Сапфировое небо начинало светлеть; с крыши одного из темневших на улице домов сорвалась неяркая тень – Фукуро. Совиный дух пролетел, чуть касаясь крыльями камней на дорожке, и взмыл ввысь.
Киото замер в предвкушении сладостного мига, когда идеально чистый простор неба окрашивается из нежно-алого в прозрачный оранжевый и, миновав зеленый, становится невинно-лазурным.
Все предвещало светлый, чистый, пронзительно-теплый и задумчивый день с небом несоизмеримо высоким, прозрачным, словно дождевая вода, и солнцем, юным и умытым. Было сухо и пока прохладно; едва заметный ветерок шевелил нежно-коричневые высохшие листья на уже освещенных мягким солнцем крышах просыпавшейся столицы.
Даже если бы один из сонных ее жителей обратил внимание на легкую тень, скользившую по дорогам и домам, то, скорее всего, списал бы ее на коршуна или ястреба. Силуэт совиного духа почти растворялся в белом свете солнца, и обитатели Киото не могли подивиться тому, что же делает сова ранним утром над городом.
Фукуро взмахнул крыльями и поднялся повыше – туда, где воздух приятно обдувает перья, где не слышно человеческой и звериной суеты, где есть только солнце и безмятежность. Сов прикрыл золотистые глаза; здесь, между небом и землей, было удивительно. Ни звука, ни голоса, лишь посвистывание ветра. Была ли это свобода? Нет – все же дух привязан к земле, и подняться выше ему не дано. Было ли это счастье? Тоже нет – нельзя быть счастливым, когда там, внизу страдают.
Птица все летела вперед, а под ней простирался город – улицы, дома, река, сады. мирок вокруг столицы просыпался, и не только от ночного сна. Он сбрасывал оковы зимы, и первые признаки ее преемницы – весны – были заметны даже с высоты птичьего полета. У воды облачным рассветом розовели ветви сакуры – свежей, юной. Деревья с бледными цветами клубились у воды, у крыш, на серо-зеленых просторах предгорья, на мостах. Горы, казалось, еще дремали – величественные, могучие, покрытые серебристой пеленой обнаженных деревьев. Туда и лежал путь духа.
Он хотел, пока его спутники спят, посетить лес Арашима и поговорить с местными обезьянами. Обезьяний род вообще знаменит знанием сплетен и слухов со всего мира, и Фукуро надеялся узнать последние столичные новости.
Издалека раздавались крики обезьян, и дух безошибочно определил местонахождение стаи. Наверное, это было самое шумное место в окрестностях.
Обезьяны сначала не заметили серую птицу, а потом, когда вожак указал на сердитого духа пальцем, все бурно приветствовали гостя – гурьбой окружили его и даже затихли, приготовившись слушать. Просьбу Фукуро обезьяны исполнили незамедлительно, и вскоре он уже знал все о Киото и Арашиме со времен сотворения мира. Лично его интересовало не так много, и, почтительно раскланявшись с крикливым обезьяньим вожаком, Фукуро спешно покинул лес.
Нужно было вернуться обратно, в дом, где ночевали монахиня, демон и Нье. Дух спустился ниже и летел над самыми крышами, чтобы легче было найти двор, где его ждали. Людей на улицах было уже немало; у какой-то гостиницы столпились несколько человек, а на небольшом мосту через тихую речонку сов заметил кое-что любопытное. Он аккуратно опустился на карниз ближайшего к мосту дома и внимательно-внимательно прислушался, склонив голову.

- Господину, должно быть, неизвестно, - все не унимался цветастый толстяк, - но после того, как он изволил покинуть наше гостеприимное заведение...
- Он когда-нибудь доберется до сути? – полюбопытствовал Масанари.
- Не мешай ему, он говорит, как привык, - молодой человек пробежался кончиками пальцев по струнам на пробу; затем достал из-за пазухи сделанный из рога бачи*
С реки ли задувал прохладный ветер или приближающийся вечер напомнил о себе, но только прохожие ежились и кутались, засовывая руки поглубже в рукава, когда шли по мосту. Но словоохотливый обитатель веселого квартала все равно промокнул взмокший лоб, прежде чем продолжить рассказ. А затем, быстро и торопливо кланяясь, словно извинялся то ли за природную болтливость, то ли за окольные пути, которыми следовала его мысль, поведал, что вскоре после того, как музыкант ушел, получив несколько монет за игру...
- И тут же спустив их на малолетних попрошаек, – язвительно добавил крепыш Масанари.
- Они хотели есть, - возразил молодой человек, наигрывая на биве.
- А ты, видимо, нет, хотя и заработал эти деньги. – Широкое грубо высеченное лицо спорщика потемнело. – Если они хотят есть, пусть научатся работать. Бездельников хватает и без того.
Третий проигнорировал брошенный в его сторону обвинительный взгляд. Он достал флейту и, похоже, раздумывал, присоединиться ли к мелодии. Виновник ответил застенчивой улыбкой.
- Так вот! – опомнился горе-вестник, который все это время нервно поглядывал на пустоту справа и слева от музыканта. – Господина Иэмона спрашивали какие-то ронины, только вели себя они совсем не как ронины, а будто самураи на службе у важного человека.
Он поджал губы, негодующе покачивая головой и обмахиваясь платком, будто веером. Упитанное брюшко, колыхающееся при каждом его движении, и гладкая, словно бронзовый начищенный до блеска шар, голова несколько портили впечатление, но лет так двадцать назад толстяк бы сошел за юную прелестницу.
- И они были так плохо одеты!
Флейтист обошел вокруг толстяка, рассматривая цветастую одежду и лоснящиеся щеки с преувеличенным вниманием.
- Самураи на чьей-то службе, но без хозяина, да еще и плохо одетые... Я всегда считал, сочинители сказок выглядят иначе и не бегают по улицам за слушателями.
- Я хочу видеть этих людей, - в голосе Масанари появилась холодная деловитость.
- Да где ж их искать... – удивился молодой человек.

------------
*bachi - специальная дощечка из дерева или рога для игры на биве, род медиатора.

(с Даларой, но теперь опять в Хэйан-кьё)

- Да где, как не в ханамачи? – удивился расписной толстяк. – У господина Хары Сабуродзаэмона, заведение которого в Ниджо Янагимачи. Ни у кого другого нет места, чтобы их всех вместить!
- Говорят, его выстроили по рисункам китайских дворцов и с большим шиком, но принимают там людей разного достатка, - уведомил спутников флейтист. – К сожалению, когда его построили, мне там уже ничего не было надо.
- И ты даже не ходил туда любоваться на красоток? – ядовито поинтересовался Масанари.
- Я не люблю танцев.
Обрывая спор людей, заговорила старая бива. Перламутровая луна на кожаной полосе, предохраняющей инструмент от острых краев медиатора, была похожа на совиный глаз. Толстяк разрывался между желанием послушать и выслужиться, остановилось еще несколько человек, хотя многие спешили дальше, в тепло домов. В плеске речной воды и пении ветра многим слышалось, что низкое гудение инструмента расслаивается, будто играют две бивы, а кто-то потом утверждал, что слышал еще и флейту.
- В седьмом месяце третьего года Генко случилась большая болезнь, и не было числа тем, кто занедужил и умер. Как будто этого было мало, осенью прилетела необычная птица и принялась кружить над Шишинден* и плакать: «до каких пор? до каких пор?», и голос ее гулял эхом меж облаков, и проснулись люди от сна. Все, кто слышал странную птицу, похожую на солнце, испугались. Придворные посоветовались и стали говорить: «Давным-давно в другой стране одновременно вспыхнули на одном небе десять солнц. И приказали человеку по имени И выстрелить и сбить стрелами девять из них, чтобы не испепелилось на земле все живое и мертвое. И так же было в нашей стране, когда на троне сидел Коноэ, было приказано Минамото-но Йоримасе подстрелить птицу нуэ, что плакала в облаках. А раз так, то найдите среди Генджи кого-нибудь, что собьет эту странную птицу, которая похожа на солнце». Но кого бы ни просили, никто не ответил: «я сделаю». Наверное, потому что каждый думал, что будет опозорен навеки, если выстрелит и промахнется.
«Коли так, - сказал император, - пусть найдут достойного человека из тех, кто охраняет дворец». И кто-то сказал: «Оки-но Дзиро Саэмон Хироари – такой человек, он служит сейчас в замке Ниджо». И позвали за ним.

----------
*Shishinden - Церемониальная палата императорского дворца.

(вместе с Сон)

Замок Эдо, конец зимы

Небольшой скромный кисса* прятался среди корней разросшегося за столетия камфорного дерева, и если бы не дорожка из плоских камней, которая вела от хлипкой бамбуковой ограды к цукубаи* и дальше в заросли, любой прошел бы мимо, не заметив среди густой листвы маленький домик с крытой тростником крышей. Но сейчас, когда на влажных стволах деревьев и валунах еще не растаял сизый налет инея, а по утрам приходилось разбивать тонкую корочку льда, чтобы набрать воды для умывания, только мох, толстым одеялом укутывающий корни огромного дерева, и прозрачная вуаль первых листьев скрывали легкое строение. Чайный домик напоминал девушку, стыдливо прячущую утром прелести, которыми по ее неосторожности всякий мог полюбоваться ночью.
Сгорбленный худой старик с темным кривым посохом в сухих руках казался живым воплощением заиндевелой пинии, опустившей до земли ветви с почти черной хвоей. Он сидел на покрытом мхом камне у дорожки, опустив голову так низко, что пелена седеющих волос закрывала лицо. Он слушал. Слушал голоса внутри хрупкого чайного домика, слушал плеск воды и звонкое щебетание птиц. Его появление здесь было незаметным и бесшумным, он не оставил следов, словно вечность сидел на этом камне, прислонив посох к острому колену. Заслышав шаги, он тихо окликнул, не поднимая головы:
- Акира.
Мальчик, который как раз наклонился над небольшим каменным бассейном с дождевой водой, чтобы набрать воды в большой чайник, вздрогнул и выронил черпак.
- Вы меня напугали, - сказал он, сердито надув губы.

---------------------
*Kissa (японск.) – чайный дом; место, где пьют чай
**Tsukubai (японс.) – букв. «присесть на корточки», камень с углублением для сбора воды

(+Далара)

Старик разразился каркающим смехом, потом резко умолк.
- Занятные люди встречаются сегодня, ты не находишь? И каждый из них хочет отведать твоего чая, по разным причинам. – Колдун поднял голову. – Что ты думаешь о них, Акира?
Мальчишка, оттянув длинный рукав, сунул руку в воду и выловил бамбуковый ковшик.
- Один хочет власти, но не умеет править. Второй ее добился, но не знает, что теперь с нею делать. Третий ищет покоя после всего, что успел совершить, - маленький философ пожал плечами, заставив алую ткань одежды едва слышно зашелестеть, словно листья клена на ветру. – Мне следует выбрать одного из троих, а я пока не уверен, кого именно.
- Выбирай быстрее, не то они раздерут тебя, не поделив между собой. Все они сильнее мальчика без семьи.
Тошимару прочертил концом посоха три линии на сырой земле, похожие на иероглиф «река». Несколько мгновений разглядывал их, потом резким движением перечеркнул; глубокая борозда легла наискосок.
- Или можешь взять у каждого понемногу того, что нужно тебе, и не менять своего пути.
- Как это? – Акира наполнил большой чугунный котелок и с трудом поднял его обеими руками.
- Не надейся на их защиту, только на себя. Не иди открыто войной против них. Бери все, чем они захотят поделиться, а они захотят, - глаза колдуна плотоядно блеснули. – Позже ты сможешь взять и то, чем они делиться не пожелают.
Шорох одежды, когда Тошимару встал, походил на шелест птичьих крыльев. Посох громко стукнул о широкий плоский камень дорожки. Колдун протянул мальчику мешочек.
- Добавь эти травы в чай, они сделают его ароматнее.
Акира поставил тяжелый чугунок на землю. Прежде, чем спрятать подарок в рукав, мальчик понюхал сухую смесь.
- Полагаю, стоит потом хорошенько ополоснуть посуду...
Колдун подмигнул ему.
- Иди, тебя ждут.

