Вблизи замка Окаяма, конец февраля 1601 года

Вонючее чудовище уверенно продолжало ломиться сквозь чащу к реке. В принципе, ничто не мешало Кодзи крикнуть вслед убегавшим мальчишкам, но почему-то неприятный привкус во рту после беседы с охранником заставил его принять иное решение. Лучше было сначала помыться, а уже потом приступать к объяснениям.
Текущее положение дел и было тем неприятным последствием, из-за которого Окдзи долго не мог согласиться сам с собой, когда придумал этот, казалось бы, безукоризненный план. Хотя не совсем он его и придумал, скорее, просто немного переиначил старую басню, которую любил рассказывать сенсей. Правда, в той истории участие принимало копье, а сидеть тому шиноби пришлось несколько суток, так что музыкант еще легко отделался.
Через залепленные уши, Кодзи сумел различить шум воды, ручей был уже близко, и бродяга ускорил хлюпающие шаги.

Конец ноября 1600 года
Секигахара

На поле причудливым кустарником разрослись зыбкие побеги тумана - блекло-серого ближе к небу, тошнотворно-розоватого у самой травы. По колено в тумане брел странный призрак. Разорванное по боковым швам кимоно дорогой ткани, распущенные по плечам тусклые пряди волос с пробивающейся в них сединой, узкие плечи, только подчеркнутые острыми складками ткани. Темные провалы глазниц на бледном, усталом лице. Разнузданный конь, спотыкаясь о тела, следовал рядом. Сквозь туман причудливыми силуэтами темнели сгустки кустов и редкие деревья. Один из черных высоких пней шевельнулся вдруг, стал выше. Засветились в полутьме птичьи глаза.
- Хорошего здоровья тебе и тому, кто внутри тебя, - ехидный голос походил на скрежет ржавого металла.
- Всем им, - невозмутимо кивнула девушка. - Знаешь, кого я ищу?
Сзади говорившей раздался весёлый голос:
- Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Вышел призрак погулять! - Акаихигэ выщёлкивал пальцами замысловатую мелодию, его красное кимоно развевалось на невидимом ветру - Неплохая строчка, надо будет на досуге составить продолжение.
Аристократ почти пританцовывал на поле среди мертвецов.
- Боюсь что знаем! – Тайра-но Акаихигэ подошёл ближе, и немного склонил голову в сторону девушки.

(еще - Дон и Хиноде)

- И ты дойдешь к нему в безопасности, - колдун сделал шаг вперед; глухо стукнул о землю посох. - Если расстанешься с маленьким камешком, который тлеет сейчас у тебя под одеждой.
- Тебе показалось, мудрый человек, - равнодушно проговорила бродяга, уцепившись за гриву лошади длинными пальцами.
- Неужели? - смешок был похож на вороний клекот.
- Тварный мир - обман, - заверила его Майе. - Все настоящие ценности лежат по ту сторону.
- О да... настоящие ценности и настоящие чувства лежат по ту сторону - Акаихигэ весело сверкнул глазами - Особенно боль, настоящую боль нельзя познать в Срединном мире!
Вся его веселость слетела, как сухая солома с крыши бедняка в ураган.
- Мне жаль ваше тело, - девушка обняла шею лошади. - Оно до сих пор шляется по свету...
Аристократ неожиданно расхохотался самым обычным смехом.
- Не всё тело сразу и не шляется, - он снова стал серьёзным - Но если ты и вправду сочувствуешь мне, то отдай осколок, он вполне может помочь мне успокоиться.
- Успокоиться ли? - оглянулась Майе.
- В каком-то смысле, - улыбка скользнула по лицу Тайры.
- Еще долго не успокоишься, - погрустнела Майе. - Я вас не знаю.
- Ах, вот она двуличность жалельщиков... - аристократ деланно воздел руки к небесам.

(и Дон Алесандро, и Далара)

Лошадь, напуганная даже несмотря на объятие, ускорила шаг.
- Но может успокоиться какой-либо из духов в тебе, - снова вступил в разговор колдун.
- Например, мой?
- Смотря чего ты хочешь.
Бывший дайме хотел было запустить руки в рукава кимоно, но в последний момент видимо передумал.
- Чего хочу, не дашь, - покачала головой бродяга.
- Ты умеешь видеть мои мысли? - не понять, язвит шаман или заинтересовался.
- Я вижу твою силу.
- Тогда почему бы тебе не обратить ее себе на пользу вместо того, чтобы противодействовать?
- Мнится мне, ты чужой.
Лицо Тошимару было печально, без толики фальши.
- Мне жаль тебя: твой дух гибнет в слишком близком соседстве с мятежными призраками, и твой разум теряет свою суть. Будь осторожна, не причини вреда тому, с кем надеешься быть рядом. Несмотря ни на что, он еще очень молод.
Туман колыхнулся, и колдун растворился в нем, смешался с тенями.
Акаихигэ остался один.
Проводив взглядом девушку, он скривился, после чего повернулся в другую сторону и снова защёлкав пальцами в одном ему понятном ритме бодро двинулся дальше по полю мертвецов.
- Вот только с призраком вышел... - Акаихигэ задумчиво пнул ближайщий труп - что же с ним вышло... эх, проклятое вдохновение!
И дайме зашагал дальше, всё также пощёлкивая пальцами.


(все и сразу)

1601 год, февраль. Эдо

Город был невелик, собственно, его и городом пока не назовешь... Так, разросшаяся деревня. Но дома строились один за другим, и скоро пересечь Эдо станет делом не на десяток минут.
Токугава смотрел на ложившиеся под копыта коня улицы взглядом человека, который видит будущее – дома, дворцы, рынки, множество людей... Новую столицу заново объединившейся страны.
Впрочем, к гордости во взгляде примешивалось чувство собственника, хозяина, хотя пока у него не было даже собственного дома здесь. Любой сочтет за честь приютить фактического правителя страны, а резиденция Мацудайра была достаточно просторна, чтоб вместить не только самого Иэясу, но и всех сопровождавших.
Дорога была короткой. Открылись ворота, и вот ему, угодливо кланяясь, помогают слезть с коня.
- Не забудь дать отборного корма, - Иэясу погладил любимого гнедого. – А то сам будешь есть то, что он откажется. Сырым!
Конюх вздрогнул – это могла быть и не шутка. Сегун без официального титула не спеша прошел по галерее, оглянулся на серовато-розовые облака, которыми закуталось небо, как женщина. Постоял несколько минут и вошел внутрь, направляясь к себе. Встретив Акиру, кивнул и улыбнулся ему. Мальчик изменился за несколько месяцев - хорошо одетый, слегка надменный. В нем больше не видна была прежняя детская непосредственность, зато прибавилось сдержанности.
Лепить из человека то, что хочется - казалось, это приближает к ками... Мальчик должен был стать образцовым придворным и одновременно карающей рукой, преданной и душой и телом. Шаг за шагом в этом направлении... Впрочем, иногда в нем мелькало то, что старец почувствовал еще при первой встрече - нечто странное, далекое и непонятное, не то бездна, не то небеса. Правда, не так часто - то ли исчезало, то ли росла скрытность.

Окрестности замка Окаяма,
февраль 1601 года

Выехали они, как только стало возможно разобрать дорогу и двигаться, не ломая коням ноги, а себе шеи. Все старались как можно быстрее отдалиться от места ночного происшествия и не говорить о нем, словно это могло позволить сразу забыть нападение демона. Воины не оглядывались назад, зато старательно всматривались вперед – будто вот-вот среди камней, за очередным поворотом берега, появится хозяйская дочка и типы, с которыми она ушла.
Поднимавшееся солнце разливало свет по приветливому ярко-синему небу, бросало лучи вниз, на морские волны, камни, хмурые лица...
Люди долго сопротивлялись влиянию природы, но время шло, и лица понемногу стали разглаживаться, с них стиралось хмурое, настороженное выражение, многие на ходу любовались пейзажем, и даже всегда мрачноватый Сабуро слегка улыбался чему-то, и эта улыбка осветила его грубоватое лицо – парень казался добродушным деревенским увальнем, отдыхающим после тяжелой работы...

К полудню отряд оказался у замка Окаяма. Ватанабе махнул рукой, и они, свернув с берега, начали подниматься по дороге наверх – передохнуть и расспросить о преследуемых. Первые странности появились еще по дороге, точнее на дороге, по которой вел, сворачивая в лес. странный след, уже подсохший, он еще слегка пах, заставляя поморщиться. Высокий воин средних лет задумчиво поскреб шлем и заинтересованно посмотрел в заросли.
- Интересно, что это такое и куда оно напаравилось...
Со всех сторон тут же посыпались шуточки с вопросами и предположениями, что же именно любопытный надеется там найти. Буси смутился. Каро поторопил всех, и отряд двинулся к мосту.
Пройти, однако, оказалось не так просто. Стражники вызвали командира, тот, шевеля губами, перечел письмо, написанное отцом О-Санго, потыкал его пальцем, слегка подергал бумагу, внимательно посмотрел на ожидающий отряд. Те недоуменно переглядывались в седлах, лошади переминались с ноги на ногу, тихонько фыркали. Один из коней заржал, и ему ответило звонкое ржание изнутри.
Начальник караула наконец решился. Прочитав мантру, он сделал знак, отводящий зло, и, когда ничего не произошло, махнул рукой, и воины наконец развели копья.
- Что у вас случилось-то? - спросил Ватанабе, но ответом был только взмах рукой.
Впрочем, вскоре они узнали ответ. Правда, не один вариант, а десяток – каждый рассказывал по-своему. Ясно было лишь, что на замок произошло ночное нашествие, чуть ли не знаменитый Парад Духов. Только здесь они вели себя совсем недружелюбно. Хозяин лежит у себя в комнате вроде раненый, никто толком не знает, как, а кто знает - молчит. Все жутко перепуганы, несколько убитых... Все потому, что этой ночью тут сновала целая толпа оборотней, монахов и безликих - количество отличалось от рассказчика к рассказчику. Впрочем, одна деталь повторялась: один из злых духов принял облик высокого воина в черном, дравшегося с нечеловеческим умением и ходившем по замку Окаяма, как у себя дома. Молодой воин, опасливо оглядываясь, не слышит ли кто из старших, предположил:
- Не иначе, сам Генбу, решил покарать Кобаякаву за... – и осекся.
Говорят, ненависть наделяет не меньшим умением чувствовать другого человека, чем любовь. В описаниях ночного пришельца Сабуро почудилось что-то знакомое, и он стал расспрашивать подробнее...
Ватанабе выслушал догадки ашигару и нахмурился.
- Если так, они совсем близко. Выезжаем!
Люди успели лишь наскоро перекусить и покормить коней перед тем, как покинули Окаяму. Рассыпались по окрестностям, впрочем, недалеко друг от друга. От жены рыбака узнали, что да, такой ночевал со спутниками у соседей... А потом к нему еще пришли, сперва монах с ребенком, а потом, когда вышли, оказалось, там еще и девчонка, откуда взялась – непонятно, потому что она, Аоко, же все время поглядывала, столько дел во дворе... Описывала так подробно, что было ясно: слежка за соседями – любимое занятие.
- Туда вон с утречка пошли, к гавани, не иначе.
- Быстро?
- Да куда им быстро-то, с девчонкой и младенцем?
Небрежный кивок в благодарность.
- Вперед!
Топот копыт по дороге.

