Утро осветило Хладир неласковыми зимними лучами - ночью случилась мететь и теперь конунжею усадьбу сильно завалило снегом, а потому слуги и трэлли, орудуя лопатами, пытались очистить двор. Торлейв, кутаясь в меховой плащ добрался до дружинного дома, где остановились прибывшие из Мера витязи во главе с Гутхормом и, найдя комнату, отведенную дяде конунга, вошел в нее, постучав до того.
Гутхорм уже не спал, но сидел на лавке голый по пояс и точил свой меч. Камень размеренно двигался по клинку издавай рвущий душу звук, так и врезающийся в незащищённые уши.
- Жрец, - сказал ярл не слишком-то ласково. - Ну заходи, раз пришёл. А то ведь и без приглашения пролезешь!
- Пора, Гутхорм, - кивнул служитель Тора. - Скоро слуги расчистят двор и нам надлежит провести обряд над сыном Харальда.
- Ну что же, - ответил ярл, поднимаясь и надевая льняную рубаху. - Идём!
По пути викинг застегнул на себе пояс с мечом и откинул белую прядь, упавшую на лицо.
- Сегодня великий день, жрец, так что сделай всё правильно!
- Ты сомневаешься в моем знании, ярл? - Чуть изогнул бровь Торлейв.
Они вышли из дома к тому времени, когда во дворе уже собралось немало народа - люди знали, что сегодня их будущего конунга благословят Асы, однако же на агдирского жреца они смотрели с недоверием и неприязнью, трандхеймцам было непонятно, почему Харальд поручил такое важное дело чужаку, а не их верховному жрецу. Что же до самого почтенного хладирского служителя Асов, то он сохранял на морщинистом лице спокойную маску безразличия, однако во взгляде его, направленном на Торлейва, читалось: "Допусти ошибку и о ней узнает вся Норвегия, так что тебя больше никто не позовет служить богам даже в самую захудалю деревню".
Гутхорм приветствовал толпу выброшенным над головой кулаком. Ему нетерпелось стать свидетелем обряда посвящения племянника богам, и гордость за то, что наследника всей Норвегии назвали в его честь лишь усиливала его чувства.
Торлейв со всей торжественностью разжег приготовленные еловые ветви, немного потряс ими, чтобы пламя разгорелось сильнее, а затем двинулся вокруг усадьбы, обмахивая стены - за ним шли старый конунг Хакон, дед мальчика, и Гутхорм, а после уже иные люди соответственно их положению - все старались вдохнуть аромат благословленной хвои, поскольку считалось, что это приносит удачу. Таким образом жрец трижды обошел дом, очистив его от всякого зла, которое могло причинить вред ребенку и направился к растопленной бане - кюна Асса с младенцем уже была там, ожидая начала обряда. Увидив Торлейва, женщина невольно вздрогнула - он не нравился ей, к тому же она больше привыкла к знакомому с детства хладирскому жрецу и надеялась, что Харальд изменит принятое решение, однако эта ее надежда не сбылась, как и другие относившиеся к ее супругу.
Служитель Тора принял у нее маленького Гутхорма и уложил его на стол, быстро распеленовав, а затем опустил в теплую воду:
- Узри, Один! Родился младенец, коему суждено править Норвегией! - Возвестил жрец, вынимая дитя из воды. - Будь свидетелем, Повелитель Конунгов, что наречен он Гутхормом Харальдсоном!
Пришло время осенить новорожденного родовым оружием. Потом говорили, что над баней, где проходил обряд кружили два ворона и облако приняло вид одноглазого лика, но всё было не так. Просто ярл вдруг почувствовал, что правильным будет протянуть Торлейву собственный меч, и пусть только попробует, морда жреческая, отказаться!
Служитель асов клинок принял и пложил его в руку младенца - ладошка мальчика скользлунла по рукояти, пухлые пальчики на секунду попытались сжать необьемное для его детской пятерни оружие:
- Смотрите - он сжимает меч! - Воскликнул Торлейв. - Тор наградил его отвагой! Это будет могущественный конунг!
- Клянусь Одином! - от рёва счастливого Гутхорма едва не начали вылетать брёвна из стен. - Я обучу своего племянника всему, что знаю сам! Но я не только передам ему знания и умения, но и приобщу к тайной силе Сынов Одина. Да будут мне Асы свидетелями!
Поскорее отложив меч в сторону, Торлейв протянул младенца берсерку, не смотря на испуганый взгляд молодой кюны.
Гутхорм принял младенца бережно и всмотрелся в его лицо. Он знал, что пока ещё рассмотреть черт будущего могучего воина и мудрого конунга нельзя, но всё же почудилось ему что-то такое в этом взгляде...не совсем младенческое.
Ярл сел на скамью и усадил младенца на правое колено.
Мальчик с интересом рассматривал незнакомого человека, а затем ухватил его за бороду.
- Цепок...власть удержит, - прошипел Гутхорм. с трудом отдирая племянника от бороды. - Жрец, не тяни канаты!
- Отнеси его в дом, - наклонившись к ярлу, сказал Торлейв.
Гутхорм поднялся со скамьи и, держа племянника на вытянутых руках, словно тот мог откусить ему голову, двинулся к выходу из бани. Собравшиеся хладирцы приветствовали ярла громкими криками, а солнце ярким лучом выхватывало баню из окружающего пейзажа.
"Добрый знак!" - решил Гутхорм и двинулся в усадьбу
Ярл шел быстро, чтобы ребенок не застудился на морозе, а потому Торлейв едва поспевал за ним. В доме, в большом зале на расстеленных шкурах сидел конунг Харальд - при виде дяди и сына он улыбнулся, однако улыбка эта вышла слишком наигранной. Не смотря на всю торжественность - обряд был скучен Харальду, и он присутствовал на нем лишь потому, что без него попросту нельзя было провести всей церемонии.
- Держи! - не придумал ничего умнее Гутхорм, в конец растерявшийся столь близким общением с ребёнком.
Хальвдансон принял младенца и надел на него приготовленную заранее льняную рубаху, а затем окропил водой из деревянной миски, стоявшей рядом. Мальчик, впервые за время проведения обряда, заплакал. Служанки, столпившиеся в сенях заохали, Асса хотела броситься к сыну, но кто-то удержал ее, Харальд попытался было снова вручить малыша Гутхорму, однако между ними уже встал Торлейв:
- Чувствует дитя, сколь великое бремя ложиться на его хрупкие плечи - оттого и плачет, - произнес он. - Одину, Тору и Фрейру отныне будут посвящены все деяния его! Во славу богов и народа своего будет он править, когда придет срок! Так пусть же щедно одарят его светлые Асы умом, плодовитостью и отвагой, дабы не завяло древо рода конунжего, дабы великими подвигами оно расцвело!

