(Reytar mo)

Ронин кивнул, тоже покосился на собственную руку; поддернуть рукав было нечем.
- Давно это было, не о чем рассказывать...
Он сложил потроха на большой плоский камень, заячью шкурку повесил сушиться рядом, тушку насадил на длинную палку, выструганную за время ожидания, и разместил над огнем.
- И хвастать нечем, - добавил он, вытирая руки и нож о траву. - Все мы глупости совершаем.
Смуглый чуть склонил голову набок, слушая собеседника, словно хищная птица, прислушивалась к шороху высокой травы в степи, когда теплый восточный ветер колышет ее, подобно волнам на Большой Воде.
- Да. Бывает и так. Бывает, что война становится глупостью, о которой не очень приятно вспоминать. Обычно так случается по молодости, когда душа ищет славы и не задумывается ни о чем кроме богатства и известности. Да. Это знакомо. Очень знакомо. У нас часто бывает то же самое. Но иногда война бывает необходима, что бы твое племя, твой род уцелели, могли жить дальше, а не ушли целиком в Страну Песчаных холмов…
Смуглый взглянул вдаль, словно вспоминая что-то прошедшее, прошедшее давно, но все еще яркое в памяти. Яркое и внушающее чувство гордости за себя, за то, что сделал, к чему был причастным.
- А у вас бывает так, что война необходима?
Спросил он своего долговязого спутника, все еще не отводя взгляда от далекой горной вершины.
- Бывает и так, - согласился ронин. - Не знаю, так ли уж обязательно было осаждать Осакский замок, а вот без предпоследней большой войны едва ли смогли бы обойтись. Хотя проигравшим ее уже не поможешь. Кто сражался за свою честь, кто - за свой клан, а в результате - либо сам себе брюхо вспарывай, либо тебе рубят голову как преступнику. Хорошо, что нам не надо на ту равнину, не думаю, что хочу вернуться туда.

(Bishop+Reytar)
Он закопал заячьи потроха, завернув их в листья, привалил тем же камнем.
- Лиса унюхает и отроет, ей тоже надо есть, - пояснил долговязый бродяга, сел на прежнее место.
- Да. – Смуглый коротко кивнул, соглашаясь со словами спутника. – Надо. Давным-давно все животные умели говорить и жили, не как живут сейчас, а вперемешку, кто где хотел. Затем Отец-Солнце, которого наши северные соседи зовут Великий Дух – Гитчи Маниту, собрал всех зверей и спросил их, довольны ли они своей жизнью. Часть зверей ответили, что довольны и Отец Солнце расселил их в должном порядке, могучих быков, волков и антилоп - в бескрайние прерии, коз, серых медведей и горных львов – в горы, рыб – в озера, даже в Большую Воду. Той же части зверей, которые были не довольны своей судьбой, Отец Солнце позволил сбросить шкуру, дал речь и научил, как обрабатывать кремень, как добывать огонь и заготавливать пищу, что бы не портилась. Так появились первые люди. Ворон дал начало племени кроу, кролик, которого вы зовете «зайцем» - людям оджибве. Степная змея стала предком ассинибойнов. У каждого народа есть первопредок-зверь, у каждого рода – зверь-помощник. По этому мы никогда не убиваем ради забавы наших одетых в шкуры братьев, пусть они и забыли связную речь. А если приходится отнять жизнь у одного из них на охоте – благодарим его за то, что позволил себя убить, что бы насытить нас и наших детей. Мы благодарим и Нана-Бошо – Духа Зверей, за то, что услышал нашу просьбу и направил нам навстречу одного из своих детей, дабы одеть нас, принести радость и сытость в наши дома. Так всегда было и верю, так всегда будет. Потому что только так мы возвращаем то, что взяли и круговорот жизни не прерывается…
Смуглый еще раз взглянул на висящий в вышине диск солнца, поднялся и молча отправился проверить поставленные петли.
Ронин посмотрел ему вслед, покачал головой. Большей части слов, которые произнес его спутник, он не понял, но в целом мировоззрение ничему не противоречило.
- Вот только почему он считает, что звери разучились говорить? - удивился бродяга.

- Вот только почему он считает, что звери разучились говорить? - удивился бродяга.
Смуглый бродяга, которого за Очень Большой Водой, в родном племени Пикуни, входившем в союз племен, которые белые люди лет через сто назовут "Черноногие", называли Старое Солнце, шел по зарослям легкой неслышной походкой привычного к дальним пешим переходам странника. Он старательно перемещался из тени в тень, держась все время с подветренной стороны, что бы ни один зверь не мог учуять запаха человека, пока он обходит ловчие петли. В двух, наиболее далеких друг от друга петлях, дергалось по большому, жирному, хорошо откормленному зайцу. Осторожно приблизившись к ним, Старое Солнце оглушил обоих ударом рукояти топорика, после чего задушил оглушенных зверьков, что бы не портить шкурку, привязал их к поясу и отправился назад, по пути снимая ловчие петли до следующего раза, так как в этих местах ни он, ни его долговязый спутник не собирались задерживаться надолго. Вернувшись к костру, на котором жарился первый пойманный сегодня заяц, уже источающий аромат жареного мяса, Старое Солнце молча протянул спутнику обоих принесенных зверьков и сел у костра все так же, скрестив ноги. Развязав один из лежащих у костра кожаных мешочков, он извлек куда более простую трубку, чем та, которую он доставал ранее, набил ее какой-то смесью, из другого мешочка и раскурив от горящей веточки, затянулся, выпуская струю светлого дыма высоко вверх, словно надеясь, что клубы этого дыма обовьются о видные вдалеке вершины гор, словно плавно плывущие по небу облака.
- Есть ли у тебя женщина, которая всегда рядом с тобой, которая убирает твой дом и помогает тебе во всех делах? - Неожиданно спросил он долговязого, не отрывая взгляда от плывущих в вышину струек дыма.
- Женщина?
Раздобыв в ближайшей роще бамбуковых листьев, ронин расстелил их на камне, разложил готовые куски мяса, сам устроился в стороне – чтобы не запачкать кровью спутника и еду. И сейчас аккуратно разделывал тушки. Спутник придумал хорошо, если нажарить мяса впрок, можно будет взять с собой и не придется жевать холодный рис в очередной крестьянской лачуге.
Ронин вытер мокрый лоб тыльной стороной ладони. Лето в этом году жаркое.
- Есть одна, - сознался он. – Если еще не забыла. Вот только помощи у нее просить – себе бывает дороже.

(Bishop to kaita)

Ревела Миеликки долго, хотя не сказать, чтобы очень. Солнце еще больше сместилось к закату, а вокруг ничего не изменилось: все так же щебетали странные птицы, все так же ластилась к камням склона непривычно яркая трава, по-прежнему звенела нескончаемая песенка бегущей воды. Совершенно точно слезы ничему не помогали, значит, и смысла реветь никакого. Размазав по щекам остатки слез, девчонка встала на колени, вымыла лицо водой и огляделась. Никого. Нащупала висящую на шее металлическую бляху с цветами да птицами, вдруг поможет? Любопытная птичка прискакала, стала таращить глазенки.
- Птичка, птичка, покажи мне дом, - попросила Миеликки.
Сине-белая птаха внимательно осмотрела человека, открыла клюв, чирикнула и вспорхнула вдруг. Девчонка стремглав кинулась за ней. На этот раз даже в воду не сверзилась, хоть и неслась по камням не глядя. Соскочила на берег, зашуршала высокой травой.
Бег меж деревьями закончился неожиданно – земля-земля и вдруг ничего. Пташка упорхнула. Миеликки подкралась к обрыву, заглянула вниз. Да тут высоты-то всего ничего – камень, на каком она сидела утром, и тот побольше. Зато внизу обнаружились трое: два человека и лошадь. Ой, странные какие, темные, черноволосые, в непонятные тряпки замотанные. Может, они знают дорогу? Недолго думая, Миеликки спрыгнула к необычным людям. Тут же зажала уши от ударившего в них рева, растерялась.
Хаяши разглядывал драгоценные свитки, хмурил брови, переделывать придется много, больше, чем он надеялся. Высохшие он складывал на фуросики, один, размокший совершенно, выбросил в кусты, потом слазал за ним, порвал на куски и закопал. А вдруг кто-то наткнется, кому не следует? Бед не оберешься!
Оставалось еще пять свитков, когда рядом зашумел воздух, что-то тяжелое грянулось оземь. Хаяши поднял голову - и так и застыл на четвереньках с разинутым ртом и округлившимися глазами. Белая шапка волос, чудная нездешняя одежда, белые прозрачные глаза, босые ноги, а самое главное - вот этого не перепутаешь, - торчащие изо рта длинные клыки. Попятиться не удалось, хотя очень хотелось.
- Наманари, - обреченно прошептал Хаяши. - Что здесь забыла? Нет тут твоего мужа...
Ой, ну и страшные у них лица... Перекошенные все, злобно оскаленные, цвета непонятного. Уроды какие-то. Еще и лопочет что-то, ничего не понять, только шипение слышно. А вдруг это змеи, перекинувшиеся в людей, а она наткнулась на их логово? Миеликки застыла, напряглась.
- Не тронь меня! – крикнула. – Не тронешь, не обижу.

(Далара to Bishop to)

Надо бы сложить мудру гебакукен, но как переплетешь пальцы, если зажимаешь ладонями уши, чтобы не слышать вопля демона? Хаяши рискнул освободить одну руку, начертил в воздухе защитный знак. Демон не исчез.
- Ты почему бродишь среди дня? – возмутился мальчишка. – Твое время – час Крысы! Вот в него и являйся! И не ко мне!

Миеликки обиделась на маленького смуглого человечка, начавшего ни с того ни с сего махать рукой и кричать. Еще и язык незнакомый, тут и не ответишь. Обидевшись, надула губы, свела русые брови. Лошадь, хоть и с опаской, подошла к девчушке и ткнулась мордой в плечо. Миеликки дернулась от неожиданности, и привычным жестом положила руку животному на холку, потрепала. Улыбнулась.

Воспользовавшись удобным случаем, Хаяши сгреб фуросики со свитками – несколько вывалилось, пока он, отползая, завязывал на весу узел, но поднимать было некогда, надо было спасаться как можно скорее, - нырнул в кусты. И хотя ноги умоляли ничего не предпринимать, ударился в бега.

Светловолосая отвлеклась от лошади, повернулась на шум, но человека-змеи и след простыл. Остались только испещренные черными разводами листы. Второй змеиный человек тоже куда-то запропастился, осталась только лошадь. Но что с нее толку, она ж худенькая и маленькая, на ней не поедешь никуда. Даже влезать не стоит, не вынесет.
- Бедненькая, - сказала ей Миеликки. - Ты совсем крошечная, наверное, еще молоденькая, да? И кормят тебя плохо, отощала. Не поеду на тебе. Скажи только, в какую сторону идти.
Лошадь мотнула головой. Девушка еще раз потрепала ее по холке, подобрала "змеиные" грамоты и пошла туда, куда, по ее мнению, указала лошадь.

(Hikari mo)

Миеликки грустно брела по лесной тропке, волоча ногу за ногу. Брела уже долго, солнце вот-вот совсем сядет, а дома так и не видать. Мама, наверное, волнуется уже. И братья с сестренкой вернулись. А отец не вернулся, но когда приедет, будет злой и серый от волнения. Он всегда такой, когда что-нибудь случается. И случится, вернее, уже случи... ой!
Под ногами вдруг оказалось что-то большое, темное и, кажется, живое. Оно дышало с тихим свистом, взлетевшим неожиданно до громкого храпа, но было поздно. Девчонка споткнулась, ляпнулась на землю, подставив руки, чтобы не влететь носом, и вытаращилась на сморщенное длинноносое лицо старика.
Странный человек сразу же открыл глаза и непонимающе уставился на Миеллики.
- Наманари? - не без доли страха произнес старик, - что тебе нужно от меня? Rin!
И пальцы, сам собой сложившиеся в печать остановились перед самым лицом девчонки.
Старик повторил последнее слово, снова сделал жест руками и непонимающе посмотрел на Миеллики.
Опять то невразумительное сочетание звуков... Может, они так всегда начинают говорить? Или это не оно, а другое, просто похожее? Девушка недоуменно поглядела на выставленные перед ней руки, осторожно дотронулась пальцем. Ничего не произошло.
- Ты кто? – спросила она темного старика.
«Что это за странные слова? Может, она вовсе не демон? Тогда…»
Тошимару бегло прочитал какое-то заклинание и попробовал заговорить, скорее обращаясь мыслями, нежели словами:
- Кто ты? И что делаешь в моем доме?
Надо же, старик говорит все так же чудно, но теперь почему-то понятно. Вот диво.
- В твоем доме? Ой, извини, я не знала, что ты живешь на этой тропе. Я тебя не заметила, - честно призналась Миеликки.
«Значит, она не Наманари. Тем лучше».
- Меня зовут Тошимару. Я местный колдун. Мой дом сгорел этой ночью. А как зовут тебя и откуда ты?
Девушка села, поджав ноги, отряхнула с ладоней и колен прилипшие сухие листики, землю, веточки. Руки уложила на колени, а сверху поставила подбородок. Светлые глаза заблестели любопытством.
- Я из «Рощи больших камней у моря», а звать меня Миеликки. Вы знаете, как мне попасть домой?
«Роща больших камней у моря. Никогда не слышал о такой», - подумал Тошимару но вслух лишь ответил.
- Я знаю как тебе это сделать. Но это очень сложно и нам нужно будет постараться, чтобы ты попала к себе домой. Ты готова приложить все усилия?
Колдун сел рядом и с интересом заглянул в лицо девушки. Та отшатнулась, закрыла лицо руками, даже зажмурилась.
- Не кради мою душу, колдун! Она не для тебя.
Миеликки несколько мгновений посидела с ладонями, прижатыми к лицу, убедилась, что никто их не отрывает, и добавила:
- Сначала я хочу найти мужа. Я не могу вернуться домой одна.

