Сарасберг. Асгаут и Кюна Рагхильда
С Мориан, естественно

Проводил Асгаут ярл воина, что весть ему принес скорбную о пленении Халльварда и Сигтрюга. Не удалось им исполнить повеление его, жив еще был Оттар Рваный, но много хуже то было, что сами они в плен к иноверцам попали. Благо – достаточно умны оказались, чтобы не его, Асгаута, выдать, а на дядю родного вину свалить – все одно он до сих пор верен Гандальву оставался, так что жизнь его на волоске висела. Но пришло время и этот волосок тонкий оборвать.
Улыбнулся Асгаут, решение такое приняв, да позвал к себе верного слугу и такое повеление ему передал:
- Воинов возьми шестерых покрепче, да на Хисинг остров отправляйся. Там Ульвбьерн найди негодяя, что имением заправляет и расправу над ним учини жестокую за предательство коварное.
- Какая же вина за ним, славный господин? – Слуга вопросил. – Оттого спрашиваю я это, чтобы было, что людям сказать, когда казнить злодея будем.
- С Гандальвом Серым негодяй стакнулся, погубить ярлов славных возжелал и земли их во власть Альвхеймара отдать.
Поклонился слуга, пообещал, что справит все, как велено. Знал ярл, что не станут на него зла держать за казнь эту Халльвард с Сигтрюгом, коли сами они дядю своего очернили, да и имение теперь полностью во власть старшего брата перейдет. К другим делам следовало обратиться ныне: вчера еще прибыли воины вендские на многих кораблях и в силах тяжких. Брат конунга Радегаста Славобор их привел и теперь столь много их оказалось под Сарасбергом, что коли еще хоть неделю здесь пробудут, кормить нечем станет их. Храбрые воины венды, клятвам и обетам верные, но ежели с едой туго станет, то и они взбунтуются. Обещал им Оттар земель новых во владение, злата и добычи богатой, а пока что ни битв славных, ни трофеев. Славобор воевода мудрый, знает, что порою выждать время надобно, а сыновья конунга вендского уже от безделья маются. Как можно скорее следовало их против врагов опасных отправить – но против кого? Эйрик Свейский далече пока, да и не ясно еще – сумеет ли он Вермаланд захватить. В Ранрики их отправить? Сами венды не прочь были бы с пиратами поквитаться, что им в пути досаждали, но сама мысль о том, чтобы помощь Хареку Волку отправить Асгауту претила. Быть может в Агдир, с Сульки бороться? Ну, нет! Асса старуха в сражение это ввязалась, пусть там и подыхает!
Тяжкими раздумья Асгаута были – рать огромная в его подчинении находилась, а направить ее некуда было. За этими размышлениями и застал его слуга Рагхильды, сказал что кюна великая видеть его немедленно желает.
Позвал тогда слуг своих ярл, чтобы облачиться ему помогли в одежды парадные, да поспешил к кюне великой. Без стука в дом ее вошел, поклонился в пояс и спросил, что за дело у нее к нему срочное.
- Есть у меня, Асгаут, к тебе поручение, - молвила Рагхильда, глянув строго на ярла, - Важное и срочное. Думаю, ты сам рад будешь работе этой.
И поведала кюна про обстановку в Агдире, о том, что Сульки подлый скоро прибудет туда и что нужно непременно его разгромить.
- Поэтому просит кюна Асса помощи у меня, чтобы послала я воинов к ней на защиту. Ведь под твоим началом отряд чужеземный от скуки уже воет. Отправляйтесь на помощь Ассе
- Во истину правы те, кто вещей тебя называет, кюна, - поклонился вновь ярл. - О том сам я тебя просить хотел, дабы без дела венды не страдали, но ты просьбу мою предупредила. С радостью я дружину эту возглавлю и в Агдир поведу. Одно скажи лишь - должно ли нам Ассу старую спасать или же лишь владения отстоять следует?
Из лести вопрос этот задал Асгаут, так как знал, сколь сильна вражда меж кюнами была.
Рагхильда задумалась ненадолго, а затем ответила, медленно слова выговаривая:
- Да, и Ассу старую по возмозможности спасите, - решила Рагхильда, что старуха, конечно, соперница ее и власть ей ни за что не захочет уступать, но тем не менее и об Агдире кюна печется, и хозяйством руководит там умело. Как бы ни была зла свекровь Рагхильды, как бы ни были черны умыслы ее, а все же побольше у нее опыта было и многое могла она на себя взять.
- Да, спасите, пожалуй. И, если случится такое, что жизнь вы ее спасете, то скажите, что Рагхильда то повелела и настоятельно просила.
Улыбнулась чуть кюна, слова те произнося.
Улыбнулся и Асгаут в ответ, думу правительницы понимая:
- Исполню все, как ты прикажешь, мудрая кюна. Дружину свою возьму и вендов всех, да через два дня через Вестфольд мы двинемся. Заодно посмотрю я, как там Асмунд ярл - обещал и он в Агдир людей оружных послать - коли с ним объединимся, не сдобровать будет Сульки.
- Все верно, ярл, все верно. Но поторопись, а то нечего, глядишь, и спасать будет, - молвила кюна, - А теперь иди.
- Дозволь мне, прежде чем уйду я, с просьбой обратиться, кюна, - ярл произнес, голову склонив.
- Обращайся, - кюна вскинула брови
- Дело мое не простое, Рагхильда, - рассказ начал Асгаут. - Двоих братьев отважных отправил я в Вингульмерк, посмотреть, как да что там, и добровольно ли в веру свою обращает людей Эйнар или силою принуждает. И случилось так, что вином церковным множесто людей потравилось там - так посланцев моих, что от имени сына твоего к Эйнару прибыли схватили, в цепи заковали и в том обвинили, что они отравы смертельной подлили. О том - что на самом деле было там - мне не ведомо, но не верю я в вину их - до сей поры верно они служили нам, да и сыну твоему родня Халльвард с Сигтрюгом. Опасаюсь я, как бы не погубили их иноверцы-вероотступники, не извели в угоду богу своему.
Перевел дух молодой ярл, продолжил:
- Так я думаю, что нет власти ни у Харека, ни у Эйнара людей конунжих судить и против воли их держать. Коли и виновны они в чем - так лишь перед тобой им ответ держать следует или сыном твоим, но никак не перед теми, кто от веры отцов наших отвратился. Засим прошу я тебя, мудрая кюна - рукою своей послание напиши Эйнару, да Волку, да прикажи отпустить братьев. А за верность их я головою своею ручаюсь.
Задумалась кюна, не по нраву пришлись ей известия. И так она уже много слышала про веру Креста, а теперь и о вреде ее прямом ее людям. Очень уж это сердило Рагхильду, уважающую и почитающую истинных богов.
- Сделаю я, что ты просишь. Верно, пора уже с ними поговорить. Сделаю. Не место вере отступнической в наших землях.
Так подумала кюна, думая о том, что необходимо и самого Харека с Эйнаром призвать к ней.
- Благодарю тебя, великая кюна, - низко Асгаут поклонился, прежде чем покинуть покои Рагхильды.
Довольный ушел от кюны ярл, добился своего он и на сей раз, сумел во всем, что требовалось ему, убедить правительницу, да угадать, какие слова ей сказать следует. Знал он, что дева, даром Одина наделенная, не питает любви к слугам распятого, оттого и вел речи о Халльварде и Сигтрюге так, чтобы видно было, что нарушают права слуг конунжих христиане. Осталось только дождаться, когда гонец Рагхильды к Эйнару доберется, да надеятся, что до той поры не расскажут ничего лишнего братья.

Транделаг. Хладир. Хакон, Грютинг и Харальд.
Совместно DL, avarach и Тельтиар.

За разговорами доблестные ярлы да конунги и не заметили, пак подъехали к воротам Хладира. В усадьбе при виде гостей дорогих началась организованная беготня: женщины бегали в кладовки за яствами, доставали из сундуков нарядные одежды да накрывали на столы. Мальчишки бежали за отрядом, во все глаза рассматривая героев, иссеченных шрамами битв. Больше всего взоров притягивал Грютинг-ярл: еще бы, недавно он сюда огнем и мечом прорывался, а теперь – едет чинно рядом с бывшими ворогами. Кто чудо такое содеял? Дивились люди – да конунгам кланялись. Сам Харальд Агдирский терялся между Гутхормом и Грютингом, не обиженными Тором статью да могутой. Но именно это юноша будет править Транделагом, а потому, когда Харольд спешился у крыльца, многие бонды долой шапки скинули. Мужи из дружины Хакона тоже вышли во двор, и разные чувства на их ликах читались. Удивление, настороженность и лишь изредка – радость, да и та больше к возвращению Хакона относилась.
- Эй, люди добрые, что хмуры вы, как перед покойником? – вопросил своих подданных Харальд. – Мы ныне приехали пир свадебный пировать, а не поминать духов усопших. Истопите-ка баню пожарче! Не след за стол прямо с дороги садиться, пыль с сапог не стряхнув.
Подивились слуги, почему конунг пришлый им приказы отдает, да только все одно исполнять отправились, и вскоре уже дым клубами над баней завился - благо ее во время набега грютинговы молодцы не тронули. Харальд же, ожидая, когда жар самый начнется, пару слов Ульву бросил и тот не медля к агдирским воинам направился, что лагерем вокруг усадьбы вставали.
- Хакон славный, есть у меня для тебя подарок еще один, - конунг молвил. - Надеюсь приятен он тебе будет.
Тем временем звон цепей раздался и окрики злые, да смех и возгласы удивленные, что хладирцы издавали, увидав, какое чудо тащат во двор усадебный слуги конунжие - в рубище одном окровавленном, волочили человека росту исполинского шестеро дюжих молодцев, да когда упирался тот, хлыстами его стегали.
- Что за диво? – молвил конунг Транделагский. – Али ты, Харальд Хальвдансон, в горах йотуна повстречал? Старцы говаривали, что вымерли уж ледяные великаны в землях Норвегии, но глаза мои заставляют в том усомниться.
- Как видишь, мудрый Хакон, не все еще повывелись великаны - один вот на потеху нам остался, - рассмеялся конунг агдирский. - Вот оно, отродье Гудбранда хевдинга, Айти Йотун, что поклялся и тебя, и меня со свету изжить!
Молча Грютинг смотрел как выводят товарища его бывшего, лишь ближе его когда подвели к конунгам добавил он негромко с Харальду сказанному:
– Союзник мой бывший то. Как воин он многих стоит. Жаль, что гордость его не позволила принять твою сторону Харальд. Могучего воя ты смог бы приобрести. Умом обделили боги правда его, видать дар свой весь в силу вложив.
- Силен ты, Харальд, да хитер - коли смог великана такого живьем полонить, - у голосе Хакона послышалось уважение. - Но что же ты с ним делать намерен?
- То дядя мой, Гутхорм, его в поединке сразил, - слышна была гордость в словах конунга, видно было - высоко ценил он подвиг дяди этот. - Теперь же, судьба его в твоих руках, Хакон Хладирский.
- Что же, тогда - не будем омрачать радость встречи кровавой расправой, - решил конунг. - Заприте пленника в погреб усадебный, да пару дюжих мужей для охраны поставьте. После решим, что с ним делать.
Потащили на цепях Ахти к погребу опустевшему, воле конунга повинуясь, да спустили вниз и на засов крепкий заперли. Баня же ко времени тому истопилась уже - направились конунги и ярлы в нее.

Мер, Нидарос
Рогволд Мудрый

Рабы спешно разбегались, едва до их чуткого слуха доносился звук шагов хозяина поместья. Рогволд Мудрый пребывал в ужасном состоянии духа и настроения, так что всякий, кто оказывался рядом, получал возможность отведать всю тяжесть хозяйской десницы. Включая, жен и детей ярла…
И Ивар, и Хрольв предпочитали скрываться от взгляда батьки, проводя время за веселыми пирами, да упражняясь во владении оружьем – вместе с отцовскими гриднями. Именно это не самое удачное время и выбрал Сигурд – брат Рогволда – чтобы объявиться в Нидаросе.
-Ох и недобрые дни выпали тебе, Сигурд, - с сожалением качал головой Ивар, встретив родственника на пристани.
-Что случилось с братом моим?.. – поинтересовался несведущий Сигурд, - отчего в печали такой пребывает семейство его?
-Так конунг старый Неккви вопреки данному отцу слову собирается отдать дочку за Гандальва, конунга альвхеймарского, - поведал Ивар.
-Знатное оскорбление! Неудивительно тогда, что отец твой кручинится. Впрочем, думаю, приезду моему он рад будет, ибо есть у меня для него известия хорошие...

-Говорю тебе, Сигурд, удача покинула меня!.. – Рогволд в сердцах ударил по столу, - если бы все да получилось, так править бы моей крови над всей Норвегией – и южными, и северными землями. Видать, отвернулись боги от меня…
Братьев разделял уставленный различными явствами стол – не поскупился ради Сигурда Рогволд, видно было, что рад ярл мерский приезду брата. Но не могла радость после долгой разлуки исцелить раны, нанесенный предательством Неккви.
-Да уж, - усмехнулся Сигурд, - за твои богохульства тебя не то, что в Вальгаллу пускать не должно, к самой Хель в бездну сбросить следует!.. Впрочем, такими речами тебя никогда не запугать было!.. Так и сейчас брось попросту славеса разбрасывать, да начинай дело обдумывать!
-Какое дело! Теперь все, что Гандальву не отойдет, достанется этому недоумку Хунтьеву да его собачьему семени! – со скорбью воскликнул Рогволд.
-Все зависит от того, кто победит в этой войне. И совсем необязательно, - сощурил хитрые глаза Сигурд, - чтобы это был Неккви-старик… да что я тебе рассказываю! Ты все и без моего совета прекрасно понимаешь…
Рогволд хмуро взглянул на брата.
-Понимаю. Но за такие речи, брат, у нас, в Мере, принято головы отрубать - и это в лучшем случае.
-Это ежели узнают, - дерзко молвил Сигурд.
-И откуда в тебе страсть вдруг к делам харальдским объявилась?..
-Так есть у меня зуб на Неккви. Пес старый мне немало насолил…
Ровголд с удивлением взглянул на брата.
-Тебе?.. Да это как же?
-Что было, то осокой поросло, негоже ворошить болото прошлого, - твердо отвечал Сигурд.
-Хорошо, будем считать, я поверил твоему слову. Однако ж думается мне, что не просто так ты привел разговор наш к Харальду…
-И действительно, не зря. Видишь ли, Рогволд, - поглаживая бороду, промолвил Сигурд, - есть у меня на той стороне знакомства кое-какие…

Быстро Ярослав до Вестфольда добрался, но не пошёл он в Усадьбу ярлову, как Эйнара посланник, а затаился и у людей выведывать принялся, что за дела во владениях Кровавого творятся. Слухами, как говорится, земля полнится, вот и внимал им посланник молодой, да правду от вымыслов отделять пытался.
Ещё когда до усадьбы Ярослав не добрался, сомнения ярловы подтверждаться начали. Говорили люди о зверствах Асмунда, как он невинных людей убивал и убивает, да не за преступления, а удовольствия ради.
Встретил в один из дней парень в таверне слугу ярлова покалеченного. Страшен человек этот был на вид, ужас внушал он, невероятной его история казалась, но наглядным подтверждением ей лицо мужа этого было, так что усомниться в правдивости слов его возможности не представлялось. Рассказал он Ярославу, что по приказу Альхеймсона такую расправу с ним учинили, да из усадьбы взашей выгнали, на свободе умирать. Не сказал только он за какие дела с ним такое сотворили, потому, как и сам не знал. Поражала ярлова жестокость, особенно после Эйнарова мудрого правления. Он никогда расправы над невинными не чинил, да и к виновным жестокости, до зверства доходящей, не проявлял, и считали это не проявлением слабости, а только истинной силы.

Когда добрался, наконец, посланец до Вестфольда, ещё большее смятение в душе его здешние толки поселили. Неохотно говорили тут о ярле и делах его, но всё же не могли люди притеснённые молчать. Да и сам многое Ярослав видел. Воинов большое количество, якобы в подмогу Агдиру собираемых, да только быстро смекнул Эйнаров посланец, что не такова правда какой её ярлов наместник рисует, да и слухи опасения паря подтвердили. Поговаривали, что рать большую не на войну с Рагаландом созывают, а похода на соседей ради, да не просто на соседей, а на самого Эйнара.
Как услышал Ярослав такие разговоры, так и смекнул, что в них правда кроется. Представил он себе, что может случиться, если Асмунд план свой коварный в жизнь претворит, так сразу в обратный путь собираться задумал, но всё же остался, справедливо рассудив, что ещё что-то важное узнать сможет.

И узнал. Вести в Вестфольд тревожные пришли. Уже то, что Асмунд фюльк с малочисленным отрядом покинул да в Раумарики отправился, Ярослава насторожило, а уж известие о гибели Гили самые худшие его догадки подтвердило. Связал смышлёный парень события эти, и получилось у него, что Асмунд в этом деле замешан. Собрался Ярослав окончательно, да только не в Вингульмерк, а в Раумарики, полагая справедливо, что сведения, оттуда привезённые, ценными будут.
Да, воистину умела супруга ярлова в людях разобраться, подлинное от желаемого отделить. Настоящим сокровищем для Вингульмерка Ярослав оказался, и неискушённость в делах тайных с лихвой верой в предчувствия заменял.
Так вот и не пожалел Ярослав о решении принятом.
Узнал юноша по дороге, что не просто погиб Гили, а что убили его приближённые, причём после того сразу, как Асмунд в Раумарики прибыл. Мрачным настроение парня сделалось, понял он, наконец, окончательно, какая беда всем грозит от Альхеймсона своевольных деяний.
В Раумарики ещё более тяжкими думы его стали, потому как узнал он то, что Кровавый править в землях своего отца бывших стал, что знать его признала, да только конунгу об этих делах ничего неизвестно. Самым тревожным известием было то, что умер отец ярла Альхейм совсем недавно, и что и здесь рать немыслимая собирается. Призвал Асмунд альвхеймарцев под своё знамя, но не желал их никто здесь видеть, и неизвестно было, что в возможном гневе жители Раумарики сотворить могут, тем более что сам Асмунд Кровавый и вовсе свои новые владения покинул, в Хейдмерк отправившись, право на владение отцовскими землями подтверждать.

Не было мочи Ярослава более в Раумарики оставаться, направился он, наконец, в Гиллисберг, вести страшные с собой везя. Не знал парень, как Эйнар на слова его отреагирует, понимал лишь, что временному затишью конец пришёл, тяжкие времена снова наступают и ежели ничего не делать, от мира устроенного ничего в скорости не останется. Окружён теперь Вингульмерк аж с трёх сторон, и не будет в Гиллисберге ещё долго спокойствия.

Теламерк. Хроальд и Хадд

- Выпрямись, ты, орясина, - прошипел сквозь зубы жрец, незаметно под ребра брата ткнув. Дернулся Хроальд конунг, до этого к шее конской пригибавшийся, да плечи расправил, взором хозяйским окинул воинство свое - сотни копейные, всадников быстрых, хирдманов могучих да статных. Все как на подбор молодые, здоровые. И немудрено, коли старые дружинники еще в войнах с Хальвданом полегли, да вот смена им подросла, мести желающая да славы ратной.
Скалою несокрушимой подле брата Хадд Суровый возвышался в панцире ромейском да шеломе высоком не на жреца, на бога из чертогов золотых на землю сошедшего походил. Ничтожным на фоне его конунг казался, подавленным и смущенным. Никогда еще не предводительствовал он над таким большим воинством, в новинку ему, мужу взрослому сия наука была - все больше на брата своего надеялся, да на херсиров и ярлов многоопытных.
- Слово молви, видишь, ждут, аж в рот тебе глядят, - вновь прошептал Хадд, из оцепенения выводя конунга своего.
Вновь оглядел он мужей ратных, да сказал им речь такую:
- Славные воины Таламерка, настал тот день, которого мы ждали столько лет! За память наших отцов и дедов! За попранную честь нашу, я поведу вас на извечного и древнего врага! На Агдирского зверя, что своими клыками и когтями не раз терзал теламеркские земли! В былые годы отец мой много претерпел от Хальвдана Черного, да и ваши дома полнились слезами по погибшим от рук его прислужников!
Не на шутку разошелся в словах своих конунг Теламерка, никогда еще не слышали от него столь жаркой речи ни ярлы близкие, ни даже брат родной, пуще других ныне удивленный преображением таким.
- Давно должен был отомстить я за позор такой, но месть готовить загодя следует и момент удачный избрать для свершения ее. Нынче слабы враги наши, а рати их раздроблены от юга до севера норвежского - словно поток бурный, на сотни ручьев распадающийся. Ныне подомнем мы Гренланд, по праву нам принадлежащий, а не мальчишке и бабке его из ума выжившей! Пусть же взовьется знамя медвежье, знамя древнее и знают все, что Медведь Теламерка, Хроальд конунг на рать идет!
Отразился хирд гулом одобряющим, взметнулись знамена с медведем, топором вооруженным, стали воины рукоятями клинков в щиты бить, да владыку своего славить. Улыбкой на то широкой отвечал Хроальд, но более его рад был Хадд, впервые за жизнь свою гордость за брата почувствовавший.
"Откликнулись Асы на молитвы мои, вернули разум конунгу Теламерка, и теперь ни один враг не страшен нам будет". Так Хадд думал, за тем наблюдая, как строятся в порядок походный войска.
- Удалась мне речь? - Внезапно брата Хроальд вопросил.
- Выше похвал любых, - степенно жрец ответил. - Верить я начинаю, что еще можешь ты пользу земле своей принести.
Кивнул конунг угрюмо, понимая, что большей похвалы из уст брата родного не дождется.
Вскоре уже к границе с Агдиром подошла армия теламеркская, в то самое время, как с запада Сульки конунг вновь в наступление перешел.

Близ усадьбы Асмунда Кровавого. Хаки Гандальвсон.

День был все еще короток, а свинцовые тучи, повисшие над верхушками елей, грозили путникам не то дожем, не то снегом. Колючие ветви лесных красавец пригнулись к земле, явно говоря знающему охотнику о приближении непогоды. В такой вечер, да на ночь глядя, едва ли кто высунет нос за порог без крайней нужды. Словно сами боги благоприятствовали замыслу Эгиля и Хаки. Они подошли к усадьбе и остановились недалече от деревянного забора, где не столь долгое время назад оставили Эльдис. Знать бы тогда, как все обернется…
Лес – верный друг для того, кто обучен слушать его голос. Духи чащи суровы к неумехам, тревожащим покой вековых исполинов, но к человеку лесному, вежество помнящему под зеленым шатром, они всегда благосклонны. Вот и сейчас: путники стояли недалеко от усадьбы и хорошо ее видели, будучи, в то же время, надежно сокрыты от любопытных взоров подлеском.
- Земля больно истоптана, - обратился Хаки к Эгилю. – Видимо, много людей, пеших и конных, въезжало за этот забор с нашего прошлого появления. Знать бы, с чего вдруг спешка такая…- бывший конунжич помолчал, принимая решение. Потом – снова заговорил: - надо разведать что там к чему. Ты, Эгиль, приметен больно, сразу взор на тебе остановиться. А я – муж, каких тысяча. Едва ли сыщется здесь кто из агдирцев, меня в лицо знавших.Судя по речам, с теми, кто был в Саросберге, Харальд в другой земле ныне ворогов бьет. Впрочем – чтоб меньше глядели, накину я плащ постарее да за бонда сойду. Едва ли витязи агдирские всех местных мужиков в лицо знают. А, ежели похожи они на альвхеймарских хоть чуть – то и всматриваться не станут. Велика честь!
Сказано – сделано. Нацепил Хаки плащ, несколько зим прослуживший Эгилю постелью, шапку на самые брови надвинул, да пошел в сторону людского жилья. Верно все конунжич учел – не было дела селянам до оборванца. Мало ли, кого Локи вслед за воями чужеземными принесет? За ратью любой всегда хвост людей мелких тянулся. Слуги, рабы, искатели счастья чужеземного да лучшей доли – все они шли за викингами в серебристых бронях, кормились от их щедрот и прибирали то, что война сдвинула с места. Нет дела честным бондам до таких вот перекати-поле, руки не подадут. Самое большее – в спину взор презрительный кинут. Ну, да Хаки к такому было не привыкать. Особо не скрываясь, он обошел половину селения. Невзирая на непогоду, внутри частокола жизнь все же бурлила. Молодухи сновали по хозяйственным делам: кто в хлев, кто – за водой. Мужчины собирались для молодецких посиделок. В такие вот вечер и ночь ох, как любо посидеть у чтимого очага с напитком хмельным да мужами почтенными, сказ скальдов послушать да себя в состязании показать. Конунжич альвхеймарский смотрел более в землю, глаз на воителей не поднимая, но слушал речи внимательно. Агдирцы говаривали, не таясь. Да и что им прятаться: у себя дома, кругом мужи оружные да стены крепкие. А оборванец и взора едва ли заслуживал. Конечно, вздумай он слово молвить или под руку попасться – получил бы оплеуху. Но – специально его хорониться? Один помилуй! Так что Хаки легко узнал все местные новости. И про гибель Гили Шесть Пальцев, и про то, что Асмунд-ярл здесь ныне правит. Гуторили вои меж собою, что решил он – ужас молвить! – от конунга своего отказаться. Другие возражали им, что конунг, мол, власть не только родом заслуживает, но и дланью крепкой берет, а коль Харальду то не по силам – то прав Асмунд, от него отбегая. Но все соглашались, что отбегать – может, и можно, но не с альвхеймарцами же в упряжке.
- Били мы Гандальва нещадно, а теперь что же – выходит, чуть не руки ему целовать будем! – возмущался чернобородый детина в вороненой кольчуге.
- Рот свой прикрой, Сван, - беззлобно прикрикнул на него рыжий гридень, судя по одеже бывший главой над отрядом. – Асмунду твои речи без надобности. Да и никто тебя с волком альвхеймарским лобызаться пока не зовет.
- А о воях его в наших стенах как же прикажешь судить?
- А что тебе вои? Сидят смирно, пьют не больше дозволенного, девок наших под свой кров силой не тащат.
- Ну, еще бы! – хохотнул ранее молчавший молодец с юношеским пушком над губою. – Асмунд им, небось, сам рабынь подобрал. Утром я в окне дома, что посреди домин для отряда альвхеймарского, видел девку в плаще.
- Брешешь! – раздалось со всех сторон. - Откуда там девка?
Но говоривший не стушевался пред криками недоверчивыми:
- Точно то девка была, Одином клянусь! Я ж не слепец, у мужей такой стати не сыщешь! Девка и есть, даром, что в плащ выше носа закутана.
- Ну, ежели наш ярл и решил пришлых мужей ублажить – нам до того дела быть не должно, - ответил чернобородый Сван. – Не наших жен да сестер они за косы таскают – и ладно. А с рабынь не убудет. Пойдемте-ка лучше в дом – дождь начинается.
Свинцовые тучи, и вправду, наконец-то пролились живительной влагой. Бог Грома начал небесную битву, и плащ альвхеймарца, оставшегося на улице, быстро напитывался влагой.
Впрочем, Хаки практически не замечал тугих и холодных струй, норовящих проникнуть за шиворот. Он думал про отцовские войска. О чем говорил Асмунд с Гандальвом, и почему конунг прислал сюда воинов? Агдирцы о том не обмолвились, но – не бежать же следом с расспросами? Не буди лихо, пока спит тихо. Ему итак повезло. Дева среди альвхеймарского лагеря, дева в плаще… много ли женщин захочет прятать красу перед мужами? Нет, только те, кому стыдно лик показать. Выходит, что Эдьдис сейчас – среди воителей Гандальва-конунга? Хаки покачал головой: тот, кто измыслил такой хитрый расклад, был столь же умен, сколь бессердечен. После всего, что она натерпелась, Эльдис, наверняка, боялась воителей серого конунга, словно огня. Альвхеймарец глубоко задумался: идти к воям гандальвовым было опасно, уж они-то хорошо знали сына своего конунга и в лицо, и по повадкам. Но с другой стороны – девушка. Получается, что он притащил сюда Эгиля напрасно, и уйдет, несолоно хлебавши лишь потому, что в очередной раз струсил? Нет, тому не бывать!
И Хаки направился в ту сторону, где, судя по жестам агдирцев, остановились альвхеймарцы.

Вестфольд. Асгаут, Славобор и люди Асмунда

Как и обещал Асгаут, спустя день, после разговора с Рагхильдой, приказал он вендам в поход собираться, да на утро следующее выступила рать немалая. Во главе ее с тремя сотнями агдирцев Асгаут ехал, а за ним вендов дружина несметная под началом Славобора и племянников Радегаста конунга. Сам Славобор седобородый подле ярла ехал, да про себя дивился, почему воину такому молодому поручили над ратью верховенствовать, ведь не смотря на бороду длинную, видел венд, что не минуло Асгауту и двадцати пяти зим, так неужели не нашлось более умудренного воеводы в Агдире. Но не стал сомнения свои в слова облекать Славобор, о другом разговор завел:
- Скажи мне, ярл, что сталось с тем воином храбрым, Оттаром Рваным?
Опасливый взгляд бросил на собеседника Асгаут, часто слишком последнее время имя Оттара вспоминали, да все больше с неприятными известиями оно связано было.
- С чем интерес твой к нему связан, почтенный Славобор? - Вежливо речь ярла звучала, но и сталь в словах просматривалась.
- Спас он сына моего меньшого, на рынке невольничьем его выкупив, - с охотой отвечал воевода. - Хотел я его поблагодарить сердечно.
- Далече он ныне, - вздохнул облегченно Асгаут, вспомнив, что именно Оттар с посольством отправлялся к вендам. - С Хареком Волком в Ранрики отправился, так что пути ваши в разные стороны разошлись.
- Жаль мне это, но значит такова богов воля, - кивнул венд, по бороде серебрянной провел ладонью.
- А разве юноши знатные - Ратибор и Славомир, не твои сыновья? - Поддержать разговор Асгаут попытался, да и выведать поболе, поскольку знал он лишь, что были они племянниками конунгу вендскому, а воевода старый - братом Радегасту приходился.
- О, нет, - улыбнулся Славобор вопросу такому. - Хоть и похожи на меня отроки, да только то сестры моей сыновья.
- Храбрые молодцы, видна в них стать конунжия - наблюдал я раз за забавами их ратными, и подивился, сколь сильны - не каждый хирдман умелый им бы противостоять смог, - распознал хитрый Асгаут, как проще тропу к сердцу воеводы старого проложить, да сдружиться с вендом суровым, оттого и нахваливал родичей его, а старик все шире улыбался - по нраву ему слова такие были, за чистую монету все он принимал.
- Хороши, каждый бы сыновей таких пожелал, да только во времена младости моей богатыри посильнее были, как сейчас помню...
Погрузился в воспоминания о днях невозвратно ушедших воевода, о подвигах рассказывал, да богов своих упоминал. Краем уха его слушал Асгаут ярл, лишь кивая время от времени, да восхищение свое выражая, когда то необходимо было, а сам другую думу думал. О том думу, что пришли воины датские к Ассе на подмогу, а от Гуннара Одноухого до сих пор вестей не было. Понимал ярл, что коли волю излишнюю дать пришлецам, так укрепятся они в Агдире, а там оглянуться не успеешь - станет он владением Хардакнута, а не Харальда, и даже Асса старая не воспрепятствует. Оттого и рад был вести на подмогу кюне сварливой войско вендское Асгаут, ведь людям Славобора тоже земли пообещал Харальд, вот и славно будет, коли нападение отобьют иноземцы, а после меж собою перегрызутся за владения. Тогда без проблем победивших за море выставить можно будет и силами малой дружины. Оставалось придумать лишь, как после битвы с Сульки стравить данов с вендами. Для того он расположения воеводы и добивался, чтобы после проще было его против Горма направить. Но в любом случае рати Асмундовы, вестфольдские требовались, чтобы в узде держать войско иноземное. Потому и повел он людей пешим путем в Агдир, а не водным, чтобы в Гокстад по дороге заглянуть, проверить, исполнил ли Асмунд приказания конунжие, али вновь нуждается он во внушении.
- Тогда то сокрушили мы ворога, еще в княжение отца моего, - продолжал Славобор, точно и не замечая, что уже и нет дела никакого до рассказа его Асгауту.

На день третий пути, вернулись отряды передовые к ярлу с известием, что немалая рать встречь им из Вестфольда движется, и на знаменах ее черных белый череп волчий скалится, а иных стягов и не видно. Что за войско такое - никто не ведал, да и Асгауту интересно стало. Повелел он воинам в порядки ратевые выстроиться, а сам с отрядом в сотню воинов, в который и венды входили и агдирцы, выехал навстречу дружине приближающейся, высоко стяг с волком агдирским подняв.
От тех войск тоже дюжин семь отделилось и под их знаменем черным на переговоры поехало, в то время как рать оснавная выжидать осталась. Не поднимали былых стягов воины, но и без того видно было - едут не биться, говорить едут.
- Торвард, тебя ли вижу я?! - Удивился Асгаут, старого херсира увидав во главе дружины встречной. - Не лгут ли мне глаза мои?! Почему под стягом ты не Харальдовым, воин Хальвдана верный?
Остановился Торвард напротив ярла, да людям своим остановиться повелел, взглядом обвел спутников Асгаута, и так ответил:
- Не лгут тебе очи младые, Асгаут, то действительно я. Вижу, удивлен ты встрече, так и сам не скрою - не чаял тебя здесь увидать. Что же привело тебя в Вестфольд с силами немалыми?
- Я мог бы спросить тебя, что заставило рать столь великую, не в сторону ворога идти, а от него повернуть, но из уважения к тебе, херсир не стану расспросами верность твою сомнению подвергать. Про своих же людей так скажу - по воле кюны Рагхильды к Агдиру идем мы, для сражения с Сульки конунгом, да Ассе на подмогу.
- Слыхал я о беде такой, и у меня посланец был от кюны Ассы, - кивнул старый херсир.
- Отчего же не прислушался ты к словам его? - Удивился Асгаут, недоброе почувствовав. Еще когда только увидал он войско подходящее, появилось у него предчувствие нехорошее, сейчас же многократно усилилось оно, под взглядами неприязненными спутников Торварда.
- Для иного дела ярл мой мне воинов повелел собрать...
- Довольно уже болтовни пустой, Торвард, - бросил воин в доспехе дорогом, что помоложе был херсира лет на сорок. - Али старость во всем теле твоем лишь язык пощадило?
- Уймись, Вестар! - Осадил хирдмана старик. - Ты прости его, Асгаут за речи нетерпеливые. В бой он рвется.
- Вдвойне тогда не понятно мне, почему же направляетесь вы в Сарасберг, где кюна Рагхильда правит, и давно уже враги любые побеждены, а не на запад, с разбойниками рагаландскими на тинг мечей и копий?
- Не тот враг для нас, кто на земли посягает, а тот, кто веру пошатнул древнюю, - жрец с посохом крепким вперед выехал. - Против приспешников Белого Бога мечи вострить Асмунд ярл велел.
Побледнел на миг один Асгаут, а после так сказал:
- И мне Харек ярл и Эйнар враги заклятые, но стоит ли месть личная того, чтобы землю родную врагам на растерзание отдавать? Или же предали вы дело конунга нашего и его самого?!
Увидал он сомнение и замешательство на лице Торварда, обрадовался, поняв, что все же не мыслил старый херсир худого против Харальда.
- Твоя правда, Асгаут, - после раздумий некоторых произнес старик. - Неприязнь к христианам разум мне застлала, так что отверг я просьбу Ассы о помощи. Быть может, если поспешим мы - успеем еще ко времени, чтобы ворога совместно одолеть!
- В своем ли уме ты, Торвард? - Вестар бросил. - Разве не помнишь ты приказа Амунда конунга?! Велел он тебе к Сарасбергу идти а не...
- Конунга, говоришь?! - Воскликнул Асгаут, едва лишь смысл слов юнца наглого осознал, да понял, отчего под знаменами чужими рать сия шла. - Предательство значит измыслил щенок Альхейма?!
- Не тот конунг, кто конунгом рожден, а тот, кто силу конунжию имеет! - Отвечал ему жрец. - Асмунд такой же потомок Фрейра, как и Харальд и теми же правами обладает, да только власти в землях этих у него поболе будет!
- То-то на знамени вашем кость обглоданная - всегда подачками со стола конунжего Альхейм и сын его обходились, а ныне, гляди-ка - конунгами себя объявили! Головы-то свои вам не жалко под топор подставлять за мальчишку неразумного?!
- А тебе, Асгаут, служить неблагодарному конунгу не противно? При Асмунде все мы ярлами станем...
- Я и без того ярл, а честь свою и верность на злато не променяю! Торвард, ты же всегда верен был Хальвдану конунгу и из рук его награду получал не раз! Неужели сейчас его сына предашь?
Отрешенно смотрел на спорящих Торвард херсир, как громом пораженный - сейчас только осознал он, чего ради собирал армию такую большую Асмунд, и что не только с христианами, но и с владетелем законным возжелал браниться за власть конунжию. И не по душе было воину старому такое желание ярла его.
- Конунг твой земли свои растерял, чужих добиться захотел. Ради девки смазливой губит он людей своих в битвах бесчисленных...
- А вы разбойников да пиратов, по которым петля плачет, в дружину свою призвали! Свой же народ Асмунд предал, своих же людей замучил - не выйдет из него владетеля славного! Змею я на груди пригрел! Защищал его перед судом кюны праведным, да видать зря защищал!
- Говорил мне конунг мой, что ты Асгаут сердцем с нами, да видать ошибался он, - процедил сквозь зубы Вестар. - А значит судьба твоя здесь сдохнуть, и всей рати твоей!
- Не бывать тому! - Подобно раскату громовому, голос Торварда прогремел, суров был взгляд старого воина, выбор свой сделавшего. - Асмунд предал конунга, всех вас обманул и не достоин службы вашей, воины! И каждый, кто продолжит служить ему с момента этого - тоже предателем считаться будет!
- К оружию! За Асмунда конуга! За Белую Кость!
Обнажил меч Вестар, коня пятками в бока ударил, да на Асгаута бросился, а за ним многие воины из тех, что с ним были, да только не зря Славобор во время беседы рядом стоял, да помалкивал, за всеми следя. Махнул он рукой - натянули венды луки тугие, выстрелили, на землю опрокидывая воинов вестфольдских. Вестар тоже стрелами пронзенный с гулким стоном пал, а с ним еще сорок воинов, другие же оружие опустили, правоту Асгаута и Торварда признавая. Упало в грязь знамя с черепом волчьим.
Поворотился жрец Ингмунд, бежать попытался, да ударом крепким сбил его херсир на землю, а тут и другие воины подоспели, связали служителя Асов. Сам же Торвард к воинам своим коня направил, да объявил им, что ныне закончилась власть Асмунда в Вестфольде, и объявлен он предателем подлым, а все кто ему служили, вновь должны поклясться в верности Харальду Хальвдансону и тем самым прощены будут. Криками радостными известие то бонды встретили и хирдманы многие - правление кровавое Асмунда лишь на страхе держалось, да пропал страх этот, когда наместник, ярлом оставленный сам же его изменником объявил. Лишь немногие люди знатные, кого возвеличил Асмунд противились решению этому, да других подбивали, но устроили над ними расправу вестфольдцы сами, все зверства их припомнив, какие они по воле ярла кровавого, да собственному почину творили.
Долго избиение людей асмундовых длилось - не стал останавливать толпу разъяренную Асгаут, не даровал изменникам прощения и даже смертью легкой обделил их. Разбойникам и пиратам, что к войску вестфольдскому тоже досталось изрядно - грабежи им и набеги вирою кровавой возвратили, и пусть уменьшилась армия, что Торвард собрал после казни народной едва ли не на пятую часть, с радостью присоединились жители Вестфольда к армии Асгаута, что против Сульки шла.

На отдых остановившись, повелел привести жреца пленного ярл к себе. Гордо шел Ингмунд, на тычки стражей внимания не обращая, точно никакой вины за ним не было. Вскинул голову движением властным, да бросил:
- Отпусти меня, Асгаут, нет у тебя власти служителя Асов насильно удерживать, да судить.
- Коли не было бы у меня власти такой, разве был бы ты сейчас веревками опутан? - Усмехнулся ярл. - Ответь ка мне, знал ли ты о том, что себя Асмунд конунгом провозгласил? Хотя нет! Вижу я, что знал - другое ответь, что измыслил он?
- Хотел, чтобы вестфольдская рать Сарасберг захватила, а сам он из Раумарики и отец его из Хейдмерка бы на Эйнара напали, и сокрушили...
- Славно, - вновь улыбка уст Асгаута коснулась. Выходит он кюне жизнь спас нынче. И того более - удасться теперь от врага заклятого руками предателя избавиться! Как покончит Асмунд с Эйнаром, так можно будет и самого его изничтожить, а пока, решил ярл, не стоит никому о заговоре раскрытом сообщать. Пусть думает Ярл Кровавый, что все по плану его идет.
- Славно? - Удивился Ингмунд. - Я тебе все сказал, что знаю, теперь веревки сними.
- Не волен ты мне приказывать, - усмехнулся Асгаут. - Да и разве могу я того отпустить, кто мятежнику потворствовал, да против конунга законного мыслил?
- Не тебе меня судить! - Вскричал жрец, отстраняясь, да древком копья получил по спине и от боли охнул.
- Разве дело жреца в дела такие лезть? Достоин жрец такой смерти позорной!
- Не посмеешь ты! На до мной лишь Один властен, ему и судить меня по поступкам моим!
- Вот и расскажи ему, как против потомка его дело черное измыслил, да как против закона, им данного пойти вздумал! Может и сжалиться он над тобой, да только сомневаюсь я в этом! Эй, молодцы - вздерните-как этого жреца на ближайшем суку!
- Нет! Будь ты проклят!
Не надо было дважды упрашивать гридей, споро они веревку на шею накинули жрецу мятежному, да повесили его на осине, что неподалеку росла. Долго за жизнь цеплялся Ингмунд, но вот хрустнула шея его, и отправился он на суд к Отцу Ратей.
Асгаут же поутру дальше воинство свое повел, да только не суждено ему было столкнуться с рагаландцами на сей раз - иная битва предстояла рати агдирской да вендам храбрым.

Восточный Агдир. Хадд и Асгаут.

