Все еще замок Окаяма, у стен и в воротах, февраль 1601 года

Направившись вслед за старым знакомым, странник шагал от моста по направлению к воротам, всецело сосредоточившись на том, за кем присматривал и по этому встречного монаха, одетого в оранжевую кашью, почтил обычным поклоном, не больно-то обращая на святого человека внимания – мало ли их уже встречалось страннику на пути. Куда больший интерес у кряжистого, опирающегося на толстый увесистый посох, путника вызвало затихание мелодии и то, что четверо стражников, озадаченно тряся головами и переговариваясь, направились к воротам, перекрыв вход и выход, почти сразу за спиной старого знакомого, которому, скоро явно захочется наружу.
Путник озадаченно прищурился, закусив ус и с упоением почесал затылок, надвинув на глаза намокшую амигаса. Четверо еще не оправившихся от волшебства мелодии, стражников, не были такой уж огромной проблемой, но на шум схватки из двора замка тут же явилась бы подмога, сцепляться с которой, без полусотни тяжелой кавалерии за плечами, или колдовской помощи пары-другой йокаев, было весьма рискованно.
Придя к такому выводу, странник прижался к стене замка неподалеку от ворот, стараясь слиться с тенью, и стал ожидать дальнейшего развития событий, которые, судя по тому, насколько он представлял себе удаль невысокой рыжехвостой фигурки, и старого знакомого, в очередной раз проникнувших в замок, должны были незамедлительно последовать.
Предчувствие не обмануло странника – где-то наверху, возможно даже в покоях владельца замка, раздался дикий, высокий, хотя и исходивший из мужской глотки, вопль, почти сразу прервавшийся. Следом донесся все усиливающийся звон клинков, боевые выкрики, топот и громкий треск, сопровождающий, судя по всему, разрубание каких-то деревянных предметов, а может быть и стен или балок главной башни. Судя по всему, некое оживление, второй раз за ночь поднявшееся в многострадальном замке, смещалось сверху вниз, по направлению к подножию башни и воротам, стража которых округлившимися глазами взирала во двор, все еще ничего не понимая.
«Ну что же, самое время действовать…» - Подумал путник, поправляя и заново подвязывая поясом намокшую накидку, после чего перехватил поудобнее верный посох и резвой рысью бросился ко все еще таращащимся во двор стражникам, по счастливой случайности стоящим к нему спиной.
Время и место не располагали к излишнему шуму, по этому путник обошелся без обычного, так и рвущегося с губ боевого клича, заменив его всего лишь яростным рыком, который, тем ни менее, оказал на двух стражников – товарищей тех, кто внезапно получили по головам, должный эффект. Когда два тела рухнули лицом в грязь, а рядом с уцелевшими, из отбрасываемой стеною тени, возникло нечто широкое, развевающееся, измазанное грязью и с рычанием размахивающее над головой толстенным посохом, нервы стражников не выдержали. Вопя что-то невразумительное о демонах, оба припустили во двор, надеясь затеряться среди других людей, суетящихся на его освещенном пространстве.

Не успел, гордый произведенным эффектом, путник, ухмыльнуться в усы и, поудобнее опершись на посох, перевести дух, как из входа в башню показался давний знакомый путника. Мавашимоно, нес на плече явно не пришедшего в восторг от подобной бесцеремонности, призрака, у которого, как был уверен странник, можно было при удаче обнаружить под одеждой, если бы кто-то рискнул начать такие поиски, длинный рыжий хвост. Вслед за рослым самураем и его, время от времени возмущенно дергающейся, ношей, с воплями неслось не менее шести ошалевших телохранителей владельца замка, один из которых, очевидно оправившись от страха, но не успев полностью прийти в себя, с воплями преследовал беглецов даже не озаботившись тем, что бы вооружиться.
Узрев столь запоминающееся зрелище, странник только тихо закряхтел, похлопав зажатым в правой руке тяжелым посохом по левой ладони. Пропустив мимо себя мавашимоно, он перехватил оружие и, издав все тот же низкий рык, рассек воздух крест-накрест посохом, словно кабан в камыши, вломившись в ряды полных азарта погони, телохранителей и тут же начав раздавать полновесные удары.
Стычка была короткой, но яростной – то ли благодаря помощи добрых ками, то ли потому что на телохранителей ополчились дарующие неудачу демоны, страннику удалось трижды опустить толстенный посох на головы противников, прежде чем полированная сталь лезвий нагинат в руках трех оставшихся, заставила его, сквернословя, отступать, прижимаясь к стене и яростно отмахиваясь посохом от наседавших врагов. Телохранители дрались куда лучше чем стражи ворот и успешно взяв напавшего на них незнакомца в дорожной одежде в «клещи», старались задержать, время от времени атакуя и не давая прорваться к спасительным воротам до тех пор, пока к ним не подоспеет подмога.
Путник под нос ругался на трех известных языках, яростно работая посохом, понимая, что дело его складывается не лучшим образом – прорваться сквозь троих телохранителей не удавалось, а подоспей к ним подмога, что могло произойти в ближайшее время – положение его и вовсе стало бы кислым как испортившийся никуман. Единственной надеждой оставался дерзкий неожиданный прорыв из «клещей», начинать который было необходимо немедленно.
В тот самый момент, когда владелец замка Окаяма, сиятельный господин Кобаякава выбив дверь, с громким воплем вылетел из отхожего места, обхватив руками раненый зад и созывая на помощь своих людей, прижатый к стене странник размахнулся, и что было силы метнул в стоящего ближе всех к воротам телохранителя свой посох, а затем, выхватив меч, метнулся в эту же сторону намереваясь прорваться. Посох свистнул, рассекая воздух, но телохранитель оказался крепким орешком, отпрыгнув назад и, тем самым уйдя из-под удара пронесшегося у его уха посоха, оказался напротив проема ворот.
Странник успел лишь оскалиться, бросаясь под падающий сверху подобно молнии клинок нагинаты, которую сжимали руки телохранителя, и пытаясь блокировать ее мечом, как заглушая дикие вопли владельца замка что-то басовито свистнуло в воздухе, с глухим чавканьем впиваясь в бок и шею наносящего удар телохранителя.

(помогаю Рейтару)

Крестьянский дом неподалеку от замка Окаяма
февраль 1601 года

Когда О-Санго проснулась, свет едва ли начал подсвечивать толстую бумагу задвинутых перегородок. Звуки и запахи незнакомых мест редко давали девушке разлеживаться в кровати до полудня. Почти сразу же подкралась и утренняя прохлада - ненавязчиво попыталась пролезть между щекой и одеялом, пощекотать согретую за ночь кожу. О-Санго нахмурилась и встала. Решительно выскользнула из-за перегородки, и... остановилась посреди комнаты.
Один из ее спутников, рослый мрачноватый самурай, отсутствовал, а его постель выглядела покинутой очень давно. Второй - молодой воин из Сацума - уснул, не отрываясь от пухлого тома. Барышня легко соскочила с сандалий-подставок и подкралась ближе, пытаясь угадать название по видимым иероглифам.
Как ни тихи, почти неслышны были шаги, их оказалось достаточно, чтобы разорвать оковы сна, незаметно подкравшегося к юноше. Он поднял голову и ошалело завертел головой по сторонам, наткнулся взглядом на спутницу, отчего смуглое лицо приобрело немного розоватый оттенок.
Непроизвольно закрыв книгу, он одновременно попытался запихнуть ее за спину, поздороваться и встать. Последнее получилось плохо, и Тенкьё шлепнулся назад, попытавшись сделать вид, что просто менял позу.
- Доброе утро!
- Доброе. Что-то случилось ночью?
- Ничего, - книга скрылась среди вещей. - Только наш спутник исчез куда-то и не пришел. А я долго не мог "безмятежным забыться сном"*.
Проклятье. Кажется, это не к месту... Сацумец поднялся на ноги.
Девушка хихикнула, прикрыв рукой рот.
- А когда он исчез?

__________________
* из старинной японской поэзии, процитировано по "Гэнджи-моногатори"

- Да он вообще и не ложился, - буркнул Тенкьё, не придумав ничего достойно-изысканного.
- И ты его так отпустил? - О-Санго, казалось, задала этот вопрос, больше чтобы выразить удивление.
- А что ж, мне, ходить за ним по ночам? – растерянно поднял брови юноша.
- А если с ним что-то случилось?
Очень хотелось сказать, что туда ему и дорога, раз так. «Так» включало стычку в рыбацкой деревне и задорные взгляды О-Санго. Тем более не маленький.
- Если человек идет один ночью – значит, ему так надо. Не сердись, твой голос, когда ты смеешься, обычно подобен пению птицу на озере...
Нет, на озере были цветы вроде. Надо перечитать!
- Надеюсь, не цапли, - хихикнула девушка. - Может быть, стоит его поискать?
- Не цапли, о прекрасный цветок сакуры, - чуть негодующе возразил сацумец. – А если он пошел... к женщине?
- Он бы предупредил, чтобы не искали... - с некоторой неуверенностью протянула О-Санго.
- Он-то? – с глубоким сомнением в голосе перешел в наступление Тенкьё. – Когда он предупреждал?
- Да... Наверное, стоит подождать немного. Я поищу колодец, - задумчиво улыбнулась О-Санго и выскользнула в коридор.
Молодой человек воспользовался случаем, чтоб привести себя самого и одежду в порядок, смущенный тем, каким его видела девушка. Затем «Гэнджи моногатори»* поспешно скрылась в его просторных одеждах. Конечно, здесь было далеко не все, но пока и того хватит. Ну... На обратном пути обязательно вернет книгу. Ему же нужнее! Как бы это запомнить... Затем стал ждать, когда спутница вернется.

____________________________
* "Повесть о Гэнджи" ("Гэнджи-моногатари"), величайший памятник японской и мировой литературы, создана на рубеже X-XI вв., в эпоху становления и бурного расцвета японской культуры. Автор ее - придворная дама, известная под именем Мурасаки Сикибу.


(С Китти играть приятно)

Когда мавашимоно добрался до небольшого дома на окраине селения, где путников приютили на ночь, у озябшего человека зуб на зуб не попадал. Соломенный косматый горб крыши казался черным на фоне серого утреннего неба, обитатели давно проснулись - хозяйка, опустившись на колени возле печи на кухне с веером в руке, подкармливала огонь. Собиралась готовить завтрак, должно быть. Хозяин дома возился у бамбукового желоба, что подавал воду из ручья. Наверное, сопревшие листья или другая грязь забила сток...
Сквозь щели в зимних ставнях просачивался желтый свет - из маленькой комнаты, что отдали гостям. Мицуке удивился бы, если б мог. Оба его спутника не были похожи на тех, кто встает спозаранку. Хозяйка приветствовала его поклоном - грязный с ног до головы, в мокрой одежде, что стояла колом на февральском морозном воздухе, ее постоялец оставался владельцем двух мечей. Предложила искупаться и поесть, но:
- ...придется чуть-чуть обождать, когда согреется вода, господин.
Мицуке помотал головой. Он хотел только спать.
- Тогда хотя бы переоденьтесь. Негоже таким неряхой ходить.
Хозяйка принесла коротковатую для долговязого роши домашнюю юкату своего мужа, не слушая возражений, забрала грязную одежду. Пообещала выстирать, а чтобы поскорее высохло – повесить над очагом. Мицуке едва успел отобрать у напористой женщины свои нехитрые пожитки и завернуться в полосатое дешевое кимоно. В комнатке дремал сацумец, пристально смотрел на пламя масляной лампы рыже-белый Чиру, постукивал обрубком хвоста и шебуршались под досками пола мыши. Роши нырнул под пестрое лоскутное одеяло и уснул – быстрее, чем пристроил под рукой мечи.

