Тут в полутемный фургон, освещенный лишь маленьким масляным светильником, сунулась Нира.
-- Ну, что, быстро я? Там всего-то... Барышня, вы где?.. А, за занавеской!
Нира сунула за занавеску сшитые на скорую руку шаровары, конфискованную у одного из мужчин труппы пеструю рубаху и короткую кожаную курточку, которая была бы совсем обычной, если бы на ее спине чья-то вдохновенная рука не изобразила красочного павлина.
-- Другая одежда -- другой человек, -- сказала Нира неожиданно тихо и серьезно. -- По себе знаю. Я не графская дочь, но кое-что подобное в жизни пришлось пережить. Просто... ну, просто ведите себя так, как подсказывает одежда. Мы, женщины, это умеем...

- Мяса надолго не хватит. Будем потом есть клоуна, мясо, правда, жестковато, но на бульон сойдет.
Опёнок не мог остаться в долгу.
- Естественно, мы все будем дружно есть клоуна. Поскольку из других наших коллег, - Родерик презрительным взглядом смерил акробата, - ничего толкового не выйдет. Эрик, когда наш цирк разорится, ты будешь последним уцелевшим. Остальных сожрёт медведь, после чего помрёт от голода. И до самой смерти ему даже не придёт в голову мысль, что ты - нечто съедобное.
Сцедив излишний яд на голову наглеца и выслушав руководящие указания Ниры, клоун сконцентрировался на гуляше. Между тем в его голове дозревал План. План новой клоунады, под рабочим названием "Человек-цирк". В нем Опёнку предстояло попытаться доказать зрителям, что весь коллектив вполне может быть заменен его скромной персоной. Родерик уже продумал пару пародийных фокусов, смастерил из медвежьей шерсти маленького зверька для дрессировки ... собственно, из всех цирковых жанров неохваченным осталось только метание ножей. К сожалению, придумать пока не удавалось ничего.
Опёнок втянул носом аромат из котелка.
- По-моему, готово! Пожалуйте к ужину!

Пока варился ужин, общими усилиями графская дочь была загримирована.
О цирк, мир чудес! В кругу циркачей стояла не намазанная черной краской девушка, а самый настоящий виранийский парнишка с растеряным взглядом. Просторные шаровары, пестрая рубаха и кожаная курточка преобразили фигурку, а немыслимые косички не имели в себе решительно ничего женственного. Даже тот, кто и слыхом не слыхал о Виране, понял бы, что прическа -- не женская...
Нира подвела девушку -- нет, мальчишку! -- к костру и громко сказала:
-- Его зовут Мбене, а кто думает иначе, пусть скажет это мне и сейчас!
Не дожидаясь ответа, сунула в руки "Мбене" миску с кашей и солониной. Кто-то сразу воткнул в эту кашу деревянную ложку.
Нира плеснула и себе из котла. Но еда не лезла в горло. Сердце сжимала тревога. Почудились ей или нет голоса за деревьями?

Деус великий!

Голос подводил Момуса редко, но сейчас он сел, словно его обладателя замучила ангина.
Хозяин цирка скривился, схватившись рукой за грудь и диким взглядом обвёл собравшихся у костра
- Лошадь! - просипел Момус. - Вражью праматерь, лошадь где? Ведь не пешком же она по лесу ночью шла.

Больно то как.
Кто из великих брякнул, что артисты как дети? Он даже не предполагал какие.
Жрать они собрались. Да вас всех самих сожрут. Майя, девочка моя, ты канатаходка... Ты даже не представляешь, Ласточка, как приходится порой балансировать на широкой, два фургона разъедутся, ровной дороге. Когда смерть от падения, желанное лаго, которое тебе не светит.
Мелочи! Мелочи - вот что губит всех. Как в той пьесе, прости Гастон, что опять тревожу твою память, где андалийский генерал, чёрный навроде нашего, язык бы не сломать, Мбене, порешил супругу, за казалось бы такую мелочь, как платок.
- Мирабель, девочка моя. Когда ты наконец вырастешь и покинешь цирк старого глупого Момуса, ...пусть Деус одарит тебя в той жизни кучей мальчишек, чтобы они гнали, твоего бывшего хозяина, когда он заявиться клянчить милостыню... так вот это будет потом. А сейчас, я тебя очень прошу влюбись по уши в мальчика Мбене. И не отходи от него не на шаг. А ты... Мбене, спать будешь в мужском фургоне, хотя бы первые три ночи.
И предупреждаю

Голос вернулся. Он был вкрадчивый и очень недобрый. Лишь пару раз мальчишка с бембосского причала говорил так

... - Не надо, Тео!
Спиридон стоял прижавшись спиной к стволу гигантского кипариса, древнего, как прародители людей.
- Не надо, Тео. Делить нам нечего, разойдёмся по хорошему. Зачем твоей шайке лишаться главаря? Или я такая важная добыча?
...Кривой рыбацкий нож входит в тело неожиданно легко.
... У красной краски человеческого тела, очень солёный првкус
- Не надо... было... Тео! Прости...

- Предуперждаю, если у ряда молодых людей этой ночью проснутся желания, за которые Деус пролил на два маленьких пустынных городка много-много серы и огня... С тем я буду говорить лично. И говорить последним. Вы меня знаете. Я сказал!
Кунаи! Где Кунаи? Змейка, твои мудрые родители зачинали тебя звёздной ночью, от того и глаза твои подобны звёздам. Юркни маленькая в траву и отыщи этого варвара. Скажи ему, пусть быстро отыщет лошадь и отгонит её, так далеко, как сможет. Скажи - пусть напугает. Он умеет.
Лиска, милый ребёнок, если ты хочешь дожить до следующего праздника шоколада, то забудь о своём болтливом языке на эту ночь.
Майя, Ласточка моя... Просто будь рядом.
Филя, этой ночью всё равно никто не уснёт рано. Поэтому пусть это будет оправданно в глазах погони, достань из чуланчика бочку. Ту, на которой золотая кабанья голова. Сегодня я не просто разрешаю вам пить, я на этом настаиваю.
Илок - больше огня.
Катрина, мы не всегда ладим, дочь шатров, но сегодня, я прошу забудь обиды, нанесённые тебе старым толстым Момусом. Спой для меня, ладно. Ту мою любимую, про свободную птицу и чалого коня. Спой, как умеешь ты одна. Не для Мбене, для меня!
Итак, господа артисты, будь я трижды проклят если погоня не где-то рядом. Я это чувствую тем самым местом. на котором люди обычно сидят. Так что, работаем представление, как для ну очень важных персон. Но для себя! Вуаля.

Вот теперь им понадобилась лошадь... нет? не понадобилась? наоборот - отогнать? Хорошо. А где она? А - искать тоже ему... Что ж, ладно.
Кунаи выдернул из ствола дерева ножи, кинул вестнице: мол, все я понял. И пошел искать пропавшее животное - хорошо, что не всю ночь на это убил, конь жевал траву на одной из полян. Кунаи огляделся по сторонам - тот ли? вдруг другой хозяин есть? Да нет, вроде бы та. Впрочем, ему не говорили, что здесь есть табун лошадей.
- Иди сюда... - он протянул ей ладонь; говорил на родном языке, животным все равно, они не люди, они и так понимают. - Не бойся.
Затем ухватил за гриву, вскочил на спину, конь встал на дыбы, заржал, но не из протеста, так, чтобы дать понять, кто хозяин. Кунаи прилип к его шее, сжал коленями бока. Он был невысокий и цепкий и достаточно легкий, чтобы конь быстро привык к нему.
- Iku! - попросил его метатель ножей.
Уехали недалеко, до реки, на берегу Кунаи спрыгнул на землю, звонко хлопнул ладонью по крупу.
- А теперь убегай! Убегай и больше не возвращайся.
И - не оглядываясь, зашагал обратно.

Катрина с изумлением посмотрела на старого циркача. Он просил ее так, как никогда еще ее никто не просил. И отказать она не могла. Поклонилась и в знак согласия кивнула головой.
- Я спою ради тебя, но только после того, как все поедят, и кто-нибудь из мужчин согласится сыграть для нас. Я тогда спою, а потом еще и станцую. А погоня... Что с ней? Мы всего лишь труппа бродячих артистов, скромных и небогатых. Что им с нас взять? Какая аристократка? Никакой аристократки мы и знать не знаем!

Вильберт Крельтиа

- Туда, - симитировал голос Денниса Крыс и ощерился, дернув поводья своего коня. - А куда это "туда" ведет - Враг его знает. Может, в задницу к самому королю, а может во Вражье брюхо!
- Тише, - сквозь зубы проговорил Агнец, оглянулся на мурлыкающего под нос Повара и вновь вперился взглядом своих голубых глаз в сумрак впереди себя. - Если Лорд услышит...
Крельтиа называли "Лордом", хотя никаким землями он, по сути, не обладал. Его высокий статус и умение находить нужных людей в нужное время заставили всех членов отряда понять, что величать Вильберта обычным "господином" будет попросту не с руки.
- Если он услышит. Если... хорошое слово, - улыбнулся Йохансен, положа руку на эфес короткого меча. Его брат-близнец покачивался в ножнах на другом бедре.
- Тише! - сказал уже Деннис, поднимая вверх свою затянутую в перчатку руку. - Тише, вашу мать!
Крыс что-то буркнул и ткнул Кристофа в бок, дабы тот заткнулся. Понтегю нехорошо покосился на Хенрика, тот ответил ему злой улыбкой.
- Голоса... - прошептал Деннис. - Милорд, впереди кто-то есть.
- Я слышу и без тебя, можешь не повторять мне звуки этого мира, - огрызнулся Вильберт. - Здесь есть деревня? Поселок лесорубов?
Деннис выразительно пожал плечами:
- Подобные вещи, милорд, возникают и исчезают, не попадая на карту. Я не могу этого знать.
- Она могла там укрыться, - с уверенностью перебил его Крельтиа. - Она могла спрятаться там...
В его голосе послышались маниакальные нотки. Алех, прищурившись, двинул коня вперед, загораживая своего господина и вытягивая меч из ножен. Деннис качнул головой, и светиец сунул оружие обратно, поправив перевязь с ножнами.
- Следы, милорд, ведут в другую сторону.
Вильберт, не глядя на советника, поднял руку вверх и звонко щелкнул пальцами. Ящер тут же оказался рядом с Крельтиа, молчаливо глядя в лицо господина.
- Ты умеешь читать следы?
Еле заметный кивок.
- Следуй по ним. Понтегю!
- Да, господин? - высоким женским голосом пропищал Кристоф.
- Поедешь с ним. Если найдете ее... - Вильберт обернулся, окинул взглядом и Загоракиса, и Повара. - Мне она нужна живой. Нигде не сказано, что невеста со сломанными ногами не может выйти замуж.
Понтегю улыбнулся, хотя эта улыбка никогда не сходила с его лица. Взмах руки - и оба конника исчезли впереди среди деревьев.
- Заглянем на огонек, милорд? - хищно оскалился Хенрик.
- Да, заглянем, - скривившись от ярости, все еще клокотавшей внутри, ответил Вильберт.
Их глазам предстал костер, вокруг которого неровным полукругом стояли фургоны и сидели пестро одетые люди. Кто-то весело смеялся, но Агнец нахмурился, уловив еле заметную фальш в голосе - лицедей лицедея за версту узнает. Алех проворно вытянул меч из ножен и соскочил с коня, оглядывая собравшихся. Вильберт, с величественным видом, тронул лошадь шагом, презрительно взглянув на толстого человека, обернувшегося на шум.

