«Звук колоколов мил сердцу горожанина, колокол звучит для него всю жизнь, как звучал для его предков. Внизу непрерывно меняется суета людская, а с высоты постоянно взывает к людям один и тот же голос, горячо беседуя с ними высоким тоном или медленно раскачиваясь и потрясая их слух низкими тонами»

Город пробуждался - колоколами и башенными рогами, щебетом птиц и гулом толп у ворот. То тут, то там отворялись двери, выходили женщины с корзинами и ведрами. Вот пекарь открыл окна в лавке и на всю улицу запахло булками. А в одном из высоких домов отворилось верхнее окно и на улицу показалась прелестная женская головка в причудливом головном уборе. Вот прошло несколько сильных мужчин с кирками и тяжелыми молотками - каменщики идут на работу. Один из них бросил быстрый взгляд в подворотню - там лежало то, что еще вчера было человеком, а сегодня послужило поводом для драки целой стае собак. Вот на соседней улице из дома вышел старик. Сел на лавочку, разложил вокруг себя немудреные инструменты и принялся за плетение корзины, щурясь от яркого солнца. А вот, всего в каких-то двадцати шагах от него из-за угла выглянула девушка. Выглянула и тут же шарахнулась назад. Боже ж ты мой, она же совсем голая! Неудивительно, что она спряталась в этой щели между домами - какой бы свист и гогот поднялся на улице, вздумай она выйти! Но похоже она и сама это понимает - смотрите, забилась в угол и пытается прикрыться волосами....

Цок-цок-цок-цок… Копыта лошади выбивали незамысловатую дробь по хорошо укатанной дороге. Цок-цок-цок-цок… Лошадь была неплоха, но определенно видала виды, лучшие времена, и – главное - куда более обильную кормежку и прилежный уход. Последнее было очевидно, потому что кормить меньше и ухаживать хуже невозможно в принципе. Под стать лошади был и всадник – сутулая, с ног до головы покрытая грязью и пылью фигура, была лишена, казалось, всякого сходства с созданиями Божьими, ибо Он во всемогуществе и милосердии своем не допустил бы подобного непотребства или умертвил такое еще в колыбели. Крестьяне шарахались в сторону, думая, что по дороге плетется сама Черная Оспа. Всадник же о крестьянах ничего не думал – он думал только о собаках. О чем думала лошадь доподлинно неизвестно

О собаках Матье де Валери, третий сын барона Гуго де Валери, ныне покойного владельца замка Роттенбри, что к северу от Труа, думал постоянно. В каждой тени виделись ему лохматые фигуры, в каждом блике – оскаленные пасти и горящие глаза, в каждом звуке слышалось утробное рычание и леденящий душу вой. Поэтому жизнь его представляла собой сущее мучение – он не мог заставить себя приблизиться к человеческому жилищу, потому что поблизости от него обязательно крутилось множество гавкающих тварей. Именно этим и объяснялся его удручающий внешний вид. Но сейчас у него не было выбора - ему нужно было попасть в Ле-Пюи, сколько бы собак там ни было. Там их должен был ждать Анри де Куртеней и его люди – ныне единственная ниточка, могущая привести Матье как к Гробу Господню, так и вожделенному рыцарскому званию.

К Ле-Пюи он подъехал на рассвете. Громко брехали на солнце окрестные псы, но впервые за недели Матье не было до них ровно никакого дела – он благоговел. Все внимание его было приковано к собору Божьей Матери Французской – сам город был покрыт завесою тумана, а потому ярко освещенная громада, казалось, парила над бренной землей, сверкая белизной песчаника и яркими красками черепицы. Появись сейчас ангелы с трубами, и Матье нисколько бы этому не удивился – именно такими его представлениям и должны были быть врата в Царство Небесное. С трудом оторвав взгляд от чуда, он забормотал молитву.

Мир вокруг него раскачивался и ускользал – гонимый страхом опоздать, он уже несколько дней подряд почти не спал, не ел и останавливался лишь для того, чтобы напоить и дать отдохнуть лошади. Матье дремал в седле, а мир плыл вокруг него, послушный ногам трусящей по направлению к человеческому жилью кобыле – ей не было никакого дела до хозяйских страхов и собак – она хотела в теплое стойло.

Почему так твердо и холодно? Самира поджала ноги и ощутила, как кожа трется о землю, и испугано открыла глаза. Стена... серая, облупленная, грязная стена. Как стена, откуда стена, почему стена? Она подняла голову и осознала, что оная голова человеческая, спину и копчик холодят товарки стены перед глазами, а нижний бок - земля. Ей, конечно, случалось засыпать под кустиком после трансформации, но, проснувшись, она всегда находила себя под тем же кустиком. Самира затравлено огляделась и еще глубже вжалась в угол, в котором и спала, свернувшись калачиком. Села, прижала к груди голые колени и тихонько заскулила, глядя в проем между домами, за которым была обычная мощеная городская улица. УЛИЦА! Как она сюда попала? Как? Самира зажмурилась и попыталась вспомнить.
Горячка погони... она или за ней? Тяжелое дыхание, ломота в лапах и... ничего! Скулеж превратился в стон, а потом и в прерывистое испуганное дыхание. Вот это вляпалась! Голая в каком-то городе, днем! Как она трансформировалась, если ничего не помнит? На глаза Самиры навернулись слезы, крупная дрожь била худенькое белое тельце. Молоденькая девчонка с бледной кожей, удивительно голубыми глазами и светлыми волосами - чуть ли не единственная такая на всю провинцию сидит на попе в подворотне совершенно голая, прикрывается длинными волосами и скулит, о, уже и плачет.
Спустя полчаса тихой паники Самира все же пришла к выводу, что что-то делать надо и на четвереньках подползла к углу, выглянула на улицу и испуганно отпрянула - человек, плетет корзины. Что ж делать-то? Она, в который уже раз, залилась слезами.
- Мамочка, мааамочка, - тихо стонала она сквозь слезы.

Стражник всматривался в приближающуюся фигуру. Тощая грязная кобыла с еще более грязным седоком не вызывала у него ни малейшего желания пропускать в город – рванья и так хватает. С другой стороны, лошадь была хоть и в отвратительном состоянии, но неплоха. А значит, и седок мог быть из благородных. Хоть и в отвратительном состоянии. Взвесив все, стражник решил не связываться. Кобыла равнодушно протрусила в ворота и двинулась дальше по своим кобыльим делам.

Юноше было хорошо – он снова вместе с отцом и братьями охотился на оленя. Рогатый красавец проскакал мимо и сменился кабаном, чудовищем, покрытым черно-бурой щетиной, добрых пяти футов в холке и с клыками с охотничий нож... Клыки… Клыки блестят в неверном свете луны… Мягкие шаги… Тихое, парализующее, издевательское рычание… Разорванное горло отца… Тонко кричит Филипп… И хруст, хруст, хруст. Изумленное лицо Эжена – зверь равнодушно принимает убийственный удар и неудержимо движется дальше… Смертельно изумленное… Кровь… Клыки… Глаза… Глаза?... Глаза!... Человеческие глаза!!... Пресвятая Матерь, спаси и сохрани!

Матье закричал и бросился вбок. Что-то лопнуло, он упал… Взбесившаяся земля больно ударила в плечо, он покатился кубарем, остановился, приподнялся на локтях… И уперся взглядом в оскаленную пасть, обдало запахом падали. Взвыв от ужаса, юноша перевернулся через себя, и на карачках пополз в спасительную тень. Волки были близко, они загоняли его, еще немного и его кровь прольется на землю, смешавшись с кровью отца и братьев… Он забился в какую-то щель. Волки ушли, потеряли след. Второй раз. Он опять выжил. Волков нет. Юноша вздохнул, осмотрелся и замер – из темноты на него глядела девушка. Красивая девушка. Очень красивая девушка. Прекрасная девушка. Полностью нагая девушка. Матье машинально подался назад, сильно ударился головой о стену и потерял сознание.

Самира почти смирилась с неизбежным - ее непременно обнаружат, какие могут быть сомнения? Вытащат, засмеют, хотя еще надо посмотреть, кто ее найдет: если ребятня - вся улица будет над ней хохотать, если женщина - может быть поможет, а может примет за гулящую и поднимет хай, а если мужик или мужики, то все может и не обойтись насмешками и позором, утащат и... И тогда она перекинется, порвет их в клочья - в ярости контролировать себя не умела ни она, ни ее сородичи, а на улицах ее загонят и убьют.
Самира закрыла глаза и постаралась не думать о своем положении, воскрешая в памяти мягкий, теплый язык Рена, зализывающий царапину от тернового шипа на ее лапе. Радостный бег по щекочущему обоняние разнотравному лугу, катание в траве с восторженным визгом, черная шерсть, белая шерсть... и грохот. Самира открыла глаза и обомлела от страха - в ее подворотню, пронзительно воняющую гнилью, ввалился человек и со стоном растянулся прямо у ее ног. От страха из груди чуть не вырвался трусливый щенячий визг, ну вот и все! Сердце в груди забилось, словно пойманная птица.
Человек приподнялся, сел, какая-то безумная пелена сошла с его глаз и он уставился прямиком на Самиру, а она на него и похоже он испугался ее куда больше чем она его, поскольку просто грохнулся без чувств. Даже обидно стало, неужели она такая страшная, вроде не начала трансформацию от страха. Самира посмотрела на ладони - пальцы как пальцы, ногти плоские, розовые, потрогала клыки - чуть больше чем у обычных людей, но все в пределах нормы и волосатость вполне себе человеческая. Человек боится тщедушных девиц? Самира быстро осмотрела его - вдруг это случай спастись? Блаженный какой-то без сознания, может быть одолжить его плащ? Она осмотрела его и снова затряслась от рыданий - в таком тряпье ее засмеют еще скорее. Но если боится, может быть, не тронет? Самира принюхалась, спиртным не пахнет - точно блаженный, она протянула руку и коснулась кончиками белых пальцев горячего лба человека.

Мягкое прикосновение, прохладные подушечки нежных пальцев скользят по лбу… Мама… Кошмар. Все кошмар. Просто кошмар. Он закончился. Матье дома. Сейчас он проснется, найдет отца и скажет… скажет…

Юноша открыл глаза и уставился на сидящую рядом с ним фигуру. Она расплывалась, все расплывалось, ему нужно отдохнуть… Когда же зрение наконец начало служить как должно, Матье чуть не расплакался от горького разочарования – не дома, не мать, а значит все не сон, и отец мертв, Эжен мертв, Филипп мертв, а он один за многие лье от дома и его преследуют волки. Волки. Волки с человеческими глазами. Юноша задрожал.

