- Ну так пускай отложит свои дела, у меня нет целого дня в запасе! - голос Грегори дрогнул, скулы дернулись, а рука крепко сжала эфес меча. Медведь нервировал Агнца все больше. Кажется, он хотел поближе познакомиться с незнакомцем, несмотря на увещевания стоящей рядом женщины. А Торриль не горел ответным желанием.
Муриец явно доволен положением дел. Можно прочесть это в его глазах. Агнец не был бы жив, если не умел разбираться в людях по их глазам. Лицедей коллегу за версту видит.
Почему-то припомнился тот игорный дом, в котором он обчистил клиентов. Припомнился здоровый воин владельца заведения, которого звали Горой. Припомнилось, как Гора замахивался пудовым кулаком на Торриля, намереваясь сделать из него лепешку. И, совершенно не к месту, стало любопытно, как бы повел себя медленный на сообразительность Гора перед медведем...
Позади мурийца всхрапнула лошадь и звякнула сбруя. Агнец поднял взгляд и увидел возвышающегося над всеми Загоракиса.
Змей был спокоен, равно, как и всегда, сколько помнил его Грегори. Его мощные руки лежали на луке седла, однако никто не сомневался, что плавным и до рези в глазах быстрым движением он сумеет не только извлечь клинок из ножен, но и разрубить стоящего перед ним противника, если тот окажется настолько глупым, что не поспешит отодвинуться.
Муриец глупым не был и отступил на шаг от лошади. В наступившей тишине Грегори понял, что даже медведь то ли испуганно, то ли пристыженно замолчал. А может просто изучал нового гостя, примериваясь к нему своими лапищами. Агнец открыл рот, чтобы что-то спросить, но Загоракис его перебил - пожалуй, впервые он вообще что-то сказал в присутствии Торриля:
- Мы уходим.
Голос был неприятным. Скрипучим. И отдавал болью и страданием тех людей, которых Змей отправил на тот свет. И почему-то противиться высказанной идее Грегори совершенно не захотелось.
- Передай ей, что я обязательно ее разыщу, - сказал он мурийцу, вскакивая на подведенного Загоракисом коня. - Ну и, чтоб не забыл, тебе монетка.
Он бросил монетку в воздух по направлению к парню и, не дожидаясь ее падения, развернул коня, чтобы последовать за Змеем.

– А если она скажет, что не хочет тебя видеть, этого будет довольно? – спросил Алессио, но тут сзади всхрапнул конь.
Парень отодвинулся. Это был один из спутников красавчика. Впрочем, он не выказывал желания вступить в драку, а вознамерился забрать того. Ну и спасибо, ну и чудненько!
Прощаясь, голубоглазый произнес обещание найти Майю и кинул монетку. Муриец не шевельнулся, и та упала на траву. Юноша не стал ее поднимать, а провожал взглядом удалявшихся всадников.
– Непременно увидимся, – прошептал он, – и ты убедишься, что мозги важнее острого железа.

Ну что, пора на сцену.
Немного телесной пудры, чтоб скрыть вязь морщин. Особенно возле глаз.
Немного помады. на выцветшие губы...
Артист всегда молод.Артист всегда здоров. Публика не должна знать что ты на самом деле. Всё после...
Сорочек придётся подкупить. Те что остались целыми, нездорово желтеют.
Так слегка разомнём пальцы. Ну что достопочтенные.
Вы готовы?

Толстяк хозяин преобразился. Обвисшее брюшко стало солидным, и практически не бросалось в глаза. Всклокоченная бородка, неожиданно приобрела самый достойный вид. Взгляд сдержанный и чуть ироничный, словно знает старый дон Алехандро не одну тайну, но не спешитих открыть. И каждый шаг - полон уверенной силы.

- Почтеннейшая публика - голос не старого толстого хозяина цирка, но мага, вроде бы негромкий, разлетелся над площадью перекрывая гул толпы - я счастлив выступать, перед столь утончёнными зрителями, которых не обмануть. Вы бесспорно уличите жулика и шарлатана. И уж тем паче отличите их от истинного мага.

Лёгкое движение рук и в небо, где недавно танцевала моя Ласточка, летят дюжины разноцветных платков и опадая к ногам экзотическими цветами.
Так нужен эффектный завершающий штрих... Ага
- Держи красавица - и ярко алая орхидея пойманная возле самой земли летит прямо в ладошки девушке, раскрасневшейся от восторга.
И никогда красавица не узнает, что орхидеи эти, продают по пять грошей пучок на побережье, не далеко от трактира старины Эшбаха, бывшего вечным врачом во всех пьесах Гастона.
Теперь сбросить с плеч камзол и закатать рукава сорочки. Всё честно уважаемые, никакого обмана.
Деус, сколько же ночей я провёл чуть не плача от боли в вывихнутых запястьях, прежде чем сделал номер. Номер памяти Жильбера Орана, гения манипуляции.
Сложить ладони лодочкой, раскрыть их...

Толпа ахнула подавшись вперёд, как один человек. Белый голубь сорвавшись с руки фокусника взмыл в небеса.

Деус, как тяжело-то. Ты уже не мальчик, Спиро.
Так ещё улыбку. Никто не должен видеть, твоей боли.

- Спасибо почтеннейшая публика, для меня было истинным наслаждением работать для вас.

Ниже гнись, толстопузый, ниже. Ты для них. Для них.

И лишь скрывшись за фургонами, когда вместо взглядов зрителей, остались лишь взгляды артистов труппы, старик Момус позволил себе расслабиться и жадно выхлебать кружку воды.

Всё хорошо, Спиро. Вуаля

Лиска-Алиска хлопала в ладоши, пока те не загудели. Все эти номера она видела, все тенировки, все промахи и ошибки... но каждое выступление - такое важное, и весёлое, и страшное, что нельзя на месте усидеть! И Лиска волновалась за Катрину, пляшущую на Ночи, за Джил, целующуюся с Гадюкой, за хитрого Алессио...
Кунаи бросил нож в Мбене - вы все видели?! Лиска ахнула - нет, вы правда видели?!
Красотища-то какая - белое полотно, чернущий, как ночь Мбене на фоне этой белизны, серебро ножей, и Кунаи... Он всегда так выглядит, как будто его тут вовсе нет, хотя он на самом деле тут - Лиска его руками трогала, весь как есть тут. У него глаза такие, что никогда не догадаешься о чём он думет - то ли что хорошее скажет, то ли подзатыльник отвесит, хотя на Лискиной памяти никому Кунаи подзатыльника не отвешивал, хотя некоторым бы стоило...
Уже и дядюшка Момус угостил публику фокусами и чудесами, а Лиска всё смотрела на Кунаи...
"Какой же он красивый", - почему-то подумалось ей.

НРПГ: Пишу по просьбе Орта, который сейчас во Франции.

РПГ:
Не один уважающий себя бродячий цирк не обходиться без дрессированного зверья. Исключением не был и цирк Момуса. Здесь животным подчас отводилась ключевая роль в выступлениях. Так Катрина со своей неизменной лошадью, Джилл со змеями, и конечно главный укротитель цирка – Олаф и главная звезда цирка – медведь Ясон.
Светиец как раз подходил к вагонам, когда неприятная парочка отъезжала от них. Олаф ускорил шаг.
- Твар-р-ри! – Сказал ворон на плече светийца.
- Полностью с тобой согласен. – Кивнул Олаф.
У вагона со зверьем стояла Нира, держа на привязи Ясона. Рядом находился Алессио.
- Кажется, наши добрые гости не любят медведей, - улыбнулся Олаф Нире и, не дав ей ничего ответить, продолжил, - знаю, знаю, народ жаждет мишку. Я всего лишь ходил раздобыть ему у местных немного малины! Сейчас пойдем выступать.
Ясон довольно заворчав, потянулся к рукам хозяина, от которых пахло вкусной малиной. Угостив медведя, Олаф, кивнув, забрал повод из рук Ниры и направился в звериный фургон. Пока медведь облизывал нос, испачканный в малине, светиец очень быстро собирался. Вышел из вагона он в изумрудно-коричневом костюме охотника, держа в руках несколько разноцветных колец разного размера. На одном его плече сидел ворон Самсоний, а на другом – обезьянка Чи. Обезьянка то и дело пыталась лишить гордого ворона хотя бы одного перышка, но Самсоний пресекал попытки грозным немигающим взглядом. Следом неспешно плелся волкодав Еж, у него в ногах с заливистым лаем скакала Зиза. Шествие замыкал кабанчик Федор, периодически утыкаясь пятачком в землю и к чему-то принюхиваясь. Звери Олафа перед выступлением вели себя очень послушно. Светиец потрепал медведя за ухом и со всей своей свитой направился на сцену.
…
Народ из дальних рядов приподнимался на носочках, чтобы получше разглядеть укротителя и его животных. Олаф поклонился толпе. Самсоний слетел с его плеча и сделал круг над толпой, крича «Укр-р-ротитель пр-р-ришел!». Народ восхищенно захлопал в ладоши умной птице.
Олаф еще раз поклонился и подозвал к себе Ежа и Зизу. По команде маленькая собачка запрыгнула на спину волкодава. Олаф отошел от них и выбрал красное кольцо среднего размера. Светиец дал команду, и волкодав рысью побежал навстречу Олафу. Большой пес пробежал под кольцом (Олаф держал «преграду» вытянутой рукой), а Зиза прыгнула сквозь кольцо и приземлилась на спину Ежа. Так собаки проделали еще несколько раз. Зрители радостно хлопали в ладоши. Сделав круг почета (Зиза лаяла изо всех сил), волкодав и собачонка удалились.
Олаф поклонился и рассыпал по сцене небольшие шары, кубики, пустые деревянные бутылочки и пару мисок.
- А теперь, добрые господа, прекрасные дамы и замечательные ребятишки, я прошу вас поучаствовать в этом номере!
Зрители радостно закричали.
- Стоит вам назвать любой предмет на сцене, и кабанчик тут же принесет его вам.
Федор одобрительно хрюкнул и вильнул хвостиком.
- Шарик, бутылка, миска! – Посыпалось со всех сторон.
- Не все сразу! – Улыбнулся укротитель. – Послушаем прекрасную леди в синем наряде из первого ряда.
- Кр-р-расавица! – добавил Самсоний.
Девушка лет пятнадцати покраснела от такого обращения к ней и смущенно проговорила:
- Шарик.
Умный кабанчик тут же нашел нужную вещь и, держа ее в зубах, отнес девушке. Веселое представление продолжалось, пока все предметы не оказались разобраны. Народ хлопал и смеялся. Все остались довольны. Конечно, сами прикоснулись к искусству!..
По команде Олафа, Самсоний спикировал вниз. Ворон растянулся на сцене, имитируя сломанное крыло и проникновенно взывая:
- Кр-р-рыло! Кр-рыло!
- Ох, наш Самсоний, похоже, поранился! Чи, нужно его спасать!
Обезьянка соскочила с плеча Олафа и побежала к Самсонию, держа в лапках сверток белой ткани. Чи с умным видом осмотрела Самсония и принялась заматывать его «больное» крыло тканью. Зрители хлопали в ладоши и смеялись. Когда ткань кончалась, Чи подбежала к Олафу. Укротитель протянул ей маленький стаканчик с водой. Заботливая обезьянка напоила ворона. Самсоний уверенно встал на лапы и заявил:
- Здор-р-ров!
Люди от души хлопали разыгранной сценке. Но впереди их ждало самое интересное – медведь!
Освободив Самсония от ткани на крыле, Олаф вывел на сцену Ясона. Толпа ахнула. Медведь усердно кланялся и вместе с Олафом пошел по кругу собирать «дань». Детишки с удовольствием отдавали медведю недоеденные яблоки хлебные горбушки. Ясон с не меньшим удовольствием поглощал подарки. Затем началось само представление с медведем.
Ясон поднялся на задние лапы, а Олаф стал кидать ему кольца. Медведь ловил их на лапы, а последнее кольцо побольше поймал мордой. Затем под веселую мелодию флейты медведь начал кружиться на месте, периодически опускаясь на четыре лапы. Люди хлопали в такт музыке и танцу Ясона. Медведь вновь раскланялся, кивая лохматой головой.
- Наш мишка Ясон не только прекрасный танцор, но и истинный рыцарь! Никто во всем Дариане не превзойдет его в умение фехтовать!
Олаф вручил Ясону деревянный меч, и сам вооружился таким же. Зажав меч передними лапами, медведь (с присущей медведям грацией) пошел в бой. Толпа с восторгом наблюдала за боем медведя и укротителя. В конце концов, мишка «сразил» своего противника. Олаф картинно повалился на сцену. Медведь встал рядом с «поверженным» и закивал головой, то и дело, ловя зубами яблоки, которые кидали мишке довольные зрители.
Олаф поднялся, похлопал Ясона по спине, поклонился, и вместе со своими зверями удалился под неистовые, как морской шторм, аплодисменты.

НРПГ Пост написан Альфой 9001, выкладываю по его просьбе.