Вот и они.
И это не обычный сброд. А главным у них, вон тот красавчик... Холёный, как холощённый беговой жеребчик. Ишь, только что нос не двигается, как у собаки, унюхавшей мясо.
А взгляд, Деус великий,... нет милейший, с презрением вы явно переигрываете. Спасибо покойнику Гастону, я умею отличать истинных господ, от тех, кто очень хочет быть на них похож. Разрази меня гром, если это не жених нашего Мбене. Хорошая шутка, только вот не смешно нигде, как говаривал дядюшка Гурген, которому было девяносто девять лет, а он и не собирался помирать.
Не надо испепелять меня взглядом, уважаемый. Я знаю вашу породу. И ищейки ваши... не один уважающий себя аристократ, не поедет с такими головорезами. Они же родную маму за миску жратвы порежут.

Момус шагнул на встречу гостям. На толстом брылястом лице застыло недоумённое выржение. Глаза подслеповато щурились.
- Вечер добрый,... хм, Ваша Милость. Не сочтите за оскорбление, но может ли ваш покорный слуга чем либо помочь?

Алессио удивлен превращением девушки не был. Он отдал должное умению женщин гримировать, но для циркачей такие превращения были обыденностью. а не чем-то из ряда вон выходящим. Зато слушая Момуса, парень недовольно скривился. Никто к девушке против ее воли не полезет, не звери, чай...
И его так и не выслушали - хороша маскировка, сидеть всю ночь и веселиться, только подозрение навлекать. К тому же так еще и свидание сорвется!
Увы, все подводило к мысли, что так и будет - на поляну выехали незнакомые вооруженные люди. Вряд ли они оказались здесь случайно... Соображал Алессио быстро и четко, несмотря на легкомыслие - иначе бы не был предсказателем судьбы. Как известно, профессия прорицателя сводится к тому, чтобы выдать прогноз, за который у клиента желание набить морду гадальщику не возникло. Или возникло как можно позже, когда тот будет далеко.
Самым естественным поведением для циркача при неожиданной встрече с представителями власти - не говорить лишнего, чтоб бока не намяли, так что некоторая настороженность вполне естественна. Говорит пусть Момус, если что. Кстати, на всякий случай, сколько их? Один, два... Пять. Многовато...

Майа ещё не успела возмутиться тому, что девица будет спать в мужском фургоне, как место негодованию сменила тревога. Прав отец, слышны шаги в лесу... И только успели циркачи расположиться у костра так, будто весь вечер провели за вином и песнями, как из-за кустов выбрался отряд.
Сердце девушки сжалось, лицо побледнело, но она понадеялась на то, что в рыжем свете костра этого никто не заметит. Ох, что же сейчас будет? Не раскроют ли их?
Выдавив из себя улыбку, Майа подняла невинно-голубые глаза на чужаков, пусть видят, что бродячие артисты - народ простой и радушный, что незванные гости их не пугают. Только бы не переиграть! Испуг нельзя показать - ведь они не сделали ничего плохого, чтобы бояться, но и излишняя доброжелательность к чужим людям будет подозрительной... Майа, несмотря на тревожные мысли, продолжала с любопытством разглядывать чужаков, как бы сделала любая молоденькая девушка, а бледность.. бледность пусть спишут на стеснение и робость, опять же свойственное юным неопытным особам.
"Папочка, я верю, ты всё сделаешь правильно, не дашь попасть нам в беду! Пожалуйста.. сделай всё правильно..."

Как ни легкомысленна была Мирабель, но не проникнуться чувством опасности она не могла. И она отлично понимала, что время развлекаться и шутить прошло. Девушка лишь молча выслушала хозяина и перевела взгляд на… на Мбене, окинув его фигурку с ног до головы оценивающим взглядом. А что, хороший мальчишка появился в их труппе. И, кажется, они будут отличной парой: коротко стриженая девушка и парнишка с забавными косичками. Для цирка в самый раз. По-прежнему не говоря ни слова, Мирабель подошла к котелку, наполнила свою тарелку кашей, уселась рядом с Мбене, поглядела ему в лицо и, улыбнувшись, подмигнула этому нежданно-негаданно свалившемуся на нее счастью.
И когда на поляне появились чужаки, Мирабель изо всех сил старалась оставаться невозмутимой. В конце концов, актриса она или нет.

- Кого ты назвал милостью, а, толстяк? С чего это Лорд должен быть милостливым с тобой? - вспылил Хенрик и потеснил хозяина крупом коня, оскалившись и замахнувшись нагайкой.
- Хенрик! - голос Вильберта заставил Крыса остановиться и оглянуться на господина. Крельтиа качнул головой - пока он не решил, что делать с этими бродягами. Пусть оценят его великодушный жест. Сильные мира сего умеют жалеть своих слуг.
- Живи, - еле слышно бросил Йохансен толстяку, ловко сплюнул ему на кончик сапога и отъехал на пару шагов, сверля глазами циркачей своими крысиными глазками.
Агнец тоже не отстал от своего товарища, пробежался взглядом по лицам, нахмурился, уловив какую-то фальш, какую-то показуху во всем этом... что-то сквозило в их взглядах, лицах, движениях... Грегори уже хотел сказать об этом Лорду, когда взгляд голубых глаз Торриля остановился на лице черноволосой девушки с такими же, как показалось Агнцу, голубыми глазами, как и у самого юноши. Волосы девушки были завязаны в хвост, что открывало ее прекрасное личико, и из головы Грегори тут же вылетели всякие мысли про фальш и странные движения. Он улыбнулся своей коронной улыбкой, давшей на пару с наивным взглядом его прозвище.
- Мы ищем беглянку, - сказал Деннис, хмуро глядя на темнокожего парнишку, сидящего вместе со всеми. - Преступницу, которая...
- За которую назначено вознаграждение, - перебил его Вильберт, тронул поводья коня, выезжая ближе к костру. Алех тоже двинулся вперед, всем своим видом показывая, что лучше циркачам резко не двигаться. Взгляд светийца упал на Илока, но скользнул по нему таким же образом, как и по остальным.
- Укрывание преступницы карается смертью, - жестко закончил Крельтиа. - Вы не встречали в лесу девушку? Она могла рассказывать страшные истории о злых тюремщиках и погоне, и всё это после того, как убила собственного отца!
- Эй, вы слышали слова Лорда? - Крыс вновь приблизился к рядам пирующих, ухмыльнулся Катрине, вновь выпрямился.

Этот тихий голос был до боли, до крика знакомым. "Ну вот и все... - адскими бубенцами звенело в голове. - Недолго продлилась твоя свобода, Риона ар-Леда, графиня без графства".
Риона медленно, словно шея ее была тончайшей тростинкой, готовой сломаться под весом пылающей головы, увенчанной копной косичек, подняла взгляд. На поляне было множество фигур, тени их плясали в сумасшедшем танце, но она видела только одну фигуру, словно вырезанную из темного бархата. Кажется, ей удалось взглянуть на Крельтиа без содрогания. Девушка внезапно вспомнила наставления отца, когда он учил ее стрелять из лука. "Стань стрелой, Риона. У тебя все получится, ты только стань стрелой". Эти слова Кея ар-Леда всегда воспринимались ей как что-то ненужное, даже немного странное. Как это - стать стрелой, ведь она же неживая, пара перьев, ветка и холодный клювик железа? Но вот сейчас она ясно ощутила, что девушка Риона сама будто бы умерла, растворилась, отчаянно захотела стать невидимой для этих серых глаз, когда-то источавших мед, а теперь ставших темными провалами, в которых клокотала вся смола преисподней... Все ее тело стало прямым гладким древком, и только сердце предательски стучало. Громко, мерзко, колокольно ударяя о стенки своего деревянного узилища! Тонкие ноздри девушки раздувались, она мысленно умоляла предателя: "Молчи, глупое! Ты разве не понимаешь, что сейчас этот красавец увезет меня и убьет. - Она мысленно расхохоталась. - Сначала погибнет душа, а потом и ты, ненужное, изведаешь свою долю холодного металла, который он так любит". Она прикрыла глаза и... Распахнув их через долю секунды, Риона изумленно ощутила, что сердце замерло, словно затаившаяся птица. Тук... тук....тук............
Риона ар-Леда стала стрелой.

Главное молчать.
Эрик смотрел на незваных гостей оценивающим взглядом. Рисковые ребята, раз поехали в лес так поздно, да еще и осмелились подойти к лагерю, где количественное преимущество явно не на их стороне. И не важно, что половина из них женщины. Они, если понадобится, могут запросто дать отпор любому нахалу и не таких прощелыг видали.
Молчать.
Нет, надо же, какие наглецы. Особенно этот, что у них за главного. Видать птичка не слишком высокого полета, раз сам поехал беглянку искать вместе со своими цепными псами.
Молчать. Язык не раз, спасавший его, еще больше подводил и при чем в самый не нужный момент. Молчать.
Нет, ну, как можно молчать, когда твориться полный беспредел. Ведь любой в труппе может помериться силою с этими павлинами. Ну, разве, что Арвид.
Эрик медленно передвинулся к мужскому фургону, под которым еще был спрятан арбалет. Времени, что бы достать и выстрелить у него хватит. Арбалет не заряжен, но всегда готов к действию. Он сам лично его проверяет каждый день. А уж в ловкости и скорости он не уступит ни кому из них. Успеет зарядить и выстрелить. Но спешить не надо. Убийство, даже такого павлина, поведет за собой массу неприятностей.

Нира шагнула вперед, склонилась в низком поклоне, выпрямилась.
Лицо бледное, хмурое, очень почтительное и встревоженное.
-- Ваша милость... простите, коли не так называю... мы -- бедные циркачи, остановились заночевать на этой поляне. Законов не нарушаем, никому не мешаем, а что пирушку устроили, так в лесу ж никому не мешаем. Никаких преступниц не видели, Деусом клянусь, гореть мне на том свете, коли вру. Вот вас увидели -- испугались. Думали -- разбойники. не в обиду будь сказано вашей милости...

