Киото. 2 июля 1582 года. Вечер.
На происшествие с мальчишкой ушло немало времени, и времени драгоценного – только казалось, что почти ничего не происходит в древней столице. На самом деле в ней стояло напряжение, как перед грозой, ежечасно и чуть не ежеминутно заключались и расторгались союзы и менялись намерения тех, кто намеревался бороться за наследие – Японию, сколоченную в одно целое великим Нобунагой. Тем не менее Масуми о своих действиях не сожалел…
Сейчас же было время заняться делами, и он вновь шествовал по киотским улочкам, на этот раз аккурат туда, куда несколько ранее пронесли тот самый паланкин с монами Фудзивара. О том, кто там был, Танака уже знал от верных людей – в тяжелое время маленький клан может выжить, только если будет держаться начеку и много знать, чтобы держаться нужной стороны.
Как раз о сторонах и связанных с этим последствиях собирался побеседовать Масуми с главой клана Сейшин, поскольку пока выходило, что им придется оказаться на разных.
Однако, оказавшись во дворе, гость обнаружил там суету и все признаки легкой паники и поинтересовался у впустившего его слуги, что случилось и сможет ли он поговорить с хозяином.

Склон горы Асама


Корешок и на вид не казался прочным, незачем было проверять – лопнул в руке, стоило дернуть посильнее. Мицуке проехался животом по склону под шорох осыпающейся сухой хвои и собственные проклятия. Хорошо, что перед тем, как взбираться на утес, он связал мальчишке запястья, чтобы беглый чиго, даже потеряв сознание, не свалился бы у него со спины. До небольшого каменного уступа, где можно было бы отдохнуть, придумать, что делать дальше, возможно – заночевать, его отделяло всего ничего, пара сяку*... Почти гладкой вертикальной стены.
Подъем начался вновь.
Кое-как разместившись на узком каменном уступчике, Мицуке сгрузил мальчишку и избавил его от веревки, ему она требовалась самому – чтобы помочь вскарабкаться сюда наньбуси. Привязать ее было не к чему, разве что – к округлому небольшому валуну, что торчком стоял почти на самом краю. Ронин смел ладонью высушенный солнцем и ветром лишайник, на шершавом камне еще можно было различить грубо вырезанную фигуру. Ну, будем надеяться, что никто не затаит обиду – ни Амида, ни Эмма-о, ни тем более Каннон**. Накинув петлю на обтесанный кем-то досоджин***, Мицуке сбросил свободный конец веревки спутнику. Мальчишку же – тот то ли не мог проснуться, то ли впал в забытье – прислонил к нагретому солнцем валуну.
- Покровительствуешь детям и путникам, вот тебе и то, и другое!
И – судя по тяжелому взгляду, которым бродяга окинул валун, богам лучше было бы не перечить и не оплошать.

----
*сяку – мера длины, примерно 30 см
**Амида – будда Амида-нёрай, владыка «чистой земли», куда попадают праведники.
Эмма-о – властитель царства мертвых в японском буддизме.
Каннон – Кандзеон-босатсу, богиня милосердия, богиня-заступница, одна из самых популярных богинь в японском буддизме.
***досоджин – округлый валун с изображением двух фигур, олицетворение хранителя дорог, детей и путешественников.

Уже стемнело, но луны все не было видно. Черные тени, опустившись на землю, скрывали дорогу, почти сливаясь с серым ночным светом. Было довольно тихо, только поблизости раздавался шум речонки,да шуршал в кустах ночной зверь.
Шуске медленно шел по полузаросшей тропе. Он уже несколько часов кружил вокруг убежища а небольшой пещерке за ручьем. Хотелось успокоиться и унять боль в руке. К тому же, теперь шиноби ждал луны. При ее пусть даже неверном свете он мог увидеть, не посещал ли кто-то пещерку в его отсутствие. Правда, она вот-вот должна была взойти, и на востоке уже виднелся маленький светящийся кусочек ее нимба.
Шуске остановился и запрокинул голову. Противно ныла рука, она была вся липкая от сукровицы - кровь почти перестала течь, а ведь лилась ручьем, молодой человек даже удивился, откуда в нем столько ее. Еще почему-то немного дрожали ноги, горели щеки. Надо было продвигаться в сторону пещерки.
Он прошел, еле переступая, к рощице около скалы. Журчал ручеек, и Шуске выглянул из-за кустов и прислушался. Тихо-тихо, только слышно как бешеноь колотится его сердце. Шиноби подошел к воде и снял обувь. Вода была ледяная, он прошел по ручью и заглянул во впадину в камне. Он выбрал именно это место, чтобы не было заметно следов около пещеры.
Рухнув на холодный каменный пол мимо подстилки, Шуске закрыл руками лицо. Потом наклонился к воде, которая немного затекала в пещерку. Он промыл руку, она щипала и была очень горячая. Шуске чувствовал, что его знобит, поэтому он переоделся в одежду шиноби - она была более теплая и ближе к телу. Все равно обычная испачкана кровью, придется порвать ее на бинты. Он сел на пол и сжался в комок. То ли в самом деле было холодно, то ли так сильно знобило, но согреться было невозможно. Хотелось пить, но не самоубийца же он в самом деле - холодная вода может и до лихорадки довести. Нарукавник больно тер раненую руку, парень снял ее и намазал рану какой-то мазью, взятой им у старого врача.
Немного спустя голова стала уже совсем горячей. Шиноби внезапно оглушительно чихнул. Эхо отразилось и спугнуло молоденькую ворону, сидевшую у входа.
Только теперь Шуске снова обрел способность думать, но мысли текли как-то вяло. Хотелось лечь и умереть. Но это было бы глупо - его долг на земле еще исполнен. Хотя, кто знает, какой у него долг... Просто сейчас не было сил ненавидеть.
Еще было одиноко. Только сейчас Шуске почувствовал, что он один на этом свете. Совсем один. Никто его не любит, он никого не любит, мало кого знает, почти всех знакомых ненавидит или презирает. Глупо это все... Но дрожь все не давала заснуть, забыться.

Склон горы Асама

Подъем был не из легких. Мешковатое одеяние, одетое поверх привычных охотничьих штанов и рубашки изрядно мешало, но снимать сутану Старое Солнце не хотел – мало ли кого может носить по склонам гор, и какие вопросы у подозрительных ко всему неизвестному и странному местных жителей, может вызвать облик совершенно чуждого и неизвестного человека, даже не привычного наньбана. Индеец старательно карабкался по скалам вслед за несущим мальчишку, самураем, вспоминая подъемы на вершины скал Волчьих Гор, что на востоке угодий родного племени. Он вспоминал трещины, за которые приходилось цепляться кончиками пальцев, подлую хрупкость внешне надежных небольших валунов, словно приглашающих искать опору на их гладких боках, но стоит опереться на которые, вполне реально завершить свои дни с грохотом, в окружении небольшой лавины, пролетев по склону до подножия. Он вспоминал, как ясно светило солнце, вставая над вершинами гор и заливая прерию ласковыми, пока не превратившимися в обжигающие стрелы, лучами. Он вспомнил все это и в очередной раз пожалел об оставленном у хижины старика-полудуха охотничьем ноже, использование которого могло изрядно облегчить путь наверх, к небольшому уступу в скале, на который как раз вскарабкался двужильный роши.
Необычайно вовремя упавший сверху конец веревки прервал размышления индейца. Старое Солнце вцепился в него руками и продолжил подъем, упираясь ступнями в склон горы. Наконец, пальцы шамана словно когти Птицы Грома мертвой хваткой вцепились в край уступа. Старое Солнце подтянулся, оперся коленом о скалу и осторожно присел на уступ, прислонившись спиной к нагретому за день камню, после чего осторожно выбрал свисающий вниз конец веревки и смотав, расположил рядом с собой на каменном карнизе:
- Скоро стемнеет. Может стоит тут и заночевать? Не лучшее дело – в темноте по скалам карабкаться…
Старое Солнце произнес это невозмутимо осматривая окрестности с высоты на которой они теперь находились и надеясь рассмотреть преследователей, отставших у хижины алчущих духов, если таковые опять идут по следу путников. Он плавно, словно лаская языки пламени, провел ладонью над округлым камнем, к которому ронин привязал веревку и почувствовал сильное тепло, такое тепло, по которому обычно можно было определить место дружелюбной людям Силы. Судя по полустертым бороздам на камне, этот валун когда-то старательно шлифовали и покрывали узорами умелые руки человека, создавая какую-то святыню, даже по прошествии многих зим не утратившую вложенной в нее силы.
- Хорошее место. Даже ночью оно будет надежным, где еще сможем найти подобное?
Индеец еще раз провел ладонью над валуном, чувствуя тепло и спокойствие, словно к руке матери прикоснулся.

Усталый после праведных трудов Себастьян-Фердинанд не торопясь топал по склону, напевая сочиняемую на ходу песню о самурае, победно идущем вразвалочку, явно ассоциируя себя при этом с героем. Он отлучился после дневных трудов для созерцания заката и любования природой.
Духовный наставник говаривал раньше в подобных случаях своему верному прихожанину о вреде праздности. С видом знатока священного писания обаке напомнил о необходимости размышлений для очищения души, и провел аналогию между традициями христианских отшельников и любованием природой у японцев.
- Ведь все вокруг – часть замысла Создателя?
Сильно подозревая, что мохнатый спутник просто выискивает способ бить баклуши, с самой сутью священник был, тем не менее, полностью согласен, и сейчас муджина пользовался разрешением вовсю.
Усевшись на склон и даже прочитав молитву, благодарящую Иисуса – настало положенное время – второй обитатель уединенного домика на Ямато-но-Орочи задумался. Однако далеко улететь думами не успел, так как почувствовал тревогу. Не выходя из единения с миром, выдр словно мысленно растворил себя в ближайшей окрестности и ощутил покалывание на том месте, где что-то нарушилось – так организм чувствует боль, предупреждающую человека об опасном недомогании.
Кажется, недобрые духи появились чуть дальше по склону, где был крутой спуск вниз. Им, конечно, ничего не стоило взобраться, и сейчас обаке похвалил себя за установку досоджина, и даже погладил по голове – а как же! Сколько трудов стоило своими силами поставить камень втайне от священника – а вдруг не одобрит? Зачем огорчать святого отца, ведь он, Себастьян-Фердинанд, истинный католик!
Но что же все-таки стряслось? Ведь если он не узнает, то… Умереть от любопытства муджина физически не мог, а потому не стал додумывать мысль, резво помчавшись в нужном направлении. Даже в угасающем свете дня его пестрое одеяние на склоне было подобно маяку, светящему в ночи.
Обогнув очередной каменный выступ, хэнгэ обнаружил, что в их владениях появились гости, да еще сразу трое – самурай, наньбан, одетый как священник его веры и мальчик. Правда, на самом деле заметить особенности их одежды мог только очень острый глаз – путников никак нельзя было назвать щеголеватыми или хотя бы просто следящими за внешним видом. Их наряды были грязны, обтрепаны и местами порваны, так что муджина впал в грех гордыни, подумав, насколько выигрывает его чистые и такие красивые хакама, рубаха и платочек в горошинку на голове на фоне новоприбывших.
Сопоставив увиденное и почуянное, выдр пришел к выводу, что духи гнались именно за ними, и не стоит удивляться ни усталости мужчин, ни тому, что мальчик не шевелился и не открывал глаз.
Дальше мысли закончились, а любопытство только начиналось, потому с важным видом хозяина здешних мест уверенный в себе оборотень выступил вперед.
- Приветствую вас в этих местах, путники, - торжественно провозгласил он.

Шестой одиночный пост и пока последний. Кажется...

Киото. 2 июля 1582 года. Вечер.

Суета во дворе усальбы продолжалась, но стала более упорядоченной и деловитой. Женщинам велели увести детей, чтобы не путались под ногами ни те, ни другие. Остался только самый старший из мальчиков, его было видно - Кацу прятался за разросшимися у самой воды кустов. И, презрительно оттопырив нижнюю губу, наблюдал, как слуги прочесывают небольшой пруд. Мальчик едва сдерживал смех, но взгляд был холодный и злой.
К заждавшемуся гостю подошел один из старших вассалов - но не членов семьи; гербы клана украшали только накидку-хаори. Сухопарый, угловатый, с лицом неулыбчивым и чересчур смуглым для столичного жителя.
- Прошу извинить нечаянную неучтивость, - сказал он после скупого приветствия; даже простые слова он цедил так, будто опасался обронить лишнее. - Мое имя - Сусаки Матаэмон. Чм можем служить?