(& SonGoku)

Монах взял угощение, оставленное Дынькой, и перенес в каюту. Взглянул вопросительно на О-Санго.
- Не возражаешь? Лично я проголодался. Барышня, очевидно, тоже, но сознаваться ей явно не хотелось.
- Что там с остальными? - с живым интересом спросила она. - Я давно не выходила...
Комнатушка оказалась маленькой и душной, словно выдолбленной в толстом дереве. Тайкан поставил поднос на крохотный столик, укрепленный на стене – куда бы девушка не села, он окажется у нее прямо перед носом. Сидеть, впрочем, можно было лишь на укрытой тканью в несколько слоев полке.
- Все живы и более-менее здоровы, - монах с некоторым трудом устроился на узкой полке. – Рассказывай.
- Что рассказывать? - вздохнула О-Санго. - Как этот трусливый звереныш предал нас?
Она одарила голодным взглядом поднос, но есть не стала - из чистого упрямства.
- Например, об этом, - согласился Тайкан и с аппетитом взялся за еду.
Девушка надулась.
- Представляешь, бежим мы с Несчастьем от чужестранцев, наталкиваемся на пиратов... Я думаю - все, нам конец. А тут тануки кричит: "Не трогайте нас, я под защитой Кибы!" А они его узнали. Как своего!
- Точно не хочешь есть? – собеседник протянул сердитой барышне кусочек яблока, а когда та упрямо помотала головой, запихнул себе в рот. - Ну как хочешь. Предположим, на берегу все повернулось бы иначе, и вместо корабля мы попали бы в руки посланных за тобой. Привезли бы они нас в Киото и отдали твоему отцу на расправу, как похитителей. Что бы ты сделала тогда?
Она вся сразу сникла.
- Не знаю. Я до сих пор боюсь этого... - О-Санго помолчала. - Я... я бы спасла вас!
Тайкан с трудом удержался от того чтобы потрепать ее по плечу. Такая искренность и чистота помыслов в столичной девушке, удивительно. Более того, в красивой столичной девушке... Кхм. Пожалуй, сейчас ему лучше смотреть на маленькую круглопузую фигурку тануки, оставленную Дынькой вместе с едой.
- Ты пошла бы к отцу и попросила за нас, не правда ли?
На лице О-Санго отразилось сомнение.
- Ну... - она явно хотела сказать, что давно отвыкла просить что-либо у отца, а тем более разрешения. Но ответ напрашивался сам собой.
- Пришлось бы. Причем тут это? - девушка упрямо тряхнула головой.

(Далара и я)

Истинный последователь Будды рассказал бы сейчас красочную притчу, но Тайкану все никак не удавалось извлечь из памяти хоть что-нибудь подходящее к случаю. Как будто и не провел он два года в монастырях. Миловидное круглое личико насупленной О-Санго тоже не помогало делу.
- Дынька сделал то же самое, чтобы спасти нас.
- Неправда! - девчонка даже вскочила. - Он жил и сражался вместе с нами, а, значит, против своих друзей-пиратов, а когда его трусливому хвосту было уже не спастись, Дынька взял и переметнулся к ним! Он маленький предатель...
Тайкан посуровел.
- Если бы он переметнулся к ним, мы сейчас не разговаривали бы, а сидели взаперти, если не дожидались бы проводника в Павильоне белой яшмы. Оставь на время обиду и подумай.
О-Санго хотелось простить всех, не только Дыньку, хотелось, чтобы все было как раньше; но в ней заговорила гордость, пылкая, несговорчивая.
- Уж лучше быть пленниками, чем гостями каких-то пиратов! - в эту минуту девушка напомнила себе, что она, в конце концов, дочь самурая.
- Благородно, - похвалил монах. – Но неразумно. С гостями пираты не делают того, что делают с пленниками. Ты не видела, и хорошо, тебе бы не понравилось.
Он повертел маленькую гладкую фигурку в руках. Казалось, в ней осталось немножко солнечного тепла, а взгляд был точь-в-точь как у Дыньки, невинно-озорной и жадный до простых удовольствий жизни.
- Твоя гордость заставляет тебя отказаться от дружбы, тогда как твой друг все еще считает себя твоим другом. Хорошо ли это?
Как бы не храбрилась, внутри она все равно оставалась девчонкой, отчаянной, но мягкой и искренней. Задумавшись, О-Санго сбилась, запуталась в собственных рассуждениях и дала волю чувствам - просто плюхнулась на полку и разревелась.
- Не зна-а-аю!..
К женской истерике Тайкан готов не был. Совершенно. Ну и что теперь делать? Он коснулся подрагивающего плеча, а когда девушка не отшатнулась, стал успокаивающе гладить по спине. О-Санго почувствовала его участие и, не отнимая от мокрого лица рук, уткнулась в плечо Тайкана, продолжая безутешно всхлипывать.

(куда ж без Сайонары)

Перед самым рассветом в трюм, не скрипнув ни единой доской, проскользнула небольшая косматая тень и, едва слышно стуча маленькими коготками, шмыгнула под ближайшую койку, где затаилась, прислушиваясь и принюхиваясь. Выждав как ему показалось достаточное время, зверек прошествовал на середину и огляделся по сторонам круглыми внимательными глазами.
Тускло-желтого, почти охряного света непривычной формы светильника, в котором медленно оплывала белая, словно жир, свеча, маленькому ночному гуляке хватало вполне. Привыкшие к полумраку глазенки маслянисто заблестели, стоило неисправимому воришке учуять спрятанные в дорожной сумке нейджирибо*
Ссутулившись, зверек мелко-мелко просеменил будто на цыпочках к спящему человеку, не в силах противостоять зову собственной природы. Он был готов впиться в добычу, как нечто другое привлекло его внимание. Мохнатый проказник уселся и присмотрелся, склонив голову набок. Звук дыхания спящего не изменился, человек негромко похрапывал, грудь его поднималась и опускалась медленно и равномерно. Грубоватое смуглое лицо разгладилось, было по-детски безмятежным. Человек мирно спал, привалившись спиной к мешкам, откинув голову, но ладонь его лежала на рукояти меча с цубой в виде танцующего журавля. Полупрозрачная, едва заметно мерцающая в полутьме струйка голубоватого дыма, похожая на замерзшее на зимнем морозе дыхание, срывалась с полуоткрытых губ и, свиваясь в тонкий жгутик, втягивалась в ноздри женщины в черной одежде, пристроившейся рядом и улыбавшейся чему-то во сне.
Цепляясь за заскорузлую от соленой воды мешковину, зверек вскарабкался на кули и осторожно потрогал лапкой лоб спящего воина. Покачал головой.
- Кто-то убивает тебя, - вздохнул косматый маленький полуночник. – Кто-то тебя убивает, а ты даже не замечаешь. Но я-то что могу поделать, я всего лишь тануки.
Зверек горько вздохнул, зажал в зубах ухищенную сладкую добычу и убрался в безопасное место, чтобы пировать без помех.

––––––––
*neijiribo – сладость, выполненное в виде веревки колокола в синтоистском храме.

/с Дынькой/

Все та же юркая тень резвилась на палубе, пока основательно не притомилась. К тому же небо светлело в ожидании надвигающегося дня, и тануки счел, что раз сегодня он вел ночной образ жизни, то не грех и соснуть. Он свернулся клубочком под боком у разлегшегося возле дверей капитанской каюты Тобое и сунул нос в хвост. Пират открыл один глаз, затем второй, внимательно осмотрел неожиданную мохнатую грелку и улыбнулся.
- Лисья Мордочка.
Широкая мужская ладонь погладила тануки по шерстке.
- Я все время хотел спросить... – сонно проговорил зверек. – Раньше ты был маленький... ну, меньше, чем сейчас. Когда ты успел стать таким огромным?
- А я как раз хотел спросить, почему ты совсем не изменился...
Тобое посмотрел на небо и почесал зверька за ухом:
- Много лет прошло. Мы давно не виделись. Было время, я даже думал, что мне приснилась та история... Но Сичибеи еще долго тебя вспоминал, не мог же всем нам присниться один и тот же Дынька. Много лет прошло... Почему ты не спишь со своими друзьями?
Тануки зажмурился от удовольствия, хотя ласка была подпорчена огорчением.
- Наш гакидайшо* со своей женщиной, еще рассердится, - пояснил он и облизнулся, вспоминая законно съеденное угощение из котомки долговязого воина. – А госпожа О-Санго больше меня не любит, потому что я перебежчик, подлый трус и предатель.
- Дынька не предатель, - убежденно проговорил Тобое и потрепал тануки по ушастой голове, - твоя госпожа тебя простит. Она ведь знает, что Киба согласился отвезти вас туда, куда пожелает этот ваш... Я подслушивал у двери, - широко улыбаясь сообщил пират, - когда твой "предводитель" говорил с Кибой.
Зверек подарил давнему другу зубастую ухмылку и закрыл глаза, благодарно положив мордочку Тобоэ на колени.

--------------
*gakidaishou – буквально «предводитель голодных демонов», используется в значении «заводила, старший в уличной компании, задира».

Замок Эдо, продолжение


В ветвях старого камфарного дерева, вмешиваясь в неторопливый разговор, беспечно чирикала обрадованная весной птичка.
- Прошу меня извинить, - шепот прозвучал едва слышно.
«Грозный старец» принялся набивать трубку, не подумав передать дальше курительные принадлежности, гость же сделал вид, будто ничего не случилось, отведал, одобрительно кивнув, хиччигири* в виде ракушек, которыми девочки играют в свой день. И сам юный прислужник, который поставил перед небольшим светильником в углу поднос с чайными принадлежностями и, не обращая внимания на присутствующих, принялся готовить угощение, был похож на куклу. Но не ту, с которыми возятся каждый день, а на ту, которыми любуются раз в году, вынимая из специальных шкатулок. Любой вакасю** позавидовал бы его грации, когда мальчик, стеснительно опуская взгляд, начал выверенными движениями сбивать настой в крепкую изумрудно-зеленую пену. Гость невольно присмотрелся к нему, отметив про себя, что мальчишка лукавит – не так уж он и смущался. И он знал, что притягивает взгляд, этот юный ловкач, и намеренно оттягивал мгновение, когда надо будет поставить перед хозяином дома приготовленный напиток. Не укрылось от внимания гостя, как поглядывает на прислужника сын хозяина; Сансай по достоинству оценил смесь опаски, раздражения и вожделения.
- Люди склонны пренебрежительно относиться к тому, чем не могут владеть, - произнес он в ответ на тираду хозяина дома о недовольных.

---------
*Hitchigiri – крохотные кусочки окрашенной бобовой пасты на пластинке рисового теста в виде раковины

Киото.

Предвещая скорый закат, басовито заговорил храмовый колокол, а следом за его ударами на поросший лесом склон вместе с тенью накатилась почти мертвая тишина. Примолкли даже голосистые нахальные обезьяны, которые считали эту гору своей законной собственностью и не упускали случая всем об этом напомнить. Низкий тягучий звук отозвался в городе, колоколу с горы Даймонджи ответили храмы внизу. Даже небольшой дом у моста Ичиджо загудел, точно гигантская бива, когда по ней с силой бьет медиатор-бачи в руке музыканта. Человек, который затворником жил на втором этаже этого покосившегося от времени и неухоженности домишки и все дни напролет проводил, лежа неподвижно на шкуре тигра, настороженно поднял голову.
В комнату заглянула пепельноволосая девушка. Она внимательно посмотрела на самурая, потом топнула ногой, чтобы он обратил на нее внимание; затем бросила взгляд себе за плечо и сделала пальцами в воздухе вопросительный жест.
- Слушай! – хриплое восклицание повисло в воздухе.
...осенью прилетела необычная птица и принялась кружить над Шишинден* и плакать: «до каких пор? до каких пор?», и голос ее гулял эхом меж облаков, и проснулись люди от сна...
- Мне это кажется? – с надеждой спросил молодой самурай.
Девушка пожала плечами и отрицательно покачала головой.
...Если та птица меньше, чем глаз у москита, стрела не поразит ее. Если она высоко летает, то мне ее не убить. Но если ту птицу может увидеть человек, если она на расстоянии полета стрелы, тогда я убью ее...
Трудно было понять, поет ли это человеческий голос или кто-то так умело играет на биве, что музыкальные звуки складываются в слова.
- И он взял у слуги лук и стрелы, - произнес с трудом молодой самурай, поднимаясь на ноги. – И вышел во двор посмотреть, здесь ли птица.
Девушка с недоверием покосилась в его сторону и подошла ближе. Наклонилась, поднимая тигровую шкуру.
- Думаешь, я схожу с ума?

