за идею прикла наши благодарности Liberty) Мы постараемся воплотить эту идею как можно лучше

(голосом доброго сказочника) …О том как встретились две противоположности, о том, как огонь и ветер решили поговорить, о том, как происходят вещи, которые тебе и не снились, мой маленький дружок, и о том, почему они происходят. Ты действительно хочешь, чтобы я рассказал тебе эту сказку? Ну тогда слушай, малыш...


Шумная стайка маленьких птичек снялась с приплюснутой сверху раскидистой кроны бука, сделала над нею круг и вновь затерялась в ветвях, возбужденно щебеча. Они должно быть что-то чувствовали эти птицы, ведь с их позиции открывался чудесный вид на полянку, будто созданную талантливым живописцем. Полянка вплотную примыкала к небольшому скальному образованию – живописному нагромождению камней. Пожалуй, эти камни не представляли бы собой ничего особенного, если бы не одно обстоятельство – в трещинах и щелях между камнями матово поблескивал лед, а к подножию стекал звонкий невероятно прозрачный ручеек, впадая в рукотворную полукруглую чашу, выступающую из породы и выложенную по дну плоскими цветными камнями. В чаше медленно кружился изрезанной формы зеленый лист. В то же самое время камни были оплетены вьюном с серебристыми причудливыми листьями и белыми цветками. Создавалось впечатление, что вода не замерзла, ведь на поляне светло и тепло, а просто уснула и потихоньку просыпается, а быть может оживает…
На полянку вели две тропинки – едва заметные в траве, но все же они были и деревья переплетались над ними кронами, создавая коридор из зелени и веток. Первая тропинка не удивила бы наблюдателя ничем особенным кроме, пожалуй, красоты и умиротворенности – белая пена цветущих яблонь и груш, засыпанные круглыми лепестками вросшие в траву старые плитки, пенье капель, скатывающихся с листьев в траву, прозрачные лужицы с отражающимся синим небом сквозь листву, щебетание птах, порхающих среди тяжелых веток. Здесь царила весна и юность, которая вряд ли была бы чем-то примечательна, если бы не вторая тропинка. Вела она на противоположный край поляны и была вымощена более основательно, хотя и было видно, что по ней очень редко ходят. Ей тоже не окажешь в красоте – своеобразной, влекущей, навевающее настроение умиротворенной тоски – красоте умирания. Мощные, вековые деревья тянули к небу свои корявые сохнущие руки. Причудливое переплетение стволов и ветвей, шорох палой листвы, вздохи ветра, стоны гнущихся под ним исполинов. Были тут словно схваченные во времени и покрытые тонкой корочкой инея птицы, причем можно было увидеть их как сидящими на ветвях, так и замершими в полете, будто кто-то на невидимых нитях подвесил их прямо к облакам. Солнечный свет – холодный и желтый прошивал тонкими иглами рощу и тонул в палых, серебряных от инея листьях.
Сама же поляна была маленькой и, пожалуй, даже тесной, можно было сразу определить в ней пристанище увлеченного садовника – столько здесь было собрано растений, не встречающихся в природе рядом. Здесь росли маленькие, пушистые голубые елочки, на камнях изящно изгибались карликовые сосны бансай, стройные кипарисы стрелами взмывали из кустарников шиповника, белых роз и тиса. Худенькие березки соседствовали с папоротником и подпирающими небо кедрами. Сад не был заросшим или запущенным, все его жители как будто договорились не мешать друг другу и уважать пространство соседа. Но при всем этом многообразии сад не казался вычурным и нелепым, в нем незримо существовала та гармония, которой бывает, не хватает в иных красивых местах. Тут чувствовалось присутствие. Небольшая лейка в тени чаши с водой, горшочки с лилиями и орхидеями, острый совок, лопатка, надписанные коробочки с семенами и луковицами на небольшом столике под ветвями шиповника. Все это говорило, что хозяин любит свой сад, ухаживает за ним и лелеет каждую травинку.
Но было на поляне то, что выбивалось из общей картины – столик в центре свободной площадки под ветвями цветущей сакуры, вернее даже не столик, а высокий пенек, столешницей для него служила доска с чередующимися черными и белыми полями. Доска была старая и деревянная: белые клетки стали оренжево-желтыми, а черные коричневыми. Причем если наклониться и изучить доску повнимательней, то станет понятно, что ни один даже самый искусный мастер не изготовит подобную вещь – жилки и годовые кольца орнаментом изрисовывали всю поверхность доски и становилось понятно, что и черные поля и белые – часть монолитного куска дерева, а не сборная мозаика. На поверхности доски, если провести по ней пальцами ощущались легкие шероховатости, будто кленовый лист упал на нее и отпечатался всеми своими прожилками и краями, травинка, бабочка, кусочек коры, лепесток сакуры. Создавалось впечатление, что эта доска каким-то чудом природы выросла прямо на этом пеньке сразу такая идеально и ровно клетчатая, но в то же время живая и растущая. Неужели какой-то садовник способен взрастить такое чудо? Раскрытая доска лежала на пеньке под цветущей вишней и ждала того, кто сел бы поиграть на ней и похоже ждать ей оставалось недолго – фигуры двумя стройными рядами стояли один против другого, будто миниатюрные фигуры людей, коней, слонов замерли пред боем, боясь даже вздохнуть, но достаточно коснуться одой из них, чтобы они ожили и задвигались. Рядом с шахматным столиком на траве стояли два стула, которые не могли не контрастировать своей простотой и топорностью по сравнению с доской и прочим антуражем поляны. Четыре толстые ножки, сидение из круглого спила толстого бревна с кольцами и корой по ребру, невысокая спинка. Но, тем не менее, такой контраст придавал особую прелесть картине пустого шахматного стола в неспешном круговороте опадающих розовых лепестков с бликами солнца и игрой теней на поверхности доски, что казалось тут можно просидеть за игрой целую вечность…

Человек шёл по тропинке. Простой такой человек, ничем не примечательный - разве что одежда для погоды, царившей на "тропе смерти", как он её называл, была несколько неподходящей. Слишком лёгкой она была - классический летний костюм преуспевающего молодого человека - светлые льняные брюки, пиджак в тон, серебристая рубашка. Образ "успешного юноши, идущего на встречу с важным клиентом" нарушало лишь то, что верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты, да и галстук отсутствовал. Ах, нет - галстук был - он грустно свешивался из кармана брюк. Казалось, его сорвали в спешке, да и запихали в этот самый карман - будто не галстук, а удавка. А зря, зря - красивая, судя по виднеющемуся кусочку, вещь, да и дорогая. Никак не заслуживает такого обращения. Впрочем, человеку, идущему по тропинке, было плевать на подобные мелочи. Он шёл не торопясь, как человек, знающий, что у него ещё есть запас времени перед назначенной встречей, и любующийся видами. Вот тронул покрытую инеем ветку - и она, обломившись с сухим хрустом, осталась у него в руке - серебристая, застывшая - будто дорогое украшение из, скажем, хрусталя с серебром. Полюбовавшись нежданным приобретением, человек пошёл дальше. Провёл рукой по пёрышкам снигиря, застывшего в воздухе, наслаждаясь ощущением упругости инея, покрывавшего птицу... да, давно он тут не был. Слишком давно. Зря. С сожалением вздохнув, человек отправился дальше по тропе, уводившей его к поляне - к летней поляне, залитой солнцем, к птичьему гомону, к мягкой ярко-зелёной травке... всё это он не колеблясь отдал бы за удовольствие остаться ещё хотя бы ненадолго в царстве звенящей тишины и серебристого покоя - но приходилось идти, и человек отмерял шаг за шагом, щуря глаза на жёлтый солнечный свет, давая себе обещания, что будет заходить сюда, в СВОЙ мир, чаще и зная при этом, что обещания останутся невыполненными. Слишком много дел, слишком редко можно позволить себе отдых. Потому и вздыхал сожалеючи о возможностях, которые наверняка останутся лишь мечтой, потому и щурился недовольно на яркий свет, хотя, казалось бы, глаза должны куда больше болеть от света зимнего, холодного солнца, что отражается от инея и снега, обжигает, заставляя моргать, болезненно прищуриваясь. Впрочем, подобные мелочи человека тоже не заботили, и щурился он исключительно из-за желания показать, насколько ему не хочется покидать собственноручно устроенный уютный уголок. Но вот и полянка, на которой всё и случится. Увидев стоящий посередине шахматный столик, а возле - пару грубых стульев, человек невольно улыбнулся - надо же, старик в своём репертуаре. Экзотика, примитив, да, но и красиво - чего-чего, а чувства вкуса у него всегда было достаточно. Улыбнувшись и с удовольствием осмотрев примечательный предмет обстановки, человек небрежно повесил пиджак на верхушку недовольно закачавшейся от подобного неуважения синей ёлочки, после чего опустился на один из стульев, закатывая попутно рукава рубашки - ему действительно было жарко. Даже там, в царстве серебряного инея. Слишком долго приходится терпеть обжигающий холод преисподней, слишком долго... после него кажется жарким даже... но - чу! Человек поморщился - что-то расчувствовался, разностальгировался. А шаги второго уже слышны - хоть и тихо можно ступать по шелковистой травке, а не спрячешь и такой звук от умеющего слышать. Шаги - а это значит, пора собраться. Что мы, собственно, и предпримем - не зря же именно нас числят изобретателями игры в покер некоторые особенно прозорливые святоши. Миг, другой - и человек приветстововал вошедшего на поляну вторым широкой и дружелюбной улыбкой, даже встать не поленился - правда, от столика не отошёл и руки не подал - что за формальности, дескать, между старыми... друзьями?

Торопиться не приходилось, он конечно как всегда придет первым, такой уж у него характер – умеренность ему не присуща, вот она и не спешила – зачем, когда точно знаешь, что придешь вовремя, но второй. Сегодня настроение было радостным, солнечным, кристальным, словно тонкий лучик света, отразившийся в миллионе граней сколотого кусочка льда. Да… давно они не виделись, дела, дела, а между тем более интересного собеседника она не встречала вот уже… сколько тысячелетий? А собственно такого собеседника она никогда и не встречала, что ж, противоположности притягиваются. Так и они никак не могут друг без друга обойтись, стараясь, тем не менее, при этом вырвать хоть ничтожную, но победу в их извечном споре, а то и победить… как будто это вообще возможно... И вот, наконец, встреча назначена, интересная предстоит партия и в предвкушении она даже слегка ускорила шаги, но только лишь слегка. Выглядела она под стать своему настроению – женская ипостась всегда отражала безмятежную радость и умиротворение. Босые ноги, легко шагающие по прохладным плиткам дорожки, длинное, прямое, узкое платье, чуть расширяющееся книзу с рукавами чуть ниже запястий из грубой льняной ткани – почти без украшений, только вышивка красным вручную по подолу и по краю прямого вертикального разреза воротника от горла. Ни украшений, ни даже пояска, только невероятной длинны густые волосы, с густой детской челкой до самых бровей цвета спелой пшеницы, шлейфом спускающиеся до самых пят легкими волнами. Они матово блестели, переливаясь в свете солнца, пушась слегка, подхватываемые ветром. И в волосах она не носила ничего – ни цветка, ни венка, ни ленты. Зато в руках у нее был цветок, а цветок на кактусе, а кактус в маленьком горшочке. Она несла его, чтобы поселить в саду, ему там понравится.
Слегка пригнувшись и отведя рукой яблоневую ветку, что тут же засыпала ей голову белыми лепестками, она вышла на полянку. Он встал, улыбнулся – видно тоже скучал по азарту спора и жару словесной битвы. Да, и она скучала. Улыбнулась, склонив голову набок и изучая его внешний вид.
- Люди все так же сильно оказывают на тебя влияние, ты любишь пародировать их внешний вид. Неужели тебе удобно в одежде, призванной сковать свободу своего хозяина? – дружелюбно спросила она, ставя кактус на садовый столик и приближаясь на длину двух вытянутых навстречу друг к другу рук в расстоянии одного мгновенья до соприкосновения пальцев.

