Саросберг.
Асгаут ярл ночь в беспокойстве провел, было ему тревожно за братьев Вебьернсонов, да за то, как они с приказанием его справились, а потому поутру он ждать их принялся, никуда из избы не выходя, да слуг отослав. Ни к чему было холопам разговора их слышать.
Неожиданно в дверь настойчиво постучали.
- Не заперто, - бросил Асгаут, обратив взгляд на дверь. Халльварда он ожидал увидать, отнюдь не Харека.
- Оттар ярл ранен. Тяжело. Кто-то пристрелил его из лука... -произнес Харек с порога. - Не ведомо ли тебе, Асгаут, кто бы это мог быть? Перед тем как его ранили, Оттар видел двух отроков, но они были ему незнакомы. Вот и мне стало интересно, кто мог желать его смерти. Раньше он служил тебе, может тебе изветсно о том что-то? -Харек пристально посмотрел в лицо Асгауту, проверяя его реакцию
Вздрогнул ярл, слова эти услышав, появилось на его лице выражение странное толи разочарования, толи радости, толи грусти - и не поймешь сразу.
- Ранен друг мой старый, - наконец ответил он, когда самообладание к нему возвратилось. - Тяжкая то весть. И не ведомо мне, кто бы мог ему злого желать - всегда был он воином честным и доблестным. Но ты проходи, Харек, садись за стол, что на пороге стоять.
- Благодарю за любезное приглашение, но вынужден отказаться - ответил Харек, все еще стоя на пороге и не сводя глаз с Асгаута. - Мы решили не злоупотреблять твоим гостеприимством, и в полдень покинем Саросберг.
- Добро, - недобрым взглядом встретил отказ ярла Асгаут, но и сам навстречу не подался. - Конунгов приказ исполнять будешь, Харек? А с Оттаром что, раненого его лучше в Сарасберге оставить - тягот пути он может не выдержать.
- Конунга или жреца вашего, но наказ есть и я его поклялся исполнить. И если судьба моя такова, не вернусь я более в эти края. А Оттар со мной уйти пожелал, и не мне его отговаривать. А коли пути не выдержит -значит судьба его такова. Все одлно лучше, чем промереть здесь от ножа или стрелы направленными в спину руками мальчишек из темного угла
- Воля твоя, - отвечал конунжий наместник. - Но так скажи ему, что Асгаут ярл покушавшихся на жизнь его найдет, и спросит с них сурово за деяние это.
- Я надеюсь на это, Асгаут, пока еще надеюсь... Да воздадут тебе силы неба за дела твои по справедливости. - с этими словами Харек развернулся и вышел.
- Да найдешь ты достойную гибель на берегах Ранрики, - прошептал ему вослед ярл западного Вингульмерка. Усилилась тревога его, что опознают Халльварда и Сигтрюга, да через них и о его участии в делах бесчестных узнают...

А Харек тем временем отправился влагерь, чтобы за сборами войска своего проследить. Стучали топоры, скрипели пилы, стучали молотки забивающие гвозди. Воины чинили сани, укладывали поклажу, запрягали в сани лошадей или впрягались сами по четверо. А еще ставили паруса на кораблях, бежавших по подтаявшему весеннему снегу как по воде. двенадцать кораблей теперь было у Харека, и ни один из них не хотел он оставлять здесь. К полудню все было готово, и растянувшись в несколько рядов, отряды ирландцев и ополчения собранного Хареком в Хейдемерке и среди местных бондов отпраивлось в путь. В полном молчании миновлаи они большой деревянный мост, а корабли были спущены на воду, и их кили ломали ставший тонким под весенним солнцем лед. С большим трудом, идя через мост, и рискуя упасть на лед, готовый вот вот проломиться под весом упавшего человека, воины переправили все корабли на другой берег. Харек решил протащить корабли волоком до того места, где лед совсем тонкий, и дальше поплыnь до вниз по реке и дальше вдоль незамерзающего даже зимою фьорда к морю, а оттуда до Гиллисберга.
Ночевали снова на берегу, прикрывшись корпусами кораблей и стенами шалашей от холодного ночного ветра. А утром река вздыбилась, лед начал ломаться, и начался ледоход. Сразу настроение воинства поднялось, и остаток пути до фьорда был пройден быстрее, чем ожидалось. А на третий день все корабли были спущены во фьорде на воду, попутный северо-западный ветер надул паруса, и все двенадцать кораблей понеслись в открытое море, держа путь в другой фьорд, чтобы через него подняться по руслу реки Мьорнир до Гиллисберга...
Едва корабли были спущены на воду, настроение воинов улучшилилось, зазвучали песни. Харек обустроил шатер прямо на палубе специально для своей супруги, сам же часы проводил на носы, сам поправляя руль и сверяясь с тенью по солнцу на путевой дощечке и с картой побережья, выгравированной на куске бычьей кожи.
Два дня плыли они вдоль побережья, и берег был пуст. Всюду были разоренные дома и покинутые селения, и неясно было: то ли пираты порезвились здесь, либо руки воинов Гандальва сюда дотянулись. Два дня шли они при попутном ветре, и к вечеру пятого дня пути вошли они во фьорд, а из него поднялись на веслах по реке Мьонир. И там встретили они корабль с посланцем Эйнара, который плыл в Вестфольд. С мрачным лицом выслушивал Харек известия о злодеяниях, которые творил Асмунд сын Альхейма в давней вотчине Инглингов. А к вечеру показались крыши домов и частокол, окружавший Гиллисберг...

Эйрик. Вермаланд.
...воздадим же хвалу Тельтиару за моральную поддержку!

Да, морозы уже отступили, хотя зимняя прохлада все еще витала в воздухе. Каждой шерстинкой он ощущал дыхание весны….и холод, который пока не желал уходить из этих мест. Спасибо, остались еще в селении этом добрые люди, которые изредка подкармливали его объедками или пускали на двор поиграть с ребятишками. Он любил детей, но к совсем маленьким ему близко подходить не давали – боялись, наверное, бродячего пса. Откуда им было знать, что он в жизни своей собачьей и мухи-то не обидел? Разве что так, по дорогам деревенским за воробьями погоняться… Вот как сейчас.
С громким лаем рыжий дворовый пес несся по лужам, покрытым тонкой корочкой льда. Воробьи, точно дразня его, отлетали и приземлялись вдалеке. Деревня осталась позади, пес выскочил за околицу и в недоумении остановился.
По дороге скакали двое незнакомцев. Осматриваясь, выглядывая что-то среди деревьев – потеряли кого-то? Можно было и так подумать, но оба держали луки с наложенными уже стрелами наготове. Враги!
Звонко и заливисто пес залаял. И тут же звук этот оборвался.
- Всего лишь собака, - обронил один из разведчиков Эйрика-конунга, спустивший свою стрелу.
- Да здесь и нет больше никого. Зря ждали засады, путь свободен. Возвращаемся.
Воины развернули коней и направились назад, за лес, где ждало уже войско Эйрика их с новостями.
А из остекленевших собачьих глаз медленно выкатилась слеза.

Давно уже не было над землей вермаландской владетеля. С тех самых пор, как прогнали бонды конунга законного. В каждой деревне староста сам суд вершил, сам, точно херсир какой правил. Не было единства в Вермаланде крепкого, оттого шли войска Эйрика по нему, точно лезвие острое, что в плоть проникает – быстро, легко. Ни брони, ни костей – мясо одно и кровь алая. Еда, меха и злато. С тех пор, почитай, как сгубили хевдинга Готландского, не было на пути у свейского владыки преград.
Лишь воины шли по дорогам, медленно сбрасывающим с себя снежные оковы. Шаг за шагом, стук копыт и людская поступь.
Говорят, холодна кровь свейская, равнодушны к чужому горю сердца воинов Упсалы. Верить ли слухам, нет ли, а только тот, кто заглянул бы в очи Эйрика, когда он воинов вперед за собой ведет или просто окруженный дружиной верной, по дороге скачет – тот увидел бы в очах конунга только отражение свое, не больше. Известно каждому, что кровь, мечом пролитая да на руки брызнувшая, свой отпечаток на человека непременно накладывает, но вот какой то отпечаток будет, лишь от сердца, что в груди воина бьется, зависит.
Один, сильный духом, что лишь настоящему воителю присущ, раз убив, возмужает; другой, слабовольный – испугается в следующий раз меч в руки взять, смерть человеческую увидев; третий же, словно волк, крови попробовавший, лютым убийцей станет, который, может статься, и товарища не пожалеет. Так и земля, за которую бьешься, которую к своим владениям присоединяешь. Любой конунг, вестимо, не упустит возможности власть свою распространить дальше границ, что при отце или деде установлены были. Но Эйриком уже не одно это двигало. С той поры, когда двигался он на гаутскую землю, легкую добычу почуяв, уж много времени прошло. И уже не ради наследства детям своим да славы громкой продолжает он войну. Все дальше, все больше, порой забывая об отдыхе, не жалея подков на копытах конских, не жалея воинов уставших. И с каждой победой все крепнет уверенность в том, что никто тебе не помеха, никто тебе не указ, что целый мир к ногам твоим падет со временем – лишь бы оно, время, само того позволило. И рассказывать будут скальды на торжественных пирах о деяниях твоих, и с гордостью будут вспоминать сказания о тебе твои потомки, но все это не стоит того, чтобы думал сейчас об этом Эйрик – ибо сейчас он думает о другом. А, возможно, и ни о чем.
Биться ради битвы. Завоевывать ради завоевания.
Может и правы они, те, кто говорит, что холодна кровь свейская, что скованы льдом сердца свеев... Но только про Эйрика им, людям этим, сказать будет и вовсе нечего, не хватит им ни слов, ни мыслей, ни понимания.

С завоеванием этого поселения вся северо-восточная часть Вермаланда оказалась под властью Эйрика. Впрочем, планы его зашли уже гораздо дальше, уже видел он себя властителем всей земли этой. И все же было одно, что омрачало сознание конунга.
Вечером этого же дня созвал он военный совет, и как всегда, по левую руку от него сидел Вальгард, а по правую – Свен, а сам Эйрик вот о чем речь свою вел:
- Теперь, други, предстоит нам на запад поход, и верю я, что не будет нам там особенной трудности. Но заботит меня больше та земля, что придется оставить нам за своей спиной.
- Что разумеешь ты под этими словами, владыка? – нахмурился Свен.
- Сколько деревень мы прошли, считал ты? Сдавались они одна за другой, как и сегодня, и милостиво оставляли мы людей в живых, а теперь жалею я об этом. Что помешает им собрать силы и ударить с тылу?
- Верно, верно, - послышались возгласы.
- Но что делать нам? Здесь оставаться? – спросил кто-то из херсиров.
- Почти что так, - отвечал Эйрик. – Я считаю, что нужно будет оставить здесь отряд небольшой, который следил бы за всем, что в деревне происходит и в окрестностях. И кони их всегда должны наготове быть – чтобы в случае опасности хотя бы один из воев смог нас догнать и предупредить об угрозе.
- Разумно, - Вальгард согласился. – Если ты, Эйрик, возражать не станешь, я отряд этот сам наберу и с ним вместе останусь.
- Воевать расхотелось уже? – Свен ухмыльнулся, но тут же взгляд суровый от конунга получил и умолк.
- Оставайся, - Эйрик произнес, - и дружину себе набирай из тех, у кого кони резвее да глаза острее. Мы же отдохнем да к походу готовиться станем.

Следующим днем выступили они уже на запад. Вальгард же с отрядом в тридцать конников вооруженных остался в поселении, дозором обходя и эту местность, и владения окрест.
К вечеру перешла рать конунга свейского границу между фюльками. Дивились воины, как изменилась земля – была она ровная прежде, а на западе уже и холмы, и горы возвышались. Могло помешать это в битвах – но не мог и помыслить конунг о том, что отвернется от него удача.

Гаулар
Совместно с Тельтиаром

Три дня минуло с той поры, как разговор меж Аудмундом и Альвиром состоялся тайный. Больше не говорили они на тему эту, лишних ушей опасались. И не зря - слух прошел, что соглядатаев Херстейн, сын ярла разослал по городы и ищут они Альвира Хнуву, скальда гордого, чтобы голову с него снять и Атли Тощему принести. Велика была награда за жизнь Альвира, много люду лихого хотело золото это шальное получить. Был он вне закона объявлен единоличным ярла решением, что даже совета у годи мудрых не спросил, и пусть не по правде был приговор этот - ни у кого смелости не хватило оспорить решение ярлово.
Не рад был Хнува всему этому, да и чему радоваться то? Сидел скальд как взаперти, каждого шороху со двора пугаясь. Дошел слух о бедах Альвира и до семьи его. Да только помогать ничем не стали, и эмоции под каменными лицами попрятали. Жили как будто ничего и не сталось. Как будто и не было в семье Альвира никакого.
-И когда ж они угомонятся, верно, когда голову мне с плеч снимут.- Рассуждал Хнува утро каждое.
Мрачен и Аудмунд стал - уже пожалеть успел не единожды, что помочь обещал скальду юному и думал все больше о том, стоит ли обещание его риска такого? Ведь не желал он голову складывать из-за юнца влюбленного, но и злата получить жаждал. Потому-то и слухи все проверял, что в селении ходили, да ярла с семьей его касались. Многое было ведомо купцу хитрому, и умело он скрывал у себя на подворье скальда, да только знал Аудмунд - все это до поры только.
Наконец-то сталось так, что в один вечер, когда купец да скальд спать уже улеглись, в ворота нежданные гости застучали. С силою такой били, что не открыть им сулило большей бедой, чем добровольно впустить. Вскочил купец с ложа своего да до Альвира скорей, юнца на этаж первый проводил, да через окно выкинул, с пожитками. Сам же неспешно, да бурча, на двор вышел. Ворота отпер да узрел в гостях гонцов ярловых.
-Что? А. Ярл видеть меня хочет, дабы отблагодарить за труд мой пред ним?
-Да уж точно не затем! Козий Рог уже розг отведал, видать твоя очередь наступила! А ну пошел!
Так и выволокли они Аудмунда в рубахе одной, да к ярлу на допрос повели.
Лютовали люди ярловы, вверх дном всю избу перевернули, да челядь и домашних купца перепугали, но следов Скальда найти не сумели, а у всех, кого спрашивали, от страха языки отнялись. Самого же купчину вскоре уже на ярлово подворье отвели, где Херстейн с Хольстейном Козьего Рога кашей березовой потчевали.
- Он, он!! - Завопил холоп, на Аудмунда указывая. - Альвира-разбойника у себя укрывал! Медяки мне давал, чтобы я послания к девице относил его колдовские! Все-то он виноват!
- Брешет пес смердячий! - Бросил купец. - Обыскали вы весь дом мой сверху до низу, не нашли ведь изгоя беззаконного! Али меня кто во лжи уличить может?
- А ну как я тебя плетью угощу! - Рявкнул Херстейн, кнут занося.
- Ты холопам своим грози, песий сын, - проскрежетал Аудмунд. - Я же человек свободный и купец именитый! Прознает кто, что на меня руку поднял, отец твой позору не оберется!
Козий Рог еще что-то сказать хотел, да отчего-то промолчал.
-Да ты прав. Погорячились люди мои. Отпускаем тебя, да только до поры, как найдем доказательство вины твоей, так знай Аудмунд, несдобровать тебе! – Признал расторопность их действий Хольстейн.
Отпустили Аудмунда ярловы гридни, Козий Рог же за то, что ложно обвинил купца доброго еще десять плетей получил, да из усадьбы свинарник чистить отправлен. Но злопамятен был холоп этот, пообещал он себе, что не будет покоя знать, покуда не изведет и купца, и скальда и дочку ярлову.
А Хнува тем часом с деревни-то бежал, да в роще темной спрятался, размышляя обо всем.
-Одно хорошо, платить хитрецу не придется. Быть может и мертв он вовсе! А коли не мертв, возвращаться к нему не выход! Видать за хатой его присматривать станут.
Отсидев на пне время недолгое решил Альвир в лес поглубже уйти, дабы не попасться кому на глаза, мало ли кто по ночам по лесу бродит. Так и плутал он до рассвета по лесу, разодрав лицо да руки себе, а на рассвете шалаш меж древ увидал да направился к нему, дубиной вооружившись. Видно было, что шалаш этот совсем недавно покинут был, да только не было сейчас скальду особого интереса - чей он, ибо устал сильно Хнува по лесу бродя. Прибрался в шалаше Хнува. Место под сон разчистил, замест подушки сено найденное положил да заснул на земле холодной. Сильно измотался скальд по лесу бегая, да заснул чуть лишь веки прикрыв.

"Нет, старуха Смерть, я солдат еще живой..."

-Я требую перерезать горло убийцам моего брата! Немедленно!
-Будет исполнено, Сельви.
Юный властитель был в дикой ярости… Его взгляд был настолько наполнен жизненного гнева, что даже ветеран поспешил исполнять приказ. Разрушитель пошел вслед за ним, чтобы проследить за искуплением кровью. Быстро они дошли до казарм собрали солдат и повели их в бой… Не зря. Враги были наготове. Братоубийственная песнь раздалась на весь бравый люд. Клан Черных Скал должен быть уничтожен.
-Покараем убивцев за смерть брата моего! – воскликнул Сельви и ворвался в бой.
Махнув секирой, он с силой направил ее на врагов и начал рубить ближних… Запах крови снова вскружил ему голову… Бойцы рубили врага нещадно… Кто чем: мечом, копьем, топором… И тут… Сельви рубанул кого – то по горлу и из него фонтаном брызнула кровь… С диким воплем он схватил того воина и внезапно… Начал пить его кровь… Враги устрашились… Значит враг их был кем – то из проклятых, ежели пил чужую кровь и не страшился наказанья Одина! Но Сельви был и хорошим тактиком – он знал что Черные Скалы – клан очень суеверный и теперь их боевой дух слишком низко понизился, потому что по их мнению нельзя осквернять свое оружие об проклятого… От таких убегали… Но Сельви был быстроногим и выносливым, поэтому не боялся побега врага… Итак – поляна была залита кровью, усеяна частями тел…
-Мы наказали тех, кто был не согласен с решением моего деда… Мы покарали тех, кто убил моего брата… Теперь – все вы заслуживаете пира! А я пока тут постою… Послушаю могильный вой валькирий…
Солдаты разошлись, а Разрушитель упал на поле и начал отхаркивать кровь. Свою… Сзади подошел Хунтьов. Сельви знал это, потому что умел чуять волка в своей берлоге… Тот видимо, занес кинжал над сыном… Властитель Мера не знал об этом, но все же, по привычке, перекатился, сбивая с ног отца. Тот упал… Но спрятать кинжал успел…
-Ты чего, зверь?
-По привычке, папаша…
Хунтьов встал с помощью рук. Сельви занял трон. ЕГО трон. Это ему не понравилось.
-Ты, щенок, уважай отца!
-Отец щенка – волк. И не за что мне тебя уважать. – с более презрительной ноткой возразил Сельви и тоже встал.
Хунтьов впал в ярость и попробовал ударить кулаком Разрушителя…
Тот ловко увернулся и ударил отца по почке, коротко махнув кулаком.
Драка продолжалась сравнительно недолго… К месту битвы прибежали верные дружинники и не позволили отцу и сыну убить друг друга… Сельви уснул прямо у них на руках…

Раумарики.
нида принадлежит Скальду

Долог и труден был путь вестфольдских воинов, коих вел могучий Хререк. Через холодные воды Скауна плыл их снеккар, через приток великой реки затем плыли они, а после тащили корабль посуху на себе. Пусть тяжел он был, да удумал хитрую мысль Дунгаль Краснобай - бревна под него подложили воины, и коней своих запрягли. Так добрались они до воды, вновь на весла сев.
Миновали Скаун вестфольдцы к исходу третьего дня, а на четвертый в Лондире высадились, снеккар на берегу спрятав, и конными двинулись к деревне ближайшей, того не зная, что прибытие их уже замечено было бондами местными. Вскоре уже появился перед ними человек оружный да с тряпкой белой в руках.
- Кто такие будете? - Вопросил он.
- А сам ты кто? - Зло бросил Хрерик, презрительно смерив встречного взглядом.
- По говору видно, что не из наших земель, - продолжил Дунгаль Краснобай. - Али ты иноземец какой пришлый?
- Может и пришлый, да теперь здесь моя земля! Мне и соратникам моим ее ярл пожаловал за подвиги ратные, в битве с Эйстенсонами! - Гордо воин отвечал. - А вы откель к нам пожаловали?
- Из Вестфольда путь держим, добрый молодец, - не дал Дунгаль берсерку слов злых произнести, сам разговор повел. - Посланцы ярла благородного мы. Отведи ты нас к своему старшему, хочу я с ним беседу вести.
- Отвести-то мне не в тягость будет, а вот о том, чтобы говорить с вами - то Хрольв сам решит, стоит ли.
"Хрольв, то Хрольв Рыжий видать, - про себя отметил Дунгаль. Помнил он датчанина этого, как и то, какому ярлу он служил. - Ох, проверим, Харек, так ли тебе люди твои верны, как говорилось".

Пришли они тем временем в деревню, да по обычаям старым воинов за стол во дворе посадили, голод и жажду утолить дали, да и коней накормили, Дунгаль же и Хрерик в усадьбу к херсиру Хрольву пошли. Не стал воитель Рыжий из-за стола вставать - болели ноги его могучие с тех пор, как враги связки ему в бою подрубили. С трудом ходил он теперь.
- Вижу я, славные воины мой дом посетили, - так он сказывал. - Что же привело вас?
- Из Вестфольда мы идем, - Дунгаль говорил. - И путь наш к ярлу местному. Ты поведай нам, как к нему путем кратчайшим добраться, да расскажи как жизнь в Раумарики идет? Мы же тебе о своем житии поведаем.
- Что ж мы, бабы базарные, чтобы в пустую языками молоть? Хороша жизнь в Раумарики, не жалуюсь. А к ярлу тут дорога прямая ведет от деревни, не заблудитесь.
Видел Краснобай, неприятны ему гости, лишь из вежливости он их принял, да только не хотел уходить вестфольдец, покуда не разузнает всего.
- Так значит, ты землю от Харека получил в награду? И поныне ему служишь?
- Нет, служба моя Хареку окончена, ныне я ярлу Гилли Шесть Пальцев служу, владетелю фюлька сего.
Что тебе надобно? В глазах Хрольва читалось. Зачем вопросы свои задаешь, викинг?
- Велика честь, служить безродному псу, что лишь благостью господина своего возвысился, - усмехнулся Дунгаль. - Воин такой знатный, как ты Хрольв, должен и господина себе под стать выбрать.
- К чему ты клонишь, краснобай? Говори прямо! - Дан потребовал.
- К Асмунду на службу иди! Будут и подвиги ратные, и добыча богатая! И род он ведет от самого Ингви-Фрейра, как и конунг наш...
- Может и ведет род, как и конунг, да только выродился род его! - Зло бросил Хрольв. - Слышал я о подвигах Альхейма в Хрингасакре, да о том, как Асмунд Вестфольдом правит - не по мне под таким хозяином быть. Он что шакал подлый, хуже пса безродного будет!
- Да что ты, образина рыжая, себе позволяешь! - Рявкнул Хрерик. - Или хочешь оружием правоту свою подтвердить?!
- С тобой, разбойником мне это не сложно будет!
- Довольно! - Дунгаль воскликнул, видя, что дело к кровопролитию идет, а их в деревне лишь десять человек против сотни целой. - У нас приказ есть, не время для битвы сейчас!
Опустил руку нехотя Хрерик, не стал меча обнажать, а Краснобай к дану обернулся:
- Огорчили нас слова твои, отважный дан, но я на тебя зла не держу, и ты на нас не держи. Сейчас же мы путь продолжим до ярла твоего.
- А тебе аукнется еще упрямость твоя, - процедил Хрерик, к дверям подходя. Да только на сей раз Хрольв не сдержался, сказал им во след такую ниду:

Не меняет крыши сторож
Клятв кому служить он призван,
Вы к Хеймдаллю подойдите
с речью сладкою и льстивой,

Посмотрю, как страж Бивреста
Вам ответ отвесит тяжкий
И как долго ваши кости
Будут падать в зев Нифльхейма.

Никогда зверь асов серый
Не пойдет служить псам подлым,
Старый пес же ваш брехливый
С поля битв бежать ретивый!

Налились яростью глаза берсерка, не по сердцу ему было слышать, как хозяина его и господина оскорбляет дан. Назад развернулся он, меч широкий обнажая, да Дунгаля с дороги отталкивая.
Страх в глазах Хрольва промелькнул на мгновение:
- Слуги... - крикнуть он хотел, да кровью захлебнулся, когда лезвие шею ему рассекло. Повалился дан могучий на стол, алым дерево заливая.
- Прочь бежим! - Краснобай рявкнул, берсерка за собой уводя. Не посмотрели они, что калека перед ними - убили хозяина гостеприимного в доме его! Теперь, коли узнают об этом деревенские - битвы не избежать будет.
- На коней! - Приказал он людям, что во дворе его дожидались. Вскоре уже прочь подались тринадцать всадников, да раньше крик из дома раздался:
- Убили! Хрольва убили!!!
- Ловите! Ловите убивцев!
Полетели вослед вестфольдцам дроты и стрелы. Повалился один из них на землю, другой в седле покачнулся, когда в плечо ему стрела вошла, да только далеко они уже умчались - не догнать их было.


Транделаг. Хладир. Грютинг.
Прости, Аварач, не дождались, надеюсь ты не в обиде?

А что же Грютинг конунг? Почему не пришел на помощь союзникам новообретенным, когда они в нем так нуждались? Почему не добил Хакона, коли все сделал для того, чтобы расправиться с ним? Уж не почуял ли он предательство от ярлов Транделагских? Не потому ли позволил им меж собой грызться?
Да нет, не в том причина была отступления спешного оркдальского. То гонец прибежал к конунгу, в тот миг, когда он войска для новой битвы перестраивал. Гонец усталый, измотанный.
- Повелитель! Враг нагрянул на Оркдаль! Числом несметным, нравом жестоким!
- Да как такое быть могло? Перевалы непроходимы в это время! - Один из ближних Грютинга молвил.
- Тайными тропами, финскими они прошли! Обрушились на селения наши! Тебя, заступника народ оркдальский ждет!
- Что за враг? - Грютинг спросил.
- На его знамени Волк Черный, то Харальд Агдирский пришел...
- На подмогу старому медведю! - Процедил Ахти Йотун. - Тут то мы с ним за все поквитаемся!
- Усадьба твоя, ярл, осаду держит! - Продолжал гонец. - Славные в ней воины! Крепкие стены! Неделю будут они держать агдирцев! Тебя ждут на подмогу!
"Пришел щенок агдирский! Победу мою вырвал! - Тяжкими были мысли конунга в сей час, хотя совсем недавно он уже мнил, как в Хладир войдет победителем. - А ныне идти надо обратно, на Харальда, ибо потеряв Оркдаль всего я лишусь. И на союзников новых надежи нет. И людей терять нельзя боле."
Повелел он воинам своим поворачивать, к Оркдалю идти вновь.

Мер, Нидарос
Рогволд и сыновья

-Мир дому твоему, Геревард.
Рогволд переступил через порог – хоромы Гереварда, жреца верховного, были под стать усадьбе Неккви, разве что только злата да серебра на показ у служителя богов не выставлено – по сундукам железным попрятано.
Гридней ярл Мера оставил у входа, не гоже при старом товарище (который хоть и хитрый, словной змей, но все же товарищ) оружием бряцать.
-Гостям всегда рады, - приветил Рогволда жрец, - садись за стол, сейчас яства принесут.
Геревард хотел было позвать рабов, однако гость остановил его. Так он молвил:
-Я к тебе не за этим пришел, старый друг. Откушать я еще успею, мне же о делах с тобой надобно потолковать.
-Говори, Рогволд.
-Давно уж как Неккви-конунг отчалил в Альвхеймар, покинул Нидарос, - начал ярл Мера, - покуда он пирует с Гандальвом самым важным значится в Нидаросе Хунтьев.
Жрец понимающе кивнул. Давняя вражда связывала Гереварда с Хунтьевым, причины которой Ровголд не ведал, но знал прекрасно, что между ними ну разве что искры не проскакивают – так сильна их ненависть друг к другу. Не использовать этого Рогволд не мог.
-Последнее время Хунтьев много времени пирам уделяет, пребывает в праздности и лености, про дело общее, видят боги, забыл.
Геревард улыбнулся, руки потирая – словно муха, увидавшая угощение.
-Полагаю, ты согласишься, что общее дело только выиграет, - Рогволд недобро улыбнулся, - если сей недостойный доверенных ему обязанностей муж найдет себе занятие иного толка.
-Я слышал тебя, ярл, - отвечал Геревард, - и могу сказать, что любо мне слушать речь твою.
-Нельзя медлить, друг мой, ибо вскоре вернется Неккви, а он уже слишком стар – не углядеть ему изъян в кольцуге, коли сплетена из множества колец она.
-Что предлагаешь ты?.. Хунтьев имеет многих сторонников, многие будут…
-Поговаривают, что сей недостойный муж, - перебил жреца Рогволд, - тратит деньги из казны конунжьей на увеселение – пиры и наложниц.
-Все тратят, боюсь, обвинение это недостаточно тяжко.
-Да, все зависит от количества растраченного злата… - хитро прихущирлся ярл Мера, - одним словом, положись на меня. Я лишь хочу, чтобы в нужный момент ты поддержал меня. Вдвоем мы вознесемся над Нидаросом и всем Мером.
-Слыхал я, Ровголд, что в жены тебе дочь старого конунга обещана.
-Видит Один, немалого мне стоило уговорить Неккви отдать ее мне!.. Впрочем, ее кровь скрепит на союз и мои потомки уже будут конунгами.

Рогволдские сыновья – Ивар да Хрольв – трапезничали в отцовских хоромах. Стол, за которым могла уместиться целая рать, пустовал. Лишь в самом углу скромно примостились ярловские чада – там для них и было накрыто. Брага, жаренный барашек, краюха хлеба, сыр да зелени всякой обильно.
-Слыхал я, братец, из Альвхеймара купцы прибыли, - осушив до дна кувшин, бросил Ивар.
-Чего привезли?.. – пробубнил Хрольв, не посчитавший необходимым отрываться от еды. Был он уже сильно раздобревшим, ибо никогда не соизмерял сил своих в застолье.
-Ничего, что могло бы заинтересовать нас, - задумчиво продолжал Ивар, - кроме одной новости.
-Не томи, рассказывай.
Молчал Ивар, смотрел на брата своего, безмятежно барашка поглащавшего.
-Не томи! – не выдержал тяжелого взгляда Хрольв.
-Да говорят, что Неккви дочку свою пообещал Гандальву в жены.
Хрольв лишь усмехнулся. Рука его потянулась к кувшину.
-Ну и чего ж?.. Охота конунгам девок своих за стариков отдавать – пущай отдают. Не наше это дело, брат!
-Дурак ты, брат, хоть и воин славный, - вздохнул Ивар, опечаленный ответом Хрольва, - девка Неккви была нашему отцу обещана. Через нее батька с родом конунжьим побрататься хотел.
Хрольв поднял глаза, брагой затуманенные.
-…Ох и зол будет отец! – наконец выдохнул он.
Ивар ухмыльнулся недобро.
-Видит Один, многие отведают ярости отца, а он, как знаешь, не из отходчивых. Припомнит старому конунгу он такое обращение, - прищурился старшой сын рогволдский.
-И верно, что наш батька – девка трактирная, чтобы с ним так поступать! – с такой силой разгневанный Хрольв ударил кулаком по столу, что подскочила посудина да перевернулся кувшин. Видать, немало браги выпил за утро Пешеход.
-Перед богами ответит!
-Ответит. Но сначала, - зло процедил Ивар, - ответит перед смертными.

Агдир. Торлейв, Тьодольв, Сульки и другие...
При поддержке НекроПехоты


Богатый шатер для жрецов разбили недалеко от места битвы, Тьодольвом избранного. Два холма укрепленых стояли, да меж них дорога главная вела из Западного Агдира в восточный – лучшего места для сражения и придумать нельзя было, ведь пойдет Сульки конунг этим путем, в силе своей уверенный.
Мощные насыпи вкруг холмов, да колья ныне появились – не пройти пешему, не проехать конному, дорогу же бревнами перегородили хирдманы агдирские, а во главе войска Тьодольв сам встал, приказы отдавая, и хоть и считали его жрецы недалеким, но признавали, что в военном деле он толк знает.
Сами же жрецы в шатре вновь планы свои обсуждали, да о том, как остановить Сульки думали.
- Говорят, сильно лютовал роголандец, когда змейку твою обнаружил, - улыбнулся Торлейв в бороду густую.
- Знамо то, жаль только жив остался, - отвечал Фредрик. – Да ныне, коли прознает, что то мы ему подарок заготовили, нас и жреческий сан не спасет.
- То в Западном Агдире, - произнес Тора служитель. – А здесь мы власть крепко держим.
- Вслушайся, - прервал его старший жрец. – То ли не рога звук? Идут на нас вои Рагаландские! Здесь наша судьбина решиться.
- Повели коней приготовить да заседлать, - бросил Торлейв слуге.


А в поле, у холмов воинство рагаландское уже собиралось. Сильно озлоблены были воины Сульки конунга видом соратников своих убитых, чьи головы вдоль дорог развешены были, мети жаждали.
-Стройтесь, собачье семя, стройтесь! – ветер доносил до Сульки гневные крики Кьятви Толстошеего, что шел во главе воинства рагаландского, - неприятель впереди!
Хирдманы да прочие вои, что привел Сульки, на скорую руку образовали ломанный строй, постепенно выправляя порядки – примеряясь плечом к плечу, щитом к щиту. Гордые стяги трепетали на ветру холодном, битву предвкушая. Любо-дорого посмотреть – даже неприятель залюбуется.
Хуже дела обстояли с наемниками, пиратами да прочьим отребьем, на дороге подобранном, на скорую руку Сульки прирученным. Вовсю бушевал Кьятви, пинками да тычками выстраивая фланги. Видно было, этим грабеж куда дороже битвы честной. Самое слабое кольцо в кольчуге рагаладнской.
Сам Сульки за приготовлениями наблюдал со стороны, окруженный гриднями, здесь он был в полной безопасности. Принимать участия в битве Сульки не планировал, но лишь направлять да поддерживать. Вот он приметил младшего брата Сати, что вместе с простыми воями взял копье и встал в первую линию. Чуть поодаль расположился Торир Длиннолицый, берсерк, воин знатный.
Пение рога возвестило – воинство рагаландское готово.

Тьодольв же на холме встречал неприятеля, взглядом воинство неисчислимое окинув. Тяжко было ему видеть, что ворогов вдвое, если не втрое больше, чем у него людей, да видать запаздали подкрепления призванные.
- Луки готовь! - Повелел он людям своим, да сам в ответ рог к губам поднес.
Насмерть встанут вои агдирские, костьми лягут, но супостата не пустят.
Пропел рог, разорвал тишину, над полем брани повисшую. Всколыхнулось воинство рагаландское, исторгло из чрева волну черную – все сплошь стервятники, что в Западном Агдире любовали. Нестройно, постоянно то смыкая, то вновь разрывая строй шагали наемники, пираты и прочие бандиты. Позади них ощетинившись копьями ровно двумя рядами шли хирдманы Сати – видать опасался Сульки, что воронье не выдержит, не дойдет, сразу повернет обратно. Совсем немного оставалось до укреплений агдирских. Едва стрелы перелет один. Вновь пропел рог - взревели рагаладцы, и, потрясая мечами да топорами, устремились вперед - словно саранча черная.
Натянули луки бонды агдирские, люди свободные, что за землю свою воевали, да спустили стрелы острые. Точно туча небеса заслонила, да на ворогов градом смертоносным опала, бездоспешных разя, в щитах застревая, да сквозь звенья кольчужные проникая. Падали воины, а те, что за ними шли, уже по трупам ступали без стеснения. Вновь и вновь стреляли бонды и хирдманы Тьодольва, да только момент близился, когда не луки – мечи решать исход сражения будут. Для того подле частоколов стояли уже войска копейные, ощетинились, ряды сомкнули.
Заколебались стервятники под стрелами агдирскими, да сзади хирдманы Сати напирали – бежать некуда было. Пуще прежнего взревели рагаландцы, голодными волками на врага бросаясь. Не строем единым, но кучками, группами, стараясь прорвать вражьи порядки, а там уж ежели не умением, то числом задавить. Кололи и рубили их, агдира заступники нещадно, да только то там, то здесь прорывались вражины за первые ряды обороны крепкой, в бой с хирдманами опытными вступали, что на задних рубежах ожидали, вершину холма охраняли. Сбрасывали тела иссеченные к подножию воины, но на место одного по двое, по трое заступало. Да только не одних защитников ряды пустели – рядело и атакующих воинство, черед гридней рагаландских наступал.
Не выдержало сечи жаркой воронье, развернулись они, да побежали назад – прямо под мечи Сати. Впрочем, тот не был извергом, видел, что первый удар агдирцы сдержали. Медленно, шаг за шагом отступали хирдманы брата Сульки. Вновь проревел рог. Снова встрепенулось воинство рагаландское, позади оставленное. Скорой поступью устремились к укреплениям агдирским вои Сульки – те, что помоложе. Крепко держали строй они, принимая стрелы на щиты, почти не оставляя за собой мертвых. Хирдманы Сати встали в первые ряды второй волны. Страшен был удар их – умелые войны были то.
Отпрянули копейщики агдирские, не смогли того натиска сдержать, сдали рубежи передние, назад подались, под защиту воев союзных. Сошлись рати две на склонах холмов, крепко перемешались и не понять было уже где свои, где чужие деруться. Стихла стрел песня – тяжело было даже лучшим и стрелков прицел взять, так, чтобы своих не задеть, а до дальней рати рагаландской не меньше двух полетов стрелы было.
Казалось, сломлено уж сопротивление агдирское, шаг за шагом отходили воины, тяжкую плату кровавую беря с врага за каждую пядь земли захваченной, да тут отдал вновь приказ Тьодольв, бросил в бой силы свежие под началом ярлов именитых. Лучших мужей агдирский в бой он тот послал, дабы холмы удержать.
Дрогнули рагаландцы. Порядки их глубоко в агдирской обороне увязли – отступали небольшими группами, кто чинно и сохраняя строй, а кто спешно и в панике – таких чаще всего доставали стрелы, обильным дождем сыпавшие с небес.
Знатно сражался Сати и вои его, первыми прорвавшие агдирские порядки, немалый урожай собрали их клинки. Словно вепрь, не замечая ни ударов, сыпавшихся со всех сторон, ни воев, в спешке спешивших назад, раз за разом бросался Сати на агдирцев – и вместе с ним его гридни. Но не был Сати берсерком, а был умелым и опытным воином – в конце концов отступил и он, последним покинув поля боя.
Затишье было временным. Снова зазвучал рог. Двинулась последняя, третья волна рагаландцев – самая многочисленная. Шагала главная рать Сульки – ветераны, прошедшие сквозь множество жарких битв, битые ветрами и морозами, настоящие викинги. Гордость любого конунга.
Отступавшие перестраивались, примерялись на фланги, в тылы. Рядом с берсерками Торира Длиннолицего – племянника Сульки – встали гридни Сати, еще не насытившиеся кровью агдирской.
Единым фронтом ударили рагаландцы, словно единое тело был их строй, копьями ощетинившийся.
С легкостью прорвали они на сей раз едва восстановленный строй агдирский, застивили отступить защитников. На вершины холмов битва переместилась, там ближние гридни Тьодольва натиск вражий сдерживали, раз за разом атаки отбивали, да мало их уже оставалось. Где сам ярл рубился, там еще на стороне агдирцев удача воинская была, а вот на холме другом уже спиною к людям харальдовым поворотилась.
Перебрались и через бревна, дорогу загорождающие, иные из людей Сульки, сильного сопротивления не встретив, да воев посеча агдирских, какие там находились. Все это Торлейв видел, от шатра за ходом сражения наблюдавший, да все ожидающий, когда же отбросят рагаландцев. Но не хватало людей. Знаменем Тора осенив воинов, что подле него были, послал последнюю сотню на подмогу Тьодольву жрец, да и сам молот в руке взвесил тяжелый, вспомнить молодость собрался.
Кинжалом вонзившись в бок воинству Сульки, новые вои сильно потеснили рагаладнцев, было даже отбросили их обратно, но в этот момент Торир вместе с берсерками встал на пути Торлейва. Эти мужи не отступали никогда. С новой силой закипела, забурлила сеча.
Сати тем временем уже успел скрестить клинки с самим Тьодольвом, и кто знает чем бы разрешился спор между ними, да разнесло их в разные стороны, боги, оберегавшие обоих, так и не смогли меж собой договорится.
Прочно укрепились на холмах рагаландцы, да вот только дале все никак продвинуться не могли – не получалось сломить агдирцев, вцепившихся в укрепления. В защитников, кои числом сильно воям Сульки уступали, словно демоны вселились – раз за разом сбрасывали они врага, да и тот не сдавался. Словно Тор, носился по полю боя Сати, где надобно нажимая, вклиниваясь в самую гущу боя, не давая своим отступить.
Проломил Торлейв молотом своим щит молодому Ториру, да и тот оставил на руке жреца рану глубокую, сухожилия перебив. Неприкосновенны были жрецы во времена мира, но когда сами они оружие поднимали и в битву шли, тут уж боги их не больше иных воинов охраняли.
Отступил служитель Тора за спины телохранителей, его прикрывших, рану зажимая. Назад подался, туда, где стояли слуги, коней резвых держа.
- Бежим, Фридрик! - Прокричал в шатер Торлейв. - Покуда не поздно! Не будет нам пощады в битве этой, когда враг прорвется!
Забрался на коня жрец, а следом за ним и Одина служитель жеребца оседлал. Бросились они прочь от места битвы тяжкого, а за ними следом те из воинов, кто конные были. Увидал то бегство Тьодольв, осерчал в душе своей на жрецов, что сражение бросили, да разумом и он понимал - проиграно дело их в Агдире сегодня, и коли хотят они еще удержать страну, надо отступать, покуда все хирдманы в окружение не попали.
Некоторые было бросились преследовать отступавших агдирцев, да не поддержали их товарищи - усталость брала свое. Не было боле желания биться у рагаладнцев, что потери немалые понесли штурмуя укрепления. Да и отступавшие все еще огрызались, щедро растрачивая запас стрел. Мало кому хотелось отправиться в Вальгаллу теперь, когда поле боя осталось за Сульки.Наконец Сати и гридни его, сильно поуменьшившиеся в числе, ворвались в шатер жреческий, с легкостью разогнав охрану. Последняя высота была взята, и Сульки мог праздновать победу.

Рюгъярбиг - Аскейрсунд.
Горм с ярлами данскими.

