, как за городом и видишь. Я, вишь, как из Бермондси выехали, часто на них смотрела, потому что красотища же, на свободе, без дыма этого, из домов-то. А у неё ещё шибче горели! И звезда северная прямо почти, разве на ладонь левее горит. И морозище, это я прямо чувствовала, потому как ёжилась она, бедолага. По себе знаю, как оно...
Скачки настроения Дженни Гарольд понимал слабо. И с чего девочку так интересовала его сестра? Если Коралина вышла из Лондона и шла на север, с небольшим отклонением на запад, по прямой. Видимо, настолько по прямой, что не могла использовать дороги, а может, на постоялые дворы и еду у неё не было денег, поэтому охотилась. Так или иначе, было похоже, на заклятие, чтобы найти Гарольда. Если так, можно было ехать на юг, и задержавшись на день, дать сестре на него выйти. Но это всё догадки.
- Полярная звезда была высоко над горизонтом? На той же высоте, что и возле Бермондси?
- Да вроде бы, - с сомнением заметила Дженни. - Если б Бермондси показали, где оно над крышами, так я б и сказала, а по картинкам этим поди разбери. Но кажется да.
Это было уже хоть чем-то. У Дженни была хорошая память, которая, кажется, была подстёгнута жизнью на улице. Но всё это очень примерно - пол-Англии были примерно на той же высоте, если бы Гарольд увидел картинку - сказал бы точнее. И что он будет делать, когда её найдёт? Предложит тащиться с собой в Ирландию, на рогатины демонов? Дом оставался ему... Было непривычно даже вскользь думать о себе, как о наследнике, ну и, как о следующем главе семьи. Не повезло же им с головой. Но законы Англии были непреклонны - или ему, или короне. Какое глупое нежелание извиняться и делать. При том, что времени на всё это совсем не было, нужно было лететь стрелой хоть в каком-то направлении.
- Ты сказала, что она очень замёрзла. Снега было больше, чем тут?
Девочка, хмыкнув, оглядела туман, который за короткое время стал ещё гуще, поднялся выше, скрывая и снег, и невысокие кусты, оставляя стоять только мрачных часовых - деревья.
- Да вроде нет. Может, поменьше, ну так и лес там гуще был, вроде как. А может потому, что темнее, показалось. Кстати, дяденька, а тебе не кажется, что мы здесь уже проезжали? Вот этот нарост на ясене - аккурат на морду чёртову похож. Я ещё там, на поляне, заприметила.
- Курвм... - Проворчал себе под нос Гарольд, спрыгивая с лошади. Это тоже было похоже на источник у треклятой деревни, только слишком быстро и сразу после встречи с Оком. Он достал из сумки деревянную миску и зачерпнул ею снега, наткнувшись, кажется, на какой-то корень. Ничего смертельного с ним от встречи с сестрой бы не случилось, а она была в курсе всего. Ей же можно было передать деньги для оплаты долга в случай чего. Она же могла погибнуть, напрасно стараясь его найти. Окажись в том лесу Гарольд - точно бы сожрала какая-нибудь брукса.
- Сейчас мы поедем в Бермондси к Клайвеллу, а там будет видно. Может он знает что-то о Коралине, наверняка, знает, что с родителями. Как думаешь, стоит бояться ареста?
Если законник не знал - на ум пришла глупая идея попробовать ритуал, который указывал на дерево с его собственными волосами. Хм. Может быть, именно с такой нитью сейчас и ходила его сестра. По крайней мере, сейчас был какой-то план. Доехать до опушки, постричься, найти Клайвелла, рассказать о его дочери, и попробовать отыскать сестру. Может быть, через Ю, которая тоже могла быть в курсе. От одной мысли о визите к азиатке неприятно зачесалось горло. - Гарольд аккуратно опусти иголку в воду, и на секунду задумался, после чего ногой очистил место возле корня.

В ответ Дженни внезапно рассмеялась звонким смехом, жутко преломившимся в туманных реках. Отсмеявшись, она всплеснула руками.
- Ну ты даёшь, дяденька! Арестовать... Вот что я скажу: требуй сразу беседу с телепатом подмышкой, да говори поискреннее. Если убедишь, то убедишь. Скажешь, плохой совет?
Под снегом показалась желтоватая кость. Бедренная. Человеческая. Гарольд продолжил раскидывать снег. Внутри что-то неприятно заёрзало, пока туман медленно сгущался. Телепат? Сколько же проблем у него было из-за этих телепатов, хотя Инхинн была не худшим из. Курва мать, хотел помочь чьей-то дочери, а его в итоге ещё и закуют и поведут в пыточную. Зачем оно надо?
- Хороший совет, только я телепатов недолюбливаю, кроме Инхинн - у неё замечательная привычка раздеваться во время пыток. Советом воспользуюсь, спасибо. Слушай, как ты думаешь, Ю может заинтересоваться ещё одной бутылкой той дряни, которой я хм... пошумел в Бирмингеме? - Рядом нашлись ещё пара мелких костей из руки и возмущённая мышь - полёвка. Значит, и большая часть тела должна была лежать тут - лесное зверьё могло далеко утащить бедро, даже через года после смерти, но не мелкие кости. Гарольд подумал, не подыскать ли палку покрепче и попробовать копать, но своё за расточительство могил он уже получил, так что Гарольд потратил ещё пять минут, чтобы проверить нет ли чего интересного поблизости.
- Ох ты Божечки!.. - воскликнула Дженни и осёклась. - Прости. Но ты и впрямь как неумеха получаешься в мире-то нашем. То квиток, то вот... в общем, слушай, скажу как есть. Бутыль эту отдашь Гадюке как долю в добыче, если считаешь, что оно того стоит. Тогда ты вроде как свой, понимаешь? Со стороны, но всё равно долю даёшь, уваженье оказываешь. Ещё Юшка - смекаешь - сведенья всякие любит, байки собирает не хуже той сороки. Считай, больше пользы, если привезёшь что. Полезнее. Так?
Гарольд поморщился от боли. Результатами поисков оказались заячий помёт, засохший гриб, пара кустиков зелёной кислицы и золотая монета. Он пригляделся, но профиля видно не было, так что он перевернул монету носком сапога. На секунду показалось, что сейчас случится взрыв и на него налетят вурдалаки с новгородскими девственницами и вениками в руках с криками: "Ааааа, опять воруешь у мёртвых!" На монете было лицо нынешнего короля, а вурдалаков так и не появилось. Гарольд продолжил искать, обдумывая слова Дженни. Идея была хорошей. Он хотел просто подарить Ю бутылку и склянки, но так на неё накладывались какие-то обязательства. Правда...
- Разумно. А что бы ты ответила, если бы Ю спросила, зачем ей оно надо и почему я вообще без cпроса куда-то полез. Или оно так не работает, и я могу воровать что хочу, лишь бы в общак платил?
Девочка пожала плечами и нахохлилась в седле.
- А на меня вали. Всё равно смертница, с меня спрос невелик. Но пока добычи с тебя больше, чем неприятностей - спустят. Ну может пнёт за то, что воровать надо, чтобы не попадаться. Ну нож к яйцам приставит.
Гарольд поёжился - вспоминались нечастные разговоры с Ю. А что будет теперь... Но были нужны документы, чтобы пересечь границу, и могла понадобиться помощь с поисками сестры. Чёрт возьми, если бы можно было продать гримуар и выплатить долг! Правда... могло выйти так, что гримуар был чем-то вроде атама, со своей волей. Под снегом опять нашлась мышь, кажется, та же самая. Она злобно запищала, возмущённо глядя на Гарольда.
- Прошу прощения. - С улыбкой прошептал он, продолжая ворошить поляну. - Немало она потратила на смертницу, один мул сколько стоит. Может, инвестиция долгосрочная? А вообще, Ю часто ножи подставляет? И что о ней говорят?
Дженни хохотнула снова.
- Да чего только о ней не говорят, дяденька. Только вот чаще руками работать предпочитает. Ножики - это ко второй.
На площадке нашелся только ещё один зуб - тоже человеческий, так что Гарольд просто поднял импровизированный компас и пошел на юг. Сокровища, к сожалению, не нашлись.
- Ну, когда подставляют женские руки, а не нож - звучит уже лучше, правда с такими когтями... Думаешь, сойдёт история об Армстронге и подземелье? Правда, ничего действительно толкового о хозяине мы так и не узнали.