На лице Момуса не отразилось ничего. Словно на сапог плюнули не ему. Словно это не его попытался оскорбить крысиноглазый головорез.
Хозяин цирка вновь вышел вперёд, не обращая внимания на оружие и предостерегающие взгляды.
- Ваша милость, не сочтите мои слова оскорблением, да только не было девушек. Ночь уже, лес кругом, опять же. Виданное ли дело, чтоб девушки ночью по лесу бегали. Да и то, станет ли преступница, да к тому ж опасная, к людям выходить? Помилуйте, Ваша Милость, я уж сколько живу, а такого не слыхал. У них же навроде Гильдии есть, у преступников, так она скорее к ним подасться. Украдёт, чего, чтоб с голоду не помереть, а к людям... Навряд ли, Ваша Милость. Вы ж судя по всему, Ваша Милость, военный, вам ли повадки этих бестий не знать?
Момус поклонился и распрямившись так и остался стоять перед конём главаря нежданных гостей. Лишь скользнул взглядом, задержав его на мгновение на лице крысиноглазого.
На это короткий момент доброе полное лицо стало жёстким и жестоким. Итут же снова застыло в недоумённо-настороженном добродушии.

Натолкнувшись на пристальный взгляд незнакомца, Майа вся напряглась, и её лицо из бледного стало алым. Почему этот мужчина ей улыбается? Может она перестаралась, и зря сама заставила себя улыбнуться? О, Деус, отчего же так страшно?!
Куда подевалась та бойкая, дерзкая девчонка, что отважно смотрит в лица людей, танцуя на канате? Сейчас не опасней, нет... но там, над толпой, всё зависит от неё одной, от её хладнокровия, от навыка... А сейчас? От кого всё зависит? Уж точно не от дочки хозяина цирка, и, может, даже не от самого хозяина. От судьбы, от удачи?
А этот голубоглазый мужчина по-прежнему улыбается...
Майа отвела взгляд и стиснула зубы: если хоть один из этих псов коснется её даже пальцем... она все косички оторвет девчонке, из-за которой родные ей люди сейчас подвергают себя опасности!

C Иннельдой Ишер
--------
Мирабель держала тарелку на коленях, но аппетит пропал, как не бывало. Если даже ей стало не по себе от одного присутствия этих людей, то что должна чувствовать Риона? Риона… Какая Риона? Таких Мирабель не знает.
Выслушав речь незнакомца, она уважительно покивала и учтиво потупила взгляд. Все же нехорошо таращиться на знатных господ. Поставив на землю у ног миску, она придвинулась к Мбене, сидящему рядом. Рука мягко скользнула в его ладонь.
Риона вздрогнула от этого прикосновения, и взгляд на минуту потерял осмысленную остроту и смертоносность отравленной стрелы. Образ Вильберта поплыл перед глазами. Тепло руки Мирабель котенком отчаянно пыталось пристроиться в холодном камне ее... его... ладони.
Мирабель чуть повернула голову и, потянувшись к уху Мбене, едва слышно прошептала:
- Нечего на него так пялиться. Он сейчас от твоего взгляда дымиться начнет. Я твоя возлюбленная, вот на меня и смотри.
Мирабель взяла Мбене под руку, слегка поежившись, будто от ночной прохлады, и осторожно прислонилась щекой к плечу «своего парня». Жест этот был вполне невинен - просто уставшая девушка ищет поддержки у друга.
В голову Рионе полезли совсем уж странные мысли. Их холодные, как змеи, тела и шепот Мирабель отрезвляли воспаленный ум и ослабляли натянутые, как струна, нервы.
Рио обняла Мирабель так нежно, как могла бы обнять своего самого близкого человека - отца. Хотя это отец всегда защищал ее от всех бед. Только вот себя не уберег.... Она тихо погладила по голове и, приблизив губы к уху девушки, прошептала ей: "Ты думаешь, нам поверят?"
Мирабель чувствовала себя так, как будто попыталась съесть что-то несъедобное, и это что-то застряло где-то в горле. Она почти физически ощущала угрозу, исходившую от людей, вломившихся сейчас в их уютный мирок. Но на лице ее играла теплая, чуть усталая улыбка, как будто обнявший ее мальчишка прошептал сейчас нечто приятное и успокаивающее.
- Поверят, - шепотом подбодрила она, надеясь, что это прозвучало достаточно уверенно, - Если только не переборщим…

Когда появились злые люди Лиска-Алиска вообще ничего не изображала - ни удивления, ни испуга. Она во все глаза пялилась на преследователей, хотя предпочла бы разобраться с остатками каши в миске. Но никто не ест, все переживают, значит и она потерпит... Ей, Алиске, есть на кого положиться - это взрослые дела, значит и разбираться с ними взрослым. Ровно до тех пор, пока никто не начал драться, а если начнут - она стукнет ложкой в лоб вон того, самого проитвного. И потом стукнет ещё раз.
На детей никто внимания не обращает, а ей на вид и десяти не дашь - хотя Нира считала совсем недавно и насчитала аж двенадцать! И бояться тут не надо - мы же все вместе, чего же бояться?
А преступницу Алиска не видела. Ни одной. Зато видела, как обнимаются Мирабель и Мбене. И как смотрит на Майю тот злой человек... Ох, Майка разозлится!
Алиска вцепилась зубами в солонину. Чего ж они все так волнуются? А попробуй спроси, рукой махнут, скажут, что я ничего не понимаю...
Лиска почесала нос и тут же вытерла его чистой рукой, потому что каша прилипла.
Ну когда эти злюки уйдут и можно будет уже поесть? И Катрина обещала спеть!

Олаф замер, пристально и напряженно вглядываясь в лица незнакомцев. В надменные, озлобленные лица. Молодой укротитель всю жизнь был прост, даже очень прост, и людей всегда делил на добрых и злых. И еще глупых. Себя он причислял к добрым. К кому причислить пришельцев, долго размышлять не приходилось, однако, глядя на Момуса, вдруг так разительно переменившегося, на лица товарищей и на клинки нахальных незнакомцев, чтобы понять, что дергаться не стоит. Его дело маленькое, сидеть да слушать, и делать, что говорят... Что говорит Момус, вестимо, всякое отребье разбойничье еще не хватало слушать! Насмотрелся таких красавчиков на больших дорогах, но, как любил говаривать отец (светийцы на присказки завсегда горазды), "они и ныне там". А вот эти, похоже, не так просты. Хоть они и говорили вроде как от имени закона, и главарь их вроде как лорд, да только уж больно он смахивает на коллег-лордов, какие на трактах купцов подстерегают. Благородный дворянин не станет якшаться с головорезами. Значит, тем более выдавать беглянку негодяям нельзя. Но это уже не его забота, его забота нож за пазухой припрятать, да при случае выхватить половчее. Этот сброд вряд ли кто искать станет, ну да Момусу виднее.
Ясон, пользуясь тем, что о нем забыли, так и не привязав, по привычке жевал ремень и ворчал себе под нос, кося сердитым глазом по сторонам. Самсоний наставительно каркнул:
- Дер-р-рьмо! Выр-р-родки пр-р-риехали!
Этого еще не хватало! Нашелся умник, и кто его таким словам учил?! Олаф с опаской посмотрел на головорезов этого странного "лорда", а ворон тяжело вспорхнул с ветки и полетел прочь. Над лесом он сделал круг и громогласно предрек:
- Сожр-р-рут! Кр-р-ра! Сыр-р-рыми! Вр-ражина забер-р-рет, кр-р-ра!
Кого сожрут? Кого заберет? И куда он полетел, Враг его дери?!

-- Ваша милость... простите, коли не так называю... мы -- бедные циркачи, остановились заночевать на этой поляне. Законов не нарушаем, никому не мешаем, а что пирушку устроили, так в лесу ж никому не мешаем. Никаких преступниц не видели, Деусом клянусь, гореть мне на том свете, коли вру. Вот вас увидели -- испугались. Думали -- разбойники. не в обиду будь сказано вашей милости...
- Какова нахалка! - тут же вспылил Крыс и, не дожидаясь окрика Лорда, подскочил к женщине, легонько стегнув ее по спине нагайкой. - Каждая шлюха теперь может к его светлости обращаться, как к своему дружку?!
- Хенрик! - рявкнул Вильберт, и Йохансен, зло улыбаясь, отъехал на несколько шагов назал, оставив скорчившуюся после удара женщину одну.
- Преступница попытается скрыться среди людей, - забыв об инциденте, повернул голову к толстяку Крельтиа. - Это ее единственная надежда - затеряться среди толпы, найти стаю олухов, готовых слушать ее бредни о смерти отца и погоне. Она умеет плакать тогда, когда ей это нужно. Наверное, с того самого дня, как перерезала горло своему отцу.
Вильберт поморщился, ему страшно захотелось сплюнуть, но он сдержался - уподобляться этому сброду у них же на глазах! Еще чего!
- Она невысокая, худая, с темно-каштановыми волосами и карими глазами, - Крельтиа обвел взглядом циркачей. - Она скорее всего представиться Рионой. Если вы встретите такую девушку, не показывайте вида, дайте ей подойти. Чем скорее она будет схвачена, тем легче вам же будет жить. Да еще и со звонким золотом в кошельках.
Деннис, все так же хмурясь, прохаживался вдоль рядов циркачей, глядя каждому в глаза. Рука его покоилась на эфесе меча и медленно поглаживала рукоять двумя пальцами. Настороженные глаза советника остановились на улыбке Мирабель, затем Деннис перевел взгляд на темнокожего юношу и нахмурился еще сильнее, глядя на него. Крыс, ощерившись, разъезжал позади Денниса, поигрывая нагайкой. Агнец тронул коня, подъезжая поближе к Вильберту, посмотрел на своего господина, затем вновь поймал взглядом красотку и подмигнул ей. В мыслях Грегори уже пребывал на сеновале, где эта девушка, блаженно улыбаясь, шептала что-то ему на ухо...
Алех продолжал цепко следить за всему циркачами. Особенно ему не нравилось приближение толстяка и какие-то настороженные взгляды юношей, сидящих чуть дальше остальных. Рука одного из них двинулась было за пазуху, но остановилась на полпути.
- Сожр-р-рут! Кр-р-ра! Сыр-р-рыми! Вр-ражина забер-р-рет, кр-р-ра! - каркнул ворон, взлетая в воздух.
Вильберт поднял голову, провожая птицу взглядом:
- Что это за отродье Врага? - презрительно осведомился он. Ярость не находила выхода, сжигая всё внутри юноши. Перебить этот караван, чтоб не повадно было... но отец не стал бы так делать. Лишняя кровь никому не нужна.
- Милорд! - из леса выехали Повар и Загоракис, и Кристоф по прежнему идиотски улыбался.
Змей качнул головой:
- Следы ведут к воде, - бросил он.
- И-и? - раздраженно протянул Крельтиа.
- И теряются.
- Мы честно всё проверили, - своим высоким голосом, облизнув губы, сообщил Понтегю. - Честно-честно! О, какие крошки! - это уже предназначалось циркачам. Повар улыбнулся еще шире.
- Уходим отсюда, - сжав поводья в бессильной злобе, скомандовал Вильберт.
- Милорд, подождите! - Деннис оглянулся на Лорда, вновь вернулся взглядом к темнокожему пареньку. - Вы, очевидно, завтра выступаете, да?