Я и Тельтиар

Все глядел жрец Хадд на брата непутевого своего да дивился, ибо многое изменилось в том с поры, когда покинули рати конунжьи покинули Теламерк. И хотя далеко Хроальду было еще до настоящего конунга – и в помыслах, и в действиях – но чем больше миль оставалось позади, тем увереннее становился Хроальд.
Впрочем, как подозревал Хадд, уверенность эта происходит не в истинном преображении брата, но лишь в беспечной уверенностьи и самообмане. Ведь по своей же земле шагают вои теламерские! Некоторые, что постарше, нет-нет, да пустят скупую мужскую слезу по утерянным землям. Ан нет, все однажды возвернется на круги своя и Теламерк, даст Один, получит Гренланд обратно. Ежели правду напророчил Хадд, то получит после похода братца.
-Видит Один, сам Харальд боиться показаться пред нашим воинством! – кичливо молвил Хроальд, горцуя рядом с конем Хадда.
-И правда. Не видать никого, - кивнул жрец, - впрочем, подождем. Не вечер еще.
Уже второй день рать теламерская марширует по земле гренландской, и до сей поры не чинилось им преград – ни со стороны местных, что в самый пояс кланялись да клялись в преданности вечной, ни со стороны воев харальдских, кои, по всей видимости, предпочитали дождаться когда дома их запылают, а жен насильничать будут.
Лишь под самый вечер, когда Хадд уже было собирался дать приказ разбить лагерь и отдохнуть после дневного марша, разведчики принесли тревожные новости – вестфольдцы на подходе, войско большое, под стягами Агдира.
Приближалось скорым темпом войско то, и сомнений не оставалось, что если не в этот день, то уж точно утром следующего предстоит в сражении открытом им столкнуться в сражении кровавом. Видать прознали про поход Хроальда лазутчики харальдовы, успели ярлы щенка агдирского подмогу выслать карге старой. А раз так - то избегать битвы не следовало. Кого мог выставить против рати теламеркской Харальд? Бондов-землероек разве что в количестве таком собрать можно было, а уж никак не воинов умелых. Да только к вечеру ближе иное говорить стали люди, которых жрец послал за ратью агдирской следить - что число большое наемников идет из земель славянских, и все они воины жестокостью своею и свирепостью известные.
С тем и отправились на ночевку.

На утро к Хадду явились его лазутчики и доложили, что старая Асса во главе войска большого покинула усадьбу. Не мог упустить жрец шанс такой, а потому велел послать за братом.
-Доверяю тебе, Хроальд, дело важное, - Хроальд едва переступил порог шатра жреческого, как начал Хадд, - усадьбу кюны захватить надобно.
-Но… - начал было Хроальд, да брат перебил его.
-Разведчики доложили, что ушла навстречу Сульки она, а потому кроме баб, стариков да малышни некому сражаться с тобой. Возьмешь полторы сотни конных да закрепишься в усадьбе.
-Понял, брат. Не сомневайся, я справлюсь!
-Справишься, - кивнул жрец. Помолчав немного, добавил, - надеюсь, этого не случится, однако ежели сегодня суждено потерпеть мне неудачу, то отступлю к тебе. Будь готов, брат.
Вскоре Хроальд вместе с обещанными ему конными десятками покинул лагерь, оставив Хадду управлять воинством теламерским. Чуть позже вновь прибыли лазутчики и донесли, что совсем близко вестфальцы - надобно воев поднимать.
Оставив в лагере лишь небольшой отряд, жрец выступил навстречу Асгауту. Ладно, в ногу шагали теламеркцы. Когда наконец гуща вражья на горизонте видна стала, вои чинно построились, плотный строй образовав. Всю силу свою Хадд в один кулак собрал да на центре расположил – там стояли хирдманы, бывалые, опытные – сила грозная, по флангам расположил бондов, наемников да бандитов разных. Надеялся жрец одним ударом опрокинуть воинство вражеское, расчленить на две половины, да там и расправу над агдирцами учинить.
Напротив же войска под медвежьим стягом вражья рать выстроилась, лучников на невысоком холму расположив по правую руку от центра, конницу же на левом фланге поставив, посередине же необычайно разномастным вышло воинство агдирское - бонды, кто как может разодетые, венды в броне своей от северян отличные, да вестфольдцы - все под знаменами ярлов своих и военачальников, да только над всеми ними стяг с волком развевался.
Вот выехал из их рядов воин седобородый с белым знаменем, ближе к теламеркцам подобрался, да прокричал:
- По какому праву вы в земли наши пришли, воины Теламерка? По доброте своей, ярл Асгаут вам уйти позволяет, покуда битва не началась, да жизни свои сохранить!
Подозвал Хадд гридня ближайшего да прошептал ему что-то на ухо. И вой, растолкав друзей-товарищей, пробился сквозь строй да вышел навстречу посланнику Асгаута. И так молвил он:
-Поскорее обнажите ваши клинки, псы харальдские, поскольку день ваш последний пришел. Жили как собаки, так может хоть помрете как мужи достойные! - дерзки были слова гридня молодого.
- Тюра благодари, что под стягом ворона вышел я, а то затолкал бы слова твои в твою глотку паршивую, - агдирец ответил, да коня поворотил.
Стоило лишь вернуться ему к своим, как всколыхнулось войско, вперед двинулось - впереди воины, щиты подняв, а за ними следом лучники, тетивы тугие натянув, да шаги отсчитывая до полета стрелы расстояния, а как настал момент необходимый - запели стрелы, тучею грозовой в небо взметнувшись.
Лучников в войске Хадда было куда меньше, а потому как только приняли теламеркцы на щиты стрелы вражьи, вперед бросил рати свои жрец. С грозным кличем устремились вои к порядкам агдирским - по пути теряя воев, что по неосторожности, неопытности или случайности не смогли уберечься от стрел, что беспрерывно градом смертоносным сыпались на атакующих.
Но вот смолкла песня стрел смертоносная, с воплями воинственными ринулись венды навстречу теламеркцам, точно две волны сошлись, друг о друга разбиваясь. Мечи и топоры щиты дробили, да в плоть вгрызались стальными зубьями, рвались кольчуги, падали руки отсеченные, да головы катились по земле какие в шеломах, а какие и без. Молотом огромным размахивая, кто-то из иноземцев сквозь ряды врагов себе путь прокладывал, покуда на копье его не насадили. Славных воинов направил в битву служитель Тюра - сдержали они первый удар вендов, а как дальше битва пойдет - о том уже никто не ведал. Лишь то там, то здесь со стонами и проклятиями воины падали, к богам своим взывая.
Но ежели в первые секунды боя многое от удачи зависит, то уж чем больше крови льется, тем боле уповать на умение хирдманов своих да на личную полководческую способность настоящий воевода должен. А потому как и надеялся Хадд, судьбу сражения в руки личных гридней вручая, так оно и случилось: все глубже и глубже клин теламеркский в войско агдирское вонзался, да ничего поделать вои Асгаута не могли – пытались они и числом навалиться на щиты жреческих воев, пытались и копьями растолкать, и под ноги бросались, но ничего не помогало. Раз за разом отбрасывали противника, а когда перестали враг перестал атаковать, ибо подустать успел, атаковали сами теламеркцы. Вскрылись щиты, пропуская вперед воев, что до того за спинами товарищей прятались, свежие то силы были, охочие до сечи.
Подались назад венды, команде своего воеводы верные, напору теламекскому сдаваясь, да стараясь хоть немного расстояние увеличить меж ратями вражескими, потому как вновь луки, передохнув, песнь скорбную запели. Теперь уже без разбору били стрелки, и часто стрелы шальные своих, а не врагов разили, но, видно, не жалел ярл агдирский людей своих. А тем временем под вестфольдскими знаменами еще два отряда вослед за вендами устремились, по флангам сражающихся обтекая, да кольцо сомкнуть норовя вокруг рати телмеркской, венды же, до сей поры отступавшие, намертво укрепились, щиты стиснув, да отпор новый дав противникам своим.
Воинство Хадда, сильное в центре, было уязвимо по флангам. Под напором вражьим заколебались порядки теламеркские – составленные из бондов, наемников да людей лихих сорта различного. И ежели наемники добро бились, честно деньги отрабатывая, то от остальных прыти да умения особого не мог ожидать даже самый наивный полководец.
Видел Хадд, что не удался план его, завязли гридни его, никак не удавалось пробиться им сквозь агдирцам, да пополам их расчленить. Видел он и угрозу, на флангах нарастающую – теснили теламеркцев, теснили. Ничего не мог поделать жрец в минуту такую, чтобы переломить ход сражения, а потому велел трубить отступление.
Но стоило лишь рогам воинов отозвать, как ринулась вперед конница агдирская, до той поры в битве не учавствовавшая, но не на зажатых со всех сторон воинов теламерских всадники неслись, а на жреца Хадда, да окружение его. Видать, не хотел дать уйти опасному противнику воевода агдирский, Асгаут ярл, вскоре уже пеших отступавших нагнали конные воины, кого в спину копьями разя или клинками рубя, кого конями топча.
А битва жаркая продолжалась, как звери остервенелые отбивались теламеркцы от окруживших их иноземцев да вестфольдцев, где удавалось им сдерживать врага, где - нет, но числом брали агдирские воины, а от Хадда жреца подмоги уже не дождаться было.
Хотели было обороняться гридни, что составляли личную охрану Хадда, да смели числом всадники их – не дав даже копий поднять. Смешались вои и началась резня – кто кого доставал, того и мечом тыкал. Без разбору. Били коней, подрезали им ноги, стаскивали всадников. Однако еще в больших количествах гибли гридни жреца. Лишь с небольшой кучкой воев удалось вырваться ему из тисков вражьих.
Тем временем теламеркцы, окруженные с флангов, да лишенные воеводы, начали отступать. Те, кто не выдержал, да запаниковал и в бегство беспорядочное обратился посекли в сей же момент, выжили лишь хирдманы, что даже терпя поражение, строя не ломали, мечей и доспехов не бросали, а потому могли отбиваться и от конников, и от стрел щитами защищаться.
Однако ж это было поражение. Покуда теламеркцы разными путями отступали к поместью кюны Ассы, агдирцы праздновали победу и грабили лагерь Хадда.
Богатую добычу взяли в тот день агдирцы, да много крови пустили рати теламеркской, едва ли не на две трети ее выкосив, но и сами многих воинов потеряли в битве. Однако, покуда меньшой брат поражение потерпел, старшему - Хроальду конунгу удача сопутствовала. Сумел он силами малыми захватить усадьбу кюны агдирской, да закрепится в ней намертво, ворота заперев, да лучников подле частокола расставив.

Сельви сидел на троне, схватившись за голову... Еще недавно он чувствовал запах мертвых тел, леса, моря... Север... Еще недавно они с Гриком бились против оркнейцев, затем рубили с ним и траллами лес... Но... Теперь ничего... Теперь на него свалился весь Мер... И Грика вдруг не стало...
Он огляделся... Еще горели факелы, и солнце вставало, проникая первыми лучами через врата... Красное солнце внезапно начало ослеплять юного Разрушителя... Он чертыхнулся и встав с трона, медленно зашагал к берегу... Столь безрассуден был этот поступок, сколь прозорлив.
Уже подплывал драккар дружеский, с великим Неккви на борту...
Сельви усмехнулся и продолжил путь к берегу... Он остановился возле бухты, охраняемой бесстрашными воинами Мера... Драккар подплывал все ближе и ближе... Раздались крики...
Затем - удовлетворенный хохот громом прокатился по бухте... Жесткое, холодное Северное Море...
Разрушитель спустился вниз, решаясь встречать гостей...
Но, вместо гостей, приплыл властитель Мера - великий Неккви.
Корабль остановился и причалил к берегу... С борта с одобрительным хохотом спустился старый конунг и похлопав караульных по плечам - пошел навстречу внуку.
-Ты чего - то так рано?
-Кто первый встал - того секира.
-Ну, рассказывай, что было пока меня не было?
-Убили Грика... Мы отомстили... Клан Черных Скал был повержен.
-Что ж это... За Скирата кровную месть строили? Погубить тебя хотели?
-Да. Если бы не Грик - смерть меня настигла б очень скоро...
-Думаю, он попал в Вальгаллу?
-Точно, иначе быть не может, он храбро сражался против троих за своего брата. Двоих - предал смерти страшной, а последний - сбежал от его последнего удара. Множество ранений ему нанесли... Он умер лишь от того - что его ударили сзади - переломили хребет...
-Проклятье... Еще один славный воин был убит в спину! - возгневался Неккви и сделав шаги вперед, горько взялся за голову... - Проклятье! Точно не обошлось без этого проклятого щенка! Хунтьов! Была бы моя воля - срезал бы ему голову! Да нет, не могу, рать будет недовольна... Хороший он воин... А сын он - собачий...
-Дрался я с ним. Не такой он воин...
-Как?
-Напал я на него... Чую что со спины кто - то идет... Ну и сбил его с ног... А он вместо того чтобы начать говорить - драться начал... Я убить его желал... Да дружина не дала... И цверги с ним!
-Ладно, пошли домой, я должен снова на трон становится... Закатим пир...

Дальнейшее Сельви помнит очень смутно... Но проснулся он снова окруженный нагими девушками...

Агдир. Хроальд и Хадд

Мрачнее тучи был суровый Хадд, по палате, что совсем недавно властная Асса занимала. Взгляды бросал неприязненный жрец на брата, вальяжно на троне расположившегося.
- Что-то хмурен ты, али стыдно тебе за позор свой, брат? - Усмехнулся Хроальд. Впервые улыбка веселая, торжествующая на устах его играла. Да и сидел он не как всегда с головою поникшей, а плечи расправив, властелином себя могучим чувствуя.
- Захватил дурень усадьбу, одними бабами да стариками защищаемую, и воителем великим себя возомнил, - бросил сквозь зубы сцепленные жрец.
- Я конунг Теламерка, и ты брат о том не забывай! - В ответ прорычал, точно медведь разбуженный посреди зими, Хроальд. Никогда ранее не огрызался на брата тихий конунг, и было удивительно то Хадду. - Ты свое сражение проиграл, много воинов славных полегло, и коли не я - так и все бы пали под мечами агдирскими, так что не думай, что поучать меня можешь!
- А кем ты был бы, без моих советов? Давно уже сожгли бы тебя за правление твое неразумное!
- Я конунг по праву! - Рявкнул Хроальд, с трона поднимаясь медленно. - И не тебе, Хадд, на место старшего брата метить! Научись сперва воев в бой водить, или хотя бы знаки верно истолковывать, что нам Асы посылают! Говорил ты о победе, а что вышло?!
- Ты увел с собой всех всадников наших, - голос жрец повысил и видно было по лицу его раскрасневшемуся, что вот-вот на крик сорвется он.
- Довольно, брат, твоя вина на тебе одном.
Резко развернулся Хроальд Понурый, в плащ черный закутался, да к окну подошел.
- Здесь осаду держать будем, да выжидать.
- Смотрю я, не по годам ты умным стал, брат, - процедил Хадд. - Что же, тогда оставляю тебя с твоими мыслями мудрыми наедине.
Вышел служитель Тюра, дверью дубовой хлопнув. Не по нраву пришлось ему преображение братово. Столько лет он молил Асов дать Теламерку сильного владыку, но видел он и теперь лишь возгордившегося сверх меры глупца, победу легкую одержавшего, и оттого возомнившего, что все по плечу ему.
А ведь меньше двух третей войска уцелело после битвы вчерашней. Как страну удержать силами такими ничтожными?

Агдир. Асгаут ярл.

Молча взирал на поле, телами усеянное Славобор воевода. На щеках старика могучего еще не высохли слезы, и не стеснялся он того, что пролил их. Никто не посмел потешаться над воителем могучим, о его горе зная - обоих родичей храбрых потерял он в битве. И Славомир, и Ратибор конунжичи погибли, с теламеркцами сражаясь, а с ними еще немало сотен отважных вендов, на себя первый удар войска вражеского принявших.
- Богато земля норвежская кровью славянской обагрилась, - изрек наконец воевода. - Жизнями своими мои люди право на землю эту доказали.
Кивнул сдержанно на слова эти Асгаут, не стал спорить с вендом - все одно много наемников полегло в сражении, а те что выжили, ранены и искалечены остались. Свирепы были в бою венды, и без помощи остальной рати переломали бы хребет медведю теламеркскому, и достаточно выжидал Асгаут, прежде чем подмогу им посылать. Так и вышло теперь, что рать вендская более чем на половину поредела, а вестфольдцы да агдирцы немногих воев лишились и теперь числом наемное войско превосходили. Так решил ярл - коли будет многого просить Славобор, так сталь ему холодная расплатой станет, и земли сырой он вдоволь в могиле получит. На то был указ конунжий - не отдавать земли родной, насколько возможно это.
- Славное селение вы в Агдире построите, - ответил Славобору ярл. - Дев северных в жены возьмете.
- Ладно ты гуторишь ярл, но что я сестре своей скажу? Отпускала она сыновей своих со мною. Погибли они, а я, старик, жив остался!
- Скажешь ей, что смерть они приняли, воинов достойную, и богам отрадную.
- То богам, а то людям - и нередко разнится одно от другого, - головою седой покачал Славобор.
- То не нам решать. Были твои племянники воинами славными, и не гоже нам скорбью их память омрачать. Месть свершить надо, да головы снять с владык теламеркских!
- Всему время свое, ныне же погребения час скорбного.
Замолчал воевода. Вновь взор обратил на костер, что воины его собирали, дабы тела соратников своих огню предать.

Транделаг. Усадьба Хладир. Баня.
Та же честная компания ярлов и конунгов.
Тельтиар, DL и avarach

Хорошая баня была во Хладире, да и подданные Хакона постарались, жарко натопили строение. Как ликует тело, будучи после долгой езды да недель сна в условиях похода потешенным паром да березовым веником!
Но конунги пришли сюда не только чтобы грязь перед пиром смыть, согласно традиции. Был у них разговор, что не для гридневых ушей предназначен. О ярлах мятежных властители желали гуторить.
Хакон первым речь начал:
- Неспокойное хозяйство тебе, Харальд, достанется. Нет мира в Трандхейме. да ты и сам видишь, что за расклад. Придется из одной битвы в сечу другую идти. Хоть и не так я свадьбу вашу планировал…
- Оно к лучшему лишь, что лицо свое истинное показали ярлы твои, Хакон, - дерзко Харальд отвечал, на лавку садясь, да пар банный ноздрями втягивая. - Разве ж плохо то, что крамола назревавшая, точно нарыв гнойный, сама лопнула, да осталось лишь стереть ее с земли транделагской?
- Тем, что хозяйство, где все ладно устроено, бонды сыты да стада тучны конунгу более в радость, чем залитое кровью да раздираемое между волками, - ответил старый властитель конунгу молодому. – Добро, была б то земля вражеская, так ведь нет: свои пенаты, с рожденья лелеемые.
- Понимаю я печаль твою, - кивнул юноша, искоса на дядю посматривая молчащего, почему не говорит ничего. - Благо в моих землях никто о крамоле не помышляет, все ярлы мне верны до капли крови последней.
- Отсекают руку, ядом отравленную, дабы недуг по всему телу не пошел, - Асбъерн ярл старый произнес. - Кровь в землю впитается, стада новые народятся, да и младенцы вновь в колыбелях на радость родителям спать будут, но тогда лишь, когда не останется врагов внутри державы.
- При подходе таком, там и людей не останется, - проворчал Хакон. – Знают все – меня малодушным назвать было бы сложно. А все же с годами задумываешься не только в звоне клинков, но и о том, что после сечи с бондами делать. Весна сейчас, а никто не сеет, ни пашет. А ведь зима тоже будет. Младым-то что – в викинги уплывут. А остальные? Нет, конунг славный. Не дело только о сегодняшнем дне размышлять. А что до ярлов твоих, в отвоеванных землях оставленных, то дошли до меня вести худые об их беспричинной лютости. Асмунд, говорят, отличился особо. Не любит таких люд простой. А тебя по хевдингам твоим судить станут.
- Посмеет больше, чем ему положено - с головой проститься, - жестко Харальд молвил. - Что же до сева - следует нам в дни ближайшие мятеж подавить, да бондов ополчение распускать тогда. Немало со мной хирдманов пришло умелых - сумеют в случае необходимости оборониться от любого ворога.
- Вот это - речи мудрого управителя, - довольно откликнулся Хакон. - Давай же обсудим, как будем мятеж подавлять. Помниться, Гутхорм что-то о помощи ярлу моему говорил по дороге? - и конунг повернулся к родичу Харальда, взор вопросительный на него кинув.
- Было дело, да и сейчас от слов своих не откажусь, - согласился дядя конунжий. - Но действовать надо нам спешно, покуда не прознали про подход наш изменники, да не приняли мер ответных.
- Согласен, - кивнул Хакон. – Что посоветуешь ты, Гутхорм, славный победами?
- Весть пошлем мы ярлу твоему верному, мудрый Хакон, - чинно говорил хрингарийский хозяин. - Да не дожидаясь подхода его ко Хладиру, уговоримся путями разными идти ко Внутреннему Транделагу и там уже силы наши объединим, разом напав на ворога.
- Ладно придумано, одобрил хозяин Транделага. – Возьмешь ли ты не себя труд исполнить задуманное, да воев возглавить? Твой опыт был бы ценен, а отвага в бою бондов на великие дела вдохновила бы.
Вставил слово свое и Грютинг, листья душистых трав в воде запаривая:
– Мыслю я так: ярлы крамолу в сердцах своих против конунга своего затаившие, уже раз подъезжали ко мне с предложением супротив него выступить вместе. Можно это для пользы нашей использовать. Я вновь перед ними с людьми стану своими, на союз словно набиваясь с ними, могу и послов своих выставить им. А они не упустят случая, чтоб моих людей на сторону свою привести - увеличить мной свою силу ратную. А как время придет нам в поле заратится, тут мечи против них обернем мы свои, и расколем дружины их надвое. По частям будет легче разбить злого ворога, может к сдаче принудить сумеем, сбережем для себя славных хирдманов, да на землю больше бондов вернуть удастся нам. Надеюсь доверием не обделят тогда храбрых оркдальцев, ведь нам весь удар на себе придется держать войска вражьего.
- Коварен твой план, Грютинг Оркдальский, - молвил Гутхорм ярл, предложение выслушав. - И если все, что слышал я о тебе правда, большой ты мастак такие задумки воплощать, какие не ожидает от тебя ни один ворог.
- Но коли исполнишь все, как скажешь, честь тебе и хвала великая будут, - Харальд добавил, да недосказанным в воздухе повисло, что коли предать его вздумает, то и участь с ярлами мятежными разделит.
– Только в деле том медлить нельзя нам никак. Чтоб враги наши не вызнали то, что на помощь Хакону Гротгардсону, его зять пожаловал, и пока вести о моем с ним союзе не расползлись , словно ржа по мечу. Сила наша в скорости будет. Хоть приятно нам будет кости распаренные в постелях понежить, роздых взять свой заслуженный, но я бы сегодня лучше и выступил. Мне вперед остальных нужно достигнуть врага нашего общего.
Продолжать развивать Грютинг свой замысел, в момент тот он думал уже о сражении, позабыв даже что в бане еще он находится.
– Если план мой по нраву придется вам, то тогда может вольете в войско мое дюжин десять своих хирдманов, в рукавицах латных нам ловчее врага взять за шиворот будет, да тряхнуть зубами железными.
- Дадим, отчего же не дать, - Гутхорм согласился, про себя подумав, что тут и пригляда за ярлом новым будет, коли удумает что худое.
Улыбнулся дядя Харальда, да на племянника взгляд перевел:
- А ты, племянник, что скажешь?
- Не хуже, чем в Хрингасакре битва выйдет, - отвечал конунг. - А коли ты, дядя, возглавишь воинов - неминуема победа. Но и сам я с тобою поеду. Не гоже конунгу вдали от битвы быть.
- Дело молодых – стяжать клинком славу в сражениях. Увы, моя кровь уже не так бурлит от песен валькирий, - отозвался Хакон на слова зятя. – Так что прости, родич будущий, но в это поход без меня вам идти.
- Надеялся я, что мудрость твоя, Хакон, в бою нам поможет, как и знание твое земель транделагских, - удрученно кивнул юноша. - Но коли годы твои о себе знать дают, да не позволяют крепко в седле сидеть, не гоже мне тебя о том просить.
- Поеду я, коли просьба на то твоя будет. Но мысль у меня была, что негоже все яйца класть в одно лукошко, да конунгов всех вместе вдали от стен собирать. Очень уж велик соблазн лиходеям. Да и Хладир в свадьбе все ж надо подделать. Кроме того - боязно мне было, что, коль напрошусь я с тобой, в том недоверие ты усмотришь, - Хакон озорно усмехнулся: - Да сетовать начнешь на деда, гремящего костями, пугая дозоры.
Улыбнулся против воли Харальд:
- Твоя правда, удел без хозяина оставлять нельзя, хотя и не вижу я, откуда бы могла угроза иная ко Хладиру подступить. В таком случае - жди нас с победою, да пир готовь, конунг Транделагский! В подарок свадебный я тебе головы ярлов мятежных принесу!
- Буду ждать гостинцев тех с нетерпением.
Поднимался жар в бане, стал по спине племянника Гутхорм веником проходиться нещадно, Грютинг же, молчавший до сей поры, молвил:
- Вспомнил я сейчас Ахти Йотуна. Не часто воины стати такой на свет появляются, и было бы негоже в подвале его уморить. Достоин он доблестью своею, смерти воинской, дабы пред Одином предстать - в дружине Чертога Золотого такой воитель лишним не будет в день Сумерек. Славно будет, если одолеет его, безоружного хозяин земли транделагской - медведь бурый. То и на свадьбе грядущей славно гостей потешит.
- Да как же он пройдет радужный мост, будучи зверем заеденным? – удивился Хакон. – Если твердо решили вы кровь Гудбрандову извести – то отдадим его нашим богам. Хоть и не любитель я добрых молодцев вместо скотины асам посвящать, но свадьбы ведь – дело особое. Новый род начиная следует милость Фрейра взыскать. А, если столь впечатлила вас его доблесть, то на службу склоните. Горд он, как зверь с моего стяга, но берусь я упрямство его переломить уговорами, пока вы в походе пребудете.
- Коли сумеешь ты это, лучшего воина на службу свою получишь, какого я видел только.
- Но не стал бы я доверять отродью Гудбрандову, - Гутхорм молвил.
- Нет в нем крови хевдинга старого, - добавил Асбьерн, с полки своей привставая. - Гудбранд его по наветам ведьмы в деревне финской от родителей еще младенцем отнял, да при себе воспитывал, точно сына. Для мести Хальвдану воспитывал. Сильно сомневаюсь я, что он сторону Харальда принять сможет.
- Поживем - увидим, - пожал плечами Хакон. - Если упрется, что боров - годи быстро отправит его на свидание с родичем. Но до свадьбы времени много, а язык у меня все же нужным концом боги подвесили.
Усменулись ярлы, но со словами конунга старого согласились, ведь не теряли они ничего, пытаясь к службе склонить пленника могучего.
Обсудили уж планы похода дальнего конунги с ярлами, да из бани уж выходить засобирались, как решил вновь свое слово вставить владетель оркдальский:
– Нет сомнений моих, что со славой и добычей богатой назад мы вернемся, призвав крамолу к порядку, и на свадьбах двух погуляем мы всласть. Только был бы пряник медовее тот, коли свадеб три мы б сыграли. За невестой сюда я идти собирался, и хотел бы жену привести в именье свое. Пока муж на войне, за порядком в доме следить тоже надобно. Да не знаю я только где взять деву достойную. К кому сватов засылать?!
- У ярлов мятежных, слышал я, есть младые сестры и дочери, да и жены их красой не обижены, - Асбьерн ярл Грютингу ответил. - Когда распрощаются с жизнями изменники, кто тебе помешает жену достойную из их числа выбрать?
– Да не уж то у местных ярлов дочери позакончились, что мне средь дев вражеских мне искать приходится. Мнится мне, что семя бунт поднявшее, словно траву сорную надо выполоть, всходам новым взойти не дать. Пленниц взятых в полон, будет благом воям нашим отдать для утехи. До ушей же моих весть дошла, что у Снеккольва-ярла дочь есть на выданье, красотой соей славна она, только прячет ярл твой, Хакон, сокровище.
- Тогда сначала надобно нам будет крамолу изжить, а уж после того и со Снеккольвом ярлом погуторим о женитьбе этой, - Харальд пообещал.
– Пусть так будет, – согласился Грютинг.
Шумно и с удовольствием вздыхая покидали ярлы вслед за своими конунгами баню, а впереди их ждал пиршественный стол.

На пути в Ранрики. Харек Волк
Со Скальдом

И снова были в пути люди, собравшиеся под знаменем Харека. Катились по дорогам корабли, поставленные на колесах от телег, и ветер наполнял их паруса, толкая вперед со скоростью хорошей повозки. Вперед были высланы конные отряды разведчиков, сам же Харек ехал впереди войска на вороном коне, привезенном Эйнаром из Гардарики, а где-то в середине колонны, в повозке, вместе с капелланом и мальчиком - служкой,ехала Гиллеад, наотрез отказавшаяся остаться в Гилисберге. Еще сотню добровольцев дал Эйнар в помощь другу, и теперь семь сотен воинов месили подтаявший снег и весенюю грязь. Вскоре остановиоись они на вторую ночевку, и до границы Ранрики оттуда было уже недалеко.
- Сдается мне, не будет легкой задача наша, - ехавший рядом с Хареком воин произнес. Был он из вингульмеркцев, крещение принявших. - Но от пиратов землю очистить - дело благое, а то совсем зачахла торговля в Вингульмерке из-за их господства на море.
Харек усмехнулся.
- Не только из-за пиратов торговля захирела. - произнес он. - Помнишь, может деды тебе рассказывали, что раньше не надо было плавать аж в Хедебю к данам, или в Висбю к готам, или в Бирку к свеям, а то и в сам Хольмгард, или Ладогу, чтобы на большой торг попасть. Был у наших берегов город, куда купцы со всего севера съезжались. Каупанг назывался.
- Да уж как не помнить, - воин кивнул. - Предки мои раньше там двор торговый держали, да славное богатсво скопить сумели. Это теперь все что имею я - меч да доспехи!
- Гудред Великолепный, дед Харальда его построил, после того как узрел все великолепие Хедебю, потому что смекнул, что торговля мирная более,чем меч острый и богатства в походах награбленные прибыток приносит, и в страну вместе с пошлинами от купцов приходит злато, а с ним и удача и товары заморские. Так вот, когда погиб конунг наш Гудред, а Хальвдану нашему всего лишь шесть лет исполнилось, объявил себя херсир Сигварт, Ассой там вместо прежнего властителя посталвенный, конунгом племени раниров, а как узнал что Асса на него войско посылает, бросил клич ко всем морским конунгам по всему морскому пути, что если ему Ассу одолеть помогут, то даст он им кров в землях своих. Войско агдирское на кораблях подошло, опасности не ведая, как вдруг из-за шхер на них флот многочисленный напал. Храбро бились агдирцы, но все полегли. А Ранрике. даром что там свой конунг, теперь морские конунги облюбовали, и правит там каждый как хочет, на своем клочке земли, знай только добычу в свои дома свозят. А конунгу самозваному десятую долю добычи каждый отсылает, и никто на них до сих пор нападать не решился - помнили все урок, который Сигварт преподал Ассе. Морские же конунги с тех пор обнаглели. И Первым делом пришли они в Каупанг, купцов кого убили, кого в рабство увели, дома и постройки все сожгли, и с тех стоит там на острове одно пепелище, и даже собаки там не селятся, лишь вороны одни гнездятся. Разбойники с тех пор на берегах в пределах наших земель появляются нередко и там жилища жгут, а людей в полон угоняют, чтобы потом в Хедебю или в Бирке продать арабам. И не смел до сих никто к ним с местью придти - потому что вмиг они силы своли собирают и все вместе отпор дают.
Стиснул зубы хирдман, слова Харека слушая, да и другие воины, что рядом ехали, видно было, что озлобились:
- Много зла конунги самозванные совершили, покада крепкой руки не было над Ранрики, но с тобой, Харек, войско немалое и дело свое знающее! За позор былой с торицей отплатим каждому конунгу морскому, да любому приспешнику их на суше.
- Отплатим, если головы терять не будете. Думается мне, на смерть коварные советники Харальда нас верную послать решили. Да не радоваться им нашей гибели скорой. Я ведь тоже не вчера родился, и с разбойниками разными достаточно повоевал. Остановимся на ранице владений Сигварта, а там и соглядатаев в земли его зашлем - якобы в дружины к морским конунгам наниматься пришли, скоро вести от них придут. Выждем, покуда все самые опытные и буйные в походы уйдут, а там на самого Сигварта ударим. Он один вокруг себя весь этот сброд объединяет. А там уже и свары начнутся, кому в Ранрики главными быть - так перебьм всех поодиночке...
- Славно ты придумал, Волк, - хельд седобородый молвил. - И то верно ведь, что весна выдалась теплая, не будут пираты без дела сидеть, скорее мести искать будут за Торира Собаку.
- И угодит Асгаут и Торлейв Жрец в ту яму, которую они тебе уготовили - хихикнул Визимир, один из старщих ратников Эйнара, отправившийся с Хареком вместе в поход с полутростами добровольцев.
- Туда и дорога им, змеям, - еще кто-то бросил.
- Нам-то ты что прикажешь, воевода? До границы идем?
- До границы. А там в приграничном селении лагерем встанем и соглядатаев зашлем, а дальше ждать вестей будем... и готовиться к битвам
Воины зашумели, высказывая одобрение, и дивясь рассудительности ярла. И в самом деле, не костьми ту лечь они идут, а как они задание конунга выполнят - это уже их дело. Возьмут они Ранрики малой кровью и власть конунга Норвгеии там провзгласят - и слава им будет великая. Недаром ведь говорят, что победителей не судят.

Западный Вермаланд. Эйрик.

До темноты двигалась рать свеев с Эйриком во главе, и лишь когда первая звезда на небе зажглась, решили остановиться они, отдохнуть да ночь скоротать до рассвета, а там уж и выдвигаться вновь с лучами солнца. Поставили палатки они – для конунга, дружины его да знатных воинов, остальные же, в плащи закутавшись, у костров спать улеглись.
Поздно ночью, когда уж и крылья сов перестали шуметь над лесом, пробудился Эйрик внезапно. Видел сон дурной конунг, но когда глаза открыл, так и не смог вспомнить, о чем тот сон был.
Утром уже, когда Свен Черный Молот из палатки вышел, раньше всех проснувшись, увидел он Эйрика, на плаще возле входа сидящего да безмолвно глядящего вдаль.
- Случилось ли что, конунг? – спросил херсир. – Ал ожидаешь чего-то издали, что за горизонт заглянуть пытаешься?
- Беды жду, - отвечал тот, поднимаясь. – Впрочем, не будем об этом говорить. Поднимай остальных, уж в дорогу пора.
Озадачен был Свен, но не сказал ничего более, при себе оставил мысли свои. А были они о том, что уж умом повредился Эйрик, не иначе. С чего же, в ином случае, не ест и не пьет он иногда, а теперь, как видно, еще и сон потерял? С чего задумчив и молчалив он постоянно, но не говорит никому своих замыслов, если есть они у него? Не от кого больше было узнать ответ на вопросы эти, как только от самого конунга, но владыка свейский не отвечал на них…

Иногда дурные предчувствия обманывают.
Войско продвигалось по равнине между холмов, растянувшись длинной живой цепью. В западных землях вся местность была такой, словно давным-давно чья-то могущественная воля заставила ее сложиться складками, смяться, образовав холмы и гряды. Ровным был конский шаг, вполголоса переговаривались дружинники меж собой и во весь голос – хирдманны, с шутками да прибаутками. Только Эйрик казался мрачным, глубокие тени пролегли под глазами его, отчего мужественное лицо казалось постаревшим на несколько лет.
Ведь гораздо чаще дурные предчувствия сбываются.
На перевале через гряду холмов, словно стая воронов, заметившая падаль, из-за пригорка вылетели вдруг воины, вооруженные кто топорами, кто вилами – группа небольшая обыкновенных крестьян, кто, видно, не желал подчиниться воле конунжей да сдаться добровольно. Хоть и нежданно они напали на передний отряд, но урона серьезного нанести не могли, и вскоре свеи, что растерялись поначалу, уже теснили напавших, а потом и вовсе погнали их дальше, по уже орошенной кровью земле, за холмы, к горам.
- Вперед, за ними! – поднявши меч, вскричал Эйрик, воинов своих подгоняя. Пусть осталась позади большая часть войска, а нужно было проучить негодяев, и головной отряд за бондами бегущими помчался. Вот уже между горами они, вот падают вероломные противники, пораженные стрелами верными и копьями острыми, метко брошенными. Однако не ведал тогда еще никто, что это было только начало.
С боков да спереди ударили вдруг новые силы вражеские, не чета тому отряду, что вначале появился да в ловушку конунга с частью войска вместе заманил. Взвились в воздух стрелы – смерть оперенная, сети рыболовные упали на хирдманнов свейских. Хитрое оружие то было, ловкая выдумка – покуда распутаешься, да и распутаешься ли, уж дубиной оглушат да в полон возьмут. Словно нож в мягкое масло, врезался враг в середину отряда самую, рассеял его, разогнал. Куда только прежняя уверенность девалась – видел Эйрик, как пленяли херсиров его, как падали многие, будучи ранеными, как бежали другие, кто избежал этой участи. Да, слишком уверены были в своей силе они, потому не распознали ловушки. Вот где засада-то была, вот где судьба подножку конунгу свейскому подставила…
- В отступ! – закричал он, коня разворачивая. Снявши голову, по волосам не плачут, одно теперь оставалось – к войску вернуться. – Перестроиться, воины!
Те вермаландцы, которые за отступавшими кинулись, пожалели скоро об этом. С новой силой встретила их свейская рать, уязвленная прежней атакой, но непобежденная...

- Точно так же эсты войско конунга гаутского Эгиля, много лет назад приемом этим в ловушку заманили да разбили наголову, точно так же! – воитель широкоплечий по имени Вагни из Готланда сказывал, на бревне сидя, в кругу хирдманнов свейских. К войску он присоединился после того. Как деревня его к владениям Эйрика была причислена.
Маневр хитрый, может, и распознал бы он, историю гаутов вдоль и поперек зная, только далеко от переднего отряда находился во время засады. А теперь оставалось ему только над свеями потешаться беззлобно, над безграничной верой их в собственную победу – и над невозможностью поверить в то, что их вокруг пальца бонды обвели.
"Правда, бонды за то и поплатились", непременно бы Эйрик добавил. Впрочем, не до того было конунгу сейчас - молча сидел он с дружиною своей да клял себя в душе за опрометчивость. За гордыню. За бахвальство и пренебрежение опасностью.
И все же Вермаланд был взят.

Хейдмерк. Асмунд Кровавый.

Шесть дней потратил ярл Асмунд на дорогу от Раумарики до усадьбы отцовской в Хейдмерке, да все же не сумел вести опередить о гибели Альхейма Смелого. Много людей собралось на дворе в ту пору, как прибыл он - и были это все больше знатные хейдмеркцы, херсиры и хевдинги, что отцу его присягали, а ныне собрались решить, кому править Хейдмерком ныне.
Спрыгнул с коня юный ярл, людей дворовых оттолкнул властно, да на взгляды неприязненные столь же тяжелым взором ответил. Посторонились хевдинги, за дружиной его оружной наблюдая, наиболее горячие же сами к мечам потянулись.
- Оружие в ножны, - нетерпеливо Асмунд бросил. - Так вы ярла своего встречаете?
- Наш ярл - Альхейм был, - старый хевдинг молвил. - И то лишь по праву брака с сестрой конунга нашего...
- Ваш конунг давно в Валгалле, и вы за ним отправитесь, коли спорить с правом моим станете!
- Угрожать нам смеешь, щенок! - Вскричал кто-то из гридней, однако в следующий миг кулак ярла врезался в его лицо, и незадачливый воин рухнул на землю.
Дружинники Асмунда встали плотным кольцом, никого не подпуская к своему господину, а сам он зло осматривал тех, кто должен был подчиниться его воле. На крики воинов, вышла на крыльцо сама хозяйка в плаще черном поверх платья домашнего, под которым очерчивался уже живот округлившийся.
- Что за шум я слышу? - Молвила женщина голосом звонким и властным. - Муж мой погиб, и все вы даже почтения должного памяти его не выказываете!
Улыбнулся Асмунд Кровавый, стать такую во вдове отца своего увидав и красу - даже беременность почти не портила молодухи. Хорошую жену себе Альхейм взял, пусть и силой - Асмунд и сам не отказался от брака такого.
- Приветствую тебя, прекрасная кюна, - поклонился в пояс ярл, улыбнувшись молодой женщине, гнев свой скрывая под маской восхищения, зная отлично, что любой деве обращение такое приятно будет.
- Обознался ты, воин достойный - не кюна я, а вдова ярлова, - отвечала на приветствие его она, глаза опустив.
- Тот ярл, что в жены тебя взял, отцом моим был, - говорить Асмунд продолжил. - Утрата эта и мне сердце разрывает, так позволь же с тобою боль потери разделить, дабы не столь тяжела она была нам.
- С благодарностью приму я предложение твое...
- Не слушай его, хозяйка! - Прокричал хевдинг другой. - Вспомни братьев своих убитых по приказу Харальда!
- Да! Доколе мы будем его владычество над собою терпеть?!
- Фроди и Хегни конунгами были! Мы их люди, тебе служить будем, а не харальдову прихвостню!
Улыбнулся оскалом звериным Асмунд, понимая что людей этих еще проще на сторону свою склонить можно, нежели в иных его владениях. Не позабыли еще тут резню при Хрингасакре, да коварство Харека и Гутхорма, жаждут мести за сыновей погибших седобородые воины, юнцы за отцов и братьев виру кровавую с Агдира взять желают.
- И то верно! Не по правде овладели Хейдмерком люди харальдовы, - голову вскинув, ярл Кровавый произнес, да возгласы удивленные услышав, продолжил: - Обманом да хитростью унизили вас конунжие люди! То все наветы христианские... да про то вы сами знаете, как повелел конунг за каждого пса христианского с вас виру серебром взять, да тяжкий оброк Хареку выплатить!
- Было то! Я сам помню - иноземцам кланялись, да жреца нашего им на расправу отдали! - Кто-то прокричал. - А Альхейм стоял, не вмешивался!
- Хорош ярл - людей своих защитить не может! Сын-то поди не лучше отца будет!
- Не кричите, точно бабы базарные, - холодно Асмунд произнес, и прислушались к нему, стихли крики тотчас: - Отец мой Харальду служил, да притеснениям тем потворствовал, что вам христиане учиняли! Да только я - не он, и скажу одно вам, люди - довольно уже Хейдмерку спину ломать перед конунгом агдирским! Довольно детям богов северных рабам распятого раба кланяться!
Молчали люди вокруг, не понимал - к чему молодой ярл клонит, а сам он уже взглядом победным смотрел на них всех, но дольше всего взор его на вдове молодой задержался:
- Становись женой моей, довольно тебе траур по погибшему носить - кюной тебя сделаю, как того достойна ты, дочь Эйстейна.
Вздрогнула от слов неожиданных женщина, но степенно ответила:
- Я женою отца твоего была, Асмунд, во чреве моей его сын растет - брат твой...
- Будет он мне и братом, и сыном - как ты пожелаешь! - Поднялся на крыльцо Асмунд, ладонь к животу женщины приложил, да сам опустился на колено одно. - Не рабом Харальда он родиться, а наследником владений великих!
Не видел ярл лица женщины, но чувствовал - гордой улыбкой белозубой сияет оно, пробудилась предков кровь, уснувшая было в ней, всегда властолюбие в роду Эйстейна Великого из поколения в поколение переходило, не обделена им была сестра Фроди хитроумного.
- Свадьбу! - Прокричали гридни.
- Асмунду слава!
- Конунгу Асмунду и кюне нашей!

