Конец февраля 1601 года
Деревушка возле замка Ако

Двое самураев и девушка гостили в домике Урусаро несколько часов. Они передохнули, подкрепили свои силы обычной крестьянской пищей и местным сакэ, который оказался весьма недурен, не смотря на то, что о нем говорил хозяин домика, и продолжили путь.
А Урусаро, остался один в опустевшем, и словно, куда менее приятном домике, размышляя, давал он кому-либо, какие-либо обещания, или нет, не важно, но стоять в стороне и скромно ловить рыбку, пока старые знакомые рискуют головой, он не собирается, и потому отнюдь не маялся бездельем. Напротив, следующие несколько часов его жизни, до возвращения в деревеньку, старосты с сыновьями, продававших в призамковом городке утренний улов, были весьма насыщены приготовлениями в дальнюю дорогу и заполнены до краев.
Наконец, когда солнце перевалило зенит, и тени на улице начали удлиняться, Урусаро, одетый в свою лучшую одежду, направился к дому старосты с официальным визитом и был со всем возможным почетом, вскорости, принят. Староста – хитро щурящийся мужчина лет около пятидесяти, больше всего напоминающий крепкий гриб, что бы выковырять который из мха, придется приложить немало усилий, был учтив и приветлив, с невинным выражением поинтересовавшись, что это за шумное столпотворение имело место у домика Урусаро утром, во время отсутствия самого старосты. Гость, не менее учтиво попивая чай, поведал, что этот прискорбный инцидент был вызван излишним рвением и горячностью нескольких молодых благородных господ, не известно по какой причине возомнивших, что он – скромный рыбак является ни больше и ни меньше, чем одним из высокопоставленных мятежников, злоумышлявших против высокочтимого Токугавы Иэясу и принимавших участие в сражении при Секигахаре. Хозяин, с неизменным хитрым блеском в глазах сокрушенно покачал головой, сожалея о чрезмерной горячности некоторых благородных господ, но причине юного возраста лишенных свойственной зрелым людям обстоятельности, и полюбопытствовал, чем именно завершился этот инцидент, с учетом того, что сильно поредевший отряд богато одетых всадников, он с сыновьями встретил при выезде из городка.
Урусаро уважительно поклонившись хозяину дома и вспомнив, сколько времени потратил на то, что бы присыпать пылью кровавые пятна на земле у своей хижины, ответствовал, что прискорбное недоразумение было разрешено на благо обоих сторон и отныне ничто больше не угрожает ни лично ему – Урусаро, ни давшей ему приют деревне. Услышав это, грибообразный староста заинтересованно приподнял брови, ожидая продолжения рассказа и его любопытство было вознаграждено – гость в очередной раз пригубив чай, с достоинством ответил, что успешное разрешение недоразумения случилось благодаря старому знакомому Урусаро, достойному бугейше, который, случайно проходил мимо селения с двумя спутниками и был рад оказать рассказчику эту небольшую услугу. Так же, Урусаро упомянул, что как бы то ни было, но он, как человек честный, считает себя в долгу перед старым знакомым за оказанную помощь. По этому, собирается сегодня же покинуть гостеприимную деревню и ее добрых обитателей, дабы направиться по следам уважаемого бугейши и содействовать ему во всех его делах, в надежде отплатить услугой за услугу, после – вернуться в эту гостеприимную деревню и продолжить размеренную жизнь рыболова. Потому, он просит достопочтенного старосту присмотреть за домиком, на время отлучки Урусаро, а так же хочет сказать, что по возвращении желает взять в жены дочь старосты, так как эта юная дева весьма ему приглянулась, и просит достопочтенного хозяина принять в дар эту скромную сумму. С этими словами Урусаро с поклоном положил перед старостой десяток серебряных монет сложенных стопкой и перевязанных красивой лентой.
Староста помолчал должное время, что бы излишней заинтересованностью не принизить достоинства своей дочери, сделал глоток ароматного чая и с поклоном ответил, мол, ему жутко стыдно, что он вынужден предложить уважаемому Урусаро не настолько красивую девушку, какой тот достоин. Но что его дочь – работящая и хорошая хозяйка, а так же достойная девушка, которая, как он уверен, будет отличной парой для Урусаро, так как она не против выйти за него замуж, а сам староста с женой будут не против породниться с таким добрым человеком. Ответный поклон гостя был еще глубже чем предыдущие. Оба мужчины еще некоторое время побеседовали о всяких мелочах, так как главное было уже сказано, а затем Урусаро попрощался с будущими родственниками, пожелал им всевозможных успехов во время его отсутствия и, когда родители не видели, наблюдал розовый девичий язык, с задорной ухмылкой показанный ему достойной девушкой, - его будущей невестой.
Вернувшись от старосты, Урусаро присел на свою любимую лавочку у дверей, вдохнул полной грудью вечерний воздух и подумал, что иметь собственный дом, - дом, куда хочется возвращаться, где можно жить вместе с молодой женой и растить сыновей, все же очень хорошо.
Взглянув на начавшее розоветь на закате небо, Урусаро вошел в домик, одел и тщательно зашнуровал доспехи и шлем, заткнул за пояс ножны с вновь украшенными цубами, кавалерийским клинком и вакидзаси, после чего, повесил на плечо походную сумку и, тихо скомандовав самому себе: «Вперед!», направился вдаль по дороге, надеясь скоро догнать ушедших днем, долговязого воина из Нары, взбалмошного молодого сацумца юную, но доблестную девушку и рыжего кота у которого уцелела лишь половинка хвоста.

Конец февраля 1601 года

Приморская дорога все так же вела их дальше по узкой, как змея, извилистой полосе между морем и скалами. По сине-зеленой воде были разбросаны островки разных размеров и форм, между которыми сновали лодочки рыбаков. Места были очень красивы, и вызывали желание спокойно любоваться ими, подолгу стоя на берегу или сидя на камнях.
Однако у путников не было этих свободных часов, и Тенкьё периодически вполголоса проклинал столь живописные обломки скал, мешавшие идти вперед. Хотя «вперед» тоже понятие относительное – очень уж часто изгиб линии прибоя поворачивал то вправо, то влево, то почти назад, но деться было особенно некуда. Стало легче, когда его спутник, пробурчав очередное ругательство, вдруг свернул прочь от моря и вдоль берега речки вывел их на широкий утоптанный тракт. У моста они заплатили обычную мзду и пошли дальше.
Впрочем, сацумец-то не так уж и спешил к таинственной для него цели. Молодой человек старался почаще оказываться рядом с О-Санго или нести ее, когда та уставала; то и дело обращал внимание девушки на красивые виды...
И про себя с горечью думал - насколько жалки обрывки знаний, полученных от матери. Если бы он воспитывался, как положено наследнику самураев, то знал бы, как вести себя с этой девушкой. Наверное, он сейчас смешон спутнице – та росла в столице, получила приличествующие рангу знания. И, скорее всего, в душе потешается над Тенкьё, наверняка делающем ошибку за ошибкой. Если б можно было где-то научиться...
В отличие от девушки, на Мицуке после их стычки он старался смотреть поменьше и не заговаривал больше, чем необходимо. Даже когда ночью бугейша исчез, не предупредив своих спутников, юноша не сказал ему по возвращении ни слова, не задал ни одного вопроса об этом.
Время, как ему и положено, шло. Когда следующий день уже отжил три четверти отмеренного ему срока, троица путников прошла мимо возвышавшегося над дорогой на обрыве замка. Тот имел бы мрачноватый вид, но его причудливая многоярусная крыша отливала золотом украшений по углам, отчего на фоне неба строение казалось не то стремящимся ввысь, не то наоборот – опущенным на землю домом кого-то из ками.
- Окаяма, - коротко сказал Мицуке.
Немного полюбовавшись видом, они вступили в город, предвестником которого был замок. На улицах царили шум и оживление. По ним сновали рыбаки, спешили торговцы и степенно шли по делам монахи - местный монастырь славился далеко за пределами округи.

Замок Окаяма
конец февраля 1601 года

Предзакатное солнце окрасило густым темным золотом белые наличники окон и фронтоны замка Окаяма. Черные, как тушь для письма, стены потемнели еще больше, уже не кажутся деревянными. Ослепительно вспыхнули позолоченные рыбы на коньках крыш главной башни, точно маяки среди полутьмы. Четыре высоких этажа, опоясанные полуэтажами, будто парят над рекой. Украшения – словно белая морская пена на темной воде.
С востока по широкой дороге тянется процессия дзэн-буддийских монахов. Одинаковые, в желто-рыжих парадных одеяниях, с обритыми головами и четками в руках, они кажутся войском солнца, послушно следующим за своей повелительницей на запад. Кроны деревьев роняют вдоль дороги черные глубокие тени. Доски моста заскрипели под шагами служителей культа, никто не препятствует молчаливой процессии. Река покорно омывает толстые опоры моста. Запозднившиеся крестьяне расступились, согнув спины. Небо полыхает над замком, развешивает зеленовато-голубой штандарт от края до края. Ночь наступает на пятки дню.
Поворот на север, еще один мост – каменный, широкий, короткий. Шелест песка под ногами в соломенных сандалиях. Новые ворота не скрипят, распахиваясь. Во дворе стража уже зажгла факелы в ожидании темноты. Та заботливо укрывает замок бархатным покрывалом.
Процессию встречает доверенное лицо. Он склоняется в поклоне, жестом просит следовать за ним. Ни единого слова не произнесено. Слышен лишь ритуальный звон, сопровождающий процессию.
Нет конца стенам в замке. Набегают один на другой переходы. Строения, дорожки, мостики. Процессия движется невозмутимой желтой змеей, с боков и сверху на нее глядит стража. Вместо одного солнца множество звездочек – факелам не хватает силы. Наконец главная башня достигнута. Здесь светло, хотя луна еще не взошла, везде развешаны фонари. Процессия ручейком втекает в двери.

Февраль 1601 года
Дорога от замка Ако

Если бы Тенкьё знал, что происходит в дне пути за ними, то не ругался бы про себя, скорее призывал благословение ками на валуны, мелкую гальку и прочие обломки камней, усеивавшие пройденный им и спутниками путь. Сейчас все «достоинства» дороги в полной мере ощущал другой отряд, конный. Всадникам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу, чтоб не переломать им ноги.
Старший каро был мрачнее тучи, и еще угрюмее и злее был Сабуро. Когда в окрестностях замка Ако все были отправлены рыскать по окрестностям в поисках преследуемых, именно он наткнулся на ту рыбачью деревушку... Староста сказал, что ничего не видел и не знает – врал, наверное. Эх, схватить бы его за горло! Пальцы сжались на древке нагинаты, как на шее заклятого врага и всех тех, кто его укрывает.
Однако нельзя, и вовсе пришлось бы уйти ни с чем, если бы не услышавший его расспросы мальчишка. Сорванцу пришлось кинуть пару монеток, и хотя для ашигару это не было таким уж пустяком, он не очень жалел.
Оказалось, что двое мужчин и девушка ушли вдоль побережья.
- А еще, - добавил болтливый парнишка, - рыбак за ними вслед пропал, что недавно у нас поселился. Уж не знаю, куда пошел. Что, как выглядит? Да в возрасте, седоватый, ниже того пришлого, зато плечи – во!
Он развел свои детские руки, видимо, жалея, что не может как следует показать, какой здоровяк Урусаро.
- Вы только никому тут не говорите, что я рассказал, - подмигнул сорванец, пряча монетки.
Ашигару кивнул и хлестнул лошадь, пуская ее в галоп.
Потом все посланные на поиски собирались, казалось, нарочито медлительно, словно специально, чтобы позлить его; так же не торопясь трогались в путь. Ватанабе прикрикнул на Сабуро, чтоб не мельтешил перед глазами, и парень отошел, уселся на камень, начал точить и без того острое оружие.
Даже двинувшись в путь, они оказались задержаны самой природой. Не ахти какой всадник, он с трудом понял, почему нельзя ехать верхом, а сообразив, с острым прищуром посмотрел в большие лиловые глаза лошади, пробормотал:
- И ты туда же...
Затем потащился в ряду остальных. И как тут отличиться и отомстить?!