- Может. А может, ей и Око это интересно, только вот, - она помедлила. - Хочешь ли ты, чтобы она об этом узнала?
- Насчёт Ока, того, что я оборотень или Армстронга? Думаешь отправит искать ответы на её вопросы? - Гарольд всё-таки оставил поляну в покое - так и не отыскав ничего интересного и даже не взяв монету, он поднял с земли компас. О чём могла знать Ю? Буквально обо всём, и даже о источнике ей вполне могла рассказать Дженни. Так или иначе, кажется, его бы не спасла ни доля, ни склянки, ничего.
- Нет, я... - Дженни замялась, потом тряхнула головой и обвела рукой туман, деревья, скрывшие небо тучи. - Ну вот смотри, дяденька, вокруг. Это же сказка. Око, зеркало - зеркало нас самих ведь, ну? Древнее, старое, но мы всё равно его коснулись - считай, с богами рядом, хоть на секундочку. Сердцем. А Ю - Ю пошлёт сюда орду целую, всех шестёрок будет гонять, за бесценок-то. Не то, что тропу, дорогу протопчут. И каждый будет точно знать, что ему обязательно нужно это самое Око.
Гарольд на несколько секунд замолчал, пробираясь через вязкий туман. Никогда ему не было дела до спасения сказок - он пытался сломать атам, плевал на фэа, грубил богиням. Но он уловил настроение Дженни и то, что она пыталась сказать. Чувство какой-то причастности, и какой-то приятной, хоть и надменной исключительности. Туман никак не хотел заканчиваться, но Гарольд уверенно шел на юг, ведомый иголкой. Как и сказала девочка, за с охвою жизнь он успел прикоснуться к чему-то уже размытому и исчезающему, так что пусть оно исчезает дальше без его помощи, тем более Филиппа ему так помогла.
- Значит, попытаемся удовлетворить сороку историями об оборотне, подземелье и чуть было не совратившем меня мотыльке. Насчёт телепата - его не так просто найти. Из тех, кто работает на корону, я знаю только Инхинн, но её придётся ждать, в лучшем случае, несколько дней.
Поплавок в чаше подпрыгнул, а затем с силой устремился вниз, пробив дно. Ноги окатила вода под возмущенный писк мыши, мокрой до кончика хвоста. Она выскочила из-под сапога, потрясая компасом в зубах и, кажется, хотела что-то сказать, но вместо этого из тумана донеслось испуганное мужское:
- Лю-уди, ау-у!
Гарольд оглянулся на девочку, которая с интересом искала взглядом источник крика. Сразу было видно, что её ни разу не кусала брукса и даже какой-нибудь вшивый змей. Не к добру всё это было: заколдованный туман, игла, крик. Он отбросил дырявую миску в сторону, наполняя силой собственной дыхание, усиливая его в десятки раз и разгоняя туман. Рука легла на холодную рукоять Мглы. Вопреки ожиданиям, туман лишь стал гуще, точно обрадовался притоку, заколыхался.
- Ау-у! - На поляну вышел мужчина лет сорока, темноволосый и изможденный. Его одежда когда-то была богатой, но теперь выглядела потрепанной. Увидев Гарольда, он обрадовался так, будто брата увидел. - Люди! Мистер! Мисс! Я уж думал, что никак!
- Джеймс Грот. - Гарольд кивнул. У мужчины не было ни меча, ни кошелька - руку от рукояти Гарольд, впрочем, убрал недалеко. Туман был странным, выглядело так, что блуждать в нём можно было хоть до второго пришествия. И если мужчина не выбрался до сих пор, то им было не по пути. Гарольд не знал, что его тут держало, но если бы бедолага пошел с ними, это же могло не выпустить и его с Дженни.
- Вы кажется заблудились, как давно? Какое было число, когда вы зашли в лес?
- Двадцатое! Двадцатое февраля! И я хожу, хожу... Понимаете, - заторопился мужчина, - мне жена изменила. И Око сказала, что дитя - не моё. И я... я не знаю! И развестись надо, и жену люблю! И вот... хожу, хожу, хожу! Все время сюда, к поляне!
То-то оно было так дешево... Может, Филиппа так наказывала за не то чтобы честно добытые кольца? Или речь шла о самих ответах. Гарольду показалось, что туман сгустился, пока он думал? куда идти, а мужчина, кажется, думал намного усиленнее его самого. Ладно, чёрт с ним - нужно было пробовать делать добрые дела, пока до суда оставалось время. Гарольд достал из-за пазухи монету и бросил её мужчине. Может быть, его жена давно уже состарилась и умерла.
- Подбросите монетку, и поклянётесь, что выполните её решение. Кажется, этот туман заколдован, так что не пробуйте юлить - нужно принять решение.
- Но как, как? Ведь я люблю её! Но люди, они будут смеяться и называть меня рогоносцем!
Мужчина отшатнулся от монеты, как от прокаженного.
- Не бросишь - умрёшь тут от голода, или звери сожрут. На то тебе и веление фортуны, судьба и бла-бла-бла. Бросай, давай и клянись. - Просто резюмировал Гарольд, начиная постукивать сапогом - путь был неблизкий, а ещё нужно было переодеться и постричь Дженни. И размышления у мужика были какими-то тупыми, конечно, нужно было бросать эту шлюху вместе с ребёнком.
- Клянусь, клянусь, - испуганно согласился мужчина. - А как? Что загадывать? Ты сам-то знаешь, что у тебя, как и куда, раз так просто решаешь?
- Решка - разводишься, профиль нашего любимого монарха - не разводишься. Пробуешь меня... обмануть - миришься с последствиями. Если мы не выйдем после этого из тумана - я тебя брошу. - Гарольд знал, что он не был тупой бабьей тряпкой, и что ехал на юг, искать Клайвелла, а потом сестру. Потому что сейчас он был главой семьи. Семьи до которой ему никогда не было особого дела, и которая совсем не интересовалась им. Что он не отправил ни одного голубя за несколько лет, что они. Но так уж вышло, и он просто платил по долгам.
- А может, мы по туману ходим из-за вас? - Упёрся мужчина, подбрасывая монету. Выпала решка и рогоносец приуныл. - Развод... Ну что же... Потом снова женюсь на ней, ласточке моей.
Гарольд удержался от того, чтобы сплюнуть в снег - ну и рогоносец. Если не получится выйти из леса, он так ему вломит, что сукин сын ходить не сможет, не то что жениться. А потому Гарольд зальёт его бренди и вытащит из леса, пока тот будет без сознания. Ну или подождёт, пока очнётся и опять вломить - всё равно мужчина был истощён. Гарольд достал из сумки вторую миску
- Пойдёте немного впереди меня.

Когда показались просветы, а затем и опушка, Гарольд с облегчением вздохнул и попрощался с Томасом Доусоном - так представился мужчина. По дороге выяснилось, что тот жил в Хантингтоне на деньги с ренты. Гарольд взял с Томаса слово, что тот никому не расскажет, что видел их, а когда мужчина ушел, достал ножницы и флаконы.
Лицо безбожно зудело, когда Гарольд сел на плащ. Забавно подстриженная Дженни отказалась вздремнуть на старой одежде, и теперь с интересом смотрела на него и на атам, явно, ожидая землетрясения и никак не меньше. Короткие волосы ощущались непривычно. Собственно, теперь он мог сбрить брови и был бы никому ничего не должен. Где бы Гарольд не остановился, возможности пообщаться с Мией и Мглой могло больше не выпасть, так что он постарался вобрать силу прямо из окружающего его леса, прислушаться, забыть о Дженни и о проблемах. Он уже очень привык к атаму - к рукояти, к тяжести, к лёгкой щекотке от волчьего меха. Лес, избавленный от тумана, всё равно оставался по-зимнему тихим. От того, что он решил, что будет делать, на душе было легче, чем обычно. Чистое тело и свободную от шапки волос голову обдувал ветерок. Гарольд глубоко вдохнул, чувствуя как поток доходит до груди. Он собрал силы в области сердца, направил их в руку и дальше в атам, ощущая, как по коже бегут мурашки.
Сила полилась из атама и под лёгким нажимом вернулась в его левую ладонь и выше, до локтя и чуть дальше, но там застряла. Поток шел лениво и как-то неохотно. То ли Мия до сих пор была недовольна, толи просто устала, но проблема, кажется, была в нём самом - из атама-то сила выходила, и застревала уже в руке. Гарольд на секунду отложил клинок, собирая иголки в левой руки и прогоняя их туда-сюда. Те закололись немного больнее, чем обычно. Появилось ощущение, какой-то чужеродности и даже брезгливости, так что он перестал гонять силу туда-сюда, но комок не отпустил. Гарольд постарался отделить несколько иголок и свыкнуться что-ли. Почувствовать их, как будто пытался распробовать новый вкус на языке. Неожиданно сила как-то злорадно и упрямо выскочила из руки, не обращая внимания ни на какие усилия Гарольда и вылилась на неожиданно вышедшую к нему мышь. Та была одета в передник из листа и воротничке из желтого листика. Гарольд, искренне недоумевая, уставился на упавшего в обморок грызуна.
- Дженни, у нас, кажется, первый пострадавший. Посмотри, какая забавная мышь. Не хочешь пока взять её себе?
Гарольд пожал плечами и аккуратно поднял мышь, чтобы переложить её на какую-то тряпку из старой одежды. По дороге та открыла маленькие глазки и томно вздохнула.
- Жива?
- Писк, - охотно согласилась мышь, хлопая ресницами.
Он почти отвесил поклон, правда не вставая. Мышь так мышь, в конце концов, от чего ему мог встретиться разумный волк, но не разумная мышь? Ну или это была шутка какого-нибудь демона.
- Искреннее прошу прощения за случившееся. Ты чего-то хотела, раз шла за нами?
- Писк?
Мышь уселась на задние лапки и принялась прихорашиваться.
- Писк! Писк-писк! Писк-иск-писк! - Сообщила она, почесывая за ухом. - Скрю!
Гарольд улыбнулся - видели бы его сейчас... Кто? Дженни? Друзья - моряки, половину из которых уже, наверняка, перевешали?
- Один писк - да, два - нет. Ты что-то хотела?
- Ну ты, дяденька, даёшь! - восхищённо заметила Дженни. - С мышьями лесными говорить! А вроде ж только-только от девок, в голову ещё ничего ударить не должно бы!
- Сркю! Пи-иск! - возразила мышь, больно цапнула Гарольда за палец и с отчаянным визгом бросилась в сугроб, где и сгинула под громкий смех девочки.
- Эх, Дженни. Вся магию испортила. - Улыбнулся Гарольд. Иногда можно было и подурачиться, тем более, что Дженни и так знала его, как круглого идиота. Гарольд поднялся, нужно было сделать паузу с атамом и попробовать ещё, уже без пострадавших. По крайней мере, Мия вернула силу и он даже почувствовал что-то новое.
Гарольд снял плотный, зимний оверкот и положил его на землю, сверху тихо упали пустые ножны. Кожаный сапог разбил мёрзлую кромку снега, а через секунду хлюпнул талой грязью. Было очень легко. Он потянулся, чувствуя, как кровь бежит по мышцам рук, ног и живота. Вдохнул сыростью леса и выдохнул своим теплом. Влажные стволы елей упирались в свободное небо, за опушкой чернели поля, а за полями, должно быть, проступали деревни. По его правой руке изгибисто бежала вена, к запястью и дальше - к чёрной рукояти его меча - Мглы. Гарольд легко подбросил в руке тяжелый клинок, чтобы лучше почувствовать его вес. В воздухе уже витали обманчивые нотки любимой весны.
Он взмахнул клинком, и движение перетекло в танец. Чёрная, как ночь сталь блестела уверенностью. Любой клинок мог сломаться, кроме этого - Мгла даже не тупилась, кроша камни. Мгла - его проклятье, и надежда. У Гарольда не было древнего рода и не было детей, он не принял этот меч от кого-то, с грузом ответственности, и не собирался никому его передать, дополняя грузом своих проблем. Мгла была не Брайнса, а Гарольда. Меч порхал чёрным вороном, метался вихрем, падал и взмывал, как будто в последний раз. И в сердце поселялся жар. Ярая, алчущая крови тварь поднимала голову, выплескивая свой яд в кровь. Меч будто сам развернул тело в замахе, поворачиваясь к Дженни. "Убить. Убить. Убить. Убить." - рефреном стучало в висках, Мгла тянула к девочке, желая вкусить жар плоти, влекла за собой так, что ноги невольно переступали следом.
Гарольд вспыхнул такой злобой, что кровь, казалось, сейчас вскипит, сожжёт плоть до тяжелого пепла. Мысли разметались искрами. Как он возненавидел меч в эти секунды! Он бы уничтожил его, насладился видом ломких полосок. Метнул бы на край света, в самые тёмные глубины. Сковал бы его льдом, расплавил жаром, отдал бы демонам, подарил богам! Мгла не смела пытаться его контролировать! Не смела навязывать свою волю! Он - Гарольд - держал рукоять. И Дженни Хейзелнат будет жить, сука, если всему этому лесу и всей курвиной Англии придётся скрошиться в пыль и утонуть в море! В душе каскадами поднялись надменность и воля. Они вырывали всё принесённое Мглой. С чего меч решил, что в Гарольде было меньше твёрдости?!
- Falbh gu ifrinn, - насмешливо и спокойно прозвучал в голове глубокий бас.
И следом по тьме застелился небесно-голубой холод. Спокойнее. Нужно было быть спокойней. Держать крепче - себя, меч. Холод полился по рукам и ногам, заскрипел инеем в голове. Гарольд с напором надавил на клинок, и ещё больше - на самого себя. Мгла на замахе прошлась по пискнувшей и свалившейся с мула Дженни и рухнула на ноги, прорезая сапог, вгрызаясь в палец. Чулок мигом напитался кровью, а меч затих, потяжелев в руках стылой железкой.
В ушах отдавались болезненным гулом бой сердца и тяжелое дыхание. Гарольд одним движением схватил меч и метнул его в сторону. Что-то неприятно хлюпнуло в сапоге, когда он упал на колени возле девочки. Как только он её задел? Хорошо, что Дженни не оказалась ближе. Выблядочный меч был не Мглой, а сукиным сыном. А Гарольд опять чего-то недопонял, опять ошибся. Он подтянул к себе сумку.
- Прости, это меч. Сейчас обработаю рану.
Дженни лишь кивнула в ответ.
Гарольд быстро полил царапину бренди и достал чистых тряпок. Хорошо, что он задел Дженни только кончиком лезвия. Будто девочке было мало глаза. В лесу как-то резко похолодало. Он сам был виноват - так и не узнал настоящего имени меча, который, чёрт возьми, был кем угодно, но не Мглой. Пытался контролировать, владеть. "Ну что, владетель? Получил по ноге?" Гарольд уже даже не представлял, как договариваться с клинком. Это у него были какие-то желания и планы, эмоции, на которые тот мог надавить, борясь за тело. А Гарольд так и не почувствовал чего хотел меч, кроме крови и бесконечной рубки. Хотел ли он вообще избавиться от проклятия? Желал отпустить сестёр или был таким же сукиным сыном, как и предыдущий хозяин?
Только на середине перевязки Гарольд почувствовал, насколько сильно порезал себе палец. Рана пульсировала и жгла. Какая-то общая злость на себя, на меч и вообще на всё случившееся отступала неохотно. И сложно было сказать, что злило больше - то что пострадала Дженни, или то, что его тело снова контролировали, прямо как с оборотнем. Довозившись с девочкой, Гарольд поднялся и прохлюпал к плащу. Он аккуратно стянул испорченный сапог и полил рану оставшимся алкоголем. Та не уставала безумно болеть. Пропало желание заниматься хоть чем-то, так что, закончив с перемоткой, Гарольд сразу проковылял к мечу. Безжизненная железка, отдавала какой-то надменностью, так что меч захотелось пнуть. Но Гарольд просто поднял клинок и вернул его в ножны. Он будет пробовать ещё - боги никогда не давали простых задании и было бы странно, если бы для того, чтобы разрушить такое древнее проклятие хватило нескольких правил и всего пары ран.