Западный Вермаланд. Эйрик.
С Тельтиаром

- …мы отправим к ним гонца, - таковы были последние слова конунга свеев на совете военном, который держать они собрались после засады да победы над бондами.
- Это к Аки-то, который их на нас натравил? – разбушевался Черный Молот, даже с места вскочил. – Слыхивал, слыхивал я про него, всю власть у себя в руках держит, старый лис! Он их всех собрал, как пить дать! Нам войной следует идти на него и людей его!
Жестом приказал ему Эйрик на место вернуться.
- Мнение твое насчет бондов Вермаланда мне известно, - вполголоса молвил он. – И могу сказать тебе по секрету, что с этим мнением я согласен. Хоть и неприятно мне говорить о том, но конунг свейский – не пес безродный, которого пинками учат себя с хозяином вести. С огромной радостью я бы преподал им урок, чтоб раз и навсегда Эйрика запомнили, но… - еще раз обвел он взглядом собравшихся под навесом херсиров. – Но мы будем действовать миром.
"Ожегшись на молоке, теперь и на воду будет дуть", подумал Аудун, которого все Молчаливы прозывали. И верно, этот воин больше молчал, нежели говорил, зато дело любое в руках его спорилось и толк в искусстве боевом знал он.
Но в этот раз и Аудун молчать не смог.
- Но что же мы пообещаем им взамен на то, что они власть твою примут, конунг? В Готланде обещал ты ярлов златом и серебром одарить – но сейчас где нам взять злато и серебро?
- Мы пообещаем отпустить пленных, - серьезно Эйрик отвечал. – Как бы умен не бл старый Аки, он остается обычным человеком. А обычный человек не устоит перед мольбами жен и детей вернуть им утраченных мужей, и притом - вернуть живыми! Дозволим им и мертвых захоронить, почему же нет…Взамен наших воинов из плена вернут они, а примет власть мою – я сохраню все вольности, которые прежде были – впрочем, нет, не все, а большую часть.
- А что с теми, кто засаду устроил? – продолжал Аудун. – Слова твои медом звучат, медом они и вермаландцам покажутся, но…коли согласятся они с условиями, понесут ли наказание те…
- Не понесут, - сухо молвил конунг. Встретив взгляды удивленные, пояснил он: - Главное, чтобы сдались они. Не грех и убежденьем поступиться.
Тут уж Свен не выдержал, спросил:
- А откажутся они, что будет?
Усмехнулся конунг недобро.
- Кровь. И много крови…Подайте же пергамент мне, составлю послание и отошлю его тут же.

Регин, гонец молодой еще, двадцать третью весну встретивший в году этом, хоть и не впервые врагам послания возил, а все же в этот раз неспокойно себя чувствовал. Сражение вчерашнее вспоминая (повезло ему, ох, повезло находиться в середке войска, а не в начале самом), опасался он, что издали выстрелит в него кто-нибудь, чужака приметив, и поминай как звали – а дома мать одна еще троих воспитывает да невеста дожидается, если другого не нашла.
Впрочем, белый флаг убедить должен был вермаландцев не делать ему худого - с миром он приехал, и ведь приехал один, без сопровождения. На второй день пути к поселению очередному подъезжая, повыше поднял Регин длинную палку, к которой был этот флаг привязан. Хмурыми взглядами встречали его люди везде, где он ни был до этого, впрочем, не думал Регин, что сам Аки его приветливей встретит.
"Вот ведь странно", юноша размышлял, "обычная тряпка на палке, если не приглядываться, а жизнь сохранить может".
У окраины деревни и впрямь не дремал дозорный, лучник, стоящий на посту. Да, потому и не стал стрелять он, что флаг заметил, однако оружие все же поднял, прицелился.
- Зачем пожаловал, свей? – сурово спросил он у Регина.
- Послание везу Аки от Эйрика-конунга. Не подскажешь ли, где я его могу найти?
Склонил лучник голову набок, словно думая, помочь или не помочь – но рассказал Регину, как проехать до усадьбы, где бонд могущественный поселился. Спиной к нему поворотившись и коня вперед пустив, пожалел вдруг гонец – а ну как удар меж лопаток получит? Но нет, не получил.
Впрочем, о том уж с ним самим гуторить придется. Вот и усадьба впереди показалась. Спешился гонец, взошел на крыльцо резное, размерам усадьбы поражаясь. И впрямь, только самому знатному бонду такая принадлежать могла!

- Ну, кто пожаловал? - старик какой-то вышел из сарая, на воина поглядывая. - Чаго на крыльце делаешь? Зачем пришел?
- Послание для Аки привез, от конунга свейского Эйрика, -гонец отвечал, почтительно голову склонив.
- А, то-то я смотрю, одежа на тебе не нашенская, - покачал головой старик. - Что же ты один-то пришел? Никак жизнь тебе не дорога?
- Что везде по одежке встречают, это верно, - улыбнулся Регин, - старая есть на то пословица. Но сдавалось мне, не посягнут в Вермаланде на жизнь гостя, который с миром пришел, да и вести принес отнюдь не дурные.
- И что же за вести то? - Подозрительно слуга прищурился, вилы свои обратно в сарай бросив, да рубаху драную одернув.
Поразмыслив немного, стоит ли старику о таком знать, решил все же ответить Регин.
- Предлагает Эйрик отпустить пленников ваших и позволить своих мертвых захоронить взамен на то, что вы власть его признаете. Да обещает к тому же вольности прежние оставить, а к тем, кто засаду подстроил, никаких наказаний не применять. Чем же не добрая ноовсть?
- Хорошие то условия, - подумав, собеседник его молвил, головою седою покачав, да взвесив все. - Ты не стой на пороге, в дом проходи.
Да и сам, гостя пропустив, зашел. Почтительно им мальчик, в сенях деревяшку ножичком строгавший, поклонился.
- Иди, Убби, скажи - пусть стол накрывают, - повелел.
Сорвался юнец, безделушку свою бросил, да в трапезную побежал.
Удивился Регин, что велели стол накрыть, но после счел, что почтенному старцу уж виднее, как гонца встречать да привечать. Порадовало его несказанно, что слуге - человеку простому, в хитростях военных не разбиравшемуся, - условия показались хорошими. Но оставалось дождаться теперь, что сам Аки скажет.
Покуда удивлялся свей, исчез провожатый его, а через время некоторое Убби молодой появился, трапезничать пригласил Регина. Немало было угощения на столе этом, мясо горячее, каша в горшках глиняных, да мед хмельной и хлеб свежий, но другое поразило гонца - во главе стола давешний старец сидел, преобразившийся - в рубахе златотканной, да с бородою ухоженной, да с цепью златой на шее морщинистой:
- Что же ты стоишь, рот разинув? Во дворе поди не боялся меня так - к столу проходи, гостем моим будешь.
Не сразу смог сообразить Регин, кого видел перед собой - а как сообразил, тотчас в пояс поклонился да молвил:
- Прощения прошу, никак подумать не мог, что... то есть, хотел я сказать...- понял юноша, что запинаться даже начал от изумления крайнего. - Мир дому твоему, почтеннейший Аки!
И улыбнулся виновато - да, и не такие неожиданности бывают. Присел за стол, взгляд на бонда поднял.
- Думаю, повторять условия все не стоит, раз уж огласил я их. Может быть, письмо само увидеть желаешь, рукой эйриковой писаное?
- Да нет, не думаю я, что мог соврать ты, - бонд знатный произнес с улыбкой радушной, а что крылось за улыбкой той - то лишь Асам Светлым ведомо. - Так передай ты господину своему, что будет ему Вермаланд подвластен в двух лишь случаях - если вырежет он всех до единого мужчин во владении сем, да стариков и женщин, и детей или же, коли буду я, как наместник его править, как во времена былые, да людям от воев его притеснений никаких не будет, да в рать свою лишь по воле доброй станет он людей звать, да дань легкую наложит, не обременительную. Тогда поклонятся ему люди Вермаланда, назовут владетелем своим.
Сказал так старик, дух перевел, отпил из кубка медного.
Откинул со лба Регин прядь волос медных, на глаза упавшую, и так Аки отвечал:
- Не думаю я, что жесток Эйрик настолько, что станет невинную кровь проливать. Не мне судить, конечно, о делах таких, но кажется мне, что согласится конунг на твои условия. Ведь не придется размышлять ему, кого из своих людей здесь оставить, и людям здешним спокойнее будет, зная, что под твоим началом они. Позволь же трапезу закончить и откланяться на том - обратный путь мне предстоит еще, а хочу я слова твои как можно скорее до конунга донести.
И отодвинул юноша тарелку с мясом пустую от себя. Славное кушанье было, но, вправду, пора уж и честь знать.
- Ступай, отрок, - Аки сам поднялся, гонца проводить до дверей.
Прощаясь с бондом, поблагодарил его за теплый прием Регин, сел на коня и отправился в обратную дорогу. А обратная дорога, да на сытый желудок - она, как известно, завсегда короче того пути, что был проделан сначала.

Раумарики. Хаки, Эльдис и Дунгаль Краснобай
С ДЛ


Под проливным дождем сын Гандальва прошел до искомой домины и заглянул в окошко. Верно сказал гридень: в горнице той была дева в плаще, сидела на скамье, глядя на светец и низко опустив на лицо капюшон. Эльдис, сомнения нет! Хаки обошел дом кругом, воровато осмотрелся – не идет ли кто из альвхеймарцев. Но – погода благоприятствовала замыслам конунжича. Проливной дождь к прогулкам не располагал, а выпитая брага еще не успела позвать воинов по нужде. Знай себе, грелись у очага да песни орали. Толкнул Хаки дверь… да голосистой она оказалась, заскрипела петлями смазкой обиженными, девицу переполошив. Вскочила та грациозно, как лань лесная, да светец в руки схватила. Какое не есть, но оружие. Жалко было испуг ее видеть, но – что могла Эльдис подумать, видя незнакомого мужа в своей двери глядя на ночь? Да еще – оборванца, по виду – слугу, ежели не раба разбора последнего? Уж точно, при таком впору погибель предполагать.
- Не бойся, Эльдис. Это я. Ульф, - произнес Хаки, шапку снимая. Сказал он ей назвище, которым в лесу представлялся, а голосок внутренний знай себе, насмехался: «И вправду, мол, волк лесной, один из эгилевых». Вот так прозвища и даются: один сказал, а к другому прилипло, да покрепче имени. Что же: «волк» лучше, чем «малодушный»
- Ульф! Но… откуда? – изумлено произнесла дева, руку со со снарядом своим вниз опустив. не судьба сегодня светцу лететь этому мужу в голову, для иных целей послужит.
- Из леса, - лаконично сказал Хаки. И потом добавил помягче: - Беспокоились мы за тебя. Слухи тут всякие ходят…
Не окончил конунжич фразу, но для ума женского все и так было ясно. Поняла дева, что волновались мужи за нее, даже уродливую и безобразную. Да так беспокоились, что вернуться рискнули. Какая женщина пред таким устоит? Эльдис руками всплеснула, благодарности преисполнившись. А у жен то обычно заботой и проявляется. Посадила она гостя к огню, да плащ мокрый снять наказала. Сказала: «В мокром простудишься, муж неразумный».
Сын Гандальва-конунга заботе ее не противился. Здоровья бывшему конунжичу хватало, не хил он был, чтобы болеть от сырого плаща. Но сейчас Эльдис живо напомнила Хаки покойную мать, вот так же ругавшую троих сыновей за невнимание к наказам. Да и погода и впрямь расшалилась. Бог грома, видать, битву затеял длиной во всю ночь.
Тяжелы грома раскаты - то Тор Могучий на великанов бранится, молотом своим черепа им круша. Не с первого раза услыхали слуги, что в дверь стучит кто-то рукой властной, оттого, отворили когда - насквозь промок Дунгаль Краснобай, и в сердцах оттолкнул холопа к стене:
- Что же ты, пень глухой, хозяина не пускаешь? - Прокричал.
- Да разве ж я знал, что ты на ночь глядя...
Попытался было оправдатся тот, но оборвал его Дунгаль:
- Иди, спи, тетерев, да запомни впредь, что я тогда прихожу, когда надобно мне то, а не когда ты о том думаешь!
Сжал в руках крепких бороду свою херсир, покатились капли тяжелые на пол, а после и плащ намокший сбросил он, к пленнице направился, про то узнать, как поживает она, да не обижали ли ее альвхеймарцы - не из простой заботы, а от того лишь, что живая нужна она была ему для задумки его коварной.
Тяжело ступал советник асмундов, притомился за день, да еще гонец приехал из Агдира - жрец молодой, все подмоги требовал для Ассы сварливой, да к тому же интересовался все почему Асмунд, а не Гилли ныне Раумарики владеет, да кто в усадьбе дальней постоем стоит. Хотел было его к Асмунду в Хейдмерк отослать Дунгаль, чтобы глаза не мозолил, да лишнего не выведал, ан нет - гроза началась, не выставишь же гостя за порог в ливень такой. Вот и пришел он альвхеймарцев предупредить, чтобы не высовывались, да заодно и девицу проведать.
Добрался наконец до двери необходимой, подивился на то, что засов открыт, да прошел в нутрь, глаза щуря, да к свету свечному привыкнуть стараясь. Казалось ему - два силуэта в спальне, да не мог пока различить, кто незванным пришел и не чудится ли это.
Услыхал Хаки шум, побледнел да за плащом сброшенным потянулся. Зря он то сделал: пока стоял конунжич в тени, лик его плохо был виден. тень смутная, и не более. Но плащ-то Эльдис заботливая поближе к огню положила. И свет от очага упал на лицо сына Гандальвового, ясно черты его высветив. Пламя очажное обманчиво, блики его порой обычному вроде бы лику выражение странное да потустороннее. Так и тут вышло. был Хаки мокрым да усталым, с лицом, от жизни лесной похудевшим. Но неверный свет так тени кинул, что выходцем из Хель конунжич показался.
Вздрогнул Дунгаль, лицо гостя увидав, только-только хозяином полновластным вошел он, а тут назад подался, покуда спиной в стену не уперся, взгляда не спуская с Хаки Гандальвсона. Такое же лицо у него было мертвенное, как зимой той, когда подвесили конунжича на дубе, да копьем рану смертельную нанесли - и кровь алая на снег стекала. Призрака два унесли тело безжизненное в лес, да волки выли в тот день, кровь остужая воем своим. Был там Дунгаль, все видел глазами собственными - оттого и замерло сердце его, биться перестало на миг какой-то и холод смертельный по жилам потек, льдом руду сковывая, а после быстрее прежнего забилось оно, колотясь бешено:
- Хаки, ты же умер уже, хелево отродье, - только и выдохнул языком немеющим, да разорвалось сердце его от страха лютого и сполз по стене Дунгаль Краснобай, взглядом застывшим в лицо конунжичу смотря.
Все же, привычки имеют великую власть над телами. Как услышал Хаки имя свое прежнее – так вся жизнь, с ним связанная, словно вернулась. Будто и не было тех месяцев в лесу, проведенных с Эгилем, когда был он свободен да трусом не звался. Замер конунжич на месте, будто ноги его к полу примерзли, да взором немигающим на Дунгаля уставился. от потрясения слова из горла не шли, но – для агдирца несчастного то еще тяжелей было. ведь, заговорю сейчас Хаки – стало бы видно, что муж он, из плоти и крови. а вот духи мстительные. как известно молчат. когда за убийцей приходят. Не Дунгаль бросал то жертвенное копье в альвхеймарского конунжича, но – ужель тварям Локи то важно? Мудрость их не от Одина, от Обманщика.
Хрипел Краснобай, подняться силился, да не слушались ноги, хотел грудью полной вздохнуть - точно бревно на нее навалилось тяжелое, да веревка пеньковая горло стянула - душно было ему, ловил он ртом воздух, петлю сорвать пытаясь, да рубаху на груди раздирая. Лики Асов грозные пред ним являлись, точно карой за предательство и обман - Тюр со взглядом суровым, Тор, осуждающе хмурящийся, да Один сам в шеломе ратном с бородою седой. Дрожал херсир, дергался, а ничего сделать не мог супротив правосудия того - кому суждено умереть без меча в руке, тот в Хельхейм отправится на муки вечные. Никак не ожидал Дунгаль, что постигнет его участь сия, да видать по другому Норны вещие рассудили.
"Осужден ты, Краснобай, нет тебе спасения за деяния былые!"
Занес руку Высокий - пронзило копье незримое грудь херсира, до сердца самого доставая. Последний раз вздыбился он и опал, содрогнувшись телом всем. Да Локи усмешка во взгляде его отразилась, оскалом Хель уродливой сменившись.

Эйрик. Вермаланд.

Пригляделся Свен, ко лбу ладонь широкую приставив, чтоб солнце глаза не слепило, кивнул - мыслям своим, наверное, - да к Эйрику обернулся.
- Да, то гонец наш возвращается, - усмехнулся Черный Молот. – Во весь опор летит, как только людей на дороге не сшибает. Ох, что-то интересное везет!
- Вот и узнаем сейчас, - хладнокровно Эйрик ему отвечал.
Подлетел к ним Регин на коне взмыленном, спешился, и не отдышавшись даже, к конунгу обратился:
- Ответ… привез я…от бонда Аки…
- Да погоди ж ты, - недовольно Эйрик ему отвечал, - хоть воды испей с дороги, а то хрипишь, как будто не лошадь тебя везла, а наоборот.
Поднес кто-то воды Регину из бурдюка своего, и несколько глотков сделал юноша, прежде чем снова начать говорить.
- Челом бьет Аки, да передать просит, что только в двух случаях Вермаланд назовет тебя, Эйрик, владыкой: когда вырежешь ты всех мужей до последнего, да стариков, женщин и детей также. Или же если Аки наместником поставишь, а людей данью высокой обременять не будешь, притеснять да против воли их в рать свою забирать. Таковы слова бонда были.
- Два случая, значит, - понмающе Свен ухмыльнулся. – ну коли по мне, так первый куда больше приятен. Нет, вы послушайте только парня этого – "Аки челом бьет"! Сомневаюсь я что-то в том, что плут этот старый…
- Замолчи, - конунг повелел жестко, к радости Регина. Понравился гонцу старый Аки, даже не тем, что прием теплый ему, чужеземцу и, по сути, врагу своему, оказал, а тем, как речь он вел, как за родную землю радел.
- Мы примем его условия. Пусть будет наместником, разве жалко нам? Пусть живут вермаландские мужи вместе с их женщинами, детьми и старцами – разве недостойны они того? – обведя соратников своих ближайших взглядом пронизывающим, так закончил Эйрик: - Войну мы ведем за землю, а не за то, где больше людей убить сможем.
По лицу Свена, однако же, видно было, что он придерживается мнения противоположного. Но мнение, что с волей конунжей вразрез идет, всегда при себе держать стоит, что херсиру в этот раз все же пришлось сделать.

Пленники многие в себя не пришли еще, когда сняли с них веревки вдруг да объявили, что позволяют им домой вернуться. Чего угодно ждали те – расправы жестокой, смерти, побоев, но не милости победителя. Догадывались, впрочем, некоторые, что собираются свеи с Аки договор заключать, но таких, кто еще мысли мог в цепочки выстраивать, о стратегии думать, среди пленных совсем мало было. С небольшим сопровождением отправили их вперед, а после собрались и сами выдвигаться.
Вся свейская рать тронулась в дорогу уже вечером, в тот же день, как прибыл гонец обратно. Без опаски следовали они по равнинам холмистым, не боясь засады новой или еще каких вражьих ухищрений, уверены были уже в том, что свободен путь – путь не военный, а мирный. Именно мирное соглашение ехал конунг Эйрик заключать с Аки-бондом, да подданство вермаландское принимать вместе в властью над землями этими.
"Да, расширились нынче владенья мои", мыслил конунг, уздцы отпуская – некуда спешить, пусть медленно конь идет. Уже своим считал он край этот, и вдаль, на линию горизонта глядя, гордился втайне тем, что все это – и многое из того, что за спиной осталось – теперь ему одному принадлежит. Нет, разумеется, не одному, стяжали славу ему воины умелые, советники разумные, где-то и норны помогли, выткали ниточку, за которую удачно ухватился он, а где-то, наоборот, под ногой веревку натянули, чтоб споткнулся. И все же над всеми людьми, которые добыли ему ратную славу да богатую урожаями да дворами землю, - над всеми этими людьми стоял он, властитель Упсалы.
Когда-нибудь, может, и остановится конь под ним, стрелой вражеской пораженный. А может, и сам он падет в бою от руки какого-нибудь счастливца, которому судьба слепая больше чем ему, Эйрику, завещала. Слава да потомков гордость останется после него но надолго ли? Наверное, надолго – но со временем померкнет и она под пылью веков, под кровью, которую другие прольют на страницы летописи деяний великих.
"Когда-нибудь…но не сегодня!"

Хладир. Харальд сотоварищи

После пира славного три дня миновали в заботах ратных - поначалу Грютинг с людьми своими да парой сотен агдирцев усадьбу покинул, к землям мятежников отправившись под видом союзника доброго, а после и Харальд с Гутхормом в путь собрались с дружиной немалой.
В тяжких силах рать агдирская, гудбрандсдалирская и транделагская выступила - впереди на коне, как и положено, Харальд конунг, подле него Гутхорм и Асбьерн, да телохранители, другие же ярлы во главе отрядов своих, а среди них и Хроллауг с Гротгардом, племянники Хакона да родичи новые конунга агдирского. Залечили они раны, что им Грютинг нанес, и ныне хотели удаль свою Харальду показать, да за измену с Хрутом и Раги поквитаться. Особенно Гротгарду их предательство неприятно было, ибо Раги Иварсон его побратимом был, а отец его Ивар - воспитателем.
Все больше в молчании ехали воины - требовалось им поскорее с ярлом Снеккольвом встретиться, и там силами едиными по Внутреннему Транделагу ударить, дабы не осталось шансов у мятежников.
К четвертому дню миновали они границы Внешнего Транделага, да увидали знамена ярла союзного, что к ним на смычку вел силы не малые, даже подивились племянники Хаконовы, откуда столько воинов у Снеккольва, когда уводил он едва ли не вдвое меньшую рать от Хладира в день битвы той кровавой с изменниками и Грютингом Оркдальским.

Повелел Харальд радушно встретить ярла, да принял заверения того в верности вечной и дружбе, а после так разговор завел, по совету дяди своего:
- Вижу я с тобою дружина несметная, уж и не чаял я, что столько храбрых витязей выставит тесть мой Хакон на битву эту, что даже с моей ратью числом они сравниться могут.
- Того и я не ждал, - признался честно Снеккольв, благосклонность конунга заслужить желая. - Но когда пришел я во владения Мара Хладные Пальцы и Гуннара Сердитого, сопротивления ожидая от мятежного люда, узрел лица повинные, да жен плачущих и детей. Прощения просили они за поступок ярлов своих недостойный и в верности клялись Хакону Гротгардсону, да родичи ярлов тех просили за ними земли эти оставить и дать шанс сослужить службу добрую, а потому повелел я тогда им верность свою с оружием в руках доказать и всем, кто топор или меч держать способен - к моим гридням присоединиться. Оттого и увеличилась рать моя, что со мной люди маровы да гуннаровы.
- Славно то, - произнес Гутхорм Олень. - Вижу я, не все сердца в Транделаге отравой измены пропитаны, есть еще люди верные и отважные, что за владетеля своего и правду божью готовы сражаться. Ныне ты, Снеккольв возглавишь правое крыло дружины нашей, Асбьерн же на левом встанет, а я с конунгом Харальдом посередине рать поставлю.
- Коли не испугаются вороги числа нашего, так вкусят стали и кровию захлебнутся! - Усмехнулся Снеккольв. - Но, об одном я тебе говорю, Харальд, что обещал мне Хакон земли ярлов мятежных во владение - подтвердишь ли ты слово его своим?
Задумался молодой конунг, не слышал он от старого Хакона об обещании таком, да горько ему стало, что земли, которые после свадьбы должны были ему достаться, старик ярлу своему отдать решил.
- Рано еще шкуру зверя неубитого делить - сначало надобно корни измены повыкорчевать, а после уже владения жаловать за службу верную, - словно прочитав мысли племянника, за него Гутхорм сказал.
Затаил обиду Снеккольв, сам же молвил:
- В случае таком, не след нам более задерживаться, стоит немедля переход последний сделать, да в земли Хрута придти с мечом и пламенем!
Согласился с тем Харальд, продолжило путь воинство союзное.

Эйрик & Аки. Вермаланд, запад.
(Тельтиар, Хакэ и их неуемная фантазия)

За два дня добрались они до того селения, где и усадьба Аки располагалсь. Вдоль дороги, по которой ехали они, иногда и знакомые лица у людей встречались - те самые пленники бывшие с семьями своими из домов выходили, взглядами дружину эйрикову провожали. Но не было уже той неприязни у людей, которую Регин, гонец, при первой своей поездке сюда даже спиной чувствовал, - не было, потому что знали уже: войны не будет, а будет мир дружеский, да, наверное, и пир знатный.
Старался Эйрик на лице улыбку благовольную держать. Улыбается человек - значит, ничего худого не замышляет, значит, хороший то человек. Пускай видят, пускай душа порадуется у них, что новый властитель не хуже прежнего будет. А вот Свен, что с конунгом рядом ехал, как всегда, так зубы скалил, по сторонам глядя злобно, что Эйрику невольно захотелось его сзади по затылку огреть чем-нибудь. Впрочем, если б и правда собрался он сделать это, все равно бы не успел - вот уже усадьба Аки показалась.
Вышел и Аки бонд со своими домашними его встречать на окраине деревни - с женой, с сыновьями и внуками, да людом оружным, и все были одеты в одежды праздничные, а сам Аки - в рубаху алую да сапоги ромейские. В пояс поклонился Эйрику сам, да все люди Вермаланда знатные так же поступили.
Склонился и Эйрик перед бондом, спешившись - без надменности и презрения, но с уважением к старости да мудрости. Дружиннники его также с коней слезли и поклонились, и Свен в том числе, но с недовольством великим.
- Мир земле твоей и дому твоему, Аки, - приветственное слово Эйрик молвил. - Ибо именно с миром и приехали мы - сказать, что условия твои приняты и так все будет, как сказал ты.
- Рад я тому, славный Эйрик конунг, - отвечал бонд. - Вижу я - славно заживет Вермаланд с конунгом новым. Уверен - крепче Олава Дровосека сможешь ты землю эту в руках своих удержать.
Помолчал Аки, а после так сказал:
- Повелел я палату пиршественную прибрать к твоему появлению. Пять сотен человек смогут в ней здравницы в твою честь поднять и еще десять сотен за столами вокруг палаты разместятся!
Задумался конунг, войско свое взглядом окидывая. Далеко позади него простерлась рать свейская, и не только свейская - ведь и гауты в его войске были. Не зря построились вои в порядке строгом перед тем, как ехать сюда: впереди всех Эйрик с дружиной своей, херсиры могучие да ярлы знатные следом, а замыкали войско простые воины. ВИдно, им-то и придется где-нибудь в деревне разместиться и пир отдельно справить.
- Дружина да передний отряд со мной в палату отправятся, - кивнул конунг, - остальных за столы посадим, кому места хватит среди твоих воинов. Что ж, пойдем, бонд, веди нас!
Пешим шагом они отправились - не след было вновь на коней садится, когда сам хозяин пешком идет. Рядом с Аки Эйрик пошел, заодно решив, что по дороге и поговорить о многом будет можно. Повел старик свеев за собой, на шаг впереди Эйрика идя, да такой ему задал вопрос:
- Не слишком богатая земля Вермаланд, чтобы ради нее столь могучий конунг войско собирал. Куда дальше путь твой ляжет, славный Эйрик?
- Дальше на Вингульмерк двинемся, а потом и черед Вестфольда придет, - отвечал конунг, шагая неторопливо. - Вернуть хочу я те земли, которыми предки мои владели некогда.
- Великую цель ты перед собою поставил, Эйрик, - покачал головой седовласой бонд. - Неспокойные это все владения, не признают в них последнее время власти крепкой. Да о другом тебя я спрошу - есть у тебя жена-красавица, да дети юные, да и у людей твоих - почему же ты их ради походов бранных решил оставить? Али малой тебе казалась земля свейская?
- Малой-не малой, а расширить владения свои, свою власть распространить, коли возможность есть, кто же откажется? Чтоб довольна мужем была та жена-красавица, чтобы дети юные об отце могли с гордостью великой говорить, - вздохнул Эйрик, дочь с сыном вспомнив. Но пуще прежнего тоска его взяла, как показалось ему, что ясные синие очи Сванхильд видит он пред собою. Отогнав видение ненужное с трудом, продолжал он: - Что до людей моих, так и они о том же думают. Потому и идут вслед за мною.
- Тогда помогу я тебе, конунг за то, что миром установить сумел, не с мечом кровавым по моим селениям прошелся. Расскажу - что в Вингульмерке соседнем делается, да во всех владениях Харальда, потомка того конунга, что был предком твоим сожжен.
- Неоценимой твоя помощь будет, - вмиг с мыслями собравшись, Эйрик молвил. - Много пользы подобный рассказ принесет.
"Прав был Свен, - будь он неладен за взгляд его злобный! - когда называл Аки старым лисом. Все про всех знает этот старик, обо всем ведает...хорошо, что довелось нам добром с ним сойтись!"
- Поставлен нынче в Вингульмерке ярлом Эйнар, сам он из рабов бывших, да возвысился сильно, - повесть свою начал старик. - Народ его любит, а вот знать агдирская напротив - ненавидит люто, поскольку он веры пришлой, да других крестить вздумал. Потому, считаю я, что коли нападешь ты на Эйнара внезапно - запоздает к нему подмога, не придет вовремя.
- Белого Бога, выходит, прихвостень, - нахмурился конунг, противна была ему новая вера. Но скоро она могла и против Эйнара сыграть. - Что ж, посмотрим, поможет ли ему Распятый в битве против моих молодцев.
- Коли будут так же биться как на границе, - язвительно Аки сказал, - так может статься, что и крест одолеет торов молот.
- Увидим, - произнес Эйрик прохладно. - А что до остальных владений, там как дела обстоят?
- О том мне мало ведомо, так далече я людей своих не отправляю - к чему мне, старику, за дальними соседями следить, - шутливо сказал Аки. - Знаю - Харальд сын Хальвдана на север с большим войском ушел, Транделаг воевать, знаю - Гандальв сын Альвгейра зубы на него волчьи скалит, да все укусить не может, знаю - Сульки да Хроальд в Агдире хозяйничать вздумали, а Асса старая их едва ли не скалкой оттудова гоняет. Нет порядка в норвежских землях - сами, прислушайся, говорят они: "Приди и возьми нас, конунг славный".
- Истинно так - ту землю легче взять, за которой следить управители ее забывают, - прищурился Эйрик, представляя себе новые земли обширные да воды, уловом богатые. - Верно, не зря на эту часть Норвежской земли взор мой обратился. Но события, о которых рассказал ты, одно означают - нельзя нам сейчас надолго задерживаться нигде, нужно будет скоро опять в дорогу отправляться, к Вингульмерку.
"Сванхильд весточку послать надобно", с горечью Эйрик вспомнил, "как бы не забыла она о муже-то, что в дальних странствиях дом родной лишь во сне видит теперь, и то не часто".
"Да, скорее бы ты с земли моей убрался с воинством всем, - подумалось Аки. - А куда - в Вингульмерк ли, или в Готланд, то мне уже без разницы".
Подошли они тем временем к палатам дорогим, да ввел конунга бонд внутрь, на головное место посадил, на трон резной, самоцветами украшенный, да повелел подать лучшие угощения ему и гостям другим, что садились за столы - справа от Эйрика свеи и гауты, слева же вермаландцы знатные.
- Сидишь ты, конунг, на троне, что Олав Дровосек руками своими смастерил.
Осмотрел Эйрик трон внимательно, рукой провел по резному подлокотнику.
- Дивная работа, - признал он. - Умелые руки были у предка Харальда Агдирского.
- Да, ему бы не конунгом, а плотником быть - славен стал бы, да не погиб так скоро, - кивнул Аки старый. - Ты же сам верно знаешь, что был сожжен Олав за годы неурожайные на костре священном.
- На кого же еще возлагать народу вину за напасти, как не на конунга, - снова вздохнул владыка свейский, из кубка отпивая. - Страшная судьба... вот так за власть иногда и жизнью собственной расплатишься.
"И ты так поплатишся когда-нибудь, - улыбнулся конунгу Аки, скрыл думы свои за лицом радушным. - Откусишь кусок, что проглотить не сумеешь, да подавишься".
- Отведай баранины нашей, Эйрик сын Эмунда, сама супруга моя готовила.
- В самом деле? - отведал сочного мяса Эйрик, бороду вытер. - Славная мастерица супруга твоя, повезло тебе, Аки, - и тихо добавил: - А как моя супруга кушанья готовит, я и забывать стал...
- Когда возвратишся ты с победою из Вингульмерка, быть может и меня к себе пировать позовешь?
Аки хитрый тему подхватил, иную сменив.
- Отчего ж не позвать? - развеселился конунг. - Рядом с собою тебя посажу да угощу лучшим вином, какого в этих краях и не сыщещь!
"Сажай рядом этого плута, конечно", подумал Свен Черный Молот, слова Эйрика заслышав. "Он-то тебе яда в кубок и насыплет, погляжу я, как тогда посмеешься с ним вместе".
Долго еще вели разговоры праздные за столом богатым властители, да дружина пировала, приветствуя мирный войны исход. Как один народ были в тот вечер и вермаландцы, и свеи, и гауты, словно никогда и не воевали друг с другом. Правду люди говорят, никакая клятва так крепко не связывает, как связывает чаша хмельная, по кругу пущенная!..

Восточный Агдир. Горм.

Одарив золотым запястьем да окованным в серебро рогом пастуха-проводника старого, Горм-воевода отпустил его восвояси с письмом к Регнару-ярлу, что возглавил витязей, оставшихся у кораблей. Долго ярл оставался на кауром своем жеребце возле дороги, по которой проходили воины данские. Провожал он взглядом старика и видел, что не соврал им хельд состарившийся: споро ходил пастух, и вскорости пропал-затерялся вдали.
Доволен был Горм собою – впредь станет ведомо местным людям, что данские ярлы слово свое держат крепко, и обещанную плату отдают сполна. Добрая слава в народе - она всегда пригодится, особенно в его тайном деле.
Повернув коня, он пустил его рысью и скоро догнал ярла Оттара да Свибрагера-ярла, которые шагом ехали возле десятка хирдманнов агдирских, кюной Ассой отправленных проводниками для союзников. Горд и неуступчив был Оттар, да хорошо разумел хитрости воинские и умел каждому воину, каждому отряду для битвы нужное место отыскать. Преклонен годами был богатырь Свибрагер, но годы свои на полях сражений да на воинских дорогах истратил и оттого славен был зело мудростью в воинском деле. У обоих у них постигал премудрости молодой воевода, не гнушаясь просить совета да подсказки.
- Сказывают агдирцы, - пророкотал Свибрагер, оборачиваясь в седле, - что погожая година наступает. Недолго нам неприятелей ждать, стало быть.
Оттар же молча осматривался, бросая острые взгляды вокруг, на лежащие обок дороги поля и луга. Горм и сам примечал наметанным взором то тут, то там горсточки дерновых крыш разбросанных бондовских хуторов, но видел также, что не суетятся возле них люди, не раздается рев скотины, никто не идет ни в огород, ни даже за водой к колодцу не выйдет ни единая душа. И дымы тоже не вились над хуторами.
Люди отступили, ушли в лесные ухоронки, дальние укрывища или же пытались найти защиту у владетелей края, близ усадьбы.
- Мирная земля, - процедил Оттар-ярл, горяча свою лошадку, - Сдается мне, не мужи тут обитают, раз позабыли, с какого конца добрый меч держать.
- Кому-то меч держать, Оттар-ярл, - негромко сказал Горм, приблизившись, - а кому и хлеб растить норны выпряли. Не зазорно это, потому как те же воины мечи глодать не станут.
Хмыкнул презрительно Оттар-ярл, но смолчал, потому как дал знать Горм, что не окончены слова его. Не впервые о бондах речи у них велись, потому припомнил воевода молодой прежние кличи ярла фюнского.
- Да, можно мечом себя прокормить, можно мечом взять и хлеб, и лен, и мед, да ведь ежели все без разбору пойдут мечом служить, в тот же год все с голоду перемрем - скажешь, нет? Кто ж будет тогда хлеб растить, кто ж станет делать руками то, что мечом опосля взять можно?
- Место свое все одно знать должны, - зло буркнул Оттар, - случись напасть – за чьими щитами спрячутся?
- А вот это ты дело говоришь, - кивнул Горм, - должны они ведать, что не задарма защита им дадена. Пусть видят, кто их от ворога обороняет, кто им заступой становится от беды и лихолетья. Тогда сами принесут хлеб и лен свой. И чем больше мы соберем их за своими щитами, тем сытней нам будет и воинам нашим…
Оборвал речь свою Горм-воевода: узрел он вдали пыль вдоль дороги: поспешал к нему кто-то от головы войска. Подгоняя коня, он направился навстречу и вскоре встретил на взмыленных лошадках двух прознатчиков из тех, что впереди войска рыскали, разведывая край и место, для битвы пригожее.
Остались возле агдирцев Оттар со Свибрагером, зная: важные да нужные вести разделит с ними воевода, испросит совета.
- Умен не погодам воевода наш, - чуть досадливо сказал Оттар, щурясь на клонящееся к закату солнце.
- Конунгом сделается – недаром ведь кровь Хардакнутова, - рассудительно заметил Свибрагер, обернувшись к фюнцу горячему. – А с речами поосторожней будь. Неровен час, в отца удался сын – злую память долго сохранить может.
- Кланяться еще ему, беззаконно зачатому, велишь? – вопросил насмешливо Оттар.
Промолчал тут Свибрагер-ярл, только сузил выцветшие от жгучего морского ветра да палящего солнца глаза. "Доведется – и поклонишься", хотел было сказать, да раздумал, и, поотстав, снова заговорил с агдирцами.

Запыленные, на взмыленных лошадях предстали прознатчики перед Гормом, едва не валясь с седел от усталости. Трудно человеку день-деньской в седле высидеть, да еще не шагом двигаясь, а скорой рысью все больше, а то и в карьер подымаясь.
- Вот эти холмы, - указал на выросшую уже впереди гряду один из них, - тянутся недолго к западу, а за ними такие же долы ровные лежат, покуда око ймет.
Только кивал второй, переводя дыхания, да потирая покрасневшие от ветра глаза.
Отпустил их Горм, поблагодарив за службу, а сам вернулся к Свибрагеру-ярлу да к агдирцам. Подтвердили хирдманны из войска здешнего, что и вправду впереди равнина длинная. Недолго думал Горм-воевода, и велел ближним своим воинам-спутникам известить ярлов воинства, что след им разбивать лагерь на ближнем высоком и крутом холме понад дорогою из Западного Агдира.
Оживились витязи данские, с новыми силами вперед устремились и не в долгом времени уже остановилось воинство данское, на вершине холма обосновываясь. Повозки в круг ставили, связывали крепко; внутри же кольца телег разбивали рядами шатры воинов и их предводителей. Запылали костры под котлами, потянулись в сторону леса запахи дыма да пищи готовящейся.
Сумрачен к вечеру того дня был Горм Датчанин. Долго говорил он с Одином в шатре своем, но о чем – не ведали того ближние его ярлы. Невдомек им было, что по нраву пришлась земля Агдирская Горму, да только видел он, что не удержать ее данам – слишком легко доступна она. Сумрачен и зол был, созывая на совет в шатер свой ярлов опытных и сведущих в воинском деле. Но радушна была его улыбка и приветливы слова. Пригласил он ярлов разделить с ним трапезу, заодно и обсудить, как вернее повести брань с хитроумным и могущественным конунгом Рогаландским, дабы победу одержать, да и воинов поменьше положить.
Лишь далеко за полночь разошлись ярлы, и уже под утро, едва засерело небо, закипела работа.
Рубили деревья для укрепления лагеря, рыли рвы широкие да волчьи ямы прилаживали, стараясь так устроить, чтобы по дороге не вдруг кто бы то ни было прошел, а только лишь с помощью проводников данских. В густую траву вдоль подножия холма, оставляя проходы для своих, набивали колышки заостренные да ямки ковыряли мелкие, дабы повредить ноги атакующих.
Вскоре после рассвета довелось Горму-воеводе увидать и советников кюны Ассы – жрецов Фредрика да Торлейва с несколькими спутниками. Тревожные вести принесли они; узнали витязи данские, что разбито войско Тьодольва, а что с ним самим – неведомо.
Долго не задерживал их Горм-воевода, с сожалением убедившись, что немного полезного могут они сообщить. Нахлестывая лошадей, понеслись вскоре жрецы к усадьбе кюны Агдирской.
Еще живее взялись за дело воины данские, спеша приготовиться к приходу воинства Сульки, и споро у них дело ладилось. Везде поспевал и Горм уследить да звучным словом ободрить усталых.

Ближе к вечеру всколыхнулся весь лагерь данский вестью о том, что направляется к ним с запада отряд неведомый, о чем весть условными сигналами дозоры укрытые подали.
Снаряженный отряд с несколькими приданными агдирскими воинами отправился навстречу, вооружившись луками, чтобы в случае нужды засыпать врага стрелами и суметь отступить к лагерю.
Не в долгом времени, однако, воротились застрельщики данские без спешки и стрельбы в подступающих неприятелей. Следом за ними к лагерю приблизились израненные и измученные переходом воины, в которых агдирские хельды опознали своих соратников и товарищей. Один из них с трудом сошел с вороного коня, но к Горму, вышедшему навстречу, подошел твердо.
Тепло приветствовали друг друга Тьодольв-ярл и воевода данский.

