Для начала он занялся самым простым делом: все протоколы для связи с сетью хотя бы отчасти были написаны понятным языком, и хотя бы отчасти подчинялись обычным средствам. История не синхронизировалась с сервером, и сам "спутник", похоже, записывал только разнарядки, не трогая содержимое. Номер, с которого шла связь с Аюму, был официально зарегистрирован на имя Рена, и это давало что-то похожее на запасной выход. Может быть, имело смысл просто стереть всю информацию. Это бы означало много неприятнейших объяснений со стороны Рена, но, по крайней мере, исключало вариант с блокировкой базы.
Идеально было бы просто "потерять телефон", оставшись с разнарядкой и устным свидетельством, но в том, что "Герда" встретит это предложение очередным приступом паники, сомнений не было. Утомление брало свое, и Рен прервал работу на то, чтобы сходить умыться холодной водой. Даже чая он себе сейчас позволить не мог.
Доступ к данным удалось получить почти сразу. Параметров хранения и сортировки не существовало: дурацкая машинка просто лепила из информации комья, которым присваивала каталоги и номера. На экране телефончика сейчас одно за другим мелькали сообщения о звонках, окна просмотра смс, выпадные меню, сообщения о неверных командах. В мастерской же "Кая" они были одной длинной схемой, ветвистой, но состоящей из тупиков. Вокруг этого некрасивого бонсая суматошно скроллились вверх и вниз раскрытые книги. Чем ниже спускался Рен, тем больше книг появлялось, и тем опаснее становилась работа: английские слова имели четкие значения, последовательности символов - нет. У системки не было встроенных средств редактуры, и единственным выходом было - прямо сейчас их создать.
"Паническая кнопка" сработала именно тогда, когда Рен меньше всего этого ожидал - при попытке поставить импровизированный аддон. Похоже, создателей аппарата не столько беспокоила безопасность данных клиента, сколько неповторимость собственного детища. Телефон обнулил данные, и, на всякий случай, стер еще и часть собственной системы.

(все написано Кысью)

Токио, Шинджуку, 3-23-7

Дайго в общем - и в кои-то веки! - не спорил. Лишь опасливо косился на кухню, откуда доносилось постукивание ножа о разделочную доску и легкомысленное посвистывание. В тесном узком проходе между стойкой и наружной стеной, некрасиво разбросав ноги, лежал труп. И при жизни эта женщина не прославилась бы красотой, а теперь и вовсе напоминала обряженную в кричащее платье выпотрошенную свинью.
- И никто даже не попытался его остановить? - выудив из кармана электронный блокнот в черной кожаной обложке, уточнил Модзумэ у сутулого тощего официанта; у того были волосы цвета вареной свеклы, а передние зубы выдавались вперед, как у зайца.
Пусть не с первого раза (и пришлось чуть нажать на свидетеля), но они восстановили картину. Выходило, что повар Якимару ни с того, ни с сего подошел к скандальной клиентке и вспорол ей живот. А затем вернулся на кухню и продолжил готовить заказ.
- ...даже лезвие не обтер, - пробурчал коротышка Дайго. - Все нарезанные овощи перепачкал.
- И еще... Кто-то ей позвонил...
Перламутрово-желтый мобильник обнаружился в дальнем углу, перепуганные очевидцы не решались к нему прикоснуться, зато все как один подтвердили, что действительно: был звонок. Модзумэ присел на корточки, осторожно ткнул карандашом в кнопку вызова. «Абонент не определен...».
- Он все твердил про старуху... Мол, сидит в углу и таращится.
- Ну так где же она?
- Эт-то... так ведь не было никакой бабки!

Полицейский участок в Ниши-Шинджуку
8 июля, понедельник, утро

В дверь начальственного кабинета сунулась кудлатая голова.
- Можно?
Глава участка отвлекся от ноутбука, на котором читал свежую прессу. Далеко не всю по полицейской тематике.
- Конечно, заходи. Какими ветрами?
- По делу ванью...
- Кхм?
- Трупов с некрозом...
Коги начал раскладывать на столе бумаги, бумаженции и бумажки.
- Ну, надо же, - развеселился Анакура. – Я-то думал, ты нам сдал теорию и потерял интерес.
Если не опустить жалюзи, кабинет просматривался со всех сторон света, исключая запад, потому что именно там стоял шкаф. Прозрачная восточная «переборка» была изрисована синим маркером и украшена фотоснимками – как жертв, так и подозреваемых, окна выходили на север, а на юге, точно придворный из гвардии Императора в воротах Судзаку, торчал некто взъерошенный в небесно-голубом мундире дорожного патруля. Он был без флейты, зато с мотоциклетным шлемом под мышкой и, похоже, подслушивал. Хозяин кабинета не стал обращать на него внимания: если Хосокава из дорожной полиции пришел по делу, его не остановишь и танком, не то что присутствием кого-то у начальства. К счастью, случалось такое крайне редко, чуть-чуть почаще великого землетрясения.
Криминалист захламил своей макулатурой весь стол. Казалось, после той безумной презентации у него возникли какие-то заботы поважнее: всю прошлую неделю Коги присутствовал на рабочем месте телом, но никак не мыслями. И едва кончалась смена, срывался куда-то, хотя обычно его было не выгнать из здания. Взволнованная Рисуко поведала в доверительной беседе, что не терпящий небрежности в работе коллега даже совершил грубую промашку – впрочем, вовремя исправил, и все обошлось. Рассказала она и о телефонном звонке в доме Коги, когда старший напарник кричал кому-то в трубку, было слышно даже за дверью. "Ходит тенью сам не свой", пожаловалась крошка-мышка. Так не могло продолжаться, и Коги по предложению самого Анакуры взял отгул на два дня – без ожидаемых возражений и препирательств.

Вернулся из отпуска уже их привычный Коги. Всем подарил безделушки из Киото, рассказывал про Гион-мацури, на вопросы о здоровье бабки и деда отвечал, что хорошо, спасибо за заботу, словом, вел себя так, будто на прошлой неделе не происходило ровным счетом ничего. Анакура всем видом дал понять, что желает услышать подробности событий, но не настаивал. И, разумеется, не дождался откровений. Взлохмаченный долговязый криминалист в «фирменной» жилетке – на этот раз с изумрудными и синими бабочками – оценил готовность слушателя внимать и принял лекторскую позу.
В их участке шутили, что главной достопримечательностью у них является четкий отпечаток уха на стекле перегородки – любознательность Хосокавы не знала никаких границ и приличий. Хоть и была дифференцированной: по-сереезному он никуда не лез и с первого раза понимал, когда следует придержать жажду знаний. Зато по пустякам он разбился бы в лепешку. А потому сунул нос в отгороженный закуток, гордо именующийся кабинетом.
- А... вы заняты...
Криминалист обернулся и засветился от радости: наклевывался еще один слушатель. Анакура мысленно вздохнул: два клоуна на один такой маленький цирк. Говорят, клин клином вышибают, может, удастся направить их заряды друг на друга?
- Заходи, заходи, у нас тут не секретно. Вообще не понимаю, почему мы не наблюдаем новую красочную презентацию.
- Потому что Рисуко сортирует улики по маньяку с ножом для парней с Сакурадамон, - доложил вездесущий и всезнающий Хосокава, скромно пристраиваясь в уголке. – А Табата заперся в хранилище. Говорит, что иначе пойдет на должное преступление и задушит кого-нибудь.
- Кхем, итак, я проверял теорию о ваньюдо и пришел к выводу, что она антинаучна и неправдоподобна.
- Э?! – изумился оскорбленный в лучших чувствах Хосокава.
- Вот как? - Анакура сложил холеные ладони (он не терпел пренебрежения ко внешнему виду) в замок и откинулся на спинку кресла, похожий на медведика, который прикидывает, хорош ли в этом улье мед.

И Коги подтвердил верность своего прозвища на триста процентов. Той тщательности, с которой он разложил по полочкам и разжевал до преснейшей доходчивости информацию, хватило бы дела на три-четыре. Под грузом фактов можно было погибнуть, изыскания не ограничивались территорией Японии.
Анакура Соичиро остановил катастрофу приказом:
- К сути! Не увлекайся.
В сухом остатке оказались бесспорное утверждение, что не только мозг воздействует на Реальность, но и она на мозг; что многими странами проводятся исследования и разработки по воздействию на физиологию человека через воздействие на мозг всевозможными способами; и что можно удобно – и бесплатно! - проверить эффективность методов на ни о чем не подозревающих подростках, которые стаями слетаются на сайты о мистике и страшных историях.
- И этот «модан ковай квайдан» – да-да, в старом звучании, а не теперешнем «кайдан», - сайт как нельзя лучше подходит для подбора жертв.
Коги победоносно оглядел слушателей. Где-то на самом краю его подсознания бледной тенью мелькнула полузатертая мысль, что надо было зафиксировать внешний вид Хосокавы до начала и сравнить с тем, что он видел теперь. А без этого не определить, встали ли у представителя дорожного патруля волосы дыбом от полученных сведений или все дело в геле и лаке. Сам Хосокава смотрел куда-то в угол с выражением полного отсутствия разума на лице.
- О как... – ошеломленно пробормотал он.
Глава участка пристально изучал своего криминалиста: что-то здесь было не то.
- Предлагаешь отдать это все в прокуратуру?
Морщится. Вот она, заноза, – Коги уверен в чем-то другом, но вопреки себе настаивает на этой версии. Впервые с начала их совместной работы. Соичиро давно научился улавливать настрой ценных подчиненных в острых ситуациях. И предпочитал защищать их, когда пахло жареным.
- Я передам твою информацию следователям с Сакурадамон.
Анакура сбил ворох бумаг в папку и отложил ее на край стола.
- Завтра.

