Не сходись в открытом бою со мной -
Мне неведомо слово "честь".
Если бросишь мне вызов на правый бой,
Ты погибнешь - сейчас и здесь.

Не веди со мною тайной войны -
Я вела ее много лет.
Без малейшего чувства стыда, вины
Я ударю тебя в ответ.

Не надейся силой меня сломить:
Не ломаюсь я - только гнусь...
И еще: не пытайся меня любить -
Я на это не поддаюсь.

Лишь одним возьмешь ты наверняка,
Лишь одно не отвергну я:
Знаком братства станет твоя рука -
Сверху ляжет ладонь моя.

Я отныне - твой неусыпный страж,
Крепостная твоя стена.
Даже если однажды меня предашь -
Я останусь тебе верна.

Я однажды к твоим упаду ногам,
Дожигая остатки сил,
За тебя и свободу, и жизнь отдам -
Ничего взамен не спросив...

Пусть отныне легким твой будет путь,
С каждым шагом - смелей, сильней...
А дойдешь до цели - навек забудь,
И меня вспоминать - не смей...

В летнюю...

Если честно - мы кажется накрепко спятили,
Если смеем. И, смея, смеёмся навзрыд.
Эх, рванём-ка на пару, да к чёртовой матери,
Пусть прошедшее в спину толпой голосит!

Через лес - ибо лесом пошло оно, скучное,
Где ни смеха, ни песен, ни взрывов шутих,
Где любили и били - от случая к случаю.
Жаль, что в этом мы были не лучше других.

Хоть на миг, хоть на час... Нет уж, хватит, нахотькались!
Навсегда - и не думай теперь возразить!
Мы и так на себя, словно волки, охотились,
Хватит пальчиком собственной дури грозить!

Пусть пьянее вина этот бред разгулявшийся -
Я тебя закружу, и спасения нет,
Коль вплелись в твои волосы листья опавшие
И пылают короной, рождающей свет...

* * *

Зима, ненастье. В небесах -
Гудящий рык вечерней бури;
Он чёрным стёр цвета лазури,
Оставив иней в волосах.

Норд-ост к земле гнёт тополя,
И каждый шаг - как бой с природой;
Хвостатых молний хороводы,
Паденье ртути до нуля.

Я шла одна во тьме, и вдруг -
Мой путь исчез, сорвался в бездну,
Как будто был норд-остом срезан, -
И сердцем завладел испуг.

Часы, должно быть, дали сбой:
Тот миг у бездны длился вечность.
Но даже время скоротечно,
Ведь там я встретилась с тобой.

Ревела буря, как река, -
Дышала холодом и снегом,
Но мы не мыслили побега:
В твоей руке - моя рука,

И вместе мы сильнее вьюг -
И выше туч из снежной пыли,
Ведь мы друг другу сами крылья,
Дыханье, мысли, сердца стук.

Зима, ненастье. В небесах
Царит не только злая стужа,
Но даже солнце мне не нужно -
Оно горит в твоих глазах.

Ах, она такая чертовка!
Скучно ей.
Слишком много вокруг стало.
Просто блядей.
И унылые мужчины -
Без огонька.
И от мира этого -
Ей тоска.

Я за моральный облик -
Иначе взрыв.
Сам с собой играть

Сатана не привык.

Где мои следы - там глухая ночь,
Там не тает снег, не глядит луна,
Там седые птицы уносят прочь
Память, краски, отзвуки, имена.

Где твои следы - там бездонный день,
Там звенит ручей, облака плывут,
А за ними по травам струится тень,
Там не помнят снов и меня не ждут.

Между мной и тобой - на окне свеча,
Звук хлопка ладони, всегда - одной,
Тихий голос ветра и взмах меча.
И - ничьих следов меж тобой и мной.

