Со Спектром и Лео

Под распахнутой наполовину чёрной, наполовину чисто белой накидкой отливал морем шёлк платья, обтягивая тонкую талию. Руки, нежные, с тонкими изящными пальцами явно не видели тяжёлой работы. А на лице с явно аристократическими, точёными чертами застыло выражение такой безразличной скуки, что затаённая боль в огромных глазах цвета ореха, прозрачная, туманная, как запах бренди, казалось живой, объёмной. Единственно живой. И идеальный овал лица, обрамлённого чёрными локонами, спадавшими на изящные плечи, и матовая гладкая кожа, на которой горели красным губы - только подчёркивали. И скуку, и - особенно - боль.
Пока констебль смотрел, белый эльф небрежно приобнял девушку, но та движением плеч отбросила руку. Тут же её прижал к себе чёрный, и на этот раз она застыла, равнодушно подчинившись.
Джеймс сморгнул, с трудом отрываясь от созерцания странной троицы. Девушка явно была из тех, кто зарабатывает на жизнь своим телом, даже не содержанкой. Но и одновременно, без сомнения, она была леди. В то время, как эти двое явно были завсегдатаями у Гленголл. Посетители этой таверны почти все были... чудными. Джеймс невольно оглянулся за спину, ожидая увидеть еще и Ю со Стальным Риком, но, к счастью, там было все то же людское море. А кукольник всё продолжал вести сказку.
- И сказал Иоганнес, слуга верный: каждый осужденный имеет право перед смертью своей сказать последнее слово: дозволено ли это мне? И позволил это король, и тогда Иоганнес рассказал всё и о воронах, и о том, что всё это делал он, лишь бы спасти господина. Повелел король немедля освободить его, но стоило Иоганнесу сказать последнее слово, как обернулся он камнем, как и сказано было...
- Я посмотрела, - разбил монолог рассказчика голос Мэри, и девушка взяла констебля под руку. - Теперь ваша очередь выбирать.
- Что выбирать? - Джеймс вздрогнул, отгоняя мысли о странных совпадения и странных сказках, и лишь тогда сообразил, что именно имела в виду Мэри. - Простите, мисс Мэри, задумался. Признаться, я не хотел бы, чтобы вы скучали... Правда, на ристалище скоро начнутся состязания по стрельбе из лука и там будет выступать сержант стражи, мистер Хантер.
- Но я не скучаю, - казалось, девушка даже удивилась такому предположению. - Я поняла, как эти вороны летают. Магия. Там поток воздуха снизу, видно, как перья шевелятся, когда не должны, - она увереннее охватила пальцами его предплечье. - И я люблю, когда стреляют из лука.
Джеймс удивленно вздернул бровь, но промолчал. Кажется, прозвище "миссис констебль", которое непременно навесят на Мэри жители Бермондси, будет как никогда оправданно.

Под турнир стрелков на этой стороне поля Хэмптон-Корт было выделено порядком места - и всё равно для зрителей, толпящихся вдоль высоких ивовых щитов, его не хватало. Галдящую толпу овевали запахи жареного мяса, выпечки и горячего вина, которые продавали прямо с лотков и жаровень. Порядка здесь, может, было и меньше, чем на соревнованиях мечников, но энтузиазму зрителей это не мешало. Из рук в руки переходили монеты, тут и там раздавались либо восторженные, либо негодующие вопли. Тут и там возникали людские водовороты и к высоко поднятым вымпелам возносились крики, не имеющие отношения к состязанию: карманников хватало и здесь. Порой им не везло, и тогда добавлялись свист и крики боли. Но общей праздничной атмосферы это не портило.
Клайвелл с Мэри всё же опоздали к началу. Когда они ещё только подходили, высоко над полем вспыхнул зелёный фейерверк: длинная стрела настигла созданного волшебством сизого голубя. Это означало, что отборочные стрельбы - по простым мишеням, на очки - уже закончились, отсеяв большую часть участников. Чем ближе к щитам, тем плотнее стояли люди, и тем громче хрустела под ногами скорлупа безжалостно и в огромных количествах поедаемых калёных орехов. Смотреть на поле издали мешали и любители приносить на состязание собственные скамеечки, чтобы было лучше видно. А в первые ряды пробиться без давки особенно не получалось. И если Клайвелл мог ещё смотреть поверх голов и между плеч, то Мэри, которая была всё же чуть ниже его, приходилось хуже.
Впрочем, раздумывал он недолго. Привычным движением, как делал это сотни раз для Дейзи, а после - для Бесси, он подсадил Мэри на сгиб локтя, поднимая над толпой.
- Будете у нас верхоглазом, как это называют уличные банды, - неловко пошутил он, передавая свой кошель девушке, - и заодно - казначеем.
Количество щипачей просто ужасало, а с Мэри на руках у него терялась маневренность. Да и наблюдать за поясом, когда на тебе сидит теплая и весьма привлекательная особа... Чем выше кошель - тем меньше забот.
- Кукушкой, - подтвердила сверху Мэри, опёршись на его плечо. При неожиданном подъёме девушка даже не пискнула, словно ничего естественнее Клайвелл и сделать не мог. - Вам говорить, кто здесь самый богатый по виду?
Ещё один голубь рассыпался под стрелой, на этот раз - жёлтым. Поверх чьей-то русой головы Клайвелл увидел, что стрелял Хантер: сержант стражи всё-таки прошёл первый круг и остался в числе пятнадцати претендентов. Впрочем, уже четырнадцати: веснушчатый низкорослый паренёк послал мимо две стрелы из положенных трёх.
- Лучше рассказывайте, как стреляют лучники, - рассмеялся Джеймс, удобнее перехватывая Мэри, - самых богатых мы потом... вычислим.
- Хорошо. А кто из них ваш сержант?
- На волка похож, - пожал плечами Джеймс, что получилось не слишком удачно. Но иначе описать Хантера он, пожалуй, и не смог бы.
Покончив с голубями, королевские маги сдвинули головы, что-то обсуждая, и толпа загудела в предвкушении. Подходило время стадии, которая ближе всего напоминала о настоящем бое. На краю из заранее поставленных бочек медленно поднялась вода, принимая форму синеватой полупрозрачной лошади, на спине которой сидел всадник в латах со щитом. И на позицию уже неторопливо, нога за ногу выходил первый претендент: высокий худой мужчина с рыжими волосами. Его встретили частично свистом, частично одобрительными возгласами, но лучник не обратил внимания ни на то, ни на то. На волшебную мишень, казалось, валлиец не смотрел тоже, уставившись себе под ноги, точно перебарывая тошноту.
Все же, видимо, Клайвелл отвлекся, увлекшись. Потому что иначе он почувствовал бы раньше, как чья-то невесомая, но цепкая рука почти любовно скользнула по поясу. Простой кинжал, по-видимому, не заинтересовал того, кто управлял ею, и рука двинулась дальше, нашаривая кошель. Джеймс вздохнул, будто сопереживая стрелку и резко рубанул ребром ладони по запястью воришки, одновременным движением зажимая его и выволакивая свою добычу вперед. Мальчик, очень худой, даже изможденный, с серым лицом и одетый в серые же лохмотья, сквозь прорехи в которых виднелось посиневшее от холода тело, испуганно смотрел на него маленькими темными глазами, тщетно пытаясь освободиться, но не издавал ни звука, словно боялся привлечь внимание даже сейчас, когда его поймали.
- Ой, - спокойно прокомментировала Мэри.
- Чьих будешь? - Любезно поинтересовался Джеймс, проворачивая худенькую ручку так, чтобы острый локоть смотрел вперед, и вытягивая ее вверх.

с Хельгой и Лео

Опасный вопрос для констебля, находящегося на чужой земле, но ничего поделать с собой он не мог.
- Я - ничьих, - почти шепотом залепетал испуганный по виду мальчишка, - сампосебешный.
Оглядывался он при этом на невысокого, крепкого и коренастого мужчину с желтоватой кожей и узкими раскосыми глазами. Лысый, с кустистыми бровями, длинными вислыми усами он был похож на какое-то жуткое изваяние, замерев неподвижно неподалеку от Клайвелла. Казалось, он совсем не чувствует мороза, хотя и одет был всего лишь в тонкий джеркин и очень широкие штаны, заправленные в сапоги с загнутыми концами. Кривым же ножом мужчина чистил ноготь на большом пальце, угрюмо поглядывая на констебля.
Зрители, не обращая внимания на происходящее, взревели: валлиец, который не стал втыкать стрелы в землю перед собой, а держал их все в правой руке, выстрелил трижды почти без пауз, тратя единственное движение на стрелу. Первая ушла в голову скачущей водяной лошади, вторая до половины ушла в щит и тело всадника, а третья пробила шлем насквозь и ушла в поле, оставив алую полосу в знак попадания.
- Хорошо, - Джеймс разжал руку. В конце концов, это был не Бермондси, да и ему приходилось прилагать усилия, чтобы удержать и Мэри, и дергающегося, точно кукла на веревочке, мальчика. - Пшел вон и чтоб больше тебя рядом с нами не видел.
Марионетки его никогда не интересовали. Гораздо интереснее кукловод, что водит их, скрываясь за ширмой.
Мальчик, с ужасом кивнув, попятился и через мгновение ввинтился в толпу, растворился в ней, точно его и не было. Его пастух смерил тяжелым и оценивающим взглядом Клайвелла, точно прикидывая, какого размера тому потребуется гроб и ушел, грубо отталкивая людей, имеющих несчастье оказаться у него на пути.
- Замечательная ярмарка, - проворчал Джеймс, провожая взглядом этого больше похожего на гоблина, чем на человека, угрюмца.
- Замечательная, - согласилась Мэри вполне серьёзно. - Здесь всё интересно. Необычно. Только я боюсь, что ваш волк не выиграет. Он неплохо стреляет, но глазами и рукой, а этот рыжий - как дышит. Но войти в пять лучших - тоже хорошо, - и, без паузы: - Вы недовольны, что пришли?
- Доволен, отчего же. Только жаль, что служба везде преследует, куда не пойди.
Говорил Джеймс вполне искренне. Все эти мелочи вроде щипача и его пастуха, привычного мельтешения стражи несколько отравляли настроение праздника. Но - под руками чувствовалось тепло Мэри, а потому спешить возвращаться с ярмарки не хотелось. Да и нельзя было уходить, не повидав Хантера, верно? Согласившись с самим собой, он вздохнул, плотнее прижимая к себе девушку, и с интересом уставился на ристалище.
Словно подтверждая оценку Мэри, Хантер послал две стрелы точно в шею лошади, а вот третья только чиркнула по гриве. Этого всё равно хватало, чтобы войти в число трёх лучших и пройти в следующий этап, но сержант всё равно раздосадованно покачивал головой, переговариваясь напоследок с третьим лучником: кряжистым, как старый дуб седым великаном. Валлиец же спокойно стоял в стороне, подставив лицо солнцу. Теперь стало отчётливо видно, что вид у него откровенно зеленоватый.
- Мисс Мэри, вы посещаете заутреню? - С улыбкой спросил Джеймс, с интересом следя за изменением цвета лица меткого стрелка. - Завтра у меня дела, но восьмого... Пожалуй, я бы просил вашего разрешения навестить. Но с утра, до того, как я вынужден буду явиться в управу.
- Иногда. Но, наверное, не в этот раз.
Меж тем, солдаты не спешили устанавливать следующую мишень: качели, когда между двумя врытыми в землю столбами раскачивали серебряный кубок на тонкой верёвке, и побеждал тот, кто перерезал её дальше всего от перекладины. Вместо этого в центр вышел герольд в расшитой красными и синими квадратами накидке. Голос, усиленный магией, разносился на всё поле, и толпа притихла, не понимая, чего ждать.
- Волей Его Королевского Величества и с его одобрения для увеселения почтенных жителей Англии, наши верные маги во главе с милордом Малдредом Мак-Кринаном изобрели кое-что новое. Зрелище и проверка умений, какой ещё не бывало прежде! Милорд?
Пока зрители переговаривались, моложавый черноволосый мужчина, который сложением походил скорее на кузнеца, чем на высокопоставленного мага, вышел вперёд в сопровождении остальных армейских магов. Герольд продолжал:
- Лучники!.. Впрочем, вы всё поймёте сами. Иначе не дошли бы до финала. Уверяю, оно практически безопасно.
Клайвелл видел, как Хантер, оглядывая колчан, в котором внезапно появился пучок сияющих белых стрел, что-то бормотал себе под нос. Судя по движениям губ, слова были исключительно нелицеприятными.

Со Спектром

И когда маги, склонив голосы, завершили заклинание, поле ощутимо вздрогнуло. Участок, выделенный для стрельбы, составлял почти сотню шагов в длину: редко когда мишени относили дальше, чем на шестьдесят ярдов, но запас иметь никогда не мешало. И теперь снег и торчащие кусты на дальнем от лучников конце поля поплыли, словно в солнечнои мареве, и там начали материализовываться странные формы, привычные и одновременно - нет. Зрители, которые находились ближе всего к этому краю, невольно сбились плотнее и притихли.
Валлиец, посмотрев в ту сторону мутным взглядом, на одном дыхании выдал совершенно непередаваемую на английский язык фразу, которая, впрочем, ещё и утонула в накатившей волне звуков. И вытянул пять волшебных стрел разом, рассыпав все остальные. Впрочем, колчан тут же наполнился снова, а упавшие в траву снаряды, померцав, исчезли.
Но первым выстрелил Хантер - по крупной, отливающей почему-то аметистом полярной сове. Выстрел был замечательным для такого расстояния. Стрела летела точно в цель, но в последний момент птица просто исчезла. Появилась она спустя миг в ярде слева и насмешливо заклёкотала. А по снегу уже стелились крупные, с медной чешуёй змеи и неровными, ломаными прыжками неслись к жертвам странные зайцы, у которых клыки не помещались в пастях, а по хребтине шла явно волчья, серая ость.
Подивившись причудливости фантазии магов ("Чертовы маги!"), Джеймс помолчал несколько томительных мгновений, наблюдая за полетом стрелы Хантера.
- Что вы любите, мисс Мэри, кроме книг и музыки? - Спросил он, наконец, провожая взглядом очередного волкозайца.
Тоска по детям, вне всякой связи с происходящим, вспыхнула снова от этого простого вопроса. День катился к закату и магистр, должно быть, уже привез их в резиденцию. Как они? Каково им? Новое место, новые правила... Пусть и ненадолго, но все же - не дом. Никакие гостинцы не сгладят этот рубец детских душ.
Первую сову добыл валлиец. Две стрелы он пустил почти одновременно, одну в цель, а вторую - рядом. Магическое создание сгинуло, рассыпавшись оранжевыми искрами, и трибуны взревели от восторга. На снегу так же валялось уже немало зайцев и две змеи. С последними было хуже всего, потому что оказалось, что они способны ползать не только по снегу, но и под ним, лишь изредка высовывая голову на поверхность. Мэри пристально наблюдала за схваткой, особенное внимание уделяя совам и, казалось, желала им удачи. По крайней мере, радостно вздыхала, когда очередной удавалось увернуться. И прежде, чем ответить, она дождалась, пока люди вокруг немного утихнут.
- Механизмы, всякие. И всё новое. Простор. Небольшие подушки на полу... - девушка задумалась. - Наверное, я любила бы летать, но пока что не доводилось попробовать. Батюшка говорил, что это только для птиц, но я сомневаюсь.
Джеймс улыбнулся, за улыбкой пряча вздох и невольную дрожь. Мэри все больше напоминала Дейзи. Та тоже могла часами наблюдать за птицами, утаскивая его за город, к обрывам берегов Темзы, где копали свои норки стрижи. И очень любила часы, хотя и отказывалась держать их в доме.
Турнир, между тем, шёл к развязке. Слова о безопасности, впрочем, оказались лёгким преувеличением: как выяснилось, змеи и химеры вполне умели кусаться, причём больно, хоть кровь и не лилась. Покусаны в итоге оказались все, хотя валлиец и тут отделался легче прочих. И, когда все призванные твари сгинули, а лучники получили награду, оказалось, что Хантер Клайвелла заметил и с ристалища. Хотя и не по запаху. И хоть и морщился при ходьбе, в остальном выглядел вполне довольным, в чём, вероятно, сыграла роль награда: полсотни фунтов и богатый серебряный кубок. Даже при повышении до сержанта, сумма смотрелась целым состоянием. Стражник даже улыбался, хотя и скупо.
- Доброго вечера, Джеймс. Госпожа.
- Доброго вечера, Томас. Это, - Джеймс аккуратно опустил девушку на землю, - мисс Мэри Берроуз. И - поздравляю.
Победа Хантера неожиданно обрадовала, вызвала странную, но приятную и плохо скрываемую гордость.
Мэри приветливо кивнула, и тут же уставилась на рукава Хантера.
- А как они кусались, если просвечивают и тают?
- Благодарю... - начал было отвечать Хантер Клайвеллу, но осёкся. - Э... да словно иглами. Дырок-то нету, а вот... чёртовы маги! Знать бы, кольчугу б надел!
- А говорил, рука не та и глаз не тот, - улыбаясь, дружелюбно проворчал Джеймс, хлопая его по плечу свободной рукой. Выпускать Мэри из объятий он не спешил, хотя это было уже отчаянно неприлично. И даже опасно, учитывая невнятные предвестники беды в Бермондси. Но... В опустевший дом возвращаться не хотелось, а девушка хоть чуть заполняла провал в душе. Джеймс с тоской покосился на начавшее краснеть солнце и вздохнул. Необходимо было успеть вернуть Мэри домой до темноты. Чертовы приличия, чертово солнце и чертова работа!
- Рука и не та, иначе этот рыжий бы не набил больше сов, - проворчал Хантер, но за хмурым тоном крылось явное довольство. Он неожиданно зевнул, еле успев прикрыть рот рукой. - Этот день меня добил, а змеи почти похоронили. Пойду отсыпаться. Удачи, Джеймс. Доброго вечера, госпожа.
- А вы, помню, хотели... - Мэри нахмурилась, рассеянно оглядывая редеющую толпу. - Скажите, Джеймс, у Бесси есть пони?
- Нет, мисс Мэри, - не менее рассеянно ответил Джеймс, провожая взглядом Хантера, - но Бесси не пони нужен, а яркие платья и накидка. Вместо того унылого, что у нее сейчас. Чертова матушка...

с Хельгой

Слова сорвались - и повисли. Запоздало сообразив, что выдал не слишком гладкие отношения в семье, он растерянно замолчал.
- Какого цвета у неё глаза? А волосы? - Мэри, не выказывая желания высвобождаться из объятий, потянула его туда, где раскинулись лотки торговцев пряжей, тканями и одеждой. - И пони - это тоже важно!
- Бесси похожа на меня, - вздохнул Джеймс, придерживая девушку, - и мисс Мэри, нам негде держать пони!
"Особенно - в свете ощенившейся Девоны и ее детенышей, одного из которых магистр наверняка всучит детям!"
- Есть конюшни стражи, - с замечательным равнодушием к официальным регуляциям предложила Мэри и оглядела его, словно увидела впервые. - Каштановые волосы, красивые серые глаза, замечательные, длинные ресницы... бородки и усов, надеюсь, нет.
- Надеюсь, они и не появятся, - со смешком проворчал Джеймс, приятно польщенный, - а в конюшнях стражи никак нельзя держать, мисс Мэри. Но я подумаю об этом, обязательно.
Все же, девушка была права. Детям необходимо было учиться верховой езде, а Артуру - еще и фехтованию. И ставить руку должен не отец, а учитель. И танцы для Бесси. И... Черт побери, когда все это успевать? Джеймс даже сбился с шага, запнувшись носком сапога за ледяной валок на тропке. Потом. Обо всем этом он подумает потом, когда дети вернутся и - если будет жив сам.

Из Гринфорда он вернулся уже затемно, неспешной рысью. Но Мэри до темноты доставить домой успел. И даже - о, трепещите маменькины кумушки и охочие до сплетен жители Бермондси! - запечатлел церемонный поцелуй на щеке девушки. Хотелось большего, но... Он все время на виду. Сотни глаз следят за ним, оценивают каждое слово, каждое движение, каждый поступок. Делают выводы, обсуждают, перемывают косточки. Не то, чтобы его волновало их мнение, но если с ним что-то случится, у Мэри неизбежно появится новый ухажер и для чего делать так, чтобы ему было в чем упрекнуть мисс Берроуз? Джеймс мрачно ухмыльнулся, понимая, что рассуждает не как пылкий жених, а как отец почти взрослой дочери. Как она там, его печальная звезда? Торба с одеждой для нее и Артура приятно оттягивала плечо, когда он неторопливо шел к опустевшему, холодному дому. Миссис Элизабет, должно быть, уже спала - на столе в кухне догорала свеча, остывший давно ужин был накрыт белой салфеткой и рядом с тарелкой лежал маленький конвертик.

"Дорогой отец,
Оказалось, здесь есть собственная голубятня в странной высокой башенке, и магистр был столь добр, что позволил мне зачаровывать голубей "хоть каждый день, пока их крошечные головы не закружатся". Артур уже спит. После дороги он устал так, что еле смотрел, куда нас привезли, но, думаю, завтра всё изменится. Как бы за ним уследить... Много-много места, где можно бегать, лазать и упражняться, даже есть залы, где держат живых тварей - и библиотека! А ещё полно мальчишек, которые смотрели на меня так, словно никогда в жизни не видели женщин, даже маленьких. Или, как выражается Дженни, как стражники на дармоватый - надеюсь, я написала слово правильно - эль. Они в самом деле пьют прямо в рабочее время?.. А ещё все тут носят тёмно-синее. Словно маленькая армия, и это очень странно. И всё равно ведь все разные. Хотя и одинаковые тоже.
Нам отвели всё-таки не место в казармах, а целую комнату. Здесь непривычно пусто, просторно, мягкие кровати, и главное - тихо. И тепло, словно сами стены греются. Мне всё равно не спится, но, наверное, попробую после того, как отнесу письмо. Если не заблужусь - замок... поместье просто огромное.
Скучаю.
Твоя Бесс."

Сердце застучало бешено, даже потребовалось унимать его рукой. Джеймс снова перечитал письмо, не веря, что дочь прислала весточку. И стало больно. Очень больно, до стиснутых зубов и сдерживаемых слез. Сухое, формальное письмо, в каждой строчке которого сквозило одиночество и обида. На которые Бесси, между прочим, имела право.

Со Спектром

"Бесси,
Моя печальная звезда, мое ясное солнышко, моя дочь. Не было мгновения, чтобы я не думал о вас с Артуром ("Лукавишь, Джимс"). Без вас - без тебя - в доме стало пусто и холодно и я отчаянно завидую магистру и этим мальчишкам, они могут видеть мою дочь каждый день ("Истинна правда"). Что до внимания мальчиков - это ведь нормально, моя Бесси, они не часто видят красивых девочек и уж тем более - не часто с ними говорят ("Да, они их потом умыкают и создают проблемы!"), а потому их поведение вполне понятно. Ты благоразумна, дочь, и умеешь все понимать правильно, а потому не бойся заводить новые знакомства и говорить с ними, с мальчиками. Да и Артура можно немного спустить с поводка, за те несколько дней, что вы там будете, он не успеет навредить ни себе, ни окружающим. Боюсь, там вообще сложно удивить кого-то мальчишескими выходками.И все же, я был сегодня в Лондоне, но... Служба преследуют меня везде. Начиная со странного кукольного театра с жуткими и какими-то неправильными куклами, от которых мороз по коже... Ты бы меня поняла, моя Бесси, если бы увидела их! И заканчивая не менее жутким пастухом щипачей ("Ты с дочерью говоришь, Джимс!" - "К черту!", то есть человеком, который присматривает за мелкими воришками ("Наподобие Дженни!") и берет долю от их добычи. Этот человек неуловимо знаком, будто бы я его видел раньше, но не могу вспомнить где. Мистер Хантер вошел в тройку лучших и это, пожалуй, самая хорошая новость из всех. Отчасти я даже горжусь, что мне доводится работать с этим человеком. Пусть он бывает скуп на слова, но, кажется, надежнее его я еще не встречал. Завтра я иду в Доки. Это - грязное место, где собираются все те, кто преступил закон или уже готов преступить. Там много наемников и моряков. Но не волнуйся, моя Бесси, твоему отцу там задолжали и, быть может, все разрешится уже завтра ("Что вряд ли!").
Дома вас с Артуром дожидаются обновки и, прошу тебя, не молчи, когда миссис Элизабет тебя обижает! Я ведь прихожу слишком поздно или вообще не прихожу, бывает ("Дурак потому что, и везде нос свой совать надо"), чтобы видеть это! И, между прочим, я не буду возражать, если тебе захочется щенка от этой ("чертовой и прожорливой") очаровательно-умной Девоны.
Бесси! Я безмерно скучаю и считаю дни до вашего возвращения! Не печалься, разлука будет короткой.
Папа.
P.S. Стражники, разумеется, почти не пьют на службе. Может быть, лишь самую малую толику, чтобы не мерзнуть. "

Утром снова поскачет курьер в резиденцию Ордена, отвозя письмо для дочери. Утром будет новый день, полный забот. А сейчас Джеймс засыпал в доме, у которого украли душу. И отчего-то даже воспоминания о Мэри Берроуз не отвлекали от тоски и тягостных мыслей.

Ричард Фицалан

6 января 1535 г. Лондон. Очень раннее утро.
Прибывающая луна

Все это время Ричард провел в постели, злоупотребляя гостеприимством леди Леони. окаянное колено болело нестерпимо, опухло так, что впору подушкой использовать, не гнулось, и от того он чувствовал себя неповоротливым и неуклюжим. Шансы на победу в турнире стремительно падали. Впрочем, он нашел возможность и силы посетить Норфолка, и новости об Эмме его не порадовали. Вот об этом-то Ричард и размышлял все это время, лихорадочно приводя ногу в порядок. Письмо от констебля Кентерберри было... неожиданным. Что значит, во имя всех святых, миссис Фламберг? Да еще и освященный церковью брак, хоть законник и подвергал сомнению правдивость слов михаилита. Впрочем, к письму был приложен свиток с печатью Ордена архангела Михаила, в которым беглым, но четким и ровным почерком удостоверялось, что со стороны братства брак этот признается законным. Со всеми полагающимися обязанностями и привилегиями сторон. А отчет констебля Бермондси дополнял все это тем, что союз консумированный и сестрица окружена любовь и заботой... Забывшись, Ричард тогда пнул под сочувственным взглядом лондонского шерифа стол, за что немедленно поплатился еще и ушибом пальца. Законно вернуть сестру теперь не выходило. Но, помимо попыток оспорить законность этого брака, ведь оставались и иные пути. Право же, воспылавший страстной любовью михаилит, да еще и к дурнушке Эмме... Что, если он знает о?.. Об её особенностях и способностях?
Утро розовым поцелуем тронуло занавески, когда Ричард, туго перетянув колено, встал для исполнения воинского правила. Сестра сестрой, а деньги были нужны. Хотя бы для того, чтобы купить новую, пахнущую кожей, плеть новгородского плетения. Иной Кларисса и не заслуживала. Леди Фицалан, как-никак...


Ристалище Хэмптон-Корта. Утро.

Шатры, белыми сугробами, снежными хижинами, раскинувшиеся вдоль одной из трибун, были полны рыцарства. Богатые и бедные, с пажами и без... Но все, без исключения, радостно-оживленные, шумящие, шутящие, перекрикивающие голоса герольдов и звуки труб. Ричард был равных среди равных в этой веселой,кипящей молодостью и силой, бряцающей доспехами толпе. Казалось, что здесь - все равны, что над шатрами витает атмосфера братства, будто не им сейчас выходить на ристалище, сражаясь друг с другом во имя славы, прекрасных глаз и денег. Меж рыцарей сновали мальчишки. Еще вчера они были простыми уличными оборванцами, но сейчас мнили себя чуть ли не пажами. Они за шиллинг придерживали поводья лошадей, а за пенни - подавали ковш с водой, подкрашенной вином. Сквозь разрезы шатров виднелись трибуны и - небо, безбрежное, бескрайнее, серо-голубое.
- Глаза - как небо! - Восхищенно пробасил рядом Карл Эдцард, огромный рыцарь в черном доспехе, чьи родители давно переехали в славную Англию из менее славной Германии.
Дама, о которой говорил обританившийся немец, светловолосая настолько, что коса, выбивающаяся из-под задорно заломленной набок шапочки, казалась почти золотой, стояла на одной из тех трибун, что отводились для знати и рыцарей, не участвующих в турнире. Одетая по-дорожному, но роскошно, в платье насыщенного голубого цвета, зеленую шубку, расшитую золотом и отороченную мехом, она была не просто хороша собой, но еще и сочетала надменно-горделивую осанку с ласковым взглядом, каким смотрела на своего спутника. Тот, рослый, широкоплечий, похожий на лорда и воителя одновременно, твердо, но аккуратно придерживал ее под руку. Ветер ворошил его черные волосы, откидывал полы плаща, демонстрируя всем желающим посмотреть богато затканный серебром черный оверкот и рыцарскую цепь.
Ричард, скользнувший беглым взглядом по девушке, равнодушно отвернулся. Леди, красивая и богатая, каких немало. С любовником или супругом. И серо-голубыми глазами, как у него самого. Ричард вздрогнул и кинулся к прорези, не обращая внимания на удивленные взгляды и возгласы. Дама, без сомнения, была Эммой, но Боже, как же она изменилась! Гадкий, голенастый, серый, неоформленный утенок превратился в изящного и прекрасного лебедя. Изменился даже и самый взгляд! Первым порывом Ричарда было бросится туда, на трибуны, стащить мерзавку за косу, но... Были две причины, по которой он так и не решился это сделать. Первая - необходимость участвовать в турнире, вторая - михаилит, а это был, без сомнения, он, если только сестрица не стала содержанкой какого-нибудь лорда. Поискав глазами одного из тех проныр, что шныряли в шатрах, Ричард поманил мальчишку монеткой.
Парень, рыжий и веснушчатый даже зимой, подскочил мигом и уставился ему в глаза взглядом, который говорил одновременно о полной преданности, здравой расчётливости и львиной, королевской доле наглости.
- Господин желает воды? Или, - он мимоходом бросил взгляд на ту же трибуну, на которую только что пристально смотрел сам Ричард. - Что-то передать? Записку? Слова? Это мы мигом!
- Нет, - Ричард отдернул руку с монетой, не спеша отдавать ее мальчику, - господин желает, чтобы ты проследил за дамой и узнал, где она живет и с кем. Исполнишь в точности - получишь больше.
Денежка перекочевала в руки парнишки, сопровождаемая жадностью и сожалением, впрочем, тщательно скрываемыми.
- Ничего нет проще. Считайте, что уже всё знаете, господин, дело обычное! А если не уйдут до конца турнира - куда потом весточку доставить?
- В дом сэра Джона Говарда, - рассеянно ответил Ричард, не отводя глаз от сестры,- для Ричарда Фицалана.
Эмма, милая сестрица... Вы неплохо, даже хорошо выглядите и, похоже, настаивать на вашем возвращении домой бесполезно. И все же, попытаться стоило. Хотя бы просто поговорить. Просто понять, что представляет из себя михаилит и какова сестра нынче. Просто осознать, как думать и действовать дальше.

F_Ae и Леоката

Биться, ожидаемо, выпало ему с тем самым Карлом Эдцартом, столь восторженно отзывавшимся о глазах сестрицы. Огромный и сильный он, тем не менее, был вертким и спорым. А еще имел склонность к зеркальной защите. Финт справа Ричард нанес расслабленной рукой, но не избегая меча противника. Сталь зазвенела о сталь, и меч Эдцарта снес клинок Ричарда. Останавливать руку Фицалан не стал, позволяя увлечь себя влево. После того как его клинок проскочил под мечом противника, Ричард немедленно нанес сильный удар в бок, подталкивая немца, используя его силу и скорость против него же. На упавшего Карла он даже не оглянулся, поднимая меч и приветствуя исходящую криком толпу. Глаза его при этом не отрывались от сестрицы. Впрочем, Эмма ничем, ни словом, ни лицом не показала, что увидела или узнала брата. Девушка смотрела равнодушно и холодно, прижимаясь к руке своего спутника, по мнению Ричарда - совершенно бесстыдно.
Уже в шатре, отдыхая от боя, он подумал, что Эмма, должно быть, все же узнала его. Не мог он измениться за эти шесть лет столь же сильно, как и она. Колено ныло нещадно, но в хауберке даже помассировать толком не получалось.
- Сэр Ричард. - Эдцарт опустился на лавку рядом, с сочувствием глядя на лорда Фицалана.
- Сэр Карл. - Ричард вопросительно взглянул на немца, вытягивая ногу.
- Сэр Ричард, - Карл был чуть моложе его и смотрел на Ричарда с выражением немого обожания, - признаться, я восхищен вашим воинским искусством.
- Биться на тупых мечах на потеху толпы - это не искусство, сэр Карл, - тяжело вздохнул Ричард, невольно улыбаясь в ответ на похвалу, - это балаган.
Турниры давно уже стали праздным развлечением для толпы, глазеющей на тех, кто мог бы стяжать славу в бою. И все же - признание, пусть и этого огромного немца, было приятно.
- У меня есть поместье возле Волфиша, - продолжал, меж тем, Эдцарт, - и там знатная охота на волков. Верите ли, огромные, лохматые, серые твари. Там ведь даже михаилитам делать нечего - всю нежить волки повывели. Слышал я, что вы заядлый охотник, сэр Ричард. Быть может, - немец замялся в нерешительности, - вы не откажетесь погостить? И поохотиться.
Ричард вздрогнул, изумленно уставившись на сэра Карла. Впрочем, приглашение было обычным в среде дворян, а потому он согласно наклонил голову.
- Благодарю вас, сэр Карл, не откажусь.
- Так девятого я отъезжаю, - искренне обрадовался Эдцарт, - прошу со мной.
- Вснепременно, сэр Карл, - кивнул Ричард, спеша на ристалище. Герольд выкликнул его имя.

Следующий соперник, крепкий и коренастый сэр Генри Рич, заставил уйти его в глухую оборону, нанося один за другим мощные удары. Приняв на клинок и первую, и вторую атаку, Ричард щитом принял третью, сбивом меч в меч уводя оружие противника в сторону. Отталкиваясь от того, что сэр Генри провалился, запнулся, Ричард с размаху рубанул по краю щита, выбивая его вместе с держащей его рукой влево. И, разворачиваясь в вольте, догнал противника ударом по шлему. Следующий бой Ричард проиграл, задумавшись о доме и семье. Кларисса наверняка, воспользовавшись отсутствием мужа, принялась растрачивать оставленные для хозяйства деньги на помощь сирым и убогим, будто сама умом не была убога, дурочка... Ярость - плохой советчик воину и Ричард провалил одну атаку за другой, схлопотав мечом по уху, отчего голова еще долго отзывалась мелодичным звоном, сродни тому, что слышен с каждой колокольни на Пасху. Не отошел он и к четвертому ристалищу, но его, по крайней мере, удалось свести к ничьей и обменяться рукопожатиями с сэром Френсисом Брайеном. И даже побеседовать с ним после, в шатре, обзаведясь полезным знакомством при дворе. И после серии побед он, наконец, смог снять осточертевший хауберк, окатиться теплой водой, что держали в жарко натопленных банях у ристалища и переодеться, сменив турнирный меч на свое обычное оружие.