- О, на самом деле к этому стилю просто нужно привыкнуть. Люди склонны терпеть определённое неудобство ради эффектности облика - их гордыня в этом отношении всегда работала замечательно. - Малая толика иронии в голосе; напоминание о том, что Ему всегда было так нелюбезно в людях. Но маска благожелательного спокойствия чуть не сползла с лица - ирония говорившего стоила намёка на то, что по словам очень и очень многих он являлся не более чем обезьяной Бога, существом, не могущим создать ничего своего, а лишь копирующим и извращающим. В отличие от людей, созданных по образу и подобию - К тому же ты знаешь и сама, что неудобство и ограничение- это нечто, ко мне не относящееся.
Человек улыбнулся:
- Но фраза про ограничение свободы - это интересно. Ты знаешь, для людей это, скорее, способ защиты от враждебного окружения. правила этикета, дорогой комтюм, не менее дорогой галстук, брэндовы туфли - это всё помогает им чувствовать себя... хорошо. Да, именно хорошо. Я думаю, что их тяга к подобным оболочкам, скорлупкам, это следствие их неприспособленности к жизни, неумения достаточно быстро приспосабливаться. Кстати, об этикете.
Человек сделал шаг вперёд, взял руку новоприбывшей в свою и поднёс к губам - поцелуи сейчас были не в моде, но кто ему указ, скажите? Поцеловав - и порадовавшись про себя, зная, что поцелуй этот несёт холод преисподней - он с любезной улыбкой кивнул на столик:
- Сыграем? По традиции, ты - за белых. Должно же у Творца быть преимущество. И не может же он приграть. А белые, как известно, начинают и выигрывают.

- Мне понимать это как то, что ты заранее сдаешься, друг мой? О нет, не надо лишать меня удовольствия не предвидеть исход партии. – Она ласково улыбнулась и обошла его кругом – боль в руке от дьявольского поцелуя медленно просочилась в сердце, там вспыхнула и затухла отголоском старого горя, воплощение которого теперь целует ей руки. Но вида она не подала, вряд ли ему удастся сегодня вывести ее из себя настолько, чтобы она этот самый вид подала, как это произошло в прошлый раз во времена инквизиции – еще один шрам на сердце. – Обещай мне, что не будешь поддаваться, я могу тебя даже благословить на удачу. О нет! Не надо такого лица – это всего лишь шутка, - она обратила руки узкими, изящными ладонями к собеседнику, - не воспринимай всерьез, такие как мы иногда тоже должны смеяться.
Она взяла стул за спинку и, второй рукой отбросив волосы назад, села, а они каскадом посыпались уже поверх спинки стула. Подхваченные дуновением лепестки яблони взлетели с волос и приземлились на плечо и ворот рубашки гостя.
- Ты всегда любил производить впечатление, любил бросаться в глаза, эпатировать публику, но мы с тобой так давно и так... близко знакомы, что тебе не надо заботиться о моем впечатлении, я и без того знаю тебя достаточно хорошо. Но если хочешь… я оценила. И твой намек о людях тоже, - как ему нравилось тыкать ее лицом в одну и ту же ошибку каждый раз – гордыня – тот самый ключик, открывающий ему путь в сердца людей. А заодно и любимая мозоль, которая не перестает болеть. – Что ж, это есть и боюсь до тех пор, пока я не лишусь своего лучшего врага, так оно и останется. Но, подбрасывая новые соблазны на пищу этому низменному чувству, ты помогаешь мне успешно отбирать тех людей, которые не подвластны ему. Эту работу тоже должен кто-то делать. Мне было бы больно делать это самой.
Она задумчиво посмотрела на два ряда фигурок со своей стороны доски – легкие, полые изнутри и изящные они были сотканы кружевом толи веточек толи корешков – белых и отполированных частыми прикосновениями руки игрока и создателя. На месте пешек белые монахи и монахини в рясах, причем если поднести каждую фигурку к глазам, то можно убедиться, что лица их не только носят разные черты, но и разный возраст и разную степень умудренности на лице. Ладьи – две изящные колоколенки с воздушными куполами, кони – ангелы верхом на прекрасных конях, слоны – ангелы, вооруженные мечами. На месте ферзя стоял крупный крылатый архангел – его меч острием упирался в доску у его ног, а рукоять находилась на уровне груди, на оголовье он сложил руки, широко разведя локти в стороны и перекрестив выпрямленные пальцы. Волнистые белые волосы струились по плечам, крылья сложены, но наготове – Михаил. И, наконец, король… постороннему наблюдателю, возможно, показалось бы, что после всех этих ангелов и священнослужителей, коней и башен – король вообще не из этого набора фигур, так он был не похож на величественного и сурового Михаила, стоящего рядом с ним. На клетке короля стояла фигура человека – всего лишь человека, обычного, ничем не примечательного – мужчина средних лет в свитере и брюках. И все же он самая ценная фигура в этой партии и гроссмейстер пойдет на все, лишь бы оградить его от падения.
Она осмотрела свое воинство, как бы убеждаясь, что все на месте и все в порядке и подняла из-под челки большие прозрачно-голубые глаза на своего соперника. Взгляд был слегка вопрошающим, спокойным и чуть озорным, но только сааамую чуточку.

Человек раздражённо стряхнул принесённые ветром лепестки с плеча. Цветы ему никогда не нравились. А здесь и так было слишком много.... яркого. Да, именно так - слишком много яркого, цветного. Слишком много жизни. Он нервным движением поправил воротник рубашки, с которого в траву упали ещё два лепестка. Упали - и рассыпались инеем по зелёной траве, замёрзнув на лету, став хрупкими, как... вера. Человек проводил их взглядом и с насмешливой улыбкой снова поднял глаза на сидящую напротив девушку.
- Разумеется-разумеется. Ты каждый раз бываешь такой счастливой, когда очередной человек совершает что-то... ммм... нехорошее, скажем так, помогая делу отбраковки неудачных особей. А я, в свою очередь, всегда рад помочь тебе в неблагодарной работе отделения агнцов от козлищ. - рассеяно заметил противник, дотрагиваясь до одной из своих пешек - представляющей собой фигурку человека, обуреваемого алчностью. - Но мне всё чаще кажется - о, только не надо предлагать мне креститься, мой друг - что люди изначально были созданы по моему подобию. Уж слишком много в них... моего, тебе не кажется? Возьмём для иллюстрации моей мысли хотя бы эти вот шахматные фигурки. Посмотри на них - внимательно посмотри. На твоей стороне - красота, спокойствие, покой - всё, к чему, казалось бы, должно стремиться любое мыслящее существо. А теперь - посмотри сюда...
И человека провёл рукой над двумя рядами чёрных фигур, изредка задевая то одну, то другую - и фигурки, казалось, мерцали от прикосновений, оживали. Кривились в насмешливых или злобных улыбках вырезанные из кости кукольные личики, руки начинали двигаться, медленно, но оттого не менее угрожающе поднимая игрушечное оружие. Все фигурки представляли собой людей - все, кроме одной. Пешки были воплощениями людских страстей - и казалось, что не вырезано это из кости или дерева, что это - и есть люди. Живые, но неспособные пошевелиться без воли Мастера. Пешки были одеты достаточно бедно - это были изображения людей, живущих в самых нищих кварталах современных городов. Обитатели дна, на котором найдётся место любому пороку - и если в более благополучных районах пороки обычно стараются скрыть, то там, на дне, всё видно так, как оно есть. Ферзём была девочка лет двенадцати - и тёмные глаза смотрели на мир (если допустить, что фигурка могла видеть) со злобой и недоверием. Будь здесь очевидцы салемских судов - они могли бы вспомнить лицо, но свидетели тех событий давно уже мертвы, а присутствующим не было нужды вспоминать - они знали всё и так. Слоны были представлены двумя неприметными личностями в шинелях с лазоревыми петлицами; кони - наиобычнейшие рыцари времён зари ордена тамплиеров - только на лицах, что они прятали под опущенными забралами, было не смирение, что подобает рыцарям храма. Снявший с фигурок рыцарей шлемы вполне мог поверить в истории, которые рассказывали о том, как тамплиеры грабили и убивали паломников, которых клялись защищать. Ладьи были представлены венецианскими купцами в одеждах четырнадцатого века, которые держали в руках крошечные знамёна с изображением галер. И только фигурка короля отличалась от прочих - то был пепельнокрылый ангел с печально опущенной головой, одетый в чёрное. Серый ангел. Представитель тех, кто не пошли ни за Богом, ни за Сатаной, думая, что смогут остаться в стороне, смогут не выбирать. Король людей, которые вечно ищут середину, пытаясь избежать выбора, утешаются тем, что всё - относительно, а, значит, что бы они ни творили, ничто не имеет значения, кроме их пользы. Король, который с радостью отказался бы от своей короны, но не в силах этого сделать. Король, которого, как воплощение своего душевного спокойствия, будут охранять все остальные фигуры - даже ценой жизней.
Предоставив собеседнику время для осмотра, Сатана тихо продолжил:
- Алчность, злоба, смерть, предательство... и люди раз за разом выбирают именно это. Ты отказалась от предвидения грядущего, давая людям свободу выбора - и вот то, к чему они приходят. Не все, признаю, но многие. Так не лучше ли управлять ими - строго и справедливо, чем давать дары, которые люди всё равно не могут оценить?
Голос звучал всё тише - казалось, человек говорит уже даже не с оппонентом, а - с самим собой. Договорив, он тряхнул головой:
- Впрочем, мы отвлеклись. У каждого много дел, но мало времени - и я бы предложил начать игру. Что же до игры в поддавки - о, нет! Друг мой, как ты могла такое обо мне подумать! - Лицо Сатаны могло бы в этот момент послужить идеальной моделью для статуи воплощённой невинности, обуреваемой справедливым негодованием. Он прижал руки к сердцу, переходя на шутливый тон:
- Но я знаю, как очистить себя от подобных подозрений! На этот раз партия останется за мной. А про то, что белые выигрывают, начав - это же не более, чем фигура речи. Разве же мы позволим каким-то там фигурам - даже не шахматным! - влиять на исход встречи?

