- Опасность - всего лишь опасность. У нее бывает имя, но не бывает лица, - сказал он. - Для чего ты полез в тот дом?
- Потому что я бежал от своего прошлого, а оно меня настигло в самый неподходящий момент. Ты думаешь, что время, как морская волна смоет с песка начертанное однажды. Но оказывается, рисунок был не на песке, а кинжалом выгравирован на…на камне. Но, что-то я все о грустном, о себе. Так как ты сказал, зовут ту девушку, что ты поцеловал?
Он хитро посмотрел на Кунаи, и на его лице расплылась дружеская улыбка.
Островитянин расхохотался.
- Не говорил, - улыбнулся он в ответ. - Это ты сказал, что тебе нравится Риона. И что опасна.
- Конечно, опасна, - Эрик расхохотался вслед за Кунаи. – Вот когда она начнет за тобой охоту, то берегись. Женские чары опасны для сердец мужчин.
- Охоту? Зачем ей охотиться на меня?
- А за кем ей еще охотиться? За мной? Так она сама для меня как дичь, - и Эрик изобразил, как он охотится с луком и как он зорко высматривает свою дичь, приставив ладонь ко лбу.
- Ты не против будешь, если я прикорну тут, - Эрик откинулся на спинку козел. – От немытых ног Фили запах стоит в фургоне…брр…Я в принципе-то и пришел за этим, - он зевнул, прикрыв рот ладонью, - А ты мне все тут про любовь лапшу на уши вешаешь. Совсем меня запутал.
Кунаи пододвинулся, давая чуть больше места, чем акробат занимал раньше.
- Спи, - сказал он.
Эрик только кивнул головой и, сложив на груди руки крестом и закрыв глаза, стал посапывать.

(futari - Hideki mo)

Было уже темно, когда в темноте перед головным фургоном залаяли цепные псы.
Деревня Коряжинка уже спала. Нигде не было ни огня, черные дома молчаливыми медведями залегли по обе стороны дороги.
На шум из ближайших домов вышли двое крепких мужиков: один с топором, другой с вилами. Коротко переговорив с Момусом, они успокоились и вернулись в дома. А цирк привычно стал устраиваться на ночлег на околице.
В течение ока был разведен костер. Хозяин велел поддерживать огонь до рассвета и держать ухо востро: его предупредили, что в здешних краях шалят разбойники. Правда, в саму деревню они не сунутся, ибо коряжинцы – народ дружный, крепкий и храбрый, уже пару раз крепко навешали по хребту лесным бродягам, которые пробовали обложить крестьян данью. Так что цирковые на эту ночь могут считать себя в безопасности.
Следить за огнем было велено Рионе, которая специально ради этого как следует выспалась днем...

В отличие от понемногу успокаивающихся и входящих в привычную колею остальных, Алеесио приходил в настроение мрачное и раздраженнонм, что было не так-то привычно для жизнерадостного мурийца. Интересующихся он отшивал настолько угрюмым, как щит без гербов, «Все в порядке», что второй раз соваться не считали нужным. Его дело, в конце концов, обязанности свои выполняет...
Гонка прочь от Омула, а затем – травма Алиски делали невозможным напомнить Спиридону о его ночном обещании, как полководцу в сражении – о плате. Он бы улучил момент, да хозяину цирка было не до того... Между тем мысли не оставляли парня, терзая изнутри ожогами нетерпения, напором неразделенной тайны и холодными иголками сомнений.
Он присел у костра, через минуту подскочил, как потревоженный заяц, шагнул к кромке леса, остановился.
Взгляд поднялся, и лицо посветлело, когда у выхода из хозяйского фургона мелькнула маленькая тень, затем опять помрачнело. Зубы, впившиеся в губу и пальцы, вонзившиеся в ладонь... Молодой человек решительным шагом направился к одному из их древесно-полотняных жилищ.
- Хозяин, вы еще не спите? - собственный голос звучит ломаной линией расстроенного инструмента.

А Илок. Что ему оставалось делать? Виры больше нет. Ему никогда не вдохнуть аромат её волос. Он вернётся отомстить тем, кто виновен в её гибели. Но это будет потом. А пока дорога. Дорога и продолжение жизни. Выступления, публика и священный огонь, который и поможет в трудную минуту, который не предаст. Жизнь продолжалась. Город за городом, представление за представлением. Разве это так плохо? Вот и сейчас. Риона следила за костром, а он, он лежал в мужском фургоне и в полудрёме всё думал. Думал о жизни, о своём месте в этом мире и том большом пути, на который он встал и теперь идёт, идёт, идёт. С одной лишь мыслью - о мщении, без теплоты, без ласки, без внутренней гармонии...

(с моим любимым Кунаи...)

Языки пламени давно перестали расчерчивать мелко дрожащий темный воздух. Костер успокаивался подобно хищному зверю, который только мгновение назад дышал силой и сверкал глазами, а теперь улегся на лапы и устраивался перед долгой спячкой. Риона подбросила в него еще одну ветку и, укутавшись в одеяло, снова стала задумчиво рассматривать переливы огня, тут же схватившего дар своими цепкими коготками. Порой ей казалось, что во всем мире остались в живых только она да этот одновременно подвижный и ленивый зверь. Девушка вздохнула и прикрыла на мгновение темные глаза.
Кунаи бродил на границе света и тьмы, как всегда - по краю тени. Разминал затекшие во время поездки плечи. Когда тебя везут в фургоне, можно хотя бы спать, а когда сам управляешь лошадьми - не сидится на месте.
Риона резко обернулась навстречу:
- Кунаи?
Он привычно отпрянул в темноту - вспугнутым зверем. Но не убежал, как бы сделал тот, остался.
- Почему не спишь? - донеслось из тени.
Легкий озноб процарапал на коже ответ.
- Осталась последить за костром. Я весь день, пока мы ехали, спала...
Девушка поднялась и потянулась, выгнув спину. Перед ней внезапно вспыхнуло, объяв, наконец, ветку, мощное пламя. Со стороны могло показаться, что перед костром стоит темная свечка - это впечатление подчеркивал вид разметавшихся по плечам волос Рионы, просвечивающих рыжеватым на фоне огня. Кунаи не спешил выходить, наоборот, сделал шаг назад вместе с тенью, что испугалась пламени.
- Ясно...
Риона невольно подалась за ним, не выпуская из виду тень.
- Кунаи... Тебе разве не холодно? Может быть, поспишь у костра? Я... постерегу, - девушка смущенно улыбнулась.
- Меня?
Он все-таки расстался с привычным убежищем, опустился на корточки возле огня.
- Твой сон, - она подошла ближе.
- Я не вижу снов, - солгал островитянин. - Нечего сторожить.
Но остался у костра, сел на землю, подогнув ноги, - в привычную для себя и неудобную для всех остальных позу, с прямой спиной, полуприкрыв глаза. Как будто и правда, умел спать так.
Девушка опустилась на землю рядом с ним, но, просидев так недолго, устала. В следующую минуту она, чуть развернувшись, прижалась к Кунаи - в полном молчании.
Спина к спине, не глядя в глаза, молча сидели возле костра два человека, не решаясь нарушить тишину ночи неловкими голосами...

(c Авесом)
– Деус, Отец наш, прими душу этого человека, окружи ее светом Своим. Много при жизни он выстрадал, будь к нему милостив после смерти.
Брат Рауль не подходил к могиле, не желая тревожить горе недавнего раненого… но негоже погребать человека без молитвы. А он сомневался, что соседи взяли труд позвать священника…
– Да пребудет он в Царствии Твоем, и да сохранится дух его до конца времен. Обрати светлый взор Свой на душу его, прости ему прегрешения, которые он совершил. Вознеси его к престолу Своему, ибо нет людей, недостойных взора Твоего…
Искренние молитвы всегда достигают слуха Деуса, а брат Рауль молился искренне. Вот уже десятки лет – всегда искренне.
– И да пребудет душа его в мире и покое. Аминь.
Он поднял глаза на приближавшегося Арвида. Недавно совсем оправился от ран… и вернулся к могиле отца. Не забыл его. Побольше бы таких людей на свете… а не таких, как ранившие его и те, кто бросили тело в могилу.
Брат Рауль ощутил, как в душе поднимается гнев, и подавил его. У всех своя доля, и не ему судить других.
– Ты хочешь вернуться к товарищам, – утвердительно сказал священник, когда Арвид подошел. – Так ведь?
- Именно так. Вернуться и предупредить о...Об этих ужасных людях. Я очень благодарен вам, отче за все то хорошее, что вы мне сделали... Да что там говорить - я стою тут благодаря вам - но дальше вы не обязаны идти со мной. Я вполне могу и сам добраться до них...
Тут Тулий улыбнулся. Так, как давно уже не улыбался.
-Если честно - я был бы рад, если бы вы составили мне компанию - но у каждого свой путь.
- Это верно, - серьезно кивнул священник. - Каждому из нас предначертана своя дорога... но я, благодаря милости Деуса, вижу свой путь в помощи другим. А ты еще не полностью окреп, сын мой. И я с радостью сопроводил бы тебя.

Миаханка не могла заснуть несмотря на то, что переход был тяжелым и длинным, и ей пришлось много подтрудиться, чтобы лошади шли хорошо.
Все произошедшие с цирком события не могли спокойно уложится в сознание женщины. Она не помнила ниодного такого богатого на события года.
Люди приходили и уходили, но все шло своим чередом, размеренно и спокойно, а не в таких быстрых темпах. Сейчас циркачи убегали, убегали от возможного возмездия. И миаханке это не нравилось. Она прожила в этой жизни уже достаточно для того, чтобы не делать глупосте, так свойственных юности. Но другие ее коллеги были более романтичнее и импульсивнее.
Женщина решила вылезти из фургона и пройтись в надежде, что свежий воздух и ночное спокойствие принесут ей сладостный сон, но как только она оказалась вне фургона, то увидела и услышала Кунаи и Риону и невольно подслушала...
В последнее время на ее сердце легла тяжесть. Ей было уже много лет, а ни детей, ни мужа у нее все еще не было. Катрина любила вольную жизнь очень сильно, но любви и материнства ей хотелось еще больше, и она понимала, что среди циркачей она не найдет того, что хочет. Но и уйти она не могла. Нира не справится со всем одна, когда старик уйдет из этого мира, а в том, что это произойдет довольно скоро, миаханка не сомневалась. Поэтому ей оставалось лишь одно - оставаться с цирком до последнего.
Пройдясь немного, наездница вернулась в фургон, легла на свое местои и уснула. Сон ее был тяжелым.

Как будто все успокоилось до утра. Но это была лишь видимость. Кому-то не давали уснуть воспоминания, кому-то надежды или опасения. Да мало ли что еще. Не слишком спокойно было и на душе у жонглерки, которая, как и многие циркачи, в столь поздний час все еще не спала.
Выйдя под открытое небо, она глянула в сторону костра, но, увидав Риону и Кунаи, решила не тревожить их. Пройдя в тени фургонов, куда не доставал свет от огня, Мирабель заметила еще один силуэт, кажется миаханка. И ей не спится?
Стараясь по-прежнему держаться в тени, жонглерка обошла стоянку, глядя то на ночное небо, то куда-то в сторону леса. Сожаление об оставленном позади городе и непонятная тоска - вот что не давало ей покоя. Несчастье с Алиской на какое-то время отвлекло Мирабель от собственных мрачных мыслей, но когда судьба девочки устроилась, и цирк отправился дальше, вопросы вновь вернулись. Как долго еще они будут мотаться по мрачным лесным тропкам, да по скучным, похожим одна на другую деревенькам? Когда еще ей суждено попасть в Омул? Или в другой большой город, где жизнь бьет ключом, где в один день можно увидеть много такого, чего не увидишь и за десять лет жизни в деревне? Как долго еще она будет просто плыть по течению, направляясь туда, куда лошади тянут цирковые фургоны, не задавая вопросов самой себе о том, чего именно она хочет от жизни?
Мирабель вздохнула, задумчиво теребя простенькие деревянные бусы, украшающие ее загорелую шею, вспомнила рассказы местных о лихих людях, орудующих в окрестностях, и бросив напоследок хмурый взгляд в сторону леса, вернулась в женский фургон.