Мы с тобою вдвоем наблюдали рожденье сверхновой,
Я в твои уходила глаза, будто в черные дыры,
Ты срывал с моих слов мутно-темные тайны-покровы,
В острой ласке твоей я сжигала мосты и оковы.
В небесах я искала ответы, а может спасенье...
От чего? От твоих, милый, глаз, что меня поглотили.
И не раз, и не два, от тебя я бежала в забвенье,
И не раз, и не два возвращалась, моля о прощенье.
Только ты не пытаешься слушать надтреснутый голос,
Что тебе говорит о каком-то потерянном счастье –
Для тебя жизнь куда интересней без угольных полос.
Только я без любви твоей – словно надломленный колос.
Снова, горько смеясь, или плача, к тебе возвращаюсь,
Чтобы вновь наглотаться досыта твоей звездной пыли,
И глазами бездонными вновь безвозвратно пленяюсь,
Ухожу в твою душу и медленно в ней растворяюсь.

Битва Богов
(из цикла о Калинорне)

Теперь над людьми - лишь всевышняя воля,
Всевышняя воля великих богов.
Что было, то кануло в бездну; но раньше,
Но раньше и боги имели врагов.
Тот случай для древнего мира не нов,
И помнят его повелители слов -
Поэты и барды десятков веков
На страже бегущего времени.

Богов было девять; у каждого роли,
У каждого роли для памятных дел.
Народ шел за ними, и магии сила,
И магии сила не знала предел.
Аэкриум Свету и жизни радел,
Театр и танцы - Исжинши удел,
Ватсизи сливаться с тенями умел -
Пусть даже и не было темени.

Что дальше случилось - неясно и ныне,
Неяно и ныне потомкам держав.
Возможно, жрецы отступились от веры,
Отступились от веры, погибель призвав.
И небо разверзлось, смертей не сдержав,
И кровь перекрасила локоны трав,
И черное солнце, со свода упав,
Погасло в болотах отчаянья.

В слепых лабиринтах разорванных линий
Сошел на пески мнимый бог - Иизон,
Сошел на пески и прозвался владыкой,
И прозвался владыкой, чей замок - Триррон.
И вскоре стоял тот незыблемый трон,
И день ото дня все великий урон
Несли и трирронцы, и сам пантеон,
Боясь Иизоновых чаяний.

Ватсизи служили мошенники-воры,
Собрал подлецов и убийц Маденрат,
Аэкриум - клириков, лекарей Света;
Иэмва дать в помощь друидов был рад.
И от Иллюнорне шел каждый пират,
Исжинши - воинственный песенник-бард;
И вот Ариорх поднимает штандарт:
Вперед - хоть с хулой, хоть с молитвой!

Но власть Иизона - то демонов своры,
То демонов своры и ужас смертей.
Он шел в Айнакемен - прославленный город,
Прославленный город героев-людей.
И не было армии страха сильней,
И страх открывал им засовы дверей,
И не было злее, кошмарней, страшней
Той Айнакеменской битвы.

Но каждому богу нужны паладины,
Нужны паладины - кто верит в него.
Но не было веривших в мощь Иизона,
Но не было веривших - ни одного.
Тот край, где родился он, стыл далеко,
И рушился замок трирронским врагом,
И армии скоро грозил не разгром,
А черные путы забвения.

И вскоре бежали незваные орды,
Незваные орды бежали на юг;
Преследовал их паладин Ариорха
С оставшейся дюжиной ревностных слуг.
В тот миг был убийца священнику друг,
И звери вступали в магический круг,
И стали о сталь не звенел больше звук -
То было мгновение мира.

А потом жизнь своим чередом продолжалась,
Своим чередом продолжалась опять.
Один Айнакемен остался в руинах,
Остался в руинах отныне стоять.
Разбита была Иизонова рать,
И боги остались молитвам внимать,
И больше никто не посмел покорять
Ему не подвластные силы.

Чернила

Отпишитесь, отслоитесь,
Синим жалом языка
От меня вы отрекитесь,
И в конверте затаитесь
Ядом острого плевка.
Буду слать чужим я письма
Из далека-далека,
Буду им плести узоры
Василькового венка.

Если ж вы меня поймете…
Никуда вы не уйдете,
А застынете укором
Бледно-сизого стиха.
Вы дождетесь непременно,
Как повинна голова
Перед вами преклонится,
Вновь теряя безрассудно
Неразумные слова.

Если ж вы меня дождетесь
До полынного глотка,
До гранатового вкуса,
До последнего рывка….
Болью в горле отзоветесь
И забьетесь непременно,
Уж поверьте - навсегда,
Светло-голубым напором
В жилке моего виска.

