-Лисята не бывают мудрыми, как и юноши в моем возрасте. Мы пытаемся отыскать ответы, и часто находим неверные, - склонил голову Косеки.
-Зато вы любите охотиться, - Токисада наклонился к самому уху собеседника. - Скажу тебе по секрету, я тоже.
Перед глазами оказалась гладкая волна волос. Снова вспомнилась ночная погоня. Хикари прикрыл глаза.
-На кого?
Волосы пахли луговыми травами.
-На людей.
-Зачем?
-Иногда у меня просто не остается выбора.
Черная прядка перед глазами то превращалась в темную черту, то становилась настолько четкой, что можно было рассмотреть кончики волос. Ночное преследование. Шиноби, защищающий господина Сакаи. Шиноби, нападающий на наместника. Если скрывшийся в охотничьем домике человек не оставил выбора. Лисенок согласно качнул головой.
Ветка зашуршала по шелку резко, раздражая слух, но и - коротко. Черно-белый силуэт выглядел не как живой человек - скорее безвкусно-контрастной гравюрой. Насмешливый взгляд адресовался лисенку, поклон, в этот раз лишенный даже доли иронии - наместнику.
-Прошу прощения, если прервал, - Хеби склонил голову, но даже попытки уйти не сделал.

(а теперь еще и Hinode no otome)

Хикари поднял голову, подарив небу одновременно мученический взгляд и лукавую улыбку. Токисада удержал возле себя привставшего было Косеки, вынул из своих волос гребень, который и сам вот-вот был готов выпасть на траву. И, улыбаясь, протянул его второму телохранителю. Белокожий принял хрупкую деревянную игрушку, не убирая руки; посмотрел в глаза Токисады.
-Ты не знаешь, что делать? - удивился наместник.
Тонкие деревянные зубья разделили шелковые волосы наместника на десятки тонких прядей, тут же снова слившихся в одну. Закрепили причудливый узор, до странности легко скользнув в самый центр узла. Хеби улыбнулся уголками губ и снова склонил голову.
Косеки оглянулся на телохранителя и смиренно отвернулся:
-Видимо, Хеби уже обошел можжевеловую рощицу и весь замок заодно.
-Видимо, Хикари уже выспался, - в тон ему откликнулся змей.
-По крайней мере, тратил на это не часы службы, - парировал лисенок.
-Главное - отстоять свой пост... что бы ни случилось, - снова улыбка, едва заметная в тени волос.
-Не проспать.
Токисада переводил взгляд с одного телохранителя на другого, казалось, наместника забавляет их перепалка.
-И не сдвинуться ни на шаг, - кивок.
Косеки иронично улыбнулся, одарив телохранителя ехидным взглядом, сцепил пальцы, давая понять, что он не представляет, о чем говорит Хеби, и, наконец, произнес:
-Все телохранители сбились с ног разыскивая вас, Токисада-сама.
- Даже те, у кого может и не оказаться ног?
Наместник поднялся. Его улыбка могла обещать многое и ничего.
- Так пойдемте же и успокоим их, - повторил он.
Косеки выпрямился, заняв место рядом со змеем. Он все еще прятал, не то улыбку, не то взгляд. Неприятное чувство, когда безнаказанность остается под вопросом, грызло изнутри. Хеби поднялся бесстрастным, словно взмах веера, движением. Чуть склонил голову, словно копируя невысокого напарника.
На деревянном мостике роса почти высохла, но все-таки, там, где слишком низко нагибались ветки кустов, она еще сохранилась. В сплетенных из соломы сандалиях-дзори удобно ходить, но не по мокрым доскам. Токисада оперся рукой о перила. Маленький лисий телохранитель занял место со свободной стороны, позади, чуть заступив Хеби дорогу. Тот "не заметил" и "случайно" наступил на чужую пятку тяжелым гэта. Пробормотал не то извинение не то ругательство - слишком тихо и без тени раскаяния. Косеки мысленно пообещал это припомнить.

(и СонГоку, и Соуль)

- Какие же они все же невежливые, - бубнила про себя ведьма, чертя на ровно участке земли пентаграмму. – Даже и слова не дали сказать. Сразу кулаками махать.
Ветка в умелой руке вывела очередную хитрую завитушку в круге. То, что она не сможет выжить здесь без чей-то помощи она поняла сразу, как увидела, что эти глупые крестьяне…
- И за кого они интересно меня приняли? За девку дворовую? – Анна поправила упавшую на глаза прядь черных волос.
Заклинание призыва Проводника она использовала не часто, около двух или трех раз. И каждый раз Проводник ее выручал. Но она его не вызывала уже больше десяти лет. Не забыла ли она чего.
Анна посмотрела на пентаграмму, что рисовала уже около часа. По углам звезды были разложены нужные травки.
Она встала с колен и отошла на пару шагов назад. Она должна находиться на безопасном расстоянии от пентаграммы.
- Forschungsreisende, - крикнула она.
Анна подняла руки перед собой, вытянув вперед пальцы. Знакомое напряжение пронзило ее тело и она почувствовала как в подушечки пальцев вонзились тысячи маленьких иголок.
Вокруг царил сумрак. Впрочем, это было не ново – здесь никогда не сиял свет, тусклые сумерки и мрак сменяли друг друга день за днем, год за годом, век за веком. Он привык, и, когда показывался наверху, свет раздражал его, не хватало привычного тускловато-зеленого пронизывающего освещения, в котором так хорошо различать краски. А там все казалось засвеченно-серым, словно солнце выбивало и глушило цвета. Раньше было не так, но раньше много чего было не так.

(и Хидеки, и Хигф)

Слишком давно, Морицунэ многое забыл.
В последние годы стало еще скучнее – слепой музыкант покинул эти края, а остальные, если бы и удалось их найти, не были достойны выступать перед ними. Ни они, ни их инструменты.
Покой, который царит среди погребенных на морском дне, ленивое течение дум на грани небытия, текущих по кругу. Мыслям некуда идти, и они передуманы помногу кругов давным-давно, несмотря на свою медлительность…
Вдруг – будто кто-то закинул удочку, если бы была такая, что способна опуститься на тридцать метров и зацепить призрак человека, которого уже более четырех веков нет среди живых. Или пяти – какой там у них год?
Гигантская нематериальная леска захлестнула и дернулась, оказавшись неожиданно длинной, полет слился в мгновение среди серо-черных стен.
Затем в серовато-слепящем неприятном свете перед ним предстала поляна, молодая женщина на ней и начерченные знаки, в которых странно сочеталось знакомое и незнакомое.
«И кого звать-то пытались?» - хотел спросить Тайра Морицунэ, однако тут обратил внимание, что он здесь оказался не один.
-Морицуне? –сестра недоуменно раскрыла веки и уставилась на брата во все глаза. Тайра О-Тсуне сидела на земле, сложив на коленях призрачные руки, и не отрывала взгляда от родственника.
-Был когда-то, - пробурчал он. - Неужели даже тут ты не оставишь меня в покое?
-Мог бы порадоваться сестре, - надулась девушка. Они были похожи с братом, как две капли воды, и, похоже, не испытывали по этому поводу особой радости. – Но теперь я от тебя точно не отстану!

(те же трое, хотя в этом куске - двое)

- Мог бы, - согласился призрак-мужчина. - А кто выхватил у меня из ножен вакидзаси, да еще и толкнул тогда?
Слово «тогда» было произнесено как-то очень увесисто, было ясно, что для собеседников оно может иметь лишь одно значение. О-Тсуне вздохнула и опустила голову. Хорошенькое личико укрыли прядки темных волос, одна даже дотянулась до скрещенных на коленях ладошек.
-Я тебя защищала, - голос дрожал от незаслуженной обиды.
- А в результате, вместо того, чтоб я убил мерзавца Минамото-не-помню-кого, он убил меня, - констатировал факт непреклонным тоном брат.
Сейчас из-за разного выражения лиц они перестали быть точными копиями друг друга. Тайра, всхлипнув, поднесла призрачную ладонь к лицу, вытирая невидимые слезы. Детские плечи под несуществующей тканью задрожали, как и кончики пальцев, выглядывавшие из полупрозрачного рукава.
- Э… - Морицунэ прожил слишком мало в качестве человека, чтоб научиться спокойно воспринимать женские слезы. - Не плачь… Тайра не плачут при посторонних!
О-Тсуне, все еще всхлипывая, подняла голову, и тут ее взгляд остановился на колдунье… Девушка подскочила с земли, оправляя свое несуществующее одеяние, и грозно скрестила руки на груди.
- А это еще кто, брат? - тон не предвещал ничего хорошего.
- Благодаря ей, кажется, мы здесь оказались. Не сами же по себе. Хотя, по-моему, вызвать пытались не нас… - Молодой человек еще раз изучил знаки. - Неправильно как-то.

(все те же лица. Продолжение следует!)

Замок Сакаи возле Никко, 1616 год

Казалось, в замке не было женщин - только хрупкие тени их скользили по коридорам, изредка роняя взгляд ли, волос, жест ли. Только ветерок от взмахов вееров, только неощутимые следы от шелка кимоно на циновках. Здесь стены коснулась маленькая рука, здесь - еще витает в воздухе легкий, словно цветочный, запах. Когда несколько теней скрестились, образовав силуэт, бдительные стражи-стены не обратили внимания. А зря...
Хеби недоуменно отстранился, пропуская внутрь гостью - на темно-синем шелке змеями прочертили следы волосы. Ни воска, ни спиц - только небольшой узел на затылке, словно и не существует веками живущих обычаев.
- Могу я поговорить с господином Токисадой?
Наместник поднял на гостью сонный взгляд.
- Наедине? - с полуулыбкой уточнил он.
- Наедине, - ни попытки изобразить скромность.
- Немного отыщется такого, что мне можно сказать без свидетелей, - уголки губ приподнялись чуть больше. - Думаешь, у тебя есть такое?
- Сделать?
- Сделать могут еще меньше, - Токисада жестом предложил гостье сесть напротив него.
- Тем не менее, - тихо опустилась на указанное место.
- Хочешь сказать, что у тебя отыщется для меня какой-то сюрприз? - наместник достал из-за пояса веер. - Ну что ж, покажи.
Женщина оглянулась на телохранителей.
- Покажу, - склонила голову.
- Уходите, - Токисада на онемевшую парочку у дверей даже не посмотрел.
Хеби вскинул голову, словно хотел уточнить приказ, но промолчал и выскользнул за дверь - только резкость в движениях выдала недовольство.

(а еще Китти)

Соседняя провинция

Шли долго. Посох все той же чеканной дробью отмечал шаги Тошимару. Миеликки послушно шагала следом, легко поспевая за колдуном и их спутником. Лес сменялся каменистыми полями, те снова лесом и так до бесконечности, как будто людей здесь и не было никогда. Мелькнула боязливая мысль – а вдруг так и есть? Никто ведь не объяснял, куда они идут. Вспомнился тот лаз, по которому она попала в эту страну, даже, скорее, тропа. Надо было тогда как следует поглядеть по сторонам, небось оказалось бы точно такое же место.
Аукусти, по нему видно, хоть три дня подряд может идти, не отдыхая, но старик должен был устать, раз даже у нее ноги уже ноют. А вокруг все горы да горы. Миеликки присмотрелась: на морщинистом остроносом лице не было и следа усталости. Колдовство, решила девчушка.
- Тошимару... – Взгляд прищуренных глаз обратился к ней. – Ты сказал, у меня есть сила.
- Это так, - на тонких губах появилась неожиданно мягкая улыбка.
- Научи меня колдовать.
- Не боишься? – улыбка перешла в усмешку, но почему-то не обидную.
- Нисколечко не боюсь!
- Договорились. Сегодня и начнем.
И чего Аукусти морщится? Разве он не хочет, чтобы она много умела? Неужели он такой же, как мужики в их деревне, думают, пусть жена хозяйством занимается, а больше ей и знать ничего не надо? Не может быть. Он не похож. Вроде бы...