Через некоторое время девушка вернулась обратно. Сама уже жалела о собственной героической попытке умыться - вода на щеках моментально остыла и теперь щипала не хуже неразведенного уксуса. В их комнате почти ничего не изменилось, только кот теперь сидел у изголовья, сторожил. Его хозяину, кажется, что-то снилось, он был похож на зверя во сне, когда те охотятся за несуществующей дичью. О-Санго возмущенно прикусила губу - теперь собственное волнение казалось смешным и детским. Решительно прошествовала к занятому теперь футону, нерешительно остановилась в паре шагов. Вздохнула, снова собирая праведный гнев в плотный комок, потом преодолела оставшееся расстояние и потрясла роши за плечо. Мицуке промычал что-то маловнятное, приоткрыл сонные глаза. Лицо его, которое и без того не являлось образчиком красоты, было украшено новыми недавними порезами и царапинами.
- Чего?
- Просто на случай если любезный господин снова изволит исчезнуть этим утром, - церемонно поклонилась девушка. - Его спутники были бы очень признательны, если бы он оставил им весть о последних сроках ожидания. Прошу простить меня за то, что беспокою, но я опасаюсь, что иного шанса не представится.
- Ожидания? - переспросил роши, с трудом удерживаясь на грани, что отделяет расплывчатые владения повелителя снов от мира, где предметы меняются не всегда.
- После которых имеет смысл заказывать молитву по усопшему и двигаться дальше, - не меняя тона уточнила О-Санго.
Маленькая столичная барышня, похоже, была хрупкой лишь на первый взгляд. Впрочем, в ее способностях у Мицуке уже были случаи убедиться. Роши зевнул.
- Дай поспать, - жалобно попросил он. - Иначе действительно придется звать священника.
Эта мысль его вдруг рассмешила.
Щеки девушки стали пунцовыми. Она резко поднялась с колен, явно намереваясь уйти к себе за ширму максимально эффектным образом.
- Ты действительно беспокоилась?
- А не видно? - О-Санго даже сверху вниз умудрялась смотреть изподлобья.
- Мао! - высказался укоризненно кот.

(издеваемся на пару с Бишем )))))

Мицуке приподнялся на локте, оглянулся на сацумца, что то ли на самом деле видел последние утренние сладкие сны, то ли притворялся удачно. Посмотрел на Чиру, перевел взгляд на барышню.
- Прости, - сказал он. - Я устал. И не привык, что кому-то небезразлична моя жизнь. Извини меня.
- Неправда. Вот ему небезразлична, - девушка солидарно указала на кота. Кажется, если бы он мог, тоже показал бы на себя лапой.
Случилось то, что не происходило уже очень давно, а может быть - никогда. Мицуке покраснел.
О-Санго и Чиру недоуменно переглянулись, потом девушка тоже порозовела - наверное, за компанию.
- Ты была когда-нибудь в Наре? - Мицуке потер ладонью слипающиеся глаза.
Усталость была подобна нескольким кулям риса, которые кто-то сбросил ему на голову.
Девушка отрицательно мотнула головой.
- Сейчас там уже расцвела слива, - долговязый роши улегся, сунул локоть под голову, чтобы удобнее было смотреть на собеседницу; сон требовал к себе внимания, но и уйти в его объятия одному теперь уже было невозможно. – Ты напоминаешь ее цветы.
- И много девушек тебе их напоминают? - подозрительно и немного провокационно склонила голову набок О-Санго.
Мицуке попытался вообразить Дайдай хрупкой, как ярко-розовые лепестки на белом снегу, покачал головой. Нет, та больше похожа на осенние кленовые листья, что закрутил вихрем горный ветер.
- Только ты.

(издеваемся? ))))

Кажется, О-Санго отчаянно старалась не смущаться - почти получалось, только на щеках опять, словно иллюстрируя слова мужчины, появился пронзительно-розовый румянец.
- Мне раньше такого не говорили.
- Наверное, сослепу? - предположил Мицуке.
- Мао, - согласился с хозяином кот.
- Они все были очень заняты. И никогда не думали о таких "глупостях" как мир вокруг, - задумчиво проговорила О-Санго. Несколько секунд задумчиво рассматривала лицо роши, потом встрепенулась. - Тебя не поранили?
Мицуке потрогал свежие царапины, отмахнулся.
- От такого не умирают, - усмехнулся он, стараясь не морщиться; порезы, оставленные острыми коготками белого лисенка, саднили, давали о себе знать. - Не так просто убить меня.
- Может быть, стоит промыть?
- Может, стоит.
- Я принесу воды, - подскочила девушка.
Когда она вернулась - с плошкой кипятка и чистой тряпкой, - Мицуке пришлось будить заново; роши успел прикорнуть в ожидании. Они хихикали и шептались, точно дети, задумавшие проказу, под внимательным немигающим взглядом кота. Отбиваться сил не было, все были потрачены на ночные сражения, О-Санго легко одержала победу. Когда все раны были, наконец, промыты, - Чиру, кажется, позавидовал умению хозяина выразительно шипеть, - вконец осмелевшая девушка даже одобрительно-провокационно похлопала Мицуке по плечу.
- Ну вот, ничего страшного.

(над Тенкье, ага =)))))))

Мицуке улыбнулся, выругался негромко – было больно, но в общем, терпимо. На улице остервенело проорал запозднившийся петух, как будто в одиночку решился на подвиг древних своих собратьев. Девушка тут же снова залилась краской, но улыбнулась в ответ храбро.
- Теперь ложись и спи.
Вот тут – какие могут быть возражения, когда веки так и опускаются, будто каждая ресница весом с потолочную балку в большом храме Нары? Ночной холод еще прятался внутри, но его почти растопило, как кусок льда на солнце. Остались только лужицы талой воды и прозрачный «обмылок» ледышки. Девушка еще и помогла - надавила на плечо, укладывая на футон обратно.
- Ты не поверишь, - пробормотал роши сквозь тяжелую дрему, - если узнаешь, чего я хочу...
- Попробуй.
- Увидеть еще раз цветущую сливу в Цукигасе рядом с Нарой, - Мицуке сделал безнадежную попытку разлепить смыкающиеся веки. – Смешно, правда?
- А ты езжай туда и посмотри, - улыбнулась О-Санго.
- Не могу, еще не время возвращаться домой.
- Тогда засыпай - и она тебе приснится.
Последнее слово, может быть, было «обещаешь?», в следующее мгновение роши уже спал.

(вдвоем с Китти)

Глаза открылись, стряхивая с ресниц вновь подступившую дремоту, так и не сгустившуюся в сон. Ох!.. Лучше б они этого не делали. Зрелище девушки, гладящей вернувшегося верзилу Мицуке по плечу, заставило замереть, оборвав дыхание. Он даже не смог закрыть глаза, пока О-Санго не поправила на спящем покрывало.
Только тогда сацумец хрипло втянул воздух, и сердце снова смогло погнать кровь по жилам, расцвечивая щеки еще более темным оттенком. Испуг, что шумное дыхание заставит посмотреть в его сторону, заставил закрыть глаза. И снова открыть.
Он вскочил. Бугейша уже спал, даже чуть посапывал, немного по-детски. Не обращая внимания на О-Санго, юноша поспешно сунул за пояс мечи и выскочил наружу. Пробормотав слова, которых сам не понял, о срочной необходимости. Утреннее солнце плеснуло золотым светом в глаза, насмехаясь. Тачибана отвернулся от него, с обидой стиснув зубы, и стремительно зашагал... куда-то.

У замка Окаяма, несколько ранее описанных в крестьянском доме событий, февраль 1601 года

Телохранитель захрипел, схватившись за рукоять вошедшего в шею куная и оседая на землю, а странник не замедлил воспользоваться возможностью улизнуть, тем более что два других телохранителя отвлеклись на панические вопли о помощи их отважного господина – несгибаемого Кобаякавы.
Путник со всех ног устремился к воротам замка и, так шустро, насколько позволяли приличия, направился к мосту, намереваясь пересечь его и затеряться в утреннем сумраке. Путник знал, что лучшие идеи чаще всего терпели неудачу не из-за ошибки в планировании, а из-за неудачного осуществления, потому пытался приложить все усилия, дабы его план увенчался успехом.
Как бы то ни было, то ли добрые ками забыли этой ночью о незадачливом отпрыске славного рода, то ли наоборот – пакостные демоны вспомнили о его скромной персоне, но как только странник выскочил из надвратной арки наружу и сбавил шаг, дабы у нервничающих стражников не стенах, среди которых могли быть и лучники, не возникло подозрений, что одинокий путник является беглецом, как понял, что сделал это зря.
Не менее десятка ошалевших от неразберихи и странностей этой ночи стражников, выскочили из-за угла главной башни и, подбадривая себя боевыми кличами, бросились к нему.
Странник не замедлил отреагировать на шумное появление новых участников ночного действа, все больше и больше напоминающего представление провинциального театра, перейдя со степенного шага на рысь, а потом и на размашистый бег, которым и направился через мост, что было сил.
Стражники, впервые за ночь встретившие существо из плоти и крови, которое можно было вполне успешно рубануть мечом, и которое, судя по всему и было виновником случившегося переполоха, не собирались оставлять в покое предполагаемого синоби, заядло его преследуя.
Странник улепетывал со всех ног – поношенные варадзи помогали ногам лучше упираться во влажную землю, амигаса с надрубленными полями билась за плечами словно штандарт под порывами бури, а в руке тусклым пламенем отражал свет дальних фонарей выхваченный на бегу меч. Но, как путник ни старался, расстояние между ним и преследователями увеличивалось крайне медленно.
Вот обутые в варадзи ноги простучали по последним доскам моста, унося своего обладателя под прикрытие густых кустов у дороги, которые идеально, с точки зрения улепетывающего путника, подходили для организации засады, а сзади уже слышался гневный топот многочисленных ног по дереву моста, сопровождаемый не менее гневными криками.
«Если не отцепятся и в кустах – приму бой…» - Подумал на бегу путник, пытаясь хоть на миг скрыться с глаз стражников. – «Лучшего места все равно не найти – дальше, до самого призамкового городка пустырь, ни спрятаться, ни скрыться. Мигом окружат и возьмут числом.»
Через миг, когда, как ему показалось, удалось оторваться и ненадолго исчезнуть из поля видимости преследователей, путник не сбавляя скорости нырнул в кусты и сквозь хруст веток услышал тот самый басовитый свист, с которым пара кунаев поразила его недавнего противника – одного из телохранителей. Все указывало на то, что кто-то помогает ему оторваться от погони, но не время и не место было для розысков этого предполагаемого помощника – не теряя ни минуты, странник пушечным ядром выкатился из кустов и, подгоняемый в спину яростной руганью и воплями стражников, ряды которых прорядили несколько метко брошенных из-за кустов кунаев, бегом поспешил в сторону призамкового городка, где вполне мог затеряться целый десяток бойцов, а не только один он.

