Раймон с улыбкой посмотрел на Эмму, которая закуталась в красный плащ, подложив капюшон под щёку. Девушка вымоталась так, что её пришлось доставать из бадьи и укладывать на кровать. Михаилит и сам не был уверен в том, как у него это получилось: сейчас он вынужден был прислониться к стене, потому что ноги почти не держали. Его хватило только на то, чтобы проверить ставни и, невзирая на возмущённые вопли снаружи, сунуть кинжал под дверь, намертво её заклинив. В свете догорающих свечей таинственно мерцали дорогие ткани. Те, что оказались слишком близко к бадье, отливали мокрым блеском. Никаких импов. Никаких воронов. Только пустая ловушка в углу. Свечи и зеркала, не более того. Пусть жертва видит только то, что ты хочешь, чтобы она увидела - и дело наполовину сделано. Свечи и зеркала. Импы и куколки...
Решив, что никакие злые госпо... служанки и мелкие тролли этой ночью им не грозят, Раймон со вздохом опустился на кровать рядом с Эммой и накинул поверх обоих покрывало. В голове гудело от вина и перерасхода магии, за который михаилиту, как он знал и предчувствовал, придётся расплачиваться ещё несколько дней. Тело, согретое ванной, приятно расслабилось, но сон всё равно не шёл. Рядом шевельнулась во сне беглая послушница. Раймон снова улыбнулся и привлёк её к себе, положив руку на бедро под плащом и покрывалом. Эмма порой вела себя так, как ни одна женщина на его памяти. Эти размышления о клинках, размягчении костей, крови, то, как она вела себя у Симса... такое открытое выражение чувств, такая открытая неприязнь - вопреки правилам. Не говоря об игре на публику. Да ещё вспомнить аббатство, спокойную реакцию на глейстиг. И - эта история!.. Свой парень... придя к такой нелепой мысли, Раймон чуть не хмыкнул в голос. В этом точно было виновато вино. Ощущая под рукой жар тела, Раймон вспомнил, как нёс Эмму к кровати, и усмехнулся снова. Как угодно, но не парень. Совершенно точно - не парень. И всё же, приятно было ощущать не только мягкое тело рядом, нежную кожу под пальцами, а... понимание. И отсутствие одиночества. Жалкие три дня на доверие, какого не получал почти никто из братьев, с которыми они жили вместе годами. Дьявол. Действительно, всего три дня... и каким-то образом их хватило. Только потому, что она не шарахалась и не смотрела то ли как на чудо, то ли как на беса? Потому что, как ни крути, зависела - хотя уже и не так, как поначалу? Потому, что только в её компании он понял, насколько полнее так становится жизнь? Странная женщина Эмма...
Ворочать мысли было лень, и михаилит, так и не придя ни к какому выводу, сдался. Завтра. Он подумает об этом завтра...
За крепкими ставнями до самого утра продолжал бесноваться ветер, но Раймон и Эмма уже не слышали ни злобного воя, ни стука ледяной крупы. Они спали, и было им тепло и уютно.

C Леокатой и Спектром

Джеймс Клайвелл

26 декабря 1534 г.

Управа представляла собой островок покоя среди кипящего Бермондси. Сквозь окна, закрытые тонкими занавесками бил яркий солнечный свет. Мистер Скрайб, вошедший в помещение конторы, остановился на пороге и покачал головой. Констебль Клайвелл снова заночевал в конторе, на узкой лавке, подложив под голову плащ.
- Мистер Клайвелл, - негромко окликнул он и потряс констебля за плечо, - просыпайтесь. Уже утро.
Джеймс сначала сел, чуть не сверзившись с лавки, а затем уж открыл глаза.
- В самом деле, - согласился он, - доброе утро, мистер Скрайб.
Констебль потер щеки - борода явно требовала цирюльника. К тому же, необходимо было умыться и хоть что-то перекусить. После той кружки с горячим вином из рук Мэри, Джеймс не ел и не пил ничего.
- Вам бы в порядок себя привести, - Скрайб похлопал констебля по плечу, - да и негоже в конторе ночевать.
- Не гоже, - спросонья Клайвелл всегда был покладистым, - вы правы, мистер Скрайб. Я, пожалуй, пробегусь до Гарри, позавтракаю у него и вернусь.Постараюсь быстро.
Впрочем, быстро не получилось. Завтрак, цирюльник, рынок... В контору Клайвелл попал только к обеду. Еще на подходе к управе, он понял - там его уже ждали. У коновязи фыркала чужая взмыленная лошадь. Гонец, щупленький, запыхавшийся, точно он не на лошади ехал, а очень даже наоборот, с поклоном протянул констеблю конверт.
- Что там? - Написанное повергло Джеймса в уныние. - Вот же дьявол! Мистер Скрайб, пошлите в казармы стражи кого-нибудь, мне нужны Том Хантер и еще кто-то. Из тех, кто потолковее. И телега.
- Труп. - Понимающе кивнул Скрайб.
- Да. - Клайвелл устало уселся на табурет. - И, похоже, не самый обычный. Проклятье! Что же за участок такой неспокойный-то? То трупы, то разбойники. То твари, то аббатство. Хотя, последних двух вполне можно объединить...

Через два часа он, в сопровождении стражей Хантера и Харриса, стоял над телом мужчины.
- Ну вашу же в душу мать!
Стражи переглянулись - нечасто констебль позволял себе выражаться. Впрочем, повод у него для этого был. В подталом от крови снегу раскинулся мужчина, цветом кожи от этого снега мало отличающийся. На нем не было никакой одежды и - это бросалось в глаза еще издали - лица. Кожа на лице отсутствовала напрочь, снятая так аккуратно, что можно было изучать мышцы. Клайвелл присел на корточки, пытаясь различить черты убитого. "А черт его знает, кто это! Но что за дьявол? Зачем?" Ни одежды, ни кошелька, даже нательного креста не было на мертвеце, равно, как не наблюдалось и в округе. Отметив колотые раны на животе и груди мужчины, констебль приказал аккуратно грузить тело на телегу. Несомненно, это было местом преступления - судя по количеству крови на снегу. Но как он оказался здесь? Все было настолько истоптано, что разобрать следы не представлялось возможным.
Констебль пнул колесо телеги. Теперь придется писать шерифу. А то и ехать к нему. Не часто, все же, в лесу находят мертвецов без лица и одежды. Подобная поездка была чревата еще и тем, что за самим Клайвеллом накопилось грешков - ой как много.
Плотнее запахнув плащ и придерживая его рукой, по заведенной давно привычке, так, чтобы не было видно ни кольчуги, ни меча, Джеймс вернулся к тому месту, где только что лежало тело. Всматриваясь в снег, он точно пытался разглядеть нечто упущенное. "Что я ищу? Что я вообще хочу здесь увидеть?" Лес молчал. Когда стражники с руганью, пытаясь не слишком сильно перемазаться в крови, взвалили тело на телегу, лицо покойника качнулось к Клайвеллу и уставилось на него пустыми глазницами. Кем бы ни были убийцы, глаза они забрали тоже.

В эту сторону не вело широких трактов, но вокруг хватало разбросанных тут и там хуторов и охотничьих заимок. Телега, управляемая мрачным немногословным Хантером, пробиралась по еле намеченной тропе, временами едва не застревая между деревьями. Словно, чтобы усложнить путь, из-за туч выглянуло солнце, превратив всё вокруг в белую, сияющую пелену, от которой резало глаза. Хантер что-то пробурчал под нос и пригнул голову ниже, вглядываясь в дорогу. Его спутник достал из кармана краюху хлеба и начал сосредоточенно жевать. Возможно, поэтому следы заметил именно констебль. Две цепочки выходили из леса, пересекали дорогу, а потом уходили обратно. Но внимание привлекло не это: кое-где между отпечатками сапог виднелись пятна крови.
Клайвелл натянул поводья и вскинул руку, останавливая телегу. Некоторое время он разглядывал следы, кровь, размышляя, надо ли оно ему. В конце концов, жалованье было хоть и солидным, но явно недостаточным, чтобы матушка смогла вырастить двоих детей одна. Ну, и умереть хотелось, по возможности, в своей кровати, а не на опушке заснеженного леса. И все же, констебль спешился, махнув страже следовать за ним.
- Лук бы, - проворчал Хантер, послушно слезая с телеги. - Проку-то в лесу с этих тыкалок...
Харрис согласно кивнул и оглянулся на телегу.
- А это, стал быть, так и оставить? Лошади-т не шибко нравится, когда ветер в задницу и запах доносит.
- К дереву привяжи, - буркнул Клайвелл, - покрепче. Лука не хватает, вы правы, мистер Хантер. Учту на будущее. Ну, пошли?

Спектр и Хельга, чуть я


Следы, чёткие и ясно различимые в неглубоком снегу, вели почти строго на север.
- Чуется мне, не наша это работа, - негромко нудел Хантер. - Пусть лесничие на... лесных охотятся.
- К сожалению, наша, мистер Хантер, - Клайвелл вглядывался в следы. Одни сапоги были больше заметно других и глубже уходили в снег. - Один добычу несёт, я думаю. Проваливается сильнее.
До поляны - скорее прогалины между голыми дубами и вязами - они шли по следам добрую часть мили. На самом краю, под кустом шиповника, на котором уже не осталось ягод, зато торчали длинные, острые шипы, Клайвелл увидел тушку косули или небольшого оленя с наполовину отрезанной задней ногой. В разрезе ещё торчал широкий нож с костяной рукоятью. Кровь с туши явно спустили где-то ещё, потому что пятно под ней было невелико. Людей видно не было, но следы - легче и шире, чем раньше, внезапно разбегались в обе стороны и пропадали за деревьями.
- Ну как, дьявол, в старину. Холмов, мать их, не хватает, - прошипел Хантер. - И бурга рядышком, чтоб, значит, совсем весело.
- Разделились. - Клайвелл остановился, размышляя, - Вправо или влево? Как думаете, Хантер, Харрис? Разделяться не будем, хоть одного да возьмём.
Азарт погони был чужд констеблю. Вот и сейчас он считал, что лучше синица в руках, чем разойтись в преследовании еще и за журавлем. Воистину, за двумя зайцами погонишься....
- Вправо, - решил Харрис, глядя на прогалину из-под руки. - Тот полегче будет.
- Согласен. - Констебль кивнул и откинул плащ за спину.
И они повернули на восток. Следы сначала были размашистыми, неполными: их добыча явно бежала. Но чем дальше, тем они становились короче. Сперва констебль не увидел стрелка, только услышал хлопок тетивы, мелькнула тень за тяжелым, старым дубом в нескольких десятках шагов. Тут же раздался голос Харриса:
- Сука! По ноге-то чиркнуло... под кольчугой, мать!
- На него, - рыкнул Хантер, и подал пример, с неожиданной прытью бросившись вперёд. На бегу он забирал вправо, стараясь прикрыться деревьями. Алебарду стражник бросил, но успел выхватить длинный нож.
Клайвелл, чуть замешкавшись, повторил его маневр, но держался невысоких кустов левее. От том, что с Харрисом, Клайвелл дал зарок подумать позже. Однако, браконьеры нынче распоясались. Еще год назад ни один из них и не подумал бы стрелять по страже, просто ушли бы в лес, где их не достанут.
Невысокая фигура метнулась прочь, но браконьер быстро понял, что убежать не успеет и прижался к дереву спиной, натягивая длинный тяжелый до несоразмерности лук. Широкий охотничий наконечник метался между Хантером и Клайвеллом, но не дрожал, несмотря на то, что тетиву человек оттянул до уха. Такая стрела в кольчуге обычно застревала, но с расстояния в несколько шагов из сильного лука - случалось всякое.
- Стойте! - высокий женский голос, в отличие от стрелы, ощутимо подрагивал. - Я выстрелю! Стоять!
- Баба, - обречённо констатировал констебль. - Проклятье, не стоило оно Харриса. И не повесишь же... Опусти лук, милая. Побеседуем.
- Чой-то не повесишь? - раздался сзади злой голос раненого стражника, который доковылял следом. На бедре виднелась повязка, наскоро сделанная из отрезанной с плаща полосы ткани. Судя по количеству крови, досталось ему не слишком сильно. - Я дык с удовольствием. Вот на суку, как раз подходящий.
- Можно. - Медленно согласился Клайвелл. - Только не заплатит никто же. И удовольствия никакого. Обмочится только, да на личико ее синее полюбоваться.
- Про удовольствие - это вы, мастер, зряшно, - Хантер, прищурившись, осмотрел женщину и кивнул. - Личико-то ничего. Глядишь, и остальное, что по женской части...
Лук мгновенно развернулся в его сторону, и стражник замолчал, хотя и не отступил.
- Всех-то не успеешь. Да и стрел не хватит.
Действительно, из колчана на перевязи торчало только одно оперенье.
- Не успею, - сквозь стиснутые зубы ответила женщина. - Зато первым-так кому-то шагнуть надо.
- Зато остальные... Отомстят внимательно. - Констебль ковырнул снег носком сапога. -. Особенно Харрис. Вот этот суровый дядечка, которого ты подстрелила. Знаешь, как его называли после Флоддена? Нет? Лучше и не знать. Я его сам боюсь иногда. Так что, опускай лук и давай его сюда, добром прошу. А там... Поглядим. Может, Харрис и простит тебя.
- А давай просто разойдёмся, ма-астер, - женщина чуть отпустила тетиву. - Добром, значит. Вся-то суета - мелкая олениха да ляжка поцарапанная. Ради чего стреляться? Оленина ваша, чтоб, значит, новое мясо нажрать герою Флоддена, а я и пойду себе. У вас, небось, делов и так есть.
- Оленину мы и без того купить можем. - Задумчиво протянул Клайвелл, - А вот пока за тобой бегали, у нас там покойничек в телеге замёрз окончательно. Лекарь - ой как ругаться будет. Так что, коль уж добром расходиться - давай баш-на-баш. Ты нам расскажешь, вдруг чего в лесу видела, а мы уж тебя отпустим.
- Покойничек ваш ещё с ночи-то замёрз, - фыркнула женщина, - кому другому вешай, про лекарей. Купить он может... добром кичится от казны... Но про отпустить - не брешешь ли? Этот вон, - она кивнула на Харриса. - Уж больно злобно глядит. Словно волчара какой.
- Как Бог свят, - побожился констебль, мысленно вздохнув, - а что Харрис волком смотрит, ну так ты ему под кольчугу попала. Считай, возле... самого интересного. Тут любой не то, что волком смотрел бы, а и крокодилом из королевского зверинца. Значит, с ночи, говоришь, покойничек наш замерз?
- Хотела бы - попала бы, куда надо. Понадеялась, что останетесь, товарищу помочь, но нет. Порскнули как черти. Прям солдаты... да, - женщина с видимым облегчением опустила лук, который, как стало ясно вблизи, действительно был для неё слишком велик. - Ночью его кончали. Мы-то краем шли... и не задержались. Добрые охотники в такое говно не лезут. Если жить хочут.
- Ты сама-то местная, а, Мэри Эмбри? - Клайвелл кивнул головой, приказывая Хантеру забрать лук. - Дай лук мистеру Хантеру подержать покуда. От греха. Вернем.
- А что, на эль зайти хочешь? - браконьер мотнула головой. - Мэрями ещё обзывается. А лук не дам. Примета, знаешь, дурная, когда свой лук кому в руки сплавляешь. Мужику особенно. Слишком оно дело интиматное. Да и чую себя лучше, с ним-то. Лучше уж про покойника вашего. А то ведь в третий раз леденеть не станет, но волки тут, знаешь, бегают. Хучь и давно не слышно было...
- Да нет, на эль, пожалуй, заходить не стану, если только кому из парней глянулась. Ну, говори про покойничка уже, дело ты интиматное. - Клайвелл скривил губы, пытаясь удержать смех.
- Да почти нечего. Мы ходим по тропам олениным да прочего зверья некупленного. Ну и к реке шли, потому там перекрестье, место хорошее. А этот... стоял прямо там. Луна была, значит. Я не поняла сперва. Думала, ещё кто косулю словил, да только так не потрошат, чуешь? Нож иначе идёт. Да и ног у косулей не бывает. Да сказать, правда, почти и нечего. Кровищи - море. И... - она вдрогнула, - жутко. Он такой... спокойный был. Как я шкурку с зайца снимаю. И ни звука, только треск, с каким шкура слазит. Гладко работал. Тут подрежет, тут потянет. Умелец, мать его... а как кончил - ножик за кусты закинул...
- Кусты показать сможешь? - По правде сказать, Клайвелл толком не понимал, зачем ему этот нож. Разве что лекарь сличит его с ранами. Так и без того ясно - им резали, девушка подтверждает.
- Найти легко. От кривого ясеня, за которым мы прятались, да через место, где труп лежал. А куда он там упал, я не видела. Этот, жуткий-то, как встал, так меня бра... так мы и сдёрнули. Очень-очень тихо. Пока не обернулся, знать.
- Хантер, сходите, отыщите, будьте любезны. А скажи, милая, ты в лицо жуткого этого не узнала?
- Не видела я лица! - женщина снова вздрогнула. - Думаешь, хотели ему в глаза поглядеть, так чтоль? Не. Как он встал да за одеждой нагнулся, так мы и сбежали. Да что сказать... невысокий он, не толстый. Обычный...
- А одежду покойничка нашего не разглядела, часом? - Вот этот вопрос занимал констебля все это время. Ради чего такое кровавое и бессмысленное убийство? Какую корысть преследовал убийца? Да и описание одежды облегчило б поиск родных убитого. Хотя бы сословие узнать....
Женщина задумалась, перебирая в пальцах тетиву. Потом неуверенно пожала плечами.
- Ночь же, лес, хучь и луна... куча лежала и лежала, поди разбери, где портки, где что. Но тёмное было... Можа, плащ, можа, кафтан длинный. Сапоги вот добротные, смазанные, аж блестели. Их он наверх поклал, а потом, значит, кучей и взялся. А руки-то в крови измараны все...
- Ага, - согласился констебль, - ну что же, спасибо за помощь, дева Мэриан. Ступай. Не попадайся больше. А то ведь вздёрнут. Леса -то королевские.
- Не Мэри я, - женщина шмыгнула носом и сморкнулась в снег. - А вам - не ловиться. Будь кто не такой, значит, добрый, стрела-т могла и в брюхо.
Клайвелл шутливо поклонился, приложив руку к груди.
- Идёмте, мистер Харрис, к телеге. А то действительно, как бы волки нашего усопшего не погрызли.

с Леокатой и Хельгой

Тюрьма в Бермондси. Ближе к вечеру.

Клоуз устало и печально глядел на Джека Берроуза. Дьявол, для чего констеблю Клайвеллу понадобился этот простоватый и, в общем-то, недалекий, мельник?
- Присаживайтесь, мастер Джек, - радушно указал он на табурет перед конторкой, - вы человек у нас свой уже. Почти родной. Сейчас я выпишу вам копию прошлого квитка, к тому же придется уплатить штраф за бродяжничество.
"А там и Клайвелл, даст Бог, подъедет".
- Кого ни спроси, - мельник тяжело опустился на стул, - ни у кого бумаги этой нету. Деревнями можно штрафы ваши собирать.
- Не нам, мастер Джек, обсуждать указы короля.
- Указы короля вообще никто обсуждать не должен, - заметил Клайвелл, успевший выхватить лишь слова Клоуза. В тюрьму он явился, как был с дороги - в кольчуге, испачканных кровью перчатках. - Мистер Клоуз, а пыточная у вас свободна?
- Свободна, констебль, - смотритель тюрьмы удивленно воззрился на Клайвелла, - но палача нет сегодня. Да и зачем вам она?
Джек хмуро сгорбился, исподлобья глядя на констебля.
- Да вот мастеру Джеку хочу показать новинки. Пожалуйста, одолжите ключи от нее.
- Я должен напомнить вам, мистер Клайвелл, что пытки назначаются судом. Или при необходимости доказать преступления против короны и веры. - Клоуз вынул из конторки тяжелый ключ и протянул его констеблю.
- Благодарю вас, мистер Клоуз, - Клайвелл кивнул головой и подошёл к Джеку, - ну что, пошли потолкуем, шурин?
- Без суда, без указа? А жалобы... - Берроуз, не двигаясь с места, хотел сказать что-то ещё и осёкся, недоверчиво уставившись на Клайвелла. - Это как - шурин?
- А вот сейчас и расскажу, и покажу даже, - ласково пообещал констебль. - И суд, и указ, и жалобы - все разъясним. Сам пойдешь или стражу звать?
Берроуз промолчал и поднялся, сжав кулаки.
Констебль пропустил его вперёд и захлопнул за собой дверь, не запирая, впрочем, на ключ.
- Знаешь ли ты, мастер Джек, что на дыбе можно растянуть человека в четыре раза? - Клайвелл прошёлся по просторному и прохладному помещению, трогая и рассматривая арсенал палача. - А вот, к примеру, испанская скамья... Да ты не стесняйся, шурин, присаживайся. Никто тебя пытать не будет. Пока.
Констебль развернулся к Берроузу и указал на простой стул в углу.
Новый гринфордский мельник сверкнул на него глазами. Он стоял, набычившись, поглядывая то на тиски, то на щипцы, лежавшие рядом с металлической корзиной, полной погасших углей.
- Ноги верней.
- И то верно. Хочу я поговорить с тобой о сестре твоей, мастер Джек. Должно быть, понял уже.
- Нечего говорить. Для неё уже и серебро - к монастырю - считайте, отмерено.
- Хм, - Клайвелл покрутил в руках изящно изготовленный расширитель, - милая вещица. Так вот, мастер Джек, монастырь - он всегда успеется, а на мельницу к мисс Мэри я ездить буду. Я, конечно, не могу доказать ничего: ни вашего участия в смерти батюшки, ни сношений с разбойничками, но я и не старался ещё. А ведь можно и постараться. И беседовать тогда здесь не я буду, по-родственному, а палач.
- Если б мог, уже бы, - Джек встал твёрже, расставив ноги, - палач говорил. Думаешь, Джек - дурак, который не понимает? Так не хотел ты меня отпускать вчера. Бумаги порвал. И сегодня нечего рвать-то? Так вот. А сеструха... морда хороша, спору нет, как ни правь. Понимаю. Да только мне ведь благословлять, получается, желания никакого нету.
- Так ведь, мастер Джек, выпускают-то тебя исключительно из-за доброты моей. - Клайвелл уселся на дыбу. - Свидетелей-то я так и не привез, недосуг было. А палач... Ну хочешь, кликну? И бумаги напишу потом, зачем, почему, в чем признался? А, впрочем, черт с тобой, на кой мне твое согласие сдалось? Сейчас повторно задержу за бродяжничество, а там и до виселицы тебе, как упорному, не далеко. И мне хорошо, и казне - прибыль.
В этот раз Джек Берроуз замолчал на добрые десять секунд, после чего скалил зубы в подобии улыбки.
- Прижал, значит. Добрый. И Мэри, значит, порадуется, когда сгноишь, и... ладно. Хер с тобой. Нужно благословение, хочешь визиты - пускай. Лишь бы потом из дома вон. Приданое сполна будет. Не обижу. По отцовскому счёту.
- Ага, - согласился констебль, легко спрыгивая с дыбы, - а когда меня рядом не будет, ты мисс Мэри новых синяков подсветишь. Давай уж так, шурин, ты ее не трогаешь, я - тебя.
- Пальцем - не трону, - глаза Джека Берроуза потемнели. - Пусть играется в свои игры, пока не заберёшь. Свояк.
Клайвелл ненадолго задумался. Отпустить - и не отпустить - Берроуза было чревато неприятностями. Причем, как со стороны "шурина", так и от шерифа и ассизов. Констебль был более чем уверен, что мельник слово свое держать не будет, но выбора особо не было. Конечно, можно было, подобно многим своим коллегам, наплевать на законы и уложения. Но... Это в Лондоне двадцать два констебля, поди уследи за каждым. В Бермондси Клайвелл - один, и глаза шерифу он уже успел намозолить. Мэри Берроуз, как ни странно, было жаль, как и всех этих несчастных, бегущих из монастырей, из семей, из приютов. Он тяжело вздохнул, ненароком выдавая свое смятение, сжал и разжал кулаки и, наконец, сказал:
- Ну что же, мастер Джек, на этом и сойдемся. - Констебль с сомнением посмотрел на свои перчатки светлой кожи, на которых отчетливо виднелась кровь мертвеца из леса. - По рукам бить не будем, не обессудь.
"Если по морде только. И то - не здесь"
Мельник тоже осмотрел перчатки, едва заметно опустил плечи и тяжело, нехотя кивнул.

с Леокатой и Спектром

Гарольд Брайнс, торговец.
26 декабря 1534 г. Бермондси. Рынок.

Рынок Бермондси пестрил всеми мыслимыми цветами, торговцы наперебой предлагали товары со всех концов христианского мира. От заснеженных палаток и лавок к небу вздымался пар. Где-то ближе к реке хор пел церковные гимны. Жизнь в столице короля Генриха кипела. Рынок был не плох, в особом разнообразии был представлен текстиль, то, что тут стоило три шиллинга в Любеке бы пошло за пять, а в Новгороде и Пскове за все десять. Гарольд, немного поплутав, нашел-таки лавку своего старого знакомого Генри, который был мясником. За все эти годы Гарольд был дома лишь дважды: в двадцать один и двадцать три года. Мясная лавка Генри находилась на краю рынка; старая и гнилая, она была оттёрта до блеска, ветхое сооружение даже было украшено к празднику. У входа, уперевшись о стену, стоял здоровенный мужчина с розовым от крови полотенцем в руке. Завидев друга детства, Генри ну просто засиял. Поговорив минут двадцать, Гарольд узнал, где выгоднее можно продать шкурки и обувь. Как Генри ни уговаривал, зайти к нему Гарольд не мог, хотелось побыстрее продать товар, лежащий у него мёртвым грузом в складах. Пройдясь по рядам, Гарольд нашел упомянутого Генри торговца мехами и текстилем Логана. Тот, невысокий мужчина со смолистой рыжей бородой, о чём -то спорил с одним из стражников. Гарольд поздоровался и поинтересовался, почём он может продать шкурки.
- Дык, - оторвался от спора со стражем, которого упорно именовал Томом Хантером, Логан, - сначала грефье должен квиток на торговлю вам дать, мистер. А уж потом о цене потолкуем. Эвон его контора, в начале площади.
-Квиток я возьму, когда узнаю цены в Лондоне, может, ещё и в Йорк везти прийдётся. И всё же, не взглянете? - Гарольд достал из сумки заранее отобранную шкурку и протянул Логану. - Генри Шифер, мой хороший друг, сказал, что у вас самая справедливая цена на мех и текстиль во всём Лондоне. А зверь, между прочим, действительно хорош, добыт в охотничий сезон, обезжирен, высушен, снят толковыми новгородскими мастерами, они-то толк в этом знают.
- Дык. - Логан покрутил шкурку в руках и вернул владельцу. - У грефье цены и узнаете, мистер. Кто, как не он, их знает-то? Цены, они у всех разные, а грефье для того и поставлен, чтоб за ними следить.



Джон Гоат, грефье рынка в Бермондси, скучающе оглядел Гарольда.
- Собольи шкуры, сто штук. Четыре медных сервиза. Шестнадцать пар сапог. - Зачитал он опись, поданную ему торговцем и некоторое время щелкал костяшками счетов, бормоча себе под нос что-то. - Двести двадцать пять фунтов налогов с вас, мистер Брайнс. - Огласил он. - И тринадцать шиллингов за место на складе. Налог вы оплачиваете единовременно и сейчас, по расценкам Торговой палаты, получаете квиток на руки и можете смело торговать.
- Как только у вас все купцы ещё не разорились с такими налогами? Вот деньги.
- Не нами налоги установлены, - Гоат быстро писал на бумаге, - не нам их и отменять. Вот, пожалуйте, ваш квиток об уплате налогов.
Грефье снова уткнулся в бумаги, потеряв интерес к купцу.
- Позволите. - Гарольд взял крепко сколоченный стул, стоящий у стены, перчаткой смёл с него пыль, сел напротив грефье. - Я недавно прибыл из Голландии и не совсем понимаю, что тут происходит, цена валюты падает, все что-то бурно обсуждают.
- Это - рынок. Здесь всегда все галдят. - Грефье развел руками. - Позвольте спросить. Даже предупредить... Где вы храните кошелек?
-Не беспокойтесь, не думаю, что публика в Лондоне вороватей, чем в Бремене, Новгороде или Париже, но за беспокойство благодарю, нечасто в наше время люди заботятся о ближнем своём. Раз уж вы решили проявить ко мне милость, не подскажете, как много пушнины завозили в город в последние недели?
- Много. - Перо было заточено плохо и цепляло бумагу, оставляя кляксы. Гоат поморщившись, выбрал из пучка новое, придирчиво осмотрел его в свете окна. - Зима суровая нынче, на меха спрос. Хоть рынок и переполнен ими, цена достаточно высока. Не смею вас больше задерживать, мистер... Мистер Брайнс. Хорошей торговли и да хранит вас Бог.
- И вам, того же, добрый человек. - Гарольд взял все бумаги, мельком просмотрел, сунул за пазуху и вышел.
Снаружи, почти у самого дома грефье Гарольду упала в ноги измождённая женщина лет тридцати. Подол её платья, хоть и пошитого некогда из неплохой ткани, зиял дырами, да и накидка была не в лучшем состоянии. От резкого движения платок, который закрывал не только волосы, но и половину лица, приоткрылся, и Гарольд заметил, что всю правую щёку закрывает ужасный шрам, какие остаются от старых ожогов. Впрочем, женщина тут же опустила лицо.
- Простите... мистер. Прошу вас, помогите. Всего несколько шиллингов!.. мой муж - он моряк был, ходил на "Рыжей ласточке", да вот "Ласточка"-то не вернулась, и теперь...
Гарольд отошел от женщины, осмотрелся, нет ли рядом её подельников: не раз таким образом у него пытались украсть кошелёк. Вот сейчас он достанет его, что бы пожертвовать несчастной, и уже через мгновение с ним убегает прыткий молодой человек, как правило любовник оной. Nicht, nicht, nicht, eine Schlaue Füchsin!
- Ну что ж, милочка, позвольте я помогу вам подняться. Я провожу вас в ближайший храм, там вам помогут, я замолвлю за вас словечко и пожертвую на благо церкви.
Женщина отшатнулась как от прокажённого.
- В храм?! Чтобы они забрали моих детей и отправили в приют? А меня - в монастырь, забрав даже вдовью долю?! Нет, мистер. Если жалеете шиллинг на дрова, пусть так и будет, а такой помощи мне не надо.
- Может, помочь найти работу? В городе я, конечно, давно не был, но кое-какие связи у меня остались. Может быть, вы умеете шить, готовить, ухаживать за больными?
- В управе помочь не помогли, а вы справитесь? - попрошайка сбросила платок. Один глаз из-за повреждений практически закрылся. - Шить-то могла, кто без того. Да теперь уж вряд ли. Видеть худо стала. А готовка-т... все умеют, да покрасивше ещё. Если и впрямь найдёте место - спасибо скажу, как есть. Только, - она опустила плечи, - веры в это мало. А топить-то нужно. Ночи сейчас... но как знаете, мистер. Если что, меня-то завсегда здеся найти можно.
Гарольда пробил стыд, взращённое годами недоверие к любым незнакомцам уступило место жалости к когда-то очень даже симпатичной женщине. Он достал из-за пазухи три шиллинга и протянул попрошайке.
Женщина секунду недоверчиво смотрела, потом медленно, словно боясь, что монеты исчезнут, взяла деньги и поклонилась Гарольду.
- Спасибо, господин добрый. Век помнить буду. Благословит Господь за доброту вашу, это уж как есть.
- Да-а, - вступил новый голос. Девочка лет десяти вывернулась из толпы и смотрела на сцену, покачиваясь на пятках. Разномастной одежды на ней было столько, что ребёнок выглядел в полтора раза толще, чем позволяло предположить худое лицо. - Добрый дяденька. Пётр и не задумается. Как увидит, так сразу за ключём от врат полезет. А со мной не поделишься? Тоже холодно, ей-ей!
- А вы, молодая леди, что же не в приюте, там и накормят и согреют? Гарольд достал один шиллинг и протянул малютке. Девочка ему понравилась, очень уж смышлёная
- А то в приюте я бы знакомилась с такими интересными, щедрыми сэрами? - монета исчезла так, словно её и не было. Гарольд даже не ощутил прикосновения к руке. - Которые не удавятся, кошель-то открывая. А ты, дяденька, здесь по делам? Может, тебе проводник нужен? Беру недорого, вожу там, куда приезжий не всегда и дойдёт.
- Может, когда-то я и прибегну, к вашим услугам, уважаемая, но сейчас я занят.
- Точно? - девочка чуть нахмурилась, но тут же просветлела. - Ну и ладно. Да только, дела-дела, а настоящих денег здесь тебе не добыть. Уж не знаю, об чём вы там со старым козлом трепались, но скучный он. Только установления свои и знает, да по бумагам бородой водит.
- Ну, что ж, может, вы тогда в курсе, где я могу продать выгоднее шкурки, медные сервизы или сапоги? - Гарольд ехидно улыбнулся.
- Божечки, - девочка поморщилась и подошла ближе. - Сервизии, сапоги... ну ты прямо как настоящий скучный торговец. Но слушай, за то, что добрый. Шкуры - они завсегда лучше у реки. В Лондоне, понимаешь? К Горбуну тебе, дяденька, соваться нечего, а вот Стальной Рик - твой орк. Скажешь, что Дженни До послала, чтобы, глядишь, ненароком чего не вышло. Найдёшь таверну, у Гленголлы. Тама кружка надо входом болтается, не вывеской, а всамделишная. Спросишь Рика, на побазарить. Авось чего тебе и прилетит позолоченное. А, может, и нет, смотря как дело ставить.
Гарольд искренне удивился.
- Что ж, в таком случаи, у меня к вам ещё две просьбы, юная леди. - Он достал ещё один шиллинг. - Во-первых, не подскажите ли мне, где лучше остановиться доброму путнику, так, чтобы его не пришили в тот же день. Во-вторых... - Гарольд, осмотрелся если женщина со шрамом ещё не ушла, наклонился к девушке, и прошептал. - Ещё меня интересуют труды по магии, чем древнее, тем лучше.
- Впервях, значит, про ночлег, - вторая монета исчезла так же быстро, как первая. - Если добрый, да весело, то это к Гарри, на Ивовую. Там и дом с женщинами рядом, сэры любят, - девочка сморщилась. - А если добрый и скучный, вот как с сервизиями - это в аббатство. Гостепре... приимный дом там. Конечно, не совсем близко, зато не всякий полезет, монастырь-то грабить. И на дороге, как рыцарь проехал, да констебль следом, чисто. Ну, я так слышала. Сама-то, знай, в аббатство не ходок. А во вторях - это, дяденька, тебе снова к Рику. Если где что такое, о чём токмо шепотом говорят - то уж он знает. А не знает, так слышал. А не слышал - значит, и нету такого.
- Благодарю. - Гарольд осмотрел пустеющую площадь. В первую очередь, надо было найти ночлег, после заката по городу лучше не шататься. За пятнадцать лет Бермондси не сильно изменился, те же улицы, те же лавки; разве что новые лица, да и то не много. В детстве он не раз бывал тут с отцом. Хотелось зайти домой, узнать, как там родители, сестра, но добираться до Лондона долго, а остаться на ночь он всё равно не мог: размер крохотной комнатки не позволял. Вспомнились: запах свежего, испечённого матерью, хлеба, уютное место у очага, сестра с соломенной куклой.
В домах уже топили, дым лениво вздымался к серому небу. В глаза ему бросилась маленькая лавка с кучей мелочей, в основном разноцветных ниток. Гарольд купил там четыре фута красной нити и зашагал к Гарри.



Таверна встретила его шумом и кислым запахом дешевого пойла. Столы все были заняты, в углу под лестницей вообще находилась настолько разношерстная компания, что становилось удивительно, как эльф, орк и краснолюд уживаются (читай - выпивают) вместе, да еще и играют в кости. Гарри-трактирщик, полный и рослый, величаво восседал возле стойки, лениво поглядывая в зал, где суетилась впечатляюще округлая в нужных местах подавальщица. На Гарольда хозяин заведения бросил сначала беглый взгляд, затем, заинтересовавшись новым лицом, рассмотрел пристально и широко улыбнулся.
- Заходите, господин хороший! - Гулким басом прогудел он. - У Гарри и выпить, и закусить есть!
- Здравствуйте добрый хозяин. - Гарольд размашистыми шагами прошел к стойке. - Я хотел бы снять комнату, нет ли у вас свободных?
- Есть, как же не быть. - Трактирщик махнул рукой в сторону лестницы. - Почитай, весь второй этаж свободен. Вам подешевле, подороже? Можем, - Гарри понизил голос, - девочку от мадам Аглаи пригласить.
- Мне бы, подешевле, да потише. Девочек пока не надо.
- Можно и подешевше, можно, - Гарри покивал, потом наклонился к Гарольду. - А, может, передумаете, господин? Подешевше - это ж и места мало, и ветер, значит, может в щели того-этого. Каминов нет, а ночи нынче холодные. И селятся там по двое, а то и больше. А вот в западном самом углу, комната есть - пальчики оближешь. Туда и ванну принести можно, и кровать одна, и камин хороший, недавно чистили. В иные-то и не занесёшь. Стоит дороже, но подумайте, господин, там, - он пригнулся ещё ближе, - когда-то сына баронского зарезали. Когда он, понимаете, бабу, которую не след, тронул, его туточки и выследели. Мы даже пятно кровавое не вытирали. Прямо под кроватью, как и было. Простыни-то, конечно, новые...
- Ну, и во сколько мне обойдётся это сокровище?
- Пятьдесят шиллингов, мистер. Но оно того стоит, как бог свят, - трактирщик каким-то лихим движением перекрестился и цыкнул.
- Снимаю на неделю, вот деньги. - Гарольд достал из кармана семнадцать фунтов и десять шиллингов и протянул хозяину. - Меня не беспокоить, в комнату никому не входить, по окончанию срока напомните, я продлю. - А теперь... - Гарольд снял перчатки, положил их в сумку. - думаю в таком замечательном заведении можно и перекусить. Что у вас есть, милостивый государь?
Гарри задумался с таким видом, будто ему задали самый сложный в его жизни вопрос.
- Да все, почитай, есть, - признался он, - рыба - есть. Овощи - есть. Колбасы найдем. Вино-эль тоже имеются. Столов свободных нет токмо, но вы уж подсядьте к кому-нибудь, не обессудьте.
- Тогда колбасы и эля, еду возьму с собой в комнату. Людно тут у вас, однако, не в каждой таверне так.
- Эт чего, - громко возмутился краснолюд из приметной компании под лестницей, выбрасывая кости, - эт он компанией нашей брезговает, что ль?
- Ещё небось и в кости не играет, - поддержал его орк. - Твою мать, ну кто так кидает, морда бородатая?! Без исподнего оставишь.
- Да нет, что вы, господа, просто места нет, а стеснять я вас не смею.
- Ничего, - мелодичным голосом пропел эльф, откидывая назад завитые волосы, - мы потеснимся. Ну ты, грязный орк, подвинься. Дай милому господину присесть.
Орк, которого явно больше занимал проигрыш, послушно сдвинулся по лавке. Места намного больше не стало, но Гарольд бы поместился.
- Эт чего, - краснолюд потряс стаканчиком с костями, - он грязный, ежели вот тока неделю назад мыться ходили? Да ты садись, мистер, не чинись.
- Действительно, к чему ложное смущение? - Эльф изящно взмахнул рукой, - все мы - божьи создания.
- Я объехал многие страны, - Гарольд уселся на предложенное место. - но такой компании, видит Бог, не видал. Господин Гарри, подайте еду к этому столу, пожалуйста. И во, что же, уважаемые, вы так энергично играете?
- Во сказанул. - Ожесточенно почесал бороду краснолюд. - В нергично мы не играем. Мы в кости играем, изволь видеть. Хошь? Хучь по мелочи, но на свои.
-Почему бы и не сыграть, какая ставка? Не расстраивайтесь, господин орк, азартные игры - это не моё, глядишь, и выиграете.
- Выиграешь тута, с этим... божьим созданием, - пробурчал орк, красноречиво глянув на краснолюда. Но стаканчик с костями взял. - По шиллингу, чтоль?
- Чего б и не по шиллингу,- согласился краснолюд, бросая взгляд на эльфа.