(с Телем)

Бабушка Рагхильда и Хемунд
С Тельтиаром


Ближе к вечеру опального жреца в изодранном одеянии выставили за ворота усадьбы - час был уже поздний, а потому кроме стражи никто и не видел, в каком состоянии находился служитель Асов. Коли и пойдут потом слухи по Сарасбергу, так кто доказать сможет, что это кюна великая, столь ревностно древнюю веру от христиан стерегущая, так со жрецом почтенным поступила? Быть может то люди лихие его покалечили - всяко ни рассказать, ни написать ничего не сможет уже Трюггве - славно над ним гриди поработали, исправно дело свое они знали.
А там и ночь миновала, под утро же, едва лучи первые селение осветили - в спальню прямо к кюне постучался кто-то, настойчиво постучался и понятно было, что не уйдет, коли посмел покой правительницы нарушить.
Вышла из комнаты служанка, узнать, кто решил нарушить кюны доброй покой, да как увидела, что Хемунд то, мрачная слава которого вперед него идет, так тут же обратно в спальне скрылась.
А через пару мгноевний снова нос высунула, сказав:
- Мудрая кюна к тебе в горницу придет, только соберется. Жди ее там.
Через некоторое время спустилась и сама Рагхильда. Следы сна еще остались на ее лице, но тем не менее была кюна собрана и серьезно.
Войдя в помещение, правительница кивнула раннему гостю:
- Привет тебе, Хемунд. С чем пожаловал в такую рань?
- Люди мои вернулись, что за золотом я отправил, жрецом украденным, - коротко отвечал советник, но судя по лицу его хмурому, явно не с золотом возвратились гриди.
- Нет, обманул нас жрец, пусть даже эта ложь и была последним, что сказать он смог, - покачал головой мужчина, усаживаясь медленно. - Молодцы мои весь день потратили до места условного добираясь, да все там перекопали - Асвер только дохлую крысу нашел.
Ничего не сказала на то Рагхильда, лишь губы поджала - поторопилась видимо с пытками, надо было сначала его до места дотащить.
Ну да что уже горевать - языка жрецу не вернуть. Однако показать, где спрятал украденное, он все еще сможет.
- Что ж... Сказать нам Трюггве ничего не скажет, а вот показать.. - озвучила свои мысли кюна, раздумывая, что если и не ради самого золота, то хотя бы назло жрецу найдет виру Харека, - Что думаешь?
- Я, только люди мои возвернулись, послал двоих жреца изловить - да теперь уже и не сыскать его, бежал негодяй!
Лишь едва заметно царапнула ногтями столешницу Рагхильда.
- Вот прохвост, провел нас. Только боюсь, не даст он нам покою все равно - еще где-нибудь яму выроет.
- Был бы это какой бандит, на подобии Оттара - так клич бы кликнули по селениям, чтобы поймали злодея, - вздохнул соглядатай. - А за жреца,чего доброго, еще народ заступится. Пусть даже за такого гнилого, как этот Трюггве.
- Это верно, однако ж как-то оградить себя от его козней злых тоже надо. Правда, теперь-то ему клевету наводить сложнее, нежели раньше, и все же мне кажется, что отомстить он нам попробует, - задумчиво молвила кюна, глядя в пустоту.
- Я пошлю людей, быть может они сумеют его выследить, если Один поможет.
- Пошли, - кивнула Рагхильда, - А если не сумеют его найти, так пусть хоть весть какую разнесут, что-де и среди служителей Одина изменники и обманщики попадаться стали, и что-де такого-то и такого-то лучше не слушать.
- А вот это уже нам боком выйти может - одного жреца обвиним, так потом других за обманщиков народ держать будет, - наморщил лоб Хемунд, думая как еще изловить можно жреца изувеченного. - Помнишь кюна, как-то Торлейв в одной рубахе по селению бегал - а после, на то насмотревшись, много людей к Эйнару ушло, крест принимать - мол служители Белого Бога такого себе не позволяют, веры своей не порочат.
Нахмурилась Рагхильда, потому как прав был Хемунд, и затея та могла вовсе не к желаемому привести.
- И то верно, к моему сожалению, - молвила наконец она, - Тогда просто найти его пусть попытаются, хотя, чуется мне, не так оно легко будет.
- А много ли увечных с языками вырванными ныне землях наших? Обычно не такой казни преступников предают - так что не сможет он долго скрываться - обещаю, госпожа, все силы приложу к поимке негодяя, - склонил голову советник. - Не найдут люди мои - так сам отправлюсь.
- Ну, не такая уж он и важная птица, с другой стороны, - добавила Рагхильда, - И все же изловить бы его надо.
- Чтобы не повадно было лгать пред кюной, - улыбнулся мужчина.
- Именно, друг мой, - улыбнулась сонно правительница, чуть прищурившись
Советник поднялся со скамьи, посчитав разговор завершенным:
- Дозволено ли мне будет удалиться?
- Да, можешь идти, - зевнула Рагхильда, также поднимаясь.