РПГ:

И вновь на арену вышел клоун. В правой руке у него была веревка; к тому её концу, что волочился по земле, было привязано... что-то. Выглядело оно, как комок шерсти (каковым, собственно, и являлось), однако комки шерсти на веревках за собой обычно не таскают. Так что вероятнее всего это было чем-то другим.
Клоун поклонился публике и начал вещать.
- Почтеннейшая публика! Вы только что видели выступление нашего укротителя. Укротитель. Ха. Медведь у него, видите ли! Медведи, почтеннейшая публика - это прошлый век. Их все видели, все знают, и всем они уже порядком поднадоели. Я представляю вам моего питомца.
Опёнок резко дернул веревкой вверх-вниз, и "питомец" прыгнул ему под ноги.
- Это редчайшее животное - редчайший представитель своего редчайшего вида! Я сам, с риском для жизни, - Родерик выпятил грудь и потряс кулаками, - поймал и приручил эту тварь. И теперь я покажу вам, на что она способна. Тогда вы убедитесь, что медведи - это прошлый век. Итак, прошу! Для начала - несложный трюк, для разминки. Двойное сальто назад! Алле-оп! Ап!
Клоун вскинул левую руку. Комок шерсти остался неподвижно лежать на земле. Через секунду Родерик покосился на него и закусил губу.
- Прошу прощения, технические неполадки. Итак, двойное сальто назад! Алле-оп! Ап!
И вновь питомец не проявил ни грана реакции.
- Эээ... одну секунду, господа.
Опёнок присел на корточки и принялся шептать комку что-то невнятное, хотя и пылкое. Правая рука его в это время перехватила веревку почти у самого животного. Закончив выговор, и, не подымаясь с корточек, он вновь повернулся к зрителям.
- Вот теперь точно. Итак, двойное сальто назад! Алле-оп! Ап!
Клоун дважды резко крутанул веревку. Комок, наконец, исполнил заказанный номер, и укротитель заметно расслабился. Поднявшись и перехватив веревку первоначальным хватом, Родерик вновь обернулся к публике.
- Что же, теперь - основная часть. Итак, тройное сальто назад, двойной фляк вперед, еще одно сальто и выход на шпагат. Алле-оп! Ап!
Повинуясь движениям пальцев Опёнка, редчайший представитель своего редчайшего вида повернулся влево-вправо.
- Что значит "не буду"? - гневно поинтересовался клоун.
Комок подпрыгнул на месте и вновь провернулся влево-вправо.
- Ах, прыгать не хочешь? Ах, надоело тебе? Да ты хоть помнишь, бессмысленное животное, кто тебя кормит? Да я... да я!
"Укротитель" разбушевался не на шутку. Обругав питомца с ног до головы (на что хватило, учитывая рост непокорного создания, пары нелестных эпитетов), он довершил дело хорошим пинком. Комок отлетел на пару метров и неподвижно замер.
- Прошу прощения, господа зрители. Вы себе даже не представляете, как тяжело сейчас найти послушного питомца. Эти твари совершенно не ценят хорошего обращения. В наше нелегкое время, когда... - повествуя о своей нелегкой доле, Опёнок перебирал правой рукой канат. Питомец медленно полз к укротителю и вскоре ткнулся ему в ногу.
- Ну, чего тебе на...
Договорить клоун не успел. Комок шерсти резко метнулся вверх и вцепился в лицо своему хозяину.
- ААААА!
Родерик рухнулся на земле и принялся кататься по ней, сражаясь с восставшим подчиненным. Через десяток секунд ему удалось оторвать комок от своего лица и поднять над собой на вытянутых руках. Судя по отчаянному этих рук напряжению, комок стремился назад из всех своих шерстяных сил. Однако человек оказался сильнее, и питомец был жестоко ударен об землю. И еще раз. И еще...
Утолив свой гнев, клоун поднялся с земли и отряхнулся.
- Эээ... извините, господа. Пришлось ... призвать его к порядку. Эээ ... я, наверное, пойду.
Клоун двинулся со сцены (не выпуская из рук веревки). У самого выхода он остановился.
- И все-таки, с медведем такого не покажешь!
Успокоив самого себя, он покинул сцену. Комок покинул её секунду спустя, сильным прыжком. Судя по крикам, донесшимся через миг, прыжок этот достиг цели...

А вот и выступление Илока. Его обычно оставляли на конец представления, дабы после пиротехнических эффектов зрители уходили с раскрытыми ртами и широко распахнутыми глазами. Что и требовалось. Чтобы не только сами пришли ещё раз, но и привели всех своих знакомых и друзей на следующее представление, чтобы пытались раскусить мастерство производство, но так и не догадались об их истинной сущности.
Светиец вышел в своих обычных багровых шароварах. Светлые, русоватые волосы перехвачены тесьмой. Боротка аккуратно подстрижена. Он всегда её подстригал перед выстыплениями, ибо в процессе тренировок кончик имел обыкновение подгорать. Теперь же - всё должно быть идеально. Справа - стойка с приспособлениями и мангал с огнём, слева - ушат с водой.
Начало простое - факелы. Один, два, три. Четыре. Больше четырёх одновременно он удержать в воздухе не мог. С пятью он уже начинал тренироваться, но на публику ещё не выносил, ибо это на репетициях можно ошибиться. Тут - нельзя. Темнота. И только четыре факела летают большой дугой. Прямо. Теперь восьмёркой. А потом по одному, падающими звёздами по крутой дуге факелы оказываются в ушате. А в руках у него уже огненые шары. И эти шары катаются у него с руки на руку, по плечам, по груди, один, два, три. Эффектно. Очень эффектно. Хотя дело лишь в специальной смазке кожи и скорости движения. Илок даёт какому-то мужику из зрителей потрогать шар. Кажется кузнецу. Тот отдёргивает руку. Скорее по привычке, нежели от боли. Но остальные верят. И воспринимают огненые шары за чистую монету. так и надо. Зачем им знать, что горит и почему не жжётся. А теперь кульминация - огнеглотание. Всё дело в том, что у него во рту. Пока огненные шары по дуге летят в ушат и все следят за ними, он готовится к следующему трюку. И вот - вот он: огнедышащий человек. Илок пускает струю вверх, демонстрируя всем свои возможности. А потом начинает играть огнём. Струя больше, струя меньше. Немного порошка. И вот струя уже играет цветом. А теперь напор сильнее. И заготовленная петарда взрывается цветком света. Ещё один и ещё. Магний хорошо горит. Ярко. Вспышка. Ещё одна. И последняя струя огня вверх и - темнота. Всё одновременно гаснет.
Вот и всё. Он уходит. После вспышек к полутьме глаза привыкают не сразу. И Илок уносит с собой ушат и потушенный мангал. Когда публика приходит в себя - никого перед ними нет.
Тишина. А потом шквал аплодисментов. Резкий, как обвал и сильный, как море.

(В соавторстве с Момусом)

А неподалеку, у фургонов, стояла маленькая темная фигурка в плаще и жадно ловила аплодисменты, вздохи и шорохи толпы, отсветы небесного огня.
Риона ар-Леда, бывшая графиня, невеста и наследница, умерла в этом празднике совсем незаметно. Не было крови, слез и боли. Только серебристая тень ножа Кунаи. И слезинка по щеке, солено-горькая, как кровь. Из серого остывшего пепла родилась новая жизнь - цирковая.
Перед глазами девушки встал образ отца. Призрачная улыбка Кея ар-Леда была радостной и спокойной:
- Я люблю тебя, доченька... Ты сама знаешь, как тебе жить и что делать. Ты сильная, девочка моя. И у тебя все получится.
Гибкий чернокожий мальчик подошел к Алессандро Момусу и, взяв старика за руку, робким, но страстным шепотом спросил:
- Вы... оставите меня в цирке? Пожалуйста... Прошу Вас!

Момус неторопливо повернулся, посмотрев на говорившего.
- Однажды глупый мальчишка, сбежавший из родного дома, с бембосского причала, замерзал в лесу. Его подобрали добрые люди, главного из которых звали Гастон. Они были артистами, эти добрые люди. Они накормили мальчишку и дали ему место у костра. Даже нашли лишнюю куртку, чтоб не околел. Через некоторое время мальчишка пришёл к Гастону и спросил, не может ли тот оставить его в труппе.
- И что же ответил Гастон? - голос Мбене от волнения прерывался.
- Он ответил: Да!

(вместе с Веселым Роджером)

А вот теперь накатило возбуждение – такое, что даже пальцы свело судорогой. Редко такое бывало, но иногда случалось. Кунаи кинул быстрый взгляд на публику – на «особую» публику, ту, которую следовало обмануть, - потом на хозяина. Кажется, все довольны. Кажется, получилось. Хотя – стоит ли доверять неверному и смутному «кажется»?..
Островитянин опустился на землю позади фургонов, стянул с головы повязку, вытер ей взмокший лоб. Хорошо, что никто не видит.
Лиска подкралась сзади (неужели не слышит?!), бросилась на Кунаи, повисла у него на плечах и завопила:
- Ура-ура-ура! Кунаи бросается ножами и не попадает! И все думают, что ты специально промахиваешься!.. Ой.
Лиска сползла на землю и скорчила недовольную рожицу.
Островитянин повернул голову. Улыбнулся – улыбка получалась быстро, обычно никто не замечал, что ему вовсе не хочется быть веселым.
- Учишься подкрадываться? – спросил он. - Скоро станешь настоящим шиноби.
Лиска села рядом, скрестив ноги, и почесала нос:
- Я хорошо плясала, да? Я испугалась, когда ты кинулся ножом в Мбене, зато красиво получилось. И людям понравилось... А кто такой шиноби?
Кунаи очень надеялся, что «Мбене» тоже испугался. Как и зрители. Но держался поддельный чернокожий мальчишка отменно, не то, что предыдущая ассистентка, которая могла завизжать от испуга как раз в то мгновение, когда клинок срывается с пальцев.
- Ты очень хорошо плясала, не многие могут так. А шиноби...
Неправильно говорить ей, но кто узнает?
- Шиноби – это такие люди, которые умеют очень хорошо подкрадываться и прятаться.
«И убивать», добавил про себя островитянин.
Глаза у Лиски загорелись:
- Значит, ты научишь меня быть шиноби?! А у тебя на острове все так умеют? А ты тоже шиноби?
Кунаи быстро кивнул. Затем пришлось сознаться: нет, даже на его острове далеко не все могут «подкрадываться и прятаться». Поэтому вроде бы получилось, что он отвечал на первые вопросы, а про последний и забыл. По крайней мере, он надеялся, что так поймут. Искусство теней – сложное, непредсказуемое и крайне банальное. Оно – сплошной обман как посвященных, так и тех, кто ничего в нем не понимает. А обманывать это забавное стрекочущее существо ему не хотелось.
Лиска важно проговорила:
- Я буду Шиноби Онага! Правда здорово звучит? Очень-очень красиво! Только ты никому-никому не говори!, - Лиска погрозила Кунаи пальчиком, - А то вдруг кто-нибудь тоже захочет так научиться и ты будешь всех учить, а про меня забудешь...
Лиска упала на спину и посмотрела на небо и краешек чернущих волос Кунаи.
- Я буду Шиноби Онага и никто меня не найдёт. А я буду сидеть совсем рядом, но никто не будет меня видеть.
- Надо говорить шиноби-но Онага, - поправил ее островитянин. - И я не скажу, если ты не скажешь.
Забавно: когда его привели в обучение, он вовсе не радовался, даже перепугался - грозного учителя и всего того, что надо будет узнать. Узнать и довести до совершенства, иного учитель не признавал.
- Ты умеешь задерживать дыхание?

Лиска улыбнулась:
- Ещё бы. Однажды давно, когда меня ещё не взяли в цирк, я плясала в одном городе на пристани. И мне бросали монетки, но некоторые люди кидали слишком далеко, приходилось нырять... Вот так весь день пляшешь, а потом ещё весь вечер ныряешь, пока не стемнеет. А если будешь часто всплывать, то много времени уйдёт. Поэтому я по дну ползала, ты так умеешь? Ну да, наверняка умеешь...
Лиска точно знала - конечно Кунаи всё умеет.
- Доберемся до воды, покажу один фокус. Тогда можно будет долго сидеть под водой и не задерживать дыхание совсем.
Ему приходилось пользоваться этим трюком - длинная тростинка, зажатая в зубах; если не уметь, можно захлебнуться всерьез. В первый раз его откачивали. Потом он обманывал учителя - уплывал под водой подальше, вылезал на берег и отсыпался в камышах. А потом его на этом поймали, и ему сильно влетело.
Лиска скосила глаза на Кунаи:
- Фокус... Шиноби немного волшебники, я думаю. Я буду шиноби-но Онага и я буду немного волшебница... Кунаи, а зачем нужны шиноби тогда? Зачем всем людям прятаться? Их все обижают?
Ох ты... ну и вопросы у стрекотуньи...
- Прячутся не обязательно от обидчиков. Иногда нужно скрыться, чтобы...
Как бы ей объснить?
- Иногда ты никого не хочешь видеть, иногда не хочешь, чтобы видели тебя. Тогда можно уйти в сторону, с чужих глаз подальше. А иногда нужно, чтобы тебя не заметили, когда ты хочешь что-нибудь взять, - Кунаи жестко улыбнулся. - То, что тебе не принадлежит. Или кого-нибудь наказать.
Он несколько раз сжал пальцы в кулак, разжал и снова сжал, до боли, до побелевших костяшек. Вроде бы все - отпустило. Руки снова принадлежали ему.
- Тех людей, от кого хозяин хочет спрятать Мбене, например. Если бы хозяин захотел, одного или двоих уже не было бы.
Лиска замолчала и отслеживала движение облачка в небе, а потом спросила буднично:
- Значит шиноби воруют и убивают? И нет никакой сказки?
- Не беспокойся, - усмехнулся Кунаи. - Сказка тоже есть. Даже больше, чем ты можешь представить. А воровство и убийство - это так, на крайний случай. Потому что иногда приходится и убивать. И воровать. Хотя, думаю, ты это знаешь не хуже меня. А сказку... первую расскажу сегодня ночью - после того, как все угомонятся.
Лиска расслабилась и снова посмотрела на Кунаи. Ей так не хотелось верить, что прекрасный незаметные шиноби простые воры... Нет уж, убивать она никого не будет. Вот поколотить - это другое дело!
- А можно я когда буду шиноби не буду людей убивать? Можно я драться буду только? Я умею, нужно дрыгать ногами, орать громко, чтобы кто-нибудь прибежал, кусаться и ещё руками размахивать. А сказку ты мне расскажи... А она хорошо заканчивается?
- Руками размахивать и дрыгать ногами - это подойдет, а громко орать не нужно. Ты же будешь шиноби, а они не орут.
Ему вдруг стало весело. Может быть, появится на этом свете шиноби, которому не придется никогда и никого убивать?
- Сказка будет заканчиваться хорошо, - пообещал Кунаи.
Лиска смутилась - глупости какие, конечно нельзя орать. Она и сама справится, не нужно никого звать... Хотя когда тот же Филя рядом как-то спокойнее... Впрочем смущение пропало почти сразу: сказка лучшее лекарство.
- Только ты не забудь, а то я тебе напомню! - то ли пообещала, то ли пригрозила маленькая циркачка.
- Это уж - наверняка...

