Суна всегда придерживался того мнения, что спрашивать у заказчика нужно только то, что имеет отношение к выполнению заказа – не больше и не меньше. Те, в свою очередь, ценили это качество, как и четкость и чистоту исполнения, и готовы были платить дополнительные деньги. Без ложной скромности Суна Ёдзиро считал себя одним из лучших в городе в своем ремесле.
В эту мартовскую ночь он расположился с луком и стрелами у проема в башне ворот Расёмон и теперь грел руки, потирая их друг о друга. Гонец, рассудил он, скорее всего пойдет этой дорогой: в такие темень и холод пробираться кружными тропами мало кому придет в голову. Солнце давно село, и ночной холод насквозь пронизал старое здание ворот, мало помогала даже соломенная накидка. Зажигать лампу или очаг было бы неразумно.
Шорох. Видимо, идет. Суна поднял лук, наладил стрелу и выглянул в ночь. Луна до сих пор не показала свой лик, и древняя столица лежала словно в жидкой туши, налитой в чашу гор. Поблизости звездного света едва хватало, чтобы отличать друг от друга тени. Одна движется. Руки натянули лук, готовые спустить тетиву. Ближе, чтобы наверняка. Зачем-то остановился, как будто роется за пазухой. Громкий свист стрелы, удар – но не в тело, во что-то более жесткое. Сиплый от холода удивленный возглас гораздо ближе, чем должна была быть цель, - в воротах. Суна шепотом ругнулся.
Вышла, наконец, луна.
В потолке нижнего этажа ворот открылось отверстие, а в следующее мгновение на дощатый пол позади Миторы спрыгнул человек в темном. Нижнюю часть его лица закрывал платок. Из ножен на поясе появился короткий клинок, блеснул в лунном свете.

Молодой воин повернулся на звук, удивленно отпрянул. Его предупреждали о разбойниках, но встретить кого-то из них он не думал. Даже в этих воротах, где по слухам вместе с тануки и лисами обитали порой и грабители.
- Что тебе нужно? - спросил Митора, положив ладонь на рукоять меча. - У меня нет при себе ничего ценного. И мне надо спешить, извини.
- Мне нужна твоя жизнь, - ответил наемный убийца.
Он не стал ждать, пока жертва вытащит меч, атаковал.

(Еще Биш)

История восьмая. Нойон

Группа всадников неторопливо ехала по улице городка, привлекая к себе редкие взгляды простых обывателей. Было что-то в этих иноземцах пугающее и заставляющее людей избегать прямой встречи с ними. То ли это была грозная слава, прокатившаяся по всему этому краю, то ли совсем не дружелюбный вид наездников.
Ехать так могли только завоеватели, не представители местной знати, не богатые воители-ханьцы. В самих позах монголов чувствовалась властность и глубокое презрение к окружающему их. И какая им была разница, что царство Сунь еще не лежит под копытами белого коня Сульдэ, мало кто из них сомневался, что это продлится еще хоть сколько-нибудь дольше, чем будет на то воля великого хана. И все же пока они были гостями в этих краях, а потому командир отряда Гуюк-нойон требовал от своих бойцов вести себя сдержанно и спокойно.
Опытный воин и умелый разведчик, Гуюк успел за свою жизнь повидать другие страны и порыться в иноземных сокровищницах. Его верный конь топтал в свое время и пыльные дороги Хорезма, и влажные земли северных индийских владений, и улицы городов Кореи и царства чжурчжэней. Гуюка знали люди, сидевшие у входа в шатер великого хана Угэдэя, и некоторые из них даже доверяли ему. Один из них и отправил десяток разведчиков Гуюк-нойона на юг после кровавой расправы с корейскими мятежниками, дав тому очень ответственное и важное задание – укреплять авторитет и могущество Империи Чингизидов.
Командир разведчиков был облачен в панцирь из железных пластин, переплетенных кожаными ремешками, стеганые штаны и рубаху, обшитую кусочками дубленой кожи. Облачение остальных воинов было куда скромнее, представляя собой просто толстые, но легкие и удобные, кафтаны, проложенные «чешуйками» сырого железа в самых уязвимых местах. Шею каждого монгола защищал высокий мягкий воротник из дубленой кожи, а голову конусовидный шлем с меховой оторочкой по кругу. Круглые щиты из ивовых прутьев и узкие сабли в ножнах были подвешены к лукам седла у каждого из них, за спиной чуть покачивались изукрашенные степным орнаментом саадаки с короткими тугими луками и разнообразными стрелами, у каждого типа которых было свое назначение. У Гуюка и его верного помощника Саклаба, ехавшего позади и справа от начальника, были еще и длинные копья с узкими наконечниками, переброшенные через конские холки, параллельно хребту.
- Воргул, Бурак, - говорил Гуюк-нойон, обращаясь к своим людям на родном языке. – Поедете на рынок, узнаете, где все лавки дорогие в этом городе. Позовете всех торгашей к вечеру ко мне, буду с ними разговор иметь. Ты, Сумен, пойдешь гулять, как остановимся на постой. Посчитаешь сколько солдат здесь ходит, каковы патрули, как службу несут – с рвением или как бараны. Остальные чем заняться знают, денег на все Саклаб даст.
Конный десяток двигался вдоль домов и уже подъезжал к городской площади, всадники поглядывали по сторонам в поисках постоялого двора или места, которые ханьцы и другие народы к югу от Великой стены, звали чайная.

- Здесь чжурчжэни! – разнесся вопль.
Пожилой представитель народности шаньха улыбнулся про себя. То, что он шептал на ухо одному из местных, вызвало драку, в суматохе которой нетрудно проникнуть в комнату, только что оставленную нихонцем. Ту самую, куда поселился чжурчжень, из-за которого все сейчас готовы на стены лезть. Бэй Ке поднялся и неторопливо прошел наверх, будто живет там, а драка его не касается вовсе. И правда, кто тронет маленького улыбчивого старика? По дороге он миновал невезучего Шэ и его спутницу. Следом уже поднимался громила с запада.
Проникнуть в комнату не составило особого труда, но она была почти пуста. Бэй Ке обыскал все, включая пространство под кроватью и подушки с одеялами. То и дело он оглядывался на дверь, не идут ли новые постояльцы, но те прочно застряли на лестнице. Шаньха нашел здесь странные предметы – куклу, что-то вроде кошелька с узорами ярких цветов и гребень. Что бы это могло значить? Мужчине такие вещи принадлежать не могли, значит, здесь была женщина. Юная, при том. Почему же его ввели в заблуждение, сказав, что посланец – мужчина?
Бэй Ке видел гонца только один раз с улицы, когда тот прыгал из окна, и теперь вспоминал: волосы у того были завязаны в хвост, как носят только женщины, сам щуплый и небольшого роста. Зачем же ему соврали, хотел бы Бэй Ке знать. Ради собственного спокойствия, хотя бы.

Подходящее заведение подвернулось совсем скоро. Остановившись у порога, монголы выпрыгнули из седел. Бурак и еще двое воинов остались на месте, сторожить лошадей. Остальные во главе с Гуюк-нойном сняли саадаки и, перевесив их на твердые луки седел, отцепили сабли, подпоясавшись широкими кожаными ремнями. У предводителя и Саклаба на мягкой коричневой коже поясов был нанесен красивый узор из китайского бисера, кусочков щелка и золотых фигурок.
Всемером иноземцы прошли внутрь здания. В главном зале было шумно, кажется, скоро должна была начаться большая драка или что-то вроде того. Гуюк поморщился, он прекрасно понимал все вопли и крики, которые издавали местные. Именно потому, что он и почти все его люди знали местные диалекты, их и отправили к ханьцам. В призывах, раздававшихся в чайной, командиру монголов многое очень не понравилось. Что ж, это был отличный способ начать внушать уважение жителям этого городишки к Великой империи Чингизидов.
- И какая длинноухая собака смеет здесь поднимать руку на слугу великого Угэдей-хана, сына Покорителя Вселенной?!
Гневный голос Гуюк-нойона легко перекрыл весь шум, поскольку его обладатель был привычен к тому, чтобы в разгар боя среди лязга оружия, воплей раненых и топота сотен ног и копыт, докричаться до своих воинов. Ханьцы мгновенно смолкли, удивленно оборачиваясь к дверям. Саклаб и остальная пятерка положила руки на рукояти сабель, для еще большей убедительности слов своего начальника.
- Мне что, ждать вашего ответа?! – глаза монгола начали наливаться кровью.

История четвертая. воин

Между опорами ворот Расёмон свистел ветер, как разбойник, созывающий свою шайку. Несмотря на холод, лица обоих противников блестели от пота. Первые же выкрики переполошили ворон, что в большом количестве собрались переночевать на высокой, с загнутыми концами конька черепичной крышей. Черные, откормленные в эту пору птицы разлетелись с недовольным сердитым карканьем, и теперь ночную тишину нарушали лишь топот ног по дощатому настилу, металлический злой лязг оружия, выдохи и возгласы бойцов. Удары сыпались за ударами, лунный свет молочными бликами вспыхивал на клинках.
Улучив момент, Митора попытался избавиться от неожиданного препятствия, но противник отразил выпад, а в следующее мгновение юный гонец ощутил сильную жгучую боль - меч убийцы полоснул его по руке выше локтя. Воины отпрыгнули друг от друга, застыли в боевых стойках.
- Назови свое имя! - потребовал Юкихико.
- Суна Ёдзиро, - более глубокий голос убийцы тоже сипел с ледяного воздуха. - Твое имя мне известно.
Суна вновь перешел в атаку, стремясь загнать жертву по узкой лестнице в башню, где развернуться сложнее. Лунный свет серебряным ковром лег на ступени. Будто протянулся небесный мост.
На этот раз Митора целил в горло противнику, но убийца был очень силен и искусен, а время шло, утекало стремительным ручейком. Еще чуть-чуть - и до Фушими, где ждет лодка, не добраться к сроку.

(Далара тож)

Юный воин еще раз попытался нанести удар в шею противника, но чересчур высоко размахнулся... Искра лунного света вспыхнула на острие чужого меча перед самым лицом у Миторы. Юкихико попятился, отступил - если бы было куда. Оставалось лишь, подчиняясь чужому желанию, подниматься по покрытым красным лаком ступеням.
Ёдзиро улыбнулся мимолетно, чувствуя приближение удачного конца работы. Наверху юнец не сможет так резво двигаться, избегая ударов там, где не хватило бы силы или мастерства отразить их. Ступени покряхтывали под шагами наемника, когда он неторопливо пошел наверх. Что привлекло его внимание - шорох одежды, скрип балки, свист рассеченного мечом ветра, - неизвестно. Кусок тьмы отделился от прочих теней, обрушился на Суну сверху. Ёдзиро отступил, пропуская мимо себя ставшую вдруг материальной тень. Клинок метнулся вдогонку, но рассек лишь воздух. В уши ворвался грохот, стон ломающегося дерева, а пол нежданно ушел из-под ног, обрушив наемного убийцу в кромешную тьму под треск одежды. В голове успело мелькнуть недоуменное ругательство, прежде чем Суна ощутил под ногами, потом спиной и руками липкую вонючую жижу.
Его юный противник откатился подальше - от разрубленной в запале лестницы, от обломков и дыры в полу, откуда неслось хлюпанье. Он не стал ждать, когда обозленный наемник выберется обратно, а - сначала на четвереньках, потом поднявшись на ноги - помчался от злосчастных ворот.