(эх, пока только Сон и Соуль)

Пепельноволосая задумчиво наклонила голову к плечу, состроила неопределенную гримаску.
Мелодия торопилась, в такт ей толкалась кровь в жилах, разогревая одеревеневшее тело, заставляя его двигаться, дышать, существовать. Она же погнала из дома, Арима не мог ей противиться и не хотел. Вечерний воздух был чист и прозрачен, девушка с пепельными волосами куталась в мягкую шкуру, молодой человек и вовсе не замечал холода. Арима невольно посмотрел на небо, как будто ожидая увидеть над дворцом черную тучу, внутри которой скрывалась бы рыдающая о мертвых птица.
...и когда произносила она свое «до каких пор?», разве не исторгала огонь из себя?..
Ньё взяла самурая за руку, чтобы поспевать за ним. Девушка тоже подняла голову, пытаясь понять, что хочет увидеть в перламутрово-сером небе ее спутник - не находила ответа. Она чуть крепче сжала чужие пальцы, прося остановится, и, приподнявшись на цыпочки, вопросительно заглянула Ариме в лицо.
- Кто-то играет на биве по имени «Сейдзан», - пояснил самурай. – Кто-то, у кого хватает искусства владеть этим инструментом... И мне страшно представить, что может случиться.
Йокай кивнула и подтолкнула спутника вперед, еще крепче вцепившись худыми пальцами в его запястье. Взявшись за руки, будто заблудившиеся в ночи дети, спотыкаясь на мокрой гальке, которой были выложены улицы, и скользя по раскисшей глине там, где никто не мостил дорогу, они добрались до храма посреди сада. У открытых ворот их окликнули.
- Арима! Арима Мидзукуни!

(ага, пока только мы с Соуль Пока)

Горьё плыл над улицами вечернего города, будто перо какой-то птицы. Медленно, с некоторой ленцой, но с достоинством он огибал дома и перелетал через стены, одаривая прохожих презрительными минами, будто это были не люди, а дождевые черви что вылезли весной на поверхность земли и забыли залезть обратно. Впрочем, для дайме Тайра-но Акаихигэ люди всегда и были червями, он даже никогда не скрывал этого, лишь малое число человеческих особей могли в его глазах соответствовать своему названию (и большая часть этих людей когда-то состояла на его службе), но среди толпы таковых не было. Со стороны могло показаться (впрочем, разве что колдуну, ибо обычные люди редко видят призраков), что дух бесцельно кружит над улицами для своего развлечения только, но это было не так: горьё явно имел какую-то цель, он не просто так смотрел на стены домов, словно стараясь проникнуть взором внутрь, не просто так наблюдал за червями-прохожими. Но кого или что он искал, оставалось загадкой.
- Арима! Арима Мидзукуни!
Горьё повернул голову и быстро-быстро поплыл на зов.

(ха, а тут я один!)

Молодой самурай недоуменно оглянулся, имя показалось ему смутно знакомым. Он разглядывал вооруженных людей так, будто видел впервые. Ньё посмотрела через плечо и дернула Ариму за рукав, прося не останавливаться. Но погоня не отставала; казалось, один самый вид добычи поддразнил людей, как собак, увидевших в холмах зайца. Выложенная сизой речной галькой дорожка привела беглецов к деревянном горбатому мостику через ручей. Запыхавшиеся, они едва переводили дух. Йокай указала на самурая пальцем; движением ладони изобразила волну, в страхе расширила глаза и потянула Ариму прочь.
- Стой, когда тебе приказывают старшие!
На открытое пространство вышел кряжистый человек (постарше всех остальных, чуть лучше одетый и гораздо мрачнее прочих); мечом он указывал на беглецов.
- Арима Мидзукуни, отдай оружие и предстань перед нашим господином, как того требует закон! – приказал он.
Акаихигэ с нескрываемым интересом наблюдал за беглецами, правда, когда они остановились на мосту, он на мгновение почувствовал разочарование, но лишь на мгновение.
- Закон, что рулевое весло, куда повернул туда и выплыл, - чуть слышно и насмешливо прошелестел призрак.
Тайра сложил левую ладонь лодочкой и слегка подул на неё, так заботливая бабушка дует на горячую рисовую кашу, чтобы дать её любимому внуку. От ручейка начал подниматься и клубиться туман.
Сминая в крепких пальцах пушистый тигриный мех, молодой самурай неуверенно шагнул вперед, как будто ступал по болоту. Девушка с волосами цвета золы и предутренней дымки последовала за ним, хотя по-кошачьи косила золотистым глазом в сторону, куда удобнее было бы скрыться от погони.

(и Соуль, и дон Алесандро)

- Арима Мидзукуни, - неторопливо заговорил тот, что был старшим, - ты без разрешения своего господина оставил клан. Мы посланы за тобой, вернись с нами, как того требует закон.
Его юный собеседник (если можно назвать таковым того, кто не участвует в разговоре, лишь молча выслушивает слова, глядя в сторону, будто они лишены для него всякого смысла) разглядывал плотные белесые клубы, уже скрывшие ему ноги.
- Кто приказывает?
- Мое имя – Ямагучи Генба, - удивленно ответил тот, что был постарше. – Фудаи Кобаякавы Хидеаки из Чикуго, и тебе это отлично известно! Мы вместе были в сражении на поле у Секигахары, я сам учил тебя владеть мечом, ты забыл?
- Дела клана больше меня не касаются...
Воины сделали шаг – и остановились так же одновременно, будто по чьему-то сигналу.
- Что ж... – с сожалением произнес командир. – Тогда прими наказание здесь и сейчас.
Один из его спутников расхохотался:
- Говорят, он умеет предсказывать будущее! Так пусть скажет, что ждет меня через час!
В темных печальных глазах демона разгорелся огонь.
- Ты умрешь раньше, - сказал Арима. – Что ж... убейте меня.
Горьё резко прихлопнул левую ладонь правой, туман, что ещё минуту назад тихо и мирно плескался у ног воинов, вдруг взметнулся вверх, как молоко из кипящего котла, охватив своим мутным белёсым телом всех присутствующих. Окутав их плотным одеялом-покровом. Фигуры бойцов растворились в нём.
- Ты сам просишь! – воскликнул тот, кто спрашивал предсказания, и первым выхватил меч из ножен.
Он был молод, и не боялся тумана, даже того, будто живого, какой обволакивал их сейчас. Поведение Аримы на Секигахаре и теперь странные ответы разожгли в нем огонь возмущения.
- Раз просишь – умри!
И он бросился вперед.

(трио)

Остальные нерешительно топтались сзади, поглядывая на Ямагучи Генбу, словно ждали его команды. А тот хмурился, затем поднял руку и спросил:
- Слышите? И весь двор вышел следом за императором посмотреть, что произойдет, и люди стояли рукав к рукаву: император и регент, и военачальники по левую руку и правую, и министры, левый и правый, и министры восьми министерств, и советники, и военачальники. Все смотрели, затаив дыхание и сжав кулаки.Острие клинка, точно жало, вонзилось в плечо Аримы. Над головами людей проплыл низкий гул, какой издает басовая струна бивы, когда по ней бьет медиатор.Серая кошка метнулась следом за самураем.А стрелок, выискивая взглядом странную птицу, был готов натянуть тетиву. Поначалу он взял стрелу с двойным наконечником, но отбросил ее. Во второй раз он взял «гудящую стрелу» шириной в два пальца и стал ждать. И когда необычная птица вновь заплакала на Шишинденом, Хироари выпустил стрелу, и ее пение раздавалось над крышей дворца до тех пор, пока стрела не отыскала мишень
Арима опустил голову, разглядывая густые огненные струйки, которые потекли по клинку.
- И как нам быть дальше? – спросил он.
Молодой самурай застыл, не отрывая взгляда округлившихся до предела глаз от горящей раны. Его губы силились что-то произнести, но изо рта не вылетало ни звука. И вдруг он очнулся, с испуганным воплем выдернул клинок из тела противника, который и не думал умирать, даже не вскрикнул от боли. Полированный металл в считанные мгновения потерял свою яркость; посыпалась на исхоженные доски моста мелкая, как пыль, сажа. Туман превратился в удушливый дым с отчетливым запахом гари. Самурай хватал его ртом вместо воздуха, но все не мог заставить себя отойти от Аримы.
Тигриная шкура снежной лавиной сползла с плеч юного самурая, Арима протянул руку к человеку, с которым некогда делил все невзгоды сражений, пусть и не таких многочисленных, как хотелось им обоим когда-то.
- Дай мне руку.

(теперь к ним присоединилась я)

Старший из них двоих, опустив меч в правой, протянул левую руку бывшему соратнику, нынешнему противнику. Рука подрагивала, сколько он мысленно ни велел ей успокоиться. Он боялся заглянуть под густую занавесь волос и увидеть незнакомые черты. Отчего-то он не сомневался, что таящееся там лицо незнакомо и ужасно. Крепко сжав запястье, Арима приложил ладонь противника к своей ране, закрыв тлеющую по краям разреза ткань.
- Подойди ближе, скажи, у тебя есть желание? Чего ты хочешь больше всего? – шепот был похож на потрескивание веток в костре.
Самурай дернулся в попытке высвободить руку, но мог только шевелить пальцами, в щели между которыми, словно песок, вытекал дым. Он хотел поднять меч, но тот вдруг оказался слишком тяжел. Слезящиеся глаза отказывались моргать. Чего он хочет: процветания клана, красивой жены, хорошего наследника... Он пожелал бы что-нибудь из этого раньше, но сейчас все это только пустые слова. Жить он хочет, жить!
Трусость...
- Дай увидеть твое лицо, - выговаривают посеревшие губы.
Крик. Силуэт, потонувший в тумане. Непонятные звуки. Хрипы. И тишина. Полная тишина. Что ещё нужно для кошмара? Для липкого страха, что поднимается по пояснице, будто змея. Для омерзительного чувства, что смерть уже стоит за поворотом и только ждёт, когда ты сделаешь очередной лишний шаг ей навстречу.
Среди самураев, что шли за беглым преступником были храбрые воины, но даже они сейчас чувствовали отвратительный привкус металла во рту, холодок что поднимался по спинам и мезркий шепоток ужаса, что звучал в их головах, не наяву, а там... глубоко-глубоко в сознании, палыми листьями проносились в их головах каждого, мысли одна другой безрадостней, нервы натянулись так что того гляди можно играть как на биве... И тишина лишь усугубляла мерзкие чувства...

