«Звук колоколов мил сердцу горожанина, колокол звучит для него всю жизнь, как звучал для его предков. Внизу непрерывно меняется суета людская, а с высоты постоянно взывает к людям один и тот же голос, горячо беседуя с ними высоким тоном или медленно раскачиваясь и потрясая их слух низкими тонами»

Город пробуждался - колоколами и башенными рогами, щебетом птиц и гулом толп у ворот. То тут, то там отворялись двери, выходили женщины с корзинами и ведрами. Вот пекарь открыл окна в лавке и на всю улицу запахло булками. А в одном из высоких домов отворилось верхнее окно и на улицу показалась прелестная женская головка в причудливом головном уборе. Вот прошло несколько сильных мужчин с кирками и тяжелыми молотками - каменщики идут на работу. Один из них бросил быстрый взгляд в подворотню - там лежало то, что еще вчера было человеком, а сегодня послужило поводом для драки целой стае собак. Вот на соседней улице из дома вышел старик. Сел на лавочку, разложил вокруг себя немудреные инструменты и принялся за плетение корзины, щурясь от яркого солнца. А вот, всего в каких-то двадцати шагах от него из-за угла выглянула девушка. Выглянула и тут же шарахнулась назад. Боже ж ты мой, она же совсем голая! Неудивительно, что она спряталась в этой щели между домами - какой бы свист и гогот поднялся на улице, вздумай она выйти! Но похоже она и сама это понимает - смотрите, забилась в угол и пытается прикрыться волосами....

Сообщение отредактировал Китти - 11-09-2005, 7:51

Цок-цок-цок-цок… Копыта лошади выбивали незамысловатую дробь по хорошо укатанной дороге. Цок-цок-цок-цок… Лошадь была неплоха, но определенно видала виды, лучшие времена, и – главное - куда более обильную кормежку и прилежный уход. Последнее было очевидно, потому что кормить меньше и ухаживать хуже невозможно в принципе. Под стать лошади был и всадник – сутулая, с ног до головы покрытая грязью и пылью фигура, была лишена, казалось, всякого сходства с созданиями Божьими, ибо Он во всемогуществе и милосердии своем не допустил бы подобного непотребства или умертвил такое еще в колыбели. Крестьяне шарахались в сторону, думая, что по дороге плетется сама Черная Оспа. Всадник же о крестьянах ничего не думал – он думал только о собаках. О чем думала лошадь доподлинно неизвестно

О собаках Матье де Валери, третий сын барона Гуго де Валери, ныне покойного владельца замка Роттенбри, что к северу от Труа, думал постоянно. В каждой тени виделись ему лохматые фигуры, в каждом блике – оскаленные пасти и горящие глаза, в каждом звуке слышалось утробное рычание и леденящий душу вой. Поэтому жизнь его представляла собой сущее мучение – он не мог заставить себя приблизиться к человеческому жилищу, потому что поблизости от него обязательно крутилось множество гавкающих тварей. Именно этим и объяснялся его удручающий внешний вид. Но сейчас у него не было выбора - ему нужно было попасть в Ле-Пюи, сколько бы собак там ни было. Там их должен был ждать Анри де Куртеней и его люди – ныне единственная ниточка, могущая привести Матье как к Гробу Господню, так и вожделенному рыцарскому званию.

К Ле-Пюи он подъехал на рассвете. Громко брехали на солнце окрестные псы, но впервые за недели Матье не было до них ровно никакого дела – он благоговел. Все внимание его было приковано к собору Божьей Матери Французской – сам город был покрыт завесою тумана, а потому ярко освещенная громада, казалось, парила над бренной землей, сверкая белизной песчаника и яркими красками черепицы. Появись сейчас ангелы с трубами, и Матье нисколько бы этому не удивился – именно такими его представлениям и должны были быть врата в Царство Небесное. С трудом оторвав взгляд от чуда, он забормотал молитву.

Мир вокруг него раскачивался и ускользал – гонимый страхом опоздать, он уже несколько дней подряд почти не спал, не ел и останавливался лишь для того, чтобы напоить и дать отдохнуть лошади. Матье дремал в седле, а мир плыл вокруг него, послушный ногам трусящей по направлению к человеческому жилью кобыле – ей не было никакого дела до хозяйских страхов и собак – она хотела в теплое стойло.