27 февраля 1535 г. Бермондси.

Вечерний Бермондси не был похож на все виденные доселе городки. Он был спокоен, дышал этим спокойствием, умиротворял. Чинно прогуливались кумушки, резвились дети, мужчины собирались на кружку эля у таверны и даже наемники, перемигивающиеся с барышнями на торговой площади у эшафота, тоже были спокойны и даже смиренны. Были ли тому причиной стражи, непривычно одетые в кольчуги, что встречались чуть ли не на каждом углу, или же на всех так действовал этот дух благополучия - неизвестно. Лишь птицы пищали отчаянно и свирепо, сотрясая драками аккуратно подстриженные кусты на расчищенных улочках.
В городе он точно был лишним - хотелось побыстрее закончить со всем, и поехать дальше. Правда, разговор с Ю тоже обещал выйти совсем не приятным. Приятных дел вообще было мало. А ещё, на подъезде к Бермондси на голову неожиданно свалился ворон, так что Гарольд, чуть не упал с лошади, не столько из-за птицы, сколько от испуга. Пришлось даже сдержаться, чтобы не выругаться, потому что на секунду показалось, что это чуть ли не сама богиня обрушилась на него, чтобы наказать за всю дрянь на свете. Циркон ждал в Шотландии, так что времени на арест теперь точно не было.
У кумушек, которые зачем-то бездельно ходили взад - вперёд по площади, он узнал, что констебль был в городе и пошел домой раньше обычного. Молодую миссис Клайвелл те, почему-то, именовали не иначе как ведьмой, а на его косматую бороду смотрели с явным неодобрением. После предложения пожрать бумаги, домой к Клайвеллу совсем не хотелось - законник мог воспринять это, как угрозу семье. Но дело было личным, а в контору или тюрьму чисто человечески не хотелось. Вещи, атам и меч Гарольд, не иначе как чудом ни услышав ни слова про злосчастное пятно, оставив у Гарри. Он сам не заметил, как погруженный в мысли, дошел до маленького двухэтажного домика. С мечом и атамом всё выходило совсем нерадужно. Гарольд больше не называл их придуманными именами, и вообще оставил на время в покое. Констебльский дом стоял на особицу. От одних соседей доносился неприятный лай собак, из дома других - нещадно воняло кошатиной. Гарольд рассеянно почесал непривычно пустое место за пазухой и постучал в дверь.
- М-мать...
Клайвелл, распахнувший дверь небольшого двухэтажного домика, был на себя похож и не похож одновременно. Со времени последнего свидания он раздался в плечах, похудел в талии, обзавелся серьгой в ухе, коротко подстригся и посмуглел настолько, что походил на иберийского невольника. Рубашкой и сапогами он не озаботился и теперь стоял лишь в простых холщовых штанах, демонстрируя абсолютно безволосое тело. Радости на лице у него не было совсем. Констебль аккуратно прикрыл за собой дверь, улыбнулся - и уцепил за грудки, сильно, с размаха впечатывая в стену и прихватывая за кадык.
- Ну?
Выглянувшая из дверей девушка - та самая, которую Гарольд видел на обрыве, - оглядела сцену и легко улыбнулась.
- Добрый вечер, мистер Брайнс. Как поживают ваши соболя? - она перевела взгляд на Клайвелла. - Дорогой, если на стенах будет кровь, не смывай, пожалуйста, мне пригодится образец для лаборатории.
- Конечно, маленькая, - покладисто и нежно согласился тот и, дождавшись, когда дверь снова закроется, вопросительно уставился на Гарольда.
Гарольд поднял руки на уровень головы, показывая, что в них ничего нет. Констебль, ожидаемо, был не в восторге от такого визита - а камни больно впились в спину. Хорошо, хоть на ногу не наступил. И жена, чёрт возьми, надо же было ему встретить на берегу именно её! По крайней мере, Гарольд не взял с собой меч. Клайвелл, кажется, был счастлив в браке, а нрав у жены и правда был тот ещё. Впрочем, он идеально подходил профессии мужа. И о какой лаборатории шла речь? В голове всплыла дурацкая картинка, как констебль тычет в него калёным железом, одновременно легонько покачивая ребёнка. И ругаясь, чтобы Гарольд не разбудил дитя стоном. И где он только обзавёлся серьгою - до этого Гарольд бы никогда не подумал. Всё это как-то напоминало тоже неожиданно загоревшего магистра.
- В первую очередь, спасибо, что помогли матери и нашли сиделку после казни. Во-вторых, я пришел предупредить об опасности - ничего больше. Может, вы возьмёте меч и мы отойдём в сторону? Потому что речь идёт об оккультистах.
- М-мать, - Клайвелл разнообразием речи сегодня не блистал. Но руку ослабил и заговорил громко. Так, что его, должно быть, слышали и в доме. - Маленькая, рубашку мне и сапоги! Мы прогуляемся.
Не-фея выглянула снова, словно уже ждала за дверью с сапогами и рубашкой в руках, и вздохнула.
- А там отчёт недописан. Рифму ведь потеряем, и мелодию тоже.
- Я скоро, Мэри. Мы только навестим госпожу Инхинн.
Констебль убрал руку и оделся с удивительной быстротой, не возясь ни со шнуровкой сапог, ни с резными пуговицами.
- Прошу вас, мистер Брайнс, - приятно улыбаясь, проговорил он, цепляя к поясу кинжал, - госпожа только недавно о вас вспоминала.
Гарольд как-то неловко осматривал соседние дома, пока констебль одевался. Безоружный он чувствовал себе овцой, которая сама пришла на закланье, и теперь с каким-то пустым спокойствием ждала исхода. Когда Клайвелл закончил, Гарольд послушно пошел за ним. Надо было первым предложить Инхинн, но немудрено было забыть, когда так пришибали к стене. Констебль явно перешел на вежливый тон временно, и у телепата его ожидала новая порция гневных восклицаний, и хорошо, если только их. По крайней мере Клайвелл не повёл его в тюрьму. А жена констебля казалась намного более живой, чем при их первой встрече, правда, Гарольд бы не удивился, если бы под подушкой у такой лежал самострел или пистолет.
- В каком ключе? - Как будто просто для продолжения разговора спросил Гарольд.
- Простите? - Констебль рассеянно поднял бровь, касаясь рукой серьги, на шляпке которой в свете убывающего полумесяца и тусклых уличных фонарей можно было рассмотреть розу, обвившуюся вокруг кубка. - А... в решетчатом ключе, разумеется. Но если вы спрашиваете, о чем могли говорить констебль и палач, то придется ответить, что о девственницах. Славянских. О чем же еще?
Он шел быстро, походкой человека, привыкшего успевать в тысячу мест одновременно, сворачивая в неприметные улочки, где салютовали алебардами стражи и порскали в сторону босяки.
- В решётчатом? Этого я и боялся. - Обречённо вздохнул Гарольд, еле успевая за Клайвеллом из-за раны. Меч, конечно, мог оскорбиться, что Гарольд называл его не по имени, но за рану этот сукин сын был ему должен. Как же она мешала двигаться! Серьга и задумчивость констебля показались необычными. Как-то странно он задумался, только что будучи полностью сосредоточенным. Со славянскими девственницами вышло нехорошо, просто нехорошо.
- Необычная у вас серьга, тем более для человека короны. Такая и не у каждого пирата есть.
- Это - память, мистер Брайнс. - Сухо ответил Клайвелл, зябко поведя плечами. - О людях, ошибках, о... воспитании. Скажите, Дженни жива?
Впереди, в паре шагов, белели стены тюрьмы.
Гарольд слабо кивнул, как будто сам себе - по Клайвеллу было видно, что законник изменился, но он плохо знал констебля поэтому не мог сказать, в чём именно. Стал ли тот серьёзнее? Мрачнее? При упоминании Дженни Гарольд невольно поморщился. Он бы до сих пор обменял эту клятую царапину на оставшихся после Бирмингема поляков или ещё один палец. То, что он ранил девочку, не контролируя своё тело - злило, то, что всё равно была виновата его глупость - гадило в душу.
- Жива, но чёрт возьми, опасно ей ехать со мной, какой бы смекалистой она не была. И сделать с этим я ничего не могу. Может, хоть глаз себе вернёт... Ваш загар, он случайно не туатский? - Дочь Клайвелла была связана с вороной, так что Гарольд бы не слишком удивился. Тем более, даже ему довелось побывать в стране фэа. Да и откуда ещё взяться такому загару?
Констебль изумился так, что даже остановился.
- Какой, простите? То есть, чей? - Недоверчиво переспросил он.
Гарольд одёрнул себя - не надо было забывать, с кем он говорил и как могло повернуться дело. С другой стороны, с чего бы констеблю удивляться, когда он сам неожиданно стал смуглым. Гарольд пожал плечами.
- Свой. В смысле, Дженни. Странно что вы удивляетесь, когда сами так загорели и знакомы с магистром, который неожиданно помолодел на два десятка лет. Но это только надежды и мечты - огонёк на горизонте. Скажите, Дженни круглая сирота и у ней совсем нет родственников? Она об этом, что не удивительно, совсем не говорит.
- Нет, - мотнул головой констебль, - я о Туата де Даннан, вы ведь об этом месте упомянули, говоря о том, что сделал с моей кожей некий лекарь? Причем тут фэа, боги и легенды?
Клайвелл прислонился плечом к стене ближайшего домика и с нескрываемым интересом оглядел Гарольда: от сапог до бороды.
Гарольд задумался - как же всё было запутанно. И что самое обидное, звучало, как будто он просто был душевнобольным дурачком! Разговор вообще выходил очень странным. Наверное, от того, что он никак не мог прийти в себя после правила. В итоге, у него не было ни плана, чтобы спастись, ни даже понятия, как говорить с мечом. Да ещё и сестра, искать которую, можно было только в ущерб встречи с Цирконом.
- В общем, вытащив из храма плиту. О которой вы, точно, в курсе. Я заработал себе гейсы от древних богинь. - Гарольд пожал плечами. - Не повезло. Ну, а оттуда начались и Туата, и феи, и ирландские коровы. Я, кажется, звучу как душевнобольной, но татуировки на лице, когда тебя ищут - слишком глупо, даже для меня. В крайнем случае, сросите магистра Циркона, он, мне кажется, долго упираться не будет. Тем более, так нагло помолодев. Вы уже в курсе насчёт чего-то? Чтобы я не терял время.
- Циркона, мистер Брайнс?