«Ты должен быть осторожнее, если хочешь использовать ее, Тошимару».
-Жениха, говоришь? А жених из моей страны тебя устроит? Я готов помочь тебе найти его, но тогда и ты должна будешь кое-что сделать для меня, - голос колдуна звучал не громче шороха травы, а взгляд его был нарочито опущен вниз.
Миеликки раздвинула пальцы и опасливо выглянула сквозь получившуюся щелку.
- А они красивые, сильные и добрые, ваши женихи? Другого мне не надо, других и у нас много. Кузнец вон...
На лице колдуна появилась легкая улыбка
-Конечно же. Таких женихов, как у нас, ты нигде не найдешь. Это я тебе точно говорю. Так ты принимаешь мое предложение? – взгляд колуна мельком скользнул по лицу девушки и снова упал на траву.
- Принимаю. Только ты пообещай не трогать мою душу. Обещаешь?
Миеликки рискнула отнять руки от лица и теперь уперла испытывающий взгляд в подбородок колдуна. Момент чем-то походил на церемонии, когда все серьезные, задумчивые и торжественные. Как когда ей последний раз давали имя. Наверное, надо изобразить на лице что-нибудь подходящее. Попыталась, не вышло. И тут, как назло, громким рокотанием дал знать о себе голодный желудок. Девчонка обхватила его руками, чтобы замолчал.
-Обещаю, сразу же ответил колдун, да и в принципе не соврал, поскольку душа девчушки из дальних земель ему не требовалась. Посидел немного молча и добавил, - Ты голодна? Тогда мы можем отправиться в город, в чайный домик. Только сними эти свои зубы, они пугают простых людей.
Миеликки пожала плечами и вынула изо рта длинные "клыки". Странно, что они кого-то могут напугать. Но раз колдун просит. К тому же, он не говорил, что там, куда они идут, будет обещанный жених. Не перед колдуном же красоту наводить.
- А что такое "чайный домик"?
-«Чайный домик» - место где можно поесть и отдохнуть, - конечно придется немного повозиться с девчонкой, объясняя ей традиции страны, в которую она попала, но это стоило того, - Так ты готова?
- Пойдем, - сказала Миеликки и встала во весь рост.
Даже многое повидавший колдун сейчас был глубоко шокирован. Девчонка (а в ее возрасте Тошимару не сомневался) оказалась на две головы выше него. Найти такой жениха – дело очень непростое, но с другой стороны, колдун и не собирался выполнять свое обещание. Немного постояв, приходя в себя после увиденного, старый колдун отправился в сторону Утстуномии:
-Не отставай, - только и произнес он.
(тот же состав)

Перед ними уже открывалось священное ущелье Охийя, когда процессия сделала еще один короткий привал, потому что конь Кисаки вдруг заупрямился и скинул наездницу прямо в преграждавший дорогу ручей; хорошо, что было не глубоко, обошлось фонтаном брызг и хохотом спутников. Но все-таки пришлось остановиться, чтобы девушка могла переодеться, а наместник, воспользовавшись случаем, вышел размять ноги. Кисаки передала меч брату, взяла сухую одежду и, огрызаясь на шутки, нырнула в густые кусты. Никто не обратил внимания, как из короба с подарками настоятелю и монахам выскочил рыжий лисенок и, едва заметно прихрамывая, убежал к скалам.
Солнце еще не садилось, но зависло над самой кромкой гор и, хотя еще не стемнело, настоятель выслал навстречу гостям послушников с фонарями, чтобы указать путь и отпугнуть возможных злоумышленников. В почтительном молчании притихшие молодые люди миновали огромную высеченную из скалы фигуру Хейва Каннон, с бесконечным терпением взирающей на несовершенный мир вокруг. Угомонились даже самые голосистые.
У ног богини, где тропа расширялась, всадники спешились и отгородили полотнищем место для отдыха. Наместник, сопровождаемый послушником, прошел внутрь глубокой пещеры, где его уже ждал настоятель и старшие монахи. Следом отнесли и подарки. Обезьянку привязали возле лошадей, и та немедленно поднял крик. Кисаки принялась угощать возмущенного зверька кусочками персика, только так удалось кое-как успокоить негодующего господина Како. Разложили циновки и приготовились ждать, когда Теншо Токисада насладится беседой с монахами и молитвой; впрочем, на счет последнего свита к недоумению и беспокойству обитателей храма отпускала двусмысленные шутки.

Дядюшка устроил штаб-квартиру в небольшом доме ближе к окраине города. Здесь под видом семьи со слугами жили все местные агенты и здесь же под видом проезжих родственников останавливались следующие этим путем агенты из других городов. Иногда они действительно были родственниками. Макуро видела этот дом в первый раз.
Повозка остановилась, и Масачика резвым колобком вкатился в большие ворота. Макуро следом за ним вошла в сад, густо заросший всевозможной растительностью. Позади слуги возились с повозкой. Молодая женщина пригляделась и улыбнулась, хоть веселья в той улыбке и не было.
- Дядя Чика, я вижу, ты выращиваешь весьма хорошие и полезные растения.
- Ага, красотка. Думаю, некоторые из них тебе могут пригодиться, - когда Масачика так шутливо и откровенно подмигивал, двигалось все его круглое лицо. – Особенно хорошо в этом климате растут глицинии.
Едва они приблизились к дому по выложенной крупными плоскими камнями дорожке, как на террасу из-за кустов выскочил довольно высокий мужчина. Голова повязана голубеньким платком, в руках маленький деревянный ковшик с водой, явно прихваченный у колодца в саду. Раскрасневшийся, запыхавшийся.
- Это Такэ, наш агент в местной полиции, - объяснил Масачика. – Это Макуро.
Такэ коротко поклонился и рассказал, что почти сразу после приема господин наместник изволил ехать в Охийя, и сейчас кавалькада направляется к городским воротам. Лицо Макуро приняло угрюмое выражение, а рука сама потянулась к кинжалу, скрытому под одеждой. Масачика коротким прикосновением остановил ее.
- Спасибо, Такэ, мы обязательно воспользуемся этой информацией.
Человек в платке поклонился еще раз, жадно отпил воду из ковшика и поискал взглядом, куда бы его положить. Макуро забрала у него ковшик и расспросила об охране наместника.
- В городе нападать на него не стоит, - подытожила она.
- Но за городом начинаются равнины, в которых сложно спрятаться, - возразил Такэ, знающий окрестности, как свои пять пальцев.
- Неужто ни единого кустика, ни одной канавы? – уперлась Макуро.
- Ну почему же, есть лес неподалеку от Охийя, густой и очень удобный.
- Вот и не будем беспокоить городскую полицию, убивая Токисаду прямо у них под носом. Лес там очень кстати. Спасибо. Увидимся.
С этими словами Макуро ринулась в дом, хмуря брови и явно что-то вычисляя. Двое мужчин недоуменно посмотрели ей вслед.
- Женщины... – только и сказал Такэ.

На дороге в Утсуномию


Нога за ногу... нога за ногу – можно дойти куда угодно. Если знать – куда. Хаяши не знал. Он бы вернулся, если бы не был уверен, что учитель не убьет его на месте. Ну, пусть даже превратит в лягушку... или в каппу... или еще во что-нибудь. Нет, хозяин так разозлился, что лучше на глаза ему не попадаться совсем. Хаяши споткнулся, покрепче прижал к груди узелок со свитками. Может, если их подновить, можно будет продать городскому предсказателю... или разобраться в них самому. А что? Он умеет читать, он все их переводил, он...
Мальчишка уселся на обочину, крепко обхватил колени руками. Не будет он плакать. Подумаешь – никому не нужен, голодный и растерянный. Подумаешь – откуда-то вкусно пахнет жареным мясом... совсем рядом, из-за кустов. Хаяши наскоро размазал грязь по мокрым щекам и раздвинул ветки. Два воина устроились на обед, но мальчишка их почти не видел, он смотрел только на плоский камень и дымящиеся куски мяса на нем.

Старое Солнце втянул ноздрями воздух: жареное мясо хорошо пахло, подрумяниваясь ровным слоем, не пригорая и запекаясь аппетитной корочкой. Еще бы свежей брусники, рябины и тертого ягеля - можно было бы сделать побольше пеммикана. Места он занимает мало, весит не много, но быстро насыщает даже очень голодного воина и путника. Жареное лентами мясо, конечно, тоже не плохо - и пахнет хорошо и вкусно, куда деваться… Но надолго ли хватит двум здоровым мужчинам мяса трех небольших зверьков? Не на долго. А путь впереди? Вот то-то же… Значит или придется еще где-то искать место для охоты, или опять есть уже порядком надоевший рис, так похожий на личинок какого-нибудь жука.

(с Рейтаром)

(Bishop+Reytar)
Индеец вновь втянул ноздрями воздух, посмаковав запахи, словно какой-нибудь испанский гранд, смакует букет изысканного вина, и обратил внимание на один, выпадающий из общей гаммы, запах. Запах пота, воды, мокрой земли, чернил и страха, доносившийся из-за кустов, со стороны дороги. По идее, тот, кто сам боится – редко представляет опасность для двух воинов, но так же нередко именно страх толкает людей и зверей на самые дикие и неожиданные поступки. Старое Солнце знал это, по этому незаметно положил руку поближе к торчащей за поясом рукояти томагавка, очень хорошего, кстати, томагавка, боек которого выковали бледнолицые из металла, сделанного в селении с странным именем Тале-До. Он чуть переместился, так, что бы иметь возможность в случае опасности сразу метнуть топорик и, либо, выхватив нож, атаковать того, кто рискнет напасть, либо кувырком уйти в сторону. Туда где лежит его ряса и посох, скрывающий в себе изрядный сюрприз для противника.
Тихонько треснула, под чьей-то ногой, веточка. Затем еще раз, словно тот, кто приближался к костру шел очень короткими, для мужчины, шагами, да вдобавок абсолютно не смотрел под ноги.
«Такой неумелый охотник, или воин, очень скоро стал бы мертвым охотником, или мертвым воином. Даже еще не имеющие имени малыши, прожившие не более пяти зим, не совершили бы таких грубых ошибок. Значит, тот кто приближается – не опытный воин, а то и не воин вообще.» - Подумал Старое Солнце, но ничего не сказал, время от времени поглядывая в сторону, откуда все явственнее слышались шаги, треск веточек под ногами и откуда все сильнее веяло запахом отчаяния, страха и голода.
Ронин проследил взгляд спутника, не прерывая занятия. Он давно усвоил - если этот странный человек, не наньбан, не красноволосый, хоть пришел с юга, что-то делает, значит, делает не зря. Но сейчас его тревога напрасна. Синоби не станет подкрадываться так шумно, воин пойдет не скрываясь. Это крестьянин, или крестьянский ребенок. Долговязый ронин поудобнее перехватил нож.
Действительно - мальчишка. Тощий, голодный, перепуганный и уставший. Еле стоит на ногах. На исхудавшей скуластой физиономии остались одни глаза и длинный, как у тэнгу, нос. Коричневые от загара исцарапанные руки сжимают узелок, босые ноги все в ссадинах. Ронин удивился. Для беженцев вроде бы не сезон.
Мальчишка зачарованно сделал еще один шаг, как будто не видел ничего, кроме еды.

(большую часть - Рейтар)

Старое Солнце чуть заметно прищурился, ожидая появления незваного гостя маленькими шагами, но с громким треском ломящегося через заросли. Чьи-то тонкие исцарапанные руки развели в разные стороны ветки, после чего на полянку выскочил худой и явно голодный, одетый как сельский житель и с соответствующей прической, подросток. Если бы не худоба и изможденность, ему можно было бы дать тринадцать-четырнадцать зим, но сейчас он выглядел от силы на двенадцать. Мальчишка не обращал внимания ни на сжимающего нож самурая, как раз оканчивавшего разделывать последнего кролика, ни на плавно, словно нежную кожу любимой, поглаживающего топорик, индейца. Его глаза словно светились, не отрываясь от ароматных кусочков жареного мяса, и по выражению этих глаз Старое Солнце понял, насколько же голоден этот мальчишка.
- Здравствуй! Если ты устал - присядь у нашего костра, если голоден - угощайся этим мясом. Ты наш гость. - Сказал индеец на местном наречии, все еще дающемся с таким трудом, одновременно показывая то же самое языком знаков, принятым среди племен прерий. - Пусть ароматный дым этого костра, смешавшийся с запахом жареной крольчатины, устремится высоко в небо к Отцу-Солнце и заменит нам священный дым Трубки Мира, далеко отогнав от наших сердец змея вражды. Ешь и расскажи нам, кто ты, откуда и почему странствуешь один по дорогам этой прекрасной страны?

Ронин вежливо склонил голову в ответ на поклон мальчишки, усмехнулся, отметив, как их гость украдкой сделал жест, отгоняющий злых духов. Меча при ребенке не было, а то, что ронин сначала принял за оружие, оказалось бамбуковой флейтой.
- Меня зовут Хаяши, - мальчишка еще раз поклонился, шумно сглотнул слюну. И посмотрел на ронина.
- Не бойся, - кивнул тот. – Садись. Еды хватит.
Мальчишка опустился на землю, скрестив ноги, узелок положил рядом с собой. Он не тянулся к еде, ждал, когда старшие подадут ему. Если не разрешат – не притронется, даже если рядом никого не будет. Ронин протянул ему кусок мяса, парнишка с таким хрустом вгрызся в еду, будто не ел целый год.
- Можешь не врать, - сказал ему ронин. – Ты не из этих мест, и войны тут не было целый год. От кого ты бежишь?
Хаяши стрельнул глазами в его сторону, покосился на его спутника, решился.
- От хозяина, - обреченно проговорил он, уничтожив еду.

(Bishop+Reytar)
Услышав последние слова мальчишки, индеец не дрогнул ни единым мускулом, но словно окаменел в душе. Он вспомнил все, что видел в покоренных испанцами землях, видел отношение бледнолицых к индейцам, когда-то бывшим свободными, но теперь носящим ошейники рабов, и полукровкам от бледнолицых и индейских женщин, которые родились в рабстве и не представляли себе иной жизни. Вспомнил, как некоторые из бледнолицых вождей предлагали Пед-Ро Санг-Ре продать его, Старое Солнце, им в рабство, продать друга, продать того, кто поклялся служить ему как вождю и старшему брату. Вождь Пед-Ро был человек чести и слова. На такие предложения он отвечал лишь отказом, отлично помня о помощи, которую воин-пикуни оказал ему во время дальней северной экспедиции, и, зная, что любой, решивший сделать из Старое Солнце раба, очень скоро лишится не только «мыслящего имущества», но и скальпа. Он отвечал отказом на предложения продать «краснокожего прислужника», и старательно учил уже немолодого индейца законам и обычаям белых, их языку и умению разбирать значки, которыми они записывали важные мысли и знания, пользовались, что бы это важное не было забыто. Пед-Ро Санг-Ре был хороший человек, отважный воин и мудрый вождь. Но большинство тех, кто обращал в рабов людей, были совсем-совсем не такими. И если рабу удавалось бежать от таких «хозяев», за ним отправляли погоню, очень старались поймать, и если это удавалось… Беглецу которого вот-вот схватят куда лучше было броситься вниз со скалы, чем попасть в руки таких «охотников» и своих хозяев, живым. Индеец очень хорошо это помнил, и потому спросил:
- Тебя назвали рабом, а ты не захотел им быть и сбежал? Если так, то это – подвиг не меньший чем убийство врага. Ты доказал этим что уже не ребенок, ты – мужчина и достоин быть принятым в ряды Круга Воинов своего племени.
Хаяши посмотрел на спутника этого необычного человека, тот кивнул.
- У меня нет племени, а значит, некуда принимать, - сказал мальчик, взял у ронина флягу с водой, выхлебал чуть ли не половину, прежде чем устыдился; улыбка у него была щербатая из-за нехватки коренного зуба. - Можно, я с вами пойду?
Старое Солнце взглянул на спутника, слегка приподнимая левую бровь, словно произнося: «Я за то что бы его взять. Одному ему тяжело, а вместе нами – получше будет в любом случае. И те, кого ловить его послали, искать одинокого мальчишку примутся, а не одного из троих путников, один из которых вдобавок, ронин. Одному ему – одиноко. У него даже племени нет, нет тех, кого он мог бы назвать своим народом, своим племенем. Так пусть мы ему их заменим, пускай не на долго, но все же и это немало будет для беглого подростка.»
Вслух же, все так же, не сводя приподнятой брови, с ронина, индеец сказал, легко улыбнувшись:
- Я слышал, что благородным господам с двумя длинными ножами, считается доблестью иметь хотя бы одного слугу, пускай и неказистого на вид. Что ты скажешь о том, что бы принять этого юного воина в слуги - носильщики военной трубки, Мицуке-сан?
- Да он и палки не поднимет! - пренебрежительно фыркнул ронин.
Мальчишка оскалился волчонком:
- За себя говори!
Мицуке расхохотался, вытер кровь с рук.
- Сгодится. Пусть идет.

