Метла -- не весло, но кое-как подгрести к берегу удалось.
Пока старуха усердно махала помелом, Кондрат пугал окрестных лягушек хриплыми воплями вроде"корсар-ры, на абор-рдаж!", "забор-ристый р-ром", "р-режь пр-ротивника!"
Наконец гордый корабль в облаке тины победно причалил к глинистому берегу.
-- Я огляжу лес от Черной балки до Гнилушкина болота, -- деловито сказала Яга, обирая с себя клочья водорослей. -- А ты бери свою тарахтелку и летите оба вдоль границы леса и Дикого Поля. Да не милуйтесь, а беглецов высматривайте!
-- Не тар-рахтелка, а...
-- Знаю-знаю, краса несказанная! Живо лети, не то обоим шеи посворачиваю, как курчатам!

Опять куда-то идут...- подумала частично наевшаяся Фрося,- Что за жизнь у меня горемычной! Мытарства сплошные! Или, может быть, они намекают, что мне худеть пора? Или хотят извести, заморив в длительных изнуряющих переходах...
Одно утешало девушку- перстенек самоцветный за щекой... Чего еще для счастья надо...

Выход из подземелья показался из-за очередного поворота, и вскоре уже весь отряд вывалился на зеленую траву под лучи ласкового солнца. Из дыры в склоне холма им вслед неслись проклятья в адрес «спелеологов-хренологов и прочих террафилов». Лес здесь почти обрывался, после редкой череды березок внезапно и резко начиналось бескрайнее поле, Дикое поле. Сидевший на валуне-указателе, белогвардейский подпоручик с гитарой, перебирая струны гитары, тихо и красиво пел:
- Поооле, русскоооое пооооле,
- Светит лунаааа, или падает снееег…

Гамаюн кое-как выбралась на бережок и раскинулась в позе ципленка табака. Нет, это же надо умудриться, перессориться с такими могущественными существами и все из-за чего? А действительно из-за чего? Гамаюн задумалась об этом, но не надолго, ибо почувствовала как мокрые перья на спине встают дыбом, а жених вот-вот нагрянет! Гамаюн подскочила как ошпаренная и ну перья приглаживать, да поровнее укладывать - а ну как разонравится она такому видному мужчине? Нееет такой шанс выгодно выйти замуж упускать нельзя. За этим занятием и застал ее Кондрат.

Если кто-то считает, что каркание ворона не может звучать умильно, значит, не слышал он Кондрата Кондратьевича...
-- Кр-раса неср-равненная! Я подар-рок пр-ринес моей подр-ружке!
Подарок? Увы, да! Нет в мире истинной преданности! Пока Яга на берегу обирала с себя водоросли и поминала тихими словами окаянную русалку, ворон ухитрился юркнуть в ступу и на дне, среди всякой всячины, без которой старуха не пускалась в путь, уцепил крупную старинную серьгу с изумрудом. Некогда ее носила Шемаханская Царица -- до того, как вздумала повысить свои навыки зельеварения под руководством Яги. Не поладили они тогда, ох, не поладили... но Яга отделалась парой выдранных седых прядей, а вот ее шемаханское величество долго потом царапины белилами замазывала да сережку свою с сожалением вспоминала...
-- Кудр-ри растр-репались! -- все так же нежно сообщил Кондрат, спланировал на бережок и, усевшись рядом с Гамаюн, принялся клювом нежно перебирать ее волосы. Сережку на всякий случай крепко зажал в лапе, отдавать не торопился. А ну как "подружка" хапнет подарок -- и дай бог крылья?! И такие обломы случались в жизни бывалого Кондрата...

Гамаюн разомлела, разулыбалась. Что греха таить, не встречались ей на траектории жизненного пути гамаюны-джентльмены, только познакомились и в дупло норовит заманить. Ни стыда, ни совести, ни умения ухаживать за порядочными девушками. А тут... красавец мужчина, да какой галантный, да какой представительный! И тут в глаз птице что-то сверкнуло, Гамаюн прищурилась наметанным глазом (врали, что в пра-прабабках у нее сорока была ну да то поклеп!), да спросила медовым голоском:
- Что это, Кондрат, вы от меня прячете?
-- Пр-рячу?! -- изумился Кондрат, цепко впившись сильной лапой в серьгу -- только изумруд сиял меж хищных когтей. -- Пр-риношение! Подар-рок! Пр-риголубишь, кр-расавица? У замор-рской цар-рицы укр-рал!
- Мне? - Радостно изумилась Гамаюн и заворковала аки горлица, выступая вокруг ворона словно пава.
-- Кр-расавице, пр-релестнице! -- подтвердил Кондрат. -- Моей подр-ружке! Стар-ринное укр-рашение, изумр-руд неср-равненый! Пр-рилетай вечер-рком к стар-рой бер-резе?.. В ушко пр-родену!
- Это к той, что у пня старого корявого? Прилечу, чего ж не прилететь, только уж и вы прилетайте, только пенсионерку свою дома оставьте, уж больно нрав у нее сварливый да склочный. Помешает свиданьицу.
-- Стар-рую дур-ру? Пр-ропади она пр-ропадом! Кар-ркну -- р-рассыплется в тр-руху! -- хвастливо заявил Кондрат, выпятив грудь и разжав когти, чтобы его красавица могла оценить филигранную старинную оправу серьги.
Тут на парочку упала тень, и знакомый голос сверху проорал:
-- Высоко сижу, далеко гляжу! Милуешься, Кондрашка-паршивец?! Поймаю за крыло -- да оземь шмякну!
-- Р-разлеталась... -- досадливо бормотнул Кондрат, теряя горделивую осанку.
Гамаюн так и присела, словно мышь под веником замерла, а потом глянула вверх, вниз, ловко цапнула сережку лапой да под крыло сунула.

Кондрат наскоро (и уже без попыток флиртовать) разъяснил союзнице боевую задачу -- и первым поднялся на крыло.
Паря над опушкой, он в оба глаза высматривал беглецов. Но голова, честно говоря, была занята совсем другим.
Кондрат вспоминал сладкое воркование птицы Гамаюн, ее кокетливую, с прискочкой, походочку.
Он, словно желторотый птенец, ни разу не вивший своего гнезда, предвкушал вечернее свидание у старой березы.
Он представлял себе, как будет изумруд бросать зеленый отсвет на нежную девичью щеку и на мелкие светлые перья, покрывающие шею... (Только бы не сглупила -- при Яге бы не надела!..)
Но ярче всего раз за разом вспоминалось, как проворная лапка изящным движением выхватывает серьгу у него из когтей.
Ну, шустра! Ну, ловка! Вот такая подружка и нужна Кондрату Кондратьевичу!
Надо уломать старуху, чтоб отпустила его на месячишко отдохнуть. И уговорить Гамаюн не лететь в тот дурацкий Кисловодск, который она все время поминает, а махнуть в дальнее романтическое путешествие.
На копи царя Соломона. Где алмазы добывают.
Ух, они там вдвоем прибарахлятся!

Тяжело далася Фросе подземельная прогулка: юбка, и без того древняя да отбеливателя не видавшая, была вся измазана да порвана в нескольких местах...
Но картина, представшая перед путешественниками-натуралистами-приключенцами послужила для Фроси утешением. И на свет божий выбраться удалось и жених, как видимо, отыскался...
-Счааастьем и бооолью вместе с тобооою,
Hет, не забыть тебя сердцу вовек!
Завыла ежкина воспитаница, не считаясь с понятиями мелодии и ритма...

Как же Иван был рад, что в мешке у него посуда только из жести да печенежской глины, а то не дай Перун попался бы какой-нибудь венецианский фарфор для Егошества, так точно ему конец пришел бы от таких ультразвуков. Пальцы же белогвардейского офицера, оборвав одну за другой все струны, остановились. Поскольку, времени потеряно было уже с избытком, холоп сразу же взял рака за бока... то есть быка за рога.
- Ваш благородьё, не подскажите, в какую сторону замок Кощеев?
- Только поле перейти, да реку переплыть, - со странным намеком ответил подпоручик и указал себе за спину, на бескрайнюю равнину Дикого Поля.
- Обааааалд... То есть, вот и дорога отыскалась, Вашество!