Наконец-то немного спокойствия после прошедших сумасшедших дней. Но Майа уже была не рада им.. Во всей прошлой суете предаваться размышлениям просто не было времени, а теперь, сидя на ворохе одеял в отцовском фургоне, нехорошие мысли закрались в её юную голову. Несчастный случай с Алиской глубоко затронул Ласточку... и не столько из-за того, что канатная плясунья испытывала большую симпатию к малышке, сколько из эгоистичного страха. Травма маленькой гимнастки лишний раз напомнила Майе, как хрупко человеческое тело... а ведь Алиска крутилась на земле, а не на шатком канате.
Девушка гнала прочь черные мысли, но они упорно лезли в голову, не давая места другим, более приятным образам. Впрочем, может быть именно в этих образах и было дело... За последние дни Майа не могла толком поговорить с Алессио и от этого её охватывала непреодолимая тоска.

Иногда снов не было. Были мрачные чёрные провалы, куда неумолимо притягивалась душа, солвно пойманная на незримую леску рыболова. Бездна - без дна. Ближе, ближе. Лишь у самого края черноты, словно что-то останавливало.
И тогда в мокром поту просыпаюсь я и сиплый стон - лишь напоминание о молчаливом крике разрывающем грудь, но не находящем сил пробиться наружу.
Святые отцы сказали бы, что эти козни Врага. Но на что мне байки святошь, не видевших жизни?
Когда я смеживаю веки, я не знаю что увижу - пахнущий ли, даже сквозь лиги и годы, даже сквозь призрачное мерцание сна, бембосский причал или чёрную жуткую бездну.
Зато я знаю, что я увижу, когда открою их. Майю! Моё единственное сокровище. Мою дочь, ради которой живуещё на этом свете.
И пожалуй хватит мучить её.
Деус! И когда же ты выросла, моя Ласточка?! Почему в своих странствиях, я старый и глупый проглядел твои превращения?
И так же как когда-то твоя мать и ты натолкнулась на лучистые звёзды глаз этого предсказателя.
Боишься, Спиро? Боишься, что это мальчишка уведёт твою дочь? Дурень, он уже это сделал! Так что не рви сердце ни ему, ни дочери своей.
Да и потом, есть слово Момуса!

- Хозяин, вы еще не спите?

Момус грузно поднялся с ложа и вышел на улицу. Ночной воздух бодрил.
Скорая зима чуствовалась в дыхании каждого сквозняка.
Хозяин цирка вдохнул полной грудью. Посмотрел на Алессио. Парню явно не по себе, хотя и крепится.

А он молодец. И дети у них будут ладные.

- Не спится? - Момус почесал толстое брюхо. - Не бойся, я своих слов не забыл. Завтра можешь свататься. Только, чтоб всё по людски мне было. Сам понимать должен. Следующее представление - весь свободный сбор - ваш.

Вот и всё. Не тгогда, когда я подведу дочь к нему и вложу её ручку в его. А сейчас. Назад дороги уже не будет. Я люблю тебя, моя Ласточка.

Уже из темноты фургона послышался язвительный голос
- И будешь завтра так блеять, не отдам я дочку за тебя. Ей мужчина нужен, настоящий, а не певец на паперти

Алессио испытал странное чувство – такое бывает, наверное, у лесоруба, когда он долго примеривается к толстому дереву, точит топор, находит слабые места, рассчитывая траекторию падения. Наконец, поплевав на руки и крякнув, размахивается и наносит первый удар...
И прогнивший внутри ствол неожиданно с шумом рушится!
Нелогичное разочарование от напрасно затраченных нервов и подготовки, бурлящие радость и облегчение, легкий оттенок недоверия и недоумения – все это потоками перемешивалось в нем, и острый, но неглубокий укол обиды от последних слов Спиридона немного продержался на поверхности и почти сразу растворился в этом вареве.
Мелькнула мысль – слышала ли сама Майя? Наверное, спала – по тону Момуса было не очень похоже, что он говорил и для дочери. Хотя этот старый хитрец... Во всяком случае, сейчас не выяснишь. Самым разумным было бы пойти спать, но можно ли уснуть?!
Отойдя от фургона, Алессио вернулся в лес, быстро прошел немного вглубь, но вспомнил о разбойниках. Сейчас попасться им было бы до обидного глупо, но просто вернуться в лагерь он не мог. Снова подойдя к поляне, он вдруг подпрыгнул, хватаясь за толстую ветку, подтянулся и забрался на дерево. Свесив ноги из развилки, он сидел, раскачивался немного и улыбался своим мыслям.
Лишь когда темнота пережила половину времени своего владычества, муриец спрыгнул, почти наощупь выбрался к их стоянке, мельком оглядев тех, кто был у костра, пробрался в свой фургон и уснул мертвым сном.

Майа забылась тревожным сном, в то время, как счастье было всего в нескольких шагах от неё.. всего в нескольких словах.
Когда из-за стенки фургона послышался голос Алессио, Ласточка тихо улыбнулась во сне, сама не понимая чему, но так и не проснулась.
Ей снился большой город... город под её ногами, где далеко внизу пестрели дома и маленькие фигурки людей. Никогда ещё так высоко не был натянут канат, но девушка не чувствовала страха, смело ступая босыми ногами по веревке.
Так странно и непривычно, но во сне никогда не понимаешь, что всё не такое, как в реальности.
Майа плясала на канате и чувствовала себя маленькой ловкой птичкой, которая парит высоко в небе... Ласточка, которая никогда не упадет, потому что умеет летать.

Днем Джилл так и не смогла заснуть. Девушка с нетерпением ждала сумерек, веря, что черная птица ночь принесет хоть какое-то облегчение уставшей душе. Птица накрыла мир, разбрасывая свои черные перья по городам и полям, лесам и горам, а вот облегчение для Змейки захватить, видимо, забыла. Девушка вертелась на своем тюфяке, пытаясь улечься поудобней. Но даже когда Джилл удобно устроилась, сон не в какую не желал приходить к танцовщице. Разные мысли тревожили сознание девушки, и она ничего не могла с этим поделать.
Змейка поднялась и уселась на своей кровати, немного так посидев, она вновь легла, потом опять вскочила и бросилась прочь из фургона. Сделав пару шагов по мягкой траве, Джилл остановилась, разочарованно вздохнула, вернулась в фургон. Вышла оттуда она уже не одна – на плечах девушки растянулся Уголек. Уж «пробовал» языком ночной воздух и порывался залезть танцовщице за шиворот – в знакомое тепло.
Поразмыслив, девушка решила немного углубиться в лес – наловить для своих змей лягушек, хотя с трудом представляла, как она будет этим заниматься в темноте. В конце концов, Джилл просто уселась на землю у самой кромки леса и уставилась на чернеющую стену деревьев. В лагере было тихо, хотя танцовщица чувствовала, что не одной ей не спится этой ночью.

и разумеется совместно с Морой

И в своем предчувствии Джилл была совершенно права. Через несколько минут монолитная стена непроглядного леса вытолкнула прямо перед ней человеческую фигуру, бережно несущую что-то в ладонях. Фигура замерла, видимо, вглядываясь в танцовщицу, и тотчас заметно расслабилась. В темноте блеснула довольная улыбка укротителя Олафа.
- А, Змейка, это ты! Тоже не спится? - мужчина присел напротив Джилл, скрестив ноги и положив на траву кусок какой-то материи с россыпью темных ягод на ней. - Вот, малины Ясону отыскал... Нира, конечно, ругалась бы, говорит, балую я его, лениться он стал... Да уж больно мишка наш охоч до малины, я и подумал, отчего бы и не порадовать его лишний. Зря это Крапива ругается, он от этого только усерднее стараться будет, я-то его знаю!
Поначалу Джилл отпрянула, но, узнав в темной фигуре Олафа, устало ему улыбнулась.
- Напугал, - чуть смущенно сказала она, подвигаясь в сторону, будто укротителю не хватало места сесть, - я хотела наловить лягушек для моих змей, но решила, что скорее насобираю шишек на свою голову.
- Извини, я сам не ожидал, что с тобой встречусь... Тут, говорят, разбойники, - задумчиво протянул укротитель. - Ты одна в лес не ходи! Если чего надо, ты мне скажи, вместе сходим. Кстати, Джилл, да ты угощайся, не стесняйся, этому сладкоежке все равно сколько не принеси - все на один укус, так что может и поделиться.
- Спасибо, - еще больше смутилась танцовщица и взяла пару сладких ягод, - а разбойников я не слишком боюсь. Один раз в родной деревне на них нарывалась.
- И чего? - глуповато переспросил Олаф.
- Они убегали, - улыбнулась девушка.
Укротитель радостно хохотнул и снова слегка смущенно замолчал, зачем-то погладив подбородок.
- Жалко Алиску... - наконец выдал он совсем уж неожиданно.
- Может ей там даже лучше будет, - протянула Джилл, - тут у нас последнее время что не день - так опасность похлещи всех тех, что раньше были.
- Это да, пожалшто... Хотя, помнится, без приключений и раньше не обходилось, на то мы и цирк... Тут жизнь особенная. Я, как попал сюда, понял, что мне, почитай, ничего другого и не надо. Не, может быть, почти ничего... - Олаф решительно тряхнул головой, отгоняя назойливое "почти".
Уголек на плечах Змейки шевельнулся и тихо зашипел.
- Вот и мне ничего не нужно, кроме цирка, - улыбнулась Джилл, гладя своего ужа, - в моей деревне было скучно, а уж под конец моего там пребывания - и вовсе опасно.
Укротитель задумчиво выловил в малине мелкого клопа-щитника, потянул ко рту, потом помянул Вражину, отбросил насекомое и задумчиво уставился на горсть ягод. Ягоды вроде не собирались никуда убегать.
- Совсем плохой стал, - проконстатировал Олаф.
- Кто? - не поняла девушка.
- Не знаю... - рассеянно ответил укротитель, и тотчас хлопнул себя по лбу. - Тьфу, то есть я!
Бедняга раскраснелся так, что даже в ночной темноте это было заметно. Сейчас его можно было бы, наверное, перепутать с кустом столь любимой Ясоном малины.
- Ты чего? - весело улыбнулась Джилл.
- А не знаю, - честно ответил укротитель, неловко улыбнувшись. - Сам никак в толк не возьму, что за дурость такая... Ты уж не сердись, если чего совсем дурное сболтну.
- Ладно, - пообещала танцовщица и перевела взгляд на малину, которой, к слову, осталось очень мало, - ой.
- Ну вот, - совсем смешался несчастный Олаф. - Придется сходить еще набрать. Я, когда нервничаю, всегда ем, просто беда какая-то!
- А чего ты нервничаешь-то? - поинтересовалась Змейка, поднимаясь с земли.
- Да Враг меня знает, - неловко пожал плечами укротитель и попытался выдавить из себя смешок, однако вышло как-то совсем невесело.
Внутренне проклиная себя за это внезапное затмение, Олаф поднялся, сооружая из тряпицы с остатком малины импровизированный узелок.
- Куда пойдем? - спросила девушка, оглядываясь по сторонам.
- В лес, куда ж еще, - несколько рассеянно пробормотал Олаф, бросив на нее совсем уж беспомощный взгляд. - Надо ж малины нарвать!
- Пошли, - пожала плечами Джилл.
Почему-то рядом с Олафом она никого и ничего не боялась.