[при участии Bishop]

А наутро вновь двинулись в путь фургоны. Скрипели на ходу оси, недовольно взрявкивал медведь Ясон, когда под колесо попадал камень, и мотали мордой цирковые лошадки, привычные ко всему...
Все как всегда. Вот только отстал в дороге дрессировщик лошадей Арвид Турий: цирк проезжал через его родное село, и родичи уговорили калеку бросить скитания по чужим землям. Простилась с цирком Инесса, внезапно воспылавшая тоской по родной Андалии. Зато появилась в труппе юная красавица Риона, уже смывшая с лица черный грим -- погоня ей уже вряд ли грозила... Метатель ножей был доволен ассистенткой, хоть хвалил ее довольно скупо, а все прочие быстро полюбили славную девушку, которую взяла под свое крыло Нира Крапива.
И в один прекрасный вечер дорога привела труппу Момуса в столицу Дариана город Омул. Где и началась для актеров история, которую мы назовем... ну, допустим, так:

СРАЖЕНИЕ С ПРОШЛЫМ

Над деревьями уже виднелась верхушка крепостной стены, но сумерки уже сгущались, и возницы тревожно подгоняли лошадей.
-- Вот стемнеет -- и ворота закроют, -- озабоченно говорила Рионе Нира, сидя рядом с нею на козлах "женского фургона". -- Поганое дело -- ночевать за воротами. Если просто в лесу у обочины -- это еще ничего, а возле большого города -- поганое дело! Вокруг бродят шайки, грабят тех, кто не успел до закрытия под защиту городских стен. Ясное дело, мы себя в обиду постараемся не дать, но ведь что хорошего, если кого из наших в ночной свалке ножом ударят...
Она привстала на козлах, глянула вперед.
-- Ничего, должны успеть... уже видны ворота... А там уже дело привычное. У нас там свое место есть. Под самой стеной -- пустырь... ну, ты знаешь, девочка, что возде самых стен запрещено строить дома. Если враг встанет у стен, так чтоб зажигательные стрелы падали не на крыши... и вообще чтоб не мешали домишки воинам оборонять стены. А так как никакого врага на подходе не видать, то нам не запретят расположиться на пустыре. У Момуса там дружок -- десятник стражи. Хозяин его в кабаке упоит со всем почтением, а после того стража к нам лезть не будет. Еще и присмотрит, чтоб местная шваль не совалась.
Снова приподнялась на козлах -- и села с довольной улыбкой: труппа успевала в город до закрытия ворот!

Ненавижу Омул.
Всех прелестей - хорошее вино, да всё реже встречающееся жаркое по-омулски с острым соусом и диким чесноком и баклажанами.
А в остальном... Когда Яр Томир, основатель Омула, строил здесь первую сторожевую крепость, он и не предполагал, что получится в последующем.
Ах, Гастон, ты знал всё на свете, а когда чего-то не знал, направлял глупого легкомысленного мальчишку, из которого не выходило вытравить бембосский причал, к Большегрудой Анне.
В артистические труппы попадают разными путями. Но мало кто знает как пересеклись пути маленькой лицедейской армии Гастона и тихой женщины - второй переписчицы челобитных из мэрии какого-то заштатного городка.
Именно Анна просветила неразумного мальчишку.
Ох и не везло в жизни Томиру. Точнее везло не там. Лихой рубака, он поскользнулся ночью на обкатанном водой ручья голыше и сломал ногу в трёх местах, оставшись хромым на всю жизнь. Красавчик, которому женщины вешались на шею гроздьями, он влюбился в портовую шлюху, которую зарезали в пьяной кабацкой драке.
Ну и Омул... Сторожевая башня на многовековом погосте древних племён, ставшая городом. И это не дойдя восемь лиг, до прекраснейшего луга на берегу тихой реки.
Эх, годы мои, годы... Как сочувствовал мальчишка с бембосского причала, неудачнику Томиру. До злых детских слёз, до сжатых кулаков - на несправедливость судьбы.

- Стой - окрик прогудел колокольным звоном - однако глотка у малого, не устаю поражаться - Кто такие?
- Седрик, слепой хрыч, своих не признаёшь? Или ты залил зенки так, что не видишь уже вообще ничего? В таком случае клянусь, я не поставлю победительский кувшин в нашем любимом трактирчике "Свинья и ключ", где ты уже трижды проигрывал мне состязание по выпивке.

Риона слушала щебетание Ниры будто сквозь вату. О, она прекрасно умела сделать вид, что слушает - этому быстро учишься на великосветских балах... Девушка вздохнула и стряхнула с себя оцепенение, будто тончайший газовый платок. Как недавно это было - балы, дворец, охота, отец... И в то же время так давно!
Однако негоже двадцатилетней девушке слишком долго грустить о том, что кануло в прошлое. Прошлое принадлежит старикам, у которых осталось лишь одно дело, которое они могут делать, пожалуй, получше, чем в молодости. Память - будто тихий пруд: кинешь камень - пойдут круги...
Риона улыбнулась Нире и отправила мечтательный взгляд в сторону мужского фургона. Где-то в его глубине, за грузной фигурой дядюшки Момуса, отдыхал человек, все чаще занимавший мысли девушки.
Когда она засыпала вечерам и в фургоне или стояла, напряженная, как струна, под гроздью летящих в нее ножей Кунаи, в мыслях ободряюще улыбался ей Эрик.

Майа сидела рядом с отцом, прижавшись к его большому тёплому боку и вспоминала представление. Всё прошло гладко, и Риона не струсила, как ожидала канатная плясунья, даже не вскрикнула, чем вызвала невольное уважение Ласточки. И эти ужасные люди уехали, может, даже больше не станут преследовать их маленькую труппу.
Вроде бы всё хорошо, так от чего же ей так грустно? Может быть причина в том, что уже несколько дней она не чувствовала тепла и ласковых слов обладателя дивных зеленых глаз? В одну ночь был сильный ливень, а что потом отец скажет, увидев грязную, мокрую одежду на утро? В другую ей чуть было не удалось улизнуть, но Момус проснулся в самый не подходящий момент, и дочке пришлось вернуться под одеяло, кусая губы от досады. Только и оставалось, что днем украдкой перекидываться взглядами полными любви и тоски.
И вот теперь перед глазами Майи выросли ворота Омула... Что принесет им этот город? Подарит ли долгожданное свиданье?
Резковатый голос отца отвлек её от печальных мыслей, и Ласточка вскинула синие глаза на нерадивого стражника.

Илок сидел на покачивающемся полу в мужском фургоне спиной ко входу и занимался порошками. Тряска несколько мешала, но привычка быть сверхаккуратным не позволяла ему расслабиться, держа в напряжении, в состоянии стресса, такому родному и любимому. Потому он и любит огонь, что это риск, это теплота пламени, но вместе с тем и прогулка по лезвию, шаги над пропастью. Его работа сродни работе акробатов, которые могут оступиться, сродни работе метателя ножей, который может промахнутся. Он играет с огнём. Он не может разжечь огонь во время поездки, но никто ведь не мешает ему сейчас готовить новую порцию реактивов, порошков, которые потом будут использованы на представлении. Да и народ иногда просит маленькие порции. Хочет украсить свои номера дополнительными эффектами. Ему не жалко. Вот только в Омуле придётся пополнить запасы ингридиентов. Надо будет сказать Момусу, дабы отпустил его до ближайшей аптеки или сам купил под заказ. Илок смешал последнюю порцию и ссыпал в мешочек. Проехали ворота.
- Хозяин, реактивов только на одно представление. Даже на репетицию не хватит. Здесь аптека есть? Или хоть травница какая? Где закупиться? А то я города не знаю.
Илок надел меховой жилет и стал раскладывать мешочки с порошками в своём сундучке.

Похоже, мне светит прогулка до Арканаро.
Собственно, это было ясно с самого начала, но как хочется верить в лучшее!
Ну что, Рауль, ты уже заждался меня? Как обычно, ты сидишь в своей грязной каморке и потираешь бледные иссохшие руки в предвкушении денег. Паук в паутине.
Ты и выглядишь как паук, Рауль, - тощий, длиннорукий, длинноногий. С крючковатыми пальцами и жадной улыбкой на вытянутом лице. А твои маленькие глазки, в глубине которых прячется злоба, прикрыты для солидности искусно отшлифованными увеличительными стёклами. И простачки, имеющие с тобой дело в первый раз, начинают жалеть тебя, забывая об изначальной брезгливости. Жалеть за твой беззащитный рассеяный взгляд. И вот тогда-то они и совершают главную ошибку. Да, Рауль?
Ты сидишь в грязной тёмной каморке, где пол заплёван, а единственное оконце заросло пылью, и мало кто знает, что ты владелец трёх главных омулских складов и девятнадцати торговых лавок. Что у тебя каменный дом в три этажа на Аллее Фонтанов - месте, где даже блохи у собак имеют родословную и титулы. И ещё один дом - в квартале Одиноро. И ещё вилла на побережье.
Ты ждёшь меня, Рауль Арканаро? Единственный человек, у которого можно достать практически любой реквизит, закупить еду и одежду, и всё это в одном месте. В паутине. В грязной каморке.
И мне опять придётся играть с тобой в игру преклонения и называть тебя меценатом. А ты опять, подобно базарному торговцу, будешь торговаться из-за медяков.
Ниру с собой, что-ли, взять...

- Нира, - голос хозяина цирка мячиком перекатился от фургона к фургону. - Как остановимся, подойдёшь ко мне. Олаф! Готовься остаться за старшего!

Фургоны медленно катились по пустырю вдоль стен. И стены молча приветствовали старых знакомых.

Вот и стены Омула. Он всем своим существом противился приезду в этот город, но фургоны все ближе и ближе везли его к краю пропасти. И теперь только от него зависело, сможет он пройти по узкой полосе или он оступится и падет в бездну.
Выглянув наружу, он увидел этот величественный город, что и говорить столица. Но сколько грязи на его улицах! Ее столько не бывает в сезон дождей на лесной дороге. Но на то он и город.
Положив руку на живот, он прощупал сквозь ткань рубахи небольшой клочок бумаги, который ему дал Пунс. Там был адрес и план дома, в который ему предстояло залезть. У Эрика еще было время. Пока труппа расположится, и разобьет лагерь, он сумеет сделать свое дело. Пунс остановился в одной из гостиниц города. У этого торгаша имелись, кроме дел гильдии, какие-то и свои мелкие делишки, а этот проныра своего не упустит.
Илок о чем-то разговаривал с Момусом, но Эрика сейчас это даже и не волновало. Риона, эта молоденька аристократка, которую так старательно перекрасили в мальчугана, постоянно на него смотрела. Нет, он, конечно, ее спаситель, да и внешне он хорош собой. Отчего бы красотке на него не засматриваться, только вот взгляды она кидала на него не платонические и это, слегка, его волновало. С таким оборотом дела он еще не сталкивался. И он боялся себе признаться, что ему она тоже начинает нравиться. И как результат всего этого постоянные издевки над Мбене. Нет, с этим надо что-то делать. Но об этом он будет думать после того, как выполнит поручение Пунса.

Столица и нравилась, и не нравилась Лемену. Ему был по душе городской шум, обилие людей и жизнь, как кусочек бурного моря, заключенный в городские стены. Волны бьются о них, не находят выхода, катятся назад, вглубь территории и там сталкиваются друг с другом, перемешиваясь…
Вот только работать тут было сложнее. Куда как легче морочить головы неискушенным крестьянам, которые доверчивей, да и узнать про них всех можно у первой же местной кумушки. Зато и денег тут побольше вертится. В общем, иногда посещать Омул надо.
Алессио посмотрел вперед, где, прижавшись к отцу, сидела Майя. Он ничего не мог с собой поделать, да особенно и не стремился – сейчас Момус его раздражал. Он, конечно, отец Майи, она его любит, и вообще умный мужик и все такое, но какие, к Вражине, рассуждения, если уже несколько дней не удается толком поговорить с Ласточкой? Ограничиваться одной грустью влюбленный муриец никак не мог.
Впрочем, услышав последние слова хозяина цирка, он тут же почти простил того. Он уходит, Нира тоже… Несколько часов они проходят, а уже начинает темнеть. Только не смотреть сейчас неосторожно на любимую, а то старик еще передумает…

Нира Крапива прекрасно поняла, что Момус зовет ее не для того, чтобы пожелать спокойной ночи.
На весь "женский" фургон вихрем взметнулась лучшая юбка, которая хранилась в сундучке Ниры, для особых случаев. Кофты другой нету -- ничего, сойдет и эта.
-- Катрина, звездочка моя миаханская, дай мне до утра твои бусы... Спасибо! -- Нира быстро чмокнула Катрину, махнула несколько раз по своим растрепанным волосам некогда-разбираться-чьим гребнем -- и при полном параде спрыгнула с подножки фургона.
-- Я здесь, хозяин!