Токио, Шибуйя, Хиро-о, 2-6-10
8 июля 2015 года, 15:40
На маленьком экране высветилось яркое предложение обратиться к производителю.
- Сволочь! - других слов для Кая у Дженнифер не нашлось.
Как? Ну как можно быть настолько доверчивой?! Девушка вышла из Реальности. И, на всякий случай, выдернула ноутбук из сети. Правда, что теперь толку-то?
Плохо. Все очень плохо. Никто не подтвердит, что она не виновата. Телефон Аюму издевательски мигал красной надписью, не откликаясь ни на какое действие, - здесь тоже тупик.
Ее станут подозревать. Ее будут искать - и хорошо, если только полиция. Но ей нужно держаться. Она должна. Обязана. Когда сердце гонит кровь со скоростью под двести ударов в минуту, когда мысли сливаются в один клубок и лихорадочные попытки его распутать приводят лишь к тому, что все становится еще сложнее, когда кажется, что пространство вокруг тебя превращается в лабиринт, из которого нет выхода, - это значит, что ты уже признал себя проигравшим. Принял за истину то, что от тебя ничего не зависит, и все, что ты можешь сделать - только сидеть и ждать своей участи. В семье О'Бриен детей воспитывали иначе...

... Иногда самое простое, обыденное действие становится ключом, открывающим потайную дверь - еще не выход, но хотя бы неиспробованное направление. Маленькая ванная комната. Вода, загасившая пожар эмоций. Мимолетный, скорее случайный взгляд в зеркало: непривычные тени усталости под глазами; волосы - что закрученные куски медного провода, которые торчат во все стороны; чужая мужская рубашка - чуть длинновата и, может, несколько широка в плечах, но смотрится ничего... Если зачесать волосы назад, Джен станет похожа на кузена Томаса. А если?..

Токио, квартира Рена
8 июля 2015 года, день
«Герда» ожидаемо испарилась. Рен, с одной стороны, совсем не понимал ее логики, с другой – мог легко представить, как она сейчас удаляет адрес комнаты из истории соединений. Или, может быть, физически отключает сеть. Сам он мог придумать множество способов отвертеться от лишних вопросов, но состояние паники... Было чем-то непредставимо чужим. Его собственные чувства всегда контролировались и послушно уходили на задний план, стоило появиться срочной задаче или завибрировать пульсомеру-часам.
Но сейчас он в чем-то завидовал способности поддаваться эмоциям.
Первым делом стоило попробовать единственную оставшуюся ниточку, ведущую к «Герде». Даже если она ничего не видела, Рен чувствовал некоторую ответственность за стертый телефон, и поэтому отпускать даже призрачный шанс уладить дело - совсем не хотелось. У него самого было не так много шансов избежать тесного общения с полицией, и попытка добавить ее истории веса не прибавляла и не убавляла проблем, но девушка могла сделать что-нибудь непредсказуемое. Через несколько минут на почту Сагами пришло сообщение:
«Привет.
Сегодня я говорил в сети с человеком, который выходил с твоей машины. У него сейчас очень большие сложности. Я буду признателен за любые сведения о нем».
Следующим шагом была попытка связаться с агенством, но там было пусто и серо. Оставалось ждать. Рен мало надеялся на что-нибудь кроме враждебно настроенного полицейского детектива, но все-таки даже Сагами был не до конца безнадежен... наверное.

Канал Сотобори, Ичигайя, Чьёда-ку, Токио
8 июля 2015 года, 13:20
Ветер, задирая девчонкам короткие юбки, прокатил вдоль набережной клубок пыли. Охнула нагруженная пакетами домохозяйка, обнаружив в сумке прореху - полоснули, как бритвой, вытащили кошелек, а вокруг никого. Почтальон, что проезжал мимо на мопеде, уже больше никуда не спешил, лишь недоуменно разглядывал искромсанные в хлам покрышки. Завизжали школьницы, хватаясь за обрезанные пряди волос. Шимада неохотно слез с качелей.
- Ох-хо, - вздохнул опытный Кумаиши и удовлетворенно кивнул, заприметив через улицу сине-бело-зеленую вывеску. - Я пошел за лейкопластырем.
Тадаоки запустил руку в пыльный вихрь - по локоть, - морщась, выудил из обрывков бумаги и листьев на свет дня длинного, точно шарф, зверька.
Пленник злобно шипел и молотил по воздуху лапами, оснащенными серпами когтей. По противоположному берегу канала пробежал поезд с горчично-желтой полосой на боку.
Волосы – не наша работа!
Порыв ветра – или кто-то невидимый, кто катался на воздушной струе, - чуть не сбил с ног; из глубоких ран на руке во все стороны брызнула кровь. Тадаоки встряхнул «арестанта», тот повис.
Над твоей головой. Посмотри.
Там, в развилке ветвей, примостилось совсем уж необычное существо, оно щелкало клювом и парой клешней и озирало набережную в поисках новой жертвы.
Потом они сидели здесь же в парке, в тени на скамейке, гигант бережно, с умением опытного санитара заклеивал глубокие порезы на руках у Шимады и ворчал по своему обыкновению. Больно не было – кама-итачи* об обязанностях не забывали, но, как и их простые собратья, отличались зловредностью и мстительным нравом.

---------
*kama-itachi (鎌鼬), буквально «хорьки-косцы», йокаи с острыми, как серпы, когтями, они катаются верхом на сильном ветре. Первый сбивает ничего не подозревающего путника с ног, второй наносит порезы, а третий накладывает лекарство на раны, так что к тому времени, когда жертва камаэ-тачи сообразит, что произошло, она останется с болезненными, но не кровоточащими ранами. Говорят, камаэ-тачи братья-тройняшки. В виде хорьков их первым изобразил Торияма Секиен, который воспользовался сходством названий: kama-itachi (鎌鼬) – «хорек» и kamae-tachi (構え太刀) «позиция для атаки большим мечом». После чего этих йокаев стали называть кама-итачи.

Асакуса, 2-й чомэ, Тайто-ку, Токио
8 июля 2015 года, 17:00

Сизая брюхастая туча цеплялась бахромой дождя за крыши, наваливалась на город - неторопливо, неотвратимо, - загоняла туристов в автобусы, а местных жителей под навесы и крыши.
- О-джо-сан*... – робко воззвал мужчина в средних лет в поношенном, но еще приличном коричневом деловом костюме, с прозрачным зонтом в одной руке и кожаным портфелем в другой. – О-джо-сан...
Она была крохотная и очень беззащитная на вид. Наверное, школьница, хотя ни юбочка, ни тонкая кофта поверх блузки не форменные. Одна вплетенная в косу лента развязалась, вторая все еще торчала бантиком. Плач юной девушки – самое страшное оружие на свете. Вот и этот типичный клерк средней руки пал его жертвой. Он беспорядочно переминался с ноги на ногу, то порывался коснуться согнутых плеч, то вспоминал, что руки заняты. В конце концов, он растерянно-искательно заглянул в лицо молодого человека с черным зонтом, который остановился в двух шагах от них. Тот качнул головой:
- Не советую...
Девочка помедлила, а затем отняла от лица руки. Глаз у нее не было (там вообще не было ничего, только гладкий, блестящий, словно выточенный из слоновой кости, белый шар), но казалось, что она разглядывает обратившегося к ней прохожего. Хлынул дождь и мгновенно отгородил этих троих от остальной улицы почти непрозрачной водяной занавесью, только сурово взирали на них со своих мест по бокам от алых ворот Фуджин и Райджин.
--------------------------
*o-jouchu - お女中 - буквально «дева», обращение к незнакомой молодой женщине.

Мужчина посерел и чуть не выронил портфель. Мелко-мелко задергал нижней губой, попятился, а потом, выкинув уже бесполезный, сломанный порывом ветра зонт, бросился вскачь по лужам подальше от безликой незнакомки.
- Предполагалось, что я тоже убегу? – полюбопытствовал молодой человек в насквозь мокрой зеленой футболке с суровым на вид поросенком.
Зонт из дешевого пластика - в каждом "комбике" по четыреста евро-йен за штуку - от тайфуна ненадежная защита. Ветер гнал по мостовой воду, кеды с ярко-желтыми шнурками хлюпали, точно каппы в канаве.
- Далеко?
Девчонка протерла ладошками раскрасневшееся лицо, возвращая туда нос, рот, глаза - все, как положено, - и состроила гримаску.
- Вон до той палатки, - она ткнула пальцем туда, где под древними, могучими, как вход в замок, Громовыми воротами* прятался от дождя престарелый лоточник.
- Он ведь тоже нопперабо*?
- Нет, он муджина, - обитательница квартала «сухой травы»* помолчала. - Но готовит вкусный удон.

---------
*Kaminarimon - 雷門 – буквально «ворота грома», внешние ворота храма Сенсо-джи в Асакуса высотой почти в 12 метров и общей площадью 69 кв.м. Знамениты деревянными изображениями богов и огромной лампой. Были возведены в 941 г. Тайрой-но Кинмасой, в 1635 г. перенесены на свое нынешнее место и считается, что именно тогда в воротах были установлены скульптуры Райджина и Фуджина. Через четыре года ворота были уничтожены пожаром и восстановлены в 1649 г. по приказу Токугавы Иемицу.
*nopperabou - のっぺら坊 – буквально «безликий монах», безликий призрак, который обожает пугать людей, но никакого иного вреда им не приносит. У него человеческая фигура и гладкое, точно яйцо, лицо без носа, рта, глаз и ушей. В сборнике рассказов Лафкадио Хирн ошибочно называет нопперабо муджиной; тем не менее, выдру-оборотня (муджина) и тануки часто обвиняют в том, что они принимают облик нопперабо и пугают прохожих.
*Asakusa - 浅草 – буквально «высохшая трава», старый район Токио, некогда центр развлечений, был знаменит театрами, храмами и увесилетительными домами. Несмотря на то, что бомбардировки американцами Токио во время Второй мировой войны практически уничтожили все постройки, при перестройке был сохранен стиль довоенного города.