Утро пришло солнечным лучиком, как котёнок лапкой, коснувшись щеки Ласточки.
Блаженно зевнув и с наслаждением потянувшись, она встала с кровати и вышла на улицу, подставив лицо тёплому и нежному ветру.
Утро для цирковых артистов начиналось рано. С детства привыкнув к такому режиму она никогда не чувствовала себя невыспавшейся.
Она огляделась. Все были заняты делом. Ароматы готовящегося завтрака достигли её носа. В животе заурчало, и она решила направиться на импровизированную кухню.
В деревянных домиках кипела жизнь. Кто-то пел жутко фальшивя какую-то разудалую песню, кто-то наслаждался водными процедурами , кто-то тащил сушняк для костра, а кто-то весело, заливисто смеялся, по-видимому, над очередным пошловатым анекдотом из репертуара парней.
Всё было как всегда.
В её жизни всегда было много приключений. Иногда настолько много, что она чувствовала себя обьевшейся ими. Однако каждый раз , когда неприятности проходили, она испытывала приятное чувство победы над шутницей судьбой.
Любая тоска и грусть проходили, едва она представала перед зрителем.
В их глазах она была птицей, прекрасной и гибкой.
Вдалеке кто-то ругался. Устало, как человек, сто раз повторяющитй одно и то же.
" Помирятся."-уверенно подумала она.
В цирке все ссоры, как в настоящей семье, заканчивались примирением. К несдержанности молодёжи старшее поколение относилось с сниходительностью и улыбалось про себя.
«Ох, уж эти детки. Поиграют и успокоятся,- говаривал её отец.
Ласточка была согласна с ним, с улыбкой вспоминая свои проказы и шалости в детстве.
Ей всегда нравилось играть с мальчишками, озорными и интересными, и каждый вечер она приходила домой с царапинами на руках и ободранными коленками, но была счастлива и довольна.

(Совместно с Ариадной)

Нира Крапива успела с утра пробежаться по деревне и поболтать с окрестными кумушками. Предлог был обычный: "Нельзя ли зачерпнуть водицы из твоего колодца, хозяюшка?" А потом - про мужа-детишек-родню-соседок...
И теперь, сидя у костра, в котором клокотала похлебка, Нира досадливо хмурилась. Не понравилось ей то, что она услышала, ой, не понравилось...
Завидев проходящую мимо Майю, Нира махнула ей рукой: иди, мол, сюда, поможешь стряпать...
Улыбнувшись Нире радостно направилась к ней. Голодный желудок уже напоминал о себе, и Ласточка с радостью согласилась помочь в приготовлении еды. Ей нравилось это занятие.
- У каждого человека есть своя специя, - говаривала ей мама и с улыбкой добавляла: - Если ты вложишь в это дело душу, результат окупит твои страдания.
Как сделать так, чтобы Аллесио догадался? Догадался, что это она чистила овощи, щедро сдабривала похлёбку пряностями и поддерживала огонь? Поднести ему миску, как королева дорогому гостю? Слишком явно. Хотя почему бы и нет?
Хватит скрывать свои чувства.
– Держи, – высыпала перед девушкой Нира целую охапку кореньев. – Наши в лесу набрали.
Она не добавила, что эти коренья надо было почистить и мелко порезать. Майа не первый раз готовила у бродячего костра и была на все руки мастерицей.
Ниру сейчас беспокоило другое.
– Надо наших предупредить, чтобы по лесу с оглядкой шлялись, – сказала она вроде бы Ласточке – но достаточно громко, чтобы головы тех, кто находился поблизости, с тревогой обернулись к ней.
-Кто-то безобразничает?- вроде бы невозмтимым тоном спросила Ласточка, очищая коренья, но глаза выдали её любопытство.
– Да, разбойников тут развелось, как поганок...
Краем глаза Нира увидела, как к костру начали заинтересованно подтягиваться циркачи.
– Есть в здешних краях атаман один, из нищих рыцарей, – продолжила она так, чтобы было слышно всем. – Гаспар де Лавуа. Сам себя величает Рыцарем Переправы, но за глаза его прозвали Сычом... очень, говорят, он эту кличку не любит. Грабит народ по ту сторону реки, на здешней земле опасается хозяйничать: деревня принадлежит графу да Бруа, у графа рука длинная и крепкая. Да и сами здешние мужики – народ дружный и не трусливый. Если что, за топоры взяться не побоятся...

А утреннее солнце, тем временем, добралось и до небольшой поляны в лесу, где расположилась лагерем ватажка. Полтора десятка хмурых вояк просыпались и завтракали вчерашним жареным мясом. Разогревать его было лениво, да и незачем - вкус у него и так был нормальный для непритязательного солдатского желудка. Бряцая оружием и негромко разговаривая, бойцы готовились к новому дню.
Неожиданно с севера от поляны раздался короткий крик лесного дрозда. Вояки насторожились. Это был сигнал, что к лагерю приближается какой-то человек. Руки бойцов легли на оружие, разговоры замерли. Но уже через мгновение еще один птичий крик снял напряжение - приближавшимся неизвестным оказалдся свой, разведчик.
Тот вынырнул из кустов минуту спустя, откинул капюшон плаща. Солнце осветило бронзоватую кожу, непривычные в этих местах черты лица. Разведчик широким шагом направился к импровизированному навесу в центре поляны, где расположился лидер ватажки - хмурый рыцарь, на чьем истертом сюрко красовались две лазурние башни, соединенные аркой. То был никто иной, как поминаемый в это время Гаспар де Лавуа, Рыцарь Переправы.
- Какие новости, Хуан? - Спросил он, утирая губы от жира.
- В деревне гости, капитан. - Ответил разведчик. - У них несколько фургонов.
- Купчишки припожаловали? - Осклабился сидящий около навеса невысокий алебардист. - Эт-здорово, а то давненько хороших денег не было. У меня в кармане уже вошь на аркане повесилась.
Сидящие рядом бандиты рассмеялись. Жак Весельчак - а именно так и звали алебардиста - просто не мог не острить.
- Нет, увы, не купцы. - Невозмутимо продолжил Хуан. - Скорее бродячий цирк или около того. Фургоны слишком яркие и слишком ветхие для купеческого обоза.
- Жаль, жаль. - Задумчиво промолвил Гаспар. - Нам бы не помешала добыча.
- А вдруг она есть у них? - Продолжил Жак. - Вдруг там у них фокусник какой есть? Я такого в Омуле видал, он из ушей золото доставал. Поймаем, к дереву привяжем, и будет у нас много денег.
- Или много проблем. - Раздался от навеса ворчливый голос. Его обладатель, невысокий и нескладный мужчина в черной одежде доктора, хмуро глянул на Жака. - Топоры находятся на земле графа де Бруа. Если мы там начнем фокусников ловить, то граф нас самитх поймает. И у нас из ушей что-нибудь доставать будет. Мозги, например. Тебе-то, Жак, беспокоиться не о чем, конечно. Нельзя достать то, чего нет и не было.
- Да ладно тебе, Пьетро. - Засмеялся Жак. - Вечно тебе все не так, не по нраву. Нужны мы этому де Бруа, как шлюхе девственность.
- Пока не шалим, не нужны. а сунемся - прихлопнет. - Кислый Пьетро, лекарь ватажки, явно не собирался сдаваться. - Лучше уж купца какого подстеречь на дороге, по нашу сторону реки.
- Хватит. - Оборвал спорщиков Гаспар. - Маетесь дурью, как олигархи квартские. Я лично думаю, стоит съездить, да самим на этот цирк посмотреть. Не обогатимся, так хоть на кривляки клоунские посмотрим. Иногда весело бывает.

Ночью люди спят, а днем, значит, не спят. Все просто и понятно.
С таким пониманием нормальности и понятности я умывался и признавал, что в окружающем мире понятливость и нормальность встречаются еще реже, чем молчаливые Крапивы. А Нира что-то говорит постоянно.
Хотя нет, неразговорчивая часть мира все таки соглашалась со мной, что ночью надо спать, а днем – не спать. Правда это были уже не люди, но раз Ясон выспался, он гораздо нормальнее остальных зевающих. Даром что медведь. Но хотел бы я знать, что ночью такого, чего нет днем... и почему если остальные не спят ночами, они делают это все разом.
Договариваются, что ли? Заранее.
С них вполне станется, ведь остальные так любят оговаривать очевидное, притом вслух и перед друг другом... и иногда настолько очевидное, что это понимаю даже я.
Хотя сейчас как раз зевает Ясон – но все равно прекрасно видно, что он отоспался, - а остальные шуршат и шелестят (иногда грохочут и бормочут), но тоже все видно. Впрочем, так всегда бывает – считают нормальным ненормальное, не замечают очевидное, делают все слишком сложным. При этом они – нормальные.
Доброе утро.
Вылив остатки воды в лапти и поболтав там, оставил их сушиться, и набрал новое ведро для других умывальщиков. Потом заметил колоду поилки, посмотрел на мокрые лапти... Колода больше ведра, может успеют высохнуть лучше? Опять же, лопоушка, уж на что умная, ворот колодца крутить не умеет. А умываться любит. Так же как лягаться. Лапти...
Наполнив поилку, прислушался к голосу Крапивы. Когда Нира начинает говорить так, что слышно через пятки, значит – надо слушать. Правда, понятнее от пяток все равно не становится (потому что слушать надо животом...), но раз надо...
- Как – "с оглядкой"? – уточняю самое нужное, хотя интересно еще спросить про поганки, но кажется я уже пытался. Все долго доказывали, что поганки отличаются от других грибов, и их нельзя есть, так ничего и не объяснили – все равно съедобные. Змейка приводила пример лягушек, тоже не понял. Хотя пробовал. Если "разбойники" отличаются от "нормальных" (это которые ночью не спят) как поганки от лягушек, проще даже не спрашивать... Тише будет.

Поспать позже, конечно, не дали. Как Алессио ни отворачивался, собирая остатки сладких видений, его растолкали и отправили за водой для завтрака. Пришлось тащить, а потом, умывшись и одевшись, принять участие в хозяйственных хлопотах. Больше символически-показное, ибо мысли мурийца были сейчас весьма далеки от завтрака, уборки и прочих хлопот. Пришлось напомнить себе о важности этого дня и заставить готовиться. Вообще это было довольно непривычным состоянием – заставлять себя... Впрочем, ради Майи! Придется, и еще не раз – улыбнулся парень мыслям о будущем и внезапно вздрогнул – теперь он не будет свободен, конец беззаботной жизни, иногда и лоботрясничанию, если быть честным.
Впереди – серьезный путь, ответственность за... за жену, потом за детей. Его словно окатило холодной водой. Нет, не окатило – ощущение было, будто вода стала подниматься вокруг, лишая дыхания. Прежняя жизнь с тайными свиданиями за фургоном, стремлением выкроить лишний часок поболтать и отказом думать о будущем, живя лишь в настоящем, стала казаться такой прекрасной и счастливой! Улыбко как смыло с лица – парень оперся о ствол дерева – он нес собранный хворост – и огляделся вокруг, глядя на мир чуть не как впервые.
Взгляд метнулся по деревьям, зацепился о небо между ними, ткнулся в земле, переместился вперед. Коснулся Фили, Ниры, прыгнул от нее через костер и наткнулся на девушку, помогавшую Крапиве.
Дышать стало легче, будто холодной воде открылся сток, и она отхлынула. А солнце, игравшее на любимом лице, быстро осушала и согревало душу. Что за глупости он думает! Зачем ему одиночество? Пусть даже и свободное. Рядом с ней больше ничего не нужно, и мелкими хлопоты под взглядом этих синих глаз заниматься так же легко, как рисковать жизнью. Он что, боится?
- Я люблю ее! – негромко сказал себе Алессио, и выйдя на поляну, положил связку хвороста у костра и улыбнувшись девушке.
Сейчас, после завтрака, ему предстоит при всех просить ее руки... Парень нервно сплел пальцы, но на этот раз мгновенно овладел собой.

