Еды за обедом было много, но по понятиям дворян она была незамысловатой. На столе каким-то образом поместились мясистые креветки, слегка поджаренные и уложенные на листьях свежего кресс-салата; жаркое из кролика в винном соусе с морковью и луком-пореем; жирный сочный каплун с жареным луком; хлеб свежей выпечки; золотистое сливочное масло; щедрый ломоть сыра бри со слезой; и, наконец, чаша, полная желтовато-коричневых спелых груш. Это кроме трёх кувшинов: один – с сидром, другой – с элем, а третий – с темным красным вином. Стол был застелен белоснежной льняной скатертью и сервирован серебряными кубками и тарелками.
В зале было тепло и уютно, два камина и свечи разливали мягкое сияние. У одного из каминов стояла невысокая мраморная колонна, будто предназначенная для того, чтобы к её подножию складывали подарки. На ней, на атласной подушке цвета слоновой кости сверкало ожерелье из оправленных в золото голубых аквамаринов. Камни были большими, но безупречно чистыми по цвету. В общем, своим видом ожерелье милосердно напоминало Уиллу, что не таким уж он был и транжирой. Рядом с ожерельем неприметно, как бедный родственник, приютилась китайская посуда.
- Когда впервые увидел твои глаза, сразу подумал, что должен подарить тебе такие камни, – вздохнул Фицалан, обращаясь к леди Хизер.
- О, милорд, - зарделась Хизер. - Я тоже, тоже помню ту встречу, самую первую, судьбоносную, какие случаются порой в дороге! Как величественно, даже величаво изволили вы осчастливить того солдата своим благородным кулаком, как грозно хмурились на барона Дакра. Могла ли я подумать тогда - о таком теперь?.. Вы помните?.. А это - аквамарины, я сразу узнала. Вон те, дорогущие, как вся моя вдовья доля.
Ричард усмехнулся, запечатлел церемонный поцелуй на её щеке и уставился на Уилла.
- Представьте свою даму, сэр Уилфред.
- Леди Варда Онория Флетчер, моя кузина. Мы случайно встретились по дороге к Ланкастеру и теперь я её сопровождаю. - Уилл криво улыбнулся. - Можно справедливо заметить, что сопровождение это в принципе не моё, но так уж вышло... Тем более, мне нельзя было на церемонию со столькими знатными гостями без кого-то с чувством вкуса и знанием этикетка. Я не великий эксперт, но церемония вышла замечательной и леди Фицалан была великолепна.
Фицалан фыркнул в голос.
- Леди... Флетчер? Неужели вы родственница старины Рольфа? Или же матушки нашего дорогого Уилла?
- Наш дорогой Уилл настоящий рыцарь, совсем как вы, милорд, - скромно потупилась Варда. - Защищая меня, немного лжёт. Я дочь торговца тканями и совсем не леди, увы. Но ведь леди Хизер тоже до недавнего времени была простой девушкой, встреченной на тракте?
Уилл пожал плечами. Учитывая, что Дик видел людей насквозь и умел читать мысли, он не видел смысла пояснять такие вещи. Одно взгляда на его рожу и на личико Варды, можно было догадаться, что из общего у них только то, что они ходили под одним небом.
- О, леди Хизер кем только не была, - безмятежно улыбнулся лорд. - Кузиной в том числе. Когда вы намереваетесь вернуться к отцу, мисс Флетчер?
- В самое ближайшее время, милорд, мы с кузеном намеревались посетить его могилу в Ланкастере. Но к чему эти вопросы?
Пожав плечами, Фицалан пригубил вино.
- Беспокоюсь о вас, мисс Флетчер. Уилл отнюдь не дуэнья, скорее наоборот. Кроме того, он склонен терять женщин, а потом годами искать их. Героически преодолевая не столько обстоятельства, сколько себя. Быть может, вам лучше остаться здесь, у меня в особняке? Пока вы не свяжетесь со своим опекуном?
- Благодарю вас за заботу, милорд, но вынуждена отказаться, - Варда легко коснулась запястья Уилла, который не успел ответить, задумавшись. - Уилфред заботится обо мне, как брат, и я ему доверяю всецело.
- Крайне любопытно, при каких обстоятельствах вы нашли кузину, сэр Уилфред? - Теперь лорд ласково глядел на Уилла.
Уилл вырвал себя из задумчивости. Слова Варды были приятны, что-то в нём задели, но сейчас он по-настоящему задумался, правильно ли поступал везя девушку с собой. Варда ему нравилась и выручала его, когда дело касалось разговора со знатью, но Дик был прав. Телохранитель из него был никудышный. Уилл подвинул кубок на столе, так чтобы тот не мял скатерть.
- В поисках Алетты, мне повезло заглянуть в особняк леди Мины, как называют её местные. У леди сложный характер, и зайти к ней в гости намного проще, чем выйти... - Уилл потёр левое плечо. Он давно его вылечил, но иногда снова казалось, что на том месте сплошное месиво из крови и мяса. Уилл криво улыбнулся.
- Уже при знакомстве с её слугами пришлось менять планировку особняка. Мне повезло быть лекарем, иначе до турнира я бы не дожил.
Мысли о моральных правах можно было отложить до тех пор, пока они были в Лондоне. Варда заслужила достаточно его уважения, чтобы бы он прислушивался к тому, чего хочет она сама.
- Кстати, я купил броню для турнира... - Уилл тяжело вздохнул, вспомнив, сколько денег потратил. - Но думается мне, она не успеет окупиться. Вы хотели обсудить турнир? Я был бы благодарен за советы, всё-таки вы были на многих турнирах.
Для читающего мысли лорд удивлялся, как нечитающий. Наверняка, притворялся. Фицалан замер на вдохе, а затем поставил кубок на стол и подпер подбородок ладонями.
- Не турнир. Но если уж вы спросили, то опустим непонятную леди Мину. Уилл, первый турнир весны - это праздник чествования новых рыцарей. Получайте удовольствие и не заявляйтесь в меч, туда лезут кретины с амбициями. Разве что король слишком интересуется вашей женой, но что поделать. А поговорить я хотел о земле. Я отдаю вам земли между Хемпденом и Лилберном, триста акров. Это небольшая деревня и земли под хлеба. Вам нужно кормить семью, в конце концов.
Уилл на секунду замер, пытаясь представить себе как выглядели триста акров земли. Такую площадь не получилось бы охватить взглядом и кормиться с неё могли десятки семей. В голове не укладывалась, что ему могло принадлежать такое богатство. Он уже давно не понимал, почему в одним местах ему так вероломно везло, а в других всё было как обычно. Уилл склонил голову.
- Благодарю, милорд. Я не достоит такой милости, но триста акров - это так много, что в пору закрыть рот и радоваться. Раз уж вы оказали мне такую милость.... позвольте мне совсем обнаглеть и попросить вас присмотреть за землей, пока я не наберусь ума, чтобы правильно со всем управиться.
- Я бы предпочёл, чтобы вы учились жить самостоятельно, - вздохнул Фицалан, снимая с пальца один из перстней, на котором красовались полумесяц и кабан, и перебрасывая его Уиллу. - Видите ли, наш государь в своей великой мудрости поручил мне дело в Гринстоуне, с которого я могу вернуться если не мертвым, то попросту неспособным за кем-либо присматривать. Но что уж, поручу ваши земли своим управляющим. Надеюсь, будут воровать не слишком. Куда вы теперь направитесь, Уилл?
Уилл косо улыбнулся, разглядывая герб на перстне. Было странно, что Его Величество интересовался Алеттой, учитывая что даже сам Уилл ей мало интересовался. Это и правда навевало беспокойство и могло означать проблемы в будущем.
- Спасибо, милорд. Теперь у вас будет ещё один повод вернуться живым и здоровым. Я думал проведать матушку, а потом побывать у сэра Рольфа. А что означает герб на перстне? Он как-то связан с Гринстоуном?
Синьор недовольно нахмурился.
- Не будьте тыквой, Уилл. Это герб Лилберна. Лилберн - небольшой городок в Суррее, скорее деревня. Ваши земли находятся аккурат на меже между владениями сэра Джона Лилберна и этого... мистера Хемпдена. С этим перстнем и бумагами, которые заберете у моего секретаря, вы - барон Лилберн, местный патрон. Почти мэр. Постарайтесь построить особняк на своей земле и следить за тем, чтобы Хемпден не насиловал соседских дочерей и крестьянок. А к сэру Рольфу не советую. Леди Алетта настолько волнует короля, что он непременно хочет видеть её на турнире.
Уилл краем глаза заметил изумлённо-счастливое лицо Варды, потом глянул на перстень. Кромка герба блеснула, отражая свет камина. Полумесяц и кабан ничем не откликались в душе и казались какими-то далёкими. Как будто перстень привезли с востока.
Он точно не заслуживал быть бароном. Не заслуживал ни такой удачи, ни такой ответственности. В каком-то смысле одно даже уравновешивало другое, может быть, с небольшим перевесом в сторону удачи. Уилл криво улыбнулся, надевая перстень на палец.
- Благодарю, что оказанную честь. - Улыбка сползла с его лица. - Я не уверен, что будет хуже - если Алетта найдётся к началу турнира или не найдётся... К сэру Рольфу я думал поехать, чтобы посоветоваться. Может быть, у него есть связи среди орденцев. Опыт последних месяцев показал, что если просто лезть на пролом, в лучшем случае просто обрушишь себе на голову здание. Думаете, лучше сразу ехать в Ланкастер?
- Я не думаю и вам советую попробовать. - Вопреки словам Фицалан принялся задумчиво водить пальцем по чеканке кубка. - Конечно, у де Манвилей обширное родство с многими знатными дворами и Европы, и Англии, а высшим чином у иоаннитов может стать только человек благородного происхождения... Но! Достаточно ли третьего или четвертого сродства, чтобы рассчитывать на преференции? Как Говард скажу - нет. Будь это так, Алетта назвала бы в перцептории имя. Вас, старину Рольфа, меня известили бы, и ваша жена уже давно вернулась бы домой. Более того, я уверен - леди Алетта говорила, чья она дочь. И если мы до сих пор её не наблюдаем, значит, родственные связи значения в данном вопросе не имеют. Важно понять, зачем она им нужна? Миловидные блондинки дорого стоят на османских рынках, но в Англии их хоть жо... хоть с хлебом ешь. Каждая первая. К тому же, ваша жена вряд ли девственница. По крайней мере, я думаю, вы брак консумировали. Значит, её ценность в глазах братьев-госпитальеров не в миловидности, в чём-то ином. В чём? Опустим не слишком одобряемые церковью увлечения сэра Рольфа. Забудем о шлюшьей секте, которую вам было поручено разыскивать, о чём вы благополучно забыли. Я думаю, господам иоаннитам интересно нечто, связанное с давним увлечением этого ордена Каббалой. Возможно, им нужна Алетта, чтобы заполучить вас. Мерлин - сущность могущественная, на ступень ниже богов. И это мне впору униженно кланяться вам, благодаря за честь сидеть за одним столом. Но я слишком много говорю. Ваша спутница, должно быть, устала. Да и леди Хизер скучает. Подытоживая, я думаю, что ехать к Рольфу бессмысленно, а сразу в Ланкастер - опрометчиво.
Вопреки совету Дика, Уилл задумался. Ему казалось, что Алетта попала к орденцам случайно, но сюзерен был прав и если бы дело было в деньгах, то сэр Рольф заплатил бы за дочь намного больше, чем платят даже за очень красивых рабынь. И всё равно то, что дело могло быть в нём самом, не укладывадось в голове.
- Вы правы... Я подумаю над тем, что делать дальше. А пока, спасибо вам и Леди Хизер за гостеприимство.
Уилл поднялся и помог встать Варде. Он воспринимал свой неуклюжий путь друида именно как личный путь. Суть была в том, чтобы понять хоть что-то для себя самого, а не становиться важным. Хотя кто знает, мало ли чего можно было наворотить, идя по своему собственному пути...

Два часа спустя. Лондон. Хемптон-корт.


Уилл неспеша шел вдоль одной из кирпичных стен Хемптон-корта, сверяя то что видел со своими воспоминаниями. Где-то слева садовник подстригал ярко-зелёный куст, вдалеке блеснула кираса спешащего по делам стражника. Было намного тише, чем в городе. Внешне место не поменялось, но что-то всё-таки было не так. В последний раз, когда он здесь был, Уилл волновался, чувствовал воодушевление. Сейчас он тоже переживал, но теперь думалось, как бы не топать обратно в кандалах. Так что, Хемптон-корт не поменялся, поменялся он сам, — вместо до глупого чистой совести была куча секретов. За каждый из которых можно было отправить на эшафот.
"Ещё один контракт с высшими силами и я начну сутулиться и подскакивать при слове констебль... Хотя я и сейчас подскакиваю".
Даже получив титул и земли, Уилл не чувствовал себя в безопасности. Хорошо, что он несколько церквей, - Кромвель мог подумать что он волнуется из-за этого, а не из-за друидства...
При всём этом, место казалось менее важным. В прошлый раз, когда Уилл здесь был, - дворец был чуть ли не центром мира. Теперь мир стал намного больше. Удивительно, но из разговора с Диком в голове застряли не огромные земли, которыми он теперь владел, а слова сюзерена про мерлинство. После того как Морриган спасла его в подземелье Уилла не отпускало чувство, что он был что-то должен миру. Он поздоровался со стражником, и, постучавшись, вошел в кабинет канцлера.
Кабинет Кромвеля тоже почти не поменялся - он был светлым, уютным, с камином и большими окнами. Камин освещал всю комнату тёплым оранжевым светом, который контрастировал с небесного-голубыми окнами. На столе стоял кубок в виде черепа.
" Наверняка, отобрали у каких-нибудь культистов".
Сам канцлер задумчиво рассматривал картину, на которой было три фигуры, одна с оленьими рогами. Впечатление было такое... как будто друид обручал молодую пару. Уилл давно подозревал, что Кромвель собирал столько барахла, чтобы каждый находил в нём собственные грешки. Что-то вроде - ой у него на столе кубок из черепа, а я как раз заключил контракт с адом или, а вот картина с друидом, а я ведь и сам друид. Наверняка, почти все, кто посещал кабинет думали в таком ключе. Чтобы не выдавать себя, Уилл тоже думал. Уилл поклонился.
- Ваше превосходительство...
- Сэр Уилфред?
Кромвель оторвался от созерцания и махнул рукой на кресло.
- Чем обязан?
Уилл на мгновение растерялся, но потом кивнул и сел в кресло. Из кресла стало лучше видно, что в кабинете прибавилось картин. Большая часть лежала на полу стопками, сверху одной из стопок стояла картина со святой Маргаритой. Святая смотрела на него, как на дерьмо.
"Интересно, по чём всё это можно продать на материк?.. Главное, чтобы у них тоже не победила Реформация, а то и смысла не будет".
Если бы у Уилла были подчинённые, он разговаривал бы с ними точно так же. После приказа срочно явиться и такого вопроса нельзя было ответить ничего умного или хотя бы внятного. Так что лучше было не юлить.
- Ко мне прилетел голубь с приказом срочно явиться к вам. - Уилл пожал плечами - Вот я и явился...
- Голубь? - Кромвель на мгновение замер, а потом со вздохом перешёл к статуе деве Марии, что стояла у окна. - Должно быть, мятежники. На севере страны неспокойно, знаете ли. Мы планировали, что мятеж начнется осенью следующего года, однако, то, что они называют "Благодатным паломничеством" началось сейчас. Как ваша уважаемая супруга, сэр Уилфред? Нужна ли вам помощь?
Уилл чуть не вскочил на ноги от возмущения.
"Вот сволочи повстанческие! Это из-за них я, месяц ни черта не делавший, забывший про все задания и восстания, сам пришел в кабинет Кромвеля?! Ну просто Святой Андрей, только тупой!"
Он выдохнул, думая как бы теперь сделать разговор естественным и плавно свалить из Хемптон-корта. Кто знал, может, письмо всё-таки прислал Кромвель? Канцлер был как-то удивительно спокоен, если мятеж уже начался... Крестьяне не посмели бы открыто восстать против короля и во всех грехах, наверняка, обвинили канцлера. А человек, против которого начиналось целое восстания, сидел как ни в чём не бывало у себя в кабинете и разглядывал картины.
Но почему он спрашивал об Алетте? Казалось, из всех людей в Англии Алеттой не интересовался только сам Уилл. Из сказанного Кромвлем было непонятно, как много тот знал о похищении. И хотя Уиллу совсем не хотелось трындеть со всеми подряд о похищении жены, он совсем не знал как поступить к проблеме. Должен был быть какой-то ход, через который можно было подобраться к иоаннитам, не бросаясь на рожон. И если подумать, глава Английской Реформации должен был немало знать об орденцах. За всё время, что он знал Кромвеля, Уилл, вывел для себя одно правило - канцлер всегда знает больше, чем от него ждёшь.
- Благодатное паломничество... - Уилл вздохнул, потирая шею. - Насчёт супруги, я бы не отказался от совета, Ваше превосходительство.
- Найдётся кое-что лучше совета, - Кромвель вытянул из ящика чистый лист, набросал несколько строк, размашисто подписал и уронил каплю сургуча, к которой и приложил перстень. Протянул Уиллу. - Вот. Давно пора было, хм, визионировать, и вы уж постарайтесь, и не как с некоторыми прочими заданиями. Хотя бы сделайте вид, что государственный интерес важнее личного. К слову, куда вы изволили деть монастырь? И настоятельницу? Последнее - ладно, но монастырь? Со всеми подвалами?
Уилл поднялся, чтобы взять лист и скривился как нашкодившей кот, при упоминании монастыря. Он не знал, что ответить: правда звучала хуже всего.
- Под землю... Больше не повторится, Ваше превосходительство! По крайней мере с этим монастырём. - Лист с приказом казался на удивление увесистым и делал ситуацию не такой безнадёжной, как ещё пару минут назад. Пока Алетта была у иоаннитов, он не мог ни заниматься, ни думать ни о чём другом. А теперь в душе заиграла надежда, что он сможет со всем разобраться и, оставив Алетту Рольфу, займётся своими делами. А дел у него было много, начиная с пожалованной Диком земли. - Спасибо вам большое за указ, я не забуду о государственных интересах, тем более, что там их много. Разрешите идти?
- Крам, - король не вошёл в кабинет - влетел или даже впорхнул, источая запах роз с привкусом гнили. Тучный, с огромным рылом, он двигался неестественно быстро, говорил спеша, и весь создавал впечатление, что он не подходит своему телу, а тело не подходит ему. Уилл низко поклонился, хотя ему было сложно оторвать глаза от короля. Он впервые так близко видел Генриха Восьмого - монарха, который имел больше власти, чем любой правитель Англии до него.
- Тебе вчера архангела Михаила привезли... О, вот же он! Хорош, хорош. Вылитый я в юности. "И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним". Ты знал, Крам, что в коптской гомилии об архангеле Михаиле приводится подробный рассказ о том, как Михаил будет принимать участие в Страшном суде: он призовёт трубным гласом мёртвых из могил, будет плакать о судьбе грешников и Иисус Христос по его молитвам простит их? Да, не зря, не зря михаилиты выбрали его своим святым покровителем. Или это он их выбрал?
Уилл внимательно слушал, пытаясь понять, к чему ведёт монарх. Почему-то вспомнился священник, который читал проповеди в родной церкви. Много слов, так много что в них начинаешь тонуть, и ни ты, ни сам говорящий, уже ни хрена не понимаете. Король обратился к нему, и Уилл ещё раз поклонился.
- О! Сэр Тыква! То есть, сэр де Манвиль! Моё почтение! Скажите, скажите-ка, преуспел ли сэр Ричард в вашем куртуазном воспитании? Конечно, нет, слишком занят всяческими изменами и их сокрытием. А ну-ка, pas chasse, потом поклон и реверанс на три четверти с наклоном на испанский манер! Не можете? Вальс-алеман? Вот, Крам с нами третьим будет, за даму, ха-ха. Тоже нет? Ну, так и знал.
Уилл только растерянно пожал плечами, но король этого уже не заметил. Монарха несло дальше, и было удивительно, как он не запыхался.
- К слову, Крам, а вот то, что сэра Тыкву ничему не учат - это тоже измена? Почему нет? Это лень? Но лень неугодна нам, значит - измена. Но может, вас обучили фехтованию? Всё-таки, это ж Дик Фицалан... Давайте, мой мальчик, en garde! Хм. Крам, это дитя не фехтует. Стихи? Песни? Охота? Политика, наконец?
Уилл стоял не зная, что думать. Король настолько не соответствовал его представлениям, что он совсем растерялся, да и сами представления развалились.
- Однако же, где наша сладкая Алетта, что так хорошо на коленочках... Кхм. Будь здоров, Крам, не кашляй. Хм, Крам, что значит - её похитили? Ты шутишь? Ха! Нет?! Кто посмел?! Сэр Тыква, извольте объясниться!
Уилл ещё раз резко поклонился. Это был опасный поворот разговора и он бы предпочёл, чтобы Генрих и дальше поносил его и Дика. Король казался таким нереальным, что всё вокруг как будто поменяло цвет и стало ненастоящим. Комната, камин, книги и витражи, и сам Кромвель, всё перестало быть таким величавым и серьёзным. И стало, абсурдным что ли...
- Иоанитами, Ваше Величество! Его Превосходительство Кромвель как раз выдал мне приказ об их проверке. - Уиллу по привычке захотелось заткнуться, как он затыкался каждый раз, докладывая канцлеру и кому-то старшему по званию. Но король, явно, любил говорить, так что пришлось продолжить. - Ходят слухи, что они занимаются работорговлей, Ваше Величество, но у них целый замок с кучей послушников, так что и непонятно, как подступиться...
- Иоанниты, Крам? А казались такими приличными людьми, кто бы мог подумать. А если иоанниты, то, значит...
Король коснулся картины, задумчиво провёл пальцем по яркой, малиновой щеке архистратига.
- Как яблочко наливное. Вот и у меня так было. Хорошее время. Веришь, я раздумывал, может, снова на турнир, incognitus, как когда-то. А потом - забыл, Крам, потому что все эти претенденты, фрейлины, магистры. Хорошо вот сэр Тыква напомнил. Однако, с этим надо что-то делать. Баронет, вы уже провели визитацию резиденции Ордена архангела Михаила, Архистратига? Что, Крам? Самой резиденции нельзя, только монастыря при ней? А я желаю, чтоб резиденции. Михаилиты - наши друзья, им нечего скрывать.
Уилл выпрямился по стойке смирно, теряясь в догадках, почему именно тыква, а не, например, кабачок. Последнее, что сейчас было у него в голове, - это проверка резиденции михаилитов. В памяти всплыли комнаты замка, братья- вампиры и злая фоморка на выходе из ворот. Вряд ли, михаилиты прятали свои секреты так плохо, чтобы он мог их найти. И хотя ему больше хотелось отыскать Алетту и сдать её куда-нибудь на хранение, спорить с королём было опасно.
- Будет исполнено, Ваше Величество! Разрешите выполнять?
Король только фыркнул, глядя на картину.
- Друзья... Жалуются только на друзей на этих, потому что... - он говорил всё медленнее, а на "что" и вовсе осёкся. Спустя миг резко повернулся и мотнул головой, словно отгоняя муху. Заложил руки за спину. - Покажите-ка руки, баронет. До плеча, до плеча. Как на исповеди.
У Уилла зазвенело в ушах. Он снял рубаху и выпрямился, держа одежду в руке. Откуда король знал про татуировки и зачем ему было знать хоть что-то про обычного комиссара? Взгляд невольно упал на запястья, - их обвивали черные запятые, переплетенные с листьями лопуха и репейника. Татуировка была красивой, но слегка вычурной. Уилл подавил безнадёжную улыбку. Очень похоже на Морриган. Он застыл на месте, не спеша оправдываться, пока его не спросили.
- Знакомое богомерзие. Только не говори, что ты не знал, Крам, ты всегда всё знаешь, - король тяжело вздохнул и шагнул ближе, присматриваясь. Потыкал толстым горячим пальцем в лопух, расположившийся на сгибе локтя. - Юноша, вы так молоды, а уже погрязли в заблуждениях по плечи. Спасти вас - мой долг. Как главы церкви, государства, отца народа, наконец. А значит - и вашего отца... нет, мы не того, чернокнижного, а про нас. Хм, чернокнижие...
Место, куда монарх ткнул пальцем неприятно чесалось. Хотелось оттереть его ладонью. Король был так близко, что Уилл видел каждую пору на его лбу. В нос ударил сильный запах гнили, смешанной с розами. И что-то ещё... От короля тянуло чем-то божественным, связанным с Морриган, Немайн и Бадб.
"Госпожа, его что прокляли?.."
"Да - Кто? - придумает - где? - вот - тоже - когда? - делаешь - прокляли - что? - делаешь - его - мозги - а - потом - свои прокляни - кто-то - мерлин - придёт - авалонский! - и..."
Уиллу захотелось закатить глаза. Кажется, над ним издевались за скудные жертвоприношения... или связь глушило целомудрие короля. Если бы дело было только в гниющей ноге, то он бы прошел мимо, но то, что касалось богинь, было его делом. Уилл вспомнил, как лечил полумёртвых детей в подвале и поклонился королю, направляя на него такую же волю.
- Ваше величество, я всё понял. Разрешите исправиться самому. Всё-таки хорошее отцовство - это мудрое наставление, а когда наставляет сам монарх...
- И как исправляться будем? Кожу сдирать? - живо поинтересовался король, с несколько удивлённым, но довольным видом разминая ногу. Прошёлся по комнате, почесал висок. Подпрыгнул на носочке. - Если нужны инструменты, то знаю хороший... о!
Уилл поднял голову следя за королём. Чувство божественного стало сильнее, но больше ничего не поменялось. Он никак не мог понять что это было... Но размышления можно было и отложить. По крайней мере, сейчас жизни монарха ничего не угрожало и можно было не волноваться, что тот отъедет, обеспечив Уиллу или войну, или похороны Дика.
В комнату зашел бледный как смерть констебль Клайвелл. Он опирался на массивную трость и руку жены. Бледность констебля резко контрастировала с нежным румянцем его жены, хромота - с изяществом походки. В общем, констебль был примером того, что брак это дело ненадёжное и опасное. Судя по всему, Клайвелла повысили и хорошо бы он пришел с отчётом. Тогда был шанс, что Уилла отпустят.
- О, сэр Джеймс! - Король пружинисто подскочил, протянул для целования руку. - И леди Мэри! Вы постройнели ещё больше, дорогая, неужели этот пират вас не кормит? К слову, сэр Джеймс, извольте закатать рукава, просто так, позабавьте старого короля... К другому слову, сэр Джеймс, вы знаете, что вы - почти единственный, кого мы изволим называть по имени, а не по прозвищу? Прозванные обижаются, поэтому будете сэр Пират. А леди... что, Крам? Ах, точно, леди лесная принцесса. Нет, длинно. К тому же, вот дам титул, и придётся налоги в казну платить за всех подданных! Поэтому будете леди Веснушка. А ещё, сэр Пират, что вы можете сказать о связи сгинувшего чернокнижника Гарольда Брайнса и сэра Ричарда Фицалана, у которого пока тоже нет прозвища? - Король отвлёкся от попыток ущипнуть Мэри за щёку и взглянул на Уилла. - Впрочем, не отвечайте, понятно же, что такое только в полный отчёт влезет. Вот и напишите, между резиденцией михаилитов и королевой.
Констебль на эту тираду только удивлённо хмыкнул. С трудом, опираясь на камин, стянул с себя оверкот и закатал рукава голубой, вышитой серым рубашки чуть ли не до плеч. Выше не получилось - ткань начала трещать на мышцах. Левое запястье Клайвелла опоясывал белёсый тонкий шрам, будто кисть отрубили и потом прирастили, но в целом руки были чистыми, без татуировок и даже родинок.
- Резиденцией, государь? - Клайвелл глядел на короля с интересом, каким лекари разглядывают пациента. - Рука в порядке, благодарю за ваше внимание. Но - резиденцией? Если позволено будет узнать - зачем?
Уилл на мгновение задержал взгляд на шраме, нахмурившись. Перед мысленным взором появилась неприятная картина рвущейся плоти и оголённых сухожилий. Не то, чтобы ему нравился констебль, но он явно добавлял окружению монарха адекватности. В разговоре даже пропали нотки абсурдности. Уилл точно так же, как до этого с королём, отправил в сторону констебля импульс воли, и это тут же отразилось у того на лице. Клайвелл с крайне изумленным видом ощупал живот и аккуратно попробовал наступить на ногу. Потом с удовольствием размял плечи.
- Потому что процесс инквизиции всё равно обязан сопровождаться светскими властями, - назидательно проговорил король, ощупывая бока. - Сэр расписная Тыква отправляется визитировать резиденцию михаилитов - немедленно, а исправляться начнёт уже в дороге, - а вам предписываю его сопровождать. Эх, такая живость в крови, что и сам бы присоединился, но некогда, некогда, надо подготовить указы. Первый - о новой моде, чтобы при дворе руки обнажали, ибо это красиво и полезно. Второй - о подготовке похода на иоаннитов. Третий - о том, что двор отправляется... впрочем, я вас утомляю, а впереди - дорога. Доброго вечера, сэры. Ваш отчёт, сэр Пират, жду после возвращения от михаилитов - лично. Уж очень интересно мне, как там наш любезный сэр Розалан... или Белороз? Как лучше, Крам?
- Лучше - Злыдень, государь, - вздохнул Кромвель, усталым взглядом показывая Уиллу и констеблю, что они могут уйти. - Сэр Уилфред, не забудьте свою даму забрать. Таких у маменек не бросают.
- Дам вообще бросать не следует, - король задумчиво улыбнулся и снова почесал голову. - Любопытно, а где сейчас... впрочем, не задерживаю. Для таких вопросов компания, хе-хе, не нужна. И помните: мы ждём отчётов. Ибо отчёты - кровь государства, и она не должна застаиваться в, хе-хе, нигде не должна.
Уилл, надел рубашку, стараясь сделать так, чтобы вздох облегчения был не слишком громким. Оставалось надеяться, что он не ошибся, исцелив короля. По крайней мере, сейчас это пошло на пользу. Он ещё раз поклонился и вышел из кабинета Кромвеля, пропустив вперёд констебля с его супругой.

Уилл сидел на камне под одним из деревьев на окраине Лондона. Солнце почти село за горизонт и дуга темноты потихоньку съедала небо над ним. Редкие облака на пару минут становились лиловыми, а потом синевели. То тут, то там поблескивали звёзды. Уилл потянулся, полной грудью вдыхая прохладный воздух. Над головой ветер шумел в листве, почти заглушая шум города.
Угораздило же его попасться на глаза королю... Мать твою, насколько же он был обычным человеком! Не глупым, ещё не совсем сумасшедшим, но самым что ни на есть обычным. Держался за свой титул, за свою власть, за своё барахло и точно так же, как сам Уилл, ни черта не понимал как устроен мир. А значит и Реформация, и всё остальное были полной хренью.
"Долг отца наставить на путь истинный? Ха! Да иди ты нахрен, себя наставь".
Уилл облокотился на кулак, разглядывая проезжавшую мимо повозку. Как-то оно всё было безнадёжно. Только теперь он понял, почему Фицалана садили на трон... Даже после лечения, полгода, в лучшем случае - год, и король окончательно свихнётся. А что потом?..
Уилл нахмурился. Весь двор, все кто суетился вокруг короля и сам король, были вынуждены заниматься этим, чтобы защитить своё богатство и положение. И он сам теперь тоже... Уилл посмотрел на свои руки. Мозоли, с десяток мелких шрамов от когтей бесов, на запястьях начинался узор татуировки. Не нужно было попадаться в ту же ловушку. Всё, чем он на самом деле владел, было с ним прямо сейчас. А всё остальное могли отобрать в любой момент. Может, уже отобрали, а он и не знал. Так что к богатству не стоило и привязываться. Земли и деньги были просто удобными - можно было купить коня, купить Варде платье, заплатить за постой в таверне, но не более того.
Почему он не мог найти никого, кто бы объяснил ему в чём суть? Ни священники, ни король, ни Кромвель. Даже Морриган и та ни черта не хотела объяснять. В чём смысл и что будет после смерти? По каким правилам работает мир и почему он так работает? Как может быть, чтобы он малой толикой благословения Госпожи исцелял человека от всех болезней, а люди всё равно молились распятию. То обычному, то перевёрнутому, то ещё чёрт знает какому. Чем они вообще занимались?
Уилл поднялся, отряхивая штаны. Ладно. Пока он вылечил короля, потому что не был готов к времени, которое наступит после смерти Генриха. А там нужно было ещё посмотреть... Сейчас нужно было вернуть Алетту, обыскать побольше монастырей. Развалить те, в которых он не найдёт интересных книг и конфисковать все остальные. Раз уже ему - мерлину, повезло жить во время Реформации.

Тот же день. Актон, Лондон.

Когда Уилл дошел до дома на улице было уже совсем темно. Он проголодался и начинал зевать. Матушка с Вардой сидели за столом, девушка кушала пирог с горохом и вежливо кивала. В камине потрескивала пара дровишек.
- А в два года Уилли сам покакал в горшок. Такой умница, - мать умиленно вздохнула, прихлебнув травяной отвар. - До того штанишки пачкал, а потом взял - и покакал. Прямо в середку. Я так радовалась!
Уилл вздохнул, потерев глаза.
"Прошагал несколько миль от Хемптон-корта, а разговоры всё те же..."
Он перешагнул скамейку и сел за стол, взяв кусок пирога.
- А я-то как радовался... Варда, по приказу его Величества я завтра еду инспектировать резиденцию михаилитов. Поедешь со мной?
- Ох, Господи всемогучий, - матушка испуганно перекрестилась. - Что ты натворил, Уилли? Они же все колдуны поганые!
Уилл запил кусок пирога отваром из кружки матери. Варда только согласно кивала.
- Вот из-за таких слухов меня туда и отправляют... Не переживайте, я там уже бывал, так что всё будет хорошо. Ты, матушка, главное, никому не разболтай...
Уилл слегка прищурился, глядя на мать. Та была на удивление здорова, Варду он тоже недавно проверял... Он вздохнул, глядя на кусок пирога в руке. В том, что в мире бывали пироги без мяса, тоже было что-то неправильное.
- Так что, Варда, поедешь со мной? Только нужно будет придумать какую-нибудь отговорку, если начнут спрашивать зачем.
- Отговорку? - Варда аккуратно отложила пирог. - Но зачем? Михаилиты гостеприимны, и никогда не откажут в кружке травяного отвара даме. Благодарю вас, матушка, ваши пироги божественны. Уилл, матушка спрашивала, когда у нас будут дети.
Уилл поперхнулся, закашлявшись. Нужно было предугадать такое стечение обстоятельств, когда он оставлял Варду с матушкой.
"Иногда и не ведаешь, на какие муки ты обрекаешь человека, на полдня оставляя его в компании матери..." Уилл улыбнулся, глядя на Варду.
- И что ты ответила?
- Что такое может решить только Господь. Когда сподобит - тогда и дитя родится, - скромно хлопнула ресницами Варда.
- Ну я уж вам вместе постелю, не по вашим дворянским обычаям. Чтоб скорее сподобил, - пробурчала матушка.
Уилл допил отвар. Нужно было ретироваться, пока он ещё понимал, что происходит.
- Матушка, вы стелите так, как положено неженатым, а мне надо подумать.
Он выскользнул в свою комнату, закрывшись каменной стеной, вместо двери.

Уилл остался сам в своей комнате, где совсем ничего не поменялось. Земляной пол, простая кровать с зелёным одеялом, стол со стулом, пара ящиков в углу. Мягкий свет давала маленькая лучина, вверх от которой поднималась струйка дыма. Уилл закрыл глаза и выдохнул, чувствуя как всё в душе успокаивается. Запах дома вызывал в памяти воспоминания из детства, когда ещё были живы дед с бабкой. Не что-то конкретное, а саму атмосферу и ощущение от мира.
Из всех мест, что он знал, эта комната больше всего отражала его самого. Много лет она была для него своим кусочком мира. Сейчас он, конечно, так не считал, но ощущение никуда не делось. И вот сейчас он вернулся в неё принеся совсем новое представление о том, что снаружи. Уилл снял кафтан и сделав пару шагов, бросил его на кровать. Сел и стал снимать сапоги. Если он хотел утолить ощущения, что он что-то должен миру, то сейчас было самое время. Жаль, не довелось больше прочитать о кельтских обрядах. Огонь, жертва, слова... но совсем ничего о состоянии души, о том что и как нужно было чувствовать, о чём думать. А может, оно было и не нужно. В конце концов, если быть искренним, то кроме того, что думаешь и чувствует, ничего другого не почувствуешь и не выдумаешь.
Он порылся в барахле, достав металлическую миску, огниво, нож и кусок чистого бинта. Настрогал старушки прямо с одной из балок и устроился с огнивом на полу. Высечь искру так, чтобы загорелась стружка, оказалось не так уж и просто. Он уже забыл, когда последний раз им пользовался. Но оно и не должно было быть просто или удобно. Последняя искра упала так, что в миске занялся дымок. Уилл осторожно раздул его до огонька, держа миску обеими руками. Золотые лоскутки прыгали по древесине, изредка пуская в воздух искры.
Уилл поднялся и поставил миску на стол. Почему-то от пламени было сложно оторвать взгляд. Знакомое переливание, знакомые изгибы, но при этом было ощущение, что миска стала центром комнаты, дома, Лондона и вообще всего мира. В пламени было что-то родное, простое и при этом никогда до конца не понятное. Уилл взял нож, облил его бренди и поднёс к запястью. По коже забегали мурашки и он поежился всем телом. Всё вокруг стало чётким, намного более настоящим, чем обычным. Как будто весь этот день и большую часть жизни до этого он прожил бездумно, и только сейчас, испугавшись острия, стал внимательным. Был здесь и сейчас, а не в своих мыслях и планах.
В ушах звенела тишина и даже несмолкающий внутренний монолог на мгновение оборвался. Тишина. На лезвие ножа отразился блеск огня и на пол скатилась янтарная капля бренди. Уилл выдохнул и медленно провёл ножом по запястью. Отвёл нож и застыл, засмотревшись на собственную кровь. У него часто её забирали, но добровольно он отдавал её впервые.
Уилл изогнул руку так, что тонка полоска алого текла по запястью, на ладонь и вниз по указательному пальцу. Он позволил упасть вниз трём каплям, по одной для каждой из сестёр.
- Я пою тебя своей кровью, плотью и жизнь, Госпожа Морриган... Я приношу тебе жертву, Госпожа Бадб... Прими мою подношение, Госпожа Немайн... Возьмите мою плоть, мою жертву и жизнь, о Госпожи. Спасибо за силу данную мне.
Уилл убрал руку в сторону и его тут же полоснуло ощущением неудовлетворённости и недовольства. Перед глазами появилась картина белого голубя на алтаре. Голова птицы была повернута под неестественным углом, белые перья измазаны в липкой крови, и сами руки у Уилла липкие. В воздухе витал дурманящий запах металла. Почему-то почти приятный.
Образ голубя сменился на алое небо, в котором рваными пятнами кружили вороны. Небо как будто сужалось кверху и страшно давило, если он пытался вглядеться в него. Поле боя перед ним было усеяно порубленными телами. Один из воронов выклёвывал глаза у трупа в позолоченной кольчуге. Перья у птицы торчали в стороны, были липкими от крови. Двое других воинов лежали на жухлой траве, воткнув мечи друг в друга. И воины, и мечи казались неподъёмно тяжёлыми. Вдали стоял высокий, похожий на османский, шатёр. Из него доносились женский и мужской старческий смех. Девица смеялась призывно, старец - похотливо. И от всей картины было тошно и противно.
Картина пожухлой травы и алого неба сменилась на распятую на копьях Варду, горло девушке было перерезано, рядом на камне лежал серп друида. Сердце сжалось от ужаса и неверия. Картинка скользнула, перед Уиллом появился Дик под истрепанным стягом Фицаланов. За спиной сюзерена стояли полчища крестьян с горящими алым глазами, какие-то серые типы и ландскнехты, с которых кусками отваливалась плоть. На голове у Дика - узкий венец, который короли надевают на шлем в бою. Уилл больно стукнулся затылком о дверной косяк и картинка резко исчезла, как будто разжались огромные когти и его отпустило.
Уилл потёр затылок. Голова кружилась так, что он едва стоял на ногах и сердце до сих пор сжималось от страха. Дыхание спёрло. Он опёрся о стену, потихоньку приходя в себя.
"Нужно успокоиться. Хоть мне и страшно, это благословение и за него нужно быть благодарным".
Жертвы оказалось мало, но ему всё равно что-то показали и о чём-то предупредили. Видать, авансом. По крайней мере, теперь он знал, что следовало подносить богиням, а одно это знание стоило всех усилий. Он не понял пророчества о поле битвы и шатре. Больше всего походило на то, что после его лечения король свихнётся не только сам по себе, а ещё и от похоти к какой-нибудь молодой придворной. Перед глазами снова всплыл образ распятой Варды, и Уилл вскинул руки.
"Ну что ты будешь делать?! Только приглянется мне какая-то баба, так всё сразу опасность, похищения и ещё хрен знает что! И вообще почему серп-то? Нет у меня серпа, мать его!"
Он со вздохом сел на край стула. Единственное, что было хоть немного понятно, - это Дик во главе восстания. И это ему тоже не нравилось. Видения навевали ощущение обречённости и неотвратимости. Всё это как будто было намного больше его, и он не чувствовал себя в силах что-то поменять. Но, если он не мог ничего изменить, то зачем бы ему хоть что-то показывали? И труп Варды его тоже не устраивал. Может, девушку стоило вернуть отцу, пока не было поздно.
Уилл потёр глаз, чувствуя что на него накатила усталость.
"Я точно нахожусь на своём месте? Может, побудь я друидом лет сто, я бы и смог что-то сделать, но сейчас..."
Уилл заставил себя подняться со стула и снять рубашку. Нужно было поспать, а о пророчестве можно было подумать и завтра по дороге.

