Священник хотел было возразить, что вера запрещает касаться стали убивающей. Но это не было ни мечом, ни существом, ни ангелом, ни демоном. Как это назвать – француз не знал, не знал и ответа – можно ли ему касаться подобного. Наверняка какая-нибудь притча или заповедь предусматривала подобный случай, но сейчас не вспоминалась. Он опустился на колени напротив Сороки и, неуверенно протянув дрогнувшую руку, обхватил рукоять меча.
Видения накатили на священника, как прибой на сухие водоросли, вобрали, утащили за собой. Он видел огонь и разрушения, видел пожары. Видел, как существа, по сравнению с которыми Гарэль был милым увальнем, вырезают целые города. Видел небо, рыдающее огненной кровью. Видел разверзающуюся земли и тёмное нечто, лезущее из проломов. Видел оргии, по сравнению с которыми сам ад должен показаться литургией. Видел. Слышал. Обонял. Был жертвой и убийцей. Был...
Рукоять меча покинула его пальцы, и брат Поль понял, что смотрит в лицо Гарэля Сороки. Застывшее, но уже не изломанное, с открытыми глазами в которых появились чувства.
– Прости, брат, – сказал эльф. – Дракон почему-то был жесток с тобой.
Эльф был бледен – но священник был еще бледнее. Как мел, как снег – словно жестокая метель выбелила его лицо, осела в глазах.
– Наш мир жесток, – произнес он неуверенно, будто заново вспоминал, как говорить, – но это... Хотя что я знаю о нашем мире... Что это было, брат Гарэль? Деяния твоего народа?
– Те из них, что ты смог бы понять. Было и иное, но тут уже мало видеть – надо быть. Не хочу тебя подвергать ещё и такому. И тебе, Дракон, не разре... прошу тебя, друг, не надо.
Меч в ответ тихо скрипнул в ножнах.
Брат Поль промолчал и отвернулся. Видения еще неслись в его мозгу вереницей, становясь туманнее – ибо память отказывалась запечатлевать детали. Но размытые, они пугали еще больше.
– То, что свершилось однажды, – неожиданно даже для себя подала голос Вхен, – может быть повторено. Если ваши предки, находясь под властью тьмы, сумели её одолеть, то это под силу и вам.
Разговор сам собой смолк, и священник после паузы поспешил сменить тему – ему явно не хотелось пока продолжать это обсуждение.
– А где Маэджана? А... – он показал рукой на фигурку в отдалении. – Маэджана! – крикнул он, хотя получилось не очень громко. – Маэджана!
Действительно, должно быть, никто и не заметил, как воровка покинула их теплую компанию. Добравшись до того, что с некоторой натяжкой можно было бы назвать растительностью, и не найдя среди нее ничего хоть сколько-нибудь интересного и полезного, Маэджана уселась на землю и, закурив извлеченную из мешка трубку, принялась созерцать безрадостные ландшафты.

Священник посмотрел на эльфа, еще не пришедшего в себя. На охотницу – и вспомнил недавний выстрел. На кошку... И направился к сидевшей в отдалении девушке. Приблизившись, сделал еще одну попытку привлечь к себе внимание, довольно громкую:
– Маэджана! Нам пора идти!
Воровка скосила глаза в сторону подошедшего, затем перевела взгляд на оставшихся в отдалении спутников, пожала плечами и выпустила изо рта дымное колечко.
Вздохнув, брат Поль пристроился на земле рядом со спутницей.
– Что-то случилась? Или вы еще не оправились после ритуала? Но теперь все позади...
Воровка помолчала, выпустила еще пару колец дыма и протянула трубку священнику, молча предлагая присоединиться.
Он взял ее и повертел в руке. Конечно, француз видел, что делает с этим Маэджана, но смысл таких действий оставался скрыт.
– А что это такое? – осторожно спросил священник.
Маэджана слегка приподняла брови.
– Трубка, – сделала паузу, затем решила развить мысль, – А в ней курительная смесь. Помогает... расслабиться.
– Курительная?
– Ну да... Эээ... приспособление для вдыхания дыма тлеющих трав.
Француз задумался.
– Это как окуривают пчелиные ульи? Или как ладан в церкви? Нет, – струйка дыма, вившаяся из трубки, случайно попала в ноздрю, и брат Поль слегка поперхнулся, – нет, на ладан не похоже!
– Это табак. И немного прочих травок, – пояснила воровка.
– Они не опъяняют? – брат Поль, вспомнив слово "расслабиться", проявил подозрительность.
Маэджана усмехнулась:
– Не совсем. Ощущения несколько... иные. К тому же, тут мало что замешано, так что не бойтесь. Нет, если хотите, чтоб полететь, такое я тоже могу устроить.
Священник поморщился и порылся в памяти. Церковные установления не запрещали курение. По совести говоря, они о нем вообще ничего не говорили. Может быть, конечно, Господь и диктовал – но люди, не знавшие что это такое, не поняли и забыли. Впрочем, брат Поль тут же устыдился подобных мыслей о пророках, составлявших Святое Писание.
Осторожно взяв трубку в рот, он неумело втянул воздух и закашлялся.
Маэджана посмотрела на него с интересом и подбодрила:
– Попробуйте еще раз. С первого раза мало у кого получается.
Теперь священник был более осторожен и дыма почти не вдохнул.
– Сложно, – признался он.
– Ну, как ощущения? – полюбопытствовала воровка.
– Как будто я та самая пчела, которую окуривает пчеловод, – честно признался француз.

Воровка хихикнула:
– Давайте, не бойтесь, затянитесь еще. Хочу посмотреть, как вы будете жужжать!
Но брат Поль вернул трубку назад:
– Не вижу в том ни пользы, ни удовольствия. Нам пора идти дальше.
Маэджана пожала плечами и забрала трубку, но вставать и не подумала.
– Вы не собираетесь? – удивился француз. – Но ведь от этого слишком многое зависит.
– Возможно, – хмыкнула воровка, – Вот только...
Она замолчала и выразительно поглядела в сторону оставшихся спутников.
– Для серьезных дел компания неподходящая.
– Мы уже через многое сумели пройти, – напомнил девушке француз. – Именно такой компанией.
– Угу, – угрюмо кивнула воровка, – Однако некоторым из нас лучше держаться порознь.
– Но порознь – мы бы не справились, – удивленно посмотрел на воровку брат Поль. – Мы делаем общее дело. А потом – разойдемся.
– Общее дело, да? – ехидно осведомилась Маэджана, подавшись вперед, – Вот что я вам скажу, сдается мне, вы не тот объект для изгнания бесов выбрали.
– В вас был демон, – резко заметил священник – его профессиональная гордость была явно уязвлена.
– Не спорю, – кивнула Маэджана, – но, может, не у меня одной?
– Вам стоило бы не насмехаться над тем, что дорого вашим спутникам, если вы хотите доброжелательности в ответ. Иисус, Сын Божий, умел отвечать любовью даже на ненависть, но люди – слабее. И любовь легче вызвать любовью. Я сейчас говорю не о той любви, что воспевают в балладах, а о любви к ближнему. Той капельке добра, которая заставляет нас помочь выбраться из огня больному ребенку, поднять упавшего старика, поддержать под руку слабого...
Если в начале своего монолога француз все еще был резок, то в конце его он поднял взгляд к серовато-белесому небу, и глаза его заблестели.
Маэджана поглядела на него, пожала плечами и фыркнула.
– Пойдемте же, – повторил брат Поль, чуть поостыв, – если вы не будете задевать наших спутников сами – они будут вполне доброжелательны. Да ведь никто не заставляет вас с ними разговаривать – а иначе отсюда не выбраться.
– Верно, – на лице воровки вновь появилась усмешка, – Никто не заставляет. Ни разговаривать, ни помогать, ни находиться вместе.
– Иначе нам всем несдобровать, – пожал плечами брат Поль, поднялся и шагнул обратно, к спутникам. – Я не хочу мешать вашим размышлениям, но надеюсь – вернетесь.
Маэджана снова фыркнула.
– Милосердие Божье безгранично, – со всей силой убедительности, на какую был способен, произнес француз и зашагал от Маэджаны, оставляя ее в одиночестве. Решения человек всегда принимает наедине с Богом.

Загорянка в сторону воровки даже не смотрела. То ли выбросила из своего мира, то ли не желала вновь подвергаться искушению пристрелить несносную спутницу, то ли стыдилась произошедшего, то ли всё её внимание было поглощено бедой Старшего. Так или иначе, но на слова и действия брата Поля Вхен никак не отреагировала. Продолжать тему проклятья она так же не собиралась, но и оставлять Сороку наедине с собой считала неверным.
– Простите, уважаемый, – предприняла она робкую попытку отвлечь эльфа от мрачных дум, – но когда Нархэт показывал мне видение, я видела там девушку с алой лентой. Такой же, как у вас в волосах. Не будет слишком невежливо просить вас рассказать об этом?
– Что? – удивился Гарэль, выныривая из своих размышлений. – Ах, алая... да, я могу. Я тебе рассказывал, как мы с Драконом встретились?
– Нет, – покачала головой охотница.
Сорока положил меч на колени и с силой потёр лицо руками. Когда он отнял ладони, на губах его было что-то вроде тени его обычной улыбки.
– Я странствовал через горы, – начал он. – Был канун зимы, и мне очень нужно было пересечь один хребет раньше, чем пойдёт снег. Поэтому я решил срезать путь и отправился не тропой, а на прямую. Тогда я и встретил Дракона.
Эльф прикрыл глаза, возвращаясь в один из самых волнующих моментов своего прошлого.
– Там было озеро. Большое, горячее озеро, от которого шёл такой пар, что в нём не было видно берегов. Когда я смотрел на него сверху и решал, идти мимо или спуститься, вдруг поднялся ветер и разогнал пар в центре. Тогда-то я его и увидел. Посреди острова, на небольшом островке, к которому вела дорожка из камней, он был воткнут в щель в земле, прямо ножнами. Я не мог уже пройти не взглянув на такое и спустился. Мы избегаем оружия, – лицо Гареля нервно дрогнуло. – Но он был так прекрасен, что я не смог удержаться и взял Дракона в руки. Тогда-то я и заметил, что его обвивает тонкая красная ленточка. Она соскочила мне на руку, будто привязать хотела, да так и осталась. Потом Дракон со мной заговорил. Показал, кто он и кем был. И ту, кем была эта лента – тоже показал. Мы потом долго ещё ходили втроём, но однажды она нас покинула. Не знаю, где теперь Алая.
Обрадованная пусть пока и малозаметной, но переменой в Старшем, Вхен не стала говорить о том, что у её народа алая лента, вплетённая в волосы, издревле была знаком скорби.
– Алая была когда-то Говорящей. Девушкой, которая помогала Дракону общаться с меньшими существами. Она была вечна и мудра, как и он, она была с ним связана, но все ещё обладала разумом и душой живущего. Когда Дракон устал и обратился мечом, она последовала за ним.

Изумруд. День четвертый

Рассвет не пришел.
Он показался там, наверху, добавил красок хмурым вершинам гномьих гор, робко плеснул слабым пока теплом на сад, и тот потянулся всем телом к небу. Там рассвет шел уверенными шагами – предвестник очередного дня. Но здесь, внизу, сами садоводы никогда не видели его – если, конечно, оставались ночевать дома, а не засыпали под каким-нибудь деревом, как частенько случалось. Конечно, не увидели рассвета и гости – Гимир лишь по тому, что выспался, мог догадываться, что наступило утро. Впрочем, первым-таки проснулся Кэллар, который некоторое время терпел и скучал, а потом начал достукиваться до сознания своего сожителя. Хотя точнее будет сказать – хозяина тела.
– Эй, хватит дрыхнуть! Тоже мне воин! Между прочим, даже ученики жрецов встают у нас на рассвете. Это если вообще ложатся, ибо ночь – самое...
– Увянь, – так же мысленно посоветовал Гимир. – На то они и ученики, младшие всегда встаю первыми.
– Я не цветок. чтоб вянуть.
– Ну тогда...
Так и не придумав, чего неприятного пожелать духу, с которым делишь одно тело, воин поднялся и умылся в деревянном тазу холодной водой. Это окончательно прогнало сон, пригнало аппетит и выгнало из комнаты на поиски пропитания.
Хейлина же, проявившего себя с худшей – и крайне сонной – стороны, не смог поднять с постели даже уход брата. Сквозь туманные видения он все-таки чувствовал, что по комнате кто-то ходит, чем-то плещется, а потом мягко закрывает за собой дверь... о столь прозрачные намеки на то, что пора вставать, организм полуэльфа понимать отказался.
Когда же менестрель наконец полностью открыл оба глаза, темных и чуть раскосых, с ясным сознанием того, что продолжаться приступ дремоты и лени никак не может, – даже тут он не смог вылезти из-под одеяла сразу. Он сел на кровати, скрестив ноги, и попытался вспомнить, что ему снилось.
Сон никак не хотел вспоминаться, но бард готов был руку дать на отсечение, что он был приятный.
Будить остальных показалось ему невежливым, поэтому он просто стал ждать, пока они встанут сами. Главным было не заснуть снова.

Рейлан не спала. Проснулась она примерно тогда, когда Гимир начал ходить по комнате и плескаться в умывальнике. Зимняя совсем уж было собралась сообщить ему что-нибудь любезное в благодарность за произведенный шум, но, к своему удивлению, не успела придумать ничего достойного раньше, чем воин покинул комнату. Девушка еще немного полежала с закрытыми глазами, но затем все же откинула одеяло и села на постели.
– Ага! – торжественно сказал Хейлин, дождавшийся хоть чьего-то пробуждения. – Доброе... что-нибудь!
Хорн крайне обиженно промычал что-то со своей кровати – видимо, будь его воля, он и вовсе бы не пробуждался, но звонкий голос эльфа грубо нарушил его планы.
Рейлан покосилась на Хейлина и вместо приветствия сообщила:
– В тазу есть вода, но мы опоздали: там уже прополаскался твой брат. Насколько мне известно, вчера он не мылся.
Менестрель весело хмыкнул, но тут же спохватился:
– Ну-ну, не стоит его винить за это. Умоемся на кухне. Как спалось?
Зимняя глянула на него с подозрением: с чего бы ему интересоваться такими вопросами?
– Доводилось мне спать на кроватях получше, – холодно сообщила она, потом окинула взглядом комнату и добавила уже мягче: – Но в целом тут... неплохо.
На самом деле, она действительно хорошо выспалась. После отдыха на земле в спальных мешках эта комната и постель могли показаться пределом мечтаний, и Рейлан подумала, что зря отозвалась пренебрежительно о приютившем их доме. А еще она подумала, что раньше подобные мысли не приходили ей в голову.
– Да после наших походных условий – мы тут как в королевском дворце! Впрочем... я во дворцах редко бывал и надолго там не задерживался, и едва ли могу судить верно... но все-таки я предпочел бы просыпаться под солнцем, а не под крышей.
Эльф наконец выбрался из-под одеяла, натянул штаны и рубаху с расшитыми рукавами... и когда его пальцы скользнули по фигурным стежкам – лиственному орнаменту – он почему-то нахмурился и помрачнел.
Эту рубашку кто-то ему подарил. Кто-то расшил, своими руками. А вот кто именно – Хейлин вдруг не смог вспомнить, и это почему-то обеспокоило его. Ненадолго, впрочем.
– Хорн, вставай, петухи пропели, – он подтолкнул в бок Лепящего, что только-только протер глаза.
– Кто-кто пропел?.. – удивился тот, нашаривая на спинке стула позади кровати собственные вещи.