Пещерные храмы Каннон, богини милосердия

Если длинный разговор между настоятелем горного храма и Теншо Токисадой мог слышать хотя бы старший послушник, который прислуживал им за едой, подливал чай в опустевшие чашечки и приносил закуски, то мысли, посетившие молодого наместника, когда он сидел перед вырезанной в стене пещеры Тысячерукой Каннон, остались известны лишь ему и богине. Некому было даже поделиться догадками и подозрениями; к наместнику отнеслись с пониманием и оставили его в одиночестве, а небольшой масляный светильник отвоевывал у мрака только маленький клочок пространства. На лице Токисады лежала глубокая тень.

Казалось, обезьянка понимала, где находится, и не шумела, даже золотой бубенчик на ее шее звенел не так громко, как обычно. Пробравшись по длинным подземным коридорам, маленький пушистый зверек отыскал вход в большую пещеру, где горел одинокий светильник, а каменное лицо богини словно парило над сидящим перед алтарем человеком. Здесь обезьянка, похоже, утратила воинственный пыл, подкрался к хозяину и дернул его за рукав. Нелепо думать, что можно уснуть перед величественной Каннон, но Токисада вздрогнул, как будто только что проснулся. С радостным визгом обезьянка залезла к хозяину на руки. Наместник приложил палец к губам.
- Найди хотя бы каплю уважения, - шепнул Токисада на ухо обезьянке; зверек сморщился и вздохнул.
Наместник поднялся, поклонился каменному изваянию и, забрав светильник, направился к выходу. Обезьянка прижалась к хозяину.
- Воины бога вернутся за мной, - задумчиво проговорил Токисада. - Но не сегодня. Не бойся.

В ущелье собралась темнота, когда наместник в сопровождении монахов вышел из храма. К этому времени половина его телохранителей успела задремать, половина развлекала себя игрой в кости. Подсвеченное кострами полотнище с гербом Теншо, что отгораживало их стоянку, казалось великанским фонарем.
- Разумно ли пускаться в дальний путь на ночь глядя? – бросив взгляд на закатное небо, настоятель с сомнением качнул головой; от закатного оранжевого зарева осталась небольшая окантовка горных вершин.
- Вот и проверим, насколько усердно молился ваш недостойный слуга, - рассмеялся в ответ Токисада, оглядываясь на гигантскую фигуру богини.
Настоятель опять покачал головой, но не стал отговаривать, лишь пожелал скорейшего и безопасного возвращения домой и еще раз поблагодарил за подношения и подарки. Токисада поклонился в ответ.
Лагерь свернули так же быстро, как и разбили, и вскоре процессия двинулась в обратную дорогу, которая, прежде чем выйти на равнину, некоторое время шла между высоких деревьев.

- O-ox! Святая Мария, убереги... - крестьянского вида мужчина в грубых льняных штанах и рубахе, крашенной в некое подобие бледно-зеленого цвета, стоял посреди небольшой площадки, ошалело оглядываясь по сторонам. По левую руку от него возвышалось необычного вида строение, которое можно было, обладая изрядной долей воображения, принять за замок. Уж насколько сей человек был необразован, а всё ж пару-другую владений лендлордов в своей жизни повидал - но увиденное сейчас было чудно и чуждо. Замок на вид был старым, но не походил на те древности, что рисовало его воображение в детстве, когда он мальчишкой слушал волшебные сказки и легенды о великих героях, или когда чуть позже сам выдумывал для друзей страшные истории. Этот замок был меньше, и по сравнению с теми казался светлым, легким и почти воздушным, дополняли впечатление белые узоры на крыше необычной формы. Впрочем, необычным это рукотворное чудо было лишь для бедняги фермера, невесть как оказавшегося за тысячи миль от дома.
Но невесть как - это, опять же, для нашего фермера. А вот для его спутника, чьё недовольное ворчание раздавалось чуть поодаль, ситуация была предельно ясна. И вывод, следовавший из этого - тоже.
- Пфф! Никогда больше не свяжусь с этими вестметскими недотёпами! Ик... Сожри тебя пиаст!
Маленький человечек двух футов в высоту брезгливо отряхивал с себя пыль, в которой успел вываляться после неудачного приземления. На вид ему можно было дать лет сорок, а то и все сто - если бы не рост. Одет карлик был довольно нарядно, если не сказать вызывающе: ярко-красная курточка и такой же яркий зеленый колпачок с кисточкой. Под мышкой висела волынка, норовившая цапнуть за ухо и довершить разгром на голове. И так уже из-под колпачка торчали во все стороны черные вихры, но, на счастье быстро трезвевшего крестьянина, малютка этого пока не замечал. Ибо теперь всё имевшееся в наличии внимание было сосредоточено на возвращении первоначального вида башмачкам. Сосредотачивать внимание для красно-зеленого человечка оказалось делом непростым: его тоже изрядно шатало, хоть и не так заметно, как фермера. Исключительно в силу роста.
- Пф-ф... чхи! чхи!!
Карлик достал из-за пояса миниатюрную фляжку и промочил охрипшее горло. Что уж там было - никто б не взялся сказать, но делиться содержимым со своим спутником он явно не собирался. Секунду спустя карие бусинки глаз обежали прояснившимся взором уходившие в нескольких направлениях дорожки, окрестные деревья, одетые в белое и зеленое, стены и крышу высившейся впереди постройки, и, наконец, остановились на одном из окон. Затем карлик развернулся и припустил куда-то в сторону, перед этим чихнув, фыркнув и напоследок еще раз окрестив фермера нелестными эпитетами, приправленными обещанием по возвращении, если оно будет, до скончания жизни не давать спуску бедняге и всему его семейству.
А тот, между тем, уже отошел от первого приступа удивления и теперь пытался уяснить, не снится ли ему всё это, а если нет, то сколько ж виски нужно было влить в Фир дарриг, чтобы он настолько промахнулся. "Хотя с него станется напроказничать по собственной воле."
- Ты же обещал меня вернуть! - в звучном голосе мужчины промелькнули первые нотки разгоравшегося праведного гнева. Который быстро сменился испугом при виде удирающего человечка.
А упомянутый фир дарриг в этот момент исчез за огромным валуном. Фермер подхватил валявшийся на земле сверток и припустил в погоню, громыхая башмаками. Он был в том же виде, в каком с утра вышел из дому - даже хлеб в свертке еще мягкий - только вот вместе с тем совершенно не имел понятия, где находится, но догадывался, что далеко. Добравшись до валуна, мужчина огляделся - никого; присмотрелся повнимательней, опершись рукой на чуть шероховатый камень - однако в тени ничего было не разглядеть. Потоптавшись бесцельно на месте, он только хотел повернуть обратно, как вцепившаяся в штанину ручонка утянула его куда-то внутрь. Да с такой силой, что бедняга, и без того нетвердо стоявший на ногах, неловко взмахнул руками и растянулся во весь рост. Когда же вновь открыл глаза, обнаружил себя в темном коридоре рядом с причиной (как ему сейчас казалось) всех своих несчастий. Тот, видимо, не пожелал расставаться с бывшим благодетелем и решил еще немного поиграться, иначе давно б сбежал. Мигом забыв про ушибленную спину, мужчина подхватился, чуть не поздоровавшись с низким потолком, и дернулся вперед, намереваясь схватить карлика и призвать его к ответу. Не тут-то было. Ловкий фейери отскочил назад с нахальным смешком:
- Хо-хо! Вот он я: не поймаешь меня!
- Ты обещал!
- Из Волшебной Страны спас, куда вывел - другой сказ.
- Я же хотел вернуться в Эйре, домой, к...
- Уточнять надо было, - перебил внезапно посерьезневший фир дарриг. - Лучше скажи, где мы.
- Я-то откуда знаю, тебя надо спросить, - мужчина явно опешил от такой постановки вопроса.
- Меня? А я знаю?
- А я не знаю... Тьфу, запутал! - фермера охватила жгучая тоска по крестьянскому рабочему инструменту: отходить озорника за шуточки, из-за которых ему ярко светит сгинуть невесть где. - Ну давай договоримся, у меня еще оставалось... где-то было...
- Нэй, - отмахнулся фейери, уже не глядя на что-то искавшего в своем небогатом скарбе человека, и поспешил дальше. Последний же, обозлившись на маленького нахала, и в то же время боясь остаться в совершенном одиночестве, выбрал меньшее из двух зол и бросился вдогонку, изо всех сил стараясь не отстать.

Изображение - Фир дарриг

(Bishop+Reytar)

Дорога в Уцуномию

Когда мясо прожарилось до состояния жестких, как подошва испанских мокасин, хотя и вкусных ломтей, воины свернули лагерь. Старое Солнце тщательно затушил костер, а затем еще и замаскировал кострище землей и дерном, с помощью охотничьего ножа срезав его под дальним кустом, и лишь после этого надел запыленную рясу, собираясь в путь.
- Так лучше будет. – Произнес он, наматывая на пояс связанные вместе ловчие петли, после чего взглянул на самурая. – Остатки мяса звери найдут, а вот людям наш след прочесть будет куда труднее. Скоро вечер, ты не знаешь, где лучше будет остановиться на ночевку?
Хаяши никак не мог остановиться, знал, что поступает неправильно, что потом станет плохо, но обилие еды плохо действовало на голову. И когда оказалось - надо уходить, мальчишку едва не тошнило. Он перехватил взгляд ронина, опустил от смущения голову. Самурай тем временем расстелил на земле видавший виды платок и складывал на него завернутое в зеленые листья мясо.
- Неподалеку должен быть храм, - Мицуке не глядя махнул рукой в сторону леса. - Где-то там. Правда, если пойдет обещанный дождь, лучше не станет. Не думаю, там кто-то починил крышу.
Он закинул было узел за спину, передумал, протянул мальчишке.
- Раз собрался с нами, неси.
Старое Солнце кивнул, соглашаясь со словами спутника – нести пищу для вождя, его боевое облачение и часть оружия, всегда входило в обязанности юноши-носильщика трубки, отправившегося в свой первый военный поход в качестве прислужника бывалого воина, дабы набраться опыта и, если удастся, совершить, быть может, первый в своей жизни подвиг. Раз уж самурай согласился взять мальчишку в услужение, его обязанность наставлять его в науке воина, а обязанность мальчишки – прислуживать и держать уши и глаза широко открытыми, а рот – крепко захлопнутым, что бы только начинающая появляться в голове мудрость не вынесло сквозняком через него, пока мелешь языком.
Проверив, легко ли руки могут просунуться в прорехи на поясе рясы, к скрытым под ней ножу и топорику, индеец ответил:
- Хоть ошибаюсь я и редко, но может быть всякое. Пойдет ли дождь, или нет, мы вскоре узнаем. Главное, что бы он не начался до того, как придем в храм, о котором ты говоришь. Дождь – не помеха для воина, но месить грязь по тому, что вы зовете «дорогой», в то время как с неба льет вода, очень уж не хочется. Нет ли более короткого пути к храму, где, я надеюсь, какой бы ни была дыра в крыше, мы получим хоть какое-то укрытие над головой?

Мицуке неторопливо распускал узлы на тасуки, подвязывающей рукава.
- Почему нет? – он проверил мечи за поясом, хмыкнул. – Вон, через то поле и дальше – вверх в гору.
Хаяши засмеялся и зажал чумазой ладонью рот. На рисовом поле воды – по колено; если не знать, где межа, грязи намесишь не меньше, чем в ливень.
Указанная "короткая дорога" не выглядела более привлекательной, чем пыльный путь, по которому они шли до этого, скорее даже наоборот. Выбирать, между возможностью промокнуть вскоре, и необходимостью промокнуть, что бы сократить путь, было более чем просто - месить ногами покрытое водой поле, скользя по напитанной водой земле, хотелось еще менее, чем шагать под дождем, приближение которого Старое Солнце чувствовал все явственнее. Но с другой стороны, будь Старое Солнце на тропе войны, и прокладывай путь своему отряду по враждебным землям, он обязательно избрал бы для перехода именно этот пропитанный влагой, более короткий, чем дорога, путь через поле. Тем более что появления отряда именно с этого направления, будут ожидать куда менее, чем с любого другого, а значит, шанс застать врага врасплох и победить малой кровью - резко повышается.
- Идем? Или будем говорить тут до вечера? - Индеец накинул капюшон на голову и взял в руку старый увесистый посох путника, с которым не расставался с Окинавы.
Легче всех было мальчишке, самый легкий и маленький из них, он проскакал по полю зайцем. Ронин увяз, хакама намокли, набрали вместе с водой и грязью вес; Мицуке ругался без передышки, но и без энтузиазма. Правда, останавливаться и выжимать одежду не стал.
Потом они перелезли через бурелом, напоминание о недавнем тайфуне; сюда, в центр острова, ветер добрался уже ослабевшим, но дел наделал. Потом относительно горизонтальная земля превратилась почти в отвесную стену. Хаяши не удержался, поехал вниз; Мицуке поймал его за шиворот:
- Куда?
Старое Солнце в очередной поразился мышлению жителей этой страны - фыркнуть по поводу "короткого пути" так как, не желают месить грязь, и после этого его же выбрать для маршрута, могли бы только японцы. Индеец мысленно пожал плечами, но молча последовал за самураем. Он усердно месил чавкающую в мокасинах грязь, прощупывая путь посохом прежде, чем ставить куда-то ногу. Старательно выдергивал намокшие и пропитанные влагой полы рясы из грязной жижи, а потом, когда влажная земля поднялась перед глазами стеной, Старое Солнце отставил в сторону посох и, мгновенно выхватив нож, глубоко вонзил его в землю, примерно на уровне глаз, словно ступеньку:
- Ты первый, я помогаю. Потом ты помогаешь, а я лезу. - Предложил индеец.

