Буря, принесенная ветром с озера Бива, свирепствовала всю ночь, и люди – воины Западной армии и воины армии Восточной, - надеялись, что двадцать первый день «месяца без богов» пятого года Кейчо* будет солнечным и холодным. Узкая горная дорога превратилась в поток жидкой грязи под ногами пеших и копытами лошадей, по склонам гор водопадами текла вода. Если измотанные ночным переходом солдаты находили силы молиться, то просили лишь об одном – пусть утром их встретит солнце.
Командующий мятежниками даймё Саваямы, что в провинции Оми, Ишида Мицунари время от времени поглядывал – хоть и против воли, так как каждый взгляд в ту сторону порождал в его сердце смятение, - на мальчика лет двенадцати, что ехал возле него, одетый в доспехи, будто взрослый военачальник. При вспышках молний Ишиде чудилась восторженная улыбка, застывшая на губах у мальчишки. Порой юный воин запрокидывал голову к небу, подставляя лицо дождю, и тогда все слышали его смех, вторящий раскатам грома.
Но когда измученные самураи, кое-как проспав несколько коротких часов, что отделяют приход Вола от Дракона**, принялись выжимать одежду и сушить оружие, с гор спустился непроглядный туман. Только гул искаженных им человеческих голосов, звон конской сбруи да металлический лязг оружия подсказывали: враг расположился не далее двух полетов стрелы.
Восточной армии тоже пришлось не сладко. Князь Хосокава Тадаоки, которого легко было отличить по фазаньим перьям на шлеме – сейчас они были мокры и изрядно грязны – поставил своих людей напротив холма, там, где дорогу на север перекрывал сам Ишида, и теперь до рези в глазах всматривался в туманную муть, сжигаемые желанием отомстить за пожар, что стал погребальным костром Таме, жены Тадаоки. За ним по южной дороге подтягивал свое войско ши-тэнно*** Хонда Тадакацу.
По рядам передали слова Токугавы: «Есть только два пути – вернуться назад с окровавленной головой врага в руках или быть принесенным, но без собственной головы». Но первыми в бой вступили не старый и верный Хонда, не неистовый Хосокава – с боевым кличем на врага бросились Красные дьяволы Ии.

* то есть - 21 октября 1600 года
** час Вола – с 01:00 до 03:00, час Дракона – с 07:00 по 09:00
*** ши-тэнно – четверо главных приближенных Токугава Иэясу: Сакаи Тадацугу, Исикава Кадзумаса, Сакакибара Ясумаса и Хонда Тадакацу; последний был особенно яркой личностью, носил шлем, украшенный оленьими рогами, и проявил себя постоянным и верным защитником интересов рода Токугава

Арима Мидзукуни, вассал Кобаякавы из провинции Чикуго, что на острове Кюсю, был весьма озабочен, но не знал, с кем поделиться тревожными мыслями, которые не давали ему покоя уже не день и не два. Так случилось, что Арима был в карауле, когда к их господину было велено провести полуночного гостя, вот с тех пор он и не мог понять, что творится вокруг. Тот странный гость, посетивший их господина в Осаке, приходил еще несколько раз, но увидеть его лицо не удавалось; оно всегда пряталось в тени широкополой соломенной шляпы, а одежду надежно скрывал дорожный плащ-мино*. О чем он мог говорить с молодым Кобаякавой или был лишь посланником, который носил важные письма, Арима не знал и забыл бы об этом таинственном человеке, если бы недавно в их отряде не появился никому незнакомый ронин. Всем советовали не задавать лишних вопросов – ни ему, ни о нем, а сам воин предпочитал отмалчиваться или отвечал шутками и недомолвками. На него вскоре перестали оглядываться, хотя роста он был немалого, а выглядел так, словно не знал, для чего людям гребень и горячая ванна. Но Арима мог чем угодно поклясться, что уж видел этого человека, только раньше он был одет в широкополую амигаса и соломенный мино.

---

*мино – плащ из соломы, который носили зимой или в дороге.

Ветер трепал неубранные волосы, черные с нитями седины, вспыхивающими ослепительно белым при свете молний. Буря не была помехой шаману, но и радости не доставляла, лишь недовольство, что пропадают впустую такие великолепные декорации. В эту ночь с обеих сторон здесь собрались многие, кто пользовался его услугами мастера чайной церемонии или прорицателя и колдуна, а то и всеми одновременно. И, какая жалость, ему не нужен был ни один из них.
В лагере Кабаякавы укрывшись чем попало воины спали, утомленные ночным переходом. Оставленные на вахте у костров тоже дремали. Колдун пробирался между ними, не тревожа. Даже если кто-то из них просыпался, видел лишь мимолетную тень, которая растворится, стоит к ней присмотреться. Шаман нашел, что искал и сел в отдалении на камень, держа в руках неразлучный посох. Взгляд непроницаемо черных, будто состоящих из одного зрачка, глаз был прикован к мужчине, пристроившемуся под ненадежной защитой облетевшего дерева. Ближайший костер погас, страж не доглядел, сморенный усталостью и сном. Но к тому, за кем наблюдал колдун, сон все не шел, только тяжкая дрема. Воин ворочался с боку на бок, сипел что-то, бормотал себе под нос.
Колдун выжидал. Холод не мешал ему, ждать он умел, но в груди тлела злость на человека, который заставил потратить на себя столько времени и сил. Заклинания, подосланные шикигами и духи – все втуне. В конце концов, пришлось идти лично.
Дождь пошел на убыль. Среди медленно накатывающей тишины все отчетливее слышалось бормотание старика посреди лагеря. Кончилась фраза, лицо с заостренными будто иссушенными чертами повернулось к горам. Оттуда уже полз туман, застилая долину словно тонкой мучной пылью.
Воин под деревом наконец-то забылся. Колдун удовлетворенно кивнул, лицо прорезала мимолетная улыбка, и снова забормотал. Вот уже нет его на камне, а к человеку пробирается, осторожно ступая по грязи и брезгливо потряхивая лапами, темно-серый с рыжими пятнами кот. Подошел, обнюхал лицо, стараясь не касаться. Обогнул, подкрадываясь с другой стороны. Тронул лапой меч в ножнах. Обнюхал. Ухватил зубами.
И вдруг очутился в двух шагах на боку, прокатившись кубарем. Поднялся, растерянно и недоуменно тряся головой. Человек уже убирал руку обратно под циновку, даже не проснувшись. Кот фыркнул на него и пропал вместе с последними обрывками уходящего в горы тумана.

Красивым показным движением, как на сцене, Тенкьё откинул голову и загнал меч в ножны, последний раз резко деранув его перед этим точилом. Пусть видят, что он готов к бою и только ждет, чтоб начать рубить головы псам Токугава. Мысль, что сейчас на него не смотрят и всем не до того, не была допущена пред черные очи буси как не подходящая к случаю.
Зря он, что ли, даже не дает себе вздрагивать от холода, сидя на этом проклятом камне? Эх, жаль девушек тут нет – было бы кому полюбоваться гордой позой!
Кстати, долго таки не высидеть, как бы красиво это ни выглядело...
Спасение пришло в лице приказа строиться в ряды – враги приближались. Время прославиться – или умереть. Умирать не хотелось до озноба, сравнимого с вызываемым этим туманом. Но как солнце заставляет туман прятаться и расползаться – так горячая, раскаленная до белого свечения гордость разгоняла липкие холодные страхи.
Потом... потом вперед бросились Красные дьяволы, начиная битву, и думать стало совсем некогда.

Буря бушевала всю ночь, и кони и люди вымотались до предела и промокли, так, что сасимоно кавалеристов потяжелели и обвисли, покрывшись пятнами грязи, а доспехи казались принадлежащими выходцам из подводного мира, но все упорно двигались вперед. Приказ Господина Белого Феникса гласил: «Как можно скорее разведать путь на соединение с войсками верными Тоётоми Хидэйори и доложить!», а значит, должен был быть выполнен.
И он был выполнен. Уже почти под утро, измотанная полусотня тяжелых кавалеристов-нагината клана Санада достигла передового дозора Западной Армии. Полусотник Такеда Хидэтада в который раз смахнул с кончиков усов набежавшие дождевые капли, выслушал доклад солдата из высланного вперед караула и взмахнул вперед тонким бамбуковым хлыстом с некогда цветными, а ныне с тяжело обвисшими, невразумительного оттенка, лентами на конце и проорал:
- Солдаты! Мы почти добрались! Еще чуть-чуть и встретим отряд господина Уэсуги Кагекатцу, воины которого охраняют эту дорогу, а затем доберемся до лагеря и каждый из вас сможет накормить коней, отогреться у костра, поесть и выпить порцию доброго сакэ, а кроме того, немного отдохнуть, прежде чем станет действительно жарко! Вперед!
Ехавшие по два самураи ответили тихим нестройным: «Hai!». За прошедшие сутки они почти утратили возможность громко выражать эмоции и мечтали лишь о миске горячего супа, чашечке сакэ и хотя бы небольшом навесе над головой - что бы хоть некоторое время на нее не капало, пока ты сможешь провалиться в глубокий сон.

(на самом деле - Рейтар, мы помогаем выкладывать)

Хидэтада придержал коня, пропуская мимо проходящую колонну, оценивая лица своих людей и состояние их коней. Он видел усталость и измождение, и сердце его огорченно сжималось от понимания, что начнись бой немедленно, шансы уцелеть, у каждого из них весьма невелики. Но так же он видел, что дух их не сломлен, и если придется умирать, они будут это делать достойно, так же как служат своему господину, и сердце его вновь начинало биться спокойно.
«Добрые воины…» - думал он, похлопывая по шее зло заржавшего Демона-У, как раз попытавшегося цапнуть за зад последнего коня в цепочке, но остановленного железной рукой своего Такеда. - «Обученные и преданные воины. Если благие ками ниспошлют нам хоть немного отдыха, хотя бы полдня, день, мы сможем показать на что способны. Как только люди хоть немного отдохнут, отправим гонцов, и войско Господина проскользнет незамеченным. А если удача будет на нашей стороне, оно ударит во фланг и тыл армии Токугава, пока она завязнет в рядах Западной Армии и одним ударом решит исход боя».
Хидэтада ухмыльнулся, представив себе выражение лица самого Иэясу, когда он увидит позади своего строя многочисленные штандарты Господина Белого Феникса, и подтолкнул коленями Демона, недовольно бьющего грязь копытом. Он обогнал колонну своих людей, возглавив ее, и достойно приветствовал господина Уэсуги, обсудив размещение подчиненных и получив разрешение отдохнуть в лагере этого клана, после чего отдал несколько распоряжений касательно ночевки и очередности дежурства.

(Reytar - автор)

Прошедший жестокую школу Имджинской Войны, Такеда Хидэтада не полагался на не отходящий далеко от лагеря немногочисленный конный патруль клана Уэсуги, заставив своих людей сперва покормить и напоить небольшой порцией сакэ коней, а уж затем приступить к трапезе самим. Кроме того, кавалеристы легли спать, не снимая одетых поверх сухой одежды расстегнутых доспехов и выставив свой собственный караул, который должен был меняться каждый час. Наконец, в небольшом биваке тяжелой кавалерии клана Санада все стихло, но очевидно благие ками в это время были заняты какими-то более важными и срочными делами, или же до смертных именно в это время им не было никакого дела, но поспать Такеда Хидэтада и его людям удалось крайне мало.
Когда с вершин гор начала сползать туманная дымка, застилая все вокруг непроглядной мглой, караульный самурай разбудил полусотника. Коротко, дельными фразами он сообщил, что воины Уэсуги чем-то встревожены, а он слышал со стороны предполагаемых позиций противника нарастающий, громкий топот, напоминающий удары лошадиных копыт по камню.
Мгновенно продрав глаза, Хидэтада вскочил на ноги и хлопнув часового по плечу, прошипел: «Тихо буди командиров третьей и четвертой десяток, пусть поднимают людей. Всем - в седло, но что бы без шума, понял?!». Караульный кивнул и рысью устремился выполнять приказ, а Такеда занялся подъемом воинов остальных десяток, сквозь зубы кроя всех небожителей самыми дорогими и редкостными словами за то, что послать туман они соизволили, а вот разогнать этакую мерзость, в которой не поймешь, кто свой, а кто чужой, и не подумали.