Тошимару ушел вперед, предоставив «детям» подобие уединения. Те шли молча. Молодой тэнгу раздраженно шевелил губами, хмурил разлетающиеся угольно-черными крыльями брови и казалось, что он вот-вот зашипит. Девушка с заново возродившимся любопытством разглядывала все, что попадалось ей на глаза, стремясь увидеть во всем колдовское предназначение.
- Что это там впереди? – спросила она и беззастенчиво ткнула пальцем.
Невольный жених поморщился от такой демонстрации отсутствия манер, пожал плечами.
- Деревня.
- А перед ней что такое? – продолжала допытываться девчонка.
Она с удивлением пялилась на расчерченное квадратами поле. Меж травы под лучами солнца поблескивала вода, приводя северянку в недоумение. Дома ничего подобного не водилось. Никому и в голову не приходило ухаживать за болотом.
- Рисовое поле, - Аукусти вздохнул и смирился. – Здесь выращивают то, из чего сделаны колобки, которые мы ели утром.
- А, то, что называется «меши»*!
- Да, но сейчас это называется «инэ»*.
- Почему? – оторопела Миеликки.
- Потому что его еще не сорвали. Сорвут, будет «комэ»*. Сварят, будет «меши». У разных вещей должны быть разные названия.
- Вовсе не должны, - заупрямилась девчушка. – Вот у нас вещь называется одинаково, а чтобы показать разницу, к ней добавляются слова...
- Рензо! – разнесся над полем властный, пронзительный голос, оборвав разговор на полуслове. – Иди вперед и приготовь дом. Ее возьми с собой.
- Hai, – отозвался тот; и уже Миеликки: - Идем, я покажу тебе, что надо делать по дому.
- Я умею, - надулась девчонка. – И лучше тебя.

----------
* meshi - (яп.) вареный рис; ine - рис на корню; kome - неприготовленный рис

Замок Сакаи

«Отпустить?» Токисада недоуменно сдвинул брови. Но он ее и не держит.
- Я знаю, тебе это под силу, - его непонятная гостья стиснула в кулачках ворот своей одежды, как будто пытаясь удержать распадающийся на тени собственный силуэт.
- Кто ты такая?
- Ты не знаешь, - она кинула на наместника робкий взгляд.
- Ко мне многие приходят с просьбами, но с такой необычной впервые.
- Я живу здесь... Давно. Не считала, сколько, - беспомощно улыбнулась, пряди волос снова скользнули к лицу. - Жду только знака. Ты - знак?
- Не знаю, - Токисада с улыбкой покачал головой. - Все может быть.
Звонко щелкнула в повисшей тишине бамбуковая планка веера. Громкий звук заставил женщину вздрогнуть, темно-синяя, будто летнее море, одежда всколыхнулась.
- Отпусти меня…
Женщина протянула руку, ее дрожащие пальцы замерли в воздухе. Новый щелчок, еще одна планка отодвинулась, постепенно раскрывая рисунок. В комнате ни движения ветра, умерло даже дыхание.
- Прошу тебя!
Женщина вдруг поднялась с колен, сделала шаг вперед. Маленькие ступни казались выточенными из фарфора - такими же хрупкими, такими же древними и неживыми.
- Отпусти…
Еще один шаг, протянутая рука.
- Отпу…
Развеялась в воздухе. Метнулись по углам тени и пропали - словно от заглянувшего на секунду солнца.

(вместе с Китти)

За несколько часов до этого

Новенькая прибыла в замок, когда солнце еще не совсем оставило замеревший перед сном лес в горах. Она восседала на коне, словно всем давно известно, что она здесь первая красавица и даже споров никаких быть не может на этот счет. Дорогая одежда струящегося шелка только усиливала впечатление, придавая ощущение неземного видения. Явилась одна, без сопровождения. Когда ее остановил молоденький стражник, нагнулась к нему, не покидая седла, что-то прошептала. Юноша порозовел и заулыбался, пропустил и еще некоторое время смотрел вслед мечтательно замутненными глазами.
Глава замковых служанок, женщина в летах с невероятно строгим лицом и несколько выцвевшей одежде, была гораздо менее доверчива. Она придирчиво рассмотрела письмо от киотского друга господина Сакаи, тщательно вчиталась в каждый знак.
- Это почему же потребовалось присылать тебя?
- Мой господин хотел доставить удовольствие Сакаи-доно, какое тот не сумеет отыскать в провинции, - промурлыкала столичная жительница, умудрившись смягчить даже самые твердые звуки.
Служанки, сгрудившиеся за спиной своей главы, обиженно зашептались. Одна, видимо, почитающая себя самой любимой, зло бросила:
- И без тебя здесь есть кому услужить господину. Убирайся откуда пришла.
Старшая шикнула на нее. Повертела в руках письмо, но как ни старалась, не смогла найти причины выгнать новоявленную прислужницу. Наконец, она приняла решение.
- Хорошо, Куроми, оставайся. Господин Сакаи сейчас в отбытии, так что будешь работать по дому вместе со всеми. Жить будешь... – женщина задумалась, понимая, что новенькую в общей комнате просто разорвут, - в домике у стены. В порядок его приведешь сама.
- Спасибо за заботу обо мне, - поклонилась девушка.

Мыс Данноура
1593 год

Снова, уже который раз амулет дал о себе знать. Правда, как-то странно – дернулся и снова затих. Видимо, что-то необычное, но не опасное. Масуми прислушался и ощутил словно бы тень слова и эхо звука. Именно так, что-то и существующее и нет, непонятное, не подающееся определению.
Мелькнуло раздражение на то, что даже музыку спокойно не послушать. Необычное хорошо в меру. Танака положил руку на грудь, где под одеждой висел кусок зеленоватого нефрита и стал различать неясные очертания тени. А ведь Иэмон ее, наверное, видит!
- Вы ничего не чувствуете, хоши?
Настоятель с улыбкой разглядывал, полуприкрыв глаза, раскачивающуюся на фоне неба ветку.
- Ветер, - проговорил он, постукивая веером в такт изменчивой музыке. - Ночь опять будет ветреная.
Опять... Это слово вызвало воспоминания о предыдущей ночи, воин пожал плечами и ничего не ответил. Он остановил взгляд на удивленно-восторженном лице Иэмона. Да, парень все слышит... И явно старается вовсю. Ладно, поверим, что это не опасно, пусть играет.
Однако руку от груди буси не убирал.

(С Сон, и Далара рядом)

Его редко слушали, затаив от восторга дыхание; разве что настоятель по доброте. Как правило, слушатели перешептывались, говорили о чем-то своем, а порой (если звали играть в деревню на какой-нибудь праздник) голос бивы могла заглушить и пьяная ссора. Юного музыканта не смущало подобное отношение, он знал, что далек пока от того совершенства, которого требовал инструмент. Бива хранила секрет и лишь время от времени приоткрывала маленькую часть тайны, поэтому Иэмон влюбился в нее почти с первого раза. Нет, не с того, как она попала ему в руки – и если бы не Ясукичи утонула бы тут же в пруду, так как маленький мальчик не сумел удержать тяжелый для его рук инструмент. Прошло много времени до того, как в беспорядочном наборе звуков неуверенно обозначилась мелодия, но с того самого раза он скорее согласился бы умереть, чем расстаться с бивой.
Звук басовых струн напоминал шум дождя, высоких – плеск волн о каменный берег; бива следовала за флейтой, иногда нетерпеливо опережая, так мальчишка, устав чинно шагать позади взрослого, забегает вперед и, спохватываясь, оборачивается, приплясывает на месте.
- Как восторженно блестят у него глаза, - пробормотал настоятель.
- Это потому, что он видит сейчас то, что трудно разглядеть нам. И слышит.
Казалось, по мере того, как льется мелодия, тень превращалась в эхо, а эхо - в тень. Затем они усиливались, и постепенно для самурая стал проступать уже знакомый с ночи высокий силуэт в старинной одежде с благородными чертами лица. Среди звуков бивы начала проступать флейта.

(и Далара, и Хигфе)

Самми улыбался бы, если бы улыбка не мешала игре. Он давно не слышал именно эту мелодию, да и сам ее не играл, ибо принадлежала она только этой биве и никакому другому инструменту. Она определяла, можно ли доверить музыканту эти струны или пусть поищет себе другие. Без всякого сомнения - Иэмону нужны только эти. От мальчика исходили такие волны радости и упоения, что призрака погрузило в них с головой, раскрасив для него выцветший от времени мир полузабытыми красками жизни. Одинокая слеза скатилась из уголка глаза, прочертила невидимую дорожку на щеке.
Мелодию можно было бы играть вечно, но пришел момент завершения, нигде не описанный, никем не узаконенный, но который невозможно не почувствовать. Флейта остановилась первой.
Масуми склонил голову в знак одобрения, хотя музыкант все равно не мог этого видеть. Зато видел призрак, в глаза которого он посмотрел перед этим долгим взглядом - как мост между мирами по ту и эту сторону жизни.
- Иэмон, бива-хоши, ты хочешь жить здесь и дальше?
Вопрос застал слепого врасплох, мальчик, отложив дощечку-медиатор, некоторое время перебирал струны пальцами, как будто ждал, что инструмент подскажет ответ. Но подсказка пришла с другой стороны:
- Что толку жить в замкнутом пространстве храма, где ты не нужен, когда есть целый мир вокруг, - вопроса в тоне Самми не было.
На крупных губах мальчишки вновь заиграла улыбка.
- Я уезжаю завтра утром, - голос Танаки был спокоен, почти равнодушен, он словно не слышал слов флейтиста. - Можешь поехать со мной по дороге до какой-нибудь деревни или города - как захочешь. От голода ты с твоим мастерством точно не умрешь. Во всяком случае, кажется, здесь тебе оставаться опаснее.
- Вот и решено, - подытожил странную беседу настоятель.

(втроем)

Молодой шиноби с лошадкой только что выбрались из деревеньки у замка и направлялись к ее опоре и защите – самому обиталищу даймё. В кожаной сумке парень прятал заготовленный яд – все необходимые ингредиенты были добыты у старого сморщенного знахаря, и смертоносная смесь ждала свою жертву. Конечно, она могла быть обнаруженной или не подействовать, но Шуске надеялся, что этого не случится. Правда, был еще один неприятный момент – самому яд не подмешать, придется действовать через постороннюю личность. Например, какого-нибудь слугу.
Шуске вздохнул. Главное, чтобы этой личности хватило тех денег, которые были у шиноби. Их было не очень мало, но добытое правдами и неправдами золото могло кончиться. А надо было еще оставить что-то на случай, если отравление провалится и придется делать все заново.
Молодой человек решил не думать об этом до тех пор, пока он не отыщет сообщника. Поэтому он привязал в очередной раз мохнатого конька недалеко от каменной стены и, закинув за спину кожаный мешок, прошмыгнул к воротам.
Темнело, солнце уже готово было покинуть ясный небосвод. У мощных створок ворот весело болтали два стражника. Шиноби решил не привлекать особого внимания и быстрой тенью перебрался через мшистую стену.
Во дворе было пусто. Может, все ужинали, а, может, просто прятались от страшной действительности в лице наместника.
Внимательно осмотревшись, Шуске заметил у самой стены небольшой домик. Очевидно, там кто-то обитал – привратник или смотритель. Лезть в замок все равно было глупо и опасно, и шиноби решил пока пообщаться с тем, кто живет в домике – через него можно будет попасть внутрь резиденции Сакаи.
Шуске быстро пересек двор и, прислушавшись, осторожно постучал в дверь. Эхом отозвались темные стены, и снова стало тихо.