Стукнули кости, и орк расплылся в улыбке.
- А накося! Пятнадцать, как сестрёхе лет было, когда она в подпол к мышам провалилась!
-Гарольд, взял кости. - Шиллинг, так шиллинг. А ну-ка. Эх, одиннадцать, одиннадцать.
- Двенадцать, проклятие! - Эльф стукнул кулаком по столу.
Все взоры обратились к краснолюду.
- Эх, порастрясем косточки! - Бородач уцепил стаканчик и долго, будто танцуя некий танец, тряс им то за головой, то под ухом у орка и, напоследок стукнув кулаком по дну, выбросил кости. - Восемнадцать, господа мои!
Орк немедля вскочил, чуть не опрокинув лавку.
- А ить говорил же! Небось кости подмётные, как пить дать!
- Не боись, - краснолюд дружелюбно похлопал ладонью по столу, - в любви повезет. Эвон, на тебя Мардж - подавальщица как глядит! Ну что, еще разок, а?
Гарольд скинул шиллинг на стол, взял стакан и кости, потряс ими: у ушей, над головой, над столом.
- Двенадцать, ну такое.
- Не подведите, милые! - Краснолюд снова выполнил тот же ритуал, в этот раз еще и поцеловав стакан. - Семнадцать!
- Снова двенадцать! - Эльф пригорюнился и толкнул кости орку.
Тот молча взял стакан, мотнул пару раз и хлопнул о стол так, что пошло эхо. На костях выпало шесть, и вид у него сделался совсем мрачным.
- Эй, Гарри! Колбасы подай, а? И побольше! - он кинул монету, уселся обратно и повернулся к Гарольду. - Тебя, мил-сударь, мы раньше-то не видели. По делам тут, али как?
- Можно сказать, вернулся домой из многолетнего путешествия. - Гарольд выкинул на стол ещё один шиллинг, взял стакан, повертел его и так и этак. - Девять, да, чтоб тебя, не ну бывает же такое!
- И у меня девять. Ах, милостивый государь, мы с вами равно несчастны.
- Тринадцать, - орк чуть повеселел и подозрительно вперился в руки краснолюда. - Домой - эт хорошо. Семья, да жральня нормальная. Ещё и бабёнка, небось, под боком?
- Пятнадцать. - В этот раз краснолюд обошелся без ритуальных танцев. - А чей-то, господа, можа на выигрыш всем эля поставить?
- Можно заиметь совесть, господин краснолюд. Нет, ну ей-богу, бывает же такое! - Гарольд скинул ещё шиллинг. Схватил стакан, стукнул им по столу. - Пять!!!! Да, что ж такое-то!
- Вот и господинчику странно, - орк не обратил внимания на предложение краснолюда и цапнул стакан. Когда он поднял стаканчик, три костяшки уставились на него тремя глазами.
- Семнадцать, - краснолюд с грохотом прихлопнул стаканчиком по столу.
- Ну что же это такое! - Возмутился эльф и осекся, уставившись на костяшки. - О, пятнадцать.
- Так, последний раз, терпения у меня уже не хватает. - Гарольд взял стакан. - Двенадцать, да...
- Семь, - буркнул орк и положил руки на стол.
- Четырнадцать, - бородач в порыве чувств даже расцеловал кости.
- Восемь, - свосем скис эльф, - может, лучше о бабах поговорим?
- Ну, мать, всё, - буднично сказал орк. - Неча тут говорить. Впервой, чтоль? - он взмахнул кулаком, целясь краснолюду в подбородок. От удара бородач ушел неожиданно ловким нырком, откатился в сторону и что есть мочи заорал:
- Вышибала!
Орк последовал за ним, пытаясь достать краснолюда пинками.
Гарольд вскочил из-за стола.
- Да, вот и нет дружбы народов! Ну, что, господин эльф, вмешаемся?
- Вышибала! Клё-он! - добавился к крику краснолюда прознительный визг девушки, которая несла к столику заказ Гарольда. - Они опя-ать!
- Они опять, - грустно подтвердил эльф, - каждый божий день эдак. И я, имеющий благородное происхождение, вынужден пить ... с этими.
Драка не успела даже толком начаться. Вышибала со странным именем, который вышел из комнатушки за стойкой, был крупнее чем краснолюд и орк вместе взятые. Орку, чтобы отлететь к стене рядом с лавкой, хватило одной затрещины. Краснолюда же Клён без видимых усилий поднял обеими руками за кафтан и долго, не отрываясь, смотрел в лицо, после чего кивнул и аккуратно усадил на лавку.
- Да вникли уж, вникли, - бородач оправил на себе кафтан, сполз с лавки и направился к орку, - вставай уж, братец, сам знаешь, любят меня кости. Чего делить-то, коль все равно деньги вместе пропьем?
- Ну... орк, кряхтя, поднялся и ощупал челюсть. Покачал пальцем клык, проверяя, не шатается ли. Потом вздохнул. - Ну, это-то конечно. Завсегда. Но кости я завтра свои принесу, не серчай.
- Дык, хоть у остроухого возьми, все едино, - пожал плечами краснолюд, - давай выпьем ужо, да вот хоть за здоровье господинчика. Как тя звать-то, гость заезжий?
- Гарольд Брайнс, рад знакомству. У вас, я вижу, что ни день, то сварка. Весело живёте, господа, весело живёте. С радостью бы выпил с вами ещё, но завтра мне вставать к утренней молебне. - Гарольд положил на стол шиллинг. - Рад буду посидеть с вами ещё, конечно, если вы не против.
- Ну вот, даже пить уже с тобой не хотят, шулер мелкий, - без злобы пробурчал орк краснолюду, и махнул Гарольду рукой: - Да что ж, не против, так-то. Компания хорошая лишней не бывает. И в кости проигрывать толпой веселее.
- Увидимся. - Гарольд взял поднос с едой из рук девушки, поднялся на второй этаж.


Тяжёлая, дубовая дверь в комнату со скрипом открылась. Поддельной улыбки на его лице уже не было. Шумных компаний он просто не переносил, от них моментальна начинало болеть голова, но лучше так, чем получить в нос. Любому завсегдатаю таверн известно, что одно неудачно брошенное, в сторону пьяной своры слово, может привести к крайне плачевным последствиям. Комната была действительно неплохой: тёплый дубовый пол, добротная низкая кровать, стол, табурет, но главное, конечно, на одного, иначе ни о каких экспериментах не могло бы идти и речи. Было прохладно, камин давно остыл. Гарольд положил деревянный, не особо искусной работы поднос на стол, запер за собой дверь. С трудом сняв сапоги, плюхнулся на кровать, с наслаждением вытягивая занемевшие ноги. Просидев так минут пять, Гарольд, замёрз, кряхтя поднялся и развёл огонь. Немного посидел на корточках у камина, грея руки. Потом взял сумку, вытряхнул её содержимое на стол, нашел клубок красной нити, сильно помятую ветку ели, мел. Проверил, заперта ли дверь, затем начертил мелом круг на полу.
Это заклинание он пробовал использовать уже третий раз, предыдущие попытки ни к чему не привели. Осмотрев ветку, он аккуратно оторвал две более-менее целые палочки, каждая длинной с палец, ножом отрезал кусок нитки длинной с два локтя. Представил положение комнаты к сторонам света, написал по периметру круга N, E, S, W. Ветку сорвал к востоку от города, туда и должна указать магия. Первый раз не было никакой реакции, второй раз он использовал собачью кровь и верёвка на мгновение зашевелилась. Перевязав палочки ниткой, он привязал другой конец к среднему пальцу правой руки, встал за пределами круга, протянул руку с амулетом вперёд, в другую взял нож. Черкнул им по предплечью - на пол капнула кровь. Гарольд аккуратно поднёс нож к палочкам, несколько капелек сбежало вниз по острию.
- Веди!
Грузик дёрнулся сильно, но не в ту сторону, куда ожидал Гарольд. Палочки шевелились, словно пытаясь выбраться из привязи, но указывали не на восток. Натянутая под углом нить смотрела почти точно на ту ветку, с которой купец оторвал материал для своего эксперимента.
- Так, интересно. - Кровь продолжала капать на пол. Гарольд подошел к столу, оторвал ещё две палочки и положил их на стол, а ветку бросил в огонь. Вернулся к кругу, выставил руку с амулетом вперёд.
- Веди!
На этот раз маятник несколько секунд качался в разные стороны, но в конце концов вытянулся по направлению к букве, обозначающей восток. Направление Гарольд прикинул верно: палочки лишь самую малость отклонились к северу. И дёргали за нить ощутимо сильнее.
Гарольд улыбнулся. - Хорошо, очень хорошо. - Он выбросил старый амулет в камин и сделал новый, ещё более аккуратный, чем прежний. Пальцем собрал кровь с руки и нанёс её на нитку. Вернулся к кругу.
- Веди!
В этот раз направление получилось верным сразу, но нитка отклонилась едва ли на треть.
- Замечательно! - У Гарольда заболела голова, очертания комнаты на мгновения размылись, он выронил амулет. - Мелочи, просто мелочи. Так, где моё вино, надо отпраздновать.
Он, шатаясь, взял со стола бутылку отличного миланского вина, выигранную в кости у одном еврея, зубами откупорил её и залпом выпил треть.
- Так, всё-таки кровь, а не просто нить красного цвета.
"Видимо, чем проще и древнее заклинание, тем вероятней в нём будет фигурировать кровь, а это очень простое, всего одно слово. Может быть кровь несёт энергию, или волю хозяина? Пока, можно только гадать", - Гарольд продолжал хлебать вино, закусывая хлебом с подноса.
"Хм, а рана уже сама перестала кровоточить, ну и хорошо. Так, а теперь, надо подумать об экстракте яшмы, в первую очередь, мне понадобиться несколько камней, неплохо бы отыскать безлюдное место. Завтра куплю. Поеду в Лондон, загляну к торговцу, которого посоветовала бродяжка, может продам шкуры, надо будет заглянуть к родителям, - Гарольд опустился на кровать. - Да..., такой лёгкий способ навигации, а каждый год, сбившись с курса, погибают сотни моряков. Надо будет поскорее его распространить, но до этого проверить, работает ли он в море."
Глаза сами собой закрылись, пустая бутылка плюхнулась на пол.
- Да... немало парней вернутся домой благодаря этим палочкам, немало.
"Появись они раньше, кто знает, может и Энди с Криком вернулись бы".
Вино и усталость взяли своё - Гарольд сам не заметил, как провалился в сон.

Здесь и далее - со Спектром и Лео
Джеймс Клайвелл

27 декабря 1534 г. Бермондси. Управа констебля. Утро.

Сон - лучшее лекарство. И Клайвелл насладился им сполна, проспав заутреню. Когда он со всех ног летел в управу (точнее - рысил, поскольку казенная кольчуга, надетая по сюрко, значительно ограничивала подвижность), в церкви уже отбили часы и горожане постепенно заполняли улицы. В управе всеведущий Скрайб уже разложил бумаги и всевозможно приготовился к сложному дню - приемному. Пробормотав невнятные оправдания, констебль разоблачился до рубашки темного полотна и серого жилета. Пригладил волосы. Впрочем, мысли его сейчас занимали не горожане, которые с жалобами начнут осаждать контору, а мертвец из леса. И - Джек Берроуз. И Джеймс предпочел бы, чтобы эти двое поменялись местами. "Что за странное убийство? - Клайвелл вытащил из стопки на столе лист бумаги и начертил круг - Зачем раздевать жертву и снимать кожу с лица?"
К кругу добавились две линии, соединяющие его с кружками поменьше. Жертва... Случайно вспомнившееся слово наталкивало на мысль о том, что, возможно, всплыло оно и не зря. Что, если убийца проводил какой-то ритуал? Хотя... Вряд ли, девушка говорила, что делал он это обыденно. Ритуал, насколько его представлял себе констебль, подразумевал произнесение слов, определенные жесты и наличие магии. Убийство из мести? Зачем тогда обнажать? Освежеванное лицо не ложилось в картину мести, как ты его не упихивай. Мстящий импульсивен, подвержен сиюминутным эмоциям. Изрезать лицо - да. Освежевать, так, чтобы все мышцы просматривались - нет. Но прежде чем строить догадки, сначала нужно было дождаться мнение лекаря. Клайвелл вздохнул и пририсовал к своей схеме еще два боковых луча, превратив кружок в человечка, наподобие которого рисуют дети.

От художеств констебля отвлек стук в дверь конторы и женщина, что вошла не дожидаясь приглашения. Представляла собой она тот тип молодки, о которых говорят, что проще вывести леди из деревни, нежели деревню - из леди. Румяная, дородная, рослая, пыщущая здоровьем, она ввалилась в контору, внеся с собой морозную свежесть и втащив за руки, уши, вихры и шарфы шесть детей.
- И что же это творится, мастер констебль, - не здороваясь начала она, подперев пышные бока кулаками, - что творится, я вас спрашиваю? Встаю я утром вчерась, аккурат опосля Рождества. Знамо дело, пока ребятишкам спроворила покушать, шесть их у меня, извольте видеть... Джон! Не вертись, поклонись мастеру констеблю! Так вот, говорю, пока покушать спроворила, пока носы всем поутирала, гляжу уже - полдень. Так и жизнь, думаю, пролетит незаметно. А тут еще и соседка моя, Джинни-шотландка приходит. Хорошая она, хоть и из дикарей этих. Ну, за нашего замуж вышла, так почитай уже и не шотландка вовсе, а англичанка выходит, значит. И вот села я, значит, с Джинни-то за чашку поссета, а старшенький-то мой, Том, и говорит, что намедни видел, как Боб-плотник на речку шел...
- Кхм. - Откашлялся Клайвелл, окончательно запутавшийся в хитросплетениях того, кто чей муж и куда кто присел. - Чего случилось-то?
- Так я ж и говорю, - женщина попыталась всплеснуть руками, но была вынуждена отвлечься от этого увлекательного занятия на другое, не менее забавное - отловить двух шустрых, совершенно одинаковых сорванцов и усадить на лавку, - я ж и говорю, мастер констебль, ить вы не догадливый-то. Как, значит, Боб-плотник-то на реку пошел, хоть и далековато, конечно, но кто его знает, бешеному плотнику-то, он же напрочь сбрендил, мастер констебль, все про каких-то красавиц из реки бает. А сынок мой и говорит, что, мол, надо, покуда Боб на речку пошел, дочку его навестить, слюбились они, а я против. Потому как яблочко от ябло...
Констебль раздражённо постучал кулаком по столу.
- А ну тихо! - Рявкнул он на разбуянившихся детей и сердито посмотрел на женщину. - Ты, милая, либо толком говори, либо ступай себе. Не видишь, дел много?
С этими словами он принялся перекладывать бумаги на столе, что было сложно: Клайвелл давно не разбирал корреспонденцию.
- Дык, - на лице посетительнице отразилось раздражение, - я ж о чем вам уже сколько времени толкую? Детей вон из дома потащила, по морозу. Это ж как вам не стыдно, контору так далеко делать, что честным людям приходится через весь Бермондси, по снегу да морозу идти! Третий раз уже говорю вам, собака, значит, соседа моего, Джона Ри, овцу загрызла. Сам-то он говорит, что это и не овца вовсе, а совсем наоборот, но как же не овца, ежели я ее с ягненочка, ясочку мою, растила? Самая что и не на есть овца. А Джинни-то и говорит, что это волки, ну какие ж это волки, ежели оно - собака?
- Действительно, - Клайвелл тяжело вздохнул, опёрся локтями на стол и взял перо, которое, впрочем, принялся ломать на мелкие части, безуспешно пытаясь погасить злость. - В чем суть ваших претензий к короне?
Женщина тяжело вздохнула, оправила на самом маленьком из ребятишек шапку и с заметной усталостью продолжила:
- Хочу, значить, чтобы вот Джона Ри этого, мастер констебль, вы к ответу призвали. Отчего и почему он собаке своей беззаконной овец моих грызть позволяет единственных. И почему, значить, он говорит, что овца - не овца. И денег пусть возместит за овцу мою, ить породы она редкой была, хучь Джинни-шотландка и говорит, что самая абнакнавенная овца это. Но даже и так, чего ж это я деньги терять должна, из-за Джона Ри какого-то?

с Хельгой и Леокатой

Ответить констебль не успел. В этот раз дверь открылась без стука, чуть не придавив одного из отпрысков нелюбительницы шотландок. И высокий широкоплечий мужчина, который вошёл, пригнув голову, в кабинет констебля, был птицей совершенно другого полёта. Немногим менее тридцати лет на вид, он носил дорогой отороченный мехом плащ поверх дублета чёрного бархата. На прицепленном к поясу кошельке матово мерцал жемчуг, а гульфик был весь покрыт изящной вышивкой. Окинув ледяным взглядом сцену, мужчина скривился и выпрямился в полный рост, положив правую руку на пояс.
Клайвелл оценил и богато украшенную вышивкой одежду, и горделивую осанку вошедшего. А потому оторвал седалище от стула и обозначил поклон.
- Мистер Скрайб, будьте любезны, примите жалобу у женщины. - Клерк кивнул и поманил к себе посетительнцу, жестом указав, чтобы выпроводила детей за дверь. - Чем могу помочь, господин?
Мужчина склонил голову - заметно менее глубоко, чем констебль, - и ответил, не обращая никакого внимания на женщину с семейством, словно их здесь и не было.
- Меня зовут Ричард Фицалан, - он сделал паузу, придавая имени значительности. Голос оказался звучным и низким. - И я разыскиваю младшую сестру, отданную в местное аббатство. Кажется, мать-настоятельница плохо следит за своей паствой. Говорит, что Эмма сбежала. Ха. Стоило ждать, но разве не затем у аббатств стены, а, мастер?..
- Клайвелл, - машинально представился констебль, жестом приглашая собеседника сесть на один из табуретов. Ну что же, это действительно было ожидаемо. Когда-нибудь беглую послушницу, о которой ему все уши прожжужала сестра-травница, должны были начать искать. - Господин Фицалан, должен уведомить вас, что после того, как семья отдала ее в обитель, девушка поступила на попечение матери-настоятельницы. И, боюсь, что все, чем вам сейчас может помочь корона и я, как ее представитель - это возвращение доли денег, внесенной за обучение и послушание. Сестру вашу довольно-таки трудно отыскать и если она подтвердит, что ушла доброй волей, либо опасаясь за свою жизнь, то, боюсь, вернуть ее в лоно семьи будет сложно. Даже невозможно.
Фицалан осмотрел стул с некоторой подозрительностью, но всё же сел, хоть и недовольно скривил при этом губы. Поднял на констебля холодный взгляд.
- Значит, представитель короны хочет, чтобы Эмма Фицалан, одна из Говардов, оказалась где-то на обочине, выпрашивая шиллинги у мужчин?
Констебль удержался от того, чтобы ответить, что ему, в общем-то, все равно. В конце концов, от хорошей жизни послушницы из обители этой не бежали. Всем была известна суровость настоятельницы, доходящая до крайности. Да и слухи о распущенных нравах, что царили в монастыре, доходили.
- Господин Фицалан, - Клайвелл изобразил любезную улыбку, - короне равно дороги все подданные. А мне, как ее представителю, они дороги вдвойне. Быть может, вы сначала расскажете мне то, что поведали вам в обители? О причинах побега вашей сестры: одна ли она бежала или с кем-то? Говорили ли вы с матерью-настоятельницей?
Ричард фыркнул.
- Говорил. Прелюбодейку похитил михаилит. Никогда их не любил. Издевательство над настоящим рыцарством, - он ронял короткие фразы, как будто забивал гвозди в кровлю. - Обряды, якшание с мерзейшими тварями - всё это недостойно истинных христиан. И вспомнить ещё, что говорят о ритуалах в их замках!.. Я подумал бы, что Эмма могла сбежать сама - от неё всегда были одни неприятности. Но, если замешан один из этого богопротивного ордена - кто знает?
- Похитил или ушла сама? - История, в общем-то, не отличалась от рассказанной в монастыре. Констебль достал лист бумаги, ткнул пером в чернильницу, испачкав кончик пальца и приготовился писать. - И много ли было внесено за мисс Фицалан?
- Леди Фицалан, - с нажимом поправил его Ричард и наклонился вперёд. - Сто фунтов. Но я так скажу, мастер Клайвелл, что происхождение наше таково, что вернуть леди Эмму домой - важнее всего. Как глава рода я готов поступиться половиной этой суммы в вашу пользу.
- Лорд Фицалан, - Клайвелл сурово постучал пальцем по столу, - во-первых, такая сумма недостаточна для того, чтобы поиски леди Эммы окупились. Искать придется по всему графству, а то и за пределами. А у меня, - констебль очертил широкий полукруг рукой с пером, - работа. Во-вторых, в частном порядке сыском я могу заниматься лишь, когда корона предоставляет отпуск.
Джеймсу нужны были деньги, но за подобную сумму Ричард Фицалан мог гоняться за своей сестрой сам.
- Хорошо, - Ричард резко поднялся, взмахнув плащом. - Значит, займусь самостоятельно. Если такая сумма и благодарность Фицаланов ничего не стоят, то, надеюсь, хотя бы деньги вы вернёте? Желательно, без задержек. С аббатисой об этом говорить невозможно, как и о чём прочем. У них там такой кавадрак, даже помолиться не пустили... божьи люди, а носятся как куры с отрезанными головами.
- Будет ли задержка - зависит только от скупости аббатисы, - констебль быстро и размашисто писал, - я поясню вам порядок отзыва доли вашей сестры. Вот с этим письмом, лорд Фицалан, вам придётся обратиться в обитель. Копия остаётся у нас в канцелярии. В случае, если монастырь отказывается выплачивать, необходимо будет обратиться в суд. Где я засвидетельствую ваше обращение. В любом случае, по вашей жалобе будет проведено расследование обстоятельств исчезновения леди Эммы. Должен же я в суде что-то сказать.
- Значит, снова унижаться. Если меня опять не пустят на порог и до разговора о выплате даже дело не дойдёт, - Ричард криво усмехнулся, - тоже в суд? И когда будет проведено это... расследование?
- Не волнуйтесь, лорд Фицалан, - Клайвелл потянулся так, что косточки хрустнули, - в ближайшее время. Вам будет направлен отчет.
На самом деле, Клайвелла больше заинтересовала суматоха в обители, свидетельствующая о том, что там снова что-то произошло. И, вероятно, лучше было добраться туда раньше, чем об этом узнает шериф.
Ричард Фицалан сложил письмо и коротко кивнул констеблю. Прощаться он не стал.
Приемный день шел своим чередом. После Ричарда Фицалана контору посетили несколько торговцев, сетующих на на воришек, да пара кумушек из окрестных сел. У одной украли белье, у другой свели со двора корову. Приняв жалобы и пообещав каждому разобраться, Клайвелл подумывал уже закрыть контору, как в дверь практически одновременно вошли два гонца. Один - знакомый ужеконстеблю парнишка из монастырских крестьян, другой - юноша в плаще с эмблемами шерифа. Письмо из монастыря, которое констебль вскрыл первым, имело такое содержание, что Джеймс некоторое время просто смотрел на него в изумлении. Перечитав его три раза и два раза посмотрев на обороты, чтобы убедиться, что оно именно от матери-настоятельницы, Клайвелл в голос выругался. В монастыре убили сестру Эмилию. Красивую монахиню констебль помнил, ее трудно было забыть - слишком уж она навязывала свое общество. На фоне этого послания записка от шерифа, содержащая приказ найти леди Эмму Фицалан, "дочь благородного семейства" и принять меры к ее возвращению домой, казалась ничего не значащей мелочью.
Констебль прошел по опустевшей конторе (Скрайб давно уже ушел домой), пнул табуретку и сел на лавку, охватив голову руками. Два убийства на участок, кража в складах, Джек Берроуз и разбойники, Эмма Фицалан... Не слишком ли много на него свалилось в последние три дня? Впору бы и отчаяться. В Бермондси становилось слишком неспокойно, а ведь когда-то он радовался тому, что его назначили в этот городок, где он родился и вырос, на его землю. Мысли эти одолевали и всю дорогу до аббатства, в которой его сопровождал немногословный Хантер. Лишь завидев те самые выгоревшие кусты - дело рук михаилита - Клайвелл вспомнил об отчете лекаря. Вытащив бумагу, засунутую за обшлаг сюрко перед приемом, констебль принялся расшифровывать каракули медика. Впрочем, ничего нового лекарь ему не сообщал. Форма ран совпадает с лезвием ножа, мужчина пятидесяти лет, глаза вырезаны, умер между первой и третьей стражей, родинка у пупка. Работа легче и приятнее не стала, но хотя бы появилась пища для размышления.

Аббатство. День

На стук в дверях монастыря открылось окошечко, из которого через решётку на Клайвелла уставились огромные и полные ужаса глаза сестры Клементины.
- П-простите, аббатство не при... мистер констебль! - это казалось невозможным, но серо-голубые глаза стали ещё больше. Монахиня загремела одним запором, затем другим. Наконец, подняла последнюю защёлку и распахнула дверцу. - Господи, счастье какое... ой, что я. Несчастье, но счастье, что вы здесь, мистер Клайвелл! Хвала Господу!
Клайвелл спешился, с лёгким изумлением слушая девушку.
- Что случилось у вас, сестра? - Поинтересовался он, входя в ворота и ведя в поводу лошадь. - Отчего вы так напуганы?
- Так... - бледная монахиня недоверчиво глянула на констебля. - Спаси-Господи, ведь сестра Элеа... Эмилия, сестру Эмилию ведь... и прямо здесь! Вы... не поэтому?.. но я думала...
- Я об этом и спрашиваю, - терпеливо пояснил констебль, - что произошло в обители? Драка, может быть?
По совести сказать, Клайвелл плохо представлял драку в женском монастыре, которая могла бы привести к смерти.
- Драка?! - сестра Клементина оступилась, случайно наткнулась на Хантера, громко взвизгнула и отскочила на несколько шагов, прижав руки к груди. - Помилуй, Господи, драка? Страх-то какой... в обители...
- Хорошо, - сам не зная, с чем, согласился констебль, мысленно выругавшись, - сестра, не волнуйтесь так. Преподобная мать ждет меня?
- Ждёт! - радостно закивала монахиня, явно испытав облегчение от вопроса, на который могла ответить. - Господи Боже мой, конечно, ждёт, как иначе? Ведь сестра Эмилия!.. спаси, Господи, душу её!..
- Аминь, - в тон ей ответил Клайвелл. - Так я войду? Дорогу знаю, сколько лет к вам езжу. А мистер Хантер с вами побудет. Чтобы не так боязно было. Правда, мистер Хантер?
Стражник кивнул. Сестра Клементина выглядела так, словно предпочла бы обойтись без присутствия Хантера - по крайней мере, по эту сторону решётки. Но тоже кивнула:
- Да. Она... у себя. Наверное.
Раскланяться с сестрой-привратницей Клайвелл не успел.
- Мистер Клайвелл! - Аббатиса суетливо, вприпрыжку, отчего издалека походила на тощую сороку, рысила к воротам. - Мистер Клайвелл!
- Преподобная мать? - Как бы ни относился констебль к аббатисе, в голосе звучало почтение. Хотя бы потому, что пожилая монашка уже много лет обеспечивала констебля работой. Беглянки, мертвые младенцы на снегу. Теперь ещё и убийство. Не обитель - а холм фэйри.
- Ох, мистер Клайвелл, - настоятельница, может быть, впервые в жизни говорила без надменности и злости, - горе-то какое! Сестру Эмилию убили! Идем, идем скорее, в обитель!
- В обитель? - Удивление в голосе Клайвелл скрыть не смог. - Где ее нашли?
- В гобеленной. Ох, да идем же скорее!

Обнаженная сестра Эмилия раскинулась на гобелене в центре комнаты. Первое, что бросалось в глаза, ещё от двери - вспоротый живот. В нос бил запах крови, тяжёлый, оставляющий на языке вкус ржавых гвоздей. Клайвелл с тоской посмотрел на новые сапоги, которые неизбежно напитаются кровью, на светлые перчатки, тяжело вздохнул и принялся разоблачаться. Плащ и перчатки он всучил настоятельнице. Кольчуга повисла на станке для вышивания у двери. Констебль глубоко вдохнул влажный и терпкий воздух и шагнул в комнату.
Спустя некоторое время осмотра гобеленной, в течении которого Джеймс только что по-пластунски не ползал, выяснилось, что сестру Эмилию убили жестоко и странно, перерезав горло так, чтобы она была еще жива, пока убийца вспарывал ей живот и прижигал тело в различных местах. Так, чтобы не могла кричать, когда ворочал ее из стороны в сторону, заливая кровью гобелен, на котором она лежала. На щеке монахини остались потеки густой зеленой жидкости, пахнущей резко и неприятно. Облачение женщины, чистое, не порванное и аккуратно сложенное лежало рядом с одним из вышивальных станков, рядом валялась чисто вытертая глиняная кружка.
- Кто нашел тело, преподобная мать? - Клайвелл поискал глазами, чем бы вытереть окровавленные руки и, ничего не найдя, отер их о шторы на окне.
- Мать-вышивальщица, сестра Магдалена, - настоятельница неодобрительно посмотрела сначала на констебля, потом на испачканные шторы.
- Пригласите ее, - Джеймс проигнорировал взгляд аббатисы. В конце концов, что те шторы, когда речь шла о человеческой жизни? Ну, и ощущение стягивания рук, когда кровь начинала засыхать, констеблю не нравилось.
Аббатиса кивнула и отправилась вглубь обители.

Через некоторое время в гобеленную вошла пожилая тощая монахиня. При ходьбе она опиралась на трость, но даже так шаги выдавали властность и непреклонность. Подтверждали впечатление и плотно сжатые губы, и то, как она едва удостоила взглядом тело сестры Эмилии, и то, как не боялась вступить в кровавые пятна. Из-под рукава рясы блеснуло тёмным: на руку монахили были намотаны чётки из чёрного янтаря. Войдя, она смерила констебля острым взглядом и ещё больше поджала губы.
- Мистер Клайвелл, - голос её оказался, несмотря на возраст, чистым и не дрожал.
- Сестра... эээ, Магдалена? - Констебль с интересом обсмотрел вошедшую и пришел к выводу, что эта женщина с властным лицом гораздо более похожа на настоятельницу, нежели сама аббатиса. - Преподобная мать сказала, что это вы нашли тело, то есть сестру Эмилию?
Монахиня спокойно сложила руки на груди. Качнулся янтарный крестик.
- Я нашла сосуд, наполненный мерзостями и нечистотою, претерпевший от Господа за беззаконие и за блудодейство своё.
Клайвелл сморгнул. Некоторое время он просто в изумлении смотрел на монашку, выдавшую такое в ответ на простой вопрос, затем собрался с мыслями и осторожно спросил:
- И когда вы нашли сей.. сосуд греха? В котором часу, то есть?
- Перед заутреней. Испытания ради Господь в мудрости своей возложил на меня заботу о гобеленной и надзор за трудами глупцов. Ибо сказано, что глупца работа утомляет, и нужен ему начальник.
- У вас принято, чтобы монахини работали ночью? - Клайвелл наклонился к телу и продемонстрировал исколотые пальцы убитой. - Сестра Эмилия явно вышивала недавно.
- Смирения ради, во имя спасения, славы и жизни вечной, - монахиня еле заметно склонила голову. - Такое бывает. Часто нужно покаяние грешным сим, слишком часто, но ночное бдение искореняет и наглость, и гордыню.
- Я вас правильно понял, сестра Магдалена, - констебль попытался разогнать кровь, чтобы рассмотреть гобелен, - сестра Эмилия вышивала ночью, исполняя покаяние? Нет-нет, не отвечайте, думаю, правильно. Скажите, а что изображено на этом гобелене?
Монахиня подошла ближе.
- Этом? Шлюха должна была работать над полотном с изображением свя... - сестра Магдалена пригляделась, замерла, и ей лицо побелело. - Это не он! Это старый, старый гобелен, гордость нашего собрания! Господи, за что караешь?! Эта прелюбодейка всё испортила! - только теперь стало понятно, что в голосе настоятельницы звучал не ужас, а гнев. - Гобелен с королём Альфредом и его братьями!
- Это - очень ценный гобелен? - Уточнил констебль, брезглива отряхивая руки и оглядываясь на окно.
- Бесценный! А теперь на нём ничего не разобрать! Кровь пропитала нить, и... Восстань, Господи, во гневе Твоем! Это он! Безбожный еретик!
- Еретик? Да еще и безбожный? - Кровь засыхала на руках, но это уже не имело значение. - Это вы о ком, сестра Магдалена?
- О пособнике Сатаны, - прошипела монахиня, у которой тряслись руки. - Из ордена Вельзевула. Михаилит, которого грехи наши привели в обитель, сначала гобелен этот весь носом изрыл, а потом трахал эту шлюху прямо поверх. Наверняка вернулся попущением Господним!
- Которую..хм..шлюху? - Учитывая то, что рассказывали констеблю сестра Адела и Ричард Фицалан, речь могла идти еще и о беглой послушнице. - И почему вы считаете, что это именно он?
- Эту, - ткнула рукой в тело сестры Эмилии монахиня. - А Эмма, которая с ним сбежала, ох как Эмилию ненавидела. Господи, как гобелен жаль... теперь и не восстановить. Пусть раз в несколько лет спрашивали, но собрание аббатства теперь менее полное, чем... впрочем, констебль, это уже неважно.
Клайвелл со вздохом сел на стульчик возле одного из станков. Право, это было, наверное, самое богатое на события аббатство во всей Англии.
- Значит, говорите Эмма ненавидела сестру Эмилию? За что?
- И то сказать, - монахиня, судя по виду, успокоилась, но на тело сестры Эмилии всё ещё поглядывала с неприкрытой ненавистью. - Шлюху эту мало кто любил. Но Эмма... она ведь училась у травницы, Аделы. Для гобеленов слишком безрукая, - сестра Магдалена неожиданно улыбнулась плотно сжатыми губами, словно вспомнив что-то приятное. - Эмилия по гордыне своей слов-то не выбирала. Видать, сильно обидно было. А потом, говорят, Эмма для кого из её ухажёров не то лекарство сварила, ой не то, - казалось, что последнюю часть Магдалена вполне одобряет. - А затем Эмилия, значит, михаилита-то соблазнила, вперёд Эммы.
Клайвелл тряхнул головой, пытаясь избавиться от ощущения, будто ее распирает. В то, что убийцей может быть михаилит или беглая послушница он не верил. Слишком много нелепиц нагромождено. Слишком очевидно предвзята эта монашка, сестра Магдалена. Но, все же, проверить эту версию стоило. Хотя бы из-за письма шерифа.
- Спасибо, сестра Магдалена, - произнес он, приветливо улыбаясь, - если вас не затруднит, пригласите сюда брата-лекаря и сестру Аделу.

Брат-лекарь, редкий гость в аббатстве, одет был как обычно: в запахнутую рясу францисканца, перепоясанную верёвкой, с надвинутым на глаза капюшоном, из под которого виднелись только неряшливая бородка и впалыё щёки. Поговаривали, что последние - след аскезы и святости, от уморения себя голодом и истязаний плоти. Крючковатый нос нависал над тонкими бледными от болезни губами. И голос лекаря сипел подобно расстроенной трубе: видно было по дёргающемуся кадыку, что говорить ему неприятно и больно. Прошептав констеблю натужное благословение, он, как всегда, склонил голову. Сестра Адела, запыхавшись, влетела следом за лекарем. С порога она, всплеснув руками, попыталась заголосить, но осеклась под взглядом констебля и только спрятала дрожащие руки под передником.
- Скажите, господин лекарь и госпожа травница, - не здороваясь начал Клайвелл, - что это за зеленая гадость на щеке сестры Эмилии?
Адела неодобрительно покачала головой и наклонилась к телу. Подцепила пальцем остатки зелья с лица мертвой монашки, понюхала и прищурилась.
- По запаху будто дурманящее, - после долгого раздумья ответила она. - Белена, беладонна, может быть, даже вытяжка из мака.
Брат-лекарь повторил её движения, только ещё растёр зелень между пальцами. И кивнул.
- Это от бессонницы или именно для того, чтобы одурманить кого-то?
Клайвеллу отчаянно хотелось домой. Есть и спать. Вместо этого приходилось сидеть на шатком и неудобном стульчике, в комнате, залитой кровью и выслушивать бредовые откровения, вроде тех, что ему сообщила сестра Магдалена.
- Всё одно, - еле слышно просипел францисканец. Хотел добавить что-то ещё, но сдался и кивнул Аделе.
- Брат-лекарь сказать хочет, что оно и снотворное, и дурманящее, - пояснила травница, - смотря сколько принять. Еще и послабляющим может быть.
- Сестра Эмилия страдала бессонницей? - От усталости голос констебля звучал раздраженно.
- Ко мне она не обращалась за снотворным, - Адела тщательно вытерла пальцы о передник, - может, к вам, брат-лекарь?
Лекарь просто мотнул капюшоном.
- Брат-лекарь, а что у вас с голосом? - Заинтересовался молчанием священника Клайвелл.
- А горло застудил он, - Адела сочувствующе покивала головой, - говорит еле слышно. Да и нельзя ему, страсть как все простужено. И онеметь может.
- Сочувствую. - Без тени сочувствия ответил Клайвелл. - Сестра Адела, как, вы говорите, ваша Эмма выглядела? И михаилита кто видел и сможет описать?
- Обычно выглядела, - задумалась травница, - худенькая такая. Но крепкая, знаете, мастер Клайвелл, бывают такие. Ростом с меня. Светленькая, глаза серо-голубые, нежная вся такая, чистая. А михаилита я сама шила, после твари. Михаилит - рослый, черноволосый. Лицо наглое. У него на плече, до груди, рубец свежий будет, мастер констебль. Одет хорошо был, даже очень. Ну а больше ничего и не вспомню. Неужели вы Эмму отыскать решили?
- Как его звали хоть? - Обреченно спросил констебль, понимая, что с такими описаниями он может наловить послушниц и михаилитов прямо на рыночной площади Бермондси. - Он представлялся?
- Брат Фламберг, кажется, - прищурилась травница. - Да, Фламберг.
- Хорошо. Сестра Адела, распорядитесь убрать тело на ледник, я за ним, то есть - за ней, завтра телегу пришлю.
Клайвелл коротко кивнул и, не дожидаясь ответа, чуть ли не бегом припустил к выходу, неся в охапке кольчугу, плащ и перчатки. Налетев на аббатису, констебль смешался, но все же, остановился и кивнул.
- Скажите, преподобная мать, - вспомнил он вопрос, который хотел задать еще при входе, сестре Клементине, - а в обитель приезжал еще кто-нибудь, кроме того михаилита?
- В обитель приезжают слишком часто в последнее время, мистер Клайвелл, - поджала губы аббатиса, - всех и не упомнишь. Вот, к примеру, сегодня брат был этой Эммы Фицалан, от которой у нас одни проблемы!
- Брат и у меня был, - кивнул Клайвелл, - а в день убийства? Или накануне?
- Михаилит, кажется, был еще один, - медленно припомнила настоятельница, - но не тот, совсем юный. Его мы даже в за ворота не пустили.
- Ага, - также медленно протянул констебль, - а что ему нужно было вы, конечно же, не спросили?
- Мне некогда беседовать с безбожниками, - аббатиса окрысилась, - вы уже покидаете нас, мистер Клайвелл?
- Да, преподобная мать.

Во дворе констебль долго мыл руки снегом, отбрасывая окровавленные комки в сторону. Стражник посматривал сочувственно, но молчал. Сестра Клементина, слегка порозовевшая за время отсутствия констебля во дворе, молчала тоже. Но боялась, кажется, уже меньше. Джеймс надел кольчугу с помощью Хантера и с неописуемым облегчением покинул двор обители.

Если бы Клайвелл был животным, то непременно собакой. Гончей. Загнанной, безуспешно пытающейся отдышаться и оглянуться, сообразить, где сейчас добыча и отчего так больно хлещет кнут по тяжело вздымающимся бокам. Работа заменила ему саму жизнь, когда умерла Дейзи. Тяжело было находиться в доме, который он покупал для них двоих. Видеть, как внезапно повзрослела Бесси, оставшись без матери. Смотреть на растущего Артура - и знать, что жена никогда не увидит первых шагов сына, не услышит первого слова. Бермондси рос вместе с детьми, и поглотил его. Констебль знал здесь каждый закоулок, артерии улиц были его артериями, рынок - сердцем, а контора - телом. Он впитывал в себя гомон улиц, шепотки в церкви, вопли в тавернах. Он был этим городком, живя его эмоциями и лишившись своих. Но в последнее время что-то пошло не так. Бермондси будто отторгал его, разражаясь то драками в тавернах, то кражами, то убийствами - теперь. Быть может, мстил за жестокие - иногда излишне - расправы над уличными и их притонами. После одной из таких Клайвелл сам едва выжил, изрезанный ножами. На смену прежним пришли другие короли улиц, умные и осторожные, не позволявшие себе зарываться - и стало тихо. Быть может, городок намекал на то, что пора уступить место другому, более сговорчивому. А еще вполне могло быть, что констебль просто устал.
Усталость эта, особенно остро ощущаемая после аббатства, сковывала сознание. Не хотелось ни думать о работе, ни находиться в конторе. Все же, Клайвелл заставил себя написать запросы своим коллегам в городках и селах графства, дабы найти михаилита и беглянку. Оставив Белку в конюшне стражи, Джеймс медленно поплелся домой.