Констебль, вопреки ожиданиям, глядел заинтересованно. Да и говорил спокойно, точно ему не пересказывали ожившие сказки.
- Да, магистр с неделю искал меня по Туата, а когда нашел - выпихнул оттуда. За что я ему отдельно должен. Он связан со всем этим намного больше моего и, может быть, сможет вам помочь. - Гарольд, кажется, увекшись рассказом. Странно, что Клайвелл не удивлялся. Создавалось впечатление, что законник вот-вот повернётся и поведёт его в какой-нибудь приют для сумасшедших. Впрочем, рассказывать было очень весело, наверное, потому что до этого о Туата Гарольд никому особо не говорил. Так или иначе, магистру ничего от его рассказов бы не было - кто бы поверил? А констеблю Гарольд всё равно хотел посоветовать связаться с Вороной.
- Странно, что вы не ведёте меня к Инхинн. Я же звучу, как сумасшедший.
Клайвелл задумчиво ковырнул сапогом землю и снова коснулся серьги. Молчал он долго, рассматривая Гарольда внимательно, точно видел впервые.
- Связан, говорите? - Наконец, спросил он. - Каким образом?
Гарольд на секунду задумался, внимательно следя за реакцией констебля. Кажется, он что-то ломал - ворвался в посудную лавку и громил там всё не разбирая. Только вот, знал он слишком мало, чтобы понять на что наталкивал констебля. Ну, по крайней мере, он говорил правду, пока даже без дыбы. А речь шла о дочери Клайвелла, так что...
- Он муж Бадб и её военачальник. - Гарольд посмотрел на виднеющуюся вдалеке тюрьму, а потом на развороченный законником снег. - Кажется, я слабо представляю на какие мысли вас навожу. Я как-то подставляю Циркона?
- О нет, мистер Брайнс, что вы, - задумчиво проговорил Клайвелл, - вы только что обвинили магистра в ереси, демонопоклонничестве и идолопоклонстве. И заодно оговорили себя, чистосердечно признавшись. Вас, конечно, перед костром удушат. А вот магистра ждет страшная смерть от огня. Значит, вы тоже связаны с богинями?
- Не ждёт. - Почти перебил констебля Гарольд. Когда ему ответили бюрократическим тоном, появилось какое-то раздражение. Констебль явно о чём-то догадывался. Точно знал, что никто не обвинит магистра в ереси из-за слов поганого еретика - оккультиста, и зачем-то устраивал цирк. Гарольд заговорил холоднее. - Не из-за моих показаний и не по вашему доносу. Ну а я - праведный христианин, любящий короля и отечество. И как праведный христианин, доношу вам: на вашу дочь, мастер Клайвелл, охотятся оккультисты. Они думают, что она "дитя двух миров" и как-то связана с Вороной. То, зачем я вас побеспокоил.
- Вы, мистер Брайнс, не понимаете, кажется. Даже посидев в тюрьме, - констебль мягко, по-кошачьи прошелся вдоль стены и безмятежно улыбнулся. - Короне насрать, простите, кем являются оккультисты: люциферитами ли, идолопоклонниками ли, почитателями ли летающих монстров. И от того ваши слова ставят и вас, и магистра, и даже мою дочь на один эшафот с вязанками хвороста. И гореть все будут одинаково - и маленькая девочка, и торговец, и михаилит. И, возможно, даже Дженни и я, как отец маленькой еретички. Вы правда не думали о таком, когда говорили? И вы действительно не понимаете значение ваших слов?
Гарольд вздохнул. Ему всё это очень надоело - может, и не стоило лезть ни в своё дело - он, действительно, рисковал, заводя этот разговор. А сейчас, если подумать, выходило, что оккультиста, который бы указал на него, да и на дочь Клайвелла могли поймать и в любом другом городе Англии. Выходило, что так или иначе, если тонули - то тонули все, по крайней мере, с этого момента. Гарольд только что привязал их друг к другу, и теперь оставалось убедить Клайвелла не разрубить канат. Ну и подумать, зачем бы эта связь нужна была ему самому.
- Джеймс, я говорю, что говорю, потому что вы - отец Бесси. Если хотите меня убивать - пробуйте быстрее, но дочку вашу тогда, с большой вероятностью разденут и положат на алтарь, как Берилл. Ну, может быть, корона, которой насрать, потом придёт ещё и за молодой женой. Потому что вы не знаете, кто ещё связан с адом, не знаете, откуда у меня эта информация. А если и выбьете всё это - то не будете иметь человека, который лично говорил об этом с теми, кому она нужна и теми с кем связана. Ну, и оккультиста, который укажет на вашу дочь, могут очень скоро поймать и в любом другом городе. В общем, что я предлагаю - вы помогаете мне найти сестру и закрыть обвинения, в которых я на деле невиновен. Я помогаю вам защитить дочь.
- Мистер Брайнс, - Клайвелл устало прислонился к стене снова. - Допустим, ну вот только допустим, что я могу предположить, откуда у вас эта информация, памятуя об атаме и том "Простите за опоздание" в Билберри. Возможно, ваших слов о магистре мне хватит для того, чтобы лично поговорить с теми, с кем дочь связана. Предположим, что я могу вывести цепочку от вас к другим культистам - это не так сложно, поверьте. Я даже осмелюсь позволить себе гипотезу, что дальше человека, кто ввёл вас в круг, вы не знаете никого. Об этом свидетельствует то, как вы слабо представляете структуры ковенов и исправно путаетесь в ересях, не понимая, что такие вещи не говорят вслух и даже думают их очень осторожно. Отсюда я смело делаю вывод - вам дали мисс Клайвелл контрактом, ибо неофита не просвещают в кругу больше, чем именем жертвы, которую он обязан отдать для обучения и открытия всех ступеней. И отсюда же - вопрос: чем же вы мне так помогаете?
Констебль вздохнул, задумчиво оглядев зыбкие тени в пролетах между домами.

- Так и быть, помогу вам. Для начала вам лучше бы пообещать своему адвокату, пусть и бывшему, что никому больше не будете говорить о богинях, магистрах и прочем. Даже в шутку. Ну, а дальше, чтобы я хотя бы продолжил вас слушать, а не ушел домой, советую назвать имя человека, что обрёк вас на преисподнюю.
- Не говоря даже имени, мастер Клайвелл. Но это не суть. Я не совсем безумец, чтобы говорить о таком кому попало. А человек... - Гарольд на мгновение задумался. Выглядело так, будто имя было единственным ценным, что он ещё мог сообщить констеблю. Правда, узнать его тот мог и с помощью Инхинн. Ну, Гарольд сам пришел Клайвеллу и сам всё рассказал, с самого начала примерно представляя, как оно будет. Если бы законник не выручил его до этого или не помог матери - Гарольд бы не рискнул. Но чувство, что он слишком доверялся совсем незнакомому человеку не давало покоя. Надо было хотя бы взять с собой бутылку с дрянью, чтобы его убийство не обошлось слишком просто. Ведьма вкусно кормила, но особой жалости к ней Гарольд не испытывал. Теперь вообще надо было перебить всех оккультистов, до которых он мог дотянуться и нагадить всем, до кого не мог. - Помните женщину, которой вы отдали меня на попечение, после бичевания?
- Разумеется. - Констебль улыбнулся. Но - иначе. Открыто, приветливо, обаятельно. - Не продолжайте, мистер Брайнс, я понял. А теперь поговорим об остальном, а то холодно, право. Вашу матушку пришлось отправить в Льюис, в женский монастырь для таких вот почтенных старушек, что остались одни. Ночевала она у меня, и скажу вам, что миссис Брайнс очень плоха. Она не понимает, где находится и что происходит, меня считала вашим отцом и почти не умолкая говорила о вас. О своей любви к вам, о том, какой вы почтительный сын и скоро женитесь, чтобы радовать её внучатами. Вот ради этого светлого чувства миссис Брайнс, я вас прошу - не болтайте.
Гарольд посмотрел на каменные стены узкой улочки. Сказанное всё-таки неприятно укололо - что-то он помнил из детства, что-то ещё осталось от юности и последних визитов. Не верилось, что с матерью всё было так плохо. И лучше бы она крыла его последними словами, обещая собственноручно задушить при встрече, чем ждала. А что будет, когда придётся встретиться с отцом и сестрой... Странно, что Клайвеллу не было просто всё равно, но спросить об этом можно было и потом - узнав о сестре и отце. А можно было и вовсе не спрашивать.
- Вам, наверное, пришлось заплатить за монастырь?
Констебль неопределенно пожал плечами
- Это неважно. - Хмыкнул он. - Важно, что миссис Брайнс не осталась в доме, который проще снести, чем отремонтировать. Но вы спрашивали о сестре. Сестра, увы, пока не проходила по отчетам и коллеги о ней не сообщали. Все, что я знаю - вашего отца и сестру сбил лорд Херли, когда изволил следовать через Актон в своей карете. Мистер Брайнс был сильно покалечен и не мог больше работать, мисс Брайнс от удара слегка... чокнулась. А когда пришли выбиватели долгов, она попросту ушла из дома и не вернулась.
Неужели это безумное устремление на север было помешательством? Итого: из вменяемых родных у Гарольда оставался отец, с которым нужно было поговорить и узнать, куда могла идти Коралина. Дворянину сейчас даже не хотелось мстить - Гарольд был немногим лучше. Но это пока. Вот о какой жизни пела Филиппа - не понятно, как семья только выжила. Он должен был зайти намного раньше. Гарольд думал, что сделал бы только хуже, испортив счастливую жизнь. А на деле, даже таким мог тогда помочь в беде. Хреново это всё было. И сестру, кажется, нужно было разыскать только, чтобы устроить в какой-нибудь хороший монастырь.
- Как давно это случилось? Я про лорда.
- На апостола Андрея, - Клайвелл тоскливо проводил взглядом кошку, что не торопясь шествовала куда-то. - Ступайте, мистер Брайнс, мне пора домой. И помните...
Констебль красноречиво, лихим уличным движением чиркнул сначала по губам, потом - по горлу, ясно намекая на необходимость молчания.
- Я вам очень обязан, Джеймс. Спасибо. - Почему-то почти виновато кивнул Гарольд. Не зря он решил предупредить констебля, потому что Клавеллу он, действительно, был должен. Теперь нужно было делать всё быстро. Съездить в Гленголл, поговорить с отцом, попробовать извернуться настолько, чтобы найти сестру и не проворонить возможность встретиться с магистром. А насчёт дочери законник отреагировал как-то слишком спокойно, будто о чём-то уже знал или догадывался. Так или иначе, не стоило искушать судьбу - ванна, похлебка, дорога.