Соседняя с Шимоцуке провинция

Когда на закате старый колдун, легко постукивая посохом в такт шагам, явился в дом, отстоящий от деревни и расположившийся в небольшой рощице, тот уже имел жилой вид: пыль выметена, полы вычищены и покрыты новыми циновками-татами, очаг разведен. Но если будущие муж и жена надеялись получить одобрение, то они его так и не дождались. Тошимару прошел внутрь и сел у очага, будто все происходит именно так, как должно быть, и не потребовалось двойных усилий для приведения полузаброшенной хижины в порядок.
- Невероятно, во всей деревне не сыскать и одной собаки, - молвил он, протягивая ноги к огню.
- А зачем нужна собака? – тут же заинтересовалась Миеликки, державшая на коленях где-то подобранного котенка.
Заволновалась, ведь если приведут собаку, особенно молодую, она может задирать маленького. Котенок вертелся и оглядывал все изумленным взглядом круглых глупых глазенок. Материно платье запачкалось по подолу, но все еще выглядело параднее, чем простая рубаха, и зверек изумленно обнюхивал яркую вышивку. Тошимару протянул руку, осторожно, двумя пальцами, погладил мягкую шерстку. Котенок неумело мурлыкнул и потянулся головой.
- Для колдовства. Ты же хочешь научиться.
- Да! Конечно. Но... если нет собаки, что тогда делать?
В крепкую деревянную дверь хижины постучали. Тошимару вздернул бровь, кивнул вопросительно смотрящему на него Рензо. Тот поднялся, открыл. За порогом обозначились два темных силуэта, едва освещаемые льющимся изнутри светом масляной лампой.
- Здесь уже занято, поищите другой дом, пожалуйста.
- Тошимару! Тебя-то я и ищу, - раздался грубоватый мужской голос.
- А, это ты. Проходи. Кого ты там с собой привел?
Явились мужчина с проседью в не слишком аккуратно уложенных волосах и юноша почти одних с Миеликки лет. Младший из двоих озирался и явно чувствовал себя неуютно, его спутник, напротив, вел себя почти по-хозяйски.
- Что же привело тебя, Сакио? – поинтересовался колдун, когда гости расселись.
Тени скакнули по лицу стареющего мужчины, исказив его и превратив на мгновение в жуткую маску разгневанного беса. Миеликки поплотнее прижала к себе котенка.
- Этот юноша – мой племянник. Он хочет узнать правду о своем отце, но моих слов ему недостаточно.
Тошимару откинулся к стене, держа в руке чашку с чаем, налитым туда услужливым Рензо. Прищурился, будто высматривая что-то в лицах обоих гостей по очереди. Наклонил голову к плечу.
- Что же ты хочешь от меня?
- Ты умеешь показывать прошлое, дай ему посмотреть. Пусть узнает, каков мой брат на самом деле!
Не тени виноваты, само лицо Сакио пугающе исказилось. Миеликки захотелось сбежать самой или прогнать его. Котенок, чувствуя настроение, жалобно пискнул. Колдун, отложив чашку, сложил руки перед собой, палец к пальцу, задумчиво приподнял уголки губ.
- Оставайтесь на ночь, завтра поговорим об этом.

Дом господина Мацуоки

Набрав вкусностей, достойных господского стола, и пару раз кашлянув и чихнув от изобилия всяческих запахов, ходячее несчастье на голову всех своих попутчиков выволокло корзину в коридорчик, уходивший из кухни в сторону, противоположную той, откуда оно явилось. В голове у "несчастья" мелькнула хулиганская мысль, не поместиться ли ему целиком в эту огромадную котомку и не "попросить" ли Рори всё это понести. Хмм... Но нет, в таком расположении волынщик выглядит несолидно. Придется идти пешком, но вот несения фермером корзинки никто не отменял.
Обратную дорогу Пэдди проделал не в пример медленнее. На пути постоянно попадались бездельники-слуги, которым, видимо, заняться было больше нечем, кроме как подсматривать за гостем. Лучше б за порядком следили!
Поминая про себя, а кое-где и вслух, растреклятых людей, которым не спится в полуденный час, фир дарриг пробирался к другому выходу из дома, сопровождаемый топотом башмачков и шуршанием плетеной корзинки по полу. Фейри пришлось несколько раз подергать за стенки там и тут, чтобы узнать, не являются ли они одновременно дверьми или хотя бы окнами. Все его попытки провалились - видимо, потому, что перегородки нужно было тянуть в стороны, а не ломиться в них удвоенным весом "Пэдди и его корзина". После десятиминутных плутаний карлик всё же обнаружил просвет, ведущий к зелени сада. Как выяснилось - тот же самый, через который он и вошел. Как стало ясно еще мгновением спустя - выход привел Пэдди не в сад, а под ноги не замечавшего его Рори О'Догэрти...

Ирландец наступил на что-то, споткнулся, нелепо взмахнул руками и бесславно рухнул на краю террасы, накрыв своим умеренным весом это самое "что-то". "Оно" взвизгнуло, пискнуло, пнуло кулачком по ребрам и выдало длинную тираду о фермерской грации, так что сомнений в происхождении "нечто" у Рори не осталось. Он откатился на бок, ударившись локтем о доски настила, и смешно задрыгал ногами, почувствовав, как по ним что-то покатилось. Послышался пронзительный визг случайно придавленной волынки и неразборчивое ворчание наконец-то проявившегося Пэдди, ползавшего вокруг в поисках раскатившихся из корзинки яблок.
- Откель ты взялся? Вот напасть-то... - фермер обвел взглядом место погрома, оценивая масштаб случившейся трагедии, но кроме ушибленного локтя ничего, достойного сожаления, не узрел. Зато обнаружил двух удивленных зрителей, с неудовольствием взиравших на выделываемые гостем пируэты из ближайщих кустов. Пэдди они как будто не замечали, видимо, не считая его поведение странным. Немая сцена длилась с минуту, пока фир дарриг не управился со слямзенным добром. Сняв с головы зеленый колпачок, он бережно отряхнул его и водрузил обратно, затем пошлепал ладошками по ярко-алой курточке, поправил волынку и ткнул пальчиком в корзинку со словами:
- Наша еда, - и, не дожидаясь ответа от смутившегося Рори, поплясал в сторону наблюдателей. Зашел им за спину и дернул за пояса: выше не дотянулся, а ниже - могут ногой так поддать, что придется летать учиться.
Омура и присоединившийся к нему Иэдзи обернулись - никого, только ветер перебирает стебельки травы и приглаживает листья на ветках. Переглянулись, пожали плечами и вернулись к прерванному наблюдению за чудаком-наньбаном - а того и след простыл. Вот чудеса. Должно быть, убежал в дом. Надо бы пойти, поискать, пока еще чего не натворил.

Замок Сакаи

Шиноби послышалось какое-то шевеление за деревом двери, и он напрягся. Главное было не привлечь стражу, и Шуске тихо зашептал в щелку:
- Кто бы вы ни были, там внутри, прошу впустить меня - есть дело, которое, быть может, вас заинтересует, - парень готов был в любую минуту броситься наутек.
Шуршание усилилось, будто тканью волочат по полу, отодвинулась щеколда. Сквозь щель шириной в ладонь едва можно было разглядеть стоящую за дверью женщину. Хозяйка хижины оглядела шиноби с ног до головы и впустила, закрыв дверь едва гость переступил порог. В комнате царила полутьма, слабо рассеиваемая лампой у зеркала. Женщина, чья богатая и даже роскошная одежда никак не сочеталась с маленькой привратной хижиной, жестом преложила новоприбывшему сесть.
- Кто вы и что у вас за дело?
С некоторым удивлением рассмотрев хозяйку, Шуске сел и повернул голову к окну. Возможно, с женщиной договориться будет проще, подумалось ему.
- Мне необходимо знать ваше положение в замке при господине, - резко ответил парень, проигнорировав первый вопрос.
Женщина, продолжившая расчесывать волосы перед зеркалом, с полуулыбкой приподняла бровь.
- Почему же вы считаете, что я расскажу это первому попавшемуся незнакомцу?
- Неужели все так секретно, что я не смогу узнать это у любой служанки на кухне?

(и Sayonara, а то как же)

- Почему тогда вам не пойти к служанкам? Наверняка они с радостью поведают все подробности здешней жизни, не побоявшись гнева хозяина. Особенно пришлому человеку вроде вас.
Хозяйка хижины и не думала скрывать иронию в голосе, но если бы гость повернулся к ней, обнаружил бы, что за ним наблюдают одним глазом.
- Простая служанка врядли сумеет сделать то, что мне нужно, - усмехнулся шиноби. - Хотя, конечно, я понимаю вас - первый раз меня видите и все такое. Но разве вы не согласитесь помочь человеку, если он попросит? - он перевел придирчивый взгляд на фигуру в роскошных одеждах.
- Зависит от того, кто просит. - Рука четким жестом подхватила ленту, перевязала волосы. - И о чем просит.
Женщина повернулась лицом к шиноби, половина лица ее погрузилась в темноту, вторая осталась освещенной колеблющимся огоньком.
- Мое имя Куроми.
Шуске склонил голову.
- Я - Йодзиро, - протянул он, любуясь игрой света. - Моя просьба может показаться странной человеку, который боится стоящих выше его. Но, с другой стороны, желание убивать естественно для человеческой натуры...
- Убивать? - Куроми пристально посмотрела в лицо гостю, будто надеялась прочитать в нем все, что тот подразумевает и таит.
Он опустил глаза и дотронулся до теплого острия кунаи в рукаве.
(естественно, на пару с Даларой)

- Да, именно так. Цель моего визита сюда - убийство, - Шуске решил рискнуть. В принципе, больше ему ничего не оставалось.
- Кого же ты хочешь убить, юный мститель? – тени сместились, открывая улыбку.
Женщина улыбалась так, будто здесь обсуждалась обыденная вещь вроде приготовлений к обеду или кто пойдет за хворостом.
- Человека, которого земля уже давно устала держать - стольких он убил, - медленно произнес шиноби. - Токисаду. Надеюсь, это имя что-нибудь тебе говорит?
Куроми не встрепенулась, скорее, наоборот, замерла. Отражение пламени подрагивало на почти черной радужке глаз.
- Теншо Такаши Токисада не лучший из людей, - наконец проговорила она, сдержанно и приглушенно. – И он опасен. Тебе нужна помощь.
Вдруг ожила, встала. В голос вернулись звонкие ноты, но к ним прибавилась поспешность.
- Оставайся здесь, пусть тебя никто не увидит. Сейчас не лучший момент для проникновения в дом, солнце еще не село. Обожди.
Шуске улыбнулся.
- Спасибо. Но я не могу проникнуть в дом - меня знают в лицо. Я хотел использовать несколько другие способы.
- Какие, например?
На плечи Куроми легла полупрозрачная накидка, такая же изысканная, как все в этой женщине. Почти чересчур изысканная.

(это снова мы)

- Например, яд, - молодой человек дотронулся до мешка за спиной. - Не самый надежный способ, но это не так важно.
- Яд... - Тонкие пальцы взялись перебирать планки веера, танцевать неведомый танец. - Яд не всегда эффективен, его обнаруживают иногда до того, как он подействует. Многие в наши дни прибегают к нему, пятная тем самым травы, из которых готовят свое зелье. Травы призваны лечить людей, а не калечить и убивать.
- Мне все равно, что и кого это пятнает. Я хочу покончить с этим человеком раз и навсегда. Или хотя бы попытаться. Яд - это как раз то, что я еще не пробовал, - шиноби говорил отрывисто, глаза его холодно блестели. С вызовом подняв голову, он почти отчаянно взглянул на женщину.
Ответный взгляд нес в себе спокойствие ночных небес.
- Не торопись, иначе умрешь раньше, чем достигнешь цели.
Куроми направилась к двери, обернулась на пороге.
- Оставайся здесь и не выдавай своего присутствия. Еду и питье ты найдешь без труда. Я скоро вернусь, и тогда мы подумаем, как лучше подложить твой яд.
Грустно проводив взглядом хозяйку домика, Шуске закрыл глаза. Разговор вызвал целую бурю чувств. Шиноби, злясь на себя, старался их подавить, а неприятный озноб снова дал о себе знать.
Есть не хотелось, и парень задремал - беспокойный огонек свечи разбудил его перед самым возвращением Куроми.
(и еще раз мы)

Замок Сакаи

Мелкий перестук гэта по деревянному настилу. Шорох соблазнительно полупрозрачной накидки разлетается по пустынным коридорам основного здания замка. Раз-другой встреченные служанки завистливыми взглядами провожали столичный «подарок». Куроми даже не косилась в их сторону. У двери в комнату наместника расположился один из юных охранников. Яркая легкомысленная одежда делала его похожим на букет посреди темного коридора. Юноша развлекался метанием короткого ножика в пол рядом с собой. Женщина улыбнулась, представив лицо жадного Сакаи, когда он увидит последствия гостеприимства. Заметив ее, «бутончик» прервал свое занятие и принялся жадно разглядывать видение. Они не обменялись ни единым словом. Она сделала знак, что хочет пройти; он так же молча отворил дверь. Перестук гэта возобновился. Как зачарованный, юноша закрыл дверь.
Золотистый полумрак комнаты разрезали солнечные лучи; там, где светлые полоски ложились на деревянный пол, в глубине темного, отполированного дерева загорались малиновые огоньки. Ветер играл с легкой бамбуковой занавеской, и полоски все время перемещались, зачаровывая взгляд. В центре комнаты ворохом шелковистых лепестков была брошена одежда.
Некоторое время незваная гостья стояла неподвижно, приглядываясь. Затем сняла гэта и бесшумно приблизилась, села рядом с одеждой и тем, кто был скрыт под ней.