С Лео и Спектром

Пир его порадовал мало, гораздо приятнее было награждение, осознание себя в первой пятерке победителей - внимание, каким его окружили. Но аппетит приходит во время еды, и после того, как король прислал ему вино со своего стола, захотелось большего. В конце концов, ведь мог бы он сейчас сидеть не за столом победителей, прижимая к себе какую-то легкодоступную барышню из фрейлин, а за тем, что ближе к королевскому, среди прочих Говардов, чуть ниже того же Норфолка. Но - увы. Оставалось радоваться деньгам, отменному кинжалу и браслету. Девице радоваться не получалось - она была отчаянно глупа и нелепо жеманилась, вызывая глухое раздражение и желание отвесить затрещину.
Словно подслушав мысли, девушка повела пухлым плечом и прижалась крепче. Качнулись светлые кудряшки, напоминавшие о глупых, но вкусных животных, тускло блеснул жемчуг в тиаре. Единственным достоинством фрейлины помимо того, что распирало декольте, был её голос: приятное сопрано. Если не обращать внимания на слова.
- Какой вы сильный, милорд Ричард! И мужественный! Хи-хи! Ради таких мужчин и травиться стоит, как эта дурочка де Бель!
- Де Бель?
Получилось рассеянно, но девице, кажется, было все равно. Главное, чтобы жертва изредка проявляла хоть какие-то признаки интереса и не особо трепыхалась. Ричард покосился на декольте, мгновение подумал и, вздохнув, все же решил, что фрейлина - не в его вкусе. Долгое и утомительное лечение от того, чем могла бы наградить его эта барышня, не прельщало.
- Конечно! Вы разве её не знаете? - изумление в светло-карих глазах фрейлины было таким же неподдельным, как их пустота. - Все знают де Бель! Это ведь та глупышка, что отравилась от того, что не смогла никак решить, с кем с первым - с Кромвелем или Кранмером. Такие мужчины!..
- Надо было с обоими одновременно, - скрывая улыбку за кубком, посоветовал Ричард.
Пожалуй, стоило вернуться в особняк леди Леони и дождаться проныру. А после - навестить миледи сестру, где бы она не остановилась
Фрейлина, не ведая о сомнениях, захихикала, прикрыв ротик ладошкой.
- Ой, милорд, какой вы гадкий, фу на вас!.. С обоими, скажете тоже. Боюсь, тогда леди Анна умерла бы от... счастья.
- Значит, - философски заметил Ричард, отлепляя от себя девицу и вставая, - в итоге для нее ничего не поменялось бы.

Уже порядочно стемнело, когда он вернулся в особняк леди Леони, чувствуя, что колено снова начало отекать и болеть. А еще - не понимая, что он хочет увидеть, сказать своей сестре и ее... мужу? Какие слова найти, чтобы Эмма вернулась домой с ним, чтобы не пришлось затевать тяжбу, чтобы опротестовать этот брак, который, судя по всему, в итоге все равно признают законным. К тому же, попытайся он увлечь ее силой, это неизбежно вызвало бы скандал, что было чревато пятном на репутации. И все же, видя сестру так близко, что можно было коснуться, ощущая ее присутствие, он не мог отказаться от мысли повидать Эмму. В конце концов, воин должен думать о тактике, а для этого нужно было оценить противника. А для этого не нужны были меч или кулак. Всегда достаточно слов.

с F_Ae

За день рыжий проныра в наглости не потерял нисколько, зато претерпел некоторый урон в манерах, став чуть развязнее. Но зато говорил - по делу и даже больше.
- Мамзелька ваша - у-у! Странно летает, господин. Как ушли с турнира, так, значит, прямиком в Ламбет. Ненадолго, я только булку съесть успел - и какие же они дорогие нынче, булки-то! Словно из золотой муки делать начали, денег не напасёшься.
Ричард досадливо вздохнул, протягивая парнишке монетку. В Ламбет их семья не была вхожа, а значит - михаилит, летающий слишком высоко для простого твареборца. Впрочем, не стоило спешить с выводами. быть может, его пригласили туда для работы.
- Дальше! - Потребовал он, нетерпеливо опираясь плечом на колонну крыльца дома Говардов.
- Спасибо, господин! А дальше-то проще всё будет. Трактир один есть на Норт-энд-роуд, прозывается "Эй, красотка!". Чёрт его разберёт, что там за красотки бывали, а ваша как раз там и поселилась. Дорогое местечко-то, да и дамочка непростая, - парень понимающе подмигнул. - Ну и порасспрашивал я тама, конечно. Потому как вы ж просили ещё и узнать, с кем она там нюхается. Вот я и узнал. И, как на духу скажу, связываться с таким!.. - он закатил глаза. - Сам билберрийский палач это, авось, слыхали?
- Не слыхал, - честно признал Ричард, подкрепляя свои слова монетой уже с большей охотой. - Палач?
- В Билберри-то, говорят, секта чернокнижная была. Людей Сатане жрать отдавали, жуть! - последнее слово было произнесено с немалым восторгом. - Золота там нашли горы, от жертвов-то. Давно, стал быть, копили. И ночами-то прям в церкви на алтаре того... вот. Как там, значит, твареборец с вашей мазелькой оказались, неясно, а только кровь оттуда реками текла! Всех порубил, женщин, детей, страсть! И священника даже святого, который, значит, остановить пытался, души спасти от гибели, заживо сжёг! И констебля убил. Не тамошнего, другого какого-то.
- Многовато на одного-то, - последняя монета перекочевала в руки проныры, кошель был надежно завязан, а Ричард довольно прищелкнул пальцами. По крайней мере, он теперь знал, куда и к кому идет. В россказни о реках крови и полностью вырезанном городке не верилось, но, все же, в каждых слухах есть доля правды.

Меч он брать не стал, в узких улочках старого Лондона хватит и новенького кинжала. Впрочем, в дни турниров город был буквально забит стражей, говаривали, будто бы сам король под личиной простого дворянина гулял по столице.
До таверны с интересным названием "Эй, красотка!" Ричард добрался быстро. Она находилась недалеко от центра, на оживленной улице и даже снаружи выглядела уютной. Внутри, где горели три камина и шум мира гасился занавесками на окнах, было тепло. Усевшись за стол, стоящий в отдалении от прочих, он поманил пальцем слугу.
- Вот что, любезный, - ладонь подвинула к краю денежку, - сообщи госпоже... Фламберг, что Дик просит спуститься.
Детское прозвище, вспомнившееся так неожиданно, выручило его. Не хотелось называть имен и не хотелось излишнего шума.
Вернулся слуга быстро - один - и согнулся в неглубоком поклоне:
- Обождать велели-с.
Наглость сестрицы и ее спутника вывела из душевного покоя настолько, что Ричард только кивнул. Подниматься к ним сам он не намеревался, но и ждать, пока снизойдут, было как-то унизительно. Оставалось только потребовать вино и откинуться на стену с невозмутимым видом. И все же - он волновался. Не настолько, чтобы тряслись руки или путались мысли. Да и нельзя это было назвать, наверное, волнением. Скорее, предвкушением, делающим ожидание не томительным, а каким-то напряженно-радостным, точно перед турниром. Или в Сочельник, в детстве, когда ожидаешь новую игрушку к Рождеству.

Со Спектром и Лео

Ожидание и не думало прекращаться. Бутылка вина, пересчет сучков на столе и разглядывание посетителей таверны занимали Ричарда, может быть, только первые полчаса. Омфалоскепсис никогда не привлекал его как времяпрепровождение. Вторые полчаса Ричард размышлял о том, как будет звучать слово "мерзавцы" на всех известных ему языках. Выходило - не слишком разнообразно. Точнее всех выражались испанцы в своем "bastardo". Но для ругательств лучше всего подходил язык немецкий, щеголяющий разнообразием слов и грубостью звучания. И, наконец, в последние полчаса он с интересом изучал Библию, принесенную доброй подавальщицей, выбирая оттуда любые стихи, которые бы касались прелюбодеяний и непочтительности.
Фламберг спустился как раз на последней трети Библии. И выглядел он так надменно и самодовольно, словно весь этот чёртов трактир принадлежал ему вместе с немалой толикой мира. Выглядел - дорого. Из-под чёрного тиснёного колета виднелась шитая золотом кружевная рубашка, а на груди тускло блестела рыцарская цепь. Что твареборец забыл прихватить с собой - так это Эмму, о которой напоминал только след укуса на шее Фламберга. На пару секунд он приостановился, оглядывая таверну, пока не нашёл Ричарда взглядом, после чего неторопливо направился прямо к нему.
- Сэр Ричард, - голос звучал слегка устало, и твареборец небрежно махнул рукой. - Простите, что заставил ждать. Сами понимаете, трудно оторваться от красивой женщины...
С трудом подавив желание убить наглеца на месте... Точнее - с большим трудом уговорив себя вообще хотя бы попытаться держаться в рамках приличий, Ричард кивнул и приглашающе указал на скамью напротив.
- Полагаю, - тяжело роняя слова, проговорил он, - нам пора познакомиться.
- Михаилит Фламберг, - наглая сволочь опустилась на скамью и, по виду, едва удержалась от зевка. Но - удержалась. И замолчала, выжидающе глядя на Ричарда.
- Мне крайне интересно, - успокаивая себя, Ричард взялся за кубок, но пить не стал и принялся изучать на нем чеканку. Лошади, летящие по бронзе по весь опор, требовали настоятельного поглаживания, отзываясь приятным холодком под пальцами, - зачем вам моя сестра? Вряд ли вас волнует знатность ее происхождения настолько, чтобы похищать из монастыря.
- Люблю я её, сэр Ричард, - проникновенно ответил Фламберг, не моргнув глазом. - Влюбился практически с первого взгляда, поэтому и купил у матери-настоятельницы. За скидку. Ну а побег для вида, - он развёл руками, - это она уже сама организовала. Очень способная женщина.
Наверху, там где располагалась балюстрада, ограждающая небольшой балкончик, тихо скрипнули доски пола и прошуршали юбки. Отсюда не было видно женщины, но зато отчетливо послышался тихий смешок и сквозь запахи кухни пробился легкий, едва уловимый запах ирисов.
Ричард вздохнул, чувствуя себя самым распоследним дураком, и поставил кубок на стол.
- Ну что за бред, сэр Фламберг? - В тон собеседнику поинтересовался он, кладя руки на стол. - Я помню, как Эмма выглядела в монастыре. Видел разок. Молчит, смотрит в землю, серая, как мышь. Я бы понял еще, если вы нашли применение ее дару.
- Так это как раз потому, что молчала, - объяснил Фламберг с ностальгической улыбкой. - А вот как она оживляется, когда уточняет, придёт ли тварь дожрать раненого разбойника!.. Глаз не оторвать. Но про дар вы, конечно, правы, дорогой шурин. В дополнение к чистой, непорочной любви, представьте, какие ощущения при... ну, вы понимаете.
- Не представляю, - честно сознался Ричард, - равно, как мне сложно представить, что это может служить достаточным основанием для подобного мезальянса.
Помедлив мгновение, во время которого лихорадочные раздумья о том, сказать ли о деянии повитухи сменились твердым решением - не говорить, он продолжил уже спокойнее:
- И я хотел бы поговорить с сестрой. Негоже леди ее происхождения быть любовницей... михаилита. У нее есть дом, в конце концов, если уж ей так жить в молитвенном смирении монастыря не по вкусу.
- Но тогда, - лениво и как-то самодовольно улыбнулся Фламберг, - с ней не о чем и говорить. Леди её происхождения вполне устраивает быть женой михаилита моего происхождения. Это Орден, дорогой шурин. В иных обстоятельствах мы с вами могли бы ночевать в одной спальне... и, я боюсь, она с вами говорить не хочет. Придётся как-нибудь со мной.
- В иных обстоятельствах, дорогой зять, - злость охватывала Ричарда все больше и с ней было трудно справиться, - я с вами бы даже по одной дороге не поехал. Жалкая пародия на рыцарство - ваш Орден. И все же - говорю с вами. И сестру еще не забрал церковным судом, куда подал прошение об аннулировании этого брака. Да и есть ли запись об этом в какой-либо приходской книге, а, дражайший зять?
По лестнице простучали каблучки, неспешно и легко вытанцовывая замысловатый даже на слух мотив. Эмма, одетая в простое, домашнее платье из желтого льна, сияя обнаженными плечами, развернутыми гордо, с высоко поднятым подбородком, прошла-проплыла солнечным лучом по вечерней таверне. Улыбнувшись Ричарду с холодной приветливостью придворной дамы, она оперлась ладонями на плечи Фламберга.
- Я спать хочу, - чуть капризно пожаловалась она ему, не спеша приветствовать брата.
Ричард раздраженно вздернул бровь, готовясь разразиться тирадой в сторону поганки, но снова сдержался, пораженный тем, как изменилась внешне сестра. Уверенная, грациозная походка, будто бы это была не Эмма, вечно норовившая споткнуться и упасть на ровном месте. Изящные праздные руки, точно это не она тяжело работала дома и в монастыре. Губы, припухшие, алеющие от поцелуев. И - обручальное кольцо на пальце. Чуть волнистое, будто пламенеющее.
- Добрый вечер, миледи сестра, - с елейной злобой поздоровался Ричард, слегка наклоняя голову.
- Конечно, дорогая, - Фламберг накрыл ладонью правую руку Эммы на плече и слегка сжал пальцы. - Мы как раз заканчивали разговор о судах. Жаль, конечно, что ваш брат готов пополоскать имя рода в болоте слухов, но что поделать.
- Добрый вечер, милорд брат, - наверное, это должен был быть книксен, но за Фламбергом рассмотреть реверанс было сложно. Да и улыбка Эммы, далекая от почтительности, оставляла простор воображению. Свободная рука девушки скользнула по плечу михаилита, оглаживая и разминая. - Но, милорд муж, что за дело нам до родового имени любезнейшего брата?
Ричард тяжело вздохнул, гулко барабаня по столешнице пальцами.
- Позвольте осведомиться, милая сестрица, - успокоенный тон удавался плохо, - не думаете ли вы вернуться домой, в семью?
- Никакого, моя прелесть, - Фламберг довольно вздохнул. - И у него ещё полно других странных идей. Словно вы уже не в семье, как будто вы уже не дома.
- А где же я? - Искренне удивилась Эмма, изумленно поглядывая на брата. - Ведь милый братец сам учил и меня, и леди Фицалан, что обязанность женщины - быть покорной супругу и всюду следовать за ним!
- Похвально, что вы так строго придерживаетесь этих уроков, милая сестрица, - съязвил Ричард, вставая из-за стола, - полагаю, вы составите счастье сэра Фламберга. И все же, позвольте посоветовать вам - навестите хотя бы свою крестную, она искренне оплакивает вашу безвременную гибель в монастыре, Эми.
"Маленькая ведьма!" Ричард постарался как можно отчетливее прочувствовать наслаждение от созерцания огня, лижущего дрова и солому, алыми языками ласкающего босые ноги и серую рубашонку, золотую косу. Ощутить сладость дыма, наполненного ароматом горящего дерево и сжигаемой плоти. Услышать крик, полный невыносимой боли.
- Благодарю вас, Дик, непременно воспользуюсь советом, - Эмма если и поняла образы, что ей столь тщательно показывали, то не подала виду, лишь пальцы крепче сжались на плече михаилита, - милорд муж, не правда ли, братец очень мил? Зашел пожелать нам счастья. Да сохранит его святой Августин Билберрийский!
- Разумеется. Очень приятный человек, гордость рыцарства, - тон Фламберга стал чуть холоднее, и он ухмыльнулся, глядя Ричарду в глаза. - Воистину, да пребудет на нём благословение святого. Ибо пылал он страстью к новообращённым и неверующим, и к душам их.

с Филиппой

Руки оказались привязаны к перекладине креста, а потому первое, что ощутил Ричард, была страшная, выворачивающая суставы боль. Руки сжались в кулаки, не в попытке освободиться, нет, но в желании сдержаться, достойно перенести пытку. Ричард почувствовал, как ногти впились в ладони и открыл глаза. Он висел на кресте, а внизу, у его подножия уже занималась огнем высокая поленница из хвороста. Спина похолодела от осознания того, что его пожелания Эмме вернулись ему же и сейчас... Дым уже застилал сияние дня, что был ночью, хворост вспыхнул ярко и горячо, точно облитый маслом. Огонь несмело коснулся босых стоп, точно пробуя на вкус, а затем пополз выше, по штанам, разгораясь с утробным, голодным урчанием...
Больно уже не было. Чувства сгорели вместе с плотью, но смерть все не приходила, точно упрямое молчание Ричарда не позволяло ей приблизиться, точно подойти для последнего поцелуя она могла только по зову. И вдруг все пропало. Исчез крест и жар огня, испарились, будто их и не было. Ричард полулежал на лавке, опершись больно и неудобно на край стола, закусив до крови губу.
- Вам нехорошо, милый Дик? - Участливо поинтересовалась Эмма, успевшая перекочевать из-за спины на колено к михаилиту.
- Слишком много вина, полагаю. Оно здесь крепкое, а ждать ему пришлось долго, - раскаяния в голосе Фламберга не слышалось.
Сил Ричарда хватило только на то, чтобы сложить пальцы на руке в знак, известный еще римлянам под названием digitus infamis и прохрипеть негодующее: "К чертям".

В дом леди Леони Ричард добирался тяжело. Боль фантомных ожогов не покидала его, казалось, будто под жаром даже кости потрескались. Но все же, теперь, когда злость отступила и он снова обрел способность мыслить трезво, Ричард готов был признаться самому себе в том, что такую Эмму он готов уважать. И что, пожалуй, готов признать этот брак, тем паче, опротестовывать его было делом заведомо безнадежным. И еще - он, кажется, был готов говорить с новоиспеченным родственничком, как с равным. Всю жизнь, каждой своей мыслью, каждым своим вздохом, Ричард мечтал о том, как однажды он сможет добиться всего, стать богатым, вернуть роду его силу и положение... Но ведь возможности лежали под ногами, стоило руку протянуть и поднять. Быть может, не нужно было гоняться за призрачными сокровищами фэа и уж тем паче - за сестрой, которая могла и не оказаться ключом к ним? А просто пробиваться по головам, со всей жестокостью и отчаянной злобой?
Да и с Эммой необходимо поговорить теперь спокойно. Так, как они не говорили никогда.

Раймон де Три и Эмма Фицалан

6 января 1535 г. Лондон.
прибывающий полумесяц.


Лабиринтами грязных переулков открывался Лондон, зловонной пастью зевали выгребные ямы под старой римской стеной, к которой теснились двухэтажные домики с маленькими двориками. Любой констебль рассказал бы любопытствующему путнику о том, как опасно в них поскрипывают ступени лестниц под ногами, как пышно растет по влажным стенам плесень. Расскажет о комнатушках, где на одной кровати спит вповалку вся семья, и родители, и дети. А где такая теснота, там недалеко и до греха: уж слишком рано дети узнают, откуда они берутся. О том, как на двух сдвинутых ящиках в таких комнатках можно найти тело самого младшего из них умершего от сыпного тифа. Ведь, чтобы похоронить его, требуются деньги. Чуть далее любознательный взор может увидеть коттедж, гораздо более просторный, но наполненный вонью и лаем. Во дворе его повсюду носятся собаки и справляют нужду прямо на снег . Здесь разводят терьеров на продажу, ведь травля крыс собаками – одно из любимейших развлечений Ист‑Энда. Так, а это что? В клетке поскуливает парочка печальных болонок. Судя по всему, породистые собачки были похищены где‑нибудь в престижном Вест‑Энде, когда поутру их выгуливала горничная. Вскоре у хозяев потребуют выкуп, как минимум десять фунтов, а то и все двадцать пять. Грязь всюду. В окнах сушится белье, из окон льются помои; девочки четырнадцати‑пятнадцати лет бродят босиком и нечесаные в каких‑то белых салопах, надетых чуть ли не на голое тело; тут же мальчики всевозможных возрастов в куртках всевозможных размеров или вовсе без них. Мужчины и женщины, одетые кто во что горазд, но все без исключения грязно и убого; все это слоняется, бранится, пьет, курит, ссорится, дерется и сквернословит.
И вся эта неприглядность, вся мерзость и вонь заканчивались также внезапно, как и начались, лишь копыта лошадей начинали стучать по серой лондонской мостовой. Светлые, легкие особняки с прекрасными парками, модные лавки и уютные таверны, приветливо улыбаясь, спешили поприветствовать путников. Храмы и дворцы, что мало уступали церквям в торжественности, возносили свои шпили к серому небу, пронзали его, оставляя зияющие раны в облаках, откуда лился золотой, розовый, янтарный свет, точно ангелы небесные нисходили на грешный город.
Таверна с кокетливым названием "Эй, красотка!" была по-домашнему уютной. В большом общем зале жарко полыхали камины, общим числом три (в паре из них истекали жиром и прозрачным соком ноги оленей, вращаемые специальным мальчиком), тяжелые шторы создавали полумрак, а длинные столы хоть и не имели стульев, но зато лавки были покрыты зеленой тканью, а сами столешницы украшала причудливая резьба в виде диковинных птиц. Хозяин таверны, краснолюд, на Тоннера не походил совершенно. Он был также приветлив, но без подобострастия, да и улыбался как-то искренне и открыто. Впрочем, как мрачно подумал Раймон, это могло не значить вовсе ничего. В последнее время им не слишком везло на встречных, которые в итоге были теми, кем казались изначально. Это как-то подрывало веру в искренность, не говоря об открытости, но Эмма молчала, и он чуть расслабился. Хотя и не вполне.
Этот треклятый особняк так и зудел в памяти незавершённым делом. Упирался в спину десятками глаз, заставлял дёргаться несмотря даже на то, что между тогда и сейчас миновали две ночи. Обвинял - хотя вроде как было и не в чем, но в основном - просто нависал тучей, напоминал, в том числе и этими вот оленьими ногами. Звал вернуться, заманивал образами неувиденного бала, где были бы то ли маски, то ли лица. И эти разбежавшиеся сектанты, которых он даже и в лицо никогда не видел!.. Раймон искренне жалел, что в церкви тогда собрались не все. Очень.
И всё-таки трактир казался по-настоящему правильным. Спокойным и неторопливым. Предлагал - не напоминая. И комната, к счастью, также была не похожа на ту, что они снимали в Билберри. Кровать под балдахином на резных столбиках по ширине не уступала тем, что ставят в знатных домах. Покрытая одеялом, отороченным мехом, она обещала уют и тепло. У камина грела медные бока ванна, аккуратно застеленная плотным полотном, а к окну плотно подступали три кресла, заваленные грудой цветных подушечек, которые Эмма тут же принялась перекладывать в известном только ей порядке. И эта картина, уютная и уже привычная, успокаивала тоже. И заодно отдаляла Ламбетский дворец, в котором всё же останавливаться не стоило. Разве что зайти и поговорить с архиепископом, но - потом.

с Леокатой

Даже когда они спустились вниз, переодевшись и немного отдохнув, ощущение устроенности не покидало. Подавальщица, тоже вся какая-то милая, уютная и пухленькая, немолодая, но со смешинками в уголках глаз, с добрыми морщинками, чисто и опрятно одетая, принесла гору снеди на нарядном бронзовом подносе.
- Без мяса жить практически нельзя, а с мясом жить заметно веселее, - пошутила она, ставя в центр стола горячую, пряно пахнущую копчением, вырезку. Островками выросли вокруг зелень, нарезанный причудливыми квадратами сыр, пахнущие домом булочки и невесть как сохранившаяся свежей темная, почти черная, крупная вишня, кажется, порадовавшая Эмму больше тиары.
- В поместье нужно будет разбить оранжерею, - задумчиво заметил Раймон.
Сам он, по заветам подавальщицы, с которыми был полностью согласен, уже занимался вырезкой, заедая её ломаными кусочками ароматного сыра. Островатый вкус его, смешиваясь с мясным соком, прикрытый сверху свежестью салатного листа, мог бы сбить с пути и святого. Раймону до святости было далеко, поэтому он отдавался искушению радостно и с нескрываемым удовольствием. Над Эммой, лукаво улыбнувшейся в ответ на его слова, кажется, довлели те же чувства. Впрочем, ответила она не раньше, чем очередная косточка легла в сложный узор, начавший проступать на дне тарелки.
- Придется нанимать старого и немого садовника, - даже не пытаясь скрывать смех, посетовала она, - чтобы на служанку не заглядывался.
Раймон разломил ещё тёплую булочку и, подумав, окунул в варенье. Давленые ягоды чёрной смородины, скорее кисловатые, чем сладкие, не напоминали ни о мёде, ни о востоке, зато как-то очень странно подчёркивали сыр. Странно, но вроде бы правильно. И даже хорошо. Прожевав и подумав, он предложил:
- Можно евнуха. Или двух. Служанка ведь и посторонними мужчинами интересоваться, к чему риск? Всегда есть какая-нибудь деревушка под боком, где живёт много парней, охочих до служанок. А тут ведь старая не сгодится.
- Дорого, - Эмма проводила взглядом очередной кусочек булочки, вздохнув, но от ягод не оторвалась, - и жиреют они часто. Лучше бы пару таких оленей, как у Грейстоков. Сами себя обеспечивают. Правда, оранжерею потравить могут.
Мысль оказалась неожиданной, но в чём-то очень практичной. Очень Эммы. Поданной с такого угла, что переводил воспоминания в совершенно новое русло, очищая их, делая какими-то - другими.
- Удобно, - признал Раймон. - Думаешь, они продадут несколько на развод? Только пары маловато будет. Хотя бы двух самцов и несколько самок.
- Пожалуй, не хочется проверять это, - нехотя созналась девушка, протягивая ему ягоду, - ни потом, когда поместье будет, ни сейчас. К дьяволу. Признаться, я думала, они их еще и едят. Но... они, кажется, чувствуют только очень сладкое.
- А-а! - Раймон невольно испытал облегчение. Тогда, в особняке он не связал слова Айме с тем, что на пиру никто толком не ел, но теперь всё встало на свои места. Проглотив ягоду, следом он прожевал кусочек мяса, приправленного чесноком и явно приготовленного под красным вином. - Бруха говорила, что, пройдя по этой чёртовой лестнице, теряешь вкус к жизни. Остроту, чувство, цвета. Что ж, обойдёмся слугами-мужчинами? Они хотя бы будут сами бегать в деревню, а не наоборот.
- А потом из деревни будут бегать разъяренные отцы девушек, - проворчала Эмма, с явным сожалением и алчностью глядя на уполовиненную миску с вишней, - или сами девушки. И однажды, вернувшись, мы обнаружим орду кудрявых мальчуганов, топчущих лужайки перед домом и портящих розы не хуже твоей лошади.
Лёгкое движение руки, и ягоды придвинулись ближе к Эмме. Сам Раймон, подумав, намазал варенье прямо на сыр и с удовольствием отправил в рот под изумленным 0взглядом девушки. В опустевшей на треть мисочке из светлой глины тёмные разводы складывались в причудливый рисунок, похожий на отражение в кривом зеркале какого-то очень удивлённого змееобразного создания с длинными вытянутыми лапками.
- А со служанкой они будут появляться прямо в доме, прежде, чем выбегать на лужайку и уничтожать розы. Придётся часто менять. От вторжения извне, по крайней мере, можно завести в поместье стаю лесавок или попросить у Бойда выводок гончих.
- Не могу больше, - со скорбным вздохом призналась Эмма, отодвигая от себя вишню, - и вообще, если буду столько есть, то Солнце не сможет меня нести. И вопрос нравственности слуг решится сам собой.
- Очень сомневаюсь, что это случится с ягод, - скептически отозвался Раймон. - Очень. К слову, о поместьях, слугах и рыцарстве. Смутно помню, что мне - и тебе, соответственно, тоже - полагается и герб. До сих пор не было толком времени подумать, что там изображать. И ещё девиз, - он с удовольствием разломил ещё одну булочку. К хорошей еде, хорошим комнатам привыкалось быстро, и оно того стоило.
Эмма, решившаяся, все же, на кубок вина и кусочек булки, жалобно покосилась на него.
- У тебя даже щита нет, чтобы герб носить, - напомнила она со вздохом, - и стяга тоже. И сомневаюсь, что какой-нибудь твари из леса будет интересно его разглядывать и раздумывать над значением того или иного символа.
- Герб можно нашить. На весь оверкот, чтобы ещё издали было видно, что цена - двойная. Тройная. Можно выбрать что пожутче. Жабдара того же.
- Лучше тогда сразу список цен, - проворчала девушка, с сомнением разглядывая подозрительную черную точку в румяной корочке булки. Точка, к счастью, оказалась угольком, но Эмма все равно отложила недоеденный кусочек на край тарелки, - и герб, и девиз одновременно.
- Нельзя, - Раймон с сожалением покачал головой, словно думал об этом всерьёз. - Тогда цена-то одна на всех. Никакого удовольствия вот как с Грейстоками. Или Тоннером. Того же Солнце мы бы тогда и не получили вовсе. Так что лучше рисунок. Стая лесавок, очень по занятию... хотя они негеральдические, но...
- С Грейстоками и без того удовольствия не было. А геральдические... Единороги, - девушку заметно передернуло, - и лучше бы их эти самые лесавки сожрали. И девиз при этом "Sic faciet omnibus".
- Лесавки, загоняющие единорога... пирующие на останках единорога. Хм...
- Я это даже вышью, - оживилась Эмма, - и еще тебе нужна будет фибула с гербом на плащ. Как раз и гривна эта ужасная пригодится.
- На фоне горящего монастыря... хотя вот такое могут не одобрить, конечно. Лучше просто. И гривна эта... - Раймон поморщился. - Да, стоит она достаточно. И лучше продать, чем переплавить на что-то другое. С некоторых пор то, что относится к старой вере, как-то настораживает. Так что - избавиться и достать что-то чистое.
- Причем - для тебя, - судя по упрямому тону, Эмма заранее готовилась возражать против очередного украшения.
Взгляд Раймона скользнул по открытым её рукам, по обнажённой шее.
- Там и тебе хватит. Браслеты, колье, чтобы к тиаре... ещё несколько колец, пожалуй...
- У меня есть кольцо, - девушка, вздернув бровь, продемонстрировала палец, на котором изумруд перемигивался с огнем камина, - иное мне не нужно. И браслеты с колье не нужны тоже. Для чего ошейник и оковы?
Раймон улыбнулся и оглядел едва уполовиненный завтрак почти с такой же тоской, с какой Эмма смотрела на вишню.
- Ещё серьги забыла.
- А серьги будет носить Роза! - Мечтательно ответила Эмма, с интересом прислушиваясь к разговору мужчин чуть поодаль, оживленно обсуждавших турнир, который вот- вот должен был начаться.
- И это будет самая дорогая лошадь в округе, - заключил Раймон и, не выдержав, рассмеялся. - Странная женщина, Эмма. И это - хорошо.

Со Спектром

Ристалище Хэмптон-Корта.

На трибуну проталкиваться даже не пришлось. Пропускали их безоговорочно, лишь глянув на лицо Раймона, надменное настолько, что слова, произнесенные им в хижине тогда об Эдуарде Аквитанском, вызывали сомнения. Впрочем, если возражения у кого-то и возникали, то они волной о камни разбивались при взгляде на рыцарскую цепь. Оставалось только держаться за руку и идти следом с безмятежным видом, тщательно прислушиваясь к его тишине. Имя, прозвучавшее с ристалища, заставило вздрогнуть, вцепиться в рукав Раймона, приникнуть к нему.
- Брат.
Волнения и страха, вопреки ожиданиям не было. Лишь холодное, отстраненное любопытство. Ричард не изменился - и очень изменился одновременно. Возмужал, обзавелся жесткой складкой между бровей и обманчиво спокойным взглядом. И явно проводил много времени на улице - нежную белизну кожи, которую запомнила Эмма, покрывал загар.
Ричард Фицалан как раз выбил из равновесия и оглушил второго противника, и Раймон хмыкнул.
- Хорош. Две победы - на балансе... двигается хорошо. Понимает. И тебя он заметил тоже. Смотрит-то как.
Эмма плавно, цыганским движением, повела плечами, не спеша отпускать руку и спокойно, даже равнодушно ответила:
- Леди не дозволено проявлять свои чувства в присутствии посторонних людей. Будь у него возможность, он бы уже стащил меня отсюда. Причем, за косу.
Рыцари на ристалище сменились, за спиной Ричарда бесшумно опустился полог шатра, но чувство, будто он пристально глядит, не покидало.
- Ну, этого мы бы не позволили. Коса, по заветам Бойда, нужна для другого, - Раймон говорил с ленивой иронией, но звучала в голосе и уверенность. - Пусть смотрит. Как я понимаю, тебе не слишком хочется с ним говорить.
- Совсем не хочется, - согласилась Эмма, отворачиваясь от арены и невольно, незаметно для самой себя, хватаясь за косу, для чего пришлось оторваться от спасительного рукава. Пометавшись недолго между тишиной вкупе с покоем и осознаваемой отчетливо необходимостью переплетать волосы, она, все же, уцепилась за руку. - Да и не о чем.
- И всё же, он тебя искал. Даже через констеблей... - Раймон закусил нижнюю губу, разглядывая пёстрые шатры. - Может быть, мне с ним поговорить и стоит. Пусть через власти он сделать ничего не может, но иногда просто так люди этого не понимают...
Эмма вздохнула, кончиками пальцев проводя по этой самой губе, по щеке, заправила несуществующий локон за его ухо.
- Не стоит, - спокойствие удивляло и ее саму, но, право, ничего иного она и не чувствовала, - мы скоро уедем. А Ричард, сколько я его помню, был вспыльчив. Не думаю, что магистр порадуется, если ему придется еще и тебя выручать из- за драки с лордом.
Раймон фыркнул.
- Я, всё-таки, не вполне Ворон. Уже. Но пусть будет по-твоему. Хотя нутро подсказывает, что эта история ещё не закончена. Опять же, совпадение, что ты понадобилась брату именно сейчас.
- Это всего лишь одна из многих незаконченных историй, - ласково улыбаясь, пожала плечами Эмма, - что за жизнь без риска?

Слуги Ламбетского дворца удивили Эмму настолько, что всю дорогу до таверны она молчала, задумчиво поглядывая на Раймона. Низушок Гарри, который, как пояснил Раймон, был правой рукой архиепископа, обрадовался михаилиту так искренне, светился таким чистым счастьем, пересыпая его причитаниями, что складывалось впечатление, что явился не наемник с отчет, а наследник хозяина, молодой господин. Впрочем, слуга так его и именовал. Эмма вздрогнула, поспешно отгоняя мысль, хоть Кранмер и славился своими похождениями. К радости Гарри примешивалась чуть заметно горечь утраты, а это означало, что Раймон всего лишь напоминает им кого-то очень близкого. Придя к этому выводу, Эмма успокоенно вздохнула, тверже опираясь на его руку.

Таверна "Эй, красотка!", поздний вечер.