Эх, как приятно встретить человека, столь тонко разбирающегося в музыке..- нежно проворковала Фрося, присаживаясь подле офицера на камушек и ласково глядя в глаза потенциальному жениху. Колечко драгокаменное девушка благоразумно изо рта вынула да на пальчик надела, дабы показать товар лицом. Окольцованной ручкою же Ефросиньюшка еже гитарку поглаживала.- Не то что эти неблагодарные... Я им и песни пою, и от Яги спасаю, и стряпаю, и стираю, еще крестиком могу да пирог из мухоморов... - далее следовало длинное перечисление всех остальных достоинств девушки, во время которого ручка девичья с гитарки переместилась уже на добра-молодца гитаровладельца.

Горыныч не стал сжигать принцессу, которая так и не могла решиться, прыгать ей на спину летающей твари или запустить в неё очередным кувшином. Принцесса нужна ему была, дабы получить кругленькую сумму, а за дохлую ещё и охоту на него объявят. Нет, он не боялся этих двуногих, но когда каждый придурок в округе норовит тебе в глаз стрелой залимонить приятного мало. Хлопотно. Шухера много. Ночёвки выбирать придётся не посреди полей, а где-нибудь высоко-высоко в горах. Да и скелет вылез некстати. Так бы махнул башкой справа налево, дабы тот рассыпался, так нет же! В окно много не пролезет. А огонь мало эффективен для голых костей без мяса. Пришлось ретироваться. Левая (а именно она и вела диалог с наглой девкой) смачно плюнула, обильно окатив слюной как девушку, так и припёршуюся немёртвую тварь. Горыныч взмахнул крылами и взял курс на юг, в сторону, где могли водиться те, что могли оценить то, что пребывало в его когтях по достоинству.

Петр оглядел предполагаемую дорогу и недовольно скривил губы:
-Это?! И вот на эти так называемые дороги папенька по пол-пуда золота в год выбрасывает? Вот уж точно – две беды в нашем государстве (Петр благоразумно не стал припоминать, кого злые языки во дворце – третей бедой нарекали) Одна что под ноги стелется – вторая… - Петр оценил на глаз ширину плеч гитариста. – А, неважно оно. Ох, дождетесь, одену корону – полетят головы.
Иван, ты поинтересуйся – может поприличнее-то дорога есть, а? Нет? Так и знал - все растощили! Кругом - жулье! Даже дорогу приличную без прегляду не оставишь.
И вообще – я мож на собственную свадьбу опаздываю! Царевнушка, зазнобушка моя сердешная, в полоне томиться, уже небось – все глаза выплакала, меня высматривая, а вы тут песни распеваете! А ну-ка вперед!

Гамаюн закладывала виражи поскромнее Кондратовых, во-первых: хвост - рулевой, можно сказать, штурвал, подпален подлым Горынычем, во-вторых: плоховато Гамаюн летала, вот трепалась она мастерски, а летать - горе горюшко. Пока матушка из гнезда не выкинула, дабы избавиться от пингвина этого гамаюнорожденного, ан летать отказывающегося не полетела. А как полетела... паршиво короче полетела. Ну и в-третьих: Кондрат мужчина, ему по стати положено шире летать, да дальше глядеть, так он свою значимость почувствует, силушку да величие.
Смотрела по земле Гамаюн в полглаза, больше по сторонам глазея на ворон - потенциальных соперниц, потому и завидела первой.
- Подывися! Горыныч летит! - Завопила Гамаюн с акцентом и едва не кувыркнулась в воздухе, потеряв управление подпаленным хвостом.

- Есть и другая, - подпоручик успел вставить ответ на вопрос особы царского рода в тот момент, когда Фроська делала вынужденный вдох и прервала свой монолог. – Через Кудыкины горы на северное взморье и потом в обход через тайгу, дорога спокойнее и безлюднее, аккурат за пару лет пройдете.
- Не, пару лет нам не катит, - ответил Иван, в планы которого не входило таскаться с Петром еще так долго. – Пасиба, ваше благородие.
Офицер тем временем вновь посмотрел на ведьмину ученицу и, вздохнув, продемонстрировал обручальное кольцо на пальце правой руки.
- Пардон, мадмуазель, но не петит сова. Правда в вашем деле я могу все же помочь, говорят в подвалах Кощеева замка уйма молодцов томиться, знатных да пригожих, раз уж вы туда и направляетесь, то может и выпросите у Кощея себе кого-нибудь, как он с вашими спутниками-то разделается.
Соскочив с валуна, белогвардеец исчез в траве, наверное, пошел искать новые струны для гитары. Жарко распрощавшись с Маремьяной и обещав обязательно вернуться, Иван поспешил следом за Петром, взявшим уверенный курс на замок "эксплуататора царско-социалистической собственности".

- Мерзость! Фу!!! - взвизгнула Валерьяна, вытирая с лица змеевы слюни - Липкие! Вонючие! А вдруг они ядовитые?!! Конечно, он же змей! Я отравлена! Чувствую, как холодеют ноги! В ушах шумит! Перед глазами круги! Все плывет! Прощай, белый свет! Прощайте, батюшка с матушкой! - картинно взмахнув рукой, царевна закатила глаза и повалилась в обморок.

Ндя...Прокол! - досадовала Фрося, бодро тащась за царевичем и его верным холопом. -Ну любая начинающая невеста знает, что первым делом надо наличие кольца проверять, а потом уже к активным действиям приступать. Дилетантка! Позор! Ну ничего, прорвемся! Опять же Кощей может меня неплохим женихом снабдить...Хм, а зачем вообще Его Костлявости принцы: али ему не одни царевны нравятся?
Решать эту сложную загадку Ефросинье приходилось в гордом одиночестве. Что за жизнь, никто не пожалеет и не приголубит. Вот выйдет ежкина ученица замуж- вот уж она всем покажет!!!

Горыныч хоть и летел целенаправленно, но глядел во все глаза, на то, что творится на земле и в воздухе в доступном ему пространстве. Одна голова хорошо, а три круче! Пока средняя прокладывала курс, старательно находя лучшие правильные кривые для последующей траектории, учитывая воздушные потоки и удалённость от густонаселённых объектов, остальные две пялились во все зенки и примечали всё приметное.
- Вона, глянь, баба с перьями! - вдруг заорала правая и стукнула левую, привлекая её внимание к своей находке.
- Это которая скатёрку увела? - левая тоже почувствовала интерес и вот уже они вдвоём стали доставать среднюю.
- Так, во первых, данное существо называется "Гамаюн-птицей" и относится к разряду…
- Какой хрен, разница? Нехай взад вертает
- Люблю жареные сиськи…
Горыныч резко затормозил в воздухе, да так, что хвост оказался впереди голов. Справившись с управлением он поймал уже тремя парами глаз означенную фигуру и, пошёт в штопор, беря объект на таран, сам при этом весьма напоминая сбоку летящий вниз трезубец. Три раскрытые зубастые пасти не предвещали птице ничего хорошего.

Кощею ничего не оставалось, как, отбросив ножницы-кладенец в сторону, в прыжке подхватить падающую царевну у самого пола. Уложив ее на постель, Бессмертный протянул руку в сторону. Услужливый упырь тутже протянул полотенце. Другой уже держал в руках кувшин с ключевой водой. Лишь побрызгав Валерьяну водой и убедившись, что та приходит в себя, Он дал волю гневу.