Катрина улыбнулась. Нира прям преобразилась вся, когда Момус позвал ее к себе. Но по большому счету миаханке не было никакого дела до того, что там сейчас будет происходить.
Их ждала столица, а, значит, много народу, суета и гомон. То, что больше всего нравилось Катрине в жизни. Ее народ привык жить в такой обстановке, и с малых лет миаханка посещала крупные города, где ее народ искал себе работу. Да, их не любили, но без них было еще хуже. Кто будет выполнять все самые грязные задания господ, кто будет веселить народ, кто будет укрощать самых лучших жеребцов? Миахани... Кто же еще?
Катрина слезла с козел и начала распрягать лошадей, чтобы приготовить тех к ночлегу, понадеявшись, что остальные циркачи позаботятся об ужине и тепле.

Совместно с Морой

Из сумерек выступила величественная громада столицы Дариана - город Омул. Змейка выглянула из звериного фургона, в котором находилась уже пару часов, обсуждая с Олафом план выступления в столице. На плечах Джилл, словно шелковая ленточка, растянулся черный уж. Змея переносила все переходы очень легко и вела себя не хуже дрессированной собачки. Уголек не пытался ускользнуть с плеч хозяйки, наоборот, прикрыл глаза и лишь изредка «пробовал» воздух раздвоенным языком.
- Подъезжаем к Омулу, - сообщила Джилл. В ее голосе читалось нетерпение.
- Озвер-реть, - заметил Самсоний, расположившийся на плече укротителя. Сам Олаф старательно отгонял сон, прислонившись к клетке с медведем, который и сам мирно посапывал. Несмотря на то, что к назначению старшим по лагерю циркачей светиец отнесся с немалым воодушевлением, поспать все же хотелось сильнее, чем организовывать привал. Тем более, что Нира что-то говорила про кабак и почтительного хозяина... Олаф зевнул, встряхнулся и пробормотал:
- Да-да, Омул - это хорошо.
По правде говоря, укротитель сроду не любил больших городов, и никогда не жил в них, лишь бывал проездом вместе с труппой. Люди в городах разительно отличались от селян, и, на взгляд Олафа, не в лучшую сторону, а городская жизнь имела свои законы, чуждые сыну лесного охотника.
- В Омуле можно купить что угодно! - Змейка потянулась и зевнула. - Хочу приобрести змею. Думаешь, потянем еще одного зверя?
- Змея - не медведь, труппу не обожрет. А представления разнообразить - это к лучшему только, - улыбнулся Олаф. - Вот с меня Момус точно голову снимет, если еще кого подберу, мы вон и так целый фургон оккупировали.
- Дело в том, что я хочу большую змею. Их еще питонами зовут. Точно не знаю, откуда они, всего один раз видела такую змею. Да еще кое-что рассказывали. Здоровая такая и неядовитая.
- Мер-рзость! - каркнул Самсоний.
- Да пожалуйста, ты же знаешь условие - кормить сама будешь, - хмыкнул укротитель. - А вообще, говорят, чего нет в Омуле, того и вовсе не бывает. Так что и твои пистоны найдутся.
- Угу. Это не ужик, лягушками не прокормишь. Минимум мышами. Ох, или мною закусит. - Хихикнула Джилл.
- Ну, вон Ясон же меня до сих пор не схарчил... разборчивый стал больно, брезгует.
Змейка весело засмеялась.
- Ладно, посмотрим на месте... Что-то ты сонный больно. - Танцовщица присела на пол. Уголек обвил шею хозяйки и, кажется, заснул.
- Не я один, - ухмыльнулся светиец, кивнув сперва на Ясона, потом на Уголька. - Да и не мудрено оно. Мне необходим продолжительный здоровый сон для поддержания формы, - наставительно поведал укротитель. - Да ты вон и сама осоловелая, глянь-ка.
- Да где? - удивилась танцовщица. - Сна ни в одном глазу!.. - Джилл зевнула еще раз.
- В обоих, - хохотнул Олаф добродушно, заглянув в глаза Змейки. Потом вдруг спешно отвел взгляд и принялся поглаживать перья Самсония.
Ворон неопределенно и насмешливо каркнул.

НРПГ: совместно с Ортом
РПГ:

По спине танцовщицы пробежали мурашки от взгляда укротителя. Она зябко передернула плечами, потревожив Уголька. Уж приподнялся и обиженно зашипел, но тут же снова улегся поудобней. Джилл устремила взгляд куда-то вдаль.
- Ох уж эта птица - Ночь! Когда я была совсем маленькой, мама говорила, что, если на тебя падает черное перо Ночи, ты засыпаешь. А в когтях она приносит сны и дарит их людям...
- Видимо, надо мной эта пташка постоянно линяет, - гоготнул Олаф. - А приносит то, чем остальные побрезговали. То бред всякий, а иной раз такое, о чем и рассказать соромно.
- А мне часто снится лес. - Улыбнулась Змейка. - А иногда снится, что я - змея...
- И почему большинство людей не любит змей? - укротитель пожевал губами, глаза его забегали и, наконец, остановились на Угольке.
- Вр-ражье отр-р-родье! - уверенно заявил Самсоний.
- Люди? Да, определенно.
- Просто змей боятся, - пожала плечами Джилл. - И этот страх передается из поколения в поколение. А где страх, там и ненависть... Вот ты погладь Уголька!
- Я так никогда не боялся, - светиец осторожно протянул руку и провел ею по чешуе ужа.
Уголек приподнял голову и высунул язык. Не учуяв опасности, змея снова опустила голову.
- Вот видишь. Главное - не боятся их... Ой, кажется, на меня упало черное перышко...
Самсоний встряхнулся и нахохлился.
- А ведь в самом деле, - заметил Олаф со смешком. - Правда, это не Ночь, это Самсоний. Но ты можешь подремать, пока в город въезжаем.
- Самсоний вполне сойдет за Ночь. - Улыбнулась Змейка и улеглась прямо на полу. Изумрудные глаза Джилл почти сразу же закрылись.
Несколько минут укротитель с мягкой улыбкой смотрел, как Змейка спит на полу фургона, свернувшись, словно всамделишная змейка. Было в ней что-то, чего недоставало остальным циркачам, какая-то доля непосредственности, отличающей ее от других. Ну разве еще Ясон... тьфу, какая дурь в голову лезет.
Светиец снова зевнул, потянулся и прикрыл глаза.

Мирабель обожала города. Ей доводилось бывать в некоторых еще до того, как она присоединилась к цирку Момуса. Она любила бродить по улицам и площадям, наблюдать, как садится солнце, сидя на теплой черепичной крыше, заглядывать в бедные дворики и сады богатых усадеб - частенько после таких визитов приходилось спасаться бегством от разгневанных сторожей и дворовых собак. Городские улицы таили в себе опасности возможно даже больше, чем леса и поля, но здесь Мирабель чувствовала себя, как дома, ведь она выросла в одном из таких городов.
Если бы кто-нибудь спросил Мирабель, что она выбирает - дорогу или город, она бы ответила, что выбирает дорогу в том случае, если она приведет ее в очередной большой город. Одним из мотивов, побудивших ее попроситься в труппу, было желание объездить побольше таких городов. Однако позже выяснилось, что в города цирк заезжает не так часто, как ей хотелось бы. Но цирковая жизнь захватила ее, она привязалась к своим спутникам и теперь, вновь оказываясь у городских стен, испытывала некоторые угрызения совести, когда нет-нет, да и появлялось желание затеряться среди шумных улиц, чтобы больше не возвращаться.
Когда циркачи въехали в город, настроение Мирабель и без того неплохое, стало просто замечательным. Она непременно найдет время прогуляться по улицам. Вот только не сейчас. Хочет она того или нет, а надо заняться чем-то полезным. Хоть ужином, к примеру. А то, как бы не погнали из труппы за безделье еще до того, как она сама решит, чего ей от жизни надо.
Мирабель выбралась из фургона и отправилась ковыряться в запасах провианта, бросив на ходу, что неплохо бы Илоку костер ради интереса развести, прежде чем по своим делам топать, а еще было бы весьма мило, если б мужчины воды из ближайшего колодца натаскали.

- Деннис, какого черта мы премся в такую погоду по этим, прости Деус, болотам? - чертыхнулся Хенрик, смачно сплюнул, свесившись с седла и злобно уставился на ехавшего впереди Денниса. - Зачем стираем свои задницы в седлах, когда могли бы спокойно восседать в столице и пить горячий эль? Небось, над Омулом и солнышко светит...
Дождь, словно невидимая сила, попытался сорвать капюшон с головы Йохансена, но Крыс быстро его поправил. Он терпеть не мог, когда его волосы превращались в грязно-мокрые патлы. А если точнее - когда его грязные волосы превращались еще и в мокрые патлы.
- Помолчи, - не оборачиваясь, сказал Деннис. Капюшон с него сорвало, и мокрый кожаный шлем плотно облепил голову следопыта, словно вторая кожа.
- Чаво мне молчать? Чай не шлюха портовая, от которой только и требуется, что ноги раздвинуть, да язык свой себе в печенку упрятать, дабы не проболталась, кто с ней в постели возлежал...
- Заткнись, Хенрик, - посоветовал Деннис все еще спокойным, но чуть дрогнувшим от раздражения голосом.
Йохансен скорчил рожицу и показал спине Денниса неприличный жест, означавший, чтобы следопыт совершил половой акт сам с собою.
- Здесь он проезжал, - пробормотал Деннис, натягивая поводья и вглядываясь в размытую под копытами коня дорогу. Хенрик прищурился, глядя туда же, куда и следопыт, но ничего, кроме двух тоненьких канавок, не увидел.
- Кто? - тупо спросил он. - Налогосборщик? Там мы его того... грабануть решили?
Деннис повернулся к Крысу и фыркнул.
- Здесь в округе есть деревушка или селение какое?
- Я откуда знаю? - ощерился Йохансен, но почесал подбородок. - Ну... дык, вроде есть. Паршивая какая-то нора, чуть дальше по дороге... А может его уже спалили...
Деннис кивнул.
- Отлично, - и дернул поводья, посылая коня дальше.
- Так кто, ядри тебя в печенку, здесь проезжал?
- Цирк.
Йохансен мелко засмеялся.
- Все за своё, Деннис? Даже милорд уже сказал, что этот гребаный цирк с выводком шлюх и ведьм, не укрыл эту потаскушку, которая сгинула где-нибудь в лесу...
- Заткнешься ты или нет, выродок? - понизив голос, сказал Деннис.
Йохансен заткнулся.

Костёр это нормально. Нет, костёр - это правильно. Илок не стал отнекиваться, прирываясь тем, что, мол, жизненые интересы важнее и костёр можетразвести даже Филя, если долго и методично будет стучать кремнем об огниво над сухой травой. Зачем? Они уже привыкли к таинству огня и верят, что так быстро, как Илок добыть его из ниоткуда не может никто. А вера - это половина успеха. Дело было не в огне. Дело было в дровах. Если в лесу развести огонь труда не состовляло, ибо чему гореть было всегда, то в городах древесина была обычно в виде плетней и заборов. Лежали ещё, конечно и колодцы поленниц возле домов, но, кто сказал, что хозяева обрадуются, если утром обнаружат пропажу? А на кого свалить вину им и подсказывать не требуется. Пришлых всегда винят во всех бедах. Не циркачей, так маниахан, которые не могут долго усидеть на одном месте и странствуют, как перекати-поле от города в город в своих разноцветных фургонах. Илок знал, что, когда хозяин отправится на закупки, он или возьмёт его с собой или спросит, что ему требуется, ибо он отвечал не только за свой номер, а за всё представление в целом и не позволит ему сорваться из-за досадных мелочей.
- Филя, дрова, - обратился Илок к здоровяку, - много дров надо. Сюда неси.
Фразы были простые, чтобы не засорять и так неглубокие мозги парня, чтобы ложились, как кирпичики, ровно и понятно.
Огневик уже зажег небольшой кусок мха, который теперь тихонько тлел, ожидая, когда народ притащит к нему настоящую древесину или, на худой конец, хотя бы сухие коровьи лепёшки и пошёл вокруг него расширяющимися кругами, подбирая всё то, что позволит им не замёрзнуть и в эту ночь, сварить ужин и просто поговорить при волшебном пламени костерка.