Девушка внимательно смотрела на него, и Матье вдруг стало мучительно стыдно – лежит колодой, дрожит и вот-вот расплачется. Она же наверняка приняла его за уличного оборванца. Или никчемного бродягу, или жалкого труса, или безумца, или… Список получался обширный и обидный. Затем Матье впервые за много дней посмотрел на свою одежду и стало совсем плохо – разумеется, ни к лицу сыну и потомку славного рыцарского рода менять платье раз в седмицу, будто проклятый сарацин, но он-то ведь и вовсе как из болота вылез!

Впрочем, у девушки с одеждой тоже были известные проблемы, главная из которых заключалась в том, что ее не было. Это давало надежду, на то, что она будет снисходительна к виду самого Матье. Судя по белизне кожи и изяществу кисти, девушка была очень благородных кровей, а значит, ее, несомненно, ограбили, изнасиловали, а то и пытались принести в жертву Дьяволу – юноша ни на секунду не забывал, что вокруг него простирается недобитый оплот поганой ереси - Лангедок, - и что где-то здесь до сих пор хулят Бога и целуют задницу козлу – так говорил отец Александр, а отцу Александру Матье верил.

Юноша приподнялся на локтях и попытался улыбнуться:

- Прошу простить мой нелепый вид, прекрасная госпожа. Знай я, что Всевышнему будет угодно привести меня к Вам, я позаботился о том, чтобы выглядеть подобающе. Но неисповедимы пути Его. Позвольте же предложить Вам мою помощь – я вижу, Вы в беде.

Оттарабанив данную тираду Матье мысленно перевел дух и возблагодарил матушку, старательно вдалбивавшую в младшего сына манеры и основы куртуазности. Кажется, впервые в жизни это пригодилось, и ему удалось не показаться дураком. Впрочем, могло быть, что и совсем даже наоборот…

Полными слез глазами Самира смотрела на этого странного месье, который беззастенчиво уставился на нее голую. Если хочет помочь, так не пялился бы для начала. Дрожащим голосом Самира почти прошептала:
- Я была бы вам очень признательна, сударь, если бы вы одолжили мне какую-нибудь одежду, судьба жестоко обошлась со мной, я хотела бы получить возможность выйти отсюда и вернутся домой. И пожалуйста, отвернитесь, если вам не трудно...
Она зябко повела плечами, прикрывая ладонями грудь и пытаясь пристроить ноги так, чтобы спрятать все остальное.

А Рену снился сон. Странный, надо сказать, сон. Ему грезилось, что он бредет по снежному полю в обличье волка - черная точка посреди океана белоснежного безмолвия. Бредет с трудом, из последних сил, налившиеся свинцом лапы глубоко проваливались в холодные сугробы. Поле простиралось вокруг насколько хватало глаз, до самого горизонта, почти сливаясь с серым небом, с которого крупными хлопьями неторопливо падали снежинки. Они почти полностью замели неглубокую траншею, проделанную оборотнем, угадывались лишь нечеткие контуры. Назад пути нет, только вперед к цели. Но к какой ?..
Впрочем, узнать это не удалось, ибо сон внезапно прервался. Прервался резкой болью в затылке. Рука машинально метнулась к больному месту, задев по пути что-то мягкое ("мягкое" в ответ возмущенно кукарекнуло (?!)). Потом Рен продрал-таки очи и сел, удивленно оглядывая место пробуждения. Сон отчасти оказался вещим : в помещении, напоминающим сарай, кружились облака белого пуха, но не снега... под громогласное кудахтание бешено метающихся вокруг курей. Куры... Почуявшие волка, поэтому беснуются. Значит, Рен в курятнике. Только какого лешего именно в курятнике ?.. Будто в поисках ответа, он огляделся еще раз и увидел весьма недружелюбно посматривающего в его сторону петуха. Который, впрочем, защищать своих перепуганных кур не рвался. Видимо, агрессивность сбавила нечаянная оплеуха, которой Рен сослепу его наградил. Ну и ладно, будет знать, как клевать в темячко незнакомых спящих оборотней... Одежды поблизости не было, как не было и лешего, который мог бы любезно подсказать, где её искать, а заодно и напомнить, что, собственно, Рен тут делает. Может, хотя бы местность вне курятника что-то напомнит ?
Встав на ноги, вервольф поморщился. Ноги болели так, будто он вчера пробежал пяток лье в один присест. Эта боль тотчас вырвала из темных уголков памяти огрызок какого-то сна. Или не сна : погоня, его преследуют... долго, мышцы ноют от усталости, дыхание превратилось в хрип... Далее пусто, один туман. В этом тумане что-то мелькало, но что именно нельзя было разглядеть. Мелькнуло снова, ярко-ярко да так, что Рен мучитльно простонал. Самира !.. Где она, что с ней ?.. Ведь наверняка попала в беду ! Он было бросился её искать, но вовремя вспомнил, что на нем нет одежды. А ведь сейчас наверняка в курятник наведается хозяин, привлеченный шумом. Надо выбираться отсюда. Недолго думая, Рен прикрыл срам первой попавшейся под руку курицей (ибо ничего более подходящего для этой цели в сарае не было) и выскользнул во двор. Что подумала сама курица осталось неизвестным... Хотя бы потому, что куры разговаривать не умеют.

Матье ликовал - дева согласилась принять его помощь. Как подсказывала память, сейчас ему следовало бы куртуазно припасть на одно колено и чего-нибудь прочесть, но он не был уверен, что это подходящий момент. А еще, что он сумеет выполнить данный пируэт, не шлепнувшись на задницу. И, наконец, что ухитрится проделать все это отвернувшись.

Послушный просьбе, Матье уткнулся в стену и, стараясь не думать о том, от чего, собственно, отвернулся (получалось не очень), принялся развязывать тесемки плаща. Затем, вспомнив во что тот превратился, юноша обругал себя последним болваном и погрузился в уныние - предложить даме грязную тряпку он, конечно же не мог, а не грязной у него не было. Откуда бы у него взялась такая роскошь, как второй плащ? И тут Матье озарило - Мадьярка принадлежала Филиппу, а значит сумка была его же, а значит в ней мог бы быть и плащ. Это был выход и Матье успокаивающе, как ему казалось, улыбнувшись девушке, встал и на подкашивающихся ногах вышел из подворотни.

Деревенские утра начинаются рано - куда раньше, чем утра благородных господ, и даже раньше, чем утра городских ремесленников. Родитель Мари уехал еще до свету в город - надо было продать телят пока не ушли совсем из возраста. И сама девушка была на ногах уже очень давно - шутка ли, собрать телегу, принести воды, постирать белье, а потом еще скотину накормить да выгнать - и все до приезда отца. Но даже тени озабоченности не скользнуло по хорошенькому веснушчатому личику, когда обладательница его шла домой с тяжелой корзиной на плече - нет, нет, конечно же, в этом виноваты май и весеннее солнце, а совсем не красавец-ученик кузнеца из соседнего села, что приходил вчера на танцы! Мари одернула передник и лукаво покосилась на дверь дома, но улыбка тут же сползла с юного личика - до слуха девушки донесся шум, явно исходящий из курятника. Неуж опять собака залезла? Она же всех там передушит! Мари быстро поставила корзину на землю, подхватила метлу и бросилась к двери. И буквально столкнулась с молодым, совершенно голым парнем, державшим в руках перепуганную курицу.

Одним прекрасным весенним утром, когда не ещё не успевает исчезнуть роса и солнце не греет особенно сильно, а свежий воздух бодрит и прогоняет чувство сонливости. Молодой человек шёл по дороге, держа свой путь неведомо куда. Ему можно было дать лет двадцать, не больше. Одет он был довольно небрежно, и его одежда напоминала гардероб со всех частей света. На голове его красовалась серая шотландская шапочка, украшенная веткой остролиста и ястребиным пером. Широкие, грязно-серые шаровары были закатаны до колен. Серый сюртук имел довольно приличный вид и с трудом вписывался в общую картину. За широким черным кушаком путника с левой стороны был заткнут нож, а с правой – короткая кривая мавританская сабля. На старой перевязи перекинутой через плечо, висел дорожный мешок с притороченной к нему лютней. На ногах путешественника были башмаки из сыромятной оленей кожи. Его загорелое, с тонкими чертами лицо, с чёрными живыми глазами и густыми бровями можно было назвать красивым. Чёрные вьющиеся волосы падали ему на плечи, он был среднего роста (1.78), и неплохо сложен, а лёгкость походки, доказывала, что путешествие было для него одним удовольствием, а улыбка, обнажавшая ряд белоснежных зубов, только подтверждала это.

Сложно было сказать, о чём думал Замет Мограбин, скорее всего о том, как хорошо было бы сейчас поесть что-нибудь вкусное и после поспать в мягкой постели, ещё, конечно было бы неплохо достать немного денег, но это уж было бы совсем прекрасно. Под неярким весенним солнцем шагать было легко и Замет, наслаждаясь свежим утром, скоро увидел впереди деревню, а это означало два варианта, или ему будут рады, или нет. Откуда следовало, что он, опять же, или поест или нет. Деревенька была небольшая, но довольно ухоженная. Все строения и дворы окружали один большой двухэтажный дом, вероятно принадлежавший ремесленнику или торговцу. Не смотря на то, что уже было довольно таки позднее утро, людей на улицах было не много, если конечно можно было назвать единственную грязную дорогу, разрезавшую деревню, улицей. Остальные дома и постройки ничем особенным не выделялись, и было ясно, что процветание этой деревни в ближайшем будущем не ожидается. Подходя к деревне, Замет с сожалением снял с пояса нож и саблю и, завернув их в тряпку, прикрепил к мешку. Незачем цыгану показываться с оружием на глазах у стольких людей, хотя нож можно было бы и оставить

Редкие встречные жители смотрели на цыгана довольно равнодушно, в их взглядах не читалась ненависть и злоба, как во взглядах королевских солдат, не было в них заинтересованности и интереса, как у публики приветствующей новых артистов. Впрочем, это можно было и изменить. Он прямиком двинулся к большому дому, уж если искать счастья, то надо делать это наверняка или вообще не делать. Но тут случилось событие, заставившее его изменить свои намерения. Он услышал пронзительный, женский крик, и движимый скорее любопытством, нежели чем то ещё, поспешил туда, откуда этот крик раздался.

