Солнце за окном клонилось на запад, за горизонт, окатывая золотистым светом всё вокруг. Долгий летний день как всегда был полон забот и пролетал едва ли не быстрее зимнего - так много навалило в "Свечу народу" сегодня. Старый Ганс вытер пот со лба, присаживаясь на резную скамью у входа. Он сделал её сам, ещё в самом начале, когда "Последней свече" только-только начала улыбаться небывалаая удача. Ганс порой искренне винил себя в том, что наживается на такой беде, да и от слухов не спрячешься... Скопидомом его звали все, кое-кто - вором и прохиндеем, а кто и вообще болтал по тёмным углам, что Ганс-де с нечистой силой сговорился, вот потому в Кайленте беда,а ему хоть трава не расти!
"А и пусть говорят! Им бы трепаться да время зря тратить,а мне дочурок замуж надоть, да чтоб не в обносках из дому ушли!" - подумал Ганс, любуясь небом и раскуривая трубку.
Внутри было жарко и шумно, Сиси и Мари носились с кружками и подносами, пиво лилось рекой, а заезжий гном-купец уже обыгрывал орка в кости раз эдак в третий... Скоро надо будет налить им настоечки, своей, тайной, "свеченской". Да так, чтоб не буянили - а то дай гному разыграться, а орку разозлиться - и всё, беде быть.
Жезза отпросилась у отца поиграть у реки, и Ганс отпустил её. Что поделать, младшенькая так была похожа на покойницу-жену... Попробуй откажи, тут как тут и слёзки, и губки надутые, и щёчки краснеют от досады. Марта тоже была такой... Совсем-совсем такой. Эээх, ну почему она его не послушала, зачем попёрлась тогда в Кайлент уговаривать сестру выбираться к ним, да насовсем... Он ведь весь вечер ждал, свечи жёг. И всю ночь. И ещё день с ночью, и ещё... а потом свечи кончились, и ганс ждать перестал. Не смирился, порой вставал ночью - на каждый шорох, да только это шуршал Гаржак, старый чёрный волкодав, что ещё щенком попал в руки к Гансу, или проезжая телега скрипела ночами... А Марты всё не было. И дочки плакали - не разомм, а словно по очереди. И он тоже всхлипывал в подушку да днями вздыхал невпопад, а толку? Хозяйство никуда не девалось, только на дочек больше дел легло, но они справлялись. Справлялись и жили как-то,а потом Ганс взял заезжих героев "в оборот"... Эээх, а ведь бывает, что какая-не то мразь и сболтнёт: "Он и жену свою со свету сжил, нечистый!" Знала бы Марта - ох и горевала бы...

А солнце всё клонилось и клонилось вниз, краснея само и разбавляя свои золотые лучи багрянцем. А вместе с ними - и всё, чего они касались. Ганс, не обернувшись, толкнул локтем дверь и, выдохнув колечко дыма, повернул голову, нагибаясь, чтобы ещё разок глянуть ан съехавшихся путников. Не все, не все спешили в Кайлент... кому-то было просто любопытно посмотреть уже и на саму "Свечу", а кто-то проголодался и не нашёл по пути ничего лучше. Только кто? Хотя чего тут сложного - обхаживая "спасителей народных" столько лет не уметь их отличать от прочей публики - стыдно. А Гансу стыдиться было нечего - разве что любопытства.
___________________________________________________

Прикл стартовал, дамы и господа! Прошу начинать, и приятной всем игры!

Тема в Обсуждении.

Необыкновенно трудное дело – быть обыкновенным. Быть одним из тех, кто не привлекает ненужного внимания, и, если на то уж пошел разговор, липких пальцев воришек и тяжелых кулаков местных заводил. Но, поскольку первое, равно как второе и третье, совершенно не прельщало Арсена Даплфеста, каждый раз ему приходилось прилагать все усилия, для того чтобы не быть «бросающимся в глаза».
Так и сейчас, он, несколько рассеяно потягивая из кружки чуть теплое пиво, то и дело, как бы невзначай, лениво оглядывался по сторонам. И всякий раз, когда ему приходилось встречать ответный взгляд, по спине проходила холодная волна мурашек – отголосок совершенно иррационального страха людных мест
«Глупый страх. Неправильный страх. В конце концов, сколько уж лет прошло, а я все еще…» - Развивать мысль он не спешил, решив вместо этого еще раз приложиться к тяжелой кружке с пенящимся напитком.
Неизвестно чего он ждал всякий раз, когда оказывался в местах подобных этому – то ли обвиняющих криков, то ли еще чего… Но иногда он думал о том, что же все-таки будет, если ему встретится кто-нибудь из той, прошлой жизни.
Арсен встряхнул головой, словно бы отгоняя непрошенные воспоминания. Тонкие, похожие на лапки паука, пальцы сильнее сжались на белом навершии трости, а болезненно бледное лицо чуть искривилось, словно бы от зубной боли.
«Это уже просто смешно» - подумал он, с неожиданной (вроде бы) злостью.

Нынешняя ночь в этом районе города ничем не отличалась от остальных. Да и какие могут быть различия в ночах в этом районе, который даже городская стража предпочитает обходить за пару кварталов. Всё было как всегда – перешептывания в тёмных закоулках, грязно-оранжевый свет, выбивающийся вместе с черной ветвистой руганью и отдаленно похожим на музыку бренчанием на грязную улицу, которую мыли последний раз, наверное, в день основания города. В закутке, из которого раньше слышался тихий шепот, прозвучал резкий звон столкнувшихся кинжалов и следующий за ним короткий вопль, вместе с шумом падающего тела давший ясное представление о произошедшем.
Ничего нового не было и в самом трактире, как высокопарно называли эту дыру, которой больше пошло-бы название «притон».
Сбивающаяся с подобия ритма музыка откровенно раздражала, а через ту, кхм, девицу, что пыталась чем-то вертеть на импровизированной сцене, прошло, как видно, пол-города. Не меньше. И вкус кислого дрянного разбавленного пива как нельзя лучше подходил к той вони от немытых тел и дешевого табака, что практически осязаемо висела в воздухе.
Пасмурного вида человек в потертом кожаном плаще сидел опираясь на стойку, при этом, стараясь не запачкать рукава в подозрительного вида пятнах обширно украшавших поверхность. Настроение было препаршивейшое.
Швырнув на стойку монетку, человек потребовал себе еше одну кружку той гадости, что тут называли пивом. Пить это было совершенно невозможно, но в данный момент необходимо, единственное, что утешало это то, что вся эта двухнедельная нервотрепка должна закончиться сегодня. Резко отогнав от себя нечто накрашенное и предлагавшее платную любовь, и выслушав о себе и своей ценности, как мужчины, много довольно-таки неизобретательных вещей, человек обернулся на звук открываемой двери. Тот, кто был виновен во всех его трехдневных муках, наконец-то соизволил явиться. Человек ухмыльнулся, при том трактирщик увидевший эту ухмылку как-то сразу захотел оказаться где-нибудь подальше. К примеру на другом конце королевства, а еще лучше-на другом континенте.
Пришедший толстяк, с рожей достойной только плаката «Разыскивается. Мёртвым» и тремя громилами, бесцеремонно вышвырнувшими, в прямом смысле слова, компанию из-за одного из столов в углу, громогласно опустил свой зад на скамью и потребовал еды и выпивки, которые были предоставлены практически в тот-же миг. При чем пиво было налито из бочки непосредственно под стойкой.
Через час вся компания была, как выразились –бы некоторые люди, в «дребадан». Когда толстяк начал путать слова, человек сидевший за стойкой решил, что время настало.
Поднявшись, он, лавируя между снующими служанками, направился в сторону пьяной компании.
-А ну, убирайся отсюда.- Произнес он положив руку на плече одному из громил-У тебя ровно три секунды. По истечении данного времени громила с ором свалился под стол с неестественно вывернутой рукой, которой попытался скинуть ладонь подошедшего с плеча. Резкий удар сапогом заставил его замолчать.
Спокойно сев на освободившееся место, человек пристально взглянул на чуть-было не подавившегося от такой наглости толстяка.
--Дай угадаю, ты Сардон, так ?
-Допустим, а что ты за хрен с горы ? Ты совсем ошалел ? Или тебе жить надоело? Ну так это поправимо! Сейчас я тебя…
-Пасть заткни. -Человек перегнувшись через стол схватил толстяка за голову и изо всех сил приземлил лицом о столешницу. Следом достал небольшой платиновый амулет в виде двух скрещенных полумесяцев скрепленных мечем.
Появление амулета произвело ошеломительный эффект. На мгновение в притоне повисла полнейшая тишина. Затем притон опустел в течении пары мгновений. В зале остались лишь перевернутые столы и обломки оконных ставень, выломанные торопящимися покинуть зал посетителями. Через проём от выбитой двери наконец-то ворвался относительно свежий воздух. Так-же в зале остались человек и бледный как сама смерть толстяк.
-А теперь давай начнем с начала. Итак, ты-Сардон, торговец рабами. Я прав ? –ошалелый кивок –Хорошо. Значит ты знаешь зачем я пришел.
-Н-н-нн-нет.
-Не стоит со мной играть, тебя сдали. И сдали с потрохами.
-К-к-кто ? –судя по запаху толстяку срочно была нужна смена подштанников.
-Да твой подельник. Видишь-ли, люди становятся очень откровенными, когда висят вниз головой на тонкой веревке на перилах часовни над булыжным двором. Правда, веревки сейчас делать совсем разучились… Но рассказал он много интересного. Ты знаешь, что предусмотрено за продажу людей демонопоклонным и некромантским культам, ведь так ? Ну, сегодня я добрый, потому у тебя есть одна минута чтобы успеть помолиться. И советую начинать прямо сейчас.
-По-по-постой!-на толстяка было жалко смотреть-У меня есть деньги! Много денег может мы дого…
-Нет. Не договоримся.- Айвор достал из глаза толстяка рыбку метательного ножа, после чего брезгливо вытер лезвие об одежду последнего.
Бросив на стойку золотой в часть покрытия расходов на ремонт, Наказующий отправился к ближайшей часовне Майри доложить о выполнении задания.

Дорога из родового имения Гамбетов к бывшей столице заняла почти весь день. Одинокий конный путник, двигавшийся с юга, придержал свою гнедую лошадь у таверны, прилепившейся к тракту, словно кровососущее насекомое к артерии крупного зверя. С мелодичным звоном монета подлетела вверх, последний раз сверкнув в краснеющих лучах умирающего светила, и глухо шлёпнулась о выделанную кожу перчатки. Руфус Гамбет разжал ладонь и усмехнулся, глядя на порядком исцарапанный лик короля Маркуса, и перевёл взгляд на таверну. Вообще-то, он не собирался останавливаться до самого замка Кайлентор, но, приняв условия игры, виконт не намеревался жульничать. Шулерство всех мастей – это искусство, не меньшее, чем сама игра, и требует оно, в первую очередь, идеального знания правил, так что, Руфус лишь кивнул, и направил лошадь к коновязи.
- Здравствуй, уважаемый, - он обратился к старику, сидящему на скамье при входе, как к равному, решив не афишировать своё происхождение, ведь Фортуна любит тёмных лошадок. – Скажи, не ты ли хозяин трактира?
Только сейчас Гамбет обратил внимание на вывеску заведения и едва заметно кивнул, припоминая пару сплетен, что нет-нет, да и всплывали в игорных домах.

Черный кинжал с тонким лезвием смотрел острием в небо; плоская сторона клинка прильнула к бледному лбу, а столь же белые пальцы твердо держали рукоять.
– Miatei Kaellar, Sellai Quimmarol, matae verlae laora Dia…
Будь дождь или снег, жара или холод, будь он в море или на суше – каждый день в этот час Римор Фаэль’тай извлекал из полированного футляра этот кинжал, подносил его ко лбу, и негромко произносил слова родного языка. Если только не был в бою – но тогда после битвы молитва произносилась трижды.
– Mikae vallna semme, vittae sem enna vaell, mae kallen intailawe Die selle…
Этот кинжал никогда не погружался в чужую плоть; убийство молитвенным клинком для любого феалари граничило с кощунством. И все же он был остро отточен – на случай, если придется прервать жизнь хозяина… единственную жизнь, которую можно было взять этим оружием.
– Mare semne kiell-ore, lai se quida virrana, ain lai se nallna virrana…
Римор смутно ощутил, что кто-то проходит мимо, глядя удивленно; разумеется, в этих местах вряд ли часто видели феалари, занятого молитвой. И пусть Римор не снимал капюшона плаща – все равно бросивший взгляд от дороги, в поле, понял бы, что происходит нечто необычное.
Но Римору было все равно. Даже проезжай тут Первый Властитель – он бы не стал нарушать молитву ради него. Впрочем, никто из Властителей и не подумал бы вмешаться в такой момент.
Очень осторожно феалари отнял кинжал от лба; позволил себе открыть глаза и увидеть черную полированную гладь клинка. И твердо произнес последние слова молитвы, как произносил их каждый день.
– Miavana Dilae*.

Местами дорога была на удивление хорошего качества; Римор, который всегда был невысокого мнения о человеческих строителях, был вынужден признать неоспоримый факт. Радовало – что хотя бы местами, потому что феалари пришлось странствовать пешком.
Увы, добрых два месяца назад он лишился верно прослужившего ему несколько лет коня. Простая разбойничья засада – пусть и из неплохих воинов – вряд ли могла задержать пятого сына Дома Фаэль, но вот коню она стоила жизни. Новым же Римор еще не обзавелся – не мог выбрать. Те, которых ему предлагали, были достойны разве что десятника захудалого замка, а никак не феалари Серебряной крови**, и Римор предпочитал ходить пешком, нежели показаться на таком «скакуне».
Впрочем, и к пешим переходам он давно привык; та область Канфеорна, которой владел Дом Фаэль, мало подходила для конных прогулок.
От раздумий о коне Римор перешел к очередной мысленной проверке – все ли необходимое он взял с собой? Оружие – меч и кинжал, выкованные в родном Доме. Прочная сумка, где покоятся все небольшие, но чрезвычайно полезные вещи. Тело защищено кольчугой – опять-таки, канфеорнской ковки. Правда, последнюю Римор предпочитал скрывать под верхней одеждой – черной, расшитой золотыми нитями. И пусть она и привлекала внимание, когда феалари сбрасывал длинный плащ с капюшоном – но Римор скорее вдвое увеличил бы срок изгнания, чем позволил бы себе выглядеть неподобающе. Если сын Дома Фаэль ничем не будет отличаться от людей, кроме черт лица и острых ушей… нет, тогда можно сразу волосы стричь***.
Впереди показалось строение… гостиница, да. Римор наморщил лоб, припоминая, как ее называли. А, да, «Последняя свеча».
«Kamaeni chianel, – перевел про себя феалари и невольно улыбнулся. – Подобное название могло бы быть и у нас».
Как бы ее там ни называли – стоило переночевать. В замок, опасный ничуть не меньше, чем Лабиринт Орвиса, отправляться надо было только со свежими силами. Тем более, что уже вечерело.
Судя по услышанному тонким слухом "Здравствуйте, уважаемый", уже кто-то прибыл; Римор припомнил, что его обогнал всадник.
И сам шагнул во двор, убедившись в своей правоте - увидев человека у дома и старика. Чуть заметно пожав плечами, Римор сбросил капюшон, открывая длинные черные волосы, четкие черты бледного лица и острые уши.

*Отец Каэллар, Звезда Бессмертия, услышь сына народа Твоего. Благослови путь мой, направь меня в мире, над которым сверкают Твои звезды. Дай мне прожить жизнь, как я желаю того, и как я заслуживаю того.
Благодарю тебя.
**Члены правящей семьи Первого Дома называются Звездной кровью. Второго, Третьего и Четвертого – Золотой. Пятого, Шестого, Седьмого и Восьмого – Серебряной. С Девятого по Двенадцатый – Стальной. Тринадцатого – Огненной.
***У феалари длинные волосы считаются признаком красоты и чистой крови. Короткая стрижка или бритая голова – лишь у рабов или слуг самой низшей ступени; облысение вызывает большее сочувствие, нежели потеря руки или глаза. Ну а насильственно постричь кого-либо – значит, подвергнуть великому позору.

Дорога легко ложилась под конские копыта, чёткий и ритмичный перестук которых почти убаюкивал. Одно "но" - ездить верхом Клио не привыкла, а точнее, в седле она была всего-то второй или третий раз в жизни, от чего к концу дня ныла буквально каждая мышца, в некоторой степени спасали только предыдущие годы тренировок.
Солнце почти скатилось к линии горизонта, когда показалась наконец вывеска трактира - "Последняя свеча", о котором, как и о его владельце, танцовщица много слышала. Поговаривали, что тот наживался на путниках не самыми честными способами, да что, страшно подумать, собственную жену со свету сжил... Впрочем, люди много чего говорят - только слушать меньше надо, это Клио знала по собственному опыту. Уму непостижимо, как скоро лишь одно, но брошенное в благодатную почву слово обрастёт такими подробностями, что диву даёшься, откуда у людей фантазия берётся?
Сам трактир оказался вполне обычным, не лучше и не хуже тех, где ей приходилось бывать. Добротный дом, конюшня, кузница. Самое оно для отправляющихся в последний путь спасителей отечества, и название под стать. У входа старик, судя по всему, хозяин заведения, выпускал в небо кольца дыма, лёгкими перышками несшиеся ввысь и теряющиеся среди красных закатных облаков. Как видно, Клио была сегодня далеко не единственной гостьей - у крыльца стояли ещё двое мужчин, один из которых только что поприветствовал трактирщика.
У края дороги Клио спешилась одним прыжком, на который флегматичная соловая кобыла, уже пощипывающая куст на обочине, даже не обратила внимания.
Ведя под уздцы лошадь, во двор таверны вошла невысокая смуглая девушка. Длинные каштановые волосы заплетены в косы, слегка растрепавшиеся в дороге, неброская одежда в бежево-коричневой гамме, и в каждом движении - кошачья грация. По усталому лицу скользнула тень улыбки, когда танцовщица кивнула старику со словами:
- Добрый вечер.

Острый слух сулит долгую жизнь любому игроку, но куда ценнее умение затылком чувствовать то, как меняется атмосфера, вокруг, когда на костях выпадают Глаза Эгрота. Руфус обладал этим умением в полной мере, а потому, как только зашелестела сзади одежда, нет, чуть раньше, когда волоски у него на шее встали дыбом, молодой дворянин обернулся, чтобы увидеть весьма странно выглядящего путника.
До виконта доходили рассказы о феалари, он даже видел в родовой библиотеке гравюру с портретом одного из них, давнего друга семьи, но чтобы вот так, в первй день Игры столкнуться с одним из детей этого народа? Аверс!
Подобная реакция людей Римору была знакома, и уже не удивляла. Иногда - даже и не раздражала; тем более, что сейчас человек, похоже, лишь поразился - но не был ни очарован, ни испуган.
Обе эти реакции тоже были феалари хорошо знакомы.
Римор окинул обоих коротким взглядом. Старик - похоже, постоянный житель гостиницы. Молодой - явно не из простолюдинов, более высокого рода, пусть далеко и не такого высокого, как дети Домов. В любом случае, стоит проявить вежливость.
- Римор Фаэль'тай, - коротко представился феалари. Требуемый церемониал называния имени он сократил до минимума - как полагалось при разговоре с ино- и траворожденными*.
- Руфус Гамбет, к вашим услугам, - представился виконт, словно при знакомстве с аристократом равного или высшего ранга. Скрывать своё достоинство он вовсе не собирался, как, впрочем, и привлекать к себе внимание великосветскими замашками.
Голос человека не дрожал, и это Римору понравилось; он слишком часто видел иные варианты. Хотя употребленная им формула заставила бровь феалари чуть дернуться.
- Не стоит предлагать услуги, если не собираетесь их оказывать на самом деле, - посоветовал он. Человеческая манера речи по-прежнему казалась престранной, несмотря даже на сорок лет, восемь месяцев, шестнадцать дней и семнадцать часов, проведенные среди них.
- Считайте это данью вежливости, - Руфус отвесил неглубокий "поклон вежливости", придавая речи нужный оттенок. - У разных народов, как вы наверняка знаете, разные обычае, уважаемый Римор Фаэль'тай, и каждый следует своим, находясь в пути.
- Несомненно, - Римор ответил жестом феалари - коснувшись лба и позволив руке соскользнуть к груди по пряди волос мимо виска. - Говорят, что любое непонимание возникает при столкновении обычаев.
Некстати вспомнилось удивленно-веселое: "Если у вас так следят за каждым словом, то как же вы ругаетесь?". Римор еле заметно дернул кончиком уха, отгоняя непрошеный образ.
- Судя по месту нашей встречи, вы тоже направляетесь за туманы?
- Я держу путь в замок Кайлентор, - беседовать, да что там, просто наблюдать за феалари, было весьма интересным занятием. Руфус по зарождающейся привычке неуловимо быстро подбросил и тут же поймал монету, глядя, как Римор пошевеливает ухом или как елеуловимо меняется выражение его лица при разговоре. - Вы, полагаю, тоже?
- Это нетрудно заключить, не так ли? Полагаю, не я первый туда отправляюсь.
Сверкнувшая монета заставила Римора улыбнуться - самым краешком губ. Феалари в слепой случай не верили, передавая свою судьбу в руки Кеаллара, под свет звездных глаз Его. Но могли понять чужое стремление к подобным решениям; сам Римор давно уже с этим свыкся.
- И, вполне вероятно, появятся еще и другие.
Видимо, Фортуна людей или Кеаллар феалари решили проявить воспетое в веках чувство юмора, потому что, стоило Римору закончить, как сзади раздался перестук копыти усталый девиичий голос:
- Добрый вечер.
Руфус глянул поверх плеча высокого феалари и прищурился.
- Видимо, вы правы, уважаемый! - прокомментировал он увиденное и подбросил монету. Реверс. – Действительно, добрый! – ответил Гамбет девушке и наклонил голову в знак приветствия.
- Ох ты батюшки, неужто вы все в кайлентские туманы нацелились, господа хорошие?! - привычная манера говорить и звякнувшая золотой монетой в голове мысль отвлекла Ганса от созерцания и своих уже состоявшихся, и ещё только подъехавших гостей. Первый же взгляд, брошенный на эльфа и человека, предельно чётко определил их благосостояние. "Хорошо заплатят". - Не ходили бы вы туда, господа! Гиблое, гнилое место, да прости меня Аэлар. ну да кто я вам, чтоб советовать? Меня Гансом зовут, все старым прозывают, сами знаете небось - про "Свечу"-то мою вооон какая слава идёт! Ну да коли что дурное болтают - так вы не верьте, последнее доброе место при Кайленте старом - у меня, у старого Ганса! Милости прошу! И вас, сударыня, тоже, - запоздало додумавшись встать, Ганс откашлялся, прочищая горло, и согнулся в приглашающем жесте, пряча в бороде довольную ухмылку.
*Инорожденными феалари называют всех представителей иных народов. Траворожденными - всех, кто по происхождению существенно ниже их.