Агдир. Горм и Сульки
С Вито


Волною нескончаемой дружина рагаландская текла, земли агдирские охватывая - не мог никто в бою открытом ей противиться. Ехал в середине самой отрядов своих Сульки конунг, на коне арабском, да сидел в седле золоченом. Подле него ближние гридни были во главе с Ториром - берсерком, да Кьятви Толстошеим, впереди же, армию возглавляя, Сати ярл был.
- Разбили мы, раздавили агдирское воинство жалкое, - усмехнулся Торир, дяде родному улыбнувшись. - Видел бы ты, конунг, как бежали они, пятками сверкая, да как летели им копья и стрелы вослед, самых неповоротливых сражая.
- Точно зайцы разбегались люди харальдовы, - слова сына Кьятви подтвердил. - Тому я сам свидетель. Никогда не собрать им больше армии - ждет нас впереди добыча легкая, брат. Без боя возьмем мы усадьбу, да ведьму старую сожжем в яме угольной за все те беды, что роду нашему причинила она.
- Да за то, что из чрева ее Хальвдан Черный вышел, - тут уж другой ярл слово взял, старый, с бородою длинной, вот только имени его Сульки не помнил, знал лишь - еще отцу его этот воин служил.
- Впору нам коней галопом пустить, а не тащиться, точно в упряжке воловьей, - берсерк добавил. - Чего нам страшиться в землях этих?
- Прав ты, нечего мне, властителю, боятся, - уверенно сказал это Сульки, а сам постель с булавкой отравленной припомнил, да деву погибшую. Хораша была бы наложница, коли не укололась об отрие, ядом смоченное, но тем самым ему, конунгу, она жизнь спасла. Поклялся тогда конунг, что если прознает про то, кто змею стальную в его перину положить повелел - так шкуру спустит с живого еще, а после не огне медленном зажарит.
Хотел было уже послушать совета племянника Сульки, быстрее приказать рати двигаться, да подъехал тут к нему гонец из разъезда вперед посланного, такую речь сказал:
- Укрепления впереди вражеские, великий владыка, над ними стяги развеваются, каких не видал я в Агдире, да люда оружного не счесть.
- Что за наваждение? - Сульки вопросил. - Неужто глаза твои тебя подвели, отрок зоркий? Морок ты увидал ли? Нет у Агдира войска больше! Все оно сломлено и перемолото храбрыми рагаландцами, точно жерновами мельничными!
- А кто выжил, так никогда больше против нас не выйдут, - рассмеялся Торир. - Страх не пустит!
- Клянусь, видел я войско то, да стяги с головами волчьими черными, а подле них знамена чужеземные...
- Или за лжу тебе кто заплатил? - Кьятви вопросил недоверчиво.
- Убей меня, Сульки конунг, но от слов своих не откажусь я! - Юноша жарко выпалил.
Призадумался конунг, утер лоб перчаткой кожанной.
- Убить тебя я успею еще, пока же, Торир-молодец, поезжай-ка вперед, глянь, что за враг такой на пути у нас погибели своей ищет.
Быстрыми лисами лесовыми сновали вокруг стана данского лазутчики да пластуны, Гормом-воеводой посланные. Особливо же в длеле этом выделялись люди ярла Агмунда Злоязычного, и отметил это дна будущее воевода данский, осматривая укрепления.
Отправленные им воины помогали аккурат обустроиться в походном стане кюне Ассе со служанками ее да двумя жрецами, что допрежь побывали здесь. Но недосуг было Горму вежество выказывать да почтение годам ее.
Возвестили уже соглядатаи скрытые хитрым свистом да прочими покриками, что близится воинство чужое, и уж в этот раз, верно, сам Сульки пожаловал.
В первый раз столь великим воинством пришлось Горму командовать, оттого крепко свиреп он был и яростен, обходя укрепления.
Окружен был кольцом прочно связанных повозок стан датский, а впереди них уже был насыпан вал земляной с несколькими проходами для воинов, кои бревенчатыми заборолами перекрывались; перед валом же два широких рва с небольшими проходами сделаны были. Дорогу, что проходила внизу перед данами, изрыли ямами волчьими, а дальше к усадьбе путь преграждали завалы бревенчатые. Оставили Гормовы витязи простор на склоне холма для удара войска, но подножие усыпали мелкими ямами да колышками, чтобы строй сломать воинов Сульки-конунга, когда те на приступ двинутся.
Уже стоял на валу Тьодольв-ярл в боевом облачении, в который раз повторяя хельдам, где расположены места опасные, да как их обойти.
Уже расставил лучников Оттар-ярл, да закусив губу смотрел в даль на дорогу, ожидая появления вражьего. И прочие ярлы собрали отряды воинов, готовясь из стана выйти и ринуться на врага по первому знаку воеводы.
И полк засадный на месте должном был с ярлом Свибрагером во главе, в чаще лесной на соседнем крутом холме по другую сторону дороги укрывшись.
Увидал валы и Торир Длиннолицый, да скривилось от ярости лицо его. Захотел он бросить полки передовые, смести преграду и к ногам дяди головы воевод датских бросить, что посмели врагам его злейшим на подмогу придти. Захотел, но стерпел молодой берсерк, сплюнул лишь в сердцах, коня поворотил.
Возвернулся он вскорости к Сульки конунгу, с усмешкой его вопрошал властелин:
- Неужто супротив нас ведьма старая ныне крестьян с вилами выставить решила?
Поведал тогда берсерк могучий про беду новую, про войско чужеземное.
- Вот значит как, коварна змеюка Асса и выкормыш ее, - бороду поглаживая, конунг молвил. - Своих сил ей не хватило, призвала данов алчных. Сокровища мои им в награду пообещала и земли - в том уверен я.
- Нет счету им, - гонец юный, что с Ториром был, добавил.
- Не убоимся же их - они люди иной закалки, южные крови в жилах их текут, один норвежец троих таких стоит в бою, да шестерых на пиру, - усмехнулся Сати ярл, что так же к брату ближе ныне держался, рассказ племянника слушая.
- И все же не след нам сломя голову в битву бросатся, - опытом горьким наученный, Кьятви молвил. - Уверен я, среди тех, кто там оборону держит - Тьодольв ярл, а с ним у меня свои счеты не сведены еще.
- Нападем мы, когда придет срок, а пока же ближе подойдем к ним - нонче меньше полудня пути рати пешей осталось.
Сказал так Сульки, да послал братьев в начало войска, к битве готовиться.

Пусть и славную оборону поставили агдирцы и даны, да только было место нынешней битвы не столь выгодно для них, как в прошлый раз - и если там поражение их настигло лишь из-за перевеса численного рагаландцев, то в день этот могло статься, что еще легче дасться победа воинам Сульки.
Потешались ярлы рагаландские, на укрепления да валы поглядывая, покуда войско выстраивалось для битвы - на три части разделил дружину свою хитрый конунг Рагаланда - с трех сторон, насколько позволяло поле битвы грядущей, велел окружать лагерь агдирский. Первой ратью Сати верховодил - его воинам надлежало лоб в лоб с врагами столкнуться, с ним воины испытанные шли, в боях закаленные, справа же вел войска Торир, с ним все больше молодые гридни, да наемники, да берсерки были, а слева надлежало Кьятви ударить, самой многочисленной ратью, большей частью из бондов да карлов состоящей.
Сам Сульки в битву идти не пожелал, с холма наблюдать за ходом сражения в окружении сотни хирдманов отборных остался.

Вот уже вдали отряды передовые появились, подходило войско вражье.
- Ну, держитесь теперь, - мрачно сказал Тьодольв-ярл, воинству агдирскому, что также строилось к битве. - гости наши пожаловали снова. Мало им угощения было прежнего - вновь изгоодались отведать стали нашей.
Горм же сделалася спокоен и собран, как всегда. Воинство ждало врага с твердостью, из рядов то и дело доносились едкие шуточки о рогаландцах, что точно робкие женихи на смотринах пытаются все издали да одним глазком высмотреть, да о северянах, каждый из которых стоит ровнехонько одного пальца на руке доброго мужа данского, на каковые шуточки агдирцы уже и ухом не вели.
Лучники приготовили открытые колчаны, проверили тетивы. Оставалось только ждать, станет ли Сульки-конунг на холм силой переть, али попробует обойти по дороге.
Воины ждали сечи нетерпеливо, но старались напустить суровость и хладнокровность на лица. И все же знал Горм, что доподлинно слышали витязи, сколько разграбил Сульки, да сколько добра везет. Знали также, что суров Горм, и до полной победы не даст коснуться добычи, а вот после разгрома ворога все разделит по чести и справедливости, да по покону богов: многие из них бывали в походах с удачливым ярлом, многие доволльны оставались мудрым не по годам Конунгссоном. И нынче ждали они битвы, зная, что не выдаст их воевода и не обидит, как и то, что за слабость и трусость накажетбез жалости.
Но вот втянулось в ложбину воинство рогаландское, разделяясь на три части, да и остановилось, до первых ям волчьих с острым дрекольем на дне не доходя немало.
Нахмурился Горм, увидав, что направо, под удар засадному полку, выходит как раз самое многочисленное воинство, но понадеялся на опытных в сече витязей седовласого ярла.
И подал знак стрелкам готовиться к залпу.
Выстроилось войско рагаландское, да при первых звуках рога боевого взвились знамена черные с конем огнегривым, разом вперед выступили воины, щиты подняв, стрелков своих прикрывая.
- Стрелы огненные запалите!
Приказ по рядам пронесся. Затрещало пламя ярое, взвились сотни стрел горящих в небеса, дождем огненным обрушились на укрепления данов, на валы, да на телеги. Шли вперед рагаландцы, останавливаясь для того лишь, чтобы новый залп сделать. То там, то здесь с криком диким падал кто из их числа в ямы коварные, смерть находил на дне, кольями утыканном, да только не замечали уже потерь этих воины, битвы запах почуяв, жаждали поскорее и вкус ее отведать.
Полетели из рядов рогаландских стрелы пылающие, множество их в валу земляном застряло, мнемало упало сверху на засыпанные сырой землей телеги, несколько, однако, долетело до крайних шатров и подожгло. Кровожадно зарычали воины, чьи шатры заполыхали в скором времени, но ряды покинуть не смели. Оставив резервному полку тушить занимавшийся пожар, скомандовал ждать лучникам Горм-воевода, ожидая чего-то. Выпрямился он в седле, щитом прикрывая грудь, и не дрогнул при виде залпа ворожьего.
Пошло вперед войско рогаландское, и стали воины его рушиться с воплями в ямы приготовленные,сломался ряд щитов их, многие и вовсе больше уже под ноги старались смотреть, опустив щиты. Махнул рукой тогда Горм-воевода, и сизой тучей взвились в небо стрелы данские, чтобы упасть на нарушенный строй, находя множество жертв.
Пошли тогда вперед ратоборцы данские, выходя сквозь проходы в валах и рвах, и встали единой силою. Правым крылом командовал молодой Альрик Четыре Чайки, который с веселыми криками подгонял своих витязей, поудобнее перехватив боевой молот тяжелый. Левое крыло вел Оттар-ярл, Заносчивый по прозванию, тот мечом своего деда еще вооружен был прославленным.
Тем временем второй и третий раз спустили тетивы опытные стрелки данские. Воинство же рогаландское оказадлось у самого подножья холма.
Кто мог - щиты кверху поднимали, кто умел - за соратников телами укрывался, бежали вперед ордою неумелою люди Кьятви Толстошеего - карлы и бонды, землицы агдирской возжелавшие - многих из них уже стрелы сразили, да много больше их в битву рвалось, взбирались на валы, подгоняемые ярлом своим.
С другой же стороны столь же разношерстная ватага наступала - воины молодые, горячие под началом Торира стремились поскорее до врага добраться, строя не берегли, от стрел не хоронились, в удачу свою больше верили, да в то, что сумеют любого ворога одолеть, коли не отступят. Впереди же их берсерки шли лютые, те что боли не чувствовали, да без брони крепкой на битву идти готовы были. Многие из них уже стрел каленых отведали, да только не сбавляли шага, кличи боевые выкрикивая, на холм взбирались, оружье торопясь кровью напоить вражеской.
Других медленнее шла рать Сати ярла - полководец опытный людей своих не торопил, видел - некуда врагу бежать, негде больше прятаться, так чего же спешить тогда. На другое он надеялся - что оттянут на себя Торир с Кьятви силы вражьи, и сумеет он прорваться малой кровь в лагерь агдирский, а там и до победы недалече останется.
Вот и подобралось воинство рогаландское к коварным колышкам да ямам мелким, ждущим яростных воинов, чтобы ноги им пропороть да сломать. Витязи же данские ожидали, единым рядом щитов укрываясь под страхом кары суровой.
Скоро минуют враги и эту заслону, тогда-то и будет час сверху вниз по склону на них ринуться.
Не ожидали новых препон рагаландцы, многие искалечены оказались прежде, чем другие сумели миновать и этот заслон последний, от врагов их отделявший. Тут бы и напасть следовало, мечам и топорам дело решить, но нет - остановились, застыли воины Кьятви, скинули с плеч луки тугие, пустили стрелы в хускарлов датских с расстояния близкого прежде, чем в рукопашную пойти.
- Эй, Тьодольв ярл! - Кричал сам Толстошеий. - Покажись, Каменная Башка, не прячься за спинами наймитов своих!
Страшен был по силе залп рогаландский, но выдержали щиты, лишь немногие несчастливцы получили граненые жала в ноги и пали, воя от боли в раздробленных костях.
Но сомкнулись вновь ряды воинов. Тьодольв же ярл громко прокричал из рядов агдирцев, вставших впереди главной дружины Горма, отборных хельдов, что посередине данского войска выстроены были:
- Подойди сам - и поглядишь на меня, Толстошеий, а то ведь и головою поворотить ленишься, небось!
Скрипнули зубы Кьятви, прокричал он так, что песню стрел и топоров, да стоны раненых голос его заглушил на мгновение:
- Торир-берсерк, сын мой! Отруби голову этому псу агдирскому, порадуй отца!
Усмехнулся Длиннолицый, топор свой покрепче перехватил да вослед за воинами своими на ряды дружины датской навалился - страшен был берсерков удар, пусть и раненые они, да не страшились ни стали честной, ни ран смертельных, рьяно бились.
Да и сам Кьятви людей своих не щадил, заставил всеми силами на данов, под стрелами устоявших, броситься, да подмоги от брата ждал.
Увидел тут Горм воевода, что одолели и последний рубеж рогаландцы, услышал вой берсерков лютых да вопли ярости, и крик его пронесся над данами:
- Вместе ударить!
Ринулись валом морским вниз даны, набирая разбег, но впереди даже Горма с его мечом знатным неслись агдирцы, завывая по-волчьи, а серди них несся Тьодольв-ярл, увидавший среди рогаландцев Кьятви Толстую Шею и спешащий испробовать ее толщину своей секирой верной.
Словно две волны морские схлестнулись воины обоих войск, с хрустом, треском, звоном и скрежетом, взметнувшимися к богам, а затем заглушили все вопли раненых и умирающих.
Страшен был дружный удар воинства данского, усиленный разбегом да весом всем, навалившимся на передних хирдманнов северных.
Словно берсерк врезался во врага Тьодольв, рыча и круша. Сошлись воины в схватке жестокой, тут уж потекла кровь ручьями, вгрызались в плоть острые зубы клинков каленых, щели в доспехах копья находили, рубили топоры нещадно, да где один воин падал - трое место его занимали.
- Не спасет тебя больше шлем от меча моего! - Бросил Тьодольву Кьятви, когда с ним столкнулся, да только битвы вихрь сам противников старых разнял - каждому иной враг достался.

Агдир. Горм и Сульки. <Продолжение>
С Тельтиаром.

Подобно волне прибоя пали даны на врага, подобно ветру небесному опрокинули передние ряды. Яростных безумцев и молодых щенков, что навстречу шли по левому флангу ярлу Оттару, встречали опытом да сноровкой боевой бывалые витязи фюнские, и сам он словно огромной косой разил отчаянных противников. Диких и неуклюжих бондов да карлов, что справа накатывались, сокрушали со всей яростью витязи Альрика Четыре Чайки, и молот молодого ярла разбрасывал в стороны напуганных ополченцев.
Но сутужней прочих приходилось центру построения рогаландского, где врезался глубоко внутрь клин самых опытных и могучих воинов дружины Горма-воеводы.
Многие воины уже пали, многие повалились на землю, раны руками зажимая, но сильней удар был данских дружин, и войско рогаландское назад подалось под натиском.
Не выдержали удара датчан рагаландцы, откатились, словно волна, о скалу разбившаяся, и видел то Сати ярл, а потому знак подал в рога отход трубить. Ярились воины его, да против воли ярла идти не смели - строй сомкнув, стали к лагерю своем отступать, от данов отбиваясь. Тоже и люди Торира делали, у Кьятви лишь бонды до того строй смешали, что уже не выстроиться им было, кто как мог отходил, жизнь свою уберечь пытаясь, а иные и вовсе спины врагам показали бонды.
Сам ярл Сати за тем смотрел, да свой рог наготове держал, ждал, когда приказ иной отдать случай представится.
Катился за рогаландцами вал щитов данских, наседали доблестные воины Гормовы, не давая врагам перевести дух. Только на правом фланге неладное творилось, ибо слишком уж вперед подавались витязи Альриковы, того и гляди, сломают общую линию, увлекшись резней почти безнаказанной.
Но медлил подавать знак засадному полку Горм-воевода.
- Ну, чего медлишь ты, брат?! - Вскричал Сульки конунг, за битвой той наблюдавший. - Ждешь пока они нас обратно в Рагаланд оттеснят?!
Скрежетал зубами Сульки, готов был сам в битву броситься, да только знал - все равно брат его лучше мечом владеет, нежели он сам. Продолжали отходить воины норвежские, за собою данов увлекая от укреплений их, покуда не поднес к губам рог свой Сати ярл, не протрубил трижды, да сам в битву не бросился, меч свой обнажая. Тут уж, отступавшие было рагаландцы вновь вперед подались, войско вражеское, из-под защиты валов вышедшее числом охватывая, по двое - по трое на одного дана ныне приходилось роголандцев и смогли они наконец преимущество использовать свое. Лишь только бонды Кьятви все дальше отходили, не желали боя возобновлять, не смотря на все угрозы и увещевания ярловы.
Все больше смешивались бонды рогаландские, легкой добычей казались они молодому Альрику, и ринулся он в бой без удержу, сокрушая молотом бегущих, подобно Тору Могучему.
Подалось назад левое крыло рогаландцев и наконец опрокинулось. Лавиною катились за ними воодушевленные витязи ярла Четыре Чайки, того не замечая, что готовы они разорвать общий строй.
В других же местах навалились рогаланцы всей своей силою и совладали остановить напор данский. Тяжко пришлось данам тогда, ибо хоть и много рогаландцев полегли в битве с Тьодольвом-ярлом, хоть множество их покалечены и убиты были еще на подступах коварными ловушками, а немало - и стрелками данскими, все же было их больше, чем витязей данских, и числом они восполнили пошатнувшиеся решимость и отвагу.
И тут случилось то, чего и опасался Горм-воевода. Разорвался строй данский, и дружина Альрика только дальше пошла, убивая бегущих. Хлынули в разрыв рогаландцы, стараясь охватить с фланга воинство датское.
Протрубил тогда в рог Горм-воевода, подавая знак старому Свибрагеру, и выступили бывалые да закаленные воины из укрытого места, да ринулись навстречу воинам норвежским, строй соблюдая.
Поздно увидал Сати войско резервное данское, не было у него времени полки свои перестраивать для сражения нового, да от брата старшего помощи ждать - лишь зубы сцепив вперед он своим дружинникам приказал прорубаться, теснить данов обратно до их валов, а там - будь что будет.
Торир, словно зверь лютый с другой стороны бился, вел воев на смычку с дядей, отрезать хотел ту часть войска вражеского, что с ним бой вела да в окружение взять, и на то надеялся, что сдюжат ветераны Сати удар данов подлый. Пена с губ Длиннолицего капала кровавая, когда он вновь и вновь топор занося, с дороги своей сметал противников - кого убивая, кого калеча, а вокруг него оставшиеся берсерки бились немногие, в начале битвы уцелевшие.
Когда же ударил Свибрагер по центру рагаландскому, смял воев ближних, ножом острым в строй их врезался, вновь протрубил Сати ярл, за щитами телохранителей своих укрываясь, на сей раз Сульки на подмогу зовя.
Взмахнул рукой, перстнями да обручьями унизанной конунг Рагаланда, конную сотню с холма послал к брату на выручку, направили копья свои всадники, коней галопом пустили.

Бонды же прочь бежали уж без оглядки, а среди них и Кьятви Толстошеий, коня потерять успевший, растекались по полю бранному ручьями, в лесу прятались, сломлен был дух их воинский - ни земель, ни злата уже не желали они, лишь жизни свои спасти жаждали.

Остановился тогда Альрик-ярл, увидав. что не с кем более сражаться его воинству, а бонды рогаландские рассыпались по полю и в лесу спешно хоронятся-укрываются. Немногие десятки хельдов данских гнались за ними и далее, упиваясь битвой да кровью алой, но уже увидел молодой ярл, что натворил он запалом своим да удалью.
Повернули тогда даны под рукою его и, непрерывно трубя в рог да сзывая увлекшихся, спешно направились к Свибрагеру-ярлу на подмогу, надеясь битву одним ударом доблестным завершить. Да не совладали.
Еще прежде, нежели витязи Альриковы достигли места сечи, налетел на могучих хирдманнов его конный отряд рогаландский. Успели даны изготовиться, да щиты поднять, но страшной силой отбросила их конница, взламывая строй и закипела битва с новой силою.
Тут рог пропел над полем, подавая приказ людям Горма-воеводы.
Только не стал призывать воевода данский своих конников из ближней дружины, что в стане стерегли кюну да шатры со скарбом. Протрубил он отступление витязям отважным. Медленно, слаженно вспять пошли витязи данские. Влились в общий строй и воины Свибрагера, за спины оттеснив раненого ярла седобородого.
Вовремя поспели воины Альрика, набежали на смешивавшихся с пешими бойцами конников рогаландских, дали время восстановить строй Свибрагеровым людям, большие потери понесшим.
Неспешно, яростно рубясь-отбиваясь, отступали даны в стан воинский. Перейдя же рвы, сталкивали щиты дощатые, дабы не смогли норвежцы следом ринуться, а кто из рогаландцев в пылу преследования бросался вниз, того ждали либо колья острые, либо мечи, без пощады разившие пытавшихся на другую сторону выкарабкаться.

Не стали их уже преследовать воины Сати ярла - видел воевода их, как разбежались люди Кьятви, а без его рати, все одно не вырвать было победу в этот день. Повелел он воинам отходить самим, да щитами прикрываясь, раненых забирать и убитых.
Многие сотни остались после сражения этого на поле кровавом бездыханными, еще больше того увечными да ущербными, но более других недоволен был Сульки конунг, победителем себя возомнивший уже, да о том мыслящий, как в усадьбе Агдирской пировать. Ныне же вынужден он был своим шатром довольствоваться.

Укрылись даны за валами, на прежнее место заборола поставили. немедля стрелять вновь начали вослед возвращавшимся в свой стан врагам, стараясь побольше унести жизней неприятельских.
Спокоен был Горм-воевода: более, нежели вдвое, от его потерь заплатили рогаландцы, и то не считая обращенных в бегство воителей бондовских Кьятви Толстошеего.
Своих же зазря в лютой сече терять не восхотел, ибо видел, что только тяжкими потерями мог победу у Сульки вырвать, а это не по нраву ему было и вразрез с планами приходилось.
Кюна же Асса, за битвой этой наблюдавшая с места высокого, да с трона резного, произнесла лишь ниду обидную, к Сульки обращаясь, хоть и не мог он услышать ее, да знала старая правительница, что скоро уже перескажут конунгу рагаландскому слово каждое властной кюны:

Старый конь похотливый
Влез на Агдир как на кобылу.
Вот уж волк крадется рядом,
Сульки лишь виляет задом.

Усмехнулся Торлейв, первым ниду услышавший, да Фридрек в бороде усмешку спрятал, а сам к Горму Датскому направился, да Тьодольву, что подле сына Хардакнутова стоял уже, шелом сняв.
- Смотрю я, славный Горм, сумел ты отвадить Сульки от земель наших.
- То еще не победа, мудрый Фредрик, - ответил сдержанно Горм-ярл, - то лишь половина победы, ибо много наших витязей пало, а назавтра вся надежда только на крепость рук и мужество останется, ибо хоть и дельно укрепили мы стан наш, но знают нынче рогаландцы все хитрости, и не будут колебаться, в бой отправляясь.
- Жив остался пес Кьятви, - все о своей кручине речь вел Тьодольв, отирая кровь чужую с доспеха ратного, - да и щенок безумный уцелел, как мне кажется.
- Тогда, быть может стоит тебе самому на них напасть? - Жрец верховный предложил. - Да в их лагере со всем семенем этим подлым расправиться?
Вспыхнул Тьодольв тогда, но нашелся с ответом.
- Завтра поутру так я и сделаю. А тебя во главе пошлю.
- Разве пристало жрецу почтенному воев вести? - Дрогнул голос старца. - Если уж кому и надлежит войско возглавить, так это Горму храброму.
- Будет достойным мужам иное время и место речи злы вести, - прервал их склоку Горм-ярл. - Ночь близится и следует нам к завтрашнему дню готовиться.
Кивнул, соглашаясь Фредрик, не стал с даном спорить.

Спешился Сульки конунг, когда брат меньший к нему возвернулся, да отвесил пощечину крепкую Сати ярлу:
- На что тебе я дружину свою дал? - Гневно вопросил правитель. - На что в бой послал, ежели ты победить данов жалких не способен?
- Разве ж проиграли мы, брат? - Отвечал ему Сати. - Испытали мы силу вражескую, на крепость их опробовали, а то, что устояли они, так это не надолго. Бежать им некуда - бросят валы свои - сомнем их в поле, а не бросят, так голодом заморим, изведем их! У нас сил не в пример больше, чем у них есть, а клич кинем - так еще придут люди! Данам же помощи ждать неоткуда - разве что сам Хардакнут из Роскильде приплывет!
Рассмеялся ярл, да конунг смех его подхватил, смекая, к чему брат его, в хитростях воинских искушенный клонит.
- Соберем мы людей, что нынче разбежались трусливо, да выбор им дадим такой - либо в бою погибнуть, либо же казненными быть. Не посмеют бонды воле твоей противиться. Что же до Кьятви...
- О том я сам решу, - оборвал его Сульки. - Ты же осады не снимай, да прикажи всех раненых врагов, что на поле остались добить, да бондам вели ямы волчьи землей засыпать и мосты деревянные делать. Завтра поутру проучим мы негодяев этих.
Поклонился Сати, лишь про себя зубами скрипнул:
- Ночью же проучим, к чему утра ждать.

Владения Асмунда Кровавого. Эльдис и Хаки Гандальвсон.

Едва лишь Краснобай хрипеть на полу перестал, неведомая сила, державшая Хаки на месте, словно убрала от него свою костистую длань. Бывший конунжич опамятовался, да бросился к умирающему, руку на шею ему положив. Пустое! Сердце воя больше не билось, а жизнь окончательно оставила это могучее тело. Муж был еще теплым, но глаза его уж увидели мрак царства Хель, а дух, покинув тело, отлетел в холод ее подземных владений.
- Умер сей муж, - сказал Хаки испуганной деве. – Теперь и нам следует поспешать.
- Не безобразен ты ликом, а люди при взгляде твоем замертво падают, - прошептала испуганная увиденным Эльдис. – Скажи, Ульв, чьим именем чары наводишь?
Спросила – и замерла, зная ответ. Кому, как не Обманщику Локи такое под силу?
- Не подвластно мне колдовство, - покачал головою альвхеймарец. – Этот мертвец очень меня испугался, вот и помер до срока.
- Но почему?
Хаки замялся с ответом, понимая, как сложно будет объяснить деве всю ту историю:
- Ну… я же, вроде как… умер.
- Значит и впрямь ты – не Ульв, но Хаки, сын Гандальва конунга, - прошептала Эльдис, во все глаза глядя на конунжича. – Были у меня мысли такие, когда мы в лесу повстречались. Да после прогнала я их, как наважденья обманные, решила, что жар крови мой ум затуманил.
Хаки молчал, отвернувшись от света, но деве хватило и такого подтверждения слов сказанных. – Вот диво… - медленно произнесла она. – Выходит, Харальд тебя пощадил?
- Харальд благороден, - ответил ей сын Гандальва, колеблясь, стоит ли продолжать. Но полуправда порой так же опасна, как ложь, много бед она принести может. Так что решил конунжич молвить все, как перед богами: - Конечно, не будь на то его воли – меня бы здесь не было. Но, Эльдис… я ведь тогда, действительно, умер.
- Понимаю я, что сказать воинам то надобно было, - откликнулась Эльдис. – Сильны корни вражды Агдира с Альвхеймаром. Их в один миг не обрубишь.
- Тут права ты, - тяжко вздохнул Хаки Гандальвсон. Продолжать ему не хотелось, но – коль взялся за дело – его доканчивать следует. - Но даже воля конунгов прогибается перед ратною сталью. Меня ранили в той битве, стрелою смертельной. А после – то дело копьем довершили.
Эльдис ахнула потрясенно, вспомнив слухи о том, что Хаки отдали жертвой одноглазому. Выходит, люди не лгали?
- Почему же тогда ты еще жив?
- В том нет заслуги моей, - ответил Хаки. – Видимо, боги уготовили мне путь более извитой, чем виделось моему разуму скудному. Я должен был умереть дважды – но двое смертных людей отобрали меня у дочери Локи. Должник я их ныне… впрочем, то история длинная, а нам надо спешить, пока вои пропавшего не хватились. Этот муж одет хорошо, и, знать, не последним сидел за столом у нового ярла.
- Да уж, не сомневайся! – в кроткой Эльдис внезапно вспыхнуло гневное пламя. - Рядом с Асмундом, псом шелудивым, это вошь околачивалась. Да речи зловредные баяла в оба ярловых уха. От того, видать, он себя конунгом знатней Харальда и возомнил!
Хаки подошел к деве и успокаивающе положил руку ей на плечо:
- Едва ли к такому можно принудить. Вот подсказать мужу действия хитрость обманную – это да, дело советчика. Но решать сам он должен.
- Вот он и решил! – в голосе девы появились слезы, тело затряслось крупной дрожью, когда память услужливо показала ее внутреннему взору перенесенные невзгоды. – Совсем озверел, хуже альвхеймарцев стал!
В другое время она, пожалуй, бы поостереглась молвить такое сыну Гандальва, да и вообще, обошла бы его за семь верст, обращенье его родителя с собой вспоминая. Но сейчас крепость душевная дало трещину, позволяя затаенному внутри горю излиться слезами. Хаки ничего на то не сказал, только обнял ее очень крепко. Знал он: порой слезы несут исцеление, раны души заживляя. А Эльдис, сотрясаясь в рыданиях, в глубине души поражалась: почему ей так легко с этим альвхеймарцем, невзирая на его место рожденья и конунжью кровь? Она плакала и думала о том. Что, если бы после той самой ночи Фрейа благословила ее сыном, он приходился бы этому молодцу братом. Раньше Эльдис думала о Гандальве с презрением, а сейчас чуть не впервые, пожалела о воле прекрасной богини. Едва ли ее, такую, как сейчас, мужчина когда-нибудь обнимет не с целью утешить. А так она могла бы родить справного война, похожего на этого Хаки. И он бы любил ее… даже такую. Слезы снова хлынули из глаз в три ручья. Эльдис знала, что надо спешить, но не могла заставить себя перестать плакать. Слишком долго держалась гордая дочь херсира агдирского, слишком много дней и ночей не давала себе оплакать потерю. И вот сейчас все вышло само… и на диво не вовремя.

Раумарики. Хаки и Эльдис
С ДЛ

Шаги послышались за дверью, приближался кто-то неспешно:
- Господин, здесь ты еще? - Голос слуга старый подал, рукою дверь толкая да заходя. Скользнул взглядом сначала по Хаки и Эльдис, порешил было, что позабавится решил с девкой юродивой херсир, видать совсем хмель в голову ударил, коли вместо красавиц здешних бабу уродливую избрал. Пожал плечами, поворотился было, да тут только тело заприметил, на полу лежащее. - Господин? Дунгаль?
Дрогнул голос слуги старого, да под раскаты грома новые прокричал он, что было силы:
- Убили! Убили! Люди! Люди сюда!
Крик слуги застал Эльдис и Хаки врасплох. Но в ситуации серьезной опасности даже в щенке порой пробуждается настоящий волк. Хаки кинул растерянный взгляд на деву, испуганно прижавшуюся к его плечу - и принял решение. вбежавших в комнату оружных альвхеймарцев встретил не испуганный бонд, или робкий юнец - конунг из рода конунгов. К тому же еще и умерший. мужи замерли, завороженно глядя на лик Хаки. Таким они его в жизни не видели. Куда делся опущенный вниз взгляд до робость, снискавшая сыну гандальва прозвище "Малодушный"? Пред воями стоял властитель с прямой осанкой да грозным взором, и скромная одежда на нем дорогим пурпуром виделась. Одно слово - вождь.
Опешили хирдманы, что готовы были уже на куски порубить любого, опустились руки крепкие, оружие сжимающие. Тень на лик конунжича падала, да лишь в тот миг, когда молния за окном сверкнула, осветился он светом колдовским.
- Хаки... - Прошептал кто-то.
- Из могилы вернулся, - другой добавил, отступая.
- За нами всеми пришел! - Завопил уже кто-то, духом не столь крепкий.
А слуга, временем тем уже прочь бежал, под дождь, да за ворота, лишь плащ Дунгаля на плечи свои накинув. Бежал, да кричал, что есть мочи богов имена, точно могли они защитить его.
- За вами, вестимо - молвил Хаки голосом низким, на его непохожим, на длань вперед вытянул, перст жестом обличительным вою ближайшему в грудь уперев:
- Что делаете вы, воины Альвхеймара, на земле чужой, середи братьев своих погубителей?
- То конунг велел, - хрипло ответил гридень, еле живой от страха, стыдно сказать, но порты у него мокрыми стали. Да и кто в здравом уме выходца из Хель не забоится? А тут еще свет Эльдис на лицо пал - и вои отпрянули. Уродливая дева им самой дщерью Локи привиделась. Счастье, что умна она была да конунжичу подыграла, брови свои сдвинув.
- Конунгу я сын, а они - убийцы мои и братьев моих. Обезумел отец мой с горя великого, а может - и вовсе его тролли в лесах подменили, - вещал меж тем Хаки. Скальдом бы ему быть - так ладно тек говор. - А вы за столом с ними сидите да яства их поглощаете. Не будет покоя вам, говорю!
Тут за окном молния ударила. фигуру Хаки грозного огнем осветив. Вои на колени попадали, а иные - и вовсе из комнаты выползли. Все бы ушли - да страх их на месте держал. Живых мужей не пугались - но мертвые - дело особое. У тех, кто остались, не только ноги - языки отнялись, слова молвить уж не могли, так сердцами их ужас овладел. Только глазами, страха полными смотрели на Хаки - пощады выпрашивали.
- Коли спастись желаете - бегите прочь с земли проклятой, где кости родичей неупокоенные о мщении стоят. Иначе и они придут вместе со мной да отмсят за обеты нарушенные да честь неотмщенную, - продолжил сын Гандальва. И повелительно закончил: - Прочь!
Так сильно было то влияние. что альвхеймарцы из домины выбежали, себя со страху не помня. Да многие сразху за околицу и рванули.
А там уж факелы пылали. Услышали люди про убийство, в усадьбе альвхеймарцам отведенной, в силах тяжких поднялись - кто в броне, а кто и кольчуги не надев, только мечом опоясавшись. Шли к домине, окружали ее со всех сторон, да на помощь звали.
- Что случилось-то? - Сонный кто-то вопрошал.
- Альвхеймарцы гостеприимством поступились нашим, заманили к себе Дунгаля и убили его! - Ответ был. И хоть и не любили Краснобая люди, да всеж свой он был - а то враги исконные, их и за барана зарезанного не грех порубить было, а тут - херсира в его же доме сгубили.
Верещал что-то слуга старый, но не слушали его уже, да и разберешь разве где правда, а где вымысел, коли он все о мертвецах восставших да каре богов говорил.
- Бей слуг Гандальвовых! - поднялся клич по усадьбе.
Мужи, в чьих жилах еще играл хмель, похватали секиры в руки привычные. А обезумевшим от страха альвхеймарцам вои те восставшими мертвецами, Хаки обещанными, помстились. Словно Локи в них вселился. силы удесятерив. Промчались они сквозь строй "радушных хозяев" - да к лесу. Кое-кого, правда, посекли, но большинство утекло под тень елок.
- Ловите их! Люди!
- Ловите!
Метался люд оружный - кто действительно поймать хотел врага, а кто просто для вида мечом размахивал, чтобы не спрашивали потом: "А ты где был, когда альвхеймарцев мы били?". Да только рассеялось вскоре и гандальвово воинство по лесам окрестным, и вои раумарийские во след за ними.

В суматохе той Хаки снова шапку надвинул, да Эльдис за руку крепко схватил. Выбрались они незамеченными. Благо слишком много шума в селении было, мужи славные уж и не понимали кого и за что бьют. Просто ненависть застарелая в душах взыграла, да выпитая накануне брага мозги затуманила.
Один только человек за ними шел, что так желал секрет Дунгаля разгадать, да перед ярлом своим выслужиться. Магни, заприметив, как мужик-лапотник девку выводит из дома, едва лишь вои все разбежались, неладное заподозрил - были бы с ним люди его, всех бы их позвал - да только уже ловили воины альвхеймарцев по лесам, пришлось ему одному идти, на меч свой уповать да удачу воинскую и то, что еще не совсем отвернулись боги от жреца, служение на жизнь ратную променявшего.
Торопился он, догнать спешил беглецов, узнать тайну ту, что жизни стоила сначала Гилли Шесть Пальцев и сыновьям его, а после и Дунгалю Краснобаю.
Так спешил, что и не заметил, как из-за деревьев скользнула серая тень. Эгилевы братья вели себя смирно, за безумством людским из темноты наблюдая, но этот двуногий шел за другом вожака, а волки были голодны. Викинг даже не вскрикнул, когда острые, как бритва клыки разорвали ему горло.

Транделаг. Усадьба Хладир. Хакон и Ахти Йотун.
С Тельтиаром.

И снова опустела усадьба Хладир, снова вои транделагские умчались далече в поисках боевой славы. Правда, сегодня были они не одиноки, и стяг с волком агдирским на алом фоне теперь рядом с медведем Хакона вился. Только и сам конунг ныне не скакал на добром коне впереди войска. Поражая юнцов выправкой молодецкой да неутомимостью юношеской. Дома остался. Хоть и тяжко ему было принять то решение, но ум конунга никогда не был короток. Понимал он: ничто так люд не сплачивает, как военный поход да ночи у одного костра. Желал он отдать земли свои Харальду и крови харальдовой, а потому и измыслил себе старческую немощь.
«Пусть воители Харальда Хальвдансона в деле увидят, да склонят перед ним шеломы не по воле моей, но за заслуги его ратные», - думал про то Хакон.
А сам, чтобы отвлечься, решил слово исполнить да с пленником погуторить.
Отворилась дверь в холодный погреб, солнца лучи в него проникли, мрак тяжелый рассеивая. Сощурился пленник, ладонью глаза ослабшие, к темноте привыкшие, прикрыл. Прозвенели цепи железные, упала рука - не хватало сил могучему Ахти нынче, знатно его голодом поморили у Харальда в гостях, так что нынче даже исхудал он, усохли мышцы тугие висела на нем рубаха драная, что раньше на тело богатырское едва-едва налезала, да по швам трещала, стоило ему жилы напрячь.
Хакон спустился по ступеням, и поместил принесенный с собой факел в специальное углубление. Погреб на то и создан, чтоб снедь да напитки в нем даже в жар июльский не портились. Сейчас здесь было сыро и стыло. Конунг Транделага ощутил, как от здешнего воздуха зажаловались на жизнь все сочленения костные. Старость то, старость…
- Приветствую тебя, сын названный Гудбранда-хевдинга, - голос Хакона был негромок да ровен. – По воле Харальда, ныне ты гость мой. Вот и решил я сам с тобой речи гуторить, да посмотреть, правду ли молвят, что зверь ты бездумный, способный лишь кулаками махать.
- Оттого видимо и заперли вы меня в подполе, да на цепь посадили, что не решили еще зверь я али человек, - бросил Ахти Йотун зло, да на слове последнем кашель его сразил. Перегнулся великан, руками широкими живот обхватывая, опустился медленно.
- На цепь тебя посадили оттого, что клялся ты воям мои кишки выпустить да ими же их удавить, - Хакон сделал вид, что не заметил ни кашля, ни бессилия Ахти. – Разве так ведет себя тот, кто претендует на роль уважаемого пленника?
- Ужель ни потому я клялся кишками всех воинов харальдовых удавить, что нет в них чести, - проскрежетал Йотун, недуг свой перебарывая, да кашель сухой глотая. - Худшей доли достойны они за то, что отца моего ночью темной сожгли в доме его, а с ним богатырей лучших.
- Былое поминать без конца, от настоящего взор отвращая – то удел старцев, вроде меня, но не младых молодцев, - покачал головой Хакон. – Твой приемный отец многим дорогу успел перейти, и жена моя по его вине много ночей плакала. Однако же, я не виню его в бесчестии и не причитаю зло, желая ему мук в царстве Хелевом. Ты решил отомстить, но боги судили победу другому. Ужель мудро то – сгинуть лишь потому, что ты, как петух, не смог простить сопернику большей удачи? Воина делает великим вождем не только сила в плечах, но и мудрость рассудочная. А от тебя я слышу лишь про обиду.
Молча смотрел на Хакона узник взглядом зверя затравленного, на любого набросится готового, да только цепь мешала. Больно уязвили его слова конунга транделагского, но и отклик в душе нашли - все имел во времена былые Ахти: и отца любимого, и дев красивых, и воинов верных, и рабов, и земли, да все отнял у него Харальд. Как про обиду такую забыть, в погребе темном и хладном находясь? Но и Хакон прав был - за былое цепляясь и злобу копя, лишь жизни он мог лишиться, в руках у врага находясь. И смерть та не Валгаллы чертоги сулила, а мрачные подземелья и объятия дочери Обманщика - не того желал Ахти в его годы юные, отомстить за отца нареченного он жаждал, а не свидится с ним раньше срока отпущенного.
- Зачем же тогда пришел ты, Хакон конунг? - Проговорил неспешно воин, стараясь, чтобы голос его ровно звучал. - О чем нам с тобой разговаривать?
- Харальд мне родичем станет. И в честь пира свадебного участь твою мне в руки отдал, - конунг Транделага присел на бочку с напитком хмельным, недалече от Ахти, но так, чтоб не смог тот с учетом цепей до горла его дотянуться. – Проще всего, конечно, тебя асам отдать, - задумчиво сказал он, будто крупу взвешивая, а не судьбу молодца данного определяя. Да только не любо мне то. Да и тебе, Ахти, если подумать, лучше в бою уйти, да в Асгард постучаться. Хаки Гандальвсон на твоем месте упорствовал – вот и повис на дубу, жертвой Одину. Но Хаки был трус, которого Хеймдаль и без того погнал бы с порога Вальгаллы. А ты? С ним на одну доску стать метишь? Копье не разумно, ему все равно, кого сразить: героя аль мужа, известного малодушием. А же тебе руку свою предлагаю. Не Харальду поклонись – мне. Хакону из Хладира. И будешь жить, сколько асы отмеряли. Вот он, слово мне. Что в ответ молвишь?
- А как ты к предкам уйдешь, так мне Харальду кланяться повелят, али за тобой следовать?
Спросил Йотун, а сам уж обдумывать начал предложение Хаконово. Не ожидал он слов таких, не надеялся даже, что жизнь сохранить сумеет, а вон оно как обернулось. Честь свою да клятву отцу убиенному данную на жизнь променять ему предлагают, да только ровнехонько весов чаши встали, ни одна другую перевесить не может.
- Честь твоя - тебе и решать, - ответил конунг. - Никто под солнцем не вечен. Однако, ужели я столь хилым да слабым кажусь, чтоб не сегодня так завтра предстать перед предками? Если уйду - то в бою, а в гуще сечи лишь валькирии ведают, чью нить норны решили обрезать.
По нраву пришлись слова старца викингу младому, хотел бы он и сам на склоне лет столь же могучим и статным остаться, да только погреб темный в таких стремлениях не помощник.
- Честь моя, в том твоя правда, - произнес медленно Ахти, гул в груди нарастающий унять пытаясь. - Да только какая честь может быть у бродяги босого и нищего, что из всего имущества лишь рубаху эту, да портки имеет? Впрочем - вот они, руки мои, поди, еще не совсем ослабли. Нужны коли тебе они, так я в деле ратном на многое еще сгожусь.
- Были бы не потребны - ужели я лично пришел бы в сырой погреб, одежу свою дорогую о грязные бочки марать, - усмехнулся Хакон, шутку незамысловатую молвив. - Я по старым воззреньям живу, и до сей поры полагаю, что люди ценней серебра. За него можно тело купить, но не дух человека свободного. А холопы мне не нужны, нет у них воли победной. Одно слово - рабы, которых предки мои к веслам не подпускали. Но ты-то из теста иного был вылеплен. Не думаю я, что у хевдинга старого сын плохим воином мог вырасти.
- Мое-то искусство воинское твои родичи на себе испытать успели уже, - в ответ усмехнулся Йотун. - И уж коли я теперь твой хирдман, налей конунг браги - жажда мне горло давит, мочи нет.
- Видать, в Хель ты все ж хочешь, коль просишь браги, когда у самого, небось, пару седмиц хлеба краюхи во рту не было, - прищурился Хакон. Больно задели его слова про хирдманов, раны сердца тревожа. Ну, да решил он не грешить на пленника неразумного, благо тому итак вдоволь от воев Харальда досталось.
– Вот что, парень, слушай, что молвлю. Сейчас позову я сюда годи, и ты пред ним скажешь, что Транделаг новой родиной признаешь да на земле этой ни против кого секиры своей не поднимешь. Без моего дозволения личного. А тогда – я тебя в дом свой возьму да не брагой одной там кормить стану.
Озарил лицо Йотуна оскал хищный, обнажил он зубы ровные, да так сказал:
- Клятву эту тебя я принесу, славный Хакон, и уж поверь: немало голов скатится под секирой моей, как только на то воля твоя будет.
- На том и порешим, - Хакон встал и легко взбежал вверх по ступеням.
Дернул Ахти цепь тяжелую, да мотнул головой, словно с прошлым своим разом обрывая. Ждать остался, когда вернется конунг со жрецами.