Оставив за спиною Рюгъярбиг, в который понемногу ворочались первые, самые отважные, то ли отчаянные, из жителей, оставив пережидать бурю пятьсот воинов да мореходов с кнорров, которые теперь обитали в срубах на околице, а большинством несли дозор возле кораблей, оставив для замирения и установления дружбы с поселянами-бондами и Гуннара Одноухого с большей частью людей его, Горм Датский выступил к Аскейрсунду.
Не такой уж и легкой выпала дорога войску данскому.
Тропа пастушья оказалась местами и вовсе не пригодною для могучего и многочисленного войска. Только далеко за полдень первого дня похода дорога наконец-то стала в меру широкой да убитой.
Скрипели выкупленные за добытое в море злато повозки, в которые большею частью довелось впрячь верховых лошадей, привезеных для конных отрядов из Ютландии. Мерно ступали воины, на трудных поворотах или в глубоких промоинах налегая на возы, чтобы поберечь животину.
Тяжелым, опасным взором глядел на пастуха Горм, да молчал покуда.
Лишь когда встали лагерем на ночь, приказал позвать провожатого к себе в шатер.
- Говорил ты, слыхал, что в здешнем княжении творится… - начал Горм, приступая к трапезе походной. – Расскажи мне, если то знаешь, каковы силы нынче у агдирских воевод, да как у них сейчас в их немирье с Рогаландом дело складывается.
Суров был голос Горма, и отвратно блестел его длинный меч с затейливой резьбой по крестовине да рукояти, лежавший подле ярла. Но на лице его не увидел пастух ожидаемой злобы – только бесконечное и терпеливое внимание предводителя множества воинов.
- Тяжко нынче в Агдире, и неспокойно, данский конунже, - осторожно начал речь старик. – Кюна Асса нынче не много воинов числит в войске здешнем, и худо приходится Тьодольву-ярлу, что собирает всех мало-мальски в деле военном сведущих под знамя ее.
Большой силой пришел в Агдир рогаландский правитель, селения и хутора захватывает и разоряет, вот о чем сказывали гонцы от Тьодольва, что призвали давеча к Аскейрсунду всех хирдманов из нашего селения, кто еще и оставался для бережения поселка, не пойдя с Харальдом-конунгом. Будет сеча великая, так я думаю, но вестям моим уж не первая неделя миновала, потому не могу сказать доподлинно, уж прости меня, светлый и могучий конунже.
Задумался тогда Горм, рог в правой руке качая-баюкая.
- Далеко ль отсюда до Аскейрсунда, старик? – спросил он наконец.
- Войску идти – может, весь день пути выпадет, - ответил пастух покаянным голосом. – Не подумал я тогда, когда обещал за день довести, не упомнил, что войску идти дольше, нежели мне налегке-то.
- Хорошо, старик, ты пригодился, хоть и приобещал слишком многое, - усмехнулся Горм-ярл. – Вознагражу тебя я, едва доберемся до селения. А пока ступай, отоспись.
Сгинула улыбка с жестко очерченных губ данского военачальника, едва вышел из шатра старый норвежец. Немедля кликнул он хирдманов, что у шатра стражу несли, и веле скликать к нему ярлов именитых: Оттара и Альрика ярлов с Фюна, Агмунда и Гардунга-ярлов с Роскильдэ, да еще Свибрагера-ярла из Ютландии – всех, кто большими отрядамии им был назначен командовать.
Долго совещались ярлы той ночью, не ведая покоя, да располагая, как сподручнее им выйти к Аскейрсунду, да не попасться не приготовленными к бою Сульки Рогаландскому.
Наутро, едва стало светать, быстро и слаженно собрались воины данские. Долго ли, коротко ли, но одолели они дорогу по иссеченному провалами да холмами краю, и уже в полдень передовые дозоры сопроводили к Горму разъезды агдирские.
- Чьи вы воины будете? – спросил у дозорных Горм-ярл, горяча коня.
- Хирдманы мы конунга Харальда Агдирского, нынче же кюне Ассе служим. – ответствовали воины, недоверчиво косясь на спускающееся с холмистого склона воинство. – А вы чьи, витязи хоробрые?
- Данские воины тут, - надменно ответствовал Оттар-ярл, выезжая вперед, - С подмогой мы прибыли по просьбе конунга Харальда великой.
- Припозднились вы, - не смешался воин агдирский, - Уж третий день, как выступили воины нашу, на сечу отправились с Сульки злокозненным.
- Хороший гость, - хмыкнул острый на язык Агмунд-ярл, - всегда в нужную пору да вовремя.
- Проводите нас, витязи агдирские, - велел Горм, - к кюне Вашей. Речь у меня к ней есть важная.
Огляделись было воины агдирские, да делать нечего: не уйти уж было от всадников данских, ни от стрел их, что под рукой у стрелков оказались. Дали тогда они знак за ними следовать, да вперед поехали, чтобы оберечь хельдов да хирдманов союзных от засад и западней…
Так к вечеру и прибыл Горм Датский в Аскейрсунд, еще не ведая, как тут сложится судьба его и тех, с кем он покамест об руку идти и воевать взялся…

Гаулар
Конечно же, не без Тельтиара

Сжалился отец, на дочь тоскующую глядя. Солнце ясное давно дева лишь сквозь окно видела, да пищу в знак протеста принимать отказывалась. Строг был Атли, но и не мог без грусти он на дочь глядеть, в заточении медленно чахнущую. Послабления сам же сделать не мог, боясь в глазах чужих от слов отступающим показаться. Лишь на одно для дочери пойти решился: выбрав слуг верных да крепких, за дома порог ненадолго выйти позволил.
- Словно пленница я в собственном же доме, - грустно Сольвейг на предложение его вздохнула, - ни из комнаты выйти не могу, ни день белый без охраны воинов твоих посмотреть.
- Не горюй, дочка, твоего же блага желаю я, - отец ей говорил. - Покуда колдовство черное сердце твое оплетает, нет мне покоя. Не могу я без слез смотреть, как чахнешь ты. Разве не в том долг отца, чтобы дитя свое от посягательств разбойных уберечь?
- Опять разбойником ты его называешь, клевету нагоняя. Ведь не раз просила, при мне слова плохого о нем ни молвить . Не переубедить тебя меня. Лишь слова твои глубоко душу ранят.
- Холоп он, и роду низкого, и заслуг жалких. Не пара тебе он.
- Всё про тоже твердишь ты мне. Неужели никак не сделать мне, чтоб мнение твое о нем
поменялось?
- Не будет того, - головой покачал старый ярл. - Не для той судьбы я тебя растил, чтобы ты простого мужика в мужья выбрала. Тебя не каждый конунг достоин, а тут - простой скальд.
- Сколько раз я твердила, что люблю его, а уж до рода его мне и дела нет. Как же мне с тобой разговаривать, коль простых вещей понять ты не можешь?
- Ты не холопка, чтобы рассуждать так, а дочь ярла и владетеля сиих земель, - посуровел голос отца. - Такой выбор твой не тебе одной позором, но и мне, и братьям твоим будет.
- А мне позор с нелюбимым человеком жить, насильно сосватанным. Не быть мне ни с кем кроме скальда. Таково слово мое, - настойчиво Сольвейг молвила.
- Горе мне, что дочь такую вырастил! - Вскинул к небесам руки худощавые ярл. - Втрое горше, от того, что не любовь это, богами одобренная, а колдовство черное! С глаз моих уходи, Сольвейг, тяжко мне смотреть, что сталось с тобою, - Да стражам своим повелел ярл глаз с девушки не спускать покуда она по саду гулять будет.
На отца дева глянула, понять давая, что не изменит она решения своего от слов его независимо, да развернувшись вглубь сада направилась к месту своему излюбленному.
Долго дева бродила, словно дни в доме просиженные наверстать пытаясь. Каждое дерево да куст неподдельный интерес вызывали, будто необычное что-то с ними случиться могло. То на птиц она засматривалась, с ветки на ветки перелетающих, то останавливалась солнцем до рези в глазах полюбоваться.
Не забывала же Сольвейг и на стражей с ухмылкой лукавой поглядывать, уж не рады были они службе легкой за девицей приглядывать, от тоски да скуки маясь, в сердцах её проклиная. День к закату клониться стал, да на секунду присесть не удалось, природы красотами по неволе любуясь.
Лишь в конец намаявшись, принялась дева указания раздавать, то за водой, то за съестным стражей поочередно посылая, в тени дерева поудобней устроившись. Велено было стражам не отлучаться от девы, но и просьбам ее, на отсутствие няньки ссылавшейся, отказать не получалось.
Успокоилась Сольвейг лишь каждого по несколько поручений выполнить заставив, да отдохнуть позволив.
Расселись стражи с девой рядом, круг образуя, болтовню ее слушать вынужденные. Лишь на миг тишина наступила: очередной птицей Сольвейг залюбовалась, с места поднимаясь, да ближе к дереву подходя. Лишь угрюмо на нее воины покосились, перешептываться о дне начиная, да глупую дочку ярлову ругая.
Далеко от стражей птица улетела, да и дева с ней вместе от глаз чужих скрыться успела. Знала она куда направлялась. Была в частоколе дыра, за время прогулки примеченная. К ней-то и продвигалась Сольвейг, легко на волю выскальзывая. Ни шороха слышно не было за забором. Потому, юбки подобрав, побежала дева от дома прочь, в сторону деревни. Давно она у няньки выведала, где Альвир остановился, к нему бежать намереваясь, лишь возможности задуманное воплотить не представлялось.
От бега непривычного запыхавшись, остановиться вблизи деревни пришлось. В боку резкая боль и шагу дальше сделать не давала, на землю усаживая. Но и полезной передышка оказалась: вспомнила дева, что первый встречный ярлову дочку безошибочно признает. Боль переждав, да в плащ плотнее закутавшись, натянула она капюшон, дальше двигаться продолжая, назад оглядываться не забывая, погони опасаясь.
Гвалт и шум стояли в деревне. Спешившие по своим делам люди не обращали ни малейшего внимания на очередную прохожую, что наконец-то успокоило от волнения трясущуюся Сольвейг. Даже вопрос, к одному из прохожих обращенный о доме Аудмунда никаких подозрений не вызвал. Кому какое дело, кто да зачем к купцу собирается.
Так и удалось бы без проблем лишних добраться, коль не одна б фраза услышанная. Несколько женщин собравшись, громко события минувшие обсуждали, ругаясь непрестанно. Одно лишь деве разобрать удалось, что к ярлу Аудмунда водили, да под пытками выведать о скальде пытались. Даже разговора не дослушав, кинулась она к избе, о судьбе Альвира разузнать скорей пытаясь да в ворота купеческие что есть сил стуча.
Слуга старый дверь отворил:
- Чего надобно? - Спросил он голосом скрипучим. - Подаяние не даем, у других иди проси.
- Не подаяния мне нужны. Нужен мне хозяин твой. С ним я говорить пришла.
- Надо же, девка гулящая, да хозяина просит! - Рассмеялся старик, а после снова на нее взгланул. - А со мной поговорить не желаешь?
- Ты бы прежде, чем девкой гулящей назвать, дознался бы с кем говоришь,- вспыхнула Сольвейг. - Веди меня к хозяину, с тобой говорить не желаю я.
- И кто же ты такая, чтобы вот так в доме чужом командовать?! - Тут уж холоп Аудмундов разозлился.
- Посланница я из усадьбы ярловой, - бросила дева первое, что в голову пришло. - Дело у меня к господину, а не к холопу. Смотри головой за промедление не поплатись.
Бросил что-то неприятное старик, ушел, в сени девушку пропуская, а вскоре и сам купец появился, смерил взглядом гостью.
- Вам бы прислугу по учтивей, - вместо приветствия купец слова услышал.
- Ты, девица, сначала имя свое назови, да зачем пожаловала, а уж после людей моих хаять берись, - Аудмунд отвечал.
- Откроюсь я тебе, лишь бы глаз да ушей рядом лишних не было.
- Говори. В доме моем никто наушничать не посмеет.
По сторонам Сольвейг огляделась, да никого не увидев по близости, капюшон с головы скинула.
- К Альвиру пришла я. Знаю, что у тебя он.
- Вот уж повезло мне на внимание ярлово - ночью сыновья его приходили, ныне дочь пожаловала. И все скальда ищут, - рассмеялся Аудмунд, хотя и удивлен был визиту девы.
- Не было мне известно ничего о визите твоем ночном. Лишь по дороге успела сплетни местные подслушать, да к тебе направилась тут же, разузнать что да как случилось. Вижу я, не тронули тебя братья мои. Что же с Альвиром сталось?
- Уж коли меня не тронули, думаю сама ты смекаешь, что не нашли они его.
- Где же он? Веди меня к нему,- затрепетало сердце девичье с любимым встречу предвкушая.
- Убежал он, девица, от гнева ярлова, - развел руками купец. - Я и рад бы вас свести, да не ведаю, куда подевался он.
Опечалилась Сольвейг, поняв, что разминулась она со скальдом. И опять из-за братьев, помешать стремящихся, все приключилось.
- Где ж искать мне его теперь? Куда пойти он мог? Может, хоть весточку какую о себе оставить сумел?
- О том не ведаю, да думаю - возвернется он, как пить дать, возвернется. Ему же больше идти некуда.
- Что же мне теперь делать? Обратного хода нет. Наверняка искать меня уже пустились. Можно ль у тебя мне остаться, встречи с Альвиром дождаться?
- День-другой обожди, - отвечал Аудмунд. - Но не более, ибо коли придут люди ярловы тебя искать, да у меня сыщут - худо придется.
- На том и порешим, - вновь капюшон дева накинула, за купцом следовать намереваясь.
Отрядил он ярловой дочери покои, про себя решив, что коли удастся со скальдом ее свести - так уж точно не в накладе останется, а коли не выйдет этого, так вернет Атли девицу и тоже награду получит.

Транделаг. Близ стен Хладира. Хакон-конунг.

Обороненный от опасностей верной дружиной, ощетинившейся мечами да закрывшей своего конунга кольчужными спинами, старец с горечью смотрел на картину побоища. Песня клинков волнует кровь мужей даже в старости, и те, чьи взоры уж не пылают при виде девичьей красы, цепко держат мечи в сухих дланях. Валькирии летают над полями битв, собирая умерших для Вальгаллы – и это правильно и хорошо. Но когда могучие мужи, надежда и опора Транделага, падают не от вражеских копий да секир, но от меча вероломного друга – тут в пору голосить, рвя на себе поседевшие волосы. Мальчишки.. и ради чего?
Хакон выпрямился в седле, жестом подозвав к себе верного Бьорна:
- Скажи людям – пусть ловят всех, от битвы бегущих. Кто будет сопротивляться рукою оружной – разите без жалости, но прочих храните, как пастухи родную отару. Дознайтесь у люда, как дело тут было, да кто из ярлов моих честь мою защитил, а кто лихо удумал. Не видать лиходеям воинских почестей – таково мое слово.
Дружина пораженно ахнула – и зашепталась. Ох, круто Хакон дело повел. Едва ли воители мыслили, что оставит он бунт ярлов без наказанья, но лишать ослушников огненного погребенья – то перебором казалось. По сию сторону врат жизни и смерти властвует конунг, по ту сторону – Один да асы его. Хотя – дело ли это, чтобы предатели подлые мясо кабанье до Рагнарека вкушали, да лишь потому, что с мечом в руках умерли? Подлое дело ярлы умыслили – так теперь и ответ держать станут обязаны.
- Властелин! – протолкался вперед взбудораженный гридень. – Тут мужики из рати мара Хладные пальцы с повинной пришли. Бают историю дюже чудную: будто пал ярл могучий с коня перед битвой – да замертво. Ни стрела, ни меч плоти его не коснулись. Говорят – колдовство.
- У бондов простых глаза велики, да язык длинен, - недовольно молвил на то конунг. – Однако, коль правду они говорят, то, значит, то Один предателя покарал. Кто же еще силу такую имеет, чтоб мужа здорового в самом соку в един миг без оружия в Хель-то отправить?
- Они шепчут речи о колдовстве, - осмелился сказать гриднь – и толпа воинов, как один человек, подалась назад, начав сдержанно перешептываться. Не любили в Трандхейме колдунов. Финской заразой их почитали. Хакон же улыбнулся покровительственно, будто не с взрослым мужчиной, а с дитем неразумным речи говаривал:
- Да сам посуди – это какую силу надо иметь для такой ворожбы? Не один шаман смертный не сладит, даже коль сам сердце свое из груди вынет для магии. Лишь бессмертным владыкам такое деянье под силу. Боги судили свой суд поперед людского судилища.

Эйнар Губитель Заговоренных и Сигрун Дева Битвы.
Гиллисберг.

Ничего примечательного не происходило в жизни Гиллисберга и его обитателей. Хозяева следили за порядком, отдыхали и привыкали потихоньку к спокойной мирной жизни, что, учитывая их прошлое, вызывало определённые трудности. Каждое утро рабы, войны, принявшие новую веру, и Ярл с супругой посещали церковь, молились Господу об удачном дне и здоровье своих близких. Жизнью все были довольны.

От Ярослава не было никаких вестей, впрочем, никто на это так скоро и не надеялся.

Вечера проводили хозяева усадьбы спокойно, воинов на пиры шумные не созывая, ибо думал Эйнар о здоровье жены своей, которая сии сборища очень любила, но с каждой неделей переносила всё тяжелее, и о том, что неспокойно сейчас за пределами Вингульмерка. Всё же чтоб потешить своих приближённых, выезжал ярл с ними порою на охоту. Дивную, богатую добычу привозили мужи, и светились их лица истинно мальчишеской радостью, когда своим женщинам трофеи они показывали.

За спокойные эти дни несколько свадеб было сыграно, причём все они – по христианскому обычаю. Радовался Эйнар успехам своей затеи и за супругов, что на его глазах любовь обрели тоже. Счастлива всему этому и Сигрун была.

А время шло…

Раумарики. Гилли ярл, Дунгаль Краснобай и Хрерик-берсерк

После убийства Хрольва, посланцы Асмунда провели в пути два дня и две ночи, останавливаясь лишь для того, чтобы дать отдых коням, не желали они, чтобы прознал наперед срока Гилли прознал о цели визита их. Потому-то, едва солнце поднялось, были они уже у усадьбы на конях взмыленных, да ворота отпереть требовали.
У Гилли Шесть Пальцев в ту пору много людей со всего фюлька гостило, да стол богатый стоял во дворе, где хирдманы пировали. Провели гостей вестфольдских к тому столу слуги, но Дунгаль возразил:
- Мы ярлову весть принесли, нам по обычаям всем не с гриднями, а с мужами именитыми пировать след.
Согласился на то управитель, в дом повел Краснобая и берсерка, остальные же десять человек их во дворе остались, вино пить да мясо есть, разговоры праздные с другими воинами вести да подвигами похваляться.
- Ты разговоры слушай, да помалкивай, - повелел Хрерику Дунгаль. - Речи я вести буду, ты только в момент нужный готов будь оружие обнажить да волю Асмунда исполнить.
- Будь по твоему, - глухо отвечал берсерк.
Тем временем провели их в гридницу, да приветствовал их Гилли ярл и многие херсиры, да старосты деревень. Заметил ярл, что были на посланце плащ и гривна, ему подаренные, оттого и прием теплее оказать решил Шесть Пальцев.
- И ты здрав будь, славный Гилли ярл, Харальдом конунгом над Раумарики поставленный, - поклонился Дунгаль, да была в его словах издевка, которую каждый распознать мог - не знатностью рода возвысился Гилли, а лишь волей конунга. - Все ли хорошо в наделе твоем?
- Да уж, не жалуюсь, - ярл отвечал, покуда посланцам асмундовым угощение подносили. - Хороша земля Раумарики, все в достатке есть...
- Славный надел тебе от Альхейма ярла перешел, - продолжил за Гилли Дунгаль, не давая тому фразу завершить. - Трудом и кровью немалой Альхейм ярл у хейдмеркских братьев землю эту отстоял да жизнь в ней наладил, за то его благодарить надобно.
- Да, то правда! - Крикнул кто-то из бондов богатых, что сторонником Альхейма был.
- Дак он же волю конунга нарушил, - другой землевладелец отвечал. - К чему нам был правитель, законы не разумеющий?
- Его за то сняли, что он Харека в усадьбу не пущать велел! - Жрец Аунстейн молвил. - А разве ж неправ он был? Харек вероотступник, да с ним чужеземцев...
- Молчи, жрец! - Гилли воскликнул, по столу кулаком ударив. - Коли бы не Харек, быть бы мне мертвым и дружине моей тоже! В Хрингасакре Альхейм храбрость свою показал, из битвы бежав, один лишь Харек ярл славно бился с альвхеймарцами и хейдмеркцами!
- Уж не потому ли ты на него чуть ли не молишься, что сам веру рабскую из его рук принял? - Гневно Аунстейн вопросил.
Достал тогда ярл из-под рубахи Молот Тора, что на груди у него висел, всем показал:
- Не отступался я от веры предков наших, да знаю - не по вере надо привечать мужа, а по деяниям его! Не достоин был Альхейм Раумарики править.
- А ты значит достоин? - Рад был Дунгаль, что дело его так легко пошло, видать, все же не ошибся он, когда в прошлый раз херсиров да бондов богатых привечал и расспрашивал.
- Сын холопки! - Кто-то крикнул.
- Из грязи да в князи метит!
- Альхейм-то был роду конунжего, ему править право самими богами заповедано было!
- Гилли правитель не худший! - Другие гости оспорили. - Разве ж плохо вам при нем живется, чтобы его так хаять?
- А Альхейм больше супротив христиан идет, чем за благо страны радеет!
Молча взирал ярл на споры эти, ладонь же его рукоять сама нащупала, и чувствовал он, что еще немного, и не сможет гнева своего сдержать, ибо обида жестокая разум его затмевала.
- Разве нужен вам ярл такой? - Усмехнулся Дунгаль, вперед подаваясь. - Что сам роду низкого, в хлеву рожденный!
- Ах ты змей! - Бросил ему ярл. - Носишь подарки мои, а сам супротив меня мыслишь!
- Не нужны мне дары от пса подзаборного! - Скинул гривну на цепи золотой асмундов посланец, со звоном она на стол упала. - А вы, херсиры и бонды знатные, пошто этой мрази служите? Али потому лишь, что так конунг велел?
Притихли люди, не ожидали они слов таких от Дунгаля, даже сам Гилли не нашел, что ответить поначалу.
- Так издавна заведено было, чтобы люди сами себе правителя выбирали, который перед конунгом потом ответ держать будет! А если бы Харальд над вами пса посадил, как Эйстейн Колдун над вашими предками? Тоже терпели бы?
- Нет! - Закричал Олаф Шрамованный, что над дружиной начальствовал. - Не бывать тому! Мы люди свободные!
- Кому вы служить хотите? Этому ублюдку от шлюхи рожденному, или Асмунду Убийце Ярлов славному?
- Твой Асмунд жизни людские ни в грош не ставит! Вестфольд кровью залил! - Наконец бросил Гилли. - А ты в мой дом пришел, и меня же оскорбляешь! Эй, дружина!
- Стоять! - Олаф приказал подавшимся было вперед гридням, что у дверей стояли. - Не тебе сейчас решать, ярл, а нам, кто нами править будет!
- Меня конунг здесь поставил, чтобы я закон его соблюдал и за порядком следил!
- Не по закону он тебя поставил, так мы по своим обычаям, древним судить будем, кому над нами быть!
- Асмунд-то лишь иноверцев губит, да отступников, к люду честному он добр! - Вновь слово Дунгаль взял. - Но, мужи славные, вам решать, Гилли или Асмунд, или еще кто.
Стали гости рядиться, да спорить, кто достойнее править Раумарики будет, да закон конунжий блюсти, одни Гилли хотели и дальше видеть, другие Асмунда, сына Альхейма призвать, третьи сами на место ярлово метили.
Сторонники ярла подле него собирались, противнике же по другую сторону стола, а Дунгаль промеж них ходил, советовал да нашептывал, да пряжку тяжелую в ладони мял, что плащ на плечах его держала. Вот подошел он к Гилли, взглянул на него, да сам взгляд неприязненный ярлов выдержал, а после рванул плащ с плеч своих и бросил его на конунжего наместника со словами:
- И этот подарок свой забери! - А после Хрерику бросил: - Руби же!
Вскочил на стол берсерк, клинок обнажая, да косой удар в голову ярлу нанося, да только успел уклониться Гилли, скинул плащ на пол дубовый. Обнажили оружие все, кто в зале том был, да ринулись друг на друга - уж коли простой спор дела не решил, то мечам его завершить суждено было.
Первым Аунстейн жрец пал, походя зарубленный - пытался он посохом оборониться, да куда уж там в свалке такой дереву супротив стали было. Столы опрокидывали воины, стулья ломали, в щепы рубили. Ревел, точно медведь разъяренный Хрерик, ударами крепкими всех, кто рядом был одаривая, меч его уже кровию весь покрылся, а он все рубить продолжал. Где-то в углу Дунгаль от противника одного отбивался, с другой стороны Олаф на Гилли навалился к стене его тесня. Недавно совсем пировали все они, а ныне лишь воронью и волкам пир был бы в доме этом, но никак не людям.
Наконец вонзил клинок в грудь воеводе мятежному ярл, оттолкнул от себя тело его, да замешкался - удар нового противника пропустил. Распорол меч брюхо Гилли, вскрикнул от боли воин, другой удар отразил, да сразу двое ворогов на него напали - один лезвие отвел, другой руку отсек, оставив безоружным ярла.
- Мертв! Мертв Гилли Шесть Пальцев! Мертв, песий сын! - Прокричал Дунгаль, подле тела оказавшийся, да кинжалом горло ярлу перерезав. - Оружие бросайте, кому жизнь дорога!
Сдавались те, кто на стороне ярла убитого был. Не стали проигранное сражение продолжать. Один лишь Хрерик кисть отсеченную поднял, усмехнулся громким голосом:
- И правда, шесть пальцев! Асмунду подарок будет!

После сражения в усадьбе, никто более не противился в открытую новой власти, все готовы были сыну Альхейма присягнуть, да его ярлом своим признать, а кто недоволен был исходом таким - те прочь уехали спешно, не дожидаясь, пока Краснобай до них доберется.
- Ты посмотри, херсир, какую мы красу неописуемую в дальних покоях усадебных отыскали! - Рассмеялся один из хирдманов, к Дунгалю толкая девицу, что лицо скрывала под плащем.
- Ну, и что за деву вы привели? - Рванул ее к себе Краснобай, скинул капюшон, да так и утратил дар речи - столь зрелище неприглядное пред собой увидал, да и девица отпрянула, ужас в глазах Дунгаля узрев. - Что это за отродье йотунское? Шутки шутить вздумал со мною?
- Нет, и не думал даже! - юноша отвечал, и сам удивившись лику женщины обезображенному. - Гилли ее от глаз людских прятал не с проста ведь!
- Может не хотел, чтобы образины этой пугались, - буркнул Краснобай, ближе подходя к девице, а брезгливость преодолев за подбородок ее взял, приподнял, в глаза всмотревшись: - Ты кто такая будешь? Чьего роду?
Не ответила пленница ничего, лишь головой мотнула, вырваться попытавшись, да не вышло у нее ничего когда по щеке лишь слезинка одинокая стекла.
- Рано мы Гилли прикончили, коли у него тайны такие были, - вздохнул Краснобай. - Веди сюда сыновей ярла!
Вскоре привели к нему обоих сыновей Гилли, да спросил их Дунгаль, что за деву безобразную у себя отец их прятал и почему. Не стали они ничего посланцу Асмунда рассказывать, старший лишь губы сжал плотнее, а младший под ноги плюнул убийце отца своего.
- Вот как! А ну, на колени его!
Заломили руки парню гридни вестфольдские, да сам Дунгаль, кинжал обнажив, вогнал его в глазницу пленнику, а после того, как бросили тело убитого на землю, у брата его спросил:
- Ответишь, или вослед за братом своим пойдешь? Вот только смерть твоя такой легкой уже не будет!
- Дунгаль, остановись! - Бросился к Краснобаю один из хирдманов. - Ты приказание ярла исполнил, зачем их убивать?!
- Потому что я знать хочу, что за тайна у Шести Пальцев была! Говори, песий выродок! - С силой ударил юношу вестфольдец. Тот рядом с телом брата рухнул, тяжело дыша.
- Она... это...
- Не говори ему! - Вскричала девица, да только оттолкнул ее Дунгаль, и над сыном Гилли склонился, того слушая.
- Клянись, что ни ее, ни меня не убьешь, - прохрипел тот.
- Скажешь - не трону тебя, Копьем Одина клянусь.
- Это Эльвинг, невеста Харальда, альвхеймарцами плененная и обезображенная, - наконец молвил юноша.
- Так она же умерла, - недоверчиво Дунгаль произнес.
- Все так думать должны, чтобы Харальду конунгу о том, что с ней сталось не известно стало. - Тихо говорил Гиллисон, так что один Краснобай его слышал. - Так Гутхорм хотел, и отец мой его волю исполнить поклялся.
- Ладно, - пнул Дунгаль тело юноши, да бросил берсерку Хрерику, что молча стоял невдалеке, с рукой отрубленной играясь, да пальцы в разные стороны ей отгибая. - Убей его.
- Ты же.. клялся... - Парень вослед бросил. - Будь ты проклят, клятвопреступник!
- Так ведь я обещал, что я тебя не трону. Я и не трону.
Опустился меч Хрерика, жизнь молодую обрывая.
- Опасен был он, за отца мог пожелать отомстить, - так обьяснил потом Дунгаль херсирам да воинам причину, по которой убил сына ярал бывшего. Сейчас же он к девице уродливой подступил, что смотрела на него взглядом обреченным, да гридней своих подозвал и такой приказ им дал:
- Заприте ее в подполе, да глаз не спускайте, а убежит коли - так я с вас шкуры спущу за это!
Созрел в голове Дунгаля хитроумного план коварный, в котором дева эта не последнюю роль играла.

На границе с Оркдалем. Грютинг.

Быстрым маршем гнал людей своих конунг оркдальский, сердце его сжимала тревога при думах тяжких о вотчине его, врагом разоряемой. И нашел ведь время когда ударить агдирский выползень, сговорился нечестью финской, чтоб сквозь горы тропами тайными провела его. Коварный удар в спину всегда тяжек, могучего воя может на колени разом поставить, лишить радости смерти в бою. Вот и теперь сравнивал Грютинг ворога своего с рукой нож отравой сочащийся державшей, не даром род Харальда славен хитростью борьбы подковерной, в крови что ли у них она. Тряхнул головой Грютинг тень от дум прогоняя мрачных, да все еще хмурым взглядом окинул войско свое. Добычу в землях Хакона взятую так и не бросила дружина его, а без нее войско быстрее бы ступать могло своим на выручку. Решение пришло быстро, вспомнил владыка оркдальский, как мальцом он еще в краях этих пещеру нашел, забавам воинским предаваясь. Неплохо было бы в ней сложить взятое в земле Транделага, вход неприметный в ней, так просто и не подойти, мальчишке только впору найти, владения свои для игр исследующему.
– Исхер, передай по цепочке, пусть добычу взятую вои в одно место стащат, сложим в месте тайном ее, духи роду моему служащие охранять ее будут, а мы тем временем к братьям нашим супротив врага поспешим. Пока добычу нашу не спрячем от рук лихих, людям отдых будет.
На ходу поклонился хельд конунгу, и гридней своих с собой захватив поспешил исполнять повеление конунга.
Задержалось дружина оркдальская, да зато груз с плечей своих вои сбросили, взял с собой схрон устраивать Грютинг лишь самых преданных. А рабов, что сгибались под тюками тяжкими, с сокровищем можно оставить будет - и духов задобрить ужином добрым, и болтать о месте тайном народу меньше будет. Быстро выросла груда добытого, вои конунгом взятые погоняли кто словом, а кто и рукою твердой нерадивых невольников, и цепочка вскоре скрылась с глаз войска оставшегося. Только тихо было в становище, не слыхать было ни песен, ни похвальбы воинской, каждый думал о дома оставшихся, каждый надежду в сердце своем сберегал, что минует лихо семью оставленную. Славен ярл Тородд, Хромым прозванный - ногу в боях былых покалечил, добывая славу земле оркдальской. С тех пор лишь хитрее стал ярл за хозяйством смотреть оставленный, должен он продержаться до помощи появления, не одно за плечами сражение оставил, и руки его по-прежнему крепко сжимают оружие. На пол меча тени сдвинулись, когда возвернулся Грютинг со своими верными, да один все только.
– Где рабов потерял, владыка? Нам сейчас никакие руки лишними не станут, – Фрейвайр жрец подошел к оркдальсому кнунгу впереди всех ступающему.
– Тела рабов платой духам добычу нашу сберегающим стали, а души их к страже навечно присоединятся. Вход запечатал я рунами тайными, и если не ведая тайны, кто дерзнет посягнуть на нами взятое, то пожрут его тело и душу стража оставленная. Только я смогу там пройти и проход отворить.
– Все слышали! – громкий голос Грютинга пролетел над рядами воинов, – В безопасности привнесенное вами осталось, прогоним врага и верну я вам все что оставили. А теперь довольно уже стоять, нам на помощь своим поспешать потребно. Выступаем немедленно!

Раумарики. Асмунд и Дунгаль

Покуда Дунгаль и Хрерик коротким путем ехали, Асмунд дорогой долгой плыл, фиорды огибая да по течению речному струг свой направив. Но вскоре сошел он на твердую землю да вместе с людьми своими к усадьбе ярловой двинулся.
Издали приметен был стяг Асмундов, выходили ему кланяться все усадебные, да жрецы, да херсиры, власть его признавая. Сам Дунгаль же цепь златую, что у Гилли раньше была, ныне на шею надел сыну Альхейма.
- Славен будь, ярл Вестфольда и Раумарики!
- Славен будь! - Остальные мужи подхватили. Про кровь пролитую ради Асмунда не забывали они, все ждали, когда же щедрый ярл их за то одарит.
- И вы будьте славны, люди честные! - В пояс поклонился им Асмунд. - Справедливым для вас стану я правителем, по чести суд вершить буду и дань сбирать, по чести правых одаривать и неправых наказывать. Сегодня же прошу вас воинов моих принять в селении как гостей дорогих.
Соглашались херсиры, на войско Асмундово глядя - шесть десятков оружных мужей с ним пришло, не хотел никто спорить с силой такой, хотя и не по нраву пришлось многим, что не с подарками приехал ярл к ним, а с ратью.
- Зачем только избрали его? - Один старец спросил. - Коли нет нам в том выгоды?
- О другом Дунгаль говорил, другое обещал, - другой хельд его поддержал, да только хоть и разговаривали они вполголоса, услышал их Краснобай. Подошел к ним и сказал тихо:
- Каждому по делам его воздастся, будет и вам награда на пиру ярловом. Ведь с медом и брагой любые дары вдвойне приятнее становятся.
Кивнул старый бонд, согласился со словами Дунгаля.
- В том твоя правда, херсир, погорячились мы.
- Много крови на руках ваших горячей, но вино нынче же смоет ее. Ни о чем не кручиньтесь - по справедливости будет рядить потомок Одина, ярл ваш новый.
Хитер был Дунгаль Краснобай, сумел убедить тех из знати, что уже готовы были супротив Асмунда пойти, что по нраву им правитель придеться, сам же имена их и лица запомнил, да вослед ярлу своему пошел, в усадьбу.
Прошел в спальню сын Альхейма, слуг отпустил, плащ меховой скинул, да кольчугу сбросил. Радостью светилось лицо его, едва-едва бородкой русой обрамляться начавшее, был он рад тому, как приказание его исполнили Краснобай и берсерк. Крепко обнял ярл херсира верного, кошель с золотом ему подарил тугой.
- Чует сердце мое, кабы не ты, Дунгаль, не стать мне правителем фюлька этого столь легкой ценою! Ты прости мне грубость былую, не по правде тогда я на тебя осерчал, не сумел всего замысла твоего глубокого постичь сразу.
- Что было - то забыто, славный ярл, - с улыбкой херсир отвечал, кошель за пояс пряча. - Одна цель перед нами, да пути разные. Ты воин и правитель, я советник твой - тебе подвиги вершить, мне на себя деяния не столь славные брать, но тебе славу приносящие.
- Но какая же тебе в том честь? Всегда подле меня тенью быть? - Удивился тому Асмунд, недоверчивым взгляд его стал.
- Быть вторым при властном владыке - уже честь великая, - благодушно Краснобай отвечал. - Высоко вознесешься, и я с тобою вознесусь, а падешь - так вместе погибнем, но знаю я, что ни при одном другом владыке не смогу большей вершины достичь, чем с тобой плечом к плечу идя.
Видел Дунгаль, сколь по сердцу слова такие молодому ярлу, понимал, что скоро полную власть, безраздельную получит над правителем, речами льстивыми разум его жестокий опутав, ярость в русло нужное направив, а коли падет Асмунд, так он всегда другому на верность присягнуть сможет.
- Крепка власть моя в Вестфольде и Раумарики, отец мой правит Хейдмерком - к нему гонцов шли, зови в гости, пусть увидит, как сын владения отца роду вернул! Из цепких пальцев холопа землю вырвал. Вместе с батюшкой я супротив Эйнара пойду вероломного!
- Далего глядишь, юный ярл, оттого и не видишь, что близко происходит, - осадил его речью гладкой Дунгаль. - Не все тебе в Раумарики покорны, многих еще надо к повиновению приводить. Нынче же пир устрой для всех, кто служить тебе станет! На пиру этом каждому, на кого укажу я - чашу зелья крепкого мы поднесем - в дороге их потом смерть настигнет, никто на тебя не подумает.
- Но зачем убивать тех, кто присягнул мне? - Любил ярл христиан мучить, да врагов и мятежников смерти предавать, но у людей, что в верности ему клялись жизни отнять - то дело другое.
- Оттого, что не тебе они верны, а злату, и сегодня, когда не стал ты никому меха и гривны дарить, сразу же по приходу, хотели они тебя свергнуть! Ненадежны они - могут и других подбить на дело предательское - сам я свидетелем был, как легко они от Гилли отреклись...
- Не равняй меня с этим псом безродным! Я ярлов сын, потомок Хальвдана Белой Кости!
- Но им все едино, стоит лишь пальцем поманить, да награду посулить! Такие люди необходимы, когда смуту внести желаешь, но когда власть свою укрепить стремишься - избавляться от них необходимо! А так гибель их - что перст богов будет! Никто против тебя меча не поднимет!
- По твоему будь, но что дальше?
- К подчинению приведешь ты деревни здешние, да только не так, как в Вестфольде!
- Указывать мне взду...
- Сам ты меня советником назначил, храбрый ярл, - твердо Дунгаль молвил. - Оттого и смелость имею прямо тебе говорить, как лучше для правления твоего будет, чтобы бонды не бунтовали, но справно дань платили. Близка к владениям нашим граница с Альвхеймаром, нельзя, чтобы от тебя люди к нему бежали, а потому смени гнев на милость временно, будь правителем добрым для Раумарики, но суровым к врагам своим.
- Того и сам я желаю, - кивнул юный ярл, на кровать соломенную ложась даже сапог не снимая.
- Теперь же последнее слушай - есть невдалеке деревня, где отстатки войска харековского были. Зарубил Хрерик их херсира, да остальные живы пока, и гонца уже слали к Гилли, чтобы управу на нас нашел, да только запоздал гонец. Людей пошли, чтобы изничтожить выродков этих датских.
Улыбка жестокая коснулась губ Асмунда, так, словно только этих слов он ожидал от советника своего.
- Да будет так. Завтра же пять десятков хирдманов выступит к селению. Навсегда даны запомнят, как со мной спорить.
Замолчал на время ярл, а после так сказал:
- Одного опасаюсь я - что прознает раньше срока Харальд о деяниях моих, возвернется из Гудбрандсдалира.
- Не вернется, уже в Оркдале быть ему дожно, а коли и придет - смогу я и его отвадить да в правоту действий наших поверить.
- Как же?
- После я тебе секрет этот открою, сейчас о пире думай, да о том, как будешь людей побуждать верой и правдой тебе служить. Я что мог - то сделал.

Приграничные земли. Войско Альвхеймара. Гандальв-конунг.

Когда бонды желают взять новые земли у леса, то сперва они топором рубят древа, да после огнем по полям обретенным проходятся. Трудно бывает корни могучие из земли выкорчевывать, да дело то нужное, иначе не будет расти злак домашний – все соки земельные дерева выпьют. А огонь порождает золу, что новые всходы питает исправно.
Ныне и конунг Альвхеймара, асов потомок, себя с тем селянином сравнивал. Чтобы мятеж подавить, надо сперва секирой орудовать, а потом и петуха красного пустить во дворы. Лишь тогда мир возможен, когда бонды покорны, а лиходеи злоязыкие в Хель поотправились.
И вились над землями падальщики…
Мужи худородные, что в гибель Гандальва до сроку поверили, может, и сами желали бы на коленях к владыке приполть, пощаду вымаливая. Ой, жирным куском были земли альвхеймарские! Видать, это Локи-обманщик уста посланцам Харальдовым отворил, чтобы так много мужей на легкую наживу да соблазнилось. Теперь конунг законный ехал карать лиходеев, и ясно уж было: не пировать им более за столами, не тешить плоть добрым хмелем да мягким ложем. Только сталь острая да земля стылая ослушникам виделась. Не верили они в милость Гандальвову – может, потому, что и сами б на месте его беспощадными б были. Вот и готовились к рати, обреченность свою сознавая. Конунгов сам Хеймдалль править поставил, по кровному праву рождения. Даже один владыка законный мужичье неученое бы легко опрокинул. Но молва уже донесла черную весть: не одинок был Гандальв, другой конунг могучий с ним вместе приехал. Нарочно серый владыка людей к супротивнику подослал, и баяли те сказ жуткий, бондов да гридней запугивая:
- Прослышали в Мере, что часть народа альвхеймарского с христианами водится да богов наших отринула. И молвил тогда Неккви-конунг: «Коли сегодня они от конунга отказались, значит и впрямь ни богов, ни предков своих боле не ценят. Зачем же таким безголовым землю топтать? Коли они лишь глупы да на кривду купились – асы, может, и будут к ним милостивы. Ибо чего ждать от крестьян мудрости ярловой? Но тем, кто нарочно лжу говорил, люд от богов да владык отвращая, лишь дочь Локи подругою станет. А наша задача – скорее их к невесте отправить».
И люди роптали, гнева богов забоявшись. Конечно, засланцев казнили, но лютость их смерти только крестьян подстегнула. Ночью безлунной взяли они топоры да рогатины, скрытно пошли по селению да взяли жизнь господарей-мятежников прямо в постелях. А головы их от телес отделив, Гандальву с поклоном послали.
- Холопы мы, тебе верные, конунг, - молвил ему посланец, достоинства жреческого. – Лиходеи-то Белому богу покланялись, вот и застило глаза люду чужеземное колдовство.
- А вы-то, жрецы, куда до сих пор-то смотрели? – грозно вопросил суровый владыка. – Али не с вами Один да Тор? Ужели единственный глаз Отца Битв чары людские не видет? Или вы, служители асов, от речей их свое сердце закрыли?
Пал жрец на колени, пощаду вымаливая:
- Один все видит, владыка. Но под силу ли мужу простому все знаки одновременно с ним лицезреть? Мы знаем колдунство норвежское, да и с финским бороться обучены. Но зараза с земель франков да данов нам внове. Даже справному войну надо приладиться, чтоб выходить против незнакомого в прошлом клинка. Ужели мы, люди простые, в силах сразу содеять то, на что воины недели кладут?
Улыбнулся Гандальв, изворотливость жреца лицезрея:
"Быть бы ему скальдом, коль б асы в служенье не взяли. Ишь, как распелся, прямо стихами говаривает!"
- Прощу я пока вас, околдованных. А коли укажите тех, кто здесь заразу чужеземную распространял – может, и гривной пожалую. Темные времена ныне грядут…
- Благодарствую, конунг! – жрец распростерся ниц на земле, от радости млея, что живот сохранил да еще и милостью конунговой разжился. – Всех по имени для тебя запишу, даже дев красных да детей – песью кровь - перечислю.
- То верно: сорняк надо с корнем порвать, - блеснул зубами конунг Альвхеймара. – Ты ужо, жрец, расстарайся.