Дорога от замка Окаяма к побережью.
1601 год, конец февраля

А тем временем основной виновник ночного переполоха шагал по узкой извилистой тропинке между заросшими мхом валунами, что вела к побережью. Никто из попутчиков – какие бы обстоятельства ни свели вместе столь разных людей и животных («и меня!» пробубнила себе по нос Несчастье) – не был удручен тем фактом, что выспаться этой ночью не удалось не только злосчастным обитателям замка Окаяма, но и им самим. Разве что рослый мавашимоно нахохлился, точно ворон на зимнем ветру, солома из плаща торчала перьями во все стороны. Его неизменный спутник хорошо знал, когда можно потереться о хозяйскую ногу, когда зацепить когтем штанину, а когда лучше бежать впереди, показывая дорогу, и не приставать.
На то ли купленном, то ли так взятом (по предъявлению бумаги от властей из Эдо) ослике следом ехала барышня; добросердечная хозяйка подарила ей на прощание теплую накидку, чтобы нежная дева не замерзла в пути, и платок – накрыть голову. И теперь О-Санго вид имела вполне благопристойный, хотя, может, поэтому и дулась немного; кто ж поймет этих девушек?
Длиннополый и неуместно роскошный суйкан лишь чудом не цеплялся за все подряд. По отрешенному выражению лица монаха невозможно понять задумался он о чем-то или читает про себя сутры, стремясь к просветлению. Ребенок от мерного покачивания притих в платке за его спиной. Один попугай был бодр и зорко следил за малейшим движением в безлистых кустах. Белый лисенок то ходил за котом, недовольно отряхивая тонкие лапки, то крутился возле путешественников, заискивающее поглядывал и кивал в сторону дорожных сумок, намекая, что так и ему, и другим будет проще. Наконец, к нему наклонились, подняли – белое встопорщенное существо почти уместилось на широкой ладони, только лапы свисали, - и опустили в суму, где вещей было не так уж и много, так что хватило места и маленькому зверьку.
- Куда хаори подевала? – поинтересовался добродетель, засунул руки опять в рукава, чтобы согреться.
Зверек задумчиво склонил голову набок... Озадаченно дернул ушами и скрылся в сумке - сушить лапы.
- Мао! – наставительно заметил рыже-белый котишка, задирая остаток хвоста.
Барышня тоже была бы не против покатать занятного белого лисенка – кажется, раньше ей не доводилась видеть таких, - но ей объяснили, что в сумке как в норе, зверьку и удобнее, и безопаснее, и не вывалится, если что. О-Санго капризно надула губки, но не опечалилась. Несчастье же и не подумала показать нос - свернулась клубочком и сонно засопела, стараясь не обращать внимания на разговоры и думая о своем: закрутилось всё быстро в последние дни...

(Соуль, Далара тож)

Сацумец шел замыкающим, опустив голову, и на душе у него было погано. Тенкьё перебирал свои поступки за последнее время и положение, в которое попал. Ему спас жизнь и свободу человек, служивший проклятому Токугаве, и человек этот оказался намного благороднее его: укрывал, водил за собой, кормил, и даже не убил во время ссоры – юноша сейчас не обольщался относительно исхода возможного поединка. Продолжать плыть по течению было малодушно, а уйти – трусливо и глупо.
Ничем не смог быть полезным; не сумел заслужить благосклонность О-Санго, толком поговорить с Мицуке и даже Несчастье держится теперь подальше. И верно, кому он нужен... Проклятая гайдзинская кровь, половина которой, доставшаяся от отца, течет в жилах, и наверняка она всему виной. Тенкьё никогда не стать настоящим человеком Страны Восходящего Солнца, как ни старайся. Самозванец, присвоивший фамилию семьи матери и выбравший себе имя, над которым так смеялись девочка и Мицуке... Зачем такому жить? Хоть сеппуку делай.
Юноше вдруг захотелось, чтоб на его спутников кто-то напал, и он погиб, защищая их – может, смерть с пользой и честью хоть как-то искупит нынешнее существование, и ему больше повезет в следующем рождении. Огляделся по сторонам, но никаких врагов видно не было, только угрюмо лежали камни по сторонам тропы.

- Непр-равильно! – возмутился ни с того, ни с сего попугай и даже перестал хохлиться.
- Что неправильно? – поинтересовался Тайкан, пряча руки поглубже в длинные рукава, чтобы согреть.
- Посох.
- Какой посох?
- Монах и посох. У монаха всегда посох!
- А у меня нет, - улыбнулся Тайкан.
- Непр-равильно! – хрипло настаивала птица.
Ее хозяин поправил грозящую вот-вот расползтись амигаса и пожал плечами. Не поддерживаемый спор угас. Но Мару угомонился ненадолго, видимо, ему не спалось.
- Посох! – возвестил он таким тоном, как будто увидел впереди корабль.
Монах пригладил жесткие перья птицы.
- Успокойся, мне хорошо и без него.
- Непр-равильно! – не унималось пернатое создание с чересчур громким голосом.
Младенец зашевелился, готовясь проснуться и добавить свой голос в спор. В таком месте только глухой не пойдет проверить, в чем дело. Стража Кобаякавы навряд ли глуха. Тайкан сдался:
- Ладно, - он указал на ближайший бамбуковый стебель. – Надеюсь, этот тебя устроит?
Мару придирчиво обозрел растение.
- Кр-р, - и закивал головой.
Монах почесал в затылке, прикидывая, как же ему без ножа превратить стебель в посох.
Из редеющего тумана выступила рослая фигура - встреть такое ночью, без сомнений примешь за посланца Йоми. Мавашимоно остановился, окинул неодобрительным хмурым взглядом только что разбуженного человека и попугая, и его хозяина.
- Что еще?
- Будь добр, утешь птицу. – Тайкан поймал выражение лица Мицуке и добавил: - Не насмерть. Мару требует, чтобы у меня был посох.
Мицуке, что уже почти вернул меч в ножны, опять вытащил клинок.
- Выбирай.
Священник взмахнул длинным рукавом.
- Этот.
Желтый росчерк рукава - снизу вверх, голубоватый - ему навстречу - клинок перерубил тонкий ствол. Мицуке поймал в свободную руку падающую бамбучину, вторым ударом убрал лишнее. Перекинул Тайкану.
- Подойдет?
Тот привычно взвесил, покачал слегка.
- Вполне. Спасибо. – Улыбнулся вдруг: - Да хранит тебя Будда. Ну и нас заодно.
- Амитофо, - кивнул в ответ мавашимоно.

(и Биш-Мицуке)

1601 год, февраль. Эдо

Сад, еще не начавший прикрывать наготу ветвей зеленым нарядом, был особенно тих и спокоен. Деревья и кусты, казалось, дремали в ожидании скорой весны, сейчас жизни в них было немногим больше, чем в камнях. Последних вокруг тоже было много – плоские, устилавшие дорожку, одинокие и собравшиеся в кучку, лежавшие на лужайках и берегу пруда; собранные руками умельцев в невысокую каменную скамью у воды.
На скамье, не обращая внимания на предвечерний холодок, сидел ярко и тепло одетый молодой человек. Он смотрел в воду, где время от времени проплывали карпы, и хмурил брови. Руки Токугавы Хидэтады лежали на коленях, по которым он время от времени постукивал пальцами. От кого-то юноша слышал, что наньбаны иногда в таких случаях расхаживают по комнате туда-сюда. Что с них взять – варварам неведомо, как положено собирать свои мысли истинному мужчине, по заветам Будды... А подумать было о чем.
Жена, и многие советники твердят одно и то же – отец стар, да из ума скоро выживет. На всех смотрит, как на заговорщиков, мало с кем беседует, зачем-то приблизил к себе непонятного мальчишку! Причем с ним говорит, как с равным, а со своим наследником обращается, словно с ребенком.
Он, Хидэтда, же не виноват, что опоздал к Секигахаре. Вставший на пути замок Белого Феникса почти невозможно взять – попробовали бы сами! Знамя с шестью монетами на снежно-белом фоне так и осталось гордо трепетать по ветру над стеной. Любой бы застрял! Только вот попробуй, поясни это отцу, который сперва кричал, стуча старческой рукой по доскам пола, а потом перестал и до сих пор смотрит полупрезрительно, да цедит фразы сквозь зубы.
Стране нужен молодой, сильный правитель...
Но – страшно. Да и поднять руку, пусть даже не свою, на родителя?
Токугава-младший вздрогнул и отрицательно покачал головой. Нет, надо сделать иначе!

На заросший травой берег высыпала стайка ребятишек, распугав меланхоличных круглобоких рыбин, которые поспешили скрыться в спасительном иле.
Мальчишки напоминали бы воробьев - такие же беззастенчиво-напористые, голосистые и беззащитные, - если бы не цвета их одежды. Словно время потекло вспять, и вне своей очереди белый тигр обогнал голубого дракона, клены скинули ярко-красные листья, ну а ветер теперь гоняет их между невысоких кустов.
Или «алую стражу» дома Тайра выпустили на этот раз не на улицы Хэйан-кё, а скромного маленького городка под мало кому известным названием Эдо.
Заводилу среди них было видно с первого взгляда, хотя он выделялся не ростом или возрастом; если честно, он был даже ниже многих из пацанят. На черной ветке старого клена, растерявшего уже почти всю царственную крону, устроился большой черный ворон.
Когти-кинжалы впились в кору. Блестящие глаза наблюдали пристально, не упуская ничего.
Шум ворвался в предвесеннюю тишину, разогнал оцепенение старого сада и мысли Хидэтады. Подняв голову, молодой человек посмотрел на ребят с недовольством. Нет, наследник клана Токугава еще помнил, что недавно бегал так же, но как не ко времени! И... опять Акира. Как будто услышал мысли. Хотя ему-то что все заботы - гоняет, доволен жизнью, и все его почему-то слушают - надо же!
Юноша поднялся, собираясь уйти - сейчас не было настроения наблюдать за детскими играми.

(там же, но втроем - Сон, Далара, я)

Юноша поднялся, собираясь уйти - сейчас не было настроения наблюдать за детскими играми.
- Дайджо дайджин* скорбит, что желания не подобны фазанам?
Рядом - с уверенностью в своем праве делать все, что ему заблагорассудится, - стоял давешний заводила, и теперь становилось понятно, что это тот самый мальчишка, к которому столь неожиданно и горячо привязался обычно подозрительный и скрытный отец.
- Фазанам? - высокомерный взгляд сверху вниз, глаза смотрят из-под бровей, как воины из бойниц крепости. - Уж не белым ли? Но при чем тут посланники ками?
- Тогда бы великий господин взял лук и, подобно Амэ-но вакахико**, легко подстрелил сокровеннейшее из своих желаний, - ответному бесстыжему взгляду из-за густых ресниц позавидовала бы и куртизанка. – Или он предпочитает стрелять по монеткам?
Хидэтаду передернуло: он только что вспоминал флаг Санада. Неужели об этом до сих пор, уже который месяц, болтают, посмеиваясь над ним? Словно подтверждая мысли, каркнул ворон, громко, бесцеремонно и весело .
- Как ты знаешь, это плохо кончилось для Амэ-но вакахико, - сдерживаясь, ответил юноша; не хватало еще показать, что слова Акиры укололи.
- Небесный юнец знал, что хотел, только действовал глупо и неумело, - улыбнулся мальчишка; алый шелк едва слышно шуршал при движении.
Взрослый воин и его маленький собеседник стояли будто в центре очерченного языками пламени круга, спутники Акиры и приятели по играм окружили их, но не приближались. Просто молча стояли, разглядывая обоих.

----
*daijo daijin - титул Токугавы Хидэтады, "главный министр", но можно перевести как "правитель страны".
** Амэ-но вакахико - букв. "небесный юнец", божество, был послан на землю, но решил остаться здесь и убил стрелой из лука белую фазаниху, которой было велено напомнить ему о своем долге. Мертвую фазаниху нашел бог Такаги и той же стрелой поразил Амэ-но вакахико.