(с V-Z и Скорпионом)

Сегодня был первый день тяжелого похмелья после целой недели беспробудных поминок по усопшим родителям. Где он пил, с кем и что именно, Аридел уже не помнил: кажется, только твердил всем подряд, что ему нужно в замок и непременно в «свечу». Павшая, последняя, паршивая или поздняя – варианты менялись от кружке к кружке, но раз сейчас он все же сидел за столом, значит те, с кем он пил, его поняли.
Лучше бы, конечно, его не поняли, а посадили на первый попавшийся наемный экипаж и отправили домой. Теперь, вдоволь оплакав родителей, Аридел свой дом уже не считал склепом. Напротив, там была мягкая постель и любимая подушка, набитая гречишной шелухой, а деревянная поверхность стола, как не крути, здоровому и комфортному сну не способствует.
Все еще с трудом соображая, спит он или уже нет, художник-неудачник слушал разговор трактирщика с приезжими. И говорили они про все тот же замок, будь он трижды проклят.
В голове у Аридела шумело, в висках стреляло, а нижняя челюсть болела нестерпимо. И не нужно быть оракулом, чтобы догадаться, какой сочный синяк сейчас красуется на его лице, а может быть даже не один.
С трудом сдерживаясь, чтобы не сползти под стол, Аридел Соур постарался устроится поудобнее, чтобы поспать еще хотя бы немного.

(Вуззль и ее персональный невроз Черон - восхитительнейший из всех возможных неврозов)

Тонкие ниточки, врастающие в ноздри - огонек едва заметной щекотной боли, которая сразу же исчезает. Шепот - и пальцы отказываются гнуться, руки сами собой тянутся к холодной земле, черпая горсти; беззвучный крик - судорога скручивает спину вдоль, свивая узлом, заставляя заходиться в танце...
Я есть!
Эта странная легкость и одновременно тяжелое, невероятно гнетущее ощущение непринадлежности собственному телу - рвется, сжимается в комок, будто тесто, игнорируя соединения костей, выворачивается наизнанку, заходится стоном будто бы всей кожей...
Я здесь, я здесь, я существую, ты - это я, ты мой, твоя плоть, твоя кость, кровь, твой запах и мысли...
Хальк в ужасе зажимает ладонями уши – словно это может чем-то помочь. Словно можно укрыться за собственными руками от голоса внутри, от самого себя. А голос звучит, звучит, колоколом отдается в голове – гулким медным колоколом. На каждый удар его отзывается стоном все естество, после каждого удара разносится по телу болезненное эхо.
- Здесь никого нет! – кричит Хальк, и крик тонет в вязком тумане, словно в густом киселе. Становится тихим, безжизненным, почти неразличимым – где ему тягаться с колоколами…
Тише, успокаивает звон, отдающийся в висках. Тысячи древних языков просыпаются в его ушах, гневно читают молитвы и речи, пока не гаснут, сливаясь в один пронзительно-страшный шепчущий голосок, царапающий по стеклу.
Бежать! - вспыхивает огнем в глазах; это тот, кто был прикован к земле, жаждет ощутить вкус боли и изо всех сил рвет туго натянутые струны тела, не беспокоясь об извлекаемой мелодии и о том, что боль эта достанется не ему, а мальчику.
Земля сама рвется из-под ног.
И Хальк бежит, мчится, летит – снова. Мчится, повинуясь приказу, отдающемуся в крови, но в то же время втайне надеясь, что от этого непонятного, страшного, что происходит сейчас с ним, можно убежать так же, как чуть раньше – от разбойников. Хрипом отзываются легкие, кажется, что там, внутри, горючая смесь вместо воздуха, и спичка уже поднесена, и течет жидкий огонь, опаляя внутренности, обжигая гортань. А ноги давно сбиты и плачут кровью, словно не по твердой земле ступают – по мелкому стеклянному крошеву. Что вокруг, что впереди – одному Аэлару ведомо. Будь там хоть бездна – не заметит мальчик, не остановится в шаге от пропасти. Так и полетит – на крыльях, что давно уже не держат.
И руки, слишком сильно стиснувшие подаренную игрушку, в страхе разжимаются.
Вслед за эйфорией приходит страх. Страх потерять, разбить, сломать и привести в негодность. Руки бережно касаются куколки, в восторге гладят ее неуклюжие деревянные ноги, которые умеют так замечательно бегать.
Кто ты?
Они мягко трогают губы, надеясь прикосновением заставить деревянного человечка говорить.
Ты останешься со мной, полюбишь меня, согреешь меня? Выпей глоток тумана и мы навсегда будем вместе... тебе не придется больше убегать, только догонять, догонять, догонять - а мне не придется больше умирать, только - жить!..
- Я сошел с ума… - слова падают мертвыми бабочками, кружатся и тают, не долетев до земли. – Я сошел с ума!
Хальк мотает головой – из стороны в сторону, отчаянно, резко. До хруста в шейных позвонках – лишь бы прогнать, вытрясти из себя чуждое существо, так ловко управляющееся с измученным телом. Спутанные волосы летят по щекам - легко, будто метелки терпкой полыни, но исцарапанную кожу саднит, как от злых хлестких пощечин.
- Я сошел с ума… - горькие слезы, горькая кровь на губах, горький шепот.
Нотка удивления сменяется взрывом гнева. Мягкие пальцы вдруг становятся острыми-острыми, выпуская кривые когти с зазубринами и прорастая болью из тела - стой! Существо, забавляющееся с мальчиком, знает только один способ даровать умиротворение - ударить и затем оставить в покое.
Ну же!
Вспышка отпускает, и на Халька словно падает с его собственных плеч рухнувшая гора - так хорошо, так пусто, так безвольно, как будто у него нет ни рук, ни ног... только голос. Его голос. Или - чужой?!
Расквитаться с обидчиками, отомстить, взобраться на гору трупов и вырвать корону из рук священника - все, и ничего не требуя взамен! Только смириться с болезненно продирающим холодком где-то в висках, и не вздрагивать от ужаса, пытаясь вытащить невидимые иголки. Ему тоже больно, он же страдает - и отчаянно льнет к теплу, в надежде согреться... отдавая в качестве дара свой холод.
Вместе с этим пониманием приходит интерес – робкий и осторожный. Потянуться, раскрыться навстречу, понять природу своей новой сущности.
- Кто ты? – и самому смешно. Дурачок, дурачок, у кого спрашиваешь? У себя же?
Глупо ожидать ответа. Нет ничего. Ничего и никого нет. И голос в голове, и холод, что разливается изнутри – просто усталость. Так хочется в это верить, так хочется закрыть глаза и погрузиться в мутную полудрему. Проснуться и увидеть – солнце. И не услышать, никогда не услышать ответа на заданный вопрос…
И постепенно из холода возникают робкие ростки тепла - должно быть, того самого обещанного солнца. Это все обман, твердят остатки здравомыслия, это ты замерз настолько, что земля кажется тебе теплой - но из тумана уже вылепляются призрачные контуры и кружат свой танец, увлекая небо вверх в головокружительном хороводе.
Все будет хорошо...
Добрые, теплые пальцы ласково держат фигурку. Иди, человечек. Найди... кого-нибудь. Таких же, как и ты. Для игры нужно много человечков...

Сон Ариделу снился скверный и сплошь состоящий из раных тварей и гадов. Будто бы попал он в такой лабиринт, где все стены из переплетенных змей да пауков, жуков да скорпионов, и на полу они и на потолке. И когда шел он по этому лабиринту под ногами что-то смачно хрустело и на голову сыпалось и за шиворотом копошилось. А он только вздрагивал от прикосновения маленьких лапок и усиков, да периодически пытался их с себя стряхнуть.
Юноша вздрогнул и проснулся, а по спине кто-то продолжал ползти, Аридел со стоном выгнулся, заламывая руку за спину, пытаясь поймать и раздавить эту гадину, но никого там не было. Это просто пот крупными холодными каплями стекал по спине.
Шум таверны больно ударил по ушам, десятки людей говорили, смеялись и эта звуковая мешанина засоряла уши и мешала думать. А нужно было больному юноше вспомнить нечто очень важное, о чем он думал во сне, но забыл проснувшись.
За соседним столиком бородатый крестьянин прикладывался к пузатой кружке с пивом и плотоядно оглядывал всех особ женского пола, от обилия выпитого его нос стал напоминал красную сливу, а глаза маслянисто блестели. Должно быть абсолютно все девушки для него сейчас были прекраснее богини.
Аридела передернуло, он сам уже очень долго выглядит, думает и смрадно воняет в точности как этот бородач. Зачем он столько пил?
Пить.
- Воды, - слабо простонал юноша в панике ища глазами официантку, - пожалуйста воды.
Собутыльники бородача что-то громко заговорили, тыча в него пальцами.
Плевать, подумал Аридел и снова беспокойно заметался взглядом по душному помещению.
Да куда же запропастились все официантки, когда они так нужны?

Солнце медленно опускалось и закат светила осталось ожидать недолго. Белый валинорский конь рысцой ступал по дороге, оглашая окрестности перезвоном колокольчиков, аккуратно вплетенных в длинную гриву. Эльфийский конь, почти что порождение магии, наделенное сознанием, когда в восприятии и понимание мира не уступает человеку. Подобные создания часто упоминаются в сказках и легендах, где они хитрят и обманывают людской род изощренными методами. Белая всадница усмехнулась, вспомнив одну из таких историй.
Сияние исходило от Белого всадника и ее скакуна. Черный плащ с символом эльфийского древа развивался на ветру за спиной. Сам мир звал ее в долину туманов, стонущий и напуганный мир. Рядом с конем бежала черная пантера. Это огромная кошка - Аштар, не глупее человека, сейчас поглядывала на леди барда, развлекая мысленным диалогом о недавно приснившемся сне. Женщина, напряженно вглядывалась в даль и легким движением руки убрала спавшую на лицо черную прядь волос.
Опустившийся золотой диск застал хрупкую и миниатюрную Ниару, с выучкой долгоживущей эльфийской расы, недалеко от "Последней свечи". Вдалеке виднелись огни таверны, когда сам воздух как будто задрожал.
- I amar prestar aen... a han nothon ne qwilith*. - Вырвалось из уст белого всадника Лирандар. Всадница остановила коня едва уловимым движением и спешилась. Она чувствовала беспокойство своего духа, заключенного в кошке.
И мир окрасился красным и фиолетовым, и багряные краски заката расцветили небо словно свеже-пролитая кровь.
Ниара сошла с дороги. Небольшая поляна, свободная от деревьев и кустарников показалась ей вполне удобным местом, чтобы переговорить с духами.
Погас последний луч солнца и мир погрузился во мрак. Валинорский скакун недовольно фыркал, когда смотрел на хранителя зеленого пламени.
- Аштар, мне нужны твои глаза. - Позвала пантеру Ас'Сарен. Она присела и взяла в ладони морду кошки. Не моргая, бард смотрела в желтые глаза своего воплощения. И грань между миром как будто размыло... между миром материальным и иным. Серые призрачные тона, постоянный шум и нашептывающий голос. Что-то гнетущее и постоянный страх, как во снах, которые заставили покинуть Дом Лирандар, сгущалось постепенно в стороне проклятого замка. Ниара перенесла свой дух ближе к таверне.
- Духи... придите ко мне, взываю к вам землей, водой, огнем и ветром. Духи...
Так могло проходить множество времени, но эльфийский бард полагалась на своих спутников, что они не позволят надолго ей остаться среди сущностей невидимого мира.
- Шшшшшссс... шшшсспра... ш.... - завывал голос ветра. - Шшшсссправед...
- Праведность? Скажи мне, ветер, и ты трава и земля, что устилает землю и забирает останки павших...
И ветер завывал о несправедливости, и трава, колыхаясь шелестела, нашептывала о несправедливости.
- Какая несправедливость? Духи, чего вы боитесь. Я зову вас, придите ко мне. И вы, деревья, почему не отвечаете белому всаднику и другу леса... Лишь шелест и тревога в вашем голосе.
От диалога Ниару отвлек толчок лошадиной головы. Глаза дрогнули и мир снова приобрел былые оттенки. Лишь чувство беспокойства не покидало эльфийского барда.
- Я целый день чувствую этот... хаос. И чем ближе, тем все страньше и страньше. - Говорила она Аштар, расхаживая по поляне так, словно была дикой кошкой в клетке. - Не все в истории короля чисто...
Всадница поднялась с травы и закрыла глаза, мысленно пытаясь почувствовать фею, которая откликнется на ее зов. - Приди ко мне...
Где бы порождение природы не пряталась, она хотела призвать ее и расспросить подробнее. Загвоздка в таком подходе была лишь в том, что эти веселые и озорные создания, просили дар за свой ответ. А страх делал их наглыми.
Ниара запрыгнула в седло валинорского скакуна, и натянула капюшон низко, чтобы нельзя было разглядеть тонких черт лица. Она продолжила путь к "Свече". И веселый перезвон огласил приближение белого всадника, сияющего в вечернем мраке. Серебряный полумесяц сверкал на груди поверх изысканно расписанной завитками эльфийской кожаной брони. Под звуки перезвона колокольчиков тихо напевала:
"Мне приснились ты и я,
Тысяча звезд освещала небо...
Я дотронулась до твоей руки, и ты ушел,
Но воспоминания о тебе все еще живут..."
Еще при приближении к "Свече" она разглядела в свете факела конюха, вглядывающегося, точно видит ангела или скорее призрака.
- Сладостной воды и легкого смеха вам. - Поприветствовала она конюшего. Расспросив о таверне и ее хозяине, Ниара оставила золотой за коня и попросила за ним особенно присмотреть. Отстегнув свои вещи от седла, она направилась внутрь. Пантера не отставала от нее ни на шаг. Эльфийские одеяния барда вот что первым делом бросалось в глаза.
Лавируя между столиками и мелькающими с подносами девушками, Ниара проследовала к барной стойке.
- Пусть горны поют о вашем заведение, уважаемый Ганс, в самом далеком эльфийском королевстве. - Произнес мелодичный голос с эльфийским акцентом, прежде чем владелец успел заговорить про Аштар. - Мне нужна комната на ночь и свежее мясо для моей пантеры. - И пока не отзвучали эти слова, она поправила капюшон, чтобы лучше можно было разглядеть черты ее лица.

* Мир изменился... я чувствую это в воздухе (эльфийский)

Испуганно, словно боясь пропустить лишний холод в трактир, скрипнула дверь, закрываясь за спиной девушки. Внутри было людно и шумно, как в любом трактире, но сейчас это было слишком - ведь не кабак в центре города, а последний уголок жизни перед проклятым Кайлентором.

Далеко, на юге, сейчас поднялось солнце...
Далеко, на юге, сейчас мелкие белые цветки облепили кисти, на которых вскоре созреют крупные бордовые ягоды.
Далеко, на юге сейчас была вся жизнь, все ошибки и недомолвки. Там кружились белые платья из паутинно-тонкого шёлка, и лёгкие шаги оставляли узор Танца на песке.

Лишь тряхнув волосами Клио отогнала видение, давно канувшее в лету и ставшее такой же сказкой, как истории о белых цаплях, некогда живших, там, где сейчас были лишь непроходимые топи и сотни безымянных могил.
Танцовщица оглядела зал, подыскивая подходящее место, и задержалась на присевшей в дальнем углу монашенке, рядом с которой ещё было свободное место. Самое оно - относительно тихо, темновато... мечта вора, усмехнулась девушка и направилась к выбранному уголку.
Лёгкий стук невысоких каблуков по дереву пола, слишком лёгкий - она могла ходить бесшумно, но сейчас это было не нужно.
- Доброй дороги, сестра. Вы не возражаете? - спросила Клио, уже бросив сумку по соседству.

Пряди тумана серыми истлевшими лентами вплетаются в пряди волос и волочатся следом. Хальк шагает – послушно, безразлично. Бесцельно. Словно марионетка, потерявшая кукловода. Нити – туманные пряди – обвисли безвольно, нет больше чутких пальцев, что сжимают вагу, что направляют, указывают путь. Порадоваться бы, да сил на радость не усталость. Безразличие. Вязкое, холодное, усталое, впору пожалеть о долгожданной тишине, позвать шепчущий голос – все легче, чем одному в молочном воздухе барахтаться.
- Эй? – робко, в пространство, словно бы и ни к кому, а для сам с собой. – Холодно тут…
Ответ приходит из глубины себя; становится уже чуть-чуть привычно, когда вибрирующий голос отзывается в костях.
- Здесь холодно... - вторит эхо откуда-то очень далеко, будто бы из-под земли. Тебе... тоже? Почему?
Вот и ответь ему, пожалуй. Почему холодно. Почему одиноко. Почему страшно. Мальчик зябко обхватывает себя руками за плечи и слепо озирается вокруг - странное все же место этот Кайлент. Вытяни руку вперед, и собственных пальцев уже не видно…
- Ну… - Хальк мельком думает, что с самим собой необязательно говорить вслух, но тишина так жадно дрожит в предвкушении звуков, так хочется разорвать эту ватную пелену хоть чем-то... Голос звучит тихо и как-то жалобно. – Ночь же. И сыро здесь. Да еще туман этот. А тебе… почему?
- Потому что я есть -, с бесконечно тянущейся заминкой отвечает голос изнутри. - Потому что земля и туман, потому что звук, дождь, тишина. Или... потому что ты? Тебе холодно... мне... я - это ты. И холодно...
- Ясно… - хотя что тут может быть ясным?..
Ветер трогает туманные ленты, что тянутся из волос – то ласково перебирая, будто струны драгоценной лютни, то резко дергая. Виски откликаются болью, такой же переменчивой: тянущее, горькое эхо вдруг взрывается огнем, пылает, пульсирует в голове и затухает, чтобы минуту спустя взорваться вновь.
- Уйдем отсюда? - и снова беспомощный взгляд по сторонам. – Где-то ведь этот туман кончается. Я точно знаю, я помню!
- Кончается? - слово звучит мертво, повисая в воздухе, словно клочья этого же самого тумана. Тот, кому принадлежит проросший сквозь Халька голос, совсем не верит в это слово. Оно для него словно не существует. - Нигде. Ничего не кончается. Будет всегда. Не уходи! - вдруг голос вспыхивает обжигающим льдом, в котором не понять, чего больше - мольбы или угрозы.
- Не уходи!.. Ты - тепло...
И хрупкие пальцы осторожно оживают в теле, готовясь грубо рвануть ниточки на себя - на случай, если куколка вздумает обрести собственную волю.
Горячим цветком – шипастой алой розой – в голове распускается боль. Что там ветер, ласкающий струны, - никогда ему не сыграть такой резкой злой мелодии, не заставить цветок боли корнями врасти в тело, стать не инородной частью, а сутью естества… Плохой музыкант ветер. Стократ талантливее тот, чью душу несет в себе Хальк, с кем, хочешь не хочешь, делить ему теперь свою жизнь.
- Не надо! – роса на щеках, соленая роса, что щиплет кожу. – Не надо! Пожалуйста... Я не уйду. Мы вместе. Там нет тумана, там тепло... Я есть хочу… Не надо…
- Вместе?..
Медленно, недоверчиво, когтистые пальцы разжимаются, давая возможность Хальку шагнуть. Тот, кто рядом, следует за ним - точно так же оступаясь, неловко передвигая окоченевшие ноги. Он догоняет. Он рвется за бредущей в сторону тумана жизнью, и все крепче стискивает ледяные объятия на горле мальчика.
Держаться. Идти, не обращая внимания на отказывающее тело...
Шаг.
И еще один, а за ним еще. Кажется, что туман подается с тихим шорохом, расступается, как складки тяжелого белого шелка, чтобы вновь сомкнуться за Хальковой спиной. И ничего не меняется вокруг – все та же муть в глазах, все тот же холодный воздух, ласкающий кожу и царапающий горло. Движения нет. Появляется отстраненная мысль, что вообще ничего больше нет, нет и не было никогда. Вся прошлая жизнь просто приснилась Хальку – от рождения и до сумасшедшей погони, а на самом деле он вечно плывет сквозь туман – замерзший, усталый, неприкаянный.
- А ты здесь откуда? – молчать становится больно, слова сами рвутся из горла.
- Я бы здесь все время - , голос уже едва слышно, так его скрывает звук шагов. - Всегда, пока были туманы, пока был холод. Я был - и меня не было. Пока не появился ты. Ты сделал все... другое. Кто ты такой?
- Я, - мальчик улыбается странному вопросу, через силу, через соленую боль в краешках потрескавшихся губ, робко и неуверенно, но все же – улыбается, - Я Хальк. Человек.
И правда – что здесь еще ответишь?
- Не так -, слышится угасающий шепот. - Ты - тепло. Ты умираешь, постоянно... ты есть и скоро закончишься. Очень скоро. И я вместе с тобой. Ты должен остаться... остановись! Не шевелись, не умирай. Ты будешь жить дольше, если замрешь...
И тело снова отказывается подчиняться. Холод, который все это время был просто чем-то, неприятно покалывающим кожу, пробирается в кости и сковывает ноги напрочь - и Хальк падает.
Падает, и улыбка оборачивается гримасой: обескровленное лицо с провалами распахнутых глаз и изломанной линией рта. Крикнуть бы, выплюнуть проклятие, но губы кривятся, не в силах выронить ни звука.
«Зачем! - молчит Хальк. – Зачем! - пальцы судорожно хватают клок пожухлой травы, - Я мог бы дойти и жить, жить, жить!»
"Нет. Ты умрешь так же, как другие, которые были раньше. Когда они пытались уйти, они падали и становились холодными... другие, но все же такие же. И ты останешься здесь".
Они стали одной намертво сжавшейся точкой, в которой пульсировало тепло.