28 февраля 1535 г. У Гленголл. Утро.

У Гленголл все было также - но и не так. Дорога оставалась всё такой же грязной и вонючей. Всё также бегали крысы, грелись у бочек босяки, а по улицам праздно шатались бродяги в живописных лохмотьях. Но - на углах стояли хмурого вида наемники, похожие и не похожие на бирмингемских, цепко приглядываясь к проходившим. Дженни шла рядом, чистая и опрятная, аккуратно переступая по доскам и весело перепрыгивая лужицы нечистот.
Палец болел меньше, и Гарольд уже почти не хромал. А хромать под неприятными взглядами наёмников вообще не хотелось - что-то в Гленголл случилось. Что-то, из-за чего теперь всё было забито этими псами. Нехорошо бы вышло, если бы началась какая-нибудь война между уличными, и Гарольд попал бы Ю под горячую руку. О, как же ему не хотелось встречаться с китаянкой! За ночь Гарольд несколько раз обдумал, как можно было избежать этого разговора. Выходило, что никак. И что никак нельзя было избежать очевиднейшего вопроса - какого чёрта он забыл в Лондоне, и какое Ю должно было быть дело до его сестры, его отца и его проблем с поляками? Просто не верилось, что отец был искалечен, сестра и мать - безумны! И всё-таки, Гарольд был старшим сыном, пусть и до крайности плохим. Нужно было выплатить долг, вернуть сестру, и со спокойной душой ехать на север. До этого встреча с семьёй всегда представлялась, как возвращение ободранного дурака-еретика в дом, где все бы посчитали это позором. Теперь - нет. Но сойти сума из-за удара повозки... Нужно было расспросить отца, если бы тот вообще захотел говорить. Гарольд взглянул на как-то излишне весёлую перед встречей с начальством Дженни. Вчера девочка не ночевала в таверне. Гарольд бы не удивился, если бы оставшись у Клайвелла.
- Что-то ты больно весёлая. Что-то вчера случилось?
Дженни оглянулась и ойкнула, чуть не свалившись в лужу.
- Вчера? Повидала подружку, знаешь. Вот пока не уедешь, сама не понимаешь, как соскучишься. Живёшь в одном городе, и вроде бы рядом, и вроде бы всегда потом можно зайти, когда дел не будет, а вот. А ещё - выспалась!
Дженни как будто стала младше. В смысле, как раз своего возраста. Видимо, речь шла о дочери Клайвелла. Гарольд пожал плечами, сменив, кажется, хмурую рожу на лёгкую улыбку. Хорошее настроение Дженни ему самому было приятным, а то, что девочка, может быть, ночевала в безопасности, вообще было хорошо.
Клайвелл, значит... Интересно, как много на самом деле знал констебль? Сейчас-то мотивация законника становилась хоть как-то понятной для Гарольда: сообщил об опасности, мог ещё как-то пригодиться. А вот то, что констебль делал до этого, было решительно непонятно. Если он ещё мог понять, когда его устроили к ведьме - это было не слишком дорого, может быть, как-то повлияло бы на репутацию, да и вообще. То насчёт матери... Так или иначе, понять людей было сложно. Проще было ориентироваться на то, что Гарольд знал: Клайвелл всё равно оставался опасным. Но, если бы тому понадобилась помощь - Гарольд бы попробовал помочь. А если бы Гарольд попал в любую другую пыточную... Ха. Клайвеллу бы пришлось хоть что-то сделать или прикончить его раньше пытки.
- Слушай, ты не знаешь что стряслось с Клайвеллом? Раньше я как-то не уличал его в любви к пиратству, а тут и серьга, и цвет кожи, хоть сейчас в капитаны.
- Пираты?..- Дженни приостановилась, глянула на него удивлённо, потом кивнула, словно что-то поняв. - Да, в самом деле, откуда тебе, дяденька, знать. Вон, гладкий какой, хоть рожа и тёмная, и мрачная, а сейчас и заросшая - в самый раз под разбойника. Серьги эти рабам ставят, чтобы шкуру не портить. Да и кожа - так ведь дороже стоят, смекаешь?
За проигнорированную шутку про пирата стало даже обидно. Гарольд улыбнулся, всматриваясь в тёмные переулки. Дженни вообще была в курсе, за что его судили? Серьги-то рабам ставили, хотя некоторые не терпели и этого, да и при обыске просто запуганый раб был намного лучше клеймённого. Но при чём тут мог быть констебль? Тот раздался в плечах, был коротко подстрижен, будто подготовлен для боя. Вот только таких богатых боёв, где законника клеймили бы такой серьгой, Гарольд представить не мог. Да и это ж был Клайвелл - как он вообще мог попасть в рабство? Кто бы осмелился, слугу-то короны?
- Ты хочешь сказать, что констебль некоторое время был в рабстве? У кого?
Дженни неопределенно пожала плечами, вспрыгивая на очередную доску.
- Не болтают про такое-то, дяденька, - рассудительно произнесла она, - особливо, если кого дома не было, а вернулся таким. Сам вернулся, не скрываясь, как отпущенец, слышь-ко.
Гарольд пожал плечами, проверяя что будет, если увереннее наступить на палец. По констеблю было видно, что это могло быть и рабство, но ситуация всё равно выходила очень странной. Особенно неприятным выходило, что сам Гарольд когда-то занимался работорговлей. Правда, без всяких вольноотпущенников - слишком рискованно даже для самой дворянской арены.
- Скрываясь? Клайвелл? Странно, что я не услышал о нескольких десятках повешенных работорговцев, которым перед казнью повыдирали ногти. Ну, да ладно. - Гарольд оглянулся на очередную компанию хмурых вояк. - Ты, наверное, заметила, что что-то тут не так. Как-то много наёмников...
- Клайвелл, дяденька, на идиота-то не похож, ага? А мальчиков просто так лишних не ставят, - девочка помедлила, оглядывая группу из троих мужчин, и пожала плечами. - Это если они лишние. А, значит, может, и не до нас будет. А если и до нас, то смотря как колода легла. Как разыграть картинки эти.
Видимо, Гарольд всё-таки чего-то не знал об английских работорговцах. Ну, да и чёрт с ними. Была проблема повесомее. Гарольд не знал, сказать, что он вернулся из-за семьи или просто из-за того, что этот путь на запад закрыт и надо плыть морем или ехать севером. Ну, раз на север - то развернуться можно было намного раньше. А сестра и отец Гарольда Ю должны были волновать в последнюю очередь.
- Вряд ли тут можно что-то разыграть. Бутылки не то чтобы полезные, бойцы мы так себе, задание не выполняем. До моей сестры Ю тем более нет никакого дела.
- Польза, дяденька - дело десятое, главное - жест, - наставительно проговорила Дженни и подошла ближе, понизив голос. - Понимание. Чем меньше своих осталось, тем больше ценятся оставшиеся, понимаешь, нет? Бутылки, доля, признание в верности - а мы очень, очень верные! А задание выполним, обязательно, вот только Армстронг этот гадский, мешается, вместо того, чтобы к Гленголл обратиться, если уж проблемы какие есть - хотя нету их! Чьё мы там нарушили?
Он попробует выставить поляков виновными в случае с бутылкой - напали, чтобы притащить к Армстронгу. Может быть, выйдет как-нибудь выгодно рассказать про кладбище и оборотня. Трепаться насчёт волка не хотелось, тем более, что Гарольд никак не мог его контролировать, но сейчас нужны были документы или хотя бы целая шея. Всё это утомляло и нервировало. Он бы с большим удовольствием ещё раз посидел с атамом и мечом, нашел бы отца, поехал бы за сестрой. А Ю уже нужно было что-то пронести, потому что хоть оборотня, хоть покорителя мотыльков надолго бы не хватило.
- Попробуем. Кстати, как нога?
Дженни снова пожала плечами, напоказ прыгнув через лужу.
- Ну и хорошо. - Пожал плечами Гарольд, мимолётно улыбнувшись. Ещё нужно было подумать, где сбыть колье. Может быть, стоило договориться с Ю, но бутылки так становились уже гораздо меньшим знаком уважения. А деньги Гарольду были нужны, чтобы дать на лапу в тюрьме. К отцу могли не пустить, а с деньгами можно было договориться о вполне сносном отношении к старику. По Бермондси Гарольд сам помнил, что камеры в тюрьмах бывают разные.