-Ах этот пережиток юрского периода! Да как он смеет! Мою невесту! В моем замке! Эй, позвать сюда Старуху-Проценщицу!-

-Жвал, повелитель? - тут же раздался мерзкий шамкающий голос в окне. Старуха-Процентщица, старая гарпия, вот уже пятую сотню лет командовала карательным отрядом Кощея Бессмертонго. Сжечь крестьянские посевы, украсть пару девственниц, растерзать десяток героев - летучий отряд бессмертного с честью выполнял все поручения. И ни разу не терпел поражения.

-Значит так, сегодняшняя цель - Горыныч. Три головы, один хвост, зеленая чешуя. Догнать, растерзать, глаза вылкевать. Нанести максимум повреждений-

-Будет ишполнено, мой повелитель- Громкий удаляющийся шелест крыльев провоозгласил, что стая вышла на охоту.

Бессмертный поверулся к Вальеряне.
-Ну вот, царевна, месть твоему обидчику почти состоялась-...

Вскоре, неподалеку от замка Кощея...

Слегка подслеповатые глаза Старухи-Процентщицы углядели вдали боьлшое зеленое пятно. По взмаху крыла стая снизила скорость и начала осторожно подкрадываться к объекту.

"Так, хвост один... Головы одна, две... О! А вот и третья! Он, точно он!"
-Девочки! Вперед! Разорвем зеленого!- хрипло проорала старая гарпия.
Стая ринулась в атаку.

Гамаюн теряла высоту. И врезаться бы ей с приличным ускорением в куст шиповника, но между ней и опушкой возникла ступа.
Старческая, но сильная рука на лету подхватила крылатую пророчицу.
-- Тут сиди! На краю ступы! -- гаркнула Яга. -- Так он, тварь летучая, наших бить вздумал! Ух, люблю драки! Щас я его, ящера недовымершего, помелом! Да пике-распике через вертикаль в петлю Нестерова! Забыл, двойную ему бочку, какие кренделя Яга может в воздухе выписывать!..
Лицо старухи пылало таким грозным боевым азартом, что прославленные летчики Покрышкин и Кожедуб удалились ли бы перекурить на краю взлетной полосы...
Но воздушный бой не состоялся. На крутом вираже догоняя противника, Яга издали увидала, что Горыныча окружила стая свирепых гарпий...

Полдень. Дневное Светило щедро одаривало своими животворными лучами поросшую ковылем степь. Легкий ветерок нес запах полыни, мяты и множества других трав и цветов. Ветерок шелестел листьями ив, выросших у ручья, в прорытой его руслом балке. Ветерок поднимал ввысь парящего в вышине, широко раскинувшего крылья сокола. Ветерок шевелил тонкие, хорошо выделанные кожи, закрывавшие входы в шатры раскинувшегося посреди бескрайних степей Стойбища. Ветерок овеивал прохладой усталых и прожженых солнцем табунщиков, перегоняющих стада с одного пастбища на другое. Ветерок нес запах готовящегося плова и вкуснейшей бараньей похлебки, которые готовил Главный Котловой хана, но он же разносил по всей округе громкое нервное дребезжание дутара и высокие немелодичные вопли. Всякий гордый сын степей, услыхав их, сразу понимал: батюшка хан грустить изволит. Это случалось не очень часто - обычно не чаще чем раз в два-три месяца, когда Великий Меч, Надежа и Опора Высокого Неба, он же Чучмек-Хан возвращался из очередного похода "в гости", как он сам это называл. Вот и сейчас могучий хан, - среднего роста жилистый мужчина на вид "за тридцать", скрестив ноги и обняв дутар как любимую, давно не виданную им тещу, сидел на кошме у входа в свой белый шатер и терзал струны. Струны страдальчески ныли и повизгивали, как танцовщица, которую воин ущипнул за попку сильнее, чем следовало, а хан выл февральским волком, исполняя очередную слезливую песню певцов-акынов восточной степи, или иногда взрыкивал горным львом, переходя на ритмичные боевые гимны далекого Иранистана.
Вот и сейчас он ревел, подобно весеннему половодью на великой реке Итиль, исполняя очередную, слышанную когда-то давно от заезжих купцов песню:

Где теперь лошадь и всадник?
Зурна где, та, что трубила когда-то?
Где теперь пламя пылает?
Где волосы яркие, цвета заката?

Где теперь песнь дутара?
Где лук и стрелы, шлем и кольчуга?
Где же весна и где осень?
Табун где, летящий к цветущему лугу?

Вай! Они ушли словно ветер,
Прошедший по полю густой волной!
Вай! Они ушли словно песня,
Как дождь далекий в степи пустой!

Попробуй собрать легкий пепел,
Давно сгоревшей сосны лесной!
Попробуй услышать песню,
Ушедших за Море давней весной!

Дутар бренчал, хан завывал, могучие стражи из личной сотни тургаудов-телохранителей, стоявшие в карауле у входа в шатер повелителя, молча терпели…

У Гамаюн была истерика и паника, она только что смерти в лицо... морду... морды заглянула. Вся ее жизнь гамаюнская перед глазами пронеслась: вот она из яйца вылупляется мокрая, жалкая и лохматая, вот маменька с папенькой ее ругают, за то, что из гнезда выпала в лужу, а она вся такая жалкая, мокрая и лохматая. Как в гнезде под дождем сидит и ноет, в зеркало глядючи на прыщи свои подростковые вся такая жалкая мокрая и лохматая, как родичи пинками летать заставляют над озером, в которое она падает и вылезает... правильно! Жалкая, мокрая и лохматая.
Опомнившись от страха и обнаружив себя в составе экипажа союзнического летательного аппарата, Гамаюн с облегчением вздохнула... а потом еще пуще закручинилась, ну что за жизнь у нее паршивая была? Перед смертью и вспомнить-то нечего! Но все лучшее еще впереди, это она себе еще в том году предсказала, а потому, сосредоточившись на происходящем, Гамаюн радостно закричала:
- Бей его змия клятого, выползня чешуйчатого! Беееей! Горыныч змей - параша, победа будет наша! Ой... - птица стыдливо примолкла, не туда ее куда-то понесло!

Чем отличаются гарпии от пресловутой Гамаюн знала, наверное, только Средняя голова. Она вообще много чего знала. По мнению Правой, так и много лишнего. С её точки зрения разница была невелика. Как одна, так и другие представляли собой чудную смесь человеческой самки с пернатым (самцы гарпий вообще вещь редкая, один на сотню, а то и больше, а потому до участия в различных акциях их просто не допускают). А какое основное оружие гарпий, если они попёрли на Змея? Клюв? Как же! Где вы у них клюв видели? Под хвостом что ли? Когти? Но Горынычевой чешуе их когти, что слону дробина. А что же ещё? Правильно, экскрименты! Горыныч был в полном "штопоре", когда дождь из гуано обрушился на него откуда-то сверху. Пришлось резко плюнуть в сторону удирающей Гамаюн, погрозить лапой со всё ещё зажатой в ней вазой и изменить курс. Удрать от стаи гарпий было бы просто, размах крыльев позволил бы сделать это на раз-два, но вот только сей поступок был весьма унизителен. Гарпии ведь были известные любители позлословить и посплетничать. Слухи о его поражении будут у всех на устах потом ни одну неделю. Бросаться навстречу? Слова "дурно пахнущий змей" воплотятся в жизнь и вновь придётся купаться и с водяным цапаться. А, где наша не пропадала...
Горыныч развернулся и запустил вазой в старую гарпию, что неслась впереди. Глаза Левой жалостливо проводили сосуд по всей его траектории. Ваза перекувыркнулась в воздухе два раза и широким горлышком наделась прямо на голову гарпии. Та потеряла ориентацию и принялась осторожно снижаться, старательно щупая куриными пальцами воздух под собой. В этот момент в приоткрытую пасть Правой попал кусок... того самого, чем гарпии атаковали зеленошкурого. Вот это-то точно было их ошибкой. Если Средняя молча выплюнула бы вонючий комок, то Правая спустить такое никак не могла. Слова "Огонь" можно было не кричать. Одновременный залп из трёх глоток отбросил пернатых на недосягаемое растояние. Запахло палёным, жареным и...гадким. Посыпались обугленные перья. Потрёпанные гарпии с обожжёнными хвостами, потерявшие свою предводительницу развернулись и полетели обратно, до Кощея, издали осыпая вонючего Горыныча самыми мерзкими из всех слов, входящих в их литературный словарь.
Горыныч в свою очередь опустился как можно ниже и, почти касаясь верхушек сосен, полетел на озеро. Мыться.