Воины клана Санада почти успели… Они уже оседлали коней и застегивали доспехи, когда из туманной мглы донеслись яростные вопли и звуки ударов сталью о сталь – дозор клана Уэсуги подвернулся под атаку Красных Дьяволов Ии. Судя по тому, что крики боли и ярости звучали все громче и многочисленнее, в рукопашную схватку оказался втянут весь отряд Уэсуги Кагекатцу и, не смотря на сопротивление, Красные Дьяволы теснили его.
- В седло! – Проревел Такеда Хидэтада уже не видя необходимости соблюдать тишину. Он с грустью взглянул на так и не успевших отдохнуть боевых коней, с надеждой – на застывших в седлах подобно литым статуям, своих воинов, с яростью – на стену непроглядного тумана, из которой только что с болезненным ржанием вырвалась буланая лошадь с покрытым брызгами крови седлом, и громко произнес, жестикулируя бамбуковым хлыстом:
- Строимся в две линии расширенным строем, крыльям – не рассыпаться, идем плотно. Держаться всем вместе. Если не повезет, пристраивайтесь к людям господина Уэсуги – они лучше знают эти горы, а там будет видно. Гонца к Господину я отправил заранее, так что чем дольше мы сможем связывать боем войска Токугава – тем больше шанс уцелеть и победить с честью. Ну а теперь… ВПЕРЕД!
- Вперед! – Проревели кавалеристы-нагината, коленями посылая вперед усталых коней. – Впере-е-е-е-ед! САНА-А-А-А-АДА-А-А-А!!!...

Арима Мидзукуни, который вместе с прочими пешими воинами Кобаякавы еще не двинулся с места, наблюдал с вершины холма, как была остановлена первоначальная атака и превратилась в масштабную рукопашную схватку. Он смотрел, как ударные отряды Восточной армии пытаются опрокинуть самураев Укита, как они удар за ударом наносят по левому флангу, туда, где расположился командующий мятежниками. Кусая в нетерпении губы, он смотрел, как не сдвинулись с места сацумские всадники, но это было правильно, их еще рано было вводить в бой. Но Арима не понимал, почему стоят они сами. Если бы сейчас Кобаякава отдал приказ о наступлении, они могли бы прийти на помощь своим и перевернуть ход сражения. Уже несколько раз Ишида посылал им сигнал выступать, но они стояли на месте. Арима смотрел, как верные Токугаве солдаты обходят стороной их холм, как будто тот был заговорен. Как Отани разворачивает свои отряды, видимо, заподозрив то же самое, о чем думал сейчас сам Арима.
Кобаякава не собирался участвовать в бойне; по крайней мере, не на стороне мятежников Ишиды. От командующего прискакал еще один гонец, Кобаякава выслушал его и покосился на стоящего рядом рослого самурая в темной одежде без гербов - тот отрицательно качнул головой. Несколько аркебузиров все-таки выстрелили в их сторону, но, похоже, они метили в небо. Прошло еще несколько томительных долгих мгновений, и вдруг, словно пробудившись от сна, Кобаякава отдал приказ выступать – и ударить по бывшим союзникам.

(при участии Биша)

Спустя несколько часов, остатки полусотни тяжелой кавалерии-нагината клана Санада которыми командовал Такеда Хидэтада, и уцелевшие воины клана Уэсуги во главе с даймё вступили во двор замка Широиши. Хидэтада скрипнув зубами покинул седло, придерживая правой рукой безвольно болтавшуюся левую и взглянул на своих людей, которые расположились под стеной. В этот момент на шиинари-кабуто* достойного полусотника не было ни одного из украшавших его ранее рогов, а хотокэ-до** носил на себе следы жестоких ударов, благодаря мастерству выковавшего его мастера, все же не пробивших доспеха, но боевой дух Такеда Хидэтада был немногим крепче, чем до начала битвы. Он подошел к расположившимся на земле кавалеристам, взглянул в лицо каждого из них, сожалеяо том, что сейчас, для того, что бы сделать это, требуется куда меньше времени чем потребовалось бы в начале часа Дракона и поклонился:
- Солдаты! Все вы бились подобно поражающему дракона Сусанно-но-Микото, и заслужили великую славу. Все вы с честью исполнили свой долг. Это – не последняя наша битва, всем нам еще предстоит не раз послужить Господину нашему Санада Юкимура, по этому я говорю вам: «Спасибо!». Битва еще идет в горах. Что там происходит, мы не знаем, вмешаться в нее не можем, но точно известно одно – наша задача уцелеть и вновь встать под штандарты клана Санада, по этому слушайте боевой приказ. Перевязать раны свои и лошадей. Подкрепиться чем у кого есть, напоить и накормить коней и отдыхать, пока есть такая возможность. Этот замок осажден, возможно, нам придется оборонять его, а может и покинуть, отступая назад к замку Господина, по этому отдыхайте, сколько сможете – потом такой возможности уже не будет! Все.

---
* шиинари-кабуто - шлем в форме жёлудя
** хотоке-до - вид гладкой кирасы без особых украшений

- Hai!
Усталые, окровавленные, в изрубленных доспехах, кавалеристы, поклонились своему командиру и принялись за дело. Кто-то уже стреноживал зло храпящего и вырывающегося коня, готовясь выдернуть засевшую в его крупе стрелу, кто-то держал все того же коня, не давая лягнуть копытом, кто - перевязывал голову раненому товарищу, кто - делился с соседом рисом и только что набранной в колодце водой. Все были при деле, и этот обыденный труд куда больше помогал поддерживать боевой дух, чем самые прочувственные речи.
Спустя некоторое время, когда раны были перевязаны, а накормленные и напоенные люди и лошади немного отдохнули, к воротам осажденного замка подъехали три самурая со штандартом Токугава и монами клана Такеда на одежде. Главный из них - крепкий мужчина лет пятидесяти зычно заговорил, обращаясь к осажденным. Он рассказал, что мятежники, именовавшие себя Армией Запада - разбиты, а головы виднейших их предводителей собирают по полю боя, дабы представить господину Токугаве. Что благородный господин Токугава Иэясу предлагает господину Уэсуги Кагекатцу выразить свое почтение и повиновение от имени всего клана, а так же поклясться верно служить, и тогда клан Уэсуги не тронут. В противном же случае…

(и опять помогаем Рейтару)

Что именно обещали в противном случае, Такеда Хидэтада не дослушал, зло хмыкнув в усы и сплюнув в пыль, после чего еще раз припал к наполненной свежей водой походной фляге. Он отлично понимал, что для спасения своего клана Уэсуги Кагекатцу - добрый господин и достойный воин, способен пойти на многое, в том числе и на то, чего требует Токугава. А это значит что самому Хидэтада, и всем его людям будут угрожать плен и казнь, или необходимость совершить сеппуку. Это значило лишь одно - нужно уходить, прорываться в горы и чем скорее, тем лучше. Спокойно предупредив своих людей и раздав необходимые приказы, Такеда Хидэтада набросил на себя незастегнутый доспех, стараясь не задеть висящую на перевязи руку, и поднявшись на стену, с достоинством поприветствовал воина клана Такеда, спросив его, что же господин Токугава велел передать им: полусотнику кавалерии-нагината клана Санада, Такеда Хидэтада и его людям?
Парламентёр знакомо дернул себя за ус, кривовато улыбнулся и ответил, что касательно людей Санада Юкимуры, в отличие от людей господина Кобаякава Хидэаки, на поле боя доказавшего свою верность, никаких отдельных приказов господин Токугава давать не изволил. А значит поступать с ними будут как принято по отношению к преступникам и мятежникам, и что господину Уэсуги было бы лучше задержать таких людей и взять их под крепкую стражу, дабы передать их верным слугам господина Токугава как знак повиновения, для последующего наказания их, после того, как мера их вины будет определена.

(все равно это - Рейтар)

С совершенно непроницаемым выражением лица Уэсуги Кагекатцу повернулся, что бы отдать команду, но понял что опоздал: у дальних ворот раздались дикие крики – словно кому-то откручивали голову, несколько раз загремела сталь о сталь, бахнул один выстрел из аркебузы, тут же сменившийся воплем боли и громкий топот копыт возвестил о том, что остатки полусотни кавалерии клана Санада вырвались на свободу, покинув ставший ловушкой замок Широиши.
Господин Уэсуги холодно кивнул Такеда Хидэтада, тем самым выражая ему свое уважение и произнес:
- Вы хорошо дрались и достойно проиграли. Ты, полусотник, будешь пытаться оказать сопротивление, или согласишься, не роняя чести, быть переданным в руки послов господина Токугава? Сам понимаешь, мне все равно, передать им тебя целиком, или одну лишь голову. Что скажешь?
- Если послами господина Токугава будут те доблестные, принесшие вести, воины, которых я вижу у стен твоего замка, господин Уэсуги, то я не обнажу оружия против тебя и твоих людей.
- Ну что же… Ты сам выбрал свою судьбу. К добру или к худу, но выбрал. – Ответил господин Уэсуги. – Откройте ворота! Полусотника – под почетную стражу.
- А вам я скажу вот что… - Уэсуги Кагекатцу с достоинством поклонился парламентеру и продолжил. – Я подчиняюсь воле господина Токугава Иэясу, выражаю ему свое почтение и повиновение, и открываю для вас ворота. Так же, как знак своего повиновения и преданности, я передам в ваши руки полусотника кавалерии мятежного клана Санада, Такеда Хидэтада и сам предстану перед сиятельным господином Токугава, подчиняясь его воле и выражая согласие его предложению. Прошу вас вступить в эти стены, достопочтенные послы!