(soshite Reytar)

Был августовский душный вечер, уставшая трава лениво колыхалась под налетевшим после заката ветром, доносящим запах сырости. По равнине бурой и оттого незаметной тенью мчался конь. В темноте под обложенным тучами небом затянутого в черное всадника было практически невозможно разглядеть. Слышался только дробный перестук копыт по сухой земле. Во тьме не видно дороги и всаднику оставалось лишь положиться на знающего окрестности коня. Впрочем, коня обучали долго, и даже с незнакомым седоком он бежал, куда требовалось.
Впереди черным силуэтом на фоне туч встали деревья, словно клякса от туши на бумаге неумелого писца. Они немного проехали сквозь пустоту, похожую на вечный мрак, потом всадник натянул поводья, останавливая коня. Прислушался, даже не пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Шепнул:
- Едут.
Поводьями и пятками направил коня прочь с тропинки в пространство между деревьями. Конь фыркнул, но покорился, выбирая дорогу по запахам и на ощупь. Еще немного, и они остановились. Всадник легко спрыгнул на землю, рукой задев куст, отчего с веток посыпались сухие листья. Снова шепнул:
- Жди здесь.
И удалился обратно в сторону тропинки. Звуки процессии приблизились, сделались громче, между деревьями заметалось эхо. Цоканье копыт вперемежку с шарканьем босых человеческих ног, выкрики, звон, треск факелов. Тропинка осветилась, желто-красное сияние наползало, выхватывая из темноты и затаскивая в свой круг деревья и кустарник по обочинам. Паланкины, пестрая охрана. Человек в черном затаился на толстой ветке, вглядываясь в процессию из-за ствола стоящего ближе к дороге дерева. Два паланкина, пестрая охрана, обычная охрана. Все, как говорили. Рука нырнула за пазуху, что-то извлекла. Предмет в ладони на мгновение поймал отблеск факела, и человек улыбнулся под скрывающей лицо тканью, любуясь.
Свист, еще и еще. Три звездочки одна за другой полетели в процессию. Человек в черном, еще мгновение назад сидевший на ветке, вскочил и проворно вскарабкался выше, еще выше, до тех пор, пока ветки еще выдерживали вес. Остановился, глянул вниз. Ближайшая к наместнику охрана жива, лишь слегка ранена. В занавеске паланкина зияет дыра.

В горах у заброшенного храма

Спутник сложил руки в замок, предложил их как опору. Возникла заминка - Мицуке с недоумением разглядывал спутника, Хаяши, округлив глаза, ошарашенно смотрел на Мицуке. В том, что хлипкая на взгляд «ступенька» выдержит, сомнений не возникало, дело было в другом. В конце концов, ронин пожал широкими плечами, буркнул: «когда-нибудь надо начинать», но прежде чем поставить ногу на ладони наньбуси, постарался счистить землю с раскисшей обувки. Безнадежное дело.
Мицуке взялся за рукоять воткнутого ножа, опять засомневался было, но спутник подтолкнул снизу, и вторую ногу пришлось ставить уже на оружие. Ронин ухватился за корни сосны, подтянулся и сумел добраться до ствола, где устроился и посмотрел вниз.
- Дальше что?
Отвязанные с пояса рясы ловчие петли взатяжку, тройным узлом соединились между собой, превратившись в прочную веревку.
- Лови! - Свернутый бухтой конец веревки устремился вверх, к стоящему на гребне самураю. - Закрепи за что-нибудь подходящее, такое, что бы могло выдержать вес воина. Если выдержит взрослого мужчину, мальчишку выдержит в любом случае. Закрепишь - скажи, следующим пойдет он. - Последовал короткий кивок на подростка.
Самых подходящим – на самом деле, единственным – оказался толстый кривой сук, за который Мицуке и привязал веревку, решив, если не выдержит, то не судьба, а так можно будет подстраховать.
- Готово! – крикнул он. – Хаяши!
Мальчишка и без того не спускал с него глаз.
- Ты следующий.
- Хай, - беглый чиго приладил драгоценный узел за спину, ловко вскарабкался наверх; мускулов ему не хватало, но мальчишка был жилистый и легкий.
Ронин помог ему забраться повыше, подергал веревку, проверяя узел на прочность. Вроде бы, порядок.

(Рейтар тож)

(Bishop+Reytar)
Старое Солнце одобрительно качнул головой, глядя как мальчишка, быстрее чем предполагал индеец, вскарабкался на стену, умудрившись оттолкнуться ногой от склона, тем самым столкнув на голову воина несколько горстей песка и мелких камней. Индеец проигнорировал скользнувшие по капюшону песчинки, напоследок внимательно осмотрел место подъема и землю рядом с ним - не оставили ли путники следов, которые могли бы навести возможную погоню на их дальнейший путь. Он старательно распрямил измятые стебли, легонько заровнял ямки от следов в жиже, сполоснул руки и, повиснув на несколько мгновений на веревке, проверил, выдержит ли она его вес, после чего начал подъем. По веревке он поднимался вроде бы и неторопливо, но плавно, старательно ставя ноги боком, так, что бы не оставлять отпечатков в песке склонов. Взобравшись до уровня ножа, он извлек его из стены, тщательно замаскировав оставшееся отверстие, и лишь потом продолжил восхождение, наконец поднявшись на гребень. Молчаливо отвязав веревку от сука, на котором она была закреплена, Старое Солнце смотал ее и, все так же невозмутимо, привязал к поясу.
- Куда теперь идем? - Спросил он ронина, оглядываясь вокруг.
Тот кивком указал направление. Здесь горный склон поднимался не так отвесно, поляна заросла высокой травой, в которой Хаяши ухитрился отыскать несколько ягод земляники и целый пучок заячьей капусты; кажется, этот подросток родился голодным и был готов есть, все, что попадется. Выше, за золотисто-коричневыми соснами прятался храм. Краска облезла не везде, и красные облупленные стены были хорошо видны.
Индеец кивнул еще раз, давая понять, что принял к сведению направление. Он подобрал посох, который забросил сюда, перед тем как начать подъем, прокрутил этой увесистой жердью небольшую мельницу и спокойно зашагал вперед, вслед ронину, направляясь к облупившимся стенам храма. Хаяши шел рядом, то приотставая и часто озираясь, то что-то высматривая под ногами и неподалеку у корней деревьев.
«Не иначе мальчишка опять голодный – что поесть ищет…» - Подумал Старое Солнце, взглянув на сползающиеся к солнцу тучи. – «Дождь начнется совсем скоро… Как говаривал Пед-Ро Санг-Ре : «Не успеешь и трижды «Отче наш…» прочесть». Вовремя мы добрались сюда. Интересная страна… Здесь много брошенных построек – на местах битв, там где Дух Природы – Нана-Бошо обиделся на людей и позволил случится какому-то бедствию – тоже. Но ни одно место для жизни не может надолго оставаться без того, кто там живет, как любая нора очень скоро обретает себе нового хозяина… Особенно та нора, где пролилась кровь, где погибли ее обитатели. Такие «норы», не важно как их зовут, начинают словно светится, только не виден почти всем людям этот свет… И виден он НЕ людям… Кто знает, водятся здесь Кей-Кей-Мугекунс – Духи Смерти, или что-то совсем не похожее на тех существ, которых я встречал?»
Старое Солнце еще раз задумчиво взглянул на тучи и чуть ускорил шаги, чувствуя странный зуд за ушами. Зуд, который обычно не предвещал ничего хорошего, но и ничего дурного… Который говорил о том, что где-то рядом что-то странное происходило как раз в этот момент…

Мицуке оглянулся – их найденыш догнал его, вцепился в рукав, глаза опять сумасшедшие, как у баке-моно, только шерсть на загривке еще не встопорщил.
- Что теперь?
- Не надо туда заходить! – мальчишка попытался сдвинуть рослого самурая с места; тот остался стоять, где остановился.
- А мокнуть под дождем – надо?
Хаяши собирался рассказать все, как есть, предупредить этих бестолковых взрослых, но из-за деревьев шагнули люди, чье занятие понятно сразу, стоит только на них посмотреть. Вооруженные кто чем – нагинатой, яри, топорами, один даже держит на плече тяжелый кавалерийский меч. Мицуке насчитал пятерых, шестой сидел на крыше храма, держа наготове длинный лук. В полутьме у алтаря был едва различим еще один, в монашеском одеянии.
- Какие красавчики...
Индеец заинтересованно взглянул на вышедших навстречу людей. На воинов они, конечно, походили, но очень уж ободрано выглядели и вооружены были "с пущи по сосенке", в то время как уважающие себя самураи и воины, подчиняющиеся различным вождям, одевались и вооружались опрятно и единообразно. От того, дальнего, стоящего внутри, одетого так, как одевались жрецы этой страны, веяло чем-то нездешним, словно он только что вернулся из Страны Песчаных Холмов, чем-то не то что бы полностью злым, но внушающим к себе уважение, как внушают уважение клыки и когти Большого Серого Медведя - Гитчи Мокве, когда он поднимается на задние лапы и с ревом идет на вас, горя желанием разрывать и калечить. Остальные шестеро были просто людьми, но людьми с которыми так же приходилось считаться, принимая во внимание оружие в их руках.

(и Рейтар)

(Bishop+Reytar)
- И что это за «посольство» которое здесь организует нам торжественную встречу? – Спокойно произнес индеец обращаясь к ронину, но не спуская скрытых под капюшоном глаз с засевшего на крыше лучника и, поудобнее перебросив посох в левую руку, а правую положив на пояс, привычно обхватив рукоять скрытого под одеждой охотничьего ножа.
Мицуке хотел было задвинуть мальчишку себе за спину, но тот уже сам юркнул туда и чем-то шуршал, запустив руку в свой таинственный узелок.
- Посольство?
Больше разбойников - кто бы сомневался, что в заброшенном храме они устроят себе логово? - ронина беспокоил странный монах; тот сидел спиной к дверям, лицом к алтарю, молитвенно сложив руки. На обритой голове плясал отблеск масляной лампы, блик был зеленого цвета. Мицуке достал меч, но держал пока опущенным - в отведенной в сторону руке; вторая рука застыла на вакидзаси.
- Ао-бодзу, Зеленый Монах*, - подсказал из-за спины мальчишка. - А они ему служат.
Бандиты, растягивая полукруг, вышли на открытое место.
- И кто это такой? – Старое Солнце стоял все так же неподвижно, уже достав нож из ножен и приготовив для броска, но эти его манипуляции оставались незамеченными разбойниками, благодаря широким рукавам рясы и прорези возле пояса в ее подоле. – То, что он – какой-то дух, видно. Сильный дух, не спорю, но к чему ему эти оборванцы? И почему это он нас назвал: «красавчиками»?
- Это он не нас, - хмыкнул Мицуке. - Нас он только сожрать хочет.
Самый крепкий на вид и самый безобразный на лицо оборванец, поигрывая топором, вышел вперед.
- Лучше сами бросайте оружие, - предложил он. - Хозяин не любит, когда его обед пахнет потом.

*
Зеленый монах - появляется, когда на полях еще не созрел урожай, крадет детей, которые идут мимо, одноглазое чудовище.

Дорога от храмов Охийя в Утсуномию

Неспешный ход лошадей сломался, события набрали силу и скорость, как ручей, который сломал наконец-то запруду. Несколько всадников сгрудились в кучу вокруг паланкина, закрывая наместника от невидимого врага. Первой опомнилась Кисаки; выхватив меч, девушка выбила из рук слуги фонарь, развернула коня и помчалась вдоль процессии с криком: "Гасите огни!" Широкополая амигаса ей мешала и полетела на дорогу, где была втоптана в пыль копытами лошадей. Возьмиконечная "звездочка", испортившая шляпу и оставившая на скуле Кисаки глубокую рану, разрезала и ленту, которая стягивала волосы всадницы, и теперь они водопадом обрушились девушке на спину.
Человек в черном, вцепившийся в ствол высоко над тропинкой, откинул ветку, чтобы лучше видеть, и раздосадованно зашипел. По охраннику, поправка - охраннице, вышла промашка. Со вторым... человек пригляделся, нет, ну чтоб ему не повернуться лицом? Но, кажется, тоже промашка, раз не сильно отвлекся. Понять бы еще, что в паланкине.
Хромающий лисенок выскочил из кустов и подбежал к паланкину наместника. Бросив укоризненный взгляд на девушку, не среагировавшую вовремя, он перевел взгляд на дерево, поскольку прекрасно понимал, что атаковали именно оттуда. Зверек неплохо видел в темноте, и по этому погашенные факелы лишь помогали ему, скрывая от чужих глаз.
Юные воины настороженно притихли, сдерживая лошадей, которые, почуяв волнение седоков, норовили всхрапнуть. Только неугомонная Кисаки вновь прогнала коня по дороге и натянула поводья лишь у паланкина. Охранница спрыгнула на землю, откинула легкую шторку, но даже если надеялась что-то разглядеть внутри, то все равно не смогла бы. Зато хорошо слышала злое кряхтение перепуганной обезьянки. Паланкин был взломан одним ударом меча.
- На коня, - едва слышно выдохнула охранница; волосы растрепались, свешивались черными жгутами на лицо. – Садись на моего коня.
Голос у нее был сиплый, а может, только казалось, что он звучит ниже обычного. Из паланкина донесся неразборчивый ответ. Брат Кисаки тоже спешился, с его помощью удалось усадить раненого в седло, всадник тяжело склонился к шее лошади. Миги набросил ему на плечи темное покрывало.
- Головой отвечаешь, - по-прежнему хрипло приказала охранница и ударила ладонью коня по лоснящейся спине.

(Далара, Хикари и я)

Где-то неподалеку началась гроза, пока без дождя, хотя сырость уже пропитала воздух. Сверкнула вспышка, следом недовольно забормотал гром. Еще одна вспышка, поярче, осветила занявшую всю дорогу процессию.
- Kuso... – раздалось на дереве змеиное шипение. Наместник был еще жив, хотя и ранен. Лошадь с двумя седоками понеслась в сторону деревни.
Синоби скользнул вниз по стволу, пользуясь темным перерывом между молниями, бившими все чаще. Гром ворчал все ближе, скоро пойдет дождь. Тихий свист – не искать же коня по всему лесу – шорох ломаемых копытами сучков, и вот уже рука нашаривает поводья. Всадник одним махом взлетел в седло, коленями и пятками понукая коня бежать.
Глаза лисенка на мгновение сверкнули в темноте, и тот побежал наперерез появившемуся всаднику. Оказавшись рядом с лошадью, лисенок, кривясь от боли в передней лапке, запрыгнул на круп, оказавшись за спиной всадницы. Именно всадницы, как это не было удивительно. Хоть женщины-синоби и были очень редки, но зверек всегда полагался на свое чутьё, которое никогда раньше его не обманывало. Поэтому он был уверен, что не обмануло и сейчас. Не теряя времени, лисенок прыгнул снова, и, оказавшись на плечах женщины, впился зубами в ее шею.
Лес огласил вопль – от неожиданности и боли синоби завизжала по-девчачьи. Выпустив из рук поводья, она обеими руками схватила маленький пушистый комок у себя на спине. Комок оказался неожиданно плотным, под мехом прощупывались твердые мускулы. Женщина нащупала пасть, засунула пальцы между острых зубов, чтобы избавить от них собственную шею. Зверь тут же сжал челюсти, и синоби выругалась. Под перчаткой ощутимо заструилась кровь. Второй рукой женщина изо всех сил дернула зверя вверх и в сторону, пытаясь скинуть его с себя.
Зверек явно не хотел так просто отпускать свою добычу и сжав зубы еще сильнее, попытался вцепиться когтями в руку женщины.
- Ах ты сволочь!
При свете молнии стало видно, что напал лисенок, еще даже не сильно крупный. Можно поблагодарить ками, от взрослой лисы вряд ли удалось бы отбиться. Синоби нащупала загривок зверька и схватила. Так матери-лисы носят своих малышей. Сработал природный инстинкт, и лисенок повис, открыв пасть, растопырив лапы и поджав хвост к животу. Женщина убрала подальше от острых как иглы зубов израненную правую руку, притормозила коня и кинула лисенка в кусты.
- Сиди там. Такая добыча не про тебя.