(там же; Bishop, higf)

Масуми наклонил голову, вежливой улыбкой показывая, что рад знакомству. В это время он составлял впечатление о собеседнике. Тот выглядел мрачноватым, но не слишком опасным – именно в силу откровенной угрюмости.
- Танака Масуми, - снова назвался он. - Я пришел, чтобы встретиться с Сейшином Тадамасой. Не вижу никакой неучтивости, тем более у вас, кажется, что-то случилось.
Его собеседник насупился еще больше, сунул руки поглубже в рукава, сразу напомнив нахохлившегося зимой ворона.
- Пропал будущий наследник, - пояснил он. - Вот, ищут.
- Свежеприбывший, - хмыкнул гость, давая понять, что он, в общем, в курсе. - И как это вышло?
- Если б знать - давно б отыскался.
Сам Сусаки, похоже, не больно собирался участвовать в поисках, хоть и посматривал по сторонам - не явится ли где мальчишка.
- Может, он давно сбежал к матери.
Масуми кивнул, давая понять, что и такое может случиться, и вежливо поинтересовался:
- Не могу ли оказать вам помощь? И где Тадамаса-доно?
- От помощи к чему отказываться? - его собеседник не двинулся с места. - Господин Тадамаса скоро вернется... - Сусаки коротко кивнул головой в сторону Госё*. - Его вызвали по каким-то делам.
Что ж, впрямь надо было помочь – это лучше, чем сидеть посреди общего переполоха, да и дружеские намерения покажет.
- Где уже искали? – поинтересовался Танака. Как известно, сперва лучше хоть немного подумать, прежде чем суетиться.
- Да везде, разве что в колодец не заглядывали, - отозвался его неулыбчивый собеседник.
- С этого предлагаю и начать, - оживился гость, у которого дорогой пересохло в горле. –Заодно я не против утолить жажду.

--------
* Gosho - императорский дворец

(совместно с higf-sama)

Сусаки кивнул и провел гостя через выложенный синеватой галькой двор мимо глициний и недавно высаженных сливовых деревьев. Дом был выстроен необычно, привлекала внимание веранда, что шла вдоль всей стены и деревянная площадка перед небольшим прудом. Колодец был вырыт в саду среди высоких объемистых деревьев; их не тронули, когда возводили строения усадьбы.
Привычно вышагивая по тоби-иши, Танака с интересом смотрел вокруг. Все было устроено с большим вкусом, оставляя куски почти дикой природы посреди зданий – человек здесь заботливо защищал ее от самого себя. Подойдя к колодцу, он сам потянул за крышку.
Сусаки поднял стоявшую рядом деревянную бадью.
- Странно, - задумчиво произнес он, наклонился и достал из травы незамеченную ими ранее гэта. - Она детская.
Действительно, деревянная сандалия была совсем небольшого размера. Мужчины переглянулись.
- Фудзивара сживут нас со света... - пробормотал Матаэмон.
Излишним состраданием Танака не мучился, тем более мальчишку совсем не знал, а к смертям привык. Неприятно, конечно, но не более. Интересно, можно ли это использовать в идущей политической игре?
- В любом случае надо посмотреть и убедиться, - он заглянул внутрь.
Колодец был не очень глубокий, здесь, где весь горный склон был пропитан родниками, не требовалось копать глубоко. На фоне вечернего неба отразились головы обоих мужчин. Снизу на их разглядывал промокший насквозь, очень сосредоточенный мальчик лет шести-семи. И он что-то жевал.
Про себя Танака подумал, что у него явно «детский» день - уже второй мальчишка сегодня преподносил сюрприз. С утра Хонсё, теперь этот. На секунду самурай замялся, а потом двор огласил негромкий смех.

Сусаки лишь головой покачал.
- Даже не знаю, хорошие или плохие настают для нас времена, - поделился он своей мыслью, сказав вдвое больше, чем привык. - Наследник, что живет в колодце. Только демонов этой семье не хватает.
Он проверил - крепко ли привязана веревка и принялся осторожно спускать бадью вниз.
- Приятного аппетита, - пожелал вглубь Масуми, помогая Матаэмону. – Ты сюда специально влез спокойно поесть?
Нарядная одежда мальчишки годилась теперь лишь на тряпки, но сам он был очень спокоен.
- Там неплохо, - с забавным достоинством сообщил юный тануки. - Только страшно, когда крышку закрыли.
Он отправил в рот последний кусок сласти.
- А все-таки как ты туда попал?
Вообще-то такой вопрос полагалось бы задавать хозяевам дома, конечно, но гостю было интересно. А возможно, будет полезно.
- Толкнули, - пацан смерил взрослых, каждого по отдельности, придирчивым взглядом, вздохнул. - Мне здесь не рады.
- Пойду скажу, что поиск окончен, - Сусаки протянул мальчишке потерянную сандалию, подумал, накрыл его плечи своим хаори.
Первое впечатление Масуми было правильным, на одежде Матаэмон носил другие гербы.
Он скрылся за кустами.
Это было хорошо – появлялась возможность с толком использовать время.
- Кто же тебя толкнул? - интерес в голосе был искренним.
- Еще не выучил, как их зовут. Но их было двое.
Мальчик с гербами древнего клана на одежде фыркнул.
- Ниже меня, иначе не справились бы ни за что! Сказали, что там видно луну. Обманули!
- Конечно! – подтвердил Танака, поощряя детскую гордость. И словоохотливость заодно. – Сыновья твоего отца?
Слово «братья» он не сказал.

(продолжение диалога на двоих)

(финал разговора, те же)

- Да, им завидно, что я старший.
Мальчик сунул ногу в сандалию, но вторая осталась босая, и идти так было очень неудобно. Гэта полетела в траву.
- Дураки, все равно я здесь жить не собираюсь!
- И куда же ты собрался? - Масуми остановился и посмотрел на мальчика. - Самурай должен подчиняться воле главы клана.
Его маленький собеседник призадумался.
- Если убежать сейчас - его воли я не услышу.
Он еще немного поразмышлял.
- Нет, жизнь ронина меня не прельщает!
Было забавно слышать проскальзывающие в детской речи словечки, которые он подслушал у взрослых.
- А как же воля клана твоей матери? - немного странно было вести спор с мальчишкой. - И потом, если ты убежишь - они подумают, что напугали тебя.
На некрасивом круглощеком лице промелькнуло недовольство.
- Да, - вздохнул юный тануки. - Этим возразить трудно.
Ну что ж, все это было интересно, и Масуми узнал то, что хотел и мог узнать у мальчишки. Возможно, это очень пригодится, а может, нет - кто знает пути жизни и смерти.
- Обуйся и пошли. А можно и подождать, сейчас сюда прибегут. Ты расскажешь отцу и другим?
- Еще вторую гэта искать! - мальчик поплотнее завернулся в чужое хаори, снизу из горной чаши, где располагалась столица, наползал вечерний туман, и зубы у маленьуого наследника время от времени принимались выстукивать дробь. - Рассказать? Вот еще!
Он направился по каменной дорожке к дому, даже не проверив, идет ли за ним самурай - так, будто был уверен: тот не отстанет.
Знания, которыми ты владеешь - хорошо. Знания, которыми владеешь только ты - еще лучше, особенно если человек честолюбив.
Масуми действительно пошел за мальчишкой - все равно ему надо было к дому.

Когда и откуда он пришел, никто не видел. Просто все внезапно поняли, что по деревне ходит старик со впалыми щеками, хищным, как вороний клюв, носом и почти неразличимой усмешкой на тонких губах. Глаза смотрели с прищуром, словно впиваясь в душу человека и выворачивая ее наизнанку для изучения. Посох, землистого цвета одежда, длинные патлы, которых едва ли когда касался гребень, делали его еще страшнее. Кто-то узнал старика, и по деревне пошел шепоток, что колдун с горы ищет себе ученика, потому-то и вглядывается пристально в каждого встречного мальчика. Тихо, чтобы не услышал, рассказывали: предыдущий ученик провинился и так разозлил чародея, что тот изжарил его на магическом огне и съел.
Хаяши вместе со старшим братом в тот день послали на рисовое поле - крутить водное колесо. Брат крутил, а Хаяши поручили носить ему воду и еду, следить, чтобы не упал, самому не угодить меж двух межей. Это взрослому неглубоко, а низкорослому мальчишке лет шести - как раз выше макушки. Там их и обнаружил приятель, что принес им обед. История про чародея и несчастье, случившееся в прежним учеником, взбудоражили молодые умы.
- Хочу посмотреть! - заканючил Хаяши.
Брат, полный осознания своего старшинства и солидности, начал что-то отвечать, но остановился на полуслове, буркнув:
- Ты накликал!
У края поля стоял, опираясь на посох, черноволосый старик и смотрел прямо на троих ребятишек. Разглядывал внимательно, словно изучал каждую черточку на их лицах.
Приятель испарился, как не было, только затрещали ближайшие кусты. Брат чуть было не свалился с колеса, но ухватился за вертикальные палки - специально, чтобы было за что держаться, их воткнули по обе стороны. Хаяши крепко прижал к груди узелок с их сегодняшним нехитрым обедом, попятился.
- Знаешь что... - решительно сказал старший брат. - Беги!
- Лучше стой, где стоишь, - посоветовал голос с хрипотцой, похожий на царапанье глиняным черепком по камню. – Там, куда ты собираешься ступать, - змеи.

(Bishop mo)

Хаяши замер на одной ноге, вторую поджал, словно маленький журавль - такой же голенастый и неуклюжий. Осторожно скосил один глаз. Трава шевелилась. Ему даже послышалось шипение. Брат проворнее заработал ногами, как будто собирался убежать; деревянные черпаки колеса щедро плескали воду в бамбуковый желоб.
Темная, по-старчески скрюченная фигура прошла по меже, остановилась перед младшим из мальчишек. Старший удостоился взгляда, холодного и недолговременного, как капли, упавшие за шиворот с дерева после дождя. Колдун отвернулся, согнулся еще больше, приближая лицо к меньшему из двоих, заглянул в глаза острым, как игла, взглядом.
- Ты меня боишься, маленький работник?
Хаяши сглотнул. Воздух стал вязким, точно помадка из красных бобов, только - совсем не таким сладким.
- Не-а...
Он не соврал, он не боялся - он был в панике.
Крючковатый нос придвинулся еще ближе, глаза прищурились и вдруг расширились, брови взлетели, избередив лоб морщинами, а губы растянулись в усмешке.
- Хочешь учиться магии, стать могущественным и никого не бояться?
- Не-а...
Хаяши не удержался, шлепнулся на землю. Очень захотелось потереть пострадавшее место ладонью, да руки были заняты узелком.
- Да беги же скорее, baka gutei! - заверещал старший брат.
И тут до Хаяши дошло.
- Магии? - с любопытством переспросил он.
- Магии, - подтвердил старик, не обращая внимания на крики старшего мальчика. – Сможешь колдовать, повелевать стихиями, людьми и демонами. Не будешь всю жизнь младшим братом на посылках.
У Хаяши мечтательно осоловели глаза.
Неожиданно сильные для старика руки помогли мальчугану подняться с земли, чародей даже пыль стряхнул с его одежды. Пальцы, сухие и холодные против детской кожи, обхватили запястье, погладили руку.
- Пойдем со мной, я научу тебя.
- А когда я сделаюсь настоящим колдуном? - Хаяши позабыл и про брата, и про узелок с едой. - Скоро?
- Потребуется время, - ответил старик, уводя паренька от водяного колеса и брата. Хаяши, как зачарованный, следовал, не замечая, что они уже идут. – Ты ведь хочешь стать настоящим колдуном.
Но чем дальше они уходили - тем труднее было идти; ноги как увязли по щиколотку в густом иле. Мальчишка хотел закричать, то ли от страха, то ли позвать на помощь, но не услышал ни единого звука... Только чей-т незнакомый голос вдруг произнес:
- Приветствую вас в этих местах, путники!