Она слегка склонила голову и посмотрела на него. Ее взгляд выражал немую укоризну и огорчение, и казалось даже, что она как бы говорит: «Не ожидала этого от тебя, но предвидела».
- Ты не справедлив, мой дорогой друг и это тем более обидно оттого, что я знаю, что и ты знаешь это. Людей надо испытывать для того, чтобы они могли понять, на что хватит их сил. Они как провинившиеся дети – разве мама может подвергнуть их искушению, даже зная, что это пойдет им на пользу? Она слишком их любит и ее долг – утешать и прощать. Это не отсев лишних или неудачных детей, это способ проверить их готовность познать свои силы и принять мою любовь. Я сожалею и скорблю о каждом, доставшемся тебе, но тем сильнее я уверена в силе устоявших. – Она улыбнулась, глядя, как сосредоточен ее собеседник, неужели он опять пришел на бой, а не беседу?
- Свобода выбора это то, что делает людей людьми – если взять в руки их жизни, управлять твердой рукой – мудро и правильно – они утратят свой разум, свою волю, силу жизни – им незачем будет тянуться к совершенству, ведь они не властны ничего изменить. Они станут рабами, а мне не нужны рабы, хоть это заблуждение и присутствует в умах некоторых моих последователей, мне нужны дети – просто дети, какими бы они ни были. Да, свобода выбора дает много побочных эффектов, но пусть даже малый результат стоит того, чтобы позволить людям думать самостоятельно. А твой образ… - она ласково улыбнулась, - ведь ты – это тоже я, отторгнутая часть, которая не смогла пройти со мной дальше по пути любви и прощения. По сути, мы, будучи когда-то одной сущностью, разделились на две, но до того я успела создать человека и он носит в себе как твои черты, так и мои и выбор свой делает сообразно тому, чьего в нем больше. Многие приходят к тебе лишь потому, что ты предлагаешь простой путь, люди, увы, боятся трудностей, зато те, что обращаются ко мне, несмотря на твою деструктивную деятельность на несколько порядков сильнее последователей твоего пути. Ведь сила - в умении обуздать свои желания, а не стать их рабом. А сила духа рождается в муках.
Она закончила свою речь и теперь обратила свои глаза на доску – она ходит первой и это правильно, чтобы сначала в мире свершалось добро, чтобы оно было в основе событий, а не наоборот. Она протянула ладонь, взяла тонкими пальцами фигурку мужчины на клетке Е2 – бескорыстие и передвинула ее через одну клетку вперед – Е4.

Выпуск четырехчасовых новостей.
«Сегодня мы расскажем вам о людях, которые, казалось бы, совсем исчезли в последние годы нашей сумасшедшей жизни. В двенадцать часов дня, сегодня группа энтузиастов, которая до этого проводила акции в поддержку детям-беженцам из горячих точек, объявили о том, что в ближайшее время ими при помощи многих влиятельных людей и деятелей шоу-бизнеса будет запущен гастрольный тур целого созвездия знаменитостей по городам России. Все средства, полученные от гастролей, будут перечислены в фонд поддержки детей, пострадавших в результате военных действий и террористических акций. Данная акция не имеет прецедента и президент Российской Федерации уже сделал заявление с благодарностью к бескорыстному поступку организации «Мир для детей» и их друзей. Напомним вам реквизиты расчетного счета фонда ……… после заявления в прессе на данный счет поступило беспрецедентное количество средств. Мы от лица редакции и всего коллектива программы «Новости» выражаем сердечную благодарность и поддержку фонду….

Сатана вскинул руки, будто сдаваясь:
- Туше! Действительно, пусть развиваются - ведь это выгодно и мне. ДАже более, чем тебе, замечу... потому что, как говорится, совершенство все понимают по-своему. Но люди вряд ли могут поверить в то, что они - твои дети. Учитывая участь, уготованную тем, кто поддался. Вряд ли ещё какая-то мать смогла бы спокойно жить, пока дети, пусть даже и заблудшие...
Он наклонил голову чуть набок, прислушиваясь - и тут же на полянку, сначала тихо, но постепенно, неумолимо становясь всё громче, заставляя удивлённо умолкнуть птиц, хлынул поток звуков - стоны, проклятья, мольбы о прощении, заглушаемые криками боли. Дав звукам ада дойти до оглушительного, Сатана поморщился и хлопнул в ладоши, сбивая крещендо, заставляя звук затихнуть. В наступившей тишине чирикнула кака-то пташка - и тоже умолкла, будто испугавшись своей смелости. Должно было пройти куда больше времени, прежде, чем поляна снова оживёт.
Побарабанив пальцами по столику, Сатана опустил глаза долу, не желая сейчас смотреть в глаза противнику. Рука, оставив, наконец, в покое столешницу, в звенящей тишине протянулась к одной из собственных пешек - ответить на ход противника. Прикоснулась к фигурке, символизирующей вожделение - и убралась обратно, а та медленно, кривляясь и вертя бёдрами, на которых болталась какая-то тряпка, служившая единственной одеждой, преодолела две клетки и снова застыла, Нагло глядя на ряды оппонентов. Пешка на с5.

Восьмичасовые новости:
...сегодня начато расследование по поводу жалоб послушников некоторых католических храмов на сексуальные домогательства. По словам детей, священники склоняли их к сожительству, требовали сексуальных услуг. Напомним, что это не первый случай за последние годы - подобные же скандалы происходили не так давно в Соединённых Штатах, затем - в Германии. Подобные сообщения, несомненно, ещё более снижают авторитет церкви, и так пошатнувшийся. Папа Римский пока воздерживается от комментариев, как обычно ограничившись обещанием разобраться в ситуации и овзможно строго наказать священников, если они и в самом деле виновны. Прокуратура пока что так же молчит, ссылаясь на тайну следствия. Программу, целиком посвящённую этой теме вы можете увидеть на нашем канале сразу после выпуска новостей.

- Как и любая другая пешка, не представляет, что скоро может погибнуть. - Голос Сатаны нарушил тишину - Но так им проще. Что же до силы и смелости, друг, то тут ты не совсем права. Как раз ТЫ предлагаешь людям простое - веру. Зачем что-то изучать, стараться понять, если можно просто поверить? Напротив, путь безбожника суровее и требует большего мужества - он ведь не может утешить себя мыслью о благом посмертии. Не может сказать: "неисповедимы пути Господни!" и смириться с участью. Не может оправдать что-то дурное работой бесов.
Сатана усмехнулся и чуть развернулся на стуле, закидывая ногу на ногу.
- Ты скажешь, что говорила о пути духа, а не разума. Что ж, но и здесь мы равны. Мои клевреты зачастую не уступают в этом твоим подвижникам.

Услышав ЭТО, она тихо опустила голову, не глядя на собеседника, а когда страшная какофония внезапно оборвалась, медленно подняла глаза. Противник и злейший враг увидел искаженное немыслимой болью и невыносимым страданием лицо, из детских подернутых безумной мукой глаз по щекам тягучими струйками катилась темная почти черная кровь – текла по внезапно побелевшим щекам к подбородку и капала с него на ткань платья. Ресницы слиплись лучиками от крови – ни у одного существа во вселенной не могло быть такого лица – с таким лицом умирают в муках в тысячный раз, с таким лицом обреченные смотрят на палача, с таким лицом невозможно остаться в рассудке. Миг… и наваждение рассеялось – щеки вернули свой здоровый ровный румянец, страшные слезы растаяли, пятна на платье растворились. И только бездонный колодец боли плескался в ее глазах.
- Я умираю с каждым из них, - внезапно тяжелым и взрослым голосом проговорила она, - я чувствую боль каждого вместе с ним, и ты знаешь это, Сатана. – Она сморгнула и боль исчезла и снова она заговорила уже своим настоящим голосом. Хотя кто поручится, какой из этих голосов настоящий и есть ли у нее вообще настоящий голос. – К сожалению, их деяния заслуживают искупления – я могу простить лишь тех, кто об этом просит и раскаивается. Иначе нарушится порядок и все рухнет – не станет грани между злом и добром, не будет важно, как прожить жизнь. Я не могу этого допустить, увы. И плачу за это.
Она отвела взгляд, опустила на доску. Конь – смирение под этим взглядом встрепенулся и, встав на дыбы, перескочил через голову одной из пешек, и занял клетку f3.

Кто мог это посчитать? Сколько людей умирает за день, за час, за минуту, за секунду? А сколько людей остаются безутешны и злы на их уход? Этого не мог бы посчитать никто, как и то, сколько внезапно в один момент убитых горем их близких обрели душевный покой. Девушка из Франции отпустила и простила своего любимого за то, что покинул ее, разбившись на машине. Трое детей раскались в малодушно брошенных обвинительных словах отцу после смерти. Две матери, убитые горем по погибшим в Чечне сыновьям, смирились и увидели дорогу вперед под ногами. Сколько потоков слез иссякли, сколько сердец очистились от мрака и тоски, сколько умов забились новыми мыслями. Нет, этого не может посчитать никто, кроме двух шахматистов в маленьком саду под цветущей сакурой.

- Путь разума – это путь труда и боли. Я не призываю своих детей отвергнуть знание, боюсь, их выдумка о путях моих служит лишь слабым утешением раненым – все имеет свои причины и когда им не хватает сил понять их или принять – они смиряются. И это хорошо, потому что ни одно знание не должно приходить насильно. Приходит время, когда каждый из них уже не поверит в то, что говорит о моем пути и найдет свой, бывает, отрекаясь от меня – но это тоже путь к познанию, надо лишь уметь его пройти. К сожалению, чем сильнее вера в мою волю, а не свою, тем больнее и труднее приходится посылать испытание, я не хочу слепой веры, я хочу осознанной веры. Но даже в абсолютно фанатичном поклонении есть сила – сила духа, верить в то, что для тебя свято. Я верю в людей, а они верят в меня. Между нашими последователями есть одна большая разница, - Бог тихо улыбнулась, - мои верные дети обретают тот рай, которого ждут. А твои?