Замок Окаяма,
конец февраля 1601 года

Каменное основание, что придавало недавно возведенному замку красоту со стороны равнины, делало его неприступным со стороны реки, на что и рассчитывали строители, новый хозяин этих земель, жители Окаямы. И - незваный ночной гость, что сидел на корточках, прячась в черной непроглядной тени, ощупывал шероховатую кладку, хмурил недовольно брови. Стыки между камнями были тщательно замазаны, а сами валуны - хорошо подогнаны и обтесаны. Нож в щель не входил. С реки задувал холодный ветер, мокрая одежда прилипла к телу, а теплый блекло-оранжевый отсвет наверху, в окне главной башни казался насмешкой.
Мимо, негромко переговариваясь, выставив перед собой фонарь на палке, чтобы не ступить ненароком куда не следует, прошагали два охранника; оба кутались в теплые накидки. Ночной гость пригнулся, зажмурился, чтобы глаза не отвыкли от темноты. Пока стражники обойдут замок вдоль стены, у него есть время, но замершие самураи идут торопливо, им тоже не хочется мерзнуть. А значит, ему нужно думать и действовать быстрее, если он не хочет превратиться в ледяную скульптуру или вообще отказаться от выполнения замысла. Скоро его можно будет обнаружить по громкому стуку зубов. Ну почему он не подумал о веревке?!
Мавашимоно развязал узлы пояса; хозяину замка придется его простить за неподобающий вид, но выхода нет. Распластавшись на каменной насыпи, он попробовал закинуть утяжеленный коротким мечом пояс наверх в надежде, что вакидзаши зацепится за ставень. Если с первого раза не получится или в той комнате кто-то спит, значит, греться ночной гость будет, спасаясь от погони. Главное – забраться на крышу, пока не вернулись стражники...
Потом он лежал на влажной от ночной мороси черепице, восстанавливал дыхание. Дальше дело пошло быстрее, хоть ругаться и приходилось сквозь зажатый в зубах бамбуковый футляр с приказом, зато фигурки рыб, что украшали загнутые края крыши, служили великолепной опорой. Соломенные плетеные сандалии то и дело скользили. Ну вот, и нужное окно. Ночной гость, затаив дыхание, заглянул сквозь решетку.

В ровном свете двух больших свечей был хорошо виден лежащий в постели болезненно бледный человек, укрытый по горло несколькими слоями ткани. Рядом с ним, спиной к окну, сидел монах в желтом одеянии. Склоненная голова, присогнутые плечи. Тихим, чтобы не разбудить больного, шепотом монах читал молитву.
Ночной гость как сумел обмотался поясом, проверил мечи и прислушался: потрескивание свечей, неразборчивое бормотание и свист ветра да постукивание голых ветвей. Замок по-прежнему был погружен в сон; желтый светлячок - фонарь в руках стражников - проплыл далеко внизу, скрылся за углом.
Мавашимоно отодвинул решетчатый ставень. Порыв ветра с реки колыхнул пламя свечей. Монах шевельнулся, переложил четки в руках и снова завел речитатив. Обернись он к окну, увидел бы ночного гостя и возможно сумел бы поднять панику. Но священнослужитель так и не повернул головы.
Так недужен, что понадобились монахи? Может, следовало чуть-чуть подождать, и дело, что поручил "грозный старец", свершили бы болезнь и время? Посланник Токугавы достал меч из ножен.
- Отодвинься, - негромко произнес он. - Против тебя я ничего не имею.
- Нет. – Сидящий не сменил позы, не обернулся. - Этот человек под защитой Будды. Я не позволю тебе убить его.
- Два раза просить не буду.
- Я же сказал – нет.
- А я сказал, что из-за одного ср.ного монашка я не стану зазря мерзнуть на холодном ветру!
Клинок пошел вниз.
Вот теперь священник зашевелился. Но вместо того чтобы испуганно отшатнуться или кинуться прикрывать собой жертву, поднырнул под меч. Вскинутая рука пришлась по запястью Мицуке, сбивая движение. С сухим щелчком стукнулись друг о друга бусины четок.
- Зря ты это, монах.

(теперь нас двое с Бишопом)

Они были почти одного роста и почти одной силы, на чем и был построен расчет. Ночной гость нажал посильнее, заставляя противника поднатужиться, а затем - стремительно отступил, чтобы тот упал лицом вперед на клинок. Монах по инерции провалился в резко возникшую пустоту, но не так далеко, как должен был бы. Выставил ногу, привставая. Вторая рука хлестнула четками по незащищенному запястью воина с мечом. Оборвалась нитка, яшмовые шарики безудержно посыпались на татами. В следующий миг противники, стоя, глядели друг на друга в упор.
- Решил выполнить уговор? - крупные губы ночного пришельца раздвинулись в усмешке. - Чем ты хочешь меня убить? Молитвой?
- Обойдешься, - хмыкнул его противник, привычно глядя чуть-чуть свысока. – Договор будет действителен в следующий раз, сейчас я занят другим. Его, - кивок на жертву, - ты не убьешь, пока я здесь.
- Не много ли самомнения для послушника?
- А ты больно шумен для шиноби, - огрызнулся второй.
Что-то заставило обоих посмотреть вниз. С постели их вполне осмысленно созерцала несостоявшаяся жертва. Во взгляде ясно читалось обвинение – для обоих противников. Немолодой уже человек раскрыл рот и издал самый неприятный на данный момент крик:
- Стража!
- Неблагодарная тварь, - буркнул мавашимоно; не уточнил, кого имел в виду.
Пока еще далеко затопали, зашуршали шаги множества ног. Ночной гость метнулся к окну. Послушник остался было, но палец, обвинительно направленный прямо на него, заставил пересмотреть свои планы. Сидение в монастыре не повредило сноровке, так и не ставший монахом Тайкан мигом перемахнул через подоконник. Взметнулась рыже-желтая ткань.
- Вечно ты все портишь, - в сердцах проворчал он, закрывая решетчатый ставень.

(с Даларой, опять не удалось)

Замок Окаяма
конец февраля 1601 года

Над миром стояла глубокая ночь, - лучшее время для охотящихся демонов, ищущих отмщения призраков и просто разбойных людей, когда одинокий, порядком усталый путник, чье тело от ночной прохлады защищала длинная бесформенная накидка, шагал по дороге мимо возвышающегося на обрыве над нею, замка.
Причудливая многоярусная крыша мощного строения, черным пятном застывшего на холме, заслоняла собой далекие звезды. Замок спал, лишь на самом верху - в окне главной башни теплился блекло-оранжевый свет, пробуждая в усталом после пути и порядком продрогшем теле путника желание как можно быстрее оказаться в тепле и уюте человеческого жилища, желательно чайного домика, а не ежится под порывами дующего от реки холодного ветра.
Странник вздохнул, устало опершись на длинный прямой посох, буркнул под нос нечто емкое и предельно не лестное, касательно выдумавших эту мерзкую погоду демонов и взглянул в сторону, где, чуть дальше по дороге, виднелся, манящий теплыми огоньками из окон, призамковый городок.
Странник, буркнул себе под нос еще что-то, высказав свое мнение относительно своего благосостояния и того, что, поскольку с деньгами не густо, придется отказать себе в большинстве удовольствий, ограничившись скромной трапезой и кувшинчиком-иным сакэ. Странник, из чьей ширины плеч можно было бы скроить пару более худощавых мужчин, скользнул рукой под влажную и потяжелевшую накидку, извлек из коробки у пояса что-то белесое и округлое, что немедленно отправил в рот и с аппетитом сжевал.
Достойный староста не преувеличил – будущая невеста была отменной хозяйкой, а рисовые колобки ее изготовления, последний из которых путник только что съел, пусть и меньшие чем обычно, отличались хорошим вкусом, неплохо хранились в пути, да и просто отлично насыщали даже столь немалое тело с отменным аппетитом, каковым обладал путник.
Притопнув ногой, и критически взглянув на состояние потрепанных соломенных сандалий, мужчина тихо крякнул, буркнул что-то совсем невразумительное и, взглянув на темную громаду замка, собрался продолжить путь, как его внимание привлекло суетливое мигание пламени в окнах главной башни. До ушей странника долетел отдаленный шум голосов, пока что больше всего напоминающий гул пчел из потревоженного неумелым сборщиком меда, улья. Шум рос и ширился, уже более ясно слышны были перекликания и топот ног охранников, стремительно разбегающихся по постам, громкий голос старшего каро, резким рыком отдающего немедленные для исполнения, команды, и все более громкий и суетливый лязг оружия и доспехов.
Подобная полуночная шумиха многое могла сказать опытному человеку, каковым странник, причем не без оснований, себя считал. Судя по тому, насколько шумно вели себя стражи на стенах, причиной их мельтешения была неожиданная тревога.
А, так как враждебной армии, готовой обложить неприступное укрепление и попытаться взять штурмом, в округе что-то совершенно не наблюдалось, странник пришел к выводу, что стража не готовится отбить внезапный приступ, а скорее, ловит, пока безуспешно, кого-то, уже находящегося в замке, причем, скорее всего успевшего забраться внутрь под покровом ночной темноты.
Как бы то ни было, поднявшийся шум и не думал прекращаться, а значит, события в укреплении только развивались, будучи пока далеки от обоих из закономерных финалов – и от успешного бегства непрошенного гостя, и от поимки или умерщвления бдительной стражей.
Пропустить подобное зрелище после нескольких дней однообразного, скупого на развлечения, пути, было бы предельной расточительностью, потому мужчина решил понаблюдать за тем, что будет происходить дальше, опершись на посох и окидывая скептическим взглядом ярко освещенную огнем недавно зажженных фонарей, стену.
Странник стоял, с кривой ухмылкой любуясь на действия стражи, одновременно, и мысленно потешаясь над ними, и размышляя, а что бы он сам, делал на их месте, случись подобная жизненная необходимость, и ожидал дальнейшего развития событий.

1598 год, конец осени
окрестности замка Белого феникса

И такой же равнодушный холодный свет луна пролила и на трех всадников, что не торопясь выехали на поляну перед хижиной. Один из них - почти мальчик со смешливым лицом, будто мордочкой обезьяны - вез в седле, прижимая к себе одной рукой, еще кого-то завернутого для тепла в накидку. Второй был молчалив, думал о чем-то, лишь изредка усмехался мыслям, словно они казались ему нелепыми или смешными.
- Эту глотку узнаешь даже посреди битвы, - сказал третий. - Что случилось на этот раз, Хидэтада?
Услышав этот голос, десятник подумал, что его сомнения были услышаны какими-то благими ками, направившими путь Саэмона-но сукэ, правой руки господина в эти краях. Теперь он, не выполнивший поручения гонец, имел возможность отчитаться в своих просчетах в надежде, что кто-нибудь из телохранителей молодого господина согласится помочь очистить честь, когда придется одеться в белое.
- Ничего хорошего, мой господин, - ответил кавалерист, опершись коленями в пол и присев на пятки, тем самым принимая более пристойную позу, для общения с тем, кто вправе решить твою судьбу. - Я не выполнил возложенного на меня поручения.
- И поэтому так горланишь, что способен разбудить даже мертвого дракона?