(и, конечно, Woozzle)

"Последняя свеча"

She-fiend
От удивления Ганс едва не икнул, вовремя сдержавшись и принимая вид посолиднее - да что ж такое-то? Нет, ко всему бывал привычен старик, но чтобы в один день так много - это всё же было редкостью. И редкой возможностью срубить хороших деньжат!
- Ох, сударыня, для вас - хоть живого быка приведём, знайте только платите! Сами знаете - дело моё маленькое, трёх дочурок надобно замуж выдать, так что уж чем смогу - всем господам гостям услужу! Вон гляньте-как, какие персоны ко мне нонеча жалуют! Сейчас, сейчас всех обслужим! Комната вам будет, чистая да просторная, и мясца вашей... кошечке подыщем! Сильва! Сильва, где тебя носит - заждались вон уже! - усмехаясь, прикрикнул старикан на старшую дочь, златокосую красавицу в зелёном платье и вышитом цветами фартуке, уже бежавшую с подносом мимо какого-то молодого гуляки в сторону усевшейся особняком монахини.

Messalina
Вслед за первой девушкой, пробежавшей мимо Аридела, к столику горе-художника, кротко улыбаясь, подступила вторая - русая, синеглазая и совсем-совсем худая, словно вовек ничего не бравшая в рот. В руках у неё был большой глиняный кувшин.
- Ваша вода, прошу вас, - тихо произнесла она и, запнувшись, всё же добавила. - вам не следует столько пить. вы так только себя погубите, а вы ведь такой молодой... Простите, господин, это не моё дело.

Сигрид, Серина
- Сейчас, папа, сейчас!
Раскрасневшаяся девушка-официантка, которую хозяин постоялого двора назвал Сильвой, остановилась у столика и, вежливо кивнув только что испросившей разрешения подсесть посетительнице, обернулась к монахине:
- Чего изволите, сударыня - да осенит вас Аэлар благостным светом огня его негасимого, как и нас, смиренных детей его.

Мастер: прошу, господа, входите, рассаживайтесь!


Кайлент, в то же время

Туман. Туман живёт и умирает. Туман решает, кому жить или умереть... Да, да, он решает! Он! Он, туман, поглощающий всё, что рискнёт ворваться в Кайлент. Ну разве не он владеет здесь всем? Разве не он - судья и палач, закон и суд, смысл и суть?! Он, он, он! Только он.
Фигурка на земле. Живая. Растерянная, потерянная, затерянная... Ненужная. Бесполезная. Если только...
Туман чуть расступился, маня куда-то... словно змей, ползущий сквозь павшую на поля росу; словно удар хлыста по бледной спине городского попрошайки; словно шрам на щеке старого воина-ветерана... Дорога-рана. Дорога-приказ. Дорога, на которую нельзя не глазеть. По которой нельзя не идти. С которой не сойти, раз ступив на неё. Дорога, которая манит спасением, натягивая над бездной тонкий белый волосок...

Обменявшись еще парой вежливых слов с Гамбетом, Римор закончил беседу подходящей фразой и наконец решил дать таверне возможность проявить свое гостеприимство. К счастью, свободное место нашлось – недалеко от двери, но так, чтобы видеть вход. И не сидеть у окна; после обучения в Доме и долгих странствий место для спокойного обеда Римор выбирал уже совершенно не задумываясь.
Устроившись за столом, и убедившись, что кинжал и меч извлечь можно будет без сложностей, он оглядел тех, кто прибыл в таверну почти одновременно с ним и слегка удивился такому разнообразию.
Кто-то молодой, и явно страдающий от чрезмерного употребления вин. Римор неодобрительно поморщился – ardellee*, вечная это их проблема…
Служительница человеческих богов; к таковым феалари относился спокойно, если только они не принимались утверждать превосходство своих Покровителей над Кеалларом. Что было совершенно ни с чем не сообразно.
Девушка-ardellae, у которой, тем не менее, акцент и одежда liarikai**. Странновато. Стоит понаблюдать. Хотя бы из соображений безопасности – почему-то иногда заинтересовавшиеся лиарикай не любили феалари.
Еще одна девушка, присоединившаяся к Посвятившей***… хм, сегодня Римору определенно везло на встречи с человеческими женщинами.
Кто еще? Гном, орк… им не стоит особо уделять внимания. Kuarette****.
Отвлекшись от изучения посетителей, феалари решил, что не помешает сделать наконец заказ – и жестом поманил первую же из попавшихся ему на глаза местных девушек.
– Из еды… что там у вас имеется вкусного? Из питья – вода. Только вода.
Человеческие хмельные напитки Римор искренне ненавидел и за источник удовольствия не признавал; если ему хотелось попробовать что-то крепче воды, то на эту роль подходили лишь родные канфеорнские вина. Время от времени феалари пополнял малый запас, встречаясь с сородичами – благо Кодекс Изгнания не запрещал контакты с другими феалари вне Канфеорна.

*Ardellee – название феалари для людей, происходит от «ar-dellaeile», то есть «краткоживущие». Единственное число – «ardell» (мужской род), «ardellae» (женский).
**Liarikai – название феалари для эльфов, происходит от «liareni kaitalle», то есть «очень дальние родственники».
***Посвятившими у феалари называют служителей любых богов, то есть тех, кто посвятил им свое служение.
****Буквально и есть «не стоит внимания»; используется как презрительное замечание.

Аридел потер пальцами глаза, проверяя не налипло ли на них что-нибудь, что мешает ему видеть. Глаза были чистыми, по крайней мере на ощупь, но силуэт девушки от этого более четким не стал, более того, чем сильнее он пытался вглядеться в ее лицо, тем больнее резало глаза и громче гудело в голове.
- Спасибо.. за воду... подожди... сядь...
Юноша с трудом отодвинул стул рядом с собой и похлопал ладонью по сидению. Потом переключил свое внимание на драгоценную влагу в кувшине девушки, которую она поспешила налить в его стакан. Наверное, измотанный пустынным зноем путник не так жадно приникает к воде, как Аридел. Он пил большими глотками, фыркая и захлебываясь, проливая воду на стол и себе на колени.
Утолив жажду, горе-художник снова почувствовал к себе отвращение.
- Ты права, я зря так долго пил, презираешь меня?
Аридел поднял затуманенные глаза на девушку.

«Черная желчь, или же мелэне холе. Вот так просто, словно и не кровь в жилах, а смоляные-маслянистые сгустки, лениво так текут из одной точки в другую, наполняются мелкими-мелкими пузырьками с воздухом, которые взрываются где-то в районе сердца с неслышным уху звуком» - Четкою вязью пронеслось в голове Арсена, как только он заметил темного эльфа. Заметил и тут же забыл.
Кровь же Арсена бежала по венам быстро, судорожными толчками, гонимая часто-часто бьющимся сердцем. Которое в свою очередь подгонялось страхом.
Мысли в голову лезли дурные, нехорошие, и совершенно пошлые – но почему нет, если место в котором находится вместилище этих самых мыслей, далеко от идеала?
«Народу-то, народу… Откуда же они все берутся? Местечко-то в общем… Ах да...» - Мужчина вздрогнул, вспомнив название трактира и скосил взгляд на прибывших.
«… И все туда, все туда видимо. Ну, со мной все понятно, со мной все очень легко…» - Додумывать он не спешил, ибо стало вдруг совершенно все равно. Вслед за некоторым волнением, как это обычно бывает, пришла пора полнейшего безразличия – сердце облегченно вошло в знакомый успокаивающий ритм, а на лбу Арсена разгладилась пролегшая было глубокая морщинка.
«Ну наконец-то. Я уж было думал, что это не закончится никогда». Одним жадным глотком прикончив остатки своего пива (и поморщившись от резкого послевкусия) он поискал взглядом одну из девушек-разносчиц, что недавно так шустро лавировали от одного столика к другому. По счастью, одна из них, очень вовремя пробегала мимо Арсена, и пробежала бы возможно и дальше, если бы её не остановил негромкий оклик:
- Слушай, милейшая, не откажешь ли ты в утолении жажды, уставшему путнику?
В знак своей жажды, Арсен красноречиво помахал опустевшей кружкой.

(со Скорпионом)

- Ой, да с чего бы мне вас презирать? - испуганно пробормотала девушка. - Просто это вредно, вот и говорю так... Все ведь знают.
Юноша согласно закивал и тут же пожалел об этом, дурнота подступила к самому горлу. Возникло непреодолимое желание поспать, но если он продолжит это занятие, лежа на столе, его точно вышвырнут из этого заведения. все кругом были правы. Достаточно.
- Травка есть такая - горегляд, хорошо помогает от головной боли, у вас, случайно не найдется?
- Я могу поискать, - девушка явно терялась, не зная, как гвоорить с мучеником собственных слабостей. Смотреть на Аридела ей было больно - почти что взаправду, и жалко, конечно, тоже было... Но отец о таких людях был невысокого мнения. Впрочем...
- У вас ведь случилось что-то? Все, кто с вами выпивал, говорят, а я не слушала... Что с вами? - как можно мягче спросила Марианна.
Похмельная голова Аридела плохо соображала, кажется, только сейчас он наконец-то понял, что уже очень долго рассматривает девушку. Искреннее сочувствие украшает и сейчас ее даже худоба не портила. Простая, чистая девушка, ах как ему не хватало этой чистоты там, в академии, все сплошь жеманство и манерность.
- Горе у меня, мой дом теперь пуст, а на деревенском кладбище два свежих холмика. И растут на них белые цветы, которые так любила мама.
Голос выпивохи затих, а потом воспрял с новой силой.
- Скажи, я тут сильно шумел?
- Да нет... то есть не сильнее обычного, - чуть порозовев от смущения, улыбнулась Мари. - мы привычные. Люди тут разные, да и кабы люди. А вы теперь как же? Неужто только горе запивать?
- Нет, я здесь вообще-то не за этим, - Аридел, придавленный стыдом, опустил голову, - я собираюсь в замок Кайлентор, поискать удачи и попытать счастья.
В ответ в глазах девушки блеснул суеверный страх. Схватив Аридела за руку, она заговорила быстро-быстро - будто боялась не успеть:
- Ох, Аэлар-Всемогущий, да зачем же?! Куда вам? Никто ведь оттуда не возвращается... Пожалели бы себя, вам жить ещё, молодой вы,а тут... Страшно ведь! Я знаю, давно ещё знаю... У меня у самой там... - девушка запнулась, но всё же выговорила. -... матушка сгинула. Не ходите, не надо. Ну прошу вас...
- Шшшшш, тише, - горе-художник успокаивающе погладил ее по руке, - я вернусь, я обязательно вернусь, поищи травку, пожалуйста, голова болит просто нестерпимо.
- Хорошо... - девушка осторожно поднялась, но, прежде чем отойти, снова шепнула. - Не ходите. Никто не возвращается... Поберегите себя.
Аридел через силу улыбнулся, стараясь, чтобы это не выглядело наигранным. Никогда не думал, что сам будет писать письмо начинающееся со слов: "Если вы это читаете, значит меня уже нет в живых" но именно такое он написал неделю назад и это были самые трудные десять строк в его жизни. Ему вдруг стало важно, где будет его могила с пустым гробом и что туда положат вместо его тела. До крайней степени саможаления ему не хватало одного крошечного шажка, вот такого нежного и сочувствующего взгляда.
"Ах, красавица, я вернусь, теперь я обещаю тебе это честно"

- Я заплачу. - Со спокойно улыбкой ответила Ниара. Она оглянулась на дочь трактирщика, опытным взглядом изучая златовласую красавицу. - Режьте барана. Я долго здесь не задержусь. - Взгляд скользнул с будущей невесты и остановился на сидящем недалеко от двери эльфе.
Прикрыв плащом руку, бард уже через секунду держала увитую плющом лиру. И казалось не до конца понятным откуда она ее извлекла.
- Сообщите мне, когда мясо будет готово. - Бросила она через плечо владельцу заведения. Пальцы барда тронули струны, извлекая из инструмента более характерные для эльфийкого народа звучания. Ниара Ас'Сарен прошла в часть зала, специально свободную для выступлений. Лишь для опытного мага и колдуна было понятно что она вплетает в строки слова заклятия. И пока звучала музыка таверну оплели изнутри растения и цветы, растянулись в замысловатых узорах над головами посетителей; и росли в такт песне.
"Проклят навеки каменным сном
Замок, что выносил дерзкого сына,
Не пробудить этот мертвенный дом
И разрушеньем волшебного тына.

Верят, однако, может, и зря,
Что уж когда-нибудь это случится —
Встанет над лесом золотая заря,
И одинокий бродяга в дверь постучится..."*
Сразу же музыка изменилась и приобрела вдохновляющий оттенок, вплетая настроение в душу каждого, кто мог и желал услышать.
- Я приветствую всех собравшихся от лица Дома Лирандар и всех жителей города Парящих Башень, особенно храбрецов, которые направляются в сумрачный и опасный Кайлент! Пусть льется вино за вашу будущую славу! - Она обвела взглядом весь зал и победоносные ритмы сменили тянущие, медленные и настораживающие звуки. - Там, в туманах, куда боятся заходить даже духи, живет или существует неуспокоенно Отчаянье. Вы все слышали историю братьев, господа и дамы. Туманы Кайлента живут, как живем вы и я, но оно больше не часть, - тут Ниара сделала паузу и прошлась с видом знатока, - этого мира. И то, чем оно стало, все еще чувствует, - еще одна умелая пауза, - несправедливость.
Звуки лиры затихли и магические узоры начали медленно таять. Бард поклонилась и, жестом велев Аштар следовать за ней, направилась в свои комнаты, куда ее собиралась провести Сильва.

*Ирчиэль

"Я приветствую всех собравшихся от лица Дома Лирандар"...
На лице Римора не дрогнул ни один мускул; лишь кончик уха на мгновение задрожал.
На какое-то мгновение он почувствовал почти явную неприязнь к этой арделлэ, которая с легкостью бросается этим приветствием... в то время, как он... как он может сказать о своей принадлежности к Дому, но не смеет, не имеет права говорить от его имени!
Усилием воли феалари заставил себя успокоиться. Она тут ни при чем. Она, скорее всего, даже не узнала в нем изгнанника; откуда арделлэ разбираться в причинах, по которым покидают Канфеорн? Сердиться за фразу, на которую, судя по всему, она имеет право - недостойно будущего главы Дома.
Впрочем, даже если он не вернется - Дом Фаэль не останется без руководства. Есть ведь еще Маэри, ожидающая в Канфеорне.
При мысли о сестре Римор позволил себе легкую, почти теплую улыбку. Младшая, тонкая, хрупкая на вид... но с такой же железной волей, как и все в его семье. Римор покидал Канфеорн со спокойным сердцем именно потому что знал - Маэри удержит все, что осталось у Фаэль, и, может, даже и увеличит. А если ей будет суждено надеть звезду* - то горько просчитаются те, кто решит, будто Восьмой Дом ослаб. Потому что Маэри Фаэль'кен** никогда не позволит никому влиять на себя.
Истинная феалари. Истинная Фаэль.
Римор задумчиво проводил взглядом девушку и ее зверя. Хороший спутник; жаль, что канфеорнские звери плохо себя чувствуют за пределами родной земли... если не считать зверей Дома Арлек, но они-то в этом мастера.
Определенно, к ней стоит присмотреться.

*Надеть звезду - то есть надеть венец со звездой, символ главы Дома.
**У правящих семей феалари к названию дома прибавляется постфикс, обозначающий степень их старшинства в семье. Глава Дома именуется без него.

C Genazi

Вскоре Ниара спустилась в зал, видимо оставив пантеру в комнате, дабы не случилось чего-то непоправимого. Еще в зале она заметила человека, чье выражение лица являло собой холодную маску апатии. Это было довольно странно, потому что людей и нелюдей сюда двигало если не что-то общее, то чувство.
Женщина подошла ближе и придвинула свободный стул с ближайшего столика.
- Не против, если я вам составлю компанию? Мое имя Ниара Ас'Сарен.
На появление девушки, Арсен отреагировал на удивление спокойно – не то что бы он совершенно расслабился, но почему-то сия персона не вызывала у него особой настороженности. По крайней мере, пока.
Тем не менее, желания с кем-либо говорить он не испытывал, и смерив новоявленного (равно как и нежданного) собеседника внимательным взглядом, он с некоторое долей задумчивости пробормотал:
- Не занято, разумеется. Но, прошу меня простить, здесь полно мест, где не занято точно таким образом…
Он кивнул в сторону соседнего столика, где самым наглым образом спало нечто напоминающее борова, вставшего на задние лапы. Вполне возможно, это даже был человек.
- В любом случае… - Так и не закончив предложение, он внезапно нахмурился, что-то усиленно вспоминая. – Стойте. Как вы сказали вас зовут?
Женщина встала в разворот к предполагаемому собеседнику и проследила взглядом до ближайшего стола. Она бы могла назвать это отвратительным зрелищем, потому сама стремилась сохранить как можно меньше человеческого в себе.
- Ниара Ас'Сарен, - с улыбкой снова обернулась она к вопрошавшему. - Возможно, вы слышали обо мне что-то. Я довольно известный менестрель и сказитель. А как ваше имя сударь? - Она все же присела за стол.
- Менестрель и сказитель. Надо же, - С легкой насмешкой в голосе произнес мужчина, прищурившись. – Должно быть, те люди, которые знают вас исключительно с этой стороны, были бы удивлены, услышав про ваши таланты в дисциплинах отличных от исполнения песен.
Сказав это, Арсен на некоторое время замолчал, словно бы собираясь с мыслями. Появление подобной личности в таком месте не вызывало удивления, но все равно, стоило бы обдумать тактику поведения с человеком, что носит титул «вестник духов».
- Что же, приятно видеть вас воочию. А что до меня… Мое имя Арсен Даплфест. Не ройтесь в памяти, я не особо знаменит в каких бы то ни было кругах. Род моей деятельности не представляет какого-либо интереса, я… Просто странствующий ученый. Ну, или нечто вроде этого. Но вернемся к вам. Что привлекло вас в такое место? Неужели закончился материал для новых песен?
- Мои другие деяния остались людьми незамеченными. Среди же эльфов у меня иная слава, - очень дипломатично произнесла Ниара.
- И материал для песен, - она улыбнулась, разведя руками, потому как не собиралась ущемлять свою принадлежность к Певцам Искусства, - и интерес. Когда-то я видела... нечто похожее. Не так давно. - Она стала серьезнее и менее радостной. - Вы не против, если я закурю? Тогда мне будет проще рассказывать эту историю.
- О, не стесняйтесь, - Арсен пожал плечами. – Это место и так наполнено разнообразными запахами. Табак ничего особо не изменит. Так что же насчет вашей истории?
- Благодарю.
Она достала из внутреннего кармана плаща сигарету и золотую зажигалку, украшенную синим огнем. Знающий бы сразу определил по драгоценному пламени, что это символ Дома Лирандар. Ниара непривычно для красивых и изящных женщин сильно затянулась и выдохнула в сторону струю дыма. Ей всегда хотелось закурить, когда она сильно нервничала.
- Мы, я и мои друзья, когда-то были отрядом наемников в Ауире. Тогда нас нанял очень богатый и благородный дом, - она позволила лучам факелов и ламп сверкнуть в гранях зеленого камня, чтобы дать понять собеседнику о ком шла речь, а потом снова спрятала ее в складках. - Мы не ожидали встретить там то, что сейчас вокруг Кайлента. Едва выбрались оттуда, хотя все должны были умереть там. Но в деревне было Истинное Зло, а здесь все не так. Одним из моих друзей на тот момент был карнатский некромант. - Еще одна затяжка. - Вместе с ним мы обнаружили то, что жило в тумане и то, что оставалось давно забытым. И это давно забытое оставили друиды. Но дело в другом. В моем случае был виноват жрец Аэлара, который добрался до тайн друидов в недрах земли. А в нашем случае все не до конца ясно. - Она понизила голос и подалась вперед. - Что вы думаете о истории Кайлента?
Вопрос Ниары в некоторой степени загнал Арсена в тупик. По хорошему, выяснить что именно, вследствие чего и каким образом случилось несчастье в Кайленте – и было целью Даплфеста. А на основании малопонятных и противоречащих друг другу слухов сделать продуктивный вывод было просто невозможно.
- Как менестрель, вам наверняка известна история этого места. Красивая, хоть и слегка мрачноватая сказка про двух братьев-принцев, убийство, неразделенную любовь и предательство. Мне бы и хотелось бы исходить из того, что это дух неупокоенного Малуса, но это было бы слишком… Похожим на легенду.
Последние три слова Даплфест произнес с нескрываемым отвращением, а затем, будто опомнившись, продолжил:
- Нет, не поймите меня превратно, я ничего не имею против легенд. Ровно до тех пор, пока они не пытаются превратиться в жизнь. Что до причин и следствий, то слишком уж много скрыто и неизвестно. Собаки и кошки, а также прочая живность покинувшая Кайлентор в один прекрасный день – кажется сомнительным как минимум. Ни разу я еще не слышал достоверных сведений о подобных явлениях. Скорее, это просто украшательство для пущего ужаса. А вот упоминание духов умерших меня несколько… Заинтересовало.
Арсен вздохнул и прикрыл глаза. Некоторое время он молчал, а затем продолжил, медленно, будто подбирая каждое слово:
- Духи, призраки… Просто так они не появляются, это понятно и так. Чаще всего, нужно применение кое-каких сил, для того, чтобы превратить определенное место в клетку для неупокоенных. Эмоция или предмет, а также большое количество магии. Возникновение подобной ситуации просто из-за природы места – едва ли. Это… Некое событие, какой-то катализатор. Логично было бы считать, что уничтожив данный катализатор можно развеять и туманы и прочие неприятности… Когда-то давно я читал легенду, рассказывающую о магическом посохе Инфернис Энтернум… Там было… нечто похожее. Но это не так важно, как мне кажется.
Мужчина открыл глаза и развел руками:
- В сущности, ничего нового я вам не открыл.
- Духи везде, Арсен. Я могу вас называть по имени? Они и сейчас вокруг нас. – Она говорила это тихо и спокойно, чтобы не сойти за сумасшедшую. Люди всегда с трудом воспринимали ее дар. – но вы правы, чтобы возникло что-то столь коварное, вбирающее в себя, нужно не просто Быть для них. Мы же не знаем подробностей королевской истории. Там могло участвовать и другое лицо. Ведь как хорошо получается. Замок и столица в тумане, а счастливые молодожены в новом граде. Я могу вам сказать… духи не хотят приближаться к Кайленту. А животные ушли, потому что видят и могут с ними общаться.
А знаете… вы мне нравитесь. Не смотря на ваше отношение к легендам и сказаниям. – Она затушила недокуренную сигарету.