Менестрель вздохнул и снова повернулся к зимней:
– Нам, наверное, подождать тебя снаружи, пока ты переоденешься?
Рейлан кивнула и не удержалась от реплики:
– Сегодня ты более догадлив, чем вчера.
– Еще скажи, – Хейлин сделал большие глаза, – что ты на меня сердишься! – впрочем, тут же лицо его изменилось с искренне невинного на обеспокоенное, и он уточнил: – А ты на меня сердишься?
Рейлан нахмурилась:
– Нет. Пока, – и выразительно перевела взгляд с Хейлина на Хорна, а затем на дверь.
– О, – сказал догадливый эльф и скрылся в коридоре первым. Хорн, одеваясь на ходу, выскочил следом за ним – ему совершенно не нравилась перспектива вызвать раздражение зимней (примороженного к земле Гимира он до сих пор вспоминал с содроганием).
Оставшись одна, зимняя выбралась из кровати и принялась одеваться. Застегнувшись и расчесав чистые, приятно пахнущие какими-то местными травами волосы, она тоже покинула комнату, направившись в сторону кухни – умываться. Хейлин и Хорн были уже там – полуэльф сидел на краешке стола, болтая ногами, а Лепящий, очевидно, только что умывшись, вытирал лицо расшитым полотенцем.
Рейлан проследовала к бадье с водой и подозрительно пригляделась к содержимому – а ну как кто-нибудь уже и там поплескался. С ногами. Вода показалась достаточно чистой и зимняя, зачерпнув немного лежащим здесь же ковшом принялась умываться.
Гимир появился в дверях, что-то дожевывая.
– Скоро будет завтрак! – возвестил он.
Зимняя обернулась и полюбопытствовала.
– Я так понимаю, для тебя это будет уже второй завтрак?
– Разве это завтрак, – махнул рукой белобрысый. Энтузиазм с лица явно испарился. – Так, мелочи.
Рейлан не стала продолжать дискуссию с воином. Закончив умываться, она вытерла лицо и обратилась уже к Хейлину:
– Когда-то... кажется, очень давно... я даже сейчас не вспомню подробностей, но точно помню, что было, – Рейлан поморщилась, точно действительно пыталась припомнить что-то, – В общем, я могла бы поймать нам птицу при помощи магии холода. Вот только потом ее придется долго размораживать. А ты с помощью магии огня можешь поймать какую-нибудь дичь? Желательно так, чтоб она как раз приготовилась, а не сгорела.

– Поймать с помощью огня? – бард озадаченно почесал кончик носа. – Наверное, нет. А вот если попробовать – воздухом... Я, если честно, так никогда не пробовал, но думаю, получилось бы. А вот кулинар из меня всегда был неважный. Слишком большой риск получить хорошо прожаренный кусок угля вместо ужина, – он развел руками, мол, что есть, то есть.
– Надо будет попробовать. Объединенными усилиями, – предложила Рейлан, – когда покинем это гостеприимное... гм... дерево. Как же я скучаю по мясу!
Гимир промолчал. Очень красноречиво.
– А я, – промолвил более возвышенный Хейлин, – скучаю по солнцу. Рассвет, красящий верхушки деревьев, блики на воде... Вот чего мне не хватает. Я надеюсь, мы скоро вылезем из-под земли. Так и чувствую, как она вся давит мне на плечи.
– Но сперва все-таки завтрак, – припечатала Рейлан.

Из подземной деревни они вышли, снабженные новым запасом провианта, мяса среди которого, естественно, не было. Указанный коридор почти в точности походил на тот, которым четверка (или пятерка, если считать Кэллара) пришла сюда. Из всех больше всех рад удалению был жрец, который у садоводов чувствовал себя больным, а сейчас приходил в себя.
– Это было слишком светлое место, – немногословно пояснил он Гимиру.
Через некоторое время коридор начал меняться в обратную сторону, становиться земляным, и вот впереди уже появился дневной свет.
Рейлан приложила ладонь ко лбу, прищурилась и невольно прибавила шаг. Как ни странно, ей хотелось выйти под открытое небо.
– Наконец-то! – радости Хейлина не было пределов, словно он не на свет выбрался, а давно потерянного брата обрел (впрочем, он не мог припомнить, чтобы при запоздалом знакомстве с Гимиром на самом деле радовался так уж сильно). – Эти ребята, конечно, довольно гостеприимны для жителей подземного царства... но все-таки чего-то там не хватает.
Раскосые темные глаза полуэльфа довольно щурились.
– Там не хватает хорошо прожаренного бифштекса, – согласилась Рейлан.
– Как минимум четырех хорошо прожаренных бифштексов, – уточнил Гимир.
– О боги, – из груди Хейлина вырвался тяжелый вздох, – почему вы мыслите так узко?! Разве бифштексы могут составить земное счастье?
Хорн позади недоуменно хмыкнул. Он твердо знал, что каждому свое. Почему бы у кого-то этим "своим" и не быть бифштексам?..
– Почему это узко? – удивился белобрысый. – Ежели ты про солнце, то я ему тоже рад. Но солнце у нас уже есть, а вот бифштексов все еще не хватает. Знаешь, как жрец просил просветления? Я даже не помню, какого бога – эту историю в разных вариантах пересказывают.
Солнечный полуэльф потер руки:
– Наконец-то, – с восторгом заявил он, – я услышу, как ты рассказываешь какое-то предание. С радостью послушал, как бы ты воспел эту легенду... – он оценивающе глянул на брата, – но это я хватил через край. Так что там этот жрец?

– Кажется, он служил кому-то из позаумнее, явно не богу войны, – припомнил старший. – Ну и молился в он храме, поклоны бил, только что не лбом о камень стучал. Пошли, мол, мой бог, мне веры и духовного просветления, дабы постичь... что-то там. Слышит – а рядом кто-то другой громко молится, мешает. Оглянулся – наемник. Знаешь, говорит, бог, я тебя плохо знаю, но нужных храмов тут нет. Я тут в чашу для подношений монетку кинул, больше нету. А ты мне пошли хорошую выпивку и ночлег, что тебе стоит? Ну жрец наш, конечно, разозлился – разве, говорит, бога моего просят о нескольких бутылках вина? Я вот... А наемник отвечает: да слышал твои молитвы. Каждый просит, чего ему не хватает. Тебе, видать, веры, а у меня с ней все в порядке, мне бы выпить!
– Какие вы, люди, корыстные, – задумчиво пробормотала Рейлан, – Лишь бы чего у бога выклянчить.
Разговоры о божествах и храмах снова пробудили в ней неясное беспокойство. Она уже знала, что это касается какого-то кусочка ее прошлого, который у нее, не спросясь, взяли в залог в этой нелепой игре.
Хейлин рассмеялся негромко – не то над самой историей, не то над словами зимней.
– То-то удивился, наверное, этот жрец, бедняга, – полуэльф покачал головой, улыбаясь.
– Странный какой-то бог этот, – задумчиво пробормотал Хорн, скорее себе под нос, чем желая обсудить это со всеми остальными. – И веры у него просят, и выпивки...
– А чего тут странного? – не понял Гимир.
– Я ведь привык к тому, – стал объяснять Лепящий, – что каждый бог, он покровительствует чему-то одному. И что не следовало бы просить у одного бога то, что по закону и праву дает на самом деле другой... Во всяком случае, так мне рассказывали – после Принесения Даров с богами все стало по-другому. Ну да вы вроде это тоже слыхали.
– У вас вообще с богами странно, – отозвался светловолосый. – А что у кого просят... Это тебе бы со жрецами нашими поговорить, да их тут нет. Я в богах не силен.
– А пусть твой сосед расскажет о своем божестве? – предложила Рейлан без тени насмешки или ехидства, казалось, ей и правда было интересно, – Кому он служит?

Их разговор прервало возвращение брата Поля, который, подходя, развел руками.
– Я боюсь, что Маэджана не захочет последовать за нами.
В голосе звучала грусть. Новость заставила загорянку ненадолго вспомнить о воровке, которую хотелось просто вышвырнуть прочь из своей жизни.
– Но тогда она потеряет душу, – по-своему истолковала Вхен слова клыкастого. Как бы ни отвратительна иногда была Маэджана, просто закрыть глаза на подобное не получалось.
Француз беспомощно пожал плечами.
– Я пытался ее убедить.
– Она поняла, что совершила нечто, после чего не стоит жить? – охотница попыталась угадать причину, способную побудить вот так просто расстаться с расудком и душой.
– По-моему... – священник попробовал одновременно и понять самому, и подобрать слова, – она обижена. Я не знаю, как назвать это иначе.
– Обижена? – изумлённо повторила Вхен и замолчала на какое-то время, обдумывая услышанное. Человек, способный из-за обиды вот так просто отказаться жить? Да ещё и обижаться на то, что люди, которых Маэджана сама старательно изводила с момента знакомства, озвучили своё отношение к её поведению? Ну, может излишне резко... Слишком...
На этом месте мысль упрямо спотыкалась. Загорянка со стыдом вспоминала собственную вспышку ярости и стрелу, лишь чудом не лишившую воровку жизни. Да, Маэджана, конечно же, заслужила наказание, но оно никак не равноценно смерти. И то, что другая сторона ссоры была не права, не оправдывает её, Вхен, несовершенство.
– Если я попрошу прощения, – не без труда выговорила она, – Маэджана согласится продолжить путь?
Брат Поль посмотрел на загорянку удивленно, потом лицо озарилось, и он с благодарностью поднял глаза к чужому, но все-таки небу.
– Это будет истинно христианский поступок! – заверил он, даже не помышляя о том, что для кого-то это может не быть похвалой. – Я не провидец, но не знаю лучшего средства, Азра!
Восторга священнослужителя охотница не разделяла. Недолгое, но насыщенное знакомство с Маэджаной подсказывало, что вряд ли та станет более приятным спутником. Да и представить, что сотворит она сама, если воровка ещё и посмеётся над её словами, она не могла. Хотелось думать, что разум не оставит её. Собравшись с духом, девушка протянула священнику лук, колчан и, подумав, передала ещё и нож. Вдруг острый язык воровки вновь сумеет ужалить её в больное?
– Я попытаюсь, – пообещала Вхен и направилась к Маэджане.

Пару секунд спустя за спиной охотницы выросла долговязая фигура эльфа. Сорока молча следовал за ней, забросив Дракона в ножнах, против обыкновения, на плечо.
– Я не должна была стрелять в вас, – выдавила из себя загорянка, подойдя к сидящей воровке. – Простите.
Маэджана внимательно поглядела на подошедшую загорянку снизу вверх, выпустила кольцо дыма и глубокомысленно изрекла:
– Угу.
В первое мгновение в охотнице всколыхнулась злость. Маэджана ведь сама виновата в произошедшем! Её поступки требовали наказания! После всех слов, что были сказаны в её, Вхен, сторону, после её извинений, эта... эта... Поиск подходящего эпитета позволил загорянке чуть остыть и взять себя в руки. В конце концов, она делает это для себя, а не для Маэджаны. И не стоит ждать её благодарности.
– Когда вы будете готовы отправиться в путь? – уже спокойно поинтересовалась у воровки Вхен.
– В следующий раз можно попытаться зарезать, – весьма флегматично предложила воровка, игнорируя вопрос, – Вообще-то довольно эффективно, если подходить со знанием дела.
– Я не буду причинять вам вреда, – подумав, пообещала охотница. Поразмыслив ещё, она добавила: – Во всяком случае не нападу. Это было не правильно. Простите.
Маэджана вновь затянулась и медленно выпустила дым через нос. Последние слова Азры так и подмывали поинтересоваться, что именно совершит охотница вместо нападения. По мнению воровки, вариантов было предостаточно. Однако она промолчала и поднялась.
– Договорились, – лаконично произнесла она.
Загорянка нашла в себе силы на вежливый поклон и молча направилась к ожидающим их спутникам. Сорока так и не проронил ни слова. Лишь кивнул, когда разговор закончился. Вхен приняла своё оружие из рук священнослужителя и коротко поблагодарила его. Тот избавился от своего груза с искренним облегчением.
– Мне сложно держать эти вещи, – произнес он.
– Оружие не несёт с собой зла, – тихо возразила загорянка, забрасывая лук за плечо. – Им с равным успехом можно убить, защитить, или вовсе оставить без дела. Зло несут люди.
– И все же оно создается именно для того, чтоб причинять вред созданиям Божьим, – заметил брат Поль. – Пусть ради защиты.
Загорянка даже отвлеклась от мрачных мыслей, так её удивили слова священнослужителя. Она бросила подозрительный взгляд сначала на колчан, что ещё держала в руках, а затем на француза.
– Но вы ведь едите зверей, подстреленных из лука, – непонимающе напомнила юная охотница. – Лук создавался для охоты.
– А мечи – тоже? – кивнул француз на оружие эльфа.
– Я не давала вам меча, – с некоторым недоумением напомнила загорянка.
Священник решил, что наступил момент, когда самым мудрым будет промолчать.