Сатану передёрнуло при виде капель крови на лице и платье сидящей перед ним. Что за нелепая двойственность! Он ненавидел это существо - о, как он его ненавидел! И в то же время он испытывал жалость и... Сатана дёрнул плечом и посмотрел на противника, уже избавившегося от потёков крови - и ярость и ненависть в его глазах были искренними, прорываясь через все маски и заслоны.
"Почему? Почему Он заставляет меня чувствовать... любовь?!" - Мысли метались вспугнутыми птицами, кричали, наталкиваясь одна на другую, теряя перья, падая наземь мёртвыми или ранеными. И при всём при этом Сатана знал - никто не заставлял его чувствовать. Никто не заставлял его думать или действовать. принцип свободны выбора распространялся и на него. Просто он сейчас ощущал странное единение с сидящим перед ним. Они на самом деле были похожи - в том числе и страданием. И ЭТИ чувства Сатана мог перенести на себя - и переносил слишком легко. Замкнутый круг - заставляя страдать Бога, похищая душу ещё одного человека, он - он, Сатана! - страдал вряд ли меньше бога. Каждый раз, похищая новую душу, он переживал собственное падение. Вспоминал то, в чём ему было отказано. То, чего он лишился. И при этом - не мог остановиться, потому что знал - враг будет страдать - не меньше! Месть - сладка, месть - затягивает, месть - подчиняет и не даёт остановиться.
"И не остановлюсь!" - Он зло оскалился и медленно убрал руки со столешницы, на которой осталось десять вмятин, покрытых инеем. Взгляд на испорченный столик заставил недовольно скривиться, злясь уже на самого себя: портить хорошие вещи Сатана не любил, по крайней мере нечаяно. Он прикрыл глаза, проводя рукой над столиком - и вмятины исчезли, оставив после себя только десять быстро тающих белёсых отпечатков.
- Просить о прощении у ТЕБЯ может только тот, кто в тебя же верит. Вот что меня всегда развлекало - прощение нужно просить именно у тебя, а не у того, кого обидели... - Фраза прозвучала без прежнего запала. Как-то даже устало и отстранённо, как-будто Сатана думал совсем не о том, а говорил только потому, что надо что-то сказать. Он посмотрел на доску, и один из рыцарей медленно двинулся на клетку с6, отшвырнув с дороги мешавшую ему пешку, которая, проклиная всадника и грозя кулачишком вслед, с трудом вернулась на своё место.

В городе N* группа людей собралась в гараже, принадлежащем одному из них. Каждый из них был собран и спокоен. Все знали, что им предстоит сделать и не боялись того, что неизбежно произойдёт. Волновал их только один вопрос - пройдёт ли всё так, как нужно и не нуждаются ли планы в корректировке. Лидер развернул на столе карту с пометками:
- Все знают, что они должны делать? - Вопрос был задан для проформы. Все знали детали операции до последней мелочи. Дождавшись утвердительных кивков, лидер продолжил:
- Хорошо. Значит, приступаем завтра. Оружие и транспорт есть, план все знают. Всё, что могли - мы совершили. Остальное - в руках Аллаха. А теперь - пришло время вечерней молитвы...

- Мои, как ты выразилась, последователи, получают, как опять же ты выразилась, то, что заслужили. - глухо проговорил Сатана. - Иначе сотрётся граница между добром и злом... ну и всякие глупости в таком роде. Ты говоришь про осознанную веру - но нельзя заставить себя поверить. И не просто поверить, а - ПОВЕРИТЬ! ТАк же, как нельзя заставить себя любить. Не слишком ли многого ты требуешь от людей, да ещё не давая им знаков? Пошли мессию - и вот тогда к тебе будет приходить куда больше людей. Ты же всесилен - отчего бы не сотворить такую малость?
Он говорил сейчас по инерции, ещё не будучи в состоянии отойти от всплеска чувств. Говорил, чтобы скрыть неуверенность, чтобы выиграть время, чтобы не дать противнику понять, что он - он! - слаб сейчас. Поэтому и говорил об очевидном - так боксёр на ринге уходит в глухую защиту, чтобы придти в себя.

- Раскаянье – это то, что нельзя адресовать кому бы то ни было – ни мне, ни пострадавшему. Раскаяние это то, что само по себе дает мне повод для прощения. Это не важно, к кому обращены слова раскаяния – важно лишь осознание своей вины, если я увижу, что человек готов признать свою ошибку и обратиться ко мне, я приму его, я не отказываю в прощении, если желание его искренне. Никому не отказываю. – Она посмотрела на него испытующим взглядом из-под челки. Взгляд этот сдувал всю ложь, браваду, сметал барьеры, раздевал, оголял все чувства и мысли, просвечивал, словно прошивая насквозь. Вряд ли нашлось бы два существа на этом свете, способные выдержать этот взгляд и надо же случиться такому, что как раз тот, кто мог и находился напротив нее. И все же даже он не смог скрыть все, спустя секунду Бог улыбнулась, - ты не умеешь прощать, - покачала она головой, - и никогда не научишься, я буду прощать за нас двоих.
Она протянула руку и фигурка монаха с клетки d2 – прощение медленно переступила на d4.

В городе Х в ночном баре человек ставит на стол пустую рюмку и смотрит на свои руки – этими руками он должен через четверть часа убить человека. Этот человек долгие годы отравлял ему жизнь – похищая родную жену на вечера и дни отлучки, заставляя его любимую Анечку метаться меж двух огней – дети здесь и дом и богатство там, а возможно и любовь. Ну конечно – куда уж ему – простому инженеру тягаться против мэра? Он терпел долго – любовь к жене не пускала, не давала воли злости, но теперь нет уже ни сил, ни терпения – она снова беременна. От кого? «Еще» - просит он, протягивая пустой стакан и получает очередную порцию водки – сегодня все случится и будь что будет так дальше он жить не может. В кармане пистолет с тремя пулями – трех должно хватить.
Открывается дверь и в задымленный зал входит женщина – она морщится и оглядывается по сторонам – находит, что ищет и бросается к стойке бара. Короткий диалог сопровождается активной жестикуляцией, женщина хватает, сопротивляющегося мужа и силой привлекает к себе. Через минуту они выходят из бара, крепко обнявшись – мужчина плачет.

В тысячах километров от города Х в другом городе шестилетний сын забыл смертельную обиду на маму, из тех, что дети запоминают на всю жизнь. Она вдруг спохватилась, что обида не стоит того, чтобы ссориться с сыном и достала припрятанный на полдник шоколад.

В другом конце мира помирились влюбленные после страшной ссоры; сын простил отцу многолетнюю обиду; одинокий мужчина простил себе гибель подруги, произошедшую годы назад…

- Мессия, друг мой – это не знак – это нарушение баланса, это гирька, которая заставит весы склониться в мою сторону против их естественного желания и закономерного движения. Это снова нарушение свободы выбора – задача человека в том, чтобы найти в себе силы поверить в то, что не очевидно, но правильно. Я не хочу, да и не вижу смысла в том, чтобы подталкивать его искусственными способами. То, что человек не видит глазами и не может потрогать, он чувствует сердцем – иное мне не нужно. Я знаю, что заставить себя верить нельзя, да я и не прошу от людей, чтобы они верили в мое существование и в мою к ним любовь. Мне достаточно чтобы они верили в то, что праведный путь – это их путь, пусть даже не зная, что он ведет ко мне.

Сатана пожал плечами и, отвернувшись, стал рыться в карманах пиджака, так и провисевшего всё это время на вершине ёлочки. Поиски завершились через минуту, и он с удовлетворённым возгласом снова повернулся к столику, попутно вскрывая найденную во внутреннем кармане пиджака пачку дорогих сигарет. Ещё через полминуты столик окутался облачком ароматного дыма, которое, впрочем, туту же развеял порыв прохладного ветра. Небрежно положив руку с тлеющей сигаретой на край столика и стряхнув пепел прямо в траву, Сатана усмехнулся:
- Надо же, как меняются взгляды. Я помню время, когда ты так не считала. В то время мессии появлялись чуть не каждые полвека. Тогда тебя влияние на выбор людей не заботило.
Небрежный кивок и новая затяжка. А пешка с с5 с наглой улыбкой издевательски кланяется монаху, стоящему на d4, прося уступить клетку. Первое взятие в партии - пусть даже это всего лишь пешка. Но кто сказал, что пешки неважны, особенно в такой партии?

...В городе X супружеская пара бредёт по улице, обнявшись и забыв обо всём, кроме них двоих. Забыв обо всём - в том числе и о том, что не по всем районам ночного города можно гулять, чувствуя себя в безопастности. И вот выскочивший из-за угла подросток бьёт мужчину по голове обломком водопроводной трубы, а второй в это время, не обращая внимания на вопли женщины, вырывает у неё сумочку. Подростки скрываются, а вокруг головы мужчины расплывается кровавая лужа, становясь всё больше...

...шестилетний малыш, чьё вымазанное в шоколаде личико лучиться радостью, отходит в парке в сторону от мамы, увлечённой болтовнёй с соседкой, и видит взрослого, сидящего в красивой большой машине, подающего ему знаки приблизиться. Мужчина фальшиво улыбается:
- Здравствуй, малыш. Ты любишь шоколад, да? У меня его много. Подойди, увидишь.
Ребёнок делает шаг вперёд...

...помирившиеся было влюблённые ссорятся снова и расходятся навсегда - девушка застала любимого целующимся с другой; сын, заткнув уши и вспоминая завещание, не слушает стонов отца, молящего вызвать скорую - у него сердечный приступ; одинокий мужчина прощает себе гибель подруги - и забывает про неё, утешаясь с её лучшей подругой...

И кто скажет, что гибель пешки - это неважно?
И снова пепел летит в траву, а Сатана ухмыляется в лицо Бога сквозь дым.
- А разве мне есть, кого прощать? И есть - за что прощать? - Брови взлетели вверх, показывая, насколько удивлён говорящий таким нелепым предположением. - Ведь все получают то, что заслужили, разве нет? И можно только смиренно принимать то, что произошло.
Брови вернулись на своё законное место, а Сатана посерьёзнел:
- Впрочем, ты права. Мессии - дело ненадёжное. Да и то сказать: твоих мессий понимали неправильно. Твои знамения оставляли людей равнодушными. Твои Слова доносили до людей неверно - а если и верно, то люди всё понимали на свой лад. Складывается такое впечатление, что чем меньше ты влияешь на мир, тем лучше для мира. Так что, наверное, правильно - не надо новых "Сынов Божиих".
Сатана иронично улыбнулся:
- Помнишь, какая каша заварилась под его знамёнами, когда прошли века со времени его смерти? Любо-дорого вспомнить! И убивали твоим именем, и насиловали, и... о, извини. Я запамятовал, насколько тебе это неприятно. - И он, привстав, наклонился над столиком, чтобы сочувственно-издевательски похлопать девушку по руке.