(Крестовый поход на Токисаду-Сон Гоку)

Рыжеватые полоски заходящего солнца расчертили круглое женское лицо причудливыми узорами. Рукой, не привыкшей к грубой домашней работе, Куроми откинула край ткани и залюбовалась лицом спящего. Сейчас оно не носило следов жесткости, что нет-нет да проявлялись днем. Полутьма сглаживала черты еще больше, придавая им детскую беспомощность. Человек спал, раскинувшись, уверенный, что ему ничто в мире не грозит. Так спят только животные и младенцы, полные блаженного неведения.
Женские пальцы нащупали рукоять спрятанного под одеждой ножа. Спящий негромко вздохнул; черные волосы смоляными разводами разметались по циновке. Веер и небольшой клинок-кадзуки в бамбуковых ножнах лежали у изголовья, но даже при удачном стечении обстоятельств Токисада не смог бы до них дотянуться. Длинные ресницы подрагивали, отбрасывая мимолетные легкие тени. Наместник улыбнулся во сне.
Женщина позволила себе еще мгновение безмятежного любования. Будь здесь художник, великолепная получилась бы картина, жаль, что сейчас она закончится. Но перед внутренним взглядом снова предстал Санада Юкимура: его добрая улыбка, несмотря на суровую внешность, взгляд живой и умный, доспехи, в которых он отправился на войну и не вернулся. Глаза Макуро сузились, губы скривились.
- Получишь за отца, убийца, - гневный полушепот.
В солнечном свете блеснуло лезвие ножа.


(и Далара, пришедшая с нехорошими намерениями)

Мыс Данноура. 1593 год

Следующее утро выдалось столь же ясным, как и прошлое, но на этот раз не было времени любоваться им - пора было собираться в обратный путь, домой. Правда, много ли времени надо человеку, привычному к походам и войнам? Все свое должно быть под рукой, и не подобает самураю иметь больше, чем нужно для жизни.
Утренний прохладный ветерок трепал полы одежды самого Масуми и его слуги, ожидавших Иэмона. Их маленькая группа избавилась от груза даров, зато получила превышающий его вес почти взрослого парня, которому предстояло ехать на второй лошади. Танака, конечно, не собирался ни усаживать бива-хоши на свою, ни тащиться в темпе его ходьбы.
Мальчика привел Ясукичи, привратник. Он отыскал музыканта на веранде дома для слуг; Иэмон, казалось, просидел там всю ночь, не сомкнув глаз. Бива лежала рядом, как и собранный в дорогу небольшой узелок с едой.
- Я не держу на тебя зла, - произнес Иэмон; его ладони, слишком крупные для мальчишки его возраста, без дела лежали на коленях. - Ты считал, что поступаешь как лучше для всех. Теперь можешь не беспокоиться, сюда я не вернусь.
Ясукичи вытер вспотевшие ладони о накидку, старый привратник вдруг поймал себя на мысли, что хочет склониться в глубоком поклоне. Мальчик встал, поднял биву и, закинув ее за спину, повелительно протянул руку.
- Будь добр отведи меня, - сказал он.
Призрак всю ночь не покидал мальчика, только на рассвете нехотя растаял, убедившись, что об Иэмоне пока будет кому позаботиться. Вечером, Самми знал, сможет снова прийти, а пока едва заметная тень его могла навестить могилу предыдущего истинного владельца этой бивы. Но, как ни странно, даже день не смог удержать от новообретенной ниточки, ведущей в мир живых. Не прошло и часа, как одетый в черные придворные одежды призрак вновь появился рядом со слепым музыкантом, невидимый никому и слышимый лишь ему.

(еще Хигф и Сон)

- Я рад, что мы едем вместе, - улыбаясь, произнес юный бива-хоши. – Ваша флейта...
Он замолчал, перестав ощущать шершавую ладонь Ясукичи на своей руке.
- Вы не могли бы учить меня?
- Учить тебя будет для меня радостью, - отозвался придворный, чья душа до сих пор так и не нашла покоя.
Ясукичи, ведший Иэмона, имел вид несколько оробевший, и было от чего - слепой не только шагал гордо и уверенно, как господин, но и негромко разговаривал с кем-то. Масуми даже догадался, с кем именно, по словам. Только таких спутников ему не хватало! Впрочем, слово сказано... Все равно им предстоит не такой уж долгий совместный путь!
- Помоги ему сесть на коня позади себя, - бросил самурай слуге.
Тот приблизился к слепому музыканту. Иэмон позволил подвести себя к лошади, но тут случилась заминка. Оба коня испуганно косились на казалось бы пустое место рядом со слепым, прядали ушами и переминались с ноги на ногу. Утренний воздух, пронизанный ветром с пролива, был острым, как осколки льдинок, и из конских ноздрей поднимался полупрозрачный пар. Стоило Иэмону подойти ближе, конь всхрапнул и дернулся прочь, едва не утащив на поводьях слугу. Тот успокоительно потрепал по морде, скормил кусочек тростникового сахара, но это едва ли помогло делу.
Над ухом бива-хоши раздался смешок.
- Животные мудрее людей, они знают то, чего не чувствуют люди.
Мальчик застенчиво улыбнулся:
- Мне ни разу не доводилось ездить в седле. Это очень трудно?

(+Далара+Хигф)

- Не слишком, - Самми решил, что к обучению можно приступить немедленно. - Сумей подружиться с ней, почувствуй ее, на первое время этого более чем достаточно.
Конь все больше расходился, норовя перегрызть удила или ускакать, не разбирая дороги. Самми отступил.
Можно было опять использовать амулет, но тот не любил, чтоб его трогали слишком часто, самурай знал это. И чувствовал, что сейчас кусочек камня не очень хочет помогать. Он сжал ногами бока протестующе всхрапнувшего коня, подъехал на недовольном, но покорившемся животном ближе ко второй лошади, крепко схватил ее за поводья и дал свой ответ мальчику:
- Нет. Главное, крепко держаться в седле. Садись.
Иэмона толкнули теплым, пахнущим зверем боком; юный музыкант едва не упал, но схватился за то, что попало под руку, оказалось, что за стремя. Он попробовал подтянуться, как подсказывал ему слуга, но ничего не вышло, слишком тяжелая бива оттягивала плечо. Но с горем пополам он все-таки взгромоздился в седло за спиной у всадника. И тут же оглянулся:
- А как же вы?
Слуга выглядел весьма испуганным этим разговором с пустотой, ненамного меньше лошадей. Он боязливо оглядывался по сторонам и, казалось, сейчас начнет молиться.
- Встретимся там, куда вы приедете.
Приглушенное пение шелка смешалось с шумом листвы. Резко потеплело. Из воздуха словно пропала давившая тяжесть. Кони разом успокоились.
- Поехали! – резко сказал Танака, трогая коня.
Надо будет сказать мальчишке, чтоб сдерживался при людях... А то неприятности и настороженность последуют за ним из монастыря в большой мир.

(то же трио, завершение очередного этапа)

Гора Асама, склон

Заприметив мальчишку, ворон снялся с ветки. Широким крыльям было не развернуться в кустарнике, и птица взмыла в небо. Одного круга оказалось достаточно, чтобы рассмотреть, чем же занимается маленький беглец. Досадливо каркнув, пернатый вернулся на дерево.
Завернутая в листья, выпотрошенная рыба пеклась на углях, собирая ароматами мелких обитателей горы. Роши, который собирал для костра хворост, теперь дремал, привалившись спиной к валуну. Хаяши тоже решил заняться делом, неугомонный чиго исследовал каждый куст вокруг хижины, обнаружил еще два камня-охранника и не стал развешивать бумажные змейки с заклинаниями. Хоть и собирался. Он присел на корточки возле долговязого самурая, потянул его за рукав.
- Можно мне посмотреть? – взмолился мальчишка. – Я ни разу не видел его...
Миссионер сидел на вытащенном из дома татами и задумчиво смотрел на огонь. Казалось, вечное во все века пламя открывает возможность перекинуть мост между настоящим и прошлым или будущим, вернуться либо увидеть, что ждет впереди. И чем больше пляшущие огни казались некой дорогой, связывающей времена, тем тяжелее почему-то становилось на душе. Прошлого было слишком много...
- Куда ты сейчас идешь? - словами, звуком голоса, как ударами европеец отгонял стаю грустных мыслей.
- Исправлять не свою ошибку, - ухмыльнулся роши, отмахнулся от паренька. – Его почти никто не видел, и что теперь? Показывать его каждому встречному?

(с Хигфом и чуть-чуть Далара)

Хаяши не унимался, крутился по поляне, словно щенок, что почуял сахарную косточку.
- И для этого вас занесло на Ямато-но-Орочи? - хмыкнул португалец, заинтересованный, чего же хочет мальчишка.
- Куда ж еще? - хмыкнул Мицуке.
Хаяши остановился на взлете.
- Ну-у... в легенде говорится, что меч достали из...
- Там я уже побывал, - отрезал роши. - И не имею желания возвращаться!
Беглый чиго продолжил круги по поляне. Мицуке перевернул, подцепив двумя веточками, пару рыбин.
- Мне требуется огонь, который внутри этой горы, - сказал он.
Казалось, пламя костра дрогнуло, будто испугалось упоминания о своем большом собрате там, в глубине. Отблески огня заплясали по озабоченному лицу отца Андрео, расцвечивая в алое седину и задерживаясь в морщинах.
- Ты хочешь наверх, к кратеру? - переспросил он.
- Если понадобится, - кивнул в ответ Мицуке, - то пойду до самой вершины.
Он подобрал шишку, прицелился и швырнул в мелкого обакэ, уличенного в попытке украсть рыбу.
- Поговаривают, там, выше, есть старый храм, - продолжила роши. - Сам не видел, но если он действительно на том месте, о котором мне говорили, подниматься в пасть Орочи не понадобится.
Вторая шишка полетела в Хаяши, мальчишка отдернул руку от свертка.

(Bishop mo)

- Я там не был, не знаю, - покачал головой отшельник. - Нехорошее место. Ты несешь туда это? - наконец не выдержал он, показывая на сверток.
- Зато я был! - высунулся из хижины дрожащий черный носик. За ним показалась остальная часть обаке, несшего расставленные мисочки с вареным рисом и нарезанными овощами. Впрочем, кажется, он при упоминании о горе и храме позабыл о еде, и поднос опасно наклонился.
Хаяши подскочил, готовый прийти на помощь, чтобы не лишиться завтрака, но споткнулся и пропахал голыми коленями по сосновым иголкам и мху. Мицуке вздохнул. Узлы на шнуре, что стягивал таинственный сверток, были завязаны так давно, что сейчас пришлось потрудиться. Наконец, роши развернул ткань. Расправил. Хаяши зажал себе обеими ладонями рот, чтобы не выпустить рвущийся вопль. От древнего клинка – четыре куска темного металла, рукоять и сломанное на три части обоюдоострое тяжелое лезвие – все равно исходило ощущение недоступного людям могущества.
Даже священник застыл на месте, чувствуя, как волна силы растекается от оружия, придавливая, пугая... А еще - будто находя отклик где-то глубоко внутри, как что-то чужое, но как-то родственное. Ладонь протянулась в направлении рукояти привычным жестом воина. А потом ощущение, что вот-вот, и можно будет что-то понять, умерло, толком не родившись.
- Спрячь его снова, - португалец опустил голову. - Он не для людей.