Раумарики. Жрец Откель

Собрался наутро люд перед воротами усадьбы разоренной, подвигами своими похвалится да жреца молодого послушать. Каждый соседям своим сказывал, что не меньше пятерых альвхеймарцев в ту ночь убил, да только в лесу, в потьмах тела их потеряли, а быть может и волки утащили, так что подсчитать убитых невозможно стало. Из раумарийцев всего семерых посекли вороги, когда вырвались из домины окруженной, но то Дунгаля не считая, да еще молодца одного, в лесу зверями загрызенного.
- Говорят они все, как один, что дух Хаки Гандальвсона ночью являлся и Дунгаля сгубил, - молод был еще жрец, едва только бороду себе отрастить с ладонь длинною успел, но речь его плавно текла, голос же над всею толпой разносился. - Сказал бы я, что лгут они, да только вижу, в какой страх их при одном лишь упоминании конунжича того бросает! Знак то есть, что Асы нам послали!
- Знак!
- Как есть знак, - зашептались все, головами кивая, да только когда от служителя богов услыхали, что правда то - что мертвец за Дунгалем приходил, да в Хель его забрал, у многих лица белее снега стали.
- Разгневаны боги на те преступления беззаконные, что Дунгаль и ярл его совершили, за Гилли и сыновей его то месть была, не людская - небесная! Поделом Дунгаль Краснобай получил за то, что конунга предал и закон его попрал, поделом и Асмунд получит за измену свою и с альвхеймарцами союз!
Молчали люди, помнили еще как на пиру у Асмунда веселились, да как в верности ему клялись и походом на Вингульмерк идти хотели. Не знали теперь что сказать, верховного жреца посланцу. Но вот один бросил шапку на землю и крикнул:
- Поделом!
- Альвхеймарцев привел! - Другой поддакнул.
- Наших херсиров загубил!
Усмехнулся жрец Откель жрец, наслышанный уже о том, что странной смертью все те погибли, кто правление Асмунда не принял. Понимал он и то, почему Дунгаль так выгнать его спешно пытался и более того, догадывался, что Асмунд бы его живым от себя не отпустил. Что же - удачно так вышло, что дух Хаки Краснобая навестил. Сам жрец, конечно, в существование ожившего мертвеца не верил, но и до правды доискиваться не желал - расправились с альвхеймарцами да с изменниками, тому и радоваться следует.
- Знак то был, что должно вам Харальду служить сыну Хальвдана верно, и служением своим прощения у богов выпросить за тяжкие убийства, - Откель продолжал.
- Но как же нам доказать-то верность свою? - Херсир Торорм выкрикнул, который одним из первых в свое время Асмунда признал своим ярлом. - Альхеймсон поди уже хейдмеркцев походом на Вингульмерк ведет! На перерез ему идти велишь?
- Нет, - холодно жрец отвечал, про себя думая, что того еще не хватало, чтобы на подмогу Эйнару-иноверцу идти. Пусть уж пес бешенный, прежде чем за предательство свое поплатиться, глотку Эйнару перегрызет - хоть какая-то тогда польза с него будет. - Враг наш близок уже. Бежали в ночи альвхеймарцы, да не ровен час возвратятся с конунгом своим подлым! Должны мы встречу достойную ему подготовить!
Тяжелым взглядом смерил жрец всех пришедших, да стрелу ратную послать по деревням велел, народ собирая. А после обернулся к пленникам, которых люди ночью поймать сумели, и бросил:
- Этих же на воротах вздернуть в угоду Одину.

Сонг. Сольвейг и Аудмунд
С Тельтиаром

Одно заточение на другое Сольвейг сменила. Не смела она из комнаты в доме купеческом показаться, узнанной быть боясь. Лишь ожидание деву окрыляло. Вдруг да явится Альвир, дверь распахнет да через порог переступит, в обьятья страстные ее заключая. Но текло время томительно медленно, не было же скальде ни единой весточки, ни намека единого на место пребывание его нынешнее. Изредка купец деву наведывал, лишь головой на вопрос единственный в ответ качая.
Вот и сегодня пригласил купец девицу к столу, повелев ей, по обыкновению голову прикрыть плащем. Знал хитрец Аудмунд, что коли и ищут Сольвейг, то в девке что без убора головного, полой плаща прикрыватся, не признали бы ее. Только на сей раз странно весел был Аудмунд.
- Ты присаживайся, - хлопнул он по скамье. - Поешь, а там и погуторим.
За стол дева присела, явства купца расстаравшегося пробуя. Да еда безвкусной казалась. Знала, что неспроста ее за стол Аудмунд пригласил. Видать вести у него появились, коль не в комнате трапезничать оставил. Недолгим ныне пребывание в доме его оставалось.
- Есть ли вести какие у тебя об Альвире? Иль опять разузнать ничего не удалось?
- Да уж, на сей раз удалось кое-что узнать о певце твоем, песеннике, - в бороду густую толстяк усмехнулся, да на пузе ладони скрестил. - Но ты ешь-ешь, скальд-то он никуда не денется.
Отодвинула Сольвейг миску, на купца словно впервые глянула.
- Чтож молчишь ты, не рассказываешь? Уж не прогневать ли тебя успела, что вести от меня таишь?
- К чему события торопить, - Аудмунд усмехнулся, точно удовольствие ему доставляло деву томить ожиданием. - Слуги мои проследить сумели, куда скальд убегал, когда братья твои в дом мой вломились.
Появилось на лице купца выражение нехорошее, когда он о сыновьях Атли упомянул.
Подскочила со своего места Сольвейг, к купцу подбежала, лицо плащом прикрывать забывая, да и обо всем остальном позабыв.
- Гдеж он сейчас? Веди меня к нему. И тебе мороки меньше станет, и нам встреча желанная!
- В лесу он, да только ты не торопись, - повысил голос купец тучный, за руку схватил девушку, да насильно на скамью усадил. - Одна ты его ищешь, думаешь? Братья твои, чтоб их волк загрыз, его не меньше твоего найти хотят. А ну как следят за домом моим соглядатаи до денег алчные?
- Не смогу на месте я усидеть, коль подле Альвира очутись более всего мне хочется. Не признали тебя у себя в доме скальда скрывающим, так с чего бы за домом твоим следить?
- Потому не признали, что скальда не нашли - оттого ли подозрение их уменьшиться должно? - Боялся Аудмунд, видно было то - коли прознают, что была у него Сольвейг, а он ее ярлу не вернул - голову снимет с него Атли, не посмотрит, что он купец почтенный.
- Ночи нам дождаться надобной темной, а там без факелов пойдем до околицы, - так молвил.
- Чтож, долго ждала я. Можно и до ночи потерпеть, - в пол уставясь Сольвейг молвила. - Уж лучше б и дождался ты ночи наступления, прежде, чем со мной повидаться пришел. - И сама дева не рада уж была, что разговор с купцом завела. Часто-часто сердце билось, ночи предвкушая. Не высидеть ей теперь времени оставшегося. Словно подле нее Альвир стоял, да коснуться до него нельзя было.
Купец же повеселел, действительно отрадно ему было видеть, как извелась гостья его. Как будто тем он братьям ее, обидчикам своим мстил.
Но вот уж село солнце, и тогда позвал Аудмунд слугу верного, да повелел через черный ход их с Сольвейг отвести туда, где он следы видел скальда беглого.
Невозможно было Сольвейг часа уроченного дожидаться, извелась дева, места себя не находя. То встреча ей с Альвиром виделась, то в голову мысли лезли, что найти его не сумеют, а то и вовсе чудилось, будто беда с ним приключилась. Когда ж совсем не в моготу ждать стало, растворилась дверь, купца впуская. Накинула плащ дева, да за ним вслед отправилась.
Через двор, слуга вывел их двоих к калитке, отворяя ее. Не послышалось скрипа обычного - загодя петли смазали по велению купца, вот и вышли они, позади домов других направились к околице деревенской, а там факел зажег слуга, дальше путь указывая по дороге сначала, а затем и по тропке небольшой, что в сторону леса вела.
Закутался в плащ теплый Аудмунд, озяб в холоде ночном.
Испуганно Сольвейг всю дорогу оборачивалась, шороха каждого пугаясь, не увидел бы кто да дочку ярлову в ней не признал. Не было в ней страха, когда из дома отцовского днем ясным убегала. "Словно не я боюсь, а страх купцовский мне передается, - на впереди идущего дева засмотрелась".
- Ну, куда ты нас завел, песий сын? - Зло купец огрызнулся, о корень запнувшись.
- Скальда ты хотел, к нему и веду, коли там он еще, - буркнул слуга, дальше идючи.
- Вот наглец, - так произнес Аудмунд, что только Сольвейг его услышала, а после громче добавил: - Твое счастье будет, коли он не ушел.
От огня факельного деревья тени страшные отбрасывали, точно прятлись в чаще тролли да потомство фенрирово, зубы скалящее. Дрожал купец так, что щеки его пухлые сотрясались, да зуб на зуб не попадал, но шел все же. Хотел награду свою получить, обещанную.
- Вдруг беда с ним какая приключилась? - размышления свои продолжая вслух дева молвила, будто звук голоса тьму лесную разогнать мог, не смея Аудмунду в страхе своем леса ночного признаться, да и обратно поворачивать ни сил, ни желания не было, встречу в очередной раз оттягивая. - Неужли раньше слуга твой хода показать не мог, отчего лишь теперь дорогу указать вздумал? - догнала купца она, по леву руку от него зашагав.
- Кто ж его, стервеца знает, - прошипел толстяк. - Поди, сама спроси, коли интересно тебе.
- Плохо ж за слугами ты приглядываешь, что самовольничать любому позволяешь, - Сольвейг усмехнулась. - Так всю власть над ними растерять недолго.
По боку провел ладонью купец, прозвенели монеты звонкие в кошеле.
- Вот она, власть моя над слугами, - произнес он. - Другой мне и не надобно.
- Так и самого тебя продадут, коль денег кто твоего поболе предложит. Глядишь, не скальда встретим, а братьев моих, - проронила дева, сама своих слов, ненароком вырвавшихся, перепугавшись.
- А коли так, отдам тебя им, а слугу выпорю, все одно моему слову больше поверят, чем холопа рваного, - раздраженно слова Аудмунда прозвучали, видать и сам он поворота такого испугался.
- Так вот как заговорил ты, - остановилась Сольвейг. - Откуда ж мне знать, что Альвир там, а не другой кто встречать ждет?
Криво усмехнулся бородач:
- Далече уже зашли мы. Одна хочешь обратно возвращаться, али судьбину свою изведаешь?
Покосилась дева на тени дерев в узоры пугающие ветви свои сплетающие.
- Коль с братьями моими сговорился бы, уж не ночью встречу назначил, - путь продолжив дева в ответ бросила.
Хмыкнул лишь что-то в ответ Аудмунд, да в молчании дальше шли они, покуда не вывел их слуга на поляну одну, и повернувшись так сказал:
- Видел я шалаш невдалеке, а в нем спал человек, на скальда похожий - насколько помню я его, посмотрим, там ли он, или одному мне сходить?
Ещё ближе к купцу Сольвейг придвинулась. Бежать одной к шалашу хотелось, Альвира первой увидать, да после разговоров дорожных уверенности поубавилось, лишь опасения новые появились.
- Альвир, - полушепот сдавленный вместо окрика громкого из уст девы вырвался.
- Молчи, баба, - шикнул на нее Аудмунд, а слуге бросил. - Чего встал, баран, веди давай!
Поворотился слуга, факел повыше подняв, да пошел к шалашу тому. Вскоре уже увидали они его, и человека, в нем спавшего, да только пока различить невозможно было лица его.
Поняв, что неоткуда боле подвоха ждать, со всех ног к шалашу дева кинулась, уж и свет факельный позади себя оставляя. Признала она в спящем скальда ненаглядного, за плечо его нежно трясти принимаясь.

Восточный Агдир. Сульки

Собрались военачальники рагаландские на совет, вскоре после завершения битвы кровавой - свои потери учесть да вражеские, да ход битвы дальнейшей обдумать.
Торир атаки ночной требовал, удаль свою показать хотел, да за отступление позорное отомстить данам. Да только отговорили его от этого отец и дядья, другое задумал Сульки.
- Ты, Кьятви, гонцов быстрых снаряди, - сказал он. - По всему Агдиру пусть на конях резвых скачут, всюду пусть слово мое говорят.
- Что за слово-то, брат? - Толстошеий спросил.
- А воля моя такова, что все карлы да траллы, которые к войску моему присоединятся - свободу получать, а коли доблесть покажут - так златом и землями их награжу и почести воздам, как своим хирдманам.
- Не много ли чести мужикам-лапотникам? - Воспротивился тому Торир Длиннолицый.
- Полегло много ратных людей в битве нынешней, - головою Сати покачал. - Так что тут прав Сульки конунг, нужны нам полки новые, насмерть стоять готовые, ибо поражение им - участь рабская, а победа - богатства, о каких они раньше и мечтать не могли.
- Но что сделать сможет карл простой? - Не унимался берсерк. - Коли против него вои опытные выйдут.
- Погибнуть с честью, - усмехнулся Сати. - Да только жалко нам чтоли Агдирских траллов? Пусть хоть дюжинами, хоть сотнями мрут, лишь бы мощь данскую переломить.
- А пока, что же? - Тут уж Кьятви голос подал.
- Пока, братец мой нерадивый, - конунг ему ответил. - Иди бондов своих и карлов собери, что по лесам разбежались, да покуда всех не вернешь, кто жив еще, можешь и сам не возвращаться.
Стиснул зубы ярл, зло глазами сверкнул и ушел из шатра. Втроем остались они.
- Ты, Торир, битвы жаждешь? - Сати берсерка спросил, и кивка дождавшись, продолжил. - Так возьми шесть сотен наших лучников, да иди к валам данским - устрой им ночь веселую, с рогами поющими да стрелами пылающими, негоже им спать, когда ворог близко. Верно говорю я?
- Ох и хитер ты, брат, - улыбнулся Сульки. - Что бы делал я без тебя на поле ратном?
- Войско бы свое сгубил все, а славы так и не стяжал, - отвечал ему ярл. - Но вот что скажу я - ты, брат ложись уж на перину свою ромейскую, а мы с Ториром пойдем еще гостинцев припасем для датчан да ведьмы старой.
- Добре.
Сбросил с плеч кольчугу тяжелую Сульки, да рубаху снял, а сапоги с него рабы стянули, что по приказу его в шатер вернулись, и спать завалился на пуховую перину. Сати же и Торир людей собирать пошли, до битвы охочих.
До утра самого стреляли по данским укреплениям они стрелами горящими, да порою в рога трубили, сон нарушая вражеский, под утро же отошли к лагерю своему, где уже рать большая к новому приступу готовилась.
Да только не повел их на сей раз Сульки в бой, лишь выстроил на расстоянии двух стрел летящих от валов, и выжидать стал.

Альвхеймар. Конунг Гандальв.

Вернулся владыка в родные стены, поговорил с гриднями, усадьбу сторожить им оставленными, отдохнул – да начал дары свадебные собирать. Много зим прошло с тех пор, как он женихом был да мать своих сыновей забирал от родителей. За время то многое изменилось да быльем поросло. Старшие сынки давно в курган почетный легли, до Вальгаллы отправившись, меньшой – в Хель теперь мерзнет. Ну, да туда ему и дорога!
И кто ж думал, что судит ему Фрейр на склоне дней не детям своим жен хороших подыскивать – самому встречи с невестою ожидать?
Да, неисповедимы пути судеб, загадочна уму человечьему воля норн. И второй раз за время недолгое отворились по воле Гандальва альвхеймарские сундуки, снова собирал он дары для родича будущего да дочки его. Сборы в свадебную поездку всегда сложны да многотрудны. Хоть и был уговор с Неккви-конунгом, а все равно – отца молодухи следовало задобрить как следует. Чай, не корову на мясо торгуешь – кюну, мать будущих конунгов желаешь со двора родительского увести. Тут много чего взять с собой нужно: злато – для пира, оружие – для мужей, ожерелья с каменьями самоцветными – для женщин из рода Неккви. Ну, и для самой девицы, вестимо.
Так и шли сборы.
О Хедвиг при конунге никто более не вспоминал, а он и не спрашивал. Вода многое скроет, а Ньорд, к тому же, конунгу Неккви первый бог-покровитель. Ужель не замкнет уста говорливым, для блага тех, кто исправно его жертвами радует?
Люд альвхеймарский в это не верил. Потому и молчали.

Гиллисберг. Эйнар ярл

Медленно время текло, после того, как покинул Харек Волк усадьбу Эйнарову, тяжким ожидание вестей казалось, да супруга его все слабей с каждым днем становилась - видать обернулась беременность долгожданная недугом тяжким. Никого знахарки к ней не пускали, даже мужа законного, и от разлуки с Сигрун становился все мрачнее ярл.
На исходе дря третьего Ярослав вернулся с вестями тревожными, что грозные рати собирает Асмунд ярл в Вестфольде и Раумарики, а так же в Хейдмерке, и что поведет он их на Вингульмерк в скором времени - о том все говорили от хирдманов до землепашцев простых. Поведал и о смерти Альхейма Смелого гонец, да только весть эта на Эйнара впечатления сильного не произвела. Головой он лишь кивнул, Ярослава выслушав, да проронил чуть слышно:
- Пес бешенный с поводка сорвался, да волком себя возомнил, что Солнце и Луну пожрать сможет, - усмешка легкая по лицу ярла скользнула, когда упомянул он Фенрира Волка, точно говоря - в сказки эти лишь старики да ребятня верить могут.
- Не страшен волченок тому, кто в бога истинного верит, - Ратибор тогда сказал, до креста на груди дотронувшись. - Достойную встречу мы ему приготовим.
- Стрелу ратную слать пора, - Добавил Оттар, к Эйнару ближе подойдя. - Немалые силы у Асмунда, коли из трех фюльков сразу он дружины ведет.
- В Гиллисберге оборону укрепим, ни один враг не сумеет здесь совладать с нами, - воевода продолжал. - И подмоги от Харека Волка дождемся.
- Нет, - Рваный его оборвал. - Окружат нас они, а там числом задавят, Харек даже подойти не успеет, а коли успеет - так и ему погибель верная.
- И что же предложишь ты? - Ярл его спросил.
- Надо нам упредить удар вражеский, с ратью храброй навстречу им выступить, да разбить по одиночке, покуда объединить силы свои не успеют.
- И без защиты оставить земли наши?! - Ратибор воскликнул. - Жен и детей, да стариков на расправу ворогам?
- Быстры будем да отважны - не пострадают близкие наши, - в ответ Оттар бросил. - Неужели думаешь ты, в усадьбе заперевшись, сумеем людей наших защитить? Асмунд же зверь лютый, ему что в битве убивать, что люд безоружный мучить - осадит Гиллисберг, а потом по деревням пустит рать свою - грабить да насиловать!
- Видел я, что в Вестфольде он сотворил, - Ярослав херсира поддержал. - Жертвы кровавые он приносит, да такие, что даже жрецы с содроганием о них вспоминают. Пальцы рубит он крестьянам забавы ради, стариков калечит, да женщин бесчестит. Креста на нем нет!..
- То мне известно, - спокоен был голос ярла, холодным ветром казался он в сравнении с жаркими речами воинов. - Мыслю я, дела такие сразу не решаются - тебе Ратибор, поручаю стрелу ратную по деревням послать, а тебе Оттар хорошо обдумать, как и где войско вражеское встретить можно на условиях, нам выгодных. О том позже поговорим.
Согласились с решением ярловым мужи ратные, покинули его, сам же Эйнар вновь послание развернул, что от Харека пришло, да еще раз прочел о том, как упорствует в своей лжи Халльвард. Плохо то было, ведь необходимо знать - от Асмунда ли опасность исходит, или же еще кто погибели желает Оттару Рваному да и всему люду крещеному.
Стоило, видимо, Сигтрюга допросить, быть может меньшой брат сговорчивее, чем старший будет. Но пока гонца своего ждал ярл, на Хисинг посланного.

Два дня еще с излишком ожидание продлилось, прежде чем не вернулся посланец, пред ярлом представ.
- Что сообщишь ты мне, мой верный друг, - Эйнар его спросил.
- Славный ярл, мне нет прощения, - поклонился воин, на колени встав. - Не сумел я приказание твое исполнить и с Ульвбьерном погуторить.
- Что же случилось? - Вскинул брови ярл, удивлен он был этому.
- Когда прибыл я на Хисинг, да к усадьбе подошел, было в ней много люду ратного, гремели железом они, поносили кого-то словами бранными. Когда же я поближе подобрался, да расспросил кое-кого, то узнал, что то люди Асгаута ярла прибыли, да Ульвбьерна обвинив в том, что Гандальву конунгу он тайно служил, на воротах повесили. Тело его не остыло еще, когда я там появился.
- Это слова мальчишек подтверждает о дяде их, - молвил Эйнар.
- Или же, Асгаут ради них честного человека убил, - Оттар бросил. - Всякой подлости я от ярла того ожидаю.
- Неужели думаешь ты, что отроки эти своего родного дядю оговорили? Грех тяжкий...
- Что им грехи, коли они не веруют во спасение, - головою Ратибор покачал. - Надобно того юнца, что в остроге сидит, допросить снова.
- Лучше повесь ты его, ярл или голову отсеки, - Оттар присоветовал. - Достаточно на нем крови, чтобы с чистой совестью казни предать.
- Опомнись, чем тогда мы лучше Асмунда будем? - Грозно Эйнар бросил, да к гонцу поворотился. - Что еще сообщишь?
- Говорил я с меньшими братьями пленника твоего, со слов их и других домашних, ничего худого им Ульвбьерн не желал. Уж после гибели его - могли ведь из страха имя его очернить многие, но нет...
- Решено! - Отрезал ярл. - С Сигтрюгом потолкуем. Со мною ты, Оттар, пойдешь.

Вингульмерк.
(С Тельтиаром)


После того, как Торхалль, тайно в темницу пробравшийся, покинул Сигтрюгга что указания его выполнить, Асгауту о беде передать, юноше поспокойнее на сердце стало. Ярл уж их в несчастье не бросит, вызволит и его, и Халльварда…вот только где теперь Халльвард? Страшно и представить, каково ему в плену у Харека Волка. Здесь-то, у Эйнара, еще терпеть можно, хоть и пища скудная: раз в день приносили хлеб, два раза – воду. А вот там брата старшего и до полусмерти замучить могли…
Только когда шестой день заключения подошел, начали Сигтрюгга уж сомнения одолевать – не было от Асгаута помощи. И в самом деле, что ли, решил от них ярл откреститься, сказать, что сами виновны во всем? В ином случае его бы уже освободили наверняка и честному суду предали, а пока – только стены темницы да изредка открывающаяся дверь и чья-то рука, швыряющая краюху хлеба пленнику. Храбр был Сигтрюгг, но в эти дни часто, чаще, чем ранее, тсрах к нему подкрадывался. А ну как не спасут, не выручат? Только не побоев, не суда и не гибели боялся он, а того, что Халльварда не увидит больше.
Не видал в те дни никого, кроме стражника неразговорчивого, Сигтрюг, и то лишь в те моменты, когда еду ему приносили. Сейчас же топот сапог услыхал он, да скрип досок дубовых - точно несколько воинов шли. Затем же дверь отворилась, два гридня рослых вошли, к парню направляясь, да без слов лишних под руки его схватили, да потащили во двор из острога, так что ноги ослабшие по полу волочились. А затем свет яркий солнечный в глаза ему ударил.
- Куда..? - только и смог спросить он у тех, кто держал его. Слепило солнце, жгло, настолько отвык он уже от него.
"Вот и расправа", подумалось отроку.
- Окуните его, - голос властный раздался, а затем облили парня водой студеной, да бросили говорившему под ноги. Наклонился к нему мужчина, рукою за волосы взял, да на ноги рывком поднял, в глаза смотреть заставив, а в глазах тех злость отражалась. - Вот мы и снова свидились, дай хоть посмотрю на тебя, а то все больше спину твою я раньше наблюдать мог.
Слова точно сплевывал хирдман, да держал Сигтрюга крепко.
- Говори, почто убить меня хотел?! - Тряхнул парня он так, что чуть шею не свернул.
- Довольно, Оттар, - ярл его остановил, ближе подходя. - Убьешь еще, не ровен час.
- Да хоть бы и так, подлое семя, другого и не заслуживет!
- А ты грех на душу взять готов? - Суров был взгляд Эйнара, смутился, казалось бы, под ним Оттар Рваный, выпустил мальчишку, упасть ему позволив.
Приподнялся на локте Сигтрюгг, взглянул вверх - точно, Оттар, тот самый херсир, которого убить они пытались. Отчего же не уехал вместе с Хареком, здесь остался? Видно, ему, Вебьернссону, на погибель.
Аукнулось все зло, что по велению Асгаута они причинить пытались, да и не только пыталлись. но и действительно принесли.
- Чего вы сейчас-то хотите от меня? - слабым был голос его вначале, но с каждым словом все больше на прежний, насмешливый, но разумный, походить стал.
- Правды, - холодно Эйнар молвил, на чурбан, во дворе стоящий, садясь. - Знаю я, солгал ты нам про дядю своего.
- Снова говорите вы, что не верите, - горько слова юноши прозвучали, - но неужто думаете, что просто так я это сказал? Что оболгал дядю родного ни за что?
Сел он на земле, глянул на Оттара, но потом взгляд на Эйнара перевел.
- Не было у нас выбора...поймите, только поймите, ничего не прошу больше...
Наклонился к нему Эйнар, ладонь левую на плечо положил:
- Понять ты просишь, сам же отраву в вино священное налил, а после у церкви с оружием ждал друга моего, - благожелательно говорил ярл, да только ничего хорошего речь его не предвещала. - Есть в писании слова такие, что каждому по делам его воздастся. Придется и тебе заплатить за свои преступления. Человек мой на Хисинге был, говорил с братьями твоими, всем они довольны были, ничто их жизням не угрожало.
Замолча на мгновение он, в глаза смотря юноше, словно ожидая, когда в них правда потаенна отразится, а после добавил:
- Коли правду скажешь, сумеешь жизнь свою спасти.
- Значит...значит, солгал нам Ульвбьерн?!
"Нет, жизнь - жизнью, пусть говорит, что хочет, а только надо стоять до последнего", так решил Сигтрюгг. "Правду услышать желает, но ведь сказать ее - означает признаться, что прежние слова ложью были. Ну уж нет..."
- Живы и здоровы...выходит, зря поверили, что он им худое причинит! И зря волю его...невинных людей столько...конечно, у него рука не поднялась...и сам словно как не при чем...Виноваты, кругом виноваты и перед своим богом, и перед вашим...
Закрыл лицо руками Сигтрюгг, все так же на земле холодной сидя, замолчал. А после произнес глухо:
- Лучше убейте...чем мне с таким грузом жить.
Вздохнул Эйнар, улыбка грустная на лице его появилась, понимающая и прощающая. Такая, как у человека, на иконах в церкви нарисованного. Сжалилось сердце ярлово над отроком, дрогнуло.
- Вижу я теперь, не по своей ты воле на преступление пошел...
- Да что ты его слушаешь, Эйнар?! - Оттар воскликнул. - Этот песий выродок людей потравил в церкви святой!
- Молод он, легко душу доверчивую в заблуждение ввести словами лукавыми.
- То-то и
вижу я, что он тебя, ярла, вокруг пальца притворством своим обвел! - Рваный процедил. - Помнишь, как говорилось: волков в шкуре овечьей опасайся. Это ли не волк перед тобой, пусть еще клыки не отрастивший, но уже огрызающийся.
- Он пытался тебя убить, оттого ты не веришь ему, - произнес Эйнар. - Я понимаю...
- Ничего ты не понимаешь, ярл! Ты слишком добр, чтобы понять. Но подумай, что было бы, коли твоя жена этой отравы бы выпила?
- Оттар, довольно! - Голос ярлов дрожал, точно струна натянутая, сорваться готовая в любой момент.
- О ребенке своем подумай!
- Простите меня....нас, - Сигтрюгг встал на колени. - Мы многих погубили, это правда...я только пока заперт в остроге был, осознал, что могли сгубить и еще больше.
Он и сам поверил уже в то, что говорил, даже сомневаться начал - вдруг и в самом деле стыдно ему, вдруг действительно он прощения оттарова просит?
- Перед своими богами я сам оправдаюсь...а скажи, Эйнар, простил бы меня Белый Бог? Нет, верно, не простил бы. Я и сам бы себя не простил...
"Уж не слезы ли по лицу? Что это - раскаяние?"
- Белый Бог тех прощает, чье раскаяние в содейянном искреннее, - ласково Эйнар произнес, да только лицо его все мрачнее становилось - видимо действительно о жене и ребенке неродившемся задумался. - Любому, кто крещение примет, да Христа в душу свою пустит, грехи былые очистятся. Новую жизнь - не во мраке войн кровавых и жестокости, но в свете царствия небесного он принес. Царствия любви и сострадания.
- Что ты говоришь, Эйнар, - Рваный херсир прошептал, голову опустив. - Неужели думаешь, что он правду тебе говорит?
Не расслышал юноша слов, что Оттар ярлу Вингульмерка сказал, но и так понятно было - Оттар в его защиту ничего не скажет, значит, снова призывает того одуматься, не верить.
- Сострадание и любовь... - Сигтрюгг делал вид, что вовсе и не смотрит на Эйнара с херсиром. - Из-за них мы с братом и пошли на это, беспокоились, боялись...и оказалось, что зря. Выходит, не всегда к добру и любовь, и сострадание...плохо. когда ради дурного человек вызвать эти чувства пытается.
Он снова голову опустил, все так же на коленях стоя.
- Нет, не слушайте меня, не верьте ни слову моему - не должно быть злодею доверия у людей добрых и мудрых. Я лишь прощения хотел, видно, и того не достоин.
- Довольно отрок, поднимись, - Эйнар молвил, жестом веля Оттару не говорить ничего. - Твои терзания душевные и муки я вижу. Но скажи, готов ли ты ради прощения отринуть ложных богов и отдать свое сердце служению добру?
- Я...не знаю, - почувствовал Сигтрюгг себя между двумя огнями. Как вернется он в Сарасберг христианином? А с другой стороны, если откажется он гордо, то может и вовсе не вернуться. - Наверное...наверное, готов...но примет ли бог ваш меня после всего, что мы учинили?
- Иисус примет любого, кто с намерениями добрыми придет к нему...
Распахнулись ворота со скрипом, появился в них Ратибор воевода запыхавшийся немного, да перебил Эйнара:
- Ярл, посланец к тебе!
- Неужели дело столь срочное, что важнее спасения души отрока юного оно будет? - Спросил правитель, к воину верному оборачиваясь.
- От кюны Рагхильды гонец, - зло воевода отвечал, видно было, что не по душе ему гость новый. - С отрядом целым.
- Скажи ему, пусть обождет он, - повелел Эйнар, да только тут появился за спиною Ратибора воин высокий в дорогом наряде, да плаще с вышивкой золотой.
- Кюны приказ, дел суетных важнее, ярл, - надменно гонец бросил, воеводу обходя.
- И по какому же делу ко мне тебя Рагхильда прислала, коли ты в острог мой незванным врываешься? - Все еще спокоен был голос ярла. да только появились в нем нотки морозные.
- Дело это юнца в очередь первую касается, - посланец отвечал.
- Меня? - Сигтрюгг изумился.
С души его в то же время будто камень упал...Спасен.
- И что же это за дело такое? - Оттар вперед подался, мальчика заслоняя. Казалось догадался он уже, да только видно было по лицу его - добром убийцу своего неудавшегося не отдаст.
- Тебе следовало оставить свой скверный нрав в Сарасберге, Оттар, коли уж ты теперь крест принял, - усмехнулся гонец. - Имя мое...
- Твое имя нас не интересует, - проскрежетал Оттар.
- Убери своего пса, Эйнар, или ты хочешь, чтобы тебя в измене обвинили?
- Довольно, друг мой, - ярл подошел к Рваному. - Пусть говорит.
- Имя мое - Бьярни, и здесь я по воле нашей славной кюны - Рагхильды, матери Харальда конунга. Прослышала наша государыня, что вы беззаконно в плену своем держите ее верного слугу, Сигтрюга Вебьернсона, и зато крепко осерчала кюна на вас. Теперь же требует она незамедлительно освободить отрока сего, и никаких более препон ему не чинить, куда бы он не пожелал отправиться, а так же предоставить ему коня и вернуть все имущество, что отобрано у него было.
- Смеешься? - Оттар Рваный оскалился.
- Подтверждение приказа у тебя есть? - ярл вопросил.
- Да, вот оно, - достал Бьярни дощечку с рунами и печатью конунжией, показал Эйнару. Молча посмотрел он, да головой кивнул.
"Да....спасен".
Встал с земли Сигтрюгг с этой мыслью, шагами нетвердыми из-за слабости во всем теле приблизился к Эйнару.
- Видно, не судьба, ярл... Но в любом случае - спасибо тебе.
- И ты его так отпустишь, Эйнар? - Неверяще взглядом провожал пленника херсир.
- Пусть уходит, - молвил ярл. - А ты Сигтрюг, коли столь могущественны у тебя заступники, лишь перед своей совестью ответ держать будешь. И надеюсь я - то что сказал ты мне, искренне было.
- А ты, я надеюсь, - Бьярни отвечал. - Никакого вреда слуге кюны нашей не причинил, иначе тяжко тебе объяснятся с ней будет.
- Да как ты смеешь угрожать?! - Вскричал Оттар, но Эйнар положил ему на плечо руку, заставляя замолчать.
Бросил на херсира взгляд презрительный посланец, да за собою юнца увлекая, прочь пошел. Вздохнул Эйнар, вслед им смотря, произнес тихо:
- Силен здесь дух языческий, но казалось мне, сумел я душу мальчика этого спасти.
- Зря тебе то казалось, ярл. Все от лукавого это, - покачал головой Оттар.
- Они пытали тебя? - Бьярни у Сигтрюга спросил. - Расскажи мне, что они с тобой делали?
- Ничего не делали, хотя и могли, - юноша отвечал. - Плохо лишь то, что в темнице продержали долго, на воде да хлебе, потому едва могу идти сейчас. Задавали вопросы...все пытались ложь в словах моих найти, точнее, каждое слово мое им ложью казалось. Но не сделали мне ничего худого.
Сигтрюгг, быть может, и сказал бы, что пытали, только из того, чтоб отомстить за свое заключение. Но ощущал он вину перед Эйнаром сейчас, и потому решил говорить, что зла ему не причинили.
- Хотели, правда, заставить меня веру новую принять, - добавил он, - но появился ты вовремя, спас меня.
- Заставляли, говоришь? - Бьярни улыбнулся, к юноше наклонившись. - А чем отказ тебе грозил? Ты говори, не бойся - не в их власти теперь тебя наказать, кюна сама тебя защищает.
- Ох, не знаю, чем, - пожал он плечами. - Правда не знаю. Но убивать уж всяко не собирались, я слышал, как Эйнар говорил Оттару, что нельзя...
Скрипнул зубами Бьярни, по лицу его видно было, не это он услышать хотел.
- То, что мне сказал ты, Сигтрюг, о том никому не говори более. После тебе Асгаут скажет, как должно кюне поведать о заключении твоем будет.
"У Асгаута, как и всегда, про все свои планы..." - печально отрок подумал.
- Ладно, - пообещал Сигтрюгг. - Пойдем же, возьмем коня мне и уедем отсюда...мне уже и воздух здешний противен.
- До Сарасберга поедешь, или к Хареку со мной вместе наведаешься?
Бьярни его спросил, когда к коновязи они подошли, да воин бородатый из отряда гонца коней им подвел.
- К Хареку! - с жаром ответил Сигтрюгг. - Непременно за братом поеду, что б ни случилось!

Агдир. Тьодольв, Торлейв и Фредрик
(с Тельтиаром)
До утра самого стреляли по данским укреплениям они стрелами горящими, да порою в рога трубили, сон нарушая вражеский, под утро же отошли к лагерю своему, где уже рать большая к новому приступу готовилась.
Да только не повел их на сей раз Сульки в бой, лишь выстроил на расстоянии двух стрел летящих от валов, и выжидать стал.
Всю ночь оба жреца бегали за валом, наводя порядок, собирая лучников для ответных залпов, и бондов местных с ведрами гоняли, чтобы огненные стрелы тушили. Всех прочих же Фрейдрик спать отправил, зная что измотать воинов враги задумали.
Да только не все спать спокойно могли под обстрелом огненным, да ревом трубным. Молодые воины все рвались бой ночной врагу дать, но командиры опытные их не пустили на верную погибель. Поутру же, на войско вражеское глядюче, спросил у жрецов Тьодольв:
- Что делать будем, коли не пойдут в наступление они? Припасов мало у нас, под осадой не продержимся долго.
- Если нас не будут атаковать, ночи дождемся и сами в атаку пойдем. - ответил Торлейв.- А если видно будем, что не удержимся, будем отходить.
- Для атаки ночной людей у нас мало, - головой покачал Тьодольв, видно было, что хоть и был он назван Каменной Башкой, да в военном деле неплохо разбирался. - Лишь при везении большом сумеем мы одолеть ворога. А коли к усадьбе отходить - станем, так там укрепления хуже, чем эти, данами возведенные. Ох жрец, видать плохие ты жертвы принес, коли так нас боги невзлюбили.
- Или люди -сказал вдруг Фрейдрик. - Или мне мерещится, или вправду у Сульки людей больше стало. Вон те люди с копьями и топорами не наши ли люди, кого мы в Западном Агдире оставили? Уж больно расцветка и узоры на тесьме на их рубахах знакомы...
- Видать не зря про Сульки расказывали, что он золотые горы наобещает. А рабское отродье на что угодно согласится. - просипел сквозь зубы Торлейв. - Говорил ведь я, что всех надо было уводить или гнать. А теперь... Впрочем, рабы и есть рабы. Ни духа в них воинского, ни умения. А войны не числом выигрываются.
- Пусть один добрый хирдман десятка таких стоит, - согласился ярл. - Да только много могут они худого сделать нам, коли на стороне Сульки сражатся станут. А кроме того - едой и питием его рать снабдят.
- Слышал я, - другой херсир молвил, что рядом со жрецами был. - Обещал конунг Рагаланда всякому подлому народу, будь то траллы или карлы - свободу и наделы земельные, что будут у честных людей отобраны. Вот они и стараются изо всех сил показать, что ему верны, а не конунгу законному.
- Ох, не ровен час - назавтра их здесь вдвое против сегодняшнего появится. Так, пойдут на приступ - телами завалят!
- Пусть завалят. Потешим Отца Павших жертвами в его честь - пробороматл Торлейв со злостью. .
- Уж на это нас Предводитель Ратей сподвигнет - усмехнулся Фредрик.
- А что проку нам будет с того, что сгинем в бою с рабами? Не для того мы сюда прибыли, чтобы с рабами вышими бывшими воевать - отрезал один из датских сотников, которого звали Храфн. - Мало нам в том славы будет. Плох тот властитель, против котрого его же рабы с войной идут. Такому и Владыка Залы Пиров не помощник
- Не сдюжить нам будет без подмоги, - Тьодольв с сотником датским согласился. - Торлейв, ты же в Вестфольд гонцов посылал и дальше, в Вингульмерк. Неужели бросят нас тут на погибель?
- Будь мы в усадьбе своей сейчас, прибыли бы голуби с посланием. А так... Только у рун вопрошать можно... -ответил Торлейв.
- Этим сейчас я займусь - сказал Фредрикю - так или иначе, руны подскажут всегда, что делать нужно. А коли знать больше неоткуда, то на знаки богов одна надежда. Знаки не лгут, если вопрошать богов правильно и толковать их верно...
- Вот и займись. А то неровен час, враги снова на приступ пойдут - ответил Торлейв.
Фредрик кивнул, опустился на колени, плащ свой прямо на земле расстелил, и руны из мешочка высыпал, перемешвав их как следует. Затем три руны стал вытягивать одну за другой... Жрец смотрел на каждую из вытянутых рун, клал ее на плащ, и с каждым разом мрачнело его чело.
Посмотрел на руны выпавшие старый жрец, головою покачал, Торлейв же из-за спиные его так же глянул - и его взор потускнел, увидав какие знаки Фредрик вытянул.
- Ну говори же, жрец, не томи, - Тьодольв попросил.
- Руна Ансуз перевернутая. Значит - тщетность. Руна Турисаз перевернутая. Значит - слабость или вынуждение. Руна Отал перевернутая. Требуется гибкость, или потеря.
- Разъясни -ка жрец. что сие значит все - сказал Тьодольв требовательно. - Не всем дано смысл тайный рун разуметь.
Вздохнул седой жрец, и начал терепеливо разъяснять он значение рун.
- Первой руна Ансуз лежит перевернутая, - служитель Одина начал, руну всем показывая. - А означает она тщетность усилий наших, да суждений ошибочность. Хотят боги указать нам, что зря мы на победу надеялись, когда на бой с рагаландцами шли, и что без пользы для дела погибли в битве прошедшей храбрые воины.
- Это так? - Храфн взгляд поднял на Торлейва.
- Да, все так, - второй жрец согласился.
- Вторая же руна Турисаз также перевернута, - продолжил Фредрик, не обращая на негодование дана внимания. - Слабость она собою символизирует. Последствия неприятные сулит решений принятых.
- Асы нам указывают, что ныне мы слабее Сульки будем, - жрец Тора добавил.
- А третья? - С надеждой в голосе Тьодольв произнес. - Третья что говорит?
- Третья руна Отал, но и она перевернута, - вздохнул горько старик, руны все обратно в мешочек убирая. - Потерю сулит тяжкую. И в решениях наших требует она, чтобы текучи мы были, как вода, а не как скала крепки. Следует нам от своего отступить, и поступиться малым, дабы большее уберечь.
Стиснул зубы ярл, на Храфна посмотрел, а после на жрецов снова:
- И как же ты все гадание истолкуешь?
- Отступать надобно, - после паузы долгой жрец произнес. - Не достанет у нас силы одолеть Сульки, здесь мы, словно в ловушке находимся, да голодать начнем скоро. Боги говорят - потерян для нас Агдир ныне, но дружину нам сохранить следует.
Торлейв покачал головой, и добавил:
- Что же, такова воля богов, жаль раньше мы ее вопрошать на стали. Не нам спорить с нитью, которую норны сплели. А потому должны мы отступить достойно
- Ох, кабы на приступ пошли вороги, - проскрежетал Храфн. - Тогда бы мы их в кровушке-то умыли, перед тем как уйти. Пойду я, Горму скажу о решении вашем.
Покачал головою дан, да к воеводе своему отправился.
- А Ассе сказать набно, что боги нам уготовили, - Тьодольв добавил, в сторону ту повернувшись, где трон правительницы поставлен был. Однако, к удивлению его - не увидел он там властной кюны.
На резную палку опираясь, Асса сама взошла на вал, глазами старческими на несметные полчища вражеские смотря, а после произнесла такую ниду хулительную:
Сульки Глотка ненасытна:
Хочет взять все что чужое.
Сам собрать и приумножить
старый скряга неспособен.
Смотри ж, Сульки - ненажора,
Кус ты этот не проглотишь,
Он застрянет в твоем горле,
Ты подавишься им вскоре.

