Вестфольд. Селение близ усадьбы. Хаки.

Сын Гандальва следовал за селянином, назвавшимся Фроди Рыжим (и впрямь – рыж был некогда, да уже седина волос убелила) – и размышлял. Селянин же искоса поглядывал на альвхеймерца, находясь во внутреннем раздрае. С одной стороны – промолчать всяко безопаснее. С другой – любопытство свойственно ни единому лишь Локки, люди тоже таким страдают. Ближе к концу улице интерес пересилил. Тем паче, что пришлый ярл вроде как не расправу не скор, а потому, может, и не осерчает на скудоумного.
- Прости слова мои неразумные, ярл, но почто позволяешь ты юноше безусому лаять тебя перед всеми? Уже второй раз возвышает он голос против тебя,
забыв про вежество и чтя старшинства.
- Гурмир молод, - рассеянно ответил Хаки. – У него пока кровь горяча да разумения мало. Войдет в возраст, остепенится – все это пройдет.
- Не скажи, ясноокий ярл, - покачал головой селянин. – Молодые – они во всех землях одинаковы, и беда, если твердой руки родительской на них нет. Ох, и ломают они тогда дрова, удаль доказывая. Да и головы - тоже. Одна печаль от таких родовичам… а виновен вестимо тот, кто слишком бережет их от науки. Не набив шишек ходить не научишься.
- Возможно, ты и прав, Фроди Рыжий. Боги не дали мне детей, и нет у меня опыта их воспитания. Кроме того, Гурмир мне – не родич, едва ли есть у меня право голос на него возвышать.
- А у него, значит, это право имеется? – проницательно прищурился мужик. Хаки промолчал. Не получив ответа, Фроди продолжил:
- Он что – сын вашему конунгу, что ты, ярл, так его бережешь? – это предположение было настолько противоположно истине, что вызвало у конунжича невольный смешок.
- Фрейа-волшебница и златокудрая Сид не столь благосклонны к Гандальву, - ответил Хаки случайному знакомцу. – Сын у него ныне только один. Ты, конечно, знаешь историю этого рода – все в этих землях происходило. Здесь и родитель Гурмира голову сложил. Не совладал славный викинг с агдирским волком, не сдюжил.
У Фроди было что сказать насчет «славного» - молва передала, как именно пленены были альвхеймерцы, и справедливой сочли старики такую кару за клятвопреступление. Но говорить это ярлу из отряда Гандальва было бы лишним.
Как ни добр у ним Хаки, а все же плох тот гридень, что поношение на конунга и воинов его без наказания оставит. Честь для властителя первое дело, и не след позволять всякому люду имя его в грязи полоскать.

Так уж виышло, что сами боги оказались не на стороне Харальда, окружив его владения кольцом непримиримых недругов. Много врагов нажил Хальвдан Черный, мало верных союзников было у него. На западе на Агдир точили клинки люди конунга Рагаланда, и его родичи, в Хрингарике правил Гормкиль Гримкильсон, и его ярлы, Вестфольд и Вингульмерк сумели захватить альвхеймарцы, да и братья Эйстенсоны без дела не сидели.
Приближалась лютая зима, и первые снега выпали, словно хороня под собой последнюю надежду Агдирского конунга, поскольку даже самый искусный из вождей не способен воевать сразу со столькими врагами.

Первые снега выпали на землю, что уже несколько дней маячила за левым бортом драккара. Гутхорм Олень Хрингарики нахмурился.
"Если так пойдёт и дальше, то лёд прочно скуёт фиорды, и тогда нам придётся туго" - подумал он.
Ветер был попутный, а потому крабли шли на одних лишь парусах.
- Сесть на вёсла! - скомандовал ярл. - Мы должны успеть в Хрингарику до того, как лёд нас остановит!
Вёсла были извлечены и вставлены в специальные отверстия.
- Хей-ха! Хей-ха! - опытные дружинники взяли ритм гребли легко, молодёжь втянулась следом.
"Успеем ли мы? - гадал Гутхорм. - Должны успеть!"

*Вместе с Тельтиаром

Вечером второго дня Асмунд вернулся в дом мрачнее тучи. После отъезда отца он заменил его, как Агдирский Ярл, и вот, последние новости, принесенные им, были весьма неутешительны. Отослав прочь слуг и домашних, он приказал оставить его с гостями и позвать Тормунда Рябого, старшего среди гридней. Молодой воин сам зажег свечи, поставив их на стол в тесной комнатке, и всмотрелся в лица собравшихся.
- Недобрые вести принес я, - молвил он. - Эйнар, что прозван Губителем Заговоренных, о тебе ходила молва, как о великом воине, и желал ты добрую службу сослужить нашему конунгу. Время пришло.
- Немало вражеской крови обагрило мою секиру,- так молвил Эйнар, слегка нахмурив густые брови,- однако поет еще сталь в моих руках и не утолена ее жажда. Я готов сражаться плечом к плечу с тобой и твоими воинами, если возникнет в том нужда. Доброе пиво и свежее мясо вкушал я под этой крышей - пусть же знаком дружбы станет яростный бой, из тех, что всегда теснее сплачивают мужей и определяют цену дружбе.
- Хорошие слова, вдвойне хороши, когда произнесены достойным мужем, - ответствовал Асмунд, дотронувшись до подбородка, словно проверяя - растет ли борода, вот только - не пришло еще время ей расти, но на его юном, почти мальчишеском лице, все же показалась улыбка. - Отец мой, ровно как и Харек Ярл в свое время воевали против отца того, кто ныне беззаконно правит в вотчине нашей славной Кюны Рагхильды и ее брата Гутхорма Конунга. Гримкиль имя ему.
- Доброе дело совершим мы, если поможем Рагхильде и брату ее прогнать наглых захватчиков, кои, словно муравьи, чувствующие запах меда, явились в дом, где видеть их совсем не рады. Как насекомых, должны мы вымести их оттуда, дабы в корне пресечь подобные посягательства на собственность наших союзников и друзей - произнесла дева битв, слегка коснувшись руки мужа.
- Воистину, мудрые слова говорит жена моя,- поддержал ее Эйнар, - смирение - это удел монахов, мы же поступками своими заслужим себе место в раю
- Мужественные деяния ведут в Валгаллу, - не по-юношески твердо произнес Асмунд. - Таковы были слова мудрого Торлейва, что надлежит нам забрать воинов наших и идти в Хрингарики, а там расправиться с врагами конунга и Гутхорма Сигурдсона встретить.
- Согласен я с планом Торлейва, - после некоторого раздумья произнес Эйнар, - воины наши сильны - переход до Хрингарики не займет много времени. Отдохнем мы хорошенько после битвы, празднуя нашу победу в доме Рагхильды.
Эйнар лишь слегка покачал головой, ничего не ответив на комментарий сына Альхейма. Они с Сигрун удалились в одну из отведенных им комнат, дабы отдохнуть перед пиром, а также ради разговора.
- Жаль, что Бог не послал нам сына, - посетовала Сигрун, печально глядя на мужа.
- Да, достойны были слова Асмунда. Великим воином будет он, но жаль мне, если сердце его покроется суевериями, словно льдом и навек останется холодно.
- Пылкая его душа еще не ожесточилась в битвах, словно горячее железо она - придавай любую форму, коль ты умелый кузнец, - задумчиво произнесла девушка, сплетая и расплетая пальцы.
Эйнар поймал ее пальцы, заключил ладони девушки в свои, отметив, насколько они холодны.
- Я тоже молю Бога день и ночь, прося его быть милосердным к нам и озарить нашу жизнь рождением ребенка. Но, видимо, грехи наши слишком тяжелы и долго следует нам искупать их...
- Быть может, если мы сможем отвратить юную душу от почитания идолов, Господь смилостивится? - глядя невидящими глазами куда-то вдаль, произнесла Сигрун
- Я поговорю с Асмундом, душа моя… Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, дабы не пошел он тропою, ведущей к адовым воротам
Пир прошел в напряженном веселии, мало на нем было знатных воинов - многие слишком ушли с Харальдом, а после с Альхеймом, те же, что остались - сейчас прощались с родовичами, да собирались в путь. Не близко было идти до Хрингарики - гораздо ближе Харальду этот путь был бы, да связан конунг силами Гандальва, ровно как и Харек, должен был еще биться с сынами Эйстена.
Поутру выступили воины, с храброй дружиной - немало воинов было с ними как гордых русичей, так и отважных викингов, числом не меньше семи сотен, и вели их храбрые мужи. Но тяжело было на сердце у Асмунда - слишком малая рать в Агдире. Оставалась, одна надежда - до весны вернуться, иначе от соседей жди беды: давно уже, поди, мечи да стрелы каленые точат на Хальвданово наследство.

На засеке возле Чёрного камня было спокойно. Гюнтер Рваный только что закончил свой круг бдения и протёр глаза. Всё спокойно. Можно было и вздремнуть часок. Скоро их должны и сменить. Сон смежал покрасневшие, напряжённые очи и сваливал опытного воина на кучу лапника. Позади была напряженная. Можно немного положитться и на молодых. Один из них,Оттар, бдительно расхаживал вправо-влево, вглядываясь в лесную чащу и прислушиваясь к подозрительным шумам. Но шумов не было. Стрекотали синицы, прыгая по веткам, серебрился иней. Чёрный Камень, оправдывая своё название, выделялся одиноким пятном. Юноша прислонился к нему и засмотрелся на птах. Ишь, прыгают шустрые. Значит - всё спокойно. Да и откуда тут враги. Эти ветераны вечно перестраховываются, лишь бы их молодых гонять. Вон и Рыжий Сигурд того же мнения. Тоже надвинул шлём на глаза и, вроде как, похрапыват.

Первая застава
- Ну. Теперь пошел вон. - Харек что есть силы пнул парня сапогом под зад. - И чтобы больше на глаза мне не попадался!
парень побежал, быстро перебирая ногами, несколько раз поскользнулся, но удержался на ногах, и скрылся в чаще.
- Ну и зачем было ему оставлять жизнь? - спросил Орм, хмурясь и теребя ус.
- А зачем нам его тут убивать? Надо же ему дать хоть небольшой шанс на жизнь. Он то нам оказал какую-то помощь - неважно добровольно или нет... Потому что больше никому мы этого дать не сможем. Здесь не хватит припасов еще и на пленных...
Харек отдал команду, и отряд, растянувшийся цепочкой, двинулся к деревне, подходя к другой - вернее третьей заставе.

А в это время другой отряд во главе с Хрольвом Рыжебородым двигался в обход, приближаясь к деревне с северной стороны... Солнце начало припекать, снег немного подтаял, и стало очень скользко. То и дело кто-то из воинов падал, и поднимался, ругаясь и отряхиваясь. О том, чтобы подобраться незаметно датчане как-то подзабыли, да и не учил их никто этому умению. Настоящий воин идет так, что земля дрожит под ногами, стучит оружием о щит, призывая богов на помощь в ратном деле, и выкрикивая оскорбления в адрес противника. А крадутся незаметно только трусы, кому ратное дело не по плечу, и кто может только стрелу пустить, спртавшись за стволом дерева или частоколом. Вот как эти охотники - финны. Все с луками. О том чтобы самому на зверя с копьем или рогатиной пойти и речи нет...

На севере от деревни Эрик Громобой и ещё двое из его десятка пришёл сменить тех людей, что ночевали там. Пока старшие троек обменивались репликами, остальные смотрели на лес и внимательно слушали, нет ли посторонних шумов. Не стоило терять бдительность даже на мгновение, ведь от этого зависела и их жизнь тоже. Стоило проспать лишний час, и следующий рассвет можно было встретить разве что в Валгалле.
- Эрик, - молодой чернявый Густав, вертевший головой вправо-влево, вдруг окликнул старшого, - Синиц не слышно. Что-то неладно. Тот тоже прислушался. Да, пение смолкло. Зато всполошилось вороньё. Эти как раз галдят по любому поводу, когда их беспокоят.
- Внимание... - замерли уже абсолютно все. И тут из чащи показалась чья-то харя. Свои тут не ходят. Значит враги.
- Густав, в деревню. Бегом, недоделанный. Шутки кончились.
И молодой воин, низко пригибаясь, помчался по своим же следам назад, петляя между могучих деревьев.
- Взять его, - приказ Эрика был краток, но преждевременен. За первым врагом показался второй, а за ним ещё и ещё.
- Бей всех. Последнего живьём.
И тут они, мягко говоря, просчитались. С десяток рож вынырнули из-за деревьев, застучали мечи об щиты, разносясь по лесу многократным эхом, и нечеловеческий вой и рев разнесся по лесу, всполошив всех птиц. Сразу с десяток копий полетели в сторону дозорных.

Приближалась зима, а значит – надо было успеть ударить до наступления настоящих холодов. Харальд не сомневался, что его воины выйдут и в снежное поле… да только лучше все ж биться в теплую погоду.
И к этому он был готов.
Многие дивились: как переменился юный конунг. Особенно родичи – которые знали сердце Харальда, и точно могли сказать, когда он скрывает неуверенность, а когда на деле полон решимости.
Сам юноша никому не рассказывал о том, почему он изменился. И лишь легкая улыбка скользила по лицу, когда до него доносился шепот «Сдается, благословение богов на нашем конунге…»
Как ни странно, но воины были совершенно правы.
В ночь после памятного пира Харальд долго не мог уснуть. Привыкал к тому, что теперь он правит. Именно он… и что теперь от его слова и дела будет зависеть судьба окрестных земель.
Но в конце концов молодое тело потребовало отдыха – и веки смежились.
Он стоял посреди весеннего луга; солнечные лучи мягко касались волос. Жарко не было, хотя свет и был очень ярким.
Чуть впереди лежал громадный валун… а рядом с ним сидел человек, неторопливо точивший меч.
Впрочем… да человек ли? На две головы выше Харальда, явно куда сильнее, да и чувствуется от него… что-то такое…
Он повернул голову, и Харальд окончательно утвердился в своих предположениях. Не бывает у людей таких спокойных-преспокойных глаз, в глубине которых сверкает сталь. Похожие – встречаются, но не такие.
А потом он его узнал… непонятно почему.
– Привет тебе, Видар Одинссон, – склонил голову конунг. Перед богом – не зазорно.
– Привет и тебе, Харальд Хальвдансон, – отозвался сын Одина. – Садись.
Юноша сел рядом; Видар же вновь принялся затачивать меч. Простой клинок, прямая рукоять, прочное лезвие. Ничего особенного… да только не в мече дело. Вся фигура его хозяина дышала уверенностью – и чувствовалось, что он любым оружием развалит любого врага.
– Важен не меч, а рука, – неожиданно сказал молчаливый бог, полностью в тон мыслям Харальда. – Рука – ты.
«А меч – мои люди, – мысленно закончил фразу Харальд. – И даже если рука еще не принадлежит взрослому… другой нет. А значит…»
– Спасибо, – негромко произнес он вслух. И, помедлив, не удержался от вопроса: – Но… почему ты?
– Отец приходит к мудрецам и правящим давно, – Видар не отрывал глаз от клинка меча. – Брат-Молот приходит к знаменитым воинам. А я просто прихожу. И молчу.
– Порой молчание лучше длинных речей и песен скальдов, – задумчиво кивнул Харальд.
– Порой, – согласился Видар.
Проснувшись, конунг ощутил странную уверенность в себе… и властность. Да, властность. Которые и сохранились до сих пор.

Сейчас Харальд склонился над картой, глядя на Вестфольд. За Хрингарику он был спокоен – Гутхорм вышибет мятежников со своей земли не хуже, чем Тор – мозги ётуну.
А вот Вестфольд…
– Торир выступил? – негромко поинтересовался Харальд.
– Да, конунг, – кивнул Хёмунд.
– Пошлите ему весть – мы идем следом. И еще… пусть передаст предводителю альхейвмарцев мое слово – я вызываю его на бой. Кто победит – тот и примет под свою руку Вестфольд.
Рискованно. Но затягивать поход нельзя; если есть возможность одним ударом убрать врага – надо бить.
Конечно, Харальд был юн. Но уверенность, оставшаяся после разговора с Видаром, по-прежнему жила в его душе; так что он был убежден в победе.
– Выступаем немедля, Хёмунд. Почему ты еще здесь?

Эгиль разрывался между желанием отыскать этого «Харека» и обрести поддержку… и опасением упустить Барвайга и его людей. Кто знает… может, они продолжат свой поход?
Серые братья принесли весть – кто-то из других людей ходил близ Вестфольда. Эгиль не разбирался в воинских делах, но счел, что это может стать подготовкой к удару.
Ему не слишком хотелось вмешиваться в войны. Но… убийцы отца не должны были уйти в Вальгаллу под мечами противников. Не должны.
Кроме того, был тот тезка сына конунга… в котором чувствовалось такое же одиночество. Друзей у Эгиля не было, и он не думал, что этот человек может стать ему другом. Но все же… после Ворона он был единственным, с которым вожак стаи говорил.
В конце концов Эгиль принял решение – он придет в Вестфольд, и там узнает, что и как происходит. Даже над маской думать не надо; слепой скальд с псом-поводырем – чем не маска?

(совместно с Визетом)
Агдир. Торлейв жрец Тора сын Торгрима.
Прибыв на смотровой холм, Торлейв не застал никого. Он увидел следы недавнего пребывания здесь большого отряда, и цепочку следов, одну ведущую на север в сторону реки, и другую, идущую в сторону усадьбы в Агдире. Снова пришлось бросить руны. И руны не подвели: некто старший и опытный пошел на север, а юный и неопытный пошел на юг. Торлейв дал своему коню немного отдохнуть, развел костер, согрел воды из выпавшего снега, пустил свою лошадь попастись и отдохнуть. Снег был мягкий, и лошади не стоило больших трудов выкопать пучки завядшей осенней травы. Лишь через пару часов жрец пустился в путь. Утром он был в Агдире. От слуг, гнавших скот в зимние стойбища, жрец Тора узнал, что Харальд отдал приказ готовить войско, и сам стал собираться, но он еще где-то здесь - у себя дома или рядом с воинами...
Рядом с воинами найти конунга было бы несложно. Везде где появлялся юноша, царило небывалое оживление. Сейчас же такого не наблюдалось... Поэтому, пристроив в стойле уставшую после долгой ночной скачки лошадь, Торлейв уверенно направился в Большой дом.

Харальд перебрал в памяти все подготовленное. Да, верно... жаль, что приходится так спешить. Что ж, будем надеяться, что скорость действительно дарует преимущество.
Поговорить бы с Торлейвом. Только вот где его сейчас отыщешь...

Внезапно дверь в хозяйские покои открылась, и на пороге возник жрец в меховой шапке с рогами молодого горного козла и тулупе из черной козлиной шкуры...

- А я как раз хотел тебя искать, мудрый! - обрадовано воскликнул Харальд, увидев входящего Торлейва. - Есть ли у тебя добрые вести?
Торлейв вытер ноги, и потопал на пороге, сбивая снег с кожаных сапог. Затем аккуратно прикрыл дверь.
- Есть, но недобрых больше. Прибыл отряд некоего Харека Волка, который воевал бок о бок с твоим отцом. Он привел большой отряд в семь сотен, и я уже отослал его в Раумарики воевать с братьями Эйстейнсонами. С сожалением скажу, что он оставил наших богов и теперь чтит чужого бога. Потому я решил не гневить наших богов, а отправить его подальше, чтобы он принес свою пользу, но не принес нам вреда...
- Об этом я уже слышал, хотя и не знал деталей, - кивнул Харальд. - Случилось ли еще что-то?
- Еще прибыл отряд Эйнара из Гардарики в пять сотен душ. Все хорошие и опытные воины. Он сейчас сидит в усадьбе Альвхейма Смелого в дне пути отсюда и ждет твоих распоряжений.
- Вот это интересно, - протянул Харальд. - После похода я обязательно уделю этому внимание... хотя Эйнару можно отправить весточку сейчас.
Конунг задумался, жестом попросив продолжать.
- И еще... твоя матушка уехала два дня назад куда-то с двумя служанками, не сказав ничего и никому, куда и зачем она отправилась. Нет ли ее здесь?
- Где моя матушка, мне, к сожалению, тоже неведомо. А что говорят твои руны?
- Пока что она не в опасности, но кто знает, что будет завтра? Может, она поехала в святилище на Севере, молить богов он нашей победе?
- Не будем загадывать. Я сам беспокоюсь о моей матери, но она ничего не делает просто так. И она всегда знает что делает. Какие еще вести привез ты, Торлейв?
- Дошли до меня вести, которые предназначались тебе, мой конунг, что альвхеймарцы уже в Вестфольде, и ведет их сам Гандальв - конунг.. Они спустились на многих кораблях вниз по Согну, и разорили всю северную четверть, и народа там много сгубили, и где они сейчас - неведомо. А про Винугульмерк вообще ничего неясно - вестей оттуда нет, и посланники наши к местному ярлу еще не вернулись. Может, от Харека придут вести - на пути в Раумарики ему не миновать Винугльмерка. Скоро все и узнаем... Нам надо идти сначала в Вестфольд, чтобы там отрезать Гандальва от возможных подкреплений, и отбить у него вотчину твоего отца...
- Мы сейчас туда выступаем, - прервал его Харальд. - Так решил мой дядя, и я был с ним согласен, и ждал тебя, чтобы начать поход. Говорят, ты сведущ не только в делах богов, но и в военной науке...
- Это верно. Первым делом нам надо покончить с серым псом раз и навсегда, и успеть вернуться назад в Агдир к весне, потому что купцы говорят, что в Рогаланде и Теламерке уже точат мечи и собирают войска. И явно не против Эрика коннунга Хьйордаланда... Я вот подумал, ведь у него нету причин любить наших соседей. Кроме того, у него растет дочь-красавица на выданье - если скрепить браком союз с ним, то никто из наших соседей не западе не решится напасть на нас, иначе получат войну на два фронта. Как ты смотришь насчте женитьбы, Харальд? Знаю, ты еще слишком юн, но год пройдет со времени обручения, прежде чем тебя обяжут возлечь с девой на ложе, чтобы скрепить брак, а до того союз с Хьйордаленном был бы нам просто необходим.
- Недавно мы застали в пути посланца с далекого севера. Конунг Трандхейма предлагал мне жениться на его дочери в обмен на союз и ее приданое. Она, правда, как мне сказали, на несколько лет старше меня и говорят слаба глазами, но может родить наследников. Так кого мне выбрать?
- Ты конунг из рода богов, Харальд. Ты можешь взять одновременно и двух, и трех жен, и никто худого слова о тебе не скажет. Это твое право. А если ты через брак сможешь обеспечить мир и союз с могучими правителями - то не следует от такого брака отказываться. А что до твоей невесты... Она всего лишь дочь твоего ярла. Ты ведь любишь её?
Харальд кивнул, и лицо его помрачнело.
- Люби ее, тебе никто не запрещает. Бери ее наложницей, если отец ее не будет против...
- Он будет против... И она тоже...
- Ты уходишь на войну. А она пусть решает сама. Но сдается мне, ее отец может переменить планы насчет ее. Ее отец может быть уже не ходит среди живых... И приданого за ней уже может не быть. Северный Агдир разорен Гандальвом. И если он уже вошел в Восточный Агдир... Может статься, кто-то из его ярлов уже забрал твою невесту в наложницы, если ее не забрали в рабыни...
- О нет! Моя Эльвхильд...- Харальд тяжело опустился на скамью и закрыл лицо руками. Торлейв присел рядом, и положил мальчику руку на плечо.
- Думай лишь о том, как покарать наших врагов за вероломство и жестокость. И возноси молитвы и жертвы богам, чтобы они нам даровали победу над Гандальвом. Если Норны не сплели ваши судьбы так, чтобы они вновь переплелись... У конунгов своя судьба, и никто из них не женится по любви... Брак - это способ породниться с соседями, и лучший способ сделать возможных врагов добрыми друзьями. А Хальдван и так оставил нам в наследство слишком много врагов и ни одного верного друга...
- А как же Харек, Эйнар? А как же мой дядя?
- Они соратники, верные своей клятве... Ему повезло тогда с соратниками ... Но вот находить друзей среди тех, кто ему не подчинялся добровольно, он не умел и так не научился за всю свою жизнь... не повторяй же ты его ошибок... Войны выигрывает не только сталь...

Со Скальдом
Полетело десять, но долетели не все. Далековато ещё было нападающим до прицельного выстрела. Три копья врезались в землю, не долетев до воинов Фроди. Несколько на излёте были отбиты щитами. Лишь Берну, не успевшему развернуться в навстречу наступавшим и глядящему в противоположную сторону, летящее копьё пробило левую икру и он, ругаясь, упал на четвереньки. Но, не взирая на это, воин вытащил меч и приготовился, как и все прочие, встретить волну наступавших вместе с товарищами. Десяток пришельцев сцепились с дозорными в рукопашной, а тем временем остальные датчане стали выходить из зарослей и подходить к сражающимся с флангов. И вскоре они обступили со всех сторон. Трое датчан упали, окрасив снег своей кровью, и еще один десяток вступил в бой. Рыжебородый воин в круглом шлеме из вороненой стали, какие носили в Валанде, прокричал нараспев фразу посвящения жертвы Одину, и швырнул жертвенное копье в ближайшего к нему воина. Бой был короткий и жестокий. Что пощады не будет, защитники поняли даже раньше, чем произошло посвящение, а потому лишь старались унести с собой как можно большее число врагов. Успокаивало одно, что нападавшие, кажется, не заметили гонца, который ринулся в сторону деревни, и они будут отомщены. Эрик махал секирой, как берсерк, только успевая отбивать сыпавшиеся градом со всех сторон удары. Вот уже упал и Берн и Свен Жжёный, прикрывавший ему спину, а он всё стоял, как пень и сопротивлялся противникам, которые не могли подойти к нему больше чем втроём, ибо боялись задеть друг друга. И его прикончило то самое жертвенное копье, которое рыжий Хрольв подобрал в пылу битвы. Копье, сделанное из черного небесного железа, вонзилось Эрику в левый бок, между нашитыми железными пластинами, и, пробив куртку, вышло посреди спины, прочно застряв в теле викинга. Воин осел в рыхлый снег с улыбкой на устах. Теперь он встретится с товарищами в Валгалле. Датчане подобрали тела убитых хейдемарцев, и, пронзив их копьями, подвесили на ближайшем ясене.
- Это была славная жертва, - произнес Хрольв, вытирая кровь с кольчуги обрывком полотна. - Но если и другие будут сражаться так же, а вы будете такими же тюфяками... Вас просто перебьют. Соберитесь и покажите что вы тоже не худшие воины, чем все эти оборванцы. Их было всего пятеро, а наших полегло вдвое больше! Так не годится! Или вы совсем драться разучились? Каждый, кто распустит нюни, - мертвец. Помните про это. Немного нам осталось странствовать. Возьмем эту деревню - в ней и осядем. До самой весны. Уж я Харека - ярла уговорю.
А теперь идем на эту деревню. Скорее всего, там уже нас ждут. Нас ждет славная битва... Но сначала похороним под ветками этих остолопов, что так легко дали себя убить.
- А может спалить их на костре?
- Нет времени. И потом... нам еще могут понадобиться их оружие и доспехи... сделайте зарубки на деревьях, чтобы бы нашли это место...
Через полчаса весь отряд, уже не таясь, направился к деревне... Там их уже ждали...