Удар нагайкой был не сильным, но Нира скорчилась, будто ее перебили пополам. Жалобное выражение ее лица удовлетворило бы самого жестокосердного злодея.
Про себя Нира молила Деуса, чтобы парни не полезли за нее заступаться. Нет, вроде обошлось...
Ага, нашли следы лошади... вот и славно, вот и идите по ним...
И вдруг, когда у Ниры уже отлегло от сердца, лорд заговорил с их крашеным Мбене!
Нира поспешила влезть:
-- Ваша милость, этот виранийский дикарь плохо разумеет по-дариански... Выступаем, господин мой, выступаем! Впереди по дороге будет деревня Сладкий Родник, там и дадим представление.

Мясо никак не хотело топиться, видимо считая, что ему, как бывшему благородному оленю не пристало глупо падать в воду, да еще и в полной темноте, когда никто даже не вспомнит что оно было красивым, ясноглазым, ветроподобным и... вкусным... оленем. Я тихо ворчал и помогал слишком гордой оленине длинной веткой, иногда забываясь и вторым концом задевая... э-э... да много чего задевая. Но, главное, весь кустарник у берега цел. Почти весь. Почти цел. И не только кустарник.
Провозившись столько, что с пятью живыми оленями успел бы управиться, булькнул сверху камень, и с некоторым огорчением заметил, что поднявшаяся волна затопила лапти и вымочила штанины чуть не до колен. Зато, впрочем, смыв все следы моих нечаянных взмахов веткой... И саму ветку тоже. Тяжелый был камень, опять завтра Нира разбудит ни свет ни заря, чтобы я же этот валун сдвинул. Почему другие не могут?..
Выжав штанины и помахивая мокрыми лаптями, вернулся к лагерю, где уже вкусно пахло ужином. В животе заурчало, и я сам себе напомнил голодного Ясона, от чьего попрошайнического рыка приседают все лошадки.
Впереди, кстати, тоже были лошадки, и они тоже присели. С чего бы... Нет, не почему присели – почему у костра вообще какие-то лошадки? Или я не знаю наших красавиц-которые-красивые-что-кобылки-копытом-по-макушке, что крайне не любят навоз у костра, или случилось что-то очередное и странное. Странное и очередное. Да кто б удивлялся, что тут все такое странное.
Рядом с Мирабель сидела новенькая, но, даже залюбовавшись жонглеркой, я заметил, что новенькая как-то странно выглядит. Словно смотришь на нее с заплывшим глазом, или сор какой мешает. Но ведь я больше головой никуда не врезался?.. Хотя, какая разница. Говорю же – они все странные. И выглядят часто странно, сами даже путаются в этих странностях.
Отмахнувшись от конского хвоста, мазнувшего по самому лицу, я аккуратно раздвинул лошадок – вы меня извините, что без яблок, но уж очень самому кушать хочется... – и прошел к костру. Позади немедленно стали ругаться, словно я не лошадку подвинул (экие они непонятливые, та же лопоушка давно знает, что если я кого-то двигаю, надо самому убегать, а не ждать, пока... Ладно, главное, устояли), а самого Спиридона пихнул. Да, о Спиридоне. По-моему этот взгляд почтенного хозяина ничего хорошего не обещает... Эх, ну что я опять не так сделал?
Обернувшись, терпеливо осмотрел лошадок, не заметил ничего особо страшного и отвернулся снова, когда заметил Ниру...
И внезапно понял, что кроме лошадок у нас в гостях их всадники, и они, эти всадники, мне категорически, до зуда в пятках и руках, мне НЕ нравятся. Понял это по резко замутившемуся миру, ставшему одного цвета с полосой на Крапивиной спине.
Нира что-то говорила, но я никак не мог взять в толк, почему надо опять стараться быть странными, когда все просто и понятно. Да, собственно, не сильно и пытался.

Больно-то как!!!
Что ж это крысёнок в серце не успокоится никак...
А тебя я запомнил, крысоглазый. Тебе ведь и невдомёк поди, что старый толстый Момус не всегда был хозяином цирка.
Деус, ну почему нельзя запрятать прошлое в хитрый ящик с двойным дном, наподобие нашего чуланчика...
Ты думаешь, крысоглазый, что великолепный воин? Думаешь, что старый толстый Момус тебене соперник? Думай. Это даже хорошо... Деус, как больно, только бы не скривиться... Они же ищут повод, чтобы...
Филя! Филя ты молодец, ты всегда спокоен и ленив, только не сейчас, умоляю тебя.
Но я гляжу в твои глаза и понимаю что ты видишь не меня. И не здесь ты сейчас. И это значит, что ...
Это много что значит. Прости Филя, потом ты отыграешься за всё, на старом глупом Момусе.

- Филя, бревно светийское! Я тебя куда посылал? За водой... Простите, Ваша Милость, токмо надобно вам сказать, что парень этот, ну совсем глупый. Исполнительный, но как ребёнок, ей-Деус. Вот, извольте видеть - послал за водой. Штаны мокрые, а где вода? А нету воды. ... Опять на мальков засмотрелся, паршивец!

Деус, как больно! Только бы они не догадались. Прости Филя, но ты добрый. Ты добрый и бесхитростный, как Ясон. Но как Ясона тебя можно раздразнить. А почтеннейшая публика, не любит, когда звери в которых они бросают камешки и прочую дрянь, вдруг бросается на них.
Знаешь, Филя, на бембосском причале, был один горький пьяница - дядюшка Ставракис. Когда он выпивал столько, что за ним начинали бегать вражата, его можно было остановить только одним способом.
А он здоровый был, Филя, почти как ты. Подковы, помню, гнул руками. Так вот. Когда надо было его утихомирить, то сначала его легонечко били по коленке. Вот сюда, Филя. И он, так же как и ты морщился и чуть приседал. А потом, есть за ухом такая точка...
Всё, Филя, сейчас ты уснёшь. Помню мне всегда забавно было, когда дикие глаза дядюшки Ставракиса, становились удивлёнными и круглыми, как у совы.
Спи, Филя.
Деус, ну чтож так больно-то.

- Вы простите, Ваша Милость. Большой он, а как ребёнок. И не объяснишь, что господа важным делом заняты. Государственным делом. Нервничать бы сейчас начал.
А про то что выступаем завтра, так это Нира, её Нира зовут, Ваша Милость, уже поведала. Полное представление. Два отделения, Ваша Милость! Осмелюсь, ничтожнейше, вас пригласить. Мы цирк известный, Ваша Милость.
А преступницу, ежели что, мы теперь завсегда узнаем, верно ребята. И властям сдадим, в том можете не сомневаться, Ваша Милость.

А теперь кланяйся Момус. Кланяйся. Гни свою жирную шею, чтоб это хлыщ не заметил, что в твоих глазах скачут враженята. И очень они недобрые.

Больно!
Почему, почему я не мальчик с бембосского причала, который мог донести боль до тёплых рук мамы. И ведь проходила она. Любая боль проходила.
Больно!

Вот так. Взгляд тупой. На лице добродушие.
- Так что, Ваша Милость, мы народ законопослушный. И ежели чего, то мы завсегда.

Отчего-то лицо красавчика стало у меня двоиться. Или троиться. Деус, почему мне не хватает воздуха. Нира, Крапива, что ты так испуганно смотришь на меня, словно я привидение твоего нечестивого дядюшки, пришедшего совращать тебя?
Больно!

Воздуху!!

Темно!!!

Нира стояла ближе к Момусу, поэтому именно она успела подхватить падающего хозяина.
В этот миг она забыла о всадниках.
-- Эй, помогите, у него сердце!.. Парни, перенесите его в фургон, только осторожно! Инесса, где твоя настойка из ландышей? Майа, быстро намочи какую-нибудь тряпку в ручье...
Опомнившись, глянула снизу вверх на лорда, возвышающегося над ней на своем огромном коне. Взгляд ее не был дерзким -- просто горьким. Мол у нас горе, а тут вы, господа хорошие... ну, что вам еще?..

Крыс расхохотался, задорно свистнул, но, поймав хмурый, сосредоточенный взгляд Денниса, замолк, подстегнул лошадь, отъезжая за спину Лорда. Алех медленно попятился, оглядел подхватившую толстяка женщину и сунул меч в ножны. Вильберт дернул поводья, его лицо было мрачным, словно грозовая туча, из которой никак не сверкнет молния.
- Уходим отсюда! - громко скомандовал он, вновь дернул поводья, разворачивая коня.
Деннис в два шага достиг своего коня, вскочил в седло, но обернулся, пока Алех пристраивался позади Крельтиа. Взгляд советника вновь сосредоточился на темнокожем пареньке, затем плавно перевелся на лица присутствующих - будто Деннис запоминал каждого из них. Хенрик, проезжая мимо толстяка, вновь сплюнул, попав ему на подбородок, расхохотался и с гиком погнал лошадь вслед за остальными. Деннис, стоявший последним, взглянул на хозяина цирка, хотел что-то сказать, но промолчал - развернулся и ударил коня пятками в бока.
Отряд быстро исчез за деревьями.

Лиска-Алиска сидела, скукожившись больше прежнего и смотрела в тарелку, где остывшую кашу размачивали капавшися с кончика носа слёзы. Сейчас совсем-совсем нельзя плакать. И брыкаться ногами нельзя, и ничего нельзя. Нужно дождаться, пока уедут эти люди, и тогда... нет, и тогда тоже будет нельзя.
Тогда надо будет бегать вокруг дядюшки Момуса, и ещё вокруг Фили, который лежит и спит теперь, хотя спать сейчас не время и лежит он неудобно, разве ж можно спать так. Лиска и сейчас бы побегала, да Нира скажет, чтобы под ногами не крутилась.
Сейчас, сейчас уедут, обернутся в последний раз и уедут. И тогда можно будет плакать. Нет, теперь не плачется.
Само собой как-то вскакивается только на ноги и бежится к дядюшке Момусу, а лицо у него чужое, как будто там внутри него спит совсем другой человек, только похожий, но другой. И тому другому не понять - то ли всё-таки больно, то ли уже всё равно.
Нира... Нирочка, что мне сделать? Миленькая, что мне сделать, а? Что мне сделать, чтобы больше так никогда не было?

«Да, презирают господа воины нас, циркачей. А кто нет? Представления и чудеса все любят, а тех, кто это делает - только терпят, даже крестьяне вросшие в свою унавоженную землю, хотя уж им-то... Деваться же некуда, мы не солдаты и не для того бродим по свету, чтоб заставлять себя уважать кулаком, а просто потому… потому, что бродим! Не будь я Лемен - «перекати-поле»! Циркача, конечно, можно заставить драться, если деться некуда, но гордость артиста – не в том. Не, а вот за это могу и в морду дать…»
Взгляд Алессио натолкнулся на откровенно ощупывающие Майю голубые глаза одного из чужаков, и кровь бросилась в лицо, но парень сдержал себя. Пока рано. Да и на представлении на девушку в обтягивающем трико глазеет еще больше народу, и обычно это наполняло душу мурийца странной, булькающей смеси ревности и гордости. Так же когда-то засмотрелся и он. Засмотрелся и теперь идет вслед за Ласточкой.
Да, за Майю и убить можно, а вот чужая… Ее жалко, но она чужая пока.
Поэтому все время, пока шел разговор, парень сдерживал себя, покусывая губу, и бросился вперед лишь когда Момус начал падать и оказался на руках у Ниры. Юноша успел к ней первым, принимая старика из рук женщины. Сейчас мелкие обиды были забыты, это был отец Майи, которому нужна помощь. Не ожидая никого с напряжением – «старик-то тяжелехонек!» - Алессио потащил Спиридона к фургону.