(+Далара+Алесандро+Соуль, кажется тоже здесь)

И когда в этой глухоте опять прозвучал удар по невидимым струнам, двое самых молодых не выдержали - и с испуганным криком бросились наутек. Еще один тоже собрался бежать, но его остановил Ямагучи Генба, не глядя ударив в лицо рукоятью меча.
- Трусы, - процедил старик. - Кого вы испугались?
- Меня, - отозвался Арима, его темные глаза были словно обведены черным углем. – И тех, кто идет за мной.
Тайра вскинул руки вверх и зашептал:
- Туман. Туман. Верни, что взял. Искази, что взял. - аристократ щелкнул призрачными пальцами и забормотал снова: - Туман. Туман. Верни, что взял. Искази, что взял.
Шелчок.
Прямо из густых клубов тумана вышли двое воинов в доспехах, вернее соткал их, высек и отлил из себя, словно умелый мастер, волшебство повторило образ павшего самурая, вот только глаза не удались, словно два озера полных белесой мути и разводов. Воины встали плечом к плечу Аримы и также обнажили клинки.
Шелчок.
И ещё одна пара вышла из тумана.
Акахигэ довольно усмехнулся.
- В бой!

Кошка покрутила острой мордочкой и осторожно отступила назад, чтобы ей в горячке схватки не отдавили хвост. Не сдвинулись с места только Арима и его противник, они продолжали стоять друг против друга. Комьями глины из каши раскисшего снега из земли поднялись горы тел; обнаженные мертвецы лежали вповалку, их пустые глазницы (вороны не упустили случая поживиться) казались провалами на белых лицах. Схватка шла не на равных.
- Что дашь взамен за исполнение желания? – полюбопытствовал Арима, когда у моста остались лишь он, его одинокий противник, кошка и рожденные туманом воины; голос демона мягко шелестел, обволакивая, словно ватное одеяло или снег в полях в чересчур холодную зиму.
Самурай так сильно стискивал зубы, что они начали скрипеть. Неважно, лишь бы не стучали от ужаса.
- Р-разве... – порывистый вдох. – Разве есть что-то, что захочешь взять ты, демон?
- Нечего забирать лишь у мертвых...
Порыв ветра отбросил пряди длинных волос, давно не знавших гребня. Сумерки все ниже и ниже опускались на замерший в непонятном ожидании город, деревья высовывали из-за грязной стены черные корявые ветки с пучками хвои – будто мертвецы тянули иссохшие руки к живым, чтобы уволочь их в свой мир. А может быть, в просьбе о помощи, потому что хотели выбраться из той ямы, куда их сбросили и забыли.
- Тогда...
Человек, едва удержав равновесие, отступил на шаг, не отрывая взгляда от плотной занавеси черных волос.
- Мне не нужно ничего от тебя, но и я ничего не отдам!

(те же)

У ног демона серая кошка колесом выгнула худую спину и раскрыла в беззвучном шипении пасть, словно так хотела отогнать воинов прочь.
Призрак Тайра колыхался над трупами, оглядывая творение своих рук, сложно было сказать, что чувствует горьё, его лицо превратилось в маску, которой бы позавидовали актёры театра Но, лишь глаза выдавали его, они горели возбуждением, настоящим живым огнём.
Наконец, видимо всласть налюбовавшись на мертвецов Тайра подплыл к "собеседникам" и внимательно посмотрел на кошку. Та наклонила голову, припала к земле – и пепельноволосая девушка выпрямилась и в упор посмотрела на призрака. Глаза расширились, зрачки набухли, словно долго пролежавшие в воде зерна. Неожиданно йокай зажмурилась и поклонилась. И тут же спряталась за спину демона - как будто боялась.
- Ты пришел, чтобы присоединиться к другим? – Арима обвел рукавом горы тел. – Почему ты не хочешь никак успокоиться?
Там, где огненные капли из раны попадали на землю, грязь шипела и высыхала.
Акаихигэ невозмутимо отвесил девушке грациозный придворный поклон, будто знатной даме-кугэ.
- Очень уж я любопытен, всегда тянуло к новому - князь отвесил ещё один поклон, теперь уже демону, после чего взмахнул руками и туманные войны стали рассеиваться, оседая небольшими облачками которые стали быстро таять. Зато сам аристократ стал чуть-чуть виден, он оказался прямо за спиной горячего сацумца. Тот в ужасе повернул голову и Акаихигэ, совершенно по-детски, скорчил жуткую рожу. Молокосос упал в обморок.
Дайме зашёлся смехом.
Ньё робко улыбнулась, выглядывая из-за плеча самурая. Она сотворила в воздухе вопросительный жест, словно спрашивая: зачем, почему призрак поступает именно так, не иначе.

(уфф, хор)

- Однажды Лао-дзы спросили: учитель, почему вы здесь? - Тайра выдержал паузу - Его ответ занял три часа*, я, к сожалению, не столь мудр, потому скажу просто, что пошёл на звуки погони... И мне кажется, я успел вовремя?
Даже невидимая бива стихла, будто и музыкант прислушивался в ожидании ответа. Затем вновь зарокотали прибоем струны, на этот раз негромко, едва слышно.
Приказал император поднять факелы выше, чтобы при свете их рассмотреть диковинную птицу, что лежала перед ним. И увидел он, что голова ее была головой человека, а туловище – телом змеи. Длинные когти ее были остры и подобны мечам, а от кончика одного крыла до кончика другого насчитали шестнадцать сяку.
- И когда спросили, почему стрелок взял другую стрелу, тот ответил: потому что птица рыдала над самым дворцом, выстрели я первой стрелой, она упала бы на крышу, - Арима посмотрел на тело, распростертое у своих ног, на пену тигриной шкуры, свел вместе кончики тонких пальцев. – И по крику той птицы, было ей дано имя...
- Итсумаден... - на выдохе произнёс Акаихигэ, снова склоняясь в поклоне.
Демон голода, нетерпения и огня наклонил голову в ответном приветствии.
- Что потребовалось от меня светлейшему князю? У него есть желание, выполнить которое в моих силах?

На корабле

Тенкьё после разговора с Кагами поднялся по трапу, стараясь не потревожить руку. Не спеша прошел по палубе, стараясь не оглядываться на пиратов и держась независимо. Перед каютой О-Санго на миг задержался, тихо постучал, но, видимо, его не услышали, и сацумец решительно толкнул дверь... По инерции сделал шаг внутрь и замер.
- Простите за вторжение, я... не хотел помешать, - он склонил голову, глядя в пол.
- Кхм, - с намеком сказал Тайкан, одной рукой поглаживая мягкие девичьи волосы, ее это, похоже, успокаивало.
Когда юноша посмотрел на него в ожидании слов, монах второй рукой махнул, мол, иди пока, все потом.
Тенкьё остался на месте, глядя из-под растрепавшихся волос на монаха.
- Что случилось с О-Санго, хоши? Я хотел помочь, - переступил с ноги на ногу. – Я уйду... если она так хочет.
- Чересчур много волнений, она устала, - голос звучал ровно, даже слишком – под таким в столице испокон веков прятали эмоции, которые не считали нужным демонстрировать.
На несколько секунд воцарилось молчание, только затихали глухие рыдание О-Санго.
- Пусть остается, - едва слышно всхлипывая, произнесла она и, подобрав ноги, отодвинулась, отвернулась к стене. - Тайкан... прости.
- За что? – искренне удивился тот.
- Я причиняю слишком много беспокойств... Наверное, мне стоило остаться в Киото и выйти замуж, - тоскливо ответила девушка.
- Ты действительно думаешь, что так было бы лучше для всех? – не поверил монах. – Тогда я не понимаю, почему ты с нами, а не в уютном садике дома, под защитой отца и заботливых служанок.
- Ты не должна такое говорить! – юноша, по-прежнему стоявший, порывисто шагнул вперед, к собеседникам. – Поверь, это правильно, что ты с нами! Я очень рад этому.
О-Санго не обернулась.
- Я ушла из дома, потому что хотела свободы. Хотела жить. Но... я такая слабая!
Она уныло уронила голову на локоть.

(со мной Сайонара и Хигф)

Тайкан погрузился в раздумья, полуприкрыв глаза. Он поставил фигурку обратно на поднос и достал свою трубку, но не раскуривал, просто вертел в пальцах. - Каждый бывает слаб… - тихо сказал Тенкьё. – Даже Мицуке-сан, хотя он кажется таким сильным и непоколебимым. Но он, я думаю, тоже сомневается, - тон юноши был не очень уверенным. – Это надо переждать, пережить и… найти свой путь. – Рядом с теми, кто тебе дорог и кому дорога ты. Знаешь, я ведь
тоже ушел из дома… сбежал, чтоб осуществить свою мечту. И пока не очень хорошо получается. Но я учусь!
- Все зависит от того, что понимать под слабостью, - произнес Тайкан в воздух, потом посмотрел на худенькую даже в многослойной одежде спину О-Санго. – Много ли ты знаешь своих ровесниц, которые могли бы принять столь смелое решение, а тем более выполнить его? Я, по правде сказать, кроме тебя, знаю только одну.
Девушка насторожилась.
- Кого? - заинтересованно спросила она.
- Мою кузину. Ей было примерно столько же, сколько тебе сейчас, когда она сбежала из дома с юношей, с которым хотела быть вместе против воли родителей.
- А что с ней сейчас? - О-Санго выпрямилась.
- У нее все хорошо, - он сказал это тем особым ласковым тоном, каким говорят о близких людях, которых давно не видели и по которым скучают. - Она в благополучии и мире.
Полуправда не ложь. К тому же, он надеялся, что все именно так, и та юная девушка наконец обрела покой, которого у нее не было много лет. Всякий раз, обращаясь к богам, он вспоминал о ней, вспоминал ее лицо и слова, сказанные на прощание.
О-Санго притихла.
- Дома тоже были и мир, и благополучие... Мне хотелось чего-то совсем-совсем другого. Нового, неизвестного, неизведанного. Разве я неправа?..
Тайкан улыбнулся широко и задорно, как мальчишка.
- Благополучие хорошо только
после того, как отведаешь всех приключений, какие могут выпасть на твою долю. По-моему, так. Ты согласна?

(мы, все мы)

- Может, даже не так, - Тенкьё не хотел спорить с монахом, но припомнил недавние разговоры – во сне и наяву. – После приключений можно узнать, хочешь ли ты благополучия или счастлив ими и живешь так дальше, если не можешь иначе. А ты очень сильная и смелая, правда! Помнишь, как ты сражалась?
- А разве может быть конец приключениям? - барышня наконец-то улыбнулась.
- А это зависит от того, каким путем ты идешь, каждый раз, когда перед тобой стоит выбор. – Монах спрятал трубку. - Кстати, тут есть кое-что для тебя.
Она нехотя обернулась.
- Что?
Он двумя руками, торжественно, словно императорский гонец-хохейши, вручил ей гладкую пузатую фигурку тануки. Подмигнул:
- Подарок в знак уважения и дружбы сама знаешь от кого.
Сацумец сделал еще шаг, можно даже сказать полшага – в тесной каюте не разгонишься, - и нагнулся, рассматривая дар.
- Красиво, - протянул он и, забывшись, неосторожно пошевелил рукой на перевязи. Закусив губу, сдержался от стона, лишь очень тихо прошипел, да по лицу пробежала гримаса, мгновенно образовались капли пота.
О-Санго не заметила, засмеялась - звонко, заливисто.
- Благодарю, - взяла зверюшку и погладила по голове. - Наверное, моя судьба крепко связана с тануки.
- Похоже, - откликнулся Тайкан, вставая. - Но час поздний, и кто знает, что нас ждет завтра. Так что мы сейчас уйдем, а ты поешь хорошенько – там еще достаточно, - а потом ложись спать. Всем нам не помешает набраться сил.
На этот раз юноша не возражал против того, чтобы покинуть каюту. Ведь О-Санго уже не плакала, а улыбалась.
- Хорошего отдыха! – пожелал он девушке.
Девушка кивнула.
- Спасибо за все.
Дверь со скрипом закрылась, и О-Санго растянулась на полке в обнимку с фигуркой. Недолго предавалась барышня своим мыслям - сон сморил ее, уставшую, но успокоенную. И приснилось ей что-то очень светлое - может быть, будущее?