Драккар Гутхорма с шумом разрезал своими носом каменистый берег небольшого фиорда. Множество сильных мужских рук вытащили боевой корабль из воды. Гутхорм вдохнул полной грудью и нахмурился. Да, это был воздух Хрингарики, но...как будто к нему что-то примешалось. Был ли это дым от сгоревших деревень, или запах тления от пущенных на корм воронью трупов, но одно Гутхорм знал точно - его родине нанесена страшная рана. Со временем она затянется, но заразу из неё надо убрать. Огнём и мечом.
Тем временем, высадка продолжалась. Вот уже три из шести драккаров ярла Хрингарики были вытащенны на берег.
"Неплохо бы сходить, да разузнать, что и как!" - подумал Гутхорм.
- Пятьдесят воинов со мной. Остальные пусть разбивают лагерь! - приказал он.
Естественно, десятка самолично обученных им юнцов вызвалась первой. У каждого из них оружие было парным - либо мечи, либо топоры. И доспехи они носили исключительно лёгкие. Бывалые воины, также вставшие с Гутхормом косились на них с недоверием, не подведут ли, но ярл был сама уверенность.
Когда нужное количество воинов набралось, Гутхорм выступил в путь. Он помнил, что неподалёку отсюда, за земляной грядой, есть рыбацкая деревушка, которая вполне могла стать вражеским постом здесь.
Подозрения ярла оправдались - даже издали было видно, что сейчас в деревне стоит отряд из тридцати воинов, причём у одного из домов было привязано несколько лошадей - подать весть, в случае чего.
Гутхорм решил дождаться вечера.

Печальная конная процессия ехала по пустынному краю. Небольшая кучка людей в серых одеждах, на косматых мохноногих лошадках окружала одну фигуру на высокой, крепкой каурой кобыле. То, что это была женщина, можно было узнать даже по одежде. Но вот богатство ее нисколько не соответствовало положению этой дамы.
Рагхильда ехала на лошади, погрузившись в тяжкие мысли о судьбе родной страны, сына, рода.. Были трудные и печальные дни в судьбе жены Хальфдана, и еще будут, так говорил ей разум, так подтверждало и сердце. Оставалось лишь спросить Богов, что же ожидает ее и сына, как долго им мучаться и вымолить себе долю лучшую, нежели их может ждать.
Ни слова не проронили спутники Рагхильды, только переглядывались изредка да кидали унылые взгляды на свою повелительницу. Изредка всхрапывали лошади, похрустывая серым снегом при каждом шаге.

Капище Одина.

Вот они были на месте. Рагхильда спрыгнула со своей кобылы и степенным, спокойным шагом направилась туда, где ей предстояло провести довольно много времени, говоря с богами. Ведь когда обращаешься к ним, спешка недопустима. Женщина медленно взошла на небольшой холм. Опустилась на колени, подняла глаза к небу.
Бледные, потрескавшиеся губы зашептали слова древней молитвы. Боги, Рагхильда говорит с вами!
Глаза правительницы были прикрыты, веки слегка дергались.
Орел летел по небу, преследуемый двумя другими орлами. Они клюют его, он пытается защищаться, окровавленные перья летят во все стороны. И, как это ни странно, он одерживает победу и с трудом долетает до гнезда. Но в гнезде, в гнезде его ждет змея! Вот, вот она извивается у ног орла совсем еще маленьким змеенышем, пока Орел пытается восстановить силы! Вот она съедает всех орлят, разоряет гнездо! О ужас!
Рагхильда вскрикнула, и одновременно с испуганным криком ее в небе раздался тоскливый крик ворона, пролетевшего над группой людей. Тут же среди них послышался шепот, кто-то порывался подойти к лежащей на холодной земле повелительнице, но его останавливали.
Через какое-то время она встала сама, напуганными, дикими глазами оглядела своих слуг и буквально взлетела на лошадь. При взгляде на ее лицо ужас и жалость метались в глазах тех, кто служил ей верой и правдой уже много лет - за то время, что Рагхильда молилась и видела видение (а прошло достаточно много времени, возможно несколько часов), она постарела так, будто прошло не менее десятка лет.
За госпожой сели на коней и остальныее ее спутники, и процессия двинулась в путь.

Дождавшись ночи, Гутхорм и его воины выдвинулись к деревне занятой врагом. Старые и бывалые воины не роптали на кажущуюся "трусость" ярла. Они понимали - сейчас нужно не только победить в битве, но и не дать врагам передать весть Гримкилю. А потому отряд Гутхорма осторожно пробирался к деревне под покровом ночи. Густые зимние тучи затянули небо, ни малейший ветерок не колыхал стяга Гримкиля, вывешенного над одним из срубов. Ярл Хрингарики подобрался на расстояние выстрела, опытным взглядом наметил часовых и коротко кивнул лучникам.
Засвистели стрелы, и ночь разорвали крики раненных и убитых, а также пронзительное ржание гибнущих лошадей. Гутхорм не хотел давать врагам ни малейшего шанса.
Воины Гримкиля высыпали из срубов на улицу. Некоторые, зелёные новички без сомнения, даже не успели надеть броню, но большая часть была в полном вооружении.
- В атаку! - скомандовал ярл Хрингарики. - Сыны Одина, начали!
Последняя фраза была сигналом для его десятки. Парни, все как один, полезли под кольчуги, что-то оттуда извлекли и быстро сунули в рот. Мгновение спустя, первый из них издал рёв взбешённого тура из лесов Гардарики и ринулся в бой. За ним последовали все остальные.
- Берсерки!!!! - завопил кто-то, перед тем, как меч Гутхорма раскроил его пополам.
Воины Гримкиля содрогнулись от ужаса. Одиннадцать берсерков! Одиннадцать! Да и об одном из них до сих пор ходят легенды, как он ещё в юном возрасте убил могучего воина Хьялли. Одиннадцать Сынов Одина врубились в толпу врагов, нанося им ужасные потери и, что самое главное, начисто сломив боевой дух. Остальные воины Гутхорма быстро окружили деревню и присоединились к битве, тесня врагов со всех сторон. Вскоре всё было кончено. В живых остался лишь командир отряда, которому Гутхорм отсёк несколько пальцев в самом конце битвы, сбил с ног и крепко прижал к земле.
Когда всё закончилось, ярл встал с поверженного врага и коротко приказал:
- Возвращаемся в лагерь. Этого - допросить, но так, чтобы жив остался, и говорить потом ещё мог.
Затем ноги его подкосились и он первым рухнул на землю. Рядом с ним повалились и остальные берсерки. Проклятие Сынов Одина - бессилие берсерка подточило их силы.

Усадьба. Барвайг Красный и Хаки Гандальвсон.

- Наши воины говорят, что в округе шныряет все больше агдирских лазутчиков, - Барвайг расстегнул пояс с оружием – и раздраженно кинул его на лавку.
- Ты ожидал иного, ярл? – в отличие от Барвайга, Хаки был полностью спокоен, и ярлу это не нравилось.
- Признаться, я рассчитывал, что Харальд так и не соберет людей для наступления.
- Он собрал, - ответил сын конунга, и истинный глава альвхеймерцев насупился, сердито сдвинув брови:
- Ты словно восхищаешься им, Хаки, - в противовес выражению лица, в тоне ярла было скорее удивление, чем осуждение.
- Наш враг - из хорошего рода, где не привыкли бросать своих слов на ветер. Судя по донесениям наших разъездов – решительности ему не занимать, - пояснил свое замечание Хаки, и ярл медленно кивнул, соглашаясь со своим конунжичем:
- Один свидетель – я предпочел бы противника постарше да повыдержаннее.
- Не боязно, ярл, что Одноглазый не поймет твоих слов? – теперь уже Хаки выглядел удивленным. – Ему любы именно берсерки, не щадящие в битве себя и других, а отнюдь не мужи с холодными головами.
- Тору – возможно, но отец его, как и всякий глава рода, поймет мои сетования, - ответил Красный ярл.
Возможно, Хаки и возразил бы ему, – но тут отворилась входная дверь, впуская запыхавшегося гридня.
- Прощения прошу, ярл Барвайг, - воин, оказавшийся одним из молодых приятелей Гурмира, начисто проигнорировал гандальвова сына, и Барвайг в который раз задумался над тем, что делать с паскудниками. Дерзость отроков переходила все мыслимые грани, но сейчас принесенные вести были важнее вражды меж альвхеймерцами.
- Надеюсь, твоя непочтительность, викинг, объяснятся срочностью вести, - неудовольствие Барвайга все же прорвалось в его голос. Юнец, полоненный собственной значимостью, этому значения не предал, а вот Хаки кинул на ярла укоризненный взгляд, разозлив его окончательно.
- Очень спешные, клянусь всеми асами, - ответил гонец. – Прибыл воин от Харальда-конунга и привез послание от своего господина. Он желает говорить только с главным в усадьбе, отказываясь отдать пакет кому-либо кроме предводителя. Гридни бы отняли – да убоялись немилости богов. Агдирский пес не оружен, – мы проверили.
- Рад я, что воины моего конунга чтят заветы предков, - ответил Барвайг. – Известно, что богу Тору милы честные схватки один на один, и он непременно осерчал бы на неразумных, поднявших руку аль меч на переговорщика. Приглашай сюда этого серого волка.
- Прикажешь ли позвать гридней в охрану, Красный ярл?
- Ты же сказал – он без оружия. Ежели что дурное умыслит – мы сдюжим зарубить его самостоятельно. Чай, не калеки безрукие, - отрезал Барвайг.
Хаки весь разговор промолчал. Что, впрочем, никого не удивило – конунжич редко брал слово на воинских советах, предпочитая потом обговаривать все лично с Барвайгом.

Тревожные вести дошли до Гримкиля ярла, что Гутхорм - наследный хозяин Хригнарики пришел воевать в его землю и забрать назад свое владение. Тогда Гримкиль послал ратную стрелу по всем ближайшим деревням, люди же Хригнарики, кто уцелел после набегов Альвхеймарцев и Хейдемарцев, были в растерянности и недоумении - кого же им величать конунгом, и кого следует слушаться. Грозен был в гневе Гримкиль ярл, и страшен был в ярости Гутхорм конунг, и стали бонды забирать свои пожитки, кто что мог прихватить, и бежали подальше в лес, оставляя пустые усадьбы и избы... Мало кого находили гонцы, присланные Гримкилем-ярлом в усадьбах - были то лишь немощные старики и калеки, которые е могли далеко уйти... Отчаявшись, послал Гримкиль-ярл гонцов в Наумадаль - к соседям Хригнарики - к правящим там братьям-близнецам, которых звали Херлауг и Хроллауг. Братья же враждовали также и с Гандальвом, конунгом Альвхеймара, и все лето были заняты тем, что сооружали родовой курган, готовясь к грядущим битвам. Этот курган был из камня и глины, и укреплен бревнами, и сооружали его на случай своей гибели, чтобы обрести посмертное пристанище... Узнав же, что Гандальв ушел с войском в Вестфольд, а в Хригнарики теперь свой конунг, преисполнились братья решимости прибрать к рукам владение, которое ускользнуло из рук троих конунгов. И решили они сами свергнуть самозваного нового конунга Хригнарики, и прибрать его владения себе, и снарядили они большое войско, чтобы выступить в поход по реке Снауг, и захватить богатое владение... А заодно и подстеречь Гандальва, если он будет вовращаться по реке в свои владения...

Тем временем Гандальв, разорив всю страну на запад от реки Согн, и до берегов моря, ушел на север к реке Снауг, и засел со своим войском в Лондире, что на севере Вестфольда, чтобы при необходимости оттуда перебраться в Гренмар или Вингульмерк, или отступить обратно в свою страну через Хригнарики, покуда ожидая вестей отовсюду...

Войско же Эйнара с хирдманами Асмунда сына Альвхейма было застигнуто в пути метелью, и остановилось возле озера Фьявн на границе Вестфольда и Хригнарики, на котором шесть лет назад погиб Хальвдан Черный, и где он пятнадцать лет тому назад одержал победу над всеми своими врагами... И так случилось, что разбили они свои шалаши прямо у кургана, где была захоронена часть тела Хальвдана... И вот, во сне сам Хальвдан явился Эйнару Губитею Заговоренных, и велел ему повернуть на юг, к Лондиру, ибо оттуда грозила опасность его сыну...

Усадьба. Гонец от Харальда, Барвайг и Хаки Гандальвсон.
Совместно с Ви-Зетом.

– Приветствую воинов Альхейвмара, – сдержанно произнес Сигвар. Говорить вежливо ему совсем не хотелось… но хамство при таком поручении – это пятно на чести конунга, пославшего такого невежу. Подводить Харальда он не хотел. – Я ворон Харальда, коннунга Агдира, Гренмара, Вестфольда и Вингульмерка, и ныне он говорит моими устами.
- И что же говорит нам агдирский волченок? – произнес Барвайг. Тон его был серьезен, но слова отдавали насмешкой. Однако же, посланнику не с руки было затевать ссору – да и не рассчитывал он на теплый прем у исконных врагов Хальвдана Черного. Видимо, не пить ему сегодня хмельного меда, да и лечь спать придется без ужина – едва ли альвхеймерцы упустят единственную дозволенную предками возможность уязвить агдирца. Но Сигвар очень гордился тем, что именно пал выбор юного конунга, обласканного богами – и был полон решимости сохранить достоинство и высказать волю конунга так, чтобы слова его вошли после в былины:
- Наш конунг, Харальд Хальвдансон, вызывает на бой предводителя здешней дружины. «Я сам скрещу с ним меч – и пусть сами боги решают, кому из двух владеть землями Вестфольда», - так говорит властитель.
Взгляд Сигвара метнулся между Барвайгом и Хаки. Воин помнил обоих… и не так уж долго размышлял. Конечно, Барвайг – воин старый и опытный, да только Хаки, как ни крути, сын конунга. А значит, он тут должен быть главным… хотя бы для виду.
Но назвался вождем – так и отвечай за сказанное.
– Какой ответ мне отвезти конунгу, Хаки, сын Гандальва? – громко вопросил Сигвар – и не без злорадства увидел, что альвхеймерец вздрогнул. Однако, к чести гандальвова сына, голос его остался спокойным. Хаки слишком хорошо догадывался, какой именно реакции ожидал от него харальдов посланец – тот, кто слаб душей и не может доказать правду мечем, часто ищет спасения в словесном яде. Конунжич твердо решил, что не доставит врагу такого удовольствия:
- Я слышал слова Харальда, сына Хальвдана. Однако же, такие дела не решаются в спешке… и даже крылья ворона устают после дальнего пути. Раздели же хлеб под крышей моего дома – я дам ответ Агдирскому конунгу перед закатом.
И Сигвару оставалось лишь поклонится, скрывая свое удивление. Впрочем, он почти не сомневался в ответе Хаки Гандальвсона: трус единожды остается трусом навсегда. Даже если кто-то, храня конунгову честь, назовет это качество «осторожностью».

Утомительное путешествие пагубно влияло на правительницу. Лицо ее было бледно, как снег под ногами путников, прекрасные глаза больше не блестели, как раньше, а гибкие руки устало лежали на луке седла.
Рагхильда чувствовала, что засыпает. Мерные шаги лошади, тихие переговоры слуг усыпляли ее, и вот женщина уже погрузилась в дрему.
Вдруг она услышала чей-то голос, доносившийся издалека, как будто из колодца. Это был голос ее усопшего мужа. Хальвдан звал ее сквозь беспросветную серую мглу. Она стояла где-то в тумане, а кругом падал снег, окутывая ее фигуру.
- Рагнхильда, жена моя? Ты слышишь меня?
Рагхильде стало страшно: увидеть мертвеца во сне - плохой знак. Может, он пришел, чтобы забрать с собой свою возлюбленную? Женщина стояла, чувствуя, что душу обволакивает липкий страх. Замерла гордая Вещая Дева, боясь раскрыть уста.
- Не бойся, ты проживешь еще много лет, я пришел не для того, чтобы забрать тебя.. Я пришел говорить о волчонке, что рано начал охотиться.
Рагхильда поняла, что муж говорит об их сыне. Тогда побежала она быстро к нему, однако на расстоянии вытянутой руки что-то остановило ее.
- Возлюбленный мой муж.. Хальвдан.. - проговорила она, вглядываясь в черты погибшего супруга, - Откуда ты? Зачем пришел? Говори, и я всегда буду внимать тебе.
- Сейчас я в Муспельхейме, и к моему удвилению нашел там многих из тех, кто должен был почивать в Валгалле. Страшная буря катится по родной земле. Так и грозит она навалиться на мои земли, как на парус лодки и порвать его в клочья, разнеся по свету.
Рагхильда молча слушала покойного, который говорил о том, что он видит в месте своего пребывания, что он знает о жизни семьи и Агдира. Но вдруг поднял он голову и ясно увидела женщина его ясные глаза, полные страдания.
- Молодой волк выходит на охоту, еще не зная, что сам может оказаться дичью. И нет стаи, чтобы научила его, и нет старого волка, чтобы оберегал его. Охотники идут по лесу, зная, что волчонок вышел на охоту. Много у волка сил, много ума, на его стороне правда. Но человек силен, хитер, много способов изловить и убить волка есть у него. Много капканов расставлено по лесу, и не знает еще Волчонок, что его ждет на охоте. Попадет в капкан и пропадет, и лес осиротеет.
Силуэт Хальвдана начал пропадать.Вот уже голос его глуше и глуше, лишь ветер завывает, оставляя в воздухе обрывки фраз:
- Капканы.. Лоскутья.. по свету.. Хитрые.. охотники..
Свист ветра закрыл от слуха Рагхильды голос мужа, а метель скрыла его самого. Все завертелось перед глазами женщины, и она проснулась.
Тут же кликнула она своего ближайшего слугу, начертала на дощечке слова:
"Будь осторожен, охотники готовят капкан Волчонку. Будь мудр."
И, отдав послание слуге, приказала дать ему самую быструю лошадь и отправить в сопровождении еще двух слуг в Вестфольд к Харальду.
Остальным же она приказала оставаться с собой и двигаться в том же направлении быстрее.

Усадьба Саросбёрг. Гурмир
(с разрешения Тельтиара)
______________________________________________

Вся усадьба только и судачила о вызове Харальда – и обещанном ответе на него Хаки. Деревня, похоже, поступала так же, - Гурмир раз за разом втыкал нож в истерзанную древесину, но злость уходить не желала. Хальвдан – дурак, но Хаки – и трус и неумеха. С него вполне станется проиграть поединок агдирскому щенку – тот, говаривают, уродился с мечом в руках, а вот белым рученькам Хаки более пристало бы веретено, чем славный клинок. Сын Саги всегда презирал своего конунжича, но в этом походе ненависть юноши к Хаки только удвоилась. Во-первых, потому, что путешествие бок о бок не давало возможности видеть этого труса пореже, а во-вторых, потому что Хаки по-прежнему вел себя как недостойный звания викинга холоп, а не конунг старинного рода. И ответ Хаки Харальдову гонцу нисколько не переменил мнение Гурмира. Последний просто не верил в способность конунжича выиграть и, злорадно надеясь, что сын Хальвдана Черного все же снимет отпрыску Гандальва голову с плеч, отнюдь не намеревался признавать себя побежденным по результатам этого… поединка. Аналогично думала большая часть дружины – благо, их вера в способности Хаки, как воителя развеялась множество зим назад. Кто будет ждать успеха в битве от конунга «для картинки»? Подобным же образом можно счесть воителем быка, ведомого хозяином на убой. Но нет, Хаки не достоин подобного сравнения. Гораздо лепше для него будет заяц. Заяц, в помрачении рассудка вообразивший, что спорит с волком на равных. Хороша идея для потехи – кабы от этого «зайца» не зависели их честь и жизни, - Гурмир смачно сплюнул на пол. Ему - подчиняться Хаки Гандальвсону? Да никогда! К счастью. В их отряде полно мужей, еще не забывших как держаться за меч. Харальд еще удивится возможностям альвхеймерцев.
Гурмир вложил в ножны нож и усмехнулся неприятной улыбкой.
«Когда-то ты предал доверие названного брата, трусишка-Хаки. Посмотрим, как понравится тебе ответ от его сына. Думаю, я еще успею назвать тебя жалким ничтожеством… перед смертью».

Там же. Хаки и Барвайг.
_______________________________________________

- Хаки, это безумие! Ты не можешь драться с Харальдом в поединке! Кроме всего прочего, это еще и глупо.
- Старики говаривают, что такие бои судят сами боги.
- Так то старики, Хаки… тяжко мне на сердце от таких слов, но едва ли едва ли гридни отца твоего, да и сам конунг Гандальв возрадуются от этой идее.
- Ты предлагаешь мне отказать юному Харальду в праве, завещанном властителям Богами? Едва ли милость людская должна быть важнее их гнева. Асгард далеко, но все мы не минуем радужного моста в эту крепость. Возможно, я трус, но отказ сражаться в поединке конунгов – это чернейшее бесчестие, и я на сие не пойду. Хотя – ты прав, мудрый Барвайг: ежели я одолею Харальда, гридни молвят: «невелика честь для матерого волка загрызть щенка, едва вошедшего в лета». Ежели наоборот – начтут гуторить, что трус, не единожды показывавший врагу спину, едва ли достоин отстаивать конунгову честь.
- Предложение Харальда подтверждает твои давешние слова о его храбрости, однако и речи твои сегодняшние полностью справедливы. К счастью, воинская правда предоставила нам выход – и я предлагаю тебе, сын конунга, этим воспользоваться. Вызовем лучших воинов из наших дружин, потешим асов боем меж опытными воителями, славными прошлыми победами. Едва ли всем в Агдире люба идея рисковать так юным конунгом. Думаю, что мое предложение устроит обе стороны.
- Однако, воины решат, что я снова струсил, - Хаки Гандальвсон поджал губы – но потом резко кивнул головой. – Что же, подобные речи слушать мне не впервой. – Но кто будет говорить про это с советниками Харальда и самим конунгом? Коли пошлем весточку с их гонцом, конунг по молодости может скрыть ее от опытных гридней. Никто не вправе прочесть послание одного викинга из рода властителей другому. Передать же устно, как велит традиция… ворон не должен добавлять ничего от себя, но когда речь идет о давних врагах, слова часто обретают двойное дно. Этому гонцу мы с тобой явно не любы. Я мог бы поехать сам…
- Нет! Сыновья конунгов одевают плащи посланников во время мира, дабы укрепить дружбу с соседями, но не на войне. Лишь побежденные приезжают в стан противника сами и без шапок, чтобы говаривать о сдаче. Мы – же сильны, и вряд ли след давать злоязыким очередной повод для речей. Тем паче, что ты – наследник Альвхеймера. К Харальду поеду я.
- Ты же понимаешь, Барвайг – если агдирцы решат поступить против правды, руководствуясь выгодой, гридни не признают меня вождем? Войско без командира – что тело без головы, ничего путного сделать не сможет. Лучше уж мне самому выйти на ратное поле.
- Мы уже это обсудили, сын конунга! Доселе Харальд воевал по правде, и не след загодя подозревать его в черных замыслах. Поднявший руку на посланника – замаран перед богами, а они едва ли даруют победу недостойному.
- Едва ли боги могут углядеть за всеми несправедливостями в Норвегии, - покачал головой конунжич. – Однако, вижу я, что ты тверд в своем решении ехать – и не смею прекословить воле твоей далее. Я ценю твою помощь, и восхищаюсь твоей отвагой, Красный ярл, но все же… прошу тебя – возвращайся живым. С тех пор, как мы обосновались тут, я часто вижу во сне своих братьев – и воронов Одина. И кажется мне, что мертвые являют себя не к добру.
- Воители, пирующие в Валгалле, часто являются живым на пороге славного сражения, – возразил ярл Барвайг. – В сказаниях скальдов, они часто наделяют воителей, борющихся за правду, невиданной силой или рассказывают древние секреты. Тебе следует радоваться, что братья твои не оставляю тебя перед войной, а не открывать сердце свое черным мыслям.
- Ты мудр, как всегда, ярл. Позовем же гонца – и выскажем ему то, что решили.

В ходе допроса пленника Гутхорм выяснил, что творится в Хрингарике и где сейчас находятся доверенные ярлы Гримкиля.
На утро следующего дня его войско выступило в путь. Воины Агдира шли вглубь родины своего ярла, безжалостно расправляясь со встреченными по дороге войсками врага.
Через несколько дней трое из ярлов Гримкиля отправились в Хель.
Гутхорм чувствовал, что приближается к самому сердцу захватчиков и был готов дать решительный бой.

Усадьба Саросберг. Двор. Хаки, Барвайг, гридни Гандальва и гонец агдирского конунга.

Никто не посылал глашатая, для того, чтобы позвать воителей во двор, однако сказанное Хаки слово «перед закатом» каким-то образом обошло всю усадьбу. Так что в указанный час во дворе собрались практически все пришедшие с Барвайгом альвхеймерцы.
Сигвар стоял в середине мощеного двора, а за спиной его – полукругом выстроились исконные враги Харальда. Наверное, гонцу было не особенно приятно чувствовать их присутствие за спиной, однако, к чести воителя, он стоял не оборачиваясь, полный спокойного достоинства.
Хаки на мгновение позавидовал подобной выдержке – неизвестно, смог ли бы он сам вот так простоять долгое время, подставляя врагам беззащитную спину.
«Воистину, хорошего ворона послал юный владыка Агдира. Если все его воины хоть вполовину так хороши – врагам Харальда надо бы призадуматься», - подумал конунжич, выходя на крыльцо. Впервые за весь поход он вот так вот явно явил себя в роли главы отряда – и ответом стали нахмуренные брови и взгляды, далекие от восхищения. Сын альвхеймерского конунга лишь упрямо приподнял подбородок: что бы там не думали гридни, ему придется участвовать в затее, придуманной Харальдом. И, значит - дать ему ответ именно так, как велели древние законы этой земли, составленные стариками еще до рождения деда Гандальва-властителя.
- Внемли же мне, ворон, и передай услышанные слова в точности тому, кто теперь говорит твоими устами. Альвхеймер принимает вызов Агдира. Поединок состоится, когда на небе появится новая луна, дабы конунг Харальд успел доехать до Саросберга и отдохнуть от пути, а досточтимые жрецы – совершить все обряды, согласно обычаю. Так говорит тебе Хаки Гандальвсон – и твой долг, ворон, как можно быстрее донести мои слова в уши Харальда. Скажи ему – мы пошлем собственного гонца, дабы оговорить с витязями Агдира все делали предстоящего боя. А теперь – можешь ехать. Ворота открыты.
Сигвар кивнул – и ушел, не оборачиваясь.
А Хаки скрылся в усадьбе, смиренно моля Одина о мудрости.