Не стал выскакивать на поляну, остался стоять в черной тени кустов, разглядывать незнакомцев, слушать и разбирать слова чужого языка. И привычно баюкать на ладони клинок – на тот случай, если придется вмешаться. Кунаи был терпелив, умел ждать долго. Столько, сколько понадобится.
Люди на поляне расшумелись. Маленький отряд убрался, а циркачи получили возможность снова посуетиться – на этот раз над хозяином. Как они любят отталкивать друг друга локтями...
Появление Кунаи у фургонов на этот раз не вызвало испуганных охов, как обычно, и он сел на свое любимое место. Если хозяину станет хуже, можно будет вмешаться, а пока – пусть лечат по своим понятиям.

- Алиса. Быстро, принеси настойку. Темная бутыль такая... Да дай Нирке. - Инессе было слегка совестно, что гоняет девочку, но у женщины не было другого выхода: пока она дойдет, мир три раза перевернется. - И еще одну возьми, маленькая бутылка с узором.
Все то время, пока в лагере были незванные гости, Инесса не поднимала взгляда от стряпни - не ее это было дело, с господами разговаривать. Да и не сыграла бы она рабской покорности. Как бы Кунаи этим иродам не попался - найдут ведь, три шкуры спустят. Могли и с Фильки спустить, за штаны-то мокрые, но обошлось, слава Деусу. Авось, решат что пошла по течению - от собак верное средство. Вот и Кунаи вернулся - живой. Филю бы посмотреть - вон, лежит, не шевелится, как бы не повредил ему Момус случаем.
Инесса подошла к Филе и потрясла его за плечо.
- Живой?

Успев обогнуть Спиридона, так не любящего простые и понятные решения, я как раз схватил обоих гос-с-стей за шиворот, сняв с лошадок и примерился стукнуть лбами, чтоб неповадно было так с Крапивой общаться, как...
- Живой? – пахнущие Инессой руки тормошили за плечо. Ну, тормошили – это громко сказано, но стукать лбами всадников мешали.
Всадников. Стукать.
Гм...
Открыв глаза, я обнаружил что лошадок с их хозяевами уже давно и след простыл, и проучил я их разве что во сне. Как всегда, стало чуть обидно – почтенный Спиридон временами странен до занудства, почему нельзя было просто смахнуть их с седел? И лошадкам легче, не возить на себе таких... таких... существ странных, и им проще. Потому что всем после моего стука становится проще и легче жить. Думать перестают, отмучиваются.
Кивнув пахучим рукам, я сел и потрогал голову. Лопоушкино копыто, береза, почтенный Спиридон, и опять какая-то мелочь усатая, явно уговорившаяся ужинать моими волосами. В ушах звенело. Звенит. Звени-ит...
Обнаружив под носом мелькание, я недовольно отвернулся, не желая чтобы опять отправили за олениной и потом уложили на собственные лапти. А отвернувшись, понял, что звон в голове не утихнет еще... достаточно, чтобы вздремнуть. Раз уж до гуляша не добрался, хоть лягу. Не трясите меня, добрые руки ароматной Инессы, я жив, здоров, голоден и почти спокоен. Вот сейчас еще посплю и стану совсем жив, здоров, сыт и абсолютно спокоен... Нет, ходите на здоровье, мне не мешает. Почтенный Спиридон, вы прям как мой батька, когда лбом о притолоку стукнется и ходит потом что ни час – то страньше и страньше, сердитее и сердитее. Так что страньшейте пока без меня, и без моей звенящей головы.

Катрина метнулась к речке, по дороге схватив какую-то тряпку. Если Момусу плохо, то надо было приложить все усилия, чтобы предотвратить худшее. Старику было уже много лет, да и пьянство к хорошему вряд ли могло привести, но он должен был остаться жив.
Намочив тряпку, мханка так же стремительно вернулась к фургону и протянула Нире влажную ткань.
- Что-нибудь еще сделать надо? Травы, может, какие заварить? Ты знаешь, я ведь умею правильно заваривать. Жаль, лечить людей не научилась.

(С бабкой Гульдой)

_____________________________
Риона растерянно сидела на земле. Сердце ее разрывалась от желания помочь человеку, который спас ее, но какой-то тихий голос беспрерывно нашептывал ей: "Риона, не вмешивайся, ты все равно ничего не сможешь сделать, а себя выдашь".
Занудный голосок стих лишь тогда, когда Вильберт со своими прихвостнями удалился с поляны. Все это время Риона сидела, как неживая, и только цепкий взгляд Денниса окунул ее на несколько секунд в невыносимый, пробирающий до костей холод иного мира.
Девушка вскочила, кинувшись к Момусу, одновременно окинув взглядом циркачей, носившихся по поляне. Она посмотрела в лицо старика, но ничего, кроме сонного оцепенения и бледности в нем не увидела. Тогда Рио подняла глаза на Ниру:
- Я могу хоть чем-то помочь?..
И уже тише, упавшим голосом добавила:
- Мне наверно стоит уйти... Все это из-за меня. Я не принесу вам ничего, кроме боли...
Нира строго, но без враждебности глянула на "Мбене" и твердо сказала:
-- А вот уходить тебе сейчас нельзя. Не только себя, но и всех нас погубишь. Ты же слышала: этот... спрашивал про представление!
Рионе раньше не приходилось слышать эпитет, которым Нира наградила ускакавшего лорда...

Лиска опрометью кинулась в фургон и, заскочив туда одним прыжком, начала рыться в сумке Инессы.
- Да где ж она, тёмная... тёмная бутыль... вот!
Бутылка тёмного стекла - как только Инесса все не перебила ещё в постоянной тряске?! - была найдена и оставлена в сторону.
- И маленькая... маленькая с узором... маленькая с узором... нашла!
А вот если сейчас торопиться, то можно и разбить, и тогда лучше сразу сквозь землю провалиться, или рядом с Филей лечь поспать. На недельку.
Аккуратно, прижимая бутылки к себе обеими руками маленькая циркачка вылезла из женского фургона и осторожно переступая пошла к Нире - шею вытянула и под ноги смотрит, авось не навернётся!
- Нира, Инесса сказала это тебе отдать...
Сдала стекло, а дальше что?
Ну да, да. Под ногами не путаться.
- Инессочка, куда ещё сбегать? Никуда?...
Вздохнула Алиска, ушла обратно к фургону и села, прислонившись в большому колесу спиной.
Бедный-бедный Момус... Бедные мы все.

Страх перед голубоглазым чужаком, оцепенение от незванных гостей - всё исчезло единым моментом, лишь только отец тяжело опустился на землю.
- Ох, папочка... папочка, родной мой! - прошептали её губы, пока ноги сами несли её к бездвижному отцу.
"Алессио... спасибо, что тебя никогда не застанешь врасплох..."
Майа тихо, точно во сне, пошла вслед за юношей, перетаскивающим грузное тело в фургон. Её взгляд становился то нежно-благодарным, уткнувшись в спину возлюбленного, то тревожным и испуганным, ловя каждый вздох отца.
И Катрине спасибо, что она побежала к реке, не смогла бы сейчас Майа покинуть своего родителя, не смогла бы...
Как же так случилось, чем прогневили они Деуса, что все возможные несчастья и страхи обрушились на их маленькую труппу? И отец... ну почему именно сейчас? Наша опора, наш защитник и стал так беспомощен в тот миг, когда нам больше всего нужен его твердый уверенный голос и мудрые решения.

Парень наконец уложил грузное тело Момуса на спальный матрас пол фургона, подложив подушку под голову, и приложил ухо к его груди. Сердце бьется, не слишком ровно и быстро, но и не замирает. Слава Деусу, он не один, и женщины помогут лучше.
Алессио распрямился, еще не совсем отдышавшись, - и взгляд его вспыхнул огоньком, упав на Майю. Девушка, оказывается, шла вслед за ним… Но сейчас она выглядит такой растерянной, кажется, вот-вот покачнется и упадет тоже, как будто и не держит равновесия на тонком канате между негостеприимной землей и равнодушным небом.
- Все будет хорошо, милая, - тихо, чтоб не расслышали остальные сказал он, и рука сама, решив вопрос без участия головы, потянулась и ласково, мягко провела по волосам девушки, затем вернулась назад – ведь на них мог смотреть весь лагерь, хоть циркачам и было не до того. – Сейчас принесут настойку, помогут и твой отец обязательно поправится!

Легкое, точно дуновение ветра, проявление нежности в самый нужный момент, отогнало от Майи всю ревность и злость, которые душили её до того, как приехали чужаки. Слезы едва не навернулись ей на глаза, девушке так хотелось спрятать лицо на плече Алессио, забыть о всех ужасах сегодняшнего дня в его тёплых и ласковых объятиях... Она едва не поддалась этому порыву, но этого нельзя было делать... никак нельзя.
- Спасибо, - так же тихо ответила Майа, - Спасибо тебе...
Взгляд синих глаз говорил на много больше, чем прошептали её губы, она надеялась, что Алессио всё поймет.
Девушка набрала в грудь побольше воздуха, чтобы справиться с подступившми слезами и присела на колени возле отца.
- Всё будет хорошо, папочка! Слышишь? Всё будет в порядке...

И вот тут-то и ударил дождь!
Да не просто дождь -- злая летняя гроза обрушилась на лес. Струи ливня стегнули по фургонам, взбили золу и грязь там, где только что горел костер. Циркачи поспешно и дружно перетащили котел с кашей в "мужской фургон" и продолжили там трапезу, сидя тесно, плечом к плечу. Они слишком хорошо знали, что такое голод, чтобы позволить каше пропасть зря.
Только Нира и Майя не ужинали со всеми: они остались с больным хозяином в переднем фургоне.
Момус лежал на тюфяке среди груд реквизита. Его лицо еще было болезненно-серым, но дыхание стало гораздо ровнее. Кроме ландышевой настойки, Нира влила ему сквозь стиснутые зубы несколько капель снотворного зелья из бутылочки с узором, и хозяин цирка уснул тяжелым, болезненным сном.
-- Интересно, -- задумчиво сказала Нира, глядя в лицо больному, -- что снится сейчас старому греховоднику? Он в жизни многое видел и многое пережил...
Майя и Нира сидели на тюке со старыми костюмами, тесно прижавшись друг к другу и набросив на плечи широкую куртку Момуса. За откинутым пологом тента стояла сплошная стена воды, время от времени фургон вздрагивал от раскатов грома -- и раскатам отвечало взрявкивание Ясона из "звериного фургона"...