(те же)

( в том же составе)
Пришпоренный пятками конь рванулся вперед, унося всадницу вперед.
Больно ударившись о землю, лисенок взвизгнул от боли и обиды. Хорошо еще хоть упал не на больную лапку. Зверек поднялся и посмотрел вслед удаляющейся всаднице. Догнать ее не было никаких шансов. Или? Что там в свое время рассказывала мать про быстрые тропы? Раньше ему никогда не приходилось пользоваться ими, поскольку лисенок был не чистым оборотнем и последствия подобных действий могли быть очень тяжелыми. Но сейчас был не тот случай, когда можно было думать о последствиях. Токисаду-сама нужно было защитить любой ценой. И лисенок побежал, не обращая внимания на боль и головокружение.
Миги не надо было хлестать коня, тот сам помчался выпущенной из лука стрелой, услышав позади дикий вопль, несомненно принадлежащий рассерженному демону, упустившему добычу. К такому же выводу - что нападающий не принадлежал к миру людей, - пришли и юные воины из свиты наместника. Что уж говорить о слугах, один из которых попытался под шумок ускользнуть, но наткнулся на меч в руках Кисаки.
- Кто еще боится потусторонних гостей? - поинтересовалась воительница, вытирая клинок.
Желающих испугаться не отыскалось.
- Езжайте вперед, я следом.
- Но... - подал голос один из «детей» и осекся.
- У вас кровь, - добавил второй.
- Все будет в порядке.
В громовом раскате, лишь на мгновение опередив, сверкнула новая молния, осветив бледные лица.
- Езжайте, - повторила Кисаки.

За небесными барабанами впереди можно было расслышать шум реки. Миги остановил коня, спешился и опустил на землю драгоценную ношу.
- Нужно перевязать рану, - сказал он. - Почему ты смеешься?
- Представляю лицо нападавшего, - донесся едва слышный ответ.
Быстрые тропы оказались весьма кстати, поскольку лисенок сумел оказаться перед лагерем наместника раньше, чем в поле видимости появилась синоби. Тяжело вздохнув, он побежал дальше уже обычными прыжками.

(снова)

Конь галопом вынесся из леса. Свет молний разливался по равнине, выхватывая на доли секунды поле и кусты, чтобы снова погрузить все в полумрак. После лесной чащи здесь было почти светло. Синоби притормозила коня, оглядываясь. Впереди, чуть в стороне от дороги на фоне почти черной травы маяком выступили яркие одежды. Попались!
Женщина направила коня к двум фигурам. На пальцы лег приготовленный к броску сюрикен. Новая вспышка. Застывшая картина: всадница и двое молодых людей на траве.
При следующей вспышке в картине появилось новое существо, безжалостно выданное молнией, – все тот же лисенок с перевязанной лапой. Он оказался между одетыми в пестрое людьми и синоби. Женщина шевельнулась. Едва слышный свист распорол воздух.
Сюрикен летел, приближаясь к своей цели, но внезапно раздался лязг столкновения металла о метал, и выпущенное умелой рукой оружие беспомощно отскочило от преградившего ему дорогу тессена. В двух шагах от наместника появился молодой человек, оранжевые глаза которого чуть светились в темноте, а на лбу крупными каплям выступал пот.
Миги тоже вскочил, закрывая собой лежащего на земле человека, выхватил меч. Всадница привстала в стременах, впилась взглядом в троих людей, потом схватила поводья. Безмолвно понукаемый конь понес ее прочь по долине.
- Как удачно, что ты тут очутился, - одобрительно произнес Миги. - Я никого не заметил.
Он вернулся к своей ноше, нагнулся.
- Здесь мало света, чтобы все хорошо осмотреть, но кровь я остановлю, - продолжал телохранитель, доставая из рукава ленту-тасуки, чтобы сделать из нее жгут. - А потом ее надо будет как можно скорее доставить в город.
Проводив взглядом удаляющуюся всадницу, Косеки обернулся к Миги:
- Её? - тихо переспросил он.
- Он не знает, - с усилием проговорила раненая девушка, приподнимаясь. - Он недавно у нас, ты забыл.
- Это Кисаки, - пояснил телохранитель, кивнув на сестру. - Токисада-сама ехал рядом со мной верхом.

(вместе с Хикари)

В подтверждение его слов из леса на равнину выехала группа всадников; впереди, подгоняемые страхом и плеткой одного из телохранителей, резво бежали носильщики, на бамбуковых шестах раскачивался паланкин. Следом показался сам наместник верхом на коне Кисаки; кажется, он удивился, увидев Хикари, по крайней мере, он приподнял брови, но ничего не сказал.
Косеки некоторое время непонимающе смотрел на наместника, который, как оказалось, весь путь проделал верхом на коне, как и подобает настоящему воину.
- Я рад служить такому человеку как вы, Токискада-сама, - превозмогая боль и головокружение, произнес он.
Внезапно Косеки пошатнулся и рухнул на одно колено, упершись здоровой рукой в землю, чтобы окончательно не потерять равновесие.
Сдерживая пританцовывающего жеребца, наместник Теншо разглядывал измученного человека перед собой; длинные волосы Токисады свободно свисали вдоль спины, на скуле запеклась кровь – след от сюрикена. Затем молодой человек спрыгнул на землю, посмотрел вслед удаляющейся свите и привязал коня к ближайшему кусту.
- Отдохнем здесь, - предложил он, усаживаясь рядом. – Несколько часов ничего не изменят.
- Я в порядке, - попытался было возразить Косеки, поднимаясь, но стоило ему перестать придерживать себя рукой, как он снова рухнул на землю.
Оранжевоглазый юноша виновато посмотрел на наместника. Токисада, с веселым интересом поглядывая на стремительно пробегающие по небу грозовые тучи (гроза уносилась куда-то дальше, не задерживаясь над равниной), складывал перед собой сухие ветки.
- Не перед кем сейчас быть героем, - он достал трут. – Никто не увидит.
Вспыхнул, наконец, оранжевый крохотный огонек, лизнул сухую кору, и вскоре в выкопанной в песке яме разгорелся костер.
- Где твой конь?

(продолжаем той же компанией)
-Простите, что задерживаю вас, Токисада-сама, - юноша опустил взгляд, - в следующий раз я буду сильнее.
Тут смысл вопроса наконец достиг Косеки и он бесхитросно ответил:
-У меня нет коня.
- Нет коня... - с быстрой усмешкой повторил за ним наместник. - Что ж, у каждого из нас свои тайны, верно?
Он улегся, подпер голову ладонью, придерживая второй рукой меч.
- Что ты скажешь об этом нападении? Кроме того, что здесь действовал другой человек.
-Нападавшая была куда лучше подготовлена и уверена в своем успехе. У нее есть осведомители в городе, поскольку она не следила за вами с момента вашего отъезда из города, а значит – знала путь, по которому вы отправитесь. Следующий ее удар отразить будет гораздо труднее, - Косеки все-таки отважился тоже прилечь и посмотрел на наместника, - Вот вроде и все, что я смог понять.
- Женщина... - уголки губ Токисады подрагивали, хотя возможно, так ложилась игра света и теней. - Женщины за мной еще не охотились.
В кустах затрещали ветки, и не успели молодые люди схватиться за оружие, на открытое пространство выскочила взъерошенная обезьянка с красной ленточкой на шее. Зверек вскарабкался наместнику на плечо и, возмущенно протарахтев ему на своем обезьяньем языке длинную тираду, принялся перебирать длинные волосы. Токисада морщился, но терпел.
- Господин Каку знает, что такое верность, - пояснил он. - Может быть, вы с ним в чем-то похожи.
-Благодарю за похвалу, Токисада-сама, - в этот момент юноша буквально светился от счастья, посмотрев на обезьянку, он с улыбкой произнес, - рад знакомству, Каку-сан.
Зверек поклонился в ответ, чем насмешил хозяина.
- У нас много времени, - с трудом успокоившись, сказал наместник. - Расскажи о своих родителях.

Узкие, высеченные в камне переходы вились как змеи в корзинке: фермер давно потерял счет поворотам, и теперь гадал, не ходят ли они по кругу. Вокруг было ни черта не видать, приходилось ориентировать лишь по звонкому перестуку башмачков где-то впереди. Минут через десять бега в потемках Фир дарриг, вероятно, сжалился над своим спутником и перешел на шаг. Спутник же был за это весьма благодарен, буркнув, что натыкаться на стены с разбегу ему уже порядком надоело. Внезапно звук шагов стих, точнее стал почти неслышным. Фермер в ужасе замер на месте и так и стоял бы, дрожа, если б справа не донеслось невнятное бормотание. Ощупывая одной рукой стену, он свернул в боковой проход и скоро догнал фейри, напевавшего одну из своих чудных песенок. "Хоть бы играть не вздумал," - обреченно покачал головой мужчина. Руки непроизвольно потянулись к ушам при одной мысли о том, что из себя представляет истошное звучание волынки в таком вот узком проходе... К счастью, испытать этого не пришлось, и он почти спокойно плелся вслед за карликом, припоминая всё, что произошло за последние несколько часов... нет, дней... или лет?

Пройдя мимо скошенной делянки, он углубился в лес к ручью: сейчас бы перекусить лепешками, что жена утром спекла, да лицо холодной водой ополоснуть, а потом можно будет вернуться в поле. Но не успел он сделать и пары шагов от опушки, как сверху донеслось:
- Хо-хо-хо!
Фермер задрал голову к небу, но не смог никого рассмотреть.
- Эй, Рори, чего стоишь? Слышишь, слышишь?
Голос раздавался уже в другой стороне. Испуганно затрепыхалось сердце, взгляд заметался по стволам деревьев, всё ниже и ниже. Рори О'Догэрти жил здесь четвертый десяток лет, о дивном народце из окрестных мест слыхивал немало, но сам - на беду ли, на счастье ли - до сей поры не сталкивался. Внизу тоже никого не оказалось, зато послышалась музыка: флейты, арфы и маленькие барабанчики. Доносилась она откуда-то из глубины леса, как раз со стороны ручья. Делать нечего, не возвращаться же, испугавшись какого-то проказника-мальчишку, прячущегося где-то неподалеку. Вся деревня на смех подымет. А там, судя по всему, его родня семейный отдых устроила.
Он пошел дальше, на звук, и внезапно вывалился из зарослей на маленькую полянку, прямо на музыкантов. Те, надо отдать им должное, не разбежались в испуге, и даже продолжали играть. Да они вообще его не заметили. Было их около дюжины: на вид сущие дети, только одеты слишком нарядно, не по-здешнему. Одна девочка лет десяти всё же обратила внимание на гостя, подошла ближе, ручку подала - и всё изменилось. Над полянкой раскинул ветви старый дуб, всё вокруг засверкало под золотистыми лучами солнца, ручей, что раньше тихо пробирался сквозь сосенки, оказался полноводной рекой. А на земле расстелена белоснежная скатерть с лакомствами. Чуть пританцовывая, пробираясь мимо разодетых во все оттенки зеленого человечков, Рори двинулся туда.
А дальше счет времени потерялся. Он помнил только, что представили ему красивую пару, объявив их Королем и Королевой праздника. Эти двое походили на взрослых людей и одеты были в белое. В честь чего был праздник, Рори так и не понял, но угощение оказалось отменным. Потом к нему подвязался какой-то коротышка в красном и стал рассказывать всякие истории про свою страну, правда, больше сам смеялся, а потом затянул на волынке такую мелодию, что фермер не мог его за это не отблагодарить, поделившись заначкой виски, припасенной для вечерних посиделок у "Старого Эда". А как вспомнил про это, так словно ото сна очнулся - захотелось отсюда выбраться, да поскорее. Тут же с новым другом, назвавшимся Пэдди, и сговорились.

Мужчина вздохнул и покачал головой, и тут же споткнулся на неровном земляном полу. Зажмурил глаза, резко открыл, поморгал, надеясь, что он всего лишь опять заснул на солнце и попал в этот нескончаемый кошмар, нужно лишь проснуться - но нет, всё та же чернота и отчетливо ноет ушибленный двумя поворотами ранее локоть. Внезапно стало чуть светлее, по глазам резанула вспышка света, пробившаяся наискось из стены, потянуло свежим воздухом, донесся раскат грома. Пока Рори хлопал заслезившимися глазами, свет исчез, но где-то там был выход. Оставалось только двигаться вперед, но это оказалось не так-то просто. Пришлось проползти порядочно по узкой щели между камнями, а под конец одетая навыпуск рубаха за что-то зацепилась, добавив к жалкому виду мужчины красочную дыру с правого бока.
Выбравшись, Рори сел и с минуту осознавал, куда на сей раз его вынесло волею судеб. Точнее - волей Пэдди, присевшему совсем рядом на песке. Шум и плеск воды. Мелкие камешки врезаются в ладони и правую ногу. Молния. Каменный свод вместо неба... Мост.
- Ты больше никуда не собираешься? - ирландец выбрался на свободу изрядно помрачневшим, погоде под стать.
- С чего ты взял? - фир дарриг подивился вопросу. Ну и странные же всё-таки эти люди.
- О Боже... В ближайшие пару минут, я имею в виду, мы останемся здесь? Мне бы поесть и освежиться. Да и поспать, - Рори который раз клял дотошных фейри за способность поймать на любом слове.
- Ты - не знаю, а я здесь посижу, - Пэдди снял колпачок, стряхнул грязь с кисточки, хотя всё равно ничего было не разглядеть, и водрузил его обратно на приглаженные вихры. А фермер, не двигаясь с места, только еще раз вздохнул и принялся поедать чудом не потерянный в подземном лабиринте хлеб. Шум реки, невозмутимо катившей мимо свои воды, был единственным звуком, который можно было расслышать.