Тем временем русалка, обиженная на жизнь, сидела в озере и гадала на кувшинке.
- Бросит царевну, не бросит царевну.... женится, не женится...
Этот цветок был уже десятым по счету. В предыдущих, варианты выпавшего ответа совершенно не устроили водяную царевну. И с последней кувшинкой постигла её неудача! Русалка в сердцах зашвырнула несчастное растение в кусты и надула губки.
- Наверняка это всё Яга виновата! - Неоспоримый аргумент успокоил её, и хотела она, было, плыть в свое царство подводное, когда увидела, заходящего на посадку Горыныча.

Очертания комнаты постепенно становились все более четкими. Уже не плавали перед глазами круги, а в ушах воцарилась приятная здоровая тишина. Валерьяна вздохнула и жалобно застонала:
- Эй! Кто-нибудь! Что случилось! Я умираю?
Тут же над царевной склонилось знакомое лицо. Да нет, не просто лицо - самый прекрасный из всех светлых ликов на свете. Можно держать пари, что Бессмертный ожидал от пленницы чего угодно, только не того, что случилось в следующий момент.
- Сокол ты мой ясный! - расплылась в нежной улыбке Валерьяна и обвила тонкими руками шею повелителя нежити.
Интересно, а сам Горыныч знал, что его слюни приворотным эффектом обладают? Наверное, не знал - а то бы не шлялся, как последний бродяга, а жил бы во дворце, да ел на золоте.

Идти через Дикое поле без коней на своих двоих сразу же показалось Ивану затеей пропащей. Раздобыть средства передвижения «а-ля конь четырехногий» можно было лишь у местного населения. Но местное население вряд ли бы решило одолжить лошадку путникам среди которых объявился бы сам царевич Петр Горохович. Кроме того, так как на данной территориальной единице не действовали правила, установленные Гаагской и Лукоморской конвенциями, Иван вполне серьезно мог опасаться и за свою жизнь, а значит, надо было хитрить, как только подвернется случай.
- Вашество, а давайте сходим до ближайшего бивуака и раздобудем там тягловую скотину, в смысле лошадь, а не нового холопа. А заодно и перекусим, - с невинным видом Ваня достал из мешка лимон, стилизованный под яблоко руками хохломских умельцев.
Давно Ванюша хранил это «яблочко» как раз для такого случая.
- Откушайте, Вашество…
«Чтоб потом ничего лишнего не ляпнули бы…»

Вы никогда не видели как глушат рыбу? И славненько. И дай вам боги не попасть под такую раздачу. Потому, что выжившие обычно завидуют тогда погибшим, а погибшие, погибшие плавают вверх брюхом. То, как плюхнулся в озеро Горыныч, потомки сравнят с Тунгусским чудом, особо при этом напирая на то, что чудо-то не воняло, а вот Горыныч... Едкий помёт гарпий сразу же нарушил всю устоявшуюся экосистему водоёма, заставив головастиков зажимать себе носы, ибо не каждый из них надеялся пережить внезапную химическую атаку.
- Вот и славненько, - блаженно произнесла Средняя, когда большая часть фекалий отстала от змеевой чешуи, растворяясь в некогда прозрачных водах.
- Вазу, жаль потеряли... - вздохнула о своём Левая.
- Так мало им дали, ату их, ату! - начала было Правая но, получив по кумполу, замолчала. Видимо соображала, что её пленяет больше, драка по шею в гуано или лирическая идиллия на водной глади.

Когда вонючая туша плюхнулась в водоем, русалка поняла, что её там пребывание было роковой ошибкой! Не надо даже объяснять, как она чувствовала себя в растворе из отходов гарпиевой жизнедеятельности. Вот так, собственно, в чем пребывала, так и чувствовала.
- Ты.. ты.. ТЫ! - Русалка даже не могла продолжить свою мысль, задыхаясь от возмущения и ароматов, распростершихся над озером. - Ты - гадкое, грязное животное! - Наконец выпалила она. - Да ты только посмотри, во что мою чудную водичку превратил! Да чтоб у тебя хвост отсох!
Только одно было утешение у водяной царевны, что кто-то уже на Горыныча сумел нагадить, тем самым превентивно отомстив за испорченный водоем.

Допев очередную жалостливую песню, хан Чучмек подумал, а не пора ли подкрепиться. Не расставаясь с верным дутаром, он вышел из шатра, взглянул на ноги тургаудов-телохранителей,
потерявших сознание от инфразвукового удара и коротко хмыкнул, пнув носком расшитого серебром и белым конским волосом сапога, огромный башмак лежащего телохранителя.
"Совсем ослабел народ Степи…" - с тоской подумал хан. - "Вот еще при дедушке покрепче были. Свистом и рыком дубы к земле пригибали… Гм-м-м-м… За что иногда от заезжих богатырей огребали, конечно…"
Хан подошел к огромному казану, висевшему на толстенных цепях над угасшим уже костром и заглянул внутрь, на несколько кучек плова, сиротливыми горками лежащие на дне, посреди которых заснул, сомлевший от обжорства поваренок, и хмыкнул еще раз. Втихую, как замысливший шкоду мальчишка, хан прокрался в кухонный шатер и "раздобыл" небольшой бурдючек кумыса, копченого мяса, лепешек и всякой снеди, способной утолить голод истинного акына и ценителя прекрасного. После чего привольно уселся у казана, хлебнул хмельного и, зажевав лепешкой, взвыл с утроенной силой, причем так, что подпрыгнули не только дремавшие у котлов повара и на своих постах - часовые, но и собаки по всему стойбищу подняли невообразимый лай и вой, подтягивая высокие ноты, вслед за ханом. Чучмек старался взять ноту еще выше, псы не сдавались, и через пару минут шум стоял такой, что у всех обывателей начали трескаться тонкостенные глиняные горшки с простоквашей из кобыльего молока. Через пять минут стенки этих горшков начали рассыпаться, а через десять начали лопаться стеклянные колбы в кальянах старейшин племени. Стерпеть это аксакалы уже не могли и всей толпой бросились к шатру хана, потрясая посохами и развевая жидкими бородами. Узрев столь почтенную делегацию, Чучмек понял, что дело пахнет топленым салом, которым стоило бы смазать пятки и, от греха подальше нырнул в казан, пинком выпроводив сидевшего в нем поваренка. Следующие примерно пол часа были для хана весьма звонкими - разъяренные старцы от всей широты души лупили посохами по крепким стенкам казана, отзывавшегося лишь недовольным гулом. Под конец, когда старейшины чуть подустали, до ушей сообразительного Чучмека стали долетать отдельные, особо красочные эпитеты, которыми его награждали лучшие люди племени и пожелания особо долгих лет жизни, только почему-то провести их предстояло очень далеко от родного шатра. Наконец, среди боевых старцев созрело некое общее мнение, которое они не замедлили высказать своему хану - Длинному Мечу, Властелину Степи, Могучему Чучмеку:
- Вот что хан, иди-ка ты… куда ни будь!
- Вот-вот! В поход пусть валит! Батыры босы, жены без украшений, духам в жертву приносить почти нечего!
- Послать его, шайтана!!! Послать!!! Что бы ранее, чем через неделю и не показывался!!!
- На охоту! На охоту его послать!!! Ой-бой, разорался то как, шайтан!
- Именно! Вот иди-ка ты, хан наш, Могучий Чучмек, на охоту, да поохоться хорошо так - не день не два и не седьмицу, а не меньше чем до новой луны, и привези побольше свежей добычи в стойбище, как такому батыру как ты и положено! Если согласен - вылазь, бить не будем.
И понял хан, что с такой постановкой вопроса, поднятого избранными членами парламента, придется согласиться. Вылез он из котла под пыхтение старейшин, поклонился мудрым аксакалам и отправился собираться в долгий путь - взнуздал под седло лучшую лошадь, вторую взял под вьюки, нагрузил коней легким шатром походным, снедью всякой и водой на первое время. Надел кольчугу байданную, поверх - зерцало с оскалом звериным да шлем с конским хвостом на острие. Взял лук тугой, да сагайдак со стрелами острыми, да копье харалужное, да саблю булатную, посмотрелся на себя в отполированный бронзовый щит, сплюнул под ноги, да и снял с себя всю эту красоту. Поехал в одежде простой, словно табунщик какой, или воин, лишь дутар неизменный не смог оставить в шатре своем…
Привязал поводья вьючной лошади к луке седла, и тихонько наигрывая, и порыкивая былины земель чужедальних, отправился в путь:

Пусть свинцовые ливни,
Нам пророчат беду.
Мы на плечи взвалили,
Вай! - Большую беду!

Полыхает с урусами война,
От темна, до темна.
Много в Степи тропинок,
Только к СЛАВЕ - одна!!!

Хвост у Горыныча, ясное дело не отсох. Мало того, пока Змей плескался он не очень-то и слышал все те эпитеты, коими награждала его девушка водных кровей, пребывавшая теперь в одном с ним водоёме. Хоть головы было и три, но процесс очищения был настолько бурным, что большинство выражений красавицы или просто пролетели мимо ушей Горыныча или же были восприняты им, как своеобразный комплимент, восхваление его мощи, силы и красоты. Когда же он выплеснул воду из ушей и подплыл к русалке вплотную три его обычно зловещих хари цвели, "как майский роз" .
- Да, я такой, блин. Покататься хошь? - Правая после мытья была приветлива, как никогда.
- Гривна - круг по озеру, - внесла свою лепту Левая, не забывавшая и о коммерческой стороне вопроса.
Средняя молчала, пребывая в состоянии блаженства после весьма продолжительного купания, отмывшено с тела постудные следы воздушного боя. То, что экосистема будет восстанавливаться не один месяц ей, в общем-то тоже было наплевать. Ну превратится озеро в болото. Что с того? Если и винить кого, так это гарпий со товарищи.

-Все! Надоело!- громко вознегодовала Фрося, которой яблок как всегда не предлагали. Ну хоть вой, ни в грош ни ставят они вою спасительницу... Жениться не хотят, красотой неземной не восхищаются, каменьев драгоценных не дарят- где справедливость жизни!-Вы тут кушайте яблочки- смотрите не подавитесь!- на этих словах разгневанная девица выхватила фрукт у Ивана, зажала Петру нос и, дождавшись, когда царевич, имеющий только один альтернативный способ дыхания, в отличие от своей зеленоволосой соблазнительницы, откроет ротик, запихнула туда "угощение", а опосля и челюсти помогла соединить.
-Все!Я ушла! Мыться!
Где уж Ежкина ученица накопала в степи речку, то нам не ведомо. Как она умудрилась отмыть с себя всю копоть и сажу, накопившуюся на ней за последние лет шесть, не используя терку, мыло и скребок- это уже чудо... Нет, она действительно была феей...

- Какое покататься?! Чучело, ты, трехголовое... Ты хоть погляди, какой свинарник тут устроил! - Продолжала возмущаться русалка, пока неожиданно ей в голову не пришла очередная "умная" мысль. - Хотя.. погоди-погоди.. Покататься, говоришь? Только вот не по кругу.. а до Царевича?
Голос земноводной царевны из истеричного, вдруг стал слаще меда.
- Ты ведь вон какой... Могучий! Сильный! А теперь даже чистый! Знаешь, у меня папаша правитель подводного царства... Поможешь мне, и он будет о-очень благодарен!
Русалка решилась сразу идти на подкуп, потому что одной лестью Горыныча было явно не пронять..

Еще только нового холопа и не хватало! – Скривился Царевич, оплевываясь кислыми остатками «яблочка». – Здесь за тобой одним – глаз да глаз нужен. Воспитывай тебя, да учи. Повезло тебе, Ванька с энтим – с су-ве-ре-ном. Другой ж уже и рукой махнул – а я все мучаюсь с тобой. Глядишь – человеком сделаю!
Стоп! Если человеком делать – то сейчас он кто? НЕ человек?! – Петр подозрительно зыркнул в сторону слуги. – Затешется нелюдь в доверие царское, дождется ночи темной…. – Воображение рисовало мрачные картины. - Только ежели не человек – это он кто?
Царевич Петр старательно задумался. Дельная мысль пришла незаметно, да и то ведь, наверняка по ошибке – заблудилась. – Холоп он! Ванька, родной… куда ж без него-то?
Петр сплюнул «хвостик» от яблока:
-Слушайте высочайшее повеление – коней достать! Да не каких-нибудь, а царевича достойных. А не то – четвертую.
Царевич вздохнул и задумчиво добавил:
-А все-таки, Вань, я – добрый. Коль лютовать бы решил – женил бы на Фроське.

Подивившись фроськиной отваге и петровскому «великодушию», Иван лишь понадеялся, что лимон окажет свое пагубное воздействие на десны и язык царевича в ближайшее время. Скинув мешок, холоп отправился исполнять повеление особы царской крови. С трудом поборов желание сбежать обратно в Муромские леса, и руководствуясь исключительно еще теплящимися патриотическими воззрениями, Ваня зашагал к ближайшему каменному идолу, дабы с высоты его осмотреть широкую степь.

- Садись, пока добрый.
До царевича, так до царевича. Знать бы ещё, где ошивается это недоросль. Последний раз Горыныч его видел как раз на озере, где он мило общался с дамами, прямо скажем, разного происхождения и о благоверной своей, той, что в башне кощеевой и не вспоминал за ненадобностью.
- Где он? - прямо в лоб спросила русалку Правая, когда та взобралась ему промеж крыльев и уселась в том месте, где сходятся все шеи, плавно переходя в могучее тулово. Лесть любят не только вороны, как известно. Говорящие пресмыкающие падки на неё не менее, особенно при благодушном расположении духа опосля обильного купания.
- Ты скажи, а я уж курс проложу по области максимальной видимости и минииальной стратегической опасности, - добавила Средняя, поворачиваясь к девушке.
Левая хотела было потребовать плату за проезд, но вспомнив, что это лишь вторая красотка, которой доведётся на нём прокатится, не стала (баба яга в оный список не включена, ибо красоткой её в текущее время может назвать разве что леший, да и тот с большого бодуна).

"Знать бы ещё, куда этот Казанова запропостился..." - Подумала русалка, но не говорить же в самом деле Горынычу: Лети туда, не знаю куда, авось и найдем. Поэтому, хоть и мерзко ей от этой мысли было, пришлось морской царевне припомнить, что собирался её Пётр спасать свою "невесту" (ХА! как бы не так, не бывать такому!) из лап Кащея.
- Широту и долгоду доподлинно не скажу, но путь Царевич держит к башне Кащеевой. Так что полетели куда-нибудь в ту сторону, а там, авось, с высоты твоего полета и заприметим его.
Русалка ухватилась покрепче за Горыныча и приготовилась ко второму, в своей водяной жизни, полету. Ещё немного такими темпами, и дочь водяного станет заправским летчиком-испытателем.

