Гудбрандсдалир. Харальд, Гутхорм и иже с ними
при посильной помощи Оррофина

Лишь только показали Арвак и Альсвинн свои огнистые гривы над восточным краем Мидгарда, как лагерь Харальда огласил могучий рёв Хрингарийского Оленя.
- Воины!!! Собирай лагерь, брони да оружие при себе держать! Мы выступаем!!!
От зычного голоса Гутхорма половина лагеря вскочила немедля - думали, Гьяларрхорн на Рагнарек всех созывает! Другую же половину пришлось расталкивать отдельно. Дева-солнце не успела дойти ещё до вершины небесного свода, когда лагерь был собран, а хирдманны и бонды выстроенны в походный порядок.
-Мы идём через лес! - скомандовал Гутхорм, первым пускаясь в тенёта деревьев-исполинов.
Последовали за предводителем своим воины верные, кто верхами, а кто коней и под уздцы вел - спешка тут не нужна была. Харальд же, в окружении жрецов подле дяди ехал, все ожидая, когда же колдун финский появится, не обманул ли?
Ярлы что над воинами верховодили так же опасливо в лес входили - то на совете можно храбростью бахвалиться, а в темную чащу входя всяко испугаешься, что тролли за каждым деревом прячутся.
Гутхорм сжимал рукоять меча и хмурился. Не лежала у него душа к этому лесу, ой не лежала! Всё время вспоминалось странное: как он врал предводителю встречных берсерков и как едва не расплатился за это жизнью, как в первый раз ощутил Дар Одина и как едва остался жив после этого.
- Ну и где этот твой финский пень с бубном? - спросил ярла, что подле ехал.
- Да кто его знает, - ярл отвечал, за молот Тора на груди берясь. - Ох не понравился он мне. Мой-то финн его в самой чаще отыскал, когда уже и найти отчаялся.
-Турсово отродье! - сплюнул Гутхорм, к племяннику поворачиваясь. - Как знал - нельзя было ему оружие предков давать! Харальд, хоть ты и конунг, но думай, что делаешь-то! С колдуном остался и охрану выставил! А если бы он тебя вконец околдовал и душу твою своим духам продал бы?!
- Появиться колдун, - уверенно Харальд произнес. - Никуда не денется. А не придет, так повелю лес спалить до тла - и его, и все его племя выкурим.
Гутхорм пробурчал что-то в усы и замолчал. Воинство всё глубже и глубже уходило в лес. Дерьвья становились всё выше и всё мрачнее, замшелый валун, невесть откуда взявшийся тут виделся храбрым воинам троллем, а великанских размеров ель - самой Владычицей Царства Мёртвых. Гутхорм нащупал нашейный оберег.
"Тор, охрани!" - коротко прошептал он.
Послышался тогда средь деревьев глухой звук бубна играющего, да свирель тихая. Вздрогнули воины, что подле Гутхорма ехали - увидели они, как навстречу им чудище в одежде из шкур да с рогами и ликом звериным приближался.
-Хей! - воскликнул Гутхорм, моментально встав на стременах. - Винг Тор!!!
С этими словами он метнул в чудище копьё, до того мирно упиравшееся череном в специальную петлю у седла
Едва-едва успел рогатый отклониться, как просвистело возле него копье ярлово. Опустил он бубен, маску снимая, да лицо настоящее являя воинам агдирским.
- Али не узнал ты меня, Гутхорм ярл? А быть может думаешь, что без моей помощи перевал вернее минуешь?
-Фенрир тебя задери, колдун это ты! - Гутхорм только сейчас заметил бубен в руках "чудовища". - Я -то уж решил, что к нам сам Локи пришёл, в этих-то местах и не такого ожидать можно!
- Быть может, и он нас почтит присутствием своим, - пожал плечами Сваси, вновь маску на лицо надвигая. - За мной следуйте, я вам тропу тайную укажу.
И вновь за бубен взялся шаман, да вскоре к нему присоединились спутники его - мальчик, на свирельке играющий и девочка, тихо песню поющая.
- Ведьмачье отродье! - тихо-тихо прошиел Гутхорм, направляя своего коня вслед за финном. - Эй колдун, куда ведёшь-то нас?
- К перевалу веду, тропами, что даже троллям не ведомы, - бросил колдун, да дальше двинулся. Тяжко было воинам за ним следовать, еще хуже телегам обозным, да только не роптали они, знали что лучше так идти, чем с троллями встречаться.
Нелёгок был путь через лес. Тайные тропы колдуна проходили меж настоящих стен из деревьев, казалось, видевших ещё молодых Богов, вместе с ними постаревшими и подрастерявшими былую удаль и радость. Тропы были извилисты и узки, кусты, бывало, перегораживали их целиком, и тогда воином приходилось пробиваться сквозь растения. И всё это в абсолютном молчании. Казалось, стоит сказать хоть одно слово и непременно случится большая беда.
Один за другим, след в след шли воины, кто в затылок соратникам дыша, кто на звук бубна колдовского идя - в каждом страх чуялся, даже вои отважные, что жизнь конунга охраняли да в бою не один раз на волосок от гибели были дрожали - одно дело от стали честной погибнуть, а совсем другое добычей духов жестоких стать, когда одна защита у тебя - колдун с бубном коварный, а что на уме у него, о том даже богам не ведомо. Не знали воины, чем с ним Харальд расплатился, да только уже слухи ходили что плату непомерную финн взял - кровью норманской, да душами воинов, навек им путь в Валгаллу закрыв. И оттого только тревожнее становилось - не предаст ли, не обманет? Ведь быть может в ловушку коварную ведет их колдун звероподобный, троллям на поживу?
Страшно было воинам и ярлам, а еще страшнее бондам, да только шли они тайной тропой, сами телеги с припасами толкали, да на себе часть груза несли, чтобы не вязли колеса.
Бил в бубен шаман, все дальше шел, то пропадая, то вновь появляясь, играла свирель, слышалось пение, что все громче, все звонче становилось. Красивый был голос у финки, сильный - отвлекались на него воины, заслушивались, о тяготах пути забывая да о троллях страшных. Да только не один час прошел, прежде чем начал редеть лес, да дорога круто вверх пошла, редеть деревья начали, но не становилось легче от этого, напротив - вновь страх за душу взял, ибо добрались до перевала, что тролли охраняли.
Стих бубен шаманский, вновь обернулся к конунгу Сваси, такую речь держал:
- Пока удалось мне духов злых отвадить от воинства твоего, конунг, да дальше злее они будут, то троллей морозных владение и йотунов, здесь они перевал в лапах своих держат, и надо всем на стороже быть, чтобы пройти его! Даже чары мои не всесильны...
- Что же ты раньше молчал, - воскликнул Гутхорм ярл, кулак сжимая. - Заманил нас в глушь, а теперь от слова своего отступаешься? Ты плату взял, вот выполняй теперь, что должно!
- А разве же я от слова своего отступаюсь? - Спокойно отвечал финн, точно в лоб взглядом давящим Гутхорму смотря. Помотал головой ярл, словно морок сбрасывая. - Вели людям своим ни на шаг от тропы, что я укажу не отклоняться, да топорами в щиты бить, по шеломам стучать! Тролли, они звуков громких боятся, быть может и нас стороной обойдут, не тронут, коли мы владения их не нарушим, да отпугивать особо свирепых будем.

Гаулар
Совместно с Тельтиаром.
Утро настало в Гауларе, пропели петухи рассвет встречая, да лишь псы вослед уехавшему Кари и родичам его пролаяли. Альвир же, отца покинувший почивал еще, у бонда богатого приют найдя.
На утро бодр был Альвир, и полон решительности пойди до ярла.
-А как звать то тебя, а то кого благодарить за приют и не знаю.
- Аудмунд меня зовут, - отвечал дородный хозяин, ко столу подзывая скальда. - А тебя, как слышал я - Альвиром кличут, сыном Кари берсерка?
-Да истинно так. – Подошед до стола отвечал Хнува.
- Что ж, вкуси со мной трапезу за столом этим, от меня не убудет, да расскажи, что же ты на ночь глядючи по деревне ходил, аки тать какой?
-Благодарствую! Не тать я, Аудмунд. Да хуже сказать можно! Сын я с отцом сору разодевший. А шел я и сам не ведаю куда. К ярлу хотел явиться, да судьба видать решила жизнь мне сохранить! Не поможешь ли ты гостю своему, не ответишь ли – не знаком будешь с ярлом?
- Знаком, как же с ним мне не знакомым быть, коли я здесь столько лет живу, и отец мой, и дед, - бородач проговорил, браги себе подливая. - Да только тебе пользы мало с моего знакомства будет.

-Ну с чего же мало. Ты должен же знать, как ярла задобрить можно. – Юнец разговором увлекся так, что даже и на снедь внимание не обращал.
- Тебе то что со знания этого? Уж никак Сольвейг красавицу все еще хочешь заполучить, оттого поди и с отцом рассорился?
Плечами могучими пожал Аудмунд, на кашу налегая, да маслом ее сдабривая.
-Красавица красавицей, да за ночь порешил я отправится к Некви в дружину. А ярл того гляди и не так поймет меня. Ты б словечко, малюсенькое за меня сказал бы. Мол, на бой я, а не дочь красть.
- Да уж после слов, тобой сказанных – навряд ли поверит кто в намерения твои, юный скальд, - головой покачал хозяин, хлеба гостю придвинул. - Ты угощайся, жена моя сама спекла этот каравай, вкусный он, а тебе силы еще понадобятся. К тому я говорю это, что много людей на тинге было, много речи твои и ярла слышало. Не суждено вам отступаться теперь от сказанного.
Откушав хлебу да каши, поднялся Альвир.
-Ну, спасибо за угощение, да за слова добрые да полезные. Что же, внемлю твоим словам я.
- И что делать станешь?
По озадачившемуся лицу Альвира стало ясно, что дальнейших действий он не рассматривал. Помявшись недолго на месте, он пожал плечам.
- Эх, вот что я скажу тебе, парень, - быстро смекнул Аудмунд. - К Атли идти нельзя тебе, да и к отцу ты думаю пока возвращаться побитым псом не хочешь. У меня оставайся на несколько дней - кров и пищу отработаешь, уж дело я тебе найду, а покамест и к ярлу подход сыщется, будь уверен, не пропадешь.
-Ты я погляжу опытом умудренный человек. Да сразу скажу тебе, что нрав у меня не из лучших, сам заприметить мог. Но коли работа достойная будет, то отработаю конечно! – Ухмыляясь, ожидал ответа Хнува.
- Мы, люди простые, так что с работой тяжко не придется - где дров нарубишь, а где и мешки тяжелые грузить будешь, да ты я смотрю силушкой не обижен, а когда и гостей моих слогом складным порадуешь.
Так хозяин дома говорил, про себя смекая, что легко работника славного в дом заполучил.

-Ха, эк ты хитер! Али я гордости лишен! Можешь со двора меня прогнать, но корежиться на чужака я не стану. Гостям висы петь дело одно, а быть рабом у кого дело другое. – Прищурился Альвир.
«Ба. Да тут все хитры как лисы! Всё на свою сторонку тянут!»
- Да уж, нраву ты дикого, да все одно нет у тебя выбора иного, - Аудмунд молвил. - Слышал ли ты про то, что Холльстейн, сын ярла убить тебя поклялся? Так что отвечай, скальд - примешь ты мое условие, али мне стражу покликать, как и положено человеку законы уважающему?
- Ладно –ладно…
Пробурчавши, смирился с Аудмундом Альвир.

Оркдаль.
(с Тельтиаром)
- За мной следуйте, да не отставайте, - прикрикнул напоследок Сваси, вновь за бубен берясь. Пронзительно свирель заиграла, двинулся шаман, уже не оборачиваясь. Знал он, что не будут мешкать агдирцы напуганные.
Гутхорм покачал головой, будто прогоняя наваждение.
- Если уж тролли на нас нападут, то чую я, что и финн этот не поможет. Готовьте луки и стрелы. Я слышал что они железа боятся и огня... И возносите молитвы к Тору.
- Это приказ? - спросил ехавший рядом с ним ярл.
- Да, так и передай по цепочке. Пусть готовят стрелы и факелы. Колдун с нами - это хорошо, но и сами мы должны что-то сделать...
Лес становился все теснее, а деревья все меньше. Исчезли осины и прочи едеревца, остались только ели, маленькие, скрюченные, поросшие мхом и лишайниками... Казалось, среди них притаились тролли, где-то там за ними следят чьи-то немигающие глаза, наполненные злобой. Даже у Гутхорма, каалось бы с детства забывшего, что такое страх, по спине побежали мурашки.
- Эй, Сваси, я чую, что за нами кто-то следит. Уж не тролли ли?
Посмотрел по сторонам колдун, сильнее в бубен ударил:
- Чую духов сильных, что потревожили мы! Духов мой бубен успокоит, прочь от войска конунга отгонит! Вижу зверье, что зубами клацает, когтями бряцает! Отойдет зверье с дороги конунга, прочь уйдет зверье по слову моему.
Так говорил шаман, не страшась ничего вперед идя, да воинов за собой зазывая.
Как ни странно, его уверенность постепенно передалась и всему войску. время от времени. чтобы приободриться, хирдманы бряцали мечами и секирами об умбоны щитов, или хватались за амулеты. Вскоре лес кончился и показались сопки.
Финн знаком приказал остановиться, и снова забил в бубен, выкрикивая какие-то заклинания. Мальчик взял в руки свистульку, девочка снова запела. Эхо прокатилось по сопкам. Внезапно колдун прервал свой ритуал, и прислушался. Стояла мертвая тишина.
Перевал был засыпан снегом. Кое где на склонах висели гирлянды сосулек.
- Протруби в свой рог, вождь. Но несильно...
Гутхорм поднес рог к губам и протрубил. От заснеженных склонов прокатилось эхо. Сверху посыпался снег. Затем послышался нарастающий гул. массы снега пришли в движение, и вот уже по перевалу катилась лавина
Несколько бондов, что шли впереди, бросились бежать, да их быстро остановили соратники, слышавшие, как колдун строго-настрого запретил сходить с тропы. Лишь наиболее верные хирдманы, да Гутхорм ярл сумели невозмутимость на лицах сохранить, видя, как волна снежная с вершины валится, перевал белыми комьями засыпая, камни за собой увлекая. Треск и гул по всему ущелью поднялся, а лавина все продолжала падать и не видно было ничего впереди от снега, кроме силуэтов неясныз - толи горы, толи деревья редкие, толи скалы острые, а может и тролли то были кровожадные.
- Уж коли и не ведали о нашем присутствии тролли, - желчно ярл Гудмунд произнес. - Так уж теперь точно узнали. Спасибо тебе, колдун!
- Не тебе о том судить, ярл недалекий, - финн отвечал. - Дальше нам идти следует, едва лишь снегопад уляжеться. То начало пути лишь. В щиты бейте сильнее!
Хирдманы стали послушно бить в щиты. Удары эхом отражались от склонов. Какие-то смутные силуэты мелькали в снежном крошеве. Наконец все улеглось.
Дальше пошли воины харальдовы, конные спешились, лошадей осторожно ведя по снегу опавшему, втаптывая его да уминая, телеги медленно катились, скрипя - не для таких дорог они делались, но ведь и бросить припасы нельзя было. Вот уж большая часть рати агдирской в горах оказалась, змеею длинной растянулось воинство конунжие, змеею, что словно чешуей, блестела кольчугами и шеломами, да остриями копий. Блестело солнце на стали начищенной - шли следом за колдуном хирдманы. Час за часом шли, покуда вновь не остановился он, руку с бубном подняв, так что лишь несколько бубенцов забренчали.
- Снова в рог труби ярл, настал час.
- Ты хочешь чтобы нас снегом засыпало? - сказал Гутхорм негодующе, обернувшись к колдуну
- Может и засыпет, а может и нет, но зато троллей отпугнет, - колдун сказал. - Или ты желаешь, дальше идти, храбрый ярл, лишь на удачу свою уповая?
Гутхорм проскрипел зубами, но указание колдуна исполнил. Он старательно протрубил в рог. Снег посыпался со склонов на тропу перед ними. Впереди сошла еще одна лавина, , но по счастью обрушилась она совсем недалеко, от передового отряда, совсем его не затронув. На сей раз спокойно взирали агдирцы на нее, страху не поддавались, верили, что чары колдуна да удача конунжия помогут им живыми выйти из ущелья этого. А едва лишь завершилась лавина, вновь вперед они двинулись, времени не теряя - никому не хотелось на ночь в горах остаться, когда впереди плодородный Оркдаль лежал...

Транделаг. Мар Хладные Пальцы.
Пост принадлежит уважаемому Тоту, с незначительными правками Тельтиара

"А прав ли я, в стремлении своём? Вот ты что скажешь? Да, да, ты, как тебя там, прости, запамятовал. Служил ты мне верой и правдой, всегда на тебя я мог положиться, если и обижал я тебя, то зла ты не держал. Только не молчи, а скажи как есть. Может и послушаю совета твоего, может и пойму заодно, что гложет меня, снедает, очи разверзнуть не даёт. А как же открыть мне их? Вот ты всегда был прям и честен, знаю, врагу в глаза смотрел, не страшился и от друга взор не прятал, был ты прост и за то любили тебя. Но знаешь, старина, не так всё теперь. Вот дерево стоит, подходи, руби, ни слова не скажет, ни жестом не возразит. Разве можно во времена подобные нашим древу подобиться? Растащат по щепкам, корни, веками в земле этой сидевшие выдернут, перекопают, переворошат. Вот и приходится нам с тобой зверьём становиться. Лютым зверьём, хитрым. И, стало быть, не только шкуру собственную сохранить нам полагается, но и весь лес защитить. Грютинг. Вот ты говоришь – Грютинг враг нам первый, зачем же с ним мы дружбы ищем, зачем одного Хакона на другого меняем? А ни как не уразумеешь ты, вижу, что не для того я оркдальцу наобещал столько, чтоб обещания свои исполнять. Да и не обещал я ему ничего. Вот ты слышал? И я не слышал. Ассу тот возьмёт, кто Хакона в бою сразит. И то верно, так я говорил. Да только прост ты, дружище, не понимаешь ты того, для чего в лесу капканы ставят. О чём думает теперь Грютинг? Правильно, только об одном помыслы его и ради победы славной, ради красы Транделагской, ради земель обширных, будет он теперь сам головой рисковать. Знает ведь, что и я могу Хакона сразить, да что я то, другие ярлы мятежные до Хакона тоже добраться могут раньше Грютинга. А значит, не станет он хитрить и изворачиваться, всей мощью своей в центр войска Хаконова ударит, о флангах не особенно беспокоясь – мы ведь там будем, ежели чего не так пойдёт, спасём шкуру его серую. Капканы, братец, ставить умеючи надобно. Только вот всё равно не могу век поднять, понимаю, что прав я, прав, от начала и до самого распоследнего конца, а всё одно, жрёт изнутри что-то. Страх? Может и страх. А может колдовство чёрное. Больно мне, понимаешь? А будет ещё больнее. Рано ведь или поздно любой замысел, даже самый хитрый и изощрённый, раскрывается. На то он и замысел. А мой не так уж и хорош, не так уж коварен, не так беспроигрышен, как подумать о нём можно. Потому и больно мне. А может и не поэтому."
Так думал Мар Иллугисон, к усадьбе родича своего Гуннара Сердитого подъезжая. Сам себя уверял. В чём именно уверял, то он и сам не знал наверняка.
Собрались в усадьбе вои, видел Мар, что и Раги Иварсона люди здесь и Хрута ярл Скауна и Облауд из Спарбюггва пожаловать соизволил. Не было видно Сурта Рукавицы людей, ну, да и понятно оно, так и ожидал Мар, да не ждал он, что Снекольв Тюрвингсон откажется приехать, норов свой проявляя. Плохо это, конечно, но делать нечего, насильно мил не будешь. Да и кто знает, чтоб сделал ярл Стьорадаля, услышав то, о чём сейчас под крышей усадьбы Гуннара Сердитого остальные ярлы договариваться станут.
Тяжелой беседы ожидал Мар, много слов подобрал, покуда в дом входил, да только на сей раз Асы ему помогли - в добром расположении духа ярлы Транделагские были, каждый уже на себя власть конунжию примерить успел, и с мыслью этой, как с нарядом любимым, расставаться не спешил. Потому и встретили они рассказ Мара Хладные Пальцы с обьятиями распростертыми, внимали ему не перебивая, да соглашаясь с замыслом его. Ведь всего-то и надо им было, что не успеть на день-два с подкреплением к Хакону, когда тот с Грютингов в сече лютой сойдется. Всего-то и требовалось, что позже подойти, не к распре мечей, а к дележке добычи, что любому вою стократ приятнее, нежели битва сама.
Вот тогда-то и посмотрят они, кому Асса достанется, а с нею и владения Хаконовы, да только ясно видел Мар, что не желают они деву эту чужаку отдавать, как волки в медведя усталого, в Грютинга вцепятся, едва лишь тот с конунгом их покончит. Но разве не того он желал, когда план этот измыслил? Разве не на то рассчитывал? Эх, знать бы еще, что на уме у ярла каждого, какие мысли коварные таят, да что Снекольв делать будет, куда Сурт подастся? Хакону ли на помощь, как на совете клялся, или же, обидой снедаемый - тоже от правителя своего отвернется. Хорош замысел, крепок, покуда идет верно, но стоит хоть раз ошибиться, и не сносить тебе головы Мар Иллугисон. Так смотри же в лица союзников, в глаза их хитрые всматривайся, на каждую подлость заранее ответ достойный готовь. Не править им Транделагом, покуда жив Хакон - но лишь в том с ними тебе по пути Мар, а дальше лишь родич твой Гуннар спутником тебе останется.
Расходились ярлы, прочь разъезжались - каждый свою рать готовить, да в поход выступать. И каждый скорейшей смерти Хакону желал, да потерь жестоких Грютингу.

Эйрик-конунг.
Готланд - Вермаланд.

Уже несколько дней прошло с тех пор, как признали гауты над собой Эйрика-конунга власть. И пиры богатые устраивали свеи в усадьбах, ими занятых, и лошадей да оружие на лучшие меняли, и отдыхали от походов долгих да утомительных, однако пора было и честь знать, к Вермаланда завоеванию готовиться.
Отправил гонца Эйрик домой в Упсалу, снарядив его конем резвым, да письмом, супруге любезной предназначенным. Говорилось в письме том, что ныне Готланд весь ему, конунгу, принадлежит, а теперь, с именем Сванхильд в сердце да с молитвами богам на устах, отправляется сын Эмунда в Вермаланд. Наказывал он жене детей беречь да приглядывать за ними в оба глаза, за него же не беспокоиться, ибо ни разу еще не подводила его удача, да и не только удача, но и таланты воинские да дружина верная.
Так сказал Эйрик ярлу своему, Храни, оставлять Вестерготланд собираясь:
- Вместо меня останешься в этих владениях, и управлять будешь землями от Свинасунда до Гаут-Эльва, и на западе до самого моря, и подати взимать – ведь богатство должны приносить новые земли. Именно на тебя полагаюсь я, ни на кого другого - так не подведи же меня, Храни!
И дал Храни клятву ему, что не подведет владыку свейского даже ценой жизни своей, и Тор и Один были тому свидетелями. И с той поры прозван был ярл могущественный сей Храни Гаутским.

И началась в скором времени подготовка к походу на Вермаланд. Собрано было войско в короткий срок, оружие наточено, доспех же никому менять не нужно было, ибо Западный Готланд без боя захвачен был.
- Теперь и гауты с нами, как данники, - так рассуждал Свен Черный Молот, на коня взбираясь. - Прибавилось в нашем войске, конунг.
- Правда, - Эйрик усмехнулся в бороду. – А скажи мне, Свен, почему ходишь ты последнее время чернее тучи? Уж не потому ли что Храни я стал прежде тебя выделять да хевдингом его здесь поставил?
- О походе грядущем беспокоюсь, - помрачнев, Молот ему отвечал.
- Ох и вздор же ты мелешь, - вполголоса ему Эйрик отвечал, - Никогда Свен Черный Молот в волнении не бывал. Так тому и быть, чтоб сомненья твои рассеять, скажу тебе – оставил я Храни здесь, потому что в управлении знает он толк, а в бою привык я все же на таких, как ты, полагаться.
Знал конунг что произведут его слова воздействие нужное. Свен не подал виду, что польстили ему речи конунга, но в душе перестал он на Храни злобу точить и целиком погрузился в свои мысли.

А Сванхильд Синеокую уж посетил гонец, и стояла дева в раздумьи тяжком после вестей полученных. Не покидала ее тревога за мужа, сердцем чуяла она, что случится что-то недоброе, но когда – сказать не могла.
И не один раз ночами просыпалась женщина от внезапного чувства то ли щемящей тоски, то ли страха за конунга своего. А Эйрик с войском своим тем временем уже в Вермаланд вторгался, захватывал деревни, занимал поселения. Горели деревянные избы, кричали жены и дети, и предвкушал конунг присоединение новых земель к своим уже расширенным владениям.

Саросберг. Харек Волк и Гиллеад
Со Скальдом

Небольшую икону на стол перед собой поставив, тихо молилась Гилеад о муже своём да о возвращении его скорейшем. Негоже в дом чужих богов со своим приходить, но долго гостила дева у кюны, хозяйке не словом не обмолвившись. Потому и просила она время для уединения, на глаза не желая кому-либо попадаться, веру чужую тем самым оскорбляя. Добра была к ней Рагхильда, ни в чём отказом не обидев, ничем гостью не обделив, да стосковалась дева по Хареку, по жизни семейной уютной, и текли для неё дни нескончаемой чередой неведения и одиночества.
Неспокойно было в усадьбе. Весь день слуги перешептывались о приближающемся войске с кораблями волшебными, без воды по суше передвигающимися. Тревога со страхом смешанная в воздухе витала, да Рагхильда всех сдерживала, не давая языкам лишний раз впустую трепаться. «А ведь и Харек там быть может, - пронеслась у Гиллеад мысль желанная, от средоточения отвлекая»
Бросила мимолётный взгляд в окно дева, словно войско, приближающееся через него, увидеть пытаясь. Не знала она, что и впрямь Харек в Саросберг прибыл, да уже с кюной беседы вёл. Никто из слуг не осмелился покой ирландки нарушить, да гнев на себя навлечь.
Неожиданно в дверь постучали.
- Госпожа, можешь принять гостя? - раздался за дверью голос слуги.
Гиллеад резко обернулась, пряча икону за собой.
-Я же просила меня не беспокоить, - бросила она через дверь
В дверь постучали снова.
- Ну если ты отвлекаешь меня по пустякам... - быстро сунув икону в кипу платьев, дева села на ложе. - Входи уже...
Дверь открылась, и в горницу осторожно протиснулся Харек. Его суконный черный плащ был прожжен и продырявлен в нескольких местах, сапоги были истоптаны и перетерты, а на черных кожаных штанах красовались грубо пришитые заплатки из бурой кожи. Но больше всего поразило лицо - бледное, исхудавшее, с запавшими глазами и свежими шрамами на правой щеке.
- Харек? – глаза Гиллеад удивленно распахнулись. Промедлив мгновенье, словно не веря своему счастью, она бросилась к нему на шею, крепко прижимая к себе. – Я так соскучилась… Где ты был? Я так давно не видела тебя… Я… Ты... – окончательно растерявшись от неожиданной встречи, дева вгляделась в его лицо, нежно проводя рукой по новым шрамам.
- Я здесь, Гиллеад, и как видишь, я не призрак... Хотя кое - кто здесь сильно испугался. Увидев меня на корабле, идущем посуху... - он рассмеялся, и принялся разглаживать волосы жены.
- Присядь, устал ты верно с дороги. Поведай мне обо всем, что приключилось с тобой, - дева так и не отпустила Харека, словно опасаясь, что тот может вновь надолго исчезнуть.
- Это будет слишком долгий рассказ... Думаю, у нас еще будет много времени... Дня через три мы все уйдем отсюда и отправимся в Гиллисберг - в гости к моему другу Эйнару. И в дороге я тебе расскажу обо всем, что со мной приключилось... Слава Богу, есть в этой земле благородные и честные люди, и, прежде всего, сам Харальд и брат его матери, Гутхорм - они не поверили злобным наветам моих недругов, и все козни против меня были напрасны. Я прошел десять битв, и Господь уберег меня.
Лучше расскажи ты мне, каково тебе было в Агдире, и как ты оказалась здесь... Я ведь хотел ехать за тобой в усадьбу Аскерсарсунд, где дом Харальда и где я оставил тебя, уходя в свой поход...
- Обещай, что ты больше никогда не уйдешь от меня? – Гиллеад взглянула в глаза мужу, словно пытаясь прочесть в их глубине обещание вечно быть вместе.
- Не уйду... чем тебе поклясться? Знаешь, сколько я корил себя за то, что тебя в Агдире оставил? Дошли до нас вести от самого Харальда, что в Агдире рогаландский конунг побывал и многие селения разорил. Благо, что Асса из-под замка убежала и в Агдир самовольно вернулась, и захватчикам тогда отпор дали... У меня чуть сердце от беспокойства не разорвалось тогда... Но он меня успокоил, что враги тогда в Западном Агдире хозяйничали, а до Аскерсунда не дошли...
Выслушав ответа мужа, дева ещё ближе прильнула к нему, потупив глаза и понимая, что и про Торлейва жреца рассказ вести придётся. С трудом давалось каждое слово, заставляющее события ночи страшной вспоминать, нелегко было мужу правду рассказывать.
Помрачнело лицо Харека, слушал он про ухаживания Торлейва, сцепив зубы и сжав кулаки. А как про питье услышал, побагровел от ярости.
- Я этого так не оставлю! Ишь, что задумал! Я ему отомщу! Я с него шкуру сдеру живьем!
- Да зачем же мстить ему? И так в немилость впал, сослан был Харальдом и у Рагхильды поддержки не нашёл, - тихо молвила Гиллеад, отворачиваясь. - Пусть лучше перед богами своими прощенья выпрашивает.
- Так его выслали? И куда же?
- В Агдир обратно отправлен он был. Да какая теперь разница, где он? Главное, что ты со мной...
Харек немного успокоился, и снова сел на лавку, обнимая жену за талию.
- Позже с ним поквитаюсь за все... Он подложное письмо сделал, и меня в глазах Харальда очернить хотел... Видно рассчитывал он, что Харальд меня смерти предать прикажет... но, говорят, его мать его успокоила, и он меня выслушать сначала решил... Потому и разрешилось все быстро....
- Знаю я всё. У Торлейва письмо твоё истинное было. Теперь же у Рагхильды оно.
Харек облегченно вздохнул.
- Значит, когда Харальд вернется, он сможет сам убедиться, что моему слову можно верить. А я пока должен буду показать, что слово свое держу и от него не отступаю.
- Конечно, убедиться и показать все сможешь, - улыбнулась Гиллеад.
- Так ты готова идти со мной, даже если я пойду в новый поход? Знаешь, мне представился такой случай... Я смогу отомстить викингам, которые ходили походами на Ирландию, грабили и разоряли твою страну...
- Куда угодно я отправиться готова, лишь бы рядом с тобой быть, да не расставаться никогда более… А месть… Разве позволит она вернуть всех, кого нет более, разве восстанут от неё из пепла деревни новые с полями урожайными да люди возвернуться в них?
- Хотя бы те люди, кого они захватили в полон... Может в этот раз не вернем... Но может я дождусь того дня, когда наш конунг пойдет в поход на западное побережье, на Мёр, на Хьйордаланд, и на Рогаланд, и там многих, кто попал в рабство, мы сможем вызволить... А если я разгромлю лагеря викингов в Ранрики, это значит, что никогда они больше не пойдут грабить и убивать на твою родину...
Задумчиво глянула на него дева.
- Что ж, верны и твои слова. Раз мёртвых не вернуть, пусть живые за себя и за них жизни проживают, негоже в плену им прозябать, желания новый день встречать лишаясь.
- Потому и пришел я служить Харальду, что суждено ему всю Норвегию объединить, а если он создаст в северных землях могучую державу, то не будут более змеиные корабли из этой страны ходить в походы в страну твою. И все, кто ему не подчинится, будут уничтожены, а среди них – в первую очередь все морские конунги, вольные викинги и прочие разбойники, кто живет грабежами и набегами... Велик наш Господь, что послал на них кару в лице молодого Харальда.
- Суждено или нет, не нам судить о том. Коль сможет Харальд в руке своей Норвегию собрать, да удерживать, поистине великим конунгом окажется он, не на одно поколение вперед имя свое прославив. Лишь время покажет, сможет ли он и дальше земли захватывать. Не только верные люди подле него находятся, а с поддержкой такой и растерять уже приобретенное несложно.
- Пока с ним я, Эйнар, и Гутхорм не бывать этому! - воскликнул Харек. - Полно об этом гуторить. Попроси, чтобы на стол накрыли, и баню приготовили. А я с собой кое-что для тебя привез.
Харек порылся в вещевом мешке, шкатулку доставая. Было в ней ожерелье серебряное с изумрудами, золотые обручья с рубинами да перстни золотые с ромейскими узорами.
- Это все я взял на далеком севере. Видно везли это из страны греков. Возьми это, твое будет.
- Красота какая! - с восторгом рассматривала Гиллеад украшения, любуясь игрой света в камнях драгоценных, мужа страстно в благодарность целуя да поручения его выполнять убегая.

Агдир. Кюна Асса и Торлейв.
(с МОРИАН и Тельтиаром)
Свитки, свитки заполонили широкий стол кюны Ассы. В них доклады об урожаях, о военных наборах, о проступках и о подвигах - все о том, что твоится в Агдире. Встала кюна, поморщилась - от долгого сидения кости старые разболелись. Кроме того, жар ее мучил,и испарина выступила на лбу, и будто удавка стягивала ей горло.
- Тревожные вести, кюна, - доложил вошедший хирдман, - вестник с границы с Рогаландом прибыл. Говорит, воинство большое у фиорда собралось!
Хирдман выжидающе посмотрел на владычицу. Она молчала. Тем временем в дверь постучали снова. Не услышав ответа, хирдман - еще один из ее свиты - неуверенно заглянул в горницу.
- Владычица, тут некий Торлейв к вам просится. Говорит, что приехал сюда от конунга.
Сдвинула брови Асса, припоминая хитрого жреца Торлейва.
- Пусть встретит его Фридрик-жрец. Жрецы со жрецами говорить должны, так пусть разбирается он со своими подчиненными!
Разыскали старого жреца, и тот неспеша пошел встречать Торлейва, заставив его немало ждать возле усадьбы, и дав понять, что не желает его видеть старая кюна.
Появился жрец седовласый, голову шапкой широкополой прикрывающий, в одеяниях серых, взглянул на Торлейва с укоризной:
- Ну здравствуй, Тора могучего служитель, советник конунжий, - так Фредрик собрата приветствовал.
- Здравствуй, служитель Отца Богов.
- Что же ты не кланяешься мне, как старшему? - Вопросил Фредрик. - Али совсем гордыня твой разум затмила? Слыхал я, что ты учудил в Сарасберге, и так скажу - сердце мое печалью полнится от вестей таких. Ты, Асов Светлых служитель, а дело подлое измыслил, и ладно бы - только измыслил, так ведь о похождениях твоих повсюду народ судачит!
- Ведьма та ирландская хитрость измыслила... А я и не устоял...
- Да уж, вижу я, сколь стоек ты на чары женские, - усмехнулся в бороду густую жрец Одина, за собою Торлейва увлекая, по двору его ведя. - Не Тору-Громовержцу, а Фрейру тебе, при твоих слабостях служить следовало.
- Отец мой меня Тору посвятил и Тору обещал. Так что я не волен был менять его выбор
- Говоришь так, словно и рад бы.
- Ду уж служение Фрейру поприятнее будет.
- Не об том думаешь ты, Торлейв, - головой Фредрик покачал. - Уж седина в волосах пробиваеться, а все разум твой утехи плотские занимают. И так ведь по всем деревням ублюдки твои растут, а некоторые уже и хирдманами стали - тебе же все мало.
- Так разве стыдииться я должен, что вдов материнством осчастливил? А не будь меня, так и померли бы бездетными.
- На все-то у тебя ответ найдется. Умен шибко стал, как я посмотрю - так что же перед кюной вещей себя защитить не сумел?
- Не ждал я, что на сторону Харека она встанет. Все я продумал, только ее заступничества не ожидал... Харальд конунг меня во всем слушал. Изгнали бы тогда иноверца с позором...
- Смотри же, Торлейв - пошатнулось положение твое, а с ним и вся власть жреческая! Средь нас ты ближе всех к конунгу был, как отец твой премудрый к Хальвдану. Ныне же рабы распятого раба подле властителя нашего, речи злые ему нашептывают - не допустить того следует, чтобы он уговорам их лживым поддался!
- О том я еще раньше позаботился, когда Эйнару половину Вингульмерка отдали, а Харека в Ранрики сам Харальд с мой подачи приказал отправить... И не решился он приказ свой менять... Так что нету сейчас никого с конунгом, кроме брата матери его и ярлов верных...
- А можно ли самому Гутхорму верить? Верен ли он предков заветам?
- он верен всему, чему его учил отец. И правиалм чести тоже. и этому он Харальда учил. в этом их слабость перед христианами, что со всеми они справедливыми хотят быть... Вот и пригрели рабов бога раба.
- Много дел тяжких еще у нас впереди, Торлейв, - отвечал ему Фредрик, к усадьбе вновь возвращаясь. - Придет день, ты место мое займешь и верховным жрецом станешь, но прежде доказать тебе надобно, что не отвернулись от тебя Асы, что сумеешь ты заразу крестом осененную с земель наших изгнать! Коли с Хареком не вышло - раба бывшего, Эйнара со свету изживи, да расположение кюны верни, чего бы ни стоило то!
- Эйнару уже я ловушку приготовил. Асмунд ярл на него войско собирал, когда я сюда ехал, и скоро пойдет на него, когда он меньше всего это будет ожидать... Я сам говорил, что надо уничтожить Эйнара, пока он силу не обрел, и не укрепился...
- Покуда ты лясы точил, да за девками бегал, мне иные вести принесли - что из Хольмагарда не меньше трех сотен русичей, да греков в Вингульмерк, к Эйнару на поклон прибыли!
Торлейв издал протяжный стон.
- Асмунд! Его надо предупредить...
- Отправишь еще ему весточку, когда время придет, - Фредрик улыбнулся, пристально из-под шляпы в глаза собеседнику всмотревшись. - Ему и так нелегко придеться, когда узнает он, что Харальд у отца его Раумарики отнял, да херсиру низкородному отдал.
- Как он мог? Ведь Альхейм столько подвигов совершил и столько ему добра сделал?
- То Харек Волк ему присоветовал. Как видишь, не ты один горазд интриги плести.
- Харек? Проклятый пес! На одно теперь надеюсь - что в боях с вольными викингами сгинет вероотступник Харек. Не могут наши боги простить ему отступничество от обычаев отцов...
- А я вижу, у тебя повсюду свои уши есть, видать не зря у тебя голубей зерном кормят...
- На то я и жрец верховный, чтобы все знать, да обо всем ведать, но пошли в дом - кости мои старые продрогли совсем, да и кюна нас заждалась уже.
- Кюна меня принимать отказалась и к тебе отправила... Может с тобой вместе и примет.
- Примет, не откажет ведьма старая. Она Харека не меньше твоего невзлюбила за то хотябы, что невесту Хальвдану добыл.
- Неужели столь велика ее ревность к сыну? -удивился Торлейв. - Уж не знаю, она ли дала приказ Харальда отравить, но я этой возможности не исключал, а потому правильно ты тогда поступил, отправив ее подальше..
- Не к сыну она ревнива, Торлейв. До власти всегда жадна была Асса, как мужа законного сгубила - так ведь всегда Агдиром она правила, а сын, Хальвдан неукротимый, ей всегда покорен был, точно котенок. Тут же женщина новая пришла, сердцем его безраздельно завладела, а заодно и над страною власть Ассы закончилась...
- Да коварна старая кюна, и хитра. И удивительно, как долго Рагнхильда ее власть терпела. Но неужели совсем с ума сошла старуха, что внука своего единственного погубить хотела только потому, что покорным ей не хотел быть? Выходит, еще посильнее Хальвдана наш конунг будет, и отца своего в величии превзойдет?
- Да, будет - великая судьба Харальду предсказана, коль уж даже Асса не смогла его умертвить, когда всю полноту власти в руках держала, коли уж расправился он со многими врагами, что раньше непобедимыми считались, коли самого Гудбранда загубил! Но все это будет у него, лишь если не останеться в стране нашей христиан мерзких! Но вот и пришли мы.
Остановились оба жреца у дверей в покои кюны древней, постучал посохом Фредрик.
- Помни, Торлейв - нужна нам сейчас помощь старухи, не забывай о том ни на миг...