Радость, отразившуюся на лице сестры нельзя было назвать неискренней.. Скорее, нездешней, какой-то чужой. С другой стороны, глупо было ожидать от человека, полностью посвятившего себя богам приземлённых чувств. Любить всех - значит не любить никого.
Танцовщица дождалась, пока она закончит говорить с девушкой, кажется, Сильвой, и сама обратилась к последней:
- Мне нужна комната на ночь, корм для лошади... и просто квас.
Клио практически никогда не ела вечером, с её распорядком жизни ужин приходился на раннее утро и медленно перетекал в завтрак, а дневные часы сна вполне компенсировали долгие ночи бодрствования. Сейчас, с непривычки проведя всю светлую половину суток в седле, она почти валилась с ног, хотя точно знала, что в вряд ли заснёт намного раньше, чем первые лучи солнца заглянут в окно. Похоже, до Туманов придётся успеть изменить своим привычкам, иначе маловероятная возможность выжить грозит стать совершенно призрачной.
От размышлений её отвлекли звуки музыки, реакция на которые то ли была врождённой, то ли вошла в привычку так давно и прочно, что ничего другого просто не могло бы прийти в голову. Поймать ритм, увидеть узор - несколько мгновений, но в такие моменты взгляд Клио обычно стекленели. Голос, вплетавший слова в мелодию, звучал поначалу будто из далека и вернул девушку в реальность. Да и говорить девушка умела на славу, чётко выдерживая паузы, повышая и понижая тон по необходимости. Клио вслушивалась, буквально насквозь чувствуя настроение, которое сложно было описать словами.

c Cериной

"Я вижу тебя что-то интересует?" - Услышала танцовщица в своей голове. В этот момент Ниара задала точно такой же странный вопрос Арсену. "Ты видишь меня? Иди к нам. Будет и вино и музыка и приятные разговоры" - Закончила сообщение леди-бард.

- Я вижу тебя что-то интересует? - услышала танцовщица уже наяву. Девушка неуверенно поднялась и направилась в сторону говорившей.

Наблюдать реакцию Арсена было как минимум интересно. - А, вот и ты. Присаживайся. - Предложила бард, указывая на уже приготовленный для будущей знакомой стул. - Мое имя Ниара Ас'Сарен. А это Арсен Даплфест.

Танцовщица легко кивнула, отвечая ни приветствие.
- Меня зовут Клио. Чем обязана такому вниманию?
- Внимание достойное вашей персоны, сеньорита. - Ниара улыбнулась. - Я не буду гениальной, если скажу, что мы все собрались тут с одной целью. Идти в проклятый замок. И по опыту я знаю, что нам лучше идти в месте. Как такое вам предложение? Если вы не можете принять его сейчас, то расскажу вам, почему именно со мной вы должны идти.

- Не стоит, я вполне могу оценить разницу в шансах между таким путешествием в одиночку и в компании, - девушка вернула улыбку собеседнице. - Таким образом, я принимаю ваше предложение. - Клио улыбнулась ещё раз, уже намного теплее.

- Что ж... в любом случае, я должна вам сказать. Я вестник духов. И прежде чем мы отправимся в замок, мне бы хотелось знать о вас больше. Но не сейчас. - Она подозвала девушку, чтобы та принесла ей бутылку вина. - Сейчас у меня другие планы... в том числе и на вас. - Тон голоса стал заговорщицким. - Мы должны узнать кое-что у Ганса. Точнее узнать о вернувшихся из Кайлента. Вы ведь слышали о них?

- Ну кто же не слышал.. Хотя верить тем сплетням, что ходят в городах. Хотя, вы правы, если уж кто-то и знает правду, хотя бы частично, то это Ганс, - Клио говорила негромко, ровно так, чтобы звук не ушёл дальше одного столика.

- Правда дело поправимое, - в некоторым весельем в глазах произнесла Ниара. - Меня больше интересует был ли сам Ганс в городе. Это опасное место и обитающая там сила может нас запутать. Сейчас главное знать что и где расположено за его стенами. Духи могут обманывать даже меня, но обмануть себя в точных знаниях это уже сложно. Начнем в четыре утра - воровское время.

(Совместно с Архоном)

-Лорд Майри, даруй нам силу своего беспристрастия, дабы мы могли выносить мудрые и справедливые суждения, и отвагу, чтоб могли мы противостоять тьме как внешней, так и той, что внутри нас…
Айвор сидел на одной из скамей храма и ждал окончания молитвы, попутно рассматривая фрески и витражи зала.
Храм Майри, в отличии от храмов других богов, не выделялся ни богатым убранством, ни необычной архитектурой. Вместо огромных статуй стояла одна - изображающая человеческую фигуру в сером плаще и с лицом всегда закрытым низко опущенным капюшоном. У беспристрастия не было своего лица. В правой руке божество держало меч, а в левой - чернильницу с пером. Майри был всегда готов вынести суждение и покарать виновного. Фресок также было меньше чем везде, и в основном они изображали битвы членов ордена Наказующих с армиями демонов и подобной им жути.
Молитва кончилась, и монахи начали расходиться по своим делам, а настоятель жестом позвал Айвора за собой на улицу. Выйдя из монастыря, они немного прошли в молчании, до тех пор, пока не достигли длинной платановой аллеи. Там настоятель наконец заговорил.
- Твоё задание ?
- Выполнено, лорд. Сардон ответил за свои земные прегрешения, и теперь будет держать ответ перед самим Майри.- Айвор благочестиво склонил голову.
- Иного мы от тебя и не ждали, брат мой. Впрочем, готов утверждать, даже не увидев произошедшего - твоё появление запомнили надолго. Ты ведь явно не постеснялся в средствах, я прав? - сходу было непонятно, осуждает настоятель своего собрата или хвалит. Одно было очевидным – любопытство.
- Не было ничего необычного… Во всяком случае крови невинных пролито не было… Больше чем нужно, во всяком случае… Правда, назвать весь сброд невинными можно только с огромной натяжкой. Я считаю, что стоит указать на подобные просчеты капитанам городской стражи. Подумать только, эта жирная свинья даже не оценила моего жеста. Я дал ему целую минуту чтобы подготовить душу, а он начал сулить мне деньги-на лице Айвора промелькнула холодная усмешка.
- Как будто нам нужны деньги. Нет, воистину Аэлар даровал Майри мало власти - будь иначе, справедливость уже торжествовала на земле, - печально вздохнул настоятель. - но Огненноносный слишком любит жизнь и всех, кому даровал её. Но в мудрости своей он дал одному из своих сыновей власть видеть несправедливость, судить обвинённого и карать виновного. Скажи, брат мой, давно ли ты прибыл в наш город?
-Вчера ночью. Когда я доложил о выполнении задания, мне передали этот сверток – Айвор протянул настоятелю перехваченный льняной ниткой свиток – В нём вы приказывали срочно прибыть сюда. Что-нибудь произошло?
- Произошло. Не знаю, брат мой, как ты к этому отнесёшься. ты знаешь, мы всегда ценили тебя за храбрость и искреннюю верность делу Майри. таких бойцов, как ты - не найти. ты неподкупен, как и все мы. ты неустрашим, как большинство из нас. Но в то же время - ты неистов, как немногие среди наших братьев. Сам посуди, брат мой... Это - меч о двух гранях, и риск порезаться велик. А посему, - настоятель воздел длань к небу, словно готовился прочитать очередную проповедь - по воле владык Ордена и самого Майри твоё имя была названо, когда Орден избирал нового Посланника. Такова судьба и священная воля справедливости, брат мой. Будешь ли ты покорен ей?
Айвор на несколько секунд остановился, и начал пристально рассматривать гравий у себя под ногами. Потом поднял взгляд. Любой нормальный человек, окажись он рядом, в ужасе сбежал-бы от одного вида его ухмылки.
- Я и помыслить не мог, что мне будет оказана подобная честь. Даже моей наглости не хватало на то, чтобы попросить позволения выжечь это гнездо тьмы до самых костей земли. А теперь вы говорите, что сам Майри повелевает мне это. Я приложу все усилия, чтобы его воля осуществилась, и горе тем, кто встанет у меня на пути.
- Иного мы и не ждали от тебя, брат мой, - настоятель улыбнулся, но в глазах его промелькнула тревога. Этот служитель Майри с каждым днём нравился своему брату всё меньше - слишком многого он хотел даже от Того,кто знает истину. Слишком многого. Больше, чем жрецы Майри могли даровать служителю, обнажившему меч правосудия.
- Когда ты сможешь отбыть на святое дело, брат-Посланник?
- Я выеду сегодня - же вечером и через два, максимум два с половиной дня буду там. Да свершиться правосудие Именем Его.
-Да свершиться. – Пробормотал настоятель в след Айвору.

События, только что неторопливо тянувшиеся вялой игрой осторожных картёжников, рванули вперёд на максимальной скорости, сплелись и завертелись лихой монетой. Кто-то, кто знал Руфуса лишь как игрока, мог бы предположить, что молодой дворянин немедля направиться к игрокам в кости, но он бы ошибся. Равнодушный взгляд профессионала, которому попросту скучно вмешиваться в возню новичков - вот всё, чего удостоились гном и орк, когда Гамбет проходил мимо них в поисках подходящего места. В тавернах, трактирах, харчевнях и прочих едально-питейных заведениях, далеко не всегда соответствующих своим названиям, он бывал довольно таки часто, и уже привык к атмосфере и калейдоскопу событий, внимание не рассредотачивалось, отступая под ударами окружающей действительности, а избирательно выхватывало отдельных персонажей и образов: монашка, молодой человек, что называется, со следами вчерашнего порока на лице, бард, тут же сделавший всё, чтобы привлечь всеобщее внимание к своей персоне, золотоволосая красавица... Всё это было уже видано и не раз, и не слишком интересно. Руфус потолкался в зале некоторое время, а потом, заметив уже знакомого феалари, сидящего за одним из столов, подбросил монетку. Аверс.
Гамбет улыбнулся и направился к Римору, огибая столы, стулья и окружающих.
- Не возражаете, если я присоединюсь к вам, уважаемый? - спросил он, вежливо подходя спереди.

- Не возражаю, - Римор повел рукой, приглашая садиться. Он начинал чувствовать себя каким-то островом в океане бесед, как говорили в Канфеорне, и собеседник (тем более в определенной степени высокородный) был весьма кстати.
Тем более, что, как феалари смог расслышать, некоторые из посетителей уже начали заниматься весьма логичным и правильным делом - подбирать спутников для путешествия в Кайлентор. Вот только, по мнению Римора, бард неправильно выбрала - впечатления выносливого бойца ее собеседница не производила.
А вот Гамбет вполне мог стать ценным спутником.
- Вижу, некоторые уже договариваются, - заметил Римор, кивнув на соседние столики.

Мягкие белые длани касаются лица – осторожно, ласково, будто пальцы девы, склонившейся над постелью умирающего возлюбленного. Лоб, густые брови, ссадина на виске... Пальцы льнут к щеке, мимоходом трогают обветренные губы и скользят вниз, вдоль шеи. Застывают, прижав пульсирующую жилку над ключицей, стремясь запомнить сбивающийся ритм, запомнить, чтобы навеки сохранить в себе. И двигаются дальше - в распахнутый ворот рубахи, к самому сердцу.
Поднимайся, мальчик. Поднимайся, взгляни, какой царский подарок приготовил тебе проклятый Кайлент. Сердце застывает от нежности этих холодных рук, сердце не хочет биться, оно устало, оно болит, оно исполосовано когтями – когтями той самой девы.
По телу проходит судорога – мучительной волной скручивает нутро, растекается по конечностям, вздергивает голову и вновь швыряет ее оземь.
Хрип? Мычание? Стон? В звуке, рвущемся из сведенного горла, нет ничего человеческого – так мог бы проклинать бездушное небо зверь, попавший в капкан. Горестно, бездумно, мучаясь от боли в искалеченной лапе, зная – помощи не будет. Неоткуда ждать помощи, когда сама судьба щерится стальными челюстями.
Мальчик открывает глаза и равнодушно смотрит перед собой. Неба нет. Нет звезд, нет рваных туч, несущих косые дожи, – ночь укутана молочной дымкой. И тишина – вокруг и внутри.
Дрожь в пальцах. Тонкая мальчишеская ладонь вжимается в землю: чтобы встать, нужна опора. Дрожь в коленях. Удержаться на ногах, когда позади многие мили, свитые в тугой хлыст погонщика, не так-то просто. Дрожь в самой душе. Голос… исчез? Или затаился, выжидает удобного момента, чтобы вновь растоптать его, Хальберга, чаяния?
А впереди – дорога. Разрыв в упругой плоти тумана, его не было, не было, не было! - Хальк помнит наверняка. Но теперь он есть, и дрожь души становится сладкой, предвкушающей, надежда вибрирует высокой струной, рождая звонкие отголоски внутри. Чем истребить веру в лучший исход в сердце мальчишки, которому нет еще и четырнадцати? Ничем. Разве что смерть оборвет этот аккорд – вместе с биением пульса. Но смерть медлит – мальчик еще не готов. Мальчик еще цепляется за этот мир, повисший в белесой паутине, мальчик зубами вгрызается в существование, он готов делить самого себя с этим туманом, с обжигающе холодным существом внутри себя, со змеиным этим шепотом – лишь бы жить. Мальчик верит – стоит вырваться за пределы проклятого города, и все станет как раньше. Сердце застучит неистово и жадно, кровь быстрее побежит по венам, растопит тонкие иглы льда, уже готовые сковать члены. Вернется прежняя жизнь, в которой всего-то и забот – раздобыть кусок хлеба да выбрать для ночлега место посуше. И никогда впредь с ним не случится ничего плохого, ведь должна же быть хоть какая-то справедливость в этом мире?
Хальк верит.
Дорога ластится к ногам потерявшейся кошкой.
Мальчик идет вперед, и не чувствует сопротивления. Ему не препятствуют - пока.

(В ожидании невроза)

С Сериной и Скорпионом

- Сильва, Сильва! Еще вина! - когда девушка подошла, Ниара подставила бокал. - Позови своего отца. У нас к нему важное дело.
- Ой, минутку! Джезза, Джезза! Где тебя носило, негодница?!
Только что вбежавшая на порог девчушка лет пятнадцати, синеглазая, светловолосая и босая, залилась краской, при свете зажжённых факелов -даже как будто ярче.
- Сиси, я... Прости,я заигралась!
- Ну что с тобой сделать, заноза? - усмехнулась старшая. - Принеси заказ госпоже священнице. Ей овощей, грибной подливки с картошкой и квасу! Быстрее давай!
- Бегу-бегу! - девочка вихрем пронеслась мимо сестры, едва не посшибав всё вокруг.
- Ждите, - не переставая улыбаться, кивнула Сильва и, как ни в чём не бывало, побежала к следующему столику...
Не прошло и десяти минут, как старый Ганс, довольно потирая руки, примостился к новым гостям.
- Эх, народу-то! Я гостям всегда рад! - громко гаркнул он и незаметно подмигнул Ниаре и примкнувшим к ней путникам.
Путники терпеливо ждали.
- Дочь сказала - у вас ко мне дело, - переходя на шёпот, промолвил Ганс. - К старому Гансу у всех дело. Надо чего достать, или серьёзнее?
Танцовщица с интересом поглядывала на Ганса, оставив переговоры, которые никогда не были её коньком, если только речь не шла об оплате заказа, на барда.
- Серьезнее, - произнесла за всех Ниара.
- Выкладывайте, - хлопнув в ладоши, улыбнулся Ганс. - Только учтите - чем серьёзнее, тем и дороже. Сами знаете, не себе стараюсь - дочурам. Вот коли я помру - на кого останутся? Замуж бы им, да вот покудова не ладится - ну да не век вековать в девках-то им, таким красавицам!
- Мы хотим знать, жил ти ты когда-нибудь в Кайленте.
- А кто там не жил, кто не бывал? Знамо дело - столица ж была, - принялся объяснять трактирщик. - Родичей там было много, всех и не упомню - всё больше дальние. А так... ну вот кто успел, кто нет. Бывает, на всё аэларова воля.
- У тебя с тех времен не осталось карты?
- Какой карты? На что она мне нужна-то была, когда город как свои пять пальцев знавал? И никому, разве что чинушам каким приглянулась бы, а и то налоги и без карты собирать можно!
- А по памяти что помнишь? Сколько врат в город, где замок внутренний или храм Великого Пантеона?
- Врата токмо у замка, на то он и замок, - здраво рассудил Ганс. - Ворота, стало быть, у него одни, но может есть секретные входы, это мне неведомо. А что замок, что Аэлара храм-то в самой серёдке, на площади. Только вокруг замка - прямо посередь города, эка невидаль-то, а! - ров вырыли, чтоб всё как полагается! Ну да он неглубокий, в нём порой ребятня и то купалась.
- А ров, позволь узнать, вырыли после казни одного из братьев-принцев или до? - решила уточнить леди-бард очень важный момент.
И повисло молчание...

Гамбет не замедлил воспользоваться приглашением и сел рядом с феалари.
- Это странно, не так ли? - сказал он, красноречиво поведя ладонью. - Никто из них не имеет ни малейшего понятия о том, с чем ему предстоит столкнуться в Кайленторе, но каждый строит предположения, ждёт чего-то и соответственно выбирает спутников. Да уж, ни соображения логики, ни слепой случай подобного не объяснят! С другой стороны, идти в неизвестность в одиночестве - в любом случае не лучшая затея, так что их, нет, нас, можно понять. А что думаете вы, Римор?
Монета вращалась в пальцах Руфуса и приглушённо поблёскивала в неровном освещении, демонстрируя то аверс, то реверс, как воплощённая неопределённость.

(с Оррофином)
- Мое мнение, - протянул феалари, - таково, что к любой опасности следует идти вместе с теми, кто может справляться с опасностями. И личные предпочтения тут мало что решают.
- Пожалуй, что так, - согласился Руфус. - Искусство - не выиграть с сильной картой, а выиграть с той. что пришла.
- Интересное сравнение, - кивнул Римор. - Как по-вашему, у кого из собравшихся здесь есть шанс выжить в Кайленторе?
- Шанс, - Гамбет как-то странно улыбнулся, - есть у всех. Хотя, если менестрель будет брать такие ноты в этом тумане, то я готов пересмотреть своё высказываение!
- Музыка обладает силой, но ее надо уметь направить, - пожал плечами феалари. - Я предпочитаю то, что... менее зависит от вдохновения и настроения.
- Как, например, магия?
- Разумеется. Впрочем, в мире немало магических традиций, так что я могу судить лишь о нашей.
- Увы, едва ли я что-то пойму из вашего суждения. Несмотря на упорные слухи о эльфийском или даже феаларийском происхождении рода Гамбет, магов среди моей родни небыло, нет и не предвидится в ближайшем будущем.
Римор едва заметно улыбнулся. Здравое рассуждение ему понравилось.
- Ну, магические способности могут наследоваться по обеим линиям, так что насчет будущего я бы не был так уверен.
- Я имею ввиду исключительно ближайшее будущее. Я, а тем более мой младший брат, наследников роду пока поставлять не собираемся, да и жениться, тоже, - ответил Руфус, улыбнувшись в ответ.
- С такими важными решениями действительно торопиться не следует, - согласился феалари. В Канфеорне вообще брак раньше семидесяти лет считался очень ранним и поспешным.
Римор вновь бросил взгляд на других - уже расспрашивавших трактирщика.
- А вот это здравое решение, - задумчиво заметил он.
- Возможно, - Гамбет прислушался к тому, что рассказывал Ганс и продолжил, уже в полголоса. - Но не думаю, что стоит опираться на эти сведения, как на нечто незыблемое. В конце-концов, многое могло измениться в туманном замке...
- Полезны любые сведения, - возразил Римор. - Изменения не бывают бесконечными.
- Разумеется. Всё зависит от меры, - кивнул Руфус, и некоторое время аристократы слушали Ганса в относительной тишине.