(с Даларой и Сайонарой, завершение)

Оказавшись на палубе, сацумец пошел следом за монахом. Сцена в каюте заставила забыть обо всем остальном, но теперь вопросы вернулись, прибавив к себе новые, и сквозь улыбку опять стало проступать недоумение. Впрочем, Тенкьё попытался скрыть его – не стоит самураю слишком явно проявлять свои чувства.
У него было ощущение, словно, на самом деле, открыв глаза в трюме, не проснулся, а попал в другой сон - сломанная рука, незнакомая женщина, необычный разговор, затем плачущая О-Санго в обнимку с Тайканом... Голова шла кругом – столько вопросов, и ни на один нет ответа!
Юноша выпалил тот, что возник последним:
- Хоши, что случилось с О-Санго? Кто её обидел?
Тот не ответил, лишь качнул головой: то ли не хотел говорить сейчас, то ли просил не приставать к нему. Однако юноша, перехватив для разговора первого знакомого, не спящего и доступного для расспросов человека, не собирался отпускать его так просто.
- Мне не у кого больше спросить... Женщина в трюме, Кагами, рядом с моим господином – вы её знаете? И что будет со всеми нами?
Монах остановился так резко, что Тенкьё с разгона чуть не налетел на него. Запрокинув голову, человек в монашеской одежде несколько секунд созерцал звезды на по-зимнему низком небе.
- Ты еще и надоедлив, - он сказал это тихо, будто сам себе.
И вдруг развернулся, заставив полы одеяния разлететься испуганными птицами, наклонился к юноше, глядя ему прямо в глаза. Угроза отпечаталась в каждой черточке лица еще недавно доброжелательного монаха. Глаза зло сверкали.
- Я не убиваю калечных. Но когда выздоровеешь, берегись. Эта девушка, О-Санго, мне приятна, и не тебе вставать у меня на пути. Держись от нее подальше.

(уже вдали от ушей О-Санго)

Тенкьё отступил на шаг. Казалось, взгляд обрел физическую мощь, отталкивая юношу. С трудом удержавшись на ногах, он остолбенело уставился на Тайкана.
- Что с вами?.. – затем мотнул головой, сощурился, как будто целился из лука. – Мне может приказывать только мой господин, а не вы! Не делайте выбор за нее и за меня.
- Выбор? – фыркнул монах. – Какой выбор может быть у южного варвара, который не умеет даже толком говорить? Ты едва лишь разумнее обезьян в лесу. Нет, они умнее тебя, они знают, как добывать себе пищу, где найти дом и кто их вожак. Ты же не знаешь, где твое место, и не умеешь служить.
Он шагнул ближе, нависая над юным сацумцем.
- Во многих войнах войска императора сотнями убивали твоих соплеменников. Неужели вы так ничему и не научились?
Тенкьё посмотрел на монаха снизу вверх, заметив, что тот держит в руке сверток. Ткань скрывала что-то длинное и узкое, слегка изогнутое. Юноше были хорошо знакомы предметы таких размеров и формы. Неужели то, что монах забрал, выходя из каюты, – завернутый в ткань меч?! Страх и гнев пускали ростки, пытаясь пробиться вверх, но их накрывало слоем изумления. Да что он говорит?
- Хоши, ведь эти войны были давно, все их участники обратились в прах и большинство забыты. Сейчас другие сражения!
- Забыты?!
Показалось, собеседник пойдет против собственного слова, но он сдержался. Опустил сверток, который готов уже был размотать. Голос сочился презрением.
- Что ты знаешь о сражениях? Убирайся отсюда.
Юноша отступил на шаг. Голос его стал холодным и жестким.
- Я уйду. Но поступать буду так, как считаю должным, и делайте, что хотите.
Его не удостоили даже взглядом. Сумасшедший монах отвернулся к борту, подставил лицо и вытянутую руку ледяному пронизывающему ветру.
- Кто-то мечтал избавиться от меня, но ни храмы, ни боги не помогли ему. Я слишком долго спал, теперь я хочу жить!

(с Даларой)

Киото, у храма Дайтокуджи
продолжение

- Желание... - Акаихигэ чуть улыбнулся - Не совсем... Я хочу оказать достославному одну услугу.
Князь вложил руки в рукава кимоно. Пересохшие, словно запекшиеся от вечной жажды губы его собеседника болезненно дрогнули, как будто демон не знал или забыл, что такое улыбка. Пласты не рассеявшегося тумана заглушали городской шум, только шорох одежд казался почти оглушительным. Арима встал между призраком и девушкой.
- Это так... необычно. И что же это за услуга?
- Я вижу, что вы скованы и, хотя цепи и колодки не могут вечно удерживать некоторых узников, - князь смотрел в глаза, - снять кандалы проще, чем разорвать их... я могу это сделать, снять их и снова вернуть свободу крыльям, снова дать почувствовать себя самим собой, а не... половинкой...
Акаихигэ снова усмехнулся, но на этот раз в его усмешке проскользнула грусть потери.
- Как? – хрипло каркнул демон.
С его губ сорвалось облачко пара.
Аристократ вынул правую руку из рукава кимоно и показал собеседнику ладонь, на которой, в самом центре, нежно-зеленым светом мерцал изогнутый кусок отполированного нефрита.

(вместе с доном Алесандро)

Тенкьё изумленно глядел на монаха, в одночасье так изменившегося – словно перед ним другой человек. Что с ним случилось? На миг подумалось, что из-за О-Санго, но всё равно – слишком неожиданно! Наверное, надо позвать остальных и рассказать им! Сацумец дернулся, потом остановился – не хотелось оставлять Тайкана без присмотра, хотя бы с приличного расстояния. Глядя на монаха, он почувствовал шевеление у ноги. Оглянулся и увидел перед собой маленькую белую лисичку.
Несчастье тряхнула головой, потом перекатилась на спину, смешно прижав хвост к животу. Пошевелила в воздухе лапами, словно чего-то не понимая, затем крутанулась еще раз. Лисичка жалобно посмотрела на Тенкьё и, как могло показаться, виновато.
Юноша осторожно присел около животного и погладил здоровой рукой шерстку на брюшке.
- Цела? Давно тебя не видел!
Лисенка наклонила острую мордочку, соглашаясь; затем снова попробовала перекинуться, но неуклюже растянулась на палубе. Сацумец еще раз погладил ее, потрепал слегка ухо.
- Пошли в трюм, - предложил он, оглядываясь вокруг.
Зверек приподнялся на задних лапах, положив передние на предплечье Тенкьё. Сацмуец засмеялся и обхватил его правой, оторвал от палубы. Лисичка была гораздо легче О-Санго, правда, и ему с одной покалеченной рукой было теперь тяжелее.
Несчастье фыркнула и вцепилась коготками в чужую одежду. Осторожно ступая, юноша направился к люку.

(c Хигфом)

Под утро погас огонь в странной лампе - никому из них даже в голову не пришло встать и подлить масла. Так что проснулись в обнимку. Сначала глаза открыл Мицуке... и долго соображал, где, что, кто и когда. Голова в который раз напоминала храмовый колокол и сейчас – уже не с похмелья. Шевелить не хотелось даже пальцем. Тело затекло и не желало подчиняться. О пропоротом боке лучше было не думать. Как и о том, что хочется пить... да и поесть не мешает. Вот что, Киёмори, раз хочешь жрать, жить точно будешь. А это у нас что?
"Что" не сопело ему сладко в плечо – этим занималась Дайдай, - а ворочалось, пихалось крохотными лапами, постанывало сквозь крепко стиснутые зубы и, кажется, плакало во сне. По крайней мере, из зажмуренных глаз по белоснежной острой мордочке текли слезы.
Мицуке постарался отодвинуться – не дали. Кицуне считала его плечо подушкой, а белая лисенка для верности вцепилась зубами в рукав.
Одежду не было жалко – мало ли на ней дыр появится? – но не хотелось будить ребенка. Мавашимоно пошевелился с намеком: пустите-ка меня, женщины. Не помогло. Здесь, в зеленоватом сумраке трюма качка ощущалась слабее, сквозь решетку косо падали лучи, ни дать ни взять бамбуковая роща вдруг вздумала раскачиваться вместе с заночевавшими в ней путниками. Рыжая сонно потерлась щекой о ткань хаори и покрепче обняла "подушку" - видимо, чтобы та не сбежала. И лишив лисенка облюбованного локтя. Белый хвост недовольно дернулся - пощекотал чужой нос. Несчастье, не просыпаясь, перебралась через женское предплечье в попытке найти нагретое место. Рыжая дернула плечом, сбрасывая непрошенное одеяло в противоположную движению сторону. Маленькая лисица кувырнулась в воздухе - поперек Дайдай растянулась маленькая беловолосая девочка. Она что-то недовольно пробурчала во сне и небольно пихнула неудобную подушку.

(еще - Китти и Соуль)

Ответный толчок от кицунэ не заставил себя ждать. Несчастье захныкала. Рыжая что-то неразборчиво пробормотала в ответ, потом отчаянно - и... испуганно? - дернулась, выбираясь из-под ребенка. И, наконец, проснулась.
Мицуке не упустил выпавший шанс, поднялся на ноги, приложив ладонь к напомнившей о себе ране. Неугомонное семейство блестело глазами в полутьме.
- Доброе утро, - без уверенности во времени суток поприветствовал их бродяга.
Рыжая испуганно подскочила на ноги, едва не скривившись от боли сама, но удержалась. Попыталась уложить мужчину обратно - чуть ли не силой.
- Oi! Я пока что не умираю, - возразил Мицуке.
И поскреб в задумчивости скулу. Проблема "как поступают с детьми?" поднималась во весь недюжинный рост.
Будешь, если не ляжешь обратно, - заверила его лиса.
Странно - но он ей поверил!
Девочка сонно приподнялась на локтях:
- Хо-олодно...
Лиса взглянула на Мицуке уже совершенно укоряюще, и снова попыталась вернуть обратно. Что взять с женщин? Того, чего не смогут получить силой, возьмут одним им ведомым способом. Мавашимоно пихнул ногой мешок, чтобы удобнее было сидеть, взял беловолосую малышку на руки.
- Тогда тебе добывать нам еду, - сказал он Дайдай.
Та кивнула, еще раз осмотрела обоих своих подопечных с головы до пяток, потом все-таки скользнула к выходу. Несчастье сонно прижалась щекой к отцовскому плечу. Первый неуверенный приступ паники удалось подавить, но - не задушить окончательно.

(с Бишем и Соуль)

Мицуке осторожно погладил девчушку по голове. Из узкой щели вытек рыже-белой лентой кот, сел напротив и уставился на хозяина - не мигая, с презрением на морде. Девочка пригрелась и, похоже, вновь задремала.
- Что же нам теперь делать, Чиру?
Кот дал понять, что приличные самураи заботятся о своих котя... щеня... детях.
- Тогда ее надо отослать в наш дом... - растерялся Мицуке.
- Ма-о! - скептически хмыкнул кот.
Несчастье вцепилась в рукав отцовского хаори и отрицательно помотала головой. Потом снова устроилась поудобнее.
- Вот и он говорит, что никак, - перевел речь своего спутника мавашимоно.
В голове вертелись разные варианты, ни один не годился. То долго, то сложно, то невыполнимо. "За" говорило обилие там женщин, кто-нибудь позаботился бы о малышке лучше, чем он. "Против"... в общем доводов "против" было гораздо больше, чем "за".
- Я с вами, - девочка открыла глаза и посмотрела на Мицуке снизу вверх, - не нужно меня никуда отправлять. Меня все время где-то оставляют. Потому что я несчастье приношу...
- Хорошо. При одном условии.
Несчастье вопросительно посмотрела на мавашимоно.
- Кради удачу не у нас, а у наших врагов. Ну что, договорились?
Девочка неуверенно кивнула:
- Договорились, - она немного помолчала, а потом лукаво улыбнулась собственным мыслям и негромко добавила. - У меня обязательно получится.
- Ма-а! - весомо постановил кот.
- Кто б сомневался...

