Случилось это в те давние годы, когда над Средиземьем нависла страшная опасность: эльфы, люди, гномы, белые маги и прочая светлая свора объединилась под рукой великого чародея Мойдодыра. Свет грозил залить все Средиземье -- и содрогнулись от зловещего предчувствия оборотни в лесных чащах, вампиры в своих Гнездах, орки в пещерных городах...
И лишь мелкие гоблины в окраинном Гоблиншире не содрогнулись, ибо было им, мелким гоблинам, традиционно все по фигу, по барабану и по сараю. Были бы жратва, выпивон да травка -- а судьбы мира пусть вершат те, кто поглупее...
Но кто же мог угадать, что именно здесь, в пещере под гордым названием "Утроба-всех-Круче", мирно проживает тот, кому суждено повернуть колесо Истории (и кто совершенно не желал возиться ни с какими колесами)?
Знал это лишь знаменитый колдун-некромант по прозванию Хендехох Унылый...
Итак... в один ужасный день...

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Хрюдо Брюзгинс (мелкий гоблин) -- Дамиана;
Хендехох Унылый (некромант) -- Higf;
Хам Грыжа (мелкий гоблин) -- Раймон;
Хмыриадок (Хмырри) Брендихлёб и Пэрэпын (Пын) Пух, парочка мелких гоблинов -- Арканис;
Влаптивлез (вампир) и Том Забродил (леший) -- Овернский Клирик;
Грымзли (оборотень) -- Альфа 9001;
Двое орков (имена потом) -- Ingar и Freja;
Арвен (вампиресса, имя изменим позже) и Болотинка (ведьма, жена Тома Забродила) -- Серина;
Сарафан Психопатический (маг, предатель дела темных сил) -- Дон Алесандро;
Горлана (человек, женщина) -- Гадюка.
Свободны роли: Эовин (волчья наездница, имя изменить), Упырель(вампиресса), Денетор (король орков, имя изменить).

Подробности сюжета -- в "Обсуждении отдельных приключений", одноименная тема.

Мастера -- я и Кай.

«Ну ядрен хуорн, опять проставляться», - угрюмо думал Хрюдо, пиная балду. Балда была от эльфийской статуи – облезлая, с отбитым носом и похожая на белую черепушку. Трофей, обменянный у заезжего орка на... страшно вспомнить, на бутыль хреновой настойки. И не хреновой, а хреновой! Глотнешь такую, закусишь редькой, и жизнь сразу слаще покажется. От нехилой, надо сказать, разницы.

Хрюдо унывал. На носу был день рождения, его собственный и дядюшки Бульбо. Во всем Гоблиншире до сих пор судачили, как пару лет назад в этот же день старый сумасброд дернул прямо с попойки - и поминай как звали.
«А ведь как раз в эти годы у родича начала ехать крыша», - вспоминал Хрюдо. От таких мыслей гоблина начинало мандражить, и он тянулся к своей разлюбезной крале – двухпинтовой фляжке. С того вечера, как старикан Бульбо сделал ручкой, Хрюдо частенько нарезался в зюзю, до розовых мумаков. Уж на что гоблины крепкий народ, любой давно бы сгорел от такого усердия – а вот Брюзгинсу было хоть бы хны, он все глядел молодцом, и по Гоблинширу пошли завистливые шепотки. «Кому фартит, тому и лафа», - говорили о Хрюдо, но когда ему подкатило к двадцатнику, народ насторожился.
«Эх! А вот возьму и уйду за речку-вонючку! - сказал сам себе гоблин, подпирая ладонью буро-зеленую щеку. - Вот только бормотуху допью...»

Хендехох Унылый тащился по дороге, ведущей в Утробу-всех-Круче, поминая нехорошими словами ее нынешнего владельца, дракона, который тут устроил жилье, мелких гоблинов, которые не умеют строить сколько-то приличные дороги, недавний дождик, а также лошадь, которая несла уважаемого некроманта на своей спине. Если бы кому-то удалось подслушать и понять то, что бурчал под нос колдун, этот любопытный кто-то вывел бы себе, что все вышеупомянутые находятся между собой в родственных и семейных связях, причем в странных формах. Даже дождик, хотя как это ему удалось, оставалось неясным.
Однако слушать было некому, ибо в такое время все приличные гоблины уже расслаблялись и видели как минимум третьего маленького зеленого назгула. Лошадь же размышляла о том, дадут ей сегодня поесть или нет и строила свои трехэтажные выражения по адресу наездника в уме. Но, увы, в глубинах лошадиной души никто из так называемых разумных разбираться не хотел. И мы сейчас не будем, ибо времени нет.
В общем, когда чародей дошел до десятого поколения предков всех упомянутых в начале, перед ним оказалась дверь, ведущая в пещеру его старого знакомца паршивца Хрюдо, к которому его вело неотложное дело. Перед ним оказалась две двери. Унылый привычно забарабанил посохом изо всех сил – дабы никто не усомнился, кто пожаловал. Посох у него был тяжелый и прочный и после этого, естественно, на дверь было страшно смотреть, но лишать себя такого удовольствия некромант не хотел. Хрюдо в лом было приводить вход в порядок и год назад он пригрозил не угощать гостя хреновой настойкой, какую больше нигде не достанешь.
Помирившись и выкурив травки, которую некромант привозил издалека, высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению. С тех пор после каждого визита Хендехоха на прощание дверь чинила и красила бригада зомби, поднимаемых колдуном. Он специально и упокаивал их потом рядышком, до следующего раза.
- Хрюдо, открывай, жулик, - заорал Хендехох, хотя и стука было достаточно, чтоб разбудить кого угодно.

- Нету меня! – плаксиво взвизгнули в пещере. Хрюдо как раз приканчивал третью бутылку ячменного пойла, и если от первых двух его прошибало на тупое «гы-гы» , то третья доводила гоблина до печальной икотки и мутных слез. «И почему вокруг меня одни безмозглые обормоты?» - задавался тоскливым вопросом Брюзгинс и, не находя вразумительного ответа, елозил бурым когтем по грубо намалеванным картам восточных земель. Где-то там зловеще искрился Свет, грозя вспыхнуть поярче Желтой Морды, выжечь красненькие зенки клыкастым младенцам и до скверной парши опалить нежные шкуры гоблинских дев. Как-то на пьянке Хрюдо пробовал толкнуть такую проникновенную речь, но его заботливо сняли со стола Хмырри и Пын, двое зеленых остолопов, и чуть ли не силком накурили так, что молодой Брюзгинс, когда его наконец попустило и пробило на хавчик, в одно рыло выжрал недельный запас харчей.
В общем, третья бутылка всегда шла Хрюдо не впрок, и положение мог поправить только нумер четвертый. С ним-то в обнимочку и выкатился гоблин к порогу, готовый крепко заехать в глаз незваному гостю, никак не желавшему уходить. Но вот незадача - гость оказался ростом аккурат вдвое больше привычного, так что мозолистые костяшки с разгону ушли в мягкое.
- М-мать твою! – ошарашенно пролепетал Хрюдо, едва успев отскочить и виновато глядя в выпученные глаза некроманта, вдруг оказавшиеся прямо перед его мордой. – Сам Хэндехох п-приперся! Звиняй, старикан, если б я знал, что это ты, бил бы выше! То есть… что ж это я, варг меня заешь! Ты заходи, заходи! Ик-к! На, опробуй! – круглобокая бутыль ткнулась в скрюченные пальцы некроманта, уже тянувшиеся к мелкому пакостнику. – И хреновая настоечка для тебя есть, выдержка - во! У меня, в смысле. Ты прикинь, сколько держался, чтоб самому не выдуть!

Хендехох получил чувствительный тычок в живот, который был бы еще чувствительнее, если бы у Хрюдо запас сил был бы побольше. Увы, а точнее к счастью, они ушли в очередной неравной битве с зеленым змием, так охнул маг больше от неожиданности. Хотя для профилактики стоило то ли превратить наглого гоблина в зомби, то ли скормить его оным. Только то, что одна заманчивая альтернатива исключала другую, оставила вопрос в очередной раз нерешенным. А после упоминания об оставшейся настойке и вовсе гнев сменился на милость. Согнувшись, некромант прошел по коридору в комнату, где Хрюдо перед тем коротал свой досуг.
- Так я тебе и поверил, - пробурчал он. – Не успел небось… А теперь уже и не успеешь, - добавил некромант, реквизируя бутыль и наливая себе. Потом посмотрел на несчастный вид хозяина, и налил и ему. - А чем это ты тут занимаешься? Опять карту смотришь? И откуда ты такой взялся? Приличным гоблинам не положено различать, правильно она лежит или вверх ногами. Про юг и север и не говорю. Впрочем, может, оно и к лучшему. Дело у меня к тебе, хотя… - некромант отхлебнул стаканчик, ленивым движением руки прихлопнул залетевшего на свет мотылька, затем снова задумался. Он достал два мешочка с пахучей смесью, известной Брюзгинсу и его друзьям как Хендехохова дурь, мешочек поменьше отдал хозяину, а из большего набил трубку и закурил. Пуская кольца дыма, колдун угрюмо посмотрел на прихлопнутого мотылька, что-то прошептал и щелкнул пальцами. Благополучно почившее насекомое взмахнуло крыльями, взлетело, покружилось между колец дыма, а затем спикировало туда, куда гоблин убирал мусор. – Хотя… ты щас ни Валара не соображаешь, лучше утром поговорим.