Почему так твердо и холодно? Самира поджала ноги и ощутила, как кожа трется о землю, и испугано открыла глаза. Стена... серая, облупленная, грязная стена. Как стена, откуда стена, почему стена? Она подняла голову и осознала, что оная голова человеческая, спину и копчик холодят товарки стены перед глазами, а нижний бок - земля. Ей, конечно, случалось засыпать под кустиком после трансформации, но, проснувшись, она всегда находила себя под тем же кустиком. Самира затравлено огляделась и еще глубже вжалась в угол, в котором и спала, свернувшись калачиком. Села, прижала к груди голые колени и тихонько заскулила, глядя в проем между домами, за которым была обычная мощеная городская улица. УЛИЦА! Как она сюда попала? Как? Самира зажмурилась и попыталась вспомнить.
Горячка погони... она или за ней? Тяжелое дыхание, ломота в лапах и... ничего! Скулеж превратился в стон, а потом и в прерывистое испуганное дыхание. Вот это вляпалась! Голая в каком-то городе, днем! Как она трансформировалась, если ничего не помнит? На глаза Самиры навернулись слезы, крупная дрожь била худенькое белое тельце. Молоденькая девчонка с бледной кожей, удивительно голубыми глазами и светлыми волосами - чуть ли не единственная такая на всю провинцию сидит на попе в подворотне совершенно голая, прикрывается длинными волосами и скулит, о, уже и плачет.
Спустя полчаса тихой паники Самира все же пришла к выводу, что что-то делать надо и на четвереньках подползла к углу, выглянула на улицу и испуганно отпрянула - человек, плетет корзины. Что ж делать-то? Она, в который уже раз, залилась слезами.
- Мамочка, мааамочка, - тихо стонала она сквозь слезы.

Стражник всматривался в приближающуюся фигуру. Тощая грязная кобыла с еще более грязным седоком не вызывала у него ни малейшего желания пропускать в город – рванья и так хватает. С другой стороны, лошадь была хоть и в отвратительном состоянии, но неплоха. А значит, и седок мог быть из благородных. Хоть и в отвратительном состоянии. Взвесив все, стражник решил не связываться. Кобыла равнодушно протрусила в ворота и двинулась дальше по своим кобыльим делам.

Юноше было хорошо – он снова вместе с отцом и братьями охотился на оленя. Рогатый красавец проскакал мимо и сменился кабаном, чудовищем, покрытым черно-бурой щетиной, добрых пяти футов в холке и с клыками с охотничий нож... Клыки… Клыки блестят в неверном свете луны… Мягкие шаги… Тихое, парализующее, издевательское рычание… Разорванное горло отца… Тонко кричит Филипп… И хруст, хруст, хруст. Изумленное лицо Эжена – зверь равнодушно принимает убийственный удар и неудержимо движется дальше… Смертельно изумленное… Кровь… Клыки… Глаза… Глаза?... Глаза!... Человеческие глаза!!... Пресвятая Матерь, спаси и сохрани!

Матье закричал и бросился вбок. Что-то лопнуло, он упал… Взбесившаяся земля больно ударила в плечо, он покатился кубарем, остановился, приподнялся на локтях… И уперся взглядом в оскаленную пасть, обдало запахом падали. Взвыв от ужаса, юноша перевернулся через себя, и на карачках пополз в спасительную тень. Волки были близко, они загоняли его, еще немного и его кровь прольется на землю, смешавшись с кровью отца и братьев… Он забился в какую-то щель. Волки ушли, потеряли след. Второй раз. Он опять выжил. Волков нет. Юноша вздохнул, осмотрелся и замер – из темноты на него глядела девушка. Красивая девушка. Очень красивая девушка. Прекрасная девушка. Полностью нагая девушка. Матье машинально подался назад, сильно ударился головой о стену и потерял сознание.

Сообщение отредактировал Cordaf - 12-09-2005, 2:38

Самира почти смирилась с неизбежным - ее непременно обнаружат, какие могут быть сомнения? Вытащат, засмеют, хотя еще надо посмотреть, кто ее найдет: если ребятня - вся улица будет над ней хохотать, если женщина - может быть поможет, а может примет за гулящую и поднимет хай, а если мужик или мужики, то все может и не обойтись насмешками и позором, утащат и... И тогда она перекинется, порвет их в клочья - в ярости контролировать себя не умела ни она, ни ее сородичи, а на улицах ее загонят и убьют.
Самира закрыла глаза и постаралась не думать о своем положении, воскрешая в памяти мягкий, теплый язык Рена, зализывающий царапину от тернового шипа на ее лапе. Радостный бег по щекочущему обоняние разнотравному лугу, катание в траве с восторженным визгом, черная шерсть, белая шерсть... и грохот. Самира открыла глаза и обомлела от страха - в ее подворотню, пронзительно воняющую гнилью, ввалился человек и со стоном растянулся прямо у ее ног. От страха из груди чуть не вырвался трусливый щенячий визг, ну вот и все! Сердце в груди забилось, словно пойманная птица.
Человек приподнялся, сел, какая-то безумная пелена сошла с его глаз и он уставился прямиком на Самиру, а она на него и похоже он испугался ее куда больше чем она его, поскольку просто грохнулся без чувств. Даже обидно стало, неужели она такая страшная, вроде не начала трансформацию от страха. Самира посмотрела на ладони - пальцы как пальцы, ногти плоские, розовые, потрогала клыки - чуть больше чем у обычных людей, но все в пределах нормы и волосатость вполне себе человеческая. Человек боится тщедушных девиц? Самира быстро осмотрела его - вдруг это случай спастись? Блаженный какой-то без сознания, может быть одолжить его плащ? Она осмотрела его и снова затряслась от рыданий - в таком тряпье ее засмеют еще скорее. Но если боится, может быть, не тронет? Самира принюхалась, спиртным не пахнет - точно блаженный, она протянула руку и коснулась кончиками белых пальцев горячего лба человека.