(Роджер mo)

Вокруг только каменные стены, дома здесь слишком высокие, улицы – слишком узкие; кажется, сейчас выдавят отсюда воздух, ничего не останется, и люди умрут, потому что им нечем будет дышать. Будь его воля – никогда не пришел бы сюда без причины. Но с хозяином не спорят.
Кунаи воспользовался общей суматохой, чтобы вновь исчезнуть. Он сходил к реке, но это была лишь медленная канава с водой грязно-бурого цвета.
- Что с тобой сделали? – спросил островитянин.
Вода не ответила; должно быть, не понимала его языка.
Что же делать? Надо чем-то смыть запахи тряпья и мужского пота, что привязываются к любому, кто хотя бы день проведет в фургоне, а потом – тянутся шлейфом. В дороге еще можно купаться в ручьях или речках. А что делать здесь?
Он вернулся к стоянке; ничего нового – что один город, что другой, все без разницы. А здесь еще хуже, потому что Омул – очень большой город.
- А что ты видел? Странный город, правда? Такой большой, столько людей и все живут так близко друг к другу! Ты всё время уходишь, а если ты потеряешься? Вдруг ты спрячешься так хорошо, что сам не сможешь себя найти!
Лиска насупилась:
- И как я тогда тебя найду?..
Об этом он не задумывался. Обычно его вообще никто не искал, только перед представлениями. А этот город нагонял уныние и страх. Островитянин пожал плечами и - как всегда поступал в таких случаях - перевел разговор на другое:
- Что видела сегодня?

[при участии незаменимого Bishop]

Лиска хлопнула в ладоши:
- Только людей и ещё Момус с Нирой ушли. Кунаи...
Тут Лискина рожица приняла ангельское выражение, которое впрочем скоро сменилось моськой хитренькой лисички:
- А ты мне кое-что обещал...
- Обещал?
Ага, не тут-то было. Как может один небольшой ребенок станцевать вокруг так, что не вырваться.
- А тебе не надо потренироваться?
Слабая попытка вырваться.
Онага с непревзойдённым безразличием опрокинулась назад себя, встала на руки, прошла несколько шагов на руках и кувыркнулась через голову так, что снова оказалась возле Кунаи.
- Нет, мне, как видишь, не надо тренироваться. Кунаи!
Голосок маленькой акробатки стал грозен и нетерпелив:
- Ты обещал!
Кунаи, сдаваясь, поднял обе руки. Огляделся. Странно будет вызвать в эти стены тени людей, которых бы удивили и озадачили местные обычаи - не меньше, чем его самого. Но может быть, город это заслужил.
- Хорошо. Ты сможешь найти правильное место?
Лиска задумалась:
- Правильное? То есть тихое и безлюдное? Хм... Пошли!
И Лиска повела Кунаи к высокой стене. Вдоль неё - подальше от стоянки, туда, где пустые бочки, образовывали угол, скрытый от чужих глаз.
- Тут хорошо?
Лиска волновалась, как перед выступлением - вот сейчас Кунаи скажет, что плохо и не будет рассказывать сказку!

(и все еще - с Роджер)

Цепляясь усиками за щели и трещины, вверх по стене лез побег плюща. Кунаи он понравился - упрямством, похожим на его собственное. Островитянин сел прямо на землю, скрестил ноги, подождал, когда угомонится подруга.
Лиска тут же примостилась напротив, ноги уложила так же как Кунаи и изобразила на личике максимум внимания.
- Когда-то жила на свете женщина по имени... – он замялся, не совсем уверенный, как нужно произносить на чужом языке знакомое с детства имя. – По имени Томоэ. Многие женщины обучены защищать свой дом с помощью...
Ну а это как назвать?
- Алебарды, но Томоэ была настоящим воином, умело владела мечом и луком, хорошо держалась в седле. И она была необыкновенно прекрасна, с кожей, белой, как снег, с длинными волосами черными, как река безлунной ночью. С мечом в руках она стоила тысячи воинов, готовая вступить в схватку с демоном или богом, верхом или пешей.
Он замолчал. Ветер гнал над их головами облака; если хватит сил – тени, которые скользили по стенам, можно было принять за призраков.
Лиска во все глаза смотрела на Кунаи:
- Она была самая красивая на свете?
- Да, - согласился островитянин. - Может быть, несколько женщин могли сравниться с ней... а может быть, ни одна. А когда она надевала доспехи, словно мужчина, брала меч и лук, который не каждый способен был натянуть, мало кто устоял бы перед нею.
Лиска взяла в пальцы прядь волос со лба и скосив глаза внимательно на неё посмотрела:
- Не чёрные...
Вздохнув, танцовщица задрала голову вверх и посмотрела на небо:
- А потом?

[не без прекрасного Bishop]

- Она служила человеку, которого одни называли Генералом Восходящего солнца, а другие - Воином-демоном. Он всегда побеждал, но однажды удача ему изменила, он проигрывал одну битву за другой и, в конце концов, от его армии осталось всего четыре человека. И одна из них - Томоэ. Он просил ее бросить его, спасать свою жизнь, но она отказалась, хотя всем было ясно, что им осталось жить лишь несколько минут.
Тени обступали их со всех сторон, дышали холодом.
- Воин-демон раз за разом просил Томоэ уехать, раз за разом получал отказ, пока наконец прекраснейшая из женщин не направила коня в самую гущу вражеских всадников и не отрубила голову их командиру - прощальный подарок, который она преподнесла своему Генералу Восходящего солнца в знак того, что сама она не отступит.
Лиска поёжилась и потёрла плечи ладошками:
- Она была верная? Она наверное его любила?
- Да, - Кунаи склонил голову, помолчал, вспоминая лицо Томоэ. - Очень верная.
- А он? Он умер?
- Они умерли вместе. В одном и том же бою.
Алиска ковырнула пальцем землю:
- Она не спасла его...
- Она сделала лучше, - возразил островитянин. - Она оставалась вместе с ним, когда все, кроме четырех его воинов, покинули. Она дала ему надежду.
Ветер негромко вздохнул, взъерошил волосы Лиске.
- Говорят, что когда-нибудь она вернется и приведет с собой Генерала Восходящего солнца. Многие верят.
Лиска вскинула глаза:
- А зачем она его приведёт? Чтобы поквитаться?
Кунаи рассмеялся.
- Не знаю! Я хотел бы узнать у него самого... - он глянул на самую плотную тень, возле плюща на стене. - Только гаку хотят поквитаться, они голодны. Надеюсь, Воин-демон вернется без злобы в сердце.
- А кто такие гаку?
Кунаи замотал головой:
- Iie! О них будет следующая сказка.
- Так не честно! Скажи хоть - что самое главное в сказке про Томоэ?!
- Можно быть убийцей и даже вором, - Кунаи встал, протянул руку девчонке. - Но разве Томоэ стала от этого менее прекрасна?
- А если бы она не была воином - про неё бы не рассказывали сказки...
Лиска ухватилась за руку Кунаи и встала, припадая на левую ногу.
- Как ты так сидишь! Даже у меня ноги затекли!

(совместный с Иннельдой Ишер)

Эрик вышел из фургона и осмотрелся. Артисты разбредались по своим делам кто куда. Ему тоже нужно было кое-что сделать для выступления, но для начала нужна была чья-нибудь помощь.
- Мбене, - крикнул он. – Не соблаговолит ли, Ваша Черность, помочь простому акробату?
Почему он позвал ее? Ведь знает, что от девчонки толку не будет. Может, оттого, что ему хочется лишний раз побыть с ней рядом?
Риона робко подошла к Эрику.
- Чем я могу тебе помочь, ума не приложу.
- Пошли, - Эрик повел девушку к мужскому фургону. – Будешь держать мне ведра…Смогёшь?
-Я постараюсь, - щеки девушки вспыхнули, как маков цвет. Румянец, проступивший на смугловатой коже, притягивал взгляд.
- Не робей, дева, - Эрик улыбнулся своей фирменной лучезарной улыбкой. – Я тебя не навоз заставляю за лошадьми убирать. На, - он протянул девушке ведро, - держи. Поставь его на землю и не выпускай из рук.
Риона попыталась представить позу, в которой придется держать ведро, и покраснела еще больше.
- Надо сказать девчонкам, что бы намазали тебя еще гуще. Уж больно краснеешь ты…в общем сильно краснеешь, - Эрик сам немного смутился.
Девушка присела на корточки, крепко взявшись за ручку ведра, которое она поставила перед собой.
Отчего-то в компании этого парня она с трудом могла вымолвить хоть слово.
Однако сейчас и Эрик выглядел несколько смущенным. Он достал заранее приготовленную кожу и стал натягивать ее на ведро, тем самым, делая своеобразный барабан. Те же самые манипуляции были проделаны и с другими ведрами. В итоге перед Эриком и Рионой стояли пять барабанов. Нет, барабанами их было назвать трудно, но нужный Эрику звук они раздавали. В этом он убедился сам, когда ударил ладонью по одному из них.
- Порядок. Теперь есть с чем выступать.

А Катрина тем временем все еще носилась с лошадьми. Помимо того, что их надо было привести в порядок с дороги, расчесать гривы, протереть бока, так еще поить и кормить их тоже полагалось.
Управившись с делами, миаханка свалилась на ближайшую телегу, чтобы передохнуть.
И тут вспомнилось, что у нее закончились цветные ленты и бумага для цветов для украшения лошади, ведь очень долго уже она не обновляла их. Часть пришла просто в непригодность, часть потерялись во время выступления.
Наездница вскочила с места и побежала к Момусу, выпрашивать денег на украшения. Как неудивительно, но у нее получилось, и несколько медяков были крепко зажаты в руке.
Оповестив всех, что через час вернется, девушка побежала по ближайшим лавкам в поисках всего нужного.

— Илок! Бестолочь! — всплеснула руками Нира. — Ты что Филе сказал?! Он же сейчас чей-нибудь забор притащит... вместе с воротами!
Она обернулась, чтобы поймать Филю и уговорить его не делать ничего неосмотрительного... но могучий светиец успел уже скрыться в проулке.
— Смотри, Илок! — пригросила Нира. — Если он чего наворочает -- разбираться тебе!
И, поправив на старенькой кофточке яркие миаханские бусы, чинно последовала за хозяином -- от стоянки бродячего цирка.

( Вместе с Хигфом)

Наконец-то Нира и Спиридон ушли! Алессио, успевший до этого по просьбе Мирабель притащить ведро воды, сразу бросил делать вид, что занимается помощью по хозяйству, и постарался как можно быстрее и тише исчезнуть из зоны внимания собратьев по ремеслу. Пробравшись с задней стороны к хозяйскому фургону, муриец добавил к звукам, разносившимся в воздухе, тихий свист.
Майа всё ещё сидела на козлах, провождая взглядом отца и Ниру, когда услышала тихий свист. Её сердечко заколотилось, точно птичка, пойманная в ладони. Алессио!
Маленьким ураганом пронеслась Ласточка через фургон, заваленный сценическим барахлом и, часто дыша, выбралась на улицу. Пока её не увидел возлюбленный, девушка поправила упрямую прядку волос, выбившуюся из тугого хвоста, и постаралась отдышаться - ну нельзя же, чтобы мужчина видел, как она к нему спешила!
- Здравствуй, - тихо прошептала она, медленно подходя к юноше. - Я... очень скучала.
Лицо Алессио расплылось в улыбке, а взгляд стал так ласков, что его касание, казалось, было осязаемо.
- Я тоже!.. Тебе не кажется, Ласточка моя, что тут слишком много глаз и ушей?
Он глянул в ту сторону, где развели костер и начали готовить ужин.
- Слишком много... - голос девушки стал ещё тише, она вся таяла под взглядом мурийца, - Давай куда-нибудь убежим?..
- Давай! - не раздумывая, согласился к тому и клонивший Лемен.
Однако, оглядевшись вокруг, он сперва не обнаружил ничего подходящего - пустырь полосой вдоль стены, а дальше в глубь столицы начинались бедняцкие кварталы. Вр-рражина! Остаться, что ли, у фургона? Тоже плохо! Более пытливый взгляд задержался на стене и башнях, и падающей от них тени. Если немного отойти, их никто не заметит. А стражники вряд ли патрулируют стены изнутри в мирное время.
- Пошли туда, - Алессио взял Майю за руку и потянул к смутно видневшейся в фиолетово-чернеющем небе высившейся неподалеку башне.
- Пойдем! - в сущности, Ласточке было всё равно куда идти, лишь бы с ним, лишь бы вдвоем. Она огляделась по сторонам, точно дикий зверек и улыбнулась Алессио. Кажется, никому не было никакого дела до двух влюбленных. Майа чуть сильнее сжала ладонь юноши, наслаждаясь теплом его руки, и поспешила следом за ним.

- Притащит, и притащит, - Что притащит Филя Илок и сам прекрасно понимал, но на то и была нацелена его стратегия сбора дров. Интересно было посмотреть на того, кто посмеет остановить их гиганта в процессе разбора и переноса забора к костру. А, если хозяин потом посмеет выдвигать претензии, то трудно будет доказать, что это именно его забор только что сгорел, да и что спросить с убогого.
Крапива последовала за хозяином. Последовала. Вот только вопрос - куда? И не забудет ли тот закупить для Илока необходимые реактивы, раз ушёл в город без него. Он один туда не пойдёт. В чужом, незнакомом городе неприятности могут возникнуть и ниоткуда. Недолго угодить к местным бандитам или в тюрьму, если не знаешь порядков. Поэтому он останется у костра, поддерживая его тепло, помогая с приготовлением пищи там, где это нужно.
Илок присел на корточки и вгляделся в пламя...