Раумарики. Асмунд и Дунгаль

Веселым был пир ярлов, многие дары получили богатые, много браги и меда хмельного выпили, на столах плясали да девок мяли мужи раумарики. Асмунда Убийцу Ярлов славили за щедрость его, отвагу и подвиги ратные, о коих многое поведал в тот день Дунгаль. Рассказывал Краснобай и о битве при Хакадале, да о том, как благодаря Асмунду был повержен Гандальв, говорил и о войне за Вестфольд, где в каждой деревне сторонники конунга Серого прятались.
Поднимали здравницы за ярла, восхваляли его вои хмельные, того не видя, как изредка шепчет на ухо правителю хитрый херсир:
- Тому обручье подари, ярл - будет он тебе верен до самой смерти, а тому старцу - пояс золотой, много у него богатств, но к тебе щедрее станет. Жрецу - шубу, волею богов тогда править будешь, херсирам злата не жалей, войско за тебя станет. А этому - ничего не давай, кроме кубка штрафного - супротив тебя он мыслит.
И подносили - кому шубу, кому кошель, а кому и чашу с зельем сладким. А после, когда разъезжались гости из усадьбы - дело странное с ними содеялось. Может хворь подлая, может воля богов - да только одиннадцать знатных мужей до своих домов не доехали, в дороге погибли в мучениях жестоких.
Когда же возвернулись к ярлу люди их и родичи, ответа спросить, жрецы сказали - то боги волю свою указали, не дозволено будет сиим мужам подле Одина сидеть в Золотых Чертогах, лишь в Хель царстве дни свои коротать до самых Сумерек.
Недовольны были решением таким родичи умерших, по своим обрядам погребению их тела предали, задумавшись крепко, отчего же погибли мужи в расцвете сил.
А тем временем дружина малая, в сотню хирдманов к деревне Хрольва двинулась, волю ярла исполнять. За четыре дня добрались до селения воины, ночью окружили да стрелами огненным поначалу осыпали, панику вызывая, а после напали, жалости не выказывая. Короток был разговор с чужеземцами у норвежцев - всех данов предали смерти лютой, да и поселян не пощадили, кто под руку попадался. Как того велел ярл Асмунд - дотла деревню выжгли, все ценное сначала забрав, да в путь обратный пустились, дабы доложить ярлу, что приказание его исполнили в точности.
Не ведали еще люди раумарики, Асмунда на правление призвавшие, какой бедой решение их обернется.

Транделаг. Хакон и . Снеккольв.
С Тельтиаром.

Утих стальной говор тинга мечей. Тела опознавали жрецы и ученые мужи, родичи родичей уносили, да ворогов тела на поругание и поживу зверью оставляли. Снеккольв ярл же, времени даром не теряя поехал встречь конунгу, голову склонив почтительно:
- Разбит супостат коварный, государь, - так он молвил, с Хаконом поравнявшись.
- . Снеккольв-ярл? Тебя ли я вижу, али то морок? – удивился конунг, на ярла недоверчиво глядя. – Тут, вижу, сеча такая была, что думал я делом грешным – все полегли, и правые и виновные. Вот, посмотри: так и лежат вместе мертвыми, в глотки вцепившись. Но, видно, ты в сорочке родился да сам Один ныне тебя охранял! Скажи же – что за псы сечу затеяли? – Хакон решил, что, раз ярл здесь, значит чист. Коли был бы сей муж подлым изменником – уж, вестимо, в земли Грютинговы б скакуна погонял. Люди – они ведь глазастые: наверняка кто-то из бондов видел, кто меч на конунга поднимал. Ярлы – не вои простые, они в любом войске глазу приметны.
- Гуннар то был Суровый и Мар Хладные Пальцы, Иллуги сын, - отвечал ярл транделагский. - Они двое подбили ярлов твоих на мятеж жестокий, оружие супротив тебя поднять удумали подлецы и с Грютингом проклятым союз заключили. При тебе живом имение твое и дочь твою поделить мыслили! Да только не все честь свою променяли, конунг славные - Сурт Руковица первым тебе на подмогу пойти решился против мятежников меч занес, я же того ждал, когда они намерения свои явно покажут, верил, что одумаются, да не дал им Один мудрости, лишь неистовством наделил.
- То не от Одина, но от Локи лукавого. Нет веры во мне, что Отец битв мог заблужденьям постыдным потворствовать, предателей щедро одаривая, - ответил Хакон. – Я рад я тебя живым видеть, а Сурту вои мои почести конужьи ныне окажут.
- Сурту ныне сам Один почести оказывает, - головой покачал Снеккольв. - Сразил он рукою твердой Гуннара предателя, но и сам не надолго его пережил.
- Конунг, - доложил запыхавшийся гридень, - мы потушили пожар в твоем доме. Но, боюсь, что усадьба Хладир пока не для девицы красной, да и ты, властелин, едва ли найдешь там удобство, - воин побоялся прямо сказать про конунгов возраст: все же мужу не пристало тешить тело перинами, будто жене на сносях. – Огонь перекрытия съел, а в дыры на крыше все небо видать… не защит ныне дом твой ни от дождя, не от стужи.
- Не дело про то говорить над убитыми, - осадил мужа старец. – Лучше беги, и поторопи жрецов с похоронами.
- Конунг, пройдем для беседы дальнейшей в мой шатер, - предложил ярл, разговор про усадьбу сгоревшую услыхав. - Недалече это.
Кинул Хакон последний взор на боле бранное - и позволил ярлу увести себя прочь. Мертвым уж ничего не потребно. кроме костра, а вот о живых порадеть требуется.
Ситуация же во Хладире, и впрямь, была тяжкой: пока шел бой, огонь щедро полакомился деревом стен да резной мебелью. Лишь камни от хором уцелели, а это значило, что вся челядь Хакона и сам он с дочерью нынче бездомным становился.
Поворотил коня Снеккольв, направился он к становищу своему и конунга за собой повел. Вскоре уже увидали они шатер раскинутый, да слуг, что яства к появлению правителя славного готовили.
- Будь гостем моим, конунг Хакон, - спрыгнул с лошади Снеккольв, да придержал конунжего коня за узду, помогая владыке спешиться.
Видел конунг: с открытым сердцем к нему ярл обратился, что имел – тем делился, без умыслов тайных. А потому пропустил мимо уха слова двусмысленные, не вопросил Снеккольва, почто тот гостем его на его же земле величает. Лишь голову наклонил, хозяина благодаря.
- Щедрость твоя с отвагой сравниться, - молвил старец речи почтительные. – Радо сердце мое, что очи узрели такое на земле Транделага. Печален я от предательства, а черные думы и мир в черное красят. Помстилось, что кровь викингов сделалась жиже, а сами они уж и не воев, но купцов повадками поминают. Послал мне тебя на пути сам Один, видя мое маловерие. Вижу: не оскудела земля ярлами истинными!
- Честь такому правителю служить, и бесчестье великое оружие супротив тебя, владыка, поднимать, - отвечал на слова лестные воин, да улыбался улыбкой широкой. - Сурта нам погрести надобно с почестями всеми, конунг, да об том подумать, как выживших мятежников покарать.
- Дело гуторишь ты, ярл. Знаю, шепчутся по углам, что с возрастом я норов бойцовский утратил, да сражения сторонюсь, осрамиться пугаясь. Брехня то, да сказки бабьи, которые мужу слушать без надобности. Вот, что скажу: до последнего ждал я, как ты, что миром дело уладиться, потому как родне воевать – распоследнее дело. А в землях моих у четверти бондов в земле Ордальской родичи. Да и по правде ли то – дела о женитьбе не поединком между мужами решать, но сечею лютой? Ой, не то отцы заповедовали! Однако же, полно скорбеть – дело сделано, и теперь уже милости не явлю. Узнают ныне дубы груз подношений, не будь я Хакон Транделагский!
- Ты, славный конунг, мужей пленных не секи, - попросил Снеккольв за мятежников. - Он - люди подневольные были, за своими ярлами в бой шли, а ныне пали те - хирдманы снова тебе верны станут. Надобно змее мятежной голову отрубить, Раги и Хрута ярлов изловить!
- Истину баешь, ты, ярл. Так кому ж поручить дело сложное, коль не тебе, верность свою доказавшему? Изведи гадюку поганую, что я на груди своей старой пригрел - и злато да земли их забирай. Не к чему потомкам предателей достоинство ярлово да люд подневольный. Будут крамолу в земле разводить да кривду в душах викингов сеять… нет, лучше сразу оборониться, чтобы не жалила гадина дважды.
Поклонился ярл, улыбку радостную, алчную скрывая - не чаял он, что пожалует ему Хакон весь Транделаг Внешний за убийство предателей, да только понимал он - не так просто будет мужей означенных из усадеб их укрепленных достать.
- Мало людей у меня, государь - лучшие дружинники полегли в битве этой у стен Хладирских. Тяжки потери наши, а враги в силе остались покамест. Подмога мне понадобиться.
- Сказывают люди, что Харальд Агдирский уже недалече, и бьет супостата Грютинга в доме его, - на деле, то конунгу голубь поведал, но решил конунг того не говаривать. - Но мужи вроде Гутхорма из рода Оленя - что половодье весеннее, ни одна запруда их не удержит, все равно до порога докатиться. Так что - будут тебе силы свежие.
- Славная то весть, отрадна она сердцу моему, что не одни мы, государь, а союзники могучие плечом к плечу с нами будут сражаться.
И правда, рад был Снеккольв, что верно сторону выбрал, не поддался на уговоры Гуннаровы, к мятежникам ныне разбитым не присоединился. Их дело проиграно - его звезда теперь лишь восходит. Шутка ли - единственный ярл при Хаконе остался, от поражения, разгрома позорного конунга спас. Рад был Снеккольв, что в час решающий сомнения отбросил.
Хакон словно ярловы мысли подслушал да остерег:
- И совет тебе ярл – придержи язык перед Харальдом. Да, он не муж из наших земель, но за ним сила великая, и боги Асгарда. Иначе как бы он столько битв одолел? Чувствую я – будет юноша сей величайшим владыкой в Норвегии, а у сильных вождей и норов дюже суров. Мне же любо, чтоб люди мои земли свои сохранили да союзниками обзавелись. Лишь начинаются битва норвежские, многие соколы над землею израненной кружат. И падальщиков – тоже немеренно, потому что нет одного без другого. Возрасту моему верь.
- Слова конунга найдут в сердце моем отклик, поверь - радушно я Харальда приветствовать буду, - уж всяко теперь было все одно Снеккольву - ярлом при Хаконе оставаться или при Харальде, раз уж конунжей короны получить не дано.
- Мудр ты – и то сердце мое согревает. Да пребудет с тобой милость Тора!
- Да прибудет с тобой могущество Одина. Теперь же прошу, государь, за стол садись - чем богат, тем угощу.
И викинги сели трапезничать

На границе с Оркдалем. Перевал.
Совместно Тельтиар и Avarach

Второй день пошел только как оставило войско Грютинга ношу свою тяжкую, а путь домой казалось сам под ноги бросался. Дружина одним переходом взлетела на сопки Оркдаль от врагов стерегущие, хотя в этот раз и не сберегли зубы дракона каменные в земле взошедшие земли хозяев своих. С утра самого тревога сердце снедала Грютинга, уходить не желая, вот и гнал он оркдальцев своих сил не жалея, на вершине перевала лишь перед спуском коварным роздых им дал. Пар клубами белыми поднимался от тел хирдманов, покрывала броню изморозь – здесь в горах весна еще и запах свой донести не сумела, а тепла и подавно.
– Конунг, дай людям роздыху! Да спешить нам должно своим на выручку, только если войско дойдет загнанным, много ли пользы нам от того будет?! Вспомни, оружием нашим в земле Транделагской внезапность была, так и сейчас, пусть снегом холодным упадут твои воины за ворот щенку агдирскому, Остудят сталью холодной тягу к землям чужим неуемную. Но такое свершить лишь со свежими силами можно нам, посмотри, даже снег потек под ногами воев твоих, до боя ты их разгорячил уж напрасно.
Подошел тяжело дыша Фрейвайр к Грютингу, по лицу его пота капли текли горячие.
– Уж не потому ли ты роздыху просишь, что сам шага нашего не можешь выдержать?!– глаз прищурил взгляд устремив на жреца конунг его вопросил.
– Видят боги, если бы спешкой только можно спасти земли наши можно было, впереди твоего войска побежал бы я. Но загнав своих воинов, под мечи вражеские ты подставишь их только. – возмутился словам конунга Фрея служитель. – Умерь пыл свой, в дружине твоей не только молодой силы полные вои имеются, так пойдешь, и растянется войско твое словно нить тонкая – в любом месте ее перебить можно будет.
– Твоя правда, надо дать отдохнуть воинам, – понурил Грютинг голову, – да снедает меня тоска странная, мне доселе неведомая. Она и гонит меня в одаль от предков оставшийся.
– Не должно вою опытному, а тем паче конунгу на поводу своих чувств идти, дело надо свершать с разумением, мудростью воинской.
– Хорошо, тут мы привал устроим, подкрепит войско снедью силы свои, отдохнет, и лавиною снежной понесемся врагу мы на встречу. Хотя мнится мне внизу место лучше для роздыха.
– До низу дойти еще надо. – проворчал жрец. А ну как лазутчиков Харальда встретим там? О каком роздыхе речь тогда будет? Выловить всех нужно будет, пока весть господину своему не доставили.
– Понял, понял твое я радение. Извини за сомнение в силах твоих мною высказанное, вижу я, что о войске заботу несешь ты.
Невысоки горы оркдальские, да круты склоны у них – просто так не взобраться. На тропе, что вилась следом змеиным давно, уж деревья хорошие повырубили, новая поросль же взойти не успела. И теперь пробивалась дружина остатками дров, что во время другое и взглядом своим удостаивать не стало бы, редкий дым поднимался в небо.
С наслаждением усталые вои минуты отдыха впитывали словно ягель сухой воду дождем оброненную, только и этим минутам конец пришел.
– Прохладно здесь, задержимся и застыть недолго будет, не хватало только хвори какой прицепиться. –бросил Торстейну Грютинг. – Пора выступать нам, довольно нам тут просиживать, время дело делать. Поднимаем людей! Ты позади пойдешь, присмотри, чтоб никто не отстал по пути.
Снова дружина двинулась по склонам заснеженным, только в этот раз вниз все, да по солнечной, южной стороне. Осторожно пришлось шагать воям – наледью покрывалась тропа походная, ошибешься и наземь в доспехе своем обрушишься, в снегу мокром вымокнешь. Только к выходу ближе в долину путь стал полегче для воинов, появилась земля из под талого снега вышедшая.

Заприметили приближение воев Грютинговых, еще когда они к перевалу подходили и подъем начинали, да и как пропустить воинство такое можно было, коли издали видное оно еще было, а соглядатаи Агдирские все тропы горные облюбовали, вглядывались, всматривались, поджидали. Гонцов оркдальских перехватывали, да смерти лютой предавали – все того ради, чтоб не прознал Грютинг конунг о западне ему подготовленной.
Ворвался гонец на лошади взмыленной в деревушку, что недалече от перевала находилась, спешно побежал к дому старосты, в дверь забарабанил. Сам Гутхорм ему отворил, в одежды походные облаченный. Как знал ярл, что час настал на битву рядиться.
- К горам подошел, супостат! – Гонец произнес, воеводе поклонившись.
- Славно, славно, - улыбнулся в бороду густую Гутхорм Сигурдсон, да прокричал голосом зычным: - Эй, слуги, несите мой рог боевой, несите мой меч ратный! Собирайте людей! К Харальду гонцов отправьте – не след победу такую без конунга одерживать!
Помнил ярл разговор свой последний с Харальдом, и чувствовал, что обидны были юному правителю слова жестокие, что ни одной победы он сам не одержал, ни в одной битве не учавствовал. Оттого и повелел позвать из усадьбы головоной племянника своего – должно было Харальду лично Грютинга побороть, за то что тот невесту у него увести пытался покарать жестоко.
Бросились слуги по домам ярлов и херсиров будить, бросились в лагерь подле деревни хирдманов созывать. Вскоре уже войско выстроилось в порядки боевые, спешным ходом направились агдирцы к перевалу, да там, меж холмов где спуск проходил в засаде притаились. Разделил воинство свое надвое Гутхорм – по правую сторону от пути Грютингова большую часть поставил, по левую – дружину меньшую, но в боях закаленную.
- Вижу, вижу стяги козлиные! – Дозорный прокричал. – Спускается Грютинг конунг!
- На погибель свою идет, - процедил Гутхорм ярл. – Эй, воины, готовьтесь, здесь нас слава ожидает, а Грютинга смерть позорная!

Асгейр, Торстейна брат младший, последним из защитников земель оркдальских остался, до кого не дотянулись руки захватчиков – земли брата его дальше всех от усадьбы конунжьей были. Размером невеликие, богатые одними лишь скалами, не привлекли они вниманья агдирских грабителей. С братом и конунгом большинство людей их к войне пригодных в поход славы искать отправились, но сейчас под рукой Асгейра скопилось столько людей, сколько никогда под рукою их рода не хаживало. Уже три сотни хирдманов, не успевших как и сам юный правитель, под руку Тородда Хромого прийти для защиты земель их, пришли под его руку, а бондов, что от грабежей с самой границы от гор бежало, уж и вовсе шесть сотен собралось. Только что эта сила, когда у ненавистного Харальда почитай в несколько раз людей больше будет?! Только и смог измыслить Асгейр, что за врагом проследить, да напасть на него когда разойдется он по частям земли господина его присваивать. И уж если полечь всем в бою, так со славой, только чтоб и враг их кровью своей умылся, месть то будет за земель родных разорение. Только четыре дня назад гонец прибежал с вестью, что собралось все войско Харальда и отправилось к перевалу, по которому Грютинг и Торстейн уходили.
«Не иначе как наших ждут возвращения», – прошептал тогда себе Асгейр, и отдал приказ воинам всем собираться и за войском Харальда следовать.
Тяжек был тот поход, чтоб дружины присутствия не раскрыть ворогу, костры по ночам не жгли, от мороза спасались лишь элем и шкурами. А еще тяжелей им смотреть было, как готовят агдирцы ловушку для дружины домой возвращавшейся – в том, что конунг идет на подмогу, уж сомнений не было. Не имея сил помешать Харальду, приказал воям своим Асгейр, в лесах спрятаться, за спиной у их ворога, чтобы в спину ему нанести удар, и ловушке не дать захлопнуться.
– Асгейр, зашевелились люди Харальда, по склонам наверх полезли они, да отряды прячут на выходе в долину! – доложил задыхаясь гридень, в дозор средь других выставленный.
– Что ж, видно время пришло и нам подыматься, – ответил Асгейр.
Встал молодой ярл/
– Вои храбрые, близок уж конунг наш со дружиной своею! Дошли до него вести черные о бесчинствах в землях его захватчиками творимых! Поспешил он на выручку нам, да враг подлое дело измыслил, в чистом поле боя боясь, приготовил ловушку он хитрую! Но на каждую хитрость его сына Локки коварного, топор Тора детей ответ достойный дать сможет!
Мы порушим мечами своими коварный замысел, обратим их на нашего ворога, и братьев наших мы выручим!
Поднимались дружинники, по слову водителя их, доспех чтоб не бряцал налаживали, да шагом скрытным к агдирцам выступили.


Спускалось войско Грютингово, спешило. Подгонял их властитель грозный, да и сами вои скорее хотели отпор захватчикам дать, не позволить им и дальше села безнаказанно разорять. Поднялось знамя с козлом горным высоко, а с ним рядом знатных ярлов знамена, да только не в ратевых порядках шли сейчас воины оркдальские, в походном построении, колонною длинной, ибо иначе не пройти было через перевал, узка дорога, извилиста.
Вот уже головной отряд спуск тяжелый одолел, меж холмов прошел, да в саму долину заступил, когда появились на склонах крутых лучники агдирские, до поры в схронах скрывающиеся - сразу их заметили, да поздно поворачивать было, оказалась часть войска большая в ловушке коварной.
Зазвучал рог боевой, да вои под началом Гутхорма уже с тыла в отряд передовой ударили натиском жестоким, в силах тяжких - на каждого воина оркдальского по двое - по трое агдирцев приходилось.

Сарасберг. Халльвард, Сигтрюгг и Асгаут.
С Тельтиаром.

Не знали братья Вебьернссоны, что Харек Волк побывал уже у Асгаута и рассказал ему о том, как на Оттара юнцы неизвестные покушались. Потому шли они к ярловой усадьбе и думали, как дело обернуть, чтобы не гневался Асгаут сильно. Однако им еще и помощи попросить у него нужно было. Пусть знакомы с ярлом братья были давно, но прокрадывались иногда и сомнения - защитит ли их Асгаут сейчас, не выдаст ли на строгий суд Харека, чтобы себя самого обезопасить?
- Я тебе так скажу, - Сигтрюгг говорил, - коли задумает он худое да расскажет всю правду Волку, мы тоже ему поведаем, кто нас на это дело послал.
- Всю правду он ему не расскажет, - усмехнулся Халльвард. - Потому что она как раз его и обличает. Ладно, брат, будь что будет...
И с тем вошли они в усадьбу Асгаута.
- Ну, проходите, отроки, - суров был вид ярла, да взгляд совсем не добрым казался. Провел он их в горницу, двери запер сам, а после так спросил: - С какими вестями пришли вы? Порадуете ли сердце мое, али вновь печалиться заставите?
Потупились братья, взгляд в пол направили. Лишь через некоторое время Халльвард, как старший, заговорить отважился.
- Оттара Рваного подкараулить нам удалось. За домом мы схоронились, когда шел он мимо, а то было вечером поздним, безлюдно было кругом. Пытался брат из лука его поразить, но не проняла его сначала стрела, хоть и пущена была верно. Сам же я в руку его ранил, упал он... Но не знаем мы, насколько тяжко ранен он и что с ним.
- Видно, огорчили вновь тебя, ярл? - Сигтрюгг тихо спросил.
- Да уж, скажу я вам то, чего вам не ведомо, - так молвил Асгаут, с укоризною смотря на братьев. - Тяжко ранен был Оттар, да жив остался. И вас он тоже видел мельком, так что теперь - вам самим след смерти его желать, чтобы не потребовал он суда правого, суда Асов - ведь в схватке рукопашной вы с ним не сдюжите.
- Видел все же? - побледнел Сигтрюгг. - А сможет ли узнать он нас или нет?
- Того мне не ведомо, но Харек уже заходил ко мне утром, да сказывал, что лично шкуры сдерет с тех, кто на Оттара покушался. Видишь, Халльвард - спелись уже вероотступники, петлю вокруг твоей шеи сдавливают, да и мне жить мешают. Обещал я Волку, что сам покушавшихся найду, да сурово с них за поступок этот спрошу.
Положил он ладонь широкую на плечо старшему брату, цепко пальцы сжал крепкие:
- Вот и спрашиваю ныне - почему жив еще Оттар? Неужели не могли вы подойти к нему, раненому и глотку перерезать? Неужто сложно было ядом стрелы смазать гадючьим?
- Где же яд нам взять-то было? - возмутился Халльвард. - А насчет глотку перерезать, тут уж, признаю, наша вина... То ли из трусости, то ли из осторожности, да подойти к нему пооялись, тем паче что и подбежал к нему уже кто-то. Но мы свой долг выполним, ярл. Ежели не оставил Оттар Саросберг уже, он ведь с Хареком уходить собирался...
- Вослед за ним пойдете, до Гиллисберга, и там во владениях Эйнара добьете ублюдка, - приказал Асгаут ярл, хватки не разжимая. - Надоело мне оправдания ваши слушать. Просто принесите мне весть благую, что оставил мир живых Оттар Рваный.
- Вслед за ним? - Сигтрюгг удивился. - А ежели поймают нас?
- А посмеют ли на посланцев моих руку поднять? К Эйнару вы слово мое везете и наказ конунжий, чью волю я исполнять оставлен. Такмо и говорите, коли испросят вас.
Задумались братья, да выбора у них не было.
- Тогда...- медленно Халльвард произнес, - сегодня же ехать надобно?
- Непременно. Людей своих всех возьмите, нечего им бока отлеживать и в путь отправляйтесь. Хвор Оттар, сильно вы его задели - ныне добить его не в тягость будет. Но лучше подстраховаться вам.
- Что же, тогда готовиться нужно, - вздохнул хельд юный. Терзали его мысли о том, что исправлять ошибку свою нужно, да и о том, что не всегда удача спутницей верной ему будет. Предсказание кюны Рагхильды вспомнилось ему сейчас, и оттого еще беспокойнее стало на душе у отрока. "И смерти вам ждать от Волка Ночного" - уж не о Хареке ли речь шла? Коли так, то ближе близкого сейчас эта смерть, у самого лица черными крылами веет. Омрачилось чело Халльварда.
Заметил Сигтрюгг это, брата за локоть тронул.
- И с этим справимся мы, Халльвард, - шепнул он. А после произнес уже громче: - Тогда удачи пожелай нам в дорогу, Асгаут ярл. И общаю я тебе, либо с доброй вестью вернемся сюда, либо....либо не вернемся.
- Да пребудет с вами сила Тора и коварство Локи, - произнес ярл на прощание. - А еще к старухе Торхильде загляните, она вам даст снадобье, да такое, что любого в могилу сведет.
- Заглянем, - Хальвард кивнул. - Да, заглянем...Добре же, Асгаут. Спасибо за советы тебе. Отправляемся мы.
Вышли братья, и хмурые, друг на друга не глядя да недоброе впереди чувствуя, как и говорил им ярл, к Торхильде пошли да получили от нее то самое снадобье, о котором Агаут толковал.
"Не одного врага, видно, тайно сгубил он при помощи Торхильды", подумалось малдшему Вебьернссону, когда направлялись к бараку они. "Впрочем, его это дело".
Собрали братья дружину свою - только гонца Кьярваля ен было, оставил он их, к Хареку вернувшись, но по дороге еще, чуял Халльвард, доведется им встретиться. А покуда же, сообщили они воям, что везти им весточку надобно в Гиллисберг, и отправляются они следом за Хареком и его войском. Об истинной цели путешествия умолчать пока Халльвард решил. Оседлали коней они и на закате дня покинули уже Сарасберг.

Эйнар и Харек.
Гиллисберг.
(Со Скальдом).

Всегда доставляли прогулки удовольствие Сигрун, а в нынешнее тяжёлое для неё время – в особенности. Любила молодая женщина любоваться водой, потому и посещала она частенько берега фьорда. Успокоение приносило ей суровое море, ветер, треплющий её волосы и обжигающий кожу, вызывали стихии в памяти её былые приключения да ратные подвиги, свидетельницей которых она была.
Вот и в это пасмурное утро ушла Дева Битвы к своему любимому морю, а посему одной из первых стала она свидетельницей прибытия кораблей. Не сумела, к сожалению, Дева разглядеть, что за корабли это были, и отправилась она поскорее в Гиллисберг, предупредить мужа и послать кого-нибудь более зоркого, чем она на берег. Без труда всё это исполнить удалось ей. Послал Эйнар слугу, специально наученного, к воде, и возвратился тот вскоре с новостями, что плывут корабли под белыми парусами, одни в зелёную, другие в красную полосу.
- Что за щиты на мачтах стоят? – Эйнар с волнением осведомился.
- Белые, господин, белые,- отвечал слуга, осведомлённый, что сие значит.
- Друзья это идут, муж, если только не коварные враги, худое замыслив, цветом мира прикрываются,- повернувшись к Эйнару, высказала свои мысли Сигрун.
- Права ты Дева, да только склонен я надеяться, что всё же друзья к нам спешат. Ох, как нужны сейчас нам соратники верные,- уже намного тише пробормотал ярл и вздохнул.
- Выйдешь ли ты сам, ярл, гостей встречать?- осведомился Ярополк, до того молчание хранив. Ратибор лишь нахмурился.
- Выйду, более того, все вы со мной поспешите, потому как не гоже это – друга вниманием обижать, а врага уж тем более встретить подобающе надобно.
Ничего не ответили на это советники Эйнара, да и Сигрун промолчала. В тишине поднялись они, только карлу распоряжение отдав, слуг собрать, чтобы гостей встретить.
Ни слова не проронил никто до самого берега, стояли они на пристани, глаза сощурив, и каждый сам с собой догадки строил, кто же это в Гиллисберг спешит.

Тем временем корабли входили во фьорд. Харек Волк стоял на носу, обняв за плечи Гиллеад, и смотрел на приближающийся берег.
- Ты уверен, что стоит нам заходить сюда? - спросила Гиллеад.
- Эйнар мой старый друг и соратник, и жаль, что не суждено нам было увидеться тогда. И если у него я не встречу ни помощи, ни поддержки, то что же будет потом? Нет, Эйнар не из тех, кто предаст. К тому же он в Христа верует как и мы с тобой.
- Если бы все, верящие в Христа, соблюдали бы мир между собою, не осталось бы более в мире свирепых язычников, которые жаждут нас погубить. - тихо сказала Гиллеад.
Тем временем у пристани уже выросла большая толпа. Большой отряд стоял на берегу, с щитами, подняв копья. - И щиты, и копья какие-то другие, не наши - сказал Аудмунд, один из нортумбрийцев.
- Видать из Гардарики люди еще прибыли.
Первые три корабля подошли к причалу, и кормчие стали бросать крюки, зацепляя канаты за скобы, чтобы удерживать корабль у причала. Тем временем гребцы табанили, разворачивая ладьи, чтобы корабль повернулся к причалу во всю длину борта. С бортов свесились доски, и по доскам стали спускаться воины.
Ярл с супругой и приближёнными наблюдали, как гости сходят на пристань. Войны стояли вокруг них и были готовы при первой же опасности ринуться в атаку.
Первым на доски настила пристани спрыгнул кормчий Бьярни, за ним несколько воинов, поправляя доски, чтобы по ним спокойно могла пройти женщина, не рискуя упасть в воду. А следом за ними степенно, придерживая супругу за плечи, на пристань ступил Харек. На нем был кожаный плащ, обшитый волчьим мехом, а шлем - "сову" с приделанным к навершию волчьим хвостом он держал в руке, повесив его за ремни.
Как только Эйнар увидел, кого же к нему забросила судьба, душа его наполнилась радостью. Только что скованное суровой маской лицо его расплылось в довольной улыбке, и ярл пошёл навстречу своему давнему другу, явно намереваясь заключить его в крепкие объятия. Сигрун не отставала от мужа, тоже обрадованная прибытию Харека и Гиллеад.
- Здрав будь. славный ярл Эйнар из Гардарики, -сказал Харек, ступая навстречу давнему другу. - Надеялся я с тобой увидеться раньше, да развела нас судьба по разным концам Норвегии.
- И ты не болей, друг мой славный, - Эйнар ответствовал, поприветствовал он и супругу Волка, а затем Сигрун с ними поздоровалась. Затем повели хозяева дорогих, пусть и нежданных, гостей к усадьбе. Подивился Харек, узрев культю безобразную у брата своего названного, спросил о том, да узнав, что в битве с Гандальвом руку правую потерял Эйнар, еще больше удивился, почему столь малым Харальд ярла верного пожаловал.
Пока они шли, спросил Эйнар у Харека, что заставило того в Гиллисберг последовать, просто ли друга старого проведать, али дело какое серьёзное обговорить.
- Поручение иду выполнять конунга последнее - землю завоевать, и удерживать ее в своей власти. Коли преуспею в том, буду там ярлом. А к тебе зашел проведать, новости сообщить и дать войску сил здесь набраться. А может и подсобить в чем-то.
- Рад я твоему приезду, Харек, рад и тому, что новости ты мне привёз, но об этом говорить мы потом будем, как воинов да вас с супругой разместим. С этими словами, вошли люди в Гиллисберг, и Сигрун принялась незаметно слугам приказания отдавать, на счёт гостей и угощения вечернего.

На границе с Оркдалем. Перевал. (продолжение)
Совместно Тельтиар и avarach

Сбылись дурные предчувствия оркдальского конунга, когда увидел он пред собой полки агдирские:
– Стену! Стену стройте! – пронесся над полем мощный голос Грютинга, как только увидел он врага из засады выскочившего.
Крик его подхватили ярлы и хельды, только пока из-за спин своих оркдальцы щиты повыбрасывали, лучников стрелы успели жатву собрать средь бондов доспехами слабых.
Вои опытные, в сражениях не раз уж бывавшие, плотно ряды свои сбивали, укрываясь щитами от вала врагов навстречу бегущего. А над рядами дружины смех раздался яростный:
– Подходите, ну же! Угощу я вас на славу своим молотом, не забудете! – это Ахти Йотун битве с врагом заклятым радовался в раж боевой себя загоняя. Только слишком уж тонким строй воев оркдальских оказался, удара агдирцев бонды первыми не сдержали, раздались ряды их в стороны.
– Проклятье на этого Харальда! – зло выругался Грютинг, – в самом трудном месте для нас он напал, разделив наше войско надвое.
– Слушай меня все! Не дадим злому ворогу поглумиться над собой и нашими братьями! Хоть и мало нас, да мечи наши не знают ржавчины, покажем же как сражаются настоящие вои! Из чертогов Валгаллы на нас смотрят отцы наши и прадеды, не посрамим же мы имени их доброго! Коли пасть суждено нам в бою, заберем же поболе врагов за собой. Слава Оркдалю! Вперед воины!
Колыхнулась движением слитным дружина оркдальская, и с рыком свирепым ударила на врага яряся от запаха крови пролитой. Окруженным врагом не дождаться милости, остается лишь жизни свои подороже продать.
Не оставляли ни единого шанса вернувшимся воинам оркдальским люди Гутхорма, отсекли от основного войска головной отряд, оттеснили в окружение смертоносное, тех же, кто с другой стороны шел - лютым боем сковали, не давая отставшим отрядам Грютинга перевал минуть, на подмогу своим подойти. И без того не велики были силы конунга оркдальского, да еще и всем разом в битве учавствовать не дозволили.
- Великана того вяжите! - Прокричал Гутхорм, разглядев в рядах воинов вражеских Ахти Йотуна, да узнав его. - То сын Гудбранда, что под Хрингасакром от нас сбежать сумел!
Продолжали лучники стрелу за стрелой посылать в задние ряды оркдальской дружины, пусть и за щитами укрытой, да только порой находили стрелы плоть незащищенную.
Велики числом нападали враги на дружину оркдальскую, только перемудрили себя они в хитрости своей, не широкой тропа перевала была и место все для похода и боя удобную вои Грютинга заняли. Не привычен агдирсий волк как козел оркдальский по скалам скакать, и успех вначале достигнутый окзался пока для агдирцев единственным. Крепко дружина Грютинга встала, только дождь из стрел сверху сыпавшийся не давал в одно целое слиться ей. А еще вдруг над головами раздался звук рогов да кличи военные, воям всем с малолетства знакомые, ибо сами они так в битвы хаживали.
Подоспел то с дружиной своей Асгейр юный, и ударил он прямо за спину лучникам крыла левого, что на скалах сидели, с ревом яростным берсерки в битву кинулись, полетели со скал тела вражеские. Хоть и мало оркдальцев было против войска собравшегося, да таким же нежданным ударом, что для Грютинга Гутхорм готовил обратились мечи оркдальцев, против ворога их ненавистного.
Коварен был удар оркдальцев, внес он смятение дружину, что с левой стороны Грютинга теснила. Бросились в бегство одни лучники, да те, кто по смелее был клинки обнажали супротив ворогов новых, но куда там – не сдержали бы они натиска подкреплений подошедших, подмоги запросил в рог призывно протрубив ярл Аунстейн, что над лучниками поставлен был.
Послал резервы, что для битвы с Грютингом заготовил, Гутхорм супротив людей Асегейра. Несколько сотен хирдманов на помощь пришли Аунстейну, да только – не удалось из-за этого ловушку захлопнуть вкруг конунга оркдальскго, да и град стрел ныне лишь с одной стороны литься продолжал.
Много легче стоять воям Грютинговым стало когда с одной стороны иссяк стрел поток, отдышаться смогли они от натиска бешенного. Поднял голову тогда конунг Грютинг и воскликнул, удивления своего не скрывая:
– Да неужто Торстейн возымел крылья за своей спиной? Да и воям под его рукой бьющимся приладил их? Это стяги его ведь над скалами вьются, под ними идущие ратники пришли на подмогу к нам!
– Если Торстейн на скалы взлететь сумел, кто ж тогда по ту сторону от кольца нашего сражается? – ответ прилетел от могучего Йотуна. – Вот возьму и проверю сейчас!
Как ревет дикий тур, на соперника бросившись, так и Ахти берсерку подобно бросился на кольцо врагов своих.
– Эх могуч наш союзник! – с завистью в голосе крикнул Исхер хельд своему властителю.
– Силы может и не занимать ему, только разума не мешало приобрести бы, отвечал ему Грютинг. – У него отряд и в начале-то был невелик числом, а теперь и вовсе уменьшился, а помочь ему мы не сможем, только спину прикроем в сражении. Нам самим тяжко тут выстоять, не могу я кидаться сейчас даже бондами.
А тем временем Асгейр уже прочно стоял на краю откоса, по которому нападали на конунга под стягом волка пришедшие. Раздавались крики приветственные, узнавали друг друга дружинники:
– Это наши! Те, что дома остались! Род Торстейна пришел к нам на выручку!
– Что же, вижу крепость корня рода ярла моего возлюбленного. Коли выжить сумеем, окажу ему почести достойные конунга! – отвечал на тот крик Грютинг.
Да только не суждено было войскам Асгейра и Грютинга соединиться - слишком много воев агдирских меж них было. Жестокая схватка на холме том разыгралась. Яростны были оркдальцы, да только умения больше оказалось у гридей Гутхормовых, потому и теснили они брата торстейнова, рубили бондов его в отместку за то, что не дал он им Грютинга конунга людей стрелами растсрелять, изничтожить.
Падали под ударами молота тяжелого агдирские воины, прокладывал себе путь кровавый Ахти Йотун, и сторонились, страшились его многие хирдманы. Увидал то Гутхорм, сам коня к нему поворотил:
- Расступитесь, воины храбрые! Этого великана сам я жизни лишу!
Обнажил меч дядя конунга, навстречу Йотуну пошел, тот же тем временем далеко от людей своих вырвался, один остался в кругу вражьем, но пред собою видя Сигурдсона, не смерти страшился, а того, что не сумеет с собою его забрать.
- Смертный час твой пришел, Гутхорм! Здесь я тебе отомщу за гибель отца дорогого, за то, что ты его в домине спалил!
Обрушился молот на щит с изображением оленя золотого, прогнулся щит, да тут ударил Гутхорм и вонзился меч, звенья кольчуги перерубая, да рубец оставляя на груди Йотуна. Взревел Ахти, вновь молот опустил, щит ярлов превращая в груду железа бесполезного. Онемела рука Гутхорма, да в глазах яростный огонь разгорелся. Рык звериный из груди Сигурдсона вырвался, столь яростно набросился он на сына гудбрандова, что с ног того свалил, да меч выпустив, в шею ему десницей крепкой вцепился.
Насилу разняли их хирдманы, за жизнь своего ярла опасаясь, да Ахти руки заламывая. Завершился поединок этот - битва же в самом разгаре была.
– Повалили Ахти Йотуна! Проклятый Олень с ног его сбил! А прихвостни Сигурдсона, при нем ошивающиеся, задавили его телами своими, презрев поединка законы! – вскричал хельд конунжий разгневанно.
– Говорил же я, не подумав в бой Ахти бросился! Переход у нас за плечами дневной остался, хоть и роздых я дал вам, да агдирские псы отдыхали, силы накапливали, – кипел злобой оркдальский властитель.
– Слушай все! Прикрывайтесь от ворога скалами! Стрелам вражьим не поддавайтеся, от мечей их мы тут сможем выстоять! Не возьмут нас враги коварством своим!
– Погляди, конунг! Гутхорма вои его вслед за Ахти уносят! Может смог его Йотун достать напоследок?! – вновь подал голос Исхер. – Славный бой он тогда совершил, подвиг достойный легенды.
– Хорошо бы так было. Но без Гутхорма и так натиск ослабнет агдирцев. Может к нам еще боги лик повернут свой, не оставят детей своих верных, - отвечал ему Грютинг.
– Скоро солнца закат уже будет, хоть роздых нам будет, - продолжал хельд.
– Что закат на подходе, то благо нам, только отдыха ты не жди. Отдохнем вместе с предками в залах Валгаллы, но не раньше как попадем мы туда. А пока мы еще поживем, на горе врагу. Как стемнеет совсем на прорыв пойдем, так что силы свои сберегай.
Той порой Харальд Хальвдансон, конунг агдирский, что послание Гутхормово поручил со своими ближними дружинниками на бой ехавший да людей торопивший, к ущелью подбирался. Узрели люди его, вперед посланные, что напали с тыла на агдирцев войска оркдальские, недобитые, да о том сообщили сыну Хальвдана.
- К бою, воины мои, - повелел конунг. - Ныне не явим врагу ни жалости, ни сострадания!
Не следовало дважды уговаривать хирдманов, что по битве тосковали - ринулись всадники, да в тыл людям асгейровым удар свой нанесли, жестокий, неотвратимый. Улыбнулся Харальд за тем наблюдая, как сражение продолжается.
А в ущелье тем временем ослаб натиск агдирцев, покуда Гутхорм после безумия боевого в себя придти не мог, лишились единого командования ярлы, каждый сам думал, что делать следует, чтобы с Грютингом покончить, да так ко мнению общему придти не сумели, позволили закрепиться оркдальцам, и, хоть некуда деться было людям грютинга, но и выбить их без потерь великих тоже невозможно стало.
Затихал бой в ущелье, лишь вдали, где стяги Торстейновы вились, нарастал звон мечей, только дальше все оттесняли агдирцы дружину Асгейра, не могли те противиться силе их превозмогающей. А еще и полки свежие подтянулись, от удара их полилась как вода по земле кровь оркдальская. Боль не в силах сдержать от пораженья грядущего, Асгейр сам повел людей своих избранных на врага.
– Если пасть нам в бою суждено, так пусть будет то славная смерть! Заберем мы врагов за собою побольше!
Только силы уже на исходе у воинов были, поддержать тот удар немногие вои смогли, остальных же теснили к лесу назад. Навалились гридни Харальда, да играючи разбили смельчаков горстку, самого же Асгейра пленили, и ремнями связав понесли своему господину на суд.
Затихал понемногу звук боя, агдирцы, жизни свои сберегая, назад отходили, забирали с собой своих раненых, а оркдальцам преследовать их сил уже не было.