Мягкое прикосновение, прохладные подушечки нежных пальцев скользят по лбу… Мама… Кошмар. Все кошмар. Просто кошмар. Он закончился. Матье дома. Сейчас он проснется, найдет отца и скажет… скажет…

Юноша открыл глаза и уставился на сидящую рядом с ним фигуру. Она расплывалась, все расплывалось, ему нужно отдохнуть… Когда же зрение наконец начало служить как должно, Матье чуть не расплакался от горького разочарования – не дома, не мать, а значит все не сон, и отец мертв, Эжен мертв, Филипп мертв, а он один за многие лье от дома и его преследуют волки. Волки. Волки с человеческими глазами. Юноша задрожал.

Девушка внимательно смотрела на него, и Матье вдруг стало мучительно стыдно – лежит колодой, дрожит и вот-вот расплачется. Она же наверняка приняла его за уличного оборванца. Или никчемного бродягу, или жалкого труса, или безумца, или… Список получался обширный и обидный. Затем Матье впервые за много дней посмотрел на свою одежду и стало совсем плохо – разумеется, ни к лицу сыну и потомку славного рыцарского рода менять платье раз в седмицу, будто проклятый сарацин, но он-то ведь и вовсе как из болота вылез!

Впрочем, у девушки с одеждой тоже были известные проблемы, главная из которых заключалась в том, что ее не было. Это давало надежду, на то, что она будет снисходительна к виду самого Матье. Судя по белизне кожи и изяществу кисти, девушка была очень благородных кровей, а значит, ее, несомненно, ограбили, изнасиловали, а то и пытались принести в жертву Дьяволу – юноша ни на секунду не забывал, что вокруг него простирается недобитый оплот поганой ереси - Лангедок, - и что где-то здесь до сих пор хулят Бога и целуют задницу козлу – так говорил отец Александр, а отцу Александру Матье верил.

Юноша приподнялся на локтях и попытался улыбнуться:

- Прошу простить мой нелепый вид, прекрасная госпожа. Знай я, что Всевышнему будет угодно привести меня к Вам, я позаботился о том, чтобы выглядеть подобающе. Но неисповедимы пути Его. Позвольте же предложить Вам мою помощь – я вижу, Вы в беде.

Оттарабанив данную тираду Матье мысленно перевел дух и возблагодарил матушку, старательно вдалбивавшую в младшего сына манеры и основы куртуазности. Кажется, впервые в жизни это пригодилось, и ему удалось не показаться дураком. Впрочем, могло быть, что и совсем даже наоборот…

Сообщение отредактировал Cordaf - 12-09-2005, 12:51

Полными слез глазами Самира смотрела на этого странного месье, который беззастенчиво уставился на нее голую. Если хочет помочь, так не пялился бы для начала. Дрожащим голосом Самира почти прошептала:
- Я была бы вам очень признательна, сударь, если бы вы одолжили мне какую-нибудь одежду, судьба жестоко обошлась со мной, я хотела бы получить возможность выйти отсюда и вернутся домой. И пожалуйста, отвернитесь, если вам не трудно...
Она зябко повела плечами, прикрывая ладонями грудь и пытаясь пристроить ноги так, чтобы спрятать все остальное.

А Рену снился сон. Странный, надо сказать, сон. Ему грезилось, что он бредет по снежному полю в обличье волка - черная точка посреди океана белоснежного безмолвия. Бредет с трудом, из последних сил, налившиеся свинцом лапы глубоко проваливались в холодные сугробы. Поле простиралось вокруг насколько хватало глаз, до самого горизонта, почти сливаясь с серым небом, с которого крупными хлопьями неторопливо падали снежинки. Они почти полностью замели неглубокую траншею, проделанную оборотнем, угадывались лишь нечеткие контуры. Назад пути нет, только вперед к цели. Но к какой ?..
Впрочем, узнать это не удалось, ибо сон внезапно прервался. Прервался резкой болью в затылке. Рука машинально метнулась к больному месту, задев по пути что-то мягкое ("мягкое" в ответ возмущенно кукарекнуло (?!)). Потом Рен продрал-таки очи и сел, удивленно оглядывая место пробуждения. Сон отчасти оказался вещим : в помещении, напоминающим сарай, кружились облака белого пуха, но не снега... под громогласное кудахтание бешено метающихся вокруг курей. Куры... Почуявшие волка, поэтому беснуются. Значит, Рен в курятнике. Только какого лешего именно в курятнике ?.. Будто в поисках ответа, он огляделся еще раз и увидел весьма недружелюбно посматривающего в его сторону петуха. Который, впрочем, защищать своих перепуганных кур не рвался. Видимо, агрессивность сбавила нечаянная оплеуха, которой Рен сослепу его наградил. Ну и ладно, будет знать, как клевать в темячко незнакомых спящих оборотней... Одежды поблизости не было, как не было и лешего, который мог бы любезно подсказать, где её искать, а заодно и напомнить, что, собственно, Рен тут делает. Может, хотя бы местность вне курятника что-то напомнит ?
Встав на ноги, вервольф поморщился. Ноги болели так, будто он вчера пробежал пяток лье в один присест. Эта боль тотчас вырвала из темных уголков памяти огрызок какого-то сна. Или не сна : погоня, его преследуют... долго, мышцы ноют от усталости, дыхание превратилось в хрип... Далее пусто, один туман. В этом тумане что-то мелькало, но что именно нельзя было разглядеть. Мелькнуло снова, ярко-ярко да так, что Рен мучитльно простонал. Самира !.. Где она, что с ней ?.. Ведь наверняка попала в беду ! Он было бросился её искать, но вовремя вспомнил, что на нем нет одежды. А ведь сейчас наверняка в курятник наведается хозяин, привлеченный шумом. Надо выбираться отсюда. Недолго думая, Рен прикрыл срам первой попавшейся под руку курицей (ибо ничего более подходящего для этой цели в сарае не было) и выскользнул во двор. Что подумала сама курица осталось неизвестным... Хотя бы потому, что куры разговаривать не умеют.