15 мая 1535 г. Дорога в Форрест-Хилл - Резиденция михаилитов.

Уилл проснулся на полу, запутавшись в покрывале, с правой ногой на кровати. Шея болела, и в целом ощущение было такое, будто его долго пинали ногами. Странно, обычно он спал спокойно. Через окно, упираясь в стену где-то слева от него, били лучи весеннего солнца. Лёгкие, слегка тёплые, как будто светили прямо из рая. В воздухе, поблескивая, витала пыль. Взгляд сам собой сфокусировался на одной из пылинок. Бессмысленной и ничего не значащей в общем потоке. А может, весь её смысл был в том, что он сейчас её заметил. Уилл подул и пыль над ним разлетелась в разные стороны. Он заставил себя подняться, закрыв собой лучи, так что в комнате даже потемнело, стряхнул с себя мусор. Нужно было умыться и побриться перед тем, как выезжать. Пророчество поведало ему многое о будущем, но даже ему было неведомо, когда в следующий раз будет возможность спокойно побриться.
Всё утро мать суетилась по дому, недоумевая, что с ним не так, что он положил такую симпатичную девку спать отдельно. Даже предложила целебный отвар. Уилл только вздохнул, в чём-то даже радуясь. После последних двух дней, он мог ещё с пол года не заезжать домой и ни тоска, ни совесть его бы не мучили. Вообще, он на удивление ничего не чувствовал, снова уезжая из дома. Может, и правда стоило построить себе поместье где-нибудь на землях, которые ему пожаловал Дик. Он проверил, чтобы матери хватало денег, и помог Варде с вещами. С констеблем они договорились встретиться за городом.

По дороге, когда они остались одни, Уилл рассказал Варде о видении. Часть про неё саму далась тяжело, но кому-то другому он, вряд ли, бы вообще что-то рассказал. Влажные от сырости ели проплывали мимо, и в какой-то момент Уилл посмотрел на Варду и удивился тому, какой маленькой она казалась верхом на коне. Светлые волосы поблёскивали в лучах солнца, серые глаза с вниманием и участием смотрели на него. Когда и почему он стал ей так доверять? Уилл заметил, что запнулся, и продолжил.
- Не очень приятное пророчество, ничего не скажешь... Может, ты заметишь что-то, на что я не обратил внимания, что скажешь?
Варда беспечно пожала плечами.
- Пророчества даются для того, чтобы избежать беды. Или приблизить радость. Серп - это один из атрибутов правителей, символ-знак Луны и «лунных» богинь, а твоему синьору я не понравилась, это очевидно. Распятие на копьях... В древности так казнили предателей, одновременно принося их в жертву. С другой стороны, это символ самоотверженной жертвенности. Думаю, твои божества хотели предупредить, что я способна вернуть тебя на путь христианства. А ты, в свою очередь, определяешь судьбу Ричарда Фицалана. Вольно или невольно, но ваши судьбы связаны, и каждое твоё слово, каждый шаг приближают его к трону или к плахе.
Уилл закатил глаза.
- Ну с троном или плахой ты явно перегибаешь....
Может, ему и стоило для себя определиться, кого он хотел видеть на троне, но это мало на что влияло. Уилл уставился на гриву лошади. Когда он думал о том, как было лучше, один момент делал все размышления бесполезными. У него было ощущения, что если ничего не делать, то всё останется более-менее как есть. Это была ошибка. В кабинете Кромвеля он понял, что живёт на быстро ниспадающей линии, внизу которой казнь Дика. А если не повезёт, то и его самого казнят, чтобы не скучал. Уилл улыбнулся, стряхнув с себя неприятные мысли. Что-то его самого понесло куда-то не в ту сторону и очень далеко.
- Сойдёмся на том, что ты меня никуда возвращать не будешь, а по дороге постараемся избегать серпов.
Погода испортилась и стало мелко моросить. Кусты, время от времени нехорошо шуршали и в целом было как-то тревожно. Они с Вардой проехали через Бермондси насквозь. Городок был чистым, всё было по своим местам и даже на рынке никто не грубил. Там же, на рынковых воротах болтались три висельника: мужчина и две женщины. Одна молодая, другая совсем старая. Судя по виду мертвякам было не меньше трёх недель, но от них как ни странно не несло.
Клайвелл со своей женой ждали их примерно в миле за Бермондси. Уилл поздоровался с контеблем за руку. На том были перчатки из светлой кожи в потеках плохо замытой застарелой крови.
"Порезался, наверное..."
Он кивнул, поздоровался с Мэри и представил Варду. Где-то недалеко из массива леса взлетела птица. Погода навевала мрачное настроение, и Уилл попытался стряхнуть его точно так же, как плохие мысли.
- Вы до этого бывали в резиденции ордена, сэр Джеймс?
Клайвелл пожал плечами, зачем-то погрозив кулаком зашуршавшим кустам.
- Мы соседи, сэр Уилфред. Михаилиты бесплатно чистят мои дороги, пришли на помощь, когда Бермондси в блокаде был. Там воспитывается мой сын. Так что, бывал, конечно. А вы?
Уилл проследил за кулаком с лёгкой улыбкой. Он бы удивился, если возле Бермондси шаталась какая-нибудь лесная братия. Сам он всю эту робингудщину терпеть не мог - мало того, что обворовываешь проезжающих, так ещё и моральное обоснование подавай.
- Бывал там разок, когда нужна была помощь лекаря. Меч вот у них выменял... Верховный магистр создаёт впечатления очень дальновидного человека, так что сдаётся мне, если у орденцев и есть какие-то секреты, прячут они их очень хорошо.
О том, что случилось в Бермондси Уилл знал очень мало. Только то, что город окружили кадавры в доспехах королевской гвардии. Нельзя было добраться до Лондона, где стояли склады с припасами и порохом, а отбил атаку Дик во главе одетого в серое отряда эльфов. Походило на эпизодическую перепалку между Рольфом и Фицаланом. Всё-таки зря он тогда дрался третьим, нужно было дать им выяснить отношения без осад. И всё-таки, хотя он был, считай, сыном Рольфа и мерлином, Уилл почти ничего не знал. Почему именно вокруг Бермондси? Город вроде как не был их штабом.
- Слышал об осаде. Скверное дело, но никто не знает ничего конкретного, только мать в Лондоне перепугалась. Сейчас уже известно кто и зачем это устроил?
- Нет там никаких секретов, - хмыкнул констебль. - Резиденция битком набита детьми. От них невозможно утаить что-то. Всплыло б. А блокада... Мятежник это устроил, сэр Уилфред. Или мятежники. Счастье, что лорд Грей помог. Хотя скорее - лорд Бойд, м? Ну да вам, судя по татуировкам, лучше знать. Давно вы эдак?
Уилл пожал плечами. А вот он считал, что у михаилитов было полно секретов. Особенно у той части ордена, которая называла всех остальных "боевыми холопами". Эти секреты даже были ему интересны, только лезть туда было очень опасно, и Уилл на это бы не осмелился. По крайней мере, сейчас. Уилл криво улыбнулся.
- Нет, недавно. Точно не как лорд Бойд. Я и контекст понимаю намного хуже вас. Без понятия, почему мятежники напали именно на Бермондси.
- Так они и не напали, - удивился Клайвелл. - Они взяли нас в блокаду. Ночью. Тихо, мирно и вежливо. Утром старушки погнали гусей на Темзу, а там ебу... хм... грё... э... кадавры, в общем. Бермондси - ворота в Лондон. Отрежь этот ломоть - и столица через неделю начнёт жрать сама себя. И как вам в лоне иной веры, сэр Уилфред?
- Ну почему сразу иной? Она вполне моя. - Уилл ненадолго замолчал. Какими-то они неправильными выходили отступниками, - спасали столицу от осады, лечили короля. Да и от самого монарха веяло богинями. Получалось, что в целом они оттягивали войну. Но долго этого продолжаться не могло, особенно, реши его величество казнить Дика. - А вы сами что думаете?
- О чём?
Уилл опять пожал плечами.
- Да так, в целом...
- В целом? - Казалось, констебль честно призадумался. А потом поцеловал свою жену в щеку и просиял улыбкой. - В целом, я обычно не думаю. Ищейке не положено. Скажите, а вы давно своего отца видели?
Уилл почесал подбородок. Ещё король упомянул о его родном отце и ему это всё, конечно, не нравилось. Но в последнее время о покойном говорили так часто, что Уилл почти смирился.
"И чего они все так уверенны, что он мой отец? Со свечкой что ли стояли? Ну король мог, есть у него такие наклонности..."
- Если вы про родного, то можно сказать, что и не видел. Так, если в приличных оборотах, побывал на могиле. Да если честно, и не горю желанием. А что?
- Я знал Гарольда Брайнса. Не скажу, что это был плохой человек. Скорее... запутавшийся. Говорить, что он культист, тоже не стоило бы. Но - увы. Сын за отца не в ответе, однако, я вынужден спросить у вас о нём. Зачем вы сменили веру, сэр Уилфред? Давайте поговорим, - Клайвелл улыбнулся мягко и грустно, - как на исповеди. Дамы сделают вид, что не слышали. Иначе мне сложно будет удовлетворить просьбу милорда Кромвеля и оправдать вас перед королём. Не люблю придумывать то, чего нет, знаете ли.
- Ой, - Варда радостно захлопала в ладоши. - А что это у вас за серьга в ухе? Это последняя лондонская мода, да? Уилли, я хочу, чтоб у тебя такая же была!
- А это меня в рабство продавали, милая. Будете в Лондоне, советую посетить Арены, - серьезно кивнул ей констебль. - Обязательно. Ну да вы знаете, думаю. Так что, сэр Уилфред, давайте говорить, пока одни, без протокола. Предпочитаю договариваться на берегу.
Чем дольше Уилл жил, тем меньше ему нравилось слово "Исповедь". Он ещё ни разу не слушал, чтобы этим словом пользовались по назначению. Захотелось зарыть глаза и вот так вот, с закрытыми глазами, долго пролежать в горячей ванной. В голове летало слишком много всего, - Рольф с ходячими трупами, Богини, корона, Дик. Почему-то в памяти всплыло лицо фоморки, которую он повалил на землю в коровнике.
- Если пока одни, сэр Джеймс, то я люблю покой. Мне не нравится то, что в Бермондси дело дошло до осады и мятежники на севере мне тоже не нравятся. И я это говорю не для протокола, а честно. - Уилл похлопал лошадь по шее. В последнее время они так часто дохли и терялись, что он уже не запоминал кличек. - Знаете, обычно считается, что все восстания и бунты начинают именно молодые люди. Мол им от молодости на месте не сидится. А мне вот кажется, что всё совсем наоборот. По-настоящему опасные восстания пытаются устроить старики, которые бояться, что мало чего успеют сделать до смерти. А вообще, я конечно, искренне раскаиваюсь за любую неправоту...
- Я тоже люблю покой, - задумчиво хмыкнул констебль. - Но он мне только снится. Я услышал вас, сэр Уилфред. О! Отец Бернар!
Радостный вопль предназначался худощавому священнику верхом на смирной толстенькой кобылке.
- Сын мой во Христе, - не менее радостно ответил ему священник, поднимая в благословении руку. - Дочери мои. Рад, рад, Джеймс. Давно не виделись. А это, значит, тот самый знаменитый Уилфред де Манвиль? Рад, рад. Как ваше здравие, сэр Уилфред?
С первого взгляда отец Бернар производил впечатление человека умного, но не кичливого. Он вообще выглядел как усреднённый образ правильного священника. В возрасте, с сединой в волосах, опрятный, худые жилистые руки.
- Всё хорошо, спасибо, отец Бернар. Со здоровьем у меня всё хорошо и беспокойство вызывает только то, что я чем-то стал знаменит. Вы будете сопровождать нас в резиденции?
- Всё ради вас, сын мой. Всё ради вас, даже сопровождение. Не затруднит ли вас показать руки? Его Величество столько говорил о ваших татуировках, хочу взглянуть.
Бернар с доброй улыбкой оглядел Варду, жену констебля, и с интересом взглянул на Уилла.
Уилл, улыбаясь, прищурился одним глазом, как будто смотрел на солнце. Проверки начинали выводить его из себя, так что пришлось приложить силы, чтобы успокоиться. Он поудобнее сел в седле и закатал рукав на левой руке.
- Вот, пожалуйста.
Рисунки священник оглядел с интересом, ободряюще покивал и жестом предложил вернуть рукав на место.
- Очень красиво, сын мой. Должно быть, больно было, когда такое с вами делали?
- Спасибо, святой отец. - Уилл, всё-так же улыбаясь, закатал рукав. - Когда думаю о них сейчас, понимаю, что можно было бы и поскромнее... На самом деле нет, не больно. Но вообще, мало какой молодой человек признается, что ему вообще бывает больно или страшно. - Татуировки были красивым и символичным знаком, но очень его выдавали. Нужно было подумать, как их спрятать. Можно было хотя бы обмотать руки бинтами. - Если у вас есть другие вопросы, то я не против ответить, но хорошо бы по дороге, пока дамы не замёрзли. Погода сегодня жуть какая противная.
- Это потому что монастырь рядом, - глухо отозвался Клайвелл. - После тех событий на их землях всегда такая погода. Когда въедем в Форрест-хилл - распогодится.

В Форрест-хилл и в самом деле было тепло. Покров облаков здесь не был сплошным и по деревне тут и там плыли тёплые пятна света. Высокие, двух-трёх этажные дома стояли вплотную друг к другу, расступаясь только там, где проходили брусчатые улочки. Первые этажи почти у всех домов были сделаны из крупного камня, от чего городок казался солидным, крепко стоящем на своём месте. Рыжие крыши тоже были похожи друг на друга, тут и там торчали дымоходы. В деревне, как и положено, были таверна, бордель и церковь. Всё по порядку. В глаза Уиллу бросилась лавка, где скупали куски убитых тварей. Замок на холме был хорошо виден с любой улицы и как будто невзначай напоминал о себе, каждый раз, как отвлечешься. В Форрест-хилл было не то, чтобы людно, но в воздухе витало какое-то глубокое спокойствие.
Они проехали городок насквозь, направляясь прямо к резиденции. По сравнению с тяжелым, многоуровневым замком, Форрест-хилл казался дюжиной рыжиков, которые скучковались у широкого пня. Уилл внимательно разглядел резиденцию, стараясь в этот раз ничего не пропустить. По сравнению с замком, все новые дворцы короля казались игрушечными. Ветер, так же как и в городе, гнал по стенам и башням тёплые пятна света и слегка шумел. У ворот их ждал сам верховный магистр Филин.
С их последней встречи верховный совсем не изменился, - короткие, с сединой волосы, небольшая борода с усами. Из всех, кого Уилл когда-либо видел, верховный магистр михаилитов больше всех походил на инструктора фехтования, который пережил десяток войн, а теперь с поддельной строгостью тренировал молодых ребят. Такое впечатление он создавал. Уилл спешился и поклонился.
- Большая честь, что вы лично нас встретили, магистр Филин.
- Разумеется, - кивнул магистр, - рад вас снова видеть, сэр Уилфред. Сэр Джеймс, дамы. Хм, дамы. Дамы устанут. Наша скромная школа-резиденция расположена на шести акрах. Это и школа, и тренировочные площадки, и бестиарии, и монастырь, и учебные оранжереи и озёра. Полагаю, дамам лучше остаться с Джеймсом. Скажем, в гостиной.
Уилл глянул на Варду. Та, вроде, была не против. Констебль тоже не возражал.
"А неплохо они друг друга знают, раз магистр обращается по имени".
- Я не против, так и правда будет удобнее.

Первым Уиллу показали парадный вход в резиденцию - светлый, просторный терракотовый плац, над которым туда сюда носились стаи мелких птиц. Внутри было так тепло и солнечно, что захотелось снять кафтан. Ровная площадь была окружена полированными колоннами, по которым вился дикий виноград. Должно быть, когда-то здесь проводили смотры рыцарей, а теперь по плацу кругами бегали мальчики шести-семи лет. Красные, вспотевшие, все до одного полураздетые и босые. По внутреннему кругу строя трусил, подгоняя лентяев ласковыми пинками, одноглазый черноволосый наставник. Для инвалида без руки он был удивительно бодр и улыбчив. В целом место навевало ощущение оптимизма. В памяти сразу всплывали улицы Лондона, где всегда было много малолетних попрошаек и калек. По слухам, многих детей калечили специально, чтобы тем чаще подавали милостыню сердобольные дамы.
"Было бы толково похоже организовать работу всех детских домов, пусть даже для нужд армии там или флота. Можно даже пару инструкторов на пенсии затребовать. Хотя, дело, конечно, не моего ума, а ума Кромвеля и Его величества".
В любом случае, судя по всему за детьми здесь смотрели хорошо. Уилл подошел к группе, которая остановилась, завидев верховного магистра, радушно поздоровался с одноруким инструктором и попробовал задать детям пару формальных вопросов. Ответили ему почти хором.
- Доброе утро, сэр. Храни Господь Его Величество Генриха Тюдора, сэр. Всё хорошо, сэр, спасибо. - Уилл вздохнул, обращаясь к Верховному магистру. - С вашего разрешения, я поговорю с несколькими ребят по отдельности.
- Разумеется, - кивнул тот, привычным движением отлавливая рыжего, что огонь парнишку, вознамерившегося прошмыгнуть мимо него в строй. - Ба, Артур Клайвелл, какая честь! А тут с вами господин комиссар поговорить желает.
Мальчик шмыгнул носом, изобразил поклон и уставился на Уилла.
Судя по всему, это и был сын сэра Джеймса. Парень явно был позадиристее остальных. Живой, бойкий, и, что хорошо говорило о резиденции, не запуганный. Уилл искреннее улыбнулся, протягивая Артуру руку.
- Сэр Уилфред, будем знакомы. Я комиссар, и по приказу его Величества и с разрешения верховного магистра Филина, осматриваю резиденцию. Пойдём присядем, если ты не против? - Они втроём отошли за колоннаду, а остальная группа продолжила бегать. - Как тебе тут? Считай, как будто в легенду попал, а может и не как будто.
- А вам самому как тут, нравится, господин комиссар? - Артур знакомо, клайвелловски, улыбнулся и покосился на своих товарищей, которые приступили к борьбе.
- В целом, да. - Пожал плечами Уилл. Он тоже посмотрел на детей, которые теперь разделились по парам и боролись. Парень был острый на язык, но проверка была чисто формальной, так что никакой проблемы и спешки тут не было. Что не рассказал бы Артур Клайвелла, рассказали бы другие дети. - Часто у вас борьба?..
- Ну это хорошо, что нравится. А то закроете нас ещё, - маленький Клайвелл всё больше походил на своего отца, улыбаясь во весь рот. - И что тогда делать? Ну я ладно, к папе вернусь. А остальные? Вот, к примеру, Котёнок. Его брат Харза подобрал под городской оградой в Каффли. Котёнок даже пищать не мог, до того оголодал и замёрз. Или Волчонок... В общем, сэр Уилфред, некуда большинству из нас деться будет, только воровать да побираться. И повесит папа кого-то из них на базарной площади... Чтоб этот был... как его... педагогический эффект во!
Верховный магистр укоризненно поцокал и покачал головой.
- Как невоспитанно, отрок. Брату Ордена надлежит быть скромным и немногословным, а также чтить мирские власти.
Уилл улыбнулся одной стороной рта. Хитрый был парень. Сказал, как раз то, что нужно, хоть под диктовку пиши.
- Нет, нет, магистр Филин. Это как раз то, что я хотел услышать, спасибо.
- Да, магистр, - послушно согласился мальчик и поклонился Уиллу. - А кулачному бою и борьбе мы учимся каждый день. Равно, как и фехтованию, танцам, верховой езде, музицированию, языкам, шахматам, магии, травничеству, астрономии и астрологии, алхимии и всему прочему. А вот вы, сэр Уилфред, будете на турнире биться?
Уилл безнадёжно пожал плечами. Даже после слов Дика, идея учувствовать в турнире ему всё равно не нравилось.
- Да, придётся. Мне там, конечно, всыпят, но приказы Его Величества не обсуждаются.
По сути, он услышал самое важное. Орден спасал сирот, и давал им образование, а значит, в отличии от большинства монастырей, выполнял свою функцию. Нужно было послушать ещё нескольких детей, и можно было идти дальше.
- Немалый список предметов... Это в целом, всё, что я хотел услышать. Спасибо. - Уилл протянул парню руку. - Ты, скорее всего, уже в курсе, но приехал я сюда с твоим отцом. Может, тебе разрешат с ним увидеться.
Артур пожал руку и довольный побежал к товарищам. Уилл пару секунду смотрел ему в спину и на тренирующихся детей. Большинство улыбалось, кто-то смеялся. Насколько он слышал, большинство михаилитов умирали в первый год на тракте. А ведь далеко не всех детей в Англии успевал спасти Харза. В целом, жизнь была сурова и тёплые деньки доставались далеко не всем. А даже, когда доставался день, это был всего лишь день. Уилл потянулся. Ну, по крайней мере, у него и у этих ребят день сегодня был неплохой.
- Хороший парень. Скажите, а Ник с Майком в резиденции? Мне бы с ними поговорить, но это не насчёт инспекции.
- Увы, они отсутствуют. В рейде с Фламбергом, - пожал плечами Филин. - Мы ведь не монастырь, сын мой, всего лишь школа. Хоть большинство михаилитов рукоположены в священный сан, но живут они в мире. Нашим воспитанникам необходимо постигать тракт, его дыхание. Можете написать мальчикам письмо, наши голуби доставят.
Дыхание тракта?.. Интересно, это дыхание могло когда-нибудь сойти на нет? Так, чтобы от Лондона до Йорка можно было проехать не боясь. Как ни жаль, но заключив договор с демонами, повидав ходячих мертвецов и присягнув богине, Уилл прекрасно понимал, что нет. Даже, если когда-нибудь, исчезнут сами тракты, чертовщина будет твориться до тех пор, пока по земле ходят люди со своими тараканами в каждой из голов. Так, что тварей нужно будет убивать, не на тракте, так в городе.
- Буду благодарен, может, хоть ваших голубей не перехватят. - Уилл хотел предупредить братьев насчёт вампирши, но обычным голубям уже не доверял. Он глянул на детей, думая кого опросить следующим. Может, одного из ребят, которых назвал Артур. - А брат Скрамасакс? От него ничего не было слышно? Мы с ним разминулись пару дней назад.
- Дитя тоже в рейде. Насколько я знаю, жив и здоров.
Магистр мягко улыбнулся, глядя, как пара воспитанников открывает вторые ворота. Во втором дворе, где подростки фехтовали под руководством статного беловолосого юноши с очень правильными чертами лица, обнаружился Ворон с ведром воды. Увидев Уилла, он просиял, поставил ведро и зарысил навстречу.
- Да ты жив, чертила, - вместо приветствия завопил он, облапив Уилла в крепких объятьях. - Молодец! Красавчик! Не забывай, ты мне поединок должен! Помрёшь - обижусь! Пойдем выпьем, а? Расскажешь всё. Что, жена когда наследника родит? Я тебе скажу, схуднул ты.
Уилл сначала растерялся, но потом улыбнулся и тоже обнял Ворона. Он был рад видеть горе-дуэлянта живым и здоровым, а с их последней встречи как будто прошла парочка жизней. Он кое-как выбрался из медвежьей хватки.
- Да, мертвяк на днях достал. - Уилл хлопнул по зажившему плечу ладонью. - Но уже всё зажило. Ты, если хочешь меня по земле повозить, приезжай на турнир. Скинешь с коня и будет тебе дуэль на одноручных. Мне хоть не так обидно будет проигрывать. Насчёт жены... Я в последние недели понимаю, почему я на свадьбе сидел с такой кислой рожей, как-нибудь потом расскажу. Да и выпьем как-нибудь потом, я здесь по работе. - Улыбка сползла у него с лица. В памяти всплыла битва с фоморами, яркая, нереальная, как-будто он вспоминал сон, а не собственную жизнь. Если подумать, в том, что восстание началось именно в тот день был виноват он, а Ясень явно был важен для Ворона. - Соболезную насчёт брата Ясеня... Как ты?
- Всё в руке Божьей, - помрачнел лицом Ворон. - Он - пастырь мой, Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим... А на турнире я не буду выступать. Во-первых, братьям Ордена запрещено. У нас будет преимущество. А во-вторых, я не рыцарь. И на кой тебе работа? Пошли в Форрест-хилл, там в таверне дивная настойка калины на роме!..
- Чадо, сэр Уилфред сейчас несколько занят, - задумчиво сообщил ему верховный. - Но после... Ты ведь помнишь, что дал обет держать себя в руках? Сможешь ли ты выполнить его, отведав настойки калины на роме?
Уилл улыбнулся. Он был не против выпить. Сейчас, когда Ворон сказал об этом, Уилл задумался о том, как мало простых, нормальных вещей стало у него в жизни.
- Уверен, всё будет нормально. Тогда вечером встретимся и обсудим, а пока работа. - Уилл пожал Ворону руку. - Простите, что отвлёкся, Верховный магистр. Здесь мы закончили, так что можем идти дальше.

Просторный холл резиденции хочешь не хочет, заставлял удивиться. Высокий, летящий ввысь стрельчатыми колоннами, он длился и длился, вырастая в двойную широкую лестницу. В простенках между колоннами висели портреты. На Уилла по очереди смотрели то задумчивый храмовник, то суровый воин в михаилитской котте. На самом видном месте, над лестничной площадью - висел Генрих Восьмой во всём своём пышном великолепии. Каждый дюйм огромного портрета так и кричал - мы верны короне. Портрет руки любимого королём Ганса Гольбейна, прекрасно отражал черты Генриха Тюдора. Маленький рот, поджатые губы, настороженный взгляд в сторону. На его немного одутловатом полном лице были видны следы былой красоты, сохранившиеся с молодости. Художник великолепно передал все мельчайшие детали туалета – дорогой мех, ценные парчовые и шелковые ткани, многочисленные золотые украшения, вышивку. На фоне строгих лиц и одеяний михаилтов король казался шутом.
- На первом этаже у нас находятся купальни, - говорил меж тем верховный магистр, - тёплые уборные, вивисектарий, рабочие кабинеты магистров, приёмная, клиника, алхимические лаборатории, трапезная, кухня, отопительная, фехтовальные залы, мастерские, шесть учебных классов, наставническая. Под первым этажом, как водится, темницы, кладовые и оружейная. На втором этаже - спальни детей и спальня дежурных наставников. Кроме того, на втором этаже находятся пять учебных классов, а также лаборатории. На третьем этаже - спальни рыцарей, магистров и наставников. На четвертом - библиотека. На пятом - музыкальные классы, танцевальные залы, которые порой используются как фехтовальные. Там же - вход в башенку, которую занимает магистр Циркон. Во дворах расположены капелла, оранжерея, тренировочные площадки, плацы, конюшни, кузни, дома конюхов и мастеровых, сад, дом садовника, экзекуторская, дом экзекутора, огороды, в том числе - три аптекарских. Кроме того, на землях дворов расположены бестиарии для учебного процесса. На землях - пашни с пшеницей и овощами, дома земледельцев. Три озера: два с рыбой, одно - для обучения водников. Выпасы, опять же. Ну и монастырь. Монахи живут обособленно, занимаются научными изысканиями и миром не интересуются. Как видите, живём тесно. По-хорошему, надо бы пристроить пару корпусов со спальнями для детей, но средств едва хватает прокормить их. Что желаете посетить, сэр Уилфред?
Уилл тяжело вздохнул. Такими темпами на проверку могла уйти хоть неделя. И как на зло, нельзя было ничего ломать... В общем, инспекция получалась просто из ряда вон. По- хорошему, ему нужно было найти хоть что-нибудь, к чему можно было привязаться, привязаться и поехать себе обратно в Лондон.
- Впечатляющий перечень... Если вы не против, я бы заглянул в спальни воспитанников и рыцарей, а потом посмотрел бы на капеллу и темницы.
- Разумеется.

По дороге к спальням воспитанников они прошли через зал для зарядки. Просторный, со створчатыми потолками, так что с лихвой хватило бы на тронный зал какой-нибудь Богемии. В целом резиденция, как правило, удивляла именно размахом, а не роскошью. Уиллу не нравилось, как были построенные последние дворцы Генриха. Тот же Хемптон-корт был почти как игрушечный, так что если начнётся осада, хрен отобьёшься. В резиденции же всё было построено обстоятельнее.
Спальни послушников оказались скромными - простые двухъярусные кровати, ничего лишнего. Везде было чисто, одежда и покрывала аккуратно сложены. Хотя в спальнях никого не было, ощущение от них было живое. Чувствовалось, что дети не так давно ушли на занятия. Спальни рыцарей выглядели богаче, с большим кроватями, но скромнее той комнаты, которую ему выделил Рольф. Вообще, самыми роскошными в резиденции были гостевые и комната для приёмов. Спальня Циркона вообще походила на келью, с голыми серыми стенами и простой мебелью. Больше всего она напомнила Уиллу его собственную комнату в Лондоне. А дом у него был небогатый. Кабинет у Циркона был уставлен побогаче - тяжелый деревянный стол, много свечей и бумаги, песочные часы. На одной из стен висело распятие.
Комната магистра заставляла задуматься о том, за что вообще боролись многие влиятельные люди. Мотивы закутанного в бархат и увешанного золотом Генриха были понятны. Борешься за власть, чтобы жить в роскоши, живёшь в роскоши. Рольф и, особенно Циркон, жили скромно, хотя положение у них было очень высокое.

Потом магистр повёл Уилла на улицу, через аккуратный зелёный сад к капелле. Та оказалась в три раза выше, чем зал для зарядки. Огромная, торжественная. Нижняя половина стен и колон была сделана из тёмного, почти чёрного камня, верхняя - из светлого, цвета слоновой кости. Между ними играли кучей ярких цветов огромные витражи. Капелла была построена идеально, чувствовалось, как нагрузка от тяжеленой крыши растягивалась и распределялась по всем колоннам. Казалось, что будь колонны на дюйм тоньше и они бы не выдержали, обвалившись. Но колонны и все линии были идеально выверенными, и здание стояло, судя по всему, уже очень много лет.
Внутри полным ходом шла уборка. Молодые ребята вытирали пол, носили туда-сюда вёдра с водой и, кажется, готовились к обедне. В углу стоял отдельный шкаф с подушными книгами. С разрешения Филина, Уилл подошел к нему и открыл один из томов. Судя по цвету кожи, самый последний. Там были записи о посвящениях в орден, в рыцари, записи о браках и рождениях детей. В последних записях Уилл нашел упоминание о женитьбе Эммы Фицалан и брата ордена Фламберга в декабре, в марте - леди Бадб Маргарет Колхаун и магистра Циркона. Последняя запись была сделала в апреле - брат ордена Харза женился на мисс Брунхильде Кон.
Уилл пролистал пару страниц и нашел упоминание о последнем посвящении в рыцари. Брат Фламберг, Ясень и Вихрь были посвящены в рыцари совсем недавно - в декабре. Упоминаний о рождениях детей было очень мало, последние были об Эване и Ранульфе Бойдах. Причём, запись была сделана только через два года после рождения - в тридцать пятом году. Видимо, женились и заводили детей михаилиты не часто.
Уилл положил том на место и присмотрелся к церковной утвари. Всё барахло было сложено на скамье, рядом стоял и шустро натирал потир юнец. Всё выглядело очень старым, как будто хранилось в капелле со времён крестовых походов. Одна светильня над его головой имела отчетливую вмятину, будто ею зарядили кому-то по голове. Уилл недовольно вздохнул. Тут не было ничего интересного.
Он попробовал отыскать какую-нибудь полку или скрытый шкаф. В углу, за красивым полированным постаментом неподалёку от алтаря валялась запыленная рака. Уилл протёр пыль рукавом. Внутри лежала усушенная до безобразия рука. Кажется, женская. Рядом валялся зубец от какого-то древнего венца. Кажется, он был из того же комплекта, что и безделушка, найденная им на севере. Уилл прищурился глядя на реликвию. А может, и не такая уж и безделушка... В странных местах попадались её фрагменты.
- Верховный магистр, не расскажите, что это за мощи?
- О, - брат Филин удивленным не выглядел. Скорее задумчивым. - Полагаю, эта рука принадлежала Этельфледе Мерсийской. Прелюбопытнейшая была женщина, доложу вам. Дочь Альфреда Великого, она родилась в период активных и частых вторжений викингов на территорию Британии. Самостоятельно правила Мерсией после смерти мужа. Знаете ли вы, что среди укреплённых Этельфледой городов были Бриджнорт, Тамуэрт, Стаффорд, Уорик, Чирбери и Ранкорн? Вильям Малмсберийский назвал её могущественной поддержкой партии Эдварда, радостью его подданных, страхом его врагов, женщиной огромной души. К слову, ваш сюзерен от этих корней. Ранее её почитали как святую. Возможно, потому что она отказалась от близости с мужем после рождения своего единственного ребёнка, потому что «недостойно дочери короля уступать восторгу» . Знаете, что любопытно? Такие же длани хранятся в Лутоне, Ливерпуле, Кентерберри и Лонгфрамлингтоне. То есть, хранились. Выходит, у почтенной королевы было пять рук. Забавно, не так ли?
Уилл задумчиво смотрел на раку. Ничего необычного он не чувствовал, ни божественной силы, ни великого предназначения. Но то, что мощи были связаны с Диком, было интересно.
- И правда, забавно. Насколько я слышал, во Франции у каждого святого по две сотни пальцев и хотя бы по три головы. А зубец? Кажется это часть какого-то венца?
- Есть байка, сын мой. Предание. Будто бы великий Альфред в юности был немощен и хил, и когда ему понадобились силы, чтобы бороться с данами, он возносил молитвы к Господу нашему Христу, но тот не отвечал. В минуту отчаяния король взмолился языческому идолу - и был услышан. Некая бесовка Немайн ответила ему, возложив на голову венец, от которого Альфред Уэссекский обрел силу, здоровье и мудрость. После его смерти наследники разделили венец. Его обломки находят то там, то сям, - магистр пожал плечами. - И если собрать их все, то голова у великого короля была размером с хорошую бочку. Слышал, архиепископ Кранмер ищет части венца. Не хотите ли поднести этот зубец ему, сын мой, коль уж нашли?
"Хм... Я тоже юн, немощен и хил, но Дику такая вещица пригодилась бы больше. Конечно, окажись хоть один из двух фрагментов настоящим. Ну и родословная у достопочтимого сюзерена... Пять рук, голова размером с бочку, претензии на трон. Ужас, в общем".
- Посмотрим, с вашего разрешения я возьму её под опись. А вас, если можно, попрошу написать несколько строк о том, зачем здесь мощи и почему они в таком состоянии.
- Разумеется.
Уилл поднял раку, так чтобы та хорошо была видна на солнце и прищурился. Не потому ли от короля веяло волей богинь, что для него собирали фрагменты венца? Если этот фрагмент был настоящим, то он должен был что-то почувствовать. Хотя бы отголосок воли Немайн. А он совсем ничего не ощущал, ни от этого фрагмента, ни от того, что уже давно лежал у него за пазухой. Уилл хмыкнул.
- Здесь всё, можем идти дальше.

Часом позже, Форрест-хилл, таверна "Пьяный грифон".

Таверна "Пьяный грифон" отличалась от всех виденных хотя бы тем, что большая часть посетителей была михаилитами разных возрастов - от юных воспитанников до седеющих воинов. Дородный хозяин таверны, которого Ворон радостно приветствовал как мистера Смита, споро поставил на стол истекающий паром жареный окорок, треску с пареной репой, пирог с говядиной и почками, свежие овощи, сыр, вино, абрикосовый сидр, и, отдельно, - горячий пунш для Харзы. Таверна полнилась смехом и разговорами.
-...И тогда, в самый последний момент, я лег внутрь и захлопнул крышку саркофага. Начертил крест, лежал и не шевелился. Слышал, как она снаружи воет и когтями скребет. Страшно было до дрожи. Если бы знак не выдержал, от меня бы даже костей не осталось.
- Паук, ты что опять травишь ту байку про упырицу?
- Да не, это Кейт недавно на мне рыжий волос нашла.
Смех, быстро затихнувший.
- Я намедни с одним горе-чародеем работал, - рассказывал Ворон, уплетая треску. - Он решил вызвать шлюху при помощи магии. Поставил, значит, большое зеркало и начал читать заклинание. Внезапно изображение в зеркале стало дергаться и стало видно колодец. Из него выбралась страшная девочка, пролезла через зеркало, подползла к нему и говорит: "семь дней".
- Тёмный путь открыл, - равнодушно зевнул Харза.
- Ага, - радостно согласился Ворон, - кое-как закрыл. Что это за девка-то? Страшная, как святой перепихон.
- Да скример обычный, их из Лимба много лезет. А что, camarade комиссар, ты тёмными путями ходить научился? Для ловца полезно.
- Неа. - Улыбнулся Уилл. Инспекция оказалась на удивление утомительной, но работу он сделал и даже нашел к чему придраться. Так что теперь, выпив вина и объевшись мясом, Уилл сидел себе в тёплом углу и отдыхал. Хоть он и не был одним из михаилитов, место навевало ощущение спокойствия и защищенности. - Не получается найти репетитора по таким вопросам, а экспериментировать страшно. Даже не знаю, с чего толком и начать. Интересно, если пытаться вызвать страшную девочку, появится красивая шлюха?
- И утащит твой кошелёк в ад, - хмыкнул Ворон. - Дорогие они, красивые.
- Нынешняя, поди, недешевая, на всё жалованье, а, camarade комиссар? - ухмыльнулся Харза.
Уилл подавил искру злости, которая запрыгала где-то в груди. В конце концов, и правда, что можно было подумать, зная что он женат. И почему его вообще это злило? Он улыбнулся чуть шире.
- Друзья, друзья, вы всё перепутали, - это жена у меня шлюха, а Варда приличная девушка. Я её от вампирши на днях спас. - Улыбка на его лице потухла. - Вообще, с браком у меня сложно. Нихера не понял ни когда меня женили, ни сейчас. Ну да ладно. Я забыл поздравить тебя со свадьбой, желаю долгого и счастливого брака.
Харза отсалютовал кружной, Уилл с Вороном тоже сделали по глотку.
- А насчёт путей, да и вообще магии - это интересно. Я подумывал найти репетитора, потому что в детстве меня учили экономно и по верхам, а магия она полезна... Не будь я земляным, меня и в комиссары бы не взяли. - Уилл налил вина Ворону и себе. У Харзы ещё был пунш. - Хотя пути и магия это разные вещи, сложно найти кого-то, кто разбирается и в том и в другом. Вы никого не знаете?
- Знаю, - Ворон кивнул в сторону Харзы. - И ты знаешь. А ты ж навроде друида нынче? Скрамасакс говорил что-то.
- Врал. А по магии и мухомо... друидам - это к Циркону, потому что во-первых никто лучше него не понимает, когда не надо эту самую магию использовать, а во-вторых, на пилюлях живёт, стало быть, разбирается.
Уилл задумался, но потом отмахнулся от мыслей и допил вино. Это можно было решить и потом, а сейчас хотелось просто выпить и отдохнуть.
- Я подумаю насчёт этого. А пока давайте выпьем. Хотите расскажу анекдот про то, как у констеблей украли корову? В общем, было у одного старика три сына и все строе констебли. И вот в одни день стащили у них со двора корову. Ну, позвал отец к себе всех троих и говорит: "Вы, мол, констебли, разбирайтесь. Верните корову." Старший сын говорит: "Ну, если вор украл корову, то он содомит". Средний говорит: "Если содомит, значит низкий". Младший говорит: "Если низкий, значит из Пидли". И все трое: "Если из Пидли, то это Косой Джон". Поехали они в Пидли, нашли Джона и набили ему морду. А он, сволочь, не рассказывает, где корова. Дошло дело до шерифа. Шериф выслушал обе стороны и говорит: "Ну хорошо, какие у вас доказательства, что это он украл". Ну сыновья ему рассказывают: если вор украл корову, то он содомит, если содомит, значит низкий, если низкий, значит из Пидли. Если из Пидли, то это Косой Джон. Шериф посмотрел на них, как на дураков. Говорит, ну, мол, у вас и доказательства. Достаёт черный ящичек и говорит: "Угадайте тогда, что в нём". Старший сын говорит: "Если ящик чёрный, значит внутри что-то круглое". Средний говорит: "Если круглое, значит зелёное". Младший: "Если зелёное, значит яблоко". Шериф удивлённый достаёт из коробки зелёное яблоко. Смотрит на Джона и говорит: "Верни корову, содомит".