К несчастью, деревня оказалась не менее незнакомой, чем курятник. Не узнавал Рен и воинственно сжимающую в руках метлу девушку, с которой они едва не столкнулись лбами. Он попытался улыбнуться ей своей коронной жемчужно-белой улыбкой, чтобы разрядить обстановку, мол, все в порядке, просто курятник с баней перепутал. Девушка оглядела его с головы до ног и, убедившись, что Рен совершенно (стыдливо прикрытое курицей место не в счет) голый, оглушительно завизжала, оперевшись на метелку. Чтоб громче оралось, видимо. Оборотень едва не завыл в ответ, только от боли, которую испытывали его несчастные уши. Руки ринулись к ним на помощь и зажали, немного приглушив рев. Только - вот досада - курица, доселе находившаяся в глубоком шоке, ощутив свободу, опомнилась и что есть мочи рванула подальше от странного оборотня. Девица вдруг замолчала и, не без интереса обозрев открывшиеся виды, заверещала еще громче. И чего она разоралась ? Никогда не видела голого мужчину ? Что-то с трудом верилось, что в селе не существовало мужской бани с щелью между ставнями. Не имея желания далее оценивать силу женского крика, Рен лихорадочно огляделся в поисках путей отступления и увидел большую корзину с бельем. Он выхватил оттуда охапку еще не просохнувшего белья, кое-как завернулся в первую попавшуюся более-менее длинную тряпку и бросился бежать. Неважно куда, главное подальше, чтобы не успели сбежаться привлеченные криком люди и не началась облава на неудачливого налетчика на курятники, почему-то совершающего эти самые налеты полностью обнаженным.

Вбежав в какой-то двор, Замет увидел на первый взгляд довольно забавную картину. Молодая девушка, опёршись на метлу, кричала во весь свой пронзительный девичий голос. Взгляд её был направлен на полуголого мужчину, обмотавшегося какой-то тряпкой и бегущего через двор.
«Что ж, раз уж я здесь очутился, стоит разобраться, может, что и перепадёт, и главное заткнуть девицу, а то сбежавшиеся люди первым делом решат, что виноват цыган, повесят, а уж потом будут разбираться, если будут вообще». – Подумал Замет, и, загородив незнакомцу единственный выход со двора, принял величественную осанку и громогласным голосом рявкнул: «ТИХО!!! А ты стой!».
Странно, но почему-то именно эти слова пришли в его голову, и надеясь, что это произведёт хоть какой-то эффект, он в довершении всего грозно сдвинул брови. Впрочем внезапно в голову ему закрались смутные подозрения, а появившаяся на пороге старуха, только усилила их...: "Похоже, что это просто сцена из семейной жизни... И тогда зачем я лезу?"

До чего же странный человек... Самира часто видела людей, наблюдала за ними и даже частенько участвовала в массовых гуляниях ближайших к лесу деревень. Она и Рен приходили людьми в человеческую стаю и смешивались с толпой, у Самиры всегда мигом находились ухажеры, частенько не один и даже не два. Они пытались заполучить ее расположение - демонстрировали силу и щедрость, а некоторые говорили ей какие-то слова, которые складывались очень ладно и мелодично, на волчьем они бы звучали как красивая лунная песня, а у людей назывались стихами. Самира оказывала знаки внимания тому или иному кавалеру может двум или трем, если не могла выбрать. А ночью Рен их задирал из ревности. Вообще это была игра - веселая и увлекательная, Самира же охотилась на его избранниц. Она вынюхивала его запах, узнавала по нему жертв и нападала. Однажды за ночь они задрали восьмерых и в деревне поднялась паника, тогда они позвали других щенков из своего помета и они устроили кровавый пир - вырезали деревню подчистую - все тридцать четыре дома и было это третьего дня. От воспоминаний у Самиры даже слегка удлинились клыки, отчего верхняя губа слегка оттопырилась. Она сразу же ее закусила и постаралась успокоиться.
Принюхалась к нежданному гостю. Пах он лошадью, а лошадь его так просто воняла. Пах кожей, потом и сеном, а еще он пах страхом, но этот страх уже выветривался, а значит, что временно он отступил. Оставалась усталость, ею он тоже пах. Самира посмотрела вслед молча удаляющемуся человеку. Она не понимала, что он задумал - ничего не сказал, куда-то пошел... позвать людей? Самира подобралась и напряглась, ожидая худшего.

Мастерская инструкция:
Лошадка оказалась на удивление недалеко - смирно стояла возле старика, норовя стащить лозы потоньше. Завидев хозяина, она прянула на несколько шагов вбок и остановилась с совершенно невинным видом.
Мари так и осталась стоять с раскрытым ртом, впрочем, не производя уже ни звука. Пожилая женщина, застывшая на пороге, вдруг, словно очнувшись, шарахнулась внутрь и захлопнула дверь. Через секунду она вновь ее открыла, и, решительно выйдя, потянула Мари в дом за рукав.

Сбежать ему, конечно же, просто так не дали. Не успел оборотень добежать до калитки, как её загородил какой-то тип, властно приказавший девице замолчать, а Рену - остановиться. Человек смел ему приказывать ? Губы оборотня растянулись в не самой приятной улыбке, которая обычно предвещала таким вот наглецам не самую приятную смерть. В крови даже начал разгораться знакомый огонек. Этой искре требовалось совсем немного, чтобы вспыхнуть лесным пожаром оборотнической ярости. Но, оглядевшись по сторонам, Рен понял, что калитка была единственным выходом, ибо весь двор по периметру огораживал высокий забор, который не перепрыгнешь даже волком, а отталкивать цыгана как-то не хотелось : уж очень он был сосредоточен, как будто в любой момент готов пустить в ход что-нибудь острое. Поэтому оборотень не стал пробуждать в себе Зверя и зловещая улыбка разочарованно сползла с его лица. Он замедлил бег, останавливаясь прямо перед незнакомцем. Девушка больше не кричала, её пыталась затащить за рукав в дом какая-то женщина, заметил он.
- Да ? - Коротко осведомился Рен, поудобнее закутываясь в прихваченную им "одежду". Кстати, что-то на ней были какие-то подозрительные кружева...

Этьен, жмурясь утреннему солнышку, шагал по улочке. После "вчерашнего" его маленько кошмарило, но это был самый приятный вид похмелья: лёгкая тошнота особенно не мешает, но зато весь мир кажется каким-то ярким и большим, полным красок. Этьен был уверен, что именно так видят мир новорожденные.
Как прекрасно и диковинно было это небо, эти потёртые фасады домов, этотдедушка с корзинами, вон тот шатающийся парень, эта лошадь..

Проглотив подступавший приступ тошноты, и для пущего спокойствия запив его прохладным кваском из фляги, Этьен, приветственно раскинув в стороны руки, пошёл на встречу парню: "Братишка! Что ж ты так укатался-то? А вообще ничего вчера погуляли, правда?"
Перед Матье предстал щироко улыбающийся молодой человек с небритым лицом и слегка припухшими красными глазами. Одет он был весьма невзрачно: пропылённые
но крепкие мягкие сапоги, тёмно-серые шаровары, широкий ремень, свободный кожаный жилет поверх льняной рубахи. На плечах наброшен недорогой тёмно-зелёный дорожный плащ. Пожалуй, в глаза бросалась только одна деталь:
ярко-алый шнурок, вплетённый в аккуратно уложенную косу.

Караван Гаспар увидал еще издали - не то евреи, не то ломбардцы - один черт. Смуглолицые, черноволосые. Три полукрытые маркитантские повозки, запряженные низкорослыми тягловыми лошадьми. Охрана - курам на смех. Какие-то четыре зачуханных арбалетчика и три копьеносца на жалких клячах.
Межевой рыцарь пришпорил коня и пустил его в галоп. Один из купчишек оказался как раз на линии атаки - он так ничего и не понял, когда острие копья уперлось ему в горло.
- Поделись на богоудное дело, добрый человек. Господь велел делиться. Отсыпь мне десятину, и будь здоров. Назовешь свое имя, дабы я заказал за тебя мессу в ближайшей церкви.
- Этто-что же, граббеж? - пробормотал перепуганный купец. Арбалетчики подняли свои агрегаты, но, увидев, что копье уткнулось прямо в горло их хозяина, опустили оружие.
-Без шуточек, прохвосты! - проревел Гаспар. А не то вашего хозяина проткну, как рябчика на вертеле!
Наемники растерянно переглядывались и переговаривались.
- Что ж, если на богоудное дело, отчего ж не дать. Держи. - купец швырнул кожаный кошелек, и рыцарь, опустив поводья до локтя, тут же поймал мешочек на лету.
- Благодарю, добрый человек. Назови имя, чтобы я заказал службу о твоей душе и о душах твоих товарищей.
Смуглый ухмыльнулся.
- Если Отцу небесному, может и поможет. Мы евреи.
-Значит, помолюсь за ваши пропащие души. Чтобы в аду местечко вам было поуютнее. Эй вы, дармоеды. Оружие на землю! Отъедьте на семь шагов! И без шуток!
- Делайте, что говорит этот добрый человек - пробормотал купец. Охранники бросили оружие на землю и отъехали на семь шагов назад.
- Вот так-то лучше. - Удовлетворенно произнес рыцарь.
- меня зовут Эфраим, еще со мной мои племянники Менаше, Моше и Йехуд.
- Возблагодарим Господа, который на небесах, что не лишил нас благ, кои есть на земле.
Рыцарь неожиданно развернул коня, и, подняв пыль, скрылся за поворотом.
-Какой вежливый рыцарь, однако. - Показалась высунувшаяся косматая голова в ермолке. Еще службу обещал заказать. Прирежет какой-то душегуб в дороге - хоть не обидно будет.
-Молчи, Беньямин - огрызнулся Эфраим. - Радовался бы, что он наших охранников не разметал с кишками наружу, и нас тобой не продырявил. Надо же - всего лишь десятину попросил. Честный рыцарь, что еще скажешь. И ведь свечку в своей церкви за наши души поставит - можешь не сомневаться.
- Ну и дай бог ему здоровья. - Облегченно вздохнув, произнес косматый.
- Жаль, Господь тебе ума не дал. А то бы не экономил на охране. Один этот бродячий рыцарь всей твоей охраны стоит. Вон какой шустрый. И стоит, надо заметить, куда дешевле... Я бы его нанял...