(те же)

История четвертая. Воин

Воцарившееся молчание прервало новое появление хозяина, на этот раз собственно с чаем. Он внес жаровню, затем расписанный поднос, на котором стоял чайник для кипячений и прочая посуда - мелочи, такие привычные, что взгляд уже не задерживался на них. Чашки, как по волшебству, оказались перед гостями. Кансукэ, будто испытывая терпение явно нервничавшего Миторы, взял свою в руку и слегка повернул, следя за изгибом тела нарисованного змея, обвивавшего чашу.
- Работа настоящего мастера, - заметил он. - Не так часто выпадает случай схватить дракона за хвост. Хотя иногда - чаще, чем хочется, правда?
Придворный усмехнулся.
Юкихико последовал его примеру, не глядя на теммоку, пробормотал пару фраз, что приличествовали случаю.
- Но… я все равно опоздал! – он взял себя в руки. – Когда я добрался до Фушими, отлив закончился, и все лодки ушли.
Митора безнадежно опустил голову.
- Я нашел коня, но до Осаки – слишком долгий путь…
Ходжо внимательно посмотрел на своего очень юного собеседника и покачал головой.
- Не уверен, что там было действительно что-то важное.
- Господин предупредил, что от послания зависит чья-то жизнь, - упрямо стоял на своем Митора.
- И я даже подозреваю, чья, - вновь качнул головой старший гость. - Подумай, кто оказывается под угрозой гибели из-за этого послания?
Тут Митора даже не сомневался:
- Тот, кому оно было адресовано, разумеется!

(вместе с Хигфом при подсказках Сон)

Кансукэ только горько вздохнул, бросив взгляд на хозяина, уже начавшего разливать чай. Похоже, предложение подумать было направлено не по тому адресу.
- А тебя что теперь ждет?
Мальчик, что сидел напротив придворного, потупился, смуглая кожа на скулах стала еще темнее от румянца. Под не по-детски крепкими пальцами едва не треснула чашка-теммоку.
- Но я не могу не рассказать господину, что подвел его…
- Конечно, - согласился Ходжо.
О ками, как же ему пояснить! И желательно не прямым текстом, а чтоб понял сам... ладно, еще одна попытка.
- Господин тебя посылает со срочным и важным поручением одного в темноте пешком. По дороге ждет убийца, причем ждет именно тебя, в этом месте и в это время. Что будет с твоей жизнью? Все-таки попытайся поразмыслить!
Внезапно вверху раздался громкий подозрительный треск. Отставив чашку, Митора схватился за меч, но - уважая хозяина, не вынул из ножен, только чуть-чуть выдвинул. Треск повторился.
- Я пойду посмотрю, что это!
Но выйти никто не успел - на крышу рухнуло что-то тяжелое, и хрупкий домик не выдержал. Затрещало уже все. Из опрокинувшейся жаровни раскатились горячие угли, вспыхнула сухая тростниковая циновка на полу. Постройка сложилась, словно игрушечная.
- Попили чаю! - Кансукэ выругался, поднимаясь на ноги как можно быстрее и отпихивая навалившийся кусок стены.

(аналогично, только я не с Хигфом, а с Бишопом)

Это было не очень легко - сакэ, еда и ожидание вкусного чая несколько расслабили его. Потушить пожар было вряд ли возможно - пламя будто раздувал сам южный феникс. Ходжо огляделся - Митору откинуло в сторону и придавило фусума, на которой лежала огромная сосновая ветвь. Огонь уже с хрустом и чавканьем пожирал древесину совсем рядом. Кансукэ схватил руку барахтавшегося парня и как можно сильнее дернул. Может, не сломается, а если и да - лучше, чем сгореть. Судя по отсутствию хруста, кости оказались достаточно крепкими.
- Давай отсюда подальше!
Слова Кансукэ заглушил треск. Одна из балок со скрипом свалилась рядом, обдав лица людей облаком пепла. Все еще не отпускаю руку юноши, Ходжо напролом рванул через огонь, и через несколько секунд они уже были снаружи. Митора растерянно провел ладонью по щеке, стер грязь. Он озирался в поисках врага - еще не очень уверенно, оглушенный чересчур быстрой сменой событий - но никого не видел. Только хозяин и его помощник, вооружившись бамбучинами, выуживали из костра, в который превратился чайный домик, уцелевшую утварь.
На останках гостеприимного недавно приюта покоилась огромная ветвь росшей рядом криптомерии, которую также пожирал огонь.
- Она не могла упасть просто так! – уверенно сказал Ходжо.
Митора запрокинул голову: толстое дерево, у корней которого прилепился чайный домик, было расколото молнией. Им еще повезло, что на крышу свалилась только ветка, их могло прихлопнуть, точно москитов огромной невидимой ладонью.
- Не сама... но люди на такое не способны... – пробормотал юный воин.

(с Хигфом - вдвоем)

Кансукэ задумчиво покачал головой. Пришедшая в голову совершенно внезапно мысль обретала очертания, и очертания эти своими контурами неприятно резали мысленный взор.
- Сами - нет. Разве что великие онмиёджи*. Но демоны - могут.
Митора пробормотал молитву, призванную отгонять злые силы.
- Но демоны - тоже подчиняются заклинателям, - он выглядел совсем потерянным. - Одному мне с ними не справиться.
- Конечно… - придворный вытер пот с лица испачканной в саже рукой, от чего на лбу появилась черная полоса, и сделал попытку намекнуть снова. - Ты видишь, кто-то очень хочет забрать твою жизнь. До сих пор не догадываешься, вспомнив последнее поручение?
Юный воин опустился на землю, словно ноги не держали его.
- Я живу в доме своего господина с самого детства, я всегда служил ему и ни разу не оспаривал его решений. Если ему так понадобилась моя жизнь, достаточно было - лишь приказать, - по чумазому лицу покатились слезы.
Вздох и легкая досада на миг рябью пробежали по лицу старшего собеседника. Он был несколько раздосадован. Митора был так недогадлив, что, пытаясь внушить ему осторожность, ради опасения, Кансукэ перестарался. Пожалуй, чего доброго, его юный приятель совершит сеппуку прямо здесь!
- Послушай, - Ходжо снова твердо глядел сверху вниз, - я сказал достаточно… Дальше думай сам. Но позвал я тебя не только для этого.
Мальчик в последний раз шмыгнул в рукав, попытался оттереть щеки. Глаза у него все еще блестели, но минутная слабость прошла.
- Прошу меня извинить... - Митора расправил плечи. - Что могу сделать для вас?
- Не для меня, - теперь надо было сказать главное. - Далее твоя жизнь не будет принадлежать ни тебе, ни твоему господину, потому что на нее заявил права микадо!
Может быть, там мальчик будет в меньшей опасности, чем на родной земле, хоть не знает и никогда не узнает, скольких трудов это стоило Кансукэ…

----
*онмиёджи - заклинатель, колдун, повелитель демонов и шикигами, знаток онмиёдо (магии).

(совместно с Бишем)

История четвертая, часть первая, самое начало

Угрюмое сооружение одних из врат Хэйан-киё* - Расемон, похожее на коричневый остров в весенней зелени, осталось позади, и всадник тут же забыл о нем. Не удивительно, он был встревожен и имел на то все основания – было о чем подумать. Например, как удержать могущественные кланы хотя бы от открытой схватки за власть, которую не мог прочно держать десятилетний микадо**.
Собственно, после гибели его отца, Го-Хорикавы, только неуверенность в том, что удастся нарушить хрупкое сложившееся равновесие в свою пользу, мешала некоторым, особенно Фудзивара, вцепиться в глотки недругам. По убеждению клана Ходжо, к которому принадлежал всадник, это положение вещей надлежало всячески поддерживать – даже такой мир хуже кровопролития. Именно поэтому его семья и он сам старались по возможности внешне стоять вне распрей, втайне надеясь, что император все же вернет утраченную полноту власти... и тогда верным воздастся по заслугам. Путник надеялся, что его заслуги достаточны для достаточно щедрого вознаграждения.
Кансукэ свернул с главной дороги на более узкую тропу, ведущую к знакомому чайному домику, и ветка, зацепившаяся за ноши***, прервала ход мыслей, заставив вернуться к цели сегодняшней поездки. Отбросив ветвь рукой, молодой человек – на вид ему было лет двадцать пять–двадцать восемь – задумался о сегодняшней встрече и ее причинах. Под глуховатый стук копыт мысли перетекли к делу.
Перед глазами, словно призраки, замелькали лица – сперва совсем недавно виденные. Холодная бесстрастность, маскирующая недовольство – у сегуна**** Куджо Йорицунэ, когда было решено, что посол на материк будет говорить от лица императора. Откровенная злость на лице главы клана Фудзивара – как только было названо имя посланника. Однако им нечего было возразить, ибо решение формально устраивало всех. Кансукэ передернул плечами, заставив зашуршать складки акамэ***** - ну и пусть злятся, он как-нибудь перенесет. Тем более что заставить их понервничать было очень приятно – ни Кансукэ, ни дядя, которого он сопровождал, не испытывали любви к обоим, и с еле заметными улыбками быстро незаметно переглянулись в тот момент. Тем более что все это не впервые.
Когда дело касалось его подопечного в прошлый раз, несколько лет назад, было куда сложнее отстоять его жизнь от тех, кто жаждал крови и истребил весь род. Конечно, Шимозава зря ввязались в покушение на Го-Хорикаву... И все же совсем юный Ходжо и отец мальчишки дрались бок о бок, защищая друг друга, а такое легко не забывается. Жаль, для Таро ничего нельзя было сделать. Было больно, обидно – он тогда напился в одиночестве – и горечь вместе с чувством не отданного долга осела на годы. Теперь надо попробовать возвратить его. Да, ради отца Миторы...
Эта мысль заставила усмехнуться, и перед глазами всплыло еще одно лицо – младшего Шимозавы, с еще не до конца сформировавшимися чертами. Они, однако, не слишком походили на облик мужа его матери, зато очень напоминали другое лицо – легендарного Минамото-но Йоритомо. Это очередная загадка, ответ на которую узнать было бы любопытно, не жаль пальца на отсечение! Однако Ходжо привык к неразгаданным тайнам – из них состоит половина круговерти придворной жизни.
Первого сегуна никто не видел уже больше тридцати лет, но могила так и осталась настораживающе пуста... Доказательств нет, но это тоже может пригодиться – если, конечно, юноша вернется с континента. Кансукэ очень надеялся на благополучный исход. «Да, я делаю это ради отца Миторы... кем бы он ни был» - сказал себе молодой человек, хотя в глубине души ему было трудно до конца определить свое отношение к младшему другу. Зачастую собственные чувства казались, как ни странно, почти отцовскими – придворный чувствовал себя на целую жизнь старше наивного мальчишки. Впрочем, отчасти наивность и искренность, которые встретишь не так уж часто, и привлекали... Наверное, точнее всего было бы определение – младший брат.
Да, благополучно выполнить миссию и остаться в живых Шимозаве будет нелегко, но здесь парню еще опаснее, а смерть... Что ж, она может подстерегать любого, хоть его самого и хоть сейчас – скажем, на голову упадет дерево.
Кансукэ рассмеялся пришедшей в голову мысли и огляделся по сторонам, вдохнув полной грудью буйные ароматы трав и деревьев, росших по краям тропы.
А вот и знакомый вход. Как незаметно пролетела дорога!