Прежде чем проводить решительную атаку на главные силы Гримкиля, Гутхорм решил зачистить тыл своих войск и направился на охоту за головами трёх ближайших прихвостней своего врага: Раги Лысого, Владимира Иноземца и Стефана Грека. Все трое были хорошими воинами и военачальниками Гримкиля, помогавшими ему захватить Хрингарику и заслуживали смерти.
Раги Гутхорм нашёл в усадьбе в Северной части Хрингарики. Там он держал что-то вроде главной твердыни, откуда зорко следил за землями, которые ему доверил Гримкиль.
Войска Гутхорма взяли его усадьбу штурмом, вырезав поголовно всех воинов, а самого Раги сразил Гутхорм, боевым топором отделив его лысую голову от тела.
Следующим был новый страж западных границ Хрингарики - Владимир Иноземец. С гардарцем у Гутхорма вышел очень короткий разговор - войска гардарца были разбиты, а сам он был казнён, как некогда Атли Тощий.
Последним был засевший на юге Грек. Он заперся в усадьбе, окружив себя воинами, и был готов дорого продать свою шкуру. Гутхорм вызвал его на Суд Богов, произнеся неговоримые речи так, чтобы слышала дружина. Грек был вынужден выйти и биться. Он вооружился прямым греческим мечом и круглым щитом, разделся до пояса и вышел против Гутхорма, небрежно помахивающего двумя топорами. Славно бился грек, но в конце концов истинный ярл Хрингарики превозмог его и сразил, сперва разрубив пополам щит, а потом пробив грудь. Стефан умер, как воин.
"А теперь твоя очередь, Гримкиль Гримкильсон! Я иду за тобой!" - думал Гутхорм, направляясь во главе своего войска к усадьбе, где когда-то он оставил Атли наместником.

Все же, не простая случайность привела Эйнара с дружиной к кургану, в коем погребен был славный Хальвдан. Верил воин, что божественное провидение послало ему этот сон, дабы не сбился он с пути истинного и исполнил в точности все, что ему предначертано совершить во славу Христа.
Случилось же следущее - однажды ночью, едва смежил Эйнар веки, как возник перед ним Хальвдан, одетый, словно только что явился из самого сердца битвы - капли свежей крови сверкали на его боевой секире, бисеринки пота блестели на лбу.
- Здравствуй, Губитель Заговоренных - так приветствовал Хальвдан Эйнара, тяжело выдыхая воздух при каждом слове.
- Приветствую тебя, о доблестный предводитель стаи волков, с коими сравнима твоя дружина, - кажется, мужчина не осозновал, что его собеседник давно погиб и говорил с ним так, словно они лишь недавно расстались.
- Темные времена грядут, о друг мой, и помощь твоя мне потребна, ибо сам я уже не тот, что был раньше, а ныне изредка лишь я советом могу помочь. Или предостереженьем - не силой оружья.
- Чего же ты хочешь, помощь какая нужна?
- Друг мой, прошу тебя, поварачивай нынче ж на юг и даьше, по берегу озера вместе с дружиной ступай. Туда, где в последний раз солнце глаза мои видели.
С этими словами призрак кивнул головой на прощание и исчез. Эйнар открыл глаза - рядом с ним на коленях сидела Сигрун и обеспокоенно вглядывалась в его лицо.
- Ты кричал во сне, но потом успокоился губы твои беззвучно открывались, словно ты говорил с кем-то. Но слов слышно не было...
Эйнар вкратце пересказал жене все, что сказал ему дух Хальвдана. Обсудив случившееся, воин и воительница решили, что исполнят волю умершего и поведут дружину к югу.
Возле озера жуткая метель настигла отважных воинов. Не было видно даже на ладонь вперед, потому Эйнар приказал разбить лагерь прямо здесь, благо до кургана осталось идти совсем недолго. СБитые с толку свирепой непогодой, воины не знали, что Курган находился всего в паре десятков минут ходьбы от них.
На исходе третьего дня один из дозорных сообщил, что, кажется, сквозь свист ветра слышен цокот копыт - кто-то приближался к лагерю, но друзья или враги? На всякий случай, каждый мужчина проверил, на месте ли оружие и легко ли выходят из ножен клинки.

(c DarkLight)
Селение близ усадьбы Саросберг, Вестфольд. Хаки и Эгиль
Совместно с Ви-Зетом

Стража у входа в Вестфольд поглядела на пришельца весьма озадаченно; не каждый день объявляются слепые скальды с крупной собакой-поводырем. Но угрозы он вроде не представлял; что может сделать один слепой с ножом против всех воинов, что здесь расположились?
А окончательно опасения улеглись, когда слепец, остановившись на окрик, на ходу сложил вису. Нельзя сказать, что стражи в ее смысл вникли, но впечатлились.
Так что Эгиль в Вестфольд прошел. И надо такому случиться - почти сразу попал в поле зрения сына Гандальва.
Хаки как раз обсуждал детали зимовки своего отряда все с тем же рыжим Фроди, как новоизбранным старостой. Гридни у ворот делали вид, что не замечают конунжича в упор, а тот был только рад подобному отношению. После истории с Харальдом языки у воинов развязались окончательно, и даже терпеливый Хаки временами с трудом удерживался от резкости.
При виде Эгиля конунжич побледнел, - а Фроди удивленно обернулся, недоумевая, что за диво так впечатлило молодого "ярла".
Сын Гандальва постарался взять себя в руки - не дело это, коли на лице твоем окружающие читают потаенное, как на свитке с рунами. Но мысли его скакали, как лошади в добром галопе. Хаки искренне недоумевал, зачем его знакомцу Эгилю рисковать животом, являясь прямиком во вражеский стан. Хорошо зная гридней своего отца, конунжич не сомневался: многие из них с радостью принесут голову слепого на блюде ярлу Барвайгу.... хотя сам воитель и не принял бы подобного "дара". Красный ярл высоко почитал воинскую честь, однако многие из альвхеймерцев не забивали себе голову "старинными сказками". Эгиль был кровником Барвайга - теперь Хаки знал это наверняка. Однако, даже не владея подобным знанием, молодые воины могли умышленно задеть слепца насмешкой или оружием. У отряда Барвайга уже было несколько стычек с селянами, и сыну конунга с большим трудом удалось удержать шаткий мир. Хаки со стыдом сознавал. что воины Альвхеймера показывают не самую достойную свою сторону, и разрывался между долгом любого альвхеймерца - славить дружину вождя, и честью, шептавшей обратное.
Кем бы не был Эгиль - наследник Гандальва не мог отдать его на поругание Гурмиру с дружками, которые как раз показались на улице. Жестом отстранив Фроди с дороги - мол, подожди пока, добрый человек, - Хаки шагнул вперед к слепому сказителю:
- Приветствую тебя, путник. Мы всегда рады сказителям, славящим словом и песней деяния богов и подвиги великих героев. Но - времена ныне пошли неспокойные, такие, что и брат брата в умысле заподозрит. Не боязно тебе, скальд, путешествовать одному в столь лихую годину? Расскажи, издалече ли следуешь?
Знакомый голос... Хаки. Вот удача, что именно он попался на улице.
Впрочем, на лице Эгиля не дрогнул ни один мускул, когда он повернул голову на звук.
- Путь мой был долог, воин. И, не скрою, опасен. Но меня хранят боги и клыки друга, - усмехнувшись, слепец потрепал по голове волка.
- Трус и калека, - раздался сбоку насмешливый голос Гурмира. - Хаки, неужто ты наконец нашел себе компанию по вкусу? Кого-то такого, на чьем фоне даже ты смотришься не мышью, но вепрем?
Сын Сагги снова был пьян. Однако, это не извиняло его речей - кровь прилила с щекам Хаки, задетого оскорблением. Если бы не Эгиль - он, возможно, опять сорвался бы, дав на сей раз щенку добрую оплеуху. Но слепец был здесь - и все слышал.
Ворон, старый мудрый Ворон... От таких вот он и ушел в леса. Хотя остроту ума сохранил - и на всякий случай и Эгиля обучил, как отвечать.
- Кабан рвется сквозь чащу, не глядя под ноги, - заметил "скальд". - Так и многие люди бросают слова, не глядя, куда они попадут - и удивляются потом, что налетают на рогатину. Кабан может гордиться своей силой - но охотник заберет его домой.
Он помолчал и добавил:
- Так кто же тут вепрь?
Хаки сдержал усмешку - так же, как чуть ранее обуздал собственный гнев. Зато Гурмир, хоть и бывший во хмелю, осознал, что получил в ответ тонкую насмешку. На такие речи ум его достойного ответа не давал и в трезвости - а, если так, стоило дать отпор кулаками.
- Ах, ты...
"Собака" вздыбила загривок и зарычала, гридни у ворот предупреждающе схватились за мечи: в таком состоянии зверь казался воинам опасным. Однако, сын Гандальва не допустил насилия, сноровисто встав между Гурмиром и его жертвой.
- Ты забываешься, гридень. Скальд этот ныне - наш гость.
- Ходишь под руку с деревенщиной, и кормишь лесных оборванцев за столом? Не ждал такого дадже от тебя, - презрительно бросил сын Сагги - и кивнул младшим, столпившимся поодаль. - Пошли! Потешим себя молодецкой забавой! А песенки детские пусть слушают те, кто для битвы не годен
- Скальдам дает вдохновение мед поэзии, - ехидно заметил Эгиль. - Один протягивает руку над теми, кто слагает висы. Уж если Отец Богов не годен для битвы... воистину, великий воин стоит рядом со мной.
К счастью для всех, Гурмир решил, что скальд говорит про Хаки - благо, сын конунга и впрямь стоял почти рядом с Эгилем. Да и остальные гридни, расслабились, посмеиваясь: насмешка над конунжичем всегда вызывала у них оживление. Хаки сжал губы - но думал не о двусмысленности слов Эгиля, а о том, как бы увести слепого от ворот. К счастью. молодой викинг составляя хулительную речь дал Хаки нужную зацепку.
- Будь гостем под моей крышей, скальд. Ныне я редко слышу хорошие сказания да веселые песни. Пропой мне про Одина и Тора - а в ответ получи защиту гостя, как велит древний обычай.
- С радостью, - кивнул слепец. - Боги благоволят к тем, кто соблюдает обычаи.
- Пожалуйте под мою, крышу, уважаемые, - вмешался молчавший до сей поры Фроди. - В усадьбе воители заняты делом, и, как сказал уважаемый Гурмир, могут осерчать на чужое веселье. У меня же все домочадцы зело благоволят к сказаниям - и сказителям.
Рыжий староста опять понял больше альвхеймерцев - и Хаки благодарно улыбнулся селянину.
- Мы принимает приглашение под твой кров, достопочтенный муж, - ответил он за обоих.
Переступив через порог, Эгиль на секунду замешкался. Звуки... запахи... все так похоже на дом, где он был рожден...
Качнув головой, он отогнал воспоминания. Это - прошлое.
Волк вошел без особой охоты. И старался держаться поближе к вожаку.
- Я снаружи покараулю, ясноокий ярл, - проговорил Фроди. - Домочадцев пока нет - беседуйте без помех
"Интересно, обратится ко мне кто-нибудь так? - задал себе вопрос Эгиль. - Отец говорил, что у меня светлые глаза. Но пойди пойми, что такое "светлый"..."
Хаки кивнул, и захлопнул дверь. Его менее всего заботили вопросы глаз и запахов: по мнению конунжича. ситуация была хуже некуда:
- Эгиль, расскажи, что заставило тебя так рисковать своей жизнью? Неужели тебе так надоело ходить по лесам, что готов ты сгинуть понапрасну?
- Рисковать? - незрячие глаза безошибочно нашли лицо Хаки. - А разве есть риск? Кто из здешних знает меня в лицо? И надо иметь воображение скальда, чтобы в бродяге искать черты убитого полтора десятка лет назад.
- А... - Хаки прошелся по горнице, - значит, мы с тобой уменьшаем число недоговорок? Что же - ты, верно, понял - я пошел к Барвайгу с вопросами, так что знаю кто он тебе, и кто ты ему. красный ярл дорог моему сердцу... однако, тебе ли не знать норова гридней. Ныне альвхеймерцы очень злы. Дай им любой повод - набросятся без жалости. Биги Севера, ты понимаешь, что чуть не остался лежать там, перед воротами всего из-за пары слов?
- Я давно понял, что покорность уважают еще меньше, - пожал плечами Эгиль. - Да и... мне хотелось проверить, сумею ли я ответить словом не хуже, чем ножом.
- Да, язык у тебя подвешен на славу, - признал Хаки Гандальвсан. - Однако, ужели ты не видишь, что тот, кто больно язвит словом может получить ответ сталью, да хорош если в поединке? Эгиль, неужели судьба твоего отца не научила тебя не разбрасываться насмешками?
- Если они меня приведут к тем, кто его убил, я втрое больше насмешек скажу, - очень серьезно ответил Эгиль. - А что до нападения... слава Покровителю, есть кому меня предупредить.
- Чувствую, сей разговор бесполезен, - махнул рукой Хаки, - слова про осторожность не достигают твоих ушей, а считать врагов ты, видимо, отродясь не обучен. Воля твоя! Так - зачем ты пожаловал, Эгиль? Ты спокойно можешь выйти сейчас в эту дверь, избавив себя от моих речей. Если на деле ты этого хочешь
- Зачем? Как ни странно - из-за твоих слов. Помнишь, ты говорил о жизни людей? Мне захотелось почувствовать, как они живут. Понять, чем мир воинов отличается от леса.
Хаки чувствовал, что Эгиль лукавит, но - не обвинять же его прямо во лжи? Сын Гандальва сделал первый шаг к откровенности (хоть и не назвав свою главную тайну), а Эгиль продолжал играть в прежние игры.
- ну, посмотрел? И что же теперь? Может, и правда развлечешь нас сказаниями за пиво и угощение? Тебе идет личина Скальда, Эгиль сын Эгиля.
- Сказаниями... что ж, при игре словами я многое могу поведать. Хотя не все поймут, что я хочу сказать.
Эгиль повернул голову, вслушиваясь в шум Вестфольда. Вздохнул.
- Наверное, тут все-таки можно жить.
-Наверное. но мы пришлю сюда воевать. и кто знает... - Хаки замолчал, задумавшись о своем
- Кто знает, чем кончится, да? Я всегда предпочитал не гадать, а приближать. Что бы не делалось - все принесет плоды.
- По-моему, мы с тобой уже говорили о предопределенности, - усмехнулся Хаки. - Хотя, согласен: в ночном лесу это слышалось по иному, чем в доме у чтимого очага.
- Место определяет мысли, - процитировал Эгиль Ворона. - Кстати о местах... такое впечатление, что здесь все угрюмы и ожидают чего-то скверного. Я не вижу лиц, но могу судить по иным признакам.
- Конечно, ожидают, - согласился конунжич. - Нашу неприятность кличут агдирским конунгом. и самое паршивое заключается в том, что юный Харальд столь же честен, сколь и безрассуден. Думаю, что в этом деле он переплюнет даже тебя.
- Безрассуден - потому что решит напасть? - с любопытством осведомился Эгиль. - Но безрассудство - путь к смерти, как я знаю. Так чего его бояться?
- Не бояться... - конунжич помедлил, подбирая слова. - Ненавидят. Харальд юн, однако дерзнул воспользоваться древним обычаем, предложив поединок нашему предводителю. Никто не смеет оспорить это право - и согласие получено. Однако, конунг наш придет в ярость, да и гридни не пышут восторгом. А все потому, что никакие речи не изменят истины. Харальд - мальчишка, а Хаки - трус. В таком составе поединок кажется не судом богов, а насмешкой
- А богам не все равно, чьим мечом судить? - искренне удивился Эгиль. - Поединок есть поединок.
- Зато людям до этого есть очень большое дело, - ответил Хаки. - И наши гридни очень недовольны подобным раскладом
- Как будто у них есть выбор, - хмыкнул Эгиль. - Судя по описанию...
- Судя по описанию - что? - переспросил наследник Альвхеймера.
- Судя по описанию того, что сложилось. Предводитель у агдирцев - один. И здесь - один. Других нет. Выбирать не из кого.
- Будь воля конунга - поединка бы не было. Сам Гандальв мог позволить себе отказать юноше - хотя бы под предлогом "мол, молоко еще на губах не высохло".
- Но его воли здесь нет, как я понимаю.
- Это - решение Хаки и ярла Барвайга, - мрачно подтвердил альвхеймерец. - С них если что и спросится. Конунг суров... но проиграть еще хуже, чем получить порицание от властителя.
При имени Барвайга Эгиль словно окаменел. На мгновение. Потом пожал плечами.
- Сын конунга же вроде старше. И повидал бои. Разве он не имеет шансов на победу?
- Не мне судить о воинской доблести, - сдержанно отозвался Хаки. - Однако, я говорил тебе в прошлую встречу, наш конунжич как боец никого не впечатляет.
- Главное, чтобы противника впечатлил, - усмехнулся Эгиль. - Среди серых братьев тоже есть слабый. Но обычно он оленя и приканчивает - его челюсти не разожмешь.
- Твои слова были бы справедливы... - начал Хаки - и запнулся. Эгиль - враг, так стоит ли делиться с ним сокровенными страхами. Но, в итоге желание высказаться пересилило: Хаки слишком долго вынужден был молчать, обрывая собственные речи еще до начала. - Они были бы справедливы, если вы воинов заботила честь. Но они все желаю победы. А Хаки никогда не бывать конунгом - это стало понятно много зим назад. Вожаком надо родиться - так есть и у волков. У Хаки это не вышло
- Гандальв не вечен, как не вечен никто из людей. И если в Агдире может править совсем юный - почему здесь не может вести людей старший?
- Старший тут - ярл Барвайг. Ты не любишь его, и это понятно - но все же он - славный предводитель, заботящийся о людях, - возразил Хаки.
- А что, правителю обязательно быть первым на мечах? В серой стае вожак не только сильнее, но и мудрее других.
- На сей раз первенство придется доказывать именно в бою. Да и вообще - мы с тобой несколько отклонились от темы. Не столь важно, плох или хорошо Хаки Гандальвсон, как то, что Весфольд ныне - как котел с крышкой, под которой развели огонь. Того и гляди взорвется - и вполне может зашить многих, виновных и невинных насмерть. Конунги воюют - а страдают селяне. Хочешь, я позову тебе Фроди, хозяина этого дома? Витязи Гандальва - не худшие из викингов, и разрушения тут зря не чинили. Так повезло не многим.
- Когда стая травит оленя, могут пострадать и зайцы, - согласился Эгиль. - Может, исход боя поможет выплеснуться этой злости внутри котла?
-Смиренно молю об этом богов, - сдержанно ответил Хаки
- Некоторых богов не надо молить... они дают помощь в обмен на что-то другое. Правда, не сразу понимаешь, - что.
- Ну, тогда я, наверное, не разумею этих намеков, - отмахнулся от слов слепого конунжич. - Потому что тьма над Саросбергом видится мне беспросветной. Однако - прости меня за грустные слова - мы пришли сюда поговорить о тебе, а не о камне на моем сердце.
- А беседа - как нить в руках. Вьется так, что не всегда уверен, ты ли ее направляешь.
Молчание вновь нарушил Эгиль.
- Что ж, я вижу, что мое появление здесь - источник лишней тревоги. Да и мне, если честно... не по себе среди людей. Я могу уйти... но хотел бы задать вопрос. Кто носит имя Харек Волк?
- Где ты его слышал? - встрепенулся Хаки. - Впрочем, не важно. Этот воитель славен по всей Норвегии, и тайны тут нет. Он был ближайшим другом Хальвдана Черного до его смерти. Однако ныне Харек завел собственные стяги, хоть и сохранил дружбу с Агдиром.
- А почему он носит имя Волка?
- Честно признаться - не знаю. Вроде бы, была там история на охоте, когда Харек был юн. Людям запомнилась - а он сам начертил на щите белого волка, - пожал плечами Хаки
- Вот так сделаешь что-то - и определишь себе печать на всю жизнь, - усмехнулся Эгиль. - Значит, он в союзе с Агдиром? Хм, а я только имя слышал... здесь же...
- От кого? - насторожился Хаки. То, что Харек был в Саросберге являлось тайной, известной немногим.
- От них, - рука Эгиля ласково прошлась по шерсти волка.
- Прости, Эгиль - я не совсем разумею, - развел руками конунжич. - Харек общается волками? Не думаю, что знак на щите дает такую силу. На знамени Агдира - тоже волк, но их земли люто страдают от серых, особенно по зиме
- Нет, - по лицу Эгиля скользнула улыбка. - Один из моих серых братьев был здесь - и слышал про Харека. А значит, слышал и я.
- Я многое тебе рассказал - так ответь же любезностью Может твой брат сказать, кто гуторил про Агдирского волга? - в голосе Хаки отчетливо слышалось напряжение.
- Крики доносились от реки, как я понял, - пожал плечами Эгиль.
- А... - Хаки вздохнул с явным облегчением. - Харек был здесь - но эти сведения не для всех. Плохо, коль есть у одних соратников тайны от других, да не поделаешь тут ничего. Нам с Хареком нечего делить - однако, уже то, что он сидел за столом рядом с Хальвданом достаточно для сражения. Хотя, думаю, он очень удивился, увидев тут альвхеймерцев. Знай он, кто главный в Саросберге - едва ли прокричал бы свое имя так, чтоб услышали оба берега
- Но ты вроде бы без ненависти о нем говоришь, - заметил Эгиль.
- Неужели я должен ненавидеть весь мир, начиная с Харальда? - ответил вопросом Хаки. На лице его впервые появилась легкая улыбка: - Хотя - он очень удивился. увидев меня тут. Даже сразу и не признал. Впрочем, в нашу прошлую встречу я был... ну, да не важно
- А вы уже встречались ранее?
- Да... во время прошлой войны Агдира с Альвхеймером. Я был достаточно в летах, чтобы подержать честь моего... конунга на ратном поле, - при разговоре о прошлом оживление альвхеймерца угасло, как свечка.
От слуха Эгиля заминка не ускользнула; вообще, от его слуха сложно было что-то спрятать.
- Твоего... только конунга? - общее имя и пара оговорок сплелись в единую цепь. - Или...
- ... моего отца, - тихо дополнил Хаки. - Да, теперь ты все знаешь, Эгиль.
Некоторое время слепец молчал. Потом пожал плечами:
- Ты думаешь, мое отношение от этого переменится? В лесу доверяешь не сплетням, а своим чувствам.
- И что же ты чувствуешь, сын Эгиля? - улыбка конунжича вышла горькой. - Что чувствуешь, зная то, что ты знаешь? Впрочем - можешь смолчать: большой шанс, что мы никогда более не свидимся. Надвигается война - и я почти рад этому. Пусть она расставит по местам все то, что запутала наша прошлая компания, - он снова запнулся - но продолжил, как через силу: - Я должен просить у тебя прощения. Не освободи я альвхеймерцев из плена - твой отец может быть жил бы и поныне. Да, Барвайга и его воинов, может, и отпустили бы за деньги - но часть вины все же на мне. Увы... слишком многие благие дела потом оборачиваются потерями. По крайней мере - у меня.
- Провидеть, к чему приведут поступки, могут лишь норны, - негромко заметил Эгиль, шагнув к двери. - Я же не буду судить... мне хватит своей памяти.
У самого выхода он обернулся.
- Думаю, мы встретимся еще, Хаки. Искренне хочу, чтобы это произошло при хороших условиях.

Барвайг и Эгиль
Совместно с Ви-Зетом.

– Что-что, серый брат?
Рука Эгиля коснулась шерсти волка; несколько мгновений он неподвижно стоял, а затем холодно улыбнулся.
– Так он вышел? И идет куда-то… один?
Именно этот волк был с Эгилем в Вестфольде, и хорошо запомнил облик и запах Барвайга. Так что ошибиться он не мог.
– Я хотел оставить его напоследок… но раз уж так решили норны…

В руке у ярла Барвайга было белое полотнище с черным знаком ворона – древнейший символ гонца, извечный знак неприкосновенности. Времена менялись, из душ людей уходил страх перед богами и уважение к предкам, а неспокойные времена прибавляли лютости, но мало кто из негодяев осмелился бы нарушить дедовской завет, покусившись на жизнь посланника одного конунга к другому.
Увы, для волков бело-черный флаг ничего не значил. А самого мстителя боги еще до рождения лишили возможности видеть свет – и потому узреть, что за деяние он совершает. Истина ли, что неведение освобождает от ответа? Эгиль не знал статуса Барвайга, но, даже увидь он милостью волшебницы Фрейи знак ворона на полотне – ужели это остановило бы душу, много зим дожидавшуюся мести?
К сожалению – или к счастью – богине сегодня было не до дел смертных, Эгиль оставался слеп и не видел, какое преступление совершает.
Обычно волки, загоняя дичь, воют. Но сейчас была иная охота… и им требовалось как раз отрезать все пути. Поэтому они молчали.
До поры, до времени.
А потом серые тени неожиданно скользнули, образуя кольцо вокруг ярла Барвайга.
И человеческая фигура возникла из-за ствола ближайшего дерева.
– Здравствуй, Барвайг Красный, – промолвил Эгиль. – Я давно ждал такой встречи…
- Я не припомню тебя, воин, - спокойно ответил Барвайг, хотя по спине его пошел холодок а сердце, на которое сивоусый ярл не грешил отродясь, пропустило удар. Он был отнюдь не худшим из мужей в дружине Гандальва, редко осквернял уста свои ложью и никогда – злыми наветами. Барвайга давно уж ценили за зрелую мудрость – но он был лишен дара чистой совести. Много зим прошло с того дня, когда ярл, прозванный Красным, оступился – но воздаяние догнало его лишь сегодня, посмотрело в душу желтыми очами волков. Ярл искренне надеялся, что ошибся, но чувство что древнее рассудка, нутряной инстинкт, еще называемой «совестью» уже дал альвхеймерцу ответ на вопрос кто и зачем его тут караулил. Карой богов показалась ярлу Эгилева слепота – от иного врага ярл чуял бы себя в безопасности до окончания миссии.
«Прости меня, Хаки».
- А я никогда и не видел твоего лица, – усмешка на лице Эгиля была острее ножа. – Но запомнил твой голос и запах… Что ж, придется расшевелить твою память. Вспомни человека, которого убили за насмешливые слова. Вспомни, как он рубился на пороге своего дома. Вспомни, что он кричал своему сыну, ушедшему в лес. Вспомни Эгиля, воина Хальвдана… вспомни, и посмотри мне в лицо. Не знаю, похож ли я на отца.
В запахе врага не было страха, который люди обычно испытывают перед волками. Но Эгиль не сомневался, что такая примесь появится.
- Что же, на отца ты похож, - до сего дня Барвайг часто задумывался, как поведет себя перед лицом смерти, и вот теперь, когда конец земного пути из отдаленного события вдруг сделался близким до жути, не ощутил должного трепета. Только щемящее сожаление о том, что ему уже не закончить задания, и душа его будет отлетать, памятуя о невыполненном зароке.
– Не буду же больше юлить – словоблудие не престало воину и мужчине. Да, я помню Эгиля. Его кровь не украсила мой клинок, однако, я не жалею о том давнем решении. Боги свидетели – твой отец поступил против воинской правды, и, хоть это не красит деяния моего в очах всемогущественных асов, но все ж позволяет мне без краски стыда глядеть на твое лицо, юный мститель. Потребовать взамен мою жизнь – твое кровное право. Я совершал много деяний, о которых потом сожалел, но даже сейчас, глядя в твои безжалостные глаза, я не вижу в себе сожаления в том, что не велел тогда воинам продолжить погоню. Пусть мои руки в крови недалекого витязя, чей ум был короче языка, но я все же не замарал их убийством ребенка. Теперь ты вырос – и я вполне готов принять то, что мне предначертано норнами. Единственное, о чем я сожалею на случай возможной кончины – так это о том, что прошлые грехи не дадут мне исполнить волю властителя… и обещание, данное другу. Будь мы с тобой, Эгиль, поединщиками, дерущимися по правилам – я бы смиренно простил тебя об отсрочке… ибо в воинском мире есть дела, что важнее жизни, и те, чья честь для гридня и мужчины дороже славы труса, бегающего от битв. Но – кровная месть не знает жалости, ни отсрочек.
Нападай же! Я жду.
– Речь волка, – произнес Эгиль. С его точки зрения это была лучшая похвала – смелость противника он сравнил со характером своих братьев. Правда, раскрывать смысл этого выражения он не стал; не было желания. – Ты можешь достать меч, Барвайг. Впрочем, сомневаюсь, что он тебе поможет…
Вступать в схватку сам Эгиль не собирался. Острейший слух и другие чувства уравновешивали слепоту, однако все равно… Он ведь пришел мстить, а не устраивать поединок.
И с этой точки зрения все было справедливо. Отряд воинов против одного человека – и стая волков против одного человека.
«Да примет тебя отец конунга всех волков…»
Эгиль не сказал ни слова, но серые братья уловили желание вожака.
И стремительно ринулись вперед.