Князь Степей

В безлунную ночь беспокоен ковыль:
Копыта развеяли камни и пыль,

И Князь всех степей на могучем коне
К рассвету спешит в многоликом огне.

Великие воины – вот его лик:
Сэр Галахад, Роланд, Верцингеториг.

Их доблесть, отвага, их верность и честь
Заставили воинов в жертву принесть

Любовь, сердца стук, легендарный Грааль –
Теперь они мчат в бесконечную даль.

Они, словно боги у райских границ,
Познали свободу полуночных птиц

И меч верной стали хранили в ножнах,
Пока не развеяли ветры их прах.

Теперь это Князь всех ковыльных степей –
Вождь рыцарей и господин королей.

Свой бег не прервёт его царственный конь,
Не гаснет в степях многоликий огонь.

Давай же теперь за бокалом вина
Восславим героев: страшна их цена.

Но я бы, дружище, весь мир променял
На топот копыт и ночной перевал.

Сошлись пути, и дальше будет или вражда,
Иль братская святая любовь.
Но если нити в узел завязала судьба,
Ее решенью не прекословь.

И от удара след на обнаженной руке,
И кровь на обнаженном клинке.

Остался след на коже, на ноже, на судьбе,
И души наши вместе сплелись.
Мое крыло, мой брат, я доверяю тебе
На лезвии ножа мою жизнь.

Так постарайся, брат мой, эту кровь не забыть,
И не спеши чужой ее смыть.

Но если нету сил повиноваться судьбе,
Срывай с души и тела печать.
Мое крыло, мой кровный брат, спасибо тебе,
За то, что есть о чем вспоминать.

Твой вызов брошен мне и я приму этот бой.
Я в сны твои иду за тобой.

Там, где нас станет двое, я верну тебе дар:
Твой путь, твою мечту и любовь.
Иди, я принимаю твой последний удар,
Я на себя беру нашу кровь.

Иди вперед, но бойся оглянуться назад:
Там больше нет меня, бывший брат.

Портрет

Не знаю почему, но я
Закончить твой портрет не смог:
Я очертил его края,
Внизу добавил пару строк,

Продумал точно нужный фон,
Игру теней, овал лица
И светлой головы наклон
Продумал чётко, до конца.

Но только взял я карандаш,
Чтоб отразить твои черты,
Твой образ - ветреный мираж! -
Исчез, как облик Красоты.

Я долго у холста стоял -
Готовый фон, готовый лист, -
И акварель перебирал,
И всё продумывал эскиз...

И тридцать лет прошли как миг.
Я написал глаза и рот,
Игривый и весёлый блик -
Один он занял целый год.

И до сих пор я твой портрет
Закончить, милая, не смог:
Ты - жизнь моя, подруга лет,
И линия - судьбы виток.

Я буду лететь высоко -
Над гребнями облаков.
Без боли и слез,
Без разломанных грез.

Я звонкий разбрызгаю смех,
За хвост поймаю успех.
Без горя и тьмы,
Без прошедшего «мы».

Почти не касаясь земли
Бегу до вешней зари.
Без игр и ран,
Безобидный обман.

зарисовка-пари на тему "кисточка"

***

Он был кистью –
он впитывал краску и брызгал на лист,
он выводил обманчиво-тонкие линии.
Он заполнял собой
пустое пространство от края листа до края.
Он был водой и небом,
лесом и полем,
цветком в руке у обычной сельской девчонки,
чья кожа, как мед, обласкана летним солнцем.
Он был светом и тенью
на белой-белой бумаге.

Бумагой была – она.

Каким отравлены клавиши ядом?
С каждым словом губительный -
В кровь через кожу...
Эта сладкая смерть
Ни на что не похожа.
Только стал мир вокруг удивительным.
Стало общение кладом.
На меня же - жалко смотреть.

Зачем надставлены строки болью? -
Чувством неосторожным...
Лязг: сердце бьется -
Механизм поврежден,
Обугленный солнцем.
Так вложи злое слово обратно в ножны.
Я, в соответствии с ролью,
Прольюсь весенним дождем.