Сигурд, Рогволд, Ивар, а также Хильд Мерская...
Скучали?
С Сариной и с

Не желая терять людей и опасаясь случайного предательства, Коршун ждал до последнего. Лишь когда он окончательно удостоверился, что боле ни один клоп не сможет прийти воям, что заперлись в усадьбе Вемунда, на помощь, был отдан приказ о выступлении.
- Ну, братец, тебя только за смертью посылать, - запрыгивая на коня, бросил Сигурд, - заждались мы уж!
Промолчал Рогволд Мудрый, лишь принялся поглаживать заметно отросшую бороду. С тревогой посматривал он на неровные зубья частокола, окружившие берлогу дикого зверя. Меньше всего желал он остаться на милость фиордцев, пусть и присягнувших Харальду, с горсткой из десятка выживших. Тут аккуратность потребна…
Прикрывшись щитами дубовыми, мерцы выстроились полумесяцем вокруг усадьбы почившего Вемунда. Угрюмо глядела на них усадьба – вратами, на тяжелые засовы закрытые и еще, небось, для прочности приваленные телегами. Над палисадником возвышались немногочисленные башенки, на которых Коршун разглядел лучников.
Строй мерцев разомкнулся, пропуская вперед посланца. Юный Ивар, демонстрируя презрение к опасности, шел, выставив широкую грудь вперед, позволив щиту болтаться за спиной.
- Эй! Те, кто до сих пор не присягнул Харальду-конунгу! – громко, так, что трава к земле припала, закричал он, - Вемунд-мальчишка давно уж мертв, не за кого сражаться! Бросайте оружие, отпирайте врата, нет над вами боле никого, за кого стоит проливать кровь! Дома ваш ждут жены и дети, присягайте Харальду и возвращайтесь к родному очагу!
В ответ было только гробовое молчание, которое нарушил голос женский:
- Знакома мне милост харальдова. Никому такой не пожелаю.
- Это что ж, ныне за мужей Фиордов бабы говорят?! – воскликнул Ивар, с трудом сдерживая смех, - право слово, вам настоящий конунг нужен! Как Харальд! Не губите себя понапрасну и присягайте Харальду! Иначе украсим головами вашими и девок ваших, что вздумали мужами добрыми понукать, дорогу отсель и до Мера самого!
- Кто от имени Мера говорит?
- Ивар, сын Рогволда Мудрого, ближайшего ярла Харальда!
- А я Хильд Мерская, - в ответ прозвучало.
- Вот и чудно! Своячница! Открывай врата, ибо перед тобой посланник владыки всего Мера!
- И кто ж владыка сей?
- Рогволд Мудрый, - ответствовал Ивар.
- Не смешите меня. У Мера правитель один был. Арнвинд.
- Женщина, не гневи своего господина! Твоя жизнь и жизнь твоих людей зависит от его воли!
- Господина? Нет у нас господина!
Юный Коршун, ровно как и ряды воев за спиной, уж гневиться стали. Где это видано – разговаривать с бабой, когда в усадьбе полно добрых воев?.. или же одни женщины с детьми и козами остались?
- Долго мне препираться с тобой?! – вскричал Ивар, - открывай врата, иначе смерть ждет всех вас!
- Я решать не буду, пусть люди решат.
- Пусть решают. Передай им мои слова. Рогволд Мудрый боле ждать не будет.
Ответом была тишина. Ивар потоптался, походил взад вперед, оглядывая палисадник и башни с лучниками. Тихо было. Только он уж в сердцах плюнуть собирался, как над частоколом вой старый поднялся.
- Хей, передай Рогволду, что мы отопрем ворота! – хрипло крикнул он, - однако прежде пусть даст слово, что жизни наши сохранит!
- Я, кровь от крови его, Ивар, ручаюсь, что с ваших голов не упадет ни единого волоска, ежели Харальду присягнете!
- Быть по сему, сын Рогволда Мудрого!
Скрипнули врата, настежь перед довольным бескровной победой Иваром распахиваясь да являя взору хмурых воев фиордских, понуро оружие опустивших. Ивар уж собирался первым, задолго до прочих в усадьбу войти, однако окликнул его отец, который опасался подлости со стороны противника.
Впрочем, предосторожности излишние были. Подтянулись дружинники Коршуна, во главе которых сам Рогволд шагал. Едва прошел он сквозь врата усадьбы, как бывшие вои Вемунда стали бросать к его ногам мечи, показывая верность данному слову.
И пусть немного их было – всего десятка два или три, однако наверняка потеплело на сердце у Рогволда, поскольку укрытые прочным частоколом, втридорога продали б свои жизни. Немало бы дев прекрасных овдовело бы.
- Где Хильд, что со мной говорила? – спросил Ивар седого воя, что от лица всех фиордцев говорил.
- Заперлась у себя в покоях. Не желает выходить, сдаваться псам Харальда… так она сказала.
- А вы чего?
- Так баба нам не указ, - отвечал старик, кулаки сжав, - Вемунд мертв, Снорри мертв. Бабе мы в верности не клялись, за ее глупость кровь проливать не намерены.
Тут, растолкав воев, из толпы вынырнул Сигурд, услыхавший знакомое имя. Не теряя ни мгновения, он вклинился в разговор:
- Что ж, мудрое решение! Пойдем, покажешь ее покои. Уж больно охота поболтать с нею.
Кривые губы пирата сложились в паскуднейшую из ухмылок, свидетельствуя о недобрых мыслях, роившихся в его голове. Ивар покосился на дядю, но ничего не сказал, лишь головой покачав.

Хисинг. Халльвард и Сигтрюгг.

Еще одиннадцать дней пролетели, как во сне, сменяя один другой с удивительной скоростью и почти ничем не отличаясь один от другого. Вебьернссоны время проводили в основном в упражнениях с оружием – Халльвард все пытался научить Сигтрюгга мечом владеть как подобает, но тот, будучи искусным в стрельбе да кинжальном бою, неизменно проигрывал брату.
- Меч – то для сильных, крепких телом оружие, - говорил Сигтрюгг, в очередной раз с заснеженной земли поднимаясь. – Я сложением не очень-то удался, братец. Вот дайте мне мой лук верный да стрелы, тут уж я промаху не дам.
- Да знаю, что не дашь, - кивнул Халльвард. – Но выучиться-то любой может. Слова твои – так, отговорки, все ведь начинали с чего-то. Нельзя на одном останавливаться.
Сигтрюгг ухмыльнулся. Брат его старший во владении мечом действительно преуспел, да и с топором, и с копьем, и с луком (хотя тут ему до младшего все равно далеко было) управлялся не хуже. А вот по части всяческих дел, где мозгом раскинуть было надобно, были и неудачи у Халльварда. Хотел он было кольнуть этим брата побольнее, но не пришлось – Вестейн явился к ним зачем-то.
- И не надоело вам мечами-то махать? – будто беспечно воскликнул он. – Все праздники только и делали, что тут на дворе торчали, нет бы отдохнуть… намашетесь ведь еще, с вашим-то конунгом.
- Ты бы о Харальде более почтительно отзывался, что ли, дядюшка, - скривился Халльвард. – А то вон Ульвбьерна его язык длинный далеко не до добра довел.
- Остынь, племянник, - Вестейн, к вящему неудовольствию хельда, потрепал его по плечу примирительно. – Давайте-ка выберемся на рыбалку с нами. Ведь вам уезжать скоро, коли празднества кончились, а кто знает, когда еще свидимся.
Братья переглянулись. Сигтрюгг странное что-то почувствовал, пока вроде не опасность, но с родней на Хисинге аккуратнее быть следовало.
- Ну… - молвил Халльвард. – Ладно, и в самом деле. Мы тогда собираться пойдем…
Он надеялся по дороге Торхалля найти да предупредить его, что они к реке отправляются, но Вейстейн, улыбнувшись, покачал головой:
- Да уже собрано все и кони приготовлены. Пойдемте, парни, к воротам. Можете и оружие с собой взять… - «Все равно оно вам не поможет», подумал он при этом.
- Я только лук со стрелами отнесу, - никто и сказать ничего не успел, как младший из братьев сорвался с места и скрылся в усадьбе.

Повезло Сигтрюггу – сам он еще не сознавал пока, насколько, - что Торхалль в усадьбе был, какие-то распоряжения отдавал служанкам. Запыхавшись, младший Вебьернссон чуть с ног его не сбил.
- Неужли пожар у нас где-то, что ты так спешишь?- подивился тот.
- Хвала богам, нет, - отвечал тот, тяжело дыша. – Просить хотел тебя вот о чем: собери дружину нашу да пусть наготове будут – едем мы на реку рыбачить с дядьями, и мнится мне, что могут они недоброе замышлять. Следуйте за нами на отдалении, а если рог мой услышите, мчитесь к нам без промедления. Но я надеюсь, что не дойдет до такого…
Слушал его Торхалль и все серьезнее становилось лицо его.
- Хорошо, - кивнул он, - так и сделаю, - он оглянулся на девок: - Ну, чего встали? А ну бегом, сказанное выполнять!
Те разлетелись, Торхалль за воинами отправился, а Сигтрюгг, вздохнув тяжело, оставил лук свой и стрелы – ведь сказал Вестейну, что именно это сделать собирается, а после к воротам пошел, где уже коней взнуздали.