Нет никакого более древнего и славного искусства, нежели охота! Лишь она одна требует такого знания природы, такого острого глаза, такой сильной руки и ловкости, какая свойственна только настоящим воинам, истинным вождям своего народа. Именно по этому, могучий хан Чучмек уже второй день ехал по широкой степи, хорошо кушал, пил из родников ключевую воду, спал под невысокими абрикосами растущими в глубоких балках и все остальное время распугивал окрестную живность громким бренчанием на дутаре, и не менее громкими и немузыкальными воплями, которые у него звались песней. Тугой лук без дела стоял в колчане, длинная охотничья пика, какой и тура встретить можно - болталась на ремне за спиной, а хан ревел, хан рычал в запале, иногда роняя на усы чистые слезы человека, влюбленного в искусство. Напрасно зайцы сбегались со всей степи, что бы покривляться перед мордой его коня, напрасно дрофы нахально поднимали головы из кустарника, которым поросли склоны оврагов, напрасно джейраны кружили вокруг меткого Чучмека свои легконогие хороводы - в хане проснулась душа акына и усыпить ее теперь не мог никто, разве что пока она сама не умается и не захрапит до следующего приступа "синдрома акына-звезды ".

Ночь коротка, цель далека,
Жарко как в пекле и хочется пить,
Нужно ехать вперед, ведь здесь нет родника,
Нужно ехать вперед, третьи сутки вокруг лишь пыль...

Ночь - для кочевья, наш вождь молодой!
Ночь - чтоб идти, ведь не видно конца пути...
Ночь - для кочевья, Чучмек наш, лихой,
Нас звезды зовут за собой!

Жгучий рассвет - полыхает восток,
Третий рассвет, только пыль на губах,
Но мы едем вперед, нас влечет как магнит,
Видно зелень вдали, может, что-то нас ждет в лесах...

Ночь - для кочевья, наш вождь молодой!
Ночь - чтоб идти, ведь не видно конца пути...
Ночь - для кочевья, Чучмек наш, лихой,
Нас звезды зовут за собой!

Мы бродили в степи, это было всегда...
Позади лишь огонь - не смогли мы набег отбить...
С мест обжитых изгнала нас злая беда,
Но мы землю найдем, что бы знова спокойно жить...

Ночь - для кочевья, наш вождь молодой!
Ночь - чтоб идти, ведь не видно конца пути...
Ночь - для кочевья, Чучмек наш, лихой,
Нас звезды зовут за собой!

День последний настал, мы, шатаясь, идем,
Злой песок позади, под ногами - земля...
Наша ноша - легка, наша цель - далека,
Трое суток брели мы сквозь море песка...

Мы идем, мы стремимся скорее дойти,
Уж почти нет коней, но бредем мы вперед...
Мы шагаем туда, куда ведет нас инстинкт,
Видно зелень вдали, пусть нас там никто и не ждет...

И вот, когда душа акына как раз начинала клевать носом и блаженно посапывать, а сам Чучмек - все еще завывая, вертеть головой в поисках места для обеда и должной последовать за ним сиесты, зоркие глаза хана заметили на вершине рядом лежащего кургана - каменного идола, а на верхушке идола - какую-то фигуру, напоминающую человека в длинной холщовой серовато-белой рубахе, неизвестно зачем туда взобравшегося.
"Не иначе это Умертвие Из Курганов…" - подумал отважный хан, судорожно прижимая к груди тихо тренькнувший дутар. "Вот сейчас одурманит меня, заманит меня в пещеру, оденет в такую-же хламиду, увешает драгоценностями и начнет надо мной кухонным двуручным мечем размахивать!" - Обомлел отважный хан, вспомнив одну из рассказанных заезжими купцами легенд, и только он собрался, как во все той же легенде, громко запеть заклятие-оберег: "Pesnya zvonkaya leti k tomu-bombadilu…" , как увидел, что человекоподобная фигура на истукане заметила его и почему-то слегка подпрыгнула. Так как умервию не полагается столь бурно выражать эмоции, если оно неожиданно увидит одинокого степняка с двумя лошадьми, а особенно, как, наконец сообразил находчивый хан, умертвию не полагается торчать на идоле посреди полуденного солнцепека, Мудрый Чучмек предположил что имеет дело все же см человеком. Ну а человека можно уболтать, накормить и напоить, благо в сумках еще оставалось немного еды, да и кумыс в походном бурдючке еще водился. Убить на худой конец, - тоже можно, или самому от него булавой получить, - мысль об этом не радовала, но тем более открывала отважному хану широкий простор для размышлений. Тем более что любопытно было все же, - кто это шляется по принадлежащим Могучему Чучмеку землям, да еще и не спросив его на то разрешения? Подумав так, а потом - иначе, хан спрятал дутар в кожаный чехол, перехватил поудобнее пику и пришпорил коня, направив его на тот самый, увенчанный теперь уж двумя фигурами, курган.
- Вай-Вай! Кто в такую жарку пору, влез на предкову контору? Пикой мой твоя сбивать, если твой сам не слезать!

Иван внимательно обозревал море колышущейся травы, когда и заметил фигуру всадника, приближающегося к его месторасположению.
«Басурманина вот еще принесло!» - подумал холоп, почесывая в затылке и обдумывая тот момент, что у татарина (или кто это там ехал) целых два коня. Проблему представляло копье, сабля и лук, которые так же были у татарина.
Сын степей окончательно подъехал, и Иван, вняв угрозам, спрыгнул вниз, вести себя стоило соответственно, в надежде на то, что лимон все же вывел речевой аппарат Петра из строя и его комментарии не помешают.
- Здравствуй век, сильномогучий багатур, - затянул Иван, которому выше названый багатур едва доставал до подбородка, и это сидя на лошади. – Прости, что потревожили прах умерших, но три дня мы бродим по этим местам, все ноги стоптали, из сил выбились, все никак не можем дойти дорогой до владыки этих земель, - «Или испугается, или объявит себя владыкой, один хрен!» - Ехали мы к нему с посольством из Горохова царства, подарки везли да троюродную племянницу князя, дабы заключить союз и скрепить его родственными узами. Да проклятый Змей трехглавый разорил весь караван, все пожог да украл, только вот мы и спаслись, да еще княжна, где-то здесь была только что, - Ваня вполне разумно решил, что и от пропавшей Фроськи должен быть хоть какой-то толк.

Стяпняк вздыбил коня, занося копье:
- Что забыл ты на нашей земля? Али твоя в наш полон захотел? - Но услышав слова Ивана, удивленно округлил раскосые глаза и приветственно поднял руку:
- И тебе много лэт жить хорошо, урус! Вай-вай-вай! - Покачал задумчиво головой степняк, дернул себя за правый ус, перебросил пику за спину и, казалось, глубоко задумался. - Опять значит этот Змей - шайтан крылатый, орнитозавр реликтовый безАбразничает?! Ведь предупрждал же я его - наша степь, и право караваны гр… встречать - тоже только наше! Вай, докидает он однажды понты, беспрэдельщик чешуйчатый, дозагибает пальцы! Его голова, наш кинджял - чик-чик, голова, одын-два-три - всэ нэт! Наша братва на то зуб самых старых и уважаемых аксакалов дает!
После столь грозной тирады, сопровождавшейся кусанием кончиков усов, зубовным скрежетом и размахиванием над головой коня мгновенно выхваченной саблей, степняк успокоился. - Ну а вам, раз вы - послы, дорога свободный! От один край степи, до другой - все держать слово крепко и послы уважать всегда. Говоришь, к Владыке Степи ехали? Подарки и прекрасный дэвушка везли? Моя зовут Шарукан, третий темник Басурман-стана, страж этих пределов. Моя своя служба шибко-шибко нести, моя вас к хану проводить лично, моя ваша охранять, особенно княжну!
Щуплый кочевник гордо расправил плечи и потянул пальцами ус.По вполне понятным причинам гордый Чучмек, а это был именно он, не рискнул себя назвать, ведь кто поймет, что в голову этих урусов взбрести может? Даже тот, с которым отважный хан говорил - вон какой вымахал! Такой раз взмахнет рукой - улочка, второй раз - переулочек, третий - площадь имени Ленина, да еще и копией знаменитого мавзолея для тех, кто под этот взмах подвернется. А коли, не просто так взмахнет, а булавой? Вот то-то… Хан - всегда персона видная, а уж отважный Чучмек за свою жизнь и врагов себе нажить успел не мало, вот и подумал, что обычным темником вряд ли кто заинтересуется, мало ли таких темников уже видывали, что ли. А он, пока до стойбища орды ехать будут, приглядится к послам - те ли они, за кого выдают себя, или богатырская "Альфа" гороховская переодетая. А что бы поточнее это узнать, дорогу можно выбрать подлиннее и позаковыристее, такую, что бы на все выяснение хватило времени. Ну а как до стойбища доберутся - там уж и судить-рядить можно, то ли с честью принять дорогих послов, то ли головами их старый частокол становища украсить. Осмыслив все это, Чучмек воздел руки и восторженно закатил глаза:
- Так пАкажи же скорее яркий цвеэток урусской зэмли, что ты в подарок моему могучему хану везешь!