- Ночью, - поправил Хрюдо, опасливо косясь на восставшего из мертвых мотылька. Будет теперь греметь костями над ухом! Хотя какие у них кости, у гнусов крылатых-мохнатых, один чвяк в тонкой скорлупке. – Гномом буду, если ты прям щас не от этих... ну, которые. А мы народ Темный, только к ночи зенки и продираем. Вот я только третью бутылку, как встал! Подумаешь, слегка под мухой... И-икк! Ща мы эту муху выкурим.
Закинув босые лапы на стол, Брюзгинс умело набил трубочку, чиркнул огнивом и затянулся, до отказа раздув тощие ребра.
- Забористый у тебя самосад, - блаженствуя, похвалил он. – А что за забор ты ставишь, из кольев с головами, нет? За таким, говорят, всегда самая убойная трава... У-у!..

- От них самых, мерзавцев, сожги их Огонь! Представляешь, все время спать ночью и передвигаться днем. Полный Свет! А днем и приличного зомби не вызвать без таких заклятий, что вся округа почует! Но мало того, Хрюдо, - колдун вдохновенно взмахнул рукой, взывая к предположительно внимательной и благодарной аудитории в лице одного мелкого гоблина, - они хотят по всем странам такие порядки установить, даже тут в Гоблиншире! И уже собирают силы, чтоб заставить всех спать ночью, пить только эльфийские напитки, а курить вообще запретят! Я сам слышал, как об этом говорили прихвостни их повелителя Мойдодыра Великого и Ужасного!
Тут Хендехох вспомнил, что в пылу обличительной речи проигнорировал вопрос насчет забора.
- Нет, не из голов. Тогда дым слишком много мыслей наводит, а это вредно, для вас, гоблинов, особенно. Я на колышки эльфийские уши насаживаю, оборотни поставляют.

- Это ты в самую точку попал, - печально засоглашался Хрюдо, вынув из пасти обслюнявленный чубук. - У меня от всех этих мыслей и так башню сносит. Что хорошо тяпнувший, что с бодуна, один хуорн - говорит кто-то в башке и говорит, и про самого Мойдодыра, и про дивнюков светлых, в Хэру пфеа их маму... Вот ты, старый пер... перевращатель, - выкрутился Брюзгинс, едва не нарвавшийся на усекновение болтливого языка, - скажи, какого йельфа со мной такая погребень выходит? Это что же получается, мне больше всех надо, что ли?
Гоблин всхлипнул и сморгнул слезу с огромных желтых глазищ, в которых порой можно было усмотреть сходство с прекрасными очами вампирок. Никто во всем Гоблиншире не умел глядеть так вдохновенно и жалостно, как глядел молодой Хрюдо – например, на опустевшую бутыль.
Вдруг Брюзгинс встрепенулся, заерзал на табурете, даже лапы на землю спустил.
- Это, насчет «надо»... По какому, говоришь, делу тебя сюда принесло?

- Какой ты деловой-то стал, однако! – покачал головой Хендехох, отмечая, что в Хрюдо немало необычного. Это ж надо, гоблин, размышляющий о деле Тьмы! ну с бодуна куда ни шло, и не такое в голову лезет, но чтоб постоянно!.. Неужели его догадки верные? Не зря, значит, медитировал неделю, хотя травы ушло – жуть! Но зато между фиолетовыми Валарами и полосатыми эльфами удалось кое-что увидеть. Маг пустил еще несколько колец из трубки, которые возле дымохода слились в фигуру Великого Огра, бьющего морды эльфийским магам. Хенедехох даже сделал дым цветным. - Я ведь уже расспрашивал тебя о клыке дяди Бульбо, что ты никому не даешь? И не смотри на меня подозрительно, мошенник! Я его не отбираю а лучше еще раз напомни, что ты знаешь о его появлении тут.

- Расспрашивал, расспрашивал, - буркнул Хрюдо. – Напустил тумана, охренеть просто! Заладил – «опасный твой Клык, береги его», а в чем загогулина, клещами из тебя не вытянешь. Вот же муд...рец, я хочу сказать, - заискивающе растянул губы Брюзгинс, завидев опасные огоньки в глазах некроманта.
Потянув за цепочку, прикрепленную к поясу, гоблин вытащил из кармана портков огромный тускло-белый Клык.
- Во-от он, красавец, - Хрюдо любовно провел грязным пальцем по блестящему изгибу. – А байка про него известная. Старикан Бульбо твердил, что потрафило то ли в картишки, то ли в кости, то ли ваще... в бутылочку. Гы. Знаю я его «потрафило». Слямзил, понятное дело. А уж как с ним носился – не передать! Вот не вдуплю, с какого перепугу взял да оставил его племяшу. Что-то тут гнильцой пахнет... а?

Огоньки не совсем угасли и черный маг пообещал себе, что когда-нибудь свернет язык Хрюдо в трубочку и сделает так, чтоб тот не разворачивался, а пока ограничился тем, что, перелил часть настойки из его кружки в свою, пока гоблин был поглощен Клыком.
А чтоб тот ничего не заметил, начал рассказ.
- Ты, гоблинская твоя рожа, думаешь, что это такое? Правильно, клык, а чей? Молчишь? Для собаки или волка велик, для дракона мал, а у вампиров изгиб другой. Покажи мне его поближе с другой стороны! Знаю, что в руки не дашь, да не стащу я его для коллекции! Хотя давно отобрать надо было. Ну вот, - некромант устало откинулся на спинку стула, – так я и думал. Видишь это пятно, на паука похожее? Так вот, это след от жуткого заклинания светлых под названием кариес. А излечил это заклятие маг Сто-Мат-Олог, которого боятся и Светлые, и Темные. И другого такого Клыка нет, потому что пятно такой формы одно и лечение мало кому по карману. Маг за него это десять орков потребовал для опытов, и сундук золотом. Не догадался еще, чей это клык??

Хрюдо не на шутку задумался, сморщив гармошкой лоб и присосавшись к трубке. С минуту гоблин барабанил когтями по черному от грязи столу, а потом просиял и радостно гаркнул:
- А! Твой, что ли?
"Ответ неверный", прочитал он на лице некроманта, снова пригорюнился и запустил лапу в лохматую шевелюру.
- Слышь, это что ж получается? Десять уруков... Сундук рыжева... Если не дракон, так прямо Великий Ог... - Брюзгинс осекся, выпучил глаза и пришлепнул свою раскрытую пасть ладонью.
- Че, в натуре?! - сдавленно пробубнил он из-под растопыренных пальцев.

Некромант торжественно кивнул и немного менее торжественно икнул. Настойка оправдывала свою репутацию. Ему в таких случаях хотелось немного поколдовать, но вспомнился случай, когда маг вот также с Хрюдо и его друзьями Хмырри и Пыном расслаблялись, и Хендехох вызвал с ближайшего кладбища скелет помыть посуду, ибо всю уже перепачкали, а самим было лень. Однако, пока скелет добрался сюда, была принята еще одна порция настойки, и кто-то – может, и он сам - заплетающимся языком велел «пере… перемы… как его там… а, перебить всю посуду!» Приказание было в точности исполнено, после чего Хрюдо и Хендехох три дня не разговаривали, пока колдун не подарил гоблину посуду, которую добыл его приятель Гадогаст Серобуромалиновый.
Этот маг был известным защитником разных темных тварюшек, вроде гигантских пауков, от поголовного истребления светлыми охотниками – последователями Ороме-Великого Браконьера. Илишне говорить, что посудный надор один из подопечных Гадогаста стибрил у эльфов.
Так или иначе, Хендехох не стал произносить заклинаний, а просто пересказал Хрюдо легенду о Клыке, в варианте, официально принятом в темных землях и утвержденном самим Огром. Потом он добавил, что ему, самому могучему и умному из магов – в этом месте некромант грозно покосился на Хрюдо – удалось частично прояснить дальнейшую историю Клыка и теперь известно, что его надо спасать от нахождения светлыми.

- Ни хуорна себе расклады! - побелевший Хрюдо вскочил так резво, что еще немного - и расколотил бы макушку о фигурный сталактит, гордость пещеры. Расти он не со свода, а с пола, Брюзгинс здорово нажился бы на сладострастии одиноких троллих, а так - одно украшение и никакого толку.
- Ни хуорна себе новость! - продолжал кипятиться гоблин. - И чего ж ты мне сразу не сказал? Я ведь его совал в пасть! Я ведь мог того... подобреть! И не раздобреть, а наоборот! То-то смотрю, тощий стал, как какой-нибудь дивнюк, уже и брюхо через пояс не перевесишь!
Хрюдо плюхнулся на табурет и протянул Хендехоху Клык:
- На, забирай, - через силу выдавил он, кривя пасть и поневоле все крепче сжимая пальцы. - На кой пень мне такое счастье?