(те же)

Сцену прервал стук. Муджина тоже замер и даже посерьезнел, но при этом окончательно забыл о подносе, в явном волнении крестясь правой лапой. Все содержимое мисок вместе с самой посудой, частично разбитой, оказалось на траве.
- Ну вот... - расстроился оглянувшийся на шум Хаяши. - А как же завтрак?
Священник вздохнул и кивнул на костер.
- Есть рыба... если она еще не сгорела. Кое-кто кое-что соберет с травы... - взгляд остановился на не менее расстроенном, чем мальчик, муджине, уставившемся вниз, открывая и закрывая рот. - А еще возьмет из кладовки бобы... Если не съел их раньше.
Хаяши решил: он будет снимать рыбу с углей, она уже была готова к употреблению. Беглый чиго разложил ее на сорванных листьях, пока Мицуке заворачивал сверток и перевязывал его шнуром.
- Видишь, патэрэн, - сказал роши. - Меч нельзя отдавать таким, какой он есть. Мне нужно на эту гору.
Старое Солнце наблюдал за сценой молча и с невозмутимым видом - то ли на самом деле спокойный, как изваяние, то ли скрывая эмоции, но за остатками завтрака вместе со всеми подошел.
Уже во время еды долго молчавший священник произнес, отвечая на висящий в воздухе вопрос:
- Вижу. Что ж... полезно увидеть что-то новое и одновременно вспомнить былое.

(higf & Bishop)

Омура Такахару

Рядом с заморским гостем я чувствовал себя карликом с фестиваля, появилось даже желание проверить, нет ли на мне пестрой одежды, а на лице белил. Так что я был рад, когда он сбежал. Впрочем, долг велел не оставлять этого так просто, и я тоже вломился в кусты, столкнувшись в них со старым Иэдзи. Не думаю, что он был рад меня видеть, хоть и нарисовал из своих морщинок что-то вроде приветливой гримасы. Иэдзи так долго служит господину Мацуоке, что невозможно представить этот дом без его сухого вездесущего носа.
Он поведал мне, что великан, неведомо почему не удержавшийся на ногах прямо на пороге дома, – один из двоих гостей Теншо-сама, оставленных им на попечение господина Мацуоки. Я выразил сомнение в том, что сам господин Мацуока знает об их присутствии, но Иэдзи заверил меня, что разрешение хозяина на их пребывание имеется. Зная нрав нашего самого почтенного в размерах кошелька горожанина, я не слишком поверил, что разрешение было получено без уговоров и подкупа, но, тем не менее, оставил сомнения при себе. Старик же разошелся:
- Пожалуйста, оставьте их на мое попечение. Я за ними присмотрю, хлопот никаких не будет, а слухи и толки нам ни к чему. Господин будет расстроен, да и старая госпожа станет бушевать, если все узнают.
Он был так жалостлив, что отказать ему не было ну никакой возможности.
- Смотри только, чтобы они не натворили дел в городе, - велел я ему, и на том мы расстались.

Остаток дня пролетел незаметно, ушел в сумерки, не оставив за собой следов, достойных занесения на бумагу. Только раз я встретил заинтересовавшую меня всадницу. Проезжая, она поклонилась мне как незнакомка незнакомцу. Мне показалось, что сейчас ее дорожная шляпа слетит, и я приготовился ловить, но нет, обошлось. Признаться, меня разобрало любопытство, кто эта женщина, и некоторое время я потратил, выслеживая, куда она поедет. Странно было то, что хотя сейчас конь шел спокойно, на его шерсти блестела влага, а ноздри раздувались как после скачки.
Скрылась всадница в воротах дома Тоидзуме. Наверное, рассудил я, это жена господина Масачики, хворавшая в мой визит к ним. И если это так, то ему повезло, - повсюду встречаются гораздо менее привлекательные женщины. Я не успел толком разглядеть ее лица, всего лишь в общих чертах, но сразу было видно – женщина это необычная, глаза у нее сияли по-особенному. Куда же она могла отлучаться так скоро по приезде в город? В окрестностях у нас есть разве только две деревни, замок господина Сакаи и его же охотничий домик.
Я дал задание одному из своих ребят съездить в те деревни, узнать, не проезжала ли она. Другого я отправил в замок господина Сакаи с тем же самым поручением. К следующему вечеру можно было ждать новостей.

Омура Такахару

Вечером дома поджидал сюрприз – только что объявившийся в наших краях и неожиданно заглянувший на ужин старый друг Тецухиса. Приятная встреча, я был так обрадован, что даже жена моя не преминула съзвить по этому поводу. Впрочем, она приготовила вкуснейшие блюда из чего-то, извлеченного из ее многочисленных ящичков. Особенно уважила своими фирменными гёдза. Если бы она всегда так готовила, по праздникам мне пришлось бы обедать в императорском дворце или у сёгуна.
Мы расположились с сакэ на дзабутонах и повели неторопливый разговор о том да о сем. Тецухиса отличный врачеватель, и я не преминул спросить у него несколько советов. Вместо платы он затребовал необычных историй. Пораскинув мозгами, я рассказал несколько удивительных случаев: о человеке, который закапывал в землю кости в надежде вырастить из них золотое дерево; о собаке, которая, по слухам, после смерти так же преданно охраняла дом своего хозяина, как и при жизни.
Мой друг слушал с живым интересом, но чем больше мы пили и говорили, тем задумчивее и мрачнее он становился. В конце концов я не выдержал и спросил, что мучает его. Тогда он, махом допив половину чашечки сакэ, поделился со мной таким рассказом...

...Самое необычное в той истории - не то, как она завершилась, а как началась. Впоследствии опросили слуг, вообще каждого, кто тем вечером оказался во дворе, но никто не сумел с уверенностью рассказать, как же таинственная гостья попала в дом. Одни утверждали, будто бы она прибыла в черном лаковом паланкине, сопровождаемая большой свитой и воинами. Другие возражали, что девушка приехала одна верхом на низкорослой мохнатой лошадке, украшенной белыми и розовыми кистями. Третьи принимались спорить, доказывая, будто собственными глазами видели, как незнакомка пришла пешком, опираясь на дорожный посох. Отыскались даже такие, кто сказал что она словно по волшебству очутилась в покоях господина Ишикавы...

(на пару с СонГоку)

(беседу за чашкой сакэ вели сместе с Даларой)

- Но хоть в чем-нибудь они сходились? - вмешался я, подливая обоим на правах хозяина.
- О да! - Тецухиса невесело рассмеялся. - Каждый, кто ее видел, мог поклясться, что одеяния прекрасной гостьи хозяина замка сияли белизной свежевыпавшего снега, а подол и рукава украшала россыпь цветов вишни.
- Какова она была на лицо?
- Она пряталась за вуалью... - мой друг смущенно кашлянул в кулак. - Так говорили... Я же видел ее только со спины.

...Всю ночь из комнаты старого Кадзумасы доносились смех и музыка; сын хозяина, нынешний глава рода Ишикава, понуждаемый ворчанием супруги, несколько раз подходил к покоям отца, но заглянул туда только раз. Слуги затаили дыхание, отошедший от дел ши-тэнно до сих пор мог устроить головомойку кому угодно. Но ответил на упреки другой голос, насмешливый и мелодичный:
- Вам мало того, что управляете замком и делами клана? Уходите и не мешайте инкьё вкушать последние радости жизни!

- И ведь не солгала, - завершил он свое повествование. - Утром мы нашли старого Кадзумасу совсем окоченевшим.
- Ты думаешь, то была Юки-онна, - высказал я мысль за него. - Умер ли еще кто-нибудь в доме или окрестностях?
- Нет, разве что... - мой друг почесал в затылке, что всегда для него было делом сложным, ибо он объемист. - Один из самураев чуть замерз, когда охранял дальнюю стену замка, но остался жив. Он сказал, что ему явилась прекрасная женщина в белых одеждах, и после ее поцелуя у него отнялись ноги. А гостью мы больше не видели. Отведенная ей комната оказалась пуста, окно было открыто, а повсюду лежал снег.
- Почему вы решили, что это именно женщина? Ведь при определенном искусстве и мужчина может притвориться ею.
Мне вспомнился актер, до того проникшийся своей ролью, что не желал расставаться с ней даже в обыденной жизни. Он убил из ревности троих человек, прежде чем дознались до сути дела. Была ли в этой истории действительно Снежная дева или всего лишь кто-то, желающий посеять смуту в сердцах очевидцев, вот первый вопрос.

Доктор озадаченно потер ладонями толстые щеки, словно хотел так придать себе трезвость мысли.
- Ростом она могла поспорить с мужчинами, - признал он наконец-то. - Но не так уж она была высока. И как бы она убила старика-инкьё?! Он был холодный, совсем ледяной!
- Не тебе ли лучше знать? – перекинул я ему вопрос, словно мяч в кемаи*. – Если исключить колдовство, могло ли что-то убить так, чтобы казалось будто это холод?
Тецухисе потребовалась еще пара чарочек, чтобы вернуть взбудораженные мысли в нужное русло. Округлая проплешина застенчиво проглядывающая на макушке моего собутыльника, подверглась жестокому истязанию.
- Найдется пара-другая ядов... но гостья пила вместе с хозяином. Да и куда же она делась потом? Растаяла? - он залпом осушил еще чашечку. - Жаль, теперь не проверишь...
Взгляд его слегка затуманился.
- Вот что я скажу тебе, таких волос, как у той женщины, не может быть у мужчины. Они были похожи на застывший в мороз водопад.
Мне представились серебристые струи, скованные льдом прямо в воздухе. Красивое зрелище, но лучше наблюдать издалека.
- Раз не нашли лужи, значит, не растаяла. – Во мне уже тоже плескалось достаточно сакэ, чтобы найти юмор даже в такой неприглядной ситуации. – Юки-онна не приходит просто так. Что сделал Кадзумаса, чтобы она вдруг пришла к нему, да еще провела с ним время?
Решили припомнить все истории про Снежную деву, а заодно перечислили деяния (по крайней мере, самые известные и недавние) старого Ишикавы, но ничего не складывалось. Поднапрягшись, Тецухиса рассказал, что инкьё, когда еще не был не то, что инкьё, а даже и ши-тэнно, да и было ему по тем временам лет тринадцать, служил у ныне тоже покойного господина Токугавы, по тем временам заложника у Имагавы. Из последних новостей, тоже устаревших на добрых двадцать лет, внимания заслуживала лишь одна, о том, что старый Кадзумаса вдруг бросил своего господина и блага, связанные с занимаемой должностью, и переметнулся к бывшему соратнику Токугавы, а потом - заклятому врагу, Тоётоми Хидэёши.