Пальцы левой руки лениво шагали по лесенке шрамов, украшающих грудь Раймона. Правой рукой Эмма скучающе подперла щёку, отчего приобрела вид серьезный и задумчивый. Ричард, милый братец... Уголки губ сами разъехались в лукавой улыбке, вспомнив прощальный жест Дика. Братец... Все такой же подло-благородный, мечущийся между честью рода и собственной жестокостью. Злой, ненавидящий и отчаянно желающий ее заполучить. Эмма зябко поежилась, закутываясь плотнее в одеяло и удобно уложила голову на плечо Раймона. Укус на его шее оказался прямо перед глазами, вызывая стыд от несдержанности и ожесточение - подстать Ричарду - в адрес Грейстоков. Кошки отзываться будут ей еще долго, похоже.
- Ну вот ты и познакомился с моим братцем...
Лежа на плече путешествовать по шрамам оказалось еще удобнее. Стоило закрыть глаза и смотреть только пальцами, как начинал вырисовываться причудливый, фантазийный узор, достойный того, чтобы его выткали на гобелене. Единорогов, к счастью, в этом рисунке не угадывалось.
Раймон вздохнул.
- Злой он какой-то. Неродственный. Не будем его к себе приглашать. Ещё и пить не умеет.
Указательный палец запнулся о неровно шитый рубец и Эмма удержала себя от соблазна попытаться разгладить, растянуть его, как узелок на вышивке, нарушающий гармонию рисунка.
- Это откуда?
Получилось недовольно, даже обвиняюще, а потому пальцы ласкающе побежали дальше, обгоняя слова и мысли.
- Дик всегда был такой. Злой и любитель командовать. Но кажется, - улыбка стала еще шире, - он понял, что его не боятся.
- Чего бояться, не убьёт же... А это, - Раймон сам коснулся шрама и хмыкнул. - Пытался покончить с собой после встречи с риборотнем. Чего только не сделаешь в восемнадцать лет...
- Самоубийство - страшный, непростительный грех, - попеняла ему Эмма с интонациями матери-настоятельницы, - придется молиться, поститься и каяться. И кто это - риборотень?
- О-о, это жуткий монстр, - сложно было понять, говорил Раймон всерьёз или нет, но он перевалился на бок, повернувшись к Эмме лицом. - К счастью, очень и очень редкий, потому что будь таких больше, мир, как мы его знаем, перестал бы существовать. Представь существо, которое одновременно эльф, дракон и демон. Предпочитает, правда, облик юной девушки под суккуба, почти без одежды - так легче охотиться, хотя это и странно. Согласно бестиариям, его куда больше привлекают женщины, для чего, скорее, годится облик почти обнажённого мужчины... но неважно. Невидимость, повышенная регенерация, бессмертие - и это не считая длинных блестящих волос, которыми оно может опутывать жертву. Но самое главное - оно не отвязывается. Почти никогда. Ему-то не нужно ни есть, ни спать... и всё время оно говорит о странном, сводя с ума. Возможно, это кто-то из дальних родичей скоге, но те насылают безумие кошмарами, питаются страданием, а здесь нечто иное, чему сложно найти определение.
- Ты такой умный,- с придыханием, восторженно-влюбленно произнесла Эмма, расширив глаза и больно щипая его за бок, - так много знаешь! И как же ты смог спастись от этого страшного чудовища?
Раймон приосанился и выпятил грудь.
- Легко. Ну, когда додумался. Оказалось, можно просто залить его расплавленным свинцом изнутри, сковать цепями - с серебром, - положить в гроб, засыпать облатками и лично проследить, чтобы его скинули в море, где поглубже. Конечно, - он задумался, - со временем оно всё равно выберется, но я очень надеюсь, что это будет не при моей жизни.
- Рикардо Тулузский, - одобрительно вздохнула Эмма, поудобнее устраиваясь под боком, - дым, платки и зеркала.
И все же, такой Раймон больше походил на привычного насмешника. И - это радовало. Билберри и Грейстоки, особенно - Грейстоки, казалось, погасили в нем огонек, оставили тлеть лишь угли. Но сейчас - и Эмма ощущала это отчетливо, будто бы для этого не нужен был и дар, на пепелище подул ветер - и они снова вспыхнули, пусть слабо и неуверенно. Но с малого огня - начинается пожар.

с Леокатой

7 января 1535 г. Тракт.

Эмма ехала молча от самого Лондона. Да и там, пояснив парой слов, что произошло, больше не говорила. Молча и споро собрала сумки, помогая себе коленом, уминая особо упорно отказывающиеся укладываться вещи. Сердито нахмурив брови, долго застегивала неисчислимое множество мелких пуговичек на перчатках, не позволяя себе помочь. И молчала. Точно только что из монастыря вышла. Морщилась, как от боли, осторожно поводя плечами. Зябко ежилась, когда ветер сметал колючий снег с деревьев у тракта. Но, наконец, не выдержала, когда они отъехали уже достаточно далеко, за королевский лес и даже миновали пару деревушек.
- Можно к тебе? - Жалобно попросилась она, подводя Солнце ближе, - меня будто на части разрывает.
Лес, перешептывающийся тихими, шуршащими голосами, на мгновение замолк, прислушиваясь к ее голосу - и оживленно загомонил, будто обсуждая услышанное. Глухо каркнул ворон, веселым треском ему вторили сойки и сороки, глухо застучал дятел в свой лесной барабан.
Ситуация не нравилась Раймону ещё со вчера. А ещё у него чесались руки. Невзирая на слова Эммы о том, что её брат не виноват и точно так же ошарашен. Невзирая на то, что он и сам видел выражение лица Ричарда Фицалана в тот момент, помнил его слова, тон. И всё же, всё же этот человек пришёл с некой целью. Слишком ловко он играл словами, пусть и не ясно было - зачем. Пусть и не ждал такого исхода - но ведь рассчитывал на какой-то иной? Совпадения. От одного слова хотелось морщиться, и он улыбнулся Эмме:
- Конечно. Семейные встречи всегда волнительны.
Снять девушку с седла и усадить перед собой было несложной задачей. И снова напоминало о времени в монастыре. Разве что теперь не приходилось беспокоиться о наказаниях. Но и беглая послушница, кажется, все же исчезла без следа. Не сидела та Эмма в седле, как влитая, не прижималась к груди так плотно, будто желая врасти. И уж точно - никогда не позволила себе бы этот поцелуй, пахнущий зелеными яблоками и мятой. И тело под плотной тканью, которой словно не было, ощущалось иначе тоже.
- Так хорошо, - пальцы девушки начали привычный уже путь по вышивке оверкота, - совсем хорошо.
На ясене слева мелькнул арбалетный болт с куском красной тряпки - так братья помечали места с недочищенными логовами тварей. Но лес шумел как обычно, не умолкая, сороки стрекотали спокойно и ровно, ворчливо переругивались воробьи.
Раймон, мысленно перебирая тварей, которые могли становиться невидимыми или умели маскироваться настолько хорошо, что не потревожили бы лес, провёл пальцами по рёбрам корсета, будто по коже.
- Разрывает - как тогда, с кошками? Иначе?
- Как будто руку пытаются оторвать. Назад тянет. Тянуло, - Эмма прижалась еще плотнее, вздохнула, - уже прошло.
Через дорогу неторопливо, перебирая лапами, будто исполняя сложные танцевальные па, просеменила мшанка, напугав Солнце. Жеребец всхрапнул и ткнул Раймона под локоть теплым носом, точно намекая, что он бы тоже непрочь, вслед за своей всадницей...
- Вот так, просто? Это хорошо. Интересно, каково сейчас твоему брату, - изгнать из голоса толику мстительности Раймон даже не пытался. Сознательно, или нет, а этот чёртов рыцарь был виноват. Снова. И то, что его самого разговоры скорее развлекли - язвить сэр Ричард умел и явно любил - не имело к вопросу никакого отношения.
"Видел он сестру разок, да уж".
- Надеюсь, похуже, чем просто ощущение, что отрывают руку.
- Похуже, но, - Эмма подняла на него глаза и ласково погладила по шее, - он ведь тебе понравился. Особенно, после этого жеста.
С этим согласиться было легко. И, в принципе, согласие ничего не меняло тоже. Он улыбнулся девушке.
- Конечно. Особенно после этого жеста. Но это не повод позволять... - Раймон махнул рукой в воздухе, подбирая слова, - чтобы дым проникал слишком глубоко под стекло. Нарушает правила игры, так? Поэтому плакать по нему я не стал бы тоже.
Вороны в отдалении подняли грай, перекидывая голоса, точно письмо, точно послание. Дорога впереди подернулась зыбким, жемчужным туманом. А может быть, то был и не туман вовсе. Эмма вздохнула и вздох по ноте, по шороху, по каплям медленно скатился жемчужинами, запутался в гриве лошади...

Со Спектром

- К бою Орден готов! - Клич несется, его перекидывают друг другу знакомые - и незнакомые - голоса. Вихрь, Ясень, Свиристель... Ворон?! Раймон лежит на мягких подушках, прохладный ветерок английского лета ласково касается щек. Ветерок - а может быть, рука, прикосновения которой, кажется, знакомы всю жизнь. И одновременно бёдра чувствуют бока Розы, далеко, словно в другой жизни.
- Магистр! - Голос юноши, еще чуть ломкий, но уже уверенный, определившийся с оттенками, и - знакомый тоже, зовет почтительно, добавляет с любовью, но тише, - отец! Ты слышишь меня?
И ещё дальше другой голос, знакомый, но едва слышный, будто...
- И не надоело? Посланий не хватило? Мало, недостаточно понятно?
Парень, сидящий рядом с ложем, неуловимо похож на него самого: узкое лицо, черные волосы, даже щетина намечается уже также. Но - серые аквамарины глаз Эммы. И ее губы, посадка горделиво откинутой головы, ее руки - с длинными, чуткими пальцами. Юноша улыбается ему, белозубо и открыто, потирает подбородок. Новеньким серебром на руке у него блестит орденское кольцо.
- Ты очнулся! Ты так долго был в беспамятстве... А сейчас, - парень косится туда, за тонкое полотно шатра, где раздаются крики, - атака на Лондон, а наша... твоя сотня без командира, никакие послания не помогут. И... мама не простила бы, если тебя не...
"Не как в прошлый раз. Восприятие частично остается. Или...".
Ситуация больше походила на один из его собственных мороков. И в этом случае, если ощущение, что он едет на Розе - просто ещё один слой наваждения, то неверное движение легко отправит на землю. Без возможности сгруппироваться, вместе с Эммой. Отведя руку в сторону, он кривится. Нереальное ощущение, словно одновременно он цепляется локтём за подушку, гладит простынь раскрытой ладонью - и сжимает пропущенные между пальцами поводья. Роза продолжает идти по тропе, "снаружи" его не слышат - или это тоже всего лишь кажется. Желания вставать это не добавляет.
- Морриган берите командиром сотни.
- Ты не помнишь, отец? - Юноша удивляется так искренне, точно ему говорят очевидное. - Ты ведь убил ее. Давно.
- Ага. Конечно, - Раймон прислушивается к крикам и криво усмехается. - Хрен там эта тварь сдохнет. Хотя эту историю я бы с удовольствием послушал, но оставим сказки. Впрочем... кому там Лондон понадобился?
- Темный властелин, - юноша, кажется, начал терять терпение. Он раздраженно хмурит брови, снова напоминая Эмму и поясняет медленно, как ребенку. - Раньше он монахом был, кажется. Но сумел призвать орды нежити, стать королем. Сегодня - решающая битва. И мы, наконец, отомстим ему за маму.
- Ага, - паренёк, похожий и на него, и на Эмму, мил. И, возможно, здесь - даже настоящий. К сожалению, он Раймону не нужен. - Что со мной случилось, раз без сознания валялся? Проклятье, ничего не помню. Даже того, что этот чёртов монах сделал с, хм, мамой.
- С мамой? - Новая порция удивления. - Ты даже, как она умерла, не помнишь? Как вернувшись с тракта, нашел нас с братом оголодавшими и одинокими, не отходящими от нее? Не помнишь, как отгоняя нас, рубил промерзшую землю? Как нес ее на руках, завернув в свой плащ? Как лежал всю ночь на могильном холме, а утром увез нас в Орден? Я на всю жизнь запомнил, как магистр Циркон сказал тогда, что мы с братом - это и она тоже. И ты должен жить поэтому. Беренгар был слишком маленьким, но я-то помню. И я помню, как прятался за мороками, как ты меня учил, как зажимал рот брату. Как мама молчала, когда он ее...
Парень хищно, с отчаянной злостью чеканит слова, точно пытаясь сдержать недостойные мужчины слезы. Его лицо теряет мягкость, он похож на волка, пригнувшего голову, тоскливо тянущего запахи сырой земли влажным носом.
"Трогательно".
Но история не трогает. Это не его мир, не его Эмма, не его дети, не его жизнь. Примерить на себя холм? Детей? Такие слова Циркона? Впрочем, Бойд так сказать мог. Только вот Фламберг бы не стал слушать. Щека ощущает лёгкий удар, и Раймон скупо улыбается. Вопрос, чего от него хочет эта чёртова богиня? Повести сотню, порубить нежить или быть порубленным самому? Как отзовётся смерть здесь в мире-как-он-есть? Но, по крайней мере Эмма здесь - была - правильной. Молчала, когда...
- Не помню. Неважно, - Раймон приподнимается, проверяет, как слушается тело. Оглядывает доспехи, оружие, которые ждут у кровати и улыбается снова. Какого дьявола... - А где венец? Который когда-то принадлежал королю Альфреду?
- У Жака, - юноша устало опускается на колени у кровати, - Он только Жака признал ведь. Отец, поднимись, если можешь. Больше ведь некому. Бойд... Он погиб пять лет назад в битве за Гринфорд. Ты сжег его тело и поднял его меч. Ты брал Бермондси, не помнишь? С маминой лентой на рукояти.
- Вот Бермондси - брал, - почти не кривит душой Раймон. Аббатство, если подумать, к городку относилось. Практически ограбил. Он поводит пальцами и чувствует, как колется изнутри магия. Поднимает колет. - Только... а что случилось с тамошним констеблем? Джеймсом Клайвеллом?
- Он умер. Давно. До событий еще. Брат Лабрис - его сын. Позвать?
Голос Эммы невнятным шепотом звучит в ушах, зовет, но не увлекает, не выдергивает. Зато снаружи раздаются шаги и входит Снежинка. Бритый налысо, без своего роскошного, длинного и платинового хвоста. Но - все такой же франтоватый.
- Брат Волк, как он? О!
Скрамасакс замирает в проходе, удивленно смотрит на Раймона.
- Думал, не очнешься уже. Неделю пролежал, после такого-то.
Голос Снежинки, самый вид его мешали сосредоточиться, услышать. В тот раз Эмма говорила так чётко, так слышно... что иначе сейчас? "Сын" сбивает тоже, вниманием, взглядом этих глаз, напряжением в позе. Раймон поднимает руки и на миг замирает, заметив, как они изменились. Этот человек не стар, но - старше. Правильно. Взрослый сын... не стоит искать зеркала. Он резко машет головой:
- Оставьте меня пока что. Пять минут - и я выйду. Дайте прийти в себя. И передайте остальным.
Дождавшись, пока они покинут шатёр, Раймон вытаскивает из ножен меч и придирчиво оглядывает лезвие. Идеально заточенное, без единого пятнышка. И Фламберг чувствует, как на него накатывает злость. Битва? Чёрт с ней, она принадлежит другому человеку, а он, хвала богам, ещё способен поднять забрало. Если Морриган хочет увидеть его в деле - перебьётся. Выбранный мир? Трагические судьбы? К дьяволу. Красивых и таких знакомых глаз мало, чтобы идти за них в бой. Он предпочтёт увидеть их на другом лице. И увидит, несмотря на все попытки этой твари - нет, не разомкнуть их, а поставить стену, через которую не проходит ни голос, ни жест. Чёртова Морриган! Вот кого надо было подсовывать вместо монаха, если хотелось спровоцировать. Вот кого он бы убил с огромным удовольствием, и так, что позавидовала бы скоге. Что вздохнул бы с сожалением святой отец Августин. В этом мире он её уже убил раз - что же, Раймон надеется, что хотя бы в этом видение не лжёт. Что шанс - есть. И Фламберг всаживает меч в пол и отворачивается.
К губам прижимаются губы Эммы, мягкие и нежные, пахнущие утренним яблоком с корицей и веточкой мяты, что она жует по пути, чтобы не засыпать в седле.
- Мама?! - Изумленно охает Волк, зачем-то вернувшийся в шатер, но лица его Раймон уже не видит.

с Леокатой

Вороний, разочарованный и злобный, грай умолкал в лесу. Просеменила обратно мшанка, выражением морды отчего-то напомнив Бойда, а Эмма облегченно вздохнула, обнимая за шею.
- Убей ее, - вопреки словам, голос девушки дрожал,- надоела, право. Я ведь не знаю, как это работает. Понимаю только, что ты зовешь - и откликаюсь, точно свечу в окне зажигаю. А идешь ты сам.
- Сам, сам, - откликнулся ворон, крупный, иссиня-черный, с серебряными кольцами-браслетами на лапах, с ветки ясеня, - сам, сам.
- А я, получается, иду на свет, - продолжая говорить, Раймон снял с седла новый арбалет и спокойно, не торопясь взвёл. Воздух вокруг подрагивал от морока, и он точно знал, что видит ворон: двух человек, занятых только разговором. - И убил бы с удовольствием, да найти бы способ. В том... там, где я был, говорили, будто я её прикончил. Жаль, не подумал спросить, как именно.
Выстрел оказался точным. Болт смахнул птицу с ветки, оборвав карканье на полузвуке.
- Жаль, - согласилась Эмма, аплодируя выстрелу, - еще долго терпеть ее назойливость, значит.
Ворон трепыхался в снегу, коротко вскаркивая в агонии. Из заснеженных кустов высунулась морда очередной мшанки, но ни люди, ни птица ее не заинтересовали.
- Древние богини, - слова прозвучали как ругательство. Раймон спрыгнул с лошади и, после некоторого колебания, снял с поджатых лап птицы серебряные кольца и подкинул на руке. Украшения отзывались в пальцах покалыванием, и он хмыкнул. - Зачаровано. Интересно, как. Явно не на то, чтобы отбивать стрелы.
На мшанку Раймон бросил только короткий взгляд. Одна или две были ему неопасны, да и в период размножения эту нежить волновало иное. И, опять же, за них никто не платил. Даже не предлагал.
- Придётся терпеть, - согласился он с запозданием, и вздохнул. - Кто знает. Венец, вроде бы, её дар. И артефакт, вроде бы, сильный. Глядишь, если найдём, пригодится. Прежде, чем отдавать.
- В этот раз она хотя бы ворона здесь не досчитается, - в голосе Эммы звучало злорадство, но посматривала она на мшанок с заметным беспокойством, - а вот эти... зверушки, они всегда такие любопытные? Их так лошади интересуют, точно никогда ничего интереснее не видели.
- Не должны бы, - Раймон ещё раз критически оглядел тварюшек и нахмурился. Те действительно не проявляли желания поохотиться, но... он вспрыгнул в седло. - Пожалуй, не стоит искушать их лишний раз.

Мшанки сопровождали их почетным караулом при королевской чете, мелькая рыжими спинами в придорожных кустах, часто показывая мордочки и перевякиваясь звонкими, тявкающими голосами. Сзади им отвечали также - звонко и задорно, заставляя нервно всхрапывать Солнце, а Эмму, пересевшую на своего коня, с ворчанием успокаивать его. Продолжалось так довольно долго, пока дорога, вильнув, не уперлась в развилку. Столб с деревянным щитом пояснял четкими надписями, вырезанными на нем, что Глостер - налево, а направо будет местечко Чедворт с одноименным поместьем. До деревеньки выходило ближе - не больше получаса езды. И Раймон не помнил, было ли, где переночевать дальше по дороге к Глостеру. Устраивать лагерь в лесу, где свободно бегают непуганые мшанки, не хотелось тоже. И возникали вопросы, как же тут живёт эта чёртова деревня. Городок. Или что там ещё. Ответы, которые возникали тоже, не нравились. И всё же он со вздохом мотнул головой направо.
- Не могу сказать, что мне не нравится компания, они почти умильные, но всё же ночевать лучше в кровати.

Со Спектром

Чедворт деревней в прямом смысле не был. Скорее, небольшим ленным поселением при поместье: несколько домиков, одна лавка, сейчас закрытая. Нищая, даже с улицы выглядевшая неуютной и холодной, таверна, скорее кабак. И, в отдалении - господский дом, усадьба. Нелепый, будто строился и перестраивался он несколькими поколениями Чедвортов. Деревянную, полусгнившую галерею подпирали деревянные колонны, а на мраморном крыльце зябко жались гуси и дремал лопоухий, лохматый пес. Сам особняк, наполовину каменный, наполовину деревянный, с тремя флигелями походил на престарелого помещика, закутавшегося в белый халат из снега. На улице, впрочем, было оживленно, деревенские суетились во дворах, разгребали снег, рубили дрова. Визжали мальчишки, кидаясь снегом.
- Стен нет, - Раймон, опираясь на луку, критически оглядел поселение и при виде трактира поморщился. Поместье выглядело привлекательнее, и они вполне могли сойти за пару аристократов, но... там, скорее всего, пришлось бы подчиниться правилам этикета. Наверное. Если бы не получилось иначе. Впрочем, был ли настоящий выбор? - И какие-то они тут весёлые больно для местечка, где нет стен, зато вокруг бегает нежить.
- Они не веселые. Они боятся, но уныние - грех.
Эмма смотрела в сторону поместья и, судя по лицу, особняк ей нравился ничуть не больше трактира.
- Уважаю, - признал Раймон. - Сильна в них вера, ничего не скажешь. Ладно. Кабак. Где ещё узнавать местные новости? Кого съели, кто съел, кто пропал, где трупы закапывают. Захватывающая перспектива. А в комнатах наверняка блохи... если тут вообще есть комнаты.
Девушка вздохнула и с тоской покосилась на таверну, из которой как раз выходили двое мрачных крестьян в поношенных джеркинах.

Внутри кабак выглядел также плохо, как и снаружи. Даже хуже, потому что на улице не были видны ни закопченные, грязные стены, ни покрытые толстым слоем грязи лавки и столы. Здесь, кажется, не было даже посуды, потому что двое низушков в углу хлебали нечто вроде похлебки прямо из углублений в столешнице. Грязными, обгрызанными ложками. Утираясь рукавом. Почесываясь. И все это было окутано непередаваемым запахом то ли псарни, то ли свинарника. Трактирщик, восседавший на колоде для рубки мяса, тоже был грязным и во внешности имел определенное сходство с тощим боровком. Эмма, озирающая эту картину с непередаваемым выражением отвращения и брезгливости, тихо вздохнула.
- Согласен. Паршиво. Будем считать, новости слишком непривлекательны и моются три раза. В жизни. И в особняке наверняка не лучше. Дорогая, как ты смотришь на ночь в седле?
- Четыре, - вздохнула девушка, отступая к двери, которая мало того что была грязной, так еще и обитой какими-то засаленными тряпками, - про крещение забыл. Хотя, возможно, они перед свадьбой отказываются от этой процедуры. Я согласна даже на ночь в лесу, только не здесь.
- Значит, проведём ночь в лесу, - легко согласился Раймон и кончиками пальцев в перчатке потянул за полусгнившую петлю, открывая перед ней дверь. - Мне вот вовсе не кажется, что этим людям нужна помощь. По уставу. Они выглядят вполне довольными жизнью, верно?
- Выглядят. - Судя по тону Эммы, где-то в глубине души чедвортовцы удовлетворены своим бытием были гораздо меньше, нежели демонстрировали, но на улицу девушка вылетела так, будто ей предлагали объятия прокаженного.
- Вот и замечательно, что выглядят. Хотя узнать, что тут творится, всё равно было бы хорошо, - проворчал Раймон, оглядывая улицу. - Чтобы за задницу в лесу кусала хотя бы заранее известная падла. Падлы неожиданные кусают больнее. Не верю я в такое вот, да чтобы без причин... - он тяжело вздохнул и подошёл к покосившемуся забору, за которым рубил дрова щуплый, но как-то чуть более опрятный, чем прочие, мужчина. - Добрый день, уважаемый! На пару слов?
- Можно на пару, можно и не на пару, - проворчал мужичок, с размаху разваливая колуном чурку, - дрова-от сами не порубятся...
Но, все же подошел к плетню и вопросительно уставился на Раймона, лениво почесывая поясницу.
- Дело такое, - начал Раймон, сознательно игнорируя замечание о дровах, - пока через лес ехали, странные тварюшки следом неслись. Мелкие, шустрые. Словно то ли загоняли, то ли сопровождали куда. Интересно мне стало, что за обычаи тут такие, и что ещё в лесу водиться может? А то, знаешь, дальше ехать-то надо, а на дворе - к ночи дело.
- Рабы греха должны стать святыми, милорд. Сие - во искупление и нам, и, сталбыть, вам.
Подтверждая свои слова, крестьянин размашисто перекрестился и с интересом и неодобрением уставился на Эмму.
- Как хорошо сказано, - восхитился Раймон. - Как раз недавно говорили об этом со святым отцом Августином, который был настоящим приверженцем старых, правильных понятий. А как именно здесь принято грехи-то искупать?
- А вот кого в лес утащили, тот и того... искупил, - тяжело вздохнул мужчина, - а ежели амбар потравили - так половина греха ушла, значит.
- А что утаскивает? Или кто?
Одно хорошо. Если в округе завелось что-то серьёзное, то, скорее всего, оно не стало бы далеко уходить от прикормленного места. И, хотя ситуация заставляла задуматься о забрале - прочном, на шарнирах, опущенном на глаза, - захлопываться оно не спешило. Возможно, в этом виноват был вид деревни. Возможно - чёртова Морриган и чёртов другой мир, после которого хотелось чего угодно, но не контраста. Но, вероятно, решало всё неодобрение. Явное и взаимное.
- Дьявол, известно, - удивился мужичок, вздыхая и почесываясь, - виконты наши даже деньгу платить хотели тому, кто его того, а священник-то не того говорит, терпеть, молиться и плакать надо. Вот оно и... молимся, как без этого?
- Понял. Конечно, как же оно, без молитвы. А выглядит этот дьявол как? Ибо обличья в мире он может принимать зело различные.
- А вот снизу будто собака, а сверху - человек. Снизу справа, как кобелю хорошему положенная, - крестьянин заметно воодушевился, принялся перетаптываться на месте и что-то вычесывать под джеркином на груди, - ну лапы, хвост и все прочее. А сверху - мужик навроде. Глазищи желтые. Как есть велиал мерзкий, сын вельзевулов. Так священник сказал. И утаскивает, сталбыть, прямо в преисподнюю. Через лес.
- Ага. Что же, спасибо, добрый человек. Да хранит тебя Господь.
Уже уходя, он обернулся ещё раз.
- А в какую сторону, значит, преисподняя та? Через лес?
- А к Глостеру, - пробурчал мужик, возвращаясь к дровам, - как дьявола увидите, так оно и она.
Раймон переглянулся с Эммой.
- Знаешь, - голос его звучал задумчиво. - Иногда у меня возникает чувство, что нам уж слишком везёт. Не считая Морриган. Ну, правда же, столько всего интересного - и как раз по дороге.

Ричард Фицалан

7 января 1535 г. Лондон.

И все же - было приятно просыпаться не в холодной усадьбе, на ремонт которой летом ушли почти все сбережения и потому топить приходилось скудно, а в теплой постели, в теплой комнате, пахнущей сухостью и яблоневыми полешками, жарко горящими в камине. И ощущать под рукой не глупую, зайцем дрожащую Клариссу, одни воспоминания о которой порождали ярость, а веселую и разбитную служанку, нагло напросившуюся на ночь. И все же, необходимо было снова поговорить с сестрой. По-хорошему, как бы это странно не звучало. Но - и Фламберг, и Эмма вызвали неохотное, неуверенное уважение. Ощущение того, что Эмма, в отличии от безвольных и бесцветных братцев - семья. А семья всегда была важна для Ричарда. По крайне мере, с тех пор, как он стал ее главой. И, по крайней мере, его никто не мог упрекнуть в том, что он просаживает состояние - или то, что от него осталось - в кости или за карточным столом. К тому же, все же стоило сказать своему зятю и своей сестре о том, что натворила повитуха, будь она проклята стократно! Примириться, если это будет возможно. Договориться о покупке продуктов домой и одежды детям. Заказать новые охотничьи сапоги, с тяжелым носом. Предыдущие-то стерлись совсем, в чем немалая вина и Клариссы. Выбивать дурь тяжелым сапогом всегда лучше, чем легким. Ричард досадливо вздохнул, отбрасывая в сторону шитый серебром гульфик и останавливаясь на простых штанах для верховой езды. Учишь жену, учишь... А как чудила, так и чудит. То весь хворост для растопки отдаст крестьянке, которой детей кормить нечем, как будто у самих столы ломятся! То нищему - последний кусок хлеба отнимет у детей. Пожалуй, мальчишек пора отдать на воспитание в знатную семью, иначе жена сделает из них мучеников. Когда вернется в поместье - непременно этим займется. И наряд ведь новый надо бы Клариссе купить. Пожалуй, власяница доминиканцев, плетеная из крапивы с колючками терновника подойдет. Особенно, если корсет поверх затянуть потуже... Хочет молиться и каяться? Так кто он такой, чтобы мешать эт
ому праведному делу? Напротив, как хороший и любящий муж должен поспособствовать приближению Царствия Небесного... Ах, Кларисса, ангел чистый и непорочный... Столько лет замужем, а в постели все молится, потом кается и постится. Как двоих детей удалось родить - не понятно. Дик с тоской вспомнил мягкую, нежную, но пылкую дочь мельника, ее бархатистую кожу и милую родинку на шее. Вспомнил тепло и уют охотничьей хижины, куда увлекал девушку. И на кой черт милорд отец настоял на браке с Клариссой Ламли, которая еще и кузиной доводилась? В первую брачную ночь она сначала долго молилась, стоя на коленях и глядя на распятие над камином. Так долго, что у Ричарда пропало терпение. Пожалуй, не стоило тогда прерывать молитву тычком по почкам... Или стоило? В любом случае, жена до сих пор не вняла и приняла разумной бережливости мужа, не осознала того, что молитвами сыт не будешь, а небеса не слишком-то отзывчивы к просьбам.
К "Красотке" он дошел уже после заутрени, когда улицы начали полниться гомоном. Стук копыт, голоса и крики сливались в один, веселый и оживленно-оживляющий шум, слышимый даже в таверне. Сев за тот же стол, Ричард попросил завтрак - и пригласить сестру. Формулировка приглашения, правда, осталась прежней, поменялись лишь намерения. И еще - хотелось надеяться, что сейчас его ждать не заставят.
Так и вышло. Долго скучать не пришлось - он не успел даже снова взяться за Библию в поисках стихов о послушании. Эмма, в зелёном, шитом золотой нитью платье спускалась по лестнице, опираясь на руку михаилита; в волосах её посверкивали свежей листвой и морем драгоценные камни. Фламберг этим утром выбрал тёмно-синий оверкот, а из-за пояса торчала рукоять роскошного кинжала. Кивнули они одновременно, словно отражения, после чего твареборец с улыбкой усадил спутницу за столик у камина, в нескольких шагах от Ричарда. И махнул рукой, подзывая служанку.
Дикон, как его называла матушка (жива ли она еще?), вздохнул тяжело, но без злобы, вставая. И неторопливо прошествовал за стол к сестре, позволяя рассмотреть себя. Поссет и булка с маслом вполне могла найти его и там, а вот игнорировать себя он позволить не мог. Тем паче, что пришел с миром.
- Доброго утра, - любезно поздоровался он, усаживаясь на скамью.
- Как благословение святого меняет людей, - Эмма меланхолично кивнула ему, приникая к плечу михаилита. - А ведь стоило только снизойти благодати!
- Воистину тогда это доброе утро, - задумчиво кивнул Фламберг, ревниво оглядывая унесённый к другому столу поднос. - Милорд, вы уже чувствуете себя обновлённым? Очистившимся?
- Вполне, - развел руками Ричард, усмехаясь, - можно сказать, заново родился. Собственно, с этим и пришел.
Он снова вздохнул, впервые в жизни не зная, с чего начать разговор. Но все же - начал. С рождения Эммы. Вкладывая всю искренность, всю страсть, все красноречие, зная, что Эмма поймет правдивость его слов, Ричард рассказывал о том, что узнал из дневников отца. О рождении Эммы и деянии повитухи Конноли. О том, что рассказала ему леди Леони. О собственных мыслях об этом. И - о том, что осознает свою неправоту. Что Эмма, все же, сестра. И что он готов, черт побери, признать этот мезальянс.

с Филиппой и Леокатой

- В конце концов, сэр Фламберг, - закончил он чуть расстроенно, - нельзя осуждать меня за желание жить хорошо. Да и признаться, я до сих пор не верю, что Эмма не окажется в бор... брошенной.
Михаилит задумчиво помолчал, потом тоже вздохнул, не менее, а то и более тяжело.
- Велик святой, пробуждающий такие чувства. Но милорд, помилуйте! И не думал осуждать. Дорогая, разве мы когда-то кого-то осуждали за желание жить хорошо?
- Не припомню, - сестрица недоуменно вздернула бровь, провожая взглядом служанку, принесшую завтрак.
- Вот! - Фламберг поднял указательный палец, другой рукой разливая вино. - Не осуждали, и не будем. В конце концов, мы и сами считаем, что лучше жить хорошо, чем жить плохо. По, скажем прямо, жизненному опыту. И этот же опыт говорит, что, хотя мы неимоверно признательны за признание того, что в признании не нуждается, а родственные чувства и опасения практически вызывают слёзы умиления... к слову, в гости мы всё равно вряд ли приедем, но неважно. Так вот, несмотря на всё это неизбежно хочется мне спросить: и что же, милорд?
- А ничего, - беспечно пожал плечами Дик, - я сказал, вы услышали. Эми еще и поняла. Да, Эми, отчего вы так мало едите? Кажется, кусок хлеба у вас был всегда, откуда такая аскеза?.. О чем бишь я? Ах да! Научись видеть, где всё темно, и слышать, где всё тихо. Во тьме увидишь свет, в тишине услышишь гармонию, не так ли, сестрица? Пока я искал вас, потерял себя и пытаюсь обрести свет и тишину. А вы, Фламберг, уже нашли себя?
- Вы всегда были экономны, милый братец, - любезно согласилась Эмма, вздрагивая и плотнее прижимаясь к своему михаилиту, - и очень практичны.
- Наверное, неплохое качество для землевладельца, - добавил Фламберг, обнимая её за плечи, и коснулся губами волос. - Теперь и вовсе хорошо. Больше никаких лишних трат, даже на хлеб. В доме - мир и покой, от которых отдыхает душа, а в мыслях царит покой озёр, отражающих горы... И - благодарю за заботу. Легко найтись, когда рядом - такая женщина. Впрочем, вы, наверное, понимаете и сами. Ведь и вас ждёт дома жена.
- Кларисса - свет обманчивый, неверный, - уныло сознался Ричард, пригубив из своего кубка, - в ней нет ни глубины озер, ни высоты гор. Люди ищут пути на небо по той простой причине, что они сбились с дороги на земле, верите ли, Фламберг? Любовь должна быть скорее светом, чем пламенем, а если ее нет? И лишь сумрак вокруг. Впрочем, кому как не вам, билберийскому палачу, известно, что чем ярче горят костры за спиной, тем светлее путь впереди?
Улыбка Фламберга приняла сочувственный оттенок, и он снова обратился к Эмме, задумчиво болтая вино в бокале.
- Ты и не говорила, что брат - такой философ. Свет, тишина. Костры. Право же, если они так нужны, впору самому уходить в монастырь. Ибо Deus Caritas Est, но и Deus Lux Est. А если почему-либо этот свет не подойдёт, вдруг там случайно проедет... знатная дама?.. Заглянет под капюшон серой рясы. Зажжёт свет - хотя бы и в виде костров. Может ведь такое случиться, дорогая?
- Обязательно случится, - Эмма, вцепившаяся в рукав Фламберга так, что побелели пальцы, кивнула рассеянно и как-то удивленно, даже изумленно.

Cо Спектром и Лео

Волна тьмы, поднявшаяся было от сердца Ричарда после слов Фламберга вдруг подернулась серебром, обволоклась ртутью. Больно и горячо, до отчаяния, до безнадежности, до обреченности - больно и до ожога, до рубца на сердце - горячо. Ослепительно ярко, будто глаза выжигало изнутри угольями, темными светом, который не был сиянием благодати, светом истины или любви, о которых он сам толковал. Наверное, так сиял Люцифер, низринутым летя с Небес. Возможно, подобный свет видели те, кто покидал этот мир. Он вел - не приводя никуда. Увлекал за собой - и оставлял на месте. И Ричард с удивлением понял, что горит, ярко и ровно, его сестра, Эмма. И что свет этот не проходит сквозь него, он будто поглощается тьмой и возвращается миру обратно - серебром. И что боль эта - сладостна. В этом блаженном бреду все воспринималось иначе. Люди вокруг выглядели отражениями самих себя, они сияли и переливались разноцветьем оболочек, ранее не видимых, окутывающих их с головы до ног. Ричард протянул руку к Эмме, поддаваясь зову темного пламени сестры.
- А вот этого не надо, - прозвучал холодный, резкий голос Фламберга, и михаилит жёстко, ладонью отвёл его руку в сторону, не схватив за запястье, но словно намекая, что - мог бы. - Шурин.
- Не надо, - то ли согласилась, то ли попросила Эмма, ошарашенно встряхивая головой и с заметным испугом повисая на его плече.
- Простите. - Ричард с удивлением глянул на свою руку. Отражения пропали так же неожиданно, как и появились, а в сердце, там где были тьма и серебро поселилась пустота. Щемящая. Ощутимо покалывающая острыми иглами. - Правда, простите. Эми, вам нехорошо?
Конечно же, ей было нехорошо и вопрос был глупым. Разве ему самому было сейчас хорошо? К тому же, возникшее подозрение, что над ним тоже пошутила повитуха - горчило.
- Мы вернёмся в комнату.
Голос Фламберга прокатился мёртвой ночью, в которой бесшумно пылали костры, а звёзды осыпались пылью. Михаилит встал, поддерживая Эмму, и повернулся, чтобы уйти, но помедлил. Оглянулся, коротко, молча, на долгую секунду. И повёл девушку наверх по лестнице.
Ричард уронил голову на руки, пытаясь справиться с усиливающейся болью. Чем дальше уходила Эмма, тем сильнее сжималось сердце, казалось оно и вовсе останавливается, чтобы снова забиться бешено, быстро, выпрыгивая из груди. И ведь с этим, похоже, нужно было научиться жить.