Через несколько минут Уилл сидел на скамейке, уперевшись спиной о стену и, мрачно смотрел в камин. Ему это не нравилось, но нужно было успокоиться и подумать, что будет дальше. Во-первых, констебль. Если бы Клайвелл обвинил его в измене, то Уилл уже давно валялся бы в Тауэре. Но констебль всё равно пристал к Рос. Если Уилл правильно помнил, то о Джеймсе Клайвелле говорили, что он бастард. Но фамилия у него была. Клайвеллы то ли торговали, то ли занимались пиратством на западном побережье, а бастарда определили в юристы. Интересно, Клайвелл сам был в курсе о своё родословной? Человек он был проницательный и к своим годам, наверняка, должен был что-то разузнать. В чём-то они с Уиллом были очень похожи. Уилл криво усмехнулся.
"Видать, только у короля бабка не якшалась с чертями, черти ждали лично его величество.
Уилл упёрся подбородком о ладонь. В любом случае, констебль на него не нападал и старался оставаться в стороне. Интересно, как долго он собирался просто делать свою работу, при безумном-то короле? Так пройдёт месяц-другой и или самого повесят, или станешь мясником. Ну или всё по очереди.
"Сначала повесят, потом мясником станешь, - одобрила ход мыслей богиня. - Мне нравится".
Уилл отмахнулся от мысли, которая пошла не в ту сторону. Он сильно ошибся, вылечив монарха. Генрих был тираном, сначала ему понадобилась Алетта, теперь он решил выдать замуж Рос. Уилл всплеснул руками.
"Я живу так скромно, у меня всего две женщины, а он полез к обеим!"
Ещё и богини притворялись глухими, когда дело касалось монарха.
"Чего с ним не так-то? Проклятый он, благословлённый, бабку его фоморы имели? Деда?.."
"Его бабка отдала приказ умертвить принцев Йорков, - глухо отозвалась Морриган. - Прародительницей рода Елизаветы Вудвилл, супруги Эдуарда Четвёртого Йорка, была богиня вод Мелюзина. Бедная Мел, она истаяла одной из первых. Но её силы остались в потомстве. Елизавета Вудвилл и ее мать Жакетта Люксембургская обладали нешуточными магическими способностями: они могли насылать бури, дожди и туманы, предвидеть будущее и, конечно же, избавлялись от врагов при помощи колдовства. Елизавета иссушила правую руку своего деверя Ричарда Третьего".
"Тюдоры пали жертвой проклятия Елизаветы. Эта семья должна терять старших сыновей и в конце концов сгинуть, потому что мать Генриха Седьмого Маргарет Бофор организовала убийство старшего сына королевы-ведьмы. А отец нынешнего короля казнил брата своей жены, последнего принца Йорка, Ричарда. Смешно, правда? Сейчас сын пытается повторить подвиг отца и казнить любимого илота моей сестры, последнего, в чьих жилах течет капля крови Мелюзины".
"В Гарри Тюдоре этой крови побольше, - вздохнула Немайн. - Ведь его мать - Елизавета Йоркская. Ох, как запутанно всё".
Уилл приложил ладонь ко лбу.
"Да вообще..."
В последнее время он начал привыкать к голосам в голове. В любом случае, Дика на север отправили, чтоб он не вернулся. И Уилла теперь отправляли туда же. Генрих посчитал их заговорщиками и отослал к остальным заговорщикам. Это был какой-то очень уж изощрённый ход. Может быть, даже тупой. Уилл посмотрел на остывающие угли в камине, от которых исходил слабый красный свет. Вспомнились слова Рос о древних проповедниках, запертых в аду с их князьями. От него захотел избавиться король... Если не надеяться на внезапную перемену в безумном уме, то это конец жизни. Какая-то глупость. Безумец сидит на троне, велит казнить и милует. У него даже нет династии, - отец заговорщик, который провозгласил себя королём, да две дочери.
"Женись на одной из дочек, Уилл-ткач, станешь королём потом".
"Эх, только ткача там не хватало... Другое дело - Дик. Прав на трон у него дохрена, не будет королём - король его скоро казнит. Вот уже и сослали".
Уилл вздохнул, глядя в пол под ногами. Последние несколько месяцев его как будто несло вперёд каким-то безумным потоком. Рыцарство, женитьба, королевский двор. Теперь вот отобрали Рос. И поток несётся в сторону пропасти. На пару ярдов впереди, время от времени тонет и всплывает, как поплавок, невозмутимый Дик Фицалан. Уилл закинул руки за голову и вытянул ноги вперёд, развалившись на скамейке. И никогда он сам ничего не решал и ничего не менял в этом потоке. Может, потому сейчас всё и стало так плохо. Ведь, нельзя рассчитывать, что судьба всегда будет доброй и ласковой. Сейчас он так вообще сидел и злился.
Уилл со вздохом поднялся, и порывшись в вещах, начал перематывать руки бинтами, от плеча до кончиков пальцев. Можно было узнать, когда Рос будет проезжать по городу или по лесу и устроить засаду. Не явись она к королю - это побег. Побег - это плохо и за него можно было лишиться и имени и наследства. А вот похищение, - совсем другое дело, тем более, что похитили бы её уже во второй раз. Наверное, лучше всего было устроить засаду в лесу, раз он был друидом. Идеально, реши Рос сама рассказать ему когда будет выезжать из дворца. Так меньше подозрений. Но рассчитывать на такую удачу не стоило, так что сейчас нужно было купить несколько голубей. Одного - для Рос и ещё троих для богинь. В таком деле, было бы хорошо, будь они в хорошем настроении. Уилл глянул на перебинтованные руки. Бинты сидели хорошо, но поверх лучше было надеть перчатки. И одежду тоже нужно было сменить. Он улыбнулся про себя.
"Ну и херни я сейчас наворочу..."
Уилл прошелся из одного угла комнаты в другой.
"И правда, херни. Я слишком мало всё продумал. Так не получают то, чего хотят и тем более не идут против королевской воли".
Вспомнилось, как они с Рос, констеблем и остальными ехали через лес и Джеймс погрозил кустам кулаком. Шутка, но она давала понять, что с лесными он был хорошо знаком. С городскими, может, быть тоже, но с лесными - наверняка. Это кроме того, что за всем придётся следить самому и он точно будет на месте похищения. Уилл нахмурился. Момент, когда констебль погрозил кусту ощущался, как дурной знак.
Может, стоило обратиться к Стальному Рику?.. Он всю жизнь прожил в Лондоне и часто слышал это имя. Помощь Рика обошлась бы намного дороже, но он точно не обделается. Да и ему тогда было необязательно участвовать. Можно было отправиться к Дику и снять с себя подозрения. Уилл опять уставился в пол, скрестив руки на голове. Не верилось, что он обо всём этом думает он. Уилл хмыкнул. С другой стороны, вот он стоял здесь и остановить его было некому. Может, получится, может, его прирежут ещё при попытке поговорить с Риком. Но пытаться он был волен.

Через несколько часов. Вечер, Лондон, отчий дом.

Возвращался домой Уилл сам, шагая по тёмной улице. В голове ещё звенело от алкоголя, воздух казался жутко холодным, а звёздное небо над головой бездонным. На прощание ему настоятельно посоветовали обратиться за уроками к Циркону, не унывать насчёт жены - одной больше, одной меньше, да и другую можно найти, если что. И вообще Харза и Ворон посоветовали не унывать. Они рассказали друг другу кучу глупых, но смешных историй и распрощались очень по-дружески.
Сейчас, когда Уилл остался один и неспеша шел по тёмной улице, на него накатила какая-то глубокая тоска, смешанная с чувством свободы. Как будто у него выбили из под ног землю и он долго падал. Такая своеобразная свобода.
"Хоть бы пристал кто. Набили бы друг другу морды, потом бы душевно поговорили..."
Он завернул за угол и вышел на родную улицу. Она была такой же как и год назад, - низкие дома, заборы, в некоторых из которых выломаны доски. Правда он больше помнил это место днём, а сейчас была ночь. Было пронзительно тихо, только где-то вдалеке поскуливала собака. Это была та же самая улица уже как много лет, но мир вокруг теперь был совсем другим.
Матушка была на вечерне, так что дома его встретила только Варда. Девушка выглядела слегка потрёпанной, в немного обгорелом платье. На столе стояли несколько пирогов с олениной. Уилл сел на скамейку и со вздохом стал снимать сапоги. Он не любил такие моменты, когда происходило что-то важное, а его не было на месте.
- Привет... Что-то случилось?
- Я хотела бы поговорить, Уилл, - Варда разгладила складку на платье и уселась напротив, заглядывая в глаза. - Право, не знаю, как начать... Пожалуй, расскажу тебе сказку. На заре истории жила девушка. Род девушки был очень древним, древнее только боги. Древним и родовитым, ведь матерями рода были верховные жрицы Матери. Красивая, как цветок шиповника ранним утром, она была столь же колючей. Так её и звали - Роса, Шиповничек.
"Ага. Колхаунский, с зубами к шипам в придачу. Вприкуску".
Уилл слегка прищурился, пытаясь не обращать внимания на едкие комментарии Морриган. История звучала как бред, но он видел, что для Варды это очень важно.
- Ты любишь сказки, а я люблю ром. - Уилл достал из сумки и протянул Варде флягу рома. - Так что совместим. Сделай пару глотков, я чувствую, что тебе тяжело.
Варда послушно взяла флягу и сделал два глотка, первый совсем маленький, второй побольше.
- Своё детское имя я не помню, равно как и годы детства остались в памяти лишь размытыми воспоминаниями о летнем счастье, о солнце и цветах, сладкой ежевике и ласковых руках матери. Тогда я была рыжей, как ноготки, что расцветают в траве ближе к осени. Рыжая, нежная, хрупкая, но колючая умом и красотой. Такую меня и увидели они, первые слуги самого светлого и дерзкого ангела от престола христианского бога. Для меня, воспитанницы жриц и жрицы по крови, христианский бог был всего лишь одним из воплощений Единого, его жена-девственница - воплощением Матери, а потому рассказы этих друидов-отступников меня не удивили. Боги ходили среди нас, дарили своими милостями и наказывали, приближали к себе и возвышали. Но мне, слишком юной тогда, хотелось чего-то свежего.
"Ой, а я помню это. Ходили между смертными, и впрямь. И летали. И, хм, вдохновляли, да. И друидов этих, отступников, помню. Один даже на мою яблоню залез, сел на ветку - и давай её пилить, дурачок".
Уилл сделал большой глоток и выдохнул, чувствую как жар спускается вниз от горла. То ли из-за алкоголя, то ли из-за того, как говорила Варда, но рассказ как будто разлагал привычный ему мир, и Уилл проваливался совсем в другую реальность. С фэа и живыми богами, тёплым солнцем вместо сырых серых городов и зелёными полянами вместо разбитых в грязь дорог.
- Каждая юница рано или поздно желает показать, что умнее её нет на всём белом свете, отрицает отца и мать, чтобы с возрастом вернуться к ним и надеть тёплые портки, как и велела матушка. А его слуги умели улещивать и уговаривать. Они тоже были еще юны и молоды, видели своё господство через утверждение власти белого Христа. Им нужна была умная, красивая и властная, они отчаянно нуждались в жрице и обрели меня. Тогда богини жили среди нас. Я помню, какой была Бадб, Ворона Битв, Прорицательница и Подательница плодородия. Яркая, медноволосая, статная, с глазами цвета глубокой, неведомой зелени, с медово-смуглой кожей и невоздержанным нравом. Она родила троих детей от фомора Тарры и убила его ради своего раба, любовника и генерала. Его я помню тоже. Тогда он был еще молод, не ветвились за ним варианты будущего. Рослый, статный, плечистый, Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник не был красавцем, но скуластое, угловато-рубленое лицо замечательно красили льдисто-серые, прозрачные глаза под темными ресницами, а тяжелый, квадратный подбородок скрадывала самая обаятельная белозубая улыбка. Как все гэлы, он не носил рубахи, солнце ласкало мощные плечи и грудь. Правда, нередко его спина была расписана кнутом, которым награждала его неистовая во всём хозяйка, и это внушало надежду, что свою миссию я смогу выполнить достойно и успешно.
"А я?! А я какой была? Почему меня не помнят?!"
"Во излагает-то. И это помню. Да только ничего не поменялось ведь. Ну постарел он. Постарела она. А кнут всё так же висит в шатре".
"Зато шатёр по большей части пустует. А то, помню, там порой ночами по десятку не-тростников бывало".
Уилл опять передал флягу Варде, и та сделал глоток. Он уже не был уверен, гудит ли у него в голове из-за рома, или из-за сразу трёх женских голосов, не считая Варды. Теперь Уилл заметил, что даже манера речи у неё изменилась, стала многословнее, как будто говорила она теперь с кельтскими завитушками.
- Мне поручили увести его. Разлучить с Бадб, очевидно одержимой страстью к нему, разрушить их союз. Всю свою жизнь после я буду раскаиваться, что согласилась на это. Любить его было не сложно. Тростник охотно пошёл за мной, был страстным и внимательным любовником, нежным и заботливым мужем, умел обмануть свою хозяйку, и Бадб долгое время не знала о нашем маленьком, уютном счастье на двоих. Впрочем, и Тростник не знал, что я была вынуждена служить на алтаре еще и Рогатому. Он тогда мало что знал, мой бедный одураченный дурачок, потому и не удивился, когда я родила тройню. Беловолосого мальчишку от него, рыжеволосого от Айрианвина, нашего друида и жреца, а черноволосого - от Светоносного. Именно тогда меня осенило горячее чувство, любовь к нему. Я обманывала - а Тростник, хоть и не зная об этом, всё равно любил меня.
"Громкий неприличный смех на три голоса".
Уилл сделал глоток рома.
"Ну и нравы тогда были..."
"Чего это ему нравы не нравятся? Отличные нравы, не чета нынешним, когда не прикрывшись, и не походишь!"
"Или тебе не нравится, что рабов плетью наказывали? Так вы сейчас то же самое делаете".
"Хорошие времена были. Весёлые".
- Счастье закончилось в день, когда Айрианвин приказал ему уйти от хозяйки по кровавой дороге. Мой глупый, мой возлюбленный хотел разорвать узы, остаться со мной - и друид понял, как нанести смертельную рану это мстительной рыжей стерве. Убив её спутника, того, кто был равен ей, разорвав связь с якорем, удерживающем её на земле. К тому времени я этого уже не хотела, но спасти Тростника не смогла. Дети сбежали в лес, и я нашла их на ручье, где богини некогда стирали рубаху Кухулина. Безнадежно мёртвые, с выпитыми душами, мои мальчики лежали на берегу, холодные и недвижимые.
"Да-а, - мечтательно протянула богиня, - вот было время. Разгорится душа - и р-раз, тут поле вместо леса, тут - кладбище вместо города, тут - дети с безнадёжно выпитыми душами. А сейчас размах не тот, не тот..."
"Хм, Неистовая, а зачем ты их пила? Совсем сумасшедшая, что ли?"
"Честно? Как на трикселе? Вообще не помню такого. Ни детей, ни душ. Видать, сама совсем не в себе была, но больше, кажется, и некому. Но бесхозных душ в хозяйстве нет, это точно говорю, тогда ещё считала".
Уилл нахмурился, картина была страшная и почему-то переплелась в его сознании с бледными лицами мальчишек, из которых высосала кровь вампирша. Голова кружилась от болтовни богинь, стало дурно. В этот момент он ощутил приятное прикосновение Немайн, от которого боль и чувство опьянения растворились как будто их и не было. Уилл прикоснулся ко лбу, испытывая благодарность к богине и слегка опасаясь, как бы его теперь каждый раз не лечили от опьянения, ради шутки. Он вернулся к рассказу Варды.
- Вероятно, я кричала. Громко, отчаянно, я звала его, проклинала её, и очнулась лишь когда время замерло в безветрии. "Ты будешь вечно искать его, - говорила богиня Бадб, баюкая на руках недовольно орущего младенца. - Вечно искать и вечно терять в смерти, перерождаясь раз за разом". Мне хотелось плюнуть ей в лицо, но я умерла.
"А то ж. От такого лица только и помирать, хи-хи"
"Лицо такое, что даже младенец описался. Ой, помру от смеха сейчас!"
"Но излагает как! Загляденье".
- Столетиями я рождалась и умирала, не встречая его. Боги моих отцов уходили в тень, таяли, проиграв последнюю битву Христу. Мы - становились ярче, сильнее, и пусть многие из нас оказались заперты в Аду, со своими князьями, это не было плохо или хорошо. Просто никак. Просто на доску не выходили фигурки, способные сыграть. Просто они ждали своего часа. Феникс, поднимающийся из пепла над охваченным пламенем тростником - это я. Тысяча лет.
"Слушай, Неистовая, мне уже даже любопытно... Чем вы таким занимаетесь, что аж тростники пламенем охвачены?.."
"Дурочка, это она так пожалела никчёмного илота. Аллегория как будто".
"Но-но, не сметь поджигать Тростника, это моя работа!"
"Тысяча лет - это дохрена..."
"Не переживай, - утешающе добавила Немайн. - Проживешь с её, тоже так заливать научишься".
"А проживу ли..."
"А куда ты денешься?"
"А куда я денусь?"
"Заткнитесь, вы мне слушать мешаете".
"А мне - думать".
"Кто-то здесь ещё думает?.."
"Все думают. Особенно - я. Ну и она. И она. А ты - нет".
- Двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят три смерти, - Варда вздохнула, со слезами глядя на Уилла. Глядела она так, что в голове всё смешалось и хлопнулось о пол, хотя он уже не был пьян. - И вот я повстречала тебя. Знаешь, ты первый, кому мне захотелось открыться. Первый, за кем я пошла бы в огонь и воду. Ты добр, заботлив и с тобой легко говорить. Вот только... Сможешь ли ты простить этот то ли обман, то ли недомолвку? Понимаешь ли, мы могли бы дружить, стать партнёрами.
"О, богини, почему заливает она, а стыдно мне?"
"Це-луй! Це-луй! Це-луй! Будь у неё первым!"
"Главное, чтобы единственным. А ещё лучше - последним".
У Уилла всё смешалось в голове вместе со смеющимися голосами богинь, и мысли не могли сложиться в два слова. Он только глядел в глаза Варде, как заколдованный и не мог оторваться.
"Ты не на глаза, ты на сиськи смотри".
"Да, в этот раз отрастила".
- Я - малефика, ведьма. Наверное, самое сильная в Альбионе, особенно сейчас, когда я смогла сбросить наваждение проклятья и найти тебя. Я многому могла бы научить тебя, во многом помочь. Но ты ведь теперь прогонишь меня?
"Спроси! Спроси, как она его сняла, а то нам всем интересно! И всем тем сгинувшим от тех проклятий тоже. Ох, горяча была на них сестричка!"
Уилл вырвал себя из оцепенения и, игнорируя путаницу голосов в голове, обнял Варду. Прижал девушку к себе, чувствуя тепло её тела. С ним как будто впервые в жизни говорили честно, и ему было искреннее её жаль. Каждый раз когда он злился, любил, ненавидел, завидовал, гордился. Каждый раз это как будто был другой человек. И казалось абсурдным, что все следующие состояния его души должны были нести наказания за ошибки одного предыдущего. Чего же говорить о пятидесяти трёх жизнях?.. И сейчас он остро чувствовал, что живёт только здесь и сейчас. Как будто ничего, что было до этого, не имело значения, и вся вселенная согнувшись, смялась вокруг комнаты, где они сидели, и точки, где встречались их взгляды.
- Мне не за что тебе прощать или прогонять... Ты мне нравишься, оставайся со мной, если хочешь. Главное, чего желаешь ты. - Уилл отодвинул Варду от себя, всё ещё держа её в руках и глядя ей в глаза. - Чего бы хотела ты?
- Я хочу просто жить, - коротко ответила Варда. - Знаешь, чтобы муж, дом на берегу моря, детишки... Но время неспокойное нынче. И еще, Уилл... Джеймс Клайвелл... Он - сын того друида. И что-то увидел во мне. Допрашивал и угрожал. Мне пришлось искать защиты у короля, и должна вернуться ко двору. Но я найду способ вернуться к тебе, обещаю!
Уилл нахмурился. Ему не нравились ни король, ни его внимание, ни двор и ни то, что его проверяли. А теперь оказалось, что констебль допрашивал и Варду.
"На кой она ему сдалась, если его дело - искать ворованных гусей, как моё - проверять траханные монастыри?.."
- Что он хотел узнать? Какой защиты?
- Я не знаю, - Варда снова заплакала. - Обвинял, что это я убила своего бедного отца. Потом сказал, что пока - пока! - отпускает меня. И я взяла твою лошадку. Пришлось дать ей декокт, чтобы она не свалилась с ног и смогла вернуться к тебе. И поехала ко двору, потому что только государь может защитить от преследований закона. Король был так милостив, что назвал меня дочерью. Но, Уилл, это обман! Он безумен! И он... ох, он хочет, чтобы ты отправился к лорду Грею, а меня - выдать замуж за твоего тестя!
Уилл вздохнул, потирая глаза. Фэа в весеннем свете рассеялись, и реальность легла ему на плечи тяжким грузом.
"Как много всего. Лучше бы я ещё был пьян..."
"Не дождёшься. У нас от этого головы болят".
- Беда... Если честно, мне всё равно даже, если бы ты кого-то убила. Констебль просто святой и очень боится крови... - Уилл зло хмыкнул, подпирая подбородок ладонью. - Как по мне, имея ведьму и друида в одной комнате, тебе было бы проще сменить внешность и так получить свою спокойную жизнь. Король, и правда, безумен, и мне страшно отпускать тебя к нему. Но я понимаю, что сменив столько жизней, ты не захочешь менять и эту... А зачем мне ехать к Дику?
- Не надо недооценивать Джеймса Клайвелла, - Варда утёрла нос ладонью. - Это страшный человек. Очень страшный. И уж если чего он боится, то никак не крови. На его руках её очень много, он пахнет железом, страданиями и ложью! Зачем к лорду Грею? Не знаю. Но король называл тебя сэром Тыквой.
- Я его не недооцениваю, я на него злюсь. - Хмыкнул Уилл. Веки, руки и всё тело стали свинцовыми, мысли в голове потекли медленно и тяжело. То, что Варда попала в поле зрения короля, было очень плохо. Монарх был по-настоящему безумен, и нельзя было сказать, что он выкинет следующим. От мысли, что её могут выдать за Рольфа, Уилл просто выворачивало. - Есть идеи зачем ему вообще понадобилось лезть к тебе?.. - Уилл почесал нос. - Я не понимаю, чего ему надо... Я представил тебя, как свою семью, страна на грани войны, и проблем хватает, даже если на месте казнить и Дика, и меня. Зачем ему ты?
- Уилл, он же чует в людях! Как его отец. Как б это объяснить? - Варда наморщила лоб и устало потёрла виски. - Intuitio на языке римских варваров. Он учуял, что я - иная, и дал волю ищейке. Уилл, мне пора. Меня зовут Роса, но ты зови меня Рос. Как самый близкий.
Варда взмахнула рукой, подбрасывая в воздух ягоды рябины. Ягода за ягодой падали они алыми брызгами, а когда глухо стукнули о половицы, девушка исчезла. Уилл несколько мгновений смотрел в пустоту перед собой. Не понимая, что чувствует. То ли злость, то ли тоску, то ли просто какой-то червь роется в груди без особой цели и смысла. Он начинал ненавидеть эту страну. Она мешала ему жить, а он начинал её ненавидеть. Уилл набрал воздуха в грудь, чтобы, как привык, вздохнуть, но в дверь резко и громко забарабанили кулаком.
"Ну, ну..."
Он поднялся и открыл дверь гонцу, который тут же протянул ему лист бумаги.
"Сэр Уилфред! Мы, ваш король, повелеваем вам, нашему рыцарю, в срочном порядке отправляться в Лланелли, дабы там спешно отыскать лорда Грея. Лорд Грей, по сведениям, пребывает в болезненно-душевном состоянии и нуждается в помощи. Кому же мы, в отеческой нашей заботе, можем поручить лорда, кроме вас, нашего рыцаря? Henricus Rex"
- Понял. - Уилл захлопнул дверь прямо перед носом гонца и пошел собираться. Приказы королей полагалось выполнять, покуда они были королями.

Через несколько минут Уилл сидел на скамейке, уперевшись спиной о стену и, мрачно смотрел в камин. Ему это не нравилось, но нужно было успокоиться и подумать, что будет дальше. Во-первых, констебль. Если бы Клайвелл обвинил его в измене, то Уилл уже давно валялся бы в Тауэре. Но констебль всё равно пристал к Рос. Если Уилл правильно помнил, то о Джеймсе Клайвелле говорили, что он бастард. Но фамилия у него была. Клайвеллы то ли торговали, то ли занимались пиратством на западном побережье, а бастарда определили в юристы. Интересно, Клайвелл сам был в курсе о своё родословной? Человек он был проницательный и к своим годам, наверняка, должен был что-то разузнать. В чём-то они с Уиллом были очень похожи. Уилл криво усмехнулся.
"Видать, только у короля бабка не якшалась с чертями, черти ждали лично его величество.
Уилл упёрся подбородком о ладонь. В любом случае, констебль на него не нападал и старался оставаться в стороне. Интересно, как долго он собирался просто делать свою работу, при безумном-то короле? Так пройдёт месяц-другой и или самого повесят, или станешь мясником. Ну или всё по очереди.
"Сначала повесят, потом мясником станешь, - одобрила ход мыслей богиня. - Мне нравится".
Уилл отмахнулся от мысли, которая пошла не в ту сторону. Он сильно ошибся, вылечив монарха. Генрих был тираном, сначала ему понадобилась Алетта, теперь он решил выдать замуж Рос. Уилл всплеснул руками.
"Я живу так скромно, у меня всего две женщины, а он полез к обеим!"
Ещё и богини притворялись глухими, когда дело касалось монарха.
"Чего с ним не так-то? Проклятый он, благословлённый, бабку его фоморы имели? Деда?.."
"Его бабка отдала приказ умертвить принцев Йорков, - глухо отозвалась Морриган. - Прародительницей рода Елизаветы Вудвилл, супруги Эдуарда Четвёртого Йорка, была богиня вод Мелюзина. Бедная Мел, она истаяла одной из первых. Но её силы остались в потомстве. Елизавета Вудвилл и ее мать Жакетта Люксембургская обладали нешуточными магическими способностями: они могли насылать бури, дожди и туманы, предвидеть будущее и, конечно же, избавлялись от врагов при помощи колдовства. Елизавета иссушила правую руку своего деверя Ричарда Третьего".
"Тюдоры пали жертвой проклятия Елизаветы. Эта семья должна терять старших сыновей и в конце концов сгинуть, потому что мать Генриха Седьмого Маргарет Бофор организовала убийство старшего сына королевы-ведьмы. А отец нынешнего короля казнил брата своей жены, последнего принца Йорка, Ричарда. Смешно, правда? Сейчас сын пытается повторить подвиг отца и казнить любимого илота моей сестры, последнего, в чьих жилах течет капля крови Мелюзины".
"В Гарри Тюдоре этой крови побольше, - вздохнула Немайн. - Ведь его мать - Елизавета Йоркская. Ох, как запутанно всё".
Уилл приложил ладонь ко лбу.
"Да вообще..."
В последнее время он начал привыкать к голосам в голове. В любом случае, Дика на север отправили, чтоб он не вернулся. И Уилла теперь отправляли туда же. Генрих посчитал их заговорщиками и отослал к остальным заговорщикам. Это был какой-то очень уж изощрённый ход. Может быть, даже тупой. Уилл посмотрел на остывающие угли в камине, от которых исходил слабый красный свет. Вспомнились слова Рос о древних проповедниках, запертых в аду с их князьями. От него захотел избавиться король... Если не надеяться на внезапную перемену в безумном уме, то это конец жизни. Какая-то глупость. Безумец сидит на троне, велит казнить и милует. У него даже нет династии, - отец заговорщик, который провозгласил себя королём, да две дочери.
"Женись на одной из дочек, Уилл-ткач, станешь королём потом".
"Эх, только ткача там не хватало... Другое дело - Дик. Прав на трон у него дохрена, не будет королём - король его скоро казнит. Вот уже и сослали".
Уилл вздохнул, глядя в пол под ногами. Последние несколько месяцев его как будто несло вперёд каким-то безумным потоком. Рыцарство, женитьба, королевский двор. Теперь вот отобрали Рос. И поток несётся в сторону пропасти. На пару ярдов впереди, время от времени тонет и всплывает, как поплавок, невозмутимый Дик Фицалан. Уилл закинул руки за голову и вытянул ноги вперёд, развалившись на скамейке. И никогда он сам ничего не решал и ничего не менял в этом потоке. Может, потому сейчас всё и стало так плохо. Ведь, нельзя рассчитывать, что судьба всегда будет доброй и ласковой. Сейчас он так вообще сидел и злился.
Уилл со вздохом поднялся, и порывшись в вещах, начал перематывать руки бинтами, от плеча до кончиков пальцев. Можно было узнать, когда Рос будет проезжать по городу или по лесу и устроить засаду. Не явись она к королю - это побег. Побег - это плохо и за него можно было лишиться и имени и наследства. А вот похищение, - совсем другое дело, тем более, что похитили бы её уже во второй раз. Наверное, лучше всего было устроить засаду в лесу, раз он был друидом. Идеально, реши Рос сама рассказать ему когда будет выезжать из дворца. Так меньше подозрений. Но рассчитывать на такую удачу не стоило, так что сейчас нужно было купить несколько голубей. Одного - для Рос и ещё троих для богинь. В таком деле, было бы хорошо, будь они в хорошем настроении. Уилл глянул на перебинтованные руки. Бинты сидели хорошо, но поверх лучше было надеть перчатки. И одежду тоже нужно было сменить. Он улыбнулся про себя.
"Ну и херни я сейчас наворочу..."
Уилл прошелся из одного угла комнаты в другой.
"И правда, херни. Я слишком мало всё продумал. Так не получают то, чего хотят и тем более не идут против королевской воли".
Вспомнилось, как они с Рос, констеблем и остальными ехали через лес и Джеймс погрозил кустам кулаком. Шутка, но она давала понять, что с лесными он был хорошо знаком. С городскими, может, быть тоже, но с лесными - наверняка. Это кроме того, что за всем придётся следить самому и он точно будет на месте похищения. Уилл нахмурился. Момент, когда констебль погрозил кусту ощущался, как дурной знак.
Может, стоило обратиться к Стальному Рику?.. Он всю жизнь прожил в Лондоне и часто слышал это имя. Помощь Рика обошлась бы намного дороже, но он точно не обделается. Да и ему тогда было необязательно участвовать. Можно было отправиться к Дику и снять с себя подозрения. Уилл опять уставился в пол, скрестив руки на голове. Не верилось, что он обо всём этом думает он. Уилл хмыкнул. С другой стороны, вот он стоял здесь и остановить его было некому. Может, получится, может, его прирежут ещё при попытке поговорить с Риком. Но пытаться он был волен.

16 мая 1535 г. Лондон, таверна на углу у Гленголл.

К Гленголл Уилл шел задумавшись, глядя под ноги, глядя по сторонам, но продолжая крутить в голове всё те же мысли. Он хорошо понимал, что ему могли как позволить встретиться с Риком, так и набить морду, может быть, даже убить. Хотя, последнее вряд ли, потому что по слухам, Рик был очень деловым орком. Уилл оделся в свою старую одежду, чтобы выглядеть попроще и не выделяться. Сейчас он заметил, что она до сих пор нравилась ему намного больше дворянской. Дорогой наряд он тащил в небольшом мешке за спиной. В лучшем из исходов, в нём он скоро должен был явиться к Дику Фицалану. Дабы рьяно исполнить волю Его Величества и лишний раз не светить хлебалом в Лондоне.
Проблемой оставалась плата Рику. Уилл не сомневался, что орк легко мог организовать похищение, но вот плата за это могла быть очень высокой. А при себе у него было не так много вещей. Браслеты, ценности которых он до конца не понимал. Да пара фрагментов венца, то ли настоящих то ли поддельных. Насчёт них лучше было сначала переговорить с Диком. Он мог договориться и вывезти что-нибудь ценное из монастыря в качестве платы. Но оказываться в долгу у Рика, как ни крути, было плохой идей. С другой стороны, он просто не знал, что было нужно орку. И самым простым решением было просто спросить. Не стоило переоценивать себя и думать, что он знает, что нужно хозяину Гленголл, а что для него бесполезное барахло.
Таверна "У Гленголл" выделялась красивой бронзовой вывеской в виде кружки и тем, что под её стенами не было навалено мусора. Да что там, можно было даже увидеть фундамент. Уилл зашел внутрь и сразу вспомнил таверну, в которой он пил с Харзой и Вороном. Грабительская, с бандитской ухмылкой и одним глазом, таверна всё равно ощущалась как место сбора братьев по оружию. Где кому-то чужому лучше было не выделываться и не портить вечер. Уилл долго думал, как ему не схлопотать в морду после первой же фразы, но после долгих размышлений пришел к выводу, что он не знает. Так что решил просто не строить из себя хрен пойми кого. Всё-таки он был местным, и в таверне вполне мог даже оказаться кто-нибудь, выросший на той же улице.
У стойки было людно, все весело что-то обсуждали, кто-то посмеивался. Вид у большинства парней был бандитский и среди широких плеч сильно выделялась стройная фигурка молодой женщины. Одетая в белоснежную рубашку, с золотистой кожей и раскосыми глазами, азиатка носила очень короткую стрижку. Так обычно стригли в монастырях или в домах для душевнобольных, но на ней стрижка смотрелась естественно. Как будто иначе и быть не могло. То ли из-за того, как она сидела, то ли из-за того, как на неё смотрели остальные, но женщина создавала впечатление кого-то старшего. Как старшая сестра среди толпы выросших младших братьев. За стойкой тоже была женщина, одетая в необычное для такой обстановки чёрное платье с белыми рюшками. Уилл приветливо ей улыбнулся.
- Добрый вечер, можно кружку эля?
Женщина холодно оглядела его и стукнула кружкой. Эль был светлым, как моча, и пах ромом так, что сшибало с ног.
- Шиллинг.
- Сколько?.. - Уилл хмыкнул, положив на стол монету. Сейчас когда он об этом подумал, он уже давно не спал. А разговор с Рос вышел таким эмоциональным, что его вообще выжало как губку. - Теперь понятно, откуда у вас деньги на такое красивое платье... Я по делу, когда у Рика приёмный день?
Женщина пожала плечами.
- Платья получаются не с платы на эль и что покрепче, а с того, что дадут сверху... и да, это намёк. Потому что если нужен Рик, то значит, сначала нужна Осень. Вот стоит, - она кивком указала на азиатку. - Считай, секретарь. Расписание знает.
"Почти то же самое, что первый раз попасть на приём к Кромвелю. Это потом, когда развалишь пару монастырей, можешь ходить по дворцу, как у себя по кухне. Ну оно и понятно, здесь-то пока не знают, сколько монастырей я развалил..."
- Спасибо. - Уилл положил на стол ещё один шиллинг и пошел к Осени. Внешность азиатки вызывала странные чувства. Она была привлекательна, но не то, чтобы как женщина. Скорее, как красивая статую в храме, где идеально выверена каждая линия.
- Добрый вечер. Меня зовут Уилл, хочу обсудить с Риком одно дело.
Осень отпрянула, и её место тотчас заступил горбоносый смуглый мужчина.
- Это хо́рошо, что о́дно, - со странным акцентом одобрила она, расставляя ударения в словах там, где даже подумать было сложно, что они могут быть. – Если́ б два, даже́ страшно́ по́думать, что тогда было бы. Дело, красивый?
- Мне остаётся только радоваться, что у меня не три дела... - Криво улыбнулся Уилл. Ему не нравился горбоносый здоровяк. И если на него так кидались, когда он заговорил с Осенью, путь к Рику обещал быть страшно запарным. Шугались его зря. Подумаешь, что может сделать комиссар неудоучка, который пару раз держал в руках меч, целой таверне головорезов. Скорее уж наоборот, это головорезы могут. Уилл сделал пол шага назад, чтобы над ним не нависала мускулистая фигура. - Да, хотел попросить о помощи. Пять минут, если он будет так добр, выслушать меня.
- Двойка, сдела́й так, чтоб не слуша́ли, - обронила Осень. Носатый кивнул и увёл толпу за собой. Тут же заиграла громкая музыка и кто-то визгливо завёл песню про короля, его гусятницу и страшную принцессу. - Рик сегодня́ нет. Гово́ри со мной, ре́шу.
Странно, что Рика не было на месте. По слухам орк очень не любил покидать своё убежище, пробраться в которое было сложнее, чем в любой дворец. Уилл слегка нахмурился, думая, как бы сказать всё кратко, понятно и без увёрток. То ли из-за того, что ей приходилось подбирать слова на неродном языке, то ли из-за характера, Осень создавала впечатление человека, не любящего увёрток.
- Мне нужно похитить девушку по имени Варда Онория Флетчер. Похитить нужно, чтобы не было видно, что она сбежала сама.
Женщина пожала плечами.
- Можно́. Шум устрои́ть, будет дороже́. Откуда́ красть? Отко́го красть? М?..
"Ничего себе у них здесь всё на потоке..."
Вопрос оставался в том, было ли ему что предложить взамен.
- Хорошо, если в городе и с шумом. Красть от любой свиты, что будет и хорошо, если так чтобы следы вели к чьему-нибудь особняку. Насколько дороже?
Осень нежно улыбнулась.
- Не пони́маю, - ласково сообщила она. – Дево́чка тебе ну́жна или́ мне? Как подсыл гово́ришь. Я мо́гу просто́ ска́зать: сундук золота́ ярд на ярд на ярд, но дам те́бе ещё шанс, красивый. Детали, ну́жны детали. Кто охра́няет твою де́вочка? Или не тво́ю, но всё ра́вно. Будет́... буде́т как на севе́р давным-давно. Кто? И где? Се́йчас - где?
Уилл потёр лоб ладонью. Вроде бы, женщина говорила по-английски, но он нихрена не понимал. Ещё она жутко кого-то напоминала... Рыжую девчонку с одним глазом. Вроде бы, они были совсем разными, но почему-то в памяти всплывала именно она.
- Сейчас Варда в Хэмптон-корте. Лучше всего её выкрасть, когда она будет в городе. Тогда охрана, если и будет, то небольшая. Всё-таки она дочь торговца, да и его величество сейчас занят. Охрана не в курсе и может попробовать помешать, сама Варда, если поймёт в чем дело сопротивляться не станет. Максимум, сделает вид. Сундука с золотом, даже фут на фут у меня нет, но могу предложить браслеты.
Китаянка плавно повела плечами. Вздохнула. Близко подошла к Уиллу, привстала на цыпочки, заглядывая ему в глаза. В распахнутом вороте рубашки качнулись ничем не стесненные маленькие груди.
- Хемптон-корт, - задумчиво повторила она совершенно без акцента. – Почему дочь торговца – в Хемптон-корте? Флетчеров – знаю. Но королевский дом... Твои браслеты должны быть сделаны самой королевой фей, чтоб покрыть такое, смекаешь? А как красть и где – сами сообразим.
- Чтобы оказаться при дворе, достаточно понравиться его Величеству... - Уилл сбился с мысли. Его странно тянуло к Осени. Понятно что, в такой момент его бы потянуло к какой угодно женщине, но здесь было что-то ещё. Он нахмурился, несколько раз моргнул. Было сложно вернуться к прежнему ходу мыслей, и взгляд сам собой сползал вниз. Уилл порылся в сумке, специально не делая резких движений, и положил на стойку пару фейских браслетов, за которые он лишился сознания прямо на рынке.
Браслеты Осень трогать не стала. Поманила пальцем скукоженного мужичка из дальнего угла. Тот их рассматривал тщательно, разве что на зуб не попробовал, долго шептал китаянке на ухо, тыча пальцем то в браслеты, то в Уилла, а потом ушел, озираясь.
- Годится, - согласилась китаянка, ласкающе погладив Уилла по щеке. – Куда доставить девочку?
От прикосновения к щеке стало жарко и мысли опять разбежались по углам, как стая напуганных крыс.
- В Лланелли, я буду ждать там. Если она захочет добираться сама, то просто отпустите. - Уилл слегка качнулся назад. Жутко захотелось выйти на свежий воздух, и привести свои мысли в порядок. - И ещё, предупредите, что выкрасть её попросил Уилл и будьте с ней поласковее. Будет плохо, если она занервничает. Сколько будет стоить доставка?
- Дево́чка не ме́шок зе́рна, красивый, - задумчиво просветила его Осень. – И дале́ко. Оче́нь дале́ко. Есть похожи́е арте́факты, коми́ссар? Сойдёмся́ по цене. Даже Марико про тебя ничего не скажу, брайнсов сын. Как скидка.
Уилл невольно нахмурился, при упоминании Брайнса. Полез в сумку и достал свёрток с подарков Саргатанаса. Брошь лежала завёрнутая в ткань, потому что он боялся, что она цапнет его за палец, когда он будет искать в сумке какую-то мелочь. Он положил закрытый свёрток на стойку.
- Осторожно, может укусить. А что Марико? Я с ней не знаком.
С брошью произошло ровно то же, что и с браслетами - щуплый мужичонка ощупал, обнюхал, пошептал, ушел озираясь.
- Ты очень интересный комиссар, красивый, - Осень стала еще задумчивее. - Договорились. Сделай себе алиби.
- Тогда договорились. - Уилл постарался не показать, что злится. Опять долги мёртвого отца. Он сам не понимал, почему его это так злило. Наверное, потому что кому-то в наследство доставались дворцы или хотя бы оружие в старом сундуке, а ему даже не посчастливилось поговорить с отцом. На душе стало как-то тяжело и он снова вспомнил, что устал.
- Марико, значит... Постараюсь не забыть. - Уилл со вздохом взглянул в глаза Осени. Оставалось надеяться, что он не сделал глупость, доверившись людям Рика.
"Госпожа Морриган. Могу я попросить вас о милости? Мне очень нужно попасть на окраину Лланелли".
Комната перед ним схлопнулась и Уилл провалился в темноту.