Равнина менялась мало. Они останавливались перекусить, и все же, кроме голода, ничто не отмечало изменений времени, и потому вечер стал неожиданностью. Дневной свет тускнел, как угасающий факел, и скоро весь должен был изойти дымкой сумерек.
Впрочем, с приближающейся ночью изменилось еще кое-что. Бесплодная равнина превращалась в поросшую мягкой и высокой травой степь, а впереди обманкой, почти неразличимая в предночье, мерещилась очередная пелена, разделявшая этот мир на квадраты.
Маэджана сохраняла молчание, не вступая в беседы со своими спутниками, а когда шли, держалась на некотором расстоянии. Кто как, а Вхен принимала это за благо. Лучше уж пусть не открывает рта, чем опять пытается уколоть спутников злыми, полными яда словами. Сама загорянка тоже помалкивала. Внешне. Внутренне же она вела неторопливый размеренный монолог, обращённый к небесному светилу. Дитя, пусть и не самое достойное, описывало своему небесному отцу то, что грузом лежало на сердце и не давало покоя. По мере того, как переживания облекались в слова, выражение лица загорянки чуть менялось. Жёсткие грубоватые черты разглаживались, во взгляд постепенно возвращались спокойствие и безмятежность, будто бы она поняла что-то новое.
Гарэлю явно полегчало. Он снова начал оглядываться по сторонам и перестал поминутно терзать рукоять Дракона пальцами. Лицо эльфа так же почти вернуло себе прежний цвет, а в глазах... нет, вот глаза так и не зажглись прежними искрами, но и бездонными безнадёжными омутами всё же больше не смотрели.
Священник, который некоторое время избегал общества Сороки, нашел в себе силы приблизиться.
– Вам легче, брат Гарэль?
– Мне легче, брат Поль, – кивнул эльф. – Могу я задать вопрос... осмелюсь спросить?
– Конечно! – не раздумывая, ответил француз.
– Почему у вас думают, что оружие создаётся для уничтожения созданий... ну, того, кто сотворил ваш мир? – любопытство всё же прозвучало в его голосе. Слабо, неуверенно, но вполне себе явно.

– А как же иначе? – отразилось эхом столь же явное удивление в голосе француза. – Допустим, что-то служит для добычи пищи или защиты от диких зверей, но остальное?.. Да, топором можно валить лес. Но разве не главное предназначение боевой секиры – кромсать людей?!
– А как насчет демонов? – неожиданно встряла Маэджана, – Если представить, что предназначение боевой секиры – кромсать демонов?
– Маэджана-ванье меня опередила, осмелюсь доложить, – чуть улыбнулся Сорока и похлопал по рукояти меча. – Вот он был рождён, чтобы хранить мир и сражаться с Тварями.
Брат Поль задумался, и довольно-таки надолго. Он некоторое время молча перебирал ногами, стараясь не отставать, и пару раз чуть не споткнулся. Когда священник задумывался, он нередко поднимал глаза вверх, будто надеясь увидеть написанный в небесах ответ.
– Вы правы, – признал он наконец. – И все же это скорее исключение, чем правило. Как среди людей редко встречаются святые, чистые душой, так и среди оружия, особенно боевого – редкость клинки, что не предназначены для убийства детей Божьих.
– Как раз наоборот, брат Поль. Я прожил... немного больше, чем вы, но лишь один раз видел клинок созданный именно для того, чтобы убивать, – Гарэль немного передёрнулся. – Никакой любви к своему созданию, никакой надежды на защиту, ничего, кроме разрушения. Это было страшное зрелище, брат мой, осмелюсь доложить.
– Вы говорите о каком-то особенном, магическом клинке? Расскажите. Но я, – священник сделал ударение на этом слове, – имел в виду нечто другое. Обычный меч или топор или копье самого обычного солдата, каких много. Для чего он?
– Он не был напоен магией. Просто кузнец делал его, чтобы убить другого человека. Он создал совершенного металлического убийцу. Остальные же создаются для разного. Для защиты, например. Чаще всего – от собственного страха. Не путай, брат то, для чего создаётся клинок и то, как его используют потом.

– Это ты путаешь, брат, – горячо возразил священник. – Когда кузнец кует клинок – он знает, что человек может поднять его на человека, и что в этом его главное предназначение. Пусть даже защищая свой дом. Но все же точат лезвие так, чтобы им удобнее было разрубить человека. И тот, кто вешает оружие на пояс, даже если считает, что носит его только для вида, в глубине души знает, что может наступить день и час, когда он ударит, и ударит не зверя – для этого куда удобнее лук или рогатина... Некоторые гонят прочь от себя такие мысли – и все же они знают, зачем нужно боевое оружие!
Речь священника становилась все более быстрой и страстной, под конец даже чуть сбивчивой.
Слушая этот спор, Маэджана только хлопала глазами. Когда же образовалась пауза, она снова подала голос.
– И все же... эти миры так устроены. Нужно уметь защитить себя. Вы не измените существующее положение вещей, отказавшись от оружия. Вас просто убьют.
Удивительное дело, но Вхен была согласна с Маэджаной. Уникальное, возможно даже эпохальное событие, однако, прошло незамеченным. Выражать своё мнение вслух загорянка не захотела.
– Мы, кажется, уже говорили сегодня о том, что у каждого свое предназначение, – мягко улыбнулся священник. – Бог в своей мудрости создал людей разными, чтобы они помогали друг другу.
– А что же насчёт твоего тела, осмелюсь спросить? – Сороку как-то болезненно увлекала тема этого разговора. Он не спорил и не доказывал, но что-то в аргументах брата Поля было такое, что убаюкивало тьму внутри эльфа, как сытого зверя. – Оно тоже создано для... многого.
– Как и разум. И жизни не хватит, если пытаться успеть все. По крайней мере, если тебе отпущено ее меньше века, – в улыбке, адресованной эльфу, не было зависти.
– Но ужели ты не хочешь знать и уметь большего, осмелюсь спросить? Ужели это плохо?
– Ничему нельзя научиться, не прилагая сил и времени – так повелел Господь. А это отвлечет меня от моего пути, от того, чего просит моя душа.
За разговором они и не заметили, как граница придвинулась вплотную – будто это равнина ползла навстречу, а не они шли. В темноте они едва не провалились в границу. Именно так – пленка, разделявшая квадраты, висела над глубоким рвом или канавой – дна в темноте не было видно вовсе, а в ширину, насколько позволяло разглядеть слабое призрачное мерцание, там было шагов десять-пятнадцать.
Брат Поль с испуганным восклицанием отступил назад, и только огромная кошка бесстрашно замерла на самом краю.

Сорока же, по-птичьи склонив голову на бок, шагнул вперёд. Так, что его пальцы от бездны отделяло лишь пара волосков.
– Хей-най, – оценил эльф. – Глубоко. И перепрыгнуть трудно будет. Хотя, если сделать шест... брат, ты когда-нибудь прыгал с шестом? Нет? А ты, Азра-ванье?
Загорянка лишь молча покачала головой. Ей, конечно, доводилось перепрыгивать через овраги и мелкие горные речушки, но не расстояние в несколько раз превышающее её рост. А чем удобней прыгать, волоча с собой шест и вовсе не ясно.
– Учить вас – долго выйдет, осмелюсь доложить, – вздохнул эльф. – Есть у кого-нибудь предложения? Ну, или хотя бы верёвка?
Кто же, путешествуя по лесу и горам, не носит с собой верёвки? Вдруг понадобится спуститься с излишне крутого склона, или стреножить пойменного зверя, подвесить тушу на дерево. Мало ли где пригождается такая простая и незаменимая вещь? Подивившись странному вопросу, подразумевающему под собой очевидный ответ, Вхен полезла в сумку, извлекла оттуда небольшой моток прочной верёвки локтей тридцать в длину и протянула эльфу.
– Спасибо! – просиял тот, принимая вещь. – Только...
Его взгляд упал на лук загорянки.
– Только, кажется, ты с ней лучше управишься. Азра-ванье, ты сможешь метнуть туда стрелу, к которой будет привязана верёвка?
Охотница с сомнением посмотрела сперва на верёвку, а потом на лук. Это ведь не невесомая волшебная шелковая нить, которую сказочный герой крепил к стреле. Да и лук у неё совершенно обыкновенный, даже не мужской. Хватит ли мощи добросить отяжелевшую стрелу? Хватит ли длины верёвки?
– Я попробую, – пообещала загорянка. Она замялась, не решаясь выразить сомнение. – Но... чем это поможет? Стрела не засядет достаточно прочно, чтобы верёвка выдержала хоть кого-то.
– Ты будешь удивлена, Азра-ванье, – загадочно пообещал Сорока.
Та едва заметно пожала плечами и начала прилаживать верёвку к наконечнику стрелы. Старший мудрее и опытней, ему видней что делать.
Сорока, тем временем, обнажил Дракона и с размаху вогнал его в землю по самую рукоять.
– Ну, друг, не подведи! – сказал эльф и быстро приладил другой конец верёвки к рукояти меча. – Азра-ванье, как только будешь готова – стреляй, осмелюсь попросить.
– Можно я буду молиться Господу за ваш успех, брат Гарэль? – спросил священник. – Надеюсь, это не противоречит тому, что вы делаете?

Первый выстрел оказался не слишком удачным. Отяжелевшая и потерявшая баланс стрела прошла ниже, чем требовалось, и вонзилась бы в стену оврага, если бы хватило длины верёвки. Вытянув стрелу обратно, охотница попыталась снова. На этот раз она попала выше, но наконечник чиркнул о скрывающийся в толще земли камень, и стрела повисла, что называется, на честном слове. К третьей попытке Вхен готовилась куда дольше. Оттянула тетиву что было сил, и метнула стрелу именно туда, куда целилась. Та плотно засела в вязкой глинистой почве, растянув верёвку подвесным мостом. Для какой-нибудь белочки, но никак не для человека.
– С удовольствием посмотрю, как вы будете перебираться, – хмыкнула Маэджана, глядя на веревку, – Кто первый будет изображать канатоходца?
Сорока не ответил: просто глубоко вдохнул, осторожно поставил ногу на натянутую верёвку... и встал на ней, как на прочном, пусть даже очень узком мосту.
– Мы на самом деле очень лёгкие, – засмеялся эльф, старательно размахивая руками для баланса. – А вот ножны тянут. Азра-ванье, лови, осмелюсь попросить!
И одежда славного меча полетела в сторону загорянки. Та была так потрясена невиданным зрелищем, что заметила ножны лишь в тот момент, когда те треснули ей по лбу. Сие событие заставило охотницу закрыть распахнутый от изумления рот. Потерев ушибленное место, она подобрала доверенное имущество старшего и бросила короткий взгляд на Маэджану. Не посмеётся ли над её неудачей?
– Если ты сочтешь, что все еще слишком тяжелый, я готова поймать твои штаны! – крикнула вслед эльфу воровка.
Сорока, тем временем, заливисто хохоча, изгибаясь в разные стороны и размахивая руками на зависть любой ветряной мельнице, пошёл над обрывом.
И, казалось, махал руками так быстро, что вызвал ветер. Короткий порыв взвился из пропасти, цепляясь за ноги, приникая к спине, пытаясь столкнуть. Потом – с другой стороны. Одновременно – но это видел только Гарэль – перед его глазами замелькали цветные пятна и клочья тумана, лишая возможности сколько-нибудь отчетливо различать окружающее.
– Хей-най! – то ли восхитился, то ли возмутился эльф. – Хееей-нааааай!

Держать равновесие было всё труднее, но пока он справлялся. Сорока закрыл глаза и сконцентрировался, сфокусировал внимание на тонкой линии, по которой было нужной пройти. Сделал шаг. Ещё один. И ещё. Всё время приходилось учитывать ветер, но после некоторого привыкания, он стал даже помогать, придерживать в опасные моменты.
Внезапный порыв справа надавил стеной, мягко и быстро, словно удар огромной подушкой.
И Сорока не удержался – качнулся в сторону слишком сильно, потерял равновесие....
Каким чудом эльф успел нагнуться вперёд и вцепиться в верёвку руками – непонятно. Тем не менее, Гарэль таки смог повиснуть, и его вес она всё ещё не замечала.
– Да кто же меня тут не пускает?! – вслух возмутился эльф.
Ответа он, естественно, не получил, если не считать таковым громкий вскрик брата Поля – впрочем, он тут же возобновил молитву.
"...Ангела хранителя и наставника пошли, сохраняющего и избавляющего их от всякого злого действия видимых и невидимых врагов, и наставляющего к исполнению заповедей Твоих..."
Загорянка не молилась, во всяком случае вслух. Только не сводя глаз следила за путешествием Старшего. То ли была уверена, что тот справится, то ли не хотела отвлекать.
Сорока медленно подтянулся. Чуть раскачался, закинул одну ногу на верёвку, вторую, обрёл равновесие и очень-очень осторожно выпрямился, разведя руки для лучшей усточивости. Из десяти шагов ему осталось сделать пять. Их он прошёл очень, очень осторожно и сосредоточенно. Как только нога эльфа коснулась земли, он тут же выдернул стрелу и принялся обвязываться верёвкой от пояса и выше. После этого Гарэль отошёл от края настолько, насколько отпустила верёвка, и изо всех сил упёрся ногами.
– Беритесь руками и по одному! – прокричал он остальным. – Мы с Драконом удееержим!
Брат Поль побледнел и с ужасом отступил на шаг.
– Вы не верите, что ваш бог не оставит вас? – тихо спросила его подошедшая сзади Маэджана.
– Может быть, и оставит, если я согрешил, – пробормотал священник. – Да, я верю. Верю... Но это не мешает бояться... Человек есть сосуд слабостей и греха.
– А вы согрешили? – поинтересовалась воровка.

– Мы все грешны, без исключения, кроме Господа и ангелов его. Делами своими или бездействием, намерениями или помыслами...
– Давайте быстрее, осмелюсь попросииить! – долетело с той стороны.
Традиционно молчащая загорянка решилась первой. Сунула ножны и колчан в сумку, закрепила ту на спине рядом с луком и с сомнением оглянулась на брата Поля и кошку, независимо устроившуюся неподалёку. Она сама, да и Маэджана, были достаточно лёгкими, молодыми и сильными. А как будет перебираться служитель неведомого бога? Но, так или иначе, она не могла ему ничем помочь.
– Простите, что мы без дозволения, но нам очень нужно перебраться, – тихо, чтобы не услышали остальные, обратилась Вхен к неведомому хозяину ветра, несомненно кроющемуся в глубине. Не то чтобы она надеялась, что это чему-то поможет. Просто так требовали традиции её народа.
Подёргав верёвку, проверяя прочность и натяжение, охотница начала переправляться. В её движениях угадывалась определённая сноровка, но до грации эльфа было так же далеко, как лисе до птицы.
А тот стоял на другом берегу, уперевшись ногами и сжав зубы. Ветер трепал волосы и одежду Гарэля, но тот стоял неподвижно, не отрывая взгляда от загорянки. Будто держал.
Ветер, было притихший, задул снова, расставляя силки – и у загорянки тоже помутилось в глазах. К счастью, в её положении это мало что меняло. Уцепившись за верёвку руками и перекрещенными ногами, она методично передвигалась в единственно возможном направлении. Видеть верёвку и небо было совсем не обязательно, а потому охотница просто зажмурилась. И потому она сама не заметила, как достигла противоположного края, и только толкнувшись пару раз, поняла, что это уже не ветер, а нечто куда более плотное. Оставались еще Маэджана, француз и кошка-снежная.
Молча наблюдавшая за перемещением загорянки Маэджана скосила глаза на брата Поля и предложила:
– Лезьте первым. Не хочу, чтоб вы отсюда таращились на мою задницу.