Бог неодобрительно нахмурилась на сигарету в руках Сатаны и наставительно произнесла:
- Ты знаешь, как подобное увлечение сказывается на легких? Ты всю гадость, что люди придумали, примеряешь на себя? Как дитя малое, - она насмешливо улыбнулась и дым от сигареты тонкой и ровной, словно нить струей пошел ровно вверх, причем при выходе из легких визави, он тут же дисциплинированно формировался в идеальную дымную сферу и возносился куда-то вверх в небо. Бог понаблюдала за своей работой и невольно хихикнула. Теперь Дьявол выглядел комично, будто пускал изо рта пузыри. – Ты прав, когда-то я практиковала такие методы воздействия на души людей, я считала, что массовые потрясения сплотят их между собой, и они помогут друг другу идти к свету, но я ошибалась, признаю – личное потрясение куда эффективнее сказывается на умах людей. Почему-то мыслить здраво и находить верный выход из ситуации у них получается лучше в одиночестве. Поэтому я и оставила практику мессий и откровений, люди и без того всегда найдут доказательство тому, что то, во что они верят – существует. Или смогут опровергнуть подлинность любого мессии, если веры нет.
Бог проводила взглядом свою погибшую пешку, что скорбно удалилась с доски и, словно получив пулю, в спину рухнула как подкошенная и больше не шевелилась. Бог сокрушенно вздохнула и кивнула смирению, будто давая согласие. Конь встал на дыбы и проскакал через несколько клеток, взвился над злосчастной клеткой d4 угрожая пешке копытами, всадник вынул меч, пешка трусливо отшатнулась и, закрывая руками голову, побежала прочь с доски, где замертво упала рядом с локтем Бога.

Десятичасовые новости.
«Низкая провокация и посягательство на устои» - так откомментировал Папа Римский ситуацию вокруг обвинений священнослужителей в домогательствах к несовершеннолетним детям. Проведенное расследование доказало, что свидетельские показания, а так же улики были сфабрикованы – дети давали показания под давлением и ни один из них не подтвердил сказанную ранее информацию. Обвиненные священники полностью оправданы и уже сделали заявление для прессы, что не покинут своих постов. Ситуация получила широкий резонанс и привлекла внимание общественности – в приходах оправданных отцов наблюдается небывалый наплыв прихожан. Остается лишь сказать: слава богу…

- Моим именем в мире ежедневно творится зло, но мы оба знаем, что нет на то моей воли - люди хотят высокую цель, они хотят придумать заранее оправдание своим действиям, и думают, что мое имя обелит их. Им свойственно присваивать мне какие-то выгодные им догматы и желание, мол, так богу угодно, ты знаешь, что такие люди ко мне не попадают, зато тех, кто безвинно пострадал по их вине, я принимаю с раскрытыми объятиями. Теряя одну душу, я обретаю другую, возможно придет время, когда обретать я стану больше. С твоими мессиями тоже дело обстоит не лучшим образом – они всегда порождают больше противостояния, чем содействия и никогда ко мне не обращается так много людей, как при явлении твоих мессий.

- Именно дитя малое. - с готовностью согласился Сатана со сравнением Бога. - Дурное воспитание, общество архангелов-переростков, у родителя, - Сатана с укоризной указал на Бога сигаретой. - никогда не хватало на меня времени. Да и желания. Дескать, другие дети важнее, их надо уважать, любить, чуть ли не кланяться... Как тут не закурить с горя? И как тут не начать завидовать?..
Сатана пригорюнился и будто сжался на стуле, печальными глазами взирая на мерцающий огонёк, изображая из себя брошенного на произвол судьбы сироту. Будь здесь Холл Бартлетт, он, не задумываясь, взял бы его на роль одного из капитанов песка - если бы среди тех были настолько великовозрастные персонажи.
Впрочем, дав Богу возможность полюбоваться этой сценой, Сатана быстро выпрямился, вернув себе прежний облик; иными словами, развалился на стуле, небрежно закинув ногу на ногу, и щёлкнул пальцами, отправив окурок в короткий полёт до ручейка, в который тот благополучно и упал, выпустив предсмертную струйку дыма, после чего был унесён течением.
- Бинго!
Удовлетворённо кивнув и мысленно пожава самому себе руку в честь удачного броска, Сатана поставил локти на стол, с интересом уставившись на Бога.
- Значит, ты отнюдь не совершенна и можешь ошибаться - чтобы там ни говорили люди? Но не было ли тогда само их создание - ошибкой? Чем тебя мир без них не устраивал? Неужели так хотелось создать камень, который сама - нет, не "не сможешь", но - не захочешь поднять?
Он даже не смотрел на доску, но это не помешало одной из пешек браво промаршировать на клетку е6.

...в лагере, расположенном где-то в лесах африканского континента, лидер религиозной секты выступает перед теми, кто последовал за ним в эти глухие леса, кто верит ему - и тому, что он говорит.
- Братья и сёстры! Пришёл, наконец, час, когда мы все сможем воссоединиться с Ним на небесах. Наконец-то был дан ответ на наши молитвы. Этой ночью но мне явился ангел господень и повелел...
Он говорит дальше, этот красивый, харизматичный человек, а помошники уже выносят из здания столовой котлы с ядом, а люди становятся в очередь - с чашами, которые одна за другой наполняются отваром, а пророк, как его здесь называют, продолжает говорить:
- Через несколько часов перед нами откроются врата Рая - нужно сделать всего лишь один шаг, нужно лишь...

- Кровь, пролитая под определённым знаменем, пятнает и само знамя - даже если его настоящий владелец не имеет к происходящему никакого отношения. - лениво отмахнулся от аргумента Сатана. - И это никак не способствует увеличению количества твоих последователей. Как я уже говорил - вспомни, сколько их было раньше - и сколько сейчас. Почему ты думаешь, что тенденция изменится?

В ответ на выходку Сатаны с жалобами на тяжелое детство Бог звонко рассмеялась, откинувшись на спинку стула, и смахнула со щеки блестящую слезинку.
- Да, ты прав, недостатки твоего воспитания налицо, - по листве сакуры над головой понесся легкий ветерок, и Сатану засыпало розовыми лепестками, украсив его темную голову цветочным венком, - неужели ты как капризный ребенок лишь хочешь привлечь мое внимание? Нет, не говори, что это так, иначе я просто в тебе разочаруюсь. Ну не может же быть, чтобы ты настолько заблуждался во мне, чтобы не знать, насколько я могу тебя любить. Еще скажи, что ты ревнуешь к людям, за то и мстишь? Тебе стоит лишь раскаяться и я, - она с улыбкой развела руки в стороны, как бы приглашая себя обнять. За спиной Сатаны начали проявляться в воздухе крупные крылья архангела, над головой заморгал, словно неисправная электрическая вывеска нимб. Бог искренне забавлялась, наблюдая за своими выходками, можно подумать, он один такой остроумный.
В то же время на доске встрепенулся второй конь, он будто даже без участия своего хозяина красивой иноходью, побрасывая колени и выгнув шею, прогарцевал на клетку с3. Надежда встал, приплясывая на месте.

Надежда - теперь у них появилась надежда. Приказ уже пришел - послезавтра они едут домой! Радость охватывала взвод солдат в одной из горячих точек мира - дожить бы до послезавтра, а там дом, девушка, мама, друзья и тишина - ни выстрелов, ни взрывов, ни свиста снарядов. Не будет страха, не будет смерти, а только будущее, которое все эти долгие месяцы было под вопросом - теперь оно у них есть.
У несправедливо осужденного на смертную казнь появилась надежда - апелляцию приняли к рассмотрению. Надежда появилась у его жены и двух детей.
Надежда вспыхнула в сердце веснушчатой девятиклассницы - ее любимый сегодня улыбнулся ей.
Надежда жила в сердцах жителей Сибирского города - новый мэр должен быть лучше старого и жить станет намного легче, надо только надеяться...

Того, что визави ее обнимет, она, конечно, не дождалась, и пока он не замечал преобразований в своем внешнем виде, ответила на вопрос:
- Ошибка? Ты считаешь? А в чем был бы смысл моего существования или твоего? Пасти коз в горах и собирать урожай кокосов? Без детей дом пуст и уныл, а с детьми не бывает легко, я сознавала, на что иду, и к чему это может привести. Я готова к трудностям, непониманию и боли. Для нас обоих это серьезный эксперимент и без ошибок обойтись невозможно, даже для меня, увы, - она развела руками, поправила челку. На ветку вишни прямо над их головами села желтая канарейка и принялась громко и радостно распевать. Бог засмотрелась на нее с улыбкой, но, вспомнив о следующем вопросе, перевела взгляд на визави, - меня удручает, что люди отождествляют меня с религией, они разделились в любви ко мне на множество групп, но это имеет и положительные стороны. Запятнано одно знамя - другое бело и прекрасно, притягивает последователей. Они переходят под иной флаг, оставаясь под моим покровительством. Для меня это не имеет значения, истинно верующие никогда не станут придавать значения таким мелочам. Как и размахивать моим флагом над головой - я в сердце, а не на устах.

- Раскаяться? Но в чём же?
Сатана отмахнулся от нимба, и тот осыпался наземь - пеплом. Крылья за спиной проявились окончательно - и почернели. На миг он расправил плечи и выпрямился: и вот уже не проказливый юноша, отдыхающий после деловой встречи, сидит перед богом, а могучий архангел с мрачным суровым лицом. А лепестки сакуры на голове засыхали и съёживались, превращались в серый прах, не выдерживая отпущенного на свободу ледяного дыхания ада.
- В том, что я сотворён таким, какой я есть? В том, что отказался поклониться тем, кто НИЖЕ? Это я - Я! - был первым, не они. Но любовь, прощение, выбор - всё доставалось людям.
Шальной порыв ветра швырнул девушке в лицо несколько опавших листьев, принесённых с границы Тропы Зимы, заставив её прикрыть на миг глаза. А через мгновение облик Сатаны уже был прежним; в глазах - впрочем, быстро исчезая - плавала дымка печали, но губы кривились в ироничной усмешке, пальцы же нетерпеливо прищёлкнули. отправляя очередную пешку в поход.
А6. Зависть.

Хочешь, я расскажу тебе сказку, дружок? Было когда-то два друга - ещё со школьной парты дружили, да. Закончили школу, а там и пути разошлись, вроде как - но дружба не угасла. Хоть и учились, один - в школе милиции, а второй - в бизнес-колледже. Дружба, не дружба - а встречались, пиво пили, гуляли - это любой студент с радостью, независимо от факультета. Закончили учёбу - и вот тут-то дружбе испытание выпало. Один-то рядовым участковым по улицам гуляет, а второй - менеджер, да в хорошей фирме притом. У первого - однокомнатная на окраине, а второй красавицу жену в новую трёхкомнатную в центре через несколько лет ввёл. Встречались-то они по-прежнему, да вот беда - копилась в сердце у одного из них зависть чёрная. И нетрудно было тогда уже капитану оставить кое-что в квартире друга. Бойтесь данайцев, дары приносящих! Не боялся второй - а зря. Думал, глупец, что дружба сильнее зависти - да мыслям тем конец пришёл, когда дверь, крепким плечом людей в маске выбитая, о стену грохнула...