17 мая 1535 г. В собственном городе, в окружении богатств и вечной славы, на смертном одре, ещё не осознавая своё бессмертие. Оно же Лланелли, Валлийская Марка.

Уилл несколько раз моргнул, и потёр глаза. От перемещения кружилась голова. Вокруг был приглушенный свет. Он сидел в каком-то борделе, ну или по крайней мере, место было очень похоже на бордель. Большая комната была вся уложена подушками. В одной половине собрались полуголые девицы в скудной одежде, расшитой алыми розами. С другой стороны кучковались девицы с белыми розами на оборвках одежды. Уилл несколько раз растерянно моргул, ничерта не понимая.
"Это как?.."
"Это - милостиво. У тебя час. Заплатишь сам".
Уилл почесал затылок, стараясь не слишком глазеть на девиц. Грех было жаловаться, когда его за мгновение перенесли через пол страны. Так вот оказывается, как делалось алиби... Непросто...
"Сложно поспорить, Госпожа. Вы и правда милостивы. Но где Дик Фицалан?"
"Должен был говорить со здешними фоморами. Пропал. Иди поищи".
- Ой, господинчик, - девочки с белыми розами, оторопевшие от явления Уилла народу, оживились. Правда, говорила только одна - пышногрудая и тонконогая брюнетка. - Вы за Ланкастеров или за Йорков?
- Конечно же он за Ланкастеров, - вмешалась другая, из толпы красно-розовых. Эта была красивой блондинкой с веснушками. - Видите, какой он пунцовый?
Уилл быстро пробежался по комнате взглядом, пытаясь понять где выход.
"Надо отсюда как-то выбираться, а то меня в лучшем случае просто оберут..."
- Пунцовый я от того, что мне стало дурно при виде стольких прекрасных дам. Где у вас тут можно выйти на свежий воздух? Буквально на минуту.
Уилл попятился и стукнулся затылком о дверь. Он осторожно открыл её и увидел незнакомую улицу. Было достаточно тихо и спокойно, судя по тёпло-апельсиновому небу, время шло к вечеру.
"Это сколько времени-то прошло?.."
Он сделал шаг на улицу, и шагнул обратно в комнату. Только в голове опять помутнело и закружило. Девицы опять уставились на него, в этот раз, кажется, даже с большим интересом. Со стороны он, наверно, выглядел как какой-то по-особенному чокнутый колдун.
"Видно, не судьба..."
Уилл посмотрел на полуголых девиц по обе стороны политической арены.
"Нет, ну час я просто так просидеть не смогу. Я ж не монах. Месяц назад, может быть, и просидел бы. А сейчас нет".
- В общем я ещё не определился со взглядами. Но сейчас думаю самое время, если вы не против мне помочь.

Через час Уилл очутился на окраине какого-то городка. Вокруг сгущались сумерки, доносился приглушенный шум городской жизни. Сверху, с ярдов трёх ему на голову больно грохнулась сумка с вещами.
Уилл поднялся, растирая затылок и рассматривая город. Нужно было поскорее показаться на рынке и в какой-нибудь таверне. Потому что бордель, если без шуток, был не лучшим алиби. Он устало зевнул. Странное было чувства, вроде бы он и должен был быть доволен как кот, а всё равно чего-то не хватало. Уилл поднял сумку с земли и зашагал в сторону города. Без браслетов она казалась легче. Может, ему нравилось таскать с собой всякую волшебную дребедень. Хорошо хоть он знал, за что их отдал.

ВАРДА ОНОРИЯ ФЛЕТЧЕР = АЛЕТТА ДЕ МАНВИЛЬ = РОЗАЛИ ХАРПЕР

19 мая 1535 г., Лланелли.

Шум с улицы проникал даже сквозь толстые стены подвала. Рос досадливо закатила глаза - Уилл совершенно не умел договариваться с людьми. Впрочем, сейчас её волновало не это. После встречи с Робертом Бойдом в Портенкроссе, Рос поняла - пора браться за его воспитанников. Например, этого чернявого, с которым он был в Билберри. Фламберга.
Рос достала из сумы бронзовую чашу и полоснула себя по ладони атамом. Для того, чтобы натравить на кого-то демонов, ей не нужно было призывать их сюда. Достаточно было поговорить ритуалом Ровены: кровь, бронза, атам, слова заклинания. Решите, нужен ли вам конкретный демон или подойдет любой другой, создайте официальное приглашение демону войти в ваш мир, говорите с демоном. Всё просто, когда знаешь, что делать. И даже удивительно, что люди боятся так делать.
- Князь Велиал, ангел от Престола Его Агриэль, ответь!
Кровь уже закрыла дно чаши, и этого было достаточно.
- Хм-м, - судя по голосу, Велиал спал. Если демон вообще может спать. - А, это ты, бешеная. Только не говори, что тебя снова убивают. Надоело.
- Не убивают, мой господин, - ладонь засочилась кровью скорее, как всегда бывало, когда демон отвечал. Кровь суть душа, и своих хозяев за услуги следовало кормить. - Я хочу, во исполнение наших договоров, чтобы вы послали на путь михаилита Фламберга Гласеа-Лаболаса, дабы он устрашил его сердце и взял его жизнь. Перед этим михаилит Фламберг должен узнать, что послала я, осуществляя право древней мести.
Рос вздохнула, припоминая, как на заре времен её соблазнил Айрианвин. Он обещал могущество, подчинение демонов и тайные знания. И что не говори, дал всё обещанное.
- Скучная она, - неведомо кому пожаловался Велиал. Неведомо кто по-женски хихикнул. - То убивается о кого-то, то убивать требует. Вот скажи мне, дражайшая моя Рос, зачем убивать Фламберга, если он к преисподней привел больше душ, чем даже ты?
- Потому что я так хочу, мой господин. Я хочу этой мести уже много веков, и когда у меня всё получится, то душа Роберта Бойда будет принадлежать аду. Причем, отдаст он её добровольно.
Внутри снова разгорался лихорадочный пожар предвкушения и ожидания. Рос положила руку на грудь, унимая биение сердца, но справиться с собой не смогла. Хотелось бежать, искать Фламберга самой, но как это сделать с Уиллом?.. Нет, пусть порезвится демон.
Велиал зевнул.
- Ладно. Хотя гарантий никаких не даёшь, как всегда. Вечно так - все чего-то хотят, а мы потом беды огребаем. Смотри у меня, Рос, чтоб душа была, а то...
Пожав плечами, Рос прошептала слова завершения и тоже зевнула. Шестнадцатилетнее тело уставало меньше предыдущего, но и спать хотело совершенно внезапно. И еще оно хотело мужчину, которого не было.
"Подлить ему афродизий, что ли?"
Однако, афродизии приносили лишь временную помощь. Рос со вздохом покопалась в сумке, отыскивая любисток и вербену, рябиновые палочки и цирконы. Долго разжигала огнивом костерок под бронзовой чашей. Для приворота были нужны только естественные силы - и никакой магии. Лучше всего в этом деле помогало имя матери того, кого привораживают. Имя матери помогает богам опознать человека, ведь отцом на самом деле может оказаться кто-то другой. Но для михаилитов, у которых были вторые имена, годились и простые схемы.
- Прочна любовь Роберта Бойда, магистра Циркона, ко мне, как нить крепка. Никто нас не сумеет разлучить, как иголку с ниточкой. Как любисток на огне сохнет, так и Роберт Бойд, магистр Циркон, от тоски и любви по мне усыхает.
А вот Уилл требовал присухи на зеркале. Рос распустила волосы, ставя перед чашей небольшое зеркальце. И снова полоснула по ладони атамом.
- Повелеваю тобой, Уилфред Харпер, сын Бетани Харпер и Гарольда Брайнса, прививаю тебе страсть, тоску и любовь ко мне. Рядом ты будешь год за годом, столетие за столетием, бесконечно. Теперь ты будешь только меня любить, целовать и угождать мне. Свою кровь я проливаю, тебя,Уилфред Харпер, сын Бетани Харпер и Гарольда Брайнса, я подчиняю и воли лишаю. Без меня страдать ты будешь, о других навсегда забудешь. Свои слова подтверждаю, тебя с собой скрепляю. Пусть будет так!
Следующим был Фламберг. Раскидывающий в Билберри огнём, он заслуживал, чтобы его пыл остудили водой.
- Видишь ты меня, михаилит Фламберг, думая о суженой. Как луна молодая и прекрасная, так и для тебя буду самой любимой. Тебе тоску навею, не сможешь и дня без мысли обо мне. Как небо без луны, так и михаилит Фламберг без меня. Только со мной он будет счастлив и о других думать перестанет. Пусть будет так!
Ричард Фицалан, граф Суррей и лорд Грей, илот и просто негодяй, любящий распускать руки. Ему Рос приготовила особое угощение.
- Ворожила, приманила, от жены отворотила, пусть забудет прежний дом, не воротится потом!
Рябиновые палочки потухли, показывая, что Мать-Природа услышала слова своей жрицы, и Рос своей кровью и водой ритуала очертила круг, смывая его следы. И поместила за корсаж напитанный силами проведенных обрядов циркон. Внезапные мстители, выпавшие на неё с кинжалами и веревками, ей были не нужны.
- Люблю вас, мои мальчики.

Джеймс Клайвелл

18 мая 1535 г. Бермондси.

Утро началось с голубя от Нерона. Птица долго билась в стекло, пока сонный Джеймс не добрёл до окна и не впустил её.
"Струсил? Ладно. Позже. А я бы тебя на последний бой поставил."
Содержимое, вопреки самому себе, порадовало. Наверное, Джеймс слишком устал за последние дни, чтобы огорчаться тому, что не нужно надевать доспех и рубить нового чемпиона Колизея. Струсил так струсил. Позже - значит, позже. Для полного удовлетворения не хватало, чтоб король отменил свой бабоспасительный поход.
"Государь! Проведённое следствие показало, что Её Милость королеву Анну следует признать виновной в супружеской измене. Факты указывают на то, что после рождения принцессы Елизаветы, Её Милость вступала в сношения с придворным музыкантом Марком Смитоном, своим казначеем сэром Генри Норрисом и стремянным сэром Френсисом Бреретоном. Соучастниками по делу являются её отец, казначей короны, сэр Томас Болейн, и секретарь совета пэров, её дядя, сэр Уильям Фицуильям. Полагаю, что именно их наущениями и начарованиями Её Милость осмелилась оказывать вам благосклонность, мой государь, а также поощрять к ухаживаниям".
Анну Болейн было жаль. Наверное, Нерон прав - Джеймс струсил. Как струсили все - от михаилитов до писаря Брухи. И отдали эту молодую, красивую женщину на растерзание самодуру-монарху, которому было очень тесно в штанах. Джеймс в сердцах скомкал уже подписанную бумагу и бросил на пол. Всё это было неправильно. Разумеется, стране нужны были наследники престола, но отсутствие сыновей не повод казнить! Разведись, назначь ей содержание, женись снова. Обратись к лекарю, наконец. А еще было обидно: королю приспичило, а муки совести терзали Джеймса.
"Хоть бери да прячь эту Болейн у Гленголл".
Представив лицо Ю, когда приведёт к ней королеву, Джеймс хмыкнул и невольно заулыбался. И швырнул на пол очередной листок с заключением по делу. Таких листков уже валялось великое множество - договориться с совестью не получалось никак.
- Мэри, - негромко позвал он, - скажи, разве можно осудить и казнить человека... женщину за то, что ей хочется жить весело, богато и красиво? За то, что ей хочется восхищенных мужских взглядов?
- М-м, - жена подошла, запустила руку в его волосы, опустила ниже, массируя шею. - Нельзя, совершенно точно нельзя, но... История показывает, что очень даже можно. Правильно или нет - другой вопрос, но у меня есть ещё и третий. Можно ли осудить и казнить человека за то, что он не хотел осуждать и казнить человека? Правильно или неправильно? И четвёртый: можно ли тут совместить правильно и можно? Я - не вижу, как, и лучше буду оплакивать женщину, которой хотелось восхищённых взглядов, и невозможность нельзя, чем...
- А совесть мою кто будет оплакивать? - пробурчал Джеймс, который тоже не понимал, как совместить несовместимое. И переживал об этом настолько сильно, что даже руки Мэри не волновали.
"Государь! Проведённое следствие показало, что Её Милость королеву Анну следует признать виновной в супружеской измене. Факты указывают на то, что после рождения принцессы Елизаветы, Её Милость вступала в сношения с придворным музыкантом Марком Смитоном, своим казначеем сэром Генри Норрисом, стремянным сэром Френсисом Бреретоном, собственным братом, Джорджем Болейном. Кроме того, факты указывают, что до брака Её Милость делила ложе с сэром Томасом Уайеттом. Соучастниками по делу являются её отец, казначей короны, сэр Томас Болейн, и секретарь совета пэров, её дядя, сэр Уильям Фицуильям, её мать, леди Элизабет Норфолк-Болейн. Полагаю, что именно их наущениями и начарованиями Её Милость осмелилась оказывать вам благосклонность, мой государь, а также поощрять к ухаживаниям".
- Знаешь, маленькая, я ведь обычный законник. Констебль, который с городской стражей ловит на улочках щипачей, разнимает драки и матерится на жителей, чтобы не выливали дерьмо из окон. В моей жизни всё просто и понятно: вор должен сидеть в тюрьме, убийца - болтаться на виселице. В обычной жизни, понимаешь? Если я отправляю на эшафот женщину, значит, она без сомнения виновна. Но эта, которую совсем недавно нам велели звать королевой, виновна лишь в том, что её больше не хочет король!
Джеймс скомкал очередной лист, и в этот раз попал в камин. Смертный приговор королеве, её придворным и другу детства вспыхнул и сгорел.
- Меня на арену вызывают.
Мэри ответила не сразу. Спустя несколько секунд.
- Поедешь?
- Нет, - хмыкнул Джеймс, потягиваясь. - Пора завязывать, пожалуй. Возможно, узлом и на шее Нерона. А если бы поехал, а, Мэри?

«Государь! Проведённое следствие показало, что Её Милость королеву Анну следует признать виновной в супружеской измене. Факты указывают на то, что после рождения принцессы Елизаветы, Её Милость вступала в сношения с придворным музыкантом Марком Смитоном, своим казначеем сэром Генри Норрисом и стремянным сэром Френсисом Бреретоном. Соучастниками по делу являются её отец, казначей короны, сэр Томас Болейн, и секретарь совета пэров, её дядя, сэр Уильям Фицуильям. Полагаю, что именно их наущениями и начарованиями Её Милость осмелилась оказывать вам благосклонность, мой государь, а также поощрять к ухаживаниям. Должен обратить внимание, что по мнению некоторых фрейлин, а именно – мисс Лилли Каффли, королева может быть беременна».
- А если бы поехал, - Мэри тоже потянулась, отошла к столу. - Если бы поехал, то сидела бы и ждала, конечно. С горячим супом вот например. А можно ли не казнить работорговца только за то, что он притворяется благодетелем?
- Не будь кровожадной, Мэри. Без Нерона я остаюсь бесхозным вольноотпущенником и любой мало-мальски нечистоплотый на руку ланиста может заграбастать меня и продать. Volens nolens, но пока не перевешаю их всех, мне носить эту серьгу.
Но с королём ехать всё равно придётся. Джеймс вздохнул, тоскливо размышляя, стоит ли смять очередной лист или оставить, наконец. Совесть никак не хотела успокаиваться, колола куда-то в печень острыми вилами, рисовала образ Анны Болейн с тонкой красной ниточкой вокруг горла.
- Послушай, лесная принцесса... Вопрос глупый, и она достаточно дурная, чтобы всё испортить, но... Помнишь историю про Робина Гуда, турнир стрелков и лопнувшую веревку Малыша Джона? Как думаешь, я смогу уговорить валлийца выбить из рук палача топор?
- Без Нерона, - заметила Мэри, не оборачиваясь, - ты остаёшься констеблем, пиратом. Один изгибает правила, когда ему это нужно, второй над ними смеётся. Вольнотпущенник? Вольноотпущенник ты только когда принимаешь чужие правила полностью - иначе ведь и отпуститься нельзя, неоткуда. Иначе и эти отпустить не могут, потому что - а кто они такие, отпускать или нет, с какого дьявола?! Прости, я не верю в страх перед ланистами. Не верю в невозможность гнуть чужие правила под себя - иначе бояться надо на каждом углу. Не верю и в то, что дело в повешениях - хотя пока что ни одного повешенного ланисты - слово-то какое, благородное! - не видела, а им не помешало бы. Не верю, что можно вспомнить историю, чтобы изменить королевские - королевские! - правила, а вот нероновские и прочей подземной падали - никак, невозможно, связали словом, потом другим - и всё тут.
Помолчав, Мэри одёрнула рукава, с горечью пожала плечами.
- Валлийца, конечно, ты уговоришь. Ты кого угодно уговоришь, даже себя. Себе-то небось и бумажек скомканных столько не досталось, как вот этой несчастной королеве. Да и досталось ли вообще? Если убрать страх и правила, что останется?
Помолчав снова, она вздохнула.
- Прозвучало настолько же глупо и высокопарно, как мне кажется, да?
- Прозвучало разумно, - признал Джеймс. - И ты навела меня на мысль, что... Нет, на "Горностай" её нельзя. Сам же продам. Но признавая разумность твоих слов и отчасти разделяя негодование, начну я, всё ж, с ланкастерского ланисты. Как только король изволит закончить свои дела. Что-то зреет, знаешь ли. Тревожит. И я боюсь, что смерть королевы даст толчок этому созреванию, ускорит.
Джеймс глянул на последнюю бумагу, поколебался – и не стал комкать. Пусть её. Не в силах одного законника изменить вселенскую несправедливость. Но зато в силах одного Джеймса Клайвелла обнять свою юную супругу. И надеяться на лучшее.

19-20 мая 1535 г., Бермондси.

Ночью на Джеймса рухнул голубь. Мэри, верная своим привычкам, на ночь растворила окно, и теперь волей-неволей, в неверном мерцании свечи, пришлось читать записку из Ланкастера.
"Под Ланкастером бой. Слышно пушки. По сведениям, полученным от братьев-иоаннитов тюдоровские розы с комиссариатом и инквизицией штурмуют прецепторию. Оставайтесь на голубиной связи".
Джеймс протер глаза и неверяще прочитал еще раз. Выходила какая-то херня. Михаилиты не выступали ни под чьими флагами - это знали все. Инквизиция или нет, а уставом они не поступались. Комиссары не воевали - потому что не умели, а в том, что тюдоровские розы штурмовали иоаннитов, ничего удивительного не было. Рано или поздно за ярым католическим орденом пришли бы. Иными словами, под Ланкастером, по словам всё тех же иоаннитов, в кучу смешались кони и люди, и поэтому письмо выглядело как лютая провокация и попытка навредить сразу всем, даже системе констебулата. Следующее утро его огорошило восстанием гарнизона в Лланелли и ориентировками на Ричарда Фицалана и комиссара Харпера. Ошарашенно Джеймс читал, что разыскиваются Ричард Фицалан, граф Суррей и Уилфред Харпер - де Манвиль, барон Лилберн по причине мятежа против короля. Мятежников предписывалось обезвредить и задержать, а вот казнить до судебного разбирательства запрещалось. Причём, дело передавалось в ведомство Джеймса.
"Вот Инхинн-то порадуется".
Выходить из дома не хотелось. А когда появилось еще и письмо о близком турнире, Джеймс вовсе рассвирепел. И к чертям ебучим, собачьим выбросил всю это корреспонденцию.
- Мэри, двадцать третьего турнир! Я пошёл к Инхинн, пусть сломает мне ногу.
- Ногу?.. - Мэри изумлённо обернулась от окна. - А. После всех этих новостей, может, это будет последний турнир... но если на него не идти, то я против, чтобы ломать ноги. Болеть можно менее... поломанно. И более уютно.
- Если не ломать, то придётся идти.
Джеймс хмыкнул, понимая, что в шестнадцать Мэри хочет праздника, ярких флагов и красивого платья. А еще хочет смотреть на своего мужа в сияющих доспехах и гордиться им, смывая этим турниром воспоминания об арене. Вот только если Джеймс и хотел чего-то от турнира, так это постоять в оцеплении - как обычно.
- Ну да ладно, заявляться на бои не буду, не умею я, как они. На трибунах посидим, а на бал - сходим. Сдается мне, что совсем уж пропускать нельзя. Можно важное проморгать. Любопытно, явится ли... А впрочем, Фицалан явится. Ему сбежать не позволят ни лихость характера, ни фамильная гордость. А вот с Харпером возможны нюансы. Ты знаешь, Инхинн говорит, что её приглашали в резиденцию. Циркона бичевали.
- М-м, - протянула Мэри. - Хорошее место у Циркона. Звучит так, словно он тебе очень не нравится?
- Отнюдь, - соседством с Харпером и в самом деле было для магистра странным. - Я очень уважаю Роберта Бойда. Это умный, хитрый и осторожный стратег. И если его подвергли этой унизительной процедуре, да еще и в количестве трехсот плетей, то он сделал что-то такое, что сдвинуло колесо истории. А теперь наложим это известие на осаду прецептории иоаннитов... Ну, ты можешь поверить, что некий комендант-комиссар Харпер это делал сам, командуя шотландскими наемниками Армстронга из Бирмингема? Но Бойду я сочувствую. Он еще и своими ногами от позорного столба ушёл. Если выживет, я порадуюсь.
- Выживет. И на турнир наверняка прибудет, сопровождать своих. Им ведь участвовать нельзя, только на трибунах, на балу.
Мэри очень-очень хотелось, чтоб мужа бравый рыцари в сияющих доспехах отдубасили в ристалище. И Джеймс с этим бы даже согласился, найдя в этом замену арене, но сейчас это нужнее было Фицалану. В обвинения против него по-прежнему ни на пенни не верилось.
- Это будет театр другого актёра, маленькая, - вздохнул Джеймс, обнимая жену. - Нельзя отбирать у человека шансы. А мы с тобой поглядим с трибун, а после славно потанцуем на балу. Будешь мне шаги подсказывать. Я последний раз танцевал в университете, кажется.
Он подхватил Мэри, поднял повыше, кружа в па вольты. Танцы сродни фехтованию, но и сложнее. Вся жизнь - большой бал.
"Не ошибиться б в шаге. Во всех смыслах".

22 мая 1536 г., Бермондси, поздний вечер.

В дверь постучали. Джеймс прервал томную балладу, что напевал Мэри, втайне тоскуя по Инхинн, и поспешил поглядеть, кого принесло на ночь глядя. Молясь, чтобы это были не гусиные кумушки, притащившие задушенную Марико-лисицу, он распахнул дверь - и просиял радостной улыбкой. У порога стояли Фламберги. Оба. И Раймон, и Эмма. Первый - схуднувший, но будто успокоенный и довольный. Вторая - живая и счастливая.
- О, сэр Раймон, леди Эмма! Проходите же! Рад! Мэри, у нас гости! Будете ужинать?
- Будем, - с улыбкой согласился Раймон, - пройдём, и тоже рады, вдвойне.
- Как замечательно, - Джеймс отодвинул стул для леди, усаживая её у стола. Благо, что матушка давно накрыла ужин. - Что вы заехали. И что леди Эмма нашлась. Гляжу, обвенчались?
На пальцах обоих блестели венчальные кольца, и это было правильно. Брак следовало скреплять любыми способами.
- Да вот... - Раймон сунул руку в сумку, что-то там разыскивая. - Не поверишь, демоны уговорили, словно им больше всего надо. То одержат, то из кустов изумлённо смотрят и между рогами чешут - а это непросто, когда рогов много... О, вот же оно! Специально для вашей высокочтимой матушки. Напомнило мне об отчем доме, не смог удержаться. С водой. Сейчас, только благословлю ещё.
На свет явилась посеребрянная фляга с изящной гравировкой, сделавшей бы честь любому борделю.
- Демоны всех тревожат. Не так ли, Джеймс?
Эмма говорила тихо, глядя на то, как Мэри режет мясной пирог.
Джеймс хмыкнул, кивком благодаря Раймона. Матушке такая фляга была как кость в горле - и выбросить жалко, и показать стыдно. А демоны - тревожили. Точнее - демон.
- Когда узнаешь, что ты наполовину оно, леди Эмма, - глухо отозвался он, тоже уставясь на Мэри, - а твои дети - на четверть, то поневоле постоянно тревожишься. Что говорит михаилитская наука о таких, как я, Раймон? Что предписывает сделать?
Раймон хмыкнул и снова запустил руку в сумку.
- Изумляться, - на свет явилась пузатая глиняная бутыль. - Очень сильно и очень искренне. А наука говорит, что такие полукровки крайне опасны. Вот например один из братьев - наполовину скоге... не демон, конечно, но тоже хвостатое. Так не поверишь - курит постоянно. А вдруг уголёк или искру уронит? Это - бренди. Яблочный. Да простит нас хозяйка. Если не секрет, кто из демонов осчастливил твою матушку? Беспокоит?
Из курящих михаилитов Джеймс мог припомнить только франтоватого Скрамасакса. Который, оказывается, был собратом по несчастью.
- Не сказать, что беспокоит. Ну, пару раз под руку трындел, разок выпутаться помог. Скорее его наследие мешает. То на корабль, какого еще не придумали, меня провалит, то сны про будущее снятся. Что характерно, в будущем я тоже ищейка. А имя... Он называет себя Айрианвином.
Странно, что михаилиту, с которым его связывало меньшее, чем с Мэри, Джеймс рассказывал неприглядную правду легче, спокойнее и даже как-то лениво. Он наклонился под стол, где в небольшом погребке миссис Элизабет держала вина, и выудил первую попавшуюся бутыль.
- Вино. Миссис Элизабет сама делает. Предлагаю начать с него.
- Его очень волнует отец-демон, - всё так же негромко просветила Эмма своего супруга, - поэтому, переводит разговор на вино. Можешь не обращать внимания. Ах да, дорогая Мэри, я по дороге купила чудесную сушеную плотву! Держи!
"Чёртовы телепаты".
- О, - Мэри приняла связку и взглянула на Эмму. - Спасибо. А вы - погрызёте тоже? Уже?
- Нет, я еще маленькая.
"Научилась плохому..."
- Айрианвин? - Раймон принял кружку и нахмурился. - Необычно для демона. Не та традиция, и всё же, знаешь, а ведь знакомо. Отзываешься детством, когда такое слышишь, а потом споришь до хрипоты, выясняя, как именно оно произносится, потому что все запомнили по-разному. Все эти небыли о том, что было. Точно. Резиденция, спальня, сказки. Айрианвин. Только, - он помедлил, вскинул бровь. - не демон, друид.
- И друид тоже, - грустно повинился Джеймс, будто это он заставлял этого папашу быть демоном-друидом. - Но - сказки? Бойд?
- Бойд, - кивнул Раймон и с удовольствием отпил из кружки. - Хорошее. Так вот, о сказках и о той ереси, о которой любил болтать Гарольд Брайнс. Айрианвин - если по сказкам, то это тот самый друид, который научил того самого Тростника, как ловчее сбежать от той самой злой богини. Знатная генеалогия. Получается, продал душу, сменил подданство, и ты теперь - наполовину демон и одновременно - цельный друид.
- Не волнуйтесь, Джеймс, Бойд бьет лопатой только хорошеньких ведьм, - вздохнула Эмма. - И то - только когда они из стен вылезают. В конце концов, сын за отца не в ответе.
"Еще как в ответе, миледи принцесса из рода Йорков".
- Хорошее. Матушка половину овощного рынка доводит до слёз, пока находит нужные ягоды для вин, - Джеймс вздохнул, тряхнул головой и улыбнулся. В конце концов, быть наполовину скоге хуже, чем наполовину демоном, а тот же Скрамасакс не роптал. - А ты - на турнир, Раймон? Или - Бойда навестить? Он, вероятно, ещё не вполне...
Сообразив, что сказал лишнее, Джеймс осёкся и хмыкнул. Вряд ли Раймон знал, что произошло с его старшим другом, иначе поспешил бы в резиденцию.
Раймон отставил кружку и глянул на Эмму.
- Ещё не вполне - что?
- Выздоровел, - говорить неприятную правду родственникам пострадавших Джеймс умел. Констеблю приходилось это делать чуть ли не каждый день. - Триста плетей - тяжёлое испытание, не всякий выживает, а он своими ногами ушел с лобного места. Подробностей не знаю, разве что связываю это с заварушкой в Ланкастере. Там некие шотландские наемники некоего Армстронга вынесли на ушах прецепторию иоаннитов, оставив комендантом некоего Харпера. Не к ночи будь помянут.
- Капитулу было очень тяжело, - отстраненно заметила Эмма. - И ты уже ругался. Хм, и это тоже говорил. И это. И это. И это. Не оригинально. Забавно, но повторяешься. Джеймс, а где же Бесси? Мэри, передайте ей это ожерелье. Девочка взрослеет, вот и юный Эдвард по ней уже сохнет. Вы знаете, чужие дети так быстро растут... Мы ведь тоже бывали у иоаннитов в гостях. Вы знали, что они там гладиаторов перепродают?
- В гостях, да, - отстранённо согласился Раймон. - Помню тот арбалетный болт, помню...
- Знал. Уже не продают, - Джеймс подлил в кружку Раймона еще вина и улыбнулся. - Всё польза. В последние дни вообще удивительный сумбур. Голуби разве что на голову еще не гадят. То гарнизон в Лланелли бунтует, то лорда Грея объявляют в розыск за измену, то мисс Флетчер, обвиненная в ведовстве, пропадает по пути в тюрьму, а потом объявляется в Трюарметт, где тоже пропадает. И везде упомянут комиссар Харпер. Всё это живо напоминает мне времена Гарольда Брайнса и дьявольских культов.
И всё же, хорошо было, что чета де Три заглянула на огонёк. Приятных гостей в доме не было так давно, что даже отпускать их не хотелось. Матушка могла заночевать в комнате с Бесси, предоставив свою этим снова молодожёнам.
- Воспитанные леди так не думают, - заметил Раймон Эмме. - Но - аминь. Пусть дерут. Всех.
Он сделал глоток вина, пожал плечами и взглянул на Джеймса.
- Хочешь ещё подробностей? Мисс Флетчер при комиссаре Харпере - это та самая, хм, женщина, к которой тот самый друид, хм, помогал тому самому Тростнику сбежать от той самой злой богини. И в промежутках между тюрьмой и Трюарметт она успела получить лопатой по лицу в Вудфорте и попытаться меня очень глупо и очень ведьмовски приворожить. А комиссар Харпер - это вообще мерлин, который, получается, по рангу стоит рядом с тем самым друидом, который... но погоди, Трюарметт? Там-то она что забыла, интересно.
- Меня совершенно не волнует, какие у них там ранги, - хмуро просветил Джеймс. - Мне не нравится, что вся эта кодла творит, что хочет. Воздух пахнет бедой, если понимаешь, о чём я.
Благо, что его самого не привораживали. Джеймс припомнил, как беседовал с этой Флетчер, и прищёлкнул пальцами. Где-то в преисподней ехидно улыбнулась сестра Делис, всегда готовая напомнить про упущенные возможности.
- А ведь Флетчеры из Билберри. Миссис Флетчер была в числе убитых на той мессе.
- А Эмму украли для сэра Рольфа де Манвиля, который работает с лордом Грейстоком, на которого вольно или невольно работал культ в Билберри, - не менее хмуро отозвался Раймон. - И почившие некромаги из Вудфорта - там же. И за них, между прочим, никто не заплатит. Вон, сумка чернокнижьего барахла, бумаги, заметки, муравьиная дорога чуть не через всю страну - это, правда, не в в сумке, но всё равно, - но что же со всем этим делать бедному михаилиту?.. Или даже инквизитору. Нищему инквизитору.
- Как называется человек, - в отличии от них, Эмма оживилась, - который способен понимать и проникать в смысл событий и ситуаций посредством единомоментного озарения?
Раймон хмыкнул.

- Интуит. Возможно, чёртов, почти как телепат.
- Я бы это назвал по-другому, но в работе помогает. И я могу задним числом оформить протоколы, разумеется. Хотя в новое уложение об учреждении инквизиции, признаться, не вникал. Но уверен, что ваш Верховный выгоды Ордена не упустил. Еще могу написать прошение о выплате михаилиту Фламбергу небольшой премии за помощь следствию из казны. Но при условии, что оставишь мне сумку, бумаги, заметки и дорогу. К слову, а преподобный Кранмер с ними, часом, не работает?
А сэр Рольф де Манвиль был тестем комиссара Харпера. Джеймс чувствовал себя ныряльщиком в мутном болоте, где ядовитые змеи сплелись в клубок, центром которого был Уилфред Харпер. Попавший туда, скорее всего совершенно случайно.
- Возможно, - Раймон пожал плечами. - Уж очень не вовремя его крокодильщество порой появляется там, где ждёшь кого-то другого. Зуб не дам - преподобный мне и так куски памяти задолжал, - но всё равно подозрительно. Даже если не считать интереса к древним коронам.
- Почему вы не хотите участвовать в турнире, Джеймс? - Эмма упёрла подбородок в ладони. - Вас беспокоит то, что произошло в... Колизее? Да, в Колизее. Беспокоит это вашу жену. И, кажется, даже любовницу. Ой. На турнире вы бы могли пережить это, отпустить. Сколько помню рассказы брата, там всё то же. Азарт, кровь, песок - и жажда не столько славы, сколько этого азарта.
Вот так, походя, заглянув на ужин, разрушались чужие семьи. Джеймс вздохнул, понимая, что не знай Мэри об Инхинн ранее, непременно бы вспылила сейчас. Но Эмма, разумеется, была права. Турнир – почти то же самое. Но есть нюанс.
- На турнире рыцарь свободен, леди Эмма, - Джеймс улыбнулся, дотронувшись до серьги. - Он бьётся за прекрасную даму, свою честь, награды. Гладиатор сражается за свою жизнь. И это - ярче, острее. Думаю, лорд Грей завтра это познает в полной мере. И ему завтра важнее все эти азарт, кровь и песок. Король - сумасбродный псих, но он любит зрелища больше, чем хлеб. Не волнуйтесь, я уже сделал первые шаги, чтобы преодолеть гладиатора в себе. Следующим шагом станет уничтожение арен. Ну, как только на меня перестанут сыпаться голуби.
- О, - Эмма пожала плечами. Расстроенно хлопнула ресницами. - Кажется, меня оскорбили, дорогой.
Прежде чем Джеймс успел удивиться или возразить, Раймон кивнул и небрежно выплеснул вино ему в лицо, поднимаясь.
- Ну пойдем. Выйдем.
- Ну пойдём, - согласился Джеймс, вытирая лицо скатертью. В то, что он мог оскорбить эту невозмутимую женщину, не верилось ни на грош. Разве что в урок, который хотела преподать леди де Три. По пути он прихватил меч: рыцари, как-никак. И на улице вопросительно взглянул на Раймона. Кумушки, фланирующие в вечерний час по улице, уставились на них двоих, остро напомнив матрон с трибун арены. Правда, эти матроны были старыми.
- Почему-то я вам не верю, - монотонно заговорила Эмма, цепко придерживая изумлённую Мэри. - Знаете, я читала о римском праве. Уж не знаю, зачем. Семья раба - это рабы, так? А вот теперь представьте, дорогой сэр Джеймс, если на арене вы повстречаете... ну вот его. Рослого, плечистого, сильного. С детства воспитанного, чтобы убивать, и убивать - быстро. Потому что если не ты, то тебя.
Что и говорить, с михаилитами Джеймсу драться не доводилось. Он видел их в деле – в Билберри, и вынужден был признать: они быстрее его, фехтовальные ухватки вбиты в них до полного безмыслия. Там, где он хоть и быстро, но думает, они два раза делают. Но съезжать с поединка на глазах Бермондси не годилось – и он просто заулыбался, как на арене, пока откидывал ножны в сторону.
- Бедняжка Мэри, - заметил Раймон, вынимая меч. Глянул вокруг, и кумушки помолодели, завздыхали. - Ну, ладно.
- Не знаю, как вольноотпущенник снова попадет на арену. По привычке ли, продав ли себя снова. Бой за боем, и нет равных Актёру. Трибуны рукоплещут, женщины рискуют затопить чашу Колизея, и всё так просто и понятно. Вот - кровь. Вот - песок. Вот - опьяняющий азарт. Но Актёру скоро тридцать один. Его тревожат старые раны Джеймса Клайвелла, и мысли, и слова...
Учили в Ордене великолепно. Это Джеймс понял после первого обмена ударами. Бил Раймон де Три крепко и быстро, ноги переставлял так, что и не уследить. И вплетал в бой мелкие, но неприятные миражи. С которыми чудесно сочетался голос Эммы. Джеймс пропустил над плечом клинок, поплатился порезом на щеке, и внезапно почуял пряный аромат арены - духи женщин, магнолия, жареное мясо и вино.
- И в один прекрасный то ли день, то ли вечер, когда ты, купаясь в жарком солнце Рима и обожании поклонниц, вышел на арену, случилось страшное. Подвела рука. Или нога. Возможно, спина, когда-то сильно ушибленная в бойне. Или переломанные рёбра.
Рёбра немедленно заныли. И спина напомнила о себе, хотя не делала этого никогда. И в пропущенном пинке, от которого Джеймс кубарем полетел по пыльной дороге, виноваты были они.
- Или просто случилось так, что хозяину надоело старое, - с кривой улыбкой выдохнул Раймон, - Потому что зрители - зрители хотят зрелищ, всегда - новых зрелищ, даже когда они старые.
- И ты лёг на арену, не своей волей. И он, да вот он, глядел на трибуны твоим взглядом, взглядом победителя, вопрошая - жизнь или смерть?
Кончик меча замер у горла ровно в тот момент, когда Джеймс перекатился, чтобы подняться. И надо отдать должное твёрдости руки - даже не дрожал. Фламберг сдерживался, как мог, почти нечеловеческими усилиями. Еще самая малость - и отсёк бы руку. Ту самую, которая теперь болела рассеченным плечом
- Зрители так просто не расстаются с кумирами. Им хочется играть в них снова и снова. Они подымут пальцы вверх, но хочешь ли ты такую жизнь? Инвалид без руки, не нужный на воле, утратившая чутьё ищейка.
- И даже если не хочешь - отпустят ли? - Раймон неприятно улыбнулся. - Не-ет, потому что...
- Тебе дорога под арены, как твоему надсмотрщику. Или ты думал, он там доброй волей? Потому что - нравится?
- Передавать опыт. Учить других, отводить наверх и ждать, вслушиваясь в жизнь арены.
Джеймс замер, понимая, что никогда не задумывался, откуда Квинт знает латынь. И почему говорит так грамотно, так доходчиво. И почему так сурово-бережно относится к гладиаторам. И выходило, что под ареной он уже довольно давно, а судя по имени - пятый по счёту...
- А наверху, где-то там, без тебя растут близнецы. Юная - быстро взрослеющая - жена ждёт соломенной вдовой. К Бесси женихи зачастили. Вот бы их всех поганой метлой, правда? Но здесь, под ареной, хозяин тебе доверил бестолковых парней, из которых нужно сделать гладиаторов. И Артура. Знаешь, юного михаилита так легко поймать на тракте.
"Вашу ж мать!"
- Или даже не юного. Нам ли не знать.
- Первая практика, наставник отвлёкся на другого оболтуса - и вот уже твоё вольнодумие оборачивается твоим сыном.
- Настоящая звезда. Быстрый, ловкий, такой, что и от бхута увернётся. Сын знаменитого Актёра! Сколько будет писем после первого же боя, на котором он, конечно, победит!
- Хочешь умереть от руки сына, Джеймс? Ах, что это за бой! Сын на отца, но...
Джеймс закрыл глаза, сползая по стене собственного дома. По щеке стекала кровь, а казалось - высыпается песок арены, уходит пеплом сгоревшей зависимости. Он не хотел, чтобы его дети росли без отца, а Артура с первого же тракта украли в рабство просто потому, что он тоже – Клайвелл. И для этого следовало заняться торговлей людьми настолько плотно, насколько этому способствовала чёртова серьга в ухе.
- Я понял. Спасибо. Помоги мне встать, Раймон. Не хотел бы я однажды стать тварью из бестиария и сойтись с тобой в поединке еще раз.
- Захочешь стать тварью, - заметил Раймон, поднимая его на ноги, - сначала брошь констебльскую заглоти. Да даже и без неё цена на контракт такая будет, что проще ещё раз бруху отловить. Ту, билберрийскую. Брр. Тварь - она будет ещё быстрее, ещё сильнее, и... ну его, короче. Так, а вы на что смотрите? Кыш! Никогда не видели, что ли, как билберрийский палач какого-то непонятного злыдня рубит?
- Не забывайте, сэр Джеймс, - Эмма теперь говорила почти пророческим голосом, и даже Мэри в её руках уже не дёргалась, - мои слова. В следующий раз Фламберга будет не удержать.
- Обычно я с первого раза всё понимаю, леди Эмма, - огрызнулся Джеймс. – Отпустите, пожалуйста, Мэри. Ей вредно волноваться, а вам еще меня шить.
«И вам скорее надо запугивать не Фламбергом, а Берилл».
- Быть может, вернёмся к ужину?