(Временно - по просьбе Скальда и вместе с ним)

Отворили гриди двери, жрецов почтенных впуская. Сидела на стуле резном властная кюна, поклоны Асов служителей принимая, а подле нее различил Торлейв Тьодольва ярла, что как пес цепной на гостей смотрел - не удумали бы чего дурного госпоже его. Давно ли таким он стал? Помнил еще жрец, как сам Рагхильде присоветовал его к старухе приставить, чтобы следил за каждым шагом ее да любые попытки власть вернуть на корню пресекал. Верен был Тьодольв матери Харальда, а теперь, выходит, стал Ассе служить? Неужели и впрямь ведьма она, раз так легко верности людской добивается?
- Доброго здоровия тебе, кюна славная, - Торлейв произнес, низко поклонившись.
Власть — даже такая, что тонкой нитью вот-вот ускользнет из пальцев — человеку силы придает. Давно ли в своих покоях старая женщина кряхтела от боли в спине, бранила прислугу и ныла, вспоминая ушедшие здоровье и молодость...
А теперь сидит прямая, гордая, ни взглядом, ни вздохом не выдаст слабости своей. Взор холоден, голос ровен:
— И тебя пусть хранят боги, Торлейв-жрец. Что за забота погнала тебя в наши края и привела на мой двор?
- Забота о нуждах наших земель и людей, которые их населяют. Харальд ушел с войском на север, чтобы новые земли покорить, а про земли отца своего и думать забыл. Кому, как не нам, за порядком здесь следить и от врагов их оборонять? Хотел бы я сказать, что послан конунгом, да не осквернит уст моих ложь. Невестка твоя, кюна, наветов злых наслушавшись, отослала меня, так за службу верную отблагодарив. Но клялся я, что буду владыкам Агдира служить покуда сердце в моей груди бьется, а ныне нет у Агдира иной владычицы, кроме тебя.
Лицо кюны осталось неподвижным, но в глазах промелькнуло искоркой злое веселье:
— Нет у Агдира иной владычицы, кроме меня... и нет у меня слуги вернее, чем ты, верно? Ты, пожалуй, в свое время и в Вестфольд меня расстарался отправить, потому что о покое моем заботился? А теперь пришел, чтобы о давней службе напомнить, которую мне тогда сослужил?
Вздрогнул Торлейв, слова Ассы услыхав, да на лицо злое Тьодольва глянул - тот ведь, стоит кюне слово сказать, пальцами горло раздерет.
- Что было, то минуло, Асса кюна. Все мы можем ошибки совершать, все мы способны неверную сторону принять и лишь потом понять, как не правы были.
- Правда есть в его речах, - замолвил слово за Торлейва жрец верховный, до этого молча на разговор взиравший. - Проросли в сердцах кюны молодой и внука твоего юного зерна травы сорной, что христианством зовется.
— Воистину то горе, если моя плоть и кровь в своей вере пошатнулась! — Голос кюны нарочито дрогнул, как будто сказанное верховным жрецом удивило женщину. (Хотя сказанное не было новостью для старой лисы.). — Если бы я была рядом с внуком, если бы могла направлять его, юного и неокрепшего, по достойным тропам... Впрочем, что говорить о том! Видно, хорошие были у Харальда наставники и советники, коли допустили до такого...
И устремила на Торлейва взгляд, полный суровой укоризны.
- Уж были такие, - с готовностью жрец продолжил. - Харек Волк - вероотступник, Гутхорм ярл да Эйнар, рабом бывший, так рабом и оставшийся, даром что ярлом зовется! Много ли с таких наставников пользы? Лишь беды одни!
При этом, сделал Торлейв вид будто бы он сам все это время и не был конунгу советчиком.
Веселье взметнулась в очах кюны, которая забыла даже про свои хворобы.
— Какие недостойные люди! Вероотступник... бывший раб... да еще я слыхала про какого-то низкого человека, что чужую жену совратить пытался, да невестка моя его на том с позором поймала!
Лицо Ассы вдруг помолодело, даже морщины разгладились. И она произнесла звучно и выразительно:

Кто взносил молитвы
Мьёлльнира владельцу,
Тот с чужой женою
Ворковать не должен.
Пусть своей десницей
Меч в бою вздымает,
А не тянет руки
К баб чужих подолам!

Почернело лицо Торлейва, хотел он было взгляд злобный метнуть на кюну, да поостерегся, лишь взор потупил. Да и что он мог сказать, коли даже здесь уже слухи ходили о попытке его ирландки гордой добиться? Зла на язык кюна, да права - прежде чем врагов очернять да губить, самому от грязи очиститься следует! Чуть приподнял лицо жрец, на Фридрика взгляд бросив да о подмоге прося.
- Не о том речь сейчас, кто с кем утех постельных ищет, - верховный служитель сказал. - На поступки такие сам Фрейр людей направляет, а должно ли богу противиться?
Хотела кюна озорно возразить: мол, что ж Фридрик ей таких советов не давал, когда она помоложе была?.. Но не стала в важной беседе шутки шутить.
— Служителю Тора надо к велениям своего бога прислушиваться, — сказала старуха чопорно, — а не думать о том, как ублажить то копьецо, что от отца в наследство досталось... Не больно-то много было от тебя, Торлейв, помощи моему внуку. Почему ты думаешь, что теперь мне, старой, сумеешь пользу принести?
- Коли внук твой моих советов слушал бы, а не иных советчиков, и пользы больше было бы, а так - вся мудрость моя втуне пропала из-за иноверцев подлых, - затряслась борода жреца от гнева праведного. - Окрутила меня ведовством злым девка ирландская, а они и рады были меня низвергнуть!
— Ведовством? — не сдержалась, скрипнула зубами кюна. – А не ты ли, Торлейв, когда-то честил меня старой ведьмой... а может, и по сей день честишь? Коли ты бабьих чар боишься, нужен ли мне такой трусоватый советник?
- Чар всякий воин боится, когда к ним не готов, да только ныне все обереги при мне заговоренные, - стараясь сохранить самообладание, расшатанное насмешками старухи, молвил жрец. - А нужен или нет тебе советчик, способный рать немалую привести, то сама решай.
Только очень внимательный человек мог бы заметить, как напряглись старческие, покрытые пергаментной кожей руки Ассы на резных подлокотниках.
Вот теперь закончилось глумление над давним врагом и начался серьезный разговор!
— И что ты считаешь немалой ратью, Торлейв? — мягко спросила она.
- Да уж явно не рабов распятого, что с собой Харек приволок, - не упустил возможности старого супротивника очернить Торлейв. - А мужей храбрых да в бою искусных, что нам в помощь твой родич Хардакнут прислать обещал.
Напомнить решил он о том, что к роду датских владетелей Асса кюна принадлежит по отцу своему.
— И много ли их, тех мужей храбрых? — настойчиво продолжала кюна.
- Знамо, немало, - заместо Торлейва Фредрик ответил. - Получал я весточку, что тридцать сотен хускарлов могучих во главе с самим Гормом прибудут вскорости.
Кюна задумчиво кивнула.
— Что ж, Торлейв-жрец, — произнесла она задумчиво, — может, и впрямь мы с годами умнеем... и боги дали тебе возможность исправить глупость, что ты сделал когда-то. Поглядим, как ты сумеешь распорядиться их подарком!
И поднялась с кресла, давая понять, что разговор окончен.
- Всем нам воздасться за труды наши, - изрек Фредрик, склонившись почтительно, а следом за ним в молчании и Торлейв поклон совершил.

(ну вот собственно и я. Совместно с Тельтиаром)
Оркдаль
____________________________________________
Тяжек был путь воинства Харальдова в краю горном. Всё уже становилась тропа под их ногами, всё неприступнее утёс, возвышающийся одесную и всё глубже ущелье слева. Лишь финский колдун всё так же стучал в свой бубен, да шёл впереди, указуя дорогу. Постепенно войско растянулось в длинную змею, во главе которой шёл финн, а сразу за ним ехал Гутхорм. ЯРл Хрингарики был очень зол. Всё чаще и чаще донимала его мысль, что в конце такого ущелья можно сделать отличнейшую засаду, но он молчал.
Внезапно откуда-то из середины войска раздался крик одного из хирдманнов:
- Тролли! Спаси нас Тор, там наверху тролли!!!
- Воины! - воскликнул Гутхорм, приподнимаясь на стременах и выглядывая мерзких тварей на утёсе. - Бейте мечами в щиты, что есть сил! Звон честной стали отгонит этрих отродий!
Застучали, как велел ярл, хирдманы железом, разнесся звук пронзительный над ущельем - не миновать бы тогда лавины, коли раньше ее звук рога не вызвал бы. Действительно мудрым совет колдуна оказался - ведь коли не обвалился бы снег, как троллей отгонять они смогли бы? То здесь, то там силуэты высокие появлялись над ущельем, следили отродья мерзкие за викингами, да подойти ближе боялись, за утесами прятались, в снегу скрывались, страшил их грохот великий, шум ратевой нестерпим для их ушей оказался.
А затем вопль дикий повис над ущельем, пронзительный столь, что даже храбрейшие из хирдманов уши ладонями закрыли, чтобы не оглохнуть, а стражи конунга телами своими окружили, в плащи запахнули властелина, лишь бы не слышал он пения колдовского. То девочка финская, что с колдуном шла песню свою продолжила, вершины утесов сотрясая голосом звучным, троекратным эхом отразившимся от скал - где-то вдали вновь снега сошли, на перевал опадая.
--Что это было?! - сиплым голосом спросил едва не оглохший и чуть не упавший с коня Гутхорм.
- Девка колдунова вопль смертоносный издала! - Бросил Укси, меч из ножен выдирая. - Дозволь, ярл зарубить его, покуда все наши воины не оглохли!
- У нас на родине так лишь баньши вопят, умерших оплакивая, - добавил ирландец Дуглас, что остался подле конунга по воле Харека. - Не способен живой человек голосом таким кричать!
- Колдовство финское! Колдовство черное! - Хирдманы вполголоса произносить стали.
-- Что скажешь в свою защиту, колдун? - злорадно спросил Гутхорм, одну рука опуская на рукоять меча. а другой берясь за оберег
- А разве не для того конунг меня с вами идти просил, чтобы я искусством своим от троллей вас оберегал? - Тих был голос Сваси и спокоен, но казалось, под маской его улыбка насмешливая таилась. - Или вы думали, что одними своими железками их отвадить сумеете?
--А может и сумеем? - выкрикнул кто-то из хирдманнов. -и вообще, что конунг на это скажет?!
"Мда, Харальд! Вот теперь как хочешь, так и выкручивайся", - подумал Гутхорм, сознавая, что сейчас он ен имеет прав советовать племяннику
Отошли телохранители, позволили конунгу выйти из-за их спин крепких, да все заметили сколь бледен был лик конунжий. С неприязнью смотрел он на финна, припоминал минуты слабости, да тот позор, когда дядя его, точно мальца отчитывал. Хотелось сейчас за все с колдуном поквитаться, голову его рогатую на кольцо вздернуть, а детей ведьмачих бросить троллям на поживу, да только далек еще путь был до Оркдаля и кто знает, удалось бы им одним дорогу найти, коли не будет с ними проводника умелого. Знал Харальд, что порою стоит смерять гордыню.
- Пострадал ли кто от крика этого? - Спросил правитель, в лица хирдманов вглядываясь. - Есть ли убитые, али раненые?
- Нет никого! Живы все! - Кто-то идали прокричал.
- Только Снорри обмочился! - Тут же голос насмешливый послышался.

Кто-то из хирдманнов в голос заржал, Снорри схватился за меч, выискивая обидчика, а Гутхорм усмехнулся в усы. Ох и достанется же теперь хирдманну на ближайшем Сравнении Мужей!
- Будем ли казнить колдуна, конунг? - крикнул кто-то из оставшихся бондов
- А за что его казнить? - Вопросил Харальд, к земледельцу обернувшись. - За то что через перевал опасный нас провел, так что ни один человек не погиб?
-Ну дык...девка его...эта...орёт! - землеройка-бонд совсем смутился, покрснел и едва не отступил в обрыв, но его вовремя удержали
- Девки, они всегда орут, - усмехнулся в бороду какой-то хельд. - Это видать только твоя, колода колодой под тобой лежит.
Бонды присоединились к веселью хирдманнов, а тот, что выступал, приобрёл цвет хорошей свёклы и поспешил скрыться в толпе.
Гутхорм смерил колдуна недобрым взглядом и скомандовал:
- Ну, что встали, словно мёртвые?! Трогаемся в путь воины, конунг жаждет боя!
Усмехнулся чуть слышно Сваси, поворотился от воев агдирских, да дальше пошел, под звуки свирельки тихой. А люди за ним следовали, да все быстрее идти норовили, ибо миновало солнце уже середину небосвода, а путь неблизкий еще предстоял, неблизкий и опасный.
Мерно ступали кони, ведомые под уздцы верными воинами - лишь Гутхорм и Харальд верховыми ехали, остальные же от ярла до раба последнего пешком шли, по дороге петляющей, что то круто вверх восходила, то вновь вниз вела, а конца ей не видно было из-за скал, да снега глаза застилающего, да ветра, почище волков завывающего.
- Что сам-то ты думаешь, дядя, - тихо Харальд спросил, едва лишь чуть шире тропа стала, да возможность появилась рядом с ярлом ехать, а не позади него. - Сумеем мы без колдуна обойтись?
- Пусть выведет на равнину, а там посмотрим. МОжет ещё чем поможет, но вот когда начнёт зарываться, - ГУтхорм сжал кулак с таким чувством, что ясно представлялась кое-чья шея в этом самом кулаке
- О том же я мыслю, - перешел на шепот конунг, точно полагая, что может их финн услышать. - Когда выйдем мы из ущелья, оборви его жизнь. Не по себе мне становиться, как подумаю я о том, что оружие предков ему обещал отдать.
Оборву, не сомневайся, - Гутхорм кинул взгляд на свой боевой нож. - Есть у меня против их племени одно вернейшее средство...
Укси с собой возьми, да Дугласа - у них рука не дрогнет, - повелел Харальд, да еще что-то сказать хотел, как оборвал речь его крик чей-то:
- Тролли! Вновь они!
И действительно - снова силуэты не склонах появлялись, стоило только тропе сузиться, как будто выжидали твари, когда наиболее уязвимо будет воинство агдирской. Забили в щиты хирдманы, но в ответ в них с вершин горных камни полетели.
- Прикрывайтесь щитами!!! - ревел Гутхорм. - Уворачьивайтесь, фнерировы дети! Колдууун!!! Мать твоя -шлюха, где ты, крапивное семя?!!
Да только утонул голос отважного ярла в криках дружиников его - валились камни исполинские, шлема и черепа проламывая, кости круша, да щиты вминая. Ломались телеги обозные под градом этим и люди падали. Кричал что-то ярл Гудмунд, которого конь вперед понес, да поскользнулся на льду снегом прикрытом - и вот полетел ярл в пропасть глубокую.
- Гудмунд!!! - вскричал Гутхорнм, оттаскивая Харальда из под камнепада. - Отступаааать!!! - рёв его перекрыл крики людей - воины услышали своего конунга и отступали из зоны поражения.
- Держаться ближе к колдуну! - распорядился он. - Уж себя-то эта тварь защищать будет!
Стреляйте! Эти твари железа коленого, как огня бояться! - Прокричал кто-то, покуда воины к скале жались, боясь из-под защиты утеса отойти.
- Огня! Огня скорее!
- Стрелы, стрелы доставайте!
Метались воители, кто луки вскидывал, кто самострелы, а кто и просто в страхе воинство охватившем, не понимая что творит, бежал. Казалось не было спасения от обвала горного - еще немного и все они на прокорм чудищам пойдут, да вот запели в ответ камням тетивы звонкие.
Ярл Хрингарики вверил Харальда двоим дюжим телохранителям, а сам схватился за лук и принялся метать стрелы в троллей. Неизвестно, удержались бы воины или нет, но вот, звонкий голос рога зазвучал совсем рядом - это один из хирдманнов попытался оглушить тварей, проталкивая высокий и чистый звук через грохот камней
Недолго еще битва эта жестокая продолжалась, вот раздался рев нечеловеческий с вершины, а затем тело, шерстью покрытое рухнуло всего в трех шагах от Гутхорма. Мог различить он, сколь похож на человека был тролль звероподобный, да клыки его и оскал жестокий, да гримассу боли и ненависти, что стрелой в груди торчащей вызвана была, а после скатилось чудовище к обрыву и исчезло, вослед за Гудмундом отправившись. Не стали другие твари участи такой дожидаться, исчезли их силуэты с вершин горных, в бегство обратились тролли.
Хирдманы же так закричали, победу свою великую отмечая:
- Хвала Гутхорму! Троллиной Погубе!
-Хей-я! - Гутхорм победно вскинул лук и издал боевой клич. Затем он огляделся и скомандовал. - Займитесь раненными! Да побыстрее, храбрецы, ночь близко!
Утих вскоре ветер, да завеса снежная спала - сумели потери подсчитать агдирцы. Три десятка воев сгубили чудища, два херсира погибло, а еще рабов немало, три телеги камни разломали, припасы же, что в них везлись с обрыва упали. А пуще смертей товарищей, страх перед троллями ранил - ведь неясно было, оставили ли горные твари их в покое, или же вновь вернуться.
Вскоре и колдуна нашли, на коленях тот стоял перед кашей кровавой - то тело мальчика на свирельке игравшего камнем тяжелым раздавлено было, так что кости все перемолоты оказались. Недвижим был Сваси, лишь у девочки, что с ним была слезы на глаза выступили.
- Дальше нас веди, финн, - Харальд бросил, к колдуну подъезжая. Тот медленно голову повернул, маску снимая и на снег ее бросая. Скорбь в глазах колдуна застыла. - Или ты желаешь, чтобы мы все участь мальца этого разделили?
- Мой сын погиб, - прошептал финн, поднимаясь с колен. - И ты мне потерю эту возместишь, конунг.
- Скорблю я о потере твоей, но ничего не получишь ты сверх обещанного, - Харальд отрезал. Не ощущал сейчас правитель силы колдовской в Сваси, не способен был больше финн ему волю свою навязывать - видать горечь могущество его подточила. - Дальше веди.
- Как скажешь, конунг, - молвил тот, вновь бубен беря, да вперед идя. Не время было сейчас о павших горевать.
Дальше войско шло с величайшими предосторожностями, но ничего необычного больше не встретилось. Видимо, отпугнули воины Харальда всю горную нечисть от себя, показали местным хозяевам - Боги на их стороне. Арвакк и Альсвинн опустили огненные гривы за западный край земли перед взором Гутхорма предстал последний спуск и равнина за ним...

Агдир.
(c Тельтиаром)
Торлейв вышел, бормоча себе что-то под нос
- И что ты там бормочешь? Ты рад должен быть, что старуха тебя пинком под зад не выгнала, а то и похуже кое-что не удумала с тобой сделать .-сказал Фредрик хмурясь
- Да уж, и того достаточно, что вновь посрамила она меня пред воинами своими! - Торлейв отвечал зло. - Ужель мне эту бабу ирландскую до самой смерти поминать будут?
- А ты заставь людей забыть о позоре твоем, сокрыв его великими деяниями, Торлейв, - назидательно жрец верховный молвил.
Торлейв оглянулся? И увидел, что хирдманы, стоявшие у входа в дом, тревожно о чем -то переговариваются.
- Что вас так встревожило, вои храбрые? - спросил Фредрик. - Поделитесь тревогами своими со жрецами
- Гонец новый прибыл, - хельд длинноусый произнес. - Идет от Рагаланда воинство несметное, говорит. Такие дела вот, жрецы почтенные! Не в добрый час, конунг нас покинул.
- Тьодольва зовите, - другой сказал, ко дверям покоев кюны направившись.
- Вот тебе и дело по плечу. - сказал Фредрик, оглянувшись на Торлейва, и глядя на хирдмана сочуственно. - Собирай войско и веди против врагов.
- Только войска у нас нету. Скорее надо слать голубей в Вестфольд, чтобы Асмунду весть передать -пусть всех хирдманов кто есть собирает и ведет в Агдир...
- А где же твои посланники, которые данов привести должны? -спросил Фредрик.
- Я дал им ответ от имени конунга, но несколько дней должно пройти, пока они до Саросберга доплывут. Я бы и к данам срочного гонца послал... Жаль голубей у нас оттуда нету...
- Горазд ты хвастать, Торлейв, а как для дела время настает - так и не готово у тебя ничего, - покачал головой служитель Одина. - А я тебя слушая, уж было поверил, что уже идет сюда дружина датская хоробрая, с бастардом Хардакнутовым во главе. Распоряжайся тогда, к кому голубей посылать, да побыстрее!
Вышел тем временем из горницы Тьодольв ярл, Каменной Башкой прозванный, к жрецам подошел, да так сказал:
- Мниться мне, вы жрецы седобородые не желаете отпор врагам нашим давать?
- Отчего не желаем? -возмутился Торлейв. - Я в первых рядах идти готов с молотом Тора священным
- Уж не с тем ли, что у тебя на груди висит? - Ярл усмехнулся. Видать передалась и ему насмешливость хозяйки его новой. - Много страху нагонишь ты на рати Рагаландские, али же думаешь - не станут тебя, жреца, в самой сече трогать? Кары Тора испугаються?
- Тору молитвы вознести -моя забота. Найдите троих козлов, лучше черных, и четыре барана. Тору и Хеймдаллю вознесем молитвы, чтобы не оставили нас без помощи. А как велика рать Рогаландская на той стороне Галафьорда? И как случилось, что не видел никто, что они новую рать готовят?
- Да уж знали и видели, - ярл возмутился, рукоять меча верного сжимая. - И за подмогой гонцов слали! Да только за все время, что прошло - тебя одного нам, Торлейв, в помощь прислал конунг!
- Меня прислал конунг, чтобы узнать каковы здесь дела, и что для защиты земель агдирских надо сделать. а с посланцем вашим видать разминулся я в дороге.
- Что теперь говорить, что надо было, да как надо было. тут надо решать что делать.-сказал Фрейвид
- А что решать-то? -восклинкнул хирдман. - Раздавят нас вороги, сожрут нашу рать и не подавятся..
- Костью в глотке у них застрянем, - твердо Тьодольв молвил. - Иди, Хольми, люд оружный собирай! Пусть мы числом малы, да каждый из нас по десятку таких воев, что Сульки привел стоит! А ты жрец, готовься - нонче же жертвы обещанные принесешь.
- Погодь, Тьодольв. - сказал Торлейв, -про кость в горле ты это хорошо сказал, и я тут кое-что придумал. Войска пусть собирают, но неразумно их в первой же битве губить.
- Что же ты, жрец, хочешь чтобы ворог деревни наши грабил?
- Именно это я хочу им позволить. Пусть грабят, добром нагружаются, и по деревням расползаются...
- А может для начала им тебя головой выдать? - Ярл вспылил.
- Погоди, ярл - сказал Фредрик, опуская ему руку на плечо.- Нам не воев положить надо, а Агдир защитить. А Торлейв видно хитрость какую-то удумал.
- Он с хитростями своими даже на бабе удержаться не сумел, - бросил воин, да поостыл уже. - Ладно, выкладывай жрец, что на уме у тебя?
- Ведь за добром они сюда идут, чтобы побольше награбить. И торопиться никуда не будут, пока все не вычистят. Оттого мысмлю я, что их задержать нам надо, пока помощь не придет из Вестфольда и от данов. А потому кликнуть всех бондов свободных и ярлов родовитых, чтобы покинули они селения в Западном Агдире до самых холмов, что Западный и Восточный Агдир разделяют. Пусть пограбят и бдительность ослабят, войско свое по деревням распорошат. Тут их и начнут наши воины крушить поодиночке. Только рабов, карлов и вольноотпущенников всех на месте оставить. Пусть Сульки голову ломает, чем и как их всех кормить, нам же забота такая ни к чему. За трэллей каждому бонду и хозяину усадьбы золотом будет уплачено.
- А потому как соберешь войско, раздели его на отряды, чтобы легко они могли собраться, напасть быстро на врага, и скрыться...
А как приграничные деревни захватят, так на каждой дороге капканы и волчьи ямы им заготовить нужно. И в холмах засады устроить, чтобы стрелами их оттуда осыпать, а как подойдут к холмам, уводить своих людей сразу в безопасное место, чтобы снова ударить.
Раз они люди без чести, что на нас таким числом огромным пришли, то и нм о чести сейчас меньше всего следует.
Нахмурился Тьодольв, не по душе ему такой план был, да только даже он понимал, что по иному не спасти Агдир:
- Будь по твоему, Торлейв, так и поступим. - Наконец сказал он.
- Тогда собирай людей, и шли приказ, чтобы люди знатные к нам сюда быстро перебирались, и пусть налегке идут, ничего кроме съестного и обручий с кольцами не берут, и челядь свою пусть на месте оставят. Прибрежные селения им на разграбление оставим, в прочих же тепленькую встречу им подготовить следует. А я пока послания в Сарособерг, Усеборг и к данам отправлю. Если на неделю рогаландцев задержим, то дождемся подмоги и выбьем их назад за Галафьорд.
- Будет сделано. - буркнул Тьодольв. - Только не думай, жрец, что сам будешь в сараях отсиживаться. С нами в бой пойдешь, коли обещал. А не то прокляну тебя.
- Пойду, и молот священный из небесного железа в руку возьму, чтобы врагов им крушить. Нет шлема или щита, который бы удар его выдержал...
- Вот и исполняй то, что тебе делать должно, а я свое дело пойду делать-сказал Тьодольв, и быстро зашагал в гридницу. на хду отдавая распоряжения.
- Иди данам письмо пиши. - сказал Фредрик. - А письма в Вестфольд и в Саросберг я сам составлю. Если Асмунд успел уже на Эйнара пойти... Ты представляешь, чем это для тебя обернется, когда вместо помощи Агдиру, ты ярла на то, чтобы усобицу разжечь направил?
- Я делал то что считал нужным... - ответил Торлейв, понурив голову.
- Я знаю. Моли богов, чтобы тебе и вправду на поле бранном отличиться, и чтобы конунг и его мать про твои подвиги на поле злословия позабыли...
- Да уж буду молить. И десятка козлов на это дело не пожалею... И к Видару, и к Тюру - заступнику обратиться не поленюсь. Благо у нас скотины тут много... И дров для костров жертвенных заготовлено...
-Вот иди и делай. а то говоришь ты больно много, а воз и ныне там...
Торлейв кивнул, и пошел в гостевые покои письмо данам писать...

(и опять совместка с Тельтиаром)
Оркдаль.
_______________________________
Все леса, что у подножья гор были еще дед Грютинга вырубил, теперь же там деревни стояли богатые да поля пахотные. Зазывало богатство такое хирдманов, позабыли они про тяготы перехода, вперед ринуться хотели, да только остановил их ярл, повелел дожидаться, покуда все воинство вернеться - а там ночью темной на селения врага напасть.
Весь Оркдаль ныне перед ними был, точно дар драгоценный - не нужна была спешка более, все одно не поспеет Грютинг людей своих защитить, а коли и поспеет - так то только в усладу агдирскому владыке будет - супротивника в бою честном одолеть.

Смотрели дядя и племянник на владения, что им вскоре принадлежать будуд, да и другие воины взоры свои туда направили, покуда крик слуги тревожный не раздался:
- Господин, колдун пропал!
- Фенриров хвост! - удивлённо и как-то восхищённо что ли произнёс Гутхорм. - Никак почуял чего и удрал! А как же оружие предков наших?! Его он с собой взял?

Бросились слуги к обозу конунжему, весь его обыскали, мечи вострые на земь покидали, топоры да секиры побросали, кольчуги миклагардские перетрясли:
- Не вели казнить! - На колени перед Харальдом рухнул слуга. - Нет оружия того, что ты меня охранять поставил! Всего на миг я взор свой на Оркдаль обратил, а оно пропало уже! Лишь топор каменный остался, что Хрингу Могучему принадлежал!

- Убью!!! - взревел Гутхорм. - Олухи!!! Безголовые чурбаны!!! Да где вы свои глаза пропили, а?!!
- Защити, конунг! Морок на нас нагнал финн! - Взмолились слуги. - Как бороться мы могли с колдовством черным?
- Высечь их, точно рабов последних, - Харальд зло процедил.
--Остолопы!- сплюнул Гутхорм, понимая, что колдуну слуги мало что могли противопоставить. - Харальд, ловить колдуна у нас времени нет. Так что пойдём вперёд. Рано или поздно, он придёт к тебе, и тогды ты у него за всё спросишь!
- Помни, дядя, тогда не медля приказ мой исполни, не желаю я, чтобы и мгновение лишнее прожил он, - вздохнув и успокоиться пытаясь, конунг повелел. - А сейчас, слушай меня, Гутхорм ярл и вы все, славные воины! Перед нами Оркдаль, владения врага нашего Грютинга конунга, что невесту мою отнять возжелал! Так не явим же ему пощады сегодня! Эти деревни и все, что в них есть - ваши! Идете, храбрые воины Агдира, Хейдмерка и Гудбрандсдалира! Жгите, рубите, убивайте! Покажем им, что мы сами вершим свою судьбу и никакое колдовство нас не остановит! Идите и принесите мне победу!
Пламя жестокое в глазах конунга разгоралось, жаждал он отвести душу, да злость за тот позор, какому его финн подверг на иных врагах выместить. В ответ же крики радостные хирдманов раздались, не мешкая они в порядки ратевые выстраиваться начали, да по дороге широкой в долину спускаться.
Гутхорм к грабежу не присоединился.
- Запомни, Харальд, - сказал он тихо. - Единственное средство убить колдуна - это оружие смазанное змеиной кровью. Лучше топор, но можно и нож. Кровь должна быть свежей - это обязательно. Я с собой змейку малую для этого в тайнике вожу. И ты заведи такой же обычай. Если меня в живых уж не будет - убьёш колдуна сам.
- Да уж, то повернее будет, чем обычай христианский колдунов жечь, - конунг отвечал. Улегалась постепенно в нем злость, сходила пелена, разум застилающая - хоть и не был Харальд берсерком, да слишком часто гнев овладевал им, иные мысли оттесняя, но сейчас вновь мог он трезво смотреть на происходящее вокруг. - Иди вслед за воинами, Гутхорм, да проследи, чтобы всех, кто правление мое добровольно примет, не трогали, а иным бежать дай свободно - пусть весть разносят по всему Оркдалю о том, что пришел Харальд конунг с войском несметным вызов Грютингу бросить. Может быть поворотит от рать свою на меня, да не придеться мне самому встречи с ним искать.
- Сделаю! - ответил Гутхорм и направил коня к уже занимающейся деревне

Транделаг. Грютинг, Хакон и остальные.
Совместно avarach & DL

Посреди ночи поднял Грютинг дружину свою, шла теперь она тихим шагом, лишний раз стараясь не выдать присутствия своего. Конунг повелел своим воям все железо подогнать так, чтоб не бряцало. Дозоры дальние, вперед послал дорогу дружине разведать, чтоб не встретилось на пути войска оркдальского не одной души. Только звезды на землю свет свой холодный посылая, могли видеть со свода небесного, как подходит войско могучее к имению Хакона. Молча вои шли, тенями черными по зимнему лесу скользили они, только пар вырывался из уст горячих, оседал на бородах сосульками с инеем.
Грютинг ехал рядом с Ярлом своим доверенным и Ахти могучим Йотуном, цель пред собой он поставил тяжелую, с силами невеликими он хотел взять имение Хакона, неприступное ранее. Потому битвы исход во многом зависел от того, как справят наказ его ярл и союзник в грядущем бою:
– Довелось уже раз тебе Торстейн стоять одному в чистом поле против войска Транделага с числом воев маленьким. Снова встать так крепко понадобится, не сумеем мы подойти всеми силами близко к воинам Хакона, тяжела поступь наших хирдманов, перебудит она всех врагов до подхода нашего. Потому возьмешь ты с собой дюжину дюжин стрелков из бондов, те в доспех все одеты в кожаный, подойдете на лыжах к лагерю, что раскинулся рядом с имением. Ждите солнца восхода, не хочу я чтоб говорили, будто татями ночными победили мы Хакона. А как первый луч солнца покажется, тут и дело для вас появится – не давайте ворогу роздыха, бейте всех кого видите, зажигайте палатки в лагере, пусть почудится им, что наслал Рагнарека час. Войско наше на помощь вам тут же двинется, и укрепит ударом единым порыв наш губительный.
– Конунг, что ж я словно безродный бондов одних поведу? Дозволь мне хоть несколько мужей из своих хирдманов взять. А ну как ударит по бондам стажа, ночью покой сберегающая, да побегут они железо у носа почуяв? Нельзя полагаться во всем на подлый народишко.
– Добро, можешь взять всех своих воев с собой, только помни, без шума должны вы к самому краю лагеря подойти, и ударить лишь только время придет когда. От железа грохоту много лишнего, а по ночи морозной звук любой далеко разносится, потому мой совет тебе, путь хирдманы позади всех идут, заодно остановят слабых сердцем.
– Все исполню как скажешь конунг, – ответил Торстейн на напутствие Грютинга.
Теперь к Ахти Йотуну повернулся владыка Оркдаля:
– Бой не так мы свой поведем, как ране задумывали. Ну, да способность в нужде верный путь узреть – вот черта верно дружин водителя отличающая. Нам с тобой самый тяжкий бой предстоит. Войско наше на помощь Торстейну отправится, будет бить ворогов на подходе к имению Хакона, мы же силой своих личных дружин не станем задерживаться, споро выступим к сердцу врага нашего. Сталью проложим дорогу к отнорку, где сердце дружины вражеской спряталось, и вместе выступим против главного нашего ворога, целью нашей голова станет Хакона.
– Ты своих воев в битве оставишь конунг? – отозвался Ахти на слова Грютинга, – Что если рука им твоя понадобится? Дружинники бьются крепче, когда видят на поле знак своего конунга.
– Широко раскидали по полю войска свои наши вороги, в охоте за ними некогда будет дружине знак мой глазами разыскивать. Без отдыха воинам придется сражаться, чтоб сломить любой отпор нам оказанный. Ярлам своим я сказал уже, чтоб бегущих не трогали: побьем Хакона, и моими людьми они станут. Кто в дружину вольется, а кто землю на полях возделывать станет. Ни к чему нам губить тех, кто служить мне вернется.

Час еще оставался до восхода солнца норвежского, когда войско оркдалькое наконец на место вышло указанное. Ярл Торстейн с отрядом своим вперед выступил, осторожно скользили вперед его воины. Провожали их взгляды оставшихся, только долго стоять им не дал голос конунга. По приказу его дружина выстраивалась. Да и то - разве выдержишь ночью зимней просто стоять в ожидании, пусть, хотя и к весне поворот уж идет, не ушли еще хозяева холода? Растянулась змеею войско оркдальское, но к рассвету успело выстроится, потому и увидеть смогли воины как широкой дугой встали люди Торстейновы. Только солнца лучи показались на небе еще просыпавшемся, разом стрелы лучники выпустили, словно темная стая птиц смерть несущих в воздух поднялась, жертвы свои разыскивая.
Тотчас же в войске трандхеймском движенье наметилось. Многие ярлы да хирдманы, верные Хакону, не купились на мысль под одним кровом с конунгом жить. С бондами своими у стен усадьбы ночевать оставались, следя за речами недобрыми оком своим соколиным. Так что паники не возникло. Дело другое, что удалось Грютингу врага внезапностью поразить, и теперь вои его урожай смерти сбирали.
Хирдманы, что с собою Торстейн, взял, тут же бросились добивать постадавших – стража, у костров согревающаяся, первой упала. Разразилось ревом победным воинство Грютинга, битвы славной для сердца желая, да по знаку конунга своего, как весенней воды потоки кинулось.
Славным примером для оркдальцев стал удар ярла Торстейна, мнилась воям уже победа их неминуема. А, ежели привел их к победе конунг, то славную добычу взяли бы тогда дружинники. Да что там «дружинники»! Даже бонды простые: в имении родовом вражьего конунга, сокровища мнились несметные. Вот они – только длань протяни. И надо всего ничего: одолеть только это препятствие, что железом хотело сейчас ощетиниваться.