А Гаспар. Де Рошар - третий сын барона. Де Рошара, скоропостижно умершего, а потом не оставившего своему непутевому отпрыску мало-мальского наследства, весело напевал отрывок из рыцарской баллады.

.. День выдался удачный. На недельку хватит чтобы купить провизию и заплатить за ночлег на постоялом дворе, и даже до турнира в Арле доехать сможет. Не каждую же неделю встречается по дороге другой странствующий рыцарь, которого можно вышибить из седла, и заработать выкуп - да те и сами бедны, как пейзаны - разве что гордыня одна.

Гаспар не был простым рыцарем-бродягой, одним из десятка тысяч, которые странствовали по дорогам территории, подвластной Матери-Церкви почти без гроша в кармане, а потому промышлявших, чем придется - чаще всего разбоем и турнирами. Отец хотел было сделать из него священника, и отдал его в возрасте 5 лет приходскому дьякону, чтобы обучили его латыни и грамоте, да куда там. Три года с ним промучились кюре и дьякон - и в конце концов, худо -бедно обучив этого лоботряса азам латыни, чтению и счету, отправили со словами -"сделайте из него лучше воина. Ибо неусидчив ваш отрок, и нрава гордого и вспыльчивого". Так и получилось, что мечом Гаспар владел не так ловко, как языком, но с копьем обращаться научился мастерски. А что еще на турнире обычно надо - вышибить бы противника из седла...

Как раз вдали рыцарь увидал Замок. Замок возвышался на холме, острые зубчатые башни грозно нависали над дорогой. Рыцарь пришпорил коня, переходя с рыси снова на галлоп. Это значило, что можно будет попытать счастья, и не ночевать под открытым небом. Рассказчиком он слыл хорошим - потому обычно мог рассчитывать на хороший прием у знатного синьора, если тот не был законченным жмотом или нелюдимом. Гаспар представил себе блюда с горячими тушками дичи в соусе, про лохань с теплой водой и постель из льна, и испустил глубокий вздох. Уже неделю он болтался, как последний оборванец. Не подвернись эти нехристи-купцы, было бы хуже... И ведь в самом деле мессу за них придется заказывать - обещал ведь...
К его удивлению, мост был опущен, а ворота замка открыты. В округе царило оживление. В замок ехали подводы крестьян со снедью и утварью. Это значило, что хозяева сейчас не боятся нападения, и его надежды на гостеприимство вполне оправданны...

-Да?- Обратился к Замету незнакомец, ничуть не стесняясь своего вида.
- День добрый сударь- пытаясь подавить в себе смех сказал Замет- Я услышал крик и прибежал сюда...
- Ну а теперь дайте мне убежать, вы мне немного мешаете, - раздраженно отозвался Рен, заглядывая через плечо цыгана, выискивая путь для отступления.
- Ну, что вы, убежать вы всегда успеете, я так понимаю кричали не вы, а вон та девушка... Имеет смысл спросить её мнение...
- Когда набегуть мужики с вилами, боюсь это будет сложнее, подите и узнайте у нее, почему ее так пугают голые мужчины, - больше всего ему сейчас хотелось отбросить досадную помеху в другой конец улицы и дать деру до ближайшего леска.
-Что ж сударь, знаете если они вас увидят в таком виде, то думаю у вас могут возникнуть проблемы, пожалуй я помогу вам.
- В таком случае нам стоит поторопиться, - Рен обернулся через плечо на дверь дома, чей курятник послужил ему временным пристанищем. В горнице раздавался странный шум, как бы хозяин не решил защищать свою дочь от голых разорителей курятников.
- Да, согласен, незачем здесь оставаться, стоит найти Вам одежду, а пока имеет смысл отыскать какой нибудь хлев или сарай.

Стараясь не попадаться селянам на глаза, и двигаясь перебежками от угла к углу, Замет и его спутник начали поиск временного пристанища. Солнце было уже высоко и народу на улице заметно прибавилось, пастухи выгоняли коров на пастбища, различные ремесленники начинали заниматься своим привычным делом. Новоиспечёные спутники придерживались следующей тактики: Цыган выходил вперёд, и когда горизонт очищался от различных и вероятных неприятностей, подавал знак мужику в платье, и тот перебегал опасный участок. Так они двигались в совершенно произвольном и часто меняющемся направлении. Со стороны это могло выглядеть очень забавно, но к счастью их никто не видел, ну или они так думали, по крайней мере... Подходящего сарая всё не было, следовало быстро решать: продолжать ли заниматься этим делом или что-то менять.

Стараясь не шататься, Матье приблизился к лошади. Мадьярка что-то жевала и смотрела с укоризной. В ее глазах юноше читалась невысказанная обида за голод, холод и бесконечную усталость последних дней. Будущий рыцарь потрепал по шее своего верного скакуна и, открыв притороченную к седлу сумку, с трудом сдержал радостный вопль – плащ в ней был.

Сейчас он отдаст этот плащ даме, отведет ее на какой-нибудь постоялый двор, где она расскажет ему ужасную историю своего похищения, затем он найдет сэра Анри и они…

Мысли не хотели стоять на месте, они крутились, не желая складываться во что-то приличное, возникали и угасали странные пятна, окружающее казалось каким-то блеклым и выцветшим, солнце слепило глаза, где-то внизу глухо и неровно стучало сердце. Руки тянутся в сумку, вытаскивают плащ. Далекие, чужие руки...

Сейчас он отдаст этот плащ даме, отведет ее на какой-нибудь постоялый двор и уснет…

***

С противоположного края улочки на Двуногого смотрел старый облезлый кобель. В его маленькой голове метались, яростно сплетаясь друг с другом две мысли. Одна из них была сосредоточена на темной щели, откуда на него веяло недвусмысленной угрозой. Терпкий запах Зверя вызывал нестерпимое желание скулить и, поджав хвост, ползти прочь.

Другая была куда приятней – за всю свою долгую, полную унижений и побоев, одним словом собачью, жизнь, он успел научиться бояться. Внушать же страх ему было в новинку – Двуногий же, столкнувшись морда в морду, и испугался так, словно был слабым детенышем, повстречавшим Зверя. Да, Двуногие не боятся псов, только Зверей. Мысль обрела законченную форму: Двуногий его боится, а значит он – Зверь. Волк. От этой мысли псу стало невообразимо приятно. Удовлетворенно рыча, кобель двинулся к Двуногому - желание еще раз почувствовать его страх, возобладало над ужасом перед тем, кто таился в темноте неподалеку. Двуногий стоял спиной, но это было даже к лучшему – как и положено настоящему волку, его бросок будет смертельным…

***

Матье окликнули. Юноша обернулся навстречу человеку – лицо казалось решительно незнакомым. С ответом тоже не сложилось – что-то ударило в и без того ушибленное плечо, сжались зубы, в ноздри ударил запах псины и падали… Волк!... Здесь!... Они догнали его!... Бежать!...

Матье заорал, бросился на стену. Последовал мягкий удар, затем визг, но хватка не спешила разжиматься. Под весом чужого тела юноша упал на землю и принялся кататься, пытаясь стряхнуть висящюю на нем тварь. Тварь не отцеплялась - она азартно рычала и ей, кажется, доставлял удовольствие процесс. Сам не понимая зачем, Матье рвался в спасительную подворотню. Зверь наседал, а отбиваться не получалось - руки были чем-то заняты. Выбросив тряпку куда-то в темноту, едва не теряя сознание от страха, юноша вырвал из болтавшегося на поясе чехла отцовский охотничий нож и несколько раз ударил им во что-то теплое. Визг повторился, перешел в хрип и затих. Вывернувшись из-под вонючей волосатой туши, Матье только и смог, что встать на карачки. Затем получил удар по голове и рухнул рядом с псом.

Подходящего сарая так и не было, но вскоре цыган обратил внимание на рубаху и штаны, закинутые на забор - не то просушиться, не то еще с какой целью. Одежда была довольно дешовой даже по меркам деревни, но вполне добротной. За исключением собаки, дремлющей в будке, ни во дворе, ни на улице никого не было видно - большая часть деревни давно уже была в поле, а оставшиеся старики, видимо, были заняты чем-то еще.

Реджинальд де Жюийяр возвышался - иного слова и не подберешь - на одной из сторожевых башен собственного замка. Место было достаточно отдаленным, чтобы вездесущие слуги десять раз подумали, прежде чем обращаться с глупыми вопросами, но при этом достаточно близким, чтобы хозяин замка был на виду и выглядел занятым. Скачущий прямо в ворота всадник сначала заставил благородного рыцаря нахмурить брови, но как только Реджинальд смог рассмотреть, что это был за всадник, выражение его лица тут же стало воплощением радушия. Жюийяр поспешил вниз, дабы поприветствовать доблестного рыцаря, чье имя никогда и не знал, но чью любовь к застолью и выпивке в хорошей компании не только помнил, но и разделял всецело.
Оба рыцаря тут же изчезли где-то в недрах массивного каменного строения.

Самира настороженно прислушивалась. Сначала она услышала какого-то человека - он здоровался с ее неожиданным спасителем, он не один? Она насторожилась, а потом услышала другой голос - он был полон предвкушения и превосходства, был радостно азартен перед броском. Пес - жалкая бродячая псина, Самира задохнулась от негодования и как смеет эта тварь подавать голос в ее присутствии? Она уж было собралась рявкнуть на наглое ничтожество, но вовремя сообразила, что люди так себя не ведут, а с мелкой шавкой нормальный человек справится и без нее - пнет под брюхо и та сама убежит. Но вышло иначе. Пес напал - в просвет между домами, что составляли стены ее убежища, Самира увидела, как человек глупо вертится с прицепившимся к нему кобелем и ничего не может сделать, несмотря на то, что вчетверо больше собаки. Самира презрительно фыркнула себе в колени, и пусть вожак скажет после этого, что они опасны, пусть попробует убедить ее, что они не жалки и на них нельзя вести охоту. Даже бестолковая псина напала и преуспела, Самире бы хватило и пары мгновений, чтобы перекусить человеку горло. Клыки поползли в длину - она слышала агрессивное рычание, ворчание, которое врывается из горла, когда зубы увязли в сочной плоти. Почувствовав, что волоски на спине становятся дыбом, Самира облизнула клыки и тихо, едва слышно утробно зарычала, в тот же миг раздался песий визг и предсмертный крик. Свои, даже наполовину свои кричали не так как люди кричат перед смертью, свои кричат так, что становится страшно, желудок сжимается, задние лапы подгибаются и хочется выть. Если бы у Самиры был сейчас хвост, она бы его поджала, но очень быстро она опомнилась и вспомнила, что бояться жалких человеков ей - волку, зверю стыдно. Клыки втянулись назад, а взгляд нашарил на земле сверток, от которого тоже разило лошадью, но которого раньше здесь не было. На четвереньках она подползла к свертку, схватила, развернула и с облегчением закуталась в плащ.