Агдир, Аскейрсунд.
Кюна Асса - Горм Датский.
совместно с Мориан

Асса сидела в своей повозке, ожидая прибытия Горма, который как нельзя кстати вел своих воинов на помощь кюне. Лицо ее было мрачно, она то и дело гневно окликала слуг, которым не посчастливилось сделать хоть что-то не так, хоть немного помедлить. на днях прилетел к ней голубь с письмом о том, что Тьодольв разгромлен, и что Сульки направляется в ее сторону. Все ближе и ближе была беда, знала и чувствовала ее кюна Асса, хитрая и чуткая, как старая лисица.
Многое предстояло сделать, крепко схватила за волосы война. И вот теперь ждала она подмоги необходимой, а чтобы оказать почет Горму, лично приехала встретить воинство и проследить, чтобы все было, как подобает.
Горм же воевода выехал впереди войска, подгоняя и направляя крепкими коленями мохнатого каурого жеребца крепких бельгических кровей. Длинная колонна данских витязей подымалась на холм позади него; викинг огромного роста вез за ним знамя Хардакнута. Сурово взирал на землю агдирскую данский ярл, сурово шумели за его спиною сподвижники из ближайших.
Увидел он, что немногочисленна свита воинская кюны Ассы, хоть и из отличных хельдов состоит. Увидел, что Аскейрсунд, хоть и невелик собою, да знатно поставлен. Да только купцы, видно, возводили его – не воины отчаянные; а и то может быть, что за многие годы вырос город да и взломал ставшие тесными стены.
Трудно будет оборонять столицу агдирскую, понял Горм. И то еще понял, что предстоит его людям нелегкий поход на запад, чтобы в поле поспеть застать Сульки Рогаландского да не допустить его к стенам города.
Появилась на горизонте рать данская. Растянулись в улыбке губы кюны Ассы - множество воинов привел Горм, есть еще возможность отстоять город и спастись.
Тут же засуетились слуги Ассы еще больше, готовясь с почестями принять гостей, спасение городу несущих.
Поднялась кюна, с помощью двух рослых слуг спустилась на землю и стоя встречала Горма.
Недолгое время минуло, и достиг Горм вершины холма, на которой суетились слуги кюны агдирской. Витязи окружали ее повозку, грозно хмуря брови, но каждый из агдирцев видел, сколь могуче воинство данское, и сколь мала надежда противостоять ему.
Не медлил Горм много, увидев, как встала на землю кюна Асса, в роскошные одежды облаченная, надменная и строгая с лица. Натянув поводья, степенно сошел он с коня, поклонился учтиво кюне и пожелал ей здравствовать. Не низок был поклон тот. Но и в меру важен, дабы не было обидь ни Агдиру, ни Силлендэ и их властителям-конунгам.
- Прибыл я по зову твоему, кюна Асса Агдирская, да по зову сына твоего, Харальда-конунга. Прозываюсь я Гормом-конунгом, и под рукою моей три тысячи витязей данских. Ко времени ли поспели мы, далеко ли Сульки-конунг рыщет злокозниво?
- Ко времени, ко времени поспел ты, могучий Горм, за что и благодарю тебя я нижайше, - отвечала Асса, кланяясь в меру своих возможностей, - в двух днях пути от нас воинство Сульки, и страхом объята моя душа. Но теперь, видя воинство твое великое и военачальника их непобедимого, спокойна она и наполняется радостью!
Лицо кюны разгладилось, из суровой, холодной и мрачной старухи превратилась она в добрую и радушную хозяйку.
- Следуй же, Горм-воевода и воинство твое, за мной, ибо накрыты уже столы в городе и готов тебе достойный прием!
Смутилась на миг душа Горма, ибо невежливо и противно поконам было гостеприимство искреннее отвергать, да и воинству роздых нужен был после перехода. Но стар умом и душою был уже он, и прежде заботился о деле.
- Благодарствую, матушка кюна, за прием радушный, да только прежде надобно нам о защите от Сульки-конунга позаботиться, да место удобное для битвы разведать, чтобы не ему, а нам сподручным стало бы.
Асса задумалась на минуту, и исреннее восхищение проскользнуло у нее в глазах.
- Воистину, могучая рать и умелый полководец встали на нашу защиту, - негромко проговорила Асса, пристально глядя на Горма, - Дело ты говоришь, Горм-воевода. И благорадность моя не будет иметь конца, равно как и благодарность людей моих. Предоставить тебе мы готовы все, что в наших силах, теперь же ты можешь сам раздать приказы своим воинам, и, если нужна я тебе, то помогу всем, что в моих силах. А пиру будет время.
Поклонился Горм на сей раз из искреннего к мудрости кюны почтения, вскочил в седло и отправился к прочим ярлам данским, что ожидали исхода беседы его с агдирской правительницей.
- Станем лагерем к ночи на том склоне долины. Тем временем надобно снарядить соглядатаев да пластунов и отправить их по дорогам и тропам на запад. Доподлинно следует нам знать, где нынче воинство Сульки-конунга, сколь быстро дойдет он до града Аскейрсунда… да заодно узнать, сколь велика сегодня сила его, и сколько хельдов сохранили Тьодольв да Торлейв Агдирские. Также надобно снарядить опытных людей, чтобы подыскали место для сечи насмерть с волками Рогадандскими.
Наутро же выступим вперед. Битва нас ждет уже, мечи наши молчать устали, в ножнах изнывая.

Раумарики. Асмунд ярл

Две недели минули с той поры, как стал Асмунд правителем Раумарики, и все это время собирал он воинство, чтобы походом идти на Вингульмерк. Жрецы всячески поддерживали это его стремление, ибо жаждали они, чтобы изгнал Асмунд Убийца Ярлов иноверцев из норвежских земель, тем более, что слухи тревожные доносились из Вингульмерка – мол поставил церковь Эйнар, попов позвал греческих да людей крещению подвергает. Оттого не боялись они новой распри в землях, совсем недавно войною оставленных.
Сам же Асмунд желал бы уже в скорости выступить, да все ожидал, когда придут ему вести из Вестфольда, когда вторая его армия выступить готова будет к походу. Ждал он и от отца гонцов, ибо знал, что коли разом со всех сторон ударит по Губителю Заговоренных, не сумеет он защититься.
Шло время, Дунгаль Краснобай все больше власти получал над молодым ярлом, разжигая в его сердце ненависть не только к распятого бога последователям, но и к другим многим. Любой теперь, на кого херсир коварный указывал – умереть мог по приказу Асмунда, но в то же время и сдерживал гнев Альхеймсона Краснобай, не позволял как раньше, что ни день, кровавую расправу чинить.
В зале пиршественном находился ярл, когда к нему стража подбежала, сказала, что гость пожаловал. Приказал его пропустить Асмунд, надеялся, что то из Вестфольда пришел человек, да только не суждено было чаяниям его сбыться – незнакомый муж в трапезную вошел, богато одетый, да потрепанный шибко.
- Защиты прошу, могучий ярл! У тебя и у конунга твоего! - Поклонился гость.
- Как имя твое? - Сурово сдвинул брови Асмунд.
- Стейнвар ярл из Альвхеймара я!
- А знаешь ли ты, за что меня Убийцей Ярлов прозвали, - вопросил правитель Раумарики. - За то, что я троих ярлов альвхеймарских зарубил, теперь же ты сам ко мне пожаловал.
- Не служу я боле Гандальву конунгу! На службу Харальду я перешел, да и другие ярлы приграничные – но теперь мертвы они все! Лютует пес альвхеймарский, деревни жжет, людей убивает! Из Хель восстал серый конунг, никому пощады не дает! У тебя помощи прошу!
- Жив значит старый Гандальв, ну не надолго это...
- Не о том, ярл, думаешь, - прошептал Дунгаль, к Асмунду склонившись. - Свою выгоду ищи в словах этих. Прими Стейнвара дорогим гостем, почести ему окажи ярловы, да покои отряди и стражу верную поставь, чтобы убийцы Гандальвовы не смогли добраться до него.
- Подойди ко мне, ярл Стейнвар, - согласился со словами сответчика Асмунд. - Ни в чем ты нуждаться не будешь, пока у меня гостишь, а после решу я, как твои владения вернуть, да Гандальва покарать за преступления его.
- Славен будь, храбрый ярл! Да хранят тебя боги! - Воскликнул гость, к столу присаживаясь. - Будь ты нашим правителем, а не Гандальв Серый, великая судьба была бы у Альвхеймара.
Запали в сердце юноше слова Стейнавара, крепко задумался он над ними. А после пира повелел он проводить гостя в покои новые, а все людей, что с ним в Раумарики пожаловали отдельно поселить, сказав что опасается, как бы среди них верных Гандальву не осталось.
Асмунд же тем временем, над тем размышлял, что если жив Гандальв, то опасно оставлять Раумарики и Вестфольд без защиты, на Эйнара идя, ведь коли захватит их серый конунг, то все пропадет, что желал заполучить ярл во владение свое. А ведь еще и Неккви Мерский с ним, тяжко же придеться Харальду, когда на него мечи свои и копья Мер обратит. Но того желал Асмунд, чтобы удар этот на Транделаг и Гудбрандсдалир пал, а не на Вестфольд и Раумарики!
- Тяжкие думы у владыки? Не возжелал ли отказаться от задуманного? - вновь оказался подле Асмунда Дунгаль.
- Скорее я от жизни своей откажусь, чем от замысла великого, - отвечал ярл. - Но Гандальва воскрешение многое изменить заставит. Труднее многократно придется нам ныне...
- Труднее ли? Скажу я тебе, ярл отважный, как нам Гандальва отвадить от земель наших, да как с Эйнром покончить. Внимай же.


Два дня миновало еще, когда новый гость в ворота усадьбы постучался, и сразу его признали многие из челяди – сам Альхейм ярл пожаловал, не стал гонцов слать, лично с охраной малой из Хейдмерка ярл к сыну прибыл.
Пустили его стражи в дом, но видно было, что раздражен и озлоблен сильно Альхейм Смелый, едва гнев свой сдерживает, но глаза злые, разве что молнии не мечут. Вошел в зал большой, где Асмунд с дружиной пировал – грозно на сына взглянул.
- Отец! Отрадой появление твое сердцу моему! - Поднялся ярл молодой, навстречу шагнул. - Посмотри, вернул я все, что конунг отнял у тебя!
- Что ты себе позволяешь, мальчишка, - процедил Альхейм, ближе подходя. - Гневен конунг на весь род наш! А ты оружием волю его нарушаешь! Хочешь раздора большого? Полетят головы!
Побледнел Асмунд ярл, не привык он, чтобы так с ним говорили при людях его, да и воины пирующие притихли, опасаясь, как бы гнев ярлов на них не обратился.
- Вон убирайтесь! - Прокричал ярл. - Все прочь!
Не стали ждать люди, покуда второй раз приказ отдаст ярл, подались из трапезной, отца с сыном одних оставляя. Один Дунгаль у дверей остался, плечом о косяк облокотился.
- Неужели не любо тебе, отец, что я Раумарики роду нашему возвратил? Из рук безродного негодяя вырвал! - Многих трудов стоило сдержать гнев Асмунду, да почтительно с отцом говорить.
- Неужели разумение твое совсем помутилось? Глупый мальчишка, почему не поймешь ты, что за поступок твой – конунг всех имений нас лишить! Уши его христиан слушают! С меня он уже виру тяжкую снял за то, что часовню люди мои спалили. Подумай – как будет он разъярен, когда про захват этот самовольный узнает! Тебя теперь ни Торлейв, ни Асгаут не защитят!
- Отец, - злость уже в голосе Асмунда проглядывалась, хотя и не желал он отцу грубить, но узрев, что не рад он деяниям сына, осерчал ярл. - Откуда покорность рабская эта в словах твоих? Почему считаешь, что может Харальд отнимать тобою завоеванное? Гудбранд своим клинком себе владения захватил! А он был хирдманом безродным!
- И что с ним теперь сталось?! Я отцу его служил и Харальду присягал!
- Так и будешь, до конца дней, как пес у Харальда подачки выпрашивать? Великий ярл, Альхейм Смелый! Где гордость твоя, отец?
- Конунг – богов наследник! Ему служить – что Одину самому! Охолонись, Асмунд, что за речи ты ведешь?
- А что конунг? Ты и сам – Фрейра наследник не меньший, чем конунг твой! Вспомни, Хальвдан тебя всегда родичем называл и достойные почести отдавал, как то и положено, оттого и служить ему следовало, что он щедрым и достойным конунгом был. А что же Харальд, щенок его, у которого еще молоко на губах не просохло?! Всю жизнь за мамкину юбку прятался, ни в одной битве сам не участвовал, а родичам ближайшим, людям верным от него обиды одни да оскорбления! Хорош такой конунг? Посмотри отец – ты за него кровь проливал! Ты мать его из плена вызволял – а он про то помнит лишь, что Харек над тем походом поставлен был, да Эйнар – раб крещеный был там! Доблесть твоя позабыта! Земли твои направо и налево раздает крестьянам худородным!
- Остановись, сын! Что ты удумал?! Пошто слова такие злые о повелителе нашем говоришь? - Испуг на лице Альхейма появился, искоса поглядел он на Дунгаля, весь разговор этот слышавшего.
- Ты того не бойся, что Дунгаль нас выдаст, - улыбнулся сын ярлу. - С нами он сердцем и душой своей. Говори все как думаешь, батька, не страшись возмездия конунжего, ибо лишь слабых телом и духом сталь его карает, а сильные свои клинки под лезвие возмездия его подставят, да низвергнут тирана!
- Тирана?! Ты в своем уме, сынок? - Испугался Альхейм не на шутку, когда слова такие услышал. - Откуда в тебе ненависть эта?
- Ненависть та тобой взрощена, с молоком матери моей впитана, с младых лет я твою злобу в груди ношу, - процедил сквозь зубы Асмунд ярл, еще ближе к отцу шагнул. - Каждый удар сердца моего близит гибель Харека Волка и Эйнара! Послушай, как бьется оно, сколько ярости в нем. Сколько желчи черной по венам моим гонит оно.
Положил Асмунд ладонь на голову отцу своему, наклонил его ухом к груди, да рубаху порвал, чтобы легче было ярлу слышать биение сердца сына его единственного. Припал к сыну Альхейм, послушал, сколь быстро и яростно сердце стучит бесстрашное.
- Ко врагам твоим беспощаден я, отец, ко всем тем, кто славы заслуженной лишил тебя! Будь то вероотступник, херсир жалкий или сам конунг!
- Вижу я, славного сына взростил! - Отвечал Альхейм, на шаг от него отступая. - Да дела твои черны – говорят людей губишь почем зря да на конунга ныне замахнулся! Одно дело иноверцев резать, что свиней, но властитель наш – Харальд! Супротив него...
- А чем лучше он, коли слушает Харека да наветам его верит? Коли жреца своего в снег бросает за дело Фрейру угодное, а иноверцев возвышает и близ себя держит? От конунга такого не удача – одни несчастья будут! Свергнуть его – долг наш!
- Отступись! Сам ты не ведаешь, что творишь! Самою судьбой ему предначертано править Норвегией!
- Не все прорицания сбываются! Тому немало примеров есть! Будь со мной, отец! Не бросай меня сейчас, когда я так близок к цели! - Устало рухнул на скамью юноша, голову опустив. - Твоя мудрость мне нужна, чтобы правильно все сделать, ошибок роковых в столкновении с Харальдом не допустить. Прошу, отец...
- На что надеешься ты? Земли великие под рукою Харальда, враги его разбиты, - подошел Альхейм к сыну, ладонь ему на плечо положил. - Много ярлов ему служит. Не сдюжишь ты без союзников, сын, а где взять их – того я и сам не ведаю.
- Есть у меня дума одна – Гандальв Серый жив еще и на все пойдет, чтобы с конунгом нашим поквитаться, - запрокинул голову Асмунд, посмотрел в глаза отцу, а то его по волосам потрепал, хотя и сделался взгляд его суровым, да как сталь острая впился в лицо сыновье. - Замириться с ним надобно, да вместе супротив Харальда выступить – когда Мер и Альвхеймар с нами будут – никакой пророчество не спасет его! Стальная перчатка на горле конунжем сомкнется!
- Замолчи! - Резко оборвал его Альхейм, подзатыльник тяжелый свесив так, что голова ярла мотнулась вперед, да и сам он едва с лавки не свалился. - Врагам на поругание хочешь земли наши отдать? Чтобы вновь горели деревни, да девок альвхеймарцы брюхатили? Чтобы тебя проклинали все? Дал мне Фрейр сына, да не даровал ему Один разума! Одни лишь убийства на уме у тебя, да мятеж крамольный! Дунгаль, ты-то почему молчишь? Я тебя советником главным к сыну своему приставил, чтобы он глупостей не творил! Что улыбаешься?
- Поздно уже ярлу славному советы давать, своим умом думает Асмунд, и в мыслях его немало есть того, чему тебе стоило бы поучиться.
- Замолчи! Помню я, как в плен к Альвхеймарцам попал, помню как друзей моих они убивали! Тридцать лет распря идет кровавая! Не бывать им союзниками нашими! Слышишь, Асмунд!
Проглотил обиду жестокую юный ярл, да только много уже накопилось в сердце его неприязни, отцом родным вызванной. Был до разговора этого Альхейм примером для него, а ныне все больше в глазах сына падал, точно лист пожухлый с дерева в лужу мутную.
- А мне ты прикажешь войска увести, под удар Вестфольд подставив? Не смогу я, с Гандальвом мира не имеючи, супротив Эйнара выступать! Жертвовать надо чем-то, и так я скажу тебе, отец, нет в том бесчестья, чтобы во враге союзника нового найти! Глупо лишь верность хранить тому, кто ноги об тебя вытирает! Ждал я поддержки от тебя, совета отеческого, да вижу – не рад ты деяниям моим! Помнишь – с десятью воями ты эту усадьбу захватил у братьев хейдмеркских?! А Харальд отнял ее у тебя! По какому праву он может земли у нас отнимать? Кто дал ему право играть жизнями ярлов, точно мы рабы какие безродные?! Ответь мне, почему ты готов служить ему, если он службы твоей не ценит?
Помрачнел Альхейм, отошел от сына своего, да так сказал:
- Есть слово такое – долг, и за то нам перед отцом ратей отвечать, как долг свой исполняли мы. Клялся я перед богами всеми, что буду конунгу служить, и от клятвы своей не отступлюсь. И тебя прошу – отступи, пока не поздно еще. Бедою тебе поход этот грозит – не против Харека, не против раба Эйнара – против своего владыки идешь. Богам не по нраву будет замысел твой!
- Христиан привечает Харальд! Боги лишь рады будут, если другой престол его возьмет! Тот кто истово в них верит и служит им! И разве ты отец меньше достоин конунгом зваться, нежели щенок Хальвдана? Посмотри – в моих руках Раумарики и Вестфольд, тебе Хейдмерк принадлежит! Как Вингульмерк захватим, так отрежем Харальда от вотчины его, да будет Агдир Сульки конунгу принадлежать, а на восток – шведские земли простираются – договоримся мы с Эйриком сыном Энунда. Видишь – продумал я все! Гандальв с Неккви за нас всю работу неблагодарную сделают – сгубят Харальда в Транделаге и Гудбрандсдалире, не будет крови у нас на руках! За гибель мальчишки – им перед Одином отвечать!
Долго молчал ярл Альхейм, слова сына взвешивал, о своем думал. Не знал, что сказать еще, как заставить сына своевольного от замысла мятежного отказаться, как чести родовой не утратить – ведь одно дело супротив иноверцев обмана сети ткать, когда про заветы Асов и забыть можно, а другое совсем – на правителя законного руку поднимать.
- Мой хейдмерк, - наконец произнес ярл, вздохнув тяжко. - Да только Харальд мне на то разрешение дал, свадьбу мою благословил...
- Свадьбу твою! - Не слова, рык звериный из груди юноши вырвались. Вскочил он, за ворот отца хватая, да от себя его отталкивая к стене бревенчатой. - А то ли богам угодно, чтобы ярл старый жену себе брал – девку, что сына его моложе?! О матери забыл моей? Даже память ее светлую предал ты и еще о верности, долге разговоры ведешь! Она тебя ждала... - тяжело дышал Асмунд, высоко грудь его вздымалась широкая, да в глазах ярость плясала огненная. - Из похода того злосчастного! Да захворала от тоски черной, сгинула! Ты бросил ее! А все ради чего? Ради того, чтобы жену Хальвдану Черному доставить? Мать этого ублюдка, который не ценит службы нашей! Не ведает, чего лишились мы, ему жизнь даровав! Да и ты позабыл! Мне все равно было, кого ты на ложе свое тащишь, каких девок приблудных, да холопок, но жениться? Что бы я собаку хейдмеркскую «матушка» называл, когда ей и лет меньше, чем мне!
Поднялся медленно Альхейм ярл, речь гневную сыновью слушая:
- Но как иначе было мне Хейдмерком овладеть? Отдал бы его Хареку во владение конунг, коли не поторопился бы я! А ныне беременна моя супруга, скоро родит – и никто тогда у меня имения того не оспорит.
- Родит, - выдохнул Асмунд. - Вот как? Позабыл ты видимо, что есть у тебя уже сын и наследник! Другого себе завести желаешь! А что я тогда? От меня избавиться захотел? Сейчас от мятежа отговариваешь, а потом Харальду верховых пошлешь: «Хватайте изменника подлого! Ловите – не нужен мне больше сын такой, у меня другой есть! Которому все имения мои достанутся!» Извести меня хочешь? Все... Все слова твои – ложь!
Как стоял, так сел на корточки, голову руками обхватив, молодой правитель.
- Послушай меня! - Воскликнул ярл старший, изумление и испуг на лице его читались. - Послушай же – и в мыслях моих подобного не было! Люблю я тебя, сына моего родного и единственного, больше жизни своей и больше владений всех! В тебе продолжение мое!
- Тогда другой сын тебе зачем? Силой оружия мужи земли свои удерживают! - Казалось – немного еще, и заплачет жестокий Асмунд. Дрогнуло сердце Альхейма ярла, опустился он рядом с сыном своим, обхватил его за плечи, прижал к себе. - Не бросай... не покидай меня, отец...
- Мала сила наша ныне, но неужели ты подумать мог, что от тебя я откажусь? От крови своей? Что ж я – Гандальв, а ты – Хаки? Не бывать такому.
Помог подняться сыну он, в глаза его взглянул, да тут склонил голову на плечо отцовское Асмунд:
- Обними меня, отец, покрепче, - прошептал. Стиснул объятия медвежьи Альхейм ярл, до хруста костей сына сжал, радуясь, что сумел примирение найти. Поздно слишком ошибку свою осознал он, лишь когда сталь каленую у сердца почувствовал. Разжались руки ослабшие, да крепки были объятия Асмунда.
- Будь ты проклят, - прошептал устами немеющими ярл смертельно раненый. - Будь ты...
Оставила жизнь Альхейма Смелого, раскрыл объятия Асмунд, лезвие кинжала о рубаху отца вытирая, Дунгаль же подбежал, тело подхватил, не давая упасть на пол дубовый. К стене прислонился ярл, повеление отдавая:
- Тем, кто с отцом моим приехал, да и другим всем скажи – не выдержало сердце Альхейма радости от победы моей, в чертогах Вальгаллы ныне пирует он, нам же завещал дело его до конца довести великое, - тяжело слова давались юноше. - Конунгом мне быть велел. А кто спорить станет...
- Тем не жить, - улыбнулся Дунгаль Краснобай. Совсем не смутило его отцеубийство жестокое, как должное херсир воспринял это.
- И вот еще. Голову Стейнвара от тела отдели. Знатный подарок Гандальву получится.
Ушел Краснобай повеление исполнять, и тогда лишь слеза одинокая по щеке ярла молодого скатилась. Провел он языком, влагу соленую слизывая. Жестокое деяние совершил он ныне – после такого, назад ходу нет.

Халльвард и Сигтрюгг. Дорога на Гиллисберг.

Знали братья, что на кораблях отплыл Харек Волк с войском своим, но вслед за ним по реке пускаться опасно было – заметить могли. А лишнего внимания им к себе привлекать не надобно было – да и долгим вышел бы путь этот. Поэтому отправились в дорогу Вебьернссоны с дружиной своей конно.

Рад был Халльвард, что покуда выехали они из Сарасберга да через речушку первую на плотах переправились, не спросил у него никто из воинов, что за послание они к Эйнару везут. Как с одной стороны посмотреть, может, то и не их дело было вовсе, но с другой же – никогда не было у хельда молодого тайн от соратников своих, по меньшей мере от старших – от Торхалля, например. Именно этот муж когда-то давно еще поддержал Халльварда, согласился власть его над собой признать, и потому именно сделался главой дружины молодой Вебьернссон, - ранее пленный, а ныне слуга Харальда конунга, над такими же бывшими пленниками хельд и друг им верный.
Потому и терзали Халльварда мысли о том, что истинную цель похода раскрыть придется воинам. Но не разочаруются ли после этого они в нем, не откажутся ли подчиняться, дело недоброе разглядев да коварные планы Асгаута - ярла?

- Ты сумеешь им объяснить правильно, - Сигтрюгг брату сказал, когда они передохнуть да подкрепиться остановились. Чуть поодаль от дружины оба брата сидели, как и всегда, и совещались вполголоса.
- Я и сам уже перестаю понимать, что правильно, - сомневался старший брат. – Знаю я, что нужно Отара убить, но для кого – для Харальда или же для Асгаута? Вроде и конунгу молодому мы служим, а в то же время не знаем, исходят ли приказы Асгаута от владыки нашего или…или от Асгаута самого.
- Сейчас не о том уже речь, - покачал головой Сигтрюгг, оглядываясь на воинов. Но те не прислушивались к ним, оживленно обсуждая, какую солонину отменную им из закромов получить удалось. – Не интересы Асгаута или Харальда важны нам, а наши собственные. Если в живых Рваный останется, беда нам грозит великая, узнать нас могут да суду предать, а там и до смерти два шага. Иди же, расскажи им все – слова нужные ты умеешь подбирать. А там будь что будет.
Вдохнул Халльвард тяжко, поднялся, да к дружине своей направился, обдумывая, как начать лучше.
- Есть у меня весть для вас, воины, - произнес он, подойдя да сев рядом с Фрейгейром молодым рядом. – Истинную цель похода мне перед вами раскрыть надобно.
- Мы слушаем тебя, хельд, - сразу посерьезнели лица вокруг, внимательными стали взоры их.
И, заглядывая каждому по очереди в глаза, поведал им Халльвард о том, что должны они под предлогом визита к Эйнару Губителю Заговоренных в Гиллисберг войти да найти и сгубить херсира по имени Оттар Рваный, который за измену Харальду поплатиться жизнью должен.
С минуту молчали воины. После же произнес Торхалль по праву старшего:
- Что же, раз поступил приказ такой – значит, обязаны мы выполнить его. Но отчего же сразу ты не сказал нам того, Халльвард? Неужли сомневался в том, что не поддержим мы тебя?
- Признаться, прав ты, - снова вздохнул юноша. – Но теперь вижу, что напрасны были сомнения мои и рассеялись теперь они окончательно.
И путь свой к Гиллисбергу продолжили они, уже уверенные друг в друге - и в том, что выйдет все у них ладно, если не вмешается опять судьба да не расстроит их планов. Но все же, тот, кому суждено утонуть – не сгорит; и если впрямь Оттару на роду было написано погибнуть от снадобья мудрой Торхильды, то так оно и будет.
Но все же каждый раз, когда рука Халльварда на пояс ложилась, где мешочек, в котором склянка с зельем хранилась, был приторочен, каждый раз, как представлял он яд, по жилам струящийся да кровь отравляющий, - вздрагивал хельд невольно. Страшная, ох и страшная смерть Оттару уготована была – куда лучше было б ему от меча чьего в бою честном пасть, чем от яда на наконечнике стрелы или в кубок медовый налитого.

На границе с Оркдалем. Перевал. (продолжение)
Совместно Тельтиар и avarach

Не удостоил даже взглядом пленного ярла Харальд конунг, велел только всех полоненых стеречь пуще глаза, да судьбу их пообещал после битвы решить. К головной рати своей поехал, лично возглавить атаку на Грютинга разгромную.
- Конунг! Конунг приехал!
Крики приветственные раздались, бросились херсиры и ярлы навстречу повелителю своему, поклонились. Да только не много внимания на их поклоны Харальд обратил, спросил лишь:
- Почему среди вас не вижу я Гутхорма ярла, дядю моего?
Помрачнели ярлы, один лишь Аунстейн ответил:
- Обессилил твой могучий дядя, в поединке одолел он Ахти вероломного, великана грозного, да только проклятие Одина сломило могучего ярла. До сей поры в себя не пришел Гутхорм Сигурдсон.
- А вы, я вижу, едва командования его лишились, дух боевой совсем растеряли! - Зло бросил сын Хальвдана. Не зря он войска свои осматривал, покуда ответа ждал. - Почему не поют стрелы? Почему не слышу лязга стали бранного да кличей призывных? Почему бой прекратился, а Грютинга глава все еще на плечах его?
- Не вели казнить! - Ярл Олаф на колени пал. - Сокрылись в ущелье псы оркдальские, не достижимы они для стрелы и дротов стали, а проход тот столь узок, что всякое преимущество наше численное значение свое теряет. Ждать решение мы приняли, покуда жажда и голод не заставят их укрытие свое оставить.
- Будь мой дядя в здравии добром, уже разбит был бы Грютинг, а вы - не волки, псы трусливые! Боитесь Грютинга и дружины его малой! День, два, три, неделю ждать будем? В Транделаге война кровавая - Хакон моего прихода ожидает! Да и сами вы чего жаждете - здесь стоять в холоде, али за столом свадебным пировать?
- Но конунг, сколько людей мы положим, прежде чем выкурим козла горного из убежища его?
- Молчи, трус, - повелел конунг. - Положение Грютинга безвыходно, он это и сам понимает. Знаменоносца мне! Говорить с ним поеду, коли уж мечи ваши затупились и угас азарт боевой!
- Поостерегись, владыка! А ну как убъют они тебя?!
- Проклятие богов на том будет, кто идущего под стягом белым убьет! Не решится на такую подлость Грютинг, да и вы за погибель мою отомстите жестоко.
- Клянемся! - Один за другим все ярлы сказали.
Затем только выехал Харальд из дружины агдирской с тремя телохранителями лишь, да двумя знаменоносцами - один стяг с волком нес, другой знамя белое. На расстояние двух полетов стрелы подошли они к ущелью, где оркдальцы засели, и крикнул тогда Укси голосом зычным:
- Грютинг, конунг Оркдаля, зовет тебя Харальд сын Хальвдана сына Гудреда не для тинга мечей, не для брани - для беседы чинной! Выходи же, коли желаешь жизни людей своих сохранить!

Вновь в единое целое слилась дружина оркдальская, отошла под прикрытие скал спасительных, только не было там ни воды напоить раненых, ни леса, чтоб дров для костра нарубить. С мрачным видом принимал вести Грютинг о состоянии войска своего. Убитых было не так уж и много, да и те среди бондов одних, зато небыло никого кого вражеская сталь не отметила б. С войском таким на прорыв не пройдешь, а сквозь перевал обратно идти так еще дюжин десять по дороге оставишь для воронов. За такими мыслями тяжкими не увидел он сразу гонцов, что на встречу выехали. Только Исхер не зря состоял при конунге, на руку посеченную он не глядя, сам высматривал что за гости к ним пожаловали.
– Трое их всего конунг выехало! Конунг?! – возвернулся он сразу как рассмотрел хорошо вызывающих.
– Что? Исхер, чего ты хотел? – очнулся от дум мрачных Грютинг.
– Вызывают нас наши вороги, говорить хотят они с нами. Втроем выехали, говорят, что сам Харальд с ними.
– Говорить хотят?! Что ж, послушаем что сказать они смогут. Зови сюда Торстейна втроем на встречу мы выедем.
– Больно уж шанс хорош, отомстить врагу за побитых им. И по землям нашим он не просто гулял наверное, выжег да пограбил все поди, – попытался хельд вставить.
– Замолчи, иль пожалею я, что с собой решил тебя взять. Я пока еще конунг, я позор и бесчестья не приму на свою голову. Ступай и сполняй сказанное.
Поклонился Исхер, да шагом быстрым отправился к Торстейну.
– Кто там есть?! Приготовить для нас трех коней! Не к лицу нам, словно пораженье принявшим, стоя говорить с ворогом. Хоть и враг нас сильнее, а все же он сам решил под знаменем ворона выехать.
Гридни, при конунге своем состоявшие, спешно слово конунга своего выполнять бросились - лучше порадеть, чем гнев его сейчас вызвать, под горячую руку попасть. Только вывели они лошадей взнузданных, как и Исхер с ярлом вернулись.
– Хорошо ты сегодня мне послужил Торстейн, послужи же еще. На переговоры нас Харальд вызвал, мы ответим – пусть не думают, что сломали наш дух. Тебя да телохранителя своего верного пожелал я с собою взять, не раз ваша верность была мне проверена.
– За тобой мы везде пойдем Грютинг, позови только, сразу выступим. – отвечал за двоих Торстейн.
– Вот и славно, тогда поехали, заждались уж нас, наверное.
Шагом спокойным коней своих правили оркдальцы, чтоб не думал Харальд, что его убоявшись по первому зову они побежали.
– Я Грютинг, конунг оркдальский! – владетель оркдальский представился. – Для чего говорить меня вызвали те, кто земли мои разоряет и людей предает поруганию?!
Выехал вперед людей своих молодой правитель:
- Я Харальд конунг, властитель Агдира и Вестфольда, Гудбрандсдалира и Хейдмерка, Раумарики и Вингульмерка. И земли твои огню преданы были за то, что ты силою оружия невесту у меня отнять возжелал, а тем и мне, и всем людям моим обиду смертную нанес.
– Дева та моею стать должна была в пору еще, когда сыновья Хакона Транделага конунга землю ногами топтали своими, а о тебе здесь никто и не думал. Так о девах ли красных говорить, вызвал ты меня, для того ли стяг ворона поднял? Если так то обиды мои посильнее будут, что к тебе за одаль разоренный мой, что к Хакону, за обиду ранее нанесенную.
- Утратил ты вотчину свою, Грютинг, так стоит ли тебе об обидах говорить - когда за моей спиной клинков сотни, а тебе в спину войска Хакона Хладирского дышат? Усадьба твоя захвачена, люди твои ныне мне на верность присягнули, а те, что тебе на помощь пришли - разбиты все и вождь их уже полонен.
Спокойно молодой конунг отвечал, с улыбкой, чувствовал, что сила нынче на его стороне, да и удача воинская:
- И сам ты, и воины твои уж одной ногой в Хель. Время ли тебе об обидах говорить?
Помрачнел ликом Грютинг, словно острый нож ему по сердцу, резанули слова Харальда.
– Не тебе решать, куда воям, в битвах павшим с доблестью, в посмертии своем отправиться, но богам лишь одним. Клинков не страшимся твоих мы, хоть бы сколько их не было. А слова свои громкие, будто пала земля оркдальская и у ног уж твоих вся полностью, доказать сумей – у меня гонец есть из вотчины, что своими глазами видел, что высоки стены усадьбы моей и крепки руки ее защитников. Если правда с тобой, приведи сюда ярла пленненого, пусть слова он твои подтвердит, поклянется на молоте Тора.
Рассмеялся Харальд конунг, речи Грютинга слушая:
- Высоки были стены усадьбы твоей, да только не сдержали они воинов моих храбрых! Сильны были защитники, и то верно, да только ныне головы их частокол украшают, и ярл твой хромой среди них. Быстр был гонец твой, да только слова его лживы! Я того человека к тебе послал с речью змеиной, чтобы ты позабыв обо всем без оглядки в Оркдаль бежал. - Затем же Ульву бросил конунг. - Иди, приведи сюда ярла полоненого, пусть подтвердит каждое слово мое.
Кивнул телохранитель, коня в бока ударил пятками, поскакал к становищу агдирскому.
Повернулся и Грютинг к телохранителю своему:
– Исхер, ступай и ты, сыщи мне и сюда приволоки пса того, что ядом змеиным о доме нашем вести наполнил, пускай пред двумя конунгами и ярлами расскажет что он там видел и кто посылал его. Не захочет идти – волоки вслед за лошадью связанным – самое место то для предателя будет.
Поклоном ответил хельд на приказ своего господина, и коня своего не щадя, поскокал выполнять поручение. Копыт топот коней не успел стихнуть вдали как спросил Грютинг агдирского конунга:
– Что-то слабо верится, что ты только вести мне вести о доме привез, хоть и черные. Мнится мне, что еще не сказал мой враг мне самого главного – для чего разговор мы затеяли.
- Потеряно твое дело в Оркдале, Грютинг конунг. Но я милостив, - отвечал Харальд. - Мне на службу иди - и дружине своей жизни сохранишь, и владения твои под твоею рукой останутся. Любой из ярлов, что ныне мне присягнул, подтвердит - ни в чем житие их хуже не стало.
– Дождемся пленника твоего, я слова его выслушаю, пусть расскажет не только про дома моего разорение, но и что по одалю всему ему ведомо. А там посмотрю, что и как ответить тебе.
Взволновался рядом с конунгом ярл его, слова Харальда услыхавший, только жестом его успокоил Грютинг – не время пока проявлять ему норов, успеется.
Кивнул Харальд, согласился. В молчании дождались они, когда привел пленника Ульв, под копыта коню харальдову бросил.
- Расскажи господину своему, что ныне в Оркдале делается, - повелел сын Хальвдана.
- Говори пес! - Ульв прикрикнул еще.
Кинул пленник взгляд на врага своего полный ненависти, и лицом повернулся к другой стороне, устремив взгляд на Грютинга. Ахнул Торстейн признав брата своего:
– Асгейр, брат!
Кивнул Грютинг на возглас ярла:
– Значит вот почему знаки рода твоего я видел к нам пробивающиеся. Говори, что ныне в землях творится моих, и клянись перед нами на молоте Тора, что поведаешь все как есть!
Кивнул Асгейр на слово Грютинга, и пинок заработал под ребра от Ульва, за то что на слово Харальда не откликнулся.
Закашлялся Торстейна брат и начал:
– В землях твоих конунг, ныне Харальд хозяйничает, прости, но не ждали удара его мы, не готовы были к вторжению. Тородд Хромой, твоей волей смотреть за одалем оставленный, послал сразу стрелу – сбора знак, только не все успели вовремя. Кто успел, тот в отправился в залы Валгаллы, достойную смерть они приняли. А кто опоздал, со мной вместе отправились следом местью горя к захватчикам, выжидали мы шанс отомстить. Но не встретили лучше возможности, чем в бою тебя попробовать выручить, дать прорваться из врагов твоих окружения. Бонды же верность презрев кое-где, стали клятвы верности агдирцу давать.
– Что ж. Слова твои горькие, но в глазах твоих вижу, что правду поведал ты мне. Почто гонцов отправлять мне не пробовал?
– Гонцов слали мы. Да все выходы из долины нашей запер ворог. Посланных взяли всех и смерти предали.
– Довольно я слышал. За службу верную воздадут тебе боги и я коль возможность представится.
Поднял Грютинг глаза на Харальда:
– До рассвета мне думать надобно, что ответить тебе. К солнца восходу, здесь получишь ответ от меня.
- Буду я твой ответ ждать завтра поутру, Грютинг, - согласился конунг агдирский. - Крепко же подумай над тем, что скажешь мне.
Поворотили коней агдирцы, да пленника забрав, уехали.
Повернули и оркдальцы коней в лагерь свой, тут на встречу им Исхер стретился, в Пеле ременной, волочивший гонца кричавшего.
– Кое как сыскал пса этого, сбежать хотел, да дружинники наши не выпустили, – запыхавшимся голосом Исзер отвечал перед конунгом.
– Вину свою он признал действием, забираем назад его в лагерь, что с ним делать я позже решу.
Возвратившись к войску оставленному, созвал Грютинг совет из ярлов оставшихся, пригласил и Фрейвайра жреца. Тени на лица упали оркдальцев, когда вести услышали принесенные конунгом. Стал выслушивать Грютинг советы их: кто-то местью сжигаем до смерти боя требовал, кто-то уйти предлагал снова в горы чтобы позже вернуться и земли обратно взять свои прежние.
– Ну а сам что ты конунг думаешь? – под совета конец спросил жрец Грютинга.
– Если бой по утру мы принять решим, до вечера нам уж не выстоять, если ждать мы рассвета не станем, и уйдем силы для мести свои сберегая, то подобны мы Ахти Йотуну станем – без земли сейчас, и без воинов позже, каждый пес шелудивый мечи на нас пробовать станет. А обратно одаль возвратить не получится, набирает Харальд силу немереную, одолеть его не сумеем мы. Если ж руку его принять, то людей сбережем, земли наши при нас останутся, ну а там, может, вихри войны и сожгут новоявленного владыку всех Норвежских земель.
Горько выплюнул слова последние Грютинг, на пророчество Харальду данное намекая.
– Чтобы землю такую под властью своей удержать, могучие руки надобны, вот и глянем как крепко агдирец власть свою держит. Только Маару Холодные Пальцы не станем подобны мы, бунт прежде времени замышляя – сгинем иначе в безвестности. Подождем пока руки ослабнут у Харальда, никогда еще власти у конунгов столько не было, власть его может сгубить не хуже завистников.
– Ну а коли не сгубит власть ворога нашего? Не поддастся он если ей? – вопрошал Фрейвайр дальше конунга.
– Коль под бременем тяжким таким он выстоит, то всегда найдутся завистники, Локки наушники, кому сна от могущества не станет Харальда. Всю работу они за нас сделают.
До утра просидели воители, споря над судьбою своей грядущею, а на утро выехал Грютинг к Харальду, руку его над собой принимая.

Приграничные земли. Гандальв-конунг.