Дождь усилился, заставив Хенрика вновь начать рассказывать о безоблачном небе над Омулом, о том, что в таверне, небось, уже зажарили барашка, и что теплый эль, горячивший кровь в жилах, скоро закончится, а они все так и будут мокнуть под струями этого поганого, проклятого...
- Заткнись, - вновь посоветовал Деннис. Соскочил с коня и подошел к первому домику, что стоял чуть в стороне от остальных строений села.
- Деннис, - Йохансен огляделся, потянул капюшон ниже. - Деннис, что ты намерен здесь искать, старый нюхач? Запах леди Рионы? Цирковые деньги?
Следопыт не ответил, поднявшись по ступеням и постучав в дверь.
- Так они тебе и открыли... - фыркнул Крыс.
- Кого еще принесло под вечер? - раздался ворчливый голос из-за двери.
- Отбившихся от табора! - громко ответил Деннис.
Хенрик удивленно приподнял одну бровь.
- А-а-а... - дверь тут чуть подалась в сторону, и на путников упал свет от лучины. - Цирковые, что ли?
- А то, - Деннис улыбнулся. - Давеча тут цирк должен был проезжать. Наш цирк. Так мы его нагнать никак не можем.
- Ну так спросите этого... Арвида нашего, - Йохансен никак не мог решить, кому принадлежал голос - мужчине или все же женщине. А потому лишь кривился. - Он же ваш дружок.
- Так он здесь? - Деннис даже удивленно повел головой. - А где? В каком доме? Мы тогда и вам надоедать перестанем.
- Третий дом от околицы, что возле старосты нашего. Там еще на двери лошадь нарисована, - голос хихикнул. - Только он спит небось давно.
- Ничего, старым друзьям обрадуется, - заверил Деннис, возвращаясь к лошади. - За мной.

-"Арвид! Негодник! ЛОжись скорее в постель! Чуть отлегло и шмыг к окошку?"

Дрессировщик не ответил. Сказать, что он впал в меланхолию, значит ничего не сказать. Тулия охватила жуткая тоска по цирку, по лошадям, по прекрасным девушкам... Которых точно нет в этой дыре. Проклятая спина! Проклятый Граф Дезир! Проклятый его жеребец! Всю жизнь теперь мучайся.

Старик насупил брови. Совсем скис сынок... Может и лучше было бы ему и в цирке, да не лечат там так, как лечит он.
-"Эй! Соломенная башка?"
-"Да, пап..." - безжизненный скучающий голос.
-"Лег бы ты, сынок.Ты конечно и сейчас можешь прыгать, но если не хочешь, через месяц окончательно в дугу согнуться, немедленно ложись."

Арвид чуть быстрее, чем того требовал отец нырнул под одеяло.

И тут...Стук.

(Совместно с Heires$)

Добравшись до места, показавшегося относительно подходящим, Алессио остановился, обернулся и, не отпуская руку своей спутницы, поднес ее к губам и поцеловал, тихо смеясь. Затем обнял девушку рукой за плечи и привлек к себе.
- Как твои дела? - спросил он и, чуть запнувшись, добавил. - Как себя чувствует твой отец?
Здоровье Момуса не было темой, на которую мурийцу хотелось сейчас говорить, но для Майи это важно, а значит, для него тоже...
- Кажется, всё хорошо, - Майа тепло улыбнулась юноше, её очень тронула забота, хотя девушка отлично понимала взаимоотношения Алессио с отцом. - Хорошо, что они с Нирой ушли, правда? Я бы, конечно, тоже хотела по городу побродить, посмотреть всё, но с тобой побыть ещё лучше! - Ласточка осторожно поцеловала губы мурийца. - Знаешь, иногда в дороге я скучаю по большим городам, хоть и выросла в фургоне. Там разные люди, интересные товары... и вообще много-много всего.
Парень в ответ потянулся к ней, сомкнул руки на спине, обнимая девушку, кажущуюся такой хрупкой и горячо отвечая на робкий поцелуй. Их тела соприкоснулись, грудь Ласточки слегка коснулась груди Лемена, и он вздрогнул.
- Любимая... - оторвавшись от ее губ, прошептал он слово, которое не затерлось и от миллионов миллиардов повторений, ибо свежо и близко каждому говорящему его искренне. Казалось странным говорить о чем-то постороннем, но ведь испокон веков влюбленные болтают о всякой чепухе, и каждая будничная скучная фраза кажется волшебной. Вот и Алессио, помолчав, ответил. - Я тоже люблю город. Все и все разное, и совсем не так скучно, как глядеть по сторонам дороги. Но тут надо быть намного осторожней и хитрей.
- Ну да, ты ведь жил в городе? - грудь Майи всё ещё трепетала от поцелуя, - А я всегда под крылышком отца, правда, когда он пьет, мне кажется, что я его родительница, а не наоборот... Но всё равно, он меня от всего защищает, даже от тебя, - Ласточка хихикнула. - Без него я бы, наверное, пропала...
- Жил, хотя и недолго, - подтвердил Перекати-поле, переводя глаза от поднимавшейся под платьем груди девушки к ее глазам, которые для него блестели ярче фейерверков Илока. - Но тогда я был совсем мальчишкой. Без твоего отца нам всем пришлось бы трудно, он много знает... Взять хотя бы, как он выкрутился последний раз, с этими мерзавцами!
Глаза Алессио недобро блеснули, вспоминая хлестнувшего плеткой Ниру и особенно - голубоглазого.
- Да! Если бы не он, мы бы пропали, но давай не будем вспоминать этих ужасных людей? Они отвязались от нас, но кто знает, на долго ли... - Глаза девушки стали грустными, но она бодро встряхнула чёрным хвостом и заставила себя улыбнуться, - Но сейчас-то всё хорошо! И главное, мы с тобой вместе..
- Да, это главное - Алессио провел рукой по ее волосам. - Но вдруг кто-то узнает Риону. Хотя, конечно, если заставить ее всю жизнь ходить в личине Мбене, она сбежит от нас быстрее, чем от жениха, - улыбнулся парень, переводя тему в более веселые тона.

(Совместно с Хигфом)

Майа засмеялась и прижалась к груди любимого.
- Хотя мне кажется, что она сбегать не торопится, по крайней мере, если не сбежит наш Эрик, - Последние слова девушка произнесла мечтательно-тягучим голосом.
Алессио слегка удивился.
- Ты хочешь сказать, что ей нравится Эрик? Что-то я не замечал ничего...
- Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что она как-то особенно на него смотрит...
"Прямо как на тебя в тот первый день" - вертелось у Ласточки на языке, но она воздержалась от язвительности.
- Вы, девушки, всегда быстрее замечаете такие вещи, - рассмеялся муриец. - А я был, наверное, слишком занят мыслями о тебе.
Он снова поцеловал Майю, на этот раз в нежную кожу щеки.
Девушка залилась румянцем от таких слов и ещё крепче обняла Алессио. Ей было так хорошо, но невольно пробежала мысль о том, что этот вечер закончится, и они снова должны будут прятать свои взгляды от остальных. Чтобы прогнать ненужные раздумья, Ласточка снова заговорила:
- А как ты думаешь, папа принесет мне какой-нибудь подарок из города?
- Наверное, ведь он всегда тебе старается тебе что-то подарить. Если только на этот раз расходы на цирк будут не очень большими, но мы вроде бы неплохо заработали в последнее время.
Он с удовольствием купил бы что-нибудь для девушки сам, но кошелек на всю труппу был общий, и находился он у Спиридона. А утаивание от остальных каких-либо заработанных денег было среди циркачей чуть ли не самым страшным преступлением.
Я бы подарил тебе все, но у меня ничего своего нет, - грустно сказал он, вспомнив об этом.
- Мне ничего не нужно, - если Майа и лукавила, то совсем чуточку, - Мне главно,что ты со мной! Вещи приносят радость недолго, а когда знаешь, что где-то рядом бьется любящее тебя сердце, то это согревает всё время.
- Это так, - согласился Алессио. Слова милой грели сердце. - Но надо что-то есть и во что-то одеваться, а мужчина должен заботиться о любимой женщине, - парень немного покраснел, но в темноте этого не было видно. - Да и твой отец думал бы обо мне иначе, будь я не бездомным бродягой, а человеком со средствами. А так. боюсь, он не переменит мнения.
- Тогда я сбегу с тобой! - Безапелляционно заявила Майа и запечатлела на его губах долгий поцелуй.
Парень слегка ошалел от такого заявления, и ему казалось, что сейчас он не стоит под крепостной стеной в сомнительном укрытии ее тени, а парит в уже ночном небе Омула под светом звезд, а Майя летит вместе с ним. Лемен обнял ее, прижал к себе и целовал, целовал... Хотелось стоять так вечно и совсем не хотелось ничего говорить.

Деннис постучал еще раз, на сей раз - настойчивее.
- Кого еще нелегкая принесла в такую погоду? - проговорили из-за двери.
- Циркачи мы, - повторил следопыт, чуть отходя от двери, дабы дать Хенрику место для действия. - Наш караван давеча здесь проезжал, а мы от него за два дня тому отстали. Теперь вон нагоняем, хотели Арвида повидать, да о знакомых поговорить.
- А-а-а... - и голос добавил куда-то в глубь комнаты: - Эй, соломенная твоя башка! Вот к тебе и други пожаловали!..
Дверь отворилась, дабы явить взору чуть улыбающегося мужчину с редкими седыми волосами и короткой бородой, который уже открыл рот, дабы добавить что-то еще.
Хенрик ударил его быстро и сильно, рукоятью кинжала в переносицу, заставив старика слабо ухнуть и дернуться назад. Крыс плечом распахнул дверь, коленом ударил мужчину в живот, заставив того уже согнуться, и добавил рукоятью по затылку. Деннис спокойно и быстро перешагнул через упавшее с стихим стуком тело, заглянул на кухню, затем кивнул Йохансену, который прикрыл входную дверь, на комнату. Тот кивнул в ответ, и Деннис положил руку на рукоять меча. Крыс в два шага преодолел пространство и ударил ногой по двери, открывая ее и влетая внутрь, чтобы застать вскочившего с кровати рыжеволосого юношу, который тут же сморщился от резкого движения.
- Арвид Турий, - проговорил Деннис, входя следом за Крысом и оглядывая помещение. - Приятно познакомиться.
Хенрик ощерился в мерзкой улыбочке и сплюнул прямо на пол.

Сегодня был хорший день.
Деус! Я дожился до того, что лгу самому себе. Радость, от не столь длительного, нежеле обычно общения с Арканаро, сановится для меня счастьем.
Ты становишься глуп, Спиро. Ты всё мнишь себя мальчишкей с бембосского причала, хотя ты давно отголосок прошлого.
Деус, надо выпить. Надо утопить эту проклятую горечь, которая разливается по венам каждый раз, когда я въезжаю в город.
Ай, Нира, не надо на меня глядеть с такой укоризной, я всего лишь пропущу стаканчик вина, в славном кабачке на Кривой улице.
Знаешь, однажды, я пил там с самим Карлосом Кристобалем Марином.
Деус, почему я тогда не ушёл с ним в моря, юнгой. Ведь звал же он меня. Звал!
Нира, ты знаешь, ты очень красива. Иногда, когда по вечерам ты сидишь у костра и лицо твоё в отблесках пламени...
Да, я слишком стар, чтобы развешивать такие комплименты, достойные сцен в трагедии Лапира.
Знаешь, Крапива, это смешно, но у многих блики от языков пламени, воруют часть красоты. И тогда, становятся хищными лица. И взгляды сверкают алчностью...
А ты не такая. Твоё лицо в отблесках огня, наливается янтарным, неземным светом. И наполняется тихой материнской лаской...
Я смешон, да Крапива? Старый глупый Момус, смешон в своей сен...сен... сентиментальности.
Эй, трактирщица, ты прекрасна чертовка. Налей мне ещё...
Отстань, Крапива! Не гунди! Лучше выпей со мной! Так вот, вечерами у костра, ты напоминаешь мне Марту!
Я рассказывал тебе, о Марте? Да, да, Враг возьми, я старый пропойца, Нира. Что? Я всё время рассказываю о Марте!
Эй, трактирщица! Если бы, я был твоим сыном, меня бы не отняли от твоей груди, до седых волос! Налей. Налей мне и выпей со мной! Ибо я изнемогаю от любви! Напои меня не чистой родниковой водой из горных ручьёв, но хмельным мёдом своих поцелуев. Уста твои, о фея долин - сладкий сок лозы виноградной.
Налей мне! Отстань, Нира! Я не хочу никуда идти. Я устал. Я безумно устал, моя Крапива.
Хватит поясничать? Да я всю жизнь занимаюсь этим, Враг возьми!
Ты что думаешь, мальчишка сбежавший с бембосского причала, от шума прибоя и рёва сигнального рога восьмого побережного маяка, мечтал стать бродячим фокусником? Ты думаешь, я грезил о такой жизни?
Что ты про меня знаешь, Крапива?
Я сбился со счёта, столько лет прошло, когда я в последний раз в жизни поцеловал в щёку спящую мать. Я больше не видел своих родителей живыми, Нира, это ты понимаешь?
Налей мне, трактирщица! Я ни разу не был на их могиле.
Люди, которые меня любили, благодаря которым я живу, своей никчёмной жизнью, давно уходят в небытие.
Ты думаешь я пьян? Да, я пьян. Я бы хотел напится так, чтобы наконец перестать чувствовать.
Налейте мне!
Моя дочь растёт, комедианткой. Она влюблена в шарлатана, гадающего по сплетням досужих кумушек! Ты думаешь я ничего не вижу? Я бы хотел этого не видеть. Я бы хотел не видеть себя в той навозной луже, в которую превратилась моя жизнь!
Налейте!
Марта! Деус, Марта! Почему ты оставила меня? Майя, Ласточка моя!
Деус, как горячо и багрово вокруг. Ты видишь этот багровый туман, Нира?
Марта...
Ма...
Грузное тело хозяина цирка квашнёй расползлось на стуле. Момус спал уронив голову на заплёванную, почерневшую от времени столешницу. И по толстой щеке ползла нитка тягучей слюны, розовой от вина.