Меж тем во Хладире самом тоже не спали. Тишину утра оглашали звуки рогов, трубящие сбор. Так что воям грютинговым следовало поторопиться и разделаться со врагами до того, как из усадьбы подмога прибудет.
В лагере воителей Транделага уже вовсю полыхали зажженные шатры, когда средь них появилась оркдальская дружина. Хоть и рвались дружинники вперед, но порядок хранили воинский, дружно строя стеной наступали на ворога.
Впрочем, и вои трандхеймские тоже не зря кашу у Хакона ели. И оборону поставили грамотную, и бились люто, будто медведи разбуженные. Кто встречал шатуна – знает, что нет хуже зверя в лесах, чем не в пору разбуженный косолапый. На знамени конунга из Хладира как раз тот медведь красовался. И нападающие уж успели узнать, что у старого зверя еще есть зубы и когти.
Но так было не вежде, а лишь в тех местах, где битву вели матерые гридни, примером своим бондов на бой вдохновлявшие. В других же местах люд трандхеймский по большей части бестолково отмахивался секирами, сведя бой к сотням мелких поединков. Нападающие воспользовались отсутствием единого плана у воинов Хакона.
Отделился от общего воинства, лишь отряд в десять дюжин числом, но зато весь из сталью закованных хирдманов, тот отряд лишь путь пробивал себе вглубь лагеря, на врага еще не очнувшегося внимания не обращая особого. Бились лишь с теми, кто дорогу им хотел заступить, споро двигался тот отряд к частоколу, Хладир окружившему, благо что пути кружного им не нужно было, впереди цель лежала их. Посреди отряда избранного рядом шли великан молодой и воин в богатом доспехе стали доброй, словно отблески серой стали той полыхали в глазах их холодные.
Как на грех, на пути им попадались сплошь неумехи, которых вои в броне просто сметали с дороги. Так плавает хищная щука среди пескарей. Вои поопытнее видели опасность, но, крепко увязнув в собственной битве, не могли помешать этим ордальцам дойти к частоколу.

- Конунг, на нас нападают!
- Слышу, чай не глухой, - ответствовал Хакон, глядя сурово на запыхавшегося гонца. – Скажи, чтоб гридни мои брони вздевали да перед воротами строились. Впрочем, они и сами то знают – чай, не юнцы безусые, в первый поход засобиравшиеся. Эй, слуги, кольчугу мою да шелом праотеческий быстро несите!
- Мудро ли то, конунг, чтоб сам ты в битве ратился, - дерзнул возразить подоспевший Херлауг. Племянник конунга жаждал отмстить Грютингу за поражение, но, памятуя о прошлой оплошности, стремился осмотрительность сохранить.
- Когда враг у ворот, никто в подполе не отсидеться, - резко ответил властитель. Он понимал, что родич правду гуторит. Впору дивиться: такое с ним редко бывало, чтоб муж сей речи осторожные сказывал. Вон, даже брат его воззрился недоверчиво.
- Не серчай на старца, Херлауг, - смягчил голос Хакон. – Не стану я в первый рад рваться, мысля один всех врагов пировать отослать. Годы не те. Но место конунга – близ боя.
- Правда твоя, мудрый владыка, - склонил голову конунгов родич. Он уж и сам удивился, как перечить конунгу осмелился.
Меж тем слуги достали из сундука конунговы доспехи, да быстро их на Хакона надели. Сжал старец рукоять меча – и будто двадцать зим сбросил.
Твердой походкой конунг Транделага вышел из горницы, сопровождаемый племянниками.
А бой у стен Хладира меж тем разгорался.

Монах перевернул слипшиеся страницы книги, обмакнул перо в чернильницу, и стал писать далее.
Вслед за этим родичи собрали большую рать и пошли походом через Упплёнд дальше на север по Троллиным горам и долинам, и еще дальше на север через Доврафьялль, и когда они спустились в населенный край, Харальд велел убивать всех людей и жечь поселения. Когда населению это стало известно, то все, кто только мог, бежали — кто вниз в Оркадаль, кто в Гаулардаль, кто в леса, а некоторые просили пощады, и ее получали все, кто шли к конунгу и становились его людьми. Так конунг и герцог не встретили никакого сопротивления, пока не прошли весь Оркадаль...

Агдир. Сульки коннунг.
(с Тельтиаром)
Славную рать собрал Сульки конунг, с таким войском можно было не то что Агдир, даже Альвхеймар покорить, однако сейчас хотел он поквитаться за поражения былые со старухой мерзкой да внуком ее малолетним.
На коне в одеждах дорогих восседал конунг, да с венцом золотым на голове, а по правую руку от него Соти ярл, брат любимый находился, кулачищи мокучий сжимая в ожидании битвы скорой. Слева же Кьятви Толстошеий гарцевал в доспехах крепких - пуще брата старшего, жаждал он мести за свой позор недавний.
А позади правителей сорок сотен дружинников одного лишь приказа ждали - через Галафиорд перейти, да на земли агдирский наброситься, обдирая их, точно зайцы кору.
- Вот что я удумал. Негоже нам бояться того сборища жалкого. Пошлите к Ассе посланца с посланием нашим. А пока посланец им будет зубы заговаривать, рубите деревья. и переправу через фьорд готовьте, пока шторм с моря не налетел.
- Прав ты брат, разумно будет отвлечь их, да вид сделать, что не хотим мы войны, а лишь прав наших древних восстановления, - Кьятви кивнул, хоть и желал он голову Ассы от тела отделить да на копье свое нанизать, но понимал, что агдирцы, точно звери загнанные до последнего сражаться стануть.
- К чему нам с ними лясы точить? Покуда гонец твой до них добереться - мы уже всю рать нашу на тот берег переправим! - То сын Кьятви, Торир конунгу бросил. Могуч был Торир и в войске Рагаланда первым берсерком считался, статен и широкоплеч был, да только вот лицом не вышел - длинно оно было, точно у лошади какой и зубы, как у зайца торчали.
- А к тому, чтобы подумали они - стоит ли силе нашей вызов бросать. А уж коли надумают, о пол Агдира мы захватить уже успеем, и многие богатства его в руках у нас будут...
- Все о добыче думаешь, да о богатствах ромейских, брат, - Сати ярл проскрежетал сквозь зубы. - Много ты его сможешь с собой в Валгаллу взять? Лишь слава ратевая не увядает с годами, хочу я топор свой обагрить в крови агдирцев!
- Хальвдан хоть силен был, как волк, а сынок его и ведьма старая тех земель не достойны!
Позвали они парня бойкого, который у жрецов ходил в подручных.
- Ты старыми рунами писать умеешь? -спросил Сульки у парня.
- А как же. Иначе как я заклятья грозные смог бы резать? -с гордостью парень ответил.
- Тогда запиши по словам моим мое послание кюне Ассе. И ей его перескажешь. А чтобы в слова твоих не сомневалась, руны ей дашь. Уж старая ведьма руны всякие разумеет!
Достал парень дощечку, да уголек из костра походного веточкой выкатил. Приготовился повеление конунгово слушать.
- Ассе, владычице Агдира, Сульки -конунг Рогаланда, Ядара, и Южных фьордов здравия желает, и волю свою сообщить хочет. Знаю я, что одаль лишь по линии мужской наследуется, но ждал я долго, но справедливости не снискал. Потому пришел, чтобы сам свое право отстоять. Хоть и ведомо многим, что мужа своего ты сгубила, и владения его захватила не по праву, а сын твой и того бошльше земель захватил без всякого уважения к правам властителей...
Но смерти твоей не желаю, и если вести себя будешь как прежде разумно, мудрость твою и седины твои я уважу. С почетом Агдир тебе позволю покинуть, и имущество из усадьбы твоей с тобой увезти дозвлено будет, и рабы твои и челядь ни в чем ущемеления не узнают. Прочее же все мне перейдет по праву.
Сила со мной идет великая и неисчислимая, и рать твоя малочисленная и не сможет выстоять против моих воев могучих, и зря людей своих только сгубишь, славы никакой не снискав, а лишь проклятия матерей сыновей, своих потерявших, и вдов мужей своих не дождавшихся, и детей чьи отцы под мечами и секирами людей моих вскоре падут. Потому прояви мудрость и не губи людей своих зря. Иди с миром к своему внуку, и да будет мир между нами, как в старые добрые времена".
Старательно руны выводил юноша углем черным, каждое слово конунгово записал, обе сторын дощечки заполнил, прежде чем отложить инструмент свой нехитрый, и властителю поклонился.
- Теперь ступай, и послание мое кюне доставь. А пока вести до нее дойдут, то и сами мы ко двору ее вскоре пожалуем. Скажешь чтобы в гости нас ждала со всеми почестями, и обед на рать мою готовила.
Но не ранее чем ответ она напишет и тебя обратно пошлет
- Сполню все, как следует, господин! Не раз я уже жрецов послания относил, и с агдирскими служителями Асов светлых видеться мне доводилось! - Похвастался парень. - Так что путь знаю я отлично!
- Вот и славно - произнес Сульки, потирая живот. - Тем легче тебе будет им зубы заговорить, и с жрецами ихними по дружески погуторь,чтобы бдительность усыпить ихнюю,
- Да уж, постараюсь я заодно и разведать, что на уме у них, - достал посланец юный нож из-за пояса, стал руны резать, углем начертанные. И видно было, что не терпелось ему поскорее в путь отправиться.
- А вы, волчье семя, не стойте без дела! - Прикрикнул Сати ярл на столпившихся поодаль воинов. - Переправу готовьте! Что встали? Один вам тут радужный мост на ту сторону не перекинет, как ни просите!
Засуетились гридни, начали деревья валить и от ветвей их очищать, и канатами вязать стволы.
А Сати им на подмогу еще людей отрядил, не хотел он времени много на переправу терять - все грезилось ему, как в скором времени будет он агдирских хирдманов рубить, точно дубы молодые. Оттого и стремился поскорее через фиорд переправиться.
Наконец юный помощник жреца руны резать закончил, и углем их обвел, а тем временем хирдманы лодку кожаную соорудили, и на воду спустили. Сел посланник в лодку с двумя , хирдаманами, и стал через фьорд переправляться...
Посмотрел ему вослед Сульки конунг, провел ладонью по перстню с алмазом бесценным, да улыбнулся в бороду ухоженную, благовониями сдобренную. Не сегодня - так завтра станет Агдир его землей, и вновь поплывут корабли груженые в Миклагард, злато да рабов на украшения менять, шерсть и серебро на масла и шелка. Ведь не из тех он владык, что сокровища свои в сундуках хранит, к чему жизнь нужна, коли не можешь себе всего позволить, чего жаждет сердце твое? А роскошь ромейская, сердцу его приятная дорого стоила...

Сарасберг. Халльвард и Сигтрюгг.

После того, как в немилость Асгаута попали братья, не смели они ему больше на глаза показываться. Сигтрюгг при том обиду затаил на ярла, за то что они и поручения его все выполняли прежде, и сокровища теперь доставили, а он за пустяк какой-то разорвать их был готов. Халльвард же понимал, что сами они в том виноваты были – нечего было кюне все рассказывать, с Асгаутом не посоветовавшись. Но так пахло в горнице ее, так глаза ее прямо в душу глядели, что можно было запросто любую тайну, даже самую страшную, выдать, и любую клятву нарушить.
Новых заданий, чувствовал Халльвард, не получат они более, пока ярл гнев на милость не сменит, а потому можно было от дел отдохнуть. Но для воина отдых есть тренировки упорные, оттачивание мастерства – или же приобретение навыков, еще не полученных прежде. И порешили братья, что несколько дней следующих можно им будет на дворе провести, с оружием упражняясь.
Меч свой новый взял Халльвард, Сигтрюггу же велел у кого-нибудь из дружинников тоже меч взять – у младшего-то брата из оружия только лук был да кинжал, - и вышли они во двор.
- Непривычно-то как, - отметил Сигтрюгг, оружие стараясь поудобней перехватить.
- Ничего, - старший брат ему отвечал. – Давай, защищайся!
И ринулся на того с мечом.
Долго не продлился поединок этот – удалось Халльварду довольно скоро выбить клинок у брата из рук.
- Говорил же я, на мечах мне биться не дано, - с легким упреком сказал ему Сигтрюгг. – Посмотрел бы я, что б было, коли тебе бы пришлось со мной в меткости соревноваться.
Халльвард улыбнулся – он вспомнил, как заставлял его Асгаут ночью в темноте из лука по дубу стрелять.
- Твоя правда, - решил он. – Возьми, в самом деле, лук да стрелы, а я уж один потренируюсь.
Но не удалось ему замысел этот осуществить – отвлекло хельда появление Кьярваля-гонца. Юноша к ним сразу направился, по чему старший из братьев сразу понял – какую-то новость он принес.
- Рассказать я весть пришел, Халльвард-хельд, - обратился к парню Кьярваль. – Помнишь ли ты, как определили меня в отряд твой?
- Помню, как же, - кивнул Халльвард, - Оставил тебя тут Асгаут после того, как письмо ты от Харека Волка привез.
- Харек Волк здесь нынче, в Сарасберге, и старшины войска его тоже, - гонец бывший улыбнулся. – Войско же его там, дальше, лагерь разбило. На три дня он остановился здесь. Не знаю, правда, позволят ли мне в его ряды вернуться…
- Оставайся уж, - нахмурился Халльвард, - все одно Харальду конунгу служить.
Кьярваль пожал плечами.
- Ладно, иди куда шел, - гонец удалился – видно, к своим направился, а к Халльварду же Сигтрюгг подошел.
- Харек – это которого письмо Асгаут подменил? – спросил он брата.
- Он самый. А супруга его, Гиллеад…да ты помнишь, впрочем. А еще помню я, что богу распятому он поклоняется.
- Как бы беды его воины не принесли в Сарасберг…И без того неспокойно у нас бывало, - вздохнул Сигтрюгг, - а тут белого бога сподвижники, да целое войско…

Вестфольд. Гокстад. Асмунд Кровавый и Дунгаль Краснобай

Что может быть воину приятнее, чем кровь врагов его, по лезвию клинка медленно стекающая? Что может слаще быть, нежели вид недруга умирающего, глаз его угасающих? Разве можно променять этот миг долгожданный, когда сталь в грудь супротивнику погружается на что-либо в жизни этой? Так ярл Асмунд считал, и любой, кто перечить бы ему вздумал, недолго бы прожил на свете этом.
Крепка была власть ярла в Вестфольде, любили его хирдманы, любили и боялись, бонды же ненавидели Асмунда Кровавого, ненавидели и боялись. На страхе держалась власть сына Альхейма, на страхе перед гневом его неистовым и перед конунгом, что послал его править в фюльк многострадальный. И пусть требовали и конунг и жрец Торлейв, чтобы умерил он пыл свой в стремлении всех врагов агдирских под корень изничтожить, не было в душе Асмунда согласия с приказом этим. Напротив, жаждал он новой крови пролить во славу богов древних, чтобы текла она по камням священным под ножами жертвенными жрецов седобородых. Скоро уже пойдут войска доспешные в Вингульмерк, скоро кровь христиан подлых рекою польется, и вопли их предсмертные музыкой станут, что усладит слух Высокого.
- Повелитель, гонцы из Раумарики вернулись!
Прервал размышления ярла слуга, поднял на него взгляд мутных, пеленою кровавой затянутых глаз Асмунд, поднялся с трона резного медленно, чуть передергиваясь, по членам затекшим кровь застоявшуюся разгоняя. Долго, слишком долго просидел он в раздумиях в гриднице пустой, и никто не смел к нему входить. И дальше бы не посмели, если бы гонцы не явились.
- И что отец мой говорит? - Ярл вопросил.
- Да разве ж мне то ведомо, господин великий? - Сжался слуга, отпрянул, глаза пряча, хотя был он мужем в летах уже, а Асмунд всего лишь мальчишкой, двадцати зим не прожившим.
- Так зови уже гонца! - Рявкнул юноша, да так, что показалось слуге – еще мгновение, и голову ему отсечет гневный правитель.
Поклонился прислужник, поспешил посланца позвать. Вскорости появился пред очами Асмунда хирдман бородатый с цепью златой на шее да в плаще алом шелковом. Ближним дружинником был он при Асмунде, да только не одаривал его ярл подарками такими, и не припоминал, чтобы были они у него когда в путь по приказу ярловому он в Раумарики отправился.
- Что же, посмотрю я, отец мой тебе дары богатые преподнес, Дунгаль? - Улыбнулся Асмунд, обнял гонца крепко, да за стол рядом с собой посадил. - Ну рассказывай скорее, как он тебя принял, что говорил любезный родитель мой!
С нетерпением ожидал юноша слов посланца своего, ибо лишь от того, как скоро на подмогу ему отец выступить сумеет зависело, смогут ли они с Эйнаром покончить в скорости.
- Нет, Асмунд, то не отца твоего подарки видишь ты, - покачал головой хирдман, кубок предложенный отодвигая. - И вести, что принес я черны для всего рода твоего.
Помрачнел правитель, впился взглядом злым в очи посланца, точно мысли его читать собравшись.
- Говори же, Дунгаль, не томи! С измальства ты отцу моему служил, меня науке ратевой обучал, ни слова лжи я от тебя не слышал. Никогда ты правды не замалчивал – отчего же сейчас боишься мне слово сказать? Али думаешь, зверь я кровавый, что своих друзей дорогих, точно собак христианских смерти лютой предать может? - Распалялся, говоря это Асмунд ярл, вскипал в душе его гнев еще больший, когда он на друга молчащего смотрел. - Так ведь, Дунгаль? Боишься меня, считаешь, что я хуже волка лесного? Кто тебя надоумил? Или худое супротив меня удумал? Отвечай!
Поднял голову хирдман, взглядом тяжелым осадил ярла юного:
- Никогда я, Асмунд, тебя не боялся, и поныне не буду, не за страх, а за совесть служу я роду твоему, как отец мой и дед твоим предками, а потому назад забери слова свои обидные! Горше стрелы каленой мне сердце они ранят!
- Вот как, - проскрежетал Асмунд гневно. - Тогда говори, что за вести принес, сбрось камень тяжкий с души моей!
- Боюсь, слова мои лишь стократ тяжелее камень сей сделают, - отвечал ему Дунгаль, вздохнув. - Нет больше власти отца твоего в Раумарики, лишил его Харальд конунг всех владений в фюльке том, да на место его посадил херсира безродного, коего ярлом сделал. Зовут ярла этого нового Гилли Шесть Пальцев, и был он раньше слугой распоследним у Гутхорма ярла, а ныне сам возвысился непомерно, земли отца твоего себе забрав. От него я и подарки дорогие принял, да заверения в дружбе с тобою и отцом твоим...
- Хорошая дружба получается, коли он земли, мне принадлежащие под свою руку взял, - схватил Асмунд цепь золотую на шее у воина, сорвать ее попытался. - И ты хорош, зачем дары его принял?
- Чтобы не заподозрил он умысла злого, - сжал запястье ярлу Дунгаль, да с такой силой, что тот хватку свою ослабил, цепь выпустил. - Чтобы порешил, что замириться ты с ним желаешь и обиды на него за решение конунгово не держишь. И еще я тебе так скажу, Асмунд ярл, что коли поднимешь ты на меня руку еще хоть раз незаслуженно – на том и наша дружба окончиться, и служба моя роду твоему.
Пересилил себя ярл, смирил гнев в этот миг:
- Прости, друг старый, возьми перстень этот, как выкуп за оскорбления неправые, - так сказал он, кольцо с руки левой снимая. - Но дальше сказывай, все узнать я желаю о Гилли этом. Каковы силы его? Кто поддержать может?
- Слаба его власть в Раумарики, многие люди отцу твоему сильнее служить жаждут, нежели херсиру ярлом ставшему. Так что воинов у него немного, не сдюжит он, коли захочешь ты али Альхейм, землю эту вернуть, прознал я кто на сторону твою сразу перейдет, а кто в стороне от битвы останется.
- Славно гуторишь, Дунгаль, но скажи еще раз – по конунгову приказу он там править стал, в усадьбе, что отец мой своею кровью в бою добыл?
- Истинно так, кто бы его, Гилли этого, добром ярлом признал, коли не указ конунжий!
«Вот она, награда твоя, Харальд, за службу нашу верную! Вот она благодарность за то, что себя не щадя крамолу в землях твоих изводим! Что же, по наградам и служба будет!»
- А что отец мой на это сказывал?
- Того не ведаю я, знаю лишь, что благословил Харальд женитьбу его на кюне Хейдмеркской и ныне Альхейм Смелый лишь в Хейдмерке власть имеет, а то добрая весть.
- Да уж, весть лучше некуда, - неприязненно принял слова о новой жене отцовой Асмунд. Где ж видано это, чтобы мачеха младше пасынка была, да только время вспять не повернешь, свадьбу эту не отменишь уже!
- Терпения наберись, Асмунд, - посоветовал Дунгаль, перстень подаренный на палец надевая. - Послал я Ламби юного к Альхейму, в скорости он вернется с ответом его! Скоро уже получат по заслугам все, кто заслуживает того – распятого рабы, и Гилли, и другие.
- По твоему будь, да только через три дня вся рать моя соберется в Гокстаде – не с руки мне будет распускать ее!
- Так и не распускай – коли соберется войско, то дело ему всяко сыщется.
Мудры были советы Дунгаля, не даром его в дружине Краснобаем прозвали, что мог он в правоте своей убедить и ярла и конунга даже. На том и порешил ярл, что будет вестей от отца ожидать, прежде чем к Вингульмерку рать бросить.

Транделаг. Грютинг, Хакон и остальные.
При поддержке Тельтиара (приношу извинения DarckLight, что не дождался ее возвращения, и один отыграл весь бой)

Подошли уж к стенам Хладирским хирдманы Грютинга, как спросил его удивленно Ахти Йотун:
– Что за напасть приключилась с ворогом? До сих пор не встречали отпору достойного мы, али в войске у Хакона бонды одни да женщины, кто от воев могучих вида бежать готов?
Усмехнулся на те слова Грютинг, отвечал он Йотуну о задуманном им:
– Понишь прежний наш бой у границы? Там ты в бондах плащах с дружиною показали удаль свою молодецкую. Так подумал я, что запомнит про то ворог наш и опять собрал тот же отряд, только в этот раз там пойдут настоящие бонды. Приказал я им выдать кольчуги с гридней Хакона снятые, да одеть плащи подырявее, во главе же поставил хельда могучего, на тебя своим телом похожего. Тот отряд все внимание привлек ворога нашего, бьются насмерть с ним вои Хакона, и причем, только хирдманы. Это я уж заметил как от воинства нашего мы отделилися.
– Так побьют же их почем зря! Разделят наши силы надвое!
– Не побьют! А побьют так не скоро, зря я им что ли броню железную выделил, Торстейн тоже их поддерживать будет с лучниками, продержаться должны достаточно. Здесь отдав бондов жизни, отыграем мы жизнями хирдманов наших, сбережем мы хребет войска нашего. Все, хорош уж болтать, добрались мы до места условного. Начинаем задуманное!
Прокричал своим людям Грютинг слова последние, и под звук железа звенящего, с коня своего на землю сошествовал он. За ним, не отстав ни на миг, со своих коней сошел и великан Ахти и хельд из охраны Грютинга. Лишь троих лошадей с собой взяли в сражение, всю дорогу их берегли от стрелы шальной, прикрывали щитами и собою дружинники. Хитрый замысел измыслил владыка оркдальский, чтоб людей своих поберечь при штурме частокола Хлатирского, захотел он конями его поломать. Взвились в воздух ремни сыромятные, охватили бревно здоровое, острием к небесам заточенные, и пока не очнулись защитники, за свободные концы к коням приторочили. Взвились кони людьми подгоняемые, да рванули с места. могучие ноги свои напрягая, усилием мощным да хитростью брешь в ограде Хладирской оркдальцы сделали. Не давая опомниться воям Хакона, устремились в нее дружинники, во Глове их сам Ахти двинулся, раздвигая ряды ворога своим молотом.
– Дальше рвем ограду отпорную, нужно больше простору, чтоб воям пройти моим! – прокричал дружинникам своим Грютинг. – Лучники, не давайте врагу даже высунуться, никому не дано остановить удар наш стремительный.
Вновь взлетели петли ременные под свирепый рев, на второе бревно их накинули, а потом и на третье, тут и достала коня хельдова стрела вражеская – слишком много уж хирдманов в пролом устремилось, в прореху в защиты стены коней прикрывающей ударил вражина.
Поздно только, проход уж достаточный перед дружиной открылся избранной, и потоком текли в неговоины Грютинга.
– Что с конем? Потеряли мы его? – беспокоясь за друга верного прокричал хельд конунгов.
От владыки своего не отходил он, жизнь его сберечь было дело важнее.
– В ногу заднюю получил он стрелу. Дадут боги, и из боя его мы выведем, частокол он вытягивать только не сможет более, – отозвался гридень под уздцы коня взявший.
– Нет нам времени предаваться унынию! Вперед воины, вы любимцы богов, отдают они вам уже в руки победу, только взять осталось ее! – раздался громкий кличь оркдальского конунга. – Поспешим же к имению Хакона!

– Что там враг? – спросил Хакон выходя уже облаченный в доспех на крыльцо своего имения.
– Конунг, тот отряд бондов в железо закованных, что в спину воям твоим на границе ударил, да не давал из ловушки вырваться, у ворот недалече сражается. Теперь псы эти лучников прикрывают, что напали на лагерь первыми, разор нанеся нам, и теперь они вносят опустошенье многое в ряды бондов наших. Хирдманы твои уж схватились с тем отродьем Локки, да пока оттеснить не удалось их, больно стрелы мешают, и с боков на них наседают тоже.
– Пришло время отплатить им за позор наш, недолго будет их ликование длиться! Дозволь конунг поквитаться с обидчиками нашими, отомстить за обиды нам нанесенные! – взвился Херлауг.
– Не дай нам с честью ходить замаранной, дозволь кровью врага смыть позор поражения! – вторил брату Гротгард.
– Что горячие головы ваши может мне в снегу остудить надобно? Иль забыли коварство Грютинга? Сами головы под железо подставить собрались?
– Лучше уж совсем без головы быть, чем ходить, чтоб на нас пальцем показывали, будто пред крестьянами отступили мы, страх показывая! – продолжали упорствовать племянники Хакона.
– Не про то говорю я, что от врага вам бегать пристало, а о том, что в ловушку вы головы свои опять позасовываете. С вами пойду, посмотрю на этих бондов умелых сам, чего стоят в сече они. Ну а если подлость какую удумал соседушка, то заметить ее я вперед вас сумею.
– Дозволь мне слово сказать, конунг. – молвил младший Хакон следом за знатными воями следуя. И, дождавшись кивка ободряющего, продолжил.
– А если в том и задумка Грютинга, чтоб тебя владыка за ограду выманить? В чистом поле легче добраться будет к тебе.
– От лихого врага вы меня сберегать будете, а за стенами я не стану отсиживаться. Если все отдать в руки Грютинга, разобьет он дружину нашу по частям. Лагерь в поле сильно раскидан наш, не успеть ярлам на подмогу друг другу вовремя.
Так под стягом медведя поднявшегося, выходил из ворот владыка Хладира с дружиною. Своих воинов возглавлявшие, навалились племянники конунга на отряд бондов оркдальских, в железо закованных. Под напором таким не устояли крестьяне Грютинговы, шаг за шагом своих оставляя лежать на земле, отходили они от ворот Хладир запирающих.

За стены городьбы отпорной прорвавшись, не позволил Грютинг дружине своей увязнуть в сражении, а направился вместе всеми воями прямиком к имению Хакона.
– Грютинг! Может оставим кого охранять проход нами пробитый, чтобы было куда отходить нам после битвы в берлоге медведя Хладирского? – прокричал Ахти владыке оркдальскому.
– Слишком мало у нас дружинников, нам нельзя их еще разделять – не с кем будет в гости идти нам. А встречать нас там будут лучшие вои Хладира. А сумеем медведя мы взять, то и проход охранять не будет нам надобности.
Снова двинулись вои в боях закаленные, пробивая мечами дорогу к намеченному, перед самым крыльцом дома Хакона, приказал Грютинг взять в полон кого из слуг вражеских.
– Одного захватите живьем, да сюда мне подайте! Пусть расскажет нам куда конунг их делся. Почему не встречает гостей своих он!
Сполнили воины слово Грютинга, подхватили руками могучими одного из слуг под крыльцо от смерти забившегося:
– Этого конунг спрашивай! Посмотри как трясется весь пред нами он.
– Говори коли хочешь жизнь сберечь! – тряханул хельд за ворот рубахи грязной бонда, – Отвечай, червь перед конунгом, куда делся хозяин ваш?
Холоп в руках крепких обвис, с ужасом он на стяг с козлом горным уставился, отвечал он языком заплетающимся:
– Х-х-хозяин уш-шел, с племянник-к-ками и друж-ж-жиною.
– Куда ушел?! Отвечай сейчас, шлюхи сын!
– С-с-сражаться, во п-п-поле.
– О боги, что ж мы зря прорывались сюда что ли? – со злостью ударил Грютинг холопа кулаком в железо закованным.
Слуга Хагонов с тихим стоном свалился на землю, зубы свои выплевывая.
– Конунг, что делать дальше станем? Долго тут нам не выстоять, наседают на нас со всех сторон враги не добитые?
Кинул взгляд злобы полный на имение Хакона Грютинг и отдал приказ своим воинам:
– Зажигайте все, что успеете и уходим. Нет нам смысла здесь больше задерживаться. Возвращаемся так как сюда мы пришли.
Ярким пламенем впихнула крыша дома хозяина Хладирского, запылали рядом строения.
А оркдальцы стрелы метнув в слуг тушить принявшихся, повернулись и дорогой обратною двинулись, возвращаться труднее им стало, потому как опомнились уж дружинники вражьи, не хотели назад отпускать захватчиков, а в пробитый в частоколе пролом, так вообще, воз успели выставить. Потому лишь уйти удалось оркдальцам, что сражались в дружине той лучшие, не в одном бою закаленные сталью воины. Разлетелся под тяжкими ударами молота Ахти Йотуна, воз дорогу назад преградивший Грютингу.

–Эти что ли вас гнали? – крикнул Хакон своим племянникам.
Бонды оркдальские чуть уже не бежали под натиском дружины Хладира издранной.
– Еще чуть поднажмем и опрокинем их вовсе мы!
– Конунг, в битве той не иначе как к колдовство черное против нас Грютинг выставил, – отозвался Гротгард, – только сегодня сам Тор нас хранит от него! Не под силу полому Грютингу повторение прежнего!
– Колдовство или нет, применил наш сосед, мы узнаем потом, а вот знаков личных его я не вижу во поле, – отозвался владыка земель Транделага, взгляд свой в полки устремляя вражеские, – чует сердце мое не спроста это. Что же удумал Грютинг свершать? Ведь разделим дружину его мы сейчас надвое и побьем по частям.
– Конунг, пожар! Дым из Хладира! Имение твое полыхает! – словно на тревогу в сердце засевшую отозвался Хакон меньшой.
– Вот сосед, Локки выкормыш, со спины зашел! Обманул нас! Поворачиваем, враг измыслил подлый удар для нас, нужно выбить его из домов наших!
Развернулись гридни хладирские, да назад устремились в воротам своим. Бонды Грютинга, истекавшие кровью, сил преследовать их не имели, да и желания вновь заратиться с воями от Одина не хотели вновь. Разошлись постепенно два воинства, отошли отдых дать после боя себе.

Сарасберг. Оттар Рваный, Асгаут ярл и другие.

Причалили корабли, один за другим, да так много их было, что у пристани на всех места не хватило, пришлось многим просто на берег заснеженный драккары выволакивать, дабы не унесло их, буде шторм случиться.
Сходили с кораблей послы конунжие с Оттаром во главе, да встречал их Асгаут ярл и другие люди знатные. Радовался ярл, глядя, сколько воинов статных привел с собой херсир, и велел угощение всем тащить, сам же Оттара на беседу повел, слугам приказав вендов принять как гостей дорогих и ни в чем им не отказывать.
- Что же, добро смотрю я ты наказ Харальда справил, - так речь начал Асгаут ярл. - Не посрамил ни конунга, ни державы нашей, ни памяти Вемунда Угля, в битве с разбойниками морским голову сложившего.
- Отомстил я за Вемунда, ярл, - с улыбкой Оттар Рваный отвечал. - Обратно когда плыли мы, с кораблями Торира Собаки столкнуться нам довелось и ни один викинг из схватки той живым не вышел, конунга же морского разбойного сам я копьем насквозь проткнул, дабы не повадно было никому берега наши разграблению подвергать!
- Славное это деяние, много пользы содеял ты для адира убийством этим, ведь был Торир Собака самым жестоким из конунгов морских, - похвалил херсира ярл молодой. - Будет тебе награда достойная, и воев твоих не обделю, уж поверь. Теперь же о посольстве своем поведай мне.
И рассказал Оттар ярлу все, что приключилось с ним - и о гибели Вемунда геройской, и о перебранке с саксами, и о торгах в Хадебю-городе, и о том, как венды принимали его гостем дорогим, и о битве с пиратами безжалостными. Ничего не сокрыл херсир, а после сам спросил:
- Скажи мне вот что, Асгаут - вижу я нем места людям моим в Сарасберге, заняты все дома воями, но что за войско стоит лагерем у селения? Чьи корабли там, точно жилища поставлены?
- Харек Волк то, из Хейдмерка возвернулся с победой, да у нас остановился дня на три, - неприязнь какая-то в голосе Асгаута просматривалась, и ее сумел уловить Оттар. - А после в Ранрики пойдет он, конунгов морских в хвост и в гриву гонять!
- Почему же тогда говоришь ты о нем со злобой затаенной, добрый ярл? Разве не достоин герой этот восхищения за подвиги его прославленные?
- Оттого крепнет неприязнь моя к нему, что отрекся он от богов наших...
- Только и всего? - Удивился херсир, взглядом непонимающим на ярла глядючи. - Да разве ж есть разница молоту али кресту молитвы воин возносит, если сражаеться он за властелина нашего Харальда? Вон со мною венды - вои свирепые и мужественные, хоть и не нашей они веры, но я за честь почту плечом к плечу с ними биться!
- Молод ты еще, чтобы в делах подобных разумение иметь, Оттар!
- Всего на зиму одну я тебя моложе, ярл! Вместе мы росли и до момента этого я тебя мудрым мужем считал, а сейчас гляжу и диву даюсь! Харек Волк на службе у Хальвдана первым средь ярлов был, и повсюду славу стяжал, а ныне звезда его еще ярче разгорелась - неужто, скажешь ты, лишь от того, что железку себе на шею он надел, крестом называемую, все заслуги его потускнели в миг единый?
- Придержи язык! - Асгаут проскрежетал, кулак тяжелый сжимая. - За то одно, что ты рать великую в Сарасберг привел, не стану тебя за слова дерзкие наказывать!
- Колет глаза правда тебе, ярл Асгаут, - покачал головой Оттар Рваный. - Был воин достойный ты, а чем теперь стал? Кто разум твой во мрак погрузил, ответь мне, как другу давнему?
Вздохнул Асгаут, взглядом тяжелым одарил херсира, да не ответил ничего. Благо подошли они к дому ярловому, а потому впустил друга Асгаут, да за столу усадил.
- Трапезу со мной разделишь?
- Что-то не лезет мне сегодня кусок в горло, - отказался Рваный, все же на скамью усаживаясь, да глядючи, как хлеб с молоком парным ярл есть.
- Из-за Харека? - Хлеба ломоть проглотив, вопросил Асгаут.
- Да, дозволь лучше мне с ним и воинами его вместе в Ранрики отправиться - с пиратами у меня разговор короткий, сам знаешь, так что добрую службу сослужу я конунгу, коли с ними на борьбу силы свои брошу.
Стиснул пальцы ярл, да бросил:
- Нет, не будет тебе на то дозволения. Венды твои для другого дела надобны!
- Тогда забирай вендов! У них свои полководцы есть - Славомир и Ратибор, конунга их племянники, а меня отпусти!
- К чему тебе это? Зачем с Хареком-иновецем идти ты желаешь? Разве ж не видишь, друг старый, что я тебе иную судьбу, много славнее уготовить мыслю!
- Отцу моему Харек жизнь спас в свое время, а мне долг этот вернуть положено, - вспылил Оттар, из-за стола вскакивая. - Или должно мне заветом отца пренебречь?
- Опомнись! Сгинет Харек и тебя за собой утянет! Забудь обеты, ему данные - он сам от веры отступился нашей!
- Быть может он и отступился, да я пока еще клятв не преступал в своей жизни, и преступать не желаю!
- Прочь убирайся, Оттар! Награду свою у ключика получишь! - Так бросил Асгаут ярл в ярости. - Коли так смерти ищешь, так иди к Хареку и служи ему, может сам станешь слугой рабу распятому!
- А хоть бы и так! Не слышал я пока, чтобы зла кому христиане причиняли, али не по совести бились, а про то как Торлейв жрец богам служит вся пристань судачит, хоть уши затыкай! Прощай, Асгаут ярл, был ты мне другом, да вижу я - многое изменилось! Не нужна мне награда от тебя, хирдманам мою долю отдай!
- Прочь ступай, Оттар! Ибо если вновь на пути моем попадешься, спор наш не слова, а мечи решат!
Ушел из дома ярлова Оттар Рваный, лишь дверью хлопнул. Отправился он к людям своим, новости последние узнать, да тому подивиться, что Гуннар Одноухий, что к Хардакнуту послом отправлен был не возвернулся до сих пор. Другие же вести лишь уверенность его укрепили в том, что принял он верное решение, когда с Асгаутом ярлом ссору завел - слишком уже неприятно слышать было Оттару о том, как пытались Харека благородного очернить жрец и ярл, да как Торлейв над женой его насилие совершить хотел. Простился после этого с соратниками Оттар, сказал им, что пути их расходятся отныне, и следует им в Сарасберге оставаться, а ему путь лежит в Ранрики. Лишь Сельви верный пойти с херсиром желание выразил, да отказал ему в просьбе этой Оттар, напомнив что невесту привез хельд из Хадебю, и не след ему с девицей расставаться сразу же, как на землю с корабля сошел. Зато когда уходил Рваный, Буревой венд ни слова ни говоря за ним последовал. Так и пришли они оба в лагерь Харека Волка.