(вместе с Даларой, конечно)

Неподалеку от города Утсуномия

Шуске очнулся уже утром. Солнце заглянуло в пещерку, осветив маленькую ящерку, которая задумчиво смотрела прямо в глаза шиноби. Он вздрогнул и сел. Зверюшка, моргнув, отскочила и, мелко перебирая лапками, покинула убежище Шуске.
Молодой человек замер. Он все еще чувствовал странный озноб. Еще немного болело горло. Правда, руке стало лучше. Она больше не кровила, хотя весь нарукавник был сырой и липкий. Шуске отбросил его и опять чихнул. Он чувствовал только какую-то тупую боль в сердце. Наверное, оно все еще хотело мести?..
Шуске встал и осмотрел себя. Его обычная одежда была в крови, поэтому он достал запасную и переоделся. Надо было как-то спрятать рану на руке. Шуске решил, что необходимо вернуться во дворец. То, что так тяжело на душе, означает только, что надо исполнить свой долг на этой бренной земле и успокоиться либо... умереть. Почему-то сейчас шиноби казалось, что это самое разумное решение. Но наместник... Нет, смерть будет такой же сладкой, как месть, которая свершиться перед ней!
Шуске спрятал вещи в маленькую выемку в стене, выпил ледяной воды из ручья и тихо вышел на дорогу. До дворца далековато даже бегом, он это прекрасно понимал. Поэтому решил просто идти по дороге, вдруг встретит кого-нибудь конного, можно будет отобрать лошадь.
Но шиноби повезло, неподалеку спал какой-то крестьянин, а рядом была привязана неысокая лошадка. Шуске как можно тише подошел к ней и отвязал. Животное попалось спокойное, и он смог отвести ее вглубь леса.
Шиноби погладил лошадку. Она была пушистая, сразу видно - горная, и очень ласковая. Ее мягкие губы нежно прошлись по шеке парня. Он отмахнулся и вскочил на теплую спину.
У границы города Шуске привязал коня к невысокаму пню. Он медленно побрел прямо ко дворцу по пыльной городской лороге. Пыль и грязь вызывали кашель, но он старлся подавить его. Сейчас главным было узнать, как дела у наместника. Шуске прижал к телу все еще холодные ножи. Глупо, очень глупо, что тело его может меньше, чем душа...

Склон горы Асама
(Higf+Bishop+Reytar)

"Приветствую вас в этих местах, путники!" - Громко и торжественно прозвучало откуда-то сбоку. Старое Солнце медленно и степенно повернул на звук почти скрытое тенью капюшона лицо, все еще не прекращая поглаживать покрытый рисунками валун, чувствуя ладонью приятное покалывание и тепло. Взгляд опытного воина и шамана почти сразу остановился на яркой, словно местные праздничные фонарики, невысокой фигурке, с видом гордого, но любопытного хозяина, поглядывающей от ближайшего поворота уступа на отдыхающих на нем людей. При внимательном рассматривании, индеец понял, что существо, одетое согласно с местными традициями, но очень опрятно и ярко, особенно повязанный на голове платочек, украшенный символами Отца-Солнце производил сногсшибательное впечатление, не было человеком. Больше всего любопытно косящийся щеголь напоминал вставшую на задние лапы выдру, которой вздумалось прогуляться вечером, что бы немного побыть наедине с Великим Духом и сотворенным им миром и тем самым духовно возвыситься.
Индеец улыбнулся одними уголками губ и учтиво кивнул:
- Приветствуем и мы тебя, Малый Дух Леса. Надеюсь, мы не помешали твоим важным делам и не нанесли какой-либо обиды, разместившись на этом карнизе? Отсюда очень удобно смотреть вокруг и видеть, как ласковые лучи заходящего солнца падают на заросли ниже по склону. Не присоединишься ли ты к нам, что бы вместе наблюдать закат?
Муджина был приятно удивлен учтивостью своих гостей. Надо же, какие понимающие люди, хоть и странные. И даже этот, в чужеземных одеждах, говорит как положено…
- Нет, - ответствовал он столь же медленно и важно. - Для того я и поставил здесь досоджин, дабы добрые путешественники находили убежище от демонов в этих краях, где живу я и святой отшельник, умеющий говорить с ками.
Что-то внутри подсказывало выдру, что неплохо бы поставить себя на второе место, но он решил не прислушиваться ко всяким внутренним голосам, когда выпадал такой случай блеснуть.

(Higf mo Reytar mo)

- С удовольствием посижу с вами… Люблю слушать рассказы странников. - Любопытство было еще одной страстью обаке, с трудом сдерживаемой сейчас желанием казаться важной персоной. - Не знаю, как вас зовут, почтенные…
Он подошел к гостям и шумно шлепнулся рядом, повозился, усаживаясь поудобнее в ожидании ответа.
Оборотень подошел удобно, если б с другой стороны - пришлось поворачивать голову, чтобы увидеть его, а то и разворачиваться самому, чего на узком скалистом уступе ронин делать не хотел. Мицуке назвал себя и назвал имя мальчишки, тот зашевелился в своем забытьи и даже открыл глаза, но, кажется, еще ничего не увидел. Ронин оттеснил мальчишку от обрыва - чтоб не свалился ненароком.
- Забавное место ты нашел для жилья.
- Мое имя ближе всего к тому, взглянув на что радуется человек коротким днем, в разгар зимы, до ее перелома. Тому, что является зримым воплощением Великого Духа, создавшего наш мир. Думаю, ты, почтенный Дух Леса знаешь, почему обладающие Знанием не называют свои настоящие имена. - Индеец еще раз учтиво поклонился странному посетителю:
- Так сложилось, что наш путь лег по этим не самым дружелюбным горам, к древнему святилищу на вершине самой высокой горы, куда этого доблестного воина… - Последовал короткий поклон в сторону ронина. - Ведут долг чести и обещание. Позволено ли будет узнать, для чего в таком суровом месте поселился почтенный собеседник, да и было бы интересно услышать, что привело в эти места святого отшельника, умеющего беседовать с духами.

- Почему же забавное? Тут живет немало духов! А еще здесь вкусная рыба! - добавил муджина. - Вот люди заходят нечасто, и только по важному делу. Как вот у вас. - Черные бусинки любопытных глаз уставились на путников. Неужто в самом деле собрались на самый верх? Там же опасно. - Отшельник потому и живет здесь, что нет людской суеты и можно спокойно предаваться размышлениям и говорить с теми, кто владеет неподвластными людям силами и знаниями.
В последней части тирады выдр старательно скопировал не только с трудом припомненные слова, но и саму интонацию священника, так что прозвучало немного похоже на проповедь.
Мицуке настороженно поднял голову - где-то он уже слышал что-то очень похожее, вот только - давно... Чересчур давно, чтобы вспомнить. И чересчур насыщенный сегодня был день - встречами, драками и событиями.
Индеец вновь окинул взглядом лежащую внизу долину, помолчал немного и продолжил:
- Собираемся на самый верх или нет - решает уважаемый роши. Я дал слово последовать за ним туда, куда он меня поведет, и выполню договор, как бы ни распорядился нашими судьбами Великий Дух.
Старое Солнце улыбнулся самыми уголками глаз и произнес:
- Прости мою назойливость, почтенный Дух Леса, но раз ты хорошо знаешь округу, не мог бы ты нам посоветовать удобное для ночлега место? Юный воин, столь отважно и умело отогнавший алчущих крови злых духов, когда все воинское мастерство уважаемого роши и мое не могло нас спасти, очень утомлен. Он нуждается в спокойном отдыхе, который, как ты понимаешь, на узком карнизе получить почти невозможно. Не мог бы ты помочь нам в этом деле?
Ну разумеется! Разумеется, выдр знал та кое место, единственную здесь крышу, сооруженную людьми и поддерживаемую в порядке. Хм… А не будет ли недоволен ее настоящий хозяин? Хэнгэ поскреб лапой затылок, сдвигая платок. Так ведь он же сам говорил, что нельзя отказывать страннику в приюте, а ищущему истину - в напутствии. Решено!
- Есть такое место, дом, где мы живем, я и святой человек, - муджина подпрыгнул и оказался на ногах. - Только если мы будем смотреть закат до конца, то придется идти по темноте! Так что пойдем, а по дороге вы мне расскажете, как сражались со злыми духами! - откровенная любознательность таки прорвалась наружу.

(Себастьян-Фердинанд, Рейтар и Бишоп)

НРПГ:

Из прикла Shimotsuke gishi den сюда перенесена одна из линий сюжета, который просиходил в прошлом на мысе Данноура.
Причины:
1. Линия была значительно изменена в связи с уходом одного из игроков.
2. Не хотелось портить намечающийся красивый батальный финал в том прикле.
3. События в Замке напрямую связаны с событиями, что произошли на мысе Данноура много лет назад.

Данноура. 1593. Начало

Ступени серого камня, длинная лестница, высеченная в склоне холма. Прозрачным зеленым сводом сошлась над головой листва деревьев. На каменных ступенях шуршат шаги посетителя. Он проходит под тории из некрашеного бамбука и мгновенно морщится, словно что-то укололо. Лестница заканчивается площадкой. Дорожка из серых плит подводит к огороженному постаменту. Могила. Место для подношений пусто. Шелестит шелк одежд, пришедший садится прямо на постамент могильного знака.
- Вот я и пришел к тебе.
Молчание. Темно-зеленая, почти черная, вперемежку с красным флейта является на свет.
- Я тебе сыграю, не возражаешь?
Тишина, в деревьях свистят птицы. Протяжная печальная мелодия оглашает воздух, льется и вдруг прерывается на середине фразы. Музыкант, склонив голову, прислушивается к чему-то.
- Ты, может, забыл, кто ты? Я тебе расскажу. Ты жил в эпоху Хейан. Хорошая была эпоха, но ты жил в конце ее...
Рассказчик поднес к губам флейту и сыграл короткую музыкальную фразу, завершившуюся резким, почти грубым свистом.
- Твой отец был потомком императорской фамилии. Твоя мать была из семьи Фудзивара. В ту пору Минамото и Тайра не поделили императоров. Или это императоры не поделили вас?..
Несколько тихих задумчивых нот. Казалось, рассказчик смотрит вглубь веков, как в бездонное озеро.

- И произошла смута Хоген, - проговорил он. - Тебе было всего-то девять, но твой дед пошел за императором Сутоку, а отец за Тоба, Го-Ширакава и Киёмори. И отец выиграл. Деда твоего казнили, несмотря на просьбы отца. И ты стал наследником главы клана Сейва Гендзи. Потом вы снова учинили смуту, не поделили Фудзивара... или теперь они не поделили вас. И Хейан-кё стал принадлежать Тайра. Хотя не должен бы принадлежать никому...
Музыкант повернулся спиной к могильному памятнику.
- Они были жестоки. Убивали противников не глядя. Твой отец бежал, но, преданный собственным сторонником, убит в Овари. Ох уж мне эта Овари...
Вздох.
- В тринадцать лет тебя сослали на остров в Идзу... какое странное место. Они прислушались к мольбам мачехи Киёмори и оставили тебя в живых. Как, наверное, они потом пожалели об этом. Всех твоих братьев казнили, оставив лишь тебя и еще двоих.
Мелодия флейты снова взлетела под своды древесных крон. Закончилась резко, почти оборвалась.
- А потом принц Мочихито позвал клан пойти против Тайра. Они ведь посадили на трон его племянника, Антоку, а не его самого. И ты воспользовался этим. В двадцать три ты стал главой такого клана. Три года, пока действовал мирный договор с Тайра, ты собирал для себя власть. И ты ее собрал. Ту эпоху назвали Камакурой. А теперь ты лежишь здесь, никто не знает, где твой дух, но...
Самми встал.
- Но чувствую я, что неспокоен он. Все ищешь ты чего-то, и нет тебе покоя. Не волнуйся, я приду еще.

(продолжение, пока СонГоку и Далара)

Берег моря. В пасмурную погоду, если прийти сюда днем, эти камни тускло-желтого цвета, смоченные волнами, кажутся покрытыми копотью развалинами. Но сейчас ночь, и при тусклом свете звезд едва видны белые вспышки воды, взрывающейся при ударе о камень. Яростная стихия не желает спать. Скоро будет прилив.
- Я пришел поиграть вам, - роняет Самми в темную пустоту моря.
В шипении волн слышатся голоса, и он улыбается. Они ведут себя так, словно им очень не нравится его присутствие. Они готовы убить его. Но они всегда слушают и временами плачут. И тогда он плачет вместе с ними. Правда, в последнее время все реже и реже. Он садится на камень. Впереди только скалы, сбегающие к воде, и стихия. Музыка перебивает ропот волн рассказом о красоте садов прекрасной столицы.