Cо Скорпионом

Ганс молча смотрел на собеседницу, думая о чём-то своём. Минуту, две, три...
- Так вы значит из совсем дальних краёв, а? Что замок, что ров с мостом веками стоят, словно сам Дибар, руки его умелые, поставил. Али вы про неупокойников подумали? Мол встанет выходец, да через воду-то чай не переступит. Нешто решили, что кто-то боялся духов и прежде? Вот что вам скажу, господа - по дружбе, за нисколечко - были тут такие уже. Однажды цельный эльфийский принц пожаловал, а в спутниках - трое нагинь да наг! Мы как их углядели - думали уж всё, мучениям конец настал, спасен Кэларон от совей прежней столицы - ан нет. Вот он и говорил - дескать вокруг замков рвы потому копают, что коли злой дух заведётся внутри - так никуда из замка не денется, а коли снаружи - так даже по мосту внутрь не пройдёт. Умный был, а уж какие чары ткал! А какой у него клинок был - и нашему королю бы такой не грех в руки брать! А сгинул, и спутники его с ним - все как один сгинули. Ушли да уползли - и не видывали их с той поры...

Ниара загрустила, вспоминая историю принца. Эльфы всегда испытывали горечь утери, которые люди не могли постичь. Лишь единицы из них, во всяком случае.
- Мы грустим о той потери, - произнесла она, словно сама была носительницей крови долгоживущей эльфийской расы. - Может быть оно пока что не может пересечь воды. Дело времени. А площадь, на которой сожгли одного из братьев, как до нее добраться? Входишь в ворота и по главной улице? Какие-нибудь приметы?

- А какие приметы? Просто идите себе насквозь через город - к ней любая из главных улиц выводит, - махнул рукой Ганс. - Только вы того... осторожнее. Хоть в замок сам не ходили бы уж - гиблое там место, гиблое!!

- Да, гиблое. А позволь узнать, заходили ли к тебе вернувшиеся из Кайлента маг и орк? Что они говорили? Может быть орк вещал о чем-то постоянно, словно это не могло покинуть его мыслей?

- А как же нет. заходили. Орк только совсем рехнувшийся был.... А маг - мага помню, - добродушно улыбнулся Ганс. - Имя только запамятовал, то ли Занобиус, толи тЭзабиус... как-то так. Говорили - великий маг, но оно и видно, коли из Кайлента возвернулся. Пил, ел досыта, трубку курил - рад видно был, хоть в глазах тоскааааа... Тоска, в общем. жуткая. ну да это небось мудрость мажеская - она, говаривают, к ни м с магией их и приходит.

- Он ничего не вынес из Кайлейнта? - вдруг забеспокоилась Ниара.

- Оттуда ничего нельзя вынести... наверное, - пожал плечами Ганс. - Думаю так, потому что никто не выносил. Видимо, пытались... Толку не было, я думаю.

- А Зенобиус не упоминал что-то вроде... как если он говорил с замком?

- Он поведал об этом только королю. Всё, что известно королю - известно всем. Или, - Ганс наклонился к уху путницы и шепнул, - то, что король счёл нужным всем поведать. Но вы этого от меня не слышали... Король у нас добрый да справедливый, но всё же Аэлар охрани нас от гнева вельможного.

- Спасибо. Я услышала достаточно.

- И не только вы, - так же тихо промолвил Ганс, чуть заметно кивнув в сторону прислушивавшихся Римора и Руфуса. - Видимо, вы тут не одни счастливцы, которым жизнь надоела. Эгее, а это ещё что такое?!
Громкий хлопок в унисон с фразой хозяина заставил нескольких гостей и простых выпивох отодвинуть кружки, а кое-кто даже прошептал что-то, призывая заступничество Аэлара.
Прямо у ног старого Ганса, не таясь и ни капли не пугаясь, сидел... или сидела... нет, скорее всего сидело на корточках и преданно смотрело то на хозяина гостиницы, то на Ниару маленькое косматое существо с огромными серыми-серыми глазами, занимавшими с пол-лица или даже больше. Всё с ног до головы существо было покрыто шерстью, верхняя губа у него была малость отклячена и наружу из небольшого рта торчало два здоровенных, однако же безупречно белых зуба.
Кто-то из гостей хотел схватиться за меч или факел, чтобы учинить над тварью показательную казнь. Но Ганс вдруг с силой треснул кулаком по столу и гаркнул на окруживших диковинную зверушку гостях:
- Чего разглазелись?! Домовика вовек не видели?! Это ж Зубарь наш, не троньте его! слыхали? Коли что, всё равно не трогайте. Он хороший, незлобивый, неча его сердить.
Словно в доказательство покорности Зубарь картинно раскланялся перед всеми присутствовавшими, шаркая мохнатой задней лапкой, после чего кинулся к Ниаре и обнял её ногу, несколько раз потершись щекой... или что там у него было, главное что не зубами.
- С чего бы ему являться? - вслух подумал Ганс. - Уж не песню ли ещё просит? С ним случается.
- И мы, и мы просим! Красиво! - завизжала от восторга младшая дочка хозяина, только что умудрившаяся, ничего не разбив и не уронив, подать заказанные служительницей Аэлара кушанья.
- Джезза! Ну что за негодница?! - шутя отчитала сестрёнку Мари, но и сама присоединилась к просьбе. - Спойте ещё, пожалуйста. Вон ведь как всем понравилось, даже Зубрик и тот прибежал послушать, и показаться не постеснялся, шельмец!

Бард обернулась в сторону, куда указал ей Ганс. Ниара еще не решила как ей стоит относиться к феалари. Присутствие темного эльфа здесь, в Последней Свече, настораживало. Воспитавшие ее лесные редко хорошо отзывались о своих дальних родственниках. Из размышлений о том, как стоит подступиться к двум сидящим у двери мужчинам, ее вывел удар по столу. Менестрель едва не подскочила. Ей было неуютно без своей пантеры, ибо Аштар всегда защищала ее и следила за обстановкой.
- Я его позвала, - с улыбкой промолвила Ниара Ас'Сарен.
- Meneaires la estenno. - Поприветствовала она домовика. - Nes na kairo fae? Gierro na tano.*
- Я спою вам песню о Сноходце. Но для этого мне нужны земля и стакан воды, - она улыбнулась. Довольно быстро все необходимое принесли, а бард тем временем так же ловко достала свою лиру, которая находилась всегда при ней, но было непонятно где и как она ее прячет.
- "На запястьях моих кандалы тонких струн,
Narra se (огонь из камина тонкой линией сплелся с водой из стакана и руки леди-барда оплели сияющие солнечные тенета)
Ярким пламенем сердце одето.
Я иду по границе серебряных лун
Veneno monstra (свет в таверне потускнел и как будто зашло сонце, на потолке засияли полумесяцы лун)
И прозрачной завесы рассвета,
Umbra gratiam (и луны посыпались мелкими блестками с импровизированного неба и зал таверны объяло рассветное сияние)

В ткани грёз меж стежков я неслышно пройду,
Не порвав, не разъяв даже нити.
В снах людей, их мечтах или даже бреду
Arma vulgi (мир вдруг стал размытым и призрачным для всех, кто сидел в зале, из стен стали выходить дымовые люди из соприкосновения воздуха и воды. Это были женщины и мужчины, они словно исполняли танец, о чем-то мечтами и встречали друг друга, точно давно не видевшиеся влюбленные)
Столько разных сокрыто событий:

Духи тонких миров о своём говорят
Video falso (зал наполнил шум голосов, подобный тому, что слышит сама Ниара, когда призывает духов)
Там,
Где плетёт свой туман Колодец…
(Иллюзии растаяли, осталась лишь одна дымовая фигура)
Забытьё в тех краях – это может быть яд
(Фигура проходила меж столов, точно что-то бессмысленно искала.
Exivit dolor tua
Зал покрыла ледяная корка и снег посыпался с потолка)
Вам –
Но не мне, ибо я – сноходец
Из давних времён…

Но запомните крепко, что выхода нет
Точно там, где и вход в виденье,
Dolor in te est (зал окутала темнота, были видны только Ниара, дымовая фигура и Зубарь)
И минута во сне может длиться сто лет,
И вся жизнь – пролетать мгновеньем.
(Дымовая фигура на глазах у зрителей начала очень быстро стариться и в панике метаться, точно понимая что из нее высасывают молодость)

Если вас не страшит лабиринт дивных тайн
Potentia Llotis mei defendit (из земли возник подсвеченный замок более характерный по архитектуре южным землям, он менялся, опадал, пока не остался от него лишь подземный лабиринт, стены которого подобно змеям, переползали, открывая проходы в разных местах)
И
Ароматы нездешних песен,
Позовите меня, я дорогу вам дам
В мир,
Что безумен и так чудесен…**
(Иллюзии растаяли под завершающие звуки лиры)

Ниара поклонилась, она чувствовала себя усталой. Два подобный представления отнимали у нее много сил, в том числе и ментальных.
- Зубарь, selly-miana.***

* (на самом деле это ничего не значит, но будет так) Пусть твой дом будет полон тепла, Зубарь. Ты не против если я исполню еще одну песню? А после мне хотелось бы с тобой поговорить. (Язык фей)

** Аэлирэнн

*** Зубарь, иди за мной.

В наступившей после выступления монашки тишине, тихий звон ногтя Гамбета о край его монеты прозвучал особенно звонко. Какое-то короткое мгновение внимание всех присутствующих было приковано к монете, а потом там резко скрылась в перчатке Руфуса, и наваждение пропало.
- Реверс, - вслух сказал игрок, покачав головой. - Не к добру вы это, сестра. Что там было насчёт не поминать всуе?
Молодой аристократ относился к религии с модным в последние годы лёгким оттенком пренебрежения. Нельзя сказать, что он был убеждённым атеистом, однако, никогда, даже во время самой напряжённой игры, он не взывал к богам, чувствуя в этом что-то вроде измены, мелкого жульничества по отношению к Азарту.
- Скажите, Римор, - добавил он уже тише и обращаясь исключительно к феалари, - а у вас на родине отношение к богам такое же...жаркое?
Слово "фанатичное" Гамбет употреблять не стал, вдруг, для этих эльфийских родственников вопрос окажется больным?

Переход от разговоров к пению и музыке был... неожиданным. Хотя, учитывая, что в зале бард - стоило ли действительно удивляться? Можно было лишь спокойно послушать песню, она того стоила. Впрочем, Римор слегка поморщился, при появлении призрачных фигур; по его мнению, настоящее искусство совершенно не нуждалось в магической подпитке. Разве что дабы донести звук до всех слушателей.
С другой стороны - чего еще ожидать от ученицы лиарикай? Они всегда были склонны добавлять свое "естественное волшебство" всюду, даже туда, где оно было лишним.
И потому зазвучавшая сразу после этого скрипка произвела на феалари куда большее впечатление. Никакой дополнительной магии - лишь чистый звук, и вера, вложенная в каждое движение смычка.
Римор не питал интереса к человеческим богам, но сейчас с уважением подумал - им повезло минимум с одной служительницей.
Вопрос Гамбета вырвал феалари из задумчивости; поначалу показался странным, но, учитывая только что прозвучавшее...
- Богу, - поправил Римор. - У моего народа один бог - Каэллар, Звезда Бессмертия.
Он машинально коснулся лба знаком кинжала*.
- И... мы не устраиваем походов в Его честь, но ни один феалари не потерпит оскорбления Каэллара. И я не знаю никого из сородичей, кто бы отрекся от Его покровительства.

*Знак кинжала - касание лба ладонью, с отведенными в стороны большим пальцем и мизинцем и сжатыми тремя остальными.

- Мой отец, - Руфус покачал монету в пальцах, но подбрасывать не стал, - которого я уважаю и чту превыше всех смертных и бессмертных, часто говорил, что любой господин заслуживает ровно тех слуг, которых он имеет. Полагаю, он имел ввиду скорее отношения между аристократами и чернью, но, если его верно, то Каэллар действительно заслуживает уважения.
Молодой Гамбет, помянув отца, невольно представил, что сейчас творится в родовом имении, но желание тревожно сглотнуть героически подавил. Нет пути назад, и это тоже часть ставки.

(со Скорпионом (мастером) ))

Странно. Никакой реакции. Никакой. Та небольшая часть сознания Хелаксы, что втайне готовилась к буре противостояния, слегка удивилась. Но тишина из опустевших пальцев быстро скользнула наверх, запустила жадные ватные когти под желудок. Экзорцизм отнял больше сил, чем Хелакса могла подумать - и, кажется, больше, чем у нее было на тот момент, а такое строго карается.
Ох, бренная, несовершенная плоть! На рефлексе отложив скрипку на край стола, чтобы не в тарелку, бледная что гипсовая статуя монашенка начала оседать. Причем явственно мимо стула.
- Сестра!
Джезза ухватила служительницу аэларову за одеяния, еле успев поймать. Девчушку качнуло, но быстрые пальцы и ручки помогли - упасть монахине не удалось, С трудом перехватывая складки одеяния, чтобы не разодрать его и не уронить его носительницу, третья дочка Ганса усадила Хелаксу обратно на стул, проявляя в каждом касании священное почтение.
- Сестра, ну что же они... Ээээх, гнева аэларова на них нету! А вы что растрещались, господа хорошие!? Али всем на обед в Кайлент надобно - ну так и ступайте себе, нечего добрых людей обижеть! - последнее было явно брошено Гамбету лично.
- Джезза, это наши гости, - примирительно поднял руки Ганс. - Уймись. Незачем их обижать.
- Так гости-то все, и платят все! Вот и пусть знают - здесь "Последняя Свеча"! Многие, что пришли, здесь последний суп ели да квас пили в последний раз! Тут все равны, все, и нечего вот... нечего!
Топнув ножкой в знак закрепления победы, Джезза низко поклонилась Ниаре и прошептала:
- Спасибо вам за песню! Вы просто волшебница.
После чего обернулась к Хелаксе и, опустившись на коленки, продолжила:
- И вам спасибо, сестра. Вы чудесно играли...
Свет, дарованный Аэларом, словно в наказание за грех пренебрежения едой - пролитым квасом, и грех гордыни, на секунду воспылавшей в сердцевине праведного стремления искоренить нечисть, погас и долго мерцал круговертью маленьких бесячьх глазок. Затем Творец всемилостивый и всеблагой простил свою недостойную рабу. Хелакса вспомнила слова девушки.
- Игра... нет, сестра, то не игра, то глас Аэлара. Много. тьмы с Кайлента к вам сюда тянется. Ой много... - она закрыла лицо ледяными вспотевшими ладонями, оперлась локтями о стол.
- Да, много, - пожала плечами Джезза. - Кайлент всех забирает, кто к нему идёт... Потому и про нас разное болтают, но вы не верьте, сестра. Мы люди добрые.
- Много.. - повторила Хелакса, больше для ритма, чем со смыслом. Квас больше не журчал. - Ах, я растяпа, прости- -Мэлла, - монашенка спохватилась, подобрала кружку, с ней в руке заглянула под стол, большая ли натекла лужа.
- Много, - еще раз утвердительно, но не ясно, к квасу ли погибшему, к людям ли. - А скажи мне, Джезза, не проходил ли тут месяца три назад дьяк Фауртан? - кружка аккуратно встала на дерево столешница, избегая лужи.
- Ой, сестра... Не скажу, вот не скажу. Может отец помнит... Хотя постойте-ка, - Джезза по-детски закусила нижнюю губу, вспоминая что-то. - Кажется помню, вот только... А какой он был, ваш дьяк?
Хелакса бережно натягивала сумку на скрипку.
- Ну... какой. Высокий, выше меня, да и тебя на четверть ладони. Глаза ясные, серые, в них будто вся Священная Скрипта отпечаталась и огонь Аэлара горит благословенный. Голос еще громкий был и чуточку осипший - прошлой зимой проповедь читал, народу много пришло, в часовню не влезли - вот и проводил на улице. А морозы тогда были... да ты знаешь сама, чего я рассказываю! Борода еще, положено так, белая борода, цвета пшеницы, на грудь ложилась. Был он в рясе, как я, веревкой подпоясанный, на поясе четки. На безымянном пальце левой руки кольцо-печатка, патриархом подаренные на добрую дорогу.... вот так, кажется, - монашенка посмотрела на Джеззи
- Ой, точно, вспомнила! Добрый такой ещё, он мне образок освятил - я сама вырезала, в память о матушке! Как не помнить, целую ночь у нас провёл,а наутро... - Джезза осеклась. - наутро тоже в Кайлент ушёл. С тех пор мы его и не видали. Видно тоже сгинул, сестра, да согреет Аэлар его чистую душу.
- И.. и глубя не было огнекрылого? - монашенка спросила так, будто дочь трактирщика позабыла, а Хелакса ей подсказывает. Должен был быть голубь, сильным клириком был Фауртан, праведным. Если он сгинул - Хелаксе в проклятом городе и за ворота ступить не дадут. - А... не передавал ли чего? Не спрашивал ли?
- Вот про голубя не знаю, не видела, - снова пожала плечами Джезза. - Спрашивал про матушку мою... Как пропала да когда. Спрашивал про людей. Он не один пошёл, с ним и другие были. Никто не вернулся. Перед самым уходом радостный вроде был... будто понял что-то, да не сказал, что.
Монашенка на секунду замерла, взгляд поплыл, подернулся туманом. Потом она встряхнулась, пододвинулась, ласково приглашая девушку присесть.
- А как пропала твоя матушка - прости, если мой вопрос ранит, не говори.
- Я привыкла, - тихо отвечала девочка. - Меня многие спрашивают, и сестёр, и отца тоже. Она поехала сестру к нам привезти... тётя Беата в городе жила, а мы тут. Как всё началось, мама забеспокоилась, вот и поехала. И всё.
- А во сне к тебе не приходит мать? К себе не зовет? - монашенка заботливо коснулась плеча Джеззы
-Н-нет... - смущаясь, прошептала Джезза. - Но было другое... Мне иногда снится. Только вы никому не говорите, ладно? Мне снится, что плачет кто-то, а я не знаю кто... Порой - словно печальный, тихий такой плач, будто кого-то обидели, и он в уголке попискивает. А иногда так, словно горе у кого тяжкое... И так плачет, так плачет - всю ночку не успокоится. Я как просыпаюсь - никому не говорю, а только знаю - все во сне то же слышали. Потому что отец поутру трубку грызёт, да Сильва волосы теребит, словно косы плести хочет, да раздумала, и в глаза не глядит. Всем это снится... Не знаю вот,к чему... Мне тот дьяк сказал, что это чужое горе души живые точит, помощи просит. Может, это что-то важное, сестра?
- Любое горе важно, сестра, - Хелакса подумала, что еще и благословление на голодный желудок вгонит ее в обоморок, это как пить дать. Но девочку надо успокоить, сама же растревожила! - Скажи мне только, чей то плач? Ребенка, взрослого? и зовет ли он куда-то или просто тоскует? - может, свечу запалить? будет легче, но свечи ей нужнее будут _там_. Хелакса погладила Джеззу по плечу успокаивающе.
- Когда как. Последний раз вроде бы ребёночек плакал, - хлюпнула носом Джезза, утирая выступившую на щёчке слезу. - Ма-ахонький такой, ещё неходячий. Плакал, будто его кормить пора... Я слышала, как это - у нас однажды купца жёнушка прямо здесь родила, две недели жили, вот их-то ребёночек точно так плакал. И ещё будто бы котёнок мяукал голодный - прямо рядом, руку протяни - достанешь. Я и потянула... и проснулась, едва с кровати не свалилась...
- Джезза, - ганс подошёл к ним тихо, осторожно, и теперь смотрел на дочь, словно та снова сказала что-то лишнее. - Не забивай нашей гостью голову своими выдумками. Сколько же тебе говорить - не для того люди к нам ездят!
- Прости, пап, я просто... про маму рассказывала, - девочка повернулась к отцу, и вся серьёзность Ганса куда-то делась, стоило ему увидеть мокрые глазки дочери. Старик улыбнулся и ласково взлохматил дочки волосы широкой ладонью.
- Ладно, беги. Всё у нас хорошо будет.
- Ага, - снова шмыгнув носом, кивнула та и, отвесив короткий поклон Хелаксе, снова бросилась куда-то, засунув подмышку пустой поднос.
Как ...... нехорошо. Хелакса протянула руки вслед, но девушка уже убежала. Как неверно начинается путь.
- Простите меня. Вы приняли в свой дом, поделились пищей, а я только горе несу. Простите. - Она опустила голову. И правда, надо свечку запалить, да помолиться за этих добрых людей.
- Да какое от вас горе, сестра, - улыбнулся Ганс. - Горе от той гадости, что в Кайленте сидит. А от вас лишь благодать аэларова. Отдыхайте, пусть огонь Его славно вас греет.
- Да снизойдет благодать Его на вас и весь дом ваш, добрый человек, - смиренно ответила Хелакса. - Скажите мне имя вашей жены и дочерей, я хочу за них помолиться
- Дочки мои - Сильва, Марианна и Джезебелла. А жену... мартой звали. И сестру её - беатой. Вместе пропали, бедные. Помолитесь за них, сестра, - смиренно отвечал трактирщик.