8 июля, утро
Первой шум подняла канарейка. Эта деятельная пичуга ухитрилась стянуть на пол большой, клетчатый красно-белый платок, что набрасывали вечером на ее клетку, и теперь горланила песню во славу нового утра. Телефонная трель ненадолго смутила ее; Куракура-тян оставила в покое мини-бубен, который смастерил для нее Кумаиши, наклонила голову набок и прислушалась.
Затем нервы не выдержали у дзашики-вараши. Несколько веков, что она провела в домах с большим количеством детей и прислуги, научили ее добиваться в таких случаях своего.
Минут пять - больше-меньше, но в надежде, что оставят в покое, - Тадаоки безучастно пялился в потолок. Затем все-таки прочистил горло:
- Детективное агентство "Кагецу". Если вы еще не умерли, нам до вас дела нет.
Глаза были распахнуты и без тени мысли, начинался рабочий день.
- Аюму умер, - в голосе, донесшемся из видеофона, не было и намека на шутку.
На темном экране трудно было разглядеть собеседника, но трехярусный роутер, перемигивающийся сам с собой розовыми, желтыми и синими лампами, выдавал комнату Рена.
В голове было мутно, в душе тоже. Позевывая, подтягивая сползающие трусы, Тадаоки убрел в закуток - искать чайник. Старый шар-наблюдатель, переделанный благодарным клиентом в камеру для видеофона (предварительно мобильный дивайс найден был на помойке), кое-как порхнул следом; на блестящем ребристом боку матово выделялась заплатка из тускло-желтой латуни.
- Когда?
- Ночью, не знаю точно когда. Недалеко от места другого убийства.
С той стороны экрана пискнул почтовый клиент, и Рен на несколько секунд отвлекся от разговора.
- Но это вряд ли йокай, - наконец, буркнул он. - Там скальпель и, похоже, больничный контейнер.

Связь прервалась.За окном на одной ноте - и без остановки - механический женский голос предупреждал быть внимательнее, "сдаю задом". Там уже второй день шли работы, то ли меняли трубы, то ли перекладывали асфальт. Дряхлый шар-наблюдатель обессилел и рухнул бы на пол, а потом закатился бы невесть куда, не подставь китоши ладонь.Из крапчатого от черно-зеленой патины небольшого зеркала на стене на Шимаду смотрело его собственное отражение – йюреи*, и те краше поднимаются из могил. Отросшая челка сосульками закрывала глаза.
Тадаоки набрал номер Рена. Вздохнул.
- Дай подробности.
Рен ответил не сразу, но полностью, начав со вчерашнего задания и закончив только что пришедшими на почту фотографиями. Когда факты кончились, он замолчал снова. В его комнате окна закрывали "римские шторы", и потому до сих пор царила темень. Только одна неуместно-яркая полоса света рассекала надвое угол стола и далекую стену, и роутер подмигивал сам себе огоньками.
- Хорошо, - сказал Тадаоки, хотя ничего хорошего не было, а с каждым часом становилось все хуже.
В электрическом чайнике забурлил кипяток, как раз хватило на чай и сиротливый пакет быстрорастворимой лапши.
- Я все понял.
Тоже ложь. Соображать он начнет через час, когда окончательно проснется. А пока было ощущение пустоты и нелепости.

-------------------
*yurei - 幽霊 - буквально «отделенная, прозрачная душа», духи мертвых. Различают бореи (亡霊), «потерянная, разрушенная душа», ширьё (死霊), «мертвая душа», а так же онрьё, мстительных духов, которые возвращаются, чтобы отплатить за зло, причиненное им при жизни, убумэ, призрака умершей при родах матери (они возвращаются, чтобы позаботиться о своих детях), горьё, мстительных духов людей из высших классов общества, и так далее. Йюреи не слоняются без цели, они как правило держатся определенных мест – тех, где были убиты или где лежит их тело, - либо преследуют определенных людей, своих убийц или своих возлюбленных. Чаще всего после отмщения они исчезают, но сильные йюреи, такие, как онрьё, не успокаиваются на достигнутом. Обычно йюреи появляются между двумя и тремя часами ночи, когда завеса между мирами тоньше всего.

Канал Такахама, Конан, 4-й чомэ, Минато-ку, Токио
8 июля 2015 года, 19:55

В фиолетовых сумерках гигантскими светляками разгорались бледно-зеленые фонари. Их отблески расцветили звездочками отполированные до блеска металлические перила вдоль высокой набережной. Цокая коготками по белой каменной плитке, мимо пробежал ухоженный спаниель; его ошейник жизнерадостно подмигивал разноцветными огнями, следом, привязанная к собаке поводком, со всех ног спешила хозяйка. Под мостом в картонных коробках расположился на ночь бездомный, спать было рано, и он при свете садовой лампы читал книгу.
- Узнал что-то полезное? - Кумаиши аккуратно сложил мусор в тонкий пакет и потряс жестяную золотистую банку с изображением довольного толстячка с рыбиной и удочкой – проверить, осталось ли там еще пиво.
Волна гулко ударила в стену набережной, что-то булькнуло, по воде, дробя блики, прошла рябь; в густых зарослях кустов вдоль серо-коричневых стен многоэтажных домов кто-то вздохнул: "оста-авьте!". Соседняя скамейка под навесом пустовала; ее бывшие обитатели – юные влюбленные – упорхнули с наступлением темноты, видимо, чтобы не получить нагоняй от родителей. Тадаоки ответил не сразу - вылавливал из лапши кусочки жареной капусты и откладывал в сторону.
- Пока нет... Йокаи либо не знают, либо не хотят говорить.
- Клиент утверждает, будто это был человек, - Кумаиши шумно отхлебнул пива, рыгнул, прикрыв рот широкой ладонью.
- ...словно кукла-бунраку, - процитировал на память Шимада. – С сильной йоки.
В бездонную вечернюю тишину ворвался гул мотора. Едва касаясь черной воды, мимо промчалась крохотная моторка; ветер донес радостное гиканье пассажира.
Вдоль канала брела невысокая женщина: ничего примечательного, лишь повязка из белой марли закрывает половину лица. Грипп, должно быть. У скамейки девушка остановилась.
Она робко опускала голову, бросая на неожиданных собеседников только быстрые короткие взгляды исподтишка, как будто стеснялась.
- Китоши-сама считает меня красивой? - пролепетала она; голос из-за маски звучал приглушенно.

Кумаиши опасливо покосился на своего взъерошенного - нахохлившийся вороненок на жердочке - соседа; Тадаоки кивнул, буркнув маловнятное "угу" с набитым жареной лашой ртом. Незнакомка присела на самый краешек, прикоснулась к марле кончиками пальцев, но замерла, когда перед самым ее носом встряхнули кульком с леденцами.
На тыльной стороне ладони Шимады была маркером выведена кандзи: 犬*.
- Я боялась, это будет помада для волос, - вздохнула красотка.
- Не нашел ее, зато есть чеснок.
- Еще хуже. Ненавижу их запах.
- О-джо-сан покажет, что в сумке? - Шимада отложил наполовину опустошенный пластиковый лоток с якисобой и вытер о штаны ладони.
- Слушай, Доктор, - девица прижала аляповатый мешок из клеенки с логотипом Louis Vuitton к груди. – Да, я режу людей, я же не отрицаю! Такова моя сущность, тут уже ничего не поделать.
Тадаоки протянул обклееную лейкопластырем руку; в полумраке кольцо на указательном пальце налилось тусклым светом.
- Но охочусь я за только старшеклассниками, ты же знаешь!
- Отдай сумку.

Неподалеку гомонили, устраиваясь на ночлег, утки. На другом берегу раздевалась компания шумных подростков, чтобы, пользуясь темнотой, устроить ночной заплыв.
- Серп! Кто в наши дни ходит по мегаполису, вооруженный серпом? - Кумаиши не мог успокоиться.
Доктор ведьм указал в ночной мрак; на мерцающей речной глади вдалеке еще можно было различить силуэт молодой женщины.
- Она.
Пиво в банке у одного, сок в пакетике у второго стали теплыми, потеряли вкус.

-----------------------
*inu - 犬 – собака, яп.

Рен
Ближе к закату пришло письмо из фотоагенства - камеру нашли и вернули. Без карты памяти и без лишних вопросов, разве что форму проката пришлось показать. Похоже, занятые убийством детективы просто не знали о возможностях дорогой игрушки. Теперь Хидео, владелец, недоумевал, пытаясь решить, стоит ли отдать фото полиции самому. Рен послал ему письмо с двумя огромными иероглифами. Один имел отношение к рогам и оба - к копытным животным.
Рен не сразу нашел адрес Сагами на городской карте, но сам район был смутно знаком, и дальше все пошло легче. Маршруты наблюдательных камер, стационарные "глаза" парадного входа. У "Герды" не было пока лица, но она наверняка была, как минимум, полукровкой, а значит, выделялась бы в этом тихом районе. Даже если и нет, записи могли неожиданно оказаться полезны.
Поставив камеры в режим записи, программист потушил монитор, повернулся в кресле и щелчком пальцев зажег лампу у потолка. В комнате снова накопилось изрядно пыли. Ее сметал с пола робот, но на тренажерных балках уже был издалека заметен толстый серый налет, а на низком столике у кровати явственно проступали недельной давности следы пальцев. С самого вьезда Рен был единственной живой душой в этих стенах. Изредка, выгрузившись из обычной сетевой работы и оставшись наедине сам с собой, он переставал даже по настоящему верить, что реальный мир и живые люди существуют где-то снаружи. Иногда он казался себе безумно жалким: ему до стиснутых зубов хотелось обычного прикосновения, может быть, даже просто шороха бумаг под пальцами или звука дыхания... И одновременно сама мысль о том, что в его личном пространстве окажется кто-то еще, пробирала острым приступом неприязни. Людей всегда становилось слишком много еще до того, как их становилось достаточно. Еще желая побыть рядом с другими, Рен уже искал способ снова остаться один, уйти от шума, чужих взглядов, незнакомых разговоров и затапливающей сознание информации. Выражения лиц, особенности речи и поведения, неожиданные контакты, физическая дистанция и собственное тело, выставленное напоказ - все это сыпалось одновременно и отовсюду, не давая ни времени подумать, ни возможности отделить одно от другого. Когда Рен уставал или заболевал всерьез, переставал интересоваться окружающим миром и даже заботиться о себе, он иногда невольно представлял в полусне, что кто-то живой, но молчаливый и неощутимый живет рядом с ним. Этот кто-то ходил по комнате, говорил себе что-то под нос на самой грани слуха, и иногда, когда Рен, не замечая того, задремывал, он просыпался в панике от того, что сосед-невидимка брал во сне его вещи или одежду. Это был неприятный, липкий, необъяснимый страх, но сейчас Хасу недоставало этого невидимого присутствия. Он перебрался на кровать и долго вслушивался в тишину комнаты, но даже уличное движение за окном было глухим и далеким.
А когда Рен, наконец, заснул, выдуманный сосед, в самом деле, пришел к нему в дом. У него было лицо Аюму, и он тихо, но с упорством отчаяния искал что-то в тенях компьютера и тренажера, в ящиках шкафа, под подоконником, в тумбочке, даже под кроватью и в складках пледа, под которым лежал тощий, но бесконечно тяжелый веб-разработчик Эндо Хасу, прижимавший к груди чужое, багровое, похожее на огромную драгоценность сердце.