И чего ему показалось, что время ожидания закончилось? Стоит тут стоять – с тем же успехом можно было спокойно сидеть! Разве что так теплее, особенно если переступать с ноги на ногу...
Рядом кипела битва, Укита, первым вступивший в бой, успешно держался и даже контратаковал, насколько было видно Тенкьё поверх голов товарищей, большинство из которых он все же превосходил ростом. Зато Ишиду теснили, а командир все не вступал в сражение, как и Кобаякава. Они что – рехнулись? Да он бы!..
Представилась картина – как он, оказавшись на месте Шимадзу, Ишида, Кобаякавы – да какая разница-то? – повел бы войска на армию Токугавы. Восточные кланы разбегаются перед его конем, несущимся на острие атакующего клина, а потом...
Что было потом – узнать не удалось, так как в этом месте Шимадзу, не зная того, прервал мечты молодого человека, двинув свой отряд в бой.
Вскоре все вокруг смешалось в суматохе, и Тенкьё ничего не видел, кроме своих соседей да противников. Вот он разрубил ударом наотмашь чужой доспех, и, обливаясь кровью, тело упало к его ногам. Рука вместе с плечом – тоже, но отдельно. Наверное, это страшно, если подумать, но - привычно. Утренний туман ушел с поля смерти, однако осталась дымка в небе и в душе, где кровавый азарт мешается с нарастающим усталым безразличием.
Неудачливая стрела, сбив набок шлем, отлетела прямо под меч и превратилась в два обломка, а в следующий миг в голове загудело, и он покачнулся, невольно укрывшись за соседом. Спасший голову от удара катаны кабуто* слетел, и дальше буси дрался без него. Они верили в победу. Верили до того момента, когда сбоку ударили воины Кобаякавы и даже немного после – казалось, что все можно исправить, продержаться.
Усталость отступила под напором ярости – он рубил изменников с остервенением, даже не замечая, что по ребрам течет кровь – следствие удачного удар чьего-то вакидзаси. Удерживаемый двумя руками меч свистел, честно выдерживая все выпавшее на его долю. На миг перед глазами среди врагов мелькнул какой-то громила, Тенкьё, выбрав цель, попытался дотянуться до него мечом. Однако на пути оказался кто-то еще, а потом бой разнес их в стороны.
А еще немного спустя стало ясно, что победы не будет.

---
*кабуто - шлем

Ему казалось – судьба исчерпала на долгий сегодняшний день запас удивительных поворотов. Он понял, как ошибался, когда рукопашная схватка вынесла его один на один с самым неожиданным из противников – мальчишкой, что едва доставал рослому самураю до пояса. Похоже, юного воина до сих пор берегли, лишь сейчас – когда полегли все его телохранители, - он стал легкой добычей. Самурай пригляделся: не такой уж и легкой. Меч в руках у мальчишки был испачкан в крови, синий лак на доспехах посечен чужими клинками. Сопляк задыхался и едва стоял на ногах, но, увидев врага, повелительно взмахнул рукой: я достоин принять твой вызов, нападай!
- Твое имя? – выдохнул самурай.
- Ашикага Нобору, - мальчишка попрочнее уперся ногами в землю, готовясь встретить атаку. – Назови себя!
- Сейшин Киёмори из Нары.
Он ждал, что все кончится на первом ударе. Все и кончилось, но – не так. Упрямый сопляк не присоединился к соратникам, чьи тела лежали в раскисшей грязи; с жалобным стоном, как будто от боли, сломался клинок Масамунэ. Противник, не растерявшись, попытался достать самурая, не хватило силы и длины рук. Долговязый воин отшвырнул пацана, как щенка. Он почувствовал сильный удар в бок и ждал боли, но та не пришла - наверное, аркебузная пуля отскочила от доспеха.
- Я прощаю тебе, Сейшин Киёмори из Нары, как прощаем мы врагам своим, - капризные губы, украсившие любое девичье лицо, сложились в улыбку, при одном взгляде на которую в голову закрадывались совсем не благочестивые мысли.
Непокорный мальчишка смотрел, не отрываясь, прямо в глаза самурая. Тот, смутившись, вдруг отвел взгляд. Хриплый крик заставил бойцов оглянуться. Занеся меч над головой, к ним бежал Красный дьявол; на алых доспехах свежая кровь была незаметна. Времени не оставалось; крутанувшись на месте, самурай со всей силы всадил обломок меча в едва заметную щель между пластинами ярко-алого, пламенем сияющего на осеннем солнце нагрудника. Красный дьявол удивленно вздохнул, мешком рухнул в грязь на колени; он еще смотрел удивленно на рослого воина, когда подскочивший сзади мальчишка опустил на его шею меч.
- Идем.

(soshite Saru-sama)

Маленький Ашикага облизал пересохшие губы, наблюдая, как его недавний противник вытаскивает из-за пояса уже ненужные ножны и с досадой швыряет на землю.
- Куда? Не помню, чтобы сдавался тебе в плен.
Самурай вытер лицо, оставил грязные разводы на скулах.
- Когда-то давно я дал слово, - пояснил рослый воин; огляделся, выдернул из кучи тел брошенную нагинату. – Пришло время его сдержать.

Они пробивались сквозь толпу, которая уже не всегда понимала, кто в ней свой, кто чужой. Потом, когда во главе восьмидесяти сацумцев напролом пошел Шимадзу Йошихиро, спутник Нобору, не долго думая, выдернул его из-под копыт мчащихся о весь опор лошадей. А потом – долго нес на спине, когда идти стало невмоготу. А когда выдохся сам, усадил мальчишку, которого нес на спине, под дерево. Даже по испачканному в грязи и крови лицу было видно, как ему жаль своего маленького товарища, холодная раскисшая земля, перемешанная с первым осенним снегом, не лучшее место, но подстелить было нечего.
- Нам не уйти...
- Это мне не уйти, - поправил самурая Нобору. - А ты еще можешь спастись.
Вместо ответа тот уселся рядом, принялся счищать глину с треснувшей под ударом чьего-то копья наручи. Юный мятежник оглянулся на холм, из-за которого вот-вот должны были выехать всадники, достал из-за пояса меч и протянул самураю.
- Забери его с собой.
- И что мне с ним делать?
- Твой сломан.
- Ну и что?
- Вернешь его мне... когда-нибудь.
Когда посланная погоня окружила маленькую фигуру в синих доспехах, мальчик стоял на коленях, сложив в молитве ладони; снятый шлем валялся рядом. Первый всадник занес длинный меч, но наткнувшись на внимательный взгляд неожиданно серьезных глаз, натянул поводья.
- Ты поступишь умнее, - произнес необычный мятежник, - если отведешь меня к господину Хасами*.

---
*Хасами-доно – букв. «господин Клещи», прозвище, данное Токугава Иэясу за скупердяйство и чрезмерную бережливость.

(без Мицуке не обошлось)

Жидкую полевую траву все еще хлестал ветер, и невысокому, простенько одетому самураю нелегко было вести белую лошадку по неровной, темно-кровавой почве, покрытой телами. Тем не менее, всадник все время понукал коня, так что в конце концов зверь перешел на рваный галоп, а из-под шлема самурая выбилась прядка темных блестящих волос. Они были немедленно водворены обратно, так как впереди отчетливо послышались крики множества людей и звон железа, а хозяин непослушных прядок совсем не хотел разоблачения. А разоблачать было что – под легкими доспехами пряталось привыкшее к роскошным тканям девичье тело, а под маленьким шлемом соответственно – молодое запачканное личико весьма высокородной особы – неугомонной О-Санго.
Да, не сиделось ей дома, среди матрон и всяких церемоний. Не повезло, родилась девушкой. Исправить это, к огромному сожалению О-Санго, было никак, мать бы ни за что не пустила, а сердечко рвалось вперед, биться на земле доблестной родины, скакать на красивых лошадях под знаменами, быть сильной. Поэтому с самого детства девочка, когда никто из нянек не видел, училась управлять оружием со старым мастером и скакать на лошади (что получалось несколько хуже).
И вот результат – в купленных слугой старых доспехах, с красивым фамильным мечом на поясе для вида и на лошади младшего брата О-Санго стремилась по устланному трупами полю к лагерю уже победивших без нее воинов. Ей хотелось успеть хотя бы одним глазком увидеть настоящий бой, но девушке не везло. Было немножко страшно от такого количества мертвецов, и беглянка все пришпоривала лошадь и очень быстро достигла толпы воинов, которые, однако, все еще бились. О-Санго радостно соскочила с коня и ринулась вперед, но вдруг поняла, что попала в самую настоящую резню. Кто-то ударил сзади, девушка отчаянно отразила меч, и ее протолкнули вглубь. Она не могла понять, кто же здесь свои, а кто нет, слишком все было смешано и страшно. В рассказах отца война была совсем другой...
-Мятежники, убейте всех! – визжал кто-то над головами. О-Санго в ужасе скрещивала нагинату с каким-то израненным самураем, который полоснул ей по наплечнику. Он раскололся, и противник чуть не убил незадачливую воительницу, но кто-то проткнул его насквозь.
-Ты за кого? – нервно спросил ее спаситель.
-Я? А... За Токугаву, - растерянно ответила О-Санго низковатым голосом. Самурай кивнул.
-Ты молод, уходи, - и исчез в толпе.
Девушка, дрожа, бросилась в сторону темневшего леса, благо среди воинов наступило какое-то затишье, но в просвете между движущимися доспехами увидела нескольких самураев, которые вели маленькую фигурку в поцарапанных синих доспехах. По-видимому, это был совсем мальчик.
«И это я молода?» - промелькнуло в голове. Она прижала шлем и вырвалась туда, где людей и драки было уже немного. Странное шествие вроде намеревалось продвигаться вперед, толпа расступилась, О-Санго споткнулась о мертвое тело и упала в грязь. «Повезло еще, что живая,» - чуть не плача, подумала девушка.

Прошло несколько часов, после того как господин Уэсуги Кагекатцу открыл ворота перед послами Токугава Иэясу. Подчинившись воле Господина Клещи, он вскорости отправился в ставку последнего, дабы явить повиновение и должное смирение, а довольные успешным ходом переговоров послы их охрана и сдавшийся им Такеда Хидэтада отправились в ближайший лагерь Восточной Армии. Полусотник кавалерии-нагината – не велика птица, что бы его сопровождать его на казнь или сеппуку в ставку прославленного вождя, по этому и сам пленник, и послы ехали неторопливо, изредка, с взаимным уважением перебрасываясь словами. Оружие у Хидэтада не отобрали, но перевязали цубу шелковым шнуром так, что даже приди ему какая блажь, выхватить клинок мгновенно просто не получится. Да и десяток конных солдат с монами Такеда и штандартами Токугава на доспехах, покачивающиеся в седлах, нет-нет, да бросали на пленника бдительные взгляды.
Наконец, впереди показалась ложбина, от которой в разные стороны, подобно щупальца осьминога от тела, расходились ущелья, и старший посол поднял руку, дав команду остановиться. Старший телохранитель взглянул на него, готовясь отдать приказ разбивать временный лагерь, но пожилой воин некоторое время неподвижно сидел в седле, испытующе глядя на Хидэтаду, после чего произнес:
- Куда мы едем, ты знаешь. Что там тебя ждет – догадываешься, ты давно уже не ребенок. Мы получили недвусмысленные приказы относительно таких как ты, и обязаны их исполнять. Долг самурая служить Господину – священен, но и долг родственных уз свят не менее. Я не хочу отдать тебя на казнь или сеппуку, по этому делаю предложение: ты сейчас в седле, конь – твой. Ты видишь здесь четыре пути, ведущие в разные стороны – выбирай любой и уезжай. Быстро уезжай, потому что очень скоро - когда солнце опустится к вершине вон той горы, я пошлю по твоему следу своих солдат. Если они тебя догонят – ты умрешь. Ну а если не догонят, - значит ками сегодня благоволят тебе. В таком случае я отчитаюсь, что некий полусотник кавалерии-нагината мятежного клана Санада ухитрился сбежать, когда мы сопровождали его к лагерю. Думаю, из-за побега одного тебя, после выигранного сражения, больших неприятностей на меня не падет. Ну так как, решаешься, или тихо поедем дальше?
- Вы правы, достойнейший, долг перед Господином – свят не менее чем долг перед кланом, по этому я принимаю ваше предложение. Если побег удастся, я буду и дальше исполнять свой долг перед Санада Юкимура, моим Господином. Если же нет, - вы отвезете к военачальникам Токугава мою голову. Да будет так. – С достоинством поклонившись, ответил Хидэтада.
- Да будет так. – Поклонился в ответ седой воин. – Вы хорошо сражались. Признаться, не думал встретить штандарты Санада на этом поле, ведь сын господина Токугава осаждает Замок Белого Феникса, и никто из воинов Санада не смог покинуть его стены, что бы присоединиться к мятежникам. Ну да это уже не важно. Отправляйся, время идет.
Пожилой воин воздел тонкий бамбуковый хлыст, каким погоняют лошадей и гортанно проревел боевой клич клана Такеда, мгновенно подхваченный всеми его людьми.
- Такеда! – Заорал в ответ Хидэтада, коленями посылая коня вперед. – ТАКЕДА!!!