Усадьба. Хаки.
(мое)

С тех пор, как уехал Барвайг, конунжич не находил себе места, тяготимый дурными предчувствиями. Стоило Хаки сомкнуть глаза, как перед его внутренним взором вставали Хюсинг и Хелсинг. Красный ярл говорил, что это хорошо – видеть перед войной достойных воинов, уже пирующих в Чертоге, но младший сын Гандальва предпочел бы увидеть мать, а не братьев. Мертвые сыновья отца казались немым упреком для живого родича, один их вид ясно сказывал о том, что пролитая кровь не отмстилась. В глубине души Хаки считал, что участь братьев, павших в бою, лучше чем смерть, доставшаяся Хальвдану, утонувшему в стылой воде… или ему самому, ставшему наследником Альвхеймера без желания и почти супротив воли. Разумеется, он никогда не говаривал этого вслух. Пожалуй, только Барвайг и догадывался об истинных чувствах конунжича, а прочие – как свои, так и враги, – считали, что слабосильный трус должен радоваться, что меч Хальвдана очистил для него место альвхеймерского конунга. Хаки от подобного счастлив не был – но и говорить о том, что младший брат сильно тоскует по старшим, было бы ложью. Вот Гандальв – тот до сих пор печалился об участи сыновей, в коих гордый отец видел надежу и опору Альвхеймера. Единственный наследник – это беда для рода, ибо неисповедима воля богов, а жизнь полниться случайностями. Наследника же в лице Хаки славный конунг не желал видеть вовсе. Конунжич сознавал, что он, единственный из детей Гандальва удался в мать, и, хоть и не дело детям судить о делах родителей, похоже брак ради блага правящего рода не принес им особого счастья. Хаки было с чем сравнивать – благо и его собственная женитьба казалась скорее наказанием, чем благом. Однако же им с Хедвиг боги не послали детей, а вот Гандальва с супругой все же благословили, и не единожды. Конунг, правда, всегда утверждал, что младшим сыном его, вероятнее всего, наказали, да причем - по прямому указанию Локки. Но – это конунг. Для матери же младший сын был любимцем, с его рождения и до тех самых пор, пока коварная болезнь не унесла ее в царство Хель.
В последнее время Хаки практически не спал – и очень много думал о смерти и посмертии. Какого там, под корнем Иггдрасиль, в доме туманов, куда уходят недостойные Вальгаллы, те, для кого не отворяются ворота Вальгринд? Желания сражаться на стороне бога огня в дни приближающейся Гибели Богов он по-прежнему не приобрел, но в остальном Нифльхейм виделась ему вполне приемлемым местом. По крайней мере, по сравнению с отчим домом.
«Видимо, боги распорядились так, чтобы я все же умер как воин, и посылают мне подобную возможность. Почему? Было совершенно ясно, что Барвайг не пустит в бой сына и наследника Гандальва потому как судьба конунжьего рода важнее минутных хотений какого-то Хаки. И тут – поединок, как вызов судьбе. Ярл верен своему конунгу, он желает бороться – и пропадает. Да так, что лишь одна дочь Локки ведает, что с ним сталось. Что же… кто я, чтобы спорить с провидением? Я давно уж не верю в милость асов ко мне – но, возможно, в своем скудоумии просмотрел какие-то пожелания ванов? Кто знает. Как бы то ни было, я подчиняюсь их воле – и выйду на поединок с Харальдом, как и должно конунгу из древнего рода. И тогда - пусть свершиться то, что сплетено норнами».
Размышляя о себе, Харальде и собственных братьях, конунжич все же не мог избавиться от въевшегося в натуру обычая сравнивать. Ныне он сам старше, чем Хюсинг и Хелсинг в год их гибели. А вот Харальду всего на одну зиму больше, чем самому Хаки во время того проклятого богами похода альвхеймерцев, – и последующей бесславной охоты на Рагхильду. Сложись все иначе – и в жилах Харальда текла бы его кровь, кровь конунгов Альвхеймера… Хаки сознавал, что это глупо – видеть в сыне Агдирского волка молодого себя, ведь вещий сон еще тогда предсказывал дочери Оленя рождение величайшего победителя. Это он, Хаки, навечно обречен жить в тени собственных неудач, а солнце Харальда еще только восходит… но ум людей часто достаточно глуп, чтобы делать то, чему противится воля. Вот и конунжич думал, что Харальд гораздо более достоин жизни чем он сам – пусть это и являлось крамолой и преступлением против рода. У юноши еще все впереди. А он… Хаки смотрел в завтрашний день – и не видел там радости. А потому – готовился к грядущему бою с камнем на сердце.

Решение принято – и все же сыновья почтительность заповедовала Хаки содеять подобное, не ставя в известность грозного отца. Наследник Альвхеймера хорошо умел считать, и сознавал, что, даже отправь он гонца немедленно и на самом лучшем скакуне, ответ от Гандальва не поспеет к нему до поединка. Так что известие превращалось в дань традиции, и не более. Даже, коли конунгу Альвхеймера придется не по нраву решение сына, он не сможет исправить положение данной ему властью отца и господаря.
Ну, все же лучше, чем промолчать. Вторым затруднением становилась форма известия. Викинги исстари передавали сообщения устно, кроме того Хаки достоверно знал, что руны ничего не скажут грозному конунгу. Но, после отъезда Барвайга, Гандальвсон не находил подле себя верного человека, которому мог безбоязненно доверить такое сообщение. Значит – придется писать. В отряде отцовском есть грамотные мужи, да и потом – даже доверь Гандальв разбирать «каракули» простому рабу – ему, Хаки, будет уже все равно. Смерть или победа, без иных вариантов.

Раумарики. Харек Волк (совместно с Торвиком)
На засеке возле Чёрного камня было спокойно. Гуннар только что закончил свой круг бдения и протёр глаза. Всё спокойно. Можно было и вздремнуть часок. Скоро их должны и сменить. Сон смежал покрасневшие, напряжённые очи и сваливал опытного воина на кучу лапника. Можно немного положиться и на молодых. Один из них, Оттар Рваное Ухо бдительно расхаживал вправо-влево, вглядываясь в лесную чащу и прислушиваясь к лесному шуму. Ничего подозрительноо не было. Стрекотали синицы, прыгая по веткам, пищали сойки, и в редких солнечных лучах, пробивавшихся сквозь плотный ельник, слегка искрился серебристый иней . Чёрный Камень, оправдывая своё название, выделялся одиноким пятном на белом снегу. Юноша прислонился к нему и засмотрелся на птах. Ишь, прыгают шустрые. Значит - всё спокойно. Да и откуда тут враги? Эти ветераны вечно перестраховываются, лишь бы их молодых гонять. Вон и Рыжий Сигурд того же мнения. Тоже надвинул шлем на глаза, накрылся меховым плащом и вроде бы спит, даже похрапывает...
Гуннар очередной раз усилием воли согнал дрёму. Где же смена? Чего же это Вильбранд задерживается? Так и сам он скоро уснет тут прямо на снегу... Гуннар поежился, и еще больше запахнулся в суконный плащ, подбитый птичьим пухом. Рано в этом году началась зима, слишком рано. Едва жители успели скот пастбищ увести и по загонам загнать, у тут и снег, и морозец сразу. Явно не к добру...
Оттар оглянулся. Недалеко от будки-со стороны деревни послышался смех, негромкая речь, и позвякивание оружия. Ну вот, пришли они, наконец...
Птахи внезапно забеспокоились и все стайкой вспорхнули. рассевшись по верхним веткам, и недовольно заверещали. Кто это мог быть? может свои так всполошили их? Не похожи. Те были еще далеко... Волки? По лесу пролетел одинокий волчий вой, и тут же стих.

Волки? Какие тут волки? Нет, серые разбойники так близко при свете дня не подходят. Уж не двуногие ли это разбойники? Парень обернулся на сотоварищей и хотел было крикнуть Гуннару, что что-то не то, но посмотрел на Сигурда и подошедшего Вильбранда с двумя товарищами, и тут же успокоился. Что напрасно зевать? Ещё и получишь за ложную тревогу по полной программе, так что мало не покажется. Назовут трусливым зайчонком, потом оправдывайся.

И тут из кустов вылетела стрела. Оттар резко тряхнул головой - стрела просвистела перед самым его рваным ухом.

Стрела... Нет. Серые разбойники стрелять не умеют.
- Гуннар, Вильбранд, тут стреляют, - крикнул юноша, и вот уже седобородый воин и его сменщик Вильбранд Секира уже вскочили с пеньков и были на ногах. Даже Сигурд вскочил и завертелся вокруг себя, понимая, что что-то прозевал и, чувствуя, что его за это могут и наказать...
- Оттар, - бегом, тварь ленивая, знаешь куда! Да быстрее, песья душа! Сигурд, пригнись, малохольный. Заметили откуда? Вот и держите направление! Угостите их стрелами!
- А щас мы их тут порубим! - проревел Вильбранд, вытащив из-за пояса секиру и вынимая из-за спины щит. Другие двое дозорных вскинули охотничьи луки и наложили стрелы на тетивы... Они прислушались, и каждый выпустил в лес по стреле.

Внезапного нападения не вышло. Финн промазал. И тут со стороны деревни донеслось пение рогов. Все. Затея с внезапным нападением провалилась. Придется драться против неизвестно какого числа противников. Датчане вовсю кичились своей доблестью, и тут им представится возможность. А что при этом поляжет половина отряда, то это дело такое... Харек был рассержен, но поделать ничего уже не мог. Он пропел боевую песню:
Пляски лютой стали
вязы битвы ждали
стражи гнезд вороньих
спляшут пляску мертвых.
Мы ж идем за славой
к брани рати бравой
крови горной жала
соберут здесь жатву!

Датчане затрубили в рога, начали стучать мечами и секирами об щиты, и, спокойно и не торопясь, вышли из-за деревьев.
- Их много! Мы не выстоим! Бежим! - крикнул Сигурд. Его руки тряслись, а глаза были вытаращены от ужаса. Гуннар Рыжий от души пнул труса ногой под зад, и влепил ему подзатыльник.
- Поздно бежать! Примите бой как мужчины!
- Их всего пятеро! - крикнул Хрольв. - Я хочу принести их в жертву. Пусть будет равный бой! - Он швырнул копье, и копье воткнулось в кисть Гуннара, пригвоздив ее к доскам. Вильбранд взревел, и обрубил наконечник копья.
Фроди и Броди - двое пришедших с Вильбрандом дозорных выпустили по стреле из своих луков, но никого даже не ранили - враги закрылись щитами. Больше им сделать не дали.
Первые десять воинов Харека уже были у сторожевой будки, и выбив топором дверь, уже вступили в бой с Вильбрандом и Сигурдом. Сигурд пал первым, сраженный рыжим воином в шлеме из черной вороненой стали и синем плаще. Вильбранд остался один. Он ловко отбивал удары сразу двоих воинов, а тем временем оставшиеся выпускали стрелу за стрелой. Судя по выкрикам, нескольких им удалось хотя бы ранить. Ругаясь, хирдманы подходили к финским шаманам вынуть стрелы и перевязать раны. Шаманы свое дело знали - они останавливали кровь отваром из крапивы, и тут же мазали рану топленым оленьим жиром, и плотно перевязывали раны. Стрелы, наконец, кончились. Возле будки лежали уже трое мертвых. Харек подскочил к Вилбранду, все еще неистово вращающего своим топором. Несколько ударов пришлось на дубовый щит Харека, окрашенный в черный цвет, с изображением серебряного волка на умбоне, но щит из мореного дуба выдержал удары, лишь несколько вмятин осталось на нем.
- Тупой громила, - пробормотал Харек сквозь зубы, только и можешь что топором махать будто дровосек!
Вильбранд взревел и тут же споткнулся об окровавленное тело Сигурда. Он удержал равновесие, но в этот момент Харек нанес молниеносный удар, пробив кольчугу. Вильбранд поперхнулся, но все же нашел в себе силы и ударил Харека по руке, обтянутой плотной кольчугой с металлическими полосами. От удара могучего топора железные полоски слетели с рукава, а звенья кольчуги прогнулись, а рука Харека онемела. Рассерженнй Харек нанес удар щитом в челюсть, и тут Вильбранд осел, осматривая поле боя мутным взглядом. Харек отступил назад, пропуская в будку соратников. Сразу четверо один за другим ворвались в будку. Гуннар упал сразу же с рассеченным горлом, а стрелки оказались с уже бесполезными луками и малыми секирами в руках против разъяренных воинов. Через пару мгновений все было кончено. Оба дозорных не имели щитов, и вот они упали, пронзенные копьями.
- Вы будете жертвами Одину! - Прокричал Хрольв, потрясая окровавленным копьем.
- И каков итог вашей битвы? - Харек со злостью смотрел на изрубленные топором Вилбранда трупы своих неудачливых товарищей. - Нравится вам терять соратников? Или лучше было послушать меня, и подкрасться тихо?
- Все равно в деревне уже подняли тревогу, -ответил Хрольв, вытирая копье об одежду одного из убитых. - Наверняка нас там уже ждут. А этих - он указал на убитых хейдемарцев - мы повесим на том дубе. Перед битвой нужна жертва.
-Вешайте. Они все равно мертвые, - процедил Харек сквозь зубы. - Я был против того, чтобы убивали безоружных и вешали на дереве еще живых людей, особенно пленников. Это будет просто убийством.
А своих надо сжечь в этой будке со всем оружием, будь они прокляты...
Трупы убитых хейдемарцев, повесили на раскидистом ясене, пригвоздив их копьями. Тем временем другие воины заготовили хворост и нарубили дрова из сухих деревьев для погребального костра. Харек набрал сухого мха прямо в будке, который рос между бревнами. Он чиркнул огнивом, и раздул огонь. Огонь весело побежал по хворостинкам и затрещал, затем загудел, и принялся за поленья. Тела троих убитых были сложены рядом, на спальных шкурах, и накрыты одеялами. Через несколько минут будка запылала большим костром, и крыша строения обрушилась, погребая под собой останки.
- А теперь идем в деревню, - Харек взял со шнурка на шее свой окованный медью рог, и затрубил. Его воинство двинулось к деревне... Но он ошибся. Их там не ждали...
Оттар Рваное Ухо наблюдал за битвой из-за кустов. Рассудив, что он успеет хотя бы одним глазом взглянуть на врага, и оценить число врагов хотя бы приблизительно, он остался следить за битвой. Но, увидев какое множество вражеским воинов пришло к ним, он пустился со всех ног бежать к реке, чтобы там сесть на лодку или найти сарай с лошадьми. Эту деревню уже не спасти. У Кари Лысого мало воинов, чтобы тягаться с пришельцами, кем бы они ни были... Нет уж, лучше он поедет к братьям- конунгам и расскажет им о нападении. И еще поживет на свете, и получит награду. Он не считал себя героем, хотя и трусом тоже себя не считал, но он полагал, что лучше немного пожить, построить дом, завести жену и детей и оставить им что-то в наследство, чем так по-глупому погибнуть, сражаясь с превосходящими силами...
Сарай он нашел быстро. Увидев бляху с изображением медного орла, жители хутора не стали долго отпираться и дали ему лошадь, мешок овса и припасов на дорогу. Оттар вскочил в седло, и лошадь, подняв снежное облако, поскакала рысью в сторону главной усадьбы ярлов Раумарики...

Лондир. Конунг Гандальв.

«Досточтимый отец!
Прими весть от сына твоего, Хаки – и сам решай, открыть ли для новостей свое сердце.
В первых строках сообщу, что конунг Харальд, сын и наследник Агдирского Волка Хальвдана, прислал в наш отряд ворона, вызывая меня на поединок. Чтя твое напутствие стеречь меня от ратных битв, ярл Барвайг Красный сам решил стать посланником в лагерь врага – да, видать, сгинул во тьму по дороге. Вестимо, что сердце мое полнится печалью. Хотя - глаза мои не видели еще юного конунга, а посему удержу я на языке черные слова, не рискуя винить его в бесчестии без доказательств. Ведомо мне, что зимой в лесу много опасностей… но ярл ныне пропал, и я уж отчаялся дождаться вестей от Барвайга. Значит – бывать поединку по договору.
Мы с Харальдом сражаемся в кругу, когда родится новая луна.
И пусть боги даруют достойному победу, а у неудачника - заберут его жизнь вместе с мечем.
Твой сын, Хаки».

Сильные пальцы смыли тонкий пергамент. Прыщавый юнец, прочитавший для конунга послание сына, невольно отпрянул назад, испугавшись, что вослед за письмом в пятерне конунга окажется его шея. Чтец невиновен в содержании известия – но сейчас юный воин был в том неуверен.
Какое-то время Гандальв просидел, молча глядя в одну точку, но грудь его сильно вздымалась, выдавая подавляемые чувства. Затем властитель Альвхеймера как бы очнулся. И, брезгливо откинув в угол мятый лоскут, уже ничем не напоминавший послание, нашел гридня налитыми кровью глазами.
- Что, отрок, стоишь, аки столб? Клич сюда ярлов, и вборзе! А гридням - вели седлать лошадей да доставать лыжи из-под полатей. Мы выступаем сей же час – пока этот йетунский щенок, мой сын, не погубил наше дело своей тупостью.

Дружинники конунга были привычными к походам воинами, так что много времени сборы в путь не потребовали. Альвхеймерцы выступили налегке, мысля, что возьмут все что надо в дороге, у местного люда. Двигались отрядами по 200-300 человек каждый, в сопровождении десятка конных, а впереди скакал сам властитель с отрядом в 50 конных воителей. Дружинники ехали тихо, старясь не обмениваться лишними словами. Конунг был в ярости, а Гандальв и в спокойном-то нраве не многим любился. Говаривали, мол, тяжел он на руку да скор на расправу. Ныне же властитель был зол, а преданный Барвайг, способный смирять гнев Гандальва советами да речами подле конунга отсутствовал. Масла в огонь добавило то, что жители первой же усадьбы у реки, к которой подошел отряд Альвхеймера, при виде алого медведя на стяге затворили ворота. Люди прослышали, что Харальд собрал-таки воинов – и не желали пускать под свой кров немилостивых захватчиков. В итоге, прежде просто недовольный жизнью Гандальв превратился в мстительного демона. Усадьба не была сильно укреплена, и, по приказу впавшего в ярость Серого конунга, альвхеймерцы взяли ее штурмом. А потом - залили кровью. Не щадили ни женщин, ни детей, не собак.
- Пусть же будет на сем месте пустыня, где сто лет после наших внуков не растет трава, да не селятся люди, - гласил вердикт конунга – и гридне с охотой исполнили его волю, предаваясь грабежу, насилию и убийствам.
Оставив за спиной остывающее пепелище, конунг Альвхеймера поспешил дальше, и путь его северным землям отмечался сожженными селами да стаями воронья, кружащими над непогребенными телами. Много крови впиталось в снег той зимой, многие деревья украсились ужасающими «плодами». Теперь Гандальв уже не стучался в ворота, хотя многие, напуганные участью соседей, были бы и рады поднести ему угощения, смиренно целуя сапоги.
Основный силы альвхеймерцев двигались кратчайшим путем на Саросберг, а вот конные отряди гридней сеяли ужас в округе. Хорошо укрепленные усадьбы конунг наказал обходить стороной – мол, штурм дело долгое, а он спешит к юному агдирцу и не след задерживать отряд ни на миг. Однако, многочисленные селения по 5-8 дворов защитить себя не могли и стали легкой добычей для умелых в бою викингов. Альвхеймерцы успевали опустошить все окрестные земли - воины конунга были привычны к многочасовой скачке, да и пролитая кровь как бы добавляла им силы, заставляя глаза блестеть, а тела – проявлять чудеса выносливости. В селениях они захватили дополнительных лошадей - и число разбойничающих отрядов умножилось. Кони были единственными, кто удостаивался чести избежать альвхеймерской стали. Люди бежали в леса, бросая нажитое предками, едва лишь доходил до них слух о приближении конунжьего отряда. Викинги не знали пощады, а мечи в их руках не ведали устали. Селение за селением исчезали в пламени – но чужая кровь не могла унять пожар в сердце Гандальва. Конунг желал мести – и знал, что она совершиться. Он придушит Харальда своими руками, медленно выдавит из него жизнь каплю за каплей. А, после того, как прибьет голову волчонка над своим порогом – снова займется воспитанием сына.
При этой мысли могучие руки Гандальва Серого сжались в кулаки: да, Харальд умрет, но и Хаки пожалеет, что не умер прежде той встречи.
Викинги двигались вперед. Снег был еще неглубок, но уже достаточен для использования лыж, так что и пешие воины двигались быстро. Саросберг неминуемо приближался.

Раумарики.

Отряд Орма Седого своим появлением прямо из леса поднял настоящую панику. Прибежавший запыхавшийся от долгого бега дозорный с выпученными от страха глазами сказал, что со стороны леса пришли какие-то люди с черным знаменем с эмблемой белого волка, и их очень много. Кари кусал усы, и скрежетал зубами, спешно пытаясь припомнить, кто из вождей может носить белого волка, и не мог припомнить.
Люди в деревне спешно прятали свое добро в погреба, на улицах селения началась суматоха и полная неразбериха - истошно голосили и причитали женщины, лаяли собаки, ревели коровы. Ярл Кари Лысый, с трудом перекрикивая шум, отдавал приказания отрывистыми фразами. Хейдемарские воины спешно натягивали шлемы, кольчуги и кожаные доспехи, и выбегали на улицу. Наконец удалось закрыть ворота, и подпереть их бревнами. Наконец перепуганные бонды начали понимать, чего от них хотят, и быстро принесли из сараев приставные лестницы, и после долгих окриков и понуканий поставили их к стене частокола. По лестницам быстро вскарабкались стрелки с наполовину пустыми колчанами, и некоторые держали луки наготове. Бондов - из тех мужчин, кто уцелел во время захвата селения - с пинками и руганью тоже заставили вооружиться, кого чем попало под руку - кого топорами, кого копьями, а кого вилами, и тоже заставили идти к воротам. Кари Лысый хоть и был суров к местным, но не так жесток как иные предводители ратей, и, зная, что им здесь придется зимовать, приказал никого из местных бондов без нужды не убивать, жилища не разрушать, и обид не чинить. Лишь местному херсиру - Гудмунду Кукушке, которого здесь поставил еще Хальвдан и его тридцати хирдманам не повезло - и его, и его небольшую рать, и всех его родичей мужского пола старше десяти лет захватчики перебили, а трупы сложили в овраг и засыпали снегом. На остальных родичей и челядь либо надели рабские колодки, либо ограничились простым грабежом и изъятием лучших домов в свою пользу...

А в это время датчане срубили топорами три осинки, и, подняв на плечи, потащили бревна к воротам, сделав из них тараны. Ворота были простые, из сосновых досок, и даже не были обиты железом. Сверху на датчан посыпались стрелы, но лишь четверо из них упали на снег, зажимая раны, у остальных стрелы застревали либо в кольчуге, либо в плотной кожаной рубахе. Наконец после десятка мощных ударов петли зашатались, и створки ворот открылись. С дружным ревом, держась плотным строем, датчане кинулись в проем ворот. Их встретила стена хейдемарцев...

Харек стоял на опушке леса, смотрел на догорающую сторожку, и прислушивался к звукам, доносившимся из селения.
- Там уже идет бой! - крикнул ему Хрольв.
Харек кивнул.
- Мы пойдем на помощь товарищам. - Он снял с кожаного шнурка свой окованный серебром ирландский рог и затрубил. И побежал, а за ним побежали остальные.
Вторые ворота тоже были на запоре, хотя никаких воинов врага в этой части деревни даже не было видно...
По приказу Харека воины быстро срубили небольшую осинку, и с нескольких ударов выбили ворота.
- Вперед, за Агдир! - прокричал Харек, первым вбегая в пролом.
Из домов высунули головы перепуганные женщины, и тут же запирали двери, истошно вопя и проклиная новых захватчиков.
- Вы сказали за Агдир? - из дверей одного из домов выглянул седой старик. - Кто вы?
Харек остановился возле дверей избы, и крикнул Хрольву:
- Подними щит с гербом Агдира, чтобы все видели!- датчанин поднял свой щит на древке копья.
- Я Харек, ярл Харальда конунга, пришел выкинуть отсюда незваных гостей из Хейдемарка и угостить их теплой сталью. А кто вы, папаша?
- Меня зовут Хагир бонд, у меня было четверо сыновей, один был в дружине херсира, и его убили. А трое сейчас в колодках, но и их проклятый Кари ярл приказал с оружием отправить к западным воротам... Прошу вас, не убивайте их!
- Ведите нас к тем воротам и побыстрее! Чтобы никого из ваших людей не успели убить по недоразумению. И передайте всем, чтобы не повиновались приказам чужеземного ярла! Я здесь представляю нашего конунга, и только я имею право здесь командовать!
- Хильдрид, Эйра, где вы, лентяйки! А ну быстро бегите! Пришли воины нашего конунга, бегите скорее, пусть наши парни бросают оружие и бегут по домам! скажите пусть все передают весть!
Из дома показалсиь растрепанные девицы, наспех обувая унты и набрасывая на плечи тулупы.
- Ярл Агдира пришел! Ярл Агдира здесь! Смерть захватчикам!
Паника в деревне сменилась каким-то нездоровым воодушевлением.
- Я стар, ноги мои уже не идут, вот он - старик показал на мальчишку лет десяти - пусть вас и ведет к другим воротам.
Мальчишка тут же пристроился к Хареку, и взял его за руку, державшую щит.
- Веди нас, мальчик, чтобы мы не теряли времени. Но как только подойдем близко -сразу беги.
Мальчик закивал, и побежал, показывая направление.
- Все кто за мной выстроиться клином. Остальные - в ряд! - крикнул Харек, и воины на бегу стали выравнивать строй.
Как и предполагал Харек, на другом краю селения уже вовсю кипела битва. Увидев что враги идут на них с тыла, местные ополченцы тут же бросили оружие и бросились бежать.
- Не трогать их! - крикнул Харек, увидев как кое-кто из воинов попытался броситься наперерез убегающим.
- Идите по домам, добрые люди - это не ваш бой! - крикнул Харек. - Смерть захватчикам! за Агдир! За Хальдвна и сына его - Харальда конунга!
Воины Харека подхватили клич.
- Разбиться на десятки! - крикнул Харек, и его воины послушно перегруппировались.- Строиться хирдом! В бой!
Тотчас же дюжина отрядов выстроились тупым клином, и снова перешли на бег. У ворот кипела битва, отряд Орма уже пробился за ворота, но сопротивление хейдемрацев было упорным, хоть их и теснили к стенам ближайших домов...
(продолжение следует)

Вестфольд. Перед поединком.
_________________________________________________

Поединок в круге – все равно, что суд богов. По традиции он должен проходить на глазах у людей, дабы все были уверены – что поединщики чисты в намерениях и нет нарушений обычая. Местом для ратных подвигов была избрана узкая лощина близ берега реки. Начало зимы выдалось малоснежным, но здесь, в низине, землю уже припорошило изрядно. Избранные по жребию войны из обоих отрядов подготовили площадку, выложив круг. Тот, кто выйдет за его пределы – считался побежденным, но агдирцы как и альвхеймерцы понимали, что это – не соревнование удалых молодцев, до первой крови, дабы предков умением потешить, а бой старинных врагов, едва ли ждущих друг от друга пощады.
Воины молча делали свою работу, следуя указаниям жрецов, но временами обменивались хмурыми взглядами. Видимо было – лишь уважение обычая мешает этим людям тут же вцепиться друг другу у глотки.
Глядя на эти лютые взгляды, народ из деревни шушукался, а Фроди, тот самый знакомец Хаки Гандальвсана, едва удержался от грубого слова. Не след говорить речи, годные для изгнания клыкастой нечисти, в месте, предназначенном для суда богов. Но – голова селянина уж поседела от возраста, но видел много вражды – и разбирался в людях довольно, чтобы понять: тут мира не будет. Даже реши конунги и впрямь замириться – воины их слишком уж жаждут отворить вены друг другу. Особенно – альвхеймерцы. Гридни за пропавшего ярла Барвайга напоминали цепных псов, у которых чужак отнял сладкую кость. Ишь, как сверкают глазами! Дай им хоть невеликий повод – кинуться и разорвут. Фроди повел плечами, вспоминая ту ночь, когда альвхеймерцы стали хозяевами усадьбы, а деревня их чуть не погибла в пламени. Тогда у главы этого отряда достало сил навести должный порядок… но в ту ночь люди были хмельны от удачи, и перед их очами не маячили старинные враги в образе легкой добычи. Возраст еще не лишил Фроди зрения, и он отлично видел – воинов у Харальда пусть ненамного, но менее чем, у его супротивников. Ох, и сомнительно, что они смирятся в случае неудачи. Селянин вытянул шею, стараясь разглядеть подъезжающих с разных сторон поединщиков. Харальд вполне оправдал все ожидания Фроди: он был молод, как сказывали, но крепок телом и отнюдь не казался хлипким и беззащитным. А вот второй… повернув голову, Фроди не сдержал вздоха, узнав в появившемся воителе Хаки, которого все они, не чинясь, называли лишь «ярлом».
«Так вот он каков - сын Гандальва Серого?! Да сохраните нас боги!»
Фроди нервно скомкал сдернутую с головы шапку в руках, не зная, кому из двух он желает победы. Все же быть вассалами Харальда всяко привычнее, да и конунг юный, похоже, вполне может постоять и за себя, и за отцовские земли. Вызов на поединок вполне это доказал. Однако, и Хаки сумел завоевать расположение простого люда – не один только Фроди снимал перед ним шапку.
Собравшийся поглазеть на властителей народ сдвинул ряды и зашушукался. Все с нетерпением ждали начала поединка.