Когда муж, слабый духом, за жизнь свою шибко пугаться, то за одного малодушного много людей гибель увидят. Так и теперь вышло: многих в христиане жрец записал, кого по правде, а кого – по навету. И снова раздался женский плач в деревнях, снова боги Асгарда собрали обильную жатву.
«Кто наших богов не чтит, того асы пусть судят. А конунг – уже осудил», - передавали из уст в уста слова Гандальва, и со страхом глядели мятежные бонды на своего властелина. В броне дорогой, на высоком коне, он, казалось, присутствовал лично на каждой из казней. И лик его был безмятежен, только взгляд – как рука. И страх летал над мятежной землей…
На деле же, Гандальв был отнюдь не спокоен: чем ближе к границе земель нес его конь, нем настойчивее билось в висках то проклятое имя: «Харальд. Харальд. Харальд!!!». В каждом ярле мятежном, в любом христианине лживом да вздорной девице видел конунг отражение вражьего лика. Ибо кто, как не Харальд отраву по землям разлил? Вот и умирал он для Гандальва много раз, с каждым приспешником. Десятки раз с Хель сходил, от воды ледяной, огня первородного, крепкой веревки да хладного железа. И все было мало! Неккви не понимал мрачности старого друга: победу весельем след привечать, а не лицом скорбным, будто у курган кого проводил. Вот и распевал властелин Мера, будто соловушка, говорил о старых победах да новых свершениях. Но более всего – о красе своей дщери да о том, как славно они заживут одним родом. Серый конунг слушал те речи почти всегда молча, лишь изредка улыбаясь. Не желал он, чтоб Неккви обиду на него затаил: мол, родством брезгует! Но мысли Гандальвовы месть поглотила, и не было ныне девам там места. Даже прекрасным.
И все же, муж да жена – что пара сапог: и всхочешь – так не избавишься. Одной темной ночью гонец прискакал, да в дом грозного конунга сразу направился. Вести принес из Альвхеймара: мол, Хедвиг-невестка дите к осени ждет. То пустоцветом была, а лишь муж настоящий вниманьем пожаловал – вмиг наследником затяжелела.
Выслушал речи те конунг – да брови нахмурил. Славной наложницей Хедвиг была – дочь старого Неккви, поди, лишена такой стати. Но наследницу конунгову в дом приводить, где сын незаконный уж бегает? Это спором за земли уж чревато, да и Неккви обиду увидит. Не будет его дочь второй кюной, ей место единственной подавай! Да … не рабыня ведь Хедвиг – сыну вдова, да кюна его же стараньями. Ребенка ее чистить хлев не пошлешь, хоть и хочется. В память о Хаки. Внуком отродье наречь? То значит – Альвхеймар ему подарить, по первородному праву. Не бывать тому вовсе!
- Дочь Неккви сынов мне законных подарит, - ответил конунг гонцу. – А дочка предателя и жена труса доброго наследника не родит.
- Что же с ней делать, о конунг?
- Богу вод подарите, - равнодушно ответствовал Гандальв. – Неккви порадуется, коль бога его такой жертвой уважат.
Гонец поклонился, страх в сердце скрывая.

И снова горели деревни…

Раумарики. Асмунд Кровавый.

Мрачен был ярл Вестфольда, неразговорчив. Слуги немногие, кто в тот день к нему заходили, говорили, как на полу он сидел, да тело отца мертвого обняв, рыдал.
Огню предали Альхейма Смелого на закате, в лодку его положив со златом и нарядами богатыми, да подпалив стрелами горящими. Долго еще дым виден был людям. Хотел и жену молодую вместе с погибшим на тот свет отправить Асмунд, да только далече была она, на ее же счастье.
Стейнвара ярла смерть менее знатной была - отрубил Хрерик ему голову, да тело в канаву ближайшую бросил, а людей его и вовсе спящих перерезали.
- Знатный подарок будет Гандальву Серому, - берсерк пророкотал, к седлу суму переметную приторачивая с головою перебежчика.
- Конунгом меня величать надо людей заставить, - Асмунд произнес, из окна смотря на то, как люди его к походу в Альвхеймар готовятся.
- Рано еще, ярл, - Дунгаль его предостерег.
- Не поддержат, думаешь?
- Народ рад лишь будет, что конунг при нем появится, а не в землях далеких, да враги твои прознают, что ты супротив Харальда мыслишь, предупредят его раньше срока. Ты поперед с Гандальвом союз заключи, а там - хоть конунгом, хоть кем себя провозглашай! Сильным будешь - признают!
- Умен ты, Дунгаль! Первым ярлом при мне станешь - вот мое слово!
- Необычайно щедр ты, повелитель, - голову склонил херсир.
- Ныне же, тебя я оставляю Раумарики управлять, да за всеми следить, кто предать нас может. Да и Харальда пока со счетов рано сбрасывать - что если он маршем быстрым в Раумарики придет из Гудбрандсдалира?
- Тогда докажу ему я, что был Гилли лжецом и предателем, и не напрасно его убили. Есть у меня средство одно, чтобы заставить конунга доверие потерять к ближайшим соратникам.
- Что же за средство это? - Любопытство блестело в глазах ярловых.
- О том пока говорить я не буду, но поверь - когда срок придет, он даже от дяди своего отвернется, а быть может и изгонит его прочь - ведь скор щенок на расправу, когда гневом обуян. То нам лишь на руку будет.
- Второй раз уже у тебя спрашиваю я, а ты мне в ответе отказываешь, - недоверие в голосе Асмунда проявилось. - Отчего же? Или вновь скажешь, что не пришел срок?
- Даже у стен уши есть. Подслушает кто, да потом сам Харальду слово молвит. Потеряем тогда возможность славную изжить ублюдка агдирского.
- На тебя надеюсь, Дунгаль Краснобай! Теперь же в путь!
Хлопнул он по плечу херсира верного, да усадьбу покинул, отряд всадников возглавив, которые в Альвхеймар путь держали.

Фиорд,Аудбьерн
Совместно с Раулем =)

За две недели до…

Утро еще только собиралось вступать во владение этим суровым северным краем. Еще темно было на дворе, и редкие солнечные лучи осмеливались вторгнуться в этот предутренний полумрак. Аудбьерн проснулся от странного предчувствия, от непонятного ощущения неги, смешанного с тоской и грустью. Все это легко объяснимо – хотя крестьяне в столь ранний час вышедшие в поле, были веселы и радостны, конунг знал, что война, кровопролитная и непримиримая, уже не за горами. Потому и печален он был этим прекрасным утро.
Аудбьерн вышел во двор. Тут же к сиятельному конунгу бросились крестьянин, до того стоявший в самом дальнем углу двора. Добежав до конунга, бонд поклонился в пояс и произнес:
- Почтенный Аудбьерн, с тобой хотят говорить торговцы с северных островов.
Конунг нахмурился: не до торговцев ему было. Военной помощи они оказать не могут, а дипломатия может и подождать до окончания войны. Но… Вождь на то и вождь, что живет не только настоящим, но и будущим. И потому Аудбьерн подавил недовольство и войдя в зал, радушно улыбнулся торговцам.
- Что привело вас в столь нелегкий для нас час? Быть может помощь хотите оказать вы? – Аудбьерн несмотря на тяжкие думы не мог отказать себе в удовольствии ошарашить приезжих.
Вперёд вышел седовласый человек с угрюмыми, но мудрыми чертами лица.
-Меня зовут Хёсвир. Я не в силах дать тебе ответ на твой вопрос, конунг. Наш вождь ничего нам об этом не говорил, но он прислал тебе богатые дары. - человек кивнул головой и тотчас остальные торговцы выставили перед конунгом сундук. – Здесь – самая лучшая ткань. Наш остров славится своими рукодельницами. Примешь ли ты наш дар?
- Ага, дар… Как же, как же… Сейчас начнут снижение пошлин требовать или еще какие привилегии – подумал конунг, но вслух ничего не сказал. Все же он не первый год был вождем и искусстве дипломатии немного было равных ему. Помолчав две секунды, конунг ответил торговцам.
- Ну что же, я приму ваши дары. Но позвольте и мен сделать ответный подарок. Я снижу вам пошлины и позволю торговать на своих землях. – по просветлевшим лицам торговцев Аудбьерн понял, что угадал и на этот раз. – Но есть у меня к вам небольшая просьба, не могли бы вы взять с собой одного моего человека. Он и изложит вашему вождю мою просьбу. – Аудбьерн был почти наверняка уверен, что конунг торговцев откажет, но попробовать он был обязан. Иначе не многомудрый вождь он, а мальчишка сопливый, который только на себя надеется и потому проигрывает.
Наконец, торговцы ушли. Аудбьерн вздохнул облегченно: никогда не любил вождь торговцев – труслив торговый люд за редким исключением и корыстен сверх меры.
- Позовите Биргира – теперь наступил черед дел более важных.
Не прошло и минуты, как в зал вбежал встревоженный друг конунга, видимо было в тоне слуги посланного за ним что-то странное.
- Что случилось, Аудбьерн?!
- Пока ничего, друг мой. Но случится очень скоро. И тогда нам понадобятся все силы, что у нас есть. И те, что у нас нет, тоже понадобятся. Поэтому ты поедешь к Атли Тощему и попросишь у него помощи. И хоть я понимаю, что откажет он нам, но нельзя не попробовать. Я надеюсь на тебя, Биргир. Не подведи меня.
- Сделаю, что могу, конунг, но не рассчитывай на многое. Атли не тот человек, на какого можно надеяться в трудное время.
- Знаю, знаю... Но все же... Езжай, друг… Я буду ждать…
***
- …но дружеский долг требует…
- Никто ничего от меня не требует, и требовать не может. Ты хоть понимаешь, что ты просишь – последнее слово Атли сказал с особым выражением, будто ставил на место зарвавшегося посланца – ты просишь меня предать сына моего друга ради другого друга. Я не могу выбрать, а если бы мог, то грош цена такой дружбе. Не стану помогать, и не проси!..
- Ну что же, я так и передам конунгу, что Атли Тощий отказался от всех клятв и обещаний, данных ранее. Надеюсь, он поймет и не станет гневаться, ведь у тебя, вождь, действительно сложное положение. И твое нежелание предавать кого бы то ни было – на этих словах Биргир усмехнулся в усы: уж слишком нелепо прозвучало сказанное - вполне понятно. Прощай, сиятельный конунг.
Атли понял все, что хотел сказать посланец, понял он и то, что посланец сказать не хотел. И это понимание поколебало решимость конунга. Он остановил посланца на пороге.
- Остановись, Биргир! Да, я связан узами чести с ног до головы. Но к моим подданным это не относится. Подожди где-нибудь неподалеку и те, кто решит пойти против Харальда, догонят тебя.
Биргир невесело усмехнулся. Не любил он, когда над ним открыто издевались, но ничего поделать не мог. Ведь даже один воин и тот уже будет помощью, пусть и не той, на которую рассчитывали.
***
-Что?! Всего девятнадцать?! Ну, погоди ж, Атли, и на моей стороне правда будет! - Аудбьерн в ярости сжимал кулаки. – Если Один будет благосклонен, я с тобой еще посчитаюсь…
- Но это ещё не все, конунг! - Биргир прятал глаза: мало хотелось ему огорчать друга тяжкими вестями - но выбора уже не было - Перед моим отъездом он сказал мне, что лишь в том случае придут все его люди и он сам, если дочь его за Вемунда, брата твоего, выйдет…
Аудбьерн ответил, даже не раздумывая.
- Нет, не бывать этому! И без Атли справимся…

На границе с Оркдалем. Перевал. (продолжение)
Совместно Тельтиар и avarach

В час назначенный вновь к ущелью Харальд конунг с ярлами своими и телохранителями отправился. Немало на сей раз оружного люда приехало смотреть на то, как преклонит колени перед агдирским владыкою Грютинг, а в том, что таково его решение будет - не сомневался сын Хальвдана.
Впереди знаменоносец ехал, следом за ним конунг, по правую же руку от него - Гутхорм ярл, а по левую Асбьерн старый.
Агдирцам на встречу и оркдальское войско выстраивалось, не для боя, а чтоб видеть глазами своими все. Тихи и мрачны были воев Грютинга лики, хоть и жизни сберег им конунг, да только и поражение свое он признал, а в месте с ним и войско его все. На два полета стрелы не дойдя до переговорщиков, остановились оркдальцы, только Грютинг с двумя ярлами выехал, впереди их Исхер верный стяг со знаком козлиным нес. Ближе подьехав, с коня оркдальский властитель сошел, а за ним и все его спутники:
– Оркдальские горы кланяются агдирсим равнинам, и просят принять их, – произнес Грютинг и поклоном речь свою подтвердил вместе с ярлами.
– Примет ли Харальд конунг службу мечей наших?
Улыбка победная озарила лицо безбородое конунга агдирского, когда он за поклоном Грютинга и людей его смотрел. Читалось во взгляде Харальда, на ярлов близких обращенном: "Клинками вы не смогли оркдальца усмирить, мне же это одними словами удалось".
Подъехал к конунгу пешему Харальд, одного лишь Гутхорам с собой позвав. Бледен был еще и ослаблен дяда конунжий, но в седле крепко держался. Знал, что к вечеру оставит его немощь, к дару Одина Локи коварным приплетенная.
- Отдай мне меч свой, конунг Грютинг Оркдальский. - Харальд повелел.
С шорохом вылетел клинок из ножен оркдальца:
– Славен сей меч, и крови врагов он выпил не мало, верности залогом своей я вручаю тебе его. Честна эта сталь, не ведала она ни постыдного страха, ни поражения горького, победу она приносила всегда мне. Будь же добрым хозяином ей.
С теми словами, протянул оружье свое рукоятью вперед Грютинг агдирцу.
Принял Харальд меч, одной рукою его за лезвие взяв, другою за рукоять, и к глазам поднес:
- Хорош клинок и владелец его битвами славен, - так сказал молодой конунг. - Так пусть же и дальше в руках твоих он служит нашим начинаниям.
Мало кто сейчас заметил из воинов присутствующих, что сказал произнес конунг Агдирский не "моим", как в земле северной заповедано было, а "нашим" слово - на манер владетелей франкских, да немецких Императоров, что о себе лишь "Мы" говорили. Вернул меч лезвием вперед Харальд вассалу новому:
- Правь же землями своими, как во времена былые, Грютинг, ярл Оркдаля.
Руками обоими принял обратно Грютинг свой меч, устами к клинку прикоснулся и ответил на слова Харальда:
– Принимаю твой дар с благодарностью, и клянусь без раздумий его обнажать на врагов твоих. Слава Харальду, владыке оркдаля новому!
Вновь поклон отвесил агдирцу Грютинг, после этого лишь вложил меч свой в ножны.
– Жду приказа я от нового конунга, что прикажешь вассалам твоим совершить?
Вновь улыбка торжествующая уст конунга коснулась, а затем повелел он так, чтобы все вокруг собравшиеся услышалИ:
- Без промедления следует нам в земли Хакона Хладирского выступать и тебе, ярл мой новый, путь тот же предстоит. Твердо намерен я тебя с конунгом Транделагским замирить, измену же ярлову подлую покарать без жалости! Раненых и увечных, что пути тягот выдержать не смогут - в Оркдале оставим, дабы здесь они возвращения нашего дожидались.
Согласно Грютинг кивнул на слова Харальда:
– Верно что не стоит тащить за собой нам увеченных, из своих я людей отряжу я охрану для них, чтоб доставили всех в безопасности. Благодарен тебе и за то я, что уладишь раздор ты между мною и Хаконом. Только чтоб смуту в землях соседа покарать, мне людей не вернешь мне моих в полон тобой взятых? Не виновны они в своей верности, но свободою их одарив обретешь ты слуг преданных, за тебя они так же стоять станут, как противились раньше захватчикам. И верни мне того молодца, что на помощь пришел мне в ущелье вчера, в этом походе оплатит он кровью милость твою.
- Коли будут служить мне столь же верно, как тебе служили - так то честью станет для меня, - Харальд отвечал. - Получишь ты назад своих людей, Грютинг. Плечом к плечу с агдирцами они пойдут на мятежников транделагских.
– Вижу я, что не только ты силой велик, но и мудростью не обижен богами, велика она словно земли норвежские. Вижу теперь, что тебе суждено всей Норвегией править, привести под руку свою всех конунгов. Дозволь же начать мне к походу готовиться дальнему, отобрать и оставить раненых.
Получив согласие Харальда Третий раз поклонился Грютинг и, забрав ярлов с собою отступил к воям своим. По дороге к рядам дружинника, он приказ отдавал уже Торстейну:
– Доказал в боях ты мне верность свою и бесстрашие и решил я правой рукой тебя сделать своею. Дело трудное пред тобою поставлю – остаешься в мое ты отсутствие за порядком следить в одале, поднимать из руин и пепла владения. За тебя брат послужит – все равно ему откупать свободу надобно службой, заодно и в войне опробую, так ли кровь густа в жилах его как у брата его старшего. Много воинов дать я тебе не смогу, их и так у нас мало осталось, оставишь себе четыре дюжины хирдманов да бондов столько же, как поправятся в боях раненые, из них сможешь взять пополнения. Все, выполняй приказанное, я дружину же в обратный путь собирать стану, а потом за Асгейром и остальными, что в плен Харальд взял отправлюсь.
Вставил слово второй ярл, хевдинг ныне, кого брал с собой Грютинг:
– А пойдут ли за Харальдом воины? Разорил он дома наши, а тепрь службы требует!
– Нужно идти, да скорее уже. Войско Харальда в землях наших оставшись, разорять их продолжает, лучше пусть о том в Транделаге печалятся, как за оравой такой углядеть. Мы же взяли добычи уже и еще возьмем, не в накладе останутся воины, вновь отстроят дома они, и еще рабов привести туда смогут. А чтоб дух их поднять, вечером развлечемся с предателем пойманным – Живым Трупом он станет в награду за подлость свою, пусть другие глядят, как на возмездие за кровь нашу пролитую.
Хоть и долго собирать было раненых, но к полудню все ж вышло войско огромное, радовались из полона вернувшиеся и мечи назад получившие. В голове армии Харальда оркдальцам место указано было, за собой повели они всех в земли Хакона.

(С DarkLight)
Не сразу ответил Эгиль. Склонился сперва над трупом, провел по нему рукой. Волки к ранам принюхались, на вожака посмотрели.
– Странное дело, – промолвил Эгиль озадаченно. – Что ж за битва тут была, что по следу побежденных псов пустили? Думаю, не Харальдово это дело,… то есть, не его самого приказ. Что до тех, кто под началом у него – их я не знаю, и сказать ничего не смогу.
Он выпрямился, потер подбородок.
– Ты его знал, Хаки? Голос твой таким был, будто он тебе был знакомым. Да и сразу скажу – лучше нам такие владения обойти. Чего доброго тебя в лицо узнают,… да и у серых братьев с псами счеты давние.
Волк, которого Эгиль ранее назвал Серым Снегом, рыкнул, соглашаясь.
- Ум говорит, что ты прав, - ответил на речь Эгиля конунжич, - но ужель можно и к непотребству такому спиной повернуться? - Хаки такое виделось подлостью, но разум, всегда бежавший у него впереди безрассудства, шептал речи другие: "Опомнись! Ты уж - не сын конунга, которого в землях по праву рождения слушали. Теперь лишь белки да волки - дружина твоя. Силы, ничтожный, рассчитывай".
- Муж этот - воин отца моего, и жизнь его не в бою взята, и даже не богу пожалована. Честь велит обвинить нам наместника местного в нарушении законов - но кто слушает речь нищих странников? Сердце велит мне родным воя о смерти его весть донести, но нет мне дороги в земли Альвхеймара, - по голосу было явно, что потеря родины викинга все еще удручала. - Здесь меня просто убьют, как врага, если что, а там - злокозненным выходцем царства Хель посчитают. И не совсем ошибутся. Кто ж речам нечисти верит? Старцы же говорят, что такие, как мы, спим и видим мужей в чащу завлечь речью лживой, да погубить лютой смертью, - Хаки досадливо махнул рукой, забыв, что спутник не может такого увидеть. - Думаю я, что вои Харальдовы только при нем мудры да справедливы, а чуть конунг за дверь - теми же волками становятся. Беда, коль они крови попробовали... а еще думаю, что зря мы Эльдис на милость агдирцев оставили. Здоровье ее пожалели - а о душе не подумали. На войне вои грубыми стали, привыкли кровь проливать да домины подпаливать. Им сейчас любой фиорд по колено... и девы обидеть - что плюнуть. Тем паче - с такими начальниками, - говоря это, альвхеймарец снова смотрел на истерзанное псами и оружием тело.
- А разве так не всегда? - пожал плечами Эгиль. - Не понимаю я такого. В лесу приходится быть искренним, тут притворство не помогает. Разве что если хочешь, чтобы зверь мимо прошел. Что до Эльдис... А выбор был? Не к альхейвмарцам же ее отправлять. И не с серыми братьями водить.
Он вдруг улыбнулся.
- Да и вспомни о том, как она сбежала из плена. Думаю я, что обидеть ее непросто... а обидчик может и пожалеть.
- Нрав у нее конунжий, - согласился со слепым Хаки, - только не помогло то с альвхеймарцами, да и от злобы агдирской едва ль сохранит. Беспокоюсь я за ее долю. Коли бы с нравом таким Эльдис мужчиной была, или, как воин, кольчугу носила да секиру к рукам белым примеривала – это одно. Врага храброго почитать даже Один велит. А вот для слабых да безответных язык острый – погибель, не благо. Не любят ярлы да конунги язвительных слов – и карают нещадно.
Эгиль вздрогнул, вспомнив судьбу отца. Он ведь тоже погиб из-за остроты своих слов, хоть и был воином.
- Согласен, - медленно ответил он. - Но что толку сейчас спорить? Все равно уже дело сделано. Не пойдем же мы назад, узнавать, как с ней обходятся.
- Лучше проверить сейчас, чем мучаться неизвестностью, - ответил на то Хаки Гандальвсон. - Ведь с каждым днем мы уходим все дальше. Через седмицу иль две даже если захочешь вернуться - не враз выйдет. Мужи ведь - не соколы сизокрылые, быстрее ветров летать не обучены.
- Волки - тоже не соколы, - заметил Эгиль. - Если желаешь, мы можем вернуться... хотя и потеряем время.

(далее - с участием Тельтиара)
С той поры минуло уж две седмицы, и мужчины в сопровождении волков вновь шли по землям Раумарики. Луна, бывшая над телом альвхеймарца новорожденным серпиком, теперь освещала весь лес. Полнолуние... время чар, волчье время. И надо же было богиням судьбы решить таким образом, чтоб в эту лунную ночь пересеклись пути одного беглеца и двух странников.
Хромал воин, припадал на правую ногу, так что на земле сырой за собой полосу оставлял, а не следов вереницу. Еле двигался он уже, а все дальше, в самую чащу лесную шел, за стволы вековые держась, да боясь споткнуться, упасть - знал, что может не встать уже.
Оглядывался часто, да мерещились ему позади гриди оружные, что по его душу в погоню пустились, и оттого только сил прибавлялось, когда невмоготу бежать надо было.
Чувства людские не так хороши, как волчьи, а стая как раз на охоту ночную направилась. Так что встреча вышла нежданной для всех: и для Хаки с Эгилем, растепливших лесной костерок, и для беглеца. Может, нюх бы его и предупредил - да ветер дымок в сторону относил.
Впрочем, конунжич быстро поднялся, подняв перед собой руки пустые в дружеском жесте:
- Мир тебе, добрый человек! Подойди, пищи отведай да теплом обогрейся.
Знал Хаки: если что Эгиль стаю свою в один миг кликнет, да гостю того ведать не следовало. Сын Гандальва судил, что времена ныне темные, может, и не одни лиходеи по лесу бродят.
Вздрогнул дан, людей впереди себя увидав, отпрянул поначалу. Пригрезилось ему - что то за ним посланные вороги на отдых встали, да потом рассмотрел, что не доспешны те, кто на пути ему попались, не оружны.
Хотя - быть может разбойники то, от закона укрывающиеся? Но при ярле новом и не разобрать кто действительно разбойник, а кто добрый человек, крова лишенный. Вперед шагнул, на здоровую ногу опираясь:
- И вы будьте здравы, добрые люди. С радостью приглашение ваше приму, коли не стесню вас присутствием своим.
Всяко двум смертям не бывать, а от одной убегать устал уже он.
Хаки немного подвинулся, освобождая место для гостя. Некоторое время сидели в молчании, горячий настрой из трав попивая. Однако глаза Хаки видели, что муж ими встреченный – воин, да, видать, только из битвы. Да и нос Эгиля наверняка о том говорил. Конунжич знал, сколь тонки чувства его спутника.
- Невежливо лезть к гостю с вопросами, - начал он осторожно, - но вид твой о битве глазам говорит. Скажи, что за враг ныне встретил твою секиру? Мы долго в пути, но думали, что война эти земли оставила. Да и говор твой чужеземный мне удивителен: по всему видно, что родители твои не в норвежской земле дворы ставили. Уж не Харек ли волк привел тебя в наши леса?
Прищурился дан, внимательно в лицо всмотрелся собеседника своего, да к костру придвинулся:
- Прав ты, из датской державы я родом, и в том ты прав, что за Хареком соратники мои в эти земли пришли, да за службу ратную получили надел немалый в Раумарики. Хрольв херсир старшим был у нас, да только убили его вероломно гости заезжие, что под личинами союзников злобу свою скрывали.
Ярость в голосе была и обида жестокая. Видно до сих пор помнил он тот день, когда убийство подлое свершилось.
- Видимо, колдовство черное вьется над этой землею, если гость поднял руку на щедрого хозяина! - удивился Хаки. - Много немирия было в Норвегии, сам я - не отрок, много битв на веку своем помню. Но все же - дивлюсь речам твоим, как младенец. Кто мог дело такое удумать? Ужели Харальд свою мудрость утратил, позволив лживым речам своим сердцем командовать? Как мог не вступился за вас славный конунг Агдира?
- Нет здесь конунга, в дальних владениях воюет он, а ярла, что над нами он оставил судьба также черная постигла - прямо на пиру зарубили, - все мрачнее лицо датчанина становилось. - Те же, что Хрольва Рыжего убили, те и ярла Гилли в Валгаллу отправили. И не спрашивай, почему управы нет искали на них - еще как искали, да только ярл новый их стараниями был избран!
- Ярлом надо родиться. Или в дар титул ярла от конунга получить, за заслуги великие, - задумчиво молвил сын Гандальва. – Слушаю я тебя и чую, будто не ты, а я здесь чужестранец. И про иную Норвегию ты речи мне сказываешь, не про ту, где я свет белый увидел.
- Новый ярл Раумарики конунгу родич, да рода славного, но деяния его таковы, словно не Одину потомок, а самой Хель отродье! Деревню мою огню и мечу предал, для того лишь, чтобы никто про убийство Хрольва подлое не прознал.
- Все больше дивлюсь я словам твоим, воин. Не так много родичей кровных у Харальда, многих война в Вальхаллу до срока отправила. И родов славных да древних в Агдире немного, чтоб перечесть десяти перстов за глаза хватит. Но на кого я не думаю - представить за делом таким не могу. Как имя вашего ярла? Может, он не из Агдира, а из земель Альвхеймара род свой ведет? Впрочем, едва ли...
- Асмунд Кровавый имя его, и пусть дальний он конунгу родич, но прадеда его прямой потомок, - ошибался тут дан, но ему простительно было незнание рода конунгов агдирских, да и не велика ошибка его была.
- Асмунд… - протянул Хаки. – Слышал я это имя. Баяли, что муж он младой, еще и двух десятков зим не сравнялось, но храбрый да в битве отчаянный. Слышал я также, что люб он Харальду да близок к юному конунгу. Что верно: младые к молодым тянуться, что им интереса со старцами их дела обсуждать, - судя по тому альвхеймарца, себя он уже прочно записал в старики. – Но только ошибся ты с родом, воин славный: пращур Асмунда - Хальвдан Белая Кость был не прадедом Харальда, а гораздо более дальним предком агдирского конунга. Самые ближние родичи Харальда ныне в Альвхеймаре… если живы еще.
- Свирепый, жестокий и жалости в сердце его нет, - воин хромой молвил, в ответ на слова собеседника. - Да и советники у него не лучше! Об одном сейчас Тора прошу - дать мне перед смертью с Дунгалем Краснобаем сквитаться, да с берсерком Хрериком за кровь пролитую. Гандальв-то хоть ворог нам, да противник известный, знали мы чего ждать от него, да как встречать надобно. А Асмунда Гилли ярл другом почитал, покуда только голову ему не отрубили.
Точно псы - ярлы харальдовы грызуться, стоит только конунгу самому за порог ступить. Думал я - прошли времена битв, жизни спокойной черед настал, да ошибался.
- Я мог бы сказать, что для викинга нет битвы законченной, - невесело улыбнулся сын Гандальва, - но тот, кто ищет звона клинков стоит ныне под стягом властителей, а не бродит в лесу, медведей пугая. Не советчик я в этом. Что до желания твоего – так то дело правое, и я всем сердцем желаю тебе клятву исполнить. Вот только месть – что железо каленое, душу огнем выжигает. Не следовал бы ты ей безрассудно, добр человек.
- А какой путь еще остается тому, у кого ни друзей, ни семьи не осталось! Да и конунга нет, которому служить бы я рад был. Но ты до сей поры имени своего не назвал, али тоже скрываешься от кого? А спутник твой?
- Ты тоже имени нам не молвил, - отозвался конунжич. - Пусть так и будет, чтоб только имя предателя здесь прозвучало. Не один ты многое потерял: и я, и спутник мой в этот лес сложным путем пришли. И вспоминать его не очень-то хочется. Что позади - все достояние Хель, а о том, что у нас впереди – только Один и ведает. Удачи тебе, воин! Может, однажды и свидимся, - судя по тону, Хаки в такое не верил.
- И вам спасибо за разговор да угощение, - поднялся дан, понимая, что не стоит гостеприимством лесных людей злоупотреблять. - Быть может и есть лучшая доля в землях норвежских, да только не нам ее отведать предстоит.
Попрощался он с Хаки, да с Эгилем молчаливым, и дальше пошел путем своим.

Транделаг. Харальд конунг. Хрут и Раги конунги

По проторенной тропе широкой шли войска агдирский, гудбрандсдалирские и оркдальские, тем же путем, что возвращался Грютинг в разоренные земли свои, вел ярл новый Харальдов рать бесчисленную в Транделаг. Хоть и поуменьшилось воев у конунга агдирского, да только не на один день переход затянулся горный.
Пусть оставили они в долине раненых и увечных, и к бою более не пригодных, пусть оставили обоз почти весь, на гостеприимство Хакона понадеявшись, да все равно тяжек путь оказался, часто на отдых останавливались люди ратные, да и не поторапливал их Харальд, всяко - если одолел мятежников конунг Хладира - так дождется, а если потерпел поражение старый Хакон, так войско отдохнувшее лучше отомстит, нежели изнеможенное.
Лишь на третий день спустились они с гор, в земли Внешнего Транделага войдя. А в Транделаге Внутреннем в ту пору совет держали ярлы Хакона мятежные, конунги самозванные, как им от владыки своего законного оборониться.
Мрачнее тучи ходил Хрут конунг Скауна по зале пиршественной, то на родичей своих грозно поглядывая, то на Раги Иварсона, здесь же бывшего, то на Торгарда, брата Облауда, что более всего Снеккольву за подлость отомстить хотел.
- Славные воины собрались здесь, вижу я, - первым речь завел Раги конунг. - Да только не время сейчас ждать от судьбы подарков, да время драгоценное терять! Коли были бы в тот день на нашей стороне Сурт Руковица и Снеккольв...
- Даже имени его не называй! - Торгард рявкнул. - Не меча острого, а камня на шею достоин он за предательство свое! Был он словно брат нам, да ошейник рабский предпочел короне конунжей!
- Хорошо хоть Сурт свое получил, а нам земли его под себя подмять удалось. Никто в обиде не остался, - разговор в русло нужное Хрут направил.
- Да, твоя правда, достойно разделили одаль суртову, - усмехнулся Торгард, который собственной рукою смерти семью Сурта Руковицы предал, да стяг его в пламя костровища бросил. - Пора бы и медведю бока намять!
- Тяжкий труд это будет нынче, - Раги задумался, голову кулаками подперев. - Покуда были живы Мар и Гуннар - было нам подспорье в Транделаге Внешнем, а нынче немало людей будет на стороне Хакона Гротгардсона.
- Не суди поспешно, храбрый Раги, - Хрут его поправил. - Обескровлен Внешний Транделаг, насмерть дружины Гуннара и Мара бились с людьми Снеккольва, а Хакона Грютинг потрепал неслабо, мы же тогда на тинг мечей с ратями небольшими пришли, на победу легкую надеялись. Пусть и проиграли битву ту, да войско сберегли.
Раздались возгласы радостные среди воинов и советников, речь Хрутову приветствуя. Признали за ним главенство все, как ранее за Маром Иллугиссоном и Гуннаром Суровым признавали.
- Но коли ему на подмогу Харальд придет? - Голос подал один из воинов седоусых.
- Харальду через Грютинговы земли идти, с боями прорываться, да горы переходить - не сохранит он и половины своего воинства! Не столь опасен нам щенок агдиский, сколь медведь хладирский. С него шкуру содрать надобно!
- Правду говоришь, Хрут!
- Покуда он жив, нам всем жизни не будет!
- Не след нам ждать, покуда он сам по души наши придет! Сами удар нанесем неожиданный!
- Надо снова рать созывать! Всем миром супротив него выступим!
Долго еще в усадьбе не стихали споры жаркие о том, как лучше всего на Хакона напасть, покуда не очухался он, да как после владения его делить, а на утро стрелу ратную разослали по фюлькам своим.


Альвхеймар. Гандальв Серый и Асмунд Кровавый
С Дарклайт

Почти четыре дня путь верховой занял у Асмунда, покуда он границы Раумарики пересек, да во владения альвхеймарские попал. В первой же деревне, в которую вои его попали, выведал он, где ныне Гандальв остановился, да коней загоняя, туда направился.

- Конунг, конунг! Там мужи странные едут. Доспех дорогой, оружие знатное, но ликом нам неизвестны, - староста, похоже, боялся Гандальва больше, чем саму Хель. Того и гляди чувств лишиться со страха, даром что мужик молодой да здоровья отменного.
- Асгейр! Погляди, - властитель не спешил вставать с лавки. Не те уж лета, чтобы по зову любому как юнец бегать.

Той порою действительно подъезжали к селению воины доспешные под стягом странным - белый череп волчий, зубы оскаливший на черном полотнище. Без страха они ехали, точно и не знали, что грозный конунг в деревне этой ныне усадьбу головную занял. Народ в земле этой был вдоволь напуганный, и от оружных людей подальше держался. Вот и не спрашивали их, кто да откуда, чуть не до самого дома старосты.
Да только у ворот их уже ждали гриди из окружения конунга ближнего, с луками тугими натянутыми, да знаменем с волком серым поднятым. Асгейр ярл впереди на коне гарцевал, чуть поводья натягивая:
- Кто такие? - Крикнул он зычным голосом. - Да с чем пожаловали на земли Альвхеймарские, во владения славного Гандальва Олавсона!
Остановились всадники, выехал вперед старший их в плаще, куньим мехом подбитом да с гривной златой на шее. Молод он был на вид, да в глазах его Асгейр сталь холодную разглядел.
- Имя мое Асмунд сын Альхейма, да прозвали меня Убийцей Ярлов, - произнес он спокойно, но так, чтобы расслышал его альвхеймарец. - С миром я в земли ваши прибыл из Раумарики, дабы с властителем вашим говорить.
- Смел ты не в меру, Асмунд, коли столько обид народу Альвхемара, да конунгу нашему лично нанеся, посмел сюда явиться с дружиной столь малой, - рассмеялся Асгейр Жестокий, да ладонь на рукоять меча положил. - А думал ли ты, что могу я прямо сейчас хирдманам своим стрелы пустить приказать и с радостью они волю мою исполнят.
- Не сделаешь ты этого, - отвечал ему молодой ярл вестфольдский.
- Отчего же? Али блажен разумом ныне стал ты? Или, быть может, сама Фрея тебя, подобно Бальдра, защищает от оружия всякого? Повеселил же ты меня, Асмунд, а потому - убирайся с миром, не стану я жизни твоей сегодня забирать.
- За доброту твою благодарствую, - в ответ усмехнулся Альхеймсон, да ближе к альвхеймарцу подъехал. - Вот только, коли желаешь ты добра конунгу своем и земле своей, да гибели Харальду, пропусти меня к Гандальву. Есть у меня к нему разговор, который обоим нам выгоден будет.
Опешил от наглости такой Асгейр, не сумел слова найти сразу подходящие. Не ожидал он, что придет ярл харальдов самый лютый, чтобы господина своего предать, да и не верил он словам агдирца. Однако, поразмыслив, решил, что можно его к Гандальву пропустить - даже если и не скажет чего важного, так хоть повеселит владыку, слишком уж мрачного в последнее время.
- Проходи, Асмунд ярл, да только, если даром время у Гандальва отнимешь - не сносить тебе головы будет.
Улыбнулся только агдирец, в ворота проезжая, людей же его пока не стал Асгейр во двор усадебный пропускать, под надзором своих воев оставил.
Увидел Гандвальв, что ярл его верный с воителем незнакомым в дом входит, да бровь удивлено поднял.
- Кого привел ты, Асгейр? - спросил он ярла.
- Удивишся ты, владыка, когда имя гостя своего узнаешь, - Асгейр сказалывал, на лавке у стены место занимая. - То Асмунд, сын Альхейма Смелого, ярл, что в Вестфольде поставлен был Харальдом.
Хотел было что-то добавить Асмунд к словам этим, но взгляд Асгейра тяжелый заставил его молчание сохранить.
- И впрямь, удивлюсь, - медленно сказал конунг, в ярла вестфольдского вглядываясь. - Решил бы, что шутка, коли не Асгейр бы то молвил. Зачем же пожаловал ты, агдирец? Не смерть же искать неминучую?
- Если и смерти искать, так не своей, Гандальв конунг, - отвечал воитель, через порог переступая, да ближе к владыке альвхеймарскому подходя. - Слышал я, что не так давно на мятеж подбил ярлов твоих приграничных Гутхорм Олень.
Поднял мешок холщевый Асмунд, на стол перед Гандальвом положил:
- То подарок мой, надеюсь по душе он тебе придется.
- Подарок отменный, - ответил Гандальв, главу отсеченную оглядев. - Но родич мой, Харальд - змея подколодная, а люди пример с конунга брать издревле одучены. Ужель должен я верить воителю, чей отец был средь воев, среди ночи Гудбранда спаливших да конунгов Хегни и Фроди смерти предавших? Не твоего ли брата теперь дщерь того рода под сердцем носит, Асмунд? Может, ошибся я с твоим родом?
- Нет, не ошибся ты родом, Гандальв, хотя и не приятен мне разговор этот...
- Не оттого ли, что отец твой только с девами воевать горазд, - Асгейр не удержался, слово обидное бросил. - А как до боя доходит, так бежит без оглядки.
- Скажи ты это в иное время, ярл, и сталь бы лишь могла спор наш разрешить, - в ответ Асмунд процедил.
- Довольно, Асгейр, - мог бы Гандальв напомнить ярлу своему про дев да щипцы с углями жгучими, да не желал сор из избы выносить. - Сказывай, с чем пожаловал, ярл.
- Причинил обиду Харальд отцу моему и роду всему, - Асмунд молвил, отметив, что все же по нраву подарок пришелся конунгу. - Отец мой смирился с тем, да для меня обиду подобную стерпеть - против чести пойти. Не конунг мне он боле, а враг злейший, как и тебе, Гандальв.

Призадумался на те речи Гандальв, главу свою седеющую рукою могучую подперев:
- Обиды между мужами случаются. Ведь на то и влили премудрые боги в жилы мужам алую кровь, чтоб она от слов злых да неправедных пеной вскипала. Хвала Одину, не перевелись на землях северных молодцы, способные за обиду виру секирой сыскать. Однако же, конунг своему люду – словно отец. За деянья неправедные да речи трусливые никогда я сынов не щадил, что родных, что дружинных. Но могли ли серчать они на мудрость отеческую? Боюсь, это младость твоя в тебе говорит, Асмунд сын Альвхейма. Что за обида нужна, чтобы предать конунга своего врагу его лютому?
Говорил то Гандальв – а сам вспоминал, с чего же пошло их с Хальвданам немирие давнее. Обида тоже – обиде рознь. Предатель то, чью голову агдирец привез, тоже, небось, себя обиженным почитал. Впрочем, в отличие от него Асмунд все еще жив. Владыка Альвхеймара ценил в людях храбрость, особенно в молодцах, юных летами. Глаз Серого конунга находил в них отраду, чтоб мысли о сыне никчемном сердце не рвали. Вот и вестфольдский ярл, дерзким соколом прилетевший, Гандальва грозного дивил, но не злил. Знал конунг свою силу: лишь перстом стоит двинуть – и полетят души пришельцев незваных в Чертог воинский да под песни валькирий. Знает про то мальчишка агдирский – а не пугается. Иш, глаза бешеные! А все же – не псина, но волк. Хоть и не травленный до поры.
С нетерпением ждал конунг ответа от гостя. И дивился люд дружинной подобной сдержанности Гандальва.