Отойти от Майи и ее отца в такой момент юный муриец просто не мог, поэтому не вернулся в мужской фургон, ожидая, пока Нира делала для Момуса все, что могла. Хлынувший дождь застал его там, и в первый момент Алессио едва обратил внимание на падающую сверху воду, однако она лила все сильнее и не похоже было, что те, кто развлекался на небесах, собирались прекращать свое занятие.
Сначала казалось, что это не имеет значения, но почти тут же парень сообразил, что еда осталась в одном фургоне, а они четверо в другом, а жрать, как ни крути, хочется. После всяческих треволнений аппетит у юноши разыгрывался даже больше, да и Майя с Нирой, наверное, проголодаются. Улучив момент, когда струи ливня стали чуть потоньше и завиднелся просвет и набросив куртку, Алессио помчался в мужской фургон. Там он реквизировал две миски побольше – за отсутствием третьей руки – и побыстрее помчался назад. Дождь тем временем возобновил атаки на землю с прежней силой, так что, когда он прибежал обратно, куртка была совсем мокрой, а предсказатель судьбы – влажным.
- Я поесть принес, - улыбнулся он. – Негоже на пустой желудок сидеть, Спиридон не одобрит, как проснется. Завтра выступать еще…
Алессио выглянул наружу.
- Эх, до нитки мокрый буду, пока снова пробегу, куртку уже выжимать надо.

(совместно с Гульдой)

Нира охнула.
-- С ума сошел! Как из озера вылез! Простудишься! Заболеешь!
Миски с кашей были бережно отставлены в сторонку -- и на Алессио набросились две свирепо-заботливые девушки. Как ни сопротивлялся предсказатель судьбы, с него была стянута мокрая рубаха, выдана взамен сухая -- из запасов Момуса, а Майа вооружилась полотенцем.
- Вот, совсем другое дело! - канатная плясунья одобрительно кивнула, разглядывая рубаху на Алессио. Больше его раза в три, но зато сухая. - А теперь давай я тебе волосы вытру.
Майа улыбнулась, заботливо взлохматив волосы юноши полотенцем. Ей почему-то было очень приятно ухаживать за Алессио, и она совсем не хотела отпускать его назад под холодный ливень.
- До утра здесь останешься, а то и эту рубаху намочишь. - как бы между делом заявила Майа и вопросительно глянула на Ниру. Каких же сил ей стоило оставаться спокойной! Сердечко так и трепыхалось внутри, отлько бы Крапива не заметила...
Нира спрятала улыбку. Ой, девочка, все твои страшные тайны насквозь видны. Хоть и тревожишься за отца, а все равно изнутри светишься, оттого что милый рядом...
-- Конечно, останется, -- строго сказала она. -- Не хватало, чтоб он с простудой свалился, ухаживай за ним потом... Давайте ужинать. Две миски, да? Я вот эту возьму, что поменьше, а вам придется из одной миски вдвоем есть...
И куда, спрашивается, прятать свою улыбку? Не было бы счастья, да несчастье помогло? Уж больно высокая цена оказалась у её маленькой радости, но если Деус послал ей сегодня такой шанс, то и отказываться не стоит.
- Ну чтож, поедим и из одной, - с самым равнодушным видом постаралась произнести Майа, но душа так и трепетала. Девушка посмотрела на Алессио, как бы спрашивая, не против ли он, хотя и сама знала ответ, и позволила уголку своих губ чуть дрогнуть в едва заметной улыбке.

Как ни странно, кроме нескольких неискренне протестующих слов, а потом вялого, как бы неохотного согласия в ответ на предложение остаться, не лезущий за словом Алессио ничего не сказал. Почему-то говорить не хотелось, по телу и душе, когда ловкие тонкие ручки Майи растирали его полотенцем, разливалось тепло, не имеющее ничего общего с тем, которое появляется от спиртного…
Словом, говорить ничего не хотелось, а хотелось каждый день возвращаться к ней, к теплу и заботе, сидеть рядом, есть из одной миски, хотя со стороны это наверняка смотрится смешно. Ему удалось несколько раз, незаметно, как юноша надеялся, для Ниры, прикоснуться к руке девушки, а уж взгляды их встречались гораздо чаще. Юноша, легко забыв на время все беды, чувствовал себя почти совершенно счастливым.

Дождь стал не таким сильным, но все еще частой сетью висел в темноте за входом.
Нира собрала опустевшие миски, выставила на ступеньку -- дождь помоет...
Где-то вновь рявкнул потревоженный Ясон.
-- Не любит наш мишка грозы, -- усмехнулась Нира. -- А так хороший, спокойный, повезло цирку с ним. Все понимает, прямо человек. Да он один раз и был человеком, даже невестой -- помнишь, Майа?
Девушка фыркнула.
-- Тебя с нами тогда не было, -- обернулась Нира к парню, -- да и я только-только к цирку прибилась. Хочешь, расскажу?
Алессио заинтересованно кивнул.
-- Это было в Андалии, мы туда на зиму откочевали. Остановились в городке Санто-Вьехо, но уже собирались тронуться дальше. Вот тут Олаф с Эриком и познакомились с крестьянским парнишкой по имени Антонио. Он в город приехал купить для невесты подарки, зашел в трактир -- ну, с нашими и выпил. Они друг другу сразу понравились. Он славный был, этот Антонио, только очень печальный. Это жених-то! Причем невеста, говорит, красавица...
Ну, развязало вино язык, Антонио им все и выложил, как на исповеди.
Живет, оказывается, у него в деревне богатый крестьянин по имени Ксавьеро. И земли у него много, и торговлю ведет, и землякам деньги в рост дает... ну, есть такие люди, из блохи сало могут вытопить. Но скупо-о-ой! Всю деревню с потрохами может купить, а семью впроголодь держит. А в семье, между прочим, три дочери на выданье, одна другой краше.
Антонио влюбился в старшую, Каталину. Долго ходил, просил, чтоб отец ее замуж за него выдал. А старый вражина -- ни в какую! Антонио уже думал, что придется невесту красть, как вдруг Ксавьеро ему и предлагает: ладно, бери, мол, дочку, но с условием. Я за ней не дам ни медяка, а ты односельчанам скажешь, что получил приданое, да еще какое богатое!
Антонио сгоряча согласился -- уж больно невеста хороша! А потом понял, в какую ловушку попал. По андалийским обычаям, отец дает за девушкой приданое, а все расходы по свадьбе берет на себя семья жениха. Антонио -- сирота, живет бедно. Только и есть, что домишко да клочок земли. Чтоб сыграть свадьбу, ему надо заложить все, что есть... а на какие шиши выкупать? Придется им с молодой женой перебираться в город, в услужение к чужим людям. Каталина всё знает и на всё согласна, но тоже кроет отца последними словами. Ладно бы денег не было, а то ведь с его капиталами дюжину дочерей можно замуж достойно отдать, а он скряжничает!..
Антонио тогда выпил лишнего, привели его ребята к себе в фургон, чтоб проспался. А сами рассказали эту историю труппе. Ну, наши заинтересовались. Слово за слово, со смехом стали придумывать, что тут можно сделать.
И придумали.
Утром Антонио проснулся -- а наши к нему с предложением. Мол, если поможем выжать из тестя приданое -- заплатишь труппе за хлопоты?
Тот в ответ: мол, о чем разговор, заплачу, конечно. Только не знаете вы старого Ксавьеро. Проще из камня вино выжать, чем из него -- деньги.
А мы в ответ: твоего Ксавьеро не знаем, зато знаем других таких. Чего андалийский крестьянин боится больше, чем Врага под кроватью? Дурной славы в своем селе.
Узнали мы, в каком платье невеста на свадьбе будет, и скоренько сшили на Ясона наряд такого же цвета. В день свадьбы взяли медведя и пешком отправились в ту деревню.
Дом старого Ксавьеро стоял на краю деревни, на отшибе. Пришли мы туда в сумерках, никто нас не заметил. По обычаю, свадьба всю ночь гуляла по всей деревне, а молодая жена одна-одинешенька сидела в доме, девичью жизнь вспоминала. В полночь к ней приходил муж, первую ночь молодые проводили в доме тестя. Если муж оставался доволен целомудрием жены, он кланялся тестю с тещей и уводил жену в свой дом. Если нет... о-о, это же Андалия! Девушку, что до свадьбы девственность потеряла, могли забросать камнями. А ее отцу могли подпалить дом, чтоб не позорил деревню тем, что в семье не углядел грех и позор.
Вот Каталина после венца и сидела в доме одна, мужа ждала... то есть не мужа, а нас, знала она про нашу затею.
Первым Олаф пошел, кинул псам по куску "черной привады". Это такая клейкая масса, разбойники ее измыслили. Пахнет аппетитно, ни один пес не устоит. А цапнет в пасть -- челюсти надолго склеятся...
Ну, собачки сидят на цепи и гавкнуть не могут. А мы с заднего двора привели к дому ряженого Ясона. Невеста нам двери отворила, свой подвенечный убор сняла, нам отдала. Олаф его Ясону на голову приладил...
А тем временем гости веселятся, пьют едят. Ксавьеро тоже на угощенье налегает -- не за его же денежки пир идет! А тут подходит к нему Катрина и предлагает погадать.
Ксавьеро на нее рявкнул: "Пшла вон, миаханское отродье!"
А она ему: "Хозяин, я ж не за деньги, я бесплатно!"
Ну, как услышал скряга волшебное слово -- сразу сунул ей свою лапищу.
Глянула Катрина на линии его руки -- и только ахнула: "Ой, ждет тебя, хозяин ласковый, горе да позор! Дочка-то твоя -- не девушка!"
Ксавьеро глаза выпучил: "Ты что мелешь, тварь? Это в моей-то семье? Пришибу!"
Катрина сделела вид, что обиделась. И быстро-быстро затараторила на родном языке: "Гад ты, мужичья морда, и отец твой был гад, и дед гадом жил и помер..." А потом опять по-андалийски: "Знаешь, хозяин, что я сейчас сказала? Это древнее миаханское заклятье. Если твоя дочь не соблюла невинность -- она сейчас превратилась в медведицу!"
Хотел Ксавьеро миаханке дать подзатыльник, но та нырнула в толпу -- и была такова!
Ксавьеро призадумался. Андалийцы -- народ суеверный, особенно старики. Встал тихонечко да и пошел домой -- дочку проведать.
Вот отворяет он дверь, проходит через пустой дом, заходит в дочкину светелку -- а там зверюга в нарядном платье и подвенечной фате!
Олаф Ясона как раз научил новому трюку -- в зеркальце глядеться. Вот медведь зеркальце перед собой в лапах и держал. Точь-в-точь красотка собой любуется.
Ксавьеро едва не помер. Вывалился из дому на ватных ногах.. а тут Антонио идет. Мол, куда ж ты, тестюшка дорогой, со свадьбы ушел? Я за тобой!
А из невестиной горницы медведь рявкнул.
Антонио в лице переменился: что, мол, за зверь голос подает из комнаты моей жены?
Ксавьеро струхнул. Позор на всю деревню! Крестьяне дом спалят! Младших дочек никто замуж не возьмет!
Пробует увести зятя, а тот -- ни в какую!
Тогда Ксавьеро говорит: мол, обидел я тут одну миаханочку, она за это Каталину в медведицу превратила. Надо ее найти и упросить, чтоб расколдовала доченьку.
А Антонио: "Да что ж это такое?! Я на медведице жениться не обещал! Может, она после этих миаханских чудес начнет мне вместо детишек медвежат рожать? Забирай ее обратно!.."
В конце концов Ксавьеро, чтоб утихомирить рассерженного зятя, вынес ему кошель с золотом и сказал, что это будет дочкино приданое. Тогда Антонио сменил гнев на милость. Вместе они отыскали в толпе гостей миаханку и заплатили ей, чтоб заклятье сняла.
И когда жених с гостями пришли в полночь в дом тестя, там их встретила улыбающаяся красавица Каталина...
Антонио не обманул, поделился с труппой золотом, что от тестя получил. И остался с молодой женой в деревне. Еще и землицы прикупил на приданое. А мы вскоре ушли из Санто-Вьехо...