Утро возле замка Окаяма,
февраль, 1601 год

С реки накатил влажный, холодный туман, и его белесые тяжелые клубы придушили огни вокруг замка, даже факелы задыхались и чадили. Вскоре со стороны моря дополз и неторопливый рассвет. Снег, который выпал с вечера, превратился в грязь, утоптанный многочисленными ногами. Растерянные стражники, терли глаза, безнадежно пытаясь отыскать в месиве хоть какие-нибудь следы, но всех воспоминаний о ночных происшествиях было – еще больше занеможевший господин, несколько мертвецов и кунаи, на которые хозяин махнул рукой. Да и велико ли добро, грубо обработанные короткие клинки, больше пригодные для клиньев, чем для метательных ножей.
Возвратился посланный вдогонку беглецам отряд с докладом, что никого не удалось изловить, а общипывающий жухлые, оставшиеся с осени травинки огромный черный жеребец не иначе как тоже демон, потому что к себе не подпустил, зато укусить – укусил. Пострадавшего долго жалели.
Меж корней дерева в той лощинке, которую занял под стоянку вредный конь, свернулся клубком небольшой бурый с рыжеватым отливом зверек и, укрыв пушистым хвостом нос, отсыпался после ночных треволнений. Иногда ему снилось что-то забавное, и тогда он негромко хихикал, не открывая глаз.

Рядом свернулся лисенок - молочно-белый, худой, взъерошенный. Из-за кончика хвоста он наблюдал за рыжей родственницей. Смотрел внимательно и настороженно и не решался подойти. Лиса потерянно крутилась вокруг узловатого ствола, едва не зацепляя лапы одну за другую. Иногда на острой мордочке мелькал оскал, но тут же исчезал снова - двух убитых мышей и жестоко загрызенной деревяшки хватило, чтобы перестать злиться. Наконец, прилегла поодаль, нервно перебирая лапами и обеспокоенно выкусывая между пальцев несуществующих насекомых.
- Кто это был? - Несчастье - маленькая девочка с тонкими белыми волосами и некрасивым личиком - присела рядом.
Рыжая поскребла когтями прошлогодние листья, потом досадливо мотнула ухом - не хотелось сейчас быть человеком. Спрятала нос под худую коленку, пытаясь объяснить так. "Человек. Мы виделись давно".
Белая мягко коснулась лоскутка уха и наклонила голову набок. Задумалась.
- Он к тебе хорошо отно-осится, - Несчастье запрокинула голову, разглядывая черные штрихи веток на мягком полотне тумана. В воображении два белесых клуба сложились в пару лисиц. - Ты его как меня оставила?
Ухо резко дернулось. "Он человек. Это другое".
- Ты всех оставляешь.
Аккуратные, гладкие, словно лезвие хорошей катаны, зубы сомкнулись на запястье ребенка. Разжались, оставив едва заметный след. Рыжая подмела землю хвостом, взметнув целый фонтан из сушняка, и исчезла в яме между двумя старыми стволами. Несчастье обиженно выпрямилась:
-Ты всегда всех оставляешь. А потом приходишь. И меня забыла, - на белых ресницах выступили слезы. - И... и... ненавижу тебя!
Лисенок метнулся прочь.

*c Кииии-ииитти )

В полях рядом с Окаямой
1601 год, февраль

Подол длинного кьютая промок и заляпался грязью. Амигаса с выбивающимися там и сям пучками соломы являла дикий контраст с роскошным монашеским одеянием. На плече священнослужителя высилась блестящая зеленая с синим груда перьев, как будто облепили ими глиняный горшок. Как этот горшок не падает, оставалось загадкой – монах и не думал придерживать его. Шел он по тропинке среди поля, где жухлая трава кольями торчала из-под тонкого снега, от рощи вдали. Поравнявшись с Тенкьё, монах вдруг обратился к нему:
- Ты идешь из первой деревни по этой дороге?
Юноша шел, видя окружающее, но не воспринимая его. Вопрос вывел его из этого странного состояния, заставил осознать представшее зрелище – и остолбенеть на месте. Осмотрев встречного сверху вниз, а потом снизу вверх, он наконец вернул дар речи и выдавил из себя:
- Д-да...
Монах удивленно поднял брови, в свою очередь оглядел юношу. Человека в столичной одежде не каждый день встретишь в захолустье, а уж настолько погруженного в себя, чтобы забыть о манерах, и в Киото не просто найти.
- Не знаешь ли, где найти рослого самурая не слишком опрятного вида?
Неужели мир крутится вокруг этого человека? Он везде встает на пути, и нельзя забыть даже на миг – напомнит первый встречный.
- Да, гобо*, - с явным сожалением в голосе, - знаю. Третий дом слева по дороге.
Монах надвинул пониже соломенную шляпу, скрывая улыбку.
- Не проводишь ли меня туда?
- Туда? – отказать священнику? Уйти? Никогда не увидеть... Посмешище! – Да, могу, если вы хотите, хоши.
На лице Тенкьё была написана буря чувств, которую он поспешно начал смирять, вспомнив, что стоит перед незнакомым человеком.

------
* gobou – (яп.) преподобный (обращение к священнослужителю)

(с Хигфом)

«Горшок» пошевелился, у него обнаружился большой круглый глаз. Где-то под перьями раздалось глухое клокотание. Священник примирительно погладил существо и пошел вперед. Оглянулся проверить, следует ли за ним молодой человек.
- Скажи, как мне тебя называть?
Быстрым шагом сацумец обогнал непонятного монаха, вспомнив, кто кого должен вести. При этом он обнаружил, что на плече у незнакомца - живое существо. Может, это демон, а сам монах - и не монах вовсе? Юноша едва заметно вздрогнул. Идя первым туда, откуда только что почти убежал, он глухо ответил:
- Моё имя Тенкьё, а ваше?
- Тайкан. Птицу прозывают Мару.
Когда собеседник развернулся к нему спиной, юноша приметил сверток, который священник нес так же, как обычно носят походные короба и маленьких детей. Теперь из этого свертка раздалось требовательное:
- Ня-а!
- Да, у нас еще есть Чонзя, - спохватился Тайкан. - Чон-тян не любит, когда его забывают.
Странный монах. Птица. И ребенок. И... То ли он, Тенкьё с ума сошел, то ли это ками шутят или он все-таки оборотень какой-то. Юноша насторожился, увеличил дистанцию. Идти было всего ничего, и дома уже вырастали с каждым шагом, когда Тачибана решился спросить:
- Как вы оказались в пути с такими странными спутниками и зачем вам тот самурай?
Тайкан молчал. То ли раздумывал над ответом, то ли не слышал. А может, вообще исчез, как дух? Тенкьё обернулся, чтобы посмотреть на спутника и наткнулся на враждебный, жесткий взгляд и почему-то взъерошенную птицу. Он отступил на шаг. Встрепанные нервы требовали схватиться за меч, но как-то удалось сдержаться.
- Гобо? - с недоумением.
- Варвар, укравший чужое, - мягкий кансайский выговор сделался более явным, в тоне – холодная злость.
Ребенок хныкнул и вдруг заревел во всю глотку. Монах вздрогнул, прикрыл глаза, устало провел рукой по векам.
- Прошу меня простить.
Ожесточение исчезло с лица. Младенец удовлетворенно гулькнул и затих.
- Идем.
С чувством обреченности, какое бывает во сне, когда раз за разом делаешь одно и то же и терпишь неудачу, Тенкьё с каменной миной на лице и бурей в душе переступил порог дома.

(Далара, Хигф)

пустоши и селение у замка Окаяма, февраль 1601 года

Странник, одетый в порядком испачканную, покрытую коркой льда, накидку, и амигаса с разрубленными полями, устало брел сквозь оседающий туман. Превратившийся в грязь, выпавший ночью легкий снежок, налипал и чавкал под ногами, обутыми в пропитавшиеся влагой варадзи, отнюдь не добавляя им резвости.
Странник очень устал, игра в прятки с прочесывающими округу стражниками изрядно его утомила и не раз, лежа за камнями, среди мокрой травы, пока вдалеке не стихали голоса отправленных в погоню, его глаза слипались, грозя обладателю глубоким забытьем.
Особенно долго пришлось отлеживаться однажды – не так давно, когда откуда-то из распадка донеслась перекличка стражников, яростный визг лошади, а следом протяжный вопль человека, не скоро смолкший вдали. Это место путник, часто прячась и прижимаясь к земле, обошел по широкой дуге, направившись в виднеющееся дальше селение, где спросил у первого же из встречных крестьян – дюжего детины с топором лесоруба на плече, не видел ли он высокорослого и широкоплечего, но несколько неаккуратно одетого самурая, и если да, то где его найти. Лесоруб согнулся в поклоне, а после задумчиво почесал широкой, словно боек мотыги, ладонью, затылок и, наконец, после долгих раздумий и глубокомысленного почесывания, ткнул пальцем по направлению к третьему дому слева по дороге.
Странник, с сомнением покосившись на глуповатое лицо лесоруба, а затем – по направлению указанного дома, хмыкнул, но решил довериться мнению местного жителя и направился туда.

Всё было знакомым. Слишком. Несчастье помнила плохо, как ее передавали от "мамы" к "маме", но воспоминания оставляли полупрозрачную ленту дрожащей обиды.
Под мостом медленно двигались грифельно-лиловые тени. Лисенок низко наклонил голову, пытаясь отыскать среди спутанных в тугой клубок запахов один, знакомый по вчерашнему вечеру. Если Дайдай отвечать не хочет...
Зверек сел, обернув хвостом худые лапы и негромко тяфкнул - получился всхлип. Никто не хотел брать под опеку "ненастоящую лису". Мысленно Несчастье произнесла эту фразу еще раз; и еще раз, передразнивая себя, затем с новыми силами взялась за поиски.
Извилистая дорожка следа привела к крестьянскому дому. Несчастье несколько раз обошла его кругом, заглянула во двор и решительно полезла в небольшую пристройку. Внутри покрывалом свернулось тепло, под лапами тихонько шуршали перья, запахи... иначе, как вкусными, назвать не выходило. Лисенок облизнулся, сделал несколько шагов вперед и был вынужден отступить под напром хлопающих крыльями птиц. Стараясь бежать как можно незаметнее и тише - белый хвост мазнул по бамбуковой решетке не один раз, - Несчастье закружила по двору. Остановилась, жалобно прижала уши, принюхалась; неловко заскочила на веранду - с хвоста сорвалось пара куриных перьев. Лисенок чихнул и юркнул в дом. Внутри едва не запутался в запахах; недолго искал нужный, последовал за ним...
Несчастье нерешительно протиснулась между сёдзи и села у стены, разглядывая спящего человека и нервно водя хвостом - на самом кончике трепетало серое перышко.
- Мао? - спросил у нее рыжий кот.
- Тяф, - просяще отозвался лисенок и робко подобрался ближе к мавашимоно.
Добровольный сторож повел из стороны обрубком полосатого хвоста, но по-иному неудовольствия не проявил, даже если и был недоволен. Подбодренная молчаливым наблюдателем, Несчастье подошла еще ближе. Очередное куриное перышко сорвалось с кончика хвоста - зверек негромко чихнул, ткнувшись мокрым носом в мужскую ладонь.

