Утро – это время, когда рождается день, время надежд, время новых сил, время пробуждения. Солнце красит облака нежным, розоватым оттенком калящейся руды, а в плавильне посреди города Лепящих начинают разогревать горн. Есть ли место отчаянию таким чудесным утром? Есть. Будь это чувство вязким, клубящимся дымом, птица, нарезающая круги высоко в небе, могла бы удивиться, увидев, что одна из крыш, недалеко от центра, буквально истекает этим дымом, полнится им выше краёв. Впрочем, отчаяние не было видимым, так что, пернатый всадник ветра ничего подобного заметить не мог, равно как и того, что источником служит совсем молодой человек, сидящий на парапете рядом со статуей, выполненной из тёмной бронзы.

   Хорн проводил взглядом птицу и в тысячный раз попытался сглотнуть комок, намертво обосновавшийся в горле в последний год. Безуспешно. Гортань молодого Лепящего, ещё недавно не знавшего бед и целиком сосредоточенного на искусстве высочайшего уровня, сдавливали небывалая горечь и злость. На судьбу, на обстоятельства, на окружающих и на себя в первую очередь. Хорн побарабанил блестящими на солнце пальцами по руке изваянного в бронзе мудреца, что венчал собой избранную им крышу и горько усмехнулся. Ещё год назад он не обратил бы ни малейшего внимания на эту довольно посредственную статую, а сейчас…сейчас даже такой уровень ему был недоступен, ведь пальцы, извлекающие неестественный, лязгающий звук при трении друг о друга, не чувствовали ничего! Это убивало попытки творить куда вернее, чем та злополучная балка, упади она ему на голову, но Хорн до сих пор не оставлял попыток.

   Вообще-то, правка чужих творений была строжайшим моветоном среди Лепящих, однако, даже если искалеченный мастер и вспомнил об этом, то только скривил бы губы в горьком подобии усмешки. Блестящие серебром пальцы легли на тёмную бронзу лица статуи и ожили, зашевелились, обвили его, подобно спруту и принялись гладить, постукивать и мять. Да, старца ваял не слишком талантливый мастер – борода выглядит рубленой колодой дерева, морщины выглядят скорее гримасой…остальное вроде ничего, но ни тонкости, ни стиля не видно. Плясали сверкающие пальцы, и начали изменяться черты лица статуи, неуловимо, малозаметно, но так, что оно становилось всё более живым. Хорн был полностью сосредоточен на движениях руки, полностью отрешившись от всего, что могло помешать, не видя солнца, не чувствуя дыхания ветра на щеке, стараясь не упустить даже самого малого движения, но тщетно. Стальные пальцы не чувствовали материала, который менялся под чудесным даром, а потому ошибка была неизбежна. Всего один раз Хорн сбился с ритма, и едва заметная линия, должная быть морщинкой у края глаза, превратилась в огромный, уродливый рубец, сделавшей благообразный лик мудреца более похожим на перекошенную харю безумца.

   Лепящий смотрел на изуродованную статую долго, минуту, не менее, а потом резко сжал кулак, вложив в это простое движение столько ненависти, что бронзовая голова с тихим предсмертным скрипом, смялась, сложилась бесформенным восковым кукишем. Хорн сидел на краю крыши и смотрел на изуродованную статую. Гневная пена в его груди медленно оседала, оставляя странную пустоту. Это была уже далеко не первая вспышка ярости за последнее время, и вновь пострадал безответный металл, но теперь, глядя на искорёженное лицо мудреца, молодой Лепящий чувствовал, что упустил кое-что важное. Единственный уцелевший глаз смотрел с бронзы обличающее и казался налитым кровью, а в разуме Хорна крутилось запоздалое осознание последствий содеянного несколько ранее, плода нескольких прикосновений, невидимого пока металл не разогреется достаточно…
Мёртвый глаз искалеченного бронзового мудреца обвиняюще смотрел в пустоту, а Хорн, уцепившись руками за водосточную трубу, с диким скрежетом и осыпаемый потоком искр, скользил вниз, пытаясь успеть. Счёт времени уже шёл на минуты.