Плачь скрипки

Нежно плакала скрипка
В полутьме ресторанной,
Дорогая улыбка
Показалась мне странной.

Ах, как плакала скрипка!
Неподдельно рыдая,
Наше счастье так зыбко,
Ты меня покидаешь.

Помнишь наши рассветы,
Купол розовый неба,
На вопросы – ответы,
Где бывал я, и не был.

От чего ж все забыто?
Как любовь отвернула?
Моё сердце разбито,
Счастье в омут нырнуло.

Не надеясь на встречу,
Продолженья не жду я,
Жаль, теперь не отвечу
На твои поцелуи.

Плачет бедная скрипка
В полутьме ресторана.
Роковая ошибка
И сердечная рана.

(с) Александр Астахов

Восемь писем для принца на белом коне
1.
Ваше Высочество, делаю, как мы условились -
В выбранный час поджидаю на небе звезду.
Знаю, что Вы больше года к походу готовились.
Ваше Высочество, верю, надеюсь и жду!

2.
Ваше Высочество, с молью борюсь за приданое,
А вместо лестницы скинуть могу Вам косу.
Наша звезда, отчего-то, сегодня туманная.
Выйду размяться - Дракона чуток попасу.

3.
Ваше Высочество, змей досаждает намёками,
Что Вашей «прыти» причина скрывается в нём.
Тихо лелею мечту увидать, как под окнами
Змея потопчете Вы своим Белым Конём.

4.
Ваше Высочество, змей прямо со смеху катится,
Коли обмолвлюсь про Ваши отвагу и честь.
Моль принялась уже за подвенечное платьице.
Ваше Высочество! Совесть, вообще, у Вас есть?

5.
Ваше Высочество, может быть Вы - безлошадное?
Вашей неявки упорно ищу я предлог.
А у Дракона дыхание вовсе не смрадное.
Он, словно пёс, вечерами ложится у ног…

6.
…он говорит (и я, кажется, верю чудовищу)
В жизни главенствует подлости вечный закон -
Принцы не знают, как правило, цену сокровищу,
Цену сокровищу ведает только Дракон.

7.
…наша звезда потускнела и, будто, качается.
В свете её остаётся дорога пуста.
Только Дракон не даёт мне, вконец уж, отчаяться.
Мудрый и верный, он принцам иным нечета.

8.
Принц, нынче мне целовать Вас по-сестрински хочется.
Благословляю окольные Ваши пути.
Я полюбила Дракона! О, Ваше Высочество,
Чтоб Вам…такое же счастье навек обрести!

(с) Сестра Риммовна (cecmpacka3ku.narod.ru)


Хм... со времени моего последнего поста в этой теме прошло больше месяца. Надеюсь, меня не сочтут накрутчицей)

Юнна Мориц
"Страшно сказать"

А больше всего мне нравится,
Что я не хочу вам нравиться,
Что я не должна вам нравиться,
И это - мой главный долг,
Его отдавать мне нравится
Вовремя, без поблажек,
И этот мне долг не тяжек,
Он - мой натуральный шелк.

И больше всего мне нравится,
Что больше всего вам нравится
Как тонко я суть ловлю,
Когда не хочу вам нравится!..
Повтора я сок давлю,
Что я не должна вам нравиться,
И я вам должна не нравиться,
И с этим блестяще справиться
Могу, как никто другой!..
Тут все обожают нравиться,
Кто нравится - тот и славится.
Но больше всего вам нравится,
Что я не хочу вам нравиться -
И нету такой другой.

Иосиф Бродский

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РОМАНС

Евгению Рейну, с любовью

Плывет в тоске необьяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.

Плывет в тоске необьяснимой
пчелиный ход сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.

Плывет в тоске необьяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необьяснимой.

Плывет во мгле замоскворецкой,
плывет в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не обьясняя.

Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних
и пахнет сладкою халвою,
ночной пирог несет сочельник
над головою.

Твой Новый год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необьяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.

Осип Эмильевич Мандельштам

***

Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина - дремучий лес Тайгета,
Их пища - время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок -
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

Отвори свою дверь,
И ограду кругом обойди.
Неспокойно теперь, -
Не ложись, не засни, подожди.

Может быть, в эту ночь
И тебя позовет кто-нибудь.
Поспешишь ли помочь?
И пойдешь ли в неведомый путь?

Да и можно ли спать?
Ты подумай: во тьме, за стеной
Станет кто-нибудь звать,
Одинокий, усталый, больной.

Выходи к воротам,
И фонарь пред собою неси.
Хоть бы сгинул ты сам,
Но того, кто взывает, спаси.

Федор Сологуб

Кони версты рвут наметом

Кони версты рвут наметом,
Нам свобода дорога,
Через прорезь пулемета
Я ищу в пыли врага.

Застрочу огнем кинжальным,
Как поближе подпущу.
Ничего в бою не жаль мне,
Ни о чем я не грущу.

Только радуюсь убойной
Силе моего дружка.
Видеть я могу спокойно
Только мертвого врага.

У меня одна забота,
Нет важней ее забот...
Кони версты рвут наметом,
Косит белых пулемет.


А автор - Нестор Иванович Махно

Урвав свободную минутку, продолжаю черный пиар жежешных поэтов))

Вот они - зная друг друга примерно два года -
расстаются на долгое время, если не навсегда,
за окном стоит солнечная погода,
у них обоих абсолютнейшая свобода:
у него в кармане приказ о сокращении штата,
у нее - пригласительный в Майами Эд Скул;
он едет на встречу, вспоминает все их немногие даты,
и размышляет о том, что те, кого мы любили когда-то,
по прошествии времени навевают сладостную тоску.

Он, как всегда опоздав, с улыбкою извинится,
достанет сигаретную пачку, и осечётся -
увидев табличку с просьбою не курить;
схватит меню, на пару минут найдется:
будет смешно мусолить несчастные три страницы,
громко сам себя спросит: «Что будем пить?».
Нескладно пошутит, что, мол, не следует волноваться:
всегда же можно вернуться;
словом, сделает все, чтоб не признаться -
он, который вообще не в силах заткнуться, -
как ему с ней приятно не-говорить.

У них с полчаса, но время здесь не при чем:
с ней - либо болтать обо всем на свете,
либо молчать ни о чем;
она из разряда тех, с кем он - кусок оголенной меди,
его пробирает, когда она просто поводит плечом.
- Слушай, как это странно…
Завтра между нами окажутся города -
да что города! - целые страны!
Пока они вместе, он себя ощущает богаче чем Крёз,
и это чувство даётся ему без труда,
как только она уедет, всё, чем он будет владеть всерьёз -
исключительным правом на "более никогда".

Впрочем, едва они деликатно поговорят, немного скованно помолчат –
у них не так чтобы много тем, которые стоило б обновить –
как он вдруг понимает: ведь есть и жж, и аська, и скайп, и чат -
так что смешно прощаться всерьез – только было б о чем говорить;
только все эти средства боль превращают в дешёвку, они мельчат,
но не в силах ни боль до конца отменить,
ни тот факт, что воспоминания, которые больше всего горчат,
слаще всего хранить.

Короче, они потратят время на пустяки,
поулыбаются, понарасскажут друг другу планов;
он ей, конечно, не скажет о самом главном,
он не поставит точку в конце строки,
как не поставил точку для их романа,
надеясь, дескать, что это добавит лоску,
когда их однажды где-то ещё раз пересечёт…
Пора прощаться. Она поправляет прическу,
он допивает свой мокка;
и вот тут ему действительно становится одиноко –
ещё до того, как приносят счёт.

Они выйдут на улицу - она с сумкой, он с пустотой;
поцелуют друг друга как старые добрые, разойдутся на шаг:
она смеётся, он любуется напоследок ее красотой, -
а в глазах вдруг чернеет, как будто вороны
целой стаей над ним кружат;
когда они расходятся в разные стороны,
он оборачивается ей вслед и пару секунд чего-то ждет,
словно чему-то должно произойти:
словно не здесь разойдутся у них пути,
словно она сейчас никуда не уйдет.