(пока - только с Рейтаром, что обещал выложить этот пост месяц назад)

- Да, мой господин. Я надеялся, что юная дева, - одна из двух детей, за которыми я был послан, дева, исчезнувшая из-под моего попечения этой ночью, откликнется. Я надеялся на это, хотя многое наталкивает на мысль, что она стала добычей нечеловеческого колдовства и была похищена тэнгу. Он сумел одурачить меня, прикинувшись умирающим мальчишкой, которого мы недавно подобрали на дороге и о котором с таким тщанием заботилась моя подопечная.
Десятник склонил голову в молчаливом признании своей вины.
- Я не оправдал вашего доверия, мой господин. Я опозорил вас. Могу ли я - недостойный, просить об очищении чести?
Похожий на обезьянку телохранитель рассмеялся. Второй что-то буркнул себе под нос, как сердитая мышь.
- Где мальчишка? - захотел знать Санада Нобушиге.
- Увы, мой господин. - Кавалерист не поднимал взгляда, от чего лицо его скрывала густая тень. - Мальчишка мной так и не был обнаружен, хотя я расспрашивал тех, кто его видел и с ним говорил. Предпринятые мною совместно с неким Мицуке из Нары поиски также не дали результата. По словам очевидцев, мальчишка вбежал в густой туман, но из него никуда не выбегал, словно исчезнув. Те, кто видели это, решили, что мальчишка был похищен тэнгу.

(Биш, Рейтар, и одно-два слова от меня)

Смех Сарутоби оборвался.
- Ух ты! - восхитился маленький телохранитель. - И тот с ним улетел?
- Не могу знать. - Хидэтада наконец поднял лицо и взглянул на луну словно на старую знакомую. - Мне удалось встретиться с благородной девой, которая носит имя Олури, лишь через несколько часов после исчезновения мальчика. Также не знаю, зачем эти дети могли настолько понадобиться тэнгу, что те пошли на похищение обоих детей, пусть даже и высокого рода.
- Олури... - повторил Саэмон-но сукэ. - Забавное имя... Покажи ему нашу находку, Сарутоби.
Коротышка-телохранитель подъехал ближе, откинул край накидки, что закрывала лицо девочки.
- Олури-химэ! - округлил, подобно плошкам, глаза Такеда Хидэтада, крайне удивленно вглядываясь в лицо девочки, словно пытаясь отыскать искажение черт, но и опасаясь этого. - Где вы нашли ее, мой господин? Что с ней?
- Она спит. И если ты умеришь мощь голоса, будет спать. Встреча с тэнгу не проходит без следа.
- Тэнгу! - восхитился маленький телохранитель. - Так вот кто это был, слышишь, Джинпачи? Наш господин подстрелил настоящего тэнгу!
- И ты тоже умолкни, - велел господин.

(и от меня)

Недзу не успел ответить, если и собирался. Он держался поодаль, присматривая за мелькающими из-за приоткрытых ставень лицами разбуженных жителей дома.
- Мой господин! - Куда тише, почти шепотом, произнес Хидэтада низко поклонившись, почти что коснувшись лбом пола веранды. - Что прикажете делать?


Во сне глухо, как под водой. Тяжелая дрема, сдобренная страхом, когда знаешь, что спишь, но не можешь проснуться, держала Олури цепко, как трясина. Слой воды прорезал вдруг голос, встревоженный и громкий. Еще раз и еще. Под звуками глухая пустота отступила, как враг под ударами меча в искусных руках. Приготовившись к чему угодно, девочка с некоторым трудом открыла глаза. Воображение рисовало множество вещей, но "что угодно" не включало лицо, которое предстало перед ней. Она так долго искала его и вдруг он здесь, рядом, пришел сам! Невероятно, подумала она, люди же не могут так сильно скучать. Пока он был рядом, все было привычно и казалось, так будет всегда. Только когда он исчез, выяснилось, что она почти не может жить без брата.
- Тото... Нобору!

(японское трио)

Лицо изменилось. Олури сложила губы трубочкой, соображая, что означает эта складка между бровями. Туман уходил, окружающий мир делался все четче, раздвигался. Проступила рыжая в свете факелов веранда, густая чернота за кругом света, мерцание звезд, хлопанье деревянной ставни. И вот уже лицо, не меняясь, становится другим, и приходит осознание - перед ней вовсе не брат, кто-то незнакомый, хотя странно близкий. Трудно соблюдать достоинство, полулежа в чьих-то руках беспомощным кульком, но Олури сделала все, что могла. Приобрела вид гордый и отстраненно официальный, знать не зная о расцарапанной щеке и грязных потеках на круглом личике. Сверкнула глазами.
- Кто вы?
Сквозь гудение последних комаров и шорох ветра в соснах доносились чужие голоса - один весело подначивающий (близкий) и второй лениво огрызающийся. Иногда в их перебранку вклинивались унылые замечания третьего. Фыркали лошади.
- Саэмон-но сукэ Санада Нобушиге, второй сын хозяина замка Уэда, - церемонно произнес незнакомец.
- Известный больше как Алый демон, - подсказал веселый голос, хозяин которого и держал девочку в объятиях.
Грозная юница смешалась. Не называться же "Судзумэ без рода-племени из сгоревшей деревни". Чтобы не заметили смущения, старательно придала своему лицу выражение, как ей самой показалось, в точности как у дамы на свитке в доме старосты. Наверное, именно так должны выглядеть высокородные дамы.
- А я больше известна как Олури.

(...снова показывает...)

Судя по тону, имя должно было принадлежать по меньшей мере дочери императора.
- Почему вы похожи на моего брата?
- Да по той же причине, почему он похож на тебя, пигалица! – хохотнул весельчак, опуская свою ношу на веранду и помогая девочке выпутаться из накидки.
Он придушенно охнул; должно быть из-за тычка в бок, которым его наградил хмурый товарищ.
- Имя твоему брату – Нобору? – спросил Саэмон-но сукэ.
Олури затравленно оглянулась. Позади смешливого юноши и неразговорчивого мужчины стоял Такеда Хидэтада и молчал. В памяти всплыл его рассказ о замке, куда они едут, и флаги над горящей деревней. Похожая на ощетинившегося ежа, девочка произнесла:
- Да, это так.
- Жаль, что его не отыскали, - Саэмон-но сукэ окинул Олури придирчивым взглядом. – Клану скоро потребуются все его воины. И, может быть, следующий наследник. Сарутоби!
- Хай?
- О-Судзумэ потребуется конь...
- Почему именно мой? Мыши легче уместиться в чужом рукаве...
- Обезьяны пусть бегают по веткам, - не остался в долгу Недзу.
- Господин, в конюшне стоят кони, на которых мы сюда приехали, - счел необходимым вмешаться в разговор Такеда. - С вашего позволения я приведу их.
Саэмон-но сукэ кивнул, не оборачиваясь.
- Да. Нам пора возвращаться домой.

(расчет закончен!)

Замок Окаяма
конец февраля 1601 года

Широкоплечий странник некоторое время наблюдал за стражей на стене, но так как никаких достойных его внимания событий, кроме обычно суматохи вызванной приказом: «Лови его! Хватай его!» не наблюдалось, опирающемуся на посох человеку стало скучно.
Пробурчав себе под нос нечто колоритное, мол, даже переполох поднять не могут так, что бы на это было интересно смотреть, мужчина поплотнее закутался в накидку и направился вокруг стены замка, рассудив, что если тревогу все же подняли, то не без причины, и если с этой стороны одна лишь скука, то по идее, с другой должно происходить все самое интересное.
Он шел быстрым широким шагом насколько мог тихо, намереваясь обогнуть подножие главной башни по возможности не привлекая внимание всполошившейся стражи к своей скромной персоне. Изношенные соломенные сандалии ступали по схваченной морозцем корке на влажной земле не оставляя следов пока главная башня разворачивалась, открывая путнику свой вид с иной стороны. Увесистый посох в широких ладонях странника казался бамбуковой тросточкой, раз за разом легко прикасаясь к смерзшейся земле так плавно и быстро, словно наносил ей неотразимый удар.

Мавашимоно не был уверен, что пересчитал все черепичины на уступчатой крыше, но то, что он всех их проклял – это точно. А заодно и не в меру прыткого монаха, чью жизнь в Соген-джи не омрачали посты и молитва. Судя по тому, что он крепкий, будто коряга – которой святого человека тут же и обозвали.
- Прыгай вниз! – выдавил сквозь зубы нарушитель ночного покоя; он зацепился за позолоченную фигурку на краю крыши за миг до того, как сзади в него врезался второй беглец.
- Хочешь, чтобы я ноги переломал? - саркастически поинтересовался тот.
И незамедлительно ухнул в темноту за краем. Оставалось надеяться, что по собственной воле. Под стеной раздался и стих короткий вопль.
Два замерзших стражника несли караул вокруг основной башни замка и как раз вернулись к этой точке. Они стояли, задрав головы на шум и крики в башне, когда на фоне неба мелькнуло что-то яркое. Фонарь давал слишком мало света, но когда второй стражник поднял его повыше, зрелище показалось ему диким. Его товарищ лежал на земле без движения, а рядом сидел монах, сложив ладони, и беззвучно шевелил губами – должно быть, читал сутры; отрешенное лицо погруженного в молитву человека одухотворенно светилось. Стражник открыл было рот – то ли позвать на помощь, то ли воздать хвалу Будде или ками – но хруст веток и шум повторился. Если монах еще мог быть посланником света, второй – только Йоми-но куни*. Высокий демон в черном с растрепанными волосами поднял и опустил меч, посмотрел на мертвеца у своих ног.
- Ты идешь? – спросил он у монаха. – Или отслужишь по нему службу?
Священник поднялся, кинул взгляд на башню.
- Позже, - потер ушибленный палец. - Надеюсь, у тебя достаточно большая лодка.
- Лодка?

(Далара тож)

С нижней толстой ветки соседнего дерева раздалось злорадное хихиканье. На звук полетел небольшой камень. В другой руке монах зажал еще один.
- Не говори, что перешел реку вброд.
Заскрипели вдалеке створки ворот. Рослый мавашимоно зашвырнул выроненный бедолагой-охранником фонарь в кусты.
- Не вброд, - пояснил он. - Но то дерево уже уплыло.
В лунном свете он еще больше смахивал на демона подземной страны. Хихиканье на дереве повторилось и оборвалось испуганным взвизгом. Небольшой зверек брыкался в воздухе, зажатый в кулаке монаха хвост никак не удавалось высвободить. Добычу продемонстрировали воину.
- Твое?
- Моё рыжее и мяукает.
Зверек все-таки извернулся и сделал попытку тяпнуть обидчика, но промахнулся по запястью и только разорвал монаху рукав.
- Возьми себе, - предложил мавашимоно. - Научишь читать сутры и пусть себе проповедует.
- А что, - заинтересовался буддист, подавив смешок и оглядывая звереныша с расстояния вытянутой руки. - Будешь проводить дни в молитвах, поститься. Или можешь отвлечь на себя внимание стражи, а за помощь накормим, когда выберемся.
Им показалось или маленький зубоскал действительно наморщил в задумчивости нос, а затем кивнул? Во всяком случае лапой в затылке он совершенно точно поскреб. Самурай хохотнул.