Отец всегда говорил Олафу, что гроза бывает, когда гневается Деус на смертных за их грехи. Но каким же грешником нужно быть, что вызвать такое? И почему из-за чьей-то неправедности должны страдать другие? Едва ли кто-то из циркачей мог так прогневить небеса, разве только старый Момус, но он и так тяжко болен, да и, что ни говори, все они здесь ему обязаны. Каким бы скверным ни был характер старика, кабы не он... Нет, без его ума, изобретательности, хватки и поразительной воли к жизни не было бы сейчас славной цирковой труппы. Так за что же такая кара? Те наглецы, что искали беглянку, небось сидят сейчас в тепле да сухости, и даже пятки у них не чешутся, а старый Момус, изжелта-серый, как покойник, лежит на полу своего фургона, и кто знает, выживет ли... Несправедливы небеса!
Сам Олаф не то чтобы не верил в Деуса, нет, верил, но вспоминал об этом лишь по мере необходимости (НРПГ: Я ему редко молюсь (с) Конан). Особого дела до набожности ему не было никогда, чудеса святые посещали в последний раз, когда его лягнул в лоб хромой ослик-водовоз на базаре, которого он по этой самой причине выкупать не стал, да и то ненадолго - мелькнули и исчезли. Оттого укротитель редко задумывался о глубинах божественного промысла, предпочитая уповать больше на промысел вполне людской.
Снова застонали деревья, прокатился по поднебесью свирепый гром, струи дождя под упругим рывком обезумевшего ветра хлестнули фургон так неистово, что он задрожал мелко и часто, как смертельно больной в приступе лихорадки. Олаф поежился и откинул полог, вглядевшись в сплошную серую пелену грязной небесной воды. Дождь медленно ослабевал. В "зверином" фургоне тоскливо подвыл кто-то из собак и рыкнул с ленивым недовольством Ясон. Олаф ощутил чувствительный укол совести, отложил миску и повернулся к остальным:
- Пойду проведаю моих подопечных... Они грозу не любят, боятся. Надо их успокоить, посидеть с ними. Да и дождь, того и гляди, перестанет, - без особой уверенности добавил укротитель и шагнул под завесу ливня, мигом осознавая, что перестанет дождь еще не так скоро, как хотелось бы, хотя такими темпами хляби небесные давно уже должны были опустеть.
"Родной" фургон встретил Олафа теплым и уютным запахом мокрой псины, кислого сырого хлеба, который медведь с чувством полного удовлетворения раскрошил в месиво, а есть и не подумал, и грибов. Грибов?
- Федор, негодник, зачем ты это приволок? Думаешь, я не отличу трюфель от поганки синеухой... кстати, она ядовитая, от нее галлюцинации и голова кру... - Олаф осекся, увидев, как кабанчик, пошатываясь, сосредоточенно крутится в поисках своего крошечного куцего свиного хвостика. - Но в общем не опасна.
- Отр-р-рава! - сообщили из темноты угла.
- И ты вернулся, разбойник? Ох, горе мое, и кто тебя только...
Самсоний нахохлил мокрые перья и отвернулся. Заворчал, откликаясь на стенания дождя и ветра, Ясон, Ёж угрюмо подвыл, положив голову на лапы. Зиза бессовестно храпела, подергивая конечностями и клацая зубами - несомненно, охотилась на коварных всадников, обидевших Крапиву (к которой собачонка испытывала не меньшую привязанность, чем к хозяину - видимо, в виду схожести характеров).
- Эх, Ясон-Ясон, вляпались мы все... Тебе-то все нипочем, и ухом не ведешь, а только слыхал, что Нира говорит про следующее представление? Ох, не к добру вся эта затея с девицей...
Медведь добродушно буркнул и свесил язык.
- Да, Ясон, да. Не по сердцу мне все эти переодевания... Хотя мы с тобой привычные, помнишь, тогда, в Андалии?
- Ы-ы-ы-ы, - задумчиво выдал Ясон, мусоля лапу.
- Да, вот и мне так кажется. И Момуса жалко, старик хоть и с придурью, прости Деус, да токмо его стараниями наши шкуры еще целы.
Ясон шумно почесался и согласно промычал что-то медвежье.
- Ей-ей, с трудом сдержался, чтобы не хватить этого "лорда" промеж зенок!
- Пор-р-резать и зар-р-рыть! - подал голос ворон.
- И никто искать не станет, - подтвердил Олаф. - Ладно, лишь бы хозяин поправился, а там уж никакие лорды не страшны.
Укротитель вздохнул и опустился на пол фургона, рядом с Ёжом, теплым и мохнатым, недовольно ворчащим в бурлящую дождем темноту.
- Р-р-разлегся, - обреченно проконстатировал Самсоний.
- Я на минутку, дух перевести, - зевая, пообещал укротитель.

Женщины в этой стране - еще безумнее, чем мужчины. Бегают, кричат, растрепаны, что в них можно найти привлекательного? Местные - находили. Кунаи - пока не мог. Возможно, не найдет никогда.
Дождь всех разогнал, хоть догадались котел снять с огня.
Еды сегодня опять не досталось; ничего - не в первый раз о нем забывают.
Водяные струи змейками проникали под одежду, бежали между лопаток, холодили кожу. Заклинательница змей может управлять дождем, интересно? Должна бы, но Кунаи ни разу не видел, чтобы она хотя бы попробовала.

(Совместно с Heires$)

Дождь отбивал на крыше фургона свой затейливый ритм, убаюкивая вместе с размеренным голосом Ниры… Сейчас бы положить голову на плечо Алессио и уснуть мирным, спокойным сном под историю о ряженом невестой медведе. Но вот рассказ подошел к концу, и Майа засмеялась, снова вспомнив их веселое приключение.
А дождь всё шумел, царапал стены фургона… И ему была безразлична судьба маленькой цирковой труппы… Тяжелые капли барабанили по крыше, шуршали листьями и травой…
В фургоне стало совсем темно, и каша в тарелках закончилась, а вместе с ней и разговоры стихли. Все трое ещё немного посидели на полу под мерный храп Момуса, а потом Нира тоже легла спать, и влюбленные остались наедине, если можно считать уединением помещение с двумя спящими в нем людьми.
Юноша и девушка посидели молча, пока дыхание Крапивы не стало ровным и спокойным, а потом Майа осторожно прикоснулась кончиками пальцев к руке Алессио.
Парень ощутил на своей руке касание пальцев возлюбленной, и в его душе появились противоречивые чувства – это одновременно успокаивало, давало ощущение уюта, и в то же время волновало. Он чуть вздрогнул, чутко прислушался, но, не услышав ничего, кроме дыхания спящих и шума дождя, порывисто сжал руку Майи в своей.
- Милая… - прошептал он. – Я думал, что сегодня вовсе не дождусь возможности поговорить!
- Это был, наверное, худший день в моей жизни… - выдохнула Майа, - Но не будем о плохом, всё закончилось и сейчас мы вместе.
На губах девушки появилась нежная улыбка, которая постепенно переросла в хитрую:
- Неужели ты хотел только поговорить? - тихо прошептала девушка и, отсаживаясь в сторону, вытащила руку из ладони юноши.
Алессио легко подчинился желанию не говорить о худшем, это ведь так легко. На губах его появилась озорная усмешка. Правда, в сумраке начавшейся дождливой ночи, да еще внутри фургона, разглядеть это было не просто. Однако говорило это выражение лица о готовности принять игру, условность которой понимают обе стороны и охотно на нее соглашаются.
- Конечно, нет, - ответил он, придвигаясь ближе и пытаясь вновь завладеть рукой девушки.
- А что же ты хотел? - игриво поинтересовалась Майа, убирая обе руки за спину. Маленькая игра была такой приятной, что позволила забыть обо всех трудностях и просто радоваться выпавшему моменту счастья. Дождик не только позволил им безнаказанно побыть вдвоем, но и скрывал за своим шумом тихие голоса влюбленных.
Алессио придвинулся еще ближе и горячо прошептал почти в ухо Майи, так, что ее волосы слегка щекотали ему лицо:
- Хотел, чтоб королева неба сделала подарок своему верному подданному. Могу ли я надеяться на ее милость?
Майа закусила нижнюю губу, улыбаясь. Ей так нравилось, когда Алессио говорил с ней подобным образом, в такие моменты она чувствовала себя не девчонкой из бродячего цирка, а настоящей леди… почти такой же, как Риона.
Вместо ответа, девушка потянулась к любимому и, несмотря на царящий полумрак, безошибочно нашла губами его губы и осторожно поцеловала. Касание было коротким, но Майа не отстранилась, и её лицо осталось близко-близко к лицу юноши. Дыхание канатной плясуньи было отрывистым, горячим, сердечко колотилось, точно у оленя, которого вспугнули охотники.
Этот поцелуй, более искушенному мужчине показавшийся бы совершенно детским, взволновал юношу до глубины души. Он, несмотря на шум дождя, слышал стук сердца своей возлюбленной и его собственное билось в такт. Казалось, оба сердца разгоняют друг друга, взаимно действуя как рука на детские качели.
Муриец, тяжело дыша, медленно поднял руки и взял лицо циркачки в свои ладони, нежно лаская кожу ее щек.
- Моя единственная повелительница! – проговорил он, и снова приник губами к робким губам девушки.