Пожелай мне снов красивых,
Чистых, прочных как струна,
Снов коротких и счастливых,
Снов без тонкого стекла
Вновь разбившегося утра
Наступающего дня,
Где рассудок стынет мухой
В свете солнца-янтаря.
Пожелай мне снов спокойных,
Белых-белых и… пустых,
Удивительно довольных,
Беззастенчиво простых.
Пожелай мне снов безликих,
Безголосых и глухих -
Чтоб не слышала ни слова,
Как не слышишь ты моих…

Нервы - сорной травою, с корнем
Выдираю. Земли комья -
Словно чувства - цепляются следом.
Бес-сознание борется с бредом.

Щеки белые полосы соли
Расчертили. Отрез боли
Намотаю на руки, чтоб дальше
Не выстукивать ритмы из фальши.

---
Так надеялась: вечер утешит.
Но опять в голове скрежет.
Наползает тоска каулерпой.
Я - ты знаешь - не выдержу первой.

Оборванная струна,
Несложенная септима...
И думать невыносимо,
Что это - моя вина.
В гармонии не сойтись
С тобой нам, как слову с нотой.
Скрипит, словно винт гарроты
Сдавивший мне горло стих.


Нарисуй мой портрет на стали холодной
Чернью.
Слышишь, волки служат в степи свободной
Вечерню.
Я наутро уйду за ветром восточным
Снова,
И о том, что случилось сегодня ночью –
Ни слова

Не прощайся со мной: я хочу в этот вечер быть здесь -
Как вчера, как неделю назад, как в конце декабря...
Я хочу быть крупицей в слезе твоего янтаря,
И одной из страниц, что ложатся в отдельную десть.

Не зови меня, самый родной посреди чужаков...
Я пыталась летать, но, лишенная крыльев, ползу.
Я доверюсь тебе, как могла б доверяться ксендзу,
Ты с улыбкой пожнешь урожай верно поданных слов.

Я решил стать порно-художником.
Сделать злой и суровый комикс.
Без фантастики. Девочек с ушками.
Без огромных щупальцев-монстров.

Буду я реалистом из лучших.
Завседай анатомических театров.
Буду я рисовать с натуры.
Соблазняя развратом и матом.

Я творить буду - вы зажмуритесь.
Кисти взмах - и всем станет тесно.
Боль рекою польется с полотен.
И от сладости сщемит сердце.

Только есть одно слабое место.
Рисовать я пока не умею.
Я учусь. Хожу к профессору.
И возюкаюсь всё смелее.

Вот мой первый шедевр готов.
Выношу его на суд публики!
На холсте, в следах от резинки,

Ромб насилует кубики.

Маленькое ночное...

Ночь на чужом языке
Прозвучит незнакомо.
Сна догорающий след -
Эта сладкая кома...

Делу время - работа,
А потехи - на час...
Мы играем в кого-то,
Кто не знает о нас.
Мы играем в удачу,
Справедливость и боль,
Мы смеемся и плачем,
Как потребует роль.
Верим, помним, мечтаем -
Ненавидя, любя,
И огонь вызываем
За друзей - на себя...
Угасаем, как искры,
Загораемся вновь -
Но в придуманной жизни
Торжествует любовь,
Осыпаются вишни,
Замирают сердца,
Даже третий - и лишний -
Не предаст до конца.
Не надеясь на чудо,
Просто - стой и держись...
Возвращаясь оттуда
В "настоящую" жизнь,
Где не ведают сами
Люди, что же творят,
Мы другими глазами
Смотрим вдруг на себя.

Что-то всегда остается. Хотя бы - печаль.
Ветер пронзительно прав - ничего не исправить.
Нет, я не плАчу - плачУ, я впускаю февраль
В настежь открытую холоду мудрости память.

Что-то всегда остается. Хотя бы - тоска.
Это так просто - оставить минувшее в прошлом,
И улыбаться, и верить... Но прядь у виска
Будет навечно присыпана белой порошей.

Что-то всегда остается. Хотя бы... Прости.
Не очерню то святое, что все-таки было.
Просто, как птицу с ладони, меня отпусти -
Снежную птицу.
Остыла.
Остыли.
Остыло.