(Биш там же)

Гора Хиэй близ Киото,
накануне 1601 года

Ночью, словно назло горе-путешественникам, прошел обильный снегопад, первый этой зимой, как будто кто-то вознамерился не пускать юного самурая в столицу, заподозрив, какие беды и несчастья он принесет туда. Может быть, именно поэтому Арима, не слушая настойчивых уговоров монаха, так рвался отправиться в путь. Влажные липкие комья снега превратили деревья по обеим сторонам тропинки в причудливые фигуры, в которых порой угадывались знакомые очертания. Порой казалось, что можно разобрать лица. Кошка не показывала нос, спряталась в одну из седельных сумок. Пальцы Эйкуко замерзли, не желали разгибаться, отпускать ньёбо. Дыхание превращалось в белесые силуэты мифических зверей. Вокруг Аримы снежные хлопья таяли, и клубы ледяного тумана кипели, как будто вода в котле для варки риса. Встрепанный совий дух крепко вцепился в высокую луку седла. Каждый шаг давался путникам с большим трудом, люди и лошадка проваливались по колено в снег. Бикуни иногда задумчиво оглядывалась, замирала на некоторое время, глядя на глубокие следы, которые степенно и медленно стирал ветер.
- Следовало переждать, - мягко заметила отшельница и неожиданно усмехнулась. Почти проказливая улыбка спряталась в уголках рта. - Но тогда снега стали бы выше. Опасаются тебя, Арима…
Кто - не уточнила. Ньё показал мокрый нос из сумки и жалобно раскрыла пасть в беззвучном мяуканье. Молодой самурай протянул было к замерзшему встопорщенному зверьку руку, но так и не дотронулся до слипшегося в иглы меха.
- Ты когда-нибудь торопилась домой?
Его словам вторил свист ветра и далекое рычание, словно по заснеженным горам прокатился летний гром. Ньё подняла уши и сощурила зеленые глаза. В попытке согреться, ткнулась лбом в теплую ладонь Аримы. Эйкуко улыбнулась, наблюдая эту сцену.

(вместе с Соуль в ожидании еще и третьего участника)

- Давно, но торопилась. Мой дом остался далеко, если, конечно, говорить о месте, где родился и вырос.
- Я родился... - юноша оглянулся на перевал, как будто был способен разглядеть сквозь снежную пелену островерхие храмы столицы. - Неподалеку отсюда. В город пришла повальная смерть, и людей не хоронили, их тела сваливали в кучи за воротами. Я до сих пор слышу, как их души требуют, чтобы о них вспомнили.
Он на мгновение прикрыл глаза; ткань котэ на его правой руке стала тлеть.
- Ты родился очень давно, - бикуни опустила ладонь на наруч самурая. – Время уходит, не возвращается.
- До каких пор... - с усмешкой пробормотал Арима.
Рокот повторился - гораздо ближе, отчетливее. Ворчание огромного тигра, слишком уверенного в своих силах, чтобы скрываться от жертвы. Ньё прижала уши к острой голове и беззвучно зашипела.
-Итсумаде… н, - в черных глазах Эйкуко мелькнула задумчивая искра. – Да, на вопрос о времени в этом случае найти ответ сложно.
Арима запрокинул голову к низким сизым тучам, которые цеплялись распухшими животами за верхушки сосен; долгий, низкий крик (с трудом верилось, что его могло издать человеческое горло) прокатился по склонам гор, обрушивая с кривых веток снежные лавины. Хлопья закручивались спиралями, уплотнялись, пока не вылепились в гигантского зверя с траурно-белой шкурой и пепельными полосами на ней. Ярко-оранжевые глаза тигра горели огнем. Маленькая кошка раскрыла розовую пасть, и очередное шипение превратилось в серую ленту пара. Серая лошадка под самураем всхрапнула, переступила ногами и повернула голову, норовя кинуться прочь, но худая и крепкая рука отшельницы перехватила поводья. Свободной рукой бикуни успокаивающе погладила мощную шею пугливой, а потом спокойно посмотрела в сторону почти неразличимого в снегопаде тигра.

(продолжение следует...)

Замок Окаяма
февраль 1601 года

Стража, которая поднялась на зов в главную башню и выяснила, что господин Кобаякава жив, хоть и не слишком здоров и очень сильно напуган, столкнулась на лестнице с припоздавшими. Из-за неразберихи и суеты не сразу поняли, куда надо бежать и кого ловить. Всполошенные монахи предпочли не высовывать носа, чтобы их не затоптали в суматохе. Начальнику ночной стражи удалось наконец окриками придать движению своих людей четкое направление. От мысли послать кого-нибудь вниз по скользкой крыше отказались. Одна группа отправилась на обыск переходов между ближайшими строениями, вторая с криками вырвалась к берегу реки под стеной главной башни. Мечущийся свет факелов замер вместе с людьми. Волной поднялись возгласы непонимания. Один подкрался к двум телам и женщине, рыдающей над ними, склонился к ней. Второй храбрец освещал ему дорогу.
- О-Йочу, что случилось?
Но женщина лишь закрывала лицо рукавами и качала головой, не переставая лить слезы; одета она была прилично, не крестьянская дочь или жена. Длинные волосы были умело сложены в затейливую прическу, украшенную нефритовыми заколками. Правда, изящества ей недоставало, и кто-то из стражников предположил, что девушка может утопиться, раз родители ее выгнали из дома.
- А вдруг сама убежала? - предположил другой.
- Может, хотела бежать с кем-то из них? – высказал догадку третий, указывая на тела. – Кто-нибудь знает ее?
Мотание головами, отрицательное мычание. Первый осторожно как горячий котелок тронул женщину за плечо.
- О-Йочу, расскажи, что здесь было.
Не открывая лица, женщина поднялась (она оказалась невысока, а станом не напоминала молодое деревце, но что-то подсказывало воинам, что ликом она должна напоминать бодхисатву), но повернулась спиной к мужчинам и всхлипнула. Теперь уже трое подошли ближе. К чувству необходимости узнать о беглецах прибавились другие, и только одним из них была жалость. Женщину обступили, пытаясь заглянуть в лицо.
- Здесь были демоны, - девушка опустила руки.
У нее действительно была светлое лицо без единого изъяна. А еще - без носа, глаз и рта, лицо было гладкое и белое, точно огромное яйцо.
Мгновение заботливая троица ошалелыми глазами таращилась на женщину. Потом с визгом они подались назад, толкая своих товарищей и наступая им на ноги. Те тоже не желали оставаться поблизости. Возникла паническая неразбериха с криками, пыхтением и толкотней локтями. Кто-то не устоял на ногах и пытался выбраться в безопасное место ползком. Кто-то уронил факел под ноги, но огонь тут же затоптали. Оказавшийся с краю везучий стражник помчался к воротам с воплем: "Нопперабо!*"

---
*nopperabou - призрак, у которого вместо лица гладкое пустое место, нет ни глаз, ни рта, ни носа.
(СонГоку пугает меня)

Шорох заиндевелой травы, легкий шелест, негромкий топот ног, мелькание теней - и отчетливое ругательство, когда непривычный к такому способу передвижения в не предназначенной для быстрого бега одежде монах наступил на длинный волочащийся по земле подол кьютая*.

Юный шами**, дрожа от холода, с сомнением издали разглядывал ворота замка и реку за ними. Его и двух его ровесников послали привести где-то запропастившегося Тайкана. Один из мальчишек ужом пролез к покоям больного господина, путаясь под ногами у недовольной стражи и рискуя быть затоптанным, и вернулся с вестями, что странного послушника там нет. Не нашелся он и в кустах рядом с башней. Мальчишки разбежались по замковым переходам.
Шами потер руки в неудачной попытке согреться, но в жар его бросило от испуга, когда кто-то неизвестный из темноты ухватил за плечо. Взмыленный Тайкан, чей лоб блестел в свете факелов не хуже начищенной медной плошки, склонился к юнцу и что-то зашептал.
К воротам степенно подошли двое – высокий монах и маленький послушник. Лица обоих выражали безмятежную отрешенность святых людей. Они шли, будто не замечая стражников, пока те не преградили им дорогу.
Во двор уже вытащили длинные ящики, в которых распалили высокий огонь, а в землю воткнули несколько факелов, разгоняя февральскую ночную тьму. Один из стражников так напряженно вслушивался в крики, доносящиеся из стены замка, что не сразу обратил внимание на прибавление народа. Зато остальные споро ощетинились пиками и нагинатами.
- Кто такие? - без особого напора пожелал знать оставленный за старшего.
Рослый священник вернулся из внутренней нирваны.
- Служители пресветлого Будды из храма Соген-дзи. Направляемся в обитель дабы передать весть настоятелю.
Младший стоял подле него молчаливой тенью.
Из-за внешней стены, той, которая была обращена к изгибу реки, донесся очередной дикий вопль и топот. Стражники опять всполошились.
- Благословение Будды с вами и да посетит вас просветление, - возвестил монах и двинулся к воротам.
Мальчонка шел следом, как привязанный, и не обращал внимания ни на что.

----
*кьютай - официальная одежда буддийских монахов, очень длинная.
** шами - мальчик-послушник в буддийском монастыре.

(а еще Далара и Биш)

Чайный домик в городке Окаяма
февраль 1601 года

С вечера их спутник опять пропал – очевидно, бодрствовать по ночам входило у Мицуке в привычку. И к тому же, кажется, заразную, ибо оставшийся ночевать в одиночестве Тенкьё ворочался с боку на бок, меняя положение тела, но никак не находя того, при котором ками послали бы ему сон. Отнюдь не мысли о бродящем где-то спутнике или опасностях впереди не давали покоя – в очередной раз мысли пытались проникнуть за перегородку, где должна была отдыхать О-Санго. Мечтам ведь не преграда тонкие дощечки...
Вспомнилось ее улыбающееся лицо вечером – девушка едва сдерживала смех. Наверное, он снова сказал какую-то глупость! Нет уж, с этим пора заканчивать. Он сел и решительно вытянул из своих вещей книгу. Вечером, когда они снимали комнату, он лежала на столике, кем-то забытая, и сацумец подобрал с намерением отдать хозяйке. Однако, увидев заглавие, он вспомнил все, что слышал о герое сказания и... спрятал томик в своих одеждах. Нет, он непременно отдаст, когда они будут уходить, обязательно, точно, но ведь ему сейчас так надо прочесть! Может, поймет, как прославленный поэт и музыкант покорял сердца женщин? Тенкьё уселся на футоне и, затеплив фитиль, при скудном свете углубился в чтение. Отдельные строки он повторял несколько раз, проговаривая про себя и заучивая наизусть. Лоб при этом сильно морщился, и вообще по лицу юноши можно было подумать, что он пытается поднять в воздух конного самурая в полном вооружении.

1600 год. Ставка Токугава

Остаток дня прошел быстро, наступила ночь, медленная, равнодушная и неумолимая. Стремишься ли остановить течение времени из-за страха перед будущим и сожалением о настоящем; или ускорить его, ожидая чего-то хорошего или думая, что хуже некуда, значит, должно быть лучше – это не дано ни людям, ни богам, которые, сотворив мир и оставшись в нем, теперь подчинились своим же законам. Сумрак сгустится в положенный срок, накрывая живых и мертвых, людей, йокаев, йюреи, обакэ...
Пришедшая в Секигахару тьма походила на армию, которая захватила, наводнила страну, но не смогла захватить гордо стоящие замки – жилища людей, огни в которых держали ее за стенами. Но постепенно и эти оплоты стали сдаваться один за другим – свет гас, все, кроме часовых, погружались в сон.
Долго горели свечи у полководца, но наконец Акира начал гасить их по приказу Иэясу.

1600 год. Ставка Токугавы.