Сообщение отредактировал ShadowDancer - 14-09-2005, 22:00

Матье ликовал - дева согласилась принять его помощь. Как подсказывала память, сейчас ему следовало бы куртуазно припасть на одно колено и чего-нибудь прочесть, но он не был уверен, что это подходящий момент. А еще, что он сумеет выполнить данный пируэт, не шлепнувшись на задницу. И, наконец, что ухитрится проделать все это отвернувшись.

Послушный просьбе, Матье уткнулся в стену и, стараясь не думать о том, от чего, собственно, отвернулся (получалось не очень), принялся развязывать тесемки плаща. Затем, вспомнив во что тот превратился, юноша обругал себя последним болваном и погрузился в уныние - предложить даме грязную тряпку он, конечно же не мог, а не грязной у него не было. Откуда бы у него взялась такая роскошь, как второй плащ? И тут Матье озарило - Мадьярка принадлежала Филиппу, а значит сумка была его же, а значит в ней мог бы быть и плащ. Это был выход и Матье успокаивающе, как ему казалось, улыбнувшись девушке, встал и на подкашивающихся ногах вышел из подворотни.

Сообщение отредактировал Cordaf - 16-09-2005, 6:12

Деревенские утра начинаются рано - куда раньше, чем утра благородных господ, и даже раньше, чем утра городских ремесленников. Родитель Мари уехал еще до свету в город - надо было продать телят пока не ушли совсем из возраста. И сама девушка была на ногах уже очень давно - шутка ли, собрать телегу, принести воды, постирать белье, а потом еще скотину накормить да выгнать - и все до приезда отца. Но даже тени озабоченности не скользнуло по хорошенькому веснушчатому личику, когда обладательница его шла домой с тяжелой корзиной на плече - нет, нет, конечно же, в этом виноваты май и весеннее солнце, а совсем не красавец-ученик кузнеца из соседнего села, что приходил вчера на танцы! Мари одернула передник и лукаво покосилась на дверь дома, но улыбка тут же сползла с юного личика - до слуха девушки донесся шум, явно исходящий из курятника. Неуж опять собака залезла? Она же всех там передушит! Мари быстро поставила корзину на землю, подхватила метлу и бросилась к двери. И буквально столкнулась с молодым, совершенно голым парнем, державшим в руках перепуганную курицу.

Одним прекрасным весенним утром, когда не ещё не успевает исчезнуть роса и солнце не греет особенно сильно, а свежий воздух бодрит и прогоняет чувство сонливости. Молодой человек шёл по дороге, держа свой путь неведомо куда. Ему можно было дать лет двадцать, не больше. Одет он был довольно небрежно, и его одежда напоминала гардероб со всех частей света. На голове его красовалась серая шотландская шапочка, украшенная веткой остролиста и ястребиным пером. Широкие, грязно-серые шаровары были закатаны до колен. Серый сюртук имел довольно приличный вид и с трудом вписывался в общую картину. За широким черным кушаком путника с левой стороны был заткнут нож, а с правой – короткая кривая мавританская сабля. На старой перевязи перекинутой через плечо, висел дорожный мешок с притороченной к нему лютней. На ногах путешественника были башмаки из сыромятной оленей кожи. Его загорелое, с тонкими чертами лицо, с чёрными живыми глазами и густыми бровями можно было назвать красивым. Чёрные вьющиеся волосы падали ему на плечи, он был среднего роста (1.78), и неплохо сложен, а лёгкость походки, доказывала, что путешествие было для него одним удовольствием, а улыбка, обнажавшая ряд белоснежных зубов, только подтверждала это.