Гутхорм откинул белую прядь со лба. Место, на котором должна была состояться решающая битва за Хрингарику было знакомо ему до боли. Да, именно там он едва ли не пополам разребил Хаки-берсерка. А чуть по одаль стояла его усадьба. Теперь от неё не осталось ничего, кроме воспоминаний, и пустого места, на котором не росло ничего. Вообще. Гутхорм нахмурился. Воспоминания были не из приятных, но они не должны были мешать ярлу сейчас, а потому он опустил шлем "сову" себе на голову, плечами ощущая прятную тяжесть бармицы и скомандовал:
- Построиться! Лучников в первую линию, срзу за ними пусть идёт ополчение. Как только Гримкиль приблизится на расстояние выстрела - сделать три залпа и отойти за ополченцев. Конные - быть готовыми ударить с фланга. Хирд - в центр! Быть готовыми!
Гримкиль ярл подходил в боевых порядках - впереди копейное ополчение, сотни две набранных по деревням бондов и карлов, на которых из брони разве что кожанные куртки, да шлемы, которые не спасли бы и от скользящего удара, но у каждого по крепкому копью и деревянному щиту. Шаг чеканят ровно - неплохо выучены были дружинниками хрингарийского конунга, что никогда не снимал маску. Следом за ними лучники из охотников и финов, но были среди них и те молодцы, что когда-то уничтожили Кегни сына Кари, расстреляв всех его воинов издали.
Настоящая дружина шла после лучников - с топорами и мечами, окольчуженные воины, прошедшие не одну битву - разве что после смерти Стефана Грека, покинули ряды воинов Гримкиля византийские наемники, но и без них воинство это смотрелось грозно, а в самом тылу - конный отряд в пятьдесят человек, во главе с опасным воином Локтаром Немым, последним из ярлов Гримкиля.
- Готовьтесь! - скомандовал Гутхорм - Лучники прицел по ополчению и дружине. Конные - ждите пока подойдут, потом бейте в стрелков!! Ополченцы, как только лучники остреляются выходите вперёд и связывайте ублюдков Гримкиля боем! Мы обязаны победить, сыны Агдира и Хрингарики! Обязаны! Один с нами!
- Одииииииииннннннннннн! - согласным воем откликнулись его воины.
- Стоять! - повинуясь знаку Локтара, воскликнул глашатай, и воины замерли, ощетинившись копьями, слегка раздвинув ряды. О военных успехах Гутхорма они знал, потому и не спешили бросаться в бой очертя голову - все же численное преимущество было слишком незначительным. Давить.. давить надо было Оленя когда он только высадился, но что теперь думать.
Лучники вышли из-за пехоты, натягивая луки - несомненно, что этим же займеться и враг. Оставалось лишь проверить, чьи стрелки лучше.
- Стреляйте! - махнул рукой Гутхорм.
Лучники единым порывом спустили тетивы, стрелы загудели в полёте, вознося острые кованные лбы под самый Престол богов, чтобы всего миг пробыв в полёте всей своей убийственной тяжестью обрушиться на врага. Ветер дул в лицо войскам Гримкиля, а потому настоящее облако из стали и дерева обрушилось не только на лучников, но и на передний край копьеносных ополченцев. А в след первому залпу уже неслись следующие. Лучники видели, что враг встал и получили возможность пристреляться
- Щиты!!! - Рявкнул глашатай, сам укрываясь за стальным кругом. Вскинули свои щиты и ополченцы, выдвигаясь чуть вперед и прикрывая лучников - каленые жала застревали в дереве, не в силах пробить его, но то здесь, то там падали воины, не сумевшие укрыться - раненые, убитые. Перестрелка продолжалась.
- Конные - вперёд! Ударить с боков и отступить! Лучники стреляйте больше, мать вашу в Хель! Чтоб эти отродья Йормунганда головы не подняли! - Гутхорм чувствовал, как внутри поднимается горячая волна боевого безумия и сдерживал её, ругаясь, как надсмотрщик. Это помогало остаться ему рассудительным командиром, пока это нужно
- Остановить конницу! - Локтар Немой осознал, что настал решающий момент в этой битве, а потому решился на отчаянный шаг - лучники сменили цель с даллеких воинов на приближающиеся конные валы, а находившиеся по флангам ополченцы уперли копья, ожидая атаки. В готовности был и конный отряд самого Локтара.
Ополченцы Гримкиля опустили щиты и заплатили за это дорогую цену. Следующие стрелы из уже ополовинившихся колчанов стрелков Гутхорма собрали обильную жатву!
- Поджечь стрелы! Живо! - скомандовал Гутхорм.
Его коннице оставалось до первой стены копий совсем немного, когда на ополченцев и лучников Гримкиля обрушился огненный дождь.
"Это вызовет панику! Один, всели ужас в их сердца!" - думал ярл Хрингарики, до боли стискивая рукоять своего меча
Лучники, бросились бежать от вражеских стрел, но вот копейщики напротив двинулись вперед, на конницу Гутхорма, сбивая передовых всадников или вонзая копья в лошадей, заставляя их валиться на землю, давя своими тушами наездников. Похоже Гримкиль понимал, что это его последний шанс.
- Ополчение вперёд! - скомандовал Гутхорм. - Лучники, простыми стрелами, по вражеским ополченцам!
Всадники тем временем отступили, чтобы дать союзным воинам связать копейщиков Гримкиля боем
Копейщики, добив раненых врагов, вновь выстроились в линию, ощетинив копья и закрывшись щитами, в ожидании наступающей вражеской пехоты, и медленно отступая назад, дабы не отделяться на большое расстояние от основного войска.
Ополченцы Гутхорма вломились во вражескую стену копий, которые были чрезвычайно опасны для конницы, но малополезны в ближнем бою. Да, некоторые из бойцов Гутхорма погибли, налетев на острые стальные жала, многие из которых были окровавлены, но остальные прорвали строй врага и завязался ближний бой, где куда лучше были короткие топоры и мечи хрингарцев верных своему истинному конунгу.
- Хирдманны, вперёд! - скомандовал Гутхорм, сам первым трогаясь с места. - Лучники за нами, когда дойдёте на расстояние выстрела обстреляйте хирд Гримкиля!
Тем временем конница обошла основные силы Конунга В Маске с тылу и готовилась напасть, как только это будет нужно.
Страшный, утробный смех раздался из глотки Локтара, больше похожий на булькание, нежели на человеческую речь, когда его копейщики раздались в стороны, пропуская большую часть вражеского ополчения внутрь, и завязав битву лишь на флангах, отборная же дружина Гримкиля единым строем ударила по оружным крестьянам, давя их, сминая и оттесняя назад, стремясь расправиться с ними до того, как подойдут хирдманы Гутхорма.
Коннице молодого ярла так же не слишком повезло, обходя врагов с тыла, они попали под обстрел уцелевших лучников, и было ясно, что чем дольше они будут тянуть с атакой конного отряда Локтара, тем скорее их всех перестреляют.
И атака последовала - конники Гутхорма ударили по на мгновение смешавшимся силам Гримкиля и сминали, сминали их, словно копыта, которые сминают первый снег. А сверху на врагов Гутхорма посыпались стрелы и апофеозом битвы стала решительная атака хирда под стягом Оленя Хрингарики в лоб. Сам Гутхорм вёл своих хирдаманнов в атаку и сам первым же ударом пробил кольчугу одного из воинов Гримкиля. Боевое безуми накатывало и Олень Хрингарики смеялся, совершенно нечеловечески смеялся в битве, посвящая кажду отобранную жизнь Одину. Он видел, как валькирии носятся на крылатых конях над полем битвы, собирая души павших в Валгаллу, он слышал карканье воронов на плечах у Одина и всем своим существом чувствовал взгляд единственного глаза своего небесного покровителя
Когда стало понятно, что пехота не выдержит удара молодого конунга, а последние воины падали под ударами конников... Локтар приказал своим всадникам идти на прорыв, не желая терять ближнюю дружину. Свежие войска разметали конницу Гутхорма, топча там же и своих воинов, не успевших убраться с дороги и скрылись оставляя на расправу своих хирдманов.
Воины Гримкиля дрались отчаянно, понимая, что им не будет пощады в этом сражении, и стараясь лишь подороже продать свои жизни, ополченцы же, бросая оружие, пустились в бегство, едва увидав, что Локтар покинул их.
Локтар в своём бегстве совершенно забыл про Агдирских лучников, один из которых, по имени Торгрим Рысьи Глаза и спустил свой мощный составной лук в затылок ярла. Стрела пропела, но не желали Боги гибели Локтара, и вонзилась она в то место, где заканчивалось седло и начинался трусливый ярл. Битва была окончена. Гутхорм был победителем.
Вот только победа отдавала горьким привкусом, поскольку люто сражались обреченные воины - усеяно поле битвы было мертвыми телами, как и пятнадцать лет назад, только больше погибших было, много больше.
Было в хрингарики до этой битвы два больших войска, два сильных правителя - ныне и одна армия была малочисленна.

Лощина. Перед поединком. Хаки и Харальд
Совместно с Ви-Зетом

Харальд еще не родился, когда шла война между его отцом и отцом Хаки. До сих пор он лишь слышал о сыне Гандальва… и сам не знал, чего ожидать. Да, его честили трусом и неспособным к сражению… но сын Хальвдана понимал – иногда острый ум лучше острого клинка. А его противника в глупости не обвиняли. И потому следовало быть осторожным. Очень.
– Мы можем скрестить мечи хоть сейчас, Хаки Гандальвсон, – произнес Харальд, касаясь рукояти оружия. – Я готов. Если ты ничего не желаешь сказать.
Хаки задумчиво смотрел на сына Хальвдана Черного – но видел в нем отражение Рагхильды. Воистину, юноша пошел в мать, и через пару лет грозил отнять сон у всех молодых дев Норвегии. Если он выживет сегодня… Хаки с трудом подавил рвущийся с губ тяжкий вздох.
Поединок в кругу не всегда должен был заканчиваться смертью, но вражда Агдира и Альвхеймера началась слишком давно, и у их конунгов было довольно причин для кровной мести всем потомкам враждебного рода:
- Едва ли стоит мне возвышать голос, перечисляя причины для вражды, Харальд сын Хальвдана. У нас с тобой их более чем довольно, – и все пришедшие сюда войны хорошо знают историю. Гандальв и Хальвдан с переменным успехом враждовали годы подряд, а нас с тобой один из воителей назвал «спешащими на встречу сыном и папочкой», - Хаки криво усмехнулся. – Злая шутка – а ведь не отворотишь лица в силу истинности. Что же - оправдания тут не помогут, а сожаления будут выглядеть малодушием. Мне не по сердцу биться в кругу с мальчиком, но вызов брошен тобой, и мною принят. Достаточно же речей – пусть нас рассудят всевидящие боги. Я спрошу тебя лишь еще об одном: ведома ли тебе судьбы ярла Барвайга, прозванного Красным? Он уехал к тебе, неся в руке стяг с черным вороном - и сгинул без вести.
«Что бы там о Хаки не говорили – но обвинять его в трусости не стоит, – подумал Харальд. – Обреченность в словах. Обреченность – но не страх».
Юный конунг медленно покачал головой.
– Я знаю имя ярла Барвайга, но не встречался с ним. Если он уехал к нам – то не добрался до меня. Не знаю, что произошло с ярлом, но клянусь Мьёлльниром – я не отдавал приказа причинить ему вред.
«Первый вопрос – о пропавшем бойце, а не о чем-то другом… это хорошо.
Жаль, что он – из врагов. Мне бы пригодился такой человек. Пусть и не в первых рядах воинов, но позади… чтобы было куда вернуться после боя. Такие обычно умеют сохранять».
- У меня нет причин сомневаться в твой клятве, Харальд сын Хальвдана. Хотя мы и враги – но людей надобно судить по поступкам, а не по досужим речам. Твои деяния исключают возможность заподозрить тебя в обмане. Однако же… - Хаки слегка поколебался, следует ли продолжать, однако природная честность все же победила. Харек Волк не зря говорил, что сын Гандальва так и не научился подлости. – Если хорош конунг, то сие вовсе не значит, что хороши все идущие за ним люди. Мой долг – остеречь тебя, Харальд сын Хальвдана от излишнего доверия окружающим.
Разговор поединщиков прежде касался ярла Барвайга, и сторонние наблюдатели, не ищущие двойного дна в беседе властителей, увидели в этих речах лишь банальное оскорбление. Мол, наследнику Альвхеймера не след прямо сомневаться в клятве конунга Агдира, однако же, вполне можно заявить, что гридни Харальда не чисты на руку и могли… устранить ярла Барвайга тайком от властителя. На деле же, Хаки сильно подозревал, что за исчезновением Красного ярла стоит его старый знакомый Эгиль, а не агдирские викинги, а посему надеялся, что Харальд вполне унаследовал проницательность вещей матери.
«Берегись наших альвхеймерцев, юноша. Боюсь, что они снова замыслили недоброе. Так уже было когда-то, – и память моя живо воскрешает прошлые события. Я не удержал тогда их клинков от удара тогда – а в сей раз, похоже, Тор не даст мне и возможности попытаться. Останется лишь верить, что Фрейр убережет своего далекого потомка от лихой доли, и прекрасный юный зверь не умрет в волчьей яме, вырытой коварными охотниками», - подумал Хаки Гандальвсон про себя. К сожалению, верность роду и клятве замкнула ему уста, не дозволяя сделать своему врагу больше одного единственного намека.
Харальд медленно кивнул, понимая намек. Он был уверен, что его люди вряд ли бы закололи Барвайга где-то в пути, не желая допустить к конунгу… но понимал, что Хаки имеет право на такие подозрения. Можно было только поблагодарить за эти слова.
Что Харальд и сделал – взглядом и наклоном головы.
- Приступим же в битве, - возвысил голос наследник Альвхеймера, давая понять, что беседа закончена, и, подавая пример, первым спешился. По традиции, поединщики раздевались до рубах, показывая, что у них нет иного оружия, кроме оговоренного условиями боя и каких-либо оберегов, могущих повлиять на его исход.
Хаки скинул с плеч теплый плащ – и зябко повел плечами. Неспешная поездка сюда от усадьбы не дала телу разогреться, и, хотя кровь едва перешагнувшего третий десяток зим конунжича еще не была стылой, мороз все же кусался. Ничего. Скоро он согреется в поединке – или замерзнет навеки. Мороз разрумянил бледные щеки Хаки, от чего он казался значительно моложе, почти юношей. Харальд последовал примеру врага – и наблюдателям на холме пришло в голову, что они и правда похожи, как родичи. Оба светловолосые и стройные, почти одинаковые по росту. Сейчас мало кто из незнающих мог бы сказать, что этих двоих разделяет два десятилетия кровной вражды – и шестнадцать лет разницы в возрасте.
Медленным движением Харальд вытянул из ножен меч;
«Он старше и, может быть, сильнее. Но, если слухи верны, – не слишком уделял внимания бою. А меня дядя гонял с мечом с тех пор, как я его вообще в руке удержать сумел».
– Пусть Один и Тор даруют победу достойнейшему.
Луч солнца отразился от клинка, когда Харальд шагнул вперед.

Смерть шла по северной земле. И ковалось оружие. И созывались рати. Кьятви Ярл и Сати Ярл людей вооружали, Рагаландский стяг высоко взметнулся. Недаром отдал приказ ко сбору Сульки конунг, не даром велел он ближним людям приводить воинов, не даром златом платил наемникам – далек Харальд ныне от своих родовых владений, супротив Гандальва конунга идет – и пусть там свою смерть встречает! Не одолеть молодому волку старого, не сломить бывалого воина юнцу!
Так что же – ждать пока Гандальв Серый себя великим конунгом объявит? Нет, Сульки не для того ждал пять лет со смерти Хальвдана, чтобы кто другой его земли захватил. Ударить следовало, едва лишь спадут холода, едва лишь снега начнут таять – пока нет воинства в Агдире, пока грузутся точно звери Гримкиль и Гутхорм, пока сыны Эйстена грабят владения Хальвдана.
И вооружались рати Рагаландские…

Лощина. Перед поединком.
Весть о поединке двух наследников старых коннунгов Агдира и Альвхеймара широко разошлась по округе. Многие бонды побросали свои дела, и отправились в лощину посмотреть. Многие, услышав что коннунг с войском находится недалеко, вооружились кто чем смог, и пришли в стан агдирцев. Весь день в лагерь агдира стекался народ Вестфольда, чтобы отомстить за обиды, нанесенные им захватчиками. Жрецы возносили молитвы богам и приносили им скромные жертвы, молясь о победе своих вождей, и бросали руны. Харальду руны сулили победу. Хаки руны сулили поражение и смерть.
Торлейв с удивлением смотрел на то, как беседуют двое конунжичей. Слишком долго пожалуй. Они были неуловимо похожи -эти двое. Жрец подумал, насколько прихотлива бывает судьба -ведь преуспей Хаки с братьями, и не победил бы тогда Харек Волк в том сражении на берегу Согна - не взял бы Хальвдан в жены Рагнхильду Вещую, и не появился бы на свет Харальд. Теперь сын будет мстить за отца. На все воля богов. И все жетерзало его смутное беспокойство.
- Альвгейр! Скагги! Хаггир! Идите сюда. Тихонько проберитесь вон в те заросли и прочешите их... Если таит ить м вдруг прячется какой-то трусливый тролль с луком - убить на месте...
Воин кивнул, и подозвал соратников. Все пятеро скрылись в зарослях.
И все ранво на душе у Торлейва было неспокойно. Он чувствовал опасность,а чутье редко подводило его.
"Я поклялся оберегать его жизнь. И неважно, где даются эти клятвы -в Священной Роще, на Поляне Тинга или в постели. Клятва есть клятвы, и ей свидетели боги, и не сдержать клятву - хуже смерти. Несдержанная клятва не дает попасть в чертоги Повелителя Ратей".
Он вспомнил ту короткую ночь в шатре перед тем судьбоносным тингом, где харальда объявили конунгом. С тех пор Рагнхильда больше е оставалась в его шатре, и даже с тех пор стала избегать его. Матери коннунга негоже путаться с таким как он, даже если он не простой человек, а жрец могучего бога...

Весфольд. Поединок.
Совместно с Ви-Зетом.
____________________________________________

Выбор оружия – важная вещь для любой рати. И, хоть и считается исстари, что поединки конунгов судят сами боги, все же мужественные асы едва ли начнут благоволить к неумехе, что не накоротке со славными клинками. Так что поединщики подготовились знатно.
Воинская правда не требовала от них равного вооружения, а потому Хаки не последовал примеру соперника, взявшему в руку прямой меч, и вооружился секирой. И то верно – здесь всякий может взять то оружие, в котором больше уверен. Оба мужчины взяли в левую руку щиты. Правила дозволяли использовать все, включая копья, но после краткого разговора, враги решили упростить богам оценку их боя. Только честная сталь в правой руке, шит в – в левой, да молитва Тору и Одину на устах.
Противники вошли в круг – и остановились друг напротив друга. Теперь они уже не принадлежали этому миру, творящееся в кругу касалось только двух конунгов и богов Асгарда. Никто был не вправе вмешаться в действо словом али рукой, а покинувший круг считался побежденным. Короткое затишье – и вот первый удар нанесен.
Знающие люди из агдирской дружины уж многократно прославили тот факт, что Хаки не отличался богатырским сложением, а посему был только на чуть тяжелее Харальда, еще не распрощавшегося ныне с юношеской стройностью. В боях викингов не приветствовались увертки, и часто судьбу поединка решала лишь сила удара. Опытные воины, славные подвигами, могли сокрушить щит противника с одного удара. Хаки и Харальд обменялись уже десятком, но без особого перевеса. Сталь тупилась о сталь, на щитах поединщиков оставались зарубки и вмятины, но снег на земле пока не окрасился кровью. Поединок затягивался – и наблюдатели стали поговаривать: проиграет тот, кто первым выбьется из сил. Пока оружие легко взлетало в привычных руках, но спустя недолгое время вес его должен был напомнить о своем праве. Харальд горячился, а тот, кто совершает лишние движения, вполне способен проиграть. Если его враг не ошибется. Хаки ошибся. Лезвие секиры в очередной раз обрушилось на щит агдирского конунга, но Хаки замешкался о отражением ответного выпада, промедлил долю мгновения. Харальду этого мига хватила. Бою на мечах юношу учил сам Гутхорм, славный искусством на всю Норвегию. Вот и сейчас ученое тело сделало то, что должно почти без участия головы. Харальд змеей поднырнул под рукоять топора, а его меч, проскользнув мимо щита Хаки, впился в плечо альвхеймерца. Наблюдатели ахнули: колющий удар! Сие было не совсем типично для викингов, они мечами рубили, а кололи все же более копьями. Однако – в круге агдирский властитель волен сражаться, как пожелает. Самые строгие ревнители традиций не могли бы придраться. Хаки немедленно отскочил назад, чудом остановившись у границ круга. Однако же, всем было ясно, что далее честной битвы не выйдет: видимо, меч Харальда серьезно повредил что-то в плече, и правая руга альвхеймеркого конунжича практически повисла. Он отбросил щит, переложив оружие в левую, но исход подобного боя ясен без слов. Юный конунг помедлил, давая противнику возможность покинуть круг с честью, однако Хаки лишь упрямо сжал зубы. Становилось очевидно, что он скорее пойдет на верную смерть, чем позволит врагам видеть собственную спину. Это можно было поименовать мужеством отчаяния – и в таких условиях Харальд не желал быть холодным убийцей. В голове юноши еще витали сказания скальдов о благородных воителей, что кланялись врагам и брезговали бить противника в спину. Он поднял руку с мечем, показывая, что отказывается продолжить битву.
- Боги видели, что я победил, - возвестил конунг. – Едва ли им люба кровь, взятая у того, кто временно не может взять в руки оружие. Да и мне подобное славы не прибавит. Я победил. Иди себе с миром, Хаки.
«Вот именно – с миром. Надеюсь, хоть это принесет мир между Альхейвмаром и Агдиром, которого не было у наших отцов.
Да и не только мир – но и соединение.
Но править в нем буду я. Даст Один – с твоей помощью».
Рука гандальвова сына разжалась, и топор упал на припорошенную снегом траву, Хаки тяжело дышал, а рубаха на правом плече уже пропиталась кровью, набрякла темно-багровыми каплями. Слегка пошатываясь, альвхемерец подошел почти вплотную к агдирцу – и все смотрели на происходящее с замершим сердцем.
- Ты победил, - проговорил Хаки, - и Харальд еще успел удивиться, как внезапно поблекли его голубые глаза.
«Неужели его так глубоко ранило поражение?» - удивился юноша, - но в этот момент сын Гандальва начал тихонько оседать на землю. Такое часто случается с воинами после боя, когда уходить горячка схватки и боль от ран добирается до сознания.
Выпустив щит, Харальд машинально подхватил руками падающее тело. Лишь через долгих пару мгновений руки сообщили юноше праву того, во что совершенно отказывались верить глаза. В спине у Хаки подрагивала стрела с альвхеймерским оперением.
Предательство!

Лощина в Вестфольде. В кустах. Гурмир.
(мое)
_______________________________________________
Воспользовавшись тем, что все внимание гридней обращено на поединок, Гурмир и подговоренные им воины без помех заняли оговоренные позиции. Сам сын Сагги устроился в кустах, откуда круг был виден как на ладони, сжимая в руках снаряженный лук. С такого расстояния промахнется лишь близорукий. Харальд умрет. Но – сначала пусть сдохнет Хаки Гандальвсан.
Когда агдирский конунг отказался добить раненого противника, Гурмир с трудом сдержал рвущееся с губ ругательство – не ровен час, агдирцы услышат. Что же – Хаки временно спасся, хотя – какой из него мужчина, ежели правая рука от ран не оправиться? Однако, едва ли что может помешать его замыслу. Харальд был отличной мишенью и в честь поединка не вздел ни кольчуги, ни даже куртки, способной задержать стрелу. Однако, боги явно были сегодня благосклонны к юному конунгу. В тот момент, когда предательская стрела покинула тетиву, Харальд сдвинулся, чтобы поддержать упавшего противника.
На сей раз, сын Сагги озвучил проклятие, выдергивая из ножен меч.