Альвхеймар. Гандальв и Асмунд
с ДЛ


- Обида моя в том состоит, что хоть и родичи мы конунгу, хоть и издревле за него горою род наш был, да не ценит он службы верной! Христиан наушничества любы ему более, чем заветы древние. Наделы, что отец мой кровью своей получил, Харальд у него отобрал. Останься я верен ему - совсем бы по миру пустил меня!
С жаром отвечал Асмунд, видно было, что с каждым словом, вновь переживает он обиду ту.
- Силой оружия я одаль законную отнял у прихвостней Харальда. Не врагов, а союзников встретишь ты теперь в Раумарики и Вестфольде, Гандальв Конунг, коли с нами разделить пожелаешь триумф свой над сыном Хальвдана.
- Ради победы над Харальдом я согласен на многое. Да и Христа в моих землях не жалуют. Но сам поминаешь: тому, кто одного конунга предал и другие не верят. Твоя выгода мне ясна, ярл Асмунд. А в чем же моя?
- Не на службу к тебе я пришел, Гандальв, - отрезал Кровавый Ярл, взгляд конунга выдерживая. - Не для того от одного властителя ухожу, чтобы другой надо мной был. Сам я конунгом стану над теми землями, что мне подвластны, а тебя братом старшим назову и союзником первейшим. Вместе выступим - ни один властитель не сумеет нам противится. С моею помощью совершишь ты месть долгожданную, владения свои восстановишь и расширишь многократно. Не дело это - грызться родичам, словно псам бездомным - в семье нашей лишь Харальд и бабка его - овцы паршивые, собаки бешеные! Изведем их, родич! В том обоим нам выгода!
- Высоко метишь, ярл, - воины напряглись, ожидая кары Асмунду за дерзкие речи, но Гандальв судил иначе. - Впрочем, вреда в том не вижу. Хорошо если есть острые зубы - но ведь откушенное еще отстоять надо. Иначе колом в глотке застрянет. Такие вещи мало кто понимает. Если ты здесь - значит, не только секирой работать умеешь.
- Не Харальд один у жрецов мудрости набирался, - улыбнулся Альхеймсон, поняв, что покуда в добром настроении собеседник его. - Кто в кулаке одаль свою удержать сумеет, тому и править. Слаб ныне Харальд, расбросаны рати его от юга до севера, точно пальцы растопыренные. Дай согласие свое, Гандальв Серый на союз, затем я к тебе сам приехал, а не гонцов послал, что лично услышать твои слова.
Помедлил конунг с ответом, рукой бороду гладя, а после - на взглядом повел по дружине. Молвил негромко:
- Все вон. И, повернувшись к Асмунду, добавил: - А ты на лавку садись, в ногах правды нет. Побеседуем.
Воев упрашивать не пришлось - сами с глаз конунга утечь были рады. Лишь Асгейр задержался, на владыку поглядывая. Но не качнул Гандальв головой, позволяя остаться. Так и пришлось ярлу выйти со всеми.
- Не думай, Асмунд, что не оценил я твой храбрости. Да и дерзость такая мне скорее по нраву. Слишком много подлиз развелось, души мелкие в глаза тебя славят, а чуть что - предавать побегут. Нет таким веры. Впрочем, тебе - тоже нет. Сам я бывало земли чужие мечом отбирал, так что рядить кто там прав в вашей распре не стану. Раз сумел взять - так владей. Но, ежели вместе мы воевать будем, то как старшинство разделить? Скажу, что вести о деяньях твоих даже меня изумили, хоть крови на мне и не меньше. Зачем мне союз, коли не в силах я верить союзнику? Коли он лишь себя конунгом чтит, да за сталь дюже быстро хватется?
- Есть у тебя союзник добрый Неккви, он ведь тоже конунг, - юноша молвил, разгадать пытаясь, к чему клонит Гандальв. - Мы же с тобой родством кровным повязаны, оба от Хальвдана Белой Кости род свой ведем. К чему нам воевать, когда земли северные обширные нынче без законных хозяев остались. Себе я Вестфольд и Раумарики, Хейдмерк и Вингульмерк взять желаю, Агдирские владения отрезав от Харальда, и на разграбление Рагаланду и Теламерку их оставив. Пусть Асса старуха ими изведена будет! Тебе же обширные земли Гудбранда достанутся - владения богатые и немалые. Издревле несколько конунгов было в норвегии - один Харальд традицию эту порушить возжелал, да только не сдюжит он, властолюбие его его же и сгубит!
Замолчал на мгновение молодой ярл, а после добавил:
- К тому же и не прошу я тебя во всем доверять мне, да войска наши объединять. Каждый со своей стороны против врага общего выступит.
- Горячий ты больно, вот в чем беда, - Гандальв решил обойтись без обиняков. - Не будь мне по нраву такая решительность - просто кивнул бы, блюдя свою выгоду. Сейчас мне вестфольдские земли без надобности - владей, если что-то останеться. Мне ты покамест не враг, и то хлеб. Других хватит. Однако - ужель не гуторили тебе до меня, что бон дов пугать надо, а не изничтожать как сорняк до корней? Кем править-то будешь? Али - на земли мои заглядеться решишь?
Скрипнул зубами Асмунд, не по нраву ему были нравоучения новые - сначала Асгаут, потом Торлейв, Дунгаль, затем отец, - так, словно он дитя неразумное.
- В Вингульмерке наберу рабов крещеных, их жалеть нет никакой надобности.
- Думаешь, жизни учу? - видел Гандальв таких, как Асмунд. Гонору много, а опыта мало. - Значит - зря думаешь. Я не отец тебе, и не конунг. И любовь твоя мне без надобности. А только по своему разуменью скажу: коль правишь рабоми, будешь не властелином - надсмотрщиком себя ощущать. Стоило ль ради того из-под руки Харальда уходить. только название сменишь, а суть будет та же.
- Достаточно у меня воинов верных и среди свободных людей. На их поддержку уповаю. Каждый, кто Харальдом обижен - под мою руку придет. Мать его ведьму, что в поражении твоем при Хакадале виновна, тебе отдать могу, в знак союза нерушимого, - тему внезапно сменил молодой ярл. - Помнишь ли, что ее колдовство Хальвдана из-под земли вызвало. А знаешь ли, как то на самом деле было?
- Не на паскуду ту дохлую я в Хакадале смотрел, - ответил конунг. - Впрочем, коль знаешь - скажи. Про врага все вести ценны, ибо ум человечий хоть и изворотлив, да уверток у каждого небольшое число. Большинство повторят свои же прошлые хитрости.
- Обрядила старая раба своего в тряпье конунжие, да послала поперед войска, - бросил Асмунд. - Твои же молодцы до того перепугались, что страх их носом учуять можно было.
- Бонды глупы, - равнодушно ответил Гандальв. - А то, что кюна агдирская Хальвдана посмертно унизила, одежу его рабу худородному предложив - так то сердце мне греет. Мало ему мучений телесных в холоде Хель - пусть же и дух потерзается. Тех, кто предал меня - я покарал. А большинство все же домой возвернулись. Вот, что значит власть конунжья: бояться, но идут. Ко мне, не к соседу. Потому что знают: я с ослушниками крут, но ошибшихся приголублю. Слабым нужна стена, чтобы за ней прятаться. А бонды - слабы.
- За науку твою спасибо, Гандальв, - без усмешки поблагодарил конунга юноша. - Теперь же вот что послушай. Знаю я - собирает войска в Мере Неккви, с тобою вместе ударить готовится. Повремените с ударом этим недолго. До той поры, пока я Вингульмерк из рук рабов распятого не высвоожу, да весть вам не пришлю радостную. Тогда на врага нашего заклятого идите через Гудбрандсдалир, все дальше на север его тесня. Там остались еще люди, что Гудбранда помнят, да лишь из страха Харальду присягнули. Запрете в Транделаге конунга подлого - не сумеет кары он избежать заслуженной.
- Ладно ты говоришь. Но время нам дорого. Коли успеет Харальд силы свои немалые вместе собрать - тяжко в борьбе нам придеться. Но те христиане - и мне враги первые. Все они на свадьбе у Хальвдана были, руку его держали да над глупостью рода моего вовсю потешались. Слушай же: дам я тебе люд дополнительный, чтобы с Эйнаром да Хареком совладать. Эх, кабы дал Один шанс одним ударом двух этих воев прихлопнуть!
- Того и я сердцем всем желаю! Коли направит Отец Ратей руку мою против вероотступников - большей радости в жизни моей не будет! Но сколь много людей альвхеймарских со мною пойдет?
- Две сотни хирдманов на дело такое послать не жалко, - назвал число достаточное Гандальв.
- Буду я их ожидать в Раумарики, в усадьбе своей, конунг Гандальв, теперь же позволь покинуть дом твой гостеприимный.
- Чего торопишься так? - Удивился слегка владыка альвхеймара.
- Скоростью да неожиданностью врагов наших я одолею, - отвечал Асмунд. - И месяца не пройдет, будет моим Вингульмерк. Жди знака, родич! Знака победы моей славной!
Улыбнулся лишь ему вослед старый конунг, ярл же как дом покинул, так воинам своим повелел обратно возвращаться.

Гиллисберг.
(вместе с Анж и Тельтиаром)

Уж недолгий путь оставалось проделать братьям с дружиной их – ровно треть того пути, что уже проделали они, было ныне до Гиллисберга. И вскоре вправду показались перед ними владения Эйнара Губителя Заговоренных, ярла Вингульмерка, за то получившего прозвание свое, что одолел некогда Заговоренных сыновей Гурмира Кривого.
Уставшие за версты дороги нелегкой, с переправами да перевалами, были рады посланники оказаться наконец в Гиллисберге, где не откажут им, верно, в приюте, отдыхе да угощении. Возле усадьбы Эйнара ярла спешилась дружина, Халльвард обождать велел воинам, а сам же с братом на крыльцо взошел.
Встретил братьев слуга, да повёл их прямиком к Эйнару, полагая справедливо, что таких гостей не след заставлять ждать. Вошли посланники конунга в зал, где Эйнар находился. Гости, что недавно прибыли, в ведении Сигрун были и поэтому с ярлом сейчас не находились.
- Приветствую вас,- обратился Эйнар к юношам.
- Мир тебе и дому твоему, славный Эйнар, - поклонились братья в пояс ярлу. Далее же выступил Халльвард вперед, по праву старшего, и рек:
- Послание привезли мы от Харальда конунга. Обеспокоен он тем, что крещения проводит досточтимый Эйнар, и посылает нас с братом да дружиной посмотреть, добром ли люди креститься идут, да как проходят обряды эти.
Не отразилось на лице Эйнара никаких эмоций, да только вспомнил он друга своего не так давно произнесённое предупреждение, но всё равно не жалел ярл о содеянном верил он, что дело правое творит, тем более что крестились все добровольно.
- Рад я, что конунг про нас не забывает. Правда опоздали вы, посланцы, окрестили мы ещё вчера людей, да завтра причащение будет, вот и посмотрите, как у нас всё происходит.
- Огорчится, верно, Харальд-конунг, узнав, что не успели мы к крещению сюда добраться, - вздохнул Халльвард. - Но дорога неблизкая была, трудно в пути приходилось... Что же, тогда остаемся мы, и благодарны будем, если скажет нам ярл, где нам с дружиной разместиться можно.
- Рады мы гостям, воинов в поселение расположите, а сами в гостевую комнату пожалуйте, вот, слуга вас отведёт и всё покажет.
Взгляд Эйнара стал задумчивым, ярл погрузился в свои мысли, видно, решив для себя, что разговор пока окончен.
Поклонились снова братья, Эйнара поблагодарили, да последовали за слугою.


- Главное – случайно Оттара не встретить здесь где-нибудь, - Халльвард произнес, когда ко сну они уже готовились. – Узнать может он да неладное заподозрить. Здесь мы в гостях все же, коли в худом уличат – никто за нас не вступится.
- Правда твоя, - Сигтрюгг кивнул, - и потому вдвойне осторожнее надо нам быть, особенно с тем, что задумали мы.
Ранним же утром встали оба да вышли из усадьбы, тихо, чтоб хозяев не будить. С собой нес Халльвард мешочек тот самый, где склянка с зельем была. Но не получилось у братьев тайно пройти до дома того, где все для обряда мерзкого подготовлено было – на другой стороне улочки заметил их кто-то, рукой замахал, мол, "сюда!" приглядевшись, узнал Сигтрюгг гонца бывшего, Кьярваля.
- Каким ветром вас занесло сюда? – поздоровавшись, парень спросил.
- Послание привезли Эйнару от Харальда. Остаться сбирались мы, посмотреть, как в новую веру людей обращают, - так сказал ему Халльвард.
- И верно, оставайтесь, - улыбнулся гонец, - может, и сами надумаете христианство принять.
Переглянулись братья, поморщились.
- Там видно будет, - постарался Сигтрюгг ответить, чтоб не обидеть юношу ненароком. – А ты куда в ранний час такой направляешься?
- Послал меня Харек, чтоб посмотрел я, как приготовлено все для причастия, да со священником переговорить.
Мысль вдруг Сигтрюггу пришла, что удача вновь им возможность предоставляет такую, которой может потом и не представиться. Едва заметно тронул он за локоть брата, а сам с притворным оживлением у Кьярваля спросил:
- Можно ли и нам с тобой пойти? Уж больно охота на предметы чужеземные посмотреть, узнать хоть, что нужно для обряда диковинного.
- Да не так много и нужно всего, - со смехом тот отвечал, - но пойдемте же, покажу вам как убрано там все.

Вместе вошли они в церквушку, снаружи небогатую, а внутри убранную чисто, опрятную. На стенах деревянных иконы были повешены да образа. С некоторых одно и то же лицо смотрело - мужчина с темной бородой и глазами печальными необыкновенно.
- Это и есть Белый Бог? – то Халльвард спросил, на одну из икон указывая. Сигтрюгг в это время уже мешочек развязывал тайно, за спиной брата стоя.
- Он и есть, Иисусе Христе, - юноша отвечал. – Тот, что на кресте страдания принял за народ свой.
- И народ этот теперь трупу распятому поклоняется? - резко Халльвард ответил. Помрачнел гонец, понял, что не согласны и не согласятся с ним братья насчет веры истинной.
- Не вам судить об этом, молоды еще, - произнес он. Хотел было о н уйти, разговор на том окончив, да Сигтрюгг вопрос ему задал:
- А для чего эти два кувшина, что возле алтаря стоят? Что в них такое?
- Кагор внутри, вино священное, - отвечал юноша. – Для причастия нужно. Чтоб каждый глоток сделал – но из того кувшина, что поменьше, Харек Волк сам пить будет, да Эйнар с Сигрун, да другие владетели знатные, а из того, что побольше – бонды и воины прочие, вроде Оттара нашего…Ладно же, мне в ту келью постучаться надо, что за алтарем, а вы идите, не задерживайтесь тут.
Но чуть только повернулся Кьярваль, Сигтрюгг почти все зелье, что было в пузырьке, вылил в большой кувшин – и тут же руку убрал. Но гонец не заметил ничего, и вышли братья из церкви не уличенными и полностью уверенными в том, что выйдет у них все ладно на этот раз.

Солнце уж высоко поднялось, когда стала толпа огромная собираться да к церкви подтягиваться, где уж священник был да помощник его – отрок, в рясу облаченный, почти такую же, как у самого священнослужителя. Братья стояли чуть поодаль от крыльца, за спинами от глаз Оттара скрывшись – а самого же Оттара обоим было видно превосходно. В середине очереди долгой стоял херсир, и заметно было, что тревожно ему: по сторонам он оглядывался, и казалось Халльварду, будто знает Рваный, что здесь они, и выглядывает их теперь.
Но на самом же деле Оттар и не видел их вовсе, а беспокойство его тем было вызвано, что потемнело снаружи - густые тучи вдруг на солнце набежали и почти скрыли его от глаз. Волновался Рваный, тревожно было на душе его, ведь совсем недавно крещение принял он, уговорам Харека поддавшись, да величие веры новой и красоту ее увидав. Избрал он покровителями своими Святых Микласа и Георга, отрекся от Тора и Одина. Впервые на причащение шел, крест на груди сжимая, столь похожий на молот Громовержца, и столь отличный от него в то же время, а тут – тучи черные, Тора могучего предвестники. Недобрым знаком казалось это херсиру, да и не только ему, но и всему народу – уж и шепот испуганный слышался со всех сторон, мол, старые боги гневаются за то, что изменили им люди Харека и остальных тоже изменить заставили.
Но все стихло, как только начал священник читать книгу, что в руках держал. Долго длилось чтение, но Халльвард, сколь ни учен был грамоте, так и не смог ничего уразуметь. Потом же отдал отроку книгу священник этот, вошел в избу и возвратился, ту самую чашу неся и на тарелочке-дискосе кусочек то ли хлеба, то ли не хлеба, но чего-то похожего сильно.
- И сказал он: "Примите, ядите, сие есть тело мое", - громко возвестил жрец Белого Бога. – И взяв чашу, подал им и сказал: "Пеите от нея вси, ибо сие есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов".
Гром прокатился далеко в небе, вздрогнули люди многие, зашептались снова. Но обвел Оттар взглядом строгим дружину свою, и вновь все замолчали, только на небо глядеть стали, но не священника, ожидая, что вот-вот гроза разразится. А тот продолжал вещать:
- И сотвори убо хлеб сей честное тело Христа твоего. Аминь. А еже в чаше сей, честную кровь Христа твоего. Аминь. Преложив духом твоим святым. Аминь. Аминь. Аминь.
- Зачем он повторяет это все? – недовольным шепотом Сигтрюгг у брата спросил. – Или думает, что если им один раз сказать, то они не поймут?
- Не знаю я, - пожал Халльвард плечами. – Ты дальше слушай…поет он.
И правда, пел священник громким, глубоким голосом, обращаясь к богу своему. Люди же внимали сначала, а после некоторые тоже петь стали, хоть и не знали слов.
- Заклятье накладывает, не иначе, - возмутился Сигтрюгг, забыв голос понизить. Тут же обернулся стоящий впереди него муж, грозно взглядом его окинув.
- Придержи язык, юнец, перед лицом слуги божьего находишься!
- Не гневайся на него, - Халльвард нашелся, - впредь молчать будет брат.
Сигтрюгг усмехнулся тихо, но кивнул, и воин отвернулся от них. А в то время уж Харек к чаше подходил, с руками на груди скрещенными, правая поверх левой.
- Прими же тело и кровь Христовы, - священник сказал ему, и отпил Волк из чаши, и вкусил просфоры, а после священную чашу поцеловал. Затем Эйнар сам, ярл Вингульмерка его сменил, за ним и Сигрун, и Гиллеад…
Кинул взгляд быстрый Халльвард на брата . Скоро узнают они, каково действие снадобья Торхильды – черед воинов теперь пришел.
- Иди, снаружи затаись да лук возьми, чтоб наверняка. Если не возьмет зелье сразу проклятого Оттара, застрелишь его, как из церкви выйдет.
Кивнул Сигтрюгг и бросился из церкви. Пожалел Халльвард, что, может быть, лишнее внимание они к себе привлекли, да только задание выполнить любой ценой было нужно.
Вот и пригубил из чаши Оттар, на шее которого ладанка висела христианская, вот и в сторону отошел…
Поначалу херсир и не почувствовал ничего. Но несколько минут прошло – и слабость в ногах да резь в желудке его подкосили, и рухнул бы он на колени, если бы о стену не оперся. Обратились на него взгляды испуганные. Шатаясь, Оттар, чье лицо бледнее полотна было, к выходу из церкви направился, но дойти не сумел. У самого входа упал он, и вино отравленное вместе с тем, что до этого съедено было, из себя исторг, и верно, потому не погиб. Бросился к нему кто-то поднимать его – а ведь из чаши уже и другие испить успели. Еще кто-то, побледнев, рухнул, словно подкошенный – но тому чужая помощь уж не нужна была. Суета поднялась да сумятица, ругался кто-то, кто-то уж и на священника самого драться полез, а другие – защищать его.
- Знак то! Знак, что отступники все кару от богов правых получат! Кару жестокую! - Старик прокричал, что до этого в церкви стоял в шляпе широкополой, хотя следовало с головой непокрытой в нее входить, да только до поры не обращали на него внимания. - Отрекитесь от бога лживого! Бога рабского! Иноземного!
- Не бывать тому! - Воин русобородый прокричал. - Молчи, жрец, прошла власть твоя! Нечего тебе делать в доме божием!
- Отрекитесь, именем Одина вас заклинаю!
Утонул крик старого жреца в плаче и стенаниях, в хрипах предсмертных. Немилосердной смерть была, в тяжких мучениях умирали успевшие причастится, пол дубовый ногтями скребя, в агонии извиваясь прощались они с жизнями, да молитвы произнося предсмертные. Слышал ли их Белый Бог?
- Отравлена кровь бога вашего! Не руда, яд смертельный в жилах его течет! Яд коварный из уст его извергается!
Бросился кто-то на жреца, с ног его сбил, головою о подсвечник резной ударив при падении, да свечи все опрокинув – благо пламя дальше не перекинулось, погасло. Да после нагнулся христианин к груди старика, вздохнул облегченно, сердца биение услышав – не совершил значит греха тяжкого, не сотворил убийства в доме господнем.
Бледным было лицо Эйнара однорукого, когда глядел он на то, что случилось в день этот священный, лик же Харека суров оставался и сдержан, не показывал горя своего ярл, не говорил слов ненужных, да только подозрение, что давно еще в душу его закралось, сильнее стократ стало. Супруге велев подле Эйнара оставаться к выходу направился.
Отара же вывели под руки из церкви, на воздух свежий. Халльвард побежал следом – ведь должен был стрелять Сигтрюгг сейчас. На крыльцо выскочив, хельд огляделся, нигде брата не видя…но вот мелькнуло что-то между деревьев там, за церковью.
"Только б не подвела стрела отравленная!" – взмолился Халльвард. И вот услышал он свист – то смерть на кованом клюве-наконечнике воздух рассекала.
Точно в медную ладанку вонзилась стрела – и застряла в ней.
- Оттуда, оттуда стреляли! – завопил кто-то из тех, что с Оттаром были рядом. Сам же херсир, похоже, и не замечал, что снова его убить пытались и снова его смерть стороной обошла – как стоял людьми поддерживаемый, так и рухнул, едва только в погоню спутники его бросились.
- Беги, брат! – Халльвард крикнул что было сил. Авось и успеет скрыться Сигтрюгг, не зря же дружина его Быстрым прозывала за глаза. Но выдал себя тем самым хельд, и именно его первым схватили. Повалили наземь гриди крепкие, руки заломили, да связали кушаком.
- Собак за вторым пошлите! Скорее, покуда не ушел! - Харек Волк приказал. Единственный он спокойным внешне казался, да что делать людям указывал, панике не поддаваясь. Хоть и болело сердце его за погибших безвинно, но понимал ярл, что не время для скорби сейчас – поймать злоумышленников необходимо, во что бы то не стало.
С лаем яростным бросились псы по следу Сигтрюга, а за ними и люди из дружины эйнаровой. Парень же, едва только услышал Халльварда крик, опрометью оттуда бросился в противоположную сторону. Корни деревьев, словно нарочно, вырастали вдруг из-под ног, ветки хлестали по лицу, но Сигтрюгг не останавливался, и вдруг...
"А Халльвард как же?"
Как вкопанный стал он на месте. Брат, выходит, спас его, а он теперь его бросает? Верно, Халльварда поймали уже - так не вернуться ли, не сдаться ли самому? Заслышал он голоса людские, вдалеке, но приближались они вместе с лаем собачьим. Сигтрюгг достал стрелу из колчана, наложил на тетиву ее, потом повернулся и снова бросился бежать.
С лаем псы за ним гнались, чуяли страха липкого запах, с поводков рвались, едва ли псарей на землю не роняя. Повезло еще Сигтрюгу, что снег сошел весь, следов не оставалось за ним, да ведь не нужны собакам следы. Все ближе лай раздавался.
Оборачиваясь на бегу, почти наугад, выпустил он две стрелы - чувствовал, что догонят, и хорошо если на куски не разорвут. Но просто так сдаться преследователям он не мог, оставалось еще желание скрыться, затаиться, а после и брата вызволить попытаться...коли того в живых оставят. Предательски скользила земля под мягкими подошвами сапог, и дыхание сбивалось, заставляя задыхаться.
Взвизгнула где-то позади собака, брань послышалась, но не сбавляла темпу погоня. Вот уже справа в чащобе силуэты преследователей появились, что на перерез шли. Слишком молод был еще Сигтрюг, не мог в беге долгом с мужами взрослыми состязаться.
Увидев, что уже рядом те, кто гнался за ним, Сигтрюгг в другую сторону от них метнулся, облегчая задачу тем, кто сзади него находился. Поздно понял юнец, что окружают его, и что дальше бежать уже смысла нет - да и сил тоже нет, покинули его силы. Близка уж была погоня, когда упал, обессилев, он на колени, едва дыхание переводя - во рту привкус крови стоял, тяжелый, железный, солоноватый; а грудь, вздымаясь, отзывалась хрипом...Все. Вот уж они.
Огрел его по голове кто-то, наземь сбивая, да последнее что услышал юноша было:
- Вот стервец, хорошего пса подстрелил! Кто мне теперь заплатит?!

Немного минуло с той поры времени. К вечеру уже отпели и погребли людей ядом коварным погубленных на кладбище возле церкви новом. Всю ночь священник у алтаря отстоял, грехи убиенных замаливая и защиты прося у господа, дабы не дозволил он более дело черное такое сотворить в церкви.
Неспокойно было ночью этой в Гиллисберге. О том шептались, что херсира Оттара убить хотели, и оттого столько народу потравили, а сам херсир жив остался.
- Чудо господнее! - отрок, что при священнике был, сказывал, увидав, что в ладанке стрела застряла. Бонды, что рядом были весть эту разнесли по деревням окрестным, о силе Белого Бога говоря, да о том, что защищает он истово верующих от гнева старых богов. Многие в тот день крест принять захотели.
Жрец же с головою перевязанной наоборот призывал иноверцев изгнать, да ярла свергнуть. Припоминали старики, как еще до рождения их франкский правитель Карл саксов крестил железом каленым, да причащал кровью их же, из жил спущенной. Говорил жрец и о том, как хотел Карл данов принудить крещение принять, да не подчинились ему воины славные. О походах славных в ту ночь говорил жрец, о монастырях разграбленных и сокровищах добытых, о том, что если бы не лезли служители бога лживого в земли северные, то не лилась бы кровь так обильно.

Когда бросили в темницу Сигтрюгга, не сразу он пришел в себя. Когда же глаза он открыл, то лицо брата увидел, над ним склонившегося.
- Что же ты скрыться не сумел? – горестно Халльвард вопросил. – Или зря кричал я тебе, зря предупреждал?
Поднялся на локтях Сигтрюгг, с трудом собравшись. Голова болела – видно, крепко ударили его вчера…или то не вчера было вовсе.
- Помедлил я, признаюсь, - младший Вебьернссон вздохнул. – Когда бы ты у них в руках не остался, я бы сбежал, как ветер бы несся отсюда, шкуру свою спасая. Только можно ли брата родного в беде оставить?
Улыбнулся Халльвард печально. Лицо его бледным было, бледнее даже, чем обыкновенно.
- Значит, смерть вместе принимать будем.
- Убьют, считаешь? – Сигтрюгг сел, к стене холодной прислоняясь.
- На жизнь херсира покушались мы, а это проступок серьезный. Спасти нас только то и может, что не убили мы Отара. Да и еще может придумаем что-нибудь, вывернемся…
Помолчал младший.
- А все Асгаут ведь виноват, - произнес он наконец сквозь сжатые зубы. – Вздумалось ему со своими врагами через нас расправляться, вот и расплатимся теперь за него, всем, что есть у нас расплатимся, как пить дать!
- Тихо…слышишь, идут?
Раздались шаги под дверью, вошел в темницу сырую Эйнар сам, да с ним вместе и Харек ярл.

Раумарики. Дунгаль Краснобай

Дунгаль Краснобай не в первый раз уже замечал, что следит кто-то за ним, куда бы не пошел он, все время на спине своей взгляд чей-то чувствовал. Вот и сейчас, из дальней избы, где Эльдис воины стерегли, возвращаясь, заприметил он силуэт чей-то. Изловчился Дунгаль, рванулся вперед, за угол свернув – успел различить плащ серый, что на человеке убегающем был, да заметил, как о гвоздь торчащий из стены плащ тот ободрался.
Нашли гриди, Краснобаем посланные, того, кто в плаще драном по деревне расхаживал уже к вечеру. Магни то оказался, Хрерика берсерка человек.
- Что же ты здесь остался, когда ярл наш и хельд твой в путь отправились? - Дунгаль у юноши спросил, прищурившись подозрительно, словно мысли читать собирался сокровенные, а не просто допрос вел.
- Свои причины на то у меня были, славный херсир, - ответствовал Магни, страха не выказывая. - Жрецу я Торлейву раньше служил, да по воле его многих Альвхеймарцев в жертву Асам приносил. Вот и испугался, что могут признать меня, а тогда – лишь навредить я мог делу Асмунда.
- Асмунд и сам пощады к воям Гандальва не выказывал никогда, он же не испугался, что его признают, - не поверил словам юноши Дунгаль.
- Так то ярл, а то я, воин простой. Кто бы со мной там считаться стал?
Призадумался тогда Краснобай, было зерно истины в словах жреца недоученного, да только главного вопроса это не проясняло.
- Зачем же тогда за мной следил ты все эти дни?
- Сказать тебе хотел, почему остался, да на глаза показаться боялся, думал – трусом ты меня назовешь, херсир. Вот и ходил за тобой тенью.
- Сдается мне, не все ты сказал.
- Да только добавить нечего мне, - покачал головой Магни. - А верить или нет, то уж тебе решать, Дунгаль славный.
- Убирайся с глаз моих, еще раз увижу, что за мной идешь – прикажу в темницу бросить.
Поклонился до земли юноша, поспешил приказание херсира исполнить, про себя радуясь, что сумел тайну сохранить, Асмундом ему порученную, хоть и не удалось прознать, что за секрет такой есть у Дунгаля, раз он Харальда возвращения не боится.
Дунгаль же слугам своим пуще глаза повелел за Магни следить и прознать, чего тот на самом деле желает.

Раумарики. Асмунд Кровавый

Радостный возвращался в Раумарики Асмунд ярл, улыбался все, да коней не гнал опрометчиво – сделано было дело важное, союз заключен с Гандальвом Серым. И пусть много ему пообещал сын Альхейма, да только не многое исполнять собирался – в руках своих все земли срединные сжав, намеревался он и Гудбрандсдалир под себя подмять, а там – быть может удастся и альвхеймарского конунга с престола сбросить. Чем не победа великая? Коли уж Харальду предначертано править Норвегией, так чем он, Асмунд, хуже? Тонко вьется нить Норн – любой удалец ее перерезать может, коли не побоится. Вот и хотел Кровавый Ярл, чтобы глотки друг другу перегрызли два волка – черный с серым, - а ему лишь добычу собрать осталось бы.
Высоко развевалось знамя с черепом волчьим, в знак предка своего, Хальвдана Белой Кости такой стяг избрал Асмунд ярл, под таким знаком и править жаждал как конунг полновластный.
Споткнулся конь, тряхнуло ярла молодого, боль резкая по щеке саданула, да позади крик раздался – обернулся Асмунд, увидал, как руки вскинув, дружинник его со стрелой в груди с коня валится. Ладонью по щеке провел – влагу теплую почувствовал. Оцарапал наконечник щеку ему, но стрелок-то в глаз целился.
Крики раздались злые, выхватывали воины мечи, копьями потрясали, луки натягивали.
- Выходи, трус! Покажись! - Закричал Асмунд, по сторонам глядючи, ворога ища коварного. - Где ты?!
Появился тут из-за дерева человек доспешный, на лук свой опирающийся, да припадающий на ногу правую. Был он космат и грязен, да видом свиреп. Взгляд его с ненавистью по людям асмундовым скользил. Хотели гриди клинками его пронзить, да остановил их жестом властным ярл.
- Бережет тебя Локи, как я погляжу, Асмунд Кровавый, коли от стрелы моей спастись сумел, - сплюнул воин.
- Кто ж ты такой, что на ярла законного в землях его нападаешь?
- Уби с Роскильде зовут меня! Верный сын Дании и воин, что клялся служить Хареку Волку, - отвечал хромец, выпрямившись гордо. - Из той деревни я, что ты повелел огню и мечу предать!
- Мести ищешь? - Усмехнулся Асмунд, взглядом ворога нового смерив. - Ты калека, способный лишь из засады бить. Не хватит у тебя сил ни с одним из людей моих в честном бою сразиться, а со мной и подавно.
- А с тобой, ярл, и не надобно мне, - молвил Убби, лук свой крепкий в сторону отбрасывая, да секиру из-за спины доставая и меч короткий в руку левую беря. - Тебе Один судья будет за деяния твои. Битвы я ищу с Хрериком, убийцей бесчестным!
Смех, подобный грома раскатам, раздался – то берсерк могучий от души рассмеялся над вызовом таким, а вслед за ним и другие воины смех этот подхватили. Давно потехи такой враги у них не вызывали.
- Рассудок твой, вижу я помутился, - Асмунд бросил, на Хрерика взгляд переводя, да тот оскалился лишь. - Но у мести священной на пути не стану я вставать. Коли действительно прав ты – так боги тебе помогут берсерка одолеть, а коли умрешь в бою, так значит за мной правда была! О том я Асам Светлым сейчас говорю!
Спрыгнул с коня Хрерик, плащ черный с плеч сбросил, в кольчуге крепкой оставшись да шлеме с мордой звериной. Медленно меч свой острый из ножен достал, навстречу пошел врагу наглому. Был он на голову выше дана, да здоров и силен, но Уби его не боялся – после разговора с человеком странным в лесу, он до конца осознал, что жизнь его более смысла не имеет и не найдет он счастья, если как зверь затравленный станет убегать от врагов да прятаться – вот и решил сам на битву выйти да судьбу испытать. Вернулся в деревню свою разоренную, доспехи и оружие из схрона достал, от людей узнал какой дорогой Асмунд в Альвхеймар уезжал, поджидать его остался в чащобе лесной.
- Асы нас рассудят, - тихо проскрежетал он, маску железную на лицо опуская.
- Скоро уже ты с ними свидишься! - Проскрежетал берсерк, в два шага расстояние разделявшее их преодолел да удар нанес тяжелый – на топор принял клинок берсерка Уби, отвел смерть железную, и сам мечом ударил. Скользнуло лезвие по кольчужным чашуйкам, некоторые разрывая, но не сумел до плоти Хрерика достать. Отскочил, ногою здоровой отталкиваясь, дан, на колено припал, клинком коротким меч великана вновь в сторону уводя и топором в живот тому ударил. Обухом пришелся удар, звенья стальные смяв до хруста костей, отступил на шаг воин могучий, дыхание перевел, и снова на врага ринулся.
Поднялся тем временем Уби, стал медленно по кругу обходить врага, удары его крепкие отводя то одним, то другим своим оружием. Мелькнуло лезвие топора, с силой в погрузилось в плечо берсерку, железо кольчужное разрубая, да тут рубанул сверху мечом своим Хрерик, топорище деревянное надвое перерубил, а рукою раненой лезвие из раны вырвал, рассмеялся. Не чувствовал он боли уже в азарте боевом, лишь крови врага своего жаждал. Перехватил топор за обрубок рукояти, метнул в датчанина – не успел увернуться Уби, тупою стороною прямо в маску шлемовую удар пришелся, вмял ее, кости ломая. Из носа, из губ разбитых кровь потекла.
Утерся дан, отступил на шаг, за противником наблюдая – оставалось ему лишь на меч свой теперь надеяться, да не собирался сдаваться он, покуда не исполнит задуманного. Видел он, как берсерк на него бросился, клинок занося обоюдоострый, клинок, что крови Хрольва испил, видел и сам навстречу подался врагу смертельному.
Мелькнуло лезвие широкое, опустилось со свистом – уклонился от него Уби, все силы свои в один удар вложил, звенья кольчужные на груди берсерка распарывая, в сердце самое клинок свой погружая. Вышло лезвие из спины Хрерика, сотрясся он всем телом, выпустил меч из ладони ослабшей. Попытался обхватить дана, хребет ему сломать, да оставили уже силы его. Кровь изо рта его хлынула. Сбросил с себя тело великана Уби, вырвал меч из раны и полоснул по горлу противника:
- То месть за Хрольва Рыжего! - Прокричал датчанин, руки к небесам вскидывая, да добавил вполголоса: - Одно мне неприятно, что в чертоги Валгаллы ты отправишься, а не в царство Хель мрачное.
Обернулся к Асмунду воин победивший, вздохнул тяжело:
- Видишь ты теперь Асов Светлых волю, Асмунд ярл? Я берсерка твоего убил, но другой придет вместо меня и тебя самого жизни лишит за все твои злодеяния.
- Боги на моей стороне! - Страх с яростью смешался в голосе ярловом, взглядом бешеным смотрел он на воинов своих, в ожидании застывших, а после крикнул: - Где же это видано, чтобы хромой воина здорового одолел?! То все Локи коварство, да подлость! Убейте его!
Не пришлось дважды просить дружинников, что за гибель Хрерика и без того злы были – запели стрелы песнь погребальную. Вонзились в грудь дана храброго, что гордо смерть встретил, убежать не пытаясь. С улыбкой принимал он удары копий брошенных, да так и рухнул рядом с берсерком им погубленным.
Сам Асмунд мимо проезжая копье воткнул уже убитому в спину.
- Хрерика сжечь, а эту падаль на поживу волкам оставьте!
Не стал более оборачиваться ярл, не хотел смотреть, как доспехи и одежду богатую с предводителя своего сдирают гриди. Как бранятся и дерутся за каждую вещь. Как были они разбойниками, так и остались. Одно хорошо – что верны ему были, а не кому либо. Пропала радость от союза заключенного, страх в сердце поселился – что если действительно воля богов то была? Что если за предательство смерть ему Асы пророчат? Но нет, теперь, после убийств стольких не собирался на поклон к Харальду идти. Дело, что начал – до конца полон решимости довести был.

Гиллисберг.
(Анж, Тельтиар, Hellish Cat)

Грозен был в гневе Эйнар, вот и сейчас омрачала его чело ярость. Но не слепое это чувство было, контролю не поддающееся, а льдом от неё веяло. Понимал ярл, что не просто так братья, конунга посланники, на Отара покусились, и важно было Эйнару до правды докопаться, понять, кто гостю его зла желал. Открыл он дверь в темницу да вошли они с Хареком, чтобы уж без приговора отсюда не выйти.
Поднялись братья им навстречу, Сигтрюгг, слабости все еще подверженный, за локоть брата держался. Без страха, без капли сомнения в глазах встретили они тяжелый взгляд ярла.
- Опозорили вы конунга братья, он вам доверил поручение, а вы, законам гостеприимства пренебрегши на другого гостя моего покусились. Пришло время ответ держать.
Говорил ярл, точно валуны с утёса сбрасывал - слова его, будто каждое по отдельности и в речь осмысленную не связанные об пол ударялось, словно сердце в груди стуча.
- Не в первый раз уже вы Оттара сгубить хотели, - Харек добавил. - В первый раз заприметил он отроков, когда стреляли в него, ныне же понятно стало, что отроки те - вы двое. Но ныне вас ярл ваш не защитит от суда правого. Большой грех на себя вы взяли. Людей невинных в церкви, в Доме Божьем погубили.
- Что ответите на слова ярловы?
- Хоть и невинны были они, а все же прислужники чужого нам бога, - сурово Халльвард отвечал, сквозь зубы и с яростью на Харека глядя. Видно было, что не скажет он больше ничего...но и тут Сигтрюгг вмешался.
- Не было у нас другого выхода, - поведал он. - Страшный выбор перед нами стоял, между двумя смертями, одна другой хуже.
- Убили вы людей этих за то лишь, что крест приняли? - Грозно брови сдвинул Харек Волк.
- Не украшает мужа нетерпимость, Халльвард, ничего она ему не добавляет, только уважение он так потерять может, вера тут не причём. Тот, кто убивает беззащитных, недостоин воином называться,- Эйнар не удержался. Покоробили слова юноши его. А вот то, что младший брат молвил, очень заинтересовало,- да нет, Харек, видно не по своей воле пошли они на этот шаг,- грозно посмотрел на старшего брата ярл, но обратился к младшему,- что же за угроза над вами нависла?
Халльвард украдкой на брата глянул - и в самом деле, что это за угроза такая, о которой ему самому неведомо? Но виду хельд юный не подал, что не знает, о чем брат будет говорить.
- Вы уж знаете, наверное, что харальда-конунга мы родичи дальние. Отец наш в дружине Гандальва Серого состоял, но после того, как убили его, мы к харальду на службу перешли, - тут перевел дыхание Сигтрюгг, и тутже продолжал невозмутимо: - Брат же отца, а наш дядя, Ульвбьерн, верен Гандальву остался и недоволен тем, что власть Харальда над нами теперь. И задумал он недоброе. Двоих братьев наших младших держит он в имении на острове, как заложников - жизнь их напрямую зависит от того, сумеем ли мы сотворить то, что Ульвбьерн приказал или не сумеем.
Только тут и понял замысел брата Халльвард, подтвердить решил слова Сигтрюгга:
- Но поймали нас, и теперь, видно, погибнет и Трод, и Торгейр...Слава богам, что погибла уж мать, что не увидит она того...
Смахнул Сигтрюгг слезу набежавшую, а Халльвард после слов своих взгляд потупил и вздохнул тяжело.
Нахмурился Эйнар. Не понравилось ярлу братьями сказанное. Да не в истории дело было, а в том, как они её рассказывали. Знал по себе Эйнар, да по друзьям своим, чтобы перед другими мужами, особенно если старше они, душу свою раскрыть, да ещё и слезу пустить, что-то новенькое в этом было. Руку вторую ярл готов отдать был что дело тут не чистое. Но не показал ярл братьям виду, что в словах их сомневается.
- Вот как, дело скверное,- отвернулся он от допрашиваемых, да взглядом пронзительным в глаза другу глянул, мысли его угадать пытаясь, отражение своих увидеть.

Продолжение.

Сурово смотрел на меньшого брата Харек, взвешивал слова его, да понять пытался - правду говорит, или же лжет:
- То, что верен ваш дядя Гандальву, то значит - в сердце владений конунга Харальда ворог подлый прячется, да другой вопрос у меня - зачем ему Оттара губить было? В чем польза альвхеймарцам от смерти херсира моего будет?
- Альвхеймарцам, может, и никакой, - развел руками Сигтрюгг, - а только Ульвбьерн, похоже, старые счеты к Оттару рваному имеет, во всяком случае, из слов дядиных нечто похожее следовало. Хотя в точности что он говорил про Оттара, я и не упомню уже...А еще, видеть, недлишним казалось ему то, чтоб раздор и смуту посеять в рядах соратников Харальда, ему ненавистных, от обрядов христианских народ отвратить да ненависть его пробудить тем самым к Хареку да и к тебе, Эйнар. Затем-то и яд в вино для причастия добавлен был..
«Не помнишь, говоришь, ну-ну. Это как же можно не запомнить всё, что с жизнью братьев связано. Толи братья тебе, юнец, не так дороги, то ли лжёшь ты мне, вокруг да около меня водишь».
- А откуда вы прибыли, - резко меняя тему разговора молвил Эйнар.
- На острове Хисинг владения отца нашего покойного находятся, - не понимая, зачем нужно Эйнару знать то, отвечал Халльвард.
- И прямо оттуда вы и направляетесь?- с невинным и незаинтересованным видом, как-то даже рассеянно продолжил ярл.
- Из Сарасберга мы сейчас, - Сигтрюгг так все объяснял, словно очевидным это было. - Неделю тому назад или чуть ранее возвращались мы с острова, где пираты обосновались, сокровища пиратские, нами добытые, везли Харальду. да вот и решили завернуть по пути к Хисингу, там-то и встретил Ульвбьерн нас...и с тех пор, как вернулись мы обратно, во владения конунга нашего, не было нам покоя.
Что же вы сразу все как есть кюне не поведали? - Харек спросил тогда. - Деяния бесчестные делать стали. Неужели думали, не найдется управы на лиходея?
Взглядом недоверчивым оглядел братьев Харек, а после сказал Эйнару тихо:
- Будь Харальд в Сарасберге, не прошло бы такое даром, а сейчас там Асгаут ярл, его потешит лишь известие подобное. Да и не верю я им, хоть и складно бает мальчишка, а сердце мне говорит - не всю правду он расказал, ох не всю.
- Прав ты, друг,- ярл отвечал,- полон и я сомнений. Мнится мне, будто и вовсе неправду говорят они. Да только надо нам, верно, прикинуться, что верим мы им. Тогда если вновь на Отара нападение случится, а, верно, так оно и будет, ведь не смогут они дела не сделав из Гиллисберга уехать, сможем мы из них хоть всю душу вытрясти, но до правды дознаться.
- Твоя правда, - Волк тихо сказал. - Да только если отпустим их, подозрительно это будет. Старшего с собой я в Ранрики заберу, да завтра уже двинусь - довольно уже погостил у вас, довольно воины мои ваше радушие испытывали. А там продержу его, покуда Харальд конунг не вернется пленником у себя. Младшего же ты оставь в Гиллисберге. И человека послать надобно на Хисинг остров, поразведать что за обиду дядя их к Оттару имеет и имеет ли.
- Верно говоришь, хоть и жаль мне с тобой расставаться, да причины для этого веские. Надо подержать их здесь ещё немного, пока мы гонца посылаем, а потом выпустим, пожурив по-отечески,- хитро сощурился ярл, на посланников не смотря, думал он о том, что если кто братьям Отара убить повелел, не услышит он ещё долгое время о своих планах исполнителях.
Услыхали братья слова Харека, опечалились - разлука долгая и тяжкая им предстояла, ведь неведомо было, когда Харальд вернется и когда вновь свидятся они. Может, и последний день им вместе провести предстояло - что угодно произойти могло

Гиллисберг. Харек и другие

Унялись все же беспорядки в Гиллисберге, не посмел никто открыто против ярла выступить, хоть и призывал к тому седобородый жрец, да только разговорами все и ограничилось в тот день.
Харек Волк же к отъезду готовился, припасы воины его собирали, обозы грузили, снимались со становища – неделю целую провели они у Эйнара, пора было дальше идти, в Ранрики. В те земли, которые обещал Харек людям своим, за которые биться они готовы были с морскими конунгами, пиратами беззаконными.
Утром дня следующего покинули воины Волка Гиллисберг, а с ними немало добровольцев вингульмеркских. Забрал с собою ярл и Халльварда, с братом меньшим его разлучил, да двоих воинов приставил следить за ним, чтобы сбежать не попробовал.
Оттар Рваный, в себя пришедший уже, поначалу убить хотел тех, кто на жизнь его трижды покушался, но унял его гнев праведный Харек, объяснил, что надобно жизни молодым сохранить, чтобы узнать, кто подослал их, да тогда уже у конунга суда просить правого.
Эйнар же отправил человека своего на Хисинг остров прознать, что задумал дядя братьев схваченных и правду ли говорили они, что Гандальва он человек верный, да Оттара извести задумал и смуту посеять среди людей Харальда.