В таверне у Гленголл тоже было все так и не так. Исчез крысолицый бармен, и на его месте стояла томная, очаровательно темноглазая девушка с матово-бархатистой кожей. Изящными движениями она протирала кружевным платочком кружку. Тяжело опирался на стойку Двойка, чья голова была замотана белоснежным полотном так плотно, что в сочетании с его смуглой кожей и горбатым носом, парень казался турком. Рука наемника висела на черном платке, а ногу вместо сапога держали лубки. Да и людей стало поменее, потише звучала музыка, не сидел за столиком коренастый краснолюд. На стенах виднелись тщательно замытые следы крови, копоти, на стульях - зарубки от мечей, и даже потолок, казалось, недавно лизало пламя.
Гарольд подошел к стойке. Взгляд сам цеплялся то за следы пожара, то за пятна крови. Всё было даже серьёзнее, чем он ожидал - так могли ранить и Ю и Рика. И как Гарольд должен был к этому относиться? Если не считать крыши то - ни до орка, ни до азиатки ему особого дела не было, как и им до него. Наверное, стоило выказать сочувствие. Гарольд попытался вызвать в памяти имя прошлого трактирщика. Но, кажется, он его никогда и не знал. Из всех, кто работал на Ю, интересно, было узнать, наверное, только о Вальтере. Но это можно было отложить. Гарольд кивнул симпатичной женщине и Двойке.
- Здравствуйте. Кто?
- Француз в манто, - невозмутимо просветил Двойка, переваливаясь на другой бок, лицом к нему. - Как оно, в Ирландии? Дублин на прежнем месте?
- Пока не знаю. - Пожал плечами Гарольд, опираясь о стойку. Ни о каком французе он не знал, что собственно было неудивительно. Интересно, вопрос о здоровье Ю, восприняли бы как обычное беспокойство или покушение на авторитет? - Возникли трудности, так что придётся ехать дальней дорогой. А пришел, чтобы отдать Ю положенную долю. Как она, кстати?
- Госпожа, - Двойка выделил это слово и голосом, и мимикой, - благополучна. Изволите аудиенции требовать?
- Скорее, просить. А что благополучна - славно. - Гарольд улыбнулся, кажется, достаточно искренне. С Ю выглядело так, будто ей никак нельзя было быть даже немного раненой. Даже Рика могли сожрать... Нужно было больше уважения.
Двойка странно кивнул, изобразив сложный танец плечами, и подмигнул Дженни.
- Шестерка Треф! - Негромко окликнул он и за спиной Гарольда возник худощавый, длинный и совершенно седой мужчина с лицом юноши. Синие глаза его глядели на мир безмятежно и печально. - Проводи леди и вот этого.
Тот кивнул, поманив за собой. Вёл он долго, полутемными коридорами и чердаками, мимо большого и абсолютно прозрачного чана, в котором плескалась русалка, через свисающие с потолков терпко пахнущие лиловые цветы, вдоль стены, увешанной жутковатыми зубастыми масками. Пока не привёл в большое помещение, где не было ничего, кроме золотого пузатого идола, изображавшего какого-то старика, сидевшего в сложной позе. И никого, кроме трех статных парней, вместе читающих огромную книгу. Сквозь приоткрытую дверь виднелся Рик, сидевший за массивным, широким, очень подходящим ему столом, сплошь заваленном бумагами. Пенное кружево манжет стекало по смуглым запястьям, шитье ворота - открывало могучие шею и грудь, сплошь испещренные шрамами. Золотистые узкие руки Ю Ликиу на его плечах казались меньше обычного, но давили и сжимали с силой и нежностью.
- За стойкой - Моль, но если позволишь, лучше бы кого другого, Рико. К девочке охрану приходится приставлять. Семерка Пик лишился ноги - лекари не смогли спасти стопу, и...
Она осеклась и плавно наклонила голову, позволяя распахнуть двери шире.
- Га́рольд Брайнс, мой госпо́дин. И Дженни.
Комната была огромной, но в этот раз - лаконичной. Не было горы подушек и курильниц, золота и дорогой посуды. Лишь на стенах висели странные гобелены, писаные будто чернилами по шелку. На них красовались диковинные цветы, похожие то на морды обезьян, то на женское естество, вилась вязь иероглифов. Вдоль стены стоял столик с лежащим на ней фигурно вырезанной доской, похожей на новгородские гусли, но гораздо длиннее. Доска была дорогой, красного дерева, а семь струн, натянутые на неё, отливали шёлком. Вот к нему-то и подошла неспешно Ю, взглядом приказывая закрыть двери. Китаянка грациозно уселась за столик, подогнув ноги и изящно коснулась струн руками. Полилась дрожащая, печальная мелодия, журчанием воды и воем ветра тревожащая душу, капелью и вьюгой, шепотом осенних листьев под ногами, перекатыванием камешком, шорохом песка и треском дров в камине. Руки молодой женщины порхали по струнам то неспешными цаплями, то поспешливыми мотыльками. Но глаза, глаза были прежними - холодными, немигающими, матово-черными. Глазами гадюки перед броском.
- Мисте́р Брайнс долже́н был плыть в Ирланди́ю, мой госпо́дин. По порученно́му то́бой делу. Но ока́зался в Би́рмингеме, где спу́стил в бо́рделе большу́ю часть суммы́, выданной для путешестви́я и посе́тил местно́е кладбище́. Как донося́т наши люди́, мисте́ра Брайнса счита́ют ви́новным в болезни́, что пора́зила горо́д. Кроме того́, он опо́здал на ко́рабль Рыжего Пью. Умоляю про́стить меня, мой госпо́дин.
Музыка смолкла, оборвалась тревожной нотой, а Ю вспорхнула и прошествовала к Рику, опускаясь к нему на колени.
- Мистер Брайнс, - прогудел орк, обнимая китаянку за талию. - Чему мы обязаны удовольствием вашему визиту в это чудесное утро, когда некоторые, напротив, не явились?
- Здравствуйте, я прошу вас, и госпожу - Гарольд взглянул в глаза Ю, - простить меня за непрофессионализм. На кладбище мы с Дженни нашли заброшенное подземелье некромантов. Видимо, оно и заинтересовало Армстронга настолько, что тот сразу послал своих поляков, а не обратился к вам. Наёмники попытались очень грубо вытащить меня из таверны, так что разбилась одна из добытых бутылок. - Гарольд поправил сумку на плече. - Кроме извинений, я побеспокоил вас, чтобы отдать долю из того, что получилось вытащить. Дальше, с вашего позволения, я сразу отправлюсь в Ирландию - выполнять задание. Деньги на дорогу, несмотря на бордель, у меня есть. - Давно же он ни перед кем так не отчитывался. Гарольд, кажется, стоял сейчас, как когда-то перед капитаном - по стойке смирно. Но он действительно уже в который раз показал себя очень плохо. Оставалось надеяться, что Армстронг не настолько опасен для Рика. Тем более, что ренегат гонялся, кажется, только за Гарольдом. Шансы выйти невредимым были - Гарольд, хоть и через задницу, тем не менее, притащил плиту, а теперь склянки. А людей Рик, кажется, потерял достаточно много. Так что даже таких дураков приходилось до поры, до времени терпеть. Выкинуть его могли потом - через месяц - другой, когда появятся новые люди.
Ю зевнула, изящно прикрыв рот ладошкой.

- Ка̀питан Фрэнсѝс Б̀эко̀н так и ска̀зал - скучны̀й, - пожаловалась она Рику.
Орк же благодушно вздохнул и повёл лапищей в воздухе.
- Что ж, подкрепление верности - это хорошо, хорошо... и что план есть - хорошо тоже. Позволяем, мистер Брайнс, отправляйтесь. Будем надеяться, что задержка не позволила какому-нибудь более предприимчивому человеку успеть раньше.
Имя отзвенело в ушах, прибив к себе всё внимание. Нееет. Капитан не мог выжить. После такого не выживают. Даже волноваться было глупо. Гарольд аккуратно положил бутылку и фляжки на стол. Ю зачем-то сказала имя полностью, при том, что всех своих именовала то двойками, то ещё как-нибудь по-простому. Взять хотя бы симпатичную женщину за стойкой, которую зачем-то прозвали молью. Чёрт возьми, Гарольд отчётливо помнил, что моль выглядела иначе! Но это было неважно - китаянка как будто цепляла его этим именем.
- Осмелюсь спросить - госпожа, случайно, говорит не о моём, вроде бы, почившем капитане?
Рука китаянки змеёй скользнула по плечу орка, нежно огладила, тонкие и сильные пальцы пробежались по шраму на щеке.
- О̀ нём, кра̀сивый. О капитанѐ когга «Просвѐтитель». О вродѐ бы почившѐм работо̀рговце. Я ведь не могла гово̀рить с мертвы̀м, - пальчик ласково коснулся брови Рика, - мой госпо̀дин?
- Не могла, - с некоторым сомнением прогудел Стальной Рик и прервался, чтобы поцеловать пальцы Ю. - Хотя, эта ваша китайская некромантия...
Гарольд и не знал, что чувствовать. Наверное, смятение. Бэкон был жив! Мысли метался между ненавистью ко всему прошедшему и радостью из-за внезапно вставшего из могилы капитана. Потому что несмотря ни на что Бэкон был ему совсем как отец. Сукин сын до одури любил деньги, и обладал очень изощрённым представлением о правильном воспитании. А понимать, что на самом деле чувствовал капитан, Гарольд начал, наверное, только после смерти Клэр - о смерти дочери Бэкон говорил только с ним. И всё-таки Бэкон был ему совсем как отец. По-настоящему хреновый отец, который требовал убивать и насиловать, как и он сам. Но всё-таки, в отличие от сидящего сейчас в тюрьме, с этим человеком Гарольд много говорил, вместе ел, вместе убегал и попадал в несколько засад, вместе праздновал удачные дела. Гарольд боялся капитана, за многое презирал и ненавидел, но ему самому Бэкон так по-настоящему и не навредил. По крайней мере не сделал рабом, чем постоянно пугал Гарольда в начале службы. Видимо, всё-таки приняв в тот узкий круг друзей, о чьём благе он хоть как-то думал. Гарольд должен был встретиться с капитаном. Сейчас он убегал от поляков, но потом обязательно. Было бы хорошо, окажись тот в Лондоне, потому что совсем скоро была годовщина смерти Клэр. В эти дни они никогда не ссорились. Гарольд не был ничего должен Бэкону, а тот ему - так что можно было просто поговорить. Пусть тот и занимался работорговлей и многим другим, Гарольд всё-таки знал его, как друга. В конце концов, насколько он сам отмылся от этой грязи за эти годы? Хотя мог... Так что в конце концов Гарольд был не многим лучше. Главное, было опять не заляпаться... Он встрепенулся, поймав себя на том, что слишком долго молчит.
- Извините. Новость шокировала. Такая же бутылка разбилась в Бирмингеме. В ещё одной, которую я разбил в подземелье, были некромантские пауки. Во флаконах эссенции, вызывающие эмоции. Капитан здоров? Он в Лондоне?
Ю взметнула безупречную бровь, молча наклонила голову, не удостоив бутыли и взглядом. Глянула на всё это время молчавшую Дженни, улыбнувшись.
- Мой господин согласен принять их в общую долю, - почти пропела она.
- А вот от меня, - Дженни жестом фокусника вытянула из рукава хрустящий свиток и, поклонившись, протянула Рику, держа обеими руками. - Редкость некроманческая, настоящая рарьитетная старинность как есть.
Ю улыбнулась и взяла свиток, повинуясь кивку Рика. Разворачивала его она споро, покорно склонив голову и не глядя в написанное, поднося орку так, чтобы было удобно читать. Проглядев запись, тот одобрительно кивнул, и свиток лёг на край стола напротив бутылок Гарольда.
Когда они закончили, Дженни широко улыбнулась Ю.
- Эх-ма. Как говорит порой дяденька констебль, не всем дано трижды скумекать, а потом - промолчать в сапожья, ну и это уж точно про меня. Так что уж простите, ещё немножко времени отниму да скажу, как есть. Получается, свара с неместными тут вышла, пока нас не было, и всячески жаль это, потому как со многими приятельствовала, сами знаете. И что вы тут оба здравствуете - видеть оченно приятственно. А не скажете, Марико-то в порядке будет? А то ведь её не обошли, верняк.
- И Вальтер. Я хотел спросить у Двойки, или девушки за стойкой, чтобы не тратить вашего время. Но раз Дженни уже спросила. - Гарольду на секунду показалось, что свиток прямо вместе с половиной стола перевешивал его бутылки. Интересно, что там было. Зря он не спросил Дженни до этого, с другой стороны, девочка могла просто соврать. Так что, это только бы испортило отношения. Капитан был жив. Удивительно.
- Госпожа Марико и брат Вальтер живы, - Ю отвечала девочке без всякого акцента, серьезно и неспешно, точно говорила с равной. И добавила тихое, обращенное только Дженни. - Спасибо.
"Щас расплачусь."
Гарольд выждал секунду, может быть, такое отношение, по крайней мере, поможет Дженни избежать убоя, о котором девочка постоянно говорила.
- Ещё, хотел попросить вас помочь с документами и внешностью. Это очень нагло с моей стороны, но сильно ускорило бы дело.
Ю глянула на Рика и, дождавшись одобрительного кивка, проговорила нечто длинное на своём птичьем, щебечущем языке. Орк ответил ей в той же манере и китаянка, не мигая, уставилась на Гарольда.
- Внешно̀сть – к ночи сегодня̀, - строго проговорила она, - документы̀ – завтра вечером. Мой госпо̀дин вѐлит спро̀сить, како̀вы успехѝ с гримуаро̀м?
Это уже было интересно. Ему хотели дать ещё одно задание или Рик просто проверял свои резервы? Так или иначе, сейчас можно было рассказать об оборотне. Огромный волк стал бы неплохим подспорьем в восстановлении колоды, так что Рик мог даже помочь. Да и внешность с документами нужно было как-то оправдать. Гарольд слегка поклонился орку.
- Благодарю. С гримуаром пока медленно - много сил уходит на атам, который с недавних пор стал обращать меня в волка. Пришлось сконцентрироваться на нём. Сильно поможет, если я позанимаюсь гримуаром до завтрашнего вечера.