Дорогу до дома леди Леони он запомнил плохо. Шел, как пьяный, как в бреду, шатаясь и держась за стены. Боль утихала, уходила куда-то вглубь, растворялась в шуме лондонских улиц. Но все же - было больно, точно оторвали часть его самого, вырвали, оставив зияющую рану. Он огляделся вокруг - улица была полна народу, но никого, кроме самого себя, не увидел. Одиночество начиналось в двух шагах от людей, в шаге от сестры, к которой влекло неумолимо. Разочарование, ненависть, злоба... Издревле люди верили, что ад находится в преисподней. Но сейчас один из кругов его - одиночество - неожиданно возник над домами и улицами, во мгновение ока превратившись в юдоль мук и страданий. И лишь в уюте особняка, когда он грустил у догорающего камина, глядя в огонь, на тлеющие угли, чей отсвет хоть и не был похож на пламя Эммы, но - согревал, Ричард понял, что всю жизнь он был один, но осознал это только сейчас, поймав собственное отражение.

Хельга и Лео

Джеймс Клайвелл

Лондон, Доки
7 января 1535 г.

Закалывать плащ брошью он не стал. Пусть даже глупо было предполагать, что его не знают, но, все же, демонстрировать то, что ты констебль - в Доках... Глупо не менее. Да и одежду надел попроще и постарее. И отказался от меча, оставив его в управе. Квилона должно было хватить. Ну, а в ситуациях, где не поможет длинный кинжал, бесполезен будет и меч.
Дорога была мерзка именно настолько, насколько её запомнил Джеймс. Доски, заменяющие здесь мостовые, мерзко хлюпали под ногами - обитатели этого местечка не утруждали себя выгребными ямами и выплескивали все прямо из окон. Или под ноги. Крысы, иные размером с кошку, нагло копошились в грудах мусора, ничуть не боясь шагов. Людей, ожидаемо, было немного. Пара моряков, явно спешащих по своим делам, несколько праздношатающихся типов, чьи рожи вызывали только одно желание - повесить. Скучающие стражи на углу, старательно их не замечающие. Оборванный, испуганный мальчонка, выглядящий настолько голодным, что Джеймс с трудом удержался от того, чтобы бросить ему на ходу монетку. И, наконец, таверна под красивой, кованой кружкой, лениво раскачивающейся на обрывке веревки.
У Гленголл в такое время было почти пусто. Сидел спиной к стене пожилой краснолюд в парусиновой куртке, слишком холодной для этой зимы. Время от времени он запускал похожую на лопату пятерню в густые встрёпанные волосы, хмурился и шевелил губами, словно пытался что-то вспомнить. Раздумьям помогала уполовиненная кружка дешёвого, дерущего горло рома. Напротив, у прикрытого ставнями окна расположилась с богатым кальяном женщина, которую Клайвелл вчера видел в сопровождении пары эльфов. Она даже не сменила накидку - и лица не сменила тоже, равнодушно глядя сквозь доски. Пока констебль смотрел, чёрно-белая женщина охватила губами резной чубук и неторопливо выпустила очередную струю синеватого дыма, завесив мир дымкой. Перед ней на столе стоял бокал с янтарным маслянистым напитком, запотевший, словно его только что сняли с ледника.
Почти пусто было у Гленголл, и тихо - но не совсем.
- В рам́очке, смекаешь? – четко звучала в зале забавная, ломаная речь Ю Ликиу, ручейком по камешкам перетекающая от буквы к букве. Иногда ручеек спотыкался об особо несговорчивую букву и плавно огибал ее, заменяя другой, а то и вовсе – выбрасывая на берег. – В золотой рам́очке. Квиток. От гре́фье.
В голосе китаянки звучали довольство и нескрываемый смех. Бармен с крысиным лицом, протирающий кружку обрывком красной тряпки с кружевом, согласно кивал, не поднимая головы. Юшка заливалась смехом, напоминающим о пении иволги и изящным движением узкой руки поправляла несуществующую прическу, откидывала некогда непокорную, а сейчас попросту отсутствующую, прядь волос со щеки. Да и шею и плечи она держала настолько ровно, что вместо белоснежной рубахи почти нараспашку виделась другая, с высоким стоячим воротником, наглухо застенутая и расшитая золотыми драконами по алому шелку.
Джеймс некоторое время помялся у порога, размышляя, как лучше обратиться к китаянке, но, не придя к определенному выводу, решительно прошел к стойке.
- Доброго утра, мисс Ю, - улыбаясь, поздоровался он.
Ю Ликиу единым, плавным движением развернулась к нему, просияв улыбкой в ответ настолько широкой, будто родственника увидела.
- Мистер Джеймс! Я так рада! Бабочка, - вопреки ожиданиям на зов откликнулся бармен, - "Гранде дель Маре" для мистера Джеймса. Вы ведь позволите вас угостить?
Джеймс чуть вздрогнул, удивленно уставившись на женщину. Итальянское вино любимой марки он позволял себе нечасто и... Мысленная затрещина взбодрила и напомнила, что он его упоминал не далее как позавчера, в таверне.
- Э, - неловко выдавил он, - благодарю вас, мисс Ю. Я, собственно, по делу.
Юшка рассмеялась звонко, колокольчиком под крышей пагоды.
- Конечно же, мистер Джеймс, - согласилась она, смеясь, - вы всегда приходите для работы. А ведь можно - просто в гости!
Бармен, тем временем, поставил на стойку поразительно чистый, начищенный до блеска бронзовый кубок. По таверне поплыл чистый, свежий запах винограда, созревшего под солнцем Италии, на южных склонах, сладкий и пьянящий.

Со Спектром и Лео

- Кто она? - Джеймс пригубил из кубка, кивая в сторону сидящей у окна и чувствуя как вот это самое солнечное тепло растекается в крови, приятно обволакивая и отзываясь легким шумом в голове. Девушка в черно-белом казалась... интересной. К тому же, вот ее-то он и не ожидал встретить у Гленголл.
Ю лениво посмотрела на девушку и не менее лениво пожала плечами, движением охорашивающейся, сытой цапли.
- Дочь камерария и француженка. Зачем вы детей отослали, мистер Джеймс?
- А вот об этом я и пришел поговорить.
Джеймс решительно отодвинул кубок, с трудом отводя взгляд от дочери камерария.
- Мисс Ю, возможно, это не мое дело... Но - и мое тоже. Что ваш человек делает в Бермондси?
- Пьет в таверне, конечно же.
Произнося эти слова, китаянка совершенно забыла о необходимости говорить с акцентом, да и рубашку на груди запахнула плотнее, точно озябнув. Тонкая складка залегла на белоснежном лбу, но тут же разгладилась, а сама Ю усмехнулась светло и радостно.
- Вы любите яблоки, мистер Джеймс? У меня дома в саду росло много яблок, разных-разных. Одни были желтые - сладкие, как мед, как поцелуй любви. Другие - алые, с зелеными точками. Они созревали позже, долго горчили и вязли на языке и губах. И за ними нужно было следить, ждать, когда упадут в руки сами. А еще была там рабыня - иноземка, она следила за тем, как падают эти яблоки и собирала их в корзину. А я - следила за рабыней.
- Я люблю яблоки, мисс Ю, - Джеймс оперся на стойку локтем, старательно стараясь не смотреть на француженку, - но не люблю, когда хозяйничают в моем саду. К тому же, меня не покидает ощущение, что сторожей в саду хотят сменить.
- Хороших сторожей найти так непросто, - черные, глубокие, бархатистые глаза скользнули по простой куртке и плащу, задержались на шрамах у висков и явно проследили их до подбородка, цепко подмечая и в бородке. - Особенно, если сад принадлежит старшему констебль. Очень непросто, нет, мистер Джеймс.
Уставившись на странного краснолюда, Джеймс вздохнул. Ладно, допустим, они и сами тут пока не знают, что затевается, но, по крайней мере, хотя бы помогут. И все же, взгляд привлекала эта камерариева дщерь, безмятежно покуривающая кальян. Она была настолько иной в этом мире иных же, что мысль, наталкиваясь на нее, невольно замедлялась. Ей было не место здесь, но в то же время - она явно была на своем месте.
- Как она здесь оказалась, мисс Ю?
- Сама пришла, - Ю взмахнула рукой - лозой, гибко качнулась кувшинкой на волнах Великой Реки, и заговорила с прежним акцентом, - кальян взяла без спроса - грубиянка, смекаешь?
- Смекаю, - согласился Джеймс, - вполне смекаю.
Чего уж тут было не смекнуть. Сама пришла, сама ушла, сама выбирает, и ее при этом никто пальцем не трогает, потому что строго-настрого запрещено, небось.
- Мисс Ю, - встрепенувшись, вспомнил он внезапно о мысли, посетившей его еще на ярмарке, - а у вас змея воздушного не найдется? Яркого, как ваши соотечественники любят?
- Отчего же не найтись? - Юшка просияла улыбкой, поманив к себе бармена, - я вам подарю, мистер Джеймс. В знак дружбы.
Джеймс кивнул, улыбнувшись.
- И еще, если вас не затруднит, передайте мисс Марико, что я видел Барсука в Билберри. Жив и здоров, чего не скажешь о чертовом Брайнсе.
- Когда они вернутся, Брайнс - ваш, - Ю прикусила нижнюю губу и закрыла глаза, вздыхая. Сверток, который она приняла из рук Бабочки и протянула Клайвеллу, был объемным, но легким. - Но сначала - мой.

с Хельгой

Назад ноги, казалось, несли его быстрее. Хотя все еще отзывалась болью лодыжка. Нельзя сказать, что визит прошел впустую, но все же... Складывалось впечатление, будто Ю Ликиу уверена в том, что либо в Бермондси ничего не затевается, либо, что все пройдет достаточно гладко. В отличие от нее, Джеймс в этом не был уверен. Отчего-то казалось, будто городок его морочит, показывает то, что хочет, заволакивает дымом. И через этот дым Джеймс ухватывает только самый краешек... чего? И все же - не зря он отослал детей. Лучше так, чем внезапно обнаружить их заложниками. Или и того хуже - мертвыми. А еще стоило как-то ненавязчиво присмотреть за Мэри. Интересно, где в это время можно повстречать мисс Хейзелнат?
Пробежка в поисках неуловимой Дженни принесла свои плоды, и плоды эти оказались не слишком приятны на вкус. На доме Джонсонов - а после приглядывания оказалось, что и не только - обнаружился плакат, на котором мерзостная упырица с криксой на руке восседала на мешках с товарами. Подписи на плакате не было, но она и не требовалась. Уж очень походило изображение на те рисунки, что ходили после коронации. Хотя и отличалось тоже.
И булочник Уотсон не порадовал тоже. И вопросом, правда ли, что король отпустит цену на муку, и сообщением, что как-то мало её сегодня привезли, и странным, смущённым взглядом, словно хотел что-то спросить, но не решался.
Кумушки из матушкиной стаи при виде Клайвелла неодобрительно качали головами, и он мог даже по этому жесту предположить, о чём они судачат. Впрочем, разговоров вполголоса хватало и без них.
Дженни обнаружилась в крайнем деннике конюшень, где она под присмотром конюха с явным удовольствием вычёсывала некрупную рыжую кобылку. Выглядела девочка усталой. Увидев констебля, впрочем, она приветственно отсалютовала щёткой.
- Ваше констебльство! Куда детей-то задевали? Я, значит, ищу-ищу, а потом бац - и говорят, будто с рыцарем ускакали.
- Это временно. - Отмахнулся от нее Джеймс, изрядно озадаченный плакатами с королевой и малым количеством муки. И если на рисунки можно было просто махнуть рукой - не гонять же стражу их срывать, хотя намылить шеи и стоило, но мука... В свете слов Джека о том, что продажи выросли... Куда, черт побери, деваются подводы?
- Дженни, ты подзаработать хочешь? - Поинтересовался он, сообразив, что молчит уже долго и вообще девочку искал сам.
Вопреки ожиданиям, та не стала отвечать сразу, медлила, помахивая забытой щёткой. И лишь спустя несколько долгих секунд сморщила нос, пробурчала себе под нос что-то про грязные соверены и решительно кивнула.
- Как не хотеть-то, ваше констебльство? Хочу. Кто же от таковского отказывается?
- Соверен? - Переспросил Джеймс задумчиво, - ты, часом не о таком мерзком типе с лицом восточного сатрапа? Он что, в Бермондси?
Девочка небрежно пожала плечами.
- Ну так. Да только кто он такой, что мне указывать будет? Пф. Тьфу на него. Так что говорите, сделать-то надо?
Джеймс вздохнул и уселся на валяющееся неподалеку ведро, перевернув его.
- Мне нужно, чтобы ты завтра отправилась со мной на мельницу в Гринфорде, с утра. С самого раннего утра. И осталась там, в услужении у мисс Берроуз. Не нравится мне то, что здесь происходить начинает. Чуйства, как ты говоришь, неправильные. А мисс Мэри... - он замялся в раздумьях, как поточнее выразиться, - очень мне дорога. И этим могут воспользоваться в случае чего. Тебе не нужно геройствовать, всего лишь веди себя прилично и если вдруг... Ну, тебе нужно будет спрятаться понадежнее и потом сообщить мне. Буду платить по серебрушке.
- На мельницу?.. В услужении?.. - по лицу Дженни было видно, насколько не привлекает её идея. - Ваше констебльство, да какая из меня услужительница?! Эта ваша мисс Мэри, небось, посмотрит только, и вашей-то быть перестанет! И не умею я в это, ихнее... в шитьё да булавки!
- Лентяйка, - мягко пожурил ее Джеймс, задумчиво глядя на лошадей, - ладно... Расскажи-ка мне про Соверена... Что значит: "кто он такой, чтобы указывать"? Почему он указывает и куда делся прежний пастух?
- Не лентяйка я, - проворчала Дженни, - а только когда ж... нормальному-то учиться было. А Грай куда делся - кто его знает. Взял да и исчез, а вместо него - этот вот. Дрянь редкостная, я скажу. Слухи ходют, что в Лондоне как-то одного надвое порвал, за ноги-то. Просто руками, без деревьев каких. Сволочь, одно слово. Что до словей, то так и есть. Я - Дженни Хейзелнат, и я - сама по себе! Кому хочу, тому и работаю.
- Тебе ночевать-то есть где, самопосебешная Дженни Хейзелнат? - Джеймс поднялся и вздохнул, потрепав девочку за макушку.
Хм, выкупили или убрали? Убрали или выкупили? В любом случае - наверняка не дознаешься. Грай либо подо льдом уже и всплывет весной, либо далеко - и всплывет в другом городке. Впрочем, нехватку продуктов могут тоже создавать специально, без лишнего шума выкупая подводы. И даже будет неудивительно, если для отвода глаз ограбят парочку возов. Вот только плакаты с Болейн - чьи? Заговорщиков или банд? Хотя, скорее действуют независимо, а передельщики еще и прикрываются этим заговором. Джеймс очень не любил это чувство беспомощности, когда и почти все понятно, и сделать ничего нельзя. Как с Джеком Берроузом. Оно его раздражало до бешенства. Впрочем, для этого было еще рано. В управе лежал сверток с воздушным змеем, а время съездить на мельницу, как будто, еще было. По крайней мере, если в ночь ничего не начнется.
Дженни неподражаемо фыркнула.
- Есть, конечно. Чтобы чужак тут всё знал? Да ни в жисть, - она переступила с ноги на ногу и вздохнула. - Ладно... совсем утром, говорите, ваше констебльство? Когда оно ещё и не утро, небось, да?
- Спи уж, - улыбнулся в ответ Джеймс, - не прав я. Не нужно тебя в это мешать. Сам выкручусь. Держи.
Серебряная монетка перекочевала в руки девочки. Джеймс снова потрепал ее по теплой макушке, собираясь уходить.
- И купи себе шапку, наконец, - проворчал он.

Со Спектром и Лео

В управу он шел медленно, по пути подмечая дома и лавки, чьи владельцы не сорвали портреты королевы. Одну такую листовку Джеймс прихватил с собой. Дженни было жаль. Умная и, в общем-то, славная девочка. Но какова ее судьба? Попрошайничать и красть она может, пока не оформилась, а после? Быть может, стоило подыскать ей в округе семью, готовую принять это ходячее безобразие на воспитание? А еще он отчаянно скучал по детям, письмо Бесси не утешило, а только растревожило. И Джеймс порадовался пустой управе, что в обеденное время было и не удивительно. По крайней мере, никто не помешает вздремнуть на лавке, подложив под голову плащ.
Из сна, тяжелого, смурного его вывел голос Брунхильдочки, которая ухитрилась зайти, не скрипнув дверью.
- По виду удобно. И мысль хорошая. Не подвинетесь? Ещё и теплее будет. Папа всегда говорил, что разговаривать лучше лёжа: так разница в росте не мешает.
Девушка стояла над лавкой, уперев руки в бока. Подмышкой виднелся бумажный свёрток. Волосы её на этот раз прятались под цветастым платком - единственным ярким пятном в тёмно-серой и чёрной одежде.
- Здесь узко, - лениво сообщил Джеймс, закрывая глаза ладонью, - могу предложить пол и - как джентльмен - плащ.
Сон и впрямь сняло, как рукой, но вставать не хотелось, а потому пришлось медленно сесть на лавку.
- А ведь мне за это еще и жалованье платят, представьте, - неубедительно даже для самого себя посетовал он девушке.
- Я могла бы лечь сверху, - предложила еврейка. - Вы выглядите мягче, чем лавка.
- И гораздо теплее, - усмехнувшись, согласился Джеймс, - но, кажется, я говорил о ширине этого ложа, а не о степени его мягкости? Впрочем, вы можете оценить сами, присев.
- Сидеть не хочу. Ладно, вот, - Бруха развернула свёрнутые листы и помахала ими, расправляя. - Пока - только часть, уж простите. Скажите, господин констебль, вы что, не могли найти злодея поглупее? Впрочем, ладно, - она сделала глубокий вдох. - Цитаты из "Directorium Inquisitorum", "Formicarius", "Malleus Maleficarum, Maleficas, & earum hæresim, ut phramea potentissima conterens", трудов Бернара Клервосского... не только на латыни, на немецком тоже. Мало необычного, на самом деле, всё это достаточно доступно. Вот что интересно - так это замечания. Большая часть отрывков и замечаний помечены как ерунда, с короткими пояснениями. И ваш приятель наверняка доминиканец, хотя бы в прошлом: по крайней мере, в начале оценка идёт с точки зрения орденского устава. И почти ничего - о магии, скорее рассуждения о том, как, всё же, отличить просто магию от магии еретической. Определение ереси. И техники... - девушка впервые помедлила и сморщила нос. - Плохие техники. Как не убить человека. Как убить его в строго определённый момент для максимальной эффективности, - Бруха поморщилась. - С цифрами. С другой стороны, не могу не восхищаться. Если бы это всё - да во благо!.. Здесь только намёки, части схем и прочего, и я не уверена, что смогла бы всё это соединить, даже обладая талантом, но этот человек смотрит на вещи очень необычно. Если вам это поможет, он явно - учёный. И теолог, и медик. И заметьте... - она перелистнула несколько страничек. - Тон меняется. Примечания всё короче, словно он уже не встречает ни нового, ни полезного. Раздражённее. Словно он ищет ответ, но я не вижу вопроса.
- Мне удалось перемолвиться с ним парой слов, - сидеть было невежливо и Джеймс со вздохом встал на ноги, одергивая тунику, - он хочет найти путь к Творцу, врата.
Доминиканец... В Англии доминиканских орденов не так много, но англичанин ли он? К тому же, "Молот ведьм" и прочие были скорее инквизиторскими книгами, а последний раз святая инквизиция на Альбионе в тысяча триста девятом была... Впрочем, это не мешало запросить архивные учетные книги доминиканских монастырей и изучить прибыль - убыль братьев.
Бруха пожала плечами.
- Странно он его ищет. Впрочем, кто я такая, чтобы осуждать? Или претендовать на понимание Бога? Вот, интересно, про путь, - она нашла лист, на котором некоторые абзацы были подчёркнуты. - "Боль. Сила, яркая, резкая, быстро рассеивается и впитывается в землю. Возможно, это объясняет необычную атмосферу в пыточных камерах, про которую говорил брат Богуслав. В тот же день впервые отмечаю мощное излучение силы после применения пролонгированных пыток. Похвалы брата Дитриха о целебной магии - пыль на ветру. Смерть разово превосходит пиковый выброс на величину от двухста до пятиста процентов. Зависимость ещё предстоит уточнить". Говорю же, умный. Или дальше: "Уточнение: следует различата́ь боль физическую и боль душевную, что подтверждается рядом экспериментов. При определенных условиях вторая может являться более сильной и продуктивной с выбросом силы до 85% в трех повторениях эксперимента. Так, работа над любимым человеком на глазах подопытного даёт ровный поток более тонкой силы с пиками соответственно прикладываемым усилиям и реакции объекта. Сочетание прирост не суммирует, но умножает. Брат Дитрих - полный идиот. Фанатизм суть нехватка разума".
- Я предпочел бы, чтобы он не был таким умным, - проворчал под нос Джеймс, протягивая руку за листами, - вы позволите?
Имена, имена... Богуслав, Дитрих - это уже что-то, хоть и вполне возможно, что монахов с подобными именами - в каждом монастыре, бочками.
Джеймс уткнулся в листы, заметавшись по управе так, словно опаздывал куда-то. Было совершенно ясно, что все эти исследования сумасшедший монах проводил для того, чтобы то ли открыть эти врата к Всевышнему, то ли просто-напросто вырубить их, как топором. И что - он совершенно определенно жив. Силы, выработанной в ритуале с матерью-настоятельницей ему явно хватило и для того, чтобы перенестись во время падения, и для исцеления. Чертов маг! Содержание листов было... жутким? Да, вероятно - жутким. Страшным. Обрывки ритуалов, которые понимались плохо еще и от того, что на привычные они похожи не были; графики, иллюстрирующие результаты экспериментов. Классификация пыток по применению - для максимального результата в получении сил. И все это со ссылками на пособия инквизиторов, многие из которых были знакомы и самому Джеймсу. Да и названия городов были немецкие - Кёльн, Базель, Вена... Изгнанный из ордена или явившийся сюда нести свет истинной веры? И снова все упиралось в монастырские книги. Явившийся должен был отметиться в ближайшей перцептории. Об изгнанном - могли уведомить. Джеймс бережно положил листы на свою конторку.
- Спасибо вам, мисс Кон, - улыбаясь, обратился он к девушке, - вы очень помогли.
Та кивнула и нахмурилась.
- Остальное - когда-то потом. Может, дальше будет что-то более полезное, но пока сказать трудно. Я всё ещё не теряю надежды обнаружить там стихи.
- Не похож он на человека, который пишет стихи.
Джеймс уселся за конторку, задумчиво уставившись на листовку с Болейн. Ну вот к чему это? Даже пусти заговорщики пожар, взорви тюрьму, церковь или таверну Гарри (чего горожане уж точно не переживут), он все равно не будет просить из Лондона помощи. Слишком маленький Бермондси, чтобы пережить нашествие чужих солдат. И - слишком очевидно, что от него ожидают именно этого. Вполне хватит городской стражи, должно хватить. Взгляд упал на сверток со змеем, сиротливо валяющийся на широком подоконнике. Съездить в Гринфорд? Джеймс с сомнением оглядел свою поношенную одежду, в которой ходил в Доки, да так и не переоделся - и со вздохом встал. Солнце стояло еще высоко, а сегодня был удивительно ветреный день.
- Простите, мисс Кон, вынужден вас оставить.

с Хельгой

Гринфорд

Сокол рвался из рук, расправлял бумажные крылья, стремясь к свободе. Живая мощь чувствовалась в нем, когда ветер подхватывал его, чтобы унести выше. Наконец, поток воздуха был пойман и птица зависла под облаками, лениво подрагивая.
- Мисс Мэри?
Передав нитку девушке, Джеймс отступил на шаг. Стоя на этом невысоком утесе, где Мэри любила играть в детстве, он отчетливо чувствовал себя мальчишкой. Змеев он не запускал с детства, хотя и клеил из драгоценных, промасленных и тонких листов бумаги, которые воровал у маменьки. Даже с Дейзи, даже с детьми. Он почти забыл: каково это - парить на невесомых крыльях в недостижимой высоте. Впрочем, его удел - земля. Не море, чей шум он до сих пор слышал во снах. Не полет, который манил его, быть может, только в детстве. И все же, сейчас он откровенно любовался Мэри, похожей на королеву ветров из старой детской сказки.
- Это замечательный змей, - голос Мэри, мечтательный и мягкий, словно соперничал с плавными покачиваниями птицы, с мягкостью её перьев. - Спасибо. За свободу, - она помолчала, склонив голову. - Скажите, мне всё ещё стоит быть особенно внимательной и аккуратной? И я не очень поняла, чего именно опасаться. Не считая обычных страхов, но они, кажется, уже не работают.
- Внимательной и аккуратной теперь придется быть всегда, - Джеймс сокрушенно вздохнул, следя за змеем, - пока я жив, по крайней мере. Хоть я и обещал не умирать трижды за день, но... Вы - моя слабость, мисс Мэри. И если детей я могу отослать, то вас - пока нет, увы. А потому нельзя пускать в дом незнакомцев, необходимо запирать двери и ставни. А еще лучше - завести злую собаку и не держать ее на цепи. С законником спокойно никогда не бывает.
Сожаление и грусть в голосе он и не подумал скрывать. С законником - любым, даже самым попустительским - спокойно действительно быть не могло. Как ни крути, обязанности все равно требуют своего исполнения, всю жизнь на лавке не пролежишь.
- Я могу завести злых разбойников, - задумчиво предложила девушка. - По крайней мере, некоторых. Но они едят больше, чем собаки. И пьют тоже.
- Боюсь, тогда у вас еще неожиданно ревнующий констебль обнаружится, - полушутя-полусерьезно заметил Джеймс, вздыхая. Лесные, конечно, могли присмотреть за девушкой надежнее его самого, лучше собаки. Но... Интересно было узнать, между прочим, как ухажеры из разбойничков отнеслись бы к тому, что Джек собирался отправить девушку в монастырь?
- И мне, кажется, больше нравится быть чьей-то силой, - задумчиво продолжила Мэри, перехватывая верёвочку. Ветер крепчал, и облака, серо-сизые, несло всё быстрее. - Хорошо. Если я позову разбойников, то только некрасивых, хорошо? Всё равно, самого милого вы посадили в тюрьму. Хм... - она бросила на констебля взгляд искоса и подняла бровь. - В тот же день, когда поливали водой.
- Мисс Мэри, - в тон ей и, пожалуй, даже более задумчиво ответил ей Джеймс, - помните, у Демосфена: "Сила слаба тем, что верит только в силу"? Слабость ведь может стать и силой, все зависит от ее желания, верно? И, пожалуй, мне стоит заняться отловом оставшихся разбойников, сортируя их по милоте. Что до воды... Больше не буду. Никогда.
Подспудно удивляясь вспыхнувшей ревности, он оторвал взгляд от крыльев бумажного сокола, с грустью думая о возвращении домой, в пустоту и тишину. Впрочем, вечер можно было скоротать у камина, за чтением. А можно было вернуться в управу и тоже скоротать вечер за чтением - но уже рабочих бумаг. И лавка там иногда не уступала мягкостью перине.
Мэри посмотрела снова, уже пристально, наклонила голову и коснулась пальцами его рукава, как в то время, когда они медленно ехали от мельницы на ярмарку.
- Жаль. Иногда поливать водой просто необходимо. Вы разве не знали?
- Знал. Но не думал, что это нужно делать с завидной регулярностью, - хмуро признался Джеймс, снимая ее руку с рукава. Впрочем, выпускать теплую ладошку он не спешил. - Вчера написала Бесси, должно быть, едва успев немного обжиться.
- Не знаю, что там было написано, но она вас, наверняка, очень любит и скучает, - Мэри пожала его пальцы. - Иначе не писала бы сразу. Вы - её дом, Джеймс. И я надеюсь, скоро вы получите ещё письмо. Другое.
Джеймс коротко кивнул, забирая нитку у девушки и привязывая змея к подходящей ветке дерева. Если поток был пойман правильно, то птица будет парить еще долго, подстраиваясь под ветер, вплоть до бури, какие нечасты в это время года. А уж подстраиваться он умел.
- И я надеюсь, - спокойно ответил он, - думаю, вам незачем завтра пропускать заутреню. Если приеду, то также, после полудня.
- А если не приедешь?
- А если не приеду, то нужно быть втройне осторожной и, черт с ними, позвать милых разбойников, - целуя девушку в лоб, со вздохом признал Джеймс.

Со Спектром и Лео

Письмо ждало его в этот раз на подушке, а вот ужина не было совсем. Подосадовав на маменьку, столь не вовремя вспомнившую о воспитании сына, Джеймс отыскал на кухне кусок хлеба, оказавшийся вдобавок еще и черствым, и, окатившись холодной водой во дворе, рухнул в постель.

"Дорогой отец,

с мальчишками мне скучно. Они только хвастаются и стараются задрать нос повыше. Странно, что не спотыкаются, особенно те, кто постарше. Один просто хвостом ходит и даже готов ждать в библиотеке, пока я читаю. Честно говоря, это даже раздражает, хотя он, конечно, красивый... странно. Написала и поняла, что здесь все - крепкие, здоровые. Как на подбор. Но, наверное, я не хочу собирать красивые статуэтки, которые, к тому же, ходят следом и глупо смотрят. И, мне кажется, его обижает, что я не восхищаюсь. Должна ли леди восхищаться? Здесь не у кого спросить.
Артур здесь чувствует себя как дома. Даже участвует в общих занятиях, и его оттуда никто не выгоняет. Завидую. Не тому, что девочкам ничего такого не положено - хороша бы я была в платье с мечом! - а увлечённости. Хотя, у меня есть книги и залы с тварями. Ты бы видел эти книжные шкафы, отец! От пола и до потолка, между высоких окон, с рабочими столами и стопками бумаги, которую можно брать, сколько захочется. И никто не мешает!
Ах, да! Магистр отвёл нас к рыцарю, который, как говорят, оценивает магические способности в детях. Кажется, Артура теперь отсюда забрать будет ещё сложнее, а со мной... сложно. Кажется, я понимаю животных и растения. Это, наверное, хорошо, пусть и странно, но рыцарь настаивал на том, что надо учиться, иначе способности так и останутся ла-тент-ны-ми и несформированными. Но мне нравится.

P.S. Не знаю, стоит ли это писать, но я всё-таки заметила, что в твоём письме не было ни слова о мисс Мэри.

Р.P.S. Щенки замечательные, пушистые и умные, но магистр по странной случайности предложил одного до того, как пришло твоё письмо с разрешением. Возможно, он повторит его, когда я вернусь домой?"


Замечательные, пушистые и умные щенки порадовали больше, чем внезапно появившийся ухажер из будущих михаилитов. Впрочем, внезапно ли? Дочь превращалась в весьма миловидную барышню и, пожалуй, стоило уже подумать о приобретении поганой метлы, коей ревнивым отцам предписывалось гонять воздыхателей. На мгновение представив на своем месте мельника Берроуза, Джеймс усмехнулся. Хоть он и не намеревался ограничивать выбор Бесси, но вот законнику вряд ли бы порадовался. Впрочем, рада ли ему была сама Мэри?

"Солнышко,

С мальчишками всегда скучно, разве твой отец и брат тому не примеры? Признаться, я даже удивлен, что ухажи (зачеркнуто) хвостом ходит только один ("и слава Богу!"), но, по крайней мере, эти юные михаилиты действительно крепкие, здоровые и умные. Как говорил магистр, в обучение берут не каждого, а потому твое наблюдение верное ("моя дочь, да..."). Полагаю, леди может выказать свое расположение и даже восхищение кавалеру, если таковое имеется, но Бесси Клайвелл совсем необязательно быть ею, чтобы там не говорила миссис Элизабет ("Вопреки!"). Впрочем, думаю, мальчику действительно будет приятна любезная улыбка ("Ну что ты такое пишешь, Джимс?"). Большая библиотека - это великолепно, моя Бесси. Какие новые книги ты там прочитала? Стоит ли нам приобрести подобные для домашней библиотеки?("Боже, она будет ученым, кажется!") Залы с тварями также кажутся любопытными. Полагаю, что ты достаточно осторожна при общении с ними? А что до меча, так нет ничего зазорного в том, чтобы переодеться в мальчишечье и попробовать свои силы. Многие леди умеют пользоваться кинжалом и их никто не порицает за это. Но только если тебе это покажется интересным ("А ведь было бы полезно!") . Артуру же все равно будет нужен учитель фехтования, быть может, хоть тогда он начнет уставать ("Что вряд ли."). Да и у тебя, моя Бесси, появится больше времени.
Солнышко, что касается магии... Я думаю, что мы действительно подыщем тебе учителя, если ты того пожелаешь ("Чертов магистр!"). И, вероятно, мы купим смирную и спокойную лошадку или мула, но не пони, как то предлагает мисс Мэри. Да, я умолчал о ней в прошлом письме. И - как странно - впервые мы говорим с тобой вот так, много и долго, как твой папа всегда и хотел. Мисс Мэри - очень славная и милая, она любит механизмы и простор, музыку и театр, много читает и мечтает о полетах. Хотя и бывает слегка несдержанна в словах. ("Вообще не сдержанна и будто топором ими рубит!") И, кажется, я готов познакомить ее с тобой, но не уверен, готова ли ты к этому, моя Бесси. Она живо интересуется тобой и Артуром и, кажется, не одобряет миссис Элизабет также, как и все мы ("Что даже не удивительно, наверное"). Новую одежду, что я купил тебе на ярмарке, помогала выбирать и она. Кроме того, тебя дома дожидается толстая книга историй о рыцарях, с иллюстрациями.
Мои опасения о нехорошем в Бермондси подтверждаются и визитом в Доки, и словами Дженни. К слову, она искала вас с Артуром и я, признаться, размышляю о том, чтобы подыскать ей семью, которая возьмет ее на воспитание. Она - хорошая девочка, хоть и проныра, но мир жесток к таким, как она.
Со щенком действительно получилось забавно. Магистр говорил мне, что Девона ощенилась и я подумал, будто ты можешь пожелать обзавестись собакой, хоть она и суть тварь из леса... Но, клянусь честью, мы не сговаривались! В любом случае, решение за тобой. И возвращение домой не отменяет моего обещания: любое животное, хоть лягушка, не оглядываясь на недовольное лицо миссис Элизабет.
С письмом я прилагаю завещание, моя Бесси, согласно которому, если вдруг... Согласно завещанию, дочь моя, ты остаешься наследницей дома и небольших, но достаточных накоплений. Артур пусть останется на воспитании в Ордене, если наставники его сочтут подходящим для этого. Если нет - разделишь средства пополам, чтобы ему хватило на обучение в академии. И не волнуйся - я всего лишь дую на парное молоко, как говорит мистер Хантер.