Вот и все, мои живые...
Не те мысли. Все это уже не напоминает дорогу. Скорее похоже на плавание в аморфном море серебристого, тягучего, живого - и не совсем. Странно - только недавно у него было тело, едва ли пару секунд назад, а до того тысячу лет не было, и все это было похоже на бесконечное блуждание в колодце. Обретя плоть, долгожданную куколку - он стал жить, едва переборов первичный ужас от ощущения рук - своими, тепла - принадлежащим себе, даже боль теперь была его ровно в той же степени, что и мальчика.
Тогда он испугался.
Это оказалось куда ужасней, чем говорила его жажда, когда тянула рвущиеся руки к теплу.
Он затаился внутри, сжавшись до размеров булавочной головки, которая изредка колола шею и истрепавшиеся волосы Халька, и мир вокруг сузился, а кукла, казавшаяся маленькой игрушкой в пальцах - стала огромным колоссом, скрипящим шарнирами. Она двигалась в море тумана, она зачем-то верила, что туман когда-нибудь кончится... если кукла и в самом деле может верить!
Каждый шаг - как грохот, падение с неба... если здешнее небо могло чем-то отличаться от мертвой земли.
Существо внутри другого; молча, сдерживая плач, ожидает своей участи. Откуда-то вспыхнуло полузабытое воспоминание - его? собственное? а может, куклы? - так начинается жизнь. Жизнь начинается в страхе наступления чего-то нового.
Туман был прежней жизнью, был плотью, был им. Он позволил улитке заползти в раковину, но только вода оставалась водой - от нее было не скрыться.
Он понял это, когда перед падающей куклой расступились клочья белесого моря, и из открывшегося провала пахнуло сизой чернотой - и ветром. Секунда промедления - и они рванулись, до безумия закусив губу, ломая кости - потому что оба стремились в разные стороны.
Мальчик Хальк рвался наружу. Чужая жизнь в нем, скованая диким страхом остаться без воды, высохнуть, сгореть - рвала тело, простирая призрачные пальцы в его скелет, комкая его на месте и хрустя суставами.
Стой!
...потом, когда боль, к которой Хальк уже начал привыкать, проходила... он не мог понять, в какую сторону шел. Туман снова смыкал все вокруг, все, кроме камней у самых ног и ледяной земли.
Где-то внутри бился, обвив позвоночник, дрожащий комок страха.
Поэтому Хальк не чувствовал холода.

(временно без пациента)

В ответ на слова Гамбета Римор лишь задумчиво кивнул; он слышал все произнесенное, но сейчас мысли феалари были посвящены совершенно другому.
Властитель Восьмого Дома вновь окинул взглядом таверну; сейчас он мысленно примерял каждого из увиденных на роль попутчика в колдовских туманах.
Молодого пьяницу Римор отбросил сразу; он изрядно сомневался, что от него будет толк. Арделлэ-менестрель... тоже. Барды хороши в дороге и на отдыхе, но при возможном столкновении с нежитью их польза крайне сомнительна.
Гамбета феалари причислил к полезным; похоже, он отнюдь не чужд мастерству боя, и вряд ли отступит. И сейчас взгляд Римора устремился на монахиню.
К своей служительнице бог арделли явно благоволил. И это могло оказаться весьма полезным; помощь двух Покровителей не мешала еще ни одному отряду.
Вопрос - но согласится ли она? Римор встречал самых разных священников и так и не смог определить, от чего зависит их отношение к феалари. Кто-то был совершенно спокоен, кто-то шарахался, кто-то был дружелюбен, но мягко пытался обратить Римора в веру арделли, что было совершенно удивительно.
Впрочем, рискнуть и предложить стоило; в любом случае он ничего не терял.
Римор не отрывал задумчивого взгляда от монахини, подбирая подходящие фразы.

с мастером

Главная Королевская Библиотека. Самое большое хранилище знаний на всём континенте, место своеобразного паломничества практически всех ученых и исследователей, как самого королевства, так и его соседей. Говорили даже, что библиотеки Магических Гильдий по сравнению с этой библиотекой - небольшие частные коллекции.
Располагалась библиотека в огромном здании с множеством витражей и башен, более напоминавшем королевский дворец, чем книгохранилище. Вокруг здания был разбит довольно обширный парк с множеством тенистых аллей по которым могли неспешно прогуливаться посетители библиотеки, ведя неспешные беседы.
Широкая мраморная лестница вела от небольшой мощеной площади со статуей склонившейся над книгами Ваэланы – богини покровительницы знаний и учебы к двустворчатому входу в здание.
Внутри всегда было прохладно и сухо. Специально приписанные к библиотеке маги строго следили за тем, чтобы внутри сохранялся благоприятный для книг климат. Огромные залы были заставлены шкафами с стонями тысяч книг. Еще большее их количество находилось в подвалах-хранилищах. Говорили, что любая написанная в этом мире рукопись или книга получает тут свою магически сделанную точную копию в момент, когда автор ставит последнюю точку.
Внутри всегда было полно народу вне зависимости от времени суток, но никогда не бывало шумно-звукопоглощающие заклятия работали во всю, и даже если человек орал во всю глотку, проходящих рядом это не особо отвлекало. Данный момент однажды показался очень удачным довольно сомнительного вида личностям. О судьбе которых в последствии предпочитали не упоминать. Но охоту к подобным мероприятиям отбило у всех и напрочь.
Если где и можно было найти информацию, так это здесь. Айвор справедливо рассудил, что лезть туда, где пропало уже столько людей, не имея никаких представлений о причинах приведших к этим исчезновениям, по меньшей мере – самоубийственно. И потому уже второй день штудировал книги пытаясь найти хоть какие-то зацепки. Были найдены несколько заслуживающих внимания отрывков, но до целой картины было так-же далеко, как до заокеанной Таривии.
В этот день Айвор решил попробовать просмотреть записи допроса выжившего орка, потому обложился словарями клановых наречий, и мысленно подготовил себя к тому что предстоит разбирать.
Сзади раздалось вежливое покашливание – это служитель библиотеки принес требуемые документы.
- Благодарю вас.- Сказал Айвор принимая принесенные документы. – Так, а теперь посмотрим можно-ли чтонибудь отсюда извлечь.
Процесс извлечения не был особенно лёгок даже для экспертов по орочьему языку. Множество клановых наречий и двусмысленных, а то и имевших несколько совершенно разных смыслов слов осложняли работу самым многоопытным из учёных людей (и не только людей), а тут ещё и сами слова были откровеннейшим бредом без какой-либо системы. Поговаривали, что постоянные усобицы орочьих племён вызваны в первую очередь именно языковым барьером - порой фраза "я кладу тебе на плечо руку в знак братства" истолковывалась как "клал я на тебя, брат безрукого чучела" - и тут же начинались счёты по оскорблениям чести кого-нибудь, а за ними - драки, плавно перераставшие в битвы, по истечении которых над полем боя оставались скорбные курганы в несколько десятков, а то и сотен черепов.
"Мать моя... кошмар... духи (или души, или призраки, или туман, или сырость)... везде, везде, везде... Мрак (или ночь, или темнота, или внутри, или желудок)... они тянут (или тащят, или ловят, или держат) мея... Меч... топоры, холод, холод, холод (точно холод, другое слово!)... Я вырываюсь, мне больно... Синие глаза, красные глаза, зелёные глаза... Изогнутые когти (или ногти, или кости)... Лицо изуродовано... грязь, гниль, страх (или ужас, или трусость, или яд)..."
Фрагмент шёл за фрагментом - рехнувшийся орк говорил много, и оставалось лишь поблагодарить переводчиков, не пожалевших сил и времени, чтобы пометить наиболее вероятные варианты.
Бред был первостатейным, но всё-же не так начисто лишенным смысла как представлялось ранее. Через двадцать минут почти два листа бумаги были покрыты многочисленными заметками, взятыми из данных описаний. Возможно, что-то из этого при большей фильтрации и окажется полезным.
«Духи… Души… так, с этим понятно - призраки. Они тащат... – А вот это уже кое-что. Обычный призрак не может взаимодействовать с миром живых напрямую. Нужно посмотреть классификации нечисти, чтобы найти аналогию. При том чувство холода, хотя, возможно это страх. Но всё равно сделаем пометку. Так-же обратить внимание на цвет глаз… Не особо важно, но может помочь точнее определить классификацию. Изуродованное лицо - скорее всего нежить типа восставших. Довольно распространенный тип зомби. Есть вероятность, что всё это дело не столько Прорыва, сколько очень умелого демонолога или некроманта. Проверить записи за последние годы.»
Вздохнув, Айвор принялся за следующую страницу.
Которая, по сути, мало чем отличалась от предыдущей. Постоянно вспыхивали и затухали глаза - самые разноцветные, какие только можно было придумать. пары глаз, одинокие глаза, тройки глаз... Когтистые лапы, холод, снова лапы, дрожь, грязь, переулки - и тут же коридоры, коридоры, залы, доспехи, картина с красивой женщиной... и снова - переулки, площадь, синий огонь и бирюзовый снег... Никакой наркотик не мог бы дать столько продолжительного бреда, но орк говорил и говорил, а мастера записывали и записывали. Трудно было ручаться даже, сколько часов он протараторил... может, не один день. Порой речь становилась почти осмысленной и повесмтвовала о пустых улицах Кайлента, лужах, полных тёплой, живой крови, и стонах младенцев за углами - там, где клубился густой туман и никого никогда не находилось... И вдруг снова начиналась тарабарщина о глазах - золотых или чёрных, огненных или багровых... И снова про когтистые лапы, кости, гнилые или обожжённые лица, пару раз - про волчьи и пёсьи морды, один раз что-то про крыло цапли и змеиные хвосты, с которых течёт яд или гной... Потом на долгие пять страниц речь вообще превращалась в междометия и местоимения, чтобы снова обратиться в бессвязную чушь в конце.
Покрыв еще два листа, Айвор с измученным видом уставился на них. Ну, могло быть и хуже. Хотя-бы ориентировочно картина была ясна. В перспективе были необычного вида призраки, зомби, как вариант - оборотни или демоны. Скорее всего второе – устраивать шоу с кишками на стенах и кровавыми лужами это в их стиле. На обычного обывателя действует просто убийственно. Остальным – же мерзко но не страшно.
А вот три места привлекли особое внимание Наказующего. Это упоминания про снег, крыло и картину.
Отложив записи, и сделав небольшой перерыв, Айвор вернулся на место и подозвав одного из служителей библиотеки попросил принести ему несколько книг – классификаций нежити, в том числе из закрытых для обычных людей архивов, а так - же найти в упоминаниях связанных с замком всё о крыле цапли или чём-либо похожем на него, а так-же о таком явлении как бирюзовый снег. В любом его проявлении.
Получив ответ, что данные материалы будут готовы завтра к полудню, Айвор ушел из библиотеки направившись к небольшой (по сравнению с главным зданием) пристройке оборудованной под гостиницу для читателей из дальних мест. Там уже был снята комната на несколько дней.
Перекусив внизу, Айвор поднялся к себе. Наступало время вечерней молитвы. Айвор закрыл глаза.
- Лорд Майри, благодарю Тебя за оказанную мне честь и доверие, за позволение нести свет вечной справедливости. Прошу придай мне сил, и укрепи мою веру и мою руку деражщую клинок. Укрепи мой разум дабы я мог…
Заученные слова молитвы успокаивали душу, но постепенно к ним стали прибавляться другие слова. По началу Айвор думал, что это просто говорят посетители гостиницы, но голоса становились громче. Чего никак не могло быть. При том они приближались. А это было уже совсем необычно. Резко прервав молитву, Айвор потянулся к мечу готовый встретить угрозу или незваных гостей. Однако рука застыла на пол-пути…
Стены вокруг двигались, комната дрожала и плыла. Что-то яркое блеснуло перед глазами, на миг ослепив, и тотчас погасло...
Каменные стены. Холод, какого нет нигде... Холод оставленного жилья, не знавшего топота людских ног и света очага. Мертвый, умерший много дней назад камень. Словно склеп - вокруг темно, ничего не ясно... И вдруг очередная вспышка: два огонька в необъятном море пустоты и черноты. Два синих огонька, дрожащих во тьме, холодных и острых, как тонкие иголки. Иголки света впиваются в душу, медленно прошивают грань за гранью,у стремляются в самую суть и выходят наружу где-то там, за спиной - а внутри расползается по венам холод, словно сердце само вдруг замёрзло и перестало биться.
Вокруг - Кайлентор, теперь это ясно. И внутри уже тоже - Кайлентор.

Очнувшись вновь в своей комнате, Айвор не медля ни секунды, вихрем вылетел в коридор, оттуда -на лестницу и к выходу, попутно сбив кого-то с ног.
Такого шанса нельзя было упускать.
На улице ночь уже вступала в свои законные права - по парку и остальному городу горели фонари, ремесленники и торговцы уже закрыли свои лавочки, но кого это волновало.
Выбежав из библиотечного сквера, Айвор остановил первого попавшегося ночного возницу, и в нетерпящей отказа форме потребовал гнать в торговый квартал города.
Подъехали они туда уже ближе к полуночи. Бросив удивленному вознице плату, Айвор, не сбавляя скорости бега, понесся по улице высматривая нужную вывеску. Надо было спешить.
Искомая лавка нашлась под вывеской с нарисованными посохом и шляпой. Отбросив в сторону такие мелочи как волнение о хозяине, наказующий изо всех сил застучал в дверь.
- Уже поздно, добрый человек! Приходи утром, я буду рад тебе! - раздался изнутри дребезжащий старческий голос. Если это и был владелец лавки - у него во рту оставалось совсем мало зубов.
- Нет времени, Эгрот тебя задери!- Айвор терснул по двери еще раз, уже ногой. – Открывай давай, иначе о твоей контрабанде через час будет знать вся городская стража. –Прошипел он тому, кто скрывался за дверью.
- Какой контрабанде? Уж не лишил ли тебя Аэлар разума в наказние за грехи твои, нечестивец? - продолжил невозмутимо голос. - Ступай своей дорогой, и пусть Его пламя осветит её для тебя!
- Какой ? Напомнить ? Позавчера вечером. Четыре подвозы. Или у нас уже легализована торговля отмыкающим зельем ? Не усугубляй лучше. Открывай, именем Майри!
- Майри?! Именем Майри?! - дверь щёлкнула, сверкнула изнутри пурпурной вспышкой и с тихим скрипом отворилась. на пороге стоял лысый, толстенький старичок лет семидесяти, а то и больши. Клочковатые бакенбарды его встопорщились, по лбу крупными каплями стекал пот, который он то и дело утирал тыльной стороной ладони, а на носу - на самом кончике - угнездились круглые очки: одно стекло прозрачное и одно закопчённое.
- Тримукс Вритукс к вашим услугам! Простите, я не знал, кто вы такой. Чего изволите? - во рту старика торчало несколько полусгнивших зубов, что вкупе с потёртым спальным халатом придавало дельцу жалкий вид - совсем уже некстати для солидного торговца колдовскми редкостями.
Айвор сунул торговцу под нос свой амулет, после чего натурально затолкал его в лавку.
- Так. Определяемся сразу. Мне плевать на твою контрабанду и прочее пока это не вредит людям сверх положенного. Точнее мне нужно кое-что из этого товара. Зелья памяти. И не говори что их нет. Я могу ОЧЕНЬ расстроиться.
- З-зелье памяти? Милор-рд, я д-даже не з-знаю, - замямлил, сбиваясь и стуча остатками зубов, старый лавочник. - Я п-постараюсь вам п-помочь. М-минутку подождите, ладно?
Пятясь и дрожа всем телом, старик скрылся в боковой комнате неказистой лавчонки. Всё здесь напоминало о бедности, сырости и дряхлости - словно магазин уже многие годы ничего и никому не продавал. Книги и странные колбы на многочисленных полках покрывал слой пыли, в углах угнездились в центре многослойных паутин пауки, явно подыхающие от голода, потому что последняя муха залетала сюда ещё в день основания города. Жидкость в большом котле на прилавке уже давно превратилась в вязкий грязно-бурый студень, а насекомые в большом стеклянном ящике уже даже не копошились. Скелет непонятного ящера с расставленными крыльями (детёныша дракона?) утратил за прошедшее время добрую дюжину костей, и на морду кто-то повесил морковку - теперь всю побелевшую и усохшую.

(с V-Zтом)

- Благодарю вас, - Хелакса поправила сумку, чтобы не сползала со стула. - Да хранит вас Аэлар.
Ганс коротко извинился, сославшись на занятость многочисленными обязанностями хозяина гостиницы и покинул монашенку. А вот овощи и подливка, слегка подпорченные пролитым квасом, целиком остались в распоряжении и на благо Хелаксы. Она сложила руки над столом в обязательной молитве, и лишь произнеся про себя весь покаянный текст, принялась за еду. тонкая длинная вилка с тремя зубцами лежала привычно в левой руке и ловко подхватывала кусочки моркови и картофеля, не проронив ни капли темной подливки на рясу или подбородок.
Закончив трапезу. Хелакса сложила приборы на тарелке, отерла губы краешком салфетки.
взгляд
Чей-то рассеянный взгляд остановлен на ней.
РАссеяный ли?
Монашенка внимательно оглядела сначала посетителей за ближними столиками, потом чуть дальше - пока не натолкнулась на глаза феалари. Неторопливый кивок, не опуская глаз, одновременно как знак приветствия и вопрос - могу чем-то помочь?
Римор, тоже успевший утолить голод (хотя и не обратил внимания на то, которая из дочерей хозяина принесла еду) счел это по крайней мере знаком невраждебности. Вежливо наклонив голову в ответ, он поднялся с места, жестом извинившись перед Гамбетом, неторопливо прошел к столу монахини.
- Римор Фаэль'тай, - представился он. - Я хотел бы поговорить.
- Я слушаю вас, господин Римор, - смиренно, из уважения опустив глаза, как положено канонами вежливости при разговоре со старшим мужчиной, сказала монашенка.
Феалари опустился на скамью напротив.
- Если не ошибаюсь, вы собираетесь дальше, в Кайлентор?
Можно было прибегнуть к нередким в Канфеорне словесным плетениям, но Римор не был уверен, насколько подходит такой стиль разговора. С некоторыми арделли стоит говорить прямо.
- Да, как и абсолютное большинство здесь. Нечистоты замка расползаются, их необходимо остановить, да и заблудшим душам помочь - мой святой долг. И ваш ведь путь лежит в сердце проклятого королевства, так?
- Совершенно верно, - кивнул феалари. - И вы ведь не собираетесь идти туда одна?
- Со мной благословение Творца и покровительство Мэллы, - твердо и несколько громче ответила Хелакса. Одна? о, нет. С ней память о Фауртане-дьяке. Нет, не одна. - А ваши спутники, наверное, спят в своих комнатах, набираясь сил перед походом?
Она вдруг подумала, что Фауртан все-таки был и посильнее, и поопытнее, и борода у него была. А Хелаксу не то, что дух - любой пьяница может в рог скрутить и на ворота повесить. Аэлар, конечно, не допустит, но не след Его испытаниями гневить. Феалари же сразу видно, что боец, хоть и остроухий, творцом забытый. Да и не злой, кажется.
- У меня нет спутников, - покачал головой Римор. - Сейчас - нет, но я не хотел бы идти в туманы без них.
- И вы завели разговор со мной именно поэтому? Помилуйте. Зачем вам, такому знатному сильному воину - какая-то монашка в спутники, да еще чужой веры? Неужто Кайлентских проблем мало, еще обузу хотите?
- Благословение богов помогает всегда, - серьезно отозвался феалари. - И те, кто на границе смерти и жизни, священной силы не переносят - я это знаю точно.
- Это верно, - девушка одобрительно склонила голову к дальнему от Римора плечу; так она могла тайком искоса бросить взгляд на остроухого. Правда, и собой хорош, и дело говорит. - Знаете, мне надежное плечо лишним не будет никогда, если ваши боги также терпеливы, как Отец Огня - я была бы рада сопровождать вас в туманы. Однако позвольте прежде один вопрос?
- Прошу вас, - Римор приподнял руку, повернув ее ладонью вверх*.
- Зачем вам, судя по всему, аристократу, не-человеку, существу выше неприятностей Кайлента - зачем _вам_ идти в самое змеиное гнездо? простите, если мой вопрос затронул нечто личное - вы не на исповеди и можете сохранить свой секрет, - она поспешно опустила голову еще ниже.
Римор помедлил. Один вопрос тянет за собой другой, и по этой цепочке могут взобраться такие тени прошлого, о которых и вспоминать не стоит. Но вопрос задан, и начинать путь с недоверия не стоит.
- Скажем так, - медленно произнес феалари. - Я надеюсь отыскать в Кайленторе нечто такое, что позволит моему дому - и Дому - стать таким же, каким он был до того, как я покинул Канфеорн.
- Я принимаю ваш ответ, - руки монашки, сложенные на столе одна поверх другой не дрогнули ни на миг. - Хотите ли вы еще взять в спутники кого-то?
- Человек, рядом с которым я сидел, - Римор кивнул в сторону Гамбета. - Насколько я вижу, он хороший воин.
- Разве ваших умений недостаточно? - в искреннем удивлении Хелакса подняла на феалари большие серые глаза.
- Два воина всегда лучше чем один, - пожал плечами тот. - И кроме того, вполне может сложиться ситуация, когда мне придется использовать Третий Дар... то есть магическое искусство. А с таковым работа клинком иногда не сочетается.
- Но... - она посмотрела на свои ногти. - Я слышала, в Кайленте страшные вещи творятся. И души, томящиеся там, жаждут обрести свободу - любой ценой. Противостоять бывшему союзнику - воину очень тяжело...
- Я провел среди людей больше сорока лет, видел немало различий, но кое в чем пути арделли и феалари схожи. Например в том, что отряд сильнее одиночки. И если с чем-то очень тяжело справиться - то можно совладать, когда рядом спутники. Собственно, я это не раз и видел в действии, что в Канфеорне, что вне него.
- Ваши слова полны мудрости, господин Римор. Позвольте скромной служительнице Творца последовать за вами?
Феалари с трудом сдержал улыбку - слышал бы это наставник Веар, который всегда укорял ученика в поспешности решений.
- Только об этом я и прошу.
- Прекрасно. Думаю, как и большинство, вы отправитесь на рассвете?
- Да. Нет смысла задерживаться.
- Тогда позвольте мне на врмя распрощаться с вами. Путь был долгий, а мы, смертные, непростительно часто нуждаемся в сне, - сожаление о несовершенстве звучало столь явственно, что принять его за сарказм было бы кощунством.
- Все, не обладающие бессмертием, в нем нуждаются, - согласился Римор, и поднялся, вежливо наклонив голову на прощание.