Полы шатра вдруг дрогнули, как будто в них задул ветерок.
- Аки-и-ира... - от голоса веяло зимним холодом.
Мальчик, который уже исполнил свои обязанности и устроился подремать в отведенном ему закутке у самого выхода, поднял голову. Если великий полководец сейчас открыл глаза, то наверное, принял бы своего маленького слугу за призрака. Чернота густых распущенных волос подчеркивала светлую кожу, а темные глаза казались сейчас нарисованными углем.
Его собеседник был под стать ему, длинные развевающиеся, от неосязаемого ветра, волосы, бледное, отливающее зелёным лицо и огромное алое кимоно, будто бы светившееся бледно-розовым в темноте палатки.
- Одзи-сама? - шепотом позвал мальчик, не уверенный, что его господин действительно крепко спит.
Горьё поднял ладонь, повернулся к спящему и резко выдохнул, ярко сияющая пыль с огромной скоростью рванулась к Токугаве и усыпала его веки и лицо, мгновение и сияние пропало.
- Теперь он будет крепко спать до утра... с легкой примесью кошмаров, но никакого вреда они не нанесут - с сожалением проговорил Тайра но Акаихигэ - я пришёл к тебе, Акира.

(я и Сон, пока без Хигфа)

- Опять поведешь меня смотреть демонов? - насупился мальчик. - Я их видел прошлой ночью!
- Нет, не демонов, они довольно скучны, - мужчина улыбнулся - ты кажется хотел научиться волшебству, но раз ты не в настроении...
Акира разулыбался.
- Я хочу знать магию! - воскликнул он и испуганно закрыл рот ладонью. - Я хочу научиться, - повторил мальчик немного тише.
- Вот и хорошо, тогда я покажу тебе один фокус, полезный фокус надо сказать, но вначале, надо найти ещё помощников - аристократ протянул руку - ты уже видел уважаемого Тодзаэмона?
Акира быстро кивнул. Он еще не осмелился заговорить с некогда старшим каро, но заметил его среди воинов и очень был рад увидеть знакомое лицо, пусть даже такое хмурое.
Акаихигэ на мгновение тепло улыбнулся, но такое замешательство длилось не более пары ударов сердца.
- Пойдём! - сказал он твердым голосом.
Внезапно Иэясу сказал твердо:
- Иди прочь, мертвец, я тебя не боюсь.

(Сон, дон и я)

Обернувшись на голос, мальчик и призрак могли видеть открытые глаза полководца, смотревшие прямо на них. Он не шевелился и дышал медленно и размеренно.
Акира попятился, но потом, оглянувшись на призрака, приложил тонкий палец к губам. Мальчик опустился на колени возле Токугавы и достал из-за пояса веер. Золотистые огоньки светлячками плясали под его неторопливыми взмахами; Акира наклонился и совсем уже беззвучно выдохнул на ухо полководцу:
- Все будет хорошо...
Глаза призрака на несколько мгновений полыхнули ледяным пламенем, лютого, клокочущего гнева и тут же погасли, легкая улыбка вернулась на лицо Акаихигэ.
Акира под легкий шорох одежд, поднялся.
- Все будет хорошо, - повторил он, глядя на призрака.
- Так и случится, - проговорил Акаихигэ, - ибо мой веер попал куда нужно.
- Теперь ты ничего мне не сделаешь, - все так же отчетливо сказал Токугава. Зрачки блеснули в темноте. Взгляд, ясный и суровый был устремлен сквозь обоих, созерцая что-то незримое им. - Прочь!
В следующий миг веки снова опустились, и спящий, как теперь стало ясно, повернулся на другой бок. Аристократ усмехнулся, но ничего не сказал, лишь взял за руку Нобору-Акиру и вышел прочь из шатра.

(+Дон+Хигфе)

1600 год

Их ждали, у одного из костров собралось несколько человек; люди грелись, протягивая руки к огню. Ночь выдалась на редкость холодная, зубы постукивали не только у тех, кто пришел с юга; один из самураев (родом из Мориоки, над ним постоянно подшучивали из-за его глуповатого вида и манеры говорить) зябко ёжился и то и дело переступал с ноги на ногу. При виде мальчика все недоуменно переглянулись. Только Онодэра Тодзаэмон оставался невозмутим.
Акаихигэ положил руку на плечо Акиры, а вторую поднял перед собой ладонью вниз и металлическим голосом начал говорить.
- Всё. Что. Скрыто. От глаз. Пусть. Откроется. Видящим.
Вытянутая ладонь засветилась теплым оранжевым светом, аристократ поднёс ладонь к лицу, чуть приподнял и резко опустил вниз, будто смывая что-то с лица.
Вокруг призрака вдруг лопнул воздух и многие зрительно заметили, что сами пласты этой стихии раскрылись, будто кокон шелкопряда, и перед изумлёнными лицами самураев появился блистательный Тайра но Акаихигэ.
- Всемилостивейшая Каннон, - воскликнул самурай из Мориоки. - Что за чудо!
От удивления он даже перестал мерзнуть.

(я плюс Сон и Далара)

Мальчик улыбнулся с довольным видом, как будто это он сотворил столь впечатливший всех фокус. Бывший каро дома Тайра поклонился, своим примером принуждая остальных вспомнить о вежливости.
- Их немного, - он обвел собравшихся воинов жестом. – Но больше не удалось отыскать.
- Армия и не нужна... - проговорил Тайра и сделал шаг вперед, отпуская руку от мальчика.
- Я горд, что сейчас стою здесь, - голос князя Тайра зазвучал величественно и твёрдо - я горд, что жизнь дала мне шанс увидеть таких людей, как вы, настоящих самураев, о которых слагают легенды, а не сброд, что сейчас дрыхнет в шатрах вокруг нас. Вы могли покончить с собой и закончить свой путь, вы могли попробовать отомстить и погибнуть и также закончить свой путь, но вы нашли в себе силы жить, и идти дальше и теперь я горжусь, что среди моих людей были такие как вы! Я рад видеть вас здесь!
Акаихигэ низко поклонился присутствующим.
- Я хочу задать вам всем один вопрос, готовы ли исполнить посмертную службу своему господину, готовы ли пойти в свой последний поход под знаменем Тайра? - аристократ переводил взгляд с одного воина на другого, - конечно, вы можете отказаться, ведь, в конце концов, я мертв и номинально и фактически, но пусть выбор, который вы сделаете, будет выбором вашей души и сердца!

(+Далара+удирающий Дон)

Самурай из Мориоки выступил вперед первым. Один небольшой шажок, но это движение уже говорило о его выборе.
- Мы готовы идти за нашим господином, куда бы он нас ни повел, даже в пучину морскую!
Остальные, пристыженные тем, что самым решительным среди них оказался этот деревенщина с невозможным выговором, тоже поднялись следом за ним. Последним встал Онодэра и посмотрел на мальчика.
- У меня теперь другой господин, - возразил молчавший до сих пор Акира. - Я не могу идти против него.
Тайра поклонился воинам.
- Спасибо. Спасибо за доверие.
Акаихигэ повернулся к мальчику
- Да, ты выбрал иной путь, когда принял имя от Токугавы, я не волен сбивать тебя с него, тут действуют силы похуже...
- Мне обещали волшебство, - твердо произнес мальчишка.
- Значит, сейчас оно начнётся! - глаза Тайра вспыхнули огнем. - Негоже покидать хозяина без подарка! Но самые приятные, это те, что делаешь своими руками! Принесите мне шесть бамбуковых дощечек, краску и кисти, мы займёмся рисованием!

(тройственный союз)

1600 год, за несколько часов до описываемых выше событий.

Холодный ветер подул резко и внезапно, под его порывами многие даже бывалые самураи закрывали лица и старались побыстрее зайти куда-нибудь с более приемлемой температурой.
- Добрый день, уважаемый Тошимару, - князь Тайра, парил буквально в ладони от земли, его волосы и кимоно развивались на легком ветру.
Колдун, чьи волосы с пепельными нитями седины взметал куда более суровый ветер вещественного мира, остановился и улыбнулся князю, как старому знакомому. В непроницаемо черных глазах затаился огонек веселья.
- И вам день добрый, уважаемый князь. Дела земные никак не дадут вам покоя?
- К счастью, да. - Акаихигэ позволил улыбке тенью задержаться на его лице - В среднем мире куда интересней чем в нижнем, где ещё увидишь такие чудеса как щедрые клещи...
- Многие страсти управляют людьми, - вздохнул Тошимару. - Иногда приходится выбирать между ними. Полагаю, сиятельный князь явился ко мне по делу, а не поделиться весьма любопытным опытом жизни после смерти.
- Достойнейший Тошимару как обычно видит суть, а не частности, - Акаихигэ чуть приблизился. - Как вы знаете, я попросил у Одзи одну очень нужную и ценную для меня вещь, веер. Не буду кривить, он не для того чтобы обмахиваться в жарких и душных покоях Эммы-сама, тем более они не первое и не второе, он для дела, однако, Клещи полностью оправдал свою кличку, вцепился в них как его лесной брат в собаку и даже нанял вас, чтобы защитить собственность...
Князь чуть скривился.
- Не подумайте что я хочу перекупить вас... но меня интересует два маленьких вопроса, что именно вы лично обещали сделать для Токугавы?
- Интересное слово - "перекупить". - Колдун внимательно осмотрел перстень у себя на пальце. - Я обещал, что князь Тайра не причинит ему вреда. Слово я намерен сдержать, каким способом - зависит от вас.
- О, я и не сомневаюсь что вы сдержите слово, - Тайра улыбнулся, - я даже готов сказать больше, князь Тайра и вправду не причинит вреда Токугаве.

(и Далара)

Колдун склонил голову набок, сразу сделавшись похожим на большую птицу цвета золы.
- Каков же второй вопрос?
- Зачем вы отдали мой веер, но... Акире? - улыбка испарилась с лица Тайра.
Плечи колдуна сотряслись в беззвучном смешке. Взгляд прищуренных глаз внимательно исследовал лицо собеседника и устремился куда-то вдаль.
- И впрямь не знает... – Сухая рука погладила дерево посоха. – Этот мальчик умеет обращаться с веерами, особенно принадлежащими таким, как мы с вами. В его руках он будет на месте.
Аристократ сложил руки в рукава кимоно.
- Я боюсь не за веер...
- Сиятельный князь боится за себя. – Тошимару вдруг посмотрел ему прямо в глаза. – Вы чего-то хотите. Чего?
Аристократ покачал головой.
- Если бы я боялся за себя, то не обратился бы к вам, - он повернул голову и обратил свой взор куда вдаль. - Веер слишком опасен для Нобору, новое имя это новое имя, но веер отыщет лазейку... я бы очень не хотел чтобы Акира стал таким каким был я. Вы, наверное, посмеетесь, но этот паренёк дорог мне. Да я бросил камни что лавиной прошлись по его детству, но... я одумался.
Внезапно он повернул голову и посмотрел прямо в глаза волшебника.
- Уверен ли ты, что веер не сломает мальчика?
Тошимару не отворачивался. Его острый нос как никогда был похож на клюв.
- Скорее мальчик сломает веер.
Тайра без старания подавил смешок.
- Что ж, ТЫ сказал.
Князь вытащил руки из рукавов.
- Но давай поговорим о деле, я и вправду хотел бы нанять тебя, после окончания службы у Токугавы разумеется, - аристократ улыбнулся. - Мне надоело быть духом... нет, есть много возможностей такого времяпрепровождения, но всё-таки это не так интересно как быть живым. Мне нужен чародей, который может мм... помочь с некоторыми частями волшебства.
- Уважаемый князь неправильно оценивает мою позицию. Я не нахожусь на службе у кого бы то ни было, я оказываю услуги за должную плату. Уверен, мы сможем договориться.
- Мы - разумеется, сможем договориться - Тайра снова улыбнулся.