(Совместно с Хигфом)

Этот поцелуй был куда длинней и горячей предыдущего, Майа одной рукой обняла Алессио за шею, а пальцы другой запустила в его густые, ещё чуть влажные волосы. «О, Деус! Мы совсем сошли с ума… в двух шагах от отца и Ниры! Если бы он увидел – убил бы обоих!» - но все мысли улетучились из головы девушки также быстро, как и появились в ней.
Два дыхания смешались в одно, и всё вокруг потеряло всякое значение. Только тепло его тела и крепкие объятия…
Внезапный шорох заставил Майю резко отстраниться, наверное, Нира повернулась во сне, но окружающая действительность мгновенно вернулась на своё место, вырвав двоих из их маленького мирка.
Парень тоже услышал шорох и понял причину, по которой поцелуй прервался, но не мог удержать себя от тяжелого вздоха, будто он был первым человеком, изгоняемым Деусом из Эдема. Впрочем, грусть мелькнула и прошла - ведь та, что делала жизнь раем, остается с ним, и у них впереди еще так много всего...
Алессио верил в это так твердо, как ни в одно из своих предсказаний, будто бы ему открылось прозрение истинного пророчества. Сейчас он снова переживал миг, когда они слились в поцелуе, и рука мурийца, обнимавшая Майю в это время, осталась лежать на ее плечах. "Если что, руку убрать успею" - самоуверенно подумал юноша.
Впервые их поцелуй вышел столь страстным, до этого робкие нежности более походили на первое касание губ. Алессио казалось, что он делает шаги по новой для себя стране, прекрасной, волшебной и загадочной. Сейчас бурлящая в молодом, крепком теле кровь с трудом успокаивалась
- Спит, - тихо шепнул он, прислушиваясь.
- Ага… - так же тихо ответила Майа, пытаясь восстановить неровное дыхание. Она от части была рада тому, что их поцелуй был прерван… уж больно горячим он был, слишком новым и непонятным… Ощущения были чудесными: странная дрожь, томление, но так страшно было ступать в неизведанное!
Девушка прижалась к любимому и положила голову ему на плечо.
- Знаешь, - немного помолчав, шепнула Майа, - Я так рассердилась сегодня, когда ты понес эту аристократку в фургон… Не знаю, что на меня нашло, со мной такого никогда не было…
Алессио перебирал ее волосы правой рукой, левой время от времени осторожно поглаживая худенькое плечико. Эти слова прозвучали несколько неожиданно и слегка смутили его, на секунду сбив движение пальцев.
Ведь ему действительно было приятно нести на руках ту девушку, хотя совсем не так, как когда парень касался Майи. Риона тоже волновала кровь молодого человека, но там не хватало души. Муриец не понимал разницу, он был слишком молод, но чувствовал ее сердцем, и что-то в нем говорило, что сравнивать и тем более менять одно на другое тут никак нельзя.
Впрочем, даже если б Алессио и осознавал все это, для таких рассуждений было не то время, не место и не тот собеседник. Поэтому он сказал вслух то, что было действительно первопричиной его поступка:
- Ну не мог же я оставить женщину лежать без чувств на земле, милая… - и шутливо дунул на ее лицо. - Пусть ветер унесет такие мысли прочь!
Майе как-то сразу стало легче, и она с радостью приняла объяснение, которое прогнало все её тревоги.
- Просто она такая… Не как все мы. Красивая, в нарядном богатом платье… - циркачка прикрыла глаза, вспоминая Риону, которая показалась ей тогда похожей на спящую принцессу из сказки.
- Не такая, - подтвердил Алессио. - А вот помощи просит у нас, хотя раньше б, наверное, в лучшем случае кинула б монетку… Но ты все равно лучше, и тебе для этого не надо никаких нарядов, Майя…

Клоун любил смотреть на дождь. Особенно из-под крыши. Вот и сейчас он сидел на своей постели, постукивал ложкой по днищу миски и любовался хлещущими с неба потоками воды.
- Ни одно доброе дело не останется безнаказанным, - произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Но все же, может следовало бы напасть? Мы бы могли победить. Мы бы победили. Ладно, я как боец не гожесь ни на что. Но амбал ... и Кунаи ... и арбалет ... и старик Момус, только лишь выглядящий безвредным...

Дождь хлестал за окном трактира, дергал пламя свечи порывами ветра, норовился попасть в комнату сквозь не самую надежную крышу в этом мире, но ему это не удавалось. Вильберт сидел спиной к двери, задумчиво подперев кулаком подбородок. Деннис, сидящий на кровати, буравил спину юношу своим хмурым взглядом. В комнате, освещаемой тремя свечами, у дверей стоял Алех, а между Деннисом и Крельтиа - Грегори. Агнец неуверенно переминался с ноги на ногу.
- Они врут, милорд, - наконец, проговорил Деннис.
- Это как? - с ленцой в голосе спросил Вильберт, не оборачиваясь. Он смотрел в окно, на струи ливня, которые смывали следы, смывали все надежды на то, что Риона отыщется...
- Они видели ее, - уверенно ответил Деннис. - Может быть, даже укрывали. Циркачи - народ слишком вольный. Давненько их никто не щипал в должной степени, вот они и зазна...
- Ты видел там девушку, хотя бы косвенно похожую на Риону, а? - всё с той же ленью сказал Крельтиа. - Может быть, они отрубили ей груди, мановением волшебной палочки стерли женские черты и нацепили мужской наряд на ее хрупкое тело? Ты так считаешь, Деннис?
- Господин, - подал голос Агнец, вновь переступив с ноги на ногу. - В том, что они что-то скрывают, есть доля истины. Мне тоже так показалось.
- Ах, тебе так показалось! - Вильберт выпрямился, обернулся, метнув на Торриля уничтожающий взгляд. - А мне показалось, что тебя в этой комнате уже и след простыл, недоумок! - рявкнул он, и Грегори, попятившись, уперся спиной в стену, а затем быстро выскочил за дверь.
Вильберт перевел дыхание, вновь отвернулся к окну.
- Что ты хочешь делать, Деннис? Перебить весь табор?
- Не думаю, что это будет так легко, милорд, - советник сложил руки на груди, откинулся на спинку кровати.
- Ты хочешь сказать, что какие-то фокусники способны дать отпор тренированным воинам? - с издевкой спросил Крельтиа, усмехаясь. - При помощи своего медведя?
- Хотя бы, - уклончиво ответил Деннис. - Победа останется за нами, но какой ценой?.. Нет, милорд, это не выход. До тех пор, пока мы не будем точно уверены, что она у них.
- Ха! - Крельтиа обернулся, смерил взглядом Денниса. - Не ты ли давеча убеждал меня, что они врут?
- Я сказал, что они врут, и что они ее явно видели. Надо убедиться в том, что они укрывали леди ар-Леду, и тогда мы сможем нанести удар. А класть головы, если ее у них нет, я не считал разумным ходом.
- Ее у них нет, - с прежней ленью отозвался Вильберт. - Надо было повесить толстяка и ограничиться этим.
- Они дают завтра представление, - будто бы не услышав своего господина, продолжил советник. - Я запомнил лица всех присутствующих и украдкой оглядел внутренности фургонов. Хенрик сделал то же самое, но издалека. В фургонах точно никого не было. Если леди ар-Леда у них, значит она сидела перед костром и глядела на нас.
- Да ну?!
- Завтра мы сходим на представление. Какими бы талантами не обладала леди ар-Леда - она не циркачка. И вряд ли выйдет на представление. В бродячих таборах не практикуется, чтобы кто-то отсиживался в стороне, являясь лишним ртом. Я увижу, кто не вышел, и мы будем иметь полное право потребовать этого человека на допрос. Скорее всего, уже сейчас они готовят ее побег, рассчитывая, что мы успокоились.
- Цирк... - фыркнул Вильберт. - Отец как-то рассказывал мне, что из всех артистов самые опасные - циркачи. Эти прохиндеи, Вражьи мастера на все руки, скрывают много талантов за своими личинами. Слава Создателю, что не умеют держать меч в руках.
Крельтиа махнул рукой в сторону двери:
- Хорошо, мы сходим на это дурацкое представление. И молись, Деннис, чтобы оказался прав. Я не хочу выглядеть дураком в погоне за фантомом.

Эрик посмотрел в пустую миску и тяжело вздохнул.
- Этим сыт не будешь, - поставил миску на пол и посмотрел на находившихся в фургоне циркачей. – Мяса больше надо было кинуть. Да, все эти вражьи собаки испортили. И за каким Врагом их понесло к нам? Нет, я понимаю, что они искали «Мбене», - акробат усмехнулся. Имечко, что надо, - но видать ищейки у них хорошие, раз смогли выйти на нас. Надо будет теперь повнимательней относится к выбору стоянки. А, что до того, что бы напасть на них… Да, мы могли бы, но неуверен в том, что после этого мы все сейчас здесь сидели.
Эрик отдернул полог фургона и посмотрел на улицу. Дождь еще шел.
- На улице ночь, а нам завтра еще выступать. Надо выспаться, как следует, - он весело улыбнулся и продолжил. – Так мальчики остаются здесь, а девочки по желанию…могут тоже остаться, дабы помочь нам скоротать эту длиииииную ночь.

***
- Поступил один срочный заказ. В течении семи дней нужно его выполнить.
- Оплата?
- Как обычно…золотом.
- Клаус сейчас ближе всех к объекту. Поручите это ему.
- Но он не по этой части.
- Это не наша забота. Выполняйте.
- Слушаюсь.

Спать – это особое дело, и уж кто, как не я, это знал. Знал, что не умеющие по-настоящему спать (а не умел почти никто из странных моих спутников) просыпаются от шума и любят потом ворчать, пытаясь уснуть вновь – зачем, интересно, если так не хотели, все таки проснулись? Знал, что Нира, вопреки всем обещаниями "ещехотьразбудитьэтуколодусветийскую", на следующий день, снова измаявшись и изрядно меня вымочив, называет мое умение спать бревенчатой бесчувственностью. И еще знал, что только при настоящем спанье можно видеть настоящие сны...
Которых меня сегодня с упорством, достойным Крапивы в отношении шума, постоянно лишали. Сначала Инесса, потом гроза. Ни на ту, ни на другую, ворчать или беспокоится не было никакого смысла.
Вторично сев, я потряс головой, прислушиваясь к звону в правом ухе и бульканью – левом. Вытряхнув воду из левого и убедившись, что вместо ожидаемого осушения булькает в обоих (зато звенеть перестало. Затопило наверное), встал, убедился что успел промокнуть насквозь и подобрал оставшиеся тут же лапти. Они, кстати, только забрызгались, но, помня что недавно я был у ручья, спасать сухость обувки было поздно. Так что торопиться под навес, или в фургон, было совершенно незачем. Оставив обувку под днищем фургона (земля при этом подозрительно качнулась, а утопленный было в правом ухе колокол снова тренькнул... кажется, сидящим в фургоне моя хватка не понравилась), я сходил к лошадками. Спутанные и взъерошенные, они дружно меня забрызгали, видимо из-за дождя забыв, что обливать меня, как и лягать – труд бесполезный. Но раз уж так хочется, на здоровье. Оставив теплую компанию под густыми ветками (я среди них был явно самым мокрым, о чем немного невежливо сообщила лопоушка, настойчиво выпихнув обратно под ливень) вернулся к фургонам и, не найдя больше дел под дождем, залез внутрь. Извинился перед медвежкой, выбрался, и со второй попытки нашел свой фургон. Где и занялся ужином, пропустив мимо ушей привычное бурчание окружающих о каких-то приличиях. Что мне до "потом" или одежды, которую надо выжимать?
Сама высохнет. А вот каша может остыть.