(+ Сон)

Горный перевал возле столицы
разгар зимы

Не дольше мгновения противники мерили друг друга взглядами одинаково золотистых, пылающих одинаковой первобытной яростью глаз. А затем голодный зверь подобрался, готовясь к прыжку; он помедлил лишь секунду, почуяв не только добычу, но и силу, более древнюю, чем он сам. Арима шагнул навстречу хозяину перевала, обнажая мечи.
- Пусть твой мех такого же цвета, как у хранителя запада, но приказываю тебе отступить или же назвать свое имя и сражаться.
Ньё спрыгнула следом за самураем; брезгливо отряхивая лапы, подошла к нему ближе, разглядывая тигра с враждебностью и любопытством одновременно. Отшельница поймала поводья свободной теперь от всадника лошадки и мягко коснулась котэ на руке Аримы:
- Не торопись.
Тигр ударил гибким хвостом, точно плетью.
- Чего ждать? – усмехнулся молодой самурай, не оглядываясь; он неотрывно следил за противником.
- Дай ему ответить, - крепкие пальцы сильнее сжали наручь.
Отшельница, Ньё, Арима - взгляды устремлены на тигра. Зверь неловко попятился, то ли приседал, выбирая направление прыжка, то ли смутился от неожиданного внимания своих жертв; в горле его басовито клокотало и булькало.

( а это мы с Соуль!)

- Стой, - еще один шаг вперед; теперь Эйкуко замерла рядом с самураем.
Ньёбо подрагивал в смуглой руке, выдавая то ли давящее сейчас, то ли уже ушедшее напряжение. Кошка нервно мазнула по снегу пушистым хвостом. От громовых раскатов яростного рыка вздрогнули окрестные сосны, стряхивая с веток снег. Арима усмехнулся потрескавшимися от постоянной жажды губами:
- Я так и знал. Это просто тигр, поседевший от старости. Это не Бьякко.
- Ты говоришь так, словно уже во второй раз отвечаешь самому себе на важный вопрос.
Облачко дыхания потерялось в белоснежном воздухе.
- У нас с Бьякко давние счеты, - проронил самурай, делая шаг вперед.
Тигр еще раз попятился, но сдаваться он не хотел. Он, гроза всей округи, не привык отступать перед человеком.
- Уходи, - эти слова бикуни бросила зверю. Худые пальцы все еще сжимали котэ Аримы. - Дай ему выбрать.
Да, выбор есть выбор, а воин есть воин. И никуда от этого не убежать. Вот и тигр остался на месте, еще раз громким рыком подтвердив свое право на заснеженный перевал. Зверь отступил еще на шаг и подобрался, стал почти неразличим в снегопаде, а затем прыгнул вперед, выпуская из обманчиво-мягких лап длинные когти. Бикуни отпустила руку самурая и, перехватив посох, шагнула вперед. Нечеткий росчерк словно нарисованного ньёбо, - оголовье скользнуло вдоль белого бока, не задев.

(есь)

Позади них Ньё отошла подальше. Обернувшись человеком, поймала поводья перепуганной лошади и обвила худыми руками серую шею - грелась. Снег оседал на темно-пепельных волосах и ресницах. Всего в нескольких шагах заворчал тигр, ударил лапой в желании разорвать самурая - меч прошел совсем близко от прозрачных в снегопаде когтей. Посох бикуни опустился поперек полосатого загривка - зверь взвыл; извернулся избалованной и опасной кошкой … лапа ударила воздух и судорожно замерла у самой земли: катана распорола бок, оставив на серо-белом полотне шкуры и снега россыпь багрового бисера. Свободной рукой Арима стиснул глотку противнику; пальцы глубоко зарылись в густую шерсть. Тигр захрипел, но продолжал сражаться; они никак не хотели уступить друг другу, старый зверь, который считал не без оснований себя владыкой гор, и демон в облике человека. И когда в конце концов ветер сдул снежный занавес, а на черной проталине огромным сугробом замер тигр, трудно было понять, кому же досталась победа – Арима лежал в обнимку с недавним противником, по-прежнему сжимая ему горло.
Бикуни опустила посох, а Ньё, нервно отбросив в сторону поводья, кинулась к самураю. Цепочка неровных следов отметила путь девушки.
- Ньё, - мягко, но уверенно перехватила тонкую кисть Эйкуко. - Арима?..

(продолжаем вместе с Соуль)

Отшельница склонилась над воином. Прижавшись щекой к обмякшему боку зверя, тот попытался открыть глаза; узкие ноздри раздувались, впитывая запах добычи. Ньё рассерженно выдернула руку и вцепилась тощими пальцами в дофуку самурая, потянула к себе. Немое "нмм" вырвалось вместе с полупрозрачным облачком пара.
- Ньё! - повысила голос бикуни; йокай не обратила внимания.
Арима повернул голову, в желтых, ярких, точно раскаленные угли глазах было только одно желание. Бикуни подскочила к оборотню и оттащила прочь. Ньё зашипела, извернулась, едва не оцарапала хозяйку.
- Тигр твой, - мрачно сообщила отшельница и перехватила худые руки девушки. - Он - демон. Всё в порядке будет.
Чуть-чуть погодя к ним, ожидающим возле переминающейся с ноги на ногу лошадки, подошел Арима; шагал он увереннее, чем раньше, и даже появился намек на гордую осанку. Он вытер с губ кровь и протянул Ньё и отшельнице кусок свежей печени, мясо еще дымилось.
- Ешьте.
Отшельница вздохнула, молча отвернулась к серой лошадке и поправила седло, а йокай с немой благодарностью приняла мясо. Уже кошкой оттащила кусок в сторону и вгрызлась в него маленькими острыми зубами.

(все)

Деревня возле замка Окаяма,
третий дом слева по дороге
февраль 1601 года

- Дай поспать, Чиру, имей совесть... - невнятно пробормотал потревоженный самурай, приоткрыл слипающиеся глаза. - Опять будешь кусаться?
- Тяф, - острые зубы сомкнулись на крепком запястье.
Нет, кот будит иначе... Мицуке приподнялся, оперся локтем о жесткий валик подушки. В щель втекал прохладный утренний воздух, так что захотелось опять нырнуть под стеганое одеяло.
- Чего тебе?
Лисенок низко наклонил мордочку; беловолосая девочка села в стороне, кутаясь в чужое хаори - его так и не забрал вчерашний знакомец.
- Кем тебе Дайдай приходится?
- Дайдай?..
Кот - чтобы не мешать разговору, одолела скромность, что ли? - сел спиной к ним и стал глядеть на веранду. Но одним ухом прислушивался.
- А тебе?
Несчастье опустила взгляд на грязные ладошки, скрещенные на коленках, глубоко вздохнула, и...
- Мамой, - выговорила, не добавив привычного "кажется".
Если бы ее собеседнику на голову уронили куль с рисом, выражение было бы не такое удивленное.
- А отец - кто?

(+Соуль)

Девчонка развела руками и нахмурилась.
- Извини, глупый вопрос был...
- Ма-а! - вздохнул сокрушенно кот, не повернув головы к людям в комнате; он давно составил мнение о хозяине.
Мицуке поскреб в растрепанных волосах, может, искал в голове мысль, может, что-то другое.
- Ну... - промямлил он неохотно. - Когда-то она выторговала у меня жизнь.
Несчастье снова посмотрела на грязные ладошки.
- Почему она из-за тебя расстраивается? - утренняя обида потускнела, оставив дрожащую ленточку.
- Расстраивается? Дайдай? С чего ты взяла?
- Я так чувствую, - упрямо наклонила голову Несчастье.
Мицуке прикусил губу.
- Мы прожили с ней больше года, а потом она взяла и ушла. Ничего не объясняя. Не думал ее увидеть еще раз, но вот...
Йокай раздраженно дернула платиновую прядку, тихо ойкнула и перевела взгляд на воина. Внимательно рассматривала несколько секунд.
- Хочешь... - неуверенно пробормотала, - хочешь, я т-тебя к ней отведу?
- Ма, - утвердительно подсказал кот.
Мицуке покачал головой.

(и Биш)

Застава Сакиё-ку,
январь 1601 года

На всех одиннадцати заставах столицы стражники не отличаются друг от друга; точно так же они греют руки над разведенным в длинном железном ящике огне в зимний мороз, точно так же прячутся под бамбуковым навесом от проливного дождя или палящего солнца, точно так же скучают, когда на дороге мало путников. Но все-таки на двух из них – Сакиё-ку и Укиё-ку – гордились тем, что они расположены по левую и по правую руку восседающего на троне императора.
Ничего, кроме осознания хоть какой-то причастности к далекому потомку Аматэрасу, положение им не давало, и в этот унылый серый день месяца мутсуки* года Кейчо рассматривать им оставалось только бурые холмы с пятнами грязного снега, корявое дерево, которое в темноте начинало напоминать раскорячившегося отощавшего демона, вершины близких гор да дорогу. Еще можно было считать крестьян из соседней деревни. За сегодняшнее утро в столицу прошло целых трое – дровосек с огромной вязанкой хвороста за спиной, разносчик с деревянным подносом на голове и нищий монах, который только чудом не заблудился в покрытых снегом горах.
- И это кайоби**! - пожилой стражник тщетно дул на окоченевшие ладони. – Смешно замерзнуть насмерть в день с таким названием!
Его молодой напарник проводил завистливым взглядом торговца; от накрытых деревянными крышками чаш поднимался горячий пар, наверняка, соба еще не успела остыть. Стражник украдкой сглотнул слюну.
- Еще кто-то едет, - сказал он, вглядываясь в серо-розовую дымку. – Верхом. Наверное, переночевали на горе Хиэй, а теперь спешат в столицу.
- Перевал закрыт снегом, - не поверил его старший товарищ.
Когда же необычные путники поравнялись со стучащими зубами от холода стражниками, выяснилось, что удивляться следовало иному. И молодой самурай, и отшельница, которая шагала рядом с его лошадью, держась за стремя, были закутаны в мягкий тигриный мех.

---
*mutsuki – январь
**kayobi – день огня, вторник

Снова оказавшись в приютившей их комнате, сацумец в очередной раз замер, на секунду забыв, что за ним следует гость. Видно, такое утро выпало, ничего не поделаешь! Те же деревянные стены, циновки на полу, подстилки в углу. И тот самый мрачный Мицуке - оно и неудивительно, вряд ли он спал больше получаса. Только вместо О-Санго в комнате появилась незнакомая девочка. С волосами цвета луны - такие он видел впервые. Потоптавшись пару мгновений, Тенкьё все же опомнился и вошел внутрь, наклоном головы приветствовав своего спутника, судя по всему, посланного - но не подаренного! - самой судьбой.
Тайкан оставил свою прохудившуюся амигаса рядом с обувью и прошел следом. Неторопливо, с чувством собственного достоинства поклонился Мицуке и девочке.
- Доброго утра.
- Утр-ра! - грозно повторил Мару - предупредил возможных желающих полакомиться им на завтрак, что так просто не дастся.
Монах присмотрелся к незнакомке, живо напомнившей ему историю Юки-онна. Эту, впрочем, можно было назвать разве что снежком. Нет, кто бы она ни была - человек или демон, - эта девочка точно не та непоседливая лисица из Шимоцуке. Новенькая? Что-то уж больно расстроен Мицуке, неужто сильно поссорился с Кагами?
Младенец, которому дали относительную свободу передвижения, плюхнулся на пол и круглыми глазенками вытаращился на светловолосую.