(унд Далара, унд Хигф)

- Можно подумать, ты знаешь, как надо действовать в таких случаях, - процедил Хидэтада, которому вдруг показалось, что его прилюдно вызвали на поединок. - Наверное, прожитые годы наполнили тебя мудростью.
- Если каждый день года наполнить событиями, можно прожить и с десяток жизней, - парировал мальчик. - Если сидеть праздно, оплакивая невезение и дурную судьбу, никогда не запустишь в небо первый змей, даже если голову покроют седины.
Один из его друзей захихикал и замолчал, стоило Хидэтаде повернуть к насмешнику голову.
- Легко повторять то, что сказали великие, - снисходительная улыбка стоила дайджо дайджину усилий. - Сложнее, когда речь идет о том, как верно применить их здесь и сейчас. Знание этого - уже истинная мудрость.
- Тому, кто женат на племяннице Бака-доно***, в самую пору рассуждать о мудрости.
Тут уже расхохотались все мальчишки. Акира хлопнул в ладони, гомон стих.
- Когда ты подрастешь, то поймешь, о ком так отзывался, повторяя чужие слова, - не совсем ясно было, имеет ли в виду Хидэтада себя или объединителя страны. - А пока, боюсь, нам не о чем говорить, Акира!
Отвернувшись, молодой человек шагнул, чтобы разорвать алый круг.
- Пустозвон, - отчетливо произнес за его спиной наглый мальчишка.
Молодой человек повернул голову, лицо его покраснело от гнева.
- Не будь ты ребенком, нас бы рассудили мечи! А сейчас ты спрячешься за спиной моего отца, перед которым так услужлив... во всем!

-----------
***Бака-доно - прозвище Оды Нобунаги

(и все равно втроем)

Акира широким жестом простер руки, хлопнули ярко-красные, цвета свежей крови рукава.
- Но я не вижу здесь Хасами-доно, - сказал он. – Кто-нибудь видит?
Его свита дружным хором поддержала своего предводителя, что «господин Клещи» занят более важным делом, чем подсматривать за кустами.
- Кого боится дайджо дайджин? – усмехнулся мальчишка. – Отца или того, кто знает, как ему услужить?
- Уж не хочешь ли ты драться со мной? - Токугава-младший рассмеялся.
- Сражаются воины, - из широкого рукава Акира достал веер и, раскрыв, спрятал за ним лицо; лишь блестели темные, точно дикие виноградины, глаза. – Кабуро ведут легкую жизнь. Скоро Дайджо дайджин захлебнется собственной желчью от ревности, если не придумает, как найти выход из создавшегося положения.
Мальчишки расхохотались.
- Вот и подсказал бы, если ты такой умный, - оборвав смех, снова резко бросил Хидэтада. - А не можешь, так молчи!
Словно затрещали под ногами сухие ветки, с таким звуком сложился веер, круг распался, как будто подул ветер и разметал кленовые листья; мальчишки с громкими криками побежали к пруду, перед наследником Токугавы остался только один из них. Ворон разразился громогласным хохочущим карканьем, снялся с ветки, обрушив на землю редкий водопад сухих листьев, и неторопливо скользнул прочь.
- Трудно думать, если лицо искажено гневом, - задумчиво произнес Акира, разглядывая собеседника. – Когда дайджо дайджин приведет свои мысли в порядок, он узнает, что делать.
Странный ребенок непочтительно повернулся и побежал вслед за товарищами.

(те же трое)

Интерлюдия. Секигахара. Поле битвы.

Ночь всё ещё властвовала над полем битвы. Здесь, в центре кровавой схватки, где вповалку лежали друзья и враги, соседи и люди которые никогда друг друга не видели, аристократы и простолюдины, здесь они были равны, смерть уровняла их. Вернее она сровняла их с землей, и теперь они валялись на поле как палые листья в саду у нерадивого садовника. И тут среди трупов горел огонь, небольшой костёрок сложенный из остатков того что ещё вчера называлось красивым словом – амуниция. У костра одиноко стоял человек и грел руки над пламенем, или делал вид что грел.
- Хорошее время! – Акаихигэ сказал эту фразу в пустоту, будто ни к кому не обращаясь персонально.
- И твое, сиятельный князь, - усмехнулись из темноты.
Сгорбленный жилистый старик вошел в зыбкий круг света. Постоял, щурясь на огонь, и выпрямился. Теперь он не опирался на длинный посох, просто держал его в руке. Да и стариком этого человека уже сложно было назвать, хотя скачущие тени не давали толком рассмотреть лицо. Длинные патлы свисали на плечи, будто размочаленная древесная кора.
- Ты, видно, хочешь знать, почему девочка ушла невредимой, хотя камня не отдала.
- У меня есть своё мнение на этот счёт, но я всегда любил сказителей, прошу, порадуй меня своей историей.
Тайра улыбнулся.
- Сказителей? – Смех колдуна был резок, как взмахи вороньих крыльев. – Воистину ты интересный человек, Тайра-доно.
Тошимару протянул тонкую морщинистую руку к пламени, пошевелил пальцами, словно замерз. Оглянулся на Акаихигэ.
- Если отнять кристалл силой, он будет препятствовать действиям амулета вместо того, чтобы помогать. Если убить владельца, кристалл разрушит амулет. Видишь ли, мы собираем талисман пресветлой Аматэрасу, и он не приемлет насилия.
- А если ммм… некоторым образом воздействовать силой не на камень, а на хранителя? Но так, чтобы владелец сам захотел расстаться с имуществом.
- Это возможно, - Тошимару переложил посох из руки в руку, протянул вторую, похожую на птичью лапу, кисть к огню, - если воздействовать силой не физической, а духовной. И все же, она действует на всех в разной степени, в зависимости от личной силы духа каждого. Эта девушка слаба сама по себе, но она похожа на вязанку хвороста – тело связывает множество сущностей в одну. Каждая сущность борется за свою жизнь, свое место в мире, но если что-то грозится причинить вред их сосуду, они объединяются и становятся крепко связанной вязанкой, которую сложнее разрубить, чем бревно.
- Да, я тоже почувствовал в ней иное... - взгляд Акаихигэ на мгновение остекленел, такой бывает у людей которые крепко задумались о чём-то. - Но посчитаем что первый колобок слепился бесформенным комом.
Князь моргнул и посмотрел на колдуна.
- Сколько кусочков амулета уже у вас припасено, о велеречивый?

(и Далара)

- Три.
Колдун вынул из-за пазухи мешочек с благовониями, вытряхнул немного в костер. В воздухе разлился запах трав, напомнив о лете, обширных лугах под жарким солнцем и благодатной тени раскидистых ив над ручьем.
- Всего кристаллов восемь.
- Значит, осталось найти меньше половины...
Даймё-призрак вдруг хлопнул в ладоши, пламя костра дрогнуло.
- Эмма Дай-О! Взываю к тебе! - голос Акаихигэ разносился над полем битвы.
- У сиятельного князя плохо со счетом? – осведомился Тошимару.
Аристократ неопределённо хмыкнул, он широко развёл руки и заговорил:
- О Великий Князь Ада что праведно судит нас! О Владыка горы Царства тьмы! Снизойди до нас! Помоги нам! Не отвернись от нас! Ты видишь всё в нашем Мире! Покажи нам! Отыщи…
Акаихигэ свёл руки над головой и рухнул на колени к огню.
Вначале ничего не происходило, словно не было ушей, чтобы услышать взывания Тайра, но через несколько минут пламя начало дрожать и извиваться, как будто под сильным ветром. Оно взметнулось вверх, полыхнуло и опало так же внезапно, как и поднялось. Припав к почти прогоревшим углям, оно стало пурпурным, и в лиловых сполохах что жались к земле стали проступать картины.
- Смотри! Быстрей! Эмма-доно не будет показывать дважды!
Всполох, затмевающий остывшее поле битвы...
...Слепец, который идет по дороге, словно зрячий. Тень рядом с ним направляет, сообщает, где свернуть. Дорога ведет к императорской столице, вдали узнаваемым силуэтом поднимаются горы. В мешочке на поясе бива-хоши пронзительно светится молочно-зеленый матовый камень...
...Спокойствие монастырских дорожек, чистота аккуратно расчерченного песка с камнями. Созерцательность. Тонкая рябь на зеленоватой воде и блестящая чешуя карпов. Человек на берегу пруда, смотрит в воду задумчиво. На груди, сцепленные шнуром, скрытые для обычных глаз одеждой, сияют два кристалла...
...Девушка в окружении ледяных теней, что держат руки на ее плечах и не отступают ни на шаг. Спрятанный в складках одежды взывает неистовым светом осколок нефрита...
...Мыс, что что словно крепость осаждают волны-воины. Высящийся на мысе храм. ...Волны, что раз за разом штурмуют неприступную для них крепость, но сквозь пену и толщу воды, словно молодой росток, пробивается тонкий лучик зеленого света...
Акаихигэ вдруг упал на спину и куча углей опала мертвым прахом, взметнув напоследок облако пыли, рядом с такими же мертвецами, что устилали поле вокруг.
- Вот они где, - Тошимару был доволен.

(Алесандро mo)

Дорога от замка Окаяма к побережью.
1601 год, конец февраля

Пыль из-под копыт подхватывал ветерок и кидал на одежду, в лицо – то ли враждебно, то ли играя. Видно, духи этой дороги привыкли так развлекаться с путниками, проходящими здесь. Никому не хотелось глотать эту мелкую серую взвесь, поэтому люди ехали молча, предчувствуя скорое завершение погони и готовясь к схватке. Напряжение и предчувствие боя нарастали у каждого. Хотя какой там бой, если их почти два десятка, а впереди лишь двое достойных упоминания противников. Не считать же монаха, если он вообще не останется в стороне, ибо какое дело посвятившему себя Будде, да еще и несущему ребенка до случайных спутников? Главное, чтоб молодая госпожа случайно не пострадала!
Надежды Сабуро на месть становились все реальнее, только удастся ли именно ему сойтись в бою с главой клана Сейшин? Он думал об этом, и грубоватое лицо становилось похожим на недобрую, сделанную из камня маску.
По дороге они обогнали нескольких путников, самым приметным из которых был закутанный в плащ воин с широченными плечами, неспешно отступивший в сторону, когда всадники проносились мимо. Вскоре после этого впереди на дороге показалась девушка – видно, местная крестьянка, идущая из одной деревеньки в другую. Она торопливо отпрянула с дороги, низко поклонилась, и юный ашигару отметил ловкость и грациозность ее движений. Когда отряд уже проехал мимо, крестьянка вдруг украдкой подняла голову, лукавые глаза искоса, с опаской, любопытством и восхищением глянули на воинов. Сабуро в этот момент оглянулся, их глаза встретились, и юноша приосанился в седле, насколько мог.
Тонкие дуги бровей, длинные волосы... Лицо было не очень правильным и чуть усталым, зато чувствовалось, что с него редко сходит улыбка. Он улыбнулся девушке – получилось чуть неуклюже, но искренне; она несмело улыбнулась в ответ. Ашигару сам не заметил, как придержал лошадь, но резкий окрик ехавшего сзади товарища по оружию вырвал его из мгновенного оцепенения. Заржав, конь поскакал вперед. Парень оглянулся вновь, и почему-то на миг захотелось вернуться вспять, но, увы...
Погоня продолжилась, только на душе мстителя сперва стало тепло, затем пусто и немного тоскливо. Никак не удавалось снова понять... нет, не понять – ощутить сердцем, как важны для него голова Киёмори и шанс, как-нибудь отличившись, стать самураем...