Лощина. Агдирцы и альвхеймерцы.
(совместно с Ви-Зетом)
________________________________________________
Как стая голодных волков, дружина альвхеймерцев кинулась на противника. Второй раз они нарушали данное конунжичем слово, словно забыв, как жестоко покарали боги ослушников годы назад. Гурмир рассчитывал на внезапность – однако, среди агдирцев было довольно умудренных опытом мужей, знающих цену дружине Гандальва. Мудрые советники нашептали конунгу сокрыть часть людей по соседству:
«Ежели враг сделает все по чести – говорили они, - мы всегда можем сказать, что не желали давить на глаза численным перевесом. Мол, сие не по правде, почти как угроза. А, ежели снова псы альвхеймерские подлость учинят – приструним мы их враз, не вспотевши».
Нельзя сказать, чтобы такой совет был по душе сыну Хальвдана… но зачем мудрые, если их не слушать? Так что Торир с верными людьми наблюдал за поединком. Лишние свидетели не помешают… ну а в случае чего – и вмешаются.
Правда, юному конунгу отчаянно хотелось, чтобы повода не было.
Увы, как ни печалило это Харальда, но мудрые советники оказались правы. Бешеных волков надо уничтожать без жалости и сострадания, дабы не несли впредь заразу по селам. А предавший раз – повторит это и снова. Суровый урок выучил ноне Харальд Хальдансон, и, глядя на то, как взвивается наверху алое знамя с волком, как его витязи бегут вниз по склонам, сметая альвхеймерцев, как река в половодье сносит запруду, Харальд испытывал только сердечную боль.
Ему не пришлось поучаствовать в схватке: бой конунга уже был не сегодня выигран. Даже селяне, возмущенные подлостью Альвхеймера, вступили в сражение наравне с агдирскими гриднями. Через недолгое время вся дружина сгрудилась вокруг конунга, по-прежнему сжимающего в руках тело своего врага.
– Агдир и Харальд! – рявкнул Торир, первым кидаясь вперед.
Альхейвмарцы, набравшие скорость, отступить уже не могли – и налетели прямо на клинки. Рассвирепевшие агдирцы рубили всех на своем пути.
Гурмир рвался к самому конунгу; он понимал, что ему не победить, но желал хотя бы окунуть меч в кровь юного выскочки. В бешенстве он даже не чувствовал боли и ран… но вот сталь, прошедшую сквозь шею, не почувствовать было невозможно.
Торир стряхнул с клинка кровь и бросил презрительный взгляд на убитого. Даже меч не хочется о таких марать…
Ослепленные яростью, гридни и селяне били врага без жалости, не слушая ни мольбы не оправданий и боевой дух противоположной стороны сломался в первые же мгновения боя. Бывшего отряда ярла Барвайга, а еще утром – отряда Хаки больше не существовало: альвхеймерцы утратили дисциплину и бежали, не разбирая дороги. Но все равно – из лощины, ставшей кровавой западней выбралась лишь половина: агдирские стрелки, заблаговременно облюбовавшие пригорки, хорошо знали свои луки.
Место поединка конунгов оказалось усеяно мертвыми телами. Сегодня боги севера судили совершенно особенный суд.
– А с этим что? – кто-то из гридней, распаленных битвой, указал на Хаки.
– Отнесите к лекарям, – велел Харальд. – Пусть что угодно делают, но задержат его в Мидгарде.
– Так это ж… – поперхнулся пожилой воин, помнивший сына Гандальва в лицо и не питавший к нему никакой приязни.
Харальд повернул к бойцу лицо и гридень замолк: взгляд конунга был острее меча.
– Мне что, повторить? – тихо прошипел сын Хальвдана, и воин покорно склонил голову.
А над землями Вестфольда снова взвился стяг с волком Агдира. Конунг Харальд доказал свое право властителя перед богами и людьми.

Буря улеглась, и вот увидели люди кюны Рагнхильды на берегу озера великое множество костров. Послала она своего слугу Модольва посмотреть что это за люди, и что им понадобилось в этой глуши, возле могилы ее покойного мужа...

Модольв увидел множество воинов, рассевшихся греться вокруг костров, и множество шатров, хижин и шалашей. Один из дозорных заметил, что кто-то идет к ним, и окликнул Модольва, и спросил кто он, откуда и с чем пожаловал. И позвали Модольва к костру погреться, не пренебрегая законами гостеприимства. Вскоре и сам Эйнар, услышав о госте, подошел к костру и заговорил с Модольвом, и Асвальд присоединился к ним. Модольв, узнав что перед ним ярлы его госпожи. весьма этому обрадовался, и поведал им, что их госпожа расположилась возле самого кургана, на окраине леса, где ее застигла метель. И тотчас же оба ярла возжелали навестить госпожу.
Рагнхильда встретила ярлов приветливо, и удивлена была тем, что они явились сюда. Когда же Эйнар поведал о сне, в котором увидел он Хальвдана, и то что велено ему было повренуть в Вестфольд и идти до Лондира, еще больше удивилась этому Рагнхильда, и она поведала ярлам свой недавний сон...
Утром ветер утих, и они отправились по берегу озера к реке Скаун, и так как снег уже лег плотно, все войско встало на лыжи, а Рагнхильде были изготовлены крытые сани. День шли они по притоку Скауна, вытекавшему из озера, и к вечеру вышли к самой реке. Еще два дня шли они вдоль реки к Лондиру, и само селение они нашли в большом запустении. Дома были покинуты, и часть дружины разместилась в большом доме. И вот приснился Рагнхильде сон. Два волка бились в кругу из камней, и белый волк ранил серого, и вот черный ворон вылетел из зарослей и сразил серого волка ударом клюва. И стая черных волков прогнала серых. Но вот небо заволокло тучами, и неисчлимая стая серых псов вновь обступила белого волка со всей его стаей... Один за другим падали его защитники, и вот с неба спикировал на белого волка коршун, и вцепился ему в голову когтями... Рагнхильда проснулась с криком... Сын ее уже вступил в схватку с врагом и победил, но вот идет на него враг более сильный и более многочисленный, и Харальд не устоит, если не помочь ему...
На утро они увидели, что снег всюду утоптан, и на нем было оставлено множество следов людских ног и конских копыт. И дальше они шли по следам, оставленным войском Гандальва...
Много дней шли они по следам войска Гандальва, останавливаясь лишь на краткий отдых и недолгий сон, и всюду находили сгоревшие деревни. Но были усадьбы, не отворившие ворота перед ярлами Альвхеймара, и отбившие попытки взять их наскоком - и в них ратники Эйнара и Асвальда находили пропитание, а Рагнхильда и ее слуги - гостеприимство и приют на ночь...
После битвы хирдманы Харальда собирали тела павших, относили раненых в шалаши, где ими занимались знахари. Победа была полной. Войско Харальда потеряло лишь чуть более двух десятков убитыми и полсотни ранеными, тогда как все поле было усеяно телами врагов, и многих из них сразили, когда они бежали. Но все равно многие смогли уйти от расправы, и убежали к реке, и усталые с дороги воины агдира не стали их преследовать. Всю ночь копали ямы, и в них горели погребальные костры. Мерзлая земля не позволяла соорудить курган даже своим павшим товарищам, и лишь небольшая кучка камней была нагромождена над их могилой, а Торлейв вырезал на поминальном камне руны, повествовавшие об этой битве. Закончив резать руны, Торлейв пошел в шатер альвхеймарского ярла, чтобы осмотреть рану Хаки. Хаки был все еще без сознания, хотя кровь смогли остановить, но рана воспалилась. Торлейв осмотрел раны, и аккуратно обработав их соком крапивы и кабаньим жиром, смешанным с хвойным отваром, повернулся к Харальду и Ториру ярлу.
- С плечом - ничего страшного, тут рана не смертельная, но если рана заживет, то рука еще будет двигаться, но вот меч больше никогда не сможет поднять. А вот рана, нанесенная той стрелой плохая - наконечник не вышел и застрял глубоко в груди. Достать его - большой риск. Оставить - верная смерть. И еще эта стрела могла пробить легкое - он дышит тяжело, и временами кашляет кровью. Боюсь, недолго ему жить осталось... Но в том уже не твоя вина, конунг... Стрела та предназначалась тебе. И твое счастье, что она сразила Хаки ярла, а не тебя... Видать, велика еще твоя удача... Но это урок для нас всех. Не искушай больше судьбу, конунг. Твоя жизнь слишком важна для нас всех. В этот раз я не смог помешать тебе прибегнуть к древним обычаям, но впредь я не позволю тебе идти в битву впереди войска. Для этого есть ярлы и гридни... А ты должен править народом и командовать войском. Или ты забыл, что ты последний из рода Инглингов в Норвегии? Если на тебе прервется род Фрейра, то его благословение покинет наши земли, и земля наша перестанет приносить обильные плоды. Ты не просто правитель, Харальд - через тебя боги проявляют свою волю...

Вестфольд. Близ Саросберга. Конунг Гандальв.

Воинство владыки альвхеймера уже приближалось к усадьбе властителей Вестфольда, когда из ближайшего леска показалась группа небрежно одетых воителей, явно побывавших в лютом сражении. Велико было удивление альвхеймерцев, когда признали они в людях, возникших из чащи, своих братьев по оружию, ушедших недавно в поход с ярлом Барвайгом.
Гридни были немедленно провожены под строгие очи Гандальва. И то, что услышал от них конунг, повергло его в неописуемую ярость. Даже дружинники, знающие владыку своих земель не первую зиму, попятились в ужасе, хоть и не они были причиной конунговой злости. Однако, Гандальв сдержал до времени свой знаменитый норов, повелев конным гридням разъехаться во все стороны да собрать всех бывших воинов своего сына, схоронившихся по оврагам. Отряд альвхеймерцев встал лагерем. До агдирских воителей было недалече, однако необходимость стянуть силы в единый кулак тормозила серого конунга на подходе. Стоит ли говорить, что это только усиливало его ненависть?
Несколькими часами позже перед конунгом предстали трое жрецов, сопровождавших отряд Хаки-Барвайга в походе. Чуть ранее, они благодарили своих богов за чудесное избавление от лютой смерти, но один взгляд на лицо конунга заставил тревожно забиться сердца всех трех ослушников. Альвхеймер много раз зрил вождя своего во гневе, но сегодняшнее спокойствие его внешнее пугало более любого крика.
- Итак, - конунг начал дознание опасно мягким голосом, - я вижу пред собой храбрых воителей, бежавших от отряда мальчишки-конунга, меньшего вас числом да своры холопов, не умеющих держать меч, как должно? Славных же гридней пестовали под моим кровом! Сказывайте уж, почто бежали вы, аки зайцы, побросав даже секиры? Али трусость сына моего – столь заразная хворь, что поселилась в сердцах всех моих воинов?
- Виновны мы, конунг, и смиренно стоим перед твоим судом.
- Я облек вас своим доверием. Почто позволили вы Хаки эту глупость затеять?
- Конунг вопрошал конунга о поединке. Не посмели мы прекословить древним законам.
- Хаки – не конунгом был, жрец неразумный! Али забыл ты, чей хлеб ешь да под чьим стягом ходил на провальную битву? Один урон моей чести от дел ваших … однако, ответь мне, любитель обычаев: коли так уважаете вы конунгову кровь – где сын мой единственный? Разве не должно воителям защищать своих конунгов спинами? Дело ли это – бежать сломя голову, бросив тело предводителя своего на срам и поруганье?
- Вина на нас, конунг, - жрецы – и вослед за ними все воины стыдливо потупили глаза, опустив голову перед судом. Хаки они отродясь не любили – вот и не нашлось среди альвхеймерцев желающих рисковать для него головой. Так что нынешние речи Гандальва были истиной. Как и то, что за такие дела воинский обычай спрашивал очень жестоко.
- Воины ярла Барвайга! – серый конунг возвысил голос, произнося приговор. – Вы потеряли двоих командиров, не принеся тел их для честного погребения, – и нет у вас ныне воинской чести. Однако, не столь лют я, чтобы запретить вам навеки дорогу в Вальгаллу – ратным трудом в будущей битве, может, отмолите прегрешения. Что же до этих троих лживых советчиков, - их вина много хуже. Так не видеть им смерти от честного меча, не пировать в воинском чертоге в посмертии. Гридни! Повесьте сих собак на том ясене – и пусть души их вовек сгинут во тьме и холоде.
К жрецам потянулось множество рук: воины были рады, что отделались только их жизнями.
Через минуту конунг уже смотрел на их тела, извивающиеся в предсмертных конвульсиях. Бывшие товарищи не явили жалости, сломав веревкой шейные позвонки – и жертвы гандальвого гнева были обречены на долгую смерть от удушья.
- Конунг, - осмелился привлечь внимание владыки один из ярлов. – Со слов трусов не явно, что твой сын - мертв.
- А ты – оставил бы в живых вражеского наследника? – ответствовал Гандальв. – Кроме того – жив Хаки или мертв мне ныне без разницы. Сей щенок слишком долго срамил мою кровь, – и, даже коль жив, ныне не сын он мне более. Пусть Харальд его умертвит любой смертью – не будет ему от меня и капли уступки. Хвала ванам, мне еще далеко до старости. Любая дева этих земель будет рада родить мне наследника, всякий старейшина примет за честь породниться… кличь-ка народ, выступаем!

Холодные ветры дули над землями Норвегии, неся с собой колючий снег. И в этом ветре был запах гари, запах крови и запах смерти. Стучали кузнечные молоты в Рогаланде, собирали рати в Теламерке, и банды налетчиков появились в Агдире, грабя и разоряя ставшие беззащитными селения. и вот к бывшей кюне Ассе Сигундоттир заявились ходоки, и молвили "Харальд далеко воюет где-то на окраине своих земель, Рагнхильда уехала в какое - то далекое святилище, чтобы служить богам, а из Рогаланда нападают на нас, грабят, убивают и разоряют. Приди же, госпожа, и собери ополчение, чтобы дать отпор разбойникам, ибо ярл Ормкиль не имеет тут веса, и никто его не слушается, а тем временем землю разоряют...
После битвы с Хаки агдирцы похоронили своих павших товарищей, а убитых врагов сожгли на погребальных кострах собрав их оружие и доспехи - добычи было столько, что даже ополченцам досталось по новому доспеху, мечу и щиту, снятых с альвхеймарских воинов. Торлейв жрец принес в жертву богам семь вражеских коней, а мертвого Гурмира, а также двух пленных ярлов приказал повесить на священном дереве как жертвоприношение Одину. Помнил он про то, что есть еще войско Гандальва конунга, и настоящая битва за наследие Хальвдана еще впереди...

Эйнар и Асвальд тем временем шли по следам альвхеймарского войска. И вот на третий день, как вышли они к фьордам, увидели они лагерь альвхеймарцев. И стала Рагнхильда гадать на рунах, и выпали им перевернуые руны тейваз и алгиз, и руна Лагуз, и руна Торн, и руна Туризас, и перевернутая руна Солвейг. И сказала им Рагнхильда, что не пришел еще час битвы, и что было ей видение, что суждено им сойтись в битве вместе с молодым волком Агдира, и спасти его от гибели в урочный час, но не следует лезть им в битву раньше времени. А сейчас усталые воины лишь зря отдадут свои жизни, и не будет в том сражении пользы. Тогда Эйнар велел своему войску спрятаться в лощине, но разослал финских охотников, чтобы внимательно следили за всеми перемещениями альвхеймарцев... И вот утром следующего дня снялись с места альвхемарские воины, и все огромное войско двинулось на агдирцев, предвкушая легкую победу, ибо в три раза превосходило войско собранное Гандальвом число воинов Харальда... "

Хаки и лекарь.
Совместно со Скальдом.

Красный туман перед глазами – таково было последнее воспоминание Хаки о поединке. Он еще успел подумать, что негоже сие – являть слабость супротивнику, но тело отказалось повиноваться воле рассудка. Конунжич плавал в кровавом тумане, почему-то дивно горячем… он никогда не встречал такого жара в холодных землях Норвегии. Периодически наплывали странные видения, в которых он сам то сражался с чудищами, то от них убегал. Теперь странные сны ушли и Хаки, вновь утвердившись в здравом рассудке, приоткрыл глаза, рассмотрев знакомый до мелочей полог шатра. Он был у себя? Вот диво! Сын Гандальва четко помнил, что проиграл. Но… что же случилось? Разум требовал ответов, – и Хаки попробовал пошевелится. Ответом явилась немилостивая боль, пронзившая руку да пальцев и грудь. Кажется, он застонал. Во всяком случае, некто, не замеченный конунжичем вначале, резво подошел к ложу альвхеймерца. Слегка нахмурившись, Хаки всматривался в смутно знакомые черты, тщетно вопрошая память об имени этого мужа. В конце концов, он сдался – и вопросил незнакомца:
- Кто ты?
Голос прозвучал глухо – Хаки и сам сперва не узнал свой говор в этом хрипении. Видимо, рана его была тяжела…
- Очнулся, соколик? - послышался старческий голос. - На выпей отвар - полегче будет. - Старик закашлялся, и протянул ему глиняную миску с терпкой на вкус жидкостью, но пахнущий душистыми травами леса.
: Хаки отворотил голову от миски, пытаясь заглянуть старцу в глаза:
- Ты не ответил мне, отец славных мужей. Кто ты, ныне предлагающий мне лекарское снадобье?: - Кто ты? И - где я?
- Знахарь я. Вот лечить тебя мне велели. Конунг сам велел за тобой тут присмотреть, чтобы к предкам не попал скоро. Говорит, чтобы сберегли.
- Кто говорит? - вопросил Хаки. В глазах плыло, мысли путались. Ужели Гандальв отбил своего отпрыска у агдирцев? Конунжичу альвхеймерскому верилось в то слабо – больно хорошо знал он отцову дружину да гандальвовы мысли.
- А зовут меня Беркир целитель, - продолжил меж тем старец. - Я с детских лет людей лечу. Еще Хальвдана лечил, когда он только на ноги встал. Вот уж не думал, что сына Гандальва лечить буду. Тяжкая у тебя рана, Браги тинга. Ну я все сделаю, что смогу.
Хаки устало откинулся на ложе. Харальд! В одной стороны глянь – так все ясно. А с другой подойди – полная нелепица.
- Значит, я агдирского конунга пленник? – промолвил альвхеймерец. – Дивно тогда, что ты меня лечишь. Зачем сыну Хальвдана сохранять жизнь сыну врага своего?
Знахарь не ответил – да Хаки этого и не ждал. Разрешить все сомнения мог разве что Харальд, а ему, видимо, недосуг.


Агдир и Альвхеймер. Битва.
Совместно с мастером.

Заслышав о приближении альвхеймарской рати, ближние гридни конунга Харальда времени даром не теряли, постаравшись из прибывающего люда организовать хоть какое-нибудь подобие сносной рати, при этом не имея ни оружия, ни доспехов в достатке. Вместе с тем - одно преимущество было у агдирцев - Гандальв наступал, а значит, место сражения выбирать следовало Харальду.
Выдвинув воинство навстречу подступающим ратям Серого Конунга, агдирцы остановились в дне пути от памятной лощины, ныне названной Хакадаль, в память о поединке и славной победе над альвхеймарцами.
Торир Алый Ус, один из ярлов, служивших еще Хальвдану, и Торлейв избрали местом для лагеря небольшую возвышенность справа и слева прикрытую лесом, и приказали выстроить на ней частокол, считая, это место идеальным для обороны. Уже к вечеру стук топоров утих, возвещая о завершении устроения лагеря, однако отдыхать пришедшим под знамена Харальда бондам не довелось - предвидя, что в бою от них будет мало проку, Торир приказал им копать волчьи ямы на пути гандальвского войска, и устраивать иные ловушки, пока еще было время.
А времени становилось все меньше - Гандальв-конунг, вынужденно задержавшийся столь недалече от врагов, не желал терять времени даром. И, едва на избранном агдирцами холму появилось подобие частокола, как зоркие глаза юношей, поехавших дозором, заметили войско альвхеймерцев. Гандальв шел не таясь, полный уверенности в своей силе, и на то были у конунга веские резоны. Велика была альвхеймерская рать, сильна, умела и - полна решимости отмстить за бесславное бегство сородичей
Агдирские же воеводы, тем временем оставили за деревянным частоколом рабов и крестьян, вооруженных дубьем, да деревянными копьями, заточенными и обожженными в кострах, да вилами, а бывалых воинов расставили в лесах по правую, да по левую руку от частокола, сокрыв их от глаз вражеских. Самого конунга, предвидя, что именно его смерти, более всего жаждет Гандальв, оградили от битвы, оставив в окружении избранной дружины позади частокола.
: Гандальв остановился, не доехав до вражеского холма два полета стелы, и придержал коня, оскалив зубы в злой усмешке. - Видимо, юного волчонка все же заставили поджать хвост, - презрительно молвил он, не увидев Харальва в первых рядах войска. Жаль, что нет тут его матери - небось, схоронился бы под ее юбками. Однако же - не по правде ратиться без объявления немирия. Лучники! Пошлите стрелу
: - Конечно, для нас это лишь обычай, но - кто знает? Может, Харальд хочет говорить перед тем, как наша сталь споет по нему погребальную песнь? Надо уважить его волю последнюю.
Однако в ответ на ратную стрелу, заговорили не агдирские ярлы, не молодой конунг, а тугие луки, дав понять, что быть бою в этот день. Шесть стрел вонзились в землю, не долетев до альвхеймарского воинства.
- Добре, - кивнул Гандальв в ответ на такое приветствие. - Ярлы! Начинайте битву. И пусть агдирский щенок молит ванов о милости, потому что асы ныне стоят за нашими спинами. Вперед!
Альвхеймерская рать спешилась и начала медленное движение к холму, ощетинившемуся частоколом. И если бы кто смотрел с высоты, но испугался бы, сколь крохотным казалось укрепление воинов Харальда перед толпой нападающих.
Едва лишь ратники Гандальва подошли на дальность полета стрелы, как тетивы финов и охотников запели вновь, посылая из-за частокола смертоносный дождь железноклювых птиц. Расчет Торира Алого Уса, вставшего во главе ополчения, был на то, чтобы мертвыми телами устлать подход к холму, затруднив продвижение альвхеймарских воев, потчуя их стрелами до той поры, пока хоть одно жало еще остается в колчане агдирского стрелка. Враги стреляли в ответ, кровью добывая себе каждый шаг, но их стрелы летели не прицельно, ибо должны были миновать частокол, то там, то здесь, проваливались в волчьи ямы ратники Гандальва, напарываясь на заостренные колья, воткнутые в землю, а затем с холма покатились бревна, до этого держащиеся на веревках подле частокола.
Однако конунг альвхеймерский имел достаточно опыта, дабы предвидеть уловки врага - был готов платить кровью за каждый шаг свой к Харальду. В первых рядах его воинства шли неудачники, замаравшие свою честь в провальной битве. Смерть для них была единственным способом обелить свое имя перед потомками. Гандальв их не жалел, посылая на верную гибель, а сами воители умирали с улыбками, очищая дорогу для товарищей. Однако же, альвхеймерские стрелы, пусть и посланные верхом, без четкого прицела, тоже исправно поражали врага. То один, то другой агдирец оседал наземь. Все понимали; славно использовало Харальдово воинство выгоды местности, но у Гандальва людей много больше. И на всех стрел не напасешься. Тем более, что воины Альвхеймера, пусть с потерями, но минули первую линию обороны, уже схватившись кое-где с врагом врукопашную. Уж больно велико было превосходство войска Гандальвова в людях – агдирцев просто давили числом, заставляя отступать. Пусть и с боем, пусть и прореживая ряды нападающих. Стрелы все еще летели на холм и с холма, но все понимали, что судьба битвы решиться позже, когда воины враждующих конунгов сойдутся грудь на грудь, обагрив честную сталь кровью противника. И, если вначале битвы гридни Гандальва спешили, преодолевая простреливаемый из лука участок пути чуть не бегом, то сейчас альвхеймерцы перегруппировались, а часть ярлов во главе с конунгом и вовсе отошла подальше от боя, дабы иметь хороший обзор. Агдиру оставалось сражаться до последнего человека, зная, что пощады не будет. У альвхеймерского владыки, в отличие от Харальда, было довольно людей, чтобы удержать часть воителей в стороне от битвы и потом – добить обескровленного противника свежими силами. Будучи постоянным участником всех норвежских усобиц, Гандальв Серый отлично знал, что большое количество воинов при штурме могут лишь помешать друг другу вместо помощи. И сейчас он с удовлетворением смотрел на то, как медленно, но неумолимо, агдирцы отступают к вершине холма, теснимые его воинами. Много будет ныне пищи для воронов, много душ отлетят пировать в чертоги Асгарда.
Конунг смотрел на кровавую сечу – и довольно улыбался себе в бороду.
Наступали воины альвхеймарские, по три-четыре человека отдавая за каждого убитого агдирца, но сминая заслоны. Не жалел людей Гандальв, но не жалел их и Торир, не жалел и Торлейв, чей разум измыслил эту ловушку для альвхеймарского войска - ведь, дабы ловушка захлопнулась, следовало обильно окропить землю Вестфольда кровью, как вражеских воев, так и своих. Не поведя и бровью, бросал ярл Торир мужичье с дубинами и топорами на верную смерть, дабы сдерживали они натиск вражеских сил - уже миновали псы Гандальва первый ряд частокола, приближаясь ко второму, но в них продолжали лететь стрелы лучников, сокрывшихся за рядами своих обреченных соратников.
Точно звери лютые вгрызались ратники в строй агдирцев, а из-за их спин, навесом, нет-нет, да били стрелки, и падали бездоспешные ополченцы, не успевшие укрыться за щитами. Но как скала стоял Торир Алый Ус в окружении отборных хирдманнов - не без умысла заняли они позицию по другую сторону холма, отнюдь не за Гандальвовой ратью наблюдать, а не дать вестфольдским бондам отступить под ударами умелых ратников. Невелик был выбор у брошенных на убой крестьян - впереди бой и смерть на клинках альвхеймарцев, а побежишь, так свои же зарубят.
И снова лилась кровь на норвежскую землю, почервонил снег от руды, исторгнутой из вен, и нельзя было уж разобрать, где сложили голову агдирцы. а где – альвхеймерцы. Смерть уравнивала всех – но лютость живых только лишь возрастала. Вот уже первые воины Гандальва преодолели и второй ряд частокола. Впереди была вершина холма – и конунг. Альвхеймерцы рванулись вперед, будто отведав доброго хмеля. Каждый желал принести грозному владыке голову его врага.
Мудрый Торлейв говорил, что этот момент настанет, и ярлы кивали головами, подтверждая, что холм их воинству не удержать - а то, что немало людей погибнет, так на то и война. И если храбрый конунг по молодости и горячности поначалу противился подобному решению, то седовласые мужи убедили его в необходимости оного. След правителю с юности воинскую науку познавать было и не по рассказам, а на деле - где подлость, где маневр - о том законоговорители и асы решат, а победа в этой битве была необходима Агдиру, ибо проиграв здесь, не было бы уже шанса оправиться.
О том думал Торир Ярл, глядя на падающих под ударами мечей и топоров бондов, чьи жизни должны были стать ценой за победу. Медленно вышел клинок из кожанных ножен, а воздух со стоном покинул легкие - каленое острие стрелы вошло в незащищенное кольчугой горло ярла Торира, точно месть за брошенных на убой крестьян. Кто пустил эту серооперенную стрелу, кто натянул лук - не дано было узнать, но упал Алый Ус на колени, издав предсмертный стон и веля гридям вступить в бой с дружиной альвхеймарской.
Тотчас сокрытый в подлеске резерв пришел в движение – и ударил прямо по втянувшимся в битву альвхеймерцам. Советники Харальда ожидали, что войско противников несколько смешает порядки, да убавит бдительность в предвестии триумфа. В первый момент так и вышло: казалось, победа голова ускользнуть от воинов Серого конунга, – настолько не ожидали они нового удара, не убоялись, что уж затравленный зверь еще может кусаться. Добрая наука!
Однако, Гандальв не зря столько зим прожил на свете. Велик был ратный опыт альвхеймерского конунга, и хитрость врага его не смутила:
- А ну, сомкнуть ряды, псы смердячие! Выставьте вперед копья – ногами крепче в землю упритесь! – крикнул он замявшимся с отражением удара гридням. – Али дети малые, не ногах еще не утвердились? За Альвхеймер!
Не смутила гибель предводителя среднее агдирское воинство, хирдманны врубились в ряды нахлынувшей альвхеймарской лавины, сражаясь доблестно и отважно. Не зря поставил здесь, за рядами неумелых крестьян, Харальд, лучших своих гридней - расслабились, рубя мужичье, прихвостни серого конунга, не ожидали подобного отпора.
А с флангов ударили сокрытые в лесу дружины Ярла Хлодира и Ярла Тормунда. Хорош был план агдирских воевод: заманить войско вражье, окружить его, да всеми силами ударить, когда час придет, вот только много было воинов у Гандальва, не хватало людей, дабы в окружение взять их. Быстро опомнились серые псы, сдержали яростный натиск.
И хотя теперь в бой шли не бонды-землепашцы да рыбаки, а умелые воины, теснили их Гандальвовы хирдманны обратно в лес. Велика, видимо, была ярость за позорное поражение, велик страх перед гневом конунга, раз столь свирепо бились альвхеймарцы.
Да и куда им было идти, коли сегодня стоял за их спинами ни Хаки Малодушный, над чьими словами можно смеяться, а сам конунг грозный, в гневе немилостивый? Не было выбора у альвхеймерцев, крепко держала свою власть рука Гандальва-конунга. и в памяти воителей намертво зарубилось наказание для ослушников.
- За Альвхеймер и Гандальва! Да здравствует Серый конунг! – заорали викинги.
Храбры были агдирские гридни, изобретателен ум советников Харальда да велика доблесть юного конунга, уже проявленная в ратных делах, но ныне боги, казалось, отворотили от него свой взгляд. Битва разгоралась, – но перевес альвхеймерцев, пошатнувшийся было после маневра ворогов, снова стал ощутимым. Воины Гандальва-конунга были злы, сильны и опытны. А главное – их было больше. И стало казаться воителям, что обречен ныне черный волк, разорвет его алый медведь на куски и съест, не оставив и косточки.
И шла битва кровавая час за часом, и никто не желал отступить, спину врагу показав. Агдирцам ступать было некуда, сзади - только Харальд, их последняя надежа. Срубят коль голову конунгу – его гридням тоже, хоть в петлю лезть самолично. А вот альвхеймерцев гнал на клинки давешний позор, стыд справедливый да страх нутряной. И только боги знали, какова будет цена нынешней победы в сечи, столь немилостивой, что и опытные воители уж устали махать клинками на поле.
Вот рванулся вперед Харальд-конунг, видя, что теснят его воинов на холме, но рука телохранителя взяла конунжьего коня под уздцы, не давая увести в бой храбрую дружину.
- Не для того ты пришел сюда, Харальд сын Хальвдана, чтобы голову сложить в лютой сече! Не та судьба тебе предначертана! - Жестко произнес Торлейв. - Но и то правда, что не устоят наши воины без свежих сил!
Ормульв-херсир понял приказ жреца, высоко подняв копье и ударив в бока коню - сему славному мужу выпала доля вести в бой последний резерв агдирский, лучших воинов, что были у конунга. Отсвечивали на солнце их кольчуги двойного плетения, играли лучи на полированных шеломах, падали отблески на лезвия мечей и топоров. Неслась агдирская конница встреч прорвавшемуся на холме врагу, усталому и озлобленному, врезавшись в ряды бойцов, топча их копытами и рубя, точно молодые деревца.
- Последний шанс наш, - донеслись слова Торлейва, а вдали от битвы остались лишь личные телохранители Харальда.
Однако, сие понимал и Гандальв. В очередной раз оскалил конунг зубы в злой ухмылке, и светлые очи его загорелись бешеным пламенем, так пугавшим альвхеймерских витязей:
- Это - последний резерв. Гридни мои, срубите им головы, дабы могли мы добраться до труса, хоронящегося за спинами землепашцев.
Боги наградили Гандальва Серого голосом звучным, под стать телесной могуте, и сейчас, невзирая на шум битвы, глумливые слова долетали до Харальда и советников невозбранно:
- Поглядим, может, на последнем рубеже у него – и вовсе девки поставлены, и будет волчонок Хальвданов их прелестями наш взор от себя отводить…
Битва вспыхнула с новой силой – но ныне Агдир могло спасти только чудо.