с Хельгой

- Папа! - вероятно, от усталости восторженный крик Артура застал констебля врасплох. Мальчик в подбитой мехом курточке и пошитой шерстяной шапке с разбегу обнял отца, но тут же отстранился и заулыбался от уха до уха. До дома оставалось ещё добрых полулицы. - Смотри, смотри, что я умею!
Не давая Клайвеллу опомниться или хотя бы оглядеться в поисках Элизабет, шестилетка показал отцу открытую руку, на которой, несмотря на мороз, не было варежки. Артур провернул запястье, и теперь на ладони оказался небольшой камешек, чёрный, но словно украшенный миниатюрными белыми снежинками. Если бы не опыт, Клайвелл мог бы даже не заметить, как камень попросту выпал из рукава курточки. Артур просиял, гордо глядя ему в лицо. Чуть позади констебль увидел Бесси, которая с широкой улыбкой на лице махала ему рукой, стоя рядом с другим ребёнком, девочкой примерно своих лет, но пониже и более худой. Та была одета в простую потёртую куртку чуть больше, чем нужно - явно навырост, - а шапки или варежек не носила вовсе. Штаны и ботинки тоже говорили о бедности, но были чистыми, пусть залатанными. Даже с расстояния вполтора десятка шагов Клайвелл видел - а если не видел, то догадывался, что они там есть - широкую улыбку и абсолютно невинный взгляд зеленых глаз. Отмытые волосы девочки оказались тёмно-русого оттенка с явной рыжиной.
Констебль потрепал сына по голове, чуть сбив шапку и отнял камешек.
- Артур, - проникновенно произнес он, присев на корточки и глядя прямо в глаза сыну, - джентльмены не промышляют низкими трюками, понимаешь? "Если только не играют в карты. Или в кости". - Это... недостойно. Бесси! - окликнул он дочь. - А ну иди... идите сюда, обе!
- Папа, - Элизабет тепло обняла отца и, не выпуская его из объятий, кивнула на спутницу. - Это Дженни Хейзелнат.
Дженни уверенно кивнула. В устремлённом на констебля взгляде, действительно, не было и толики вины. Зато светилось немало нахальства, едва прикрытого светлой улыбкой.
- Бесси, - констебль прижал к себе дочь, вдохнув знакомый запах ребенка, и кивнул в ответ ее спутнице. - Мисс Хейзелнат.
- Ваше... - поймав взгляд Клайвелла, Дженни вздохнула и улыбнулась ещё шире. - Мистер Клайвелл! Бетти и Артур только о вас и говорили. Мне просто хотелось вас увидеть, правда-правда, вот и всё. Бесси, Артур! Вам-то домой, так что ещё снюхаемся! А я пока здесь погуляю. Немного. Красивая улица.
- Бесси, - Клайвелл отпустил дочь, - возьми Артура и ступай чуть вперед, хорошо? К дому. Мы с мисс Хейзелнат - старые знакомые, немного побеседуем, если ты не возражаешь.
Он проследил за тем, как дети, взявшись за руки, уходят и с улыбкой осведомился:
- С чем пожаловали, мисс Хейзелнат? И почему не в управу?
- Ну-у, - Дженни помахала рукой Артуру и Элизабет, которые, хотя и двинулись к дому, непрерывно оглядывались. - В управе, ваше констебльство, меня могли бы и не принять. Понимаете, вещи иногда пропадают. Люди теряют кольца, кошельки, платки... они такие рассеянные, эти прохожие, вы просто не поверите! Так я решила прогуляться.
- Да, - припомнил Клайвелл, - миссис Баркер, кажется, жаловалась на рассеянность недавно. Послушай, барышня. Я не могу запретить детям с тобой говорить...Потому что для этого бываю дома слишком редко. Но будь любезна хотя бы не учить их трюкам. Держи.
Констебль протянул девочке камешек, добродушно улыбаясь, но та спрятала руки за спину.
- Нетушки, подарок есть подарок, назад не беру. Плохая удача, ей-ей. А мальчишка мне понравился, того не отнять, да и девчонка ничего. Красивая будет, и не дура, как... ну, как многие. Так вот, чего я хотела, спрашиваете? Так я и отвечу. Предупредить хочу. Какой-то тип непонятный по рынку ходил давеча. Чернявый, а глазищи - синие-синие, красота! Чужак. В общем, шкурья хотел продать, сервизии и... ещё что-то глупое. Не из ваших будет? Потому как если из ваших, то учить таких надо! А если нет, то... не сошёлся он с козлом-то, кажется. Так что, может быть, как знать, - Дженни, потупившись, рисовала носком старого сапога разводы на снегу. - Глядишь, он и до Рика дойдёт.
- Нет, - серьезно, как равной, ответил Клайвелл, - мы таких красивых не держим обычно. Шкурья, говоришь? На крыло* не похож? Хотя, дурацкий вопрос, крыло не пошел бы к Гоату. И как же он, барышня, до Рика-то додумался? Неужто сам?
Констебль покопался в кошельке и отдарился двумя монетами, невольно сравнивая Дженни с Бесси. Не по годам рассудительная, хоть и излишне пронырливая мисс Хейзелнат заставляла держать себя с ней, как с равной. Будто она тоже была взрослой, к тому же юристом. Бесси же была еще ребенком. И у констебля было твердое намерение, приложить все усилия к тому, чтобы она им оставалась еще долго.
Клайвелл подумал и достал еще одну монету, неуловимым движением заменив ею камень на ладони.
- Ну-у, - в этот раз Дженни прятала деньги так, как подобает: изрядно времени повозившись с небольшим кошелёчком, привязанным к поясу под курткой. - Кто ж его знает? Наверное, подсказал кто? Но ещё, - девочка оживилась, - про мажьи книги он спрашивал, да так, словно не хотел, чтобы услышали. Дре-евние. Чем древнее, говорит, тем лучше.
- На монаха взяла, - хмыкнул Клайвелл, лицо которого выражало явное наслаждение беседой, - ясно. Ну что же делать-то теперь. Если к Гленголл пошел - это дело Стального теперь. Я чту договор, пока короли улиц чтут его. Да и в Лондоне своих констеблей хватает. Но если снова здесь у нас появится, скажи, посмотрим, что это за торговец сервизиями. Ничего он больше не спрашивал?
- Не-а, - Дженни помотала головой и нахмурилась. - Ничего не спрашивал. Но он... неправильное от него чуйство. Совсем. А мы на чуйства знающие, порой кроме них ничего и нету. Вот так-то, - договорив, Дженни огляделась. Улица была почти пуста: горожане по большей части уже разбрелись по домам, окна которых за ставнями светились тёплом и покоем. На соседнем доме, из трубы которого валил дым, а внутри слышались голоса и гремела посуда, её взгляд задержался на миг дольше, чем стоило, но девочка тут же отвернулась. И отвесила шутовской поклон Клайвеллу, махнув обеими руками. - Бывайте, ваше констебльство! Снюхаемся. И домой-то почаще заходите, скучают они! Так и забудут, как выглядите!
На ходу Дженни Хейзелнат громко посвистывала в тон, как ни странно, неприличной моряцкой песенке о том, как русалки поймали корабль корсаров, и что из этого вышло.

* Крыло (жарг) - контрабандист.

Со Спектром и Ричардом

Гарольд Брайнс, торговец

Церковь в Бермондси более всего походила скорее на изящный дворец феи, нежели на храм: легкие, воздушные колонны, украшенные вычурными капителями, высокое мраморное крыльцо. И лишь заостренный шпиль колокольни да река прихожан, медленно втекающая в распахнутый зев дверей, убеждали в обратном. В храме было тепло; и резко, до головокружения, пахло миррой, ладаном и – почему-то – хвоей. Солнце било сквозь витражи и на мозаичном полу лежал причудливый ковер из бликов – красных, желтых, синих, зеленых. При желании,по этим узорам, созданным солнцем, можно было даже угадать, кто изображен на окнах. Впрочем, прихожане, привычные к этому, не замечали красоты утренней церкви и безжалостно скрывали юбками и сапогами волшебство света. Но солнце не сдавалось, раскрашивая красками витражей серую одежду,оживляя хмурые лица, придавая всему вид нарядный и щегольский. Мальчики-певчие, тянущие печальными и торжественными голосами, выглядели фэйри в своих облачениях, когда-то белоснежных, а теперь пестрых. Даже священник, отец Ричард, пожилой суровый мужчина, приобрел облик лукавый из-за алого блика возле левого глаза. Умиротворение, чувство единения с Богом и собой не нарушали ни тихое перешептывание паствы, ни музыка, ни хоралы.
Гарольд медленно, высоко задрав голову прошел в центр храма. От зрелища захватывало дух. Пения и благовония слегка дурманили голову. Казалось, это величественное сооружение не имеет ничего общего с человеком.
"Pater noster, qui ts in caelis, sanctrticetur nomen Tuum, - Гарольд протолкнулся ближе к алтарю. - Господи, не о своём благе прошу, не о себе думаю. Я вижу боль, я вижу страдание, голод, эпидемии, холод от которого, каждый день, умирают. Я знаю, ты послал мне силы спасти всех. Я знаю, что я могу накормить и согреть тысячи, но не покинь меня, продолжай наставлять, продолжай вести меня. Молю тебя, Господи! Adveniat regnum Tuum. Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra".
По коже побежали мурашки. Не дававшая покоя со вчерашнего вечера головная боль отступила. Священник продолжал что-то говорить на фоне.
"Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos malo. Я знаю, что я наихудший из людей. Я знаю, что милостью своею ты дал мне лишь шанс, я смогу. Я смогу, Господи. Я сделаю мир лучше. Amen".
Прихожане потянулись за благословением и причастием. Прошуршала юбками миловидная дама, бросив кокетливый взгляд на Гарольда. Ворча, направилась к выходу из церкви старая, дородная торговка калачами. Солнце, точно обидевшись на людей, не способных оценить ту красоту, что оно создало, скрылось за тучами. И тут же исчезло очарование старого храма, стали видны и потеки сырости на фресках, и застиранные облачения певчих, и щербины на полу. Даже запах изменился - в аромат благовоний вплелись ноты пота прихожан, духов, отчетливо запахло плесенью и унынием.
Среди всех шел и Гарольд. Он никак не отреагировал на заигрывания симпатичной девушки, продолжая разглядывать здание. Для общения с Богом священник ему был не нужен, этих взяточников, насильников и обманщиков Гарольд терпеть не мог. А вот что его поражало, так это архитектура, от вида величественных сводов захватывало дух: идеальные линии и пропорции, игра света на витражах, прекраснейший алтарь. Воистину, храм был ближайшим к Богу местом на Земле. Очередь медленно продвинулась, и Гарольд сам не заметил, как оказался лицом к лицу с пожилым священником, произнесшим привычные слова причастия. Облатка коснулась губ торговца, отозвалась сухостью на языке.
- Есть ли у вас нужда в чем-то, сын мой? - Неожиданно участливо спросил священник.
- Нет, отец мой, волею Господа нашего, всё у меня хорошо.
"Ещё бы тебя я не спрашивал"
- А вот несчастья братьев наших меня не могут не беспокоить - по дороге в храм я видел много беспризорников и попрошаек, они буквально умирают от холода. Неужели нельзя ничего с этим сделать?
Священник удивлённо моргнул, потом кивнул:
- "Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться". Смирение - правильный шаг на пути к Богу, сын мой. Верный шаг. Как и забота о ближних. Церковь аки заботливый хозяин печётся о пастве, но, - он виновато развёл руками, - средства наши, увы, истощились. И коробка с пожертвованиями скуднее с каждым днём.
"Не зря у них землю забирают".
- Да, действительно, люди нынче меньше жертвуют на благо ближних и больше думают о себе.
- Святая истина, святая истина, - священник печально улыбнулся, но его глаза тут же вспыхнули надеждой. - Если, конечно, вы, такой понимающий, жалостливый к нуждам других господин пожелали бы оставить денег на сиротский приют или на закупку дров, то послужили бы Господу так, как подобает истинному христианину.
- Отец мой, несчастных на улицах так много, что пока я дошел до храма, у меня не осталось ни шиллинга.
Священник вздохнул.
- И много ли в том проку, сын мой? Вы даёте шиллинг нищему, словно каплю в море, тогда как тысячи этих шиллингов, стекаясь в руки церкви, превращаются в дома, где он мог бы ночевать и получать горячую пищу. Ибо сказано: «Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя». Смирение и покорность вели господа нашего к Голгофе, ими же утешен он был, когда руки его гвоздями прободены были.
- Может вы и правы, отец, может вы и правы.
Гарольд поклонился священнику и уступил место у алтаря молодой девушке в темно-зеленом платье. Лёгкая улыбка исчезла с его лица. На улице было пасмурно, прихожане спешили по делам, то и дело толкая Гарольда и наступая ему на ноги. Отчего-то стало грустно. Растолкав нескольких мужчин, Гарольд вырвался из толпы, оглянулся. Горожане о чём-то спорили, куда-то торопились, многие шли парами или целыми семьями. Солнце, на мгновение выглянув из-за туч, осветило людную площадь, оставив Гарольда в тени старого двухэтажного здания.

Гарольд Брайнс, торговец.

27 декабря 1534 г. Бермондси. Утро

На первой попутной телеге он добрался до Лондона. Издалека приметил знакомые с детства домики пригорода - от небольших, неказистых крыш к серому небу поднимались тоненькие столбики дыма. Расплатившись, Гарольд спрыгнул с телеги и оставшуюся часть пути проделал пешком. Не оглядываясь, прошел родной район, и лишь выйдя к докам как следует осмотрелся. Лондонские доки этой зимой производили странное впечатление. Суровые морозы сковали берега льдом, оставив водную дорогу свободной только на глубине. Это сильно ослабило мелкое судоходство, которое пользовалось небольшими причалами у набережной. Небольшие суда, вместо того, чтобы покачиваться у причалов, были вытащены на сушу и ждали тепла. Торговые пути, выросшие на нуждах города, частью переходили на ледяные сани или подводы, о чём говорил непрерывный поток телег, одна из которых и доставила Гарольда в город.
И из-за того, что работа в основном сосредоточилась на Собачьем острове и вокруг, доки на северо-западной окраине притихли - но не уснули совсем. Пусть часть складов и частных контор были заперты, на льду у берега визжали от восторга дети, да и таверны дымили трубами, обещая еду и подогретый эль. На углу Церковной два стражника переминались с ноги на ногу, без особого интереса разглядывая прохожих. Компания молодых людей, в которых сложение, эдакая одинаковая кряжистость выдавали докеров, уверенно направлялась к ближайшему трактиру - двухэтажному зданию красного кирпича, над входом в который качалась на ветру потёртая вывеска с изображением оленя. С обоих сторон её окружали мощные каменные постройки с тёмными окнами.
За спиной возвышался тауэрский мост.
Заметив таверну, Гарольд, долго не думая, направился к ней. Заказать выпивки на пару шиллингов, а потом тихонько спросить у хозяина, что да где - лучший способ, не нарываясь на неприятности, сориентироваться в городе. Когда он открыл дверь, над головой звякнул колокольчик. Помещение, где могло бы разместиться добрых три дюжины человек, было почти пустым, за исключением той компании, что Гарольд видел снаружи. Возможно, поэтому здесь было темновато: грязные окна почти не пропускали света, а лампы горели через одну, а то и одна из четырёх. Молодые докеры уселись за единственным столом, который стоял у самого чистого окна, и теперь что-то решали, переговариваясь вполголоса. За стойкой стоял начинающий седеть мужчина лет сорока, и что-то быстро писал в разлохмаченном блокноте. На правой его руке не хватало мизинца и безымянного пальца, но бармену, казалось, это ничуть не мешает.
Гарольд проверил на месте ли меч - всякое могло прийти в голову подвыпившей компании лишенных заработка мужчин. Потом, уверенным шагом подошел к хозяину заведения.
- Будьте добры, чего-нибудь выпить. Как бы подкрепляя его слова, на стойку плюхнулся шиллинг.
- Эль? - бармен поднял на него глаза и убрал листы бумаги, испещрённые каким-то цифрами. Смерив Гарольда оценивающим взглядом, он добавил: - У меня есть французское вино, мистер. Пять шиллингов бутылка, но того стоит.
- Нет, спасибо. На заморские вина денег у меня, к сожалению, нет. Так что обойдусь элем.
Бармен, не выказывая разочарования, нагнулся под стойку, повернул краник бочки и поставил перед Гарольдом кружку. Потом порылся в ящике и положил рядом шесть пенсов.
Грохнула дверь, колокольчик дернулся, будто хотел сорваться с места и убежать. По полу прогрохотали тяжелые шаги и на стойку рядом с Гарольдом оперся рослый, широкоплечий молодой мужчина в грубой одежде. От пришедшего пахло морем и ветром, а еще - дегтем, солнцем и ромом. Судя по запаху, выпитым вечером.
- Как вчера плесни, мистер Велс. Устал чего-то. Кренговали "Красотку", так думал, сдохну, по такой-то холодище. Не могли ж в теплый порт зайти!
- В тёплые плыть - вам на припасы вся выручка уйдёт, - проворчал бармен, но еле заметно улыбнулся. - Жрёте в три горла, а владельцу - плати.
Кружка, которая появилась перед моряком, была наполнена, судя по запаху, отнюдь не элем и даже не вином.
- Спасибо, - Гарольд забрал сдачу, после чего отхлебнул немного эля. - Неплохой эль для такой цены, хозяин.
- Спасибо, мистер. Плохого не держим - себе дороже выходит.
- Ничего мы не жрем, - сразу моряк не ответил только потому, что утопил нос в кружке, - кормят скудно. Почитай, с самой Доминики - на одной рыбе сушеной. А выпивка у тебя действительно знатная, мистер Велс. Рома такого так вообще ни в одном порту не пил.
- Доминика, - Велс улыбнулся краем губ и подмигнул. - Двойная оплата - всегда хорошо.
- А вот от рома я бы не отказался, да и господина, вкалывающего в доках в такой мороз ,не грех угостить. Если вы конечно не против, - Гарольд обратился к моряку.
- Да какой из меня господин, мистер, - отмахнулся моряк, - но за выпивку - благодарствуйте. Да и перекусить бы не мешало.
Бармен вопросительно поднял бровь на торговца, очевидно, пытаясь понять, расширяет ли тот заказ.
- Хм... - усмехнулся Гарольд. - Можно и перекусить, я тоже с утра не ел. Хозяин, можно колбасы и рома, обоим.
- Отчего, можно, - согласился мистер Велс и свистнул, громко и резко.
Из полуоткрытой двери выглянула миловидная девушка, неуловимо похожая на хозяина, судя по таким же чуть тяжеловатым чертам лица - дочь или племянница. Выслушав заказ, она молча исчезла, и вскоре на кухне раздался стук посуды. Трактирщик тем временем повернулся Гарольду.
- Вы, господин, недавно тут? Не доводилось видеть. С кораблём?
- Да недавно. - Гарольд отвёл взгляд от двери, легко улыбнулся. - Я здесь родился, но много лет пробыл в северной Германии, а сейчас вот решил вернуться на родину. Не лучшее время года я выбрал, однако.
- Не лучшее, это вы верно заметили. Тяжко Господь испытывает такой зимой. Хоть ещё не вся река замёрзла, какие-то корабли ходят. А если вовсе затянется, тогда и не знаю, что делать, - бармен пожевал губами, словно собирался сплюнуть, но передумал. - Но дом есть дом. Хорошо ли, плохо, а никуда не денешься. А здесь по делу, знать? Простите, господин, коли не прав, да вы на работника мало похожи, а купцы и гости обычно другие места выбирают. Где покрасивей. Да только сразу скажу: с делами тут сейчас плохо. Река... - он не договорил, зато пожатие плечами оказалось очень красноречивым.
- Да... если река замёрзнет тяжко придётся, не дай Бог. Тут я по делам, хочу продать всякого по мелочи: дела у меня пошли не очень, решил заканчивать с торговлей, вот и продаю, что осталось. - Гарольд тяжело вздохнул.
Бармен переглянулся с моряком, но молчал, пока девушка ставила на стойку тяжелую глиняную тарелку с жирной колбасой и кружки с ромом. На Гарольда она не смотрела, моряку едва заметно улыбнулась, заслужив в ответ подмигивание. Когда она ушла, владелец трактира облокотился на стойку:
- Если быстро, да напоследок, то, конечно, продать можно, отчего нет. Полную цену, оно конечно, не дадут, а всё за склад платить не придётся, - он вздохнул. - Да только я, мил-человек, от таких дел давно отошёл. Не знаю уж, кто тебе сюда указал?..

с Ричардом и Леокатой

Гарольд улыбнулся.
- А никто и не посылал, я ищу, где бы сбыть товар, но, видит Бог, сюда я зашел случайно. Хотя, если уж вы ветеран в этих делах, может, подскажете, где можно продать добро, не оставшись без штанов?
- Так на рынке, - казалось, Велс даже удивился вопросу. - Грефье цены-то для налога знает, так что хуже нижней границы не будет. Если уж так-то.
Гарольд засмеялся.
- Продавай я все товары на рынке, господин - разорился бы на пару лет раньше.- Гарольд залпом опорожнил кружку. - Аааах! Налейте ещё, пожалуйста.
Бармен вскинул бровь, но нацедил ещё эля и поставил рядом с нетронутой кружкой рома.
- Ну, господин, если вы и так всё лучше меня знаете, то чего же спрашивать? Мы-то здесь все - честные торговцы, уложения и указы его королевского величества блюдём, словно Библию читаем. Только не ищут такие вещи случайно. Обычно хоть слово тут, слово там, а человек и знает, куда идти. А я сейчас даже и в толк вот никак не возьму, в каком-таком месте можно рынок обойти.
- Господин, меня забрали из Лондона в пятнадцать лет, так что я не особо ориентируюсь в этом районе города. Насчёт законов, всё соблюдено - бумаги выписаны, налоги уплачены, квиток я получил. Милостивого Короля-Государя я даже не смею упоминать всуе. А вот рынок мне здешний не понравился, почему-то люди знать забыли о вежливом обращении и справедливой цене, но это, конечно, только моё мнение.
При упоминании налогов брови Велса взлетели вверх, а моряк закашлялся, что, несомненно, было вызвано днем работы на стуже и пронизывающем ветре.
- Мир сейчас - паскудный, чего не отнять, того не отнять, - признал мистер Велс, когда Гарольд закончил говорить. - И вежливости не стало, и правил старых никто не соблюдает. Да и справедливости нету, всё так. Молодёжь пошла... ничего не знают и понять не хотят. Всё им быстро, всё им сразу. Нет, мастер. Мы тут люди простые, если чего и слышим, так пересказывать не стоит. Сплетнчанье боком выходит. Да и мало ли мест паршивых на город-то, но называть я их не стану. Ещё чего, кого-то туда посылать. Одно дело, если бы знаючи что искали, а не вилами по воде. Совесть мне, господин, не позволяет, так-то.
Гарольду захотелось врезать трактирщику. Он терпеть не мог старых нытиков, а этот ещё и никак не говорил, где продать товар. "Боже, он же вышел из дела, что он мнётся столько?"
- Да, дела, действительно, пошли по-иному, ничего не скажешь, много моих знакомых разорились из-за спешки и неопытности. По поводу места, я пока ищу вполне конкретную таверну - у Гленголл.
- А-а, - бармен медленно кивнул и ещё раз осмотрел Гарольда - внимательно, словно впервые видел. Уголок его губ дёрнулся. - Действительно, конкретно. Что ж, это-то, действительно, земля слухами полнится. Если дойдёте до складов с брёвнами да досками, то за них, значит, две улицы, а потом налеко Гленголл и будет. Ну а на ней до середки как дойдёте, там переулок будет. Напротив него, значит, работает, не пропустите. Вам аккурат в переулок тот и надо. Он загибается, так идти ещё подальше, шагов тридцать. И держитесь центра дорожки-то. А то всяко там бывает. Только, господин, совет будет, если позволите.
- От совета не откажусь, - Гарольд продолжал смаковать очередной кусочек действительно вкусной колбасы.
Мистер Велс кивнул.
- Вы бы, господин, сперва переоделись. Для тех мест одежда слишком дорогая. Соблазнительно, кто по дороге попадётся. И меч этот... чистый вы больно для наёмника, а взглядов лишних там лучше не привлекать, так-то
Гарольда осенило.
- Да действительно, одежду надо бы сменить - Сказал он вполголоса. - А вот без меча боюсь туда соваться, а вдруг аукнется пером в боку?
- Кинжал или нож привлекут меньше внимания, а проку на узкой улочке или в помещении, может, и побольше будет, - со знанием дела ответил трактирщик, которого замечание Гарольда про "перо в боку" явно позабавило. - Воля ваша. Если одежду подходящую найти, может, и за наёмника сойдёте. А те чего только не таскают.
- Спасибо.- Гарольд поднялся с места. - Я обязательно прислушаюсь к вашим советам. Сколько с меня? - Он пододвинул кружку с ромом к моряку, упёрся руками о стол. - И ещё, конечно маловероятно, но не сможете ли вы мне помочь с одеждой, до рынка долго добираться, к тому времени уже стемнеет.
Моряк несколько неодобрительно покосился сначала на кружку, потом на Гарольда, но, все же, поблагодарил кивком и чуть развернулся к купцу лицом.
- А что, пожалуй, что и смогу, - бармен переглянулся с моряком, и тот кивнул. - Не с руки мне мешаться с Гленголл, но если господин хочет купить одежду попроще, чтобы не запачкаться - кто ж виноват. Значит, штаны да куртка докерская...помешковатей. Колбаса, эль да ром... господин его так и не попробовал, а зря, ну да не выливать же обратно в бочку. Это, значит, в сумме на фунт потянет.
- Боюсь опьянеть, не лучшее это подспорье для торга. - Гарольд достал фунт. - И ещё просьба - могу я оставить у вас меч, до вечера, в худшем случаи, до послезавтра?
- Так здесь же не склад, - удивился Вэлс, собирая деньги. - До послезавтра, говорите? Ну, это ещё шиллингов в десять встанет. Потому что, господин, если с вами чего, а меч тут найдут, то мне такие неприятности дорого встать могут.
Скрипя зубами, Гарольд выложил ещё десять шиллингов, потом снял меч и вручил его трактирщику.
Тот снова свистнул, и, когда из кухни выглянула всё та же девушка, подозвал её к себе нетерпеливым жестом. Они пошептались, после чего девушка, бросая на Гарольда любопытные взгляды, забрала меч и почти убежала обратно. Не прошло и нескольких минут как она вернулась и положила перед купцом грубые, но крепкие и чистые штаны и такую же куртку. Штаны, как ни удивительно, пришлись впору, а вот куртка была великовата в плечах - но не настолько, чтобы мешать движениям или смотреться смешно.
Трактирщик пожевал губами, разглядывая купца, потом пожал плечами.
- Руки и лицо, конечно... но ведь и вечереет.
Гарольд проверил ничего ли не выдаёт его, на месте ли кинжал, поблагодарил хозяина таверны и вышел.

Дорога, указанная мистером Велсом, на деле оказалась куда как гаже описания. Ещё не стемнело, и света хватало, чтобы рассмотреть всё в деталях. Зря. Чем дальше Гарольд уходил по Гленголл, чем уже становилась мостовая, и всё выше и шире - полосы отбросов, под которыми не было видно и булыжников, ни снега. Несмотря на холод, из некоторых куч временами на путника поглядывали чёрными бусинками глаз тощие, злые крысы. Человека - по крайней мере, одного, они не боялись до наглости. Людей здесь, вопреки опасениям, почти не встречалось. Компания крепко сбитых и каких-то одинаковых молодых мужчин целеустремлённо прошла мимо, не удостоив купца вторым взглядом. Бродяга, который устроил под аркой костёр из неведомо где наломанных или украденных досок, интереса не проявил тоже. Его больше занимала завязавшаяся узлами бечевка с крючком; судя по отрывистой ругани, он собирался попробовать ловить на неё крыс.
Заведение же, смутно обозначенное Гарольду как "у Гленголл", оказалось чище и в целом приятнее дороги, хотя, как говорится, и не без особенностей. Не без своей, так сказать, неповторимой атмосферы. Трактир под бронзовой, отлично выкованной и явно краденой кружкой встретил Гарольда полумраком и женским взвизгом, в котором если и звучало неодобрение, то какое-то нарочитое, привычное. На глазах Гарольда таким же привычным движением разносщица - толстогрудая деваха с соломенными волосами под сбитым набок платком - оттолкнула незваного ухажёра так, что тот не удержался на ногах и осел обратно на стул. В громком смехе, которым его собутыльники поддержали девицу, легко можно было пересчитать все распитые за день бутылки. Да и сам упавший зла явно не держал. Возможно, не был уверен, что справится во второй раз. Возможно, выпивка всё же была для него интереснее. Но, вероятнее всего, он, несмотря на явные сложности с координацией движений, не упустил короткого шевеления в углу, где на низком табурете сидел, поигрывая дубинкой, невысокий, но широкоплечий мужчина.
Весёлая компания хоть и занимала самый ближний к камину и потому заметный столик, была в трактире не одна. В дальнем углу справа сидела пара эльфов. Выглядели они ожившим воплощением философической идеи о притяжении противоположностей. Один был чёрен волосом и одеждой, лишён половины одного из остроконечных ушей, а левую щёку стягивал грубый шрам, приподнимая губу. Из-за этого казалось, что эльф усмехается, хотя больше в выражении лица его ничего весёлого не было. Второй же, смазливый, мог похвастаться схваченными в хвост жёлтыми как солома волосами, чистой, почти белоснежной кожей, да и в одежде явно предпочитал светлое полотно. Эльф улыбался, и при взгляде на эту улыбку становилось ясно, что общее у них всё-таки есть: радости или веселья в выражении глаз не было ни на грош. Скорее наоборот. Обычно такие улыбки видят, когда с кем-то случится что-нибудь плохое, и очень скоро. Неподалёку сидел над кружкой косматый пожилой краснолюд и что-то негромко говорил себе под нос, временами пытаясь считать на пальцах. Сбивался, тряс головой и начинал заново. Простая парусиновая куртка чуть не трещала на широких плечах.
У короткой стойки же, закрывая её так, что не было видно хозяина, собралось сразу несколько завсегдатаев из тех, что предпочитают пить стоя да под беседу. Группа напополам состояла из явных головорезов и моряков из тех, у которых остров Доминика - вовсе не самый странный порт на перегоне. У стойки гудело смешками, говором и общей атмосферой дружества, которое уже подогрето вином, но ещё не перешло к выяснению, кто на какой, значит, ступени стоит в высшем обществе.
- За храпок он е́го взял, - громко, мелодично и очень по-женски вещал стройный, даже хрупкий моряк в белоснежной рубахе и широких штанах, заправленных в высокие сапоги. Вблизи стало ясно, что это и есть женщина - молодая, миловидная, золотисто-смуглая, с высокоскулым лицом и раскосыми черными глазами, стриженная так коротко, что иные мужчины рядом с ней выглядели девицами. - Смекаешь? Сначала́ колено выбил, да ловко так, в один ход с кула́ком. У ля́гушатника голова так и запрокинулась. А потом уж и храпок, - она покатала "р-р" на языке, явно наслаждаясь рассказом, - ему в спину вмял. Жаль, - в голосе женщины слышались искреннее сожаление, - пьяный был. Том-выши́бала его и приласкал, по голове-то. Стражи набежало - тьма тьмущая. И уволокли его, покуда в отключке́ валялся.
Собравшееся общество явно смекало. Одобрительно гудело и выражало понимание руганью и отрыжкой. Женщина скользнула глазами по Гарольду, на мгновение задержавшись взглядом на его руках, и, видимо, сочтя недостойным внимания, вернулась к повествованию.
- Должно́ быть, повесили уже, - заключила она. В речи ее слышался странный акцент. Она точно пела, а не говорила, растягивая гласные и ставя ударения в неожиданных местах.
Гарольд вздохнул, таверна ему не понравилась - в нос ударил запах эля вперемешку с кислой капустой. Большие, салистые столы, гнилые зубы без конца ржущих и роняющих еду на пол пьяниц. Наверняка половине из них скорее место в тюрьме, чем за соседним столиком. Неприятное место, приди он сюда в своей старой одежде или обидь хозяина - парой шиллингов он уже не отделается. Тут его могут прирезать и никто даже внимания не обратит. К стойке, у которой стояла не самого приятного вида компания, пришлось проталкиваться, чего Гарольд делать особо не любил. Так можно и без кошелька остаться, да и на потасовку нарваться.
Люди, увлечённые рассказом, расступались неохотно. Кое-кто попытался пихнуть локтём в ответ, но Гарольд уже протиснулся дальше, и удар только слегка задел его по спине. За стойкой обнаружился миниатюрный человек с явной примесью эльфийской крови, хотя в его случае тонкие черты лица казались скорее какими-то крысиными. Да и уши красотой не вышли тоже. В данный момент он занимался тем, что рьяно протирал кружки замызганной красной тряпкой, по виду - куском рукава. На одном конце каким-то чудом даже уцелели обрывки кружев. Впрочем, за посетителями он, кажется, следил, не поднимая взгляда: стоило купцу подойти ближе, как перед ним о стойку ударила кружка с мутной жидкостью. Выглядел напиток похожим на эль, но одновременно от него исходил отчётливый запах рома.
- Два шиллинга, если цен не знаешь.
Гарольд достал из-за пазухи два шиллинга. Постарался, чтобы лицо его ничего не выражало, голос сделал ленивый, но уверенный. Трактирщик ему особого доверия не внушал, но вроде был неопасен.
- Здравствуйте, я бы хотел поговорить со Стальным Риком, мне посоветовала к нему обратиться Дженни До, - одновременно Гарольд положил деньги на стол и взял кружку.
- А, - бармен смахнул деньги в ящик и кивнул на азиатку. - Это тебе к Юшке. Она вроде как ворота. Вместе с вышибалой сразу, - крысолиц улыбнулся, показав мелкие чёрные зубы. - На случай, если Рик вдруг говорить не хочет.
- Спасибо. - Гарольд отхлебнул эля.
Запах не обманул: в кружку, судя по вкусу, чуть не на треть вбухали дешёвого рома. Купец подошел к азиатке,и точно таким же тоном повторил:
- Здравствуйте, я бы хотел поговорить со Стальным Риком, мне посоветовала к нему обратиться Дженни До.

Юшка плавным и неспешным движением, точно была веткой ивы над сонной рекой, развернулась к говорившему, не задев никого в толпе. Цепкий взгляд пробежал по Гарольду, вызывая подспудное чувство щекотки, задержался на сапогах, явно оценивая качество пошива. Одежда купца вызвала скептическую и немного ироничную усмешку на четко очерченных губах. Миндалевидные, такие черные и бархатистые глаза, что в них можно было завязнуть, пересеклись со взглядом синих.
- ЗдравствУйте, - чуть насмешливо произнесла Ю Ликиу, не отводя взгляда, - ДженнИ До?
Она чуть склонила голову на бок, вызывая ассоциации с гадюкой перед броском, и продолжила, подавшись чуть вперед, отчего Гарольда окутало теплым облаком персика и жасмина:
- Где же ты нашел эту ДженнИ До, красивый?
- На городской площади в Бермоднси. - Гарольд сделал ещё глоток жижи. Он смотрел незнакомке прямо в глаза, совершенно равнодушным взглядом. Девушка была не уродлива, он бы даже сказал по- своему красива, но короткая стрижка, одежда и манера речи сводили всё на нет, к тому же всё это ему уже порядком надоело, хотелось побыстрее закончить с проволочками, заглянуть к родителям, пока они не уснули. Отец уже наверняка вернулся с работы и теперь можно было поговорить, не отрывая родителей от дел и не устраивая лишнего шума.
- А, - протянула Юшка, - этА ДженнИ До. Хорошо. Да только Рик не каждого принимает, смекаешь? А тОго, кто пользу Ему принести может. Вот ты, красивый, - женщина изящным, плавным движением руки провела по волосам, - какую пользу Рику принЕсти можешь?
Она вообще вся была плавная, маленькая и изящная, как те статуэтки танского фарфора, что привозят из далекого Китая. Ее легко можно было представить изображенной на шелковой гравюре, среди цветущих вишен и диких груш, с эрху в руках и высокой прической, украшенной гребнями и цветами.
- Вполне себе реальную пользу. - Гарольд посмотрел на свои сапоги и опять упёрся взглядом в миндалевидные глаза незнакомки. - Речь идёт о товаре.
- РеАльную, - Ю, как по ступенькам, спустилась по слову. Тело ее мягко описало восьмерку, будто в причудливом восточном танце. - Товар... А ну, удиви меня, красивый... Почему ты думАешь, что Рику нужен твой товар?
Азиатка шагнула вперед и стало видно, что под рубашкой она не носит ничего.
- Не дело говорить о таком в толпе, давай отойдём. - Гарольд приложил недюжинные усилия, чтобы не пялиться на рубашку.
- В толпе только и говорить, смекаешь? - Снова этот прямой, немигающий взгляд раскосых глаз. - В толпе ты всегда один. На тебя смотрят - и не видят. Слушают - и не слышат.
- Как вам будет угодно. Товар из Новгорода, качественный, а главное - его много и он обойдётся Рику не дорого. - Гарольд начинал нервничать, но не показывал этого ни голосом, ни видом.
- Ну пойдем, красивый, - Ю Ликиу развернулась и пошла сквозь толпу, гибко лавируя, подобно змее, между гомонящим людом - ни разу не оглянувшись.
Заминка вышла только одна: когда они уже почти добрались до двери, кто-то из моряков, пьяный настолько, что еле стоял на ногах, привалился к Ю и обхватил её за плечи. Того, что он сказал ей на ухо, Гарольд в шуме не расслышал, но пьянчуга внезапно распластался на полу после неуловимо-быстрого, согласного движения локтя и ноги женщины. В портовых драках этот прием называли "Конек" . Пнув моряка окованным носком сапога под ребра, Юшка успокаивающе махнула рукой дернувшемуся вышибале и, призывно улыбнувшись Гарольду, распахнула дверь.
Гарольд тем же полусонным взглядом проследил за падением моряка, потом снова встретился взглядом с Юшкой, слегка улыбнулся.
"Да... бывает же, надо будет иметь в виду".
В комнате Рика не обнаружилось. И вообще по виду здесь никто не жил: мебель была закрыта импровизированными чехлами, а окна и вовсе забиты досками. По углам, словно живые, шевелились клубы пыли. Ю прошла к холодному камину и ногой откинула грязный льняной коврик, под которым обнаружился люк. В подземном ходе, сыром и холодном несмотря на выложенные песчаником стены, было темно, но не совсем: свет просачивался через небольшие щели. Его было мало, но белая рубашка Ю впереди позволяла хотя бы не стукаться о стены.
Идти было недолго: уже через пару десятков осторожных щагов Ю выбила по деревянной подпорке сложный быстрый ритм. Спустя несколько секунд над их головами со скрипом откинулась крышка другого люка и вниз сбросили верёвку с завязанными на ней узлами. Крепилась она на чём-то вроде козел, явно для того, чтобы тому, кто вылезает из люка, было сложнее. Козлы стояли слишком низко, чтобы с верёвки можно было просто спрыгнуть в комнату, приходилось выбираться чуть ли не ползком.
Из-за этого оглядеться толком Гарольд смог уже взявшись рукой за перекладину. Комната была почти так же пуста, как и та, из которой они вышли, но здесь оказалось чисто, и у наглухо заколоченных окон стояли угольные жаровни. Кроме них обстановку составляли разве что несколько толстых матрасов и два стула. Но взгляд привлекали не они. У обитой тканью двери, прислонившись к стене, стояла ещё одна азиатка с милым округлым личиком и вдумчиво чистила ногти длинным тонким ножом. На Гарольда она бросила единственный взгляд угольно-чёрных глаз и снова занялась маникюром. На перевязи через грудь поверх колета чёрной кожи висела перевязь ещё с четырьмя ножиками. Широкий пояс украшали треугольные кусочки металла.
Третья девушка, гораздо более смуглая, но тоже высокоскулая, с раскосыми глазами и совершенно мальчишеской фигурой, сидела, скрестив ноги, у самого люка. По виду она была моложе и Ю, и второй азиатки, но смотрела плохо. Равнодушно. Как на насекомое. И поигрывала короткой дубинкой с окованным концом, к которому был приварен острый шип.
Походка Ю изменилась. Теперь она перетекала, подобно Великой Реке, медленно и неспешно, водоворотами бедер обозначая мели и обещая забвение тому, кто погрузится в ее воды.
- Марико, - голос, будто ветерок, заплутавший в бронзовом колокольчике под крышей пагоды. Рука, упершаяся в дверь у головы девушки с ножами - как изящный мост в воздушную беседку наслаждений. Губы, приникшие в поцелуе к губам - как две нежные орхидеи, сомкнувшие лепестки.
- Марико, наш господин у себя? - Быстрый кивок и еще один поцелуй.
Марико не отвечала вслух, и, кто знает, отвечала ли на поцелуи. Можно было сказать точно одно: её рука с ножом даже не дрогнула.
Дверь распахнулась также мягко и бесшумно, как ходила Ю. Женщина повернулась к Гарольду, слегка прогнулась в спине и поманила его пальцем. То, что предстало взору купца напоминало скорее дворец падишаха. Взгляд суетливо метался по ярким ковровым подушкам, грудой сваленными вокруг кальяна, щедро украшенного бирюзой и чернью. Цеплялся за персидские ковры,в которых нога утопала по щиколотку, пестро наваленные один на другой, так что под ними не было видно даже пола, за шитые золотом и серебром парчовые занавески в алькове у окна, заваленном шелковыми подушками. Натыкался на курильницы в углах комнаты, источающие чувственный и дурманящий аромат сандала и апельсина. Резкой, тревожной нотой в убранстве комнаты выделялся огромный круглый стол темного дуба, окруженный темными же креслами. Томно и жарко оплывали красные свечи в золотых подсвечниках.
Да и хозяин кабинета выглядел не совсем так, как стоило того ожидать от орка. И совсем уж не походил на орка, который занимает сколько-нибудь важное положение. Рик сидел, наклонившись над столом и рисовал чернилами на листе плотной жёлтой бумаги. Пышные манжеты фламадского кружева и рукава снежно-белой рубашки были аккуратно подвёрнуты, по груди и манжетам шла тонкая вышивка золотой и серебряной нитью. Рядом с чернильницей стоял початый высокий кубок с розовым анжуйским вином. Рика можно было бы принять за манерного аристократа - если забыть о том, что мышцы на руках чуть не рвали ткань, а нос некогда был сломан, да так и не вправлен. Рисуя, орк что-то напевал себе под нос приятным, низким голосом.
От своего занятия он не отвлёкся, даже когда следом за Ю в комнату вошёл Гарольд. Ю угрем скользнула на колени орка, обвила шею руками. Еще больше напоминая змею, волной тела прижалась к нему и улыбнулась. Рик, вздохнув, отложил перо подальше от рисунка, откинулся назад и обнял девушку за грудь. И только потом поднял глаза на Гарольда.
- Дорогой сэр, чем я обязан неожиданному, но, несомненно, приятному визиту? Раз вы уговорили мою милую девочку вас провести, я полагаю... надеюсь, что дело важное. Вероятно, стоит начать с рекомендаций.