- Эксперименты - это правильно, это по-нашему! - часто-часто закивал Сатана, уже пришедший в себя и вернувшийся к явно полюбившемуся ему облику паяца. - Вот, помню, один из последних твоих, как там его... социализм, во! Как вспомню - душа радуется, давно заложенная-перезаложенная... и ведь почти получилось - старую религию на новую заменила, люди, вроде бы - пусть через кровь и грязь! - лучше и чище становились. Крови, правда, многовато пролилось, ну так это ерунда - это тебе только на руку. Говорила ведь, что безвинно пострадавшие к тебе попадают?.. Потом, правда, наперекосяк пошло всё, вразнос... да и мы помогли, но идея была богатая! Конфетка, не идея!
и Сатана смачно причмокнул губами, обозначая, что конфетка то была знатная - сладкая, вкусная, не откажешься, даже если цену знаешь... а не знаешь - так тем более не откажешься.

- Тебе никогда не хватало терпимости: да, ты создан таким и это моя вина – ты был во мне, и я тебя отпустила. Поклонение людям? Не ты ли первым бежишь ко мне, радостно потрясая очередным их изобретением? Алкоголь, сигареты, химическое оружие, атомная бомба, смертельный вирус – демонстрируешь плоды очередной своей победы надо мной. Я думала ты ими восхищаешься – ты столькому их научил и пожинаешь богатый урожай, почему бы не признать заодно, что они стоят и любви, и преклонения, и прощения, и уважения, в конце концов? У тебя не было выбора? Смотри сюда! – она протянула к нему ладонь, и он увидел свое отражение в ее поверхности: тот самый вид, которым пугают грешников – страшная и отвратительная маска, пылающие очи, черные крылья, наводящий ужас взгляд. – Ты был моим первым, самым сильным и любимым сыном, Люцифер, я дарила тебе это мир, чтобы ты мог реализовать свои планы, чтобы ты помог мне – я нуждалась в этом. Но ты… ты сделал выбор и вот результаты. Если бы я хотела тебе запретить, лишить этого права – выбирать свое назначение в этом мире – ты был бы архангелом – моей карающей и благословляющей десницей. Угрозами и силой я заставила бы тебя подчиниться. Ты же имеешь то, что хочешь иметь – ты мой враг, ты восстал против меня, создавшей тебя – это по меньшей мере неблагодарность. – Она покачала головой и убрала свою ладонь, обратила взгляд на канарейку на ветке, та с интересом склонив головку, разглядывала Сатану. Бог посмотрела вместе с ней – ее глазами и увидела паясничающего юнца, насмешника, острослова, не того, кого видела она – отражение самого страшного ее разочарования и падения. Счастливы люди и птицы не могущие проникнуть взглядом под покровы.
Бог моргнула и с ее ресниц осыпался иней, растаяв на маленькой голове белого короля.
Смирение, осторожно и медленно переступая копытами, перенес своего седока с клетки d4 к белому полю с6. Меч всадника направился острием в горло, занимающему клетку, вражескому коню. Тот поднял на атакующего насмешливый взгляд, поясничая, поклонился и твердым шагом направился за пределы поля боя, чтобы там беззвучно умереть. Смирение занял освободившееся место и замер.

В городе N* группа людей собралась в гараже, принадлежащем одному из них. Каждый из них был собран и спокоен. Все знали, что им предстоит сделать, и не боялись того, что неизбежно произойдёт. Один из них подошел к старенькому однокассетному магнитофону и нажал кнопку воспроизведения – из плохих, хрипящих динамиков потянулись заунывные слова молитвы. Присутствующие опустились на колени на специально подстеленные потертые коврики и подхватили молитву. Простая спортивная сумка стояла в углу, будто забытая и не нужная вещь.
Внезапно дверь гаража с грохотом распахнулась и внутрь хлынули пестрящие камуфляжем СОБРовцы в черных масках с прорезями для глаз и рта. В руках они держали оружие, направляя их в спины молящимся.
- Руки чтоб я видел! – рявкнул один из прибывших, перекрывая хрип магнитофона, - и без шуток у меня, иначе Аллах долго будет смеяться над тем, что от вас останется!
Щелкнули затворы. Молящиеся даже не обернулись, кланяясь в такт молитве – на все воля Аллаха…

- Это в твоем стиле – колоть мне в глаза моими ошибками – я тогда недооценила тебя, и ты вложил в души лидеров жажду власти, жестокость, корысть и конфетка превратилась в… ну-ну я вижу, что ты знаешь, можешь не делиться. У нас война и я не стану тебя в этом обвинять – в конце концов, твои детища уничтожили сами себя: один тиран пожрал другого и реки крови остановились. Это дорого обошлось и нам и людям, но во благо пациента врачи порой причиняют ему боль. Увы, мне этого тоже не избежать.

- Тебе не кажется, что одновременно обвинять меня в нетерпимости и говорить, что то, каким я был создан - твоя вина, несколько непоследовательно? - Сатана пожевал губами, размышляя. - Впрочем, непоследовательность тебе вообще свойствена. В отличие от меня, заметь! Химическое оружие, ядерное, бактериологическое - да, это - мои игрушки! Но глупо говорить, что я восхищаюсь ими. Ты говоришь о любви, о терпимости, об уважении - но мне нет до этого дела. Я поощряю лишь то, что, рано или поздно - когда угодно, я умею ждать - уничтожит ИХ. Уничтожит людей их собственными руками. Это не восхищение, о нет, и не уважение - это просто радость. Радость знания того, что грядёт! Ты говоришь, что я лишь пародирую людей. Но тебе ли не знать радости от того, что твои планы воплощаются в жизнь? Что твои мечты исполняются?
Произнося монолог, Сатана всё больше входил во вкус - тема, конечно, старая, но сейчас, когда цель близка, можно, наконец, выпустить на свободу давно запертые и похороненные в тайниках души чувства.
- Помощь? Но мы помогали тебе создавать этот мир - я помню! Мы - вместе - создали его, разве не так? И разве не создатели должны владеть этим миром? Но нет - ты привела в него... человека, - последнее слово Сатана буквально выплюнул с отвращением. - и нарекла царём мира. И ты хотела, чтобы я принял это с радостью и смирением? Мир без людей - ты серьёзно находишь, что он был бы хуже или бессмысленен? Чушь! Посмотри - да, посмотри, ЧТО они сотворили с этим миром, который ты так любезно им предоставила. Нравится? И не обливается кровью сердце при виде всег этого, а, творец? Каково видеть, как одно твоё творение уничтожает другое?!
Раздражённо он толкнул вперёд пешку, стоящую на клетке b7 - и та, бросив на повелителя взгляд, исполненный ужаса, прыгнула прямо под копыта белого коня, заставив его попятиться, жалобно заржав, и уйти с доски, замерев прекрасной скульптурой.
Пешка берёт на с6.

Смирение - странное слово. Неправильное. Заставляющее не искать больше путей, не стремиться к цели, которая однажды оказалась недоступной. Но, что ещё более важно - смирение - НЕ работает. Кто скажет, в скольких сердцах тоска, горе, жажда мести вспыхнули снова, когда человек натыкался на предмет раздора, на заметки, оставленные на полях книги, на старые альбомы, заполненные фотографиями, которые не хочется видеть - но и оторваться от них нет возможности... неосторожное слово, неосторожное воспоминание - и, казалось, уже давно забытые чувства снова бередят душу, повергая окружающих в смятение...

- Я не могу вложить в души людей того, чего там нет изначально, - Сатана покачал головой. - и ты это знаешь не хуже меня. Но ты снова заставила меня удивиться - аплодисменты! - и юноша действительно несколько раз хлопнул в ладоши, спугнув стайку воробьёв, уже подбиравшихся к доске, чтобы проверить шахматные фигуры на предмет потенциальной съедобности. - это всё дорого обошлось людям - верно. Это дорого обошлось тебе - тоже верно. Но мне?.. Мне с этого, между прочим, кроме пользы, ничего не перепало.

- Для меня не новость, что во всем ты винишь меня, дети в определенном возрасте начинают обвинять родителей во всех грехах: и воспитали их неправильно, и времени не уделили, и недодали конфет, красивой одежды, и не поняли, и не простили, и вообще без их согласия на свет произвели. Не находишь, что тебе на это глупо жаловаться, я никогда не замечала, чтобы ты страдал от недостатка моего внимания. Посмотри на себя, - Бог вздохнула, что за насмешка! Она видела его всяким, и теперь в ее глазах он вновь стал архангелом – возгордившимся и падшим, но ее плотью и кровью, ее мыслями и желаниями, ее любимым существом, - ты сделал целью своего существования месть и равность – истребляешь людей, мечтаешь о захвате мира. Для чего? Это же смешно! Ты видел их глупые фильмы об абсолютном зле? Не находишь его несколько неумным и непоследовательным: злодей стремится уничтожить мир и… что? Остаться одному среди развалин? Где он будет реализовывать свою жажду власти, тщеславие, жажду жестокости? Где? Кем он будет править, кого угнетать? Он добьется своего и станет самым несчастным существом на свете. Вот он мир без людей, смотри, - Бог моргнула, и над доской в воздухе повис голубой с белыми разводами шар, оба наблюдателя увидели, что города пусты на островах и материках, ветер гоняет листья и бумагу по улицам, тишина затопила мир. На глазах собеседников города зарастали зеленью, рушились дома, равнялись с землей, на месте мегаполисов поднимались джунгли, истлевали старые деревья, росли новые и так до бесконечности – больше не было ничего. Ничего не менялось – одно поколение флоры и фауны сменяло другое, планета цвела и пела голосами птиц, но она была неподвижна, будто замерла во времени, будто ничего больше на ней никогда не происходило. – Что с этим будешь делать ты? Ты любишь власть, власть над кем ты получишь? Чем ты будешь заниматься? Строить замки из песка? Загорать на пляже? Садовничать? Я знаю твои эстетические пристрастия – дай тебе волю, ты превратишь весь мир в это, - Она кивнула ему за спину, где замерла заиндевелая роща, - и будешь вечно скитаться средь скелетов и камней и размышлять о чем-то. О нет, я знаю твою деятельную натуру – ты не сможешь долго этим заниматься. И ты придешь ко мне. Я пока еще не вижу для чего: убить и занять мое место или просить помощи, но какая радость тебе будет оттого, что мечтания твои осуществятся? Не говори мне, что тебе нужен мертвый мир, где можно чувствовать себя хозяином, вон они – Бог подняла глаза к небу, и в них отразился глубокий черный космос с мириадами звезд, - выбирай любой и делай с ним что хочешь, но нет, ты вцепился именно в этот мир. Не они тебя уязвляют, а я – мне ты мстишь, бросая все силы на уничтожение моих детей, моя боль твоя цель. За что? За то, что я позволила тебе быть самим собой и выбирать свой путь? За то, что отвергла тебя таким, каким ты стал благодаря своему выбору? Я не могла иначе – правила для всех едины, я не могу давать волю одним и подавлять других, ты сделал свой выбор сам и мстишь мне за это? Как это несправедливо, - вздохнула она.
Вздох будто толкнул в спину очередную фигуру: ветер шевельнул одежды печального и прекрасного рыцаря, он поднял глаза и медленно прошел с клетки f1 на d3. Любовь великая сила и грозное оружие…

Любовь правит миром.
Любовь к родине и дому толкнула солдат, бежать в бой с оружием в руках, забыв о страхе и боли, имея лишь желание защитить то, что им дорого.
Любовь к матери заставила девочку отложить шприц с героином – мама вчера так плакала и умоляла одуматься…
Любовь к женщине побудила создать прекрасную песню, картину, поэму.
Любовь к истине вынудила отказаться от сна и отдыха и искать ответ на мучающий вопрос и находить, испытывая счастье первооткрывателя и творца.
Все в одну минуту. Подвиги за нее и во имя нее происходят ежеминутно.