В этом городе нет ничего,
Кроме пыли.
Этот город ветрами прострелен
Навылет.
Здесь от серой земли до белёсого
Неба
Растекается запах полыни
И хлеба.
Здесь пылает ещё пугачёвская
Воля.
Это – Дешт- и - Кипчак.
Половецкое Поле

___

Море спокойно и томно-лениво,
Шепчет о вечном немолчный прибой,
Волн элегантные синие гривы
Падают, гаснут, одна за другой.

Запад в огне; как монаршья порфира
Красен пылающий жаркий закат.
Хочется крикнуть душе своей: «Вира!»,
Чтобы рванулась наверх, к облакам,

Так, чтобы чаек догнав белокрылых,
Смело смотрела на водную гладь,
И в эйфории парила, парила…
Душам так нужно бывает летать...

___

Я просыпаюсь, и не понимаю,
Какое небо реет надо мною,
С земли срываясь, падаю, немая,
В ночную темень с звездной мишурою.

В линейках игл искрящихся галактик
Я, замирая, вижу циферблаты.
Бездонный тигль мгновений плавит - так-тик -
Секунды на карманные растраты.

Злых звезд известка сыплется, но помнит -
Нам не прибегнуть к трюкам и уверткам,
На перекрестках линий на ладони
Нет места перевернутым восьмеркам.

___

Бросьте, мой Ясень, листва улетает.
Бросьте ее на съеденье ветрам,
Пусть ваши шмотки б/у раздирают!
Бросьте, напейтесь, до веточки, в хлам!

Что Вам одежды поношенных будней,
Призраки неактуальных наград?
В памяти вечно тесней, многолюдней,
Чем в ноябре, когда листья летят.

Бросьте, мой Ясень, купюры в фонтаны
Этого города, нищим на хлеб,
Сбросьте всю медь с непокорного стана,
Так, чтобы ветер, рванув, в ней ослеп.

Бросьте листочки. Ни насморк, ни страхи
Вас не способны до дыр затереть.
Тут лишь ноябрь, а не казнь на плахе,
Полно "прощаться" равнять с "умереть".

Геты


Barbarus hic ego sum, quia non intellegor ulli,
Et rident stolidi verba Latina Getae.
(Ovidius)

Я - тот чужестранец, который не понят ими,
И глупые геты смеются латинским словам.
(Овидий, дословно)


Я больше всего ненавидел незнание праздных
И мог целый мир обменять на полдюжины книг.
Я каждый абзац своей жизни размечивал красным:
Ребенок, подросток, мужчина - и вот я старик.

И вот я старик. Я в пыли потерял свои годы -
Они миновали под шепот любимых страниц.
Пожар отобрал мои книги и даже свободу -
Рабом на чужбине чиню я ряды колесниц.

И некуда деться от холода лунного мира -
Меня не спасают, как прежде, катрены стихов.
Живу ли? Не знаю. Laboro, timeo et spiro.*
Внимаю ночами пространному пенью волхвов.

О варвары-геты! К чему ваши песни светилам?
Я думал - смогу преподать я науку и вам,
Да только как будто луна с камышом говорила -
Беспечные геты смеялись латинским словам.



_______________________
*Тружусь, боюсь и дышу.

/в идеале авторская голосовая версия.

Скатала каплю дождя в трубочку.
Скучно и грустно.
Я дергаю хвостиком.
Я дергаю хвостиком.
Я дергаю хвостиком.
Барабаню по подоконнику.

Я верю, что принц мой придет.
Придет-приедет-примчится.
А если меня не найдет.
(Ведь всякое может случиться).
Он станет протяжно-призывно.
Он станет ходить-шататься.
Он голос-связки порвет.
Что бы ко мне докричаться.
Что бы меня докричаться.
Чтоб через стены людские.
Позвать в свое королевство.
Не на помойки лихие.
Не в кухни покрытые бытом.
Не для того я такая –
Чтобы стоять над корытом.

Он ходит.
Я верю – он ходит.
Он спрашивает прохожих.
Пинка дает плохим.
Целует взасос хороших.

А я – на подоконнике.
Ко мне не идет сон.
Скручиваю капли.

Скулю чрез мегафон.

Как красивы наши лица,
Как чисты наши глаза,
Вяжем, вяжем тонкой спицей
Разных судеб образа.