Нира Крапива глянула на спящего Момуса со смесью презрения и жалости. Затем подозвала трактирщика.
— Позови-ка ты, добрый человек, свою прислугу, пусть поаккуратнее перенесут моего хозяина куда-нибудь в тихое местечко - на сеновал или в сарай... а может, и комнатку какую для него найдешь?
Трактирщик глянул на руки женщины, не увидел в пальцах ничего похожего на монетку и осерчал:
— Ну, циркачи, вы и наглецы! Я вам еще и бесплатно прислуживать должен?
— Почему — бесплатно? — негромко и учтиво переспросила Нира. — Ты же с моего хозяина деньги вперед взять не постеснялся...
— "Не постеснялся"?! Во обнаглели, рвань цирковая!..
— Да, — еще мягче сказала Нира, — мы — рвань цирковая. И был с нами, рванью цирковой, забавный случай. В одном андалиийском городке. Напился там один наш клоун в одном кабачке. Крепко напился. И хозяин его не уважил, вышвырнул пьяного на улицу. А по улице кавалькада верховых скакала, не заметили пьяного, угодил он под копыта, лечился потом... Но уже на следующем представлении вся труппа распевала песенки про этот кабачок - как там крысы в бочку с вином падают. А фокусник изображал в лицах, как хозяин гостей обворовывает. А дрессированные собаки показывали, как их тошнит от миски с едой, из того кабачка принесенной... Назывался кабачок "Бык и роза". Почитай, одна я это название и помню - разорился кабатчик-то, худая слава прилипчива...
Трактирщик немного подумал, потом кивнул двоим мордоворотам-вышибалам:
— Возьмите вот этого, отволоките на конюшню, пусть на сене отоспится... только поаккуратнее...
— Спасибо тебе, добрый человек! — учтиво поклонилась Нира Крапива.

Катрина вернулась в лагерь, усталая, но довольная, так как нашла все, что ей надо было, несмотяр на поздний час и недовольство продавца, да еще и сторговалась удачно.
Добравшись до фургона, Катрина нырнула внутрь и достала ножницы и иголку с ниткой. Надо было превращать бумагу и ленточки в украшения, а еще надо было починить юбку, в которой она выступала. недавно там образовалась новая дырка. Миаханка надеялась, что здесь они смогут хорошо подзаработать, так как требовались деньги для покупки одежды и обуви, что уже довольно износилась, а для женщины это было очень важно, ведь красивой хотелось выглядеть всегда.
А потом глаза наткнулись на валявшиеся неподалеку стекляшки, и родилась идея насчет бус. Так что добрую половину ночи Катрина провела за рукоделием, чтобы к утру все было готово.

А Илок сидел и глядел на пламя. Момус уушёл в город без него. Час проходил за часом. Миновала полночь. А он всё не возвращался. Где он? Что с ним? На то, что он заночует не в лагере, речи не было. Да и Крапива была с ним. Эта не позволит ему напиться где-нибудь в кабаке, промотав цирковые деньги, отпущенные на реквизит. Ведь, если не прикупить всё теперь, потом неизвестно когда может встретиться подходящая торговая точка. Илок думал об этом и не об этом. В трепыхании пламени, которое онподдерживал, славиец видел волосы Виры, своей первой и, наверное, уже единственной любви. "Будут сыновья наши - солнышки, все, как ты, такие же рыжие", - тихо говорил он ей, когда расставался, обещая вернуться, вот как только минует срок. Ещё три года осталось. Это не много. Он выдержит. Он сильный. Теперь его дом - кибитка. А Вира? Её волосы он видит в трепете пламени, её веснушки - в россыпи ззвёзд на небосводе, её улыбку - в блеске водной глади. Везде она.
Илок смотрел на пламя и не мог оторваться.

(Совместно с неподражаемой Гульдой!)

Ночь ещё висела над городом, но темнота уже была не убедительна. Словно в чёрную краску плеснули белил, и они расплывались, разгоняя мрак, так и первые, лучи ещё не взошедшего солнца, превращали ночную мглу в утренний сумрак.
Момус, храпящий на сеновале, блаженно жмурился во сне и тогда становился похож на огромного толстого кота. Иногда, по его губам бродила улыбка.
Нира Крапива, продремавшая всю ночь прислонившись к стене, проснулась. Поднялась, аккуратно обобрала сено с юбки, нагнулась над Момусом. Прикинула: отоспался или еще нет? И решив, что вставать так или иначе пора, аккуратно поддала хозяину в бок носком туфельки.
Что-то пробурчав, хозяин цирка во сне отмахнулся и перевернувшись на бок, захрапел в голос.
- Что, красавица, не хочет тебя, старик - голос от двери раздался внезапно застав Крапиву врасплох.
Нира обернулась, окинула неприязненным взглядом мордоворотов-вышибал, которые вчера приволокли Момуса сюда, в сарай.
— Идите-идите, детишки, — хмыкнула она. — На площади для вас сегодня карусель поставили...
И еще раз двинула Момусу в толстый бок. Покрепче.
- Карусель, - тот, что покрупнее и видимо был за главного, осклабился, показав жёлтые щербатые зубы и прищурив глаза - Карусель, - второй облизнул толстые губы - Карусель - это хорошо. Да ты не бойся, красавица, мы тебя не обидим. Верно, Жбан. И деда не пинай. И то сказать, к чему, раз не ценит, что рядом такая красотка замерзает. А то ночи нынче зябкие. Ну да ничё, мы тя согреем.
Парни шагнули ближе.
Нира перестала тормошить Момуса. Посерьезнев, обернулась к вышибалам.
— Парни, — предупредила она негромко, — вы и так не красавчики, а с выдранными глазами еще хуже будете. А потом наши цирковые вам все кости пере...
Она не договорила: тот, что до сих пор стоял молча,протянул руку и с силой рванул женщину к себе, второй рукой пытаясь зажать ей рот. Второй, хрипло захохотав, ухватил Ниру за талию, помогая приятелю повалить добычу на сено.
Укусив руку, зажимающую рот, Нира на миг высвободила лицо и заорала своим знаменитым голосом... наверное, на улице было слышно.
- Тварь - укушеный, которого главный назвал Жбаном, хлестнул тыльной стороной здоровой ладони Крапиву наотмаш, так что голова девушки дёрнулась.
Главный, ощерясь вытащил из-за голенища нож
- Заткнись - посоветовал он приставляя нож к горлу жертвы - Заткнись, а то я тебе язык вырежу. Неча орать, ты поди нормального мужика и не знала. Так это мы тебе устроим.
И мерзко захихикал, неожиданно высоким голосом.
Ножа Крапива не очень испугалась. Не убьют — днем-то, во дворе кабака, да еще она и заорать успела. Но расслабилась в руках насильников, притворяясь напуганной и готовясь врезать им, как только представится случай.
А пока — не глядя, наугад — пнула каблуком лежащего позади Момуса: "Да проснись же наконец, пьяная зараза!"
- Так-то лучше - главный усмехнулся - Давай, Жбан. А то девушка уже истомилась поди.
Жбан, зализывающий укушенную кисть хмыкнул. Медленно приблизился к девушке и снова облизнулся. Руки с почерневшими от грязи ногтями, взялись за юбку, рванув ткань в разные стороны.
- Сейчас - прохрипел он - сейчас я тебя...
- Давай, Жбан - подзуживал главный.
И вдруг замер.
Горло его словно перетянули удавкой и кто-то за спиной хриплым со вчерашнего перепоя голосом, выдыхнул ему в ухо
- А ну отпусти девушку!
Воспользовавшись замешательством мордоворотов, Нира, резко подалась к держащему ее насильнику. Тот потерял равновесие — а женщина ударила его лбом по носу, как учили ее когда-то в разбойничьей шайке. Кровь хлынула у Жбана из носа, он вскинул руки к разбитому носу, выпустив Ниру. Та сразу же отпрыгнула прочь.

"Деус, как голова болит!
Но у вас, она заболит сильнее. Ты уже не боишься меня, Жбан? Ты думаешь что перед тобой пьяный старикан, которого сейчас вырубит твой соподельник.
Да, я всего лишь старый, толстый и глупый Момус. Но ты этого уже никогда не узнаешь.
Как и я не узнаю имени твоего товарища.
Большегрудая Анна, как-то сказала, что в мире много мрази. Но страшнее всего, это те, кто насилует. Потому что убийца - отбирает жизнь, а насильник, калечит души. "Пообещай мне мой мальчик, что ты никогда не станешь таким. И остановишь, если сможешь! Пообещай мне, мой мальчик!"
Да, Анна. Я сдержу слово.
Прости меня, моя Крапива. Это я старый дурак, виноват в происходящем. Прости.
А ты сволочь, я даже не знаю как тебя зовут, иди сюда. Тебя и похоронят безымянным. Я не могу себе позволить убивать со спины. Потому сначала, я разверну тебя к себе лицом. Я хочу увидеть твои глаза. Такие же крысиные, как твоя душонка. Знаешь, что я читаю в них? Страх. Страшно, когда тот, кого ты не способен бояться, может тебя убить. Правда страшно!"

Со стороны, это казалось медленным жутковатым танцем. Одной рукой хозяин цирка, зажав как тисками запястье главного, отводил руку с ножом. Другая, змеёй метнулась к горлу насильника.
Лицо Момуса было ужасно. Бледное от ярости и гнева, оно не выражало абсолютно ничего. Такое лицо может быть у Смерти, огда она приходит за своим урожаем на поле брани.
Но в глазах плескалось нечто такое, что напомнило Крапиве об Обители Врага, из рассказов деумольцев.
Правую руку главного, хозяин цирка просто сломал, так что она теперь висела плетью. И нож, выпавший из разжатых пальцев затерялся в соломе.
Вторая была цела. Ей насильник мучительно пытался разжать хватку Момуса на своём горле. И не мог. Лицо его побагровело, движения становились всё слабей.
И Нира, со всей очевидностью поняла, что Момус, сейчас просто задушит парня. Как ядовитую змею. Спокойно и без сожалений. А потом и Жбана. На миг девушке стало страшно.
— Момус, не дури! — истошно крикнула женщина. — Цирк пожалей! На кого ты нас бросишь, если тебя загребут?!
Она уже поняла, что бояться сейчас надо не за Момуса и не за этих обреченных придурков. За цирк...

"Цирк?! Цирк! Майя!!!"

Полуживой насильник отлетел, словно не весил как бык, а был сродни пушинке
- Живи, падаль! Нира, ты в порядке?
Не отвечая, женщина дикой кошкой зашипела на незадачливых насильников:
— Ходу отсюда, дурни, он же вам кишки на шею намотает!
И такая убежденность была в ее голосе — не пугает, а предупреждает! — что окровавленный Жбан подхватил своего полубесчувственного дружка, и оба вывалились из сарая.
Нира обернулась к хозяину.
— Вот всегда ты мне личную жизнь... — начала она обычным своим вздорным тоном. Но не выдержала. Оборвав фразу, она упала Момусу на грудь и горько разревелась.

"Нира! Деус, Нира, какой же я дурак! Ну прости меня, если сможешь! Ну не плачь. Вся моя жизнь не стоит и одной твоей слезинки. Ну не плачь, моя Крапива.
А знаешь, ты ведь могла бы быть королевой любого трона. Но короли слепцы и к тому же связанны этикетом. Они не могут жениться на тебе и потому плачут ночами в подушку, если видят тебя на площади. Они уже никогда не смогут забыть тебя, моя Крапива.
Не плачь. Когда-нибудь, когда старый и глупый, дважды глупый, Момус, возьмёт тебя на руки и наплевав на ломающийся позвоночник, отнесёт тебя на бембосский причал.
Там красиво. Там так красиво. И я знаю, что ты поймёшь эту красоту.
А я куплю для тебя диадему из кораллов и коралловые бусы, что продаёт в своей лавочке Яни.
Не плачь, моя Нира. Потому что я никому и никогда не позволю тебя обижать.
А сам... Я старый, глупый и толстый пьяница, который не ведает, что творит. Не плачь!"

Нира успокоилась быстро. Отлепившись от груди Момуса, она выдернул из-за корсажа иглу с намотанной ниткой, она нагнулась, осмотрела подол, который успел надорвать один из мерзавцев, и начала его быстро зашивать прямо на себе.
— Сволочь... лучшая юбка... — глухо сказала она, не поднимая лица от работы. — Момус, кошелек не ищи. Он у меня. Я его вчера у тебя вытащила, чтоб ты все наши капиталы не просадил...
Женищина не вытирала текущие еще из глаз слезы -- пусть высохнут сами, не то глаза покраснеют..
Хозяин цирка смотрел на девушку, смотрел на её руки, дорожки слёз на щеках и вдруг опустился на колени.
- Нира - голос Момуса стал ломким, а в глазах плескался странный испуг - Крапива, выходи за меня?
Нира на миг замерла. Потом закрепила нитку, поднялась, оправила юбку. И спросила почти враждебно:
— А не пропьешь жену-то?
- А ты как думаешь - не вставая с колен, отозвался тот.
— Я так думаю, хозяин, что бери-ка ты кошелек, и пойдем домой... к фургонам, — быстро поправилась Нира. А про себя уже в который раз подумала: "Домой..."