с Ричардом и Леокатой

Царящая в комнате обстановка и выряженный в золото орк в центре её никак не укладывались в голове у Гарольда. Орки действительно часто возглавляли криминальные и полукриминальный организации, часто занимали важные посты, но тяги к прекрасному Гарольд раньше за ними не замечал.
- Здравствуйте, извиняюсь за беспокойство в столь поздний час. - Гарольд слегка поклонился. - Меня зовут Гарольд Брайнс, я бывший торговец, много лет бывший за границей. Мне порекомендовала к вам обратиться Дженни До.
Орк нахмурился, и Ю наклонилась к его уху.
- От Дженни он, мой господин, - тихая, едва слышная, медоточивая и изящная речь, ни следа акцента и жаргона, - той самой... Пушнина...
- Ах, - Рик просветлел. - Эта Дженни! Что же, милостивый сэр, вы, не скрою, возбудили моё любопытство. Понимаете ли, - его пальцы выписывали неторопливые круги на груди девушки, прикрытой только тонкой рубашкой. Почти гипнотически, - мисс Джейн скорее знакома нам по другим делам. Этой милой... пигалице пока ещё рано заниматься вещами, которые волнуют действительно серьёзных джентльменов. Торговцы, пушнина идут совсем, так сказать, иными, более сложными дорогами. Конечно, дети в наше время растут быстрее, чем бывало... вы не находите?
Гарольд усмехнулся глядя на женщину.
"Ну, с такой охраной он в любой непонятной ситуации может открыть бордель, я б сходил, не будь я праведным христианином".
- Да действительно быстро. - Орк показался ему не глупым, но очень опасным. В отличие от пьяного идиота в таверне, у этого хватало средств убить человека и уйти безнаказанным. Роскошь и дурман кальяна пришлись Гарольду не по нраву, всё это было чужим, чуждым христианину, с каким удовольствием он сейчас вдохнул бы свежего морского воздуха, поел похлёбки деревянной ложкой из деревянной миски, лёг на груботканую подушку, укрылся шерстяным
одеялом. Как непрактично, как расточительно, как... не по-европейски. - По поводу путей, не обессудьте, я много лет не был в Лондоне, но насколько я понял, лучше всего обратиться к вам.
Азиатка сладострастно вздохнула, ивой прогибаясь в руках орка. Черные глаза, еще больше потемневшие от плохо скрываемой страсти, все также пристально, почти не мигая следили за Гарольдом. Рик же спокойно кивнул.
- Ну что же, какие обиды. Мисс Джейн - милая девочка, и ничего против неё мы не имеем. Скорее, выражаем некоторое удивление неожиданно открывшимися способностями этого одарённого ребёнка. Но, пожалуй, хватит о ней, давайте лучше поговорим о том, ради чего же вы, сэр, решили обратиться ко мне. Как, скажем откровенно и без ложной скромности, вы можете быть мне полезны?
Гарольд достал из-за пазухи квиток и протянул орку. Поведение женщины его смущало, но ни лицом , ни чем другим он этого не показал.
Ю изогнула тонкую бровь и лаской, хищным хорем перетекла с колен Рика к Гарольду. Квиток, казалось, сам собой перекочевал в ее руки, а затем - за ворот рубахи. Торжествующе улыбнувшись купцу, молодая женщина снова вернулась к орку, оставив Гарольду лишь шлейф духов. Рик хмыкнул и явно привычным движением распустил на азиатке завязки рубашки, наполовину обнажив грудь. Достал - нашёл не сразу, да и не торопился - бумагу и отдал Ю. Завязывать рубашку обратно не стал. Как и уточнять, почему не прочитал квиток сам.
- Читай, дорогая моя.
Когда Юшка закончила, Стальной Рик заговорил не сразу. Сперва долго, очень долго молчал, глядя на Гарольда из-под кустистых бровей. Взгляд его не выражал ничего.
- Говорили вам - но вы не слышали. Указывали вам - но вы не видели. Но персты, в раны вложенные, не обмануть, - после странной цитаты, сложенной сразу из нескольких библейских фраз, он снова помолчал. - Мой дорогой друг, скажите, правильно ли я понял. Вы вначале заплатили налог грефье в Бермондси, а потом пришли ко мне, стальному Рику, чтобы продать меха... за которые уже уплочено. Так ли?
- Да, потому что я скорее хотел бы обменять мех, чем продать его. Меня не интересует ни обход налогов, ни связанные с этим выгоды. Я получил квиток, рассчитывая продать шкурки и купить гримуары, но законно приобрести нужные мне труды не вышло. Вот я и решил, что если уж нарушать закон, то с максимальной выгодой, а квиток теперь служит всего лишь доказательством того, что товар у меня всё-таки есть.
Любимая гадюка Стального Рика, китаянка Ю Ликиу, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, звонкая, как колокольчик под крышей пагоды в ветренный день, мягко, будто барс по насту, перешла за спинку кресла своего господина и оперлась на нее, нимало не смущаясь распахнутой рубашки. Взгляд, обращенный купцу, сулил непознанные прежде наслаждения, но было в нем и нечто оценивающее, будто молодая женщина что-то примеряла к Гарольду.
- Ложь, мой господин, - шипение змеи скорее угадывается какими-то низменными и глубинными чувствами, чем слышно ушами, - товар из Новгорода, говорил. Много и недорогой.
Орк не отреагировал сразу. Оставшись без иной возможности занять руки, он снова взялся за перо. На бумаге штрихами и линиями вырисовывалась похожая на цаплю птица с распростёртыми крыльями. Говорить это Рику не мешало.
- Вы, дорогой мой, человек явно неопытный, и только поэтому я прощаю вам невольное оскорбление, которое заключается в самом предположении, что я не смог бы проверить, есть у вас товар, или нет. В конце концов, за эту глупость вы уже заплатили, хотя и жаль, что не мне. Так же я, - он голосом подчеркнул это слово, - прощаю обман на входе. Про меха, которые, якобы, обойдутся мне недорого. К сожалению, моя дорогая Ю не отличается склонностью прощать и вообще не слишком ценит христианские добродетели, и это вам придётся решать с ней. Теперь к делу. Предположим, что я возьму меха по полной стоимости или выше - чего, как вы, сэр, понимаете, обычно просто не делается. Обычно купец несёт что-то мне и сбывает на десятую, а то и на пятнадцатую от цены, и в итоге всё равно получает больше прибыли, потому что экономит на плате короне. Я же в этом случае всё равно могу продать дешевле - и тоже остаться с выручкой. Но допустим, сэр, допустим. Даже тогда, чтобы купить что-нибудь по-настоящему интересное вроде гримуара под названием "Путь семи драконов", вам потребовалось бы больше золота, чем весит сама книга. Не меньше, - орк задумчиво пожевал кончик пера губами, - пяти с половиной тысяч фунтов. Очень сложно достать, очень редкая книга о магии стихий и море... Поэтому, мой дорогой друг, обмен на соболиные шкуры мне не выгоден не только в случае редких книг, но и, простите, в случае какого-нибудь "Гримуара Гонория". Если только у вас не завалялось - в обход налогов - ещё несколько сотен таких шкурок... или чего-нибудь другого. Поэтому, вы уж простите старого битого жизнью орка, мой интерес постепенно сменяется подозрительностью и в чём-то даже желанием проверить, а что на самом деле вас сюда привело.
- Да, нехорошо со шкурками вышло. - Гарольд пожал плечами; терпеливый орк попался, однако. - Могу вас заверить, что никакой другой цели, кроме покупки гримуара и, может быть, ещё камней яшмы у меня нет, ну и конечно я ни в коем случае не хотел оскорбить ни вас, ни вашу подручную. Но, раз уж ещё пары сотен шкурок у меня нет, что, по-вашему, может уравновесить гримуар?
- Вдобавок к вашим... хм... мехам, сервизам и остальному? - Рик откинулся на спинку кресла и, не оглядываясь, погладил Ю по руке. - Что же, дорогой мой, ответ здесь не так сложен, как можно было бы подумать. Много золота. Много драгоценностей или произведений искусства. Много услуг. Конечно, - он говорил размеренно, словно никуда не спешил. И всё так же не проедлагал Гарольду сесть, - учитывая, что слова ваши не прибавляют вам любви со стороны Ю, чьи советы я очень и очень ценю... цена постепенно становится всё дороже. Нет-нет, достопочтенный сэр, речь не о стоимости гримуаров, а лишь о том, что вам придётся заплатить напрямую Ю, чтобы она изменила мнение. В какой форме это будет выражаться, разумеется, вопрос совершенно иной. Итак, сэр, может быть, у вас есть драгоценные камни или какие-нибудь иные ценности? Другие, заранее подготовленные варианты или, скажем, предложения для торга, как водится у купцов?
Гарольд был в зол, в первую очередь на самого себя, он всерьёз задумался о том, чтобы просто выпрыгнуть в окно, но окна были плотно забиты. Было понятно, что просто уйти он не может. В таком случае, даже если ему повезёт, он потеряет больше двухста фунтов, что было совершенно неприемлемо. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы никак не показать смятение внешне.
- Я бы хотел предложить свои услуги, пусть они в основном и ограничиваются некоторыми познаниями в экспериментальной магии, но ни пушнины, ни драгоценностей у меня нет.
- Жаль, - Рик не стал уточнять, чего именно ему жаль. Или того, что нет пушнины или драгоценностей. Или того, что пришлый купец хочет предложить услуги. Или отсутствия других навыков. - Впрочем, всё в руках Божьих, и сами не знаем мы, на что способны, когда приходит нужда. Скажите мне, милостивый сэр, какой гримуар составляет вашу самую сокровенную мечту? Таинственный "Путь семи драконов", уникальная книга китайских мудрецов о магии стихий и мореплавании? Или что-то иное, не менее замечательное, зато разбирающее проблемы совершенно других сфер?
- Меня интересуют древние гримуары западного мира, в первую очередь греческие и латинские, - Гарольд почесал нос. - Особенно интересны заклинания, связанные с кровью.
Было непонятно, чего хочет орк, но что-то ведь ему было надо, иначе он не стал бы спрашивать о гримуарах.

Ю лениво улыбнулась вопросу Гарольда и плавно проскользнув под рукой орка, почти легла на стол. Глаза ее вновь проследили путь от кончиков сапог до глаз купца, и было в этом взгляде что-то зазывно-хищное. Рика же эти слова заставили задуматься всерьёз. Он нахмурился и отодвинул лист и чернильницу подальше. Стянул с манжет завязки, распуская кружевную ткань. Погладил, не торопясь, Ю по спине. Поправил ей ворот рубашки так, что вырез спереди раскрылся ещё больше. И только потом ответил:
- Интересно, весьма интересно. Надо сказать, теперь я лучше понимаю, почему вы пришли именно ко мне. В других местах за такие предположения, знаете ли, могут и обидиться. Некромантия и демонология, язычество и кровь - не совсем, не совсем те слова, которые хочется произносить на исповеди. Я, милостивый сэр, конечно, тоже обижен... почти. Почти - потому что мы с вами - деловые, солидные люди. Поэтому я мог бы предложить... да, пожалуй. Что вы скажете о "Codex Latinus Monacensis"? Почти исключительно практическая, серьёзная работа по демонической магии и духам, почти всё - сильно завязано на кровь, ибо сказано, что кровь - суть душа. Но вы же понимаете, уважаемый и многознающий сэр, что подобные гримуары доставать... гораздо сложнее чем даже заказать доставку редкой книги через Португалию? Разумеется, как иностранному купцу, который вернулся, чтобы послужить уже моей любимой Англии, да за этот замечательный образец налоговой бумаги, мы могли бы сделать скидку. Не очень большую, но, возможно, получилось бы уложиться в... пять тысяч. Разумеется, разбитых на предоплату в виде ваших мехов и некоторые... услуги с вашей стороны. С такими интересами, я, друг мой, просто уверен, что вы окажетесь полезнее, чем думаете сами. Чем подозреваете.
Гарольд не ошибся с местом. "Codex Latinus Monacensis" - просто потрясающе, знать бы ещё, что это такое, но орк вряд ли пытался обмануть - положение не позволяло.
- Я согласен. - Гарольд на мгновение встретился взглядом с женщиной: она не переставал его рассматривать.
Против ожидания, ответила ему Ю. Прогнувшись в спине так, что сразу же в мыслях возникали горностаи и... очень неприличные образы, женщина, не отрывая взгляда от лица Гарольда, заговорила:
- Мой господин говорит тебе, что необходимо будет выполнить работу для него. Есть в Эссексе место, - все же, в речи китаянки проскальзывал акцент и некоторые слова она говорила смешно и неправильно, - на море. Знающие люди говорят, что там церковь, старая, как Великий Дракон, смекаешь? В ней - плита, еще от древних осталась. И много чего иного, по мелочи. Но все - нужное. Мой господин говорит, если привезешь плиту и прочее, мы заплатим тебе книгой. Мой господин еще говорит, что с тобой будет сопровождающий, и когда отправляться в путь - он найдет тебя, должен быть наготове ты. Смекай еще, что расписку надо написать сейчас. Мой господин говорит, что джентльмены могут обойтись словами, а деловые люди договоры подписывают. Вот тебе перо, - женщина конфисковала его у орка, нежно поцеловав тому руку, - вот бумага. Пиши: "Я, Гарольд Брайнс, купец, обязуюсь выполнить обещанное мною, а также внести в счет покупки книги всё имеющееся у меня на продажу имущество, как-то: собольи шкуры, сапоги и медные сервизы, общей суммой девятьсот восемьдесят фунтов".
Гарольд придвинул лист, взял протянутое азиаткой перо, через пару секунд оно быстро зашуршало по бумаге. Закончив писать Гарольд придвинул бумагу к орку. Не особо ему всё это нравилось, но больше всего на свете хотелось выйти, наконец, из этой комнаты, столько провалов за одни день, да ещё и в одном месте.
- Есть ли какая-либо дополнительная информация, которую мне следовало бы знать?
- Если бы, уважаемый сэр, не сказали того, что сказали, - неторопливо заговорил орк, - то я бы не стал такого поручать. Придумал бы что-то другое. Работы всегда много, а подходящих людей - всегда не хватает. Тем не менее, будем считать, что такие слова стали походящей рекомендацией. Найдите эту плиту, привезите мне её, господин Брайнс, и вы получите свою книгу, автор которой собрал все способы обрести богатство и славу, о каких только знал. Но позвольте дать совет на будущее. Бесплатный совет, а я такие даю редко. Не соглашайтесь и ничего не подписывайте до тех пор, пока не выясните детали. Иначе слишком легко вам будет принять отражение в колодце за луну.
- Вы правы, сэр, но я посчитал, что уже достаточно оскорбил вас и вашу, м... помощницу, чтобы ещё и занимать вас расспросами. - Гарольд мельком взглянул на женщину. - А теперь, могу я откланяться, я и так занял много вашего времени?
- Ю, дорогая моя, будь добра, проводи джентльмена, - не дожидаясь реакции, Рик уже начал снова подворачивать манжеты. Но заканчивать рисунок с птицей не стал, взял новый лист.

Китаянка поднялась резко, точно испуганная цапля взлетела с глади озера, и не спеша прошествовала к двери, сделав знак следовать за ней.
Она вообще все сейчас делала неспешно. Лениво распахнула двери и медленно, вынуждая семенить за собой прошла к центру комнаты. Остановилась посередине комнаты, замерев, точно забыла что-то, а сейчас вспомнила. Повернулась к купцу и, дружелюбно улыбнувшись, произнесла-пропела:
- Подойди сюда, красивый, забыла отдать кое-что.
Гарольд уже и не знал чего ждать от этой чудной, но выбора всё равно особого не было. Торговец пожал плечами, скорее общаясь с собой, чем с азиаткой, после чего спокойно подошел к ней.
Теплая, мягкая ладошка зажала рот Гарольду, Ю приблизилась к нему близко, так близко, что купец чувствовал ее дыхание, напоенное ароматом яблок. Четко очерченные, чувственные губы, которые так любил целовать Стальной Рик, сложились в ласковую улыбку. И оттого черные, бархатные глаза, что не мигая уставились в глаза Гарольда, казались более страшными. Одновременно Гарольд ощутил, как в пах снизу упёрлось острие ножа, уколов кожу через плотную ткань. Марико, приближения которой купец не заметил, прильнула к его спине, прижавшись щекой и обхватив за талию свободной рукой.
- Хочешь, я расскажу тебе историю о ветке персика и мыши, милый? - Прошелестела китаянка осенней листвой на вершине клена. - Тсс, не отвечай, просто кивни. Медленно кивни, у Марико может дрогнуть рука, если ее испугать. Она очень пуглива, наша любимая девочка.
"Курва мать, вот дурные -то". Гарольд медленно кивнул.
- Вот умница, хороший мальчик. - Ю отняла руку от губ купца и обвила его шею в почти любовном объятии - высоко-высоко, на прекрасном, стройном персиковом дереве в саду богини Син-ван-му цвела прекрасная ветвь, обильная цветами и ароматами. И вот однажды к подножию древа пришла мышь. Была она грязной, вонючей, но зато с щегольски украшенными лапками. - Губы молодой женщины ближе, все ближе, почти касаются губ Гарольда. - "Кто ты и что тебе тут нужно?" - спросила ветвь мышь. "Я хочу взобраться по дереву и украсить его яркими фонариками". - ответила мышь. Подумала-подумала ветвь, да и согласилась, хоть соседние деревья и доносили весть, что мышь эта - необычная. Позволила ветка с цветами взобраться по древу, но не было у мыши с собой фонариков. Захотела мышь еще незрелых плодов с дерева, а ветвь-благодетельницу назвала скудной и уродливой, - медленный, болезненный, почти издевательский укус за губу, - не дергайся, милый, помни о Марико. И так обидно это стало ветви, что опорочила ее мышь перед деревом, нестерпимо обидно. Что задумала ветвь мстить. Но... Грязный, мерзкий грызун пообещал услуги древу, а кто такая ветвь, чтобы оспаривать решения того, от кого растет? Но пусть мышь помнит, что ветвь пока цветет, но ведь на ней появятся и плоды... А при желании убить можно даже персиком.
Китаянка отступила от купца, жестом указывая ему на вторую дверь, противоположную той, из которой они только что вышли. В ту же секунду Марико убрала нож и отпрыгнула назад, где снова прислонилась к стене, словно ничего не было.
- Иди, - сказала Ю, - Ван Хо, - быстрый кивок на третью, доселе никак себя не проявившую девушку, - проводи господина. И помягче, не сломай ему ничего по пути, как в прошлый раз. Нашему господину он нужен целым.
"Какая ветвь? Какая мышь? Эта сумасшедшая, что, головой на плиту упала?"
Гарольд пытался сохранять внешнее спокойствие. Не оглядываясь, он молча вышел вслед за провожатой
Отойдя на несколько кварталов от трактира с оленем на вывеске, Гарольд запыхался и замедлил шаг. Начинало темнеть, изо рта шел пар - бывший торговец тяжело дышал. Упереться руками об колени мешала одежда под мышкой - он так и не переоделся. Только сейчас Гарольд начал приходить в себя. Вспомнил, что хотел зайти к родителям, но уже было не до того, да и мало ли кто мог идти вслед за ним по этим тёмным улочкам. Гарольд зашел в переулок, положил одежду на землю. С этим надо что-то делать, такими темпами его могут просто убить. Мрак сгущался вокруг него, окрашивая всё вокруг чёрным, как разлитые на бумагу чернила. Гарольд упёрся спиной о холодную каменную стену. Мало того, что он потерял все свои товары, а теперь должен ехать чёрт знает куда, так ему ещё могут просто не отдать гримуар. И ведь он будет не в состоянии, ничего с этим сделать. Он медленно и жестко провёл дрожащей рукой по щетине, выдохнул.
- Надо что-то делать. - Гарольд протянул руку вперёд, прошептал заклинание. На вытянутой ладонью заблестел огонёк; с каждым вдохом он становился всё больше, пульсируя в такт пульсу создателя. Закоулки становились всё темнее, огонь разрастался всё больше. - Либо я смогу себя защитить, либо умру.
Гарольд резко сжал руку, огонь разлетелся искрами по переулку. Вернувшись в таверну, он плотно поел и лёг спать; тренироваться сегодня было бесполезно, и даже опасно - он слишком устал.

Аббатство "Explorare Perderent" - Тракт - Кентрбери.

27 декабря 1534 г. Ближе к полудню.

Магистр Циркон неторопливо рысил по тракту, щурясь от снега, бликующего на солнце, и улыбаясь своим мыслям. Двадцать лет назад, ему, тогда еще молодому и недавно призванному в Капитул магистру, отдали на воспитание группу мальчишек, недавно приведенных в орден.
Была поздняя осень. Небо, прозрачно-голубое, будто выстиранное, было пронизано нитками паутины. Пряно пахло палой листвой и скорыми морозами. На широком монастырском дворе темного камня выстроились в шеренгу мальчишки. Они были разными, эти дети. Кого-то привели родители, не в силах прокормить лишние рты. Кто-то пришел сам под ворота обители и упорно, сутками ждал, когда его впустят. Некоторых привезли братья, взявшие детей в качестве платы за работы. Но всех объединяло одно - у этих мальчиков не было иного выбора, кроме как сгинуть, умереть или стать изгоями. Они были умны, здоровы, хорошо сложены, показывали способности к магии, но - увы, их родители были бедны, а у многих - еще и незнатны. Циркон, в тонкой рубашке и штанах для верховой езды, босой, прошелся вдоль шеренги, рассматривая детей. Высокий мальчик с такими желтыми кудрями, что вспоминался ясень, усыпанный осенними листьям, слегка испуганный. Черноволосый парнишка, с короткими черными взъерошенными волосами и спокойным, даже надменным, взглядом темных глаз. Следующий - явно крестьянский сын, с лицом хитрым и лукавым, усыпанным веснушками. Все - босы, как и сам магистр. Все - раздеты до пояса и ежатся под дуновениями ноябрьского ветерка. Всех - тридцать человек. И это только у него, молодого магистра Циркона. Орден был силен и богат тогда, и мог себе позволить полное аббатство гомонящих сорванцов, которые однажды превратятся в воинов ордена, станут братьями и выйдут на тракт.
Вдали показались башни Кентербери и магистр пришпорил лошадь. Их будет потом много, мальчишек: испуганных, дерзких, смышленых. Но этими - первыми - он дорожит до сих пор

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

27 декабря 1534 г. Полдень.

Когда уличный гомон и яркое солнце сквозь ставни разбудили Эмму, было уже около полудня. Некоторое время девушка лежала, закрыв глаза и пытаясь спросонья понять, чем это таким тяжелым ее привалило. Затем вспомнила события прошлой ночи и поняла, что краснеет. Но краснеет как-то нехотя, словно отдавая дань попранным приличиями и стыдливости, которая должна наличествовать у девицы. Возможно, устыдиться в полной мере мешали сухость во рту и головная боль вкупе с мерзким привкусом. Как бы то ни было, девушка осторожно выбралась из объятий безмятежно спящего Раймона. Надела выуженную из кучи вещей на кровати шелковую рубаху и поплелась к двери. Некоторое время она безуспешно пыталась расшатать или выдернуть кинжал, которым михаилит подпер дверь. Кинжал гнулся, с гулким "бздын" стучал в дверь, но не сдавался. Эмма досадливо топнула ногой и вернулась к камину. Через четверть часа одежда, разбросанная по комнате, была сложена аккуратными стопками, в камине горел огонь, благо, что дрова Пэнси принесла заранее, а травница, вооружившись ступкой и пестиком из своего скудного лекарского арсенала , из остатков трав пыталась придумать пилюлю, которая бы и головную боль убрала, и тошноту, и ясность мышления сохранила. Получалось плохо, то ли руки дрожали, то ли травы отсырели, но пестик никак не хотел перетирать содержимое ступки в труху. А потому, девушка, злобно бурча, взяла кубок и щедро налила туда настойки мяты, ромашки и коры ивы. Вкус получился настолько гадостный, что на глаза навернулись слезы и лицо перекосило от горечи. Впрочем, то ли эта смесь трав была так хороша, то ли холодная вода в тазу оказала свое благотворное действие, но в голове перестало шуметь, тошнота отступила, а вместе с ней- и поганый привкус. Беглая послушница уселась к камину и принялась сражаться со спутанными за ночь волосами, сейчас похожими больше на копну, чем на приличествующую даме прическу. Гребень, спотыкаясь, пробирался по прядям, Эмма шипела от боли, а мысли текли медленным ручейком,л
ениво и неспешно.
Михаилит был, наверное, странным. Может быть, даже по меркам таких же, как он. Мудрым, отчего казался старше - и дурашливым, как мальчишка. Заботливым и даже нежным. Язвительным. Но все это - ровно до того момента, когда он превращался в убийцу монстров. Раймон пах можжвельником и полынью, Фламберг - не пах ничем. Нет, внешние проявления этих двух ипостасей никто бы и не различил, но Эмма... Девушка улыбнулась. Впрочем, надо признаться хотя бы самой себе, ей нравились они оба.
- Дьявол... - михаилит, проснувшись, попытался сесть, но смог лишь приподняться, после чего откинулся обратно на подушку, закрыв глаза. - В следующий раз напомни мне осторожнее обращаться с мороками. Голова болит так, словно на ней меч ковали. Или продолжают.
- А вы... - Эмма мгновение подумала и уже уверенно продолжила, - ты... не позволяй мне столько пить.
Как была, простоволосая, в той же шелковой рубахе, она пересела к Раймону на кровать, держа в руке кубок со смесью травяных настоек. Прохладной рукой провела по лбу воина, пригладила взъерошенные волосы.
- Я приготовила лекарство, - продолжила она, улыбаясь, - от головной боли. Но оно невероятно гадкое.
- Не думаю, что я почувствую вкус, - признал Раймон, пожевав губами. - Договорились.
Гримаса, когда он пил зелье, показала, что язык и горло всё-таки сохранили какую-то чувствительность. Тем не менее, зелье подействовало не хуже, чем с Эммой, и Раймон с облегчением улыбнулся.
- Ты - просто волшебница. Чего бы мы в своё время не отдали за подобную смесь. Наши, хоть и на иве, почему-то работали хуже. Гораздо.
Девушка пожала плечами. Менее всего ей сейчас хотелось рассуждать о свойствах ивы, растущей на различных берегах Темзы, способах сбора и сушки сырья и прочем, что касалось травничества. Хотелось коснуться его плеча, щеки. Не жестом лекарки, но... Беглая послушница сжала кулак так, что на ней побелели невидимые прежде пятна от ожога. Решиться, не будучи подхлестнутой вином, было непросто. Будто бы сейчас было две Эммы Фицалан, и каждая из них боролась за руку с отчаянием утопающей. Впрочем, была и третья Эмма, гораздо более практичная, нежели первые две. Она, просто и не задумываясь, нежно положила вторую руку на плечо михаилита, провела пальцами по ключице и ехидно показала язык тем двум. К счастью, последнее Раймон видеть не мог.

Со Спектром

Михаилит молча проследил взглядом движение её пальцев и сам положил руку на предплечье Эммы.
- Вчера мы сложили интересную историю.
- Сложили. - Тихо согласилась беглая послушница. - И, признаться, я теперь не знаю, как...
Эмма опустила руку и, поколебавшись мгновение, улеглась рядом, на живот, подперев кулачками щеки. Зелье - зельем, а головная боль вспышками давала о себе знать.
- Боже, я даже не уверена, что стоит что-то говорить сейчас, - улыбнулась она. - Но история получилась ... отличная.
"Хоть мне теперь и стыдно, и неловко, и слова куда-то пропали".
- И с этой женщиной-вороном! После такой ты просто обязана на мне жениться, - серьёзно кивнул Раймон, продолжая гладить руку девушки. - Только придётся по древнему обычаю. Священники вряд ли одобрят.
- Сразу после завтрака, - в тон ему согласилась девушка, не отнимая руки, - женюсь. Верь мне и обязательно дождись.
- Ждать? Ну, нет, это скучно, - Раймон дразняще улыбнулся, а его рука скользнула выше, к плечу послушницы, - Хоть и верю. Но тебе ведь сначала придётся найти, скажем, друида, уговорить его на церемонию, возможно... убедить. Сколько ж времени займёт. Я бы лучше за компанию, вдруг пригожусь. А потом - интересно всё же, что за горами или даже западным морем. Тоже вдвоём интереснее.
Девушка подалась навстречу руке михаилита и совсем так, как он тогда в доме Симса, прижалась щекой.
- Если хочешь. Твой дар слишком ценен для мира, чтобы запирать его без пользы. Может быть, даже удастся заработать на приданое. - Последние несколько слов бывшая послушница произносила с плохо скрываемой улыбкой.
- Хочу, - михаилит притянул Эмму к себе и заглянул в глаза, - если примешь такое. Да и приданое не помешает. Иначе дворец строить не на что.
- Приму, - беглая послушница ответила на взгляд. - Только дворец... Может, без него обойдемся? Он большой, холодный, паркет воском натирать нужно.
- Необольшое поместье, - негромко согласился Раймон. Одна его рука неведомо как обняла Эмму за шею. - Где-нибудь далеко...
- Господин! - В дверь затарабанили как раз в тот момент, когда Эмма уже почувствовала прикосновения губ михаилита к своим. - Господин!
Кинжал, словно издеваясь, вторил стучащему мерзким дребезжанием.

- Ну? - рыкнул Фламберг, вырвав кинжал из щели. Под непрерывный грохот и призывы он едва успел натянуть штаны, а теперь стоял в проёме полуголый, сжав в кулаке оружие.
- Вы, почитай, сутки не выходите с госпожой, - Тоннер-трактирщик испуганно отпрянул от двери, - я уж беспокоиться начал, может, беда какая. Да и, - он помялся, - заковыка такая тут...
- Мы живы, - михаилит чуть расслабился, хотя хмуриться не перестал. Сцена, от которой его оторвали, была куда интереснее и трактирщика, и его заковык. Если этот чёртов город не провалился под землю до их прихода, то уж ещё один день, по мнению Раймона, он переживёт точно. И всё же... он вздохнул. Просто так выставить Тоннера за дверь он тоже не мог. - Как видите. Что там, говорите, за заковыка такая, мастер? И не потерпит ли она, пока мы... я оденусь?
- Да оно-то потерпит, конечно. - Краснолюд понимающе ухмыльнулся. - Менестрель этот... Эта, то есть... Ну вы, дело-то заканчивайте, да вниз спуститесь, уж удружите. А я вам там все обскажу.

с Леокатой

- Итак, мастер, что за заковыка? - К этому моменту, спустя полчаса после того, как трактирщик пытался выломать дверь, Раймон уже смирился с тем, что то, к чему они с Эммой явно шли, откладывается. Если у него и были намерения продолжить сцену на кровати, хватило вопроса Эммы: "Как ты думаешь, что там случилось?". После этого думать о чём-то другом стало просто слишком сложно. Чёртова привычка. - С менестрелей вашей. Или всё-таки менестрелем?
- Да вы сами гляньте, - Тоннер распахнул дверь, рядом с которой они стояли, и жестом пригласил войти.
В том, что менестрель - девушка сомневаться не приходилось. Обнаженная, покрытая каким-то маслом, она замерла в углу в причудливо изломанной стойке, на цыпочках, уронив голову на приподнятое плечо. Правую руку музыкантша изогнула так, будто пыталась достать что-то из-за спины. Изо рта высовывался распухший фиолетовый язык, а глаза, затянутые чернотой так, что даже белка не было видно, смотрели в одну точку. Длинные белые волосы рассыпались по плечам, отчасти прикрывая наготу, подчеркивая мертвенную бледность. При этом, девушка, несомненно, была жива. Она дышала тяжело и часто, как собака, изредка делая глубокий надрывный вздох.
Некоторое время михаилит просто смотрел на менестреля, после чего закрыл глаза, глубоко вздохнул и постоял ещё немного. А потом повернулся к хозяину трактира.
- Скажи мне, мастер Тоннер. А тот михаилит, с две недели назад, он что, просто мимо проехал?
- Да как сказать... - почесал голову краснолюд, - у Крессла добычу на деньги поменял, в церковь нашу вошел, помолиться должно быть. Побыл там недолго, а потом вылетел оттуда, да наконь. Не досуг мне, грит. И умчался, только снег за копытами кольцами.
- Ага. А к этой, - не отводя взгляда от Тоннера, он мотнул головой на менестреля. - Близко подходить не пробовали? И давно она так?
- Дык, - Тоннер удивился так искренне, будто уж такого-то вопроса от михаилита не ожидал, - кто ж к ней подходить будет, прости Господи? И как давно - не знаем. Вчерась бренчала еще вечером, потом ушла. Утром слышу - грохот. Как упала с высоты большой. Я - заглянул, и сразу к вам.
- А что бренчала? Последним-то?
- Ну эту, про зеленые рукава. Она ее все время бренчит, аж на зубах навязла уже. - Трактирщик скривился так, будто лимона хватанул.
Раймон оглянулся на менестреля. Перебрав в памяти всех известных ему монстров, он с тоской пришёл к выводу, что перед ним - одержимая. Одержимых михаилит ненавидел всей душой. Кроме того, его грызло ощущение, что платить за это никто не станет.
- Так может, так её и оставить, а, мастер Тоннер? По крайней мере, больше не бренчит.

Отчего они не могут говорить прямо, как обычные люди? Право, смешно, договариваться о чем-то, что важно обоим - языком иносказаний, как в плохой сказке. Это трудно и горько - не уметь сказать прямо о своих чувствах. Впрочем, о каких чувствах ты говоришь, Эмма Фицалан? Ты знаешь михаилита всего три дня и уже готова... Ох, не красней так жарко, не надо. Раймон все поймет по твоим щекам, а ты же не хочешь, чтобы он подумал... Или хочешь? Думай, Эмма, времени у тебя не так уж и много. Всегда можно попросить отдельную комнату, но ведь тебе страшно спать одной. И в этом - тоже никогда не признаешься. Потому что не умеешь говорить о себе, не умеешь верить в людей. Ты слишком хорошо их понимаешь, верно, Эмма? Ну что же ты плачешь? Он все поймет и по покрасневшим глазкам, а жалость тебе не нужна. Да и способен ли михаилит сострадать? Любить? И не оттого ли так хорошо с ним, что ты этого не знаешь и узнать не можешь? И главное здесь - не "узнать", а "хорошо". Решай, девочка, и не надо столь ожесточенно упихивать в сумку это прекрасное голубое платье, которое так понравилось вам обоим. Решай...
Вниз, горделиво неся голову, увенчанную короной из светлых волос, спускалась Берилл. Ни слегка покрасневшие глаза, ни легкий румянец на ее щеках ничем не выдавали метаний Эммы Фицалан.

со Спектром

Трактирщик вытаращился на него со смесью недоумения и отчаяния.
- Как так - оставить? - Если некто по имени святой Кондратий еще не посетил Тоннера, то только потому что, видимо, опасался Фламберга. - Не губите, господин! От одной беды избавили же! Цену назовите свою, а мы уж оплату найдем!
С упоением предавшись горю, трактирщик не обратил внимание на приход Эммы, вставшей чуть поодаль, за спиной михаилита.
- Вы? - невольно заинтересовался Раймон.
- Мы, - закивал головой Тоннер, - и от себя чего подкину, и Совет Билберри заплатит, должно быть. Только расколдуйте, мы уж ее сами, честь по чести, в больницу какую отвезем!
- Шестьдесят фунтов - и ни пенни меньше, - Раймон, не давая времени краснолюду опомнится от названной суммы, а себе - передумать, продолжил. - Ещё понадобится святая вода и крест... хорошо бы освящённый. Если бы вы, мастер, кого-нибудь за этим отправили?.. - подумав о церкви, михаилит слегка оживился. Возможно, у него был ещё шанс выпутаться. - А то, может, священник местный справится? И возьмёт меньше, да и то, что возьмёт - на приход.
- Дык, - краснолюд притворил дверь, явно не желая видеть творящегося в комнате, - пошлю за всем, даже отца Августина позову. Но он ж... не умеет ничего. Но воля ваша, господин - распоряжусь немедленно! Шестьдесят фунтов, конечно, - Тоннер поцокал языком, - но что уж. Второй раз спасать изволите.
Ворча под нос о грабеже и разорительстве, отчего даже в стуке каблуков его домашних туфлей слышалось что-то неодобрительное, трактирщик поспешно скрылся в кухне.
Эмма вздохнула и приникла к спине воина, чувствуя тепло тела сквозь лен рубашки.
- Давай уедем отсюда, - тихо попросила она, - прямо сейчас. Билберри ворвался в комнату, как только ты открыл дверь. Меня не покидает ощущение, что городок наблюдает за нами, будто оценивает, годимся ли для этого ужина или на завтрак приберечь. Пожалуйста, Фламберг, уедем!
- Не искушай, - проворчал Раймон. Он и без того жалел, что назвал плату. - Как тут уедешь? Тоннеру такой подарок оставлять не хочется. Сперва стоит, а потом - кто её знает, что творить начнёт. Посланцы с других планов - публика не слишком приятная, а трактирщик к нам отнёсся по-доброму, хоть как считай. Паршивая отплата будет. Да и цену я уже назвал...
Задумавшись, михаилит сделал несколько шагов по коридору и обратно. Потом обернулся к Эмме:
- Главное - не пытайся её... понять. Ни в коем случае. Кто знает...
Хотя ему и жаль упускать шанс узнать - не догадаться, а узнать точно - что чувствуют, чего хотят такие визитёры, овчина не стоила не то что выделки, а даже забоя. Он помнил, как Эмма отреагировала на анку. И догадки о том, какие именно чувства испытывает нечто, что геенна не отпускает окончательно даже при выходе в тварный мир, были исключительно погаными. Подвергать бывшую послушницу такому испытанию ему не хотелось совершенно.
- Может быть опасно, крайне неприятно и больно. А потом... вытащим менестреля и уедем. Обещаю.
- Я уже почти могу управлять собой, - Эмма упрямо поджала губы, - и если мое понимание поможет лучше решить эту проблему, то почему нет? Быстрее справишься... справимся - быстрее уедем.
От неожиданного возражения обычно спокойной девушки Раймон сбился с шага, бросил на неё недоумённый взгляд и, поняв, медленно кивнул.
- То, что там - умеет управлять другими. И всё ещё остаются чувства, которые могут уходить как раз в геенну. А то и быть вовсе нечеловеческими. Но решение - твоё. Если ты полностью уверена в себе - хорошо. Если нет - я не уверен, что предпочёл бы изгонять визитёра из тебя, а не из неё.
- Можно на нее посмотреть? - попросила девушка, - мне проще, если я человека вижу. И... просто держи меня.
Михаилит ещё раз прикинул варианты. Такая Эмма чем-то напоминала ту послушницу, которая ушиблась о стальную вставку его сапога. Но одновременно казалась взрослее и увереннее в себе. И, признал он про себя, уж точно лучше его понимала, на что способна, а на что - нет. Он вздохнул. Осознал, что в последине дни делает это слишком часто и вздохнул снова. А потом крепко обнял Эмму со спины и носком сапога толкнул дверь. По крайней мере, из такой позы он легко мог отбросить девушку в сторону от проёма.

с Леокатой

Бывшая послушница посмотрела на застывшую в углу жуткую фигуру и глубоко, очень глубоко, вздохнула.
На девушку сейчас было страшно смотреть - и без того большие глаза стали еще больше, зрачок расширился так, что от радужки осталась лишь узкая серая полоска. Она стояла, побелев до такой степени, что казалась мраморной статуей. Впрочем, сама Эмма этого не видела. Вокруг нее царила тьма, в которой яркими соцветиями гортензии вспыхивали то удовольствие, то расслабление, то застенчивость, нежность. Повиликой по стеблям вились презрение и скука, покровительственность и предвкушение. Гортензия не отторгала, не боролась с паразитом. Она таяла в сладкой неге от все усиливающих объятий, покорно склоняясь к земле...
Почувствовав, как девушка обмякла у него в руках, Раймон слегка встряхнул её, пытаясь привести в чувство.
- Берилл?
Эмма встрепенулась и еще плотнее приникла к михаилиту.
- Она не боится того, кто с ней,- заговорила бывшая послушница, не отрывая взгляда от одержимой. - Она ему покорна и наслаждается этим. Там, внутри тьма, понимаешь? Не просто темно, а именно тьма, казалось, она поглотит и меня тоже. И эта девушка... она довольна. А он - это несомненно он! - будто бы и скучает, и презирает все и всех. И - одновременно предвкушает что-то. И ему не интересны ни мы, ни то, что ее окружает.
Девушка отстранилась от воина, повернулась и заглянула ему в глаза. Сейчас она действительно была похожа на ведьму. На лицо возвращался румянец, но взгляд по-прежнему был немного безумным, пронизывающим, даже жутким.
- Ага. Наслаждается - это, наверное, хорошо, - Раймон без видимых усилий поднял Эмму и переставил к стене подальше от двери, так, чтобы её не было видно из комнаты. - А вот что предвкушает - определённо плохо. Думаю, придётся сделать так, чтобы одно так не наслаждалось, а второе - уже ничего не ждало и выметалось оттуда, куда не звали.