В простоватые узоры
Петель будничного дня
Мы вплетаем разговоры
С каплей милого вранья.

Прячем слезы мы в подушки,
Узелки - на стороне,
Что обратная наружной -
Всегда в пятнах и в вине.

Изначальное движение,
Быстротечная борьба,
Бесконечное скольжение
И игра, игра, игра!

В смехе, в радости, в печали,
В боли, в страхе, в тишине…
Наши петли сосчитают,
Как-то утром по весне.

Во крестах и во спасенье,
За оградой и в костре -
Непрерывное кружение
Остановится во тьме.

А пока мелькает спица,
Словно острая коса,
Колесу остановиться
Можно только иногда -
В том, что радостью искрится,
В том, где вновь звучат слова:
«Как красивы наши лица,
Как чисты наши глаза!»

P.S. Всем тем, кто пишет стихи

Мы твердили имена
Из чужих и наших мифов,
Мы пьянели без вина
От гитарных жёстких риффов,
Презирали быт и ложь,
Уважали благородство.
Отдавали ни за грош
Наше право первородства.
Думали, что жизнь – игра,
Вечны мы на этом свете.
Да пришла, видать, пора
Мир и рок оставить детям…

Азы

Для маленькой Мии в мире так много боли, что непонятно, как же ее терпеть – она уже может делать себе уколы, она уже знает, что значит слово «смерть». Ее учителю, лет, должно быть, за сорок… а приглядишься – пожалуй, и все пятьдесят. Он обещает Мие, что очень скоро сюда приедет за ней ее новый брат.
Брат оказался на пару лет ее старше, черные волосы, мрачный тяжелый взгляд. Мие с ним наедине оставаться страшно, чему этот мальчик, кажется, очень рад. Учитель клянется, что завтра будут уроки, с рассвета до самого-самого дотемна. Мия вдруг вспоминает, что быть одинокой - не так уж плохо… но больше она не одна.

"Знаешь", он говорил иногда ночами,
"все это к лучшему. Скоро и ты поймешь."
Они в итоге всему научились сами,
но от такой науки бросает в дрожь.

Взрослая Мия терпит боль на отлично. Ложится, снимает одежду – ну что, начнешь?
В тонких пальцах у брата уже привычно взрезает кожу длинный и острый нож.


(этофанфикпоНЗ)

Этот город не хочет меня никуда отпускать,
Словно сердце о ребра заснеженных улиц стучится,
Он стихами и снами меня исписал, как тетрадь,
И не хочет, не может закрыть, отпустить и проститься.

Этот город не верит, что можно куда-то уйти,
Вышивает капелью полотнище старого зонта,
Он сгибает дороги в кольцо, замыкает пути,
Рваной ломаной крыш заменяет черту горизонта.

Этот город не знает, что поздно - зови не зови,
Там, над крышами, рвут облака перелетные птицы,
И по первым ручьям уплывает кораблик любви,
Из последней, дописанной нами тетрадной страницы.

И опять на болотную тематику.

Волчица

В лес ушла девицей,
Возвратилась зверем:
Угольки в глазницах,
Мех снегов белее.
"Не пугайтесь, люди!
Я родных не трону!"
Воют с леса люти,
Да кричат вороны,
А людей не слышно,
Прячутся, где могут.
Тихо-тихо дышат,
Молят Светла-бога.
Не глядят в оконце,
Знают, что случится –
Коль услышит Солнце,
Так сожжет волчицу.
Серебро целуют,
В подпол деток прячут.
И не слышат люди
Как волчица плачет.

Генерал армии судного дня.
Был контужен в бою.
Он помнит,
Как строил солдат на плацу.
Молча кивал гонцу.
Он помнит депешу.
Приказ наступать.
Он помнит пыль из под ног.
Он только никак не может сказать-
…Была ли пыль от хвостов.

Он помнит, как перед строем сказал:
"Солдаты! Все как один!
Нам некуда будет теперь отступать!
За нами наш Господин!"
Он помнит как тысячи тысячи тыщ
Вскричали и рвались вперед.
А сколько Всадников было тогда -
Никто не разберёт.