…Вопреки ожиданиям братьев, на берегу не было видно ничего, что могли коварно подготовить дядьки. Лед, лежащий на реке, был припорошен белым снежком, нетронутым, девственно-чистым. Такой же и на ветках деревьев белел, срываясь иногда, Бруни стал разматывать удоч от холодного, даже сквозь меховую одежду пробирающего ветра.
Они спешились; Вебьернссоны взялись разматывать удочки, а Вестейн отправился разбивать лед. Бруни же рядом с братьями стоял, с усмешкой на них глядя, потом с двумя зятьями своими, которые их также сопровождали, коней привязывать пошел.
Сигтрюгг оглядывался – нету ли Торхалля на горизонте, но не потому, что было ему страшно. Он не хотел, чтобы Вестейн или кто еще дружину, за ними следовавшую, заприметил. Но управляющий имением, как и воины, не показывался… С одной стороны стало поспокойнее, а вот с другой…
- Иди сюда, Халльвард, да уду возьми! – крикнул дядя с середины реки. – Тут место хорошее должно быть! – рядом с ним уже довольно широкая прорубь зияла. Покорно вздохнув, Халльвард поплелся к нему с двумя удочками.
Бруни и зятья возвращались… Сигтрюгг только мельком глянул на них и с ужасом увидел, как Бруни тянется к кинжалу на поясе. Так вот оно что!
- Халльвард, назад! – крикнул он. И тут же об этом пожалел. Брат оглянулся на зов его, тем самым упустив из виду Вестейна. Тот бросился на него, они покатились по льду к проруби.
Сигтрюгг успел дунуть в рог, прежде чем Бруни заломил ему руку.
- На помощь кого-то зовешь, щенок? – прорычал он. – Напрасно, здесь нет никого, кто тебе поможет…
Парень изловчился и пнул его посильнее. Бруни взвыл и ослабил хватку. Свободной рукой Сигтрюгг дотянулся до кинжала на поясе, но один из родичей, Льётольв, схватил его за руку и вырвал кинжал, едва не сломав ему запястье.
Халльварда же Вестейн упорно в прорубь столкнуть пытался, и подошва сапога хельда соскользнула наконец. Ломая лед и увлекая дядьку за собой, он упал в воду. Сразу же промокла одежда. Удерживаться стало тяжело, но одной рукой Халльвард как-то еще цеплялся за лед, а тот резал ему руки острыми сколами… Вестейн упорно пытался выбраться, хватаясь за плечи племянника, и легче тому от этого не становилось.
«Хвала норнам, не потерял…» - Халльвард ухитрился вытащить длинный нож из-за пояса, развернулся и воткнул его Вестейну в правое плечо. Тот взвыл и отпустил отнявшуюся руку, а уж с одной рукой ему никак было не справиться с Халльвардом. Уже через несколько мгновений, наглотавшись воды и не в силух удержаться, Вестейн на корм рыбам отправился, а хельд же бросился на помощь брату.
Бруни и пособники его злодейские, конечно, без труда бы втроем с Сигтрюггом уже справились, да и с Халльвардом, пожалуй, если бы не Торхалль с дружиною, вовремя появившиеся и смешавшие планы убийц. Трусы, едва завидев всадников, побросали оружие и бежать бросились в лес, надеясь, что не поймают их там, но напрасно. Схваченных, их швырнули в ту же самую прорубь и не давали выбраться, покуда они не потонули, вслед за зачинщиком злодеяния отправившись.
- Поделом, - глядя на поверхность воды успокоившуюся, молвил Халльвард, которого уже крупная дрожь била – купание в ледяной воде даром не прошло, а тут еще и ветер усилился. – Ладно же. Поехали обратно, да и мне бы одежку сменить на сухую поскорее…
- Что в усадьбе-то скажем? – Торхалль спросил, плащ с себя снимая, да одевая его на Халльварда, которому брат уже помогал вещи промокшие стащить.
- Лед провалился на реке, - такое оправдание Сигтрюгг придумал. - Выплыть только Халльвард сумел. А я в то время на берегу был, потому и одежда на мне сухая… а кто не поверит, тот сам себе яму выроет. То, между прочим, и правда будет – они ведь сами потонули.
Другой вопрос был, конечно, в том, кто перед этим в прорубь их затолкал… но вряд ли об этом кто-нибудь спросит.

До того, как в ворота усадьбы въехали они, Сигтрюгг спросил у брата:
- Ты помнишь, какой день сегодня, Халльвард?
- Какой же?
- Первый день после Йуле, День Судьбы.
Тот помолчал.
- Как его встретишь, такой и весь следующий год будет, так? – мрачно спросил он.
- Несладкий у нас будет год, - вздохнул Сигтрюгг в ответ.