Сложно было сказать, о чём думал Замет Мограбин, скорее всего о том, как хорошо было бы сейчас поесть что-нибудь вкусное и после поспать в мягкой постели, ещё, конечно было бы неплохо достать немного денег, но это уж было бы совсем прекрасно. Под неярким весенним солнцем шагать было легко и Замет, наслаждаясь свежим утром, скоро увидел впереди деревню, а это означало два варианта, или ему будут рады, или нет. Откуда следовало, что он, опять же, или поест или нет. Деревенька была небольшая, но довольно ухоженная. Все строения и дворы окружали один большой двухэтажный дом, вероятно принадлежавший ремесленнику или торговцу. Не смотря на то, что уже было довольно таки позднее утро, людей на улицах было не много, если конечно можно было назвать единственную грязную дорогу, разрезавшую деревню, улицей. Остальные дома и постройки ничем особенным не выделялись, и было ясно, что процветание этой деревни в ближайшем будущем не ожидается. Подходя к деревне, Замет с сожалением снял с пояса нож и саблю и, завернув их в тряпку, прикрепил к мешку. Незачем цыгану показываться с оружием на глазах у стольких людей, хотя нож можно было бы и оставить

Редкие встречные жители смотрели на цыгана довольно равнодушно, в их взглядах не читалась ненависть и злоба, как во взглядах королевских солдат, не было в них заинтересованности и интереса, как у публики приветствующей новых артистов. Впрочем, это можно было и изменить. Он прямиком двинулся к большому дому, уж если искать счастья, то надо делать это наверняка или вообще не делать. Но тут случилось событие, заставившее его изменить свои намерения. Он услышал пронзительный, женский крик, и движимый скорее любопытством, нежели чем то ещё, поспешил туда, откуда этот крик раздался.

Сообщение отредактировал Фрод - 17-09-2005, 16:59

К несчастью, деревня оказалась не менее незнакомой, чем курятник. Не узнавал Рен и воинственно сжимающую в руках метлу девушку, с которой они едва не столкнулись лбами. Он попытался улыбнуться ей своей коронной жемчужно-белой улыбкой, чтобы разрядить обстановку, мол, все в порядке, просто курятник с баней перепутал. Девушка оглядела его с головы до ног и, убедившись, что Рен совершенно (стыдливо прикрытое курицей место не в счет) голый, оглушительно завизжала, оперевшись на метелку. Чтоб громче оралось, видимо. Оборотень едва не завыл в ответ, только от боли, которую испытывали его несчастные уши. Руки ринулись к ним на помощь и зажали, немного приглушив рев. Только - вот досада - курица, доселе находившаяся в глубоком шоке, ощутив свободу, опомнилась и что есть мочи рванула подальше от странного оборотня. Девица вдруг замолчала и, не без интереса обозрев открывшиеся виды, заверещала еще громче. И чего она разоралась ? Никогда не видела голого мужчину ? Что-то с трудом верилось, что в селе не существовало мужской бани с щелью между ставнями. Не имея желания далее оценивать силу женского крика, Рен лихорадочно огляделся в поисках путей отступления и увидел большую корзину с бельем. Он выхватил оттуда охапку еще не просохнувшего белья, кое-как завернулся в первую попавшуюся более-менее длинную тряпку и бросился бежать. Неважно куда, главное подальше, чтобы не успели сбежаться привлеченные криком люди и не началась облава на неудачливого налетчика на курятники, почему-то совершающего эти самые налеты полностью обнаженным.

Сообщение отредактировал ShadowDancer - 17-09-2005, 17:26

Вбежав в какой-то двор, Замет увидел на первый взгляд довольно забавную картину. Молодая девушка, опёршись на метлу, кричала во весь свой пронзительный девичий голос. Взгляд её был направлен на полуголого мужчину, обмотавшегося какой-то тряпкой и бегущего через двор.
«Что ж, раз уж я здесь очутился, стоит разобраться, может, что и перепадёт, и главное заткнуть девицу, а то сбежавшиеся люди первым делом решат, что виноват цыган, повесят, а уж потом будут разбираться, если будут вообще». – Подумал Замет, и, загородив незнакомцу единственный выход со двора, принял величественную осанку и громогласным голосом рявкнул: «ТИХО!!! А ты стой!».
Странно, но почему-то именно эти слова пришли в его голову, и надеясь, что это произведёт хоть какой-то эффект, он в довершении всего грозно сдвинул брови. Впрочем внезапно в голову ему закрались смутные подозрения, а появившаяся на пороге старуха, только усилила их...: "Похоже, что это просто сцена из семейной жизни... И тогда зачем я лезу?"