23 мая 1535 г. Лондон. Турнир.

На трибунах Джеймс откровенно зевал. Чтобы успеть к открытию турнира, встать пришлось рано, и после побоища, а потом небольшой попойки с Раймоном под неодобрительными взглядами жён, спать хотелось зверски.
- Мы знаем, говорят, будто ваш король толст и немощен. - "Прямо скажем - толст". - Ну так дурни они, и вы тоже, если слушаете, потому что только дурни не видят, что король ваш - во цвете лет и сил. - "А ведь ему всего сорок четыре, и впрямь" .- Господь исцелил вашего короля в один миг, и знак это, что курс наш мил Ему и ангелам Его. - "Господь, ха!" - Знак это, что сгинут все бунтовщики и предатели, с двумя из которых мы намерены сегодня расправиться лично. - "Валяйте, государь". - Знак, что ваш король не просто ого-го, а ещё ого-гее, чем когда-либо бывало, и по бабам, кхе-кхе, и все мятежи - разгонит ссаными тряпками. - "Самолично обоссались или Саффолк помог?" - Саффолк своими уже начал, ну а скоро и мы подтянемся, потому что оно ведь за веру, а вера - за Господа, а Господь - с нами и за нас, что и показывает чудесным исцелением. - "Всё же, помог". - Ну а бунты - что бунты? - "А что, бунты? Бунты как бунты, нормальные. Можно даже сказать, правильные". - Слыхали, небось, как бунтовщики только бордели да лавки грабят? - "Это мародёры, государь. Им рубят руки, а потом вешают". - Ну и какой наш подданый захочет, чтобы грабили его бордели?! - "Я например. От них одни проблемы". - Да если вы англичание хоть на пенни, то никак не стерпите! Ополчение, кстати, сбираться будет вон там. А тут - и король ого-го, и рыцарство - тоже. Вот как конями затопчем!.. Сначала на турнире, потом на пиру копытами, а потом на севере, тоже топотать, топтать и по борделям. Кхе-кхе, восстанавливать. - "В пьяном угаре, ага". - Это, конечно, кроме двух предателей - их затопчем прямо тут. - "Забавная штука жизнь. Вот я, обычный констебль тридцати лет, скоро уже тридцати одного года, сижу тут и слушаю бред этот затаптывателя. Вроде бы и пожаловаться не на что, потому что жалованье платят, рыцаря дали. Баронет, мать мою всей казармой." - И чтобы послы смотрели! Где послы? А, вот. Смотрите! И вы тоже смотрите, и своим государям докладывайте, братьям нашим, хе-хе, и сёстрам тоже. И спасибо с
кажите, что сапог снимать лень, чтобы по перилам постучать, для наглядности. - "Спасибо! Пламенное мерси!" - Топота у нас на всех хватит, вон каблуки какие. - " Да вы ж на трибуне, государь, мы не видим". - И смотрите же, кто с нами, а кто против нас? - "Все, кто не с нами, вестимо". - А против - да вон, в Лланелли которые, попрыгали в море, испугавшись тряпок Саффолка - поделом, я скажу, а то он как сапоги после похода снимет порой, то ух, чертям тошно, - "Чёрт тебя задери, заткнись, смейчас Мэри стошнит!" - а разве бунтовщики против воли Господа не есть черти мерзкие? Попрыгали в море - жабры отращивать. - "Дьявол, неужели Саффолк дошел до того, чтоб топить?!" - Скоро в Темзе вылавливать будем, хе-хе, если не помрут от водички нашей английской. Завтра же издам указ о том, чтобы выловленное в похлёбке человекоедством не считалось, ибо разве же это люди? - "Давайте, узаконьте людоедство. Вот вам хомут и дуга, я вам больше не слуга!" - Это черти жабрастые, и кто такого поймает, тому кроме похлёбки ещё сотня золотых от щедрот наших. - "А как потом доказывать, что вот эта человечина на вертеле была с жабрами? Господи, спаси Англию!" - Только указа дождите, а то обратной силы он не имеет, хе-хе! - "Сволочь ты отожравшаяся!" - И второй указ - уже сегодня, против того, чтобы ведьмы похищались, скрывая себя от нашего справедливого гнева. - "О да, так они и послушали". Но это, конечно, михаилитам. - "Хвала Господу" - Всем. Например, сэру Фламбергу, кто во время беспорядков помог нам отбиться от наседающих женщин, потому что тянет их к королю, что мух к... мёду, а вы что подумали? Саффолк так и сказал, а кому верить, как не ему? Где сэр Фламберг? - "Думаю, мается похмельем" . - Велели же и михаилитам быть! Что? На тракте, потому что денно и нощно чернокнижников истребляет? - "Если он что истребляет сейчас, так это острый и горячий суп. И воду. Кстати, не отказался бы от похлёбки". - Это похвально. - "Конечно. Похлёбка - это хорошо". - Ну, не услышит тогда, что жалуем
его кошелём с золотом! Ибо пусть не говорят, что михаилит работал бесплатно, от этого у ордена башни болят, хе-хе. - "Да, башня болит. Надо было хоть полыни дома выпить, что ли. Или эля по дороге". - Что? Да, который потолще. Помню, он на леди Эмме из Фицаланов женат? Тощая, - "Да нормальная. Ничего такая, всё при ней. Только излишне умная. И мысли читает". - как эти новомодные италийские клинки, пусть хоть откормится. А то в дороге оно сложно, хе-хе. Отправить кошель голубем из королевской конюшни. Скорым. - "Забавно. Шутки за триста шиллингов подвезли". -И ещё о голубях, тоже скорых, но на этот раз зубастых и из чужих конюшень, хе-хе. Послы ещё здесь, не разбежались доносить? Нет? Ладно, тогда и для них, но особенно для народа скажу так: Франс - это наши исконные земли, были, есть, и ещё будут, как топоталка дойдёт, а случится это скоро. Что? Империя? Император этот великоимперский - поганый испанец, так и передайте, и один Сулейман душу греет - крокодила в подарок прислал, значит, боится и уважает. Мусульманин, а и то больше понимает, что мы одобряем и всячески ценим. Кстати, кто выловит его в Темзе - получит награду. Не по крокодильскому весу, но тоже немало. -"Вот мавки-то обрадуются. Крокодилов они еще не жрали". - Ответным даром пошлём шотландца. Хе-хе, послом, а вы что подумали? - "Лучше сам езжай, мы хоть отдохнём всей страной" - Сэр Роберт Бойд-старший, вы не хотите? У вас и опыта много, столько лет от племянника моего послили. -"Куда слили?..." - Всё же нет? - "Дак то ж сливаться захочет? Посылайте медведя". - Что? Медведя? - "Ой!" - Послом?! А, вместо крокодила? Что я вам, московит, что ли? Это там каждый второй - медведь, а у нас только шотландцы. - "Не только". - Что? Не только? - "Хм". - Тогда графа Ормонда - он тоже шотландец, только ирландский. О, хотя бы этот, вижу, не отказывается, предатель, что ли? Хе-хе, шучу. И лучше бы не колдун тоже, потому что в свиту придадим инквизиторов, для представительности...
Когда Джеймсу окончательно надоело обмысливать весь этот бред сивой кобылы, то есть - короля, он услышал своё имя.
- Кстати, о проверках. Сэр Джеймс Клайвелл! Жалуем вас домом побольше, не бойтесь - в Бермондси, чтобы продолжали, хе-хе, проверяться и проверять. Как там ваша палач? Не хочет во фрейлины? Жаль, а то такие глаза, такие глаза! Чтобы выкорчевали всех предателей под корень! А потом его отрезали, хе-хе.
Не то, чтобы дом на Эсмеральд был дорог Джеймсу. А всё же - был дорог. Его купил для миссис Элизабет отец, когда родился Джеймс. И записал на имя сына, Джеймса Джеральда Клайвелла. В этом доме Джеймс вырос, знал каждую половицу, а половицы знали его. И вот теперь король дарил новый. Конечно, растущая семья требовала простора. Бесси взрослела, близнецы хоть и были пока внутри Мэри, но тоже скоро потребовали отдельной комнаты. И матушка. И... Джеймс хмыкнул, поклоном благодаря короля. Нужно было брать, что дают. Несмотря на то, что большая часть страны ютилась вповалку на соломенных тюфяках в одной комнате у очага, его семья должна была жить в комфорте и достатке.
- А теперь - время нашей всемерно и народно любимой королевы. Гро-омче любите, что вы, не народ, что ли?!
Королеву слушать Джеймс не стал. Университеты, разрушение борделей, рыцарство и пирожные. Анна Болейн, умная, образованная, светская и яркая, но увы - не царственная. И так и не родившая королю живого сына. Джеймс подозревал, что проблема в короле. Такое случается, когда мужчина не может подарить женщине здоровое семя. Сама природа отвергает такие плоды, отторгает их из материнского лона. Какой бы взбалмошной, ветренной, капризной не была бы женщина, она не всегда причина выкидышей. И казнить её за это нельзя. Равно, как и за то, что эта хрупкая, темноволосая королева надоела своему мужу.

- Вот смотрю я на ристалище и всё думаю: чего же мне в этом не хватает? - Светски заметил подошедший со спины Джеффри Поул до боли знакомым голосом. - А стоило тебя увидеть, и сразу понял: зрелища, крови, что впитывается в песок. О, и леди Мэри здесь! Украшение любых трибун! Помните, как это было? Как к лицу был нашему Джеймсу тот шлем, как вдыхали запах, как слушали не ушами - всем телом?
Джеймсу стоило большого труда не вздрогнуть, не показать, что Нерон застиг его врасплох, но тут тихо заговорила Мэри.
- Убирайся обратно в свою нору, бедламит, в свою клоаку, жри там дерьмо, трахайся с ползучими гадами, слушай крысиный писк, которых тебе так дорог. Вспомни это всё - и уползай туда, где тебе самое место.
От неожиданности Джеймс даже забыл хмыкнуть. Начитанная Мэри облекла ругань в столь литературную форму, что это хотелось спеть. Вот только раньше эта юница с мельницы себе такого не позволяла. Воровайка - да и только!
- Слышь, мурка, когда лоха ушастого на гоп-стоп греть будешь, - едва слышно промурлыкал он на ухо Мэри, - сообщи. Чем обязан, милорд? - Это уже Нерону, вслух. Так, чтобы слышал даже Циркон, расположивший свой шумный михаилитский табор неподалёку. - Кажется, не удостоен чести личного знакомства.
- Какая красивая, и какая зубастая, - с полуулыбкой пробормотал Поул. - Напоминает Фламинику, когда та была помоложе. Но ты, Джеймс, не бойся. Эти плебеи всё равно не поймут, о чём речь. Или и правда хозяина забыл? Серьга ухо не оттягивает?
- Как родная сидит, - всё так же громко сообщил Джеймс, нахально улыбаясь заинтересовавшемуся Циркону. И чуть тише добавил. - Согласно римскому праву, либертин должен был служить своему хозяину как патрону, то есть относиться к нему с уважением. Не разрешалось подавать судебные иски против хозяина, за исключением претензий вещного характера. Историк Тацит писал, что в его время многие всадники и сенаторы происходили от вольноотпущенников, а случалось, и сами недавние рабы императора играли видную роль в управлении империей, например, в дворцовой канцелярии. При Калигуле выдвинулись вперёд некий Протоген, который помогал цезарю судить, и Каллист, «достигший величайшей власти, почти такой же, как сам тиран». Но уже при Нероне либертины стали меньше влиять на государственные дела, по-прежнему пользуясь всеми благами свободы. Понимаете, милорд? Всеми. Благами. Свободы. Как говорят те, кого я ловлю: прикинься, киса, пёсиком.
- Какой у вас увлекательный разговор, джентльмены, - Циркон лениво опёрся на поручень, разделяющий трибуны. - Лорд Джеффри, моё почтение. Как ваша чтимая матушка? И особенно - брат - кардинал?
- Милорд Бойд! - Поул вскинул бровь. - Моё почтение. Благодарю, здравствует и здравствует. Предательский братец, если не ошибаюсь, сейчас в Вене, но, возможно, уже и нет. Как ваша многоуважаемая супруга? Как ваши птенцы? Вижу, все как на подбор. Сэр Джеймс, вижу, тоже смотрите и оцениваете?
- Ну что вы, милорд, какой из меня ценитель, - покаянно вздохнул Джеймс. – Так, разве что мечом изредка помахать. Всё в порядке, магистр, мы говорили о римском праве. Знаете, сэр Джеффри, вероятно, я погорячился в нашем споре. Совсем как Задранец.
Закусывать удила следовало аккуратно. Во-первых, выносить арены на ушах лучше было изнутри. Во-вторых, не хотелось ходить и оглядываться в боязни, что снова утащат или чего доброго – убьют.
- Задранец? - Поул наморщил лоб, провожая взглядом магистра, вернувшегося к своей рыжей жене. - Не помню такого. Должно быть, кто-то из твоих сомнительных товарищей? Я вижу, у тебя швы. Но они тебе не помешают провести пару боёв. Сделай красиво, мой мальчик, а то тут не на кого посмотреть. Разве что на Фицалана, но он бледноват. Болен смертельно, полагаю. О, а погляди, как на тебя плохо смотрит Норрис! Любопытно! Адью!
- Только без нотаций, - лучезарно улыбаясь Норрису, уведомил Джеймс Мэри. - Это всё намеренно. После гибели прецептории иоаннитов, рынок рабов должен пошатнуться. Сейчас самое время заняться его разрушением. Но ты меня удивила, признаться. Песни для дна не пишешь, часом?
Мэри вздрогнула.
- Тронешь блокнот - убью. Задушу во сне, потом заколю и утоплю.
- Убивалка не выросла, - радостно сообщил ей Джеймс. - Мэри, ну на кой мне твой блокнот? Не скажи ты, даже не подумал бы. Но теперь придётся прочитать. Потому как - интересно.
Магистр, который с крайне злым лицом беседовал с очаровательной белокурой леди, сообщил, что Харпер якобы умер. Джеймс ответил ему кивком, не поверив ни слову. Дерьмо, как известно, не тонуло.
- А то того, значит, было не интересно, - заключила Мэри, вздёргивая нос. - Пока не сказала. Всё понятно. Пока не скажешь - не интересуются, да ещё и совершенно негодяйски дразнятся! Ох. Тебе правда надо сейчас сражаться?.. Чтобы сделать этому бедламиту красиво?
- Сейчас всем будет красиво, - задумчиво пообещал Джеймс, в которого Норрис, только что осчастливленный королевой и её шарфом, швырнул перчатку. – И ему, и тому парню.
Он скинул оверкот, повёл плечами, проверяя, не тесна ли рубашка. Решил, что не тесна. И попросту перемахнул через ограждение трибун. Норриса Джеймс выкинул из седла излюбленной ухваткой стражи - за щиколотку, выворачивая. А потом его понесло. Накрыло удушливым туманом Лондона, резким запахом табака, оклик "Тачи-рэй!" Норрис попытался уйти кувырком, но тело работало будто само - хватало, удерживало, душило. Когда герольды утащили придушенного Норриса куда-то в шатры, Джеймс осознал - ему свистят и аплодируют. Будто этот грёбаный придворный успел достать почти всех.
- Ну что, Мэри, красиво было? - Поинтересовался он, когда вернулся к жене.
Вместо ответа Мэри счастливо пискнула, повисла на шее и поцеловала излишне горячо. Излишне для жены человека, у которого жена беременна и спать с ней как-то еще, кроме рядом, нельзя. Потому что чревато выкидышем.
Джеймс мягко отстранил её, тряхнув головой. Мысли смешивались в кучу, будто кто-то взбалтывал содержимое головы большой ложкой.
- Поаккуратнее, маленькая, эдак я всех душить начну, если после этого так целуют. Значит, говоришь, на блокнот даже издали глядеть нельзя? А где он лежит? Чтоб, значит, случайно не увидеть.
- Душить и не обязательно, - прошептала Мэри, - чтобы так целовали. А журнал и не увидишь, и не найдёшь, и тем более не прочитаешь! Оно над серым, за коричневым, поперёк цветного, за белым синее пьёт, а не толстеет, только к красному клонится. Могла бы нашептать, да не умею, напеть - тем более, поэтому может через стеклянную гору, много лун и ещё больше солнц...
Большую часть королевской речи Джеймс пропустил мимо ушей. Потому что нагло, непристойно в глазах высшего общества, целовался с женой. Как подросток - до одури, синих мух в глазах и радости, что не носит тесные штаны.
- Так. Решили мы, при полном одобрении лорда Кромвеля и всех тех, кому радость королевская сердце и душу греет, усыновить графа Суррея, того, кто Ричард Фицалан, девятнадцатый своего имени. Радуйтесь!
И Джеймс обрадовался. Так, что даже отпрянул от Мэри. И вовремя, как выяснилось. По верхним рядам трибун крались какие-то подозрительные типы. Настолько подозрительные, что Джеймс рванул к ближайшему, перепрыгивая через людей и скамейки. Пока крутил ему руки, одиннадцать остальных успели выстрелить, и в небе расцвели крамольные надписи, призывающие свергнуть короля и вернуть Екатерину Арагонскую. Радость от чудесного спасения Фицалана сменилась лихорадкой работы. Схваченного следовало допросить, остальных - переловить. Но на трибунах оставалась Мэри, и Джеймс вздохнул, поманил пальцем одного из стражников, передал ему задержанного и вернулся к жене.
Жена хотела на бал.

РАЙМОН И ЭММА ДЕ ТРИ

18 мая 1535 г. , письменный пень в недолесочке под Вудфортом.

Писать письма без стола, на подложенной под листок дорожной сумке, Раймон не привык, но выбор был невелик. В Вудфорте оставаться не хотелось - уж больно невкусно там воняло страхом, - а хижину временно заняли вампирята, и там пахло ещё похуже. Поэтому - вот.
"Выбрались в лес два михаилита, невидимая богиня и бывшая послушница, а там - почтовые голуби. Сидят и ждут, словно деревья - памятники римским императорам. Хотя, конечно, хорошо иметь рядом зверятника".
Почему два михаилита? Да как тут одному спокойно письма написать, когда из стен ведьмы лезут волосами вперёд! Не ведьмы, а пауки какие-то! Жуть!
Жуть Раймон одобрял, тактику - не очень. Даже на его вкус получалось слишком самоубийственно, потому что не будь то хижина, не спи за спиной Эмма, Розали прилетело бы не мороками и лопатой, а чем посерьёзнее.
"Небось, перерождения как перчатки меняет".
На поляне, конечно, стен не было, зато были деревья, земля, наконец, хухлики...
Раймон представил ведьму, вылезающую из хухлика, и невольно вздрогнул. А ещё где-то неподалёку мог обретаться Рольф с Нил знает, чем под рукой, ногой или ещё какими успевшими отрасти на почве некромагии конечностями. В общем, стоило поберечься, хотя бы ненадолго.
"Точно ненадолго".
Раймон знал, что вскоре пути разойдутся. Не потому, что ему хотелось поскорее помереть, просто дело предстояло такое, для которого компания могла помочь, а могла и помешать. Но пока что хруст дерева под робовым ножом, повизгивания хухлика в кустах успокаивали и помогали. Помогали самому поверить в то, что всё - почти как обычно.
"Выбрались в лес два михаилита, невидимая богиня и бывшая послушница, а там - почтовые голуби. Сидят и ждут, словно деревья - памятники римским императорам. Хотя, конечно, хорошо иметь рядом зверятника".
- С чего начать, с чего начать... как водится, с простого, верно?
Эмма, сидевшая рядом на толстом пледе, не ответила. Берилл хватало только на то, чтобы сохранять позу или реагировать на звук или свет. Не её вина - на создание второго "я" у михаилита уходили годы жизни, месяцы медитаций и самодисциплины... не то, чтобы сам Раймон ею отличался, но упрямство порой способно сдвигать горы.
- Итак, начнём с Клайвелла. "Друг мой", запятая... что ты говоришь? Свет и тьма? В ком из нас их нет... внутренние твари, конечно, реже встречаются, но и тут - вон, во мне Фламберг, а была и заглушка, в тебе - своя Берилл и чужие демоны со всякими чужими аурами, в Робе - у-у-у! Я иногда думаю, а если он консорт... муж, то всех этих богинь в голове постоянно слышит? Тогда - У-У-У! Хотя, пока им не отвечать, наверное, всё не так плохо. В общем, главное правило: своё хранить, от чужого избавляться. Но, впрочем, интересно, что об этом всём думает Мэри?
"Но это я в письмо добавлять не буду, потому что моё. Хочешь своё - бери карандаш и вписывай, вот. А потом расскажешь, о чём вы там разговаривали, пока я, словно шут какой, короля спасал".
Свежие стружки пахли весной и детством, птицы вокруг пищали так, словно хухлики их не ели - ха, по весне они ели всё, с костями и иногда сёдлами - и слова ложились на бумагу сами собой.
- Так, "спешу сообщить, что Эмму больше искать не нужно: нашлась и со мной, пусть пока что и не вернулась" - понимаю, устала. Я бы тоже устал, похищают чуть не каждый месяц заново. Или даже каждый? "Но - верну", потому что как иначе-то. Да кто бы говорил про упрямство! И да, я тоже скучаю.
В стороне плеснуло чёрно-рыжим. Раймон обернулся, на всякий случай готовя несколько особенно неприятных мороков, но только пожал плечами: богиня решила стать видимой. Яркой, рыжей, почему-то босой. Впрочем, почему босой - понятно: по траве она прошлась с явным удовольствием, уселась рядом с Робом, расплескав по зелени юбку. Кивнула, запрокинула голову, подставляя лицо солнцу. Раймон кивнул в ответ и достал второй листок.
Если даже явление предвещало новые неприятности, они явно могли подождать. Или его просто не хотели тревожить и разговаривали беззвучно и безэмоционально. Вырезая фигурки и загорая. Но это всё тоже было не о том. Подождёт уж несколько минут - и Раймон выкинул из головы лишнее, оставив только ритмичный скрип ножа и робово посвистывание в тон... подо что-то там непонятное, но зажигательное.
- Так, что там дальше? А дальше - так и не отвеченное письмо. Как невежливо с моей стороны, жуть. Стало быть, "Любезный шурин!" - да, я понимаю, что шурин - это почти признание, а Дик - просто имя, но пора бы уже. В конце концов, никуда он пока не девается. Дальше: "Всецело разделяя стремление к безумию, с запозданием не извиняюсь: я так и не явился на ваше венчание вместе с толпой жонглёров, карлиц, вампиров, и - пьянющим, как десять друидов разом, Фортунато".
Вся эта замороченная толпа к дверям церкви святого Климента Датского! Какое было бы зрелище! Впрочем, нет, слишком вульгарно, без правильной esthétique. Нет. Даже если бы хотелось оказать такую услугу - нет, только не такой ценой.
- Говоришь, поехала бы и без толпы? Что ж, возможно. В конце концов...
"В конце концов, вдруг и правда повезёт ему с Хизер. Вдруг и нам повезёт, что ему повезёт с Хизер. Но веры - веры в это как-то не хватает. Если я упрямо не меняюсь, с чего бы другим?"
- "Извиняясь за то, что не стал срывать венчание всей этой кодлой, спешу обрадовать: моя супруга и ваша сестра нашлась и со мной, пусть пока что и не вернулась. Но - верну". Ссоримся? Кто ссорится? Никто не ссорится, вот, письма пишем, хорошие, в обе стороны. Наверное, для начала сойдёт? Хоть так, а то, действительно, похищения, светочи, вороны всякие... нет, это я не в обиду, это так. Не обращайте внимания. Хотя, вы и так не обращаете и, наверное, к лучшему.
- "А вам, любезный шурин, счастья с леди Хизер - и только с ней. Раймон". Знаешь, может быть, и правда лучше бы с кем-то ещё, но... не знаю. Об этом тоже нужно будет поговорить.
Уходить от Эммы не хотелось, словно её снова могли утащить из-под носа, но увы, птицы на призывный взгляд прилететь отказались. Ну вот и зачем в семье зверятник?.. Пришлось подняться и сделать три шага, хотя казалось, что куда больше.
Голуби смотрели как-то недовольно, словно обещали запомнить и вернуться. Нет. Недовольно смотрел один, Диков, а второй - как-то исподлобья, оценивающе. Жуть. Взгляды заставляли задуматься о том, не связывает ли голубя с адресатом не только чувство направления, но и нечто тоньше, на уровне душ. Возможно, над миром постоянно летали голуби, которые были немножко людьми. Иногда сбивались с пути, порой попадались хищникам...
"Да просто жрать хотят небось, а не лететь абы куда".
Пожав плечами, Раймон свернул письма, привязал понадёжнее и подбросил птиц вверх, повыше, чтобы у них не возникло искушения вернуться.
Три шага обратно дались гораздо легче, и Раймон снова уселся рядом с Эммой, прислонился плечом.
Зато, видимо, для баланса, вскочил Роб. Бросил голые ноги Бадб, бросил Раймону лошадку - гладкую, хорошую, на которой только и скакать куда-нибудь вдаль, - и принялся бродить по полянке, каждым шагом разрушая покой.
- Отправь ворона проследить за голубями. И что значит - пропал, моя Бадб?
"Лучше бы и правда голыми ногами занимался".
Вздохнув, Раймон тоже поднялся, подхватил Эмму и кивнул остающимся.
- Пожалуй, воспользуюсь предложением. Пора уходить, пусть и без клыкастых. Спасибо, и - бывайте.
Уводя Эмму в птичий писк и зелень, Раймон думал о том, что с совестью договариваться ещё придётся, но - потом. Ещё - о том, как один ворон может проследить сразу за двумя голубями, улетевшими в разные стороны. О том, кто из голубей пропал... нет. Об этом думать точно не стоило, и он прижал к себе Эмму покрепче, вдыхая запах волос.
Совесть... совесть тоже вздохнула и умолкла.

19 мая, всё там же

- Я и говорю, господин сэр Фломберх, что падает звезда, а ейный хвост по небу стелется. Я глядь - а драконица это с драконенчиком. Я за ними. Они от меня. А тут восюлиск, злой, ну вот как собака три дня нежрамши. Дерьмом изволит плеваться. Я назад, от него. А тут тварь горбатая, с рогами. Бык не бык, а будто мино... миро... минро... Мыротавер, во.
Староста гудел и гудел, ничуть не мешая думать. Раймон согласно кивал, сохраняя суровый вид, присущий серьёзному михаилиту, словно во всё это верил. От этого дородного, седого мужчины с руками пахаря тянуло сырыми, неоформленными мороками, и оставалось только гадать, сколько мыротавров были настоящими, а скольких староста просто придумал, а затем убедил себя в том, что вооон та косуля - кентавр, а торчащие изо рта травинки - зубищи длиной с вилы.
- А что, загрызли кого? Или, может, скотину рвут?
Надо было уходить, уезжать на юго-восток, подальше. Например, в Сэндвич. Какая ему, в сущности, разница? Главное, не на север, потому что: "Мерлин призвал воинскую помощь. Проигнорировать нельзя. Уходи с севера, братучадо".
Уходи. Легко сказать. В угрозу на севере не хотелось верить ещё больше, чем словам старосты. Если уж после Рыся крестьяне не начали поднимать михаилитов на вилы - вот именно тут и сейчас не поднимали, - то что же там случилось такого, что отменяло и репутацию, и крестьянскую практичность? Даже бунтовщики и бандиты не отказывались от услуг михаилитов! И если орден отводил своих с севера - это означало две вещи разом. Во-первых, случилось что-то настолько крупное и гадостное, что тянуло на выбор сторон. Во-вторых, к лету на севере людей просто сожрут. Первое Раймон отбросил сразу, потому что быстро такие выборы наспех не делались, и время явно терпело, а вот второе...
- И загрызли, и рвут, и блюют потом непотребное, господин сэр Фломбрех, - почесал руку староста. - Девочку вот, совсем кроху, дочку кузнеца подрали. Живого лоскута не было.
- Фламберг, - в который раз бессмысленно поправил Раймон, и наклонился ближе к старосте. - Где именно подрали? Когда именно подрали? И... блюют? Чем? И, опять же, где?
Выбирать крохи смысла было тяжело. Стоило, конечно, поспрашивать и других деревенских, и потом Раймон так и собирался сделать, но такой вот морочник скорее всего задурил и остальным головы так, что концов не сыщешь. Подранного ребёнка полностью выдумать было сложно, но вместо тварей тут могли быть, например, волки. Или собаки. Правда, волки бы вряд ли подрали и не сожрали. А твари?
Ничего из того, чьи следы Раймон приметил, пока мотался вокруг деревни, под такие повадки не подходило. Да, бербаланг или гуль мог бы подрать, и не сожрать, но только сытый, а здесь сытой нечистью и не пахло, наоборот.
"Даже если бы не додрали, потом вернулись бы дожрать".
- Фломберх, - честно повторил староста, недоуменно глянув на него. Мол, чего этому твареборцу надо, всё правильно говорю. - Господин сэр. Говорю, рвут и грызут, а как же. На то они и твари безбожные, чтоб им в аду святым Андреем отрыгивалось. Особливо восюлиску. Он, знать, и рвёт, так я думаю. Потому как наблёвано похоже - дерьмом чёрным, воньким. А Дейзи, дочку кузнеца, разодрали аккурат в лесочке между Вудфордом нашим, Чингфордом соседским и Бакхёрст-хилл де Манвиля. Хороший хозяин сэр Рольф, крепкий. Всегда в порядке поместья держит. Вот кабы смут не было б так везде! Ить только отсеяться успели, господин сэр Фломберх, а ну как урожая не будет? Вот чего я опасаюсь. И восюлиск этот житья ну никак не даёт!
Из смешавшихся в кучу рольфов, восюлисков, смут и святых Андреев Раймон понял только одно: кто-то тут всё-таки рвёт. И гадит. Чтобы василиски или ещё какие твари блевали "чёрным и вонючим" он не припоминал, но это... это требовало прогуляться по деревне и вон тому лесочку между всем сразу и особенно между Бакхёрст-хилл. Потому что если михаилитов с севера отзывали, то до восюлисков кто-нибудь из братьев добрался бы ещё нескоро.
Впрочем, прогулки по деревне требовали кое-чего ещё.
- И чего же вы заплатите за такую жуть, которая ещё и гадит? - Поинтересовался Раймон, потирая подбородок. - Сразу говорю, за еду и веру не работаю. За девок тоже. Даже если найдётся свящённик, которого неплохо было бы сжечь - не надо, возьму деньгами. Потому что леди, - указанная леди величаво сидела рядом с ничего не выражающим лицом, но сейчас иного и не требовалось, - нужны, сами понимаете, ленты, кольцо новое. Наряды. Потому что прошлые кольцо и наряды сожрал рольфолак.
- Скудова деньги, господин хороший сэр Фломхер? - возмутился староста. - Никогда такого не видели тут, и не водилось оно. Ну вот разве что шиллингов семь наберем, от бедности. Или даже восемь. Святая елда, десять!
Раймон вздохнул, не глядя указал пальцем, и пробегающий по столу таракан вспыхнул и обуглился, даже не успев толком сбежать.
- Вот это, - заметил он, указывая на горелую дорожку, - может, стоило бы десять шиллингов, но и то вряд ли. А восюлиск - точно дороже. Гораздо дороже. Как сейчас помню, в прошлом году за несчастного анку, который только рвёт, но не блюёт давали шестнадцать фунтов плюс цеховой сбор, да ещё и приманку выдали, не пожалели - и даже обратно потом не потребовали. И это - в прошлом году. А в этом разве что дешевле стало? Не стало. Кажется, не так-то вам и хочется от этой твари избавиться. М?
- Ну может всем миром сто фунтов наскребём, - неохотно признал староста. - Под юбкой у Эми-шлюхи. Но вам бы, господин добрый Фламгрех, на большой дороге работать. Робингудить, значит.
Раймон помедлил, пытаясь понять, как мысль могла пойти от десяти шиллингов к ста фунтам через шестнадцать фунтов плюс приманку, но сдался. К тому же, приманка и вовсе была бесценной. Кивнул, поднимаясь сам и поднимая Эмму.
- Ладно. Если из-под юбки - отказаться никак не получится, пусть будет сто фунтов с мира. А я - пойду. На большую дорогу, искать вашего восюлиска.

На первом круге по деревне в обнимку с Эммой Раймон понял, что староста, возможно, не преувеличивал, а преуменьшал. На втором он осознал, что прыжок от десяти шиллингов до ста фунтов был слишком коротким. Раза в три, если не в пять - если, конечно, в деревне нашлось бы столько денег.
- В другое время, - задумчиво поведал Раймон, изучая дерево, на котором какая-то тварь оставила серебристые чешуйки, словно метила территорию, - я бы, может, подумал о том, чтобы вызвать кого-нибудь ещё из братьев. Просто на всякий случай. А всё почему? Потому что вот такой твари, которая трётся о деревья на уровне груди, оставляет там чешую и одновременно топает по земле четырьмя куриными лапами, в бестиарии нет. Я, конечно, учился плохо, но не настолько, и - как чертовски хорошо снова ощущать себя михаилитом! Никого не буду вызывать. Это ж пришлось бы делиться славой! Уступить кому-нибудь право первым оказаться в желудке неведомой фигни - да ни за что.
Люди в деревне поодиночке не ходили, и виноваты в этом были вовсе не мороки старосты. Не мороки прогнали из деревни синантропную мелочь, которую обычный хищник не тронул бы, и которая поэтому обычных хищников не боялась. Значит, то, что бродило или водилось вокруг могло - и хотело - оставить после себя чисто поле. Не заходя в хижины, бани, подвалы, сказать было сложно, но Раймон мог бы побиться о заклад, что там нашлись бы и останки не успевших сбежать импов.
- А ещё, знаешь, там, вокруг хижины, не было следов лесавок, хотя они-то наличию крупного хищника только порадовались бы. Поначалу-то я и правда грешил на какую-нибудь виверну, но они не трутся о деревья и не распугивают мелкоту, наоборот, собирают вокруг себя. Кто трётся - обычно шерстяной, игольчатый, пахучий, а тут - смотри, ни шерстинки, и запах сухой, не мускусный.
Не годились на роль местного рвача и всякие водные твари, которым могло приспичить с голоду выбраться на сушу - подвижность на земле у них была не та, высота обычно тоже.
- А значит, это скорее всего...
- А вот мог бы господин михаилит амбарных долгоносиков вывести?
Крестьян было трое - все тощие и высоченные, как пугала, только один постарше и с вислыми усами, а двое других - помладше и без. Говорил усатый, остальные два смирно стояли позади, потупившись, явно привыкши помалкивать, пока старшие говорят. Тот, что младше всех, ковырял в носу, что-то оттуда доставал, разглядывал и либо брезгливо стряхивал на землю, либо отправлял в рот.
- Мог бы, - сознался Раймон, не имеющий представления о том, как эти дьяволовы долгоносики выглядят, зато кое-что понимавший в радикальной чистке деревянных построек. - С младых лет магистры заметили во мне талант, который для такого дела подходит лучше всего. Огонь. Если в цене сойдёмся, то только покажите тот амбар, и завтра вместо него будет красивое ровное пепелище - ни один долгоносик не выживет. А амбар потом новый выстроите. И наполните.
Крестьянин задумался крепко: видимо, считал стоимость амбара, запасов и прибавлял михаилитскую работу. Словно и впрямь готов был на такое радикальное решение. Это само по себе вызывало уважение, и Раймон мысленно пообещал себе, что если вдруг - да, амбар он сожжёт качественно и от души. Тем более, давно не доводилось. Всё осторожничаешь, как бы чего не полыхнуло, а тут - такое счастье!
- Дык, долгоносики у нас, поди, мелкие. Не видно их. Так что, считайте, что нет их. Спасибочки.
Провожая взглядом крестян, Раймон вздохнул. Не свезло. Придётся поджигать что-нибудь другое. Там, где долгоносики покрупнее.
"И всё же, что это за дрянь такая, долгоносики?.. Вроде бы точно не из бестиария. Или?.."
- Так вот, о чём это я? Ах, да. Думаю... а, кого я обманываю, михаилиты думать не умеют, если это не магистры. Неважно. В бестиарии такого нет, потому что тварь эта, думаю, не природная, и не противоприродная одновременно. Получается - конструкт, скорее всего некромантский. Попался мне однажды на глаза манускрипт - только не говори никому, пусть они думают, что я умею только натравливать лошадь на розовые кусты, а то магистром сделают, - в котором автор описывал нечто под говорящим названием "загрызень". Красивое название, правда? Сразу видно, народное, описательное, прям в глаз, никакой там латыни, никакого эллиннского. И то, что там описано, мне не нравится вообще. Далеко не анку, по двум причинам, и обе сводятся к...
- Сэр Фламберг, а вашей маме невестка не нужна?
Три девицы - все рыжие - сидели у колодца всё то время, пока Раймон бродил кругами по деревне, но заговорить решили только сейчас. Видимо, окончательно решили, что призовой михаилит бродит тут исключительно для их удовольствия. Коренастые, фигуристые, круглолицые - но, взглянув на Эмму, Раймон только вздохнул. Флиртовать с этой троицей не хотелось, вспоминать их потом тоже - не больше, чем подавальщицу в Гленголл. То ли дело, например, чаровница из Равенсхед, которую Роб тогда уволок в своё поместье. Синеглазая, белокурая, в распахнутой шубке поверх струящегося алого платья. И этот взгляд! Словно цветочек, невинный и...
Эмма слабо дёрнулась, снова, как когда-то, пытаясь убить ногу о сапог.
- И ядовитый до крайности, - вслух закончил Раймон, уводя её туда, откуда доносился звон молота. - Я ей, между прочим, чуть не отравился тогда! Так, а это ещё что?
"Этим" оказался голубь, тяжело упавший на плечо. По сравнению с короткой лаконичной запиской от Арктура здесь слов оказалось куда больше, но и изумляли они куда сильнее. До... до полного, абсолютного изумления.
- Дика надо было спасать?.. А, это, должно быть, как раз к тому, на полянке. Не хотели беспокоить - что ж, понимаю, с одной стороны. Но - это у вас семейное, что ли? Мерлина и Розали понимаю, что Дик выбрался сам - понимаю, про то, что выбрался с Алеттой - тоже понимаю, хотя не понимаю, что мне с ней делать и зачем. Ладно. Но, помилуй, что мне делать в Хокинг Крейг?! И это же как раз через весь кипящий север! И главное - зачем, ну на кой Роб туда полез?! Почему нельзя проигнорировать то, что надо игнорировать? Сотня солдат где-то там, под командованием михаилита - привет, Устав, даже я так над тобой не издевался, да и кому я нужен... Что? Говоришь, нельзя проигнорировать, потому что абсолютная верность и тому, и другому? А подумать? А делегировать? Нельзя проигнорировать, как же! Да ты на тон погляди, он тут словно в могилу собирается, а не в резиденцию. Магистры, конечно, счастливы не будут, но... но что они там сотворили с этой сотней? Как там, чтобы не при детях, но душу отвести... во, Ith mo bhod! Не помню, как переводится, но как звучит! А Хокинг Крейг этот - небось завещательное, раз уж про могилу подумалось. Кто тут вообще ещё tolla-thone этот ваш!..
"Моё звание, не отдам. Нет, всех прочих Роб, конечно, тоже толахонит, но в первую очередь - моё!"
Хмыкнув, Раймон криво улыбнулся и медленно выдохнул, заставил плечи расслабиться. Деталей в письме не хватало просто жутко, зато оно просто требовало взять и отправиться не куда-то там, а в резиденцию. С одной стороны. С другой - капитул торопиться не любил, особенно по важным вопросам, отзыв михаилитов с севера скорее походил на выжидательную тактику, а детей рвали вот прямо здесь. Где, уедь он вот прямо сейчас, в следующий раз михаилит мог объявиться только после того, как закончилось бы непонятное северное бурление. А рядом лежал Бакхёрст-хилл...

- Остаёмся. Заканчиваем, хм, ещё толком не начатое, а потом уже на юг. Дьявол, с мысли сбило. О чём я? А, о причинах. Первая заключается в том, что обычно где конструкт - там и его создатель. Вторая - в том, что обычно конструкты просто так случайных детей и импов не жрут, потому что зачем? Правильно, обычно - затем, что так приказал создатель, для чего-то, с какой-то целью кроме "а давайте привлечём побольше внимания, а то скучно". Но местная тварь ощущается какой-то потерянной. Бесцельной. Либо хозяин был идиотом, либо у него был какой-то особенно хитрый план, либо... либо по какой-то причине ему было всё равно или не до того.
В двух вариантах из трёх рекомендовалось вызывать помощь и бить дядьку толпой, ибо проще. С идиотами рекомендовалось вызывать магистра. Что делать, если идиот - михаилит, уложения не уточняли, видимо, за ненадобностью.
- А неконтролируемые конструкты порой куда гаже конструктов контролируемых.

До охотников Раймон добрался только когда солнце уже начало клониться к закату. Убитый горем кузнец говорил неохотно, морщился, детали вспоминать просто отказывался, но про то, что дочь нашлась в лесу - подтвердил. Трактирщик убил час на то, чтобы вызнать, кто может плевать в пивное сусло и сколько будет стоить убрать плевуна, долго разорялся о том, что "плохих мест" здесь отродясь не бывало, не то, что в Бакхёрст хилл, вот та-ам муравейник просто, если каждое дурное место за муравья принять. А здесь - нету. Дом старый господский разве что, вот там доски так прогнили, что можно запросто в подвал провариться. Прямо с лестниц.
Зато именно там Раймон узнал, что кроме девочки, тварь задрала ещё двоих. И что один из охотников оную тварь даже видел - или не видел. Какого дьявола об этом не рассказал староста - оставалось только гадать, и догадки получались... интересные.