(c японским трио, Китти и Соуль - долго разбираться, где кто!)

Девчонка вздрогнула, когда раздались шелестящие шаги. Обернулась, испуганно раскрыв темно-багровые глаза, и, помедлив, выдавила улыбку, нервную и одновременно доброжелательную.
- Доб-брое, - отползла назад, под защиту своего собеседника, и принялась разглядывать «гостей».
- Этот святой человек искал тебя, - быстро, почти оправдываясь, произнес Тенкьё, обращаясь к Мицуке.
Он с трудом сдержал вопрос, куда делась О-Санго, и откуда взялась новенькая... Но это было бы совсем невежливо. Он отошел в дальний, самый темный угол, резко ощущая свою неуместность.
- Тайкан, - представился монах, не только для пугливого, видимо, все-таки демона, но и для Мицуке, которому в ночной суматохе позабыл сказать новое имя; менять его он пока не собирался.
Монах расположился на циновке рядом с зевающем воином, что-то пробормотал попугаю. Оставленный сам по себе младенец встал на четвереньки и переместился поближе к заинтересовавшей его девочке. Ни на кого другого он и малейшего внимания не обращал. При виде этого зрелища хмурый сацумец вдруг широко улыбнулся, а потом, не удержавшись, тихо и мягко засмеялся. Несчастье насупилась и отодвинулась дальше, не сводя взгляда с ребенка. На некрасивом личике появилось почти враждебное выражение.

(Пока что с Хигфом и Соуль)

- Акяли, - сказал ребенок.
- Акари*, - не задумываясь перевел Тайкан.
- И даже он смеется, - всхлипнула девочка, прячась за сацумцем.
- Он же не над тобой, ему просто весело, - попытался утешить ее юноша.
Младенец снова уселся на пол и протянул ручонку к светловолосой. На круглом личике была написана целеустремленность. Ему очень хотелось поиграть с этими длинными блестящими ниточками на голове у светящегося, как ему казалось, существа. И почему оно все время убегает?
- Им всем весело. Над тобой никто и никогда не смеялся, что ты белый! - девочка с сомнением протянула ребенку руку, но - не коснулась.
Теперь Чон-тян не торопился, рассматривал пальцы с любопытством собаки, которой дали понюхать новую вещь.
- Это необычно... но красиво, - в голосе звучал искренний порыв; Тенкьё улыбнулся девочке. - Мне нравится!
- Правда?.. - застенчиво переспросила Несчастье и опустила взгляд.
- Конечно, - энергично кивнув, заверил Тенкьё, которому стало жаль девочку; она выглядела такой несчастной.

-----
*akari - свет, сияние

(имитирую Соуль... ну и всю остальную компанию)

Тайкан и Мицуке негромко переговаривались в углу - монах сидя прямо и чинно, воин полулежа, под боком пристроился кот. Чужой диалог и чем именно занят ребенок, по-видимому, их не интересовало. А тот, понимая, что на него не смотрят, подобрался ближе, дотянулся и дернул-таки за манящие светлые пряди. Несчастье ойкнула и смущенно улыбнулась сацумцу, выпутывая из маленьких пальчиков младенца серебристо-белые нити. Юноша посмотрел на Мицуке, на внутренний и внешний дверные проемы - не видно ли О-Санго. Затем взгляд блестящих черных глаз вернулся к собеседнице, и вновь из озабоченно-нервного лицо стало спокойным.
- Видишь, ему тоже нравится, - в мягком голосе слышались успокаивающие нотки. - Иначе б не трогал. Как тебя зовут?
Девочка перекинула волосы через плечо - подальше от ручек ребенка - и потеребила складки хаори.
- Несчастье.
Удивленно приподнялись брови, расширились глаза. Затем молодой человек неодобрительно поморщился.
- А я Тачибана Тенкьё, - негромко, ведь Тайкану он сказал лишь имя. - Кто же тебя так назвал?
Из угла раздался недовольный бас:
- Отстань от моей дочери.

(толпа)

- Твоя дочь? - юноша уже не удивился, только посмотрел на Мицуке. Наверное, запас удивления на сегодня закончился. - Хочешь, чтоб я не говорил с ней?
- Хочу, чтобы перестал ее донимать, - пояснил мавашимоно, скрывая зевок ладонью. - Если заплачет, пеняй на себя.
Сацумец посмотрел на девочку, подумав, в каком случае она скорее заплачет, и кивком согласился пенять на себя.

Монах отвернулся, скрывая веселье при виде Мицуке, ревностно охраняющего дочурку. Пожалуй, Тенкьё здесь ничего не светит. А мать, видимо, как всегда, то появляется, то исчезает одной ей ведомо куда.
- Ты ведь не только за жизнью Кобаякавы шел, верно? - по-прежнему тихо спросил Тайкан.
Бугейша отмахнулся от имени незадачливого хозяина замка, будто от комара.
- Предателей никто не любит, - сказал он. - Он подарил Токугаве победу, и вот награда... Нет, я иду не за ним.
Краем глаза Мицуке следил за беловолосой девчушкой в слишком длинном - до босых пяток - хаори. Кот успокоительно положил лапу на руку хозяина: не отвлекайся, если что - справлюсь сам.
Тайкан задумчиво смотрел на крыльцо и расчищенную от снега дорожку.
- Скоро придет весна, время Дракона. Ты тоже его вспомнил?

(к компании присоединился Бишоп)

Младенец нашел в дальнем углу погремушку, и оглашал всю комнату радостными звуками под короткие, но меткие высказывания попугая, которому игрушка демонстрировалась со всех сторон. Мицуке порылся в платке-фуросики, куда завернул, переодеваясь, немудреные вещи, достал смятый, увядший цветок. Тень старого дерева на бумажной перегородке казалась нарисованной черной тушью.
- В этом году слива зацвела слишком рано. Хранитель востока напомнил о данном ему обещании.
Словно подтверждая его слова, с крыши сорвалась капель, пробарабанила по доскам веранды. Монах не удовлетворился созерцанием просыпающейся природы изнутри комнаты, а может, здесь было слишком шумно. Отодвинув перегородку, он подождал Мицуке, прислонившись к тонкой раме. Расселись на сухих, едва теплых от согревающего весь дом кухонного очага досках: Тайкан чуть наклонившись вперед и прикрыв глаза, Мицуке лениво откинувшись к деревянной стене.
- Честно говоря, - продолжил разговор монах, - когда мы разошлись, я думал, он воспользуется возможностью оставить меня в стороне. Помню, он не был рад моему присутствию. По сути, я сам навязался. - В улыбке не было и капли монашеского смирения. - Настоятель предлагал не обращать внимания на эти сны, но уж очень они были настойчивы. И вот теперь явился ты.

(Китти, Соуль, Далара, Хигф)

О-Санго появилась только спустя время, зато не одна, а в компании внушительного блюда, заставленного кувшинчиками, плошечками и чашечками поменьше. Осторожно опустила конструкцию на стол, и только тогда позволила себе удивиться гостям. Характерная складочка между бровей и поджатые губы сменились радушной улыбкой. Девушка легко подняла младенца на руки, изолировав таким образом от девочки постарше, но говорить предпочла с ней.
- Вы голодные?

Второй поднос, не такой большой, с тремя плошками, в двух горячий суп, в третьей немного сушеной рыбы, принесла на веранду уже сама хозяйка. Должно быть, решила, что монаху, да еще столь почтенному - как же иначе? такой молодой, а такого высокого положения! - надо бы услужить получше. Мицуке грел ладони о свою чашку, прислушивался к оживленным голосам за тонкой перегородкой.
- Просто здесь легче всего найти корабль, не идти же пешком через половину острова.


(тоже куда-то туда =))

Тайкан кивнул, соглашаясь, и громко захлюпал супом, давая понять хозяйке, что ее заботу оценили. Довольная женщина вернулась в кухню. Из комнаты донесся восторженный визг младенца.
- Как бы то ни было, ты здесь. Получается, что за два с половиной года сами Хранители ничего не смогли сделать с нарушенным равновесием.
- Может быть, им недосуг?
- Может и так. Рыба вкусная.
Мицуке выудил палочками кусочек сушеной рыбы, размочил в супе и протер им стенки почти опустошенной плошки. Вторя звону капели, в кустах зачирикала птаха.
- Куда именно мы идем? - осведомился Тайкан, сложил уже ненужные палочки.
- В Акамагасэки, что на Данноура.
- Почему туда?
- Почему бы нет? Надо же с чего-то начинать.

(вдвоем, но - при всеобщей поддердке)

Ждать пришлось долго, но в этом и был весь смысл. Нужно было дождаться, когда все уляжется. Когда стихнут крики, когда над головой перестанут стучать шаги стражников, пока стонущего хозяина замка не унесут обратно в покои, а нерадивые охранники не обшарят каждый метр двора, после чего не решат, что все-таки упустили всех убийц, шиноби и йокаев, удостоивших сегодня визитом это место.
Горизонт слабо заалел, когда почти сломанная дверь распахнулась и под грохот опрокинутого люка из деревянного строения для естественных надобностей выбралось странное существо. Существо имело человекоподобное тело, но на этом, в принципе, сходство и заканчивалось. Задержавшись возле буйно растущих рядом с выгребной ямой крохотных ромашек, выгребной монстр сорвал несколько штук и заткнул их за правое ухо. Еще несколько цветов в беспорядке украсили грудь и "лицо" существа.
Пока старшие товарищи мирно сопели в караульном домике, молодой стражник, оставленный у ворот в утреннюю смену, лишний раз прокручивал в голове вес те бредни, которые несли воины, что дежурили здесь ночью. Чего только не придумают нерадивые стражи, чтобы оправдать свою оплошность. И демоны, и призраки, и чарующая музыка, и прочий бред.
Посмеиваясь над неудачливыми соратниками, воин обернулся к раздавшимся сзади шагам и замер, как вкопанный.
- Ты... кто? - острие нагинаты уставилось в грудь непонятной твари, вперевалку шагавшей по каменной дорожке.
За собой существо оставляло отчетливые следы, а когда юноша учуял тот дикий запах, что исходил от создания, и понял из чего оно состоит, то чуть не лишился чувств.
- Не видишь что ли? - неразборчиво булькнуло нечто. - Сортирный каппа!
- Чего? - лицо стражника непроизвольно вытянулось.
- Того! Будешь мешать, утяну тебя к себе в выгребную яму, когда пойдешь облегчиться, понял?!
Перспектива подобной смерти быстро предстала в развитом воображении сторожа, и перспектива ему эта очень не понравилась. Сделав шаг в сторону, он пропустил вонючее чудовище к воротам, монстр неторопливо зашагал дальше, делая каждый новый шаг с характерным чавкающим звуком...
Говорят, что еще долгие годы в замке Окаяма жил странный воин, который никогда не посещал общепринятого отхожего места, предпочитая уединяться в лесу для этих дел.