______
**У феалари - вежливый жест, выражающий передачу права на речь другому.

(с Ши-Финд, я в роли Зубаря)

Звуки лиры прервала скрипка. Как же она стонала, воскрешая те самые воспоминания о тех невинных детях и краснокожего демона, играющего на своей топазовой косе, издающей точно такие же звуки. Все чары мгновенно растаяли. В какой-то момент Ниара испытала гнев, а затем отчаяние и пустоту. Наступила тишина, хотя звуки скрипки пока еще не угасли. Тишина… ни звука ветра, ни голоса земли, не слов старого дома и даже огонь замер на мгновения, подрагивая и вспыхивая безжизненным пламенем. А затем пришел ужас. Ужас от того безумия пустоты, безумия молчаливой бездны, когда ты знаешь, кто лишил тебя сил. И на какое-то мгновение вся окутывающая магия растаяла, обнажив ее глазам давно пережитое страдание, когда после неудачного столкновения со Злом, кожу с рук просто содрало и пришлось за очень большие деньги лечиться в святой больнице магией.- Зубарь? – сипло произнесла она, словно спрашивая само пространство, но чувствовала свою полную беззащитность, когда духи покидали ее.
Мелькое существо, спрятавшееся от яркого света, вылезло из-за ноги Ниары и ласково что-то зашебуршало на непонятном языке, или даже не на языке, а просто зашебуршало. Глаза Зубаря были расширены ещё больше, шерсть встопорщилась, губки подрагивали вместе с оттопыренной губой. подпрыгнув и пару раз перекувыркнувшись в воздухе, Зубарь приземлился на руки и несколько раз щёлкнул в воздухе задними лапками - громко, словно на них были туфли с каблучками, хотя виднелись только мозолистые пяточки.
- Да, я волшебница. - Ниара кивнула собравшимся в зале на прощание. Хотелось вдыхать клубов дыма и раздумывать над произошедшим. Взгляд привлек блеск монеты человека, который сидел вместе с феалари за одним столом. Разговаривать не хотелось. Молчание мыслей прервал домовик, запрыгнувший на руки к барду. Она краем глаза заметила что-то пушистое и белое и потому подняла руки так, чтобы поймать. Создание весило не больше кота. Часто, когда она бывала в одном старом доме у человеческой семьи, то видела подобное создание, которое часто оборачивалось кошкой и призраком ходило по дому. Бывало так, что кошка сидела на диване и в тот же момент спрыгивала с подоконника. - Зубарь, не обижайся на эту служительницу бога. - Направилась Ниара в сторону жилых комнат. Воздух огласили дивные слава наречия фей. - Они не понимают наш мир.
- Ты не знать! Не знать, не знать! - голосок у Зубаря был точь-в-точь детский, как в сказках у добрых духов. Шёрстка домового густо побурела, и он, подпрыгнув снова, забрался к Ниаре на шею, обвив её лапками.
- Уйти. От них уйти, - прострекотал на ушко женщине Зубарь.
Потихоньку шепот ветра, голос дома и другие тайные звуки возвращались в этот мир для Ниары, пока они направлялись в ее апартаменты. Конечно же это не та роскошная гостиница, которую они когда давно снимали на троих в Файрхевене, но тоже сойдет.- Чего же я не знаю? Служителей богов я видела много. А почему ты хочешь уйти?
- ты не знать воля Аэлар. Домашний очаг! Домовик! Дух знать Аэлар, знать дети Аэлар! - копошился Зубарь, вихляясь и шебурша. - Дух сказать тебе, много сказать. дух любить весёлый игрунья! Зубарь - хороший домовик. Зубарю страшно, очень страшно, но он не оставлять дом! Не оставлять, даже когда хозяйка уйти! Зубарь быть верный, Зубарь любить люди, которые жить дом! Зубарь бояться выходить - но Зубарь выходить, когда надо, да, надо! Зубарь бояться Зла! Зло вокруг, весёлая игрунья! Зло брать, всё брать! Брать духи, брать жизнь! Брать!
Ниара задумалась над словами домовика.- Постой… Я не чувствую Зла. И не чувствую мертвых. Ни их озлобленный душ. Лишь страх. Как это Зло скрывается от моего взора? Расскажи мне Зубарь. Расскажи. Я должна знать.Не должно больше существовать противного жизни и самой Матери Природе в этом плане. Оно не должно прорвать великое Кольцо жизни.
- Зубарь знать! Зубарь знать смерть, который не смерть! - домовик забрался на голову Ниаре и, свесившись, посмотрел ей в глаза - правда вверх ногами, отчего ушки духа забавно отвисли. - Смерть, который не смерть, жизнь, который не жизнь! Зубарь сам не понимать... Зубарь бояться, они приходить и забирать Зубарь! Но здесь очаг, здесь огонь, здесь Аэлар! Аэлар здесь сильный, очень сильный - они не брать Зубарь, не Брать Ганс, не брать Си, не брать Ма, не брать Жезза! Они бояться Аэлар, Зубарь бояться их! Страшно, страшно, Зубарь хотеть жить и быть. Они быть, но не жить, быть, но не умирать! Они, они! Игрунья беречься! Игрунья храбрый, но они холодный, совсем-совсем холодный!
- Аэлар здесь? Здесь, в последней свече, его храм? - смотря в огромные глаза-блюдца домовика, спросила Ниара. Она рассмышляла в тот же момент о жизни и одновременно смерти, упомянутой Зубарем.
- Игрунья знать эльфийский боги! Игрунья плохо знать Аэлар! - усмехнулся Зубарь и смухортил весёлую рожицу, словно вовсе забыл о страхе. - Очаг - Аэлар. Там, где быть очаг, быть Аэлар. Огонь быть Аэлар, тёпло быть Аэлар! Кайлент бояться Аэлар, бояться гнев Аэлар! Большой город, большой замок! Чёрный, чёрный, чёрный! В туман - туман слепить Аэлар, туман не давать помогать! Зубарь бояться туман!
- Я не служитель богов. Увы. - Она грустно улыбнулась и взглянула на свой амулет - серебряный полумесяц. - Ты сказал что иногда покидаешь таверну? Почему туманы не поглотили тебя?
Зубарь на миг смутился, ушки домовика несколько раз вильнули, дёрнулись, и нконец, громко втянув воздух, он признался:
- Зубарь очень быстро бегать. Их мало, они не догнать. В Калент они догнать и схватить, но не тут, нет. Зубарь бежать к очаг, у очаг сильный Аэлар! Зубарь спасаться тут.

Повернув ключ, Ниара вошла в комнату, где уже лежала сытая пантера. Кошка была столь великого для подобных ей размера, что на ней можно было ехать верхом миниатюрной, как эльф, лиристке. Леди-бард очень быстро вошла в комнату и сняла с головы домовика.
- Руки Кайлента дотягиваются даже до Последней Свечи? Как же это возможно... - она бросила взгляд в сторону. Ас'Сарен опустила на кровать Зубаря. - Я должна тебя кое о чем попросить. Слушай внимательно. Я оставлю метку. Волшебную. С моей смертью она исчезнет. Важен не сам факт, а то, чтобы ты передал весть о возможной моей смерти в Теневую Долину эльфу Алдернару. Духи знают его хорошо. Он Ходящий во Снах.
Ниара прикрыла глаза и дотронулась до стены, которая не была занята какими-либо предметами. Из рук шамана потекли цветные призматические огни, расползаясь по стене цветком. Когда они оформились окончательно, оставаясь мерцать звездной пылью, то образовали символ звезды - Немезиды Богов
- Это моя звезда рождения. Пусть Ганс не стирает ее. В любом случае я ему сама скажу.
Мысли Ниары обратились к огню и способности его противостоять туманам. В любом случае понести очаг не получится, но вот факелы и зажигательные смеси и масла уже вполне возможно реализовать.

Холод переставал иметь значение.
Сначала от колющих иголок - сейчас он чувствовал их плотью куклы - остались лишь тупые тяжелые касания, как будто его облепили листами железа. Потом пропало и это, когда от давящего извне осталось только слово: "хо-лод"... а потом и оно потеряло смысл.
Тот, кто поселился внутри, больше всего хотел свернуться внутри замерзшего, но сохраняющего еще крохи тепла тела, и попытаться не слышать голоса тумана.
Он чувствовал, как замедляются шаги.
Усталость сковывала тело, проволокой опутывала ноги, свинцовым жерновом болталась на шее. Что там холод, жажда, отсутствие пищи – все это отступало в тень, становилось несущественным, словно проглядывало откуда-то из прошлой жизни. Здесь и сейчас оставалось только одно – желание вытянуться и закрыть глаза. И не открывать больше никогда. Хальк еще шел – по инерции, но туман, что колыхался в такт его шагам, откликался все неохотнее, все незаметнее, все слабее – пока не замер вовсе. Мальчик качнулся взад-вперед, уже не чувствуя ног, и тяжело опустился на землю. Веки дрогнули и опустились, даря измученному человечку глоток густого терпкого забытья.
Сон обнимал их обоих, давая умирающим существам последние минуты забытья. Их тела наконец-то сравнялись теплотой с окружающим холодом, и туман обнимал мальчика, лежавшего навзничь, нелепо вывернув руки и ноги. Он заглядывал в его чрево, вылизывал остатки снов и вдувал свои, сны об одиночестве и дрожи, о бесконечных неслышимых шагах, застывших в воздухе Кайлентора. Они говорили: почему мы здесь? Зачем мы должны каждым мигом своего существования выжимать теплые соки из всего, что встретится нам?.. Нет гнева, нет ярости - только полустершаяся застарелая обида, незарастающий рубец... как будто туман втайне жаждал быть разбросанным теплым ветром с моря - в клочья, в прах.
Существо, свернувшееся внутри мальчика, не могло больше двигаться. Вместо голода пришла смертельная усталость - словно он перестарался, вплетая ниточки в плоть, да так и не смог их выдрать, и теперь они словно сиамские близнецы, сплетенные в предсмертных объятиях. Существо видело сон... Сон из далекого прошлого - может быть, придуманного когда-то в один из таких ночей одиночества.
...он спускается по заросшему розовым вереском холму навстречу заходящему солнцу. Земля под ногами мокрая от выпавшей росы, он поскальзывается и падает - и всякий раз встает обратно, размашисто шагая вниз, плеща в воздухе руками, играя, радуясь... и не замечая, как пологий спуск превращается в падение.
В воду.
Хальку казалось, что он привстал на цыпочках и заглядывает через плечо – словно в книгу, испещренную не строками, а множеством ярких картинок, в которые так просто окунуться, нырнуть с головой, почувствовать себя частью этого странного мира. Он не узнавал лица того, кто бежал по склону, чьи волосы трепал сумасшедший ветер, но чуял в нем что-то близкое до боли, едва ли не родное. Бежит незнакомый мальчишка, все быстрее, все ближе пугающая черная гладь воды, а у него, Халька, сердце замирает, будто это ему через несколько мгновений нырнуть в неизвестность… Он тормозит – отчаянно, пятками взрезая землю, но скорость все больше, все злее бьет в лицо колючий ветер, все чернее ожидающий омут…
Он тонет сразу, как будто лишенный дыхания. И медленно видит сквозь толщу грязной, зеленовато-бурой воды опускается его тело - ровное, словно бревно. Оно мягко и плавно кружится в едва заметных завихрениях, которые оставляет касающийся поверхности ветер... Не может быть так, чтобы видеть собственное тело - но тем не менее, именно это и происходит. Он умер в тот самый момент, когда коснулся зеркала пруда, и сейчас - хорошо, легко и мягко, похоже на полет...
Сверху кто-то смотрит, протягивает руки, боится коснуться ряби. Сквозь толстое стекло воды видны только неясные дрожащие силуэты.
Хальк хочет дышать. Он уже умер, но воздуха – воздуха! – хочется мучительно, до боли в легких, и даже не удивляет то, что он, умерший, еще способен ощущать боль. Судорожно бьются неживые руки, силясь прорвать толщу воды, это Хальк тянет чужое – или все-таки свое? – тело к поверхности. Один глоток воздуха, только один – а там будь что будет. Он выныривает, и синее небо заглядывает в открытые глаза, и чьи-то ладони вцепляются в плечи, тянут куда-то. Но воздуха нет – по-прежнему. В груди расцветает колючая ледяная лилия, острыми лепестками рвет изнутри. Хальк понимает – надо плыть дальше. Мало вырваться из воды, нужно вырваться из чужого тела, но сил все меньше.
Нельзя упасть. Хочется коснуться дна, зарыться в холодный ил, приникнуть руками к глине и больше никогда не подниматься. Но голова против воли запрокидывается, помутневший взгляд ищет что-то наверху - то самое лицо, которое смотрит сквозь, безошибочно находя на этой глубине его глаза.
Тонкий свист, неведомо как слышимый здесь, росчерк чего-то кривого и черного, и - легкий плеск.
Рыболовный крючок мягко, без боли цепляет его за горло. Но в этот момент он уже не помнит ничего, он закрывает глаза, отдаваясь прекрасному чувству полета - безразлично, вверх или вниз - и жалея только об одном... о том, что так и не почувствовал, какое на ощупь дно пруда.
Он – тот, близкий и чужой, что бежал по склону, уже не чувствует боли, ему повезло. Это Халькову глотку разрывает острый крючок, Хальку достается вся боль и ужас, Хальк чувствует себя безмозглой рыбой, проглотившей наживку. И не вспомнить уже – что за наживка была, за что теперь жизнью расплачиваться?! Или?... Оттолкнуться всеми силами, вновь уйти на глубину, пусть без воздуха, без солнца, без неба – но не лещом на удочке! Волны качают ватное, бессильное тело. Леска тянется куда-то вверх, мертвые глаза не могут разглядеть удачливого рыбака.
Но он все-таки дергается. Рвется куда-то - из чистого упрямства, которое не раз спасало ему жизнь.

(и наконец-то с неврозом)

Воздух хлынул в легкие обжигающей волной. Еще не веря, что это не конец, что жизнь продолжается, Хальк хватал его огромными глотками, и видел, видел перед собой тело мальчишки-утопленника, всплывшее на поверхность, и тонкую леску, волочащую его за собой. Смотреть на это было невыносимо. “Я сейчас проснусь, - повторял он себе снова и снова. – Я проснусь. Сейчас. Сейчас. Сейчас!”
И, словно откликаясь на яростную мольбу, поверхность воды пошла рябью, растворяя видение. На смену темным холодным волнам явилась шумная ярмарочная площадь.
Расписные повозки, яркий шатер, гомон, смех, звон бубенцов – мальчишку охватило радостное возбуждение. Цирк! Бродячий цирк, веселое и дружно братство, Хальк так давно мечтал оказаться на представлении, а потом, быть может, напроситься в помощники. Он ведь многое может, правда! А в кармане как раз мелкая медная денежка – можно купить каравай хлеба, чтобы в животе не так урчало, а можно – маленький клочок бумаги, который, если повезет, станет пропуском в новую жизнь. Мальчик нащупал монетку, она казалась теплой.
Только повсюду почему-то лица, которые не отводят взгляда. Лица, на которые надеты другие лица, четырехглазые люди - и все они следят за каждым шагом, внимательное впиваясь и запоминая каждую черточку лица. Словно вот-вот готовятся прыгнуть, накинуться толпой, и...
Постоянно улыбаются. Ни на секунду не ослабляют натяжения уголков рта, да как они могут так?
Глупости! Конечно, улыбаются – вон как здесь весело, из шатра хохот доносится, там, наверное, клоуны… Хальк выдохнул отчаянно и бросил монетку в шляпу, взамен получив белый квадратик и право пройти внутрь.
На арене были не клоуны – фокусник. Он опускал в высокую шляпу разноцветные ленты, а доставал, конечно же, кролика. Фокусники всегда достают из шляпы кроликов – это знал даже неискушенный Хальк, но было все равно здорово, и публика искренне рукоплескала, и смеялась над зверьком, который нервно дергал задними лапами, силясь вырваться из цепких рук. Ему, наверное, уши больно, подумал Хальк, но как-то мельком, вскользь.
Ему ужасно страшно. Он бьется и не может вырваться, его пугает и мертвая рука, стискивающая уши, и бесконечный смех, отражающийся во всех этих улыбающихся, улыбающихся, улыбающихся глазах. Это совсем не смешно, это агония, и он переживает ее каждый раз - из темноты, где он затаился, наверх - к рукоплесканиям, грому, смеху...
Мальчик пытался прогнать прочь жутковатые мысли. Откуда они такие взялись – неприятные, липкие, будто бы чужие?
Фокусник, между тем, спрятал кролика обратно в шляпу, раскланялся и засеменил прочь с арены мелкими подшаркивающими шагами. А навстречу ему… Хальк аж задохнулся от восторга – на желтый круг вылетел вороной конь. Тонконогий, изящный, как статуэтка, с гривой, украшенной лентами и бубенцами. И девчонка, такая же легкая, гибкая, будто бы невесомая. Она стояла на мчащемся жеребце небрежно и раскованно, умудряясь при этом жонглировать десятком горящих факелов. Огонь неистово кружился в воздухе, падал в тонкие руки, бросал отсветы на безмятежное лицо.
...может, это и в самом деле по-настоящему?
У нее есть взаправдашние глаза. Она смотрит, чуть прикрыв веки, как будто в полусне - а вспышки задуваемых факелов кажутся при этом немного ненастоящими. Мерцают, словно огромные светлячки затеяли вокруг нее хоровод. Круг, еще круг, еще... быстрее и быстрее - и он несмело поднимается с места, чтобы шагнуть туда, вперед...
Зрители замерли, боясь потревожить наездницу даже шорохом – так она была хороша, такой невыносимо опасной казалась ее игра. И Хальк замер тоже, восхищенный, готовый ловить взглядом каждое движение. И не сразу понял, что он идет вперед, все ближе и ближе к арене, по которой нарезал круги черный, как сама ночь, конь. Куда, зачем?! Мальчик остановился в проходе – хотел остановиться, но понял, что тело не подвластно ему. Шаг за шагом, медленно, но уверенно, и кажется уже, что слышится лошадиное дыхание, и ощущается тепло огней. Он вздрогнул и дернулся – назад. Но тело рванулось вперед.
Заржал, вставая на дыбы, взбесившийся вороной, строптивый огонь вырвался из рук юной циркачки, метнулся вверх и снова вниз. Шелк волос охватило пламенем.
Тогда он понял, что все это было ловушкой вроде той, что с кроликом - и теперь он сам оказался схваченным за уши, подвешенным в пустоте и беспомощным.
Взметнулся огонь, озарив последнее, что обрушилось на него, смешанное пополам с отчаянным криком - чудовищно огромные, в полнеба, которое здесь заменял расписанный купол шатра - копыта вороного.

(со втрой половиной неврозов, конечно же)

(со Скорпионом)

- Зубарь следить! Зубарь передать! - домовик замахал лапками, пытаясь привлечь ещё больше внимания Ниары. - Зубарь всё сделать... Игрунья не знать страх! Игрунья следовать путь Богиня-Странница в сердце Аэлар! Там тоже есть... есть я. Такой я, другой я, совсем другой я. ты их видеть! ты их звать! Они помогать, но они бояться! Сильно бояться, но всё равно помогать!
- Благодарю тебя, Зубарь. Ты очень смелое создание. Ни один дух не делал для меня чего-то подобного без подношения. – Ниара улыбнулась.
- Видимо Кайлент не совсем мертв, как я думала. Хм… как же другие домовики до сих пор остаются там и их еще не поглотило проклятие замка?
Шаман достала из походного рюкзака чернила, перо и свиток пергамента из футляра для карт.
- Не домовики... другие... совсем не я... и не совсем я... но есть! - гордо заявил Зубарь. - Они храбрый! Они быть сильнее Зубарь, но их... мало знать. Плохо видно. Потому они редко помогать... Но помогать, да, они помогать! Я клясться мой мех!

«Пожалуй меня, дорогой мой Алиот, ждет смерть; уже год я дожидаюсь свидания с тобою.
Собиралась ехать в город Парящих Башен, но не судьба. А когда-то меня спрашивали эльфы «зачем ты теперь туда едешь». Но теперь ни в граде великом, ни летом и никогда никаких дел сделать нельзя и не нужно. Я слишком далеко. Никого из знакомых людей не найдешь в такой глуши, да и зачем? Мне необхо¬димо было поговорить с тобой, объясниться, но приходится в спешке описать все те чувства, которые я испытываю к тебе. Зимой я думала мы могли свидеться, но ты не отвечал на мои крылатые послания. И каким-то образом мои ухажеры и поклонники узнавали обо мне такие вещи, которых даже я за собой не ведаю. Зачем ты так поступал со мной, чернокнижник? Что же? Я и без подобной клеветы всегда любила только тебя, не смотря на то, как Тени изменили твою сущность. И конечно в тот день, когда ты пришел ко мне жутким и омерзительным сгустком живой Тьмы, мне оставалось только признаться, что я уезжаю в Ауир единственно для того, чтобы не видеть тебя и тем, чем ты стал. И даже что мне кроме моего любимого Алиота никого и ничего не нужно, - сказав эту правду прямо, я бы обрекла себя на ужасное существование подле тебя; - или же пришлось бы согласиться с основательными доводами и принять твое предложение уйти вместе в мир Теней, чего моя эльфийская сущность не могла потерпеть. Я не согласилась и кажется поступила благоразумно. Но только теперь, когда решение уже принято, чувствую я, до чего невыносимо-тяжело мне это благоразумие, никогда не испытывала такой смертельной тоски. Знаю, что и тебе не весело одному в скверном пустом мажеском граде. Я бы давно приехала, несмотря ни на что, если бы можно было это сделать, не уведомляя тебя же. Но мой долг перед моим народом превыше моих личных страстей. И ты это всегда знал. Я должна узнать тайну проклятого замка, который и ты всегда желал исследовать. Это впрочем и хорошо: быть счастливой вообще как-то совестно, а в наш печальный век и подавно. Тяжелое утешение! Есть, правда, внутренний мир мысли, недоступный ни для каких случайностей военных походов, ни для каких душевных невзгод - мир мысли живой и любящей тебя женщины, который должен осуществиться в действительности. Я не только надеюсь, но так же уверена, как в своем существовании, что истина, мною узнанная, рано или поздно будет узнана и другими, узнана всеми, и тогда своею внутреннею силою преобразит она весь этот мир лжи, навсегда с корнем уничтожит всю неправду и зло жизни личной и общественной, мерзость нравственного запустения, вражду между государствами - ту бездну тьмы, грязи и крови, в которой до сих пор бьется и человечество и эльфы и другие расы; все это исчезнет, как ночной призрак перед восходящим в сознании светом вечной истины Аэлара. Сердце берет свои права, и опять тяжелая тоска, тупое страдание, и еще невыносимее становятся мелкие препятствия и столкновения, все эти пощечины обыденной жизни.
Возлюбленный мой, в эти минуты душевной усталости, слабости и отчаяния только твоя любовь может поддерживать, ободрять меня. Мне бы хотелось чтобы ты сказал мне нечто подобное в ответ… Я еще не верю вполне, прости меня за это письмо, ведь мы так давно расстались.
Твоя навсегда Ниара Ас‘Сарен".