Будь француз на своей родине священником при дворе – он, возможно, обиделся бы. Но сейчас просто вспомнил своих деревенских прихожан – в конце концов, разве могла воровка при ее образе жизни уйти далеко от крестьян...
Это было даже не столько мыслью, сколько ощущением, тут же вытесненным близостью обрыва. Капли холодного пота проступили на лбу, когда он приблизился и посмотрел вниз. Ничего не увидел, и воображение само дорисовал острые-острые камни... А возможно, там таятся жуткие существа...
– Вручаю судьбы смиренного раба в руки твои, Господи... – пробормотал священник и, сев на край, вцепился обеими руками в веревку, однако медлил.
– Не бойся, брат! – закричал Гарэль с того берега. – Мы с Драконом держим крееепко!
– Вы-то да, – нашел в себе силы усмехнуться француз, и неуклюже оттолкнулся. Он не полетел на дно, как опасался сам, а повис на руках. Проблемой оказалось продвигаться. Отпустив одну из рук, чтобы перехватить ей веревку дальше вперед, он чуть не сорвался и с трудом, покачавшись, снова вцепился в их тонкий мост. Кричать не хватило дыхания. На следующий раз он просто сдвигал хватку – чуть не по одному пальцу. Так было надежнее, но пятнадцать шагов грозили превратиться в бесконечность над темной глубиной. А веревка оставалась веревкой, да и не привык священник подолгу висеть. Идти, хоть и не очень быстро, он мог целыми днями, но держаться так? Была преодолена пара шагов, а ладони уже горели и кисти затекли.
Трудно сказать, насколько хорошо другие члены отряда могли видеть детали его продвижения в скупо отмеренном свете, похожем на звездный. Брат Поль об этом не думал
– Давай, брат, потихоньку, осторожно, – подбадривал со своей позиции Гарэль, очень стараясь не качать верёвку. Священник был тяжелее девушек, и держать его было куда труднее. – Зацепись ногами, если можешь! Ты прошёл почти половину, осмелюсь доложить!
– Ногами... – прокряхтел брат Поль, который видел, как двигались сперва Сорока, потом Азра и счел их способы для себя неприемлемыми, – я скорее упаду! Ох...

Загорянка, понимая, что ничем не может помочь священнику, просто достала колчан из сумки, повесила его за спину и взяла лук наизготовку, внимательно поглядывая по сторонам. Во всяком случае она проследит за тем, чтобы никто с этой стороны не помешает спутникам.
Маэджана наблюдала молча, не подбадривая брата Поля, но и не отпуская своих привычных комментариев, что, учитывая ситуацию, и так можно было счесть своеобразной готовностью помочь. Или хотя бы не мешать.
– Боже, помоги мне, – прошептал священник. – Молю тебя, единого и всеблагого, иначе сил моих не хватит терпеть и отпущу веревку! На всё воля твоя.
Однако непохоже было, что Бог брата Поля решил перенести его на другой берег – и все же француз медленно, но продвигался к цели, и даже перестал стонать. Наконец она оказался почти у самой стены, в паре шагов от эльфа.
– Не поможешь ли, брат Гарэль?
Следившая за переправой самым краем глаза Вхен с сомнением посмотрела на старшего. То, что он всё это время умудрялся держать верёвку, было совершеннейшим чудом, а пытаться при этом ещё и помочь выбраться...
– Держитесь, – смуглая рука протянулась к священнику. Оставалось надеяться, что он не решит повиснуть на ней всем своим весом.
Брат Поль дернулся вперед, протянул раскрытую ладонь, однако его тут же потянуло вниз, и он отчаянно взмахнул пятерней, будто крылом. В том, что довольно ловкая охотница успела поймать руку священника, не было ничего особенного. Удивительным было то, что она умудрилась удержать её и не сверзиться к неизвестным хозяевам ветра. Наверное, бог брата Поля действительно пристально следил за его жизнью, сжалившись и на этот раз.
Так или иначе, раздельно или вместе, в одну руку или в две, но загорянке и Господу удалось вытащить француза – и тот мешком свалился у кромки, коротко застонав. Стон был удивленным, будто брат Поль успел забыть о боли. Разжавшаяся ладонь была прочерчена в темноте еще более темным – полосой содранной кожи, давно побагровевшей. Было чудом, что священник так долго продолжал медленно перебирать руками.
– Браво-браво! – похлопала в ладоши стоящая на той стороне Маэджана. Теперь, когда риска для жизни брата Поля больше не было, и неосторожное слово могло повредить лишь чьему-то самолюбию, воровка наконец позволила себе высказаться: – Прекрасно! Немного тренировок и можете наниматься в бродячий цирк.

Единственным ответом ей был недобрый взгляд, брошенный загорянкой. К счастью, не многообещающий, а просто недобрый. Да и тот Маэджана могла разве что почувствовать, а не разглядеть.
– Уважаемый, – Вхен попыталась привести пребывающего в прострации священника в чувство. – Не нужно лежать на краю, это опасно. И вы помешаете остальным перебираться.
Она даже предприняла попытку отволочь француза чуть дальше от обрыва. Попытка предсказуемо провалилась, священник был в пару раз больше и тяжелее охотницы.
В отличие от брата Поля, Маэджана переправилась на ту сторону с ловкостью обезьяны. Ничуть не смущаясь собственного вида, как до того брат Поль, воровка зацепилась за веревку руками и ногами и, ловко перебирая ими, принялась двигаться достаточно быстро. Воровская сноровка давала о себе знать: не первый раз Маэджане приходилось перемещаться подобным способом. Хотя она и не могла припомнить, чтоб когда-либо висела над обрывом, где не видно дна. Но какая, в самом деле, разница: дно ущелья или булыжная мостовая, до которой лететь метров десять. А если и не десять, так еще не известно, что лучше: сразу отдать душу всем возможным богам, пожелавшим ее принять, или с переломанным конечностями оказаться в руках стражников. В общем, как ни крути, а скалистое ущелье не страшнее того, с чем она сталкивалась во времена своих трудовых будней.
Как только ноги воровки коснулись твёрдой земли, Сорока улыбнулся ей с необычной даже для него теплотой и лишь после этого позволил своим ногам подкоситься. Без всякой грации, как мешок с тряпьём, эльф осел на землю, но даже после этого не смог разжать пальцев, вцепившихся в верёвку.
– Хей-най! – тихонько выдохнул он.
Казалось, они почти забыли о зимней – возможно, невольно стали воспринимать ее как животное-спутника, уж слишком много времени она провела не в человеческом обличии. Молчаливая тень, следовавшая повсюду... Она, не нуждаясь ни в какой веревке, метнулась через пропасть одним громадным прыжком – и, не останавливаясь, умчалась во тьму.

Изумруд. День четвертый


– Знаешь, не очень-то удобно и приятно все время пересказывать ответы, – замялся Гимир. – Если бы я еще дипломатом был, а так... Кому понравится доносить до кого-то чужие слова?
Рейлан явно хотела что-то предложить, но потом передумала и только пожала плечами.
– ... особенно когда их произносит кто-то, поселившийся в твоем теле, – негромко добавил Хейлин, понимающе кивнув. Он, на самом деле, искренне радовался, что это не ему "подселили" странного жреца.
На этом беседа о богах увяла сама собой.
Тем более, что скоро появились новые темы для размышлений. Свет успел стать ярче, а четыре пары ног отшагать немалое расстояние, когда перед путешественниками появилась ограда-двойник уже перейденной, только смотрели на нее они на этот раз изнутри.
– Вот демон... – откликнулся на это Гимир.
– Где демон? – поинтересовался жрец, и тут же снова увял. – А, ты просто так... Раз демона нет...
Мог бы и подсказать, – сердито возразил белобрысый.
– Зачем? Ты мне даже поговорить не дал.
– Интересно, – подала голос Рейлан, – А выпускают наружу тут тоже с боем?
– Пока не проверим, не узнаем... А вы как думаете? – спросил воин.
– Может, – с затаенной надеждой поинтересовался Лепящий, – надо просто попросить? Ну, ведь было уже не раз, так чтобы... говоришь, что тебе нужно, и оно вдруг само происходит, – мысль свою он не закончил, так как порядком смутился: настолько вдруг глупой она показалась ему самому.
Бард откашлялся.
– Это ты имеешь в виду... кхм... нечто вроде – дорогая ограда, мы пришли с той стороны, пожалуйста, выпусти нас наружу? – Хейлин, криво улыбнувшись, скептически взглянул на "дорогую ограду".
– Ну или в более грубой форме. Так, как Гимир умеет, – тихонько хмыкнула Рейлан.
Сам Гимир глядел на брата, слегка ошалев. Потом покрутил пальцем у виска и решительно двинулся вперед. То ли трава услышала барда, то ли им просто повезло, но в плетении нашелся участок, где расположение колючих плетей давало возможность перелезть довольно легко и без опасности разорвать всю одежду.

Хейлин пошел за старшим, хихикая вслед и старательно не подавая виду, что действительно хихикает.
Растительность на них не кинулась, и вскоре вся четверка перекочевала по ту сторону ограды. Пологий склон спускался к раскинувшемуся перед ними вправо и влево озеру. Несмотря на то, что день был ясный – вода не была прозрачной. Она казалась мутно-зеленоватой, того оттенка, который обычно характерен для моря. У полусгнившего причала покачивалась лодочка.
Внезапно сзади послышался шорох. Гимир, обернувшиqся на шум, увидел, как над оградой выросла колючая плеть и сердито покачалась из стороны в сторону, грозя собой за неимением пальца. Ему показалось, что он узнает след от своего меча – хотя возможно, сыну Хортара просто почудилось.
– Не люблю я, – подал голос Хейлин, тоже повернувшийся к источнику звука, – такие дороги, по которым можно только в одну сторону идти, и назад нельзя вернуться. Но нам что-то везет на такие дороги.
– Эта не та дорога, по которой стоит возвращаться, – пожал плечами старший.
– Интересно, а лодочку специально для нас оставили? – произнесла Рейлан, – Слишком уж это подозрительно. Не нравится мне эта тухлая водичка.
Хорн, видимо, проникшись ее подозрительностью, не стал подходить к причалу ближе.
– Но вплавь мы ведь не можем, – сказал он; впрочем, в его словах слышался оттенок вопроса. – А кроме лодки – никак.
– Может стоит обойти? – предложила Рейлан.
– Может быть, – сказал Гимир. – Правда, я что-то не вижу берегов справа и слева.
Зимняя поглядела по сторонам и пожала плечами.
– А еще можно сколотить плот, – добавил белобрысый. Если не доверяешь лодке.
– Я не доверяю воде, а не лодке, – ответила зимняя, – Впрочем, ты прав. Некоторые из нас слишком много весят, и лодка их просто не выдержит.
Бард страдальчески возвел глаза к небу.
– Можно пойти вообще совершенно другим путем, – сообщил он, пожимая плечами, – можно заморозить в озере всю воду и пойти по нему пешком, это будет намного безопаснее и надежнее... Только вот, вопрос, зачем бы нам так делать, если есть лодка?!

– Я... Мы с Кэлларом присоединяемся к большинству, – покорно закатил глаза Гимир. – Каким бы оно ни было.
– Хейлин – ты гений! – одобрила Рейлан, – Я бы очень хотела посмотреть, как вы будете скользить.
– Вот этого-то я и боялся, – хмыкнул тот. – Но это было бы, знаешь, как по муравьям из арбалета. Если мы все поместимся в лодку, я даже грести согласен... какое-то время... а вот по льду все-таки не надо!
Рейлан покорно кивнула.
– По крайней мере, здесь есть что морозить. При случае. В отличие от тех огненных подземелий.
– Ну хоть так, – развел руками маг и рискнул первым влезть в лодку. Она, конечно, покачнулась, породив множество кругов на поверхности воды, но не пошла ко дну сразу же (чего, наверное, и боялась Зимняя), а вполне удержалась на плаву. Как подсказывало чутье Хейлина, поместись сюда еще трое – ничего бы не изменилось.
Он протянул руку, приглашая Рейлан спуститься:
– Воспринимай это как увеселительную прогулку по воде.
Зимняя недовольно скривилась, но снизошла до того, чтоб воспользоваться поддержкой барда, и осторожно шагнула в суденышко. Гимир выждал и аккуратно последовал за ней – лодочка не казалась особо устойчивой, скорее юркой. Воин тут же присел, чтоб не смещать центр тяжести, и потянулся к старому потемневшему веслу.
Лепящий же продолжал в нерешительности стоять на причале.
– А она не пойдет ко дну, если я залезу? – с сомнением спросил он.
– А ты хочешь остаться? – удивился белобрысый.
– Нет, конечно, – поспешно отозвался Хорн, – но утонуть я ведь тоже не хочу, – тем не менее, несмотря на страх (всем стало вполне понятно, что с лодками ему раньше если и приходилось иметь дело, то редко), он осторожно сошел с причала в их "судно".
Под ногами ненадежно закачалось дощатое дно.
– Ой, – сказал Лепящий.
– Если ты сядешь, лодке будет сложнее перевернуться, – заметил Гимир. – Особенно если ляжешь, но здесь негде.
– Ой, – повторил Хорн и послушно опустился на свободное место. Взгляд его выражал затаенный ужас – словно он ждал прицельного падения солнца с неба прямо на эту лодочку, причем в самые ближайшие несколько минут.

– Ну вот видишь, – решил приободрить его Хейлин, – все совсем не страшно! А раз все не страшно – держи весло; к тому же, руки упражнять тебе полезно.
– Да, ничего страшного, – миролюбиво подтвердила Рейлан, – Вода сама по себе не так уж страшна, знаешь ли. Страшно то, что под ней.
С этим жизнерадостным напутствием они наконец отплыли от берега – по весьма зигзагообразной траектории, поскольку мастерство владения веслами Гимира и особенно Хорна оставляло желать лучшего. Тем не менее лодка двигалась в нужном направлении, хотя и казалось, что она то и дело обходит несуществующие острова. Это явно не было морем, поскольку вода оставалась спокойной, как бывает только на озерах. Но, видимо, озеро занимало весь или почти весь квадрат, границу которого они пересекли.
Внезапно пошел дождь, и лишь потом небо стало как-то сереть, а ветер – усиливаться.
– Просто красота... – проворчала Рейлан, натягивая на голову капюшон.
Казалось, что вокруг встают стены воды – впрочем, пока еще весьма редкие решетки.
– Непонятно, куда грести, – пробурчал Гимир. – И никто не держит над головой зонт.
Рейлан подняла к небу руки, сложенные горстями, и капли воды зависли над ее ладонями, не коснувшись, замерзли и закрутились в прозрачную ледяную сферу, осветившуюся изнутри голубоватым сиянием. Зимняя подняла руки выше, заставляя сферу двигаться вокруг лодки и освещать путь. Сияние было холодным и не слишком интенсивным, а потому девушка поглядела на Хейлина и предложила:
– Может, твой свет получится ярче?
– Я бы даже сказал, наверняка так и будет, – кивнул маг, рукавом стирая капли дождя с лица. Взял посох, который устроил до того между колен (не приведи Высшие, братец предложит его использовать как третье весло), и приподнял повыше.
С навершия сорвалась крошечная, но ярко-золотая искорка, и поплыла вверх и вперед, постепенно разрастаясь в светящийся шар. Он приблизился к сфере льда – и то, что та не начала таять от такого соседства, подтвердило склонность Хейлина именно к этому виду магии – огню, который не обжигал.
Стало светлее, но...