Гандальв же конунг с верными дружинниками отъехал еще дальше от холма – дабы иметь возможность лучше обозреть битву да решить, где усилить натиск, а где можно и выжидать, противника изматывая. Холодной осталась его голова, а сам владыка Альвхеймера еще не обнажал топора в этой битве. Дело конунгов – думать. А для того, чтобы рати в бой вести много разума не надобно. И, хоть и желал конунг сам снять голову с Харальда – но в сечу не лез, и лишь старики, знавшие Гандальва с пеленок, видели в нем нетерпение...

Эйнар, Сигрун, Асвальд и Рагнхильда
совметсно с Драконессой и Мориан

Как только последние воины Альвхеймра выступили в поход, Эйнар велел своим людям выходить из укрытий и идти по следам вражеской рати. С тех пор как Эйнар взял в жены Сигрун воительницу, он ничего не предпринимал без ее советов. Теперь же две мудрые женщины сопровождали его в походе, и долго они говорили Эйнару, что должен он разумно распорядиться теми немногими людьми, которые у него есть, а не вести их на верную гибель...

Эйнар еще издали приметил небольшой холм с крутыми склонами, примыкавший к полю битвы с севера... С небольшим отрядом он смог незаметно подкрасться из леса... Оставленные на вершине холма Гандальвом стрелки увлеченно следили за битвой, и никак не ждали появления врагов у них в тылу прямо из леса. А когда заметили, что кто-то взбирается по холму, было уже поздно. Эйнар первый запрыгнул на вершину, и за несколько мгновений успел зарубить троих, а когда лучники спустили тетивы, лишь две стрелы ранили воинов Эйнара. Гридни Асмунда быстро сразили оставленный для прикрытия десяток хирдманов. Эйнар издал торжествующий вопль, и вот уже отборный отряд стал карабкаться на холм, помогая Сигрун и Рагнхильде с ее свитой взобраться по крутому склону.
Эйнар взобрался одинокий молитвенный "стоячий камень", и увидел, как альвхеймарские воины теснят Агдирцев.
- Надо выступать...-пробормотал он, увидев рядом с камнем свою жену. - Эти собаки теснят агдирцев... Они их обложили со всех сторон...
- Не сейчас, муж мой... - сказала Сигрун, держа Эйнара за рукав. -Они быстро опомнятся и сомнут всех. Их еще слишком много... Может быть юный конунг что- то припас для них. Не верится, что он мог оставить за частоколом все свое войско...
Вот вышли резервы из засады в лесу, и тоже ненадолго восстановили они равновесие. И когда уже из засады вышла конница агдирцев, разметав пехоту. не стала уже Сигрун удерживать руку мужа. И затрубил рог Эйнара, и трубный рев прокатился по ратному полю и по холмам. И тогда ударила рать Асмунда сына Альвхейма на ряды наступающих Авльхеймарцев, и ряды их смешались. На короткое время наступило замешательство, и побежавшие из задних рядов давили на тех, кто был впереди, сбивая их с ног, и внося еще больше сумятицы. Наступление остановилось, но постепенно альвхеймарцы пришли в себя, и стали уже теснить свежую агдирскую рать, пришедшую на помощь...

Тем временем Эйнар, обозревая поле битвы, услышал, откуда доносился знакомый голос, и увидел, где расположился ненавистный Гандальв конунг. И воспылало его сердце яростью, и взяв из оставшихся в резерве полутора сотен сотню отборных винов, Эйнар утсремился к ставке альвхеймарского конунга, будто смерч прорубая к нему дорогу...

Альвхеймарцы первое были застигнуты врасплох и невольно раступались перед напором сотни Эйнара. но потом пришли в себя и встали стеной, преграждая путь к ставке своего конунга на небольшом холме...

И вдруг сверху разнесся мелодичный женский голос...


Руны я режу на камне молитвы
пусть предрешат они исход этой битвы!
рунами в камне к богам я взываю
жертвенной кровью я их окропляю!

Фрейр - отец наш и прародитель
всякого блага земного даритель
Руной Феох заклинаю тебя
смерть дай врагам, как огню от дождя
потомка от ран своего сбереги
Да не обретут исцеленья враги!

Видар - великий и славный воитель
гроза великанов и их погубитель
руною Анзус тебя заклинаю
пусть наши воины страха не знают
Руки пусть станут, как камень тверды
Кровь вражья прольется потоком воды!
Рагнхильда взяла чашу с жертвенной кровью, окропила камень с вырезанными на нем рунами , и запела сильным голосом, сплетая заклятия из вис. Альвхеймарские гридни на миг оцепенели, завороженные жуткой красотой этой песни. И начали агдирцы теснить альвхеймарцев, и многие поверили, что наслала Рагнхильда на врагов заклятие боевые оковы, ибо напуганные ее словами, утратили воины привычную ловкость.
Разъяренный Гандальв показался из своего укрытия, и в ярости прокричал своим воинам "Чего уши развесили, олухи?! Кто-нибудь, скорее туда шуруйте, и убейте эту ведьму, пока она не натворила бед!"
Небольшая группа альвхеймарских воинов отделилась от остальной рати и повернула к холму, где стояла Рагнхильда рядом с натянувшей тетиву лука Сигрун, в окружении полусотни вооруженных до зубов телохранителей... Вот уже первые альвхеймарские псы полезли на крутой склон холма. И тут вних полетели одна за одной стрелы из тугого лука Сигрун. Первые четверо альвхеймарских воинов попадали, сраженные стрелами, и покатились по склону, сбивая с ног своих товарищей, которые взбирались на холм следом.
А Рагнхильда продолжала...

Тюр справедливый, что Волка сковал
В сердце Гандальва вонзи ты металл!
Руною Тейваз тебя заклинаю
Пусть разорение в землях настанет
Серого пса...И отец отомщен
Сыном, что мной терпеливо взращен

Защитник наш вечный, о яростный Тор
Свой молот обрушь на врагов, что из нор
как крысы полезли на запах добычи
Пусть станут они беззащитнее дичи
Уменьши же рати Гандальва в числе
Взываю я руной Туризас к тебе

Отчаявшись после трех неудачных попыток вскарабкаться на холм, Альвгейр -ярл приказал выстрелить в ведьму из луков. Но, увы, ветер, помогавший стрелять Сигрун, дул против них, и отклонял все стрелы. Альвгейр открыл было рот, и прокричал чтобы воины обходили Холм с подветренной стороны, и тут стрела из лука Сигрун впилась в его горло. Воины попятились, потом с ругательствами и ревом снова стал карабкаться вверх по холму, и часть из них побежали в обход, чтобы вскарабкаться по холму с наветренной стороны, или попробовать подсрелить кого-то. Но Сигрун стреляла метко, уверенно посылая стрелу за стрелой, и ни один из них не добежал до другой стороны холма... Тем временем, увидев, что по ним больше не стреляют, оставшиеся Альвхеймарцы снова начали карабкаться на холм. Вот голова одного показалась за краем, и тут же на его голову опустился тяжелый боевой топор, раскроив шлем и голову. Тех кто шел следом, встретили копья и топоры телохранителей Рагнхильды, а Сигрун в это время стреляла в тех кто карабкался по холму... И снова натиск был отбит, вся цепочка обрушилась вниз, воинов сбивали с ног тела их мертвых товарищей, и они катились вниз к крутому склону, ударяясь об выступы мерзлой земли и торчащие камни...
А Рагнхильда стояла, расставив руки и высоко подняв голову, продолжала плести свои колдовские висы, хоть и очень простые, но эффектные . И в стихах своих колдовских воззвала она к Локи - мятежному богу огня, и к Хель - что держит в заточении души мертвых, и призвала их вернуть на землю душу своего мужа Хальвдана...

Руной Кеназ я огонь пробуждаю
пламя что в царстве душ мертвых пылает
Локи, Великий, позволь же Хальдвану
Сыну помочь нанести врагу рану,
Долг свой исполнить и месть совершить.
На миг мира мертвых врата отворить...

Хель - о царица чертогов подземных
много ты держишь костей в них нетленных
руны Гар заклинаю я тайною силой
выпусти Хальвдана с этой могилы!

Один Великий, отец всех богов
Заклятье скрепи силой крепче оков
Силы придай ты моей ворожбе!
Вирд - руной тайны взываю к тебе!

И вот осыпалась земля со склона холма, показав зев кургана, и оттуда выехал могучий всадник на черном коне, и на нем был погребальный саван. Было видно алый плащ на его плечах, и черные как воронье крыло волосы ниспадали из под старинного бронзового шлема и слегка развевались по ветру. В одной руке он держал факел, в другой держал меч, и его жуткий хохот наполнял сердца альвхеймарцев ужасом.
Агдирцы слышали колдовскую песнь кюны. Кто-то среди альвхеймарцев закричал: "Мертвец! Хальдван вернулся!"
Это воодушевило агдирцев, и с удвоенными силами наетели они на замешавшизхся альвхеймарцев, и вот все войско откатилось назад... Понемногу стали агдирцы теснить врагов назад, устилая склоны двух холмов трупами и ранеными...

Битва. Продолжение.
Совместно с мастером.

Однако, если конунг и оставался спокоен, то часть его гридней пребывала в таком ужасе, что чуть не бросила копья да секиры. Мудрым казалось прежде решение Гандальва напугать трусов перед битвой, посулить им лишение пира в Вальгалле. Ныне, увидев восприявшего из тлена Хальвдана, провинившиеся полностью утратили мужество. Помстилось им, что Локи не желает терять их души, обещанные конунгом для его воинства, вот и послал самого лютого врага Альвхеймера за ослушниками. Никого живого не боялись гридни так, как этого мертвого. Многие сами открывали грудь для агдирского железа, предпочитая уйти от меча, чем быть забранными мертвецом страшным в вечный холод, Локи мятежному во слуги. Все знали, как пал Хальвдан и никто на поле не усомнился, какой бог ныне явил свою волю сражающимся.
Охватил суеверный трепет не только альвхеймарцев, но и тех воинов агдирских, что видели Хальвдана, однако вид его лишь предал им сил. Многие помнили, как клялся конунг вернуться даже погибнув в самый тяжкий для его страны час.
- Конунг! Конунг вернулся!
- Хальвдан Гудредсон!
- Хальвдан Черный!
Раздавались крики воспрявших духом хирдманнов. А среди тех ветеранов, что участвовали в походе в Хрингарику живы еще были воспоминания о силе Хальвдана, собственноручно убившего трех альвхеймарских ярлов и воинов без счету.
С новыми силами ударили вои, сминая замешкавшихся врагов, и полным на этот раз было окружение - с четырех сторон давили агдирские рати, не оставляя возможности избежать копья или клинка, не оставляя и шанса покинуть битву.
И альвхеймерцы дрогнули. Гандальв кусал усы и с силой сжимал рукоять меча с ладони – но не мог ничего сделать: воинов у него было много, но дух их боевой угас, как лучина на ветру. Живой властитель Альвхеймера проигрывал агдирскому мертвецу. В страшном гневе, Гандальв оглянулся в поисках коня, дабы лично ринуться на сие злостное привидение, посмотреть, есть ли кровь в жилах гнусного порождения Локи. Но, едва конунг добрался до верного скакуна, схороненного в осиннике, как рядом возникли несколько гридней.
- Битва уж ныне проиграна, конунг! Садись в седло – и скачи прочь – не дело это оборвать славный род властителей, не для того воители кровь проливали, - молвил один сивоусый.
Грозен был взор конунга, а слова его хлестки, как плети удар:
- И ты, воин простой, дерзнул конунгу своему путь указывать? На кол твою голову за речи такие посадить надобно, да выставить перед тыном, чтоб собакам другим лаять неповадно стало. Отпусти повод, смерд, дай мне дорогу!
- Волен ты мою голову снять, Гандальв Серый, но послушай речи мои, умоляю! Битва ныне проиграна. Ты же видишь это как я, а один храбрец против рати – не воин.
- Бежать предлагаешь мне? – спросил конунг, но уже без прежнего гнева. Он тоже видел, что немилостивы ныне боги к альвхеймерцам, и печально положение на поле ратном. Да будет так – но только ради рода я покажу Агдиру спину. Страшной будет моя месть, клянусь Одином!
И конунг пришпорил скакуна, сопровождаемый конными гриднями числом десять.
Однако, не только Гандальв был опытным бойцом на этом ратном поле, Эйрар Губитель Заговоренных в дружине Хальвдана тоже не порты по лавкам просиживал, а потому зорко следил его взгляд за битвой, отмечая все передвижения вражеские. И не ускользул отряд конный от внимания славного война. Знал он – коль уйдет сегодня Гандальв, то долго еще мира в Норвегии не будет, снова ужалит Агдир гадина не обезглавленная, и может не быть тогда Хальвдана средь воителей. Милость Локи ненадежны, редко нисходит мятежный бог до желаний смертных викингов, на то он и владыка Огня. А потму не раздумывая далее, кинулся Эйнар в погоню, отбрасывая альвхеймерцев с пути мощными ударами, и казалось пораженным врагам, что не смертный муж, но один из богов Асгарда сражается с ними на поле, столь велика была отвага викинга да точны его удары. Не велика была дружина Губителя Заговоренных, но стоял они насмерть, не желая ни одного врага выпускать. Сильны были Хольмгардские воины, храбры и отважны юные гриди Асмунда Альхеймсона, дюже сдерживали натиск альвхеймарский, пока дружина Харальдова давила с другой стороны, но не сдержали. Отброшено прочь было пробитое копьями тело Асмунда, и лишь благодаря верным воинам, был вынесен он из битвы живым, а Эйнар продолжал рубиться яростно и зло, как и подобало воину, какой бы веры он не был.
Тем не менее, ворогов было много больше.
- Этот христианин! - Воскликнул кто-то из воинов гандальвовых, увидев блеск серебряного креста на груди Эйнара.
- Тор, ниспошли сил сразить иноверца!
Разметана была дружина хольмагардца, и сам он отбивался от шестерых врагов, точно псов повисших на нем, нанося рану за раной, и не было сил у Губителя Заговоренных сразить их всех. Наконец топор одного из супротивников отсек Эйнару руку, а другой ударом меча сшиб его наземь, и понеслись дальше альвхеймарцы, спасаясь от жуткого призрака Хальвдана, от ратей агдирских, едва лишь возможность. Тем паче, что бежал уж Гандальв конунг, и не было возможности достать его ни стрелой, ни копьем, ни мечем агдирским. Без конунга дрогнули воины, зависшие меж войсками Эйнара и Харальда, как между молотом и наковальней. Не в силах они были уже раздробить наковальню, но из сил последних подались назад, отстраняя молот.чтобы сокрыться в лесу. Много воинов полегло в сечи, однако усталость уж сковывала члены даже закаленных в боях мужей, не хотели они стоять между войском альвхеймерским и спасением. Гридни гандальвовы ныне раненого кабана напоминали – собьют и не заметят. А потому командиры агдирские, щадя воинов, сторонились, давая дорогу бегущим. Кое-кого все же достали стрелами да оружием, но часть их значительная скрылась в дебрях бесславно.
Харальд вновь победил.

Раумарики.
Нет, Хари Лысый не первый день топтал мёрзлую землю. Ветеран многих компаний, он понимал, что это его последний бой, последний путь и проделать его надо, как настоящему мужчине, с мечом в руках, дабы после смерти светловолосые валькирии потчевали его мёдом в небесных палатах у Одина.
- Бенка, бери десяток и чтобы Фроди узнал о нападении первым. Всё действуй. Эх, не зря я не верил этому Кукушке, за что и плачусь. Сикстен, обходи справа. Никого не жалеть! Жгите всё, что жжётся. Андерс, ты со своими – справа. Ну, Один с нами!
Рыжебородые гиганты-близнецы, бывшие одновременно друзьями Хари на пирушках и в бою и видевшие в жизни не меньше чем он, принялись раздавать указания своим людям, дабы заманить клин вражеских войск вглубь, а там окружа его, захлопнуть ловушку. Сам Хари, как могучий столб, поднял боевой молот и занял глухую оборону прямо перед наступавшим на него клином. Что, что, а к нападению успели подготовиться. Сперва прибежал паренёк от заставы у ручья, как уж его там, потом от Чёрного Камня примчался Оттар Рваное ухо и стал пугать такими ужасами, что пришлось приказать ему заткнуться. Но и врасплох никого не удалось взять. В подштанниках ни один не выскакивал. Лучники сидели в схронах и ждали того момента, когда враги окажутся на пристреленных площадках, чтобы обрушить на них залп стрел. Сила шедшая на них, при прикидкам старого воина, была не меньше их гарнизона, а то и больше, если учесть, что не всё воинство выступило против них в первой же волне атаки. А значит, это не случайный рейд, а спланированная акция и их цель – продержаться как можно дольше, пока подойдут основные силы под управлением братьев и не сокрушат нападавших. А в том, что это случится, Кари не сомневался ни одной минуты. Крошка Бенка, кучерявый низкорослый живчик с залысиной под шеломом, уже разворачивал свой десяток и выводил их на территорию, куда ещё не проникли нападавшие, где в специальном месте лежали снегоступы. Опытные воины знали, что именно от них зависит теперь, насколько быстро придёт помощь и, в зависимости от этого, какими словами помянут их на том свете их соратники, встающие сейчас навстречу врагу с оружием в руках. Бенке Хари доверял самые важные дела, ибо тот обладал не только силой, но и хитростью самлго Локи. Говорили даже, что его мать спуталась давно в прошлом с каким-то торговцем, так не похож тот был на своего блондинистого отца. Но Бенка, когда подрос, самолично укоротил некоторые особо злые языки, при этом никто так и не смог ничего доказать. Снегоступы были на месте, сухой трут разгорелся быстро и вот уже дым пожара вознёсся над деревней, показывая дальним наблюдателям, что к Роумарики подошли чужаки. Несколько фигур, не заметные за этим самым дымом скрылись на снегоступах в лесу, кратчайшим путём направляясь в сторону, где расположился на зимовье Фроди со своим братом и основными силами своего войска.

Хрингарики.
____________________________
Малы оказались силы Гутхорма после жестокой сечи. С тремя сотнями воев приплыл он освобождать родную землю и лишь половина из них уцелела.
Олень Хрингарики был мрачен. Третью ночь уже не мог сомкнуть он глаз, терзая своё сердце тяжкими сомнениями: оставить ли Хрингарики и мчаться на подмогу Харальду или оставаться на родине, которая очень скоро притянет к себе множество охотников за дармовой наживой.
Он приказал испросить совета у Богов и знающие люди бросили руны. Слова Одина велели ждать знамения. Шёл уже четвёртый день, а его всё не было.
Гутхорм велел выставить разъезды, должные замечать, всё, что творится у границ Хрингарики и немедля доносить своему ярлу с вороном, наученным лететь в усадьбу, где веками жили и правили славные предки Оленя Хрингарики, ранее прозываемого Юным Конунгом...

– ...И горят дома, кюна, и проклятые роголандские разбойники убивают твоих людей. Разорение и смерть, кюна...
Седой бородач Скегги не видел лица своей хозяйки – она стояла у окна и глядела на пустой темный двор. Словно не слышала слов старого слуги.
– Твой внук в походе, госпожа моя, и некому защитить твои земли, некому кликнуть клич...
Голос Скегги сорвался. Он не видел лица старой Ассы, но знал: в глазах ее стынет безразличие, холодное, как пепел разоренного, спаленного дома.
Кюне – седьмой десяток. Что ей до дело до чужих смертей, если своя уже улыбается с порога? Что ей за печаль до чужого разорения, если власть уже уплыла из рук? И все, что осталось в жизни, – вот эта горница, ставшая темницей, и слабая надежда на безопасность...
И ради этого Скегги пробирался сюда, рискуя жизнью?
– Твоя невестка молит за нас богов в святилище. Твой внук бьется вдали от родного края. Твою землю терзают враги. И некому...
Скегги замолчал: слова мертво падали к ногам старой кюны, не задевая сердца. Он тоскливо, коротко вздохнул, затоптался у двери. Надо было уходить...
Но тут кюна Асса обернулась.
И Скегги понял, как он ошибся.
На этом старческом лице полыхали молодые глаза, полные страсти, гнева, ярости.
– Харальд – молокосос! Ормкиль – тряпка! Рагхильда пусть молит богов, больше она ни для чего не годится! Достань мне выносливого коня, Скегги! Слышишь – коня!

Тунсберг, Вестфольд
Слуга поклонился и выбежал во двор. Слухи разносились быстро. Все слышали печальные новсти из Агдира. И никто из слуг и гридней, кому поручено было сторожить Ассу, не посмел ей перечить, но все вызвались сопровождать ее. Старая кюна послала ратную стрелу по округе, и призвала всех, кто еще мог держать оружие. ид ти с нею в поход на Агдир, чтобы избавить его от новой напасти.
Все мужчины в том краю, кто уцелел после нашествия альвхеймарцев и еще мог держать оружие встали под ее начало. И в тот же день старую кюну усадили в сани, в которые были запряжены двое могучих коней, и рать собранная ею в Вестфольде в окрестностях Тунсберга отправилась в Агдир по самой короткой дороге через лес...

Стрелы полетели в клин, наступавший на Лысого. Близнецы повели свои звенья вокруг нападавших и завязали сечу. Сперва казалось, что противники, даже ворвавшиеся в укреплённые пределы посёлка, многим не повредят вставшим в глухую защиту воям Кари. Но это было только до поры до времени. Не успел Лысый развить атаку, не успел погнать нападавших, как в спину его викингам ударили подошедшие основные силы Харека. В спину Хари вонзилось копьё, посланное чьей-то меткой рукой и предводитель укрепрайона рухнул, погребя под собой кого-то из местных перебежчиков. Братья, увидев падение вожака, вместо того, чтобы идти на смычку и встать рядом, развернувшись всем фронтом против нападавших, отступили к телу Лысого, что стоило их десяткам нескольких бойцов. Лучники, дезориентированные невнятными действиями клина прекратили огонь, чтобы ненароком не задевать своих, что сыграла на руку нападавшим. Не сдерживаемые теперь абсолютно ничем, те выслали местных ополченцев в гнёзда, где те, выдав себя за подкрепление, вырезали почти без боя всех лучников. Оставшиеся воины сражались с отчаянностью обречённых, понимая, что время уже упущено и им не продержаться до подхода сил Фроди. Один, два, три десятка легло под их мечами. Натиск был сдержан. Но и только. Близнецы оставались одними из последних. Казалось, беда обходит два острова сопротивления, стоявших спиной к спине и пытающихся перемещаться в ту сторону, откуда слышались команды нападавшим.
- Мы его сделаем, - рявкнул Сикстен в секунду передышки.
Его брат только заржал в ответ. Говорить было нечего. Они понимали друг друга с полувздоха и теперь, видя, что Кари умер героем, они лишь хотели обезглавить наступление противника и попасть в Валгаллу за своим другом, потрясая головой вражеского лидера.