Маг проворно отпрыгнул в сторону, опрокинув стул.
- Ты что? С вас-то, гоблинов, все как с Барлога огонь, вон сколько его носишь, и только похудел. А я от него быстро стану Белым магом! Буду заклинать всех, чтоб пить и курить бросили и начали цветочки разводить, да еще нежить изводить начну. Чем больше магии, тем сильнее светлые чары действуют! Так что, раз ты такой стойкий, никому его давать не должен, ежели не хочешь, чтоб все светленькими стали!
Хендехох внезапно наклонил голову и начал прислушиваться к чему-то, смотря в угол, где находилась внутреняя дверь. Раньше дракон кидал в то помещение недоеденные остатки, а сейчас его приспособили как комнату, где обитал болотник. Однако потом некромант вновь уставился на Хрюдо.

Хрюдо был гоблином с воображением. От мыслей о светлом будущем, как его расписал некромант, Брюзгинса аж перекосило: он так сморщился, что чуть не пропахал свою носопырку клыками.
- Ц-цветочки?! Ну уж нет, хренушки! Щас!
Снова вскочив, гоблин заметался по всей пещере, азартно размахивая Клыком.
- Надо его подальше заныкать! Я такие нычки умею делать, что потом сам ни в жисть не найду! – он с разбегу хлопнулся на четвереньки, заглянул под грязную половицу, подумал немного и, покачав головой, споро пополз дальше. – На той неделе сныкал «умбарский кораблик», раз десять перепрятывал, бегал к двери стучать, ну типа Хмырри и Пын заявились, потом на себя наезжаю: «Трава есть?» - «Нет!» - «А под лежанкой?» - «Э-э, опа!» - и опять думаю, куда бы сныкать... Час маялся, придумал наконец! Хмырри и Пын не просекли, прикинь? Только и я забыл, едрен-батон... – Хрюдо приподнял волчью шкуру, прикрывавшую его постель, и в раздумьях завел глаза под веки.

Гоблину, незнакомому с чудотворным действием травки (хотя где вы видали хоть одного такого?), никогда не понять, насколько сладостные грезы - по-гоблински "глюки" - способна она дарить воскурившему счастливцу. ...Особенно, если в самокрутку добавить чуток толченого мухоморного порошку...

...Его сотня шла резвым наметом по левому берегу Бреднедурина. Мускулистые лапы холеных породистых варгов вспарывали когтями раскисшую от дождей землю. На Восходе зловеще багровела полоска тревожного рассвета. Мирное ночное небо, полное такой спокойной и надежной тьмы, готовилось уступить место враждебной синеве дня, подсвеченной нестерпимым блеском Желтой Морды.
Варг Хама шел первым, гордо неся на себе всадника в черном доспехе с наброшенной сверху накидкой из гномьих скальпов. На груди тускло блестела мелькоровская звезда первой степени и Орден Ока. Верный ятаган покачивался в петле у пояса. Дремать нельзя, граница рядом. И с наступлением дня через речку может полезть всякое... От эльфийских рейнджеров до, страшно вымолвить, натренированных на чтение морали детсадовских воспитателей.
Вот и сейчас на том берегу показалась фигура всадника в белом халате. Вражеский обер-нарколог восседал на кошмарном создании под названием "лошадь". В руке угрожающе блестел зловещего вида прямой меч. Травоядный зверь громогласно заржал и поднялся на дыбы, а светлый расхохотался с ним в унисон. Смех был отвратительным - чистый, звонкий, переливчатый, точно у эльфа.
- Ну, планокуры морготовы! Идите сюда! Все скопом! Минздрав устал предупреждать! Закодирую от макушки до копчика!
Хам ухмльнулся, беззаботно показывая врагу желтые кривые клыки, от вида которых млели все крали в Гоблиншире. Рука сжала рукоять ятагана и ...
...И Хам Грыжа, мелкий злобопорядочный гоблин, проснулся в своей маленькой комнатушке, пожалованноей ему хозяином пещеры Утроба-Всех-Круче. Вот так всегда! На самом интересном месте! Хам огорченно поскреб когтями зеленое волосатое пузо под засаленным жилетом. В комтатенке было почти полностью темно, лишь слабо фосфорецировали по углам любимые Хамом болотные гнилушки. На полу в беспорядке валялись объедки, остатки самокруток и пучки травки. Тихо, мирно, уютно. И никаких тебе обер-наркологов.
А ведь Хам втихаря, порой не признаваясь даже себе, мечтал о славе, военной добыче и лихой жизни настоящего степного урук-хая.
Впрочем, мечты мечтами, но жизнь в роли болотника при Хрюдо Брюзгинсе его вполне даже устраивала. Хам любовно ухаживал за небольшим, но милым болотцем, вверенным его заботам. Регулярно добавлял грязи, внимательно следил за поголовьем пиявок, заботливо подравнивал мох. И конечно же высаживал разные сорта болотной травы, являвшейся по праву его славой и гордостью. За кулечками с готовой продукцией съезжались со всей округи, однако самое лучшее он всегда оставлял для Хрюдо. А самое-самое - для себя.
Вот и сейчас он ловко свернул себе самокрутку, похлопал по карманам жилета, но "поджигалки" почему-то не обнаружил. Пошарив по замусоренному полу, Хам удивился еще больше. Мало того, что он так и не нашел курительных принадлежностей, так еще и бутылка заначенная настойки куда-то запропастилась. Решив стрельнуть огонька у Хрюдо (а заодно выяснить о пропавшей "похмеляшке"), Хам заковылял к двери.
Однако оттуда доносились нетрезвые голоса молодого Брюзгинса и ...Хендехоха Унылого, которого Хам в Гоблиншире уже эльф-те сколько не видал. И не хотел бы видеть еще два раза по столько же. Разговор шел о каких-то жутких вещах. Свете, желающем поработить весь мир, эмпирической роли гоблинов в сложном диалектическом процессе локального бытия и каком-то загадочном Клыке.
Позабыв о куреве, Хам начал жадно прислушываться. Да так, что острое волосатое ухо высунулось из щели между дверью и косяком на целый дюйм...

- Заныкать? - переспросил Хендехох насмешливо. - Кстати, поищи получше. может, найдешь мою старую трубку. на которую долго косился и которая как раз у тебя пропала? Хоть толк будет... О великий Мелькор, мои зомби некоторые умнее! К тому же жрут меньше и работают больше. Подумай башкой! Светлые уже все знают. До вашей глухомани, конечно, не доходило, но у Мойдодыра есть семь могучих слуг, витязей в синих фураж... шлемах и белых хала... кольчагах! И они уже ищут Клык по всему миру. Как доберутся до твоей Утробы, так сожгут, а пепел развеют, чтоб украшение Огровой челюсти под ним откопать, а заодно и все заначки. К тому же вот его все потеряли, а он таки нашелся! Скучно ему без дело лежать, все равно вылезет. И за задницу укусит... - мстительно-ехидно добавил некромант. - Или за ухо! - внезапно добавил он. Рука колдуна сталка костяной клешней, котороая вытянулась вдвое, добралось до двери и вытащило на тьму, Черному Вала угодную, упирающегося Хама.
- А это что еще значит? - вопросил Унылый, в этот момент выглядевший скорее Грозным.

- Что? Где? Кого позвать? Ай, дяденька, не трожь ухи! Я больше не буду, меньше - тоже! Да это вообще не я! Не подскажете, как пройти в ближайший притон? - привычно заныл Хам. Хендехох был явно сильнее его, а силу болотник всегда уважал. И поэтому никогда не пер на рожон, предпочитая запомнить подобный эпизод своей биографии, а потом заботливо и ото всей души отомстить обидчику из-за угла.
Однако клешня некроманта держала крепко, и тогда Хам решил сменить тактику, изобразив невменяемо-блатную истерику. Вцепившись одной рукой в запястье Хендехоха, второй он молниеносно изобразил излюбленную комбинацию "щелчок когтем по клыку-черта им же под горлом-распальцовка" и скороговоркой с надрывным повизгиванием затараторил:
- Ты чё, пахан? Чё беспредел творишь?! Какие предъявы, в натуре, век глюков не видать?! Ты мне по понятиям, по понятиям растолкуй! Чё грабли сразу распускать, как дунадан отмороженный?! Вот братве накапаю, и всей кодлой тебя...
Тут Хам резко заткнул фонтан своего красноречия, поняв, что слишком далеко зашел...

Маг оторопел и застыл с открытым ртом. Нет. он, конечно, знал, что гоблины нахалы, но таких... Затем, как стоял, сел на стул, продолжая тянуть за собой болотника. Затем он начал производить звуки, похожие на уханье филина, перемалываемого на несмазанной м скрипящей мясорубки.
На окружающих это всегда производило неизгладимое впечатление, даже если они, как Хрюдо, знали, как некромант смеется.
Затем он утих, за что окружающие были глубоко благодарны. Кстати, все тараканы и прочие насекомые, не лишенные слуха, в данный момент в ужасе сматывались из пещеру, чтоб вернуться не раньше, чем через сутки. Хендехох посмотрел на Грыжу.
- Ну что, пожалеть тебя, за то, что насмешил или пожалеть моих бедных голодных зомби, а? - он перевел взгляд на Хрюдо. - Так что здесь тебе оставаться нельзя.