Совершенно оторопев от такого поворота событий, Этьен проследил взглядом за скрывшимся через некоторое время за стеной парнем со вцепившимся в него мёртвой хваткой уличным барбосом. Раздался визг, затем снова какой-то невнятный шум - и наконец всё стихло.
Пожав плечами, Этьен вернулся к лошади - странным образом её не напугала ни собака, ни драка, ни приближение чужого.
Уже было всунув ногу в стремя, удачливый конокрад обратил внимание на то, что как только он начал переносить свой вес вперёд и вверх - ноги у лошади дрогнули. Теперь он заметил и грязную влагу на морде и шерсти лошади, и исколотые шпорами впалые бока - бедная кобылка была загнана практически до изнеможения. Взяв её под узцы и бросив деду с корзинами что-то вроде "Ну на помощь позови что ли- бешеные собаки по улицам бегают", Этьен повёл лошадку в ближайший из грязных кривых проулков, направляясь к улочке, официальное название которой было давно всеми позабыто, а разговорное красноречиво звучало как Мерде Руель.

Пройдя буквально несколько шагов, и выйдя на небольшой грязненький перекрёсток, Этьен, никогда не изменявший своей привычке постоянно украдкой озираться по сторонам, увидел молоденькую девчонку с бледной кожей и светлыми волосами. Девушка, отставляя ножку, старательно прилаживала и закрепляла на себе мужской плащ, в который была завёрнута, как в саван. Этьен сбавил ход, на секунду задумавшись о чём-то, с прищуром разглядывая столь нетипичный для этой местности типаж человеческой самки.
Самира, почувствовав на себе взгляд, резко подняла голову и увидела серого человека с лошадью. Человек смотрел на неё своим странным кривым лицом (нос и ротовая линия были слегка изогнуты и смещены вправо)со спокойным любопытством.

Теперь ей не было дела до человеков, ни до лежащего на мостовой лицом вниз с прокушенным плечом, ни до плетущего корзины, ни до уводящего лошадь, которой пах ее плащ. Даже до лошади Самире не было дела. Она сейчас размышлляла над вопросом - насколько своим видом она будет привлекать внимание. Она помнила, что в человеческой стае не принято носить волосы просто так, их следовало прибирать и крутить из них на голове какие-то кренделя. Еще что они различают одежду самок и самцов и сейчас она была облачена явно не в то, что соответствовало ее полу. Эти условности вызывали раздражение. Нет, ну с какой стати ей - зверю, прикидываться частью этого стада, когда она волк и пришла охотиться (на самом деле она не помнила, зачем пришла, но приятнее было думать, что именно охотиться)? Ей полагается ужас наводить, а не смех вызывать.
Самира стояла и наблюдала за человеком - как он себя поведет, увидев ее в таком наряде. Руки тем временем собрали волосы в хвост, пальцы пригладили разлохмаченные пряди и принялись переплетать их в косу. Когда-то ее научила этому мама. Она жила куда дольше среди людей и многое знала об их повадках.

Гаспар был несказанно удивлен, когда увидал, что его вышел встречать не кто-нибудь, а сам хозяин замка. Встреча прошла учтиво и торжественно - Гаспар слез с коня, и вежливо поклонился хозяину, назвав свое имя и титул (при этом мешочек с "добычей" чуть слышно звякнул, отчего брови хозяина замка заметно поползли вверх). Хозяином замка оказался некий барон Реджинальд де Жюийяр - человек доброго нрава, щедрый на выпивку и угощение для усталых путников, радушный хоязин, а еще шутник и балагур. Больше всего на свете хозяин замка, как выяснилось, обожал охоту, крестьянок, песни и забавные истории. Песни и истории Гаспар знал в избытке. Благо он еще умел читать, и запас постоянно пополнялся.
Пир в замке шел до поздней ночи. Гаспар выложил почти весь свой дорожный запас веселых и страшных историй, пока в разговор вдруг не вступил тощий клирик. Он поведал жуткие истории об оборотнях, вырезающих целын деревни и бесследно исчезающих в ночи.
-Полно, книжный червь. Этим только детишек пугать - прервал его сенешаль замка.
-Увы. это правда. Не далее как дня 3 назад сие горестное событие произошло во владениях графа де Пьюи, вашего дражайшего соседа и сюзерена.
Барон подавился ребрышком гуся. За столом воцарилось молчание.
-В призраков я верю - сказал вдруг Гаспар, ибо в Писании сказано, что душа бессмертна. А вот про оборотней там ничего нет. Ну не может быть, чтобы человек превращался в зверя и обратно. Это противно природе и замыслу Творца. Есть тварь дрожащая, а есть человек, и одно другим стать не может.
Тут все согласно закивали, но настроение у всех было испорчено. Постепенно зала опустела, и гости и домочадцы отпрались спать.
Гаспара провели в его гостевую комнату. Не успел Гаспар сомкнуть глаз, как к нему проскользнула одна из служанок. В темноте были видны только сверкающие глаза южанки - ну так ночью все кошки серы. Главное что молодая, и крепко сбитая - остальное неважно...
Ему снился сон. Как будто он несется на коне, а за ним гонится стая волков с горящими хищным азартом глазами...
Проснулся Гаспар, когда было еще темно, но на горизонте сияла Утренняя Звезда. Служанки уже не было в комнате. Может и не служанка то вовсе была, а суккуб? Поразмыслив, что так или иначе, а надо будет заказывать покаянную мессу, Гаспар быстро оделся. Омыв лицо, и вознеся краткие молитвы, Гаспар отправился проветриться и прохладиться на замковый двор. Сделав утренний моцион, он пошел проведать коня. И тут его ждало нечто неожиданное. В конюшне сидел абсолютно голый парень, испуганно тращившийся на лошадей, которые норовили его укусить или лягнуть.
-Эй, ты, грязный вонючий смерд! Что ты делаешь в конюшне барона, да еще в таком срамном виде?

-Ммм....мадмуазель, Вам не прохладно? - задумчиво произнёс Этьен.
- Нет, спасибо, на мой вкус даже жарко, - Самира не особо жаждала затягивать беседу с этим господином, теперь, когда помощь нужна ей только незначительная - все, кто присутствовали при сцене с собакой и имеют отношение к этой подворотне ей были нежелательными собеседниками.
Лошадь, увидев девушку, повела себя как-то странно: начала дёргаться и пытаться вырваться. Только благодаря тому, что она была измождена, удавалось её удерживать.
Этьен был несколько растерян, а потому не придумал ничего лучше, чем вести диалог по шаблону:
- Вы не здешняя?
- В эту подворотню я попала случайно, я живу в другом месте, - ответила девушка, не без тревоги наблюдая за лошадью.
Этьен ещё раз смерил девушку взглядом и пожевал губу. Как-то всё было слишком гротескно, слишком необычно. Шаблон разговора оставлял неиспользованным последний вопрос:
- Так может проводить Вас до дому или куда там? Районы здесь неспокойные. Если нам по пути, конечно. А то, знаете ли, я немного спешу..
- Вот и спешите себе, - огрызнулась Самира, что за манера у этих людей приставать ко всякому встречному?

Криволицый, подёргивая лошадь за уздечку, пошёл далее по переулку, мимо Самиры.
-Вы знаете, Я бы поставил сто золотых против одного, что вы не доберётесь домой, не потеряв жизнь или честь. А впрочем... Вам всё равно было бы нечем расплатиться за мои услуги.

Глаза Самиры сузились, уж какой язык она понимала лучше всякого другого, так это язык угроз. Будь у нее сейчас шерсть на загривке, она встала бы дыбом. В голове с ясностью луны в безоблачном небе вспыхнула мысль - она не знает, куда идти и выглядит странно, нужен спутник. Но любезничать с этим человеком у Самиры не было настроения, да она и не умела по правде говоря. Зачем ей? Деревенщины от одного ее вида и загадочного молчания падали с ног, а тут надо говорить и убеждать? В арсенале Самиры же нынче был один аргумент.
Тонкая белая рука метнулась с молниеносностью гадюки и вцепилась в воротник человека, а потом рванула его к себе. Издав хрип от сдавленного воротом горла, он оказался в подворотне. Самира отшвырнула человека к стене и стиснула хрупкие на вид пальчики на его горле, когти стремительно отрастали. Если человека до сих пор не удивило ее поведение и не свойственая хрупким девицам сила, то вот стремительно удлинняющиеся клыки, залившая радужку глаз желтизна и утробное волчье рычание удивило его наверняка.
Она сильнее сдавила горло человека, так что тот снова захрипел.
- Значит ты будешь меня от этого оберегать, иначе я поставлю двести золотых против одного, что ты меня не переживешь, человек, - меняющимся до рыка голосом проговорила она и облизнулась совсем не человеческим языком.

Девушка. Когти. Неимоверная сила и скорость. Метаморфоза. Шерсть. Клыки. Это циклопическое нагромождение фактов в одночасье ударило по похмельным мозгам Этьена, едва не отключив их на часок-другой. Пришлось на секунду зажмуриться.
Открыв глаза, и убедившийсь что видение не растворилось, Этьен издал короткий несолидный стон и почуствовал, что ноги его подгибаются - впервые он видел демона во плоти. Впрочем, плотно сомкнувшиеся на его шее когтистые пальцы не дали ему упасть наземь. Демон просил...о помощи? Таак, кого же ему вообще бояться - такому большому и страшному..Ах, да!
Дрожащие губы криволицего начали скороговоркой шептать "Pater noster", а правая рука скользнула в левый рукав, к секретному кармашку...
То ли дело было в том, что трясущиеся руки потеряли присущие им ловкость и быстроту, то ли наблюдательность и реакция демонессы были значительно выше человеческих - да только она, перехватив это движение, яростно взревела и непроизвольно сжала пальцы ещё сильнее. Кадык пронзило болью, которая была значительно сильнее боли от впившихся в шею возле затылка когтей, весь мир перед глазами поплыл и растаял в тёмной пелене. Последним растаял ужасающий лик зверя в обрамлении седой шерсти.