________________________
* Хэйан-кие – столица Японии в то время, ныне Киото
** микадо - император
*** ноши - теплая накидка с рукавами и длинным подолом на холодное время
**** сегун – военный правитель Японии, реально обладал большей властью, чем микадо
***** акамэ – свободная накидка, род одежды

История четвертая. Воин
Киото

Суна отмывался тщательно, долго тер себя, но запах будто въелся в сами кости и ни за что не желал отставать. Когда, наконец, кожа покраснела и стала отзываться зудом на каждое прикосновение, Ёдзиро понял, что придется оставить это занятие, иначе он рискует остаться без кожи вовсе. Завернувшись в простую, без вышивки и узоров, юкату, он хмуро уселся перед очагом. Жена, молодая красивая женщина с повадками беспечной бабочки, принесла еду, села рядом. Несколько мгновений удерживала на гладком круглом личике серьезное выражение, потом не выдержала, хихикнула.
- Ёдзиро-сан нашел новую работу?
Гордость зудела не хуже почти содранной кожи. Разгорелся спор, переросший в подобие ссоры. Но на этом поле – размером в не самый большой, но и не самый маленький столичный дом, - Суна не был мастером, и жена всегда брала вверх то логикой, то чистейшим ее отсутствием.
Вот так и вышло, что ужинал он в чайном доме, не будучи уверен даже, выполнил заказ или нет. Впрочем, ужин его не был спокойным и здесь. В эту ночь все наемные убийцы города собрались именно в этом чайном доме будто бы специально для того, чтобы полюбоваться на Суну, а особенно почуять исходящий от него запах. За спиной, сбоку, впереди – везде ему слышался шепоток: «Суна провалился, Суна не выполнил задание, Суна искупался в выгребной яме». Стоило ему оглянуться, никто не смотрел в его сторону, все молчали. Слава о его мастерстве и безжалостности никуда не ушла, витала вокруг него. Но едва он поворачивался обратно, как вновь раздавался мерзостный шепоток.
- Ну все, хватит!
Ёдзиро встал, бросил деньги на стол и вышел.
«Я найду этого щенка, даже если придется облазить каждый дом в Киото, - думал он, не задумываясь о поиске дороги: света луны было достаточно, эти улицы он знал наизусть. – А голову поганца выставлю на частоколе у дома, чтобы все знали – Суна всегда выполняет заказ!»

История вторая. Каллиграф.

Учитель сказал: «Там, где царит человеколюбие, прекрасно. Поэтому, когда кто-то поселяется там, где человеколюбия нет, разве он мудр?» Если исходить из этого принципа, то хозяина дома на третьей Южной улице можно было считать весьма обогащенным мыслями и духовно. Или, по крайней мере, его родителей, от кого он получил дом в наследство. Человеколюбие здесь било через край.
Когда учитель захотел поселиться среди варваров, кто-то сказал: "Там грубые нравы. Как вы можете так поступать?" Учитель ответил: "Если благородный муж поселится там, будут ли там грубые нравы?" И за скромным неприглядным забором может скрываться благоухающий сад.
О то же, что страждущий человек отыщет за дверью небольшого уютного дома на третьей Южной улице, можно было догадаться по надписи на пионовом фонаре (который горел всю ночь напролет, созывая на огонек беззаботную мошкару) и переливам женского смеха, серебристыми ручейками выплескивающегося из глубин через щели в закрытых ставнях.

История первая. Гадатель. Эпизод второй.

Все прекрасное в этом мире обычно недолговечно, особенно это правило относится к еде и напиткам. Чем они лучше, тем быстрее исчезают, и при всей неторопливости, с какой сельджук, шэдзянь и островитянин пили прекрасный чай, заваренный гадателем, он закончился.
Первым заговорил купец, разгладив свои роскошные усы. Все его лицо выражало заботу о дорогих гостях, которые могли, впрочем, стать еще дороже – если ущерб, уже причиненный двери и мебели, этим не ограничится.
- Я, ничтожный Осман, столь рад пребывать в вашем обществе, что готов длить это удовольствие вечно. Увы, мерзостные слуги шайтана*, да не видать им прекрасных гурий* в Эдемском саду, уже показали, что стены моего жилища не могут укрыть от них столь достойных людей. Скорбя душой, думаю, что вам, ради сохранения своих драгоценнейших жизней, надо покинуть этот дом.

_____________________
*шайтан - черт (тюркское)
*гурии - прекрасные девы в райском саду (Эдеме) в мусульманстве.

- Пойдем, - «перевел» гадатель юному островитянину слова Османа. – Нужно переждать в другом месте.
Он многословно поблагодарил хозяина за гостеприимство и бесценную помощь. Мимоходом пообещал скидку при следующем гадании, что явственно привело купца в более приятное расположение духа, и тут же утопил обещание в потоке благодарностей вперемежку с извинениями за доставленные неудобства. Гуэй так разошелся, что закончил свою речь только когда они вместе с Миторой оказались на улице. Здесь он огляделся, прикидывая что-то, хмыкнул и направился в глубину переплетающихся улочек и проходов.
Солнце уже готовилось закатиться, меж домами пролегли глубокие тени, но воздух по-прежнему оставался жарким, не было и дуновения ветерка. То и дело с другой стороны стен раздавались голоса и топот копыт, но навстречу не попалось ни одного стражника. Горожане то и дело оглядывались на странную пару, неторопливо шествующую мимо них так, словно это главная улица, а не задворки.
В конце одного из проходов гадатель остановился, осторожно высунулся за угол, разглядывая улицу.
- Nani? - уже привычно, без прежнего удивления поинтересовался его спутник.
Видимо, решил для себя: новый знакомый лучше знает, что им следует делать. Джиан указал на дом шагах в двадцати от них. Над входом красовалась роскошная гирлянда из живых цветов. Сбоку висел большой фонарь с надписью. Перед дверью бродили три охранника, и свет фонаря выкрасил их одежду в кроваво алый цвет.

(ходим с Бишем)

- Anou… dou yatte ka? Mihari ni mieru ka?.. – мальчишка в разноцветной кукольной одежде присмотрелся внимательнее, шевеля губами, прочитал надпись. – Na-ani?! Ikenai yo!!!
Гадатель движением руки осадил его. Прижал палец к губам, призывая молчать и не привлекать внимания стражников. Оглядел островитянина с ног до головы, цокнул языком.
- Идем.
Увлек Саньиня обратно в проулок. С обеих сторон над ними возвышались высокие глухие стены с рядами закрытых дверей. Над одной висел фонарь с той же надписью и того же цвета, но меньше размером. Чжон постучал, продолжая держать нихонца за руку, чтобы не сбежал.
- Naze... – только успел выдохнуть тот, как его втолкнули в приоткрывшийся узкий проем мимо женщины, чьи одежды могли померяться расцветкой с одеянием заморского гостя.
- Уважаемый господин пришел не один! – жеманно обрадовалась перезрелая красотка, устремляя любознательный взгляд на низкорослого островитянина, словно пыталась угадать, кто же это. – Как щедро со стороны господина осыпать дарами не только своими, но и своих друзей и знакомых!
Упрямый Саньинь тут же застрял на пороге дома. Гадатель, успевший пройти дальше, спохватился, вернулся, но его опередил совсем низенький круглый человечек. Улыбаясь чрезвычайно приветливо, он подкатился к иноземцу, поглядел на него снизу вверх.
- Какая радость, какая безмерная радость! Господин путешественник обладает несомненным чутьем, раз решил посетить именно этот дом, посмею сказать, лучший в городе!
Гуэй сложил руки за спиной и наблюдал, не приближаясь. Островитянин затравленно озирался по сторонам, на всякий случай положил ладонь на рукоять меча.

(Далара mo)

История третья. Купец. Эпизод первый.

Копыта животных маленького каравана погружались в песок. Казалось, точно так же минута за минутой, час за часом в нем тонуло само время... Марио, оглядываясь по сторонам, с некоторой тоской вспоминал море. То же самое ощущение, что при движении ничто не меняется и стихия равнодушно ждет. Она даже не ищет возможности поглотить тебя, как кажется иным, ибо ей поистине все равно! Уйдешь ты из пределов волн – желтых песчаных или серо-зеленых водяных – или останешься там навсегда. И все же море генуэзец из Сугдеи любил больше, оно напоминало о детстве, о доме...
Наконец впереди показались деревья. Оазис поднимался из песков, как настоящий остров, даже отлогие уступы берега виднелись отчетливо, издали выделяясь другим оттенком так надоевшего желто-коричневого цвета. Вся пятеро спутников Ламбертини ожили, заговорили, показывая на приятно зеленеющие деревья и виднеющиеся скаты крыш, самой высокой из которых была на наблюдательном пункте, в четыре яруса, два верхних плавно изгибались. Даже по лицу Хорька пробежала довольная улыбка – почти такая, какая бывала после таинственных ночных исчезновений и возвращений, нередко прибавлявших монет в его кошель.
Лошадей уже ускорили ход, почуяв воду. Их не требовалось пришпоривать, скорее придерживать, чтоб не отрываться от невозмутимо шагающих верблюдов. Теперь и люди увидели отблеск солнца на голубоватой поверхности, не нарушенной бегом волн. Дуга водной глади по праву называлась озером Луны, имея форму полумесяца, выросшего примерно на четверть. Впрочем, Марио форма водоема напомнило нечто менее поэтическое, но более грозное – виденные в начале пути, уже таком далеком, ятаганы соотечественников Османа.