Скучаю,
Папа. "

Маменька отчего-то снова не озаботилась удержать голубя, а дождаться утра казалось безнадежным и утомительным занятием. Джеймс бережно сложил письмо и убрал его в украшенную перламутром шкатулку, в которой хранились те злосчастные часы, что подарили Дейзи родственники. На конторке у окна лежала давно забытая книга. Первый том "Магдебургских центурий", протестантская книга об истории христианства. Отличное чтиво, чтобы быстро заснуть.

с Хельгой и Леокатой

8 января 1535 г. Бермондси.

Завтрака не было тоже. И вода для умывания куда-то исчезла. И вообще, кажется, маменька решила объявить ему войну такую, что впору уже было жениться, хотя бы для того, чтобы утром было чем умыться, а вечером - поужинать. Впрочем, для этого было еще слишком рано. Сначала нужно было вернуть детей, разгрести дела и дать Мэри время немного повзрослеть. Впрочем, отсутствие кувшина с теплой водой имело определенные достоинства. К примеру, холодная вода, которой вновь пришлось окатываться во дворе, бодрила и, несомненно, должна была его закалить, если раньше он не сляжет с чахоткой.

Путь к управе, хоть и расчищенный от снега, не порадовал тоже. Листовки стража так и не озаботилась убрать с улицы, лавки закрыты, а по мостовой бродят невесть откуда взявшиеся ободранные, худые и паршивые бездомные собаки. Толпу женщин, галдящих возле управы, он заметил издали и сразу же замедлил шаг, постаравшись идти чинно и неторопливо. Ближе стало видно, что вся эта толпа, напоминающая стаю крачек во время отлива на отмели, осаждает Хантера.
- Доброе утро!
Даффодил Паркинсон, дородная, высокая, с красными от работы руками, обернулась к нему, надвинулась, как прилив. Следом воздушным змеем тянулся Донован Паркинсон, тихий, забитый слегка мужчина, по виду которого было ясно, что мечтает он об одном: исчезнуть. Пусть даже провалившись сквозь мостовую.
- Это что же такое деется, мистер старший констебль?! Что женщине уже и дома-то спокойно не заснуть?!
Вслед за ней, отпустив край плаща Хантера, подскочила Адель Аддингтон, стройная и чопорная обычно, а сейчас отчаянно краснеющая и бледнеющая, порывисто размахивающая руками.
- И ванну не принять! - Визгливо подвердила она.
Очаровательная, красиво стареющая Гармония Литтл, испуганно цепляющаяся за рукав своего супруга, Майкла, согласно кивнула головой.
- Майкла так часто нет дома... А я одна. И страшно!
Джеймс хмыкнул, аккуратно огибая толпу и становясь у дверей управы. Кажется, проблемы Бермондси входили в следующую фазу - ночных ставенников, что лазили по окнам и пугали, ничего особо не воруя. И, кажется, это была та самая девочка Рика, что не вызывала доверия у Ю. Больше некому.
- Значит так, - мрачно сообщил он толпе, - все жалобы принимаются в установленном порядке в приемный день. Но, раз уже все собрались, проведем его сегодня. Заходим по-одному в управу. И. сообщаю вам, что подобные сборища без разрешения городских властей могут быть расценены как собрание заговорщиков против короля. А потому - настоятельно прошу не галдеть. И отдать мне мистера Хантера.
Не дожидаясь возражений, Джеймс хлопнул дверью управы.
Скрайб встретил его сочувственной улыбкой и известием о том, что корреспонденции, к счастью, нет. Хотя пиьма родственникам Клементины написаны, а сама девушка желания продолжать духовную стезю не выражает. А потому от ее имени написан еще и запрос в церковный суд с просьбой отрешить от сана. И штрафы с домов, что не расчистили дорожки - получены. Впрочем, доклад свой завершить он не успел, в контору вихрем ворвалась Адель Аддингтон, с ходу начиная причитать.
- Мистер Клайвелл, вы, право, бываете излишне жестки. Понимаю, неурядицы в семье, но горожане страдать не должны! Отчего я, честная вдова, должна запирать окна, когда принимаю ванну? Свежий воздух полезен для кожи!
- Разумеется, - согласился Джеймс, скидывая плащ и пояс с мечом на лавку и оставляя при себе лишь поясок с кинжалом, - неужели кто-то посмел не согласиться с вами в этом, миссис Аддингтон?
Женщина замерла с открытым ртом, удивленно уставившись на него.
- Да. То есть нет. - Выговорила, наконец, она, - я вчера ванну принимала, при открытом окне, как обычно. около полуночи то было. А он в окно! Как влезет! Худенький такой, в черном весь! И лицо завязано!
- Ничего не взял? Что сказал?
Джеймс уселся за свою конторку, с тоской размышляя о том, что повидать Мэри сегодня, должно быть, не получится. Впрочем, ловить таинственного нарушителя спокойствия смысла тоже не было. Разве что, просить капитана стражи усилить ночные дежурства.
- Ничего не взял и молчал! Просто смотрел и молчал! Страшно! - Миссис Аддингтон поежилась и всхлипнула. - А потом ушел в окно. Снова.
- У всех так?
Дым. Все дым. Отвлекают, заставляют распылять внимание, которое еще и не особо-то собиралось, сказать по чести. Неудивительно, если погром устроят евреям или низушкам. Черти б вас всех драли, господа лондонские!
- У всех, то есть, конечно, ванну только я принимала, но...
Адель вздохнула, покраснела и уселась на лавку, выжидающе уставившись на констебля.
- Ступайте, миссис Аддингтон, мы разберемся с этим. И позовите следующего.
День определенно обещал быть утомительным. Джеймс отчаянно ненавидел выслушивать кумушек, чьи слова зачастую были приправлены изрядной долей домыслов и грешили против здравого смысла. А ведь он планировал сегодня посетить приют в Бермондси и поинтересоваться, кто из семей в округе ищет ребенка в семью!

Со Спектром и Лео

Когда всё закончилось, а Скрайб дописал последнюю жалобу со слов пышущей праведным негодованием Даффодил Паркинсон, Хантер тяжело привалился к стене и широко зевнул.
- Проклятые бабы! Никогда не умел с ними обращаться, а уж когда стаей собираются, так и вовсе хоть могилу рой. Сестринскую, - он посерьезнел. - И всё-таки, Джеймс, что-то здесь не так. Неправильно это всё.
- Я вот и думаю, - задумчиво протянул в ответ Джеймс, поднимая с колченогой табуретки колет и кольчугу, - где в это время мы можем найти этого типа со шрамом? Кажется, пора перемолвится парой слов. А то ведь и уважаемый джентльмен Грай исчез... А вместо него какой-то Соверен. И не представился даже.
Хантер даже не замешкался с ответом. Видимо, господин с такой татуировкой занимал его тоже, и немало.
- Сейчас - у девочек. И этот... Соверен, да? Обычно тоже. Когда не в школе.
- Отлично. Твое мнение - сами переговорим или пару стражников прихватить стоит? Осточертели эти игры, право слово.
Игры не то, что осточертели - они набили оскомину, прискучили, навязли на зубах. Выводили из себя. К тому же... Разве он не должен работать по жалобам этим чертовых кумушек сейчас? Да и Соверен в школе... За пропажи детей горожане вздернут его самого, в первую очередь.
Томас с удовольствием, неприятно усмехнулся и подхватил с лавки предмет, который не входил в установленный регуляциями список вооружения стражи: короткую залитую свинцом дубинку на крепком ремне.
- На поговорить - и нас хватит. Зачем делиться? Вот если потом тащить куда... впрочем, позвать можно будет.
- Думаю, - пуговицы на старом оверкоте, который он носил поверх кольчуги застегивались плохо даже спустя столько лет, - тащить придется в любом случае. Вряд ли мадам согласится держать его в своем леднике.
Кинжал легко щелкнул гардой по оковке ножен, а вот меч с собой брать не стоило. Надоел, да и в помещении не так удобен.

В борделе, по раннему времени, было тихо. Знакомый уже орк мрачно оглядел сначала Клайвелла, затем Хантера, но пустил беспрекословно, не задавая вопросов. Мадам, как ни странно, их не встречала, но заблудиться было сложно - из залы прямо по коридору доносились звуки лютни и громкий женский смех. Обилие зеркал в этой комнате впечатляло. Они были в простенках между окнами, завешанными пушистыми алыми портьерами, вместо картин и даже потолок представлял собой одно большое зеркало. На огромном, мягком даже по виду диване, заваленном грудой подушек, вальяжно развалился давешний со шрамом. Одной рукой он прижимал к себе рыжеволосую, ярко размалёванную девицу, одетую в платье без рукавов вообще, но зато сшитое, судя по всему, из той же портьеры. Девица именовала его Графом и льнула так плотно, что прелести, стиснутые корсетом, за малым не вываливались наружу. В другой руке мужчина держал массивный кубок, полный белого вина. Рубашки на нем уже не было, зато на поясе по-прежнему красовались ножны с кинжалом. При виде законников он едва заметно подобрался, садясь ровнее и упирая ноги в пол.
- Здравствуйте, - вежливо улыбаясь, поздоровался Джеймс, маня пальцем девицу к себе, - вижу, вам у нас нравится.
Девушка фыркнула негодующе, но пошла почему-то к Хантеру, отчаянно виляя бедрами и не потрудившись даже подтянуть корсет, из которого торчал край соска. Обилие краски на ее лице просто потрясало и заставляло задуматься о том, как она не отваливается с кожи подобно штукатурке. Запечатлев на ухе сержанта томный поцелуй, девица фыркнула еще раз и уселась в кресло, задрав юбку до колен.
- Очень, - подтвердил Граф, медленно вставая на ноги и обходя кругом столик, стоящий у дивана.
- Это замечательно! - Искренне порадовался Джеймс, двигаясь встречным полукругом и немного вперед, - и давно вы у нас тут?
- А у нас страна, милостью короля, свободная и богоспасаемая, - огрызнулся лондонский, задумчиво взвешивая в руке тяжелую по виду каменную статуэтку, - где хочу, там и хожу. Документы, если желаете, в порядочке, господин старший констебль!
- Люблю, когда законы чтут, - снова порадовался Джеймс, не утруждая себя разнообразием чувств, - а все же - зачем к нам пожаловали?
Вместо ответа в него полетела статуэтка, от которой, впрочем, он успел увернуться, а потому чертова нимфа (или кто она там была?) лишь слегка зацепила за плечо и с оглушительным грохотом разбила одно из зеркал на стене. Нахмурившись от мгновенной вспышки боли, Джеймс поудобнее перехватил стул мореного дуба, отламывая у него тяжелую ножку. Дерево импровизированной дубинки, взятой через край плаща, приятно оттягивало руку, а то, что Граф сделал первый шаг - радовало. Намерения были продемонстрированы и можно было не жалеть. Джеймс взвесил в руках остатки стула и бросил в ответ, одновременно с этим бросаясь вперед. От стула лондонский увернуться не успел, схлопотав мебелью по груди и плечам. Но и ошарашенным не выглядел, отступая от констебля подальше, вытаскивая нож и принимаясь медленно, полукругом отходить влево, ногой отшвыривая со своего пути столики и подушки. Девица в кресле испуганно попискивала, съежившись, но внимания на нее, кажется, никто не обращал. Джеймс двинулся встречным кружением, переступая по-птичьи, иноходью, не мешающей двигаться ни по подушкам, ни по полу и не позволяющей случайно споткнуться. Первым этот танец не выдержал снова Граф. Опустив руку с ножом вниз, он внезапно остановился и, пригнувшись, выставив свободное левое плечо, нырнул к Клайвеллу, пытаясь коротко, без замаха, ударить оружием. Нож и длань, его держащую, Джеймс поймал плащом, связывая плотной тканью, лишая подвижности. И тут же, не останавливаясь, не задумываясь, используя силу и скорость противника против него же, резко развернул Графа на прямом и вывернутом локте, открывая его Хантеру. Лондонский пригнулся и чуть присел, согнув колени, свободной рукой закрывая голову и бок.
Сержанту хватило одного хорошего, с короткого размаха, удара дубинкой по голове спутанного лондонского. Увернуться тот уже не успел, и дубинка прошлась по черепу с радующим душу глухим звуком. Граф, хрипнув, осел на пол. В наступившей тишине раздавались всё более громкие взвизги за дверями и стенами и послышался отчетливый щелчок выдергиваемого сустава - Джеймс и не подумал выпустить руку Графа. Звучало это все на удивление радостно.
- Отличный удар, Том, спасибо, - задумчиво поблагодарил Джеймс Хантера, - ну что, сами до пыточной дотащим или не по чину?
Тот только смерил неподвижное тело взглядом и точно сплюнул на валявшуюся рядом рубашку.
- Я к чину привыкнуть ещё и не успел. Дотащу. Бывали и потяжелее. А тут и церемониться ни к чему.
- Тогда вдвоем, - согласился Джеймс, наконец, выпутывая руку лондонского из плаща, - вот дьявол!
Нож Графа успел проделать прореху в шерсти, а потому связывал его Джеймс тем самым кожаным ремешком, что выдала ему корона как раз для таких случаев, с огромным удовольствием.
- Надо бы нам успеть до того, как мистер Фиддл домой уйдет, - вздергивая на ноги тело, вздохнул он, - я на мельницу еще хотел прокатиться.
- Успеем, - проворчал Хантер, подхватывая Графа с другой стороны. - Идти-то. А вот мельничка... может, компания нужна? До мельнички хотя бы. А то раз такое дело... дорога-то пустая.
- Не откажусь, - с благодарностью согласился Джеймс.
Безумная отвага и фанфаронство хороши для странствующих рыцарей без страха и упрека. Отцу двоих детей, без пяти минут жениху и констеблю нужно быть осторожнее. И если кто-то посчитает это трусостью... Проблемы заблудших умов и заблудших душ Джеймса не волновали.

с Хельгой

Гринфорд, после обеда

Ещё из-за ворот их приветствовал басовитый лай, перемежающийся рыком. И здесь речь шла уже не о спаниэлях - хотя и, кажется, ещё не о Девоне. Внутри же встречала забористая, в три оборота и до неба ругань низушка, который ощупывал прореху пониже спины в джеркине. С цепи у дома рвался громный кобель с лапами едва ли меньше мужской ладони. Лобастую голову с короткой мордой покрывала гривой густая чёрно-жёлтая шерсть. Спина и хвост поросли так же густо, в глаза мерцали волчьей желтизной, выдавая неведомую помесь. Цепь выглядела крепкой. Вышибной замок, который её запирал - тоже. Опасения внушала разве металлическая пластина, которая крепилась к брёвнам стены у наскоро сооружённого навеса. Крепление ощутимо подрагивало. Или так казалось. Впрочем, огромный пёс уже почти успокоился и взлаивал всё реже, зато с несколько голодным интересом поглядывал на Джеймса. Не улыбаясь. Гарри меж тем, выдохнувшись, перешёл к более простым выражениям.
- Чтоб их собственные псы насмерть затрахали, а потом сожрали, высрали и земли сверху накидали! Мерзогадостные подземные ублюдки! Ну вот какая, мать её, сука молодой хозя... - заметив, наконец, присутствие гостя, он осёкся и уставился на Клайвелла возмущённым взглядом, начисто игнорируя Хантера. На поясе низушка висел тяжёлый по виду чекан.
- Хм, хороший пес, - похвалил Джеймс, спешиваясь и с ответным же интересом рассматривая собаку, - а где мисс Мэри? И что за подземные ублюдки?
- Мурлоки же, - буркнул низушок. - Скоты подземельные. Ну, эти, у которых дом наполовину в землю утоплен. К ним, значит, к тварям мерзким с утра с самого и катались. За животной этой поганой и богохульственной. Для охраны, стал быть. Да только уж больно злая. Последние часы ещё лает и лает. Еле на цепь загнал.
Джеймс вздрогнул от предвкушения чего-то нехорошего, беды, готовой случится или уже случившейся, и повторил настойчивее - и мрачнее:
- Где Мэри?
Хантер, соскочив на землю, уже натягивал тетиву на прихваченный из оружейной лук.
- Так ведь на обрыве своем любимом, - уже беззлобно ответил Гарри и мотнул головой к знакомой тропинке. - Она почти кажинный день туда, особливо если солнца хоть сколько есть, порадоваться. А так-то со вчера грустная совсем, вот и... - заметив взгляд Клайвелла, он передёрнулся и заговорил быстрее. - Да вы ж чего, она ж не одна, с Алвкином. Он, может, и пожилой уже, угрюмый, а крепче иного силача, и посох у нас никто так не крутит. Лесовик, понимаете? И дубину носит такую, что ух...
- Том, пожалуй, я должен показать тебе этот обрыв, - не дожидаясь ответа Хантера, Джеймс споро зашагал по знакомой уже тропинке, - там замечательные виды.

Мэри с неведомым Алвкином ушли в этот раз дальше по реке, чем помнил Клайвелл. Стоило подойти ближе к обрыву, они натолкнулись на первое тело. Краснолюд с измазанными почему-то чернилами пальцами лежал на спине, уставив в небо незрячий взгляд. Лоб его был проломлен страшным ударом, а из голени торчал обломок кости. Ещё один разбойник - юноша чистой, хотя и присыпанной кровью одежде скорчился, держась за живот. Перед смертью его жестоко рвало. Следы вели дальше, мимо любимого места Мэри, в низинку, которая потом шла снова вверх, пока край не навис над рекой на высоте двух-трёх ростов. Здесь уже не было тропинки, никто не расчищал снег, поэтому идти было сложнее. Зато следы виднелись отчётливо, рисуя картину засады и отступления, перемежаемых стычками. Кое-где снег был закапан кровью.
О том, что схватка ещё не закончилась, возвестили глухие звуки ударов и хэканье вперемешку с проклятьями и богохульствами. Казалось, что они успели вовремя, но когда до вершины подъёма оставалось всего несколько шагов, раздался громкий щелчок, и следом - звук падения тела. После этого наступила тишина, которую даже не перемежали торжествующие возгласы. И когда Джеймс высунул голову из-за края, стало частично понятно, почему. Низушок с пращой, совершивший удачный бросок, склонился над товарищем, который скорчился на снегу, боюкая раздробленную ногу. Ещё один человек без движения лежал поодаль лицом вниз, выронив короткий меч. Тонкая смуглая девушка, затянутая во всё черное, морщась, потирала рёбра, не выпуская, впрочем, из руки длинный, узкий нож.
А пастух лондонских карманников, Соверен, молча смотрел на Мэри, стоявшую, выпрямившись во весь рост, над самым обрывом. И задумчиво подкидывал на руке кривой нож - хотя нападать и не спешил. Девушку же, казалось, больше интересовал её защитник. Высокий крепкий старик без движения растянулся в снегу между ней и Совереном. Посох, которым и отбивался пасечник, лежал в стороне. Один его край был расщеплен или срезан, и за деревом темнел свинец.
Джеймс мысленно вздохнул, отшатываясь к Хантеру, и с мрачной улыбкой расстегнул застежку плаща. Тяжелая ткань упала на снег, темным полукругом, полумесяцем охватывая ноги. Чувств и мыслей не было - только ярость, подстать какому-нибудь чудовищу. И расчет. Жестами показав сержанту, что девушку (как её?... Не важно!) необходимо убрать из лука, он снял и оверкот, оставшись в одной кольчуге. Выбор снова пал на кинжал, хотя, пожалуй, меч был бы более уместен. Но отчего-то было ощущение, что кинжалом - больше удовольствия от убийства. И это Джеймсу казалось сейчас правильным.
Сержант мельком глянул направо, где солнце упорно пыталось пробиться через облака. Сморщился на порывистый ветер, гулявший у обрыва, но - уже поднимаясь в рост и одновременно натягивая тетиву. Вторую стрелу он, словно копируя давешнего валлийца, тоже держал за пятку в правой руке. Телохранительница - любовница? - Рика всё-таки успела его заметить до выстрела, и уже начала разворачиваться, когда первая стрела с хрустом вошла под ключицу, отбрасывая девушку назад. Вторая стрела, свистнувшая уже мимо плеча Клайвелла, пробила горло пращнику. И сцена изменилась мгновенно. Соверен, вначале недоумённо оглянувшийся на тонкий, птичий вскрик Ван Хо, рванулся к Мэри, но девушка так же молча и спокойно, как стояла, припала к земле, взметнув юбку, и перекатилась за край.
Не тратя время на лишние разговоры, размышления и переживания, лишь мельком порадовавшись сметливости девушки, Джеймс рванулся к Соверену быстрым, волчьим шагом, держа кинжал прямо и даже чуть за спиной. Не мудрствуя лукаво, пастух карманников встретил его пинком сапога по голени, не слишком сильным, вскользь. И тут же, коротким тычком, метя в бок, махнул ножом, на шаге после пинка. Кисть противника Джеймс успел перехватить на противоходе, сверху, и потянул ее на себя, вбивая рукоять кинжала свободной рукой в сгиб локтя Соверена. Резко выдергивая руку злодея вверх, зафиксировав левой рукой свое правое предплечье, Джеймс повернулся налево, одновременно нанося удар коленом в промежность противника. Соверен согнулся и подло попытался упасть, зацепив ногу Клайвелла "кочергой". Не вышло. Упираясь этой же ногой в свод стопы констебля, злодей извлек из-за спины другой нож, короче и тоньше, и резко замахнулся, метя в шею, туда, где заканчивался ворот кольчуги. Нырком уходя от удара, Джеймс подтянул руку Соверена к себе и коротко, без замаха, воткнул кинжал в печень. Дожидаться смерти пастуха щипачей он не стал. Отпихнув тело от себя и не обращая внимания ни на кровь, стекающую по кольчуге, ни на пялящегося из-за пригорка, разинув рот, низушка Гарри, Джеймс бросился к обрыву.
Подмытый берег уходил вниз отвесно, шапкой нависая над затянутой льдом рекой, но под срезом обнаружилась горбатая песчаная коса, на которой упрямо цеплялись за жизнь несколько чахлых кустов. Среди чёрных голых веток ярким пятном раскинулось зелёное платье, прикрытое чуть более тёмной накидкой. Подол пошевеливал налетающий ветерок. Лицо же Мэри, с закрытыми глазами было почти неотличимо от белого снега. Девушка не шевелилась.Спуститься было негде, а потому Джеймс, торопясь и подскальзываясь, бросился назад, туда где берег был ниже и более пологим. И снова, спеша, спотыкаясь, проклиная ногу, не вовремя вспомнившую, что она болит, побежал по льду к девушке. Мэри была без сознания, но несомненно жива, хотя и бледна, с холодной испариной на лбу. Аккуратно подняв на руки и с облегчением убедившись, что позвоночник цел, Джеймс споро пошел назад, к берегу и мельнице.
Мэри заговорила внезапно, словно отдёрнули плотную занавеску.
- Красивые ресницы. Очень. Я это уже говорила, да? Но это правда. И я вот всё думала, приедете ли вы снова после вчера. Что, наверное, не успею извиниться. Слишком много говорю, и слишком мало думаю. Или слишком много? Вы, кажется, тоже слишком много думаете. Несмотря на ресницы. Так сложно, когда вот тут, - она слабо пошевелила рукой, попытавшись ткнуть пальцем в грудь Джеймсу, но сдалась. - Чувство, а снаружи ничего нету. Или не то. Или не о том. А потом оно - бах! - взмах руки не получился тоже. - Вы разрешите мастерскую в доме? С алхимией? Порох! Хотя с ним может не остаться ресниц, я читала. Но ваша матушка будет против. Но ведь новая хозяйка... ой, кажется, я опять слишком много говорю. Зато думать так весело, пусто.
- Мэри, - заботливо и даже нежно поинтересовался Джеймс, пропуская мимо ушей алхимию, ресницы и порох, - Во-первых, кто же матушку спросит-то, даже если она и будет против чего-либо? А во-вторых... У тебя голова кружится? Не тошнит? Испугалась?
Вопросов получалось много, особенно для девушки, у которой явно тряхнуло голову. Но облегчение от того, что жива, что успел вовремя, хоть сам того и не ведал, будто прорвало плотину, за которой скопились слова и чувства.
- Головы вовсе нету, - убеждённо ответила Мэри. - Поэтому тошнить не может. А если кого-то и тошнит, то это не я. И конечно же я испугалась. Я так и не успела у вас спросить, куда пропала лютня. Лютни даже важнее, чем пони, а она куда-то делась. Это тайна. Загадка. Обожаю загадки. И музыку. У тебя обязательно, совершенно точно должна быть лютня. И не простая, а какая-нибудь необыкновенная. А потом я испугалась, что ты не вернёшься. Я вообще очень много боюсь, ты не знал? И мало думаю. Или много? Наверное, недостаточно. Или посередине. Иногда нельзя думать ровно посередине, правда? Тогда наверняка ошибёшься. И иногда надо просто чувствовать... - девушка замялась и нахмурилась, потом неуверенно продолжила. - Мир кружится. Почти как солнце, только мир. Из слов. Потому что говорить - нужно. И спрашивать, наверное, тоже? Ты хочешь меня поцеловать? Ой. Наверное, это неприличный вопрос. И всё равно головы нету. Но... - она помедлила. - А как я тогда говорю?
- Словами? - Предположил Джеймс, усмехаясь и прибавляя шаг, надеясь, что Хантер не забудет прихватить плащ и оверкот. - Поцеловать я, конечно, хочу. Но не сейчас. После. Когда у тебя голова появится, а то без нее и вовсе неприлично получится. Да и таинственной загадки никакой нет: на лютню Артур прыгнул с кресла, а новую руки так и не дошли купить. И возвращаться я буду всегда, пока жив.
Если, конечно, будет куда, после пороха-то. Нет, алхимической мастерской в доме не будет точно. Особенно, в доме, где живет Артур. Несмотря на ресницы, загадки и лютни. Несмотря на голубые глаза и приятную тяжесть в руках. На сметливость и хладнокровие.
Мэри довольно кивнула и попробовала закопаться глубже в окровавленную кольчугу, но железо сопротивлялось. Зато, казалось, растрепавшиеся волосы её очень оценили возможность цепляться за ряды клёпаных колец.
- Живой - это хорошо. Очень хорошо. Я рада. Только почему-то холодный и железный. И колючий, кажется. Ты же убил этих людей? Мой герой. Жаль, я не видела. Девушка была такой жуткой, хуже, чем этот человек с ножом. И, мне кажется, очень несчастной, но это ведь не повод так красить ногти? В чёрный? Ей не шло. Так им и надо. Интересно, пойдут ли наряды Бесси. И когда же ты познакомишь с детьми? Ой. Это тоже нескромно и леди такого не спрашивают. Стоит ещё одного поцелуя. Странная математика. Качается, - она хихикнула.
- Еще б она не качалась, - проворчал Джеймс, с облегчением кивая Хантеру, с руках которого была его одежда, и с неодобрением глянув на ошарашенного низушка. - Мэри, с детьми познакомлю, как только они вернутся домой. Но сначала - тебе нужен покой, понимаешь?
- Покой, - кивнула девушка. - Не понимаю. Мне совершенно не хочется лежать. Двигаться не хочется тоже. Ты видишь сны? Мне хотелось бы знать, о чём. И, наверное, почему? Да. Почему, мне кажется, важнее. Не менее важно? Так же важно? Важно. Смешное слово, почти такое же смешное, как куст. Кусты с вопросами, с которых легко соскользнуть. Или не с вопросов, а с ответов? Растут ли ответы на кустах вопросов? И иногда, наверное, там попадаются слишком тонкие ветки. Ломаются под тяжестью... как смешно выглядит крыша. Да, я вспомнила. Я лежала, и, наверное, стоит лежать ещё? Только не на льду.

Со Спектром и Лео

Уложив Мэри и заручившись обещанием низушка найти женщину для ухода за ней, Джеймс вышел во двор. Иногда, очень редко, как сейчас, он видел отчетливо и интуитивно, угадывая не только подспудное, но и явное. Но именно в такие моменты и стоило прислушаться к голосу разума. "Чуйство" вопило, что ему нужно на пасеку, что девушка Тельма не пропала просто так, но не было времени спросить у Мэри. И Джеймс почти увидел, почти дотронулся до рукава проводника - парнишки лет восемнадцати, спокойного и неразговорчивого. Почти ощутил под рукой резьбу наличников бревенчатой хижины. Почти откинул узорчатый половичок, скрывающий крышку люка в погреб. Почти. Именно в этот момент он понял, что ему все равно ведь, на самом деле, что произошло с подружкой Мэри, даже если она сидит запертой в подвале. И что работы у него хватает и без спасения очередной девицы, вполне возможно - опасной. Или вообще уже мертвой и интуиция обманывается, принимая умертвие, любовно пестуемое безутешным пасечником, за страдающую девушку. Наплевать. Он ничем не отличается от остальных законников и ему также, как и им, хочется спокойной жизни, без лишних проблем. Уговорить свою совесть оказалось чуть сложнее. Но, все же, Джеймс справился и с этим, заставив подумать себя о том, как неожиданно быстро и сумбурно развязалась ситуация с лондонскими. Снова порадовавшись, на этот раз вдумчиво, сметливости Мэри, он с запоздалым холодком ужаса осознал, что девушку могли зарезать. Просто, без экивоков, как на бойне. Или взять в заложницы и... Ведь он никогда не вел переговоры в таких случаях, бесполезно. Все равно убьют, в назидание. Впрочем, хорошо то, что относительно благополучно заканчивается. На этой мысли Джеймс кивнул сам себе, и вскоре они с Хантером уже возвращались в Бермондси.

Письмо снова дожидалось его на комоде в комнате. Рядом с демонстративно поставленным стаканом воды, накрытым коркой хлеба. Утешив себя мыслью, что, по крайней мере, он теперь сможет сидеть в тюрьме или стать монахом-аскетом, Джеймс поспешно развернул маленький свиток и впился глазами в строчки.

"Здравствуй, папа,

Мальчиков уже несколько, но это, признаюсь честно, ничего не меняет. Я не очень восхищаюсь - и это ХОРОШО, что не нужно ничего демонстрировать! Представляешь, двое - Эдвард-задрав-нос и ещё один, со странным прозвищем Ласка - принесли мне букет гераней! Некоторые ещё с землёй! Оказалось, они выдрали их из клумбы в оранжерее, потому что решили, будто мёртвые цветы мне понравятся. Может быть, я плохой, грешный человек, но была ОЧЕНЬ рада, когда им оборвали все уши и заставили вместо обеда заниматься на полосе препятствий! Так им и надо! Лучше бы принесли клумбу. Хотя, лучше не нужно. Пусть растут там, где растут.

Артур здесь совершенно свой и всё-таки к вечеру устаёт, так что спит без задних ног. Не просыпаясь. Знаешь, он только и говорит о том, как хотел бы потом стать михаилитом, так же обращаться с мечом и магией, защищать людей от монстров. Боюсь, он не очень меня слушает, когда я говорю, что делать это можно совершенно по-разному. Слишком много здесь всего, чтобы меня слушать. И слишком быстро он... (вычеркнуто )Ох, папа. Про михаилитов такое говорят на улицах... я знаю, что это всё неправда, но ведь - говорят. И, значит, про него говорили бы так же?
Правда, они действительно необычные. Прозвища вместо имён, словно прячутся. Странные ритуалы... меня пустили посмотреть на опоясывание, очень торжественное и красивое. И богослужение - совсем не такое, как в нашей церкви, но прекрасное! Это для тех, кого выпускают "в поле". Может быть, они в самом деле неправильные, но я не вижу здесь зла - да и ты не отправил бы нас сюда, будь иначе.

А ещё один из магистров спрашивал, не интересует ли меня медицина. Странный вопрос, и я даже не уверена была, что ответить. Наверное, не очень. Они очень милые, правда. Стараются для меня что-нибудь найти, развлечь, хотя я с удовольствием и просто читаю. Ты говоришь, книги домой? О, с удовольствием, особенно исторические! Только это, наверное, очень дорого. Я думаю попросить несколько переписанных копий. Мальчики занимаются этим для практики, и некоторые работы даже можно читать. Сомневаюсь, что их поставят тут на полку. ОЧЕНЬ сомневаюсь.

И, разумеется, я очень осторожна, папа, как же иначе? Только они не очень хотят общаться. Может быть, это потому, что сидят в клетках... это грустно, когда сидят в клетках, хотя я и понимаю, что иначе они будут причинять другим вред. Как с теми, кого ловишь ты, папа. Но почему-то этих тварей мне жалко больше, чем людей. Не могу объяснить.

И я отказываюсь отвечать про завещание. Точка.

Очень скучаю, твоя
Бесси

P.S. одежда? Но у меня есть одежда. Зачем ещё? А там есть розо(вычеркнуто)? И я могу познакомиться с мисс Мэри, если ты считаешь, что она хорошо к тебе относится.

P.P.S. спасибо! Я бы очень хотела лошадку. Или мула, только где же нам их держать? А про щенка я спрошу у магистра завтра. Сегодня все очень заняты и бегают. Кажется, из бестиария что-то сбежало. Или сбежало что-то из бестиария? Я не очень расслышала, а магистр куда-то торопился. Наверное, это месть за клетки"

Джеймс хмыкнул, усаживаясь за стол, и некоторое время сидел, глядя в вечереющее небо за окном. Письма дочери радовали его так, что на некоторое время он терялся, забывал те слова и чувства, что тщательно подбирал целый день, предвкушая письмо. Впрочем, они и не нужны были теперь, когда в этом уже привычном ежевечернем послании он говорил с Бесси обо всем.


"Бесси, солнышко,

То, что мальчиков несколько - это ведь хорошо ("Нет!"). Выбор должен быть всегда, верно? Да и то, что ради тебя выдрали герань в оранжерее, тоже неудивительно. Думаю, еще ни раз кавалеры совершат подобные глупости ради моей прекрасной дочери. Впрочем, наказание справедливое и даже полезное, не могу не одобрять ("Интересно, где продают эти самые поганые метлы?"). Что касается слухов... О твоем отце тоже болтают такое, что об ином михаилите не скажут, но ведь от этого я не перестаю быть тем, кто я есть? Хотя, не буду скрывать, я недоволен таким волеизъялением Артура. Мама мечтала (вычеркнуто) ("Что он тоже будет юристом") Но протестовать не буду, в его возрасте уже подыскивают учителей, чтобы направлять на стезю, и мне бы не хотелось решать за своих детей. Конечно, Артура не будут отпускать к нам на каникулы, да и видеться с ним мы будем гораздо реже, но, кажется, он родился воином. К сожалению, розового среди одежды нет ("И мы это исправим"). Но есть сиреневое, голубое, изумрудное и золотистое. И янтарного цвета шубка с мехом лисицы, а к ней шапочка и яркий русский платок, расписанный причудливыми птицами. Та одежда, которую покупала тебе миссис Элизабет, недостаточно нарядна и я, к сожалению, это поздно заметил ("Хорошо, вообще заметил хотя бы"). Когда вернешься, сможешь купить то, что тебе по вкусу. И думаю, что тебе пора забрать себе мамины украшения. Надеюсь, что смогу вернуть вас домой вскоре. А вот с Мэри вряд ли уместно сейчас будет знакомить ("Хотя, почему нет?") . Произошло то, от чего я смог уберечь вас с Артуром, но не озаботился тем же для нее. Впрочем, она пострадала меньше, чем могла бы, но очень сильно ушиблась. Хотя я теперь и знаю точно, что нравлюсь ей ("Да! Да! Да!") . Я цел, не волнуйся, мистер Хантер мне помог с решением возникших проблем и, думаю, что мы могли бы приглашать его на ужин. Когда у нас в доме снова будут ужины, потому что миссис Элизабет совершенно перестала готовить ("И я эдак скоро стану мощами") . Да, если ты окончательно
решила выбрать щенка, то напиши, что для него приготовить. Я плохо представляю, какого размера лежанка и миска нужна такому большому созданию. А вот лошадку мы могли бы держать на конюшнях стражи, хотя и не хотелось бы. Но все же, даже так лучше, чем вообще без лошади. И я очень сильно скучаю. Без тебя дом умер, в нем нет радости и очень одиноко

Папа."

Однажды кто-то из этих мальчиков, что уже начали появляться в жизни, уведет ее в свой дом. Но до этого еще было время и Джеймс забылся тревожным сном, в котором то и дело возникала так и не увиденная им пасека и половичок в избушке, скрывающий вход в погреб.