Отец Августин, явившийся в сопровождении Тоннера, с большим, судя по всему, алтарным, крестом наперевес, толстой Библией, бутылью святой воды и коробочкой облаток, желания изгонять бесов не излучал. Негодующе поглядев на михаилита, он сухо и коротко кивнул ему, не удостоив Эмму даже взглядом.
- Я не облечен властью и знаниями для обряда, - просветил он, - и силою Господь Бог наш меня не наделил, дабы мог я справиться с врагом рода человеческого!
Оглядев священника, Раймон был вынужден согласиться: действительно, не наделил. Хотя, как по его мнению, высказанной уверенности вполне могло хватить на демона, и даже не на одного. И отношение отца Августина к Эмме его раздражало. Сильно. Что у Симса, что - сейчас. Сейчас - больше, чем у Симса. Но, по крайней мере, тот, кажется, действительно пытался помочь, и принёс не только то, что просил михаилит, но и облатки.
- Ладно, святой отец. Нет, так нет. Значит, будем надеяться, что Господь, в милости его, наделил достаточной силой меня и госпожу Берилл, - он потянулся, чтобы забрать у отца Августина принесённое... оружие. - К слову. Тот михаилит, который проезжал тут пару недель назад. Говорят, напоследок он посетил церковь, а после этого сразу же ускакал. Вы, случаем, с ним не говорили? Не знаете, куда он так торопился и почему? И как его звали?
- Братом Вихрем назвался, - священник с грустью следил, как имущество перебирается к михаилиту. - Он исповедаться хотел, но не дождался.
- А почему?
- Не сказал, - отец Августин пожал плечами, недоуменно поглядывая на белую, как стена Эмму, - даже службы окончания не дождался.
- Ладно, - Раймон проследил его взгляд и отступился. В конце концов, зная имя брата, он найдёт его и так. И задаст несколько интересных вопросов. Прислонил к стене крест, подошёл к Эмме и обнял за плечи. - Это займёт какое-то время, но потом - мы уезжаем. Ты можешь принести мне кинжал, а потом собрать вещи и переодеться в дорожное?
- Вещи я собрала уже, - Эмма кивнула словами михаилита и улыбнулась, - кольчугу принести тоже?
Раймон задумался. С одной стороны, кольчуга могла бы частично защитить от ударов в случае чего. С другой, чертить знаки в ней было менее удобно, да и движения несколько десятков фунтов железа всё-таки сковывали. Он пожал плечами. Если не получится справится с одержимой без кольчуги, то и в ней скорее всего это не удастся.
- Нет, спасибо, - улыбка Эммы завораживала, напоминала о том, чего не случилось утром. Спину сверлил взгляд священника. И Раймон, не удержавшись, наклонился и легко поцеловал девушку в угол губ. - Иди.
И сразу обернулся к трактирщику.
- Мистер Тоннер. Мне бы верёвку покрепче. И цепь, если есть. Или и то, и другое.
Вернулась Эмма практически одновременно с краснолюдом, проявившим удивительную прыть.
- Будь осторожен, - рука слегка дрожала, когда она передавала кинжал михаилиту.
- Пф. Всего лишь какая-то тварь с другого плана, - Раймон говорил почти искренне. Если не случится ничего совсем уж неожиданного, экзорцизмы были долгими, мерзкими, грязными, но редко - опасными. При соблюдении необходимых предосторожностей, но он, казалось, запасся всем. - Уж как-нибудь.
Бывшая послушница неуверенно улыбнулась, быстро и крепко обняла Раймона, поддавшись порыву. Уходя наверх она все время оглядывалась, точно стараясь запомнить его, боясь не увидеть больше.

Со Спектром

Когда Раймон подошёл ближе, менестрель не отреагировала. Так же женщина не возражала против того, чтобы михаилит сначала опутал верёвкой ноги от лодыжек до бёдер, захлестнув петлю через талию, а потом связал руки за спиной и примотал к телу. Для последнего пришлось силой отгибать закинутую назад руку, но демону, судя по всему, было пока что всё равно. Раймон подобную сговорчивость одобрял, но она же и настораживала. Мелкие демоны - а менестрель вряд ли замахнулась бы на кого-то из князей ада - обычно проявляли куда больше нетерпения. А так же редко смотрели свысока или скучали - для таких одержимость была не таким уж частым блюдом. Это просто не складывалось. Навевало дурные мысли. Без особой жалости затягивая узлы, Раймон упорно не ощущал в себе необходимого уровня святости, невзирая даже на недавнюю исповедь архиепископу. Слишком много всего с тех пор уложилось в эти три дня. А при одной мысли о том, чтобы исповедаться отцу Августину его начинало мутить.
"К дьяволу".
Перекладывая менестреля на тахту, Раймон заметил на полу царапины. Чтобы рассмотреть рисунок, пришлось зажечь одну из валявшихся на полу свечей.
"Вашу мать".
В самом углу менестрель при помощи стального атама выцарапала двойную пентаграмму с именами демонов - для обращения к силам ада или вызова.
"Бегемот, Асмодей... Амон, Балам... Левиафан..."
Внутри виднелись масляные следы ног.
Раймон задумался. Набор имён и качеств был не сказать, что необычным. Плотские желания, блуд, интриги, жадность. Имена и звания вполне сочетались, да и пентаграммы выглядели ненарушенными. А вот атам... сам он пользоваться стальным бы не рискнул. И сомневался, что у менестреля получилось бы лучше, чем у него. Это вполне отвечало на вопрос, почему что-то пошло не так. Вот как именно...
Он ломал над этим голову, пока - на всякий случай - привязывал менестреля к тахте, но в итоге сдался. Даже если брать высших князей, на которых определённо намекали слова Эммы, оставалось больше одного варианта. Асмодей? Велиал? Кто-то ниже, но не намного? Что ж, были и иные способы узнать.
Прислонив крест к стене у изголовья, Раймон оглядел обнажённое, блестящее от масла тело. В таком виде менестрель, пусть узкобёдрая и с небольшой грудью, за мужчину сойти уже никак не могла. Он подумал было о том, чтобы всё-таки позвать отца Августина, но всё-таки решил не смешивать работу и удовольствие от наблюдения за реакцией священника. Если уж на того так подействовала вполне одетая Эмма у Симса... вспомнив вовсе даже не одетую Эмму позже, Раймон ухмыльнулся. Но этот вид с отцом Августином он разделять не собирался точно.
Вернув внимание одержимой, он на пробу плеснул ей на грудь святой водой.
Менестрель выгнулась, широко раскрыв рот и забилась, сотрясая тяжёлую тахту. Раймон чуть отпрянул, но верёвки держались крепко. Окинул взглядом комнату, но ни свечи, ни осколки разбитого кувшина не шевельнулись. Пока. Впрочем, это всё была только разминка. Раймон улыбнулся и сбросил с пальцев несколько капель воды на лицо женщины, стараясь попасть по губам и залитым тьмой глазам. В этот раз конвульcии оказались такими сильными, что менестрель, казалось, вот-вот вывернется из пут. Изо рта на резких, судорожных выдохах вылетали клочки пены. Из-за рывков одержимой тахта сдвинулась, чуть не сбив алтарный крест.
Раймон кивнул сам себе и поиграл кинжалом, раздумывая, что делать дальше. Пока что реагировало только тело. Насыщенное духом дьявола, оно отторгало воду, отвергло бы и облатки. Лить воду в горло менестрелю скорее всего привело бы к тому, что женщина задохнётся. Что в какой-то мере решало проблему, но... не совсем так, как хотелось бы. И всё же Раймон подозревал, что демон вполне понимал, что происходит, просто хранил молчание, позволяя носителю страдать. Вполне в их духе. И всё же, у боли, которую могло выдержать человеческое тело, были пределы. Значит, требовались иные способы. Придя к этому выводу, Раймон спокойно провёл кинжалом по бедру менестреля и зачерпнул пригоршню освящённой воды.
- Мне продолжать?
- Зачем? - укоризненно произнес некто глубоким, чуть хриплым, баритоном откуда-то сверху и слева. - Тупая ведьма, еще и играет так себе. Не стоит того.
- Именно потому, что тупая ведьма, которая играть не умеет, - согласился Раймон - Фламберг. - Глупость нужно наказывать.
С его пальцев случайно сорвалась капля, скользнула по гладкому бедру и скрылась в ране. Менестреля выгнуло дугой.
- Глупость и тщеславие вечно идут рука об руку. - Демон, кажется, был склонен к софистике и явно наслаждался ситуацией, - и эта дурочка пример тому. Однако, приятель, мне даже любопытно, что тебе до нее? Неужели все дело в тех деньгах, которые ты не получишь?
- В деньгах, которые я получу, - Фламберг пакостно ухмыльнулся прямо в равнодушное лицо менестреля, - даже если придётся разрезать ей живот, набить облатками и закопать на кладбище. В освящённой земле. Это избавит местных жителей от проблемы на несколько десятков лет, или даже больше. Конечно, в таком случае проблемы могут появиться у тебя. Кем бы ты ни был. К слову, с кем имею честь? Не с какой-то ведь швалью из тех, кого на самом деле могла вызвать эта, скажем так, ведьма.
- Иногда, - михаилит чуть ли не увидел, как демон вальяжно развалился в кресле, таким удовлетворенным был вздох, - не везет даже князю. Веришь ли, не планировал в эту пигалицу попасть. Но что такое десяток лет? Пшик, ничто, в сравнении с вечностью.
Фламберг поднял бровь.
- Могло выпасть и хуже. Хотя и тощая, спору нет, да и талантом Господь обделил... пожалуй, что и правда. Для князя - на редкость дёшево, разве что какому-нибудь Гронгаду под стать.
Осколки кувшина поднялись в воздух и принялись кружиться веселой каруселью.
- Ненавижу кувшины, - слегка задумчиво констатировал голос, - не поминай имени Его всуе, михаилит. Иначе не договоримся. Я не меньше твоего хочу распрощаться с этой девицей...кстати, она девица, мда. И с этим городишкой. Тебе, вижу, тоже не терпится. Понимаю. Девица-то за дверью поинтереснее этой будет.
- Верно, не люблю непонятных городишек, - Раймон покосился на черепки и с намеком пересыпал в пальцах второй руки несколько облаток. Но Бога больше не поминал. Зато почти уверился, с кем именно разговаривает, неторопливо и вполне вежливо. Lemegeton Clavicula Salomonis называл высших демонов, у которых были все причины не любить кувшины, по именам. - И девица, не могу спорить, хороша. А вам, князь, что не нравится в Билберри? Мне казалось, наоборот, должно, должно нравиться. Но, возможно, простой михаилит видит меньше вас. Поделитесь, князь, позабавьте.
- Билберри? - Искреннее удивление. - Ты еще не понял, михаилит? Они все тут черные мессы служат. И трактирщик, и торговец, и особенно чучельник. Ну кроме священника, что на девочку твою злобно косится. И позабавиться нечем. Рутина, - черепки медленно закружились вокруг Раймона. - Изгоняй меня, что ли. А то чем дальше, тем сложнее будет, сам знаешь.
- Настоящему профессионалу просто - не так интересно. Но, князь, - Фламберг усмехнулся и поднял бровь. - Если все здесь служат чёрные мессы - уверяю, я вполне готов в это поверить, - то чем же трактирщика могла так напугать единственная жалкая ведьма? А вас, простите, должны просто приветствовать.
Тем не менее, ровный тон дался не так легко, как обычно. Если демон не врал, то Раймон мог придумать только одну причину, по которой его вынуждают проводить сложный и, главное, долгий ритуал.
"Интересно, а где сейчас Эмма?"
Демон рассмеялся совершенно по-человечески.
- Разочаровываешь, михаилит. Она его не напугала, пигалица эта жалкая, а планам помешала. Мало того, что ритуал одновременно с ними провела, и демон пришел не туда. Так еще и не тот. Впрочем, об этом они пока не знают.
Кольцо из осколков кувшина медленно, но верно сжималось.

с Леокатой

Наверное, ни один супруг не ждет так известий из родовых покоев, нервно вышагивая по коридору, как ждала Раймона Эмма. Десять шагов вперед, два шага на поворот, десять шагов назад, до той самой двери, что захлопнулась за михаилитом. Прислушаться. Попробовать понять. Откинуть шлейф серо-бирюзового платья для верховой езды. Одернуть серый жакет, расшитый речным жемчугом. Развернуться. Десять шагов вперед... Трактирщик Тоннер с понимающим сочувствием наблюдал за ней, и эти его чувства раздражали и сбивали с настроя на комнату. Она уже велела заседлать лошадей и навьючить седельные сумки, уже спустилась с кольчугой, плащом и его новым сюрко - великолепным, черным, с серебряной вышивкой сюрко, когда осознала, что знает все ответы на те вопросы, что нашептывал ей внутренний голос в комнате наверху. Что готова на все - и ждать его, когда он вернется из очередного боевого похода, и заботиться, и... Щеки снова запылали жарким румянцем, но Эмма сердито тряхнула головой, отгоняя неуместные сейчас мысли. Позже. Все - позже. Вспомнилась и та первая встреча в монастыре, где она впервые, при постороннем человеке, да еще и - о ужас - мужчине, позволила себе быть собой. Не скрывать ни живости ума, ни порывистости характера. Вспомнила - и осознала, что закрылась от Раймона, как всегда это делала, вынуждаемая жить с кем-то, кроме себя. Но... стоило ли это делать? Что, если она сама виновата в этих иносказаниях в разговоре? Она снова остановилась у двери и прислушалась. Михаилит что-то говорил и звук его голоса успокаивал. Спустя шестой заход блужданий по коридору трактирщик сжалился над ней и, после безуспешных уговоров уйти в таверну, принес кресло. В которое Эмма и уселась с царственной осанкой и воинственным лицом, с каким, должно быть Херевард Уэйк, родоначальник семьи Говардов, возглавлял англо-саксонское сопротивление норманнскому завоеванию Англии.

- И что, - сквозь зубы процедил Фламберг, - мне с этого будет? Кроме денег, которых не заплатят? Вы, лорд Велиал, получите свободу от плана, где вам скучно. Где всё слишком мелко, - имя он бросил наугад, но Асмодей по гримуарам должен был вести себя иначе, и его имя уже стояло в пентаграмме, да ещё на ступени престолов. А прочие либо играли в войну, командуя легионами, либо испытывали куда больший интерес к миру, - откуда хочется сбежать. Нет уж. Сделки, князь, так не работают. Я могу вас освободить. Совсем, а не просто заточить во что-то другое. Под гарантии. Только их маловато будет, для вашего-то ранга. Для альтернатив.
- Ты предлагаешь мне сделку? - Удивился Велиал. В воздухе запахло свежестью, как после грозы и осколки кувшина упали на пол. - И что же ты хочешь?
- Я?! - Раймон - не Фламберг удивился в ответ искренне, от души, до запаха, который остаётся после грозы. - Простите, князь. Mea culpa. Мне казалось, что это вы чего-то хотите и чего-то просите. Со своими желаниями я справлюсь сам. В отличие от вас, я волен их исполнить. Что ж, если так...
- Скучно. - Осколки кувшина снова взелетели и слепились в странную фигуру. - Гарантии, контракты. Будто два старых законника. Крючкотвора. И торопишься. Услуга за услугу - вот моя цена сделки. Кровью крепить не будем, не обессудь, замарашка эта не годится.
- Скучно, - эхом отозвался михаилит. - Но я не настолько тороплюсь, князь. И, раз ты заговорил о контрактах, то уж условия-то стоит прояснить.
- Торопишься. - Назидательно повторил демон, добавляя к композиции из остатков кувшина бутылек из-под масла, которым была обмазана девушка. - Давай так, михаилит. Ты знаешь, кто я, знаешь имя. Это тебе дает власть надо мной сейчас. И, при соблюдении некоторых условий - потом. Что ты скажешь, если я предложу свою помощь один раз, когда ты посчитаешь это нужным и призовешь меня?
Раймон поморщился. Дополнительные условия его душу не грели вовсе, а без них такое предложение выглядело куда менее привлекательно.
- Скажу, что мало предлагаешь, князь. Я так и впрямь могу подумать, что ошибся с именем, и вместо этого общаюсь с мелким демоном последнего легиона. К тому же, какую в точности услугу ты взамен хочешь получить от меня?
- Князь Велиал, он же ангел от Престола Его Агриэль, желает, дабы ты выпустил его из узилища плоти этой девицы, - скучающим, потерявшим окраску голосом произнес демон. Голос прозвучал так близко, будто он стоял лицом к лицу с михаилитом. - Меня, то есть.
Михаилит прикусил губу, перебирая в пальцах облатку. После глейстиг у него не было ни малейшего желания попадаться таким же образом второй раз. Но демон сформулировал всё точно, и даже назвал не одно имя, а два. В этом случае условия в виде печати могли даже не понадобится. И, несмотря на то, что Велиал не предложил ничего больше, Раймон медленно кивнул. Одна услуга - так одна. В конце концов, демон был прав. Он действительно торопился. И затягивать этот разговор не хотел и по этой причине тоже. Совершенно. Даже если не думать о том, что Велиалу могло снова стать слишком... скучно.
- Помощь, один раз, по моему призыву, когда посчитаю нужным. Поклянись своим именем и своим словом, князь Велиал, ангел от Престола Его Агриэль.
- Именем своим я, ангел от Престола Его Агриэль, отверженный князь Велиал, клянусь, - с оттенком грусти произнес демон, - что слово свое сдержу и помогу этому человеку посильно, по первому зову.
Остатки кувшина рухнули на пол с такой силой, будто их кто-то со злобой швырнул.
- Освободи меня и сможем скрепить договор рукопожатием, - мирно продолжил Велиал.
- Сможем, - Раймон почувствовал, как его начинает затягивать... не вполне усталось. Возможно, отголосок скуки Велиала. Мысленно встряхнувшись, он улыбнулся: - Никогда не доводилось жать руку демону, а новое мне интересно.
Демон не ответил, и михаилит поправил чуть покосившийся крест. Без сопротивления демона всё должно было оказаться проще...
"Нет. Не всё. Только эта глупая неудачливая ведьма. А вот остальное..."

Со Спектром

Он сбрызнул менестреля святой водой. Та захрипела и выгнулась, пытаясь спастись от летящих капель, но их было слишком много.
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri... - Раймон знал ритуал, в отличие от отца Августина, к которому, возможно, был слишком суров. Если демон всё же говорил правду - а это могло многое объяснить, - управлять приходом в таком городке было тем ещё удовольствием. С другой стороны, получалось, что паршивый из священника пастырь. Слепой. Разве что в декольте смотрит.
- ...christianae fidei Mysteriorum virtus. Imperat tibi excelsa Dei Genitrix Virgo Maria, quae superbissimum caput tuum a primo...
Всё шло как должно. Слова, зазубренные годы назад, легко стекали с языка. Капли освящённой воды стекали с небольших грудей и узких бёдер, на которых почти не осталось масла, зато появились жестокие ссадины от пеньковых верёвок. Впрочем, ничего важного менестрель себе не повредила. Пока что. Хотя, вероятно, это сделают за неё.
- ...vocibus laudant, dicentes: Sanctus, Sanctus, Sanctus Dominus Deus Sabaoth...
"И, если демон всё же прав, хотел бы я знать, что делать. Поронец ещё этот... и ребёнок. И Кейт".
Из чего получаются поронцы - Раймон знал. Как знал и то, что порой происходит на чёрных мессах во время ритуалов. И всё же... один рыцарь против городка - такое работает только в сказках. Даже будь он рыцарем и имей глупость нацепить сияющие доспехи. Констебли, суд? Но доказательств так и нет, если не считать слов Велиала. Михаилит представил, как вызывает демона коронным свидетелем, и чуть не пропустил слово.
- Oremus. Deus coeli, Deus terrae, Deus Angelorum, Deus Archangelorum, Deus Patriarcharum, Deus Prophetarum, Deus Apostolorum, Deus Martyrum, Deus Confessorum, Deus Virginum, Deus...
Ясно станет, вероятно, уже по реакции Тоннера... Если ему нужен этот демон, и он не знает, что визитёр не тот, то просто так не отпустит. Да и прочие не отстанут. Тогда можно будет думать и считать. Всегда есть варианты. Пусть даже только свечи и зеркала.
Оставлять за собой такое гнездо ему претило, но если придётся, он просто возьмёт Эмму и уедет - в этом михаилит даже не сомневался.
- Et aspergatur locus aqua benedicta, - выдохнул, наконец, Раймон и добавил: изгоняю тебя, Велиал, и заклинаю именем Господа нашего Иисуса Христа: оставь эту женщину и не возвращайся к ней боле. Amen.
Худенькое тело неудачливой ведьмы выгнулось так мучительно, что затрещали веревки и, похоже, кости. Она пронзительно закричала, из родимого пятна под грудью полилась кровь - и стало тихо. Так тихо, что исчезли даже голоса и шаги за дверью. Затем в воздухе, пропитанном тишиной, мелькнула золотая искра. Потом - еще одна, и вскоре комната была заполнена мельтешением, смотреть на которое было больно глазам. Искры роились вокруг чего-то, будто обрисовывая, выстраивая контур. Вспышка света ослепила на миг михаилита.
- Подтверждаю свое имя и данное мной слово, - Велиал, широко улыбаясь, протягивал узкую ладонь Раймону. Выглядел демон скорее ровесником Фламберга. Пожалуй, они даже были похожи - того же роста, такое же узкое лицо с высокими скулами, тот же разрез глаз, та же посадка головы. Лишь взгляд не выражал ничего. Бусины цитрина, украшающие черную рубаху демона, его узкие штаны и даже сапоги, хотя бы мерцали при свечах. Глаза же - были желтыми и пустыми.
Отметив сходство демона с тем, что обычно видит в зеркале, Раймон молча проглотил намёк и пожал протянутую руку. В конце концов, такое, действительно, случалось не каждый день.
- Что собираетесь делать дальше, князь?

с Леокатой

Нет ничего хуже, чем ждать. Время, ехидно хихикая, медленно уползло в темный угол, туда, где застыл отец Августин, и свернулось клубочком. Эмме тоже хотелось снять чертов корсет и удобнее устроиться в кресле, неожиданно показавшемся очень уютным, но Берилл, с ее надменным видом и горделиво вздернутой головой, не могла себе позволить подобное. Тем более - при священнике, так и излучавшем странную смесь из любопытства и презрения. За дверью раздался пронзительный крик. Эмма дернулась было порывисто, но вспомнила строжайшее запрещение вмешиваться когда-либо - и лишь вцепилась руками в подлокотники. Обострившимся от волнения слухом уловила голос Раймона - и осознала, что все это время дышала через раз. Нога в изящно сшитом сапоге сама собой нетерпеливо и нервно застучала по полу, привлекая взгляды отца Августина.

- Подожду, когда ты меня отпустишь, - голос Велиала не изменился, но в нем исчезла вальяжность и лень. - И в родные пенаты. Но сначала поинтересуюсь, что ты думаешь делать с пигалицей?
- С ней? - Раймон кивнул на лежавшую без сознания менестреля. - Скорее всего отдам местным, чтобы те, хм, отвезли в госпиталь. Не могу сказать, князь, что у меня будет болеть за неё душа... сильно.
- Не советую, - демон явно забавлялся ситуацией. - Снова торопишься. С женщинами вообще, - неприличный жест, - вдумчиво нужно.
- Будь ты проклят, - казавшаяся бездыханной девушка подняла голову. Карие глаза ее горели ненавистью. - Я почти получила дар, какого ни у кого не было, - демон, в ответ на взгляд Раймона, недоуменно пожал плечами, - ты все испортил! Ненавижу!
- А что мне с неё? - Раймон, не обращая внимание на менестреля, почесал подбородок. - Злая, глупая, играет плохо. Колдовать не умеет толком. Даже будь красивой - не задумался бы. А что, князь, посоветуете?
- Это просьба? - снисходительно усмехнулся демон, - снова торопишься. И в кости тогда поторопился. Отдай эту пигалицу... мне. А сам к девочке своей поспеши, заждалась уже. Да и к обряду она пока... пригодна, - глаза Велиала вспыхнули цитринами.
- Это просьба, князь? - улыбнулся михаилит в ответ. За дверью, несмотря на намёки Велиала, пока что не происходило ничего... громкого. - Признаться, поскольку она очнулась, я почти предпочёл бы убить её сам, но... забирайте эту пигалицу. Отпускаю.
- Позволь тебе совет дать, михаилит. Считай это княжеской милостью, а не услугой. - Демон подхватил на руки менестреля, прищурился и начал медленно таять, рассыпаясь на искры. - Не торопись.

При виде выходящего из двери михаилита, Эмма просияла солнышком, полетела навстречу, улыбаясь так радостно, точно Раймон вернулся не из соседней комнаты, а из дальнего похода. Было наплевать на косые взгляды священника, на вездесущую Пэнси, снующую по коридору без дела. На трактирщика, который умиленно закивал головой, наблюдая эту картину. Прильнуть, ощутить тепло тела, счастливо вздохнуть. И радоваться, радоваться, неприкрыто, смущая этой радостью всех. И удивляться ей самой.
- Ну, ну, как я и говорил, ничего по-настоящему опасного, - Фламберг на долю секунды застыл, но тут же обнял её в ответ и прижал к себе. - К сожалению, получилось, попущением Господним, не совсем так, как хотелось, мастер Тоннер, но закавыки вашей, скажем прямо, больше нет.
- То есть, как это - нет?! - То ли удивился, то ли возмутился трактирщик, - померла, что ли?
- Не совсем, - выдохнул михаилит сокрушённо в волосы Эммы. - Оказалось, что это был не просто менестрель, а ведьма, которая сама на себя всё и навлекла, да только ритуал, видать, пошёл косо. И когда приблизился уже миг изгнания, последнее наложение aqua benedicta и именование, демон не выдержал, обхватил богопротивную тварь и унёс с собой в ад, где ей самое место.
На трактирщика жалко было смотреть. Он весь как-то сник, лицо собралось некрасивыми морщинками и Тоннер будто состарился лет на десять.
- А зачем она ему? - Вопрос явно был не тот, который краснолюд хотел задать, заглядывая в пустую комнату.
- Зачем демон унёс грешницу сразу в ад? - михаилит поднял бровь. - Отец Августин, думаю, сможет ответить на это лучше меня. Что ж вас так расстроило, мастер Тоннер?
- Нет, господин, ничего. - Краснолюд тяжело вздохнул и внимательно осмотрел михаилита, будто подозревая, что тот спрятал менестреля за пазуху. - Ничего. Расчет полный будет, значит?
- Так закавыка-то ушла, мастер Тоннер? Так или иначе. Вот, пустая комната. А расчёт и правда бы полный. Как бы не с переплатой. Потому как, знаете ли, после того, как отнёс демон ведьму в геенну, ему хватило наглости и гордыни вернуться и попробовать проделать то же и со мной. Но как вера стоит на святой Троице, так и у меня были и знания, и чистота души, и инструменты, поданные отцом Августином, - михаилит говорил, не торопясь, наблюдая за лицом Тоннера. - Так что сидеть ему теперь в кинжале на веки веков. Оружия жаль, конечно, но придётся оставить где-то в святом месте под алтарём... хотя бы и в Кентерберийском соборе.
Эмма хмыкнула в рубашку Раймона и приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо трактирщика. Тоннер побагровел лицом, но промолчал. Кивнув отцу Августину, он быстро вышел в кухню, откуда донеслась брань и грохот посуды. Священник с удивлением посмотрел вслед ему, улыбнулся михаилиту с неожиданным уважением и ушел в комнату, где была одержимая.
- Что он чувствовал? - тихо поинтересовался у Эммы михаилит, когда они остались одни. - Тоннер?
- Злость и досаду. - Не задумываясь, ответила девушка. - Как будто ты у него кошелек украл.
- И вряд ли из любви к менестрелю... интересно. Паршиво, но интересно. Укладывается. Хороший кошелёчек, даже два. Увесистые такие. Как вы, госпожа Берилл, смотрите на то, чтобы получить оплату, а потом проведать новорожденного сына господина Симса и его жену? Пока я проведаю его самого. Кажется, стоит и с торговцем поговорить про украденные кошельки, если ещё не поздно. После этого мы, не будучи странствующими рыцарями, уедем как можно скорее.
Эмма неохотно кивнула. Задерживаться в Билбери ей не хотелось даже на мгновение. Даже несмотря на то, что предстояло ехать в ночь.
- Я велела седлать лошадей. - Сообщила она негромко, прижимаясь к груди воина. - И очень волновалась.
- За демона? - улыбнулся Раймон. - Зря. Моя жестокость сильно преувеличена. А лошади - это хорошо и правильно. Молодец, хорошо подумала. И про остальное, вижу... тоже подумала, и тоже хорошо, - с видимой неохотой отстранившись, он принялся натягивать кольчугу.
Вернувшийся Тоннер со злобой протянул увесистый кошель с деньгами михаилиту. С внезапным интересом оглядев улыбающуюся словам михаилита Эмму, точно увидел ее впервые, он заглянул в комнату менестреля,из которой отец Августин уже унес церковное имущество, и произнес:
- А может переуступите кинжал, господин мракоборец? Полную цену дам, чтобы, значить, лежал он у нас под алтарным камнем в церкви. Как напоминание о грехах наших.
- А отчего бы нет? Ехать далеко не надо, - михаилит, успевший натянуть поверх кольчуги сюрко, довольно взвесил кошелек на руке, распустил завязки и протянул Тоннеру золотой соверен. - Плата за постой, мастер, за вашу отличную комнату. И отдельно - за обслуживание, значит.
Лицо краснолюда отобразило гамму разнообразных эмоций: от надежды до жадности, что вызвало еще один смешок у Эммы, уже одетой в шубку глейстиг.
- А кинжал, - продолжал Раймон. - Я и правда отнесу в церковь. Сам, чтобы больше никто душой не рисковал. И будет он там напоминать о грехах. Годится вам такое, мастер Тоннер?
Трактирщик медленно и неохотно кивнул.
- И сделаю это я без отдельной платы, - закончил михаилит. - Потому что заповедано нам помогать ближним выйти на дорогу к свету.

Всю дорогу от таверны до дома Симса Эмма молчала, потупясь и точно стыдясь за свой порыв. И лишь при виде знакомой двери, она подняла голову.
- Ты позволишь мне подождать здесь, с лошадьми? - Негромко спросила она. - Неужели так необходимо мнение лекарки о матери и младенце?
- И так, и не так, - михаилит соскочил с лошади и подошёл ближе. Говорил он тихо, вынуждая девушку наклониться в седле. - Мне нужно убедиться, что ребёнок - жив и всё ещё остаётся тем самым ребёнком, не больше. Если всё так, то потом... потом Симса я могу запугать и сам. Наш трактирщик не производит впечатления человека, который хорошо умеет скрывать эмоции, - он помедлил. - Дело вот в чём. Подозреваю, что ребёнок был ему нужен не только для того, чтобы наследовать лавку. Слишком много в этом городе и монстров, и чёрной магии. И поронцы могут получаться из детей, которых использовали в ритуалах. Как знать... сможешь?
- Смогу.

Чета Симсов, вопреки всем ожиданиями, сидела в той же гостиной. Счастливая Кейт баюкала на руках младенца, довольством и нежностью напоминая одну из тех умиротворенных своим материнством мадонн, что так любят изображать флорентийские художники. Симс, любовно поглядывая на жену, перебирал какие-то бумаги. При виде Раймона и Эммы они просияли.
- Господин Фламберг! Какая честь для нас, правда, Кейт? - Торговец вскочил и засуетился, придвигая к огню еще пару кресел. - Признаться, я надеялся, что вы зайдете попрощаться перед отъездом, вы так много сделали для нас! Я просто в неоплатном долгу перед вами! Признаться, я хотел просить, чтобы вы и госпожа стали крестными для моего сына, но отец Августин сказал, что супруги не могут крестить одного и того же ребенка, а братья вашего ордена не имеют собственного имени... Что весьма огорчило, ведь лучших крестных я бы не мог и пожелать! Присаживайтесь, господин Фламберг! Госпожа! Хотите вина?
Эмма недоуменно и с тревогой посмотрела на Симса и легко потеребила руку михаилита, обращая на себя внимание. Она твердо помнила, что отец Августин окрестил младенца через час после рождения, в ее присутствии. Младенца нарекли Чарльзом и крестной матерью его была Джейн. Торговец нагло врал и ей для этого не нужно было даже пытаться прочувствовать его. Раймон снова затевал какую-то странную игру, которой она не понимала. Но должна была поддерживать.
- Милый, - обратилась она к михаилиту, - как жаль, что мы уже не можем помочь с крещением. Чарльз обещает вырасти в премилого мальчика.
"Пойми меня, Раймон, о пойми!"
Раймон помедлил только миг, сжал руку Эммы и улыбнулся торговцу.
- Значит, крестины ещё будут? Вы уже назначили время? Признаться, мастер Симс, после стольких трудов было бы крайне любопытно принять участие. К сожалению, мы с госпожой вынуждены уехать из города на несколько дней, но затем вернёмся... очень бы не хотелось пропустить. Как вы и говорите, михаилитам очень редко выпадает подобное удовольствие.
- Да, как раз вот и собирались в январе, - просиял Симс, - было бы замечательно, если б вы, господин Фламберг, согласились стать восприемником от купели! Госпожа, думаю, не обидится, ведь она приняла его в свои руки!
- Прекрасно. Второго... или третьего числа? Вы, мастер, только назовите день и место.
- Третьего, третьего, - закивал торговец, - в церкви нашей, где ж еще? Так мы ждать вас будем, правда, Кейт?
Кейт Симс радостно улыбнулась михаилиту.
- Обязательно, - Раймон приобнял Эмму и кивнул чете Симсов. - Такое пропустить будет никак нельзя.

с Ричем и Леокатой

Гарольд Брайнс, торговец.

28 декабря 1534 г. Бермондси. Утро

Побрившись и позавтракав, Гарольд приступил к практике с огнём. Заниматься в помещении было опасно, так что он заранее приготовил деревянное ведро с водой. Заперев дубовую дверь, и сняв верхнюю одежду Гарольд уселся прямо на холодный пол, лицом к камину, вытянул правую руку вперёд. В ответ на произнесённое заклинание в руке расцвело алое пламя, оно медленно выросло до фута в высоту затем, повинуясь приказу, резко уменьшилось до размера шиллинга. От огня по всему телу волнами расходилось тепло. Гарольд попытался придать ему округлую форму. Завибрировав, огонь послушался, и уже через мгновение погас. Гарольд широко улыбнулся, всё действие заняло не более 10 секунд. Огонь ему был нужен, глупо было и думать об успехе без боевой магии - будь задание, которое дал ему орк, таким простым, за него не полагался бы бесценный гримуар. Относительно бесценности награды, приходилось верить орку и надеяться, что один из королей улиц не захочет подрывать свой авторитет. Гарольд начал отжиматься. Предстояло очень опасное предприятие. Он понимал, что в деле, которым он занялся, неспособность защититься может стоить жизни. Для того, чтобы изучать бытовую, полезную человеку магию, придётся создать базу, нужны деньги на снятие жилья и инструменты, камни, гримуары, да и кто знает, что ещё может понадобиться для экспериментов. Отжиматься становилось всё труднее. Что поделать, придётся отвлечься от навигации. Азиатки и орк опасны, но думать сейчас об этом бесполезно, он всё равно поедет на это задание. Сейчас можно было только подготовиться: проверить одежду и оружием, запастись едой, купить лошадь, она была просто необходима, хоть и стоила немало. Со лба Гарольда на деревянный пол закапал пот, он остановился. Гримуар, за прогулку до какой-то там церкви, ну да, кончено.

Бермондси. Платные конюшни. Утро.

Запахом прелого сена и теплом, ржанием и возней лошадей встретили Гарольда платные конюшни. Черный котенок скатился со стога сена в погоне за соломиной и, увидев купца, зашипел, выгнув спину. Сделав несколько неуклюжих, смешных скачков в сторону чужака, он запутался в лапах и упал на бок, но тут же отвлекся, принявшись играть кусочком яркой ткани. Рыжий, конопатый мальчишка с пустым ведром, бегущий из денника приветливо улыбнулся щербатым ртом торговцу. Внутри конюшен было шумно и светло. Невысокий орк неторопливо оглядывал каждое стойло, каждую лошадь и здороваться с Гарольдом не спешил, будучи то ли слишком занятым, то ли намеренно игнорируя посетителя.
В нос ударила стойкая вонь навоза. Гарольд, привычный к морской торговле недолюбливал лошадей, особенно за их запах. "Ну и мороки будет с этой скотиной," -,думал он про себя. Выждав немного, и видя, что орк так к нему и не повернулся, торговец тихо вздохнул и заговорил первым.
- Здравствуйте, извиняюсь за беспокойство, не могли бы вы уделить мне немного времени? - Говорил Гарольд спокойно, взгляд его ничего особо не выражал. Ему всё меньше интересна была вся эта затея. Если бы не истощение и необходимость покупки лошади, он бы с куда большим удовольствием провёл весь день, занимаясь магией. Мало того, что ему пришлось тащиться по морозу сюда, нюхать эту вонь, так ещё и конюший изволит выделываться, можно подумать у него нет прохода от покупателей.
Орк, в этот момент осматривавший копыта пегой лошади, вздрогнул, точно только что заметив посетителя. Он выпрямился, любовно потрепал лошадь за ушами, подул ей в теплый, бархатистый нос, огладил шею, и лишь потом, продолжая наглаживать кобылку, ответил:
- И вам доброго утречка, господин. Простите, не приметил. По конюшням-то много народа ходит, - конюший с подозрением оглядел Гарольда и лицо его выразило смятение и недоверие. - Чем помочь могу?
Гарольд просветлел, даже слегка улыбнулся. Конюший ему понравился, бывает так, что по первой фразе, по первому жесту видно, что с человеком, в данном случаи орком, можно иметь дело.
- Ещё раз извините за беспокойство, - уже куда более дружелюбно сказал торговец. - Правильно ли я понял, что к вам можно обратиться насчёт покупки лошадки?- Хотелось побыстрее закончить, а самым простым путём было понравиться продавцу.
- Лошадку-то можно купить, - посветлел лицом конюший, - вот, к примеру, Искрушка.
Орк бережно погладил кобылу по носу и горделиво провел ее мимо Гарольда, точно приглашая полюбоваться статями.
- Искрушку хозяин забыл у нас, да, моя хорошая? Но мы не расстроились, нет. Она ведь у нас послушная, умная девочка. Хороших норманнских кровей, господин. Не боевая лошадь, конечно, но и из-за пустяка не взбрыкнет. А если вы к ней ласковы будете, то и она вам благодарностью ответите. Лошади, они вообще на ласку отзывчивые. По мне, так лучше собаки, лучше кошки, господин. И преданные они, доверчивые. Их предают, бросают, а все равно ведь к человеку тянутся! - В голосе конюшего зазвучала неподдельная горечь.
Пока орк говорил, Гарольд, случайно взглянув в сторону, увидел давешнюю знакомую. Дженни До, если это было её настоящим именем, выглядела гораздо приличнее, чем позавчера, несмотря на залатанную и слишком большую куртку. Девочка остановилась у крайнего денника и с интересом разглядывала молодую рыжей масти кобылку, которая тянула к ней изящную голову и фыркала, словно общаясь. Дженни временами с явным интересом что-то говорила в ответ, но слишком тихо, чтобы можно было разобрать.
- Вижу, вы с душой подходите к делу, видать не мало здесь проработали. - Гарольд упёрся взглядом в девочку, надеясь, что орк сам расскажет о ней.
- Да уж, почитай всю жизнь, - согласился орк, глядя вслед за купцом на ребенка и явно не находя в ней ничего необычного. - Вам для чего лошадка, господин? Ежели перед дамами пофорсить, так тут таких если пару найдем, то хорошо.
- Мне бы боевую, смелую лошадку, если такая у вас найдётся. - Гарольд продолжал поглядывать на девушку. - А это кто у вас, помощница?
- Боевые дорого стоят, господин, выучках у них особая, - покачал головой конюший, - не держим, да и не оставляют их. Вот Искру и возьмите. И умница, и красавица.
Орк глянул на девочку, улыбнулся ей, как старой знакомой и с теплотой ответил:
- Дженни-то не помощница, так, с лошадками поговорить приходит. Балует их, а мы - ее, посильно.
- И во сколько мне встанет такая красавица? - Гарольд со знанием дела разглядывал лошадь: копыта, зубы, грива, хвост. В лошадях он был не специалист, но общие правила знал хорошо.
- Семьдесят фунтов, - с сожалением произнес конюший, обнимая Искру за морду, - ни пенни меньше, господин. И без того дешево отдаю, застоялась она, моя красавица. Гулять ей надо, тракт под копытами чуять.
Гарольд вздохнул.
- Жаль, скотинка-то действительно хорошая. Подешевле у вас не найдётся, не хватает мне на эту красавицу.
- Скотинок не держим, - поджал губы конюший, - подешевле у цыган ищите, господин. Там и скотинку какую найдете.
- Ну не сердитесь, не сердитесь. Понимаю, что назвать при вас лошадь скотиной, всё одно, что обозвать меч - ножом прямо в кузне. Больше не буду. И всё же, будь у вас лошадка хоть за шестьдесят, я бы взял тут же, деньги у меня с собой. Понимаю, что скряжничать тут глупо, она, чай, и жизнь спасти может, ну ежели не хватает. А что до цыган, знаю я их, морят коней голодом, в конюшнях раздрай, вот те и мрут. - Гарольд тяжело вздохнул, даже немного погрустнел. - А что им цену то набивать, раз и так помрёт, да только на такой потом и мили не съехать.
- Шестьдесят... - казалось, эта сумма причиняет орку боль. - Они ж, господин, как дети нам. Столько ухаживали, лелеяли, а вы - шестьдесят... - конюший, не переставая гладить лошадь, тяжело вздохнул. - От сердца отрывать приходится, вот что я скажу. Давайте так, господин. Шестьдесят фунтов - и вы ещё денёк в конюшне отработаете. Сколько того дня осталось. Эдак-то, понятное дело, по десять фунтов за день я помощникам не плачу, так что выгода вам большая, если рук испачкать не боитесь.
От самой идеи торчать в конюшне до вечера у Гарольда заболела голова. Казалось, вонять стало в два раза сильнее, но торговец прекрасно понимал, что упрямый орк, которого слово "скотинка" обидело, может и не уступить десять фунтов, а жить на что-то надо, раз шкурок больше нет. Через несколько минут Гарольд уже грел воду, потом носил сено, кормил и расчёсывал лошадей. Благо, конюший, видимо, всё-таки решил не заставлять гостя вычищать навоз, и оставил ему более-менее чистую работу, которая, тем не менее, к полудню окончательно вымотала Гарольда. Оторвало от дел его касание за плечо. Обернувшись, Гарольд увидел высокого тощего стражника с начинающими седеть волосами. Кажется, именно с этим человеком два дня назад на рынке спорил Логан-торговец.
- Господин? - в глазах стражника мелькнуло узнавание, словно он тоже вспомнил тот случай. - Я с поручением от констебля. Приглашает он, значит, вас в контору, и побыстрее. Работа, конечно, работой, но, думаю, хозяин не против будет?
Орк, который тревожно наблюдал за сценой, истово помотал головой и на всякий случай махнул рукой.
Гарольду показалось, что у него вскипит мозг, было ощущение, что под череп вылили котелок кипятка. Торговец был без понятия, что ответить, если спросят о квитке. Рик его может просто убить, а в тюрьме нынче не особо - то и топят. Надо было успокоится. Гарольд глубоко вдохнул и выдохнул, ни вонь, ни усталость его уже особо не волновали, сердце билось, как сумасшедшее. Ничего, ничего у них на него нет: налоги уплачены. Не их собачье дело, куда делся товар, не их дело, чем он тут занимается. Вообще не понятно, что они могут от него хотеть. Гарольд улыбнулся стражнику.
- Ну раз господин конюший меня отпускает, почему бы и не пойти.