***
Кто-то тормошил его; Иэмон открыл глаза и в который раз весело рассмеялся над нелепостью: зачем, если он все равно ничего не увидит, одну кромешную тьму? Сначала он обрадовался, потому что решил, будто за ним вновь прислали от таинственного знатного господина, который так добр к нему в последнее время (огорчал лишь запрет рассказывать об этих ночных посещениях). Но в следующее мгновение мальчик понял ошибку; голос принадлежал ворчливому старику-привратнику.
- Ясукичи?

(с Даларой)

Старик зажал ему рот, ладонь была шероховатая, мозолистая и теплая; от нее пахло смолой и свежей рыбой. Слух никогда не подводил Иэмона, но порой чужое прикосновение говорило ему много больше. Иногда достаточно было ладони, положенной на плечо, чтобы слепой музыкант догадался, кто стоит рядом. Руки настоятеля храма - мягкие и одновременно сильное, они источают аромат благовоний и старой пыльной бумаги. У самураев таинственного благодетеля пальцы ледяные и крепкие, их прикосновение вселяют беспокойство и страх, а голоса напоминают прибой.
Руки привратника Ясукичи всегда означали надежную безопасность, поэтому Иэмон послушно замолчал, когда старик прошипел ему на ухо приказ не поднимать шум.
- Одевайся, - так же шепотом распорядился привратник. - Пойдем. И не забудь свою разлюбезную биву.
За инструмент Иэмон немного обиделся, но промолчал; Ясукичи вечно брюзжал и ворчал, что из глупой затеи настоятеля не выйдет ничего путного, что бива-хоши из упрямого своенравного Иэмона - как рыбацкая лодка из военного корабля, и что когда-нибудь им всем здорово аукнутся шутки с призраками. Ночь выдалась ветреная и прохладная; мальчик поежился, крепче прижал к себе биву, он боялс споткнуться или выронить громоздкий тяжелый инструмент. Ясукичи взял его за руку и зашагал быстро и широко, не заботясь, что слепец с трудом поспевает за ним. Кажется, они направлялись мимо кладбища к скалам на берегу.
- Но зачем?..
- Я сказал - замолчи!

(с СонГоку)

Мальчик прикусил губу; с Ясукичи он никогда не вступал в споры, привратник оберегал его от неприятностей и бед, хотя не упускал случая упомянуть, что главной бедой и неприятностью их деревни является сам Иэмон. Слепой ушиб большой палец о камень и захромал, но старик продолжал тянуть его за руку и не сбавлял шага, пока они не спустились на узкую полосу каменистого пляжа, к самой кромке воды. Здесь привратник остановился и перевел затрудненное дыхание. Слепой музыкант подышал на замерзшие руки, пахнущий морской солью и водорослями ветер забрался к нему под одежду. Может быть, если бы Иэмон не упрямился и согласился носить положенные бива-хоши монашеские моцуке-коромо и кукри-бакама*, его не трясло бы сейчас крупной дрожью от холода и предчувствия непоправимого? Но мальчик предпочитал старый суйкан**, а настоятель предоставлял своему питомцу свободу во всем. Слепец переступил с ноги на ногу.
- Потерпи, - раздался в окружающей его тьме голос старого привратника. - Скоро согреешься. Твой благодетель заберет тебя к себе.
- Ты его знаешь? - обрадовался и насторожился в одно и то же время мальчишка.
- Видел раз, как за тобой приходили, - уклончиво сказал Ясукичи.
Слышно было, как он стаскивает с себя накидку. Иэмон нетерпеливо улыбнулся, ему нравилась тайна, окружающая благодетеля, ночные визиты по его зову, восторженное перешептывание женщин, и даже их плач, когда они слушали "Сказание о Хэйке". Ту часть, в которой вдова Тайра-но Киёмори, со словами: "Там, на дне, под волнами, мы отыщем другую столицу" бросилась в море, взяв за руку восьмилетнего императора. А когда после рассказа о том, как за борт кинули восьмигранное священное зеркало и старинный меч, Иэмон переходил к самоубийствам воинов клана, слезы утирали даже мужчины.

____________________
*моцуке-коромо - одежда с широкими рукавами буддийских монахов, которую они часто носили, странствуя по дорогам, сшитая из простой ткани, как правило, серого цвета.
кукури-бакама - штаны из простой ткани, которые подвязывались на лодыжках, иногда довольно узкие.
**суйкан - короткая верхняя одежда, которую, как правило, заправляют в штаны; предназначена для чиновников и воинов низкого ранга.

(и далее, Далара и Сон...)

- Алым цветом окрасились белопенные волны, набегающие на берег... - пробормотал Иэмон.
- Что ты сказал? Опять за свое! Ни дня не можешь прожить без этого дурацкого сказания...
- Оно вовсе не глупое!
- А! Перестань. Ну что еще?
- Кто-то играет на флейте...
- Это свистит ветер.
- Нет, не ветер, я же слышу мелодию!
- Ты меня с ума сведешь... Нет там никого!
- Но я же...
- Кто из нас зрячий?
Иэмон с готовностью улыбнулся, он не придавал значения своей ущербности. Привратник набросил ему на плечи накидку, сразу же сделалось гораздо теплее.
- Сядь-ка вот тут, - Ясукичи помог слепому устроиться на большом валуне. - Забыл кое-что, сейчас вернусь. Я бы оставил тебе фонарь, чтобы не было страшно, но ведь ты все равно не увидишь, даже если все призраки Тайра поднимутся с морского дна.
Иэмон рассмеялся, но подумал, что шутка не так весела; демонов он все же побаивался.
- Никуда не уходи, - сказал ему старик на прощанье. - Я скоро вернусь.
Время текло очень медленно, отмеряемое лишь глухими ударами волн и переливами флейты. Музыкант задремал и проснулся, лишь когда ледяная вода лизнула ему ступни; он поджал ноги. Недолго осталось до часа, когда безразличный прилив доберется ему до колен.

(те же)

- Ясукичи-сама! - позвал мальчик и сам испугался звука собственного голоса, так жалобно и беспомощно тот прозвучал. - Ясукичи-сама!
Ему ответили завывания ветра и близкий грохот прилива.
- Ясукичи-сама...
Он зажмурился, глотая слезы. О камень ударилась очередная волна, окатила слепого фонтаном соленых брызг; к свисту ветра присоединилась умолкнувшая было призрачная флейта. Иэмон вытащил из-за пояса медиатор и подумал, что морская вода повредит струны и деку, но теперь, наверное, все равно. Ясукичи-сама не придет. Опустевшие корабли, потерявшие кормчих, гонимые ветром, увлекаемые течением, качались на волнах и уносились в неведомые морские дали... Показалось ему или кто-то и правда ответил про изорванные алые стяги, что плавают в море, как багряные кленовые листья? Флейта зазвучала отчетливее, кто бы что ни говорил...
На утесе Данноура с фонарем в руке сгорбился старый привратник, он разглядывал освещенную луной полосу каменистого берега, которая становилась все уже, отступая перед высоким приливом. Скорчившаяся на валуне фигура слепого мальчишки отсюда казалась совсем крошечной и очень хрупкой, хотя Иэмон давно перерос своих сверстников и был значительно шире в плечах других четырнадцатилетних ребят из деревни. Море жидким металлом обрушивалось на берег. Вот под водой скрылся и большой камень. Ясукичи вдруг подумал, что у мальчика, должно быть, отнялись озябшие ноги... Старик посмотрел на пояс в своей руке; он так и не завязал его, как и не сумел задушить им слепого. Привратник тряхнул головой, отвернулся и торопливо зашагал прочь, бурча под нос просьбу Тайра поскорее забрать на дно моря своего заблудшего музыканта.

(SonGoku)

Сегодня он увлекся, позволил мелодии литься. И сам не заметил, как вместо воспоминаний о столице возникли перед внутренним взором волны, бившиеся об этот берег в тот день, о котором позже сложили легенды и песни. Той ночью, когда не было еще храма, призванного нести покой душам сотен погибших воинов, он стоял на берегу и смотрел на освещенные луной черные силуэты обреченных на гибель кораблей. Тех, на чьих палубах больше не было ни единой живой души. Говорят, волны тогда окрасились красным... возможно, а может быть, всему виной была луна. Море тогда казалось священной чашей, наполненной багровой, почти черной кровью. Память хранит все слишком четким. Флейта, словно живое существо, почувствовав настроение, стала выводить совсем другую мелодию. Он позволил ей. Сегодня странная ночь, неспокойно не только море. Пусть сегодня они послушают свою любимую песнь, хоть и тягостно и больно ее играть. Завывания ветра, казалось, подпевают, шепчут. Что это? Послышалось или действительно к музыке примешалась бива? Самми отнял флейту от губ, вслушиваясь. Как такое возможно? Бива, здесь, сейчас... Но басовитый голос музыкального инструмента продолжил вести все ту же мелодию, один с того места, где остановился Самми.
Он встал, долго присматривался и, наконец, разглядел удаляющуюся от скал фигуру. Но бива продолжала играть. Внизу громыхал, перебирая камни, прилив. Беспокойство, ощущение необходимости действовать немедленно захлестнули сильнее волн. Внизу, на почти уже покрытом водой камне, сидел мальчик и играл на той самой биве. Глаза закрыты, на лице страх и неземная отрешенность, ветер разметал волосы. Мальчик не уходил, продолжал играть.

(Сон и Далара, очередная серия)

Бива звучала резко и отрывисто, будто стараясь перекричать рев волн. Показалось, или из воды действительно тянутся синие, покрытые водорослями руки? Забыв обо всем, забыв себя, Самми бросился к мальчику. Хотелось отнять у него биву, вырвать из замерзших мокрых пальцев. Хотелось обнять, согреть, крикнуть, чтобы не уходил с ними, он-то еще живой. И что-то кричал, но юный музыкант не слышал, не отзывался. Тогда дрожащими пальцами Самми снова взялся за флейту. Тянущиеся руки остановились; покрытые водорослями лица устремили взгляды безжизненных глаз на уже почти принадлежащего им человека.
Самми вложил все свое умение, всю силу, все отчаяние в один аккорд и резко сломал мелодию. Мальчик должен услышать!

***
Шторм беспокоил душу, наводя неясную тревогу. Он пугал и притягивал одновременно своей мощью и непредсказуемостью. Большинство опасается моря и его духов, но Масуми всегда боялся меньше, чем другие… Точнее, не всегда, а с десяти лет, с тех пор, как, ныряя, вытащил кусок нефрита. Нырять, не отдаляясь от спасительного берега под боком, умели многие, и хотя это страшно – будущий самурай не должен был бояться. И Танака часто нырял вглубь, пока в один день, хоть и памятный, но слишком опасный и тяжелый, чтоб его можно было назвать прекрасным, получил свой амулет.
С тех пор прошло уже три цикла, и каждые двенадцать лет он посещал монастырь, где учился в то время, принося дары, соответствующие своему положению и благосостоянию. Так было и сейчас – за Масуми ехал слуга, ведущий в поводу вьючную лошадь, среди груза которой был и тючок с подношениями.

(и продолжение следует)

Несмотря на позднее время, Танака не пожелал останавливаться - завтра как раз наступал нужный день, и хотелось встретить его уже на месте, не завися от случайностей дороги. Его всегда учили, что надо рассчитывать время с запасом. Сейчас цель была совсем близка, и путник уже предвкушал отдых под надежной крышей, но вдруг… Ему почудилось? Самурай остановился сам и подал знак слуге, напрягая слух. Нет, действительно, сквозь бурную мелодию выведенной из равновесия природы пробивается другая, не менее напряженного ритма, только созданная человеком - звуки бивы.
Здесь, на мысе Данноура… И долетающие звуки - обрывки одного очень знакомого мотива. В памяти всплыло слышанное в детстве о Мими-наши Хоичи*. Самурай вздрогнул от страха, но овладел собой - это недостойно воина. Напротив, надо идти и разобраться. Кусочек нефрита на шее отдавал теплом, словно подтверждая верность мысли и подсказывая, что стоит идти туда, причем одному.
Масуми спешился, приказав слуге идти дальше, в монастырь, вместе с дарами, и сообщить о его скором прибытии. Сам же Танака, ведя собственного коня в поводу, двинулся по направлению источника звука. Приближаясь, он услышал, что в звуки бивы вплетается еще один - флейты, причем не подыгрывающий, а напротив - будто отталкивающий, рвущий легендарную мелодию. Это удивило еще больше и также больше испугало. Он остановился, и мелькнуло постыдное побуждение повернуть назад, ведь никто и не узнает. Никто. Кроме смерти, в глаза которой придется рано или поздно глядеть.