Гаулар
Совместно с Тельтиаром
Тянулась вереница дней, один на другой похожих, да тяжкой работой наполненных - разве о том мечтал Альвир, чтобы мешки тяжелые таскать, да повозки разгружать на подворье Аудмунда купца, когда от отца ушел? Да только человек располагает, а норны нити судьбы по своему плетут. Лишь Аудмунд каждый вечер поговаривал, что скоро новости из усадьбы ярловой принесет. В один вечер Альвир не выдержал, поймал Аудмунда да грозно спрашивает:
-Доколе я буду на тебя лошадью валовой работать? Где вести с усадьбы?
Отбросил дланью крепкой руки скальда купец, и молвил в ответ ему:
- Думаешь легко это, в домину ярлову попасть да разведать что к чему там? Есть у меня там человек верный, но ведь прознают, что для тебя вести отсылает он - с него голову сыновья Тощего снимут!
Скальд помрачнел, но в ответ ничего не молвил. Вышел вон из дома купца и сел на порог. Задумался крепко он, так что и не заметил фигуры, что в дом шла.
Тем временем гость поздний мимо юноши пригорюнившегося прошел, да в горнице исчез, а вскоре позвал скальда Аудмунд в дом. Подскочил Хнува как ужаленный да в дом прошел.
-Ну что? Он ли?
- Да уж знакомься, - толстяк произнес, рукою на мужчину низкорослого указывая, что сидел кашу с хлебом за обе щеки уплетал, да столь споро, что крошки в бороде его курчавой оставались. - Это Арни Козий Рог, он у ярла служит.
-Альвир Хнува. Мне Аудмунд говорил, что вести ты принести должен. Нет ли вестей с дома ярлова у тебя?
Альвир глядел на Арни взглядом полным надежды.
- Есть, да вести те тебе известны поди и без того, - гость отвечал, бороденку почесывая. - Даже не знаю какая тебя обрадует больше - та, что девка по тебе днями и ночами вздыхае, или та, что сыновья ярловы с тебя шкуру живьем спустить жаждут, а потом в прорубь студеную тело твое кинуть.
Впечатление первой вести было столь велико, что на вторую он даже не обратил своего внимания.
-И как же до красавицы добраться можно? Минуя братьев-то ее?
- Вестимо, что сложно то будет, но я пособить могу чем. Бабка, что за Сольвейг приглядывает мне теткой родной приходиться, - так Козий Рог сказывал. - Так что за мзду малую все как велено сделает. И мнится мне, что поначалу стоит тебе весточку деве ясноокой передать, чтоб знала, что жив ты и любишь ее все так же крепко.
-Эк! Да ты в этом прав! Весточку ты-де передашь? Али бабка твоя?
- Там видно будет, да сначала я бы хотел...
Аудмунд ладонь широкую в кошель запустил, да монеты на стол положил медные:
- Этого тебе с лихвой хватит, плут.
- Конечно, благодарен премного, - тут же согласился Арни, монеты в ладонь сгребая. - Так что передать Сольвейг красавице?
-А вот что…- призадумался Альвир.
Син нарядов вижу,
Лишь глаза смыкая,
Знай и ты, что рядом
Скальд с тобой тоскует!
Властный ярл погубой
Смертию грозится,
Но мечи не сломят,
Воли скальда гордой.
- А вот что я тебе скажу, сказитель, - отвечал ему Арни. - Словеса такие мне не по нутру, так что могу и перепутать, ты на дощечке рунами вырежи их, а там уж я послание твое передам девице.
Хнува в миг управился с заданием ему заданным и с счастьем на челе отдал Арни дощечку.
-Смотри мне. Чтоб никто боле девицы не видел ее. Я хоть и скальд, но топором не только дрова рубить умею. – Пригрозил юный скальд тому.
- Да мне ж первому голову снимут, коль прознают, что вам помогаю, - отпрянул слуга ярлов, дощечку за поясом пряча. - Все сполню, как требуется. Уж поверь!
- Смотри, ужо, - кулаком Аудмунд пригрозил. - Хитрить вздумаешь, порублю, как свинью, а после продам на базаре!
-Ну гляди! Эх, Аудмунд, ну и угодил ты мне. Коли не ты, и не знаю что бы и делать мне с ярлом, да любовью моей!
- Благодарить после будешь, скальд, - купец отвечал, едва лишь дверь за Арни хитрецом затворил. - Когда злато в кошеле твоем зазвенит, тогда и буду от тебя благодарности принимать, а покуда иди спать ложись. Завтра быть может получишь и от любимой своей весточку.
Счастлив Хнува был, как, пожалуй, никогда. И ночь всю грезил он о том, как дева юная послание его прочитает, да как он потом с нею встретится да обнимет крепко-накрепко. До полуночи не мог глаз сомкнуть юнец, да ночь таки взяла свое, погрузив его в мир сладостный, только там мог Альвир встретится с ненаглядною своей.

(Больше на мой тупой мозг ничего не пришло...)

Встал Сельви с постели и прошелся на улицу. Не видал он смерть братову, славну смерть, за него смерть. Посмотрел он на мертва брата да и произнес горестную думу свою, из уст вылившуюся словно раскаленный металл...
-Прости Грик, прав ты был, жизнь за меня отдал. Не на поле боя, но за брата по крови родного... И умер ты с оружием. И на руках и на спине. Жил ты как свирепый воин, погиб как славный малый. Пусть видят все тебя. Пусть похоронят в земле святой, не достойной шага смертного. Да заберут тебя валькирии в Вальгаллу... - он возложил Грика на плечо и понес его туда, где великий Неккви восседал на троне.

Белым туманом встретила его предрассветная заря. Он шел без устали, пытаясь донести славного Грика, не пощадившего живота своего для брата своего. По пути его встречали взглядами, ими же и провожали, но он не обращал на то никакого внимания и шел, неся на ключице успевший остыть труп.

Неккви решился отдать трон внуку, а сам идти с послами друже своего не менее славного, и за то другу своему поручил передать Сельви указания, приберечь его от зятя подлого, Хунтьова…

Принес было хладное тело Грика к трону, как пришел ярл знатный из рода ближнего и поклонившись Разрушителю, речь таковую вымолвил:
-Великий Сельви. Радость моя безгранична, твой дед, великий государь наш Неккви ушел с друзьями к союзникам нашим, братьям кровишным, милым сердцу нашим, сказал он на прощанье, вымолвил: Теперь нарекаю я внука своего государем Мера, ежели вернусь, не буду тревожить слова своего и будет дальше внук мой царствовать на троне моем. А волку – зятю, подлому Хунтьову, смерть мою надумавши, ни сказать ни слова, ни трон дать. Так что, властвуй, честный воин, заслужил ты эту честь, разбивши оркнейцев. О… Прости… Я вижу ты в печали. Погиб великий воин. Что прикажешь?
-Похоронить со всеми почестями…

Тинг разъехался, все разъехались по домам, и Сельви остался в полном одиночестве…

Оркдаль. Харальд конунг.
Тельтиар&avarach

Агдирское воинство, подобно бурному потоку обрушилось на оркдальские селения, сметая их, оставляя за собой лишь чернеющие остовы домов, мертвые тела и выжженную, вытоптанную сотнями сапог землю. Но после, поток этот распался на десятки малых ручейков, медленно охватывая все владения Грютинга конунга, так не вовремя оставшиеся без защиты своего властелина.
Ни дня лишнего не давал на отдых воинам своим Харальд конунг, словно стремнина речная, пересекала армия его несметная Оркдаль, в деревнях народ смерти лютой предавая, девок и женщин насилуя, стариков и детей убивая, никого не щадя из тех, кто воспротивиться правлению Харальда вздумал бы.
Сотни дымов, словно костры погребальные оставались в селениях разрушенных, плач и стон над Оркдалем возносился, никогда еще владения эти подобного разорения не ведали, да не защитили на сей раз горы людей, и не было рати сильной, способной отпор дать. Слишком внезапным оказалось нападение агдирцев - пришла беда, откуда не ждали! К утру уже восемь сел предгорных огню и мечу разгоряченные и озлобленные хирдманы Харальдовы предали, калеча и убивая, десятки пленных беря и в рабство людей свободных обращая. Где были бонды вольные оркдальские, нынче рабы адирские бесправные стали. Веселились во здравие господина своего хирдманы, хребты пленным ломали, да сапоги лизать детей малых заставляли в знак того, что признали они правление конунга нового. И не мог Гутхорм ярл людей своих остановить, прервать кровавое веселие это, ибо жаждали силу свою и удаль показать гридни, после того как в горах заснеженных от троллей страху натерпелись, да и безнаказанность чувствовали они - не видели, чтобы хоть кто мог отпор им дать.
А весть о приходе воинства числом великого, да жестокостью славного уже летела по Оркдалю, по усадьбам ярловым да подворьям бондов богатых, и каждый за оружие брался, дабы врага грозного встретить, ибо не желал никто добровольно ни с добром нажитым, ни тем паче с жизнью расставаться.

Хоть и быстро гнал конунг агдирский войско свое вперед, только весть черная о его нашествии опережала его вместе с птиц до мертвечины жадных, с дымами деревень огню преданных, а потом и люди от лиха спасавшиеся весть о ней приносили. Тородд Хромой, ярл оставленный Грютингом управляться с землею пока тот в походе искал мести и славы, принимал гонца от границы прибывшего когда полночь еще заступала в права свои:
– Ярл, войско вражее в силах тяжких вошло в наши земли! Ведовством они черным обошли нас по владениям троллей горных! Словно снега лавины обрушились сразу на несколько бондов селений! Нещадят никого, бьют бондов простых и хирдманов, а кто встретит с оружием их, так тому и спины ломают, хребты вырезают живым! Стариков не щадят! – из последних сил голосил вестник, в корчах на полу упав, перед Тороддом и гриднями, что при нем состояли в охране.
– Суще жалкий холоп, – процедил слова ярл сквозь зубы. – Кто напал на владения наши? Знак на стяге там был какой? Сколько воев привел в дружине захватчик? Не бывало еще чтоб сквозь горы прошло многолюдье зимой. Смерть те пути стережет, пуще войска любого.
– Истинно тебе ярл говорю, напасть та спустилась с гор, а число им тьма. Как пошли они на нашу деревню, так меня сразу послал староста со словом к тебе о границе нашей порушенной, коня выделил из хозяйских. Не успел я на полет стелы ускакать, как огнем загорели дома наши, а в дороге я видел еще семь селений пламени преданных - все соседи наши ближайшие. К каждой шла дружина немалая, не видал я столько воинов в жизни своей, а отец мой в дружине конунга хаживал. Все под знаком волка на полотнище красном на стягах шли.
– Не достойный ты сын своего отца, коли так от врага увиденного корчишься. Уйди с глаз моих.
Утащили гридни за руки холопа от страха бившегося, проводил его взглядом задумчивым Тородд Хромой, да приволакивая ногу в боях былых переломанную к столу подошел дубовому.
– Принесло печали, Харальд в гости пожаловал, а хозяина дома встречать его нет, – признес ярл мысль свою думая, – гонцов нужно слать. Со стрелой, чтоб всех собрать кого сможем мы, да до конунга нашего, пусть домой поторопится, пока цел тот дом стоит.
Не взошло еще солнце красное, как отправились в путь вестники ярлом отправленные, поспешали к соседям своим с черной вестью о Харальде, призывали прийти для сил единения к усадьбе конунжьей. С вестью конунгу гонец позже выехал, потому как в письмом изложил Тородд ярл вести тревожные. За заботами срочными, не сомкнул он глаз до рассвета багряного, словно крови большой предвестника. По утру же отправил людей он своих: бондов и даже хирдманов, в лес деревья рубить, городьбу чтоб усилить отпорную.
– Мыслю я, что народу к нам явится, не поместятся все они в усадьбе конунга, а чтоб подло в спину нам враг ударивший, не сумел подойти к ним с битвой невозбранно, окружим мы место для воев наших городьбой новосрубленной. Не ленитесь деревья покрепче рубить, в силе стволов их упрятанной, жизней ваших защита надежная будет. Закипела работа в усадьбе с утра раннего, коль мужчины оплота строительством занялись, долей женщин стало смолу для растопки подтаскивать, да каменья с гор приготовленные. Дорогим для врага усадьбы конунжьей будет взятие.
– Хоть остался нам от конунга нашего частокол возведенный вокруг имения, только мало там места всем, оградим мы еще лагерь воев на зов мой откликнувшихся. На холме поставили предки имение, в холм труднее бежать захватчикам, а на встречу им мы вобьем колья острые.
Вереницы бежан, словно ручьи, в реку вливающиеся, стекались к имению Гритинга с мест своих Харальдом сорванные, поражали рассказы их жестокостью агдирцев чинимою над всеми, кто попадался им. Ярлы немногие, в поход не пошедшие с Грютингом, поднимали дружины свои, забирали бондов оставшихся, всех под чистую под стяги свои забирая. Стали запас, в оружейнях хранимый, до сроку свет увидал в час лихой – припасенное ране доставать без остатка, время пришло. Весь народ, что желал жизни свои защитить, уберечь хоть себя, не имущество, днем и ночью стремился к Оркдалю, словно защиты ища у покинувшего их конунга.

Два дня с изликом изрядным минуло с той поры, как спустилось с гор воинство Харальдово. Опустели деревни Оркдальские, вытоптаны были нивы плодородные, напуган и озлоблен люд. Вновь стекалось распавшееся было воинство агдирское, в единый кулак все пальцы собирались, к усадьбе конунжей подходя. Пусть устали воины с дороги, пусть почти не давали им ярлы и херсиры отдыху, но все знали они, что как падет усадьба головная, так все владения здешние им принадлежать будут, без боя покорятся захватчикам отважным.
Ехал Харальд конунг поперед войска, а по правую руку от него Гутхорм, по левую же Аудун Плохой Скальд, да позади, точно волки лютые - Укси и Дуглас, в каждом врага видючи, в каждом угрозу властелину своему высматривая.
На высоком холме Усадьба Оркдальская стояла, частоколом крепким окружена была в два кольца, да поперде этого еще колья свежие нарубленны были - видать готовились защищаться оркдальцы.
- Смотрю я, не желают они головы склонить, - Харальд произнес. - Неужто думают, что отступлюсь я от своего?
- Велел я всем нашим воинам сказывать, что лишь тебе подчинившись, жизни свои сберегут они, - отвечал Гутхорм. - А значит свой выбор они сделали. Эй, воины, ко штурму готовьтесь! Велика рать у конунга Грютинга, да нашей втрое меньше она!

– Идут! Идут! – Замахал над головою своей веткой зеленой мальчишка с дерева, за подходами следить поставленный, товарищ его в пару с ним в дозор пошедший, тут же костер сигнальный запалил своим весть подавая. Заклубился дым седой от травы сырой в костер брошенной, о враге извещая воев в усадьбе о подходе войска агдирского, и мальчишки, врага не дожидая, бросились под защиту своего воинства.
Враз тревожно рога запели за частоколом вновь перед лагерем срубленным, оружались и гридни и хельды, занимали места им указанные. Хоть внезапно было вторжение Харальда, но окружные земли, поведением врага в своих землях напуганные, отдали всех под чистую воинов, лишь далекие от имения земли не успели прислать своих ратников. Зло их лица смотрели навстречу захватчикам, много уж о ярости воинов Харальда говорили бежане спасшиеся. Потому и пощады не ждал от врага никто.
– Хорошо, что лесом сырым ограду мы выстроили, не сумеет зажечь ее Харальд стрелами, а порыв его воев губительный, остановим мы полосою засечною. – покосился на острия бревен ко врагу острием заточенных.
– Только мало нам времени дал подготовиться ворог наш, хоть успели мы полосу ту поставить, да редка она слишком. Все решиться стойкостью ратников, – отозвался ему хельд доверенный.
– Маловато у нас добрых хирдманов, ну да бонды нынче за шкуры свои сражаются, знают что не отпустит живых их агдирский пес, страх им сил придаст и ярости. Велико за собой Грютинг войско взял, тяжело ему будет всех прокормить, приказал я сжечь все дома вокруг, а припасы из них либо к нам принести, либо спрятать в лесах. Если сможем мы устоять первых брани дней, то придется щенку разделить своих, чтоб не померли они с голоду, как обычно пойдут с грабежом вокруг. Ну а там и конунг наш явится, защитить ему от отцов доставшееся. Попадет войско Харальда межу двух молотов, отольется наглость захватчику - продержаться лишь нужно нам, – продолжал свои мысли Тородд Хромой. – Ну да ладно, то дело дальнее, сейчас нужно свершать насущное.
Сжал в руках свой могучий лук ярл и к воротам отправился, проход в сердце лагеря их запирающего. Заслонили его и бревнами, и телеги вперед выкатили, только все одно без защитников, не продержится укрепление долго.

- К бою готовьтесь, воины, - так конунг повелел, едва лишь выстроилось воинство его на расстоянии полутора полетов стрелы от усадьбы укрепленной. Широко поле раскинулось, повырубали лес бонды оркдальские, чтобы частокол свой достроить, а потому был простор агдирцам, в кольцо стали сжимать они усадьбу. - Ныне враг наш всю ярость агдирскую изведает на шкуре своей!
Вознесли молитвы двое жрецов с головами волчьими, в жертву богам птиц трех сожгли, да обещали после боя куда обильнее подношение сделать, коли доведется домину грютингову захватить. Поднимали щиты дубовые, кожей обтянутые да железом окованные хирдманы, толпились за их спинами бонды-ополчены, оружие в руках сжимая - каждому приятственно было землю чужую разорению предавать, да поруганию.
Гутхорм над войском ныне начальствовал, на коне могучем вперед выехал, лук поднял тугой, да натянув тетиву пустил стрелу свистящую в небеса синие. Услыхали знак условный вои, на приступ ринулись строем прореженным, дабы меж колий пройти всем удалось, да стрелы залпом кучным многих поразить не могли. Наступали хирдманы с кличем боевым, а вослед им стрелки шли, останавливаясь для того лишь, чтобы по врагам выстрел дружный сделать, и дальше бежать. А следом за лучниками рабы бревна тяжелые несли, железом обитые - ворота выбивать, частокол ломать.

– Эх, жаль что волчьих ям ненарыли, – глядя на ворога на штурм пошедшего бросил Тородд Хромой, – не дал нам ворог на то времени.
– Не спать, лучники! Бей! – громыхнул ярла голос над полем брани.
Взвилась в небо туча стрел черная, закрывая собой свет солнечный и упала на воинов Харальда. Хорошо тому кто доспех прочный взял, да щитом надежно укрылся, только густо послана смерть колючая была, а подъем к частоколу ухабистый, потому и падали наземь бонды Харальдовы, щит на мгновение сдвинувшие. А у самой стены отпорной, уже ждали чаны с варом под горячим огнем бурлящим. Опрокидывали именья защитники на первых хирдманов, добежавших к оплоту, черпаки со смолою кипящей.
– Зажигайте смолу, пусть огня хлебнут гости незваные! – прогремел опять голос ярла Тородда.
И по слову его змеи огненные полетели вниз на штурмующих, раздались знаком добрым защитникам обожженных захватчиков крики. А во след смоле уж и копьями упирались в напавших оркдальцы, кровь смешалась с смолою и снегом перекрасив его в цвет причудливый.

Где от стрел гибель находили, где от копий харальдовы люди, а где и пламя жизнь их в мучениях жестоких обрывало, да на сей раз собрано было воинство конунжие не из лапотников, меч впервые в руки взявших - весь цвет Гудбрандсдалира да Хейдмерка, Вестфольда и Агдира привел с собой Харальд сын Хальвдана. Отпрянули от смерти горящей хирдманы, кто упал споткнувшись, кто на ногах устоял, кто на щит принял варево общигающее, да не спасали щиты, кожа лопалась, сталь плавилась, дерево вспыхивало ярым пламенем.
Отступили воины, щитами заслонились, лучников укрывая, да дали залп ответный стрелки харальдовы - все одно частокол новый, недавно построенный не плотно подогнанн был, виднелись бреши в нем. Вот и стреяли, стрел не жалели агдирцы.
- Зря ты людей на приступ послал, племянник! Смотри сколько хирдманов славных положим в битве этой направсно! - Укоризненно Гутхорм сказал.
- А коли отказались бы мы от штурма, осадой долгой встали бы - тут и Грютинг бы подоспел, зажав в тиски нас! Нет уж, пусть к пепелищу, а не усадьбе своей возвращается!

– Отступили песьи прихвостни! – ликовал Тородд Хромой вместе с дружиной своей. – Так ступайте туда, где место вам самое, в песье подхвостье!
– Вои силою не обделенные, своей храбростью вы отбросили врага нашего. Тела тех собак, что в траве осталися, будут местью вашей за убитых друзей, за женщин надруганных, за дома ваши разоренные. – обратился к своей ярл дружине. – Крепко встанем же братья, не дадим мы врагу одолеть себя, пусть умоются тут они кровью своей.
Поддержало слова ревом дружным войско своего предводителя. Женщины минутой затишья пользуясь, потащили к котлам смоляным дрова, чтоб не дать застыть вару огненному. Кто и раненых в перовой сшибке пользовал: перевязывал или оттаскивал уж совсем плохих или умерших.
– В бой людей бросил первый раз щенок необдуманно, потерял он на поле своих почем зря. Понадеемся, что затмят его ум Асы светлые в другой же ряд. – рядом с ярлом своим верный хельд сказал.
– Не надеюсь на то я особенно. Пусть щенок молодой и не опытен, да заметил я знак его матери брата - Олень в бой еще не вступал. Тот водитель воинский может зло нам измыслить коварное, славен он своими победами, хитрость тоже его не меряна. – отвечал ему Тородд в полголоса. – Нам не стоит на легкость рассчитывать, будет глупостью то с нашей стороны.

- Огрызаються, прихвостни грютинговы! - Ярл один возопил, к конунгу подъезжая! - Многих воинов потеряли мы в атаке яростной! Что делать теперь велишь, властитель!
- Стрелами их потчуйте! - Гутхорм заместо племянника отвечал. - Да бросьте на приступ рабов в селениях захваченных! Уж по своим то не будут стрелять, не станут поить варевом огненным! А нам только того и надобно, чтобы частокол повыкорчевать, таранами крепкими по стволам вековым ударить!
Услышали приказ ярла грозного воины, погнали пленников ударами палок да тупых концов копий вперед, а лучники тем временем стрелять продолжали.

Эйнар Губитель Заговоренных и Сигрун Дева Битвы.
Гиллисберг.


Спокойно дни в Вингульмерке проходили. Устроились войны во владениях Эйнара славно и не чинили они ярлу славному никаких беспокойств. Слуги Божьи не жаловались, вершили свои дела, службы служили да людей в веру свою обращали. Некоторые из них в глубь Эйнаровых владений уехали, церкви новые строить, Иисусу верно служить.
Утро это спокойным выдалось. Гуляла по саду Сигрун, срок её всё увеличивался, приближалось время разрешения от бремени. Всем сердцем желала Дева Битвы поскорее матерью стать, мужу своему наследника, али наследницу подарить, сама же в тайне о двойне мечтала, уж слишком долго женщине счастья материнского ждать пришлось. Говорили ей женщины знающие, что добрый сын родиться у неё должен и радовалась вестям этим Сигрун.
К Эйнару же гонец в это утро прискакал, не гонец даже, а бонд, с границы владений посланный.
- Неспокойно у твоего соседа, Асмунда Кровавого. Войско, он, говорят, собирает.
- Хороши вести, да грош им цена, коли брехня это собачья.
- Не обижай меня, славный ярл, словами жестокими. Славишься ты в Вингульмерке мудростью, да никак она тебе изменила. Слова мои – не пустой звон, я за них головой ручаюсь.
- Ну, коли головой, то прости ты меня, бонд, за обиду нанесённую, много мне сейчас вестей приносят, да добрая половина из них – слухи, что ветер носит. Оставайся в Гиллисберге, гостем моим будь. Получишь награду за службу свою верную.

Обсудил сии вести Эйнар с супругой своей, с Ратибором да с Ярополком. Порешил ярл человека доверенного во владения соседние отправить, поспрошать там, что в действительности хитрый Асмунд замышляет. Одобрили Ярополк да Ратибор замысел этот, только Сигрун промолчала. Думала она, что негоже делом таким заниматься славному ярлу, пристало ему скорее в честном бою славу себе искать, но и мудра была Дева, понимала она, что не всё честью в этом мире делается, не всё честью меряется. Готова была Сигрун на уступки совести своей пойти, лишь бы в Вингульмерке спокойствие сохранялось, да жители ярла и впредь любили, и служили ему так же хорошо, как и тот, что вести принёс.
- Эйнар, а как бонда того зовут, что с вестями столь полезными к нам прибыл.
- Олаф зовут его,- ярл отвечал.

Хардакнут и Горм.
Роскильде.

Правил в то время одним из краев датских конунг Хардакнут. Человек нрава крутого и твердого, коварный и хитрый. Судьба не баловала его дарами: даны Ютландии почитали уроженца Халланда чужаком, даны Халланда сторонились мятежного конунга, что с верным хирдом отправился подминать под себя дальние земли – пускай и обитали на них люди одной с ними крови.
Но мало печали было у него о том, кто к нему сердцем лепится, а кто – вовсе и наоборот. С окрестными датскими королями имел он союз и согласие, а от всех северных данов приносили ему в знак дружбы обильные дары и дани ежегодно. Только Гнупа-конунг из богатого Хедебю вызывал у Хардакнута нередкие гневные речи, кои слышать дозволено было только вернейшим из верных: ибо одолеть сильный союз южных данов не было покуда сил у Хардакнута, и миром он ладил до поры со своим могущественным соседом – родичем свейского конунга.
Кручиной поболее для угрюмого конунга было то, что не имел он сыновей, а уж старился, и прозревал гордым, но ясным умом, что после него пресечься может род Кнютлингов, а владения его падут в руки Гнупы и его наследников.
Про то немало людей ведало – ярлов датских, да и ярлов северных земель, потому и не диво было, что старый конунг такой союз заключил с агдирским правителем, по которому наследованием взаимным обещались оба владыки.
Вскорости гудел о союзе весь Роскильде.
Но допрежь того старый конунг призвал к себе в палаты человека по имени Горм.
Горм был молод – ненамного старше, нежели, по слухам, был годами агдирский конунг. Горм был силен и ловок, ибо с детства вырастал при хирде, и лучшие витязи Хардакнута обучали мальца воинским делам – и мечу, и щиту, и копью, и веслу. Да и лучной стрельбе учен был молодец, и потешному кулачному бою. Нравом, впрочем, был хмур и задумчив не по годам, и диво то было, коли раз в год веселые да шутейные речи слышны были из его уст. Воин же вырос - из лучших. Ко времени прибытия посольства был он уже ярлом не из малых, ибо по заслугам и честь стяжал.
Явился на зов Горм, не медля и мига. Вскоре явился он в Роскильде с малым хирдом своим, и тотчас отправился к конунгу. Едва вошел он в палаты Хардакнута, затворили за ним двери, а стражники, встав снаружи, заступили вход от гридей Гормовых.
Долго глядел Хардакнут на Горма. Долго молчал молодой ярл, ожидая слов конунжих.
Оба были равно широколицы, с тяжкими челюстями и кустистыми нависшими бровями. Оба были схожи лицом.
Наконец конунг заговорил к ярлу.
И начал он так.
- Сын мой! - сказал он. – Много лет я наблюдаю за твоей судьбой. – сказал он. – Видимо, боги все же не совсем гневны на меня, и у меня есть такой сын, как ты. Вижу я: достойный муж произошел от меня. Пришла, однако, пора, и почувствовал я, что к закату дней пролегает мой путь… – тут умолк Хардакнут, испытывая юношу.
Но не увидел он потаенного блеска в очах Горма, ибо слишком хорошо научился таить свою гордость и обиду молодой ярл, и слишком глубоко скрывал он душу свою и сердце свое. Только и сказал он:
- Внимаю тебе, могучий конунг.
И продолжил почтительно ждать.
- Порешил я в сердце своем, - продолжил, чуть слышно вздохнув, старый конунг. – Что негоже народу не знать преемника державы моей. Однако нет у меня сыновей от союза с супругой моей. Только ты один был дарован мне судьбой.
Закатное солнце било алыми снопами света сквозь узкие оконца.
- Тебя порешил я назвать воспреемником своим. Но прежде того должен ты еще одну службу мне сослужить. Оружно доказать, что можешь повести войско, подобно конунгу. Доказать, что унаследовал мой нрав и что сможешь удержать в руках Силленде и другие мои владенья.
Понял Горм, зачем призвали его в палаты, но продолжал молчать, не смея перебивать речь своего отца.
- Три тысячи воев обещал я Харальду Агдирскому, сыну конунга Хальвдана. И я пошлю их за море, ибо так повелевает конунжья доля. Ибо союзником нашим был Хальвдан, и мы быть союзными должны Харальду.
"А Харальд нам может быть предлогом", - понял Горм не сказанные слова.
- Но повести такую дружину за море, в Северный край - кому я могу поручить? Долго я думал, и решил, наконец, что только один из моих ярлов осилит такую задачу.
Хардакнут умолк ненадолго, Горм же продолжал слышать его слова, и пенная радость вскипала в его груди, смешиваясь с горечью.
- Когда же вернешься, нареку тебя сыном своим принародно, и признаю наследующим престол.
Хардакнут остановился, и величественно вскинув большую голову, поглядел на Горма.
- Верно послужу отцу своему! - произнес молодой ярл. – Сил не пожалею в борьбе со врагами союзника нашего!
- И верно, моя ты кровь, - с печалью произнес Хардакнут. – Но так судили боги… - и продолжил свои речи уже об ином: - Но не только битва со врагами агдирского правителя станет целью твоею. Приблизься и услышь.

Транделаг. Тинг мечей

Там, за холмами развевались знамёна Хладира, чадили костры становища защитников земли Транделагской, строились боевые порядки Грютинга Оркдальца. Здесь, среди елей и пихт этого не было слышно и не было видно, но каждый из воев пришедших сюда за своим ярлом об этом знал. О чём мысли были каждого из них?
Там, за холмами притаились горечь поражения и слава победителя, ликующие крики одерживающих верх и крики иные, наполненные болью и страданием. Отсюда не заметить, отсюда лишь пар выдувать в воздух морозный, да счет вести мгновениям. Когда же? Скоро, Храбрые, скоро, Сильные. Вот уж и дозорные возвращаются.
Там, за холмами уж битва идёт. Звонко меч со щита соскальзывает, копьё вострое меж ребер к сердцу отважному путь отыскивает, падает стрела окровавленная, с человеком породнившаяся, секира могучая шлем разносит. Много воев в той битве сошлось. И каждый из них страшен, каждый всесилен, бессмертен, молод.

- Так поступим, - Мар Иллугисон сказал. – Я с дружиною своей в бой вступлю, раз уж Хакон из усадьбы вышел, раз Грютинг не добрался до него ещё, сам голову старца сниму. Тебе же, родич, сложнее дело предстоит. Позже меня выступишь, оценишь положение и решишь уж, куда вернее ударить. Но главной для тебя задачей будет Грютинга оркдальского сразить. Не смотри, что в битве он увяз, потрёпан и окровавлен. И такой опасность большую представляет. В глотку ему вцепись, не выпускай. Не должен конунг Оркдальский живым уйти.
- Верь мне, родич, - Гуннар отвечал. – Буду наседать на войско Грютинга покуда не разобью его окончательно.
- Что бы ни случилось, бей его. Даже если поймешь, что худо дело мое, на подмогу не вздумай идти.
- Так и сделаю.
- Тогда вперед. Вперед!
Подал сигнал Мар Хладные Пальцы людям своим и сам вперед устремился. Окликнул его Гуннар:
- Мар! Бледен ты нонче и хмур пуще обычного. Почему так?
Засмеялся ярл Гаулардаля в ответ, ничего не сказал. Двинулось войско.

- Повернулись! – хельд Дюри вскричал. – Повернулись и к усадьбе идут!
- Вперёд! В спину Хакону ударим!
- Да не в спину! Заметят нас, развернут порядки!
- Негоже в спину старика пинать! Пущай поворачивают, нам от этого только веселее придется!
- Быстрее! Давай, жми!
- Смотрите! Кто это?!
- Наперерез нам идут!
- Два знамени у них! Медведь хладирский и…
- Сурт Рукавица! То Сурт!
- Точно Сурт!
Теперь и Мар Иллуги сын видел, что не догнать уж им Хакона. Сурт Рукавица на поле брани явился и два знамени с собой принёс, знать обдумал всё на холодную голову, взвесил. Выбрал ярл Верадаля какой путь избрать. Не стал на тропку узкую, вновь на проторенную дорогу свернул, вслед за конунгом своим, Хаконом.
«Говорил ты, Сурт, что позже мы с тобой поговорить успеем, - Мар подумал. – Да жаль, не сразу понял я, каков разговор наш будет».
Обручем калёным сдавила боль голову ярла Гаулардаля. Пошатнулся он, но устоял. Меч свой поднял и на дружину Сурта к ним движущуюся указал.
- Вперёд, на врага, - прошептал Мар.
Сходились два воинства.

Вестфольд. Окрестности Гокстада. Ярл Асмунд Кровавый.

Славная удалась охота в этот день – не на лесную дичь, а на двуногую снарядил Асмунд ярл людей своих, натаскал псов крови им дав отведать людской, да по следу пустил. Утром еще повелел в лесу оставить троих пленников, что судьбы своей в остроге дожидались – все троя раньше гриднями у Гандальва конунга были, да так голов и не склонили перед Асмундом, за то он их голодом и морил, на воде одной держа, да сена, точно скату давая – радовалось сердце ярла жестокого, когда видел он, как гордые хирдманы сено, словно бараны жевали.
Сегодня же поразвлечься решил Альхеймсон, выбросил всех троих в лесу, да так сказал им:
- Сумеете из Вестфольда бежать, да в земли конунга своего вернуться – стало быть любят вас еще Асы, а не сумеете – так либо в сугробе каком замерзнете, либо добычей моей станете.
Выждал час для порядка ярл, а после коней седлать велел гридням ближним – двадцать шесть воинов в погоню бросились, а с ними еще и свора псов целая. Ни уйти, ни скрыться нигде от погони такой! Всюду поймают, всюду догонят и жизни лишат без жалости всякой, не зря же при себе держал Асмунд лишь самых лютых воинов, что жизнь человеческую ни в грош не ценили, что свою, что чужую. Собрал вокруг себя удальцов ярл таких, какие главной забавой видели не пир хмельной, да не деву ладную в постели своей, а кровь пролитую да жизни загубленные. Так и гнали они коней без устали, по следу беглецов идя – каждый первым хотел до них добраться, каждый первым желал руду человеческую на снег белый пролить. Свистели плети, по бокам коней нахлестывали, хрустел снег, трещали ветки – куда там пешим, да голодным супротив такой силы?
Добрались наконец псы до первого беглеца – выдохнулся тот, на землю завалился, да под деревом раскидистым схорониться хотел, в снег закопаться. Набросились на него псы, стали одежду рвать, зубами острыми плоть терзать, возопил гридень, отбросил от себя собаку одну, об дерево ей кости изломал. Да большая свора была, на руках, на ногах висли, противиться не давали. А после выехал всадник, лук с плеча снял охотничий, натянул тетиву, да пустил стрелу каленую точно в сердце – вонзилось жало каленое, последний хрип вырвался из глотки, псами разодранной. Оставил гридень псов голодных трапезничать, дальше погнал коня взмыленного.
Другого беглеца сам Асмунд нагнал, занес плеть, да стал по спине того хлестать, одежу в лохмотья обращая, на спине борозды кровавые оставляя. Попытался извернуться альвхеймарец, за ногу ухватить врага да с коня сдернуть – куда там! С усмешкой оттолкнул его ярл, а после сам спрыгнул, кинжал обнажая – прижал, придушил супротивника и вонзил в брюхо ему лезвие провернув несколько раз для верности.
- Полежи, подожди, - усмехнулся Асмунд. – Скоро станешь пищею для ворон али волков. Радуйся – честь тебе великая выпала – зверей Одина попотчевать.
Оставил он альвхеймарца кровию истекать, смерти неминуемой дожидаться да дальше поскакал третью жертву высматривать.
Да только не успели поймать люди асмундовы беглеца последнего - когда выехали они на поляну небольшую, уже умирал он, а над ним стоял воин статный в броне крепкой, о лохмотья погибшего клинок свой вытирая. И еще двенадцать всадников позади предводителя своего выстроились, неприязненно на людей ярловых они смотрели. Впрочем и ярловы гридни уже сталь из ножен потянули, не стали дожидаться, покуда нападут на них разбойники. Лишь сам Асмунд вперед выехал, так вожака разбойничьего приветствовал:
- Не ты ли Хрерик могучий будешь, что в землях моих своевольничаешь уже не первый год, да народ честной грабишь?
- А коли и так, Асмунд ярл, - отвечал тому Хрерик-берсерк. – Разве ж многим мы разнимся с тобой? Ты людей именем конунга всего лишаешь, деревни жжешь, людей убиваешь, а я лишь малым довольствуюсь. Так кто ж из нас больший разбойник?
- Смотрю я, не научили тебя, как с ярлом конунжим говорить подобает! – Бросил Асмунд, плеть занося. – Здесь людей у меня вдвое против твоего будет, и все воины отборные! Дам приказ – вмиг всем твоим головы горячие порубят!
- Твоя правда, да только нет для нас, Одина Воев, чести большей, нежели в бою умереть, с собою врагов захватив побольше! Не боишься ты, ярл грозный, что и сам голову в битве этой сложишь, и людей почем зря потеряешь?
Угрожающе меч перехватил Хрерик, видно было, что стоит только дать знак Асмунду сражение начинать – как вонзиться лезвие берсерково прямо в грудь ярлу жестокому, а дальше уж будь что будет! Не спешил с приказом ярл, в глаза разбойнику всматривался, точно в них ответ нужный увидать хотел.
- И в твоих словах слышу истину, - наконец Асмунд произнес. – К чему нам здесь биться, да воев славных под мечи пускать? Ступай ко мне на службу, будет тебе прощение за разбой былой да жалование хорошее, а уж там и в сражениях за дело правое имя свое прославишь.
- Достаточно славы уже у меня, коли повсюду от Вестфольда до Гаут-Эльва имя мое с содроганием произносят, - усмехнулся Хрерик, но меч опустил, расслабился. – Да только надоело и мне, и людям моим разбоем жить, в лесу от людей хорониться. Пойдем мы под твою руку, ярл кровавый, но ведь и сам ты понимаешь, что не простых хирдманов сегодня в дружину свою принимаешь. Сам я на пирах желаю по правую руку от тебя сидеть, да и людям моим места высокие за столом своим выдели. По пяти марок серебра каждому в месяц жалуй, да дарами не обходи…
- Многого ты просишь, Хрерик-берсерк, - спокойно отвечал Асмунд, понимая отлично – миновало битвы время, простой торг пошел. – По правую руку от меня Дунгаль мой верный сидит, ты по левую сядешь, да и людям твоим трех марок с лихвой хватит. Дары же в бою заслужить следует – покажите себя, как воители отважные, будут вам и меха, и вина заморские. Согласны на условиях таких в дружину ко мне пойти?
Задумался Хрерик, выждал времени немного, а после так отвечал:
- К другому властителю не пошел бы я, да еще и в лицо плюнул, но ты Асмунд – правитель достойный, уверен я, что на службе у тебя мы богатств немало стяжаем. Вот тебе рука моя, буду теперь хельдом под началом твоим.
Пожал руку берсеркову ярл, улыбнулся ему, да так сказал:
- Холопа моего ты убил сегодня, Хрерик, не по правде это – рабов чужих резать, у хозяина дозволения не спросив. Вычту я цену его из твоего жалования.
Рассмеялся берсерк громовым хохотом, да на коня своего забрался. Возвращались воины в усадьбу, пиром веселым пополнение дружины отметить.