Хрюдо, намылившийся было от греха подальше, на цыпочках вернулся и деликатно, как вампирская барышня на приеме у владыки Дракулонда, поместил зад на краешек колченогого табурета.
- Кореш, да ты на кого лембас крошишь! – страшно прошипел он на ухо Грыже, для пущей убедительности вставив в это увещевание самое грязное ругательство, какое знал. Говорили, именно лембасом эльфы закармливали пленных орков до полного просветления. Заперев несчастных в комнате с омерзительно белыми стенами, они трижды в день запихивали им в пасть эту тошнотворную дрянь, а потом еще и заливали через воронку целую пинту энтской воды, от которой уруки постепенно хирели, бледнели, теряли клыки, аппетит и дурные привычки – пока не превращались в самых натуральных дивнюков. Только Враг с его светлыми идеями мог додуматься до такого извращения: ходили слухи, что и первые эльфы были созданы им в насмешку над орками - из злополучных пленников, сломанных жестокими пытками его подручных, извергов из Общества Трезвости.
В общем, такое начало должно было основательно пробрать Хама – гоблина, тоже отнюдь не лишенного воображения. Но Брюзгинс, войдя в раж, останавливаться не собирался:
- Это тебе кто, хрен эльфячий, сто лет команды «подъем» не слышавший, или сам Хендехох Унылый, типа оплот и надежа? Это тебе что, зеленое мочало с мэллорна свисает или седая его борода, которой он, мать его тьма, зарос от непросыпного бдения? Это что тебе, белый поганый гриб отсвечивает или, ать-ять, его премудрый лобешник? Во сказанул – «дунадан отмороженный!» Да этим дунаданам еще морозиться и морозиться, пока... э-э...короче – куда я пошел?.. – заискивающе осведомился Хрюдо, согласный идти себе и идти, не сворачивая, подальше, лишь бы не сидеть бок о бок с хозяином бедных голодных зомби.

Последний раз за уши Хама таскал его покойный папашка, обычно приговаривая при этом "а ты не тырь папкино курево, не тырь". Поэтому гоблин уже забыл, насколько это больно. Весь его - в общем-то, наигранный апломб - враз куда-то подевался. Все, хана мне, бедолаге горемычному, настала. На кого я, недоумок зеленый, когти растопырил?!, подумал он, на всякий случай прощаясь с жизнью. Слабую надежду внушало лишь то, что Хендехоха, похоже, насмешил его актерский этюд. А тут еще и камрад Хрюда так по мозгам проехался, что на Хама будто целый ушат воды выплеснули. Холодной и вдобавок нысыщенной ионами мифрила.
Хам икнул, потупил глаза, шаркнул по полу пещеры когтями правой ноги и резко пошел на попятную (мысленно пообещав, если выживет, страшно и со вкусом поквитаться с обоими собеседниками).
- Я... это... Признаю, кругом неправ. ...Валары попутали, господин начальник... Готов, так сказать, искупить, понести по всей строгости и все такое. Да и зомби, вашебродь, мною, боюсь, потравятся. Жалко их будет, бедняжков. Так что вы бы ...того-этого... Пощадите, что ли...

Некромант строго посмотрел на болотника.
- Смотри! А если язык у тебя будет такой же длинный, как и уши, сам отвезу и брошу там, где эльфы и гномы живут. Для перевоспитания. Учти, у меня тоже длинные уши! То есть руки. Но и уши тоже... В общем, именем Саур-Огра ты должен хранить услышанное в секрете и не выдать его, даже если тебя три дня будут держать без выпивки!
Затем Хендехох повернулся к Хрюдо.
- Клык надо показать на Большом Сходняке, что должен состояться вскоре в замке у вампиров. Там будут авторитеты от разных темных, я позабочусь. И дух Великого Огра, хотя я сделаю для этого больше! - Самодовольно прибавил колдун. - Так что Клык надо показать там.

- Йетическая сила! - помянул высокогорных троллей Хрюдо, когда ему удалось снова завладеть собственной челюстью, с размаху влипнувшей в многолетний слой грязи на столе. - Это что, я вот этими самыми зенками увижу вомпёров?! Без балды, что ли?! Етить-колотить, да ежели мне доведется поручкаться с самим Дракулондом, я потом полгода лап мыть не буду! - сказано было для красного словца, потому что Брюзгинс и так споласкивал лапы только тогда, когда засаленные карты начинали намертво к ним приставать.

А сейчас Хрюдо тоже думал о картах, но о других: на воображаемом пергаменте сама собой начертилась победная черная стрелка, а на полях фантазия гоблина жирными рунами поставила сноску: «Поход знаменитого Хрюдо из семейства Брюзгинсов, положивший начало концу Света».
- Короче, Унылый, - развязно зафамильярничал гоблин, уже видевший свои портреты на стенах вампирских замков, - с тебя бабло на дорогу, ну и по мелочи, для колориту – вороной варг хороших кровей, шашка, шлем с Недреманным Оком, кирзачи со шпорами... Я ж не какой-нибудь синяк-пропойца, я ж, в натуре, Хранитель Клыка!

- А Темную Сферу на высоком шесте тебе не надо? – рявкнул Хендехох. – На лоб приладить повыше, чтоб глаза не болели от проклятого светила дневного? Надо? Я так и думал. Чтоб все светлые заметили, ни один случайно не пропустил. Я еще герольда пошлю, чтоб в трубу трубил о твоем приближении. А то вдруг слепые попадутся, так услышат.
По знаку чародея давешний мотылек вылетел из груды мусора и полетел над картой с миниатюрным черным шариком над головой. Унылый вырвал волосинку – не свою, конечно, а Хамову – разорвал ее пополам и мотылек горкой праха во вспышке ужасного света обвалился горкой пыли перед Хрюдо.
- Вот это они с тобой и сделают, если повезет и живым не захватят, - немного успокоился вспыльчивый волшебник. – Тебе надо туда как можно незаметнее пробраться, чтоб не выследили. Варга я те, так и быть, подгоню, извини, пятнистого. Если не устраивает, могу дохлого дать, и кормить не надо. Ну, и на дорогу дам, только Дракулонду потом скажешь, что я дал в два раза больше! А уж об остальном ты сам позаботься, мне еще надо с Сарафаном увидеться, обсудить новости. Дорогу до Кривендела найдешь?

- Я, один и до самого Кривендела?! - стушевался Хрюдо. Черная стрелка на воображаемой карте дрогнула и поникла, как... хобот загрустившего мумака. - Я думал, мы вместе пойдем! Типа, Хранитель и его... ээ... мудрый наставник, - гоблин скосил один глаз на горстку праха, оставшуюся от мотылька. - Но ваще-то дорогу знаю. Ток по картам, ясен пень.
Брюзгинс представил себя верхом на пятнистом варге (хотелось бы вороного, но ничего, пара верст по грязной дороге - и будет не отличить) и опять воодушевился. Приятный ночной ветерок, тихонько ухают совы, встречные гоблинки зазывно машут подолами, а там, глядишь, и белокожие вампирки с черными косами выстроятся вдоль дороги, наперебой испрашивая позволения потрогать Клык...
- Ладно, - решился гоблин. - Когда выметаться?

Уф-ф... Пронесло, кажись. Счастлив мой демон! Хам мысленно утер пот и потрогал себя за ухо (на месте ли?), после чего четко дернул подбородком вниз-вверх.
- Ни кому не скажу, ваше темнючество! Даже не сомневайтесь!
Теперь требовалось решить следующий важный вопрос. Если камраду Хрюдо предстоит куда-то срочно выметаться, то на кого оставят пещеру? И что будет с самим Хамом? ...Хотя на последний вопрос Грыжа мог ответить и так. Ничего хорошего!
Хам прекрасно осознавал, что стоит молодому Брюзгинсу слинять, как в Утробу-Всех-Круче заявится толпа родственников, друзей, близких и шапочных знакомых, а также прочих любителей помародерствовать. Вздумай Хам защищать господские манатки, его ж первого пустят в расход за создание помех на пути роста народного благосостояния!
Значит, ему придется бросить любимое болотце, затариться остатками болотной травки и спешно менять климат Гоблиншира на более подходящий. А что он скажет малышке-Пигги, которую ему также нужно будет бросить? ...Стоп! Пигги...
Хам неожиданно вспомнил, почему он вчера (или позавчера?) пустился в такой несусветный загул. Очаровательная толстушка, потупив маленькие красные глазки и очаровательно похрюкивая от волнения, сообщила болотнику, что через энное количество месяцев, гоблинширское население пополниться маленьким зеленым малышом!
- Ваше темнючество! Камрад Хрюдо! Всем нечистым вас заклинаю, возьмите с собой! - заорал Хам, на ходу придумывая более-менее правдоподобную причину своей просьбы. - Жуть как охота настоящего слонопотама подстрелить!..