Он помнит, как в гущу вошел с мечом.
Как резал. Крошил. Рубил.
Как кто-то дрожа вопил:
"Я свой!"
Но меч он уже опустил.
Он помнит как вражеский генерал
На крыльях над полем парил.
Как крылья-трофеи срезал впопыхах.
Кожу иль перья добыл?


Он долго сидел.
Вспоминал. Корпел.
Мозаикой складывал факты.

Не преуспел.
Лишился сил.

И третий фронт открыл.

К переплёту прошедших дней - не прикасайся!

Не жалеть ни о чём, не стремиться понять, не страдать, уберечься от боли
Не писать на обрывках тетрадей, из старых стихов не вычёркивать строк,
Не сражаться до хрипа с войной, не чураться бездарно-вульгарных застолий,
Никого не любить, опасаться беды, но знакомых засаливать впрок.
Позабыть о душе, но её не вверять ни вассалу, ни чёрту, ни Богу,
И не слушать рассказов о чести, отдать свои уши пустой болтовне.
Не мечтать о морях, даже близко не знать, что творится за тёплым порогом,
Упоённо читая в истрёпанных лживых газетах о сплетнях извне.
Накопить сто синиц, и пустить пятьдесят под бессмысленные проценты,
А на аистов в небе, ссутулившись к полу, до дрожи бояться смотреть.
Запретить себе чувства, искусство, и прочие глупые сантименты,
В безотрадной пыли, безопасно, тепло, и безмысленно - умереть.

Если скис кураж, хоть тресни,
Всё не так выходит, если
Чушь такая вместо песни,
Что не выдержит и Ворд –
Думаешь, презрев цензуру:
Кой немолодую дуру
Чёрт понёс в литературу?
Попадись мне этот чёрт…
Ну зачем, скажите сами,
Мне - солидной, взрослой даме,
Это баловство стихами,
Эта глупая игра?
Так вот сочинишь балладу –
А читатели в награду
Скажут: «Аффтар, выпей йаду!»
И пошлют на… хутора.
Так-то так. Да в сердце слово -
Пусть банально и не ново –
Как тавро коня лихого,
Выжженное божеством.
Путь неверный, недалёкий,
Тёмный, горький, одинокий,
Путь меж Одином и Локи,
Мудростью и шутовством.

Напиши о нем песню ясную
Напиши во сне белый стих
Наяву впиши строку красную
И скажи докуда идет прости
Это сон земной о живущих здесь
Вдоль судьбы твоей, вдоль дорог
Кто приходит в есть, кто оставил весть
Кто кому о ней приоткрыл полог.

У владычицы ливней в дорогу дождя попроси:
Пусть весенние горы украсит воротами радуг,
Первый ливень весенний прими, как желанный подарок,
И до самого края дороги своей донеси.
У владычицы ливней не просят тепла и любви,
Только с неба летящей под грома раскаты удачи.
У рожденных на лестнице дней не бывает иначе:
Отдавай, что имеешь, и отданным людям живи.
У владычицы ливней достанет Весны и дождя
Для любого, кто смотрит душой и в прекрасное верит...
Видишь, первые капли упали у запертой двери,
Первый знак бесконечной дороги в снегу выводя.

Он все курил с 'Пикником'
Думал, откуда спят черты
Лиц, что мерещаться в сети
Огня в закрытых глазах...

Что еще остается? Дышать весной,
уходить по сугробам под кров лесной,
падать в снег и видеть, как облака
сосны держат на медных своих руках.

Что еще остается? Строчить в тетрадь,
а иначе стихи не дадут дышать:
хлынут горлом, надвое распластав
душу, словно художник - лоскут холста.

Что еще остается? Не видеть сны,
допивать ледяное вино весны,
и надежду гасить, уходя, как свет.

...на мое "люблю" тишина в ответ.

Что у кошки позади? Хвост!
Что у кошки впереди? Нос ^-^
Что у кошки на макушке? Кошки ушки.
Что у кошки вместо пяток? Четверо родных царапок!
Что у кошки по пути? Пять дорог.
Кто-то вспомнил, где 'лгути'? Это - в рог;
Не пускать его потом на порог.
И в свое в конце концов - не пройти...
Что у кошки по пути? Дважды пять.
Не царапать (лишний раз) и не врать.
Что у кошки в запятой? Горевать,
Что лисе сказали врать и в кровать...
Что у кошки по пути? Воробьи!
Пусть пернатые, но явно свои.
Изучать дворовых видов слои,
Или греть под солнцем шерстки-саи.