Далеко над полем затихшим слова старой правительницы разносились, слышали их и рагаландцы, и даны, и рабы беглые, и сам Сульки, на коне боевом позади хирдманов своих гарцевавший. Побагравело его лицо от злости, обернулся он к брату Сати, и произнес грозно:
- Веди людей на штурм, - сказал, точно мечом рубанул.
- Остановись, брат, - за руку его схватил ярл. - Не видишь разве, ведьма злит тебя, чтобы ты разумение воинское на ярость берсеркову променял! Разве ж пристало мужу на слова бабские злостью исходить?
- Великую обиду мне нанесла она сейчас, - отрезал конунг. - Поверь брат, не успокоюсь я теперь, пока голова ее на копье не повиснет.
- Так недолго осталось уже, - успокоил его Сати. - День - два, а после сами мира запросят.
Хотел было согласится с этим Сульки, да вновь голос Ассы раздался над рядами дружины:
Все что было - все утратишь,
Таково колдуньи слово.
Беды ты возьмешь с одалем,
Будешь землю жрать от горя!
Харальду твои владенья
Даром перейдут с войною,
Будут девы Рогаланда
Тешить хирдманов вестфольдских.

- Это колдовство! Она меня прокляла своей подлой ворожбой! - Вскричал Сульки, меч выхватывая.
- Брат, остановись!
- Эй, воины! Тому тысячу монет серебром дам, кто мне голову Ассы-ведьмы принесет! - На брата не смотря уже, прокричал конунг, приказ отдавая войскам, да только в мгновение следующее тяжелый кулак Сати ярла на голову его опустился, и рухнул Сульки с коня боевого.
- Всем строй держать! - Рявкнул ярл, спешиваясь и к брату подбегая. - Ивар, Ульви ко мне! Отнесите конунга в шатер, да в чувство приведите! Лучники - дайте залп по ведьме, чтобы не повадно было ей больше рожу свою мерзкую показывать!
Вовремя успели воины, Тьодольвом посланные помочь Ассе с вала спуститься, впустую стрелы потратили враги. Тогда же показался со стороны усадьбы оставленной всадник, коня загоняющий, да к укреплениям спешащий. Впустили его даны. Оказался то старик древний, едва сумевший путь такой выдержать.
- Должно мне кюну и жрецов видеть, - прокряхтел он, пошатываясь, и один из воинов ему плечо свое подставил.
- Откуда едешь, старец? - спросил его Торлейв. - И что за известия у тебя, если кюну смеешь бесопокоить?
- Беда стряслась, господин, - отдышавшись, отвечал тот. - Когда вы дружину увели, враги усадьбу захватили.
- Какие враги? -спохватился Тьодольв - Откуда? ты видел, что за стяги у них?
- Медведь оружный, - со злостью бросил старик. - Большой отряд на конях налетел неожиданно. Я пастух, вот и удалось мне спастись, что не в усадьбе тогда был, а издали наблюдал за нападением этим.
- Медведь? - повторил Тьодольв. Торлейв и Фредрик переглянулись. - Что-то быстро твое гадание сбываеся, жрец.
- А что за оружие у зверя того?-спросил Торлейв.
- Секира боевая, насколько сумел рассмотреть я.
- Теламёрк- воскликнул Торлейв.- Уж от кого меньше всего ожидали...
- Все стервятники уже слетелись, - молвил Фредрик. - Рагаланд, Наумдаль, теперь Теламерк. Только пиратов из Ранрики не хватает, да захватчиков иноземных.
Торлейв невольно покосился в сторону данов, благодаря богов за то, что они не слышали слов верховного жреца.
Торлейв скривился:
- В Ранрики теперь Харек с ратью своей иноземной. Молите теперь богов, чтобы он там сразу не сгинул.
- Да уж, на верную гибель конунг его туда отправил, - согласился Фредрик. - Но полно об этом. Он другим богам поклоны бьет, пусть его и выручают, а покуда он жив, нечего нам разбойников из Ранрики опасаться. Куда мы оступать будем, коли усадьба занята врагами?
- Усадьбу отбить придется. - сказал Торлейв. - Где корабли ваши пристали - обратился он к дану. Дан посмотрел на него с презрением.
- За кораблями нашими решили укрыться?
- Вам же самим укрепления новые понадобятся, - повысил голос жрец.
- Только вот долго идти будет нам до них - в шторм мы попали, и пристали у тех берегов, к каким добраться поскорее могли.
- Вот туда и отступим. Пусть враги наши празднуют победу, и бдительность утратят. а мы подкреплений дождемся и ударим по врагам всей мощью. -сказал Фредрик. - Воля богов была ясно высказана.
- Ночью уйдем, - кивнул Тьодольв. - А там, глядишь, вновь удача к нам лицом повернется.
- Значит еще день нам надо продержаться. - сказал Торлейв. - Фредрик, принеси жертвы Отцу Ратей и Громовержцу, чтобы мы до вечера выстояли. А ночью тихо уйдем.
- Значит еще день нам надо продержаться. - сказал Торлейв. - Фредрик, принеси жертвы Отцу Ратей и Громовержцу, чтобы мы до вечера выстояли. А ночью тихо уйдем. А я жертвы Тору на поле брани приносить буду. Пообещаем рабскими сынами жертвы обильные Повелителю Ратей - не оставит он нас без помощи.

(с ДаркЛайт, разумеется)
Просто так ждать, пока Хаки с Эльдис вернется, Эгиль не стал. Пара волков вслед отправилась – присмотреть, чтобы живым обратно пришел.
Сам же вожак с остальной стаей вдоль границы леса прошелся. Не хотелось ему на одном месте сидеть… И правильно сделал.
Чуткий слух сразу крики и звон стали уловил; скользнули меж деревьев серые тени. Пожалуй, даже и легкий страх в душе пробежал: не слышен ли среди голосов предсмертный вздох Хаки и последний вскрик Эльдис?
Нет, не так. Вместо того давний, знакомый запах пришел… и голос знакомый…
Хотел Вали в лесу пока укрыться… пока не поймут в деревне, что стряслось. Пока сам он не поймет, что видел и с кем столкнулся.
Да только едва не споткнулся, когда навстречу человек шагнул.
– Вали, сын Торира, – прозвучал негромкий голос. А незрячие глаза без ошибки в лицо уставились. – Встретились мы…
В другое время мог Вали и не устрашиться такого… да только свежо еще было в памяти лицо Хаки, из мертвых пришедшего. Да и волки, из-за деревьев возникшие, спокойствия не прибавили.
– Кто ты? – выдохнул викинг.
– Эгиль мое имя. Сын Эгиля, которого ты с товарищами убил. Пришло время тебе с моим отцом повидаться.
Схватился Вали за нож; понял, что не лесной дух перед ним, а человек… схватился. Да только раз и взмахнуть-то успел – тотчас сбили его серые братья.

А когда сам Хаки до условленного места добрался – ждал его там Эгиль и стая его.
Поднялся навстречу слепец, улыбаясь.
– Слышу, вдвоем вы сумели прийти, – сказал он. – Но откуда тут из Альхейвмара люди взялись? Встретил я одного…
Не стал Хаки спрашивать о судьбе того молодца - пятна кровавые на меху Серого Снега о том глазу поведали. Ну, да не ему, конунжичу, своих людей предавшему, судить в делах мести.
- Люди в серенье гуторили, что Асмунд-ярл себя конунгом возомнил да с Гандальвом сговорился, - молвил Хаки в ответ слепому. Давний запрет мешал ему назвать серого конунга отцом, хоть и не было то боле тайной от Эльдис.
- Меняются люди, - задумчиво промолвил Эгиль. - Хотя кто его знает...
Он пожал плечами и повернул голову в направлении Эльдис.
- Цела?
- Благодарствую, господин, - ответила дева вперед своего избавителя. В ночном лесу человеку домашнему, а не охотнику, почти всегда жутковато. А перед очами Эльдис еще и побоище в усадьбе стояло. Околицей они с Хаки прошли, но кое-что видели. Ох, лютое дело война! И что же мужи в ней находят?
А сын Гандальва меж тем о своем думал:
- Все в мире изменчиво – в этом ты прав. Даже Асгард был не всегда – и не простоит вечно, что ж о делах земных молвить? Но странно все это…
Хаки нахмурился на миг – но тут же решил сменить тему:
- Зато хоть один прок от меня появился. Один и Тор, как же они напугались! Может. И не к добру так использовать веру в наших богов…, - конунжич запнулся, но потом просто пожал плечами:
- Ну, да, мысли, будь Локи то не по нраву, не вышла бы затея моя столь удачной. Скажи, Эгиль, куда же мы дальше направимся? Ты у нас человек с лесом дружный, глядишь, что ладное и присоветуешь.
Задумался на минуту Эгиль. Пожал плечами.
- Будь мы одни - посоветовал бы продолжить путь, и до конца довести задуманное. Но пойдешь ли ты с нами, Эльдис? Может, сумеешь отомстить обидчику своей рукой…
- Если бы норны дали мне возможность отмстить отца погубителям лично, да асгейрову кровь своею рукою пролить - не молила бы я их боле о милости, - пылко ответила Эльдис. - но что ж делать, если боги Асгарда не дозволили мне родиться мужем, а сделали длинноносою девой? Слышала я. Есть в Норвегии девы-воительницы. Но я - не из них. Не учил меня родитель как меч добрый держать, да и руки скорей к веретену. Чем к луку привычны, - она была явно расстроена.
- Нас тут - двое взрослых мужей, - вмешался Хаки. - Неужто не сдюжим все сделать, жену в то не вовлекая?
- Мы ее уже вовлекли, хотим того или нет, - возразил Эгиль. - И сейчас уж точно не можем бросить.
Вряд ли бы он сам себе признался, что почему-то не хочет вновь отпускать Эльдис. Почему? А вот этого он тем более не понимал.
Эльдис испуганно переводила взор с одного мужчины на другого. Она теперь мало верила в доброту. Видно же, что мужам она в тягость: а вдруг решат бросить в глуши, волкам на съеденье?
- Никто не говорит, что ее бросить надобно, - Хаки успокаивающе сжал руку бывшей пленницы. - Я гуторю о том, что не дело деве самой за себя мстить, если мы - рядом. Неужто не защитим?
- Вот с этим я не спорю, - улыбнувшись, Эгиль поднялся на ноги, и оказался совсем рядом. - Что ж, тогда нам стоит продолжить путь...
Он помолчал, повернув голову в сторону Эльдис. А потом не очень уверенно спросил:
- Могу я тебя... увидеть?
При этом он поднял руку, ясно давая понять - что слепец понимает под "увидеть".
При этом он поднял руку, ясно давая понять - что слепец понимает под "увидеть".
Дева заколебалась: как и всякая женщина. Эльдис ценила утраченную красу и остро переживала уродство. Но, с другой стороны, Хаки же от нее на шарахался. Да и эгиль. Как она помнила, о шрамах ее знал довольно. Память еще хранила осторожные прикосновения его пальцев к лицу.
- Да, - решение было внезапным, более порыв, чем обдуманное действо. Так ныряют в студеную воду, не дав разуму опамятоваться и остановить тело.
Пальцы Эгиля коснулись лица девушки. Скользнули по скулам, прошлись по переносице, погладили веки...
Сейчас он не спешил, создавая в сознании образ Эльдис. Какой? Сложно описать. Сложно описать тому, кто привык видеть.
- Ты ведь красивая? - спросил Эгиль. - Мне так кажется. Хотя я не знаю, что такое внешняя красота.
В ответ Эльдис заплакала. Не так, как в доме, торопливо, захлебываясь рыданиями. Нет, слезинки тихо полились из глаз, упав на пальцы слепому. «Красивая…»
- Она очень красивая, - ответил за Эльдис альвхеймарский конунжич. - Прекрасна ликом и добра сердцем. Это - редкость в селениях.
Дева горестно подняла глаза на Хаки, думая, что слышит насмешку. Слепцу заблужденье простительно, но этот муж - зряч. Однако, сын Гандальва смотрел на нее с легкой грустью, но без омерзения иль ядовитой ухмылки. Похоже, он был серьезен.
- У тебя доброе сердце, - ответила Эльдис. - Но я - не красива. Асгейр постарался и сделал мой лик страшным, как Хель. То и альвхеймарцы поняли.
- Ли-ик, - протянул Эгиль. - Всегда удивляюсь - почему смотрят на лицо, и по нему судят о красоте? Вот я не вижу лиц, и...
Он вздохнул.
- Для меня мир сложен из звуков, запахов, осязания и... и других чувств, которым вряд ли найдется название в человеческом языке. Я не могу спутать знакомых ни с кем другим... и думаю о людях по-другому. Не знаю, что там кому говорят глаза, но мой слух, зрение и пальцы твердят - ты красива.
Хаки согласно кивнул. Эльдис увидела это краем глаза, потому что, повинуясь порыву, повисла на шее у Эгиля.
А над ними шумел ночной лес…

Эйнар и Сигрун.
Гиллисберг.

Хотя и поверил ярл словам пленника своего бывшего, да только не отпускало его сомнение в искренности парня. Хотел Эйнар ему верить, в раскаяние его искреннее, но не получалось. Наедине с собой, когда оставался, тяжело на душе становилось. Думал тогда ярл, отчего же раскаявшийся веру новую не принял, как до того хотел. Ну и Отара недоверие тоже роль свою играло. Мрачен был воин, чернее тучи ходил да с ярлом почти не разговаривал. То ли затаил обиду Рваный на Эйнара, то ли мыслил, как переубедить владыку Гиллисберга, из заблуждения вывести. Да только, видно, не надумал пока ничего, вот и молчал целыми днями.
С Сигрун Эйнар видеться не мог. В таинстве рождения и приготовления к нему не было места мужчине, пусть даже муж этот достойным был да многими людьми командовал. Тяжело на душе у Эйнара ещё и от этого было. Казалось ему, что часть себя самого потерял он, вместе с ликом любимой и советами её мудрыми. Стала для супруга Дева Битвы серьёзным подспорьем, и доверял он ей, как самому себе, а теперь вот всего лишился. Часто просыпался Эйнар ночью от снов тяжких, да ощущал рядом с собой только ткань простыней холодную, а иногда и вовсе не смыкал глаз от заката до рассвета.
Особенно по сердцу в это время тяжёлых вестей охота ярлу стала. Вот и этим утром отправился он сердце потешить, да подумать вдали от стен усадьбы над делами, что сейчас творятся. Один пошёл в лес Эйнар, никого из слуг али советников с собой не позвав. Лишь нож да рогатина спутниками его были. Тихо на этот раз в лесу было. Только ветки иногда под тяжёлой поступью охотника хрустели, но осторожен и искусен в деле этом хозяин владений сиих был, посему ничто не могло осторожное животное спугнуть. Трудна охота на кабана, но и удовлетворение она приносит великое. Хоть и был Эйнар христианином, да только не мог отказать себе в забаве этой, жили в нём ещё и чувства первобытные, каждому мужу присущие, а в это смутное время добрая схватка особенно нужна ему была. Быстро напал на след зверя храбрец. Долго пришлось ему борова выслеживать, не один час провёл в напряжённом ожидании ярл. Наконец, вывели следы петляющие к водоёму Эйнара. Притаились оба врага в преддверии схватки, что вечна, как этот мир. Наконец, улучив момент подходящий, подобрался охотник к животному, да кинулся на него, холодным разумом движения свои рассчитывая. Да только чем сильнее сопротивлялся кабан, тем более Эйнаром ярость овладевала, чудом вышел человек победителем, много ран животному нанеся, да и сам изрядно потрёпанный. Тяжело ему пришлось ещё и потому, что лишь одна рука у мужа славного была, только умение спасло его.
Уж сумерки спустились, когда хозяин до усадьбы добрался, добычу свою он с собой принёс, что не менее тяжким испытанием стало, а то и более, чем охота сама. Как увидел Оттар ярла, грязного, кровью своей и чужой заляпанного, с волосами, изрядно взъерошенными да чуть не мальчишеской гордостью в глазах, мрачность его как ветром сдуло. Немало потешался он над Эйнаром, да только по-доброму. Вновь хорошие отношения у них установились, и устроил в этот вечер Гиллисберга хозяин пир, справедливо посчитав, что должно всем отдохнуть, как следует, чтобы потом, утром, решения выносить да бондов воевать пришедших встречать.

Трудно приходилось Сигрун в эти дни. Лишилась она мужней поддержки, тосковала по нему да с каждым днём всё слабее становилась. Не заботили её уже владений беды, не вспоминала она об опасности им всем грозящей, только о разрешении грядущем думала, да о супруге, которого уж много дней не видела. Мучалась Дева Битвы от одиночества. По Гиллеад скучала. Повитухи не могли её разговорами увлечь, для гуляния в саду слишком слаба она была. Могла лишь у окна целыми днями сидеть, воздух свежий вдыхая, да окрестностями любоваться. Слышала ярлова супруга звон колоколов к заутрене, рвалась всем сердцем в церковь, дух неповторимый почувствовать, единение с Господом, да только приходили к ней священники в комнату, на исповедь и причащение.
Услышала она за эти дни множество сплетен. Всё, что бы в усадьбе не происходило, служанки её рассказывали, правда это обыкновенно всё скучные новости были, потому как повитуха распорядилась строго-настрого, хозяйке ничего тревожащего не рассказывать и ярл, за здоровье жены опасавшийся, с ней согласился. Правда ведал он, что потом жена ему устроит, когда узнает, сколь важные новости от неё скрывались, да только ничего поделать не мог. Тем не менее, о пире ей всё же рассказали, да и об удачной охоте тоже, правда о том, насколько опасной она была, не обмолвились, но Сигрун сама обо всё догадалась, правда виду не подала и почитай не волновалась, так как муж живым и здоровым вернулся, а ему она всегда доверяла.

Напились в этот вечер гости сильно. Сильнее обычного. И ярл вместе со всеми. К середине ночи он уже еле на ногах стоял, а две трети пирующих только ползать способны были. Всколыхнулось в муже гордом чувство к жене от разлуки долгой да браги выпитой. Но хватило ему ума с бабками повитухами не связываться. Всем известно, что их любой муж боится, и Эйнар исключением не был. Спальня, где жену временно поместили, на нижнем этаже располагалась. Окна её в сад выходили и не слишком высоко от земли были. Вот и порешил ярл, во что бы то ни стало, супругу свою законную, с ним на небе венчанную, хоть одним глазом да увидеть. Хотел один идти, да увязались за ним Оттар, Ратибор да Ярослав. Пол ночи сии воины достойные песни под окном у Сигрун орали, да Эйнар в окно влезть порывался, только хватило у него разума этого не делать, а Дева Битвы счастлива была, как никогда. Уверилась она, что не одинока, что не забыли её ни супруг ни друзья. Счастливый смех её по саду разлетался, с пением смешанный. Все счастливы в этот вечер были, даже бабки, сперва, аки змеи, шипевшие, потом заулыбались, справедливо решив, что ничего дурного в таком развлечении нет.

Транделаг. Харальд, Гутхорм, Грютинг и Снеккольв супротив Хрута и Раги
С Дарклайт

Еще к ночи донесли лазутчики, что с немалыми силами конунги самозваные Хрут и Раги все свои силы двинули на Внешний Транделаг, не стали оборону укреплять. В том, видимо, заслуга Грютинга была, врагов убедившего, что истощены силы Хакона и не сможет он против удара нового устоять.
Потому то на битву уже в порядках ратевых выезжали Агдирцы - над правой дружиной главным Снеккольв ярл, над левой - Асбьерн ярл, в центре же во главе сил отборных Харальд и Гутхорм расположились, поднявши знамена. Огромна была армия конунга молодого, взглядом не окинуть ее за раз было, а уж воев всех чтобы пересчитать - и вовсе не один день бы ушел.
Но не меньше навстречу шло воинов под знаменами мятежными - обескровили владения свои Хрут и Раги, всех к оружию призвали, и юнцов безусых, и старцев седобородых. Колыхались их стяги - в центре самом знамя Хрута Скаунского, слева от него Торгарда, брата Облауда, справа Раги Иварсона, позади же Козел Горный, что Грютингу принадлежал.
- Сейчас-то и проверим мы, насколько верен нам конунг Оркдаля, - мрачно Харальд произнес. - Коли все исполнит, как обещал - никакой для него награды не пожалей, а коли предаст...
Не договорил Харальд, да по взгляду его тяжелому понятно было, что пощады за предательство никому бы он не дал.
В некотором замешательстве были ярлы мятежные: знать, не ждали такой силушки, думали одной левой хребет медведю транделагскому переломить. Ан, не вышло. Многие бонды и с лица спали, да стали назад, через плечи поглядывать. Но ярлы лишь крепче оружие стиснули. Знали они: отступать некуда. Нет пощады предателю. И встали две рати друг супротив друга, все поле заняв от края до края. А из лесов Трандхейма уж вороны налетели. Знали они: будет сегодня пожива их острым клювам, много мужей славных в битве падет, землю рудой своей обагряя. И разом потемнело небо.
Хрут, самозваный конунг Скауна, перехватил поудобней секиру, что от деда осталась да на союзников глянул. Раги Иварсон больше на небо смотрел и вид имел хмурый, однако речей об отступлении не вел. Видать, не беден был сей муж мудростью, понимал что к чему. А Торгард, что скакун норовистый, в яслях застоявшийся был. Знай, в битву рвался, за брата погубленного виру взимать. Как донесли лазутчики, что Хакон Снеккольва, Облауда погубителя супротив ярлов мятежных отправил, брат убитого денно и нощно свой меч чистил. Только и разговоров от него было, как Снеккольва убивать будет, на остальное викингу, видать, плевать было.
«Ну, да берсерки ценились всегда», - подумал Хрут, отворотись от союзника – и велел бондам идти на врага. Войско пришло в движение, викинги подбадривали себя криками и раззадоривали поношеньями в адрес противника.
- Хакон земли родные чужанину продал! – вопили одни.
- У Харальда жена будет богаче его! – голосили другие. – Начнет гонять его тряпкой по праву старшинства да знатности рода.
- Песьи сыны! – надрывались третьи. – Идете за конунгом, что нападает на спящих.
- Да он у врагов видел лишь задницы! – глумились четвертые. – Что еще со спины стукнув, рассмотришь?
Гутхорму тоже досталось: пока сходились войска. Ему и сидение на цепи у Хаки-берсерка припомнили, и то, что он, конунг, к мальчишке в вассалы пошел. Они бы и Грютингу кости помыли, коли знали бы, на чьей он стороне ныне, но ярл Оркдальский с глаз уж пропал, остановил людей своих, в тылу оставшись.
Наконец две шеренги бойцов столкнулись на равнине. И потекла по ней кровь. Жаркая битва было, обе стороны сражались бесстрашно, полные ненависти к противнику. Войско мятежников было волками, загнанными в угол. Войско союзников Хакона – матерыми загонщиками, взявшими на рогатину опасного зверя.

С людьми Снеккольва немного раньше мятежники схлестнулись, Торгардом подгоняемые, и самая жаркая битва в той стороне кипела в то время, как Асбьерн старался близко к себе врагов не подпускать - дружина его копьями ощетинившись, отступала постепенно, словно бы рать срединную конунжию приоткрыв для нападения бокового, но Раги атаковать Харальда не спешил, раскусил видно замысел ярла старого, в окружение взять транделагцев хотевшего, и потому дальше теснил агдирских воев.
В центре же сражения Гутхорм с мечом от крови алым на коне возвышался, рубя бондов нещадно. Конунга он в сечу не пустил, повелел издали, в окружении телохранителей, за битвой наблюдать, да науку воинскую постигать тем.
"Какой прок будет от конунга, который, точно простой хирдман в самую гущу битвы бросается, да войско без командира оставляет? Мечей у нас и без твоего достаточно - а войскам руководство нужно, дабы сражались не только яростно но и умело".
Так Гутхорм сказал, и Харальд с ним согласился, не стал спорить на этот раз, понимая правоту слов дяди. Потому и смотрел как мужи отважные сражаются, иногда у жрецов спрашивая о маневрах, еще ночью Гутхормом продуманных.
На ярость Торгардову в первую очередь надеялись они - сумел послать Грютинг весточку союзникам, что мести жаждет брат Облауда и ярость ему рассудок застит, оттого лучших воев дал Снеккольву дядя конунжий, да велел поскорее сражением связать войска, что Торгард возглавляет, чтобы не вырвались они из сечи до того момента, когда уже поздно будет.
Да и про Асбьерново отступление довольно знал Харальд, чтобы с улыбкой смотреть на конунга самозванного, в ловушку попавшего. Немного совсем оставалось времени до момента того, как захлопнется силок и тогда уже не уйдет добыча.
Видел сын Хальвдана и то, с каким спокойствием слушал крики оскорбительные его дядя, в то время как в нем самом ярость вскипала. Лишь рассмеялся на слова обидные Гутхорм, а после бросил громко:
- Говорить-то вы, как бабы, горазды, а на что в бою сгодитесь, кроме как клинки наши кровью смазать?
Сказал, да повел в атаку дружину основную. И, казалось, дрогнули бонды, назад подались, да конунгом своим остановленные, вновь в наступление пошли. А после смешалось все, и не понять стало, где свои, где чужие - даже знамена рядом колыхались.
- Грютинг! Где тебя Локи носит! - Хрут закричал, на помощь владетеля Оркдаля призывая, видя, что не сумеет он лишь своими силами войско агдирское перемолоть.
И двинулись вперед, до той поры в тылу остававшиеся, войска Грютинга ярла.

Эйнар.
Гиллисберг.

С утра пораньше встал ярл с больной головой, да делать нечего, бондов встречать надобно, да прочий люд, что в Гиллисберг пожаловал. Оделся ярл, вкусил пищи. Не всего кабана вчера съели они, столь велико животное было, что и не сегодня немного осталось. Запил мясо холодное напитком некрепким, а во двор спустился, людей встречать да суд чинить. Скрипели ступени под тяжёлой поступью хозяина, хмуро лицо его было, да не от настроения поганого, а от невоздержанности вчерашней.
«Уж не мальчишка я, чтоб так слабостям своим потакать, зато как славно жену повеселил!»- улыбнулся своим мыслям Эйнар, тут и Ярослав с Ратибором к нему подошли. И на их лицах вчерашнее ясно отражалось.
- Эх, ну и рожи же у вас!
Хлопнул Эйнар по плечу Ярослава, у того аж колени слегка подогнулись. Большое доверие теперь к мальчишке муж испытывал, не столь глубокое, как к Ярополку да Ратибору, но для такого молодого парня достаточное. Усмехнулись мужи, то видя, да за хозяином Гиллисберга поспешили.
Много людей столпилось здесь, были ратники пешие, были и конные, но последних, конечно мало.
- Не все ещё прибыли, ярл, несколько дней ещё на сбор рати потребуется.
- Знаю я, ты лучше чем языком попусту месить, проследи за людей расположением, а то, Ярополк, что-то не надеюсь я на их самостоятельность.
Кивнул воин, развернулся да пошёл приказание выполнять. Вновь окинул Эйнар воинство своё, да вздохнул тяжко. Не хотелось ему, как разумному хозяину людей в такое время с хозяйств срывать, на сечу вести, самая сева пора, кто же в деревнях останется, что вернувшиеся и семьи их есть зимой будут. Да, проста жизнь у воина, что земли не имеет, ни за кого ты не в ответе, только честь свою оберегаешь, а тому у кого хозяйство большое, головной боли в два раза больше. Не только о сем дне думать надо, а ещё и о будущем.
Решил ярл в церковь сходить, у Господа совета испросить, может и подскажет что. Вроде правильно всё было, да только тревожило что-то непонятное мужа славного, что-то плохое.
Не было в это время в церкви никого, один вошёл под священный свод мужчина. Дёрнулось пламя на свечах от сквозняка, но быстро успокоилось, только лишь ярл дверь за собой тихонько прикрыл. По-прежнему здесь деревом пахло, ещё ладаном. Вдохнул муж полной грудью сей воздух благотворный, опустился перед алтарём на колени. Долго молился ярл, губы его слова святые шептали, глаза закрытыми оставались. Не мог он в жесте извечном ладони свести, и горько становилось от увечности своей Эйнару. О Сигрун думал он, о счастливом разрешении молился. Снизошло успокоение на воина сурового. Поднялся он с колен да к выходу направился, только двери хлопок о его присутствии память оставил.

На границе с Ранрики
(Со Скальдом, честь ему и хвала)

Чуть больше трех дней прошло после того, как Харек пытался из Халльварда признание выбить силой. Да, те самые три дня, что на размышление Волк дал хельду (бывшему ли?), минули – значит, скоро вернется палач ирландский. А ожог на ладони не затянулся еще, долго не затянется; хорошо хоть болит уже не так, как прежде. Однако держать в этой руке Халльвард по-прежнему ничего не мог, от боли не кривясь.
Остановились они лагерем на границе с Ранрики. Почему стоят они, чего ждут, Халльвард не понимал, а объяснений спрашивать, знамо, не собирался, даже из любопытства. Однако, сидеть, изредка цепью ("Как на поводок посадили!") позванивая, тоже неприятно было, особенно чувствуя, что скоро, ой, скоро придет-таки Харек, как и обещал.
Ветер трепал грязные занавески из грубой мешковины, проникая под навес, и нес с собой горсть снежинок, противно налипавших на лицо и падавших за шиворот. Неожиданно полог раздвинулся,и под навес ступил Харек. С ним был какой-то хирдман могучего телосложения.
"Вот и пришли", вздох невольный из груди юноши вырвался. Глянул он на Волка снизу вверх взглядом презрительным, и первым к нему обратился:
- Никак дальше пришел меня мучить, Харек?
Не боялся он теперь ни удар очередной получить, ни пыток прочих - откуда только смелость да наглость взялась..?
- Мучить тебя мне без надобности, вижу, твой хозяин в тебя вдолбил ложь так, что и правды с тебя не вытянешь ни водой ни железом каленым. Ведаю я, когда мне лгут, а когда правду сказывают. Научили меня премудрости этой, какие признаки вранья верные. Потому меня не обманешь. А коли правду не хочешь говорить, бог тебе судья. А мне недосуг тут больше с тобой возиться. Я иду к хевдингу здешнему в дружину наниматься, и ты нам мешать тут только будешь. Или предпочтешь, чтобы в цепях ему в качестве раба подарили? Что молчишь? Выбирай. Или назад к Эйнару, или к Сигварту - рабом. Может, еще на торжище тебя повезут, хоть десять эйриров за тебя выручу.
Не верил ушам своим Халльвард. Неужто его так просто отпустят? Ладно же - уж он-то знал, то выбрать.
- Коли такой выбор мне предстоит, я уж к Эйнару, конечно, вернуться предпочту, - отвечал юноша.
"Конечно....кто же по воле своей рабом быть согласится? Да и нельзя упускать случая без выгоды Харека оставить... в десять эйриров он меня, значит, оценил..."
- Верно мыслишь, отрок, - усмехнулся Харек, теребя усы. - А то ведь от этого народа разбойного не убежишь. Заставят поди дрова носить, воду колоть, а то и свинарники чистить. А коли на деву какую глянешь - даже на рабыню, из чужих земель взятую - так и выпороть могут нещадно. Тяжела рабская доля. А у Эйнара ты по-всякому человек вольный - даже если в колодках. Скажешь ему правду, как Видар и Тюр велели, и отпустит тебя, а коли захочешь - то и простит тебя, и хирдманом своим сделает. Запомни, парень - если повелитель тебя на бесчестье толкает, то негоже его дело защищать.
Как сказано в речи Высокого:

Дел недостойных защиты
должен чураться достойный
беды сулят поступки
честь запятнать навечно
о нечестивых деяньях
мужу молчать недолжно
всякую ложь и неправду
должно раскрыть пред Судьею .
Клятва тебе не порука
если язык змеиный
чести твоей поруганье
речью сулит медовой...

- Что молчишь? Видишь, не отрекся я ни от мудрости, ни от законов земли нашей, и честь мне по прежнему дороже жизни, что бы там не говорили мои недруги. А что до того, что и Отец Богов, мол, коварством известен, так одно дело великанов перехитрить, которые ни слову своему не хозяева, ни за поступки свои отвечать не могут... и совсем другое перед людьми делать худое, которым и честь заповедана, и совесть дана. Не боишься, если перед судом предстать доведется, что скажешь тогда? Что ярл тебе наказ дал? Каждый сам за свои поступки там отвечает. Запомни это, и никто тебе за низкое деяние поблажки не даст, если ты его по приказу совершил. Ни я, ни Эйнар пока поверить не можем, что сами вы такое удумали... Так что, пусть пока на твоей совести это будет, коли выдержишь... Отправляю тебя с этими двумя хирдманами в Гилисберг ... и вести заодно доставят кюне вашей премудрой... написал я ей, что тут у нас было, и кто стоит за этим... а она уже пускай думает...
- Речи мудрые говоришь ты, Харек, во многом ты прав...- согласился отрок наконец, в глаза ему глядя. - Только дела твои разнятся с ними иногда.
Поднял Халльвард изуродованную ладонь, показал обожженной стороной Волку да усмехнулся горько.
- Прикажи хоть цепи снять с меня. Или прямо в них и отправишь к Эйнару?
- Прости отрок, не верю я тебе, даже если богами поклянешься не бежать... Может Эйнар и снимет, он у нас добрый и людям еще верит. А я после этой вашей выходки, когда столько народу потравили, веру в людей и их клятвы потерял. Ведь клялись же вы худого не делать в доме Эйнара.
Смолчал сын Вебьерна, только глаза его сверкнули ненавистью. А что ответить? Не скажешь ведь, что лжет он, потому как это как раз и будет ложью. Клялись....да что клятвы, врагу ведь клялись, слугам Распятого! Случай подвел их - кабы не случай, и Оттара убили бы, и не попал бы он, Халльвард, в Ранрики, а Сигтрюгга бы Эйнар в плену у себя не оставил.
Однако сделанного же не воротишь.
Что ж, молиться осталось, чтоб показалась дорога в Гиллисберг как можно короче.
- Что молчишь? Язык присох или что? - Харек взял его пальцами за подбородок и резко дернул голову вверх. - Одно мне только ответь - это Асгаут вас послал с заданием людей отравить? И Оттара, и Эйнара, и меня заодно? Чтобы сразу и всех?
Хальвард на миг опустил взгляд.
- Вижу, что верна моя догадка. Что ж... Коли увидишь Асгаута, скажешь ему, что как только Ранрики верну под стяг агдирский, поквитаюсь я с Асгаутом. И тебя, и брата твоего щадить не стану, ежели снова на моем пути попадетесь. Так что думай, что хозяину своему скажешь. Можете отправляться теперь, мужи славные, - сказал Харек, повернувшись к вошедшему другому хирдману. - Вроде память еще не отшибло, знаете что делать надо. - А ты... сам перед кюной ответ будешь держать. Кюна нашая вещая, ложь за версту видит - будешь ей лгать - пощады не жди. Не из страха, но из милосердия вас тогда пощадили. Но и наше терпение не безгранично. Ступай, Фреалаф. Несите вести. А если вестей от нас более не будет -значит пропало наше дело...
Покидая Харека, забрали хирдманны юношу с собою, а он и не противился даже, избавлением это считая. Усадили его на лошадь - и ведь правда, не сняли цепей, по-прежнему они руки сковывали, - да и в путь пустились.
Добра от Харека все же действительно ждать не стоило, прав был Халльвард, когда полагал, что даже если вместо рабства его к Эйнару повезут, все равно что-то худое измыслят вдобавок. Вот и терзался он сеййчас думою - к кюне повезут его сразу или же к ярлу в Гиллисберг. Не хотелось ему к Рагнхильде попадать сейчас - был бы Асгаут, он-то наверняка совет дельный дал бы, как вещую кюну вкруг пальца обвести. Ведь удалось же когда-то такое Асгауту - когда Торлейва отправили в Агдир.
Но Асгаута рядом не было - значит, только на себя оставалось полагаться.

Продолжение совместки. С Тельтиаром.

Да только пошли они не туда, куда мыслил Хрут. Грютинг имел ум росомахи. которая. как известно, хоть мельче медведя, а живет сытнее хозяина меда. Видел хозяин Оркдаля, что дело ярлов проиграно, и не возжелал едино из гордыни пустой голову складывать. Страшен был удар дружины его, словно гвоздь в древесину вошла она в центр войска мятежного. Волею Одина, Торгард сразу погиб. Хрут, правда, думал, что падет тот еще в начале сражения, так как бился викинг сей в первых рядах. Но боги, хранившие брата погубленного сталью Облауда от клинков да секир, оставили его беззащитным пред стрелами. Пал воин – и отлетела его душа в чертог воинский.
Все войско ярлов мятежных взвыло, как подраненный зверь, когда копье охотника входит в его чрево. Грютинг и был тем копьем, а уж Гутхорм да Снеккольв своего не упустили, волками бросились на супротивника, язвили его уколами стрел, полосовали секирами да мечами. И бонды дрогнули. Непривычные к духу битв, не верующие в правоту властителей, он стали той силушкой, что закончила гибель мятежников. Прежде единое войско распалось на много отрядов, где каждый был сам за себя. Словно перерезал шутник нить, удерживающую бусины в ожерелье. И воям Харальда Хальвдансона осталось лишь добивать убегающих.
Возрадовался Харальд, видя маневр Грютинга. Теперь окончательно поверил он в то, что верен ему новый ярл и не предаст более. Но еще больше сердцу молодого конунга отрадно было замешательство вражье, да крики мятежников предсмертные и проклятия их бесполезные. Взывали к богам и хелевым отродьям супостаты, да только что проку было от слов, когда сталь агдирская свою песню в полный голос затянула.
По звуку рога Гутхормова отделилась часть дружины срединной, да ударила по оттянутым назад людям Раги Иварсона, в окружение их беря, и началось тогда уже бегство повальное худородных бондов, а тех, кто сражаться оставался - уже не только умением - числом давили. Кого посекли, кого в полон взяли. Вскорости уже от той рати, что Раги вел мало что осталось.
- Будь проклят ты именем предков моих, Грютинг-предатель! – вскричал в ярости Хрут. – Пусть кожа твоя иссохнет да покроется струпьями, пусть род твой увянет, как древо с корнями обрезанными. Не стяжать жизни честной обманом!
Не было ответа конунгу самозванному, лишь клинки дань кровавую собирать продолжали, людей его скашивая, словно траву, да Гутхорм приближался неумолимо и стрелы да копья брошенные мимо него пролетали, точно заговорен он был. Смотрели глаза ярла хрингарийского жестокие прямо на Хрута, и от взгляда этого кровь в жилах стыла. Видно было, с презрением каким смотрит родич конунжий на изменника, клятвы верности нарушившего да бунт поднявшего.
Битва – это капризная дева, и она идет лишь за тем, кто может правильное время для атаки избрать. Видел Хрут мудрым оком, что проиграно это сраженье. И, скрепя сердце, велел молодцам своим отступать. Помочь воям Раги они уж не чем не могли, и дружине Хрутовой оставалось только зло ощериться копьями да назад пятиться, будто раки. Но действо то вышло успешным: молодцы Гутхормовы боем уж увлеклись да за пеленой кровавой, взор застилавшей, ничего окромя ближайших ворогов уж не зрили. Завязли войска Харальда в битве ближайшей – и бегство врага малочисленного допустили. Харальд, следившей за ратью из-за спин агдирских телохранителей, отлично то видел, но тут сыграла скверную шутку осмотрительность гутхормова: о племяннике тревожась, далече от битвы его оставил. Да и сама рать удалялась от юного конунга, так как побеждали люди его, и теснили ворогов прочь. И Харальду лишь локти кусать оставалось.
Но бегство дружины ближней с самозванцем радость победы не слишком омрачило - втоптали в землю стяги мятежников, пленников связали путами крепкими, а конунга их Раги Иварсона, на веревке к Харальду отвели, заставили на колени встать перед государем конным.
Усмехнулся Харальд, на врага поверженного глядя, вскинул руки, да произнес громким голосом:
- Вот она, победа наша, воины Агдира, Гудбрандсдалира, Оркдаля и Транделага! Вместе сумели мы раздавить змею коварную, что измыслила предательство и зубы свои ядовитые против господина законного навострила! Но кончено дело мятежное в Транделаге ныне, вновь един он под властью славного конунга Хакона Гротгардсона и будет таким отныне и до той поры, покуда боги не призовут нас всех на битву с отродьями Локи да йотунами, да ублюдками этими, которых сегодня мы в Хель отправили, ибо нет места в Валгалле изменникам! Но что с этим псом делать, как вы, вои славные думаете?
- Убить! – заголосили гридни. правда, в способах славные вои никак не сходились:
– На суку вздернуть собаку! – орали самые нетерпеливые.
- Пусть землю пред Харальдом жрет, которую захапать хотел! – предлагали иные. – Унесет в Хель, сколько сможет.
- Нет, надо его на цепь посадить на асам на свадьбе Владыки отдать, - вещали самые богобоязненные, крутя длинные усы.
Улыбался конунг, каждого, кто слово молвить желал, слушал внимательно. Хотел, видно, Харальд любовь воинскую стяжать советом этим - ведь известное дело, что после битвы победоносной славят воеводу своего люди, и к сердцам их путь много короче становится. Оттого и затаил Харальд свой нрав грозный, да явил людям личину правителя, к мнению подданных прислушивающегося. Гутхорм подъехал тут к Харальду, сказал ему шепотом:
- Твой пленник этот твой, сын сестры моей, да только прошу тебя - быстрее решай с ним, другой враг наш уходит, и не след нам отпускать его, знаешь ведь - покуда жив Хрут, и дело мятежное живо.
Кивнул Харальд, согласился с дядей, хоть и не по нраву ему было, что вновь поучает его Гутхорм, да не стал он недовольство свое показывать:
- Вот что думаю я, мужи ратные! Ярл этот, предательский не на меня руку подлую поднял - на Хакона конунга, так Хакону его судьбу и вершить надобно! Поведем его, как скотину на веревке обратно в Хладир, да каждому я волю даю потешаться над ним в дороге!
Толпа воев одобрительно загудела, раздались крики, Харальда прославлявшие.
Но многие голоса и Хакона наряду с победителями славили, и утвердился агдирец в мысли, что правильный ход ныне сделал. Дюжие гридни дернули за веревку на шее Раги, и по рядам воев вновь прокатился смех, да прибаутки раздались. Особо старались младые, еще не доказавшие доблесть десятками битв. Кинул Гутхорм взор на племянника, надеясь, что обратит тот вниманье на то, как бахвальство юношеское пожилых воев морщиться заставляет. Не тот конунг, кто им рожден, но тот, кто достоин. Харальд был славным властителем, но молодость порой ему скверным советчиком становилась и порою боялся Олень горячности племянника. А вдруг его рядом не будет, когда удаль молодецкая снова его за язык да потянет?
Как бы то ни было, победа одержана и вои возвращались в Хладир, где ждали Хакон и дочь его.
- Дядя, - Харальд произнес, за тем наблюдая, как воины в строй походный строятся, да обозы трофеями грузят. Добрую добычу взяли они сегодня, едва только перейдя границу Транделага Внутреннего: кольчуги дорогие, оружие, коней, пленников немало. - Закрепить успех наш надобно. Коли повернем сейчас во Хладир, кто знает - подчинятся ли нам земли ярлов мятежных.
- Дело ты говоришь, племянник, но вои устали наши. С тех пор, как ты Сарасберг покинул постоянно они в пути, и нигде больше чем на несколько дней не останавливались. Отдых нужен хирдманам, больше даже, чем добыча богатая.
- О том и я мыслю, потому-то и поведу рать основную обратно в Хладир, к свадьбе готовиться. А ты, Гутхорм - единственный человек, кому я могу доверять, как себе самому - лучших отбери и верных самых, да пройди по Внутреннему Транделагу - со всех клятву возьми верности, всех к подчинению приведи, а Хрута бежавшего отыщи и шкуру с него спусти не мешкая. Не нужен он мне как пленник.
- Дело гуторишь, племянник. Сделаю все, как велишь, - довольно ответствовал Гутхорм. В это раз мысли их с Харальдом совершенно совпали.
- Да поможет тебе Один, - конечно, конунг мог послать и другого ярла для этого дела, но обида свое дело сделала - не нравились наставления постоянные Харальду, вот и отослал он от себя дядю, пусть и не надолго.
Еще раз Харальд обернулся, на костры погребальные глядя - много хороших воинов сегодня погибло, высоко дым черный вился.
- Да поможет он всем нам! – ответил Гутхорм.