Самира замерла, разжала пальцы, и тело человека сползло на землю. Чем дольше она находилась в обществе этих существ, тем больше презрения к ним испытывала. Нет, это же уму не постижимо, насколько они слабы и ничтожны! Что теперь с ним делать? Очнется после ее ухода - поднимет вой, мол видел чудовище, значит надо ждать пока очнется, а долго здесь сидеть ей вовсе не хотелось.
Самира втянула клыки и когти, вернула себе человеческий вид и склонилась над телом. Принюхалась. Воняет какай-то дрянью, она и раньше чуяла этот запах - так разило от мужиков что неосторожно засыпали в деревенских кустах... перед смертью.
Что ж, этот тоже может на что-то сгодиться, белые ладошки Самиры принялись обшаривать человека, забираясь во все складки и тайники, возможно, ей есть, что использовать для своего спасения.

Резкопахнущие мешочки... странные крючки...сотни других непонятных предметов... Самира усердно ковырялась в пожитках человека в поисках денег.
Найдя короткий лук с портативным колчаном, она с негодованием разорвала тетиву и сломала можжевеловые плечи, отбросив обломки в сторону. Колчан последовал за ними. Где же деньги, в конце концов? Неужто всё пропил?! Ах, вот! Подвешенный сбоку на поясе кошель при падении немного сместился и оказался под спиной бесчувственного тела, что и затруднило его поиски.
В кошеле было..раз два три... Десять монет - две золотых и восемь серебрянных. Неважнецки конечно, но неожиданно много для человека, недавно покинувшего злачные места. На первых порах хватит.
Затем , осмотрев придирчивым взглядом гардероб человека, Самира решительно кивнула при взгляде на жилетку и начала её расстёгивать, попутно обнюхивая страннопахнущий нагрудный карман. Закончив с последней пуговицей, она рывком распахнула кожаные полы и.. рефлекторно отдёрнулась, когда открывшаяся её взору коробочка на груди человека издала резкий щелчок.

Что-то маленькое, ударило и ужалило ее в плечо, словно насекомое, подвернувшееся на бегу. Самира дернула плечом, стряхнула ладонью впившееся нечто и мгновенно забыла об этом, потом выдрала щелкающее нечто с его законного места и отбросила себе за спину, после чего стянула с человека жилетку и рубашку. Действовала она быстро, чтобы ее не застали за раздеванием посторонних мужчин, вероятно, это выглядело бы странно и труднообъяснимо. Рубашка как рубашка не идеально чистая, но лучше чем ничего, Самира надела ее под плащ, уже лучше, потом ее взгляд зацепился за яркое пятнышко - шнурок в волосах! Вот чего ей не хватает, чтобы коса не расплелась и она, не заботясь о сохранности волос владельца шнурка, выдрала оный из его косы и вплела в свою.
Проделав все эти незамысловатые грабительские действия, Самира выпрямилась и презрительно окинула ничтожество, что распласталось тут у ее ног. Нет, ее определенно выводит из себя господство этих мелких и никчемных тварей. Появилось желание распороть человеку брюхо, но это слишком опасно - здесь в центре города, поэтому она ограничилась крепким пинком по ребрам для острастки, тело дернулось и откатилось. Очнется - пусть благодарит за подаренную жизнь. Самира фыркнула и собраласьуходить.

Этьен лежал и через полузакрытые веки следил за тем, как прибарахлившаяся за его счёт зверобаба одёргивала на себе одежду.
Дышать было очень больно. Удар здорово помял рёбра и задел солнечное сплетение- нечеловеческих усилий стоило сохранять темп дыхания, не теряя сознание вторично.
Ужас с каждым выдохом уступал место ярости. Будь она хоть бабушкой самого Вельзевула - это не спасёт её от мести, более ужасной чем её песья морда. Тогда Этьен закрыл глаза и стал ждать. Кровь гулко пульсировала в висках, барабанным боем сопровождая кровожадные картины, которые рисовало воображение поверженного джентльмена удачи. Дождавшись, пока удаляющиеся шаги возвестят о том, что опсаность миновала, поверженный джентльмен удачи приоткрыл глаза и изучил обстановку. Ужасной бабы нет, вся его экипировка разбросана вокруг. Впрочем, как выяснилось позже, не вся - исчезли деньги и рубашка, а также лук был безнадёжно испорчен.
Но нет худа без добра - бестия, видимо, была из провинции и мало что смыслила в истинных ценностях. Она не прикоснулась к таким уникальным вещам, как метательные кинжалы, отмычки....много чего ещё... Даже волнистый отравленный кинжал не взяла!
Спокойно собрав уцелевие вещи и разместив их в многочисленных кармашках и петельках, Этьен поплотнее запахнулся в плащь, и, сплюнув кровавой слюной, взял под узцы разволновавшуюся кобылку и быстрыми шагами пошёл туда, где его всегда ждала кружка пива и индивидуальная койка.

Отец Пьер (квента тут) возвращался с утренней службы. Утро выдалось ничем не примечательное, но настроение у пожилого священника было слегка приподнятое, как всегда после молебна. Прихожане, почти все – ремесленники да их подмастерья – слушали внимательно. Священник умел говорить словами, понятными каждому.
Единственное, что омрачало настроение – слухи об остатках альбигойской ереси в городе. Отец Пьер старался не думать об этом, ибо испытывал непривычное для себя ощущение – он не знал, как к этому отнестись и его вера, всегда помогавшая в трудных случаях, не давала четкого ответа. С одной стороны, они еретики, не почитающие истинную католическую церковь и Папу и заслуживают Ада, с другой – Господь Иисус давал каждому шанс раскаяться и вернуться к Свету путем милосердия.
Конечно, были еще крестовые походы, но это было так далеко…
- Прости мне, Боже, мои сомнения и пошли веру и сил нести слово твое, - пробормотал священник.
Он ускорил шаг, возвращаясь домой и размышляя о следующей проповеди.

Просыпаться в стоге сена - это может быть приятнее? А просыпаться в незнакомом дворе? А уж тем более в чужой конюшне? Добавьте к этому полное отсутствие одежды и полное непонимание, какой черт занес тебя в эту самую грешную конюшню - и вы поймете эмоции и совершенную ошарашенность Луи, того самого молодого человека, которого ну совершенно незаслуженно обозвали вонючим смердом. Молодой человек вскочил на ноги, рукой отодвинув от себя морду особенно приставучей лошади и поклонился господину, кажется, совсем не стесняясь своей наготы ("А чё ее стесняться, если сделать все равно ничего нельзя!").
- Милорд, со мной случилась неприятная история, но я многое умею и могу быть вам полезен. Особенно если милорд, для моего и своего спокойствия может позволить взять мне что-то из той вот одежды, - парень указал рукой на веревку, где сушилась какая-то явно не баронская одежда.
После такой своеобразной попытки устроиться на работу, Луи замер, разглядывая обстановку, но почти не шевеля глазами - с детства оборотень имел прекрасное боковое зрение.
Обычное феодальное подворье, если судить по виду, что открывался через дверь конюшни. Учитывая, что разбудивший его не господин сего замка, стоит возблагодарить Лесного бога за такую милость. "Что же я здесь делаю? Почему не в поле, а в замке? да ещё и в конюшне? Как меня раньше-то не сцапали? Особенно учитывая нравы некоторых крестьян, я вряд ли сейчас был бы живой..." - но несмотря на такие не очень радостные мысли, юноша чувствовал удивительную легкость, какую-то бесшабашность. Ему нравилось обманывать людей, нравилось унижать. Даже если это унижение было видно только ему. В отличие от большинства молодых бунтовщиков, Луи предпочитал отношения, а не простое поедание... Ну то есть поесть тоже иногда необходимо... особенно если разозлиться хорошенько, но чаще всего интереснее было осознавать низость людей, их невыгодные отличия от оборотней.
Надо сказать, что для удовлетворения своих желания, у парня были все предпосылки: удивительно красивый, красивый с одной стороны мужественной красотой, а с другой какой-то мальчишеской, бесшабашной, которая одинаково привлекала и мужчин, и женщин. По южному смуглый, удивительно гибкий и ловкий, он казался созданием самого солнца. Сильное, молодое, мускулистое тело сводило с ума не один десяток девушек. И каждой Луи дарил улыбку, неотразимую мальчишескую, какую-то невинно-порочную улыбку. Для своих он напоминал игривого, ласкового щенка, хотя все знали, как страшны приступы его гнева. Этот оборотень полностью отдавался своим чувствам, не очень заботясь о том, насколько разумен тот или иной поступок.
Неподвижность позы нарушило движение его руки, когда вдруг он нюхом уловил знакомый запах. Здесь, по крайней мере, не так уж далеко, есть кто-то из своих. Причем, Луи втянул воздух, этот кто-то самка... Как интересно... ну ладно, первостепенно договорится с "милордом", а дальше разберемся... Как все-таки удивительно правильно жить настоящим моментом

Этьен шагал медленно, щадя загнанную лошадь.
Мимо проплывали знакомые ветхие пейзажи - кривые, нависающие над улочками дома, грязные проулки и вонючие бродяги. Наконец впереди показались знакомые очертания трактира "Рыбий скелет", массивное двухэтажное здание которого выгодно выделялось на фоне остальных построек.
Привязав у маленькой конюшенки лошадь, Кривой заглянул в помещение трактира и движением головы поманил толстого человека в засаленном переднике, стоявшего за стойкой.
Трактирщик, коротко оглянувшись на посетителей, вытер руки тряпкой, и, выйдя на улицу, обменялся с Кривым рукопожатием.
- Почём лошадь возьмёшь? Хорошая, породистая, но загнана неимоверно.
Трактирщик пару секунд задумчиво почесал щетинистый подбородок - Дня три уйдёт, чтобы её выходить. Но порода, конечно, хороша... Давай как обычно плюс ещё половина?
- Идёт - кивнул Этьен - Мертцгер здесь?
- Да, не так давно вернулся. Тебя искал, кстати.

Быстрыми шагами Этьен прошёл между столиков, и растворился в неприметном тёмном коридорчеке, вход в который был сокрыт недалеко от кухни. Пройдя по нему с пару десятков ярдов, вор попал в небольшую комнатушку со скудной мебелью, тусклым освещением и что-то мастерящим на коленках Громилой разбойничьей внешности. Обменявшись с часовым условными жестами, Этьен откинул край соломенной циновки, открыл тяжёлый люк и спрыгнул вниз.