Сообщение отредактировал Фрод - 17-09-2005, 18:35

До чего же странный человек... Самира часто видела людей, наблюдала за ними и даже частенько участвовала в массовых гуляниях ближайших к лесу деревень. Она и Рен приходили людьми в человеческую стаю и смешивались с толпой, у Самиры всегда мигом находились ухажеры, частенько не один и даже не два. Они пытались заполучить ее расположение - демонстрировали силу и щедрость, а некоторые говорили ей какие-то слова, которые складывались очень ладно и мелодично, на волчьем они бы звучали как красивая лунная песня, а у людей назывались стихами. Самира оказывала знаки внимания тому или иному кавалеру может двум или трем, если не могла выбрать. А ночью Рен их задирал из ревности. Вообще это была игра - веселая и увлекательная, Самира же охотилась на его избранниц. Она вынюхивала его запах, узнавала по нему жертв и нападала. Однажды за ночь они задрали восьмерых и в деревне поднялась паника, тогда они позвали других щенков из своего помета и они устроили кровавый пир - вырезали деревню подчистую - все тридцать четыре дома и было это третьего дня. От воспоминаний у Самиры даже слегка удлинились клыки, отчего верхняя губа слегка оттопырилась. Она сразу же ее закусила и постаралась успокоиться.
Принюхалась к нежданному гостю. Пах он лошадью, а лошадь его так просто воняла. Пах кожей, потом и сеном, а еще он пах страхом, но этот страх уже выветривался, а значит, что временно он отступил. Оставалась усталость, ею он тоже пах. Самира посмотрела вслед молча удаляющемуся человеку. Она не понимала, что он задумал - ничего не сказал, куда-то пошел... позвать людей? Самира подобралась и напряглась, ожидая худшего.

Мастерская инструкция:
Лошадка оказалась на удивление недалеко - смирно стояла возле старика, норовя стащить лозы потоньше. Завидев хозяина, она прянула на несколько шагов вбок и остановилась с совершенно невинным видом.
Мари так и осталась стоять с раскрытым ртом, впрочем, не производя уже ни звука. Пожилая женщина, застывшая на пороге, вдруг, словно очнувшись, шарахнулась внутрь и захлопнула дверь. Через секунду она вновь ее открыла, и, решительно выйдя, потянула Мари в дом за рукав.

Сбежать ему, конечно же, просто так не дали. Не успел оборотень добежать до калитки, как её загородил какой-то тип, властно приказавший девице замолчать, а Рену - остановиться. Человек смел ему приказывать ? Губы оборотня растянулись в не самой приятной улыбке, которая обычно предвещала таким вот наглецам не самую приятную смерть. В крови даже начал разгораться знакомый огонек. Этой искре требовалось совсем немного, чтобы вспыхнуть лесным пожаром оборотнической ярости. Но, оглядевшись по сторонам, Рен понял, что калитка была единственным выходом, ибо весь двор по периметру огораживал высокий забор, который не перепрыгнешь даже волком, а отталкивать цыгана как-то не хотелось : уж очень он был сосредоточен, как будто в любой момент готов пустить в ход что-нибудь острое. Поэтому оборотень не стал пробуждать в себе Зверя и зловещая улыбка разочарованно сползла с его лица. Он замедлил бег, останавливаясь прямо перед незнакомцем. Девушка больше не кричала, её пыталась затащить за рукав в дом какая-то женщина, заметил он.
- Да ? - Коротко осведомился Рен, поудобнее закутываясь в прихваченную им "одежду". Кстати, что-то на ней были какие-то подозрительные кружева...

Сообщение отредактировал ShadowDancer - 21-09-2005, 19:54

Этьен, жмурясь утреннему солнышку, шагал по улочке. После "вчерашнего" его маленько кошмарило, но это был самый приятный вид похмелья: лёгкая тошнота особенно не мешает, но зато весь мир кажется каким-то ярким и большим, полным красок. Этьен был уверен, что именно так видят мир новорожденные.
Как прекрасно и диковинно было это небо, эти потёртые фасады домов, этотдедушка с корзинами, вон тот шатающийся парень, эта лошадь..

Проглотив подступавший приступ тошноты, и для пущего спокойствия запив его прохладным кваском из фляги, Этьен, приветственно раскинув в стороны руки, пошёл на встречу парню: "Братишка! Что ж ты так укатался-то? А вообще ничего вчера погуляли, правда?"
Перед Матье предстал щироко улыбающийся молодой человек с небритым лицом и слегка припухшими красными глазами. Одет он был весьма невзрачно: пропылённые
но крепкие мягкие сапоги, тёмно-серые шаровары, широкий ремень, свободный кожаный жилет поверх льняной рубахи. На плечах наброшен недорогой тёмно-зелёный дорожный плащ. Пожалуй, в глаза бросалась только одна деталь:
ярко-алый шнурок, вплетённый в аккуратно уложенную косу.