Утро, утро, долгожданное утро, когда ночные страхи-мысли отступают, когда Ярило влезает на небесную твердь, заставляя трепетать в своём росте любую живую тварь. Илок облился водой, как делал это неоднократно, когда позволяли условия. Можно было и искупаться, но расположились не на берегу. А, пока идёшь туда, пока обратно, тело потеряет ощущение утренней свежести. А вот и Нира затеяла стряпню, по обыкновению своему говоря никому и одновременно всем, имеющим уши. Нет, она не кричит, просто голос громкий и интонации приказные. А так - что вы! Крапива у нас - сама невинность. Так, что на этот раз? Молодых, небось, песочить начнёт за то, что спать не дают, шепчутся и шушукаются в потёмках, хрустят валежником направо и налево. И что вообще, целоваться надо так, чтобы её чуткое ухо ничего не слышало. А, что чуткие ушки иногда надо с макушки убирать и в фартук прятать, так о том она умолчит. Тем и жива. Как будто сама не шепталась ни разу в перелесках, мечтая о счастье? Эх, Нира, Нира. Так, теперь что-то новенькое. Что в лес ходить нельзя. Там сычи сидят и разбойничают. Да сколько можно удалыми людьми пугать? Что не лес, то добрый молодец со дружиною отхожим промыслом занимается. Да, либо слабы правители в здешних местах, что допускают такие безобразия, либо у страха глаза велики и теперь наша пуганая ворона куста боится, ребятишки малолетние с рогатками для неё, как головорезы бывалые. Только слухам и доверяй! Один предсказатель есть, теперь конкурентка выискалась. Вот кого на публику выпускать с "Погадаю, всю правду скажу". Ладно, на носу зарубим, но в сердце не впустим. Потом вставим шпильку сороке, если так ни одного бандюгана и не появится в окрестности на всём пути движения фургонов. О, муриец показался. Сияет, что новый пятак.
- Что, Алессио, - в дрУжки возьмёшь, или не сегодня будешь клинья подбивать? - шутливо окликнул Илок парня, играя мускулами на солнце.

Слова Илока застали Алессио врасплох. Неужели он знает о договоре? Нет, чушь, никто не слышал! Просто шутит, ведь о его чувствах все знают, но как не к месту! Да, он хотел просить руки Майи сегодня, но начинать это с такой шутки? Нет, такое предложение делаешь раз в жизни. Ну, по крайней мере впервые...
- Чтоб ты большой пожар по этому случаю устроил? – лучше пока перевести все в шутку.
- Как скажешь, провидец, если ты видишь беду, то можем и без шоу, - Илок улыбнулся мурийцу и спросил того уже об ином, - Слышал, что Нира вещает по всей опушке? Думаешь правда или бабьи страхи?
- Дыма без огня не бывает, уж кому знать, как не мне, - улыбнулся юноша, вспоминая, сколько раз извлекал зерна правды из сплетен, мгновенно выращивая из них колосья предсказаний. – Другой вопрос, велик ли этот огонь. Не увидишь - не узнаешь.
- Хотя порой лучше б и не увидеть, - в тон тому добавил славиец, - подсаживаясь к костерку, - Нира, что у тебя на завтрак, кроме баек о лиходеях? Ты б чего хорошего нам пообещала бы. Свадеб и гуляний, деток малых да барыш от представления, а то лишь, яко ворон, только печальные вести в дом приносишь.

(c Торвиком)

Миаханка проснулась одна из последних, ибо ночью практически не спала. И, чтобы не вызывать гнев своих соратников, быстро поднялась, привела себя в порядок и выбралась наружу. У костра уже возились женщины, готовя завтрак. Мужчины стояли что-то обсуждали. И получалось, что Катрине пока делать было нечего. Но нечего делать не бывает, и женщина решила заняться лошадьми, привести их в порядок после долгой дороги.
Взяв милых животных под уздцы, миаханка направилась с ними к водоему, который приметила еще вчера. Взяв свою любимицу и привязав остальных к ближайшему дереву, она повела лошадку в воду.
Искупав всех животных и приведя себя в порядок, Катрина отправилась обратно в лагерь, от которого доносились вкуснейшие запахи на свете.
Разделавшись с лошадьми, миаханка отправилась к костру, дабы получить свою порцию завтрака.

- А так, Филечка! Оглядка – это, знаешь ли, одна старая злобная ведьма. Разбойников очень любит. Жаренных. Будешь с ней по лесу ходить – к вам ни один разбойник не пристанет, - лукаво поддразнила Мирабель силача, подмигнув ему, прошла к костерку и присела прямо на землю, обхватив колени руками. Задумчиво поворошила веткой угли.
- Ну, раз он по ту сторону реки народ грабит, так мы туда не пойдем, больно надобно! - заметила она.
Весть о разбойниках девушка слыхала еще вечером, но в этом не было абсолютно ничего удивительного. Гораздо больше ее заинтересовала беседа Илока с Алессио. Отношения Майи и предсказателя, конечно, ни для кого секретом не были. Но… неужели все скоро решится? Быть может даже сегодня? Тогда же, наверное, будет большой праздник!
Мирабель искоса глянула на Ласточку, перевела заинтересованный взгляд на мурийца, после чего снова уставилась на огонь, ожидая продолжения разговора.

Обычно завтрак пролетал для мурийца быстро, оставляя ощущение, что неплохо бы еще пожевать. Но это обычно.
Бывало, этот же утренний прием пищи становился еще короче, вплоть до полного отсутствия. Это, понятно, в тех случаях, когда у циркачей не было денег, и питаться приходилось раз в день, к тому же больше мечтами и планами. В этих случаях оставалось завистливо поглядывать на Ясона, который всегда ел вдоволь стараниями Олафа – близко мясо, а не укусишь. Это была одна из любимых тем для шуток в голодные дни – что еще может заставить хоть немного успокоиться желудок, кроме воды, сна и смеха?
Сегодня Алессио казалось, что трапеза тащится, как черепаха, и солнце подыгрывает этому издевательству, медленно ползя по небу. Он задавал себе вопрос, почему бы завтраку не пройти в обычном темпе, как раз тогда, когда ему надо. Мысль о том, что всё так же, а дело в нем самом, понятно, присутствовала, вот только места в сознании ей как-то не находилось, и она сиротливо бродила на дальних подступах.
Тем не менее Лемен дождался момента, когда все уже поели, но еще не разошлись. Он вскочил и тут же закусил губу – замлевшая в неудобном положении нога отдалась резкой болью, но не хватало еще жаловаться или, совсем плохо, шлепнуться наземь в такой момент!
- Слушайте меня и будьте свидетелями моих слов перед Деусом! – слова, освященные обычаем, срывались с губ, и, вздрагивая, безвозвратно улетали. – И пусть Земля и Небо тоже слышат! – Он бросил взгляд на Майю, встал на колени, и посмотрел на Момуса. – Перед свидетелями живыми и вечными, я прошу у Вас, Спиридон Константинопулос, руки и сердца вашей дочери Майи, которую люблю.
Эх! На родине Алессио ритуал предложения растягивался не менее, чем на час, там были и обязательные наряды жениха и друзей, и подарки, и еще много чего. Да где все это взять для Ласточки здесь, у костра бродячего цирка?

Ласточка удивлённо посмотрела на своего возлюбленного. Это, что, шутка? Нет, такими вещами не шутят...
Самая главная мечта её жизни стала почти осязаемой. Надо просто сказать "да", когда он спросит, согласна ли она быть его женой.
Ласточка взглянула на отца, ожидая его ответа.Для неё это было очень важно. Отец скажет нет - и на мечте поставлен крест.
-Папочка, пожалуйста, не делай меня несчастной. Скажи, что согласен.
Молитвенно сложив руки, она умоляюще посмотрела на отца, чувствуя, как бешено бьётся в груди встревоженное сердечко.
Минуты ожидания казались ей вечностью. Ну, говори же!

Ну вот ты и дождался, правда, Спиро?
Ты ведь всегда знал, что так будет. Майя, Майя... Моя Ласточка...
Когда старик Аристарх выдавал свою дочь Ариадну, весь Бембосский причал гулял так, что море шарахалось в ужасе от сбредивших людей.
И над головами носились ласточки, которые жили среди старых, изломанных ветрами и годами олив. Однажды ребёнком я забрался в самую гущу и нашёл старый, почти развалившийся дом, который сплошь был усеян гнёздами.
Пустыми гнёздами. Так и ты сейчас, моя девочка, покинешь гнездо, которое я, бездарный родитель, создавал вкривь и вкось, не умея поддерживать его в нужной форме.
Так и должно быть. Так правильно.
Но почему, Враг возьми, так ноет серце и где-то в углах глаз предательски жжёт подкатывающая слеза?

Хозяин цирка спокойно посмотрел на мурийца. Так же спокойно отреагировал на вскрик дочери.
Лицо словно озарилось внутренним светом, разгладились морщины, даже второй подбородок словно подобрался и исчез.
И лишь в глазах иногда, словно илистая муть со дна ручья, потревоженная ногой шаловливого мальчишки, поднималась тяжёлая горькая тоска.
- Я слышал твои слова, Алессио Лемен. Я слышал и голос моей дочери. Встань с колен - мужчина должен просить своего стоя, с гордо поднятой головой. Встань, иначе как я увижу, что ты мужчина. И как я тогда решу, что ты сможешь беречь мою дочь?!
Когда предсказатель поднялся, Момус оглядел лица застывших в ожидании людей.

Ну что ты тянешь, старый толстый глупец? Ты уже расстался с ней, так не терзай их и дальше...

- Призываю в свидетели вас, с кем я провёл годы странствий, и дорогу, что осталась за моими плечами. В свидетели призываю Небо и Землю. Я, Спиридон Константинопулос...

Майя! Ласточка моя! Сейчас...

- отдаю в жёны Алессио Лемену свою единственную дочь Майю. С этого момента она его жена, и да последует за мужем, и будет ему верной помощницей во всех делах.

Вот и всё, Спиро. Вот и всё. Посмотри, как она счастлива. Так отчего же бегут по твоим щекам слёзы? Надо уметь отпускать детей, старый толстый глупец. Твоя Ласточка покинула гнездо. Теперь ты подобен развалившемуся дому из того детского похода. Соберись, Спиро, ты снова на сцене, и сейчас зритель более проницательный ждёт от тебя чуда - радости за дочь. Так будь же счастлив её счастьем. Прочь слёзы.

- И ещё! С завтрашнего дня новым главой цирка станет Алессио. Путь мужа - неотделим от пути мужчины. Радуйтесь. Но это завтра, а сейчас гуляем! Сегодня я хочу видеть вас пьяными. Гуляем! И найдите кто-нибудь священника, я не хочу чтоб моих детей

Ты сказал это, Спиро. Детей!

- кто-то посчитал ненастоящими мужем и женой. Гуляем. Пой, Нира!

Мирабель, затаив дыхание, следила за тем, как Алессио сделал Майе предложение. Ну вот, одной тайной, которая на самом деле ни для кого тайной не являлась, стало меньше. Сердце ее наполнилось радостью за своих друзей. А предвкушение большого веселого празднества зажгло в ее светлых глазах задорный огонек. Сейчас все засуетятся и бросятся готовиться к торжеству, а потому ей тоже нужно срочно найти себе дело. То, чем она могла бы быть полезна своим друзьям.
Повар из нее был никудышный, а потому жонглерка решила, что лучшее, что она сможет сделать, это набрать цветов для украшения их стоянки, для праздничных венков, ну и, конечно, для букета Майи.
Мирабель прихватила из фургона корзинку побольше, сообщила друзьям о своем намерении отправиться за цветами и стрелой выскочила из лагеря.
Радостная энергия переполняла ее, а ноги быстро несли по дороге прочь от деревни. Она наберет самых красивых цветов, какие только сможет отыскать. Сегодня их любимая Ласточка будет самой настоящей принцессой.
Тихо напевая какой-то нехитрый мотив, циркачка через некоторое время углубилась в лес. В корзине уже было довольно много полевых цветов, но жонглерке хотелось найти что-то более необычное. Было бы неплохо, если повезет, найти какую-нибудь тихую заводь и набрать водяных лилий. Рассуждая так, девушка неторопливо шла по лесу. Солнце мягко светило сквозь листву, ветерок тихо шуршал в высоких кронах деревьев, пели птицы, и новый день казался Мирабель сказочно чудесным. От хмурых мыслей, посещавших ее белокурую головку прошлым вечером, не осталось и следа.