Ю единым движением встала, перетекла ручейком за спину Рика, уложив руки ему на плечи.
- Да̀вно?
Странно, что Ю даже спряталась за спину Рика. Ну, она весь разговор демонстрировала, что он был хозяином. Это, наверное, было как-то связанно с внутренними проблемами после нападения. Плохо было бы, если бы спросили, почему он не отчитался сразу. Гарольд на мгновение задумался поточнее припоминая, когда он был в Туата.
- Две недели, но то, что это не разовый случай стало очевидно только после того, как я обратился на бирмингемском кладбище.
В дверь стукнули, но китаянка резким взмахом запретила её открывать.
- Лю̀дей ел у̀же? Сѐйчас голодѐн?
Кажется, великолепный план снова не сработал, и оборотня совсем не восприняли, как оружие. С другой стороны, чего Гарольд ожидал, когда сам больше, чем о силе, думал о том, как бы никого не сожрать. Но Ю, кажется, совсем не понимала, как оно работало. Он ведь почувствовал оборотня, наверное, только раз - когда выходил из подземелья. И голода там не было - ярость, пьянящий голову зимний воздух... но не безумный голод. Гарольд так и не знал, считать ли оборотнем самого себя и не отделять того, что сделал волк, от своих поступков. Как чего-то, что он сделал бы по пьяни, или всё-таки считать волка кем-то другим. Китаянку, наверное, беспокоило то, что он спал в таверне, не предупредив. Но тут Гарольд мог ответить, что завязал себе на шее узел, так что рисковал удушаться и без всякого обращения.
- Людей... нет. Но я не контролирую форму волка. Поэтому и спешу с атамом... А чувства голода перед превращением я не чувствую. Скорее... ярость, желание свободы.
- Дяденька вот только превращался, ага, - серьёзно вставила Дженни, кивнув. - Вот аккурат тётеньку тра... скушал, но она была уже мёртвая, так что и ладно.
- Надо̀ бы с Фламберго̀м погово̀рить, мой госпо̀дин, если позволишь, - китаянка нежно огладила плечи Рика, будто ненароком скользнув пальцами за ворот. – Любо̀пытно.
- И действительно, любопытно, - кивнул орк. - Господин Брайнс полон сюрпризов, как всегда. Фламберг, Фламберг... - он взглянул на Гарольда. - Вы ведь знакомы, верно?
Значит, Фламберг тоже был связан с Риком. Это был хороший шанс узнать о Светоче, да и в ритуалах михаилит разбирался. А Дженни... было непонятно, говорила она в его пользу или нет. Гарольд ощутил какую-то неприязнь. Девочка, кажется, только и думала, как бы заложить его, если не констеблю, то Ю. Собственно, ничего страшного, но в следующий раз, перед тем, как лезть в подземелье, стоило подумать дважды. Гарольд улыбнулся.
- Да, был случай, он мне врезал. Но Фламберг своё дело, кажется, знает. Они с Берилл в городе?
Ю плавно подняла бровь, точно цапля крылом махнула.
- Вы так близки? Не знали мы, не знали. О рыцаре - запанибрата, леди, как белошвейку кликаете… Впрочем, мастер Джеймс прав, есть только одно благо…
- И одно сокровище, - согласился Стальной Рик и снова взглянул на Гарольда. - Что же, мистер Брайнс. Читать гримуар вам никто и не собирался мешать, но, прошу вас, ведите дневник о вашем состоянии, присылайте сообщения птицами. Это весьма любопытно, и не каждый день выдаётся возможность узнать что-то, скажем так, изнутри. Главное ведь - не слишком изнутри, верно?
Такой взгляд на оборотня вызвал раздражение. Как будто в него собирались тыкать палкой, чтобы посмотреть, что получится. Но главное - это пока удерживало Рика от решения сдать Гарольда то ли ренегату, то ли Клайвеллу. Хоть такой поворот и ни мог не беспокоить. Казалось, что он уже едва контролировал происходящее и, что его взяли за шею, как гуся. Но это имело мало значение, пока Гарольд чувствовал себя абсолютным смертником. Констебль, кстати, как показал разговор, был с Риком и Ю на короткой ноге, а Дженни удачно передавала послания. А с Берилл Ю, кажется вообще была сестрой раз ей, чёрт возьми, было не совершенно всё равно, как и кого Гарольд называл.
Дневник? Вряд ли, того, что он почувствовал, хватило бы и на лист. Гарольд на секунду постарался разглядеть в себе желание и волю волка. Чего волк хотел, или чего хотел сам Гарольд. Но он тут же испугался и отшатнулся от этой пропасти. А если бы из-за этого Гарольд обратился в волка прямо сейчас?
- Верно. - кивнул Гарольд. - Если случится что-то достойное внимания, я вас проинформирую. Только куда писать? - Гарольд взглянул на плотные стены, за которыми, как он уже понял, любил прятаться Рик. - Вряд ли голубь сюда доберётся. Насчёт уважаемого сэра Фламберга и его супруги - это дорога и общая усталость.
Ю глядела на него задумчиво, оценивающе, измеряя взглядом ширину плеч и рост, а затем кивнула сама себе, будто придя к какому-то выводу. И улыбнулась. Лениво, улыбкой сытой змеи, только что сожравшей жирную, вкусную крысу.
- Возвращайся к полуночи, - без акцента приказала она, - не опаздывай. Лекарь ждать не будет.
- Спасибо. До свидания. - Гарольд кивнул и вышел. Ох, и не нравилась же ему эта улыбка. Он, конечно, уже многое перетерпел касательно внешности, но Ю была Ю. Так или иначе, потом нужно было ещё раз попробовать узнать о Фламберге и Берилл. Правда, он так устал. Было слишком много всего, чтобы пытаться гнаться ещё и за Светочем. С другой стороны, у него было слишком много проблем, чтобы не хвататься за любую возможность.

Девушка, светловолосая, с пышной грудью, аппетитно прыгающей за простым зелёным платьем без корсета, вывернулась от стойки в баре как-то сразу. Вот не было - а вот она стоит рядом, догрызая полоску сушеного мяса и глядя на Гарольда огромными серыми глазами. Под правым красовался иссиня-чёрный кровоподтёк, ещё один закрывал половину левой кисти. Уставилась, слизнула с пухлых губ крошки.
- О-ой, а что это вы, - говорила она с чистым восторженным изумлением, - от Рика, да?
За спиной раскашлялась, словно подавилась словами, Дженни.
- Да. - Улыбнулся в ответ Гарольд. Кажется, недавняя драка не обошла стороной и симпатичную девушку. Синяки могли говорить о том, что девочка была полезна в бою, ну или что, по крайней мере, смогла отбиться. С другой стороны, она могла быть лекаркой, и отбиваться мог кто-то другой. Но вела она себя как-то странно, и Дженни редко закашливалась. - Меня зовут Гарольд Брайнс, с Дженни вы, кажется, уже знакомы. Я могу вам чем-то помочь?
- Дженни? - Девушка растерянно оглянулась по сторонам. - Не зна... Помочь? О, да, помочь! Спасите меня! Я... я... заплачу вам!
Она запустила руку за корсаж и в узенькой ладошке блеснула алмазом подвеска.
Гарольд наклонил голову на бок. Это была очень странная девочка. Симпатичная, но какая-то очень странная... Выходило, что она была не из людей Рика, и что синяки не от вчерашнего. И что она тогда забыла в этой таверне? И почему помочь ей мог именно Гарольд? Ну, деньги ему бы не помешали, да и говорить с девушкой было всяко приятнее, чем сидеть самому. Гарольд выцепил взглядом пустой столик. И всё-таки места в таверне стало заметно больше.
- Давайте присядем и вы расскажете всё по порядку.
- Нет-нет-нет, - зачастила та, помотав головой, - придёт он и всё... Меня снова отдадут команде, а потом капитан... Ой, нет! Уйдем, умоляю!
Ну теперь становилось понятнее, откуда были синяки. И, наверное даже, почему подошли именно к нему - Гарольд тут был самым сумасбродным дураком. Но разговор сам по себе ничего ему не стоил. В крайнем случае можно было сказать, что он клиент. Гарольд пробежался взглядом по таверне, проверяя никто ли не следит. Так могли и в переулке огреть.
- Ну, пойдём.