Демоны и колдуны, жадные до покидающих тела душ, счастливы сегодня – мелькнуло в мыслях Тенкьё, когда он опускал клинок очередной раз. Поле под Секигахарой все плотнее устилалось телами, и флажки разных цветов причудливо мешались. Он снова убивал – врагов и предателей, сам был еще раз ранен в левую руку и потерял счет времени, когда Шимадзу повел сацумцев на прорыв.
Они шли за господином – оскаленные злостью лица, окровавленная одежда; товарищ прикрывает тебя, а ты вонзаешь меч в замахивающегося на него, уже не думая о победе, поражении, славе или чести. Сацумцы просто бешено рубились и неожиданно прорвались сквозь ряды восточной армии. Однако молодому воину не судьба была разделить их отступление – уже в самом конце схватки он получил по незащищенной голове рукоятью катаны и потерял сознание.
Тенкьё почти сразу пришел в себя т обнаружил, что лежит на самом краю поля сражения, и сейчас поблизости нет ни друзей, ни врагов – только стоны раненых. Он поднялся, с трудом оторвав от земли гудящую голову и не выпуская из рук меча, побрел, куда глядели глаза. Смотрели они в сторону гор – конные разъезды Токугавы уже начали рассыпаться по равнине.

Полгода назад

В тот день Амэ пришла. Ее не было года полтора. Исчезла, будто бы приснилась. Ему все казалось, что так оно и было, но лица тогдашних его спутников говорили о другом. Мицуке по-детски расстроился, но к выражению на его лице примешивалась доля облегчения; Патэрэн Андорео – вина и оторопь, хоть и закрыло их волной последних событий; Олури – расстройство, будто снова потеряла драгоценную сердцу куклу; Такеда – недоумение, какое бывает, если невесты друга внезапно не оказывается на свадьбе; Кагами и та смотрела странно, словно ей чего-то не хватало.
И вдруг – явилась. Сосны послужили ей театральными декорациями, тропинка стала сценой, на которую она выступила. Подошла молча, взглянула сверху вниз на сидящего.
- Ждал меня?
- Думал, ты ушла совсем. – Похоже, тон сказал ей все, что не сказали слова.
Поджала губы, нахмурилась.
- Это так.
Молчание. Язык не поворачивается пожелать счастливой жизни, в которой нет места ему. Да и она не улыбается.
- Мне нужно кое-что тебе отдать, - снова ворвались ее слова в гомон лесных птиц.
- Еще что-то?
Он до сих пор хранил гребень, оставленный ею. То был подарок и прощальная записка одновременно.
Кивнула. В волнении теребит край рукава, сама того не замечая.
- Я не могу его оставить у себя. Муж недоволен.
Сняла из-за спины платок, в которых носят младенцев. Из свертка на Такамори засверкали два маленьких любопытных карих глаза. Протянула.
- Возьми. Он твой... тоже.
Он принял сверток бережно и неуклюже. Заглянул. Младенец ухмыльнулся и гугукнул.
- Как зовут ребенка?
- Он твой. Тебе и называть.
И снова замолчали. Втроем в последний раз, хотя кто знает, может быть, она когда-нибудь вернется, хоть ненадолго. Побудет снова рядом...
Ушла.
- Ладно, будем с тобой вдвоем. И Мару с нами.

***

Секигахара

Сражение схлынуло, как туман этим же утром. Среди искателей голов и первых, невесть откуда вылезших мародеров, будто давно почуявших добычу, между горами тел и ручьями крови, не успевшей впитаться в стылую землю, с бормотанием пробирался сухопарый старик в темных одеждах. Против обыкновения в его руках не было посоха – магические предметы не терпят лишней крови. Казалось, длинный крючковатый нос принюхивается в поисках добычи.
- Эй, старик! – окликнул его молодой мародер, чья одежда по цвету мало отличалась от грязи вокруг. – Если ты ищешь падаль, то ее тут полно, - и расхохотался нагло и громко.
Единственный брошенный взгляд заставил смех оборваться. Юнец сам не заметил, как очутился на карачках в вязкой ледяной жиже. Попытался уползти, но трясущиеся руки плохо слушались. На глазах изумленного и напуганного зрителя старик ловко наклонился, несмотря на кажущуюся немощность, и выудил из отвратительной смеси земли, воды и крови бесстыдно заляпанные ножны. Поцокал языком, осматривая, счистил пальцем часть грязи и пробормотал что-то короткое. Юный мародер мог бы поклясться, что никогда не слыхал такого языка. То ли под неизвестно откуда взявшимся лучом солнца, уже пол дня прятавшегося за тучами, то ли сам по себе на ножнах засверкал прозрачно-зеленым светом камень. Жуткий старик обернулся к и без того напуганному Тошо, проскрипел:
- Вот она, моя добыча.

О-Санго испуганно перескочила очередной труп и бросилась к деревьям. Неподалеку виднелись горы. Ветер противно бил в лицо, глаза щипало. Девушка с омерзением утирала с лица грязь – это вместе с мертвецами было самое страшное. Земля пробиралась в старенькие доспехи, в ногах хлюпало. Хотелось просто убежать подальше от этого ужасного места.О-Санго не могла понять, что происходит на поле боя. Все вроде затихало, но движение в сбитых рядах продолжалось. Конечно, можно было вернуться и спросить, но почему-то при одной мысли о кровавой грязи, гнилой траве и всех остальных новоизведанных прелестях войны сжималось сердце.
Грустно обернувшись, О-Санго попыталась найти глазами белого коня. Обидно, все же не ее лошадь. Но намного обидней было то, что не видно красоты сражений, о которой так много написано в песнях. Холодно, промозгло и одиноко. Но дома, определенно, хуже. Здесь, вон, свобода. Можно идти, куда хочешь. И девушка устремилась дальше, по скользким камням и корням.
Как же так? Нет, здесь точно что-то не в порядке. Может, кто-то заколдовал воинов и все остальное, чтобы не было видно их истинных лиц? Споткнувшись об очередной подлый корень, беглянка упала на колени, снова сдерживая слезы обиды. Но тут она обнаружила, что ушла довольно высоко. Совсем рядом виднелась небольшая пещерка. О-Санго с трудом поднялась, шагнула и мешком рухнула на влажный, неровный каменный пол. Он был весь покрыт грязным мхом, а в углу журчал ручеек.
Девушка уткнулась носом в колени. Интересно, как там родственники? Мать, наверное, очень злится. А братья? Глупые маленькие мальчишки. Знали бы они, что их сестра сейчас прячется в настоящей пещере в самых настоящих диких горах! Это им не декоративные садики. Тут, наверное, даже волки водятся. О-Санго поежилась. Надо же было сюда забрести... И все же отец совсем по-иному войну описывал. Правильно его дочь сделала, что убежала. Может, она вообще не туда пришла. Много ведь на свете мест разных. Наверняка где-нибудь ее еще ждет настоящая битва, думалось О-Санго.

гора Ибуки

Каменные ступени с обломанными краями вели наверх к развалившимся останкам древнего храма. Когда-то он может быть сверкал золотом и багрянцем, но сейчас был лишь пустой каменной коробкой с провалившейся местами крышей и разграбленным нутром. Кто знает, не оставил ли своей милостью этот дом тот бог, которому и было посвящено святилище?
Но человека, разместившегося на второй ступени это мало интересовало. Жилистый, очень худой юноша с резко выпирающими ключицами, локтями и коленями, сидел скрестив ноги и медленно выводил тихую спокойную мелодию на потертой свирели из вишневого дерева.
Деревянные гэта, такие же старые как и другая одежда, стояли на ступени ниже. Рядом был сложен потрепанный мино, в способности которого выполнять свои главные функции, можно было сильно усомнится. Покрытое стяжками добуку непонятного цвета идеально подходило к грязно-коричневому хаори, заплатанному во многих местах. Длинные пальцы на ногах были выставлены на всеобщее обозрение, каждый украшал длинный толстый ноготь квадратной формы и с черной каймой снизу. Плетеная котомка, единственная более-менее приличная вещь, стояла рядом с нищим музыкантом на старом камне. Лицо и голову бродяги закрывала большая круглая шляпа из тростника с веревочной тесемкой, завязанной под подбородком.
Мелодия была тихая и спокойная, совсем не сочетающаяся с тем, что творилось еще недавно неподалеку отсюда. Но неизвестный выводил ее мотив плавно и старательно, подчеркивая каждый переход и перелив протяжных звуков. Что ему было до битв и сражений, решений мировых судеб и прочих великих деяний? Он был простым нищим бродягой, прокладывающим свой путь в страну, ведомую лишь ему одному .
Словно вторя тягучей мелодии, шумели деревья вокруг храма и у подножия лестницы.

Две небольшие лапки раздвинули ветки кустов, и из зарослей высунулась острая мордочка с влажной пуговкой носа и блестящими от безудержного любопытства темными глазами. Тануки замер в нерешительности; он был еще очень невзрослый и не мог так сразу решить, какому влечению поддаться. Пушистые треугольники ушей стояли торчком.
В конце концов зверек горько вздохнул и вновь скрылся в зарослях... откуда с хрустом веток, солидно переваливаясь, появился крепко скроенный мальчишка в сползающих чересчур длинных хакама, штанины которых волочились за ним по земле, поэтому он и вышагивал что хэйанский придворный. Торжественность появления чуть-чуть испортила колючка, крепко прихватившая пацана за одежду. Мальчишка дернулся, ткань затрещала.
Мальчишка дернулся посильнее и почти кубарем подкатился к каменным ступеням, ведущим к старому храму.
Он внимательно посмотрел на плетеную котомку, перевел взгляд круглых блестящих глаз на музыканта. Опять посмотрел на котомку, опять на музыканта. Знакомо вздохнул и принялся, напевая под нос, пританцовывать под незатейливую мелодию.