Саросберг, Харек
Когда лучи полуденного солнца засверкали на слюдяном окошке в гостевой комнате, Гиллеад с трудом растолкала своего мужа. Ночью они мало спали - соскучился Харек по своей любимой жене, и она по нему не меньше, и долго еще после ночных утех они беседовали.
- Скажи мне, Харек, а как же у вас там на севере заведено, где все в одном доме живут?
- Потому и живут все в одном доме и в одном зале, что так его обогреть лучше, и люди дыханием своим воздух согревают. А если бы в отдельных домах вся челядь жила, то и леса бы вокруг не осталось, и померзли бы все. С древних времен еще так заведено было. Это здесь в южных землях когда стало теплее, то и комнаты отдельные в домах появились для хозяев и детей их... А в длинном доме все же есть хозяйские покои, шторами огороженные, куда никому кроме хозяев ходу нет. А еще шатер в том покое ставят, чтобы не потревожил никто за утехами. А другим и вовсе утехи возбраняются, покуда неженаты, и то лишь с праздника цветов до осеннего равноденствия. Северные земли суровы, а потому в голодные годы часто младенцев в лес уносят, а уж если какой изъян или уродство, или ребенок болезненный - то и не жить ему.
- Жестоки законы земли вашей. - произнесла Гиллеад. - Потому поражаюсь, как добро и зло в людях ваших перемешано, и жестокость соседствует с великодушием...
Долго еще говорили они обо всем, и лишь под утро Харек уснул, и проспал так до полудня.
Когда лучи солнца полуденного в окно слюдяное стали проникать, и окошко заискрилось и засияло, растолкала Гилледа своего супруга. чтобы просыпался он.
- Когда ты отсюда уходить будешь? -спросила его Гиллеад.
- Завтра или послезавтра, -ответил Харек. - Как оружие и доспехи всем в порядок приведут, и одежду вычистят, так и в поход отправимся. Не след гостеприимством кюны злоупотреблять нам.
- И то правда. Не любят вас здесь почему-то. А многие и открыто ненавидят. Не знаешь, почему к христианам у многих здесь такая неприязнь? И лишь у тех, кого как рабов сюда привезли, они терпят?
- Многих я о том спрашивал, но мало кто что-то вразумительное мне смог ответить... - вздохнул Харек. - Знаю только, что людям простым дела нет до того, кто каким богам молится, да вот жрецы многие их против нас настраивают. Сам я немало жрецов повидал... Они полагают, что им позволено многое из того, что простым людям непозволительно делать, а потому не испытывал я к ним особого почтения. А после того похода зим пятнадцать тому назад я разочаровался и в богах наших давних, и жрецах их. Когда колдовство лютое нас чуть не сгубило, только бог неведомый, которому раб Бран помолился, нам тогда помог, а жрецы хоть и четверо их тогда с нами было, ничего поделать не могли против чар одной единственной ведьмы. Потому и обратил я свой взор на Ирландию. А когда прибыл я туда, то многое понял... И полюбил я там простую мрную жизнь. Но и перед родиной моей долг еще есть...
Настойчивый стук в дверь прервал их разговор.
- Кто бы это мог быть? -спросил Харек удивленно.
- Может кто-то из твоих предводителей воинов - сказала Гиллеад, и поднялась, спешно набрасывая накидку и покрывало на голову.
Харек тоже поспешил одеть верхнюю рубаху и подпоясаться ремнем...

(дописано с Тельтиаром)
Отворил двери слуга, пропустил гостя, тот же сразу направился, ярлу из спальни вышедшему навстречу объятия раскрыл:
- Харек Волк, друг мой старый! Давно же мы не виделись! Уж почти пятнадцать зим миновало с той поры!

Харек вышел навстречу гостю.
- Оттар? Рад видеть тебя, старый друг, и в самом деле столько лет минуло! Какими судьбами ты здесь?
- Плавал я в земли датские, да вендские, - тот отвечал. - Рати храбрые на подмогу конунгу нашему привел, да вот прознал, что ты здесь в Сарасберге и решил, что не будет мне большей чести, чем под началом твоим служить.
- Тем более рад я этому. Мало соратников моих остались со мной, а из тех с кем в Ирландии я был, только трое людей остались, не считая тех кто из Ирландии со мной приплыл. А дело нам предстоит трудное. Не с бондами нам предстоит воевать, которые в годину лиха ратной стрелой в войско призваны, а матерыми волками морскими, которые в битвах закалены...
- На то и надеялся я, сражен рукой моей Торир Собака, да других конунгов морских не терпится мне на прочность проверить, - улыбнулся Оттар Рваный. - Пойдем пока, угостишь меня трапезой утренней, расскажешь как жил.
Они вышли в зал трапезный, и слуги сказали им, что кюна уехала по делам хозяйским - владения осматривать, и проверять, чтобы воинов всем необходимым снабдили. Уселись они за стол хозяйский, а там уже каша с медом в горшках стояла и кружки с чаем из лесных трав.
- Осторожен будь, Харек, - произнес Оттар, за трапезу принимаясь. - Плохо то, что кюна уехала, не осталось у тебя защиты в Сарасберге от ворогов твоих, а тебя многие погубить хотят, уж поверь мне.
- Ужель Торлейв, самим конунгом назад в Агдир отправленный. сюда вернуться может? -удивился Харек
- Торлейв-то, он тебя невзлюбил лишь потому, что жены твоей краса разум его затмила, - Оттар с горечью произнес. - Ославлен он ныне так, что врятли когда еще супротив тебя злое измыслит. Но и другие есть - одни богатству твоему завидуют, другие славе ратевой, кровью добытой, третьи просто невзлюбили тебя и веру твою, наветам Торлейва поверив.
Харек вздохнул, и покачал головой.
- Потому и собираюсь я рать свою отсюда завтра поутру поднять и уводить их к Гиллисбергу - хоть и добра была ко мне кюна, но не стоит и на нее неприязнь эту навлекать... От Эйнара мы больше помощи и гостеприимства получим...
- Верны слова твои, Харек Волк, и я с тобой отправлюсь - нет во мне желания ярлу Асгауту служить, что из глупости своей против союзников интриги плетет, и людей достойных награды лишает. Отцу моему ты двадцать лет назад жизнь спас, Харек, вот и представиться мне случай долг тот вернуть.
- Что же, добро пожаловать в войско мое, Оттар. А кто еще с твоих хирдманов со мной отправиться может? Если добровольцев призовешь, то думаю не будет тебе отказа.
- Сейчас со мною венд один лишь, мною из рабства выкупленный, но такой он человек, что троих в бою стоит, - с улыбкой говорил херсир. - Однако же, покуда не выступил ты, быть может еще я людей найду.
- Буду тебе за то признателен, Оттар. Каждый человек нам на счету нужен будет. Морские конунги - враги опасные. Десяток их сотню бондов может разметать что дыхание орла дом асов стерегущего. А я тебя над сотнями воинов поставлю, и правой рукой ты у меня будешь.
- За почет такой благодарствую, славный ярл, теперь же пойду я - жди меня на рассвете с людьми теми, что пойти согласятся в Ранрики.
- Ждать буду с нетерпением. И награда тебя ждет за то немалая...
- Да уж награда мне уже, что с тобой на подвиги великие иду я... -усмехнулся Оттар и, поклонившись, вышел.

Вестфольд. Гокстад. Ярл Асмунд Кровавый.

Возвернулись в усадьбу воины хоробрые, каждый по чарке браги пропустил, а после отослал ярл от себя всех людей, акромя Дунгаля Краснобая да Хрерика-берсерка и с ними беседу чинную завел:
- Поведай, Дунгаль мой верный, какая беда с владениями отца моего приключилась, расскажи новому хельду моему, - начал Асмунд.
- Не слишком долог рассказ этот, - призадумался Дунгаль, важное от никчемного в разуме своем отделяя, да на Хрерика оценивающе поглядывая. Крепок был берсерк, силен да бородой славен. Такого смело супротив пяти хирдманов ставить можно было и ставки на него делать. Умно поступил Асмунд, что на свою сторону разбойника приманил, не стал с ним браниться. – Была во владениях у славного ярла Альхейма земля Раумарики, коию он к повиновению привел силою своею, да только по наветам врагов коварных…
- Байки эти ты для ярлов заезжих прибереги, - оборвал Краснобая Хрерик. – Мне же просто скажи, убить кого надо, да где. И уж будь покоен – справлю так, что все довольны останутся.
- Суровый ты человек, как я посмотрю, Хрерик, - спокойно Дунгаль продолжал, глаза старательно от берсерка отводя, слишком уж тяжел был взгляд воителя, неспокойно становилось ближайшему ярла советнику. – Да, именно такой воин как ты и сумеет приказ в точности исполнить, в том не сомневаюсь я. Гилли Шесть Пальцев, ярл Харальдом назначенный враг нам – он ныне Раумарики правит, хотя должна она Альхейму и сыну его принадлежать.
- Возьми людей своих, берсерк, да отправляйся туда – восстанови закон, как подобает, - повелел Асмунд.
- Ярла бить всего с дюжиной викингов? – Усмехнулся самодовольно Хрерик. – Слишком большого мнения ты о силе моей, ярл, такое разве что Тору под силу, но никак не воину смертному.
- Альхейм Смелый с десятком людей усадьбу ту захватил, - одернул разбойника Дунгаль. – Я же тебя не воевать туда посылаю. Многие в Раумарики еще правления Гилли не приняли, с радостью под руку старого правителя вернутся, коли умрет новый.
- Хочешь сказать, как башку его пустую срублю, так мне все в ноги кланяться станут?
- Нет, должен ты убедить их в том, что не разбой чинить приехал, а власть законную восстанавливать… - Посмотрел тут Дунгаль в глаза Хрерику, и понял, что все слова его мудрые без толку всякого пропадают. – А, ладно, сам я с тобой поеду, буду речи вести, а ты лишь знака моего жди, чтобы железо хладное обнажить, да Гилли в чертоги Павших отправить со всеми почестями необходимыми.
Расплылся в улыбке плотоядной берсерк:
- Вот это разговор, так разговор. Согласен я, да только сначала ты ярл скажи, что в награду получат молодцы мои?
«Жаден, что Фафнир!» Подумалось Асмунду.
- Сундук с сокровищами у Гилли Шесть Пальцев вы найдете. Каждый сможет по горсти тех драгоценностей зачерпнуть, коли все в точности сполните.
- Иди же, собирай людей! Дорого время! – Дунгаль берсерку велел, а после того, как ушел тот, добавил: – Прознают противники наши о замысле этом, всем нам голов не сносить!
- А к чему нам с тобой головы, Дунгаль Краснобай, коли не сумеем мы владений наших удержать? Только и останутся они нам, чтобы перед конунгом их склонить, тогда как он, правитель наш, заслуг наших не разумеет и черной неблагодарностью нам платит.
- Крамольные слова ты сказал сейчас, Асмунд, - одернул молодого ярла воин. – Держи их в мыслях своих, да не давай на свет божий вырваться! Придет еще время, когда открыто сможешь ты все конунгу Харальду сказать, да только пока еще не вошли мы в силу полную! Молчи Асмунд! Молчи обо все, слышишь!
- Уж не за глупца ли ты меня держишь, мой славный Дунгаль, - улыбнулся в усы, да в бородку подрастающую Асмунд ярл. – Или думаешь, кровь пролитая глаза мне застилает? Горько мне, Дунгаль, и больно мне и не вижу я другого способа боль эту унять, кроме как пирами да казнями, да битвами славными! Покуда жил я с отцом моим в Агдире, не нужно мне было ничего, но сейчас, скажи мне – почему должен я подчиняться мальчишке, что меня на три годины младше? Почему считает он себя в праве распоряжаться нами, да землями нашими? А ведь я род свой от Хальвдана Белой Кости веду, что потомком Олаву Лесорубу был. Того же древа я побег, что и Харальд наш, так отчего же я ниже его быть должен?
- Гандальв тоже внуком Гудреду Великолепному приходится, - Дунгаль молвил, ближе к ярлу придвигаясь. – А меж ним и Харальдом вражда еще большая, чем с государями другими идет. Нет среди родичей единства, раздроблен род древний – как сожжен был Ингьяльд, как изгнан был Олав из земли свейской.
- Что было, то было, довольно уже о минувшем говорить! Иди, посольство наше возглавишь к Гилли.
Отправился Дунгаль в покои свои. Плащ накинул на плечи алый, что ему Гилли подарил, цепь золотую – пусть видит ярл, что не пренебрегает он подарками его, пусть бдительность свою усыпит словами притворными – тогда то и удар они нанесут. Меч добрый в ножны поместил Краснобай, шапку меховую надел и к воинам пошел, что уже во дворе ждали.
Люди Хрерика же тем временем Одину и Тору молитвы вознесли, прося помощи в деле сложном, а Магни, что раньше у Торлейва прислуживал, в жертву барана одного принес, мяса приказав им на дорогу наготовить. В скорости уже повара барана жертвенного разделали, на кострах мясо обжарив да в мешки погрузив.
Простился Дунгаль с теми, кто провожать его вышел, да коня направил к воротам, повел за собой отряд берсерков.

Гаулар. Согн
С Тельтиаром

Уж который день взаперти Сольвейг сидела. Ни уговоры, ни мольбы, ни обещания на отца сурового да на братьев не действовали. Ни то, что из дома, из комнаты Атли своей дочери выходить запретил, слугу единственно верную, с малых лет воспитывавшую приставив. Видел он глаза при одном лишь упоминании об Альвире ненавистном любовью загоряющиеся.
Извелась Сольвейг в неведении прозябая. Глубоко ей в душу скальд запал, вису волшебную ради неё читавшей. Не могла она образ его не то, что из головы, из сердца выкинуть, кто б не брался в недостатках его деву убеждать. Каждую ночь возлюбленный во снах ей являлся, за собой призывая, по утрам сквозь пелену яви не сразу растворяясь. Уж и украшения с нарядами новыми ежедневно братьями приносимые ни глаз, ни сердца не радовали, всё в той же печали да тоске деву оставляя.
Раздались шаги тяжелые за дверью, да засов заскрежетал. Только не бабка старая, а муж оружный вошел в горницу. Холльстейн, старший брат девицы, то был, и такими словами речь он начал:
- День ото дня ты все больше чахнешь сестра, сердце мое разрывается, видя, как сошел румянец со щек твоих. Доколе же грустить ты будешь, да по ночам слезы лить по скальду безродному?
- До тех пор грустить я буду, покуда не окажется он со мною рядом, покуда вы его не словами бранными, а словами добрыми поминать не начнете.
- Навел на тебя чары колдун этот, а мы его с объятиями распростертыми значит встречать должны? Не будет того, сестра, покуда я жив, покуда крепко слово отцом данное! - Злость слова сестры в Холльстейне пробудили. - И ты свою печаль уйми - не пристало дочери ярла славного, по мужику простому слезы лить!
- Коль мешают мне с любимым воссоединиться, то и жить незачем. Не вырвать мне сердца из груди, а покуда там оно, не изгнать любви, не заставить забыть того, кому навеки принадлежать я буду!
- Молода ты слишком, все россказней да сказок наслушалась старушечьих, вот и мечтаешь о суженом любимом, а как жить дальше будешь с ним, коли ни гроша за душой он не имеет? Все на богатства отца надеешься? - Вопросил Холльстейн. - Так знай, что даже если бы дал он тебе согласие свое скрепя сердце, ни монетки медной не получила бы ты в приданное!
- Где ж ты сказку видишь, коль жизнь не мила мне без Альвира, коль не осталось у меня радостей боле? Не это ли ты россказнями старушечьими называешь? Или сердце твое столь в битвах очерствело, что не осталось вещей, затронуть его способных? Да помимо согласия отцовского ничего и не надо мне боле. Нет мне счастья от богатства от отцова, так и от мужнего оно не прибавиться
- Сердце мое все так же жарко бьется, как и в юности билось, - Холльстейн отвечал. - Да только я с давних лет разницу разумел между страстью губительной и женитьбой достойной. Ты ж не хуже меня знаешь, сестра, что есть у меня и супруга, и наследника я в скорости ожидаю - да только не по страсти неразумной, а по предков заветам в брак я вступал, и рад тому безмерно, что отец сам невесту нашел мне, со жрецами и советниками мудрыми решение это обсудив. Крепок тот брак, что богами освящен, а не тот, что супротив воли отеческой заключен.
- Мил лишь брак, по любви заключенный. Не дорога тебе супруга, да наследник твой не дитя любви, а необходимое рода продолжение. Разве верно против сердца по советам чужим жизнь прожить? Верно ль по уму чужому, а не по сердцу своему решения принимать? - с интересом Сольвейг от брата ответа дожидалась
- Верно оно или нет, не нам решать, - покачал головой воитель. - Испокон века предки нам такой порядок заповедали, и чтобы беды не случилось тяжкой ему следовать должны мы неуклонно. Посуди сама, разве ж знаешь ты скальда того хорошо, что бы любить его? Один раз лишь ты его видала, почем тебе известно, что одной тебе он стихи свои колдовские посвящает, а не каждой девке встречной?
- Очерствело всё ж твоё сердце, коль в людях разбираться разучился. Неспособен он каждой висы такие посвящать, любовью напитанные, да взгляды такие нежные кидать. Нелюбы мне законы, на горе да одиночество обрекающие. Не хочу я им следовать
Рассердился не на шутку за слова такие на сестру брат, едва руку удержал, чтобы пощечины ей не нанести, да спиной поворотился.
- Что же, тогда сиди здесь и дальше, покуда не поумнеешь, - горько произнес он. - Говаривал мне отец, что колдовство такое словами не разрушишь, да все надеялся я тебя убедить в неправоте твоей. Что же, сам я неправ оказался, крепки чары скальда заезжего, проходимца коварного! Что же, пусть так - жди сестра, скоро рухнут заклятия его, в том я тебе клятву даю.
Тяжело на сердце у девы стало, не с добрыми помыслами брат от неё уходил.
- Коль беда с ним какая приключиться и мне жить не зачем станет, - ухватила она за руку Холльстейна, к себе лицом поворотив. - Обещай, что и пальцем его ты не тронешь.
Вырвал руку брат из сестриной ладони, да сказал зло:
- Буде попадется он мне на пути, отрублю ему его буйну голову с языком змеиным, - сказал так Холльстейн, да ушел прочь, засов крепкий задвинув.
Опять у двери запертой дева осталась. Слезы жгучие к глазам подступили. Уж коли брата убедить в своем не смогла, не видать от отца согласия, не быть Альвиру живым. Не кидались в её семье угрозами понапрасну.
Опечалилась дева семью свою в сердцах проклиная, у богов заступничества за скальда вымаливая, в горечи от своей беспомощности пребывая.
Долго ли печалилась дева, да только вновь послышался скрип - открылась дверь, старуха дряхлая вошла, что к Сольвейг приставлена была. Села рядом с воспитанницей своей, приобняла, да так прошамкала:
- Все о милом своем печалишься, девонька?
- Да как же не печалиться мне? Холльстейн приходил, расспросы вел. Только не меня он правой считает, обещал он Альвира в живых не оставить, да меня о нем заставить позабыть... Разве ж так себя брат любимый вести должен, о сестре заботящийся?
- Брат твой заветы предков да слово отцово почитает, что ему до сердца девичьего? Ну да не кручинься - жив пока твой скальд, да в полном здравии.
- Знаешь ты о нем что-то? Весточку кто о нем передал? Не томи, расскажи все, что узнать о нем сумела.
- Что же не рассказать, коли за тем и пришла, - старуха молвила, из складок платья дощечку рунную доставая. - Вот посмотри, что он тебе передал, никак еще одну вису сложил, что - то я рун этих не разберу.
Аккуратно из рук старушечьих дева дощечку взяла, словно сломать боясь.
- И мне не все руны знакомы, - пристально всматривалась она, слова понять пытаясь. - Так и он обо мне помнит! И вправду любит он меня, коль собой рискнул, весточку передавая.
Крепко Сольвейг няньку обняла:
-Вот спасибо тебе, родная. Давно на душе у меня так легко не было. Верю я, что не преграда мне ни отец, ни братья. Не разлучить им двух сердец любящих!
Улыбнулась старуха улыбкой теплой, да забрала дощечку у девицы:
-Сжечь ее надобно, а то коли найдут ее братья твои - мне же первой головы не сносить. Ты лучше вот что, скажи: передать словцо какое скальду твоему, али не следует?
- Передай ему, что и я по нему тоскую. Нет мне жизни без него. И скажи, что я в заточении. Встретилась бы с ним да не могу никак. А любовь мою не в словах передать, пусть при встрече нашей сам все поймет. Да стеречься ему завещай, семьи моей сторониться.
- Уж об этом не беспокойся, все в точности скажу, - нянька старая пообещала. - А теперь поешь, совсем ты исхудаешь, коли и дальше от еды отказываться будешь.
- Не рушимо слово мое. Пусть хоть так обо мне вспомнят, коль слов моих слышать не желают. На тебя лишь, няня, надеюсь, да весточки обратной жду.
Оставила все же старая хлеба краюху да молока парного, да так и покинула ярлову дочку, пообещав в скорости вернуться с известиями про Альвира.

Сарасберг. Халльвард, Сигтрюгг & Асгаут
(Кошак и Тельтиар)

Тяжкие думы преследовали всю ночь ярла Асгаута, все вспоминал он ссору свою с другом бывшим, Оттаром, да поначалу хотел было его назад позвать, повиниться за то, что грубо так обошелся, но после раздумал. Коли так - то не придется ли потом и перед Хареком в ногах валяться, прощения просить за то, что сгубить его, вероотступника хотел?
Горд был слишком Асгаут, да и верил он, что верно поступил тогда и сейчас поступал он как должно! А значит, не прав был Оттар, что спорил с ним! Вроде одного они возраста, а Рваный все как дите малое - что хорошо, что плохо разуметь пытается. Не видит где выгоду для конунга получить можно, где предков заветы соблюсти следует. Что же - был ты другом ярлу Асгаут - Оттар, а стал помехой опасной. Слишком много знаешь, слишком много сказать можешь не в те уши, что слышать речи такие должны.
Пробудился Асгаут, с сердцем спокойным уже, да с решением принятым. Не время было более ждать, не время сожалеть о том, чего не изменить уже.
И повелел он к себе братьев двоих Вебьернсонов позвать.
Насторожилися братья, когда слуга от Асгаута к ним пришел – не ждали они, что захочет он видеть их так скоро. Да и что нужно ему может быть сейчас? Впрочем, размышлять не стали они и прямиком к ярлу направились.
- Знаешь, брат, а нам, наверное, прощения испросить нужно будет, - Сигтрюгг произнес, когда подходили они уже к усадьбе ярловой. – Ежели он гневается сейчас, так, может, смягчить его удастся.
Ничего не ответил Халльвард, кивнул только молча, и вошли они в сени.
Насторожилися братья, когда слуга от Асгаута к ним пришел – не ждали они, что захочет он видеть их так скоро. Да и что нужно ему может быть сейчас? Впрочем, размышлять не стали они и прямиком к ярлу направились.
- Знаешь, брат, а нам, наверное, прощения испросить нужно будет, - Сигтрюгг произнес, когда подходили они уже к усадьбе ярловой. – Ежели он гневается сейчас, так, может, смягчить его удастся.
Ничего не ответил Халльвард, кивнул только молча, и вошли они в сени.
Там их сам ярл встретил, посмотрел на обоих сурово да за стол провел, только на сей раз не было на нем угощения - только скатерть чистая лежала.
- Ну здравствуй Халльвард, и ты Сигтрюг, - так ярл сказывал.
- День добрый, ярл, - Халльвард ему отвечал, вставая снова. - С повинной головой пришли к тебе, за дела свои неправые прощения испросить хотим с братом.
- Не подумавши ведь сказывали, - продолжил Сигтрюгг, - Но понимаем, что сердиться ты на нас вправе. Хотели только вот...вину признать свою...
- То хорошо, что вину свою увидали вы, - согласился Асгаут. - Но и я погорячился с избытком - не так крепка ваша вина, как мне изначально показалось. Не так вас мне приветствовать следовало. Ты мне скажи, Халльвард - забрал уже награду, что я тебе обещал?
-Нет еще, - ответил ему тот, - не к спеху было. Да и не забыл я про нее едва.
- Негоже то забывать, - покачал головой ярл, да из-за пояса кинжал достал. - На возьми, оружие доброе, славную службу мне когда-то сослужило. Носи его, да помни, что так же как кинжал в ножнах покоиться до поры, так и язык за зубами держаться должен.
Принял Халльвард кинжал, в руках повертел, на Асгаута глянул - неужли простил? Да, кажется, простил.
- Спасибо тебе, ярл, за дар этот. Уверен я, что и мне пригодится оружие это.
- Что же, думаю скоро уже пригодиться, - рассмеялся ярл, по столу кулаком ударил. - Есть у меня дело к вам, дело тайное.
"Ох, как бы не забыть, что тайное оно", простонал мысленно младший из братьев. "Уж поклясться себе придется теперь никому не говорить об этом!"
- И что за дело это? - произнес Сигтрюгг уже вслух.
- Не одни вы горазды языками впустую молоть, еще один охотник выискался, - сурово произнес Асгаут. - Был у меня друг дорогой, да только предал он и меня и дело наше, и богов наших оскорбил словами злыми. Доверял я ему, как самому себе, многие тайны открыл, каких ему и знать не следовало, а он к Хареку переметнулся, к вероотступнику.
Начал уже смутно догадываться Халльвард, что надобно ярлу от них. Но все же задать вопрос этот необходимо было.
- Так что...от нас требуется? - даже голос его непривычно низко прозвучал.
- Убей его, Халльвард, - резко повелел молодой ярл. - Пусть и жаль мне друга своего, но он на предательство пойти может, и знает многое слишком, чтобы можно было отпускать его. Был он воином прославленным, да видимо яд христиансва сердце его отравил. Так пусть же умрет, пока еще не закрыт ему путь в Валгаллу.
Взглянул Сигтрюгг на брата. Халльвард будто этих слов и не слышал, ни один мускул на его лице не дрогнул. Да, научился он управлять собой, научился смерти чужой не бояться - даже когда от собственных рук эта смерть прийти должна.
- Что ж, говори тогда, что за человек этот и где искать его?
Обрадовался Асгаут, что так скоро согласились братья приказ его исполнить:
- Оттар Рваный его зовут, а искать его надобно либо в лагере у Харека Волка, либо же в деревне.
- Думаю, там и поспрошаем народ, где видели его в последний раз, - обратился Халльвард к брату.
- Придется, - согласился тот. Затем задумался на минуту. - А как он выглядит хоть? Может, встретим его по дороге - как же узнать предателя?
- Шрам у него на лице, волосы светлые едва до плеч достают, да борода у него совсем небольшая, - так им сказал ярл, да остальные приметы описал, по каким узнать можно было Оттара. - Коли попадеться он вам, не щадите, да битвы ему честной не давайте - силен он, в бою умел, а вам в чертоги Одина рановато пока отправляться. Все, идите и да поможет вам Тор!
Поклонились братья и прочь пошли, Халльвард руку все на поясе держал, где в ножнах у него кинжал новый покоился.
- Одно дело все-таки врага убить, чужака – а тут своего же соратника резать, - не одобрил Сигтрюгг того дела, в котором они участие принять должны были.
- Оттар – тоже враг теперь, - отрезал Халльвард. – Раз сказал Асгаут – выполнить обязаны. Тем паче что должок за нами, из-за того, что Рагхильде его выдали. Асгаут приказал – мы сделали. Ты бы вот лучше подумал пока, как нам с Оттаром наедине остаться удобней будет, под каким предлогом.

Агдир, Галафьорд. Сульки конунг
(Тельтиар и я)
С тревогой слушал Сульки донесения своих гридней, и все мрачнее становилось его лицо.
- Значит одних трэллей они оставили в селениях? Что ж, тогда пусть эти трэллы будут нашими карлами, если они принесут мне клятву в верности, а те кто мне не покорится, все будут трэллами. Вреда им не чинить, в селениях брать только провиант.
Никто не подвергал сомнению мудрость суждений своего конунга, и все приказы его выполняли в точности...
Как и говорил до этого конунг, не стал он дожидаться, покуда гонец его быстроногий вернется с ответом от старой Ассы. Сам в гости к ней двинулся, деревни по пути одну за другой захватывая, однако сопротивление ему лишь в двух первых бонды оказали, да только быстро молодцы рагаландские их повязали и хворостинами посекли, чтобы не смели больше оружие на властителя своего нового поднимать.
Не чинил разбоя, насилия Сульки конунг, всюду старался кровью малой обойтись, а коли возможно – так и вовсе без крови. Знал правитель жадный, что каждый бонд и раб, в живых оставленный да не увечный доход приумножит, а с мертвецов велика ли пожива? Все Сульки-скряга на долги да деньги мерил, ровно как и родич его Кьятви, что сейчас бок о бок с конунгом ехал.
- Сдается мне, странно как-то это все, - разговор Кьятви начал, вполголоса к конунгу обратившись. – Третий день уже, как мы границу перешли, а все, кто противостоял нам, так это мужичье с топорами и вилами, разве ж враги это?
- Осторожность проявить все одно не лишне нам, - Сульки отвечал, поводья натянув да коню веля помедленнее идти. – Дага, конунга свеев, как помнишь ты, простой раб вилами заколол, когда тот в ратной броне да в окружении гридней ехал. Но все же запали мне слова твои в душу, да и сам вижу я – странно дело такое, когда не встречает одну дружину другая. Никак, и правда посланца нашего заслушались владыки агдирские?
- Не такова Асса-старуха и люди ее, чтобы трели птичьи слушать, да ничего вокруг себя не видеть. Иного я боюсь, брат, - ярл говорил. – Как бы они западни какой не удумали нам сделать.
- В том и сомневаться не следует. Хитра старуха, и изворотлива... Да не поможет ей хитрость ее. Не зря рать я так долго собирал и поход так долго готовил. Что бы там не выдумала ведьма старая, не поможет ей ничто против силы нашей несметной...
Вдали показалась изгородь, ограждавшая большую усадьбу.
- Это и есть усадьба ярлов, которые Западным Агдиром правили.
- Едем туда. Посмотрим, какое нам там гостеприимство окажут - сказал Сульки. - Я занимаю эту усадьбу по своему праву, и там отныне будет моя ставка. А ты, Кьятви, в гости к старой ведьме поедешь.
- Сделаю как ты говоришь, мой конунг. Припомню я старой ведьме все ее деяния лихие... Заплачет она у меня слезами горючими...
- Вот и славно, да только не переусердствуй... Живой она нам пока нужна.
- Как скажешь, конунг.
Развернули они коней, и поехали к воротам усадьбы. Открыты были ворота настежь, как бы войти приглашая...
- Не нравится мне это, конунг, - произнес Кьяттви. - Позволь я все проверю, мой конунг.
Сульки кивнул, и коня своего остановил.
- Проверяй. Возьми с собой десятка три воев похрабрее и пошустрее. Коли так весь Агдир нас встречать будет...
Он не договорил. Ему показалось, что во дворе усадьбы происходит какое-то движение. Из ворот вскоре выехал верхом на кляче старец в истертом и заношенном до дыр полушубке и в такой же заношенной шапке из лисьего меха.
Направили властители коней старику навстречу, Кьятви чуть вперед брата выехал, так агдирца приветствовал:
- Здоров будь, отец почтенный, назовись кто таков, что делаешь в усадьбе этой?
Тем временем подле конунга еще шестеро гридней остановились, оружие обнажить готовые.

- Зовут меня Гьюки, я староста карлов этой усадьбы. Ярл что нами правил бежал, добро свое оставив, а нас бросил. Приходи и владей нами, и правь справедливо по законам, которые боги дали.
- Вот таков прием мне по душе, - усмехнулся Кьятви Толстошеий, да к брату поворотился: - А ты Сульки что скажешь?
- Почет тебе, старик, веди нас в усадьбу, да стол накрывай - коли бросил ваш ярл свое добро, лепо будет сундуки его вскрыть, да серебром людей одарить.
Не стал говорить конунг, что злато да меха, какие в усадьбе были себе он забрать пожелал...

Горм.
Роскильде.

Дни тянулись за днями, и Горм, позабыв на время про свой удел и пробывая в городской усадьбе в стольном граде Роскильде, все больше душой будущему походу предавался, по мере того, как собиралось воинство по зову конунга Хардакнута с Полуночной Ютландии, Фюна и Силленде.
С каждым рассветом все больше мачт возвышалось на рейде города, а вокруг ширилось кольцо костров и шатров. Собирались отряды ополченцев из земель, присылали своих гридей ярлы, являлись молодые воины, ищущие славы... Многие оружные люди являлись по кличу и знаку, разлетевшимся с гонцами по суше и над волнами.
Горм же, беспокоящийся не только о пребывании грядущем в Агдирской земле, не один день провел в седле, собирая по Силленде припасы да снаряжение. Ибо трем тысячам человек много копий нужно и стрел, а еще того боле пропитания да фуражу, ибо неведомо, каков будет прием на дальнем берегу, и в силе ли еще конунг Харальд во агдирской земле, или же иные властители в руках своих побережье держат. Многие ярлы и херсиры, многие старейшины с поклоном или же иным приветствием выходили ему навстречу. Был он в общении ровен, в меру почтителен к старшим, в меру властен. Но непоколебим и решителен касаемо своенравных и непокорных. Вскоре обозы потянулись к Роскильде со всех сторон, а тем временем по морю прибывали теперь и корабли с нужными запасами...
Не одна неделя миновала так.
Горм возвратился в столицу, и день-деньской коротал на берегу, в стане войска, которому уже объявил Хардакнут о новом предводителе.
Возы продолжали прибывать и нынче, но уже к вечеру весь припас будет устроен на судах, а наутро направятся они к норвежскому берегу. Последние отряды собрались уже, и конунг велел отправляться, не медля и не ожидая вестей из стольного города Гнупы.
Судились дальше витязям соленые волны, белые чайки да стылый ветер морской. А уж что за той далью волнистой - разве что Норны знали.
Но не в этот вечер суждено было войску взять в ладони крепкие верные весла и окунуть их в водную гладь. Раскладывали большие костры, разливали в рога да кубки пиво - гуляли сегодня воины данские, с родным краем прощаясь. А у подножия истуканов жрецы готовились к большой жертве кровавой.
Горм же стоял меж соратников своих, словно кречет среди стаи ястребов выделяясь. Реяли на ветру длинные волосы, непокрытая голова гордо вскинута была ввысь, чтобы прямо глядеть в глаза Тору-асу. Нечем было тому попрекнуть полководца данского.
Вскинул руку подвысь старейший жрец, но не сразу утихло воинство.
Когда же смолкли, наконец, голоса, стал слышен гул пламени жертвенного и утробный стон полузадушенного зверя. Жрецы расступились, старейший прошел вглубь, ближе к огню. Воздел руки с жертвенным ножом и ударил коротко, сильно, разрубив жилу так, дабы кровь струей хлестнула в жаркие жадные языки.
Над жертвой склонились внимательно прочие, и вскоре громкий возглас разнесся над рядами воинов, отражаясь от них единым криком и грохотом мечей о щиты.
- Боги вещуют великую победу! И другую победу, еще больше!
Горм мрачно улыбнулся в ответ на удивление жреца, обернувшегося к военачальнику. И смолчал. Поклонился доземно, а затем повернулся и отправился к простому воинству, к лейдангу Дании.
Наступала пора пира. Наступало время быть среди воинов, которых поведещь на тяготы, испытания и возможную смерть. Которых поведешь на подвиг, к славе и бессмертию.
Наступало время вновь быть среди своих мечей.

Транделаг. Конунг Хакон и его дружина.