(и Алесандро)

Замок Окаяма, февраль 1601 года

Паника охватила стражников. Потеряв голову от ужаса, часть из них с криками побросали на землю фонари. Один, самый слабый духом, с визгом удирал на четвереньках. Поутру его найдут забившимся в сточную канаву. Кто-то дрожащей рукой вытащил меч, его оттащили, чтобы не накликал еще большей беды, но хриплый от страха воинственный крик пробудил смелость в других. Еще несколько клинков взметнулись в воздух. Присутствие товарищей придавало храбрости.
- Бей демона!
Кто-то на удачу стукнул по безликой фигуре нагинатой, над рекой поплыл гулкий звон, словно в каком-то из монастырей раньше времени решили ударить в колокол. Некоторое время стражники азартно колотили чугунный котел, но потом вновь отхлынули, когда кухонная утварь вскочила на четыре лапы и бросилась наутек, по пути обрастая густой шерстью. Воодушевленные сверх меры люди кинулись за ним, размахивая оружием и угрожающе крича. Страх еще не был позабыт и только добавлял ярости. Встреться им сейчас те, за кем стражу отправляли, Кабаякаве принесли бы головы вместо пленников. Маленького зверька готовы были изрубить и затоптать.

(пока это только мы с Даларой)

В мешанине теней и отсветов опять кто-то вопил. Рыжая сморщила нос и прищурилась - должны были уже показаться. И - подпрыгнула, уловив едва заметный звук. Под мостом кто-то шебуршал - не то мышь, не то засада, не то очередной бешеный йокай. На рубиново-красной в фиолетовых отсветах ночного неба мордочке ясно отобразился азарт охотника. Размытая тень с рыжим хвостом скользнула вниз, превращаясь в женщину без лица - складки старинного кимоно вылиняли и сыпались на ходу, пергаментная кожа обтягивала костяшки пальцев. Пальцы выразительно тряслись. Призрак поднял руку, намереваясь коснуться плеча едва видимого в темноте человека.
- Хочешь пойти со мно... - тихий свист-голос оборвался на середине слова. Привидение ошеломленно замерло, а затем отпрянуло от воина - рукав одежд едва не мазнул по лицу. Смешанно и напуганно убралось обратно на скудно освещенные доски моста, едва не попав под ноги дружно улепетывающим стражам.
- Мне х..холодно, - зашипело, воздев руки и загораживая проход - ступни утонули в древесине, а складки одежды растеклись по ней, превращаясь в стылые зимние лужи. - Я хочу... Жизнь.

Когда стража резко затормозила, подняв целую тучу пыли, на пустом лице привидения на секунду проявилась удовлетворенная улыбка, так и не замеченная в сером тумане. За спинами людей раздался громкий треск, так бывает, когда кто-то цепляется одеждой за острый сук или шип и с размаху валится на землю, проделывая в штанах огромных размеров прореху. Улыбка исчезла, а фигурка в полуистлевших одеждах медленно двинулась вперед, проваливаясь в совершенно целые доски моста словно в болото. Тонкие руки отчаянно пытались уцепиться за края одежд ближайших воителей. Под ногами людей сиреневым в ночи пятном мелькнул белый хвост. Кто-то споткнулся о маленький и тугой клубок, а когда опустил взгляд - не увидел ничего. Тощий белый лисенок азартно метнулся к следующему воину - и получил хороший крепкий пинок. В воздух взвилось высокое и обиженное "тя-аф", и снежный ком покатился под доскам - прямо к краю. Почти сразу же на плечо излишне ловкого воина легла бледная рука и ехидный голос прошептал в ухо "Попался".

Над головой затрещало. Человек, что прятался под мостом, пригнулся, выдвинул из ножен клинок. Перед его лицом в воздухе взбрыкнули две тощие голые ноги, белесым разводом замоталось нечто, похожее на кусочек тумана. Сверху пискнули, ойкнули и - упали. Мавашимоно едва успел пододвинуться, попытался зажать незваному гостю рот, чтобы не заорал. Тот сначала попробовал укусить чужую руку - не вышло, потом начал преображаться, и вскоре по предплечьям шее и подбородку заскребли маленькие коготки.

- Уймись, - прошипел ночной бродяга в оттопыренное ухо, но ладони не разжал, хотя часть порезов оказалась глубже, чем ему бы хотелось. - Хочешь, чтобы обоих нашли?
Незваный гость затих и с молчаливым остервенением снова попробовал вгрызться в чужую руку.
- Откуда ж ты взялся на мою голову? - выдохнул мавашимоно, прислушиваясь к крикам и топоту на мосту над их головами.
Судя по оному, стража толпой носилась от одного края моста к другому, даже и не думая останавливаться для какой ни на есть схватки.
- Глупцы... - проворчал тот, кто прятался под мостом. - Прекрати меня жевать.
"Гость" перестал грызть ладонь мавашимоно и затих, растопырив острые уши.
- Если отпущу тебя, не заорешь?
Наверху так топотали - что ж они там делают, гоняются за монахом, что ли? - что можно было поговорить без помех. Остроухий согласно наклонил белую мордочку.
Мавашимоно повнимательнее присмотрелся к нему, но в ночной темноте, да еще в тени под мостом - от воды пахло замерзшей тиной - поди разбери хоть что-то.
- Кого-то ты мне напоминаешь...
Зверек вопросительно приподнял плюшевый треугольник уха и снова заскреб лапами воздух. Его опустили на покрытый инеем песок, теперь не только морда, но и взлохмаченная шкирка оказались свободны. Человек поскреб разодранную когтями маленького бойца скулу, царапины зудели.
- Ты же белый, - сказал он. - Почему такой маленький?

Лисенок перекатился через бок - угрюмый подросток-альбинос запястьем вытер грязное пятно со щеки.
- Не вырос.
Стук пяток и деревянных гэта по прогибающимся доскам моста упорядочился; похоже – беготня перетекла в сражение. Интересно – кого с кем? Слышны были выкрики и звон клинков.
- Армию с собой не прихватил? – поинтересовался у необычного оборотня Мицуке.
- Только лису, - подросток выпрямился и склонил голову набок - с лица не пропадало отстраненно-задумчивое выражение. - Где-то поблизости.
Поежился, когда слишком громко лязгнул металл о металл.
- Еще одну? – мавашимоно не удержался, хохотнул; вовремя спохватился. – Знавал одну из твоего племени, Дайдай стоила целой армии.
Лисенок снова вздрогнул, перевел взгляд своего собеседника.
- Ее, - выговорил одними губами.
В темноте – сложно разобрать выражение, может, это и к лучшему, на небритом хмуром лице человека были и досада, и даже печаль. А затем Мицуке усмехнулся.
- Не завидую я солдатам Кобаякавы. Как ты думаешь, помощь нужна?
Подросток задрал белую голову - несколько секунд пытался разобрать в мешанине звуков хоть что-нибудь. Повел плечами.
- Я не вовремя сверзился. Одно слово - Несчастье... пока, кажется, нет.
Его собеседник возился с узлом – хаори было завязано вокруг пояса, чтобы не мешалось, - протянул накидку мальчишке:
- Накинь. В темноте будто светишься.
Тот с кислой улыбкой кивнул - словно напомнили о чем-то неприятном. Помедлив, набросил ткань на плечи, а затем юркнул за спину мавашимоно.

(и Соуль, хотя много человек играло всю сцену)

Чайный домик в городке Окаяма
февраль 1601 года

Собственно говоря, начало было пролистано быстро – история рождения сейчас мало интересовала молодого человека, хотя он останавливался на разговорах отца и матери героя. Ага, вот стих:

В сердце тоска.
Подошел к своему пределу... *

Нет, это не подходит! Страницы зашуршали дальше, поспешно перелистываемые торопливой рукой. Переезд во дворец, обряд надевания хакама, взросление, свадьба... Тоже ничего интересного, родители договорились. А, вот и продолжение. Принцу семнадцать лет. Тенкьё стал вглядываться в текст внимательнее, не просто выхватывая отдельные слова и столбцы. Разговор о типах женщин и совершенстве привлек внимание, хотя показался уж слишком холодным. Самым обидным было то, что большинство, хоть и не все, куски строк были ему незнакомы, а ведь, наверное, читающий должен сразу вспоминать их полностью! Но сам сравнения стоят того, чтобы запомнить их. О, вот это хорошо:

Вздыхаю в тоске:
Приснится ль когда-нибудь снова... *

Кое-что юноша переписывал на отдельный листик. Все-таки книги – великое благо!

___________________
* из старинной японской поэзии

1601 год. Та же ночь, что и в замке Окаяма
Морское побережье

На ночлег, утомившись, остановились там, где небольшой ручеек прочерчивал плавным изгибом каменистый берег и впадал в море. То ли он был когда-то большой могучей рекой, размывшей землю, то ли просто ками порезвились, но тут было довольно глубоко, причем почти у самого берега. Дно скрывалось в поднятой волнами суетливой взвеси мелких песчинок и растений.
Стук копыт, негромкие переговоры и властные команды с приходом людей наполнили уютное местечко у скал, сплетаясь с криками птиц и шелестом волн. Прошли не так много, как рассчитывали, поэтому настроение было не приподнятым, но сил продолжать путь не было. Есть вода, еда своя – что еще надо воину?
Вскоре уснули все, кроме часовых и Сабуро, который смотрел вверх, на звезды. Сон не шел – тело и разум сохраняли напряжение дня, не давая отдыха. Но вот, наконец, огоньки в небе начали сливаться в сплошное мерцание на дрожащих веках, а челюсти растянулись в зевке, когда неподалеку послышался перестук откатившегося камня. Насторожившись, лежавший с краю ашигару приподнялся, напрягшись, и только потому сумел увернуться от огромной руки, лишь плавник мазнул по лицу.
Лапища, вытянувшись, загребла спавшего рядом воина. Крик Сабуро на мгновение опередил сдавленный взвизг пленника и тревожный голос вскочившего часового. Огромная тень, держа в руках добычу, начала поворачиваться, в то время как дежуривший у костра пинком подбросил в него веток. Пламя взвилось, расширившийся круг света зацепил краем ночного пришельца, и щурившиеся люди увидели блестевшую каплями воды зеленую кожу и рыжие, мокрые, растрепанные волосы. Чудовище бросилось в темноту, переступая неуклюже, но быстро. Кто-то успел схватиться за лук и пустить стрелу, но промахнулся. Вторая чуть задела плечо незваного гостя.
Нагината сама оказалась в руках ашигару, он прыгнул вслед убегавшему и нанес удар. Лезвие вонзилось в ногу, раскромсав плавник, по которому заструилась зеленая жидкость. Демон издал сдавленный яростный звук, но не повернулся, а прыгнул и оказался в воде. Море плеснуло, скрывая его, и каждый следующий шаг позволял погрузиться глубже. Второй удар исторг новый рев, чудовище взмахнуло свободной лапой.
Сабуро отшатнулся, но поднятая волна не позволила ему удержаться на ногах. Когда воин, отплевываясь и опираясь на нагинату, вскочил, пучина уже поглотила и монстра, и его жертву, оборвав непрерывный крик о помощи, которым захлебывался человек. Все остальные почти тут же оказались на берегу, пытаясь что-то разглядеть в ночном море, но безуспешно.
- Сёдзё*, - сказал кто-то-то хрипло. – Проголодался, видно. Бедняга Итиро...
Только сейчас осознавший то, что произошло, Сабуро вдруг отошел в тень, стараясь скрыть от товарищей по оружию нервную дрожь.
До тех пор, пока рассвет не начал разгонять ночную тьму, горели два костра, и никто не спал.

____________________
*сёдзё - демоны глубин. Большие существа с рыжими волосами, зеленой кожей и плавниками на руках и ногах. Не могут долго находиться на суше без морской воды. Любят топить рыболовные суда и утаскивать моряков на дно. В древности за голову сёдзё в прибрежных городах назначалась награда.