---
* Мими-наши Хоичи – Безухий Хоичи, легендарный исполнитель «Сказания о Тайра», покоящихся на дне у мыса Данноура, которое исполняет сейчас Иэмон. Призраки Тайра чуть не увели Хоичи с собой.

(Хигф)

Еще несколько шагов вперед, к оконечности мыса… У самой воды сидит мальчик со странным, застывшим выражением на лице, а его руки, будто не имея к самому музыканту отношения, выводили мелодию. Рядом с ним стоял мужчина с флейтой, которому и принадлежала вторая мелодия. Правда, он вел себя очень странно – казалось, его не волнует морской прибой, а одежды, бывшие на человеке, хоть и роскошные, как носят при дворе, вышли из моды не годы – столетия назад. В такую погоду сложно было ощутить распространявшийся холод, но помог амулет – нефрит на мгновение стал ледяным, и Масуми понял, что имеет дело с призраком.
Правда, пока тот не предпринимал враждебных шагов и Танака, собравшись с духом, окликнул мальчика:

- Эй, парень, тебе надо уходить отсюда – утонешь!
Мелодия оборвалась, даже флейта замолчала, даже голоса тех, кто отвечал им из морских глубин. Мальчик недоуменно сдвинул брови, голос был ему не знаком.
- Кто вы? Это вы играли на флейте? - замерзшие губы не слушались.
Сначала он с проснувшейся надеждой подумал, что благодетель все-таки прислал за ним самурая, как обещал Ясукичи, прислал, хотя привратник, конечно, соврал, теперь в этом не осталось сомнений. Но в голосе незнакомца звучали такие же повелительные жесткие ноты, как и у тех, кто приходил за ним раньше. На берег обрушилась новая волна, сильнее и выше прочих.
- Нет, не я, - покачал головой Танака. – Как видишь, у меня нет флейты… Я Танака Масуми, приехал навестить здешний монастырь, а кто ты?


(На этот раз - я и СонГоку, и это еще не конец)

- Мое имя – Иэмон, музыкант наугад протянул руку; грохот волн спутывал направление; ледяные пальцы наткнулись на рукояти мечей. - Живу... жил здесь при монастыре.
Стало так больно, что заскребло в горле.
- Почему – жил? – удивленно спросил Масуми, говоря громче, чтобы перекричать рокот волн. – Что случилось?
- Я стал им не нужен, - мальчишка подобрал босые ноги, спасаясь от холодной соленой воды.
- Да что произошло-то? – самурай оглянулся на призрака и снова поежился от холода, шедшего как от моря, так и от амулета.
Следующая волна исхитрилась и, ударив о ближайшие камни, все-таки окатила музыканта брызгами почти с головы до ног. Иэмон обнял биву, спасая ее от воды.
- Они боятся.
- Они выгнали тебя? – мальчик реагировал, казалось, скорее на свои мысли, чем на его слова, и Масуми попробовал все же получить прямой ответ. – И не сиди здесь. Это… нехорошее место и время.
Буси поежился, у него действительно было ощущение, что сейчас тут не стоит находиться живым людям с теплой кровью, тем более детям.
- Они хотят, чтобы меня забрали... - у мальчишки задрожали губы, но он сдержался. - Наверное, так будет лучше. Только не говорите настоятелю, что встретили меня. Он хороший человек и огорчится.

(те же!)

- Ты что, помирать собрался? Лучше вставай и пошли отсюда! Если хочешь, я отведу тебя обратно…
Волны как будто стали выше, окрасились в багровые тона. И мути в них стало больше, как будто кто-то поднимался с морского дна вместе с прибоев. Чувство неуютности нарастало, и Масуми подумалось, что и ему самому не стоит здесь больше оставаться. Он схватил мальчика за левую руку и потянул, осторожно, чтобы тот не уронил биву. Вокруг их щиколоток вдруг обвились плети водорослей, словно чьи-то длинные волосы спутывали ноги веревкой. Маленький музыкант чуть не упал; тяжелый инструмент выскальзывал из негнущихся пальцев, но нежданный спаситель не отпускал. Масуми одновременно почувствовал, как что-то потянуло его за ногу и одновременно нефрит чуть не опалил жаром. Левой, свободной рукой самурай выхватил меч и с быстро рубанул мечом по жадным щупальцам моря. Они были прочны, но не настолько, чтобы противостоять мечу и ему сейчас казалось, что камешек придает сил. Как только путы были разрублены, Танака рванулся в сторону от алчущей, пугающей воды, не то ведя за руку, не то, скорее, изо всех сил таща за собой мальчишку.
Прилив, наконец-то достигший своей полной силы, гнал людей к утесу; в его реве слышались угрозы, но если прислушаться, то и жалобы. Море не хотело расставаться со своим музыкантом. Следом за самураем Иэмон попытался взобраться по тропинке, уходящей наверх, но только ободрал о камень пальцы и ступни. Он протянул наверх биву.
- Заберите!

(Хигф и Сон)

Масуми всегда учили почтительно относиться к музыкантам. Он знал, что инструмент для ни них все равно, что меч для самурая, и только поэтому не отбросилв сторону биву, понимая, что бы это значило для мальчишки. Прилив за ними вот-вот должен был полностью поглотить косу, и буси так и мерещилось, что его оплетают тысячи водорослей, унося вглубь, и даже двух мечей не хватит, чтоб разрубить все. Море было голодным. Это проснулся залив, помнивший гибель Тайра и только что вновь услышавший о ней. Мальчиком, взлетая на утес, когда его заставал прилив, Танака иногда представлял себе, что за ним гонятся. Казалось, какой-то колдун превратил эти страхи в реальность. Неужели юный музыкант не может залезть?
- Проклятие! Держи ее!
Он почти скатился на несколько шагов по тропинке, огибая музыканта и, пригнувшись, подхватил его на руки. Паренек был неожиданно тяжел, а склон – гораздо круче, чем казалось тридцать шесть лет назад. Напрягаясь, Масуми попытался выбраться наверх, где лежал на камнях оставленный меч, тот, что был в левой руке. Они победили. Море в тщетной попытке дотянуться до ускользнувших людей билось о камни у подножия скал. Иэмон, который только наверху убедил себя разжать руки (он вцепился в спасителя, как тануки, забравшийся на ветку сосны, чтобы еще раз изобразить луну, но попавшийся в ловушку разыгравшегося горного ветра), теперь сидел на земле и стучал зубами от страха и холода. Он был согласен даже на возвращение в храм, лишь бы не оставаться здесь.
Может быть, самурай все же послан его благодетелем? Но сейчас он не сможет играть, он замерз, да и биву следует просушить... Музыкант поднял голову. Кто же все-таки играл на флейте?

(SonGoku mo)

- Мне жаль, что вам пришлось рисковать из-за меня.
Танака дышал шумно и тяжело. Ощущение прилива силы ушло, и сейчас капли пота смешивались с носящимися в воздухе брызгами, одинаково едкие и соленые.
- Долг самурая – защищать, - ответил он. А сейчас, - глубокий вдох и выдох, - пошли отсюда, нам надо просохнуть и согреться.
Иэмон нашарил лежащую на земле биву, как умел обтер ее ладонями.
- Вам придется вести меня... Хотя если вы найдете мне палку, я сумею добраться до храма. Я знаю дорогу.
Масуми посмотрел в лицо своего невольного спутника удивленно, начиная припоминать прочие странности поведения.
- Почему вести? - спросил он. – Что с тобой?
Мальчик смотрел куда-то мимо него. Луна заглянула в разрыв туч, отразилась в неподвижных глазах двумя маленькими дисками.
- Я слепой, - сказал Иэмон как само собой разумеющееся.
Вообще подобное не было редкостью среди бива-хоши, но все же – неожиданно, и Масуми замолчал, не зная, что сказать. Глаза мальчика, кажется, синие – точнее было не видно в темноте, казались почти обычными, и только странная неподвижность…
- Я поведу тебя, - сказал буси через минуту-две.

(с Хигфом)

Этой ночью в храме не ждали гостей; кто же предположит, что отыщутся путники столь безумные или отважные, чтобы в темноте, под шквалистым ветром одолеть дорожку, которая ведет к храму? Настоятеля позвали в деревню читать молитвы над заболевшим рыбаком, и перед уходом он предупредил, что вернется лишь утром, а быть может и вовсе к полудню, поэтому на громкий стук ворота открыли не сразу, и только после долгих выкриков и далеко не благочестивых угроз заскрипела тяжелая створка, и фонарь в руках слуги осветил хмурое лицо привратника. Ясукичи тер кулаком глаза и требовал объяснений. Последовала беготня и суматоха, будили прислугу и монахов, разжигали огонь и выносили наружу длинные узкие ящики, в которых разложили большие, видные издалека костры. Струи воды хлестали по стенам храма, деревянным воротам и согнутым спинам людей, срывал широкие амигаса и раздирал в клочья соломенные плащи. Ливень и ветер сумели загасить несколько фонарей, почти задули факелы, но не справились с высоким пламенем.
- Вон он! - раздался крик; слуга Танаки вытянул руку, разглядев в свете молний своего господина, который поднимался по скользким камням.
Босые ноги Иэмона разъезжались в вязкой жиже ручья, в которую превратилась тропинка, но мальчик крепко держался за руку воина. Все повторялось, только на этот раз они шли не в чужой незнакомый дом, а рука его провожатого была теплой. А потом он услышал голос привратника; Ясукичи напустился на слепого музыканта с бранью:
- Опять убежал, негодный мальчишка?! Сколько раз тебе говорить, чтобы не смел отлучаться в такую погоду? А если бы упал в море? Благодари теперь великодушного господина за то, что рисковал своей жизнью ради такого никчемного дармоеда! Благодари, говорю...

(Сон и Хигф)

Когда Ясукичи так кричит, сейчас последует оплеуха; их привратник раздавал редко, но порой и упрямому Иэмону перепадало. Слепой музыкант расправил затекшие плечи.
- Не прикасайся ко мне.
Усталый Масуми наклонил голову в знак приветствия Ясукичи, проходя внутрь.
- Я рад снова оказаться среди этих стен. Но сейчас нам нужен отдых и тепло, особенно мальчику. В такую ночь не стоило оставлять его без присмотра…
- Да за ним разве уследишь? – Ясукичи пихнул кулаком прислужника; мол, быстро приготовь гостю чай и поесть.
Привратник обеспокоенно поглядывал на слепого, который, кое-как нашаривая себе путь, поплелся через двор к небольшому низкому дому для слуг.
- Позаботься о нем, Ясукичи, - они были знакомы еще по прошлому, цикл назад, посещению храма.
Масуми повернулся и побрел по мостику без перил над прудом. Впереди виднелись контуры храма, однако ночь скрадывала как изящество очертаний, так и яркие цвета, словно ревниво забирая одной себе на время всю красоту этого места. Добравшись до гостевого дома, он отворил дверь, и, разувшись, вошел. Катана легла рядом на пол, как верный друг, всегда готовый помочь. Принесли еду и питье и теплую накидку; в прилегающей комнате плескала вода, это прислужники таскали ведрами воду, чтобы господин мог помыться и согреться. Не забыли принести жаровню с только что раздутыми углями. Ветер продолжал завывать и колотить в тонкие стены, но здесь, внутри, он был не так страшен. Через отодвинутую перегородку был виден дом для прислуги, там было темно и тихо.

(кажется, мы с Сон)

Вернувшийся Ясукичи вооружился дешевым веером и принялся легонько помахивать им над жаровней, отчего угли набрали жара.
- Разрешите спросить у господина...
Масуми, предвкушая отдых, уже немного расслабился и повеселел.
- Что, Ясукичи?
- Этот мальчишка... Не на кладбище ли господин его отыскал? – привратник опасливо покосился в сторону двора и заговорщицки понизил голос. – Говорят, он водится с призраками. Лучше держаться от него подальше.
По крайней мере частично, кажется, привратник был прав - самураю сразу вспомнился потусторонний флейтист. С другой стороны, парень, кажется, не знал, кто же играл на флейте. И все же, все же… Да, такое бывает - ками часто дают чувствовать другой мир тем, у кого отнята возможность видеть собственный. В любом случае, вряд ли дело привратника - что думал или видел носитель двух мечей!
- Я нашел его на оконечности мыса, а не на кладбище, - коротко ответил Танака.
Привратник вдруг почему-то смутился; взгляд его заметался не хуже зайца в окружении разгоряченных конной погоней охотников.
- Тай... - он помолчал, сделав жест, отгоняющий злых духов. – Хэйке его к нам подбросили, Хэйке его когда-нибудь и заберут!
Ясукичи, на взгляд гостя, явно то ли был не в себе, то ли что-то скрывал.