Ничего, конечно же, не произойдет.
Светит солнце, в парке громко смеются дети.

Жизнь идёт.

(с)alex_stone

А. Фатьянов
Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой...
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой!

Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой,
Не тратя время попусту
Поговорим с тобой.
По-дружески да попросту,
Не тратя время попусту,
Поговорим с тобой.

Давно мы дома не были.
Цветет родная ель,
Как будто в сказке-небыли
За тридевять земель.

Как будто в сказке-небыли
За тридевять земель,
На ней иголки новые,
Медовые на ней,
На ней иголки новые,
А шишки все еловые,
Медовые на ней.

Где елки осыпаются,
Где елочки стоят,
Который год красавицы
Гуляют без ребят.

Который год красавицы
Гуляют без ребят,
Без нас девчатам кажется,
Что звезды не горят.
Без нас девчатам кажется,
Что месяц сажей мажется,
А звезды не горят.

Зачем им зорьки ранние,
Коль парни на войне,
В Германии, в Германии -
Далекой стороне.

В Германии, в Германии -
Далекой стороне,
Лети, мечта солдатская,
Напомни обо мне!
Лети, мечта солдатская,
К дивчине самой ласковой,
Напомни обо мне!

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой...
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой!

Иванов А. А.

Обучение устному

Шёл вчера я в толпе городской
Показалось мне, трезвому,
Грустному,
- в разношерстице речи людской
Разучился я русскому устному...
(Сергей Макаров)

Сердцем чувствую:
Что-то не так.
Стало ясно мне,
Трезвому,
Грустному,
- я по письменной части
Мастак,
Но слабею
По русскому
Устному.

В кабинетной работе
Я резв,
И заглядывал
В энциклопедии,
Но далёк от народа
И трезв
- вот причина
Подобной трагедии.

Нет, такого народ
Не поймёт.
Не одарит улыбкою
Тёплою...
И пошёл я однажды
В народ
С мелочишкой
В кармане
И воблою.

Потолкался в толпе
У пивной,
так мечта воплотилась
Заветная;
И, шатаясь, ушёл:
Боже мой,
Вот где устная речь
Меогоцветная!

Что ни личность
- великий знаток,
И без всякой притом
Профонации.
Слов немного
- ну, может,
Пяток,
Но какие из них
Комбинации!

Каждый день
Я туда зачастил,
Распростясь
С настроеньями
Грустными,
Кабинетную речь
Упростил
И украсил словами
Изустными.

У пивной мне отныне
Почёт,
А какие отныне
Амбиции.
И поставлен уже
На учёт.
На учёт в райотделе
Милииции.

Монолог Иуды
Стихи М. Квливидзе
Музыка Вад. и Вал. Мищуков

На горных склонах ветер звезды пас,
И молвил нам Учитель с болью скрытой:
"Петух три раза не успеет вскрикнуть,
Я буду предан кем-нибудь из вас".

Мешал Учитель в очаге золу,
Мы не могли сказать в ответ ни слова,
Как будто сразу вся мирская злоба
Подсела с краю к нашему столу.

Учитель нас улыбкою согрел,
Но в ней печаль сквозила сокровенна,
И постепенно, будто бы измена,
Крик петуха за окнами созрел.

Молчали мы и горные вершины,
Срок истекал, сквозь тучи свет проник
И первый крик раздался петушиный,
Как совести моей предсмертный крик.

Швырялся ветер тучами, как пеной,
Так, что разверзлось небо, накренясь,
И крик второй раздался над Вселенной,
Но не было предателей меж нас.

Так, неужели, ты ошибся, пастырь,
Учитель, ясновидец и пророк?
Святыня рухнет, разобьется насмерть,
Когда слова не сбудутся в свой срок.

Предательство без низкого расчета
Возможно ли? Ответа Бог не даст,
Но Бог умрет навеки, если кто-то
По предсказанью Бога не предаст.

И я решил встать над собой и веком,
Лобзаньем лживым осквернив уста,
Пожертвовать Исусом-человеком,
Спасая этим Господа-Христа.

Скорей, скорей, ночь шла уже на убыль
И в этой окровавленной ночи
Поцеловал Учителя я в губы,
Чтобы его узнали палачи.

Елена Касьян
-------

Слушай, слушай, это же глупо – вот так надраться, чтоб всё посметь.
С вечера в сердце мерцает золото, утром в башке звенит только медь.
Если вечно с изнанки ноет, а с лицевой ещё можно терпеть -
Это не жизнь, Тэйми, это такая смерть.

Просто однажды от нас уезжают, уходят, и с кем-то живут далеко
самые наши любимые –
падают в прошлое, как в молоко.
И больше оттуда ни звука, ни строчки, ни слова - вообще, ничего!
Ты живёшь потом, а в тебе дыра – величиной с тебя самого.
Иногда ты в неё смотришь и думаешь: ого!..

Слушай, Тэйми, ведь мы потому так легко проживаем друг друга насквозь,
Что ныряем потом в эти дыры, и думаем: ладно, опять не срослось.
Не срослось, понимаешь…
А в сущности, что там срастётся, что?
Если мы изнутри простреляны в три обоймы, как решето.

Небеса нависают над нами, как анестезиологи, как врачи,
Хочешь – плачь или пой, или смейся,
хочешь - стиснув зубы, молчи.
Нас сошьют патефонными иглами, в нас проденут такие лучи,
Что за этой тонкой материей мир подмены не различит.

Ампутация прошлого, Тэйми, ампутация и - культя…
Знаешь, что самое странное?.. Что нас и таких хотят.
Золотые, бесценные люди к нам приходят, стучатся, звонят.
К нам бредут, как по минному полю, тянут руки сквозь наши печали
к нам - холодным, пустынным, выжженным…

Ну давай мы с тобой выживем!
Нас почти уже залатали.

Ф. Лорка
ГАЗЕЛЛА ОБ УТРЕННЕМ РЫНКЕ

Я под аркой Эльвиры
буду ждать на пути,
чтоб узнать твое имя
и, заплакав, уйти.

Что за луны льдом озерным
на лице твоем застыли?
Как в заснеженной пустыне
твой костер собрать по зернам?
Твой хрусталь колючим терном
кто задумал оплести?..

Я под аркой Эльвиры
буду ждать на пути,
чтобы взгляд твой пригубить
и, заплакав, уйти.

Ранит голос твой весенний
среди рыночного крика!
Сумасшедшая гвоздика,
затерявшаяся в сене!
Как близка ты в отдаленье,
а вблизи - не подойти...

Я под аркой Эльвиры
буду ждать на пути,
чтобы бедер коснуться
и, заплакав, уйти.

Ночь защиты.

Отвори мне дверь, позови меня сесть у огня,
Разреши мне немного побыть в этот вечер с тобой.
Никогда, поверь, не искал за пределом себя,
Но сегодня мне нужно, чтоб рядом был кто-то другой.

Я пришел молчать о помощи,
Я всего лишь беглец, я не выдержал Света Пути,
Но ты не можешь знать, что значит - быть помнящим,
Дай мне забвенье, позволь мне войти.

Слышишь, я хочу успеть
В эту полночь защиты от холода внешних миров
Отделить и отдалить хотя б на время смерть
От того, что неведомо мне и зовется Любовь.

Дай мне ладонь, скажи мне, что я здесь -
Прикоснись, скажи мне, что я есть

Ближе, обвей мои плечи рукой
И держи меня крепче, так надо - не дай мне уйти.
Ночь все тише, я прошу, подари мне покой,
Помоги мне закрыть эту страшную пропасть в груди!

Я молю как о Причастии -
Удержи мою плоть от распада, восставь мою кровь,
Будь мне спасением, все в твоей власти,
Так влей в эти мертвые руки живую любовь!