– Что за демонщина? – сердито вопросил Гимир.
– Это не демонщина, – квалифицированно заметил Кэллар, но, кроме сожителя, жреца никто не услышал.
А если бы и услышали – вряд ли ответили вы. Стены воды справа и слева росли и были уже именно стенами. Лодка, не нуждаясь более в веслах, уверенно шла вперед – и вниз.
– Мы случайно не падаем? – тревожно предположил бард. Хорн, услышав его, едва не уронил весло.
– А... а повернуть мы никак не можем? – спросил у Гимира Лепящий, надеясь, что тот лучше разбирается в лодках и плаваниях... особенно таких, когда с водой происходят всякие неожиданные вещи.
– Греби назад! – распорядился тот. – Ну, в другую сторону, во имя Бездны!
Сам он уже табанил вовсю, но не сказать, чтобы это заметно помогало.
Рейлан подобралась ближе к носу и поглядела на воду. Воздух вокруг зимней начал заметно холодеть – гораздо сильнее, чем при создании светящейся сферы, брызжущие от стен воды мелкие капельки леденели, оседая инеем на волосах, лицах, плечах. Выставленные вперед руки Рейлан побелели, волны холода устремлялись к воде перед лодкой, стараясь сковать ее до самого дна. Вполне возможно, она преуспела бы: лед успешно образовывался – и так же успешно уносился появившимся быстрым течением.
Но Рейлан не собиралась сдаваться так быстро. Следующая образованная ее магией льдина намертво примерзла к лодке. Лед принялся захватывать водное пространство вокруг и в глубину. Хейлин, прекрасно сознавая, что магия огня тут не очень-то поможет, предпочел обеими руками ухватиться за борта покрепче – и созерцать происходящее с выражением зарождающегося ужаса в глазах. Бросив весло, Гимир вцепился в борт лодки, готовый то ли упасть на дно, то ли выпрямиться, то ли броситься наружу.
Однако до дна все еще было далеко – и льдина всем весом стремилась вниз, вопреки закону, по которому ей полагалось всплывать. А потом в воде вдруг разгорелся свет, который не имел источника и лился со всех направлений сразу... Стало теплее – и стены, обрушившись сверху, захлестнули их с головой, разбросав из лодочки.

Хейлин, отчаянно работая руками, попытался вернуться на поверхность. Из-за этого света, однако, стало невозможно разобрать, где тут поверхность, а где дно, и есть ли оно вообще… Вода была на удивление теплой; вернее, она не казалась холодной, чего стоило бы от нее ожидать, и это тоже весьма удивило барда.
«А ведь я, кажется, тону», мрачно подумал он. Запас воздуха в легких кончался, а на языке так и застыл непонятный, пресноватый вкус этой воды, которой он наглотался в первые секунды.
Мимо него проплыл Хорн, едва не задев веслом. Лепящий почему-то так и не выпустил его из рук.
«Мы все тонем», опечалился Хейлин и вздохнул... минутку... вздохнул?! Запоздало он сообразил, что отчего-то еще не захлебнулся, а, кажется, дышит. Или перестал дышать, но еще не умер.
Тот факт, что она может дышать, Рейлан удивил не слишком. И не слишком обнадежил: вокруг ощущалась чужая магия, и коль скоро неведомый пока колдун не желал их утопить, значит, желал чего-то другого, и вряд ли это было своеобразным приглашением на чай. Зимняя прекратила колдовать и вверила себя воле течения. Помериться силами с прервавшим их путешествие негодяем она еще успеет, а энергию нужно поберечь.
Гимир бы еще долго надрывал легкие враз зачерствевешими крошками полупереваренного, медленно становящегося отравой воздуха, если бы не подсказка Кэллара. Он задышал, сам не понимая как, и отдался воле волн – или того, кто навязывал ее волнам.
Теплые струи, точно змеи, несли в своих кольцах добычу сперва в мутной от борьбы течения и льда, потом в прояснившийся воде: склон, уходящий вниз; камыш; водоросли, сперва стелящиеся по дну, а потом превращающиеся в настоящий лес, где настойчивая вода продавливала тропки, пугая робких рыбок, с успехом заменявших здесь зайцев и белок. А потом они остались лежать на поляне у входа в пещеру, из которой начали выходить... люди? Может быть, или существа, внешне похожие на них, все как один в блестящих одеяниях. В руках у многих из них было что-то не очень понятное, но длинное и острое.

Рейлан поднялась на ноги. Ее волосы струились черными змеями, подхваченные силой воды. Это казалось таким непривычным – стоять под водой. Зимняя попробовала колдовать. Осторожно, едва заметно, заведя руку за спину и попробовав просто наморозить на нее тонкую ледяную корочку. Это ей удалось, и она едва удержалась, чтобы немедленно не сотворить себе ледяное копье, желательно не короче и не менее острое, чем те странные штуки, что были в руках у подводных незнакомцев. Но в последний момент Рейлан сдержалась, решив выждать. Не стоит раньше времени демонстрировать свои возможности.
Хейлин, до того сидящий на траве, поднялся – чего не стал бы делать еще некоторое время, не появись тут "хозяева". Все-таки было бы невежливо приветствовать их сидя, особенно учитывая необходимость продемонстрировать этим людям (вооруженным, отдельно отметил бард) свое дружелюбие и безобидность. Лишь бы они не приняли за оружие его посох... как хорошо, что эльф не упустил его! Впрочем, что-то подсказывало Хейлину, что его верный деревянный спутник все равно был бы принесен сюда теми же волнами, что любезно отнесли их к этой пещере.
Лепящий Металл – взгляд которого был намертво прикован к острым предметам в руках появившихся, – печально и тихо вздохнул. А ведь ему с самого начала так и показалось, что не надо им в лодку садиться, не надо.
– Приветствую вас, – провозгласил один из встречавших, высокий и широкоплечий, приближаясь к путникам.
По мере приближения Гимир, который тоже встал и незаметно передвинул поудобнее меч, шепнул брату, вглядевшись:
– Слушай, это не одежда, а чешуя какая-то!
– Но на рыб они все-таки не похожи, – оценивающе заметил бард.
Рейлан пристроилась позади своих спутников и все-таки сотворила себе холодный острый клинок, благо сырья было предостаточно, и даже напрягаться не приходилось, как в случае, например, с воздухом, чтобы получить материал для льда. Длина ледяного лезвия, впрочем, была не столь велика. А вот метнуть его при случае, будет весьма удобно.
– Гости нечасто бывают в наших владениях, – продолжил встречающий и, грациозно склонив голову, отступил. – Я слуга королевы Лимнейль, проходите же в ее владения!
Проходите-проходите – недвусмысленно добавляла указующая рука.

– У вас оригинальный способ приглашать гостей, – заметила Рейлан, подивившись и способности говорить под водой.
Мужчина – а это вне всяких сомнений был мужчина – ничего не ответил, только рот растянулся в по-рыбьему широкой усмешке.
– По-моему, он издевается, – прошептала Рейлан на ухо Хейлину.
– Зато не проявляет агрессии, – тихо ответил тот, беспечно пожимая плечами и тоже улыбаясь, в ответ проводнику.– Слышала когда-нибудь о русалках? По-моему, это что-то похожее, только без хвостов.
Хорн, ступая в указанном направлении, что-то бормотал себе под нос еле слышно, загибая пальцы. Приблизившись к нему, по губам можно было разобрать обреченное: "огонь... деревья... теперь вода". Лепящий явно был обеспокоен тем, что предстоит им дальше.
– Вот как?! – внезапно рассвирепела Рейлан, – То есть, ты считаешь, что если человек... или кто оно там... не проявляет агрессии, а просто тихо глумится, то он просто душка?!
Шепот ее делался все громче и яростнее.
– Ну если так считать, то я и сам – просто душка, – хмыкнул бард, – но я так не считаю. Могут издеваться сколько угодно, это то, что вполне можно потерпеть – мы вряд ли здесь надолго. А если нападут... да, наше пребывание тут будет намного короче, но я бы этого не хотел.
– Я думаю, – демонстративно повысив голос, заговорила Рейлан, – Нас не зря сюда пригласили. От нас наверняка опять что-то хотят. Эй, уважаемые, чего вы хотите? Кого на этот раз нужно изловить или изгнать?
– Об этом вам расскажет королева, а я лишь ее слуга, понимаете? – на этот раз в голосе приглашающего было некоторое сомнение в умственных способностях вновь прибывших.
– Да ладно! – Рейлан разошлась не на шутку, – К чему все эти церемонии. Давайте имя, внешние данные, где искать негодяя, и мы пойдем, чего время тянуть?
– Не пойдете! – заверил представитель хозяев.
Хейлин обреченно вздохнул и еще более обреченно хлопнул себя ладонью по лбу.
– Интересно, как этой рыбке понравится, если я вот прям сейчас отморожу ему то самое, что скрывают эти симпатичные чешуйки? – вновь понизив голос, поинтересовалась Рейлан у Хейлина.
– Предлагаю пойти, чего вы там шепчетесь? – Гимир ступил ближе к спутникам.

– Да я просто интересуюсь у твоего брата, как лучше поступить: отморозить рыбке детородный орган сразу, или в качестве акции устрашения продемонстрировать свои способности на тебе! – огрызнулась зимняя на ни в чем не повинного воина, просто попавшего под горячую – или скорее холодную? – руку.
Менестрель чуть было не взвыл.
– Ну вот кто, – страдальческим тоном спросил он у Зимней, – кто из нас маг Огня? Тебе положено быть хладнокровной и безразличной, а мне импульсивным и вспыльчивым... мне кто-нибудь объяснит, почему все наоборот и что с этим делать?! – Хейлин взмахнул посохом и тот скользнул в воде в опасной близости от их сопровождающего. – П-простите, у нас тут небольшие разногласия, но мы идем, да-да...
– О, дорогой маг огня, – хихикнула Рейлан, – Знаешь, я очень люблю рыбный суп. Ты не мог бы сварить для меня того, что слева?
И Хейлин вдруг с ужасом понял, что, действительно, он, маг огня, находится сейчас в воде. Под толщей воды неизвестно в сколько лиг.
– Это... дельный вопрос, – пробормотал он, – я вообще не знаю, смогу ли тут колдовать.
Вытянув руку, он попытался создать маленький огонек на ладони.
Легкое шипение и теплая вода, мягко омывшая ладонь, были ему ответом.
– Если я что-то и сварю, – пробурчал бард, – то в первую очередь себя.
Гимир решительно двинулся вперед – туда, куда все еще указывала неутомимая рука, имени хозяина которой они так и не знали. Хорн поспешно присоединился к нему – вероятно, опасаясь, что ему достанется или от Рейлан, или от Хейлина.
Рейлан нахмурилась, скрестила руки на груди и недовольно надула губы.
– Ну-у, – протянул менестрель, искоса взглянув на нее, – только не говори, что хочешь остаться. Это разобьет мне сердце. Это не метафора и не шутка... и не повод меня стукнуть, если что, хотя ты можешь думать иначе.
Зимняя поглядела на Хейлина как-то печально:
– Если б ты знал, как мне все это надоело, – вздохнула она и отправилась вслед за Гимиром и Хорном.
– Все это – или все эти? – рискнул уточнить маг.
– И эти! – Рейлан ткнула пальцем в спины идущих впереди спутников, – И эти! – она указала на сопровождающих, – И это! – рука ее сделала широкий круг.
– Себя не забудь, – тихо пробормотал слышавший эти слова белобрысый.

Топаз. День третий

– Наверное, она отправилась поохотиться, – выразила робкую надежду загорянка. В памяти, между тем, некстати всплыли рассказы о чародеях, что оборачивались зверями и забывали о человеческой природе.
Взгляд девушки упал на израненные руки француза и она осторожно накрыла их своими ладонями и неспешно начала изливать внутренний огонь души, исцеляя раны. Удивительно, но в эти моменты прикосновения её ничуть не смущали.
Брат Поль же сперва, казалось, этого и вовсе не заметил – собственные мышцы напоминали ему размокшие тряпки, которые никаким усилием напрячь нельзя. Однако когда боль в руках стало стихать, он приподнял голову и поглядел на загорянку с таким видом, что было ясно – только заметил.
– Я уверен, что ваши руки благословлены Господом, – заявил он. – Вы случайно не королева?
– А что это такое? – озадаченно уставилась на него охотница.
И встретилась с не менее удивленным взглядом черных глаз.
– Правительница... кто правит твоим народом?
– Старейшины и вожди племён, – ответила она. Подумав, добавила: – В Империи правит Император. У старших, я слышала, вовсе никто не правит. Но их я раньше не встречала.
– Ага, обрадовался француз, – ты знаешь, что такое Император. Так король – это вроде того. Верховный правитель. И его руки могут излечивать некоторые болезни.
– Нет! – почти испуганно замотала головой Вхен. – Это дар Тэзерата, никакая я не правительница! Как можно управлять другими, если даже над своей жизнью власти не имеешь?
– Правитель тоже не имеет власти над своей жизнью, – наставительно заметил священник. – Бог возлагает на него долг заботы о государстве.
– Повидала я в своей жизни и королей, – авторитетно заявила Маэджана, предусмотрительно отходя при этом подальше от края пропасти, – Точно скажу – не королева. Слишком чумазая. Не поняв издёвки, Вхен простодушно кивнула. Это ж и слепому понятно, что никакая она не правительница, а что до чумазости, так и тут не поспорить. Вода попадалась им куда реже, чем грязь.