Отступление и без того было нелегким, как будто на сегодняшний день людям было выдано не в избытке, из собравшихся на склоне горы Ибуки туч хлынула вода. Не скоротечный теплый ливень, что так часто бывает здесь летом, а монотонный и затяжной дождь. Он превратил в бурную реку дорогу через ущелье, а каменистую равнину – в болото.
Стремительный прорыв сацумцев всем спутал планы – если у кого-то оставались такие. Там, где дорога огибала гору Нангу, долговязый самурай наткнулся на тех, до кого весть о поражении еще не дошла. Или они отказались ей верить. Или – воевали на стороне Токугавы. Больше сотни раздетых до исподнего человек – набедренный повязки-фундоси и мечи, кое-как заткнутые за них или перекинутые на поясах через плечо, - копались в раскисшей земле, строили укрепления. Двойная загородка из острых бамбуковых кольев уже была готова, теперь они рыли ров и таскали вязанки хвороста. Самурай поторопил кулаком застрявшего в жиже ашигару.
- Тебе жизнь дорога?
Пехотинец отчаянно закивал, не воин – мальчишка, что вообразил себя самураем.
- Проваливай отсюда! – рыкнул на него оборванец. – Живо!
Придавая его словам вес, неподалеку загавкали аркебузы. Сопляк уронил пику, вжал голову в плечи и, петляя зайцем, бросился наутек. Кто-то схватил самурая за рукав, потребовал рассказать, что случилось. Остальные бросали мотыги, натягивали мокрую насквозь одежду; их тела блестели от пота и дождя. Рослый воин оглянулся – туда, где втоптанные копытами в грязь лежали мертвецы.
- Мятежники проиграли, - сказал он.
Ему не поверили; один, самый бойкий, выхватил меч, принялся организовывать не то оборону, не то атаку. Самурай недоуменно пожал плечами:
- Тот сопляк был умнее тебя...
Его несколько раз догоняли. Сначала – отставший от своих сацумец, что на свою голову видел его у Кобаякавы. С ним было легко справиться, но на истошный крик: «Предатель!» прибежали ашигару из отряда Укиты. Этих смяли Красные дьяволы, но все равно пришлось спасаться бегством – он оттаскивал в сторону оглушенного падением из седла на землю сацумца и его посчитали мятежником. Укрывшись в кустах, самурай почти было решился вытряхнуть из доспехов кого-нибудь из Дьяволов, но тут их предводитель Ии Наомаса доказал, какой отличной мишенью могут стать покрытые алым лаком доспехи. Ну, и тот, кто их носит. Кто-то из аркебузиров Сацума оказался удачливее остальных, всадил ему пулю в левую руку.
От идеи пришлось отказаться.

Музыкант спокойно продолжил играть на свирели, казалось, вообще не обратив внимания на неожиданного гостя. Он тянул мелодию до самого конца, медленно замедляя ритм и звук, пока тот не сросся в единое целое с шелестом листвы, и не затих окончательно.
- В такие времена опасно бродить одному в таких краях, - сказал нищий, бросив на пареньках пронзительный взгляд из-под круглой шляпы.
Глаза у молодого человека были очень похожи на его одежду и облик, такие же потертые жизнью и видавшие уже немало разного под солнцем и луной.
Не дожидаясь ответа, бродяга почесал немытую шею, из-за чего на мгновение стал виден, появившийся из-под рукава, деревянный лакированный браслет темно-коричневого цвета, состоявший из длинных прямоугольных «бусин», и, открыв котомку, спрятал туда свою свирель.

Такеда Хидэтада не сомневался, что пожилой воин сдержит слово во всем, как в том что пустит по следу родича своих лучших людей, так и в том, что сделает это не ранее назначенного им срока, и потому торопился как мог. Он погонял коня по петляющей по дну ущелья, тропе, стараясь насколько возможно увеличить отделяющее от преследователей расстояние, и лихорадочно решая, что делать дальше.
С одной стороны, место которое пристало занимать верному слуге – рядом с Господином, и следовало бы, надеясь на то, что ками не перестанут щедро снабжать его своими дарами, поторопиться выбраться из этого скального лабиринта и как можно быстрее направиться к Замку Белого Феникса. Но с другой стороны, следовало принять во внимание слова пожилого воина, рассказавшего об осаде Санада-Мару войском отпрыска Токугава, как и о том, что ни один солдат клана Санада не смог по этой причине покинуть стен Замка Белого Феникса, как и не смог выйти на залитое сейчас кровью, поле Секигахары. Если пожилой воин не лгал, а скорее всего так и было, то мчаться во весь опор по направлению к твердыне клана Санада, было по меньшей мере опрометчиво – любой командующий осадой военачальник отдал бы приказ широко разослать конные дозоры, дабы выслеживать и захватывать гонцов, которых отправляют осажденные.
Кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов конную погоню, уже несущуюся во весь опор по его горячим следам, по этому неудивительно, что достойный полусотник весьма обстоятельно, и как мог быстро, взвешивал «за» и «против» уже складывающегося у него в голове, плана.
Наконец, выбрав подходящий для реализации плана большой валун, перегораживающий почти треть ущелья, Хидэтада сдержал коня у его мшистого бока и покинул седло, стараясь ступать лишь по голым камням, дабы не оставлять следов. Похлопав фыркающего и тяжело дышащего коня по шее, кавалерист осторожно сдвинулся по валуну, приподнял хвост и, мысленно попросив у ни в чем не повинного животного, прощения, кольнул его кончиком вакидзаси в то, что крайне дорого было любому представителю мужского пола, не важно умел он ржать и брыкаться, или громко сквернословить, полосуя все вокруг клинком нагинаты.
Эффект такого поведения не заставил себя ждать – жеребец тонко и яростно взвизгнул, лягнул обоими задними ногами, чуть не своротив кавалеристу челюсть и аркебузной пулей понесся по ущелью, через миг, с громким топотом скрывшись за поворотом.
Такеда Хидэтада еще раз мысленно попросил прощения у, пусть и короткое время, но служившего ему верой и правдой, коня, после чего направился вверх по склону, перепрыгивая с камня на камень так, что бы успеть затеряться среди валунов до того, весьма скорого момента, когда погоня подоспеет.
Он успел. Спустя несколько минут как началось восхождение, Хидэтада услышал стук копыт по камням и укрылся за большим валуном. Всадники, которых, как он определил на слух, было не менее пяти, резвой рысью проскакали мимо укрытия, торопясь исполнить полученный приказ, и очень скоро скрылись с глаз притаившегося кавалериста. Следовало спешить, пока всадники не настигли оставшегося без всадника коня, которому даже боль в столь чувствительном месте вряд ли смогла бы придать резвость на долгое время, и Хидэтада продолжил подъем.
Спустя несколько часов, порядком уставший человек в местами прорванной, запыленной одежде, в носящем следы молодецких ударов, доспехе, углубился в горы, наткнувшись, наконец, на узкую тропку ведущую к увенчанной строением храма, вершине ближайшей горы. Тропинка, как ему показалось, идеально подходила для продолжения пути, так как вела в нужную сторону, была довольно полога по местным меркам, то есть как раз впору для устало шагающего человека, а кроме того, находилась во в меру запущенном состоянии, то есть без следов множества ног, что давало изрядные шансы на то, что псы Токугава, преследовавшие всех бойцов Западной Армии, кто смог уйти с кровавого поля, не нашли этот полузабытый людьми уголок гор.
Переведя дух, полусотник кавалерии-нагината клана Санада направился по тропе к виднеющемуся на фоне неба, силуэту храма.

Оказалось, что проще всего – хоть не столь и приятно – переждать суматоху, притворившись одним из мертвецов. Но даже трупом ему не дали спокойно побыть. Некий шустрый охотник до чужих голов прошлепал, разбрызгивая желтую холодную жижу, к ненадежному убежищу, нацелился мечом на незащищенную шею.
- Я бы не торопился, - сообщили ему из кучи мертвых тел. – Не ошибись впопыхах.
Приходилось признать: еще ни разу победитель не удирал с поля боя так быстро.
- Завидная прыть, - одобрил роши.
Во время затишья он выбрался на дорогу; на обочине с мирным видом выщипывала из грязи последние травинки белая когда-то лошадка. Ее удалось подманить - больше обещаниями, чем угощением. Выше в горах с ней придется расстаться или просто с нее слезть, чтобы н переломала себе ног на склонах, но пока она бежит все быстрее, чем можно уйти на своих двоих. Так они с лошадкой и постановили.
Сверху сквозь негстую пока растительность поле битвы выглядело иначе, отсюда не было видно ни тел, ни грязных красно-бурых луж, ни затоптанных флажков - ничего.
Когда вместо кустов поднялись высокие сосны, самурай натянул повод, спешился. Хорошо бы теперь обсушиться. Он посмотрел на вход в небольшую пещеру, откуда, весело булькая, стекал по камням ручеек. Нет, внутри наверняка еще и сыро. Хотя - и снаружи не так уж и жарко. Он наковырял немного коры, собрал в кучу сосновые ветки - не слишком много, чтобы дым от мокрой хвои не поднялся столбом над горой. Немного возни - и пламя уже приплясывает и можно хотя бы согреть над ним ладони.

Хотелось пить, и девушка сняла шлем, чтобы зачерпнуть из источника воды. Она была ледяная, но О-Санго все же решилась ополоснуть грязное лицо и вымыть руки. Молоденькая воительница рисковала простудиться, но сидеть с запачканной физиономией было крайне неприятно.
Журчание ручейка убаюкивало, и скоро О-Санго, скинув со спины небольшой дорожный мешок и сложив рядом сырое оружие, сравнительно уютно устроилась в самом сухом уголке пещерки и решила подремать. Это было непросто, тем более, что кусочки глинистой грязи противно разогревались под доспехами, а когда-то белая окровавленная ткань едва скрывала жгущую царапину на плече. Тем не менее, утомленная переполненным событиями днем О-Санго закрыла глаза, шум воды почти перестал до нее доноситься, и вскоре боль куда-то исчезла.

Проснулась девушка от запаха дыма, который резко ударил в ноздри. Продирая глаза, она пыталась сообразить, откуда он доносится. О-Санго была уверена, что костра не зажигала, значит... Костер? Костер! Беглянка вскочила как ошпаренная и стукнулась головой о низкие своды пещерки. О боги! Запах дыма означает, в лесу либо пожар, что исключено при сегодняшней сырости, либо рядом с пещерой кто-то еще есть. Второе выглядело вероятней.
Сердечко О-Санго сильно забилось под хилыми доспехами. Было очень страшно. Вдруг это какой-нибудь свирепый воин, который убьет ее, как только увидит, а, может, чего и похуже?.. Что же делать?..
Первым делом девушка схватила шлем и спрятала под него растрепанные косы – нельзя было выходить из образа. Потом вцепилась двумя руками в нагинату. Надо же, в конце концов, проверить догадки. Может, все обойдется. Не хотелось признаваться самой себе, что очень, очень страшно.
Девушка с оружием выползла из пещеры, огляделась, и ее сердце ушло в пятки – и правда, ее взгляд почти сразу наткнулся на сидевшего совсем рядом со входом в маленькое убежище рослого самурая. Он, тоже грязный, мокрый, в исцарапанных доспехах – явно из долины, - грел руки у маленького костерка.
О-Санго растерялась. Что делать в таком случае, она не представляла. Не отрывая глаз от нежданного соседа, она попыталась спуститься с каменной ступеньки, но поскользнулась и шлепнулась на блестящую траву.
-Ой! – жалобно вырвалось у девчушки.