(с Леокатой и Спектром)

Джеймс Клайвелл

28 декабря 1534 г. Бермондси.



Утро констебля началось еще затемно. Непривычно было просыпаться в своей постели, дома, в тишине и уюте. Первое время он просто лежал, наслаждаясь покоем. Затем в мысли, насмешливо улыбаясь пришла проныра Дженни Хейзелнат, волоча за собой воз размышлений и Клайвелл со вздохом сел. Вопреки всему, об убийствах не думалось. Первым с воза упал черноволосый и синеглазый с глупыми сервизиями. Логика этого торговца не укладывалась в понимании констебля. Зачем идти к грефье и платить налоги, а потом искать пути сбыта, которыми пользуются контрабандисты? Хотя, платил ли он налоги? Необходимо выяснить. И зачем ему древние книги по магии? Джеймс отбросил бы этого типа в сторону, но это не менее странное ограбление складов... Далее, как камешек из рукава, выскользнул михаилит, почему-то с послушницей поперек седла. Чертов Ричард Фицалан! Из-за каких-та ста фунтов, ничтожной, нищей оплаты пребывания в обители! Выслеживай теперь послушницу по всему графству, пиши в соседние, жди нахлобучки от шерифа. И ведь все сведется либо к расписке от девушки, либо к трупу в канаве. Был вариант еще и с кольцом на пальце, но Клайвелл отмел его, как заведомо нелепый. Но, черт побери, он был бы благодарен неведомому михаилиту, если бы тот догадался хотя бы на первое время купить простенькое, гладкое кольцо, которое сошло бы за обручальное. И соврать, что венчались тайно, у неизвестного священника, да еще и при открытой двери в часовне. Уличить его во лжи было бы невозможно, а жизнь значительно облегчило всем троим!
Мысли лениво текли даже тогда, когда Джеймс, поцеловав в теплую макушку сына, положил рядом со спящим мальчиком камешек проныры. Убийства занимали его сейчас гораздо больше неблагоразумных послушниц и синеглазых торговцев. Где-то глубоко внутри таилось ничем пока необоснованное подозрение, что мертвец в лесу напрямую связан с сестрой Эмилией. Там же, подспудно, казалось, что монахиню убили не просто так, а преследуя какую-то, еще не выясненную цель. Но явно не из мести, и не из желания таким способом испортить гобелен. По дороге в контору вспомнилась Мэри Берроуз. Клайвелл не хотел признаваться себе в том, что его волнует судьба дочери мельника, запрещал думать о том, внял ли его предупреждениям негодяй Джек. Странно, что лесные банды причиняли больше беспокойств, нежели городские. Короли улиц жестко держали в узде своих подчиненных, чем не могли похвастаться ватажные главари. Пока интересы двух миров не пересекались. Но столкновение было неизбежно и констебль представлять даже не хотел ту резню, что будет на окраинах. Как ни странно, в контору он прибыл раньше Скрайба. С удовольствием оглядел пустое помещение, разжег камин и уселся за стол. Необходимо было написать письма о поисках послушницы еще и в соседние графства.
Мистер Скрайб немало удивился, увидев пищущего Клайвелла - это можно было заметить по его лицу. Впрочем, он это никак не комментировал. Изредка на его непутевого констебля нападало желание поработать в тиши конторы. Клерк вежливо поздоровался и принялся разбирать корреспонденцию за своей конторкой. Среди привезенных курьером писем обнаружился плотный, запечатанный конверт, подписанный изящным женским почерком.
- Вам письмо, мистер Клайвелл, - сообщил он.
- Прочитайте, пожалуйста, мистер Скрайб, - не отрываясь от бумаг, отмахнулся констебль.
Клерк откашлялся и развернул конверт. Пробежал глазами строчки, грустно улыбнулся и начал.
- Дорогой мистер Клайвелл! - Прочувствованно произнес он. - Пишу Вам, чтобы выразить сердечную благодарность. Мой брат, Джек, как вы, вероятно, знаете, вернулся домой, и с тех пор ни разу не сказал мне ни слова, даже не посмотрел, как бывало, со злобой. Словно стала я мороком, и меня он вовсе не видит. Конечно, Джек ничего мне не рассказал ни о тюрьме, ни о чём ином, но после Ваших слов мне хочется верить, что в том - Ваша заслуга. И за этим, добрый мастер, Вам моя признательность.Искренне Ваша, Мэри Берроуз.
Изумление на лице Клайвелла, перетекшее в глупую улыбку, было достойной платой клерку за труды. Констебль вскочил, выхватил письмо мисс Мэри, чувствуя себя школяром и быстро пробежал его глазами. "Пишу вам", "благодарность" "не сказал ни слова", "добрый мастер". Состояние, в которое привела констебля эта записка, он никогда бы не смог описать. Впрочем, вспомни Клайвелл, что не далее как вчера, он называл себя загнанной гончей, то, вполне возможно, назвал бы его щенячьим восторгом. Внешне это проявилось тем, что констебль принялся нарезать круги по конторе, вперясь в письмецо и врезаясь в различные предметы обстановки, хотя раньше никогда подобным не грешил, как бы задумчив не был. Хотелось сорваться и лететь на мельницу. Но... Но дела не ждали, и Клайвелл, аккуратно сложив письмо, убрал его в конторку. Скрайб следил за его перемещениям с доброй, понимающей улыбкой.

Возможно, необходимо было написать в капитул ордена михаилитов, поинтересоваться, какого, собственно, дьявола, их подопечные девиц умыкают. Но, все же, Эмма Фиалан не была первоочередной задачей. По совести сказать, констеблю не хотелось думать и об убийстве тоже. Во-первых, он забыл спросить у настоятельницы, есть ли еще ходы в аббатство, кроме тех ворот. И пока этот вопрос оставался неясным, нельзя было исключать как версию случайно пробравшегося в гобеленную вора, так и случайного любовника Эмилии. Причем, и первый, и второй могли вполне быть одним и тем же лицом. Во-вторых, это дурманящее зелье... Первая мысль, которая возникала у Клайвелла - брат-лекарь. А что? Вечно в капюшоне, глаз не видно, кто его знает, что он там скрывает, этот францисканец? Умеет составлять и применять декокты. Не боится крови. Идеальный убийца. Правда, неясны причины.. И под это же подозрение попадала и сестра Адела. Еще не исключался и неведомый убийца из леса. Клайвелл улыбнулся. Идеальный вариант, но пока не доказуемый. По сути, ситуация напоминала мышиную ловлю слепой кошкой. Слышно, что мыши скребутся и топотят, а в каком углу - не понятно.

День шел своим чередом. Еще одно письмо из канцелярии шерифа, с нахлобучкой, потерявшей, впрочем, свою силу после записочки Мэри Берроуз. Еще одна просительница с жалобой по поводу кражи гуся. По чести сказать, констебль такие слезницы даже не читал. Сложно найти то, что давно сгинуло в бездонном желудке соседа. Или продано на рынке, поди отследи того гуся. Ближе к полудню заявилась Дженни, настолько благопристойно выглядящая, что даже не привлекла внимания Скрайба. Обменяла сообщение о том, что торговец "сервизиями" вновь появился, в этот раз на платной конюшне, на монету и просьбу купить себе шапку, сделала издевательский книксен клерку и ушла, оставив Джеймса в раздумьях. Неведомый этот купец нравился ему все меньше. Интересуется древними книгами - и идет к Стальному Рику, у которого можно достать все. А то, чего нельзя достать - в мире не существует. Возвращается от Гленголл - и идет в конюшню. А если учесть еще и странное ограбление складов, где исчезли и меха, и посуда... Клайвелл медленно и очень нехорошо улыбнулся. На конюшне, значит, мисс Хейзелнат? При управе дежурили неизменные Хантер и Харрис. Сам констебль не горел желанием гоняться по морозу за таинственным торговцем, а потому, попросив стражей доставить... хм, пригласить господина в управу, для знакомства с констеблем, уселся снова за стол, тяжело вздохнув.

Ожидание несколько затянулось. Утомившись им, Клайвелл принялся расхаживать по конторе, подворачивая рукава, как всегда неосознанно делал перед разговором с кем-то, кого считал не самым добропорядочным членом общества. В такие минуты ему подспудно казалось, будто саднят шрамы на руках – память о той резне. Рассмотреть тонкую, уже давно побелевшую паутину рубцов постороннему человеку можно было только летом, когда загар покрывал кожу. Или у окна, когда свет солнца вот так игрой теней через занавеску подсвечивал их. Но болели они каждый раз, будто свежие, еще только стягивающиеся корочкой, раны. Впрочем, лицо можно было прикрыть бородкой, руки – рукавами, а вот память оставалась обнаженной. Наконец, в дверь стукнули, и почти без паузы Хантер, который сегодня выглядел как-то особенно скучающим, ввёл в онтору... приглашённого торговца.
- Вот, привёл, как просили. От конюшен, как есть, - выдав эту исчерпывающую характеристику, стражник отступил к двери и привалился плечом к косяку.
Клайвелл чуть повернулся от окна, кивком благодаря стража и указал посетителю на шаткий, обшарпанный табурет в центре комнаты, который еще не выбросили только потому, что необходимо было куда-то сажать таких вот гостей. Одна ножка у него была нарочно подпилена и констебль сам, в свободные от беготни и писанины часы, тщательно зашлифовывал спил. Некоторое время он молчал, просто бегло разглядывая посетителя.
Здравствуйте - Гарольд осторожно сел на табурет, пытаясь распознать, развалится тот под ним или нет.
- Чем обязан такому вниманию, господин констебль?
Констебль недоуменно вздернул бровь. Процедура была, в общем-то, стандартной и даже знакомой всем торговым гостям: констеблям вменялось в обязанность вести беседы с приезжими торговцами о недопустимости нарушений правил торговли, дебошей подъячих, разбирать жалобы и споры. Но сейчас констебль хотел говорить не об этом. Он вообще не был уверен, хочет ли он говорить. «Торговец сервизиями» вызвал странное чувство, которое Джеймс пока не мог точно охарактеризовать.
- Моя имя - Джеймс Клайвелл, - наконец, представился он, - вы приглашены для беседы в рамках исполнения предписанных мне короной обязанностей. С кем имею честь?
- Гарольд Брайнс, приятно познакомится. - Констебль показался торговцу странным, не раз в немецких городах он встречал законников, чаще всего они были пухленькими бочонками, которые полагалось набивать деньгами, этот же, покрытый шрамами, больше походил на ветерана.
Джеймс кивнул мистеру Скрайбу, приглашая записывать, и отошел от окна. Сейчас он отчасти сожалел, что не успел посетить грефье и узнать, кто в последнее время оплачивал торговые сборы и оплачивал ли вообще. Но, право, с этими убийствами в монастыре это было простительно. Без всякой связи с ситуацией вспомнилось письмецо Мэри Берроуз и углы губ Джеймса дрогнули, готовясь расползтись в глупой улыбке.
- Позвольте осведомиться о цели вашего визита в Бермондси, мистер Брайнс?
- Вернулся к родителям, вышло так, что я много лет не был дома, торговал на Балтике, ну и попутно думаю продать кое-какие товары. - Может и обошлось, хотя, кто знает, может этот волк издалека заходит, или ещё что? Главное, было не терять бдительности и не взболтнуть чего лишнего.
- Товары? Не сочтите за любопытство - какие именно?
Клайвелл старательно изобразил на лице заинтересованность и прошел к своему столу, прихрамывая. Судя по взглядам Брайнса, шрамы на руках были замечены, хоть констебль и подворачивал рукава всего лишь для того, чтобы избавиться от мерзкого ощущения саднящей под тканью кожи. Но удержаться от соблазна усугубить впечатление он не мог.
- Сто шкурок, сервизов и обуви по мелочи. - С деловым видом произнёс Гарольд. Скрестив руки на груди, он спокойно смотрел констеблю прямо в глаза. - Привёз из Новгорода, кое-что докупил в Бремене.
- Замечательно, - совершенно искренне порадовался Клайвелл, откидываясь на спинку своего кресла, - правда, я не помню Брайнсов в Бермондси. И как давно вы прибыли сюда?
Слишком спокоен, даже нарочито спокоен. Не улыбается, не хмурится, даже особо не шевелится. Конечно, такой выдержке только позавидовать можно, но, все же, люди, которых привели со стражей к констеблю, так себя обычно не ведут. Джеймс с удивлением взял в руки невесть откуда взявшийся на столе изящный нож для разрезания бумаг и повертел его в руках.
- Позавчера. - Гарольд медленно встал. - Если позволите. Не обижайтесь, но табурет этот надёжным не выглядит. - Торговец слегка улыбнулся. - Я лучше постою, опять же, если вы не возражаете. - Сидя, трудно уклониться от атаки ножом, тем более, что табурет действительно шатался.
- Нет уж, присядьте, мистер Брайнс, будьте любезны. – Кривая улыбка. - Позавчера, говорите? А у мистера Гоата были уже?
Джеймс с размаху воткнул надоевший нож в столешницу, заслужив неодобрительный взгляд клерка, и потер ногу.
- Эээх - вздохнул Гарольд, садясь обратно. - У господина Гоата я был в первый же день, с утра. Можете послать к нему и убедиться, - он говорил совершенно спокойно, не отрывая глаз от констебля. Немалых усилий стоило при этом не упасть. - Бумаги мне выписали, всё уплатил, - чего от него хочет этот чинуш, торговец уверенно не понимал, на ум приходили только деньги, хотя, кто его знает. - Жаль я не торгую мебелью, видимо в казённых домах на неё есть определённый спрос, - Гарольд опять улыбнулся. - Надо будет иметь в виду.
- Послать? – Констебль искренне изумился, пропустив мимо ушей замечание о мебели. – Зачем же мне посылать кого-то к грефье, если у вас на руках всегда должен быть квиток об оплате торгового сбора? Будьте любезны, предъявите его мистеру Скрайбу, - легкий кивок в сторону быстро пишущего клерка, - не обессудьте, таков порядок.
Клайвелл улыбнулся. Не далее, как утром Хантер рассказал ему об этом же торговце, предлагающем меха скупщику пушины Логану, в обход грефье.
- Бумага у меня в комнате, в таверне у Гарри, если надо я сейчас же схожу. Вы уж поймите, последнее, что я стал бы брать с собой в конюшню - это квиток на тысячу фунтов, - Гарольд понюхал рукав, после чего, почти искренне нахмурился. - Угораздило же меня за скидку пол дня работать с лошадьми.

С Ричардом и Спектром

- Отлично! - Клайвелл обрадовался так искренне, будто бы купец сообщил ему действительно хорошую новость, - мистер Хантер, а гляньте, будьте любезны, здесь ли мистер Харрис?
- А куда он денется? - удивился стражник, но всё же открыл дверь, впустив клуб холодного воздуха и заорал. - Харрис! Тащи сюда свою раненую жопу!
Не прошло и полуминуты, как в комнату ввалился второй стражник. Судя по лёгкости движений, отметина от стрелы его уже не беспокоила.
- Рад видеть вас в добром здравии, мистер Харрис, - непривычно любезно обратился к нему констебль, - сейчас мистер Скрайб выпишет вам бумагу, и я вынужден буду попросить вас сходить на постоялый двор Гарри. Вот этот вот господин, - кивок в сторону торговца, - совершенно случайно забыл там квиток от грефье. Нужно помочь господину, как же он без такого ценного документа? Только поживее, мистер Харрис.
Клайвелл встал из-за стола и снова отошел к окну. Ситуация складывалась забавная. Если торговец по собственному недоразумению забыл бумаги в комнате, то впросак попадал сам констебль. А вот если… Джеймс тряхнул головой и улыбнулся, почесав щеку о плечо.
Скрайб принялся писать, а Харрис, переминаясь с ноги на ногу, о чём-то перешёптывался с Хантером. Судя по тону, дискуссия касалась обращений, принятых между друзьями и не очень, особенно в присутствии начальства.
Гарольд посмотрел в окно, как бы пытаясь понять, сколько времени он уже потратил, потом встал, вздохнув, перекрестил руки. Лениво посмотрел на секретаря.
- У меня будет пара вопросов, если вы не против. Во-первых, должны ли мне выписать какую-то бумагу о проверке? А во-вторых, придётся ли мне проходить такую же проверку в Лондоне? - торговец постучал средним и указательным пальцами по руке. - Не примите за оскорбление, просто налоги я уже уплатил, а ведь мне ещё и работать надо.
- Не беспокойтесь, - вздернул бровь констебль, с интересом проследив движения рук собеседника, и повернулся в профиль к окну. Солнце, выглянув из-за туч, ярко высветило белесую нитку шрама, спускавшегося от виска вниз по щеке, в щетину. – Сейчас мистер Харрис, я уверен, принесет бумагу, и вам выдадут все необходимые документы. В Лондоне вы уже будете освобождены от подобных проверок. И присядьте, пожалуйста. Мистер Хантер, проследите, чтобы господин Брайнс… чувствовал себя, как дома.
Клерк, наконец, закончил писать, и Харрис, кивнув на прощание констеблю и пробурчав что-то не слишком лицеприятное Хантеру, вышел. Оставшийся же стражник придвинулся к купцу, с намёком положил тяжёлую руку ему на плечо и надавил.
Гарольд сделал гримасу, будто удивился.
- Вы, наверное, имели в виду - сопроводит меня до таверны и обратно, потому что, уверяю вас, квиток, как и все мои ценные вещи, лежит не на самом видном месте.
- Мистер Брайнс, - сейчас констебль говорил обычным своим усталым, чуть раздраженным тоном, - я вынужден пояснить вам порядок проведения досмотра. Поскольку управа сомневается в правдивости ваших слов, корона наделяет управу полномочиями произвести розыск доказательств, необходимых для того, чтобы подтвердить истину. Данная процедура не подразумевает вашего присутствия, поскольку существует риск побега. Управа вправе наделить полномочиями солдата городской стражи. А сейчас – сядьте. Не вынуждайте бесконечно уважаемого мной мистера Хантера уговаривать вас более настойчиво.
"А ведь Дженни еще говорила, будто он интересуется древними книгами по магии..." Магов Джеймс не любил, хотя бы потому, что большинство из них были самоучками, не умеющими толком владеть своими силами и применяющими их бездумно. Наколдуются такие вот... умники, а потом дороги неспокойны из-за очередной твари. Клайвелл бросил взгляд на ножны с мечом, сиротливо валяющиеся на лавке рядом с кольчугой и плащом. Чертовы твари и силы, их породившие! В узких улочках города, в помещениях удобнее были кинжал и короткий нож. Даже многие стражи, выходя в рейд, не брали алебарды. Но чрезмерно расплодившаяся нежить диктовала свои условия и констеблю приходилось вспоминать навыки владения мечом. И вот этот еще теперь... Клайвелл сердито покосился на купца. Маг, мать его, гримуарами интересуется!
Гарольд незаметно пощупал, на месте ли клинок, встретился взглядом с констеблем: тот оказался чем то недоволен. В комнате было много людей, скрутить его хотят, что ли? Поддаваясь нажиму стражника, торговец сел. У него забегали мурашки по спине, опять заболела голова. Врать или не врать, вот в чём вопрос. Если сказать правду, даже упуская часть с гримуаром, можно оказаться между молотом в виде властей и наковальней в виде орка, с его полоумными азиатками в придачу. Сливать информацию о Рике крайне опасно, крайне, а если продолжать врать могут и посадить. То, что квиток он брал, можно доказать. Надо только убедить констебля, что документ был просто потерян. Главный вопрос - как себя вести? До этого Гарольд был уверен, почти нагл, сейчас можно выиграть на контрасте, выдать волнение. Можно ещё претвориться хитрым, вот мол хотел умолчать. Второй вариант не плох: он даст этому псу косточку, которой он так допытывается. Капля пота стекла по лбу торговца. Надо было срочно, что-то делать.
- Зря гоняете стражника, господин констебль. - Гарольд потупил взгляд в пол. - Я потерял квиток, и так и не смог его найти.
- Беда, - сочувственно покачал головой Клайвелл и даже поцокал языком, подчеркивая всю глубину своей скорби по поводу утери квитка. Странный торговец не понравился ему сразу, не нравился и сейчас. Нервничает, явно врет, зачем-то за рукоять оружия хватается. Обменявшись взглядами с Хантером, констебль в задумчивости побарабанил пальцами по стене и продолжил. – А вот, к примеру, мистер Хантер утверждает, что не далее, как позавчера присутствовал при разговоре с почтенным Логаном. И квитка при вас не было, на что скупщик пушнины вам и указал.
Джеймс медленно осмотрел рукоять меча торговца, еще раз окинул взглядом самого Брайнса, уселся в свое кресло и прикрыл глаза. Ситуация начала его утомлять. Если бы торговец не увиливал, не врал так явно, не путался в показаниях, он бы уже давно отпустил его. Но нечто глубинное, что констебль называл чутьем, вопило о неладном. Невольно вспоминалась Дженни, сказавшая про неправильное «чуйство» от задержанного.
- Мистер Хантер, - Клайвелл выпрямился в кресле, - кажется, господину Брайнсу его оружие мешает. Мы же гостеприимные хозяева, помогите ему.
Хантер, который всё это время стоял позади, обошёл торговца и протянул руку. Худое лицо его ничего не выражало, но глаза смотрели настороженно.
- Ваш меч, - стражник на секунду задумался, потом кивнул. - И кинжал тоже, пожалуй. А то ведь, господин, сидеть неудобно.
Гарольд вздохнул, медленно отцепил и передал стражнику меч, затем клинок. Хантер кивнул и отошёл к стене у дверей.
- Итак, я обратился к господину Логану с целью узнать, сколько стоят меха, думая, стоит ли вообще продавать их в Англии. Он, даже не сказав мне цены, потребовал квиток, пришлось идти к грефье, где я и получил документ, - казалось Гарольда жутко утомил этот разговор.
- И зачем же вы на первый мой вопрос о квитке, ответили, что он на постоялом дворе? - Клайвелл выдернул из столешницы нож для бумаг и с вновь проснувшимся интересом повертел его в руках. Чертов купец! Констеблю хотелось бы успеть до темноты навестить мисс Мэри, поблагодарить за письмо и, может быть, даже подарить ей …книгу? Да, пожалуй, хорошую книгу. В знак признательности за добрые слова и внимание. Теплая улыбка возникла на лице Джеймса и тут же пропала, сменившись хмуро опущенными уголками губ.
Гарольд всё пытался поудобнее устроиться на чёртовом табурете.
- В общем, я надеялся, что если не получиться восстановить квиток, можно будет продать все в тёмную. Уверяю вас, этот разговор меня переубедил. И ещё, скорее всего, упреждая ваш вопрос, потерю я заметил по дороге сюда. - Гарольд потёр правый глаз, и опять уставился в окно.
Клайвелл некоторое время посидел, пытаясь не улыбаться откровенно и, возможно, даже не смеяться.
- Да, - произнес он вслух, сопровождая слова улыбкой, - и как вам понравилось гостеприимство старины Рика? Не правда ли, его девочки очаровательны?
Услышав имя известного на всё графство орка, Хантер дёрнулся и бросил на констебля удивлённый взгляд, после чего задумчиво уставился на торговца. Было практически видно, как в его голове появляются новые варианты и теории о том, что происходит.
Гарольд нахмурился.
- Чьё гостеприимство? Какие девочки? - Ничего не понимающим взглядом посмотрел констеблю прямо в глаза.

(Хельга и Рич, чуть-чуть Спектра)

Ситуация начала походить на фарс. То ли торговец действительно и сам был настолько глуп, то ли считал Клайвелла идиотом, то ли просто хорошо притворялся. Но, простите, заплатить сначала таможенный, потом налоговый сбор – и попытаться сбыть на черном рынке товар, когда можно просто обратиться к грефье и тот выпишет копию квитка? Зачем так нагло, неприкрыто врать, если ложь эту легко проверить? Констебль потер начавший ныть висок, широко улыбнулся и начал говорить, дирижируя сам себе ножом для бумаг.
- Ну как же можно столь быстро забыть девочек Рика? - Плавный взмах рукой, точно ветка ивы колышется над водой, - и очаровательную Марико, и обворожительную Ю, и эту, которая все время молчит? Да и сам старина Рик, мягко говоря, не забываем. И что, успешно сделка прошла? Удалось гримуаров прикупить?
- Ладно, ладно. - Гарольд искренне улыбнулся. Врать тут было бесполезно, наверняка, эти сукины дети в сговоре. Откуда ещё констеблю знать о Рике, да и обо всём остальном. Убивать эти гады его вряд ли станут, скорее всего будут просто вымогать оставшиеся деньги. Делать нечего, остаётся только плыть по течению. - Девочки, действительно, незабываемые.
Клайвелл вздохнул и поднялся с кресла. Снова прихрамывая – в этот раз была причина тому, затекла нога, и теперь в ней будто бы поселился рой пчел - подошел к купцу. Потоптался, разминая ногу, подспудно подумав, что для торговца это, вероятно, выглядело так, будто бы констебль пнуть его хочет. Хотя, признаться, мысль была заманчивой и заслуживала пристального рассмотрения.
- Мистер Брайнс, - проникновенным голос заговорил он, опускаясь на корточки напротив и заглядывая в глаза собеседнику, - не могу просто описать, как вы надоели и мне, и мистеру Хантеру, и даже мистеру Скрайбу своей ложью. Мистер Харрис, тяжело раненый, между прочим, по морозу, пешком спешит с поручением. Я трачу на вас время, вместо того, чтобы провести его в приятной компании. Мистер Хантер заскучал. Совестно должно быть почтенному купцу, за которого вы себя выдаете, так мелко и неумело лгать.
Джеймс со вздохом встал и прошел к лавке. Привычным движением рук скрутил плащ в подушку и, забывшись, по привычке, чуть было не улегся. Компания и вправду обещала быть приятной, хоть и слегка наивной. Да и вечер, обещанный детям, похоже, летел к дьяволу. «Чертов торговец!» - В который раз за разговор промелькнула мысль. Тряхнув головой, он глянул на Хантера и продолжил:
- Мерзость пред Господом - уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему. Есть такие слова в Притчах. Знаете, что самое любопытное в вашей лжи? Это то, что вы сами себя в ловушку загоняете. У нас тут на днях склады выставили. - Клайвелл и сам не заметил, как перешел на жаргон. - Вот только вор ... странный. Набрал того, что реализовать иначе, как через Рика не смог бы. Пушину, посуду, обувь... Все то, что назвали вы. И по времени с вашим появлением совпадает.
К тому же, вполне возможно, вор, укравший такой странный набор товаров, с трудом реализуемый даже на черном рынке и не приносящий быстрого дохода, вполне мог попробовать продать его вбелую, а потому оплатил торговый сбор. Предположение было настолько нелепым, что Джеймс чуть не расхохотался в голос. Нелепая версия. Нелепая ситуация. Нелепый торговец.
- Плохо, если это моя пушнина. - Гарольд внимательно разглядывал свой рукав, оставаясь внешне вполне спокойным. - В общем, свиток я передал господину Рику, как гарантию. - Всё это уже походило на фарс, надо было заканчивать. - Купить я хочу магического барахла, ничего опасного или противозаконного. - Гарольд поднял голову. - Рассказывать вам ничего не хотел, опасаясь, что единственный разговор с Риком аукнется мне тюрьмой. - Гарольд размял пальцы. - Всё.
Стукнула дверь, и в контору, отряхивая снег с плеч, вошёл Харрис. Судя по злому и разочарованному выражению лица, в поисках ему повезло не слишком. Хантер встретил напарника довольной усмешкой, и тот в недоумении помедлил, прежде чем доложить:
- Них... ни хрена нету. Ни в комнате, ни в сумках. Разве что знаки вроде как по сторонам света на полу рисованы.
Джеймс с изумлением смотрел на купца, пока тот говорил. Изумленное выражение не пропало у него и потом, когда Харрис сообщал, что ничего не нашел. Зачем? Ну зачем нужна была эта гора лжи, если все решалось одним честным ответом? И никаких подозрений. Знаки на полу по сторонам света? Ну что же, это неудивительно, учитывая, что торговец интересуется магией. Как неудивительно и то, что Харрис ничего не нашел. Но теперь, volens nolens, придется снова бегать. Стражей к грефье не пошлешь. К Стальному Рику – тем паче. Иначе слова торговца не проверишь. Правда, мысль о том, что Рик теперь – честный орк и нуждается в документах от грефье, вызывала с трудом подавляемые приступы смеха. Клайвелл с тяжелым вздохом снова пересел за свой стол и принялся размашисто писать.
- Мистер Брайнс, - голос констебля потерял окраску, стал сух и канцелярен, - я вынужден задержать вас до выяснения правдивости ваших слов. Впрочем, не беспокойтесь, господа Хантер и Харрис сопроводят вас и передадут гостеприимству мистера Клоуза, а я обещаю вам разобраться с этим побыстрее. Если вы, все же, сейчас сказали правду, вас отпустят в течении двух дней. В обратном случае – мы будем беседовать уже несколько иначе.– Клайвелл в задумчивости покусал кончик пера. – Мистер Хантер, вот письмо к мистеру Клоузу. На словах передайте, что для мистера Брайнса нужна самая сухая и теплая камера, не угловая и с окном. Я не хочу потом возиться с чахоточным полусумасшедшим.
Гарольд встал с табурета, отряхнул штаны. Делать тут было нечего, оставалось только надеяться, что вся эта возня не помешает получить гримуар. Это, конечно, был полный провал. Очевидно, что можно было выйти совершенно сухим из воды, причём сегодня. Ну, подумать об этом время ещё будет. С обыском нехорошо вышло.
- Перед этим. - Он повернулся к стражнику.- Мистер Харрис, из-за меня вам пришлось тащиться в морозу, извините.
- А? - стражник который снова погрузился в тихую перепалку с Хантером, неловко кивнул. - Да... ладно. Чего уж.
После ухода стражей с торговцем, Клайвелл некоторое время просто сидел на лавке, опустошенно глядя в одну точку на дощатом полу. Вечер совершенно определенно был испорчен. На мельницу уже не успеть, а покуда он дойдет до дома, дети лягут спать. Чертов торговец! Придя к этому выводу в который уже раз, Джеймс потянулся и лениво запахнулся в плащ. Морозный воздух приятно пощипывал уши и щеки, бодрил. Признаться, было заманчиво приписать ограбление складов этому горе-торговцу. Но, в ассизах обвинение рассыпется сразу же, причем по ниткам, которыми его шили. Клайвеллу нельзя было сейчас допускать подобную оплошность, слишком пристально следил за ним шериф. Дьявол, ведь из-за этого Брайнса он совсем забыл об убийствах! Констебль ссутулился, передернул плечами и натянул капюшон. Казалось, будто неведомый убийца пристально наблюдает за ним, оценивает каждый шаг. Джеймс не боялся ни уличных, ни лесных. Он на равных со стражей вмешивался в беспорядки, не страшась, шел на ножи. Но эти убийства пугали его, вызывали стылый озноб. Было что-то особо жестокое в них, будто бы убийца делал это, изучая своих жертв. Не чувствовалось в этих преступлениях ни ярости, ни злобы. Только - холодный - и от того жуткий расчет.

Гарольд Брайнс, торговец.

28 декабря 1534 г.

Бермондси. Тюрьма. Ближе к вечеру.

Поездка в крытом возке управы до окраины Бермондси, где располагалась тюрьма, не заняла много времени. Стражи быстро проволокли Гарольда по тюремному дворе, не дав ни рассмотреть ворота и саму тюрьму, ни обмыслить положение. Хлопнула дверь конторы, и Брайнс только что не кубарем влетел в кабинет смотрителя, мистера Клоуза, добродушное лицо которого никак не наводило на мысли о том, какую он должность занимает, встреть его Гарольд на улице. Смотритель вежливо раскланялся со стражами и развернул конверт от Клайвелла.
- Констебль Клайвелл непривычно добр, - резюмировал прочтенное он скорее для Хантера, нежели обращаясь к Брайнсу. - Надо же, теплая камера, с окном... И руки вы ему не связали. Мда уж... Мистер Брайнс! - Клоуз встал. - Добро пожаловать в эти стены! Чтобы ваше пребывание было здесь приятным, вы не должны шуметь, дерзить страже и смотрителю, драться и дебоширить. Магия здесь не действует, также, как и в других заведениях - с того момента, как за вашей спиной захлопнулись ворота.
Он взял колокольчик и позвонил в него. Тут же, как из-под земли, в кабинете возникли двое дюжих охранника.
- Обыскать и отвести в десятую, - коротко распорядился смотритель.
Обыск был произведен столь молниеносно, что Гарольд даже возразить не успел. Лишенный плаща и куртки, влекомый по узкому, сырому коридору, он успевал только заметить факелы по стенам, да выщербленный каменный пол. Но вот массивная дверь с небольшим зарешеченным окошком захлопнулась за ним. Наступила тишина, разбавляемая лишь ногами стражи по коридору да едва слышными стонами где-то в отдалении. Камера действительно оказалась сухой и даже светлой. Пол был устлан чистой соломой, на топчане лежал тонкий матрас и тонкая же подушка. У шаткого на вид, но чистого стола у окна тлела жаровня. Нужной угол был прикрыт деревянным щитом. Стены сплошь были испрещены надписями, процарапанными прямо в камне. Вообще, камера выглядела так, будто ее готовили для кого-то другого, но досталась она Брайнсу.
Гарольду почти сразу стало скучно, совсем забыв, что магия в тюрьмах не работает, он ещё на допросе подумал о практике с огнём. Торговец лёг на кровать, сонно растянулся, разуваться не стал, в помещении было прохладно. Тратить тут два дня вообще не хотелось. Обидней всего, выходило с гримуаром, узнав обо всём, орк мог и передумать. Гарольд старательно отгонял мысли, о том насколько глупо он повёл себя на допросе, ну кто мог знать, что здешний констебль не ворон считает. Приятно было подумать о гримуаре, представлялась старая, полная древнейших заклинаний и обрядов, пыльная книга. Надо было чем-то заняться, безделье вызывало беспокойство. Гарольд подошел к двери, несколько раз постучал в неё кулаком.
- Извините!
- Чего надо? - лениво отозвались басом из-за двери спустя некоторое, довольно-таки продолжительное время.
- Извините, можно книгу? - Гарольд глубоко зевнул.
- Грамотный, что ли? - страж явно скучал на посту и с радостью воспользовался возможностью поговорить.
- Есть такое. - Гарольд упёрся спиной о дверь. - Ещё в детстве вымучили этой грамотой.
- Ладно, - стражник громко, с всхлипом, зевнул, - сейчас спрошу, может, мистер Клоуз чего и даст. Жди.
- Да... - Тюрьма показалась Гарольду не самым приятным местом. Конечно, это не немецкая камера на четверых, но и от этого удовольствия купец предпочел бы отказаться. Если бы не вся эта история, он сейчас уже купил бы лошадь, и готовился к дороге, попрактиковался бы с магией. Так и не сходил с утра в церковь, с другой стороны с Богом можно общаться и из камеры, а без лошади никак, да и магией нужно заниматься. Было жутко скучно. Гарольд задумался о том, что надо было всё-таки заказать девку у Гарри. Сиди теперь тут. Куда он вообще влез: орки, констебли, дурные азиатки. Дурь какая-то. Глупость на глупости: то принёс бумагу контрабандисту, то не принёс законнику. Что тут сказать - идиот. Когда уже можно будет закрыться в комнате и заняться магией? Ничего, когда он получит гримуар, сможет, наконец-то, делать дело, будет сидеть в комнате, пока деньги не кончатся. Интересно, кто будет проводником? "Лишь бы баба", - подумал Гарольд, женская компания всяко приятней мужской, хотя после китаянки ещё надо было подумать. Торговец подкинул ещё угля, не хотелось бы простыть перед дорогой. Он так и не зашел к родителям, зайдёшь тут. Воняло конюшней, чёртовы лошади. Первым делом, как выйдет, примет ванну и поест. Торговец уже не слабо проголодался. Одно радовало: его не отметелили, за лютое враньё. Гарольд улыбнулся. Несомненно, имевшее место. Брайнс начал разминаться. Торговать ему никогда не нравилось, ещё в первый год своего обучения он понял: торговля - это не его. Да, вот только, ребёнка не особо- то и спрашивают, к кому отдавать в подмастерья. А как вырастешь, ничего другого-то и не умеешь. Родители, понятное дело, думали о его благе: купец - не сапожник, а сапожник - не купец. Но он рано уехал из родного города, рано потерял знакомые улочки, знакомый говор в лавках и на перекрёстках, родителей и родню.
Замелькали портовые городки, зазвучала иностранная речь, сначала необычная и интересная, потом чужая и непонятная. Особенно, молодой помощник расстроился, узнав чем приторговывает его наставник. Эйдон Брэйк, помимо перепродажи снастей, материалов и вин, занимался работорговлей. Ещё тогда Гарольд решил, что такой дрянью заниматься не стоит. Через месяц, после того как ему стукнуло двадцать, корабль попал в шторм, напоролся на скалистый берег и разлетелся в щепки. Капитан и большая часть команды погибла, у закованных в кандалы рабов шансов и вовсе не было. Гарольда вынесло на берег. Собрав всё ценное, что осталось от корабля, он сам занялся торговлей - абсолютно честной. Через несколько лет, в одном из немецких городков всплыла история с работорговлей и его посадили. Через год Ганза добилась освобождения. Не желая больше иметь ничего общего ни с торговлей, ни с позорной историей, Гарольд отправился домой, на острова. Да..., а теперь опять сиди в камере, в этот раз за свою глупость.
Ключ со скрежетом провернулся в замке и вошли трое стражников. В руках одного из них была плошка с горячей кашей и книга. Все это он водрузил на стол и, не говоря ни слова, вышел, вместе с остальными. На затрепанной обложке виднелась едва читаемая надпись "Государь". Никколо Макиавелли...
- Спасибо. - Гарольд перекусил и принялся читать, периодически подкидывая уголь. Книга ему понравилась, в таком ключе он ещё не думал, хотя со многим и был не согласен. В конце концов, труд был написан для власть имущих, а его власть никогда не интересовала. Гарольду всегда казалось, что правитель заботится в первую очередь о себе, и мало когда - о людях, а книга убедила его в этом ещё больше. По своему личному опыту торговец знал, что каждый правитель, каждый князёк спешит поставить пошлины, награбив себе на дворец, он повышает цены на все товары. Пройдя несколько границ, те становятся дороже в два - три раза. Желание купца нажиться имеет место, но он рискует, организовывает и, в конце концов, работает. Правителей Гарольд всегда недолюбливал, и ещё больше его возмущала идея власти, данной Богом: какой-то жирный гад засел в своём дворце, а теперь изволит повелевать, да ещё и смеет оправдываться именем Господа. В итоге и папская церковь, и короли грабят народ, особенно купцов, надо заметить. Сама Англия была хорошим примером безумных пошлин, а на что они шли? На войны, за расширения владений, на дворцы, на богатые платья и двор, и лишь малая часть тратилась на правопорядок.
- Да, - Гарольд осмотрел камеру, - малая, но тратилась.
Он отложил книгу, усталость потихоньку взяла своё и торговец заснул.