Раймон де Три и Эмма Фицалан

Безымянная таверна где-то в лесу под Глостером. 8 января 1535 г.


Ночной перегон, длинный и утомительный, в усталой валкой рыси лошадей, в неверной, зыбкой дреме, когда опостылевшее седло кажется одновременно и неудобнейшим одром, и мягчайшим ложем, под тонким растущим месяцем, окруженным зябкими звездами, закончился к утру. В таверне, окруженной частоколом из бревен, иные - в рост человека, иные - выше, держащим крепкие ворота. К частоколу, забор-в-забор прилегала деревня, скорее - городок, огороженная столь же надежно. Но если в таверну пустили, то ворота селения, по раннему времени, были заперты. Сама таверна, разительно чистая после чедвортской, поставленная из чисто ошкуренных бревен в сруб, крытый корой и соломой, была приятно теплой и уютной, хотя и не роскошной. Одна комнатка на верхнем этаже, с узкой кроватью, без камина, но с трубой от него. Ванны здесь отродясь не водилось, но нашелся достаточно большой таз, в котором мыться пришлось по очереди, помогая друг другу. И все же - здесь было тихо и не было излишней благодати в виде блох, вшей и клопов, которых мнительная Эмма после Чедворта видела в каждой подозрительной точке на стене, о чем незамедлительно сообщала. Общий зал был пока пуст, хотя, по уверениям хозяина, больше похожего на пирата, чем на содержателя придорожного трактира, к вечеру он наполнялся так, что "сплюнуть некуда".
И правда, когда они, выспавшись до полного ощущения тяжелой головы и той приятной усталости, что всегда следует за хорошим отдыхом, спустились вниз, подгоняемые голодом, в зале было сложно найти пустую лавку. В одном из углов сидела на первый взгляд пьяная компания, сдвинувшая сразу три стола, гогочущая и сыто, осоловело посматривающая по сторонам трезвыми, оценивающими взглядами. Одеты ее члены были пестро и разнообразно: богатые шелковые рубахи соседствовали с потрепанными штанами и вовсе дырявыми сапогами. Но зато - у каждого на поясе висел длинный нож. В другом углу пригорюнился молодой наемник в драном и грязном колете, тоскующе глядящий в полупустую кружку с ромом. Раймона он оглядел мельком, а вот на Эмму уставился с интересом, хотя девушка и надела свое рабочее платье - закрытое, под шею. И даже соорудила из шали нечто вроде скромного платка на голову, прикрывающего косу.
Подавальщицы здесь не было, еду здесь разносил сам хозяин. Впрочем, здесь не было и вина, а тот эль, что подавали, лучше было не пить вовсе. А ром пах так крепко, что Эмма, по виду, захмелела лишь от запаха. Да и еда... Колбаски были подозрительны, а уж когда девушка, подцепив ножом, вытащила изнутри клок чего-то, отдаленно напоминающего отварное крыло криксы... Пожалуй, съедобна была лишь овсянка, хотя и напоминала своей склизкостью и отсутствием соли ту, которой кормили в Тауэре.
- Бывал я и в менее подозрительных местах, - заметил Раймон, без особого интереса ковыряя кашу. Взятое с собой сушёное мясо выглядело, как ни удивительно, привлекательнее. - Трактир посреди нигде, с небольшой деревушкой, которая ну никак такому месту выручку не сделает. Путников мы повстречали раз-два, а третьего и не вспомнить.
- Вон тот, в рваном колете, - Эмма с грустью посмотрела на кашу, но к ней не притронулась, - что смотрит так жадно... Он еще и сожалеет о потерянном времени, и очень ярко чувствует под рукой гобелен.
- Гобелен, да? - Раймон краем глаза оглядел мужчину и хмыкнул. Получалось, что он бывал в монастыре и встречал там Эмму? И касалось его дело гобелена... иначе и такой связи не возникло ли. Но откуда бы? Даже Ричард Фицалан с трудом её узнал в новом облике. - Ты не видела его в Бермондси?
Девушка покачала головой, решительно отодвигая от себя щербатые, но чистые тарелки с едой.
- Я ведь не выходила к гостям. Эмилия или Магдалена. Если только в лекарской был, но страждущих всех не упомнишь. Да я и не запоминала - зачем?
Наемник, меж тем, уцепил свою кружку с дрянным элем и, не спрашивая позволения, плюхнулся на лавку рядом с Раймоном.
- В Глостер? - С любопытством поинтересовался он.
- Вот молодёжь, - покачал головой Раймон. - Раньше хотя бы представлялись сперва. О погоде говорили. О том, как паршиво кормят в забегаловках, и как тяжело найти приличную компанию. А уже потом приставали со странными вопросами, на которые хочется не ответить, а задать свои.
- А и спроси, - чуть нетрезво согласился наемник, - отвечу. Девочка-то с клятого монастыря, дери мать-настоятельницу черти на том свете да под волынку!
- Настоятельница, увы, ещё не там, - меланхолично кивнул Раймон, мысленно посылая к дьяволу все совпадения разом. Глостер... - И девочку ты, значит, там углядел, и гобелен посмотрел... и до Глостера уже, небось, проехал?
- Проехал, - кивнул головой тот, - и решил, что ну их всех в задницу к Вельзевулу. Потому как не будь я Джон Тоуша, если оно мне все уперлось.
Раймон покрутил имя в голове, но память молчала. Ни о ком таком он никогда не слышал. И при этом едва ли Кранмер отправлял этой дорогой простых и ничем не примечательных людей. И ведь узнал...
- А что именно не упёрлось - не расскажешь? Чтобы, так сказать, время сэкономить. Потому что у меня тоже начинает появляться ощущение, что оно и мне не слишком надо. Ещё эля?
- А тем, что третий чертов гобелен - в дьяволовом Бермондси. А я что - крайний, туда-сюда бегать и в загадки играть?
- Третий? - Эмма, видимо, не смогла сдержать удивления. - В обители нет третьего гобелена!
- А с этим? Как его? Архистратигом! - Джон Тоуша посмотрел на Эмму и подмигнул Раймону, - а удобно, да?
- Незаменимо. Надо было свою красть. Хотя бы вон Эмилию, - беззлобно проворчал Раймон. Наёмник ему, скорее, нравился. То, что он говорил - нет. Чёртовы гобелены. Это было почти обидно. Он на миг понял Джона - возвращаться не хотелось смертельно. Даже не учитывая того, что Джеймс Клайвелл рассказал про случившееся в монастыре. Да и уцелел ли тот гобелен? Он тяжело вздохнул. - Архистратиг-то тут причём?
- Эту вешалку? - Тоуша с удивлением воззрился на него, залпом допивая кружку, - да у нее заразы, должно быть, больше, чем у крысы в Доках! А архангел, как мне человек умный в Глостере заобъяснил, он воитель, который всякую пакость и зло изгоняет. И, значит, покровитель этого долбаного великого короля.
- Значит, нужен этот треклятый гобелен... - Раймон отодвинул собственную непочатую кружку. Его не устраивал уже один только запах. И, несмотря на новости, всё больше тянуло в Глостер. Горячая вода. Вкусная, хорошо приготовленная, приправленная еда. Отсутствие чёрта по дороге, и да пусть он, мать его дьяволица, достанется кому-нибудь другому. Проезжают же там не так занятые архиепископами, древними богами и богинями братья? Должны. Просто обязаны. Он сочувственно покачал головой. - Значит, решил больше в эти игры не играть. А ведь сколько же мотаться пришлось!..

с Леокатой

Кружку перехватил наемник, и снова без разрешения. Впрочем, приложиться к ней он не успел, равно, как и ответить. От того стола, где сидела разношерстная компания, отделились трое. Вальяжно прошествовав через небольшой зал, они мягко, по-кошачьи, уселись на лавку напротив. Один из них, юный, широкоплечий, с чистым и невинным лицом, задумчиво и оценивающе уставился на Раймона. Остальные два, одетые в зеленые джеркины, рыжеволосые и похожие друг на друга, как горошины в стручке, ухмыляясь и перемигиваясь, обшаривали глазами Эмму, что девушка переносила с невозмутимым лицом, лишь слегка касаясь рукой с кольцом рукава Раймона.
- Любезнейший господин, - вежливо и очень мягко начал юноша, изящным движением руки приглаживая взъерошенные волосы, - позвольте отнять у вас немного времени.
Раймон мысленно вздохнул. В следующий раз хоть не выходи из комнаты. Тихо, спокойно. Даже если не услышишь, как сговариваются убить, хотя бы помрёшь в покое.
- Я смотрю, здесь это традиция. Что же, милостивый сударь, позволю. Нельзя отказывать в такой любезной просьбе.
- Видите ли, многоуважаемый господин, - юноша задержал взгляд на орденском кольце, улыбнулся и продолжил речь, - волей судьбы нам довелось помогать монахам избавляться от пагубной страсти к роскоши, артефактам и ценностям. И случилось так, что прямая дорога через лес стала некомфортна, а трактом пользоваться не с руки. Не затруднит ли вашу милость за скромную, но достойную оплату поспособствовать нам с решением этого досадного недоразумения?
"Хотя бы этим - в таком-то деле! - не чёрт мешает?.." - тоскливо понадеялся Раймон и улыбнулся.
- Устав, без сомнения, требует помогать людям. Особенно страждущим. Но, господин мой любезный, скромная оплата, и оплата достойная - кажется мне чуть ли не противоречием. Но, впрочем, не соблаговолите ли вы вначале описать вашу закавыку - словечко, которое когда-то использовал Тоннер при описании одержимой менестрельши, кажется, пристало к нему намертво, - чтобы можно было поговорить о деле, так сказать, со всей определённостью?
- Видите ли, - у юноши, похоже, тоже были свои пристрастия к некоторым словам, - драгоценнейший господин, вопрос оплаты, я полагаю, мы сможем решить ко взаимным удовольствию и выгоде. А закавыка, как вы изящно выразились, проста, и в то же время - сложна до безумия. Мы не можем выделить достаточного отряда для охраны ценностей, когда их перевозят, ведь работать приходится сразу с несколькими погрязшими во грехе стяжательства обителями. И, признаться, несколько устали скорбеть от того, что пропадают ценные люди, разбирающиеся в предметах старины. Не могли бы вы проводить одного из них до Глостера, а заодно и очистить путь от того, что местные называют в скудности ума своего дьяволом?
"Дьявол".
Адлет, хоть был в этом совершенно не виноват, теперь упорно ассоциировался с грязной, завшивевшей деревней. Хотя Раймон готов был признать, что такая тактика, несмотря на все свои минусы, имела право на жизнь: твари эти обычно были весьма брезгливы. Странно, что люди вообще продолжали пропадать.
- Очистить, значит, путь - это, получается, действительно к михаилитам. Но сопровождение? Обычно братьев для такого не нанимают. Наше дело - контракты на тварей, а не работа телохранителем или, скажем к примеру, приближение душ монашеских к вратам, столь строго охраняемых святым Петром, - он помедлил, постукивая пальцами по столу. - Ведь если не станет твари, то не понадобится и сопровождение, так? Или же ваша закавыка имеет двойственную природу?
Парень досадливо вздохнул и поморщился, точно спешил куда-то, и разговор его уже начал утомлять.
- Такое слово забавное, - мягко улыбнувшись, проговорил он, - к сожалению, не слишком точно отображающее суть вопроса. Двойственность природы, дуализм, заключается в том, дорогой господин, что нужного человека сопроводить необходимо сегодня, а дьявола гонять вы можете несколько дней, верно? Я не подвергаю сомнению ваши умения и знания, в конце концов, вы же дожили. Но, право, дело настолько срочное, что это лучше бы совместить. В любом случае, для нас важнее, чтобы человек оказался в Глостере целым и невредимым. Уничтожение твари вторично.
Раймон улыбнулся плотно сжатыми губами.
- Для меня первично не быть повешенным за разбой. Надеюсь, ваш ценный человек не повезёт с собой ничего такого, что могло бы привести к подобному исходу. Иначе это может замедлить путь. А то и вовсе не начать. И охота тогда ждёт возвращения. Чистить гнёзда - это не за куст по пути зайти.
Идея служить сопровождающим нравилась ему не слишком. Мысль помогать разбою - тоже, хотя и нежных чувств к монастырям Раймон не питал. И всё же, чёртов венец. Любопытно, не мог ли этот знатец сказать что-нибудь полезное. Кроме того, всё равно же Глостер. Хотя нужды в деньгах больше не было, доходы всё-таки должны были догонять расходы. А если что-то оставалось сверху - тем лучше.
- О нет, - казалось, юноша даже удивился такому предположению, - ничего с собой он не везет, разумеется. Для этого есть другие. А когда эту тварь вы уничтожите - на обратном пути или сейчас - совершенно не имеет значения. Какова ваша цена будет?
Улыбка стала шире.
- Цена... А венца славного короля Альфреда у вас, случайно, нет? Как у знатоков... реформации.
- Венца нет, - сожалеюще вздохнул парень, улыбаясь хмурящейся Эмме, - но если б и был... Слишком дорого, милостивый господин. Прикажите чем-то иным заплатить.
- Пятнадцать фунтов сопровождение, - абсолютно пьяно сообщил кружке наемник, - обычно.
- Сразу видно специалиста, - заметил Раймон. - Но у нас - не обычно. Дьяволы по дороге шатаются, мшанки, чёрт бы их побрал, бегают. Не говоря о ценных людях. И других людях тоже. Вдвое получится. И за тварь - сто сверху.

Со Спектром.

Тоуша подавился ромом и звучно закашлялся, бережно ставя кружку на стол.
- Я не буду говорить, что цена чрезмерна, - задумчиво сообщил юноша, сочувственно наблюдая за наемником, - и если за приятную прогулку в компании вашей милости мы готовы заплатить тридцать фунтов, то за тварь... К счастью для нас, к сожалению для вас, мы слегка знакомы с расценками Ордена, а потому - сорок фунтов.
- Сразу видно, что слегка. Во-первых, уложения меняются, потому что цена денег меняется тоже. Во-вторых, цена зависит от обстоятельств, а тварь эта гадостна просто на изумление. И, вероятно, вредна для души. Так что - никак не меньше девяноста пяти, только из уважения к богоугодному делу. За сорок фунтов я могу разве что дать совет: грязи они не любят. Так что, одежду погрязнее и попахучее - и скорее всего тварь не пристанет. В крайнем случае - пожуёт и выплюнет, - Раймон сокрушенно покачал головой и коснулся пальцев Эммы. - Грязь, молитва и искренность перед лицом Господа и людей, так, миледи?
- Перед лицом Господа, который слышит нас, — ответила чуть побледневшая Эмма, торжественно кладя свою руку на его, — и прощает все, каждую мелочь, незаметную даже нам самим.
- Шестьдесят, - вздохнул юноша, подпирая щеку ладонью, - перед лицом Господа и во имя Его.
Рука Эммы дрогнула чуть нервно, захватила тесным кольцом запястье Раймона.
- Уже ближе к настоящей цене, - порадовался Раймон. - Пожалуй, пойду навстречу. Ради Господа, который видит всё, и без ведома которого даже волос не упадёт с головы, не говоря о шиллинге из кошелька - девяносто.
- Хорошо, - юноша согласился так неожиданно, просиял такой искренней улыбкой, что вздрогнула даже Эмма, вцепившаяся в запястье отчаянно, будто боясь потерять.
- Милорд муж мой, - девушка говорила четко и очень спокойно, заставляя вспомнить о Берилл, - богобоязненный христианин должен убояться преисподней и мук ее. Грех сие - торговаться, как купцу.
Ножка в замшевом сапожке скользнула по его ноге, легко постучала носком по пластине сзади и резко опустилась вниз, по пятке, явно указывая направление. Под каблучком гулко и пусто стукнули доски пола.
- Ага, - протянул Раймон и улыбнулся снова. - Приятно иметь дело с понимающими и щедрыми людьми. Ну, что же. Оплата после работы, как полагается. И кого, значит, сопровождать предстоит?
- Меня, - просто ответил юноша, пожимая плечами и улыбаясь в ответ, - Сэм Кленовый Лист, к вашим услугам.
"Очень ценный человек. Следовало просить двести. Особенно в случае когда, кажется, платить предполагается вовсе не деньгами. Интересно, будет ли комитет по встрече у Глостера?".
Куда любопытнее при этом была мысль о том, не захотят ли опытные в расхищении церковной собственности и не скрывающие этого товарищи оставить себе ну вот хотя бы заложницу.
- Михаилит Фламберг. И выехать хочется как можно скорее, - полуутвердительно заметил Раймон. - Скажем, через час.
- А миледи с нами едет? - Согласно кивая, полюбопытствовал Кленовый Лист. - Опасно ведь. Может быть, госпожа соблаговолит остаться здесь?
- Нет, - бледность Эммы исчезла под возмущенным румянцем, - это неприлично.
- Разумеется, едет, - добавил Раймон, удивлённо подняв бровь. - Мы с миледи неразлучны. И, как видите, всё ещё живы, несмотря на опасности.
- Дело ваше, - согласился Сэм, вставая из-за стола, - я не заставлю вас долго ждать.
Он ловко и быстро вылез из-за стола, ребята-горошины последовали за ним, жадно поглядывая на Эмму.
- Хочешь совет? - Задумчиво, тихо и абсолютно трезво спросил Тоуша, болтая в кружке ром и с интересом разглядывая, как в нем плещется какая-то веточка. - Бесплатный?
- Кто ж откажется, - не менее тихо ответил Раймон.
- Смотри перед Глостером в оба глаза. И Сэма не отпускай, пока не заплатит. Когда отдаст деньги - уже не опасно, - доверительно сообщил наемник и резко отодвинул от себя кружку. - И не верь, что монеты здесь. Всё в Глостере.
Эмма согласно кивнула, подтверждая правдивость его слов.
Раймон медленно кивнул тоже. Про осторожность было понятно и так, но всё же искренность и желание помочь там, где Туоша был совершенно не обязан этого делать - стоили дорого. Очень. Особенно здесь и особенно в ситуации, когда наемника за прояснение правил игры, скорее всего, по голове бы не погладили.
- Очень ценный бесплатный совет. Благодарю. И интересуюсь, чего Джону Тоуша не хватает для полного счастья в этом славном месте? В порядке, - он усмехнулся, - хотя бы и гобеленного братства.
- Гленголл не хватает, - с такой же усмешкой ответил наемник, - если доведется, передай Ю, что Двойку вытащить нужно отсюда. Она поймет.
Юшка-Ю. В круге бандитов, убийц и контрабандистов - чёрные миндалевидные глаза, горящие возбуждением от драки и азартом. Ива, больше похожая на гибкий клинок.
- Доведётся. Передам. Бывай, Джон Тоуша.

с Леокатой

Ночной лес молчал так, будто каждый вечер вымирал, чтобы воскреснть утром. Молчал и тракт, освещаемый лишь тонким полумесяцем. Но зато в этой тишине и тьме отчетливо было виден темный свет, которым слабо светились тонкие, хрупкие и чуткие пальцы Эммы. Свет переливался и мерцал, любовно охватывая кольцо, заползая в изумруд. Впрочем, видно это было, кажется, только Раймону. Сэм Кленовый Лист на девушку и не смотрел вовсе, озираясь по сторонам и хватаясь за рукоять кинжала при каждом шорохе. "Михаилит в юбке" поглядывала на него недоуменно, явно не чувствуя ничьего присутствия, но и заметно волновалась тоже. Причудливые тени ложились на ее лицо от ветвей деревьев, раскрашивая его сложным, языческим узором, делая старше и строже. Эти же тени играли на снегу тракта, переплетались на гриве Розы. В них чудились то вороны, кружащие в танце-битве, то длинные, блестящие черные косы, то развевающиеся рукава платья. Пританцовывали снежинки в этих тенях, крупными хлопьями падающие из густеющих туч. Раймон очень старательно не обращал на них внимания. Получалось не всегда.
Первой адлета, все же, услышала Эмма. Она вплотную, так, что Солнце смог дотянуться зубами до полы оверкота, подвела жеребца и тихо сообщила:
- Темная ярость, как с анку. Рядом - и будто везде.
И тут же сдала чуть назад, оставаясь под присмотром, но и не мешая совершать маневры.
- У вас пугливая лошадь, господин Лист? - будничным тоном поинтересовался Раймон и спрыгнул в снег, вытягивая из ножен меч. - В любом случае, лучше спешиться. Если я верно понимаю, что здесь, то оно быстрее лошади.
Если уж везло, так по-крупному. Одно дело - защищать только Эмму, двигаясь по внутреннему кругу, другое - двух верховых, да ещё не зная, откуда последует атака.
Эмма послушно спешилась, принимая поводья Розы и Солнца, замирая изваянием точно посередине тракта. Сэм же, упрямо поджав губы, остался сидеть в седле, нервно сжимая и разжимая руку на рукояти.
- На лошади хотя бы шанс убежать есть, - мрачно сообщил он, - а пешком...
- А пешком, идиот, я тебя прикрыть смогу. Лошадь же тварь догонит, а вот я - нет, - отрезал Раймон. - Слезай, или скину.
Он поколебался, прикидывая, не стоит ли набросить на лошадь подопечного морок, но это могло бы обойтись слишком дорого. Сзади раздавался хруст веток, временами, прислушавшись, он даже улавливал чьё-то тяжёлое дыхание. Качнув головой, Раймон начал обходить группу по малому кругу посолонь, вглядываясь и вслушиваясь в окружавший лес.
Кленовый Лист нехотя сполз, но в лошадь свою вцепился так, будто никого ближе и роднее у него сейчас не было.
- За спиной и слева, - меланхолично сообщила Эмма, глаза которой заливала чернота, заметная и жуткая даже этой почти безлунной ночью, - оно разделилось. Ярость и ожидание. Ожидающих много - и они дальше.

Со Спектром

Адлет выскочил из леса на дорогу почти сразу, точно подтверждая ее слова. Тени, игравшие на тракте, будто отшатнулись от него, потянулись к ногам Раймона, испуганно сжавшись, разрушив сложный орнамент. На выдохе помянул дьявола Лист. Впрочем, причины у него на то определенно были. Великолепное, мускулистое, широкоплечее тело мужчины у чудовища плавно и органично переходило в собачьи ноги, пушистые и лохматые, с забавным хвостом-колечком и несомненными признаками мужского пола. На голове красовались заостренные уши, а в желтых глазах плескалась ярость. Ни тени осмысленности. Ни искры разума. Человек-пес потянул воздух носом, что выглядело особенно жутко, ведь нос у него оставался человеческим и зарычал, демонстрируя неожиданно крупные и острые зубы.
"Мерзкая тварь. А всё же - ты думаешь. Хоть как-то. Или, хотя бы, реагируешь".
Собакообразная тварь нападать не спешила, и Раймон, медленно заняв позицию между людьми и монстром, ухмыльнулся, не показывая зубов, прямо в горящие злобой глаза. Свита мшанок оставалась позади, возможно, рассчитывая на остатки добычи, и это пока что играло на руку. Мелочь вряд ли будет вмешиваться прежде, чем крупный хищник не насытится. С животными работать мороками зачастую было сложнее, чем с людьми, несмотря на вроде бы те же органы чувств. Проблема заключалась в тонкостях. И привычках конкретной твари. И ветер, как назло, упорно дул в спину. Раймон выдохнул, и рядом с ним и чуть впереди, на расстоянии руки возник ещё один адлет, чуть крупнее первого и темнее по окрасу. Походивший, отчего-то, на Ричарда Фицалана. Добавить запах чистого тела и шерсти... не слишком мокрой, потому что снег сухой... штрихом - запах из пасти... морок уставился на настоящую тварь, оскалился во весь рот и грозно зарычал.
Полоска серой шерсти на загривке у адлета встопорщилась жесткими иглами. Он снова потянул носом и недоуменно заскулил, мордой (лицом?) выражая непонимание и изумление. Но все же - отступил чуть назад, принюхиваясь, точно ища какой-то запах - и не находя его. Сэм Кленовый Лист громко и нервно вздохнул, перекручивая в руках щеголеватую плеть, чья рукоять была украшена жемчужинами и покосился на невозмутимую Эмму.
- Не хватает, - девушка говорила ровно и медленно, - ему, чтобы поверить, чего-то не хватает.
- Как и всем нам, - проворчал Раймон. - Почему это именно ему всё должно доставаться?
Он этого не чувствовал, но от морока должно было потянуть отчётливым запахом самца.
Вот теперь адлет, кажется, поверил. Он с готовностью, удовлетворенно зарычал и низко опустил голову, готовясь прыгнуть на соперника. Этого не выдержал Лист. Швырнув плетью в чудовище, он рванулся в сторону от лошади, через тракт, в лес. Молча и быстро. Тварь перевела взгляд на бегущего, радостно и азартно тявкнула и припустила за ним.
- Tolla-thon! - не сдержался Раймон, прыгая наперерез. Иногда ругательства Роба Бойда приходились как нельзя кстати. Несли, так сказать, дополнительные смыслы, которых порой так не хватало в английском. Меч на косом ударе с длинной руки глубоко вспорол бок твари, рассёк на выходе спину. - Стой, дурень, там же мша-...
Адлет, взметнув снег, развернулся невероятно быстро и с рыком кинулся из-под руки, целясь зубами в горло. Раймон, пойманный на вольте после выхода, отчаянно крутанулся дальше, подставляя плечо. Зубы твари скрежетнули по стали, а потом всё-таки зацепились, прошли кольчугу и впились в тело. Удар сбил обоих в снег. Раймон, выпустив рукоять бесполезного меча, коротко ткнул кинжалом снизу, под рёбра, и откатился. Адлет ещё пытался достать его когтями и клацал зубами, но жёлтые глаза уже затягивала пелена.
- Вот ублюдок!
Боли за азартом почти не чувствовалось, но Раймон знал, что рану придётся тщательно промывать, и желательно - сразу. Вот только выйдет ли...
Лист, вопреки здравому смыслу и ожиданиям, упрямо продолжал бежать в лес и лишь на кромке, там, где заканчивались кусты и начинались деревья, сообразил обернуться. И побежать обратно, очень быстро - за деревьями замерцали глаза мшанок.
- Глубоко прокушено? - Эмму, кажется, судьба Кленового Листа не волновала вообще. Впрочем, подходить или шевелиться она не спешила, лишь едва заметно перетаптывалась с ноги на ногу.
- Не слишком. Промыть бы, чёрт... - Раймон поднял меч и огляделся. Мшанки явно сжимали полукольцо. - Уходим, неторопливо и спокойно. За мшанок, господин Лист, - слово вырвалось почти шипением от злости, - вы нам не платите. А им и тут есть, что пожрать.
Кленовый Лист кивнул, с испугом глядя то на него, то на Эмму, неторопливо подошедшую с лошадями ближе. Впрочем, мшанки особого интереса к ним не проявляли. Гораздо больше их сейчас интересовал распоротый бок адлета. Первой, с утробным урчанием, оскалив блестящие белые зубы, в него вцепилась крупная, рыже-подпалая тварь, на спине которой даже во тьме отчетливо виделся крест. Следом, огрызаясь и щелкая друг на друга зубами, к ней присоединились остальные, разрывая тело своего недавнего кормильца на части, жадно глотая куски.

с Леокатой

Успокоился Сэм Кленовый Лист незадолго до Глостера. Уже светились огни на городских башнях, когда юноша придержал коня и перешел с галопа на шаг. Эмма, встревоженно молчавшая все это время, поглядывающая на кровь, просачивающуюся сквозь наскоро сделанную повязку и кольчугу, вздрогнула и почти вплотную подвела Солнце к Розе.
- Наш подопечный, милорд муж мой, кажется, не ценит то, что вы не занимаетесь охраной и сопровождением, - громко и холодно заявила она, не обращая внимания на испуганно подскочившего в седле Листа, - и совершенно не оценил вашу жертву.
- Не имеет пределов глубина неблагодарности человеческой, - удивления в голосе Раймона не было. - И где же любезный господин Лист хотел нас землицей присыпать? Неужели под Глостером, до которого уже рукой подать?
- Запах дуба и сырости, - пожала плечами Эмма, - и ощущение, что недалеко. И еще - горячая ванна и ужин.
Кленовый Лист вздрогнул и осадил лошадь, останавливаясь.
- Как вы это делаете, миледи? - Неожиданно дружелюбно поинтересовался он. - Читаете мысли? Видите картинки? Понимаю, что не ответите... Хорошо, сколько я вам должен?
- Сговаривались на сто двадцать, - в тон, жизнерадостно отозвался Раймон. Если этот чёртов Лист всё-таки заплатит, сумма, несомненно, станет приятной компенсацией. Если. - И рад добавить, что ваше общество настолько приятно, что даже не хочется расставаться. Наверное, пока и не стоит. И, конечно же, осталось без происшествий добраться до Глостера, правильно я говорю? Иначе было бы обидно.
Кому обидно и за что, он добавлять не стал, оставив фразу висеть в холодном воздухе.
Лист вздохнул и открыл было рот, но Эмма его опередила.
- Собирается соврать, - злорадно сообщила она, устало потирая виски.
- Да, - усмехнулся юноша, - ради такого дара... Признаться, хотел сказать, что деньги все в таверне, но...
Возился с кошельком он долго, явно не приготовив сумму заранее, отсчитывал золото, слепо щурясь на монеты в темноте. Наконец, завязал щегольский шелковый мешочек с оплатой и бросил его Раймону.
- До Глостера я уже доберусь, - сообщил он, - меня скоро встретят.
- Бывайте, господин Лист, - мягко ответил Раймон.
И только когда тот отъехал настолько, что стук копыт растворился в молчании леса, повернул коня в сторону, объезжая Глостер.
- Предпочту другие ворота. Как бы наш любезный господин не решил, что имеет смысл заполучить обратно деньги - и заодно приобрести такой полезный дар. Вряд ли, конечно, но зачем вводить во искушение? С кем только ни приходится вести дела на тракте, хотя эта рыба - из самых скользких на моей памяти, - он мельком глянул на Эмму и после короткой паузы заметил: - Ты знаешь, что у тебя руки светятся? Не то чтобы смотрелось плохо... это даже красиво, если по чести. Но немного необычно.
- Нет, - девушка удивленно посмотрела на свои руки, но явно ничего не увидела, - если это тебе это нравится, то... пусть их.

Со Спектром

Но к разговору она все же вернулась. Уже в Глостере, в теплой и очень чистой постели, после ужина, невероятно горячей ванны и перевязки. Прижимаясь разгоряченным телом к боку и задумчиво поправляя повязку. Но говорила спокойно, не волнуясь и не удивляясь уже.
- А сейчас - светятся? - Эмма задала этот вопрос, на мгновение задумалась и заторопилась. - Понимаешь, я подумала, что сказала о свече недавно. Но, что если она горела все время, а ты только недавно научился видеть ее? Ведь очевидно, что этот скользкий, как угорь, Лист не видел ничего. Кроме дара, разумеется. Который, возможно, стоит скрывать тщательнее.
Раймон пригляделся и кивнул. Сияние никуда не делось, хотя, казалось, чуть пригасло, танцуя вокруг кончиков пальцев. Красиво, если не считать того, что оно могло оказаться ещё одним подарком богинь и могло привести один дьявол знает, к чему. Но, может, Эмма была и права. Он слегка пожал плечами.
- Может, и научился. За последние недели... знаешь, я бы не удивился. Но, если не мешает, то и в самом деле, пусть. Хм, - он призадумался. - Пока что оно только на пальцах. Интересно, как будет выглядеть, если разойдётся по всему телу...
- Жутко? - Предположила девушка и задумалась тоже, - но, по крайней мере, не потеряешь меня в темноте.
- Если будешь обнажена - да, - задумчиво согласился Раймон и с удовольствием провёл кончиками пальцев по спине Эммы. - Думаешь, если потеряешься в темноте, стоит сразу раздеваться, чтобы я тебя нашёл? Что-то в этой идее есть. Хотя зимой - практично только в помещениях. Кстати, об обнажённости. Этот скользкий, как намыленный, Лист, небось уже размышляет, как бы тебя выкрасть. Вот медленно слухи распространяются, когда нужно, - он помедлил. - С другой стороны, меня в этом случае скорее всего просто пристрелят из-за угла из арбалета.
- Тогда им придется убить и меня тоже.
Эмма спрятала лицо на плече и вздохнула так многозначительно - упрямо, что становилось ясно: устранить ее будет самым простым выходом для Листа. Девушка не допускала даже мысли о том, что может помогать убийцам Раймона.
- Лучше сначала убей их. Результат тот же, но насколько приятнее! И рушь все пентаграммы, сколько душе захочется, - высказав этот оптимистичный совет, Раймон слегка мечтательно улыбнулся. - Жаль, я не видел лица того священника в тот момент!..
- Чем же я должна убить? Стрельбой глазками? - Слегка скептически поинтересовалась Эмма, приподнимаясь на локте, отчего коса соскользнула со спины и шлепнула его по руке, - Так этого я тоже толком не умею. Пожалуй, тебе придется выжить.
Раймон опустил взгляд и его глаза вспыхнули. Он лениво улыбнулся и притянул Эмму к себе.
- Я хотел было сказать про отравленные иглы, ногти, шипы в ботинках и отвары, - поцелуй. - А ещё бывают отравленные хлысты... - ещё один, лёгкий, дразнящий, - и кинжалы. Но выжить - не отказываюсь. У этого состояния есть... плюсы.

Гарольд Брайнс
8 января 1535 г. Посреди нигде.