(немногим ранее)

На улице стемнело, а значит, пора браться за дело. Он выждал момент, когда в фургоне никого не окажется и, вытащив свой «рабочий» костюм, начал переодеваться. Ничего, сегодняшняя ночь последняя, когда он его одел. Завтра утром он сгорит в костре. Он выглянул на улицу. Начинало смеркаться. Он накинул на себя черный плащ с капюшоном, что бы скрыть свою «рабочую» одежду и вышел из фургона.
Стараясь не привлекать внимания ни циркачей, ни бродивших возле цирка зрителей он пошел в город. Он бывал здесь не раз и знал, куда ему надо было идти. В городе, из-за высоких домов, темнело быстрее, чем в поле.
Пунс сказал, что после выполнения работы будет ждать его в трактире. Неужели такой профессионал как этот лже-торговец и сам не мог выполнить поручение «Алой Розы»? Возможно, он теряет свою квалификацию, в его-то годы. А сколько Пунсу лет? Ладно, ему сейчас нельзя забивать голову всякой ерундой. Тем более, он остановился и поднял голову вверх, он уже пришел к тому дому, что указал ему Пунс.
Каменный забор, высотой в два человеческих роста, был не преградой для ловкого Эрика. Он огляделся по сторонам, но на улице было тихо. Видать и впрямь весь город на представление ушел. Он снял плащ и, оставшись в черном облегающем трико, еще раз осмотрелся.
Тихо. Эрик сложил аккуратно плащ и положил его в небольшую торбу, которая болталась за его спиной. Теперь кроме инструментов, там лежал и плащ. Потуже завязав торбу, он надел ее.
Тихо как могиле, отметил про себя Эрик. Раз! И он уже на стене. Снова огляделся. Тихо. Змеей он скользнул вниз по стене и оказался в саду.
Дом принадлежал одному политику, который хоть и ушел в отставку, но пользовался еще влиянием при дворе. Видать, влияние его было не только на поддерживающих его соратников, но и на некоторых противников, раз поручили выкрасть компрометирующие документы.
Эрик подошел к стене дома. Интересно, где хозяин и слуги? В доме не горел ни одно окно. Скорее всего, хозяин, на радостях распустил слуг, а сам пошел гулять или по своим делам. Нет, ему так не могло повезти. Он усмехнулся про себя. Видать, документы хорошо спрятаны, раз этот политик не боится воров, отметил про себя Эрик и полез по стене вверх.
Встав на широкий парапет второго этажа, он тронул окно. Как он и ожидал окно закрыто. А как рама? Он простучал деревянную раму, и та издала глухой звук. Замечательно. Присев на парапет, он снял торбу и вытащил оттуда не хитрый инструмент, стеклорез. Вырезав в окне отверстие, подходящее для того, что бы туда просунуть руку и открыть оконный засов, он надавил на стекло и то, с тихим хрустом, поддалось.
Войдя во внутрь дома, он прислушался, мало ли какие причуды у хозяина. Один такой держал черную пантеру в доме, которую выпускали на ночь, когда в доме никого не было. Но вроде бы все тихо. Огляделся, он попал в какую-то спальню для гостей. Вся мебель было накрыта белыми чехлами.
Быстрее все сделать и назад. В животе заворчало, а это был плохой призрак. Пробежав по комнатам, он нашел кабинет, который оказался закрытым, что и не удивительно. Набор отмычек, который ему достался по наследству от одного вора, кстати, покойника, был универсален. Минута и дверь бесшумно отварилась. В комнате было темно, тяжелые бархатные шторы закрывали вид из окна. Эрика это не расстроило, в темноте тоже приходилось работать.
Несколько портретов, книжные шкафы, письменный стол сделанный из дорогих пород дерева.
- И где же вы, господин Селен, храните свои сокровища? – спросил сам себя Эрик, продвигаясь от одного портрета к другому, попутно проверяя книжные полки. Ловкие руки акробата обшаривали каждый уголок, словно девушку. Вроде бы все чисто. Значит, в столе.
- Или на столе, - Эрик уселся в мягкое кожаное кресло. – Момус, подай мне кофе со сливками…Нира, ты, почему не зашиты мои носки?...Риона, иди к своему господину. Я тебя поцелую… Передайте Кунаи, что кусты в саду пострижены не ровно…
Что-то он размечтался, надо было искать документы. Так, что тут у нас на столе. Эрик взял в руки ножик для резки бумаги.
- Черт! В чем он его измазал? – Эрик вытер нож об чистую бумагу, которая лежала на столе. Пунс говорил что-то о красной папке с золотым орлом. На столе такой папки не было. Открыв несколько ящиков стола, он простучал дно каждого из них.
- Ага! – обрадовался Эрик. Вытащив из ящика бумаги на стол, он ножом подцепил дно, и оно нехотя поддалось. Так и есть. – Вот и папка, и орел на ней. Можно уходить.
Он вышел из-за стола и направился к выходу, но сделал всего пару шагов, как спотыкнулся обо что-то мягкое и упал. И тут события стали происходить с такой скоростью, что от всего этого у него все волоски на теле встали дыбом.
В комнату ввалились стражники с факелами и стали что-то кричать об убийстве. Каком таком убийстве? О, Деус! То, обо что он спотыкнулся, было мертвым телом. Холодный пот прошиб Эрика. Его руки были в крови…Он сам весь был в крови…
Боль…Темнота…

Не люблю город, потому что он слишком, даже по сравнению с девушками, странный.
Не люблю город, потому что в нем такие неопрятные улицы. Люди удивительны в своем желании мусорить и потом старательно падать в этот мусор, хотя я знаю, как они этого не любят. Падать. Этого даже я не люблю...
И не люблю город, за то что в нем Мирабель перестает жонглировать по вечерам и убегает бродить по этим неопрятно-странным улицам, где даже...
...даже...
Шавка пушистая, ну неужели мои ноги действительно такие вкусные? И лапти, видимо, тоже?
...Где даже звери странные. Не говорю уж о человеках, которые и вроде бы умные, и колодами их никто не называет, а вот простых истин не понимают. Я сам много чего не понимаю (в первую очередь этих же не раз сказанных людей), но что костер горит из дров, и дрова на пустыре не водятся, знаю.
А у этого дома стоит большая поленница, которая вдобавок скоро развалиться от своего веса. Все просто и понятно. Но эта пушистая с хвостом в колечке и этот маленький с пронзительным голосом (что-то мне напоминает Крапиву, когда я категорически перестаю ее понимать...) простого и понятного не понимают. Говорила как-то Змейка, что главное в мире понимание. Наверное, права...

Так, Крапивы в округе нет. Спиридона тоже. Значит ругаться оба не будут. Не знаю, чем им всегда не нравится когда я превращаю странных в более умных (или менее, но зато понятливых! И во всем сразу!), я же знаю, что молча они со мной согласны, но... В общем, проумнять странных и непонятливых лучше, когда они не видят. Всем проще. Даже дровам.
А голова у этого маленького с пронзительным голосом все равно крепкая, у всех с громкими голосами головы крепкие. Ведь в них сидят эти голоса, а если уж они даже на расстоянии глушить умеют, головы, их хранящие и запирающие, обязательно должны быть крепкими. Крепче стенок...
Наверное...
Гм...
Нет, в самом деле крепче. Стенка помялась, а голова нет. Пушистая, оставь в покое мои ноги, я их очень давно не мыл.
Ну вот, Крапива в самом деле зря ругается. Всего ничего делов, а человек уже проникся понятиями и перестал орать. Умный стал!..


Когда Илок разводит костер, интересно смотреть как на дереве начинают танцевать сине-белые фигурки в огромных желтых нарядах. Наряды намного больше чем даже катринина юбка, укрывающая половину черногривой и всю саму Катрину. Некоторые даже не видят за этими одежками самих человечков. Но некоторые... я уже говорил какие они странные? Они могут даже Риону в краске с парнем спутать, а когда Ясона с Каталиной умудрились... одно слово – странные. Никогда не пойму как можно быть до такой степени... Ага, это называется – нормальным.
Хотя у всех свое нормально. Медведи, невесты, дрова... у меня нормально тоже разное. Утром мокрое, ночью спящее. А сейчас ночь.

Зря он вспоминал про Томоэ: призраки давних времен обступили его, не давали покоя. С ними, призраками всегда так – только подпусти их поближе, дай завладеть твоим разумом, разорвут на части. «Уйди, не преследуй меня, Томоэ-сама...» Теперь поздно сожалеть, разве что искать тушь и листки бумаги. Хорошая мысль.
Кунаи бесшумно выскользнул из фургона. И замер, затаил дыхание, умер для этого мира. Выслеживать любую дичь – уже интересно. Выслеживать охотника – интересно вдвойне. Островитянин вытащил из-за пазухи темный платок, замотал лицо, чтобы не выдало в темноте. Обернутые плотной тканью ноги ступали бесшумно; Кунаи предпочел бы землю, но в городе не выбирают, брусчатка так брусчатка. Он шел, сливаясь с тенями, следом за Эриком, подгоняемый недоумением и любопытством. Когда тот стал переодеваться, островитянин лишь головой покачал: зачем так обтягивать тело, когда даже ребенку известно, что чем мешковатее одежда, тем незаметнее она тебя делает. Впрочем – забор охотник преодолел очень ловко, молодец.
Кунаи двинулся было следом, остановился, прижался к стене, распластавшись на мостовой – в подворотне кто-то разговаривал едва слышным шепотом. Затем в окне мелькнула рука со свечой. Островитянин не двигался, ждал последствий.
И те не заставили себя ждать. Из темноты подворотни выскочили, лязгая латами стражники, скрылись в доме, вернулись через несколько минут – не одни, вместе с Эриком. Кунаи привстал, нашаривая ножи. И снова припал к земле – мимо, едва не затоптав его, пролязгал второй наряд.

Ночной лес так прекрасен во сне! Нет ни пугающих шорохов, ни скрипов; под ногами никто не шмыгает, ветви деревьев не пытаются впиться в волосы. Только полная луна серебрит пушистые еловые лапы и зазубренные листики берез. Ветра во сне тоже нет. Наверное, поэтому сны какие-то туманные. Но, словно два болотных огонька, манят к себе зеленые глаза укротителя зверей…
Джилл проснулась оттого, что ей стало холодно. Танцовщица поежилась и бросила взгляд на спящего Олафа.
«Чего только не присниться», - подумалось Змейке.
Танцовщица поднялась и потянулась, разминая кости. Подхватив с пола Уголька, который жался к ноге танцовщицы, Джилл выскочила из фургона, полная инициативы. По земле еще стелился полупрозрачный туман. Капельки росы, словно маленькие алмазы, переливались на травинках. Быстро сбегав в женский фургон и оставив там ужа, Джилл решила направится в город «на разведку». Неплохо бы было узнать, что к чему и по каким ценам.
Умывшись росой, которая скопилась на больших листьях репейника, Змейка сделала пару кувырков и несколько наклонов, чтобы окончательно привести в порядок затекшие мышцы.
Ее ждал пугающий и в то же время притягивающий большой город.

Увы, никакое мгновение не может длиться вечность, и в конце концов Алессио и Майя вернулись к фургонам. Пора было ужинать и готовиться ко сну. Наверняка завтра предстоял нелегкий день. Впрочем, есть ли в цирковой жизни легкие?
Момус и Нира так и не вернулись вечером – наверное, остановились в городе. Странно, ну да ладно. Интересно, чего они с собой принесут назад, и какие планы на завтра!
Ночью ему снилась Ласточка, и парень пробудился в тот момент, когда оба зашли в проявлениях нежности гораздо дальше, чем наяву. Открыв глаза, Алессио был разочарован тем, что это лишь сон, и еще более, что прервался он так рано. Затем смущенно задумался, как все на самом деле, и так ли выглядит девушка м… неодетой. Впрочем, от вечернего свидания и сна осталось ощущение радости жизни и прилива энергии, который весьма кстати помог быстро подняться. Мечтать долго тут все равно никто бы не дал.
Надо было осмотреть свой реквизит, к счастью, не столь разнообразный и громоздкий, как у остальных, снова натаскать воды, помочь приготовить завтрак и поучаствовать во множестве других дел.
Однако в процессе всей этой суеты, пересчитав товарищей, муриец удивился. Не хватало не только хозяина и Крапивы, но и акробата и метателя ножей.
Кого бы спросить? Не Филю, понятно… Олаф, наверное, кроме своих зверей ничего не замечает. Лиска все видит, но она опять куда-то унеслась. Майя знает столько же, сколько и он. Может, Илок? Он долго вчера сидел, глядя в темноту.
Подойдя к огневику, предсказатель спросил, бросая косой взгляд на хлопотавшую Майю:
- Не знаешь, куда наши подевались? Ну Спиридон с Крапивой не вернулись, а Эрика с Кунаи что, снова унесло оленей искать? И приволокут очередную девчонку?
Он засмеялся собственной шутке.

-" А мне, Вражина вас подери, не очень - то и приятно с вами познакомиться" - спокойно проговорил Арвид, скочивший с кровати еще тогда, когда отец сказал что "други пришли". Тулий прекрасно понимал, что делать вот нечего его группе, как обратно возвращаться - просто так повидать бедного калеку. И поэтому был не очень удивлен, когда к нему в комнату ворвались незнакомые люди.

Дрессировщик стоял спиной к окну. К открытому окну.
Через мгновение он уже был на улице. Надо бежать. Так как никогда не мог. А еще спина... Пробежать может быть и пробежит, но потом одним днем постельного режима точно не обойдешься. Только прятаться. Но где? Похоже он зря выпрыгнул из окна... Но уже поздно. Пока надо просто бежать...А там видно будет.