Первый бой Харека в Раумарики
Харека во время схватки оттеснили куда-то к стенам сараев и амбаров, в то время как Орм уже почти пробился сквозь сильно поредевшее войско Хейдемарцев к отряду Хрольва. Ополченцы, столь внезапно переметнувшиеся на сторону Агдирцев, в считанные минуты обезвредили всех засевших в домах лучников, и теперь стрелы летели уже в хейдемарцев, впрочем, не нанося им особого вреда.
Атака отряда Харека Волка была столь неожиданной, что боевой дух большинства Хейдемарцев сразу сник, и многие из них бежали, пытаясь пробиться к воротам, но Харек приказывал своим наемникам не щадить никого, и лишь единицам удавалось пробиться сквозь заслон и скрыться в лесу.
Сикстен с братом между тем резко кивнули друг другу и волной яростной атаки понеслись сквозь ряды неприятеля к человеку, которого почитали за лидера нападавших.
Их секиры мелькали, как молнии и вот перед ними он, тот, кто привёл эти войска и был виновен в гибели Кари. Почти одновеременно один из братьев ударил сверху, между тем, как второй подрубил противника под ноги. Этот приём почти всегда срабатывал в сечах, а братья, с детства понимавшие друг друга с полувзгляда, знали, когда начинать и как проводить совместную атаку.
Орм уже издал торжествующий вопль, увидев Хрольва Рыжего, подобно Тору размахивающего своим боевым молотом, сокрушавшим щиты и раскалывавший шлемы вместе с головами. Датчане плотно держал строй с обеих сторон, и пробиться сквозь него было совершенно невозможно. Некоторые хейдемарцы, растеряв остатки боевого духа, пытались скрыться в сараях и амбарах, и там их добивали местные - кого копьями, кого топорами, кого дубинами, а кого удавками. Местные мужики не могли простить чужакам надругательства над своими женами, сестрами и дочерьми, и теперь жестоко мстили хейдемарским воякам, как только выпала такая возможность.
Предательство местных было тем фактором, который чужаки использовали. Защищавшиеся не могли понять, чего ждать от того или иного мужика. Тот мог, как принести колчан, так и ударить дрыном сзади. Приходилось бояться всех и каждого. Прятаться было некуда. Тех, которые пытались убежать в лес настигали стрелы финов. Островком несокрушимости были только братья Хровсен, которые атаковали лидера нападавших, за которых приняли Орма. Одна яростная атака,
вторая. Третий удар топора пробил защиту. Орм пошатнулся. Удар по ногам следом перерубил ему нижние конечности и добить лидера теперь смог бы даже ленивый. Удар сверху и радостные крики рыжих братьев возвестили, что войско противника обезглавлено. Вот только слышать их было уже некому. Братья оставались вдвоём против нескольких десятков нападавших.
И на них с яростным ревом обрушился Хрольв. Высокий - на две головы выше остальных воинов, с растрепанной рыжей бородой, в рогатом шлеме и с большим молотом в руках он был живым воплощением бога Тора - такой же неистовый и смертоносный. С криком "Обернись и умри" - он нанес молниеносный удар, пробивший шлем как скорлупу ореха и раскроивший череп Сикстену.
Андерс еле увернулся и, бросившись вперёд рыбкой, секирой ударил нападавшего по ногам. Но спина рыжеволосого гиганта оставалась не защищённой и.. тут один из воинов Хрольва, Хольгер Крикун прокричал торжественным тоном:
- Посвящаю тебя в жертву Одину! - и метнул свое копье в спину гиганту.
Андерс дернулся и упал лицом вниз, сражённый копьем, и секира выпала у него из руки, три раза перевернувшись в воздухе. Деревня была занята.

Греттир - знахарь тут же подбежал к Хрольву, и принялся бинтовать ему подрубленную ногу, останавливая кровь. Хрольв стонал от боли и изрыгал проклятия.
К ним подошел Харек.
- Где Орм? - спросил он, осматривая ряды своего поредевшего войска.
- Орм убит - сказал Ивар Лисица. - Эти двое берсерков его убили. Но он теперь отомщен.
- Хрольв, ты славно сражался. Эта деревня твоя, назначаю тебя херсиром этой области. Собирай дань от имени коннунга Агдира, но не собирай больше положенного, и не чини обид бондам. В эту зиму не бери с них более, чем необходимо для содержания твоей дружины. Будь готов по первому моему зову послать людей мне на помощь... Теперь это твой народ и твои люди. Выбери себе тридцать человек в дружину, тренируй местных жителей - теперь и оружия и доспехов у них хватит на всех...
Раненого Хрольва отнесли в дом деревенского старосты. А в большом доме, который раньше принадлежал местному херсиру, которого убил Кари Лысый, был устроен пир в честь победителей и нового херсира Леддингнесса - усадьбы хёвдинга южной четверти Раумарики.
Местные музыканты играли незатейливые мелодии, девушки и женщины разносили охлажденное на морозе пиво и дымящееся мясо в мисках, и одаривали воинов улыбками и красноречивыми взглядами. мало мужчин осталось в деревне после нашествия хейдемарцев, и много вдов и незамужних девиц, потому многим был обещан домашний уют и теплая постель, и радушная хозяйка.
Харек решил дать своим воинам три дня на передышку, и потом предоставить Хрольву отобрать тех воинов, кого он хотел бы оставить с собой. Считая местных ополченцев, в усадьбе должно было остаться не менее пяти десятков хорошо вооруженных воинов...

Страшная гроза разразилась над Хрингарикой на пятый день ожидания Гутхорма. Тор яростно бился с турсами, посмевшими в очередной раз пробраться в Мидгард, и отзвуки его битвы разносились, казалось, над всей Норвегией. Летел к цели не знающий промаха Мьольнир, оглушительно грохотали колёса повозки и дождь из ран инеистых великанов, на лету становясь разящим градом.
Зимняя гроза - страшно и прекрасно!
Гутхорм стоял на крыльце своей усадьбы и с яростным восхищением сжимал рукоять меча. Он не возносил Богу Грозы молитв - не дело отвлекать воина в пылу битвы. Он просто всем сердцем желал тому победы, и это оказалось сильнее любой молитвы. Свистнул Мьолнир, и ярчайшая из всех молний протянулась через всё небо указывая Гутхорму путь. А потом удар грома перевернул всю землю.
В великом волнении ярл Хрингарики вернулся в дом и приказал найти жреца, способного истолковать этот знак.
Таковой служитель Тора нашёлся лишь на следующий день, да и не нашёлся, а сам пришёл к Гутхорму, ведомый велением своего божества.
- Твой бег, Олень Хрингарики, отныне будет проходить рядом с тропой того, кого люди нарекли также, как и тебя когда-то. Так повелел Тор!
Более ярл не сомневался, и уже на следующий день остатки его дружины неслись к Харальду на помощь. В родных землях он осталвил лишь тридцать воинов, для того, чтобы они создали ополчение, способное защитить Хрингарики хотя бы от разбойников.

(разговор курсивом написан совместно со Скальдом)
В бою нет места долгим раздумьям… все решения надо принимать быстро. Но до битвы, и после нее – всегда одолевают воспоминания.
И Харальду нередко вспоминался тот разговор с Торлейвом, состоявшимся накануне поединка.
–Чтобы там ни говорили, но я не слышал, чтобы сын Гандальва нарушал слово. Если я его сражу – думаю, они отступят.
- Может Хаки и сдержит слово, но вот сдержит ли его рать? Известно, что его никто не уважает. Я гадал на рунах, и мне выпало, что ты одержишь победу, но потом выпала перевернутая руна Эхваз - что значит обман и предательство, и руны показали, что ты можешь попасть в руки врагов. Потому я посоветую тебе - взять с собой все войско, нос прятать их в зарослях, а на битву выйти лишь со свитой. Я не верю альвхеймарцам и от них можно ждать любого подвоха. Надо соблюсти уговор, но быть наготове, что его нарушат.
Харальд поморщился, но кивнул.
– Твоя правда, мудрый. Не следует полностью верить альхейвмарцам. Я отдам приказы, и в случае чего – Торир придет на помощь.
– Если твоя удача с тобой, ты победишь. Боги судили тебе быть великим конунгом. Потому ты должен следовать своей судьбе, и отринуть весь страх и сомнения. Ты отомстишь за отца и за родичей твоей матери
– Я давал повод усомниться? – в глазах юноши блеснул холодный огонек. – В поединке или в битве, в одном сражении, или в войне – но Гандальву я заплачу за все бывшее и настоящее. Все. Больше я этого повторять не буду – просто сделаю.
– Сама земля наших предков поможет нам, – торжественно произнес Торлейв. – А я заручусь поддержкой богов. Ложись спать и наберись сил перед поединком.
И вот, они оба оказались правы – Хаки повел себя честно, но его воины замыслили предательство. Тролли и ётуны, как они могут вот так нагло нарушать правила чести? Да собственный конунг им в лицо должен за это плюнуть!
А коль не плюнет – так это Гандальв, а не его сын достоин презрения.

Потом, наблюдая за битвой, Харальд чуть ли не разрывался пополам. Не дело конунга – лезть в сечу, по крайней мере, пока у него нет наследника. Это верно. Это правильно.
Но там – его люди! Его воины! Он отправил их в смертный бой… а сам даже меча не вынимает…
Вот этим и отличается конунг от обычного воина. Обычный воин надеется выжить, а правителю выжить в битве надо. Простой боец не сможет потом отплатить в случае проигрыша…
Признаться, Харальд уже был готов рвануться в битву – да пение матери удержало. Молитва богам… и невидимые руки, простертые над войском Агдира.
Померещилось? Или тот разговор с Видаром действительно позволил видеть?
Харальд не знал, и не хотел знать точного ответа.
А потом был ликующий рев воинов, увидевших отступление врага. И крики «Харальд! Харальд!»
Конунг выпрямился в седле и вскинул руку.
Затихли воины. Смотрели на юношу-правителя.
– Сегодня – наша победа и наш день! – голос Харальда разнесся по всему полю. – Те, что живы – покрыли себя славой, павшие же заняли достойное их место в Вальхалле.
Краткая пауза – набрать воздуха.
– Но вы неправы, воины, когда кричите лишь мое имя. Командует правитель – но мечи бойцов вырывают победы! Сегодня – НАШ день! Нас, воинов Агдира.
Харальд вновь замолчал. Глубоко вздохнул. И, чуть привстав, бросил в пространство новое слово, новый клич:
– А-АГДИР!
– АГДИР! – единым ревом отозвались воины. – АГДИР!
Пожалуй, только этим он мог уравновесить неучастие в битве.

Уже вернувшись в лагерь, Харальд вдруг вспомнил о том, что во время боя вылетело из памяти. А точнее – о ком.
Не так сложно было отыскать шатер; тем более, что и лекарь оказался у входа.
– Как он, Беркир?
– Нехорошо, конунг, – покачал головой старик. – Что могу, то делаю. Да только… кто б не стрелял, бил точно.
– В сознании хоть?
– Это есть. Это я могу…
– Спасибо, Беркир.
Старик только кивнул.
А Харальд откинул полог и вошел в шатер.

– Говорят, что кровь воина больше по душе охотникам, чем кровь труса, – задумчиво промолвил Эгиль. – Как вам Барвайг, серые братья?
Ответом слепцу было удовлетворенное рычание.
– Что ж, мне это тоже по душе. Эх… жаль, что не все погибли. Рагнар… Барвайг… может, остальные еще по земле ходят. Ну ничего. Спешить мне некуда…
От места встречи с давним врагом Эгиль и его стая направились обратно к Вестфольду… и так уж вышло, попали туда, где прошел поединок – а потом и схватка воинов Альхейвмара и Агдира.
– Что такое? – нахмурился Эгиль, останавливаясь. – Кровь… да, тут кровь пролилась. А нас еще кровожадными зовут… да ни одна стая столько не убивает, сколько сами люди могут. Что, серый брат?
Волк – тот самый, что сопровождал вожака в Вестфольд, – забеспокоился. Пробежался немного вперед, потом позвал – коротким, отрывистым рычанием.
Озадаченный Эгиль, подойдя ближе, втянул воздух. И замер.
– Запах Хаки. И… его же кровь! Что такое?
Эта стая могла вызвать зависть у любых следопытов; не так уж много времени понадобилось на понимание. И еще меньше – на то, чтобы из всех запахов выделить один – удаляющийся.
И пойти по следу.

Когда Крошка Бенка со своими добрался до места дислокации основных сил Эйстейнсонов давно была уже тёмная ночь. Как быстро не бегай по лесу, а световой день на севере короток, а путь из деревни в деревню - неблизок. Тем более напрямки, через лес.
На стук в дверь вышел сам Хегни.
- Чтт-то сл-лучилось? - хмуро спросил он, увидев заиндевелую бороду Бенки и слыша его прерывистое дыхание. Даже ему было ясно, что пунцовые щёки этого человека раскрасило быстрое движение с одной из деревень-застав, ибо просто так для разминки никто бегать не будет.
- Нападение... Их голов триста... Лысый не выдержит... - только и сказал вошедший и рухнул на земляной пол, гнетомый сухим кашлем.
На звуки голосов подошёл и Фроди. Он знал Кари, знал и Бенку, одного их подручных последнего и чувствовал, что если Кари прислал человека, считавшегося в его отряде одним из наиболее хитрых и сметливых, то его сообщение никак нельзя просто проигнорировать. Себе же дороже встанет.
- Хегни, выводи всех. Побьём, пока те не оправились после стычки с Лысым. Я собираю остальных, а ты веди тех, кто есть. Что у них на щитах?
- Белый волк на черном, вороны на синем, ещё агдирский кабан...
- Наёмники... И за Агдир... Ладно, Фрейя с нами. Разгоним. Отдыхайте пока.
Фроди кивнул в сторону горницы.и сам прошёл за посланниками, дабы те присоветовали, как лучше напасть на противников. Хитрость Бенки давно ходила притчею во язцах и не воспользоваться тонкостями местности было бы непростительной ожибкой. Хегни между тем уже оделся и, выскочив на крыльцо, принялся отдавать приказания, готовя войско к походу. Вскоре ведомое младшим братом большинство воинов скрылось в лесу, оставляя за собой несколько проторённых полос от снегоступов.
Фроди, понявший, что брат увёл людей, даже не спросив совета, каким образом лучше нападать и с какой стороны заходить, лишь заскрипел зубами. Оставалась ещё надежда, что неожиданный натиск и усталость противника сыграют на них стороне и принесут победу. По его мнению, идти лесом не стоило. Этот путь был хоть и короче, но куда труднее.

Наумдаль.

На севере в Наумудале были конунгами два брата — Херлауг и Хроллауг, правившие вместе, как завещал им отец, погибший почти два десятка лет назад. Сильна была их дружина, пусть и не многочисленна, да скудны земли, и еще отец их желал расширить свои владения за счет соседей, но не вышло у него, и сам он пал в битве.
Братья же, едва достигнув возраста совершеннолетия, продолжили его дело, собирая ратных мужей, зазывая их посулами золота и земель.
Третий год строили Херлауг и Хроллауг курган в память об отце, так как один жрец нагадал им, что коли создадут они курган величайший во всей Норвегии, то и им быть величайшими конунгами.
- Боязно мне брат, - признался Хроллауг за ужином, когда братья сидели в тесной землянке недалеко от строящегося кургана. – Видел я сон, а в нем олень поднял ястреба на рога.
- То видел ты былое, брат мой, - отвечал ему Херлауг. – Ведь именно здесь Сигурд Олень погубил нашего отца…
- Но матушка щедро заплатила этому разбойнику Хаки, чтобы он убил Сигурда…
- Чем лишила нас возможности свершить месть за отца! – Зло перебил младшего брата старший. – Клянусь Мьельниром, не было бы для меня большей радости, нежели собственноручно перерезать глотку Хрингарийскому Оленю!
- Брат, боязно мне, что сон мой не о былом, о грядущем был, - покачал головой Хроллауг. – Что идя путем кровной мести, сами мы головы сложим.
- Так пристало ли викингу бояться гибели в честном бою? Али брат мой, в твоих венах течет не кровь, а студеная водица? Али ты уподобился Хаки Гандальвсону, что славен своей трусостью по всем фюлька норвежским? Али мне, брату твоем, краснеть за тебя и малодушие твое? – Краска действительно залила лицо старшего багровой яростью, казалось еще мгновение, и он схватит брата за жиденькую, едва-едва оформившуюся бородку. – Молчи брат, ни слова больше, покуда я не пожалел, что в родстве с тобой состою! Молчи брат и меня слушай – нет мира в Хрингарике, обескровлена она усобицей лютой: Гримкиль конунг и Гутхорм конунг рати в тяжких боях положили, нет сил у них Ястребу противиться. Сойдут снега по весне, и мы поведем рати, захватим земли Оленя, прольем кровь его, тем самым отомстив за отца. Клянись брат! Клянись, что до конца со мной пойдешь!
Хроллауг сидел бледен и испуган, не в силах и слова вымолвить, ибо страшен в гневе был брат его, точно турс.
- Клянись брат, молотом Тора, клянись копьем Одина, памятью отца клянись!
- Клянусь… - прошептал младший брат.

В шатре. Хаки и Тролейв.
Совместно со Скальдом
_______________________________
В последнее время конунжич не то, чтобы спал или бодрствовал – но находился в странном состоянии между дремой и явью. Вероятно, роль тут играла рана, отравляющая кровь и делающая его густой и горячей. Однако, тревожась массой вопросов без должных ответов, Хаки всеми силами старался удержаться от беспамятства, вскидывая голову на каждый шорох. Он давно потерял счет времени, но вот – полог откинулся. Вошедший муж глянул на раненого недобрым взором – и жестом повелел лекарю выйти вон:
- Вижу, рана все еще терзает тебя, конунжич, - хмуро произнес вошедший. - Уж не знаю, о чем вы говорили там, в кругу с нашим конунгом, но он приказал оставить тебе жизнь и сделать все возможное для твоего исцеления. Будь моя воля... Впрочем не будем об этом.
- Харальд милостив, - ответствовал сын Гандальва, - однако, в причинах его милости я сведущ не более твоего.
Говорить было больно, однако запинаться перед агдирцами Хаки не дозволяла гордость. Он уже понял, что является пленником, а посему - не мог не гадать о своей участи. У юного агдирца не было причин для любви к своему противнику, да и, судя по всплывающем в памяти отрывкам воспоминаний, альвхеймерцы снова показали себя отнюдь не доблестными мужами, а подлецами, каких не видывала Норвегия. За дела дружины должно спрашивать с конунга – так говорит древний закон, и Хаки готовился держать ответ за деяния своих людей… пусть они и не считали его над собой главным.
- По-моему даже чересчур, - буркнул Торлейв, присаживаясь на свернутую шкуру. - Будь на его месте его отец - он бы не задумываясь приказал бы принести тебя в жертву Повелителю ратей. Лучшая жертва, лучше и не придумать. Так обычно всегда и делали.
- Однако, раз уж ты пришел сюда, викинг, возможно, ты расскажешь мне то, что происходит снаружи? Я мало что помню из событий конца поединка. Молви же, что было потом – сделай милость. Не думаю я, что слово, сказанное мне – да в моем положении - может быть во вред твоему конунгу.
- Твой ярл подстрелил тебя из лука, сидя в кустах. Именно его стрела сделала тебя таким, как ты есть сейчас... И стрела эта предназначалась Харальду. Но они отплатили сполна за свое вероломство. Даже Один и Локи были наказаны не единожды за свое коварство, что уж тут говорить о людях. Наше войско прогнало твою рать, и едва ли половина смогла уйти живыми от наших мечей.
Но на следующий день они вернулись, и во главе войска был твой папаша. Он кричал так что даже я стоя на холме слышал каждое слово. И знаешь, что я услышал?
Хаки прикрыл глаза, стараясь осмыслить сказанное. Все было много хуже, чем он думал:
- Думаю, что ничего хорошего, - Хаки справедливо решил, что хуже его положение едва ли станет, а потому едва ли стоит отягощать свою совесть ложью. – Гандальв-конунг никогда не жаловал ни Агдир, ни его властителей. Это знают и дети.
- И тебя он видно тоже не сильно жаловал.
- Это тоже все знают, - согласился конунжич.
- Он сказал, что ты всегда был позором для его рода, и если ты погиб, то невелика потеря, и плакать о тебе он не станет. А если жив, но в руках врагов, то для него ты все равно, что мертв. Странно звучит для человека, потерявшего двух сыновей из троих...
- Не мне судить альвхеймерского конунга, - молвил Хаки, хотя сердце его болезненно сжалось от жестоких слов, переданных пришедшим. Да, Гандальв мог молвить такое - он и во времена мира-то часто грозил, что откажет сыну в праве носить титул наследника. Но каждый ребенок мечтает о родительской любви, и в глубине сердца Хаки надеялся на чудо. Теперь надежда умерла, порвав еще одну нить, связывавшую раненого с жизнью. - Если он так молвил - значит, будь по его воле. Однако, если мой конунг отказался от меня и не даст Харальду ни виры, ни переговоров – я еще менее понимаю мотивы, по которым меня лечат вместо того, чтобы отправить в Хель без проволочек.
- Это сможет разъяснить только сам Харальд. Он считает, что ты достоин занять место твоего отца в землях Алвхеймара и править там как его ярл. потмоу что ты показал себя достойным и благородным человеком, и он не питает к тебе вражды
- Будь я приверженцем Белого Бога, я сказал бы, что Харальд Хальвансан свят, - молвил Хаки, - но я поклоняюсь северным богам – и совершенно не согласен с конунгом в оценке. Прости, викинг, но это все смахивает на шутку.
- Харек ял бы сказал именно так. Он принял в стране Эйрин их веру в Белого Бога, и всем теперь говорит, что это и есть тот бог который пришел а смену нашим богам, которым уже в скором времени погибнут.
Племя пошло войной на племя, народ на народ, и даже отец на сына и брат на брата. отовсюду вести тревожны, и нигде в Митгарде сейчас не найти мирного уголка. Может и в самом деле приближается Рагнарок, и может и в самом деле белый Бог это тот самый кто возродит этот мир после Битвы богов? я этого не знаю. Но пока наши боги живы, я буду служить им.
- Харек-ярл мудр, и мудрость его не умалилась со сменой Бога, - ответил Хаки. – Он поминал мне клятву, данную годы назад. Учитывая то, как сложились наши судьбы, я даже рад, что норны не сплели нити судьбы так, чтобы сражаться друг с другом на ратном поле. Родись мы под одним знаменем – я счел бы за честь назвать его другом.
- Ты видел Харека ярла?
Брови Торлейва взметнулись вверх, на лбу пролегла продольная морщина, а его лицо сразу сделалось жестким.
: - Родись мы под одним знаменем – я счел бы за честь назвать его другом. Будь на то воля Харека, конечно. Я видел его - тебе ли не знать, что не мог ярл минуть Саросберг в своем путешествии?
- Значит альвхеймерцы дошли даже до Вингульмёрка? Плохие вести, очень плохие. Харальд очень рассчитывал на поддержку тамошнего люда, ибо еще помнят они великие дела Хальвдана.
- О тех делах ты ежели узнаешь, то не от меня. Моя битва ныне закончена – но сражение Гандальва продолжается. И, хоть он и отказал мне в праве считать себя его сыном, но никто не велел мне перестать быть его подданным. Дело всех, рожденных в Альвхеймере - блюсти интересы своей земли и ее властителя. Так что - прости, доблестный муж, так и не назвавший мне имени.
- Он отрекся от тебя, Хаки. Отрекся при все своем войске и ярлах, и жрецах, и перед богами
- Он - мой конунг и властелин
- А потом он поступил так, как, наверное, даже ты е смог бы поступить. Хоть твой отец при всех и везде называл тебя трусом.
- Я и сам называл себя трусом. Такова истина.
- Трус бросивший свое войско посреди битвы не достоин назваться конунгом и властителем, и боги явили свою волю. Они даже позволили Хальвдану выйти из Хель и принять участие в битве, чтобы покарать твоего отца за все совершенные им злодейства. Проявить благоразумие и уладить дело миром - это не трусость. Ты оказался лучше и мудрее твоего отца. Пожалуй прав был Харальд, он хоть и юн, но никто не может назвать его глупцом. И он, как и его отец обладает даром видеть в людях хорошее, даже то что не видят другие. За это любили и почитали его отца, и самого его любят и почитают не меньше.
- Не дело мне оспаривать мудрость Харальда. Он молод – он пока все решения его вели только к победе. Это факт, а не преклонение никчемности перед силой, как может погрезится. Но – молвил я тебе и снова повторю – нет у меня права судить конунга своего, нет и никогда не было. Трусость и отступление – вещи различные, а ты, враг мой, уж прости, желаешь Гандальву лишь зла. Не могут быть истиной слова, сказанные во гневе.
- Только боги имеют право судить дела смертных. - ответил Торлейв. - Но ты не овтетил на мой вопрос. Как ты встретил Харека Волка, каков он был, и о чем был ваш разговор, и куда он пошел дальше? Ибо с тех пор как кон ушел в свой поход от него не было вестей. - произнеся это, жрец прищурил глаза и пристально с ожиданием посмотрел на Хаки.
- Встретил я Харека Волка в селении близ Саросберга, - ответствовал Хаки. – Был он вполне здоров и жив, вот только удивился моему обществу. Говаривали мы в основном о прошлых днях – да о грядущих сражениях. Харек предрекал мне поражение в битве – и был прав, как ты видишь, но и я сдержал данное тогда слово и от угрозы сильно не бегал. Что было с ним дальше – не ведаю, но корабли его прошли мимо нас без ущерба. Благо стяги у него ноне уж не агдирские.
Торлейв сердито пробормотал что-то себе под нос.
- Что ж. буду считать что он лишь проявил осторожность. и не буду предполагать нечто более худшее...
- Воля твоя, викинг.
Беседа уже порядочно утомила ослабленного раной Хаки, так что голос его зазвучал устало
- Мне неведомо, держат ли клятвы люди, отрекающиеся от богов своих отцов. и принимающие чужого бога. но раз он сдержал свои старые клятвы... благодарю тебя, Хаки... ты сказал много такого, что мне необходимо было знать...
- Я не сказал тебе ни одной тайны - так что не трать зря слова благодарные. Мы же враги, а я – пленник ваш, чья судьба непонятна.
: -Вижу я утомил тебя. Не буду больше мучить тебя расспросами. Вижу что Харальд не ошибся в тебе, и мне тоже было бы лестно иметь тебя если другом, то хотя бы не врагом...
Он повернулся и пошел к выходу.
- Беркир! Кажется пора сменить повязки
- А тебе.... я бы пожелал выздоровления... Харальд будет великим конунгом. Потому что только великий человек может превращать своих врагов в друзей.
Торлейв последний раз взглянул в сторону хаки, и когда вошел Беркир: жрец посторонился, пропуская старика в хижину и вышел, столкнувшись на пороге с Харальдом.