Всю дорогу Миеликки думала, на что же будет похож местный город. Отец часто рассказывал про большие города и замки, где множество народу снует день и ночь. Наконец, когда они почти пришли, о чем девушка и не подозревала, желудок вновь громко высказался.
- Скоро уже? - вопросила несчастным голосом Миеликки.
-А ты посмотри вперед и увидишь, - Тошимару очень не нравилась подобная пешая прогулка, а теперь и это девчушка лезет к нему со своими вопросами.
Колдун убрал назад прядь длинных волос и оперся на посох, немного переводя дух.
Миеликки пригляделась. Впереди маячило открытое пространство, а на нем гроздью рассыпались постройки. Небольшие, в основном одноэтажные, и все деревянные, ни одной каменной. Где же дома купцов, где церкви, хоть что-нибудь?
- Разве это город? - недоуменно вопросила девчушка. - Здесь нет ни одного каменного строения. Даже колокольни не видно.
-Колокольни? – недоуменно спросил старик.
Слово было незнакомым, и колдун немного заинтересовался этим разговором.
- Ну... - Миеликки запнулась, удивившись, что кто-то не знает ничего о колокольнях. - Разве у вас нет храмов? Или вы тоже совершаете обряды в специальных святилищах?
А совершают ли они вообще обряды? Должны бы, иначе ведь и жить нельзя.
-Святилища-то есть, но причем здесь колокольни?
- Как причем? У церквей должны быть колокольни, чтобы можно было звонить в колокола. Высокие такие, чтобы далеко было слышно. А в святилищах обряды проводят по специальным случаям, чтобы охота удалась или посевы хорошо взошли. Разве у вас не так?
Про такие обычаи Тошимару слышал впервые. Конечно, любой другой человек просто назвал бы это варварством и прошел бы дальше, но для колдуна главное – знание. И знания варваров зачастую тоже бывают очень полезны.
( И Далара)

(бродим с Хикари вместе)

- Не так. У нас каждый сам приносит подношения для ками. А вот ваш способ обращения к ним мне интересен. Как-нибудь расскажешь мне о нем.
Так, разговаривая об особенностях поклонения богам в разных странах, путники добрались до ворот.
Там им встретился крестьянин с корзиной овощей за спиной. Миеликки вытаращилась на него: видеть людей, ходящих полуголыми, если только они не ловят рыбу в реке, ей не доводилось. К тому же, этот голый, если не считать повязки вокруг бедер и распахнутой необычной рубахи, был такого необычного цвета, что дома его сочли бы больным и стали бы проводить обряды лечения. Миеликки нащупала под одеждой резную бляху, данную ей, когда последний раз болела, - символ нового имени и оставления болезни в прошлом.
Человек тоже уставился на чудище, которое притащил с собой колдун. По правде сказать, в городе многие считали колдуна сумасшедшим, но никто не решился бы сказать это ему в лицо, никому не хотелось быть превращенным в жабу или дикую свинью.
- Ну чего уставился? - недовольно спросил колдун, - Наньбанов никогда не видел? Иди по своим делам, пока не случилось чего.
В подтверждение своих слов Тошимару дважды стукнул посохом по земле.
Крестьянин выронил дайкон, подбирать не стал. Прижал корзину к пузу и быстро засеменил прочь, оглядываясь и что-то бормоча.
- Что такое «нань-бан»? – немедленно вопросила Миеликки, с трудом выговорив странное слово.
-У вас это, кажется, называется "иностранец", - рассеянно проговорил старик заходя в город, - Ладно, пошли навестим местный чайный домик. А то умрешь с голоду, так и не найдя себе жениха.

В горах у заброшенного храма

- Лучше сами бросайте оружие, - предложил главарь. - Хозяин не любит, когда его обед пахнет потом.

Но начал драку не он – его приятель, который до того стоял, опираясь на яри с полумесяцем дополнительного клинка. Мицуке едва успел увернуться от мелькнувшего перед самым лицом острия, отмахнулся мечом. Остальные ждали своей очереди, не вмешивались. Двое негромко переговаривались, комментируя бой.
В конце концов, то ли бандит загнал Мицуке на россыпь скальных обломков, обточенных ветром и дождем до гладкости, то ли ронин увел туда разбойника за собой. Самурай перекатился через валун, уходя от копья; наконечник яри чиркнул по граниту, высек искры и – застрял в щели между камнями. Мицуке размахнулся, чтобы перерубить древко, получил ногой от разбойника в бок и укатился назад, на поляну.
Тем временем на застывшего посреди открытого пространства Хаяши налетел второй бандит, но не успел ничего сделать – а мальчишка испугаться – захрипел, схватившись за грудь, из которой торчало острие клинка, что пронзил его насквозь. Мицуке выдернул меч из спины разбойника, отшвырнул остолбеневшего мальчишку в сторону, к наньбану, с такой силой, что Хаяши не устоял на ногах.
- Следующий кто? – мрачно полюбопытствовал ронин, поднял меч над головой.

Старое Солнце молча наблюдал за схваткой ронина и напавшего первым оборванца. Оба были опытными воинами, это было видно, но оборванец едва уловимо уступал самураю в скорости движений и в той пластике, которая свойственна лишь опытным, и умелым воинам, а значит, шансы на победу у самурая были куда выше, бейся он с оборванцем сам на сам, как положено в поединках чести. То, что сейчас происходило – точно не было поединком, а значит и законы чести, точнее их толкование в отношении к данной ситуации, были несколько иные. Индеец еще раз убедился в этом, когда один из оборванцев набросился на остолбеневшего мальчишку, но тут же, с хрипом пробитой, длинным ножом самурая, груди, осел на землю.
«Пора…» - Подумал индеец, кошачьим прыжком смещаясь вбок, мимо отброшенного ронином мальчишки и резко выбрасывая руку с охотничьим ножом в сторону засевшего на крыше храма лучника. Отлично сбалансированный нож коротко свистнул, рассекая воздух, и по рукоять вонзился в шею оборванца с луком, опрокидывая его на спину с ненадежной опоры. Лучник захрипел и, падая, все же спустил тетиву, отправив стрелу прямо к мелькнувшему меж туч солнцу, словно легендарный герой племени Онондага, в седой древности защитивший солнце от Великого Змея. Пока происходили все эти события, Старое Солнце не стоял на месте – тяжелый длинный посох плясал в его руках словно необъезженных двухлеток, пока индеец длинным прыжком метнулся к спешащему от камней оборванцу, потрясавшему от избытка чувств, длинным копьем с двумя лезвиями на концах. Окованный сталью посох переплелся с древком копья, стараясь отвести его в сторону, что бы появилась возможность ткнуть концом посоха в лицо противнику. Этот оборванец, как индеец уже имел возможность видеть, был опытным воином и не собирался просто так, без сопротивления, пробовать на зуб толстое дерево посоха – копье переплелось с посохом, позволяя отвести себя в одну сторону, а сам оборванней постарался отпрянуть в другую, пропуская оружие индейца между копьем и своим телом. Это ему почти удалось – Старое Солнце не мог сильно исправить ситуацию, но чуть отклонил в сторону корпус, из-за чего конец посоха не ушел в пустоту, как того желал противник, но и не ударил его в лоб, как того хотел сам индеец. Окованный стальными кольцами конец посоха глухо ударил оборванца в ухо, отталкивая его, роняющего копье и падающего на спину, назад.

(soshite Reytar)

Индеец отпрянул от упавшего противника удостоив его лишь коротким взглядом и повернулся к нему спиной, обратив внимание на остальных оборванцев, заметив, как из головы упавшего, у уха, по которому пришелся удар, выступает темная кровь.
"Оружейник не обманул меня, - выкидной клинок в навершии посоха работает надежно..." - Подумал Старое Солнце, занимая оборонительную стойку, с воздетым над головой посохом, за спиной самурая, что бы защитить мальчишку, если на него нападет еще кто-нибудь.

Следующим оказался не один, а сразу двое. Мицуке зашипел сквозь зубы с досады – бандит умный попался, зашел со стороны перевязанного глаза. Если бы не длинный сверток – плотная ткань в несколько слоев, стянутая грубой веревкой, – что висел за спиной, путь можно было бы считать оконченным. Клинок противника – тяжелый широкий клинок с некогда красными истрепанными кистями - скользнул вниз к земле. Мицуке развернулся, прыжком сменив стойку, поднял меч – острие смотрит в лицо противнику. Бандит отшатнулся, зато его приятель набросился было на ронина сзади, но передумал или решил, что так не привлечет внимание наньбана, проскочил мимо. Наверное, хотел во что бы то ни было добраться до мальчишки.
Хаяши, не поднимаясь с четверенек, постарался уползти куда-нибудь в кусты; понял, что не получится, сел, скрестив ноги, и закрыл глаза. Зажал указательный палец правой руки в кулаке левой.
- To ya so wa ka… to ya so wa ka… to ya so…
Бандит не думал сдаваться и был не только умный, но и сильный – принял меч Мицуке на скрещенные свои, один китайский, тяжелый, что легко перерубил бы катану, будь ее металл хуже, второй короткий, с широким лезвием. Постояли, меряясь силой; оба хрипло дышали, оба не желали уступать, у обоих почти одинаково напряглись плечи и спины. Грязные лохмотья бандита и выцветшее на солнце косоде самурая были готовы лопнуть. Не перехвати ронин запястье разбойника свободной рукой и не оттолкни, до темноты бодались бы друг против друга, с тяжелым сопением пытаясь продавить защиту противника.

(Bishop+Reytar)
Индеец видел, что еще один оборванец рванулся вперед, зашел за спину самураю, но нападать не решился, почему-то предпочтя атаковать подростка который сидел на земле скрестив ноги и читал какое-то заклинание. То, что это было именно заклинание, Старое Солнце не сомневался – от мальчишки все явственнее веяло сверхъестественной силой, подобной той, что он чувствовал в здешних шаманах и предметах, укрытых в котомке юнца. Индеец, плавно сместился в сторону, перекрывая оборванцу с очень длинным и тяжелым длинным ножом, путь, и тем самым, давая мальчишке возможность завершить обряд и надеясь, что столь юный шаман ничего в нем не перепутает. Старое Солнце отлично помнил, как однажды, будучи еще учеником, столкнулся в одном из ущелий с жаждущим мести и крови духом воина-кроу, которого когда-то убило рукотворной лавиной, устроенной воинами племени оджибвеев, дружественного пикуни. Дух-кроу, который встретился тогда, был весьма кровожадный и сильный. Он даже смог призвать себе на подмогу большого серого медведя – Гитчи Моквэ, с которым явно надеялся разделить добычу – медведю бы достались тела, а духу – души и кровь шамана и ученика из племени пикуни. Тогда, первый и последний раз за свою жизнь, Старое Солнце, который в то время все еще носил прежнее имя – Малая Выдра, ошибся в проведении обряда. Именно тогда из-за этого, вместо призванного им на подмогу малого духа, из Страны Песчаных Холмов, с грозным ревом и хлопаньем перепончатых крыльев, явилось нечто абсолютно незапланированное и очень грозное. Это «нечто» обратило в паническое бегство самого Старое Солнце, вместе с духом воина-кроу, а после - разодрало серого медведя Гитчи-Моквэ на множество кусков, но было усмирено, и изгнано из этого мира учителем Старого Солнца – великим жрецом Красные Крылья.

(mou ichi do - Reytar)

Разбойник бросил короткий тесак, взялся за рукоять меча обеими руками, размахнулся хорошенько и с громким хэканьем опустил тяжелый клинок на голову Мицуке. Тут не до искусства, спасаться надо было, ронин, словно камень спущенный с горы, прокатился под ногами противника, приподнялся на одно колено, перехватил меч и, не глядя, ударил разбойника в спину. На какое-то время они оба застыли единым целым, потом бандит выронил оружие – клинок лязгнул, ударившись о землю. Падал меч долго, еще медленнее опускался в траву его хозяин. Мицуке посмотрел на храм; Ао-бодзу, сияя обритой головой, стоял на пороге, кожа его была зеленого цвета. Главарь неторопливо крутил топором, словно примерялся – с кем из неожиданно озлобившейся добычи связаться. Его приятель по-прежнему опирался на нагинату.
- To ya so wa ka… to ya so wa ka… - услышал ронин и оглянулся.
Так вот, в чем дело. Вернее – в ком.
- To ya so wa ka, - выдохнул Хаяши в последний раз, выбросил обе руки ладонями вперед, будто отталкивал невидимый шар. Время остановилось.

Индеец, застывший в четырех шагах перед оборванцем с очень длинным ножом, словно готовая сорваться с заснеженных склонов Больших Скалистых Гор - Па-Сапа, лавина, почувствовал как что-то неуловимо изменилось, словно мягкая волна устремилась из рук юнца к оставшимся на ногах противникам и враждебному духу зеленого цвета. Устремилась, прошла мимо самурая и самого Старое Солнце, сгущая воздух, словно бульон в котелке, уплотняя и растягивая секунды в минуты, мгновения - в десятки секунд, а минуты - в их десятки.

(Bishop+Reytar)
Эта волна словно замедлила все жесты и движения оборванцев, не сказавшись на реакции самих путников, чем индеец не замедлил воспользоваться. Прыгнув вперед, он впервые за очень долгое время издал боевой клич, и пока зовущий на бой призыв родного племени звенел над головой, раскрутил посох подобно копью и метнул его правой рукой, целясь стальной оковкой торца в живот врагу с очень длинным ножом. Левой же – выхватил из прорези в рясе, висящий на поясе томагавк и отправил его вслед посоху, но на сей раз, целясь в лоб тому же противнику, который оказался опытным и умелым воином. Этот оборванец, которого Старое Солнце про себя уважительно назвал «врагом», смог отбить своим очень длинным ножом летящий ему в живот посох, но вот от мелькнувшего подобно молнии томагавка, уклониться уже не успел. Метательный топорик из отличной, испанской стали с коротким стуком вошел в лоб противника, отбрасывая его назад и опрокидывая на спину, роняя свой длинный нож, пока индеец длинным прыжком приближался к нему.
«Не знаю каким ты был человеком, но ты был отважным воином…» - Думал Старое Солнце, одним движением извлекая томагавк из раны и прокручивая вокруг кисти руки, что бы стряхнуть кровь с его лезвия. – «Отвага твоя будет вознаграждена! Твой скальп займет почетное место на Первом Покрове моей могущественной Трубки Грома, а дух твой будет незримо прислуживать на Церемониях Снятия Покровов, усиливая ее магию своей силой и силой твоей крови.»
Индеец коротко поклонился мертвому телу врага и оглянулся в поисках отбитого ныне покойным, посоха, все так же прокручивая томагавк вокруг кисти.
Ао-бодзу собрал зеленый лоб в толстые складки - словно морские волны, подумалось Мицуке, - потер мясистые ладони. Даже облизнулся, как будто голодный человек перед съестным изобилием. Потом свел кончики пальцев вместе, что-то забормотал. Высокая трава легла, как под сильным ветром; ронин почувствовал, как наливается тяжестью меч, не то, что сражаться, поднять его - сложное дело.
Почуяв поддержку, оставшиеся разбойники решили действовать слаженно. Тот, что с нагинатой, занялся самураем; видно, метательный топорик странного воина навел на него страх. Главарь же, наоборот, выбрал себе в противники наньбана, и, размахивая оружием, с громким криком побежал на него.