Дорога от замка Окаяма к побережью.
1601 год, конец февраля

Предыдущая ночь, а так же утро и весь последовавший за ним день – явно не задались. Широкоплечий, закутанный в плащ воин это прочувствовал всем своим естеством – сперва, когда принял посильное участие в увеличении суматохи внутри и вокруг стен замка, который утром опознал как Окаяма. Затем – когда изрядно поплутав запутывая следы вокруг стен, пришел наконец в нужное селение, отыскал дом, в котором намеревался встретить тех, по чьим стопам уже не первый день пролегал его путь, но никого не застал.
Хозяйка дома, с поклоном ответила, что уважаемые гости покинули ее хижину несколько часов тому назад, а значит, усталому путнику вновь придется топтать ногами земную твердь позабыв об отдыхе, в надежде нагнать наконец старых знакомых. Ну что же – значит так тому и быть. Потрепанные вараджи вздымают клубы мелкой пыли с поверхности дороги, разделяя паузами широкие шаги, левая ладонь покоится на оковке ножен, а правая – скучает по надежной тяжести древка нагинаты, или хотя бы увесистого посоха, пока солнце поднимается все выше, а глаза путника внимательно разглядывают всех встречающихся и особенно, обгоняющих его на дороге людей.
Так, усиленное внимания путника не могли не привлечь почти два десятка хорошо вооруженных всадников, одетые в украшенные однажды уже виденными монами, одежды и доспехи. Всадники обогнали его сразу после короткого привала, какой он только и мог себе позволить для того, что бы съесть рисовый колобок и запить его парой глотков воды из почти пустой тыквы-горлянки, заменяющей флягу в долгом пути.
Всадники ехали не очень быстро, но и не медленно – явно не желая пускать лошадей быстрее, что бы не глотать поднимающуюся в воздух пыль, но было ясно – как только дорога станет лучше – они тут же пустят коней вскачь. Судя по суровым лицам и стиснутым на рукоятях оружия рукам, конные воины явно готовятся к скорой битве, значит цель их уже недалека. А что такого впереди, куда могли бы спешить по важному делу почти два десятка буси древнего славного рода, кроме портового селения, в котором к тому же можно сесть на корабль?
Покосившись вслед всадникам и хорошенько обдумав ситуацию, закутанный в плащ широкоплечий воин допил предпоследний из остававшихся во фляге глотков, съел последний рисовый колобок и нахмурясь, ускорил шаги, справедливо полагая, что чем скорее он доберется в порт, тем будет лучше.

1601 год, конец февраля
Берег моря в окрестностях замка Окаяма.

Человек, стоявший на капитанском мостике красавца-фрегата, наблюдал за заканчивающейся погрузкой на борт пресной воды и съестных припасов.
Ужасный шторм - прадедушка всех штормов - несколько дней назад пригнал этот изящный корабль к неизвестным берегам, основательно потрепав как команду, так и судно. Когда-то раньше, фрегат носил название "Сан-Диего" и плавали на нем гордые сыны Испании, с чьих верфей корабль и был спущен на воду. Однако, как ни сильна была Империя, существовало немало псов-еретиков, завидующих славе и богатствам Кастилии, и самыми ненавистными были собаки-англичане. Как ни призывали испанцы в своих молитвах громы и молнии на головы проклятых еретиков, англичане по-прежнему нападали на золотые караваны, грабили испанских купцов и торговцев и не было конца этому подлому пиратству, молчаливо поощрявшемуся английскими монархами.
Сейчас корабль назывался "Изабелла" и команда его практически целиком состояла из англичан. Переменчива и капризна Фортуна и любит она победителей, отворачиваясь от неудачников. Аминь. Капитан корабля - высокий, стройный человек, с блестящими локонами черных волос до плеч, тонкими чертами аристократического лица был похож на испанского гранда. Черный камзол с белыми кружевами и серебряным шитьем только усиливал сходство. Однако серо-стальные глаза этого человека не были глазами испанца - Питер Блад был англичанином. Как уже говорилось, он наблюдал за погрузкой провианта, глубоко задумавшись о том - какой курс взять, выйдя из гостеприимной гавани. Бешеный шторм, едва не потопивший "Изабеллу", несколько дней гнал корабль на восток, пока вдалеке не показалось незнакомое побережье, а неистовство ветра не начало стихать. Никогда еще Питер не оказывался так далеко от знакомых вод, хотя знал, что эти края населяют маленькие люди с желтой кожей и смешным непонятным языком. Испанские и португальские торговцы заплывали сюда, привозя в Европу удивительные шелка и травы, рассказывая удивительные истории. Дрейфуя вдоль побережья, Питер обнаружил небольшую деревушку, где, заручившись помощью местных жителей, занялся ремонтом корабля. Слава Богу, среди обитателей деревеньки нашлись такие, которые вполне сносно объяснялись на ломаном испанском. В итоге и местные и мореплаватели обо всем договорились к взаимной выгоде. И сейчас, стоя на капитанском мостике, капитан размышлял о скором возвращении к берегам родной Англии.

Февраль 1601 года.
Эдо

Вернувшись в дом, молодой человек постарался успокоиться. Когда злость на Акиру ослабла, укорил себя за то, что из-за мальчика потерял душевное равновесие. Нет, все же есть чему поучиться и у отца... Хидэтада с завистью вспомнил, как Иэясу восседал на советах – в позе Будды, и такой же величественный и невозмутимый. Он постарался усесться так же и задумался, но увы - одна лишь поза ничем не помогла.
Как нужен сейчас совет!
Написав на бумаге несколько имен, юноша принялся одно за другим зачеркивать их – этот слишком труслив, тот недостаточно умен, третий предан отцу, четвертый, кажется, сочувствует мятежникам. Внезапно лицо его просияло, он написал еще два иероглифа, затем, поспешно схватив свиток, сунул его в огонь, который, помедлив мгновение, быстро и жадно начал пожирать добычу.
Кажется, этот человек, если он вообще человек, может помочь!... Да. Говорят, Иэясу до сих пор не отдал что-то, обещанное колдуну, и последнего иногда видят придворные.
Токугава-младший раскладывал мысли аккуратными кучками, но что-то мешало, стучалось в мозгу, кололо, как заноза в обуви. Хидэтада закусил губу. В словах мальчишки было нечто, ускользающее, не дающее покоя. Но что же, да и могло ли? Ведь он не умеет читать мысли, не так ли?! Не умеет?
Хидэтада встал - думать решительно не получалось. Надо пойти в чайный домик, посидеть там. Может быть, это что-то изменит...

Чайный дом еще не приводили в порядок после слякотной в этом году зимы, когда то необъяснимо припекало горячее не по времени солнце, то внезапный шквал жадно сглатывал только что выпавший снег. Уютная небольшая постройка, которая радовала глаз осенью, когда на темную, покрытую мхом крышу осыпались алые кленовые «звезды», а у самой веранды качались между плотной листвы последние цветки азалии, сейчас больше напоминала старый заброшенный сарай. Летом домик, утопающий в зелени, легко можно было потерять; дорожку из плоских камней к нему только собирались проложить. Но сейчас его видно было издалека, голые ветки ничего не скрывали.
Уже успокоившись, Хидэтада шагал неспешно, оглядываясь по сторонам. Мир напомнил ему рисунок, сделанный в один цвет, штрихами - черные деревья, белесое небо...
Молодой человек поднялся на веранду и на всякий случай попросил разрешения войти. Впрочем, не такой уж заброшенный... кто-то снял зимние ставни, чтобы проветрить комнату, прибрал на маленькой веранде и смел мусор, накопившийся за долгие месяцы холодов. Над крышей поднималась тонкая лента голубоватого дыма, а в узкой нише-токонома в простой бамбуковой вазе стояла веточка с россыпью мелких бледно-желтых первоцветов и еще не распустившийся бутон камелии.

(продолжаем с Хигфом)

С негромким глухим стуком отодвинулась внутренняя перегородка; сначала ненамного, разглядеть можно было лишь темную небольшую тень сидящего человека.
Узкая ладонь замерла на миг, затем фусума уже бесшумно скользнула в сторону. Одетый в темное Акира невозмутимо поклонился, как будто не он вместе с точно такими же пацанятами высмеивал Хидэтаду.
- Я ждал тебя раньше, - произнес мальчик вместо приветствия.
Показалось, будто они не расставались. Глаза старшего на миг изумленно расширились, левый моргнул, потом Токугава овладел собой, и лицо стало почти непроницаемым. Почти.
- Ждал меня? - в голосе слышалось спокойствие, хоть и несколько принужденное. - Зачем?
Акира не стал отвечать, молча вынес деревянный поднос, задвинул перегородку и вновь сел, теперь возле стоявшего на раскаленных углях бронзового мидзусаши*.
По-прежнему неторопливо снял крышку и зачерпнул ковшиком на длинной ручке кипящую воду. Движения мальчика напоминали туман, когда тот безветренным утром стекает по горному склону. Завершив приготовления, Акира отложил ковшик и взял в руки часен**; он так тщательно и медлительно взбивал напиток в зеленоватую пену, как будто вновь решил вывести гостя из себя.
Затем поставил перед ним чашу и опять поклонился.

_____________________________
*mizusashi - металлическая емкость для кипячения воды
**chasen - специальная кисточка, которой взбивают пену на чае.


(да, расслабляемся в чайном домике с Сон)

Сперва пальцы Хидэтады нетерпеливо двигались, потом встретились подушечками и замерли. Его сейчас успокаивали и завораживали действия любимца отца, словно в мальчишке было заключено какое-то волшебство, проявлявшееся в каждом жесте, улыбке, в том, как рассыпались по плечам волосы. Это была красота сильная и опасная, красота острого клинка. Впрочем, обычно не угрожающая - словно меч редко покидал ножны, и лишь иногда несколько пальцев заточенной стали показывались наружу, вызывая желания владеть этим совершенством. Кошачьи, скользящие движения перетекали из одного в другое.
Так же, даже еще более медлительно Хидэтада кивнул в знак благодарности, поднес чашу ко рту и, отпив маленький глоток, поставил ее. Затем - то же самое, но уже не кивнув, показывая, что готов повторять, пока не выпьет все по глоточку. Акира перестал улыбаться; он и раньше сохранял положенную невозмутимость, но сейчас даже уголки губ его перестали подрагивать. Мальчик подал гостю плоскую квадратную тарелочку с хичигири*, тонкие лепешки с начинкой из красных сладких бобов были свернуты в виде раковин, которыми в День кукол играют девочки.
- Мои способности невелики, - произнес Акира ровным голосом. – Прошу меня извинить. Оставлю вас, чтобы не...
- Подожди! - Хидэтаде не хотелось, чтоб собеседник уходил, и причин тому было много. - Ты очень дерзко вел себя сегодня. Почему?

----
*hichigiri - паста из красных бобов, завернутая в тонкие лепешки из риосовй муки и полыни.

(вдвоем все еще)

В простом темном каригину* вместо прежней алой одежды Акира был непохож на себя; казался старше. Он достал из-за пояса веер и короткими плавными взмахами заставил угли в жаровни налиться оранжевым теплым светом.
- Мне было весело, - сказал мальчик с пренебрежительной улыбкой.
- Нельзя забывать о почтении к старшим, - обычно высокомерный, наследник правителя старался не поддаваться желанию согласиться с мальчишкой и простить его, и голос был холоден, как снег на a вершине Фудзи. - Должно соблюдать правила приличия.
- В этом я хотел бы походить на вас, - отозвался Акира с поклоном. - Мне не у кого было учиться сыновней почтительности, поэтому буду рад перенять немного вашей.
*Опустив голову, Токугава некоторое время смотрел в пол и молчал. Потом ответил:
- Мы поговорим об этом. Но сперва расскажи мне, что ты имел в виду там, в саду...
- Я как птичка, чирикаю, не думая. Какую из моих песен ты имеешь в виду?
- Это очень интересная песня, - медленно, с расстановкой произнес старший. - Об исполнении сокровенных желаний.
- Значит, мне не показалось, что господин сожалеет? - детский смех прозвучал необычно жестоко. - Для сына наложницы незнатного происхождения господин занимает и без того высокое положение. Стоит ли голубю взлетать туда, где правят орлы?
На миг показалось, что ничего важного не было сказано не произошло - Хидэтада не поверил своим ушам. Потом стремительным движением вскочил и, резко взмахнув рукой, влепил мальчишке сильную пощечину.
- Как ты смеешь так говорить!