(Китти и Биш +)

Киото

На перекрестках бывает по-разному. Иногда там тихо и безлюдно, лишь в тени одиноко стоит изображение какого-нибудь ками или кто-нибудь сложит хранителю перекрестка несколько камней. А иногда там кипит жизнь даже в преддверии ночи.
Когда город переполнен людьми – бездомные, беженцы, ронины, которые просто шляются без дела и которые ищут, кому бы предложить свои услуги, крестьяне окрестных земель и торговцы, - тихо не бывает. Под раскидистым старым деревом несколько человек играло в кицунэ-кен, еще трое щупало тушки кур, свисающих головой вниз связанными лапами вверх с веревки торговца. Рядом, недолго думая, варили обед. Полинялая старая проститутка безуспешно напрашивалась всем подряд.
- Столица не изменилась, - проговорил молодой самурай, кутаясь в тигриную шкуру.
Девушка, которая шла рядом, обеспокоенно посмотрела в его сторону; затем недоуменно повела узкими плечами, словно не понимая о чем идет разговор, и отвела взгляд. Похоже, Ньё не доводилось бывать в Киото в разное время, и потому она не могла сравнить.
- Люди вообще мало меняются - Тайра но Акаихигэ презрительно оглядывался вокруг - Человек может измениться, а люди нет.
Какой-то попрошайка заныл, пригибаясь к самой земле, Арима отогнал его взмахом рукава.
- Итак... что потомок великих запросит за свою услугу? – спросил он.
Йокай сжала холодными пальцами ладонь самурая.
- Пустяковую помощь - Акаихигэ погладил камушек, всё ещё лежащий на его ладони - Станьте гарантом одной сделки.
Арима старался не смотреть голодным взглядом, он отвернулся.
- Которая заключается в чем?
Ньё покосилась на призрака из-под пепельной челки и дернула самурая за руку.
- Что тебе? - спросил Арима.

(продолжаем с Соуль и доном Алесандро)

Йокай топнула ногой, потом юркнула между Акаихигэ и Аримой и снова спокойно пошла рядом. Она смотрела то на призрака, то печально – на грязную землю под ногами.
- Колдун Тошимару пообещал провести ритуал возвращения к жизни за несколько кусочков... м... нефрита - горьё собрался спрятать ладони в рукава – йокай вновь стрельнула взглядом из-под пушистой челки. - Но я, знаете ли, обладаю постыдной слабостью... я мало доверяю живущим.
В этот момент девушка резко прыгнула к Акаихигэ, мазнув пальцами по призрачной руке. Сжав в ладони камешек, она побежала прочь. Через несколько шагов уже кошка-Ньё мела хвостом землю.
- И не напрасно! – рассмеялся молодой самурай.
Йокай юркнула в переулок между домами и пропала из вида.
Дайме вдруг расхохотался.
- Никому нельзя доверять - он картинно воздел руки к небесам - Но иногда и с небес приходит кара злоумышленникам.
Смех кончился также внезапно, как и начался. Призрак вытянул перед собой сжатый кулак и крикнул:
- Всё, что украдено, вернётся!
Камушек в пасти йокая вспыхнул зеленым огнём. Воздух вокруг оборотня внезапно стал плотный, как рисовый кисель. Он сковывал движения, не давал двинуть ногами и, самое неприятное, не давал дышать. Грудь сдавило, словно тисками.
- Если это, действительно, обломок Ясакани-но магатама, - задумчиво прошелестел голос Аримы; молодой самурай не смотрел, куда убежала его маленькая сообщница, он сплел пальцы между собой, - то насилие не поможет. Так князь нефрит не вернет.
- Что вы, я и не думал причинять... прямой вред, но и не могу же я бегать за молодыми девушками, - Акаихигэ встряхнул руками и споро поплыл вслед за оборотнем.

(трое)

Не так далеко серая воровка пыталась сделать хоть один небольшой шажок.
- Ньё? Ньё?! – кошка приподняла уши, услышав родной голос. - Что ты наделала?
Теплые руки подняли в воздух маленькое тельце; сила, не дававшая дышать, исчезла. Йокай виновато сжалась в больших и заботливых ладонях. Бикуни оглядела свою помощницу, покачала головой. Кошка приоткрыла пасть, показывая маленький осколок, и отшельница подарила Ньё еще один укоризненный взгляд:
- Отдай, - попросила Эйкуко, и йокай послушно оставила камешек в ладони бикуни.
- Не могли бы вы отдать мне, то, что ваша... знакомая... похитила у меня. - спокойный голос горьё раздался из-за спины бикуни
Эйкуко обернулась. Кошка больно впилась зубами в смуглое запястье, и женщина поудобнее устроила зверька на руках. Но Ньё не успокоилась – она спрыгнула и лапой указала в ту сторону, откуда прибежала.
- Благородный господин, - обратилась бикуни к Акаихигэ и обернулась на кошку, отчаянно выписывавшую в воздухе хвостом непонятные знаки, - моя помощница очень встревожена. Что произошло?
И отшельница сделала шаг в сторону дымчатого зверька.
- Ваша помощница похитила у меня этот камень - Тайра перевёл взгляд на руку монахини. - Я буду крайне признателен, если вы вернёте его.
Женщина строго посмотрела на серую кошку. Ньё закрутила головой и вытянула шею, махнула хвостом. Бикуни задумчиво кивнула.
- Она говорит, что там ждет наш спутник, который сумеет рассказать, что произошло на самом деле.
Горьё сверкнул глазами, целый океан клокочущего гнева плексался в них, но уже через мгновение от фигуры аристократа повеяло холодом горного ледника, глаза приобрели нормальный вид, а лицо маску спокойствия. Акаихигэ кивнул монахине, видимо, это выражало некую степень согласия:
- После вас, драгоценнорождённая.
Тайра сделал шаг в сторону, давая женщине дорогу.

(и Сон и во... Соуль )

Возле храма Мицуки-Хачимангу,
Михара, провинция Бинго

В уединении небольшой рощи, подальше от чужих глаз из-под земли – как побеги бамбука весной – выбирались странные коротышки, выползали из-под камней, из щелей между корнями. Но они не тянулись к свету - сгибая едва прикрытые лохмотьями спины, обступали со всех сторон человека в грязном белом каригину, тянули к нему тощие руки, что были похожи на сухие ветки, а на плоских, татуированных лицах было написано непонятное ожидание. Рощу заполнило невнятное бормотание, карлики что-то хотели. Пепельные разводы на одежде их гостя, всклокоченная грива волос придавали ему сходство с хозяином горных ущелий и заснеженных перевалов. Пламя воткнутых в землю факелов, которые маленькие обитатели рощи принесли с собой из своих подземных жилищ, окрашивало его глаза в оранжевый цвет. Человек озирался, будто тигр в частоколе из копий, пойманный в ловушку огня; тонкие штрихи зрачков то расширялись, то вновь сужались. Но заговорил он не раньше, чем заметил среди коротышек - самый высокий из них не достигал макушкой ему и до пояса – старца, по самый нос закутанного в вонючую шкуру.
- Что понадобилось тем, кто обитает внизу?
Тени карликов за их спинами поднимались почти до верхушек деревьев, у кого – с заячьими ушами, у другого по-медвежьи топорщилась шерсть на загривке, третий распахивал птичьи крылья. Но человек в центре огненного круга смотрел на них с любопытством, без страха.
- Вы не даете жить нам в канна мисири, превратили его в свою тростниковую равнину, - проскрипел старец, тыча корявым пальцем в белое каригину, вытканный узор на ткани когда-то мог свидетельствовать о богатстве. – Ты не пускаешь нас в камуй мосири, утверждаешь, что не нам пить из желтых источников...
- А в нитне камуй мосири вы сами идти не хотите, - подсказал человек.
- А там сыро! – возразил сварливый старец. – Там полно злых людей!
- На себя посмотрели бы... – вздохнул человек в белом каригину.

----------
В мифологии айну канна мисири – верхний мир, обиталище людей, камуй мосири – нижний мир, обиталище богов и мертвых, нитне камуй мосири – нижний сырой мир, обиталище демонов и злых людей после смерти.

Корабль

Душераздирающе зевая во всю зубастую пасть и жмурясь на утреннем солнце, маленький тануки пришел к очередному выводу. Конечно же, гениальному. Нынешний Тобое ему нравился больше, потому что у человека оказалось гораздо больше места на коленях, и когда Дынька сворачивался в клубок, на его шкуру не попадали горькие брызги морской воды, так что, совершая умывание, не приходилось отплевываться. Почти. Тобое, разом очнувшись, потрепал тануки по влажноватой шерсти и потянулся, разминая слегка затекшие со сна мышцы. Скатившийся на палубу оборотень, ловко вскочил и подтянул сваливающиеся великоватые штанишки. Даже в человеческом облике он был вдвое меньше товарища.
Дынька задумчиво побарабанил кулачками по животу.
- Где-то здесь должна быть еда! – возвести он. – Koi-koi-koi!
- Ну еще бы, - непонятно откуда возникший Табачник прошествовал по палубе, - ну конечно же...
Более он не сказал ничего, обошел поднявшегося на ноги Тобое и вошел в каюту капитана.
- Еда должна быть в трюме, я думаю, - проговорил рослый пират, похлопав себя по животу почти так же, как за миг до того это сделал тануки, - и я бы составил тебе компанию в ее поиске...
Маленький любознательный хэнге совал свой нос во все щели, обнаружив, что при свете дня корабль выглядит иначе, чем ночью. Может быть, даже еще таинственнее. Он с трудом приоткрыл еще одну дверь и понял, что попал в маленький закоулок Такама-но хара, жилище богов и божеств.
- Что там?
Тобое открыл дверь пошире и тоже сунулся в полутемное царство, открытое маленьким товарищем.
- Еда-еда-еда! – Дынька затанцевал от нетерпения.


(веселая компания, состоящая из Роджер, Китти и меня)

Внутри все было совсем не так, как должно было быть. Тануки так и не отыскал о-хицу, а как без него приготовить рис? Зато тут имелись запасы вкусно пахнущей пищи, а в одном мешке (Дынька с шумом втянул воздух и облизнулся)...
- Айва!
- Подгнившая внизу и к тому же нечищенная, - сморщила нос еще одна гостья уголка богов. Определенно, тонкий нюх и привычка к свежей еде не всегда были преимуществом. Рис на кухне был, но готовить его кицунэ все равно не умела. Подумав, скользнула внутрь и склонилась над небольшим бочонком.
- А это похоже на мясо.
Тобое прошел внутри, сдвинул крышку с одного из котлов и посмотрел внутрь:
- Они это едят? Похоже на похлебку.
Пират бросил взгляд на гостью и начал осматривать бочки.
Дынька глубоко задумался над предметом, похожим на вилы, только не очень большим. Те же два острых зубца, но сено ими не подцепишь.
- Вынимать косточки? - предположила лиса, не отрываясь от бочонка. - Не вижу крышки.
Небольшая пузатая бутыль на одной из полок привлекла внимание пирата. Тобое с трудом откупорил ее, принюхался к жидкости, затем еще раз и, решившись, сделал небольшой глоток. Тут же лицо гиганта перекосило от кислоты и горечи, он с шипением начал отплевываться и, вытирая язык ладонью, отошел от бутыли подальше, косясь на ее с видимым отвращениием и некоторым страхом.
- Колдовская мерзость, - пробурчал Тобое, - неужто они это пьют? Тогда понятно, почему они так выглядят...
Дынька, которому позарез необходимо было все узнать, увидеть, унюхать и попробовать на зуб, тоже не утерпел... но до последнего пункта не дошел.
- Наверное, это яд для врагов, - предположил оборотень.