Как не спешил отряд Хакона, но к моменту тому, как подъехали они ко Хладиру, усадьба вовсю полыхала. Однако же, конунга то не дюже заботило: Лишь одно слово он обронил, о дочке справляясь. Успокоили властителя верные слуги: Асса-наследница была ими прочь уведена при опасности, и даже рук белоснежных в саже не вымарала. Вздохнул на то конунг с облегчением: жаль было бы дитя в огне потерять, но, коли б схватил деву Грютинг, позором бы все обернулось. Пришлось бы от слова своего оступиться, да лиходея соседского зятем признать. А так – можно было отринуть тяжкие думы: усадьба каменная сложена добро и не рухнет от пламени. А за добро, что в огне погибло со слуг после можно спросить.
Хакон забыл о пожаре в усадьбе, до рези в глазах вглядываясь в клубы пыли да дыми над частоколом. Отсюда не была видна дыра, проделанная в нем воями Грютинга, но теперь, зная, что был тут соседушка, хорошо понял владыка, как обманул их хозяин Оркдаля. Тем паче, что «бондов умелых» он и своею секирой рубил, так что искусство их оценил. Не были то первые среди воинов, о которых племянники сказывали. У страха, конечно, очи широки, но у тех добрых мужей разума столь хитро все выдумать не достанет. Очередная ловушка, и лишь милостью Одина транделагцы в нее попали. Усмехнулся Хакон, зубами сверкнув. Не все планам коварным сбываться, оступился захватчик – и теперь пуганым будет.
- Отступают они, владыка, - доложил возникший из дыма Бьорн. Был ярл закопчен, словно кузнец, лик – черен, лишь зубы белые в бороде, сивой от пепла, блестели. Судя по броне да одеже попорченной – ладно сражался он в битве, врагу роздыха не давая. И все же силен был сей муж: вот и теперь конунгу речь говорил, даже не задыхаясь. Видать, сами асы перед его колыбелью стояли, дарами отдаривая.
Из-за плеча верного ярла выглянул молодой Хакон. Он тоже славно новый меч обагрил, но лезть поперед ярла совесть не дозволяла. Вот и стоял за спиной, как младшему перед старшим положено, да приказов новых ждал от великого конунга.
- Прикажешь догнать? – продолжил речь Бьорн, и хозяин Хладира вновь перевел взгляд на него.
- Гоните их прочь, как собаки – дичину лесную, но догонять не спешите, - решил старый конунг. – Кто знает, какие ловушки в лесу Грютинг хитрый удумал. Мы с ним ратиться на своих условиях будем.
Промолчал на то Бьорн, участь племянников конунга вспомнив. Те тоже биться рвались сломя голову. Прав Хакон: кто мешал Грютингу повторить, единожды получившееся? Нет, кабана лучше бить с одного удара.
- Дозволь исполнять, конунг?
Хакон рукой махнул, ярла верного отпуская.

Немногим позже защитники усадьбы, собранные Бьорном, выступили за пределы частокола. Здесь дым от пожара рассеялся, и соколиным взорам гридней предстало зрелище дивное: судя по броням, ярлы транделагские тут меж собой бились люто. Видать, крепко измена корни пустила. Бьорн подал воям знак останавливаться, да сам в битву вгляделся. Свои тут против своих. И кому помогать?!

Мер
Нидарос

Растолкав гридней у дверей, ворвался в личные покои Рогволда старшой сын его, Ивар. Усталый, после долгой скачки, весь растрепанный и едва ли не в мыле.
-Батька, у меня тревожные новости! - бросил он прямо с порога.
Ярл Мера только начал утреннюю трапезу, еще ночной сон не выветрился из глаз его, однако все же отодвинул посудину с яствами.
-Садись. Выпей.
Ивар тяжело опустился на скамью напротив отцовского места и одним махом опрокинул предложенный кубок вина.
-Среди воев Хагдаля Одноглазого, слухи ходят, - восстановив дыхание, начал он, - словно не дух морской забрал их ярла, но хитрость и подлость твоя.
Ивар вглядывался в очи Рогволда, тщась угадать, что клубится в темной душе отца его, чьи повадки и манеры ему были прекрасно известны, но в холодном взгляде Рогволда не отражалось ровным счетом ничего. Лицо его было спокойно. И только пальцы теребили бороду, показывая, что отец погрузился в раздумья.
-Все вон. Оставьте меня наедине с сыном, - тоном не терпящим непослушания приказал Рогволд.
Тотчас же покои ярла опустели. Ивар знал, что никто не осмелится подслушать их разговор, поскольку у дверей дежурят отцовские гридни. А уж эти пойдут за батькой хоть против самого Неккви.
-Отец, правда ль, что ты отравил Хагдаля? - обождав немного, вопросил Ивар.
-А ты сам-то как думаешь?
-Думаю, правду говорят.
-И правильно думаешь. Хагдаль Одноглазый был моим лютым врагом, не раз и не два терпела наша семья убытки от злодеяний его. Неужели ты бы упустил возможность сквитаться с неприятелем, когда представляется такая возможность?
-Но, отец, в поединке честном должно решать подобные вопросы. Разве не боишься гнева богов ты?
-Боги чтят тех, в чьих руках победа. А победы должно добиваться любой ценой, ибо даже за столом в Вальхалле вои не говорят правды, но приукрашивают свершения свои.
-Хрольву ты говорил иное, отец.
-Хрольв еще юн. Воин из него удалый выйдет, даст Один, и ярлом крепким станет, умным, сообразительным. Но ему еще двадцати зим не исполнилось, на одни ратные подвиги помышляет.
-Но...
-Запомни, сын, боги удачливых любят.

Исполненный тяжелых дум, уходил от Рогволда старшой сын его, Ивар. Знал он, что дело батька говорит, ибо лишь бастардам безродным да берсеркам можно посвятить жизнь лишь ратному делу и никак не заботиться о том, что вершится за их спинами во времена мирные. Знал также он, что батька удалым воином в свое время был, неоднократно возвращался домой с добычей знатной, но кем бы стал он, если б позволил себе раствориться в боях да пирах?.. Вои приходят и уходят, слава о них живет - если Один смилостивится - месяц, а деяния ярлов остаются на века, ибо единым мановением руки они вершат куда больше, нежели берсерки за всю жизнь свою.
Исполненный тяжелых дум, уходил от отца Ивар. И ведал он о продажности Гереварда, жреца верховного, благодаря словам которого Хагдаль был убит - не осмелился бы отец отравить Одноглазого, не имей он согласия со стороны жреца. Печалился Ивар, ибо понимал он, что кончилась жизнь беззаботная - жизнь битв, пиров и бессонных ночей с наложницами.

-Хрольв, у батьки к нам дело есть.
Хрольв, как и всегда, был в компании подаренных ему отцом гридней, с которыми уже успел и на англов сходить, и с местным лихим людом в бою сойтись неоднократно. Вот и сейчас прямо во дворе отцовского поместья они упражнялись в воинском мастерстве.
-Что за дело, Ивар? - Хрольв знаком прервал упражнения и подошел поближе к брату. Подивился тому, что тот подпоясан мечом и облачен в кольчугу, словно в бой собрался, - чего стряслось?
-Небось, слыхал про воев Одноглазого?
-Про собак этих, что хулу на отца нашего наводят?
-Именно. Утром до нас дошло известие, что хагдальские произвол в деревне одной учинили. Пожгли несколько хуторов, побили бондов.
Обступили Ивара хрольвовские вои, такие же хмурые, как и их вожак.
-Значит, должно проучить этих бандитов, украсим ими деревья вокруг дорог. Другим в наученье.
Со всех сторон посыпались одобрительные возгласы:
-Развесим собак!
-Побьем выродков!
-Месть!
Усмехнулся Ивар, взглядом окинув лица воев, окруживших его.
-Дело говорите. Собирайтесь, к ночи битве быть.

Темной выдалась ночь - словно сама Хель сокрыла плащом туч луну и звезды. Единственное, что даровало свет - костры, вокруг коих ютились осиротевшие воины Одноглазого. Их лагерь был расположен близ одной из деревень Рогволда, прямо на дороге, сокрытый с двух сторон темным лесом.
Мужей, что привел с собой Хагдаль, было не боле сотни. Большинство из них либо спало, либо недобросовестно дремало на страже - от друзей, с которыми еще не далее как позавчера пировали за одним столом, подлостей не ждут. А зря.
Никакой битвы не было. Это была резня. Пять десятков Хрольва и Ивара разбились на несколько отрядов. Предварительно разобравшись с одинокими стражниками, подкрались они к кострам и, когда до огня оставалось не боле двух десятков шагов, хирдаманы бросились в атаку.
Знатные вои были у Одноглазого, славно дрались. Но захватил их врасплох Ивар, коварство отца перенявший, не дал им опомниться: немногие успели проснуться да схватиться за оружие, совсем немногие успели сбиться в кучки, спина к спине, подороже продать жизни.

-Вот отец, я выполнил твою просьбу.
-Покажи.
На стол, с которого еще не успели убрать яства, упала окровавленная голова. Совсем юноша - лет шестнадцать - поразительно похожий на Хагдаля Одноглазого.
-Отлично, мой сын, ты потрудился на славу. Будет кому наследовать дело мое.

Альвхеймар. Конунг Гандальв.

Ожидая возвращения гонцов, посланных им к Неккви-конунгу, Гандальв из усадьбы своей и шагу не сделал. Однако кривдой было бы молвить, что медлил он только лагоды ради, мечтая тело подольше удобством потешить. Вовсе нет: в доме своем Серый властитель развел бурно кипящую деятельность. Под его руководством сердце Альвхеймара обрело новые стены из крепкого камня да обзавелось рвом вокруг частокола. Конечно, окружи их злой враг, толку с того было бы чуть, ведь усадьба была невелика по размеру и могла прокормить не так много ртов. Но принятые Гандальвом меры, по крайности, оборонили бы альвхеймарцев от внезапного нападения, коего конунг стал оправданно опасаться. С беженцами из приграничных фольков, до его земель доходили слухи о том, что творится ныне в Норвегии. И властитель Альвхеймара отчетливо понимал: набеги ночные с Харальдовой легкой руки ныне всяк конунг использует. Причем – довольно успешно, хотя бы Грютинга примером возьми.
Вторым резоном заставлять мужей северных спины гнуть таким образом, было желание конунга посмотреть, кто из них кто на самом-то деле. Кто могутой перед девками хвастается, а сам чуть что – мигом потом исходит да полежать простится. А кто - и впрямь телом крепок, хоть и неказист с лика.
Кроме того, вгрызаясь в мерзлую землю, сборный отряд с разных селений учился слушаться одной единственной воли. А после земляных работ, Гандальв и ярл Асгейр брали оружие и гоняли им гридней да бондов не жалеючи, чтоб стали они не толпой необученной, но войском, владыке Агдирскому грозным.
Альвхеймар готовился к войне.
Правду сказать, тяжко было столь деятельному мужу, как Гандальв в четырех стенах сидеть. Душа его действия требовала, да и руки по ратному делу соскучились. Не унять было схваткам потешным конунгова томления. Давно, ох, давно не дубил он с плеч вражьи головы, асом кровь посвящая. Жертвы – не то, такое смертоубийство только жрецам любо. Самому Гандальву тупая покорность жертв, подставляющих горло под нож аки бараны, была глубоко омерзительна. Сейчас лишь необходимость получить ответ от Неккви держала непоседливого воителя дома. Конечно, он мог бы послать Асгейра разбираться с мятежниками – верный конунгу ярл уже весь зад скамейками намозолил, за дружинным столом сидючи. Только мигни: вмиг головы ослушников худородных пред владыкины очи притащит. Но Гандальв желал покарать ослушников лично, полагая то знатным уроком... а потому все же откладывал выступление. Он понимал, что долго тянуть не след, иначе зараза по землям его так расползаться, что разом не выкорчуешь. Придется огнем выжигать. А посему постановил сам себе ждать ответа от старого союзника до конца этой седмицы. А потом – выступать.

Оркдаль.
______________________________
Гутхорм ворвался за частокол усадьбы, когда бой уже преломился в пользу воинов Харальда. Они уверенно теснили малочисленных хирдманнов и неумело защищавшихся бондов, многие из котоых уже бросили оружие и сдались.
-- Пленных брать! - взревел Гутхорм, глядя, как один из хирдманнов сносит олову бонду, который уже бросил оружие и стал на колени. - Тех, кто бросит оружие - щадить и брать под стражу!
Этот крик слышали и бонды, многие из которых держались только потому, что верили - пощады всё равно не будет. Но Гутхорм был известен, как честный ярл, а потому вскоре сопротивлялись лишь единицы, которых очень быстро добили.
Тех же, кто сдался в плен, заставили встать на колени и окружили оружные хирдманны Гутхорма.
--Слушайте меня, бонды Оркдаля! - зычный голос Гутхорма, расхаживающего вдоль коленопреклоненных бондов, разносился по всей покорившейся усадьбе. - Я говорю, как посланец конунга Харальда и за каждым моим словом стоит его воля! Тем, кто признает власть и правление Харальдовы будет сохранена жизнь и часть скарба. Остальные достанутся воронам!
Тот час же на ноги вскочил какой-то юнец, чудом уцелевший в рубке.
- Поцелуй меня в..., - он не успел договорить - боевой нож Гутхорма свистнул в воздухе и вонзился ему в правую глазницу.
--Кого ещё куда-нибудь поцеловать? - поинтересовался Гутхорм, обнажая меч.
Ответа не было.
--Те, кто принимают власть Харальда, пусть станут на одно колено и опустят головы к земле!
Приказ был выполнен единым порывом. Гутхорм улыбнулся. Бонды всегда пугливы...

Оркдаль. Харальд сотоварищи

Конь конунга переступал через мертвые тела, обильно устилавшие все пространство между внешним и внутренним частоколом. Здесь, совсем недавно кипела самая жаркая битва. Хирдманы грютинговы дорого желали продать. Однако - исход этого сражения был предрешен еще до его начала.
Когда к частоколу погнали оркдальских пленников, бонды в большинстве своем отказались стрелять по родичам и друзьям, не смотря на приказ ярла своего. Хирдманы же, хоть и не дрогнули душой, но мало их было слишком, чтобы вторую атаку остановить, да и варево огненное кипящее не бесконечным было - разбили бревна свежесрубленные тараны железные, повалили стволы тяжелые, да ворвались харальдовы люди в бреши проломленные, посекли оркдальских дружинников, где умением, а где и числом беря, ко второму частоколу оттесняя. Падали воины сраженные, повсюду стрелы свистели, да дроты брошенные в тела впивались - копий раздор, мечей размолвка ни на мгновение не утихала. Кровью великой каждый шаг агдирской рати давался, да только со всех сторон подступали воины харальдовы, и на место погибших тут же свежие гридни вставали, а оркдальцам же неоткуда было помощи ждать.
Зарубили, вторую стену миновав, дружинники ярла Тородда Хромого. Люто бился наместник грютингов, точно волк псами окруженный, однако ж ни шанса у него жизнь сохранить не было. Другие гридни, что посмекалистей были, к усадьбе бросились, изнутри двери подперли, да к окнам с луками тугими встали, те же кто не успел в домине скрыться, сражение продолжали.
- Теперь твой черед, дядя, - Харальд произнес. - Принеси мне победу, Олень Хрингарийский, как всегда до этого было.

И вот вьехал в ворота распахнутые Харальд конунг, на бондов пленных глядючи, да на дядю торжествующего. К нему, перво-наперво подъехал, за победу славную поблагодарил, а после сказал слова такие:
- Бросил вас ваш конунг, и не должно вам помощи от него ждать! Теперь вы мои люди, и выбор свой сами сделали! А те, кто в усадьбе сейчас заперлись, вы слушайте меня! Добром выходите - живы останетесь, а коли нет, так сгорите с доминой вместе. Нет вам больше причин верность Грютингу хранить, к чему умирать зазря?
Но видно верные в доме хирдманы укрылись - полетели в ответ конунгу стрелы лишь, метко пущенные, да крики бранные. Повелел тогда Харальд дерном да соломой усадьбу ярлову обложить, и подпалить с четырех концов, а всех, кто на волю попробует выбраться убивать нещадно, раз уж они от предложения его щедрого отказались. Бондов же, ему присягнувших, заставил он смотреть на избиение это, глаз не отводя.
Долго горела усадьба, дочерна в сердцах всех смотрящих одну простую истину выжигая - никто не смеет конунгу противиться.
Воины же агдирские, что победу одержали, богатую добычу награбили и награду славную от сына Хальвдана получили.

На следующий день разделил Харальд воинство свое на три части, и отправил по деревням окрестным власть свою устанавливать, сам же возле усадьбы разоренной лагерем встал, вестей ожидая. Мнилось ему, что вскоре уже с самим Грютингом судьба его сведет - там и решиться судьба его окончательно.
Медленно тянулись дни, хоть и были они заботами заполнены государственными - готовился к битве Харальд, докладов разведчиков ожидал, к горам посланных, люди же его покуда раны залечивали, да усадьбу сызнова отстраивали сожженную.
На утро второго дня вернулся к конунгу отряд один, который ярл Сигвальд вел, да не с пустыми руками. Среди рабов прочих деву одну к Харальду привели, и так ярл говорил:
- Знатную пленницу взяли мы в деревне соседней, великий конунг, хотел я было ее гридям своим отдать в награду, да проговорилась бабка одна, что это не простая девка, а самого Грютинга родственница ближняя из рода матери его. И порешил я, что такой наложницы только конунг достоин.
Посмотрел на деву Харальд, взглядом ее оценивающим окинул. На косы ее русые, да кожу белую, да тело, глазу приятное. Приглянулась ему пленница, да только прежде чем повелел он красавицу на ложе свое отвести, наклонился к нему Гутхорм и так сказал:
- Не гоже тебе, племянник, невесту законную идя выручать из рук ворога, на иных девок заглядываться. Что Хакон - конунг, тесть твой будущий скажет, коли прознает о том? Посчитает, что ради земель одних его дочь ты в жены берешь, а быть может и откажет в женитьбе. Укроти норов свой, что от предков достался, мудрость прояви, конунга достойную.
Вздохнул с сожалением Харальд, но совета родича послушался:
- Верно ты говоришь, брат матушки моей, всего важнее нам с Транделагом союз, - тихо произнес, ярлу же ответил. - Благодарю за подарок тебя, Сигвальд ярл, воистину удружил ты мне подношением этим и не забуду я службы твоей, но есть у меня невеста, так зачем же мне с другой ложе делить, покуда суженая моя в опасности? Пленница же эта пусть пока среди других рабынь будет, пока надобности в ней иной не возникнет, да запомни ярл Сигвальд, чтобы насилия над ней никто не чинил - и простых девок по деревням людям твоим хватит.
Повиновались воины, хотя и бросали взгляды жадные на красавицу, да гнева конунжего больше страшились.
Под вечер же люди быстроногие вернулись, что к подножию гор отправлялись, коие Оркдаль от Транделага отделяли. Добрые вести принесли они, что чист перевал, и широк поболее чем тот, по которому они в долину попали. Быстрее гораздо по нему перейти можно было, да и к помощи колдунов прибегать нужда отпала. Обрадовался тому Харальд, вышел из дома на улицу, да велел на земле начертать все что видали они в горах, все что запомнили. Склонились над рисунком замысловатым ярлы во главе с Гутхормом, долго размышляли как лучше использовать перевал этот, чтобы нанести ворогу урон больший, и вновь Гутхорм слово мудрое сказал, присоветовал обратно заманить Грютинга, да когда будет он с гор спускаться в полную силу ударить по войскам его, рассечь рать грозную надвое ударом могучим, и покуда одни в горах еще, тех кто перевал миновал уже разгромить.
Присоветовал тогда жрец один к Грютингу гонца послать из числа гридней пленных, конунгу оркдальскому знакомых, с посланием таким, что держится еще усадьба его и помощи скорой ждет, да чтобы возвращался он поскорее, отпор щенку агдирскому давать. А дабы не обманул их посланец, смертью родичей его постращать.
Так сделал конунг, как асов служитель предложил. Да вестей дожидаться стали.

Лес. Хаки Гандальвсон..

Отведя деву к жилью людскому обратно, да оставив пред тыном добротным, лесные странники продолжили свой путь по чащобе. Ныне они опять меж собою говаривали мало, Эгиль да волки его бежали вперед, а Хаки следовал за серыми братьями, думая всякие думы. Встреча с бывшей полонянкой, пострадавшей от ярла альвхеймарского, встряхнуло бывшего конунжича, вырвав его дух из пучин благости. В прошлом кроткий да рассудительный, сын Гандальва и сам поразился той ярости, которую вызвало в сердце его глумление над подобной красой. Словно бог огня пламенем очищающим по сердцу прошелся, спалив все наносное. Тогда, в избушке мудрого старца, Хаки обещал деве помощь да месть. Сейчас решимости не убавилось, но разум воспрянувший о многих трудностях сообщал. Будь они родичами Эльдис. можно было бы ярла на бой вызывать. Но дева та в иных землях была, да и в искусстве своем Хаки не мог усомниться. Харальду младому проиграл – так матерому ярлу и взмаха единого хватит. Для того ли боги жизнь его сберегли, чтоб голову сложить из-за глупости? Оставался только один вариант, и Эгиль, видимо, уж принял его без сомнений. Караулить лиходея в лесу – да судом волчьим судить. Но, хоть и черен был поступок Асгейра, что сажа очажная, а все ж сложно было Хаки про честь война забыть, на планы Эгиля согласившись. Вот и молчал он до времени, хоть и знал: все равно о том погуторить придется.
Эгиль же шел своим собственным путем, в дебрях лесных границ владений не различая. Вот так незаметно пришли они в земли, где ныне Кровавый Ярл верховодил. Может и не узнали бы того, мимо пройдя. да только охота владыки земель на людей серого конунга следы под лесной сенью оставила. Не явил жестокий правитель милости к воям гандальвовым. даже в посмертии. Не удостоил погребения – зверям лесным на поживу оставил. Снова нюх волчий перстом судьбы выступил: без серых братьев Эгиля, путники, может, и мимо б прошли. А так – остановились пред телом истерзанным. Смерть наступила недавно, и лицо, искаженное гримасой предсмертной, еще различимость черт своих сохранило. Хаки, будучи сыном конунга, всех воев его в лицо знал. Вот и сейчас – имя альвхеймарца вспомнил: Сиргуд муж тот звался. Был старшим из братьев троих, гордым да лютости, да конунжича трусливого явно не жаловал. Теперь же тот муж лежал тут в сугробе, навеки потерянный для Вальгаллы.
- Странные дела твориться в землях Харальдовых, - обратился Хаки к своему спутнику, в явном замешательстве. – Ты говорил, чести в Альвхеймаре нет, но даже в худшие годины отец мой мужей, как зверье, псами не загонял.

Альвхеймар. Гандальв конунг и Неккви конунг
Дарклайт и Тельтиар

Гандальв как раз кончил трапезничать, и отложил ложку, когда в горницу дружинную вошел доблестный муж из стражи усадебной.
- Дозволь отвлечь, славный конунг, - почтительно вопросил он властителя.
- Говори, вестник. С хорошими ли новостями пожаловал, - спросил конунг, мигом подобравшись на лавке. Конечно, про вести худые не так сообщают, там уж не думают, отвлекать от обеда аль нет. В Вальгале лишь пировать без счета времени можно.
- Добрые, могучий владыка. Гонцы твои, в Мер посланные, воротились. Да не одни. Сын мой остроглазый на корабле стяг Неккви-владыки углядел.
- Хорошо учил ты сына. коль помнит знаки союзников. Неккви-конунг в последний раз у меня гостил, небось, еще до его рождения, - улыбнулся Гандальв. А затем - велел слугам лучшие одежды из сундуков вынимать да на стол яства богатые собирать. Сам же с дружиной пошел на причал - чтобы лично гостя дорогого приветить.
Долог был путь, да тяжел для владыки старого - хоть и был еще крепок, точно дуб, Неккви конунг, да только годы все одно о себе знать давали. Тяжело он ступал по палубе драккара быстрого, что словно на крыльях домчал их от Раумсдаля до Альвхеймара. Всматривался глазами ослабшими конунг вдаль, увидать хотел, кто же на пристани встречать его будет.
Гордо реял стяг со Змеем Морским, знаком Мера, зверем Ньерда Морей Властителя, однако же на земле другой стяг с ним по красоте соперничал - то волк альвхеймарский серый был. Но вот подошел корабль к причалу, стали викинги канаты затягивать крепкие, да сходни подали.
Не стал Гандальв ждать, пока рабы переход безопасный наладят. Его глаза еще сохранили молодецкую остроту - возможно, потому что конунг не трудил их чтением да письмом при свечах. Так что властитель Альвхеймара мигом углядел на палубе старого друга и оттолкнул в пути нерасторопных холопов, одним прыжком на корабле оказался. как в молодости, когда он да Неккви, от отцов хоронясь, пузатые свейские ладьи с воями грабили, злато себе забирая. Раскрыл Гандальв объятья могучие - да конунга из мера к сердцу прижал.
- Знал я, что друг ты мне верный, Неккви-конунг, потому и гонцов к тебе слал. Но не думал и в снах, что сам ты на путь тяжкий решишься да мой дом визитом уважишь. Праздник в Альвхеймаре ныне!
- Друга старого повидать отправиться - путь не тяжкий, а приятный, - в свою очередь Неккви отвечал, так же крепость объятий показывая. Ох, не утратили еще руки конунжие силы. - Да только жаль мне, что лишь когда беда к землям нашим пришла, сумели мы свидеться.
- Увы, - вздохнул Гандальв, - милость северных богов переменчива. однако же гордые асы, в одном отнимая, другим награждают. Так давай же отринем пока мысли печальные - да встречу нашу отпразднуем славно, как праотцами положено.
- В том полное согласие имею я, - мерский конунг произнес, за другом давним по сходням корабль покидая. А следом за ними пошли и люди их, знамена неся. Вскоре уже процессия знатная к усадьбе двигалась, да народ деревенский на них посматривал, рты разинув - давненько гостей в Доме Альвов не привечали.
Увидав то, Гандальв на гридней своих глянул, да брови сдвинул сурово. Вмиг гостя славного вои альвхеймарские окружили, от толпы отрезая. Долго не было конунга дома. Как знать: может средь этих зевак Харальдовы выкормыши таяться? Гостя обидеть аль ранить - обида крову хозяйскому. Не желал серый конунг контроля терять да шансы на победу родичу ненавистному оставлять. Так и прошли они до самой усадьбы, грозную силу селянам являя. В толпе перешептывались: конунг грозный в окруженьи дружинников смотрелся прямо изображением Одина. Да и гость его мудрый стать имел гордую да владыкой вышагивал. Прямо как Тюр многомудрый с обеими руками.
Прошли в трапезную гости, сели как подобает - конунги на месте высоком, а от них справа и слева соратники верные по старшинству расположились - у входа самого совсем еще юнцы устроились. Убрал бороду окладистую Неккви под ворот рубахи праздничной, за угощение принялся - все же разбудило аппетит в нем путешествие морское, да и к явствам не притронуться - хозяина обидеть, а того мерский властитель не желал. Молча трапезничали они поначалу - всяко беседа на сытый желудок лучше идет, нежели когда гости глазами голодными стол сверлят.
Правда, Гандальв сам едва пообедал, так что яства в рот клал без жадности. лишь для того. чтобы готь плохого не удумал да черными мыслями не исполнился. Дождавшись, пока Неккви утолит первый голод, серый конунг речь начал по праву хозяина.
- Давно мы не виделись, Неккви. все ли гладко в землях твоих да в семействе твоем?
- В землях моих, - отвечал конунг старый, вновь бороду высвобождая из-под ворота, не боясь теперь, что замарает едой ее. - По-прежнему спокойно все, разве что ярлы порой повздорят, так на то они и ярлы, всякий кусок поболе урвать хочет. Что же до семейства моего - славный внук у меня подрастает, наследник законный, не чета отцу своему безродному.
Видно было, хоть и не таит злобы Неккви, а все же недоволен зятем был он.
- Рад я за тебя, друг, хоть и не могу тем же похвастаться. Сын мой последний в полоне сгинул, а новый наследник не народился пока. Да и Харальда Агдирского люди в отсутствие конунгово в землях моих, как дома ходили. Вот теперь собираюсь с ослушников головы снять да отцу битв подарить.
- Щенок обнаглевший Харальд этот, как и отец его, на коварства разные хитер, - согласился с Гандальвом конунг Мера, кивая важно. - Где ж видано это - конунгов славных в домах их сжигать ночью темной?
- Воистину, ведьмина кровь, - охотно подхватил хулу Гандальв. Глаза его вмиг злым огнем заблестели, словно сам Локи в них по огню запалил.
- Все беды рода того, от жены Гудреда второй, датчане - они не силой, а хитростью берут, Асса же из рода их конунгов подлого была, - видно богатую тему начал Неккви, раз уж не утихали речи злословные о Харальде и предках его. - Летом прошлым был мой внук в Дании, так конунг их с золота ест и на перинах пуховых спит в шелка укутанный, точно ромей - не мудрено, что сами они все как ромеи стали изворотливы и коварны.
- Снова ты прав, Неккви, - поддакнул властитель Альвхеймара конунгу Мера. - Беды все от того что люди богов праотеческих забыли, да по моде чужеземой живут. Того и гляди, сами столь изнежены станут, что на весла драккара сесть убоятся. Кто с мечем дружен - тому уловки подлые не с руки.
- О том и я толкую, что коли не защитим мы заветы предков наших, то кто другой это сделает? Оттого и повелел я на своей земле сборы воинские начинать, что зарвался слишком Харальд - дело одно владения отеческие защищать, другое совсем соседей, точно вор какой обирать да смерти лютой предавать! Помню я, есть у тебя, друг давний, счеты к конунгу агдирскому, да матери его, да бабке старой, а долг - он платежом красен. Единую силищу собрать бы нам и ударить там, где не ждет Харальд, вот уж славная была бы битва - после такой и в Вальгаллу не стыдно отправиться, пред Отцом Воинов Всех предстать.
- Радуется мое сердце речам твоим, - возвестил Гандальв, по плечу гося хлопнув. - счет мой к Харальду-паскуднику лишь кровью оплатится, ратиться мне с ним не на жизнь а до самой Вальгаллы. Но рад я тебя радом с собою видеть, и потому счастлив, что ты в агдирском щенке угрозу лютую видишь. Сон вещий жрецы мои видели, что коль не будем мы едины и не отстоим отцовы заветы, Белый Бог в Норвегии воцариться, да рабы его править в землях наших начнут.
- Великая то беда будет, коли предсказание такое сбудется, - головой покачал Неккви, да голос повысил, дабы его все собравшиеся слышал: - Не тем плох Белый Бог, что из иных земель вера его пришла, а тем, что покорности и слабости мужей учит, кто ему поклоняется, тот и меч и копье держать в руках разучиться, и на колени падать будет пред врагом, а не оружно встречать его. Разве ж должно нам ждать покорно, покуда жрецы иноземные умы слабые к поклонению позорному склоняют?
- Не бывать тому, пока вои достойные по земле Северной ходят! - провозгласил Гандальв, рог с напитком хмельным поднимая, и викинги все дружным гулом откликнулись. Даже жрецы улыбались: хоть и не сильна была власть их в Альвхеймаре, часто руку не неугодных конунг поднимал, не считаясь с достоинством жреческим. А все же - приятно, что в богов властитель так рьяно верит - да секирой заветы их беречь обещается.
Шумела дружина храбрая за напитком хмельным, все слова конунгов из уст в уста передавала, а Неккви же ближе к Гандальву наклонился, о другом его спросил:
- Говорил ты, брат названный, что нет у тебя наследников ныне, да насколько я знаю и супруги законной ты не имеешь. Кому же земли твои потом отойдут? Кто дальше править Альвхеймаром станет, да дело твое продолжит?
- Надеюсь я ныне на милость Фрейра да сестры его прекрасноокой, - нахмурившись, молвил Гандальв. - Не стар я пока, да и не в одиночестве ночи свои коротаю. Но - сам видишь: едва ли могу я, как конунг, в хоромах своих затвориться да в утехах дни напролет проводить. Сперва сохранить земли свои надобно, а там уж решать о преемнике буду. Коли сына по крови не народиться али быдет он, как Хаки, труслив да слабодушен - из ярлов наследника выберу.
- Разве ж достойны ярлы власти конунжей? Али ты, Гандальв от наложницы на старости лет хочешь себе сына прижить, точно Хакон Трондский? - Усмехнулся в бороду пышную Неккви. - Только от жены рода конунжева может наследник славный родиться, так я тебе скажу, Гандальв Альвхеймарский. Давно уже породниться с тобой мне стоило, да два рода славных воедино связать, а ныне - есть у меня дочь, что замуж выдавать пора настала и мниться мне - лучшего мужа ей во всей Норвегии не сыскать, чем владыка Альвхеймара.
- Честью то для меня будет, - альвхеймарец был удивлен, но явно доволен. - Но я ведь уже не молодец юный - не боишься ли цветок столь прекрасный подле меня заморозить?
- Тебя я знаю, как хозяина крепкого, мужа да отца достойного - и не твоя вина, что сын твой младший трусом уродился, - конунг старый молвил. - А у юнцов одни подвиги воинские на уме, да дурь в головах! Я же хочу, чтобы дочь моя как за стеной каменной за мужем была.
- Что же, коль так - слово мое таково: возьму я твою дочь в жены законные. Тебя же самого другом много лет звал - а теперь родичем назову. Эй, выпьем за будущую кюну!
Рады были дружинники кубки поднять, все надеялись, что будет скоро у конунга грозного достойный наследник, не то что Хаки Малодушный, рода древнего позор.

Оркдаль. Дом недалеко от сгоревшей усадьбы.
(вместе с Тельтиаром Неутомимы в Совместках!)
_____________________________________________

Крепкая рука ярла Хрингарики толкнула деревянную дверь дома, где Харальд разместился после разграбления усадьбы.
- Племянник, ты здесь? - спросил Гутхорм с порога
- Да, входи дядя, - как ни странно, на этот раз ярла встретил сам Харальд, а нодин из его многочисленных телохранителей. Видимо не опасался сейчас лиходеев конунг, знал, что страх вселил в сердца оркдальцев великий, и не рискнут они на жизнь его покуситься. Оттого и отпустил Укси и Дугласа, подле себя лишь Ульва оставил, храбреца, что по следам догнал армию агдирскую, горы миновав. Да заодно и вести принес из Хейдмерка о том, что принял Альхейм ярл суд Харальдов, виру выплатил ирландцам и выдал им херсира и жреца своего на расправу. А что дальше с ними иноземцы учинили - про то не ведал хирдман.
Гутхорм прошёл в горницу и сел за широкий стол, на другой конце которого сидел Харальд.
-- Отпусти телохранителя, я тебя как-нибудь обороню!
- Ульв, оставь нас, - бросил конунг, и послушный воин тут же вышел из избы, у двери встав, да плечом ее подперев.
-- Надобно собирать воинов в усадьбе. Когда Грютинг к нам припожалует, все силы понадобятся. Рассылай гонцов, Харальд, а заодно объяви награду за гонцов к Грютингу спешащих, - огладив бороду произнёс Гутхорм
- Я тоже думал о том, да только в усадьбе, боюсь мы ораву такую не прокормим - надо нам навстречу идти Грюингу, тогда в деревнях, что по дороге попадаться будут, сможем мы харчей в изобилии получить.
--Сначала созывай всех сюда, а потом пойдём навстречу врагам. И ещё, Харальд, - Гутхорм нахмурился. - Умерь свою жестокость. Власть на страхе не держится. Власть держится на стабильности. Если хочешь править долго - сумей показать себя не только воином, но и милостивым победителем! А потом защитником и покровителем. Вот тогда бонды не то что против тебя не поднимутся - держаться твоей руки будут!
- Может мне еще и подати с них брать перестать? - Удивился Харальд, не таких речей от дяди, берсерка яростного ожидал он. - А после и вовсе за один стол сажать с собою? Посмотри, Гутхорм - со мной дружина храбрая. Ярлы имя мое славят, хирдманы здравницы поднимают да в смолу горящую по одному слову моему бросаються! Ни у кого такой власти не было еще во всей Норвегии, как у меня сейчас, и это начало лишь. Помнишь клятву мою? - Притронулся к волосам светлым конунг, показал, как отросли они за время прошедшее: - Пока полпальца лишь прибавилось, видишь, а уже весь Оркдаль в руках моих.
-- Ярлы, да хирдманны чествуют тебя, лишь пока ведёшь ты их от победы к победе, но стоит тебе начать проигрывать или завоевать Норвегию и остановиться - они начнут роптать. И тогда кто-нибудь может поднять бунт. Что будет, если половина землероек Норвегии к нему присоединятся? Цена мудрости Харальд - это юность, ты её ещё не уплатил, так послушай же меня! Думай не только о том, чтобы завоевать все земли, но и о том, чтобы удержать их!
- Мне предначертано владеть Норвегией, дядя, ты же лучше других знаешь пророчество! Посмотри - Эйстенсоны пытались встать против меня, Гудбранд пытался - где они теперь? Все мертвы! Мы уже победил в Хрингасакре - теперь лишь закрепить осталось победы эти, а после достаточно злата у меня получат и хирдманы, и ярлы, чтобы и мысли о бунте в их головах не появилось. Ты же сам слышал - опасен Альхейм ярл, жесток порой, но едва лишь к нему под моим стягом посланцы явились, как овца кроток стал и все исполнил не ропща! И разве жестоко я поступаю, всем, кто на пути моем становиться шанс давая? У каждого выбор есть - мне служить, или же в битве пасть, или же прочь уйти. Каждый по себе выбирает.
--Устами скальдов говорят боги, а скальды поют, что пророчества могут разрушить две вещи: любовь и храбрость. Но я знаю твёрдо - ещё это может сделать глупость! Харальд, не полагайся лишь на пророчество! Смог бы ли ты добиться всего этого, если бы лежал у себя в Агдире?
- Вот поэтому, дядя, я и иду вперед, в Транделаг - ибо лишь в союзе с Хаконом мы сможем сокрушить оставшихся наших врагов! А покуда ты со мной, а Харек во владениях моих - никто не страшен мне! Посмотри, как твердо власть установлена в Гудбрандсдалире - на порядок, мною введенный, глядючи, Гандальвовы люди под мою руку перебегают!
--Порядок мной установлен - не тобой! - встал, опираясь руками о столешницу Гутхорм. - Я не дерзаю на власть, но и тебе разбрасываться ей не дам! Не будь дураком, Харальд! Если ты будешь клеить свою власть лишь победами и страхом - не долго усидишь на престоле! Тебе предначертано править всей Норвегией, но никто не говорил, сколько именно ты будешь править!