_____________________
*Kariginu - длинная одежда, застегивающая у ворота на пряжку, с длинными рукавами, не сшитая по бокам. В рукава продергивался шнурок, чтобы можно было их стянуть у запястья при надобности. Каригину носили придворные эпохи Хэйан в дороге, на охоте или отправляясь по различным поручениям. Позднее ее стали носить старшие военные чины.

(те же)

Мальчишка упал, но вставать не спешил. Черные волосы разметались по светло-зеленой циновке, точно водоросли. На скуле отпечатался след удара, слишком темный на бледной коже.
- Голубь отрастил когти? – засмеялся Акира.
Даже сейчас он был привлекателен красотой жертвы, которой иногда притягивают к себе женщины, заставляя воина чувствовать себя защитником. Юноша на миг залюбовался совершенством. Как оно сочетается со столь испорченной натурой?
- Ты не боишься? - тихо спросил Токугава. - Почему?
- Потому что самое малое, что ты можешь мне сделать, это убить, - мальчишка тяжело дышал, словно пойманный зверь, который не сдался и думает только о том, как половчее выбраться из ловушки; ноздри его раздувались. – И не получить желаемого. Что за шутка богов, не правда ли, господин?
- Боги любят шутить. - Хидэтада задумчиво смотрел на маленького собеседнике; рука лежала на рукояти катаны, но казалось, что молодой человек совсем забыл об этом. - Впрочем, злые духи тоже. Наверное, им скучно... То, что ты говоришь, - глаза сузились, - верно лишь в том случае, если ты живой можешь и хочешь мне помочь добиться цели. Иначе все лишь пустые слова.
- Хочу? – удивился Акира. – А зачем мне тебе помогать?
Он облизал губы кончиком языка.

(так же)

- Что станет со мной, если мой покровитель уйдет к праотцам, а тебе останется власть и слава? Мне двенадцать лет, я не ребенок, не надо считать меня совсем безмозглым.
Юноша навис над мальчишкой, взгляд блестевших черных глаз, казалось, следует за движениями языка Акиры.
- Ты так хорошо разбираешься в голубях, орлах, фазанах... А что за птица сам? Я не верю, что та, которая поет зря, не подумав. Вопрос – зачем? – подразумевает ответный. А чего ты хочешь?
Маленький насмешник закрыл глаза и повернул голову, подставляя шею для меча.
- Вернуться домой... - прошептал он.
На этот раз столь старательно поддерживаемое самообладание дало трещину. Побледнев, Дайджо дайджин отступил на шаг.
- Ты хочешь умереть? Зачем? Я... не хочу тебя убивать, - последние слова были неожиданны для самого Токугавы-младшего. – Куда – домой?
- Я не знаю, - Акира перекатился на бок; на миг показалось, что сейчас он по-детски сунет обе ладони под щеку и уснет, но мальчишка подпер голову рукой, снизу вверх разглядывая воина. - Заключим договор. Я помогу третьему сыну Токугавы Иэясу от незнатной наложницы получить то, что он хочет. Он поможет мне оставаться в живых до времени, пока я сам не решу уйти из жизни.
Хидэтада снова дернулся и скрипнул зубами, но слишком велика была приманка.
- Я согласен, - коротко произнес он.

(завершение)

Словно придворная красавица, бездумно бросившая шелка друг на друга, немыслимое и гармоничное сочетание - суровая зелень хвои и нежный песчаный тон, сумеречно-серые скалы и прозрачная, немыслимо чистая бирюза пологой отмели. Цоканье копыт, такое же неритмичное и мягкое, как и шум волн или шелест листвы, сначала ничем не тревожило спокойствия. Из низкого кустарника вынырнул силуэт коня - не лошадки чиновника, гордого боевого скакуна, даже сейчас спотыкающегося о камни с поистине княжеским достоинством. Грозное животное старалось не замечать двоих седоков на своей спине, но внимательно следило за третьим, шарахаясь всякий раз, когда тот подходил ближе. Седоки - небольшой, но уже очень плотный парнишка и худощавая фигура с укрытыми платком глазаами, больше всего похожая на актера-ояма - сопровождали каждое резкое движение скакуна комментариями вполголоса. Пеший мрачно молчал.
- Воняет, сколько ни отмывай, - вздохнул мальчишка, принюхиваясь.
Ему никто не ответил; видимо, потому что замечание это он отпускал уже не в первый раз. Тогда пацан завертелся, стараясь разглядеть кого-то позади. Существо, делившее с ним спину коня, отвернулось, рассматривая каменистый берег и, кажется, делало вид, что ничего странного в его облике нет. Вытянутое тощее тело было мужским, но манера двигаться, даже поза - подчеркнуто, почти неестественно-женственными. Бледное, без тени загара, лицо наполовину закрывала повязка из пестрого шелка.
- Никогда не забирался так далеко от дома! - сообщил упитанный ребенок ветру, скалам, начинающемуся приливу, ну и своим спутникам заодно. - Интересно, живет ли тут кто-нибудь из моей родни...
-Рыба фугу, - рассеянно сообщил его спутник. - Но она дальше, в воду.
Актер оглянулся назад - зачем бы пестрый лоскут шелка не был повязан, видеть он точно не мешал.
- В воду я не хочу, она мокрая. Идут?
- Нет еще, - вздохнул его собеседник. - Может, разведать?
- Сбегать? - с готовностью предложил пацаненок.
Третий член их маленького отряда что-то пробурчал себе под нос.
- Я быстрее и тише... А, поздно, - актер еще секунду глядел на мелькающие среди зелени обрывки одежды, потом отвернулся и слепо уставился вперед.

(и Сон)

Киото, зима

В сумке было пыльно и душно, и - мало места, и потому время от времени затекали лапы. Ньё изредка показывала пушистую мордочку, чтобы поймать клыками лоскуток прохладного воздуха, и снова пряталась в глубине. На этот раз кошка высунулась из сумки почти наполовину, недовольно зажмурилась и принялась махать лапами в попытке привлечь внимание.
Эйкуко не заметила.
Йокай нахохлилась обиженно и повела пушистой головой, оглядывая окресности. Взгляд скользнул по домам, по ноге теплого самурая - мелькнула мысль поскребсти вараджи когтями - и замер на путнике с гладкими темными крыльями. От удивленая кошка чихнула.
Чихнула громко, почти по-человечьи. Идущий по своим делам самурай резко умерил шаг, склонил голову на бок в полуобороте – посмотрел на точащие из сумки дымчатые уши. Глаза у самурая казались не совсем людскими, слишком круглые и темные.
Кошка раскрыла в беззвучном шипении розовую пасть и закрутила головой, выбираясь из сумки. Завязки затрещали, несложный узелок расплелся, и Ньё кувыркнулась на землю. Пушистый хвост мазнул по ноге Аримы, затем - по боку бикуни. Отшельница опустила взгляд на взъерошенное животное, бодро отряхивающее мокрые лапы.
Арима проводил маленького йокая удивленным и немного обиженным, как могло показаться со стороны, взглядом.
- Куда ты?
Самурай тем временем отвернулся, предпочел не обращать внимания. Ему незачем было связываться с демоном и его спутниками, цель лежала совсем в другом месте.
Ньё подняла голову, посмотрела на Ариму, затем повела лапкой, указывая в сторону уходящего самурая, сделала еще один жест - хвостом - и припустила за крылатым.
- Скоро вернется, - задумчиво перевела бикуни.
Под дождем белый тигровый мех намок и пожелтел, но Арима все равно поглубже зарылся в него, стараясь спрятаться от воды.

(Далара, Сон, мя)

Осенью все дороги одинаковы, летняя пыль сменяется грязью, в которой прячутся камни, упавшие ветки и прочий мусор. А дорога ведущая к монастырю была ещё и разбитой, видимо святые братья были истинными подвижниками раз обходились без неё.
Вереница всадников ехала медленно, кони мерно ступали по холодной грязи.
- Мы движемся слишком медленно! – голос, в котором слышались капризные нотки, прозвучал ниоткуда – Так вы никогда не достигнете монастыря.
- Кони устали, - возразил человек, который ехал первым. - И людям требуется отдых.
- Прости... - князь Тайра но Акаихигэ появился рядом с лощадью и поплыл над дорогой - я знаю что вы делаете что можете.
- Впрочем, ваш путь скоро окончится, я чувствую монастырь.
Последнее слово аристократ почти выплюнул.
- А если этот послушник заупрямится? - Онодэра Тодзаэмон нахмурился, несколько раз сжав в кулак правую руку; поговаривали, что она у него, несмотря на возраст, тяжелая. - Убивать монаха - большой грех.
- Убивать и не нужно, тем более если снять камень с мертвого человека то эффект от колдовства будет иной! – дайме повернул голову к собеседнику – Нам нужно действовать тоньше, аккуратней, от нашего мм… воздействия он не должен умереть.
На лице Тайра проступила чуть заметная улыбка.
Ладонь Акаихигэ чуть задрожала, но он мгновенно унял дрожь.
- А мы постараемся чтобы зло не было причинено... телесные муки не самое страшное что есть в этом Мире
Любопытствующий самурай тут же отстал.
Впереди поднимались внушительные в сиреневых вечерних сумерках ворота монастыря Согенджи.
- Заканчивается час Петуха, - сказал Тодзаэмон. - Они поют дзадзен васан. Госпожин не сможет приблизиться, пока они не замолчат.
Акаихигэ скривился и кивнул.
- Да, дальше вам идти одним. - князь посмотрел в глаза своему каро - Аккуратней.
- Мы все сделаем, пусть господин не сомневается, - кивнул Онодэра Тодзаэмон.
Он махнул рукой остальным всадникам, чтобы продолжали движение, сам же придержал коня у поворота дороги.
- Я хотел бы спросить...
- Спрашивай, разве я когда-то отказывал тебе в этом?
У ворот кавалькада вновь остановилась, прозвучала просьба, больше похожая на приказ, впустить путников. Сам монастырь скрывался в темной хвое низкорослых пушистых сосен.
- Этот мальчик... это он был с нами тогда, в Шиобаре? Он так изменился.
- Да, это был Нобору - Акаихигэ запустил руки в рукава кимоно - Да, он изменился, но это скорее шлифовка чем наносное. Не тревожься за него, в душе он всё тот же Нобору, это у него не отнять.
Тайра улыбнулся.

(и СонГоку)

В конце часа Петуха Вака занимался нехитрым делом, безо всякого усердия подметал дорожку у ворот. Обычно этим занимались послушники помладше, но сегодня Вака сунул длинный нос уж совсем куда не следовало, за что и получил множество мелких поручений. С настоятелем не поспоришь. Надо было аккуратнее подслушивать, но служке чересчур сильно хотелось знать, куда подевался тот чудной послушник, да еще и в одежде не по рангу. Что исчез, в чем был, конечно понятно. Когда вчера монахов звали в замок, всех одели одинаково – не оправдываться же перед господином Кобаякавой, что к нему с монахами прислали каких-то там послушников. Господин Кобаякава, известное дело, жертвует монастырю немалые деньги, можно и уважить. Вот и сидел Вака под стеной, слушал, как настоятель разговаривает с мальчишкой, которого Тайкан отправил из замка обратно в монастырь, а сам пропал. Про демонов-то, наверняка, пацаненок приврал...
Вака и дальше бы услышал, да только кто ж знал, что мох на камне окажется таким влажным и скользким. Настоятель как услыхал, что он барахтается под стеной, мигом вылетел на порог. Пришлось служке терпеливо перенести лекцию о вреде излишнего любопытства и неуважения к чужим тайнам. А теперь вот подметать дорожку.
И по чистой случайности оказаться перед явившимися, сразу видно издалека, всадниками.
Сначала трудно было понять, кто старший среди этих далеко не веселых, усталых и не слишком опрятных людей, которых с легкостью можно было бы принять за разбойников. Потом нежданные гости, придержав лошадей, пропустили вперед еще одного, отставшего, и все встало на места. Ласковостью круглого лица он мог бы сойти за монаха, вот только во взгляде было маловато смирения.