Маленький рыже-бурый зверек, не просыпаясь, наморщил черный влажный нос и чихнул. В его сладкие сны, где высились горы сочных алых слив, отдельными холмами поднимались кучки грибов и свисали гроздьями зрелые финики, вторгся запах, превративший благодать в ночной кошмар. Чтобы ни пытался ухватить тануки зубами, все становилось не то чтобы несъедобным... просто есть это совсем не хотелось.
Йокай чихнул в последний раз, открыл глаза и увидел перед собой чудовище. Монстр ронял комья дурнопахнущего чего-то, был коричневым с головы до ног, а из-за ушей у него торчали первые весенние цветы.
Тануки на всякий случай прикинулся кустиком.

Рыжая кустиком прикидываться не стала, а просто отскочила на безопасное расстояние и попыталась зажать нос лапой.
А черный жеребец и вовсе сначала решил укусить незваного гостя, но даже героический Демон-У не сдюжил.
- С-с-с-пасите! - донеслось из переплетения веток.
Лиса предприняла героическое усилие по вытаскиванию тануки из непосредственной близости к куче де... испачкавшемуся соратнику. Отдышавшись, снова попыталась как-то обезопасить несчастный орган обоняния.
- Надо пдевдатиться, - прогундосил рядом тануки. - У дюдей не такой остдый дюх.
Лиса перекувыркнулась, оборачиваясь мальчишкой, и тут же указала пальцем куда-то в сторону кустов.
- Ручей там. Только потом быстро сматываемся. Ниже по течению деревня...
Второй пацаненок, пониже ростом и покруглей боками, понятливо кивнул.
- Надо его уронить в ручей! - догадался он.
- Не надо. Чтобы уронить, надо сначала поднять... или толкнуть, - поморщился первый.
- А если кидать камнями?
- Может ответить.
Переговариваясь, йокаи удалялись к ручью. Демон-У, грозно косивший глазом на вонючку, старался держаться рядом.
- Подговорим его, вдруг лягнет?
Жеребец дал понять, что лягнуть он всегда горазд, но, скорее всего, одного низкорослого умника.
- После тебя не придется копыта чистить, - перевел Юки.
Дынька ужасно растроился. Когда грязевой монстр приблизился, в нем проявились знакомые черты, но как маленький йокай ни уговаривал себя, он все равно не мог поверить, что это их знакомый музыкант.
- Что же делать?
- Может, он сам догадается помыться? - задумчиво предположила лиса.
- А он видит, где вода?
- Он видит, где мы. Значит, мы идем в нужную сторону.
- Будем заманивать?
Юки одобрительно кивнул.

(и тануки =))

Пора было собираться в дорогу. Отряд резко и внезапно увеличился, а суматоха выросла еще больше. В этой суете, местами - и заметными - бестолковой, Тенкьё стоял все там же, где оставила его Несчастье, вышедшая наружу после слов Мицуке. Он нахмурился, скрывая чувства за сведенными бровями.
Под одеждой мешала книга, но девать ее было некуда, по той же причине, что избавляла от хлопот - собирать сацумцу было нечего, вещи так и ограничивались взятыми на вечернюю прогулку по Киото... Вскинув голову, он увидел, как Мицуке расплачивается с хозяйкой дома, закусил губу и опустил голову. Задумавшись, помрачнел теперь уже по-настоящему.
Улучив момент, когда около высокого самурая никого не было, Тачибана, подойдя, негромко, торопливо сказал ему:
- Мицуке-доно, я хотел бы поговорить по поводу нашего дальнейшего путешествия...
Долговязый мавашимоно оглянулся; он затягивал пояс, поэтому был немного задумчив. А может - спросонья.
- Так говори.
- Я не хочу быть обузой в этом путешествии - вы тратите свои деньги, - Тенкьё старался говорить быстро.
Сквозь пелену во взгляде пробивалось что-то осмысленное, но - так и не смогло.
- Считаешь, что доберешься до дома один? - удивился Мицуке. - Хорошо.
Между мужчинами скользнула беловолосая тень.
- Тенкь-ё, а обычные имена что-то обозначают? - Несчастье дернула сацумца за край хаори. - И почему?
"Если бы я мог быть чем-то полезен" - собирался сказать юноша, не глядя в лицо собеседника. Руки мяли одежду. Когда перед ним возникла девочка, он постарался скрыть досаду и только почти беспомощно глянул на Мицуке, затем перевел взгляд на беловолосую. улыбнулся.
- Все имена что-то значат. Зачем человеку набор звуков без смысла?
- Его имя - "власть небес", - пояснил мавашимоно, не удержался, добавил: - Или - "лунатик". Мое - "страж столицы".
Девочка повернулась к Мицуке - хаори Тенкьё так и не отпустила: убежит еще.
- Мицуке-доно, а правильнее будет первое или второе из значений?

(с Бишопом и Соуль)

Рослый мавашимоно присел на корточки рядом с необычной малышкой.
- Смотря как написать, - он взял прутик и вывел на песке несколько кандзи. - Вот это слово "столица". А вот это - "сутра". Но читаются они одинаково. Так что если ошибиться в написании, то изменится и значение. И суть того, кто носит имя.
- Понятно, - кивнула девочка и постаралась запомнить знаки. - А его?
Указала на сацумца.
Влажный песок у веранды украсился новыми надписями.
- Вот это - "небо", вот это "власть". Вместе получается Тенкьё. А если написать вот так... "безумие" и "охваченный безумием"... получается сумасшедший.
- Ему не повезло с именем.
- Точно!
Сацумец через силу усмехнулся.
- Мне нравится моё имя, - он вздернул подбородок. Хотел стереть ногой надписи, но не стал.
Девочка посмотрела на Тенкьё и улыбнулась.
- Не расстраивайся. Тебя тоже не хорошо назвали, но это только имя. Зато ты не белый... Но тебя всегда можно извалять в снегу.
- Не всегда можно предсказать человека по имени, - сказал сацумец. - И не обязательно брать худший вариант. И не всем быть белыми. Ты - необычная. Зачем быть, как все?
Хихикая, Мицуке наклонился к уху девочки, прикрыл рот ладонью.
- По-моему, его имя пишется вторым способом, - прошептал он.
Несчастье счастливо зажмурилась, соглашаясь.
Тенкьё подозрительно посмотрел на них, мотнул головой.
- Я готов в путь. Могу ли что-то сделать, чтоб... не быть лишним?
Мицуке рассеянно кивнул. От белоснежных, напоминающих усыпанные бутонами длинные ветки волос девочки, пахло не вишневым цветом, а мускусом. Совсем как у ее матери.

(с Соуль и Хигфом)

Девочка обиженно отпустила чужое хаори и поймала руку Мицуке.
- А Дайдай?
- Дайдай?..
Небо над их головами было высоким, с легкими перышками облаков
- Я хочу ее снова увидеть, еще раз поговорить, но... - самурай помолчал. - Мне доверено дело, которое не могу отложить. Может быть, если ты пойдешь с нами, Дайдай тоже появится?
Несчастье опустила голову, почти незаметно кивнула и побрела в сторону дома. Дайдай... а, все равно она не заметит даже.
- Эй! - окликнул ее мавашимоно. - Это было согласие или отказ?
- Согласие, - тихо вздохнул ребенок.
Сацумец взглянул вслед девочке, потом на хмурого спутника. Он выглядел растерянным.
- Проклятье... - пробормотал Мицуке, глядя, как рыжий кот трется о ногу Несчастья.
Тайкан с проникновенным видом ходил вокруг бани; вносил свою долю платы. При взгляде на него на душе чуть-чуть полегчало, но не очень. То ли февраль напомнил о себе холодком, то ли от грусти Мицуке поежился.
- Хочешь быть полезным, так придумай что-нибудь, - раздосадовано посоветовал посланник великого военачальника спутнику.
Девочка в стороне от них присела, гладя кота - попыталась ему в качестве игрушки подсунуть заплетенную в косицу белую прядь. Чиру вспомнил молодость, резвился по-детски, высоко задрав половинку хвоста.
- Пойду помогу, - пробормотал Тенкьё, и направился за Несчастьем. Может, и О-Санго нужно что-то?
Каждый раз, когда снежная кисточка оказывалась слишком близко к зверьку, Несчастье, дразня, поднимала руку - лоскуток трепетал высоко над кошачьей мордочкой.

(подключаем логику и - методом исключения: с Хигфом и Бишопом)

Хозяйка сильно обрадовалась, что досточтимый монах желает в качестве оплаты за свою часть еды помочь справиться с демонами, поселившимися в бане и частенько донимающими и хозяев, и постояльцев.
- Они такие проказники, то полотенце утащат, то мыло раскидают по всему полу, - жаловалась почтенная женщина. – Никакого сладу с ними, уж из соседней деревни колдун приходил, но они как безобразничали, так и продолжают.
Хозяйка, очевидно, верила в могучую силу Тайкана. Оставалось надеяться, что демоны тоже в нее поверят и решат уйти сами. Пока Мицуке расплачивался за своих, монах оглядел младенца. Насколько он мог судить, у того было пока что все хорошо. Попугай исправно нес вахту, и в случае чего... Тайкан поморщился – двойной вопль он уже слышал и был уверен, что звук такой мощи способен поднять из могил всех усопших.
Подметя дорожку волочащимися по земле краями роскошного кьютая, буддист прибыл ко входу в баню. Во всей этой замысловатой многослойной одежде была несомненная польза – замерзнуть ему не грозило точно. Хозяйка благоговейно следовала по пятам. Внутри небольшого добротно сделанного помещения Тайкан взялся за дело. Поддернув рукава, скрывающие руки вплоть до кончиков пальцев, он извлек веер, величественно раскрыл и даже начал вспоминать начальные слоги подходящей сутры, когда сквозь дверной проем увидел на веранде юную дочь Мицуке. Без сомнений, обакэ.
- Да не причинит Будда вред, - пробормотал беглый послушник и решительно перешел в другой угол бани.
Хозяйка опасливо переминалась с ноги на ногу у входа, не решаясь войти и не в силах сладить с любопытством. Самому Тайкану подобные действия всегда напоминали танец, и теперь он еще больше уверился в справедливости такого сравнения. Обойдя все внутри, он вышел наружу, прошел вокруг строения. Веер словно сам по себе порхал в пальцах, больше привычных к мечу. Движения под ритм, звучащий лишь в мыслях, захватили Тайкана настолько, что завершал он их с сожалением. Даже в монастыре нечасто бывало так спокойно.

Ставка Токугавы. Ночь.