- Значит, говорите, девочку ту в лес тащили? Не сама шла? А поймали её, значит, рядом? Как и остальных?
Эль оказался на диво неплохим, с травами, мясо - жестковатым, но таковы уж английское косули по весне. Братья-охотники - и браконьеры, но кто без греха? - пригласили в дом охотно, накормили, напоили, и теперь рассказывали истории. Истории эти только усиливали желание вернуться к старосте и вытрясти из него душу, но пока что было рано.
- Я так думаю, сэр Фламберг, - обстоятельно начал старший из братьев, Грег, - её за голову прихватили возле колодца, а потом уже в лес оттащили. Там мы с Шоном её и нашли. И вправду сказать, ничего не в лоскуты её, как староста всем брешет. А мозг да печень выжрало. Самое вкусное, значит.
- Мы его у тела и видели, - поддержал его Шон. - Оно в крови перемазалось, стало видно немного морду да грудь. Лисоволк, клыки что добрый баллок, да вроде как хвост длинный. Эт по следам если глядеть.
Лисоволк, который жрёт вкусное...
"Нет, не вкусное. Просто - питательное, полезное, что сразу пойдёт в дело".
- И на вас не кинулось, от добычи-то? И ещё. Следы, говорите. Лапчатые, или тоже лисоволчьи, или всё вместе? И все - одного размера, или помельче тоже есть?
- Кинулось, но Грег из арбалета жахнул. Двойкой, - ухмыльнулся Шон. - Мы ж привычные, сэр Фламберг. В лесу без этого нельзя. То коряги напрыгнут, то хухлик за сапог цапнет. Оно и улепётнуло, взвизгнув. Да только крови не было видно.
- А следы всякие. То вроде как на куриные смахивают, то лапища волчья. Когда куриные - с ладонь, а волчьи поменьше, пособраннее будто.
"Значит, пока что одно, и то хорошо. Но - робкий загрызень, который пугается арбалетного болта?!"
Меняющиеся в зависимости от поверхности лапы, чешуйки, способные отражать свет под нужными углами, делая тварь почти невидимой безо всякой магии, клыки, размер, упёртость - чем больше Раймон думал об этой твари, тем меньше она ему нравилась. Один михаилит, да ещё и измученный последними неделями, да ещё с Эммой, не способной увернуться... Он украдкой потёр колено под столом. Скотская нога ныла ещё с той пробежки от гравейров. Небось вообще вывихнул и не заметил.
- Но когда волчьи - то одинаковые, и когда куриные - тоже одинаковые, - подытожил Раймон. - А куда ведут эти лапы, не приметили? И откуда?
Даже у такого конструкта должно быть логово. И уж тем более логово должно быть у хозяина.
- Ногу пропарить бы, сэр Фламберг, - сочувственно заметил Грег, - и то сказать, сучья у вас, михаилитов. жизнь. Только и называетесь рыцарями, а живёте хуже иного бродяги. Лапы кругами ходят. А где и пропадают, будто заметает или специально путает. Не отследить.
"Приметливый. Или с ногой всё ещё хуже, чем мне казалось".
У всех должно быть логово. Кругами, вокруг, пропадая... если деревню не отдали в охотничьи угодья, то получалось, что логово было прямо здесь. Где-то. Глупо, потому что невидимость - невидимостью, но уж возникающую из ниоткуда цепочку следов люди заметили бы. Заметили бы? Глупо ли? Деревня пропахла старостой, но мороки были слабыми, неявными, и распутывать эти слои можно было долго. Долго у Раймона не было. Было быстро.
"Но всё же, посреди дня? Как?"
- Что ж, - он с некоторым трудом поднялся. - Благодарствую, и за эль, и за мясо, и сведения тоже. Не отследить - значит, не отследить, значит, будем иначе.
- Так, сэр Фламберг, может, помощь какая нужна, - переглянувшись с братом, предложил Шон. - Мы и лес знаем, и следы читаем, и с рогатиной на кабана ходим. Ну, когда он на ограду напарывается, значит.
- Сам исключительно, - кивнул Грег. - И приманкой можем быть. Вы не подумайте, мы не про то, что вы не сможете. Мы михаилитов знаем давно и уважаем, как никого. Но сподручнее же.
"Ого".
Эмма едва заметно наклонила голову, почти заинтересованно, как тогда, с разбойником и анку, но такого и не требовалось. Робкие конструкты, гостеприимные браконьеры, не боящиеся вообще ничего. Теряющиеся следы, остаточные мороки. Раймон пожал плечами и невольно скривился - рёбрам тогда, с гравейрами, тоже досталось, а потом ещё и та ведьма, которая из стены вылезла. Ну кой чёрт её дёрнул за лопату хвататься?
- Нет нужды. Сами видите, мне одному тут делать нечего, ещё и с миледи. Вызову тройку братьев - тогда и поохотимся, а пока - на юг уйдём. Постараюсь вернуться поскорее, прежде чем тварь ещё кого загрызёт.

Как ни странно, прямо за дварью тварь их не ждала. Хмыкнув, Раймон аккуратно притворил дверь, подумал и усадил Эмму на Розу. Всё равно что-то здесь не складывалось. Тварь, мороки. Мороки, тварь. Если мороки её прятали, почему так странно? Если не прятали, то зачем? Что за дьяволовы охотники с байками? Причём тут староста? Надо было бы обшарить деревню от и до, но что-то подсказывало - не дадут. Поздно.
Мороки, меж тем, стали ярче, плотнее, один страхолюднее других. Словно слетались на добычу.
"Не вполне. Не слетаются, ярчеют, словно реагируют на то, что мне плохо. Но однако, талант - я сам бы столько разных надолго не удержал".
Талант - но сырой, не гранёный. Староста не создавал единую морочную сеть, каждое страховидло - особенно вон то, под минотавра в кольчуге и наплечниках - существовало само по себе. И следы они не прятали. Просто существовали. Реагировали. Предпочитали тёмные углы, словно твои буки. Следы же...
Раймон присмотрелся, и хмыкнул в голос, беря Розу за повод. Следы то были, то нет, и прятала их не магия.
"Хвостом, что ли, разглаживала? А, нет".
Местами следы были глубже - как раз там, где тварь, прыгала на стену, или сразу на крышу. Прыгнет сверху? Возможно, но зачем это невидимке, любящей поиграть?
Прихрамывая, Раймон медленно двинулся к колодцу - по цепочке следов, которая казалась посвежее, шла прямо посреди улочки. Как дорожка из конфет - знай себе, иди, как... как в засаду. Странное он увидел только потому, что смотрел не под ноги, а чуть дальше. Один из следов внезапно сдвоился, и времени осталось только на то, чтобы бросить повод и отпрыгнуть в сторону, оставляя вместо себя огненное облако. Чешуя, может, и делала тварь невидимой, но ещё она была сухой, и должна была отлично обугливаться и гореть. А с видимой целью всё становилось... не просто, но - проще. Ещё влить немножко силы в старостовых страхолюдин, чтобы отвлекали...
"А ведь если колено и правда болело, я бы тут и остался. А где?.."
Под отчаянный визг твари Раймон отпрыгнул снова, но поздно - в кольчугу ударил арбалетный болт, опрокинул на землю, вынудил перекатиться. Где-то на крыше мелькнул край охотничьей куртки, обиженно и удивлённо вскрикнула Роза - но пока было не до того. Раймон зло вскинул руку, и по деревне прокатился раскат грома. Полыхнуло так, что пришлось проморгаться. Короткий взгляд на Эмму: та медленно, неуклюже, сползала из седла, а по шее Розы стекала кровь.
"Хорошая лошадь. Сберегла".
Раймон задумчиво потыкал носком сапога подкатившийся к ногам клыкастый череп и вздохнул. Насколько же раньше было проще: вот убегает некромаг, скорее всего пока второй лихорадочно собирает вещи. Или сжигает. Значит, что делает правильный михаилит? Несётся туда со всех ног, наступая на все ловушки по очереди, и особенно те, которые на пороге.
- Госпожа Немайн? Мне бы во-он туда, быстро и аккуратно.

- Спасибо.
Рукоять кинжала - отличный аргумент против некромага, особенно когда появляешься из воздуха у него за спиной, а он стоит на коленях, пытаясь засунуть в набитую сумку жезл с птичьей головой. Грег успел только удивлённо вздохнуть.
Вздоху ответил приглушённый вой, и Раймон крутнулся, чувствуя, что рука сама собой наливается жаром. То-то загрызень показался слишком робким и игривым. Детёныш.
"Зараза, какого же размера матушка? Папенька?.."
За спиной не оказалось никого, зато под брошенной на пол волчьей шкурой нашлась дверь в подпол - без замка, даже без задвижки. Что бы там внизу не рычало, оно явно могло бы вылезти само, если бы захотело, но - не вылезло. А значит, им можно было пренебречь. Тем более что дверь открыли рывком, и в домик чуть не прыгнул раскрасневшийся то ли от бега по крышам, то ли от испуга Шон. Увидел Раймона, валяющегося на полу Грега, застыл - да так и остался, только волчий клык, висевший на груди, задымился, а потом почернел.
Мороков вокруг было - хоть жги, и Раймон с удовольствием жёг, наслаждаясь дармовым ужином от старосты. Воистину, вера - страшная штука. Аккуратно закрыв дверь, он подтащил Шона к брату и поставил рядом. Пусть стоит. Лабиринт, в котором сейчас блуждал браконьер, должен был занять его надолго. А пока...
За дверью, судя по звукам, деревня вышла на войну с мороками. Или с тварями. Или всё вместе - не важно, главное, что не с михаилитами. Шлёпали сапоги по грязи, крестьяне орали и, кажется, тыкали вилами в стены. Оставалось только порадоваться двум вещам: отсутствию факелов и тому, что некробратья дом выбрали добротный, из брёвен. Таких на всю деревню-то было...
Деревня гуляла, а Раймон снимал с братьев амулеты, откладывая в сторону горелое. Снял сапоги, прощупал одежду, а потом принялся работать по-настоящему. Заставил себя забыть про то, что где-то там стоит Эмма... или идёт. Даже про рычание под ногами можно было пока не думать. Наверное.
Лабиринт, по которому блуждал Шон, вёл себя странно: плыл, шёл складками, начинал рваться, хотя видит морочная луна - силы Раймон не пожалел. Странно, словно...
"Словно он знает, куда идти. К кому идти".
К брату? Раймон включил в лабиринт Грега, но ничего не изменилось, скорее, всё стало ещё страньше. Не один разум на двоих, не рой, в котором у всех одна воля, и всё же братья были связаны, как муравьи в муравейнике. И пахли одинаково.
"И где же у нас муравейник? Вряд ли вы вдвоём просто для развлечения занимаетесь разведением загрызней".
Каждый муравей знает дорогу домой. Выбить это из сонного, не понимающего, что к чему разума, было несложно - всего-то вломиться в разум, заставить увидеть путь, наложить на карту, и...
И Раймон остановился, задумался. Всё же, порой нельзя было нестись сломя голову. Да и зачем, если можно обойти? Если можно подправить реальность совсем чуть-чуть, убрать, например, этого вот михаилита, которого один из братьев даже увидеть не успел, а второй видел долю секунды. Мороки в деревне - жуткие, агрессивные - их можно было оставить, так бежать проще. Потому что вы ведь бежите, да? Правда? И во сне время идёт странно, рывками, но это ничего, главное - пройти все знакомые места на тропе, все ориентиры. Я ведь не вламываюсь, нет-нет, вы всё сами, лишь бы уйти подальше от этого Вудфорта. Кто же знал, что от этого михаилита арбалетные болты отскакивают. И баба у него не иначе ведьма. Но ничего, ушли. Главное - быть вместе. Через Эдмонтон на юг к Хорнси, на юго-восток через Илфорд, Баркинг, до Криксмута...
Раймон запоминал, смотрел - одновременно набивая и без того чуть не рвущиеся сумки ещё и амулетами.
После этого всё было быстро. Взлететь по приставной лестнице на чердак, убедиться, что схроны за связками рыбы уже пусты. Осторожно приоткрыть люк к загрызню, полюбоваться на тварь, которая выла, страшно зыркала, царапала пол, но выпрыгивать отказывалась. Сжечь, понять, что мечущаяся тварь, пока горела, подожгла балки, которые поддерживали потолок. Подхватить сумки, окинуть взглядом комнату, которая начинала наполняться дымом.
Задержался Раймон только перед самым порогом, уже открыв дверь, уже заметив на улице Эмму. Окинул взглядом братьев: одного распростёртого на полу, второго - стоящего рядом, глядя в никуда, но на самом деле - на берег Кригсмута. Милосерднее было перерезать им горло. Ещё милосерднее - выжечь разумы кошмарами. Раймон лишил их возможности чувствовать боль, а потом - подпитал огонь, чтобы тот разгорелся побыстрее.
"Обойдусь как-нибудь без второго черепа. Если, конечно, первый не успели утащить на память или ещё Бог знает, для чего. Ну а третий и четвёртый не нужны и подавно. В конце концов, за человеческие никто не заплатит, даже если приложить атам".
Со ступеней сбежалось легко. Да, ещё предстояло разобраться со старостой, с мороками, но пока что была Эмма, а неподалёку ждал домик священника, который наверняка не отказал бы в приюте. Мир, наполненный воплями, вилами, отсветами горящих некромагов и желанием на ручки казался вполне неплохим местом. Не без недостатков, но Эмма - воистину михаилитка! - ухитрилась перевязать шею Розы и даже подобрала обгорелый череп с площади! А староста и мороки - тьфу, завтра.
Не удержавшись, Раймон ткнул в ближайший - нечто, состоявшее только из зубов, когтей и щупалец, гнавшееся за визжащей крестьянкой. Морок, не превращая погони, превратился в милого вислоухого кролика, но тут же отрастил клыки, рога и достал откуда-то длинный нож.
- Вот же воображение упёртое, - пожаловался Раймон, обнимая Эмму, словно себя. - Воистину, будь в тебе веры, как...
Фламберг вспыхнул, видя вместо лица Эммы сначала волосатую макушку, вылезающую из стены, а затем красивую рыжеволосую женщину, замершую в калейдоскопе ломаных мороков. Её очень хотелось зарубить, а потом ещё, и ещё раз... Раймон с изумлением осознал, что когда-то это уже сделал. Очень хотелось повторить.
"Какого беса?"
А потом вспыхнула Эмма, и мир на секунду исчез в белом пламени.

20 мая 1535 г. Всё еще Вудфорд.

- Подумаешь, убил когда-то, - ворчал Раймон, пробираясь по улочкам к дому старосты. - За дело ведь, и вообще, я ещё маленький был, какой с меня спрос. Чего привораживать-то сразу? И, главное, что за дурость - привораживать михаилитов? Будь это так легко, мы бы по тракту до первой деревенской ведьмы ездили, и не дальше, а я только мимо послушницы проехать не смог. Впрочем, идея не хуже, чем вылезти из стены к магистру с лопатой. Может, я в ней тогда что-нибудь сломал, как ты думаешь?
Поутру деревня выглядела спокойнее, но, наверное, только потому, что крестьяне очень устали за ночь. Зато мороки выглядели жирными, живыми. Достоверными, до последней шерстинки - или чешуйки. Или до последнего клока кожи, тронутого проказой, как вон у того непонятного.
Раймон глянул на подбирающуюся к ним с Эммой тварь, ощетинившуюся жвалами, и та немедленно превратилась в колченогий табурет. Подкрадываться, впрочем, табурет не перестал, зато выпятил на сиденьи тупые деревянные шипы, а на ножках образовались волочащиеся следом кандалы.
- Думаю, она всегда была такой, - Эмма отшатнулась от злобной куклы, ковыляющей мимо неё с ножом. - Роб ведь её даже потом не искал, и вообще женщины в его жизни - лишние. До брака он таким жизнерадостным был!.. Ой, а это она теперь будет сохнуть по тебе?
- Никогда не видел приличную или нет ведьму, которая не сняла бы с себя любое проклятье, - скептически отозвался Раймон. - А этой вроде как тыща лет, уж должна была научиться. С другой стороны, поступки у неё странные. Не знаю. Может, ей понравилось. Если так, наверное, это означает, что вылезать в следующий раз будут прямо из седла, а проклинать каждый день, а по праздникам - трижды.
Открывая дверь старостиного дома, он задумчиво добавил:
- Причём, возможно, вылезать будут из твоего седла... надо держать наготове лопату. Так, где там череп... господин Флинн, держите. И давайте. То есть, держите череп, и давайте оплату. Там на пожарище можно раскопать ещё один такой, побольше, но так и быть, втрое брать не станем.
- Это не восюлиск, - резонно заметил староста, на всякий случай пряча руки за спину. - Это собака какая-то. Меня, господин сэр Флюгер, на мякине не проведёшь.
"Надо признать, похож, но это уже наглость. Два загрызня! Два некромага! Дом с чердаком!".
- Фламберг, - поправил Раймон, подкидывая череп на ладони. - А если ваш восюлиск собачьей башкой людей рвёт и чёрным блюёт, так ни он, ни я в этом не виноваты. Орден тоже. Все претензии - к некромагам.
- Вам бы, господин сэр Фляжкер, грабителем быть, - со вздохом повторился староста, отходя от двери и впуская внутрь. - Идите уж, покалякаем. Может, за дружеское отношение заодно уж котовасию прогоните?.. потому как дороговато.
"Дороговато - это жить рядом с хорошим, крепким хозяином сэром Рольфом..."
- Интересно, - с любопытством заметила Эмма, - когда ты смиришься, что тебя зовут, как угодно, но не Фламберг?
- А надо?..
Что делать с этим крепким хозяином, Раймон не знал. Не знал он так же, что посоветовать деревням, которым не повезло оказаться неподалёку. Особенно во времена, когда михаилиты мимо могли проезжать куда реже обычного.
- Котовасию? Вот эту, что ли? - Он кивнул за окно, на колодец, рядом с которым висело что-то белёсое без лица и, кажется, пыталось грызть ворот морочными зубами. - Которая всю ночь гуляла?
- Нет, это бурбуланга. Названа так, - тон наставника старосте удавался особо хорошо, - потому что живёт в колодце и бурбулит там. А котовасия - это которая воет. Ить вы же, господин Флембрег, учёный этому. Должны б знать.
- Местные имена, - заметил Раймон, усаживаясь на лавку и устраиваясь поудобнее и понижая голос, - до ордена, увы, доходят медленно. Вот я отчёт напишу, магистра по фольклору порадую, а уже он всё это в учебники включит, чтобы юные михаилиты отличали котовасий от бурбуланг. Но прогонять котовасию... а зачем, господин Флинн? Она ведь выть начала как раз вокруг того, как некромаги в деревне объявились, верно? Перед тем, как людей грызть начали? Значит, предупреждала, получается, и всё вот это вокруг - очень похоже на самоорганизацию локальной экосистемы, направленной на сохранение ареала обитания. Блюющие твари, конечно, дело иное, и, к сожалению, не только они. Есть в подлунном мире то, чему жить не только не полезно, а даже вредно, потому что не сохраняет оно, а только рушит. Только ш-ш, - шёпотом добавил Тин глядя за печь, - А то услышит.
Тьма в углу шевелилась, словно живая, словно и не сияло за окном весеннее солнце - а хотя оно и не сияло. С чего ему сиять, когда вечер, а в избе ни лучины не горит. У очага, в соломе, храпел пьяный отец. Во дворе рыдала мать, пытаясь выдоить из иссохшего вымени козы хоть капельку молока. А Тина, такая бледная, такая худенькая, глядела в угол. Она знала - оно услышит, непременно услышит, и вылезет из-под единственной в доме кровати. Сначала - мягкий комок, потом появится рот с зубами, а изо рта вырастет низенький, рыжий еврей, густо усыпанный конопушками. В церкви говорили - еврей воруют детей и выливают из них всю кровь на Пасху.
- Это правда? - Тихо и боязливо спросила Тина. - Правда - выливают?
- Правда, - подтвердил тощий до синевы Ост, выглядывая с кровати. - Как свинью - чик, по горлу-то. И потом трясут, пока всё, до капельки, не вытечет.
- Оберег надо, - прошептал Тин, гордо поднимая палочку, измазанную в саже. - слышал, проезжий михаилит говорил, будто если круг нарисовать, то нечисть не сунется.
- А если оно не нечисть? - Тина почесала затылок. - Я боюсь, Тин.
- А если и нечисть, то что же, в круге сидеть? - возмутился Ос. - Так мы первее с голодухи сгинем, чем нечисть. Им, может, вообще есть не надо, для удовольствия рвут.
- А там ещё что придумаем! - Тин, забывшись, стукнул палочкой о пол, скрипнул, начав вести большой, с полкомнаты, круг.
- Р-р.
Мокрая солома даже не шелестела, она мерзко и мокро скрипела. Отец завозился, приподнял голову, попытался встать: большой, косматый, с длинными костистыми лапами.
- Гундите. Н-не дёте 'пать рбочему чловеку. Ну под сюда.
- Ой, - протянула Тина, - ой, мамочки. Он сейчас молоток возьмет - и трямс!
Она тряхнула косичкой, собралась было залезть под кровать, но вспомнила про рыжего еврея, и заметалась по комнате. Уронила кочергу.
Казалось, что тьма за углом должна была испугаться грохота, спрятаться, но нет, она наоборот вытянулась по полу, нашла отцовскую серую тень и слилась с ней. Вычернила. Поползла выше по коленям, к поясу.
- Не бей её! - Тин вскочил, встал перед сестрой, выставил палочку, словно оружие. - Это я всё шуршал, вот!
Отец хрюкнул, занёс руку, и Тине на миг показалось, что смотрит не в лицо, а в лохматую морду. Клыкастую, звериную, только глаза остались теми же, мутными, выцветшими.
За окном зарыдали, и отец дёрнулся, оглянулся. Тина схватила кочергу, зажмурилась, со всех сил вдарив ему по руке. Что-то хрустнуло, а отец с омерзительным рёвом покатился по полу, прямо во тьму. Внезапно осмелевший Ос соскочил с кровати, как был, в потрёпанном дырявом отеяде, выхватил у Тины кочергу, замахнулся - и отпрыгнул: отец менялся, проростал тьмой. Горбился, царапал пол отросшими когтями.
- Бежим, - тихо сказал Тин, чуть не швыряя Тину к двери.
Ос, не выпуская из рук кочерги, прыснул следом, споткнулся, улетел за порог. Сам Тин помедлил, глядя на то, как в углу вздымается на задние лапы нечто, а потом быстро прочертил поперёк двери линию сажей, и выскочил следом за остальными.
- Ой.
Ой - это Тина. Сестра стояла, обхватив себя руками, и смотрела на нечто белое, туманное, без лица, но с большим ртом, из которого доносились рыдания. Нечто стояло над иссохшей козьей тушкой, но, заметив детей, поплыло в их сторону.
Ос замахнулся было кочергой, но Тин схватил его за руку, остановил. Второй рукой обнял Тину, стоявшую, как деревянная кукла, какие порой пускали по речке, чтобы унесло горе.
- Оно не к нам.
Сбоку раздался скрежет. Отец, невозможно сложившись, словно тряпичная игрушка, медленно пролезал сквозь окно, цепляясь лапами за стены - словно в дверь и правда не получалось. Белое нечто доплыло, облепило морду, скрыло окно за собой, и из дома раздался вой - не боли, а словно отцу было обидно и непонятно.
- Тебя нет, - Тина совладала с собой, выпрямилась, гордо глядя в окна. – Я тебя положила в коробочку, а коробочку – в мешочек, а мешочек – в реку выкинула, вот!
На миг показалось, что получилось: отец перестал реветь, задышал шумно, со вхлипами, но потом когти прорвали нечто, и оно, безлико оглянувшись, растаяло, оставив в воздухе последний стон.
Ос фыркнул: мол, чего ещё ждать от девчоночьих глупых заговоров. Тин покачал головой.
- Это просто нужно сделать. Мало сказать. Нужна коробочка, нужен мешочек, и река. Только быстрее, а то оно вылезет.

Деревня казалась пустой. Ни соседа-кожевника по прозвищу Косолап, ни его жены, тихой, забитой женщины. Не вился над кузней дым, не бегали по единственной улочке дети, не гоготали гуси. И всё же пустой деревня только казалась. Молот бил в наковальню и без кузнеца, с забора скалилось что-то полосатое, на старой сухой берёзе, нахохлившись, сидела невиданная птица со стальными перьями и сморщенным старушечьим личиком.
И туман. Туман лип к ногам, поднимался до пояса, а порой тянул щупальца ажно к лицу. Красиво - если бы не вот это всё вокруг и не память о том, что пыталось выбраться из избы. И если бы в тумане не плавали чёрные прожилки, и чем ближе к лесу - тем толще.
- Густой какой, - пробормотал Тин, опасливо оглядываясь, - Ногу откусят, и не заметишь... Слушай, Ос, а вон то, на берёзе - ты же про такую рассказывал? Тогда Тина ещё разревелась, а ты потом утешал, что всё выдумал. Выходит, не выдумал?
- Выдумал, - грустно согласился Ос. - И рыжего еврея тоже. И вот эту штуку. Надо же, сидит на дереве, выдумавшись - ну как живая.
Тина, расхрабрившись, подобрала с дороги шишку и швырнула ею в птицу. Резкое движение головы, щелчок зубастого клюва - и птица проглотила шишку, облизнувшись длинным раздвоенным языком.
Тин только вздохнул.
- Хоть бы полезное выдумывал. Пирог вот например, а то живот сводит, сил нет. Вон, дерево странное, разлапистое - на таком точно могут пироги расти. Маленькие такие, на несколько кусов. С мясом, чтобы, как на праздник, сочные, чтобы как надкусишь, так весь подбородок потом...
Не успел он договорить, как ведьмин мох на дереве обернулся ржаной лапшой. Лапша покачивалась на ветру и одуряюще пахла вареной курицей. Трепеща крыльями, на ветках закачались жареные куропатки, повисли маленькие пирожки и голубые башмачки, о которых давно мечтала Тина. Башмачки немедленно ощерились клыками - за спиной раздался дикий рёв отца и скрежет когтей по деревьям. Через вареную курицу тонко запахло смолой и щепой, и деревья застонали от дикой боли.
Ос застонал вместе с ними, побелел, и Тин дёрнул его за руку.
- Бежим!
Тина успела уцепить с ветки куропатку, впилась зубами и вздохнула.
- Запах есть, а вкуса нет, словно воздух кусаешь...
Куропатка забила крыльями и истаяла туманными клочьями.
- Тише, - выдохнул Тин. - Бегите. Авось потеряем его.
Темнота вокруг сгущалась - не обычная, ночная, а словно мир мазали сажей. В деревне такими были только прожилки в тумане, а тут, стоило отойти подальше вглубь леса - вообще всё. Из глубины леса раздался злой клёкот, и Тин приостановился, не понимая, куда бежать дальше.
- Ос, ты же не такой чёрный лес придумывал. Там звёзды были, и ягоды, и конфеты. Ведьмы, конечно, тоже, но - не так!
- Оно не выдуманное, - ответила Тина и потянула в сторону, туда, где в чернильной мгле ещё гуще чернел бурелом.
- Значит, если что выпрыгнет - кочергой его, - Тин ткнул Оса локтем и ухмыльнулся, - а там, в хижине, оно прям съёжилось, когда ты замахнулся. Кочерга - она почти меч, только благословить осталось. Знаешь, мне кажется, это всё вот эта тьма. Наползает, захватывает, и как тут не...
Вой раздался совсем близко, за спинами, и он смолк, послушно залез за Тиной под низкие ветки. Здесь едва можно было повернуться, и дети затаились, тихо, как мыши.
- Выдумай, как мы убегаем дальше, - еле слышно дохнул Тин на ухо Осу. - И чтобы страхом пахло... ну, сильнее, чем от нас тут. Тс-с.
То, что было папой, бесшумно ходить не умело, или не хотело. Наступало на хрусткие ветки, хрипело так шумно, что любая добыча боялась, бежала бы без оглядки, пока не разорвётся сердце. Тин чувствовал, как колотится оно у Оса, словно само пыталось сбежать. Дело было не только в звуках, не только в вое - тварь накрывала мир ужасом, как волна, набегающая на берег. Лапы прохрустели совсем близко. Остановились, и в мире остался только ритмичный хрип.
Тина, кажется, не дышала вовсе, Ос застыл. Тин поднял было руку, разминая пальцы, но тут в стороне раздался звук бегущих шагов, и кто-то - Тина - вскрикнул, словно от боли. Небось, ногу подвернула.
Тварь повернулась резко, рывком, сделала шаг, другой, и дышать, думать сразу стало легче. Призраки детей убегали во мрак, и тот радовался, хохотал и ухал на разные голоса. Щёлкал зубами, улюлюкал - но всё это смолкло, стоило тому, что уже не было отцом, завыть, угрожая всему, что могло тронуть его добычу. Лес испуганно смолк, а тварь - король! - тяжело ринулась в лес. Не быстро, не медленно. Как раз так, чтобы не донать сразу.
Подождав чуть, Тин решительно выбрался из-под веток и помог выбраться остальным.
- Молодец. А теперь - понять бы, где река...
- Вон там, - Тина указала направо, где тьма казалась гуще всего. - Разве не слышишь? Плещет. Реки - они текут во всех мирах, я знаю. Ни с чем не спутаешь.
Тин не знал, но кивнул.
- Верю. Веди. А я по дороге коры нарву. А с тебя, Ос, кусок рубахи. А с Тины - немного волосков. Да не бойся, всю косу отстригать не буду, пригодится ещё!
- А... зачем? - Спросил Ос, хватаясь за рубаху так, словно без неё лес тут же накинулся и зажрал бы.
- Кораблик делать, - охотно пояснил Тин, щурясь на едва белеющие во тьме берёзы. - Для чего ж ещё?

- Двенадцать щитов, двенадцать сил, и все меня крепко держат, службу несут, от злого спасут, - выдыхала Тина, ритмично, под шаг, и вокруг на миг становилось светлее, острые ветки не лезли под ноги, а глаза, мерцавшие во тьме, щурились, как у сонной кошки. - Отведите от беды, ненастья, дурного, несчастья. Станьте мне оберегом от века и до века...
В речку они не свалились только потому, что вода пенилась вокруг камней. И потому, что вела Тина. Мгла скрадывала звуки, множила, путала, но девочке это не мешало. Тин попробовал речку ногой и кивнул.
- Быстрая. Как раз. Так.
Береста отрывалась легко, словно деревья хотели помочь. Клея у них не было, поэтому кораблик получался больше похожим на маленькое лукошко, промазанное глиной. Ветка заменила мачту, клок от рубашки Оса - парус, и...
Из тьмы, не издав ни звука, выпрыгнуло что-то небольшое, но зубастое, клыкастое и с несколькими пастями разом. Ос, взвизгнув почти как Тина, огрел это что-то кочергой, и то всё так же молча отлетело в сторону. Поднялось, отряхнулось и двинулось по кругу на прямых лапах.
- Меч, как же, - всхлипнул Ос, опуская оружие. - Я его, а оно вона как...
Тина толкнула его руку вверх, положила ладошку на кочергу.
- Сведу на кочергу бедность и нужду, сплетни и склоки, ссоры и мороки. Защищу себя от гнева, прошу сил у солнца и неба.
- Попробуй ещё раз, - сквозь зубы пробурчал Тин, пытаясь прилепить под днище лукошка кусочки коры - для руля. - Теперь-то точно получится, смотри, как сверкает. Считай, серебро!
Кочерга - старая, грязная, в саже - не очень сверкала, но поблескивала тусклой серостью, и многорот замер, глянул настороженно, а потом одним прыжком исчез во мгле.
- Не понравилось, - довольно заметил Тин и безжалостно оторвал от и без того драной рубашки ещё один клок.
- Эй, а это ещё зачем?! - Возмутился Ос.
- А это будет груз. Поймать, и завязать вот. Волосами. Тина, не отползай! Давай сюда, это будет почти не больно.
- А что ловить-то?
- А вот его, - Тин ткнул в сторону огромной тени, выступавшей из леса. - И страх, конечно, тоже. Потому что это одно и то же.
Отец стал больше. Руки, длинные, как у тролля и широкие, как веники, волочились по земле, сгребая листья крючковатыми когтями. Ноги торчали в стороны, как у насекомого, а голова напоминала скорее котёл с прорезью пасти, где полыхал огонь. За спиной шевелилась свита.
Ос отступил было, съежился, но Тин упёрся ему в спину, толкнул обратно.
- Ты страх это, в мешочек прячь. Вон какой красивый.
Мешочек из грязной посконной ткани сложно было назвать красивым, зато горловина у него получалась широкая, в самый раз. Слона спрятать можно.
- И про кочергу думай! Если она - почти меч, то ещё и острая же, смотри, вон, кончик!
- И ещё помни всё прочее. Как доставалось. Как плачет мать. Как пахнет солома, на которой такое поваляется. Как жутко, когда тьма выплывает из углов и застилает взгляд. Как меняется... вспоминай всё - и отдай. От души, с прибавкой.
Ос вскинул кочергу над головой, двумя руками, словно и правда рыцарский меч.
- А вот и не боюсь! Ни капельки! Ни вот пасти этой, как печка открытая, ни зубищ как вилы! Сгинешь, а мы останемся! И с козой тоже!
Голос у него дрожал, но чудовище остановилось, покачивая головой. Стало меньше - или так просто казалось? Тин пожал плечами и открыл горловину мешочка пошире. Тина присела рядом, приготовив сплетённые в косичку волосы.
Отец потянулся лапищей, и Ос огрел... нет, не огрел. Кочерга, блестевшая уже чистым серебром, прошла через запястье, как нож через масло. Тварь раззявила рот и отдёрнулась, съежилась. Не медведь уже, большая собака. Даже мгла притихла, глядя сонмом жёлтых глазищ.
Взмах, другой - и собака стала котёнком, зайчонком, а потом - чем-то мелким, чёрным, на куче ножек.
- Лови его!
Бегать тварь умела плохо: путалась в траве, ветках, и Ос, чуть не рыдая от отвращения, схватил её и опустил в мешочек. Тин тут же сомкнул края, а Тина перевязала.
Чуть глины, и мешочек упокоился на плоском днище кораблика.
- Ну и всё, - вздохнул Тин, потирая подбородок. Глянул на Тину, и та кивнула, набрала в грудь воздуха.
- Мачта острая, проткни злое иглой, отошли его от меня долой. Огнем слово заклинаю, железом слово закрепляю, с кораблём отпускаю.
Вода сонно плескала, унося буку, и Раймон повёл плечами, хмыкнул.
- В общем, разрушение хороших экосистем, господин Ос, в цену не входит, да и, глядишь, вредно? Так что - побуду грабителем. С большой дороги. Хотя лучше - из густого леса.

Раймон подкинул на ладони увесистый мешочек, родившийся из-под юбок Эми-шлюхи и довольно кивнул сам себе.
- Хотел бы я поглядеть на следующего некромага, который сюда приедет. Или, впрочем, на следующего михаилита, если на то пошло.
Эмма без интереса проследила за полётом мешочка, а потом пожала плечами. И напрыгнула. На спину, прижавшись, будто хотела врасти.
- Поехали, - скомандовала она. - Знаешь, что следующему михаилиту расскажут здешние? Что на шее Фламберга ездит жена, да еще и погоняет!
- Куда, о жена моя? - Поинтересовался Раймон и повёл плечами, устраивая её поудобнее. - Потому что если на тракт, то это в одну сторону, к лошадям - в другую, а вот например в шатёр, который Роб бросил у хижины... и вообще, следующие и вообще все михаилиты и без того знают, что на Фламберге жена ездит! Более того, я порой подозреваю, что кто-то это даже может одобрять.
- Неприлично до безобразия, - хихикнула Эмма, - такой суровый твареборец, от взгляда которого глейстиг раздеваются, кеаск лезут целоваться, а буки – писаются, и так себя непристойно ведет. Поехали в шатёр. В хижине как-то подозрительно пахнет лавандовым мылом и брухами.
- Брухой пахнет потому, что её там, хм, разделывали вампиры, - просветил Раймон. - А мылом - потому, что потом они отмывали домик. Лавандовым - потому что они украли его у нас из сумок, поэтому у нас больше нет мыла, что уже точно неприлично. Я виню во всём монастырь. И Дика. Просто потому, что это удобно. Ну а глейстиг и прочие - натура у них такая... ну, кроме как у бук, конечно. И вообще, кто юбки скидывал прямо посреди Трюарметт? Практически перед роднёй! Стыд-то какой.
Эмма снова рассмеялась и сползла на землю.
- Между прочим, снять юбки мне разрешил муж! И я, как послушный, нежный цветочек, их сняла. А мыло сварю. Купим в ближайшем городе жиры, щелок, сухая лаванда у меня есть. И… вишню? Большую такую, сочную. Ужасно хочется. И еще – сушёную рыбу, плотву. И персики. И не смотри так, я не беременна. Просто – хочу. Очень холодно было лежать в могиле, до сих пор отогреться не могу. А в шатре есть ванна?
Раймон обнял Эмму, прижал к себе, делясь и наслаждаясь теплом, и повлёк дальше, за выросшие за ночь вокруг хижины яблони. Могила и всё прочее Рольфу ещё аукнутся, но сейчас об этом совершенно не думалось. Думалось о другом. У ночёвки в доме священника всё же были и свои минусы. Да, определённо.
- Да бес его знает, - честно ответил он. - Я туда ни разу так и не заглянул, не до того было. Обычный шатёр, потрёпанный, словно Роб его всю жизнь таскает. А может, и без "словно". Даже латаный, кажется. Но для ванны внутри он в сложенном виде слишком плоский. И маленький. Так что, боюсь, ванну придётся тоже искать в ближайшем городе. Правда, это будет Эдмонтон, и как раз через него проезжали наши милые братцы-некромантсы, поэтому кто его знает, остались ли там вишни, персики, ванны и мыло? Но плотву, так и быть, наловим! И высушим. Хм, а если это окажется плотва-нежить, возможно, наловится сразу сухая. Только костлявая.
- Мне надоела нежить, - Эмма смешно наморщила нос, будто на завтрак, обед и ужин вкушала только некрорыбу. - Я хочу нормальную, сушеную рыбку! Желательно, которую купили. Не испытываю готовности неделями гонять мух. Да и где нам сушить? На поводьях Розы?
Раймон одобрительно кивнул.
- Правильно понимаешь. Отличная идея, красивая: едешь себе по тракту, рыбки качаются.
- И воняют.
- Правильно, приманивают тварей. Какая нежить откажется прибежать на рыбную вонь? Воняет, значит, не злой твареборец, а торговец или рыбак, вкусно. Хорошо придумала, надо будет так и сделать. По-михаилитски, значит. А так... - он откинул полог шатра, шагнул внутрь и замер. - Матерь Божья.