– Еще есть святые... – брат Поль приподнялся на локте и вновь упал – непослушные мышцы подвели, так что договорил он, снова лежа, – благословенные Господом. Иногда, правда, Сатана дает дар ложного исцеления.
– Темные силы обычно предлагают более лакомые плюшки в награду за службу, – заговорщицким шепотом сообщила Маэджана.
Священник покосился на нее с неодобрением, явно вспомнив изгнанного демона.
– Например, наделяют твое зрение потрясающим свойством видеть сквозь одежду! – завершила воровка и, округлив глаза точно изображая некий колдовской взгляд с теми самыми необыкновенными возможностями, воззрилась на Азру.
Та отреагировала неожиданно спокойно. То ли не поверила, то ли просто не знала о том, что женщины могут разглядывать друг друга с... особым интересом.
– Какой-то глупый дар, – ответила она с сомнением в голосе.
– Нет, ну почему же, очень даже полезный, – возразила воровка, – Можно узнать, где именно объект прячет деньги и драгоценности. Путешественники редко выставляют такое на всеобщее обозрение... И потом, обычно дар идет в комплекте со способностью видеть сквозь стены, что, согласитесь, тоже весьма полезно.
– Не знаю, – неожиданно протянула загорянка. – Наверное, такой дар принесёт меньше бед, чем мой.
Брат Поль даже не сделал замечания по поводу того, что воровать нехорошо. Он заворочался, и наконец сел – к Маэджане боком, то и дело ерзая и оценивая угол ее зрения.
– А твой – это который? – с любопытством спросила воровка, покосившись на брата Поля и вновь обернувшись к Азре.
Та с некоторым недоумением посмотрела на Маэджану, но довольно скоро отвела взгляд, будто это зрелище было ей не слишком приятно.
– Я умею делиться своими силами и исцелять людей, – тихо призналась она. – Немного, но умею.
– Тогда я тем более не понимаю, – хмыкнула воровка, – о каких таких бедах ты говоришь? Нет, разумеется, особого вреда не будет, если я, прозревая сквозь сие потрепанное облачение, – тут воровка ткнула пальцем в сторону священника, – узнаю об... гм... особенностях строения некоторых сокрытых от нас частей его тела... Но ведь от твоего исцеления тоже не будет бед. Наоборот!

Охотница только ниже опустила голову и, казалось, как-то потухла.
– Вас двоих не было рядом, когда я рассказывала одну историю, – нехотя начала она. – А почтенный Гарэль, наверное, вспомнит её.
Коротко, почти сухо Вхен повторила сказание о целителе, что звучало в стенах замка клыкастого.
– Это был мой предок, – просто пояснила она, завершив повествование. – Со мной случалось иное, но в этом было не больше радости.
– Это было безбожное деяние, – хмуро отметил священник, который, увлекшись рассказом, сменил позу на более свободную. – Никто не может чувствовать себя спокойным за свою жизнь, как бы праведен он ни был, пока не установилась Царствие Господне. Впрочем, наверняка после смерти его ждала награда...
Он покосился на воровку – и не задал загорянке вопроса.
– Вот же бедняга, получил от благодарных людишек, – сочувственно покивала воровка, – Знаете такую поговорку: не делай добра, не получишь зла?
– Какая глупость, хей-най! – возмутился подзабытый было в прострации Гарэль. – Если не делать добра, то что же, кроме зла останется, осмелюсь спросить? Маэджана-ванье, а ты другую поговорку не слышала: сеющий ветер пожнёт бурю?
Сорока был занят очень важным делом. Кое-как вернув контроль над левой рукой, он неловко и с явным трудом отгибал в стороны пальцы правой.
– Неа, не слышала, – нахмурилась Маэджана, – сдается мне, в ней кроется какой-то подвох.
– А не пора ли нам пойти... – попробовал размять ноги брат Поль, и тут же исправился: – Ох... не пора ли нам устроиться на ночлег?
– Пора-пора, – охотно согласилась Маэджана, – а еще пожрать, выпить и покурить.
– Благословив за пищу Господа и не злоупотребляя вином, – уточнил служитель божий.
– Да, мы его благословим, пусть только пошлет нам ту самую пищу, – заметила Маэджана и принялась оглядываться. На той стороне, откуда они пришли, никакой надежды раздобыть пропитание не было, и она надеялась, что может быть здесь будет лучше.
– А у нас ничего не осталось? – огорчился брат Поль.
Накрытых столов в пределах видимости не наблюдалось.
– Есть крупа на пару котелков, – обыденное дело вернуло загорянку из омута болезненных воспоминаний, – но лучше бы оставить её про запас, а сейчас добыть свежую пищу.

Оглядев безрадостную степную картину, взгляд Вхен наткнулся на едва преодолённую отрядом пропасть.
– И отсюда стоило бы отойти. Вдруг то, что мешало перебраться, вылезет оттуда? – тихонько, будто боясь быть услышанной неведомым хозяином пропасти, добавила она.
– Только недалеко, – предложил священник.
Маэджана кивнула:
– Давайте пойдем... пока эта кошка не сожрала всю дичь в округе, спорим, ей и в голову не придет с нами поделиться? – и она шагнула вперед, вынимая из перевязи метательный нож и внимательно осматриваясь уже на ходу.
– А как же Нарх... Дракон? – спросила загорянка, глядя на оставленный по ту сторону меч.
– Дракон вернётся, – объяснил Гарэль, постоянно оборачивающийся в сторону обрыва и верёвки, один конец которой был всё ещё обвязан вокруг меча, а другой эльф крепко примотал к запястью. – Только мне нужно отдохнуть. Дёргать придётся очень сильно.
– А вы не ранены, брат Гарэль? – спросил француз, и добавил: – Тогда нам лучше остаться здесь...
– Хорошо. Или я догоню вас позже, осмелюсь доложить, – отозвался Сорока, не отрывая взгляда от меча.
– Не нужно уходить далеко друг от друга, – тихонько высказала своё мнение охотница. Догонять Маэджану, впрочем, она не бросилась.
Священник с кряхтением поднялся и коротко помолился, вознося хвалу за успешную переправу и прося за заблудшую кошку-зимнюю, потом вновь растянулся на земле и уставился в ночное небо, словно пытался разгадать геометрические узоры звезд. Время незаметно кралось в темноте вокруг них.
Загорянка уселась в стороне, подальше от разлома, и тихо пела что-то на своём родном языке. Была ли это священная песня, молитва или просто рассказ о произошедшем за день? Кто его знает.
Гарэль Сорока просидел без движения всё ночь. Мгновения песком летели мимо того, кто видел, как умирают века, а он сидел на земле и лишь медленно поглаживал кончиками пальцев верёвку, которую так и не выпустил. Верёвку, на другом конце которой слегка серебрился в ночи одинокий Дракон. Древний клинок чуть заметно светился изнутри, перекликаясь с далёкими звёздами, которые некогда зажигал своим дыханием и гасил движением. Ночь шла между этих двух процессией чёрных кошек в тёмной комнате. Ночь шла, а они не замечали.

Топаз. День четвертый

Лишь под утро встал эльф, как встают тени со смертного ложа. Призрачный свет ещё толком неродившегося дневного светила тронул его волосы драгоценной платиной, зажёг в глазах неземные огоньки, а с той стороны ответил золотистым взблеском истомившийся Дракон.
– Estade mellon!* – взлетел к светлеющему небу звонкий голос, и в тон ему запел резко натянувшийся канат.
А с той стороны, опоздав на пару секунд, догоняя уже эхо восклицания, с явным свистом летел Дракон. Это было невозможно, худосочный эльф просто не мог дёрнуть так сильно, чтобы выдернуть из земли меч, который выдержал вес даже брата Поля. Не могло быть, а было, и древний клинок лёг рукоятью в ладонь счастливо смеющегося Гарэля Сороки.
Разбуженная восклицанием, Вхен отчаянно тёрла лицо и моргала от яркого утреннего солнца. Грязь с рук ложилась на кожу тёмными полосами и разводами, а попытка вытереться рукавом (тоже уже не особенно чистым) привела лишь к более равномерному тону чумазости.
– Маэджана не возвращалась? – оглянулась в поисках воровки загорянка.
– Похоже, что нет, – тревожно откликнулся моргающий священник. – Надеюсь, с ней ничего плохого не случилось.
Он сидел рядом с охотницей и не удержался, чтобы не задать вопрос:
– Что же такого случилось с вами? Вы вчера говорили... не подумайте, но... – голос его стал почти извиняющимся, – возможно, исповедь поможет.
– Исповедь? – непонимающе повторила Вхен. – А что это?
– Таинство, – ни секунды не задумываясь, ответил брат Поль. – Таинство веры. Человек, чтобы очистить свою душу от тяжести совершенных грехов, кается в них священнику. Хотя нет, вернее будет сказать – богу, ибо смиренный служитель в этот момент – лишь сосуд для Бога, который слышит его ушами и говорит его языком, благословляя и отпуская грехи. Прощение же дает сам Господь, а без исповеди нельзя очиститься от прегрешений.
Некоторое время загорянка пребывала в задумчивости, припоминая что такое грех, как и зачем его отпускает.
– Но я не... – девушка запнулась на малознакомом слове, – совершала грех. Зачем мне ис-по-ведь? И зачем говорить кому-то, когда можно рассказать Тэзерату? И куда вы отпускаете этот грех? Скверна или есть, или нет. Выжечь её в себе может только сам человек.

_______________________
* зову друга – диалект квэньи

(все те же)

– Не человек, но Господь! – резко возразил брат Поль. – Если человек того хочет и кается искренне. Ибо не должен человек сам себя судить и прощать, лишь Творец, что выше его!
Получив такой отпор охотница снова замкнулась и замолчала. В её голову никак не укладывалось, что несовершенства и слабины души нужно не исправлять самому, с советом и поддержкой Тэзерата, а зачем-то вымаливать у него. А в чём тогда твой труд и рост? Но спорить об этом со старшим и, очевидно, убеждённым в своей правоте человеком она не решалась. Да и не хотела.
– Покаяние – не сожаление о прошлом, но раскаяние, мысль о Боге. Когда он в центре всего Бог, всё встает на свои места, – задумчиво продолжил француз. – Всё, что Божие – настоящее и важное. Всё, что вне Его, не имеет ценности. Но, – он вздохнул, – должно быть добровольным...
Молчание длилось ещё какое-то время. Загорянка пыталась понять как этот человек умудряется сложить верные, в общем-то, слова в какие-то странные, непонятные сочетания.
– Когда я была маленькой, – с некоторым трудом начала она, – на нашу деревню напали, как и на многие другие в той войне. Я тогда уже научилась использовать дар и о нём знали.
Фразы звучали отрывисто, рвано, будто произнести каждую следующую было сложнее, чем предыдущую.
– Почти всех убили, а меня забрали с собой и посадили в клетку, в каких обычно держат зверей. Эти люди продавали мой дар тем, кто платил за исцеление. Сначала я отказывалась, но меня били палками пока не образумлюсь. В чём я должна каяться? – неожиданно резко и зло спросила Вхен у священника. – За что просить прощение?
Тот отвернулся, и его взгляд утонул в пропасти, наискосок падая вниз и натыкаясь на склоны.
– Я не знал... думал, что-то совершённое тяготит вас... Верьте – Господь вознаградит за испытания!..
Он попытался сказать это с подъемом, но фраза прозвучала слабо, почти жалко.
– За что тут награждать? – с каким-то болезненным недоумением поинтересовалась девушка.
– За перенесённые с достоинством невзгоды, – с не меньшим удивлением ответствовал брат Поль.

– Перенесённые? – похоже у загорянки появилась привычка повторять слова за собеседником. – Беды, невзгоды и испытания происходят затем, чтобы научить нас чему-то, изменить нас к лучшему. Что толку с того, чтобы стерпеть и перенести? Если урок не усвоен, такая беда будет возвращаться снова и снова. Немногие из нас способны учиться, живя счастливо. Мы получаем то, что нам необходимо, чего мы сами себе просили, воплощаясь в жизнь. Неужели Тэзерат должен награждать нас за то, что вынужден раз за разом повторять один и тот же урок, в то время как мы вместо того, чтобы понять что нам втолковывают, будем просто переносить невзгоды с достоинством?
Заметив, что непочтительно повысила голос и вообще вступила в спор со старшим уважаемым человеком, Вхен смутилась и опустила голову.
– Простите, уважаемый, я забылась.
– Что вы, – вздохнул француз. Он посмотрел с грустью и провел ладонью по лбу. – Это просто я недостоин и не могу донести до вас, как должно, учение Христово. Будь на моем месте человек более ученый и красноречивый, обладающий даром зажигать сердца – вы просто не могли бы не понять, не могли не поверить... А я...
Слова утонули в накатившей волне тишины.
Первым её нарушил эльф. Весь разговор он простоял чуть в стороне, как и всегда очень-очень внимательно слушая. Гарэль как-то смущённо кашлянул и негромко проговорил:
– Я не уверен, но по-моему, Дракон говорит с вами. Если я правильно понял, он говорит, что величайший дар, который когда-либо получали живущие – это дар свободной воли. Он говорит тебе, Азра-ванье, что нет никаких уроков Тэзерата, которые надо выучить, потому что мудрый брат никогда не ставил задач с решением. Он всегда предлагал вопросы, которые не имеют ответа, и драгоценен сам поиск, сам путь к нему. А тебе, брат Поль, Дракон говорит очень просто, но я не понял, что он имеет ввиду. "Бог живёт в твоём сердце", – вот, что он сказал.
Сорока пожал плечами, забыв добавить "хей-най" или привычное "осмелюсь доложить", и замолчал.
Слова, переданные эльфом были простыми, и даже банальными...если забыть, чем, а вернее кем был его меч раньше. И на какое имя откликался.

Брат Поль кивнул – на этот раз он был согласен с эльфом. ведь и в Библии говорилось "да обережет Господь Бог твой сердце твое..."
Загорянка же промолчала. Сказанное настолько не укладывалось в привычную ей картину мира, что девушка просто отказалась это принимать. Не может язат говорить такое. Может, Старший неверно понял Нархэта? Ведь речи Творца и его язатов не похожи на людские. Они не облечены в слова, а полны смысла, который искажается при попытке выразить грубой и примитивной речью. Поэтому существует столько разных трактовок и мнений, столько разных песен, описывающих одни события на разные лады. Если бы суть возможно было передать словами, эти самые единственно верные слова давно бы прозвучали. Да, наверное Старший просто по-своему понял послание язата.
Гарэль приподнял одну бровь, потом прищурился и незаметно для себя принял вид пророка, готового изречь Истину.
– Там костёр! – сказал он, и это прозвучало особо сложным откровением. – Ну, в смысле дым. Осмелюсь доложить...
Охотница проследила за его взглядом. Прищурилась. Напрягшись, она рассмотрела дымок. Наверное. Или же ей просто очень хотелось увидеть то, что так легко разглядел остроглазый Старший?
– Наверное это госпожа Маэджана, – неуверенно предположила Вхен. Воспоминания о том, зачем ушла воровка вызвали урчание в животе. Да уж, поохотиться и поесть определённо стоило.
– Может, она подает нам сигнал? – предположил брат Поль, вставая на ноги. – Пойдем?
Перед ними, как теперь можно было разглядеть, расстилался зеленый ковер равнины, где светлый фон травы кое-где сменялся клубком более темных нитей, обозначавших рассыпанные кучки деревьев. Из-за одной из них и струился к небу тонкий полупрозрачный шлейф, который разглядел остроглазый эльф.
– Пойдём! – радостно согласился Гарэль, вскочил на ноги, но потом осёкся.
Какая-то смутная, непонятная тень омрачила его лицо: губы чуть поджались, лоб прорезала еле заметная морщина, глаза сощурились. Мгновение, но перед священником и охотницей стоял соверешнно незнакомый им эльф, которого язык не повернулся бы назвать Сорокой.
– Только я пойду вперёд, – сказал он, и черты его вновь смягчились. – Там может быть нечто опасное.