(Bishop+Reytar)
Хаяши растерялся; обычно заклинания действовали лучше. И дольше. Конечно, он не такой уж и сильный колдун, можно сказать - вообще никакой. Долговязый ронин все еще стоял на одном колене, силился подняться - тщетно. Как назло, в голову, кроме старой песни, ничего не пришло.
- Mizu tamaru yasami no...
Глупее не придумаешь, но подействовало - движения воина стали увереннее. Самым страшным оказалось закрыть глаза, чтобы не видеть мелькающего в воздухе топора. Пальцы никак не хотели складываться в нужную мудру, а переплелись в докко ин ваджре.
- On bai shira man to ya so wa ka! - скороговоркой выпалил беглый чиго.
Навалившаяся внезапно слабость застала индейца врасплох. Когда мышцы словно налились свинцом, как пули для огненных трубок – мушкетов, все, на что хватило сил склонившегося к земле Старое Солнце, так лишь не выронить из рук томагавк. Понимая, что враждебный дух зеленого цвета на таком выпаде не остановится, он соображал, что из своего запаса заклинаний пустить в ход, сомневаясь, будет ли особо успешным оно, ведь с криком бегущий на индейца и размахивающий топориками, оборванец, не даст нормально сосредоточится и завершить обряд. Неожиданно нахлынувшее чувство свободы и силы, обрадовало Старое Солнце. Он понял, что мальчишка не сидел, сложа руки, а вновь воспользовался своим даром, сотворив успешно весьма мощное заклятие, раз оно сумело превозмочь волшебство враждебного духа. «У юного воина большой дар. И чем чаще он его будет применять – тем сильнее станет. Нужно дать ему возможность развивать его, и ему польза и нам - благо. Скоро будет сильный союзник…» - Подумал индеец, вынимая из-за пояса уже покойного оборванца, слишком короткий, для длинного ножа и слишком длинный, для охотничьего ножа, клинок. Он вскочил на ноги, перехватив нож-недоросток обратным хватом и вращая вокруг кисти томагавк, и прыгнул вперед-вправо, прикрываясь ножом от возможного удара слева, а сам, нанося удар сверху-справа топориком, надеясь перерубить древко топора вражеского вождя.

(soshite Reytar)

Хаяши очень хотелось хотя бы одним глазком взглянуть, что происходит на поляне перед заброшенным храмом, но мальчишка сидел, крепко зажмурившись. Он чувствовал присутствие чужой воли – жадной, голодной, с запахом похоти. Чувствовал, как монах начинает сплетать новое заклинание. И понимал, что не знает, что делать. В поединке между людьми-колдунами он что-нибудь бы придумал, но здесь магия была незнакомая, непонятно, как противостоять.

Мицуке, пошатываясь, встал на ноги – вовремя, чтобы заметить удар, слишком поздно, чтобы уйти от атаки. Поэтому он вновь пригнулся, опустился на одно колено. Лезвие нагинаты по широкой дуге свистнуло над его головой. Не теряя времени даром, ронин сгреб свободной рукой землю, швырнул в лицо противнику – тот сообразил, отвернулся, но потерял на этом время. Мицуке в развороте со всей силы ударил мечом по древку чужого оружия. Разбойник бросил обломок, а вторым принялся размахивать, как клинком с несоразмерно длинной рукоятью. Осталось подождать, когда он ошибется в замахе для очередного удара. Бандит не приветствовал разнообразие, а может, просто не знал ничего другого. Он просто хотел приготовить из Мицуке жаркое для своего хозяина. Ронин улучил момент, шагнул вперед и одним быстрым движением перерезал разбойнику горло. И почувствовал, как острие нагинаты на излете втыкается ему в плечо. Мицуке сел на землю рядом с телом противника. Булькала кровь, только он не мог понять – его собственная или нет.

Старое Солнце давно уже заметил, что нет ничего нужнее, четкого плана действий, однако ничто так же легко и не разрушается, как тщательно составленный и осмысленный их план. Удар по рукояти топора противника не то что бы совсем прошел мимо цели, но к несчастью угодил по кованому обуху. Если бы не надежность испанской стали из То-Ледо, которая пошла на боек томагавка, Старое Солнце вполне мог бы остаться безоружным, - лезвие метательного топорика с возмущенным звоном отскочила от обуха топора оборванца, когда индеец прыгал вбок, уходя из под удара второго вражеского топора. Он кружил вокруг вражеского вождя, как волк вокруг загнанного к непролазному бурелому лося, выжидающий момента, что бы одним прыжком впиться в горло.
Через миг Старое Солнце дико зашипел, подражая горному льву, и загребая боком стопы покрывающую землю пыль, постарался толчком ноги отправить ее в лицо врага, одновременно, оборотом скользя мимо него и заходя сбоку, припал на колено, томагавком блокируя возможный удар, а самым кончиком ножа - стараясь дотянуться до подколенной впадины противника и сухожилий на ноге, а затем, вновь разворотом выйти из зоны, куда вражеский вождь мог бы дотянуться своими топорами.

(Bishop+Reytar)
Громкое шипение так сильно удивило вождя, что глаза его расширились и приняли просто квадратную форму. Про себя возблагодарив Великого Духа, Отца Солнце своих тайных помощников за то, что не оставили его без поддержки, а так же за то, что в Мире не перевелись еще враги, которых легко удивить, индеец смотрел как поднятая толчком ноги хвоя и пыль летит прямо в лицо противнику. Тот, очевидно инстинктивно, зажмурившись, попытался отмахнуться топорами, один из которых вспорол воздух над головой упавшего на колено Старое Солнце, а второй скрестился с томагавком, принявшим его в свои объятия как горячую до любовных ласк возлюбленную, пока длинный нож, как будто ласково, но все же дотянулся до пазухи под коленом вражеского вождя, перерезав сухожилия. Хищный, слегка изогнутый клинок скользнул прочь, украсив землю вокруг алым росчерком крови, брызнувшей с лезвия, пока оборванец падал навзничь, с выражением еще большего, если такое возможно, удивления на лице. Так и не встав с колена, индеец завершал разворот, вскидывая оружие и нанося удар топориком в левое, а ножом в правое плечо упавшего, что бы, если тот попытается ударить, блокировать удар. Раненый вождь зарычал, взмахнул топорами, но отбить удары не смог и его рык перерос в крик боли, когда лезвия ножа и томагавка впились в тело, выводя из строя руки. Вырвав оружие из раны, под громкие стоны и малопонятную ругань вождя оборванцев, Старое Солнце прикинул, что именно лучше всего делать теперь: священные краски, создание шаманского бубна, столь необходимые для чародейства, требовали долгого приготовления, а враждебный дух с зеленой кожей этого времени предоставить явно не желал. Можно конечно было попытаться заклясть его священными песнями и танцем Птицы Грома, но такой способ надежно работал лишь против известных и не очень могущественных духов, в данной ситуации он мог дать любой эффект, но, скорее всего, изгнать зеленокожего духа не смог бы. Прикинув и так, и этак, индеец вспомнил о одном из самых древних и могущественных способов заклинания духов, об этом способе ему, как одну из важнейших тайн, поведал наставник Красные Крылья. Для заклинания духов применялся священный танец Птицы Грома, но до того как его начать, на тело жреца необходимо было нанести священные символы Птицы Грома, Отца Солнце и Духа Смерти – Кен-Маниту, причем нанести их требовалось свежей, полученной при скальпировании, кровью, еще живого врага, который должен был быть добит перед самым началом танца. Согласно легендам, в этом случае, Отец Солнце незримо приглашал в свой шатер Кен-Маниту и кормил его вкусным мясом призрачных бизонов и антилоп, приправой к которым была кровь врага, которой наносил на свое тело знаки шаман. Покрытый этими знаками, он частично вступал в Край Песчаных Холмов и его обитателям представлялся в виде копии самого Духа Смерти, обретая силу управлять ими, на время, пока кровь врага не застыла в его теле

Ни наставник, ни сам Старое Солнце не любили этот могущественный обряд и не пользовались им почти никогда, но сегодняшний случай заставлял прибегнуть к такому опасному даже для самого шамана, таинству, как бы ни хотелось его избежать. Индеец сбросил рясу, опустился на колени неподалеку от истекающего кровью и бранящегося вождя, после чего воздел лицо вверх, словно надеясь разглядеть среди застилающих небо, туч, ослепляющий лик Отца Солнце, плавно провел пальцами по лезвию топорика, собрав с него пальцами кровь и начертав на правой щеке символ Птицы Грома. Затем то же самое он сделал с ножом, начертав на левой щеке символ Отца Солнце. Вставив томагавк в ременную петлю на поясе, в которой его обычно и носил, индеец поудобнее перехватил нож и, приблизившись к лежащему на спине вражескому вождю, схватил его за волосы. Подняв голову врага почти вертикально, он плавным движением очертил лезвием круг на уровне волос на лбу и резким рывком снял скальп. Поверженный нечеловечески выл и бился, пока Старое Солнце вознес окровавленный нож и снятый скальп над головой, посвящая их Великим Духам. Он отложил нож и начертал у себя на груди священные символы, справа - символ Кен-Маниту, а слева, напротив сердца, - символ Птицы Грома, вымазал в крови руки, после чего мгновенным ударом ножа прервал муки вражеского вождя.

(на самом деле - весь кусок Рейтара, так получилось)

(Bishop+Reytar)
Подняв голову врага почти вертикально, он плавным движением очертил лезвием круг на уровне волос на лбу и резким рывком снял скальп. Поверженный нечеловечески выл и бился, пока Старое Солнце вознес окровавленный нож и снятый скальп над головой, посвящая их Великим Духам. Он отложил нож и начертал у себя на груди священные символы, справа – символ Кен-Маниту, а слева, напротив сердца, - символ Птицы Грома, вымазал в крови руки, после чего мгновенным ударом ножа прервал муки вражеского вождя. Индеец плавным движением вскочил на ноги, коротким поклоном почтил тело только что убитого им врага мысленно прося у него прощения и обещая отпустить его душу в Край Песчаных Холмов, как только минет надобность в ее помощи. Он вновь выхватив томагавк, начал приплясывать между окровавленных тел покрывших опавшую хвою, задавая себе ритм ударами обуха топорика по цубе длинного ножа, постепенно все громче и громче напевая песнь Птицы Грома, в которую вплетал молитву Отцу Солнце, который в этот миг принимал в своем шатре и потчевал Духа Смерти. Индеец желал Кен-Маниту с радостью угощаться вкусным мясом, и забыть обо всем остальном, не смотреть ни на что кроме мяса, не чувствовать ничего, кроме его вкуса, забыть обо всем кроме него, забыть обо всех малых духах и своей власти над ними. Он плясал и призывал великую Птицу Грома помочь ему обрести власть над духами, подчинить их своей воле, на время пока не остыла кровь вражеского вождя, а так же стоять на страже Духа Смерти, предупредить и защитить жреца, когда время выйдет и Кен-Маниту вспомнит о своих обязанностях. Он плясал все быстрее и быстрее, чувствуя как глаза его начинают видеть то, что раньше не замечали, уши слышат шепот и шелест разговоров малых духов, живущих в деревьях и травах, а тело наполняется могучей силой, способной подчинить себе тех, чьи дни на этом свете завершились, но которых по какой-то причине не принял Край Песчаных Холмов.

Ао-бодзу раздраженно фыркнул, тяжело уселся на ступеньки, забубнил себе под нос, молитвенно сложив руки.
- Namu myoho renge kyo! - постарался перекричать его Хаяши, сорвался на петушиный вопль. Глаза мальчишки стали совсем круглые.
Ао-бодзу забормотал громче.
- Да поторопись ты! – крикнул Мицуке, он выдернул из раны клинок, сидел, морщился, зажимая плечо ладонью. – Скоро стемнеет!
Завывания измазанного кровью с головы почти до пяток наньбана почти заглушили его голос. Повредился рассудком, никак не иначе, решил Мицуке. Нормальные люди стараются очиститься после сражения, а этот...
- Чего это он? – шепотом спросил мальчишка, он на всякий случай перебрался в привычное убежище, за спину ронина.
- А я знаю?
Дикие вопли их спутника отвлекли даже Ао-бодзу. Зеленый демон приоткрыл щелку глаза, недовольно посмотрел на танцующего безумца и набрал воздуха побольше.
- Понял! – сообразил Хаяши. – Это колдовство Ао-бодзу! Это он лишает ума!
- Так сделай что-нибудь! – раздраженно посоветовал Мицуке. – Пока наши волосы еще при нас...
Хаяши растерянно огляделся по сторонам. Он только сейчас понял, что зажал в руке сосновую шишку – с такой силой, что на ободранных пальцах выступила кровь. Мальчишка с ухмылкой провел двумя пальцами над кулаком.
- Joku se aku bi ku! – мстительно заявил он и запустил шишкой монаху в лоб.
Монах пронзительно заверещал. Крохотный язычок пламени обежал его кругом, подкормился сухими сосновыми иглами и встал невысокой, но непреодолимой стеной. Мицуке перевел дух.

(Bishop+Reytar)
Старое Солнце танцевал и танцевал, все бледнее становился привычный человеку мир и все яснее проступали тела малых духов, выглядывающих из стволов деревьев, смотрящих с ветвей на то, что происходило у заброшенного храма. Теперь, почти впав в транс, он видел, как над телами убитых весели бесформенные сгустки, странно напоминавшие грозовые облака, в основном - грязно-серые, лишь одно из них было светло-серого оттенка. Светлое облачко висело над телом того оборванца, которому индеец уже обещал великую честь в посмертии и по форме напоминало фигуру человека, но остальные облака, были странно колеблющимися сгустками сумрака, но неподвижными, то выбрасывающими во все стороны тугие сгустки. Эти облака были так похожи на странное существо с восемью покрытыми присосками ногами, какое рыбаки часто вылавливали из моря на Окинаве. «Я не ошибся. Тот воин действительно был единственным из них всех, кто не успел запятнать свою душу недостойными деяниями… Все же прочие уже давно лишь внешне оставались людьми. Постыдная судьба и благо для всех, что их жизненных путь прервался…» - Думал индеец, сплетая песнь-повеление для духов, которые видели его, ненавидели, боялись, но не могли вырваться из его власти:
«Вы, свершившие недостойные деянья, слушайте!
Я – Рука Кен-Маниту, я глас его, покоритесь мне!
Моя сила перед вами, как пожар прерии перед искрой!
Я могу вас развеять и никогда путь ваш, не приведет вас в Страну Вечной Охоты!
Вы, жаждущие покоя и очищения, исполните слово мое!
Исполните его, и обретете покой! Исполните, и познаете очищение!
Вас – много, он – один! Вы – боялись его, теперь ему – вас бояться!
Возьмите его – враждебного зеленолицего духа, и да постигнет его злоба, его самого!
Да постигнет его должная кара, да скажутся на нем, его беззаконные деяния!»
Идите! Идите и заберите его с собой! Идите и найдите свободу и успокоение!»
Темные души слаженно качнулись и скользнули вперед, окружая враждебного духа, но не смогли проникнуть сквозь пылающее вокруг его, мерцающего голодом, болью и злобой, силуэта, пламя и разочарованно вздрогнули.
- Юный шаман! – Произнес Старое Солнце, на короткий миг, вынырнув из мира духов в мир людей. – Сними свои чары! Дай свершиться тому, что должно, дай тем, кому пора в путь, отправиться в него, уводя с собой этого кровожадного духа. Дай им забрать его из этого мира, дабы никогда он сюда не смог вернуться!