Замок Окаяма
февраль 1601

Раздвинув ветви руками еще раз, Кодзи внимательно смотрел пейзаж и творившийся на нем хаос. Усмехнулся, почесал немытую шею...
В придуманном плане было пока слишком много если, а этого бродяга не любил. Самое главное было войти в замок и пробраться в нужное место. Но для этого надо либо отлечь охрану, либо не привлекать ее внимания. Музыкант задумался и по привычке закрутил в руке в свою свирель...
- Будешь играть? - спросил рядом знакомый голос.
На пеньке сидел тануки; одной лапой он придерживал разодранные сзади штаны, вторую сжал в кулачок, готовясь барабанить по животу, если ночь украсят еще и музыкой.
- Не знаю, - ответил Кодзи. - Интересно, а можно сделать так, чтобы сюда собралось еще и побольше людей из замка...
Маленький хэнге поразмыслил.
- А нужно? - уточнил он.
- Было бы не плохо, - ответил музыкант. - Он сам-то, конечно, вряд ли выйдет...
- Хозяин? - тануки расстроился, что музыкой его уши сегодня не усладят; а он так надеялся. - Хозяин болеет.
Он потянул носом воздух.
- Могу сделать тебя невидимым, - предложил он.
- У меня самого это никогда не получалось, значит, лучше не пробовать. А что если мы сыграем им, так чтобы они точно собрались? - усмехнувшись, Кодзи подмигнул свому спутнику.
Тануки на пробу несколько раз постучал себя по округлому брюшку, то отозвалось "пом-пом!".
- Кои-кои-кои, - согласился оборотень. - Я помогу.

(+Грей+Далара)

Бродяга приложил свирель к губам и медленно потянул тихую чарующую мелодию. Она лилась в ночное небо, словно птица, разворачивая невидимые крылья, и оттуда камнем устремлялась вниз на тех, кто мог ее расслышать. Притягивающая и завораживающая, музыка словно хотела завладеть вниманием всех, чтобы спустя секунды вдруг взорваться яркими красками битвы, а может быть праздника. Как зеркало мелодия отражала в себе то, что было нужно каждому слушателю. Она вела за собой, и в то же время заставляла замереть на месте. Звуки превращались в образы и слова, а ритм свирели сохранялся под звонкие удары "барабана".
Tan Tan Tanuki no kintama wa,
Kaze mo nai no ni,
Bura bura*, - напевал Дынька, самозабвенно колотя сам себя по пузику.
Стражники, взмокшие от бега, несмотря на холод февральской ночи и ветер с реки, останавливались один за другим и начинали вслушиваться. Уходили злость и страх, теряла значение драка, забывались приказы. Главное – музыка, скрытое в ней безудержное беззаботное веселье. На лицах проступили улыбки. Самый храбрый, первым обнаруживший нопперабо, и в этот раз был впереди. Он пошел на звуки, а следом как зачарованные потянулись его товарищи.
А мелодия петляла и кружила, возносилась к темному небу и изливалась водопадами к ногам людей. Словно смеясь, она убегала между стволов деревьев, озорно глядела несуществующими глазами, и все звала и звала за собой, маня еще большей радостью и отдохновением. И стражники, почувствовавшие вдруг себя детьми, погнались за ней, как за пестрой бабочкой. Не глядя под ноги, они все же сумели ни разу не споткнуться и не сшибить друг друга. В воздухе кувыркались перед их изумленными взорами круглые праздничные фонари, ветер закручивал смерчиками лепестки сливовых цветов, белые, розовые и алые, и то вытягивал их в гирлянды, то осыпал ими стражников.
Прошло совсем немного времени, и у открытых ворот остался одинокий монах, на лице и в позе которого не было и капли духовного смирения. Едва стража исчезла из виду, он отстранился от стены и торопливо направился к мосту.

(+SonGoku+Grey)

----------
* Золотые шары тануки, ветра нет, а они раскачиваются-раскачиваются

Замок Окаяма, февраль 1601 года

Бодрым, по ночному времени, шагом, опирающийся на увесистый посох, странник, по широкой дуге обогнул главную башню, все больше смещаясь в сторону берега реки, пока, наконец-то, его взгляду не открылся вид на всю ширину этой стороны укреплений замка.
Судя по всему, предположения о том, что основные события этой ночи в замке и окрестностях, будут происходить именно с этой стороны, вполне подтвердились – у подножия стены мелькал свет фонарей, метались фигуры, раздавались крики ужаса, смешиваясь в холодном воздухе с хриплым боевым кличем и долетая до привычных к звукам битвы, ушей странника дикой, незнакомой мелодией. Можно было понять, что у подножия башни происходило что-то необычное, похожее и одновременно не похожее на схватку преследовавшей ночных «гостей» стражи, с беглецами, но вот что именно – оставалось задевающей самолюбие странника загадкой, которую стоило, и должно было разрешить.
Придя к такому решению, закутанный в промокшую накидку путник, стараясь не привлекать к себе внимания, направился вдоль берега реки поближе к сдвинувшимся цепочкой огням, уже на берег, к месту, откуда мелькал свет и неслись отчетливо слышимые лязг клинков, и дикие вопли.
Приблизившись к источнику суматохи, кряжистый путник остановился и попытался протереть удивленные глаза, отказываясь верить в то, что в этот миг со всей отчетливостью они видели. По деревянным доскам не столь уж далекого моста, словно перепуганные куры, с лязгом и топотом врассыпную носились до зубов вооруженные стражники, улепетывающие от какой-то невысокой тусклой фигуры, с завидным проворством старающейся на повороте настигнуть их, словно прокравшаяся в курятник и вершащая разбой, лиса.

Когда всполошенная толпа на мосту перестала суетиться и нерешительно двинулась от ворот замка на звуки музыки, фигура остановилась и, приподняв плечи в разочарованном вздохе, опустилась на все четыре конечности. Со скоростью, заставляющей говорить о привычке, кинулась к воротам и исчезла за створкой - только мелькнул пушистый, подозрительно-рыжий хвост.

Внутри кицунэ сразу же бросилась к ближайшей тени. Налетела плечом на стену, на ходу принимая образ охранника присевшего "отдохнуть". Увязавшийся было за ней стражник, наткнувшись на зрелище, смущенно пробормотал что-то по поводу неподходящего места и исчез в дворовой суматохе. ПОчти в тот же момент исчез и его собеседник, а мальчик-служка, оттолкнувшись рукой от стены, опрометью побежал к строениям.

Оставив в зарослях сандали-варадзи и плащ-мино, Кодзи скользящей походкой спустился с пригорка. При всем старании не шуметь, получалось это у него не слишком хорошо. Но к счастью, слышать этот шум было практически некому.
С самым наглым видом, на который он только был способен, бродяга направился к распахнутым воротам. Он старательно демонстрировал, что несомтря на свою внешность, одежду и время суток, у него есть здесь сейчас очень важное дело, а значит лучше его не останавливать. Никто и не стал.
Кодзи лишь краем глаза заметил несколько людей, кто-то стоял в воротах, кто-то рядом, кто-то бежал из внутреннего двора, но стражников среди них не было. Пройдя под аркой, музыкант свернул вдоль стены и сразу заприметил нужное ему строение. Выбора, собственно говоря, не было, такой вариант давал больше всего шансов на успех, и рискнуть стоило. Убедившись что на него никто не смотрит, Кодзи вошел внутрь и затворил дверь, после чего последний раз вдохнул относительно свежего воздуха и сделал аккуратный шаг в смердящую бездну.

Замок Окаяма, февраль 1601 года

Судя по всему, эта ночь является воистину Ночью Странных Деяний – к такому выводу пришел сжимающий в вспотевших, не смотря на ледяной ветер, ладонях, посох, путник, взирающий на завершение суеты у моста.
Когда до его ушей донеслись звуки призывной, чарующей мелодии, он вцепился в посох, вложив всю силу воли в этот жест и желание остаться на месте, не поддаться и понять, что же все таки, во имя всех ками тут происходит. Лишь огромное упрямство, помноженное на неутоленное любопытство, позволили закутанному в накидку страннику устоять и не направиться вслед за мелодией, которая проникала в самую душу, навевая воспоминание о детстве, веселье, празднествах и сладких рисовых колобках.
Глаза он успел протереть уже дважды и протер бы и в третий раз, если бы подобный поступок смог бы разъяснить сложившуюся ситуацию, но так как ума от протирания глаз отчего-то не прибавлялось, оставил это дело и, удивленно встопорщив усы, взирал на то, что происходило.
Невысокая серая тень, столь успешно гонявшая по мосту перепуганных стражников, неожиданно потеряла к ним всякий интерес, как только они подпали под очарование влекущей мелодии, устремившись на поиски ее источника. Словно бы даже несколько разочарованно пожав плечами, тень опустилась на четыре конечности и, на бегу покрываясь светлой, в мечущемся свете фонарей, шерстью, понеслась к воротам, за которыми и скрылась, только мелькнул длинный рыжий, с белым кончиком, хвост.
Не успел путник собраться с мыслями – не попытаться ли протереть глаза еще раз, для верности, так сказать, как из-под моста показалась высокая и широкоплечая, странно знакомых очертаний, фигура. Эта фигура, без сомнений принадлежащая одному знакомому самураю, ранее ронину, а сейчас главе клана, почти в точности, как только что исчезнувшая четвероногая «тень» пожала плечами, после чего с громким, слышимым даже здесь вздохом направилась к открытым настежь воротам замка, явно намереваясь скрыться за ними.
Ожидать далее в бездействии путник посчитал пустой тратой времени, тем более, что большая часть настолько заинтриговавших загадок этой ночи разъяснились столь простым образом, но меньшая часть все еще требовала разъяснений и, не успокоившись, терзала душу любопытством. По этому, не теряя больше времени, он перехватил поудобнее тяжелый посох и, стараясь шуметь как можно меньше, осторожно направился к воротам вслед за старым знакомым, встретиться с которым как раз и намеревался, направляясь по дороге к городу, пока не был привлечен шумом и неразберихой, захватившей в эту ночь неприступный замок.
Странник крался вслед за знакомым, кривовато улыбаясь в усы и размышляя, что готов поставить полноценное коку на то, что именно этот человек, и гонявшая стражников по мосту «тень», вместе, либо по отдельности и были причиной переполоха и ночной суеты в замке, а значит теми странными событиями, свидетелем которых он стал, дело отнюдь не завершиться.

Они встретились на дальнем конце моста, любопытствующий странник и монах. Святой человек не вызвал ни удивления, ни вопросов, шел себе безмятежно. И правда, что ему жизнь обыденная и стража, ведущая себя странно? Чарующая музыка, верно, его не касалась вовсе, обходя стороной всецело посвященный Будде разум. В лицо ему путник не смотрел, да и что там увидишь в темноте-то. Проходя мимо поклонился, как положено. И не видел узнавания, а потом и удивленного провожающего взгляда.

Распогодилось, и яркие светлячки-отражения звезд покачивались на темной воде. Кое-где их игру прерывали медово-желтые пятна горящих факелов. Луны еще не было. В глубине реки, казалось, вырос перевернутый замок с подводными жителями, только внешне похожими на людей. Округа тонула в непроницаемой ночной тьме, слишком густой, чтобы звездный свет мог ее рассеять.
На другом берегу на плоском камне устроился монах, чья желто-оранжевая одежда выделялась, как маяк в устье реки. Подперев задумчиво подбородок, он разглядывал мост и странных ночных посетителей замка. В глубине души Тайкан был рад, что никто не видит его лица в этот момент. Он и сам не хотел бы его видеть, особенно глаза. Он знал, они способны напугать и самых смелых.
Зачем вообще было его защищать? - внутренний это голос или он раздается вслух, Тайкан до сих пор не знал.
- Я не мог позволить убить безоружного человека, не способного защищаться.
Кабаякава предатель.
- Кем стал бы убивший его и кем стал бы я?
Предатель остался жив, зато погибли двое ни в чем не повинных людей. За издевкой в голосе проскользнуло сожаление, но может это только показалось.
- Они были вооружены и не колеблясь убили бы нас. Мы успели раньше. Молитва прочитана, пусть их души покоятся с миром.
Чего стоит твоя молитва?
На другом берегу стихла музыка, несколько стражников вернулись к воротам, пораженно тряся головами и тихо переговариваясь. Голос вдруг захохотал, и Тайкан зажал рот ладонью, чтобы не привлечь к себе внимания. Унять чужой смех он не мог. Как и сам посмеяться над растерянной охраной. Монах поднялся с камня и пошел вверх по берегу.
Думаешь, в монастыре тебя встретят с распростертыми объятиями?
- Кто сказал, что я пойду туда?
Высокая фигура в светлых одеждах растворилась в тени кустов.