Караван Гаспар увидал еще издали - не то евреи, не то ломбардцы - один черт. Смуглолицые, черноволосые. Три полукрытые маркитантские повозки, запряженные низкорослыми тягловыми лошадьми. Охрана - курам на смех. Какие-то четыре зачуханных арбалетчика и три копьеносца на жалких клячах.
Межевой рыцарь пришпорил коня и пустил его в галоп. Один из купчишек оказался как раз на линии атаки - он так ничего и не понял, когда острие копья уперлось ему в горло.
- Поделись на богоудное дело, добрый человек. Господь велел делиться. Отсыпь мне десятину, и будь здоров. Назовешь свое имя, дабы я заказал за тебя мессу в ближайшей церкви.
- Этто-что же, граббеж? - пробормотал перепуганный купец. Арбалетчики подняли свои агрегаты, но, увидев, что копье уткнулось прямо в горло их хозяина, опустили оружие.
-Без шуточек, прохвосты! - проревел Гаспар. А не то вашего хозяина проткну, как рябчика на вертеле!
Наемники растерянно переглядывались и переговаривались.
- Что ж, если на богоудное дело, отчего ж не дать. Держи. - купец швырнул кожаный кошелек, и рыцарь, опустив поводья до локтя, тут же поймал мешочек на лету.
- Благодарю, добрый человек. Назови имя, чтобы я заказал службу о твоей душе и о душах твоих товарищей.
Смуглый ухмыльнулся.
- Если Отцу небесному, может и поможет. Мы евреи.
-Значит, помолюсь за ваши пропащие души. Чтобы в аду местечко вам было поуютнее. Эй вы, дармоеды. Оружие на землю! Отъедьте на семь шагов! И без шуток!
- Делайте, что говорит этот добрый человек - пробормотал купец. Охранники бросили оружие на землю и отъехали на семь шагов назад.
- Вот так-то лучше. - Удовлетворенно произнес рыцарь.
- меня зовут Эфраим, еще со мной мои племянники Менаше, Моше и Йехуд.
- Возблагодарим Господа, который на небесах, что не лишил нас благ, кои есть на земле.
Рыцарь неожиданно развернул коня, и, подняв пыль, скрылся за поворотом.
-Какой вежливый рыцарь, однако. - Показалась высунувшаяся косматая голова в ермолке. Еще службу обещал заказать. Прирежет какой-то душегуб в дороге - хоть не обидно будет.
-Молчи, Беньямин - огрызнулся Эфраим. - Радовался бы, что он наших охранников не разметал с кишками наружу, и нас тобой не продырявил. Надо же - всего лишь десятину попросил. Честный рыцарь, что еще скажешь. И ведь свечку в своей церкви за наши души поставит - можешь не сомневаться.
- Ну и дай бог ему здоровья. - Облегченно вздохнув, произнес косматый.
- Жаль, Господь тебе ума не дал. А то бы не экономил на охране. Один этот бродячий рыцарь всей твоей охраны стоит. Вон какой шустрый. И стоит, надо заметить, куда дешевле... Я бы его нанял...

А Гаспар. Де Рошар - третий сын барона. Де Рошара, скоропостижно умершего, а потом не оставившего своему непутевому отпрыску мало-мальского наследства, весело напевал отрывок из рыцарской баллады.

.. День выдался удачный. На недельку хватит чтобы купить провизию и заплатить за ночлег на постоялом дворе, и даже до турнира в Арле доехать сможет. Не каждую же неделю встречается по дороге другой странствующий рыцарь, которого можно вышибить из седла, и заработать выкуп - да те и сами бедны, как пейзаны - разве что гордыня одна.

Гаспар не был простым рыцарем-бродягой, одним из десятка тысяч, которые странствовали по дорогам территории, подвластной Матери-Церкви почти без гроша в кармане, а потому промышлявших, чем придется - чаще всего разбоем и турнирами. Отец хотел было сделать из него священника, и отдал его в возрасте 5 лет приходскому дьякону, чтобы обучили его латыни и грамоте, да куда там. Три года с ним промучились кюре и дьякон - и в конце концов, худо -бедно обучив этого лоботряса азам латыни, чтению и счету, отправили со словами -"сделайте из него лучше воина. Ибо неусидчив ваш отрок, и нрава гордого и вспыльчивого". Так и получилось, что мечом Гаспар владел не так ловко, как языком, но с копьем обращаться научился мастерски. А что еще на турнире обычно надо - вышибить бы противника из седла...

Как раз вдали рыцарь увидал Замок. Замок возвышался на холме, острые зубчатые башни грозно нависали над дорогой. Рыцарь пришпорил коня, переходя с рыси снова на галлоп. Это значило, что можно будет попытать счастья, и не ночевать под открытым небом. Рассказчиком он слыл хорошим - потому обычно мог рассчитывать на хороший прием у знатного синьора, если тот не был законченным жмотом или нелюдимом. Гаспар представил себе блюда с горячими тушками дичи в соусе, про лохань с теплой водой и постель из льна, и испустил глубокий вздох. Уже неделю он болтался, как последний оборванец. Не подвернись эти нехристи-купцы, было бы хуже... И ведь в самом деле мессу за них придется заказывать - обещал ведь...
К его удивлению, мост был опущен, а ворота замка открыты. В округе царило оживление. В замок ехали подводы крестьян со снедью и утварью. Это значило, что хозяева сейчас не боятся нападения, и его надежды на гостеприимство вполне оправданны...