Ниара погладила домовика до мягкому белому меху. - Я еще раз благодарю тебя за сведения. - Она свернула свиток и запечатала его такой же маркой, как и та, что была на стене. - Я надеюсь увидеть тебя, когда мы будем отправлять завтра, Зубарь. А сейчас мне нужно приготовиться к отбытию и отдохнуть. Все же я не эльф. - Признавать последнее было всегда сложно и больно.
На глазах Зубаря выступили две крупные, как белые жемчужины, слезинки.
- Моя позвать Ганс, если надо - всхлипнув и громко хлюпнув носом, пискнул дух.
- Если тебе не трудно, - согласилась белая всадница.
Домовик кивнул, снова смахнул слезу и, подпрыгнув почти до потолка, с громким хлопком растворился в воздухе.
Не прошло и нескольких минут, как в дверь постучались.
- Зубарь сказал, я вам надобен, так я тут, - прокряхтел старый Ганс.
- Да, входите. - Отозвалась Ниара, уже держа свиток, готовая его вручить владельцу таверны.
Ганс разрумянился и заметно подустал. Глаза трактирщика покраснели, но ан губах играла улыбка.
- А Зубарю вы понравились. Шептанул что-то на наше пивко только что, так оно мигом так вспенилось! Народ не нахвалится! Так что вам угодно - говорите, весь ваш!
Бард склонила голову, приветствуя Ганса. - У меня есть некоторая особенность очаровывать. Но прошу. - Она отошла так, что бы было видно рисунок-символ многоголового дракона. - Мне необходимо отправить это письмо в город Парящих Башен Алиоту Шейлран, когда этот символ исчезнет. А исчезнет он в том случае, если туманы Кайлента навсегда поглотят меня. Это очень важно для меня. Могли бы вы оказать мне такую услугу? - Зеленые глаза барда были широко раскрыты и смотрели с невыносимой грустью и тоской на трактирщика.
- Миледи... - замялся Ганс. - Мочь-то я конечно могу, это дело нет рудное. У меня найдётся доверенный гонец, вот только... Если у вас есть, кому писать - то может не нужно вам и вовсе в туман? Гиблое же место, огнём аэларовым клянусь!
- У меня есть обязанности перед народом Долины Теней и перед моим Домом. Даже когда превратят в руины наши города, когда сожгут и выкорчуют наши леса, лиристы обязаны нести свой долг, даже если Луна перестанет освещать нам путь, и надеяться на возрождение.
- Значит вам судьба так заповедала, да? Ох и жалко мне вас... - вздохнул Ганс. - Ладно, давайте весточку вашу. Сохраню да передам, кому потребно, вы уж только не горячитесь... берегите себя. Да одна туда не суйтесь, вот вам мой совет. Я послушал, там народ туда же собирается, так что поглядите - может кого ещё подберёте, окромя ваших спутников да зверя вашего. Бедный Зубарь... давненько я не видел, чтоб ему так кто в душу западал.
- Благодарю вас.

(не без мастера)

Хелакса проводила феалари долгим взглядом. Спокойно было с ним, странно спокойно, как иногда бывает в большом храме, пустом перед вечерней. Холодный, величественный, самодостаточный – и в то же время, всегда укроет, хоть от ливня непогоды, хоть от ливня стрел. И не потому, что обязан там кому-то и за это что-то получит – просто не может по-другому. Он же – храм.
Он же – эльф!
Но Хелакса улыбнулась в воротник капюшона. Ну и что? Аэлару все живые покорны и милы, даже неразумно его не видящие. А этот к огню жмется не хуже правоверного хуманса!
Монашенка еще раз вытерла салфеткой уголки рта и поднялась, стараясь скрипеть как можно меньше тяжелым стулом по полу, прижала к себе сумку. Кое-как выбралась из-за стола, вытащила край рясы, прищемленный другим стулом. Подхватив тарелку, монашенка направилась к стойке.
- Мисс Сильва, - Хелакса со смиренным поклоном отдала приборы, - благодарю за ужин и тепло. Могу я просить о комнате и количестве монет, которое скрасит понесенные по моей вине затраты?
Сильва вынырнула из-за прилавка. Весёлая, чуть растрепавшаяся от беготни и хлопот, девушка улыбнулась постоялице.
- Мисс... Вот так почитай всю жизнь "мисс" и останусь, как миской надколотой. Жизнь не мёд - никто за муж не зовёт! - рассмеялась она. - С вас шесть медяков за всё, включая комнату. У нас дёшево, отец на другом заработает. Постель чистая, комната хорошая, окошко есть... Я провожу, если угодно.
- Я была бы очень признательна, - монашенка вернула улыбку и засеменила вслед за дочерью хозяина по крепко сколоченной лестнице. – Миска треснутая – это жена за нелюбимым мужем, потому что бьет он ее, сам мается и жену мает. А твой суженый еще стукнет в дверь, - совершенно серьезно сказала она.
У двери комнаты Хелакса поблагодарила Сильву неглубоким поклоном, затем переступила порог, подобрав рясу. И правда, хорошая комната, мебель добротная. Монашенка положила сумку на маленький круглый столик-тумбочку, достала свечу и огниво, укрепила свечу в жестяном подсвечнике.
Бумага темноты медленно прожигалась мягкой точкой свечного огонька, сворачиваясь по краям. Хелакса приблизилась лицом к туго сжатому теплу, вдохнула его, прошептала начало молитвы.
Огонек не дрогнул – Аэлар дозволял молитву в это время в этом месте. И монашенка закрыла глаза своего человеческого, телесного, чтобы открыть глаза духа.
- Господь всемогущий, всеславный, всемилостивый! – огонек веры разгоралась в душе ее. – Ниспошли милость и благословение на рабу твою! – Стоя на коленях перед свечой, с молитвенно сложенными на груди руками, Хелакса была камнем – мироточивым камнем вроде тех, что стоит в соборе святой Николетты. – Дай силы ей, дай зоркости глазам ее, дабы отличать дурное от доброго, живое от мертвого! Дай силы ушам ее, дабы отличать ложь от правды, вой от ветра, плач ребенка от звериного плача! Дай силы устам ее, дабы несли слово Твое, во имя и славу Твою!
Хелакса перевела дыхание.
- Господь всеблагой, всеведущий! Ниспошли благодать рабу твоему Гансу – трактирщику, и дочерям его, Джезибелле, Сильве и Марианне, за доброту их и праведность! Защити их от тумана дурного, дай здоровья и мужей сильных, верных! И жену его Марту упокой в сени чертогов своих! Да будет так.
Еще горела свеча, еще шептала Хелакса, славословя Огненного Отца, затем Мэллу – странницу.
Потом огонек погас.

Огонь, хищный, жадный, грозящий пожрать все вокруг, и черные копыта в дюйме от лица проступали даже сквозь белесый туман, словно этот мир – реальный – накладывался на тот, призрачный, в котором был яркий шатер на площади и кролик, бьющийся в руках фокусника, и тонкая девочка на спине вороного скакуна. Хотя, какой их них реальный, а какой – лишь видение? Что если Хальк уже умер в том мире, стал горстью тусклого пепла, ворохом обгорелых костей, и теперь ему вечно скитаться здесь, в этом невозможном посмертии.. Может быть, он уже тень – та самая, какой пугают мрачные легенде о Кайленте?
Он очнулся и смог вырваться из плетущихся видений и обрывков, и только тогда понял, что кукла, освободившаяся от уз, куда-то бредет, оступаясь и оскальзываясь, по промерзшей земле. Первая мысль - вонзить пальцы, натянуть ниточки и остановить. Но...
...но ему вспомнились сны.
И он удержался. Сам не зная почему, уже не чувствуя забитой ненависти и власти над куклой, которая неожиданно перестала быть куклой, а стала таким же... как он?
Они брели вперед. Уже уверившись, что выхода нет, что страх пропасть здесь растаял, и осталось только отупевшая тоска по оставшимся позади снам. Хотелось уснуть и видеть их еще. Но приходилось идти. Идти, отдавшись на откуп кукле и спрятавшись внутри нее.
Они почти не заметили того момента, когда туман вокруг них исчез.
А заметив – не поверил. Казалось, что это – очередная ловушка проклятого места, что стоит только поглубже вдохнуть воздуха, который кажется таким свежим, таким теплым, таким живым, как в легкие вновь хлынет мутная белесая гадость. Мальчик старался дышать осторожно, боясь спугнуть это неожиданное счастье. Одеревеневшие ноги ступали неловко, задевали корни, откликались колючей болью. Мир вокруг казался маленьким, съежившимся до размеров сферы, в которой был сам Хальк, какие-то ветки, что задевали его руки и лицо, да отрезок дороги –неизвестно куда, неизвестно откуда.
Он брел – туда, куда вели. Механически отводил ветви, невидяще смотрел по сторонам, а перед глазами был все тот же туман. Позволив уйти своему пленнику, Кайлент никак не желал отпускать его душу.
Это было больно - по-другому.
Он впервые почувствовал, что сам является куклой - маленькой, сгорбившейся куколкой, в которой пустили корни щупальца тумана. Они не давали ему вырваться. Петли, цеплявшися за плечи, плети, хлещущие по ногам... один раз он едва не упал. Из темноты по сторонам дороги (или того, что казалось дорогой) скалились бледные лица, разевая безгубые рты и издавая едва слышные стоны, вибрирующие во всем теле. Они звали его домой - нет, приказывали, манили, тянули...
Не оглядываться, ни в коем случае не оглядываться...
Что-то ныло внутри. Ныло, корчилось от боли, пыталось забиться в самый темный, в самый потаенный уголок, словно мечтало сейчас, в этот миг перестать быть. Именно сейчас, пока костлявые холодные пальцы тумана не вцепились, не выдернули, не заставили повернуть обратно. Хальк ощущал это что-то как часть себя, и в то же время – как нечто чуждое, но эта двойственность совсем не пугала измученный разум. А еще – было жалко его, чужого и близкого, поделившегося с Хальком склоном, поросшим мокрой травой, илистым дном холодной реки и рыболовным крючком в горле. Захотелось укрыть его, как беззащитного котенка за пазухой, подарить ему немного того бездумного равнодушия, которое мальчик испытывал сейчас сам. И он позволил этой вялой полудреме вползти внутрь, растечься по венам, стать вязкой стеной, отгораживающей от всего на свете. Безразличие. Слышишь, ты, внутри, ну разве тебе не все равно?..
Прикосновения он воспринимал именно так, как и должен был - вздрагивая и впиваясь в ответ судорогой, сводящей конечности. Но это было по-другому - просто в один момент он не успел удержаться, и вместо цепких ниточек охватил куклу целиком, слившись с ней каждым дрожащим фрагментом замерзшей сущности. Это было так... необычно.
Впервые он чувствовал, как исчезает "я" и исчезает "оно".
И когда впереди совершенно неожиданно, выступив из тени, показался освещенный дом на перекрестке трех дорог, он почувствовал слово "таверна" так же, как оно отозвалось в обезволенном сознании куклы - нет! теперь - в "моем"...
Это значило - тепло (неужели правда?). Это значило - еда, и самое тревожное - другие, такие же, как он.

(куда мы без невроза?))

Ночь в "Свече"

Ночь вступила в свои права. Потемневший небосклон то скрывал за пробегавшей по небу тучей звёзды, то озарял их сиянием подлунный мир. Уступив луне, вечной спутнице неугомонной Богини-Странницы, солнце Аэлара ушло до рассвета, погрузив мир в глубокий тёмно-синий омут мягкого, дружелюбного мрака. Звуки и запахи менялись, смешивались и висели вокруг "Последней свечи" неповторимой аурой домашнего уюта на безлюдной дороге - именно той, какой так славятся достойные таверны и гостиницы у одиноких путников или шумных заезжих компаний.
Постояльцев начали распределять на ночь. Пьяного юношу, так интересовавшегося у хозяйской дочки, презирает ли она его, даже не стали расталкивать - спать за столами не возбранялось, хотя любили это немногие: странники всегда предпочитали отоспаться хорошенько, даже если и без изысков. Комнат обычно хватало не всем, но для народа победнее Ганс готов был за грошик отпереть и сенной склад у конюшен, не названный сеновалом лишь потому, что старик сам не возился с сеном, а покупал у старых друзей, коих за время содержания "Свечи" у него скопилось множество. там же, порой, в тёплые ночи - прямо на крыше - ночевала и Джезза. Ганс не любил дочкину причуду, но та клялась, что обожает перед сном смотреть на звёзды, и только дождь мог заставить неугомонную закрыть узкое оконце и спрятаться в тепле верхних полок сенного сарая. Сильва и Марианна спали в одной комнате - обычно по очереди: одна спала, другая ночью приглядывала за неспавшими постояльцами или встречала ночных гостей. В эту ночь дежурство выпало Марианне, и девушка уже зажгла свечу у стойки и вытащила рукоделие, чтобы не заскучать.
Ганс пожелал всем гостям славного отдыха, попросил за комнатами подходить к дочерям, извинился за суету и скрылся в своих собственных "покоях", как старик любил называть упрятанные за увесистой дверью в задней части таверны две комнаты. В одной из них он жил сам, другая же прежде была собственной комнатой жены. Пусть спали они и вместе (немудрено - спя порознь, трёх девчушек бы не нажили!), но Ганс настоял, ещё тогда, давно, чтобы у любимой был и свой уголок. Туда она хотела привести сестру... Теперь комнату ганс отдал Джеззе, но девочка продолжала чудить и не слушаться отцовских просьб и наказов, не особо настойчивых. Вот и сейчас, стоило уйти отцу, как Джезза бросилась вон: только скрипнула дверь да сверкнули в темноте открывшейся двери босые пятки.
- Эээх, шалопайка, - вздохнула Сильва, притворяя дверь за сестрой, - вовек ведь мужа не сыщет! на что уж мы с тобой. Ведь золото,а не девки - так никому не нужны. А она?
- Не трогай её, - улыбнулась Марианна. - Пусть живёт как знает. запретом её не отучишь - улизнёт, а то обманет. Дело ли?
- Не дело. А всё одно надо бы приглядеть, - покачала головой Сильва.
- Ну полезай с ней на крышу, звёзды выглядывать.
- Упала бы с дуба - вот тогда и лезла бы. Вот уж что мне не дело так не дело!
- И то верно, - снова улыбнулась Сильве сестра.

с мастером

Время приближалось к вечеру. Два часа назад наказующий выехал из последнего придорожного трактира, и теперь следующая остановка планировалась еще через пару часов в последнем на этой дороге трактире, если только не считать «Последней Свечи», куда он надеялся подъехать утром.
Лошадь шла неспешным ходом, путников на дороге пока не встречалось. Постепенно погода начала портиться. Небо над трактом постепенно затянулось серыми тучами. Начал накрапывать дождь. В это время года ливни были довольно редким событием, в основном шли именно такие раздражающие моросящие дожди. Пейзаж вокруг тоже не блистал разнообразием. Холмы, несколько полей да редкие полоски леса вот и всё что было по бокам дороги. Чтобы отвлечься, Айвор прикрыл глаза, и уже в который раз начал в уме систематизировать всё то, что он узнал за прошедшие два дня. Получалось не очень. Было такое чувство, что ответ лежит на поверхности, надо просто найти какой-то один момент… Но именно с этим и была главная проблема.
- Добрый путь, мил человек! Куда едешь, али откуда? - служителя справедливости окликнули с обочины уже через пару минут. на камне, у старой канавы, вольготно расположился высокий, давно не брившийся человек. Обветренное лицо, давно стоптанные, но пока ещё целые сапоги и длинный плащ из настоящей волчьей шкуры выдавали в незнакомце вольного охотника, каких нынче много бродило по окрестным землям. Много денег такие "ловцы счастья" не зарабатывали, но пользовались у деревенсого люда где уважением - за добрую дичь по сходной цене и славный лук да топор в помощь, когда потребуется - а где и страхом, за тот же лук и топор. Уважение позволяло порой платить за что-то поменьше, а страх - и вовсе брать даром. Впрочем, по головам охочий люд никто не считал, и, случись нарваться на отпор, вольный стрелок мог и не пережить этого, но желавших изведать вольной жизни всё равно хватало. Утешало всех одно - реального зла от охотничков бывало немного, а вот волки да медведи в лесах присмирели, да и заправских головорезов можно было припугнуть, пообещав позвать следопыта с луком. И потому власти везде смотрели на них сквозь пальцы и просто не замечали, коли не было на то особой нужды.
Айвор натянул поводья, заставив свою меланхоличную лошадь остановиться. Несколько мгновений он разглядывал путника. Вроде ничего особо опасного тот из себя не представлял. Была, конечно, возможность, что это один из «лихих людей» обитающих вдоль дорог, но в кустах вроде никого не было, а в одиночку на путника они старались не лезть.
-И вам приветствие, храни вас Аэлар.- приветственно поклонился Айвор охотнику – Еду из «Свихнувшейся подковы», а куда - сам не знаю. Не бывал в этих краях еще.
- А я вот на промысел вышел, - прицикнув зубами, скорчил неприятную, но беззлобную ухмылку охотник. - Он, полюбуйтесь.
Оказалось, что под ногами у путника не камень. Точнее, не только камень, но и аккуратно приваленный к нему матерчатый мешок, бывший из всего снаряжения охоника, видно, самым новым. быстро развязав шнурок у горловины, мужчина запустил туда руку и извлёк на свет аэларов рыжую белку. Тушка зверя висела, поднятая за хвост. Одного глаза не хватало.
- Шкурку-то не попортил, - снова неприятно усмехнулся охотник. - Подороже пойдёт. Мелкого я немногось набил, да авось люду честному сгодится на что, коли жаться не буду да недорого уступлю. Как думаешь, мил человек?
- Благодарю покорно,- Айвор с сокрушенным видом развёл руки в стороны, при этом слегка встряхнув левую – Но боюсь у меня вряд-ли найдется чем вам заплатить. Эх, мой вам совет не играйте в кости с щербатым в Подкове.
- Моё ремесло - оно дело славное, да непостоянное - заодно уж и бережливости учит. Не игрок я, мил человек, совсем не игрок, - отозвался охотник. - Вот думаю может до "Последней свечи" сходить, авось Ганс и заплатит чего, а то ведь и кружечку нальёт, старый хрыч! Как может народ к себе тянет, а народ и так валом валит - каждому охота в герои-то! А коли и не каждому - так многим. Но я на такое дело не пошёл бы, и правильно делаю, что и сейчас не иду. Мил человек, коли хочешь совет за так - вот он тебе: не суйся туды, туманы - они кровопийцы, человечинку-то любят, а назад и костей не выплюнут. Волки лютые, а не туманы!
- Я похож на идиота ? –Айвор сделал самое удивлённое лицо, на какое только был способен – Лезть в это трижды проклятое место… Нет уж, спасибо я лучше с обрыва в омут головой. И быстрее и душу сохраню. – Наказующий быстро сделал жест отгоняющий зло- Отдам только письмо хозяину и сразу оттуда назад. Эх, подвела нелёгкая за такую работёнку взяться…
- А что за письмо? Прости, уважаемый, если зря дело пытаю, - пожал плечами охотник. - Следознатство, оно вниманию очень способствует да любопытству. Вот и интересуюсь. Без злого умысла я.
- Знал-бы, сказал-бы. Моё дело маленькое. Взял-отвёз. А чужое читать не стоит… Был у нас один. Так его потом нашли- Айвор сделал испуганные глаза и передёрнулся от страха- Так-что лучше несколько серебряных, чем голова в канаве…
- Чёрт, да чего тебе надо-то, хрыч старый. Или свисти давай дружков и потанцуем, или вали своей дорогой. Уже пять минут тут торчу…
- Ну дело твоё. Я посижу ещё, а там глядишь соберусь до к ночи, али к утру и тебя у "Свечи нагоню". А ты езжай себе, мил человек, пусть тут не близок, да и не далёк, а дорога - вот она, - охотник снова прицикнул зубами, словно орехи грыз.
-Ну и тебе счастливо, охотник. Встретимся в Свече, так может и сыграем… Зверьё сестрице на воротник лишним не будет. – Айвор потянулся в седле. Метательный нож в скрытном держателе на левой руке вернулся назад в пазы.- Давай старая, поехали…