- Прошу прощения, святой человек, - шедшего по коридору монаха остановила молодая женщина в простом кимоно почему-то черного цвета. - Вы не могли бы сказать, что происходит в замке?
В одной руке ее собеседник держал фонарь - оранжевые блики танцевали по стенам, - в другой миску с липкими рисовыми моти. Он сам был похож на этот круглый пирожок.
- Переполох, - благосклонно ответствовал монах. - Суета.
- Суета очень тревожит госпожу. Чем она вызвана?
- Кто-то решил не дожидаться, когда господину Кобаякаве придет черед лицезреть будду Амида, вот он и устроил их встречу раньше. Какое счастье, что у злоумышленника ничего не получилось!
- Надеюсь, что его уже поймали! - ахнула девушка, по всей видимости служанка.
- Не думаю, - покачал круглой, похожей на шар головой монах. - Тогда бы шум продолжался уже во дворе.
- И он все еще бродит по замку? - округлила глаза его собеседница.
- Тогда бы шумели в самом замке! - монах посмотрел на миску с лакомством у себя в руке, облизнулся.
Наверное, ему очень хотелось наставительно поднять палец.
- Передайте госпоже, что ей нечего опасаться.
- Обязательно передам, - почтительно и немного боязливо поклонилась служанка. Еще один поклон - и снова засеменила по коридору.
До женского этажа добраться удалось без проблем - одежда служанки и неизменные поклоны каждому встречному позволяли пройти любую стражу. А вот дальше... Девушка в черном кимоно чуть приотодвинула ширму, рассматривая хозяйку этажа - немолодую уже, но прямую и аккуратную женщину. Подняла руку, копируя жест. ПОтом вернула ширму на место и быстро засеменила к лестнице. Стражникам явилась уже копия жены господина Кобакаявы.
- Могу ли я увидеть мужа?
Один из самураев отодвинул перед ней перегородку-фусума, пропуская внутрь.
Миниатюрная женщина подошла к владельцу замка и склонилась, опускаясь на пятки. Хрупкая фигурка на глазах начала менять контуры, принимая очертания немолодого мужчины, а лицо... Уже через несколько секунд на Кобакаяву смотрело его собственное отражение.
- Сегодня вам сопутствует удача, - поклонился, словно учтивый гость, лже-Кобакаява.

(и Биш =) )

Хозяин с трудом приподнялся, всмотрелся в лицо гостя. Замахал на него ладонью, стараясь прогнать наваждение.
- Кто ты такой?!
Лицо гостя, и так уже немолодое, начало стареть на глазах - кожа ссыхалась древесной корой, уголки глаз опустились и наполнились слезами, волосы поредели и выцвели. Волоча за собой одеяло, хозяин пополз в угол, наткнулся на светильник. Загремела опрокинутая тяжелая подставка, по полу рассыпались искры.
- С-с-сгинь! - потребовал дрогнувшим голосом Кобаякава.
Его отражение меж тем старело все больше. Желтоватая кожа стала похожей на сухие осенние листья; гость поднял руку, словно хотел смахнуть с ресниц соринку, но вместо этого со скулы отвалилось, разлетевшись легкими клочьями, то, что еще недавно было лицом. Несколько движений пальцев - и вот уже закружились в воздухе брови, губы, сухие, словно нарисованные на пергаменте, глаза, оставляя за собой гладкую, словно яйцо, кость. Вскоре желтоватый овал без выемок и отверстий "украшала" только пара лоскутков; пришелец смахнул и их. Повернув гладкое "лицо" к Кобакаяве, по-хозяйски вытащил меч из-за пояса остолбеневшего стражника.
В суматохе и растерянности никто не обратил внимания, что охранников уже не двое, а трое. Призрак крепко сгребли за шиворот и одним рывком выволокли из спальни хозяина замка. Следом бросился и лишившийся оружия самурай. Кобаякава только сипел и беззвучно шевелил сизыми, как зрелые сливы, губами - пытался позвать хоть кого-то на помощь. Из глотки вырывалось лишь жалкое сипение. Но помощь явилась - и быстрее, чем ждал Кобаякава. В проеме возвышался давешний ночной гость.
- А ты кто такой? - хозяин обрел все же голос, щурился, чтобы в полумраке разобрать лицо.
- Ваш новый начальник стражи, - буркнул рослый пришелец.
Из коридора раздался вопль, - несмотря на высоту, исходил он явно из мужской глотки, - затем лязг оружия. Мавашимоно выругался сквозь зубы; потащил меч из ножен.
- Я не хочу умирать! - пискнул Кобаякава, закутываясь в одеяло.
- Да кому ты нужен...

(Daidai, то есть - Китти mo)

Со звуком, заставляющим ныть зубы, бумажная перегородка-фусума разорвалась и в комнату упал давешний обезоруженный. Резво вскочив на ноги, попятился, а потом с выражением решительности и паники на лице снова ринулся куда-то на другую сторону. Из стеганного ватного куля раздался странный звук; укрывшись одеялом с головой, несчастный хозиян замка на четвереньках пополз из комнаты, но выход был только один - в коридор, мимо ног охранников, страшного призрака и убийцы, присланного не иначе как Токугавой. О него почти немедленно споткнулось давешнее яйцеголовое существо, сейчас отступающее и неумело размахивающее катаной. Полетело на землю, по случайности чуть было не отрубив голову беглецу.
В узком коридоре стало еще теснее - несмотря на то, что в боевом запале сломали еще одну перегородку. Мицуке, не рассчитав силы и высоты потолка, перерубил одну из балок; на головы бойцов посыпался мусор, что-то угрожающе застонало. Призрак, еще не успевший толком подняться, "покосился" на потолок, потом цапнул мавашимоно за ближайший рукав и потащил вниз - туда, где от падающего потолка мог бы защитить хотя бы очередной пол. Вторично едва не полетел на землю, споткнувшись о Кобакаяву. От падения его спасли - подхватили и взвалили на плечо.
- Отдай меч!
Существо проворчало что-то, очевидно, забыв про отсутствие рта, потом попыталось заткнуть чужую катану за пояс спасителя.
- И не убей меня при этом, - торопливо добавил мавашимоно.
- Ун.
Небо на востоке на было светло-серого цвета - предвестника утра - когда во двор замка высыпали люди. Кто-то прятался, кто-то спасал скарб, закутанный в одеяло хозяин под шумок улизнул в дальний угол, к выгребной яме. Взорам изумленных стражников и одинокому путнику в воротах предстал Мицуке, который словно из пожара выносил на плече возмущенного донельзя призрака. За ними гнались основательно перепуганные, но вышедшие уже из ступора телохранители Кобакаявы; один - без оружия. Существо на плече мавашимоно еще раз возмущенно дернулось, потом смирилось и приняло обычный, человеческий вид.

(и далее ))

Что ж, если смотреть на происходящее с точки зрения общего успеха задуманного, то вес шло просто прекрасно. Место было подобрано хорошее, жертва обязана была появиться здесь рано или поздно в течение следующих суток, а, скорее всего уже утром, и следовательно, теперь стоило лишь терпеливо ждать.
Но с точки зрения человека, сидящего по самую шею в том, от чего другие люди, как правило, избавляются через отверстие в задней части туловища, происходящее никак не тянуло на идеал. Хорошо еще не приходилось барахтаться, на глубине нашлась какая-то выемка-ступенька, на которой сейчас и стоял Кодзи. Но убийственен был, конечно, запах. С отвратительными ощущениями, которое испытывало тело, еще хоть как-то можно было свыкнуться, но запах… Нет, ЗАПАХ!
Размышления музыканта о правильности последнего выбора прервал какой-то шум со двора. Затаившись бродяга начал ждать, готовясь в любой момент погрузиться в вонючую субстанцию по самую макушку. Неотъемлемая свирель уже была зажата в зубах, чтобы послужить в нужный момент средством к нормальному дыханию.
Скрип деревянных половиц над головой заставил Кодзи напрячься, но сначала он должен был убедиться в том, кто посетил его новое обиталище. Тяжелое дыхание могло принадлежать кому угодно, но этот голос бродяга узнал.
- Да что это такое твориться-то? – бормотал человек, сняв крышку и устраиваясь над прорезанной в досках дырой.
Вынырнувший к тому моменту убийца благоразумно не стал сразу открывать глаза. Попасть в нужную точку в темноте, с лицом залепленным «грязевой маской» не самая простая задача, но Кодзи все же попытался привести ее в исполнение.
Только третий по счету «пфырк», раздавшийся из глубины выгребной ямы, произвел ожидаемый эффект. Кобакаява, уже в недоумении прислушивающийся к непонятным звукам, с криком вылетел из деревянного домика, чуть не выломав дверь и держась руками за заболевшее место. В деревянном отверстии пола можно было лишь при большом желании разглядеть небольшую деревянную трубочку, чуть торчащую в левом углу ямы.

За воротами замка Окаяма, на мосту

За воротами от свободы и редеющей темноты беглецов отделял только мост. Мицуке спустил груз с плеча на землю, оглянулся - как там дела у Такеды. Дела у отставного десятника шли неплохо. Рыжая благодарно коснулась плеча роши и снова обернулась безлицым призраком, явно намереваясь проложить себе дорогу к ближайшему клочку леса.
- Oi? Почему ты опять убегаешь?
Остановилась - знакомые черты снова проступили на ровном белом овале. Несколько секунд только смотрела. Потом вдруг улыбнулась.
- Ты старший в клане. Тебе нужна жена и наследники.
Безликая маска вернулась на место.
- Я думал... почему ты не можешь?
Отрицательно мотнула головой.
Громкий крик во дворе отвлек на мгновение внимание, Мицуке опять посмотрел на ворота; наверное потому - заметил белое маленькое привидение в слишком длинном черном хаори; альбинос вылезал из-под моста.
- Из-за него? - угрюмо поинтересовался роши.
- Он ще... - Замолчала. Подошла ближе - жутковатая белая маска коснулась "щекой" грязного косоде.
- Я скучал без тебя...
Чтобы выговорить, пришлось смотреть в землю, на разлохматившийся соломенный жгут вараджи. Не поворачивался язык, когда вместо лисьей узкой мордочки или хитрого лица - костяной шар нопперабо.
Призрак обнял руку роши.
- Откуда этот мальчишка?
Пожала плечами.
- У тебя кто-то есть?
Не ответила.
- Ну... как знаешь. Я тебе обещал свою жизнь, делай с ней, что захочешь. Остальное - не мое дело.
Призрак-кицунэ резко оттолкнула от себя человека. Развернувшись, скользнула прочь. Подчеркнуто-мягко увлекла за собой и лисенка.
- У мужчин - своя жизнь, у женщин - своя, - повторил с кривой усмешкой мавашимоно слова, что когда-то может быть сам произносил, может, от кого-то услышал.
Было грустно.

(Китти-воительница тож)