Хендехох поглядел на Хрюдо и Хама. Славная компания для великого дела, однако. Есть надежда, что светлые, догадавшись, кто несет Клык, либо помрут со смеху, либо отправят сами себя на усиленный курс лечения умственных расстройств в виде трехкратного приема порошка листьев мэллорна и постельного режима.
- Чем раньше, тем лучше! – пробурчал маг. - И этого с собой забирай, а то все расскажет, как витязи придут. Будет ему слонопотам! – некромант кинул на Грыжу многообещающий взгляд. – А я к Сарафану и назад метнусь кабанчиком, к вашему приходу буду уже у Дракулонда.
Личный заколдованный кабанчик был средством для экстренного передвижения мага, когда он спешил. Правда, при езде на нем приходилось сильно поджимать ноги и надувало уши. К тому же проклятая свинья периодически норовила поваляться в грязи вместе с наездником, но зато летела как стрела и спина была не жесткой, как у лошади.
Он уже было собрался идти, потом посмотрел на Хрюдо и с явной неохотой отдал гоблину вытащенный из-за пазухи мешочек монет с профилями Мелькора и Саур-Огра.
- Тут одна юбилейная к тысячелетию взятия Гондолина. Без крайней нужды не трать! Варги будут ждать рядом в лесу.

***
- Ну че, Хам, повалили?
Хрюдо крякнул и закинул на плечо мешок в два гоблинских обхвата, где позвякивало самое необходимое. Еще была котомка с походной снедью: огурчики соленые, орешки облупленные, рыба вобла и всякое прочее, любезное брюху. Все остальное - карты, деньги, два ножа, кухонный и перочинный, другие мелочи - уместилось в кожаный кошель, который Хрюдо прицепил к поясу по соседству с Клыком.
Дверь Утробы-Всех-Круче Брюзгинс заколотил, не поленился. И еще - незваных гостей ждала не очень приятная с виду, злющая и голодная неожиданность.
- Эй, Ломка! Фьють-фьють! Сидеть, пасти хату! А жрать будешь, что само приползет, ясно? – гоблин потрепал зверюгу по холке. Ломка была сукой во всех отношениях, помесью обычной серой варжихи и пса, как видно отбившегося от Светлого отряда и забежавшего в Гоблиншир. Эту вислоухую тварь грязно-песочного цвета сначала назвали Соломкой, но вскорости сократили. За дело.
- Глядишь, и родственничков к возвращению поубавится, - выразил надежду Хрюдо, выворачивая на торную тропу.

Ночь была пасмурная. Сырой ветер приятно обдувал дубленую гоблинскую шкуру, завывал в щелях между камней, гнул к земле полынь и черные маки. Вообще-то в Гоблиншире цветы не растут, но маки – дело особое. Там, где у кого-нибудь случайно прольется стопочка, из-под земли выпирают волосатые стебли этих страшилищ, а кто по незнанию готовит из них зелье, потом до конца жизни дует в рукав розовые сопли и трет слезящиеся глаза.
Сначала шли по дороге, потом свернули к конопляным полям Хмыря Бубнового, дядьки зажиточного и сквалыжного. Этот жмот был так не по-гоблински терпелив, что почти подтвердил известный слух, будто конопля – это дерево.
- А Пын и Хмырри хвалились, что обдерут бубновский урожай, - вспомнил Брюзгинс, жадно косясь по сторонам. Тропка, ведущая через поле, была огорожена колючей терновой изгородью.

- Да они, камрад Хрюдо, вечно хвалятся. Особенно вечером, по пьянке, - пробурчал Хам, поправляя походный мешок, чтобы набитые туда бутылки не так впивались в спину. - По утру хвастаться-то особо нечем, разве что фингалами.
Ночка выдалась - просто кайф. "Не кайф, а услада!" - наставительно поправил Хама неизвестный внутренний голос, чем-то похожий на скрипучие нотации Хендехоха. Грыжа в серцах сплюнул. Любоваться красотами раскинувшегося за изгородью пейзажем расхотелось. Что было странно. Странно, непривычно и ...пугающе. Обычно на этом месте Грыжа мог стоять часами (за погляд Бубновый обычно из арбалета не палил), но сейчас ему хотелось как можно скорее миновать это место.
- Что за эльфовщина, - пробормотал Хам, трясущейся лапой открывая фляжку с тройной хреновой. - Должно быть мальца превысил в прошлый раз дозу. Сейчас хлебнем - полегчает.
Настойка обожгла горло привычным горьким огнем, и молодой гоблин облегченно вздохнул. Наваждение отступило. Но прежнее настроение к Хаму так и не вернулось.
- Слышь, камрад! Может, ходу прибавим? Не по нутру мне что-то...

А в это время по крутой горной тропе медленно поднимался всадник.
Любой нормальный верховой тут бы повел бы лошадь в поводу. Но этот верховой к нормальным явно не относился. Он восседал в седле, словно на троне, и зорко, бдительно поглядывал по сторонам.
Ничего подобного здешние горные вершины за свою долгую жизнь еще не видели. (А если и видели, то никому не проболтались)...
Конь под всадником был ослепительно белым, словно молочно-белый свет сочился от его шкуры. Седло из белой кожи, серебряная узда, белые поводья...
И сам всадник был в белом одеянии, поверх которого сверкала мифрильная кольчуга. Забрало мифрильного шлема закрывало лицо.
Единственным темным пятном в этом сверкающе-белом видении был громадный инвентарный штамп на белоснежной коже седла.
Черной несмываемой тушью в прямоугольной рамке было выведено:
"Первый эскадрон валинорской конной ми... (дальше надпись частично закрывала нога в безукоризненно белой штанине) ...имени Тулкаса. Инв. № 573645"...
Поскрипывание седла, позвякивание уздечки, стук подков по камням и короткое всхрапывание коня каким-то непостижимым образом сливались в мелодию "Наша служба и опасна, и трудна..."
Именно эта мелодия, долетев из-за поворота, заставила старого гоблина Дряхлика Грыжу опрометью кинуться в свою узенькую пещерку, захлопнуть дверь и подкатить к ней несколько увесистых валунов, специально для этой цели лежавших у входа.
Как раз за миг до того, как на дверь обрушился тяжелый удар.
-- Откройте, гражданин!
-- А ордер у тебя есть? -- заблажил Дряхлик в голос. -- Без ордера ни в жисть не открою!
Он бы и с ордером не открыл. Ушел бы через черный лаз... Но тут снаружи долетело:
-- Хрюдо Брюзгинс здесь проживает?
Так это не к нему?..
Мысли Дряхлика заметались меж двумя приятнейшими перспективами. Кому устроить подлянку: Светлому Витязю или Хрюдо?
Пожалуй, все-таки Витязю легавому. В Утробе-Всех-Круче, кроме Хрюдо, проживал еще и Хам, старший сынишка Дряхлика. А родная кровь все ж таки не водица болотная...
-- Тебе Брюзгинсов или Брызгинсов? -- спросил он, чтоб время протянуть. -- Ежели Брызгинсов, так это отсюда направо, вниз, по ущелью -- и через Пиявское болото. Там гати нет, придется вброд, а потом...
-- Гражданин, вас ясно спрашивают: где проживает Хрюдо Брюзгинс?
-- Ах, так тебе Дрязгинсы нужны, сынок? -- охотно отозвался Дряхлик, злорадно представив себе, как исказилась рожа Светлого Витязя при последнем слове. -- Так тут по тропочке налево, через карниз над пропастью... дальше мостик будет, хороший такой, а что трухлявый вроде, так то одна видимость...
-- Гражданин, вы препятствуете проведению оперативно-розыскного мероприятия! Я вас спрашиваю: где проживает Хрюдо Брюзгинс?
-- Так бы сразу и сказал, что Вдрызгинс! -- вознегодовал Дряхлик. -- Тогда по тропочке не налево, а направо - и держи на серую скалу. Там еще проживал раньше дракон Проглот Ползучий... может, и сейчас проживает, коль не сдох... Минуешь его логово -- а там...
Дряхлику определенно начинала нравиться эта игра...

Снова подул ветер, подозрительно затряслись конопляные кусты, навевая мысли о детских считалках.
- Дерево полож! Полож дерево, морда! - донеслось издалека, и тут же перед самым носом Хама просвистела зазубренная по самое не балуйся арбалетная стрела. Еще секунду спустя терновая изгородь подверглась атаке субъекта, смутно напоминающего Хмырри. Смутно - потому как субъект был сравнительно трезв, что заБрендихлебами в такое время суток не замечалось с ужасных времен Великой Депрессии, когда засуха и происки Светлых Сил на несколько лет лишили Гоблиншир выпивки. Пусты были и вздутые пузырями карманы штанов странного гоблина, в то время как Хмырри считал дикостью выходить куда-либо без двух непочатых шкаликов.
- Пын, твою дивизию... - завопил субъект, подтверждая ужасную мысль о том, что он и в самом деле трезвый Хмырри, - где дырка, Пын?!
Позади него над кустиками выросло нечто зеленое, ветвистое и размером с небольшую елку. Нечто, покачиваясь из стороны в сторону, быстро приближалось, а как приблизилось, так и оказалось пресловутым конопляным деревом в руках у пресловутого Пына Пуха. Морда у гоблина была запыханная в обоих смыслах, но блаженно-счастливая, изо рта торчал пожеванный кончик листика из тех, что в конопляных кустах на самом верху растут. Объект своего вожделения Пух обнимал с нежностью новобрачного.
- А мацанка, а кузьмич! Варенье какое будет! - повторял он, не замечая ни собрата по несчастью, ни изгороди. Смутно тревожило его только одно - куда подевались два десятка розовых мумаков, обычно сопровождающих его везде длинной болтливой свитой, уже не отстали ли по дороге во время бегства. Сейчас рядом с ним крутился только один летающий олифант - самый настырный, которого гоблин давно окрестил Пэтриком Пяткинсом.
- Пын, итить тебя налево, - пуще прежнего завопил Хмырри, ибо голос, поносящий похитителей "священного древа", приближался, - где дырка?!
- Дырки нет... - задумчиво отвечал Пух, поглаживая ствол своего сокровища.
- А, была не была, - решился Хмырри, разбежался и со всей дури въехал в изгородь. Раздался треск, хруст, даже маленький чвяк и, увы, звон разбивающейся стеклянной посуды. Гоблин, вывалившись на тропинку с остатками изгороди, стал скорбно щупить намокшие штаны.
- Ты мне за это заплатишь, Пын Пух! - в злобной ярости погрозил он кулаком товарищу, который, на миг отвлекшись от любезничанья с деревом, сделал несколько шагов в сторону и вышел на тропинку через другую, уже давно проделанную дырку. Флегматично поглядев сперва на лютующего Хмырри, затем - на еще одну стрелу, пронесшуюся в дюйме от его морды, Пух пожал плечами и изрек:
- Доброй ночи, мистер Хрюдо.