Пристань Такешиба, Одайба, Токио
8 июля 2015 года, 21:30

- Нет, милок, это не наши, - одноногая седая старушка отрицательно качнула головой. – Мы в Фурусато-мура чужого не берем без спросу...
Ее соседка, невысокая деревенская толстушка с усиками над верхней губой, болтала в воздухе ногами (те не доставали до земли); на правой еще держалась стоптанная деревянная сандалия-дзори, с левой уже свалилась.
- Только рыбу! - отрезала кроха, смерив Доктора мрачным взглядом из-под густой челки; два бантика топорщились, словно кошачьи уши.
В глубине желтых глаз танцевали зеленые искры, а от кимоно в широкую бело-рыжую полоску попахивало рынком Цукиджи*. К рукаву прилипла рыбья чешуя.
Бабуська жизнерадостно – и ощутимо! - пихнула Шимаду концом бамбуковой палки, которую сжимала крепкими, в россыпи коричневых веснушках кулачками.
- Переселяйся-ка к нам, а то в Эдо опять неспокойно.
Она щурилась от яркого света, но не пряталась под навес.
- Люблю кишочки! - вставила ее соседка.
Тадаоки поспешно отодвинулся - на всякий случай. Хорошо, что объявили посадку на паром через Мияке до Хачиджо-шимы, парочка заторопилась, подхватила узелки и котомки. Кумаиши, который сидел на соседней лавке с бумажным веером в одной руке и бутылкой зеленого чая в другой, облегченно вздохнул.
- Они ушли? – спросил он.
Шимада кивнул.
- У меня от них мурашки по коже бегают, - гигант поднялся. – И что дальше?
- Кучи-йосэ*
- Ты уверен?
- Ничего другого мне не остается. Только мертвые не соврут.

---
*tsukiji-shijo - 築地市場 – самый крупный рыбный рынок в Токио.
*kuchiyose - 口寄せ – ритуал «разговора за мертвых», когда шаман взывает к недавно умершим, помогая оставшимся родственникам переговорить с ними.

Токио, Шибуйя, Хиро-о, 2-6-10
8 июля 2015 года 21:45

За окном уже порядком стемнело и зажгли фонари. Тусклый свет пробивался через бамбуковые жалюзи и тонкими полосами ложился на пол: лампу девушка включать побоялась - кто знает, насколько любопытны и наблюдательны соседи? В коридоре уже несколько раз раздавались шаги, но не те. Каждый раз Джен вскакивала с места и с разочарованным вздохом садилась обратно и гипнотизировала взглядом стоящий в углу будильник в виде манеки-неко*. Белая с желтыми и черными пятнами кошечка качала левой лапкой в такт убегающим секундам, но зеленовато-голубые цифры на толском пузе не спешили сменять друг друга. Беспокойство нарастало - не случилось ли чего с преподавателем? В узком дворике, отделенном от улицы мусорным баком и двумя велосипедами под навесом, похожая на редиску хвостиком вверх миниатюрная бабка сметала разноцветные бумажные полоски. По карнизу, мягко топая лапами, прошла кошка. За стенкой кто-то дергал гитарные струны, иногда попадая в ноты, иногда нет, и напевал про то, как «шуршат листья бамбука, а звезды мерцают, глядя на нас с небес, золотыми и серебряными зернами».
Наконец щелкнул замок.
- Я дома, - не очень уверенно произнес Сагами.
Было в этой фразе нечто очень уютное, и Дженнифер почувствовала, как губы растягиваются в идиотской улыбке. Поборов первое желание выскочить навстречу сенсею в тесный коридорчик - столь яркое проявление радости было бы чересчур, - она бодро откликнулась:
- Добрый вечер!
Светлый полотняный пиджак сенсей нес в руке, на город наваливалась оглушающая летняя жара, которая не собиралась давать его жителям передышку даже после заката. Кажется, от Джен ожидали, что она заберет полотняную пухлую сумку, набитую всем необходимым – пособия, альбом для эскизов, «читалка», большой матерчатый футляр для карандашей, - но Сагами протянул своей гостье пластиковый пакет с логотипом Circle K Sunkus.
- Греть не надо.

------------
*maneki-neko - 招き猫 – буквально «подманивающая кошка», фигурка кошки, которая поднятой лапкой зазывает посетителей в лавки, рестораны и магазины, талисман на удачу.

Девушка тут же сунула внутрь любопытный нос: запах лапши с курицей пробудил острое чувство голода. Потом вопросительно уставилась на сенсея. У себя в комнате Дженнифер не задумываясь устроилась бы хоть на полу и, разумеется, с удовольствием лопала бы содержимое непосредственно из пластикового контейнера. Но то она, а у Сагами на этот счет могли быть совершенно другие взгляды.
Квадратный светильник в деревянной раме нависал над столом; чтобы погасить свет, достаточно было протянуть руку и дернуть за длинный шнурок. Сейчас из трех люминесцентных колец работало лишь одно, белый свет не так резал глаза и разбрасывал по углам тени. Тарелки решили не использовать, чтобы потом не утруждать себя мытьем, взяли только чашки.
- Как прошел день? - не то чтобы Джен испытывала потребность в разговоре, но молчать было совсем тягостно, поэтому она спросила первое, что пришло в голову.
У нее дома, собираясь за обеденным столом, вся семья делилась даже незначительными новостями. Отец говорил о работе (почему-то каждый день там происходило что-нибудь этакое, очередной забавный случай с его шефом), мать охотно пересказывала соседские сплетни, младшая сестра Триша привычно жаловалась на учителей и на мальчишек... Сама Дженнифер обычно ограничивалась парой общих фраз, вроде: "Ничего особенного" или "все как обычно", - и лишь иногда показывала свои работы. До отъезда в чужую страну она не понимала этого ритуала - каждый вечер пережевывать события, приключившиеся за день. Кому оно нужно? Но в Токио ей стало резко не хватать такого незамысловатого общения. Регулярные звонки домой, короткие - всего несколько минут, - не могли стать полноценной заменой. А теперь девушка была лишена и этого.

Сагами на секунду оторвался от нехитрого ужина; ему было не очень удобно, приходилось придерживать контейнер с лапшой ребром ладони. Перед едой он принял обезболивающие таблетки, но, похоже, они не помогали.
- Ничего особенного.
Отложив палочки, он налил себе холодного чая из бутылки.
- О тебе никто не спрашивал.
- Это хорошо... наверное, - сообщать о происшествии в Реальности не хотелось. Главным образом из-за того, что пользоваться ноутбуком ей никто не разрешал. Поэтому Джен сочувственно поинтересовалась: - Очень больно? Я чем-то могу помочь?
Молчание. Нет, а чего она, собственно, ждала? Пожалуй, единственное, от чего учителю стало бы если не лучше, то спокойнее - это если бы его ученица сейчас ушла. По крайней мере, именно так думала О'Бриен и ощущала себя от этого премерзко.
- Я у вас надолго не задержусь, обещаю, - на Сагами девушка не смотрела - изучала обстановку комнаты, - день-другой, если позволите, конечно...
Мыть "посуду" не стали, просто выбросили в ведро.
- Ты похожа теперь на мальчишку, - Сагами взял чистый лист.
- Да, это специально, - Джен машинально коснулась встопорщенного ежика волос - все, что осталось от некогда роскошной шевелюры. С любопытством заглянула через плечо преподавателя.
Человек на рисунке - пока не было видно лица, непонятно, старик или молодой, - восседал на большом валуне, скрестив ноги.
- Он жесток, но должно быть, - Сагами большим пальцем растушевал карандаш, обозначив тень под глазами, - ... так и надо. Но меня все не оставляет одна мысль...
Отложив карандаш, он подпер подбородок здоровой рукой.