-Когой это тут кто куда везет!!!- нежным криком поинтересовалась из-за холма появившаяся Ефросинья, старательно заплетавшая непостижимым образом оказавшуюся русой косу. На затылке красовался резной каменьями изукрашенный гребень, "одолженный" в пещерке разбойничьей. Юбка Бабы Яги, в которой та не одного Кощея соблазнила по небольшой древности лет, считавшейся у бабули молодостью, радостно подмигивала окружающим подсолнухами на подоле. Щеки горели румянцем удовольствия, глазки голубенькие звездами блистали- что ни говори, а уже не та замухрышка, которой она от Яги сбегала. Даже, кажись, малость подросла, хотя и по прежнему в гренадеры не возьмут...
Завидев всадника, не замеченного ранее в отряде, а следовательно сочтенного перспективным, Фрося мигом на пальчик колечко напялила, ресницами захлопала да разулыбалась, показывая улыбку "оголодавший питон". Но говорить пока не стала, предоставляя "объекту" возможность по достоинству оценить ее незаурядную красоту и скромность.

"Когой это тут кто куда везет!!!"
Слегка контуженый мощью девичьего голоса, степняк пригнулся в седле, словно стараясь стать незаметнее и, естественно, завертел головой в поисках источника столь знатного акустического удара. Обойдя окрестности, но не заметив поблизости никакого замаскировавшегося богатыря, взгляд доблестного Чучмека задержался на невысокой (хотя по сравнению с кривоногим кочевником - вполне даже ничего рослой) русоволосой, как раз переплетавшей косу девушке. Взгляд любвеобильного Чучмека прошелся по стройной девичьей фигуре от самого русоволосого затылка, украшенного резным гребнем, до золотистых подсолнухов на подоле колышущегося, при каждом девичьем шаге, платья. Хан еще больше округлил свои раскосые глаза, да так успешно, что любой персонаж анимэ просто удавился бы от зависти, тщетно стараясь добиться такого же безупречно вытаращенного выражения лица. Чучмек открыл рот и попробовал выдохнуть, но не смог. Чучмек хотел что-то сказать, но опять не смог. Он лишь молча смотрел на стройную урусскую девушку, неторопливо приближающуюся к вершине кургана, на ее плавную, словно у плывущей лебедушки походку, на быстрое мелькание небольших умелых ладошек, переплетающих косу, на чудный румянец на ее щечках. Хан смотрел на живую голубизну и сияние ее глаз, в которых что-то переливалось так, словно несколько маленьких проказливых, но не злобных шайтанчиков играли там в чехарду и весело показывали ему языки. Могучему Чучмеку - Грозе Степей вдруг захотелось бросить походы, добычу, славу, лишь бы вечность смотреть в эти два чистейших горных озера, любоваться их загадочной и задорной голубизной. С огромным трудом, так, что даже хрустнула челюсть, хан сглотнул, еще больше, если такое вообще возможно, округлил глаза и наконец смог выдохнуть одно единственное слово - квинтэссенцию всего, что смог пробудить в его душе облик пока еще незнакомой урусской красавицы:
- ВА-А-А-А-А-А-А-Х!!!

- А вот собственно и она, - Иван ускорил темп речи, так чтобы она оставалась понятной, но так чтобы никто не успел бы вставить ни словечка. – Прекрасная княжна Ефросинья, прекрасный цветок стольного града Горохового царства…
Дальше следовало длительное перечисление титулов и прочего, придумываемых прямо на ходу. Когда воздух в легких закончился, Ваня остановился и полуобернувшись добавил шепотом уже только для Фроськи:
- Только ни в чем не противоречь сказанному, если все выгорит будет у тебя мужем повелитель степей, а мы может хоть коней достанем, - после чего вновь повернулся к кочевнику. – Ты, кажется, обещал проводить нас до стойбища великого хана, багатур?

Воздушный путь до пресловутого замка Горыныч уже выучил наизусть. Полетаешь туда-сюда ради спортивной формы, глядишь и сбросишь пудов несколько. Кстати, о пудах. Активный отдых на свежем воздухе способствует чему? Правильно, повышению аппетита. Короче, где-то на середине пути Горыныч захотел пожратеньки. Конечно, высматривание по широкой степи мелкой фигурки прынца было поручено той, кому он был действительно нужен. Сам Горыныч только мерно махал крыльями, летя почти на бреющем. Но после первого урчания в брюхе все три головы как по команде насторожились и стали обозревать окрестности с утроенным вниманием.
- Коровёнку бы, - простонала Левая.
- Не, бычка, - внесла поправку Правая.
- Бесхозного, - уточнила Средняя, - Или забыли как...
- Степных баранов, - хохотнула Правая, но баранов вблизи не наблюдалось. Наблюдались кони. После небольшого совета было решено, что конина тоже весьма питательна, отрыжки вызвать не должна, а есть ли хозяева, так это будет видно, когда подлетят.
- Конину будешь? - спросили русалку, которая пока тоже ничего кроме пресловутого стада вдалеке ничего в степи не наблюдала.

-Что значит не противоречь!- громоподобно и непреклонно молвила новоиспеченная княжна, сурово сдвинув брови и уперев руки в боки,- Нет, видали хама! Про то что я еще и крестом вышиваю и песни пою умолчал, холоп! Да я тебя в батога,- Фрося погрозила кулаком Ивану и с обворожительной улыбкой поворотилась к степняку,- вышивок я сейчас предоставить конечно не могу: одна старая карга все себе зажилила, а вот спеть- за милу душу...
И полилась песнь привольная над степью разгульной:
Сте-е-епь да сте-епь кругом-о-ом!
Воля моя во-о-ольна-а-а-ая !
Вот точно можно было бы сказать, что доведись такой песне прозвучать в лесу густом, так пригнулись бы деревья, попрятались бы звери да птицы, а Соловей-разбойник, без сомнения, повесил бы свою глазную повязку на гвоздик и подался в церковные певчие…

Царевич Петр был возмущен. Нет, не так – Царевич Петр был в ЯРОСТИ. Его – Царевича Великого. Наследника Державы, Единственную Надежду Царства Горохова (и так далее и так далее…) и каким-то послом назвали?!
-Э вахе нэ? – Возмущенно повернулся он к Ивану Царевич. Распухший от подсунутого лимона язык повиноваться категорически отказывался.
-Кисленькие яблочки в этом году – Мимолетно подумал Петр. – Видать всю сладость – пчелы в мед перетаскали. Сам же видел – так вокруг яблонек и вились… - Додумать Петр не успел – появилась Фроська.
-Нэ фэ-э-эгэ сэбэ! – Выдавил из себя Царевич. Пожалуй, сторонний наблюдатель мог бы решить, что Петр решил изучать язык узкоглазых соседей. – Определенное сходство имелось.
Коварный план сработал – Царевич Петр не мог выдавить из себя ни одного членораздельного звука.