- Ничего себе... да оно размером с орденскую трапезную! Только без толпы. И погляди только на эту кроватищу!..
- Ого! Смотри, тут ванна! Деревянная! И какая большая!
- Правильно, под размер-то... Так, а это что? Мочалка, мыло, ещё мыло, ещё мыло... даже не пойму, чем пахнет. И... ого! Какой Роб затейник, оказывается. И вода не стынет... ага, вижу, огонь подвели. Ну, не огонь, а... сущность огня? И дай подумать, наверное, оно должно как-то меняться... вот, если так...
- А так - почти кипяток. Ты сварить нас хочешь? Фламберг в собственном соку - только у нас и только сейчас. Два по цене одного.
- Неправда, второй в хижине лежит, в сундуке. Я такие сумки делать не умею, чтобы как этот вот шатёр, внутри больше, чем снаружи. А даже если бы умел, зачем его с собой таскать? Чтобы мыши не погрызли? Так отравятся, и зачем нам дохлые мыши... так что, по цене одного Фламберга пойдём мы с тобой... вот, а так?
- А так - хорошо, - шуршание юбок. - Куда ты подевал все корсеты? Верхом в них ездить очень удобно, спина не болит, и... Ой, рисунок с Сапфиром на стене, погляди. Ну погляди же! Ну погляди-и... Ой, да хватит жевать! Тут Сапфир держит в руках склянку с чем-то. Улыбается. И надпись: "Боль в спине может застать в самый неподходящий момент. Облегчить дискомфорт и вернуться к привычному образу жизни помогут специальные мази от боли в спине".
Хмыканье.
- Зачем бы мне вот именно в этот момент смотреть на Сапфира?..
- Затем, - плеск воды и блаженный вздох, - что дико невоспитанно так глазеть на то, как леди раздевается... Ну, чего стоишь? Масло на ирисе или дамасская роза? Пожалуй, всё сразу. И немного пустырника. И ромашки побольше, а то кожа, как у крокодила какого-то. Знаешь, никогда не видела крокодилов. Как думаешь, на кого они похожи?
- Легко. Я целую гору манускриптов видел, сейчас...
Шуршание колета.
- Крокодил - это, получается, рыба. Рогатая, клыкастая, шипастая, лапы во все стороны, и с задницей от гиены. И хвост длинный и в узлах. Не знаю уж, зачем, может, от удовольствия бытия крокодилом.
Шуршание рубашки.
- И пасть большая, потому что они там, на юге, так людей рожают, ногами вперёд. Выплёвывают. Потому оные люди вниз головой потом и ходят. Здесь-то таких переучивают, чтобы переворачивались уже и ходили, как все люди, а там - незачем. Там переучивают только правшей. Вот. А здесь бедолагам остаётся только в цирк идти. О, смотри, и по западной стене буквы бегут. "А ты записался в гэлы?" Хм-м. Как думаешь, нужно было?..
- Я думаю, тебе нужна новая рубашка. А гэлы, как я помню из легенд, ходят вовсе без них, - смешок, - щекотно!
- Ещё даже не подошёл, а ей уже щекотно...
- Нет, правда! - Плеск воды. - Живая мочалка. Надо же. Сэр рыцарь, я начинаю подозревать, что это ваши проказы!
- Ни за что. Это всё гэлы с их невоспитанностью, - плеск. - Сначала без рубашек ходят, потом живые мочалки делают. Я думаю, это - какая-то разновидность твари, возможно, кусачая. Сейчас поймаю... где оно там ползает...
Довольный и очень кокетливый взвизг.
- Учтите, сэр, я за эту тварь платить не буду! Ой, не души её, из неё же мыло льётся! Ну вот. Придётся тебе всю эту пену сдувать.
- Зачем? - удивлённое. - Это невоспитанно. К тому же, - плеск, - нам привычно теряться, блуждать, и потом - что-нибудь, как-нибудь - находить.
Снова взвизг.
- Это моя коленка! Ну всё, я буду мстить и мстя моя будет ужасна!
Громкий всплеск, возня. Пауза.
- Но хотелось бы, чтоб больше не теряться. Знаешь, чтобы даже мочалка не нашла.
- Месть - наслаждение духа. Не смотри так, это не я, это снова на стенах. И так тоже не смотри, оно аккурат правее твоей, хм... Но какие дикие люди. Злые даже, не то, что я. О, ещё надпись, левее твоей другой, хм... какие приятные, округлые буквы. Жил-был на свете сэр Гадский - наверное, из московских бояр, они там все странные, - устраивал лаборатории, крал и размножал честных людей так, что у прочих голова кругом шла, а у размноженных - тем более. Потому что где это видано, чтобы размножали не людьми и даже не крокодилами? И было так, что жил в маленьком домике у самого моря - чтобы удобнее было собирать ракушки, - человек с именем и лицом. И какие же чудесные это были лицо и имя! Такие, что мимо ну никак не пройти - вот гадская челядь и не прошла.
- А зачем ему ракушки? Обереги делать?
- Поначалу - они ему просто нравились. Перламутровые, нежные, хорошо было с ними говорить, - тихий плеск, низкий выдох, - Конечно, потом, когда за ним пришла, хм, челядь, он пытался за ними спрятаться, да как спрятать лицо за раковиной, даже если поднести его близко-близко?
- О, - то ли всхлип, то ли вздох, - это я знаю. Надо собрать, - еще один вздох, - несколько ракушек веером. Или щитом?
- По правде, - пауза, - у него никогда не было так уж много ракушек. Ловил он их, - пауза, - и отпускал. Потому что ракушкам лучше, - пауза, - на воле. Но когда попробовал прилепить их на лицо, челядь только рассмеялась на всё побережье: вот дурак! Всё равно ведь ты - это ты! Твоё лицо под ракушками, и имя тоже твоё! Как не узнать? Потянулись крючковатыми лапами, с которых капало узнаванием - едва вырвался. Укрылся в соседней деревне у человека с руками. И такие это были руки, что впору поклоняться. Белоснежные, изящные, но сильные, с тонкими пальцами, а кожа - словно шёлковая пена...
Плеск воды. Стон.
- А когда, - вздох, - его нашли, он ушел к человеку с ногами?
- О, не сразу. Зачем торопиться и сразу переходить к ногам? Медленные истории порой - лучшие. Услышав вой, поцеловал он человека с руками, и снял с него лицо, какое было. Встал на пороге. Рассмеялась челядь: где же прекрасные руки к лицу, какое есть? Не обманешь. Вот оно, лицо твоё под кожаной маской, и какое же прекрасное это лицо! К слову, хочешь вишню? Вон, на столике появились. О, и сушеная плотва тоже! Сходить? Сейчас выле...
Звук поцелуя. Долгий.
- Никаких вишен, о боже. Не отвлекайся. Что же дальше было?
- М-м. У человека с ногами - длинными, гладкими, - пауза, - чтобы могли обхватить что угодно, - пауза, - человек с лицом и именем отнял и лицо, какое было, и красивые его ноги, разгладил руками, нежно, словно шёлк, вложил губы в свои, моргнул чужими глазами - и снова встал на пороге, закрывая собой то, что осталось...
Вздох. Смешок.
- Но челядь снова узнала его? Почему?
- Потому что свои губы чужое имя. Не назовут. Особенно имя как есть... неведомо никому, сколько блуждал человек с именем и лицом по холмам, сколько пересекал долин, сколько нашёл деревень с разными людьми, у кого было разное. Как раскрывался и сжимался мир под каждым шагом. Как остановился на холме, не зная, куда идти дальше, да и не желая. А только когда пришла челядь гадская к холму, языки свесив, то увидела...
- Никого?
- Всё. Потому что всё, - плеск, выдох, - это и руки, и ноги, - речь быстрее, отрывистее. - И каждый палец, и каждая долина, - выдох, - одинаковые. Разные. Знакомые. Каждый взгяд - новые. Спросила челядь. Имя его, и... - стон, - промолчал. Человек. Забыл имя. А какое, - выдох, - прекрасное. Это имя... И разгорелась. Заря. Заливала огнём, - дыхание, - сошёл кто-то. С холма. Блуждал по тесному, скользил. По открытому. Набрёл. На дом. У моря. На окне. Под краской. Заката. Сиял. Перламутр. Сияло. Имя. Какое. Прекрасное. Имя... для себя. Рэмма.
Гортанный, птичьий вскрик. Пауза. Долгая, наполненная только дыханием и шелестом перьев, накрывающих и шатёр, и ванну.
Медленный вздох. Сдвоенный.
- Знаешь, я тебя почти убил там, на поляне. Если бы не Бойд...
Ойканье.
- По рёбрам-то за что?.. Ой, на мне же и сапог нет. Ой!
- Знаешь, я сама себя чуть не убила. Не думай об этом. Я всё равно бы вернулась. Чтоб отпинать.
- Да поди тут не думай, когда вроде и есть, а проде и потерялся, - ойканье. - Дай угадаю. Тоже вроде и была, и потерялась, и всё равно вернулась бы, чтобы отпинать второй раз? Ой! Или в третий. Но лучше... о, смотри, на кровати покрывало с вышивками! Тонкие, красивые, отсюда вижу. Какой-то там крест, надо рассмо...

21 мая 1535 г. И всё еще Вудфорд и - через проксю - Бакхёрст-хилл, хотя и то, и другое уже надоело.

Рдва смотрел на Эмму, и в штанах появилась приятная теснота, которую хотелось потереть. Эмма - это хорошо. Тёплое, мягкое. Пахнет вкусно. Как пирожок с ягодой. Потому что Эмма - это хорошо. А если её пощупать, то штаны становятся еще более тесными, взрываются мокрыми, и в голове поселяется пустота, от которой хочется спать. Потому что Эмма - это хорошо. Почти как пирожок с ягодой. Мысли совершенно запутались, и Рдва протянул руки, чтоб потрогать. Мягкая, мягкая кожа. Эмма дёрнулась, стало немного больно. Потому что руки тоже дёрнулись. Рдва засмеялся и зарычал, сгребая её в охапку. Тёплая. Мягкая. Пахнет вкусно. Как пирожок с ягодой. Пирожки с ягодой растут на кухне, где тепло и много огня. Огонь - это тоже хорошо. Почти как Эмма. Поэтому, Рдва сграбастал Эмму в охапку, чтобы отнести к огню.

Ртри почесал руку. Почесал между ног. Кухарка была не Эмма, но тоже хорошо. Много, тепло, пахнет, как пирожок. Только бьёт больно. Большой ложкой. Потому что хочется чесать между ног. Когда сидишь у очага, не больно. Огонь - хорошо. Как Эмма. Эмма бьёт рукой. И ногой. Ртри потянулся к огню, но опасливо замер. Огонь кусается. Но хорошо. Кусается. Но от него свербит внутри, и в штанах тоже становится тесно. Почти как Эмма. Огонёк из очага свернулся в ящерку, и Ртри засмеялся. Огнящерка посмотрела на него, выбралась из-за решётки шмыгнула под шкаф. Огонёк свернулся в ящерку. Ртри смеялся. Огнящерка прыснула под сложенные в углу мешки. Ртри смеялся.

Рпять спал. Спать - это хорошо. Как огонь. Как Эмма. Нет Эммы - плохо. Огонь - хорошо. Сон - хорошо. Во сне можно идти. Где огонь. Огонь - хорошо. Рпять тронул пальцем гобелен. Гобелен загорелся. Рпять захихикал и сунул чёрный палец в рот, но палец не болел. Сон - хорошо! Палец не болел. Палец - хорошо! Хихикая, Рпять ткнул в другой гобелен, в сундук. В доспех. Доспех не загорелся. Рпять засмеялся. Спать - хорошо! Деревянная лестница - хорошо. Старик разевает рот - смешно. Старик - плохо, старик бьёт. Не как Эмма. Старик не делает в штанах тесно. Смеясь, Рпять ткнул старика чёрным пальцем. Пошёл дальше. Огонь - хорошо!

Рдва потёр руку. Повозился. Эмма била сильно, штаны стали мокрыми. Эмма - это хорошо. Почти как очаг. Почти как очаг. Как огонь. В штанах дёрнулось, и Рдва засмеялся. Сад зелёный, а в траве огонёк. Как очаг. Как Эмма. Если подбросить огоньку веточек, он становится большим. Растёт вверх и в ширь. Начинает кусаться. Как Эмма. А Эмма - это хорошо. Тепло. Значит, Эмма - огонёк, но ветки есть не хочет. Эмма хочет есть пирожки с ягодой, а огонь - ветки. Рдва мгновение подумал и принёс целую охапку сухих веток от кухни. Пусть Эмма посмотрит, какой он сильный! И на огонь посмотрит!

Рпять встретил Р'тыре и рассмеялся. Р'тыре странный. У него в штанах всегда пусто. Даже когда Эмма. Даже когда огонь. Огонь - хорошо. Огонь на Р'тыре - хорошо и смешно. Р'тыре шёл в подвал. Нет Эммы. Нет огня. Но Р'тыре - огонь. В подвале. Рпять стряхнул палец и пошёл следом, хихикая. Управлять огнём! Хорошо, тесно, мокро! Сон - это замечательно. Лучше, чем Эмма. Огоньки тут, огоньки там. Весело. Р'тыр на полу. У бочки. Рпять потыкал его пустые штаны. Потыкал свои. Облизал палец. Потыкал Р'тыре между ног. Огонёк пересел на рукав. Надо показать Эмме. Эмма хорошо. Эммы нет.
Сон - хорошо. Огонь - хорошо. Бочки - хорошо. Огонь - это...

Рдва плясал у огня. Вперёд четыре шага. Назад четыре шага. Кружится, кружится хоровод. Ручками похлопали, ножками потопали. Плечиком подвигали. Эмму потрогали. Огонь плясал тоже. Огонь - прожорливый и весёлый, совсем, как Ртри. Огонь уже съел все ветки, дерево и теперь подбирался, чтобы плясать на окнах. Тепло. Эмма. Эмма - хорошо. Эмма трогает сама, потому что Эмма - хорошо. Эмма хочет в колыбель. Эмма - хорошо. Огонь - хорошо. Эмму надо трогать. Надо вести. Колыбель - хорошо. Покой. Прохлада. Нет огня. Плохо. Эмма - хорошо. Как пирожок с ягодой. Лизнуть Эмму. Эмма - ягода. Рдва отодвинул алтарь. Рдва повёл Эмму вниз. Колыбель - хорошо. Штаны мокрые - плохо. В штанах тесно - хорошо. Потереться об Эмму. Эмма не бьёт. Эмма - хорошо. Колыбель. Держалки, сосалки - плохие. Держат. Сосут. Плохо. Огонь хорошо. Эмма хорошо. Колыбельная - хорошо. Держалки плохо. Огнящерки - хорошо. Рдва хихикает. Огнящерка. Хорошее слово! Эмма трогает. Эмма - хорошо. Эмма - в колыбели. Огонь, колыбель, Эмма - хорошо. Эмма бьёт. Плохо. Держать Эмму. Эмма, колыбель, огонь - хорошо. Эмма бьёт. Ртри спускается по лестнице, и Рдва смеётся. По Ртри бегают огнящерки. Ртри тоже трогает Эмму. Эмма - хорошо. Держалки - пло...

Роригинал... тьфу, Раймон тряхнул головой, стряхивая наваждение, потянулся. Голова после этих... этих... недорослей гудела так, словно по ней врезали лопатой. Даже одного такого недоросля морочить - дорогого стоит, а четырёх сразу?! Морочник так и свихнуться может.
- Огонь - хорошо, Эмма - хоро... тьфу, вот прилепилось же. Кажется, всё. Кроме этого вот.
Размял шею, глянул на пойманного Робом недоросля. Тот сидел у костерка, пялился в пламя и хихикал. Лез в огонь пальцами, отдёргивался, лез снова. Хихикал. Штаны у него вздувались так, что иной конь позавидовал бы - и это он ещё искренне верил, что Эммы рядом нет. Не видел её, не слышал и - на всякой случай - не осязал.
- Омерзительно, - несуществующая Эмма потянулась тоже. - Сотворить из части тебя - такое.
- Да, как они посмели так над нами надругаться, - рассеянно заметил Раймон, перерезая Родину горло. - Но, может, это почти комплимент?
Он щёлкнул пальцами, и корчащееся тело вспыхнуло. В этот же огонь полетели добытые карты с кусочками Рольфа.
- Жаль, Рольфа не было в Бакхёрст-хилл. Надеюсь, он в дороге, свалится с лошади и сломает себе шею.
Эмма равнодушно пожала плечами.
- Думаю, ничего с ним не станется. Пойдём, тебе нужен отвар с мятой и настой на коре ивы.
- Кажется, мне надо в нём искупаться. Настой - хорошо, ива - ой!..

22 мая 1535 г. Олдерсбрук, Нортгемптоншир.

Под окном с вырезанной из камня ажурной решеткой и витражом со сценой Благовещения стояли алтарь, украшенный вышитой шелковой напрестольной пеленой, инкрустированное драгоценными камнями распятие, и старинная статуя Мадонны с младенцем. Спокойно-возвышенное лицо статуи будто призывало к смирению и терпению. Воздух благоухал ароматом цветов, которыми прихожане украсили часовню, молился седой отец Джеймс. Всё напоминало об уюте дома, будь такой дом у Эммы.
Именно поэтому каждый вздох крестьян, каждая капля воска, даже мельчайшие огрехи вышивки врезались в память так, будто их больше не будет на свете.
Было странно стоять перед алтарём, преклонив колени, плечом ощущая тепло Раймона. Было странно самой собирать его к этому венчанию, припоминая все суррейские обряды: класть в сапоги по соверену, за голенище - спешно купленную плётку. Вдвойне странно было осознавать, что надеть решительно нечего, и потому платье глейстиг - идеально. Оказалось, что можно обвенчать давно и прочно женатых людей, связать их, пока смерть не разлучит. И всё это - чтобы всякий дьявол не попрекал греховностью.
Множество разноцветных стеклышек складывались на полу часовни в чудесную мозаику. Священник говорил о Боге, преданности друг другу, о том, что будет плоть одна, о счастье в Господе. Эмма думала, слушая его. Счастье — это дойти до той тонкой грани безумия, когда черта между сознанием и реальным миром уже стерта, когда просыпаешься и засыпаешь с мыслями о нем, когда хочется улыбаться и жить, лишь вспомнив улыбку.ю когда за каждый вздох, каждый взгляд, каждое мгновение рядом можно отдать все… и перешагнуть через эту грань, навсегда превратившись из Он и Она в Мы, став единым целым… Это и есть Счастье. Но где тогда она сама, Эмма?
В этом удивленном, полном самоиронии Раймоне? Быть может, Эмма в том кольце, которое осталось у Рольфа де Манвиля? В мыслях о несбыточном, далёком спокойствии? В этой часовне, отсутствии свадебного платья, венка в распущенных волосах, в золотом блеске новых колец?
То, первое кольцо, было жаль. Самое неожиданное, а значит – самое дорогое, оно было частью пальца, и частью души. И принимать новое было почти больно. Эмма даже всплакнула, пока Раймон рылся в куче колец, любезно вываленных палаткой на пол. Но тут же запретила себе это делать. Венчание – лишь очередной обряд, не первый, не последний. И волосы отрезать не надо, а они так замечательно отросли.
И когда пришло время произносить обеты, Эмма смотрела только на Раймона, не сводившего с неё глаз, и повторяла слова, которые обручали с ним навеки. И от себя кое-что добавила, иначе не была б она Эммой.
- Обещаю больше не пропадать.

РОБЕРТ БОЙД

18 мая 1535 г. Всё еще Вудфорт.

Лошадка получалась на славу. Крутобокая, с тонкими ногами и летящим хвостом. Лошадка тонко пахла липой и детством. Спроси кто Роба сейчас, когда ему доводилось вот так, спокойно, сидеть на пеньке и выстругивать детскую игрушку, он затруднился бы ответить. Должно быть, в раймоновом детстве. Но тогда приходилось быть игрушечной фабрикой - из тридцати подопечных детей каждый хотел лошадку, барашка, котика, солдат или даже жуть какого страшного дракона. И никого нельзя было обидеть, разве что для Раймона лошадки выходили покрасивее, для Джерри собачки получались более добродушными, а Том всегда просил птичек.
Роб вздохнул, подковыривая сучок. В воздухе зрел фурункул грядущих перемен - а это Роб всегда чувствовал задолго до того, как рванёт, и этот яркий весенний день, пение птиц, запах дерева были одними из последних спокойных, почти семейных. Рядом сосредоточенно писал письма Раймон и выглядел до того умилительно, что хотелось взъерошить ему волосы и выдать леденец.
После того, как Розали попыталась вылезти прямо из стены, они по одиночке не ходили. Более того, неподалёку постоянно тёрлись вампирята, которые, Роб это был вынужден признать, могли быть хорошими телохранителями. Сейчас они готовили из брухи Айме приманку для Грейстоков, и судя по недовольным мордам, счастья от этого не испытывали. Но всё это осталось в доме, а здесь, на этой полянке за кустами орешника, в которых шуршал хухлик, были зеленая трава, кузнечики и пчёлы. И комары, такие же назойливые, как Розали.
Если подумать, ей порой очень невезло. Будто Бадб тайком наложила на неё еще одно проклятье - быть недотёпой. Бывало, возвращаешься с тракта домой, а там печь сломана, сковорода тоже, и на полу лежит полузадохнувшаяся от дыма Розали. А виновата в этом, разумеется, Бадб. С тех пор было сложно избавиться от привычки всё делать самому. Право, проще постирать свою рубашку самостоятельно, чем устранять потоп. Или тушить пожар. Или чинить ушат. Господи милосердный, додуматься вылезти из стены к битому трактом михаилиту!..
Приличных слов, которыми можно было описать всё, что хотелось подумать о Розали, не нашлось. Пришлось насвистывать мелодию крайне сложного ирландского танца "Оборви иву", которую пьяные наемники превратили в своеобразный гимн тавернам. И стараться не мешать Раймону, разговаривающему со своей безмолвной женой. Эммы - а точнее, Берилл - хватало на то, чтобы ходить, сидеть, справлять потребности и даже причесываться. Не более. Но Раймон как-то ухитрялся поддерживать беседу именно с Эммой. А может быть, просто говорил сам с собой, кто его разберёт? Лезть в голову сына не хотелось. Там наверняка можно было сломать собственную.
- Я иногда думаю, а если он консорт... муж, то всех этих богинь в голове постоянно слышит? Тогда - У-У-У! Хотя, пока им не отвечать, наверное, всё не так плохо...
Роб позабавленно, хоть и мимо мелодии, присвистнул. Он в капитуле-то не всё слушал, а устрой богини у него в голове гвалт... Вероятно, они узнали бы о себе много интересного, хоть и неприятного. К счастью, он упрямо держался постулата, что Бадб - это Бадб, а все остальные - сами по себе. И потому не обязан был слушать и слышать, что там думает этот божественный птичий двор. Вороний курятник. Гусыни нещипанные. Чтоб их всех святой Пётр самым большим ключом!.. Особенно - Королеву. Кроме Бадб. Собственную жену делить с ключами апостолов Роб не хотел.
Точно отзываясь на мысли - а может быть, отзываясь, на поляну плеснуло ароматами лета за пеленой. Роб на мгновение прикрыл глаза, с удовольствием вдыхая жасмин, цикламен, розовый перец, лимонное дерево. Аромат Бадб. Жены.
Сегодня она была босой, и жёсткая весенняя трава колола нежную кожу. Всё-таки было что-то особенно беззащитное в её ножках под широкой юбкой горянки. Нечто такое, что побуждало взвалить Викку на плечо и, рыча, утащить в пещеру, как это сделал бы какой-нибудь дикарь. Но вокруг кружили непуганные рольфы, покушающиеся на жизнь Раймона, и Роб ограничился тем, что поприветствовал жёнушку радостной трелью про то, как нужно бить кружки в ирландской таверне. А эти замечательно босые ноги просто положил себе на колени, когда Бадб уселась рядом.
"Mo leannan? Соскучилась или по делу? Лучше, конечно, если соскучилась".
"Соскучилась, конечно, соскучилась. Но - по делу. Дик пропал".
Роб удивленно присвистнул и замолчал. Кажется, семейным проклятьем Фицаланов было пропадать, теряться, и похищаться. К счастью, Раймон уже отпустил голубей, что позволяло говорить вслух, не боясь ему помешать.
Проводив взглядом птиц, Роб с сожалением опустил ноги неистовой на траву и поднялся на свои. Любовно выструганную лошадку он всучил Раймону, и прошёлся по поляне. Найти Ричарда Фицалана в целом было несложно. Почтовые голуби - это та погрешность, которую не учитывают маги при постановке защит, щитов и прочих вещей, осложняющих жизнь при поиске. Потому что голубь - это рутина. О которой думаешь только когда она прилетает с письмом. Если, конечно, похитители не рассуждали, как Роб, и не озаботились.
- Отправь ворона проследить за голубями. И что значит - пропал, моя Бадб?
Вздохнув, Раймон тоже поднялся, подхватил Эмму и кивнул.
- Пожалуй, воспользуюсь предложением. Пора уходить, пусть и без клыкастых. Спасибо, и - бывайте.
Роб поднял руку, благословляя. Bho chridhe gu ghrian – от сердца к солнцу. Издревна этим жестом и приветствовали, и отправляли в дорогу. Раймону и в самом деле было пора. Как ни жаль отпускать, но Эмма требовала излечения. А проблемы полковников детей генералов не касались.
- Mo leannan? Сгораю от нетерпения.
- Думаю, с чего начать, - призналась Бадб и растянулась на траве, закинув руки за голову. - Пропал - значит, отправился улаживать дела с фоморами в Лланелли, и пропал. Я его не вижу, только чувствую порой... угрозу, просьбы? Обращения? Словно через десяток одеял. Не думала, что фоморы так могут, но мы живём в странные времена. А сестрица уже поручила найти илота мерлину. А на мерлина упала Розали и сломала ему шею, но он уже выздоровел. И её тоже выздоровел.
- Херня какая-то.
Роб помялся мгновение и рухнул в траву рядом с ней. Во-первых, фоморы могли всякое разное, но так, чтоб закрывать мольбы илотов – не умели. Илот – это почти мерлин, жрец-воин, посредник в отношениях воинов с богом-покровителем. Сложно посредничать, если тебя не слышат и не понимают. И войну за Альбион тогда у фоморов бы не выиграли. Во-вторых, Розали утомляла, но дело было не в ней.
- Понять направление, откуда обращения идут, можешь? Примерно?
Дело было не в Розали, не в Харпере-мерлине, а в том, что Фицаланы пропадали еженедельно, как обойдённые. А рядом лежала Бадб, и то ли от её присутствия, то ли от не наскучившей еще новизны свободы, Роб чувствовал себя юнцом.
- А надо? - Лениво поинтересовалась Бадб. - Голубь вот летит куда-то в сторону Ланкастера, хорошо летит, а мы - хорошо лежим. Хотя, можно ближе.
- Надо, - грустно подтвердил Роб, придвигаясь ближе. И ближе. И еще ближе, притягивая к себе. - Я ж генерал, не могу подчиненных бросать в беде. Доверять перестанут. Но - позже.
Пара часов ничего не решали, будь Дик Фицалан жив или мёртв. А вот такого солнечного, птичье-зелёного дня могло больше не быть.
В конце концов, умная жена не спрашивает, чего хочет муж. Она знает.

Тот же день. Лес под Ланкастером.

Все проблемы в мире были от баб. Не влюбись король в Анну Болейн – не пропал бы Дик. Не сойди некогда Тростник с ума от сладкой Розали, история сложилась бы иначе. Не рычал бы сейчас от ярости Циркон, не сохранял бы маску ледяной невозмутимости Роб. Странное дело, некогда пламенная страсть стала не менее яркой ненавистью. Проклятая ведьма! Семя дьявола! Двумя словами внести раздор, стравить Харпера и Бевана, мерлина и дини ши! Робу бы подумать, что побратим будет вступаться - они всегда закрывали плечом друг друга. Подумать, придержать, не допустить раздора. Но увы. При виде Розали Роб вёл себя, как кот, завидевший огурец - отпрыгивал, шипел и хотел убежать. А лучше - покусать.
«Спокойно, Роберт Бойд. Этого она и добивается».
Вместо того, чтобы мечтать об убийстве Розали, следовало подумать, зачем иоаннитам Дик. Возможно, стоило сходить и спросить. Вероятно, даже с пристрастием. Но пока Роб занялся вампирятами. Ник и Майк, которых старый Войтех породил сам от себя, были его плотью, кровью, памятью и стратилатом вампирьего клана одновременно. Белобрысые, голубоглазые, скуластые, они выглядели и вели себя как семнадцатилетние юнцы. Но тем не менее, оставались высшими вампирами. То есть, не-живыми существами, способными мыслить и преобразовывать силы и кровь живых существ для осуществления своей жизнедеятельности. И они частенько бывали в прецептории - старый Войтех дружил с иоаннитами настолько, насколько вообще возможна дружба древнего вампира и духовного ордена.
- Ник, сколько входов в прецепторию? Да не делай такое испуганное лицо, это всё почти нормально. Подумаешь, с мёртвой бывшей женой встретился.
- Открытых - три, - ответил вампир, поглядывая краем глаза на спящую Розали. - Скрытых, если считать канализацию - ещё четыре, но все заговорены на вход, и там... там плохое место. Глифы под камнями, в стенах, под штукатуркой. Меня там тошнит.
Роб пожал плечами. Вампирят тошнило практически от всего – от коз, нежити, креста, девственниц-брюнеток. Филин воспитывал из них неженок. К вопросу, чего хотели иоанниты от Фицалана, это не относилось. К стратегии беседы с братствтенным орденом – тоже.
- Сын мой… хотя нет, не мой. Меня сейчас мало волнует, от чего тебя тошнит. Тошнит – значит, будешь их опознавать. Хватит на неё глядеть, мать твою упырицу за ногу! Она несъедобная, я проверял. Отравишься – сам будешь объяснять Фламбергу, почему тащил всякую гадость в рот. Что у них внутри? Лаборатории? Темницы? Похоже на резиденцию?
- Похоже. Темницы, темницы под темницами, лаборатории, большая библиотека... планетарий вон в той башне. Обсерватория в этой.
- Ну и чудно, - Роб против воли тоже глянул на Розали и поморщился. – Оттащите её в какую-нибудь палатку, исчадия. И не смейте даже надкусывать, я вам промывание делать не буду.
План осады иоаннитов уже начал складываться у него в голове. Во-первых, надо было снять с людей пятнистое и добыть пару тюдоровских стягов. Под своими идти не хотелось смертно. Даже так Роб рисковал и людьми, и собой, и мог попасть как на плаху, так и в орденские темницы. Филин порой бывал очень глух и несговорчив. Во-вторых, один взвод следовало заменить на инженерный. Хватит им отдыхать в Вест-Килбрайд, пора бы мозгами пораскинуть. В конце концов, на их обучение уходили деньги замка Дин. Благо, что брат делился. И что наконец-то вернулись дини ши, ушедшие разведкой.
Прецептория внешне выглядела обычным замком прошлого столетия. Стены толстые, зубцы недавно подновляли, ров углубляли, но ворота для отходов выходят на сушу. Мост пока не поднят, но на стенах двадцать-двадцать пять человек, в готовности. Вода во рву есть. Если не осушат, то Робу не понадобится даже мост, но всё это было решаемыми мелочами. Фицалан внутри, документы и лаборатории – вот что было важно.
"Дик вернулся. Вытащила его в палатку!"
«Понял, mo leannan. Спасибо».
Это была первая хорошая новость за этот суматошный день. Планировать теперь можно было свободнее. Роб глянул на солнце, что уже катилось к вечеру. На закате следовало начинать. Напасть с северной стороны, при поддержке пушек. А тем временем инженеры сделают подкоп через ров, чтобы аккуратно войти и занять замок. Из которого, судя по вестям от Бадб, иоанниты прямо сейчас поднимали север для бунта. Роб прикрыл глаза, представляя карту - и хмыкнул. Лагерь нужно было перемещать за Ланкастер, к Халтону. Потеряв четверть людей, он брал этот замок вместе с содержимым. Ничего не поделаешь, атакующий всегда теряет больше обороняющихся, а для легионеров смерти не было. Бадб проведет их на другую ветку Древа, и они, после короткого отпуска, вспомнят, кем были. И вернутся, как это всегда бывало.

Иоанниты были не дураки повоевать. До дорогих османских пушкарей они со стен достать не могли, но упорно пытались. Впрочем, охранение после боя при Скетне чем-то удивить было сложно. Всего-то рыцари, не фоморы какие-то. Солдаты были бы горды лоб в лоб ударить противника - и все полечь в бою, но Робу претили напрасные жертвы. Умница Хоран сумел сделать с иоаннитами то, что сами они не сумели сделать с легионерами: пугнул их, заставил шарахнуться в сторону, дав залпы из аркебуз. Но иоанниты держались. Держались с мрачным упорством уходящих от неминуемой смерти. Ни одного крика не слышалось со стен, ни одного звука. Только щелчки тетив, только звон клинков - под стенами. Только грохот пушек. Только подвывание холодного ветра, стёкшего из русел еще не прогревшихся рек.
Роб чуял лихорадочное счастье неистовой. Богиня войны не могла не радоваться побоищу, она жадно пила эту воинскую жертву, а излишки сил отдавала своему генералу. Так было всегда. Но то, что годилось для Тростника, было излишне для Роба Бойда. Не используя силу бездумно, не злоупотребляя своим могуществом, Роб решительно не знал, куда девать этот поток. И поэтому глядел на поле боя всеми доступными звериными глазами. Испуганная полёвка выхватила азартно рубящегося под стенами Дика Фицалана. Быстрый, как куница, полковник серых улыбался - скорее, скалился, и танцевал между противниками, будто хотел отыграться за похищение, допросы и заключение. Полёвка метнулась, отдала глаза сороке. Нис Ронан, только недавно освоивший новые ухватки, с таким нескрываемым удовольствием бился сразу с двумя дюжими иоаннитам, что Роб устыдился. Лишать своего знаменосца счастья кого-то прикончить было грешно. Ронан пропустил в плечо, пошатнулся, согнулся, и Роб в движениях угадал ту ухватку, что показывал сам, в недолгое своё посещение полков. "Благодарность земле" - отступить, пропустить, слегка отводя, развернуться через левую ногу, подхватить, уронить, воткнуть. Иоаннит уже падал, когда Нис выпустил его - михаилитским приёмам учатся годами. Какой-нибудь никчемный ловкач, пожалуй, всерьез пришиб бы хребет. Но ловкий и быстрый воин покатился и сразу вскочил. Метнулся к знаменосцу, но Роб уже не смотрел. Обмякшее тело Ронана судорожно дёрнулось, неловко свалившись на перебитую руку.
К утренним зарницам знамя короля Тюдора взметнулось над башней прецептории иоаннитов и всё закончилось.
На поле боя остались двадцать четыре человека из сотни против пятидесяти иоаннитов. Главы ордена покончили с собой и подожгли лаборатории. Из того, что удалось потушить, Роб узнал - иоанниты изыскивают способы изменить историю, переписав её. И для этого им нужен Дик. И Авалон. В закромах ордена обнаружилось превеликое множество святынь и артефактов, которые Роб честно поделил. Золото - большая его часть - в королевскую казну, святыни - Кромвелю, артефакты - Филину, девок-рабынь - полку. Рынок гладиаторов был пуст, а жаль - потери следовало восполнять.
- Остаётесь комендантом крепости, сэр Уилфред, - обрадовал Роб мерлина-комиссара, глядя как посредством Немайн споро исчезают артефакты, рабыни и золото. - До прибытия войск государя короля. Имён, кто во славу его брал эту цитадель католичества и беззакония, не называйте. Просто шотландские наемники, внеклановое отребье, за долю добычи. Синьора можете помянуть, это он водружал флаг на башню. Но - аккуратно. Ничего лишнего. Ему и так несладко сейчас. Что еще? Ах да, за женой присматривайте. Кроме того, вам необходимо вернуться в Лланелли и решить проблемы фоморов. Думаю, через пару часов здесь будут констебли из Ланкастера, крепитесь. Хей, Хоран! Собирайся!

Портенкросс, тот же день.

Спустя двадцать минут Роб писал письма в своей маленькой спальне-кабинете в Портенкроссе. Уведомлял капитул, что Север закипел, и надо бы отозвать парней с трактов. Предупреждал Раймона, чтоб был предельно осторожен. Обновлял завещание.
За окном шумело и волновалось вечное море. Его не волновало нарушение двенадцатого пункта Устава Ордена архангела Михаила, Архистратига так, как волновало это Роба. Пусть даже флаг Тюдоров был поднят, чтоб прикрыть задницы. Капитул и Филин в его главе не одобрят такие выходки одного из магистров, которые вдобавок еще и всколыхнули север Англии, подвергая множество михаилитов опасности.
Орденские темницы были местом поганым. Сухим, голодным и жарким. Но становиться ренегатом, бегать и скрываться Роб не мог. На него смотрели воспитанники, и его абсолютная преданность Ордену всегда была им примером. Нагадил - будь любезен нести ответственность за свои поступки. Впрочем, поступки были отчасти навязаны плохо преодолимым противоречием, в которое вступали служба Бадб и Устав Ордена. Проигнорировать призыв мерлина, без сомнения продиктованный Розали, генерал не мог. Хотя прецепторию можно было вынести и без войска, и без Роба. Но - что сделано. Жалеть об упущенной выгоде сейчас стал бы только глупец.
- Mo leannan, проследишь, чтобы Лэйби досталось Вихрю. И мне не очень нравится Сильвана, уж не знаю, почему. Хокинг Крейг - Раймону. Остальное - Ранульфу, и... не оставляй его, хорошо? А я сейчас доем грушу и пойду сдаваться. Лучше уж сам, авось, и на этот раз помилуют.
Подзатыльник leannan отвесила хороший, увесистый. Выхватила исправленное завещание, проглядела и бросила обратно.
- Раньше - можно было бы списать на проклятье, так ведь его давно нет, все эти чёрные мысли - твои собственные. И безмысленные. Ещё скажи, что специально личные покои так аскетично обставлял заранее, потому что готовился к переезду в темницы. Встряхнись, муженёк, а то так насупился, что и в комнате потемнело, а зачем?
Роб со вздохом вытер со лба чернила, полюбовался на испачканные пальцы. Из пригодного для их очищения под рукой был только подол неистовой, чем он и воспользовался. Но тут же сгладил свою выходку, притянув жёнушку в объятия. Разумеется, она была права. Но завещание всё равно уточнить стоило. Ясеня уже не было, а земли не должны оставаться бесхозными.
- Узнаю свою Бадб. Мигом всё из головы вытрясла - и чёрные мысли, и безмысленные. Только колокольный звон в ушах оставила. Комната сама такой получилась. У неё свой характер, знаешь ли. Но - встряхнулся. Сдаваться пойду с улыбкой от уха до уха. Если уж бесить Филина, так с песней. И, говоришь, проклятья нет?
- То-то же, - Бадб сверкнула улыбкой и поцеловала - жадно, горячо. - И в покоях удобные окна, а проклятья нет, потому что давно уже я... это ещё что?! Да как они посмели?!
Роб хотел было сально пошутить про окна и то, что на них можно делать, но на запястье зажужжал, забился один из браслетов. Тот, который был привязан к охранным схемам Портенкросса. Такие же были на солдатах гарнизона, и сейчас они поднимались в копьё. А потом наступило осознание, что его дом, его любимый Портенкросс, где он родился, рос, куда привёл свою Бадб и своего сына, осквернила Розали.
- Пойдём, леди Бойд. Встречать гостей. Где мой тартан? И охотничий кнут?

19 мая 1535 г. Резиденция Ордена.

"Ты меня бесишь, Роб", - со вздохом сказал Филин, выслушав его. И только. Больше ничего, ни даже тени чувства на лице Рупа фон Тека Роб не увидел.
В комнате под крышей было прохладно. Здесь всегда гуляли сквозняки, принося с улицы шум детей, гомон птиц, и запахи. Сейчас пахло весной. Сады резиденции пышно цвели, дразнясь тонкими ароматами яблонь, сирень и еще чего-то нездешнего, и это привносило в почти отшельническую келью флёр игривости. Роб прищёлкнул пальцами над запылившимися дровами в камине и уселся у огня. Бадб была права - комната, разумеется, удобнее темниц. В ней можно сидеть у камина, созерцать, как пляшет огонь. Можно было пить вино, читать книги, спать и гулять по крыше. Никто не запрещал Робу выходить к воспитанникам, любоваться садами или ужинать со всеми, в трапезной. Но - не хотелось. Неопределенность порождала напряжение, напряжение требовало деяний, которые сейчас были недоступны. Поэтому, когда надоедало читать слезницы Тракту, Роб отжимался. Когда утомляло и это - читал список новых уложений, принятых королём недавно. Роб с удивлением узнавал, что осетры, выброшенные на берег, принадлежат монаршей семье. Король решает, что делать с головой, а королева — с хвостом. Что богохульные и неприличные баллады нельзя распевать на улицах, а жареного цыпленка - есть вилкой и ножом. И к полудню он устал от однообразия настолько, что задремал прямо в кресле, грея ноги у догоравшего камина.
Снился ему серый и грозный день, когда магистр тамплиеров, Фердинанд де Леон, был приговорён к смертной казни. Он служил ордену не за страх - за совесть, защищая веру и борясь с врагами Церкви. Обвинённый в ереси и сговоре против короны, Фердинанд знал - невиновность доказать не получится. И потому принял свою участь с достоинством и спокойствием, тая в глубине души боль и обиду. Он молился и искал ответы, но молитвы ему казались лишь эхом в пустоте.
Снился Робу и день перед казнью, когда ему разрешили принять последнее поклонение. Он видел в глазах братьев скорбь и горечь, но их поддержка не утешала его. На плаху он вышел с гордо поднятой головой, читая в лицах пришедших - они ждут страха в старом магистре. Но в последние мгновения своей жизни он поднял глаза к небесам и молился о прощении для тех, кто обвинил его, и ушел из этого мира с достоинством и чувством покоя в сердце.
Сквозь сон, тяжёлый и печальный, пробивались звуки лютни и песня.
- А ты уходи,
И чем дальше, тем лучше.
Нет права тебе
Вернуться назад
И ты не следи,
Как, цепляясь за тучи,
Дорогой небес
Поднимается Ад...
Мальчишки возвращались с трактов домой.