(втроем)

Тобое с каменным лицом изрек:
- Какая нелепая смерть.
Никаких признаков отравления он не почувствовал, но предположить, что чужеземцы пьют эту... жидкость было еще более невероятным, чем предположение, что они хранят яд вместе с остальными продуктами.
К приятно пахнущей, но, увы, неоткрываемой бочке Рыжая прибавила более привычную емкость - оттуда пахло чем-то похожим на рыбу, и еще просачивался тонкой струйкой удивительно неприятный аромат. Подумав, Кицунэ решила, что часть еды могла сгнить, но все-таки сделала попытку открыть горшок...
...Лучше бы она этого не делала. Выпучив глаза и почти позеленев, лиса выкатилась наружу быстрее, чем выпущенный из рук горшок ударился об пол. Дынька опустился на четвереньки о понюхал вонючую жижу. Затем подцепил пальцем.
- Соленое, - сообщил он, облизав палец. – Рыбное. Но есть можно.
Рыжая бросила в его сторону измученный взгляд, но тут же поспешно отвернулась снова. Зеленоватый оттенок лисы заметно усиливался, когда тануки особенно аппетитно причмокивал.
- Я и так уже отравлен, - произнес Тобое, - хватит на сегодня.
Он опустился на палубу и принялся ждать смерти, глядя на тануки.
- Дынька. Когда я умру - пусть моя доля айвы достанется тебе. И доля рыбы - тоже. А доля у меня большая...
Малыш-оборотень благодарно кивнул, хотя в душе пожелал своему другу долгой жизни, потому что так ему казалось будет справедливо и правильно.

/те же, там же, то же/

Тоже на корабле

Бесконечная ночь вместила в себя больше, чем виделось возможным – словно победитель состязания едоков. Наверное, надо было удивиться или восхититься, но - не было сил. Тенкьё снова затянуло в сон.
Мерещился рехнувшийся Тайкан, который гонялся за ним и кричал: «Сейчас я тебе вторую руку сломаю!» Они бегали по всему кораблю, который в видениях был в несколько раз больше, чем наяву. В конце концов монах догнал утомившегося юношу вцепился в него и торжествующё начал заламывать правую руку.
Тачибана вздрогнул и проснулся. Оказалось, что он лежит на правом боку и рука онемела, придавленная собственным телом. Кое-как изогнувшись, он сел и, морщась от неприятных ощущений, принялся шевелить пальцами.
Когда они вновь стали послушными, перестав напоминать деревянные колышки, юноша поднялся на палубу и направился к бочке, из которой Мицуке вчера поливал матросов. Вчера... И еще совсем других моряков, которые их спасли от погони, а потом... Тенкьё даже не помнил чужаков в лицо, но все равно зябко поежился, и совсем не от озноба – день выдался теплый.
Умыться оказалось не так просто, как казалось. До сих пор юноша не задумывался о том, насколько часто нужны обе руки. Теперь он начал открывать для себя мир мелочей, о которых совсем никто не думает. Например, чтоб умыть лицо, он держал ковш в левой руке! А горстью правой зачерпывал из воду... Всё время напоминая себе, чего нельзя делать, сацумец поставил ковшик на отполированные обувью и тряпкой и встал рядом на колени.
Умывшись, юноша огляделся в поисках своих товарищей.

Несмотря на долгую и насыщенную ночь О-Санго проспала всего несколько часов и проснулась, едва поднялось солнце. Может, в этом была виновата старая светская привычка рано вставать, а может, море мешало спать крепко. Девушка не сразу осознала, что ночь наконец-то кончилась. А когда увидела розоватые лучи, сквозь окошко падавшие на поднос с лакомствами тануки, почувствовала зверский голод.
Уничтожив содержимое миски, О-Санго решила прогуляться и поискать остальных. Оставаться в каюте даже приятным утром после шторма было страшно одиноко.
Капризно скрипнула дверь; столичная барышня поежилась и закуталась в шаль – налетел чересчур свежий соленый ветерок, растрепал неубранные длинные волосы.
В утреннем желтоватом тумане берега было не разглядеть, и О-Санго подошла к борту. До белого лица долетали ледяные брызги, в ушах предупреждающе свистел ветер, но измученная девушка смело облокотилась о борт. Берег, суша тянули ее; дочь самурая не любила моря.
Проказник-ветер упрямо трепал теплый платок, уговаривая на побег. Наконец мягкая ткань сдалась и, предательски соскользнув с девичьих плеч, птицей устремилась вниз, к волнам.
- Э-эй! – О-Санго обиженно вскрикнула, дернулась и, далеко перегнувшись через борт, обеими руками потянулась за платком.
Акихито молча наблюдал за прогуливающейся девицей - он заметил ее еще во время ночной схватки. Еще бы он ее не заметил, право! Такую красавицу редко встретишь, пиратская жизнь не столь богата на женщин, как этого хотелось бы самим пиратам. Акихито вздохнул. Он был хорошим моряком, и пусть сражался он не слишком талантливо, а все же был еще жив, и возможно даже не так страшен, как Пес или Таро... Но ей-то что, благородной, тонкой, белокожей. Движения ее показались юному пирату исполненными неземной грации и изящества, а ведь она всего лишь поежилась от пронизывающего морского ветра.
Когда шаль скользнула с плеч девушки двинулся и Акихито, направившись к красавице в надежде... Ай, да без надежды. На что ему надеяться? Хотя, поймать платок было бы неплохо. Быть может, он заслужил бы ее взгляд...

|с прекрасной Sayonara|

Тем временем О-Санго беспомощно махала руками, пытаясь, наверное, заговорить шаль, чтобы она летела обратно. Но все было тщетно.
- Дурацкая тряпка! - заключила девчушка и, очень осторожно оттолкнувшись ладонями от бока корабля, качнулась назад.
Настроение было испорчено на весь день. Барышня грустно-грустно вздохнула. Ко всему прочему, стало еще и холодно. Она отвернулась от моря и собралась было идти в каюту или в трюм погреться, как взгляд ее упал на неожиданного наблюдателя.
Быстро сообразив, что на корабле, захваченном пиратами, незнакомый юноша не может быть никем иным, кроме как одним из них, О-Санго резко отпрянула назад, пожалев, что швабра валяется под койкой. Хоть Тайкан и говорил что-то про гостей, этим морским бандитам все равно доверять нельзя.
- Если хочешь меня убить, знай: без боя я не сдамся, - решительно, без предисловий начала маленькая воительница. Голосок ее чуть дрожал звонкой натянутой стрелой.
Пират только проводил взглядом уносимую ветром шаль. Тупица, надо было ловить ее раньше! Акихито глянул на девушку и удивленно моргнул. "Без боя"? Она, эта тонкая тростинка, обернутая в шелк, - боец? Впрочем, если она выжила в этой ночи, стало быть и впрямь что-то в драке понимает.
Пират несколько неуклюже поклонился красавице, отчего-то смущаясь своей неловкости. Но где ж ему набраться хороших манер? Киба вот запросто говорит с благородными, да и Сичибеи в рукав за словом не полезет, а ему упражняться в поклонах и разговорах не перед кем было.
- Я не хотел напугать Вас, юная госпожа, - пролепетал Акихито, - простите меня и... давайте не будем драться?
"Чего ты, собственно, испугался, Акихито? Пусть она не пленница, а гостья, но ты-то на своем корабле!" Такая мысль пирата взбодрила, он вновь бросил на девушку короткий взгляд, затем чуть более долгий и внимательный.
О-Санго даже удивилась.

(таки и Весёлый Роджер)

- Не будем драться? Хорошо. А... что ты тогда тут делаешь? И кто ты? - любопытство промелькнуло в ее голосе. Но подозрения барышни все равно не рассеивались, хотя за долгое путешествие она устала бояться каждого встречного и не доверять людям.
- Меня зовут Акихито, госпожа, - пират поклонился еще раз, - здесь я прогуливался, когда увидел Вас. А до того дрался вместе со всеми. Я в служу Кибе, - пояснил он, подумав, что госпожа наверное и так уже догадалась, что он пират, но если есть сомнения, то лучше рассеять их.
Пират потер лоб и решил, что настала его очередь спрашивать:
- А кто Вы? И почему гуляете одна?
- Я О-Санго, - протянула барышня. - И меня все бросили на произвол судьбы, похоже... Или спят они. Или думают, что я сплю.
Она вновь поежилась, тепло улыбнувшись чему-то своему.
- Что ж так холодно!..
- О-Санго, - повторил Акихито, улыбнувшись, - на ветру всегда холодно. Я... Я сейчас! Не уходите, госпожа!
Пират развернулся и рванул в обратную сторону. Скользнув в одну из офицерских кают он схватил приглянувшийся ему ранее чужеземный камзол и выскочил обратно.
- Вот...
Он накинул камзол на плечи девушке и отступил на шаг. Одежда иностранца была ей слишком длинна и смотрелась странно, но таинственно. Темная ткань оттеняла нежную белизну девичьей кожи, подол спускался до палубы и юная госпожа казалась в рассветной дымке созданием неземным. Акихито не смог бы сказать этого вслух, не нашел бы верных слов, поэтому сказал искренне:
- Вы очень красивая. Я бы ни за что не бросил Вас на произвол судьбы!
Возившаяся с камзолом девушка вспыхнула.
- Благодарю, - и рассмеялась, чтобы скрыть смущение.
Она засунула руки в длинные рукава, и они безвольно повисли, как крылья какой-нибудь диковинной птицы. О-Санго смешно помахала ими и ухнула совой.
- Иноземцы странные. Зачем вы их отпустили?
Акихито едва удержался от смеха, глядя на "сову", но после вопроса посерьезнел.

/тот же состав/

- Вы бы хотели, госпожа, чтобы все они умерли?
Пират внимательно смотрел на девушку.
- Мне эти люди очень не понравились. Лучше, чтобы они вообще не появлялись у нас в стране, - О-Санго упрямо тряхнула головой. - А разве пиратам не положено убивать всех, кто встает на их пути?
- Ну, вас же никто не убил, - Акихито пожал плечами, - пираты народ вольный. К тому же если мы будет избавляться от всех, кого увидим - вскоре совсем не останется торговцев.
Пират ухмыльнулся и потер плечо. Под тканью заживал неглубокий порез, оставленный клинком одного из чужеземцев.
- А как вы оказались на этом корабле?
- Случайно, - О-Санго нахмурилась. - Мы убегали от... от разбойников и в гавани сели на этот корабль, он был там единственный. А путь наш лежит к Данноуре. Мы ведь сейчас туда плывем? Или ваш главный, Киба, везет нас в свое логово?
- Логово? - мальчишка рассмеялся, - Нет, госпожа, не в логово. Киба сказал, что корабль пойдет туда, куда нужно нашим гостям. Может быть, это не всем понравилось, но с Кибой не спорят.
Акихито подошел к борту и посмотрел на море.
- Мне жаль, что вы покинете корабль так скоро, - пират больше не испытывал того смущения, какое испытал, едва увидев О-Санго. Она оказалась совсем не заносчивой, не смеялась над ним.
- Зачем Вам на Данноура, госпожа? - Акихито чуть прищурился и склонил голову набок, ожидая ответа, совсем как главарь пиратов.
- Мне не за чем. Просто хочу быть с друзьями и подальше от Киото. - она тоскливо вздохнула. - Но там, у мыса, когда-то уничтожили клан Тайра. Знаешь же? Так там Тайра бросили в море некий амулет, меч. И он нам нужен. Так, по крайней мере, Мицуке сказал.