Токугава шёл по какому-то городку, а может это был огромный город, город, по которому он бродил уже, наверное, целую вечность, а может, он просто ходил кругами по одним и тем же улицам, пустым как бутылка горького пьяницы. Здесь постоянно были сочные сумерки, когда солнце уже село, но его лучи ещё пробиваются из-за горизонта, но никто не зажигал фонариков или факелов, а окна домов были темны и казались давно заброшенными, все двери домов были плотно закрыты и не поддавались каким бы то ни было попыткам их открыть. В переулках между мрачными домами чуть клубился туман, в котором то появлялись, то пропадали смутные тени каких-то фигур. Но при этом стояла абсолютная тишина, поэты любят называть такое - кладбищенской тишью, но даже на самом тихом кладбище есть место звукам: листва, насекомые, случайные птицы. В городе же, тишина была абсолютной, даже ветер обходил стороной это место, тишина давила, казалось, в ней тонет даже звук собственного дыхания. Но Токугава шёл, уже начали болеть ноги и хотелось пить, но он шёл и шёл, куда и зачем военачальник не знал, но шёл, просто чтобы не стоять на одном месте. Он уже пробовал останавливаться и просто сидеть или пытаться медитировать – тщетно, стоило хотя бы просто остановиться, в голове начинал звучать настоящий хор разномастных голосов:
- Тот человек, что упорен и талантлив, однажды подойдет к высшему постижению!
- И однажды он станет близок к своему совершенству и готовности постичь Знание!
- Учение Будды распространяется везде по всей Поднебесной!
- А мы ликуем от того, что и наше учение пришло от тех же предков!*
Строки были хорошо знакомы Токугаве, но их читали разными голосами, с разной скоростью и тембрами, в его голове они сливались в жуткую, безобразную какофонию. Поэтому он шёл.

Иэясу не понимал, как оказался здесь, но это казалось естественным, правильным. Была важная причина, только никак не вспоминалось - какая. Вот как только вспомнит, так сразу и исчезнет отсюда, все будет нормально. К слову, как это? Надо сосредоточиться, но на ходу не получалась, будто и мысли глохли в этом месте – умершем, а может, никогда и не жившем. Остановившись, он чувствовал, что вот-вот все поймет, нужно лишь мгновение, но проклятые голоса тут же сбивали, грубо раздирали тонкую ткань воспоминаний.
Чье столь изощренное, вывернутое наизнанку воображение заставило священный стих делать то, что противоречит его сути? Токугава пытался воззвать к высшим силам, но в этой тишине его, наверное, не слышал Будда во всех своих многочисленных воплощениях, глухи остались и все ками.


* Токугаве читают "Речитатив в Семнадцать Иероглифов Горы Суншань" - это стихи для настройки на медитацию/думы.

(и Хигф)

Но вдруг тишину разрезали звуки фуринов, и будто отвечая звону колокольчиков, на домах стали загораться фонарики, образуя настоящую аллею, будто зовя за собой куда-то.
Властитель обрадовался. Ступил вперед, меж фонарей – с уверенностью, что ничего с ним не случится. Почему? Кто-то обещал, уверял в этом... Кто, как? Не вспомнить.
Гудевшие ноги делали шаг за шагом, глухо постукивая гэта по мостовой – кажется, он начал слышать свои шаги! Надежда, что путь закончится, зажгла огонек в глубине глаз – там, куда он никому обычно не давал заглянуть
Дорожка из фонарей вела куда-то в глубь города, с каждым шагом тишина и сумрак отступали, а к звуку фуринов прибавились тихие отголоски музыки, мало помалу музыка становилась громче и Токугава прибавлял шагу. Вдруг, когда он свернул за угол на очередном перекрёстке, его взору открылась удивительная картина - огромная идеально ровная круглая площадь, залитая светом и уставленная столами, на столах громоздились горы всяческой снеди, они просто ломились от блюд, а прямо в центрах столов стояли небольшие фонтанчики которые извергали настоящие потоки сакэ, китайского вина и прочих напитков, отовсюду слышалась весёлая музыка, а курильни исторгали целые облака благовонных ароматов.
Подойдя к столам ближе Токугава заметил странную вещь - пища и вино поднимались в воздух и исчезали в никуда, будто их никогда и не было.
Уставший человек огляделся. Его смутило отсутствие людей, но, раз их не было во всем городе... Так, кстати, почему он тут? Нет, снова не вспомнилось. Дома оставались все такими же темными. Даже казалось, что свет на площади сделал их еще мрачнее и бесприютнее. Показалось, что от них исходит тоска, почти живая. Ведь получаются обакэ из брошенных вещей, почему ими не могут стать оставленные дома?!
Однако запах пищи перебил эту мысль.
Иэясу был голоден, но еще больше хотел пить. Одной рукой он проворно схватил с ближайшего стола не успевший исчезнуть о-данго**, а второй маленькую чашечку с вином.
На руки выше запястий резко опустился конец посоха; выбитая чашечка с громким стуком упала на стол, расплескалось вино; сласть упала рядом.
- Не стоит есть то, что не предназначено в пищу, - раздался уже знакомый хрипловатый голос; вид у колдуна был суровый.
Лакомство обернулось двумя вырванными с корнем человеческими глазными яблоками, насаженными на палочку. Еда и питье вокруг одно за другим превращались из аппетитных кушаний в куски человеческих тел – жареные, печеные и вареные, украшенные сгнившими водорослями. За столами сидели огромные демоны-тэнгу, черти и бесы, они и гоблины, и все они с шумным чавканьем и омерзительным хлюпаньем пожирали расставленные на столах "явства".

(еще Дон и Хигф)

--------------
** О-данго - маленькие рисовые колобки, насаженные на деревянные палочки и политые соусом

Лицо сморщилось от испуга и брезгливости, показалось, что сейчас Токугаву стошнит, но он справился с собой. Зато вспомнил.
- Ты обещал, что все будет в порядке, защитить меня! Что это за место? Забери отсюда! – властитель Островов попытался схватить за рукав колдуна, как мальчик за одежды матери.
Тошимару стряхнул его пальцы.
- Возьмите себя в руки. – Приказной тон должен был отрезвить. – Я обещал, что Тайра Акаихигэ не причинит вам вреда, он и не причиняет. Идите до конца и увидите то, что вам хотят показать.
Токугава на удивление быстро справился с собой. Впрочем, на удивление ли? Он держал страну в железной руке. Точнее, клещах.
- Хорошо, я готов, - снова с сухостью и некоторой надменностью в голосе, глядя на преобразившуюся площадь.
Колдун поднял руку с почерневшим от времени посохом. На темном дереве проступили огненные ниточки, сложились в замысловатый рисунок. Медленно, будто прислушиваясь к чему-то, Тошимару направил посох в темноту. Начали по очереди зажигаться фонари в два ряда. На освещенной бумаге четко вырисовывались пожелания – на каждом фонаре отличное от других. Мостик света во тьме уводил вдаль.

Иэясу повернул голову, вопросительно посмотрел в непроницаемое, как маска, лицо колдуна и шагнул по дороге между рядами желтоватых огней. Вот первые фонари остались за спиной. Сколько их? Стук – Тошимару опустил посох на землю. Костяшки узких пальцев побелели от напряжения, глаза воинственно прищурены. Рядом с основательным Токугавой колдун выглядел узловатым деревом, победившим все непогоды.
- Вперед, великий сегун. Нас ждут.

(как ни смешно, но меня пока тут нет, зато есть Далара, Дон и Хигф)

Ни времени, ни расстояния, шаги бесконечны. И все же путь кончился. Впереди высились покрытые красным лаком ворота под черепичной крышей. Вход охраняли два суровых каменных льва, демонстрируя готовые открыться пасти с острыми клыками. Попытка понять, куда ведут врата или хотя бы в чем они проделаны, была тщетной. Не видно было ни стен, ни деревьев - будто мир исчезал за пределами дороги, растворяясь в чернильной тьме. Тем не менее было в этом строении что-то неуловимо знакомое, как полузабытое воспоминание детства.
- Нам надо войти? - голос полководца был усталым, но вполне спокойным. - Ты уверен, что это не ловушка?
- Не о чем беспокоиться, - заверил правителя колдун, но сквозь безмятежный вид пробивалась толика волнения.
Ворота остались позади, фонарей стало гораздо меньше, но вместо чернильной пустоты вокруг двоих людей заклубился густой туман. В нем появлялись и исчезали силуэты зданий, кустов и деревьев, но Тошимару на них не оглядывался. Вымощенная булыжниками дорога вела вперед.
Здание под высокой крышей с загнутыми краями. Снова блестящие алым лаком столбы. На лице колдуна улыбка узнавания.
- Восемь холмов, - он как будто рад находиться здесь.
- Ты знаешь это место? - Токугава, подойдя, оперся о столб рукой - усталость давала о себе знать все сильнее.
- Да.
Круглые, по-птичьи внимательные глаза шамана блестели азартом.
- Что там? - в битве, в интриге - всегда и везде нужна разведка, сведения.
- Не слишком ли много вопросов? – Тошимару не разделял чрезмерного осторожничанья оробевшего вдруг военачальника. – Войдите или оставайтесь тут.
Видя, что колдун не намерен отвечать, Иэясу пожал плечами. Оставалось надеяться, что Тошимару действительно нужно то, что он запросил, но пока еще получил лишь обещание.
Что ж, пусть выполняет роль йоджимбо*** - подумал властный старик, величественно ступая внутрь.
Перед алтарем спиной к Токугаве сидел одетый в красное с белым человек. Изящная рука держала кисточку для письма, рядом на полу стоял ящичек для письменных принадлежностей. Распущенные длинные волосы искрящейся черной рекой стекали по спине.
- Позвольте нарушить ваше уединение - официально произнес Токугава, гадая, кто это может быть.
Человек перед алтарем повернул голову, склоняя ее в легком поклоне; точеные черты молодого лица будто смазались при движении, стали мягче.
- Будьте моим гостем.
- Нашим гостем! - насмешливый голос Тайра но Акаихигэ раздался из-за спины Токугавы.


*** yojimbo - телохранитель.

(а теперь есть все!)

- Я вижу, вы знаете, кто я, - высокомерие Иэясу было скопировано у тех, чья слава насчитывала много столетий... и кто теперь оказался ниже. - И я знаю, кто ты, но ты не сможешь причинить мне вреда. Не мешало бы представиться и твоему юному спутнику.
Токугава бросил беспокойный взгляд назад - следует ли за ним Тошимару, отступая при этом к стене и поворачиваясь так, чтоб хотя бы искоса видеть обоих собеседников. Тошимару держался тени, но присутствовал. Молодой человек в алом нахмурился; между правильным разлетом бровей, над переносицей легла почти незаметная складка.
- Доверить самое короткое и действенное заклинание тому, кто жаждет власти, равной богам? За кого меня принимает великий военачальник?
- Редким смертным дано сравняться с божествами, - голос был исполнен смирения, но острый взгляд противоречил ему. - Тогда скажи, как к тебе обращаться. И что я должен тут увидеть, - добавил Токугава с сухим смешком, снова устало опираясь о стену.
- Разве ты слеп? - улыбнулся молодой человек, завершая строку на табличке и откладывая кисть.
- Я тебя знаю, - нахмурился военачальник. - Но в этом странном месте... Я не могу вспомнить. Что ты пишешь?
- Я боюсь, он видит только то, что мы хотим, - дайме Акаихигэ вышел из-за спины сёгуна, он был одет в роскошное придворное кимоно ярко алого цвета, в руке он держал ветку усыпанную цветущим жасмином. - или чего хочет он сам, но не знает чего именно он хочет.
Голос Акаихигэ был полон насмешливых ноток.
В улыбке молодого человека у алтаря отразилась схожее выражение; как будто он был зеркалом, отражающим лицо того, кто заглядывает в него. Слишком темные ресницы опустились почти призывно.
- Он боится.
- Конечно - аристократ улыбнулся, его улыбке позавидовала бы акула-людоед.
Дайме повернулся к военачальнику и взглянул ему в глаза.
- Он думает, что защищен, вернее хочет так думать, но в глубине его души я вижу страх, страх, что переоценил колдуна Тошимару, страх, что неодоценил дух Тайра, страх, что сделал неверную ставку... но тут он не оригинален.
Акаихигэ весело засмеялся и отвернулся от "собеседника"
- Я тебя знаю, - нахмурился военачальник. - Но в этом странном месте... Я не могу вспомнить. Что ты пишешь?
- Стихи. Но у меня еще плохо получается.
- Это дар ками - хорошие стихи... Ты опять насмехаешься, мертвец, - скрывая боязнь, Токугава высокомерно поднял голову. - Ты только говоришь. Зачем вы привели меня сюда?