(с мастером, да будет куратор его снисходителен)
До пира должного ознаменовать свершение посвящения сына Харальдова оставалось всего ничего, когда Гутхорм-ярл подошёл к племяннику своему, да сказал, как бы невзначай.
- Что-то я никак не могу запомнить, где здесь что, в Хладире этом! Может ты мне подскажешь?
- Отхожее место найти не можешь, дядя? - Рассмеялся в золотистые усы Харальд (в отличии от начавшей слишком быстро в последний месяц расти бороды, усы конунга пока еще оставались не слишком пышными).
- Ну может и не совсем, но столь же укромное. Где мужи достойные без помех поговорить могут и языков потом никому рвать не придётся. чтобы не треплаи лишнего!
- Пошли, есть здесь роща недалеко, - сын Хальвдана взял мех с вином и направился к выходу - за ним увязался Бард, решивший, что правитель вновь собрался где-то предаться обильным возлияниям, однако юноша наклонился к нему и прошептал: - А ты останься, мой верный Бард, и проследи за Торлейвом - как бы он чего худого не учинил.
Лендрман Халагаланда кивнул, пообещав что в точности исполнит волю конунга.
Весь путь до рощи Гутхорм следил, чтобы никто не увязался за ними и, лишь когда деревья надёжно скрыли их от посторонних глаз, начал свою речь.
- Помнишь ли ты, Харальд, как давным-давно я рассказывал тебе о первом берсерке? - спросил он задумчиво.
- Что рассказывал - помню, - пожал плечами конунг и откупорил мех. - Будешь?
- Успею сегодня ещё. да и ты тоже, - сказал Гутхорм многозначительно. - Но помнишь ли ты. что было в том рассказе?
Харальд задумался, отхлебнул вина, чуть скривился и пожал плечами:
- Нет.
- Плохо, - вздохнул ярл. - Тогда послушай ещё раз! Дело было в давние времена, когда Асы чаще спускались в Мидгард, а люди не ведали ещё ни мёда поэзии. ни вдохновения битвы. Случилась тогда в те времена великая битва между родом Бирса-медведя и нето племенем турсов измельчавших, не то ещё каким врагом, силы человеческие превосходящим. Таяли силы людей и многие из них бежали с поля битвы, бросив своё оружие и на щиты наступив, но вот младший сын главы рода был не таков... Он бился всё яростнее, так что враги ложились кольцом рядом с ним, но всё же силы его были не беспредельны и пал бы он, но Один, узревший его отвагу и ярость, неслышно подошёл к нему сзади. да и набросил на спину шкуру прародителя-медведя, да окропил её своей кровью, освещая родство. И стал юный сын Бирса покрытый его шкурой неуязвим для оружия, и ярость его крушила всех, и смеялся он в бою... После Один даровал и другим сильнейшим бойцам вдохновение битвы, научил, какие травы надо есть или вдыхать, высушив, чтобы причаститься его дара, но сын Бирса был первым и медвежья шкура лежала на его плечах, оттого и стали именовать нас люди берсерками, что означает "медвежьи шкуры". Такова легенда, которую многие знают. Однако мой ...старый друг и первый учитель, Берг, да будет хмелен мёд у него в Валгалле, рассказл мне её полностью. Сын Бирса погиб в той битве, оттого, что потерял он в упоении яростью разум, и один из врагов изловчился сбить с его плеча волшебную шкуру. От этого воин потерял все силы и был повержен. Потому и не помнят люди его имени, - Гутхорм помолчал. - Понимаешь, зачем я тебе всё это рассказываю?
Покуда ярл говорил, они дошли до поляны, на которой был установлен камень-алтарь, и Харальд опустиля на его край, вновь отхлебнув из меха:
- Видимо, хочешь сказать, чтобы я не терял рассудка?
- Верно мыслишь! - одобрительно кивнул Хрингарийский Олень. - Но ещё я хотел тебе сказать, что давать своему нраву владеть собой - погибель не только для берсерка, но, во сто крат, для вождя! Прошло уже много времени, и ты мог вдоволь подумать об ошибках, что совершил в Мере. Скажи мне, теперь-то ты понял, в чём был не прав?
Юноша улыбнeлся:
- Думаю я, ошибочной была моя связь с этой девкой, сестрой Арнвинда, - он стиснул кулак так, что хрустнули костяшки: - Надо было отдать ее кому-нибудь из моих ярлов, и этим избежать разлада с Хаконом.
- Верно! - снова качнул бородой Гутхорм. - Это всё?
- Пожалуй, что все, - он хотел было снова отпить из меха, но сначала добавил: - Хотя стоило с людишками мерскими жестче поступить сразу, а не устраивать эти игрища тинговые.
Гутхорм с трудом подавил желание снять кожанный ремень и вновь напомнить Харальду о благоразумии. Однако, конунг не могущий сидеть на празднике в честь сына выглядел бы глупо, оттого он вновь обратился к силе слов, вознеся краткую молитву о терпении и красноречии Одину.
- В таком случае Мер сперва бунтовал бы. покуда ты не вырезал бы поголовно всех, а потом долго бесполезен был бы! Харальд, я там всего зиму пробыл, являю людям справедливость и почитание законов данных Асами и теперь меряне верны нам! Ужели и это ни о чём тебе не говорит?
- У тебя, видимо, терпения больше, дядя, - вздохнул юноша. - А я, как вижу эти рожи вечно недовольные, так и хочеться каждому второму плетей всыпать.
- Вот об этом я и говорил. Твой горячий нрав и энергия юности править тобой стремятся. Но ты не простой юнец, Харальд! Ты конунг и будующий правитель Норвегии, потому с тебя и спрос особый! Держи свой нрав в узде, сберегай ярость для боя...
- А коли подумают, что конунг слабоволен?
- Мудрый так не подумает, а что до глупцов...их во все времена было легко вразумить!
- Вот и я говорю - вразумлять их надо!
- Вразумлять кнутом надо если другие средства уже исчерпаны!
- А ещё, Харальд, - поспешил переключить конунга Гутхорм. - Не страшишься ли ты, что когда завоюешь Норвегию, об волосы свои уже спотыкаться будешь?
- Что? - Молодой конунг уже привычным движением откинул длинную пряд на затылок, на мгновение задержав руку. - И правда растут...
Он замолчал в задумчивости, мня одной рукой мех с вином, а другой накручивая волосы.
- Вот...занешь ли, с мехом вина в Хладире сидючи ты Новрегию не завоюешь!
- Да в этом Хладире без вина я с тоски помру скоро, - пожаловался Харальд.
- И это говорит мой племянник, познавший веселие битвы и радость победы! - поразился ярл. - Харальд, не время пить, время собирать верных и возвращаться к делам! Зиму мы отдохнули, а теперь время вновь размять мускулы!
- Нагрянем на Фиорды, дядя, - расплылся в мечтательной улыбке Харальд. - Надо добить этих змей, покуда новые змееныши не поползли!

- Верно говоришь, сын Рагхильды Вещей! - хлопнул его по плечу Гутхорм. - Но сперва надо должным образом отметить посвящение твоего наследника Асам!
- Да ведь ты только что говорил, что пить нынче не время?
- Пить без дела - одно, а светлых Асов уважить - совсем другое! - рассудительно заявил Гутхорм. - да и людей потешить тоже не лишне сейчас будет. Вот сегодня отметим, а завтра будем думы думать, мечи точить и войско собирать!
- Теперь не отговоряться, что воевать устали, - сверкнул злой огонек в глазах Харальда. Конунг припомнил, как бонды разошлись по домам после Мерской битвы, вместо того, чтобы продолжать поход.
- Верно говоришь! - подтвердил ярл. - Впрочем, не надо забывать, что любому войску отдых нужен!
- В Альвхеймаре отдохнут, там земли богатые, - сын Хальвдана прикрыл глаза, представляя владения своего заклятого врага. - И до сих пор войной не затронутые.
- Об этом завтра! А сейчас, столы уже наверняка накрыты!
- А мы тут разговоры говорим, - юноша спрыгнул с жертвенного камня.