- М? - студентка вопросительно склонила голову набок.
- Почему в ту ночь он спас жизнь нам с Нацуми, но позволил убить Харуку? - Сагами вновь принялся за рисунок.
Копна спутанных длинных волос, лицо юноши на портрете (теперь уже стало понятно) сразу сделалось беспокойным, как у вспугнутой кошки. Меч, прямой, с затейливой рукоятью, был зажат в левой руке, вокруг правой змеей обвилась простая веревка.
- Полагаю, это мне в наказание.
.... бабушка Дженнифер больше всего на свете дорожила своей шкатулкой. Небольшая деревянная коробочка: потрескавшийся от времени лак, обшарпанные края, сбитые уголки, - словом, ничего особенного. Но бабушка всегда брала ее с собой, даже когда уходила совсем ненадолго. Кроме того, старушка всегда запирала шкатулку, а ключик наподобие кулона носила на цепочке. Именно эти два обстоятельства делали вещицу магически притягательной.
Однажды, идя по коридору, Джен заметила, что дверь в бабушкину комнату приоткрыта. Пожилая женщина покачивалась в своем кресле. В узловатых, скрюченных пальцах она держала ту самую шкатулку. Увидев внучку, старушка неожиданно позвала ее. Пытаясь попасть маленьким ключом в замочную скважину, бабушка что-то бормотала - разговаривала больше сама с собой, нежели обращалась к ребенку. Чужие воспоминания рождали яркие, сказочные образы, и маленькая Джен чувствовала, что ее посвящают во что-то, никому более недоступное. И в то мгновение, когда ключ с тихим шуршанием провернулся в замке, девочка не выдержала и спросила:
- Бабушка, а что там?
Та окинула ее вмиг изменившимся, посуровевшим взглядом и выставила прочь из комнаты.

Сейчас девушка испытывала то же, будоражащее сознание, чувство открывающейся перед ней тайны, познать которую можно, лишь став немым свидетелем. Любой вопрос, любое неосторожное действие - и шкатулка захлопнется.
- За мою невнимательность к людям.
Сагами выбрал темно-алую кисть, очертил языки пламени вокруг сидящей фигуры; на клинке, рукояти и на ожерелье из продолговатых нефритовых бусин заиграли металлические отблески.
Невнимательность?.. Учитель, не раз предлагавший ей помощь, давший сейчас крышу над головой, - просто не мог быть невнимательным. Или - мысль была неприятной, но Джен не смогла ее отогнать, - может, сенсей таким образом пытается заслужить прощение, раз уж считает себя наказанным?
Джен вздрогнула, будто очнулась от тяжелого сна, неожиданно обнаружив себя слишком близко к Сагами, - она сидела, едва не касаясь щекой его шеи. Испуганно отпрянула и, стыдливо пряча глаза, буркнула:
- Я так не думаю... - взгляд скользил по рисунку, все время возвращаясь к лицу изображенного юноши. Словно Дженнифер уже где-то видела этого человека раньше. Она задумчиво хмурила брови, силясь вспомнить, но это не помогало.
- Ладно...
Лист с незавершенным рисунком отодвинули в сторону.
- Ты укладывайся пока, - Сагами сунул ноги в растоптанные старые мокасины. – Прогуляюсь немного.
Джен протянула было руку в останавливающем жесте, но вовремя спохватилась. И так уже перешла все возможные границы. Молчала, понуро опустив голову, до той секунды, пока не скрипнула открывающаяся дверь.
- Пожалуйста!..

Она возникла на пороге - взъерошенная, потерянная, испуганная:
- Не оставляйте меня. Мне страшно.
За стеной в соседней квартире негромко бубнил телевизор. Вечер за опущенными жалюзи быстро перетекал в ночь. Кто-то скребся снаружи в стекло. В полумраке легко было делать вид, будто жизнь течет, как обычно, хотя... мог ли каждый из них предположить, что окажутся заперты вместе в четырех стенах.
- Ты слыхала о ками-сама? Их еще называют шаманами.
- Нет, кажется, - девушка неуверенно пожала плечами. Кивнула на рисунок: - Это один из них?
Она энергично растерла пальцами виски: хотелось спать и от этого болела голова.
- У меня такое ощущение, будто я сталкивалась с этим человеком раньше. Но это вряд ли.
Как и в прошлый раз ей достался футон с одеялом и такой крохотной подушкой, что во всем остальном мире она вряд ли сошла бы даже за диванную. Сагами расстелил себе одеяло по другую сторону от стола. Неработающий вентилятор сиротливо притаился в углу, руки все не доходили починить его или отнести в ремонт.
- Перед тем, как стать шаманом, человек должен получить особый дар из мира духов, - Сагами лег и принялся пристраивать больную руку; то ли он начал привыкать к незваной гостье, то ли темнота помогала притворству. – Человек заболевает. Его тошнит, у него болит голова и ломит суставы. Может даже ослепнуть. И единственный способ излечиться – оставить прежнюю жизнь. Человек умирает, идет в мир духов, а затем возрождается шаманом. Это трудно, наверное...
- ... наверное, - неуверенным эхом отозвалась Джен.

Она перевернулась и теперь, лежа на животе, вглядывалась в темноту, пытаясь различить силуэт преподавателя. То, о чем он говорил, было для юной англичанки незнакомо, чуждо и местами даже... нелепо. Она не понимала - да и хотела ли понять? - почему сенсей рассказывает всякие небылицы таким серьезным тоном, будто верит в это. Но спросить напрямую не решалась: вдруг, и правда, верит? Почему-то вспомнилось детство и каникулы в лагере. "Одной темной-темной ночью..." - так начиналось большинство историй, которыми запугивали друг друга подростки. Кто-то закрывал голову подушкой, но все равно напряженно вслушивался в зловещий шепот рассказчика. О'Бриен не любила все эти мистические ужастики, но и не боялась их: демонов ведь не существует... Реальность порой гораздо страшнее.
Джен всегда казалось, что, если она увидит мертвеца, то будет долго и истошно вопить. Верещать, пока не посадит голос. И потом непременно упадет в обморок. А в действительности... когда она увидела Аюму, когда поняла, что лежит в луже крови, рядом с безжизненным телом, она лишь беззвучно хватала ртом душный вечерний воздух, словно рыба, выброшенная прибоем на песчаный берег. А потом поднялась - и ушла. Убежала, вернее. Весь ужас увиденного и истерика настигли девушку гораздо позже, до этого ею двигал какой-то нечеловеческий, первородный инстинкт самосохранения. Вел ее подальше от смерти, туда, где будет безопасно. Джен провела ладонью по щеке, будто стирая кровавый след.
С улицы донесся звук полицейской сирены. Гостья Сагами вздрогнула.
- А что потом? - чуть громче, чем это было необходимо, спросила она, пытаясь отогнать тревожное чувство, неприятно холодившее живот. Вот бы хорошо завтра проснуться и узнать, что все события последних дней - просто дурной сон.

Глаза давно привыкли к темноте, можно было различить очертания предметов, стопки книг по углам, даже смутно размытый профиль хозяина комнаты, непривычный без вечных очков в тонкой металлической оправе. Сагами, близоруко помаргивая, разглядывал потолок.
- Занимаются всякой всячиной. Некоторые ходят к ним за предсказаниями или если хотят еще раз поговорить с усопшими родственниками. Если смерть случилась недавно, для шаманов это легко. Есть еще один ритуал... сам не видел, как-то читал. Называется «привязывание к божеству». Для шаманов он очень важен, потому что божество, которое вселяется в них, делается их хранителем и источником силы. Обычно в ритуале на вопрос отвечают, что к шаману пришел Хачиман или Айто, но...
Сагами вдруг сел, скрестив ноги.
- А что если кто-то ответит «Фудо мьё-о»?
Джен тоже села, подобрав колени к груди и подтянув одеяло. Имя божества заставило ее переключиться с собственных мыслей и воспоминаний. Человек, сидящий на огромном камне, и языки пламени за его спиной... вот, значит, кто изображен на рисунке учителя!
- Шаман будет спасать людей и наставлять их на истинный путь? - прозвучало неуверенное предположение.
- Ну, второе маловероятно! – негромко рассмеялся Сагами. - Он все-таки не монах и не священник. Но когда имеешь дело со смертью, лучше всего обратится к нему.
Англичанка улыбнулась.
- Вы пробовали?
- Один раз. И не по своей воле.
Сообщи он сейчас, что ходил к негритянке, гадающей на хрустальном шаре, - эффект был бы примерно тот же. Взрослый серьезный мужчина, неглупый и, вроде, психически здоровый... Джен поперхнулась.
- Извините...

Может, и не вполне нормальный, если вспомнить страсть учителя к изображению потусторонних сил. Как бы то ни было, девушке захотелось узнать больше. Стараясь, чтобы в голосе не было слышно иронических ноток, она попросила:
- Расскажете?
Ночью все делать легче. Темнота все скрывает, и не надо смущаться или думать, что скажут другие. Все равно не видно лица. А когда придет утро, можно даже забыть все, что было сказано накануне. Словно бы ничего не произошло...
- Я не знаю, кто первый из школьников призвал ваньюдо...
Что ж, историю пришлось начать издалека. Почему он решил поделиться с Джен? Может быть, потому что она не поверит. Она здесь чужая и не станет своей.
- Это уже не имеет значения. Но раз оно уже здесь, то достаточно простой формулы и желания, чтобы кто-нибудь умер. Ненадежно, конечно. Йокай - не питбуль, не науськаешь. Нам с Нацуми еще повезло, что там рядом оказался китоши... шаман. Он нас спас. Я не знаю, зачем. Ваньюдо вернулось к тому, кто им управлял... к тому, кому лишь показалось, что можно управлять чудищем. И теперь мы живем, а Харука мертва. Вот и все, конец истории.
Адское колесо, смерть Харуки... нет, в школе много болтали об этом, ну да если всему услышанному верить. Не то что правильной, а даже какой-либо адекватной реакции на слова сенсея не находилось, поэтому Дженнифер молчала, сосредоточенно сопя и периодически пошмыгивая носом. Потом встала, накинув на себя одеяло наподобие пледа. Возможно, сенсей просто пытается ее как-то отвлечь. А может, он действительно немного не в себе. О том, что сказанное может быть правдой, даже думать не хотелось.
Когда еще нарушать принятые правила, как не под покровом ночи?.. в нарушение всех норм поведения, Джен уселась рядом и уставилась на учителя. Когда Сагами будет отвечать на следующий вопрос - если будет, конечно, - ей просто нужно видеть его лицо. Пусть впотьмах, пусть хоть как-то.