Слышишь, дай мне быть,
Отними мое сердце у тех, кто приходит из снов,
Я хочу, но без тебя, поверь, мне просто нечем жить,
Лишь один поцелуй над ключицей - и я полон вновь.

Я прошу, позволь себе посметь,
Подмени собою мою смерть.

Звезды, звезды вокруг и внутри,
И Нефрит есть Священник, и Яшма - есть Истинный Храм

Робкие тени, предвестники близкой зари,
В призрачном танце скользят по сплетенным телам.

Словно в тигле Воскресения,
Прошлое плавится, меркнет и стынет золой.
Ангел над нами - мы скрыты под сенью крыл.
Lel Chimurim - Ночь Защиты плывет над землей!..

© С. Калугин

Красота.(Автор:группа Andain)

Проснулся рано и понял - чего-то
не хватает.
Моего собственного имени.
Как объяснить кому-то, что я не в
силах двигаться дальше?
И наступила вечность.
Я остановился всего на мгновение -
И ничего не случилось.
Кто я на этот раз? Где мое имя?
Должно быть, испарилось.

Никто не стучит в мою дверь.
Никаких сюрпризов.

И тишину стало так хорошо слышно.
Смотрю прямо перед собой, хоть
смотреть и не на что.
Что сделано, то сделано,
я попал в тиски этой жизни.
Пора оставить свои мечты о
невозможном.

Как я мог забыть, что можно увидеть
Такую красоту.
Как я мог забыть, что очень нужно
Знать, как щедра на подарки жизнь.

Не дразните меня счастливым концом -
он ничего не изменит.
Бог не транжирит чистую наивность
без гарантий.

Поднимите меня, разбудите меня, мои
грезы бродят по тропе греха.

Я застыл, я думал, что смогу
остановиться,
Но кто теперь будет ждать?

Что мне теперь делать?
Смогу ли я отвергнуть однажды
принятое решение?
Все ли я обдумал?

Однажды это было моей жизнью.
Когда-то это было моей жизнью.

Сергей Есенин

Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада...
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
1923

Ольга Арефьева

Ночь в октябре

Ночь. Капает с крыш.
Если не спишь - позови меня.
Я здесь. Возле тебя
Незримо парю,
Октябрю дарю
Свою холодную тень
На мокром стекле,
Струюсь в водосточной трубе,
Горю
Неоновой искрою
В фонаре.
Это холодная ночь в октябре.
Это холодная ночь в октябре -
В той самой поре,
Когда кончен концерт,
Вылито прочь
Вино за окно,
Кровь за любовь,
Стихи за грехи -
Мне все равно.
Ночь желтых огней -
Я уже в ней
Растворилась как соль,
Звучу
Тонкой струной,
Кричу за стеной -
Ми-бемоль и боль.
Я
Фея из мая,
Княгиня трамвая,
Босая Майя -
Опять, дрожа на морозе,
Танцую на снежно-нежных листках туберозы.
Где танцевала Кармен - Кармен, и змея в волосах желтела,
Где кастаньетный спор, единый аккорд кармина, жасмина и тела,
Где всевластие ночи рассвет уводил на нет,
Где мощеная площадь, ворота полета извнутрь вовне.
Это холодная ночь в огне,
Это холодная ночь в огне -
По той самой цене, что за небо у птиц,
За мир без границ,
Кто-то падает вверх и взлетает вниз,
Поднимаясь ниц,
Кто-то стучится в тюрьму, не зная к кому,
А преступник ушел во тьму,
Кто-то, плача, зовет из темноты,
Но не меня и не ты.
Это холодная ночь пустоты,
Это холодная ночь пустоты -
Мокнут кусты, капает с крыш, падают звезды,
Ты, если не спишь, позови меня из огня,
Если не поздно...

The Beauty And The Beast ( Nightwish )

Remember the first dance we shared?
Recall the night you melted my ugliness away?
The night you left with a kiss so kind
Only a send of beauty left behind

Ah dear friend I remember the night
The moon and the dreams we shared
Your trembling paw in my hand
Dreaming of that northern land
Touching me with a kiss of a beast

I know my dreams are made of you
Of you and only for you
Your ocean pulls me under
Your voice tears me asunder
Love me before the last petal falls

As a world without a glance
Of the ocean's fair expanse
Such the world would be
If no love did flow in thee
But as my heart is occupied
Your love for me now has to die
Forgive me I need more than you can offer me

Didn't you read the tale
Where happily ever after was to kiss a frog?
Don't you know this tale
In which all I ever wanted
I'll never have
For who could ever learn to love a beast?

However cold the wind and rain
I'll be there to ease your pain
However cruel the mirrors of sin
Remember beauty is found within

...Forever shall the wolf in me desire the sheep in you...

Красавица и чудовище

Помнишь наш первый танец?
Вспомни ночь, когда ты растопила мое уродство.
Ночь, из которой ты ушла с поцелуем,
Оставив лишь красоту позади.

Ах, дорогой друг, я помню эту ночь,
Луну и наши мечты,
Твою дрожащую лапу в моей руке,
Мечты о той северной земле,
Коснувшиеся меня с поцелуем чудовища.

Я знаю, что мечтаю только о тебе.
О тебе, и только для тебя.
Твой океан затягивает меня,
Твой голос разрывает на куски.
Полюби меня до того, как упадет последний лепесток.

Как мир без взгляда
Сказочной глубины океана.
Мир может стать таким,
Если нет в тебе любви.
Но так как мое сердце занято,
Сейчас твоя любовь мертва для меня.
Прости, но мне нужно больше, чем ты можешь предложить.

Разве ты не знаешь историю,
Где счастье приходит, только после того, как поцелуешь лягушку.
Разве ты не знаешь эту сказку,
Где все, чего я хотел всю жизнь,
Я никогда не получу этого,
Пока кто-нибудь не сможет познать красоту Чудовища.

Как бы ни холодны были ветер и дождь,
Я буду здесь, чтоб облегчить твою боль.
Как бы ни жестоки были отражения греха,
Помни, что красота внтури.

Навеки Волк во мне желает Овечку в тебе…

Любимое стихотворение из творчества моей подруги…
Автор: Ирина Беркут

Качели

Заметно изменило их время,
Заметно изменилась и я;
На покоробленные ветром качели
Присяду, вспомнить себя.

В опустевшем саду,
Средь осенней природы
Слышится тоненький скрип, -
Жалобный плачь
Забытых качелей
С прошлым роднит меня.

Присяду, и вспомню былое,
Смотрю, как будто в века,
Куда же ушло все родное?
Куда же ушли друзья?

Помню как весело было,
Память терзает меня,
Сердце давно остыло
Душу грустью томя.

Не только о безоблачном детстве,
Напоминают качели скрипя;
Дедушка мне их построил,
Вечную память даря.

Много что было хорошего,
За годы что был он со мной;
Могила его припорошена
Заледенелой листвой.

Жаль не вернуть нам прошлое,
Даже на единственный миг, -
Слишком много ушедшего, -
Времени ход велик.

Лица, судьбы, цепь событий - словно листья на ветру
Пути, дороги, сотни нитей - вновь сливаются в одну

По всей картине мирозданья
Наносит он свои штрихи

Тзинч - Изменяющий пути

Ведомы страстью к переменам - ВСЕГО ЛИШЬ ПЕШКИ ДЛЯ МЕНЯ
Надежды, мысли, жажда знаний - дрова для вечного огня

Весь мир - театр, а сценарий
Написан архитектором судьбы

Тзинч - Изменяющий пути

Лица, судьбы, цепь событий - словно листья на ветру
Пути, дороги, сотни нитей - вновь сливаются в одну...

Весь мир - театр, а сценарий
Написан архитектором судьбы...

"Боже, храни полярников", Борис Гребенщиков.

Боже, помилуй полярников с их бесконечным днем,
С их портретами партии, которые греют их дом;
С их оранжевой краской и планом на год вперед,
С их билетами в рай на корабль, уходящий под лед.