— Пой, Нира! — сказал хозяин.
Еще бы не петь! Песня щекотала горло изнутри, когда Нира Крапива глядела на разрумянившуюся Майю и ошалевшего от счастья Алессио.
Но если сразу начать петь и плясать, кто же займется хлопотами по свадьбе?
Мирабель сама нашла дело - исчезла, крикнув на бегу, что пошла за цветами. Умница. А остальными сейчас распорядится Нира Крапива, пусть только кто попробует отлынивать от предсвадебных хлопот! Вечером представление, но сейчас цирк празднует!
И Крапива вихрем закрутилась меж фургонов, на бегу выкрикивая приказы. Но даже бег ее был, как... как танец!

Пост совместный с Laelar_Dalharil, автор стихов - Рыжий Канцлер

А в это время бравая ватажка Гаспара, оживленно переговариваясь, топала по направлению к деревне. Рыцарь Переправы знал, что в Топорах к нему и его отряду вряд ли отнесутся радушно, но не менее хорошо он знал и законы Даурсии. Будучи рыцарем, шевалье, он мог преспокойно разъезжать по землям королевства, где заблагорассудится, а мужики ему перечить вообще не смели. Стоит кому-то из них поднять руку на рыцаря, и тот сможет преспокойно всю деревню спалить, и никакой граф де Бруа не поможет. Так что разбойничать на землях могущественного дворянина де Лавуа опасался, но вот появиться в деревне мог спокойно.
От утренних размышлений Гаспара отвлек Хуан, появившийся как из-под земли рядом с конем рыцаря.
- Там недалеко какая-то девка цветы собирает. Деревенская, видать. Может, она что про этих циркачей знает?
- Возможно. - Хмыкнул де Лавуа. - где она?
- А вон там, на поляне.
- Ясно. Ребята, держим путь к той полянке. - Распорядился Гаспар.

В корзине Мирабель было уже достаточно цветов, и она могла бы смело поворачивать назад. Но циркачка слишком увлеклась своим занятием и все продолжала выбирать растения, что в изобилии росли на поляне, собирая их в пучки и крепко перевязывая длинными травинками. Напевая очередную мелодию из репертуара Ниры, Мирабель не сразу расслышала шорох ветвей неподалеку, а когда все же поняла, что звуки ей не почудились, оборвала песню и, поднявшись с земли, настороженно огляделась по сторонам.
Ветви затрещали еще громче, и ватажка высыпала на поляну. Перед девушкой было около полутора десятков бойцов, по виду самых настоящих бандитов или наемников... впрочем, нередко эти слова были синонимами. Гаспар шел впереди, за ним один из бойцов вел рыцарского коня. Хуан Змей и Кислый Пьетро шли рядом с Рыцарем Переправы, остальные держались чуть поодаль.
- Вот эта девушка. - Произнес полукровка, указав рукой на жонглерку.
Гаспар кивнул.
- Эй, ты! - Окликнул он девушку. - Ты откуда, такая красивая, будешь?
Вид появившейся на полянке компании произвел на Мирабель весьма сильное впечатление, брови ее вздернулись вверх, в глазах промелькнуло удивление, быстро сменившееся испугом. В памяти моментально всплыли давешние рассказы деревенских жителей о банде разбойников. Слабая попытка успокоить себя тем, что это вполне может быть какой-нибудь местный дворянин со свитой, отправившийся на охоту, оказалась весьма неубедительной.
- Я? – Робко пискнула Мирабель, но тут же постаралась взять себя в руки, - Откуда? Я… я… Я, господин, из Коряжинки буду.
Девушка махнула рукой в сторону, противоположную той, откуда сама она пришла.
- Недалеко это, вниз по реке… - Мирабель подобрала с земли корзинку и крепко сжала плетеную ручку в кулаке, стараясь ничем более не выдавать своего испуга.
- Из Коряжинки, говоришь? - Хмыкнул де Лавуа. - Далеко ж ты забралась от своей деревни.
- Да врет она. - Встрял Жак-Весельчак, поуобнее опершись на свою алебарду. - Небось одна из тех циркачек, глядь, какая фигулька... фигурка то бишь! А глазищи-то хитрющие...
- Жак, заткнись. - Хмуро проронил Пьетро. - Уши от твоей трескотни вянут.
- Ну, твои уши небось и не такое слыхали, не завянут. - Не остался в долгу Жак.
- Ну что же. - Гаспар, не обращая внимание на уже привычную перепалку, вновь обратился к девушке. - Значит, из Коряжинки... а в Топорах случаем не бывала?
Во время этой короткой словесной перебранки Мирабель настороженно перевела взгляд с одного лица на друго и как бы невзначай отступила на пару шагов назад, к лесу.
- Как не бывать? Бывала. Тетка у меня там. - Пролепетала девушка, изо всех сил стараясь, чтоб улыбка ее выглядела беспечной, а не затравленной.
- А ничего про гостей, вчера в деревню приехавших, не знаешь?
- Каких таких гостей? – Переспросила Мирабель.
- Циркачей или около того. Несколько размалеванных фургонов и всякий диковинный сброд при них.
При этих словах жонглерке стало совсем уж не по себе. С чего бы этим людям интересоваться их цирком? Ох, не к добру это.
- Ааа… - протянула она, осторожно отступая еще дальше, - так вот о чем пастухи утром болтали, да мне недосуг было с ними... Так, краем уха что-то слышала. Значит, циркачи… А то я думала опять торговцы.
- Торговцы, циркачи... что-то ты, девочка, путаешься. - Гаспар пытливо взглянул прямо в глаза Мирабель. - Смотри, не завирайся. Немногие из тех, кто врал Гаспару де Лавуа, сейчас еще радуются жизни.
- А кое-кто из них и смерти теперь обрадуется... в сравнении. - С дурашливо-серьезным видом произнес как бы про себя Жак.
- Д-деус с вами, г-господин, с чего б мне врать-то, - ответила Мирабель, поежившись под взглядом черных глаз и с отчаянием сознавая, что не в силах скрыть дрожь в голосе, - Однако… меня в Коряжинке уж заждались… отец хватится… прощения просим…
Мирабель все отступала, крепко вцепившись в свою корзину.
- Ну ладно, если не врешь, так иное дело. - Де Лавуа с явным удовлетворением рассмтривал девушку, оценив ее красоту. - Ну тогда, пожалуй, проводим тебя в Топоры к тетушке. Она заждалась уже, наверное...
- И сеновал, небось, уже заждался - Задумчиво пробормотал Жак.
- А с нами тебя по пути никто не тронет... мы сами хошь кого тронем. - Гаспар засмеялся, и за ним заржали уже все ватажники, кроме Хуана да Пьетро - первый оставался невозмутимым, второй же привычно-угрюмым.
Это было последней каплей. Рассчитывая на эффект неожиданности, Мирабель резко швырнула корзину с цветами в сторону рыцаря и, даже не глядя, достиг ли ее снаряд цели, круто развернулась, подхватила подол и, что есть мочи, припустила в лес. Туда, где деревья были гуще, в надежде на то, что мужчинам будет сложнее угнаться за ней в этих зарослях.

- Ах, ты ж!!! - Заорал Гаспар, когда девушка бросилась наутек. - Ловите!
Однако сделать это помешало непредвиденное обстоятельство. Корзинка, в самого де Лавуа не попала, зато угодила точно в нос его коню. Норовистое животное, оскорбившись до глубины своей конской души, принялось галопировать по поляне, и большинство ватажников сначала не поняли, кого именно ловить - коня или девушку. Когда же конь был пойман и успокоен, жонглерки и след уж простыл.
- Тьфу, ведьмин корень! - В сердцах выругался Рыцарь Переправы. - Наглая девчонка!
- Красива, как ваш конь, но и норовиста не менее. - Хмыкнул Жак. - Укротить бы, да объездить...
Гаспар, находящийся в на редкость дурном настроении, сурово зыркнул на Весельчака, и тот примолк, осознав, что сейчас не стоит нарываться.
- Идем дальше. В Топоры. - Хмуро скомандовал де Лавуа. - Соплячка никуда от нас не денется, а мне повеселиться охота.
Отряд вновь двинулся в сторону деревни. Как только бойцы вышли на дорогу, Гаспар, усевшись на коня, построил ватажку в походную колонну, после чего занял место во главе. "Дружина" направилась в Топоры, и вскоре над дорогой зазвучала знаменитая на весь Старый Свет песня вольных рот:

Нам наплевать на то, что думают другие про нас,
На гнев богов мы просто машем рукой;
Ты нынче платишь - ну так что же, мы с тобою сейчас,
А завтра с нами будет кто-то другой.
Путем сраженья, морем крови мы стремимся туда,
Где чье-то золото призывно блестит;
Из низких истин нам дороже только эта одна:
Кто больше платит, тот в войне победит!

Мы вне закона, что ж такого -
Мы везде и нигде;
Мы словно тени на дорогах,
Мы - круги на воде,
И наш девиз предельно ясен
Скоро станет тебе:
Предай их всех, останься верен себе!

Конечно, пешие движутся куда медленнее повозок и лошадей. Да только оба путника были привычны к дороге, и ходоками были неплохими. Брат Рауль, к слову, так никогда и не обзавелся лошадью или ослом, по примеру многих других священников. Слишком много дорог он отмерил своими ногами, чтобы пересаживаться на животных.
«Тело тогда дряхлеет, когда ему позволяешь, как поговаривал отец Антоний. Поговаривал – и шел в сад работать, хотя давно уже восемь десятилетий за спиной оставил».
Священник усмехнулся, вспомнив Антония – седого и мудрого, с живыми темными глазами и мягкой улыбкой. Человека, который помог ему стать тем, кто он есть… человека, без которого Рауля бы и не было. Нигде. Никогда.
Глаза у священника были острыми; дымок над крышами он различил давно, и уверенно направился к деревне. Арвид шел следом.
В пути они особо не разговаривали. Точнее, говорили – но в самом начале. А потом мысли соскользнули на путь, на то, как искать друзей Арвида… и беседа сама собой затихла.
Они приближались, и уже слышали обычный для деревни утренний шум.
А еще шагов через двадцать из кустов вынырнул вихрастый мальчишка, и едва не столкнулся с Раулем.
– Ой! – от неожиданности он поскользнулся и едва не шлепнулся на траву. Священник легко поймал мальчика за запястье и удержал. – Спасибо, святой отец. Извините, я чуть не сшиб…
– Ничего, – улыбнулся Рауль. – Ты из этой деревни?
– Да.
– А как она называется?
– Топоры, святой отец, – имя родного места мальчик произнес с явной гордостью. – Ой… можно, я побегу? А то там такое…
– А что – «такое»?
– Цирк приехал! – блеснул глазами мальчик. – Я пропустить не хочу!
– Беги, – кивнул монах, и мальчишка мигом воспользовался разрешением. А Рауль глянул через плечо на Арвида. – Ну, если это тот самый цирк – то Деус милостив к нам.

Спиро, конечно, прав. Свадьба без священника — не свадьба, а так... гулянка.
Но где ж его возьмешь, священника-то? Топоровские крестьяне сами по важным случаям мотаются в замок де Бруа за тамошним капелланом.
Конечно, священника можно найти по дороге. Но сегодняшний день... он останется обычным днем, только веселым. А мог бы стать незабываемым, священным...
Все это Нира Крапива думала, сидя на крыше "женского" фургона и распутывая узел веревки, которой на крыше был закреплен тюк с нарядами.
Случайно бросила сверху взгляд на дорогу... и едва не сверзилась с крыши.
Потому что к околице неспешно приближались двое. Одним из них был дрессировщик лошадей Арвид, с которым труппа давно уже распрощалась навсегда и не надеялась увидеть вновь.
А его спутник...
Вот чтоб Нире сдохнуть в портовом борделе, если это не монах!
— Эй вы, цирковой сброд! — возопила Нира своим знаменитым голосом. — Гляньте, кто к нам идет!..