История вторая. Каллиграф. Эпизод второй

Вскоре после того, как две фигуры исчезли из переулка, откуда наблюдали за домом с красным фонарем, там возникла еще одна – крупнее, закутанная так, что не было видно ни одежды, ни лица. Она осмотрела узкие окна и тихим мужским басом помянула черта, тут же спрятавшись обратно, чтоб обернувшиеся на звук люди ничего не заметили.
- Как и говорили, в окне я могу застрять, - пробурчал человек. – Кто так строит? Вот у проклятых хитрых ромеев*...
Охранники неприятно напомнили тех типов, от которых он с трудом сбежал, привезенный на далекий Восток, к этим... как там они себя зовут – до сих пор язык ломается! Больше всего хотелось просто показаться, всыпать всем по первое число и пройти в дверь, но это было настолько опасно, что Ярополк сдержал себя, что делал нечасто.

_______________
*ромеи или ромейцы – греки (старославянское)

История вторая. Каллиграф. Эпизод первый

Пограничный форт Ша Чжоу, провинция Гансу

На территорию форта вступил, миновав камень с высеченными иероглифами у дороги, человек, одетый как наемный воин. Сперва он хотел одеться купцом, благо, выбор был. Однако остальные намекнули, не убоявшись даже гнева, что на торгового человека бородатая, со шрамами и недобрым выражением физиономия здоровяка никак не потянет. Стоял день, и по лицу текли капли пота, оставляя серо-желтые пыльные дорожки.
Когда человек приблизился, его окликнули сверху солдаты, расспросившие, как и зачем сюда его принесло в одиночку. История оказалось обычной, на караван, который охранял, напала шайка бандитов, и только Никифору - этот человек назвался странным чужеземным именем - удалось выжить.
- Покажи бумаги! – потребовал караульный; из-под низко надвинутого шлема пот катился градом.
- Смеешься, что ли? - обиженный вид у такого типа казался смешным. - Я охранник, бумаги были у тех, кто меня нанял. А теперь, небось, их разбойники читают... Если умеют!
На верхней площадке ворот устроили настоящее разбирательство, не будет ли преступной халатностью впустить столь подозрительную личность, и не назначат ли сторожам легких палок, если наемник что-нибудь натворит. Но потом постановили, что еще хуже – держать человека под солнцем. С скрипом повернулось большое колесо, застонали от напряжения толстые веревки, поднимая решетку.
- Запрещенные к владению предметы имеются? – деловито спросил один из солдат.
Никифор обрадовано тронулся с места, подойдя к прутьям вплотную в нетерпеливом ожидании.
- Это какие? - он запрокинул голову, насколько позволяла толстая шея.
Ему добросовестно перечислили: клевцовые копья, трезубые пики, самострелы, латы. Даже конную броню не забыли, хотя всем и так было ясно видно, что ничего такого, кроме увесистого топора у путника с собой не было. Толстые, толще мужской руки прутья решетки наконец-то были подняты, освобождая проход.

(опять же с Хигфе)

- Переговори с начальником гарнизона, - посоветовал стражник, который стоял внизу, поглядывая, не случилось бы здесь неприятностей. - Подкупить его невозможно, зато... - он заговорщики понизил голос. - Он любит предаваться удовольствиям.
Гость одарил доброжелателя понимающим взглядом, который говорил, что он думает, какое бы удовольствие ему доставить и каким способом – особенно если стражник любит, когда делают очень больно. Потом спохватился и склонил голову:
- Хорошо, благодарю тебя. А кто здесь лучше всех разумеет грамоту?
Сверху донесся безудержный хохот; кто-то даже подавился от веселья, и, судя по гулким ударам, его колотили по спине. Стражник, который стоял рядом с путником, задрал голову.
- Эй! Дурачок Шэ на карауле или отдыхает.
Новый взрыв гогота и хихиканья был ему ответом.
- Найди Шэ Дзяня, - сказал Никифору охранник. - Скорее всего, он уткнулся носом в свитки и ничего дальше не видит.
Наемник просиял, как будто человек, нашедший на дороге кошелек.
- Ага, хорошо, пошел искать, - верзила сделал несколько быстрых шагов, потом неожиданно затормозил, будто уткнулся носом в стену, и обернулся: - А, собственно, куда топать-то?
Звуки, доносящиеся с верхней площадки, ворот ясно свидетельствовали что никто, из находящихся там, больше не мог нести караул.
- Загляни в казармы, - ухмыльнулся солдат. - Если Шэ не любуется цветом неба над ближней дюной, то он у себя в коморке переписывает бумаги. Он, может, и глуповат, но грамоту знает лучше всех в Ша Джоу. Говорят, он из бывшей столицы, не сумел достойно сдать очередной экзамен, вот и загремел в наше захолустье.
Никифор с готовностью присоединился к общему нестерпимому смеху, свидетельствуя о своем презрении к грамотеям, которые, может, и нужны, но уважения не заслуживают. Он направился к казармам – благо, что весь форт можно было пересечь за пару минут вдоль и поперек.

(с СонГоку)

Побрякивая доспехом, он порадовался своему хитроумному плану и изобретательности - а еще говорят, что только и умеет, что рубиться как бешеный, не чувствуя страха и боли и забывая обо всем, как разъяренный бык. Впрочем, кто в лицо скажет...
Отворив двери помещения, где жили солдаты, гость обратился к первому попавшемуся:
- Здорово! Мне бы найти Шэ Дзяня.
По просторной комнате с глинобитными стенами пробежал хохоток, уже привычный, видимо, при упоминании этого имени. Затем обнаженный по пояс здоровяк, который сидел прямо на полу и обмахивался бумажным дешевым веером, махнул им, указывая направление.
- Чуешь, откуда пахнет масляной лампой? – затем он все-таки смилостивился. – Восьмая комната по правой стороне.
Коридор был узкий, за неплотно задернутыми полотняными занавесями раздавался то могучий храп, то громкий спор; и только в одной комнатке было тихо. Восьмой по правой стороне. Гость пересчитал двери. Считать он умел хорошо с детства - отец долго и убедительно закреплял эту науку подзатыльниками, добавляя, что сын и наследник купца обязан это делать без ошибок - разве что в свою пользу, а для этого все равно нужна точность. Правда, в жизни, которую уготовила ему судьба, это пригодилось только при дележе добычи.
Без лишних церемоний Никифор откинул занавеску и шагнул вперед. Сидевший на походной койке молодой человек поднял голову; улыбался он так, словно заранее был рад любой, даже самой грубой шутке, либо потому что привык, либо потому что бежать ему от них было некуда.
- Могу вам чем-нибудь помочь?
Глуховатый гортанный выговор сразу отличал его от местных.

(и снова они же)

История вторая. Каллиграф. Эпизод первый

Музыка говорит о народе. Музыка выражает душу людей, объединенных землей, традициями, языком и взглядами. Она же несет в себе понимание чужого духа, но только если слушать внимательно, не перебивая голос лишними мыслями. Шепчет или кричит, разливается или бьется в агонии, долго звенит в памяти или оставляет лишь смутное воспоминание, музыка разнится от случая к случаю. Есть ли в мире что-либо столь же гибкое? Навряд ли.
Крепкие тренированные пальцы тронули струну. Металлический наперсток с ястребиной головой заставил ее гудеть.
Запах сухого песка и нагретого камня, воды и масла - запах форта. Обманчивая мягкость ковров на стенах, шелковистые подушки. Узоры бегут по занавескам, извиваются в порывах ветра.
Ду-ум, ду-ун... Две струны.
Резкий смех снаружи. На широкоскулом лице Лай Зо мгновенное недовольство сменяется тут же полуулыбкой. От резкого удара струны скрежещут. Тень между занавесок, явился первый помощник... из двух. Такую улыбку Лай Зо Шу лучше не видеть. С такой улыбкой он обозревает свой маленький форт с высоты главной башни.
- Что там?
- Очередной караван ограбили неподалеку. Со слов выжившего. Он явился к нам.
- Сделай все, что положено.
- Shi*. - Короткий поклон.

----------
*Shi - (кит.) есть, да будет так

История вторая. Каллиграф. Эпизод второй
За несколько дней до прибытия Шэ и Чань в город

Голосом мальчуган мог поспорить не только с бубенчиками на своем амулете и колокольчиками на шапочке, но, пожалуй, и с несколькими рыночными торговками, даже если бы те решили организовать дружный хор; его звонкие выкрики разносились по всей базарной площади. Кисточки из ярко окрашенной шерсти на головном уборе мелькали в толпе, как цветные солнечные зайчики.
- А господин Ву Цай с третьей Южной улицы купил у приезжего обрывок карты! – доверительно сообщал мальчишка каждому встречному. – А у господина Ву Цая есть карта, где сокровища! Ни у кого больше нет, а у него есть! Дядюшка Гуэй, а вы слышали, что...
Гадатель склонился поближе к мальчишке, неслышно для окружающих что-то спросил. Тот начал отвечать так же громко, и Джиан махнул рукой, призывая не голосить. В смуглых ловких пальцах блеснула монета. Глаза мальчишки жадно загорелись, и он принялся что-то рассказывать. Взрослый слушал внимательно. В конце рассказа монета перекочевала в покрытые грязью руки пацаненка и тут же исчезла из виду.
Завершив третий круг оббега (когда новость перестала быть свежей и увяла, как салатный лист на полуденном солнце), расчетливый карапуз юркнул в проулок, поправил съехавшую набок шапочку и протянул ладонь с растопыренными чумазыми пальцами обритому на чжушэньский обычай мужчине в темной дорожной одежде, который подпирал глинобитную стену в тенечке.
- Я все сделал правильно, - заявил мальчуган. – Давайте обещанное.
Из затейливо расшитого полотняного кошеля мужчина высыпал несколько звонких монет, пересчитал, две закинул обратно, остальные положил в ладонь мальчонки.
- Продолжай, и если будут плоды, получишь еще, - мужчина имел странный выговор.
Удачливый пацаненок кивнул и, зажав в кулаке законное вознаграждение, побежал к городским воротам, чтобы и там узнали про господина Ву Цая и карту.