Пир и прочие разговоры. Хладир.
С ДЛ

После обряда Асса, наконец-то заполучившая плачущего младенца, спешно унесла его с глаз долой, не доверив сына служанкам. Хакон проводил дочь взглядом, но с места не тронулся. Внук интересовал его, как продолжение рода, но вот возня с пищащим младенцем привлекала мало. Впрочем, не его одного: судя по лицу Харальда, отцовские обязанности уже успели ему надоесть. Оно и понятно: сыновья интересны мужам, когда уже примеряют руку к мечу да разумеют воинскую науку. Один Гутхорм, никогда не имевший своих сыновей, выглядел будто кот, съевший крынку сметаны.
- Эх, пора праздновать! - задумчиво сказал старый конунг, кинув взгляд на младшего Хакона. Тот кивнул, тряхнув русыми волосами:
- Все готово, о, государь. Сделаем все, как положено, дабы боги были довольны да и мужи не корили за угощение.
Угощение, и впрямь, было знатным: даже бондов тут угощали, будто они - родовитые ярлы. Так что серчать на хозяина дома в лице Хакона Хладирского было бы совестно. Однако же, сам старый конунг, многое повидавший за жизнь, про себя думал:
"Плохо, ежели имя Харальда будет прятатся за моим. Того и гляди, он почувствует себя мне обязанным и озлится али, напритив, утратит самостоятельность".
Он хотел сильного воя в зятья, на вовсе не мальчишку, слушающего чужие советы. Эти мысли были причиной того, что Хакон старый встав из-за стола, как бы для приветствия вновь вошедших, на свое законное место не сел, а вместо того остановился за креслом жреца, положив ему на плечо руку. Торлейв медленно обернулся, отрываясь от угощения, и увидав конунга улыбнулся - капли хмельного меда стекали по его седеющей бороде, однако жрец того не замечал, его больше интересовало, что потребовалось старому Хакону, не иначе ведь относительно прошедшего ритуала говорить намерен.
- Перемолвится бы, - сказал владыка Хладира. и, не дожидаясь ответа, направился к выходу. Годы еще не согнули спины старого конунга, и шел он с таким властным видом, что подвыпившие гридни расходились с дороге быстрее, чем успевали его рассмотреть. Поздравления летели уже Хакону в спину - он не собирался задерживаться. Мед и гуляния хороши для юнцов, еще не отягощенных проблемами зрелости да тяжкими думами. А удел воев опытных - продумавать все наперед.
Утвердившись во мнении, что старый конунг решил выразить свое недовольство тем, что обряд над его внуком проводил пришлый жрец, Торлейв медленно, явно неохотно, последовал за Хаконом.
- Ты, верно, гадаешь, жрец, зачем я позвал тебя от стола да от девок пригожих, - отрывисто сказал конунг Торлейву. – Для начала скажу, что обряд ты провел хорошо и благодарность моя ждать тебя не застанет. Однако же, ныне ты в зале трезвей многих. Гутхорм пьян счастьем, Харальд – медами, да и не им разбирать вопросы подобные. Ты же назвал себя слугой Харальда конунга. Вот и скажи, как слуга, что печется о благе хозяина: ужели все любо тебе во Хладире?
- Крепкое имение - Хладир, - уклончиво ответил жрец, понять пытаясь, зачем затеял разговор этот старик.
На деле у Хакона было, что сказать жрецу пришлому и по обряду и по тому. как провел он его. Но конунг смолчал: бонды были довольны и ладно.
- Крепкое, это да, - без скромности ложной сказал властелин Транделага. - И богатое, как ты заметил. Многие на усадьбу мою да земли зубы точили, но я выбрал Харальда. А ныне вот думаю: как отвадить его от праздной жизни под кровом моим. Придя победителем из сечи кровавой, конунг Агдирский одарил воев, как истиный повелитель. А ныне, того и гляди, скажут, что Хакон зятю за пребыванье на ложе супружеском платит. Викинг должен добывать злато в боях. Ждать дани от покорееных народов, может, и безопаснее, но еще жив Серый Гандальв, да и другие враги головы не соложили. Нельзя Харальду останавливатся на пол пути. А так, я боюсь, запал в нем перегорит. Боги, а особенно, асы, не любят ждать деяний избранников. они благоволят к тем, кто берет нужное, не спрося, а не стоит возле входа.
- Я успокою тебя, славный конунг - то пламя, что разгорелось в сердце Харальда, не угасло, - покачал головой жрец, тщательно слова подбирая. - И он лишь ожидает, когда спадут снега и растаят льды, чтобы вновь вести отважных воинов. Что же до праздности - так сам Один велит воинам в пирах и забавах проводить время между сражениями.
«Ты, конунг, может, и умный, а только я тоже на конюшне родился, - думал про себя жрец, не забывший намека про девок. – Прав ты: пора Харальду в бой. Да и средство в запасе имеется: Гюда. Ныне конунгу нашему Один отец, а Тор – брат, а потому память о старой обиде легко растревожить. Вот только тебе, Хакон старый, в том выгодны мало: ежели Харальд рядом с собой эту деву положит, то Асса ему будет и через тын не нужна. А потому я не буду тебе говорить, что надумалось от твоих слов: сам, глядишь, себе яму выроешь. А меня кюна Рагхильда за это приветит».
- Хотя – я согласен: даже лучшая сталь в ножнах тупится. Я поговорю с конунгом молодым на правах наставника бывшего. Может быть, он послушает голос служителя Асов, если не внемлет словам деда своего сына, - Торлейв поклонился, пряча глаза от очей Хакона. Как бы не рассмотрел блеска лукавого.
- Я надеюсь на тебя, жрец, - кивнул конунг – и ушел в наступающую ночь.
Торлейв же на пир вернулся, о том раздумывая, как ему на пользу себе обернуть разговор с конунгом Трандхейма. А на следующий день, когда солнце уже высоко поднялось, направился жрец к Харальду, вновь найдя его в окружении молодых воинов - для правителя пир словно и не кончался. Однако же, напоминание о Гюде лишь разозлило конунга:
- Вчера дядя, сегодня ты жрец, - бросил он. - Неужели думаешь, что без советов твоих все на свете позабуду я? Ни слова о клятве своей более слышать не хочу - вот лучшее о ней напоминание!
Он ухватил пальцами светлую прядь и помахал ею перед носом жреца.
- Уходи, Торлейв, коли сказать больше нечего.
- Узнал я, кто таков Трюггве этот, - изумленный реакцией Харальда, произнес наконец служитель Тора. - При верховном жреце Транделага он был, человек подлый и злопамятный, по словам люда Хладирского.
"Значит такой же, как и ты, Торлейв", - отметил про себя конунг.
- Недавно же бежал, а отчего - непонятно то никому, - продолжал жрец. - После же в Сарасберге объявился и...
- Дальше я знаю уже, - остановил его Харальд. - И напишу матушке, чтобы в шею его гнала.
Улыбнулся в бороду Торлейв, исходом таким довольный.

(пост от Хаке, трудности с выходом на прикл испытывающей)

Хисинг. Халльвард и Сигтрюгг.

- Потонули?! – ахнула супруга вестейнова, когда сообщили ей о гибели мужа. – Да как же…
- Проломился лед, - Торхалль ответствовал ей. – Мы-то уж поздно подоспели, не сумели помочь. Только Халльвард и выплыл, а Сигтрюгга лишь то спасло, что он на берегу остался с вещами разбираться.
Та уже не слышала конца фразы его, и в рыданиях на лавку опустилась. Однако заметив Халльварда, из-за спины могучей Торхалля вдруг вышедшего, на него бросилась и в волосы юноше вцепилась.
- Из-за тебя, из-за тебя все беды, турсово отродье, предатель...!!! Лучше бы ты сдох, щенок, а Вестейн жив бы остался!..
Халльвард вырвался и звонкую пощечину ей влепил, так, что голова у той в сторону мотнулась. Удивленно она на него уставилась, глаза выпучив и рот то закрывая, то открывая беззвучно, и от того на рыбу походя. Торхалль за плечи ее взял крепко, чтобы чего еще не выкинула.
- Вздумала с норнами спорить, Йорунн? – нехорошо Халльвард улыбнулся, по щеке ладонью проведя. Красный след на той остался, влажная полоса – до крови лицо ему расцарапала женщина в припадке. – Попробуй… попробуй. Учти, если услышу слова подобные снова – в той же проруби утоплю, где Вестейн конец свой нашел.
И с совершенно равнодушным выражением лица покинул он комнату.