(было много чашек сакэ на двоих с СонГоку)

(пьянку продолжали они же)

- А господину Клещи пришлось перекраивать всю свою оборону! - возвышенно заявил толстячок-врач, выпив за здра... то есть за упокой сначала одного, потом другого, а потом и третьего участника тех событий. - Кадзумаса знал все его хитрости!
- Э-э, как же это наш сёгун, мир его душе, сумел договориться с Юки-онна? - крякнул я, потряхивая бутылочку; там осталось совсем на донышке. - Впрочем, про него многое говорят, ходили слухи, что он на короткой ноге с обакэ.
- Но заставить служить Снежную деву своим прихотям - невероятно даже для него! - запротестовал Тецухиса и для храбрости потянулся к глиняному кувшинчику; налив и себе, и собеседнику, врач достал большой цветастый платок и вытер им вспотевшую лысинку. - Она ведь своевольная, слушает только себя. Кого хочет - награждает, кого хочет - убивает...
Я чуть было не изрек сгоряча, что знаю одного, кому эти слова можно приписать без зазрения совести. И тут же, непрошенным, перед глазами моими явилось видение Юки-онна, как ее описал Тецухиса. Только вот незадача, как я ни старался, черты лица Снежной девы все складывались в уже до ломоты в зубах знакомые черты наместника нашего господина Токисады. Я потер глаза, прогоняя дикий образ.
- А может так быть, - ударился я в буйство фантазии, чему новый глоток сакэ весьма способствовал, - что он ей нашептал о Кадзумасе да такое, чтобы она сама захотела убить. Взяла и пришла, а увидев старика, решила дать ему немного позабавиться перед смертью. Кто ее знает, что у Снежной девы на уме. Уж точно не мы!
Только я почувствовал себя выступающим перед важным собранием, откуда ни возьмись, явилась жена и нашептала, чтобы я перестал изображать надутого петуха, а отправил доктора спать, и себя заодно.

Взмах. И еще один. Хочется заснуть, но еще, еще немного… потом обязательно. Отдохнет перед ночной сменой, когда следует вслушиваться в каждый шорох, вглядываться в каждую тень. И зачем Токисада-сама отослал телохранителей ради сомнительной встречи?
Луч солнца утонул в матово блестящих пластинах тессена, и Косеки снова сонно моргнул.
-Мягче, это не зонтик, - казалось, Хеби наблюдал за тренировкой уже довольно долгое время, и остался изрядно разочарован.
-Тебя тоже отправили, - стальной веер с треском закрылся и с новым поворотом кисти вновь превратился в крыло черной бабочки. – Видимо, ты любишь… прогулки.
Недвусмысленно намекнул лисенок.
-Видимо, ты любишь... разговаривать, - поморщился Хеби, отрывая затылок от дерева. - Учись дальше.
-Может быть, преподашь пару уроков? Или тоже предпочитаешь разговоры? – заметил в спину уходящему телохранителю Хикари.
-Тебе? - тонкая черная бровь взлетела вверх в иронической гримасе, когда Хеби обернулся.
Лисенок скромно склонил голову и опустил раскрытый тессен.
-Прошу меня простить, - покаялся он, - я забыл, что ты проиграл… тогда.
-Тогда мне тем более нечему тебя учить, - зло откликнулся белокожий, снова срываясь с места.
-Постой, - телохранитель выжидательно обернулся. – Ты слышал ночью, как уходил Токисада-сама?
Веер сложился с металлическим треском. Косеки задумчиво посмотрел на темную палочку и перевел взгляд на воина.
-Я проспал, - услужливо напомнил ему тот.
Лисенок на секунду прикусил нижнюю губу, словно борясь с собой.
-Если проснулся и не собираешься засыпать на ходу, может, отдадим время тренировке? – наконец, произнес он, видимо, придержав некую иную фразу.
-Сам не засни, - улыбнулся белокожий.

(с Китти)

Веер скользнул в руку, приоткрылся, показав тигриную морду. Хикари подавил смущенную усмешку и снова распахнул тессен: в черном зеркале опалово-зелеными отразились земля и листва. Секунду стоявшие далеко противники смотрели друг на друга, затем сделали несколько осторожных шагов на встречу. Крылья вееров соприкоснулись в ласковом и одновременно опасном и жестком движении, и их владельцы, словно опасаясь, отскочили в разные стороны. Лисенок разочаровано скользнул взглядом по ехидно изогнувшемуся тигру, отступил в сторону, начав обходить противника по длинной дуге. Тот словно не заметил маневра, неловко повернулся, пропустил чужое движение.., но когда полураскрытая черная бабочка попыталась вспорхнуть на алебастровую кисть, крылья запутались в когтях шелкового тигра. Косеки резко отдернул руку, и платины недовольно заскрипели, вырываясь из стальных объятий.
Телохранители разошлись на три шага. Веер белокожего оставил в воздухе неопределенный штрих и прочертил дугу снизу-вверх. Лисенок нечетко отступил, в оранжевых глазах мелькнуло сонное замешательство, но очень быстро черный полуовал солнца повторил чужое движение, и Хеби, как в издевку, скользнул в сторону, жест в жест отразив побег противника.
Ониксовые пластины с рассерженным треском сомкнулись, Хикари выбросил руку вперед, стараясь дотянуться до скрытой темной тканью груди, и белокожий иронично-мягко повел веером: острые края пронеслись в миллиметре от маленькой кисти. Пальцы маленького телохранителя напряженно дрогнули, когда, не довершив движения, он повел сложенный тессен над головой соперника. Тяжелая, темная прядь Хеби едва взметнулась от движения, и…
…лисенок тихо охнул, когда обратившийся в серебристую палочку веер противника, выбив из ткани нечеткий шелест, жестко коснулся груди.
-Сон – не оправдание, но иногда так хочется назвать его, - смиренно, но с нотой досады выговорил Хикари.
-Ничья, - кивнул Хеби.
Лисенок выпрямился и, окинув своего противника еще одним взглядом (на этот раз, более уважительным), вернул тессен на пояс. Тот церемонно поклонился, словно только что вспомнив про правила тренировок.
В городишко возвращались уже вместе. На полпути неожиданно возникла заминка - тележка торговца, вся уставленная пузатыми флягами, совершенно перегородила и без того неширокую тропку. Человек оглянулся на звук, но освободить дорогу даже не подумал. Было просто некуда - крутой сыпучий склон с одной стороны, массивный кусок скалы с другой. Лис сонно моргнул.
-Я надеялся вернуться не так поздно, - тихо проворчал себе под нос.

Его спутник не стал размениваться на разговоры, а одним слитным движением снес мечом горлышко одной из фляг. Торговец сразу же "заметил" обоих воинов - на подвижном лице живо отобразилась паника. Каким-то образом миновав собственную тележку, человек только что не упал перед путниками на колени.
-Любезные господа, прошу вас, не нужно! Это лучшее сакэ во всех горах, текучее золото! Если хотите наказать виновного, умоляю, убейте меня взамен!
Хеби равнодушно пожал плечами и снова поднял меч, очевидно, собираясь выполнить просьбу несчастного. Косеки задумчиво проследил за солнечным бликом, прокатившемся по лезвию, и остановил очередное движение палочкой тессена.
-Погоди-погоди. Не забывай, мы на службе.
-Господину может повредить задержка. Лишняя голова отдельно от тела - нет.
-Ннннне принимайте поспешных решений, господа... - торговец, казалось, уже сам жалел о своих словах. - Ппппозвольте откупиться.
-Уговаривай этого хладнокровного воина, - любезно убрал тессен лисенок.
- Разве что за всю телегу, - улыбнулся уголками губ второй телохранитель, явно наслаждаясь паникой человечка: торговец был на добрых полторы головы ниже Хеби.
-Господа..., - Жалобно проблеял тот и замолчал. Просто не нашлось слов.
-Больше двух ты не выпьешь, - сочувственно посмотрел на торговца Хикари. – Пойдем, не следует лишний раз давать повод…
-Проверим?
-Проверяй, - повел плечами лисенок.
-Потом. Сейчас тебя от одного запаха поведет, - Хеби раздраженно оставил в покое катану и взялся за телегу в явном намерении скатить ее с дороги.
Плечи торговца сжались - воплощение безмолвного отчаяния.
-Сейчас, - мгновенно взъерошился Хикари, недовольный тем, что усомнились в его способностях.

Он поднял несколько бутылей и поставил их на тропу, после чего занял место рядом с белокожим. Хеби скептически посмотрел на рядок фляг и удвоил их количество. Потом тоже толкнул телегу - благодаря совместным усилиям она подалась, и легко скатилась со склона, ударившись о ствол дерева в полусотне шагов. Судя по лицу торговца, в момент столкновения он пережил как минимум одну смерть за каждую бутылку, но, увидев, что фляги не разлетелись, обрадовано припустил вниз и вскоре уже утащил телегу куда-то вниз, очевидно, в поисках новой тропы. Косеки показалось, что увидел мелькнувший потом в кустах рыжий хвост.
-Итак…? – глубокомысленно покосился на рядом стоявшие бутыли.
-Можно разбить, можно выпить, - пожал плечами белокожий. - Второе, боюсь, неуместно - если ты здесь заснешь...
-Тогда предлагаю отойти с дороги или вернуться на место поединка, чтобы как следует насладиться «текучим золотом» напитка. Если, конечно, ты способен…, - не без ехидства завершил Хикари.
-Мне еще тебя назад тащить придется, - пожал плечами высокий.
-Этот вопрос также не имеет единственного ответа, - успокоил его лисенок.
-Увидим, - закончил Хеби, подбирая фляги.
Выше по склону между двух пиний притаилась укрытая хвоей полянка. Говорили, в такие места приходят лесные духи играть в кости - коряги и камни образовывали уютный уголок с подобием стола в центре. Фляги одна за одной с глухим стуком ударили по дереву. Хеби меланхолично откупорил первую и осторожно приблизил лицо к горлышку. Косеки с интересом за ним наблюдал. Белокожий понюхал напиток, потом, очевидно, убедившись, что во флягах именно саке, а не помои, попробовал на вкус. Лисенок вопросительно посмотрел и открыл другую бутыль. Непроницаемому выражению лица Хеби могла бы позавидовать и статуя, только глаза насмешливо сверкнули, когда поднял флягу в церемонном "кампай". Косеки осторожно вдохнул резко-сладкий запах, ответил тем же и поднес горлышко к губам.
Через полчаса опустели первые фляги. Сакэ действительно оказалось «текучим золотом»: мягкое и одновременно терпкое, оно, как ни странно бодрило. Жесты оставались четкими, а вот мысли, как назло, текли медленно и плавно, не соединяясь одна с другой. На лице белокожего телохранителя застыло напряженно-задумчивое выражение, только глаза иногда вспыхивали нервным, почти лихорадочным блеском. Длинные пальцы словно невзначай обвились вокруг пластинки веера, да так и застыли.

-О чем ты думаешь, Хеби? – лисенок облокотился о импровизированную столешницу и теперь разглядывал невзрачную травинку с таким видом, словно она была величайшим сокровищем.
-Я не думаю, - легкое, почти неосознанное движение и пластинки веера раскрылись - показал морду тигр.
-Что тогда? – в ответ Косеки распластал по траве черную бабочку своего тессена.
-Воспоминания, образы, - веер поплыл над землей, извиваясь, словно змея, словно прядь волос, пущенная по течению ручья. Было бы танцем - но движение оборвалось, не дойдя до логического конца, резким и жестким жестом. - Ничего определенного.
Собеседник отстраненно кивнул и опустил голову на согнутую кисть, наблюдая за легкими и плавными движениями тигра. Тессен помедлил, и снова расправил шелковые крылья, двигаясь гипнотизирующе, неестественно медленно, будто подчиняясь далеким, неслышным барабанам. Росчерком флейты - крутнулся в воздухе, и снова забился в руках умирающим сердцем гиганта.
-Когда крыла мотылька касается пламя…, - задумчиво проговорил Косеки и пододвинул в сторону телохранителя вторую флягу. – Танец. Агония.
-Холод, - отстраненно кивнул ему Хеби.
Вторая фляга опустела еще быстрее первой - словно пытался смыть и диковинный танец, и музыку, его породившую.
-Пустота, - щелкнул по тыквенному боку лисенок, и фляга отозвалась пустым звоном. – Глицинии…
Черный веер пролетел совсем низко над травой, и стебельки пригнулись от резкого движения. От него же – взвилась выпавшая из прически прядь…, бабочка метнулась обратно, отражая в ониксовом зеркале небо и листву. Веер с тигром взлетел высоко, под самые кроны деревьев, упал не как положено, а опавшим листом, едва не мазнув отточенным лезвием по белой коже хозяина. Тот равнодушно поймал его у самой земли. В голове стоял туман, но руки... руки двигались безупречно. И это только еще больше путало.
-Лепестки глицинии похожи на бабочек. Но никогда не бывают черными, как веера, - Косеки провел мизинцем по черной пластине и посмотрел на быстро набухающий кровью порез. Вздохнул и убрал оружие, бережно пригладив стальное крыло. – Не бывают…