Боже, храни полярников - тех, кто остался цел,
Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.
Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц...
Но во имя их женщины варят сталь, и дети падают ниц.

Как им дремлется, Господи, когда ты даришь им сны?
С их предчувствием голода и страхом гражданской войны,
С их техническим спиртом и вопросами к небесам,
На которые ты отвечаешь им, не зная об этом сам.

Так помилуй их, словно страждущих, чьи закрома полны,
Помилуй их, как влюбленных, боящихся света луны;
И когда ты помилуешь их и воздашь за любовь и честь —
Удвой им выдачу спирта, и оставь их, как они есть.

Перечитывал сегодня ее журнал, и отчаянно захотелось выложить хоть что-то здесь. Я думаю, она меня простит, если, конечно, хоть когда-нибудь узнает (тс-с-с, если что - секрет).

Беспокойная.

И казалось, вороны кричали ей: "Голая, голая!"
А душа раздевалась бесшумно, осеннее порно.
Из карманов карабкались ласки, и белые молнии
Растекались в ключицах, играли мажорно-минорно.
Потребляла все жидкости с градусом, падала пьяная
И кромсала себя в иероглифы лезвием тонким.
Хохотала на реплики разума "глупая", "странная",
Распадалось дыхание, треснув, на сотни обломков.
Танцевала по краю, за краем - края были тесные,
И барахтаться в смыслах по ней так ни ярко, ни кисло.
На закате застрелится в тысячный раз, бессловесная,
На рассвете воскреснет и заново в небе зависнет.

***

Мой доктор прислал мне открытку с приветом,
Возможно, я буду жить.
Садись на метлу, прилетай до рассвета
По лунному броду в раздетое лето,
И станем с тобой дружить.

Залатаны раны стерильною пудрой,
И значит, готовность - сто.
К чертям пожеланья обставить все мудро,
Понравится - срежем настырное утро,
Уложим его на стол.

Термометр кипящая ртуть покалечит,
Его не бери с собой.
В упор расстреляем запястья и плечи
Нирваной-любовью и скатимся в вечность,
Дорогой пойдем домой.

Расколем безмолвие ночи на рельсах,
Не сердце - стальной зажим.
Садись на метлу, прилетай первым рейсом,
Пусть доктор прислал мне письмо: "Не надейся",
Возможно, мы будем жить.

(с) el_vertigo

Очень проняли белогвардейские песни. Как старые, так и написанные ныне.

Часть из них выложу.

Остров Крым

Мы спустились на юг.
Конь, мой преданный друг,
Меня вынес из вьюг и пожаров.
И собралась вся знать
В православную рать,
Чтобы натиск сдержать комиссаров.

Остров Крым, остров Крым
Тихо стелется дым
И уносится вдаль канонада
Мы останемся здесь.
Мы останемся с ним.
Ждет на небе нас Божья награда.

Мы сюда прорвались,
Чтоб надежды сбылись,
Чтобы наши спаслись от расстрела.
И на верность России
Мы здесь поклялись.
Там где Кремль и Нева нету белых.

Остров Крым, остров Крым,
Я умру молодым.
Пуля стукнет в висок медным гонгом
Больше некуда плыть.
Ах, как хочется жить
Нам в России здесь, а не в Гонконге!

Мы сошлись у реки
И скрестили штыки,
И в крови башлыки, сабель танец.
Кто-то будет один
На Руси господин -
Большевик, дворянин иль иностранец.

Остров Крым, остров Крым,
Ранним утром седым
Сотня степь рассекает аллюром.
Нам бы ночь не отдать,
Нам бы день простоять,
Чтобы с диким не жить Сингапуром.

Наш отчалил ковчег,
Начинается бег,
Расставанья на век иль скитанья.
Кто на борт не успел,
Может лучший удел -
Пуля в лоб,чем расстрел иль изгнанье.

Остров Крым, остров Крым,
Как ты мною любим!
Как Россия от края до края.
Только Дон да Кубань,
Не Гонконг, не Тайвань
И у русских судьба роковая.



Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили.
Словно изверги мы басурманской крови.
Даже места нам нет, в ошалевшей от горя России,
И Господь нас не слышит зови, не зови.

Вот уж год мы не спим, под шинелями прячем обиду,
Ждём холопскую пулю пониже петлиц.
Вот уж год как Тобольск отзвонил по Царю панихиду
И предали анафеме души убийц.

Им не Бог и не Царь, им не боль и не совесть.
Всё им тюрьма да ложь, да пожар до небес.
И судьба нам читать эту страшную повесть,
В воспалённых глазах матерей да невест.

И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре.
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда, сзади Японское море.
Здесь кончается наша Россия и мы.

В красном Питере кружится, бесится белая вьюга.
Белый иней на стенах московских церквей.
В сером небе не радости нет, не испуга.
Только скорбь Божьей Матери по России моей.


Царским орлам

Спите, родные герои
Славных, великих боев!
К вам в гробовые покои
Доступа нет для врагов.
Полные грозной отваги,
В сечах кровавой войны,
Долгу священной присяги
Все вы остались верны.
Вы от врагов не бежали,
Не торговались в бою,
Вы продавать не дерзали
Матерь-отчизну свою.
В муках вы молча сносили
Холод, и голод, и зной,
Родине честно служили
Вы небывалой войной.
Вас не пытали шпионы,
Тесно смыкаясь в кольцо;
С вас не срывали погоны,
Вам не плевали в лицо.
Чернь не глумилась над вами,
Вам не грозили бичи,
Тела не рвали штыками
Наши рабы-палачи...
Спите в далекой чужбине,
Смелые братья-борцы;
Лавры победные ныне
Вам суждены, храбрецы!
Ваши заветы святые
С вами навек не умрут.
Ваши дела боевые
Новых бойцов соберут.
Вновь разовьются знамена,
Смоется плесень обид,
Снова заблещут погоны,
Царственный гимн загремит.
Дружной семьей соберутся
Новые стаи Орлов,
К грозной борьбе встрепенутся
В гуле победных громов.
Спите, герои-солдаты,
Спи, богатырь-офицер;
Русскому войску богатый
Вы показали пример!
Вас не осудит кто-либо,
Враг вас добром помянет,
Скажет вам: "Братцы, спасибо", -
Русский прозревший народ.
Спите в таинственных сенях
Сном горделивым орлов;
Честная Русь на коленях
Плачет у ваших гробов...

Роберт Рождественский

На Земле
безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды —
прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель.

...А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

Долго думал, стоит ли вешать это сюда... но все же пришел к выводу что очень даже стоит, ибо очень сильная вещь, пронимающая буквально насквозь.

Константин Симонов

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал...

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви...

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

Наверно, я могу показаться старомодным, но ещё со школы одним из самых любимых мной стихотворных произведений является "Мцыри" М.Ю.Лермонтова. Когда нам задали на дом выучить отрывок из него, то я забыл, какой именно. Я был просто поражён силой и яркостью образа главного героя, его чуств и переживаний. Да много ещё чем. Не в силах остановиться, я перечитывал поэму снова и снова, каждый раз находя там что-то новое. Книгу отобрала мама, зайдя ко мне в пол-третьего ночи со словами, что пора спать . Поэтому, вызваный к доске, я, наверное, спас всех тех, кто не был готов к уроку, поскольку не зная, какой отрывок задавали (а вызвали меня первым), прочёл наизусть всю поэму.
Сейчас я вставлю только отрывок:

Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье… Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я – и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык…
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз…
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно – и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!..