(хех... да те же!)

- С чего ты взял, что мальчишку подложили они? - Масуми строго и требовательно посмотрел на собеседника, словно пригвождая его к месту.
- А кому же еще это было делать? И у него глаза, как море в ясный день! - привратник оседлал любимую тему. - Не бывает у простых людей таких глаз! А еще я видел, как он разговаривает с крабами на побережье, с теми самыми, на чьих панцирях их лица...
Буси считал, что как раз ребенка может подбросить много, в первую очередь мать, не желающая возиться со слепым, а вот у призраков с деторождаемостью большие проблемы. Глаза - это было серьезнее. И все же - мальчишка-то не виноват. Если этот человек прав, а он во многом мог быть прав, тем больше оснований Иэмону - Масуми вспомнил имя, он видел его двухлетним - не находиться здесь.
- Нельзя отдавать живого - мертвым.
- Господину виднее, конечно, - сдал позиции Ясукичи. - И настоятель тоже так говорит. Но когда здесь случится какая-нибудь беда, помяните мое слово, виноват в этом будет мальчишка! Вообразил, будто тоже может играть призракам! Нет, если он и лишится ушей, то только потому, что я ему их откручу!
Масуми подивился созвучию мыслей - тогда, на мысе, он тоже вспомнил о безухом бива-хоши. Но ничего не ответил, давая понять, что разговор окончен.
Судя по всему, спасенного парня тут оставлять нельзя. Если и впрямь не унесут к себе Тайра - а после странной бури в эту возможность еще как верилось! - то съедят окружающие…

Несмотря на события накануне, рано утром Танака был уже на ногах – не пристало валяться допоздна, тем более что здесь он, скорее всего, в последний раз. Не стоит обольщаться мыслью, что за следующие двенадцать лет его пощадят мечи, стрелы и сами годы с присущими им слабостями и болезнями. Только живя каждый день с мыслью, что он может стать последним – живешь по настоящему…
Так учили предки, а они знали, что делали! Хотя – и с годами он все больше понимал это – «великие предки» на самом деле были такими же людьми, как он и его современники, так же ошибались, много не знали, и подлецов среди них было не меньше, чем ныне – достаточно внимательно почитать историю, – а Масуми ее знал. Но, как бы то ни было, в заветах было отобрано лучшее – мелкое кануло в забвение, как и надлежит.
Как бы то ни было, привычный образ мысли заставил его рано подняться, узнать, что настоятель еще не вернулся, удостовериться, что принесенные им дары уже в ведении хозяев, и сейчас задумчиво любоваться утром. Наступившее начало дня показывало монастырь, где самурай провел часть детства, в ином свете. Вчера ночь, шторм и исходящий от призраков холод затенили это прекрасное место ощущением чего-то исковерканного, жадно-зловещего, но сегодня под лучами, ниспосылаемыми милостью пресветлой Аматэрасу, оно представало в своем настоящем виде.
Руки настоящих мастеров создали стоявшие тут строения – ярко-красные колонны, галереи, опоры для крыш, оконные и дверные рамы. Казалось, тонкое плетение фигур и узоров обнимает и поддерживает стены и крыши а эти последние почти терялись на фоне ярко-голубого неба. Снизу здания монастыря утопали в зелени, и то ли деревья, кусты и травы были частью зданий, то ли наоборот – строения монастыря частью природы, не разобрать, настолько единым, цельным все здесь ощущалось.
С одной стороны от места, где стоял Масуми, виднелось темно-сине-зеленое море, еще не до конца успокоившееся и лениво продолжавшее биться в берег все уменьшающимися валами. Оно напоминало армию, уже понимающую, что крепость не взять – но долг не позволяет отступить, и нападающие продолжают приступы. А утес, где они накануне были с Иэмоном, оказывался главной башней этой крепости.
С другой, почти под ногами – очень похожего оттенка морская вода, но абсолютно, зеркально гладкая – она всегда должны быть такой во внутреннем бассейне, чтобы духи Тайра были спокойны. Хотя даже это, как подсказывали совсем свежие воспоминания, не всегда помогало.
Но нет, сейчас не стоит об этом! Мысль мешала, и Танака отбросил ее, прогнал на время все мысли и рассуждения, просто чувствуя себя частью всего этого – и деревьев, и зданий, и даже, казалось бы, противостоящих друг другу ровной поверхности бассейна и еще бурного моря…

Остаток ночи ветер продолжал колотить в деревянные ставни, дергать тростник с крыши небольшого дома на заднем дворе храма; он рыдал, словно женщина, у которой отняли ребенка. Но Иэмон ничего не услышал, ему дали сухую одежду, пахнущий травой горький настой и оставили в покое. Хотя кто-то придвинул к его футону жаровню, чтобы слепой музыкант мог быстрее согреться. Ему даже позволили встать попозже, но он проснулся рано и не захотел оставаться под одеялом, когда можно было выбраться на свежий воздух.
Шторм утих еще до рассвета. Обычно в такие дни – после ночной бури – настоятель не разрешал Иэмону подходить к колодцу, объясняя запрет тем, что вода стоит высоко, и случись что, спасти музыканта будет непросто. Но сейчас некому было ни удержать его, ни набрать воды вместо него. А таскать воду на кухню входило в его обязанности.
Деревянная, привязанная к шесту бадья звонко шлепнулась о поверхность. На сосне, где год назад свили гнездо сойки, они явно принимали гостей. Иэмон улыбнулся, слушая их болтовню. Вчерашние приключения казались главой из «Хэйке» или страшной историей, рассказанной на ночь.
Разумеется, половину воды он пролил мимо и поэтому снова опустил бадью в колодец. Подергал. За что она там могла зацепиться? Иэмон лег животом на мокрый шершавый камень, чтобы перехватить веревку пониже...
Чьи-то ледяные пальцы стиснули его запястье, в лицо дохнуло запахом морских водорослей.
- Ты обещал, что скорее пересохнет ручей в саду, чем тебе наскучит жизнь во дворце твоего господина...
Иэмон отшатнулся, попытавшись освободиться от цепкой хватки, но тщетно; держали его крепко, но не тянули к себе, в колодец, а просто не хотели отпускать. Потом в ладонь сунули небольшой гладкий камень, влажные холодные пальцы, едва касаясь кожи, погладили музыканта по щеке, а в следующее мгновение он сидел у колодца посреди двора, а на сосне у него над головой галдели птицы.

Киото, 1582 год

Меч короткими, резкими движениями рассекал привыкший к этому жаркий воздух. Выпад, резкий разворот, и новый выпад, чуть не выворачивая себе руку – быстро и точно. Есть!
Масуми остановился, вогнал сперва вакидзаси, а потом и катану в ножны и, взяв приготовленный кусок чистой ткани, смахнул пот со лба. Он старался тренироваться каждый день, и пропустить упражнения могли заставить только чрезвычайные события или политика.
Одно из ходячих чрезвычайных обстоятельств как раз остановилось у ворот, встрепанное, измазанное в грязи и песке и почему-то наполовину мокрое. Одна рука была сжата в кулачок, вторая опиралась на сухое горячее дерево ворот. Несмотря на взволнованное лицо, мальчик нетерпеливо дожидался окончания тренировки воина. Переминался с ноги на ногу, словно бы сомневался, действительно ли стоит обращаться, или лучше уйти, пока не заметили.
Глотнув воды из кувшина, Танака оглядел двор и остановил свой взгляд на вчерашнем знакомце. Да, ведь он сам сказал ему прийти сюда... Впрочем, не говорил при этом отрываться от преследователей и переплывать реку, а судя по виду мальчишки, похоже было на то. Самурай кивнул, ожидая, когда пришедший поздоровается.
Обнаружили, поздно уходить потихоньку. Хонсё подошел, немного неуклюже поклонился, то ли стесняясь чего-то, то ли все еще сомневаясь, надо ли было приходить.
- Здравствуйте, Танака-доно.
- Здравствуй, Хонсё, - кивнул буси. – Пить хочешь? Хотя воды тебе, кажется, досталось более чем достаточно, - он хитро усмехнулся. – Никак, снова нашел что-то, что должно принадлежать тебе, и потом убегал от тех, кто этого не знает?

(и Далара)

Юнец насупился. Пить не попросил, хотя хотелось, и даже предложили. Он сильный, выносливый и взрослый, и не страшна ему никакая жажда. Воину вообще ничего не страшно. Ну и что, что до генпуку еще осталось четыре года. С половиной. Все равно ничего не страшно... почти.
- Наоборот. Я хотел подбросить его обратно тому торговцу, - мальчик раскрыл ладонь, и влажный молочно-зеленый камень заблестел на солнце, - только...
- Обратно? - удивление было неслабым - и то сказать, если вспомнить вчерашний день. - Да, только?..
Он пристально посмотрел на мальчишку, ожидая от него ответа. Странный парень, но упорный. Будет настоящим воином... если раньше не убьют.
Как же это объяснить? Для себя-то все понятно и очевидно, но если сказать вслух, превращается в глумливую шутку.
- Он меня потянул к реке. Сильно так, будто буйвол повозку. Я думал, он туда хочет, ну и кинул. А он... меня... за собой. Я его выловил, а что дальше делать, не знаю.
- Камень? - как ни странно, старший не посмеялся над мальчишескими бреднями, а серьезно кивнул. - Он может. Его надо слушать, но голову на плечах сохранять. Не привык еще, наверное. Ни он к тебе, ни ты к нему, - уточнил он.
Мальчонка с подозрением разглядывал маленький зеленый источник неприятностей.
- А как к нему привыкать?
- Прежде всего, больше прислушиваться и примечать, что творится при этом вокруг и что происходит потом, - задумчиво ответил Масуми. - У меня есть такой же, и он даже спасал мне жизнь. Впрочем, обо всем этом не расскажешь за один раз и во дворе.

(soshite higf)

1616 год, Ямато-но-Орочи

Себастьян-Фердинанд задерживался к ужину... Конечно, это не могло быть поводом для беспокойства – что может произойти с обаке на его родной земле, пусть даже земля эта – склоны Ямато-но-Орочи? Так что опоздание скорее вызывало легкое раздражение и желание прочитать своему беспокойному ученику очередную проповедь.
Как раз размышлявший о применимости библейских притч к тому, чем он занимается ныне, священник начал подыскивать подходящую к случаю в своей версии. Надо сказать, он полагал, что Бог дал свое учение именно в такой форме, как записано в канонах, потому что жители стран, где зародилось христианство, были наиболее способны так воспринять его. Отсюда следовал вывод – если, сохранив главную идею, подправить сам рассказ так, как ему удобно, для лучшего восприятия его жителями Японии – как людьми, так и иными существами – это будет не искажением, а, напротив, логичным продолжением истинного замысла Создателя.

Окрестности Никко, 1616 год

Шуске слез с лошадки и привязал ее к невысокому деревцу с жесткими желтоватыми листочками. Было уже светло, но поразительно тихо – все словно замерло в предверии дня. Когда шиноби уходил от лесной поляны по мягкому настилу земли, он все даже слышал хрипловатое дыхание и сердитое фырканье лошади. Шел Шуске почти бесшумно – во-первых, ему было положено, а, во-вторых, просто не хотелось нарушать такую приятную тишину.
Впрочем, лес вскоре стал редеть, и невдалеке, за еле заметной тропинкой Шуске заметил маленький домик. Он-то и был целью путешествия молодого шиноби. Парень остановился, замотал ткань на руке покрепче, проверил оружие и прислушался. Тишина леса поглощала почти все остальные звуки, но Шуске все же уловил шаги двух лошадей, которые направлялись к домику. Шиноби сел на мягкую траву у тропинки, насторожился и, отпустив голову, стал ждать. Внезапно из-за его спины резко взлетела темная птица, и Шуске поднял глаза.
В нескольких метрах от него остановились два красивых коня. Один из наездников, одетый довольно богато, с недоверием рассматривал молодого человека, а второй, очевидно, телохранитель, придерживал свою лошадь поближе к хозяину и демонстративно держал руку на ножнах.
По обеспокоенному взгляду первого всадника и его богатому наряду Шуске понял, что нашел того, кто был ему нужен. Шиноби встал и подошел к лошадям. Животные также неодобрительно покосились на незнакомца, и серая красавица даймё загарцевала на месте.
-Тихо, тихо! – успокоил ее всадник. – Потом снова внимательно посмотрел на встречного.
Шуске поклонился, не отрывая взгляд от даймё.
-Мое почтение господину Сакаи, - ровным голосом произнес он.
Телохранитель хотел что-то сказать, но хозяин остановил его.
-Кто ты? – обратился он к Шуске. Голос его немного дрожал, и шиноби улыбнулся – значит, в расчетах он не ошибся, Токисада явно положил глаз на этого человека. Тем лучше...
-Я бы хотел поговорить с господином Сакаи наедине. У меня к нему очень важное дело. Я думаю, вас оно заинтересует.
-Ты от Токисады?
-Нет, но мой разговор будет насчет него.
Даймё вздрогнул и сказал:
-Ладно. Иди за нами. Поговорим в доме.
Шуске склонил голову и молча последовал за всадниками. Слава богам, этот Сакаи не так глуп, как мог бы оказаться.