Хеби молча смотрел на текущую по пальцу кровь... Потом, усмехнувшись, снова подбросил веер в воздух. На этот раз своенравный тессен упал правильно, рукоятью вниз - на колени лисенка. Не дав коснуться ткани хакама, Косеки перехватил его и протянул хозяину.
-Веера, чтобы путать.
Белокожий спокойно смотрел на лисенка... даже не пытаясь протянуть руку в ответ. Хикари снова опустил локти на переплетающиеся корни и повел ладонью, одно за одним открывая деления изящного оружия. Любовался. Солнечные блики мягко скользили по граням лезвий, словно гладили. Вблизи веер казался ветхим и до смешного хрупким. И одновременно удивительно пропорциональным - такими не бывают предметы, только живые существа.
-…или цветы, - выговорил вслух лисенок, делясь невысказанной мыслью.
Белокожий в ответ только прикрыл глаза, прислонившись затылком к прохладному стволу дерева. Не в ушах - где-то на самой грани сознания равнодушно и завораживающе звучали барабаны, изредка взрывалась надрывным звучанием флейта. Казалось, еще чуть-чуть и вспомнит чернильное небо с серебристыми, крупными звездами, темно-зеленые лесные тени и сам оркестр... Но воспоминание ускользало в последний момент, словно уплывало дальше по течению. Воин досадливо поморщился и протянул руку за игрушкой. Хикари рассеяно протянул ему собственный тессен.
-Я следовал ночью за господином. Без его ведома.
-Видел, - то ли вопрос, то ли утверждение.
-Видел…, - согласился, - и задался вопросом, зачем ему телохранители.
-Для забавы, - усмешка.
Стальные пластины веера коснулись пальцев, но не прорезали непрозрачной кожи. В темном металле отражалось чужое лицо, волосы казались на несколько тонов темнее, а стволы деревьев приобретали прозрачно-охристые цвета. Оружие Хеби же тигром извивалось в руках лисенка. Он отстраненно, сам того не замечая, считал полосы на белоснежной тигриной шкуре. Сначала про себя, затем вслух. На счет пять одно из лезвий тессена прочертило ровную полосу на коже. Неловкость выглядела почти абсурдной на фоне ювелирной точности жестов.

-Вторая, - спокойно проговорил Хикари, переводя взгляд со штриха вдоль линии жизни на алый след на мизинце. Он перевернул бутылку, и в ладонь скатилось несколько капель сакэ. Смешались с кровью. – Не последняя.
Хеби скептически крутанул ониксовый веер в руках, потом все-таки прижал стальную пластину к запястью. Кровь пошла не сразу. Голубовато-белая, затем блекло-багровая полоса, и только потом - темные, почти черные потеки. Опустил руку, давая стечь в ладонь.
Лисенок проводил движение взглядом и снова пустил скользить по воздуху силуэт белого тигра.
-Кровь цвета бабочки. Веера.
Белокожий щедро плеснул саке в ладонь, окунул в едва смешавшиеся жидкости стальную пластину. Усмехнулся и бросил веер обратно. Темная рукоять легла в раненную ладонь. Косеки поднес бабочку близко к глазам, рассматривая едва дрожащие капли.
-Нужно кого-то убить, - тихо прокомментировал Хеби.
Косеки обернулся, положил черный тесен на корни и взял в раненую руку чужой, вновь любуясь плавно стелящимися бликами… а потом начал рассказывать, что видел этой ночью. Мысли текли медленно, фразы становились отрывистыми, короткими, совершенно невыразительными и неяркими. Хеби слушал, не перебивая, даже не отрывая взгляда от солнечных лучей на лезвии. Иногда шевелил бледными, залитыми кровью пальцами, словно все еще держал веер в руке, а случайные порывы ветра создавали иллюзию, что тессен следует этим движениям. Когда отзвучали последние слова, кивнул.
-Можно его.

(все было "на пару")

Конец мая 1616.
Речной путь Хида-Мино-Овари

Слухи ненадежны, как ветер, разносящий их, семена истины и лжи в скорлупке слов. Не дотронешься, не схватишь их за горло. Под скорлупой может оказаться цельное семечко, а может сплошная гниль. Даже волны за бортом лодки более постоянны и вещественны. Опустишь руку в перевернутое небо, и знаешь, холодно внутри или тепло, ласкова вода или зла на людей.
В такую хорошую погоду только и делать бы, что раскинуться на согретых солнцем досках, отдаться мерному покачиванию волн, скрипу весла и забыть о мирских заботах. Но в душе сидит заноза, заставляет выпрямляться, следить пристально за берегом, как за врагом перед сражением. Подгоняй, не подгоняй время, оно быстрее не потечет; река тоже. Что с того, что мальчик решил отправиться в родную провинцию отца? Ну, навестит могилы предков, успокоится, вернется. Если в скорлупе зерно, а не плесень... Если.
- Эй, остановка! – крикнул лодочник.
Пассажир махнул ему рукой: слышал. Вылез на берег размять ноги. Река – единственный способ быстро добраться из одной провинции через другую в третью. Но как же укачивает! Почти как в паланкине, так любимом богатыми бездельниками. Мужчина сел на краю причала, заглянул в воду. Постаревшие уже черты, жестче, острее. Щетина – ну да, сорвался, почти как в юности. Почти как Садаро. Отражение весело кривит губы.
Старший каро, Хисао, был удивлен неожиданным сообщением, что дела остаются на него. Кинул красноречивый взгляд в сторону города.
- К ярмарке вернусь, - пообещал Такамори.
Хисао возражать не стал. Он служил еще прежнему управителю провинции, знал все тонкости и детали и ни разу не дал повода усомниться в своей преданности. Только однажды они поспорили с Такамори, тогда еще новоявленным женихом дочери старого Нагачики. Поспорили крепко, оба до сих пор предпочитали лишь мельком упоминать тот случай и только в разговоре друг с другом после обильного возлияния по случаю очередного праздника. Возможно, та стычка только укрепила их отношения. В те времена никто не думал, что пришлый ронин, даже не принятый толком в семью, может стать наследником главы рода. У Нагачики, слава ками, было целых два взрослых сына. Но судьба, словно забавляясь, расставила фигуры на доске по-своему. Один из сыновей прогневал отца и постригся в монахи, второй так увлекся искусством чайной церемонии, что слышать не хотел об управлении провинцией и перебрался в Киото. В ночь после смерти Нагачики его зять неожиданно для себя обнаружил свое новое положение и нового друга, помощника, слугу и советника в лице обманчиво улыбчивого Хисао.
Такамори усмехнулся, отражение в засоренной щепками и листвой воде, в точности скопировало движение. Даймё полагается путешествовать в сопровождении семьи и свиты, верхом и с нобори*, не под видом простого странника на потрепанной лодке. Въехать в родную провинцию, из которой когда-то тайком сбежал, при полном параде, дать всем узнать, чего достиг, кем стал. Он тешился этой мыслью секунд, может быть, десять. Затем отмел ребячество с легким уколом сожаления. Больше не имеет значения. Он приехал сюда, чтобы найти и вернуть Садаро, и это все.

------------
* nobori – (яп.) штандарт, флаг

-Можно его.
-Охотничий дом находится отсюда в часе ходьбы, или чуть более, чем в тридцати минутах лисьего бега, - отстраненно проговорил Хикари и поднял с земли прошлогодний, смятый ветром, лист. Повертел его в пальцах, любуясь паутинными прожилками, проступившими, где истлела живая ткань. – Я могу сделать нас невидимыми, чтобы мы не привлекали внимания.
-Можешь, - кивнул его собеседник, поднимаясь легким, странно-слитным для пьяного движением.
-Только следует молчать, - приложил лисенок палец к губам и приблизился к телохранителю.
Руки Косеки взлетели над черной макушкой Хеби. Потрепанный листок описал небольшую окружность, упал на темные волосы, и... белокожий пропал. Хикари удовлетворенно кивнул своим мыслям и нагнулся к земле. Прижал ладонь к траве. Перекатился: на корнях сидел маленький рыжий лис со смешно растопыренными ушами. Он выразительно посмотрел туда, где всего несколько секунд назад находился Хеби, и кинулся в сторону нетуго сплетших ветви деревьев. Невидимый спутник усмехнулся и скользнул следом.
Косеки держался в стороне от тропы и бежал через лес: сокращал дорогу. Пятна света и тени менялись местами на мягкой шкуре звереныша, а листья вылетали из-под лап. Путь, проделанный в темноте, отличался от дневного: вместо черных - серые стволы, и трава не такая темная. Только запахи оставались прежними - немного кружили голову после терпкого сакэ.
Хеби почти не отставал - только жалобно хрустели ветки под необычно-тяжелыми шагами и с шумом хлестали по невидимым рукавам. Деревья стали гуще, потом реже, потом в просвете показалась тонкая, едва ли достаточная для двоих людей тропка. Лис уверенно побежал вдоль нее, забирая пока к мало заметному охотничьему домику. Ночью он казался неразличимым пятном, но днем можно было рассмотреть даже деревянные крепления стен. Хеби скользнул к воротам прямо по тропе. Замер у входа, потом нырнул в полутемный проем.

(с Хы.... и)

Лис некоторое время топтался в стороне, тихо, про себя, пересчитывая бродивших по галерее стражников, затем неловко кувыркнулся, и уже человеком подобрал с земли лиловый лист. Крутанулся на месте, подбросив его над головой, и невидимкой прошел в дом, внимательно и спокойно оглядываясь по сторонам, отмечая взглядом небольшие пристройки. Мотнул головой и метнулся за едва различимой тенью. Примятые татами - его спутник кинулся дальше по коридору, разыскивая не то шорохи, не то определенную дверь. Какую - пожалуй, не мог бы сказать и сам. В одном месте седзи были раздвинуты, за ними - шелестел сад.
Вскоре тяжелая ступня уже смяла очередной сухой лист, заставив человека, застывшего на тропе, вздрогнуть и оглянуться по сторонам. Сопровождавший его стражник напряженно обернулся, услышав едва слышное шипение. Невидимое лезвие меча Хеби оставило алый росчерк на коже телохранителя. Косеки оглянулся на отступившего на шаг господина Сакаи и направил острие вакидзаси под ребра воину. Невидимый нападающий, казалось, пожал плечами - следующий росчерк проявился уже на коже дайме. Его защитник отступил, удивленно прижав одной ладонью рану, откуда толчками выходила кровь, другой стараясь вытянуть меч… не успел. Следующий удар рассек шею.
Снова хрустнул листок под ногой Хеби - уже на пути к выходу. Снова коридор - стражник оглянулся на едва слышный звук шагов, даже пробежал по галерее. Кто-то кинулся к воротам, раздались первые тревожные голоса. Под ступней - песок, тропка. Лес: деревья хлестнули ветвями... а потом один из убийц проявился, хрипло расхохотавшись.
-Осторожнее, - с первым звуком показался второй.
Белокожий кивнул и опустился на одно колено, стирая кровь с клинка палой листвой и шелком. Лисенок также молча занялся своим оружием. Через некоторое время Хеби поднялся и замер, прислонившись спиной к древесному столу.
-Можно уходить, можно возвращаться. Что предпочитаешь?
Косеки вскинул голову, и несколько удивленно стер с лица странно-нервную улыбку.
-Туда возвращаться нет смысла. Здесь следует идти в стороне от тропы, - он неровным движением вернул вакидзаси в ножны.