Мирабель быстро мчалась сквозь лес, ловко лавируя меж деревьев, перепрыгивая через скользкие, покрытые темным мхом торчащие из земли корни, поваленные стволы и коряги. В ее молодом тренированном теле сил было много, а страх подстегивал лучше любого кнута. Временами казалось, она не бежала, а летела, не чувствуя земли под ногами. Даже хлестнувшие по лицу ветви ни на миг не заставили девушку замедлить бег. Другой раз корявый сучок зацепился за рубашку, выдрав из рукава клок белой ткани, но жонглерка едва ли заметила это.
В ушах циркачки свистел ветер, а в мозгу пульсировала одна единственная мысль – «Только не оступиться! Только не упасть!». Звуков погони девушка не слышала, но боялась остановиться, чтобы проверить, преследуют ли ее.
Внезапно деревья расступились, открыв взору яркую синеву неба. Солнечный свет на миг ослепил Мирабель, и тут же земля под ногами исчезла, и девушка, взмахнув руками, с коротким вскриком рухнула куда-то вниз, приземлилась на покатый склон и быстро заскользила ниже по сырой глине, безрезультатно пытаясь уцепиться руками за тонкую траву, да торчащие из края обрыва корешки. Бешеный спуск завершился очень скоро громким всплеском – и Мирабель обнаружила себя сидящей по пояс в холодной мутно-зеленой воде, на растревоженной глади которой прямо перед глазами жонглерки плавно покачивалась огромная водяная лилия. В чашечке из четырех нежно-зеленых плотных листьев в несколько рядов располагались многочисленные белые лепестки, переходящие в середине в пушистые желтые тычинки. Подняв голову, Мирабель увидала, что весь водоем, в который она угодила, покрыт плавающими на поверхности красивыми широкими округлыми листьями и большими снежно-белыми цветками с тонким ароматом, смешивающимся в жарком воздухе с запахами стоячей воды и сырой земли.
Девушка откинулась назад, опершись спиной о глинистый склон, и прислушалась. Стук сердца, хрипловатое, постепенно успокаивающееся дыхание, мерное гудение насекомых, чириканье какой-то мелкой пташки. И больше ничего.

Змейка нетерпеливо переступала с ноги на ногу, стоя рядом с "женским" фургоном. Танцовщицу так и распирала внутренняя энергия, приходящая обычно вместе с радостью. И, чтобы не растрачивать ее понапрасну, Джилл сразу же взялась помогать Нире. К тому же тут дел невпроворот! Крапива забралась на крышу фургона и распутывала тюк с нарядами. Там, среди прочих цирковых нарядов, должно было лежать единственное платье Змейки нежно-зеленого, как молодая листва, цвета, которое она надеялась сегодня надеть. Уж такой день! Счастье не только для двух любящих сердец, но и для всех остальных циркачей, для всей большой бродячей семьи.
Джилл украдкой глянула на фургон с животными, протяжно вздохнула и задумалась. Если бы Нира решила что-нибудь спустить сверху, то она обязательно угодила бы замечтавшейся танцовщице в лоб. По счастью, этого не случилось. Из задумчивости же Змейку вывел (о! куда там "вывел" – вырвал!) голос Крапивы.
- Кто идет? – вопросила Змейка, оборачиваясь. Подпрыгнула, присмотрелась… и чуть не завизжала от радости. Это же Арвид! Вот так день сюрпризов, счастливый светлый день. Видно, циркачам сегодня сопутствует удача.

Половину выступления Алессио я прослушал, пытаясь найти среди наших Оглядку, упомянутую Мирабель. Но когда начал подозревать, что она ошиблась (Мира, а не Оглядка), услышал Ласточку. Правда я ее и раньше слышал, их (не Миру, а Ласточку с Алессио) трудно было не заметить, но раньше они... себя так вели подальше от почтенного Спиридона.
Оставив в покое неуловимую Оглядку (поганки, лягушки, оглядки и разбойники – такая же вечная тайна, как способность девушек запутывать, а Ниры – ругаться), я прислушался к происходящему. Нормальные ненормальные расцветали на глазах... и не только расцветали... и не только ненормальные.
Так и не поняв, какая была разница от поведения Майи сейчас и раньше, как и с Алессио, и почтенным Спиридоном, а также решив не пытаться понять зачем хозяину видеть нас пьяными (проверено – утром ничего хорошего никто не скажет), я тоже обрадовался. Так сильно, что что-то растоптал и был немедленно отправлен... конечно, за дровами. Дрова и колода – одно и то же, а светийская и хворост – тоже получается.
Ну, не совсем "немедленно"... а зря наверное, красивые и непонятные не любят, когда едят их яблоки с лягушками, кидают жуков в волосы или подбрасывают их самих в воздух. Все, дрова. Бегом. Буду радоваться подальше от красивых, пока меня самого не обрадовали. Третий раз по голове.
Кстати, сама Мирабель ушла без Оглядки. Или я не заметил. Но если она без нее, надо бы... того, а если с ней, все равно надо – хоть узнаю, кто это такая.

(с Bishop`ом)

Риона тихонько, пока Нира не заметила, скользнула на опушку леса и дальше - под его сень. Если Крапива обнаружит ее исчезновение - шуму-то будет!!!
Девушка не то чтобы так уж мечтала уйти от предпраздничных хлопот. Однако именно сейчас ей хотелось побыть одной, перебирая в голове события этой теплой ночи.
В этот момент она больше всего желала очутиться в своих старых дворцовых покоях, где часто находила уединение в минуты душевной слабости. В мире цирка было тепло, ярко, уютно, но не было возможности остаться одной даже ненадолго. Лишь в часы сна Риона иногда парила в мыслях где-то далеко...
Девушка направилась к маленькому заросшему в северной части камышом пруду. Всего несколько часов назад здесь, на берегу…
Воспоминания нахлынули и закружили, затягивая в водоворот пережитого…

…Вода была теплая - не настолько, чтобы показаться неприятной. Здесь часто в водоемах было странно - не было горячих серных источников, в которых нельзя замерзнуть даже зимой, не было прохладных проток. Но вода есть вода, она все равно смывает печали и горести. Кунаи положил одежду на большой валун, что выступал из воды, кожаная наручь с ножами осталась на руке - за клинки островитянин не боялся, но без них он чувствовал себя более раздетым, чем без единого клочка ткани.
Он погрузился в воду почти без всплеска, хотя некому было подслушивать - так его учили, так он привык. Пруд был почти черным.
За несколько часов до рассвета Риона подумала, что нужно все же попытаться уснуть. Сидеть дальше у огня не было проку - Кунаи бесшумно растворился в темноте. Она подбросила пару крупных поленьев в костер. Совсем скоро проснутся цирковые. Неожиданно девушка решила, что, пока все спят, можно не спеша и с удовольствием поплавать в пруду, заросшем лилиями и осокой. Немного поколебавшись, она направилась на опушку.
Выйдя на берег, Риона прислушалась, но не услышала ничего, кроме слаборазличимого плеска. "Утка, наверное", - подумала она. Сняв башмаки, Рио тронула воду кончиками пальцев. Было тепло и тихо-тихо... На большом камне остались лежать пестрая юбка и расшитый цветами корсаж, а девушка в длинной тонкой рубахе, распустив по плечам водопад темных волос, тихо вошла в воду.
Плавала она плохо, мешали камыши, потому Риона решила обойти их по дну недалеко от берега. В одном особо глубоком месте все же пришлось обогнуть темную осклизлую корягу, как вдруг...

(вместе с Инельдой)

Кунаи набрал побольше воздуха; возле дна было совсем темно, мутная толща воды не пропускала света, приходилось нащупывать себе путь руками. Он оставался под водой, пока легкие не начало жечь, и только тогда оттолкнулся обеими ногами, всплыл на поверхность.
…Ощущение чужой близости обожгло Риону, заставляя рвануться прочь, но глубина тянула к себе, не выпуская из объятий. В эту минуту девушку сковал такой страх, что она перестала сопротивляться и медленно пошла ко дну.
Его руки наткнулись совсем не на то, что Кунаи рассчитывал встретить посреди пруда. Под ладонями оказалось упругое и гладкое человеческое тело, а не склизкая от воды коряга. Островитянин толкнул неожиданное препятствие наверх, из глубины, вынырнул, отфыркиваясь. Стряхнул залепившие лицо волосы, протирая глаза.
Отчаянно барахтаясь и расплескав по воде длинные пряди волос, на него смотрела его собственная ассистентка!
Мокрые ресницы.. Испуганные глаза... Густой, как цветок мака, румянец, заливший бледное лицо.
Кунаи выплюнул воду, которую хлебнул от неожиданности. Она пахла тиной.
- Отвернись!
- Это ты отвернись! - в голоске девушки звенело отчаяние.
Островитянин послушно стал разглядывать недалекий берег, заросли осоки и ксты.
- И что теперь? - спросил он.
- Зачем ты подстерегал меня тут? - забытые чуть капризные нотки вплелись в голос бывшей графини.
- Подстерегал?
- Это ведь ты напал на меня..
- Не нападал...
Кунаи не хотелось спорить. Он поплыл к берегу.
Риона попыталась направиться к противоположному, но для этого снова надо было обойти глубину по дну. Она приняла устойчивое положение и побрела по мелководью, ничуть не заботясь о том, что мокрая рубаха скорее подчеркивает, чем скрывает все изгибы тела.
Купание потеряло всю прелесть. Островитянин выбрался на берег, хватаясь за ветки кустов. В сумерках смуглая кожа казалась почти темной. Кунаи обтер себя ладонями. Жаль - солнце еще не поднялось из-за верхушек деревьев, негде обсохнуть. Придется разжигать костер. С поляны, где встал на ночь цирк, доносились первые голоса недовольных ранним подъемом людей и даже на расстоянии режущие ухо восклицания Ниры Крапивы.
Рио сидела на камне неподалеку, скомкав одежду, и смотрела на воду.
- Кунаи.., - тихо произнесла она.
- Да? - он старался не смотреть в ее сторону. как обещал.
Поэтому - разглядывал ее отражение в воде.
- Почему ты пришел сюда?
- Не хотел никому мешать.
- У них там любовь, да?
- У них там - радость, - поправил островитянин. - Хочу думать, что надолго.
- Я.. тоже рада.., - тихо произнесла девушка. - Но почему-то сейчас не хочется быть рядом. Я не могу согреться у чужого костра, никак не могу, - она зябко передернула плечами.
Кунаи подумал: а что чувствует он? И понял - ничего. Сейчас люди, с которыми он провел много времени, не значили для него ничего. Почти ничего. До такой степени, что он мог уйти и не вспоминать о них больше.
- Я тоже, - сказал он.
- Давай разведем огонь, - слова Рио не давали ни малейшей возможности понять, что именно она имеет в виду. Она не смотрела на него, как и обещала, но чувствовала, что он совсем рядом.
У воды было совсем прохладно. Если сделать еще один шаг, то тепло чужого тела танет ощутимым почти вещественно.
- Я... - он вдруг запнулся. - Я не умею.

(кому-то все еще непонятно, с кем?