-Одевайся, презренный! Бери эти жалкие тряпки, коли они тебе нужны. Каким образом ты можешь быть мне полезен, жалкий смерд?
Гаспар гордо вскинул подбородок, и выпятил вперед нижнюю челюсть, подбоченясь.Незнакомец молчал.
-Давай, натягивай поскорее это жалкое тряпье... Я готов тебя выслушать. Каким образом ты очутитлся здесь, да еще и в таком жалком виде? Выкладжывай все начистоту. Я вижу, когда мне врут, так что не особо изошрайся, щенок! Потом уже подумаю, можешь ли ты мне быть полезен каким-то иным образом, кроме как в виде туши, нанизанной на острие моего меча..

Мягким, пружинистым шагом Самира пересекла улицу, пряча лицо под капюшоном и плотно кутаясь в плащ, и юркнула в проходную подворотню. Ее шаги были неслышны и стремительны, а путь она выбирала, положась на нюх и на слух. Избегала площадей, широких улиц, скопления народа. Порой приходилось долго ждать, пока отчистится дорога и можно будет неслышной серой тенью шмыгнуть за следующий угол.
Самира не знала, куда она шла, она впервые была в этом городе, ее пугали некоторые запахи, раздражали звуки, выводили из себя строения и камень, камень повсюду. Она шла, повинуясь инстинкту, что как на поводке тащил ее к лесу к стае. Она бежала из поганого людского логова - вонючего, шумного муравейника, бежала к себе домой.

Священник обменивался приветствиями со встречными – в таком небольшом приходе почти все знали друг друга, а уж его – тем более. По дороге за ним увязались Жак и Анж, дети Жана-кожевника. Ребятишки прыгали вокруг спокойно улыбавшегося отца Пьера, сверкая разноцветными заплатками на своих штанах и рубахах, первоначальный цвет и фасон которых уже вряд ли можно было определить.
Замурзанная мордочка Анжа, младшего, выглядела так уморительно, что священник пообещал ему подарить свистульку, как только она будет готова. Радость мальчика послужила ему наградой. «В детях Божий дух еще чист и неиспорчен», подумал отец Пьер, отворяя двери своего домика. Там было полутемно, ибо прямые солнечные лучи попадали в окно на закате, а рассеянный свет бычий пузырь пропускал неважно. Служитель божий сел на свой любимый стул у окна и открыл Евангелие от Матфея. Некоторое время он повторял цитаты, напряженно шевеля губами и уточняя место, которое они займут в словах, что будут сказаны пастве. Тем временем в горшке на маленькой кухоньке варился поставленная на огонь по приходу домой пшеная каша.
Наконец работа была закончена, а запах с кухни все настойчивее напоминал о пустом желудке. Пробормотав самому себе о бренности и греховности тела, отец Пьер закрыл книгу, бережно положил потрепанное Евангелие на место и отправился за едой.

Луи быстро оценил ситуацию - и плавным, удивительно быстрым движением оказался возле веревки с тряпьем. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что одеть что-то приличное совершенно невозможно... Какое-то тряпье, в большинстве своем нижнее... с рюшем и оборочками... Но совсем не для молодого соискателя приличной должности. Однако молодой человек не растерялся - одного взгляда хватило, чтобы заметить молодую, сильно покрасневшую девушку, подметавшую двор. Не долго думая, Луи бросился к ней, обнял за талию и жарко зашептал на ушко: "Красавица, чтобы конфуза не было - принеси мне одежку какою, спаси! А то дружки мои бросили меня одного... у тебя братья небось есть... Мне бы что попроще... чтоб тебя да барина не смущать..." - однако девушка не оценила порыва, вскрикнула и убежала... Проводив ее разочарованным взглядом и шикнув на хихикающих подростков в углу двора, оборотень вновь пристально огляделся в поисках, чем бы прикрыться. Тряпка на сеновале не вызвала у него энтузиазма, а вот там на двери большого дома что-то такое... Луи двинулся было туда, но быстро понял, что зря надеялся - он был грязный, засаленный рабочий фартук, явно не подходящий для заменителя одежды. Все складывалось не в пользу молодого человека и он уже двинулся в стороны рыцаря - просить поддержки, когда заметил какое-то движение в глубине двора. Приглядевшись, он заметил старика, вышедшего из дома с охапкой одежды. Обрадованный молодой человек стоически перенес отповедь о падении нравов и порче девок на сеновале, поблагодарил за одежду и быстро оделся. Это было совсем неплохо - городская, хоть и не дорогая одежда, будучи Луи в пору, шла ему и делала гораздо представительнее. Уже спокойным, внушительным шагом парень вернулся к рыцарю и сказал:
- Готов служить вашему благородию! К оружию приучен, голос громкий, в движении ловок, к нагрузкам устойчив!

Таризе не хотелось просыпаться. По утрам она обычно позволяла себе пару минут поваляться в сладкой полудреме, заодно медленно пробуждая обоняние, слух, освежая воспоминания, и последними открывая глаза.
Сегодня оказалось по-другому.
Начать с того, что проснулась Тариза не сама, а была нахально разбужена громкими голосами. Мужскими. Часто повторяющееся «смерд» чрезвычайно раздражало сонное сознание, ибо привычным в обиходе Таризы не являлось.
Далее порцию отвращения принесли запахи, дав понять, что уснула девушка вчера где угодно, но только не дома. И даже не в лесу. И не в норе.
А где-то среди людей. Обычных!

В этом месте остатки разорванного раздражением сна слетели с Таризы. Уже как должное приняв факт, что солома довольно колючая, особенно для человеческой кожи, и в отсутствие одежды, оборотень недовольно огляделась.
Конюшня. Позднее утро. Много людей. Синяки на лап... руках и ногах. интересно, в какой ипостаси она их набила? И, кстати говоря, где она вчера шлялась, что ночевать пришлось в такой... эээ... дыре человеческой?
Не то чтобы Тариза питала особое отвращение в людям или их постройкам, однако она вполне знала, что даже они не любят спать на сеновалах голышом, в такой близости от навоза. Или некоторые любят, но они особенные – цель жизни жить в конюшне и быть при лошадях. Называются конюхами.
Вдобавок, по мнению девушки, все замки, такие замусоренные и... пахучие изнутри, автоматически могли относиться к определению дыры. В общем, пусть даже с точки зрения людей – милейшее место, вопрос что она тут потеряла, остается.
В дальнейших открытиях Таризы числилась запаховая карта окрестностей, от которой нос почти мгновенно заложило, а оборотень чудом не расчихалась. Больше половины всего забивала вонь из подсобки конюшни, оказавшейся совсем рядом: кожаные изделия редкостно ароматизировали свежей отделкой или старым потом. Лошадиным. Бр. Но сквозь эту воздушную завесу вполне различались запахи людей (тоже, кстати говоря, не страдавшим особой чистоплотностью), нескольких шавок, и один – родной.
В этом месте в воспоминаниях Таризы что-то щелкнуло и она сообразила, что совсем недавно бежала с обладателем этого запаха по полю. Оба были страшно заняты и разборки-знакомства-приветствия-прочие вежливости опустили. Чем были заняты? С чего ее потянуло бегать с незнакомыми оборотнями по полям? И ночевать тут?.. Утро доброе, мда.
Додумав до этого момента, Тариза фыркнула, одновременно с речью собрата внизу. Он, кажется, устраивался в помощники (пажи, оруженосцы, спутники?) кому-то из людей. Он здешний? Или нет, оба пришлые. Какой-то замок проходной, одна прислуга из аборигенов.
Выглянув с сеновала вниз, девушка рассмотрела все, что не смогла унюхать и забралась обратно. На веревке неподалеку висела симпатичная тряпка, по прикидкам Таризы, после пары разрывов долженствующая подойти ей. Но до веревки было несколько саженей, занятых ориентировочным работодателем... стоп. Что этот оборотень забыл у рыцаря?.. тьфу, чтоб я еще раз так на ночь набегалась и налакалась... неважно чего...

Ожидая, пока рыцарь уйдет или отодвинется, Тариза свернулась на сене и попыталась уговорить память не вредничать. Получилось плоховато, но часть воспоминаний она все таки получила.
Лучше бы не получала.
Во всей красе в голове развернулась сцена изгнания из дома. Называлось, конечно, не так грубо и вообще считалось мерой обучения (то есть – чтобы поумнела, а уж какой ценой...), но все равно это было изгнанием. Очень плохим. А потом какой-то хаос и много-много неприятностей. И грустное понимание, что раз возвращаться некуда, придется жить так.

Гм.

- Готов служить вашему благородию! К оружию приучен, голос громкий, в движении ловок, к нагрузкам устойчив!
-Что ж, оруженосец мне не помешает. Можешь попробовать. Только учти -будешь воровать или еще что-то непотребное творить без моего на то ведома и согласия -насажу на меч как петуха. У меня разговор короткий. Давеча моего оруженосца убили разбойники. Так что, если хочешь служить -приступай с сегодняшнего дня. Сколько ты хочешь чтобы я тебе заплатил?

- ... Сколько ты хочешь чтобы я тебе заплатил? -
а вот это был уже серьезный вопрос... Так и хотелось почесать лапой за ухом... - Еда, ночлег, вино и приличную одежду - я неприхотливый...
- Пока сеньор не собирается ведь сразу в путь отправляться? Я вернусь на место, где я ночевал, - Луи кивнул на конюшню, - мне кажется, там есть какие-то мои вещи... Я быстро!

Луи единым духом влетел в конюшню, чтобы рыцарь, будь на то его прихоть, не успел его остановить. Молодой человек кинулся к месту, где он проснулся в надежде, что действительно натолкнет его на мысль - почему, в конце концов, он оказался здесь и почему в нем так прочна мысль, что теперь надо заново искать место для новой жизни? Так, стоп... Это с чего же мне так память-то отшибло?..
Молодой человек медленно сел на солому, обвел несколько диким взглядом конюшню, вспоминая бешенную погоню, темное поле, себя, в конец загнанного и уже неуправляемого, как вдруг взгляд его, до этого ни на чем не останавливающийся, вернулся на метр назад, где обнаружилась девушка, от которой пахло таким родным и знакомым... Причем у девушки была та же проблема, которая до этого занимала самого Луи - на ней не было ничего из пресловутой одежды, без которой люди почему-то друг друга адекватно не воспринимают... оборотень подошел и тихо, быстро произнес:
Тебе бы одежду, так? Я сейчас попробую достать, если рыцарь не будет сильно выступать... Если будет, разберемся... - Луи ободряюще улыбнулся. Секунду что-то припоминал: Это мы вчера с тобой от погони убегали? Что-то я совсем плохо все это помню... - парень беспомощно улыбнулся. - Так, сейчас посмотрим, - Луи бросил взгляд за дверь в поисках рыцаря - чем-то он там занимается?