Теламерк. Хроальд конунг и Хадд жрец

Хроальд Понурый правил землями Теламерка в ту пору, и было правление его не самым удачливым для владений этих. Все войны, что затевал Хроальд поражением завершались, урожаю большого тоже не видала земля теламеркская с той поры как конунгом он стал, и коли не заступничество брата, жрецом верховным в Теламерке бывшего, давно уже отдали бы конунга Асам жертву люди. Даже детей не было у Хроальда, чтобы род продолжить – посватался как-то к ярловой дочке конунг, да и ее упустил – за Сульки Рагаландского вышла дева, ему постель грела и детей рожала. Оттого и прозвали Хроальда Понурым, что всегда он как туча мрачный был, веселых пиров да забав потешных не любил, в одиночестве вечера свои коротал.
Двадцать лет тому назад у отца его отнял Восточный Агдир Хальвдан Черный, и с тех пор возвратить утерянное жаждал Хроальд, да только не хватало у него сил с Хальвданом сражаться, а после смерти того даже на Харальда малолетнего войной идти не решился, все выжидал, когда совсем ослабнет Агдир от войн, чтобы можно было его малой кровью вернуть, вновь к Теламерку присоединить.
- Вот и довыжидался ты брат!
Зло говорил Хадд, не было в словах его ни теплоты, ни любви братской, лишь наставление жреческое проглядывалось. Чувствовал Хроальд, что презирает его младший брат, лишь из необходимости терпит, и оттого еще тяжелее ему на душе становилось. Взрослый муж вроде бы, а готов был от слов обидных, как ребенок расплакаться, да знал только – что не разжалобят слезы Хадда Сурового, жреца Тюра. Подобно своему богу, Хадд умел судить беспристрастно, разницы не делая меж родичами близкими и людьми чужими. Лишь выгоду видел упущенную в деяниях Хроальда, и оттого жестоко так обходился с ним.
- Видишь, конунг, - насмешкой титул в устах брата звучал. - Даже Сульки, увалень этот, что только на перинах нежиться привычен, войска свои собрал. А ты сидишь, ждешь пока тот, кто невесту твою увел, еще и владения, тебе по закону причитающиеся, отберет! Претит мне родство с тобой!
- Почто ядом таким полны слова твои? Разве не братья мы, Хадд, чтобы поддерживать друг друга во всем? Разве вина моя в том, что...
- Что неудачи тебя преследуют повсюду? Что ты глуп, как дерево и единственное, что умеешь хорошо, так это брагу пить в спальне своей запершись. Другие хоть дев к себе водят, а ты лишь с бурдюком в обнимку спишь, Хроальд Конунг Пьяниц!
- Я правитель Теламерка! - Тяжелый кулак на стол опустился, треснули доски дубовые.
- Уж лучше бы вовсе конунга не было у Теламерка, чем посмешище такое, - Хадд бросил, над гневом братовым потешаясь. - Я, жрец, и то больше радею за одаль, от отца нашего тебе перешедшую! Где гордость твоя? Здесь?!
Скинул кружку глиняную со стола жрец, со звуком глухим разбилась она, алым пол заливая.
- Ох, кабы не вино то было, а врагов наших кровь теплая! Возрадовался бы Тюр и Отец-Один деяниям твоим! Сейчас же отвратились они от Теламерка, не видать нам удачи, покуда конунг слаб и жалок!
- Замолчи! Я конунг!
- Лишь по праву рождения, но право на владение подтверждать нужно! Запомни брат, недолго я тебя защищать буду, коли пользы от тебя никакой земля наша не видит! Помяни слова мои – в костер погребальный при жизни еще отправишься, если так же глуп как сейчас и дальше будешь!
- Но что мне сделать? Братик, помоги, научи!
За тридцать лет уже было конунгу, а все одно рухнул он на колени перед жрецом, за края одежды его хватаясь, и едва ли подол балахона не целуя.
- Не плачь, точно баба! Ты конунг, в конце концов, - отпихнул от себя брата Хадд. - Возьми оружье в руки! Собери рать славную и грозную! Не сиди сиднем в усадьбе, когда дела великие вершатся! Люди твои, что порезвее уже в наем к Сульки пошли – промедлишь еще, вся дружина твоя уйдет, или, не равен час, призовет его Теламерком править.
- Все как ты скажешь, брат, сделаю! - Хроальд прокричал. - Не получит Сульки ни пяди земли моей!
- Вот теперь вижу я, не водица в жилах твоих, а кровь отцова плещется! - Впервые за время разговора хоть какая-то теплота в голосе Хадда прозвучала. - Поднимая знамя медвежье, к бою готовься жестокому! Покуда в Агдире Западном увязли Рагаландцы, на Восточный мы всей силою своей обрушимся, заставим агдирцев всю мощь нашу ощутить, да соседям напомним, что силен Теламерк. Старуха ныне немощная там правит – ее и ты одолеть сумеешь. Собирай, брат, людей, не тяни с решением этим!
- Нынче же справлю все, как требуется! Спасибо тебе, брат! Спасибо! - Обнял жреца Хроальд, да только оттолкнул его служитель Тюра.
- Ну полно, ты бы лучше девок тискал, - сквозь зубы произнес. - Наследник нужен земле нашей, или мне прикажешь этим озаботиться?
- Нет уж, Хадд, свой сын у меня будет, в том тебе памятью отца клянусь.
- Так не теряй даром времени, не так много его у тебя! - Бросил Хадд, в плащ запахнулся, да пошел прочь из покоев конунжих. Много еще справить надобно было, чтобы войско наконец выступить смогло. Мало конунга немощного на битву сподвигнуть – великая воля нужна, чтобы дружину, к вольностям привыкшую, вновь к подчинению беспрекословному принудить. И в том на Хроальда надежды не было. Знал Хадд, что лишь знаменем может быть людям своим пьяница горький, но не предводителем. Хорош в бою конунг, славно топором владеет, да науки полководческой не разумеет совсем. На себя возложил бремя тяжкое жрец, во имя величия родины своей и памяти отца своего.

Транделаг. Конунг Хакон.

Ведал Хакон, что лишь первый бой его воины выиграли, а главная битва – еще впереди. А посему – не желал конунг в шатре отдыхать, в то время как в землях его льется кровь да поют быстрые стрелы. Долго жил под солнцем властитель, и понимал хорошо: за его головой Грютинг рвался в усадьбу. Да не дело викингу ждать смерти, лежа в постели. Если уж норны решили оборвать его путь – лучше уйти в гуще битвы, от боевых ран, уносимым валькириями. Так думал конунг про долю свою, но еще в мыслях его думы про Транделаг были. Славная смерть - хорошо, но если смертью той Грютингу все искомое им подарить? Нет, то не дело!
Принял конунг решение трудное, слугу кликнул, да велел Хакона младого позвать да разыскать годи в Хладире.
Хакон первым сыскался: уж долго бродил он подле шатра, за здоровье родителя беспокоясь, да без спросу к пологу подойти не смея. Как зов услышал – бегом к конунгу кинулся, на колени припал да о волнении своем тут же поведал:
- Ой, владыка, думал я – с тобою беда приключилась.
- Досель боги миловали, - ответствовал Хакон, руку на голову сыну своему положив. – Рад я, что полюбился ты богам, покровителям битв: не взяли они тебя в воинский чертог молодым и даже ран избежать в сраженье позволили. Асам по нраву юная удаль. Но я за иным тебя звал. Тропы войны переменчивы, как и жизнь мужа военного. Сегодня удача нам улыбнулась – но что будет завтра? Я славно пожил, так что радужного моста в крепость асов уж жду с нетерпением. Но печально мне будет там с предками пировать, зная про несправедливость, в смертном мире допущенную. Хотел я узнать тебя лучше, за одним столом подольше поесть да в битвах рядом сражаться. Однако асы решили иначе, и горжусь я тобой в этой войне. Вижу: достойный сын в моем роду народился. А потому – признаю тебя сыном пред людом и годи, да ярлом вслед за тем нареку. Конунгом в землях моих Харальд будет – но кто позаботиться о ней лучше мужчины моего рода, здесь же рожденного? Доверяю сестру твою по отцу, Ассу, заботам твоим, пока муж ее нареченный в ворота не въедет. Ежели случиться со мной что – ты руку ее Харальду отдашь, да помогать ему будешь. Клянись!
- Клянусь Тором и Одином, отец мой! – немедленно заговорил Хакон, глядя на конунга обожающим взором. – Пусть Фрейр вовек не благословит род мой потомством, ежели слово, тебе данное, нарушить измыслю. Нет у тебя слуги, более преданного, чем сын, тебя любящий!
В то время годи пришел, и Хакон исполнил задуманное.

Приграничные земли. Конунг Гандальв.
с ДЛ

Проводил серый конунг гостя за дверь, да не стал пока гридней обратно звать. Сел, призадумался. Во время то ярл Асгейр, что уж под дверью дубовой беспокойством извелся. Кабы не слышал он голос властителя своего, когда Асмунд к людям своим прочь уходил – подумал бы про агдирца худое: мол, гостеприимством воспользовался да сделал что-то с хозяином. У слуг Харальда это в чести. Но конунг явно был жив и здоров, вот только ярлов верных да воев дружинных приглашать на порог не желал. Чем расстроил владыку змееныш? Думал так ярл, думал, сени шагами меряя да слуг хмурим видом пугая, да после рискнул вызвать гнев Гандальва, без зову войдя.
- Прости меня, конунг, за дерзость невиданную. Гость твой сердце мне растревожил, а теперь и ты молчишь, не зовешь. Что-то худое случилось? Ужели щенок тот Альвхеймов на деле над несчастьем каким потешиться приезжал? А речи его про союз – лай собачий?
- Нет, Асгейр, не брехал Асмунд, дело молвил. Вот только гонору у него поболе, чем у Харальда. Хоть и не думал я, что возможно такое. Еще один сопляк, властелином Норвегии себя возомнивший! Кабы был он поумнее – можно было б, и впрямь, честный союз заключить. Но петушок молодой в каждом слове на власть посягательство видит. Гуторил, что меня он себе родней да ровней считает, а глаза бешеные высокомерно блестели: «Я – выше!». При том что у меня отец и дед конунги были, а он роду конунжьему – десятая вода на киселе, - Гандальв махнул рукой, - и продолжил разговор уже более по-деловому:
- Ладно же, пусть один харальдов ярл с другими двумя повоюет – нам от того только польза. Конунг Агдирский – мальчишка, как про своеволие ярла услышит – змеем взовьется, да прибежит кусать хвост оттоптанный. Сказывали люди, как он по навету Харека Волка чуть прочь не погнал. Там и навета-то – тьфу! Говорил с конунгом в рунах, мол, непочтительно. Советы давал. Что и сказать: веский повод друзей отца себя старше втрое за такое смердам в обиду давать! Ненавистен мне Харек, каким он при Хальвдане был, но тогда он хоть ведал, что вирой за оскорбление брать. А Белый Бог словно бы подменил викинга: такие дела он прощает, за половину которых Асмунд-северянин агдирцев убил да от Харальда отвернулся. Хотя на деле – то Волку, а не сыну Альвхеймову следовало бы ко мне приезжать да на несправедливость властителя сетовать. Но не пойдет на то матерый волк никогда. Только волченок, у которого вера в неуязвимость не выбита до некого времени.
- Прав ты, властитель, - согласился Асгейр ярл. – Велика мудрость твоя. Пусть глотки грызут друг другу прислужники Харальдовы. Нам все одно кто из них победит, поскольку при любом исходе будет рать агдирская ослаблена. Голыми руками тогда все те земли возьмем, за который в том году воевали жестоко.
- О том и мои думы, пока же подождем, чем дело здесь завершиться, силушки поднакопим, а после решим, куда удар смертельный нанести.
Так Гандальв конунг молвил ярлу своему. А на следующий день стали воины собираться в путь обратный, к усадьбе конунжей. Разбиты были мятежники, истреблены нещадно. Всюду верных людей Гандальв поставил наделами управлять заместо бунтарей-перебежчиков, головы же казненных повелел на врата их же усадеб повесить до той поры, покуда не сгниют окончательно – на память долгую да другим в назиданье.
Вновь крепка была в Альвхеймаре власть конунга, никто более в уме здравом не решился бы посягнуть правление его.
А вскоре и Неккви в путь засобирался, пора было уже конунгу Мерскому в родные земли возвращаться. На пристани простился он с другом давним, обнял его крепко:
- Спасибо тебе, Гандальв, - произнес. – Порадовал ты старика на склоне лет уже, никак не думал я, что доведется мне вновь меч в руки взять, да головы непокорные рубить, а вон оно как вышло. Через месяц тебя в гости жду! Собирай людей знатных – славную свадьбу мы в Нидорасе справим всем врагам на зависть!

Восточный Агдир. Кюна Асса, Фредерик и Торлейв
Писали Мориан, Скальд и немножечко Тельтиар


Выдохся от долгой скачки старый жрец Фредрик, еле в седле уж держался, к шее лошадиной прильнув, да все дальше страх гнал от холмов - быть может там, позади погоня уже снаряжена, быть может прознал Сульки, кого благодарить надо за постель змеиную да хочет щедро жрецов отблагодарить за гостеприимство радушное. Оттого и неслись служители Тора и Одина, роздыху коням не давая. Раз один лишь остановились они, чтобы послание с голубем кюне Ассе отправить, да призвать ее к обороне усадьбы готовиться.
Однако неожиданностью для жрецов стало прибытие рати датской великой, да вид усадьбы укрепленной смутил их - не чаяли они, что к осаде уже готово сердце Агдира. Обрадован был Фредрик, Торлейв же улыбнулся в бороду свою густую, вид делая, что по иному и быть не могло, ведь сам же он посольство отправлял к Хардакнуту конунгу.
Вот спешились у ворот усадьбы жрецы почтенные, вошли в покои кюны старой и поклонились в пояс ей.
Молча взирала кюна на жрецов. Почитала она богов, но ушлых и коварных жрецов не любила. Однако что поделаешь - и с ними приходится иметь дело.
Тяжелым было молчание, как перстни блестящие на руках кюны. Холодно было лицо Ассы как металл мечей ее охраны.
- Как смеете вы, трусливые псы, мне на глаза показаться после поражения столь позорного? - негромко, отчетливо, сурово спросила старая правительница, взирая на Торлейва и Фредрика, - Как помыслили вы покинуть поле боя, когда боги еще не отвернулись от нас!
- Видать отвернулись, раз не смогли наши вои храбрые врагов удержать. День и ночь мы сражались с вражьим войском, и каждый наш хирдман положил троих рогаландских воинов. Но их было слишком много. Одно только утешает - до битвы их было в два раза больше чем теперь.
- А должно вообще не остаться! - гаркнула кюна Асса. А поскольку стара была кюна, да глас свой громовой уже утратила, то будто карканье ворона раздалось, будто смерть чья-то близко и веет объятьями Хель.
Замялся было служитель Тора, не нашел, что сказать на слова гневные, да только верховный жрец его выручил:
- Не только меня и Торлейва, мудрая кюна, - Фредрик седобородый ответствовал почтительно. - Всех нас битва новая ожидает. Сдержали храбрые агдирские воины нападение стервятников Рагаландских, насколько сил их хватило, чтобы подошли союзники наши. Ныне же при поддержке Горма датского и хускарлов его ответим Сульки достойно мы, да битвы поле выберем сами, покуда время у нас есть.
- То славно, я не спорю, и вовремя рать датская пришла нам на помощь. И нет в моем сердце сомнений, - это старая правительница проговорила особенно жестко, - Что покажете вы себя как преданные служители богов и мои подданные. Не потерплю я больше, чтобы о шкуре своей в стане нашем больше, чем о земле родной и о народе своем, который защищать вышли, пеклись. Запомните это, а сейчас - вон отсюда. Вам найдется дело..
И Асса отвернулась, погрузившись в раздумья, показав тем, что окончен разговор.
Склонился в поклоне старый служитель Одина, да так назад и попятился, а Торлейв, прежде чем уйти свое слово молвил:
- Потерял народ веру в богов, что же - в том вина и наша есть, готов я, сердце скрепя, ошибку свою признать, но в тебя, кюна великая, не утратили веры агдирцы! Помнят они как ты правила ими в те времена, когда еще Хальвдан молод был, да когда Харальд еще молоко с груди матери своей сосал. Коли будешь ты сама с места высокого за битвой наблюдать - ни один воин не дрогнет, не побежит под взглядом твоим суровым.
Старая Асса чуть повернула голову, печатью думы тяжелой отмеченную:
- Мудр ты, Торлейв, и верны слова твои. Не брошу я ни воинов, ни земли своей. И ты смотри, не бросай. А то ни мудрость, ни сила тебя не спасет, как не спасет и меня, коли проиграем мы.
Не ответил хитрый жрец. Поклонился в пояс правительнице властной и покинул покои ее.
- Повозку приготовьте кюне! - Приказ отдал Торлейв, едва из усадьбы вышел. Злость в сердце его гнездилась, да выхода требовала - была бы возможность у него, голыми руками бы конунга Рагаландского задушил за поражение горькое, ну да с помощью датчан быть может и удасться это.
Не терял даром времени Горм, уже в половине перехода дневного от дома конунжего армия его место для битвы готовила - кто ямы волчьи рыл, кто частокол устанавливал, а кто кострища жег для варева горячего, коим врагов потчевать заповедано.
К вечеру же известие хорошее пришло - спасся Тьодольв Каменная Башка из битвы жестокой, остатки рати агдирской с собою привел и к датчанам присоединился.

Халагаланд, Брюньольв и Бард
При помощи Тельтиара

Ярко светит солнце на небесах, светом своим одаряя щедро людей.
Радуются люди, теплом согретые, радуются, да перемен ждут благих.
Радуется и Брюньольв – сын возвращается, уж паруса видать его.
- Море нынче тихое, через час быть должны, – сказал Свейн, старый слуга Брюньольва. – Ты будешь ждать его здесь или пройдёшь пока в дом?
- Здесь! – коротко ответил Брюньольв, всматриваясь в горизонт.
Свейн кивнул и молчаливо застыл возле старого лендрманна.
Наконец корабль приблизился к берегу настолько, что можно было доплыть от берега до корабля совсем не устав. Тогда один из воинов вспрыгнул на борт, а после нырнул в воду и поплыл к земле.
Когда он приблизился к берегу, Брюньольв узнал в нём Барда.
-Здравствуй, сын! Что случилось с твоей рукой? Видел я, что берёг её ты, когда плыл сюда.
Юноша убрал волосы, прилипшие к лицу, и произнёс:
-Здравствуй, отец. По дороге домой мы с воинами остановились переночевать на острове. Ко мне подошли Харек с Хререком. Стали они речи вести свои хулительные. Против тебя, отец, меня настраивали. А когда поняли, что не верю я им, то напасть решили. Отряд их в лесу запрятался. К счастью, воины мои были неподалёку. Бои между ними завязался. А пока сражались они, Харек с Хререком на меня напали. Оборонился я от них, но бой неравным был, и ранили они меня в руку. К счастью, тут дружина моя подоспела, и бежали трусливо Харек с Хререком. Не успели схватить мы их, в чём перед тобою вину держим.
Брюньольв слегка нахмурился, потом черты его распрямились, и он улыбнулся сыну:
-Не печалься, Бард, об этих ублюдках. Здесь они тоже немало бед наделали, ну да ни о них речь. Рад я, что приехал ты, сын. Предчувствие меня хватило – неладное что-то затевае...
Тут глухо стукнулся о дно корабль, причаливший, наконец-то, к берегу. Этот звук и прервал речь лендрманна.
Окатило брызгами Брюньольва, сына его да Свейна.
Лендрманн встревожено посмотрел на небо – солнца уже почти не было видно за быстро наплывающими тучами. Поднимался ветер, и на море уже начали подниматься волны.
На корабле послышались властные окрики кормчего, шум стягиваемых парусов. Спрыгнувшие люди затаскивал корабль с помощью канатов на берег. Тут же подбежали крестьяне помогать им.
Некоторое время понаблюдав за этим, Брюньольв сказал:
-Давайте уйдём отсюда. Воины сами справятся, а мне, Бард, о многом нужно тебя расспросить.
Он повернулся и пошёл по направлению к дому. Бард и Свейн пошли вслед за ним.
-Свейн, - спросил юноша шёпотом. – что с отцом? Почему он так хмур? Что сделали здесь Харек и Хререк?
Свейн быстро посмотрел в сторону Брюньольва. Убедившись, что он не слышит, слуга ответил:
-Харек с Хререком отца твоего убить задумали. Убийцу подсылали. А отец твой, - ещё понизив голос, продолжил Свейн. – решил от них избавиться. Хотел он настроить братьев друг на друга, да разгадали те умысел его. И против тебя ополчились.
Юноша задумчиво произнёс:
-Теперь мне всё ясно. Вот почему они так хотели оклеветать отца моего.
Всё замолчали, тишина сопровождала их до самого крыльца.
Войдя в дом, тишина растворилась в звуках надвигающегося празднества. Готовился пир.

***
Во время пира подошёл бонд один к Брюньольву. Поклонился он и сказал, что весть есть у него для Брюньольва.
-Меня Тейтом все кличут. Знаете, у жены моей есть брат. У этого брата есть сын, Эйсмунд…
Пока бонд вдавался в подробности семейного древа, Брюньольв рассматривал его.
Низкого роста, коренастый, плотный человек с темными, не тронутыми сединой, несмотря на многие лета, волосами. Он полностью соответствовал своему имени. Его глаза светились добротой и весельем, а рот всегда улыбался.
-Так вот, а у невесты этого сына брат у Хакона служит, у соседа вашего. Он тут недавно весточку передал. Ярлы взбунтовались, да против Хакона пошли войною. Почти всех Хакон победил, но бежали два ярла, Хрут и Раги.
Брюньольв задумался.
-Важную весть ты сказал мне, Тейт, очень важную.
Тут он отцепил свой кошель с серебром от пояса и протянул его бонду.
- За это и награда тебе полагается. Возьми кошель, пригодиться.
Тейт замахал руками:
-Зачем, эти вести того не стоят!!!
Брюньольв улыбнулся. Верные у него бонды, оказывается, да ещё и бескорыстные.
-Слышал, дочь у тебя есть, на выданье. Вот на приданое ей и возьми. Скажешь, я подарок сделал. Бери, бери…
Тейт взял кошель, поклонился глубоко и сказал:
-Передам ей обязательно. Благодарствую.
Ещё раз неловко поклонившись, он развернулся и ушёл.
К Брюньольву подошёл Бард.
-Почему ты так обрадовался этой вести, отец?
Брюньольв усмехнулся.
-Я думаю, все же рано мне уходить. Не смышляешь ты пока, как хозяйство вести. Многие преимущества даёт нам это. Торгуем мы с Хаконом, так ведь? А ведь война, сынок, дело для экономики очень полезное. Естественно, коли не ты воюешь. И поэтому мы, Бард, цены можем раза в два, а то и в три поднять! Причем не только при торговле с Хаконом, но и с эстами и финнами тоже.
Бард задумался.
-Знаешь, а мне и в правду не очень это всё понятно. Да и не по душе мне это…
-Понимаю, сын. Но когда-нибудь тебе придётся взять на себя всё это. И так же хитрить, выискивать выгоду…
Скальд грустно кивнул и отошёл от отца.
Продолжался пир.
***
Сквозь тяжелые тучи уныло пробивались лучи рассветного солнца.
Мрачный проснулся Брюньольв, нехорошие предчувствия мучили его.
И в правду, не задался день с самого утра. С другом, старым Свейном, поссорился, на корабль торговый напал кто-то в море, да и вести доходят неприятные.
Сидел Брюньольв в гриднице в мрачной задумчивости.
Дверь в гридницу распахнулась, и в проёме возник Свейн.
С надеждой Брюньольв посмотрел на старого слугу, надеялся он, что тот мириться пришёл. Однако Свейн лишь сухо произнес:
-Приехал посланец с Транделага.
-Пусть войдёт! – раздражённо сказал Брюньольв. Обидно было ему, что не хочет Свейн мириться.
В залу вошёл посланец, белокурый статный юноша с горящими глазами.
-Здраствуй, почтенный Брюньольв. Прислали меня к тебе ярлы Хрут и Раги. Помощь им требуется. Восстали ярлы против Хакона, веру отцов попирающего. Коль поможешь ты Хруту и Раги, вознаградят они тебя щедро, землёю наградят и златом.
Хотя смиренную речь вел посланец, но глаза его дерзко сверкали. Брюньольв кивнул в такт своим мыслям и произнёс:
-Не решаются такие дела так просто. Обдумать надобно мне. Будешь ли ты здесь ждать али к ярлам поедешь?
Усмехнулся юноша, отвечал Брюньольву:
-Я буду ждать ответа здесь. Не медли с решением, Брюньольв.
После чего посланец круто повернулся и вышел.
Брюньольв неодобрительно покачал головой.
-Ох, и дерзка молодежь нынешняя! Свейн! Отведи клеть свободную этому юноше!
Старик молчаливо поклонился и вышел вслед за посланцем.
***
В гридницу тихо вошёл Бард.
-Ты звал меня, отец?
Лендрманн покивал согласно.
-Да. Решил я поучить тебя, как хозяйство вести. Приходил ко мне сейчас посланник Хрута и Раги, мятежных ярлов. Помощи они просили. Как бы ты ответил им, Бард?
Юноша задумался. Через несколько минут он ответил:
-Ни за что не согласился бы я. Опасно нет говорить им, но да ещё опаснее. Ответив нет, я наживу врага опасного, хотя и не слишком могущественного, ответив да, я обрету врага и опасного и могущественного.
Брюньольв хмыкнул:
-А теперь подумай, как сделать так, чтобы ни одного врага не обрести. Молчишь? Надо всего лишь сказать посланнику, что ты подумаешь. Время нужно протянуть, сын. Такие войны выдуться быстро, ещё несколько дней и не станет мятежных ярлов. Хакон не очень могуществен, но Харальд наверняка придёт ему на помощь.
-А если и Харальд не справиться? – недоверчиво спросил Бард.
-Нет, сынок. Эта битва для Харальда ничто. Справиться он быстро.
Скальд отрицательно покачал головой.
-Знаешь, отец, вряд ли смогу я пойти по твоим стопам. Претят мне все эти интриги! Да взять хоть случай с Хареком и Хререком! Не очень-то ты честно поступил…
Брюньольв хитро посмотрел на сына.
-Зато избавились мы от Харека с Хререком на несколько лет. А потом уж до конца разберёмся. Но позже, ибо сейчас сердце у меня не на месте из-за войн этих всех. Хотя, что там войны! Войны всегда были и будут. С чего же это тогда…
Потом Брюньольв вдруг вскинул голову и сказал:
-Знаешь что, сынок. Позови-ка сюда Свейна. Помирюсь я с ним, наверное. А то на душе как-то нехорошо…

Раумарики. Асмунд и Дунгаль

- Альвхеймарцев привел, врагов старых!
- Еще ярл называется, а сам с Гандальвом дружбу завел!
- Того и гляди снова ярмо на шею наденут!
- Не наденут, Асмунд - правитель славный! Урезонит, если баловать начнут!
- А коли не урезонит?
- А для чего их, думаешь, в отдельной усадьбе поселили? Чтобы спалить проще было, коли что не так пойдет...
Шептались люди, недоумевали, почему их ярл новый с собой привел целую дружину альвхеймарскую. Да только пока успокаивали людей староста да жрецы, убеждали, что не против тех, кто Асмунду присягнул пришли воевать старые враги, а наоборот - помочь в битве с христианами. Недоверчиво к речам этим относились жители селения, стороной обходили усадьбу, где воины Гандальва разместились. Те тоже без надобности покоев, им отряженных, не покидали, после того особенно, как двоим в деревне мужики носы расквасили, да едва до кровопролития не дошло - едва успел Дунгаль Краснобай разнять их.
- Выступать надобно, ярл, - Дунгаль молвил, в путь провожая правителя. - Нельзя больше тянуть! Передерутся еще - так кому это надобно?
- Рано еще, - головой покачал Асмунд. - Надобно мне теперь отцовы владения подчинить, да с женой его молодой потолковать...
- Ласков с ней будь, - прошептал Краснобай, к ярлу приближаясь. - Ей по наследному праву Хейдмерк принадлежит. Что случится с ней - так могут взбунтоваться люди.
- Без тебя мне то ведомо, - огрызнулся молодой воин, на коня запрыгивая. - Жди гонца, Дунгаль, совместно выступим мы с Вестфольда, Раумарики и Хейдмерка!
А после наклонился к херсиру, голос понизив:
- Единым ударом Эйнара раздавим и Сарасберг возьмем. Отправлю я Рагхильду кюну Гандальву в подарок, да сам тогда конунгом назовусь!
- Великий то праздник будет!
Не стал сомнений своих говорить сейчас Дунгаль по поводу союзника нового, да планов великих Асмунда - зачем сомнение сеять в сердце горячем. Покуда уверен юный ярл в правоте своей, сумеет он больше сделать, чем если над каждым шагом следующим в раздумия погружаясь на недели.

Магни же наблюдать продолжал издали за тем, что делает Краснобай, дабы в срок положенный обо всем ярлу доложить, и однажды узрел он, как вывел из своей усадьбы девицу, коей капюшон на голову наброшен был, да к альвхеймарцам отвел ее, где и оставил. Смутно казалось воину молодому, что раньше уже видел он ее, в тот день когда Хрерик сына ярла Гилли зарубил. Но теперь и у берсерка не спросить было про то - погиб могучий Хрерик, а сам Магни не видал вблизи лица девы, не мог ничего наверняка сказать, но решил и дальше за усадьбой следить.

Транделаг. Грютинг и Хакон.
Совместно DL & avarach. При поддержке Тельтиара.

Словно вода вешняя с сопок спускавшаяся, текла дружина оркдальская обратно в земли Транделага, словно решили они вновь попытать счастья ратного в землях соседа. Чудна вязь кружев норн руками спалетаемая: теперь не врагом лютым, но союзником славным владыке хладирскому стать должны они были. Только воям простым не судить дела их владетеля, до тех пор пока он заботу о них проявляет, славу и добычу стяжать позволяет, верны они водителю своему. Только новый хевдинг Асгейр с ярлом новоявленным Грютингом рядом ехавший одвуконь, терзался сомнениями:
– Зачем же мы живота своего не жалея на дружины Харальда бросались? Сдавши земли наши ему, не предали ли мы память наших отцов, что заветом нам землю беречь наказывали? Нет ли бесчестья нам в том поражении? Ответь мне на то. – вопрошал Асгейр Грютинга.
– Не покрыл бы славой себя ты в бою том, разговаривать даже не стал бы с тобою, - отвечал ему ярл. – Видом своим и делами ты хирдманов наших вгоняешь в сомнения, а не должно так поступать тому на кого люди смотрят, на кого ровняться должны. В том бою бесчестья нам не было, ибо не одолел нас Харальд, а сами мы под руку его перешли, и была в том наша воля, запомни хорошо это. А выбор нам дал сей, твой прорыв за спиной у врага тогдашнего. И пред предками я предстану с головой высоко поднятой, потому как не дал разорить до конца ими завещанное, да сберег живущих в одале нашем. Разговор о том закрыт, и не подымай его боле. По сторонам лучше поглядывай. Уходили с земель сих мы как враги, на хозяина земель здешних напав и союзникам нашим в бою не помогли. Вот о чем тебе думать надобно - как бы беды нам в том не было.
Согласно кивнул головой на слова Грютинговы молодой хевдинг, да к людям своим вперед посакал, коня погоняя резвого. Но через пару часов, когда в середину большой котловины входила дружина, гонец прибежал к Грютингу.
– Хевдинг Асгейр весть тебе шлет, что замечены люди оружные. В силах тяжких на встречу нам следуют.
– Ну вот и хозяева встретились нам, недолго же ждать их пришлось, – усмехнулся ярл оркдаля. – Слушай меня все! Перед нами союзник наш будущий! Только пока о том он может не ведать, захотеть он может попытать мечей наших крепость да рук силу их держащих. Потому в боевой порядок немедля всем строиться!
И добавил Грютинг под нос себе еле слышно:
– Слишком медленно ходят агдирцы по перевалам нашим, оторвались мы от сил основных необдуманно. Только с ними рядом плестись, значит лишить себя отдыха лишнего, пока нагоняют они отряд наш. Ну вот теперь и расплата пришла за шаг спорый наш. Хотя может все еще образуется, и словами нам на поле брани, вместо звона мечей погреметь получится.
В земле, разоренной войной, немирие – дело привычное. Там, где волки травят оленя, всегда появляется воронье. Знал конунг Хакон, что не все люди его верны да преданы. Сейчас, после успехов властителя Оркдаля, даже те, кто ранее в рот Хакону смотрел, стали о своей выгоде думать. А потому решил конунг преследовать Грютинга и дать ему бой за землю транделагскую. А там – как решат владыки судьбы. По этой причине и сталось так, что сам старец ныне вел в бой верное войско. Услышал он от дозорных, что впереди люди оружные – да брови нахмурил. Доносили Хакону, что Грютинг домой заспешил. Выходит, ложь молвили? Нет! Глаза конунга были хуже, чем в молодости, но знамя властителя Оркдальского рассмотрели издалека. Хоть и хитер был соседушка, а не отдал бы стяг родовой в руки чужие. Не стоит того обман кратковременный, чтоб честь свою перед воями в грязь уронить. Вскинул конунг руку, движение воев своих тормозя. Да замер, присматриваясь. Воители грютинговы стояли, готовые к схватке, но нападать не спешили. Очередная ловушка? Хакон повел взором, исследуя местность. Он неплохо знал эти места – чай, Хладир еще недалече. Не то, чтобы земля тут была ровной, как стол, но особо глубоких оврагов вокруг не водилось. Да и здешние холмы не отличались большой высотой – так, возвышенья, не более. За таким пригорком воев не спрячешь.
- Велишь нам сражаться, о, конунг? – это, конечно же, Бьорн. Не понимает медлительности. Ужель думает, что владыка его испугался?
- Погодь немного, ярл смелый, - отозвался на то старый Хакон. – Странно стоят воины вражеские. Думается мне, Грютинг опять что-то измыслил.
- И впрямь – что это орклдальцы в бой не бегут? – удивилися гридни, расслышавшие слова своего конунга.
- Опять гуторить собрались? – предположил воин справа от Хакона.
- Да куда уж гуторить, когда клинки да стрелы песню запели, - возразил ему ветеран слева. Конунг не мешал воям высказываться, думая меж тем свою думу.
- Узнай, Бьорн, что им надо. Негоже вперед словно вепрь бежать, пред собою дороги не видя. Прежде боя – узнаю я Грютингов замысел, - решил он наконец.
Ярла долго просить не пришлось.
Грютинг был в первых рядах дружины своей лишь только строй она разворачивать стала навстречу воям Транделага, рядом с ним, как и брат его старший, стоял Асгейр.
– Ярл, – запнулся молодой хевдинг, не привычно было еще называть так бывшего конунга, – они посланника вперед выслали, только стяга белого нет при нем. Что делать будем?
– Езжай на встречу ему, скажи Грютинг Оркдальский желает говорить с Хаконом Транделагским, лично. Да смотри, не сболтни что не конунг я боле. Скажи еще, что коль не хочет он сечи бессмысленной, пусть слова мои выслушает сперва – мечам погулять вволю всегда дать успеем. Не нужна нам сеча сейчас с транделагским владыкой.
Кивнул головой Асгейр на слова ярла своего:
– Понял тебя ярл, сполню как должно все.
Коня своего пришпорил и на встречу другому переговорщику поскакал.
– Все ли справит как нужно он? Молод еще, – засомневался в Асгейре телохранитель Грютингов, как всегда за спиной его рядом стоявший.
– Не должен испортить дело – род их гнилью корня своего никогда не был отмечен. А учиться надо ему, много ярлов моих прежних полегло в эту весну. Замену полегшим искать нам надобно.
Поравнялся тем временем Асгейр с посланцем из рядов транделагских воителей вышедшим, да слова ему Грютингом веленные передал:
– Приветствую тебя могучий воитель. Не врагами вошли в ваши земли мы ныне, не чинить разор в ваши земли явились. Господин мой Грютинг Оркдальский ищет разговора с вашим владыкой Хаконом Транделагским, чтоб о том речи держать.
Нахмурился Бьорн, да взгляд настороженный за спину Аейрову кинул. Доказал Грютинг коварство свое, и не раз. Ныне же, думал про себя ярл, решил он Хакона обманом новым со свету сжить да владыкой транделагским пред всеми наречься. Хорош был бы замысел! Будь самого ярла в том воля – велел бы воям бежать на захватчиков с хладным железом да без речей долгих. Змея языком ядовитым коварна, не след речи ее долго слушать. Но Хакон решил по-иному, а Бьорн верил конунгу, как отцу родному. Вот и теперь, хоть и тяжко на сердце у него было, ответил Асгейру, как подобает:
- На взгляд мой, речи гуторить, с войной в землю чужие явившись – не богоугодное дело. Но решать конунгу. Пойдем, повторишь ему те же слова.
Хакон выслушал речи посланца, да потер подбородок. После пожара он сбрил бороду, оставив только усы, и теперь чувствовал себя несколько странно:
- Дивят меня речи Uютинговы, - неторопливо ответил конунг Асгейру. – Но никто из мужей норвежских не скажет, что Хакон из Транделага – трус, и что он от слов боевым щитом заслоняеться. Не боюсь я конунга твоего, ни в деле ратном, ни в поединке словесном. И никогда не пугался. Передай ему – я согласен на разговор.
- Точно,юнец безусый, – зубами проскрежитал Исхер, когда увидел как Асгейр с посланником Хакона уходил. – Он же тоже стяга белого не выкинул, порешат его если вороги, не будет им в том бесчестья даже.
– Погоди ворожить худое, еще накликаешь, – бросил зло в его сторону Грютинг. – Хакон старый лис, горазд он на хитрости, но честь свою блюдет, посланника не разу еще не обидел.
Тяжелы минуты ожидания, словно время бег свой умерило по слову богов, но всему свой конец отмерян, вот и Асгейр от рядов транделагсой дружины отделившись, поскакал рысью резвой к своим. Облегченно выдохнул Грютинг своего слугу в целости увидавши, не стал Хакон почем зря железо марать о посланника, решил выждать, да вызнать о замыслах врага своего, пусть и вшего, но пока о том не ведает соседушка. Замиренье еще предстоит только им.
– С чем приехал? Какие вести принес ты?
– Согласился противник наш с тобой разговаривать, но скажу я тебе, тяжел разговор предстоит вам. Волками лютыми на меня глядели люди Хакона, да и сам он не жаловал милостью, – ответил своему господину хевдинг.
– Отродясь не искал я легких путей, – хмыкнул на слова хевдинга ярл. – Исхер, собирайся, со мной на переговоры ты выедешь, вдвоем поедем.
Тронул поводья оркдальский владетель и шагом коня своего направил во поле, посреди двух ратей остановился он с Исхером и стал ожидать прибытия Хакона.
Хакон не уронил чести, заставляя ждать молодого противника. Почти одновременно подъехали. Старый конунг уверенно держался в седле, был ликом непроницаем да на Грютинга смотрел без приязни. В двух шагах позади ехал верный Бьорн. Не осмеливался он со властителем поравняться, но смотрелся встревоженным и длань крепкую далеко от меча не убирал. Не было веры Грютингу в землях Транделага.
- Снова вижу тебя, сосед, на своей земле. Что же – приветствую. Хоть и не могу молвить слов радости, - начал речь Хакон по праву старшего летами и праву хозяина.
- Позволь и тебя поприветствовать. –ответил Грютинг ему. – Сказал тебе посланник мой, что не с войной я ныне к тебе пришел, в знак того меч свой отрину я.
О словами сими, вынул Грютинг клинок из ножен, да Исхеру, что так же позади своего господина держался, кинул. Тот поймал его с возгласом возмущенным – где же видано, чтоб пред лицом врага с оружием своим расставались, да слова свои при себе оставил.
– Весть тебе я несу, что отступился я от притязаний на руку дочери твоей Ассы, уступил я право это Харальду. Союзником ныне его стал я, и в помощь тебе и ему дружину привел. Вслед за мной идут вои Харальда, коли ты подождешь, не позднее вечера сюда они явятся.
Странны мне слова твои, Грютинг. И оскорбить недоверием боязно – все же, род твой не лжой, а подвигом славен. И верить сложно. Как рассудить? Не Один я, далеко мне до асов премудрости, но ныне так тебе молвлю: коль Харальд немного отстал от тебя – подождем мы его время недолгое, броней не снимая. Ежели правда то – устыжусь недоверия своего. Ежели нет – пусть асы рассудят.
– Верно сказал ты, нет в роду моем обычая чтобы ложью сраженья выигрывать, но понятно мне твое недоверие– утер лоб свой Грютинг ладонью мозолистой. – Только способ есть проверить слово мое, подождем мы при людях своих до вечера.
Порешив на том разъехались Хакон с Грютингом, возвратились к людям своим, ждать людей Харальда появления.
Ненамного от оркдальских войск люди Харальда отставали, однако, когда поравнялись они с грютинговой ратью, то увидал конунг, как стоит напротив дружина транделагская, не ко встрече теплой - к битве готовая.
Повелел он тогда знамя повыше поднять, да с отрядом небольшим встречь им направился.