- До самой смерти, так сказано было, - в ответ дяде и сам Харальд поднялся, словно показывая, что уже выше Гутхорма вырос. И куда девался только тот юноша, со смирением слушавший жрецов, когда его провозглашали конунгом и с замиранием сердца смотревший, как гибнут его воины в битве при Хакадале. Интересно, сам себе задал вопрос конунг - а пощадил бы он сейчас Хаки Гандальвсона? Решился бы спасти ему жизнь? И понял, что уже не знает ответа. Он изменился - битва за битвой, сердце его закалялось в крови, хотя сам он и не держал в руках меча с того самого поединка у Сарасберга. Рассудительный юноша, сперва долго обдумывающий свои действия, и лишь потом исполнявший их исчез в тот самый момент, когда была принесена клятва. Теперь он стал другим - человеком идущим к цели, которой еще никто не сумел достичь до него. И шел он к заветной цели отнюдь не ради руки капризной девчонки. - Бонды всегда роптать будут, сколько бы воли им не давай, им все мало.
-- Одно дело ропот,а другое бунт! А что до смерти, то она может случится очень и очень скоро! Я не смогу прикрывать твою спину вечно, Харальд! И на телохранителей надежды нет! Фенрир тебя сожри! - Гутхорм грохнул кулаком по столу. - Забудь ты это хелево пророчество и думай своей головой, как делал это раньше!
- Моя голова как видишь на моих плечах, дядя, а вот ты все еще видишь во мне ребенка, которого надо защищать от всего вокруг! Вспомни, ты убил берсерка когда был на два года меня младше!
-- Одно дело - убить берсерка, начисто себя потерявшего в хмелю битвы и совсем другое захватить и удержать огрумную Норвегию. Для этого дела тебе понадобится вся твоя мудрость и благоразумие, Харальд, а не только сила. Будь истинным конунгом, сын Рагхильды Мудрой!
- Моя сила - это ты дядя! Среди всех воинов наших равного тебе не найти, но конунг я, и править мне. Еще раз повтори, чего желаешь ты, а я решу - возможно ли пожелание твое исполнить.
Гутхорм недобро сощурился, но был вынужден опустить голову.
- Вот теперь слышу я слова конунга! - сказал он. - И прошу я у него того, чтобы он милостив был к тем, кто под его руку попал. Чтобы не страхом людей вязал, но защитой своей и покровительством!
- Мудры твои слова, брат матери моей, - остывать и Харальд стал, скоро он в ярость приходил, но гнев на милость менял быстро. - Так и будет со всеми, кто власти моей подчиниться - сохранит и скарб свой и жизни жалкие, и как прежде жить будет. Тем же, кто отвергнет щедрое предложение мое - один ответ, дядя - сталь каленая.
-- Кто отвергнет тебя - бей без пощады! Но не мучь без дела. Не будь новым Гандальвом! - Гутхорм добился своего и был доволен.
- Казнь назиданием должна стать, а не палачам усладой, - согласился конунг. - Так отец мой часто говаривал.
- И говаривал верно! - кивнул Гуторм. - Что же, я пойду распоряжусь по поводу гонцов Грютинга, а ты огласи сам указ о сборе армии! Так ты воодушевишь людей сильнее!
- Идем же, время нам нынче особливо дорого, - оба вышли из дома, и Гутхорм, и Харальд, да каждый гонцов снаряжать отправился.
Тем же днем отряд в два десятка всадников к перевалу Транделагскому отпаравился, коней загоняя - мчались воины затем, чтобы засаду устроить на гонцов, что могли вести Грютингу принести из вотчины его.
А к усадьбе вскоре начали возвращаться хирдманы, о том конунгу сообщая, что после падения Тородда ярла и воев его, без боя стали сдаваться на милость харальдову деревни. Нигде более сопротивления столь рьяного не встречали агдирцы, половину Оркдаля огню и мечу предав. Боялись нынче гневить их бонды, присягали в верности.

Саросберг. Халльвард, Сигтрюгг.

- Вначале-то куда, Халльвард?
- Мнится мне, что скорее где-то в лагере Харека самого он. Но пока здесь, в деревне поспрошаем…
Искали уж Оттара братья, по дворам да по улочкам деревенским, у людей попавшихся спрашивали – не попадался ли им муж такого-то вида да одетый так-то? Но пожимали плечами все – то ли не видели, по сторонам не смотрели, то ли внимания своего не обратили попросту. Начало уж казаться Халльварду да Сигтрюггу, что впустую все их розыски и херсир по прозванию Рваный как в воду канул.
Но вновь судьба благосклонной к ним оказалась. Юнец чуть старше Сигтрюгга, одного из хирдманнов старший сын, по дороге встреченный, поведал им, что так, мол, и так, видел он мужа, которого описывают они. И направлялся муж этот к усадьбе, где Харек остановился.
- Давай-ка бегом туда, недалеко тут, - велел Халльвард брату. – Ты послушай только, там ли он еще или ушел.
Через несколько минут вернулся Сигтрюгг.
- Вдвоем они там с Гиллеад. Знать, ушел Отар, а вот куда направился…
- В лагерь, - уверенно заявил Халльвард. – Пойдем-ка по той дороге, к лесу.
И он пропустил Сигтрюгга вперед себя, но стоило тому несколько шагов сделать, как остановил его старший брат.
- Погоди, не двигайся.
- Ты чего это удумал? – удивился Сигтрюгг.
Халльвард же зачем-то обошел его кругом, приглядываясь. Потом с левой стороны туда где сердце находится, палец указательный приставил, потом сзади зашел.
- Это значит, на два пальца ниже…вот сюда…снизу вверх.
- Да в чем дело-то? – не понимал младший.
- Я, брат, понять пытался, как со спины бить, так, чтоб сердце – насквозь.
Помрачнел тот
- Со спины, значит? И ты думаешь, нам двоим к нему сзади подойти удастся?
- А зачем же двоим? Ты разговором его отвлечешь, а я подойду и ударю – благо уж знаю теперь куда. Дело за малым теперь – самого Оттара найти.
И скоро, они, действительно его нашли. По дороге идя, издалека они две фигуры заметили мужские, впереди, к лесу ближе.
- Смотри-ка, - прищурился Сигтрюгг. Глаз у него был зорче, чем у брата, потому сумел он различить приметы знакомые, которые Асгаут им называл и которые недавно совсем они другим пересказывали. - Оттар сам впереди идет.
- В лагерь, вестимо, - Халльвард произнес тихо. Впрочем, херсир, кажется, должен был их услышать. - Да стой же ты, Сигтрюгг. Обратно пойдем.
- Зачем?
- Видишь же, не один он. Что нам, за ним плестись, да ждать теперь, пока этот от Рваного не отстанет?
- И правда, - брат его согласился. - Еще заподозрят в чем, да пришибут ненароком. Пойдем же, сделаем вид, будто по своим делам шли.
Оттар, с вендом разговаривавший, обернулся наконец, голоса заслышав. Халльвард с Сигтрюггом ему поклонились, но подходить ближе не стали, отправились дальше.
- Сегодня-то...успеем? - шепотом спросил младший, стараясь на херсира не оглядываться.
- Не знаю уже, - махнул Халльвард рукой, да на кинжал новый на поясе глянул. - Должны успеть.

Гокстад. Асмунд ярл

Не более чем полдня миновало с того момента, как отправились Дунгаль Краснобай и Хрерик-берсерк в Раумарики, путь короткий избрав, да отрядом всем на корабль взойдя, лошадей вместе с собой по морю переправить решив - мало было людей на снеккаре, грести тяжко было, зато места для животных верховых оставалось. Вскорости должны они были за Хакадалем высадиться.
Асмунд же ярл тем временем к себе херсира Торварда позвал. Прошло время забав кровавых, уже не в рубахе алой, а в кольчуге добротной, плетения двойного сидел Альхеймсон на троне Инглингов родовом, что в усадьбе этой от самого ее создания стоял, и видать чем дольше трон этот занимал Асмунд, тем чернее мысли в голове его роились.
- Здрав будь, славный ярл, - херсир поклонился. Стар уже был Торвард, падали на плечи его власы седые, в косы умело заплетенные, но все же знал Асмунд, что нет в Вестфольде военачальника более умелого да опытного, чем хирдман этот, еще Хальвдану служивший, да времена Гудреда заставший.
- И ты не хворай, Торвард, приятственно мне, что не смотря на годы, откликнулся ты на мой зов, - привстал с трона ярл, старца приветствуя.
- Воину годы не помеха, слабость не они приносят, а мысли о них, - с улыбкой херсир отвечал. - Но ты ведь за мной послал не для того, чтобы о старости седой говорить.
- Твоя правда, не для того я тебя позвал. Знаешь ты, Торвард, как сильна ненависть моя к иноверцам, что богу распятому поклоны бьют.
- Да уж не за щеки румяные тебя Кровавым Ярлом прозвали, - согласился старик, на лавку присаживаясь. - Но ярость твоя оправдана, не дело это сынам Одина перед рабом распятым на коленях пластаться.
- Да только глубоко корни пустил крест деревянный, сидит в Вингульмерке ярл Эйнар, сам раб бывший, ныне же других в веру свою рабскую посвящает. А бонды и траллы, глупцы - только и рады тому!
- Недоброе то известие, - затряслась борода у херсира от негодования. - Что же конунг на это дело сквозь пальцы смотрит?
- Конунг нынче далеко, к себе христиан он приблизил, а друзей верных наоборот отдалил. Не видать нам от него подмоги, сами должны мы заветы преков наших защищать! - Сам собой голос Асмунда громче стал. - Ты, Торвард, старый воин, закаленный, знаю заразе этой франкской противиться сумеешь и другим сгинуть не дашь!
- Да уж, в молодости десятками я христиан резал в походах, плечом к плечу с конунгом нашим старым! Говори, чего желаешь, ярл? Голову Эйнара тебе принести на блюде серебрянном?
- Однорукого раба сам я убить желаю, - отвечал Асмунд Кровавый. - Ты же так поступи, как я велю - со жрецом Ингмундом и Вестаром за меня в Вестфольде оставайся, да не просто фюльком управлять - с тем и Вестар управится. Собери войско мое все, что сумеешь в скорости и к Вингульмерку выступай - хочу я сюрприз преподнести Эйнару к лету ближе!
- Дело то сложное будет, ярл - земля твоя войной обескровлена, мало хирдманов осталось, а бондов сейчас собирать - самый сев пропустить. Роптать будут, а то и бунт подымут.
- Головы посеку!..
- Посечешь, да только на их месте новых не вырастет. Останешься без людей, ярл - править некем станет, тут и рать твоя разбежится.
- И что делать тогда? Присоветуй!
- Мне оставь заботы эти - сколько смогу, столько соберу воев к сроку назначенному, а сев завершиться, так и бондов под стяг твой придет немало. Люди, что однажды вкус крови отведали, к жизни мирной интерес теряют.
- Не могу я до сева ждать, - бросил грозно ярл. - Слышишь, бьется в груди сердце мое, ярости оно исполнено и нетерпения меч вонзить в глотку Эйнару!
- А сумеешь ли, без войска-то хороброго одолеть ярла на земле его, где и стены, и рощи дубовые помогают? Что умолк, храбрый воин? Призадумался?
- Верны слова твои, но мало, мало времени у меня, чтобы задуманное исполнить! Да и верить кому не знаю, слишком многое на плечи свои взвалил я.
- Мне доверься, я конунгу служу верой и правдой, и тебе службу добрую справлю.
"Вот потому-то и не узнаешь ты, Торвард, что не против Эйнара только, а против Харальда рать я сбираю! Знаю я, не будет покоя роду моему, покуда властен конунг имения отбирать по воле и прихоти своей!"
- Слушай же, Торвард-херсир, Харек Волк и жена его ведьма большое влияние на конунга имеют, их стараниями Торлейва жреца изгнали да у отца моего Раумарики отнято было. Не хочу я, чтобы он укрепиться сумел, а для того как можно быстрее следует от побратима его Эйнара избавиться!
- Помню я Волка, славный воин был, покуда крест не принял! Ну да ничего, и до него черед дойдет. Но ты сказывал, будто бы покинуть Гокстад хочешь?
- Да, вослед за Хрериком отправлюсь, а оттуда вместе мы на Вингульмерк нагрянем - ты с запада, а я с юга. Не видать тогда рабу спасения!
- Ратевое дело, оно не хитрое, - согласился херсир старый. - Только вот решает исход сражения всякого подготовка к нему. Ты то и без меня знаешь, ярл, но и тебе послушать не помешает, что спешка в таких делах не менее губительна, нежели промедление. Собери войско достойное, у отца своего помощи попроси, с Хейдмерка люди придут, да с Раумарики ты приведешь, да еще откуда быть может - тогда только на Вингульмерк и след нападать будет. Земли же все войною опустошены, мало в них воинов осталось.
- Тебя послушать, так от задумки моей проще и вовсе отказаться. Но вот что, как готов будешь, да наказ мой исполнишь - весточку мне пошли в Раумарики, там я в усадьбе буду, что отец мой захватил некогда, а сам к Сарасбергу войска веди!
- Обойти я селение то предпочел бы, пусть и крюк большой делать, да чем меньше глаз войско узрят до поры, тем лучше нам будет. И распросов меньше.
- О распросах я тебе еще скажу - как кто интерес проявлять будет к войскам, что собираешь ты, говори - в Агдир на подмогу рать снаряжаешь.
- Так и скажу, - усмехнулся Торвард. - Тебе же еще совет дам - не след в след за Хрериком свой драккар направь, а через приток речной - пусть больше времени потратишь, зато когда в фюльк прибудешь, сразу новости узнаешь о том, сумел ли берсерк приказание твое исполнить, али самому тебе оружие обнажать придеться, и решение примешь верное.
- Благодарю тебя, за мудрость твою, Торвард херсир, - ярл произнес, с трона сойдя, да руку пожав старцу. - Теперь иди, и скажи слугам, чтобы Одда кликнули.
Ушел Торвард, а вскоре появился Одд низкорослый, что Цвергом прозван был. С ним гораздо короче разговор вышел у Асмунда:
- Прослышал я, что жив Гандальв конунг, не сгинул в лесах дремучих. Ты в Альвхеймар отправляйся, прознай что да как там, какие правдивы слухи, о чем лгут. А после в Раумарики меня ищи, там и расскажешь, что узнать смог.
Ушел соглядатай поклонившись, а ярл вновь на трон опустился, призадумавшись. Хитер был план его коварный, да только ошибки одной достаточно было, чтобы головы лишиться. Вновь поблагодарил Асмунд Одина за то, что даровал ему советчиков мудрых Дунгаля и Торварда.

Вермаланд. Эйрик и прочие.

Кровавая заря загоралась над Вермаландом. Утренний холодок ложился на плечи воинов, анпоминая о заслуженном, но пока не представившемся отдыхе. Мерный цокот конских копыт, бряцанье кольчуг… Почти спокойно, и можно не думать о сейчас о битвах, о раздорах, об оставшейся в Упсале семье – жене и сыновьях. Вальгард взглянул на Эйрика, скачущего рядом. Лицо конунга выражало какое-то холодное равнодушие, но если приглядеться, то можно было за маской этой обнаружить умело скрытое торжество, тщеславние. Да, Эйрик гордится, что Вермаланд почти уже пал.
" А когда-то этой страной правил предок молодого Харальда-конунга", – вспомнил Вальгард. "Олав Дровосек, так, кажется…Только он-то попал сюда, потому что бежал, да вроде и не от кого иного, как от эйрикова праотца, Ивара!
А конунг Ивар Широкие Объятия славен был в свое время, но не только битвами честными, но и жестокостью и хитростью. Власть в Упсале захватил он после того, как Ингъялда конунга и дочь его Ассу заживо сжег в их усадьбе.
Да, многие говорили тогда, что по деяниям своим получил коварный Ингъялд сполна. И долго, вестимо, не стихали крики в горящей деревянной усадьбе, - погибли дочь и отец не оттого, что задохнулись в едком дыму, а оттого, что огонь пожрал их плоть. И открылись врата Хель перед ними обоими, встретила их как дорогих гостей дочь Локи, что смотрела на мир одним глазом живым, а другим – мертвым.
А Олав, сын Ингъялда, которому чудом уцелеть удалось, бежал с верными ему людьми из страны родной через Готланд в Вермаланд, в страну густых лесов, спасая шкуру свою от Ивара и людей его.
Тогда же и заключил Олав союз с лесными племенами и вырубил все деревь в стороне той, а на месте, где лес раньше был, выросли усадьбы богатые да деревни. За это-то и получил Олав прозвище Дровосек.
Но на время правления его выпал неурожайный год. И порешили жители Вермаланда, что гневаются боги, кару эту на них насылая, за то, что правитель им неугоден. И был принесен в жертву конунг Олав Дровосек, во имя блага народа вермаландского, чтобы Один послал ему хороший урожай. Закон негласный суров был к правителям, которые не могли жизнь народа своего обеспечить достойно, заслужив неблагосклонность Асов. И поделом…"
- О чем задумался, Вальгард? – окликнул Эйрик советника своего.
- Да о судьбе, конунг, - отвечал тот, отвлекшись от мыслей.
Судьба...Одним лишь Норнам ведомо переплетение нитей ее, одни они знают, как обернется прошлое для будущего и как скоро изменится настоящее. Ивар правил Упсалой, а Олав в конечном счете погиб. А что будет, если сведет судьба Харальда и Эйрика?
- Что нам судьба, - отмахнулся владыка свейский, - покуда нити ее в наших руках, нужно пользоватся этим. Боги милостивы к нам, победа пока за нами.
- Не прогневил бы ты их речами подобными, - Вальгард заметил, - удача и отвернуться может.
Усмехнулся Эйрик – не мог он поверить, что Асы могут быть не на его стороне после стольких сражений выигранных да земель захваченных.

Минуты, часы, дни. Время шло своим обыденным темпом, не обращая внимание на изнывающего и чахнущего Альвира. Несчастный герой любовник продолжал работать у приютившего его, но мыслями и душой юнец был с ней. С той, чья судьба, казалось ему, была теперь незримо навечно связана с его судьбой, душой и сердцем. О чем он мог еще думать, как не о ней? Порой его же мысли смущали его самого, и он пытался их отогнать какой-нибудь работой.
На утро третьего дня, отошедши от сладостного сна, Альвир твердо намерился пойти расспросить хозяина об ярловой дочке. Долго бродивши по дому таки нашел он хозяина, а хозяин по одному только виду хитрых глаз сообразил, зачем к нему пожаловал гость.
-Ну что, ай, дай догадаюсь, зачем явился!
-Хм.
-Неужто вести хочешь знать об деве своей?
-А то как! Ибо видишь ли, работаю я работаю, а вестей никаких!
- Пусть никаких, ни хороших, но и не плохих же.
-Ну полно мне зубы заговаривать!.
- Да уж и то верно, чего лясы зря точить, - усмехнулся хозяин, пальцы в бороду сальную запуская. - Вон поди дрова наколи, а там глядишь и весть получишь хорошую. Боги, они трудолюбивых любят.
-Ну нет! – Вскричал взбесившийся Альвир. – Сперва весть, потом дрова! Я как вол работаю! Как раб ничтожный, ты что мне господин?! Да ты мне тьфу! – Разгорячившись, плюнул Хнува на пол.
-Вот ты как, стихоплет приблудный, - оскалился Аудмунд, кулак сжав пудовый. - Я тебя тут кормлю-пою, а ты еще и огрызаешься. Ну смотри - со двора так и быть гнать не буду, но пока дров не наколешь, к столу можешь и не подходить.
Глумливо улыбнувшись, вышел Хнува во двор, но колоть дров не стал, и до самой поздней ночи просидел на дворе, не проронив ни слова. Уж и заря стала наступать нового дня, а Хнува со двора не вышел.
- Эй, скальд, сюда поди, - позвал его к утру ближе Аудмунд, на крыльцо выйдя. - Хотел вестей своих, так иди слушай, только потом не жалуйся.
Хнува молча встал, и, расправив спину, вести слушать пошел.
На столе в комнате одна лишь лучина горела, почти не рассеивая темноты, а потому не мудрено было споткнуться обо что-нибудь, покуда до лавки добраться удастся. В гости же вновь Козий Рог пожаловал, только на этот раз не кашу уплетал за обе щеки он, а хлеб и мясом закусывал.
- Знатное угощение у тебя, Аудмунд, да только холодное мясо-то, - сказал он хозяину.
- А ты чего же хотел, чтобы ради тебя одного в ночь печь топить али костер жечь? Говори давай негодяю этому, что узнать сумел.
При слове «негодяй» нахмурился Альвир, да глазами предмет по тяжелее искать стал.
-Ну, говори уж.
- Получила девица послание твое, - усмехнулся Козий Рог, реакцию скальда разглядев. - Так сказала она, что жизнь ей без тебя не мила будет.
Замолчал вестник, призадумался, а после вновь произнес:
- Или нет, сказала, что коли тебя не увидит руки на себя наложит? Вполне может быть, хотя не помню я точно слов ее, но видать любит она тебя, так же крепко, как Гудрун Сигферда или Сигурда, тебе скальд лучше знать.
Рад Альвир был темноте, ведь она скрыла радость его от глаз чужих. Да голос выдавал юнца.
-А как же мне ее то увидать. – Тут сообразил Хнува, что ответа верного от них не получит, и запоздало рукой махнул. Мол ерунда, мои то проблемы.
- А уж как увидать ее, то тебе решать, только знай Альвир еще новость одну, она погорше прошлой будет.э
-Что за новость?
- Атли ярл замуж выдать дочь свою собираеться, - произнес прислужник, улыбку во тьме скрывая.
-А он сучий сын! – Вскричал обреченно Хнува. – Да за кого же это?
- За Вемунда, брата Аудбьерна конунга Фиордов.
Вмиг осел Хнува, огорчен он был, да что там огорчен, он убит был горем. Отчаянье охватило душу, стеснило грудь.
-Да..что же..как..же.. – Бессмысленный лепет срывался с губ его, и обреченный растворялся в темноте.
- И когда же? - В свои руки разговор взял Аудмунд.
- Днем этим послы от него к Аудбьерну отправились, а там - месяц-два, сговорится конунг с ярлом Тощим, рано или поздно.
- Добро ты дело свое сделал, а теперь вон иди, покуда не заметили нас вместе! Да передай Сольвейг, что этот олух от нее не отступиться.
Отзвенело три кругляшка медных, схватил их руками загребущими слуга ярлов, да только его и видели. Обернулся к скальду купец:
- А ты чего, дар речи потерял, строптивый стихоплет?
Скальд же схавитившись руками за голову как обезумевший вращал глазами и никак не реагировал на Аудмунда.
- Сядь, безумец! Воды испей! - Рявкнул со злостью хозяин, в лицо Альвиру плеснув. - В такие минуты рассудок хладным оставаться должен!
Холодный капель вернул несчастного в реальность.
-Да. Делать что-то надо! И немедля!
Вода стекала с лица, а безумец по комнате метался, постоянно задевая ногой какой-нибудь предмет мебели.
-Ну и глупец я! А что если сватов поубивать? Ан нет..Много их! Я знаю. Клевету на нее надо навести Тощему, чтобы он сам отказался от нее!
- Так - то лучше, а то на тебе совсем лица не было. Только подумай - что девица тебе скажет потом, коли узнает что опорочил ты честь ее словами черными?
-Да ты прав, да и не повернется у меня язык сказать про нее дурное! Тогда один лишь выход остается у меня! Убить Тощего!
- И сыновей его? А потом думаешь сможет жить суженная твоя с отцеубийцев под крышей одной?
-О ты какой умный! Только все – «не то» да «не то». А сам что предложить можешь. Уж поверь, златом отплачу!
- Есть у меня мысль одна, да ты скажи сначала, где злато возьмешь?
-А ты думаешь, в доме родном нет моих трофеев с земель чужих привезенных? – С намеком прошептал Альвир.
- Что же раньше ты о том молчал, гость дорогой, - переменился в лице Аудмунд. - А сделать нам так надобно, что когда соберется рать в Мер с Харальдом воевать, отправит сыновей своих Атли во главе войска и гридней к ним приставит. Охраны меньше в усадьбе его останется, а тебе то лишь на руку будет.
-Ах вон оно как. Ну хозяин, ну голова.
Подсочивши до него похлопал Альвир по плечу его.
- Так что жди, выжидай. Да присутствие свое никак не выказывай, - посоветовал купец. - И облик измени. Давно тебе пора бороду отпустить, уж муж зрелый, а все как юнец с голым подбородком ходишь.
Так и поступил Хнува, как купец советовал, да более не пререкался с ним, а дружбу вести стал. Да и купец, прознавши про злато, портить отношения не пытался.

Западный Агдир. Сульки конунг.
(с помощью Тельтиара)
Долго и придирчиво расматривал покои ярла Западного Агдира Сульки Конунг. День был тяжелый, много войска собрал Сульки, и всех их надо было где-то расположить, чем -то кормить. Распылялись большие отряды по Западному Агдиру, и всюду были селения, покинутые бондами. Одни карлы безземельные да рабы в них оставались, сопротивления рогаландскому войску практически не оказывая. Угрюмо смотрели на пришельцев челядины безродные, но молчали. Лишь съестные припасы забирали у них воины вражеские, прочее же имущество не трогали, да и нечего было взять. Побросали богатые бонды свои владения, а дома опустевшие челядины занимали и рабы хозяйские, а где клады хозяйские спрятаны, о том молчали. Кое-где в домах воители рогаландские погреба и половицы обшаривали, но лишь немного они находили. Видно, в лесу где-то сокровища и клады свои наспех прятали жители Агдира знатные, и торопились бежать, жизни свои спасая. А теперь воины дома бондов зажиточных, хозяевами спешно покинутые, обшаривали. Немного добычи они пока стяжали, но немало ценного в тайниках запрятанного некоторые воины понаходили. И все громче слышался ропот среди воев.
"Обещали нам, что богатую добычу награбим, да с девками местными потешимся вволю, а мы тут как гости сидим. Того не тронь, этого не тронь! На войне мы или не на войне?".
Дошли слова эти до слуха Сульки конунга на третий день. Мрачен был коннунг рогаландский, чуял он что неладно тут что-то, и ловушку ему заготовили, оттого тревога его не оставляла. Спалось ему плохо в доме ярловом. Просыпался он часто среди ночи, и в каждой тени ему убийца чудился, а в каждом шорохе шаги чьи-то. Каждую ночь трое доверенных хирдманов возле покоев его дежурили... Но оттого спокойнее ему не становилось...
Небогатые были покои, ведь в прошлый свой поход племянничек славно тут пошарил, все ценное из дома выгреб, а потом все по дороге побросал, когда от Тьодольва ярла драпал. Теперь в просторном доме были голые стены, а пол был устлан сеном и сухой сосновой хвоей. Даже простыни и ширму над кроватью ярловой и те унесли, и лишь тряпье полотняное осталось, кожу Сульки изнеженную коловшее. Велел Сульки сундуки свои открыть и дом обставить по своему вкусу. А к ночи ближе велел он старухам из челяди какую-нибудь девицу из карлов привести посговорчивее, чтобы постель ему обогрела...
Не противились приказам конунга люди дворовые, скоро уже и спальню обставили шелками ромейскими да коврами пушистыми, перину ему на кровать поверх соломы положили мягкую, да вина в кувшинах на пол поставили возле ложа. Понравилась Сульки сноровистость их, да убранство комнаты новое. Братьев же и племянника отправил он со всеми хирдманами ночевать, не стал для них спален отдельных требовать. Пусть помнят Кьятви и Торир, что потому жестко им спать, что не сумели они землю эту в руках своих удержать, Сати же сам на полу дубовом больше любил почевать, чем на кровати мягкой.
Вскоре и девицу привели конунгу. Не сказать, что красавицу писаную, но телом крепкую да юную, а больше сейчас, после перехода дневного Сульки и не требовалось.
Девица была упитанная, круглолицая, с черными волосами и живыми карими глазами, с нежной смуглой кожей, с пышной грудью и округлыми широкими бедрами - само воплощение Фрейи. Судя по простому шерстяному платью без пояса - рабыня. Даже удивительно, где такие женщины живут еще. Много стран в молодые годы Сульки повидал, и женщин видал самых разных - и таких, чья кожа была черная как кора дуба, и таких чья кожа была желтая как масло ореховое, но такую он видел впервые.
- Как звать тебя, Фрейя нарядов? - спросил он, и замолк. Слишком скромным был кенинг для такой красотки. Девушка смущенно опустила глаза долу, а под его жадным взглядом смущенно покраснела. Сразу настроение конунга улучшилось. Такую себе в наложницы взять надо, даже странно что такое сокровище ворогам своим агдирский ярл оставил на поругание... Хорошо что ему она попалась...
Девушка хихикнула, и украдкой стрельнула глазками. Но на вопрос его так и не ответила.
- Иди постели мне постель, и обогрей ее как следует, а я скоро вернусь.
Девушка кивнула, и принялась взбивать перины, с удивленными возгласами перебирая пальцами шелковые простыни и пледы из тонкого фризского сукна.
Сульки вышел в гридницу.
- Вот что, отроки мои храбрые. Я тут позабавлюсь маленько, так что меня не беспокоить без нужды. Если что-то срочное, сначала в дверь стучите и кричите мне,с чем пришли. Ясно?
- А если...мы ж это... завсегда в покоях твоих были, конунг...
- Сегодня не один я почивать буду, и лишние глаза и уши мне ни к чему.
Хирдманы понимающе переглянулись. Это им было привычно на виду у всех забавам придаваться, а конунг их был с причудами, к роскоши иноземной привычный...
Один только Торир, сын Кьятви поднялся с лавки, да так сказал:
- Ты, дядя, утехам предавайся, ни о чем не беспокойся. Сам я у дверей твоих встану дозор нести.
- Вот это дело! На кого надеяться мне, как не на родичей!
Расправил плечи широкие берсерк, да с ухмылкой по рукояти меча широкого похлопав.
Внезапно раздался негромкий вскрик, и протяжный стон. Сульки бросился назад в опочивальню, и увидел, что девушка лежала на краю кровати, корчась от боли. На ее левом бедре сквозь ткань нижней рубашки раслывалось маленькое пятнышко крови... Девушка хрипела, как будто ей не хватало воздуха, а ее лицо посинело.
Сульки застыл, открыв рот, не зная что делать, будучи в полной растерянности. Тем временем в опочивальню один за другим вбежали хирдманы.
Гридни разбежались по спальне, обнажив оружие, но увидав, что угрозы властителю их нет, а сам он цел и невридим, лишь уставились на умирающую служанку, все еще корчащуюся на перине.
- Что? Кто? - Торир Длиннолицый подбежал к дяде, с горящими от ярости глазами и раскрасневшимся лицом.
- Что за тролиху мне прислали? - сердито пробормотал Сульки, сверля глазами вошедших... Он все еще не понимал, что происходит.
- Господин, она задыхается... У нее кровь.
- Знахаря сюда!
Пока за знахарем бегали, пока его привели, девушка даже дергаться перестала, лишь пена по губам ее стекать продолжала, да воины стояли вокруг, рты разинув. Когда знахарь подошел к кровати, девушка уже едва дышала. Ее глаза застыли, а лицо исказилось гримасой от невыносимой боли.
- Что с ней? -спросил Сульки, нахмурив лоб.
Знахарь долго щупал девицу, и ощупал ранку.
- Если бы зимой в доме были змеи, я бы сказал что ее укусила змея. По всем принакам, это яд гадюки.
- Перетрясите постель! -рявкнул конунг на хирдаманов. Те сначала попятились, потом, вспомнив что им грозит за ослашание, рьяно принялись за дело.
Сняли воины осторожно девицу увядшую, опасливо на пол ее положили, да перину стали трясти - каждый боялся, что и его яд настигнет. Но вот звякнуло что-то о доски дубовые.
- Вот она, змея под периной - произнес кто-то из хирдманов.
Знахарь удивленно крякнул, и сдвинул бронзовую булавку носоком обуви.
На кончике бронзовой булавки с головкой в форме головы змеи была запекшаяся кровь.
- Яд был на той булавке змеиный... - сказал знахарь.
- А кто-то в перину ее подложил, думая что конунг наш на нее ляжет... - произнес Кьяттви, качая головой.
- А кто мог подложить, окромя слуг, кто постель сегодня стелил? - спросил Торир.
- Казнить... Всех... -медленно, перевод дыхание и с растановкой произнес Сулки. - Выловить всех слуг, кто постель стелил... сначала огнем выпытать, кто задумал и кто приказал... потом всем головы отрубить и на колья повесить. Всех их родичей, кого выловите, в колодки... А девицу ту похоронить с почестями... Завтра костер ей приготовьте...
- Будет сделано, конунг- сказал Торир, и исчез в дверях.
- Вот оно, агдирское гостеприимтсво. - сказал Кьяттви. - Ясное дело, это только старая ведьма такое придумать могла.
- Я ей это припомню.-прошипел Сульки, сцепив зубы. - В яме со змеями она у меня посидит... И некому будет ее из объятий Хель вырвать...