Те, кто захочет, могут прочитать поэму целиком вот тут

...вопрос все тот же - какого черта?! У тебя сорок шрамов, разрыв аорты, ты месяца два провалялась мертвой, пока не вывели антидот. Ты возвращаешься без хабара, просыпаешься злой, бесконечно старой, и в округе нету такого бара, где не знают, что Элли не любит лед.
От этих мыслей она звереет. "Ну, как там?" - "Компашка повеселее - мутанты, киборги, злые феи - где как нарвешься, как повезет". Она, улыбаясь - все шире, шире - сотню из ста выбивает в тире, но в груди вместо сердца, блин, Си-4, значит, скоро опять рецидив, и вот -
снится небо, медное до озноба, она шипит: "Идиот?! Еще бы!" - и тщательно подбирает обувь, рюкзак, оружие, гаек горсть.
Сквозь запах металла, дождя, озона сталкер Элли снова уходит в Зону - кирпичной дорогой до пункта "Oz".

(с) Амаринн


Господи, мне всего двадцать два,
это немного, да?
спущена верная тетива
ранен? – нет, ерунда

Просто померкло солнце – должно быть, вечер.
Просто на белый шелк пролилось вино.
Ночь по земле бредет, задувая свечи…
Что ты, совсем не больно - но так темно.

тают морозные кружева,
слезы текут в тепле,
Господи, мне всего двадцать два,
Господи, пожалей

Не говори, мол, постарайся выжить.
Ставни закрой – за окном все в густом дыму.
..Если глядишь на небо - оно все ближе,
если опустишь веки – то видишь тьму.

мертвой листвою летят слова,
пропасть черна во ржи,
Господи, мне всего двадцать два,
очень хочется жить

Что мне до времени, что мне - часы, недели?
Перед глазами, качаясь, плывут огни.
Ты говорил, будто жизней у кошки – девять.
Это была девятая.
Извини.

(с) Хэльнар

Парни не плачут, детка, запомни это,
Парни смеются, греют в руках кастеты,
Парни, шипя, матерят "сгоревшие вены",
Глянь на них - говорящие манекены.

Девочки носят "мини" и курят "Salem",
Ставят на мальчиках штампы "Мое" и "Занят",
Верят в любовь после секса, поскольку боле
Верить здесь нечему, или же верить больно.

Ну-ка, представим. Девочку звали Дженни,
Дженни в районе слыла непростой мишенью,
Глянет в глаза - так любой сразу двинет кони,
После занятий Дженни встречает Джонни.

Джонни длинноволос, худощав, идеен,
Джонни целуется так, что в глазах темнеет,
Это любовь, my baby, и не иначе,
Дженни и Джонни известно, что это значит.

Дженни ревет, хоть понятно - она не плакса,
Дженни и Джонни почти что дошли до загса,
Но - школьный звонок обрывается звоном гонга.
Джонни обрит и ушел воевать с Вьетконгом

Тает душа, расплываясь в безбрежной выси.
Дженни полгода, как не получает писем,
Ходит с сестренкой гулять, запускает змея,
Медленно, но безудержно стервенеет.

Ей говорят - нет вестей, извини, малышка.
Дженни бледнеет, Дженни роняет книжку,
Хрипло кричит, переходя на мат,
Срезает косы, приходит в военкомат.

Суки, она говорит. Вы же просто суки,
Все, что ни попадается в ваши руки
Все извращается, тает и исчезает!
Дженни уверена. Дженни все понимает.

Ей надоело быть наблюдателем в тире.
В сумочке Дженни не завтрак, а C-4,
Пламенный всем привет прямиком из топки.
Дженни смеется и нажимает кнопку.

***
Парни не плачут, девочки не хоронят.
Поезд "Варшава-Аушвиц" на перроне,
И до отправки всего ничего осталось...
Парни не плачут, детка. Какая жалость.
(с) Айс ДеТрейн

Мы становимся больше, но не становимся ближе,
Мы растем, но от этого звезды ни капли не ниже,
Влезаем все выше, заходим все дальше,
Только от этого вовсе не меньше фальши.
Немножечко глубже, понятней и шире,
И каждый считает, что знает так много о мире.
Моложе и проще, сложнее и старше,
Что дальше? Что дальше?

Мы ищем пути, чтоб дойти до себя и друг к другу,
Утро за утром, снова и снова по кругу.
Находим слабое место и бьем побольнее,
Нам кажется, что это делает нас сильнее.
Мы можем быть лучше, и я не один это вижу,
Но от этого звезды на небе ничуть не ниже.
Лжем и считаем, что эдак намного слаще.
Что дальше? Что дальше?

(СегодняНочью)

если так по-честному, я бы все стихи этой девушки - все, до самой последний строки бы - сюда положил. но нельзя.

Громова Мария

Я приду к тебе вечером - запахом трав,
Окунающим душу в нежнейшую грусть, -
Посмотреть, что за волки твердят наизусть
Сочиненный тобою звериный устав.

Я приду к тебе в полдень - букетом ветров,
Приносящим горчащую свежесть морей, -
Посмотреть, чем накормишь моих голубей:
Сладкой кашицей чувств или крошевом слов?

Я приду к тебе утром - холодной зарей,
Разрезающей мякиш ночной темноты, -
Посмотреть, что родится в глазницах пустых,
Когда я позову тебя вслед за собой.

...Я приду по пунктирам вчерашнего сна,
Не взглянув на часы и не зная - когда...
Если ты мне откроешь свои города,
С остальным я уж как-нибудь справлюсь сама.

2006

---
Спи, детеныш...

Спи, детеныш. Снег начнется - и небо рухнет,
Накрывая город. Кроме уюта кухни
Ничего не станет в мире. Совсем-совсем.

Ты проснешься поздно вечером, ближе к ночи,
Перед самым новым годом из многих прочих
И забудешь сотню тысяч свох проблем.

Даже это чувство, большее, чем усталость,
Замолчит на время. Будто бы все осталось,
Как в далеком детстве, искренне и легко.

И все живы, и любимы, и скоро праздник -
Мандаринный, смоляной, золотой и красный.
Мир в утробе. До рождения - далеко.

За окном озера снега, дороги неба,
Если ты захочешь, все, кто годами не был
Рядом с нами, вдруг окажутся у дверей.

Что-то будет. Обязательно что-то будет.
Спи, детеныш. Ты проснешься с мечтой о чуде
Или с чем-то, удивительно схожим с ней.

2008

(её же)

Элинан из Фруамона
(?1160-?1229)

Триумф Смерти
(Стихи о Смерти)

...
XXIX

Что красота, что самовластье,
Что честь, что воинское счастье
Пред смертью, скорый суд вершащей
И в ясный день, и в день ненастья,
Равно в своей могущей власти
И страх, и гордость предержащей?
Презревший Смерть для Смерти слаще:
Забывший страх, он прочих чаще
Скрывается во смертной пасти.
Того, кто тело холил вяще,
Оденет Смерть во прах смердящий:
Чем плоть нежней, тем злей напасти.

XXX

Смерть учит (кто в сем ложь узрит?),
Что все едино: честь и стыд –
Для иссыхания и тленья.
Смерть знает, что земля сгноит
И тех, кто сытостью был сыт,
И тех, кто был ленив от лени.
Смерть бережет от прегрешенья
Святого в пору искушенья –
Для брюха своего растит.
Смерть хрен съедает, как варенье,
А хлеб, как горькие коренья;
Смерть, все пожрав, на всех смердит.

XXXI

Смерть – необъятная кошница,
Смерть – беспощадная десница,
Что всех уводит за собой.
Смерть шьет одежды из драницы
И земляные плащаницы,
Смерть всех сведет в единый строй,
Смерть вора выдаст с головой,
Смерть для раба найдет покой,
Смерть короля сгноит в темнице,
Смерть всем за все воздаст с лихвой,
Смерть сытого пошлет с сумой,
Смерть жаждущему даст напиться.

XXXII

Смерть любит простоту и ясность,
Смерть губит всякую пристрастность,
Смерть судит всякую вину,
Смерть тайну обратит во гласность,
Смерть слабостью накажет властность,
Смерть гордеца сгноит в плену,
Смерть праздной сделает войну,
Смерть пустит по миру казну,
Смерть обратит покой в опасность,
Смерть уксус предпочтет вину,
За спаржу выдаст белену,
В монастыре посеет страстность.