В это время Гаспар бодрым шагом, раздуваясь от собственной значимости (еще бы, наконец -то нашелся денщик, который будет выполнять его прихоти. А не будет - ему же хуже, останется без покровительства) шел к молочнице. Не так уж часто выпадала возможность попить свежего молока, но когда выпадала - Гаспар старался ее не упускать. А еще следовало пойти в часовню, отдать десятину "добычи" и заказать мессу за спасение своей души и заблудшие души добрых купцов, которые с ним изволили поделиться своим добром на богоугодное дело. "Не согрешишь - не покаешься. Главное вовремя покаяться, а там - трава не расти. Всяк верующий в Господа и надеющийся на него получит спасение - вспомнил он слова Наставника. Надо бы пораспросить хозяина , не намечается ли тут поблизости какой-то турнир, и нет ли поблизости знатной девицы на выданье с хорошим приданым. Желательно бы. коненчо , и на турнире кого-то посшибать, чтобы завоевать трофеи. Эти места ему нравились. За 5 лет странствий в качестве межевого рыцаря у него возникло непреодолимое желание где-нибудь остепениться. Хотя бы на время. Пока августейший король или Его СВятейшество не объявят новый крестовый поход.

- С тобой, - подтвердила Тариза, на все вопросы относительно одежды ответив согласным кивком. – И я тоже плохо помню. Но ничего особенно приятного однозначно не было... Там серая тряпочка сбоку веревки висела, - слегка прервавшись от воспоминаний, уточнила она «заказ», тем более стало ясно, что рыцарь отбыл вместе с этической проблемой прилюдного воровства. Впрочем, кому этическая, а кому «как же надоели ваши претензии».
Пока новоявленный оруженосец галантно добывал одежду, девушка в вихре соломы скатилась с сеновала, как-то странно для человеческого взора приземлившись на колено и упершись локтем. Для Луи ничего странного в таком прыжке не было, тем более что обычно после этого свободной лапой... рукой то есть, оборотни рвали горло жертве. Хотя повадка не совсем волчья, однако надо же как-то руки использовать.
На этот раз никого рвать не надо было, так что Тариза успела выпрямиться, отряхнуться и размяться после лежки как вовремя, дабы получить «серую тряпочку». Вспышка характерного аромата со стороны нечаянно-негаданно обретенного собрата напомнила девушке, что в следующий раз разминаться надо либо в одежде, либо подальше от парня. Хотя, кому какое дело. Родителей с их моралями на тему как, когда, с кем, почему и ДЛЯ ЧЕГО следует заводить щенков тут не было. Сами выставили из родного логова...
Ловко скользнув в платье и задрапировав все лишние (со своей точки зрения) части материи, Тариза оглядела результат, мрачно хмыкнула, но смирилась. Затем, присев на чурбак, видимо служивший конюхам ступенькой на сеновал, принялась заплетать недлинные волосы в приличествующую двуногому облику косу.
И попутно заговорила.
- Я – Тариза... С некоторых пор свободная до отвращения, - вполне внятно пояснив свой статус изгнанной, она с вопросом покосилась на собрата. Хотя сейчас оба явно были далеко от своих прежних охотничьих, или семейных мест, раньше девушка этого оборотня не встречала. И его «рода-племени», как и остального, не знала. Если, конечно, упомянутый род был.

Луи как можно более незаметно снял с веревки "тряпочку" и вручил Таризе. Красивая девушка вызывала определенные желания, но сейчас явно было не время и не место. Поэтому с воистину уникальной для оборотня выдержкой Луи бросил только один восхищенный взгляд на размянающуюся подругу, а затем резко посерьезнел:
- Я Луи. Тоже свободный, хотя особого отвращения пока не чувствую, - на губы вернулась мальчишеская улыбка. - Надоело чувствовать себя хуже всех. Гордо умирать в глуши из-за, - презрительный кивок в сторону подворья заменил все нецензурные слова, готовые сорваться с уст, - по-моему, просто глупо. Ну да об этом не здесь. Я устроился к рыцарю, раз уж все равно идти некуда. Сомневаюсь, что он будет рад девушке оруженосца, - Луи с запинкой произнес сложное слово и задумался: Предложи свой вариант - у меня только совершенно непотребные на уме, - судя по выражению лица, ничего неприличного на этот раз у него на уме не было.

-Сомневаюсь, что он будет рад девушке оруженосца,
Гаспар услышал разговор, подходя к сараю.
- Девушке рад бы, да не очень. -сказал он нарочито громко.- Но если парнем приодеть -будет у меня еще и конюх. Ежели девушку девать некуда - приоденем парнем. Женская забота будет тоже нелишней. Так что думайте. Я вариант предложил. Будет кому еду приготовить в походе. Ибоя сам готовить не приучен, да и из тебя повар тоже, как я погляжу, никудышный. Вообще, на что ты годишься, не знаю...

Выразительно взлетевшая бровь Таризы, не слишком удивившейся стремительному возвращению рыцаря, однако слегка изумленной его решением вмешаться в разговор – как-то по социальному статусу двуногих вроде не положено... – негласно вопросила Луи, с чего кто-то взял что она готовит лучше? То есть – съедобнее.
Впрочем, это было так, ибо родительница девушки не только читала морали насчет семьи и обязанностей, но и учила (собственно, косы заплетать), однако... В общем, мохнатую личность искренне удивила автоматически записанная за женским полом способность к кулинарии. А еще развеселила перспектива ухода за лошадьми, которые через минуту в ее обществе либо взбесятся, либо начнут на задних копытах бегать, чтобы она от них отстала.
Все эти чувства умудрились вместиться в одной поднятой брови, после чего на лицо Таризы заползла ироничная улыбка. Надо полагать, оборотень додумалась до будущего, обычно творящегося по ночам и под одеялом. У людей.
- Сэр рыцарь, а у вас много лошадей? – поинтересовалась она масштабами работы, доплетая косу и выглядывая во двор. Нет, вовсе не для лицезрения предполагаемого работодателя, Таризе вполне хватало его запаха. Просто вопрос переодевания легко упирался в новые тряпочки, а их источник висел как раз за спиной Гаспара.

- А... Ждал тебя, Этьен. По делу ждал. - Невысокий плотный мужчина, похожий на добродушного медведя - сдвинул кустистые брови. Давно было известно: если Метцгер зовет подчиненных по имени, дело не из обычных. - А ко мне тут священник приходил. Поп - да в этот притон, представляешь? Полный такой, белый - что те бабы из веселого квартала. Я даже думал на практике проверить...
Мужчина весело хохотнул, запрокинув голову, и тут же посерьезнел. - У нас тут по городу волки бегают. Оборотни. А доблестное наше священное воинство садится в лужу. Они ведро серебра обещали за каждую тварь. Ведро. Понимаешь?
Потом Метцгер рассказал еще о ночной облаве, о том, при каких таких пикантных обстоятельствах Жак сломал нос, о том, какая рыжеволосая прелестница появилась в трактире напротив, и как эта прелестница отбривала сальные шутки... О волках больше не поминали, ставки и так были ясны: четверть ведра - шефу, неудача - пятном, за обман - нож под ребра. И никаких обсуждений.

Пропустив остроту о полной своей никудышности, Луи чуть не взвыл, когда прозвучал намек на будущую "работу" Таризы. От ревности в парня потемнело в глазах, а из пальцев, плотно сжатых в кулаки, начали показываться совсем нечеловеческие когти. Только понимание, что он ничего толкового не добьется помогло справится с собой и не сделать трансформацию видимой постороннему глазу. Ещё раз глубоко вздохнув, оборотень выдавил из себя жалкое подобие улыбки и заговорил спокойно, как говорил до этого:
- Тогда девушке нужна другая одежда, а таковая есть вон у того крестьянина, - Луи неопределенно махнул на тот дом, обитатель которого столь любезно поделился с ним одеждой. - Мне сходить попросить у него ещё - не уверен, что он поймет меня правильно, или может вы сходите вместе со мной, ибо ваш авторитет для него неоспорим, - сколько бы недолго не жил парень среди людей, он уже очень точно знал, как действует на них лесть. Хотя только ли на них... Лесть - оружие против всех... Если им уметь пользоваться вовремя... Что у него лично получалось нечасто, слишком уж эмоциональным по натуре он был.

Завтрак священника был коротким. И то сказать, к гурманству еда не располагала, да и чревоугодием, так присущим многим лицам духовного сана, он не страдал. Сметя обрывком отслужившей свое в качестве одежды некогда белой рубахи со стола крошки, святой отец отправился мыть посуду. Благо она после почти не содержавшей масла каши легко отмывалась даже чуть теплой водой. Прибравшись и выплеснув грязную воду в сточную канаву, хозяин домика вернулся в комнату, на то же самое место, где недавно читал.
Еще было свободное время, и он достал маленький ножик для резьбы по дереву. Тот лежали на полочке, украшенной тонким узором, изображавшим сцены из Священного писания – плод трудов долгих зимних недель, и был любовно завернут в промасленную тряпицу, чтоб предохранить от ржи. Протерев инструмент, отец Пьер взял несколько кусочков дерева, лежавших рядом, прошел со всем этим в руках к месту у окна и задумался, разложив материалы перед собой. Он пытался разгадать ту красоту, которую Создатель вложил в эти невзрачные пока кусочки, тщательно подобранные по породе и состоянию древесины.
Перед глазами мелькали, повторяя то один выступ на материале, то другой, то причудливую ложбинку, образы причудливых химер, веселых зайчиков и белочек, оскалившиеся хищные волчьи пасти…
Мастер будто не замечал лохмотьев коры, торчащих уродливых, ни во что не вписывающихся обломков. Наметанный глаз отметал лишние детали, подобно тому, как золотоискатель промывает песок, чтобы глазу открылись драгоценные сверкающие крупинки. Священник протянул руку и взял наконец один из кусочков. тут о вспомнил об обещанной свистульке и слегка задержал руку, но потом решительно кивнул сам себе – мальчик немного подождет, а сейчас его манит иной образ.
Отец Пьер еще раз посмотрел на материал, прищурился и взялся за ножик. За этим занятием он забыл обо всем на свете. Когда подойдет время снова идти в церковь, ему напомнит об этом солнечный луч, который начнет слепить глаза.