(и... надо же, опять СонГоку)

Вака взял метлу на караул, передумал, кинул на обочину. Поклонился, раздумывая, бежать ли за кем из монахов или соврать. Как всегда, победил длинный нос с целыми двумя бородавками. Служка выпрямился с важным и просветленным лицом.
- Приветствую путников в нашем известном на всю округу монастыре. Я Вака, - жаль, имени покрасивее придумать не успел, - помощник настоятеля. Все остальные сейчас заняты, так что можете изложить ваше дело мне.
- Помощник настоятеля, который сам убирает мусор у ворот, - хмыкнул круглолицый, заставляя коня пританцовывать перед служкой. – Какое невероятное послушание!
Остальные загоготали.
- Передай, что ронины дома Тайра желают посетить это святое место. Мое имя – Онодэра Тодзаэмон.
Его конь сделал шаг вперед, едва не сбив Ваку с ног. Служка приосанился и даже сумел не отскочить, просто отступить. Но про себя уже наметил, куда удрать, если дело обернется худо.
- Каждый должен заботиться о доме своем, будь то последний крестьянин или сам император. С какой целью ронины желают посетить прославленный монастырь? По цели и место.
Гости вновь расхохотались, некоторые стали заключать пари, как завершит жизнь упрямый служка и как быстро потеряет терпение Онодэра.
- Мы хотим вознести молитвы за нашего господина Тайра-но Акаихигэ, чтобы он смог наконец-то обрести покой, - оповестил служку Тодзаэмон, все еще улыбаясь. – А заодно, чтобы месть настигла его убийцу как можно скорее.
- За местью вы не туда пришли, здесь вам помощи в ней не будет. А вознести молитвы в этих стенах всегда рады. - Вака решил, что больше рисковать не стоит, подметанием дорожки не отделаешься. - Оставьте ваших коней, о них позаботятся. И следуйте за мной, я отведу вас к настоятелю.

(с Даларой, конечно же)

Эдо. Чайный дом
Зима 1601

Маленький домик с крытой зеленым мхом крышей и тонкими стенами опустел не сразу; сначала ушел, кутаясь в теплую накидку и оглядываясь по сторонам, уже не такой хмурый наследник грозного старца, и только через какое-то время на узенькой веранде появился Акира. Волосы его были растрепаны, взгляд затуманен, как после долгого неурочного сна. Мальчик попытался не глядя нашарить босой ногой соломенную сандалию, но та завалилась в щель между двумя камнями-ступенями. Акира выругался вполголоса, недовольно мотнул головой и опустился на четвереньки, чтобы запустить руку под веранду почти по локоть.
- Обувь не собака, позовешь – не прибежит, - раздался над ним знакомый немного сиплый голос. – Так плохо...
Колдун – и кто только додумался сказать, что он старый? – стоял в шаге от мальчика, в одной руке держа посох, а второй задумчиво вертя потерянную сандалию.
- Отдайте, это мое! - Акира хотел выхватить дзори, но Тошимару туманом утек еще на шаг назад.
- Ты требуешь там, где стоило бы вежливо попросить. – Колдун протянул пареньку его обувку. – Ты прав, но стоит поучиться идти не только напрямую.
Мальчишка обиженно надул губы, он разглядывал Тошимару сквозь свесившиеся на лицо тяжелые пряди; сколько его не причесывали, но волосы, даже тщательно смазанные ароматическим маслом разлетались в разные стороны. Они уже отросли достаточно, чтобы если не уложить их в достойную прическу, так хотя бы перевязать.
- Ты подсматривал!
- И даже подслушивал, - сознался колдун и улыбнулся тонко и хитро, по-змеиному. – Каждый делает то, к чему обязывает его место среди остальных. Каждого ведут свои устремления. – Склонил вдруг голову на бок, поглядел испытующе. - Не сделаешь ли чай и для меня?

(м-м... опять)

- Вот еще! – пренебрежительно фыркнул Акира. – Почему это я должен трудиться для тощего облезлого кота?! Месяц яойои* еще не наступил!
Маленькое оттопыренное ухо неожиданно оказалось плотно зажатым в пальцах и вздернутым гораздо выше, чем было для него естественно, заставив хозяина уха встать на цыпочки.
- Не груби старшим, если не хочешь сделаться вторым Мими-наши Хоичи, - как-то очень добро и серьезно посоветовал Тошимару. - Ты строишь из себя взрослого, забавляясь детскими играми, и притворяешься ребенком, занимаясь делами взрослых, но чтобы достичь в этом успеха, выучи хорошенько, кто на какой позиции находится, и что может тебе сделать.
Посох куда-то исчез, а узловатые сухие пальцы второй руки колдуна сжали тощую мальчишескую шею. Несильно, но ощутимо. Тошимару ощущал, как быстрее стала биться под его ладонью жилка во впадинке между ключицами Акиры. Мальчишка трепыхнулся, словно пойманная неожиданно для себя самой птица; где-то неподалеку недовольно заворчал в тучах гром, хотя рано было не то, что для грозы, для простого дождя.
Колдун приблизил свое лицо к побледневшему круглощекому детскому личику, как будто говорил не с ним, а с кем-то в глубине темных глаз Акиры.
- Ты не бессмертен, ты хочешь жить, пока не поймешь, куда должен уйти. Ты ищешь все возможные способы выполнить это желание. Мне известны и конечная цель, и множество способов ее достижения. Цель ты найдешь сам. Я предлагаю тебе способы.
Мальчик сглотнул; на длинных ресницах повисла крохотная роса слез.
- Я... – он собрался с оставшимися силами. – Приготовлю вам чай.

-----
*yayoi - март

(с Даларой!)

Январь 1601 года
Киото

Крылья. Необычные крылья. Иногда, когда Ньё смотрела на теплого самурая, ей мерещились похожие, только посветлее.
Кошка остановилась, чтобы лизнуть лапу – подушечки сердито щипал холодный воздух, - затем побежала дальше, стараясь не отставать от странного прохожего. Он свернул в переулок. По ветру плеснули черные крылья, и в это мгновение они показались Ньё темным плащом. Йокай замерла на мгновение, засомневавшись в правильности своего решения, и все-таки направилась следом.
Повернув за угол, кошка втянула носом воздух: обычные запахи улиц, в которые вплетается что-то неуловимое, будоражащее... Бива-хоши под навесом, настраивающий инструмент. Самурай остановился, не пройдя и трех шагов, почти напротив, и стал пристально разглядывать музыканта. Ньё, чихнув – теперь тревожащие нотки в ароматах стали понятными: воронье и кровь, - подошла ближе и царапнула кончики черных крыльев.
Звук, который издал самурай, трудно описать человеческим языком. В нем смешались раздражение и возмущение. Самурай откинул плащ – ворон отдернул крыло - подальше от лап дымчатой кошки. Ньё выразительно повела лапой у пасти – чего шипишь? И снова чихнула недовольно: птичья вонь стала сильнее. Теплый самурай пах совсем по-другому и не пугался… кошка прищурила зеленые глаза. Ворон-человек смотрел на нее удивленно, как будто никогда не видел живых кошек. Удивленно и неприязненно. Никакой симпатии, одна враждебность. Заговорить даже не пытался, только кривил рот, а может – разевал клюв.

(подрались с Соуль)))

Нет, Арима вел себя по-другому. Совсем по-другому. И пах не вороньем Прищур из пристального превратился в злой. Словно в попытке развеять последние сомнения, Нье вновь царапнула крыло, стараясь загрести коготками хоть одно перышко.
- Пш-шла прочь! – самурай дернул край плаща вверх.
И вдруг сообразил, что он больше и сильнее. Неловко попытался пнуть кошку. Она отскочила в сторону и выгнула спину дугой. Хвост раздраженно дернулся. Ньё припала на передние лапки и прыгнула, норовя разодрать когтями черные крылья – птица она и есть птица. К тому же эта – злая. И не родственница теплому самураю.
Но птица не собиралась так просто отдавать себя на милость когтей и зубов. О том, что у него есть меч, самурай и думать забыл (а может, оружие было всего лишь иллюзией), зато ворон обладал острыми когтями и крепким клювом. Человека в переулке больше не было даже зрительно. Ворон растопырил крылья и пошел в атаку. Кошка беззвучно зашипела, подмела хвостом землю и прыгнула на крылатого, норовя маленькими, но крепкими клыками впиться в прикрытую перьями шею. Даром что неопытный, молодой ворон увернулся и в свою очередь попытался клюнуть мохнатую.
Перья, пух и ор. Подойти страшно. Плотный черно-серый комок распался вдруг на кошку и птицу. Разбежались, посмотрели друг на друга яростно, будто вот-вот сойдутся заново. Кошка фыркнула презрительно и гордо продемонстрировала хвост. Ворон каркнул что-то оскорбительное ей вслед.
В переулке снова стоял человек, поправлял измятый и основательно изодранный плащ. Взгляд круглых глаз обещал любой кошке при следующей встрече порядочную трепку.

(тенгу - кошконенавистник)

Дорога у моря, неподалеку от замка Окаяма
1601 год, последние дни февраля

Дорога казалась собранной из кусочков. Вот в окружении других деревьев высокая сосна, протянувшая ветки-лапы в стороны, словно всю свою жизнь стремясь обнять кого-то; под ней растет только мох. Затем, как будто сразу, группа камней на поляне - деревья в этом месте отступили от дороги. И вновь другое место...
Между этими моментами, когда сацумец оглядывался по сторонам, выискивая опасность, он словно проваливался в свои мысли и шагал, не замечая ничего вокруг. Начал озираться в очередной раз, и хруст ветки ударил по напряженным нервам. Юноша остановился и вгляделся в сумрак, царивший среди деревьев. Показалось...
- Далеко еще? - спросил Тенкьё.
- Да.
Мицуке и Тайкан переглянулись, так же одновременно, как ответили, пожали плечами.
Долговязый мавашимоно сорвал, наклонившись, сухую травинку, принялся жевать.
- Кажется, будто по дороге что-то должно случиться, - чуть виновато произнес юноша; приблизился к монаху. - Скажи, почтенный, - тихо произнес он, - ты, наверное, постиг много от мудрости Будды...
"Почтенный", возвышаясь на добрых полголовы, окинул сацумца недоуменным взглядом.
- Ты хочешь совета или удовлетворяешь праздное любопытство?
- Мать учила меня уважать святых людей, - Тенкьё посмотрел вверх, на спутника, - и я не посмел бы мучить одного из них пустой болтовней. Мне нужен совет.

Монах поглядел куда-то в по-зимнему низкое облачное небо, вперед на сильно вытоптанную дорогу и, видимо, все-таки пришел в нужное состояние духа. Попугай успокоился, перестал взволнованно коситься на хозяйский посох.
- О чем ты хочешь спросить? - благостным тоном осведомился Тайкан.
Юноша вздохнул, как будто скорбел о несовершенстве мира.
- Я запутался в своих делах и мыслях. Стремлюсь защищать правую сторону, быть верным правилам, принести пользу друзьям и... тем, кто дорог, - он хотел обернуться в сторону О-Санго, но передумал. - А выходит, что становлюсь только обузой, дела же не наполняются красотой и достоинством, заслуживают лишь смеха. Мне нужен совет человека, устремленного помыслами к высшему и освобожденного от земных страстей, - невольно сацумец покосился на ребенка. - Что мне делать?
Тайкан немедленно пожалел, что спросил. Интересно, кто это здесь устремлен помыслами к высшему и освобожден от земных страстей?.. Взгляд невольно остановился на широкой спине шагающего впереди мавашимоно. Монах тряхнул обритой головой: нет, вот этот даже под страхом казни не откажется от женщин и выпивки. Вопреки надеждам,ничего не случилось, что отвлекло бы внимание отчаявшегося юнца. Монах задумчиво вгляделся в собственные пальцы, сжимающие посох. У них с "юнцом" разница лет семь всего, с чего это бывший ронин вдруг стал почитать себя стариком?
- Найди цель и иди к ней.