(с Даларой на пару)

С досадой поняв, что незаметно пробраться не получится, человек в переулке вздохнул и скрылся. Через четверть часа он вновь появился, уже с открытым лицом, глядя на которое, даже полуслепой не принял бы его за местного жителя. Ярополк направился прямо к охранникам.
С досадой поняв, что незаметно пробраться не получится, человек в переулке вздохнул и скрылся. Через четверть часа он вновь появился, уже с открытым лицом, глядя на которое, даже полуслепой не принял бы его за местного жителя. Ярополк направился прямо к охранникам.
Внешний вид его доверия у них явно не вызвал, и они преградили дорогу подозрительному посетителю. Старший из них загородил собой дверь, очень вежливо посмотрел на иноземца.
- Вам помочь найти нужный дом?
Верзила был одет неплохо, но все на нем было потрепанным, и не очень сочеталось друг с другом
- Мне вот сюда, - ткнул он пальцем в дверь.
- По-моему, вы ошиблись, - упорствовал охранник. - Заведения подешевле находятся на другом конце города, как раз по этой улице до конца.
Он так и не двинулся с места, продолжая смотреть вежливо, но твердо.
Вместо ответа гость посмотрел на него сверху вниз – во всех смыслах, запустил ручищу в карман и небрежно поиграл на ладони несколькими монетами.
Охранник сделал знак второму, и оба молча расступились.
Ярополк распахнул дверь и прошел внутрь, сразу начав оглядываться по сторонам. Его глазам предстала пышная, богатая изнанка дома, скрываемая глухими стенами. Помещение было отделано в красно-желто-коричневых тонах, напомнивших посетителю скалы посреди пустыни. Несомненно, за эти панели с позолотой, изящной работы занавеси и светильники можно было бы выручить при продаже немалую сумму! Впрочем, пока он пришел не за этим...

(мы с Даларой)

Отметив в тени, в углу трудно различимый за занавеской человеческий силуэт, Ярополк уставился на полную невысокую женщину, для него - совсем низенькую.
- Добра этому дому! - прогудел славянин. - А мне с хозяином парой слов перекинуться!
Женщина подплыла, окруженная летящими одеждами сочных красок.
- Что ж это вы сразу да о делах? – укорительно возразила она гостю, окинув его опытным взглядом с головы до ног. – Хозяин занят. Вот если вы обождете, чаю или вина попьете, послушаете как девушка играет или поет... Важное ли дело-то?
Решение, к которому пришел Ярополк, было простым - то, что он хочет, можно попытаться сделать в любой момент. Вдруг да случай выпадет хороший? А пока...
- Чего ж на девочек-то не посмотреть? - осклабился он; впрочем, борода поглотила большую часть усмешки. - Так-то важное, но могу сказать только хозяину. Когда он освободится?
- Когда освободится, то дело хозяйское, но уверяю вас, здесь время пролетит совсем-совсем незаметно. Девушки у нас все на подбор, лучшие. Но и берем мы недешево.
Откуда-то из-за очередных занавесок выпорхнула молодая женщина, кокетливо улыбнулась посетителю и жестом пригласила следовать за собой.
Ярополк повернулся, чтобы идти за ней, затем обратно - словно кукла на представлении.
- А я его не пропущу?
- Что вы, что вы, - заверила его «матушка». – Мы все устроим в лучшем виде.
Успокоенный гость отправился туда, куда его приглашали. Раз уж так вышло, надо получать удовольствия, сколько выходит, а пара лишних монет не важна, особенно если дело выгорит. Карта точно у этого типа, да об этом уж весь город знает, какой-то мальчишка растрезвонил.
По дороге, глядя на девицу, он подумал, что эта страна на самом краю света не так плоха, как обычно кажется, хотя попал он сюда не по своей воле. Совсем не своей... При воспоминании о рабстве Ярополка передернуло, и он, встряхнув головой, догнал молодую женщину.

(и опять вдвоем)

История вторая. Каллиграф. Эпизод второй

Против ожиданий Никифора, осмеиваемый книжник оказался довольно-таки нехлипким парнем, хотя русский всё равно смотрел на него сверху вниз. И, в общем, сошел бы за нормального парня, чья голова не затуманена лишней, бесполезной ученостью, если бы не отрешенное выражение лица – как будто он, даже заведя разговор, думает о чем-то своем.
- Можешь. Мне сказали, ты тут самый грамотный. Надо одну штуковину будет прочесть.
Без лишних слов каллиграф достал еще один светильник, теперь небольшой стол заливал теплый желтый свет.
- Придется, конечно, потом сидеть в темноте, но ничего не поделаешь, - пояснил молодой человек и, спохватившись, назвал свое имя: - Меня зовут Шэ, хотя вам это, наверное, уже известно.
- Яро... Никифором меня кличут, - слегка запнувшись, представился гость. – Да, слыхал, меня к тебе послали. А на свечи я чего-нибудь подкину, ты, парень, главное, разбери правильно.
Он кинул взгляд на худощавое лицо хозяина комнаты, резко очерченное в пламени свечи. Затем медленно, словно с сомнением, извлек из внутреннего кармана плаща не очень чистую зеленую тряпку. Впрочем, она оказалось только вместилищем – зубами распустив тугой узел, верзила извлек сложенный кусок потертой кожи и развернул его.
Там была нарисована какая-то схема, окруженная многочисленными иероглифами, словно дворец - стражниками. От некоторых тянулись стрелки. В одном из углов написанное было нелегко разобрать из-за подозрительного бурого пятна. Впрочем, почерк и так оставлял желать много лучшего, но этого обладатель вещи знать не мог – для него все эти закорючки были почти одинаковы.
Когда Никифор шлепал это похожее на карту нечто на стол, перед глазами Шэ мелькнули знаки, начертанные на обратной стороне.
Каллиграф осторожно взял в руки даже на вид хрупкий документ; пальцы у молодого человека были тонкие и сильные, привычные к уверенным движениям кисти. Некоторое время Шэ, щурясь, разглядывал неаккуратно выведенные иероглифы, затем расстелил карту на столе и придвинул тушечницу.

(с СонГоку)

- Не было каравана, говоришь? - уточнил Лай Зо.
Тронул струны металлическим наперстком, те отозвались тихим плачем. В комнате медленно, танцуя, поднимался дым только что зажженных благовоний. Ветер доносил запах песка.
- Не было каравана, не было нападения... - Струны запели в унисон, как ветер в дюнах. - Откуда же взялся этот иноземец?
- Не могу знать!
Докладчик, младший караульный, вытянулся по струнке.
- Так-так...
- Арестовать? - с надеждой спросил юнец.
Так жаждет выслужиться, аж оскомина на зубах. Не то место выбрал, не то начальство. Одним рвением здесь ничего не добьешься, хоть оно и похвально, а в столице даже приветствуется безмерно, пока хватает денег и чести рода.
- Не нужно.
Стремительным движением начальник гарнизона поднялся, отложив инструмент. Взметнулись заплетенные в сотни мелких косичек волосы.
- Я хочу познакомиться с ним лично.
Мало разнообразия в отдаленном форте Ша Чжоу.

История вторая. Каллиграф.
Эпизод первый

Хоть и не было на то особо времени, но Шэ не мог не признать с восхищением, что неизвестный горластый крикун выбрал для своего выступления наиболее удачный момент. Стихающая было драка вскипела с новой силой, и если до того потасовка шла в стиле "все против всех", то сейчас местные жители разом припомнили беды и обиды, начиная с набегов на их поселения сородичей каллиграфа аж двухсотлетней давности.
Монголы же со злыми усмешками обводили взглядами исподлобья всю обернувшуюся к ним толпу местных завсегдатаев и гостей.
- Похоже, та собака, которую я звал, еще и глуха, и может только попусту брехать, как все остальные жалкие ублюдки, что водятся в этом краю, - Гуюк-нойон произнес эту фразу с таким откровенным презрением, что его казалось можно было попробовать на вкус.
И предводитель десятка отнюдь не боялся той реакции, что вызовет его речь. Простых крестьян и горожан из южных царств, этих трусов и слабаков, не пристало бояться воинам величайшей империи. В своем расчете монгол оказался прав, волна драки отхлынула по углам, оставив на пустом пространстве в центре комнаты живописную группу, к которой присоединился и Шэ. В одной руке каллиграф держал меч с рукоятью, украшенной изображением оскалившейся собаки, во второй ножны. Чань жалась поближе к своим защитникам, не выпуская из рук ящика с письменными принадлежностями. А в дверях уже теснились привлеченные криками стражники.
Бэй Ке, в суматохе драки спустившийся вниз, снова занимал полюбившийся ему угол, из которого было видно весь зал. Правда, для этого требовалось залезть на стол, поскольку высоким ростом старик не отличался, а смотреть в спины желания не имел. Если послания не нашлось в комнате, рассудил он, возможно его носит с собой новый постоялец. Как раз тот высокий юноша в центре, из-за которого весь сыр-бор. Бэй Ке привстал на цыпочки, чтобы разглядеть пояс чжурчжэня.

( к дуэту с Греем добавился голос Далары)

Гуюк-нойон еще раз обвел жалкое скопление взглядом, в котором даже не осталось презрения, лишь брезгливость, как будто перед воином империи были не люди, а лошадиные глисты.
- Ничтожества, - процедил десятник сквозь зубы.
Тем временем Саклаб и еще четверо воинов обернулись в сторону входа, встречая стражников молчаливыми взглядами, и по-прежнему держа руки на рукоятях изогнутых мечей.
- Но их больше, - резонно возразил Шэ; его прямой клинок здесь будет не так хорош, как оружие нежданной подмоги, но сдаваться каллиграф не собирался. - Когда начнется резня, - обратился он к девочке, беги прямо, там выход.
Он развернул слепую лицом к дверям, ведущим на задний двор мимо кухни.
- Сдавайтесь! - без особой уверенности в голосе приказал командир патруля.
- С чего это вдруг? - Гуюк на мгновение обернулся к стражникам. - Не мы устроили тут это представление, и не собираемся за него отвечать. Выпустите нас и разбирайтесь с этим отребьем, непонятно зачем выбравшимся из своих вонючих клоак.
Похоже никто из стражников еще не заметил, что за спиной у них самих появились Бурак и еще двое монголов, которых оставили сторожить лошадей.
- Вы нам не нужны, - после быстрого совещания с помощником нашел выход командир. - Но вот на этого, - он указывал мечом на Шэ, - пришел приказ о немедленном аресте.
Каллиграф непроизвольно сглотнул; голова ему была дорога, как и шея, на которой вот-вот в скором времени могла затянуться веревка.
- Я с вами не пойду, - заявил он.
- Он чжурчжэнь! - рявкнул не оборачиваясь десятник. - А все чжурчжэни - слуги великого Угэдэй-хана, сына Покорителя Вселенной, и только тёмники хана могут вершить суд над слугами его! В чем вы его обвиняете?
- Он до ночи не окончит, - поморщился Шэ.
- Скучная жизнь не для нас? - ухмыльнулся Гуюк, бросив на Шэ взгляд. - Ладно, мне надоело! Мы уходим, уходим все, и не советую нам мешать!