- Ты хочешь, чтобы белоручка и неженка научила тебя этому? - девушка внезапно поднялась на камне, оказавшись чуть выше ростом.
- Нет.
Он торопливо оделся. Найти сухой хворост на болотистом берегу было трудно, еще сложнее - заставить огонь станцевать на таких неверных дровах свой танец.. Кунаи сидел, смотрел в пламя, обняв колени руками. Риона расположилась рядом. Ей казалось, протяни руку - и можно будет дотронуться, убедиться, что перед тобой живой человек, а не изображение какого-то бога далеких Островов, безмолвное и безрадостное. Рубаха медленно подсыхала, девушка попыталась было в одиночку справиться с корсажем, но упрямые петли не хотели затягиваться хоть сколько-нибудь прилично.
- Помоги пожалуйста, - тихо произнесла она.
Кунаи ничего не смыслил в премудростях женской одежды, но петли затягивать умел. Островитянин подцепил тонкую шнуровку.
- Дышать можешь?
- Кажется, - неуверенно ответила девушка. Ей казалось, что она чувствует прикосновения островитянина даже сквозь одежду.
Ослабить петли оказалось труднее, что-то он сделал не то или не так, девушка развернулась, оказавшись у островитянина в объятиях. Сейчас они почему-то оказались ближе, чем в воде, когда ткань не скрывала вообще ничего. Трава на берегу была мокрая - от росы.
Было еще темно, воздух был напоен предутренней легкой прохладой, но щеки Рио горели. Темные бездонные глаза Кунаи обжигали ее. Бывшая графиня тихонько выдохнула:
-Ты..
Он приложил палец к ее губам.
- Молчи.
Девушка прильнула к нему. Тело ее слегка дрожало, будто она замерзла, хоть и был совсем рядом костер.
Никто не заметил, как в предутренней хрупкой тишине погас один костер и разгорелся с всеобъемлющей силой другой… И только высокие всполохи этого огня и заалевшие щеки рассвета подсказали бы невольному наблюдателю, что двое одиноких людей наконец обрели друг друга…

… Из полузабытья Риону вывел громкий всплеск. На мелководье, встрепанная и без цветов, сидела Мирабель.
- Мира… А ты откуда такая?

На поляне, после слов Момуса

Сказать, что Алессио был удивлен – это значило сравнить грозовую тучу с легким белым перышком облачка в ясный летний день. Слова Момуса потрясли мурийца до глубины души, и на миг это отразилось на его лице, вытеснив даже счастливую улыбку, в которой расползлась смуглая физиономия после официального согласия.
Мелкнула мысль, что кто-то - либо он, либо старик, что скорее – спятил, сошел с ума. Однако предсказатель быстро овладел собой - отнюдь не из хладнокровия. Он вспомнил замечание Спиридона о коленях, его слова ночью и другие подобные случаи. Может быть, будущий тесть довольно жестоко шутит над ним? Ну, даже если и так, пусть смотрит!
Муриец не произнес ни слова благодарности, лишь почтительно, но коротко склонил голову, поднял ее и несколько мгновений смотрел прямо в глаза отцу Ласточки, не мигая. В этот момент Алессио сам не знал, благодарен ли он за согласие или надо ждать смеха, но, чуть ли не впервые в жизни вне представления, решил скрыть чувства за появившейся на лице легкой, кончиками губ, улыбкой. Хочешь твердости и достоинства – получай.
Меньше всего парень, в буре упрямой гордости, сейчас думал о грузе ответственности на случай, если слова Момуса правдивы. Об этом – потом. Он обвел спокойным взглядом своих товарищей, повернувшись по кругу, так же слегка поклонился во все стороны и, уверенным, почти чеканным шагом подойдя к Ласточке, впервые открыто, немного по-хозяйски обнял ее за плечи и поцеловал.
То, что происходящее все больше казалось правдой, не изменило его поведения – казалось, все принимается юношей как должное, а постепенно мысли стали приходить в соответствие с внешностью. Да, он станет мужем Майи и преемником Момуса. Почему нет? Конечно, ум и опыт старика неоценимы, и Лемен еще попросит совета, но не сейчас. И он справится, чем он хуже Спиридона или еще кого-то? Тем более рядом любимая девушка, значит - надо.

Мда... Жизнь воистину странная и непонятная штука. По крайней мере была и будет для Арвида. Казалось ты не видел свою труппу, уже целую Вечность, а вот.... Ты уже тут, и... И ты чувствуешь Счастье, которое прямо - таки чуть ли не Взрывает изнутри каждого участника Цирка.
Тулй даже на минутку задумался - А надо ли вообще, ему со своими проклятыми и достаточно нехорошими новостями, вообще влезать в Семью.
А к кому еще обратиться?То - то же... А просить Деуса и его служителя помощи в таком "богоудном" деле как Мести и не стоит...
-"Правда ответят ли они?"

Как только Арвид с Раулем доехали прямо до того вагона , на крыше которого была Нира, и где были остальные циркачи, дрессировшик достаточно лихо спрыгнул с лошади, и поплатился относительно не сильным "выстрелом" в спине.

Мдаа...Вот сейчас, что - то надо говорить... А как? Как омрачить такое Счастье?

Аа...Жизнь все - таки полна Вражеских проделок, и чем быстрее он об этом сообщит, тем быстрее можно вернуться к радости.

-"Беда, братья.За Нами идет охота. Если бы не уважаемый Брат Рауль, благодаря которому я стою тут перед вами, то...-" Арвид запнулся" Я бы тут блин, не стоял...У кого - то есть интерес к таким простым бродягам как мы... Я рассказал бы все, что знаю(все то немногое, что Я знаю) - если вы дадите мне некоторое время отдохнуть и...ОТблагодарите брата Рауля... "


Арвид закрыл глаза. С самого утра он чувствовал себя, не очень хорошо.
Но дрессировщик был счастлив...Первую часть своего достаточно нечеткого плана, он выполнил(Хоть и не без солидной помощи священника).

Суета на поляне благодаря Нире приобрела организованный характер. Разница была примерно как между беспорядочно носящимся табуном и тем, который ведет за собой признанный вожак. Лемен тоже включился в хлопоты – надо было одновременно готовиться и к свадьбе, и к представлению. При этом он по-прежнему сохранял независимый и уверенный вид, в душе жалея только, что некогда переговорить с Майей.
Хотя – странное ощущение – появлялась мысль, что теперь муриец просто не знает, что сказать. Свалившееся счастье, от сознания того, что Ласточка станет его женой, было слишком велико, чтоб что-то добавить, а говорить о мелочах?! Лучше всего – просто молча посидеть рядом с ней, но такой возможности сейчас никто не даст. Лишних рук в цирке никогда не было, а в этот момент, когда приготовления велись двойные, а многие по своим или общим делам покинули стоянку, работы было еще больше. Между делом Алессио еще расспросил Ниру о том, что ей удалось узнать в разговорах с жителями деревни – для гаданий и предсказаний. Селение Топоры – не огромный столичный Омул, тут самому светиться и выспрашивать нехорошо – может выйти боком.
Однако оказалось, что день еще не исчерпал свой запас неожиданностей. Это муриец в полной, оглушающей мере осознал, когда увидел Арвида и прибывшего с ним священника. Вот уж кого снова не ждал увидеть!
Дрессировщик, казалось, вот-вот упадет, и Алессио бросился к нему, чтобы поддержать и помочь дойти до лежавшего потемневшего ствола, который мог сойти за сиденье.
- Помогите же! И принесите воды, быстрее, - бросил он кому-то с новой, чуть властной ноткой.

А Нира уже была тут как тут с кувшином воды.
Привести Арвида в чувство ей удалось, хоть и не сразу. Но бедняга был в таком измученном состоянии, что вряд ли мог поведать что-то связное.
— Майа, принеси из "хозяйского" фургона шкатулку со снадобьями, — приказала Нира забытой всеми невесте. — Катрина, займись лошадью Арвида! А вы, святой брат... брат Рауль, верно?.. — Крапива обернулась к священнику, который все еще держал под уздцы лошадь циркача. — Прошу вас, расскажите, о какой опасности говорит наш бедный друг?

- Если бы я точно знал, - развел руками монах. - Но Арвид не хочет втягивать других в свои беды... Я могу рассказать, что знаю. Мы встретились, когда его преследовали люди, утверждающие, что состоят на службе у вельможи, но ведущие себя как разбойники. В этой схватке Арвид и был ранен, но, милостью Деуса, я сумел помочь. А потом решил сопроводить его к друзьям; раненому трудно одолеть долгую дорогу.
Как можно было заметить, свою роль Рауль основательно преуменьшил. Просто потому, что не считал нужным хоть как-то подчеркивать свои действия; отсутствие хвастовства было одним из качеств, приобретенных после пострига.

Люди вельможи? Ведущие себя как разбойники?..
Нира Крапива обменялась тревожными взглядами с Момусом и Алессио. За время своих скитаний цирк имел неосторожность рассердить не одного вельможу... кто же из них вздумал сводить счеты с бродячими артистами.
— Ладно, — вслух сказала Нира монаху. — Мы благодарны вам, святой брат, за заботу о нашем друге и за вести, что вы принесли. Хоть они и плохие, эти вести, а все же об опасности лучше знать зеренее... А теперь... не сделаете ли еще одно доброе дело, угодное Деусу? Сегодня наш хозяин благословил свою дочь замуж за одного из артистов. Мы собираемся сейчас играть свадьбу. Но вы же не допустите, брат Рауль, чтобы молодая пара тешила Врага, живя во грехе? Прошу вас... нет, мы все вас просим... соедините их узами законного брака!

На какие-то мгновения лицо Рауля окаменело.
- Святой не святой, а деньги с собой таскает! - хитро подмигивает Герман, поигрывая своим любимым топором.
- Да на кой они тебе? - хохочет Франц-Подсолнух. - Нам же только вчера заплатили по чести.
Монах, вокруг которого и столпились наемники, затравленно пытается вжаться в дерево; получается плохо.
- Не, деньги отнимать у святого человека грешно, - ухмыляется Рамон-Мясник. Отряд взрывается хохотом - способность Мясника ко всевозможным грехам известна каждому. - Но нельзя ж просто так отпускать? Раз уж встретили.
- А давайте Фанни с Подсолнухом поженим? - кидает идею Мартин.
Новый взрыв хохота; Фанни - маркитантка, изученная всем отрядом, смеется громче всех.
Монах встряхнул головой, отгоняя воспоминания.
- Конечно, - улыбнулся он. - Я с радостью помогу молодым людям в таком деле. Но кто они, и на какое время намечена свадьба?

- Они - великолепнейшие существа на свете, достойные друг друга, святой отец. И мои слова, я думаю, потвердит любой из труппы. А свадьба? Свадьба будет, как только все будет готово для празднования. Так что окажите нам честь, уважаемый! А то больше некому сочитать этих влюбленных священными, законными узами! - проговорила оказавшаяся рядом Катрина, которая до этого носилась по всей территории, помогая всем, кому можно было. Миаханка была искренне рада произошдшему. Наконец-то Спиридон и Алессио все разрешили. Вот только Катрина понимала, что с уходом старого все изменится, и ей будет не место в этом новом цирке.
Но грустные мысли были отставлены на задний план, и миаханка излучала радость.

совместно с Иннельдой Ишер

- Мира… А ты откуда такая?
Для Мирабель слова прозвучали неожиданно резко, и девушка испуганно дернулась. Она даже не сразу поняла, кому принадлежит голос.
- Риона? – переспросила жонглерка, когда пришло осознание. Раз Рио здесь, значит, хвала Деусу, цирковая стоянка где-то близко, и Мирабель хотя бы не заблудилась, когда улепетывала от банды головорезов, не разбирая дороги.
- А я… там это… я это… лилий набрать хочу, - пробубнила Мирабель и поднялась на ноги, оглядывая свой перепачканный наряд и потирая щеку, на которой горела царапина от колючих ветвей, - вот прямо сейчас и займусь.
Мирабель колебалась, стоит ли рассказывать о случившемся сейчас, может сперва поговорить с Нирой или Момусом? Но если она вернется в таком виде, без корзинки и без цветов все и так сразу поймут, что что-то приключилось.
- Рио… а ты случайно не видела поблизости никого? – Мирабель решила начать издалека.
Слова Мирабель подействовали на все еще частично погруженную в свои думы девушку не так, как задумывалось. Риона отчего-то решила, что она заметила их с Кунаи, когда они... были вдвоем. Щеки ее залил ярчайший румянец:
- Н-н-нет, Мира. Я... я никого здесь не видела.
Сердце продолжало биться, будто стараясь выпрыгнуть из груди.
- Аааа, ну ладно тогда, - протянула Мирабель, вытаскивая из взлохмаченной шевелюры какие-то тонкие веточки. Она еще раз огляделась по сторонам, настороженно прислушиваясь. Тихо присвистнув, окинула взглядом откос, по которому только что скатилась, внимательно осмотрела противоположный берег пруда, прикрыв глаза от солнца ладонью.
- А сама-то что тут делаешь? – поинтересовалась Мирабель, продолжая с подозрением оглядывать дальний берег. После чего вновь воззрилась на бывшую аристократку. Выражение лица Рионы показалось ей несколько странным, - Ммм… все нормально?
- Д-да, - пробормотала еще больше покрасневшая Риона. Больше всего ей сейчас хотелось забиться куда-нибудь и там потихоньку продолжить мучить себя мыслями о происшедшем. Мирабель в эти планы как-то не вписывалась. Кунаи...
Мирабель усмехнулась и пожала плечами.
- Ну, как знаешь, - улыбнулась она. В ее серых глазах зажегся лукавый огонек.