- Вы сами видели ваньюдо?.. Его наслала на вас Харука, поэтому колесо ее убило?
- Колесо убило ее, потому что не нашло нас. Ваньюдо убивает тех, кто смотрит на него. Вот поэтому я не оборачивался.... ну... почти.
- Но это Харука его натравила на вас, так получается?
- Получается, так. Кто ж еще?
Англичанка чуть слышно фыркнула.
- Зачем ей это было нужно...
В нагретой за день комнате даже сейчас было жарко и душно. Но отчего-то по спине пробежал холодок. Если на секунду представить, что в словах Сагами есть хоть толика правды, придется поверить в неупокоенных духов, в проклятия, во все то, что обсуждали одноклассники и что Джен на протяжение нескольких месяцев старательно пропускала мимо ушей.
- Вам было страшно?
Ответ был короткий и будничный. Никто не собирался храбриться или короткой усмешкой дать понять: это все - лишь страшные истории на ночь. Сагами лишь негромко вздохнул и сказал:
- Очень. Никогда в жизни я так не боялся.
О'Бриен вздохнула. Учитель не был похож на сумасшедшего.
- Мда, не слишком удачная тема для этого времени суток, - пробормотала она.
Еще раз с сомнением оглядела своего собеседника: почему-то очень хотелось увидеть на его лице улыбку, утверждающую, что сказанное - вымысел. Но Сагами был сосредоточенно-серьезен.
- Я бы хотела кое-что сделать завтра днем. У вас есть запасные ключи? - если складывающаяся картинка не удовлетворяет твоему мировоззрению, но менять что-то ты еще не готова, лучший способ - перевести разговор.

Йоцуя, 3-й чомэ, Араки-чо
8 июля 2015 года, среда, вечер

Взбалмошный и всегда настолько пестро одетый, что шеф Анакура жаловался, мол, рябит в глазах, клоун Коги дома превращался в Касуджиму Йошиаки, уравновешенного и надежного главу крошечного семейства (после гибели родителей ничего другого не оставалось, как взять эту роль на себя). Под этим именем он фигурировал во всех официальных бумагах, но коллегам не взбредало в голову читать их, обходились прозвищем. И все-таки Модзумэ додумался – вот неожиданность, никто иной, как этот обеспеченный всеми жизненными благами баловень судьбы. Аки рассказал младшему об их стычке у кофейного автомата. Йоши принял к сведению. Понятно, если всплывет вся правда, из полиции уволят обоих – и навеки. Возможно, еще и начальство, за компанию и под горячую руку. Жаль будет.
Этим вечером Йошиаки, держа трубку пылесоса, будто самурайский меч, задумчиво возил шваброй по полу. Зарплаты, в целом, хватало на содержание доставшегося в наследство дома и даже на домработницу, но все агентства отказались присылать новых после того, как одна обнаружила в холодильнике рядом с пакетом молока и десертиками завернутую в полиэтилен человеческую голову. Все же берут на дом работу. Вот и Коги взял... Такой крошечный мегаполис Токио, всего-то почти сорок миллионов жителей, слухи разлетаются со скоростью звука. Хорошо, не догадались сдать эту историю журналюгам; в прессе обожают склонять полицию по всем строкам. С тех пор домашнее хозяйство легло на плечи братьев – неудивительно, что Рисуко в тот единственный раз, когда Коги пригласил ее в дом ради пресловутой презентации, морщилась, обозревая вовсе не художественный беспорядок.
Новая теория о причине смертей четверых школьников и одного якудза не была оторвана от действительности, как предыдущие мифические построения, но шла туго. Факты приходилось вбивать в нее, и все равно они топорщились во все стороны. Не лезло сюда и то, что после ритуала Шимады смерти прекратились. Как проверить? Да, Коги был очевидцем, но что он видел на самом деле? Реальность штука коварная. Можно было отдать запись с импланта на разбор и проверку достоверности экспертам с Сакурадамон или Рисуко, но здесь Йошиаки не доверял даже любимой лабораторной мышке.
Зато был человек, от которого можно не держать тайн и получить экспертную оценку.

Киото, чайная «Бунбуку»
Три дня назад

Они сидели в крошечном традиционном кафе за деревянным столом века, наверное, из позапрошлого, если не древнее, и лакомились двумя произведениями искусства в глиняных плошках, собранными из красных бобов, желе и ломтиков фруктов. Киотские сладости всегда приводили старшего из братьев Касуджима в восторг и размышления, не перевестись ли служить в древнюю столицу только них ради. Круглолицый коротышка-программист в очках с толстой оранжевой в черную крапинку оправой разглядывал долговязого (с трудом удавалось пристроить чересчур длинные для старой мебели ноги) патлатого токийского гостя.
- Неважно выглядишь, младший.
Йошиаки скривился: еще бы, при таких-то делах. Решетчатую – точь-в-точь сёдзи, только стекло вместо промасленной бумаги – дверь отодвинули снаружи, и в кафе чинно прошествовали две дамы при полном параде в традиционных косодэ, можно выставлять в любом европейском музее на восхищение публики. Каждое стоит не меньше двух зарплат Коги. И уж точно никто в Токио не станет разгуливать в таком одеянии по улице. Древняя столица, ничего не поделаешь! Что ей век нового времени, когда позади тысяча двести лет... Следом ввалилась компания потных жизнерадостных туристов. На этом столы закончились. Заглянул кто-то еще и разочарованно пошел исследовать другие заведения – они лепились, как соты в улье, на этой улочке, да и на соседних тоже.
- Давай сюда твою занозу в седалище, - перешел к делу Фуда. - Разбираться будем.
Аки положил непрозрачный красно-синий кристаллик инфочипа между плошками с десертом и стаканами с холодным чаем.
- Переписывал напрямую, без сжатий, ускорителей и прочей лабуды? - вщелкнув инфочип в ридер, поинтересовался крашеный в рыжий цвет и потому похожий на апельсин программист.
- Ну, не держи меня за дурака, семпай... – возмутился токийский гость под псевдо-зловредное хихиканье старшего товарища.
Кондиционер если и работал, то, должно быть, в четверть мощности. Йошиаки пожалел, что не прихватил с собой веер – дамы за соседним столом наглядно демонстрировали пользу данных предметов. Туристы жадно общались и громогласно хохотали. Солнце нещадно било сквозь решетчатую дверь в полумрак кафе, несмотря на занавеску с крупным знаком «мороженое» над входом.
- Я заберу и чип, - известил Фуда, махнув ридером и мини-декой, на которую только что переписал файл.
- Ага.
- Долго еще будешь у нас?
- Завтра уеду. Переночую у деда с бабкой.
- Можем вечером пропустить по стаканчику. А мне пора, еще добраться надо, - круглолицый программист ткнул пальцем в потолок, имея в виду зависшее над городом пирамидальное здание корпорации «Сендзюцу», и засобирался. – В отделе без меня никак.

Если Фуда и знал, что на свете существует телефон и что он из себя представляет, то не умел им пользоваться. Что бы он стал делать там, где нет подключения к Реальности? Напрашивался ответ: семпай попросту никогда не попал бы в такое место. В ответ на виртуальное приглашение Йошиаки выключил пылесос, сел в кресло и закрыл глаза.

РЕАЛЬНОСТЬ

Третий уровень. Дощатый пол четыре на три метра, бамбуковый забор, невнятные, будто картонные, деревья вдали, небо с облаками, как с компьютерной заставки. В эпоху, когда производители игр соревнуются, кто лучше заставит пользователя ощутить себя в настоящем, хоть и фантастическом, мире, такие условные декорации встречаются нечасто. Коги воспользовался официально выданным полицией аватаром: панда в сине-желтой униформе. В его модификации панда держала в одной лапе указку, а на шее висел диктофон. Громадный черный с фиолетовым отливом ворон опустился на штакетину забора и наклонил голову.
- По поводу той записи.
Йошиаки предпочел бы, чтобы собеседник не пользовался такими эффектами, когда каждое слово будто каркает птица.
- Спасибо, что нашел время, семпай.
- Да не вопрос. Любопытная картинка. В кино я на такое не пошел бы, конечно. Предпочитаю комедии.
- Я бы тоже, но мне взяли невозвратный билет. Что получилось с анализом?
- Никакой из тебя оператор. То расплывчато, то зернисто, композиция...
- По делу, будь добр!
- По делу, - согласился Фуда. – В запись не вмешивались, нет следов редактирования, все роскошные спецэффекты «живые». А кто этот мрачный мальчик?
- Доктор ведьм, - буркнул Аки.
- Ничего себе, ты ударился в фольклор?
- А я мог вообразить это все, и оно записалось ко мне на имплант?.. – осторожно полюбопытствовал Йошиаки, так как и сам чувствовал, что мысльна грани бреда.
- ...то получил бы Нобелевскую премию в области электроники и нейрологии. Специально для тебя ее создали бы и вручили, - отозвался Фуда и принялся чистить перья. – Кстати, проверься у ваших, не было ли хакерской атаки на твой имплант. Если твой «лёд» цел, то события подлинные.
- Я тут думал про игрушки – в них чего только не увидишь.
Черный ворон отвлекся от вдумчивой чистки и глянул одним глазом на собеседника.
- Ты сам-то запись смотрел, гений? – осведомился он.
- Да, и что?
- Невнимательно смотрел, значит. Ты на каком уровне был?
Панда застенчиво почесала ухо.
- На втором. Какая разница?
- А разница в том, что – сидишь, надеюсь, - просвечивают логи первого уровня. Очень слабо, не разобрать знаков, как ни обрабатывай, но это точно они. Знаю-знаю, у тебя спецпрограмма, она совмещает и записывает то, что видят твои глаза и что «показывает» имплант; в кои-то веки полиция не поскупилась на оборудование и софт. Но даже она не способна нанизать одно на другое изображения с двух разных уровней.