(соображали на троих)

- Всякому гвардейцу, который отсутствовал, когда ему полагалось быть в заступающей на дежурство шан фань*, наказание сорок ударов легкими палками за каждый день, - затянул, развернув свиток и не обращая внимания на монголов, командир стражников. - Всякому гвардейцу, который удалился от вооружения, наказание шестьдесят ударов тяжелых палок. Если же самоуправно отлучился с места выполнения службы, наказание увеличивается на одну степень. Тем, кто преднамеренно избил человека с нанесением ему состояния фэйцзи**, полагается ссылка. Всякому же дезертиру наказание удавлением.
- Забыл убийство непосредственного командира, - подсказал безнадежно каллиграф; если его голове и будет суждено красоваться на площади, так по крайней мере не после казни.
И стражники это тоже поняли. То ли стремясь устрашить радостно ухмыляющихся монголов, то ли подбадривая сами себя, они завопили и бросились в атаку. Только этого и ждали Бурак и остальные, стоявшие во дворе. Саклаб с еще двумя бойцами остановил стражу в узком для такой толпы дверном проеме, и прежде чем кто-то из ханьцев сообразил откуда надвигается новая опасность, засвистели кривые сабли. Два стражник упали сразу, один с глубокой раной в основании шеи, там, где его уже не прикрывал легкий панцирь, другой вообще лишился головы от молодецкого замаха Бурака. Надвинувшись с двух сторон на врага, монголы продолжали рубить противников, не давая тем самим ни ударить, ни размахнуться, в искусстве мечного боя всадники великого хана куда как превосходили простых городских смотрителей, да прямые тяжелые мечи последних уступали в такой схватке легким саблям.
Четверка во главе с Гуюк-нойоном в это время продолжала следить за залом, выхватив предварительно клинки из ножен.
Бэй Ке не сумел разглядеть, есть ли у высокого юноши при себе свиток или нет, и стал пробирался к нему сквозь толпу. Пришлось опуститься до проползания между ногами, шансов растолкать всех этих людей у старика не было. У самого края освобожденного для драки пространства он поднялся на ноги и теперь пытался высмотреть ценную бумагу, наклоняясь и нетерпеливо подскакивая.

(и дальше тоже)

----------
*шан фань - заступающая на дежурство смена.
**фэйцзи - инвалидность: лишение одной конечности, слабоумие, глухота.

Паника среди зрителей усилилась, но деваться им было некуда; разве что выскакивать в окна. Шэ сунул девчонке в руку ножны: держись крепче! Чтобы протолкаться к заветному выходу, пришлось несколько раз дать непонятливым местным жителям зажатой в кулаке рукоятью. Но когда до свободы оставался какой-то шаг, дверной проем загородил еще один стражник (видимо, из тех, кто прибежал на подмогу). Чань взвизгнула, Шэ не успел остановиться, и клинок вошел не вовремя подвернувшемуся служителю закона в живот.
Заметив, что главный объект разгоревшегося конфликта решил пробиваться наружу собственными силами, Гуюк коротко бросил команду, и двое воинов кинулись следом. А в дверях все уже было кончено, пять трупов, изрубленных буквально на куски, вот и все что осталось от слишком ретивых стражей порядка. Визг девчонки отвлек десятника от созерцания картины побоища.
- Саклаб, лошади! Бурак, Воргул, за мной!
Разделившись, монголы побежали в разные стороны, одни к коновязи, другие на подмогу каллиграфу.
Бэй Ке, наконец, разглядел, что у чжурчжэня нет ничего, похожего на нужное послание. Но что если он отдал свиток девчонке? Старик по краю толпы, запинаясь о ноги, но не рискуя отойти ближе к середине зала, заторопился в направлении Шэ и Чань. А там, на заднем дворике, уже кипело небольшое сражение; подмога еще не знала, что с их товарищами все кончено, и видимо только поэтому не отступила, как подсказывал им здравый смысл. Каллиграф подтолкнул девчонку:
- Беги! И не останавливайся!
А как же господин Шэ? Но вместо вопроса Чань судорожно кивнула, покрепче сжала драгоценный ящик и кинулась бежать со всех ног. Ее никто не остановил.

(сообразили бы и на четверых, но Сайонара в отсутствии)

Прежде чем пара стражников догадалась воспользоваться самострелами, которые они притащили с собой на спине, во двор вбежали Гуюк и дополнительные силы. Вшестером они быстро покончили с ханьцами. двое были убиты, двое серьезно ранены, из монголов несколько царапин получил только грузный неповоротливый Сумен.
Выскользнувшие из двери вслед за монголами две девушки со страхом и восхищением смотрели на бойню. Одна из них приметила Чань, дернула вторую за яркий рукав.
- Смотри.
А слепая бежала вперед, боясь остановиться. Что-то неподвижное мазнуло по рукаву, потом слева дохнуло едва заметным ветерком. А в следующее мгновение что-то до обиды твердое и большое неожиданно встало на пути. Девчонка осела на землю, одной рукой держась за лоб, второй за ящик у забора, и вдруг разревелась в голос. Кто-то присел рядом, мягко тронул. Девичий голос:
- Тебе плохо? - Не дождалась ответа: - Не плачь, мы поможем.
Четыре маленькие руки подняли не сопротивляющуюся Чань и повели; голоса хором утешали.

(и заключительный пост)

История вторая. Каллиграф
Эпизод второй

- Ну, так что же там? - гостя снедало нетерпение. Никифор подошел к Шэ и перегнулся через его плечо, скользнув острым взглядом по горлу грамотея. Правой рукой проверил, легко ли вынимается спрятанный кинжал. Содержание текста лучше сохранить в тайне...
- Необычно... - каллиграф, недоуменно хмуря брови, от чего его лицо не становилось взрослее, сколько он ни старался, перевернул карту.
Некоторое время он пытался разобрать каракули на ее обратной стороне, потом снова вернулся к изучению надписей вокруг картинок.
- Снежная влага... чистый... сливаться... с водой из источника...
Кисть, то опережая, то отставая выводила на бамбуковой дощечке иероглифы, которые читал Шэ.
- Приготовлю чай, чтобы закрыть сердце от тревог? Что же это за пометки такие?
Гостю не очень хотелось чая. Медовухи бы, да где ее тут достать?! И вообще неспешность местных часто злила, но ведь не будет читать "не закрыв сердце от тревог"... Никофор уселся, поняв, что разгадка тайны и расправа со свидетелем откладывается. Он в нетерпении запустил пальцы в бороду.
- Да, только побыстрее бы. Не выходит, что ли?

(c СонГоку)

Взором и мыслями его молодой собеседник витал где-то далеко, среди поющих барханов, которые окружали маленькую приграничную крепость, и потребовалось усилие и время, чтобы взгляд опять стал осмысленным.
- Почему? - чуть обиженно спросил каллиграф. - Но текст зашифрован.
Он подождал вопроса, а когда того не последовало, добавил:
- Здесь написано стихотворение мастера Лу Юя.
- Какие еще стихи? - бороде пришлось выдержать небольшой рывок, а на лице проступило недоумение. Эти грамотеи везде найдут какие-то премудрости! - Там должно быть про место... - гость осекся, слова про шифр дошли до мозга. Мелькнула мысль, а не поспешил ли он недавно с крайними мерами. - Чтоб их хвостатые демоны! И как же быть? Как эту штуку верно читать, никто не знает... живой.
Шэ нашел чистую дощечку и, приоткрыв от усердия рот, переписывал на нее текст с обратной стороны карты.
- Почему же? - рассеянно повторил он, положив две дощечки рядом и сравнивая написанное. - Это просто... Нужно всего лишь знать, в какой последовательности взять иероглифы из обоих текстов. Думаю, что разберусь.
К тому времени, как Шэ почти окончательно "разобрался", его посетитель был готов не только наглядно продемонстрировать неспешному каллиграфу свое неудовольствие, но и всю крепость разнести по камешку.

(и Хигф еще в ожидании Далары)

Начальник гарнизона шел неторопливо. Он напоминал пустынного хищника, облачившегося в белые с узором длинные одежды. Размеренно, в такт шагам, позвякивало массивное металлическое ожерелье. Охране ворот уже передали приказ не выпускать иноземца без особого распоряжения, а значит он останется в форте по своей воле или против нее. Любопытство – что такое особенное ему понадобилось от каллиграфа? – не повод для поспешности. Юный, мало приспособленный к жизни на краю империи в песках отдаленного «нигде», Шэ напоминал Лай Зо того столичного молодого человека, каким был когда-то он сам. Единственный действительно образованный человек здесь заслужил особое отношение начальника форта: дружелюбно снисходительное, благосклонное. Каллиграфу прощались легкие огрехи, за которые других немилосердно наказывали.
Лай Зо задержался на мгновение у входа в комнату, прислушиваясь, есть ли кто внутри. Оттуда доносились шорох одежды, звуки шагов. Лай Зо нашел взглядом так и не отстиравшееся чернильное пятно на занавеске. И резко отдернул ее. Шэ Дзянь, скорчившись над столом; верзила над ним; нож, нацеленный в шею. Окрик. Резкий звук – меч вылетел из ножен.

История пятая. Эпизод первый.
Чжушуай

Шумный, по-муравьиному деловитый южный городок на границе царств Сун и Ляо мало походил на форт, ставший за долгие годы привычным. Как и на Бэйдзин, где прошли детство и юность начальника гарнизона. Здесь были и песок, и зелень, вокруг городка раскинулся прозрачный лес – сосны, дубы да ивы. Люди здесь живут по-деревенски, каждый насквозь знает соседа. И никакой военной дисциплины.
Лениво откинувшись на широкую спинку скамьи, одну ногу положив на сиденье рядом с собой, военачальник предавался блаженному отдыху. Свободное белое одеяние рекой растеклось вокруг. Пальцы в кажущемся беспорядке трогали струны, из хаотичных звуков рождалась сложная мелодия, с трудом улавливаемая поначалу. Мысли Лай Зо блуждали, не занятые решением насущных проблем. Музыка скрашивала ожидание.
Юноша, безусый, с нелепо торчащим пучком еще недостаточно отросших волос, поставил на низкий столик поднос с чайными принадлежностями.
- Отец просит почтенного гостя насладиться этим драгоценным чаем из его личных запасов.
Фразу хозяйский сын наверняка заучил, возможно, со слов родителя. Гость, который платит столько денег, не может не быть драгоценным. Лай Зо кивнул с мимолетной усмешкой. Память как нарочно подставила на место этого юнца другого, очень похожего. Неопытного и чудаковатого.
Струна сердито скрипнула, вторя настроению музыканта, и затихла – Лай Зо приступил к чаепитию.