- "Мистер Хрюдо", "мистер Хрюдо", - зло передразнил товарища Хмырри, - совсем ошалел, укурыш, по эльфийски заговорил, ишь. А ты, Хрюдо, какого тут шатаешься? Это наш местяк. И вообще - кто как, а я повалил отсюда.
И Хмырри, развернувшись, враскорячку побежал прочь, оставляя после себя куски битого стекла, вываливающиеся из мокрых штанин.

- Я хренею! - возвестил Брюзгинс, пятясь от стрелы, только что воткнувшейся в землю рядом с его сапогом. - Я хренею... Эй, торчки, вы куда?! Мать моя гоблинка! Хам, да из нас ща сделают пару... зеленых... репьяков! - последние слова Хрюдо уже пропыхтел, потому что набирать скорость с тяжеленной поклажей было ох как непросто, да и железным орочьим здоровьем гоблины-кутилы не отличались. Но вжикнула еще одна стрела - и Брюзгинс припустил во всю прыть, в один момент поравнявшись с Хмырри и Пыном.
- Свалились... ать вашу ять... как помет на голову! Надо ж было... как раз сегодня! Подгадали, гады... подгадили...

Какого кисельдура? Подумал Хам, когда перед самым его носом коротко свистнул арбалетный болт. А дальше думать было некогда. С криком "Легай!", Грыжа рухнул лицом в проселочную грязь (в Гоблиншире дорог не было, существовали лишь направления) и шустро пополз прочь. Краем предательски торчащего над бурой жижей уха он уловил перебранку нескольких знакомых голосов. Хрюдо оказался провидцем, помянув всуе два источника вечных неприятностей в лицах Пуха и Брендихлеба. Кто-то из упомянутых (болотник мысленно поклялся разузнать, кто именно) пробежался прямо по Хаму, нещадно топча стратегические запасы хавчика и курева.
Матюки разъяренного владельца конопляного поля слышались все ближе, и Грыжа понял, что промедление подобно смерти и отлежаться не удастся. Встав на карачки, он шустро припустил вслед за остальными (встать на ноги не получалось, так как последние нещадно скользили по грязи). Двигаться подобным образом было неудобно в обоих смыслах этого слова, однако отмечался и один положительный момент – болты пролетали сверху, не задевая несчастную голову молодого гоблина.
Однако через некоторое время Хам сумел подняться, оттолкнувшись от какой-то кочки и рванул изо всех сил, стремясь сократить разрыв между ним и товарищами и увеличить дистанцию между собой и озверевшим стрелком. Вещмешок нещадно давил на плечи, ноги по щиколотку утопали в дорожной грязи, а прокуренные легкие разрывались от нехватки воздуха. Пэтому же через минуту Хам отыскал для себя еще одну причину не завербовываться в Третий Чернознаменный имени Гортхауэра гвардейский строительно-егерский легион. Без отметки о службе в котором нельзя было попасть в заветную Первую Варгоармейскую Дивизию.
Однако жить хотелось сильнее, чем прилечь и отдохнуть, поэтому Хаму удалось набрать приличную скорость, и вскоре он, в очередной раз оскользнувшись, врезался в Брендихлеба товарищей, и вся группа кубарем скатилась в какой-то овраг…

То был в некотором смысле очень исторический момент: во-первых, Хмырь Бубновый, устав взводить затвор арбалета и целиться подслеповатыми глазками в петляющие спины расхитителей народного продукта, додумался до барабана и оптического прицела, во-вторых, порезавшийся пару раз в интересных местах Хмырри выдумал небьющуюся посуду, а, в-третьих, Пына, уже заваливающегося под отчаянное верещание Пяткинса в темноту и неизвестность, осенило, что, если примешать еще и морские водоросли да грибы... Впрочем, если открытия первых двух гоблинов нашли впоследствии своих многочисленных почитателей, то поистине гениальная выдумка Пына Пуха канула в лаве Раковой Горы, а все почему? А потому, что через миг после столь блистательного прозрения артефактное дерево выскользнуло у похитителя из когтистых лапок и неблагодарно двинуло своего почитателя в волосатое ухо. Гоблин по такому случаю проделал в воздухе пару знатных выкрутасов - ну один в один ракета, запущенная уже подвыпившим Хендехохом по принципу "на кого Мелькор пошлет", и лихо спикировал вниз, на дно. На этот раз Мелькор послал прямо на Хмырри, который только-только поднялся на ноги. Хрюдо и Хам только подтвердили предположение о том, что Мелькор - личность основательная и быстро своих решений не меняет. Хмырри, как ни странно, этому не сильно расстроился - опытный в таких вещах, он быстро определил, что на него взвалились не просто три гоблина, а три гоблина и груда отнюдь не пустой посуды.
- Это он-то хренеет! - тут же взвился - с трезвяка, не иначе - Брендихлеб. - Это я хренею! Без баяна! Последний баттл из-за вас расквацал, нос исцарапал, гоблинки закозлят теперь! Какого вас тут носит средь темной ночи, да еще и с продуктом?.. Пын, харэ выть, нету у тебя стрелы в заднице, как в прошлый раз, я посмотрел. А с Хама, паскуды, пузырь.
- Сло-о-ома-а-а-ал, - заунывно вещал с земли Пын, - дерево слома-а-а-ал. Ы-ы-ы-ы-ы...
- И-и-и-и, - тоненько подвывал ему Пяткинс. - И-и-и-и-и...

Наверху Бубновый довольно сплюнул. Не зря он семнадцать лет тайно копал этот овраг, подбрасывая землю на болото соседям. Получившийся в результате окоп оказался длинным и извилистым и вел не куда-нибудь, а в самый Солнечный Лес, место светлое и страшное, откуда еще ни один недобропорядочный гоблин живым не возвращался. Именно этого Бубновый сейчас искренне и желал своим давним недругам Хмырри и Пыну и дивнюку-орколюбу Хрюдо.

- Я тебе щас что-нить из трех букв оторву, если не заткнешься, - мрачно пообещал Хрюдо. - И повезет, если ухо или нос. Эй, Хам, помоги встать! Не видишь, придавило!
Гоблина действительно впечатало в землю мешком с самым необходимым, и поэтому он ворчал не со злости, а больше для виду: запасы целы, вот и ладно. Все остальное - ерунда собачья.
- Ты, Хмырри, не гони волну, - важно сказал он, с помощью Грыжи воздвигнувшись на обе ноги. - Думал мы тут просто так ошиваемся, проветриваем задницы? А хрена! Дело есть, понял? И такое, что тебе в самом страшном кумаре не привидится, торчок ты беспонтовый! Пошли, Хам, нечего тут с этими...
Брюзгинс огляделся, пытаясь понять, в какую сторону надо идти.
И вдруг...
- Пацаны, - севшим голосом пролепетал гоблин, беспорядочно шевеля ушами и облизывая бурые губы. - Глючит меня или кто-то сюда топает? Ой, ма-ать!.. И не топает, а... ЦОКАЕТ! Шухер, пацаны!
Прижимая к сердцу котомку с закусью, Хрюдо метнулся к краю оврага и, съежившись, затолкался под корягу.

- Цокает?! Неужто наркологи?! Здесь?! - Хмырри дважды клацнул зубами и принялся ныкаться на склоне в кустах вставлючки. - Запарили, Хендехоха на них нету. И до нас уже свои ручонки в белых перчаточках дотянули, бакланы... Пын, гнида болотная, ты куда?!
- Грыбооочкы, - углядел тем временем второй гоблин пучок бледных поганок, торчащих из-под гнилых листьев как отряд эльфов посреди болота. - Грыбочечкы-ы-ы-ы...
- Назад, Пын, сюда! Вытрезвитель, стационар, гематоген! - принялся пугать подельника страшными эльфийскими словами Хмырри. - наркодиспансер, токсикология, анастезия... а, наркоз, Пын, наркоз!
Подействовало. Бросив "грыбочкы", Пын вприпрыжку понесся в заросли.