Тадаоки

...Трещали на сильном ветру детские бумажные вертушки, стелились выцветшие ленты, но воздух оставался неподвижным. Тяжелая - с бледно-желтыми пятнами - вода озера была как расплавленный жидкий свинец. По берегам щетиной топорщилась жухлая трава.
Словно многочисленные ладони уперлись в грудь и плечи, воздух стал густым, как сироп. Стой на месте, скрипнул старческий голос. Дальше тебе хода нет.
- Я пришел говорить с людьми по имени Тамия, - Доктор ведьм озирался по сторонам, но затянутый туманом берег был пуст; над заброшенным старым храмом поднималась гора. – Шодзука-сама*, разреши мне увидеть их.
Поищи! захихикала невидимая старуха. Они где-то здесь... может быть. Сколько дней-то прошло?
- Четыре.

Аромат благовоний перемешивается с запахом нагретого солнцем воска, которым натирают веранду. Очень хочется вытереть нос кулаком - украдкой, чтобы не заметила бабка, ведь не видит, зато откуда-то все узнаёт - мальчик морщится, чтобы не чихнуть... есть! От удара немеет плечо, бабка прячет в широкий рукав инструмент возмездия - четки.
- Пропустил Тоши-о*, - возвещает она; незрячие глаза, как обычно, закрыты. - Как ты собираешься идти к мертвым, не заручившись помощью всех тринадцати судей?
Язык жжет злой ответ, что гораздо веселее гонять мяч, пусть из класса - точнее, из всей школы, где не больше десяти учеников, - с ним согласны играть всего двое.
- Они думают, старая О-Суми выжила из ума. У тебя больше дара, чем у всех здешних итако*, вместе взятых, запомни! – бабка протянула руку и, словно клещами, зажала в сухих коричневых пальцах ухо упрямого внука. – Читай!
- Ом сан-дзан-са-ку-со-ва-ка... – послушно забубнил мальчишка.

Камни были повсюду - сложены в большие кучи и рассыпаны по обнажившейся отмели. Из земли во все стороны торчали расшатанными клыками обломки. Доктор ведьм сел, скрестив ноги, на прогретые невидимым солнцем доски моста; красный столбик перил уперся ребром меж лопаток. На корявых ветвях, что напоминали сломанные в нескольких местах руки, сушилась чужая одежда.

---------
*Shouzuka-no baba - 正塚の婆 - буквально «старуха с кургана правосудия», иногда ее называют Джигоку-но баба (地獄婆), «старуха из ада», Убакоромо-баба или Дацуэ-ба (奪衣婆), «старуха, срывающая одежду». Старуха, которая обитает под корнями высохшего дерева на берегу реки Сандзу (иногда – Шодзука), она срывает одежду с мертвецов, а ее супруг Кенео развешивает ее на ветвях дерева, так как умершие должны оставить любые материальные напоминания о прошлой жизни. Так же по ее приказу демоны разрушают курган из камней, который складывают души умерших детей.
*Toshi-o - 都市王 – Сейши-босатсу (勢至菩薩), буквально «приобретение силы», 9-й судья Ада, который присутствует на специальной поминальной службе в первую годовщину смерти, бодхисатва, который олицетворяет силу мудрости.
*itako - イタコ - слепая женщина-шаманка (не обязательно, но как правило) на севере Японии, которая способна общаться с умершими и даже злыми духами, если ей позволяет внутренняя сила. Так же обладает способностями изгонять злых духов. Как правило, старые итако могущественнее молодых.

9 июля, четверг
За Ишшином-хоши Хира зашел сразу после школы, взяв выходной вместо субботы. Он уже почти преодолел в себе слабость, столь внезапно обнаружившуюся в нем при встрече с господином Касуджимой, и теперь удивлялся событиям прошлых выходных. Определенно, это был не он. И что на него нашло? Котонуке сидел на плече подростка и невозмутимо чистил шерстку и задние лапы, иногда резко уделяя вдруг внимание спинке и почти тут же возвращаясь к лапам.
- Скажи ему спасибо за мандарины, - деловито напомнил он, пока мальчик здоровался с наставником.
- Котонуке благодарит Вас за вкусный о-сеттай, Ишшин-хоши, - Хира поклонился, сложив руки лодочкой. О том, что домой он принес только шкурки, говорить не стал и повел монаха в медицинский центр, куда привезли Шимаду уже почти две недели назад.
Оказалось, съездили впустую (если не считать, что Ишшин-хоши надолго застрял перед небольшой католической церквухой, с тусклыми витражными окнами и облепившейся побелкой на стенах; в крохотном отгороженном от улице закутке возились разновозрастные детишки, за которыми приглядывала суровая, по-деревенски круглолицая девочка-подросток). Чем привлек настоятеля этот храм чужой веры, непонятно.
Хира с интересом, молча наблюдал за наставником и, лишь когда уже отошли, осторожно спросил:
- Конкуренты?
- В какой-то мере...
Долговязый монах оглянулся. Девочка смотрела им вслед, затем, указав на них пальцем, что-то очень негромко сказала молодому человеку во всем черном - точно священник, но на священника не похожего, - который вышел посмотреть, в чем там дело.
- О-о... - Ишшин-хоши медленно поклонился.

(и Орна, ага)

Странная парочка поклонилась в ответ.
- Это место куда занимательнее, чем я думал.
Подросток обернулся, на лбу его обозначилась тревожная складка.
- Что-то не так? - поинтересовался он, тоже кланяясь девочке и парню. Котонуке прекратил вылизывание и, сузив глаза, смотрел на человека в черном.
- Пошли отсюда. Немедленно, - потребовал он от Хиры.
Ишшин-хоши кивнул на фонарный столб, на котором красовалась надпись: "К архангелу Михаилу - туда". И была пририсована стрелка.
- Тот, кто это писал, не догадывался, насколько он был близок к истине, - пояснил настоятель. Как всегда, не понятно.
Киёмидзу вздохнул. Чужая вера, чужой храм, чужие представления о должном и правильном. Разве сам он разбирается в буддизме настолько, чтобы аргументированно спорить с наставником? Нет. Он и в храм ходит раз в год по обещанию - если к Ишшину надо или Котонуке заставит, как недавно. О католичестве ему известно и того меньше. Потому и надпись вызвала у него лишь смутную догадку, что с ней что-то не так. Но что? Если бы кто-то написал у его квартиры "К Котонуке - сюда", Хира бы, конечно, возражал, но не потому что это лживо, а потому что он против известности своего йокая. Котонуке - только его, и ничей больше. И хранитель ведь не возражает!
- Вот и Котонуке что-то чувствует, - негромко признался мальчик, - но, как всегда, не говорит.
- Оммьёджи, сильный, - резко вклинился йокай. - Пошли!
- Сказал: лучше уйти, - добавил Хира.
- Что ж, не будем задерживаться, - согласился с ним Ишшин-хоши.
Хира кивнул и вместе с монахом пошел прочь, то и дело поглядывая на наставника, но ни о чем не спрашивая.

(+SonGoku)

Улыбчивая медсестра, робея перед величественным монахом, пояснила, что беспокойный пациент два дня как сам выписал себя из больницы, никого толком не предупредив. Но за лечение заплатил, воспользовавшись терминалом в холле.
- Что ж, с одной стороны, жаль, - кивнул бритой головой Ишшин-хоши. - С другой стороны, не могу не порадоваться, что здоровье его вне опасности.
- У него кома была! - Хира выглядел шокированным. - Но его знакомые говорили, он хорошо оправляется... И на этот раз тоже все обошлось.
Помолчал, отвел монаха подальше от справочной.
- Он мне адрес дал, разрешил проведать его, когда поправится. Я думал, он еще будет здесь какое-то время, но, видно, не рассчитал магической составляющей повреждений. Котонуке утверждал, кома имеет сверхъестественное происхождение...
- Колдовская! - насупленно поправил йокай.
-...Колдовская, - машинально повторил Хира. Из кармана на свет появился изрядно потрепанный флаер. - Это в Шинджуку, недалеко от станции. Идемте?
Наверное, где-нибудь в сельской местности (и в киото, хотя это никак не деревня!) тощий долговязый монах в джикитоцу* и кукури-бакама* на автобусной остановке - обыденное зрелище, но в большом мегаполисе на них оборачивались не только приезжие. Еще больший фурор Ишшин-хоши произвел на входе на станцию, когда извлек из широкого рукава проездной сезонный билет.
- Кому, вызванную сильной магией, невозможно рассчитать поминутно, - рассуждал настоятель, глядя, как за окном вагона мелькают дома. - И с обычной-то врачи еще не справляются. Что ж, похоже, твой новый знакомый - действительно сильный шаман.
Наверное, окружающие оборачивались не только на одеяния наставника, но и на их странные речи, но Акихира целенаправленно старался ничего не замечать.
- Вы с таким сталкивались? - спросил он у Ишшина. - С комой из-за волшебства?