Несмотря на это, в душе у херсира молодого бушевала буря из самых разных чувств, да к тому же и лихорадить его начинало, хоть и переодет был уже в одежду теплую. Но нельзя было этого показать кому-нибудь… кроме, конечно, брата родного, единокровного.
- …она как будто знала, что там произошло, Сигтрюгг, - Халльвард, в одеяло кутаясь, смотрел на младшего Вебьернссона.
- Стоит ли думать об этом? – пожал плечами тот. Состояние брата ему не нравилось, дрожь – верный признак того, что болезнь все же подступает. Теперь разве что за бальзамом лечебным винным послать кого… надо будет распорядиться, чтоб принесли. – Знать она только в одном случае может – если Вестейн ей говорил о том, что учинить расправу над нами сбирается. А рассказать она об этом тогда всяко не сможет, ведь, желая нас обвинить, себя с головой выдаст.
- Пожалуй, прав ты, - Халльвард силился не стучать зубами.
- Ты бы не волновался по этому поводу, братец, - мягко произнес Сигтрюгг, по плечу потрепав того. – Нам ли привыкать к крови на руках, свой ли, чужой ли… Вспомни, что Асгаут говорил…
«Кстати», подумал он в то же время, «насчет Йорунн да прочих вдов, которые благодаря дню сегодняшнему в усадьбе нашей остаются, нужно будет предпринять что-то. Ведь если и в самом деле те в курсе заговора были, могут попытаться худое сделать либо нам, либо младшим нашим братьям в отместку. Убивать неохота, а кормить чужих баб за свой счет еще больше неохота… Добре, скажу Торхаллю, пусть пожитки собирают под его присмотром да убираются откуда пришли.» Мысли эти его внезапно брат прервал.
- Асгаут! – Халльвард вскочил, сбрасывая с себя одеяло. Сигтрюгг недоуменно на него уставился: уж не сошел ли тот с ума от купания в ледяной воде? – Обратно, обратно скакать надо…!
- Куда - обратно? Сядь, успокойся! О чем говоришь ты? – усаживая брата на постель, младший почувствовал, как того колотит лихорадка.
- Кинжал, который Асгаут подарил… я же, балбес, в проруби его утопил, с Вестейном вместе!
- И ты за ним нырять решил, да? Не дури, ложись обратно, - кое-как успокоив Халльварда, что ножик ножиком, а жизнь-то дороже, Сигтрюгг за лекарем послал какую-то из девиц.
Хоть и натерли херсира тем самым бальзамом, да еще и вина пригубить дали, чтобы и изнутри согрелся, еще два дня после этого провел он в постели, мечась между бредом и явью. Но по прошествии их встал, как ни в чем не бывало – и принялся готовиться к отплытию в Сарасберг.

Семейство Рогволда,
Усадьба Вемунда

- Как видите, Рогволд Великий не нарушает данного слова, - медленно прогуливаясь меж сидящими на земле воями, говорил Коршун, - как и было уговорено, сохраню я ваши жизни, однако там ваш черед будет. Присягнете Харальду на верность, признаете его своего конунгом.
Безоружные фиорды, собравшиеся перед крыльцом дома, который когда-то был пристанищем сначала Аудбьерна, а потом и Вемунда, обменивались хмурыми взглядами. Никто из них не смел прервать речь ярла.
- Конунг ваш своей глупостью устлал себе предсмертное ложе, - продолжал тем временем Коршун, - ежели последуете его стопами, то ляжете подле него. Как думаете, равзе есть место глупцам и слепцам за столом в Вальгалле?.. ежели и есть, каково будет вам терпеть насмешки собратьев своих?.. А последуете за мной и Харальдом, обрящете богатство и земли, о коих доселе лишь мечтать приходилось.
Наконец один из фиордцев, что бородой длиннее и белее прочих был, встал и так молвил:
- Не трать понапрасну красноречие, ярл. Вместе с твоей дружиной за твоей спиной встанем, а там уж пусть боги нашими судьбами распоряжаются. Коли умудрился ты с сотней подчинить воле Харальда все Фиорды, знать, благоволят к тебе небеса. И к нам благоволить будут, коли присоединимся.
- Быть по сему, - кивнул Рогволд, - повторишь речь сию на тинге, коий соберем мы вскоре. Чтоб все слышали слова мудрые.
В то время распахнулись двери дубывые, и из дома вышел Сигурд, а вслед за ним двое воев. Словно змея скользкая, извивалась в их руках молодая девица. С уст ее вишневых такие ругательства слетали, что у невольных слухачей сами собой улыбки на лица сползали.
- Кто такая? – спросил Рогволд, ступая навстречу брату.
- Не узнаешь? – усмехнулся пират, кивая на девку, - Хильд, сестричка Вемунда и Аудбьерна. От Гутхорма сбегла.
- От Гутхорма? – хмыкнул Коршун, - знатно! Вернем обратно в Мер, утерем ему нос. Пусть знает как на меня жрецов, да выжрет Фенрир их печень, напускать!
- Покуда суть да дело, братец, отдашь ее мне?.. – хищно оскалился Сигурд.
- Делай что хошь! – махнул рукой Рогволд, - как будто дел у меня иных нет, кроме как о бабах всяких думать.

Тинг

- Слушайте, мужи доблестные! Слушайте, ибо от того зависят жизни и дома ваши! – выйдя в середину лобного места и уперев руки в бока, крикнул Ивар. Рядом с ним стоял отец его, Рогволд Великий. Многочисленные вои, плотным кольцом окружившие крохотную полянку, на которой проходил Тинг, притихли и замерли.
- Думаю, не для кого не секрет то, что я скажу сегодня, - выдержав паузу, начал Рогволд, - как не секрет и то, что именно сегодня вы выберете процветать вам и краю вашему или же пойти на корм червям да коршунам.
Не по нраву слова насмешливые Коршуна фиордцам были, но перебить они не посмели.
- Завтра али послезавтра вся Норвегия ляжет к ногам Харальда. Одни вняли словам, другие вняли копьям и мечам. Так или иначе, ныне почти не осталось тех, кто не платит дань Харальду-конунгу. Вам, фиордцам, ныне придется выбрать – последовать за вашими соплеменниками, что уже присягнули Косматому, али отказаться. Отказаться и окропить землю кровушкой своей.
Те, кто помоложе, кто еще не успел бороду отрастить, повскакивали с мест, объятые гневом. Вои постарше лишь сжимали кулаки, не позволяя злобе затуманить рассудок. Убеленные же сединами старцы остались сидеть, ни словом, ни движением не выдав мыслей своих.
- Уважайте законы тинга! – громко и отчетливо произнес один из старейшин, обернувшись к распаленным юнцам.
Коршун, прищурив черные птичьи глаза, произнес:
- Нет нужды мне перед вами рассказывать то, о чем вы и так знаете. Расклад известный – либо присяга Харальду, либо погибель. Выбирайте. А о том, что Рогволд Великий слово свое держит вы и так знаете. Я все сказал.
С этими словами ярл прошествовал через ряды расступившихся воев, предоставляя фиордцам самостоятельно свою судьбу решать. Нет нужды ему оставаться на тинге было, ибо заранее знал на чем сойдутся старейшины. А молодые… так кто ж послушает молодых?