Из сна, тяжелого, сумрачного, Роба вырвала возня за дверью. Парни вполголоса спорили, а затем в комнату вломились Снежинка и Свиристель. Причём, последний поспешно захлопнул дверь и привалился к ней, будто за ним гналась стая голодных бербалангов. Впрочем, судя по шуму, примерно так и было. Мальчишки оставались мальчишками даже ближе к тридцати.
- Хм, Уильям? Стив?
Снежинка снова расплёл свои бесчисленные косички, расчесал гладкий хвост, и если бы не непременная трубка с обезболивающими травами, выглядел здоровым. Но увы - частички железа с наконечника стрелы плотно впаялись в кости плеча, так что и не вытащить. И Уильям Керри теперь дымил постоянно, запивая горьким дымом то нытьё, то пронзительную боль. Свиристель, нет - Стив Гаррет, был бледноват. Должно быть, по своему обыкновению, исколесил все доступные тракты, брался за любую работу и не давал себе отдыха. Роб поднялся им навстречу, наливая в кубки тёмное, терпкое вино, которое с недавних пор стояло в комнате для Бадб.
- О, смотри, - радостно заявил Снежинка, со всей дури плюхаясь на кровать и вытягиваясь во весь рост. - Ведьма его ещё не утащила, ты выиграл.
Свиристель согласно чихнул, и Роб горестно вздохнул. Парня весной всегда накрывало насморком, справится с которым он, даже будучи целителем, сам не мог. Пришлось поставить кубки и зажать ему нос, снимая отёк.
- Еще не родилась та ведьма, дитя моё, которая б... Стив, тебе ничего не мешает делать так самому. Так вот, Уильям, еще не родилась такая ведьма, которая меня утащила бы. И вообще, это ты её выдернул, что ли?
Снежинка хмыкнул. И принялся повествовать, как король запросил инквизиторов для ведьмы, и кого бы еще послал Филин, если не двоих неразлучных, Скрамасакса и Шафрана? А потом Варда Онория Флетчер вела себя как дурочка, и...
- Открываем, а там только ноги торчат - в стену лезет, еле успели вытянуть. Хотя ножки ничего так. Ты по сторонам-то поглядывай, а то может в следующий раз ими вперёд полезет, хоть полюбуешься, прежде чем лопатой махать. А она ведь полезет. Совершенно психованная. Может из стены, может из потолка, может прямо из лошади, например.
Досадливо закатывать глаза при воспитанниках было не педагогично. Но Роб не удержался.
- Я за последние дни насмотрелся, дитя моё, на неё. Совершенно не хочется снова. Что там, на трактах?
Свиристель пожал плечами.
- Да как обычно. За вилы всякие идиоты и без того хватались, сейчас, кажется, идиотов стало побольше. Но поскольку никто толком не может привязать нас к развлечениям в Ланкастере, даже идиотам немножко сложно. Но на севере сейчас неспокойно и без того. Бандиты...
- Знать бы, - задумчиво добавил Снежинка, - почему не привязывают. Читал я тот отчёт, поспрашивал ещё, и комиссар-комендант по нему получается таким умным, что словно сам Кромвель. Подумал бы, что он из наших, но так вышло, что я с ним на тракте пересекался. Поэтому - не думаю. Точнее, думаю, но не понимаю. Разве что всё это было удачно подстроено?..
- Думаю, Розали продиктовала, что говорить. Я ей нужен живым, а не на аутодафе, знаешь ли. Мёртвому сложно взбалтывать мозг и есть его огромной такой ложкой. Бандиты, Стив?
За дверью возня усиливалась. Роб поморщился, понимая, что Скрамасакс и Свиристель были выбраны делегатами. Его собственное уединение напоминало молитвенное, что побуждало ребят уважать такое странное желание их магистра. Но попасть в комнату, кажется, хотелось всем.
- А впрочем, бандиты. Разумеется. И гарнизон в Лланелли, который пишет матерные письма королю. Капитул уже собирался, Уильям?
Снежинка неопределенно пожал плечами - и Роб понял: собирались. А значит, ждать осталось недолго.

- Ты меня бесишь, Роб.
Филин подпёр подбородок ладонями, глядя вперёд. Без сомнения, Роб его бесил - это читалось в нарочито спокойном лице, в тонкой, едва заметной дрожи пальцев.
- Помолчи. И послушай. Сколько между нами разница? Семнадцать лет? Обычных лет, твоё прошлое значения не имеет. А впрочем - имеет. Уже в восемнадцать ты был фанатик похлеще твоего Ясеня. И с годами это только зрело, крепчало, мешалось на закваску из любви к детям и тоске по дому. Я ведь даже казнить тебя не могу, молодняк бунт поднимет. Как же, ведь это батя Бойд, который драл им уши, утирал сопли и учил держать меч. Что, Арктур? Ах да, объяснял, что надо делать в борделе. И вот теперь, на семидесятом году жизни, я осознаю - ты не фанатик. Ты - кретин. Что тебе мешает явиться к братьям и сказать: "Братья, мне тяжело. Я рвусь на части между службой своей жене-богине и благом ордена. Отпустите меня". Мы тебя, конечно, не отпустим. Но безвыходных ситуаций нет. Мы уже заменили Исиду в капелле на барельеф с твоей Бадб. Хуже не стало, напротив, призраки обрели возможности плоти. Так почему, по-твоему, мы не должны были тебя выслушать?
В ушах выли волынки. А может быть - кровь. Роб хотел было вздохнуть - не получалось. Руперт фон Тек, сын некромага из династии некромагов, мог убивать взглядом.
- Самое простое на свете - умереть. Уйти в небытие, к призракам, в ад. Развязать этим все узлы. Уж я-то знаю. Смерть покрывает всё - предательство, позор, любовь. Ей всё равно, магистр ты или обычный паренёк на тракте. Знаешь, сколько их осталось на вилах после этой дури в Ланкастере? Конечно, знаешь. Ты же Тракт. Божество дорог, м? И тебе горько от этих смертей. Ты оплакиваешь каждого из них, ты умер бы тысячу раз вместо них. Но - увы. Придётся жить. Жить и делать всё, чтобы Орден жил. Если понадобится, то это ты поднимешь корону и наденешь на голову нового короля. А пока, братья, нам необходимо подумать, как разрешить это противоречие. Сколько мы знаем Роберта Бойда, от жены он не отречётся. От Ордена - тоже. Лучшего магистра над трактом нам не придумать.
- Вы позволите, брат? - Саламандра, заменивший в капитуле Ежа, был молод. Моложе их всех - всего-то сорок. Роб, которому разрешили дышать, вскинул бровь. Когда Филин говорит так вдумчиво, так размеренно, перебивать нельзя никому. Но Саламандре в этот раз выходку спустили, и тот продолжил. - Я вижу только один выход. Мы назначаем брата Циркона генералом ордена. Он, в свою очередь, прилагает усилия к смене традиции. Традиция, где неразумный мальчишка может призвать себе на помощь умудренного опытом воина, просто потому что мальчишку опрометчиво поставили рангом старше, требует пересмотра. Прости, брат Циркон. В твоих силах это сделать.
- А вот что иоаннитов убрал - это хорошо, - Арктур, отвечающий за безопасность и разведку, отхлебнул из кубка. - Еще бы Сулейман Родос вынес - и вообще замечательно будет. Всё-таки, они тоже правопреемники тамплиеров, и реликвий им больше досталось. Что? Мне это покоя не дает с тех пор как Гийом де Вилларе решил покинуть Кипр и основать суверенное рыцарское государство. Они ж после судебного процесса над тамплиерами на Кипре получили всё их имущество! Когда эта черноволосая... Немайн? Когда она начала выгружать во дворе мешки с артефактами, монахи чуть от счастья не описались. Как бы нам заполучить их прецепторию себе, а, брат Филин?
- Мы подумаем, - коротко уронил Филин, снова уставясь на Роба. Дыхание в этот раз, к счастью, не перехватывало. - Сначала его надо как-то наказать. Через строй палок - нельзя. Парни их просто побросают под ноги. Эх, в плети бы тебя, да посолить. И запретить лечиться. Бесишь, Роб.
- Так и сделайте, братья, - Роб с облегчением улыбнулся. - Я даже палача знаю.
- Это хорошо, - кивнул Филин, - что знаешь. Ты очень многих знаешь. Но после твоего палача некоторое время - какое, решим, - лучше тебе не знать вообще никого.
Оставалось только согласиться.

Лобным местом в резиденции почти не пользовались. Разве что порой сюда прибегали мальчишки, поглядеть на столбы для порки, замирая от восторга и страха. Здесь привольно себя чувствовали одуванчики, затянув камень пушистым желто-зелёным ковром. Они давали укрытие бесчисленному множеству разноцветных кузнечиков, а столбы стояли исключительно для того, чтобы их оплетал красно-белый нежный вьюнок. По крайней мере, так полагал сам вьюнок, который безжалостно оборвали, заменяя сгнившие привязные ремни на новые. Одуванчики пятнали желтой пыльцой края синих и белых орденских котт, жалобно хрустели под сапогами. И пронзительно пели птицы.
Роб выхватил всё это одним взглядом, когда из тёмного, прохладного алькова вышел к столбам, стягивая рубаху. Ободряюще улыбнулся Инхинн, поклонился своим мальчишкам, ответившим ему тем же. Дети пришли не все. Но те, что пришли, стояли рядом, приняв в свою компанию младших - Свиристеля и Ворона. Бессильные помочь, но помогающие своим присутствием. Свиристель молился - это читалось по лицу и подрагивающим губам.
- Брат Циркон! - Филину происходящее не нравилось. Именно поэтому он говорил холодно и сурово. - Перед лицом равных капитул признаёт тебя виновным в проступке против блага Ордена и Устава. Но принимая во внимание твои заслуги и просьбы наших братьев, наказание выбрано по возможности кроткое, призывающее к смирению и покаянию. Триста ударов. И всё это время мы будем скорбеть и молиться вместе с тобой и о тебе. После тебе запрещается прибегать к своим силам для исцеления, поскольку каждый удар должен отпечататься в памяти и остерегать от подобных проступков. Пусть это станет уроком для всех нас, братья. Прошу вас, госпожа Инхинн.
Роб наклонил голову, принимая его слова. Триста ударов - назидание не столько ему, сколько другим. Не преступайте против Ордена - и всё будет хорошо. Наказание справедливое, хоть и чрезмерное. Не всякая лошадь выдерживала пятьдесят ударов. Не всякий самый отчаянный преступник доживал до ста. Но любая телесная боль может быть перенесена, если у духа есть вера и сила.
В деревянный кляп Роб вцепился зубами, как утопающий - в берег. И почти не слышал, что говорила госпожа Инхинн, привязывая ему руки.
Когда первый удар обрушился на спину, Роб почувствовал огненную боль, пронзившую всё тело. И тонкой иглой, отголосками движений воздуха от хвостов кнута, понял - это не про сопротивление, не про осознанную покорность-терпение. Это про неотвратимость. Когда крепче колодок, веревок и других приспособлений от желания выть, выворачиваться дугой, сворачиваться эмбрионом удерживает понимание, что братья - дети - должны видеть тебя сильным. И потом - живым. Потому что если смог ты, то смогут и они. Потому что за прегрешением приходит покаяние и прощение. И потому, хоть каждый удар и наполняет тело горячими, острыми шипами боли, заставляя тяжело дышать, они должны видеть силу и преданность.
После двадцатого удара Роб бросил считать. Лишь поднял опущенную голову, чтобы поглядеть на сурово-отчаянные лица своих мальчишек. На Филина, нет, Руперта фон Тека, рухнувшего на колени и молящегося со злостью и скорбью.
Кровь лилась ручьями, пачкала весёлую желть одуванчиков, но боль уже не вызывала ужас, становясь всего лишь испытанием, которое Роб должен пройти. Каждый удар напоминал ему об ошибках и недостатках.
Наконец, последний удар обрушился на спину. Ремни, удерживающие его на ногах, щелкнули, и колени подогнулись. Филин подскочил, накрывая прохладным белым плащом. Его, Роба, собственным магистерским плащом, от которого слабо пахло сосной. Теперь этот запах казался почти нестерпимым, но Роб поднялся на ноги, поклоном благодаря верховного. И сам сделал семь шагов с лобного места.
Упал он в руки Шафрана. Парень подставил плечо, поддерживая и помогая держаться на ногах. С другой стороны Роба подпер бледный Снежинка.
Такой процессией они добрались до комнаты под крышей, омыв каждую ступень лестницы кровью и болью. У кровати уже ждали Сапфир и Нефрит, с холодной водой и терпким, болеутоляющим настоем. Но Роб уже не чувствовал ни боли, ни слабости.
Он спал.

20 мая 1535 г., резиденция.

Вслушиваться в себя не хотелось. Каждый раз Роб натыкался на мешанину из кожи и мяса вместо собственной спины, поспешно вспоминал, что исцеляться запретили и обречённо вздыхал. Даже поход по нужде превращался в чёртово испытание. Сползти плашмя с кровати, убедиться, что на ноги без стенки не встать, встать по стенке, кривясь от дикой боли. Подумать, так ли надо. Решить, что уже очень надо. И так - каждый раз. Бадб не приходила - нельзя, хотя жена вряд ли попадала под определение "не знать вообще никого", потому что она - кто-то, а перевязки ему делали, перед тем усыпив. Вот спать выходило нынче замечательно - хоть и только на животе, но по любому поводу. Нечем заняться? Спи. Больно? Тоже можно поспать. Одолевают мысли? Отлично, поспи еще немного.
- Порой, mo leannan, чтобы понять что-то, нужно побыть одному. - Присутствовать Бадб запретили, но слушать и слышать она могла. А если захотела бы, то и отвечать. Сложно запретить мысли. - Хотя я скучаю. Стерпелось-слюбилось, как довелось однажды Раймону сказать. Но капитул - прав. Капризы мерлинов никогда не доводили нас до блага. Даже наоборот как-то. Вспомнить только этого старого дурака, польстившегося на молоденькую ведьму... Пора с этим что-то делать. Но - что? Д-дьявол, как думать-то больно!
Разумеется, спину неистовая потом подлатает. Вернёт всё, как было - и Древо, и пару самых любимых шрамов. Память починить было сложнее. Всякий раз, как Роб принимался размышлять, она подсовывала щелчок кнута, сопротивление ветра под его концами, удар, боль. Странное ощущение после первой сотни, когда уже даже не больно, просто страшно.
- Очень-очень страшно. Как в детстве - я уже говорил спасибо за него? - когда ждёшь, что из-под кровати вылезет бука. У меня была нянька, Мхэри. Удивительная женщина, рослая и статная. Среди вооруженных мужчинах в килтах её можно было принять за свою. Так вот, однажды бука вылез. Когда сильно ждёшь, они всегда приходят, приманиваются на детский страх. И сделал он это на свою беду. Мхэри трепала бедолагу безо всякого почтения, недовольно бурча про "не смей дитё пугать, он и так самый мелкий и худой". Это я-то, mo leannan, мелкий. Правда, и задницу она ореховым прутиком драла так, что неделю сидеть нельзя было. К чему это я? Ах да, страшно. Страшно, что не сможешь, не оправдаешь, что каждый щелчок станет последним в жизни. Триста плетей, mo leannan! Я, черти меня задери, оказывается, очень вынослив. Даже трепаться спустя сутки могу, хоть тебя тут и нет. Но, думаю, слышишь.
Собирать себя оказалось еще более мучительным занятием, чем терпеть порку. Мысли ползли тараканами, в разные стороны, и почему-то говорить было проще.
- Отец говорил, mo leannan, если ты командуешь мужчинами, то будь твёрд. Либо завоюй их уважение, либо запугай. Однажды он лично выпорол одного соклановца, который всего-то тискался с девчонкой без разрешения её родителей. Мне тогда не пришло в голову, что так он решил продемонстрировать свой нрав и несгибаемость. Понимаешь, очень легко быть храбрым, когда сидишь в таверне с кружкой эля. Куда труднее становится, если торчишь на карачках в промёрзшем поле, а пули и стрелы свистят у тебя над ухом и колючий вереск царапает задницу. Но еще труднее стоять лицом к лицу с врагом. В такие моменты каждый из нас вспоминает бога, черта и мать. И командира. Понимаешь, почему я не могу делегировать тому же Хорану все эти бои, осады и прочее, что услаждает тебя? Солдаты должны знать, что я - рядом, я - с ними. Горе тем полководцам, кто не знают своих людей. Но чтобы я мог быть рядом с ними, нужно избавить себя от власти мерлинов. Признаться, меня удивляет концепция, когда священник может призвать воинов для своих нужд. Церковь и армия должны быть независимы, знаешь ли. Государство и церковь - тоже. Это не очень удобно, чтобы возвращать утерянное, но мы к этому рано или поздно придём. И начинать следует прямо сейчас. Разве что я не понимаю, как донести это до твоих сестёр. Ах, как было бы проще, будь ты одна!..
Три сестры, три богини, которые в сознании людей в какой-то момент смешались в одну, триединую. Но Роб знал - помнил! - чтимая Эрнмас родила Эриу, Морриган и Бадб. Эриу - хозяйка зеленого Эрина, Ирландии. Морриган - Великая Королева, закон и справедливость, которые могут принести воины. И Бадб. Боевое неистовство, победа, и то, что следует за победой. Страсть и плодородие. Немайн приблудилась от диких ирландцев, да так и стала третьей сестрой. А страдал от всего этого теперь Роб. Поди разбери, одна у тебя жена или все три. И с кем из них ты живешь. Спишь, и самое главное - просыпаешься. Кто носит тебе чистые рубашки, подарила ничем не пробиваемую кольчугу, а кто - пытал в башне? Кто из них встречает после битвы, когда пятьдесят три года хорошего воспитания не могут противостоять извечному мужскому голоду солдата?
- Но иоаннитов стоило вынести, в этом меня не переубедят никакие плети. Причем, сделать это не тайно, а именно вот так. Чтоб другие склонные к мистическим практикам ордена, желающие посетить Авалон или перекроить историю, понимали - их ждёт то же. Это, между прочим, во благо михаилитов тоже. Черт его знает, как обернулось бы убийство Саладина. Если я о чём и жалею в том дне, так это о Розали. Точнее, о просьбе Бевана не убивать её. Dealraíonn í níl roinnt bitseach anseo, этот серафим из дини ши. Убил - на месяц забыл. А за месяц можно сделать многое! Пока же, я призываю на помощь всё своё самообладание, чтобы при встрече не начать трясти её до тех пор, пока у неё не застучат и не выпадут зубы. По чести сказать, mo leannan, даже ты меня так не выбешиваешь. Она выворачивает меня наизнанку, набивает муравьями и заворачивает обратно.
Муравьи немедленно закопошились под повязкой, напоминая, что спины нынче нет. Но есть разница между тем, чтобы понять, и тем, чтобы по-настоящему уразуметь, глубоко, всем существом, а не только рассудком. И если Розали нельзя было убивать, то выбить дурь - вполне можно. Замотать голову одеялом, прижать спину коленом и всыпать ремнём горячих, пока вся блажь из неё не выйдет. Роб такое поведение с женщинами не одобрял ровно до тех пор, пока в этом не возникало необходимости.
- Ты знаешь, mo leannan, что я левша? Пишу я правой, но это ровно потому, что левшей люди считают посланниками дьявола, и такой михаилит живет до первых вил. Но фехтую я обеими руками, и поэтому предпочитаю ножи и кинжалы - с длинным мечом ты открываешься слева, со стороны сердца. А еще меня порой называют заносчивым шотландским ублюдком - именно потому, что я перекидываю клинок в левую руку, будто хочу похвастаться. На деле, у меня просто начинает болеть голова, когда работаю только правой, и приходится часто менять руки. Что делает из твоего мужа неудобного противника, но заносчивости тут нет ни на пенни. Странно говорить вот так, mo leannan, когда ты только слушаешь, но не отвечаешь. Странно - и неожиданно приятно. Обычно мы или ругаемся, или по делу, а сейчас я могу просто озвучивать свои мысли и чаяния. Что поделать, если живёшь с мегерой, м? Не обижайся, это комплимент, mo airgeadach.
Но мегерой Бадб не была. Разве что самую малость. У Бойдов всегда так - ничего не слышат, пока находятся в гневе. Накричатся в своё удовольствие, а потом начинают думать. Бадб могла бы привыкнуть и пропускать мимо ушей обидные и сомнительные комплименты. В конце концов, Роб нынче хамил не чаще, чем нужно. И уж точно приносил гораздо больше пользы, чем одуревший от безнаказанности, могущества, власти и бабы мерлин. Такого мерлина взять бы за уд, да подвесить на ближайшем дереве.
Роб попытался сползти с кровати: отчаянно хотелось походить. Но обрывки кожи мешались с мышцами, наливались дурной синью, и от намерения пришлось отказаться. Потому что думать надо до того, как дурковатый юнец, управляемый сумасшедшей ведьмой, отдаёт приказы, в которых разум не дружит с логикой. И ведь так - почти каждый мерлин.
- В замке Дин, в кабинете Джордана висит наш портрет. Отец, матушка, Кинни за плечом отца. И мы, четыре брата. Мне там года три, но помню всё отчётливо. Это вообще моё проклятье, о котором ты забыла сказать - помнить всё. Джейми и Лекс, похожие как близнецы, смотрят на художника с нетерпением, Джордан держит меня за плечо, а я - держу лошадку, которую вырезал Джейми. У меня была - есть! - семья. И лошадка. Память не тревожила, казалось нормальным, что я помню, как отчаянно рубился при Эас Дара, и при этом играть в игрушки. Теперь я вырос, Джейми и Лекс давно в лучшем из миров, сестра и родители - тоже. Джордан - глава клана, но его рука до сих пор на моём плече, хоть игрушки теперь другие. И всё-таки, mo leannan, чертовски обидно, что Раймон не нашёл возможности навестить. Любопытно, его хоть кто-то уведомил, что со мной? Вероятно, нет.
Оставалось надеяться, что упрямый Раймон вернул Эмму и не вляпался в Розали. Чёртова ведьма относилась к тому редкому виду дерьма, которое умудрялось прилипать даже к снятым сапогам в чистой горной реке. Или - к тварям, которые гадят во все колодцы сразу. А потом еще и хлебают из них полной ложкой сами.
Упражнения в словоблудстве изрядно утомляли. Роб вздохнул, поудобнее укладываясь на омерзительно тёплую подушку. Думать, говорить вслух и спать предстояло еще долго. Вероятно, дня три или всю неделю. Только потом, выдержав срок, который нужен, чтобы в голове всё улеглось, запомнилось и даже надоело, Филин выпустит. Если не случится чего-то, что заставит сделать это раньше.
Так или иначе, но сейчас выбора не было. Оставалось спать и видеть во сне отроги Крэг-на-Дун. И матушку, собирающую горные лилии.

Просыпался Роб уже свежеперевязанным. Судя по ощущениям - Сапфир в этот раз не пожалел обезболивающей мази. И вложил в ладонь записку.
"Не знаем, что ты там и как, надеемся, что цел и с головой. Да, Эмма тоже надеется, сама и вслух. Слушай... читай: меня твоя бывшая тут приворожить пыталась. И Дика тоже. Ну и дура же! Зря я её убивал тогда, небось, сама бы на себя дом уронила. Бывай. Мы пока отнесём гостинец сэру Рольфу, а потом - будем".
Из письма было ясно, что Раймон ничего не знает о делах орденских, вернул Эмму, собирается мстить Рольфу, и в тот раз убил Розали. Будучи восьмилетним засранцем. А Роб тогда грешил на Бадб! И они, кажется, даже обменялись парой ласковых. Возможно, неистовая о него очередной кувшин разбила. Но это было письмо от Раймона, и этому Роб радовался даже больше, чем вести об Эмме. Появись сейчас в комнате неистовая, он вообще был бы счастливейшим из смертных, но - увы.
- Вот tolla-thone. Бедолага Рольф вряд ли думал, что огребёт кучу проблем, когда уволок Эмму. Но если Раймон собрался быть, то мне нужно вставать. Нельзя показывать, что мне больно и отчасти даже обидно, mo leannan. Это его отвернёт от Ордена, а Орден - это залог его благополучия. Пока ему прикрывают задницу привилегии, Раймон не вляпается во что-то особо грязное и крупное.
От лекарств мутило, и хотелось пить. К счастью, Сапфир оставил еще и поднос с бульоном, овсянкой и водой. Роб с наслаждением выдул половину кувшина, прежде чем сообразил, что скоро мазь перестанет действовать, и ходить снова станет крайне увлекательным приключением. Впрочем, всё это было неважно. Жутко захотелось жить. Проковыляв к окну, Роб распахнул его, жадно вдыхая тёплый майский воздух и подзывая близкий дождь.

21 мая 1535 г. Все ещё резиденция.

- Fheachd Alba, thug le Uallas buaidh,
'S tric fo Bhrus bha 'n cogadh cruaidh,
Fàilte dhuibh gu fois na h-uaigh,
No gu buaidh is sìth.

- Шотландцы, которые пролили кровь с Уоллесом, шотландцы, которых вёл Брюс, перед вами либо кровавое ложе, либо победа!
Роб пожал плечами, поморщился от уже привычной боли и уселся на подоконник. Майское солнце ласково пригревало, громко и задиристо распевали птицы. Делать было решительно нечего, разве что переделывать старые боевые песни в собственную генеральскую речь перед строем. Перед тем распевая их вполголоса, чтобы не тревожить детей.

- Seo an latha — an uair seo tha,
Feuch fo 'n cruaidh a-nuas mar sgàil,
Feachd na h-uaill fo Ionbhar dàn',
Dhèanamh thràillean dinn.

- Вот день и вот час: видите угрожающий вражеский строй? Видите приближающуюся силу Эдуарда... кхм... некромагов? Это ваши цепи и рабство! Не впечатляет, не так ли, mo leannan? Сам бы я за таким не пошёл. Не усилить ли следующим? Это ваши цепи и рабство! Это ваша смерть, ведь они пожрут ваши души! Хм. Еще пара дней тут - и я не только забуду, как говорить, но еще и как говорить убедительно.

- Cò 'na shloightear, feallta, fuar?
Cò 'na ghealtar dh’iarradh uaigh?
Cò 'na thràill fo shail luchd-fuath?
Clis bi bhuam fhir-chlith.

- Предатели, трусы, рабы - бегите сразу. Сдавайтесь, умоляйте их принять вас и простить! Может быть, мне бы стоило заняться тем же. Сдаться и поумолять Рупа. Но как это сделать?.. Хоть пиши записку и оставляй её для Сапфира. Вторые сутки пошли, эдак и с ума сойти можно. Сам себе уже речи произношу. А завтра что будет?

- Cò às leth a Thìr, 's a Còir
Thairrneas stàillinn chruaidh 'na dhòrn?
Buaidh an àird, no bàs le glòir!
Lean a dheòin do Rìgh.

- Обнажите меч свободы, братья! Хотите быть свободными и умереть свободными? Тогда - за мной! И - вперёд, за родину, за неистовую, да на пули. Гениально, Роб Бойд, браво. Почему б веке шестнадцатом не повоевать стенка на стенку, как это делали в седьмом? Впрочем, я и в седьмом так не делал... Нет повода начинать сейчас.

- Air ar bruid fo shluagh neo-chaomh,
Air bhur n-àl an sàs san daors',
Tràighidh sinn ar fuil 's an raon,
Bheir sinn saors' d' ar linn.

- Чтобы мы, чтобы наши дети не носили цепи рабства, мы прольем кровь, но мы победим! Четыре строчки - в одно предложение, оцени, mo leannan. Талант ничем не выбьешь. Дьявольщина, будь я на месте этих траханных верблюдами египтян, то в ближайшее время взял бы Лондон. Не знаю, на кой им Лондон, власть и земли здесь, если они лучше прижились бы у себя. Черт возьми, я даже не знаю, на кой мне Лондон. При некотором желании, столицу можно переносить, пока страна не закончится. Но! Сам факт того, что время самое подходящее, заставляет призадуматься.

- Sìos na coimhich bhorb gur bas!
Sreath gun ìochd — gach ceann thig 'bhàin,
Saorsa thig an lorg gach stràic.
Buaidh no bàs man till.

- Захватчики падут, обратятся в ничто! Победим или умрём!
Сходить с ума было весело. Только одиноко.

22 мая 1535 г. Снова резиденция.

Утром двадцать второго в комнате возник Филин. Скорее всего, он вошел через дверь, как и все, но заснувшему только к утру Робу показалось, что Руп фон Тек воспарил на нетопыриных крыльях. Особенно - после вести о том, что королевский турнир завтра. И вообще, Роб слишком долго изволит уединяться и валяться тут, на кровати. Руп был послан на bhod, турнир - тоже, но вставать всё равно пришлось.
Турниры Роб не любил почти также, как балы. Турнир - это целый день торчать на трибунах у ристалища, наблюдая, как броненосцы мутузят друг друга наконь и пешими. Потом - всю ночь улыбаться на балу. Радовало лишь непременное присутствие Джордана. Брат, будучи послом короля Шотландии, почти наверняка будет присутствовать вместе с выводком детей, внуков, племянников и воспитанников. А это значит, что можно будет обняться и долго стоять так, возвращая друг другу семью и единство. Два Роберта - Джордан и Джуни - осиротевшие и оставшиеся старшими в большой семье.
- Mo leannan? Почтишь присутствием? Заодно исцелением пособила бы.
- Перебесился? - Ласково поинтересовалась Бадб, выходя из перьевого вихря. - А то такие речи в изоляции, такие речи!.. Вот, держи. Совсем исхудал. Кожа да кости, причём кожу ещё и изодрали.
- Перебесился, - между жадными поцелуями согласился соскучившийся Роб, отодвигая подальше вкусно пахнущую корзинку, - хотя, замечу, до костей мне еще далеко. И татуировку на спину верни, пожалуйста. Что, готов ли твой самый любимый илот к турниру?
Для Дика Фицалана, пожалуй, турнир был последним шансом. Вот только король Гарри в молодости показывал себя без преувеличения отличным бойцом - сильным, умелым, уверенным. Да и сейчас, когда к нему так невовремя вернулись здоровье и силы, мог дать фору любому.
- Готовится, - ответила Бадб. - Скажи, а как ты понимаешь, что татуировка не вернулась?.. Оно ведь небось давно часть тела. Ладно. Так вот, самый любимый илот готовится к представлению, и чем ярче, тем лучше. Одобряю. И вообще одобряю. О, ещё отдала ему любимого младшего илота - мерлин привёл. Сначала он, правда, хотел привести Гийома де Три, но к счастью, - она улыбнулась, не разжимая губ, - старик умер, не дождавшись счастья. А тот, кого привёл - Брох, Киниод.
- Ну, mo leannan, - ласково сообщил Роб, - я мог бы соврать, что частицы краски, которой делают рисунки, хоть и привычны, но не часть тела. А я же целитель. Вот и ощущаю их отсутствие. Мог бы, но не буду. Просто ты забываешь возвращать на тело шрамы и татуировки. Полагаю, что намеренно.
"Брох, Киниод" Роб привычно перевёл в "Лаллиброх, МакКензи". Припомнил Дугала МакКензи, рыжего плечистого великана, на которого даже рослые Бойды смотрели снизу вверх. Приуныл - Бадб нравились такие. И пожал плечами. Новый илот - это всегда хорошо, а что Гийом де Три умер и вовсе было великолепно. Осталось убрать Аля де Три, и заставить Раймона вступить в наследство. Ребёнок нищенствовал, имея в кошеле жалкие тысячу золотом, и это на двоих!
- МакКензи - католики. Неужели доброй волей пошёл?
- Полагаю, что намеренно, - задумчиво повторила Бадб, касаясь губами его лба. - Даже мысли про возраст и, хм, разумность не мелькнуло. Недолечила, что ли? Но вроде бы нет. И в чём, спрашивается, разница? Все эти века я гоняла, получается, налево, а стоило Инхинн этой за кнут взяться - и сразу направо получилось? Решено, мне надо в университет. Германский. А то так и останусь необразованной дикой богиней. А ты решил во всём монахом стать, муженёк, или не совсем? А то если ещё и целибат, то всё совсем печально.
- Отчего же печально? Замену ты уже нашла. Небось, молодой, сильный. Справится лучше. А я уж так, в стороне постою. Хотя, замечу, неразумно принимать клятвы католика, да еще и подаренного этим мерлином. Но увы - это вообще характерно для тебя, моя Бадб. Даже университет, боюсь, уже не поможет.
Роб мгновение подумал, доходчиво ли донёс мысль, что ему не нравятся ни подарки мерлина, ни мерлинские решения, ни радость, с которой Бадб приняла этого МакКензи. Пришёл к выводу, что - не очень. И добавил короткое, ломаное, каким отец обычно встречал известия о том, что Дугласы снова изнасиловали девчонку из соседнего клана.
- Nach í an bhitseach í?*
От первой оплеухи Роб увернулся, ехидно улыбаясь. От второй - не успел. Щёку ожгло ударом, а в ушах зазвенело.
- Ах, ты, - ласково начала Бадб, постепенно повышая голос, - air a shàrachadh le ban-dia fireannaich a tha air an eanchainn gu lèir a chaitheamh leis na whims aige. Leam-leat**, орденом траханый. И тем же мерлином, а он - траханый Розали, и ты тогда кто? Хотя, кого я обманываю, её в новом теле трахали все, кроме. Католики ему не нравятся, мать его Дугласиха! Подарки! Высокие мужики! Ну и сиди тут!
- Англичанка, - шустрая Бадб увернулась от пощёчин, но Робу уже было наплевать. Хотела хамства? Хлебай полной ложкой. - Б-богинька. А ты сама-то кто тогда? Это ж какая цепочка получается от одной рыжей дуры к другой! Не противно уже второго после неё под крыло принимать?
- Фидл-ди-ди,- поддразнила Бадб, оттанцовывая к стене. Платье менялось, сползалось к груди, открывая плечи, живот - Cam!*** Чего же противного? Нормальные мужики, один статнее другого!
В то, что неистовая уже проверила статность этого МакКензи, Роб не поверил. Но прозвучало оно так, как прозвучало. Даже руки зачесались поймать поганку и отшлёпать.
- Всё, baobh****. Довела. Поди сюда, лапочка.
И лапочка пошла. Охотно, так, что юноша-воспитанник, вломившийся в комнату с участливым вопросом о самочувствии магистра, застал весьма любопытную картину борьбы. Оценить её, впрочем, не смог - злого Роба как раз вытягивали на болевой, и мальчика вымело в коридор разъяренным "Брысь!" Закончилось всё быстро. Роб оказался привязан к кровати лентами из какой-то дряни: то ли растений, то ли камня, подёргался, пытаясь их порвать, и только потом услышал вопрос неистовой. И увидел, что она потирает плечо.
- Ann fhèin? A bheil mi a' falbh?*****
- В себе. И не уходи. Лучше развяжи, а то кровать сломаю я, а стыдно будет тебе. Представь, что я буду врать на вопрос о том, как такое могло получиться!
- Не представляю, - Бадб села на край кровати, распуская ленту за лентой. - И правда, что? Например? К тому же, представь, какие разговоры будут носиться по резиденции! Это ж как после них врать надо будет? Например?..
- Сейчас покажу.
Всё-таки, у них была отличная семья. Роб был в этом уверен, и чёрта с два его кто-то переубедил бы.
Потому что только в идеальных отношениях чистоту помыслов замечательно дополняет сломанная кровать.

* Ну не тупая ли шалава ты?
** Самолично этой богиней траханый кобелина, истрепавший весь мозг своими капризами. Сума перемётная...
*** Криворукий
**** Старая потаскуха
***** В себе? Или уйти?

Из приятной дрёмы на так и не сломанной кровати ближе к полуночи выдернул стук в дверь. Роб аккуратно переложил с плеча на подушку голову Бадб, наскоро завернулся в килт и поспешил открыть. Столь деликатно в полночь обычно стучали не к добру. Но на пороге стояли Раймон и Эмма.
- Сын мой? Ты заболел? Стучишь.
- Где ты видел здорового морочника? - Раймон с интересом оглядел сначала Роба, потом покои за ним и вздохнул, казалось - разочарованно. - Что до стука, то всякое бывает. Одно дело, если, как говорят, ты в порыве гнева - или страсти, я так и не понял, - задушил супругу, разломал всю мебель и теперь страдаешь над её телом. Или над мебелью. Такое требует вежливости и такта. Другое - если здесь у тебя, как говорят, оргия на сотню фей и почему-то бруху. Это не считая богини. Конечно, интересно, где бы оно всё тут поместилось, но в такое влетать без стука точно не хочется. Сам подумай: вот открываешь дверь, а на тебя вываливаются спрессованные феи. Голые, но при этом в чёрных корсетах. И главное: если, как говорят, сначала ты убил супругу, а потом она тебя, а теперь тут сидит магистр Филин и то оживляет, то снова упокаивает обоих по очереди, приговаривая: "Как же вы меня бесите"... вот тут стучать надо как можно тише, в идеале - беззвучно. Но я вижу, всё цело и здорово, даже кровать. Мы переживали.
- Спасибо. Я тоже, - Роб отогнал видение голых фей и Филина в чёрном корсете, и наконец обнял Эмму. - Переживал. Пойдём в кабинет? Здесь намедни Снежинка со Свиристелем были, выжрали всё вино. Но в кабинете, кажется, завалялся подарок Неда Баркли. Баркли, чтоб ты знал, гонят чудесное бренди. Горит не хуже греческого огня. Самое то с дороги, да на сон грядущий. А то выглядите вы, дети мои, будто один с вампиром на мечах дрался, а другая при этом лекции читала.
"Мы переживали" было самым ценным признанием из услышанных за последние сутки. Роб отечески взъерошил волосы Эмме и прихватил с кресла у двери рубашку. Ходить как какой-нибудь дикий горец в килте на голо тело по резиденции не годилось.
- Да мелочи, - отмахнулся Раймон, давя зевок. - После венчания пришлось зарубить Клайвелла, пока Эмма держала Мэри. У тебя тут, как говорят, всё гораздо интереснее. Не думал, что капитул решит всё так быстро. Или просто - так.
Роб пожал плечами, не испытывая желания читать нотации о необходимости понимания неокрепшими умами неотвратимости наказания.
- Капитул решил верно. И я в этом деятельно участвовал. Непогрешимых нет, Раймон. Сложно сидеть на двух стульях, знаешь ли, а надо.
В кабинете царил полумрак. Кто-то заботливо зажёг свечи, но не догадался сделать то же с камином, и было прохладно. Роб нырнул под стол, доставая чудно нахолодавшую бутылку и три… два кубка. Третий пришлось убрать, уж больно недобро поглядела на него Эмма.
- Пособи с камином, сын мой. А что переживали – приятно, чёрт побери. Сразу ощущаю себя нужным.
Раймон, не поднимаясь из кресла, щёлкнул пальцами, и дрова вспыхнули. На решётку запрыгнула огненная ящерка, посмотрела на бренди, чихнула искрами и сгинула в трубе.
- Бренди - это хорошо... ой! Что ж теперь, простыми фразами вообще не говорить?! Так вот, бренди - это хорошо, потому что голова - пустая-пустая. За последние дни столько сил растратил, что с полгода назад такое... даже с накопителями сапоги бы откинул. Да и какие полгода - даже в Билберри отварами отпаивался, а сейчас - ящерки вон бегают. Жуть. Так и архимагом стать недолго. Или это твоя свояченица подсобляет?
- В Билберри, - Роб ухмыльнулся, - ты не отварами отпаивался. А, хм, потолок таверны раскачивал. Аж сушеные пауки сыпались и Джеймс с нот сбивался. Прости, Эмма, не красней. Немайн, конечно, может. Она вообще к тебе неровно дышит. Но я думаю, это всё твой богатый потенциал. Даже у меня склонностей меньше, а ведь Тростник не всё вылил на ту дорогу вместе с кровью, и он был равен богам. Ты развиваешься, сын мой, это нормально. Это как первая близость. Впервые ведь у всех на раз чихнуть, так?
Иногда было любопытно, от кого Раймон унаследовал своё набор стихий, довольно причудливый. Вряд ли от старины Гийома, когда тот явился в резиденцию, от него тянуло только сырым огнём.
"К слову, о Гийоме".
- Я хотел тебе сказать... Это моя Мю убила Гийома де Три. Расценив, что как илот он будет опасен и для богини, и для генерала. Если хочешь, я выплачу виру вместо неё.
- Вира? То есть, нам не надо ничего за него доплачивать? Так и замечательно, - Раймон глотнул бренди, пожал плечами. - Братец порадуется, конечно... но погоди. Гийома - в илоты? Такого, каким мы его оставили? Я, конечно, помню Эда, но тот хотя бы бегал, прыгал и всячески гадил, а тут?
- Я думаю, Гийом тоже гадил, - задумчиво согласился Роб, вдохнув запах бренди. - В том состоянии, в каком вы его оставили. Возможно, даже всячески. Но увы, его исцелил... нет, мне это решительно надоело. Лезет во все дыры! В общем и целом, его исцелили. А потом мои полковники повздыхали, глядя на такие оперативные сводки, покрутили пальцами у виска, и к Гийому пришла Мю. Если важно, дело она обставила так, будто это сделали культисты. Так что ты стал сиротой, сын мой.
Не изменяя задумчивости, Роб отпил добрый глоток бренди. Выпивка обожгла гортань, скатилась по горлу и мягко стукнула в желудок. Почти немедленно по телу разлилось тепло. Которое хоть и было приятно, но Робу не понравилось. Отвык. И всё же - отпил ещё, чтобы напомнить себе себя.
- Но я всё это знаю от неистовой. Когда помирились, сразу же рассказала. Сам я, как понимаешь, был занят. Странное дело, даже шрамов не осталось, а будто чешется. Фантомная чесотка, выходит. Но вам бы поспать, дети мои. А то, небось, с утра умчитесь на тракт, рольфов непуганых пугать.
Раймон отставил кубок и поднялся, поднимая с собой Эмму. Зевнул.
- Говорят, у сэра Рольфа два поместья сгорело... враз вспыхнули, как сговорились, через полстраны-то. Не повезло бедняге. Что ж, доброй ночи, - уже в дверях, он приостановился и покачал головой. - Сирота, ха. Придумает, тоже...
- Спокойной ночи, mo mhac.
Проводив детей, Роб уселся у огня. Игнорируя кресла, прямо на шкуры лесавок, наброшенные на пол вместо ковра. Огонь был похож на Бадб. Она вернулась в его жизнь, как пламя, которое тянет свои языки прямо к сердцу, а сегодня - еще и вернула к жизни.
Он всегда любил жизнь, жадно, остро. Любил своих мальчишек, тракты и трактиры, себя в них. Печалился, когда с возрастом стало сложнее мотаться по стране, но и свои пятьдесят три он любил тоже. А теперь, не успевая жить привычно, всей душой желая простого михаилитского счастья, Роб с удивлением понимал - ему нравится жить даже так.
Пожалуй, об этом стоило поговорить в Бадб. И не только поговорить.