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

28 декабря 1534 г. Тракт на Кентрбери. Утро.

Тоннер не обманул - соловый, почти золотой, жеребец по кличке Солнце действительно был умным. Свою всадницу он нес бережно, не взбрыкивая и не заставляя понукать или натягивать поводья, а подлаживаясь под аллюр лошади михаилита. Правда, и за хозяйку особо не признавал, проникнувшись нежным чувством к Раймону и при первом же удобном случае подставляя уши под почесывание. После ночевки в крестьянском доме, на неудобном топчане, не снимая корсета, у нее болела спина и бока, но чем дальше они удалялись от Билберри, тем веселее становилась бывшая послушница.
- Что там происходит? - Вопрос этот мучил девушку уже почти сутки, но подходящего момента задать его не находилось: вначале они торопились уехать из городка, а потом все силы уходили на то, чтобы найти убежище от надвигающейся ночи. В бедной же крестьянской хижине, где они, наконц, нашли приют, тоже было не до разговоров.
- Если не считать тварей, то в городе действует ковен чернокнижников, в котором состоят, насколько я понял, все значимые люди города. Из встреченных - трактирщик, лавочник и торговец с женой. Что до деталей, то нас вчера пригласили на посвящение ребёнка дьяволу, - объяснил Раймон, - и мы согласились. Как зловещий михаилит, который на каждом обряде в орденской капелле целует под хвост чёрного кота, и его, несомненно, ведьма. Прекрасная, таинственная и наверняка развратная - насколько способны поведать слухи - госпожа Берилл. Третьего числа, в церкви. Думаю, гости соберутся к полуночи.
- Мы согласились? - Деланно удивилась Эмма, напирая на "мы". - Забавно. Не помню, чтобы выражала согласие участвовать в подобных развлечениях.
- Думаю, может устроить и так, - легко согласился михаилит. - Возможно, тебе стоит тогда остаться с лошадьми. Просто на всякий случай. Вдруг у них что-то по какой-то непонятной причине пойдёт не так, и мне понадобится очень быстро убегать. Чернокнижники, что с них взять. Почти все - неумехи. Признаться... - Раймон внезапно посерьёзнел. - Я собираюсь сделать что-нибудь такое, после чего они навсегда запомнят и орден михаилитов, и то, что не стоит играть в такие игры. А если уж обманывать и использовать - то кого-то другого.
Девушка поморщилась, выражая неодобрение словам михаилита, и потрепала рукой в перчатке Солнце за гриву.
- Я с ума сойду от беспокойства, - призналась она, - но ты прав, в церкви мне делать нечего. Я буду только мешать.
- Я надеюсь, что в Кентенбери окажется кто-то из братьев. Нам всё равно нужно будет зайти к грефье, чтобы отдать орденский сбор, да и новости не помешают. Если там случится кто-нибудь из молодёжи, может, получится подговорить их на авантюру. А на ковен против даже пары подготовленных воинов я бы не ставил. Большая часть их силы идёт от ритуалов, которые готовятся заранее. То есть в случае ловушки, но о ней, думаю, мы узнаем заранее. Вот если придётся идти одному... я ещё подумаю, стоит ли.
- Ты уверен, что уместно будет, если я тоже зайду к грефье? - Оставалось надеяться, что авантюризм Фламберга не зайдет далеко, до решения спасти ребенка Симсов. Что делать с грудничком, не имея ни кормилицы, ни желания с ним возиться - Эмма не представляла. И тут же, не успев подумать об этом, бывшая послушница жарко залилась краской. - И еще... нужны травы.
- Уместно? - Раймон задумался, потирая подбородок, потом пожал плечами. - Не знаю. По правде, не слышал, чтобы хоть кто-то так делал. С другой стороны, я не слышал и о том, чтобы братья путешествовали с беглыми ведь... послушницами, да ещё так, чтобы те помогали в заработке. Я хочу сказать, если часть денег - твоя, то вроде как кажется правильным, если ты видишь и расчёт... к тому же, - оживился он, - представь лицо мистера Грея! А травы, думаю, мы там найдём.
- Я тоже не слышала, чтобы михаилиты путешествовали с беглыми послушницами, - согласилась Эмма, улыбнувшись, - но у остальных людей с этим обычно возникают закавыки, как выразился бы трактирщик. Констебли интересуются, особенно, если искать начали. Родственники против - и его, и ее. По крайней мере, - девушка пожала плечами и тут же ойкнула, вцепившись в поводья, - я сужу по обители. Местный констебль бывал у нас часто и счастья от этого не испытывал.
- Для констебля ваше аббатство, думаю, было сплошным клубком проблем. Я бы удивился, если бы он радовался, - проворчал Раймон. - Он ведь, наверное, ещё и с вашей матерью-настоятельницей разговаривает каждый раз. Мне и двух хватило. Но ты права. Моей семье до меня теперь дела нет. Твоей, если я верно помню, до тебя тоже. Аббатиса вряд ли подаст жалобу... но вот для остального мира - всё так. Не все вокруг служат чёрные мессы. А раз нет, то нужно что-то с этим сделать, - Раймон окинул Эмму изучающим взглядом, задержав глаза на пальцах, сжимавших поводья. И улыбнулся. - Тебе нравятся серебряные украшения? Или, скорее, золото?
- Я не знаю девушек, которым не нравятся украшения, - Эмма подозрительно посмотрела на михаилита. На лице того застыл неописуемый сплав из ребячливости и серьезности.
- Значит, решено, - Раймон тронул лошадь, переходя на рысь. Но улыбаться, насколько видела беглая послушница, не перестал.

Кентрбери. Около полудня.

Кентрберри не зря называли "священным городом противоречий". Обнесенный оградой с крепкими воротами, внутри которой стояли самые разнообразные лачуги и хибары, побольше и поменьше, покрепче и совсем хлипкие, он с самого начала будто бы говорил о том, что мирское - суетно. Но стоило проехать чуть дальше и появлялись и строения из камня, а на верхушке крутого холма стояла крепость, окруженная отвесными камнями. На противоположной стороне города виднелся недавно построенный замок, а за стенами - высокие холмы и леса. От крепости до замка по почти отвесному склону спускалась широкая, мощенная камнем дорога, вдоль которой стояли лучшие дома торговцев и членов гильдий. За ними виднелись симпатичные дворики и темные переулки, ведущие к скрытым за ними домикам и садам. На улицах на каждом углу были выставлены изображения ангелов и святых.
Контора грефье ордена находилась в самом центре торговой площади, недалеко от лавки травника, в которую и отправилась Эмма.
Над дверью конторы развевался флаг Ордена, потрепанный, но еще вполне узнаваемый. Внутри царил полумрак и было прохладно, несмотря на пылающий камин. В углу у окна стояли два стола, заваленные бумагами, за одним из них сидел грефье - мужчина настолько обыкновенной и невзрачной внешности, что затеряться в толпе ему не представляло бы сложности. Имя его почти никто из братьев не помнил, но все называли его мистером Греем. На лавке, что стояла вдоль стены, вытянув ноги, сидел михаилит с раздраженным лицом. Его темно-серый плащ лежал неряшливым комом рядом, а кожаный чехол, надеваемый на кольчугу, был покрыт пятнами, по виду напоминающими засохшую кровь. Звали его братом Шафраном, то ли за ярко-рыжий, почти красный, цвет волос, то ли за исключительные способности к экзорцизму. В орден его привели года на три позже, чем Фламберга, но знали этого бойкого парня почти все. Второй брат, в щегольском ярко-синем плаще и синем же сюрко, спорил с грефье. Длинный хвост светлых, почти белых волос серебром стекал по плащу. Лицо, узкое и миловидное, почти девичье, портили презрительно поджатые губы и прищуренные глаза. Ровесник Раймона, брат Скрамасакс, был лучшим учеником среди равных и отзывался на прозвище Снежинка, прилипшее к нему еще до раздачи имен. Пожалуй, это был единственный случай, когда магистры ошиблись с именованием.
Вошедший Раймон заставил всех отвлечься от своих дел. Шафран просиял и подскочил на лавке, Снежинка еще более поджал губы и скривил настолько кислую мину, что рядом с ним мгновенно сквасилось бы молоко.
- И то верно, - подхватил Раймон, расслышав последние слова Снежинки. - Орденские сборы - просто грабёж верных михаилитов, которые добывают эти соверены потом и кровью. В основном чужой кровью, но... И тают из-за этого снежинк... простите, худеют кошели, словно там импы завелись. Уважаемый грефье... - он кивнул мистеру Грею. - Привет, Шафран! Кто это остался на чехле?
- Дахут, - радостно просветил его Шафран, - здоровенная, как самомнение Снежинки, зверюга. А ты, ничего, - он одобрительно оглядел новое сюрко Фламберга, - щеголем!
- Он всегда щеголем, - процедил Снежинка, отходя от стола грефье. - Кто на грабеж следующим?
- Как всегда мил и любезен. Что же, - Раймон сделал гостеприимный жест в сторону грефье. - Ты уже ждёшь, а я только пришёл. Красота уступит дорогу юности.
- Юности... - беловолосый михаилит почти вплотную подошел к Раймону. - Он всего ничего младше тебя... красавчик.
Шафран хмыкнул, отказываясь комментировать эту, в общем-то, привычную картину и отошел к столу.
- Не завидуй, брат, не завидуй, - укоризненно ответил Раймон. - У тебя тоже есть свои плюсы, так что я уверен, что и на твою долю хватит женщин... много пришлось отдать?
- Не твое дело, - упоминание о сумме окончательно вывело Снежинку из себя, - ты ж не брат-казначей, чтобы я отчет тебе давал.
- Эй, - между спорщиками вклинился освободившийся Шафран. - Хватит, братья. Фламберг, твой черед. - Он кивнул на заинтересовавшегося перепалкой мистера Грея.
Раймон ещё поразмыслил секунду, стоит ли продолжать, но всё же пожал плечами и положил перед мистером Греем мешочек с заранее отсчитанной суммой.
- Двадцать семь с половиной фунтов. Анку под аббатством Бермондси и изгнание демона в Билберри.
Грефье кивнул, подсовывая кипу бумаг, в которых надлежало расписаться. Раймон потянулся за пером, но тут хлопнула дверь.
- Это я удачно зашел. - Знакомый с детства голос заставил всех обернуться. - Дай, думаю, напоследок в контору зайду, деньги в орден забрать. Как подтолкнул кто. Неужели, это сам брат Фламберг?
Магистр Циркон прошествовал через помещение и остановился перед Раймоном, кивнув почтительно склонившим головы михаилитам.
- Здоров? - Первым делом спросил он, внимательно осматривая воина.
- Плечо порвало. Но вы знаете, магистр, на мне заживает, как на собаке. Да и уход был хорошим.
- Ну и слава Богу. - Циркон потер руки и обратил, наконец, внимание на грефье. - Выйди. У нас с братом Фламбергом разговор, касающийся дел ордена.
- Но, господин, - забормотал клерк, - а как же...
- Пшел вон, я сказал. И пока не позову - не входи. Ушибу. Дети мои, Шафран и Снежинка, будьте любезны подождать за дверью. - Магистр проводил взглядом поспешно ретировавшуюся за дверь разношерстную компанию, скинул плащ и сюрко, демонстрируя вороненую кольчугу, уцепил табурет и поставил его посередине комнаты. - Садись, Фламберг. Поговорим, коль уж ты мне попался.
- Выгнали грефье до того, как я подписал бумаги, - Раймон покачал головой, вытащил стул Грея и уселся напротив Циркона. - Он же теперь с ума сойдёт за дверью.
Магистр прошелся по маленькой комнате, огибая мебель с непринужденной грацией человека, привыкшего быстро и не задумываясь лавировать между препятствиями. Мягко, почти бесшумно, как большой кот, подошел к Раймону и остановился напротив. Привычным движением, как маленькому, взъерошил волосы молодому воину, показав извилистый, причудливый шрам, ползущий вверх по руке, под рукав рубашки.
- Знаешь, Раймон, - доверительно, даже грустно, сказал Циркон. - Я ожидал бы подобного проступка от юного новообращенного, впервые вышедшего на тракт. Я был готов отчитывать за подобное Ясеня ... или Вихря. Но никак не Фламберга. Сколь плохо я, бывший твоим восприемником в Ордене, оказывается, знаю тебя.
Раймон прищурился. Насколько он мог судить, магистр не злился на него по-настоящему. Правда, оставало гадать, что именно дошло до ордена. Драка и тюрьма, или Эмма? Скорее Эмма. В другой ситуации о том, что он - михаилит, знал только Кранмер, и Раймон не мог придумать ни одной причины, по которой архиепископ стал бы сообщать в орден. Аббатиса, с другой стороны... он развёл руками.
- Боюсь, магистр, вам придётся рассказать, за что именно отчитываете. Не за то ведь, что из аббатств бегут - даже не забрав взноса - послушницы. Следить за этим никак не входит в обязанности ордена.
Магистр отодвинул носком сапога табурет и уселся, немного ссутулившись.
- Зачем тебе эта девушка, сынок? - Спросил он. - И заметь, не хочу слышать очередную виртуозную трактовку Устава в твоем исполнении. Я хочу понять, что побудило тебя утащить послушницу из этой чертовой обители, где всем заправляет дьявольски склочная настоятельница?
- А устав здесь был бы очень... - поймав взгляд магистра, Раймон осёкся. Циркон, к сожалению, был настроен серьёзно. Беда в том, что убедительного объяснения, которое строилось бы на чём-то, кроме ощущений, у него не было. Он неохотно повёл плечами. - Потому что так было правильно. Если забыть про устав, шутки, не обращать внимания на то, что она, по сути, сбежала сама, всё просто: её место - не в аббатстве. Cначала я не был уверен, но теперь чувство это имеет... potentia magna.
- Раймон, - тяжелый вздох магистра, казалось, слышно было и в ордене сейчас, - ну что с тобой делать? Не сечь же тебя, право. Я даже не буду спрашивать от имени капитула, как близко девушка допущена к практикам ордена. К черту капитул. Она с тобой еще?
- Со мной, - вопрос, который магистр задал, не задавая, Раймон предпочёл проигнорировать. - Разумеется.
- И предлагать вернуть послушницу в обитель, видимо, бессмысленно? - Циркон сплел пальцы в замок и выпрямился.
- Совершенно, - Раймон, напротив, чуть наклонился к магистру. - Даже если бы я верил, что она там выживет.
- Errare humannum est. - Неопределенно откомментировал услышанное Циркон. - Капитулу скажу, что ты уже несешь заслуженное наказание за проступок, пятнающий репутацию ордена. Ибо женщина, путающаяся под рукой на тракте, ничем иным и не является. Хочешь ли еще в чем-то покаяться, прежде чем слава о подвигах дойдет до Капитула, сынок?
- Пожалуй, что и да. В городке Билберри действует ковен чернокнижников из самых зажиточных горожан... а может и не только из них. А третьего числа они собираются крестить новорожденного на чёрной мессе.
- И ты, конечно же, желаешь принять в этом торжестве самое деятельное участие? - Магистр с задумчиво-многозначительным видом уставился на уши Раймона.
- Какая странная догадка... но верная. Меня на него пригласили как члена ордена, который известен любовью к подобным вещам, и признаться, в таком деле я не отказался бы от помощи. Больше гостей - праздник веселее.
Магистр встал и отошел к окну. Некоторое время он просто барабанил пальцами по стене в задумчивости и по излишне расслабленным плечами и нарочито спокойному лицу было понятно, что Циркон сейчас размышляет над вариантами.
- Хорошо, - наконец, сказал он. - Ты где остановился? Пожалуй, задержусь еще на несколько дней. Хотя бы и до третьего.
- Пока ещё нигде. Никогда прежде здесь не задерживался. Слишком крупный город, слишком дорогой город, слишком далеко от дороги. Если есть хорошее место на примете - буду признателен.
- Здесь недалеко, на соседней улице, есть приличный постоялый двор, "Золотая Лилия". - магистр покосился на дверь, за которой слышалась возня. - Не слишком дешевый, конечно... Мы бы с тобой обошлись без комфорта, верно, но вот твое наказание... Я закончу дела здесь и к вечеру подойду. Там и поговорим.

Леоката

Лавка травника напомнила Эмме тот маленький, уютный закуток, что был отведен им с сестрой Аделой в монастыре. Также было жарко натоплено, сухой и пряный воздух щекотал в носу, понуждая чихать. Прилавков не было, травы, как и положено, висели под потолком, либо стояли по столам в плетеных, хорошо проветриваемых корзинах. Девушка огляделась и ностальгически вздохнула. С тех пор, как она последний раз была в подобном месте, прошло не так уж много времени, но как круто изменилась жизнь! Бывшая послушница никогда бы не подумала, что придет покупать травы, да еще и по такому поводу.
- Чем могу помочь, госпожа? - Травница, чистая и опрятная женщина средних лет, вышла из соседнего помещения, и улыбнулась Эмме.
- Вы позволите мне самой выбрать? - Ответная улыбка. Девушка предпочитала общупать, понюхать, даже попробовать каждую веточку, каждый листок, но зато быть уверенной в том, что травы подействуют. Мастерство травницы, кропотливо и любовно вкладываемое в нее сестрой Аделой, медленно поднималось в ней откуда-то из глубин, наполняя предвкушением работы каждую клеточку тела. Дождавшись согласия от хозяйки лавки, Эмма подошла к одной из корзин и погрузила туда руки.

Змеевик, он же горец зимний. Корневища выкапываются вместе с корнями осенью или ранней весной, отмывается от земли в холодной воде, разрезается на куски и высушивается в печи. Останавливает кровь, хорош в виде примочек на застарелые раны. Воистину - змеевик. Порой и не поймешь, когда забавляется, когда говорит серьезно. Вечно увиливает, изворачивается, пытается ужалить. А если ему это удается, пусть даже и неосознанно - оставляет глубокие раны, рваные, долго не заживающие. Воистину - фламберг. Фламберг и змеевик. Пожалуй, возьмем. С его занятием кровь придется останавливать слишком часто. Чаще, чем хотелось бы.

Душица. Сырьем является трава, лучше во время цветения. Сушится трава на воздухе, в тени. Успокаивает, обезболивает, убирает неприятные запахи изо рта и от тела. Нет, сама она не душица. Ни в коем случае, не душица. Она не может, не умеет успокоить, она сама рвется, мечется, путается, бьется. Совсем недавно, до того, как он так ворвался в ее жизнь, ей мечталось о сирени под окном и ласковой улыбке, нежном поцелуе и тихом садике у небольшого пруда. Улыбка оказалась скорее ироничной, поцелуй так и не случился, а сирень под окном вообще не была посажена. Да и окна не было. И к ужасу, понималось, что все это, в общем-то, и не нужно. Что есть определенная прелесть в этих вот разъездах, ощущении опасности, будоражащем кровь. Равно, как и в этом беспокойстве о нем, в заботе, в приязни, в невольном уважении. Во всем, что сплачивало их двоих.

Заманиха. Сбор корневищ проводят весной или осенью. Вырытые корневища отряхивают от земли, моют в холодной воде, режут на куски и сушат в тени. Стимулирует, снимает утомление и... препятствует зачатию. Ну что же, пожалуй, следует отдать себе отчет - за этим она сюда и пришла. И хоть и было страшно, чему немало способствовали россказни сестер в обители о грубости мужчин, но к нему влекло. До головокружения и слабости в ногах. До неясного томления, впервые возникшего тогда, в ванне. Заманиха - иначе и не скажешь. Объятия, крепчающие с каждым днем, обещающие что-то пока неведомое, иное. Легкий поцелуй, вернувший силы после работы с одержимой. Будто заманивает, не спеша, вдумчиво. Жар удушливой волной охватил тело и Эмма прерывисто вздохнула.

Клевер. "Клавер-р", как говорит неведомый магистр Циркон. Сырьем являются соцветия вместе с верхушечными листьями, собираемые во время цветения. Болеутоляющее и мягчительное, в виде припарок. Да, кому-то из них нужно стать мягче, научиться утолять боль другого, скрашивать жизнь. Точнее, это обязана делать она, Эмма. Но, боже мой и все святые, как хотелось бы, чтобы залечили ее собственные раны, утешили, разделили ту боль, что она несет в душе. Впрочем, она уже начала говорить с ним. Однажды, он узнает и, как знать, поймет.

Можжевельник обыкновенный. Сбор производится стряхиванием плодов на разостланную под куст рогожу. Собранные плоды очищают от листьев и сушат на воздухе, перелопачивая. Снимает боли в костях, приносит покой и умиротворение. Да, можжевельник теперь для нее - покой. Умиротворение, конечно, Раймон не приносит, о нет. Но - с ним было спокойно, и в этом Эмма не уставала отдавать себе отчет. Смешно подумать, она даже не знает, какого он рода. Что дворянин - несомненно. Не бывает у крестьян таких высоких скул и такой врожденной надменности. Не держит сын йомена так гордо голову. Но, все же, отчего она его не понимает? Является ли тому причиной его несогласие с самим собой? От запаха трав - ли от мыслей - закружилась голова, захотелось на улицу, на морозный воздух. Дав зарок себе подумать обо всем завтра, Эмма расплатилась и вышла на торговую площадь, окунувшись в гомон большого города. Раймона не было видно, но они условились встретиться у фонтана на этой же площади, куда девушка и направилась, ведя в поводу Солнце.

Постоялый двор. Вечер.

В камине жарко пылал огонь, оживляя лица михаилитов, сидящих в креслах, причудливой игрой теней. Эмма свернулась уютным комочком на диванчике чуть поодаль, из-под опущенных ресниц наблюдая за мужчинами. Когда Раймон сообщил ей, что вечером их навестит магистр Циркон, девушка, признаться, слегка опешила. Человек из байки Фламберга неожиданно становился реальным и это немного пугало. Но, против ожидания, магистр приветливо поздоровался с ней и долго, заботливо, с некоторым даже оттенком отцовства, выспрашивал о самочувствии, аббатстве, семье. Сочувственно качал головой при сбивчивом рассказе о наказаниях в обители. И - одобрительно подмигнул Раймону, отпуская ее. Вскоре после этого михаилиты воссели у огня, вполголоса разговаривая и пригубливая вино из высоких кубков.
- Ты прав, признаю, - Циркон бросил взгляд на девушку и улыбнулся молодому воину, - ей действительно не место в этом чертовом монастыре. И в голове кой-чего есть, и спокойная - до жути. Прямо-таки михаилит в юбке. И держит себя с достоинством. Только вот...
Он не договорил, дернув уголком губ, отхлебнул вина, поправил манжет темной рубахи и посмотрел прямо на Раймона.
- Только вот ещё она помогла поймать того анку, - усмехнулся Раймон. Здесь, когда за дверями не было ни грефье, ни Снежинки, можно было, наконец, говорить открыто. - А так же с экзорцизмом и выявлением той секты. Что до поисков, возвратов и прочего - есть способы. Только дай день-два.
- Помогла? Эта девочка? - Изумился Роберт Бойд - не Циркон, оглядываясь на Эмму. - Каким образом?
Раймон улыбнулся шире и подлил себе вина.
- Ну, а как ты думаешь? Подождала, пока нежить мной займётся, зашла сзади. Сначала под колени подсекла, а потом только допалить осталось. С демоном и того проще...
- Сказки вон ей рассказывать будешь, - рассмеялся магистр, хлопая собеседника по колену, - на ночь. И все же, Раймон?
- Эмма чувствует чужие эмоции, - пояснил михаилит, ничуть не расстроенный тем, что абсурдную байку раскрыли так быстро. Роберт Бойд был слишком опытным воином, чтобы не оценить руки Эммы, на которых не было мозолей от оружия. - Почуяла анку заранее. Разглядела кое-что в одержимой, что помогло мне угадать имя. Без имени, сам знаешь, было бы куда как потруднее, и возни больше.
- Ты к ней привязался, - с ноткой грусти констатировал Циркон. - Что, может быть, и не плохо. Дети взрослеют, да...
Магистр вздохнул, помолчал, играя кистью, свисающей с подлокотника. Раймон терпеливо ждал.
- Что там с сектой в Билберри? - Спросил, наконец, Бойд.
- Не поверишь, узнал от демона, - Раймон даже поморщился от такого признания собственной невнимательности и глупости. - Хотя мог бы и раньше, стоило зайти в церковь. Следов там хватает... кстати, за пару недель до меня там проезжал Вихрь. Заскочил в церковь, да и унёсся галопом. Умнее меня, видать, но речь не о том. Демон - демоном, но я сперва его слова проверил на трактирщике, а потом купец чуть не с порога позвал нас на новые крестины. Рисковый человек. Впервые-то ребёнка крестили при Эмме, - он помедлил, бросил взгляд на бывшую послушницу. Та полулежала на диване, прислушиваясь к разговору, и Раймон в этот момент понял, насколько Циркон - Бойд - прав. Он действительно привязался, причём до степени, когда хотел бы, чтобы Эмма сейчас была ближе. Как обычно в случаях, когда они делили комнату. - По правде, неумехи там, Бойд. Ритуалы кривые, осторожности почти нет, чувства скрывать не умеют. Не понимаю, как священник ничего не замечает. Разве что он тоже участвует, но... - в его голосе прозвучало откровенное сомнение. - Не верю.
- Вихрь от того и имя такое получил, что все галопом, - Циркон поставил кубок на подлокотник и откинулся на спинку, - а вот оговорки о демонах и крестинах мне уже не нравятся. Но сначала - дело, уши драть буду потом. Что ты замыслил?
- Конкретного плана у меня пока что нет, - признал михаилит, пропустив замечание - мимо ушей. - Сам знаешь, заранее сказать, как поведут ритуал, не так просто, а эти, к тому же, ещё и дилетанты. Но в любом случае сначала будет обращение к духам, обещания, просьбы. И только после этого - крестины. Признаться, мне очень хочется сделать так, чтобы пообещать они успели, а вот отдать ребёнка - нет. Проблема в том, что я не знаю, что с ним делать. Рассчитывал на его мать, но они с торговцем, Симсом - два сапога пара.
- Для ордена он слишком маленький. К тому же обещанный... Впрочем, ключевое тут - кормилица, няньки, пеленки, - магистр поморщился и предложил, - можно оставить в соседней деревушке, дать денег и напустить тумана о том, что заберу лет эдак через шесть.
Тон Бойда не оставлял сомнений в том, что он согласен участвовать в авантюре.
Эмма вздохнула и посмотрела на Раймона. Похоже, что с некоторых пор роль настоящей леди давалась ей с трудом. Бывшая послушница явно тосковала на своем диванчике, не имея возможности ни подойти, ни вступить в разговор, понимая, что магистр не оценит подобного поведения.
- Пожалуй, так будет лучше всего, - задумчиво сказал Раймон, играя вином в бокале. - Наверняка там что-то было не так уж далеко. Можно расстаться с частью заработка, тогда получится, что ковен заплатил за всё практически из своего кармана. А орден получит нового рекрута. Что до обещаний, то до завершения ритуала это остаётся исключительно проблемой чернокнижников, а искать спустя годы михаилита, зная только имя...
- Э нет, - не согласился Циркон, выпрямляясь, - обещанный ребенок - это еще и ордену проблема. Не люблю я этих игр с демонами, древними богами и прочей братией... Ну да видно будет, шесть лет - срок немалый. Там, глядишь, ты мое место в Капитуле займешь...
Раймон закашлялся и вынужден был поставить бокал на стол.
- Я?! Помилуй, Бойд, шесть лет - не настолько уж малый срок. Скорее демоны и ковен забудут об обещании, чем я сгожусь в кресло магистра. Сам посуди: что за магистр, который крадёт послушниц, играет в загадки с глейстиг, общается с демонами и шляется по чёрным мессам? Впрочем, - он усмехнулся, - краж послушниц, думаю, больше не будет. А вот за прочее - не ручаюсь.
Циркон проследил взглядом за Эммой, вставшей закрыть ставни, и зевнул, прикрыв рот.
- Отличный магистр... Да и кто из нас безгрешен? - Философски и немного ностальгически заметил он, вставая, - никто как Бог... Пожалуй, я пока сделаю вид, что Роберт Бойд не слышал об играх Раймона де Три с глейстиг, иначе магистру Циркону придется снова отчитывать брата Фламберга. Ну что же, оставлю вас. Дело к ночи, да и отдохнуть с дороги вам не помешает. Эмма. - Почтительный поклон в сторону бывшей послушницы и кивок молодому воину. - Раймон.
Судя по быстрым, порывистым шагам, которыми Эмма пересекла комнату, она с большим трудом дождалась, когда магистр покинет комнату. Шурша шелком платья, девушка оперлась на спинку кресла михаилита, овеяв теплым, чуть горьковатым запахом ириса и каких-то трав. Нежно и легко провела по взъерошенным волосам воина, задержав руку у щеки чуть дольше, чем обычно позволяла себе. Раймон с улыбкой подхватил её и усадил к себе на колени. Но даже ощутив под руками привычное тепло, вдыхая привычный - хотя и чуточку иной - запах, он никак не мог отделаться от слов Бойда. Привязанность. Изменение. До сих пор ему не приходилось думать ни о ком, кроме себя. Конечно, что бы там ни говорил Циркон для грефье и капитула, Эмма не была помехой в дороге. Расходы? Ерунда. Никогда он так уж не ценил деньги свыше возможности переночевать в тепле и съесть горячую еду. И этот краткий поход с ней был, пожалуй, самым удачным за очень долгое время. За несколько лет. А в остальном - разве он изменился? Что бы он делал иначе? Раймон задумался.
Пожалуй ничего, и это было... странно. Что стоило делать иначе? На это ответить было проще, и ответ Раймону нравился не слишком. Если дело с ковеном не выгорит, что станет с "михаилитом в юбке", если она останется там с лошадьми? Скорее всего, ничего хорошего. И всё же он не задумался перед тем, как втянуть её в дело, которое не касалось ни её, ни, говоря откровенно, его самого. Не подумал и при разбирательстве с анку, и при игре с глейстиг. И всё же - он слишком привык к её обществу. И слишком привык поступать так, как... привык. Ответственность или нет. Эмму стоило и взять с собой, и оставить в Кентрбери. Одновременно. Бывшая послушница пошевелилась в объятиях, и Раймон с улыбкой коснулся губами её волос. К чёрту. Да и наверняка всё пройдёт достаточно гладко. И что за жизнь без риска?

с Леокатой

Некоторое время Эмма просто молчала, прижимаясь к груди Раймона. Просто молчала, просто наслаждалась его теплом, слушала мерный стук сердца и - осознавала, что ее собственное начинает биться учащенно и голова кружится только от этих объятий. Девушка поводила пальцем по тонкой вышивке на рубашке михаилита, пытаясь отвлечься, но отчего-то вышло еще хуже, сердце заколотилось бешено, будто собираясь выпрыгнуть из груди.
- Раймон, - несмело произнесла она, - позволишь спросить?
- Конечно, - голос михаилита звучал спокойно, с толикой ленцы, но и удовольствия. - Всегда. Об этом даже не нужно спрашивать.
- Магистр Циркон, он... - Эмма, пытаясь собраться с мыслями, обвела пальцами особо вычурно вышитую ветку падуба, прихотливо взбирающуюся по рубашке к плечу и шее, - когда ты сказал, что он желает навестить нас, я думала, что будет ... страшнее? Что он похож на наставниц в обители, наверное. Но он держит себя, будто и не наставник вовсе...- девушка окончательно смешалась. Близость воина затуманивала мысли и делала косноязычной. - Прости.
- И всё равно остаётся наставником, - задумчиво ответил Раймон. - Но мы знакомы... как бы сказать. Не только по обучению - хотя и там магистры никогда не доходили до такого, как в вашем аббатстве, - а и после. Циркон остаётся магистром, но Роберт Бойд, наверное, стал другом.
- Друг... - девушка вздохнула и уютнее устроилась в кольце рук. - Недостижимая мечта. Такая же, как и тишина от чужих чувств.
Раймон несколько секунд молчал, прежде чем ответить.
- Ты действительно считаешь, что иллюзии, в которых живут другие люди, лучше, чем твой дар? - он покачал головой. - Ты не чувствуешь меня... кстати, а как насчёт Бойда?
- Знаешь, это тяжело, - вздохнула Эмма, приникая к плечу воина, - когда не знаешь, где ты сама, а где... жизненные иллюзии соседки по келье. Когда живешь чужим счастьем, не зная своего. Когда смеешься не потому, что весело тебе, и плачешь - потому что плачет кто-то другой. Наверное, я не смогу объяснить, как хорошо, когда тихо. И каково это - впервые в жизни иметь свои чувства.
Она помолчала, уткнувшись в плечо, чувствуя, как начинают гореть стыдом уши.
- Магистра я тоже не чувствую. Если тебя хотя бы иногда можно описать запахом, то магистр - просто ровное пламя, как у дорогой восковой свечи.
Михаилит тихо рассмеялся.
- Да, он такой. Значит, все орденцы, так или иначе... - он выпрямился, отстраняя Эмму, и чуть помрачнел. - Значит, свои чувства, вот как... Но без чужих ты попадаешь в наш мир. Где почти нет дружбы, потому что легче закрыться. Где точно так же могут обманывать и использовать, потому что не ангелы.
- Не вижу разницы, - девушка несколько обиженно покосилась на михаилита, отнявшего уют, плечо и стук сердца, - обманывают и используют всегда, умеешь ты чувствовать людей или нет. Но ведь не только на этом мир держится. Есть и единство, и забота, и понимание. И человек, с которым... к которому ты это все испытываешь.
Секунду михаилит смотрел ей в глаза, потом улыбнулся и снова привлёк к себе.
- Это всё - есть. И доверие, которое то ли стоит испытывать, то ли нет?
- Если уж доверился кому, то доверяй во всем. - Эмма прильнула, вцепилась в рубашку пальцами, точно могла удержать - и удержаться самой. - И если уж начала говорить... Я не смогу научиться не беспокоиться каждый раз, как ты идешь сражаться... или к одержимому. И спокойно, молча смотреть на то, как ты в кольчуге без сюрко мерзнешь на морозе, рискуя заболеть. Но, если ты против, я научусь не говорить об этом. Возможно, не стоило вообще заводить этот разговор.
Девушка сжалась, окаменела, ожидая ответа, как приговора. Хотелось сказать еще, что готова подарить свое доверие, но не знает, как это сделать, ведь она не в ладу сама с собой.
- Мда-а, - голос Раймона звучал задумчиво. Ещё была в нём и толика почти искреннего сожаления. - Что уж тут. После раны от анку и провала с глейстиг я бы тоже не слишком верил, что способен не отморозить... скажем, нос, - здесь, судя по всему, михаилит уже не скрывал улыбки. - Поэтому, ты уж говори и спрашивай, пожалуйста. И побольше. Да, определённо, побольше. А я могу попробовать лучше заботиться о... нас.

Со Спектром

Раймон де Три и Эмма Фицалан

29 декабря 1534 г. Постоялый двор. Ночь

Монастырь выглядел и так, и не так. Стены коридора расплывались перед глазами; камни перетекали один в другой так, что пять могли быть одним, а один - пятью. Выцветший, словно пережил не несколько дней, а сотни лет гобелен с архангелом казался плоским, мёртвым. И, казалось, чуть менялся, стоило посмотреть под другим углом. Сам воздух вокруг Эммы был... странным, пыльным и сухим. Тонким. Не имеющим запаха. И сыпался песком шёпот. Обрывки памяти, сменяющиеся, затухающие, стоило сделать шаг и тут же сменяющиеся новыми. Камни под босыми ногами были старыми. Они помнили гул волн далеко-далеко, вес земли и медленное неуклонное движение. На границе зрения мелькали странные тёмные силуэты, меняющие форму даже когда Эмма пыталась за ними следить. Скользили бесшумно по полу, исчезали в стенах, где - она точно помнила - не было даже маленьких нор. А существа - если они были живыми - порой достигали пояса. И над всем этим парил единственный настоящий звук: из открытой двери в кабинет аббатисы доносился незнакомый мужской голос. Он тоже звучал необычно: терялся в зыбкой нематериальности форм, пропадал, дробился на части. И всё же был живым.
Не стоило заводить этот разговор. И недосказанность никуда не ушла, и кошмары теперь снятся. И ведь все, как в жизни - даже гобелен такой же пыльный. Эмма погладила архангела Михаила, подивившись, что и во сне помнит каждый узелок гобелена, вышитого, впрочем, не в стиле арраци, а значит, совершенно не изысканного. В отличие от камней, гобелен не пытался ничего рассказать. Он просто был. Пальцы сами нащупали знакомый тройной узел в крыле архистратига. Послушницы верили, что он приносит счастье, хоть Михаил и регулярно разочаровывал их, видимо, сказывалось соседство с кабинетом аббатисы. Девушка вздохнула, чувствуя себя маленькой и беспомощной, подошла ближе и осторожно заглянула в знакомую до дрожи в коленках комнату.
Серая, как и коридор снаружи, размытая комната встретила её букетом запахов и цветов ещё прежде, чем глаза успели вобрать происходящее. Яростная надежда, разочарование, странная, вышелушенная - словно редкое кружево - боль. Последняя сочилась постоянно, но по чуть-чуть, по кусочкам. Так же звенела сочным запахом ненависть. И здесь ярче чем где бы то ни было ещё проступало ощущение камней стен и пола, что они не должны быть здесь. Смущение. Они не хотели быть здесь и даже не были уверены, что они - камни.
По сравнению с этим высокий сухопарый мужчина в чёрной рясе, стоявший над пентаграммой, казался почти обычным. Точнее, стоял он рядом с пентаграммами. Линии были начертаны на полу, но одновременно на высоте пояса словно шнурами из золотого света сияла ещё одна, развёрнутая на пол-оборота. И там же парило тело сестры Магдалены. Голое, тонкое, с сухими грудями, оно было покрыто таким количеством ран и ожогов, что становилось непонятно, как она ещё жива. Но закатившиеся глаза моргали, а пока Эмма смотрела, одна из ран на бедре монахини медленно затянулась. Девушка зажала обеими руками рот, чтобы не закричать, и попятилась. Как всегда, от наплыва чужих эмоций, закружилась голова, и снись ей подобное несколькими днями раньше, беглая послушница, не задумываясь, бросилась бы к страждущей, но... Вспомнились слова Раймона о том, что возмездие должно бы найти сестру Магдалену рано или поздно. И Эмма сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладошки, глубоко вздохнула, отгоняя назойливо лезущие к ней чувства старой монахини, камней и мужчины. Проснуться отчего-то не получалось, девушка растерянно обернулась к Архистратигу, точно он чем-то мог помочь, но архангел молчал, лишь, когда гобелен колыхался от едва уловимого сквозняка, лицо Михаила принимало упрямо-отчаянное выражение. Беглая послушница снова вздохнула, на этот раз, кажется, громче, чем следовало. Ну отчего ей не снятся обычные сны? Какие снятся всем людям? О каких-нибудь забавных пушистых котятах, о счастье, заполняющем каждый уголок тела, о цветущих садах. Почему ей не приснится, наконец, это маленькое поместье где-нибудь далеко? Даже без сирени, будь она проклята. Почему - вот это все? Эмма с сожалением покосилась на силуэты, позавидовав их способностям проходить сквозь стену, и снова заглянула в кабинет.
Мужчина, не переставая бормотать, коснулся живота монахини рукой, и его пальцы без видимого усилия прошли сквозь кожу. Вокруг быстро расплывались чёрные пятна. Золотая пентаграмма вспыхнула, а Эмму захлестнула новая волна чужих чувств. Тело сестры Магдалены выгнулось, как от невыносимой боли. Она распахнула рот, но не издала ни звука. Зато глаза монахини, почти чёрные, уставились прямо на беглую послушницу. Во взгляде почти не было разума, только боль и почти безбрежная ненависть. Видимо, это и заставило мужчину оглянуться. У него оказалось худое, но приятное лицо, гладко выбритое, с тонкими губами. И в устремлённых на Эмму светло-карих с прозеленью глазах туманом абсолютная решимость сплавлялась со стынущим изумлением.