(и дальше тоже все)

- Скажем ему? - улыбаясь, безымянный молодой человек покосился на Акаихигэ.
Ожидание наполнило душу. Объединитель Японии снова оглянулся в поисках колдуна; он боролся с искушением присесть.
- Да, это будет забавно - улыбка играла на лице Тайра.
Он приблизился вплотную к Токугаве и прошептал на самое его ухо:
- Иногда, в птичьи гнезда откладывают яйца змеи, а птицы высиживают такие яйца и прижимают их прямо к сердцу, но змея есть змея и она жалит, однако не стоит винить её, так как она змея, или даже змей.
Сказав это, Тайра отстранился от Иэясу и расхохотался.
- Прочь! - отшатнулся от него Токугава с негодованием и отвращением. - Я не дам никому предать себя! Изменник поплатится раньше, как поплатился ты! И я убил бы тебя второй раз!
Хохот Тайра стал совсем безумным.
- Да! Ты убил! Но вот так просто тебе не уйти! - Акаихигэ взмахнул веткой жасмина что держал в своих руках, лепестки стали мгновенно опадать и отлетать от ветки, но они не падали на пол храма, они кружили вокруг Акаихигэ в каком-то непонятном ритме, когда ветка совсем облетела, Тайра вскинул руку в сторону Токугавы и произнёс:
- О да, ты никому не позволишь себя предать, но сам ты никогда не отказывал себе в этом удовольствии!
Аристократ поднял руки и лепестки хлынули в разные стороны, но отлетев на некоторое расстояние они повернули к Токугаве, Тайра хлопнул в ладоши и лепестки вспыхнули фиолетовым пламенем, а из пламени стали рождаться образы людей, вот появился Тоётоми Хидзёши, вслед за ним его сын, вот один за другим появлялись члены семей Мори и Шимадзу и многие другие, духи вставали один за другим, они тянули руки вперед, но чего-то ждали, будто какой-то команды.
- Он. Ваш. - прошептал дайме Акаихигэ и выпустил из своих рук ветку и как только она коснулась земли тени умерших с утробным воем бросились на Токугаву.
Смертельная бледность - точками, пятнами, растя и сливаясь, покрыла лицо властителя перед призраками своего совсем недавнего прошлого. Он попятился, но деревянная стена остановила, не пускала назад. Иэясу обнажил катану, раздался отчаянный крик:
- Это не... я... ты не можешь!.. Тошимару!!

(большой квартет)

Между призраками и военачальником встал молодой человек, словно знал, что приснившийся Токугаве меч не сможет причинить ему самому никакого вреда.
- Страх - худший советчик.
Шипящий разряд молнии на мгновение погрузил сцену в слепящий свет. Призраки испуганно шарахнулись в стороны. Фигура колдуна выросла до невероятных размеров, за спиной обозначились громадные крылья. Взметнулся посох. Гремящий голос, ввинчивающийся в центр человеческого существа, читал многосложное заклинание.
И вдруг разом все кончилось - Тайра, неизвестный, призраки, храм, все пропало, остался лишь полог походного шатра и тяжелое прерывистое дыхание самого Иэясу. Голова раскалывалась от боли.
Он проснулся, вскинулся, садясь, оглянулся вокруг полубезумным взглядом, едва заметив Акиру, и сжал голову руками – не то для того, чтоб не раскололась, не то, чтобы не дать ускользнуть видению. Чувства смешались так, что их бешеный вихрь вытеснил все мысли под аккомпанемент уколов в виски.
- Дурной сон? - со смутно знакомой улыбкой спросил мальчик.
Иэясу уставился на него невидящими глазами, затем взгляд обрел ясность, хотя щека чуть подергивалась.
- Очень. Я видел призраков и... – Так кто-то улыбался. Там. - А тебе ничего не снилось?
- Нет, - покачал головой мальчик в красной одежде, какая положена его положению, и сладко зевнул. - Я не вижу снов.
Два имени встали рядом.
- Хотел бы я этому научиться, - старик снова потер виски. – Ты ведь хорошо знал Тайра но Акаихигэ?
Мальчик выбрался из-под одеяла и присел рядом; откуда-то из рукава достал гребень. Растрепавшиеся во сне волосы грозного военачальника не слушались, но Акира был упрям и начинал каждый раз сначала.
- Да, - наконец ответил он.
Голос Токугавы стал мягче, он положил руку на плечо мальчика. Головная боль понемногу отступала, словно гребень приводил голову в порядок и внутри, а не только снаружи.
- Что вас связывало? И связывает ли сейчас?
- Он был добр ко мне... Он был добр к тому, кем я был когда-то.
Иэясу медленно покачал головой, не зная, что сказать.
- Ты не пожалеешь, что оказался здесь. И я тоже. Наверное, - последнее слово он прошептал так тихо, что сам себя не расслышал.

(все и сразу)

Киото, зима

После обильного снегопада и первая в этом году оттепель получилась бурной, почти что весенней, а в столице и вовсе пошел дождь, который смыл с улиц снежную кашу вместе с грязью. Сенскэ намазывал клеем тонкие планки, подготавливая их для того, чтобы хозяин маленькой лавочки, мастер Шинмичи, сотворил из них и кусочков цветной бумаги веера на продажу. Время от времени нерадивый подмастерье, заскучав над работой, начинал поглядывать на улицу; ветер раскачивал легкую бамбуковую занавеску, открывая лучший обзор, а взамен забрасывая время от времени пригоршни мелкой водяной пыли. Лавочка располагалась неподалеку от моста Ичиджо, и поэтому Сенскэ надеялся увидеть, не пройдет ли по улице странный человек, который по слухам поселился неподалеку – за мостом, на другом берегу реки. На створках давным-давно некрашеных, светло-серых от дождей и солнца ворот, запертых уже который век, еще можно было (хоть и с трудом, лишь как следует приглядевшись) различить небрежно нарисованную пятиконечную звезду. Говорили, что за воротами даже зимой цветет заброшенный сад, но проверять, так ли это или все врут, никто не решался. Еще говорили, что в старинном доме в глубине этого сада, по ночам кто-то бродит с фонарем. В общем, много что говорили...
Сенскэ еще раз выглянул на улицу, мокрую от дождя, но таинственный сосед все не шел; лишь под деревянным навесом на перекрестке укрывалась от зимней непогоды не только грубо вырезанная фигурка Каннон, которая стояла там сколько подмастерье себя помнил, но и бродячий самурай.

(плюс Далара и Соуль с консультациями по СМС)

На него Сенскэ глянул лишь раз и отвернулся – таких сейчас было много, бездомных и потерявших хозяев ронинов, они зарабатывали кто чем умел. Этот, точно ребенка, баюкал на руках потемневшую от времени биву, порой склоняясь к ней, как будто прислушивался к тому, что она могла ему рассказать. Кажется, его не смущало отсутствие слушателей и то обстоятельство, что плошка для сбора подаяния стоит пустая. Басовитое гудение струн доносилось даже сюда, в лавку по изготовлению вееров; порой им вторил стук капель по навесу над входом.
Подмастерье спохватился, передал готовые планки мастеру Шинмичи и стал намазывать клеем новые.
- Что-то ты все больше на улицу смотришь, Сенскэ-кун, - добродушно проворчал средних лет мастер; он привык к деятельной натуре мальчонки и давал ему кое-какую волю, если от того не страдало дело. – Расскажи и мне, чего интересного там углядел.
Шинмичи склонился над работой в глубине лавки, подщуриваясь при свете двух масляных ламп.
- Самурай от дождя прячется, - доложил подмастерье. – Я подумал сначала, что бива-хоши, но у него меч за поясом, и одет не как монах.
Он провел кисточкой по планке.
- А другой самурай едет верхом...
Рука Сенскэ повисла в воздухе, вязкая капля сорвалась с кисточки и белесой кляксой размазалась по циновке.

(те же)

- Циновку придется чистить, - вздохнул Шинмичи не особенно тяжко, все равно это работа подмастерья. – Ты, никак, верховых самураев доселе не видел.
- Такого, - Сенскэ хлопал круглыми глазами, жадно разглядывая незнакомца, который неторопливо следовал куда-то по своим делам, - точно не видел...
Путник, который приворожил любознательного подмастерье, щеголял белой с легкими полосками тигриной шкурой вместо плаща, был очень молод, а из седельной сумки у его ноги неодобрительно выглядывала серая небольшая кошка. Как будто всего этого было мало, компанию ему составляли отшельница-бикуни и пушистая, раздувшаяся рыбой-фугу, огромная сова. К тому же, одежда на самурае была абсолютно сухая – несмотря на проливной дождь.
Оставив недоделанный веер, мастер сел рядом с Сенскэ, отодвинул бамбуковую занавеску, чтобы получше разглядеть, что же такое вызвало недоверчивое восхищение подмастерья. Крякнул, узрев путников.
- Кого только не заносит в наши места, - протянул он. – Может быть, это тот, из дома с заброшенным садом... Поговаривают, он ходит иногда в такой накидке, что кажется будто это белый тигр прошел рядом, не человек.
Мастер Шинмичи неожиданно вспомнил о засыхающем клее и поспешил скрыться внутри лавки. Оттуда донеслось его бормотание, потом более четкое:
- Закрыл бы ты занавеску, не к добру на таких людей смотреть.

(да все те же)

Сенскэ послушно опустил бамбуковые пластины и вновь уселся на место; колупнул пальцем клеевое пятно на циновке. Подмастерью хотелось не только подглядеть, что будут делать дальше необычные гости столицы, любопытство подзуживало выскочить из дома и бежать следом. Самурай на другой стороне улицы поднял голову, но на процессию он не смотрел; его длинные сильные пальцы не остановили движения по узкой шее бивы, продолжали перебирать струны.
Где-то неподалеку, наверное, за углом дома старухи-вышивальщицы, раздалось громкое хлопанье крыльев - должно быть, ворон, других птиц, производящих такой шум, в начале весны не сыщешь в столице. Мгновение, и с той стороны, где только что летела птица, показался идущий навстречу всаднику со спутниками самурай в соломенной накидке-мино. С краев амигаса стекали холодные капли, под шляпой Сенскэ легко разглядел лицо, белое, как у актеров, что выступали вчера в маленьком театрике в конце улицы (Сенскэ с ребятами смотрели, влезши на забор, денег у них все равно не было). Самурай шел себе спокойно, как будто и не замечал диковинной процессии впереди себя.
Поравнявшись с ним, всадник вдруг рассмеялся и склонил голову в приветствии, хотя ни почтительности к сильному, ни благожелательности к равному в его поклоне не ощущалось. Так приветствовал бы враг врага перед решающей схваткой.

(завершаем)