Гарольд повёл девушку и Дженни по переулкам, так чтобы его не могли никуда завести. Дженни была нужна в качесте консультанта - девочка могла знать, кто был хозяином и насколько он был опасен. Подвеску беловолосая, судя по всему, у кого-то украла. Девушка, у которой ожидаемо не было ничего теплее платья, быстро продрогла, так что Гарольд отдал ей свой плащ. Когда они ушли достаточно далеко он остановился и упёрся спиной о холодную стену.
- Теперь рассказывай всё по порядку. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Какой именно капитан? Почему я?
Дженни фыркнула, а девушка задумалась, прикусив нижнюю губу.
- Всё случилось год назад. Жила я себе спокойно в Катлауди... знаете? Нет? Красивое место, в вересковых холмах, по весне и летом, когда всё цветёт, так просто не нагуляешься! Мы с подружками постоянно сбегали, как только работу закончим - так и в поля. Ну, как водится, венки, пляски, мальчики... Груочь-то такая заводная была, вечно что-то затевала, и ей лучшие парни доставались, самые сильные, но и на нашу долю хватало. Как вспомню, так прям в груди распирает, - она стиснула в горсть ворот, отчего платье на груди натянулось сильнее. - Там ведь, считайте, все как на подбор, статные, волосатые, подковы в руке гнут. Так что как такой вот обнимет, взглянет голубыми глазами, так ты сразу и таешь. По-соседству - то с нами кузня была, так сын старого Ворона порой даж не умывшись прибегал на танцы. Жаром веяло, углём и железом! Даже лучше, чем от воинов. Хотя там лошадиный пот примешивается, тоже... очень. Благородные-то, может, духами пахнут, но этих мне нюхать и не приходилось вовсе тогда, а сейчас, после кэпа, я так и скажу, что простые - они и получше будут, проще. К земле ближе, а все эти сирени ваши - фи, то ли дело наш вереск! Эх... тоскую я, так, что и не передать, господин. Потому что порой выйдешь на склон, а оно по плечи вымахал, так, что рубашку скинешь, юбку стянешь, да и уляжешься в запах этот и мягкость! Ещё и лучше, чем танцы. Хотя у вереска, конечно, таких сильных больших ладоней нету...
Гарольд терпеливо дослушал любительницу земли и естественных запахов до конца. Девушка, конечно, было далеко не самой целомудренной из тех, что он знал. Непонятным оставалось, от чего её нужно было спасать. Максимум договориться об условиях труда - чтобы без духов, значиться. Хотя, синяки у неё всё-таки были. На средство заманивания клиентов тоже не походило, не с такой дорогой подвеской.
- Рад за сына кузнеца, но если переходить к сути - тебя похитили в рабство и теперь ты хочешь сбежать?
Девушка просияла.
- Да! Я разве не сказала? Вот прямо в порту и похитили, как его... Пауфут, вот! А я так отбивалась, так отбивалась, а они всё равно в мешок и на корабль. А сбежать я уже сбежала, так что, конечно, помогать сбежать уже поздно, хотя мне приятно, что вы хотели бы... но мне нужно добраться до дома, понимаете? А я даже и не знаю, как идти-то. Так что подумала - ну наверняка же найдётся кто-то, кто едет в ту сторону? Или хотя бы подальше. Вот вы выглядите так, словно собираетесь. Подальше.
Катлауди - это, кажется, было в Шотландии, а значит по пути. Погонь ему и так хватало, но деньги бы не помешали. Правда, подвеску можно было отобрать, поиметь девку в этом же переулке и вернуть хозяину. Гарольд почесал непривычную бороду.
- Как зовут капитана, от которого ты убежала. И в каком районе он промышляет?
- Капитаном, - хлопнула ресницами девушка, - у него кораблик такой, толстенький, с парусом. По морю плавает.
Интересно, девочка была дурой или притворялась, чтобы не рассказывать? Гарольд сделал ещё одну попытку, надежда в его голосе угасала.
- Название корабля?
Девушка наморщила лоб.

- "Пестун"? - Неуверенно предположила она.
- Может, дяденька, ты её прямо тут оприходуешь, ограбишь, да и в лес пустишь? - вмешалась Дженни, пытаясь жонглировать тремя подобранными тут же камешками. Импровизированные шарики жонглироваться не хотели и упорно сталкивались, не желали падать в руки. - А то пограничников жалко, ей-же ей.
- Какая миленькая, - вздохнула девушка, глядя на нее, - так на вас похожа! И глазки умненькие.
Такая дура в дороге ему точно была ни к чему. Собственной глупости хватало с лихвой, так что можно было даже делиться. А вот две сотни, так Гарольд примерно оценил украшение, ему были нужны. Но пришивать девку прямо в этом же переулке было никак нельзя, потому что потом бы спросили. В день, когда его спросит Морриган, это тоже не прибавит надежды. Родственники девушки могли оказаться менее тупыми и помочь перебраться через границу. Деньги тоже были нужны - и заработать две сотни вот так, всё равно было быстрее и проще, чем где-нибудь останавливаться. И менее опасно, даже учитывая работорговцев, которым точно было не с руки отправлять на поиски больше нескольких человек. Только шуму делать и всё дело светить. Проще скинуть половину убытков на прошляпившого девку да поискать новую дуру. А вот оставаясь на одном месте, Гарольд давал время полякам и рисковал так и не поговорить с Цирконом. Ещё бы знать, чего конкретно он хотел от магистра. Он с сожалением вздохнул.
- Не позволяют религиозные убеждения. Да и родичи её - скотты, может помогут на границе. Не хочешь подрядиться на это дело за четвёртую часть?
- Гарольд, милый сын!
Фрэнсис Бэкон не изменился совсем. Он был всё так же рыж и приземист, также приветливо улыбался, также прихрамывал на одну ногу. И боцман Дени по фамилии Дидро не изменился тоже, хоть и обзавелся шрамом через широкое лицо. Вышли они из-за угла, неспешно, но тихо. И, казалось, не удивились, завидев Гарольда, но по их благостным и даже благодушным лицам понять было сложно.
- Смотрю, ты здоров и щеголем. Молодец, - капитан покивал, оглаживая рыжую бороду, - всегда гордился тобой, сынок. Эх, сколько выпито-прогуляно вместе... И девочку поймал, по старой дружбе-то. Она ведь сама не проживёт, бедняжка. И Клэр так напоминает... Бертрис, золотце, иди к папочке.
- А что, дяденька, - небрежно спросила из-за плеча Дженни, ловя все камешки разом и высыпая на землю. Дёрнувшуюся было Бертрис она поймала за локоть. - Друзья твои, что ли?
Старый, видать, совсем сдурел - сравнивать Клэр с этой дурой. Но Бэкон, кажется, даже не хромал после впечатляющего полёта с палубы. Дидро, пусть и со шрамом, тоже был вполне жив. Отдать девку, просто чтобы не ссориться с капитаном или послать старого туда, откуда тот чудом выполз? Спасти всех шлюх на свете всё равно бы не вышло, не вышло бы даже спасти тех, что были на корабле. Да и они не искупили бы прошлых грехов. Правда, там наверняка нашлась бы более несчастная и умная, как та же Хизер, или как её там звали. Может, стоило просто отобрать у Бертрис подвеску? Тогда это уже был не честный заработок, и он слишком сильно полагался на Бэкона. Тот точно захотел бы получить всё. Да и подвеску Бертрис украла не иначе, как у самого капитана. Так что, сейчас Гарольд был блюстителем закона, и капитан мог сделать ему очень мало, если, конечно, не собирался устраивать полноценной войны с Риком. После вчерашнего орк вряд ли с восторгом воспринял бы убийство ещё двух своих. При том, что все видели, с кем вышел Гарольд. И при том, что убивать в конце могли совсем не Гарольда. Да и не дошло бы до такого.
Но сама мысль не отдать девку Бэкону была приятна... Ничего - капитан не обеднеет, а Гарольду были нужны слова, очень много слов к осени.
- Бэкон! - Улыбнулся Гарольд, протягивая капитану руку. - Хорошо, что ты жив - сможешь вернуть все долги. Ладно, шучу. Приятно видеть живым и тебя, Дидро. Как ты только не спился? Шрам тебе не идёт, девки теперь, должно быть, не то что с палубы прыгают, а сразу вешаются. А девочка... - Гарольд оглянулся на Бертрис и Дженни. - А зачем ей жить самой, когда она считай уже почти у родичей на границе?
- Сынок, - капитан руку принимать не спешил. Напротив, отступил на шаг назад, привалившись к стене. - Ты зришь в корень. Зачем ей жить одной, если у неё есть целый кораблик? Знаешь ли, в Кафе нынче неплохую цену дают за таких умниц. Хочешь девку? Для тебя сделаю скидку. Мы же никогда в эти дни не ссорились, так?
Гарольд сделал шаг назад - так, чтобы в самом крайнем случае было место. Нет, оно, конечно, жаль, что Бертрис убежала именно от Бэкона, но Рику тот ничего бы не доказал. А богатство и без того не бедного сукина сын - это последнее о чём беспокоился Гарольд.
- Послушай, сколько у тебя девок в трюме, а Бэкон? Думаешь, было бы лучше, договорись она с любым другим человеком Рика? Поимей того, кто её упустил, как это принято, и не трать зря время.
Капитан покрутил пальцами, улыбнулся доверительно.
- Сколько девок - то не твоя забота уже, сыночек. Сколько б не было, а эта тоже денег стоит. Гляжу, ты так и не понял, что и деньги, и бабы счёт любят. Правила ты знаешь. Хочешь девку себе - покупай. Ну, или отбирай, если сможешь.
Дидро согласно кивнул, ловко подкинув ногой камешек, поймав его, и подмигнув Дженни.
Гарольд взглянул на небо, потом на пустой пояс Дидро и на палаш капитана. В узкой улочке в дело всё равно пошли бы спрятанные ножи и кинжалы. А старый хрен ещё пытался учить его правилам. Он заговорил спокойно, даже с лёгкой улыбкой.