XXXIII

Смерть примирит любые ссоры,
Смерть разрешит любые споры,
Смерть вмиг очистит поле брани,
Смерть охранит от оговора,
Смерть ложный крест предаст позору,
Смерть даст по чести подаянье,
Смерть волка отличит от лани,
А доброе вино от дряни,
От тернья – розу, хлеб – от сора;
Смерть видит все: и род, и званье –
Смерть выбирает наказанье,
А мы послушны приговору.
...

Юрий Воронов, "Баллада о музыке"


Им холод
Кровавит застывшие губы,
Смычки выбивает из рук скрипачей.
Но флейты поют,
Надрываются трубы,
И арфа вступает,
Как горный ручей.
И пальцы
На лёд западающих клавиш
Бросает, не чувствуя рук, пианист…

Над вихрем
Бушующих вьюг и пожарищ
Их звуки
Победно и скорбно неслись…

А чтобы всё это
Сегодня свершилось,
Они
Сквозь израненный город брели.
И сани
За спинами их волочились –
Они так
Валторны и скрипки везли.

И тёмная пропасть
Концертного зала,
Когда они всё же добрались сюда,
Напомнила им
О военных вокзалах,
Где люди
Неделями ждут поезда:

Пальто и ушанки,
Упавшие в кресла,
Почти безразличный, измученный взгляд…
Так было.
Но лица людские воскресли,
Лишь звуки настройки
Нестройною песней
внезапно обрушили свой водопад…

Никто не узнал,
Что сегодня на сцену
В последнем ряду посадили врача,
А рядом,
На случай возможной замены,
Стояли
Ударник и два скрипача.

Концерт начался!
И под гул канонады –
Она, как обычно, гремела оркестр –
Невидимый диктор
Сказал Ленинграду:
«Вниманье!
Играет блокадный оркестр!..»

И музыка
Встала над мраком развалин,
Крушила
Безмолвие тёмных квартир.
И слушал её
Ошарашенный мир…

Вы так бы смогли,
Если б вы умирали?..

Евгений Клюев

Почему-то на краешке пропасти —
я заметил, что именно там, —
лезут в голову всякие глупости:
я-тебя-никому-не-отдам.

Это всякие общие глупости,
это искры чужого огня:
я веду себя — вот еще новости! —
так, как будто ты есть у меня.

А на самом-то деле ты облако
и хозяин твой, видимо, Бог —
мне позволено быть только около,
на дистанции в несколько строк.

И железные щелкают ножницы,
и мне слышится в каждом щелчке:
не ходи за границу возможности,
не мечтай о таком далеке.

Жизнь смеется — банальная, пегая:
— Я Тебя Никому Не Отдам, —
полоумным анапестом бегая
по твоим драгоценным следам.

Our sun is set, our day is done, I'm left here wondering
Is this the end, my final words to you
Day turned to night and now you're gone, I'm left here pondering
Can this be true, are we really through

You were the wind beneath my wings, taught me how to fly
With you I lived among the kings, how could this ever die

So I say farewell, I'm yours forever,
And I always will be

We were one, we were all, we were the only
Future full of hope, nothing could stand in our way
But dreams can change, visions fall, I feel so lonely
I would walk through fire for just one more day

You were the angel of my life, taught me to be free
Now I'm a stranger in your eyes, walls are closing in on me

So I say farewell, I'm yours forever
And I always will be
Missing you, in my heart you are the one
And you always will be

When I turn to the east, I see no dawn,
But after darkness comes the light
And when I turn to the west, the silent night hides all
Where is the light that shines so bright

So I say farewell, I'm yours forever
And I always will be
Missing you, in my heart you are the one
And you always will be

Nah-nah-na ... and you always will be
Nah-nah-na ... and you always will be
And you always will be
My little one you are
And you always will be

9(С)НammerFall

Мне в свое время нравились стихи из "Волкодава" Марии Семеновой, прочитанного задолго до его ужасной экранизации.

Кто автор этого стиха, точно не знаю. Наверно, Семенова, но где-то читала, что стих не ее и был подарен ей для книги.


***
Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, чем я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над замлей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул –
До чужой лишь потом докатился черед.

Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи чтобы мой задержала рывок.

Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что на веке ушли в темноту.
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.

Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного – умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.

Вот бы где-нибудь в доме светил огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке…
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я бы тихонько притронулся к детской щеке.

Я бы верно служил, - и хранил, и берег,
Просто так, за любовь! – улыбнувшихся мне…
…Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.

Екатерина Перченкова Гаммельн XXI

думаю - вот догнать бы, схватить его за плечо -
в горле комок, под ребром иголка, в кармане камень –
встать во весь рост и выдохнуть, горько и горячо:
я слышал, как вы уходили. можно мне с вами?

я же не кто попало, я слышал флейту,
можно сказать, мы тысячу лет знакомы…
«там за рекой пограничники, а у тебя сигареты;
спичку зажег – и спалился, сиди-ка дома».

с ним бесполезно спорить, без толку отрицать,
он знает, что делает, сдержан и осторожен:
«им по двенадцать лет, а тебе тридцатник,
выдохнешься и отстанешь – мы ждать не можем», -

будто держал за горло и вдруг разжал
пальцы, и вот стою, повторяю шепотом:
не больно-то и хотелось, катись, пионервожатый,
катись оно все к чертям, пропади все пропадом…

…холодно. виноград не успеет к осени вызреть.
самое время жить размеренно и спокойно.
взять себя в руки. вычеркнуть всякий вымысел.
держать хорошую мину и заливать оскомину -

чем попадется, чем крепче, тем лучше, благо нашелся повод,
слышать ночами сквозь сон - и не поднимать головы -
как разбивает камни подземное сердце города,
как под его ударами вздрагивают мостовые,

и говорить ему: все в порядке, успокойся, все хорошо,
то, что я здесь и жив – чем тебе не верность,
последний, кто слышал флейту - и все-таки не ушел.
можешь спокойно спать.
я никуда не денусь.

Полынь да тюльпаны
Там вдоль каждой дороги полынь да тюльпаны,
Костровища сожженных на этом пути.
И повсюду лежат философские камни.
Но возьмешься искать – ни один не найти.
Там в лугах мухоморы, как божьи коровки,
Выползают на свет из ночного вранья.
Там космический ветер колышется в легких –
То ли рижский бальзам, то ли ядерный яд.

Там посты и погосты и вечное «Здрасьте»,
Не во здравие – просто фиксаж пустоты.
Мы уже растворились в окрестном пространстве,
Приземлившись навек в полевые цветы.
Но чего тут жалеть? Мы одни среди многих,
Кто сгорел, не согрев, а согрел – не простив.
Мы останемся здесь, где вдоль каждой дороги
Все полынь да тюльпаны. А нас не найти…

© Smoker, автор со стихиры.

Пусть восславятся архитекторы домов с широкими подоконниками,
Там хватает места для фикусов и бессовестных поэтесс,
Там валяются кошки вальяжные, все разглаженные, не скомканные,
Там всегда приземляются карлсоны, не тревожась за лишний вес.
Если б я была ведьмой, голубем или (вдруг?) заплутавшей музою,
Я б садилась на подоконники не уже, чем метра в два!
А так приставляю тумбочку, чтоб верная муза грузная
Случайно в окно не выпала, придумывая слова.

--- Ю.Боброва

Сплин, "Человек не спал"

Человек среди ночи начал ходить по квартире,
Бормотать стихи, напевать что-то в странном стиле,
Измерять шагами длину своего ночлега,
Словно он ни за что ударил в лицо человека.

И пролилась кровь на ковер, на рукав, на стены,
Тетива гудела, повсюду летали стрелы...
Хорошо, что ребёнок в соседней комнате спал в постели.