(soshite Sayonara-chan)

Кто столько шумит - редко представляет опасность. И пусть личный опыт подсказывает, что тут можно здорово ошибиться, самурай не сумел заставить себя сделать что-то еще, кроме как - поднять голову и увидеть разноцветный клубок, что катился к нему вниз по склону. Отдельно летела нагината. Воин подставил ногу, чтобы уберечь костер и остановить вторженца.
Девушка села, когда ее падение неожиданно прекратилось. С минуту она сидела неподвижно, соображая, потом отпрыгнула, прижала к голове шлем и продолжила изучение воина с этой более безопасной позиции.
Интересоваться, откуда взялось это чудо – не было смысла. Вот роши и не стал. Ясно откуда - снизу. А до того - из семьи, у которой хватило денег на приличные доспехи своему отпрыску.
- Драться будешь? - миролюбиво спросил самурай.
- Я? Драться? - наивно пробасила О-Санго. Кинула взгляд на нагинату. - А обязательно?
- Да не особо, - заверил ее рослый воин. - Мне - лень. А тебе?
Он пододвинулся, дал место у костерка.
- Не робей.
Все еще подозрительно косясь на самурая, грязная фигурка аккуратно уселась рядом с ним.
- А я и не робею, - храбро заявила она.
- Какой смелый! - удовлетворенно хмыкнул воин.
Некоторое время они сидели молча, белая лошадка нашла куст с еще не увядшими листьями и объедала его. Хоть кто-то из них будет сегодня сыт. После криков и грохота боя лесная предвечерняя тишина казалась благодатью богов.
Уставившись в землю, О-Санго упрямо держала руку на шлеме. Вдруг шорох заставил ее поднять голову, и она увидела белого коня. Присмотревшись, девушка не поверила глазам - это была лошадь ее братца, оставленная нерадивой сестрой в пылу сражения.
- Ветерок! Это ты? - О-Санго радостно бросилась к зверю.
- Вот и не верь после этого в предначертания... - добродушно проворчал оборванец, не двигаясь с места.
- Предначертания? При чем тут они? - непонимающе улыбнулась О-Санго, теребя гриву лошади. Какой странный самурай. Наверное, это все из-за битвы.
- Как так случилось, что ты здесь, а коня оставил внизу? - вопросом на вопрос отозвался ее собеседник.
Он попробовал распустить узлы, но шнуры, заскорузлые от крови и грязи, не поддались, только еще больше обломал ногти. Тогда самурай вытащил короткий нож-кодзуку. Кое-как, морщась, ругаясь сквозь зубы, стянул с себя и легкий нагрудник. Ощупал свой бок, сунул руку в прореху в одежде, вытряхнул на землю два сплющенных свинцовых кусочка.
- Ну и шутки...
Не отсырел бы у неизвестного горе-стрелка порох, историю можно было бы считать законченной.

Горы определенно старались казаться круче обычного, чувствуя усталость бредущего по ним. Разбитый осколок разбитой армии – что еще сказать? Голова и бок болели, хорошо хоть, ткань, пропитанная кровью, прилипла к ране и больше не текла. У Тенкьё мелькнула мысль, что, пожалуй, зря он жалел об отсутствии девушек – сейчас это явно к лучшему. Подивившись ходу собственной мысли, и сообщив горам, что прошедший день – к’со, жизнь – к’со и они, горы – то же самое, он продолжил подниматься, опираясь на меч.
Вообще-то истинному самураю, каким он себя читал, давно пора было услышать звук голосов или учуять дымок костра, но буси брел, словно во сне и очнулся, только выбравшись на нечто вроде небольшой поляны, где у огня сидели двое его товарищей по несчастью и отступлению – если судить по внешнему виду.
Стой, всё не совсем так! Память выхватила картинку из боя – этот самый рослый воин среди людей Кобаякавы – тогда до него так и не удалось дотянуться.
Меч перестал выполнять роль опоры, и при этом Тенкьё удалось даже не упасть, хотя и с некоторым трудом. Не обращая внимания на второго, он шагнул вперед.
- Защищайся, предатель!

(Sayonara & Bishop)

Только О-Санго открыла рот, чтобы рассказать самураю трагическую историю ее короткой воинской жизни, как появился еще один воин. Да не просто появился, а назвал ее соседа предателем.
Девушка отшла от лошадки и подвинулась к упавшей нагинате - на всякий случай. Потом посмотрела на второго самурая.
-Предатель? Кто это здесь предатель? - она была скорее удивлена, чем возмущена.
Оборванец неторопливо поднялся, смерил взглядом неожиданного гостя. В лицо не узнал, но герб на разорванной одежде - крест в круге - говорил за то, что перед ними сацумец. А люди Шимадзу все как на подбор не крепки на голову; климат, что ли, на них так влияет?
- Ты ошибся, - без особой надежды, что его послушают, сказал роши.
Сацумец - что еще взять с сацумца? - стоял на своем, хоть во взгляде и промелькнула смутная неуверенность.
- Кобаякава получает сейчас милости и хвалу от победителя. Что я делаю здесь, как по-твоему?
О-Санго развернулась и подняла бровь. Она чего-то недопонимала.
-Разве ты предатель? - испуганно обратилась она к самураю.
- Всем в жизни приходится совершать поступки, которыми ни к чему гордиться. Я - не лучше и не хуже прочих.

- Не знаю! Но я видел тебя на поле битвы с ними! - выкрикнул Тенкьё, делая еще шаг по такой непослушной земле, которая норовила вздыбиться еще круче, чем положено в горах, и стукнуть его по голове.
Рослый воин чуть покрепче уперся ногами в склон, занимая боевую стойку. Большой палец уперся в цубу, выдвигая меч из ножен.
- И что? - полюбопытствовал хозяин меча.
О-Санго жалобно вздохнула.
- Может, не стоит драться сейчас? Ведь все вроде уже позади, да и вы оба явно не в самом лучшем состоянии...
Рассуждение О-Санго было слишком длинным для выбравшегося с поля битвы мятежника и по этой причине не добралось до его сознания - в отличие от признания врага. Что еще надо? Тенкьё торжестующе поднял меч выше и выкрикнул в качестве клича имя своего командира:
- Шимадзу!
Это было ошибкой. На крик и резкое движение ушли последние силы, он качнулся, чувствуя, что мир стремительно закрывается от него запахивающейся пеленой тумана, как женщина, заворачивающаяся в кимоно...
О-Санго растерянно смотрела на рослого самурая. Она не знала, что ответить. Сейчас, наверное, действительно было не время разбираться, кто прав, а кто нет. Объяснить бы это воину из Сацума...

(Бишоп, Сайонара, я)

На него было больно смотреть - грязный, израненный, он едва держался на ногах. Девушке пришла в голову одна мысль, и она, быстро метнувшись к нагинате, схватила ее и подпрыгнула к шатавшемуся самураю.
- Простите, - шепнула она и несильно ударила его древком оружия по голове.
Правда, тот уже и так падал к ногам О-Санго. Она села на корточки и приподняла его голову.
- Бедняга... - девушка повернулась к наблюдавшему за происходящим самураю. - Помоги мне оттащить его в пещеру, а?
Без вопросов! Рослый воин взвалил поверженного недавнего врага на плечо, одобрительно присвистнул, оглянувшись на девочку.
- Посмотри, он был один или кто-то еще выскочит из кустов.
О-Санго недоверчиво кинула взгляд на кусты. Ей все это вообще не нравилось, а уж если еще кто-то привалит... Девушка тихо спустилась чуть ниже и прислушалась. Стал накрапывать мелкий дождь, кричала какая-то птица. Нет, вроде людей не было слышно. Хотя... Снизу донеслось ржание нескольких лошадей.
О-Санго бросилась к пещере.
- Коня спрячь! – остановил ее самурай.
Сам он уложил потерявшего сознание сацумца на толстый футон зеленого мха, оружие – чужое, не свое, отложил подальше и теперь размышлял, чем бы перевязать раны, и кажется не одни.
- Шлем сними, - посоветовал он невольной спасительнице. – Не бойся, парень, я тебя бить по голове не буду.

(то же трио - higf, Sayonara, uchi)

(+ Bishop)

Девушка, ведя лошадь за узду в заросли у пещерки, от неожиданности даже остановилась. Шлем? Чтобы ее узнали и отправили домой?
- Неет, мне в шлеме... теплей. И надежней. Вдруг кому-нибудь другому придет в голову эта мысль? - О-Санго с замирающим сердцем привязала коня к сухому дереву и села на порог пещеры.
- Кому? - изумился детина. - Твоей лошади?
Но - не настаивал. Пояс, что был позаимствован у сацумца, пошел как на перевязку, так и спеленать грозного недотепу им тоже было удобно, тем, что осталось после того, как ткань разрезали на длинные полосы. А остаток самурай запихал сацумцу в рот - как кляп.
- Чтобы не вздумал позвать на помощь, - пояснил он.
Критически оглядел дело рук своих, хмыкнул.
- Меня зовут Мицуке, - сообщил он больше ручью и белому коню, чем девчонке. - А тебя?
Вот на этот вопрос О-Санго с радостью готова была ответить.
- Тоширо, - нервно улыбнулась она.
Имя было ее гордостью - она придумывала его целую ночь перед побегом.
По лицу самурая было ясно: он подумывает, не спросить ли, в каком клане сейчас ищут этого Тоширо. Но он опять промолчал, отыскал плоский камень, выбрался из пещеры, а когда вернулся, то принес горячие угли из их костра. Мицуке поставил импровизированную жаровню поближе к раенному.

Опасаясь вызвать какие-нибудь подозрения своей неумелостью, девочка молча наблюдала за действиями самурая. Было немного стыдно, но О-Санго и правда не знала, чем помочь. Потом ее осенило, и она подтащила к себе кожаную сумку, достала из нее сверток, развязала. Там оказалось несколько подсохших лепешек.
- Будешь? - она протянула их Мицуке.
От еды он не стал отказываться, с трудом удержался, чтобы не сожрать всухомятку – запивать приходилось водой из ручья, черпая ладонями. Вода была ледяная, от нее ломило зубы.
- Из столицы? – полюбопытствовал самурай, чтобы поддержать беседу.
- Ага, - кивнула маленькая воительница. - То есть... Ну, в общем, да.
Обеспокоенно взглянула на собеседника:
- Ты тоже?
- Можно и так сказать, - Мицуке раскрошил немного лепешки, оставил угощение у входа в пещеру. – Из Нары.
- Ааа... Понятно. - О-Санго замолчала.
Странно было сидеть так вот, почти наедине с явно опытным незнакомым воином. Она чувствовала себя неловко, но делать было нечего.
- А ты за кого... был? - рискнула задать мучивший ее вопрос девушка.
- Запомни, пацан, я всегда буду только на своей стороне, - наставительно заявил Мицуке, рассмеялся, смягчая резкость слов. – Давай будем придерживаться мнения, что мою голову с удовольствием получили бы обе стороны.
Он поразмышлял.
- Но мне она самому нравится.

(Sayonara mo)

Обиженно покосившись на Мицуке, О-Санго тихо фыркнула.
- Вижу, твоя голова популярная, - хихикнула она.
- Эй-эй! Не думай, что сумеешь получить за нее деньги!
- Боюсь, у меня бы не получилось, даже если бы очень захотел. А денег мне и так хватает, - насупилась девочка.
- Везет, - искренне вздохнул самурай.
Он посмотрел на их то ли подопечного, то ли пленника - зачем ему еще и этот сацумец? Чтобы не спать по ночам... и вообще не спать, охраняя собственную шею?
- Эй, - окликнул он сацумца. - Пить хочешь?
Открывший глаза буси первым делом дернулся, пытаясь встать. Проверить, получилось бы или нет, не удалось - тело оказалось резко ограничено в движениях. Удивившись этому, Тенкьё сфокусировал взгляд на себе и обнаружил, что он связан.
- Выдать хочешь? - зло спросил он, игнорируя вопрос и выплевывая кляп. - Лучше б убил!
- Сдался ты мне... - проворчал Мицуке, пока еще - добродушно. - Не прыгай, только рану разбередишь.
Даже до отравленного горечью поражения сознания пленника начало доходить, что что-то тут не так.
- Ты меня перевязал. Предлагаешь воду. Зачем?
- Первое - чтобы ты не истек кровью. Лучше было бы прижечь, но пока нечем. Найду сухой мох, сменим повязку. Второе - потому что ты ранен и хочешь пить, хоть и упрямишься. Эй, Тоширо, принеси ему воды.