(совместно с Лаэлар)

Риона явно не в себе. Сама же жонглерка уже почти успокоилась. Умиротворяющая природа и присутствие цирковой подруги частично вернули ей душевное равновесие. Она понимала, что нужно скорее возвращаться и что о разбойниках, которые интересовались размалеванными фургонами и всякий диковинным сбродом при них, нужно сообщить и как можно скорее.
Но без цветов – отличных цветов - она на стоянку не вернется ни за что! На лице циркачки появилось упрямое выражение. Еще не хватало, чтобы ее сочли неспособной даже на такую мелочь, как сбор цветов! Да и как можно оставить Майю без букета?
Мирабель сняла с пояса маленький ножик, нагнулась и аккуратно перерезала под водой толстый стебель лилии. Этот безумный цветок был единственный, который по какой-то ему одному ведомой причине расцвел на мелководье. Остальные росли значительно дальше от берега.
- Послушай, Рио! – с энтузиазмом начала Мирабель, - Я не могу вернуться без букетов, сама подумай, ну что за свадьба без цветов? Ты не могла бы мне помочь? А то я все, что собрала…эээ… потеряла, - тут Мира состроила смешную гримаску, - Ага. И корзинку тоже… того. Быть может, ты соберешь вон те цветы, на берегу, а? – Мирабель обвела рукой ближайшую полянку, - А я пока сплаваю за лилиями. Конечно, если ты… не занята?
- Нет, я не занята. С удовольствием помогу, - Риона начала успокаиваться. Чтобы показать, что все в порядке, она тут же наклонилась за крупным красным цветком. Еще несколько таких росли неподалеку, и вместе с кувшинками они должны были составить чудесный букет. Так... еще пару васильков для красоты...
- Мира, осторожнее, там коряга в воде, - крикнула девушка вдогонку подруге.
Тем временем Мирабель, немного повздыхав над разодранным рукавом рубашки, сняла с себя одежду и, оставшись в одной нижней юбке, зашла в воду.
- Спасибо, - поблагодарила она Риону за предупреждение, принялась рассматривать водную растительность и, выбирая, откуда бы начать свою охоту за цветами, несколько рассеянно добавила, – Откуда знаешь? Уже плавала здесь?
Риона мигом уткнулась носиком в цветы - проклятый маков цвет вернулся на щеки.
- Да, плавала, - восстановив дыхание, сказала она. - Сегодня рано утром. Так испугалась этой коряги, что чуть не утонула.
Впрочем, Риона напрасно прятала румянец. Мирабель не смотрела в ее сторону и возможно даже не слышала ответа, она забралась на глубину и нырнула, чтобы срезать большую лилию.
Так, то выныривая на поверхность, то вновь опускаясь на дно, циркачка набрала целую охапку белоснежных ароматных цветов. В конце концов, Мира выбралась на берег и, аккуратно пристроив, свою добычу на мокрой траве, присела у воды и принялась застирывать пятна на рубашке и юбке, прежде чем надеть их. Конечно, это не сильно поможет, но надо хоть немного привести одежду в порядок перед возвращением. С коротких светлых волос девушки капала вода, ручейками сбегая по обнаженной смуглой спине.

Найти Мирабель оказалось не слишком просто. Сначала мне мешали подходящие ветки на земле, потом – когда все собрал, - стали мешать оставшиеся на деревьях. Когда слегка разобрался с ними, начали путаться сами деревья. После очередного дерева часть первых веток, еще с земли, вернулась на место и все началось с начала. И лишь когда я, наконец, прихватил охапку поудобнее, собрался искать таинственную Оглядку с Мирой, она (не оглядка) промчалась мимо, как...
Как...
Как...
Промчалась...

Короче говоря, хворост снова оказался на земле. Но вспомнил я об этом не сразу. Кто видел бегущую Мирабель, которая...
Как...
Как...
Промчалась...

...Кажется это уже было.
Третий раз уговорив хворост, я расстался с деревцем, подобно мне остолбеневшему (у меня на пути) при виде жонглерки, и потопал следом, смутно соображая, что беготня в таком темпе на сбор цветов не походит. И никаких оглядок рядом не было. Или беготня и есть походы с оглядкой от поганок, или просто от поганок, потому что оглядки не было.
Так или иначе, но уточнить надо. Если это оглядка, буду стоять и смотреть...
Как...
Как...

И тут ЭТО случилось.
То самое КАК.
Я сразу понял, что такое Оглядка и как с ней ходить. Правда, очень плохо представил, как Такое должны делать все остальные цирковые, но...
Зато сразу все ясно.
Нда.
Ой.
У...


С обрыва я не свалился. И даже ветки не упустил. И вообще не было ничего, кроме странного чувства, что тут что-то не так и это "что-то" размером больше меня, Ясона и всех Катрининых лошадок вместе взятых с фургонами считая.
Чувство длилось, длилось, длилось и длилось. И все никак не кончалось. А Мирабелей у меня в глазах, как березок после встреч, становилось все больше, больше и больше. Под конец они были везде. Вокруг, сверху, снизу, в воде и в небесах.
А потом одна из них обернулась, и сразу все остальные исчезли. А настоящая...
Гм...
В общем, кажется я про "оглядку" не так понял. Чувство исчезло (перейдя во что-то другое, но не такое сильное), так что я, побурчав (голос сбежал вместе с чувством), спросил:
- Э-эхрм... Мира, "С Оглядкой" – не значит "Без Одежды"?

Латигрэт, Иннельда и я.

Мирабель выронила из рук мокрую одежду, но тут же поспешно присела и, похватав вещи, прижала их к обнаженной груди. Даже несмотря на сильный загар было видно, как вспыхнули ее щеки.
- Ф-ф-филя? – пролепетала она, - не… не… отвернись!
В этот момент цирковой силач понял, что то странное чувство посетило не его одного. И это... как бы сказать, удивило еще больше. Вместо Мирабели перед глазами появилось небо, которое он и принялся рассматривать, пытаясь понять, что вокруг так сильно изменилось, что перестали понимать не только он, но и все остальные...
Хорошо еще, что небо – не березки (и не Мира), по нескольку штук одновременно не бывает. Хотя кружится тоже неплохо. Хм, и в нем иногда мелькает та же Мира... Нет, не должна бы, но ведь по Филиной философии люди, лошадки и красивые девушки никогда не поступают так, как должны. Бы.
Так что он даже не удивился, а только повозившись, попытал счастья с рассматриванием леса. Для того пришлось сесть и развернутся, но на озеро Филя честно не смотрел.
Мирабель же возмущенно фыркнула, досадуя больше на себя, чем на неожиданного свидетеля, поспешно натянула мокрую одежду и поморщилась, обнаружив, что тонкая мокрая ткань рубашки мало что скрывает. Девушка подобрала с земли охапку белых лилий и окликнула Риону.
Как бы ни смутило ее столь несвоевременное появление Фили, теперь она была даже рада ему. Воспоминания о встрече с бандой головорезов были еще свежи.
- Пойдем... пойдемте обратно, нас наверное заждались! - предложила жонглерка.
Риона охотно последовала за подругой, появление Фили она заметила далеко не с первой минуты, все еще погруженная в собственные думы. Действительно, пора возвращаться в лагерь и помочь с приготовлениями к свадьбе.
Светиец же, лишь после третьего оклика наконец расставшись с вдруг полюбившейся ему корягой и пришлепав к девушкам, всем своим видом выразил одно, хорошо знакомое всем циркачам выражение: "слов нету". Лимит исчерпан. Характерно, что в глубокой своей молчаливости Филя все так же не смотрел на Мирабель, а так как смотреть был бы не против, "не" получилось только с помощью кипы хвороста в качестве шор.
В итоге вместо Мирабелей Филю табунами преследовали встречные кусты, а позади оставалась едва ли не просека.

Неудивительная в общем-то просьба, тем не менее, наполнила сердце Рауля тихой радостью. Ему всегда было приятно исполнять обряды, особенно – такие, создающие счастье для тех, кто друг друга любит. А то, что эти двое влюблены, было ясно с первого взгляда.
– Кольца, надеюсь, есть? – поинтересовался монах. Вопрос был не лишним; некоторые пары о кольцах вспоминали только уже у алтаря. Сам Рауль, слава Деусу, с таким никогда не встречался, но отец Антоний рассказывал о подобной рассеянности.
К счастью, тут сложностей не возникло. Кольца нашлись; Рауль подумал, что молодые люди уже давно подобрали их себе. Что ж, и в этом нет ничего удивительного.
А вот что стоило сделать сразу, а не вспоминать в последний момент – это поинтересоваться полными именами молодых людей. Арвид их называл просто по именам; может, он и не помнил фамилий.
Хорошо, что подсказали вовремя.
– Алессио Лемен, согласен ли ты взять в жены Майю Константинопулос, хранить ей верность и делить с ней радости и горести, соблюдать предначертанное Деусом для детей Своих, заботиться о ней и не оставлять ее, пока смерть не разлучит вас?
– Ф-франц Ханкер, – монах запинается чуть ли не каждом слове; видно, от страха из головы вылетели все хорошо знакомые слова, – с-согласен ли т-ты в-взять в жены…
– Еще как согласен! – не дожидаясь окончания фразы, ухмыляется Франц. – Не знаю, как в жены, но взять возьму. И не раз.
Взрыв смеха вокруг; монах затравленно озирается, стараясь не смотреть в сторону прислонившегося к стволу человека. Уж больно опасно выглядит в его руках длинный меч, которым наемник неспешно поигрывает.
– Майа Константинопулос, согласна ли ты взять в мужья Алессио Лемена, хранить ему верность и делить с ним радости и горести, соблюдать предназначенное Деусом для детей Своих, заботиться о нем и не оставлять его, пока смерть не разлучит вас?
– Фанни, – монаха явно коробит от произнесения одного лишь имени, но что поделать – полного своего прозвания она и сама не помнит, – согласна ли ты…
– На все согласна, святой отец! – лукаво улыбается Фанни. – И это все вокруг знают.
Вновь хохот…
– В этот день я скрепляю союз ваших сердец, – голос брата Рауля оставался все таким же мягким и ровным; он не давал власти над собой воспоминаниям, – и перед вами открывается новая дорога, отныне – общая. В радости и печали, в лишениях и процветании вы будете вместе, и тем самым выстоите против любых невзгод.
Эта часть немного отличалась от общепринятой; но именно так говорил отец Антоний, и Рауль перенял подобную манеру у своего учителя.
– Обменяйтесь кольцами, дети мои.
Символы брака были подобраны правильно – оба кольца скользнули на пальцы, словно были скованы специально для них.
– С этого момента я объявляю вас мужем и женой перед Деусом и людьми, и буду готов свидетельствовать это в любое время и в любом месте.
Последняя часть была принята довольно давно, и оберегала от заключения браков против закона; не каждый священник решился бы нарушать закон Деуса и человеческий, зная, что ему придется отвечать за это. Впрочем, все равно находились те, кто нарушал.
– И да будет ваша жизнь счастьем, отныне и навсегда, – произнес Рауль, соединяя руки молодоженов.