Человек не спал, он метался как зверь по клетке.
Уже звонили в полицию его соседи, соседки...

Он начал петь очень громко, протяжно, грустно...
Над головой в темноте закачалась люстра.
Он закричал, что не видит света
В конце тоннеля, что скоро лето,
Что он не здесь, он остался где-то,
Что он дошел, что стоит на грани,
Что этой ноты нет в этой гамме,
И что скорее всего он — Гамлет
И ненавидит людские толпы.

И тут в квартиру вбежали копы,
Он получил сапогом под дыхло,
И свет погас и в квартире стихло,
И свет погас и в квартире стихло,
И свет погас и в квартире стихло...

Господин советник, вежливо склонил голову и прищурил глаза, наблюдая за собравшимися.
" Хочу познакомить с творчеством одного очень хорошего поэта, ежели кто ещё не знаком.".

В этой предсмертной скуке
Больно гореть ветрам.
Я умываю руки
В сердце того костра.
Я обнажаю кожу
В центре твоей земли.
Знаешь, а мы похожи
Кроме души и лиц.

Много курю, но это
Чтобы не говорить.
В дурке своих запретов
Сложно себя дарить.
В бездне различных мнений…
Мне бы одно понять -
Я убиваю время
Или оно меня?
(с)Саша Бес

старая песня

Вот они садятся в пустом кафе за дальний столик,
смотрят друг другу в глаза - и никто не отводит взгляд;
она топит в чае стайку лимонных долек,
поздравляет с карьерным ростом,
он без тени иронии хвалит её наряд;
и они впервые берут и просто,
без уловок и тайных смыслов, по-человечески говорят.

Вот он слышит все, к чему раньше был так безнадежно глух,
понимает не только слово, но и что стоит за ним;
время сделало из несчастного целого счастливых двух,
независимых друг от друга;
как ни странно, но больше всего ценим
тот, с кем выжил после девятого круга.

И ей нравится вовсе не знать, где он и с кем,
не вздыхать из-за боли в правом виске,
или левом боку;
можно просто набрать его номер,
без конвульсий в горле и животе,
не придумывая мучительно перед тем,
что сказать ему, дураку;
как бы так явно не коснуться
самых насущных тем,
чтоб он сам поговорить о них захотел.

Ну, и он спокоен. Даже счастлив, что больше не нужно врать:
нет, он любил и всерьез, но откуда же мог он знать,
что у этой любви будет столь непосильна кладь:
22 смски в день, с десяток мобильных звонков,
по вечерам испытующий взгляд, пробирающий до позвонков,
до дурноты, до раздражения, до основ;
и казалось порой, что она, наверняка,
умудряется видеть даже его ДНК;
по ночам она бродит хозяйкой среди его снов,
по утрам - целует его в живот,
он становится снова ребенком и беззаботно смеется,
отмечая при этом, что от него –
большого, сурового, взрослого – ничего,
ничего в итоге не остается.
Он боится. Боится того,
как она слушает, жадно смотря прямо в рот;
в общем, она им живёт;
в общем, она в нем живёт;
в общем, такая вот жизнь очень жмёт.

Однажды утром он собирает вещи,
ускользает из дома, пересекает площадь -
и не то, чтобы трус или подонок зловещий,
ему лишь кажется, что так будет проще.
Она тоже его не ищет,
и дело не в том, что не хочет;
просто каждый из них внезапно стал нищий,
обессиленный, одиночный,
но, как ни странно это звучит,
безысходно сильным, безнадежно прочным,
бессердечным, рассуждающим позвоночным.

Через год – очень долгий год –
они случайно встречаются,
и никто не врёт:
ни про то, что ему скучается,
ни про то, что теперь-то она счастливица;
они видят друг друга насквозь – такое случается,
они заходят в кафе, поскольку дождливится.

И вот они садятся за дальний столик,
время подводит черту, ставит под нею нолик,
мир вокруг замирает, отменяя привычную суету;
оба смеются, и где-то между
самых необязательных фраз,
вдруг вспыхивает надежда,
что мол, ну, нет, не прямо сейчас,
но вот однажды,
вдруг всё действительно станет как прежде,
раз уж сумели всё выложить начистоту.

Вот он накрывает ладонью ее ладонь, но каждый
ощущает
лишь равнодушную
пустоту.

(с) alex_stone

Прискакала дикой степью
На вспененном скакуне.
"Долго ль будешь лязгать цепью?
Выходи плясать ко мне!"

Рукавом в окно мне машет,
Красным криком зажжена,
Так и манит, так и пляшет,
И ласкает скакуна.

"А, не хочешь! Ну, так с Богом!"
Пыль клубами завилась...
По тропам и по дорогам
В чистом поле понеслась...

Не меня ты любишь, Млада,
Дикой вольности сестра!
Любишь краденые клады,
Полуночный свист костра!

И в степях, среди тумана,
Ты страшна своей красой -
Разметавшейся у стана
Рыжей спутанной косой.

А. Блок

Я смотрю назад, но лица не вижу
Твоего; и вновь я смотрю на север,
Впереди шагает безумец рыжий
И несет в ладони счастливый клевер.

И спины его мне нельзя заметить,
Я шаги считаю: четыре, восемь...
И смеется он, как смеются дети,
Потому что тень старика отбросил.

Вот он гладит пса, что молчит, не лает,
Задает вопрос, чтоб убить ответы,
Я иду за ним, про себя желая
Многих лет ему, а не многой Леты.

И усталый взгляд -- пустота сквозная -
Моего лица различить не может,
Но все смотрит он, потому что знает:
У меня звенит серебро под кожей.

Есть вина, ее заглушают вина,
Есть одна беда и одна дорога,
Ты идешь за мной, но не видишь спину,
И тебе не больно, и слава Богу.

(с) Анна Илюнчева

что-то мне подсказывает, что пост от одного и того же пользователя с разницей в четыре месяца - это не накрутка.

Нистано

- Ты – мой брат! – и я сам подаю тебе руку.
Сколько силы в пожатии узкой ладони!
Сколько раз мы сегодня спасали друг друга
В час нешуточной битвы на пол-полигона?

- Темный эльф, Карамир, - говорю я серьезно.
Чуть саднило плечо – двуххитовая рана.
Он бы мог промолчать – но сейчас уже поздно.
- Тайро, эльф, - и, подумав, добавил, - Нистано.

Я кивнул, улыбнулся, налил нам вина.
За беседой одно не давало покоя:
Брат мой ловок, бесстрашен, два раза женат,
И в бою, я проверил, он дюжины стоит…

Что же значило странное слово «Нистано»?
Незнакомое, мрачное, гордое слово?
Может, имя? Проклятье? Название клана? –
Задавался вопросом я снова и снова.

Дома ждут – и последний куплет под гитару –
А на следующий год мы вернемся другими.
Он уехал в Москву, я уехал в Самару.
Дал мне адрес, но скрыл настоящее имя.

Я читал с восхищением каждую строчку –
Классный стиль, тонкий юмор – прекрасные письма.
Раз в неделю исправно носился на почту,
Набивая конверты обрывками мыслей.

Но однажды в ответ мне пришла телеграмма:
«Наша дочь умерла. Больше ей не пишите»
Я подумал – ошибка, но адрес – тот самый.
И последний конверт возвращен неоткрытым.

Вечер страшного дня. В голове нестыковки…
Пьем с приятелем пиво, домой еще рано.
Он бывалый маньяк, тоже любит ролевки,
И внезапно зашел разговор о нистано.

«Лесбиянки несчастные, полный отстой,
Мнят себя мужиками, мечами махают».
Я впервые ударил, не зная, за что…
И впервые я дрался, хитов не считая.

(с) Джейсон

Николай Гумилев

ИЗ ЛОГОВА ЗМИЕВА

Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
А думал - забавницу,
Гадал - своенравницу,
Веселую птицу-певунью.