(плюс Bishop и Higf)

Сам оборванец в одежде без гербов перебирал стебельки мха – в тщетной надежде отыскать в сочной зелени несколько высохших и старых веточек.
Девушка вскочила и подошла к роднику. Как набрать воды без ковшика или чарки? Руками неудобно ни ей, ни раненому, а никакой емкости нет. Разве что ее небольшой шлем...
О-Санго глубоко и тяжко вздохнула и сняла свою поцарапанную маскировку. С грустью закинула косы за спину, быстро подхватила немного холодной воды, подошла к воину и приподняла его голову.
- Осторожней пей, она холодная...
- Ну и дела! – растерянно сказал Мицуке. – Тоширо, так ты же девчонка!
-Ага, - виновато сказала О-Санго. - Верно.
Тенкьё удивленно воззрился на склонившегося к нему воина, оказавшегося девушкой. От удивления он поперхнулся водой после первого глотка. Когда отдававшийся болью в теле приступ кашля прошел, мятежник глотнул еще несколько раз и устало откинулся назад.
- Ты дрался против нас за победителей. Ты сбежал. Связал меня. Перевязал мои раны. С тобой девушка. Кто ж ты такой-то?
- Меня зовут Сейшин Киёмори из Нары по прозвищу Мицуке, - пояснил долговязый бродяга. – Многие хотели бы получить ответ на твой вопрос. Я тоже.

(Sayonara toka higf toka)

- Тенкьё, - произнес пленник, затем его взгляд сверкнул и он добавил: - Тачибана Тенкьё.
О-Санго хотела тоже представиться по-настоящему, ну хотя бы ради приличия, да и прибавить, что она не с этим Мицуке, а сама по себе, но тут раздались негромкие голоса, храпение и ржание лошадей. Несколько всадников поднимались по грязному склону, их путь явно лежал к пещерке, где скрывалась злополучная троица.
По нахмурившемуся лицу Мицуке О-Санго поняла, что не отвертеться – придется уходить. Видно, воины обеих сторон будут рады прикончить ее случайного спутника, а то и обоих, и ее в придачу – как сообщницу.
-Бежим? – в ответ воин кивнул.
Она схватила свое оружие и бросилась помогать Мицуке, который привязывал возмущенного и обессиленного Тенькё к высокому кожаному седлу Ветерка. Конь испуганно прял ушами, прислушиваясь к голосам своих собратьев, хлюпанье копыт которых мерно раздавалось снизу.
Справившись с ремнями и раненым воином, рослый самурай решительно повел лошадь по каменистой, поросшей густой травой и покрытой грязью поверхности горы. Девушка едва поспевала за самураями – она пыталась привязать к поясу ножны с фамильным мечом, а нагината мешала легко подниматься по своеобразным ступеням в виде каменных глыб и корней. Но даже широкие шаги Мицуке и прыжки Ветерка не могли оставить позади погоню. Всадники заметили беглецов, что было не так сложно сделать, и с криками пустили коней как можно быстрее. Шансов уйти фактически не было. С ужасом О-Санго наблюдала, как расстояние между ней и мощной гнедой лошадью с грозным наездником неприятно сокращалось. Скоро бежать не будет смысла, и тогда... Девушку передернуло.
(и немножко Higf))

(и Sayonara)

- Нет так нет... – проворчал рослый оборванец, кинул поводья девочке и нехотя вытащил меч из ножен.
Ему не пришлось говорить, как ему все не нравится – и так становилось понятно, стоило бросить на него один взгляд.
- Что стоишь? – полюбопытствовал он, прикидывая расстояние, что разделяло его от первого верхового. - Корни пустила?
О-Санго вспыхнула и вскинула голову.
- С удовольствием бы пустила, да не рядом с тобой! - девушка, придерживая одной рукой коня, во второй сжала нагинату и уже стояла наготове. - Может, ты еще думаешь, что я драться не умею?!
Она свирепо взглянула на нетерпеливо понукавшего лошадь всадника, который готов был вот-вот спрыгнуть на землю.
На лице ее неожиданного попутчика появилось странное выражение – как будто он припомнил что-то удивительное и смешное, да только нет времени поделиться с соседом. Мицуке даже внимательнее пригляделся к девчонке, тряхнул головой.
Сейчас их убьют, а он стоит тут и бесцеремонно пялится на грязную барышню! О-Санго начинала сердиться. Оглянулась на раненого - тот опять потерял сознание, видно, растрясло в седле. Девушка не знала, что делать. Вот доберутся лошади до небольшого уступа, и что? У Мицуке не особо есть желание вступать с ними в схватку, а сама О-Санго сильно сомневалась, что сможет одолеть столько народу. Поэтому она решила еще последний, может быть, в жизни раз высказаться.
- Хватит меня изучать! Нашел, чем заниматься! Может, ты улететь отсюда собираешься от погони? - снова возмутилась она.

Улететь не улететь, а подраться все же немного пришлось. Первого всадника они ссадили на пару - девчонка подсекла коню ноги, а самурай добавил сверху мечом по седоку, что обрушился на землю со споткнувшегося животного. Тут им повезло, конь, брыкаясь и хрипя, тяжело скатился по крутому склону. А потом четверо беглецов удирали от обозленной, хоть и отставшей погони.
- Нагинату! - требовательно выдохнул Мицуке.
О-Санго покорно протянула ему запачканное оружие. Потом подтолкнула коня чуть выше, сама осталась с самураем. Достав кинжал, девушка стала с опаской наблюдать за воином. С привычным оружием удалось убедить еще одного - не стоит к ним соваться. Третий не стал слушать, а может - с детства был недоверчив. Клинок раскрученной над головой нагинаты ударил его в бок, воин сполз, цепляясь за гриву лошади, с седла.
- Добей его!
Подпрыгнув к упавшему воину, О-Санго занесла блестящий кинжал, но вдруг, увидев лицо противника, остановилась.
-Удо! - ахнула она. Вот чего она не ожидала, так это встретить здесь подчиненных отца! О-Санго пожалела, что оставила шлем в пещере - влетит ей, если Удо расскажет командиру, что видел его дочь в лесу, в виде, скажем, несколько неподобающем высокородной особе.
Схватившийся за бок воин тоже, видно, узнал ее. О-Санго растерянно взглянула на Мицуке.
- Unchi... - процедил тот.
Но решение принял быстро. Подхватил гневно взвизгнувшую девчонку за пояс, усадил в седло, а коня поторопил, вытянув по крупу клинком нагинаты - плашмя. Остановились беглецы в узкой глубокой лощине, что разрезала склон горы, будто кто-то ударил невидимым гигантским ножом. Мицуке помог девочке слезть, отвязал раненного, взвалил его на плечо.
- Надо спрятаться, - сказал он. - Понадеемся, что не найдут.

(и Bishop)

Последнее, что помнил Тенкьё, были жестокие толчки. Когда он снова пришел в себя, оказалось, что его не везут, а несут. Надо сказать, что Мицуке оказался более удобным средством передвижения для раненого, чем лошадь - на нем меньше трясло.
Однако все остальное услышанное и увиденное радовало мало.
- Нам не уйти вместе, - прохрипел он. - Оставьте меня, я дорого продам жизнь и задержу их... Где тут прятаться?..

Усталый кавалерист привалился спиной к одному из украшавших склон валунов и перевел дух. Добраться до видневшегося на горной гряде храма оказалось не так просто – очень скоро тропу перерезал глубокий, почти до дна близлежащего ущелья, и широкий провал – скорее всего память о сильном землетрясении, некогда бушевавшем в этих краях. Пришлось сходить с внезапно кончившейся тропы, искать обход в этом нагромождении валунов. Найдя его, спускаться вниз, рискуя съехать по склону в окружении жалящих камней, а затем взбираться по склону, оскальзываясь на уступах и ежеминутно ожидая, что сорвешься. И вот, взобравшись на новый отрог, Такеда Хидэтада присел передохнуть, предвкушая новый спуск и новый подъем, которые, по идее должны были привести его на плоскогорье. По нему, насколько было видно, извиваясь среди скал, поднималась по склону узкая тропинка, которая вела на вершину гряды и далее вверх, к видневшемуся на фоне неба силуэту храма. Хотелось есть, да и жажда тоже донимала, но так как у седла не оказалось ни бурдюка с водой, ни сумы с пищей, предстояло продолжать тащиться дальше на голодный желудок, что было воспринято кавалеристом как совершенно житейское, возможно даже чуточку благое, так как давало сбросить немного, признанного Хидэтада излишним, веса, дело.
Переведя дух, полусотник продолжил путь. Когда спуск, не смотря на новые царапины на кирасе и окровавленные пальцы, остался позади, и Хидэтада был примерно посередине нового восхождения, его внимание привлекли вопли, шелест и лязг снизу.
Расположившись на очередном преодоленном скальном уступе, полусотник взглянул в долину и понял причину побеспокоивших его звуков. Примерно полусотня конных лучников загнала в тупик ущелья около двух десятков асигару и, судя по всему, готовилась сделать из них кровавую лепешку. Пехотинцы, которые, судя по штандартам были сацумцами и не помышляли о сдаче, резонно считая, что рассчитывать на милость «Господина Клещи» по меньшей мере, наивно, перестроились в две шеренги, склонили яри и приготовились к бою. Легкие конники Токугава вились перед ними как осы, норовя укусить, но не рискуя броситься в атаку на двойной ряд ощетинившихся стальных жал. Они изредка постреливали из луков, очевидно берегли стрелы, выбивая из строя сацумцев одного солдата за другим, так как тонкие татами-до пехотинцев не могли уберечь владельцев от стрелы длинного кавалерийского лука.
Такеда Хидэтада покачал головой и угрюмо хмыкнул. Уже в который раз за долгую боевую карьеру, судьба ставила его перед подобным выбором. С одной стороны, бездействуя наблюдать как союзников методично убивают – изрядная плюха на чести, но с другой стороны, судьба каждого в руках благих ками и нет смысла ввязываться в бой без шанса на победу, особенно если тебя зовет не исполненный долг перед Господином. Кавалерист хмуро смотрел на разворачивающуюся стычку, взвешивая «за» и «против» пока не заметил призрачную, зыбкую, но все же возможность вмешаться, хоть несколько облегчив положение окруженных союзников.
Какой-то юный последователь Токугава в высоком и цветастом шлеме, очевидно надеясь отсечь асигару от стены, оголив фланг, подвел около десятка своих конников вплотную к скальному отрогу, на котором разместился Хидэтада. Всадники повели частую стрельбу из луков, постепенно перестраиваясь клином, словно готовились ударить в поредевший строй пехотинцев сбоку, опрокинув их и разнеся мечами.
- Хе! Хорошая идея, но слабое исполнение, молокосос! Ты же не на равнине, тут в бок и спину бить не очень получается. – Такеда криво улыбнулся, словно тигр на добычу, поглядывая на сгрудившихся у склона конников.
- И не стоит так кучно собирать своих людей – это все же горы, тут и обвалы бывают, случается… - С этими словами Хидэтада крякнув, поднял тяжелый валун и сбросил его вниз с уступа. Вслед за первым валуном, последовал второй, затем третий, естественно вызвавшие движение вниз более мелких камней. Естественно, появление небольшой лавины, с дробным грохотом скатившейся на головы незадачливому обладателю цветастого шлема и его людей, отнюдь не удивило довольно оскалившегося полусотника.
Хидэтада очень хотелось встать в полный рост и прокричать боевой клич клана Господина, что бы вопящие от страха вояки Токугава знали, что не озлобление горных духов, а доблесть противника обрушила им на голову эту лавину. Но он промолчал, отлично понимая, что риск быть обнаруженным не стоит удовольствия «пощекотать» свою гордость, по этому лишь еще раз взглянул вниз, на дело рук своих и продолжил подъем. Вопли и лязг внизу усилились, но полусотник уже не смотрел туда, резонно полагая, что все что мог, для союзников уже сделал.