(пока это Далара, сейчас остальные подтянутся)

...Пустыня, куда ни кинь взгляд, царство песков. Мелкая пыль скрипит на зубах, забивается в глаза и нос. Крошечный отряд: два начальника смен, телохранитель командующего и сам Лай Зо Ши. Кажется, что песчаная пыль избегает белоснежных одежд командира, хотя в изобилии осела на бурых с синим штанах и куртках остальных. Четыре пары глаз вглядываются в основание приближающегося столба пыли. Вот-вот должен прибыть караван с новобранцами...

***

Последний (по крайней мере, всем хотелось так верить, потому что с каждым днем сил оставалось все меньше и меньше; казалось, что еще один день на раскаленной сковороде солончаков никто не переживет) участок пути показался всем бесконечным. Неровная тень горной стены, будто в издевку, не заполняла широкого старого ущелья и не давала прохлады. Караванщик спешил добраться до последней заставы как можно скорее, солдаты, которым было поручено охранять товары и людей, а заодно доставить в форт живой груз, не расходились с ним в желаниях, поэтому остановки делались короткие.
Новобранцы (а их мнения все равно не спросили, да и едва ли выслушали бы) молча дремали, кто как умел скрываясь от палящего солнца, в поскрипывающей повозке. Им сказали: будете возмущаться – пойдете пешком. Лишь один из них, опершись локтем о высокий край повозки, рассматривал расстилающуюся вокруг блеклую пустошь и серую, изрезанную трещинами, словно панцирь старой черепахи, скальную гряду, за которой поднимались, почти сливаясь с выцветшим небом, далекие горы. Мелкие камешки хрустели под копытами и колесами; редкие пучки жухлой растительности были жесткими даже на вид.

(теперь втроем: SonGoku, Bishop и я)

Всадник во главе колонны приподнялся на стременах, прокричал что-то неразборчивое, указывая плетью вперед, откуда вдруг дохнуло таким жаром, что сразу стало понятно: до того путники не знали пекла.
У подножия высокой дюны показался форт – стены с зубцами и поднимающиеся над ними башни, - а рядом в обрамлении сухого тростника манило обещанием прохлады озеро в виде полумесяца. Гладкая вода зеркалом блестела на солнце. Четверо всадников у ворот казались демонами ада.
Лошади, усталые всадники, пыльные тюки, неторопливый караванщик шуршит бумагами, проверяет вещи. Новобранцы выстроились неровной шеренгой, переговариваются настороженным шепотом; их пока не одергивают. Начальники смен спешились, прохаживаются вдоль шеренги, делают первые прикидки. Вот один, Ся Хой, подошел вплотную, постукивая себя по ноге прутом.
- Ты, - указал им на тощего сутулого паренька. - Как звать?
Тот переминался с ноги на ногу, словно раскаленный крупный песок прижигал ему ступни даже сквозь обувку; впрочем, так возможно и было на самом деле. Растрепанные волосы казались седыми от белой пыли. Мальчишка выше остальных новобранцев и от этого кажется еще неуклюжее, он похож на жеребенка, уже достаточно подросшего и крепкого, чтобы ходить под седлом, но еще чересчур длинноного и нелепого.
- Люди устали и хотят пить, - ломкий голос сел от того, что в горле пересохло еще несколько дней назад. – Почему не дать им воды, а потом задавать вопросы?

(японское трио в действии!)

- Гляди ж ты, какой умный выискался. – Ся Хой оглянулся, будто призывая в свидетели окружающих.
Командующий фортом излучал спокойствие человека, который расположился с удобством и ждет занятного представления. Серый конь под ним повел ухом, отгоняя надоедливую муху.
- Ты знаешь, что делать, лучше меня, – продолжал Ся Хой; действительно надменного взгляда не получилось, приходилось задирать голову, чтобы видеть скуластое лицо мальчишки. - Может быть, тебя поставить начальником смены? Или сразу закопать в песке, чтобы ты не поднял восстания?
Из насмешливого лицо стало суровым, еще страшнее из-за скрывающей половину лица черной бороды. Прут хлестко стегнул выскочку под колени; паренек уселся в сухую горячую пыль с обиженным выражением, словно не ожидал от жизни такой подлости, но в долгу не остался – швырнул Ся Хою в лицо пригоршню песка. Рука юного наглеца дернулась к поясу, как будто за мечом, хотя откуда ему владеть оружием? Бородач попятился, отплевываясь и бормоча проклятия сквозь зубы. Отброшенный прут взметнул фонтанчик песка. Ся Хой протер глаза и потянулся к рукояти меча, чтобы раз и навсегда избавиться от нахала. Остановил его резкий окрик. Лай Зо наклонился вперед, навис над участниками постыдной перебранки, как гора над людскими постройками. Стычка развеселила его.
- Ты, Ся Хой, берешь этого юношу в свою смену. И гляди, чтобы с ним ничего не случилось. А ты, - командир впервые взглянул прямо на дерзкого новобранца, - веди себя уважительнее, если хочешь остаться в живых. Теперь отвечай на заданный тебе вопрос.

(японское трио в Поднебесной)

По шеренге ополченцев пробежал шепоток, стихший, как едва ощутимый ветерок под жарким дыханием пустыни, едва сменщик Ся Хоя, вечно хмурый, всем недовольный Пин Фу принялся наводить там порядок. Вытянув самых шустрых прутом между лопаток, отчего над провинившимися поднялись легкие облачка белесой пыли, а сами нарушители уставились в землю, он ухватил виновника беспорядка за шиворот; парнишка чуть-чуть повозился, неуклюже собирая длинные конечности, но все же кое-как встал на ноги. Коренастый Пин Фу присвистнул:
- Ну и каланча! Не лучше ли использовать тебя вместо дозорной вышки?
Мальчишка неуверенно улыбнулся.
- Меня зовут Шэ Дзянь, - торопливо и невпопад сказал он, вспомнив о начальнике гарнизона и его приказе. – Шэ Дзянь из столицы.

***
Когда стемнело, зажгли вычурные светильники. Хозяин, видимо, принял Лай Зо с помощниками за богача из столицы. Его не стали разуверять. Помощники отправились в город, а сам Лай Зо велел принести ему все для письма. Обмакнув кисть в тушь, он начал выводить замысловатые знаки. На ежегодном экзамене никакое умение не перешибет взятки от тех, кто не желает повышения для ссыльного начальника форта, но и терять навыки негоже. Кисть двигалась ровно и четко, без запинок выводя линии и ставя точки.
- Вы так красиво пишете, будто поэму сочиняете, - не выдержал мальчишка, который из любопытства прятался за углом.

(втроем, однако! несмотря на то, что третий участник далеко... хлюп...)

- Это лишь умение, его мало для истинной поэзии.
Кисть продолжала вести линию. Хозяйский сын вылез из своего убежища, подошел ближе, глядя с опаской и восхищением одновременно.
- Что же еще нужно?
- Талант.

***

- Новичок, Шэ Дзянь, опять устроил непорядок, - второму помощнику, похоже, была интересна реакция командира, возможно, он даже поставил на нее все свои деньги; в последнее время в форте распространилось подобное развлечение, и с этим ничего не поделаешь.
Начальник гарнизона и не собирался.
- Неужели?
Слишком много лишней мути вокруг этого молодого чжурчжэня, может быть, все же следовало сразу избавиться от него, несмотря ни на что. Лай Зо, сидя у очага, вылил в кипящую воду, где метались частички растертого в порошок чая, чашку верблюжьего молока. Перемешал варево и добавил в тонкостенный котелок топленое масло.
- Да, - помощник сел, чтобы не возвышаться над начальством. – Он поправил писаря своей смены. Мол, тот ошибся в знаке, эта мера обозначается не так.
Лай Зо невозмутимо потряс расписную коробочку с пшеном, будто проверял чистоту зерна на слух. Между делом поинтересовался:
- Что писарь?

(он с нами душой. И текстом тоже)

- С пеной на губах отстаивает свою правоту и клянет юнца. – Помощник, бритоголовый средних лет мужчина, дал волю скрываемой улыбке. - Но дело-то в том, что прав Шэ, этот знак действительно пишется иначе.
Командир насыпал в настой немного обжаренной в масле муки, добавил соли. Телохранитель с интересом заглянул в котелок, уже в который раз стараясь поверить, что эта жуткая смесь называется чаем. Он никогда не давал себе волю обсуждать с кем бы то ни было привычки начальства, но иногда они приводили его в большое недоумение так же, как и продолжительные беседы, которые Лай Зо то и дело вел с проезжими караванщиками.
- Он умеет писать и другие знаки? – осведомился Лай Зо.
- Да, и даже неплохо.
- Вот как? Тогда проследи, чтобы у него были письменные принадлежности, если он их попросит.

***
Галдели в тени, подальше от ворот и башни над ними, а заодно и широкой площадки, куда заводили лошадей и верблюдов менее прижимистых караванщиков, поближе к кухне, откуда пахло раскаленным маслом – уже начали готовить еду. Шумели безыскусно, зато обстоятельно; даже издалека можно было различить за взрывами хохота отдельные фразы. Особенной популярностью – судя по тому, что повторили ее раз, наверное, десять, - пользовалась шутка о том, что Шэ неплохо было бы обрить голову.

(упрямое какое-то трио)

- Зачем? – всякий раз с неизменным удивлением спрашивал объект насмешек.
- Так вся ж твоя родня ходит лысая! - отвечали ему. – Вы, собачьи дети, только хвосты носите...
- Моя родня построила Бэйдзин, - не обижаясь напоминал Шэ.
Под горячим солнцем тушь высыхала быстро; уже не первая пропыленная куртка украсилась именем своего владельца, а заодно и каким-нибудь пожеланием на удачу. Кто-то вспомнил, что у Пин Фу сегодня день рождения, и все сошлись на мысли, что просто необходимо как-нибудь его порадовать. В отличие от своего сменщика, ворчливый Пин Фу пользовался уважением солдат гарнизона, а при случае от него и поблажку можно было получить безо всякой взятки.
- Надо привести ему женщину, тогда он подобреет, - предложил самый шустрый, вечный автор большей части гарнизонных шуток и розыгрышей.
- Да где ж мы в пустыне женщину найдем? – возразили ему.
- И что с ней потом делать? – хором добавили еще двое.
Выдумщик получил небольный подзатыльник, чтобы не сверкал так сильно глазами и поменьше раскатывал губу. Следующие предложения: запускать петарды, испечь большой пирог (выдумщик получил вторую затрещину за предложение украсить его верблюжьими колючками), сделать флаг из белья и вывесить на весь день тоже не прошли. Шэ Дзянь, на мгновение вернувшись из неведомых другим заоблачных далей, сообщил, что можно кого-нибудь переодеть в женскую одежду, которую он видел на складе, где сушилась шерсть; от оплеухи столичного умника спас малый возраст и великий рост.