Гокстад
Кюна Асса (снова в моих ручонках)

Из полутьмы комнаты выплыло сморщенное лицо, обрамленное седыми косами, в которое были вплетены две чуть поблескивающие ленты. Глаза, бывшие когда-то зоркими и ясными, прятались теперь под выбеленными годами бровями и сверкали оттуда ледяными осколками.
Асса, старая кюна,медленно подошла к зеркалу и пристально всмотрелась в свое отражение в зеркале. Драгоценные камни на пальцах таинственно переливались в тени на уже ослабевших пальцах, богатые одежды казались тяжелее брони воинской.
Давно минули годы, когда Асса, легконогая девочка, только начинала цвести. Одряхлело ее тело, осунулось и покрылось морщинами лицо. И хоть ослабела Асса, но телом, а не умом. Все еще жива в ней гордость, сила духа, мудрость и властность. Сжала старая кюна пальцы в кулак, пытаясь ощутить получше свою силу.
Несмотря на то, что порой излишне деспотична была Асса, тем не менее под ее опытной рукой процветала земля, и то было еще одни подтверждением того, что еще нельзя списывать со счетов мудрую кюну, на чьей стороне опыт, лета и красноренчие. Что бы там не говорили недруги, какие бы козни не плела невестка, а все ж долог еще будет век Ассы.
Так думала кюна, разглядывая себя в зеркало. Вдруг чуть замутило старую женщину, поплыло в глазах отражение и помутнело, кровь застучала в висках.
Шагнула назад Асса, пытаясь равновесие удержать, да совсем закружилась голова. Пошатнулась кюна, упала тяжело на пол, только захрипеть успела.
Благо, были в усадьбе слуги, услышали они звук от падения тела и прибежали спасать свою госпожу.

Прошло несколько дней с тех пор, как не выдержало сердце кюны Ассы, и суета в усадьбе возобновилась снова. Все это время ходили между слуг сплетни и шепот, выживет ли хозяйка, да теперь вроде все уже убеждены были, что призвали к себе Боги старую Ассу.
Новая же суета началась тогда, когда приняли решение, что пора бы проводы готовить, тризну по умершей. Снова управляющие отдавали указания, торопились девки дворовые, траур одевал усадьбу.
В один из таких дней, наполненных заботами, пронеслась испуганной птицей новость по дому - пришла в себя кюна. А через день и еще одна новость - гневается Асса, что не верили и не желали видеть свою госпожу слуги, что нет в них преданности истинной и любви к своей госпоже. И за то они понесут наказание. Тогда уж все точно уверовали, что вернулась с того света Асса.
И вправду, неожиданно для всех бледная, уже почти отошедшая к предкам кюна вдруг очнулась, и, хоть и слаба была, но на поправку быстро стала идти. Через пару дней стала она вставать с кровати, а потом и совсем было выздоровела, хоть и многие замечали, что подкосил недуг силы мудрой старой женщины.
И обещание о наказании сдержала Асса.
- Забыли доброту мою, забыли, как я вас к себе под крыло взяла? Не гулял по вам давно кнут, а? - громко чеканила слова старая кюна. Правда те, кто слышали ее, клялись, что говорила она медленнее чем обычно, да и заговаривалась порой, - Нет в вас веры в силы мои, нет поддержки мне! Как я могу доверять вам, слугам моим, тем, кто должен за меня жизни не жалеть, силы все на мое выздоровление положить и богам молитвы о спасении моем возносить? Тем, кто, обрадовавшись, что рука хозяйская на секунду ослабела, уже в землю меня уложить решили!
Так говорила Асса, стоя во дворе и видя, как получают плетей те слуги, которые, судя по донесению, больше всех за проводы кюны ратовали и быстрее всех от надежды на выздоровление отказались. После того стали ходить слухи о том, что Асса-де богам приятна и что поддерживают они ее правление и силы. А недоброжелатели посмеивались, что и отправилась старая ведьма вроде в Хель, да даже там ее не вынесли и обратно возвратили.
Слабее во много крат стала старая Асса, не до конца восстановились ее силы после удара, однако снова села она на трон свой и в руки власть взяла, на мгновение утерянную.

После того, как Харальд конунг подчинил себе Южный Мёр, Вемунд, брат Аудбьёрна конунга, удержал Фьорды и стал конунгом в этом фюльке. Была уже поздняя осень, и люди советовали Харальду конунгу не пускаться на юг за мыс Стад в холодную пору. Тогда Харальд конунг посадил Рогволда ярла править обоими Мёрами. При нем было тогда очень много народу. Затем Харальд конунг повернул на север назад в Трандхейм и там провел много времени.
В ту же самую зиму Рогволд ярл пустился по внутреннему пути к Эйд и дальше на юг во Фьорды. Там к нему присоединился Кари из Бердлы со своими людьми и оба они отправились по Фиордам. Им донесли, где Вемунд конунг, и они подошли ночью к месту, которое называется Наустдаль. Вемунд конунг пировал там. Рогволд ярл окружил дом, в котором шел пир, и сжег конунга и с ним девяносто человек. После этого к Рогволду ярлу присоединились многие знатные люди Фиордов. Рогволд захватил корабли, которые были у Вемунда конунга, и все добро, которое он у того нашел, а Кари из Бердлы отправился на север в Трандхейм к Харальду конунгу, чтобы стать его человеком.
Харальд в ту пору с ближайшими соратниками праздновал рождение наследника в Хладире и оттого в усадьбе собралось много знатных людей. Гутхорм же, дядя конунга, настаивал на том, чтобы Харальд продолжал начатые завоевания.
Не способные более продолжать войну, правители Теламерка и Роголанда, конунги Хроальд и Сульки обосновались в Агдире, копя силы и ожидая случая захватить Сарасберг, где в окружении наемников правила землями сына мудрая кюна Рагхильда.
Эйрик Конунг Свеев и Гаутов, сильно уязвленный нападением ругов, на время забыл о планах покорения Норвегии и всю помыслы свои устремил к осуществлению мести за гибель лучших воинов и любимого ярла.
Гандальв Серый, усмирив мятеж в Альвхеймаре, вторгся с небольшим отрядов в Гудбрандсдалир и захватил несколько деревень, прежде чем наступили холода, заставившие его прервать наступление.
Однако единственной силой, способной противостоять Харальду являлся не затронутый еще войной Хардаланд, где правил отец прекрасной Гюды, конунг Эйрик Ватнарсон.
В разоренном же Вингульмерке Оттар Рваный и Асмунд Кровавый, со своими бесстрашными воинами, искали возможность отомстить Рагхильде за убийство Эйнара и гонения на христианскую веру...

Монах медленно перевернул исписанную страницу и отложил перо. Впереди было еще много тяжелой работы, предстояло вспомнить события почти вековой давности, но здоровье старого хрониста было еще крепко, и он знал, что успеет завершить свой труд до того, как смерть протянет к нему свои костистые пальцы.