Восточный Агдир.
Кюна Асса, Торлейв, Фредрик и Тьодольв
совместно с незаменимым Палычем

После разговора своего, жрецы и Тьодольв к кюне подошли в момент тот, когда слуги ей вновь на трон воссесть помогали.
- Тяжкие вести у нас, властительница, - Фредрик первым голову склонил.
Кюна будто и не замечала их. Она спокойно, не торопясь, устроилась на троне, положила старые, тяжелые руки на подлокотники и вздохнула. Только теперь она соизволила обратить свой взор на пришедших.
- Я слушаю вас, - сухо сказала она.
- Я гадал на рунах, и боги явили знак, - продолжал верховный жрец, видимо подбирая побольше слов, чтобы его речь не выглядела слишком горькой. - Все руны оказались перевернутыми и сулили нам немало бедствий, однако есть шанс избежать...
- Этот сморчок хочет, чтобы мы отступили, - коротко подытожил его слова Тьодольв.
Жрец неприязненно покосился на ярла, но ничего не сказал больше.
- Отступили? Зачем? - кюна все еще была равнодушна и холодна, как каменные идолы богов, все ведающих и все знающих, лишь потешающихся иногда над людьми.
- Какой смысл в отступлении? И что нам угрожает? - вопросы медленно, будто смола, стекали с ее губ, больше похожих на сморщенную линию.
- Конечно, великая кюна в могуществе своем может не считать этих жалких рагаландцев, окруживших наши укрепления достойными врагами, - с сарказмом произнес Торлейв, все же не рискнув выйти из-за спины Фредрика. - Но их слишком много и с каждым днем становится все больше, а припасов у нас - все меньше. Один явил свою волю - его руны недвусмысленно приказали нам отойти, если мы хотим сохранить дружину.
Асса задумалась, и минут десять вообще не реагировала на происходящее, но чувствовалось, что все вокруг видит и чувствует она, как змея спящая, но готовая броситься на жертву,стоит ей только показаться рядом.
Наконец тяжело опустила веки кюна, снова вздохнула и произнесла:
- Коли воля Одина на то, так значит, так тому и быть. Если хотим мы еще спасти грядущее, то стоит для начала позаботиться о насущном. Отступаем
- Есть и другая весть черная в день сегодняшний, - тут уж Тьодольв заговорил. - Гонец появился недавно совсем из усадьбы. Захвачена она врагами новыми - жадными теламеркцами.
Грозно сверкнули глаза кюны, дернулась ее рука, но гнев ее охватил лишь на мгновение - и смогла старая Асса взять себя в руки, не показав никому, какая буря отчаяния, гнева, страха и злобы бушевала в ее сердце.
- Как допустили мы такое? - проговорила она громко и холодно, но нотки горечи слышались в ее голосе, - Что теперь предстоит нам?
- Стервятники эти, выжидали, пока мы войско на битву с Сульки уведем, да незащищенную взяли домину, - Торлейв сплюнул. - Стариков перебили, да мальчишек, что им сопротивление оказали. Теперь, госпожа - путь один у нас - в Вестфольд и дальше, к невестке твоей, Рагхильде. И надеятся будем, что враги наши друг другу в глотки вцепятся, когда Агдир делить будут.
Помрачнела Асса, нахмурилась. Сгорбилось ее старое, но гордое тело.
- Ты прав, Толейв, так мы и сделаем. Хоть нелегко мне покидать эти места да нет желания под власть к Рагхильде возвращаться, с которой мы, как две вороны, за чужой кусок хлеба деремся, придется нам туда ехать. Велите собираться.. - так молвила кюна Асса
- Уже велено все, - Фредрик вновь поклонился. - Едва лишь ночь нас укроет, покинем валы данские, пусть подавится ими Сульки.
- Поперек горла ему станет эта земля, - угрюмо молвила старая правительнца и погрузилась в свои размышления

Восточный Агдир. Асгаут ярл

Разбили лагерь люди Асгаута в полудне пути от усадьбы конунжей, дальше идти не стали. Прознал ярл, что там остатки войска теламеркского укрылись, и хоть было велико желание выкурить их оттуда, не стал он приказа давать об осаде и штурме - сначала обстановку разузнать надо было, да то понять, почему усадьба без защиты оставлена была.
Под вечер лишь вернулись прознатчики, по окрестностям разосланные, и вести их отнюдь не радостными оказались. Как туча хмурый, шатер Асгаут мерил шагами, да всякий раз со счету сбивался, мыслями тревожными охваченный. Понимал уже - не удержать будет Агдира, столь плохи дела здесь были. С войском наемным кюна Асса наступление рагаландцев сдерживала, может и пошел бы к ней на подмогу ярл, приказ Рагхильды исполняя, коли бы не то обстоятельство, что люд подлый, карлы да траллы, да негодяи другие и разбойники разные, точно крысы на зерно, на посулы щедрые Сульки стекались и войско его с каждым часом все больше разбухало от людишек этих.
- Не время нам сейчас с Сульки воевать, - головою покачал ярл.
- Но тогда когда ж? - Удивился Торвард херсир. - Никогда я за тобой нерешительности не замечал, ярл, что же теперь сделалось?
- Убийца племянников моих в усадьбе спрятался, к мести сердце мое взывает! - Славобор произнес, к Торварду присоединяясь.
- Славные вы воины, - молвил Асгаут, на стул садясь, да вздохнув устало - видать совсем вымотался, пока по шатру ходил. - Всегда желал я с такими товарищами в походы ходить, но ныне - мало проку будет нам от храбрости безрассудной и мести лютой. Пойдем усадьбу брать - только людей потеряем, и рагаландцев прогнать у нас сил не достанет уже.
- Так и будем тут торчать, значит? - Исподлобья Торвард спросил.
- Нет, херсир. Ты в Вестфольд вернешся, в Гокстад, - вскинул руку ярл, возражения прерывая. - После того, как Асмунда измена раскрылась, нужен там человек верный, способный землю эту удержать от посягательств вражьих. Ведь кто знает - быть может нагрянет из Раумарики ярл Кровавый, или братья Наумдальские, что Хрингарики уже под себя загребли. А быть может, пираты из Ранрики приплывут? Кто Вестфольд защитит, если ты всю дружину увел?
- Твоя правда, ярл, - нехотя старый херсир согласился. - Но коли я людей возьму, вы пуще нынешнего ослабнете...
- Не планирую я во время ближайшее битвы новых, а там - с людьми Ассы объединимся мы - и посмотрим еще, чья возьмет, - твердо Асгаут произнес. - А ты, Торвард, там нужнее. Бондов с собой возьми, да другой люд сельский. Со мной венды останутся - они воины каких поискать еще, а хлебопашцы больше пользы принесут, коли по домам вернутся.
- Сделаю я, как надобно, ярл, но как отнесутся к тому люди, коли я управление фюльком в свои руки возьму? Я же не ярл и не хевдинг.
- Моим именем пока править будешь, - дозволил Асгаут. - А после - я к кюне прошение послал, лендрманом тебя назначить, наместником конунжим за службу верную. Тогда сможешь не только войско созывать, но и дань собирать по справедливости.
- Благодарю тебя, ярл Асгаут, - поклонился Торвард.
- Теперь иди, - приказал ярл. - Знаю я, не подведешь ты, не придется мне за тебя перед кюной краснеть.
Едва только вышел из шатра старик, к Славобору обернулся Асгаут. Покуда вел разговор с херсиром ярл, венд спокойно сидел, но видно было - не до конца он понял поступок Асгаута.
- Думаешь ты - зачем я столько люда отпустил, когда враг рядом? - Спросил ярл, и кивка сдержанного дождавшись продолжил. - Надобно так было, и не считай, Славобор воевода, что я одних твоих вендов под удар подставить хочу, да извести коварно. Подумай сам - какой прок в бою от все этих бондов, да карлов, что Асмунд неразумный под свои знамена собрал? Только еще, не ровен час, на сторону Сульки переметнутся, посулы его лживые за чистую монету приняв. С тобой же воины, в боях закаленные - с такими плечом к плечу стоять на поле битвы - честь великая.
Улыбнулся благодушно Славобор. Пришлась ему лесть нехитрая по душе.
- То верно, ярл, вижу я мудр ты, хоть и молод еще, - отвечал иноземец. - Да и припасы мы сбережем.
- Назавтра, воевода, двинемся мы в обход усадьбы, да попробуем гонцов заслать к Ассе. После этого, обещаю - поквитаешся ты за своих племянников.

Восточный Агдир. Хадд и Хроальд

Мальчишка, привязанный к колоде колоде посреди двора, истошно вопил, а собравшуюся толпу слуг и челяди отталкивали назад гридни, кольцом окружившие жреца. Тот не обращал на собравшихся внимания, ловко орудуя ножом и извлекая из утробы несчастного потроха и кишки, пристально вглядываясь в них, а затем бросая на землю.
Наконец, сделав последний надрез, Хадд поднял его над головой, а затем резко сжал, окропляя кровью свое лицо, вязкие темные капли потекли по волосам и бороде, остались в седеющих усах, скопились в уголках губ, где жрец мимоходом слизнул их кончиком языка.
- Один явил свою волю, - наконец произнес он, и только тогда оглядел испуганных, притихших слуг, наблюдавших за его действиями с затаенной ненавистью. - А вы, что уставились, песий помет? Идите, работайте, иначе всех вас вздерну, бездельники!
Хадд говорил нарочито зло, чтобы ни у кого из них не возникло и тени сомнения в его словах. Пусть боятся, твари. Раньше-то поди, видели лишь, как жрецы на рунах гадают, али баранов режут. Но жертвы человеческие Асам много угоднее. Дворовый люд разбежался, кто молча, кто с всхлипами и причитаниями. Жрец подозвал к себе хельда Олафа:
- К ночи найди мне девку по ладнее, да приведи к моей опочивальне. Коли угодишь мне - назавтра ее тебе отдам, да еще монет добавлю за хорошую службу.
- Не сомневайся, Хадд, - отвечал Олаф с усмешкой. - Коли в усадьбе не найду, так все деревни окрестные обыщу, но красавицу тебе для утех добуду.
Жрец поморщился:
- Кому для утех, а кому для служения богам, - одернул он воина резко. - Одину кровь сладка, Тюру - суд справедливый, Фрейру же - битвы постельные. И тот лишь любовь Асов стяжает, кто каждому богу должное отдаст.
Не стал больше с Олафом говорить Хадд, к брату своему направился и нашел его в трапезной захмелевшим слегка, да в окружении служанок, внешности такой, что даже Локи бы погнушался.
- А ну прочь пошли, глупые бабы! - Грозно жрец бросил, визг женский мимо ушей пропуская, да посох брату, спорить решившему, в грудь уперев. - Знал я, что ты в женщинах не разборчив, конунг, но что бы так? Позорище какое. Не думал я, что вино из тебя, дурака, может еще большего олуха сотворить!
- Да как ты обращаешься к-ко мне? - Не вытерпел Хроальд, посох жреческий отстранив, и со стула, шатаясь, вскакивая. - Я конунг... т-твой, слышишь?!
- Рот свой пьяный закрой, конунг, - проскрежетал зло Хадд. - Смотрю я, совсем тебе голову вскружила победа шальная! Забыл уже, кому обязан всем!
- Да, т-ты!... - Подался вперед старший брат, но жрец с силой толкнул его в грудь ладонью, заставляя упасть на трон.
- Сядь, и не вставай, коли на ногах не держишься! Да меня слушай!
- И что ты... ик... скажешь важн-ного? - Вскинул брови Хроальд, отчего еще глупее его лицо сделалось.
- То, что боги нам испытания сулят еще немалые. Усадьба-то наша, а страна пока еще в руках вражеских. Вот и подумай, дурачина, чем это нам грозит.
Сказал так Хадд и прочь вышел, с дороги служанок оттолкнув, что под дверью подслушивали. Видел он, что нет проку от конунга ныне, а значит вновь самому придется дела разрешать.

Вингульмерк. Халльвард, Сигтрюгг и прочие.
(я и Тельтиар, точнее, Тельтиар и я, ибо Тельтиара здесь гораздо больше)

Два дня отряд Бьярни от Гиллисберга ехал по следам, дружиной Харека оставленным. Глубоко в дорожную грязь колеса тележные врезались, да и отпечатки сотен сапог издали видны были. Не сомневался гонец Асгаута, что на верном пути они, и скоро уже нагонят Волка, да наказ исполнят. Хотя и то понимал Бьярни, что сложнее будет с Хареком договориться, нежели с Эйнаром.
Но вот, вдалеке, на дороге, заприметил он троих всадников, в их сторону скачущих, да Сигтрюгга к себе подозвал:
- Посмотри, парень, у тебя глаза позорче моих будут, может разглядишь, кто там едет?
Прищурился отрок, ладонь ко лбу приставил, пригляделся.
- Двое мужей едут, ирландцы, вестимо...А с ними... - нет, он никак не думал, что именно он может быть, потому и не признал вначале. - В цепи закованный кто-то, юноша еще с виду.
Ну конечно! Как же он брата-то не узнал!
- Халльвард!!! - закричал Сигтрюгг, руками замахал, надеясь, что узнает его брат старший.
А хельд молодой, что часам скачки уже и счет потерял, голову поднял - и стерлось выражение утомленное с лица его, засияли глаза.
- Брат, - даже улыбнулся Халльвард. Словно и не было цепей на нем теперь, легко стало юноше - вот что значит душу родную встретить.
- Перестань, - одернул внезапно мальчика хирдман. - Теперь они поймут кто мы и за чем пожаловали. Воины, готовьте луки! Поехали!
Ударил коня в бока Бьярни, поскакал навстречу людям Харека, да и остальные шестеро за ним понеслись, проверив - хорошо ли клинки в ножнах ходят, да луки так поправив, чтобы движением одним можно было их поднять, а вторым - уже и стрелу наложить.

- Брат, значит? - Повернулся Фреалаф к пленнику, да знак какой-то соратнику своему показал. Хотел он сначала с дороги свернуть, да потом решил - не разбойники же они, а ярла посланники, да и кто еще может к ним брата мальчишки этого везти, как не Эйнаровы люди. Видать решил и Вингульмеркский ярл своего пленника с рук сбыть. Вот уж дивное совпадение вышло бы.
Но только в совпадения дан не верил, а потому, все же ладонь на рукоять меча положил, и Халльварду произнес глухо:
- Дернешься, слово неверное скажешь - убью на месте.
Со злостью глянул Халльвард на Фреалафа, промолчал, зубы стиснул. Пускай - он вообще ни единого слова не скажет тогда. отвернулся он от сопровождавших его, стал на брата смотреть - а тому, видать, тоже замолчать велели, потому что опустил он руки и каким-то виноватым взглядом на Халльварда посмотрел.
"Ничего", Сигтрюгг думал, "теперь ничего не страшно уже."
Сближались отряды, вот уже совсем небольшое расстояние осталось меж ними, когда повелел Бьярни своим людям ход коней замедлить, сам остановился лишь в пяти шагах от Халльварда и Фреалафа, на цепи взгляд недолгий бросил, да затем спросил:
- Чьи вы люди, и почему юношу этого, как раба в цепях ведете?
Понял тогда дан, что перед ним не воины Эйнара, да деваться некуда уже было.
- Мы хирдманы Харека Волка, с нами же пленник его, подлый убийца, иного обращения не достойный.
Ах, вот, значит, как? Пленник? Подлый? Плюнул Вебьернссон на обещание молчать, самому себе данное.
- Я больше не его пленник, - глухим голосом Халльвард сообщил, - власть Эйнара надо мной теперь будет, а не Харека.
Заулыбался Сигтрюгг - даже цепи не смогли волю брата его сковать, сломить.
- В этом ты ошибаешься, Халльвард, - молвил Бьярни, взгляд свой на дане остановив. - Цепи с него сними.
- На то мне другой приказ был от моего ярла, - отвечал Фреалаф, которому воина встречного дерзость совсем не по сердцу была.
- Ярл твой здесь власти имеет не больше, чем муха навозная, - сквозь зубы посланец бросил.
Сигтрюгг улыбался теперь совсем уже широко, Халльвард - тоже. Так и казалось, что оба сейчас расхохочутся, то ли друг на друга глядя, то ли от слов Бьярни.
Одно плохо - как бы до драки меж ними дело не дошло...
- А ты кто ж такой будешь? - Словно невзначай ближе к Халльварду дан подъехал, да и ирландец тоже рядом держался. - Откуда с тобой второй мальчишка - о том тебя не спрашиваю, но и ты мне приказ ярла исполнять не мешай. Велел он к Эйнару пленника доставить, я и...
- Ты вернешься к своему ярлу, и скажешь, что волей великой кюны Халльвард был освобожден, - гонец произнес, терпение теряя.
- Кюны? - Фреалаф удивился. - Что же это за воля такая - убийцам свободу дарить?!
- Не твоего ума дело, холоп! - Сорвался Бьярни. - Цепи снимай, а то как бы худо тебе не стало!
Выдвинул на полпальца из ножен меч датчанин:
- И как же узнаю я, что ты действительно посланец кюны, а не разбойник какой?
- У нас ведь письмо есть, рукою самой Рагхильды писанное, - посмотрел на Бьярни младший Вебьернссон.
Он точно помнил, как это самое письмо посланник Эйнару показывал. Оставалось надеяться, что этому доказательству дан поверит...ежели руны знает, конечно.
- Думаешь, пес этот грамоте обучен? - Хмыкнул гонец, достаточно громко, чтобы смог услышать датчанин.
- Показывай свою грамоту, - повелел Фреалаф.
- Ты мне не приказывай, смерд, - проскрежетал Бьярни. - Я - самой кюны посланец, а ты - никто, и звать тебя - никак!
Стиснул зубы дан, посланец же медленно из сумы переметной вынул кожу воловью, рунами испещренную, развернул, да на печать пальцем указал. - Теперь видишь? Сама Рагхильда печать приложила! Снимай цепи!
- К ярлу поедем. К Эйнару или к Хареку, сам выбирай, они скажут - я цепи сниму, а до той поры...
- Измена? - Усмехнулся Бьярни, то на одного, то на другого харекова воя поглядывая. - Противится воле государыни вздумали, песье отродье?!
- А ты язык-то свой попридержи, - молвил Фреалаф. - Еще раз слово обидное скажешь, не посмотрю, что ты от кюны - укорочу на голову.
Ответил на это улыбкой скошенной Бьярни, да на Халльварда взглянул:
- Хорошо с тобой обращались в плену?
Халльвард глянул мельком на Фреалафа. Ну да...тот молчать ему велел. Один раз хельд уже не смолчал. Теперь же...
Медленно - мешали все же цепи - юноша поднял руку, повернул ее к Бьярни раскрытой ладонью. Ожоги долго заживают, а уж такие ожоги, чуть не до кости - тем более. Усмехнулся хельд: его наверняка и без слов поняли.
Сигтрюгг уж точно понял - округлились глаза его темные, брови вверх взметнулись.
- Скоты, - выдохнул он, - песье семя...
Оборвал на полуслове себя; достаточно было сказано. Забыл отрок, как его самого Оттар бил (да что там бил - всего-то навсего кулаком приложил разок да на землю кинул!). Да, вот как, значит, пытался Харек из брата признание вытянуть...Ох, плачет Хель по нему, слезами горькими омывает уродливое лицо свое - ничего, небось она с Хареком еще встретится!
Аж передернулся гонец, увидав ладонь юноши обезображенную, а после, на мгновение лишь, лицо его улыбка хищная посетила, да оскалом злым сменилась:
- Да ты хоть знаешь, на кого твой ярл руку поднял?!
- Да хоть на... - хотел было ответить дан, но Бьярни его оборвал.
- Это же родич конунга, с вас всех шкуры спустить мало!
Словно по знаку вскинули спутники гонца луки, стрелы каленые на пленителей Халльварда нацелив, видно было удивление в глазах дана, а ирландец, нож выхватив, к горлу пленнику лезвие приставил.
- Ну, стреляйте, - произнес он, на языке северном. - Посмотрим, что вам на это кюна ваша скажет!
Взгляд Сигтрюгга беспомощно метнулся к одному лучнику, к другому, к самому Бьярни. Что сделают - будут стрелять? Опустят луки? Коли первое - он может брата потерять, коли второе - они, считай, проиграли, признали себя слабее. Нет, сразу показалось ему, что не принесут добра с собой те всадники, что навстречу ехали.
Халльвард, стараясь не дышать даже - а ведь трудно дышать, когда лезвие в кадык уперлось, того и гляди чиркнет, кровью окрасится, и захрипишь, - брата взгляд перехватил. Долго, целую вечность, казалось, вглядывался в глаза Сигтрюгга, темные, так непохожие на его, небесно-голубые. Один из братьев в мать пошел почему-то, другой - в отца...
"Что делать?" - спрашивал Сигтрюгг у него, без слов, на Халльвард все понял. Моргнул - да стреляйте. Может, и успеете. А если нет - значит, то судьба уготовала.
- Опусти нож, - холодно произнес Бьярни. - Вы верно служите своему ярлу, но этот юноша - родич конунга, и освободить его повелела кюна. Или твой Харек ярл готов и против нее пойти? Уж не переметнулись ли вы к Сигварту?
Дрожала рука ирландца, край острый уже оцарапал горло Халльварду, содрал кожи лоскуток, потекла струйка алая. Дан же сомневался, казалось.
- Ярл мой, конунгу верен, да только юноша этот - убийца и цепи по заслугам своим носит.
- Слышал ты меня? Это родич вашего государя!
- Вашего государя, - поправил Фреалаф. - Я клялся служить только Хареку.
- Так не делай из своего ярл изменника своим упрямством. Ему и так нелегко придется за то, что посмел пытать пленника. Сними цепи, и уезжайте обратно, мои люди не станут вас преследовать.
Дан вздохнул, словно размышляя:
- Они в церкви людей потравили, а конунг их отпускает...
- И что с того, на тебе, как я вижу креста нет - ты в наших, северных богов веришь! Ну убили мальчишки несколько человек - так кого, христиан. Это же скот простой!
- Остановись! - Гаркнул Фреалаф на ирландца, увидев как у того рука дернулась горло Халльварду перерезать. Перебросились они несколькими фразами на языке чужом - уроженец эйра злился, датчанин его пытался успокоить. Наконец опустил тот нож, а Фреалаф снял кандалы.
- Вот и хорошо, - произнес Бьярни. - Хорошо, что ты к голосу разума прислушался. А теперь к ярлу своему возвращайтесь, да передайте ему, что за самовольство свое у него одна лишь возможность будет перед конунгом оправдаться - это Ранрики захватить, а до той поры лучше ему и не показываться пред грозные очи государя и матушки его!
Молчал дан, взглядом хмурым смотрел на конунжих людей.
Халльвард же руки размял - затекли, пока в цепях был, уж больно они были тяжелы; да вспомнил вдруг про харекову грамоту.
- Да Харек еще и письмом оправдаться хотел, правда не перед конунгом, а перед Рагхильдой, вестимо, - обратился он к Бьярни. - Во всяком случае, при мне он это письмо писал...да и речь в нем о нас с братом как раз и шла. Оно у кого-то из этих...
Юноша кивнул на недавних своих конвоиров, что уже уезжать собрались.
- Стойте, вы двое! - Властно бросил Бьярни, и вновь тугие тетивы натянулись. Обернулся Фреалаф:
- Смотрю я, нет у вас чести, - бросил он. - Отдал же я вам мальчишку, и все равно убить нас вздумали?
- Нет, зачем мне убийством бесчестным руки марать, - улыбнулся гонец. - Я лишь выгоду для государя ищу. Отдай мне послание, что Харек кюне с тобой послал.
- Какое послание?
- Не дури, при Халльварде дело было.
- Мальчишка... - с ненавистью прошептал дан.
- Письмо, - в голосе Бьярни прозвучала сталь. - Вы все равно не уедете отсюда, пока не отдадите его мне. Живее, псы! Или я заберу его с ваших мертвых тел!
- Хререка помнишь? - шепнул Сигтрюгг брату. - Помнишь, он грамоту конунжию у тебя забрал?
- Забудешь, как же, - фыркнул Халльвард. - Только на месте разбойников мы теперь, получается...
- Теперь ты меня принуждаешь клятву нарушить, - покачал головой дан.
- Это дело, косается конунжего рода. Никакие клятвы не защитят тебя, или твоего господина, - отчеканил Бьярни. - И если я сейчас прикажу нашпиговать вас стрелами, то мне за это ничего не будет.
- Так чего же ты ждешь? - Оскалился Фреолаф.
- Я не хочу проливать лишней крови, одумайся - и возвращайся к своему господину.
Ирландец что-то бросил на своем наречии. Дан, сжав зубы, кивнул, доставая сверток с посланием и бросив его под ноги коню гонца. Один из воинов спешился, подобрав послание, и протянул его Бьярни.
- Доволен теперь, - проскрежетал дан.
- Да. Можете убираться, и запомните - если еще хоть один из вас высунется из Ранрики до того, как пираты будут истреблены - полетят ваши головы.
Он повернулся к своим воинам, и приказал:
- Все, возвращаемся.


- Что будем делать? - Спросил ирландец, когда всадники скрылись.
- Возвращайся к Хареку и расскажи ему о конунжей милости, - приказал дан. - А я, пожалуй поеду к кюне. Волк говорил - она мудра и справедлива. Изложу ей наше дело - благо я послание Харека помню все до единого слова.
- Осторожен будь, эти псы убьют тебя, если увидят.
- Если увидят, - усмехнулся Фреалаф, и погнал коня с дороги в лес.

Рогволд Мудрый,
Мер, Нидарос

-Поведай мне, Сигурд, чем занимался все эти годы, давно не видели тебя в Мере - я уж поди забыл лицо твое! Расскажи про подвиги свои ратные, - молвил Рогволд, лениво развалившись на скамье. Охладел ярл к пирам шумным, предоставив сыновьям молодым забавы эти, сам же с Сигурдом заперся у себя в покоях, где вместе с братом обсуждал планы будущие, да вспоминал дела дней минувших. Казалось, в компании близкого родственника ярл даже позабыл про нарушенное обещание и честь поруганную.
-То, братец, случилось давно, - начал Сигурд, единым махом осушив кубок, что пред ним стоял, - уж пятую зиму отмеряло с тех пор.

…тогда я еще ярлом вольным был - с дружиной немалой – и нередко до берегов бриттских за гостинцами ходил. Так и тогда случилось – на зимовье мы возвернулись до дому – в Хардаланд, да видать всю удачу в походах исчерпали, а посему пришлось претерпеть немалое, покуда снег не сошел. Завистливые соседи до нашей добычи - Скейв Кучерявый да Тангбранд Беззумбый - препоны всякие чинили… не буду тебя утомлять невзгодами нашими, скажу лишь то, что к весне нам было либо по миру пойти, либо в наемники податься, либо вновь на бриттов идти. Понятное дело, что проливать кровушку за чужой карман не хотел никто, а потому порешили в поход новый собираться. Да вот беда – драккары наши Тангбранд еще зимою пожег, а потому решились мы на шаг отчаянный – задумали умыкнуть корабли Скейва из под самого его носа, аккурат с пристани.
Из всех трех сотен я выбрал самых опытных, закаленных мужей. Лишь малым числом можно было незаметно проскользнуть не только мимо воев патрульных, но и мимо многочисленных рыбаков, напороться на которых было куда легче – к городу от стоянки сначала лесом, а потом водой пробирались. Всю ночь на тюках сплавлялись. Со Скейвом я тогда вроде как на дружеской ноте был, было дело вместе бились даже, посему невнимательным стал он, и стоянка моя, в трех днях расположенная, не сильно ему ум напекала… за то и поплатился. Знатную мы тогда резню учинили, увели то, что у пристани стояло, а все остальное – включая саму пристань – подожгли.
Тогда Скейв до такой степени разбушевался, что, говорят, едва не издох со злости – потешался над ним весь Харладанд. Впрочем, что касается меня и соратников моих - сели мы на драккары быстрые и отплыли прочь. С тех пор боле не возвращались, да не о том сказ. Долгий путь нам предстоял, а поскольку ни провианту, ни снаряжения у нас не было, пришлось нам пару деревенек Скейва посетить прежде, чем отправиться в сторону земель бриттских.

Рассказ Сигурда прервали слуги, которых позвал Рогволд, дабы те убрали со стола посуду пустую, да принесли яства новые. Как только за последним рабом захлопнулись двери, Сигурд, притянув к себе блюдо с жарким, продолжил.

…высадились мы предварительно обогнув северную оконечность королевства ихнего, да отыскав богатую землю. Все было, как и ранее. Запылали города прибрежные, реки красным окрасились. Нигде от нас спасу не было, видать вновь Один на нашей стороне был, ибо даже замок барона местного, чье имя я уже запамятовал, взять умудрились – всего за несколько дней. Впрочем, благодаря продажности сынка барона, которому я пообещал деньги да земли егойные оставить без грабежу излишнего… Короче, взяли замок, а сынка вместе с папашей затравили псинами – собакам собачья смерть.
Несколькими днями позже мы столкнулись с первой трудностью.
В тех местах стоял монастырь. Настоящая твердыня, по сравнению с которой все доселе виденные замки и крепости – сущий смех. За те несколько недель, что мы грабили окрестности, сюда со всех городов да сел сбежался крестьянский люд, тут же укрылись остатки местного гарнизона. Само собой, все за стенами не уместились, пришлось монахам тамошним не только от нас ворота закрыть, но и от своих, среди которых желающих укрыться было столько, что все ни одна крепость бы не вместила.
Осадили мы монастырь, да толку то… изловили послушника ихнего. Тот нам рассказал, что волею случая обоз пошлинный в краях этих оказался – едва к замку баронскому решил направиться, да мы объявились. Итого золотишко королевское оказалось запертым в монастыре. Итого богатств там столько, что можно не один год припеваючи жить, а соседи твои с зависти желчью исходить будут…
Но как взять-то твердыню эту? Пообещали пощадить их жизни, отпустить по добру, лишь бы сокровища нам отдали. Так монахи эти отказали. Думали мы на вере христианской ихней сыграть – измывались над крестьянами всячески да напоказ выставляли. В течении целой недели не умолкали вопли да причитания под стенами монастыря – уж мы и на кол сажали, и кожу живьем сдирали, и на медленном огне поджаривали, и псами травили, и чего мы только не делали. Народу извели – без счету. Земля тама до такой степени кровью пропиталась, что трава, казалось, красной растет. Трупы сбрасывали под стены – смрад ужасный стоял. Но толку никакого. Ни дрогнули монахи, плевать им было до того, как народ ихний за злато мрет.
К тому моменту под стены явилась с соседней провинции подмога им. Жалко было оставлять кусочек лакомый такой, да ничего не поделаешь. Нас три сотни было, а бриттов – восемь. Пришлось уходить спешно…

Опустошив очередной кувшин с брагой, Сигурд на некоторое время замолчал. После чего так молвил:
-Знаешь, брат, после того я к бриттам даже уважением проникся.
-Знатно, - кивнул Рогволд, - впрочем, ты мне ничего про то, как лишился дружины своей, не рассказал. Да и про знакомства в лагере Харальда умолчал…
-Всему свое время. Слушай дальше…

Альвхеймар. Снова конунг Гандальв.

Весенние воды
Далече домчите
Вы о Гандальве
Скальдово слово.
Многие годы
Подлым погибель
Асов любимец
Дарит сурово.
Воины востры
Секиры сложили
Пива на пире
Вдоволь отведав.
Гандальва волю
Ладно почтили
Викингов Мера
Братьями сделав.
Фрейр и норны
Рода рожденье
Ныне навечно
Нитями скрепят.
Ланью покорной
Скоро в селенье
Кюна женою
Конунга ступит.
Так распевали на пристани.
Ныне уж дары были собраны да упакованы честь по чести, чтобы не смог повредить им не дождь с небес, ни сырость от моря.
Альвхеймар издавна славился кораблями, вот и теперь сразу три красавца дракккара стояли у пристани, изогнув шеи драконов на носах и готовясь по знаку Гандальва распустить полосатые паруса. Издавна такие суда наводили ужас по всему Северному морю, неся викингов за добычей. Но сейчас, как можно было понять из напевов, хищные красавцы были снаряжены в плаванье с целью почетной и мирной: конунг спешил за невестой.
Не торопился Гандальв Серый, и дары тщательно отбирал, и воинов из тех, что с собой брать планировал. Плохо на чужбине без верной дружины, но и дом без пригляду во время военное оставить было не любо. Так что избрал конунг Асгейра на роль управителя. Хоть и желал он видеть ярла младого подле себя в Мере, за столом старого Неккви, но и Альвхеймар внимания требовал.
- Нет у меня ныне детей, - молвил Гандальв, длань тяжелую на плечо ярлово положив. – На тебя, Асгейр, лишь уповаю. Правь мудро, суди справедливо. Без дела мужей не карай, но, коль измену почуешь – будь безжалостнее волка голодного. В тяжкие времена я земли свои оставляю – и знаю о том. Пока жив Харальд не будет покоя Альвхеймару. Так что смотри за соседями, ярл, да миг удачный угадывай. Коль будет возможность агдирскому гусаку шею свернуть – так не медли, но без повода доброго на рожон не бросайся. В общем – верю я, что муж талантов твоих усадьбу мою хорошо сбережет и возрадуется после сердце мое от вида такого наместника.
- Счастлив доверию твоему, конунг, - ответил на то ярл. – Не подведу я тебя, клянусь Тором и Одином! А тебе желаю милости Фрейра, свадьбы веселой да жены ликом пригожей. Буду ждать тебя с кюной и, дадут ваны, с наследником в чреве ее.
- Экий ты быстрый! – усмехнулся в усы Серый конунг – Еще и свадьбу не отыграли, а ты уж про дите загуторил? Впрочем – правда твоя: то дело, конечно, нехитрое.
Обнялись мужи на прощание – и взбежал Гандальв на борт корабля.
А Асгейр остался в Альвхеймаре, волею конунга править, и его именем люд всякий казнить да миловать.

Рюгъярбиг. Гуннар Одноухий – ярл Регнар из данов.

День за днем коротали славные данские витязи да мореходы бывалые, ожидая сперва окончания бури, а затем – наказов воеводских. Вечер за вечером наступали в Рюгъярбиге в ожидании вестей от воинства данского, а тем временем уже и воротились многие бонды местные – из тех, что посмелее да поотчаянней. Прилежно несли стражу воины Регнара-ярла; Гуннар же Одноухий просто измаялся попусту время растрачивать, втолковывая местным обитателям, что без злого умысла пришли даны из-за моря, да не зная, какова судьба усадьбы конунжей, и того, случилась ли уже битва великая.
И наконец явился в селение тот самый пастух, что брался проводить до усадьбы кюны Ассы войско Горма-воеводы.
Сообщить немного совладал он – разве что сказать, что на склонах долины, в полудне пути от усадьбы конунжей, решено было у данов лагерем становиться, да еще весть о горьком поражении Тьодольва-ярла принести.
Показал запястье золотое да окованный серебром рог старый пастух и передал письмо Горма-воеводы Регнару-ярлу. Быстро прочел руны Регнар-ярл, и осветилось лицо его предвкушением сечи великой.
- Буря окончилась, и наказывает нам Горм-воевода привести корабли все в фиорд, к усадьбе поближе который.
Молча кивнул Гуннар, скрывая радость, что охватила его.
Закипела работа у данских витязей и мореходов, но и агдирцы пришли помочь, призванные горячими словами жаждущего честной сечи Гуннара. Живо спускались на воду те корабли, что отлеживались на берегу, неторопливо, но споро да слаженно отходили от причалов и разворачивались прочие.
Едва перевалило за полдень солнце, как весь многочисленный флот данов, словно птичьи ключи, потянулся к выходу из фиорда.
На одном из передовых судов хмурился отчего-то, рядом с Регнаром-ярлом стоя, Гуннар Одноухий. Неведомые тяжкие думы будоражили его душу.