Лошадь громко дышала, выпуская в воздух серые клубы пара, те медленно, рассеиваясь, уходили вверх. Красное солнце только поднималось над верхушками заснеженных елей, бесконечных елей, через лес которых бежала единственная занесённая снегом дорога. Гарольд наслаждался поездкой, тракт всё время пролегал через густой лес, встречались редкие повозки, всадники, проезжал один михаилит, который, впрочем, больше интересовался опушкой, чем путниками.
- Вальтер, забыл тебя спросить, ты, часом, не знаешь, как зовут мою лошадку? Думаю дать ей имя, да лучше бы узнать прежнее. В городе как-то и не подумал. - Гарольд скорее просто искал повод для разговора. Впервые за несколько дней он чувствовал себя хорошо, наконец-то перестало болеть лицо.
Вальтер хмыкнул.
- Прежнее имя? Подумай о том, как, скорее всего, эта лошадь оказалась у Тоннера. Даже если бы хозяин "Грифона" и конюх знали настоящие клички, они не стали бы их использовать. Я и не спрашивал. Так что, пожалуй, стоит придумать собственную.
- Действительно. - Гарольд смотрел вдаль. - Надо быть осторожней, и подумать не мог, что что-то подобное может твориться так близко к Лондону, можно себе представить, как идут дела в глуши.
- Для осторожности ты как-то слишком увлекаешься, - Вальтер кивнул на голову Гарольда, явно намекая на скрытые под беретом и капюшоном опаленные волосы. - А глушь или не глушь... что, думаешь, люди какие-то разные?
- Люди то одни и те же, а вот центр власти и реформации дальше. - Гарольд тепло улыбнулся. - Насчёт источника - сам не знаю, что на меня нашло, может быть слова жнеца, может Билберри. В любом случае, урок я получил замечательный, - он поправил капюшон. - Такими темпами, путь нам предстоит неблизкий, в Англии не так спокойно на дорогах, как я слышал.
Северянин пожал широкими плечами.
- А мир вообще место сволочное. Не знаю уж, что ты слышал и о каких временах. Когда михаилитов больше было? Ну так они ни разбойниками не занимались никогда, в религию не лезли. Разве вот змею бы извели. А с источником ты сам полез, причём не на дороге.
То ли подтверждая, то ли опровергая его слова, мимо поспешно прорысил виденный не далее как три часа назад молодой михаилит. На щеке у него красовались свежие царапины, даже по виду затягивающиеся слишком быстро, а к седлу была приторочена голова, на первый взгляд - человеческая, но присмотревшись, Гарольд увидел и чешую, покрывавшую щеки, и глаза-блюдца, и жуткую пасть, полную выступающих, блестящих клыков. Воин безмятежно насвистывал сложный мотивчик, не обращая никакого внимания на стекающую из своей добычи отвратную на вид иссиня-черную кровь, оставляющую неровную дорожку на снегу. Дорожкой этой путники могли любоваться еще долго - михаилит обогнал их и скрылся за поворотом, а кровь твари осталась, пятная чистую белизну тракта своей мерзостью.
- О, деньги мои проехали. - Гарольд приподнялся в седле. У него как раз закончились сбережения, и михаилит на тракте был весьма кстати, торговец не знал, казначей он там или кто ещё, михаилит - михаилитом, а деньги Гарольду были нужны.
- Ты не против поехать за ним, хочу обналичить деньги за лошадь?
- Кто же с собой казну так возит, - удивился Вальтер, но пожал плечами. - Хочешь - догоняй. Я, пожалуй, дальше, но спешить не стану.
Гарольд погнал лошадь вперёд. Можно было спросить, где по дороге в Эссекс находится грефье. Было всяко разумней узнать у члена ордена, чем у трактирщика или у прохожего. Конечно, стоило спросить магистра сразу, но тогда как-то в голову не пришло, а сейчас был подходящий случай. Гарольд понесся по кровавому следу, замелькали занесённые снегом деревья. К сожалению, михаилит словно канул в небытие. Его не обнаружилось ни за следующим поворотом, ни за тем, что после, а ещё через пять минут галопа Гарольд вылетел на открытое место. По обе стороны от дороги открывался заснеженный пустырь, но всадника видно не было - лишь в полумиле неспешно трюхала гружёная с верхом телега, из-под днища которой капало черным. Гарольд остановился. Цокнул языком, развернул лошадь и мерно двинулся навстречу Вальтеру.
Спутник его обнаружился за следующей петлей дороги, там, где тракт почти вплотную прилегал к лесочку. Северянин задумчиво щурился вдаль, явно высматривая Гарольда.
- Обналичил? - поинтересовался он, приподняв бровь, и усмехнулся. - Ну, не беда. Бывал я тут. Места здесь дикие, хорошие, так что вот какое дело... Как раз неподалеку схрон у меня есть. Грефье свой, значит. Пойдем, что ли? Обналичим...
- Можно и так. - Гарольд щурился от белизны. Он вспомнил отрубленную голову твари, места, действительно, были дикими. Оставалось только надеяться на проделанную молодым членом ордена работу. - Этих михаилитов хрен догонишь.
- Волка ноги кормят, ноги, с пастью вместе. Куда-то в лес свернул, значит, напрямик, для скорости. Но коли так, давай за мной, что ли, - Вальтер поворотил коня и, низко пригнувшись, проехал под нависшей веткой, не сбросив с неё снега. - Не торопимся, чтобы кони ног не переломали. Сколько-нибудь проедем, а там - пешком придётся, не пройти иначе.
Торговец пожал плечами, и повёл Луну за Вальтером, точно так же пригнувшись под веткой.
- Может, в телегу сел, там что-то чёрное из-под днища капало, а смолу вряд ли кто-то так переводит.
Он бы поехал за странной телегой, но лошадь уже устала, а он и так потратил много времени.
Под снегом здесь оказалась относительно ровная земля, так что опасения северянина какое-то время казались беспочвенными. Впрочем, быстро ехать не получалось всё равно: подлесок здесь был густ и как-то особенно колюч, а низко нависающие ветви словно жаждали стянуть капюшон, заставляя пригибаться к шее лошади. Если здесь и была когда-то звериная или охотничья тропа, то сейчас от неё не осталось и следа. Как проводник находил дорогу, оставалось только гадать, но двигался тот уверенно. А вскоре местность ощутимо пошла вниз, и пришлось ещё больше замедлить шаг. Здесь Вальтер заговорил снова.
- А почему ты всё-таки не убил тех двоих, в хижине, а?
- А с чего ты решил, что я хотел их убивать? - Торговец говорил мягко. Почему он не прикончил хозяев? Скорее стоило спросить почему он захотел это сделать. Сам Гарольд так и не определился. Может потому что реакция мужчины поначалу показалась ему очень неблагодарной, может потому что тот обвинил торговца в грешности, и был прав.
- Чую я такие вещи, - Вальтер оглянулся с улыбкой. - Как зашёл, так и видно стало, ни сесть, ни встать мне. В воздухе носилось, что ли. Скажи, неправ?
- Прав. - Усмехнулся Гарольд. - Сейчас думаю, я понервничал, что обжег себе лицо напрасно. Источник-то я очистил, но никакой магии не хватит, чтобы вдолбить хоть крупицу ума в их головы.
- А-а, - протянул Вальтер, отвернувшись. - Да разве люди слышат, что им говоришь? Им бы всё о себе, в мыслях своих, и не выудишь оттуда, нет. Стой, - он натянул поводья и присмотрелся к чему-то в лесной чаще, потом покачал головой. - Показалось, на мгновение, что михаилит твой мелькнул. Но - нет, никого. Печально ведь было бы, найди он схрон. Не для того собирал-то, верно?
- Не то слово, у этих ведь гадов и не отберёшь. - Гарольд положил руку на рукоять. - Надо поосторожней, он тут не зря охотился, может и нам чего перепасть, прям по лицу.
- Нет тут ничегошеньки. Не слыхать разве, как лес-то поёт?
И действительно, между деревьями отдавался сорочий скрип, где-то громко пищал дрозд, а дальше ему отвечал ещё один. Встревоженная приближением людей, ярдах в двадцати шумно вспорхнула куропатка. Вальтер остановил лошадь и бесшумно спрыгнул в снег.
- Пора. Дальше верхом тяжело будет, да и недалеко совсем осталось. Устать не успеем, как дойдём.

Спектр, Рич, я

Гарольд последовал его примеру. Он отпустил рукоять, но осматриваться не перестал, слишком много шрамов он получил всего за несколько дней.
- Тамошний герцог, конечно, совсем сдурел - гадить туда, откуда положено пить, можно же было просто вырезать жителей и не портить земли с живностью, - говорил он отчасти для того, чтобы предупредить зверя, который мог водиться в лесу, и не застать его врасплох.
Вальтер промолчал и устремился вперёд упругим шагом охотника. Каким-то образом он ухитрялся не издавать на ходу ни звука, хотя у Гарольда под ногами скрипел и пружинил снег, а в какой-то момент под сапогом что-то громко хрустнуло. Северянин, оглянувшись на звук, нахмурился.
- Ветки, что ли... ну точно же. По осени-то ведь сам тропу отмечал.
Они шли всё дальше. В какой-то момент лес вначале стал гуще, так, что пришлось продираться через кусты. И здесь Гарольд даже вырвался на шаг вперёд - крупному северянину приходилось сложнее. Но вскоре деревья внезапно поредели, стало светлее. Прямо впереди, между корнями огромной старой сосны виднелся снежный горб с тёмным проёмом, загороженным деревянной заслонкой. Сзади раздался голос Вальтера, который за поход не сбился с дыхания несмотря на трудности.
- Ну вот мы и совсем пришли, к схрону самому. И никаких михаилитов вокруг, и следов их нету. Ты, друг дорогой, за свой чек чем брать-то хочешь, золотом, или, может, товарами? У меня всё-всё есть, зуб даю. Чего душе безбожной захочется.
Торговец улыбнулся.
- Ну, давай посмотрим, что у тебя есть. - Вальтер, очевидно, собирался забрать с собой весь схрон, иначе зачем ему показывать дорогу Гарольду. А с тяжелыми вещами, тем более, по словам, Вальтера их было немало, ехать нелегко. Северянину было удобно обменять часть на бумагу. - Меня, сам знаешь, интересует всё связанное с магией, и кое-что связанное с безбожностью.
Ответа не было, и торговец отошел на шаг в сторону и вытянул правую руку, уступая Вальтеру дорогу. Только тогда северянин пожал плечами.
- Ну сам-то глянь, чего тебе надо. Я ж откуда знаю, что глянется.
Торговец пожал плечами, и пошел вперёд. Доверительное отношение Вальтера его поражало. Северянин мало того, что показал свой схрон, так ещё и предложил ему идти первым. Лаз прикрывал неровный квадрат из едва оструганных досок, присыпанных снегом. Гвозди за прошедшее время успели основательно заржаветь, да и сделано всё было достаточно неаккуратно: ни петель, ни рамы, просто щелистый щит, уложенный на морозную землю. Такая покрышка могла бы остановить зверя, но не человека. Когда Гарольд подошёл ближе, под ногой снова что-то хрустнуло. Торговец не стал спрашивать Вальтера и сам отодвинул заслон. Северянин, видимо, не хотел пускать Гарольда себе за спину. Да и постоянно скрипящие ветки, кажется, были сигналом для хозяина, что никто не подходил к схрону.
В схрон пришлось лезть, скрючившись в три погибели, но когда Гарольд выпрямился, внутри оказалось неожиданно просторно. И светлее, словно Вальтер отправил следом светлячка, и тот сейчас плясал за плечом. Хотя ни огонька, ни теней, который бы он отбрасывал, не было. Света хватало всего на три шага, но и так создавалось полное ощущение, что Гарольд попал в сокровищницу. Открытые сундучки, в которых мерцание золота соседствовало с матовым блеском жемчуга. Книги, сложенные аккуратными стопами, в потрепанных переплетах, украшенных камнями и золотом. Оружие, нарядное, что хоть ко двору впору - в серебряной черни, в чеканке и изумрудах. И Ю поверх драгоценных тканей, извивающаяся золотистой змеей, ослепляющая наготой совершенного тела, прикрытого лишь соболиным воротником, с атамом, украшенным волчьим мехом, в руках.
- Ты принес персики, красивый?
"Них гут". Вальтер, способный легко прикончить его и на открытом пространстве, опасная азиатка впереди, сокровища, которые и за неделю не вывезти и - к которым он теперь знает дорогу. "Них гут". Торговец вздохнул.
- Нет, а должен был? - Дёргаться всё равно было бесполезно.
- Плод запретный сладок, а кровожадного и коварного гнушается Господь, - Ю гибко потянулась, прогнулась в спине стеблем вьюна, - таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой, и говорит: "я ничего худого не сделала!".
Гарольд посмотрел в сторону - ещё одна дурная. Вариантов у него было несколько: либо его хотят убить, но тогда они многовато говорят, либо уточнить или дополнить задание, либо очередная дурость. В любом случае, атам у неё был неспроста.
- Человек лукавый, человек нечестивый ходит со лживыми устами, мигает глазами своими, говорит ногами своими, дает знаки пальцами своими; коварство в сердце его: он умышляет зло во всякое время, сеет раздоры. Зато внезапно придет погибель его, вдруг будет разбит — без исцеления, - продолжила Ю, поджимая под себя ноги и садясь. Откуда-то из-за спины она извлекла меч, чей клинок был богато украшен гравировкой с цветами то ли вишни, то ли яблони, - этот меч - твой, ибо спас ты Вальтера в обители нечестивцев!
Китаянка взялась за лезвие и протянула оружие рукоятью вперед, явно адресуя его Гарольду.
- Спасибо, но Вальтер куда чаще спасал мне жизнь, впору мне его благодарить. - Гарольд не понимал. Сначала он думал, что Ю говорила об атаме, теперь торговец совсем сбился с толку. Откуда она узнала, что она здесь делает, почему не было следов, почему такой клад без охраны?

Ю пожала плечами, и соболиный мех скользнул по ключицам, приласкал краешком грудь. Меч беззвучно канул в груде сокровищ, а девушка широко улыбнулась, показав длинные клыки, которых не было ещё секунду назад.
- Как хочешь.
Не дав времени ответить, она отступила на шаг и белое тело слилось с тенями, словно его и не было вовсе.
Либо у азиатов была ещё одна интересная физиологическая особенность, которой он раньше не замечал, либо Гарольд рисковал ещё раз получить по едва зажившему лицо. Может быть то, что он не взял меч сберегло торговцу жизнь.
- Вальтер, что-то мне дурно в замкнутом помещении. Может выйдем на свежий воздух?
Возможно, какая-то тварь забралась внутрь и приняло форму Ю. В таком случае, она не представляла, на какой уровень замахивается. Никто не ответил. Гарольд обернулся, он был уверен, что северянин пойдёт за ним. Просто так впустить кого-то в свой схрон, а самому стоять снаружи? Гарольд пробежался взглядом по подвалу, ища книги. Может быть, это было какое-то защитное заклинание? В любом случае, стоило побыстрее выйти.
Гарольд облизнул зубы, осмотрел потолок. Что-то ему это совсем не нравилось - он не понимал, что происходит. Торговец развернулся и полез наружу, на ходу обращаясь к северянину.
- Да ты богаче испанского короля, так и не разберу, что сколько будет стоить, не хочешь помочь?
Гарольд вылез на ружу, обтряхнул штаны. Внимательно посмотрел на молчаливого и недвижимого Вальтера. Кажется, он даже не моргал.
"Что происходит?"
- Вальтер, на кой чёрт работа, если у тебя золота больше чем во всём Константинополе?
Северянин молчал.
- Вальтер, етить-колотить!
Торговец подошел к северянину и легонько толкнул его в плечо. Вальтер дрогнул, будто удивившись. Мгновение ничего не происходило, а затем швед медленно, слой за слоем, с тихим шуршанием осыпался черным, тяжелым пеплом, овеяв горячей пылью Гарольда, припорошив сапоги и плащ.
Торговец сделал несколько шагов назад - его опять накрыло. Гарольд выхватил позаимствованный в деревне нож, тщательно вытер его о рукав. Если его околдовали, а его наверняка околдовали - это могло помочь. Торговец лёгким, но резким движение провёл ножом по левой руке.
По кисти лениво потекла струйка крови, боль ударила аж до локтя, но в остальном картинка никак не изменилась. Вальтера всё так же не было, заснеженный лес по виду оставался пустым, и солнце всё так же пыталось пробиться сквозь пелену облаков. Получалось у него это не слишком хорошо. Всё так же валялась рядом со входом дверь из грубо сколоченных досок. И, наконец, по-прежнему торчали из-под снега кончики веток, белые, выглаженные временем, гладко вылизанные от мяса и хрящей.
Гарольд сплюнул в снег, вытер лицо обеими руками. Торговец полностью отодвинул заслон и спустился в погреб. Изнутри на этот раз в нос ударило запахом стылого забытого хозяевами погреба, в который давно никто не заглядывал. В тусклом свете, пробивающемся снаружи, из тьмы медленно проявлялись богатства Вальтера: тазовые кости там, где только что были гримуары. Проломленные черепа вместо сундуков. Рёбра вместо богатого оружия. Утопая в земле, слоями лежали останки тех, кто, видимо, побывали здесь прежде Гарольда. На многих костях виднелись следы от когтей и зубов, способных догрызться до костного мозга. Впрочем, приглядываться времени не было. Из темноты на него с шипением прыгнула Ю, которая изменилась тоже. Гладкая прежде кожа пошла морщинами, покрылась чёрными пятнами. Ошейник из соболей сгнил, открывая рассечённое до позвоночника горло, но атам китаянка держала твёрдо, и целила прямо в сердце Гарольда.
Гарольд не успел подумать ничего, кроме ругани, он попытался схватить правой рукой руку с атамом, левой закрыл горло от клыков, уже призывая себе на помощь пламя. Огонь отозвался неожиданно легко, и сгусток огня ушёл прямо в лицо Ю... и за него, расплескавшись о земляную стену. И рука Гарольда встретила пустоту, провалилась в воздух, где не было ни гниющей плоти, ни атама. Зато левое колено рвануло болью, и лёгкая, приземистая, едва различимая тень бесшумно унеслась наверх, к солнцу, на миг загородив свет. Китаянка же сгинула без следа, словно и не было.
Торговец опять рванул на улицу, готовясь очистить себе путь огнём, если потребуется. Расчищать ничего не потребовалось - он свободно вышел наружу. Снег белил глаза, кроме веток и костей ничего видно не было. У торговца от гнева заскрипели зубы. Итак, эффект от заклинания, скорее всего, не общий, то есть он не лежит сейчас где-то, а действительно стоит в лесу, просто часть видимого не реальна, а часть реального - не видима. Иначе непонятно зачем промелькнула мелкая тень, да и вообще почему его ещё не убили или не связали и перестали тратить силы на заклинание. Возможно это газ, или, что-то подобное, тогда было бы полезно призвать на помощь ветер, но с тратой сил торговец решил повременить. Он внимательно осматривал округу. Вопрос был в том куда делся Вальтер, поймали Гарольда, как только он вошел в пещеру, или гораздо раньше? Торговец попытался вспомнить разговор с северянином. Так, он заметил что-то в чаще, иллюзорному образу этого делать незачем. Шутка про безбожника тоже много для бреда. Шведа скорее всего околдовали у входа, возможно, пока Гарольд спускался. Видимо, тварь зачаровала торговца и пока тот пытался понять, что имеет в виду Ю, вылезла и вывела из игры Вальтера. Может, тот понял в чём дело и побежал к лошадям. Торговец внимательно осмотрел местность, ища следы - и не находя. Снежок на поляне был совершенно чист, словно Гарольд появился прямо у входа в лаз неведомо откуда. Оставалось только ещё раз попробовать вывести себя из такого состояния болью. Торговец призвал пламя, раскаляя лезвие ножа. Он крепко сжал зубы, чтобы не прикусить язык, и провёл раскалённым металлом по свежей ране.
- Матерь божья! - От боли свело скулы, торговец выронил нож, как безумный замахал левой рукой, ходя по кругу. Раскалённый метал с шипением и паром утонул в снег. - Как, я, чтоб всё это, топтал рот!

Спектр, Рич, я

По лесу вокруг прокатилось насмешливое уханье, которое доносилось словно со всех сторон одновременно, перекликаясь, сливаясь эхом, отражаясь от снега и облаков. Деревья ему не мешали. Не мешали они и туману, который начал подниматься от снега, от щиколоток к коленям, до пояса с мечом. Серая промозглая пелена тянула щупальца всё выше, гладя рукоять, цепляясь за складки оверкота. И на третьем шаге, сойдя с тропы, Гарольд на размашистом от боли шаге ударился о невидимую, но очень шершавую и твёрдую преграду.
– Все не так, от самого начала и до самого конца, – строго проговорил Ролло, рисуя палочкой в тумане пентаграмму, - кровь - только в ней настоящая сила, только она - стихия и вне её!
Под ногами порскнуло что-то тёмное и сердито пыхтящее. В одну сторону, в другую, всё ближе.
Гарольд взревел, обеими руками призвал пламя и обрушил его на тёмный сгусток.
- Я тебя, сволочь!
Из рук рванулась мощная струя пламени, выжигая и туман, и крупного, в крепких иглах, ёжика, который пронзительно завизжал, прежде чем раствориться в огне. Но из тумана уже поднималась новая фигура. Сначала показалась странная высокая шляпа с узкими полями и плоской верхушкой. Украшенная алой лентой, с приколотым булавкой куском бумаги. Но лицо под ней - было лицом самого Гарольда, улыбающимся, весёлым. Двойник захихикал и вскинул руки, явно готовя собственное пламя.
- Повторите за мной. - он говорил спокойно, точнее - старался говорить спокойно, но за кривящимися губами пробивалась безумная ухмылка. - Я клянусь перед Богом, что ни я, ни кто другой из деревни не попытается навредить ни душе, ни телу путников.
У торговца задрожали руки. Это был ещё один припадок, нельзя было обращать внимания на иллюзии, так он бы только потратил силы. Он не контролировал зрение и, скорее всего, слух. Всё было очень плохо, очень. Торговец закрыл глаза руками, прислушиваясь, и готовясь использовать пламя. Звуков не было, но следующее, что он почувствовал - это сильные пальцы на собственном горле. И нарастающий жар. Дыхание пресеклось. Торговец попытался схватить того, кто его душил. Безумный двойник скалился ему прямо в лицо, но под руками Гарольд чувствовал только грубую кору толстой ветки. По бедру сзади прошлись когти, раздирая ткань и кожу. Штанина потеплела, а по лесу снова разнеслось весёлое хихиканье. Гарольд ощупал горло - ни следов, ни боли не осталось, а вот бедро и колено не переставали болеть. Такими темпами мелкая зараза могла его и убить. Оставалось только дождаться ещё одой иллюзии и обдать тварь, которая, скорее всего, опять ударит со спины, огнём. Гарольд сделал несколько неуверенных шагов вперёд, задрожал, слегка согнувшись в коленях. На вид бессильная, левая рука повисла, правой он достал меч. Торговец готовился призвать пламя в левой руке и обдать им всё, что будет сзади.
И тут, внезапно, поляна на долю секунды дрогнула, воздух подёрнулся рябью, и вывернулся в себя. Исчез двойник, став толстым суком. Деревьев стало больше - одно появилось из воздуха совсем рядом, - в снегу пролегли дорожки следов - от сапог Гарольда и от когтистых лап неведомой твари. И монстр открылся тоже - как открылась и причина произошедшего. В пяти шагах от Гарольда давешний михаилит, темноволосый и темноглазый, с очень короткой бородой и аккуратными усами отчаянно отбивался от наседающего кошмарного создания. Приземистая, очень быстрая тварь с отвратительной голой кожей и бельмами вместо глаз стелилась по снегу, норовя достать человека длинными крючковатыми когтями. И ей это удавалось. Левая рука михаилита висела вдоль тела, пятная снег очень яркой, алой кровью. Но меч человек держал крепко, и лицо его, решительное, сосредоточенное, говорило о том, что он далеко ещё не сдался. Об этом же свидетельствовала глубокая рана на плече твари, сочащаяся белёсой жидкостью. У торговца проступили жилы на покрасневшей шее. Он побежал к твари, держи меч в правой руке. Как же он хотел поджарить эту мразоту, но это было бы неэффективно - голая кожа не горела. Он приблизился к сзади, когда она была на небольшом расстоянии от михаилита и обхватив рукоять обеими руками рубанул наотмашь. Тварь удивительно легко ушла от удара и неожиданно четко выругалась, помянув отчего-то демоницу Лилит, архангела Михаила и уточнив особенности их отношений. Вслед за этим она ловко воткнула один из когтей в бедро Гарольда. Да так там и оставила, уклоняясь от атаки михаилита, метящего в живот.
Бой принимал нереальную, фантастическую даже для глаза неопытного фехтовальщика, форму. Тварь взмахивала рукой в подплужном ударе - михаилит отвечал ей тем же. Отножной слева из фронтальной стойки - и снова, будто в зеркале, воин точно также взмахивает мечом. Проворот когтями над головой, вертикальный удар - и вот уже голова пса господня катится по снегу. Впрочем, его ли? На покрытом отвратительной, белесой жидкостью снегу валялось тело с бледной голой кожей. Слепо пялились на Гарольда глаза со сросшимися веками. И - тяжело дышал, опираясь на меч молодой воин из Ордена архангела Михаила, держа окровавленную руку неловко и бережно.
Торговец, уже в который раз, сплюнул в снег. Ноги ужасно болели. Он несколько ударов сердца искал взглядом куда можно сесть, затем неуклюже проковылял к сучковатому бревну, выбрал место поудобней и со вздохом опустился.
- Мгновение, я остановлю кровотечение и помогу вам с перевязкой, если это вам, конечно, необходимо. - Видимо, его околдовали гораздо раньше, чем он думал, а ведь торговец даже не заметил перехода. Голова слегка кружилась, немного мутилось в глазах. Гарольд снял берет, проследив, чтобы на голове остался капюшон. Он приготовился хоть как-то заткнуть им рану, пока будет вытаскивать кинжал и вырезать им кусок рубашки.
- Не трогай кинжал, - михаилит дышал уже спокойнее, да и рука не висела плетью, - кровью ведь истечешь, щегол.
Он подошел к Гарольду и уселся рядом на бревно. Вблизи стало видно, что воин еще моложе торговца, лет двадцати, но уже - с жесткой складкой между бровей и шрамом у виска.
- Себя подлечу - тобой займусь, - пообещал он, тщательно обтирая лезвие меча какой-то ветошью, которую сорвал с одной из костей, - потерпи.
Торговец пожал плечами. Надо было побыстрее закончить со всем и вернуться на тракт. Стоило поискать в снегу нож, и заглянуть в логово твари - раз она питалась путниками, там могло оказаться кое-что ценное. Михаилит, видимо, увидел Гарольда бредущего всё глубже в лес и решил помочь - тварь вряд ли была настолько тупой, чтобы заманивать охотника.
- Ты увидел меня и решил помочь или просто охотился неподалёку?
Воин неопределенно пожал плечами и полуутвердительно тряхнул головой. Двигался он уже совершенно свободно.
- Контракт, - коротко пояснил он, резко выдергивая свой кинжал из ноги торговца и тут же зажимая рану ладонью. Между пальцев медленно просочилась алая кровь, горячо потекла по ноге, заползая змеей в сапог. Было больно. Очень больно, точно плоть и кровь, кожа и кости вознамерились сорваться со своего места, убежать, скрыться. Рука михаилита была горячей, она обжигала рану, причиняя иные страдания, терпимые. И боли эти не смешивались, текли потоками, сводили с ума, пока, наконец, на ноге не осталось тонкого, едва заметного розового шрама там, где был прокол от кинжала
- Сам проткнул - сам исцелил, - довольно сообщил молодой воин Гарольду и встал, убирая меч в ножны. На длинный, переливчатый свист отозвалась лошадь и дорога, судя по ее голосу, была не слишком далеко. Но, все же - далеко, эхо причудливо играло с ржанием, отбрасывая его мячиком от деревьев.
- Не могли бы вы вылечить и вторую рану, если у вас остались силы? - Стоило хотя бы попробовать, в конце концов лучше было бы заплатить за лечение сейчас, и более-менее здоровым продолжить путь.

- Я отблагодарю вас, чем смогу, как найду свою лошадь. - Торговец надеялся, что михаилит просто вылечит его и, не тратя времени на поиски лошади, уедет, тогда Гарольд смог бы обыскать логово твари. Хотя, стоило ожидать, что михаилит просто откажет.
Воин замер, будто заглядывая внутрь себя, спрашивая что-то, и медленно кивнул головой.
- Шестьдесят фунтов, - сообщил он жизнерадостно, - ни пенни меньше. Во-первых, когти и зубы скогеобразные не моют и не чистят, а это - заражение крови такой пакостью, что иссушит меня до дна. А у меня по контракту еще день не окончен. Придется возращаться раньше. Убытки. Во-вторых, помощь в поиске лошади и сопровождение к спутнику, который, - михаилит прислушался к пению птиц, свистнул им пару раз, и продолжил, - кажется, ни сном, ни духом, что тут с тобой - денег стоит тоже. Да и отсутствие "спасибо" цену поднабрасывает.
Он поднял голову твари, полюбовался на нее несколько мгновений, держа за то, что можно было бы назвать волосами, и удовлетворенно кивнул сам себе.
Торговец задумался, все ли михаилиты напрочь лишены совести. В любом случае, было выгоднее заплатить сейчас и не искать себе потом деревяшку на место ноги.
- Квиток от ордена вас устроит? У меня как раз оказался один на шестьдесят фунтов. - В конце концов не в деньгах была цель поездки, но книгу и крест стоило продать побыстрее.
- Устроит, - пожал плечами молодой воин, запихивая голову твари в выуженную из-за пояса тонкую сумку, чье дно немедленно пропиталось отвратительной кровью чудовища, - деньги есть деньги. Буду налоги платить - и обналичу.
- Значит, договорились. - Хотелось побыстрее добраться до ночлега - заштопать штаны, перекусить и лечь спать.
- Расписка-то в седельных сумках? - Деловито осведомился михаилит, встряхивая рукой.
- Нет. - Торговец вытащил бумагу из-за пазухи и протянул мужчине. Было неудивительно, что тот хочет проверить в порядке ли расписка, и есть ли она вообще.
- О, Циркон, - в голосе воина зазвучала теплота, когда он увидел подпись, но бумагу он свернул бережно и сунул за пазуху же, - ну, показывай рану. А на лице... Жабдар, да? Змея, то есть?
- Да. - С лёгкой, слегка наигранной досадой ответил торговец. - Прилетело, так прилетело. Обращался к лекарке, но так сказала, что ничего не поделаешь. Хорошо, хоть живым ушел.
- А ничего и не поделаешь, - пожал плечами воин, накладывая руку на рану, - шрамы даже сам Ибн Сина не убрал бы. Но выглядят хорошо, чистые. С руками лекарка.
Ногу пронзила жгучая боль, потом просто ни на что другое не похожая боль - казалось, бесконечно сильные руки выжимают ногу, как губку. Гарольду на секунду почудилось, что он услышал как рвётся мясо. Рана на ноге медленно стянулась до небольшого шрама. Торговец выдохнул.
- Спасибо. - Он тяжело дышал.
- Всегда пожалуйста.
Михаилит устало рухнул на бревно, на мгновение закрыв глаза ладонью. А затем вопросительно уставился на Гарольда.
- Ну что, идем за лошадью?
- Не хочешь взглянуть на логово этой твари? - Видимо, лечение отняло у михаилита немало сил. Торговец с трудом поднялся и поплёлся туда, где он вроде бы выронил нож. - Раз она питалась путниками - там может оказаться что-то более-менее ценное.
- Не хочу, - весело улыбнувшись, ответил михаилит, - что ж я, логова ее никогда не видел? Развлекайся сам.
Нашелся нож - рукоятка его раскололась, то ли от высоких температур, то ли от падения на камень, но клинок остался цел. Торговец засунул нож в сапог, стоило поискать кусок материи и перемотать рукоять. Гарольд подошел к логову твари, закрыв лицо беретом, внутри наверняка было много трупного яда. Скорее всего в погребе не было ничего ценного, но торговцу хотелось увидеть, что он принял за сокровища под действием заклятья. Торговец осторожно, каждый раз проверяя точку опоры, спустился в логово. Михаилит, тем временем, заливался свистом, мелодичным и веселым, впору соловью. И что самое интересное - в перерывах ему отвечали птицы. Внизу оказались только: обглоданные кости, прелые тряпки, да листья. Ужасной вони не чувствовалось. Торговец перевернул носком сапога несколько костей, не найдя ничего ценного, он вылез наружу.
- Эта тварь использует какое-то заклинание?
Воин прервал свою перекличку с пернатыми и вздохнул.
- Заклинание? - Удивился он, поднимаясь с бревна. - Нет. Скогеобразные залазят к тебе в голову и роются в ней, как золотарь в выгребной яме. Это, - михаилит кивнул на тело, - показывает то, что накопало. Другие... ну, по-другому.

Спектр, Рич, я

- И как избежать такого, могу предположить, что меньше ездить по трактам, и всё же? - Гарольд аккуратно обтряхнул штаны, чтобы не задеть свежие шрамы. Тварь, действительно порылась у него в голове, благо не успела достать до самого глубокого, хотя и того, что она нашла с лихвой хватило, чтобы вывести торговца из себя.
- Не хочу лекцию читать, - поморщился молодой воин, - самое простое - стать идиотом. Ну что, тебе еще нужна твоя лошадь, щегол?
Торговец пожал плечами.
- Да. - Гарольд всё гадал, с чем связана подобная кличка, скорее всего с обгоревшими бровями.
- Тогда пошли.
К лошади Гарольда, которая зачем-то вышла на тракт, михаилит вывел быстро и уверенно, явно переговариваясь с птицами. Свою лошадь он подозвал коротким, оглушительным свистом и, вскочив на нее быстрым и ловким движением, осведомился:
- А какого дьявола-то тебя в эту сторону понесло, на Челмсфорд? Вы же к Брентвуду ехали.
- Хотел поинтересоваться у тебя, где ближайший казначей ордена, но теперь - торговец улыбнулся - это не к чему.
- Так, а чего у магистра не спросил? - Воин удивился до такой степени, что даже впервые за все время заглянул в глаза Гарольду. - В Кентербери ближайший, вестимо.
Он нетерпеливо и коротко свистнул ввысь, прислушался к ответу и хлопнул лошадь по шее.
- Поехали, Синичка, проводим щегла к его товарищу и домой.

Вальтера они догнали через некоторое, довольно-таки продолжительное время. Швед все также неторопливо рысил вперед и, кажется, даже не удивился, когда его догнали торговец и михаилит.
- Спасибо. - Поблагодарил михаилита торговец. Учитывая, сколько они ехали за Вальтером, если бы Гарольд решил проделать путь сам, это могло бы вылиться в ещё одну проблему.
- Всегда пожалуйста, - снова коротко ответил михаилит, разворачивая лошадь к лесу. Через мгновение он исчез в чащобе также, как должно быть, сделал это на дороге в Челмсфорд.
- Видишь, не зря проехался - теперь не надо будет искать казначея, - улыбнулся торговец, поровнявшись с северянином. Михаилит оказался вполне неплохим человеком - не требовал переплат, не строил из себя чёрт знает что.
- Неужели он всё-таки выдал деньги по чеку? - Вальтер не смог скрыть изумления в голосе. - И как ты его нашёл, в лесу?
- Денег он мне не выдавал, просто взял расписку в качестве платы за лечение ран, которые получил от очередной твари полчаса назад. - Торговец ловко вытащил нож из сапога и внимательно присмотрелся, решая, намотать ткань поверх дерева или всё-таки выломать рукоять? Случившееся забавляло его самого, хоть левая рука ещё побаливала.
Вальтер помолчал, после чего тяжело вздохнул.
- Ты заметил, что все проблемы случаются, когда ты куда-то бежишь сломя голову? Что за тварь-то хоть, и откуда взялась? У меня - чистая дорога, я и думал, что тебя просто из виду потерял. Галопом же унёсся.
- Да, заметил. - Торговец не прекращал вертеть нож в руках. - Что поделаешь, случаются в жизни неприятности, в этот раз я ещё легко отделался. Тварь, кстати, интересная. Михалит сказал, что скогеобразное.
Северянин присвистнул.
- Скоге? Слышал, а как же. Мерзкие создания. Повезло тебе, что этот твареборец рядом оказался.
- Ни дать ни взять повезло, потому я и не расстраиваюсь, хоть и потерял шестьдесят фунтов. Буду надеяться, нам поскорее попадётся толковая таверна - жутко хочу умыться и отдохнуть.

Брентвуд, Эссекс. Поздний вечер.

Толковая, а может быть, и не очень таверна попалась только к ночи, в том самом Брентвуде, о котором говорил михаилит. Сравнивать ее с таверной Гарри или даже "Грифоном" было нельзя. Скудно обставленный общий зал с тремя столами и лавками вокруг них. Посуда с щербинами и пресная пища. Но зато - теплая комната с мягкой кроватью и горячая вода в кувшине для умывания. А еще там подавали запеченные яблоки с медом и корицей, при одном взгляде на которые рот наполнялся вязкой слюной. Седой, дородный трактирщик, одетый в яркую тунику, улыбался приветливо, но в ценах не уступал. А миловидная служанка с весьма пышными формами и вовсе сморщила носик, подавая на стол снедь: хлеб, запеченную рыбу, пшеничную кашу и пареную репу. Эль, приправленный изрядной долей рома и те самые яблоки.
Таверна, если и не была лучшей в плане условий, была по крайней мере сравнительно дешевой, что имело большее значение, учитывая опустевший кошелёк торговца. Было приятно отдохнуть в тепле, нормально поесть, почувствовать себя в относительно безопасности. Еда была простой, но тёплой и вполне съедобной. Гарольд хотел было заказать ванну, но в таверне её не оказалось. Доев, торговец совсем расслабился и с трудом заставил себя встать и подойти к стойке, котору протирал трактирщик, как ни странно, чистой тряпкой.
- У вас в городке найдётся толковый скупщик? - Надо было побыстрее продать книгу, и обзавестись наличностью. Крест торговец решил придержать до следующего раза, всё-таки он был почти краденым.
Трактирщик отложил тряпку и оперся руками на стойку, без интереса глянув на него.
- Смотря что продать хотите, господин мой. Ежели что из ценного или старого - то прямо напротив лавка старого Хью. Дверь, сталбыть, в дверь с таверной. Ежели чего иного - так то на рынок, вестимо.
- Понятно, спасибо. Ещё хотел поинтересоваться, но перед этим, не найдётся ли у вас немного эля? - Стоило немного поднять трактирщику настроение, тогда можно было рассчитывать на полноценную историю. Гарольд хотел узнать кто правит в землях куда он попал, и стоит ли ему опасаться того придурковатого правителя, который отравил источник в несчастной деревне.
- Эль у нас всегда найдется, - перед Гарольдом грохнула кружка, а сам трактирщик скучающе вернулся к своему занятию - протиранию стойки.
Мужчины явно не хотел становиться разговорчивей. Гарольд отхлебнул эля.
- Как зовут местного герцога?
- У нас граф, - удивился трактирщик. - Эссекс - графство, а Роберт Деверё, сталбыть, граф.
- Давно он? - Торговец слабо представлял к какому графству относилась деревня, в любом случае правитель в Эссексе был другой, а значит и поводов опасаться было меньше.
- Дык, - еще больше удивился трактирщик, - и отец его тут графом был, и дед, и прадед...
- Спасибо, - торговец допил эль. - Сколько с меня?
- Два с половиной шиллинга, - тряпка сделала еще один виток по стойке, - и один.