В помещении было прохладно и сумрачно. Немногочисленная прислуга где-то, поэтому Шуске почти никого не заметил. Только второго телохранителя, который стал переговариваться с первым, как только они пришли, да девушку, принесшую чай в комнату даймё. Это было к лучшему, да и сам охотничий домик не разочаровал Шуске – если Сакаи согласится, все пройдет, как и задумано.
-Ну, что за разговор? – отрывисто спросил хозяин домика.
Шиноби наклонил голову в сторону и внимательно посмотрел в лицо Сакаи.
-Я слышал, вы не угодили наместнику.
Сакаи нахмурился. Его собеседник, напротив, улыбнулся.
-Не волнуйтесь, я немало про вас знаю. И могу помочь. Вы же не хотите погибнуть от руки этого довольно жестокого человека.
-Слушай, мне это все очень не нравится, понимаешь? Я ведь даже не знаю, кто ты. Вдруг ты на самом деле хочешь меня заманить, а потом отдать прямо в руки Токисаде, а?
-Я понимаю. Действительно, странно слышать такие вещи от незнакомого человека. Я не скажу вам, как меня зовут, это совершенно не важно. Знайте только, что я шиноби. Но поверьте мне, на Токисаду я не работаю. У меня с ним свои счеты, но это к делу не относится, - Шуске даже усмехнулся. Странный все-таки человек этот Сакаи. Видно, наместник очень уж его пугает.
-Ну... Откуда я все-таки знаю? – даймё начинал несколько раздражаться. Очень уж подозрителен был молодой человек, но... Жить Сакаи хотелось, а он прекрасно понимал, что этот молодой выскочка Токисада не преминет воспользоваться любой возможностью прикончить его. «Эх, была-не была!» - решил даймё.
- Я неплохо знаю Токисаду, и уверен, что в самое ближайшее время кто-либо из его людей наверняка совершит на вашу личность покушение. У него немало опытных убийц, но я могу сделать так, что покушение не станет убийством.
-Ну хорошо. Что же конкретно ты предлагаешь?
-В мои планы входит защита вас от любого нападения.
-Что ты возьмешь за нее? – Сакаи прищурился. Ой, неспроста пришел сюда этот парень. Что-то ему наверняка надо. Главное, чтобы его запросы не были слишком высоки.
Шуске улыбнулся.
-Мне необходимы только полная свобода действий и ваше молчание.
Даймё вскинул бровь.
-И только.
-Это уже немало.
-Ну хорошо, - Сакаи еще раз внимательно посмотрел на шиноби. Какие-то у него слишком грустные глаза для такого смелого голоса и нахальных действий. Впрочем, это тоже не так важно. – Если ты готов, можешь начинать. Я обеспечу тебя всем необходимым. Как понимаешь, я делаю это исключительно из-за страха за свою жизнь. Юмико, - позвал он, и в дверях появилась невысокая служанка, - проводи гостя отдохнуть, да скажи, чтобы пока никого не пускали – я вздремну.
-Идите за мной, господин, - девушка склонила голову, обратившись к Шуске. «Да, - усмехнулся он про себя. – Я-то господин. Ну ничего, я еще расспрошу эту барышню насчет дома и планов ее хозяина будущее.»

Данноура. 1593. Начало

Побывал Масуми и на мысу, где накануне чуть не погиб вместе со слепым музыкантом. Обманчивое море скрыло все следы вчерашнего буйства и казалось огромным котенком, перевернувшимся на спину и игриво мурлыкающим. Но в руку того, кто положится на переменчивое настроение животного, вполне могут ни с того, ни с сего вонзиться коготки и зубы. Только вот океан был много больше, старше, коварнее и кусал гораздо больнее.
И все же - все же сейчас свежий ветер, восходящее солнце и его отблески на воде, живописный берег создавали прекрасную картину, на которую самурай любовался довольно долго, вспоминая при этом минувшую ночь. "Как-то там парень?" - подумал он.
Возвращаясь, Танака получил ответ на свои мысли: спасенный накануне музыкант выглядел довольно нелепо, сидя с изумленным выражением лица посреди двора и сжимая в руке камень, слишком походивший на тот, что висел на его собственной шее, и не только.
Точно такой же носил еще один человек, о котором сейчас вспоминать не хотелось. Мысль эта вызвала острый приступ недовольства.
- Доброе утро! - учитывая, что собеседник слеп, здороваться стоило первым. - Что это тут с тобой?
Очень трудно шарить ладонями по земле, разыскивая злополучное ведро, если одна рука сжата в кулак. Услышав знакомый голос, Иэмон замер, как будто ждал, что его будут ругать. А затем протянул раскрытую ладонь к самураю.
- Что это? Он холодный, как лед, но разве бывает лед летом?
Танака вздрогнул, воспоминания будто хлестнули в лицо, разрушая для него атмосферу очарования природы и выбрасывая в иной мир - мир памяти. Двенадцать лет назад, и другая детская рука открывается, показывая отливающий глубокой зеленью почти точно такой камень... Тот, кто стал ему почти сыном, а потом - преступником и врагом. Боль и горечь разочарования...
Одновременно хотелось исполнить поднявшееся неизвестно откуда, как угроза из вчерашнего моря, желание протянуть руку, сомкнуть ее на камне и вырвать его у слепого, забрав себе; и в то же время - шарахнуться прочь, от самого себя.
- Откуда он у тебя? - хрипло спросил самурай, оставаясь на месте, как будто его канатами с одинаковой силой тянули в разные стороны, только рвались жилы не в теле, а в душе.
- Из колодца...
Слепой музыкант попытался отползти в сторону, но наткнулся на ведро, и то перевернулось, залив водой часть двора.
- Мне его отдали как плату, я играл им! Им все равно больше нечем расплатиться...

(вместе с Хигфом)

Данноура. 1593. Окончание (совместки, но не ветки!)

Иэмон перевел дух.
- Один раз они хотели дать денег, но те все равно превратились бы в листья. Они думали, что я не знаю... или не понимаю! Но я могу отличить дорогу в деревню и дорогу на кладбище к могиле Антоку!
Надо было помочь парню встать, но это было сейчас слишком для Масуми. Он поднял ведро и начал опускать его в колодец, пытаясь успокоиться. Не надо было даже провести тут часть детства и знать все легенды, или пережить вчерашнее приключение, чтобы разрозненные черточки сложились в иероглиф. Достаточно было, к примеру, слушать про Мими-наши Хоичи...
- Мало вам одного, значит, любители баллад, - прошептал про себя закусивший губу буси, вытаскивая из колодца ведро. - Ничего, обойдетесь.
- Хорошо, - вслух он говорил медленно, стараясь быть спокойным. - Его так легко все равно не выбросишь, но ты с этой вещью будь поосторожнее. Сам понимаешь, не просто камушек. Спрячь и никому не показывай.
Мальчик послушно кивал, потом отыскал край колодца, встал, держась за него, но как только сообразил, почему под рукой влажный и замшелый камень, боязливо отодвинулся.
- Какой он?
- Странный, - коротко ответил Танака. - Колдовской, - он поставил ведро на землю рядом с мальчиком. - Бери воду, только опять не разлей.
- Спасибо!
Иэмон запихал камень за пояс, так как боялся, что из рваного рукава он выпадет, и тогда необычный подарок будет навеки утерян. Нащупал ведро и поднял двумя руками. Кто-то быстро бежал к ним по дорожке от храма, и, судя по надсадному дыханию, это был старый привратник.
- Ах, вот ты где! Зачем отвлекаешь нашего гостя?
Так и есть, Ясукичи. Иэмон промолчал. Привратник рассыпался в извинениях.
- Если вас не оскорбит предложение, пусть мальчишка сыграет вам сегодня вечером.
Назойливость стража монастырских врат начала раздражать еще не успокоившегося Масуми.
- Я сам заговорил с ним, - высокомерно произнес самурай. Затем сменил гнев на милость. - Да, буду рад, услышать его игру, - и прибавил очень тихо. - Еще раз.
"И в более спокойной обстановке" - и совсем сказано было лишь мысленно.

(Разумеется, все это с СонГоку)

Окрестности Никко, 1616 год

Девушка повела шиноби вглубь домика. Он оказался не таким уж и маленьким – комнат было немало. Правда, они были небольшие и прохладные. При таком раскладе, если Токисада пошлет убийцу, у него должен быть как минимум план помещений или очень осведомленный помощник. Вообще домик был довольно темный - Шуске в коридоре едва различал спину проводницы. Вскоре они пришли в удивительно светлую комнатку с низким потолком, где было даже тепло. Шиноби внезапно снова ощутил проклятый озноб, который еще со вчерашнего вечера не давал о себе знать. Он сильно-сильно сжал кулаки, но это не помогло.
Девушка обернулась, и Шуске заметил, что она весьма миловидна, но совсем девочка. «Да, Сакаи явно наслаждается жизнью,» - подумал он.
-Прошу вас, расположитесь в этой комнате, - едва слышно проговорила служанка. – Не желаете ли обедать?
-Да, пожалуй, было бы неплохо, - Шуске пришло в голову, что он не ел ничего достаточно давно. Девушка поклонилась и пошла к двери.
-Постой, Юмико, так ведь тебя зовут? Проводи меня на кухню, мне необходимо увидеть весь дом.
Юмико с недоверием посмотрела на странного гостя хозяина. Потом кивнула и вышла из комнаты. Шиноби снова поспешил за ней. Его план был довольно прост – изучить внимательно весь дом, просчитать возможные ходы людей Токисады и скорее всего расставить им ловушки.
На маленькой кухне было чуть тепло, и дрожь шиноби несколько усилилась.Тут парень понял, что рука вновь закровила. Что ужасней всего, кровь на ткани заметила маленькая Юмико. Шуске понял это, когда полные ужаса глаза девочки остановились на темном пятне. Он быстро закрыл руку второй.
-Господин... Вы ранены? – пролепетала служанка. – Позвольте, я посмотрю...
-Нет, все в порядке, не надо, - испуганно отшатнулся от нее шиноби.
-Но если рана загноится, вам будет еще хуже, - девочка почти молила его. В конце концов Шуске поддался на ее уговоры и позволил даже позволил промыть злосчастную руку.
-Скажи, Юмико, - спросил он, пока служанка чем-то мазала рану, - кроме тебя еще есть прислуга? Или только стража?
-Да, господин, есть еще две женщины, которые готовят. Но они ушли в город за продуктами.
Внезапно руку Шуске пронзила острая боль, видимо, от лекарства девчушки.
-Ау! – он резко выдернул пальцы, а Юмико кинулась на пол.
-Простите, простите, - она чуть не плакала. Шиноби непонимающе смотрел на нее. Что они такие запуганные?! Видимо, Сакаи срывает свои нервы по крайней мере на этой девочке, а. Может, и на остальных. Или кто-то еще их обижает.
-Успокойся, все в порядке, - Шуске тронул ее за плечо здоровой рукой. – Ничего страшного, я не собираюсь тебя убивать!
Перепуганная Юмико, всхлипывая, перевязала руку гостю и принесла обед. Шуске хотел спросить, проверяет ли кто-нибудь еду, да пожалел служанку. Все-таки для Токисады невыгодно травить Сакаи – не факт, что яд подействует. К тому же, кто будет добавлять его в пищу – замученные девочки? Правда, он еще не видел других служанок, но все это очень сомнительно.
-Все, спасибо, - шиноби доел рис и встал. Рука все еще немножко щипала, но кровь действительно остановилась.
-Ты покажешь мне дом?
Юмико кивнула.
-Отлично. Особенно меня интересуют покои хозяина, - на это девочка побледнела, но покорно повела Шуске в ту часть домика, где помещения были просторней и теплей.
Шуске внимательно изучил комнату, где почивал Сакаи ночью и остался очень доволен ею. «Самое выгодное место для предотвращения нападения, - подумал он. – И потолок не низкий, и просторно, и темных углов достаточно. Интересно, господин даймё знает, как невыгодна его спальня для убийцы? Наверное, нет, раз так беспокоится.»
Потом служанка показала шиноби двор и кладовые. Они ему понравились уже меньше, потому что были несколько меньших размеров, чем он ожидал. Но все равно, Шуске уже предвкушал результаты мероприятие, которое, по его расчетам, должно было вскоре произойти в домике.
-Юмико, - обратился он к девушке после того, как она отвела его в комнату, - скажи своим подругам, чтобы после того, как хозяин уйдет вечером спать, они не ходили на его сторону. Ни за что, поняла? Даже лучше запритесь где-нибудь на ночь и не высовывайтесь – никто не знает, что следует ожидать сегодня ночью.
Девушка жалобно посмотрела на него, поклонилась и вышла. Шуске остался один в комнате. Снаружи доносилось ленивое чириканье птиц, томный солнечный свет заполнил почти все помещение. От тепла у Шуске даже почти прошел озноб. Парень сел на самое солнечное местечко и стал рассчитывать, что же он должен успеть сделать до ночи.