(с Даларой и Бишопом)

- Как определить, достойна ли цель и путь, по которому я к ней пойду? - Тенкьё видел не то, что было, а то, в чем - и в ком - он нуждался. - И с чего начать?
- С себя.
Попугай шумно снялся с плеча и взмыл над дорогой. Недовольный возглас превратился вдруг в ликующий.
- Há meus própr-rio! – Восторгался он. - Amigos!*
Тяжелая птица описала кривую в воздухе, чудом не врезавшись в ближайший побег бамбука.
- Ты мудр, - Тенкье посмотрел на Тайкана с почтением, вздохнул, - тебе не так сложно понять, какой первый шаг верный, - немного оживился, услышав громкие крики. - Что с твоим попугаем?
- Он увидел это, - монах, щурясь от соленого ветра, кивнул в сторону открывшегося взгляду моря.
Там возвышалось громадное роскошное сооружение, как будто неведомый безумец решил выстроить здание прямо на волнах. Ажурное переплетение мачт и канатов утыкалось в небо. Высоченная корма, будто дом с резными украшениями, низкий нос и гладкие округлые борта, корабль не был похож ни один из привычных маленькой пестрой компании.
- Наньбаны, - заключил Тайкан.

-----------
*Há meus próprio! Amigos! – (порт.) Там свои (для меня)! Друзья!

Призрак с презрением смотрел на возвышающийся впереди монастырь, руки благородного князя были спрятаны в рукава кимоно, от этого он не выглядел более умиротворённым. Внезапно он повернулся и поплыл к ближайшей луже, при его приближении вода покрылась тонкой корочкой льда.
- Зеркало вод, покажи мне славного каро Тодзаэмона и воинов его, проведи взор мой сквозь стены, раздвинь камни, как раздвигает их вода.
Лед дрогнул, и гладкая поверхность покрылась множеством трещинок, лицо Акаихигэ исказила гримаса боли, но он промолчал, каким-то усилием он вернул лицу прежнюю презрительную маску. На растрескавшемся льде стали проступать очертания внутренних покоев монастыря.

В этот момент будто ледяная игла вонзилась в затылок ветерана.
«- Каро… Это… я… - боль прошла также мгновенно как и появилась, а в голове зазвучал знакомый голос, интонация которого выдавала огромное усилие, что прикладывает говорящий, каждое слово давалось ему с трудом – Где… монашек… говори… в мыслях… я услышу… а ты… сохранишь… тайну…»
Рука Онодэры Тодзаэмона, который подносил как раз еду ко рту, замерла лишь на мгновение; затем старый воин вновь принялся жевать рис. «Монах не возвращался в храм, он ушел вместе с другими в замок Окаяма...» Он прикрыл глаза, отговорившись усталостью, когда кто-то спросил его, неважно ли он себя чувствует.

"- Кто... видел... его... в последний... раз? Не... из монахов..."
Призрак смотрел на лёд не мигающими глазами как приклеенный.

Онодэру угостили подслащенным медом сакэ, чтобы восстановить силы после долгого пути; он рассматривал струю густой белесой жидкости, льющейся из кувшинчика, и пытался сложить в мыслях слова. Это было необычно и страшно - вот так разговаривать с мертвым господином. «Люди в замке, прохожие... еще мальчик-послушник».
"- Пригласи... мальчика... к... мне... через... найдём... а-а-ах... монаха... "
За пределами монастыря Тайра но Акаихигэ с размаху ударил по льду: грязь, вода и осколки разлетелись во все стороны. Призрак с наслаждением приложил руки к лицу и упал на колени.
Голос отпустил каро дома Тайра.
- Хорошо, - вслух произнес Онодэра Тодзаэмон.

(und SonGoku)

- В давние времена было лучше. Река жизни медленнее несла свои воды, а теперь, - старик Сичибеи нахмурился, - все спешат, крутятся. Я вернулся бы домой, в деревню, завел бы семью...
- Стал бы крестьянином, да? Ел бы тофу вместо рыбы, а рис бы не видел даже в новогодние праздники!
Насмешник Ичи - самый юный из пиратов - рассматривал собственные ладони.
- Лучше есть тофу и крапиву, чем видеть твою рожу, Ичиго, - невозмутимо ответствовал старик, - что за порочное племя населяет нынче Страну. Ты непочтителен и глуп, следовало бы привязать тебе к ногам камень и...
- Заткнитесь, - прервал перепалку Киба, главарь пиратов, - иначе отправитесь за борт оба.
- Надо плыть на север, - ворчал старик, - что мы болтаемся здесь столько времени. Земли Эдзо богаты, я слыхал.
- Плыть в Эдзочи на этой развалюхе? Бессмысленно, старик. Без хорошего корабля нечего делать на севере, мы станем посмешищем.
- Так давайте украдем!
- Ты еще скажи сами смастерим, - фыркнул Тобое, - корабль надо купить. Большой, тяжелый, хорошо вооруженный. Такой невозможно украсть - нас мало, вооружены мы хуже. Такой невозможно построить, мы пираты, не плотники. И купить не можем.
- Значит не поплывем на север, - огорчился Ичи, - будем вечно сидеть в этой луже, грабить рыбаков! Несправедливо!
- Да заткнитесь вы все, - поморщился главарь, - мы поплывем на север, как только добудем корабль. А до того - ни слова о Эдзочи. Не стоит умножать число тех, кто возжаждет потрошить богатые земли. Их и так много. А ты, Насмешник, знаешь не хуже нас всех, что в этой луже попадаются не только рыбаки...
Волны мягко набегали, подныривали под дно, терлись спинкой о борт пиратского судна.
- По левому борту, - провозгласил Указующий, - осадка хорошая!
- По местам!
- Парус!
Засновали по палубе тени, зашуршала ткань, с характерным хлопаньем поднимался парус. Осадка жертвы была большой, тяжело груженый корабль теряет в скорости - далеко не уйдет.
Время потекло быстрее, как говорил Сичибеи, все закрутилось вокруг, пространство сжалось до линии между двумя кораблями.
- Ветер наш!
Погоня была недолгой. Жертва попыталась резко уйти вбок, пропустив мимо себя пиратское судно, и пока то выправляет курс и разворачивается - успеть набрать расстояние. Не вышло. Маневренный и легкий пиратский корабль успел свернуть... Удар! Борт в борт.
Корабли сошлись вплотную, заскрипело дерево. На палубу ворвались пираты.
Верткий улыбчивый Ичи орудовал двумя ножами, успевая ранить сразу нескольких противников, но выглядело это как игра. Кровь заливала доски, Насмешнику всегда было странно - как же много ее в людях...
Старик Сичибеи с длинной саблей был похож на грозного духа, с каменным лицом, точными экономными движениями - он не играл, он работал.
Тобое - выше остальных на голову, он был бы красивым, если бы не шрамы. Он отдавался бою целиком, он и сам становился боем, он жил схваткой, не чуял боли, не знал жалости...
Скоро все было кончено. Трупы выбросили за борт, трюмы обшарили, все ценное перенесли на свою палубу, вывалив огромной кучей.
Ичиго валялся на добытых мехах, глядя в небо.
- А на севере добыча была бы больше!
Старик посмеиваясь подтачивал саблю. Тобое заматывал рану на плече тряпкой.
- Мы поплывем на север, - ответил Насмешнику Киба, - когда добудем большой корабль. А до того - тебе придется посидеть в этой луже.
Разграбленный корабль медленно уходил на дно. Волны лениво шептались за бортом.
- Раньше жизнь текла медленнее, - говорил Сичибеи, - а сейчас... Совсем не то. Совсем не то...

некоторое время назад

- А как мы его будем сталкивать? - один из мальчишек честно попробовал вооружиться охапкой листьев.
Второй (тот, что был поменьше и поупитаннее) предложил натянуть веревку, сунуть под ноги длинный прут, потому что обычную подножку он делать отказывался. Пихать грязевого монстра тоже.
- А может его... конем? - предложил первый. Покосился на скакуна и тут же сам со вздохом отверг идею, - не, он умный.
- Монстр? - спросил второй.
- Конь, - худой мальчишка вздохнул еще горше.
- Это точно... - его маленький приятель присоединился к вздохам и тотчас же встрепенулся. - А если бросить камень ему в голову, когда он будет возле ручья?
Сошлись все-таки на палке.
- Лучше в ноги. Тогда он поскользнется... - неуверенно протянул лисенок, занося снаряд над головой.
Атаку произвели с двух сторон, чтобы уж наверняка: Дынька изловчился и все-таки превратил одну из веток поперек тропинки в туго натянутую веревку. Кодзи же, практически уже достигший к тому моменту благословенного ручья, слишком был стеснен в обзоре местности, чтобы что-то замечать. В результате в следующем порядке раздались: чавкающий звук, изданный липкой тушей, отделяющейся от твердой земли; короткий крик на половину ругательного содержания, быстро прервавшийся из-за обилия лишней массы, оказавшейся во рту у музыканта; всплеск и громкий "бульк", завершивший представление. По поверхности чистой воды заскользили грязные коричневатые круги.
Мальчишка поменьше и потолще осторожно приблизился к кромке берега и, вытянув шею, попытался заглянуть, что делается на дне.

(помыв Грея производится нашими с Китти силами)

- Не утонул бы... - озабоченно произнес тануки, стараясь не прикасаться к следам, оставленным помойным монстром.
Когда бывшее чудовище вновь показалось на поверхности теперь уже грязной водной глади, оно заметно уменьшилось в размерах и продолжало и дальше медленно "растворяться". Более-менее чистые руки вытерли лицо, убирая с него остатки неприятной субстанции вместе с размазанными ромашками. Глаза, вернувшие себе способность нормально видеть, пристально уставились в сторону берега в поисках виновников недавнего полета бродяги над каменистым берегом ручья. Дынька изобразил самую искреннюю, самую невинную и самую трогательную из своих улыбок; он сиял, точно маленькое упитанное солнышко, заблудившееся в густом подлеске.
- У нас нюх, - сообщил он. - Он страдал.
- Кто? - угрюмо спросил музыкант, вновь обретший способность нормально говорить. Спрашивал ли он, кто страдал или кто его спихнул, трудно было определить.
- Кто? - удивился в ответ лисенок, демонстрируя безукоризненно-чистые на фоне растворяющегося монстра ладони. - А-а! Не, мы не видели, кто намазал.
- Оба, - на всякий случай сознался тануки, заодно подстелив соломку, и протянул человеку лапку. - Вылезай, там холодно. Мы не хотели тебе зла, мы только хотели, чтобы ты перестал воня... пахнуть.
- Странно, но примерно та же мысль, как избавиться от вони пришла и мне в голову, - костлявые руки и колени музыканта заскрежетали по речной гальке. - Вот только падение в них не входило.
Остатки коричневой массы медленно уносило течением, выбравшись на берег, Кодзи первым делом начал раздеваться, потому как одежда в отличие от открытых покровов тела так легко расставаться с липкой субстанцией не спешила.

(садисты и жертва те же)

- Наньбаны, - заключил Тайкан.
- И не только.
Долговязый посланник сёгуна остановился посреди дороги, лениво потащил из ножен меч. В густых зарослях испуганно зашебуршались, потом раздался отчетливый звук подзатыльника и обиженное сопение.
Встрепенувшийся сацумец повернул голову к источнику шума.
- А вот теперь там точно кто-то есть!
Он шагнул к зарослям, раздвигая ветки вытащенным из ножен мечом. Монах же перехватил шест поудобнее и перестал обращать внимание на корабль и поглупевшего от радости попугая.