- Тише! - умоляюще зашептала О-Санго. - Вдруг действительно не обнаружат?
Совсем рядом оказалась огромная мшистая глыба, немного вогнутая и закрытая сверху густыми сосновыми ветками. Скрывшись за ее холодной массой, беглецы перевели дыхание. О-Санго прислонилась к зеленому камню скалы у самого выхода и поглаживала разгоряченную лошадь по морде, успокаивая. Девочка откинула голову, прислушалась. А когда она повернулась к лесу, внезапно натолкнулась взглядом на поверженного Мицуке воина. Он стоял напротив и мрачно смотрел за спину девушки, на ее спутников.
Тем временем Мицуке разрезал шелковые путы, что стягивали пленнику руки, протянул сацумцу отобранный меч.
- Тебе решать.
Тенкьё поднялся на колени и взял в руки клинок. Он оказался тяжелее привычного, но удержать можно было. Сделав еще усилие, он оказался на одном колене и решил, что вставать дальше не имеет смысла - так с него будет больше толку, если что. Мицуке положил ладонь девочке на плечо.
- Пошли.
О-Санго обернулась и с жалостью взглянула на Тенькё. Ей казалось немыслимым оставить его так, одного, раненого и слабого.
- Мы уйдем просто так? Но это жестоко! - тихо возмутилась она.
- Он воин и он так решил. Кто еще может распорядиться его жизнью и смертью?
Молодой самурай молчал. Тут нечего было добавить, и Мицуке его понимал. Конечно, женщины очень редко могут думать так же...
Хотелось разреветься, но О-Санго сдерживалась. Как-то все ужасно получалось. Она кивнула Мицуке и взяла коня под узцы. Они вышли из-за камней. Девушка виновато посмотрела на неподвижно стоявшего Удо.

( & Bishop и Higf)

- Лучше сидите тихо, где сидели, - недовольно сказал он и, развернувшись, прокричал:
- Ищите дальше! Здесь никого нет!
Потом наклонил голову и обратился к беглецам:
- Прощайте, госпожа О-Санго. Надеюсь, с вами ничего не случится, - после чего Удо быстро побежал вверх, к остальным.
- Кажется, жизнь продавать ты будешь в другой раз, - Мицуке проводил спасителя задумчивым взглядом.
Тенкьё не удержался от облегченного выдоха и опустил оружие. Напряжение, которое потребовалось, чтоб приготовить измученное тело к новому бою, оставило его. Однако Тачибана твердо решил не дать себе снова свалиться.
- Наверное, - согласился он. - Тем более, в другой раз я буду в лучшем состоянии и смогу повысить цену.
Мицуке кивнул в знак согласия, уселся на землю, прислонившись к огромному валуну - прослойка зеленого мха на камнях, так и хотелось задремать, положив голову на такую подушку, - и прикрыл глаза.
Привязав лошадь к поломанной сосенке, О-Санго устало села на корточки рядом с самураями.
- И что мы будем делать? - тоскливо полюбопытствовала она.
- Отдохнем, - сонно пробурчал Мицуке. - Подождем, когда все поутихнет. А ночью решим.

(снова то же трио)

Спустя некоторое время, когда Хидэтада взобрался на плоскогорье, перевалив через край, снизу донеслось несколько особенно громких воплей, яростное ржание лошадей и все стихло.
«Сацумцев все же добили» - Подумал кавалерист, разминая усталые пальцы. – «Стоит уходить как можно скорее, неизвестно сколько подобных разъездов выслеживает беглецов и мало ли, вдруг один из них заберется сюда – плоскогорье довольно пологое и открытое, значит, возможно, есть ведущая на него тропа. Тем более что здесь от преследования конницы просто не скроешься – скалы стоят слишком редко. Значит вперед, только вперед…»
Он поднялся на усталые ноги и продолжил путь, петляя между редких скал в зеленой сочной траве, когда, внезапно, услышал приглушенное фырканье, такое, словно почуявшей чужака лошади закрыли рот ладонью, опасаясь, что фырканье может выдать.
«Засада!» - решил Хидэтада кладя ладони на рукояти мечей и готовясь продать недавно подаренную жизнь как можно дороже.

гора Ибуки

Пацан шмыгнул и вытер кулаком нос. Взгляд его неудержимо притягивала котомка необычного путника; казалось, еще немного, и маленький любитель музыки нырнет туда вперед головой.
- Еда есть? - осведомился он.
- Нету, - чистосердечно признался музыкант. - На что купить даже есть, а вот где да как...
Парень потянулся до громкого хруста в костях, звонкие щелчки волной прокатились по ребрам и позвонкам, натужно хрястнули плечевые суставы.
- Ты тут откуда такой взялся-то? - спросил бродяга, впрочем по тону нельзя было сказать, что его всерьез интересует ответ на этот вопрос.
Не доверять хозяину котомки у малолетнего танцора не было причин, но тем не менее он все равно добросовестно обнюхал притягательный предмет. Затем смущенно чихнул, прикрыл нос ладонью.
- Пришел, - сообщил он. - Меня из норы... то есть из дома выгнали.
Мальчишка шмыгнул.
- Внизу очень много людей, - пожаловался он. - Но если из деревни не все разбежались, то можно купить еды там.
- Скорее будет проще украсть, - рассудительно ответил бродяга. - Но для этого лучше подождать, когда насытятся мародеры на соседнем поле. Как тебя зовут-то, бездомный любитель танцев?
- Смеяться не будешь?
- Откуда я знаю, - без тени улыбки сказал музыкант.
Мальчишка еще больше наморщил нос.
- Дынька, - со вздохом признался он, как будто делился величайшим секретом. - Меня зовут Дынька.

(вместе с Греем)

- Бывает, - согласился нищий. - А я - Кодзи Похмельный Дым, но чаще меня зовут "Эй ты!" и "С дороги, шелудивый пес!" Ты ведь парень местный, может знаешь, где тут мог бы укрыться небольшой отряд воинов, командир которых ранен?
Мальчишка сорвал с ближайшего куста несколько багряных листочков, подбросил их в воздух и, постоянно принюхиваясь, забормотал себе под нос. Покрутился на месте. Посмотрел на ближайшую сосну, оглянулся на костлявого знакомого. Опять любовным взором окинул сосну.
- Только если будешь смеяться, я убегу, - сказал он. - И ты больше меня не увидишь.
Он кувыркнулся со ступеньки, встряхнулся, приземлившись на все четыре лапы и, цепляясь когтями за кору, полез вверх - обозревать горы. Внизу тануки очутился опять мальчишкой.
- Неподалеку жгут костер, - доложил он, отдуваясь. - И еще пахнет лошадью. Один воин ранен, только я не знаю, командир он или нет. Отряд маленький, три человека. Годится?
- Нет, - покачал головой музыкант, похоже ничуть не смущенный всеми метаморфозами, происходившими на его глазах. - У того оставалось еще восемь самураев из ближней охраны. Придется подождать, скорее всего, и за едой сходить успеем.
- Тогда пошли быстрее! - мальчишка заботливо потер ладонью живот. - А то он пустой!

(& SonGoku)

Музыкант попытался нащупать свой живот, но складки заштопанной ткани упорно проваливались, не желая выдавать присутствие плоти.
- Мой похоже вообще ушел, - костлявые ноги нырнули в ремешки гэта, плетеная ручка котомки оказалась перекинутой через плечо. - Ладно, пошли. Рискнем здоровьем, поддавшись голоду.
Наверное, они забавно выглядели со стороны, если бы было кому смотреть. Гэта музыканта выбивали на старых истертых камнях звонкий ритм, коренастый мальчишка катился следом рисовым колобком, время от времени наступая на чересчур длинные штанины и спотыкаясь. Дынька негромко дудел под нос песенку про луну, под которой так здорово танцевать посреди лужайки в высокой траве.

(и Грей опять же)

(Bishop+Sayonara+Reytar)
Неподалеку от горы Ибуки

Под чьей-то ногой зашуршали, посыпавшись вниз по склону, мелкие камешки. Тревожно вздохнул Ветерок, хозяйка испуганно зажала коню рот. Мицуке недовольно приоткрыл один глаз.
- Кого еще принесло? - едва слышно выдохнул самурай.
Погоня должна была уйти далеко, обшаривают сейчас наверняка каждый куст и каждое дупло в соседнем лесу; если беглецам повезет продержаться до темноты - они спасены. Как не вовремя... Мицуке приложил к губам палец.
Невидимый пока что человек, очевидно, что-то почуял, или услышал - шаги стали несколько тише, лишь похрустывание мелких камешков под стопой выдавало, что незнакомец возможно, человек дородный, обремененным доспехами и оружием, который, тем не менее, не собирался отступать или искать иной маршрут для следования по своим делам. Шаги приближались, через миг к ним на миг добавился тихий шелест, какой издает покидающий ножны и готовящийся собирать свою кровавую жатву, клинок, после чего все стихло.
Девушка, пригнувшись, нерешительно прошла поближе к Тенькё и завела коня за себя. Тут она спохватилась, что нагината-то все еще была у Мицуке. О-Санго чуть не зашипела от ярости. Но ничего не поделаешь, придется драться кинжалом, а на крайний случай и меч достать. Она сжалась в комок, приготовилась и выжидающе посмотрела на Мицуке - что делать? Самурай помотал головой - уже решительнее. В небольшом пространстве между каменных стен нагинатой не размахнешься... Он поднялся, бесшумно ступая по толстому слою мха.

Неизвестный, похоже, устал от неясности, по этому начал действовать. Шаги послышались более громко, затем затихли, после чего из-за валуна вылетел крупный обломок камня, с громким стуком ударившись в стену неподалеку от головы коня. Следом за первым, тут же прилетел второй булыжник, упав точно перед лицом девушки. О-Санго вскрикнула и зажала рот рукой. Лошадка всхрапнула, дернулась, едва не вырвав поводья из рук хозяйки. Изо всех сил держа Ветерка, девушка постаралась пройти вдоль скалы, но конь отчаянно оттаскивал ее к сухим кустам. Борясь с ним, она уперлась ногами в один из валунов и подняла голову, приглядываясь к вершине.
Таиться больше не было смысла, теперь главное – справиться с неожиданным препятствием раньше, чем поднимется шум. Мицуке перекинул нагинату хозяйке, рванул из ножен мечи, выходя из-за валуна.
- Ты ошибся, когда выбрал путь, - проворчал самурай.
- О-о-о!!! Вот и первый из тех, кто устроил засаду в этих скалах! – Кавалерист увидел появляющийся из-за валуна силуэт и обнажил спрятанный в ножны, пока руки были заняты метанием булыжников, меч.
- Подходи, пес Токугава, я взгляну какого цвета у тебя кровь! Подходите все, сколько вас там ни на есть! Можете нападать по одному, или построиться шеренгой – всех уважу, никого не обижу, блюдолизы господина Клещи! – бамбуковым медведем ревел полусотник, занимая оборонительную стойку.
- Заткнись, а? – Мицуке поднял меч.

(Sayonara mo, Reytar mo)