- Они расточительно относятся к моему дару, они действительно убивают мир и делают это сознательно, но у меня есть надежда и любовь, чтобы ждать, что они успеют одуматься. Сколько раз мир был на грани краха, когда страшные болезни косили миллионы, когда мировые войны уничтожали поколения, когда невежество брало верх над познанием и каждый раз они выбирались из этого и делали мир чуточку лучше. Они уничтожают одно, но создают другое, они тоже творят мир, каким хотят его видеть. Я не хочу им мешать, ничто не должно оставаться неизменным.

Сатана оглянулся на тропинку, по которой пришёл на место встречи.
- Ах, это. Да, в последнее время мои эстетические пристрастия именно таковы, но и ты вряд ли будешь спорить с тем, что это - красиво. А ещё... - голос говорившего внезапно стих, заставляя собеседника прислушаться. - а ещё ты должна помнить, чот раньше всё было иначе. Ты должна помнить то время, когда мы творили вместе, когда Земля казалась прекрасным садом, когда...
Голос шептал, уводя в ирреальное, создавая миражи, заставляя видеть и вспомать то, что давно похоронено в глубинах памяти. И вот не поляна окружает собеседников и соперников, а летят они над осенним лесом, видя, как в лесу играют - двое; слышат звонкий смех. Играют и - творят.
- Смотри, смотри, как я умею! - один из двоих протягивает второму на ладони живой ярко-алый цветок. - Разве не красивый?!
Резкий смех обрывает видения - и вот они уже снова сидят около шахматного столика.
-- Ну разве это было не мило? До тех пор, пока не появились эти. Ты ошиблась тогда - и ошибаешься снова. Говоришь, я мог бы взять себе любой мир - но зачем мне они? ЭТО - мой дом! Говоришь, что мне нужна власть над миром - отнюдь. Говоришь, что я люблю власть - снова не так. Но вот то, что я хочу уничтожить людей - это верно. Это всё равно, что делить СВОЙ дом с насекомыми. Грязными, непоседливыми, шумными.
И ты ещё говоришь про единые для всех правила?! Как могут правила быть едиными для НАС и для НИХ?
Когда-то нас было только двое. Ты и я. Разве всё было настолько плохо, что ты решила создать людей? Мы творили, мы - жили, любовались тем, что происходит в сотворённом, наслаждались самим творением - и тогда я не строил ледяных дворцов... сотворение человека привнесло разлад в мир. Так стоило ли оно того?
Сатана замолчал и - на миг - ссутулился, а за плечами тихо зашелестели вновь проявившиеся тёмные крылья.
- И нужно ли было делать так, что бы я чувствовал к людям то же, что и... - это было сказано даже не в полголоса - одними губами, беззвучно... и уже в голос:
- Пешка - на d5!

в коридорах некоего правительственно учреждения говорятся порой странные с точки зрения рядового обывателя вещи. А иногда - и вовсе страшные. Потому и ни к чему тем самым обывателям знать об этих разговорах. Например, об этом:
- ... они готовы хорошо заплатить, если мы передадим планы готовящегося строительства.
- Но планы ещё не утверждены - да и то: легко говорить! Ещё и земля не выкуплена! Вряд ли люди так легко продадут свои дома ради какого-то там комплекса - даже за хорошие деньги, которых, кстати, никто им платить не собирается.
- Они говорят, что если будут точно знать, где именно предполагается строить спорт-комплекс, то землю они... получат. Тем или иным способом.
- Вы понимаете, что говорите?!
- Более чем хорошо, более чем... так я могу говорить, что сделка состоится? ...

Проследив за тем, как пешка проковыляла на указанную клетку, Сатана бесцеремонно ткнул пальцем в сторону фигурок, изображающих людей.
- Да перестань - понятно же, что они уничтожают куда больше, чем творят. Впору с саранчой сравнивать. А войны наверняка ещё будут - куда более разрушительные, чем прежде.

- Это не красиво, - она с тоской посмотрела на ту часть ее сада, что омрачала вид, но принадлежала, увы, не ей. – Красота это жизнь, ты же убиваешь все, к чему прикасаешься. Я не хочу видеть мир таким и не позволю тебе сделать его таким. – Сильный порыв ветра пронесся по заиндевелой роще. Мелодично зазвенели сталкивающиеся обледенелые ветки, застонали сухие стволы, засеребрился облетающий иней, мерцающей занавесью спускающийся с крон деревьев на палую листву. Порыв утих, роща не изменилась, но лишь потому, что Бог продолжала уважать его право на творчество, и война пока не объявлена, чтобы крушить его творения. – Я все помню, - ее глаза потухли, она рассеяно пробежала взглядом по доске, - и сожалею о том, что это в прошлом. В мире еще осталась работа для творцов, то ты предпочел разрушать. Ты знаешь меня дольше и лучше чем кто-либо и должен понимать, что ревность глупа, что я могу любить всех моих детей с равной силой и ты ни в чем не был бы обделен. Они не насекомые – они хозяева, а мы лишь творцы. Что значит прекрасная картина, завернутая в холст и пылящаяся на чердаке? Что значит великолепное произведение литературы, истлевающее в полке писателя? Что значит мир, в котором живут лишь творцы? Он мертв и некрасив. В нем нет места продолжению – он создан и остается константой, я этого не хочу, я не творю мертвых миров, мне это не интересно. Мир без людей это скорлупа, статичная картинка, у него нет цели и смысла существования. В чем ты видишь смысл существования мира для нас двоих? Его не было тогда, не появится он и сейчас, если ты победишь. Почему другие мои дети слушают меня, а ты закрыл свой разум для моих слов и доводов? - Бог с легкой улыбкой посмотрела на Михаила на доске, тот расправил крылья, повел широкими плечами, обернулся и посмотрел гроссмейстеру в глаза, она склонила голову и улыбнулась шире. Архангел взмахнул крыльями, король рядом прикрыл голову от ветра, и перелетел на g1 через вершину уже сменившей позицию башенки познания, что с h1 перебралась на f1. Рокировка.

Возмездие за легкомыслие, оно рождает положения, в которых люди начинают сознавать, чего лишились. Солнечные лучи уже не так ласковы и приятны – они обжигают, они вызывают болезни. Но дух познания и способность творить не дают разрушительной силе долго править провинившимися людьми – они изобретают новый способ борьбы с бедствием – защитные средства и медикаменты предотвращают и исправляют вредное действие ультрафиолета.
Воздух загрязнен, в городах нечем дышать. Ученые ищут и находят способы отчистки воздуха.
Природные ресурсы истощаются, светлые головы изобретают альтернативные источники энергии…

- Позволю себе не согласиться, они творят и гораздо больше чем уничтожают. Своей же деятельностью они вынуждают себя к познанию, они сами себя ставят в положение, когда, не сотворив чего-то нового и конструктивного, они погибнут, а инстинкт выживания не позволяет игнорировать это. Выбив у себя из-под ног опору, они ищут новую, более прочную. Такой путь познания, увы, он не совершенен, но он работает.

- Говоришь, всё, к чему я прикасаюсь - умирает?.. Но я снова вернусь к прошлому - ведь так было далеко не всегда. - Противник протянул руку к своей роще; обледеневшая веточка дуба с тихим звоном оторвалась от ствола и через миг Сатана уже вертел её в пальцах - и с каждым движением иней слетал с дерева, а через несколько мгновений над столиком поплыл аромат зелёной листвы - на ветке появились нежные листочки, трепетавшие от лёгкого ветра. Сатана бережно опустил веточку на землю и провёл над ней рукой, полуприкрыв глаза. Повинуясь воле творца, ветка изменилась; миг - и рядом с игающими стоял чудесный молодой дубок, тянущийс к солнцу. Сатана со вздохом положил руки на доску и снова обратился к сопернице:
- Так было - и так ещё может быть, если ты, наконец, откажешься от этих... как там в теории эволюции?.. ах, да! от этих обезьян переростков. Да разве они способны оценить то, что ты для них делаешь? Ах, да. об этом уже говорилось. Ради редких капель мёда ты готова терпеть эту бочку дёгтя. Что же, твоё право. Но если не секрет - что за работа для творца ещё осталась? Ты же так заботишься о людях, даже сама уже давно не творила ничего нового - вдруг это отразиться на их нежной психике... новых создания в мир выпускать нельзя. Новые растения - пару раз за столетие. Фи.
Сатана поёрзал на "стуле", устраиваясь поудобнее.
- Мир, в котором есть лишь творцы подобен пылящемуся холсту? Но разве мы с тобой не способны оценить творения друг-друга? Или тебе этого недостаточно? Но я способен на это куда больше людей - потому что сам - такой же. Такой же, как ты - часть тебя. Скажешь, что я неправ? Что люди способны оценивать лучше? Скажи - я рассмеюсь. Говорят, смех продлевает жизнь... проживу лишних несколько часов. Уже смешно звучит из уст бессмертного, правда? Но ты не смеёшься почему-то, как жаль. Наверное это потому , что ты тоже попробовала вечность на вкус и не находишь её смешной. А впереди - ещё одна вечность. А за ней - ещё одна... но я заговорился - зря. Наверное, старею. Ещё одна хорошая шутка - но ты снова не смеёшься, матушка. И опять же, зря... Конь - на f6! Голос стих, пригибаемый к мягкой траве всё тем же лёгким ветерком, а крестоносец уже взвил коня на дыбы, прежде чем сделать прыжок через голову пешки, испуганно скорчившейся на своей клетке.

Высокомерие - это хорошо. Особенно когда ты сидишь в глубоком удобном кожаном кресле за большим столом, по размерам приближающимся ко взлётной полосе для Боинга среднего размера, да кабинет твой под стать столу размером и эффектностью. Вот и сидишь, озирая вошедших из под кустистых бровей: чего, дескать, пришли? Всё равно ничего важного у вас нет, а я - ЗАНЯТ! И тушуются посетители, опускают глаза - даже подчинённые! А ты радуешься новому трюку, как ребёнок - в конце-концов, не так уж много радостей и осталось, а всё, что когда-то радовало - куда-то ушло. Да и некогда. За власть надо платить. Но и покупка дорогого стоит! А сколько проблем было в стране из-за того, что не выслушиваешь толком людей да и ко мнению знающих не прислушиваешься - то уже другой вопрос, к делу отношения не имеющий. Да и то - страна большая, как-нибудь сама выкрутится... разве нет? Выкрутиться, всегда выкручивается. А мы пока сделаем ещё шажок к тому, что бы прослыть самодуром. Что у тебя за проблема, говоришь? Опасность оползней в таком-то районе? Да чушь ты несёшь братец, не может такого быть! В прошлом году не было, в позапрошлом тоже не было, а теперь будет? Не разводи мне тут панику! Свободен!