Покликаешь - морщится,
Обнимешь - топорщится,
А выйдет луна - затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то,- и хочет топиться.

Твержу ей: крещенному,
С тобой по-мудреному
Возиться теперь мне не в пору;
Снеси-ка истому ты
В днепровские омуты,
На грешную Лысую гору.

Молчит - только ежится,
И все ей неможется,
Мне жалко ее, виноватую,
Как птицу подбитую,
Березу подрытую,
Над очастью, богом заклятую.

Ю. Михайлик. О поэтах

Позабытые поэты
как сгоревшие кометы -
нет ни света, ни следа.
Свет недолог, след нестоек,
вспомнит разве что историк -
кто там, что там и когда.
Краткий промельк, вспышка света,
слабым голосом пропета
жизнь, прочтённая с листа.
Как стремительна орбита -
дерзость, молодость, обида,
гордость, горечь, пустота.
Позабытые поэты
ни изданий, ни портретов,
ни простых, ни круглых дат,
ни усадеб, ни музеев,
ни речей, ни ротозеев, -
и никто не виноват.
Но когда-то там, далёко,
в черном холоде полёта
тот, кто сгинул и пропал,
до того, как пал и сгинул,
в чуждый космос строчку кинул,
огненную, как запал.
И навек осталось тайной,
где упал огонь случайный,
содрогаясь и лучась?
Что за связь меж этим словом
и рождением Сверхновой,
той, что светит и сейчас?

Я оставляю еще полкоpолевства
Восемь метpов земель тpидевятых
Hа остpове вымеpших пpостоpечий -
Кyпола из пpошлогодней соломы.

Я оставляю еще полкоpолевства,
Камни с коpоны, два высохших глаза,
Скользкий хвостик коpабельной кpысы,
Пятyю лапкy бpодячей двоpняжки.

Я оставляю еще полкоpолевства,
Весна за легкомыслие меня накажет.
Я веpнyсь, чтоб постyчать в воpота,
Пpотянyть pyкy за снегом зимой.

Я оставляю еще полкоpолевства.
Без боя, без воя, без гpома, без стpема.
Ключи от лабоpатоpии на вахте.
Я yбиpаюсь. Рассвет
В затылок мне дышит pассвет,
Пожимает плечами,
Мне в пояс pассвет машет pyкой.

Я оставляю еще полкоpолевства...

- Янка Дягилева

Эпиграф

"Всего сильней - твоих отрава глаз
Зелёных глаз, в которых свет моей души погас,
Попытка влиться в них не удалась -
Нить прервалась.

Но всё померкло пред тобою, Джил:
Безмолвие времени, величие светил,
И душу разорвав напополам,
Её в забвенье бросил я к иным мирам..."

из к/ф "Бессмертные. Война миров."

"Дверца в вечность"

Андрей Розов

По тонкой ленте, источая само время,
Беспечной жизни плод, твоё хмельное семя,
Растёт из тысяч глаз, чтоб через звёзд покров,
Взирать бесстрастно на вращение миров.

Безмолвных истин, не родившийся поэтом,
Познать сумеет ли? И, преисполняясь светом,
Нести незримо их, так нежно, осторожно.
Готов ли сделать то, что сделать невозможно?

Кольцо огня в твоей душе сомкнётся возле сердца,
Но будет не дано ему пожаром тем согреться.
Чтоб не взорваться изнутри от первородной боли,
Ты стих последний из себя вдруг выпустишь на волю.

Он через облака прорвётся за орбиту,
Чтоб через один миг кометой быть убитым,
Ты будешь наблюдать рождение сверхновой,
Боясь пошевелиться, боясь промолвить слово.

И будто бы на плахе, ты на коленях стоя,
В мгновенье до того, как взрыв тебя накроет,
За долю той секунды, что живо будет сердце,
Вверх руку протянув, откроешь в вечность дверцу..

За обедом он говорит:
надевай нарядное, мы идём на концерт.
Будет квартет, пианист-виртуоз в конце.
Бросай своё макраме, я купил билет.

Она говорит: Нет.

Ты только представь себе:
начнется пожар,
посыплются стены, асфальт поплывет, дрожа,
а я в легком платье, в бусах и без ножа,
на каблуках,
в шелках,
в кружевах манжет --
как же я буду бежать?

Он думает: вот-те на, нас опять догнала война.
Варвара совсем плоха,
едва зацветает черёмуха,
начинается вся эта чепуха.
А я ведь тоже видел немало,
над головой три года свистело и грохотало.

Досадует: вот ведь, взяла манеру
пугаться каждого звука.
Тогда завели бы сына, сейчас бы нянчили внука.
А так, конечно, отвлечься нечем,
прогулка -- история всякий раз.
Разве бы я её не укрыл?
Разве не спас?

Он доедает свой хлеб,
и кусочек откладывает
про запас.

(с) Дана Сидерос / llytnik

М. СВЕТЛОВ
ПОХОРОНЫ РУСАЛКИ

И хотела она доплеснуть до луны
Серебристую пену волны
(Лермонтов)

Рыбы собирались
В печальный кортеж.
Траурный Шопен
Громыхал у заката...
О светлой покойнице,
Об ушедшей мечте,
Плавники воздев,
Заговорил оратор

Грузный дельфин
И стройная скумбрия
Плакали у гроба
Горючими слезами.
Оратор распинался,
В грудь бия,
Шопен зарыдал,
Застонал
И замер.

Покойница лежала
Бледная и строгая,
Солнце разливалось
Над серебряным хвостом.
Ораторы сменяли
Друг друга,
И потом
Двинулась процессия
Траурной дорогою.

Небо неподвижно
И море не шумит...
И, вынув медальон,
Где локон белокурый,
В ледовитом хуторе
Растроганный кит
Седьмую папиросу,
Волнуясь,
Закуривал.

Покойницу в могилу,
Головою на запад,
Хвостом - на восток.
И вознеслись в вышину
Одиннадцать салютов -
Одиннадцать залпов -
Одиннадцать бурь
ударяли по дну...

Над морем,
Под облаком
Тишина,
За облаком -
Звезды
Рассыпанной горсткой...
Я с берега видел:
Седая волна
С печальным известьем
Неслась к Пятигорску.

Подводных глубин
Размеренный ход,
Качающийся гроб -
Романтика в забвенье.
А рядом
Величавая
Рыба-счетовод
Высчитывает сальдо -
Расход на погребенье.

Рыба-счетовод
Не проливала слез,
Она не грустила
О тяжкой потере.
Светлую русалку
Катафалк увез, -
Вымирают индейцы
Подводной прерии.

По небу полуночному
Проходит луна,
Сказка наряжается
К ночному полету.
Рыба-счетовод
Сидит одна,
Щелкая костяшками
на старых счетах.

Девушка приснилась
Прыщавому лещу,
Юноша во сне
По любимой томится.
Рыба-счетовод
Погасила свечу,
Рыбе-счетоводу
Ничего не приснится...

Я с берега кидался,
Я глубоко нырял,
Я взволновал кругом,
Я встревожил воду,
Я рисковал как черт,
Но не достал,
Не донырнул
До рыбы-счетовода.

Я выполз на берег,
Измученный,
Без сил,
И снова бросился,
Переводя дыханье...
Я заповедь твою
Запомнил,
Михаил,
Исполню,
Лермонтов,
Последнее желанье!

Я буду плыть
Сквозь эту гущу вод,
Меж трупов моряков,
Сквозь темноту,
Чтоб только выловить,
Чтоб рыба-счетовод
Плыла вокруг русалки
С карандашом во рту...

Море шевелит
Погибшим кораблем,
Летучий Голландец
Свернул паруса.
Солнце поднимается
Над Кавказским хребтом,
На сочинских горах
Зеленеют леса.

Светлая русалка
Давно погребена,
По морю дельфин
Блуждает сиротливо...
И море бушует,
И хочет волна
Доплеснуть
До прибрежного
Кооператива.