Морской переход - Рюгъярбиг. Горм со спутниками.
(с помощью Скальда)

С раннего утра смежалась небесная синева чередою облаков да туч сизых, а к полудню нежданно-негаданно омрачился свод вышний да потемнел, затянувшись пеленою лиловою. Налетела, настигла корабли данские буря - из тех, поначалу решили было кормчие, что по воле асов скоротечно сбираются и быстро проносятся над мореходами отважными.
Не так было теперь. Уж и день стал к концу клониться, уж и ночью сменился тусклый ненастный вечер, а не утихало на море волненье, не смирялись крутые волны. Не знали роздыху мужи данские, вертя веслами, как мужам подобает, одолевая капризы Хозяина Пучины.
Лишь под утро смягчилось море и успокоилось, хоть небо и далее хмурилось непогодой.
И не шибко чтобы сильна была буря та, и не скажешь, что пагубна али гневу богов прислужница, порешили вои данские. Ведь и драккары, и кнорры, не убавившись в числе, собрались вскоре вновь до единого. Скорее уж асы силы их пытали да мужество, увидеть желая, вправду ли гордые хельды сдюжат пособить своим другам союзным, вправду ли сильны еще руки их. Так передали витязям кормчие и ярлы их, коим то сказать велел Горм-воевода. Потому с новой силой сели за весла сменившие гребцы, перешучиваясь да одобрительно нахваливая товарищей своих, да кормчих, да Горма-ярла, который у асов нынче в любимцах числился.
- Нынче уж и берега агдирские показаться должны да Аскейрсунд-фиорд, - беспокойно вздыхал Гуннар Одноухий, стоя подле Горма-ярла на его драккаре по имени "Слейпнир Вод" и неустанно руками оглаживая дорогой меч на боку, что получил он в дар от Хардакнута, конунга датского. Тревожилась душа агдирского посла о судьбе кюны Ассы да Асгаута-ярла, ибо не много сил оставалось у них, когда отправлялись посольства, а от Оттара Рваного не было вестей в Роскильдэ более. Что-то там деется сейчас? Не пришел ли с силой могучею Сульки Рогаландский, не покусился ли на вотчину Харальдову? Успеют ли датские витязи?
Три драккара впереди прочих судов шли, на иных судах, и с великого "Слейпнира Вод" виднелись они на самой черте окоема. Внезапно вскрикнули воины на носу корабля Гормова, и принялись на передовые суда указывать, среди коих и "Мьельнир" шел агдирский, дабы путь у берегов указывать. Эти суда отдаляться вдруг стали, пошли споро и так и сгинули стремительно за горизонтом.
Крикнул тогда Горм зычно, поставили все паруса на "Слейпнире" да налегли на весла гребцы опытные. Резво пошел драккар, пеня да взбивая воду бортами и лопастями, и спустя недолгое время увидали вновь они передовой отряд, а допрежь того – столб дымовой, вьющийся черной нитью прямо в небо серое да низкое.
Ближе подойдя, борт в борт поравнявшись с "Ястребом Бурь", увидали все они, что целы корабли данские, цел и невредим и "Мьельнир", потому и вопрошал Горм лишь о том, что за драккар догорает на волнах в стороне, да что за когга следом за "Ястребом" тащится. Первым же делом узнал, пали ли его вои в бою этом несподручном. Отвечали ему, однако, и кормчий, и Хрерик-ярл, что с Фюна родом и там же владения свои числил: дескать, живы все даны, и не много раненых у них, супостат же нынче весь в волнах бездонных али на палубе драккара огненное погребение принимает. "Черной Акулой", раскатисто прокричал Хрерик, звалась эта лоханка, вот так вот надменно, а вел их из набега морской конунг из невеликих, назвавшийся Фениром со Свеймира-острова, человек недалекий и наглый, ибо осмелился дерзить ярлам воеводы Горма да Хардакнута-конунга, да еще твердить, что уже недалече его край, и стало быть, его это волны, и дань с них взимать ему от асов завещано.
Спросил было Горм о судьбе разбойника морского, да только отправился тот уже дань с волн собирать самолично, притом вниз головой и с привязанным якорем.
Пожал плечами воевода, обернулся к Гуннару, да только и Гуннар не ведал, вправду ли занесла их буря до самого Свеймира, или же лгал подлый Фенир-конунг. Компас же бесполезен был, ибо солнца не видать было, и тучи громоздились темными копнами, обещая новую бурю и шторм новый.
Весть о встреченном морском конунге пронеслась по драккарам, и гребцы, и кормчие, и прочие даны радостно загомонили, зашумели, порешив, что разгадали они слова жреца асов, что вещал о двух победах на берегах Силленде. Весело усмехался воевода, кивал головой своим витязям и ярлам, но не спешил отрицать эту догадку.
Дальше путь держали даны, налегая на весла, отправив коггу добытую с награбленным чужими руками добром в хвост головным судам следовать.
Еще не позднее и утро было, когда показалась впереди земля, и ободрились хельды, и весла вновь с большей силой волны пенить стали. Тучей понад волнами шли драккары и кнорры данов к фиорду, а на его лесистых берегах уже поднимались дымы сигнальных костров.
Подобно длинной черной змее, со свернутыми парусами, на одних лишь веслах входили корабли в длинный, немного извилистый рукав фиорда: семьдесят два драккара и сорок четыре кнорра вереницей протянулись к глубинам фьорда, где крутые берега расступались, открывая небольшую ровную долину, в которой угнездилось поселение.
Не успели еще сигнальные дымы у врат фиорда рассеяться, а уж "Слейпнир Вод" подошел к причалу и Горм, как подобает вождю воинства и великому витязю, первый длинным, рассчитанным прыжком преодолел расстояние до дощатого настила, не ожидая сближения его с бортом. За ним последовали хельды его малого хирда, вставая так, дабы укрыть воеводу большими пестрыми щитами. Горм ухмыльнулся одобрительно и широкими уверенными шагами прошел на берег, ощущая на лицеприятное дыхание ветра земли, запахи леса, пробивающиеся сквозь густой запах китового жира, рыбы и смолы, стоящий над пристанью, и запах дымов, еще не совсем рассеявшихся над крышами дмов селения.
Как ни досадно было Горму, но сразу понял он, что селение опустело. Ни звука, кроме разве что клохтанья редких не прихваченных с собой кур да лая отвязанных псин. Ни рева, ни блеянья скота, ни свиного визгу не доносилось от дворов, стало быть, успели уйти бонды со всем скарбом и имуществом, чтобы переждать появление неведомого войска в глуши лесной.
Чужие ли тут были края, или же агдирские, союзные места, - так и так не с руки было гоняться по чащобе да отыскивать жителей здешних. Не по нраву было Горму и час лишний терять.
Не медля, разослал он во все стороны хельдов опытных, дабы сыскали и доставили к нему всех поселян, кто только, паче чаяния, не ушел в самую глухомань, а остался поблизости.
Быстрыми шагами волчьими ушли воины вглубь долины и вдоль склонов горных.
Горм же обернулся к Гуннару, но посол агдирский только руками развел: не бывал он еще в этих местах, и не мог поведать, что за фьорд принял в себя воинство датское.
- Может быть, Скирингссаль это, или Рюгъярбиг, что к полуночи от Аскейрсунда, а может и вовсе в Ренланд угодили… но может и так оказаться, что и западнее отнесла нас буря, - сказал Гуннар, обводя взором покатые крыши селения. – тогда стоит ждать неподалеку воинства Сульки.
Про то, что, неровен час, хирдманов Сульки можно было уже ожидать встретить и в Восточном Агдире, промолчал Гуннар, но понял это Горм по лицу агдирца и отвернулся в раздражении, которое по старой привычке упрятал глубоко внутри. Не терпелось ему все же сталью переведаться с врагом, умыть руки свои и меч в чужой крови, да еще не любил он неизвестности, и старался не рисковать все же понапрасну.
Тем временем вошли в бухту все до последнего корабли и кому места не достало у причалов, вытаскивали драккары прямо на берег. А в небе уже зачинался новый шторм.
Не в долгом времени расположился Горм в самом большом из домов, куда потянулись ярлы за наказами.
Выходило по всему, что не с руки к ночи выходить в путь, не ведая толком, где довелось оказаться. Потому решили на совете с ярлами, оставив на кораблях по десятку воинов для защиты, остальных расположить в селении. Тех же, кому места в домах не найдется, на ночлег постановили устроить в срубах.
Закипела работа, и возле селения стали быстро подниматься две дюжины срубов, каждый на добрую сотню хельдов, которые накрыли ветвями и сверху насыпали сена, выбранного из сенников по селению.
Горм же занялся обнаруженными в лесу крестьянами, которые были, видимо, поплоше и не сумели спрятаться от дозоров данов. Суровые хельды, отловившие их да доставившие в поселок, не шибко ласковы и разговорчивы были с ними, потому, сколько ни пытался Горм с ярлами и Гуннаром Одноухим купно дознаться, далеко ль конунг Харальд или же кюна Асса, и ведут ли отсюда какие-нибудь туда пути по суше, - только тряслись в страхе люди местные да низко кланялись. Так ни с чем и отпустил их Горм, отчаявшись втолковать темным, что не ворог новый на землю их пришел, а только помощь и союзники.
Уже разразилась гроза и стало размывать узкие кривые улочки холодным дождем, когда явились с вестью воины, что остановили на подступах у селению пастухов, что гнали на ночь отару с пастбища. Этим, верно, дымы сигнальные и вовсе не видны были.
Пастухами оказались пара мальчишек, что и дюжину зим добро коли сменяли, и пожилой хромой да однорукий мужчина, бывший, сразу видно стало, некогда хельдом. С ним-то и завел разговор Гуннар Одноухий, да без толку: только хмуро косился на воев датских старик и упрямо молчал.
Потеряв терпение, подошел к нему Горм-ярл, взял за грудки и поднял правой рукой, да взглянул прямо в глаза.
- Не с войной в этот край пришел я. Другие конунги сюда с мечом идут, я же против них биться стану. А не ймете мне веры – так и не надо. Бурю переждем и дальше двинемся. Только вот это селение мы, однако, можем и сжечь, ибо вижу я, никому оно уже не надобно нынче, позаброшено и забыто.
Долго глядел ему в глаза старый калека-пастух. Затем отвел взор, не в силах терпеть больше то черное пламя, что жгло душу Горма в неизведанных недрах ее. Опустил его тогда датский воевода.
- Не надо жечь город наш, могучий конунг. Не виновны люди наши, ведь в самом деле время смутное, и немирье идет на Агдир немалое. Идет уже по землям Харальда-конунга нашего Сульки из Рогаланда. В Рюгъярбиг занесло вас бурею, отсюда до Аскейрсунда день пути пешего по дороге, что на закат бежит. Вот, к примеру, ежели с утра выйти, то до ночи там можем быть. Только нету там нынче Харальда-конунга, сказывают, на полночь пошел он, только кюна Асса и Тьодольв-ярл нынче держат там правило. Отведу я вас, если на то воля твоя, а мальцов отпусти, пускай скотину обиходят.
Кивнул удовлетворенно Горм. Знак подал отпустить мальчишек.
- А где нынче ваши мореходы пробывают, старик? – спросил он. – нужны мне провожатые, чтобы довести суда до Аскейрсунд-фиорда.
- В море они сейчас, на промысле, и воротиться должны не раньше, чем за три дня. – ответил старик, пытливо в датчанина вглядываясь.
Задумался Горм. Сильно не хотелось ему разделять войско. Да делать нечего.
- Так сделаем, - повернулся он к своим спутникам. – До утра перебудем здесь, а с рассветом две с половиной тысячи хельдов пойдут со мной сухопутной дорогой. Прочие же, да мореходы с кнорров, останутся и дождутся рыбаков рюгъярбигских, да с провожатыми и приведут корабли к Аскейрсунду. Быть по сему.

Халагаланд,Харек и Хрерик
При помощи Тельтиара

Настал день суда, и собрались мудрые годи решать участь Харека.
-Судите мудро, почтенные годи, дабы не осудить невиновного, но и виновного не оправдать, – сказал Брюньольв.
Годи согласно кивнули, и начался суд.
Долго судили Харека. Были и те, кто считал его виноватым, и те, кто думал, что его оклеветали. И лишь с заходом солнца порешили годи – не совершал Харек этого деяния. И дали наказ Брюньольву – освободить Харека, да извиниться пред ним.
Пошёл Брюньольв в острог Харека вызволять, но видно было в глазах его, что хоть и не по душе ему извинится, доволен он. И ни кому не было понятно чем.
Солнце уже еле освещало мир, запад неба окрасился красным. Птицы кричали, предвещая беду. Тревожно было Хареку.
Он уже почти заснул, как послышались шаги. Харек встрепенулся.
-Здравствуй Харек. – услышал тот голос Брюньольва. – *…*
Удивился Харек перемене такой в Брюньольве и сказал:
-Неужто только теперь поняли, что невиноват я?
Брюньольв скорбно опустил голову.
-Извини Харек меня. Оскорбил я тебя сильно подозрениями своими. Разум мой ярость затмила. Но пойми и ты меня - нашли у отряда, на твоего брата напавшего, топор твой. Его Хрерик и опознал.
-Хрерик, говоришь, сказал, что это мой топор?
-Да.
Харек задумался. Не доверял он лису - Брюньольву!
-Ах, мой брат! А не он ли сказал, что это я подослал отряд?
Обрадовался Брюньольв – сам Харек брата своего в клетку загоняет.
И отвечает:
-Действительно так…Уж не думаешь ли ты, что Хрерик всё это устроил?
-Думаю, он. Позволь мне с братом поговорить, по-своему, по-братски!
Нахмурился Брюньольв.
-Может, сразу на суд его?
Покачал Харек головою. Брюньольв хитрый был, да Харек ещё хитрее.
-Истинно так. Но вдруг и он не виноват?! Я поговорю с ним.
Делать нечего. Отпустил Брюньольв Харека, но воинам своим приказал следить за ним.

Отправился Харек в покои, для него предназначенные. Не хотел он ночью идти к брату. Лишь отходя ко сну, позвал он своего слугу. Написал записку:
«Брат мой! Хитрый лис бросает на тебя тень! Берегись, может он схватить тебя, да в острог бросить! Завтра поутру жди меня. Думать будем, как от интриг Брюньольва уйти, да наследство получить.»
И отправил слугу к брату. А сам заснул, успокоенный.
Не ведал он, что Брюньольв подкупил слугу, и не к брату идёт сейчас слуга, а к врагу его.

На следующий день Харек пошёл к Хрерику. Но странно встретил Хрерик брата. С мечом вышёл, в дом войти не предлагал, стоял напряженный и готовый к драке.
-Брат мой, Хрерик, разве не получал ты записку от меня?
Хрерик усмехнулся и покрепче сжал рукоять меча.
-Получил я её. Только вот ты, я вижу, струсил!
-Хрерик, что с тобою?
Но Хрерик лишь зарычал, да поднял меч над головою брата. Свистнула сталь, но успел Харек отскочить от меча.
-Хрерик, неужто околдовал тебя кто? Узнаёшь ли ты меня?
-Узнаю, брат мой! Трус ты, да братоубийца! Получай же по заслугам!
И вновь кинулся в атаку. Харек бросился к дому, у которого воткнута палка в землю была. Выхватил он палку, да перехватил наподобие меча. Тут Хрерик подоспел.
Рубил Хрерик, и ярость застилала ему глаза. А Харек, лисий сын, палкою зазря не махал. Всё норовился не ударить, а кольнуть. Наконец ему это удалось и Хрерик упал на землю, неожиданной болью скрученный.
-А теперь послушай меня, брат! Решил Брюньольв нас извести. Так, чтобы мы против друг друга бились. Я писал тебе в записке, чтобы берегся ты его козней!
-Не было этого в записке! Писал ты, что поквитаешься со мной, что не удалось тебе в первый раз, так теперь удастся! – в ярости кричал Хрерик, пытаясь встать. Но крепко удерживал его Харек.
-Да нет же, неразумный брат! Это козни Брюньольва! Думает он, что изведём мы друг друга, и всё наследство Барду достанется, сыну его!
Хрерик успокоился.
-Так что теперь делать?
Харек задумался. Потом он воскликнул:
-Я придумал! Я придумал, как отомстим мы Брюньольву. Он же не наследства ради старается, а ради сына своего, Барда. Коль убьём мы Барда, то Брюньольв нам будет не помеха. Получим мы с тобою наследство, Хрерик, и отомстим Брюньольву за обиды и притеснения.
На том и порешили они. И пошёл Харек к Брюньольву да годи, чтобы первую часть плана своего в жизнь претворить.
-Здраствуй, Брюньольв, здраствуйте, годи! Прошение у меня к вам имеется!
-Говори, Харек! – велели годи.
-Брата своего, Хрерика, хочу на родной остров забрать, чтобы там судить его.
Брюньольв нахмурился. Ему не понравилось такое решение. С надеждой глянул он на годи. Годи отвечали Хареку:
-Слова твои справедливы. Тебе судить брата!
И ничего не мог поделать Брюньольв.
На следующий день отошёл от берегов Торгара корабль с братьями.
Спустился Харек в трюм, к Хрерику.
-Здраствуй, брат. Послушай меня внимательно. Завтра на рассвете приплывём мы к дому. Когда выводить тебя будут из трюма, сделай лицо грустное и угрюмое. А я буду тебя поносить, ты не обижайся. Для дела нашего это важно. Поведут тебя в острог, но ты не сопротивляйся. Уплывут вскорости люди Брюньольва. тут мы тебя и выпустим. А дальше будем Барда поджидать. Мы с тобой попробуем его на нашу сторону переманить. А если не получится – убьём!
-Но подожди, брат! Ты же хотел его убить сразу!
-Хотел. Но если обратится он против отца, то это будет для Брюньольва большим поражением!
-Хитер ты, Харек.
Харек самодовольно улыбнулся, кивнул и вышел из трюма.
На востоке занялся рассвет. Хрерика вывели из корабля. Встречать его вышла мать и удивилась, увидев его связанным.
Харек воскликнул:
-Здравствуй, мать! Хрерик, недостойный называться твоим сыном, обратил меч свой против меня. Судить его будем, мама.
Хильдирид вскрикнула. Глаза её удивленно распахнулись.
-Горестно мне слышать это.
И, сгорбившись, Хильдирид отправилась в дом, даже не глянув на своих сыновей.
Харек же повёл Хрерика в острог.
Но лишь отплыл корабль Брюньольва от берега, Хрерика отпустили.

На следующий день сидели Харек, Хрерик да Хильдирид, думали, как Барда заставить против отца пойти.
-Может подкупить? Но чем? Денег у нас немного, богатств особых нет.- сказала Хильдирид.
-Нет, подкуп не пойдёт. Есть лишь два пути: настроить против отца, говоря, что тот решил его извести, или же невесту его украсть.
-Но Харек! Если мы его невесту украдём, то пойдёт на нас Брюньольв с войском. Мы не выстоим, - воскликнул Хрерик.
-Значит, будем увещевать Барда. Собирайся, брат, Бард уже, наверное, покинул Аласт.
Сев на единственный корабль, доставшийся Хильдирид от папы, они с группой воинов отчалили от берега. Лишь ночью нагнали они Барда. Тот остановился на острове Илин, что неподалёку от Торгара, переночевать.
-Здравствуй, Бард. Позволишь ли присоединиться к твоему костру.
-Здравствуйте и вам, Харек и Хрерик. Садитесь.
Братья уселись рядом с Бардом.
-Предупредить мы тебя пришли. Отец твой задумал тебя со свету изжить.
-С чего бы это, уважаемые? Жили мы в мире и согласии все двадцать лет. С чего ему меня убивать?
Харек покачал головой.
-Твой бедный отец с ума сошёл. Родных не узнаёт, всех приближенных потихоньку убивает. Он запугал годи, все жители острова в ужасе. И про тебя всё время говорит. Дескать, как только он сына убьет, то злые силы покинут этот остров.
-Злые силы? - скептически хмыкнул скальд.
-Да, Бард. Твой отец убеждён, что остров заполонили духи. Что вселяются они во всех тех, кого он знает. Вот он и безумствует.
-Спасибо, что предупредили. Буду я осторожней.
Харек и Хрерик переглянулись. Всё шло не совсем по их плану.
-Лучше не езжай туда, Бард. Едем на наш остров!
-Нет, простите. Мне нужно всё же повидать отца.
-Неужто не веришь ты нам? – угрожающе воскликнул Хрерик.
-Не верю, - ответил Бард.
Братья вскочили и обнажили клинки. Тут же Хрерик ударил Барда мечом, но поспешил он. И поспешность всё испортила. Удар хоть и был сильным, но не точным. И поэтому Брад успел перекатиться в бок и вскочить, уходя из-под удара. Выдернул он свой меч, тут же парировал удар Харека. Звон столкнувшихся мечей пролетел над островом, путаясь в кронах деревьев. Удары летели на скальда с двух сторон, и Барду приходилось постоянно отступать всё ближе и ближе к лесу. Судя по шуму и сопению, там спрятались подлые воины Харека. Вдруг на пути Барда стало дерево. Скальд увлёкся и не заметил его. Он больно стукнулся спиной об него, и ему тотчас пришлось присесть. Меч Харека прошёлся по ясеню, оставляя шрам на его морщинистой коре. Сзади послышался шум – это воины Барда столкнулись с людьми Харека и Хрерика. А сами братья тем временем почти убили Барда. Отчаянно дрался скальд, но он всё же был один, а братьев было двое. Нечестная это была схватка. Хрерик ранил скальда в плечо, и поэтому Бард отбивался всё медленней и медленней. Близилась его кончина. И когда Бард уже почти задохнулся о боли, бешеного темпа, навязанного ему братьями, ему на выручку подоспели воины. Сперва прибежал Скули, его верный друг, и прикрыл его собой. Потом к нему присоединились остальные воины, и Хареку с Хререком пришлось позорно бежать к кораблю.
Когда братья уплыли, а воины уселись около костра, Скули спросил Барда:
-Почему они напали на тебя?
-Они хотели поссорить меня с отцом. Возможно, у них вышла какая-то ссора. Нужно быстрей отправляться домой. Мы сможем плыть прямо сейчас?
Скули посмотрел на небо. Небо было чистым и звёзды с луной светили очень ярко.
-Думаю, да.
-Тогда поплыли.
И Бард с воинами Брюньольва поплыли домой, на родной остров Торгар.

Альвхеймар. Конунги Гандальв и Неккви.
С Тельтиаром.

Славный пир был в Альвхеймаре ради гостей дорогих, но прекрасная дева-солнце уж подстегивала скакунов. Наступило новое утро, и серый конунг направился к любимой дружине.
- Здравствуйте, ясные соколы! - приветствовал конунг храбрых воителей.- Не засиделись ли вы без ратного дела?
- Ой, засиделись, - ответил седобородый гридень, по летам конунгу самому годный в старшие братья. - Только скажи, против кого клинки обратить - времени мало на сборы потратим.
- Добрые слова от славных мужей слышу я в этой домине, - хищно улыбнулся Гандальв. - Дело для вас есть. Сами, небось, слышали, что псы приграничные мою власть стали оспаривать. Добре ли то?
- Нет! - хором ответствовала дружина.
- Значит, велит нам Отец Битв в поход собираться, - закончил речи властитель Альвхеймара. на что мужи дружинные закивали, ликами просветлев. Ой, и сложно викингам дома сидеть, позор поражения помня! Всякой битве ныне были альвхеймарцы рады... а такой - и подавно.
Собирался на рать такую и Неккви конунг, дорогой панцирь надел он, крепким шеломом седую голову укрыл, да мечом опоясался. Все, кто с ним прибыли в Альвхеймар выстраивались уже, едва петухи пропели. Хорош пир, да только не все самим животы набивать следовало, но и оружие верное кровью напоить-накормить. Может кто из людей Гандальва и с тяжелым сердцем против земляков воевать шел, но для мерийцев все едино было, агдирцев ли, альвхеймарцев ли бить.
- Что вижу я, брат мой по ратному полю? - весело удивился Гандальв, те приготовления увидав. - Неужто мы вместе, как зимы назад, воевать против недругов станем?
Глаза альвхеймарского владыки нездорово блестели, но то было не следствие возлияний вечерних: чтобы свалить мужа со статью, как у Гандальва, пара бочек напитка хмельного потребуется. Нет, жажда мести придавала блеск конунговым очам. Словно пьян он был от предчувствия битвы.
- Давно те времена были, пора бы и самим вспомнить их, да недругам нашим о том напомнить, что покуда крепко оружие в руках держат конунги Мера и Альвхеймара, нет врагов, разгромить их способных, - Неккви отвечал, покуда слуги ему на коня взобраться помогали.
Тяжел стал владыка Раумсдаля, неповоротлив, но все так же могуч остался, как и в годы былые. Да и засиделся он на троне своем в далеком Мере, где каждый, кроме зятя худородного, власть его признавал и выступать открыто опасался. Ржавел в ножнах ратный меч - пришло время его рудой вен смазать.
- Такие слова - злата дороже, - ответил Гандальв, тоже садясь на гнедого жеребца. - Мыслю я, что далече вести о нашем походе люд разнесет. Покарать ослушников - доброе дело, но еще приятнее мне, коли Харальд о сне ночном в един миг позабудет.
- Когда двинутся на него разом полки Мерские, да Альвхеймарские, да иных конунгов, что обидел он и отец его - тогда попомнит Харальд подлость свою и дяди своего, но пока твоих ослушников надобно нам наказать примерно, что бы другим не повадно было.
- Короток ум у мальчишки, - ответил на то Гандальв. - Люди сказывают, владыкой всей Норвегии себя возомнил, да то клятвой скрепить вздумал. Ходит властителем - меч лишь раз обагрив. Да и то, против кого? Тьфу! Хоть и сын был мне Хаки, а доброго слово о нем сказать не решусь. В Хель трусу самое место! А коли б не он - ходил бы агдирский волчонок с мечем в бою не окровавленным. Вестимо ли - чтоб родичи за мужа воевали, а он бы себя победителем чтил?
- Рушит традиции вековые, - покачал головой мерский владыка. - Под парусом не хаживал, все у мамки за подол прятался, покуда бабка-ведьма его страной правила, а тут на тебе - властитель норвежский выискался! Дальше что ж будет - грядущие конунги и вовсе меча в руках не держа править станут?
- Видимо, так, - тряхнул седеющей гривой Гандальв. - Уходят времена наших отцов. Смотрю я подобных этому пащенку - и мыслю: и впрямь Рагнарек будет благом Норвегии.
- От франков да саксов поднабрались трусости земляки наши, да от данов, что не лучше Белого Бога слуг будут, - согласился Неккви, покуда воинство из ворот усадьбы выезжало. - Но мнится мне, не таков будет у Норвегии конец, чтобы в огне Суртовом погибель найти. Много у нас мужей доблестных.
- Мужи доблестные ныне в битвах первыми гибнут. Вспомни Гудбранда. Вот уж муж был достойный - а смерть от рук подлых нашел. Даже в кончине достойной ему слуги Харальдовы отказали... что ж о других сказывать?
- Но ты жив еще, Гандальв, и ярлы твои достойные с тобой рядом, - отвечал властелин Мера. - Так стоит ли нам по погибшим убиваться, коли впереди деяния славные. Думал я, что уж не возьму в руки меча, но щенку Агдирскому благодарен даже, что появилась у меня возможность вновь на поле ратное выехать.
- В том лишь твоя заслуга, не Харальда. Можешь меня пристрастным счесть, но очи мои ничего славного да доброго в деяньях агдирца не видят.
Вои Мера да Альвхеймара меж тем стали стройными колоннами у частокола. Глядя на таких молодцов любой конунг возрадуется, вот и Гандальв хмурится перестал. Харальд был словно туча, чело конунгово омрачившая, но теперь снова солнышко выглянуло. Грозным властителем Гандальв пред войском предстал. И крикнул во весь голос могучий:
- Что, гридни, пойдете со мной ворога бить?
- Хоть в Йетунхейм, - ответствовал остроязыкий молодчик, да смутился под взглядами старших.
- То честь для нас, конунг, - ответил другой гридень - уж чинно и так, как по правде положено.

Эйнар Губитель Заговоренных и Сигрун Дева Битвы.
Гиллисберг.

Не могли ни Ярополк, ни Ратибор к Асмунду Кровавому во владения ехать. Знали их там, как Эйнара людей доверенных. Так что нелёгок выбор был, перед ярлом стоявший, кого чести удостоить и, возможно, на верную погибель ко врагу своему отправить. А время всё шло и шло, и решаться нужно было уже хоть на что-то.
- Эйнар, давай того парня пошлём, что весть нам недавно принёс славную.
За то время, что прожил бонд в Гиллисберге, возмужал он. Годами был молод и мечтал, видно, о жизни война. Да только случая всё не представлялось. А теперь появился. В предыдущий день посмел кто-то на жену ярлову покуситься, жизни её хотел лишить. Женщина часто одна гуляла, муж всё время в заботах о владениях проводил, время ей вечером да ночью уделяя, с женщинами воительнице скучно было, разговаривали они лишь о нарядах да шитье, а втихомолку, госпожу свою не одобряли, что в дела мужа вмешивается. Так что и в этот день, когда солнце всё ниже опускалось к земле, гуляла Сигрун одна одинёшенька, думы свои думая и вздыхая изредка. Тут-то её ворог и подстерёг. Кинулся он на Деву безоружную, хотел жизни лишить, да дала отпор достойный нападавшему Дева, а когда силы её кончаться начали и, казалось, смерти верной не избежать уж ей, подоспел бонд и спас её. Схватили они вдвоём подлеца, что на хозяйку Гиллисберга напасть посмел, да только пока до усадьбы тащили, умудрился пойманный себя отравленной булавкой уколоть и скончался у них на руках. Сигрун побледнела вся, плохо ей сделалось, давно уж женщина смертей не видела, а тут как представила, что сама погибнуть могла и ребёнка лишиться, прямо на руках юноши сознания и лишилась. Пришлось парню её к ярлу нести и ответ держать. Не разгневался Эйнар на бонда, очень уж о жене волновался. Но она скоро в себя пришла, и рассказ парня подтвердила. Вот теперь проявляли к нему Эйнар и Сигрун большую благосклонность, поэтому и дал согласие ярл в такое опасное путешествие парня отправить. Правда, перед этим окрестили в веру Христову юношу, конечно, по его желанию.
Нарекли его Ярославом.

Хладир. Мятежные ярлы.
При посильной поддержке Тота


Был день. Просто день. Пусть для некоторых это был день великой победы, а может не столь уж и великой, но все равно победы и славы. Для иных этот день стал днем поражения, позора, слабости и презрения. Были еще и третьи, для которых и дня-то не осталось, осталась дата смерти.
Человек лежал на сером месиве, глаза его были открыты и, быть может, казалось ему, что кружат уж над ним мясоеды, срезают крылами черными алмазные зерна, что падают, срываются, покрывают собой мертвые тела. А может, виделось ему, будто идет он по сияющему мосту, и радостно становится, с каждым шагом прибавляется уверенности, с каждым вздохом понимание нарождается. И родич рядом идет, смеется и похлопывает одобряюще по плечу.
Лежал человек. И может быть казалось ему, будто жив он еще, вот сейчас, поднаберется силушки, встанет, меч в руке окрепшей сожмет… Человека того Маром Хладные Пальцы звали, да только какая теперь разница, как звали его.
Битва не началась даже, как лишились воины Гаулардаля своего ярла. Пошатнулся, упал сын Иллуги могучего, да и не встал больше. Обступили его люди – но чего уж там, не вырвать ярл из объятий Хель уже было. А враг на сходку топоров пришел, не на тризну по Мару.
- Колдовство! - Над рядами воинов пронеслось. Сгубили недруги славного ярла, да только не уйти им от расплаты в этот день было! Взвились знамена, раздались крики воинственные – то воеводы Мара озлобленные воев своих подгоняли поскорее крови вражьей отведать. Дать Сурту Рукавице горюшка хлебнуть из чаши переполненной. Сошлось два войска, с силой стакнулись – не на живот, на смерть бились, так, как только друзья бывшие и союзники биться могут – озлобленно, остервенело, яростно. Мятежниками и изменниками называли людей Мара, глупцами и рабами Хаконовыми хирдманов Сурта окрестили.
Да только не один Мар воинство свое привел – за ним следом дружины ярлы Транделага Внутреннего привели с предателем поквиться, что дело их предал. И Облауд был здесь, и Раги сын Ивара, и Хрут из Скауна – каждый на себя уже земли Суртовы примерял. Тяжела власть конунгова, да слаще она, чем титул ярла, потому-то и спешили восставшие с Хаконом расправиться, покуда он от битвы с захватчиком Грютингом не оправился. Силен медведь и подраненный, а уж если снова в полную силу войдет. Кто ж знал, что станет его Рукавица защищать? Оттого и ярились ярлы пуще прежнего, что рядом с перчаткой стальной на стяге медведь Хладирский у него соседствовал. Но Длань Раскрытая Глаурдальская всяко Руковицу поборет – так мужи мятежные думали.
- Смотри! Снекольв!
- Снекольв идет!
Раздались крики воинские из рядов задних! Не было на совете ярла Стьордальского, но видать и он решил конунга старого затравить в его логове, не дать мальчишке власть над ними всеми обрести. Радовались воины, криками его привественными встречали, навстречу ему Облауд сам поехал, воинов оставив с Суртом биться. Ох, не видели люди его, что с их ярлом стряслось – сами в битву вступили с заступником Хаконовым.
Раскрыл обьятия Облауду Снекольв, да вонзил кинжал точно в шею:
- Издохни, пес, - только прошептал, тело умирающее от себя отталкивая, с коня сбрасывая. Подняли на копья людей ярла убитого хирдманы стьордальские, запели тугие луки, ударили стрелы каленые в спины беззащитные, не прикрытые воинства мятежного. Многих славных воинов погубили Снекольв ярл хитростью своей коварной. И лишь когда развернули полки люди Хрута и Раги, и Облауда погубленного – тогда только взметнулось знамя медвежье над полками Снекольва.
Тогда то и сошлись все три воинства, меж молотом и наковальней оказались ярлы восставшие, но хоть и не завидно положение их было, да воев все одно больше под их знаменами оставалось, был еще шанс одолеть супротивников, потому и рубились до последней капли крови, стонами предсмертными поле битвы оглашая.

Как? Не понимал он. Отказывался понимать. Что значит «умер»? Не погиб, не убит – умер.
- Побелел весь, наземь пал, - Дюри сказывал, - кинулся я к ярлу, а он уж не дышит. Только капелька крови из ноздри натекла.
Поведал хирдман обо всем произошедшем: и как шептались, будто колдовство-то черное ярла сгубило. И как столнулось их воинство с ярлом Верадаля и ярлом Стьодаля, что силу привели не малую. И как Облауд от руки Снекольва Тюрвингсона пал. И как Раги Иварсон, поражение предчувствуя, прочь из битвы подался.
Все слышал Гуннар Сердитый, да верить тому отказывался. Не может викинг просто так умереть. Не может! И Мар не мог. Стоял в раздумьях ярл, а возле войско стояло, приказов его ожидая – уходил Грютинг, оступал. Еще немного, и не нагнать его будет. Стоит ярл, размышляет – стоит ли вообще в погоню идти, или же там, у усадьбы важнее битва идет.
Нарушил он слово, родичу данное, поворотил воев, повел на усадьбу хаконову. Сам сгинуть решил, но Сурта Рукавицу в битве той сыскать. И отыскал ведь.
О том поединке скальды могли песнь сложить героическую, да только не было рядом скальдов, и никто в пылу битвы не видел, как сошлись Сурт и Гуннар, как клинкам дали разговор тот продолжить, о котором ярл Верадаля говорил. Не видал никто, как размолвка та шла, да как пал Гуннар Сердитый с грудью рассеченной, а у Сурта Рукавицы в плече осколок меча остался, о доспехи преломившегося. А уж того воина, кто Рукавицу раненого добил без жалости, и имени не сохранилось.
Закончилось дело мятежников в Транделаге, так и не начавшись толком. Были они разгромлены, а увидав, как Хакон из усадьбы дружину свою вывел, так и вовсе в бегство подались повальное.

Западный Агдир
(с помощью Тельтиара да хранят его Богхи)

Торлейв и Фредрик обсуждали вести из Западного Агдира. Страну заполонили войска Рогаланда, и многие из них были наемниками из соседних Теламёрка и Хёрдаланда. Сколько их? Пять тысяч? Десять? Никто не мог сказать точно, да и у страха, как известно, глаза велики. Разве можно было от бондов слова дельные услышать, коли науке воинской те обучены не были, по дымам костровым да стягам войска счесть не могли. Одно понимал Фредрик – много врагов, слишком много, чтобы открытый бой им давать.
Отряды наемников разбивались на банды, и занимали селения а их главари объявляли себя хёльдами и ярлами, деля между собой добычу и женщин. Рогаландский владыка им многое дозволял в подчиненных землях, лишь дань платить принудил из добычи захваченной. Но ярлов самозванных то устраивало.
Сам же Сульки в усадьбе свирепствовал, допытываясь, кто на жизнь его покушался. Летели головы холопов, да только ответа все не было: кто на Ассу старую валил, кто на старосту, той же ночью бежавшего, кто на колдунов и самих Асов. Уже пора было дальше войска вести, а конунг рогаландский о том и не думал даже.
Некоторые разведывательные отряды, посланные Сульки к Восточному Агдиру, не возвращались - их перехватывали храбрые хирдманы Тьодольва. Головы убитых развешивались вдоль дороги на шестах. Все холмы, через которые вились дороги к востоку Агдира, теперь покрылись земляными насыпями и ощетинились частоколом. А всех, кто появлялся на расстоянии полета стрелы, встречали залпом из луков и дротиками. Путь через холмы преграждала дружина Ассы. Более удобной местности для обороны найти было трудно, а отступать было некуда. Именно здесь обосновался Тьодольв и его хёльды, и здесь, в наскоро сооруженном форте, Фредрик и Торлейв коротали дни и ночи, обсуждая планы нападений на слишком растянувшиеся, обнаглевшие от безнаказанности отряды врага.
Пока что план работал. Войско рогаландцев на время распорошилось по стране, захватывая разбросанные вдоль дорог деревни, грабя и сжигая одинокие хутора. Они уже и сами не помнили, наверное, сколько их пришло в Агдир, а потому никто и не замечал, что то один, то другой отряд мародеров неожиданно встречался с малочисленными, но хорошо обученными отрядами Тьодольва. Лишь вдоль агдирских дорог все больше появлялось копий с насаженными на них головами рогаландских удальцов.
Старались агдирцы ослабить войско вражеское, насколько возможно это было, хоть и понимали, что не избежать им большой битвы...

Харек Волк. Саросберг - Гиллисберг
Рано поутру явился Оттар к Хареку в дом.
- Здрав будь, Харек ярл, собрал я бойцов удалых. Немного, но все воины прирожденные, хоть и не все в битвах научены. Будет тебе сотня бойцов верных.
- Благодарен тебе премного за дружбу и службу, Оттар. А что это у тебя за повязка на руке?
- Какой-то юнец вечером стрелял. У меня панцирь старинный, еще от деда достался. и на спине тоже кожа хорошо проклепана. Видать не ведал стрелок тот, что на спине у меня защита не хуже, за плащом ведь не видно. Вот и застряла стрела в пластине. А когда обернулся я, чтобы посмотреть, кто стрелял, то еще один выстрелил, и в руку мне попал. А там уже я на землю рухнул, изобразил что поранен сильно, а Буривою велел за подмогою бежать. Только не решились они ко мне приблизиться, а убежали.
Нахмурился Харек, усы теребя в задумчивости.
- Кто стрелял, ты хоть видел?
- Лиц не видел. Далеко ведь было, из-за дома стреляли, но по фигурам было видно, что отроки.
- Плохо дело. Вели своим воинам в путь собираться немедля. В полудень выступаем. Думаю, не в первый раз на жизнь твою покушались, и неспроста это. Нечего нам засиживаться долго в месте, где нам не рады. А ты охраны с осбой возьми побольше. Мало ли чего. А я с Асгаутом про то побеседую напоследок...

Сарасберг. Халльвард, Сигтрюгг.


Сидели братья на дереве поваленном, что во дворе у них лежало возле барака, да мрачно друг на друга смотрели.
- Ох, убьет нас Асгаут, как пить дать убьет, - Сигтрюгг тихо произнес. - Ведь не насмерть же, точно тебе говорю.
- Узнаем скоро, - Халльвард отвечал. И хоть пытался он убедить себя в том, что все у них вышло, как то и было нужно, ан нет – подсказывало что-то хельду, что Оттар все-таки жив остался. Вот коли б они подошли к нему да для верности кинжал под лопатку вогнали, не было бы сомнений никаких. А так только незнанием мучиться да в собственной неопытности убеждаться.
Все же сплоховали вчера они, да, кажется, и с головой себя выдали. Верно ведь говорят, поспешишь – людей насмешишь. А возможность-то такая хорошая была, думалось – только тетиву спустить и вот он, Отар, уж поверженный лежит…

- Тише, вон он идет, - шепотом Сигтрююгг произносит. – Да, точно Рваный – плащ его, роста такого же.
Прятались они за домами, поджидали, пока мимо Отар пойдет. И ведь пошел же!
- Стреляй, - толкает его Халльвард. Как же удобно для них стоит херсир, спиной! Теперь только выстрелить остается. У Халльварда тоже в руке лук зажат, но он более на брата полагается, чем на себя, знает, что тот в стрельбе искуснее.
И Сигтрюгг стреляет, и попадает в спину. Видят братья, как вонзается стрела, но Оттар, вместо того, чтоб упасть словно подкошенный, обернулся, прямо на них посмотрел. Вроде и далеко они были, не мог он их разглядеть, но обмер Халльвард . "Раскрыли!", подумалось ему.
- Неужли плащ у него заговоренный? – младший из братьев в недоумении на старшего глядит.
А Хальвард как раз свою стрелу с тетивы спускает. Плохо видел он в вечерней мгле, но то, что упал Рваный, разглядеть удалось.
- Убил? – то ли у себя, то ли у брата Халльвард спрашивает.
- Подойти бы, - Сигтрюгг замечает. – Но слышишь, голоса там…кажется, кто-то на подмогу уж бежит.
- Так и нам бежать надо! Поймают ведь!
Так и скрылись они, не зная, что с Оттаром, видел ли он их, и что будет теперь дальше.

- А все-таки надо к Асгауту идти, - вздохнул Сигтрюгг. – Да, ты лук-то, который у Кьярвалля взял, на место положил?
- Положил. Но не думаю все же, что он пропажу его временную заметил.
- После узнаем.
Еще с минуту помолчали Вебьернссоны.
- Не на нашей стороне, видно, нынче удача, брат, - опять вздохнул младший. – То ли дело мы делаем, богам противное, то ли сами их прогневили чем-то.
- А никто и не говорил, что легко будет, - Хал
львард бросил, поднимаясь. – Ну, пойдем, брат.
"Снова к ярлу, и снова с повинной головой! Не балует нас судьба, ох как не балует!"