с Леокатой

Девушка испуганно охнула и отступила, пятясь. Спиной прижалась к гобелену - единственной вещи, казавшейся незыблемой среди колышущегося серого тумана, стеной окружавшего ее, в котором все чаще мелькали существа. Архангел Михаил вздрогнул, с крыльев посыпалась пыль. И было это так буднично, так обыденно, что девушка рассмеялась. Неудержимо и отчаянно. На звук смеха к границе тумана выдвинулась тень, отдаленно похожая на анку. Но Эмма не боялась. Уже не боялась. Выпрямилась, невысокая, стройная, откинула голову на нежной шее и рассыпала меж холодных каменных стен звонкое серебро голоса.
- Как ты сюда попала?
Мужчина стоял у дверей. Туман, казалось, не волнует его вовсе, хотя силуэты в нём зашевелились быстрее и словно пытались вылезти... наружу. Словно из-за бледного зеркала. Или глади пруда под свинцовым небом.
Девушка невольно вспомнила слова рогатого призрака на памятной поляне и невольно же улыбнулась. Наверное, не стоило сейчас повторять слова той женщины, хотя соблазн и был велик.
- Через сон, - просто ответила она и слегка надменно осведомилась, - а вы?
- Я? - мужчина отступил на шаг и жестом указал Эмме на дверь в кабинет аббатисы. Несмотря на то, что он только что делал с сестрой Магдаленой, пахло от него лишь любопытством и... рассчётом. Легко, пока что едва заметно, но это чувство крепло. - Я пришёл сюда в поисках двери. Но ты... сначала там, с мерзкими тварями, которым нет места на Земле. Теперь - здесь.
- Дверей здесь много, - буркнула бывшая послушница, плотнее прижимаясь к гобелену, - любую выбирайте. Твари действительно мерзкие были, соглашусь. Особенно собака.
- Много?! - мужчина сделал два крупных шага и навис над Эммой, пристально глядя в глаза. Казалось, что он вот вот схватит её за плечи и начнёт трясти, но вместо этого сложил руки на груди. - Ты и там ушла через врата... так же, как и те твари, верно? Как у тебя получилось?
- Конечно, много,- Эмма ткнула пальцем поочередно в разные стороны, - вон там - дверь в обитель, тут - на выход во двор, а та - на галерею. Если в обитель войти, то еще много разных дверей обнаружится. И, право, вы задаете мне странные вопросы. Знай я, как у меня это получается, мы бы с вами не беседовали. Я просто бы ушла.
Спокойнее, Эмма Фицалан, спокойнее. Нельзя выказывать свой страх, пронизывающий до мозга костей. Страх убивает разум, делает беспомощной, бессильной. беззащитной. Бояться нельзя - нужно думать. И искать эти чертовы двери...
- Дерзишь. Хотя уже за одно только общение с теми монстрами тебе стоило бы занять место этой старухи. Но, пока что, - мужчина улыбнулся, но до глаз эта улыбка не добралась, - это подождёт. Благословенная сестра Магдалена, которой я помогаю исполнить предназначение перед Господом нашим Иисусом Христом, ещё жива. Но и ты знаешь куда больше, чем говоришь. Чем сама подозреваешь. Так всегда бывает. Как думаешь, сколько боли ты... - он внезапно вскинул голову, словно прислушиваясь, хотя вокруг не было слышно ни звука. - Мой ритуал не ждёт, но и с тобой мы ещё не закончили. Пойдёшь в кабинет, - слово прозвучало с сарказмом, - сама, или тебя тащить?
- А что я там не видела? - Сердито возмутилась Эмма. - Ну, кроме сестры Магдалены в таком вот виде?
Раймон! Отчего тебя тут нет? Отчего ты не встряхнешь, не разбудишь сейчас, приводя в чувство, заставляя вернуться к тебе? Боже, ведь швы с плеча так и не сняла, нитки врастут, будет больно и кожу стянет до неровного рубца. Девушка будто воочию увидела рубец, плечо, где он находился и на котором так удобно было спать, ощутила запах тела михаилита, гладкую кожу под рукой. Совершенно неуместно, не вовремя, вспомнились прикосновения его рук и губ. Слезы подступили к горлу, обнажая страх и слабость. И Эмма закрыла глаза, пытаясь справиться с ними.
Следующим, что Эмма ощутила, действительно стало касание руки - чужой. Холодной и жёсткой. А потом, уже падая, почувствовала, как вокруг смыкается тьма.

Со Спектром

Пробуждение отозвалось головной болью и онемением во всем теле. Девушка попробовала пошевелить рукой, но даже пальцы - чуткие пальцы лекарки! - отказывались слушаться. Холод камней не приносил облегчения, напротив, казалось, что она окоченела, подобно умершей. Беглая послушница дернулась еще раз и с трудом открыла глаза. Эмма лежала на полу - и не на полу одновременно. Камням, которые не камни, было страшно от неуверенности в себе, их смущали волны жёсткой, могучей силы, бившие он пентаграммы. Они тянулась за пределы комнаты, но там не было ничего, словно весь монастырь исчез. И попытки понять, быть понятыми, умирали в сером тумане.
О боже, не хватало теперь еще и камни понимать. Впрочем, вероятно, беспокоиться не стоит, чувствовать что-либо осталось недолго. Сейчас он закончит с сестрой Магдаленой и... Найдет беглая послушница Эмма из рода Фицалан свое последнее пристанище здесь, откуда с таким удовольствием сбежала. Нужно сосредоточиться, осознать, как вернуться туда, в темную и теплую комнату, под одеяло, в уют объятий и безопасность. Но... как это сделать, если мысли ворочаются вяло и неохотно, не послушны, как и тело?
- ...не то. Святость, но...
Кровь, стекая с тела, доходила до линий нижней пентаграммы и взлетала вверх, отчего лучи на миг вспыхивали ярче. Сестра Магдалена ещё дышала, но уже едва заметно. И её раны, которых стало ещё больше, не затягивались.
Угасает. Она уже угасает. Уже не испытывает ни боли, ни страха, ни ненависти. Лишь сияющее серебром умиротворение умирающей. Скоро все закончится и отправится Магдалена к тому, Кому обещалась при постриге. Впрочем, сейчас, когда от жизни сестры-вышивальщицы зависела жизнь самой Эммы, девушка могла только желать долгих и долгих лет монахине. Жадно следя за каждым вздохом страдалицы, девушка лихорадочно размышляла. Тело все еще не слушалось, но руки и пальцы уже чувствовались.
- ... что-то другое... так и не смог в те чёртовы врата. Камни и камни. Воздух. Нужно... - к счастью, мужчина, погружённый в собственные мысли, пока не заметил, что Эмма очнулась.
Размытый сапог ударил в пол, и от него кругами разошлись волны страха.
Нет, камни определенно не нужно слушать. Кто бы мог подумать, в монастыре - и такой трусливый пол. И это здесь, где каждый камень пропитан потом и кровью таких, как она, бывшая послушница Эмма. Госпожа Берилл, ведьма и лекарка, спутница михаилита...И, пожалуй, на этом сейчас и остановимся...
Прямо перед глазами Эммы лежала узловатая трость сестры Магдалены, кончик которой был испачкан в чём-то белом. За ней, у одного из лучей пентаграммы, на полу было тщательно выписано имя. Уриэль. Не раздумывая слишком долго, лишь убедившись, что мужчина отвернулся, девушка схватила клюку, знакомую до боли в спине и пальцах, и махнула ею, стараясь зацепить нагромождение свечей, карт и прочего, что составляло пентаграмму. Движение получилось неловким, но Эмме удалось сбить одну из карт и даже мазнуть концом трости по меловым линиям внешнего обвода пентаграммы. В сторону со звяканьем покатился какой-то пузырёк. Дальше всё случилось одновременно. Сестра Магдалена тяжело упала на пол. Коснувшись камней, она уже не дышала, но открытые глаза монахини смотрели прямо на Эмму. Мужчина, резко обернувшись, что-то крикнул, его слова утонули в давящем шелесте высвободившейся силы, которую пентаграмма уже не могла ни собирать, ни сдерживать. Смерть ударила в стены и потолок, расплескалась брызгами. Воздух пошёл рябью, как над водой в жаркий день, и мужчина, кинувшись к Эмме, натолкнулся на одну из таких волн и отлетел назад.
- Дура! Ты даже не понимаешь, что!..
В комнату через открытую дверь и стены волной хлынул белёсый туман.
Эмма с трудом, опираясь на трость, поднялась на ноги. Пошатываясь, отошла к столу аббатисы и оперлась на него. В прошлый раз ворота были заключены между двух камней. Но в кабинете матери-настоятельницы не было даже окна, не было вообще ничего, что могло бы напоминать врата. Кроме, пожалуй, дверей и пентаграммы. В пентаграмму лезть не хотелось до жути. Но... Что, если она сама - и врата, и ключ одновременно? Как в тех, старых сказках, что читала нянюшка на ночь? Где в жутком и заманчивом переплетении возникали то холмы фэйри, то вороны, то прекрасные принцессы. Жаль, она их почти не запомнила, слишком мала была, но... "Лишь стоит вспомнить, что забыл дома и пожелать вернуться к этому всей душой - и чары бессильны. Холм тотчас же откроется и вернешься домой". Дома у Эммы никогда не было. Ни поместье Фицаланов, ни монастырь она не могла назвать своим домом. Но вот на постоялом дворе она действительно кое-что забыла. Платье глейстиг. Его подарок. Его забота и его проклятие. Проклятие, кстати, тоже осталось там же. А еще оставался он... Девушка уставилась на туман, приближающийся к ней, вцепилась руками в трость и то ли мысленно, то ли вслух, закричала... Пространство и время не раскрылись как в сказках, только к крику добавился мерный речитатив на латыни, раздавшийся из-за пентаграммы. Туман медленно двигался вперёд, обтекая странные полотна воздуха, которые продолжали светиться даже в тусклой дымке. Клок серого тумана обернулся когтистой лапой и выбил трость у девушки из рук. Отшатнувшись, Эмма задела рукой чернильницу, и - провалилась вниз, прямо в камень, который больше не был камнем.

с Леокатой

В комнате было темно и тихо - совсем так, как грезилось в этом странном сне. Безмятежно посапывал Раймон, вольготно раскинувшись на кровати.
Девушка осторожно села и, стараясь не разбудить воина, выбралась из-под одеяла. Отвар заманихи, приготовленный с вечера, остывал на столе в глиняной кружке. Эмма залпом выпила его, скривившись от терпкой горечи, и потянула сумку. Заветный мешочек с травами перекочевал на стол, и в кржуку щедро посыпались пустырник, душица и валериана вперемешку. Что, во имя всех святых, с ней творится? Откуда эти странные, эти живые сны? После которых на пальцах возникают порезы, как сейчас? Никогда прежде она такого не испытывала, да и, признаться, испытывать больше не хотела. Если все это - последствия ее дара, то к чертям его, чтобы не говорили. Беглая послушница зябко поежилась, ее знобило. Комната казалась холодной, несмотря на вновь разожженный камин и быстро вскипевший от раскаленной кочерги отвар. Девушка поджала под себя ноги, затихла, сидя в кресле. Сестра Магдалена... Что, если она и в самом деле умерла,жестоко замученная этим страшным человеком, а Эмма всего лишь уловила отголосок ее страданий? Конечно,никто не заслуживал такой страшной кончины, даже мать-вышивальщица, но жаль ее не было. Не получалось жалеть, слишком страшно, слишком больно было от собственной беспомощности. Слишком близко она сегодня видела собственную смерть. Так близко, что могла потрогать рукой подол рясы. Девушка отхлебнула горького, вяжущего язык отвара, потерла ноющий ушибом бокre, снова глянула на кровоточащие порезы на пальцах и тихо заплакала. Все же, это был не сон...
Из-за её плеча протянулась рука и забрала чашку. Неслышно подошедший михаилит понюхал отвар, скривился и отставил его подальше. Поднял Эмму на ноги, прижимая к себе.
- Что случилось? - затем он опустил взгляд на руку девушки и нахмурился. Из глаз мгновенно исчезла сонливость. - И как? Кто-то из слуг посмел? Владелец?.. - последнее слово прозвучало с сомнением. Хозяин постоялого дворе никак не походил на человека, который станет обижать гостей.
- Мне снова приснился кошмар, - всхлипывая, начала говорить Эмма. - Но, кажется, это вовсе не сны! Кажется, это все на самом деле происходит!
Сейчас она казалась удивительно маленькой и жалкой. Не было ни беглой послушницы, ни госпожи Берилл, ни спокойной и хладнокровной Эммы. Была лишь обиженная, напуганная девчушка, кривящаяся от боли и прижимающаяся в поисках защиты к Раймону. Довольно-таки продолжительное время она так и стояла, вжавшись в михаилита, не пытаясь даже утереть слезы. Слушала его тишину и биение сердца, чувствовала его тепло и руки. И неожиданно осознала, что ей спокойно.
- Я снова была в монастыре, у гобелена с Архистратигом. - Девушка заговорила нервно, подрагивающим голосом, но уже без слез. - И вокруг меня стоял туман, такой густой, что было видно только на три шага, не больше. В нем копошились призрачные твари и в одной из них я совершенно точно узнала анку! И еще там был священник. Он мучил сестру Магдалену, висящую высоко над пентаграммой. Жестоко мучил, при этом она оставалась жива, а ее раны затягивались. Ох, Раймон, он такой страшный! С виду - самый обычный, с толпой смешается - и не найдешь. Но его чувства... Ни ненависти, ни злости. Только расчет и любознательность. И он будто притягивает тварей к себе!
Она замолчала, закусив губу, и внимательно осмотрела многострадальную руку. Порезы не были глубокими, но выглядели неприятно, рваные края неряшливо топорщились.
- Шрамы будут, - посетовала девушка скорее самой себе, чем михаилиту.
Переход от плачущего ребенка к лекарке, от лекарки - к заботящейся о своей внешности барышне оказался разительным даже для нее самой. Эмма утерла слезы и робко улыбнулась.
- Шрамы не беда, - отмахнулся михаилит с практичным безразличием человека, для которого повреждения на шкуре были нормой жизни. - А вот если оно настоящее, значит, происходит не само. Я бы с удовольствием перевидался с этим твоим страшилой... - он помедлил, но тут же поморщился. - Подумал было, что стоит вернуться в аббатство и проверить, но слишком далеко. Если ты видела то, что уже случилось - ни за что не успеть.
- И он говорил со мной... Спрашивал, почему я оказалась там и как мне это удается. Если бы я сама знала... - Эмма глубоко и с грустью вздохнула, не слыша и не желая слышать замечания об аббатстве, - а затем прикоснулся ко мне, и я лишилась чувств. А когда очнулась, то лежала на полу в кабинете аббатисы, совсем рядом со мной была пентаграмма и трость сестры Магдалены. А этот священник все бормотал и бормотал что-то о дверях и вратах. Мне показалось обидным умереть, ничем не досадив этому... злыдню. Но что я могла? Только прервать обряд. И тогда я взяла трость и нарушила пентаграмму... Ох, что тогда началось! - Девушка резко развела ладони, изображая взрыв. - Туман повалил клубами в кабинет, из него вырвалась тварь, выбила когтями у меняклюку из рук. А я все это время думала о тебе... И провалилась сквозь пол.

Со Спектром

Раймон, который в это время искал полотно и мазь, чтобы замотать пальцы, оглянулся и покачал головой.
- Ты разрушила пентаграмму во время ритуала на крови? Молодец. Опасная женщина. Буду приносить в жертву - напомни предварительно связать и положить подальше, - вернувшись к столу, он смочил ткань и начал протирать царапины, некоторые из которых до сих пор сочились кровью. - Говоришь, прикоснулся - и всё? Магия, да похоже на целительскую. Но второй раз, и началось с глейстиг же... И становится опаснее. С этим нужно что-то делать. Среди призраков твоих этого... священника не было?
Эмма задумалась, морщась от боли и шипя, когда ткань соприкасалась с порезами.
- Мне кажется, - тихо призналась она, - что та собака и была им. Сейчас понимаю, что глаза у них - одинаковые.
- Священник-собака? И выходит, что они - не друзья, но нам с этого толку нет, пока не получится... скажем, объясниться в других условиях, - на последних словах из голоса михаилита почти пропали эмоции. - Значит, задача прежняя - найти, только информации стало больше. У этого "самого обычного" хотя бы есть лицо. И, может, даже, орден, если только тот облик - не случай.
Наблюдая за точными и ловкими движениями Раймона, бинтующего ей руку, девушка невольно улыбнулась. Ну что ж, теперь они поменялись местами, хотя, видит Бог, не желала она этого. И змеевик понадобился раньше, чем предполагалось. Эмма коснулась здоровой рукой щеки воина, улыбаясь ласково и благодарно.
- Спасибо тебе, - тихо и смущенно начала она, но почти сразу изменила тон на серьезный, - но отвар ты, право, зря отнял. Если только сам не решил его употребить.
Раймон пожал плечами.
- А он не слишком крепкий? Я не травник, но по горечи доза великовата даже для меня.
- Зато быстро принесет забвение. - В голосе девушки прозвучали все оттенки горечи, приписываемой отвару. - И тебе не придется возиться с некой излишне впечатлительной девицей.
- А... - Раймон взял кружку и поболтал мутный настой, который успел уже остыть, но в запахе, казалось, только прибавил. - Значит, дело в этом? Чтобы мне не пришлось возиться?
Девушка опасливо кивнула, с недоверием следя за рукой михаилита. Несмотря на это, увернуться она не успела. Эмма с визгом закрыла лицо руками, оберегая от терпко пахнущего отвара и ошметьев травы, а когда отвела их, то взгляд, потемневший от злости, не обещал ничего хорошего Раймону. Она слепо нащупала пустой кубок, забытый на столе магистром, и молча швырнула его в михаилита. Следом полетела подушка из кресла. Успеха это не принесло. Кубок пролетел мимо, а подушку гадко улыбающийся михаилит поймал и положил рядом. Не обнаружив больше ничего подходящего под рукой, девушка принялась озираться в поисках снарядов. Мешочек с травами бросать было жалко, а до второго кубка она не дотягивалась. "Волосы теперь придется мыть долго", - обреченно подумалось ей.
- Вот теперь я вижу, что отвар действительно полезен, - в голосе Раймона звучало глубокое удовлетворение. - Твоя правда. Совсем другое дело.
Эмма молча глянула в ответ, покосилась на оставшийся кубок и, глубоко вздохнув, направилась к тазу с водой. В конце концов, михаилиту теперь дня три обонять от ее волос запах валерианы, столь милый сердцу котов. И страх, и обреченность, и ярость отступили, будто их и не было. И, как всегда бывает после сильного волнения, на смену им пришли облегчение и сонливость.
- Значит, считаем себя обузой, - Раймон встал, поднял брошенный кубок и поставил обратно на стол. - Самоуничижаемся так, что мать-настоятельница была бы в полном восторге. Мне же, определённо, злость нравится куда больше. Даже если ты по какой-то причине считаешь, что до тебя никому вокруг нет никакого дела, она помогает... ну вот хоть кидаться кубками. Хотя, видит Бог, я даже представить не могу, что в последние дни могло привести к такому выводу.
- Прости, - лица склонившейся над тазом девушки не было видно из-за копны волос, но в голосе звучало искреннее раскаяние. - Я не права, знаю. Но... - рассудив, что лучше не уточнять нечто вроде "я не знаю, как благодарить за то, что делаешь для меня", Эмма замолчала и некоторое время сосредоточенно выбирала листья и черешки из прядей. - Прости, если сможешь.
- Ага. Надо будет поговорить с Бойдом про эти врата или ещё что. Кому знать, как ни ему... - михаилит громко зевнул, а потом неожиданно фыркнул. - У всего есть плюсы. Теперь можно будет говорить, что одно присутствие лекарки и травницы - успокаивает.
- Поспать не получится, - мстительно заметила беглая послушница в ответ на зевок, - пока всю траву не уберу. Буду грохотать тазом, злобно ворчать, а если еще и волосы пятнами прокрасятся... Лучше помог бы. Заодно и... успокоишься.

с Леокатой

29 декабря. Кентрбери. Утро.

Назвать аббатство святого Августина впечатляющим мог только глупец. Оно было величественно-изысканным, изящным, точно мавританская шкатулка для благовоний. Высокие, стройные башни, пронзающие небо плавно и грациозно перетекали в мощное эхо нижних аркад. Своды поддерживались стрельчатыми арками, опирающимися узкие колонны, отчего возникало ощущение необыкновенной легкости аббатства, его воздушности и невесомости, усиливающееся светом, проникающим через множество огромных окон. Фасады трансептов, украшенные круглыми окнами с витражами, усиливали сходство монастыря с дорогим колье на шее королевы. Оно и выглядело королевским дворцом: настолько богато украшенное ажурными арками, гобеленами, статуями и резной мебелью, что деловито снующие повсюду приветливые бенедиктинцы казались лишними и неуместными.
Встречающий гостей монастыря брат Филипп, круглый, добродушный, весь какой-то мягкий и уютный, принял Раймона и Эмму радушно. Поклонился вежливо, но не роняя достоинства, и жестом пригласил следовать за ним.
- Мы всегда рады гостям, милорд, - просвещал он, плавно разводя руками, - красоты нашего монастыря нельзя прятать от мира! Скоро у нас обедня будет. Вы и миледи ведь ради нее приехали?
Эмма, остаток ночи распутывавшая волосы под язвительно-назидательные замечания Раймона, от этого вопроса вздрогнула, умоляюще взглянула на михаилита и нахмурила брови, демонстрируя явное нежелание слушать обедню.
- Как вы замечательно сказали, - подхватил Раймон, игнорируя последний вопрос. Обедня сегодня его привлекала не больше, чем Эмму. Не то чтобы они не нуждались в наставлениях, но михаилит подозревал, что Роберт Бойд справится с этим лучше. Как минимум, будет точнее. - Про красоты монастыря и про привлечение гостей, угодное Господу. Так вышло, святой отец, что мы с миледи интересуемся старинными гобеленами. В аббатстве Бермондси мы, с разрешения матери-настоятельницы, отыскали гобелен с вытканным на нём королём Альфредом и его братьями. Интересная работа, но неполная. И говорят, что вторая часть его хранится именно здесь. Мы были бы очень признательны за возможность оценить эту работу из вашего собрания.
- Конечно же, у нас хранится вторая часть этого триптиха, - монах радостно всплеснул руками и посеменил по светлой галерее, маня за собой гостей, - я покажу вам, его как раз подняли из хранилища, чтобы гости могли любоваться им, прошу вас, прошу сюда.
Огромная, светлая комната, где были бережно разложены гобелены, ничем не напоминала помещение в обители святой Марии Магдалины. Радостные, чистые тона прослеживались и в вымытых окнах, витражи которых изображали пасторальные сцены, и в светлых деревянных полах, и в тихом пении монахов, работающих в углу с картинами.
- Вот он, на станке лежит, - указал монах на одну из стоек в центре комнаты, - расправляется.
Ткань, действительно, расправлялась, и это оказалось гораздо проще, чем в аббатстве Бермондси. Расправив гобелен, Раймон отступил на шаг, чтобы легче было оглядеть картину целиком. В центре, без сомнения, был изображен Альфред Великий, поскольку в чертах светловолосого юноши угадывался мальчик из Бермондси. Одетый в светло-зеленую и голубую одежду, он одной рукой держал под уздцы светло-серую лошадь, другую - простирал к черноволосой деве, опустившейся на одно колено перед ним. Девушка, одетая в пышное красное платье, с венком из роз на голове, протягивала Альфреду корону. Над головой ее вились три ворона, держащие надпись "Немайн Фи". Под ногами персонажей гобелена раскинулся ковер ярко-зеленой, изумрудной травы, а сами они расположились на фоне зеленых же холмов, между которыми виднеются очертания Глостерского собора. На мгновение Раймону показалось, что дева на гобелене повернула к нему лицо, будто бы приподнялась над плоскостью ткани и... улыбнулась медленно и зазывно. Раймон улыбаться в ответ не стал. Слишком много и неприятно в жизни стало и воронов, и их госпожи. Изображение, впрочем, почти сразу замерло, но ни подходить к нему, ни трогать ткань ему не хотелось.
- Немайн... фи. Злая, отрава? - михаилит фыркнул. - С таким представлением на месте Альфреда я бы дважды подумал, стоит ли что-то брать. Хотя, наверное, в той ситуации вороны не были столь же любезны.
Эмма, явно не заметившая ничего необычного, аккуратно, кончиками пальцев, ласкающим движением провела по полотну, задержавшись на соборе, и недоуменно нахмурилась.
- Не пойму, - заговорила она, - гобелен полностью тканый, но вот этот собор... Он вышит прямо поверх тканого полотна. Именно вышит, тройным шотландским узлом. Рука на нем спотыкается. А женщина - это Morgan La Fay, - девушка ненароком выдала приличное французское произношение, - ее именно так изображают на гобеленах. Чаще всего - в сценах смерти короля Артура. Для чего она здесь, да еще и с такой подписью - не знаю. Но общие цвета - это возрождение и исцеление. И эти холмы - ирландские. Их надлежит вышивать именно так, не иначе. Это канон, понимаешь?
Травница еще раз погладила пальцем собор и озадаченно замолчала. Написанное на лице явное недоумение только подчеркивало то упорство, с которым она пыталась подцепить хоть нитку из изображения храма. Вороны на изображении начали медленно кружиться, будто гоняясь друг за другом. Круг их неторопливо, но неуклонно расширялся, чуть сдвигаясь в направлении руки увлеченной гобеленом Эммы. Раймон взял девушку за руку и отвёл подальше, не переставая наблюдать за изображением. Краски начали расплываться перед глазами, и только вороны становились всё чернее, всё более живыми, пока...

С Спектром

Сапоги тонут в мягкой земле, сменившей каменные плиты монастырского пола. Душно. Очень душно. И нет больше ощущения локтя Эммы под пальцами. Солнце слепит так, будто бы лето - и не английское вовсе. Скорее напоминает рассказы о Палестине, хотя Раймон и не может сравнить - он не помнит не то что пустыни Востока, а даже тепло долин Луары. Горизонт скрыт за высокими, покрытыми лесом холмами, а вся долина и распадки между ними - в жесткой, блестящей траве, густо пронизанной фиолетовыми стрелами ирисов и странных, золотых лилий-звездочек на тонких стебельках. Озерцо невдалеке сплошь затянуто темными, большими, широко-округлыми, глянцевыми листьями и огромными розовыми цветами, колышущимися на высоких, похожих на канаты, стеблях. Горячий, влажный ветер, кажется, обдувает со всех сторон одновременно, ласково ворошит волосы, касается щек и уносится прочь, играть с цветами на озере, отчего те бело-розовым облаком склоняются прямо к черной воде. Заметив присутствие чужака, с глади воды вспархивает белоснежная цапля и лениво распластывается в безоблачной синеве резной, ажурной игрушкой, изысканным украшением.Раймон вскидывает голову ей вслед, невольно ожидая увидеть там же воронов, но небеса чисты.
Покачав головой, он думает о том, что без двойного кошмара Эммы Фицалан принять происходящее было бы куда сложнее. А так... михаилит проверяет меч: лезвие выходит из выложенных изнутри шерстью ножен ничуть не хуже, чем утром. Но вот призыв к магии, этот взгляд внутрь, в сердцевину огня, не приносит ничего, и он хмурится, в очередной раз жалея о тех иллюзиях для развлечения послушницы... нет. Не жалея. Просто придётся обойтись. К тому же, пока что он не видит никакой угрозы. Или цели, хоть чего-то, похожего на способ вернуться. На врата, о которых говорил священник во сне Эммы. Он пожимает плечами и ещё некоторое время терпеливо стоит там, прикрыв глаза от палящего солнца. До холмов далеко, и в долине, насколько видит глаз, нет ничего живого, кроме цапли. И нет воды, кроме как в чёрном, подобно воронову крылу, озере. Приняв решение, он медленно, заново привыкая к высокой траве после долгих месяцев зимы, идёт к озеру.
Затянутая ряской вода отдаёт болотом, и Раймон колеблется. Здесь жарко, но ему ещё не настолько хочется пить. К тому же - это привлекает внимание сразу, - зыбкая дымка полуденного марева рассеивается и где-то там, на границе поляны, у холмов становится виден большой дуб. Он далеко, дальше, чем может увидеть глаз михаилита, но различается отчетливо. Видны и резные, блестящие на солнце листья, и узловатые ветви, и морщины коры. И расщелина в стволе. И видно, что в расщелине этой затаилась прохлада, что в ней блаженно темно, уютно. Что в ней - покой. Виден даже блеск глаз ворона, сидящего на далеко отставленной, уродливо искривленной ветке. И всё же - далеко. Вспоминая о том, что вокруг - сон, Раймон с улыбкой пробует представить, как переносится к этому тенистому дубу, к прохладе его ветвей и листвы. Ничего не происходит. Михаилит без особенного сожаления пожимает плечами. Он ещё раз прикидывает, не стоит ли напиться впрок, но решает обойтись без этого. Слишком многие сказки предупреждают о том, что не стоит ничего есть в тех местах, что кажутся сном, но могут быть настоящими. И он не торопясь идёт к дереву. Неожиданная преграда возникает там, где ирисы образуют некое подобие кольца. Воздух над цветами кажется настолько плотным, что Раймон буквально наталкивается на него, с усилием проваливаясь в эту невидимую стену. И - оказывается снова у озера.
Вторая попытка заканчивается тем же, и скосить ирисы не удаётся тоже: лезвие на удивление вязнет в зелени, словно его и не точили. И, казалось, сами цветы и трава сопротивляются, цепляются за сталь. Раймон отступает и пробует соседний круг, составленный из жёлтых цветов. Этот переносит его ближе к цели, но тут же отбрасывает снова. Даже не пытаясь подавить нахлынувшее раздражение, михаилит пробует снова, следующее жёлтое кольцо. Потом следующее. Он даже не жалеет о том, что нельзя взглянуть на долину глазами цапли: цветы рисуют какой-то узор, но явно слишком отличный от того, что Раймону привычно. Без толку, понять решение это не помогло бы. И на третий раз он, наконец, после двух перемещений, оказывается рядом с дубом.
Здесь также душно, как и везде. Утоптанная красная почва пышет жаром, ее не остужает даже веселый, прозрачный ключ, бьющий у корней. Звенящую тишину разбавляет далекое похрюкивание свиньи, ей отвечают веселыми визгами поросята. Ветер играет с кожей, прибитой к дубу. Просушенной до звона, но вполне узнаваемой. Человеческой. Ворон косится со своей ветки, рассматривает Раймона то одним, то другим глазом, охорашивается, роняет черное, глянцевое перо. Его подхватывает ветер, кружит, относит к границе ирисов. Перо падает в одно из колец и, кажется, что остается там. Но стоит отвести взгляд на мгновение, как оно выбрасывает черные, длинные усы, подобно вьюну. Усы стремительно растут вверх, сплетаются плотно, ткут кокон. Еще мгновение, равное удару сердца. Ветер налетает, приносит запах ирисов, напоминающий об Эмме, касается кокона, и тот медленно начинает осыпаться, черным пеплом прикрывая зелень травы. Расселина оказывается пустой, но Раймон всё равно отходит чуть в сторону, чтобы не оставлять её за спиной, и продолжает наблюдать за вороньими играми - а что это игры, он уже не сомневается.
Фламберг видит самого себя - и одновременно чужака. Второй Раймон похож на него, как капля от капли, но неуловимо отличен. Он улыбается - широко и открыто, смотрит - ясно и доверчиво. Он светел так, как светел может быть истинный рыцарь. Ветер налетает снова, запутывается в плащах обоих воинов и в этот краткий миг взгляды встречаются. Двойник снова улыбается, но улыбка полна торжества. Поднимает руку и показывает запястье с браслетом из светло-русых, почти золотых волос, так похожих на волосы Эммы. Фламберг улыбается в ответ и машет двойнику, предлагая подойти ближе. Тот отрицательно качает головой в ответ, но выходит из почерневших теперь цветов. Желтые лилии вспыхивают и стремительно увядают. Теперь антипода светлым не назовешь. Тьма окутывает его, точно доспехом, трепещет за спиной плащом. Второй Раймон поднимает голову и толкает воздух знакомым движением руки, одновременно вытаскивая меч.

с Леокатой

Тело Раймона реагирует само, уходя от волны огня полным вольтом. Расстояние ещё слишком велико и для огня, и даже для того, чтобы доставать меч. Двойник слишком торопится, и это хорошо. Зато он и сам чувствует возвращение магии, но пока что сдерживается, хотя ему очень хочется сжечь и ворона, и кожу, и дуб. Но пока что прямая угроза - только одна, а до остального время ещё дойдёт. Клинок слабо шипит, выходя из ножен, и Раймон идёт вперёд, к двойнику, по небольшой дуге.
Противник улыбается ехидно и не спеша сокращает расстояние.
- Я - это ты. Все самое светлое, - финт-накидуха в плечо, - все самое темное. Тебе не победить самого себя.
На левой руке двойника мерцает щит. И это - еще одно отличие, в числе прочих. Течение времени ощутимо замедляется, воздух становится вязким, как масло. Времени - иронично - жалеть о том, что сам он никогда не любил это чёртово заклинание, не остаётся. Но, если двойник не врал, то оно не продержится и нескольких секунд. Даже при том, что отражение движется вдвое быстрее, Раймон успевает скруткой тела отклониться достаточно, чтобы клинок прошёл над плечом. Одновременно - медленно, слишком медленно - левая рука двинулась вверх, и вспыхнуло пламя. Антипод подсадом пытается уйти, но не успевает. Вспыхивает плащ, и огонь будто бы растапливает время. Противник с чертыханием рвет завязки, отбрасывая горящую тяжелую ткань и чуть отступает назад. Улыбается - снова открыто и ясно. И тут же наносит поземный удар справа. Раймон не уворачивается. Просто клинок - такой же, как у него самого, но и другой - отлетает в сторону перед подставленной раскрытой ладонью, а Фламберг в выпаде выбрасывает меч вперёд: в отличие от двойника, ему ничуть не хочется играть в непонятные игры. Сопротивление при ударе такое же, как если бы он ударил человека. И умирает двойник так же, выгибаясь и скребя каблуками землю. Во рту вскипает алая пена. Раймон на всякий случай откидывает меч подальше и срезает с руки двойника браслет. Он действительно выглядит так, словно сплетён из волос беглой послушницы. Фламберг некоторое время разглядывает его, а потом горящие пряди падают на землю. Он усмехается.
- Светлое, тёмное. Главное - у кого настоящая Эмма, а не эти поделки, - так себе эпитафия, но сойдёт.
Он глубоко вдыхает пряный горячий воздух и оборачивается к ворону:
- И что дальше? - голос звучит нетерпеливо. - Вам что-то нужно - так давайте, говорите.
Ветер, кажется, становится еще горячее. Он уже не ласкает, а обжигает, невнятно шепчет что-то низким женским голосом, обещает и угрожает одновременно. Убаюкивает и соблазняет. Фламберг ждёт.
На берегу озера, среди скопления ирисов и лилий, возникает, точно по хлопку в ладоши, высокая женская фигура в красном платье. Но даже отсюда Раймону видно, что незнакомка хороша собой, черноволоса и в руке держит ветвь омелы.
Женщина, улыбаясь карминовыми губами, приближается быстро и резко, иглой сквозь ткань проваливаясь в плотный от жара и духоты воздух. И чем ближе становится она, чем четче различаются ровные белые зубы, обнаженные улыбкой, и ярко-зеленые глаза на точеном высокоскулом лице, тем больше Раймон погружается в негу и леность, мешающие шевелиться и даже мыслить. Слишком похоже на глейстиг с их ядом. Но ветра здесь дуют так, что не встать спиной. Раймон с трудом прижимает пальцы к левой руке и вспышка боли от ожога прочищает голову, возвращая и ясность мысли, и злость.
Дева в красном возникает в трех шагах от Раймона. На изящной белой шее блестит ожерелье с полумесяцем. Она уже не улыбается и не говорит, просто зыбко, подобно полуденному мареву, колеблется в траве. Ворон слетает с ветки дерева и садится на протянутую руку, будто сокол.
- Госпожа, - в такой ситуации, после подобной прелюдии у Раймона нет настроения на куртуазности, но он всё же наклоняет голову.
Немайн - осознание имени приходит само, будто его вложили в голову - медленно кланяется в ответ и протягивает омелу.
Раймон вытирает лоб, но рукав остаётся сухим: вокруг так жарко, что пот тут же испаряется. Желания брать хоть что-то из рук красной женщины у него нет. Тем более - омелу. Он отступает на шаг, и качает головой.
- Фламберг! - Встревоженный голос Эммы зазвенел в высоте перепуганным жаворонком, овеял прохладным бризом. - Что с тобой?
Женщина, заслышав это, зашипела, ощерясь злым и голодным дахутом. Стройное тело распласталось в прыжке, но было ясно, что она не дотянется. Поляна и холмы начали таять перед глазами, а щеки и края губ коснулись несмело губы беглой послушницы. Раймона подхватило волной этого голоса, повлекло. Плотный воздух лопнул, тихо звеня, осыпался осколками. И за мгновение до того, как открыть глаза, михаилит увидел, будто с высоты, и комнату с гобеленами, и себя, сидящего спиной к стене, и встревоженную Эмму на коленях рядом.

Со Спектром

- Фламберг! - девушка мягко, но настойчиво теребила кончики ушей михаилита, растирая их. - Что с тобой? Ты меня слышишь?
- Да, - собственный голос казался чужим, словно его и в самом деле драл пустынный ветер. - Чёрт. Надолго я?
- С полчаса. - Девушка с сочувствием погладила Раймона по плечу. - Признаться, я не сразу поняла, что происходит. Смотрела на гобелен, ты держал меня, не говорил ничего. Но ты всегда... невозмутимый. Дело случая, я просто повернулась к тебе и слегка опешила. Если бы ты не дышал и не моргал, можно было б подумать, что у тебя обморок. А потом ты начал падать. Даже не знаю, как я смогла оттащить тебя к стене. Съешь ложку меда?
На полу у коленей Эммы стояла плошка с белым, засахаренным медом, пахнущим цветами и летом. И большая глиняная кружка с водой.
- Спасибо. За всё. Но - нет, - от упоминания мёда Раймона передёрнуло, хотя он сам не понял, отчего. Возможно, от цветочного запаха, или... просто от чего-то. Но от сладкого он отказался. Тело слушалось, и он встал, оглядываясь вокруг. Гобелен выглядел просто гобеленом, узор не пытался шевелиться. Изменилось и ещё кое-что.
- А где монах?
- После обморока обязательно нужно съесть сладкое, - назидательно проворчала травница и тоже поднялась на ноги, - монахи все ушли. Кажется, король решил почтить обедню своим присутствием. Я не вникала. Не до того было.
Девушка вздохнула с облегчением и радостно улыбнулась. Удивительно было, как через столько веков и поколений в ней проявлялась саксонская кровь. В нежном румянце, подчеркивающем белоснежную кожу, ясных серо-голубых глазах, в величавой посадке головы легко угадывалась сейчас одна из тех дев, что сопровождали воинов и в битве, и в посмертии. Она вообще очень сильно изменилась с тех пор, как покинула обитель. Уже не была похожа на того серого воробышка, ежащегося от мороза и неизбежности наказания на монастырском дворе. И, определенно, стала смелее. Прежняя Эмма ни за что бы не позволила себе даже этот быстрый и легкий поцелуй, запечатленный на губах михаилита.
- Слишком много там было цветов, в этом... сне, - проворчал михаилит и, вспомнив браслет, на всякий случай внимательно осмотрел волосы Эммы. Те выглядели обычно. Впрочем, отсутствие пряди-другой в густых волосах он скорее всего и не заметил бы. Раймон повернулся обратно к гобелену. Тело, всё ещё не отошедшее от драки и ощущения угрозы, буквально ныло, требуя действия. - Обедня, значит, время есть. Ты говорила, что собор вышит позже? Его можно как-то спороть?
- Сон? - Девушка недоуменно взглянула на михаилита, явно одержимая роем вопросов. - Спороть можно, конечно. Нужно тонкое и острое лезвие, и я даже подклад гобелена отпорю, если нужно.
- Сны, обмороки... кажется, родня твоим кошмарам, - Раймон взялся было за пояс, но на месте кинжала нашёл только пустоту и даже прищёлкнул языком от разочарования. - А если выжечь? Аккуратно?
- Если только очень аккуратно, - рассеянно согласилась Эмма. - Нитки льняные, хорошо горят. Как ты вышел оттуда?
Вопрос, кажется, волновал травницу гораздо больше, нежели вышивка на гобелене.
- Да бес его знает. Сделал шаг, услышал твой голос - и вернулся. Получается, что ты и вытащила. И очень вовремя. - он усмехнулся. - Кажется, Немайн была очень расстроена, и я сомневаюсь, что смог бы её убить...
- Однажды кто-то из нас не сможет вернуться, - Эмма говорила тихо, но страха в голосе не было. Только упорство и какая-то отчаянная отвага, - вряд ли они, кто бы они не были, эти древние боги, отступятся. Жаль, что ты ее не убил.
- Мне тоже жаль, - признал Раймон. Под льющимся с пальцев оранжевым светом шитьё скручивалось чёрным и таяло, открывая первоначальный слой толстой ткани. - Хотя я не думаю, что меня там хотели убить, скорее, напомнить ещё раз. Словно того идиотского импа было мало. Но одного... кого-то я там убил, - он поморщился. - Не то чтобы это что-то решало, да и, может, оживёт... - за выжжеными нитями проступал образ святого Патрика, поднявшего руку на Морриган в повелительном жесте. - Но было приятно, ничего не скажу. Твою пентаграмму, думаю, тоже нескоро забудут. И всё же ты права - не отступятся. Но кроме твоих призраков все прочие, кажется, действуют и в нашем мире.