Попытка блюза

Ну когда уж настанет в этом мире весна?
Ну когда уж настанет в этом проклятом мире весна?
Я пытаюсь согреться – какая, к чёрту, весна,
Да только вынуто сердце -
Засыпаю одна,
Просыпаюсь одна.
Мне хотелось напиться, да денег нет ни гроша.
Мне хотелось напиться, да денег, как всегда, ни гроша.
Я просила о счастье – никто не дал ни гроша…
Видать, такая судьба нам с тобой,
Побирушка-душа.
Нет ни сил, ни надежды – только холод и снег.
Нет ни сил, ни надежды – один только холод и снег.
Лишь пустое пространство, да не ко времени снег,
И даже слёзы забыли, как течь
Из-под смёрзшихся век…

Озеро

Как бездна черная,
Пятно чернильное,
Глаза у мертвого
Вода недвижима.

Как платье белое
Невесты брошенной
Дорожка лунная
В воде недвижимой.

Там звезды бледные
В воде утоплены,
А рыбы страшные
Их режут спинами.

Как денег нищая,
Чумной – спасения,
Ждет солнца яркого.
Вода недвижима.

Спи моя Герда сном праведным.
Наш Кай ушел на войну.
Льдом "вечность" - это для маленьких.
Он кровью пишет -- "люблю".
Спи, видь сны и записывай.
В соннике смысл ищи.
Кай - он больше не паинька.
Ему патроны нужны.
Спи. Спи и не вскрикивай.
Ведь часовой на посту.
Молча свалился, как миленький.

А Кай написал -- "люблю".

Память, как мокрая тряпка, -
Кручу, выжимая слезы.
Воспоминания робко
Шепчут свои прогнозы.
Чувства мне щеки лижут.
Весна наступила раньше.
Мы не могли быть ближе,
Поэтому стали дальше.

---
Фразы рвутся молчанием.
К краю печальное шествие...
Здравствуй, мое отчаяние.
Прощай, мое сумасшествие.

Пусть она не богиня
для других… Для тебя –
она лучшая в мире,
она призрак, мечта…
Она тонкою дымкой
в твою душу войдет
и все нервы, все струны
незаметно порвет.
Она будет смеяться -
а ты будешь страдать,
но из цепкого плена
нелегко убежать.
И ты снова и снова
будешь рушить мосты,
теребя себе душу
и сжигая цветы.

Но однажды ты сможешь
этот плен разорвать,
только черное сердце
перестанет стучать.
Ее черное сердце
остановит тоска…
но сумеешь забыть ли,
что такая была?

-
И не стереть уже усталости с печальных глаз,
И не найти дорогу в море слез,
Когда отчаяньем и болью,как огнем объят,
Не оглянутся, не спросят, не простят.

Не зажимай руками уши,
Ты ведь и так все знаешь сам.
В стихах и в песнях,в ворожьбе,
Твой жребий выпал там.

Ты не пытайся изменить его.
Кто, кто, а ты неисправим.
На миллион секунд, минут, веков,
Останешься, останешься один!
-

Гамма
Долог путь к концу от начала.
Резкий ветер пахнет полынью,
Милой ты никому не станешь…
Факел в сердце пылает жарко,
Солью слово сжигает губы.
Ляжет под ноги лентой дорога,
Синим шёлком раскинется небо –
Долог путь от конца к началу.

* * *

Ветер в спину; по дороге
Дождь сквозит косым лучом.
Меркнет небо, и под ноги
Влага шепчет ни о чём.
Поле тянется до края,
Холод мнётся у колен
Предтуманным горностаем -
Обещаньем перемен.

Этот мир твоя фата: майя, мара, сонм желаний,
Песня грез и ожиданий, сновидение, черта -
Море, облака и реки; птицы, звери, человеки.
Даже волнами катя или каплями дождя,
Этот мир фата твоя, открывает понемногу
Бытие, огонь, дорогу, закрывая и тая...