(зато сплоченное)

- Сделайте большую надпись на песке, чтобы ее было видно с башни, - вмешался первый помощник Лай Зо; в горячке спора никто не заметил, как он пришел.
Юные петушки поутихли.
- Если сделать надпись во дворе, ее будет плохо видно, да и затопчут, - высказался шутник.
- За воротами не затопчут, - возразил кто-то, жуя сухую травинку; животы у всех побулькивали в нетерпеливом ожидании обеда.
- А кто сделает? – засомневался выдумщик. – Надо ж без ошибок, иначе Пин Фу разозлится. Лично я не возьмусь, вот ей-ей не возьмусь.
Он посмотрел на бритоголового. Тот усмехнулся:
- Подарок-то от вас, не от меня.
Совещание вспыхнуло с новым жаром и длилось до тех пор, пока в неожиданной паузе не раздалась столичная скороговорка:
- А что требуется написать?
Все как один повернулись к Шэ. Щуплый приземистый пацан громко выплюнул травинку. Помощник командира выжидательно сложил руки на груди.
- Ты точно сумеешь? – засомневался выдумщик, с недоверчивым прищуром оглядывая Шэ.
- Да он здорово пишет, - вмешался один из парней, давнишний обитатель форта. – Я сам видел, он орудует кистью, как командир Лай Зо мечом.

("и духом тож" (с)Bishop)

Сызнова заспорили, на этот раз о том, что требуется написать – просто поздравление, какое-нибудь пожелание или, может быть, имя самого Пин Фу. Сошлись на имени с пожеланием долголетия.
- И чтобы от болезней какую-нибудь защиту, можно? – спохватился другой ветеран, вспомнив, как начальник смены не так давно страдал животом, то ли съев чего-то нехорошего, то ли глотнув в походе протухшей воды.
Телохранитель начальника гарнизона вывел троих, включая Шэ, за ворота, о чем-то шепотом переговорив со стражниками, видимо, просто рассказал им замысел. Парни активно закивали и выпустили «поздравителей» без возражений. Сам бритоголовый остался в воротах, то ли решил приглядывать со стороны, то ли не жаждал покидать тень.
На крытой площадке пятого яруса караульной башни появился Лай Зо, заставив разморенных солнцем подремывающих солдат вскочить и вытянуться по струнке. Командир кинул на них строгий взгляд; дозорные смутились, вздохнули с облегчением только когда получили взмах рукой: «вольно». Начальник гарнизона подставил загорелое лицо горячему ветру. Сощурился, приложил ладонь к глазам и удивленно поднял брови. Караульные смутились еще больше, не зная, следовало ли доложить о том, что Шэ Дзянь находится за воротами и занят там чем-то непонятным: выводит ножнами у подножия дюны быстро заносимую песком надпись, или это в порядке вещей и их, дозорных, совершенно не касается.

("всем сердцем и печенью" (с)не помню кто)

Выводить надпись пришлось уже несколько раз, стоило ее завершить, как все надо было начинать сначала. Шустрый выдумщик поднатужился и выдал мысль, что если бы песок был мокрый, то иероглифы получились бы лучше, да и «каллиграфу», как уже прозвали Шэ остальные, было бы сподручнее. Воду носили из озера, но ведро шутникам выдать отказались, и они приспособили под это дело шлемы. Наблюдающий за беготней внизу с «галерки» Лай Зо закусил губу, чтобы не рассмеяться недостойным образом перед подчиненными, даже прикрыл лицо широким рукавом. От воды песок слипся пластами, и надпись не становилась четче, сколько Шэ ни возил по нему ножнами.
Наконец-то троица внизу нашла достойный выход из создавшейся ситуации: с помощью все того же клинка нарезали тростника, что в изобилии рос вокруг озера, хоть жухлый и пожелтевший, зато высокий. Стебли увязали в длинные жгуты и уложили, следуя указаниям Шэ. Получилось даже изящно. Лай Зо прочитал надпись и не сумел удержать громогласный хохот, от которого вздрогнули забившиеся в угол дозорные.
- Чего же они пожелали бедняге Пин Фу? – восхитился командир гарнизона. -Изысканности или диареи?!
Кажется, ответ на этот вопрос занимал если умы не всех троих шутников, то хотя бы одного из исполнителей. Потому что именно Шэ Дзянь чему-то улыбался про себя, вытирая ножны, а когда за спиной бритоголового телохранителя заметил невысокую одетую в белое фигуру, зарумянился, точно юная девица, и принялся что-то искать у себя под ногами. Лай Зо уже восстановил свою обычную безмятежность, только глаза все еще лучились весельем. Заложив руки за спину, он остановился перед долговязым пареньком.
- Значит, твое имя Шэ Дзянь... Покажи-ка мне твой меч.

(отпустили, называется троицу погулять...)

Чжурчжэнь замешкался, телохранитель поторопил его добрым тычком – когда спрашивает начальник гарнизона, не время смущаться. Мальчишка еще больше ссутулился, напрягся, одно плечо выше другого, настороженный взгляд исподлобья, не шуши*, а сплошное недоразумение. Неохотно протянул длинный прямой меч командиру.
- Надо же, - удивился тот, выдвигая из ножен тонкий старинной работы клинок и разглядывая заточенное лезвие, - все-таки целый.
***
Упражнение Лай Зо в каллиграфии вместе с потоком воспоминаний прервал второй телохранитель. Мальчишка-хозяйский сын смущенно отодвинулся, делая вид, что не он только что, открыв рот, следил за быстрыми, как рыба в пруду, движениями кисти. Просьбе уйти он повиновался, хоть и с заметным сожалением.
- Попробуй этот чай, - предложил Лай Зо своему помощнику. – Местные очень ценят его, и не зря.
Бритоголовый подсел к столику с чайным набором, понюхал уже почти остывший чай, выплеснул воду и налил свежую из кувшина на маленькой жаровне.
- Город небольшой, - начал он рассказывать, - здесь всего один гадатель. Его самого мне увидеть не удалось, но по рассказам он обычно сидит под навесом рядом с рыночной площадью обособленно, чтобы не мешаться с торговцами.

---------------
*шуши - ополченец, солдат на пограничной заставе

(вот и нагуляли)

Лай Зо обмакнул кисть в тушь и вывел «Бэйцзин», придерживая рукав кончиками пальцев левой руки.
- Что говорят о нем люди?
- Местные очень им довольны. Здесь все крайне суеверны, но знают цену вещам. По слухам, предыдущий гадатель несколько раз серьезно ошибся, после чего года три в этом городе не было гадателя вовсе. Нынешний занимается здесь прорицательством уже пять лет. Чаще всего вспоминают, как он помог найти заблудившегося в лесу ребенка и предсказал поджог так, что поджигателей успели поймать.
- По-твоему, он действительно видит будущее? – Лай Зо отложил кисть.
- Или хорошо знает, как заставить других в это поверить. – Телохранитель предпочитал соблюдать осторожность в подобных разговорах с начальством.
- Пожалуй, мне стоит самому поговорить с ним, - решил командир гарнизона затерянной в песках приграничной заставы Ша Чжоу.

***
- Чжушуай*! – в комнату Лай Зо вошел первый помощник, всколыхнулись тонкие занавески. – У нас пропал один из дозорных.
Похожий на коготь металлический наперсток задел струну, и та отозвалась жалобным звоном. От курительницы медленно поднимался ароматный дым.
- Отправить поисковый отряд. Кто пропал?

------
*чжушуай – командир гарнизона в пограничном форте

- Каллиграф, Шэ Дзянь. Его нет уже больше суток. Он выехал вчера перед рассветом, чтобы сменить дозорного в северной сторожевой башне, и с тех пор его не видели. Из башни пришел сигнал, спрашивают, почему нет смены.
Лай Зо подобрался, хищно сверкнули глаза.
- Ся Хой не желает посылать на поиски. – Поспешил добавить помощник. – Настаивает, что каллиграф наверняка уже умер в пустыне, и будет найдено только тело.
Взметнулись легкие белые одежды, звякнуло тяжелое ожерелье из крупной бирюзы в массивной оправе. Спешно отложенный инструмент тоскливо всхлипнул. Помощник радостно ухмыльнулся, предвкушая головомойку, которая ждала начальника смены.
До полудня гарнизон жил в непонятном для себя ожидании. Пин Фу прогнал со стены лишних солдат, чтобы ночная смена заступила на посты выспавшейся. И все равно между казармами и сторожевой башней то и дело сновали «гонцы», которым поручали узнать, не видно ли кого среди пустынного марева: одинокого всадника или высланного на его поиски небольшого отряда. Только довольный Ся Хой ухмылялся в клочковатую черную бороду. Когда солнце перевалило через зенит, подточенная надежда иссякла. Пошли толки и беспокойные разговоры; неизвестно, кто первым произнес слово «побег». Пришлось разнимать две драки; причиной одной был спор, способен или нет молодой каллиграф на подобную глупость. Вторая случилась, когда один из солдат поставил у лежанки, принадлежавшей Шэ, плошку с холодным рисом и воткнул в нее ароматические палочки, а другой утверждал, что хоронить бедового паренька еще рано.

(дальше говорить, что трио, уже даже пошло)

Наконец-то вернулась то ли погоня, то ли спасательный отряд – и не одни, а с каллиграфом, как немедленно доложили начальнику гарнизона. Мальчишка едва держался в седле и, дурак этакий, ухитрился потерять доспехи и шлем, скорее всего, бросил где-нибудь, чтобы спастись от солнца, из оружия при нем был только его собственный меч. К тому времени жара основательно подточила силы гарнизона, и солдаты могли только вяло переругиваться, лишь изредка вспоминая, с чего собственно начался спор. Многие, напрочь забыв об изначальной причине, занялись своими делами или спали в тени и казарме.
- Сторожевую башню видно чуть не с любой дюны! – вскипел Ся Хой, когда ему все-таки возразили, что едва ли каллиграф собирался бежать.
Новая ссора умерла, не разгоревшись как следует – уже открывали ворота, а через широкий двор стремительно шагал в вихре белых одежд разъяренный Лай Зо; заплетенные на варварский манер длинные тонкие косички разметались по его плечам, точно змеи. Ся Хой предпочел бы скрыться с его глаз долой, но командир гарнизона заприметил его, подозвал коротким взмахом руки.
- В моем гарнизоне ни один солдат не должен пропадать или гибнуть без веской на то причины. Так в чем дело?
Бежать вообще – дурацкая мысль, учитывая обстоятельства, а если сзади непреодолимой стеной встали собственные подчиненные, так и невыполнимая. Начальник смены бросил на причину всех своих неприятностей взгляд, который не обещал Шэ ничего хорошего.

(втроем... ковыр!)