Цокот приближался. Теперь в него гармонично вплетался негромкий, но весьма приятный голос, напевавший: "Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет..."
И слова эти вселяли трепет в сердца тех, кто затаился сейчас в овраге.
О ужас -- цокот копыт смолк!
Всадник спешился и, не переставая напевать, подошел к краю оврага -- как раз напротив зарослей вставлючки.
Если бы эту картину увидел случайно проходящий мимо гоблин, он в страхе решил бы, что грозный Светлый Витязь узрел врага -- и теперь своим непреклонным взором без слов повелевает бедняге выбраться наверх с воздетыми лапами...
Но никакого случайного прохожего на дороге не было. А Светлый Витязь в уме прикидывал, что надо бы обшарить подозрительный овражек... так ведь потом придется отчищать форму и сапоги от здешней грязюки. То еще, между прочим, удовольствие...
А еще Витязь поминал тихим, ласковым словом того валинорского козла, который надумал обрядить их эскадрон в этот белоснежный прикид. Спору нет, оно красиво... для парада идеально... эльфийки млеют от одного вида... Но каково в этом марком наряде скитаться по лесам и болотам? К тому же демаскировка полнейшая -- за мили тебя видно днем и ночью...
В конце концов Витязь вернулся в седло и поехал дальше, мечтая: как было бы славно, если бы хотя бы их опергруппу одели в черное. И звучало бы грозно -- Девять Черных Всадников... и эффектно... и для маскировочки удобно... и грязь не видна!

Слова заунывной песни заставили гоблина съежиться и беззвучно заскулить от дикого ужаса. Белый Всадник! Проклятый слуга Света!
Лапа Хрюдо медленно потянулась к Клыку. Вставить его в рот – и порядок, признают за своего, не тронут...
Почти дотронувшись до ворованого талисмана, гоблин отдернул пальцы. А вдруг он так и останется своим? То есть - ихним?!
Перед самым носом Брюзгинса подрагивал от натужного дыхания стебель мерзостно белого цветочка - ромашки аптечной (припомнив это название, Хрюдо последними словами обругал свою ученость и богатое воображение, потому что на него тут же пахнуло вонью прокипяченных простыней). Трудно было представить, откуда в Гоблиншире взялась эта дрянь, похожая на крошечную Морду, но Брюзгинс чувствовал, что еще немного – и он не выдержит, с подвыванием бросится наутек...
Но вот снова застучали копыта светлой твари. И на этот раз, ей-Огру, зловещие звуки удалялись! Когда они затихли совсем, Хрюдо показалось, что с его барабанящего сердца слез откормленный тролль. Встретившись глазами с дрожащим Хамом, он на четвереньках выполз из-под коряги, прислушался для верности и скомандовал:
- Тикаем, хлопцы!
Спиной Хрюдо был крепкий, весь в родного дядю, знаменитого домушника, так что мешок с необходимым не помешал ему мчаться по оврагу с прытью варга-трехлетка. Следом огромными прыжками несся Хам, бледно-зеленый от пережитого страха. Гоблины мигом взопрели и страшно запыхались, но ничего - где-то впереди, на опушке Солнечного Леса, их должны были ждать ездовые волки.
Если только старый могильщик не сбрехал...

Едва заслышался ужасающе приятный голос Светлого, Хмырри сунул себе в пасть кулак, боясь выдать себя даже стуков зубов. От объявшего его ужаса он даже не сообразил, что кулак был вовсе не его, а Пына. Сам Пух этого, что характерно, тоже не заметил, но и он попритих, поджался, закрыл глаза и про себя ровно восемнадцать с половиной раз помянул тот день, когда услышал про Чудо-Дерево. Ни капли не сомневался Пын, что Светлый, нависший всей своей громадностью над оврагом, прискакал именно за ним. Мумак Пяткинс, жалобно скуля, съежился до размера виноградины сорта "хамский мальчик", поджав хвост и хобот.
Пронесло... Едва затих стук копыт, оба охотника за деревьями подорвались вслед за Хрюдо.
- Слышь, Хрюдо, - пыхтел Хмырри, - ты не гони. Колись, давай, кто это такой был! Это не обычный эльф-нарколог! Он за тобой нарисовался? Ну, кого спрашую? А то если за тобой, то мы с Пыном домой повалим.

Сарафан подстригал свои любимые деревья бонсай.

«- У меня плохое предчувствие!
- Заткнись! У тебя постоянно какие-то предчувствия!!! А вот у меня их нет!
- Ну и… ну и дурак!
- Я ДУРАК? Ну сейчас ты получишь!
- Замолчите оба!»

Сарафан резко щелкнул ножницами, и отсек полкроны от рахитичного дерева на поверку оказавшейся простой берёзкой. Сегодня был явно не день Сарафана, во-первых, очередная попытка вывести новый подвид эльфов повышенной остроухости вновь не увенчалась успехом, опытный образец попытался погладить себя по ушам и отрезал себе все пальцы, пришлось усыпить, во-вторых эти морготовы дети, каменные тролли, снова перепились Фань-Горнской огненной воды, разгромили кучу каменных глыб, которые они по глупости именуют деревьями, тем самым подняв валинорову тучу пыли, которая по злой иронии Манве осела на жилище Сарафана и забила все щели, которые только смогла.

«- Весь день насмарку…
- Ой, и не говори!
- Ничего, ничего, дай срок мы этим обезьянам каменным покажем где урки зимуют!
- А где они зимуют? Я тоже например не знаю…
- Где, где, у Моргота на бороде! Гыгыгыгы!
- Молчать!!!»

Сарафан подошёл к окну, и посмотрел в сторону Фань-Горня, и нехорошо ухмыльнулся…

«- Надеюсь сегодня больше ничего нехорошего не произойдёт…
- Ха-ха, надейся и жди!!!
- Да заткнетесь вы, наконец?!»

Наконец впереди показалась башня Сарафана – Урюкхан. Когда-то она была белого цвета, ибо строили ее вроде еще Светлые. Но поскольку наружным ремонтом давно никто не занимался этак несколько тысячелетий, определить цвет было затруднительно даже магическому взору.
Разогнавшийся кабанчик, однако, учуяв запахи жилья и пищи, несся во весь опор и тормозить не хотел.
- Стой, скотина упрямая, пока боровом не стал!!!! – во всю глотку заорал наконец Хендехох.
Транспортное средство осознало всю серьезность угрозы и перед самым крыльцом Урюкхана затормозило, упираясь всеми четырьмя копытами. Недостаточно крепко державшийся некромант вылетел из седла, преодолел оставшееся до дверей расстояние по воздуху и громко постучался в дверь головой. Вряд ли Сарафан мог не услышать грохота от удара и последовавших комментариев. Сидя на крыльце, колдун ощупывал шишку на затылке, обзывал кабанчика, а затем перешел на хозяина:
- Ну где ты там пропал! Открывай, я голодный, сожру хоть орка, хоть эльфа! И когда ты наконец сделаешь мягкую обивку своих дверей!

«- Твою \№@()&\! Это Хендехох! Какого орка он здесь забыл?
- Хендехох! Мы пропали! Надо сдаваться!
- Никаких "сдаваться"!!!! Ну мы щас его!!! Мать родная не узнает!
- Ой-ой, я уже на измене!
- Да ты всегда на измене!!!
- А сейчас особенно!
- Вы оба! Тихо! Сейчас разберёмся!»


Сарафан, подошёл к большому зеркалу и поправил ярко-красную и фиолетовую пряди на своей прическе, и, убедившись, что остальные волосы не потеряли своего радикального черного цвета, великий маг подмигнул отражению и пошёл открывать дверь.


- Хендехох!!! Брателло! Сколько лет сколько зим! Совсем забыл старика! Заходи, сейчас мы тебя накормим!


Поднявшись в свой пентхаус, Сарафан не знал что означает это слово но ему нравилось его употреблять, Сарафан указал Хендехоху на стол, а сам пошёл к волшебному холодильному ящику, который использовал чтобы хранить образцы для опытов и продовольствие на непредвиденный случай.

- Ты уж не обессудь, но не готовился к твоему приезду, уж как говорится чем Моргот послал! – сказал Сарафан доставая продукты.

А послал Моргот сегодня следующее: большое блюдо холодца, крынку горчицы «Особой Урюкханской», половину курицы, банку солёных огурцов, миску варёной репы и початую бутыль Сарафановки, на березовых бруньках и с перцем.

Выпив по первой, а потом и по второй, Сарафан спросил:

- Ну? Колись! С чем пожаловал?

Тем временем в Гоблиншире...