Транделаг. Грютинг и Харальд.
Совместно Тельтиар & Аvarach.


Нелегко людям в доспехе полном и при оружии к бою сготовленным целый день в строю выстоять, только крепость людская и камень превзойти может, коли дух силен. Так и вои Грютинговы пред полками Транделагскими словно две сестры скалы упершись в землю изготовились к противостоянию. Хоть и договорились меж собой водители их, да только не стоит защиту пред врагом ослаблять.
– Долго ль стоять еще нам?! Хакон терпение теряет уж, а Харальда нет все.
Вопрошал владыку своего Асгейр хевдинг.
– Не более вчерашнего мы прошли, а агдирцы всегда нас к вечеру нагоняли, и сегодня должны. Проклятье на их головы, плетутся словно коровы беременные. Им бы не по ущельям нашим хаживать, а дома на полянах хороводы водить с таким поспешанием, – откликнулся Грютинг.
– Постойте, что там за движение в рядах наших задних? Что-то вои наши там разворачиваться стали, – как всегда остры были глаза Исхера.
– Проверь что там. Харальд наконец объявился или может соседушка наш ждать устав обойти со спины решил нас, – приказал Грютинг телохранителю своему.
Развернулся тот, да споро бросился выполнять веление своего господина, да на полпути понял в чем дело – стяги с головой волчей на стягах алых увидав, а потом и всадников группу, что под ними спешила. Только мал отряд этот был, не чета дружинам агдирским.
– Что за шутки Локки?! – под нос себе пробормотал хельд. – Не ужель это все агдирцы, что за нами шли? Куда ж остальные сгинули? Сказать о том надо Грютингу.
И обратно дружинник с вестями кинулся. Молча выслушал Грютинг вести об отряде за спиной появившемся, да с собой захватив телохранителей дюжину сам отправился на встречу союзникам. Вовремя выйти успел ярл Оркдаля на встречу гостям своим, увидал он средь них Харальда подьезжавшего к оркдальской дружине. С коня сошел Грютинг и поклоном легким агдирцев приветствовал.
– Славен будь конунг Харальд. Как всегда ты прибыл вовремя. Только где потерял ты дружины свои, что в силах малых таких нас догнал?
Кивком легким приветствовал ярла своего нового Харальд:
- Дружины мои ко времени подойдут, о том не бойся, мой верный Грютинг, - так отвечал сын Хальвдана. - Лучше скажи, почему двумя лагерями встали твои и Хакона дружины, да оружие вострят? Али не сказал ты еще Хладирскому конунгу, под чьими стягами пришел на сей раз в земли его?
Подошел ближе к Харальду Грютинг и ответ держал перед ним прямо в глаза смотря:
– Говорил я с властителем земель Транделага. Потому лишь и стоим против друг друга мы, а не бьемся в схватке смертельной. Сроку до солнца заката дал мне Хакон, чтоб слова подтвердить мои, что с тобою я ныне. Никогда род мой лжой славен не был, потому только отсрочку мне дал он.
- Недоверчив стал медведь Транделагский, да в том не его вина, а ярлов мятежных, - Гутхорм ярл молвил. - Надобно нам, Харальд, к нему не медля отправляться.
- В том ты прав, дядя, - согласился конунг и вновь к Грютингу поворотился. - Немного со мной людей ныне, ярл - собери дружину в три дюжины воинов отборных, со мною они отправятся, и сам ты по левую руку от меня поедешь.
Обернулся Грютинг к хельду Исхеру своему , словно тень за ним ступавшему:
–Исхер, все слышал? Собери людей из моих телохранителей избранных, да живее. Чтоб к прибытию нашему готово все было.
Бросился тот со всех ног приказ исполнять, а ярл Оркдаля, за уздцы подхватив коня Харальда молвил:
– Провожу я вас сам сквозь дружины ряды.
И повел за собой прибывших.
– Эй, кто там есть! Принесите воды студеной, гостям горло с дороги смочить надобно! – прикрикнул он гридням рядом стоявшим.
Выпрямился конунг гордо, да на оркдальское войско, к новой сече готовое взирал с улыбкой - хороши воины, славная дружина под его началом теперь, не зря, значит, повиновение Грютинга принял. Рядом Гутхорм ехал в молчании, точно повсюду измену видел, столь недоверчив взгляд его был, а позади телохранители, да со стягами люди находились.
Когда поднесли конунгу воды, отпил он первым, затем дяде передал.
Вновь метнулся гридень суетливый, принимая ковш от воды пустой из рук господинов высоких, и растворился средь воев так же незаметно как и появился ране.
Но вот ряды последние расступились, властителя пропуская - впереди же войска транделагские находились со знаменами поднятыми - Медведем, Перчаткой Латной и Мечом, острием вниз указывающим.
Взошел на коня своего Грютинг, по левую руку становясь Харальда, да подал сигнал людям своим. Взревели рога походные приход конунга чествуя, вызывая для слов не для брани Транделага властителя. Чинной поступью кони следовали, ноги свои мягко на землю сырую ставя. Высоко развевались стяги над отряда головами поднятые, видеть свободно их должно Хакону.

Вестфольд. Старый Торвард

Прибыл гонец в Гокстад к вечеру ближе. Лишь с коня соскочил, повелел ярла Асмунда ему позвать. Однако на зов его лишь Торвард херсир вышел, в дом пригласил, да после спросил с делом каким тот пожаловал.
- Послан я самой Ассой кюной, - гонец отвечал. – Не просит владычица, требует, чтобы Асмунд ярл с дружиной большой в Агдир выступал на подмогу ей да на битву с Сульки Рагаландским.
- Славно баешь, да только нет ярла нашего, в Раумарики нынче он, - старый херсир отвечал.
- Тогда ты, Торвард, собирай людей и к Гренланду веди!
- А ты не спеши, молодец, - осадил его седовласый воин. – Людей у меня довольно, как ты видишь, а с каждым днем все больше под стяг бондов и хирдманов приходит. Собираю я рать славную – как достаточно воинов станет, так и пойду, пособлю кюне старой.
- Но к тому времени Сульки захватит…
- Как захватит, так и отобьем, - улыбнулся Торвард, точно ребенку неразумному он сейчас втолковывал почему трава зеленая, а не с посланцем кюны грозной говорил. – Коли войско в единый кулак соберем. А распылим дружину – всяко сомнет нас ворог. Не для того меня здесь поставил ярл, чтобы я его людей по приказы старухи на смерть посылал.
- Ответишь ты за дерзость свою! – Вскочил гонец, к мечу потянулся, да тут же и гриди в доме бывшие рукояти стиснули в ладонях широких.
- Отвечать мне перед ярлом лишь и конунгом моим. А покуда глупости какой ты не сделал, добрый человек – милости прошу тебя во двор – хоть сейчас можешь к Асмунду отправляться, или к кюне своей.
Едва покинул гонец рассерженный усадьбу, как пришли к Торварду Вестар и Ингмунд жрец, такую речь повели:
- Зачем ты помощь обещал Ассе? Не для тех дел рать собираем! – Вестар молодой спросил.
- Для чего мы войска собираем – то лишь нам ведомо, - спокойно старик отвечал. – А коли действительно так умна Асса, как говорят о ней, то сама поймет, что не следует ей помощи от нас ожидать.
- К Сарасбергу уже идти надо! Три недели прошло, как Асмунд уплыл – момент упустим, укрепится Эйнар в Вингульмерке!
- В свое время выступим, - осадил его Торвард. – Ты жрец принеси Одину жертву богатую – должны знать мы, что ожидает нас в походе грядущем.

Зарезал коня на камне жертвенном Ингмунд, кровь в чашу собрал, испить из нее дал Торварду и Вестару, да и сам не побрезговал. А после велел знака ждать. Вскоре уже слетелись вороны на конское мясо, стали клевать. Улыбка на лице жреца появилась:
- Большую битву нам Отец Ратей сулит, да победу великую над противником. Довольно медлить уже – через три дня выступаем.

Раумарики. Владения Асмунда Кровавого. Эльдис.

Не зла была Эльдис по натуре своей, сердце женское – мягкое, о любом порадеть готово, любому слово сочувствия молвить да жалость явить. Но все ж, плача в подушку, она поминала покойного сына Гили Шесть пальцев словами недобрыми. И себя он не сберег, и ее на позор обрек. Дивно норны с свои нити! Не думала дева, что ее кто-то будет страшить пуще Асгейра Альвхеймарского. А вот глянула мельком на нового ярла вестфольдского – сердце мигом в пятки ушло и там тревожно забилось. Ох, стыдно сказать, но благословила она в тот миг уродство позорное: лишь родом ценна она ныне, а ликом хозяину этих земель боле не приглянется. Мучитель ее, ярл Гандальва Серого, хоть в обычное время человеком казался, да и неприязнь его к люду агдирскому легко пояснялась. Этот же ярл, не человеком – волком смотрел. Даром, что вроде как свой, под рукой Харальда правящий! Сразу в нем Эльдис гнилое нутро увидала – да дело дальнейшее то лишь подтвердило. Но Асмунд был далеко, а муж, прозванный Краснобаем – поблизости. Она была женщиной из рода херсира, славного мудростью, и понимала, кого из мужей ей должно проклясть за полон среди родных агдирцев. Вот этого, злоязыкого. Асмунд рассудку лишился, ужас молвить: говорят, на отца руку поднял. А Краснобай знай, подначивает. До какой степени дойдет хитрость изменщиков, Эльдис поняла лишь в то утро, когда рядом с усадьбою снова заржали пришлые кони, да взметнулось знамя альвхеймарское. Как стояла дева подле окна – так и на пол упала, стяг тот увидев. Такой страх испытала – не молвить, не рунами написать. В груди все будто в ледяной ком смерзлось, ноги тело держать отказались. Все виделось ей, как в горячечном бреду: вот входят в дверь Асгейр да Гандальв, над полонянкой потешиться, а Асмунд смотрит на то – и смеется. Но – минуло. Когда ум в деве воспрянул, поняла она глупость страхов своих. Едва ли муж такой знатности, как Асгейр, под руку вестфольдсекого ярла придет. Велика честь для мальчишки!
Не ведала Эльдис, кто так дело решил, что оказалась она средь отряда альвхеймаркого. Дунгаль решил, что так от глаз любопытных убережется, а чувства девицы его заботили мало. Придется Эльдис с альвхеймарцами ныне пожить в соседних домах. Если что – масса воев кругом легче отобьет охоту выходить за дверь да творить всякие глупости.

Вингульмерк - Сарасберг.
С Тельтиаром.

Поутру стук в окно Торхалля, старшего в халльвардовой дружине, разбудил. С недовольством тот дверь открыл, за порог выглянул, и увидел Кьярваля, гонца, что ранее в отряде их тоже был. А потом с Хареком ушел.
- Ты зачем здесь? – угрюмо Торхалль спросил, бороду оглаживая.
Оглянулся Кьярваль по сторонам, ближе ступил и молвил:
- Уходить вам надо, покуда о вас не вспомнили. Хельд ваш и брат его в темницу попали, за покушение на Оттара Рваного.
Хоть и не до конца проснулся муж, но понял, как себя вести надо, чтобы лишнего не узнали те, кому не надо. Поднял брови он, шаг назад сделал, да на гонца глянул, как на сумасшедшего.
- Что ты говоришь такое? Какое покушение?
- Скажешь, не знал ты о том, что Вебьернссоны замышляют? – прищурился юноша.
- Ты уж расскажи давай, про что это такое я знать был должен, да почто Халльварда с Сигтрюггом в тюрьму упрятали ярлы ваши! – махнул рукой Торхалль, за собой гонца призывая в дом идти, где они с дружиной разместились. Там поднял он всех, кто спал еще, да стали они слушать рассказ Кьярваля о том, как в церкви отравили людей многих братья, яд в вино подлив, да как стрелял Сигтрюгг в херсира из лесу. Но к счастью, никто из воинов и виду не подал, что знали они о планах братьев да зачем те в Гиллисберг ехали.
После того, как ушел Кьярваль – а ведь ушел, убежденный, что не подозревала о готовящемся деянии дружина! – собрал Торхалль вокруг себя всех и стали они совет держать, что дальше им делать. Для безопасности своей следовало им ехать сейчас же обратно в Сарасберг да докладывать Асгауту о том, в какую беду братья попали. Но настаивали Фрейгейр, Вестейн, да и сам Торхалль на том, что надобно было хоть одному из них в темницу пройти да переговорить с братьями.

Собрали они все серебро, что было у них, да отдали Торхаллю как старшему, и отправился он туда, где узники томились. Не знал он, что Халльварда увез уже Харек Волк, да и откуда было? Огляделся он, нет ли поблизости кого, и убедившись в том, что помех ему нет сейчас, приблизился к стражникам.
- Можно ли в темницу пройти? – воитель осведомился.
Переглянулись хмуро стражники.
- А что за надобность тебе в том? И есть ли позволение Эйнара на то?
Вздохнул Торхалль притворно.
- Позволения, прямо скажем, не имею, - достал он из-за пазухи мешочек с серебром, - но если могут монеты звонкие заменить его…
- Подкупить нас решил? – возмутился один из стражей, но второй, по виду старше и опытнее, рукой махнул, останавливая речь товарища.
- А говоришь, нет позволения, - покачал головой второй стражник, руку протягивая. Отдал ему Торхалль деньги, на первого стража поглядывая искоса. – Проходи, коли дозволено Эйнаром.
Проскользнул внутрь воин, богов поблагодарив за то, что попался ему человек, серебру цену знающий. Быстро нашел он, где Сигтрюгга держали, к дверям припал, да тихо позвал Вебьернссона.
- Торхалль? – удивился отрок. – Что ты делаешь здесь, как прошел сюда?
- Неважно это, - нахмурился воин, - а то важно, что мне Асгауту говорить, когда приедем мы к нему, как рассказывать о том, что неприятности у вас большие. И где Халльвард-хельд, неужто его в другом месте держат?
Тут поведал ему Сигтрюгг о том, как допрашивали их с братом, что сказали они Эйнару про дядю своего, да как забрал Харек с собой старшего брата.
- Расскажи Асгауту все это, уж он придумает что делать. А если не забудет заслуги наши прежние, то вызволит обоих.
- Так и сделаю, - Торхалль пообещал, и пожелав парню, чтоб держался тот крепко, ушел в спешке, пока не надумал Эйнар вернуться или еще кто.

И часа не прошло, как взнуздала коней дружина и понеслись те по дорогам размытым во весь опор обратно в Сарасберг, тревожные вести неся. Не столь долга была обратная дорога, как дорога туда – многое зависело сейчас от того, как быстро донесут их кони до владений Харальда конунга.
Как прибыли они, спешились все, кроме Торхалля, в поселении остались, а он же далее поскакал, к усадьбе Асгаута-ярла, надеясь там застать его.
У крыльца слетел он со скакуна верного, взбежал на порог, да не спросясь, дверь распахнул, на слугу едва не наткнувшись.
- С ярлом Асгаутом говорить мне нужно, да срочно! – воскликнул Торхалль, даже не дожидаясь вопросов. – Привез я горькие известия о Халльварде да Сигтрюгге, с коими мы в Гиллисберг отправлялись!
Несмотря на время позднее, не стали слуги долго задерживать хирдмана, пропустили его к Асгауту, сам же ярл его вышел встречать в плаще, что поверх рубахи нижней накинут был - видать ко сну отходить собирался, да известия о братьях Вебьернсонах ему важнее показались.
- Говори, не томи, альвхеймарец, что за вести ты принес, - повелел он.


- В плену Сигтрюгг сейчас, у Эйнара ярла, а Халльварда-хельда Харек с собой увез, - выпалил Торхалль. - Были пойманы они за покушение.
- Какое еще покушение? Не говори загадками воин, все как есть рассказывай!
- Добре же, расскажу обо всем сейчас, - кивнул муж, дух переводя. - В чашу с кагором для причащение подлили яду они и много народу отравилось, погибло человек несколько. Оттару Рваному дурно сделалось от того яду, а когда на воздух вывели его, то Сигтрюгг стрелял в него из лесу - и убил бы непременно, если б в ладанку стрела не попала. Но поймали братьев, и одного посадили под замок, а второго увезли. Решили, правда, не судить их пока, потому как вину всю они на Ульвбьерна, дядю своего да соратника Гандальва возложили, сказали, будто младших братьев в заложниках на Хисинге он держит. Не знаем мы, что будет теперь...
Покачал головой Асгаут ярл, слова те слушая, да неростаропность братьев про себя браня и бога пришлого словом недобрым поминая:
- Как зовут тебя, воин? - Спросил.
- Торхалль имя мое,- отвечал тот.
- Послушай же, Торхалль, - Асгаут продолжил. - Воинов, что с тобой ты возглавишь, покуда Халльвард не вернется, а об том, что в Вингульмерке случилось - молчите, как если бы и не было вас там. Сам я дело это улажу и Вебьернсонов вызволю из плена позорного. Они - конунжие люди, не посмеют ни Эйнар, ни Харек силою их удерживать против воли властителя. Теперь иди...
Помолчал ярл, а после достал монет золотых пригоршню небольшую, да протянул Торхаллю:
- Коли поиздержались в чем, траты ваши это с лихвой окупит, да и за верность - награда достойная.
Удивился воин, но виду не подал, и молвил в ответ, золото принимая:
- Благодарю, Асгаут-ярл. Верь, ни слова не скажу ни единой душе, пусть мне боги в том будут свидетелями.
Попрощался Торхалль с ярлом да к своим возвратился, задумавшись крепко. Ежели все так, как хельд им рассказывал, то в покушении Асгаут напрямую был замешан. Но ведь виду он не подавал…а, впрочем, не след ему, простому воину, было в дела эти мешаться. Так и порешил он, к заслуженному сну отходя.

Всегда была кюна Рагхильда красавицей, особенно же красивы были ее длинные волосы. Раньше казалось, будто Фрея позолотила локоны девушки, и ниспадали они блестящими волнами на плечи ее.
Но теперь, когда уже умудренной женщиной была Вещая Дева, когда многое за спиной ее, хотя и многое перед взором, к локонам ее добавилось серебро. И теперь серебряные нити вливаются в ее косу, говоря о жизни, о мудрости, о знании кюны.
Рагхильда задумчиво разглядывала посеребренные пряди, заплетая косу, вспоминая о том, что было, и размышляя о том, что будет. Торопливые шаги, а затем голоса, отвлекли кюну от раздумий. Явился гонец, да не от кого-нибудь, а от кюны Ассы, что в Агдире заправляла. Просила Асса, чтобы послала ей невестка помощи военной для защиты земель агдирских от Сульки коварного. Описала в послании старая кюна, что происходит там и что планируют делать рати, которые уже есть у Ассы.
Чуть нахмурилась Рагхильда - не часто свекровь ее в подробности углубляется да в дела свои просвещает других. Видно, шибко ей нужна сейчас помощь и нежелательна ссора с ней, Рагхильдой.
Но что поделать - интересы у них разные, а земля родная одна. Задумалась Вещая Дева, вдова Хальвдана, чем же ей Ассе старой помочь. Да пришла ей тут в голову мысль, что подошли венды под командование Асгаута да стоят теперь без дела, задаром хлеб ее поедая и место занимая. Отчего не послать их на дело полезное, кюне Ассе на помощь?
Тут же позвала Рагхильда слугу да приказала позвать Асгаута сию же секунду, и сказала передать ему, что дело к нему есть важное.

На границе Вингульмерка и Ранрики.
С Тельтиаром

Засветло из Гиллисберга выступили воины Харека Волка, с песнями веселыми да прибаутками шли, точно не на войну - на пир развеселый собирались. Да и чего им горевать было - не на конунга спины гнуть отправлялись - себе землю стяжать! Одного лишь Халльварда в цепях скованного на повозке везли под надзором ирландцев двоих. Оттар же Рваный, больной, в Гиллисберге остался, здоровье поправлять.
Харек сам впереди воинства своего ехал, теми дорогами, что еще с юности ему знакомы были, когда он с Хальвданом конунгом земли эти у Гандальва отвоевывал. К вечеру только остановилась рать христианская, лагерь дружинники разбили, костры походные разожгли. Стали ужин в котлах варить, даже пленнику похлебки поднесли не скупясь да хлеба краюху дали.
Неловко - мешали цепи тяжелые, которые снимать не стали с него даже сейчас, - стал Халльвард прихлебывать ждкость горячую, по сторонам украдкой озираясь. И хотл бы он сбежать, да не мог никак - мало того, что стерегли, и стерегли зорко, так и бежать-то некуда было.
Закончилась похлебка; а хлеб христианский нетронутым Халльвард оставил, в сторону отложил.
Зашло солнце уже, скрылось за лесом, когда подошел к пленнику сам ярл Харек с охраной вооруженной, да факелом лицо ему осветил:
- Продолжим разговор наш, Халльвард сын Вебьерна, - Волк молвил. - Честно ответишь мне - отпущу тебя, лгать будешь, как Эйнару - пощады не жди, да не смотри, что крест на мне христианский - заповедовал Господь не только ближних любить, но и от злодеев их оборонять, то же что в церкви вы учинили и вовсе вам Геену Огненную предвещает.
- Я другим богам молюсь, и кары, если заслужил я ее, мне только от них ждать возможно, - Халльвард сквозь зубы ответил. - Но так тому и быть, продолжим беседу. Спрашивай.
И взглянул в глаза Хареку, без страха, но с ненавистью неприкрытой.
"Храбр парень, да не тем господам служит", - подумал Харек, тяжелым взглядом смотря на закованного, а после сел на чурбан, что слуги поднесли, прямо напротив Халльварда:
- Боги твои в Рагнарок все сгинули, и не защитят тебя, но говорил ты, что из похода морского возвращаясь к дяде на Хисинг остров заглянул. Что же это за поход был, куда да по делу какому?
Насторожился Халльвард - можно было на этот вопрос без утайки ответить, но все равно надлежало быть осторожнее. Все же нет с ним Сигтрюгга, который в случае неприятностей любых одним словом вытащить из них мог.
- На остров Мьон мы плыли, где конунг морской Торир Собака и пираты его золото свое хранили. Асгаут ярл за ним нас посылал, он подтвердить может правоту слов моих, коли не веришь.
- Слышал я о том, - внимательно смотрел в лицо юноше ярл, не дрогнет ли уголок рта, не прячеться ли улыбка коварная, не блестят ли глаза лукаво. - Оттар Рваный сказывал мне, как в бою сразил Торира Собаку, когда тот в погоню собирался за теми, кто золота его лишил. Спас значит херсир вас от погубы, а вы чем ему отплатить решили?
- Если б знали мы о том, что спас он жизни наши, может, и по-другому все обернулось, - безразлично хельд молодой отвечал. - Но нам никто о том не поведал. Впрочем, о судьбе братьев наших меньших речь шла - да и до сих пор идет, не след о долгах да благодарностях задумываться. Что же, Харек Волк, если бы злодей какой деве Гиллеад прекрасной твоей угрожал да велел тебе ради жизни ее друга твоего старого убить, что бы сделал ты? Кого бы выбрал?
- Не обо мне речь сейчас, - одернул его Харек, но казалось - на миг и сам задумался над вопросом каверзным. - дальше сказывай, как на Хисинг приплыли, да как встречали вас.
- Развернули корабль да и приплыли, - пожал плечами Халльвард, - решили, что неплохо будет родню повидать, коли уж близко там оказались. Как к берегу причалили, остались почти все воины на кораблях, а мы с братом да с надежными людьми из дружины на берег сошли, - быстрый взгляд на Харека. - Их имена я назвать могу, коли надобно будет. Что до встречи....холодно нас встретил дядя, сильно недоволен и зол был на то, что Харальду конунгу служим мы теперь, тогда как отец наш, да и сам дядя верными слугами Гандальва были. Но стол он накрыл нам иугощение скупое поставил, и за столом как раз и завел разговор о том, что братья наши малы еще, чтоб имением управлять, потому он за них главным здесь остается. А после и сказал. что не только имение в руках его, но и Трода и Торгейра жизни тоже...а остальное уже брат тебе сказывал, в темнице у Эйнара.
- Мало мне вериться в то, что станет лендрман почтенный убийством коварным руки себе марать, - покачал головой Харек. - Сдаеться мне - лжешь ты насчет дяди своего!
Схватил за подбородок мальчишку воин, к себе дернул.
- Кого покрываешь, отвечай?!
- Уже сказано все, - Халльвард бросил ему, вырваться пытаясь. - Себе и не стал он руки марать, верно ты говоришь, решил нами воспользоваться. Правду говорю я - или считаешь, жизнь брата мне не дорога?
- Не желаешь значит отвечать, когда по хорошему я спрашиваю, - видел Харек, как у Эйнара в темнице говорили братья, и что про дядю все младший сказывал, а старший кивал лишь. Но видать упорен был во лжи своей Халльвард. - Смотри, как бы худо тебе не стало от того, что не хочешь правду мне сказать. Эй, люди - воды студеной принесите в бочке.
Не понял сначала Халльвард, зачем вода ему нужна - уж не пить ли захотел Харек. Но после вспомнил, что при допросе и пытают часто, когда сразу истины не могут дознаться...Почувствовал юноша, что кровь отливает от лица его.
- Смотрю я - побледнел ты, а значит это - истину скрываешь под покровом лжи, - наблюдать за пленником продолжая, ярл заметил. - Последний раз добром прошу - ответь мне, кто повелел тебе Оттара погубить, да других людей в церкви? Или смуту хотел ты в Вингульмерк принести?
- Если и побледнел, лишь от угроз твоих, которые и невиновного заставят себя виноватым почувствовать, - попытался юноша себя в руки взять, самообладание вернуть. - Называл я уже имя Ульвбьерна, называю его еще раз. Прямой вины, ни моей ни брата, нет в тех событиях, что в Вингульмерке случились.
Замолчал Харек, перчатку надел кожанную, да к костру нагнулся. Крепок юноша - хороший хирдман из него вышел бы, коли делом злым не занялся он. Повернулся к нему вновь ярл, ладонь Халльварда сжал крепко и уголь горячий вложив в нее, заставил кулак сжать десницей своею.
- Пламя всю ложь дочиста спалит. Отвечай, кто приказ подлый дал тебе!
Жгучей боль была, сильной, какой прежде, наверное, и не довелось испытывать ему - но стерпел он, зубы сжал, только слезы на глазах выступили.
- Ульвбьерн то был..! - скрипя зубами он отвечал, а по щеке уж слеза катилась. "Нет, терпеть, до конца терпеть надобно", повторял он себе, о Сигтрюгге помня. И стало вдруг все равно, что уголь до мяса уж, верно, ладонь прожег. Большего не сделает Харек, уж убить - не убьет, а несколько минут потерпеть он сможет.
Разжал ладонь Волк, на ожег взглянул, уголь вынимая что кожу выжег едва не до кости в плоть въедаясь.
- Мудрые говорят, что не трогает пламя тех, кто правду говорит, да лжецов и клятвопреступников нещадно карает. Доподленно вижу я, цену словам твоим. Долго еще упираться ты будешь, Халльвард? Не Эйнар я - словам пустым нет во мне веры с той поры, как стали ярлы здешние козни супротив меня строить, да без вины во всех грехах тяжких обвинять. Их ты пособник? Признавайся.
Суров взгляд был ярлов, безжалостнее огня жег.
- Не знаком я ни с кем из ярлов этих, - украдкой глянул Халльвард на руку свою, пока Харек не видел, дыхание переводя. Ничего, до свадьбы заживет, лучше прежнего будет...если и сам он до свадьбы доживет. И снова на ярла поглядел, пусть видит, что не боится глаз его Вебьернссон. - А вот у дяди нашего как раз и стоило бы спросить, не он ли с ними в сговоре? Ту волю мы исполняли, что высказал он нам, а была то его воля или чужая - как нам судить?
Поднесли слуги бочку воды, взял руку раненую у Хальварда Харек, да опустил в воду холодную, приговаривая:
- Многих ты знаешь, к Асмунду ездил ты с какой целью? Да давно ли Асгауту служишь?
Легче стало - вода студеная как будто рану заживляла.
- Приказ конунжий Асмунду передавали мы, о том, чтоб не бесчинствовал в Вестфольде он да кровь невинную не проливал. А Асгауту мы с той самой битвы под Сарасбергом служив, в котоорой отец наш пал - а было то в середине зимы.
На сей раз видел Волк, что правду говорит юноша, научился уже по лица выражению различать когда лжет парень, а когда нет.
- Значит Асгаут тебе повелел Оттара убить, после того, как поссорились они? - Резко Харек спросил. - А солжешь мне опять - утоплю в бадье этой, так что не попадешь в Валгаллу свою даже если она и существует.
- Разве ссорился Асгаут с Оттаром ярлом? - вопросом на вопрос Халльвард ответил, удивленно на Харека глянув. - Разве же не друзья они старые да верные? Что же говоришь ты такое, ярл...
"Утопит, как пить дать утопит", промелькнула мысль в сознании юноши. "Точно как Рагхильда говорила - принять смерть нам от Волка Ночного...хорошо хоть Сигтрюгг в Гиллисберге остался, и ему опасности нет, и смерти моей не увидит". Именно сейчас почему-то и пропала у него уверенность в том, что не тронет его Харек.
Схватил Харек его за волосы да лицом в бочку окунул, продержав так несколько мгновений, а после достал вновь:
- Так значит не знал ты о ссоре Асгаута с Оттаром?
Только головой помотал Халльвард - не успел он воздуху в грудь набрать, потому не шли слова из горла его.
- Хорошенько подумай пока! - Вновь в воду опустил ярл парня, дольше там продержав, и вновь достал.
Закашлялся Халльвард, совсем трудно дышать стало, в легких боль была от того, что воздуха не хватало, да и глаза резала холодная вода.
- Правду я говорю, не знал ничего! Хочешь, и впрямь утопить меня можешь, только уж все я сказал тебе, что знаю!
- Лжешь ты, вижу я это, - в третий раз окунул парня Харек, да до той поры не доставал, покуда дергаться не перестал юноша, и потом лишь вынул его из бочки, да на землю бросил. Скорчился в кашле Халльвард, воду выплевывая, ярл же рядом на корточки опустился и произнес:
- Три дня тебе даю я, чтобы образумился ты. После вновь приду и тогда легко так не отделаешься уже.
Ничего не ответил хельд, только звоном тихим цепи на нем отозвались.
"Христианин...турсово отродье"
Вздохнул Харек Волк, к шатру своему возвращаясь. Тревожно ему на сердце было после разговора с пленником. Не верил он словам юнца, но и доказать ничего не мог, признание из уст его не вырвав. Тяжелее только на душе становилось, стоило лишь ему подумать, что могут у врагов его еще стойкие такие убийцы быть, которые вновь могут за Оттаром придти или даже за Эйнаром и супругой его.
Скорее бы конунг возвращался - тогда лишь дело это разрешиться, когда сам Харальд слово последнее скажет, не раньше.

Транделаг. Харальд, Хакон и Грютинг.
Совместно DL & Тельтиар & avarach


Увидил Хакон-конунг агдирское знамя - и разгладилась морщинка тревожная между бровями владыки. Вскочил конунг на верного скакуна - да поехал навстречу будущему родичу. Ярлы верные, и Бьорн первей всех, за ним поспешили.
- Рад я, Грютинг, что правду ты молвил про гостей долгожданных, - молвил он властителю Оркдальскому. И на Харальда взор обратил: - Знал я отца твоего, Харальд Хальвдансон. Много воды с тех пор утекло. Вижу я ныне пред собой славного мужа, а скоро, надеюсь, и сыном тебя величать доведеться. Труден ли путь твой в земли мои был?
- И ты славен будь, Хакон седовласый, - хотел было юный конунг молвить "седобородый", да вовремя спохватился, на лицо старца выбритое поглядев. - Вел я к тебе на подмогу людей через Гудбрандсдалир да Хейдмерк, врагам моим ранее принадлежавшие, через горы и долины Оркдальские, а уж трудна дорога сия или легка - о том пусть другие думают. Мне отрадно то уже, что свидились мы наконец с тобою и никакие козни вражьи тому помехой не стали.
- То славно бы пиром отметить, - ответил Хакон. - Но сам знаешь: неспокойно в Трандхейме, да и по всему Трандалагу смута головы подняла. Стар я уже, годы - они, знаешь ли, не только мудрость приносят, но и крепость у рук отнимают. Рад я буду отдать тебе свою дочь и наследницу, да знать, что конунг молодой да сильный земли мои праотеческие приголубит, - тут конунг посмотрел на Гутхорма: - Здравствуй и ты, воитель, славный доблестью, Гутхорм из рода Оленя! Знаю я: тверда рука племянника твоего, но плечо друга и родича никому лишним еще не было. Поедемте же во Хладир, по дороге беседу продолжим.
Правду молвить - на пользу властителю Транделага война эта пошла. Хоть и звал он себя стариком, но как гридень младой в седле держался, да и речь его ладно текла, была разумением зрелого мужа, но не шамканьем выжившего из ума старика. Ясно теперь было, как смог этот конунг земли свои удержать да так долго врагов всех отваживать.
- То честь для меня будет - дочь твою в жены взять, могучий Хакон, - степенно говорил Харальд, стараясь ничем волнения своего не выдать, ведь хоть и был он владетелем полновластным, но все же впервые речь с тестем будущим о женитьбе завел. - Но прежде, чем за стол свадебный мы сядем, хочу я, чтобы замирился ты с ярлом моим, Грютингом и обиды на него не таил более.
Удивился Хакон, взор изумленный с Грютинга на Харальда переводя. Не думал он, что юный агдирец был столь силен, чтобы с конунгом оркдальским не только почетный мир заключить, но и вовсе его вместе в землями под свою руку зазвать. Ох, не даром пророчили вещей Рагхильде рожденье великого победителя!
- Грютинга я с младых ногтей знаю, только что в люльке его не качал. Были у нас разногласия – спору нет. Ну, да на то мы и мужи, чтоб правоту свою секирой на сече доказывать. Не держу я на ярла твоего зла, Харальд-конунг. Хоть сейчас с ним из кубка одного выпью.
- Приятны мне слова твои, мудрый Хакон, да только разве может кубок хмельной мир скрепить лучше родства кровного? - Хитро улыбнулся конунг, да дядя его тоже в бороде ухмылку спрятал, взгляд стараясь ни на Хаконе, ни на Грютинге не останавливать.
- Неясны мне твои речи, - ответил Хакон, на родича будущего оглянувшись. До той поры ехал он чуть впереди, указывая дорогу, но сейчас поравнялся со всеми да взором пытливым Харальду в очи всмотрелся. Тяжел был взор старого Хакона, даже когда не желал он чужой дух ввести во смущение. Долго он правил – и повадки конунжьи прочно в нутро Хакона въелись. Даже, коль будет идти не оружнымй да только в рубахе, по манере видать – вождь.
Приковал словами своими внимание Харальд не только внимание Хакона, Грютинг от него чуть отставший взор свой направил на конунга, стараясь при этом и дядю его не упускать из виду. Что задумали они за спиной его? Смешать кровь двух соседей родством, нехитрое дело, да только нет у старого конунга дочерей боле, известно о было доподлинно Грютингу.
- В усадьбе оркдальской, - продолжал конунг молодой, на тестя будущего глядя, да манеру его и повадки властные запоминая и перенимая. - Захватили воины мои девицу-красу, в жилах чьих родная кровь Грютинга ярла течет. Хотел он породниться с тобой, славный Хакон - так неужели откажется отдать ее в жены тебе? Порадует тебя наследником дева оркдальская - станет он детям моим будущим побратимом.
Хотел сейчас глянуть в лицо Грютингу Харальд, хотел увидать, что отразилось на нем в мгновения эти, да не стал. После решил у дяди спросить о том.
- Не думал я жены брать, честно скажу, - ответствовал Хакон. - Хоть и доброе то дело, чтобы вороги бывшие немирие браком скрепляли. Что ярл-то твой про расклад такой молвит?
Встрепенулся Грютинг про родственницу свою, услыхав, никак дочь сестры его матери – Эйсван захватили агдирцы, да и то верно, в усадьбе оставлял деву он, когда в поход на Хакона идти собирался. Слушал внимательно ярл оркдальский слова конунга своего. Кровь смешать, чтоб союз укрепить дело доброе. Ведь не мало оркдальцы горя земле Хакона причинили, дева же вирой за всех их деяния станет, принесет прочность миру утерянному.
Потому и на слова Хакона ответил он с довольной улыбкой:
– Не затем я Эйсван берег, чтоб от глаз людских ее прятать, при себе удерживать. Богата она своей красой, и отдать мне ее лишь тому не жалко, кто стати лебяжей достойней будет ее. А медвель Хладира средь достойнейших будет, потому я с радостью в руки его передам сестру свою.
Выслушал ярла Харальд, так к нему и не поворотившись, да сказал после:
- Быть значит по сему, Хакон Гротгардсон, сразу две свадьбы веселых в один день мы справим, да таких, что на всей земле северной равных ни в былые времена, ни в грядущие не случится!
Смолчал Хакон, сделав вид, что с конем споткнувшимся сладить старается. По нраву ему была властность Харальдова, да и против жен он ничего не имел - благо, лишь на словах стариком был. Но сложно тому, кому всю жизнь гридни да ярлы в рот смотрят другому властителю подчиниться, обособливо - такому младому. Сам Хакон так решил, потому и молчал, чтоб не дай Один, в голос раздражение не прорвалось. Не дело то - отношения с худых слов да взоров недобрых начать.
- Да благословит Фрейр род наш общий, - заговорил он чуть позже. Рад я таких родовичей под кровом своих привечать, лишь украсите вы мою гридницу. А свадьбы - то дело доброе
- Так вели же немедля зал хладирский пиршественный, брагой славный к праздненствам этим украшать, да бондам не скупясь угощение нести, - тут уж Гутхорм молвил, хоть до этого и не встревал он в разговор, да только решил, что сейчас о свадьбе грядущей лучше слово сказать, чем ждать, покуда Харальд снова норов властный проявит. - И вот еще что, Хакон конунг - слышали мы, что восстали ярлы твои против власти законной, да и взгляду моему разорение предстает - поведай, чем же битва твоя завершилась?
- Не все ярлы клятвы забыли, - молвил Хакон, с благодарностью смену темы воспринимая. - Бились одни транделагцы против других и сердце мое при воспоминаньи о том кровью исходит. Ворог - на то он и враг: сегодня – ратимся, завтра - замиримся. А их я друзьями считал, более того - чуть не отцом себя ярлам мнил. Не думал, что доживу до того, чтоб такое узреть. Ну, да на все воля Одина. Мы победили, а изменщики прочь разбежались. Снарядил я погоню, ярла смелого командовать ею поставил да землей наградить обещал. Верность надо ценить высоко - сильно редко случается видеть ее в наше время.
- Вернулся ли ярл твой с победою? - Гутхорм спрашивать продолжал.
- Нет до поры, - ответствовал Хакон. - Недавно лишь был тот разговор, такие дела в один миг не содеешь.
- Быть может подмога ратная в деле таком надобна? За столом одним мы с тобой конунг пировать будем - так и предателей плечом к плечу карать следует, ни шанса единого им не оставляя, - говорил так Гутхорм, но не столько оттого, что Хакону помощь свою навязать хотел, сколько от того, что в битву душа его рвалась - мало ему было поединка одного с Ахти Йотуном, настоящего сражения ярл могучий хотел.
- Буду рад помощи. Да что там! Дома себя в землях этих почувствуй. Чай, родом одним скоро будем, - ответил конунг Транделага.
- Тогда ждать не след нам, - внезапно Харальд сказал, дядю своего едва на полуслове не обрывая. - Разве можно пировать спокойно, когда крамола в землю корни пустила. Пусть девы к свадьбе готовятся, да бонды столы ставят, но так я скажу - ни один хирдман за стол свадебный не сядет, покуда не изведем всех ярлов-мятежников. Ты, Грютинг с нами пойдешь на битву эту славную - знаешь ты предателей этих, и чего ожидать от них, так что на тебя надеюсь я ныне больше даже, чем на агдирских воинов.
Пусть и не было в словах обидного, да только смысл тайный крылся: якшался ты с мятежниками, Грютинг, вот теперь и проверим в бою верность твою. Посмотрим - на кого меч свой подымешь.
Крепко скулы сжал Грютинг, на слова недоверия в его адрес брошенные, и смолчать он на них не смог:
– Верность слову моя не разу порушена не была, в том свидетели боги наши мне будут, ну а коли сомнения есть у конунга в моей преданности, то и в бой я людей своих поведу первых. Тех кто первым идет сеча злее ждет, да и слава их ярче сияет.
Замолчал на мгновенье оркдалец, да дальше продолжить решил:
– Все ж надеюсь, на ясность глаз твою Харальд, что узрел я, а не ты в тех словах обидное.
Снова смолчал Хакон, но Гутхорм заметил как конунг губы поджал. Не дело властителя в земли назвав, волю свою ему сказывать, да только больно круто Харальд взялся за дело. Грютинг и так многое потерял. Стоит ли дразнить его, верность так проверяя? Ведь конунг урожденный, не черная кость. А ну, как с ярлами объединиться, обиду сейчас затаив? Много бед принесет. А зачем? Чтобы еще раз власть подчеркнуть?
Положил ладонь племяннику на плечо Гутхорм, точно хваля его за слова храбрые, наклонился ближе, да произнес, так, что бы не слышал никто:
- Полно тебе уже ярла нового позорить да Хакону власть свою показывать, как друга тебя приняли - к чему же врагов наживать лишь из гордыни, - холодно сказано было, жестко, как сталью по сердцу Харальда полоснули слова эти.
Не ответил конунг, побледнел лишь слегка, да выпрямился в седле, почувствовав, как плечи поникли немного.
- А покуда роздых нужен войску нашему, позволишь ли ты, Хакон лагерем у усадьбы твоей встать? - Гутхорм спросил.
- Конечно, не в поле же гостей дорогих привечать. Пригласил бы я вас самих во Хладир, но после прошлого визита Грютинга-ярла в усадьбе идет дождь по ночам. Так что, мыслю, лучше вам с воями вместе остаться.
Кашлянул смущенно на те слова ярл Оркдаля:
– Пусть хозяин на меня не серчает за прошлое посещение, разошелся немного я, силы не подрассчитал. А крышу справить в дому поправимое дело, могу бондов своих снарядить в помощь, коль будет в том надобность.
- За то лишь премного благодарен тебе буду, - принял помощь соседа и родича будущего Хакон.
– На том и порешим мы, – согласился Грютинг, довольный, что со скользкой темы ушел разговор.
Тут уж не без улыбки Гутхорм сам на Грютинга глянул, а после согласился с Хаконом, что поставят они столы перед усадьбой, да встречу союзную отметят, а уж когда отдохнут с дороги воины - тогда походом карательным двинеться рать их на Внутренний Транделаг.