В саду царил мрак, лишь череда каменных светильников кое-как разгоняла темноту. Еще одна тень не стала лишней, она просто слилась со всеми остальными. И, подобно остальным ночным теням, скользила беззвучно вдоль дорожки, пока не затаилась, нырнув под приподнятую над землей веранду, чтобы переждать, когда над ее головой, шаркая обутыми в плетеные сандалии ногами по гладким доскам, пройдут самураи из охраны. Один из них зевнул.
- Нехорошо получается, - заметил второй. – К господину в замок явились гости, а господин не хочет их видеть. Даже перебрался сюда.
- Не наше дело, - ответил ему товарищ и снова зевнул.
Оба завернули за угол.
Тень выскользнула из своего убежища и продолжила свой путь, пока не удостоверилась, что ей никто не помешает. Тогда она вытащила из-за пояса короткий черненый клинок, осторожно подцепила им оконный ставень и втянулась сквозь щель внутрь.
В нескольких десятках шагов от первой тени за пышным цветущим кустом притаилась другая тень. Неподвижная, она тонула в ночном мраке, дожидаясь ухода охраны. Когда самураи повернулись к ней спиной, продолжая обход галереи, ожившая тень нырнула под дом. Еще через несколько минут в одной из дальних темных комнат неслышно приподнялся квадрат циновки, расстеленной на полу. С едва слышным шорохом приоткрылась бумажная перегородка-фусума.
Первый ночной гость остановился у одной из комнат, прислушался, стараясь разобрать за стрекотанием маленького сверчка звук дыхания мирно спящего человека. Досадливо покачав головой (нет, не то, здесь лишь женщины!), тень проследовала дальше, пока в следующем коридоре, в дальнем его конце не увидела фигуру стражника, усевшегося перед входом. Рядом стояла небольшая масляная лампа. Тень попятилась, затаив дыхание. Оглядевшись по сторонам, ночной гость кошкой вскарабкался на потолочную балку и дальнейший путь проделал уже по верху. Над головой охранника тень замерла снова.

(и Сон)

с Даларой)

Во всем доме не слышно было шагов и звуков разговора, словно здесь недавно прошла чума, не оставив ни единой живой души. Фусума отодвинулась будто сама собой, движимая не человеческой рукой, а потусторонними силами. На фоне разрисованной цветами бумаги мелькнуло нечто черное и исчезло прежде чем стражник успел понять, был ли там кто-то или попросту дернулась тень от лампы. В комнате за открывавшейся перегородкой снова поднялся квадрат циновки, и небольшая фигура нырнула в проем.
Из-за пазухи ночной гость, тот, который пристроился под потолком, достал короткую трубку и дротик с шелковой красной ленточкой. Выбрав удобный момент, он поднес трубку к губам; сильный выдох - и спустя недолгое время стражник отправился в мир крепких снов. Тень вскрыла внутренний настил потолка, перебралась в соседнюю комнату и тяжелым сгустком черной смолы нависла над разложенным на полу футоном и укрытой одеялом по самую макушку фигурой на нем.
Тихий звук в углу между циновкой и полом образовалась узкая щель, через которую два блестящих от сдерживаемого азарта и сосредоточенности глаза уставились на тот же сверток из футона и человека внутри него. С металлическим шипением вышел из ножен на поясе короткий острый нож.
В мгновение ока рука откинула циновку, невидимая в практически полной темноте фигура пронеслась к постели, встала на одно колено. Приготовилась вонзить нож в беспомощную жертву... и тут же повернула клинок, целя в неожиданно возникшую рядом другую тень, упавшую с потолка. Короткая дуэль взглядов. На футон бесшумно и стремительно опустилось лезвие. Воткнулось и - ни звука.
- Проклятье! - процедили ночные гости одновременно.

(совместно с СонГоку и Даларой))
Шуске выскочил из угла и кинулся к двери. С этой позиции были великолепно видны оба ночных гостя. Шиноби выхватил кунаи и кинулся на первую тень. Та проворно вскочила, будто подкинутая в воздух, по-кошачьи извернулась, стараясь достать сразу до обоих противников одновременным ударом ногами. Второй покушавшийся клубком откатился в сторону. В тусклом свете блеснуло лезвие ножа, а в следующий момент оружие пролетело по воздуху, но вонзилось в стену, не задев ни одну из возможных целей. Шуске оттолкнул рукой ногу шиноби и, пригнувшись, проскользнул к стене, оттолкнулся от нее ступнями и замахнулся ножом на вторую тень. Та не осталась в долгу: насколько позволяло пространство, метнулась в сторону, попутно заехав ногой атакующему ниже колена. И тут же попыталась сграбастать своего первого соперника. Черненное лезвие короткого меча в его руке прочертило в воздух стремительную дугу, но целил убийца не в тех, кто так неожиданно решил ему помешать; клинок был направлен вниз - на все еще спящего или затаившегося под одеялом человека. Шуске замер, схватившись за колено, которое весьма чувствительно восприняло удар противника. Молодой шиноби не отрывал взгляда от меча одной из теней. Ему не нужен был труп Сакаи, и, при всем своем к нему презрении, Шуске оттолкнулся от пола пока здоровой ногой и, перекувырнувшись в воздухе, прыгнул прямо на убийцу. Тот не успел отреагировать достаточно быстро, и оба покатились клубком дерущихся котят по полу.
Поняв, что дорога освободилась и два соперника заняты друг другом, третий участник безмолвной драки ринулся к постели. Приземлившись на колени рядом с бугром под тканью, выудил из-за пазухи кинжал с длинным тонким лезвием, поднял обеими руками. Тут Сакаи не выдержал - он сумел понять, что пока его защитник не может исполнить свои обязанности. Даймё взвизгнул и откатился в сторону от лезвия, но оно успело полоснуть его руку. Он вскочил и побежал к двери. Тень, выругавшись шепотом, кинулась за ним, перехватив кинжал так, чтобы можно было ударить в спину.
Первый убийца царапался и дрался так, как будто действительно вел свой род от диких кошек, а один раз даже попробовал пустить в ход зубы, но повязка, закрывающая лицо, помешала. Шуске отчаянно пытался вырваться, потому что ему очень не нравилось упорство второго шиноби, но приходилось сопротивляться. В конце концов он отскочил от противника и, утирая кровь с подбородка, прыгнул к преследователю даймё. В этот момент Сакаи дрожащими руками отодвинул дверь и вывалился в коридор.

(Bishop+Higf+Reytar)
по пути к домику на склоне вулкана

- Бой был нелегким, все искусство воина и шамана было почти бессильно против злобных духов, сильных числом и свирепостью своею. Этот могучий воин разил своим длинным ножом направо и налево, но успевал лишь отбивать удары, которые сыпались на него со всех сторон, так как даже холодная сталь не наносила вреда алчущим свежей крови и плоти духам.
Старое Солнце шагал по еле заметной тропинке вслед за щегольски одетым выдром и, насколько позволяло его знание языка, красочно рассказывал о том, что произошло недавно у хижины старика-полудуха, стараясь представить деяния самурая и мальчика в самом выгодном свете, а о своем участии в сражении почти не упоминать, так как хвалиться было, по сути, нечем.
- И если бы не великое чародейство этого юного воина, стоившее ему стольких сил, не смогли бы мы оторваться от преследования и чувствовать огромное удовольствие от общения с таким мудрым существом как ты, почтеннейший.
Мицуке хмурился, слушая похвалы. Он все еще нес беглого чиго, хоть тот и возражал - только никто не послушал. Мальчишка, похоже, оправился... или начал приходить в себя. Но роши задавал себе вопрос: стоило ли уходить с каменного уступа. Конечно, ночевать там невесело, но какая никакая, а защита.
- Обаке... - прошептал ему на ухо беглый чиго. - Оборотень...
- Что, боишься?
- Не знаю... еще не разобрался.
Себастьян-Фердинанд всю дорогу двигался почти боком, чтобы нацеленное назад ухо не пропустило ни слова из рассказа шамана. Вот понимающий человек! И соображает, с кем в его лице их свела судьба, и рассказывает интересно. Можно будет даже пересказать, правда, придется еще приукрасить для полноты впечатлений, хотя не такой уж и наивный выдр понимал, что число монстров уже может быть увеличено участником событий. Только это его не очень-то волновало, ибо муджина уже прикидывал, как будет поражать рассказом священника и прочих обитателей окрестных мест. И не раз!
В этом приятном месте, однако, дорога кончилась, и взгляду путников предстал небольшой домик, около одной стены которого виднелись бы, будь посветлее, следы свежих раскопок, точнее, закопок.

(higf to Reytar)

- Вот и пришли! – энергичным голосом сообщил уставшим странникам католик-оборотень. – Здесь мы и живем!
Мицуке без особых церемоний и нежностей скинул свою ношу в траву. Роши сам был бы рад, если кто-нибудь согласился изобразить для него какое-нибудь вьючное животное, да где таких сыщешь?
- Мы? - уточнил он.
- Ну, я и святой человек, - развел руками хэнгэ в хозяйском жесте. – Проходите в дом!
Он шагнул вперед и отодвинул седза с радостным:
- А у нас гости!
Мицуке подтолкнул вдруг заробевшего чиго, мальчишка шагнул было вперед, но - вспомнил о приличиях, а может - сработали вколоченные в голову навыки. Уступил дорогу самураю. Роши лишь головой покачал: что за неожиданные церемонии посреди леса? Чтобы попасть внутрь, пришлось наклониться - вот и поклон получился.
- Благодарим хозяев за убежище, - сказал Мицуке.
Выдр несколько притих и поумерил важность, помня свой послушнический ранг. Он любопытно раскрыл глаза и притопнул лапкой по полу, рыбкой проскользнув следом за Мицуке, чтобы не пропустить ничего из встречи, на его памяти редкой – люди это место не жалуют.
Оклик Себастьяна-Фердинанда застал священника за жесткой мысленной правкой притчи о хозяине виноградника и его работниках, но труд пока так и остался незавершенным. Промелькнула мысль о том, каких таких гостей ухитрился найти беспокойный обаке, промелькнула – и исчезла, когда взгляд встретился с глазами выпрямляющегося гостя. Вернее, с одним глазом, но и этого было достаточно, тем более такую внушительную фигуру и саму по себе забыть нелегко.
- Рад видеть у себя гостей. Особенно – тебя.
- Ками любят шутить, - согласился самурай.
И не только они. Роши с любопытством глянул на присмиревшего выдра - не высунется ли из-под хакама огненно-рыжий с белым кончиком хвост, не заблестят ли зеленью глаза на мордочке. Нет, таких чудес не бывает. Мицуке уселся на пороге, чтобы разуться, безнадежно подергал завязки вараджи. Легче разрезать или порвать, наверное.
- Простите за беспокойство! - беглый чиго неуверенно переступил с ноги на ногу.
- Заходи, - велел ему Мицуке. - Патэрэн тебя не обидит.