Хеби тряхнул головой, словно прогоняя наваждение, потом пожал плечами и направился вглубь леса. Хикари едва заметно покачал головой и, нагнав его, пошел рядом, переступая через слишком большие корни и отводя ветви ладонями.
-Я опасался, что ты заговоришь там.
-А еще промахнусь мечом по противнику, - несколько раздраженно кивнул Хеби.
-Легко выходишь из себя, - извиняющимся тоном ответил Хикари.
-Когда выводят.
-Но это так легко… - Хеби раздраженно коснулся тонкой брови пальцами, но промолчал. Лисенок поднял на него взгляд. – Это игра темпераментов.
-Не темпераментов. Принципов.
-Возможно, я не пойму, пока ты не объяснишь, - холм превратился в неглубокую ложбину, и Косеки задумчиво посмотрел на три больших камня, образовывавших подобие полукольца.
Хеби замолчал, задумавшись. Ровно, словно и не заметив движения, перешел на камень, потом на еще один - выше. Опустился на одно колено. Ветер зарылся в рассыпанные по шелку одежды угольно-черные пряди, всколыхнул их и снова бросил плетьми вниз. Тихий шелест листьев, веток деревьев, журчание далекого ручья. С шумом вспорхнула птица. Похожий на шипение голос вплелся в них так, что и различить удалось не сразу.
-То что делает тебя лисой, господина господином, торговца торговцем... Это не определенный род одежды, не возможности и не ответственность. Словно разные изображения одного утеса - мы говорим об одних и тех же линиях, но рисунки все равно различны.
Косеки опустил взглядна палочку тессена на поясе и задумчиво кивнул. Не ответил. Опустился на один из камней ниже и принялся наблюдать, как осторожно вечерние тени сменяют друг друга. Те, казалось, кружились вокруг камней, перешептывались, рассматривая обычно-юркого лисенка и воина, напоминавшего не то фарфоровую куклу, не то каменное изваяние. Когда в очередной раз пятна света и тени сложились в крепкую фигуру, лисенок запрокинул голову, рассматривая Хеби. Тот действительно напоминал изваяние - даже, казалось, не моргал. На левой ладони остались бледно-багровые потеки, в волосах запутались изуродованные, изорванные бегом листья.

-Во всем есть своя красота, - задумчиво прокомментировал Хикари.
-Слишком универсальное слово, - переход от неподвижности к движению был удивительно-легким. Хеби оторвал колено от камня, потом легко соскочил вниз. - Означает все... И мало что.
-Наверное, - снова погрустнел лисенок и опустил взгляд. Хеби опустился на землю у ног лисенка, перевел взгляд со сложенного веера на тонкую руку, потом вытащил из-за пояса ониксовый. Протянул. – Благодарю.
Косеки осторожно принял оружие и молча взял в ладонь чужой тесен. Белокожий кивнул и опустил голову, снова рассматривая преющие листья в сырой каменной тени. Лисенок спокойно скользил взглядом по темным волосам, светлой коже, посмотрел на собственную дважды рассеченную за сегодня руку, накрыл чужое предплечье.
-Тени. Играют.
-Смеются, - ответное прикосновение, взмахом веера пальцы.
Собеседник Хеби кивнул и вгляделся в черные глаза. Воин едва заметно улыбнулся - теперь нужные слова сами собой появились на языке.
-Слишком тяжелое спокойствие - плохо. Слишком много ряби - путает... мешает видеть. Тяжело осознать.
-Приятнее смотреть на скульптуру, а не на складывающиеся в нее пятна и тени, - уголки губ дрогнули.
-А живое еще притягательнее.
Маленький телохранитель опустил взгляд на накрывшие чужое предплечье пальцы и едва заметно улыбнулся.

(весь эпизод - с Соуль)

(Склоны горы Асама (Ямато-но-орочи))

Сборы в дорогу оказались недолгими надо было только взять с собой съестные припасы и кое-какие реликвии. Часть оставалась здесь, призванная хранить жилище, так долго служившее отцу Андрео. Священник, в сердце которого радость от встречи со старым знакомым мешалась с дразнящим предвкушением нового, сопровождающим дальние или опасные дороги, и легким сожалением, помолился, освящая водой жилище – чтобы его не тронули звери. Люди тут бывали редко, разве что такие странные, как Мицуке и его спутники, а здешние духи вряд ли причинят вред хижине.
Кроме необходимого в дороге, среди вещей оказались неизменные книжицы, на страницы которых уже не одно десятилетие ложились собранные легенды и мифы. Здесь, на таких далеких от его уже полузабытой родины островах, собрание пополнилось так сильно, что это первая давно заполнилась и вторая переваливала за середину, хотя почерк португальца отнюдь не был крупным и размашистым.
Казалось бы, нет оснований для посетившего ощущения расставания с этой поляной надолго, если не навсегда - ведь до вершины горы было недалеко, и путь не преграждали непроходимые препятствия. Но место там действительно было злое. Очень злое, как подтверждал бывавший наверху до знакомства с европейцем Себастьян-Фердинанд, выбранный проводником.
Еще одним камушком на весы сомнений и чувств были воспоминания, говорившие о том, что с Мицуке дорога просто не может быть прямой и простой, а пережитого за день хватит на иные месяцы. Когда-то такой общий путь и его последствия многое стронули и изменили в иезуите. Да полно, может ли он себя еще так называть, учитывая, как разнятся теперь взгляды миссионера и пославшего его ордена?

В отличие от духовного наставника, муджина был в явном нетерпении и предаваться воспоминаниям и сомнениям не собирался, в душе легкомысленно надеясь, что любой здравомыслящий демон обойдет их компанию издалека ради сохранения этого самого здравомыслия. О том, что будет, если на пути попадется злой дух с не очень правильным мышлением, думать все равно не хотелось. Тем более дел-то по горло - надо проверить все самому.
Мальчик не в счет, священник и шаман погружены больше в положенные их рангу мудрые мысли, долговязый самурай носится с мечом... В общем, как пить дать – забудут упаковать достаточно еды, и придется голодать, или питаться, чем ками пошлют, а характер у них очень переменчивый. Он, Себастьян-Фердинанд, не намерен ни ходить полуголодным, ни постоянно искать рыбу и ягоды для этой, способной немало съесть, компании!
Так что муджина носился туда-сюда и, судя по количеству вытащенных заначек, явно собирался открыть на вершине Ямато-но Орочи продуктовую лавку. Наконец, довольный результатами своего труда, он осведомился у всех:
- Ну что, когда мы выходим? – ведь там, да еще с тем самым мечом, их ждет столько интересного... - Еще только полдень, будем копаться – вечер придет, станет поздно идти.

Замок Сакаи

Луч солнца отразился от металла, ударил по глазам спящего, и кинжал не достиг цели. В едва слышном шорохе жесткого плотного шелка взметнулся белый рукав, словно снежный вихрь; вытканные на ткани цветы казались живыми. Запястье убийцы никто не схватил и не сжал, но и опустить руку девушке не давали.
- Может ли змею отравить ее собственный яд? - спросил Токисада.
Дыхание женщины стало похоже на шипение. Цапли на лиловом рукаве яростно тщились проткнуть цветы острыми клювами. Мгновение напряженной недвижности, и убийца дернула руку с ножом на себя. На белоснежной ткани проступила, растеклась алая полоса. Макуро сжалась, как кобра, готовая к броску. Лицо погрузилось в тень, только сверкают глаза.
- Жалящий других однажды будет ужален сам, - швырнула слова.
Наместник поднялся; из крепко сжатого кулака на циновки время от времени скатывались капли крови, и за Токисадой тянулся жутковатый след.
- Я знаю тебя? - не спуская глаз с гостьи, молодой человек протянул руку к вееру, раскрыл его, лазоревые чешуйки изображенного на планках дракона переливались в закатном огне. - Почему мне кажется, будто мы встречались?
Он сделал короткий шаг к женщине, тяжелый тесен, сложившись, рассек воздух, словно кинжал.

(партия с наместником. Сакэ не предусмотрено)

Вихрь одежд, предрассветное небо и туман, взлетающие цапли. Пряди выбились из прически, шелковыми лентами разметались по плечам. На лице полуулыбка и гневная полугримаса.
- Ты убил моего отца. Ты видишь его дух во мне.
Снизу вверх к шее молнией полетела восьмиконечная звездочка. И сразу же, не давая опомниться, бросок, хищный клык кинжала метит в бок. Голубым цветком распустился открытый веер - отбитый сюрикен разорвал бумажную перегородку, вновь сложился подобно бутону – клинок в чужой руке остановился, скрестившись с тессеном. Широкие белые рукава – точно поземка, заметающая следы на снегу; только россыпь ярко-красных цветов напоминает сорванную ветром ветку сливы.
- Твой отец... – слишком яркие полуоткрытые губы на слишком бледном лице как будто испачканы кровью. – Ты думаешь, я запомнил все имена?
Громкий, обжигающе открытый смех; в глазах, напротив, холод зимней ночи.
- Конечно, ты убивал так много, что уже не можешь вспомнить.
Отдернула и спрятала за спину кинжал, переступила так, чтобы стоять прямо перед Токисадой. Даже в полный рост она едва доставала ему до плеча, но взгляд оставался высокомерным и ледяным. Запрокинула голову, провела взглядом по лицу, то ли лаская, то ли мысленно рассекая лезвием бледную кожу.
- Его ты убил, когда он устал и не мог сопротивляться. Голову ты отвез своему господину, о прихвостень Токугавы, - яд в голосе мог бы прожечь дыру.

(хех, мы с Даларой, конечно)

- Передо мной мало кто устоит, - без особого хвастовства, просто как данное произнося слова, согласился наместник. - Хочешь, расскажу, как это произошло с твоим отцом?
- Хочешь, я отрежу тебе язык? Тогда ты сможешь записать эту историю на бумаге собственной кровью.
Хищный взгляд прикован к губам. Маленькие пальцы почти нежно коснулись одежды на груди Токисады, провели незримую линию.

...там, где грязь не испачкала доспехи, они блестели синим лаком, почти цвета грозовых облаков над горным перевалом; легкие тростниковые пластины скрепляла сугакэ-ороши*, лазоревые с серебряной нитью шнуры заставляли вспомнить о росчерках молний. Старший воин смотрел отрешенно и устало, бледное лицо младшего заливали слезы.
- Я не хочу потом говорить, что храбрейший из храбрых струсил в последнюю минуту своей жизни! - юнец в темно-синих доспехах вытер ладонью испачканное лицо.
- Об этом не беспокойся.

- Твой отец опустился передо мной на колени, прямо в грязь, там, где стоял, - медленно проговорил Токисада. - Он своими руками снял шлем и сам подставил шею под мой меч.
В расширившихся глазах наместника солнечным лучом среди грозовых туч отплясывало безудержное веселье. За окном прокатился глуховатый раскат, предвестник ночного дождя.

----
*сугакэ-ороши - шнуровка сдвоенным шнурами, которая пришла на смену плотной, менее удобной шнуровке.



(снова мы)

- Ты лжешь, - ни тени сомнения, ни доли колебания.
Лицо Макуро потемнело от сдерживаемой ярости. Подрагивающие от напряжения пальцы сжались на вороте, смяли край.
- Твоя ложь еще позорнее убийства того, кто не способен защищаться.
В обрамлении темных волос лицо Токисады казалось совсем детским.
- Разве? – наместник провел искалеченной ладонью по щеке своей гостье, оставив на ней темный след. – Тогда почему ты мне веришь?
Острые серпы прищуренных глаз впились взглядом в бледное и неожиданно юное лицо. Пальцы, как сорвавшиеся с цепи псы, дернули ткань, обнажая кожу под ней. Взлетел клинок и в нерешительности замер на полпути. Вместо него груди осторожно коснулись подушечки пальцев.
- Разве я тебе верю? - эхом отозвалась Макуро.
- Каждому слову, - Токисада наклонился, его губы ласкали ей ухо, дыхание прерывалось, чуть-чуть, самую малость, но заметно. – Скажи, ты хочешь меня убить, потому что любишь, или любишь, потому что хочешь убить?
Крыльями бабочки ее пальцы перепорхнули выше, задержались над пульсирующей ниточкой, провели по горлу, дернулись в желании сжать, задушить. И отпустили. Продолжили исследовать так, будто глаз недостаточно.
- Черный камешек или белый, какая разница линиям на доске?
Макуро вызывающе подняла голову. С глухим стуком кинжал ударился о пол.

(кажется, Макуро меня соблазнила)