– Берегите себя, брат Гарэль – пожелал священник, но не стал оспаривать этого права. Загорянка же молча взяла в руки лук и вынула стрелу из колчана.
Эльф кивнул, поправил Дракона и быстро пошёл в сторону костра. Его лёгкие шаги постепенно перешли в бег, бесшумный и летящий.
Если бы Маэджане сказали, что ее драгоценную персону причислили к разряду "нечто опасное", это, возможно, польстило бы ее самолюбию. Впрочем, едва ли Гарэль имел в виду ее, когда говорил об опасности. Однако, кроме воровки, сидящей, скрестив ноги, подле небольшого костерка, на пути эльфа не встретилось никого. Маэджана сосредоточенно поворачивала над огнем ветку с нанизанной на нее тушкой какого-то небольшого зверька. Больше всего он напоминал какую-то крысу, только без хвоста. Рядом на расстеленных на земле больших темных листьях лежала парочка уже прожаренных, судя по виду.
Гарэль пристально рассмотрел всё это, не показываясь воровке на глаза, после чего вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Резкий звук взлетел над верхушками деревьев и растаял, на несколько мгновений погрузив мир в тишину. Лишь сделав это, Сорока вышел к костру.
От неожиданного звука Маэджана выронила свой шашлык в костер, подскочила, и в руках у нее появилась пара ножей. Увидав, кто это здесь развлекается, она раздраженно поинтересовалась:
– Ты что, забодай тебя корова, сдурел, ушастый, так пугать честную женщину?!
– Не кричи, Маэджана-ванье, – спокойно отозвался эльф, подходя ближе к костру. – Теперь наши друзья знают, что опасности нет. Иначе я не стал бы так шуметь. Кроме того, теперь они знают, куда именно надо идти.
Игнорируя оружие в руках воровки, Гарэль прошёл мимо неё и сел у огня.
– Твоя охота была удачной, осмелюсь спросить?
– О даа, – отозвалась воровка и принялась выуживать с помощью ножей оброненное в костер мясо, – И поскольку ты меня напугал, именно твоя порция будет более прожаренной.
– Это ничего, – обронил эльф. – Я соберу ягод и трав. Постарайся не напугать Азру-ванье, она может идти со стрелой наготове.
С этими словами он вновь скрылся между деревьев.

– О да, – сварливо отозвалась Маэджана, – Порядочная женщина всегда должна иметь что-нибудь весомое наготове. Иначе она очень скоро перестанет быть порядочной.
И воровка вновь принялась колдовать над нехитрым завтраком.
Когда раздался свист, брат Поль вздрогнул и вгляделся вперед – священник и охотница изрядно отстали от эльфа.
– Ему не грозит опасность? – посмотрел француз на девушку. – Как вы думаете?
Та только пожала плечами. Откуда ей знать? Об условных знаках никто не уговаривался, так что свист мог в равной мере обозначать как призыв на помощь, так и знак отсутствия опасности. А может это у старших вообще такая традиция. Или забава...
– Если мы поспешим – хуже не будет, – небыстрая мысль наконец выразилась в словах.
Когда они вышли на поляну, Сорока уже успел вернуться с пучком разлапистых зелёных листьев в руках. Полный энтузиазма, он явно пытался накормить ими Маэджану, всё с тем же не вполне здоровым возбуждением, что и всегда.
Воровка этой щедрости не оценила, впрочем, тут же предложила попробовать высушить и скурить принесенную эльфом растительность.
Брат Поль с энтузиазмом принюхался и озабоченно пробормотал:
– Надеюсь сегодня не постный день, я запутался с календарем...
– А что такое "постный"? – незнакомое слово, как водится, озадачило охотницу.
Вздохнуть француза заставили, видимо, тяготы миссионерского труда и невежество предполагаемой паствы.
– В дни поста надо быть очень воздержанным в пище, вкушать ее единожды в день и не есть мяса, также яиц и не пить молока.
– Если у вас постный день, нам больше достанется, – жизнерадостно сообщила Маэджана, раздавая спутникам нанизанные на прутики кусочки мяса.
Вхен какое-то время обдумывала услышанное объяснение священника, потом размышляла стоит ли признаваться в том, что смысл этих слов от неё ускользнул. Проблема решилась очень просто. Аромат жареного мяса увёл мыслительный процесс от абстрактных понятий к вполне конкретным потребностям и, коротко поблагодарив воровку, загорянка принялась за еду.
Сорока, расстроившийся было, невниманием к его листьям, большую их часть покрошил небольшим ножиком на свой ломоть мяса и теперь сочно хрустел получившимся блюдом. Остатки же скрылись в недрах одеяния эльфа.
– А почему нельзя именно мяса, яиц и молока, брат Поль? – поинтересовался он, не прекращаяя жевать.

– Согласны ли вы, что человек должен обуздывать свой гнев, свою леность, жадность и другие страсти и пороки? – вопросом на вопрос ответил священник.
– Неа, – встряла Маэджана, хотя ее и не спрашивали, – Не стоит держать в себе. Вот вы пробовали когда-нибудь долго не мочиться?
– Согласен, – как-то быстро и резко ответил эльф. – И?
Покосившись на Маэджану и решив пока не обращать внимания на паршивую овцу в стаде, брат Поль продолжил:
– Обуздание своего тела помогает обузданию духа. Пост учит человека сдерживаться. Учит ограничивать себя в удовольствиях, не погрязать в страстях. Это время задуматься о своей душе.
Теперь загорянка выглядела ещё более озадаченной.
– А разве вы делаете это не всю жизнь, а в какое-то определённое время? – изумлённо поинтересовалась она.
– Это было бы прекрасно... – развел руками священник. – Но скажи, тебе не случалось за делами, радостями или горечью забывать на время о Тэзерате? Иногда – надолго. Если бы человек был совершенен, ему не было бы нужды обуздывать себя. Но так бывает, что ритуалы – посты, молитвы, церковные праздники – помогают напомнить то, что ускользает в суете дней.
– А что такое "церковные"? – загорянка, похоже, задалась целью извести брата Поля подобными вопросами.
– И почему получать удовольствие плохо? – добавил эльф, не в силах больше молчать.
– Церковь – это единство верующих. Я – служитель Божий, несу его слово. У меня есть братья, которые поступают также.
– Несёте Его слово... – повторила Вхен. – Вы – пророк?! – ошарашенно воскликнула она.
– Нет-нет, – помотал головой брат Поль, которому не дали договорить. – В Церкви были пророки, но... Разве у вас нет тех, кто лучше других толкуют заповеди Тэзерата и объясняют их другим? Мы – дружина. Как у владетелей земных есть солдаты, так и у владыки Небесного – тоже. Только они несут мечи и копья, а мы проповедуем Слово, Чтобы те, кто погряз во грехе – задумались. Те, кто никогда не слышал – услышали. Те, кто задает вопросы – получили ответы... – он так увлекся своей речью, что вопрос эльфа вылетел из головы, но, встретившись взглядом с Гарэлем, француз вспомнил и продолжил тоном ниже: – А удовольствия часто отвлекают от мыслей о Боге. И чрезмерное увлечение радостями земными часто толкает на грех – отобрать их у ближнего, совершить нечестный поступок. Плохо не радоваться, а не уметь сдерживать себя. Именно сдерживать себя учит пост...

Священник перевел дыхание. Пребывающая в явном замешательстве, Вхен неуверенно переспросила.
– Получается, у вас есть особые люди, которые рассказывают о Творце?
– Да, – ответил француз тихо, явно смутившись своего порыва и не понимая, как он воспринят. – Те, кто основным делом своей жизни делает изучение трудов пророков Его, постижение замыслов Его, и помогает другим в их духовной жизни.
– А разве это не дело всего народа? – удивлённое выражение, похоже, прочно укоренилось на лице загорянки.
– Брат Поль, наверное, хочет сказать, – вновь подала голос Маэджана, смачно облизав пальцы, – Он хочет сказать, что пока остальные люди получают всяческие удовольствия, такие, как он, постигают... как вы сказали?.. замыслы? Вот... А потом остальным переводят. Более кратко и доходчиво. Да, непростая работа.
Француз посмотрел на Маэджану удивленно, но кивнул:
– Да... примерно так, вы верно поняли.
– У нас, – поколебавшись, решилась рассказать охотница, – слово Тэзерата передаётся в священных песнях. У нас нет специальных людей, которые как-то особенно служат Ему. Есть те, кому лучше других удаётся отвечать на вопросы и помогать понять что-то, но ведь таких людей много. Каждый передает Его Слово, каждый несёт в мир Его волю. Не по особым праздникам или "постам", – малознакомое слово прозвучало несколько неуверенно, – а всегда. Если кто-то болен, его душа полнится скверной, то люди просто помогают ему исцелиться, или изгоняют, если он не желает избавляться от скверны. Получается, что наш народ – церковь?
– Получается, что так, – вместо священника ответил задумчивый Гарэль. – Видишь ли, Вхен, у многих народов люди, лучше других слышащие Богов собираются вместе, учат себе преемников и со временем становятся тем, что брат Поль называет церковью. А вообще, мне нравится, что он рассказывает. Любви только не хватает. Вот вы, друзья, когда-нибудь любили?
В первое мгновение охотница даже не поняла, что Старший обратился к ней по настоящему имени. А когда сообразила – так переменилась в лице, что это не могло остаться незамеченным.

– Да как ты можешь, ушастый, смущать порядочных женщин подобными нескромными вопросами! – картинно возмутилась Маэджана, от глаз которой не укрылось внезапно изменившееся настроение загорянки, – Ты на Азру посмотри, бесстыдник, на ней же лица нет!
– Бог есть любовь, – вскинул голову священник. – Превыше всего его любовь к детям своим, даже если им кажется, что это не так. И возлюбив Бога, ты любишь людей.
Он заметил странное обращение и необычную реакцию, но желание защитить достоинство своей веры возобладало над любопытсвом. По крайней мере – на время.
– Азра-ванье, а ты чего так...напряглась? – мимоходом удивился эльф, но тут же переключился на священника. – Тогда всё в порядке! Если ты об этом помнишь – то всё хорошо. Только скажи: если любишь людей – любишь Бога?
– В каждом человеке есть частичка Бога, – серьезно ответил брат Поль. – И каждый, кто умеет любить, приближается к Богу. Только Сатана иногда искажает любовь, и она становится разрушительна...
– Понимаю, – Сорока серьёзно кивнул. – А не в людях? Скажем, в эльфах? Или в Маэджане-ванье?
– Эээ! Минуточку, а я кто – тролль по-твоему, что ты меня отдельно от людей выделяешь? – моментально возмутилась Маэджана.
– Не знаю, кто ты, но на человека как-то не очень похожа, – Сорока нахмурил брови, пытаясь сформулировать мысль. – Даже не знаю, чем, но чем-то отличаешься.
– Ладно-ладно, я тоже о тебе плохо думаю, – отозвалась Маэджана с оскорбленным видом.
– Мы же говорим о любви! – воззвал к собравшимся несчастный брат Поль. – В каждом из нас есть частичка Бога! Только некоторые ее убивают ненавистью и злобой... – грустно добавил он.
– О любви, так о любви, – вздохнула Маэджана, – Когда надумаете перейти к практическим вопросам, могу нарисовать несколько интересных позиций.
– Правда? – почему-то обрадовался эльф. – Ой, обязательно нарисуй! Это ведь тоже любовь.
Воровка заметно оживилась. Она несколько раз провела подошвой перед собой, выравнивая пыль, выбрала веточку поострее и принялась сосредоточенно чертить что-то на земле.

– Это есть грех и разврат! – брат Поль перекрестился, вскочил и демонстративно отвернулся в сторону.
– Да бросьте вы, здесь все схематично! – попыталась успокоить Маэджана, – Вот если бы я начала лично с кем-нибудь в паре демонстрировать, вот это был бы разврат, а так...
– Да что ты, брат, где грех? Смотри, как интересно! Девушке очень приятно, наверное... А здесь, так и вообще!
– Те, кто посвятил себя Церкви, отрекаются от этих плотских наслаждений! – сурово и поучительно заметил священник. – Это удел мирян... Тех, кто верует, но не служитель Божий.
– Да? А тех, кто не верует? – заинтересовалась Маэджана.
Загорянка и вовсе сидела тёмная как очень спелый помидор. Коментировать происходящее она не собиралась и старательно делала вид, что её нет вовсе.
– Я не могу судить их по законам Божьим, это будет делаться не в этом мире. Могу лишь нести им порученное мне свыше Слово.
Маэджана задумчиво поглядела на рисунки.
– Не вижу тут ничего предосудительного, – заметила она, пожав плечами.
"Не спорьте, здесь так уютно и спокойно..." вдруг почудилось каждому из людей и нелюдей. Они даже не могли бы сказать, что это произнес голос – будто без слов прошелестел ветер, умиротворенно склонилась трава. Вроде бы и слов не было – был смысл, пришедший извне.
– Эээ... вы что-нибудь слышали? – моментально озадачилась воровка.
– Да, – со смесью удивления и настороженности ответила Вхен.
– Мне что-то померещилось, – озадаченно проговорил священник, все еще не оборачиваясь.
– Я тоже слышал, – кивнул эльф, и пальцы его коснулись меча. – Вхен, прислушайся, может ты почувствуешь кого-то?
– Откуда вы знаете моё имя?! – не выдержала охотница и тут же смутилась собственного повышенного голоса.
– Так это твое имя? – француз так охотно уходил от затронутой недавно темы, что был рад схватиться за любой повод и даже забыть о странных голосах. – Я уже слышал, как он так тебя назвал...
Охотница лишь коротко кивнула, продолжая удивлённо смотреть на эльфа. Она явно ждала объяснений.
Тот нахмурился, почесал нос и переспросил:
– А ты разве не так представилась? Хм, действительно, не так. Не знаю, просто Вхен – это ты. Так бывает: смотришь на кого-то и знаешь, кто он. Ну, Вхен – это ведь ты! И иначе никак.