Сообщение отредактировал Eyvindr Skaldaspillir - 24-09-2005, 22:48

-Да?- Обратился к Замету незнакомец, ничуть не стесняясь своего вида.
- День добрый сударь- пытаясь подавить в себе смех сказал Замет- Я услышал крик и прибежал сюда...
- Ну а теперь дайте мне убежать, вы мне немного мешаете, - раздраженно отозвался Рен, заглядывая через плечо цыгана, выискивая путь для отступления.
- Ну, что вы, убежать вы всегда успеете, я так понимаю кричали не вы, а вон та девушка... Имеет смысл спросить её мнение...
- Когда набегуть мужики с вилами, боюсь это будет сложнее, подите и узнайте у нее, почему ее так пугают голые мужчины, - больше всего ему сейчас хотелось отбросить досадную помеху в другой конец улицы и дать деру до ближайшего леска.
-Что ж сударь, знаете если они вас увидят в таком виде, то думаю у вас могут возникнуть проблемы, пожалуй я помогу вам.
- В таком случае нам стоит поторопиться, - Рен обернулся через плечо на дверь дома, чей курятник послужил ему временным пристанищем. В горнице раздавался странный шум, как бы хозяин не решил защищать свою дочь от голых разорителей курятников.
- Да, согласен, незачем здесь оставаться, стоит найти Вам одежду, а пока имеет смысл отыскать какой нибудь хлев или сарай.

Стараясь не попадаться селянам на глаза, и двигаясь перебежками от угла к углу, Замет и его спутник начали поиск временного пристанища. Солнце было уже высоко и народу на улице заметно прибавилось, пастухи выгоняли коров на пастбища, различные ремесленники начинали заниматься своим привычным делом. Новоиспечёные спутники придерживались следующей тактики: Цыган выходил вперёд, и когда горизонт очищался от различных и вероятных неприятностей, подавал знак мужику в платье, и тот перебегал опасный участок. Так они двигались в совершенно произвольном и часто меняющемся направлении. Со стороны это могло выглядеть очень забавно, но к счастью их никто не видел, ну или они так думали, по крайней мере... Подходящего сарая всё не было, следовало быстро решать: продолжать ли заниматься этим делом или что-то менять.

Сообщение отредактировал Фрод - 25-09-2005, 17:53

Стараясь не шататься, Матье приблизился к лошади. Мадьярка что-то жевала и смотрела с укоризной. В ее глазах юноше читалась невысказанная обида за голод, холод и бесконечную усталость последних дней. Будущий рыцарь потрепал по шее своего верного скакуна и, открыв притороченную к седлу сумку, с трудом сдержал радостный вопль – плащ в ней был.

Сейчас он отдаст этот плащ даме, отведет ее на какой-нибудь постоялый двор, где она расскажет ему ужасную историю своего похищения, затем он найдет сэра Анри и они…

Мысли не хотели стоять на месте, они крутились, не желая складываться во что-то приличное, возникали и угасали странные пятна, окружающее казалось каким-то блеклым и выцветшим, солнце слепило глаза, где-то внизу глухо и неровно стучало сердце. Руки тянутся в сумку, вытаскивают плащ. Далекие, чужие руки...

Сейчас он отдаст этот плащ даме, отведет ее на какой-нибудь постоялый двор и уснет…

***

С противоположного края улочки на Двуногого смотрел старый облезлый кобель. В его маленькой голове метались, яростно сплетаясь друг с другом две мысли. Одна из них была сосредоточена на темной щели, откуда на него веяло недвусмысленной угрозой. Терпкий запах Зверя вызывал нестерпимое желание скулить и, поджав хвост, ползти прочь.

Другая была куда приятней – за всю свою долгую, полную унижений и побоев, одним словом собачью, жизнь, он успел научиться бояться. Внушать же страх ему было в новинку – Двуногий же, столкнувшись морда в морду, и испугался так, словно был слабым детенышем, повстречавшим Зверя. Да, Двуногие не боятся псов, только Зверей. Мысль обрела законченную форму: Двуногий его боится, а значит он – Зверь. Волк. От этой мысли псу стало невообразимо приятно. Удовлетворенно рыча, кобель двинулся к Двуногому - желание еще раз почувствовать его страх, возобладало над ужасом перед тем, кто таился в темноте неподалеку. Двуногий стоял спиной, но это было даже к лучшему – как и положено настоящему волку, его бросок будет смертельным…

***

Матье окликнули. Юноша обернулся навстречу человеку – лицо казалось решительно незнакомым. С ответом тоже не сложилось – что-то ударило в и без того ушибленное плечо, сжались зубы, в ноздри ударил запах псины и падали… Волк!... Здесь!... Они догнали его!... Бежать!...

Матье заорал, бросился на стену. Последовал мягкий удар, затем визг, но хватка не спешила разжиматься. Под весом чужого тела юноша упал на землю и принялся кататься, пытаясь стряхнуть висящюю на нем тварь. Тварь не отцеплялась - она азартно рычала и ей, кажется, доставлял удовольствие процесс. Сам не понимая зачем, Матье рвался в спасительную подворотню. Зверь наседал, а отбиваться не получалось - руки были чем-то заняты. Выбросив тряпку куда-то в темноту, едва не теряя сознание от страха, юноша вырвал из болтавшегося на поясе чехла отцовский охотничий нож и несколько раз ударил им во что-то теплое. Визг повторился, перешел в хрип и затих. Вывернувшись из-под вонючей волосатой туши, Матье только и смог, что встать на карачки. Затем получил удар по голове и рухнул рядом с псом.

Сообщение отредактировал Cordaf - 28-09-2005, 5:24