Переход от ратного поля до берегов Аскейрсунда.
Горм-Тьодольв, Асгаут.
(совместно с Тельтиаром)

Ночь пала на данский стан.
Собрались в шатре воеводы все ярлы, пришедшие под рукою Горма, явился и Тьодольв-ярл агдирский. Молчаливы были они, ибо мрачен встречал их молодой воевода. Даже заносчивый Оттар не спешил со своим словом, видя, что есть у Горма спешные к ним речи.
- Много воинов мы уже потеряли в битве этой, мои ярлы, - так начал, наконец, Горм. - Втрое взяли мы от этого отродья рогаландского. Но так скажу вам всем: нельзя долее нам находиться здесь. Потому и собрал вас. Хочу испросить совета вашего - от мужей бывалых и опытных.
Но не торопились с советами ярлы, только похмыкивали да оглаживали бороды.
- Прав наш воевода, ярлы, - взял слово тогда Альрик-ярл. - Не с руки нам дожидаться, пока отважится трусливый рогаландский конунг на штурм идти. Целую ночь его псы, не ведающие мужества, забрасывают нас стрелами горящими, отчего не знают роздыху могучие наши хирдманны. Мои же стрелки мало пользы могут принести тут, ибо рогаландские нидинги врассыпную походят к нашим укреплениям, и трудно уметить в них в темноте.
- Да и не в трусости дело, Горм-воевода, - зычно отозвался Свибрагер-ярл, доказывая, что не теряет нихватки, ни остроты ума. - Ждет Сульки злокознивый не от страха перед нами - откуда у бешеных псов страху взяться? - но только оттого, что поджидает, когда войско поболее соберет, чтобы на измор числом наших хельдов взять. Множатся ряды войск его, что ни час. И, не в упрек славному ярлу Тьодольву скажу: агдирцы туда сходятся, ярлы, агдирцы. Бонды ли, трелы ли - не скажу доподлинно. Вот только знаю я, что худо, когда вдесятеро на одного на поле битвы приходится, даже коли их одними косами да вилами вооружать.
Наклонил Горм-ярл голову - и об этом думал он, прежде чем ярлов созвал.
- Так каков же будет совет ваш, ярлы? - повторил он, глядя на пламя в светильнике.
Но прежде, чем хоть один поспешил с советом, полог шатра заколебался и воины, стоявшие у входа, оповестили о приходе кюны Ассы с вестями, отлагательства не терпящими.
Гневной явилась кюна Асса пред очи ярлов, а за спиной ее содрогались отчего-то жрецы и устало пошатывался молодой хирдманн неведомый.
- Весть у меня горькая, ярлы, - сказала кюна, усаживаясь на скамеечку, ей поданную. - Захвачена нынче усадьба наша...
Аспидом взметнулся Горм-воевода - но смолчал, и даже в глазах его невозможно было прочесть того, что подумал он о людях агдирских, свободно предающих и сдающихся.
- В случае любом, отходить надобно, - Торлейв жрец молвил. - Ты, Горм, уже и про наше решение знаешь, и про волю Асов. Все что надобно, должен был тебе Храфн, сотник твой, рассказать. Он с нами был, когда седобородый Фредрик руны тянул.
- К Вестфольду нам отходить надобно, коли усадьба взята, - кто-то из военачальников добавил. - Там рати свежие, да Асмунд ярл правит, уж он-то храбрец удалой - без подмоги нас не оставит.
Мало веры жрецам чужеземным было у Горма-воеводы, но согласен он был, что следует отступать нынче, а не в битву новую безрассудно ввязываться. Хотелось ему войско свое сохранить как можно больше, а победы не видел он впереди, кроме как потерями великими оплаченной.
- Прав тут Торлейв-жрец, - сказал он, - и впрямь нечего нам ждать. Вижу я, сколь великой верностью и храбростью отличается народ агдирский, да простит меня отважный Тьодольв-ярл. И за нами эта преданность плоды приносит, и в лицо нам из-под знамен Сульки глядит. Но уж решать в этом стане мне надлежит по праву и закону.
И молчали все, слушая слова воеводы.
- Прежде Вестфольда следует нам к морю выйти, ярлы, - веско добавил он, ладонью столешницу придавив. - Будут нас там ждать Регнар-ярл да Гуннар Одноухий с кораблями. Оттуда сподручнее будет уходить - в Вестфольд ли, в другую ли сторону.
- Так поступим, - продолжил Горм, немного времени помолчав.
- Отступаем нынче же ночью. Доспехов не снимать: не ведаем, как скоро вослед нам рогаландцы кинутся. Часть повозок оставим: все едино лошадей немало побили-поранили стрелки вражеские.
- Так тому и быть, - Тьодольв кивнул, за всех агдирцев говоря.
На этом совет и завершился. Жрецы помогли кюне из шатра выйти, а после остальные все его покинули, сборы продолжая. Вскоре уже скарб нехитрый на повозки погрузили, да лошадей оседлали. Хитрость Торлейв придумал одну - повелев людям верным часть повозок большую, да всяким добром груженую, в иную сторону отвезти, нежели куда вся рать отступать будет - глядишь, погонятся жадные рагаландцы за обозам, и дадут время необходимое.
Быстро расходились ярлы, но еще того пуще собирались хирдманны в отряды, что спускались с холма. Впереди пустили обоз, за которым следовала повозка кюны Ассы.
Лучники рагаландские не сразу отступление заметили, да когда поняли, что к чему - поздно уже было. Побежали они к воеводам своим, прокатился рев трубный над полем брани, спешно строились полки, вооружились рабы бывшие, в порядки ратевые выстраивались, да в погоню идти намеревались. Но разве ж нагонишь агдирцев во тьме ночной?
Вскоре же обоз даны отправили другою дорогою, все ценное да необходимое в мешках на конец да на свои спины навьючив; сами же двинулись к морю, так, чтобы обойти с юга усадьбу, что в чужие руки пала.
Шли спешно, ускоряя шаг, сколько возможно, ибо хоть и усталыми были, да знали, что ночь им покровом надежным служит, но едва утро настанет, одолеют рогаландцы рвы да валы, оставшиеся без защитников, и поспешат вдогонку.
Но пока ночь еще была, да столь темная, что дорогу лишь факелы освещали да звезды немногочисленные, оттого то не сразу заметил отряд передовой, что на пути их несколько человек появилось с рубахой белой к палке привязанной, коию они как знамя держали.
- Кто такие будете? - Старший дозорный им бросил.
- Люди мы Асгаута ярла, и должно нам с вашим воеводой увидится, - один из встречных сказал.
Быстро известили о встреченных асгаутовых людях и самого молодого ярла-военачальника. Не медля, выехал он вперед, вскачь коня пустив.
- Далеко ли сам Асгаут-ярл обретается? - спросил Горм-воевода, пытливо в лица незнакомые вглядываясь.
- Да уж недалече, коли вы путь свой измените - так к полудню уже с ним свидетесь, - агдирец отвечал, а после так продолжил: - Сам Асгаут встречи с вами ищет и мыслит об объединении дружин, дабы врагам отпор достойный дать.
Призадумался Горм.
Дал он знак позвать Тьодольва-ярла, дабы сказал тот, верно ли это люди ярла Асгаута, или же козни Сульки либо тех ворогов, что усадьбу захватили, их сюда привели.
Когда же примчался и Тьодольв, да подтвердил, что, и верно, знает этих гридей, которые в Асгаутовой дружине состояли, приказал Горм-воевода поворачивать и вслед встреченным двигаться.
Уж и солнце поднялось высоко, когда до лагеря Асгаута добрались они, погони за собой не ведя – видать, действенной задумка Торлейва с обозом оказалась. По прибытию на место же увидал Горм армию, не многим в численности ему уступающую, да затем только на мрачное лицо Тьодольва взгляд перевел:
- Проклятые предатели, - не дожидаясь вопроса, проскрежетал ярл. - Покуда мы ночью отступали - половина моих ополченцев по лесам разбежалась! Ну ничего, теперь-то, с Асгаутом вместе, мы их сталью попотчуем, коли они к Сульки переметнуться решат.
Выехали тем временем навстречу им ярл Асгаут, а с ним рядом другие воеводы. Перво-наперво кюне и жрецам поклонились.
- Помню я встречу нашу последнюю, Торлейв жрец, - ярл молвил. - Да то, при каких обстоятельствах ты Сарасберг покинул, и отрадно видеть мне, что ныне ты вновь положение занимаешь, тебя достойное.
- Асы, они суд пусть и не скорый вершат, но справедливый, - отвечал жрец. - Все получат то, что заслужили в конце концов.
- Но те из нас, кто их сердцам милее - скорее свое обретут, так ты сказать хочешь? - Усмехнулся Асгаут.
- Тот богам милее, кто сам свое взять способен.
Выехал тогда вперед Горм-воевода, обок которого Свибрагер, Альрик и Оттар неспешно верхами двигались. С ними же был Тьодольв ярл.
- Здравствуй, Асгаут ярл, - произнес данский воевода. - не в добрый час мы с тобой встретились. Следом за нами рогаландское войско идет да агдирские бонды поспевают. Не время нынче разговорам да воспоминаниям предаваться.
- Хочешь ли ты битву прямо здесь принимать? - вопросил он, стан Асгаутов взглядом окинув.
- А много ли людей будет у Сульки конунга? - В ответ агдирец спросил.
- Почитай, вдвое против нашего, - хмуро отвечал Горм-воевода. - Если нам войско объединить, едва столько же выставим…
- Тогда, думаю и сам ты понимаешь, что бой принимать безрассудно будет, - Асгаут, поразмыслив, произнес. - Другая дума у меня есть. Отойдем мы, славный Горм, в вестфольд, а может и еще далече - к Сарасбергу. Да переждем - коли перейдет в наступление новое враг - встретим на рубежах укрепленных, да что-то мне подсказывает, что плохие из рабов завоеватели будут, а армия его на две трети из них состоит. А коли останется в Агдире Сульки - вынужден будет армию свою разделить, дабы все захваченное удержать. Тогда-то мы и ударим.
Призадумался Горм.
- Согласен я с тобою, - ответил он Асгауту ярлу. - Да только ждут уже нас у побережья корабли мои, которые Регнар -ярл с Гунаром Одноухим привели. Мыслю, на них надобно отступать, по морю, потому как быстрее станет.
- Тогда и медлить не станем, медведь в усадьбе сидит, а конь пусть копытом в ворота ее стучится. Будет к нам Один благосклонен - намнут бока друг другу.
Порешив на том, отправились ярлы к своим воинам. Вскоре стан свой сняли и витязи Асгаута-ярла, быстро к походу изготовившись.
Вдвое большей колонной потекло-заструилось воинство данское да агдирское сквозь холмы, что ближе к берегу потянулись. Скор был их шаг, хоть и шли даны, напрягая все силы, измученные ночным переходом. Неблизок еще был закат, когда передовые вершники вскачь воротились к ярлам и оповестили, что видят множество кораблей, к берегу подходящих.
- А вот и люди мои, - спокойно молвил Горм, озираясь на землю агдирскую, что в первый раз так недобро его встретила.

Агдир. Асгаут ярл и Гуннар Одноухий

Споро войско на корабли погрузилось, да отплыло от берегов агдирских, покуда войска рагаландские не заявились. Те же, кому на драккарах места не нашлось, на небольшие отряды разбившись, так же к границе отходить стали. Решено было к Сарасбергу отступать, да там уже готовится земли потерянные отвоевывать или же натиск вражий сдерживать, коли решится Сульки дальше продвигаться по чужим землям.
Стоял на носу корабля Асгаут ярл, а подле него Гуннар Одноухий, да такую речь вели, тем пользуясь, что не было на палубе данов - норвежцы лишь из числа самых верных.
- И как же удалось тебе конунга Хардакнута убедить помощь нам оказать? Много ли злата он в обмен потребовал или земель?
- Злато то лишь ушло, что на подарки знати данской ты раздать велел, - Гуннар отвечал. - О землях же и речи не шло, хотя не исключаю я, что этот лис хитрый, Хардакнут, может попробовать наши владения урезать...
- Кровью умоются, - отрезал Асгаут. - Их уже не так много осталось, так что сумеем на цепи удержать. Но ты говори, чего датчанин хотел за помощь свою, давненько я то узнать желаю - поди с той поры, как узнал о появлении дружины датской, да вот все никак с тобой свидеться не мог, Оттар же и вовсе не знал ничего.
- Разделились мы с ним, - кивнул Одноухий. - И, судя по вендам в твоей дружине, ему так же удалось сторонников привлечь.
- Не о нем речь сейчас, - оборвал Асгаут.
- Да, хочет Хардакнут с Харальдом совместно всех пиратов да вольных конунгов изжить, что торговле мешают, а после выгоды торговые иметь.
- Дело доброе, но чего ради ему людей своих на смерть посылать?
- Оплатить придется умение их ратное, да содержать покуда в Агдире они, а за каждого погибшего большую виру Хардакнуту отдать.
- Вот скряга, - искривилась улыбка ярла. - Даны эти нам дороже вендов выйдут. Хорошо хоть земли не требуют... открыто по крайней мере.
- Не все это еще, - покачал головой посланец.
Асгаут вздохнул с густым утробным рыком, и кивнул - продолжай, мол.
- Дочку свою меньшую он за Харальда сватает, девку семи лет отроду.
- Так то не беда, - рассмеялся ярл с облегчением, ожидал он условия непомерные услышать, а тут - смех один. - До той поры, покуда она в возраст войдет, десять раз еще успеем отказаться от нее, коли нужда возникнет. Да и родство с датским конунгом Харальду не помешает.
- Всех наших земель хочет Хардакнут! - Выдохнул Одноухий. - Видел я, как глаза у него загорелись, едва только об обоюдном наследовании речь зашла.
- Что за наследование? - Вздрогнул ярл.
- Да вот такое, что коли Хардакнут умрет сыновей не оставив, так Дания Харальду отойдет, а помрет Харальд - так вся Норвегия Хардакнуту достанется. Сейчас-то у них обоих наследников нет...
- А этот? - Головой мотнул Асгаут в сторону корабля, где Горм плыл.
- Ублюдок, на стороне прижитый. Ему конунгом не быть, - отмахнулся херсир. - Другое я мыслю, датчанин хоть и стар, да крепок еще и в усадьбе своей денно и нощно, Харальд же - все на поле битвы. Как бы не сразила его сталь вражья раньше срока...
- Дело говоришь, - Асгаут согласился, за борт хватаясь, так как накренилось судно, когда волна о борт ударилась. - Вот что, Гуннар. Ты сановников Хардакнутских знаешь уже, да усадьба его тебе не внове будет - поплывешь снова в Роскильде.
- Что задумал ты, ярл?
- Будешь глазами нашими и ушами в Дании, - положил ладонь ему на плечо молодой ярл. - А коли нужда придет - так и рукой, что не дрогнет в миг решительный.
Понял все Одноухий Гуннар, да не стал спорить, лишь кивнул сдержанно.

Агдир. Сульки и Хроальд

Конунг Роголанда с силой опустил тяжелый молот, ломая стол в покинутом шатре Горма. Взятие валов не принесло ему никакой радости, ведь враги исхитрились уйти прямо у него из-под носа. Лучников и дозорных он приказал пороть плетьми за то, что не сумели вовремя заметить отступление агдирцев, а затем приказал Сати идти в погоню.
Сам же конунг остался в шатре, круша столы и стулья, дабы дать хоть какой-то выход своей ярости. Наконец, подустав, Сульки опустился на кучу обломков, и тяжело вздохнул.
Его брат вернулся, когда солнце было уже высоко.
- Настиг? - Едва лишь тот вошел в шатер, спросил конунг.
- Да куда там, - махнул рукой ярл. - Обоз захватили, так эти трусы оказывается другой дорогой ушли! К морю.
- Почему не к усадьбе?
- А пес их знает, - пожал плечами Сати. - Я двоих карлов поймал, а они, дурни, даже за кого воюют, с трудом понимают. Вот что, брат - сами к усадьбе пойдем.


- Что за шум? - Спросил Хроальд Понурый, услышав крики под окном.
- Воинство чье-то пожаловало, конунг, - отвечал ему слуга. - Окружают.
Вздрогнул теламеркец, весь хмель с него как рукой сняло, и тут же приказал он:
- Хадда зови, не мешкай!
Побледнело лицо Хроальда. Не готов он был к битве новой и казалось думал, что как захватил усадьбу, так и войне конец настал. А вот не вышло.
- Брат! - Бросился он к жрецу, едва тот в спальню вошел. Исчез вчерашний грозный конунг, в силе своей уверенной - снова был перед Хаддом увалень, лишь к пьянству беспробудному способный, глупый да трусливый. - Что творится там?
- Знамо что, Сульки пришел домину нашу отнимать, - оттолкнул от себя Хроальда жрец, брезгливо поморщился. - Ну и куда ты всю храбрость свою растерял, братец? Что ж краска вся от лица отхлынула? Али боишься ты, викинг из рода викингов?
Потешался над братом непутевым Хадд, глядя на конунга, что точно заяц трясся.
- Что делать-то будем, братик?
- Поделом тебе, дурачине, - зло бросил служитель Тюра, а после добавил уже спокойнее: - Лицо суровое сделай, конунг ты или кто! Эй, слуги! Несите одежды богатые да доспехи конунжие! Одевайся, Хроальд, пойдем мы с тобой соседушку встречать.
- А может тут отсидимся, вдруг уйдет? - Робко спросил конунг.
- Мне тебя слышать противно, - сплюнул жрец. - Облачайся, кому сказано! Видишь теперь, что никто ты без меня, Хроальд, так что наука тебе будет, прежде чем на меня голос во хмелю подымать.
Скрипнул зубами конунг, да взгляд потупил, сам понимал, что не сумеет с Сульки ненавистным договориться без советов братних.

- О, кого вижу я! - Рассмеялся Сульки, на коне вороном гарцуя у частокола, что усадьбу окружал. - Сам Хроальд. Никак от медовухи оторваться сумел? Вот так удивил!
- Чего пришел-то? - Хмуро бросил Хроальд, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. - Не для беседы, чай столько молодцев привел.
- Да, это я псов агдирских гоняю, - словно невзначай отвечал рагаландец. - Помнишь, Хроальд, как я у тебя невесту увел? Сколько это лет назад было: пятнадцать? Десять?
Побагровело лицо Хроальда - не мог он стерпеть обиду такую на глазах у всей дружины, да тут рядом с ним Хадд показался.
- Забрал девку и ладно, в земле теламеркской получше есть. Это у вас в Рагаланде все бабы, на лицо что кобылы - вот вы по чужим фюлькам и блудите!
Теперь уж настал черед Сульки яриться, да ропот злой по рядам рагаладцев пронесся. Бросил взгляд благодарный на брата Хроальд, а после вновь спросил:
- Так с чем пожаловали, соседи дорогие, в мое имение?
- Сдается мне - не твоя-то усадьба! - Сати прокричал.
- То раньше было, а ноне - моя, - Хроальд ответствовал. - И ты зубы не скаль, домина не девка, так просто себе не заберешь!
- У меня людей в пятеро против твоего!
- Трупами здесь все завалишь, - холодно Хадд бросил.
- Да и почем знать тебе, сколько людей у меня, - брат его добавил.
- Проверить хочешь, Хроальд? Всегда я над тобой верх брал!
Вскинул руки жрец, к молчанию конунгов обоих призывая:
- Один враг у нас - Харальд Агдирский, так зачем друг с другом воевать, когда не разбит он еще?
- Верно то, брат, - Сати ярл прошептал. - Мириться нам с Хроальдом надобно, хоть и не по душе мне то.
Скривился Сульки, слова ярла слушая. Не хотел он признавать Хроальда непутевого конунгом равным, опозорить желал, да все же и сам понимал, что коли начнут они тут битву - так беззащитны станут для врага до поры отступившего.
- И что же предлагаешь ты? - Наконец спросил он.
- Поделить земли - те, что до вала датского, себе забирай, Сульки, а остальной Гренланд Хроальд возьмет. На том и порешим, чтобы никто в обиде не остался. А коли придет Харальд - так вместе против него выступим.
- Быть по сему, - скрепя сердце рагаландец кивнул.
- Тогда снимай осаду, да на пир к нам с дружиной ближней заходи! - Хроальд прокричал, тому обрадовавшийся, что сумели они дело миром завершить.

Эйнар и Оттар Рваный.
Гиллисберг.

Минула неделя, а всё прибывали люди, встать под знамя Эйнара готовые. Были здесь самые разные человеческого рода представители: и дети, о подвигах мечтающие, что из дома убегали, разрешения отца не спросив, таких сразу вспять отсылали, ибо не на прогулку воины собирались, а на смерть, быть может, были и женщины, некоторые, насмотревшись на то, что в лагере творится, восвояси возвращались, другие оставались на службу. Одно ясно, желал каждый землю родную защитить, не дать ворогу над ней поиздеваться. Понимали люди, коли не встанут они сейчас на защиту, пожалеют живота своего, придёт враг и ничто уже не сможет им помочь, ничто не убережёт от поругания. Разместились войны вокруг Гиллисберга, кольцом его окружая, жгли костры ночи напролёт, истории друг другу рассказывали. По утрам, слыша звон колоколов, шли крещёные в церковь, но таких немного было, больше же язычников, что тоже к церкви тянулись, кто из любопытства, а кто с затаённой злобой. Не все одобряли новой веры приход, многим это поруганием над традициями и всем, что предками завещано, казалось, но всё равно слушали они священников проповеди, а кто креститься хотел, над тем с радостью обряд совершали. Часто появлялся в лагере Эйнар, иногда вместе с Оттаром, порою с другими советчиками, иногда и вовсе один. Ходил он меж воинов, зорко всё оглядывал, следил, чтобы всего в достатке у людей было. Понимал муж, опытом умудрённый, что после выступления на скоро ещё людям отдых настоящий выпадет, посему считал справедливо, что сейчас они отдохнуть как следует должны.
Рать всё росла и росла, но вскоре уменьшаться стало то количество людей, что каждодневно приходило, чтобы в воинские ряды вступить. Пора было уже и план выступления начать разрабатывать.

- Оттар!
- Да, - он спешил к ярлу через весь лагерь, Эйнара трудно было не заметить, он стоял у костра и в сгущавшихся сумерках падала на землю чёрная тень, да и голос у Губителя Заговорённых был такой, что и оглохнуть рядом можно.
- Оттар, надо поговорить.
Они пошли прочь из лагеря. Путь их лежал к усадьбе. Серьёзный разговор состоялся в тронном зале и состоял всего лишь из одного вопроса:
- Оттар, пора выступать, ты подумал над местом, где мы вражеские силы встретим?

Внутренний Транделаг. Гутхорм ярл

О Гутхорме ходила слава неудержимого в бою и беспощадного к врагам берсерка, и потому жители мятежных фюльков, едва лишь прослышав о его приближении, спешили встречать агдирские войска хлебом-солью. Бунт все равно был подавлен и умирать за самозванных конунгов, лишенных удачи богов, никто не хотел.
Хрут чувствовал, какими взглядами смотрят на него его слуги, домашние, даже воины, что раньше были верными псами. Теперь же он сомневался в их верности - любой мог перерезать ему горло во сне, и после этого стать героем и получить награду от Хакона. Конунг уже успел несколько раз проклясть Мара и Гуннара за то, что они подбили его на это восстание, за то что наобещали золотые горы и первыми же сгинули. Хрут невольно усмехнулся, вспоминая эту парочку - всю жизнь неразлучными были, один за другого горой, а вот в посмертии Один сыграл с ними злую шутку, одного отправив в Хель, а другого забрав в Валгаллу. Интересно, каково им будет в Рагнарок друг на друга мечи поднимать?
"Глупцы! Сами померли и меня за собой утянули!"
Злобный глаз исподлобья кинул конунг на племянника, посмевшего в его покои заглянуть, да за мечом потянулся. Во всех близких он изменников видел. Каждый захочет прощение его кровью вымолить у медведя. Да к тому же люди говорили - сам Гутхорм по его следу пущен, Хрут-то ярла хрингарийского не боялся, да только молва впереди воя сего шла, и трепетать сердца трусливые заставляла.
Бежать надо было - это конунг Скауна понимал. Недолговечна здесь его власть, а пожить хотелось еще. Значит решено. Резко поднялся он с кровати, да сундук раскрыл, стал самое ценное в мешки перекладывать - украшения золотые, монеты, рубахи, плащи, шапки меховые, кинжалы заморские. Ничего не хотел оставлять Хрут врагам, все был готов с собой забрать, коли телега выдержит.

К вечеру следующего дня прибыл Гутхорм ярл к усадьбе хрутовой, да вместо битвы ожидаемой увидал он ворота, настеж раскрытые, да лица испуганные.
- Где ваш ярл? - Воскликнул он, за грудки хватая управителя усадебного.
- Так, вчера еще с женой, да детьми прочь уехал, а куда - то мне не ведомо!
- Ну так узнай, иначе я твою голову сниму с бородой вместе!
Бросил так Гутхорм, сам же приказал людям своим по деревням окрестным ехать. Спустя несколько дней весь Транделаг Внутренний власть Харальда Хальвдансона признал, как законного наследника Хакона конунга.

Эйрик. Вермаланд.


После пира знатного, что Аки устроил для гостей - а теперь уже для хозяев Вермаланда полноправных - надобно было отдохнуть воинам всем да выспаться. Кто в усадьбе пировал - тех в домах, рядом стоящих, разместили (кроме Эйрика самого, разумеется - тому сам Аки комнату богатую выделил), кто близ усадьбы мед пил - так некоторые прямо у столов и спали теперь: свеи с вермаландцами в обнимку. Стих шум, звучавиший здесь непривычно долго - звон кубков, что ударялись друг о друга, скрип столов, ломившихся от яств и громкий говор сынов Севера, собравшихся здесь. Теперь же весь Западный Вермаланд, казалось, был окутан покрывалом тишины.

Но тихо было не везде. На окраине, у границ Вермаланда, но все же достаточно далеко от них, там, где разместилась часть войска Эйрика - та, что из наименее знатных, - трое воинов вели разговор.
- Небось разошлись они там уже, - один из мужей вздохнул, темноволосый, широкий в плечах воитель, что сидел, опираясь на свой топор боевой.
- Не вечно же им пировать, - откликнулся второй, рыжебородый. - Я уж жду-не дождусь когда обратно отправимся, в поход очередной.
- Только-только отвоевали, - удивился третий их собеседник. У него темные волосы были, но сложением отличался он от первого, был не могучим, а скорее крепким и жилистым. - Гляжу, не нравится тебе земля эта.
- Мне не земля не нравится, порядки ейные, - отвечал рыжий. - Вот скажи, неужто нельзя было накрыть столы для всех? Или в Вермаланде места мало?
- Тьфу ты, - сплюнул на землю первый. - Ясно все - на пир его не позвали, теперь ворчит.
- А если даже и так, то что в этом?! - вызывающе бросил второй.
- Вспомни, кто ты такой по происхождению - ведь родом знатным не блещешь. Надеялся, что Эйрик наш в усадьбу тебя с собою возьмет, как избранного воина своего?
- По доблести воинской я ничем не хуже, чем любой из дружины его, - хмыкнул рыжий, - только те, кто к конунгу ближе, они всегда и злата больше получают, и землей их дарят, и подвиги приписывают незнамо какие. А мы кто? Просто так, выходит, здесь, не нужные никому, зато нас в самое пекло бросают, на копья вражеские да под град острых стрел!
Молчали мгновение какое-то воины другие, после же третий произнес:
- Так всегда было, Колльбейн. Не нам судить, не нам менять уклады.
- Посмотрим, - бросил тот, кого назвали Колльбейн, поднялся с места и ушел, оставив воинов пожимать плечами.
Нет, плохо было не войско, да и улады не были плохи. В любом войске есть разделение такое - по богатству, по знатности, у кого земли сколько, а не кто лучше мечом владеет - хотя и мечи роль немаловажную играли.
Плохо было то, что в войске конунжем не один Колльбейн такие думы думал. Наметился разлад...а разлад мог дурным обернуться.

Однако не прошло и двух дней, как собрались свеи выдвигаться вновь. С весточкой к Вальгарду, который все еще оставался в другой части Вермаланда с отрядом своим, гонец был отправлен. А получив то послание, должен был Вальгард к ним по дороге на Вингульмерк присоединиться.
Вместе с прежней ратью должны были выступить и вермаландские воители - взял Эйрик только тех, кто сам согласился сражаться за него, как и было в уговоре между ним и Аки. Довольно скоро было оружие собрано да припасы в дорогу, и вновь оседлали воины коней - а кому не полагалось скакунов, те пешими пошли под свейскими знаменами.

Ранрике. Харек Волк.
(я и Тельтиар)
Два дня еще минуло, покуда стояло лагерем войско Харека на границе с владениями пиратов беззаконных. Стали мал по малу возвращаться лазутчики, ярлом засланные, дабы узнать, что в Ранрики творится и были новости таковы: большую дань получил Сигварт от тех конунгов, что в Дании уже на рейдах побывали, да удачливее были, чем Торир Собака. Одарил главарей этих щедро Сигварт и обласкал, да так, что зависть лютую вызвало это в других морских конунгах и сильнейшие из них тотчас же Ранрики покинули, поклявшись еще большую добычу взять. Так что не было ныне подле самозванного правителя ни Квиста Дуболома, ни Хескульда Длинноносого, ни Гейрфинна Рубленного, и многих других морских конунгов, что вослед за старшими из фиорда на разбои потянулись.

И тогда велел Харек собрать всех бондов из Хейдемерка приведенных, а аткже верных данов и нортумбрийцев, ирландцам же повелел оставаться в лагере и ждать распоряжений. Сам он снялся с лагеря и повел три сотни воинов к усадьбе хёвдинга Ранрики на побережье. вперед же выслал трех вестников с посланием. В послании том говорилось, что лишил конунг Харальд Харека всех его владений, им завоеванных. а от кзней недрукгов из Вестфольда ему бежать пришлось, и ищет он теперь куда бы ему на службу наняться.

В добром расположении духа был тогда Сигварт, гонцов принял, как то полагалось, а речи их выслушав, обрадовался весьма, что такой славный воевода, как Харек ярл у него службы ищет. Велел своему сыну старшему отряд собрать, да навстречу выйти и звать Волка с его людьми скорее в усадьбу на пир, слугам же повелел столы накрывать в доме и во дворе, а советников осторожных предупреждения, что может Харек обманывать его и слушать не стал.
И вот спустя еще три дня прибыл Харек в усадьбу. Велико было воинство его, и только сорок человек самых приближенных дозволено ему было за стены с собой привести, прочих же расположил он в лесу, повелев там шалаши возвести, и шатры поставить .
Сидел в палате светлой хевдинг Сигварт на резном троне, что некогда был украден у конунгов агдирских, стены коврами заморскими увешаны были, да щитами золочеными и стягами чужеземными, на полу тоже ковер постелен был, сам же хевдинг старый столько украшений на себя надел, что волей-неволей кюну Ассу напоминал и статью своей, и власами седыми, и взглядом жадным, и тем что бороду брил на манер франский.
Поднялся он тяжело:
- Приветствую тебя, Харек Волк. Поперед тебя твоя слава бежит.
- Видимо с ворогами, что бежали от моей руки ... - ответил Харек, слегка поклонившись. И тебя я приветствую, Херсир великий, ставший ровней конунгу. Многие наслышаны, как против Ассы ты боролся и победы одержал великие. До сих пор в Вестфольде и Эстфольде подвиги твои помнят, а руины Каупанга о них свидетельствуют.
- Город сей то получил, что заслуживал, - надменно правитель бросил, но видно было, что лесть ему приятна. - Люди говорят, ко мне на службу ты теперь придти решил.
- Не решил, а надумал. -ответил Харек. - Как надумал, так и передумать могу. Мало мне почестей у властителей Агдирских досталось. И земли что были мне за службу обещаны были отобраны. Оттого и вера моя во властителей великих пошатнулась. Чем больше земель властитель имеет, тем меньше ему веры, и тем менее слово свое он держать настроен.
- А как-же. Властителоь хозяин слову своему - захотел дал, а захотел взял ... Конунги родов старых возгордились слишком, - скривился старик, в глаза гостю глядючи. - Считают что верность воинская им по наследству от отцов перейти должна и к людям своим уважения не питают. Не стану я душой кривить - скажи, чего хочешь за службу свою сам.
Замешкался Харек, ответ свой обдумывая...
- Многие просят земли, золота, что еще воителю надо? Я же конунгом хочу быть, ибо конунгов иных не хуже в военном деле смыслю, а с хозяйством и другие управляться могут, кто не столь славного рода. Потому землю мне надо завоевать для себя и своей дружины... Но прежде сил набраться...
- А не много ли ты о себе возомнил? - Старший сын сигвартов бросил. - Не за то ли тебя из Агдира погнали, что ты и там конунжить хотел?
- А нет много ли на себя берешь? -отвтеил ему Харек, дерзко глядя в глаза. - Где это видано, чтобы щенок прежде матерого волка голос подавал? Или ты отца своего не уважаешь? Или воспитывали тебя у бондов горластых, которые не к мечу, а к лопате, которой свинарник убирают, приучены? И не стыдно тебе отца позорить манерами своими?
- Ну довольно, - прохрипел Сигварт, да закашлялся. Видно было - недуг хевдинга подтачивает. - Не для того пришли, чтобы собачиться. Конунгом морским стать хочешь - в этом я тебе препон чинить не стану. Корабли на первое время дам, покуда своими не обзаведешься, да земель выделю, где твои люди жить станут.
- Да, ты ему так все отдашь, отец, с чем сам останешься? - Недовольно молодой Сигвартсон заметил. - Или может, ты ему и трон свой готов вот так просто уступить?
- Молчи, мальчишка, - прошипел старик.
- Не стану я молчать. отец! -ответил юноша, глазами сверкая. - Пусти вокла в овчарню, он всех ьовец зарежет. а потмо и пастуха. Нечего тебе здесь делать. Говорят, ты рабский сын, и распятому рабу поклоняешься.
- Да как ты смеешь ! -вскипел Харек, кулаки сжав. - Род мой никому осокрблять не позволю. Отец мой из англов был, рода достойного, и хоть в плен отроком попал, честно конунгу служил в дружине, и я служил не хуже. А ты видимо не Сигварта сын, ибо не мог столь достойный муж такого дурака и наглеца породить.
Зубами заскрипел юнец, да снова на отца взгляд бросил злобы своей не тая:
- Ты, отец, может и будешь оскорбления терпеть, от ублюдка этого, а я не стану!
Побагравело лицо у Сигварта, хотел осадить сына он, да слова в горле застряли, хотел руку вскинуть - немощь телесная одолела. В бессилии наблюдал он за тем, что в палате его происходило. Сын же его, видя, что отец молчит, с новой бранью на Харека набросился:
- Ты, раб ничтожный, от одного конунга к другому бегаешь, что пес - и почестей тебе не больше положено! А хочешь оспорить мои слова - так вот он я и вот меч мой!
- Ты за свои слова ответишь, щенок, здесь и сейчас же. - прохрипел Харек, доставая меч. - Последний раз говорю - приноси извинения, и бери свои слова назад, или отвечай за свои речи дерзкие и оскорбления. Или не учил тебя отец, что за оскорбление рода только кровью можно расплатиться?
- Так то рода, а ты - раб без роду и племени, - юнец бросил, так же меч обнажая. - Кровью умоешся сейчас за свои хотения непомерные!
- Сын.. - с губ старого Сигварта донеслось. Сумел он руку поднять, да к наследнику протянуть. Склонился перед ним викинг:
- Благослови, отец.
Скользнула ладонь хевдинга безвольно по голове его. Не хватало сил, чтобы остановить юнца горячего. Вышел он вперед, клинком поигрывая, да первым на Харека бросился.
Харек отскочил назад, меч из ножен выниамая, и удар юнца парируя. Всего лишь один рог пива выпил Харек, юнец же видимо к чарке приложился уже не единожды, от того и нрав буйный его проявися, и в словах несдержанность. Харек же был спокоен, и гнев свой сдерживал, зная что плохой то помощник в бою.
Хрипел что-то юнец, то вперед бросался, то отпрыгивал, стол задел, кубки опрокидывая. Харек же все больше уворачивался от ударов его, парируя иногда - время давал, чтобы люди его до леса добежать успели и подмогу позвать.
- Что, только и можешь вертеться, как баба перед зеркалом? - Запыхавшись противник его прокричал. - Или тебе вера твоя рабская крови проливать не дозволяет?
- Уважение к отцу твоему не дозволяет. - отвечал Харек. - Жду я пока хмель из твоей башки дурной выветрится... Да вижу и без хмеля дури в ней много.
Тем временем люди Харека обступили их плотным кольцом. Но дружки и братья Сигвартсона уже вынимали из ларей оружие.
По обычаю давнему, у всех кроме дружины и предводителей гостей забрли оружие и в сундуках, что под лавками стоаяли, спрятали. Так что драться стали кто кулаками, кто стал скамьи поднимать, или столбы опорные и балки из пола вырывать и ими орудовать.
Хоть и пьян был наследник хевдинга, а все ж заметил, что чужаки вокруг толпятся, назад подался, ближайшего человека Харека наотмаш рубанув мечом, да закричал:
- К оружию, воины! Они нас всех погубить пришли!
Услышаев это, люди Харека схватили лавки, и начали отбиваться от наседавших на них "радушных хозяев". Одному удалось оттеснить от окна в стене, и его товарищи вышибли скамьей ставни. Воин Харека, судя по покрою одежды - дан, выскочил в окно, и побежал к ограде, крича о помощи. Другие же отступали к стене, где были ларцы с их оружием уложены.Прочие же гости кричали что-то , ругались, кто-то оборительно выкрикивал какие-то фразы, подбадривая кого-то из дерущихся. Но вскоре стало ясно, что уже никто в стороне не останется, и потасовка вот вот перерастет в бойню.
Самые осмотрительные, поняв это, к выходу подались, не желая в чужой вражде свою кровь проливать, другие же скамьи ломать стали, сундуки опрокидывая, запоры сбивая, и крышки отворяя, да кто чем под руку попадет вооружаться. Хевдинг же, всеми забытый, медленно с трона на пол сползал, а с губ его пена потекла.
Хирдманы Сигварта некоторое время стояли, не зная что им делать, но едва гости пробились к стене, и посбивав с сундуков замки, стали быстро доставать из них оружие, тут же набросились на людей Харека. Опытные даны, несмотря на то что их лишь дюжина была, ловко орудовали мечом в правой руке. и топором в левой, захватывая топором щит или перерубая им рук противника, и быстро сразив противника мечом. Едва пробившись к сундукам, Олав и Эдмунд, товарищи Харека, стали бросать оружие совим товарищам рукоятью вперед, а те ловили, и дальше своим товарищам передавали, пока другие скамьями орудовали. .
Харек же, увидев что Сигвартсон его безоружного товарища в плечо рубанул, с криком ярости налетел на юнца и обрушил на него град сремительных ударов. Глубоко вонзился в тело Сигвартсона клинок франкский, кольчугу сминая, и звенья колец разорвав, в тело впился. Упал пьяный юнец, кровью пол заливая, да по телу его уже другие дружинники шли, тесня Волка Агдирского.
- Да они это с самого начала удумали! - Прокричал кто-то, да затем крик его в хрип предсмертный перешел. Началась сеча злая в усадьбе. Со двора слышались яростные крики.
Тем временем вылетела дверь с петель, треск слюды послышался, и ставни резные с петель слетели, внутрь распахиваясь. Во дворе тоже уже вовсю шла сеча, и воины вооруженные в основном секирами и с простыми щитами дощатыми, но все в шлемах, панцирях кожаных или кольчугах, снесли ворота в усадьбу, и теперь в дом по двое по трое заходили, и навалились на хускарлов Сигварта.
Недолго оборонялись они, зачинщика драки лишившись. Заметил кто-то тело недвижимое Сигварта на полу, закричал:
- Хевдинг убит! Сигварт хевдинг мертв! Бросай оружие!
Назад подались люди его, оружие опуская, к чему за мертвеца сражаться было?
Лишь младшие сыновья и побратимы их, издав вполи отчаяния, с удвоенной силой на людей Харека бросились, но недолго они сражались - против опытных данов и британцев что с Хареком пришли, и в каждой руке по мечу или топору имели, недолго они могли выстоять. Разлетались разрубленные в щепки щиты, и окровавленные тела тут же валились под ноги гостям, пол гридницы кровью обильно орошая. Истошно вопили женщины, гости же отступали к стене, потому что бонды вождю своему на выручку пришедшие, всех кто в двери пытался выйти порубили, не особо долго думая, кто перед ними.
Слишком позно Харек увидел, что у дверей делается.
- Стойте, крикнул он воинам. - всем кто без оружия, обид не чинить, пусть выходят! Сложите оружие! Не убивал никто вашего хёвдинга. даже пальцем его никто не тронул. может жив еще!
- Да нет, не дышит! - Воин седовласый над господином своим склонился, к груди его припав. - Как есть сгубили. Колдовством сгубили!
- Бей колдунов! -прокричал кто-то из воинов. - Не дадим вражинам на костях конунга нашего пировать!
Да только никто не поддержал его - слишком уж явно преимущество Харека было, чтобы в бой с ним новый вступать.
- То финны порчу навели, не иначе, - пробормотал кто-то.
- Сложите оружие! - крикнул Харек. - Бой окончен! Никто вас не тронет! Не мы нарушили обычай гостеприимства, и на вас в этой ссоре вины нет, потому и вражды к вас у нас нет. Забрали боги вашего хёвдинга,тем самым избавив его от позоры и от бесчестья. Возьмите его тело, и погребите его достойно!
На полу стонали поверженные родичи и соратники старшего Сигвартсона.
- Что делать с этими? - спросил Эдмунд, показывая на корчащиеся на полу тела.
- Добейте их. - сказал Харек, вздохнув. - Ни к чему нам к ним милосердие проявлять. Хуже псов бешеных они себя повели, и не излечатся уже они от дури своей и спеси иначе как на том свете...
В молчании хирдманы Сигварта, оружие сложившие, подняли тело хёвдинга, и посавдив его в кресло, в угрюмом молчании подняли резной трон и понсли его к дверям.
- Расступиться! -крикул Харек своим новоявленным хускарлам. Оружие опустить! Никого больше не трогать! Бой окончен. Помогите убрать тела и похоронить павших.
- Ярл, - к Хареку один из хирдманов Сигварта подошел. - Хевдинг наш мертв, а с ним и оба сына его, и племянники, и братья. Никого не осталось, кто мог бы власть в свои руки взять. Боюсь я, как бы большой вражды не было, когда морские конунги вернуться. Всякому место высокое любо, особливо, когда пусто оно.
- Ты пришел чтобы землю под свою руку взять и конунгом быть. Видно сами боги тебя сюда привели... -сказал другой хирдман.
- Наслышаны мы о твоих деяниях, так будь нашим конунгом. -сказал еще кто-то из воинов дружины Сигвартовой.
Харек некоторое время стоял, опешив от такого предложения. Думал он, тяжко ему придется, власть Сигварта здесь оспаривая, а само провидение ему в руки отдало.
- У нас говорят, сказал Эдмунд, если кого-то бог хочет погубить, того он лишает разума. Лишились разума во хмелю сыновья хозяина вашего, за что и поплатились.
- Ты воин прославленный, и чести своей никогда ущербу не наносил, - один хельд добавил. - Нам такой правитель больше люб будет, чем конунги разбойные.
Молчал Харек, слушая речи воинов местных. Затем произнес задумчиво.
- Не пристало мне отказываться от такой чести. Согласен я принять землю эту под руку свою. Что было знаком власти над землей этой? -спросил он, снова к воинам Ранрики обратившись.
- мы тебя вождем своим обявить готовы, а ты себя хозяином земли этой объявить волен. А потом тинг созовем, где жители избранием твое правление признают.
- Посох резной с головой тюленя властители раниров издавна передавали из поколения в поколение. Триста лет, от самого Беовульфа начиная... Вот от, у трона лежит. Возьми его, ярл.
Харек подошел к тому месту. где трон резной был. наклонился и поднял посох. В гриднице воцарилось молчание.
- Волей богов, и по желанию защитников земли Ранрики, я, Харек, сын Вульфстана, беру этот посох власти. Клянусь оберегать эту землю от врагов, защищать ее жителей, и отстаивать их права и интересы как свои собственные. Клянусь не посягать на жизнь и имущество жителей этой земли, и блюсти ее законы и обычаи, как заведено со времен предков, которых боги наделили этой землей. Я объявляю себя хёвдингом этой земли, и провозглашаю в нейсвое правление. Кто не согласен с этим, или недоволен этим, тот волен уйти сейчас, и никто ему препятствовать не будет покинуть пределы этой земли. Я сказал!
Склонились перед Хареком хирдманы и слуги, да и все кто с ним пришли тоже. Был он ярлом - ныне конунгом богатой земли стал, другим властителем равным. А соратники Харека, с ним пришедшие, издали торжествующие крики.

Письмо лежало на столе, а кюна Рагхильда задумчиво стояла, пристально глядя на принесенное всего пару минут назад послание. Казалось, Вещая Дева знак богов и их волю пытается прочитать в неровных рунах.
То письмо было от Асгаута, в котором повинился он перед кюной, владычицей своей, что был слеп, и что во всем защищал Асмунда, а тот предал их землю и народ. Также писал Асгаут-ярл о том, что подавил он мятеж в Вестфольде, жертв было не много и крови невинных почти не пролилось. То обрадовало Рагхильду - в последнее время неспокойно ей было оттого, что шли воины в землях родных, гибли люди, разбивались семьи. Многое из этого, возможно, было угодно богам, но все же не вызывало радости в душе самой Рагхильды.
Хотя бы потому, что от брат и сына не было вестей вот уже месяц. Тревожилось сердце кюны, жаждала она узнать, что с ее близкими, но так никто и не радовал ее новостями об их деяниях, успехах или поражениях. Молилась она, чтобы были они оба живы и вернулись в здравии домой, к родной сестре и матери.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей о Гутхорме и Харальде, Рагхильда села писать ответ Асгауту. С мягким укором заметила она, что и раньше подозревла Асмунда в способности к измене, но не слушал ее своевольный ярл. Затем похвалила Асгаута за подавление бунта и за то, что мягок был с людьми и смог избежать большого кровопролития. Добавила пару вопросов о том, что происходит у них там и еще кое-что по делам хозяйственным. Затем, как и просил Асгаут, написала кюна, что дает согласие на назначение Торварда-херсира лендрманом в Вестфольде для поддержания там порядка. И закончила письмо в дружелюбном и теплом тоне.
Отдав письмо слуге своему, снова погрузилась Рагхильда в тяжелые размышления о судьбе сына. От тягостных раздумий отвлекла ее служанка, сообщившая, что хотят ее жрецы видеть и говорить с ней насчет места, где служение Одину проводить предстоит этой ночью.
Поспешила Вещая Дева заняться делами на благо своей страны и богов, дабы не представлять себе страшные картины того, что могло случиться с ее сыном.