Хаяши крепко вцепился в ронина и помотал головой. Он чувствовал – его силы на пределе, он вот-вот уснет прямо здесь, на траве, и если Ао-бодзу не будет удерживать очищающее пламя, никто не поручится, что произойдет дальше.
- Не бойся, - приободрил беглого чиго Мицуке. – Кажется, он знает, что делает.
- Вы уверены?
- Не особо...
Хаяши обреченно вздохнул, прошептал несколько слов – пламя умерло.
Индеец видел, как зеленый силуэт алчно дернулся вперед, когда пламя исчезло, как потянулся, как попытался испугать и подчинить себе души тех, кто подчинялся ему при жизни. И как в страхе дернулся он, когда почувствовал, что эти темные души уже вне его власти, что у них иной хозяин. Хозяин, который велит им уйти, и чей приказ они рады исполнить. Зеленый силуэт дернулся в кольце теней, блеснул ядовитым, гнилостным лучом вредоносного заклятия, но Старое Солнце вновь запел, но уже смыкались вокруг Ао-Бодзу темные щупальца, сливались в непреодолимую, липкую и неподатливую, как самая прочная паутина в мире, стену. Сомкнулись, оплели, сжали в цепких объятиях и дико взвыл зеленолицый враждебный дух, чувствуя куда его тащат, взвыл и задергался, чувствуя как его злоба и алчность оборачивается против него, как многочисленные темные души, не получившие от хозяина запрета, творят с Ао-Бодзу то же, что он творил с своими беспомощными жертвами. И еще более дико заверещал зеленолицый дух, задергался в железных объятиях, но не смог вырваться, проваливаясь все глубже и глубже в Мир Духов, в окно, сквозь которое было видно Край Песчаных Холмов и огромный лагерь раскинувшийся меж дюн…

(те же)

(Bishop+Reytar)
Голос Старое Солнце взвился еще выше, топор и нож скрестились над головой а затем разошлись в стороны и опустились к поясу, когда индеец поклонился светлому силуэту, уходящему в иное место и время последним из всех душ.
«Удачи! Да будет твоя дорога к упокоению коротким, искупление легким, отдых - радостным!» - Пел индеец, вонзив в землю нож и томагавк. – « Да вернешься ты в этот мир, когда получишь новый путь, более прямой и счастливый чем прошлый! Прощай!»
В тот миг когда смокнулись края окна в Край Песчаных Холмов, Старое Солнце почувствовал как силы полностью оставили его, а земля закачавшись устремилась навстречу. Он упал на колени, уперевшись руками в пыль и хвою, затряс головой, глядя как блекнет мир духов и поступает мир людей, и глубоко выдохнул, в очередной раз окончательно выходя из транса.
- Все… Зеленолицего здесь уже нет, и не будет никогда… - Произнес индеец предельно уставшим голосом. – Теперь мне нужна вода, чистая вода… Как хорошо что очень скоро будет дождь…
- Ага, - согласился Мицуке. - Замечательно.
Он посмотрел на наньбана, на мальчишку - тот уже прикорнул на траве, не выпуская из цепких пальцев своего драгоценного узелка. Ладно. Не привыкать. Ронин встал, вытер меч о рукав, отправил отдыхать в ножны. Для начала - поднял Хаяши, отнес в храм, из предосторожности обойдя выжженный на траве круг. Хорошо, что парнишка тощий и легкий.

Мицуке положил свою сонную ношу у алтаря. Загнутые рогами концы черепичного конька как будто вспороли брюхо низким тучам, дождь хлынул до того, как путники успели укрыться в храме, загрохотал по кровле праздничными барабанами. Через полуобвалившуюся крышу маленькими водопадами дождь проник внутрь, смыл с уцелевших половиц белый вороний помет. В трещинах проросла трава, алтарь давно разграбили; двигаться следовало осторожно - настил пола не внушал доверия, подгнившие доски опасно прогибались и скрипели под ногами.
Мицуке вышел, остановился на ступеньках, опираясь на меч.
- Ну что? – спросил он, глядя, как потоки воды смывают кровь. – Там полежишь или помочь?
- Полежу для начала… - Старое Солнце коротко улыбнулся, с трудом перевернувшись на спину и поудобнее вытягивая ноги. - Чуть наберусь сил и сам дойду. Ты лучше свое плечо осмотри и перевяжи, нам тут уже более чем хватает духов. Успокаивать еще одного - долговязого такого, и с двумя мечами, не имею ни малейшего желания. И еще… Поесть у нас что-нибудь осталось?
- Если мальчишка не потерял, еды еще полно, - успокоил спутника Мицуке. – Не все умершие становятся йуреи, да и о мужских йуреи давно не слыхали.
Рыть могилу мечом – обойдутся, не для того ковали и много раз отвоевывали в сражениях с одной хитрой особой. Ругаясь, Мицуке сволок трупы подальше от храма, нашел подходящую яму, забросал тела ветками. Жаль, под таким дождем не разожжешь благовоний, даже если отыщутся в заброшенном храме. Ронин вспомнил несколько сутр, наскоро их прочитал, махнул на прощанье рукой.
- Не попадайтесь мне больше.
Он вернулся в храм. Теперь можно заняться и собственной раной.

(забавно, но - те же)

- Ну как так можно? – ворчал Масачика, тщательно маскируя добродушие, когда они с племянницей уединились в комнате в глубине дома.
- Откуда я знала, что этот лис на меня бросится?
Кровь на покусанной и подранной когтями руке запеклась, намертво слипшись с тканью перчатки без пальцев. Пришлось отдирать.
- Ты сама шипишь и фыркаешь не хуже лисы, не дергайся так.
- А ты поаккуратнее.
- Чаще с лисами дерись. И так уже шрамов больше, чем у любой женщины. Ну куда это годится?
Масачика огорченно рассматривал при свете масляных ламп руку Макуро, расчерченную свежими глубокими царапинами.
- Дядя Чика, перестань разглядывать меня, будто торговец веерами свой товар.
- Плохой из тебя товар. Товару полагается молчать, а не разговаривать и пытаться сбежать во всех направлениях сразу.
Макуро деланно надула губы.
- Сиди тут вместо меня Дайскэ, ты бы ему другое сказал.
Долго не выдержала, рассмеялась:
- Только его лиса бы не догнала, он же носится, как ветер, ни минуты спокойно не сидит.
В отбрасываемых лампой тенях, а может и из-за усталости, Макуро не заметила, что дядюшка не разделяет ее веселья. Наоборот, на его лице проступила маска угрюмой сдержанности. Он низко склонился над рукой, промывая царапины, как будто иначе ему не было видно. Так низко, что она не могла видеть его лицо.
- В этом вы с братом похожи, оба непоседы, - ровный голос, возможно, чересчур ровный.
- Неужто в его возрасте я так же бегала?
- Не знаю, мы впервые встретились, когда тебе было уже пятнадцать, помнишь? В то время ты была такая же. Когда не сидела отдельно от всех, погруженная в какие-то свои девичьи тайны.
Теперь перестала улыбаться и Макуро.
- С чего ты взял, что тайны были девичьи?
Масачика знал, что будет дальше: если расспрашивать, она замкнется и ничего не расскажет; если не расспрашивать, все равно промолчит. И он сменил тему.
- Раз ты так стремишься куда-то бежать и что-то делать, у меня есть для тебя предложение.
Молодая женщина подобралась, лицо стало сосредоточенным. Она кивнула, показывая, что слушает.
- Здесь неподалеку живет кое-кто из клана Сакаи. Шигетада.
- Этот!
- Тише, не скачи, - шикнул Масачика, как раз накладывающий повязку, - а то мне придется все делать заново.
- Я отправлю токугавовского прихвостня к его предкам! Он у меня подавится собственными кишками!
- Умерь пыл. Я начинаю жалеть, что предложил.
Макуро развернулась к дядюшке, посмотрела в лицо.
- Позволь мне убить его. Обещаю, я не дам ненависти помешать.
- Хорошо он твой.
Макуро просияла, гордо тряхнула головой и тут же сморщилась от боли. Рука непроизвольно потянулась к шее.
- А там что? – обеспокоился Масачика.
- Лис сначала кусил туда, - нехотя и чуть виновато призналась Макуро.
В соседней комнате удивленно обернулись, заслышав громкие ругательства, которыми их глава одаривал племянницу.

Слушая рассказ, наместник лег на спину, положив под голову меч. Высокая трава на берегу реки шла волнами, точно море или легкий шелковый занавес, который покачивается от малейшего сквозняка...

... но со стороны кажется, будто его колышет дыхание собеседников. Особенно того, кто скрывается за непрочной завесой. Его мучает одышка, за последнее время он стал грузен. Не так давно его считали почти что аскетом, но теперь все чаще идут разговоры, что и маленькие житейские радости не чужды и великому «Хасами-доно»*.
Как и тщеславие, мысленно добавил его собеседник, который склонился в низком поклоне, лишь бы никто не заметил, как кривятся в улыбке плотно сжатые губы. А ведь он почти сдался, отчаялся и начал искать другой способ, когда пришло известие, что их посетит «грозный старец»
Молодой человек выпрямился; его длинные волосы, потревоженные движением, заструились между лопаток черным водопадом.
- Недостойные слуги его светлости считали, что дорога в этот дом позабыта, - негромко произнес юноша; на слегка набеленном лице появился румянец. – Его светлость больше не нуждается в наших ничтожных услугах. Радостно сознавать ошибку.
Из-за занавеса донеслось отчетливое сварливое фырканье; человек, которого скрывает шелковая преграда, никогда не любил церемоний.
Много позже, когда все было сказано и выслушано, а лакированный ящичек, внутри которого, завернутый в несколько слоев ткани, лежит хрупкий подарок, был поставлен в токонома под охрану, когда свита разошлась по отведенным им комнатам, а сам «грозный старец» собирался отойти ко сну, в саду встретились двое. Тот, что постарше, только что закончил ежедневные упражнения с мечом, от него пахло усталостью и потом, второй дожидался его, сидя под деревом, и любовался закатом.
- Завтра мне придется уехать, - сказал он, услышав шаги, которые различал даже в толпе. – Не тревожься, поездка будет короткой.
Над кромкой западных гор полыхало оранжевое вечернее пламя.
- Пойду к нему, - он поднялся, кивнул на плотно закрытые ставни комнаты на втором этаже.
- Акира, подожди...
- Он соскучился без меня, но никогда не признается...

В замке Кувана ждали посланника от Токугава. Ши-тэнно** наблюдал из окна верхнего этажа, как во внутренний двор втягивается длинная процессия с бело-черными штандартами и заключенными в круг листьями дерева гингко – конные воины, пешая охрана, носильщики с паланкином... Расстояние сыграло с ним злую шутку; когда слуги открыли дверцы паланкина и помогли выбраться наружу сидящему внутри человеку, глаза старого генерала расширились от изумления.
- Женщина? Он посмел прислать ко мне женщину?!!
Нет, не женщину и даже не мальчика, как показалось в начале. Молодому человеку – он назвался именем Нишио Акира, - можно было дать лет шестнадцать, но генерал привык спрашивать напрямик и без экивоков задал нужный вопрос. Гость честно признался, что ему уже перевалило за двадцать. Он разглядывал выставленный над доспехами шлем с ветвистыми оленьими рогами, и глаза у него блестели от восторга и любопытства. Затем, спохватившись, передал лакированный ящичек.
- Мой господин надеется, что подарок обрадует вашу светлость.
Ши-тэнно вдруг подумал, что у «грозного старца» хватит извращенного чувства юмора прислать в качестве сувенира этого мальчика со слегка набеленным лицом и стыдливо опущенными ресницами. Старый Хонда провел на земле шестьдесят два года, вырастил двоих сыновей, славно повоевал под знаменами Ода и Токугава, а сейчас, передав управление кланом наследнику Тадамасе, отошел от дел и жил в свое удовольствие. С Токугавы станется так скрасить остаток лет своему верному генералу. Но потом ши-тэнно вспомнил взгляд, брошенный посланником на рогатый шлем.
Красиво очерченный рот Акиры дрогнул в улыбке, как будто гость из последних сил сдерживает веселый смех.
- Так далеко мои полномочия не распространяются, - сказал молодой человек. – Я всего лишь гонец.
В ящичке оказался чайник китайской работы, некогда подаренный Иэясу самим Нобунагой, а утром необычный посланник уехал.

- А что было потом? – спросил, протирая глаза, собеседник Теншо Токисады.
Наместник оторвался от созерцания травяного прибоя на берегу.
- Он умер, - просто сказал он. – Говорят, после долгой болезни.
Уголки его губ приподнялись в улыбке.

---
*Хасами-доно – букв. «господин Клещи», прозвище, данное Токугава Иэясу за скупердяйство и чрезмерную бережливость.
**ши-тэнно – четверо главных приближенных Токугава Иэясу: Сакаи Тадацугу, Исикава Кадзумаса, Сакакибара Ясумаса и Хонда Тадакацу; последний был особенно яркой личностью, носил шлем, украшенный оленьими рогами, и проявил себя постоянным и верным защитником интересов рода Токугава.

При появлении столь необычных посетителей чайный домик практически опустел. Остались только хозяева и пара достаточно смелых посетителей. Колдун, совершенно не подав виду, как собственно и не интересуясь обитателями гостиницы, усадил Миеллики за один из свободных столиков, которых впрочем, было сегодня в избытке и, присаживаясь рядом с девушкой, обратился к мгновенно возникшему хозяину:
- Принеси то же, что и всегда, только на этот раз две полные порции.
На стол со звоном упало несколько монет и хозяин чайного домика, проворно подхватив металлические кругляши, скрылся за дверью, ведущей на кухню.
Миеликки немедленно заинтересовалась звенящими бляшками. Таких она еще не видела. Круглые, с квадратной дыркой посередке, наверное, их нанизывают на нитку и вешают, например, на шею. А может, надевают на палочки и так выставляют охранять дом. А может, пришивают на одежду, они ведь красиво звенят. Варианты грозили превратиться в ширь морскую, поэтому девчушка выбрала единственных способ узнать наверняка, спросила спутника:
- Круглые штуки зачем нужны?
"Действительно, варварская страна". Колдун даже и не знал, как объяснить столь странной пришелице, для чего нужны деньги.
- Обычно их меняют на оружие, еду, дают за какие-либо услуги. А разве у вас нет денег?
- Это у вас такие деньги? - искренне удивилась Миеликки. - Зачем же вы дырки в них делаете?
Конечно, в деревне деньги не ходили, да и зачем, когда легче сменять нужное соседу на то, чего ему не хватает. Зато отец как-то привозил монеты из самой Московии. Крупные, круглые, увесистые. А эти маленькие, несерьезные какие-то. Зато можно сделать вид, что она девушка столичная, ее не удивишь какими-то там деньгами, пусть и заморскими. Отец вон тоже заморский, только этого никому говорить нельзя. Почему нельзя не объясняли, просто нельзя и все. Кому скажешь - выдерут. Аргумент великолепно воздействовал, и все дети молчали в тряпочку.
(И Далара)