Заплатив, торговец, наконец, добрался до своей комнаты, и заперся. Хоть нормально помыться и не получилось, Гарольд смог хотя бы умыться тёплой водой. Надо было скорее двигаться к морю, путешествие уже казалось ему бесконечным, а о церквушке ещё даже и речи не шло. Торговец снял штаны, сел на кровать. Бельё - хоть и бесхитростное, но тёплое, показалось ему вполне чистым. Капли ещё тёплой воды скатывались с наскоро вытертых волос, падали на кровать, на дырявые штаны, слегка щекотали спину. Торговец ногой, чтобы не вставать, подтащил к себе сумку, вытащил от туда стрелку самодельного компаса и чёрную нитку. Аккуратно выбив иглу из пробки, он смочил нитку слюной и с третьего раза продел её через ушко, сделал узелок. Мысли плавно текли в голове, ничего не мешало расслабиться. Надо было поскорее выйти к морю, из Брентвуда стоило направиться в Базилдон, и через него - в Касл-Паинт. Гарольд начал не спеша штопать дыры. Ни брови, ни волосы так и не начали отрастать. После продажи книги надо было постричься - длинные волосы с прорехой от ожога смотрелись смешно. Закончив, торговец отложил штаны, вбил иголку в кусок пробки и положил всё в сумку. Он глубоко зевнул, улёгся на кровать. В памяти всплыли: образ его самого, требующий дать клятву, бесконечное белое поле и одинокая телега, из днища которой капает, что-то чёрное. Торговец провалился в сон.

Роберт "Циркон" Бойд


Резиденция ордена Михаилитов
8-9 января 1535 г.

Орденский замок давно уже погрузился в тишину, лишь за тёмными окнами тонко, пронзительно подвывал ветер, мерно сыпал по стеклу снежным крошевом, цеплялся за бойницы, выступы, пытался пробиться в щели между старыми камнями кладки. Пытался - и не мог. Чистые белёные стены, может, и уступали роскошью расписным гостевам покоям, но хранили и простой, лаконичный уют, и тепло. Дом? Самое близкое к тому, что можно было так назвать?
В свете свечей мерцали зеленью стеклянный кувшин с вином и одинокий кубок в металлической оплётке. Поблескивал тёмными лакированными боками комод. Дразнился белым языком скатерти столик. А сон - всё не шёл, несмотря на вино, невзирая на тепло и покой стен, на простыни тонкого льна, на тёплое одеяло, но, возможно, соглашаясь с неспокойным северным ветром. Не шёл ни к магистру Циркону, ни к Роберту Бойду. Заставлял смотреть на тяжёлые потолочные балки, поглядывать на лестницу, что вела выше, под самую черепичную крышу, к ветру и простору. Вынуждал недовольно прикрывать глаза, разглядывая странные, едва формирующиеся в красноватой тьме силуэты...
И всё же, дремота затягивала, незаметно наваливалась на грудь, тяжелила веки. Так что и стук в окно вначале показался лишь продолжением ветра и образов, и... один. Два. Два и один. Четыре...
Мысли лениво переговаривались со стуком, со счетом, знакомым давно. Так давно, что и упомнить сложно, когда она начала стучаться именно так - эннеадой без двух. Пять. Которая из них? Впрочем, вопрос глупый. Столь назойливой могла быть только одна - преследующая его с тех пор, как он начал бриться. Снова, mo chreach, начал бриться. Шесть. Вставать было лениво, а звать ее в комнату не хотелось. Но... Стекло ведь разобьет, а не отстанет, если что-то втемяшилось. Шесть и один. Семь, то есть. Все же, есть что-то эдакое, неистребимое в том, чтобы думать, считать, говорить на языке Туата Де Данаан, даже если последние много лет ты - англичанин. И, черти ее задери...
Роб нехотя сполз с кровати и направился к окну, по пути натягивая штаны, попадая с дремы двумя ногами в одну штанину, чертыхаясь.
- Чего тебе снова надо, шальная?
Окно распахивалось внутрь. А лучше бы - наружу. Конечно, птицу створкой не зашибешь, но сама мысль о том, что можно бы, заставила его сладко, по-кошачьи зажмуриться.
Ворон глянул на него так, будто бы читал мысли - впрочем, скрывать их Роб и не пытался. Птица впорхнула в комнату, выронив на подоконник чёрное, но с отчётливым рыжим отливом перо. Неуклюже, боком попрыгала по каменному полу и с недовольным карканьем завернулась в крылья, охватывая себя всё плотнее, пока не обратилась в тяжёлый даже на вид чёрно-серый шар. Биение сердца - и он развернулся, поднимаясь во весь немалый рост, переливаясь красками, с карканьем, переходящим в полный удовольствия стон. Ворон... женщина выпрямилась, посмотрела, по-птичьи наклонив голову. И зелёные рукава алого платья отразились в двойном ожерелье из змеиного глаза, коснулись густо подведённых глаз, оттенили рыжие, цвета ярости, волосы. И ноги попирали пол, словно стояла она на колеснице. И обнажённые плечи, гордо развёрнутые, манили и предостерегали. И глаза смотрели так, что... смотрели, как и всегда. Неизменно. Как голос. Как чувство. В основном - недовольно. С раздражением. Хотя, конечно, и не только.
- Мимо пролетала. Ну и подумала, может, дать ещё один шанс, всё-таки. Как-никак, не чужие.
Она оглядела комнату и скривилась.
- Камень, камень... стыд какой, запирать себя в этих стенах. Изнежился ты вконец, кобелина шотландский.
Роб недовольно дернул плечами, натягивая рубашку, скрывая древо жизни, чьи корни давно подрубили когти тварей из бестиариев.
- Людям, - и это слово он подчеркнул голосом с удовольствием, - нравится комфорт. Мягкая кровать, вкусная еда. Красивая, умная и покладистая женщина.
- Людям, - Бадб усмехнулась, приглядываясь к кубку, чуть ли не тычась в него носом, но не касаясь его. Следом такого же внимания удостоился графин с вином. - Скажи лучше: старичью. Этим, действительно, и тепло бы, и покладистых женщин, потому что другие - утомляют... хотя ты, надо признать, ещё не совсем... особенно без рубашки...
Не оглядываясь, она закинула руки за голову и с очевидным наслаждением выгнула спину, потянулась так, что стукнули бусы, затрещало платье.
- Проклятые вороны. Плеч словно и вовсе нет.
- Я и без штанов еще не совсем, - доверительно сообщил ей Роб, успевший застегнуть колет и теперь натягивающий сапоги, - на слово поверишь?
Какого дьявола принесло эту чудную, все же? Ведь не для того, чтобы обсудить его достоинства, недостатки и особенности характера. И - вряд ли для того, чтобы снова попытаться завлечь обратно. Сколько по этому поводу было сказано... А уж сколько ею перебито посуды, частью - и об него! Он с беспокойством глянул на графин, сражаясь со шнуровкой сапог.
Бадб, оставив вино в покое, подошла, провела ладонью по колету, подцепила пальцем застёжку. И дразняще улыбнулась, ярко, солнечно, со страстью копья, входящего меж рёбер. Так, что почти брызнуло красным.
- Ну-у, если так заговорил, то зря одевался, выходит, mo leannan, - выдохнув, протянув последнее слово, она неожиданно больно ткнула его в грудь, и улыбка сменилась ухмылкой. - Знаешь, когда ты моё имя в церкви этой трепал, я вот задумалась...
- Задумалась - это хорошо, - одобрил Роб, поморщившись от внезапной боли и отходя к столу, - значит, чем думать появилось хоть чуть. Что надумала... leanabh?
В кубок полилось вино, алое и ароматное. Дорогое, пахнущее мускусом и шиповником, терпкое. Дающее пару глотков на размышления.

с Леокатой

- Ну должен же хоть кто-то из нас думать, - пожала Бадб плечами и уселась на подоконник, прислонившись к окну. Мотнулись у висков тонкие, заплетённые с бисером косички. - Лишаться бессмертия ради каменных стен и одного кубка на столике... так, о чём я? Ах, да. Посмотрела я, как наслаждаешься ты этой резнёй. Посмотрела на этого мальчика твоего, черноволосого. Кстати, а он мне нравится. Вполне, вполне. По моей части. А потом с ним ещё и поиграли ведь. Вчера. Начинаю понимать, что так взъелась Мори. На тебя, кстати, теперь тоже.
Роб вздохнул, опираясь плечом на простенок у её окна. Проклятая привычка не позволяла сидеть в ее присутствии и это, к его сожалению и огорчению, связывало тоже. Древние богини, кажется, не понимали, что их время прошло, и сейчас, когда молодой бог отзывался даже на его - его! - призывы в экзорцизме, они могут доиграться - и доиграются. Фламберг, сколько он его знал, бывал очень упорен.
- Какая честь, - голос если и тронуло волнение, то самую чуть, и Роб довольно кивнул сам себе, - мне участь коврика уготована или на ножны пойду? Впрочем, мне все равно. Равно, как и плевать на то, что с вами сделает Фламберг, когда доберется. Но, charaid, кажется, у тебя закончились все мысли, какие нежданно поселились в голове. Я подскажу. Ты остановилась на том, что ты посмотрела на меня и мальчика.
- Плащ, mo dhànachd, - мягко ответила Бадб, не глядя на него. - Красивый. С капюшоном, - она со вздохом прикрыла глаза, но через миг соскочила на пол, крутанулась на месте, повернувшись к нему лицом. - Да! Я посмотрела на тебя, посмотрела на него и хочу сказать, па-аршиво ты о своих мальчиках заботишься. Не бережёшь. Первый - Мори задолжал, другой... ну, этот ладно, до сих пор на деревья лазает, пусть его. А вот второй - жаль, жаль, красивый юноша, хотя я и предпочитаю волосы посветлее. Что же ты, магистр, - в голосе на выдохе прозвучало чистое восхищение, которого, к чести Бадб, не портила даже толика сарказма. Звучало от этого только хуже. - Не научил, что не надо лететь, куда не просят, сломя голову?
Роб переборол себя и, все же, сел на стул, обняв спинку и удобно устроив подбородок на сложенных руках. Впрочем, сделать это было просто - волнение, охватившее его, просто выбивало все древние обычаи из головы. Единым махом, как болтом из арбалета.
- Сэр dhànachd, будь любезна, - почти беззлобно проворчал он, чувствуя, как холод начинает медленно подниматься от стоп, поглощая Роба Бойда. Циркон говорить не любил, Роб не любил спешить и, кажется, с самим собой ему еще никогда не было так трудно договариваться.
- Кому из вас понадобился Вихрь, mo luachmhor?
Ощущение, что снова втягивают в игры, заманивают в ловушку, не оставляло его. Но... Все же, слишком давно они балансируют между ненавистью и... нет, не любовью, привычкой? Приязнью? Родством? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что она слишком хорошо его изучила, чтобы понять, что за мальчиками Роб пойдет даже на аутодафе, хоть они и не те. Но - похожи, словно переродились, будто воскресли. В каждом из них он угадывал черты той Розали, будто бы она была их матерью. Темные глаза и высокие скулы - в Фламберге, каштановые до рыжины волосы - в Вихре, молочно-белую кожу и светлую улыбку - в Ясене. Они даже характерами были похожи... Его мальчики. Олл, Форус и Фир. Нет! Гораздо лучше - Фламберг, Вихрь и Ясень.
Богиня - вся? Аспект? Грань? - смотрела на него непонятно. Во взгляде её азарт сплетался с привычным и знакомым желанием залепить по голове моргенштерном - за что на этот раз? И нужна ли причина? - плясали искры удовольствия и медленно, в самой глубине тёмных глаз, стыло чувство потери. Или так лишь казалось. Бадб усмехнулась и прищурилась, стирая оттенки.
- Есть ли разница, между нами говоря? Между Badhbh и Fuar a'Ghaoth, Canan Ard? Между Бадб и Робом Бойдом? Может, Вихрь пригодится Мори. Может, мелкой поганке. Мне? - она приняла вид оскорблённой невинности. - Мне он и вовсе незачем. Наверное. Или стоит об этом подумать? О, знаю! Мы могли бы воспитывать его вместе!
- Возраст... - сочувствующе кивнул Роб, обхватывая совершенно заледеневшими ногами ножки стула, - не помнишь ничего уже... Тростник истек кровью там, у выхода из Туата Де Данаан. А Роба Бойда ты сама подложила роженице вместо того мальчика. Припоминаешь, милая? Хотя... Снова не важно. Ты хочешь поиграть? Давай поиграем. Что с Вихрем?
Он встал и прошелся по комнате, разминая ноги, стряхивая назойливо шепчущего в ухо Циркона. Политика... К черту политику. Не сейчас. Не с ней. Хотя, diabhal, приятно было напомнить, что он - свободен. Не идет тенью за неистовой богиней, не ворует для нее волшебных коров, будь они неладны, не ждет ее у шатра очередного героя, прислушиваясь... Роб вздохнул, осознав, что вспоминает о старой, изжитой ревности - ненависти. Сгоревшей дотла, вылитой в кровавую дорогу. И, право, она ведь могла, должна была позволить ему умереть тогда, вне времени, в ином мире, но... Он прожил долгую жизнь, дольше тех, с кем впервые вступил в эти стены. И однажды умрет. Быть может, обретет покой. Если нет, то будет радоваться каждый раз, когда кто-то из мальчиков придет дотронуться до его надгробия. Если оно будет, конечно. Михаилиты редко покоятся в орденской капелле. Чаще - в желудках тварей, иногда - на деревенских погостах, если останется, что похоронить. И это - жизнь. Своя, яркая. Заставляющая сожалеть о быстро летящем времени. Дарующая радости, огорчения, надежды, разочарования... Он покосился на Бадб, понимая, что она слышит все, каждую мысль, даже эту странную благодарность, и устало оперся на подоконник руками, оставляя за спиной шальную богиню, с наслаждением вдыхая холодный воздух, немедленно потянувшийся к нему любопытными, ласковыми струями.
Почти сразу в лицо совершенно не ласково и вовсе не любопытно ударил порыв ледяного ветра с несколькими пригоршнями крепких, остреньких снежинок, частью тут же просыпавшихся за ворот.
- Не усни там, - в голосе Бадб звучало нескрываемое удовольствие, - seann duine. Любитель комфорта. Так вот, Torlan... хорошо имена даёте, ничего не скажу. С ним всё просто. Мальчик взял контракт у добрых людей. И спутал, на кого охотится. И кто охотится - спутал тоже. Странно. Но бывает даже с лучшими, верно. Показать? Отвыкла я столько говорить.
- За что? - Деланно удивился Роб, отшатываясь от окна и ежась от холода, обжигающего под рубашкой. Капли воды от растаявшего снега поползли по груди холодными цирконами и уже собрались было впитаться в рубашку... Их хватило на небольшой, размером с детский кулачок, шарик, скользнувший по руке под рукавом и весело замерцавший в свете свечей в ладони. - Cailleach...
Бросить водой в нее было заманчиво, даже слишком. Но с шар скатился на пол и разлетелся брызгами. Запахло дождем и весной.

cо Спектром

- Но ведь, моя Бадб, - мягко протанцевав к ней, Роб остановился так близко, что можно было дотянутся до косичек на висках, - разве ты покажешь мне это просто так? Сколько знаком с тобой и сестрицами твоими, никогда не обходились без условий. Чего ты хочешь за свою помощь?
Если это помощь, конечно. Но тогда обманывает уже она, а Великая Королева одинаково строга ко всем. Даже к самой себе. Или - к своим частям.
- Помощь? О чем ты, mo chridhe? - Бадб улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, и тоже подалась вперёд, неторопливо, в шаг. - Всего лишь весть на крыле. И полюбоваться перьями. Но, если помощь нужна - другой разговор, можно и обсудить. Чего же тебе угодно?
- Мои желания просты, mo gràdh, - притягивая ее к себе в объятии таком тесном, что впору о борьбе говорить, улыбнулся Роб, - и тебе давно известны. Зачем же требовать от тебя невыполнимого, если ты взамен потребуешь того же от меня? Но если уж такова твоя добрая воля... То покажи, черт с тобой. Но сначала я хотел бы озаботится кольчугой, мечом и хотя бы запиской. Ты ведь не рисунки на бумаге принесла, верно?
Да и чарами никогда не владела так, чтобы картинки в воздухе показывать. Значит - только перенос. А прыгать неизвестно куда (впрочем, это еще стоило уточнить) без доспеха, оружия, денег, смены одежды, не оставив распоряжений... Нет уж, госпожа Война, увольте. Лошадь, конечно, тоже необходима, наверняка ведь бросит черт знает где, но... Её можно купить или отнять. А вот Вихрь... Да и был ли он там?
- Добрая воля, милый? Да мне просто нравится смотреть картинки. Каждый развлекается, как умеет, верно? - Бадб почти шептала, и дыхание её щекотало шею. - Но обычно делаю это без кольчуги, - тело богини менялось под ладонями, плыло. - Без меча, - и раскинулись капюшоном рыжие волосы, в которых явственно проступили чёрные пряди. - Без записок, - и голос изменился тоже, стал выше, моложе. Язвительнее.
- Здравствуй, Фи, - обреченно, со вздохом, поздоровался Роб, разжимая объятия и отступая на пару шагов назад. Ожидаемый, но не слишком приятный сюрприз. Впрочем, присутствие, хоть и не полное, мелкой поганки, как только что окрестила её Бадб, все упрощало и усложняло одновременно. Фи умела показывать, но хотела ли она это делать? Судя по выражению глаз - не очень. С другой стороны, понять, как к чему относится Фи, часто бывало сложнее, чем с иными. Или просто - сложно. Бадб, которой в основном оставалось это тело, тоже выглядела не слишком уверенно, хотя, возможно, виновато было слияние. Богиня в этот миг смотрелась завораживающе: черты лица перетекали, слегка трансформировались, едва заметно, но не застывая дольше, чем на краткий миг. То, что при этом оно более-менее удерживало одну форму, делу помогало слабо.
- Дамы, вы закончили? - Циркон говорить не любил, но и время зря не тратил. Пока богини забавлялись слияниями, на Робе оказались магистерская печатка-перстень, которую он носил на соседнем пальце с символом братства михаилитов, а на шее, на тонкой длинной цепочке, закачался серебряный ксифос, с лезвием, обильно украшенным рунами. Его Роб обычно демонстрировал в ответ на упрек "креста на тебе нет", счастливо сочетая тем самым крестообразную форму меча и подарок последней Розали. Последней, ведь с тех пор он больше не искал её, а все улыбки похожих женщин игнорировал. Ни к чему напрасные смерти. Вздохнув, он снова отошел к окну и, следуя примеру Бадб, уселся на подоконник, ожидающе и с любопытством глядя на метаморфозы.
Вместо ответа мир вокруг дрогнул, переливаясь перламутром, и раскрылся вширь, за пределы комнаты. Подоконник, на котором сидел Циркон, не исчез, как не исчезла и прочая обстановка, но на них наслоилась новая картина. Вихрь - а по виду это был, несомненно, он, - о чём-то беззвучно говорил с пожилым толстым трактирщиком. Молодой михаилит облокотился на стойку, постукивая по ней пальцами, но встревоженным не выглядел. Понимающе кивал, улыбался. Трактирщик же махал руками, описывая нечто явно волнительное. Если Фи и не хотела что-то показывать, выражалось это пока что только в отсутствии звука и том, что изображение временами подёргивалось и шло полосами. Таверна отчасти напоминала почивший в бозе "Зеленый Грифон" - светлая, уютная и теплая даже на вид. Обильно украшенная связками сушеных трав и вязанками лука по стенам. Да и хозяин ее напоминал Тоннера, чтоб его черти драли, до холода в ладонях. Даже благодушная ухмылка сменилась на холодный прищур совершенно также, когда Вихрь, явно сговорившись о контракте, вышел. Досадливый вздох Роба нарушил тишину комнаты. Джерри снова спешил - привычка, которую было не выбить ничем. Не оглядывался, не раздумывал о том, что кроется за улыбками. Будто опаздывал на собственные похороны.
Картинка взмыла в воздух и погасла, но не успел Роб возмутиться столь быстрым окончанием показа, как тут же развернулась то ли в полуразрушенный замок, то ли в укрепленное поместье, заснеженное, ослепляющее чистой белизной. Лошадь Вихрь привязывать не стал, протанцевал стены по кругу, явно присматриваясь к следам, которых Роб, как не приглядывался, рассмотреть не мог. Впрочем, многое ли увидишь через вороний глаз? На ворота парень, ожидаемо, внимания не обратил, зато легко вспорхнул по разрушенной кладке у угловой башни и уже внутри нее достал оружие. Полумрак и пыль. Паутина и пыль. Но на паутину Джеральд внимания не обращает тоже, прислушиваясь к темным провалам. В большом, пустынном зале с высокими сводчатыми окнами и арочными колоннами, сплошь затянутом паутиной, погружающей его в сероватую, колышащуюся мглу, Вихрь поспешил вовремя. Почти вовремя. Почти красиво - прокалывая дагой некрупного, мохнатого, серо-черного паука с причудливым узором на спинке и пластая своим хаудегеном другого. И снова - не смотря по сторонам. Именно в тот момент, когда парень почти вышел, с потолка, бесшумной тенью спустился огромный восьмилапый монстр. От его укуса Вихрь уйти не успел, обмякшее тело молодого михаилита - его мальчика! - было споро завернуто в белоснежный, подстать снегу, кокон.
Роб опустил голову на руки, не желая смотреть дальше. Впрочем, дальше ничего и не показывали, картинки исчезли, в комнате снова воцарились огонь свечей, колыхаемый ветром, и запах вина.
- Давно?
Волнение ушло вслед за картинами, оставив холод и ветер. Пауки, точнее - паучихи, редко убивали сразу, предпочитая поддерживать свою жертву в полуживом состоянии. Свежая кровь всегда полезнее и приятнее, особенно, если ты гигантский паук, а крупная добыча тебе вряд ли попадается часто.
Чернота скатывалась с богини как вода. Стекала по лицу, пятнала, не оставляя пятен, платье. Скатывалась, забирая с собой юность и плотно сжатые губы, оставляя улыбку и всё те же подведённые глаза. Бадб встряхнулась, и чёрные капли взметнулись крылом, зависли на миг и сжались снова, уплотнились, пока в воздухе не появился небольшой ворон. Хлопок крыльев, и птица вспорхнула на подоконник, чуть ли не оттолкнув Роба глянцевым боком. Провёл клювом по одному крылу, по другому и нахохлился. Бадб же покачала головой и поджала губы. Но смотрела позабавленно.
- И это всё, чего ты хочешь, mo leannan?

с Леокатой

- Нет, - Циркон отрицательно покачал головой и аккуратно потрепал ворона за спину, - но прежде чем продолжать, я хочу узнать - давно ли это произошло?
И где. И какой яд - просто парализует или еще и омертвение тканей вызывает? И как туда добраться быстрее? И... Mo chreach, слишком много вопросов, и он сейчас слишком спешит! Роб покачал ногами и улыбнулся, успокаивая себя, заставляя думать неспешно, подобно воде, текущей в стылом, прихваченном льдом, ручье.
- Сегодня, - небрежно отозвалась Бадб, покосилась на кубок, хмыкнула негромко и вместо него подхватила графин. Вино она плеснула в рот так ловко, что не пролила ни капли, и довольно вздохнула. - Хорошее. Умеешь выбирать.
- Это монахов еще, - растерянно сознался Роб, ошарашенный прямым ответом. Если бы это была не Бадб, он бы непременно поинтересовался, не заболела ли она. Но сегодня... - Ладно, mo shòlas, чего ты хочешь? Не верится в то, что ты прониклась христианскими добродетелями, как твоя милая сестрица Бригид.
Бадб нахмурилась и сделала ещё глоток вина, побольше. Ворон на окне склонил голову, поблескивая глазами.
- Не люблю упоминаний о сестрице. От них голова болит. Не нужно. Чего я хочу... - богиня поставила кувшин на стол, и её глаза ярко вспыхнули. - Я хочу Тростника. Хочу своего полководца, любовника, спутника, без которого мир, раздери его, пуст, как скорпула ореха, выгрызенного червями. Постой, - она подняла руку, предотвращая возражения. - Ты говоришь, что это невозможно. И даже этот юноша, хотя я понимаю... правда понимаю, насколько он важен, не закроет такой сделки. Выслушай. Ты не хочешь бессмертия, но жить тебе нравится. Семнадцать лет я предлагаю снять с твоих плеч. Семнадцать лет жизни. И в оставшийся тебе срок я, Бадб, встану за плечом, как только в этом будет нужда. А когда Роб Бойд закончит свой земной путь, когда он умрёт, ко мне вернётся мой Тростник. Mo bheatha. На остаток времён.
- А ведь говорила, что славы вождя больше не сыскать и что-то там про вечное уныние, - задумчиво протянул Роб, складывая руки на груди, - да и Роб Бойд может закончить свой путь слишком скоро, особенно, если Бадб решит, что хочет Тростника прямо сейчас. Я уж не говорю о... Хотя, кто тебя сейчас призывает? Горстка безумцев, вроде тех в церкви да жалкие остатки друидов в Ирландии.
Но предложение звучало заманчиво, даже при мысли о том, что после вместо покоя... хотя, какой покой в его случае? Личный котел с кипящим маслом и надежда на то, что огонь под ним будут поддерживать постоянно, не давая остывать. Правда, остывающее масло - это уже разнообразие, а если оно еще будет остывать хаотично, так, что и системы не выявишь... Роб стукнул пяткой о камень стены, понимая, что предложение Бадб загоняет его в мечты, за которые доброму христианину полагается епитимья и покаяние. Впрочем, таковым он никогда не был. Черт его знает, почему экзорцизмы работали. Правда, они работали и у остальных братьев, а те тоже обычно не были ярыми верующими. Орден... Но - стать тенью, какой станут рано или поздно все древние? Довольствоваться жалкими крохами от ее стола, каждый раз, когда о сестричках вспомнят? И - семнадцать лет. Сбросить груз, который все тяжелее давит на плечи, хоть воинское правило и помогает держать их ровными. Успеть вытащить мальчиков из беды. И, быть может, успеть увести их за море, в новые земли, создавать новый Орден, как это думалось уже в капитуле. Успеть дожить, если прежде не убьет случайная тварь на тракте. Семнадцать - не много и не мало. Больше, чем осталось. Меньше, чем хотелось бы. Согласиться и - продать себя или с проклятьем прогнать - и не успеть к Вихрю, не попытаться выгадать что-то для Фламберга? Правда, он чуть не забыл главного...
- Очумела, baobh?
Бадб сокрушенно покачала головой.
- Как тебя в капитуле терпят с таким языком. Если Роб Бойд закончит свой путь слишком рано, до естественного конца своего, несмотря на присутствие Бадб, я бы сказала, это - его проблемы. Но если так и случится, то не по нашей воле и без нашего участия. По-моему, честно. Не согласен, дорогой?
- В капитуле и почище выражаются порой, - отмахнулся Роб чуть раздраженно, - и предыдущие твои ленники, буде они встретятся мне на пути, тоже участия в этом принимать не будут? Не по своей, не по вашей воле?
- Ни один из моих ленников, - в тон поправила Бадб. - Я могу обещать только за тех, что со мной, а не за тех, что были.
- Неужели и сторону сестер в играх с Фламбергом и его супругой согласишься не занимать?
Просить поспособствовать оставить детей в покое даже не стоило и пытаться. Ни Раймон, ни Фламберг не простят, что лишил удовольствия отомстить. Да и не согласится она пойти против самой себя, по сути.
- Супруга, да? - Бадб ухмыльнулась, но беззлобно. - Ладно, ладно, не буду я мешаться в игры сестёр с этим твоим мальчиком и этой твоей nighean. Celie-celie. Признаться, они мне нравятся.
- И ты примешь мою клятву? Изнеженного шотландского кобелины?
Роб недоверчиво вздохнул и спрыгнул с подоконника, с тоской поглядев на запястья.
Богиня шагнула навстречу. На поясе качнулся в такт косичкам небольшой кинжал. Усмехнулась.
- Что ж с тобой поделаешь. Если моргенштерн до сих пор не научил...
Роб тяжело вздохнул и опустился на колено, протягивая руки Бадб.
- Я, Циркон, магистр Ордена архангела Михаила Архистратига, признаю тебя, Бадб Катха, Ворона Битв, своей полновластной леди и хозяйкой. Вверяя себя в твои руки, клянусь своей и твоей кровью в вечной преданности и уважении. Взамен же получаю то, что оговорено было, без добавлений и поправок, немедленно и до тех пор, пока жив. Не будет у меня иной леди и не послужу словом и делом никому другому. Заявляю во всеуслышание: отныне и довеку служить честно, пока госпожа не освободит меня. Да будет так!
Циркон в подобном клялся уже трижды, принимая наречение в Ордене, рыцарский титул и звание магистра. Роб Бойд наблюдал за этим каждый раз со стороны. Он продавал свободу, но... Продавал ли? Вассальную клятву случалось приносить даже королям, но от этого они не становились рабами.
Ворон насмешливо каркнул, но Бадб, сжав губы, со вспыхнувшим взором, сжала его руки крепче. Кровь с разрезанных запястий взметнулась в воздух и замерла, переливаясь ровными алыми бусинами. Как жизнь - и дальше, открывая пути, закрывая дороги, сворачиваясь во время и во вселенную. А потом рванулась обратно, обвиваясь вокруг рук, с шипением въедаясь в кожу, словно пытаясь вернуться обратно. В кожу - и дальше, глубже, сложнее. Тёмное плетение воронов и трискелей, сложная вязь оседала узкими браслетами, печатью - равной, симметричной, одинаковой.
- Поднимись, мой илот.

Со Спектром

Бадб потянула Роба вверх и уставилась ему прямо в глаза со странной полуулыбкой, в которой ярая, чистая злость мешалась с удовольствием так, что сложно было сказать, чего больше. И поцелуй мира, завершение ритуала казался... отзывался болью в прокушенной губе и вкусом крови.
- Mo s an Iar-Alba crodh, который меняет клятвы... - и снова поцелуй, быстрый, резкий и одновременно мягкий, слизывая каплю, как хорошее монастырское вино.
- И я тоже восхищаюсь тобой, mo chait.
Роб отшатнулся, устало опираясь спиной о стену. Больно было почти также, как и тогда, в первый раз. Но, все же - не так. И оковы были уже, и мысли свободнее. И, признаться, губа болела сильнее рук. Да и мысль сейчас была только одна - Вихрь... Додумать он не успел, перехватывая ехидную улыбку и жесткий прищур глаз Бадб, падая на пол от новой, жестокой и горячей боли, скручивающей тело в спираль наподобие той, что рисовали на жертвенниках. Наверное, это было похоже на роды. Или - на смерть. Роб не знал, с чем сравнить мерзкую, острую и бесконечную боль в будто выворачиваемых наизнанку мышцах, в быстром, до разрыва, до остановки, стуке сердца. Как описать обжигающий воздух в легких и вкус собственной крови во рту, мерзкий треск суставов и зуд в коже, внутри которой будто копошились тысячи насекомых. Боль накатывала пламенными волнами, он барахтался в ней, захлебывался, тонул, не имея сил всплыть, дотянуться до воздуха. А затем все закончилось. Сердце забилось ровнее, успокаиваясь, задышалось жадно и рьяно. Тело ныло, точно его ломали на дыбе, но Роб приподнялся на руках, с удовольствием отмечая, что с них исчезли уже заметные пятна, коими госпожа Старость отмечала свой путь, и - порадовался новой силе в них.
- Благодарю, mo fiadhaich. Не откажешь в помощи?
Браслет-накопитель ощутимо жал на запястье, и Роб снял его, с затаенным удовольствием подумав, что многое теперь придется переделывать и перешивать. Впрочем, кольчуга, которую он, не дожидаясь ответа, принялся натягивать, была впору, а вот меч показался легче обычного. Одернув оверкот, Роб привязал кошель к поясу и, не удержавшись, обнял Бадб за талию, прокружив по комнате в па морески, пробуя обновленные мышцы. Проба оказалась вполне успешной. Удар по шее, который он получил в ответ, был нанесён рукой твёрдой, уверенной, хоть явно не во всю силу и сквозь взрыв резкого изумлённого смеха.
- Ты что творишь, дикарь загребущий?!
Но и отпихнула его Бадб тоже не так, как могла бы. Как не раз и случалось. И прищуренные глаза мерцали не гневом.
- Бери уже свой плащ, неженка. А то у меня от этого камня крылья гудеть начинают.
- Постоянно дерется, мать ее священную свинью, - обиженно и недовольно пожаловался Роб кровати, потирая шею. Но направился, все же, не за плащом.
Писать ему приходилось много. Даже больше, чем носиться по тракту, вытаскивая парней из тюрем, забирая с эшафотов или, напротив, карая. Братья от этого умнее и осторожнее не становились, но бумаги на отчеты изводилась чертова уйма. Впрочем, сейчас он писал не отчет. Брат Ёж получал указания насчет детей Клайвелла, щенков Девоны, которые вопреки всем законам, жрали уже все подряд и наотрез отказывались от материнского молока, о необходимости присылать голубей, если будет что-то срочное. Второе письмо было для капитула - с сухим и официальным пояснением необходимости отлучится по делам Ордена. И - эмоциональной припиской об умственных способностях. Своих и воспитанников. Девона, чей визит в комнату - что ей было строжайше запрещено! - был обозначен лишь цоканьем котгей, с радостным взвизгом кинулась на него, водрузив тяжеленные лапы на и без того ноющие плечи и облизала затылок, зачесывая короткие волосы наверх.
- Вот же galla, - выдохнул Роб, сбрасывая ее, - плохая собака!
Некоторое время ушло еще и на спешное вытирание головы полотенцем, и на совсем уж суетливый поиск плаща, преспокойно лежавшего на комоде, сопровождаемый распихиванием по себе и в кошель различных мелочей.
- Я готов, моя Бадб. И если не откажешь в милости, то собака тоже готова.
Та с довольным вздохом поставила на комод опустевший графин и подбоченилась, оглядывая вывалившую язык, улыбающуюся Робу Девону. Собака обращала на богиню внимания не больше, чем на стены или мебель.
- Да уж, вижу. И повадки хорошие, мне по душе. Ладно.
Воздух в комнате взвихрился чёрными перьями, обжег холодом и жаром одновременно. Гудящая чёрная пелена охватила Роба и Девону, которая крутилась, щёлкая на перья зубами. Но прежде, чем всё исчезло, Роб Бойд успел сквозь гул услышать тихие шаги в коридоре, негромкий, осторожный стук. Успел увидеть, как в комнату, виновато приопустив голову, вступила Бесси Клайвелл и застыла в изумлении, прижав руки к груди. Девочка во все глаза смотрела то на него, то на Бадб, то на Девону. А потом, с плавным, гортанным выдохом богини, всё схлопнулось во мрак.