Перейдя на тряскую рысь, запыхавшийся Хрюдо выдохнул:
- Хрена с два - за мной! Это за вами, голуби... Бубновый светлым гадам продался... Он им конопельку втизаря сбагривает, НА РУБАШКИ, сечете? А они поставили своего филера на охранку. Чтоб прищучивал таких, как вы, мелких долдонов!
Так удачно подкузьмив неразлучных дружков, Брюзгинс повеселел, даже заухмылялся. Но тут в боку у гоблина закололо, он остановился и с оханьем схватился за свою многострадальную печень.
- Все, кудрява мать, ни-иасилил, - на блатной манер протянул Хрюдо, растирая бок и угрюмо вглядываясь в далекий пологий склон, за которым должен был начаться лес. - А вам, долбаки, теперь надо рвать когти из Гоблиншира. Лошака-то слышали? Зверь... По следу найдет и того... залягает.
- А если Бубновый даст ему ваши шмотки понюхать, то ваще. Из-под земли копытом выроет,-
поддержал смекалистый Грыжа, гнусно захихикав при виде вытянувшихся рож Пына и Хмырри. Потом он хлопнул по плечу заморенного Брюзгинса. – Эй, камрад! Давай мешок понесу. Половину верну, вот чтоб мне.
- Не вернешь, утоплю в первом болоте, - пригрозил Хрюдо, с неохотой передавая болотнику самое необходимое. Шумно посопев еще с минуту, он вразвалочку двинулся дальше, туда, где - ура! - свешивались с откоса любопытные варжьи морды.
- Ты сначала найди в Солнечном болото, умник, - безрадостно хмыкнул Хам, на ходу любовно поглаживая мешок.

- Плохи наши дела, - важно сказал Хендехох, отправляя в рот очередной огурчик. – Ты, я смотрю, тут все с экспериментами возишься. Совсем от новостей отстал. А знаешь, чего я в Гоблиншире раскопал? - Хендехох рассказал историю о своих героических подвигах, опасностях, которым он подвергался, и врагах, которых истребил. Благо фантазии у некроманта хватало на добрый десяток эльфийских сказителей, у которых уши бы завяли от услышанного, а язык отсох от зависти. И торжественно завершил фразой:
- И там-то я и нашел Клык!
Затем сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, и добавил:
- Но за ним охотятся Светлые Витязи! А силы Света готовятся к своему апофигею!

Где-то на окраинах Гоблиншира...

- Дрын копченый! - взвизгнул Пын. - Так и знал! Валить надо, Хмырри, мистер... тьфу, ты!.. Хрюдо, говорю, хоть и, паскуда такая, корабли под кроватями ныкает, но за базар отвечает! Если Бубновый продался... да он же нас первым делом отправит туды... на карантин ихний.
- То-то я гляжу, у Бубнового бабло завелось, - похмыкал Хмырри, голову которого с трезвяка непривычно отягощали умные мысли, - и девки ему на шею самые грудастые да клыкастые вешаются, и драндулет у него новый, под вампирский закошеный, черный весь, лакированый, а варги какие впряжены - пестня! И в кабаке самом лучшем во всем Гоблиншире зависает постоянно - в "Заповеднике", меня туда даже на длину Хамового плевка не подпускают. И пьет, гнида, - завистливо продолжил Брендихлеб, потрясая кулаками, - одну только "Болотную Абсолютную" на мхе и шишках.
- Шишках? - оживился Пын, погрузившийся было в мрачные раздумья.
- Мммм, на шишках, - продолжал смаковать Хмырри, да так, что у всех слюни потекли, - ежели ее да холоденькой, да под грибочки...
- Грибочки?
- Грибочки. Мммм, вкинься, Хрюдо, у ней даже сивушные масла почти не отцеживают - для большего эффекту. Убойная весчь! Попробовать бы хоть глоточек...
- Эх, дунуть бы...
- Дятел ты, Пын, я тебе о прекрасном, а ты...
Но тут лунный свет выхватил из темноты головы варгов, и Хмырри, облизнув пересохшие губы, снова сообразил, что бредет вместе с Хрюдо и Хамом незнамо куды.
- Хрюдо! А куда это вы с Хамом намылились, в надцатый раз спрашиваю. Еще и продуктом затарились, я смотрю, нехило. В той стороне только Солнечный Лес, я знаю, мои предки тут обитают неподалеку, глаза б мои их рожи не видели. Тут давеча Хендехоха видели, ошивался, старый пердун, по окрестностям, неужто опять к оркам в гости зазвал?

Хрюдо молчал, пока вся компания не взобралась по склону и не оказалась рядом с парой варгов, привязанных к сухому дереву – предвестнику близкого леса. Одна животина была редкой, на удивление мерзкой желто-песочной масти, и при взгляде на нее у Брюзгинса возникло смутное ощущение, что он где-то уже видел такое. Или слышал. Да и желтый почему-то признал гоблина за своего – как только Хрюдо подошел ближе, бухнул ему на плечи тяжелые лапы и обслюнявил все рыло. Грыжа, которому варг достался самый обычный, серый с подпалинами, громко зафыркал от смеха.
- Тащится с варга тот, кто стремается застебать хозяина! – обиженно рявкнул Хрюдо, пытаясь оттянуть от себя дружелюбную морду.

Пристраивая к седлу шмотки, гоблин заговорил:
- Вот гномом буду, если вы, бакланы, слышали про черные метки... Че, ну че пялитесь? Улетать надо пореже! Так вот помрете, а не заметите! Короче, это вампирская такая примочка. У них ща генофонд слабый, а если по-простому, то все через одного выродки. Вот и решили, что надо держаться наших. То бишь гоблинов. Ну и орков тож. В общем, пишут на листочках самых передовых и кидают в шляпу, а потом тянут. Кому повезет, тому и черная метка. Это навроде путевки с видом на жительство, и не где-нить в Малых Комариках, а в Кривенделе! Так что мы с Хамом теперь – гоблюцкая ымиграция. Просекли, дятлы?
Брюзгинс в последний раз поправил лямки и хлопнул варга по спине.
- Взял бы вас с собой, типа родные - в семье ж не без уродов... – задумчиво протянул он, возведя глаза к небу. – Тока что мне с этого будет?
Грыжа, седлая своего зверя, молча сотрясался в конвульсиях.

В тоже время, но в другом месте...

Хендехох к великому сожалению Сарафана, сел на своего любимого конька, вещал про свои великие подвиги.

«- Аффтар выпей йаду! Убей сибя!!!
- Нуууу, завёл шарманку не отлючишь…
- Может действительно, дадим ему яду? А?
- Это не наши методы.
- А чьи?
- Не знаю, но не наши…
- ТИХО!»

- И там-то я и нашел Клык!
Затем сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом, и добавил:
- Но за ним охотятся Светлые Витязи! А силы Света готовятся к своему апофигею!

«- Клык!
- Клык!!
- Клык!!!!»

- Где ты говоришь, его нашёл, в Гоблиншире? Небось у того Брюзгинса и нашёл! Ты же столько раз там бывал, говорил, что каждую нору знаешь, а всё это время эти раздолбаи водили тебя за нос! А насчёт сил Света я тебе больше скажу! Мойдодыр снова пробудился!!! И он уже готовит всем знатную помывку, обеззараживание и выведение вшей! Его Витязи уже в Гоблиншире! А эти сам знаешь, кого угодно поставят на путь исправления и содействия!

- Ыгы, - сообразил Пын, - так это вы теперь в Кривенделе генофонд свой направо и налево распространять собрались? Так нечестно, я тоже хочу. Мой генофонд вампирам понравится!
Хмырри на вопрос Хрюдо едва не ляпнул по привычке "А по балде не выхватишь!", но вовремя опомнился и залебезил:
- Мамой клянусь, все сделаю, только забери от этого, кто на коняке! В зубы кому дать, бульбик в полевых условиях замутить - легко, - тут Брендихлебу пришлось оттолкнуть локтем активно пытавшегося возразить Пына, - спирт могу из одних опилок гнать, а уж из варжьего помета такой вам самогон забодяжу, какого вы в жизни не жрали! Ну, возьми! А хошь, могу и в рабство на год продаться - только, чур, не на органы и чтоб не сильно гнусно все было. Ну?
- Не слушай этого долбодятла! - пытался спихнуть обратно в овраг своего родственничка Пын. - Он хер сушеный в кольцо не свернет, про бульбик я вообще молчу! Варжьими какашками он только в окна соседские кидать умеет, я видел! Рабство! Кому нужны твои органы, урод? Разве что печень, если вампирам в футбол погонять припрет.
- А от тебя какой прок, Пын Пух? - злой Хмырри всегда называл всех по фамилиям, чтобы запомнить и потом мильцанерам сдать. - Только курево переводишь, падонак! Вот тебе!
Хмырри с размаху залепил Пыну в глаз, тот взвыл, ловко подсек родственничка ногой (у Пына это всегда выходило ловко - весь секрет в невидимых другим розовых мумаках, в критический момент подкатывающихся под ноги супротивнику) и повалил на землю. Брендихлеб, падая, из последних сил схапал Пуха за шкирку, замахнулся... короче, вскоре оба кубарем скатились обратно в овраг, лягаясь и мутузя друг друга.
- Генофонд...
- Органы...
- Хрен тебе...
- Отдавишь, сволочь!.. (хрипло и с ужасом)
- А все дерево твое!..
- Отдавил!.. (очень тоненько)
- Так тебе и на... Ыыы... (звук крошащихся зубов)
- Ы! (победно)
- Вот я ща заточку...
Любили они это дело, ей-Огру, любили!