- Ой... - только и выдохнула Русалка.
Ей и без того не хорошо было в воздухе, да ещё и от воды так далеко, а ещё и конину сырую есть предлагают.
- Ты уж, Горынушка, как-нибуть сам там... А я это... на диете, вот! На вегетарианской... водоросли всякие, ну сам понимаешь...
А про себя морская царевна подумала: "И как можно жрать подобную гадость?!". Надо же куда её занесло... летит верхом на Горыныче! Знал бы Царевич Петр, на какие жертвы она пошла, сразу бы забыл свою Царевну. А то, подумаешь, сидит себе та в хоромах Кащеевых, дожидается спасения.

То, что издали казалось табуном, при ближнем наблюдении и табуном назвать-то было нельзя. Так, пара лошадок. Да люди. Благо среди них виднелись и два-три русские лица. Чьи они можно было догадаться ещё на подлёте, ибо, хоть и потрёпанная дорогой, одежда царевича со свитой выдавала их с головой. Горыныч кочевников не любил, косые-некосые, а стрелы из своих коротких луков дугой посылать мастера. Да ещё на скаку. Ну их, куда подальше. Глаза целее будут.
- Высаживаю тут, дальше сама как-нибудь, - сказала Средняя, когда Горыныч приземлился на растоянии трёх полётов стрелы от непонятной группы. Хоть степняк в группе был всего один, но проверять, как он стреляет Горыныча что-то не тянуло.
- Ага, шлёпай за своим прынцем, а я надыбаю пока пожевать себе. Если шо - маши отсель платочком, захватим обратно, - вставила Правая, пребывавшая, хоть это было весьма странно, в благодушном расположении духа. Правда, откуда у Русалки мог взяться платочек, она сказать не могла. С каверзными вопросами разбираться обычно доставалось Средней.
"А за обратный путь по двойному тарифу возьмём", - прикинула варианты Левая, но вслух ничего не сказала, ибо, кто в своём уме будет клиента спугивать раньше времени? Будет день, будет и песня.

Сте-е-епь да сте-епь кругом-о-ом!
Воля моя во-о-ольна-а-а-ая !

Акустическая волна голоса княжны, ударила хана в грудь с силой копыта лучшей боевой лошади. Издав громкое "Фу-у-у-у-ффф!!!", бравый Чучмек птичкой вылетел из седла, и только чудом ничего себе не поломал о собственную же пику. Хотя, признаться, прижатое пикой к ноге "чудо" вызывало не менее незабываемые ощущения, чем те, какие вызвал бы перелом. Впавший в "восторг" от остроты ощущений хан хотел криком и массой новых заковыристых эпитетов, выразить свое искреннее "восхищение" талантом и вокальными данными будущей невесты Владыки Степи, но не смог вдохнуть. Лишь спустя несколько минут частых приседаний, могучий Чучмек смог, пусть изредка покряхтывая, взобраться в седло. Пусть он сидел слегка скособочившись, пусть выражение "морды лица", как иногда шептались за спиной подданные, было изрядно кривым, словно от зубной боли, степняк сидел так гордо, что было видно - вот едет настоящий батыр, который не собирается считать врагов, и если убегает с поля боя, то… в общем, почти никогда не убегает, а все слухи - суть грязный поклеп завистников. Подтянув за повод навьюченного коня, Чучмек перегрузил на свою лошадь часть поклажи, после чего хлопнул его по крупу, легко подталкивая к стройной урусской княжне:
- Вай, садись, красавица! Моя ваша к моему господину проводить! Моя ваша охранять, моя ваша шибко-шибко, самый короткий дорога вэсти! Твоя на коня садись! Вах, хАроший конь, умный и быстрый, как степной ветер, колышущий поутру ковыль! Твоя на коня садись и далеко не отъезжай - степь есть степь, тут всякое бывает. А послы и на том, что им дэдушка в наследство оставил, добраться смогут! Хай-йа!!! - Толкнув свою кобылу пятками, Чучмек перебросил пику за спину, на длинном ремне, что бы освободить руки, нежно взял в них любимый дутар и тихонько, но все увеличивая громкость забренчал:

Вай! Пойду ночью в Поле с конем!
Вах! Ночью темной тихо пойдем!
Вай, по бескрайнему, Полю Дикому!
По бескарйнему полю Дикому-у-у-у!!!

Вах! А ночью в Поле звезд - не считать!
Вай! А в Поле никого не поймать…
Вах! Только чистый свет, алый тот рассвет!
Вай! Аль село то сжег я, али вовсе не-е-е-ет!!!

Вот! Ну, хоть в степи, но найдется образованный и чуткий человек, по достоинству способный оценить многие Ефросиньены таланты. Какое же чувство прекрасного надо иметь, чтобы по двум пропетым вполсилы строчечкам понять открывшиеся ему музыкальные дарования и упасть от восхищения с коняшки своей. Нет, степной народ уже искренне Фросе нравился. И галантно даме транспорт предложить могут и на деревяшке струнной сыграют, а потом и песню споют. А какай голосовой диапазон: и кряхтенье, и завывание и пришипилявливание… Насладившись песней и с трудом сдерживаясь от непреодолимого желания подвыть, Фрося горделиво взгромоздилась на конягу, столь любезно ей предоставленную, и, вцепившись в лошадиную гриву и сдвинув брови, строго обратилась к Ивану с Петром:
- Чавой это вы встали… Полюбовались на меня, вняли благословенному гимну и ладно. Все равно, чушки вы творчески не развитые, вам не постичь великую силу искусства. По этому завидуйте и дружным маршем на подстриг - прегрешения супротив моего таланта замаливать. Хотя ладно.. Я добрая. Можете идти за нами- не могу же я, великая и прекрасная княжна, без свиты путешествовать…

Русалка со спины Змея слезла, но радости у неё мало было. "Шлёпай".. хорошо сказать, а когда она уже совсем зачахла без воды, и того гляди свалится прям посреди поля. Только вот злить трехголового ей не хотелось, мало ли ещё пригодится.
- Спасибо тебе, Горынушка, вот охмурю я окончательно Царевича - прилетай на свадьбу!
Помахав своему трехглавому средству передвижения, русалка пошла по степи в произвольном направлении.
"И на что только не пойдешь ради заму... любви! Хоть бы дождичка..."
И уж совсем думала морская царевна, что засохнет прямо на месте, как повезло ей неожиданно. Увидала она ручей, и обрадовалась не на шутку. Нырнула в прохладную водичку и была такова.
Появилась русалка на поверхности только в речке Смородине, что у Кащеева замка протекает, и стала дожидаться Царевича.

.. Конница летела вперед по чистому полю, бездалостно втаптывая в пыль остатки растительности, навстречу ощетинившейся копьями пехоты.
Удар! И первые ряды всадников оказались смяты. Хрипели проткнутые копьями кони, падали на землю вылетевшие из седла люди. Все они падали, чтобы уже никогда не подняться. Все, кроме одного. Предводитель войска, оказавшиьс на земле, встал, неспеша отряхнулся и вытащил из ножен свой двуручный клинок. От каждого его удара в сторону отлетали десятки вражеских воинов. В строю противника образовалась брешь, в которую хлынула уцелевшая конница...

Кощей вспомнил молодость. Причиной тому был поцелуй красавицы. И пролетели перед его глазами все битвы, все сражения , в которых он участвовал.

Это было бы еще ничего, но вслед за ними в очередь образов встали все пленники, замученные Кощеем, все его жертвы, сгноенные в темных подземельях...

И тронули эти образы остатки черной души Бессмертного.
Освободился он от объятий Валерьяны, сел на стул... и расплакался