(и аналогично)

Замок Эдо

Дымок из трубки поднялся к потолку, расплываясь по пути вширь – как мгновенно выросшее дерево из серого тумана. Грузная фигура в черном была почти неподвижна. Даже здесь Иэясу выглядел суровым судьей. Казалось, вот-вот он достанет письменные принадлежности и начнет подписывать указы – о переселении самурайских родов, горном деле, чеканке монет...
- Человек не может владеть лишь тем, что предназначено только для богов, - возразил он. – И сердцами других людей. Всё остальное, включая их послушание, в его власти. Но мало кто готов прилагать достаточно усилий. Люди привыкли, что им многое достается даром, - он покосился на сына, чуть скривил уголок рта, - и готовы этим довольствоваться, лишь на словах чего-то желая.
Старец посмотрел на собеседника, перевел взгляд на Акиру. Мальчишка был единственным здесь, на кого завоеватель смотрел с теплотой. Даже бережно, словно любуясь искусно сделанной статуэткой, дорогой и трепетно-хрупкой - того и гляди разобьешь.
Хидэтада заметил оба взгляда отца – тот и не скрывал их. Сделался на миг угрюм. Затем, однако, по губам волной пробежала и сразу, будто испугавшись, исчезла улыбка. Улыбка человека, считающего, что знает больше других и готового подождать своего часа.
В глазах же их гостя можно было увидеть отражение давнего пожара в замке Осака.
- Моему сыну столько же лет, сколько этому маленькому слуге, - проговорил собеседник властелина страны, принимая из его рук чашку с темно-зеленым напитком. – Мне бы хотелось увидеть его похожим на этого мальчика.
- Путь чая в изучении церемоний, понимании принципов и... и? – Акира с надеждой посмотрел на гостя.
- Погружение в реальность вещей, - подсказал Хосокава Сансай и кивнул. – Таковы эти три правила.

(и higf)

- Они касаются не только чая, - заметил Токугава, - но верны и в управлении страной.
- Но если понимаешь принципы, это уже достаточно для...
Реплика Хидэтады была тут же сбита на лету Иэясу.
- Этого мало! - он тут же снова посмотрел на Хосокаву. - Надеюсь, ваш сын оправдывает ожидания отца? Ведь ему предстоит управлять обширными растущими владениями, - на широком лице правителя появилась улыбка.
- Танго – небольшая провинция, - Тадаоки сделал глоток из чашки, одобрительно кивнул. – Мои поздравления, этот юный прислужник талантлив.
Он гостя не укрылась горделивая усмешка на не по-детски жестко очерченных губах мальчишки; Акира быстро опустил голову.
- Может, мне отдать сына ему в ученики?
- Он очень одаренный мальчик, - серьезность снова заставила окаменеть черты лица Токугавы-старшего. – Это правда, и, думаю, его ждет большое будущее. Но в столь юном возрасте, полагаю, рано самому иметь учеников.
Говоря об Акире, Иэясу не смотрел в его сторону, зато его сын метнул при этом на мальчишку откровенно ревнивый и одновременно любопытный взгляд. Объединитель страны между тем продолжил:
- Вы верно послужили мне, Хосокава, и я не зря сказал о землях. После поражения мятежников осталось немало владений без хозяев, и я думаю пожаловать вам земли на Кюсю.

(с SonGoku)

Гость низко и церемонно поклонился, поставив чашку на циновку перед собой, и поэтому не смотрел, как Акира с прежней усмешкой забрал пиалу, вытер ее край платком и предложил Хидэтаде. Только мелькнули края алых рукавов, словно языки пламени. Сансай гнал от себя неприятные воспоминания, но они возвращались с настойчивостью непобежденного окончательно врага. Ему показалось или воздух в комнате стал плотнее и гуще?
- Хосокава Тадаоки служит не из надежды получить награду, а из благодарности, - сказал гость. – Господин это знает.
- Я знаю, - кивнул Токугава. Медленно, даже чересчур, будто давая возможность рассмотреть и оценить этот кивок. – Самурай служит не ради награды. Он не должен о ней думать. А господин награждает тех, кто служит верой и правдой, не помышляя о вознаграждении. Разве не так? Так и должно быть. На этом стоит наша страна, а люди, поступающие сообразно этому – ее хребет. Бумаги на владения в провинции Бизен подготовят вам завтра.
Дымок из трубки продолжал виться, с грациозной неспешностью просыпающейся змеи свивая свои кольца вверху. И так же неспешно, медленно и тягуче говорил Иэясу. Движения его тоже стали еще более неторопливы, чем всегда. Полководец отхлебнул чая, поставил пиалу и снова взялся за трубку, устало прикрыв глаза. После следующей затяжки его голова потихоньку стала склоняться вперед. Правитель сделал движение, чтобы поднять ее, слегка дернувшись – так гонят назойливую муху, но глаз не открыл. Через минуту он уже дремал, трубка лежала рядом, выпав из ослабевшей руки.
Хидэтада даже не заметил этого. В начале беседы он оценивал Хосокаву глазами будущего правителя, но, видно, пришел к какому-то выводу или ему просто наскучило. Теперь его взгляд почти неотрывно был устремлен на Акиру – будто заяц, разглядывающий удава. Молодой Токугава был так же неподвижен и так же потерял осмысленность взгляд. Вскоре вслед за отцом наследник ушел в страну снов.

(те же)

Гость недоуменно оглянулся. За стеной насмешливо заскрипел ворон.
- Не стоит опасаться, - негромко произнес мальчик. – Это не яд, зачем мне убивать того, чья рука меня кормит? Кроме всего прочего, это было бы недальновидно.
Хосокава был поражен разумностью (чтобы не сказать рассудочностью) речей столь юного и наивного существа.
- Но мы пили из одной чаши...
- И дышали одними и теми же благовониями, - Акира провел ладонью над небольшой курительницей. – Правда, загадка?
- Я вспомнил тебя, маленькая обезьянка... – гость вытер испарину, выступившую на лбу.
- Мы встречались, - без смущения кивнул мальчик. – Я хотел бы заключить договор.

Ворон, который раскачивался на ветке над крышей чайного домика, не стесняясь подслушивал разговор и порой ехидно вставлял свое «кар-р!». Акира замолчал, не дождавшись согласия или отказа своего взрослого собеседника. Отодвинув перегородку, он впустил в комнату свежий воздух, присел рядом с мирно спящим правителем и достал из-за пояса веер.
- И оплот мира может дать трещину, - сказал мальчик, обмахивая своего господина. – Не умнее будет притвориться, будто вы тоже спали?

Когда Иэясу открыл глаза, то увидел, что мальчишка сидит возле него, обмахивая веером, а собеседники мирно дремлют.
- Давно я не чувствовал такого покоя, - с удивлением сказал он, пропуская между пальцами прядь блестящих, как перья ворона в лучах солнца, волос Акиры.

(вдвоем, завершение)

И снова на корабле

В светлом прямоугольнике дверного проема появилась высокая тень. Человек не стал сразу заходить внутрь, похоже, ждал, когда глаза привыкнут к полумраку. Но терпения не хватило, и он окликнул:
- Тануки здесь? – голос Тайкана звучал непривычно, словно он слегка охрип, разгуливая по палубе всю ветреную ночь напролет.
Дынька торопливо прикрыл перевернутый горшок чем-то похожим на сито и широко улыбнулся.
- Мы готовим всем завтрак, - сообщил хэнге.
- Завтрак? – недоверчиво-презрительно переспросил монах.
По-видимому, до его ноздрей успели добраться не самые привлекательные запахи, да и «умирающий» вид молодого пирата рядом с Дынькой не давал повода для радости.
- Решил отравить всех на корабле, обакэ?
- Со мной не советовались, когда оснащали корабль, - огрызнулся тануки. – Не хочешь – не ешь.
Он шмыгнул и вытер курносый нос.
- И тогда тебе не помогут ни молитвы, ни монахи-сохэи.
Глаза Тайкана угрожающе сузились.
- Я не потерплю подобных оскорблений ни от кого.
Он шагнул вперед с явным намерением дать взбучку слишком острому на язык, по его мнению, мальчишке. Тануки ловко отпрыгнул и вооружился чем-то, отдаленно напоминающим сурико-ги. Толочь этим пестиком ничего не получилось бы, потому что со второго конца к нему тоже приделали ручку, зато колобаха была увесистая и пригодная, чтобы дать обидчику в лоб.
Или же по колену.

(еще СонГоку, Роджер и Китти)

Монах, впрочем, не собирался сдавать позиции при виде столь «грозного» противника и продолжил наступление. Единственным его оружием пока было нечто очень похожее на обернутый тканью меч, но использовать его человек явно почитал ниже своего достоинства. Взрослому не должно составить труда справиться с ребенком, хоть и обакэ.
Рыжая некоторое время наблюдала за сценой, потом решилась. Задержав дыхание, лиса скользнула внутрь, и, с трудом взвалив на плечо ароматную кадку, плеснула содержимым прямо на обидчивого монаха. От усилия выдохнула - и тут же снова опрометью метнулась к выходу: на одежде Тайкана странное кушанье воняло не хуже.
Дынька негромко зарычал по привычке, скаля острые зубы. Его друг Тобое и хотел приподняться, но не сумел сдвинуться с места, и только держался за ранее пострадавший живот.
Тайкан разъярился. Теперь объектом преследования стал не только остроязыкий острозубый паренек, но и его подружка. Ей вслед полетела оказавшаяся под рукой тарелка. Цели не достигла: обидчица шмыгнула наружу, а тарелка разбилась о дверь у нее за спиной. На страдающего пирата монах не обращал внимания, попытался схватить Дыньку за шиворот. Из-за двери вернули один из осколков. Прицельно. Тануки выяснил, что человек – несовершенное существо, в натуральном виде лично он гибче. И кусается гораздо больнее. Возглас недовольства и боли в купе с рядом нецензурных слов дали знать, что осколок достиг цели. Монах потряс укушенную руку, но охоту не прекратил, даже наоборот. Попытался загнать мальчишку в угол. Маленький обакэ отмахнулся импровизированной дубинкой, юркнул под стол, выскочил с другой стороны и споткнулся о ноги пирата. В воздухе мелькнул драконий хвост, что-то увесисто ударило о палубу, серо-бурый клубок подкатился к дверям... Не рассчитав
оборотов, Дынька опять превратился в мальчишку. До свободы оставалась всего пара шагов. И тут его ухватили. Не за шиворот, так за хакама. Несмотря на свои размеры, монах оказался шустрым.

- Куда это ты собрался, бакемоно?
- На палубу! – пискнул оборотень.
Рыжая выругалась про себя и опять бросилась внутрь. Монаха быстро заволокло непрозрачным серым туманом, а в руку вцепились - не разберешь даже, что за зверь. Человек выпустил ткань и попытался отодрать от себя неведомую зверюгу. К счастью для всех, свой подозрительный сверток он отложил в сторонку еще в начале ссоры. Сейчас, в дыму, и думать было нечего найти сверток, поэтому монах пытался нашарить глаза или другие уязвимые места того, кто вгрызался в его плоть. Непонятный зверь охотно выпустил руку, взвизгнув, когда чужие пальцы выкрутили мягкое ухо, и тоже попытался дать деру.
Дынька метался снаружи у двери и лихорадочно придумывал, что же делать. Дынька умел по большому счету только одно – превращаться. И то не особенно хорошо. То есть хорошо, но немного не к месту.
Монах встал, будто налетел на стену. Недоверчиво оглядел приземистую фигуру перед собой; непривычный собственный рост уже не смущал. Красные с черным доспехи, желто-черные котэ, сдвинутые на спину, как перед боем, пластинчатые содэ, все знакомо до боли – черной и оглушительной. Но хуже всего видеть это надменное лицо рожденного властвовать. Твердый взгляд полуприкрытых глаз ясно говорит: я выше всех вас, не забывайтесь.
С гортанным рыком ярости монах подхватил свой таинственный сверток, рванул ленту и выпростал из ткани меч в ножнах. Быстрое движение, и ножны полетели на пол. Глаза монаха зажглись безумной ненавистью. Он бросился на воина с неприкрытым намерением убить.
Клинок поднялся и опустился так быстро и уверенно, как будто оружие держал не человек, весь день читающий сутры, а почти каждый час своей жизни проводящий в сражениях или подготовке к ним. Но меч, не встретив сопротивления, разрезал лишь воздух. Ненавистный враг исчез, как будто растворился в воздухе, только на палубе на его месте стоял небольшой чугунок.

(весь этот кошмар произведен усилиями всего лишь четырех человек)