"Слепой" за поворотом дороги вскинул руку, очевидно, привлекая внимание своих попутчиков к какому-то звуку. Его упитанный поводырь ловко перевесился через седло, пытаясь разглядеть, в чем же там дело, и чуть было не съехал в глубокую лужу холодной воды, возле которой (несомненно, преднамеренно!) остановился вороной жеребец.
- Отдавайте все ценности, какие есть! – потребовал неуверенный голос из кустов.
С этой стороны нагромождения камней хорошо просматривались сидящие на корточках вооруженные люди в плохой одежде, кое-кто в соломенных плащах. У одного из них при себе даже имелся меч, остальные были вооружены, чем попало, включая серп и вилы.

(куча народу)

- Рано мы его помыли, - вздохнул женственный всадник.
Мальчишка-поводырь втянул носом воздух: нет, все-таки еще слегка попахивало... Порывшись в поясе, слепой сокрушенно покачал головой, проверил рукава. Наконец, ценность нашлась - между опорами гэта застряла огромная золотая монета. Актер не без труда выудил ее оттуда и бросил подальше на дорогу.
- Теперь у нас точно ничего нет, увы.
Тот, что сжимал в руках вилы, проводил неожиданное богатство голодным взглядом.

На дороге, где перед каменной насыпью остановились путники, произошел короткий спор. Мицуке утверждал, что засада устроена не на них, Чиру, которому не терпелось подраться возражал. Монах принял сторону кота, мотивируя тем, что раз уж засада случилась при них, надо помочь неудачливым путникам, тем более что один из них слеп. Тенкье в жажде действий тоже поддержал четвероногого разбойника.
- Я его, что ли, ослепил?..
Мицуке поднял камешек, швырнул через завал; с той стороны ойкнули.
- Это благое деяние, угодное богам, - в поисках духовной поддержки Тачибана посмотрел на Тайкана. - Почему бы нет?
- Лишить зрения? - изумился Мицуке.

(много народа)

- Помочь им, - смутился, опуская голову, юноша.
- Впервые вижу, - проворчал монах, - чтобы ты колебался. Да они разбегутся от одного твоего вида.
- Или околеют от хохота при виде тебя, - не остался в долгу рослый мавашимоно.
- Мао!
- Да тебя-то кто спрашивает?
- МАААА!!!
Поддержка большинства вдохновила молодого сацумца, и он, бросив немного виноватый взгляд на Мицуке, шагнул к камням, за которыми, видимо, и скрывалась засада. На этот раз монашеского терпения не хватило. Посох описал дугу в воздухе и ощутимо приложил сацумца пониже спины. Мавашимоно захохотал:
- Да славится Будда и доступность его учения!
Юноша обернулся бросил взгляд на монаха. С его лица вполне можно было делать маску, изображающую Недоумение. О-Санго весело улыбнулась. Ее довольно скверное настроение потихоньку улетучивалось. Новое приключение обещало быть любопытным, и девушка даже оживилась, а, увидев лицо Тенкье, хихикнула. Потом, очевидно, вспомнила, что день был плохой, и сурово взглянула на своих спутников.
Под взглядом девушки сацумец совсем побагровел и, снова отвернувшись от спутников, побежал по дороге, огибая насыпь.

(Далара, Китти, Cон Гоку, Бишоп, Хигф и чуточку я)

- Чтобы так просто выбрасывали целое состояние и ничего себе не оставили? – главарь пнул того, что размахивал серпом, чтобы поскорее сбегал за монетой. – Да ни за что не поверю!
Второй разбойник подергал его за рукав, тыча пальцем себе за спину, но его никто не слушал.
- Слезайте с коня! – потребовал главарь. – Один этот жеребец стоит больше, чем наша деревня!
- И покалечит больше, чем ваш отряд. Вы когда-нибудь продавали «чужого» боевого коня? - недовольно зевнул ояма. - Что до ценностей - обыщите сами.
- Слезайте на землю! – заорал взбешенный главарь.

За поворотом спешивший на выручку Тачибана едва не столкнулся с неизвестным мужчиной, успел остановиться, но его обдало неприятным запахом. Отшатнувшись и поморщив нос, удивился: ни пеший, ни двое на лошади не казались испуганными. Впрочем хватило одного взгляда, брошенного на мерзкие рожи и оружие людей, укрывающихся у камней, чтобы снять все сомнения.
- Немедленно бросайте оружие! - закричал Тенкьё. – Как вы смеет грабить беззащитных?
Катана рассекла воздух – тянувшейся за золотом руке оборванца с серпом пришлось отдернуться, чтоб не стать обрубком.

(воистину оочень много народа)

Зима 1601 года.
Эдо

Генпачи старался выглядеть как можно почтительней, ничем не проявляя своего отношения к тому, что сказал. Когда-то он пытался заранее предугадать реакцию господина и излагать в самой подходящей к тому манере, но прочесть мысли Токугавы было почти невозможно.
- Еще мальчишки болтали, что Хидэтада-доно поссорился с Акирой, - сказал слуга.
Иэясу засмеялся. В этом смехе, как казалось Генпачи, было мало веселья – больше насмешливой горечи.
- Мой сын и наследник, как всегда, проявляет достойную будущего правителя выдержку и умение общаться с людьми, - произнес он, и издал еще несколько дребезжащих смешков. – Хорошо, иди.
Слуга почтительно поклонился и вышел. Иэясу-доно должен быть доволен им, он ценит преданных людей. Сейчас, пока новый порядок вещей, что меняет прежний, еще не построен, для незнатного по рождению человека есть возможность подняться высоко.

Токугава посмотрел ему вслед. Лицо было непроницаемо, а затем он снова взялся за бумагу. Вскоре та вновь корчилась в огне, выставив в предсмертной муке иероглифы, составлявшие имя «Хидэтада» среди многих других, а потом превратилась в пепел.
Становилось душно – старец поднялся, чтобы выйти в сад.

Дорога у побережья


- Тенкье, стой! – закричала О-Санго вслед сацумцу, всплеснула руками и развернулась к Мицуке, монаху и коту. Веселость ее сразу куда-то пропала, глаза сверкали от негодования, и непонятно было, на кого девушка сердится – в тот момент она набросилась на оставшихся спутников:
- С ума сошли! Он же когда-нибудь убьется так! И вы будете в этом виноваты! Вместо того, чтобы шутить и издеваться, могли бы по-человечески образумить. Раз думаете, что самые умные, ведите себя как подобает взрослым людям. А то как дети малые... – барышня почувствовала, что немного разошлась, и махнула рукой. – Да что я вам говорю? Злые вы...
О-Санго топнула ногой и побежала за Тенкье как можно быстрей – надо было остановить его, пока не наделал глупостей. Сразу за поворотом заметила она блеснувшее серебристое лезвие и в ужасе замерла. Но через мгновение не выдержала и, подскочив к молодому самураю, зло дернула того за плечо.
- Глупый, прекрати немедленно! – выпалила девушка. Ей не терпелось устроить сацумцу хорошую взбучку.

Та же дорога, дальше от берега

Близко, должно быть близко. Усталость, пыль в лицо, топот копыт. Деревья мелькают по сторонам двумя длинными, бесконечными полосами-рисунками. Но беглецы должны быть рядом – сколько может успеть пройти такая компания?..
Новым штрихом в картине из-за поворота побежал вдоль дороги ручей, чтоб скоро прильнуть большой реке, быть поглощенным ей. Чистая, кристально прозрачная вода щедро разбрасывала блики, ласково касавшиеся глаз.
Хэйта - молодой воин, еще младше Сабуро - поскакал быстрее, свернул к воде и проехал вдоль бережка, показывая удаль. Конь ступил слишком близко. Берег не выдержал, часть его рухнула в ручей, камешки земля замутили чистое течение. Пришлось несколько шагов проехать по воде, поднимая ил со дна конскими копытами, прежде, чем всадник смог выбраться на берег.
- Не отставай! – голос Ватанабе был резок. – Те, за кем мы гонимся, недалеко!
Юноша, подчиняясь каро, свернул обратно.

Прямо там, где произошел обвал, вода закрутилась, будто закипело; довершая сходство, из нее поднялось облачко, повисло над ручьем. Оттуда показалась черная собачья морда, раздраженно высунувшая язык. Затем она что-то прошипела и дохнула вслед людям...

- Вот они! – крикнул Хэйта, указав на группу фигур вдалеке, на ответвлявшейся тропе. Одна из них была очень высокой, в другой по одежде угадывалась девушка...
- Вперед! – скомандовал Ватанабе.
Свернув, всадники помчались по тропе. Преследуемые скрылись за деревьями там, где она поворачивала. Правая рука Сабуро крепко сжимала нагинату. Он чуть покачал оружие, словно проверяя, как оно лежит в руке, насколько послушно воле...
И вновь беглецов укрыл очередной поворот, но уже ближе, и вот кони вылетели на прямую, где некуда было деваться...
Облачка тумана, на глазах теряя цвет и сходство с людьми, растворились в воздухе на глазах, от ручья, который следовал за тропинкой, послышался звук, похожий на тихий, сдержанный смех.
Всадники остановились, сдерживая коней, растерялись, творя охранные знаки.
- Чего стоим? – требовательный голос каро разбил оцепенение. – Духи шутят. Но это не освобождает от долга перед господином. Назад, на дорогу, нечего терять время. Хэйта, едешь последним!
Юноша пропустил остальных, со стыдом опустил голову. Сабуро, проезжая, посмотрел на него почти враждебно – разочарование искало выход.

Неподалеку от Согенджи

Акаихигэ ждал своих самураев у корней дерева, что стояло неподалёку от дороги. Призрак аристократа выглядел немного странно, гораздо бледнее чем обычно, а если приглядеться, то можно было даже разглядеть кору дерева, что стояло за его спиной. И первым обратил внимание на эту странность самурай из Мориоки по имени Шида. Не только обратил внимание, но и с возгласом изумления толкнул ближайшего товарища в бок, но этим не удовлетворился, а с поклоном обратился к призраку князя:
- Почему господин выглядит так плохо, что сквозь него проступают деревья?
Акаихигэ поднялся в воздух, примерно на одну ладонь от земли.
- Смотреть на свет Будды всегда сложно, можно обгореть, но это временно - выражению отрешённости на лице князя позавидовали бы многие архаты.
- Мальчик... - Акаихигэ перевёл взгляд на самурая.
Шида поспешно кивнул.
- Мы привели его, как господин просил.
Вытолкнул из-за спины перепуганного жмущегося мальчишку в одеянии послушника и с обритой головой. Ребенок смотрел на призрака круглыми глазами.
- Ты видишь меня, это хорошо - взгляд Акаихигэ впился в паренька. - Ты боишься, это правильно, но не слишком хорошо что ты так открыто показываешь страх.
Акаихигэ подплыл к мальчику и успокаивающим голосом сказал.
- Мне не нужна твоя жизнь, я не нуждаюсь в твоей жизненной силе, но мне нужна твоя память, вернее образ воспоминания... впрочем детали тебе не пригодятся, - дайме с интересом смотрел на собеседника - Если ты добровольно согласишься на некоторое время впустить меня к тебе в голову, я награжу тебя и мои помощники доставят тебя обратно... если же ты откажешься... что ж, есть и иные пути познания.
Мальчонка поспешно опустил голову и зашептал что-то. В его шепоте не было уверенности, только отчаянное желание оказаться где-нибудь в другом месте.
- Я еще ничему не научился. Господин призрак, не забирайте меня!
Акаихигэ поморщился и сделал жест самураям.
- Забирать? Вот ещё. Мне не нужна твоя жизнь. Да успокойся ты, это даже не больно, - холодно и с чуть уловимым сожалением проговорил горьё. - Подержите его, а то ещё упадёт.

(с доном Алесандро)