- Инстинкт самосохранения работает только в близкой перспективе - тебе ли не знать! Ни один промышленник не думает о том, что произойдёт из-за его заводов лет эдак через пару сотен - ему не до того, да и: после него - хоть потоп. Ты никогда не задумывалсь над тем, что будет, коли они не сумеют найти "нового конструктивного решения", или просто-напросто не смогут или не успеют привести его в жизнь? Мне всегда было интересно: ты будешь просто смотреть, как они уничтожают мир и себя вместе с миром, или всё же вмешаешься?

игра открыта заново) С уважением, Я ))

- Почему ты не делаешь этого больше? - она с мягкой улыбкой наблюдала за деревцем, на его ветку слетел соловей и завел замысловатую трель, - если ты скучаешь по этому, то почему не вернуться? Не для них, для себя. К чему условия, зачем ты требуешь от меня что-то взамен? Разве я требовала? Я вижу, тебе это нравится, ты получаешь удовольствие от созидания, так зачем разрушаешь? Из ребеночьей принципиальности: не по-моему, значит никак? Они не оценят... неужели ты недостаточно зрел, чтобы без чьей либо оценки получать радость от процесса? А работа для творца... Ты же сам знаешь, когда кладешь немалые силы на создание чего-то столь большого и сложного, что оно становится не просто частью тебя, а самим тобой и вот когда бессонные ночи, неудачные эксперименты, вопросы без ответа и метания позади и ты видишь, как твое творение работает - живет, дышит, движется. Не пылится на музейной полке, а приносит пользу, радость, не только для творца, но и для тех, кто творением пользуется, тогда и испытываешь настоящее удовлетворение творца и настоящее счастье. Да, они пользуются нерационально и расточительно, но они дети – учатся, пробуют. Разбирают механизм, чтобы понять, как он устроен. Глупо было бы ожидать от них нашей мудрости и терпения. Где же твое терпение? Почему ты не даешь им вырасти? Мешаешь, растлеваешь умы, искушаешь, не удивительно, что их взросление идет так медленно и постоянно отклоняется от курса. Ведь я же не воплощение доброты, я справедливость, я возмездие и воздаяние. Я ли не караю? Я ли не преподношу уроки? Ты же мешаешь мне, мне не им. Их жизнь слишком коротка, чтобы осознать в полной мере твое деструктивное воздействие, его оценила я, ты мне делаешь больно…
Она отвела глаза, воспользовавшись своим ходом как причиной для этого, ладья вздрогнула и перешагнула на соседнюю клетку, подойдя вплотную к человеку. Тот повернулся и посмотрел на познание оно было совсем рядом и человек-король мог бы коснуться его рукой, если бы захотел. Ладья f1 на е1…

Ничто не стоит на месте. Сегодня родился младенец, такой же как все, казалось бы, но уже через два-три десятка лет он совершит переворот в науке, а до него это сделает один, два, десять, сотни, Тысяча светлых умов, которые будут разбираться в сути, докапываться, раскрывать одну за другой грани познания.
Сегодня студент доказал недоказанную доселе теорему. В лаборатории удался эксперимент и новый источник энергии, наконец, заработал.
А малыш пяти лет заинтересовался, как устроена его говорящая игрушка и начал разбирать…

- Я буду смотреть, - она не поднимала глаз от доски, - если мое творение не жизнеспособно, я смирюсь, я не буду искусственно поддерживать умирающую жизнь и остаток вечности потрачу на работу над ошибками и когда-нибудь создам что-нибудь изначально совершенное. Ведь я тоже учусь вместе с ними, - она подняла глаза, и он увидел, что Бог улыбается, - ты же тоже учишься. Так?

Дьявол в раздражении вскочил с места и всплеснул руками, после чего зашагал по поляне, пиная ни в чём не повинные листья, которые, опадая с деревьев, устилали его путь.
- И так – всё время! Аргументы, доводы, контрдоводы! – Сатана остановился, крутнувшись на месте, оборачиваясь к собеседнице, и поднял руки, будто сдаваясь. – Мы спорили бессчётное количество раз – и столько же раз играли. И, как и в начале, так и сейчас – снова! – никто не может одержать верх. Пат и ничья – вот наш удел, соперник мой. И мы, всемогущие и бессмертные – ничего не можем поделать с этим.
Сатана вернулся к столику и с усталым вздохом опустился на стул – по сравнению со вспышкой эмоций это выглядело так, будто из него выпустили всю энергию – или она вся ушла, истаяла.
- Или можем? – Потерев виски, дьявол уставился на бога, терпеливо ожидавшего прекращения истерики. – Если нет новых аргументов у нас, может, они найдутся где-нибудь ещё? Всезнание – это такая странная вещь, при которой никогда нельзя быть уверенным в том, что ты знаешь именно всё... о чём мы спорим? Всегда и всюду – о людях, об их душах, об их судьбах, снова о людях... а мы когда-нибудь спрашивали у них, что нужно им?
Сатана улыбнулся в ответ на усмешку бога и возразил не прозвучавшему:
- Я не говорю о давних временах. Иисус и прочие мессии не в счёт. И я не имею в виду искушения или... порицания. Мы соблазняем, уговариваем, прельщаем – да-да, я говорю во множественном числе, ибо здесь наши с тобой подходы мало чем отличаются – но мы издавна не спрашивали. Подразумевая, что и сами всё знаем... но люди меняются с течением времени, и, может, теперь нужно что-то иное? Я предлагаю вот что... да, так будет лучше всего... а если?.. Нет, всё же стоит брать обе стороны...
Прекратив обсуждать проблему сам с собой, Сатана небрежным взмахом руки сдвинул столик с шахматами в сторону. Сидения, повинуясь тому же взмаху, перенесли своих «владык» на разные края поляны.
- Я предлагаю на время отложить игру и задать несколько вопросов тем, за кого мы, так сказать, боремся. Выбирать будем случайных людей... из ада или рая. Всё же не хочется вытаскивать их из мира живых – помятуя твоё болезненное отношение ко вмешательству в дела земные...Засим – приступим!
Дьявол, предвкушая приятную работу, засучил рукава и хлопнул в ладоши, вызвав к жизни звонкое эхо, заметавшееся меж деревьев.
- Как же оно там... дай, Бог, памяти... а, вот оно!
Эхо смолкло – а над поляной зазвучали слова на языке, который мало кто помнил на земле. А если и помнили, то только как «мёртвый» язык, только куда менее известный, чем, скажем, латынь. Слова древнеарамейского – со странными ударениями, гортанными звуками – звучали всё громче, и, повинуясь им, в центре поляны набирал скорость вихрь из жёлтых и красных листьев, в центре которого корчился человек. Из разинутого будто в крике рта не доносилось ни звука, как если бы он был отрезан от поляны и двух существо на ней толстой плёнкой. Жуткое зрелище – хотя не было на поляне тех, кого оно могло бы ужаснуть... Но вот отзвучало последнее слово – и призванный Сатаной из обители мучений человек упал на траву.
- Хм. Не лучший экземпляр, но сойдёт. – Сатана легко поднялся, подошёл к человеку и потыкал его под рёбра носком ботинка, на что жертва не отреагировала, только начиная приходить в себя. – Позволь представить: Дмитрий Андреев, преуспевающий бизнесмен. Ни грехов особенных, ни святости... однажды по пьяни пристукнул жену – попритчилось, что та ему изменила (что, кстати, святая истина), да не прост изменила, а с конкурентом (а вот тут уже домыслы). Когда за ним пришли представители органов правопорядка, выпрыгнул в окно. Шестой этаж... умер мгновенно. Как бы написали в рапорте английские полисмены: DOA. Dead On Arrival.
Дмитрий тем временем, приходя в себя, неверяще дотронулся до стебельков травы, которые перед самыми его глазами пригибал к земле ветерок.
- Трава... неужели на самом деле – трава?.. снова?.. После всего этого.. но как, я же...
Не обращая внимания на бормотание несчастного, дьявол продолжал:
- Итак, прошу любить, жаловать и – задавать вопросы. Сможешь его убедить в том, что права ты – а не я?

Бог молчала долго, ее веки были полузакрыты, а тень от ресниц скрывала направление взгляда, но и без того было ясно, куда и на кого она смотрит. Пушистую челку развивал ветер, шевелил длинные пшеничные пряди лежащие на траве, ворошил подол сарафана. Сама же фигура этого существа оставалась скульптурно недвижимой - ни шевеления пальца, ни вдоха, ни взмаха ресницами. Обманчиво живое изваяние. Звуки в саду будто тоже замерди вместе с ней - природа будто вдохнула, а выдохнуть не решалась, ожидая на то разрешение создателя.
Могло бы показаться, что Бог думает о том, какой вопрос задать этому человеку, но смешно предположить, что подобные размышления могут занять у Бога столько времени. Но Сатане так не казалось, отнюдь, он знал, что она лишь дает человеку прийти в себя, потому что для того, чтобы почувствовать немыслимую боль от этой выдуманной им пытки ей тоже много времени не надо.
Человек тем временем вдыхал запах живой, зеленой травы, прижимался к ней ладонями и лицом, плакал от счастья или же от горя, дрожал и кажется молился? Могло ли им - двум спорщикам это показаться? Наконец, спустя довольно долгое время он поднял взгляд и осмотрелся. Первым ему на глаза попался его мучитель, что с некоторым нетерпением холодно взирал на него. Глупый и бесполезный по сути инстинкт заставил человека податься назад, отползая подальше от этого надменного существа спиной вперед, пока он таки не уперся в ее колени. Человек затравленно обернулся и угодил взглядом прямо под русую челку, под недвижные ресницы, глаза в глаза. Ресницы ее вздрогнули и человек сначала замер, потом напряжение в его позе начало все усиливаться, будто сводя каждую мышцу в судороге. По щекам его покатились беззвучные слезы, а дыхание стало частым, он будто только вдыхал, забывая выпускать из легких воздух.
Ее губы тронула мягкая материнская улыбка, ладонь поднялась с колен и потянулась к нему, чтобы коснуться волос, погладить по голове, но человек со сдавленным рыданием отшатнулся и отполз обратно в то самое место, где и появился, тяжело с надрывом дыша. С некоторым разочарованием Бог опустила руку и вздохнула.
- Нравится ли тебе наш сад, Андрей? - спросила она, - что было с тобой там, откуда ты пришел? – ее голос словно тонкостенный хрустальный шар разбился о мраморный пол безмолвия и в саду вновь появились звуки – запел жаворонок, зашумела листва, зажурчала вода.