Маэджана покосилась на Гарэля с подозрением и невольно отодвинулась подальше.
– Но ведь раньше вы звали меня иначе, – заметила охотница.
– Раньше я тебя не совсем видел, – судя по выражению лица, эльф понимал, что говорит нечто странное и очень страдал от того, что не может объяснить толком.
– А что ещё вы видите? – в голове загорянки некстати всплыли сказанные когда-то Маэджаной слова о способности видеть сковзь одежду. Вхен поплотней укуталась в халат, будто опасаясь что видение эльфа распространяется и на более приземлённые аспекты жизни.
– Тебя, – пожав плечам сказал Гарэль. – Кого же ещё?
Священник посмотрел на загорянку с удивлением.
– Послушай... Азра или Вхен – почему ты скрываешь имя от нас? Иногда люди делают это, чтобы скрыть прошлую жизнь от тех, с кем говоришь. Но ведь и то, и другое мы услышали бы от тебя впервые, так какая разница?
– Когда я впервые увидела вас, – пристыженно призналась охотница, – я не знала чего ждать. Ходят слухи об имперских колдунах, способных причинять вред, зная одно только имя. И, кроме того, под этим именем знали целительницу. А Азра всего лишь охотница. Потом же просто не видела смысла. Разве кому-то есть дело до моего имени?
– Ничего нет плохого в том, чтоб называться разными именами, – высказала свое мнение воровка, – Я частенько так делаю. Иногда это очень удобно. В добавок к парикам и накладным носам очень действенно.
Мыслительный процесс в голове брата Поля, однако, продолжал идти. Он почесал нос и спросил:
– Скажи... сестра, если брат Гарэль видит твое имя как твою суть – оно что-то означает? Ведь имена – это слова, и мир начался со Слова...
– Вьюн, – кивнула загорянка. – Это такое лесное растение.
"Расти – это..." дальнейшему не было подходящего слова, ведь нельзя в одном сплести и весеннее солнце, и соки, текущие по жилам, и целующий ветерок, и покой осени и еще много что – а это было именно одним образом, вмещающим все. И снова все ощутили мысль.
– Вы слышали!? – воскликнул священник. – Опять! О Господи, помилуй меня, грешного...
– А вы попробуйте изгнать это... этот голос. Кажется, у вас неплохо получается, – насмешливо предложила Маэджана.

Топаз. День четвертый
(с Рейлан и Кошкой)

Коридор сперва был просто каменным коридором, ведущим в пещеру, потом стены его стали покрываться водорослями. Но росли те не беспорядочно, а образуя некий колючий с виду орнамент. От него в стороны отходили похожие, только поменьше. А затем за поворотом открылась огромная пещера, полная существ, похожих на тех, что привели их сюда.
Стены ее отсвечивали таким же чешуйчатым блеском, что у их спутников, и по периметру зала с них скалились головы огромных рыб, разинувшие зубастые пасти, развесившие нечто, напоминавшее удочки, покрытые множеством причудливых наростов. По центру напротив них висела голова, затянутая не чешуей, а скорее мокрой черной кожей, но, несомненно, рыбья или очень похожая. Она устремляла вперед рог, который по длине не уступал росту зрелого мужчины, а прямо под рогом стояла раскрытая раковина, в которой сидела женщина. Была ли он чешуйчатой, сразу было не разглядеть, потому что, единственная из всех, закутана в нечто, напоминавшее платье. Остальные щеголяли почти полной наготой, которую у мужчин нарушала лишь одежда, которую нельзя было назвать штанам. Во-первых, она прикрывала их тела лишь чуть ниже того, что должно быть прикрыто, если есть хоть какая-то одежда, и, таким образом, сильно не доходила даже до колен. Кроме того, будучи сделана из рыбьей чешуи, так похожей на собственную, и сильно обтягивая фигуру эти недоштаны так сливались с телом, что сперва обитатели подводного мира могли показаться голыми.
У женщин лента обтягивала еще и грудь.
– Гости к королеве! – возгласил позвавший их распорядитель.
Сидевшая в раковине кивнула, и стало ясно, что то был трон.
Ее развевающиеся одежды то виделись желтыми, то отливали пурпуром, то уходили в синеву.
– У нас веселье, – милостиво хлопнула она в ладоши. – Итак, дорогие гости, чем таким вы развлечете нас, чтобы вернуться на поверхность?
– А я все гадал, зачем бы мы сюда попали, – вздохнул Хейлин. Легко поклонился в сторону монаршей особы, восседающей в раковине: – Приветствуем вас, королева, и просим разрешения поинтересоваться – это единственное условие нашего возвращения наверх?
Рейлан раздраженно закатила глаза. Только чокнутой бабы в их путешествии и не хватало. Чокнутой бабы, наделенной властью, поправила она себя.
Капризно поведя плечами, особа на троне протянула:
– Да, наверное... Только нам должно понравиться!

– А вдруг вам так сильно понравится, что вы не захотите нас отпускать? – бард обезоруживающе улыбнулся. – Я слышал, иногда со странствующими менестрелями бывали такие случаи.
– А вдруг вам понравится здесь? – королева, подхватив его слова, кокетливо подмигнула собеседнику.
Гимир скрестил руки на груди. Лично он никогда не считал себя хорошим шутом.
– Даже если и так, – Хейлин, кажется, принял "игру", – долг, обязанности и высшее предназначение ни в коем случае не позволят нам остаться здесь. И посему, кажется, нам не остается ничего иного, как развлечь вас, согласно высочайшей просьбе... – он поклонился королеве еще раз. – И удалиться.
Вздох, что он издал, был исполнен легкой и светлой печали.
– Хорошо-хорошо, об этом мы поговорим потом, произнесла Лимнейль нетерпеливо. – Так что вы покажете мне и моей сестре?
В великолепии зала, сосредоточенном на правительнице, они не сразу заметили неподалеку от королевской вторую раковину, похожую на престольную, но поменьше. Там восседала особа, весьма напоминавшая Лимнейль плавными, чуть резковатыми чертами лица, но носившая, в отличие от угольно-черной шевелюры королевы, льняного оттенка волосы.
– И с чем прикажешь мне выступать? Петь в хоре имени нашего работодателя... как там его? – раздраженно шепнул воин барду.
– Его там Вейтан, – вспомнил Хейлин, тоже шепотом, – но это неважно. Важно вот что – сможем ли мы петь вообще, ибо...
Он сбросил с плеча ремень котомки, в которую помещался его музыкальный инструмент, расшнуровал ее и вытянул формингу за гриф.
– Она и так не сахар, а мы тут слегка под водой. Я, может, даже играть не смогу, – в его глазах мелькнуло что-то, вполне сравнимое с ужасом.
Эльф осторожно, одним пальцем, дернул верхнюю струну.
Рейлан, чье выражение лица все это время оставалось таким, будто она недавно прожевала лимон, подошла к братьям и тихо заметила.
– Сдается мне, одними песнями и плясками вы все равно не отделаетесь. Может, стоит перейти сразу к главному? Сделайте так, чтоб ей понравилось, а потом валим отсюда.
– Ну я же не могу без песен сделать так, чтоб ей понравилось, – усмехнулся солнечный. Тут же помрачнел: – Погоди-ка, не понял...
Дернул струну еще раз.
Да, звук был. Только верхняя струна отчего-то звучала как нижняя. Он нахмурился, зажал нижнюю и дернул...
– О боги, – на его лицо жалко было смотреть. – Вероятно, даже песни тут не спасут. У нее... у нее поменялся звук!

– Я упоминала, что каждый должен что-нибудь сделать? – настиг их голос королевы.
Кажется, подводные жители никуда не торопились, с интересом взирая на гостей.
– Ты же тоже сделаешь так, чтоб кому-то из них понравилось, правда? – бросил Гимир ответную реплику Рейлан и уставился на Хейлина. – Э... а что это значит?
Рейлан одарила Гимира презрительным взглядом.
– Что мне теперь проще играть на ней вверх ногами, – буркнул менестрель. Обратился к Лимнейль: – Милостивая госпожа, вы имеете в виду, что каждый должен порадовать вас отдельно?
– Вы можете помогать друг другу, – смех будто волной раскатился по залу, и ему вторила сестра. – Но конечно, каждый должен что-то сделать.
– Интересно, – прошептала Рейлан, – Как им понравится мороженая рыба?
– Ты что хочешь сделать? – подталкиваемый не на шутку обеспокоенным жрецом, неохотно спросил белобрысый.
– То, что я умею лучше всего, – ядовито отозвалась Рейлан, – Охладить чей-нибудь пыл. Кстати, как думаешь, если я заморожу тебя им на потеху, их это развлечет?
– Меня – нет, – отозвался воин. – А ты успеешь?
– До того, как ты попытаешься им же на потеху изрубить меня в капусту? – невозмутимо предположила Рейлан.
– Примерно так, это их точно развлечет, – в тон подтвердил белобрысый.
Зимняя насмешливо прищурилась. Она не пошевелила и пальцем, но вода вокруг нее и ее спутников заметно похолодела. Рука Гимира легла на рукоять выкованного Хорном клинка.
– Эй-эй! – Лепящий, отойдя от них подальше, решил выступить в качестве примиряющей (но с безопасного расстояния) силы. – Вы же не собираетесь драться, правда?
Хейлин, искоса посмотрев на всех троих, красноречиво вздохнул и возвел глаза к... э-э... небу? Вверх.
Рейлан покосилась на Лепящего, на всякий случай угрожающе прищурившись, а потом вновь посмотрела на Гимира:
– Но тебе ведь хочется, да? Порубить меня мечом? Мне кажется, это можно устроить.
– Вообще-то рубить мечом женщин – не самое любимое мое развлечение, – ответил тот удивленно – напряженные пальцы слегка расслабились от неожиданности.
Вода продолжала холодеть, но теперь стало видно, что лед образуется вокруг самой Рейлан. Он покрывал ее ровной коркой с ног до головы, оставляя лишь небольшие щели для глаз, носа и рта.
– Когда я закончу с этим доспехом, – пояснила Рейлан, – твой меч не достанет до моего тела, так что можешь не стесняться, но я полагаю, этим чешуйчатым фифочкам может понравиться схватка воина и ледяного голема?

Хейлин, убираясь в сторонку, не без надежды подумал: "Может, они наконец-то подерутся по-настоящему – и успокоятся?"
– Веришь в свое колдовство? – фыркнул Гимир. – Ну ладно, проверим, только не жалуйся!
Странно сбалансированный клинок, выдернутый из ножен, проложил круг в воде – стальная хищная рыба. Движения здесь немного замедлялись, но совсем не настолько, как должны были бы, словно вместо жидкости их окружал очень густой воздух.
Слой льда на теле Рейлан продолжал увеличиваться, постепенно скрывая очертания ее фигуры и превращая в угловатую тяжелую громаду.
– Хейлин, а ты, как лучший оратор, можешь объявить наш номер, – предложила зимняя. Голос из-под ледяного панциря звучал странно изменившимся, точно и сам сделался ледяным.
– Думаю, пусть им лучше покажется, что это по-настоящему, – предложил не понявший шутки – если это была шутка – Гимир.
– По-настоящему, так по-настоящему, – согласилась Рейлан. Огромная ледяная рука начала медленно подниматься, заставляя воду бурлить: – Тогда поберегись!
И лапа ледяного монстра понеслась вниз на Гимира с куда большей скоростью.
– Эй-эй! – воин отскочил в сторону, искренне надеясь сбить кого-то из приблизвишихся зрителей – в чем не преуспел – и от души ударил мечом по сковавшему запястье льду – в чем преуспел вполне.
Ледяные осколки разлетелись искристым веером, медленее, чем если бы дело происходило на воздухе. Голем чуть отъехал назад: ледяные ноги были толстыми и устойчивыми, и повалить монстра было бы не так просто. Казалось, земля, ну или дно, содрогнулось от его следующего шага, и вторая рука с силой ударила в то место, где мгновение назад находился воин.
Спине стало холодно и послышался треск раздираемой льдом рубах, но самого воина там уже не было. Он , сделав шаг вперед и в сторону крутнулся вокруг своей оси на выставленной ноге. Завершая широкую дугу, рубящий удар пришелся ледяной фигуре пониже спины.
– Ах ты!.. – выругалась Рейлан, присовокупив не вполне печатный эпитет, выставила вперед тяжелый руки и правую ногу, но вновь устояла, и развернулась для следующего замаха.

Ледяные искры продолжали отлетать в стороны, но доспех был достаточно толстым, а появляющиеся от ударов меча трещины и сколы постепенно – достаточно быстро – заростали. Благодаря наличию вокруг воды, подобная магия давалась Рейлан куда проще, чем на воздухе.
Рука, прочертив воде бурлящий след, в очередной раз устремилась к воину.
Тактика, весьма однобразная, была беспроигрышной, и Гимир задумался, насколько это – представление. В конце концов один раз он вполне может не увернуться. Пока, впрочем, удалось отскочить назад, и выбрав расстояние, куда рука чуть не достанет, Гимир быстро побежал вокруг противницы, отчаянно вдыхая воду и надеясь, что, вращаясь, она просто запутается в собственных ногах.
Рейлан, понимая, что уступает в скорости, принялась отталкиваться одной ногой, поворачиваясь вокруг своей оси. Вторая нога голема ввинчивалась в дно, поднимая клубы песка.
Зрители недовольно зашумели. Королева повелительно помахала ручкой, колыхнулся широкий рукав и песок принялся оседать на дно гораздо быстрее, чем ему положено.
Проделав пару кругов, Гимир понял, что вопрос только в том, у кого быстрее закружится голова – у него, у Рейлан или у зрителей. Причем последнее не устраивало, похоже, всех. Неожиданно он бросился вперед и нанес короткий удар, второй – баланс меча позволял – и отскочил. Вновь полетели осколки льда от руки-лапы, и опять это не принесло результата. И как она такой вес выдерживает – удивился про себя воин. Ну ладно... Сделав еще круг, он дождался, пока одна нога Рейлан основательно оторвется от почвы и прыгнул вперед, рассчитывая, что рука его не достанет. Его веса хватило, чтобы оба тела рухнули на песчаную почву зала, подняв еще тучу песка. И, конечно, гораздо более легкий и верткий Гимир оказался сверху. Сейчас как стукнет сама по себе и пришибет – мелькнуло в голове. Он чуть не соскользнул, но удержался и почти наугад, ибо видно было плохо, остановил острие напротив рта, оставшегося не затянутым льдом – то ли для дыхания, то ли для разговоров. И... почувствовал холод у затылка.
– Хватит? – хрипло спросил он.
– Ты это у кого спросил? – поинтересовалось Рейлан в ответ, и от ее дыхания повеяло холодом.
– У тебя, – хмуро отозвался он, и сжал меч до боли в ладони, держа острием вниз – если что, противница должна понимать, как он упадет...
– Радует, что не у чешуйчатой, – хмыкнула зимняя, – Эти рыбы вполне могут пожелать досмотреть до конца, а потому лучше слезь с меня!