------------------
**jikitotsu – повседневная верхняя одежда для тех, кто принял буддийские монашеские обеты, как правило, темных неярких цветов.
*kukuri-bakama - 括り袴 – хакама, которые подвязывались к лодыжкам, откуда их название «подвязанные хакама». Тем не менее, так чаще называют просто короткие или по щиколотку неширокие хакама для простолюдинов

(и Орна)

- Один раз. Это было давно... в горах на севере. На деревенском празднике мальчика лет шести нарядили в старинные одежды, набелили лицо, а на лбу нарисовали знак Абэ-но Сеймэя, - настоятель вывел пальцем у себя на ладони пятиконечную звезду. - Усадили верхом на коня.
Объявили Йойоги; по обе стороны от насыпи потянулась полоса буйной зелени.
- Тот мальчик был голосом бога и к окончанию празднества впал в состояние, которое врачи назвали бы комой. Очнулся он, когда смыли знак.
Хира задумался. Приготовления той ночи он помнил смутно, и уж тем более про грим на лице Шимады вспомнить сейчас не мог, и потому просто запомнил слова Ишшина-хоши.
- Жаль, я знаю так мало об этом. Лечение могло бы быть эффективнее.
Помолчал.
- Tот человек, Шимада, тоже посвящен божеству - Фудо мьё-о, и носит перстни с его сидами. Tогда, у Фудо-сон, в позапрошлую пятницу, они призывали их обоих - Фудо мьё-о и ванъюдо, - и с ними был оммьёджи, который и проводил ритуал, - подросток вздохнул. - Я все-таки не понимаю, почему я ничего не чувствую? Вы вот почувствовали того человека, и Котонуке тоже, а я - нет. Хоть Вы меня и учили...
Закусив губу, он отвернулся к окну.
- У тебя еще все впереди, не спеши... - Ишшин-хоши расправил складки на подоле черного джикитоцу. - Слишком много знания не бывает, конечно, но как бы ни погибнуть под его массой. Значит, Недвижимый повелитель... занятно.
- Ага, защитник людей... - кивнул Хира.
Позади осталась станция Хараджюку и лес вокруг храма Мейдзи. Настоятель поднялся.
- Нам на следующей выходить. Может быть, ты просто не замечаешь, что чувствуешь?
- Tакое возможно? - поднялся за ним мальчик.
Толпа вынесла их на перрон, потекла наверх, в зал, по лестнице. Ишшин-хоши не торопился. Он смотрел по сторонам с любознательностью младенца.

(+SonGoku)

- Ну конечно. Это свойственно юным. Вы так быстро живете, что проскакиваете иногда, словно поезд мимо станции, - настоятель весело улыбнулся. - Рассуждаю, как древний старец, не так ли?
- Скорее, как не человек, - смущенно отозвался подросток. - И как же... с этим совладать?
- Слушать... прислушиваться... не к словам, - переждав, когда схлынет людская волна, Ишшин-хоши пошел вверх по ступенькам; он шагал легко (что для человека, только что преодолевшего горы Шикоку, лестница токийской надземки?) и быстро. - Тот священник в католической церкви - он умеет.
- А он священник? Вроде бы не похож... А к чему тогда, если не к словам?
- К чувствам, дурак, - догадливо подсказал Котонуке и тут же спохватился: - Хотя кто его знает...
И он критически скользнул взглядом по монаху.

Они все-таки потерялись и, вместо того, чтобы выйти через достаточно спокойный проход на нужную сторону площади, оказались в самом центре бушующего моря, который в просторечии назывался "станция Шинджуку днем, ближе к вечеру". Люди шли во всех направлениях сразу, забегали в лавчонки, бутики и магазины, торопились на поезда или растерянно озирались, стараясь выбраться из пучины.
- Слова могут ввести в заблуждение, - философствовал Ишшин-хоши, прокладывая им обоим (плюс лентяй Котонуке) дорогу; его сторонились. - Чувства - нет.
- Чьи чувства? - переспросил сбитый с толку мальчик. - Как я могу знать, что чувствуют другие? Но и я сам, даже если что-то чувствую, как это может быть правдой? Tо есть, я хотел сказать, то, что я чувствую, ведь это же внутри меня, так? Как оно может сказать мне о том, что снаружи?
Косноязычно выразился, да, но по-другому не получилось. Он так чувствовал.

(и Орна, ун!)

Детективное агентство «Кагецу»,
Токио, Шинджуку-ку, Ниши-Шинджуку, 1-14-1
9 июля 2015 года, четверг, 10:30

Как всякое большое и сильное по сравнению с другими представителями того же вида существо, Кумаиши отличался добродушным и спокойным нравом. Но даже его могут привести в ярость счета, когда платить по ним нечем. По-медвежьи суровый квадратный северянин под заполошный гомон лимонной канарейки в гневе разметал стопку бумажек и топнул ногой. Все затихло. Слышно было, как из крана тайком скатывается в раковину капля. Кумаиши вздохнул и полез под диван за улетевшими туда листками.
- Агентству нужны деньги, - пыхтя, изрек он. – Но кое-кто никак не хочет принимать сей факт во внимание. А почему? – осведомился он у чайного набора на столе и сам себе ответил: - А дурак потому что.
Кура-кура-тян завела песнь поддержки, ей не нравилась жизнь без корма. Шимада – он забился в угол дивана, подтянув колени к груди, и сверкал оттуда глазами сквозь завесу немытых волос, - вдруг подумал, не накрыть ли клетку старым пледом.
- Я ж работаю! – возразил он.
Получилось неубедительно.
- Ага, по ночам. Словно эти... – Кумаиши неопределенно кивнул куда-то за стену, - ...бабочки. То есть, мотыльки. С куколками. Но от них толку больше. С тем же успехом мог бы играть в пачинко дни напролет. Никакой прибыли, сплошные убытки.
Злосчастная стопка снова высилась на низком столе. Тадаоки насупился – точно ёж на улитку. Канарейка посмотрела на него одним глазом, затем перепорхнула на качели и, наклонив головенку набок, уставилась на Доктора ведьм вторым. Кажется, прикидывала, нельзя ли вырасти до размеров орла и перейти на мясную диету.

- Ну откуда у йюреи деньги? – стоял на своем Тадаоки.
Добросердечный северянин поглядел на него, как на выпавшего из гнезда и потерявшегося потрепанного вороненка: то ли взять домой и попытаться выходить, то ли из милосердия сразу свернуть тощую шейку. Младший совладелец агентства полчаса назад закончил ритуал «кучи-йосэ» и выглядел теперь – хоть звони в похоронное бюро. По этому поводу Кумаиши уже высказался: и о вреде благотворительности, когда самим есть нечего; и о том, что клиентами надо было брать живых родственников; не забыл напомнить, что не просто же так подобными вещами чаще занимаются итако – по мнению Кумаиши, все дело в том, что женщины выносливее.
- Вот именно! – нравоучительно поднял палец единственный хозяйственный человек в доме.
В дверях кашлянули – неуверенно. Спорщики замолчали, даже Кура-кура-тян прекратила нападки.
- Извините...
Посетители были похожи, точно брат и сестра. Оба очень высокие и точеные, словно прежде чем выпустить в свет, над ними потрудился художник. И одинаково не знали, куда деть руки.
- Проходите, пожалуйста, - радушно пригласил Кумаиши, который вмиг растерял всю грозность в угоду наконец-то клиентов, наконец-то людей. – Располагайтесь. Что у вас случилось, чем можем помочь?
- У нашей бабушки пропала Жемчужина...
- Нет, у дедушки...

- Дед же умер на прошлой неделе!
Братско-сестринские отношения далеки были от теплых. Больше они напоминали вулкан. Вероятно, активный. Спор грозил превратиться в бесконечный, увлеченные им посетители перестали замечать всех вокруг. Кумаиши звонко поставил на стол перед ними чашки с холодным чаем, жалобно звякнули ложечки на блюдцах. Дебаты оборвались.
- Большая была жемчужина? – воспользовался моментом старший совладелец агентства. – Дорогая, наверное?
- У нас есть фотография.
Это, правда, было черно-белое фото, в рамке с бронзовыми завитушками: сухопарый древний старик в черном традиционном хаори* поверх длинной [i]юкаты[/]* и панаме и по-деревенски плосколицая бабка в праздничном кимоно. Они были похожи на влюбленных черепах, и по самым скромным прикидкам на обоих насчитывали лет, наверное, триста.
- Я не рабо...
Кумаиши насильственно лишил напарника дара речи; можно было сверкать глазами, негодующе заламывать брови, но сквозь мясистую, широкую, будто сковорода, ладонь северянина до клиентов доносилось лишь приглушенное мычание. Тоже очень сердитое, впрочем. В таком положении они и разглядывали фотоснимок.
- И где здесь жемчужина?
Вместо ответа два точеных пальца ткнули в кошку на руках у старика. Белое молодое животное щеголяло кокетливым серым пятнышком у самого основания хвоста и настороженно всматривалось куда-то вдаль – не надо ли бежать и проверять. Сам длинный хвост был загнут в вопросительный знак.
- Вы хотите сказать, что пропала кошка? – на всякий случай уточнил любящий во всем порядок Кумаиши.

-----
*haori - 羽織 - буквально «сотканное из перьев», верхняя, как правило, мужская одежда для торжественных случаев.
*yukata - 浴衣 - буквально «одежда для бани», летнее кимоно обычно из хлопка и без подкладки, с укороченными рукавами. Традиционно их красили в синий, девушкам, молодым женщинам и детям дозволялись цветочные узоры и более яркие цвета.

Девушка осторожно покосилась на разбросанные по полу соль и рис и придвинулась ближе к брату, предоставив мужчинам самим разбираться в деликатных вопросах.
- Бабушка заперла ее после смерти деда...
- ...чтобы та не превратилась в каша*? – уточнил Шимада, воспользовавшись секундным ослаблением хватки; Кумаиши вновь передвинул ладонь.
- Ну да! – молодой человек воспрял духом. – И не уволокла труп.
- Хорошо, мы найдем вашу кошку, - успокоил ребят старший совладелец агентства, удерживая младшего от попыток вставить несомненно лишнее слово. – На какой день назначены похороны?
- На седьмой, - в голос сообщили клиенты.
- Почему не обрезали хвост? – снова вывернулся из-под руки Шимада.
Кура-кура-тян просвистела длинную переливчатую тираду, возможно, приняла фразу о хвосте на свой счет. Кумаиши горестно вздохнул и решил, что дальше удерживать Тадаоки не имеет смысла. Зато можно налить холодного чая в разномастные стаканы ему и себе. Дней-то на поиски осталось всего ничего.
- Какого именно числа ваш дед отправился в мир иной?
Выяснилось, что почтенный старец удалился к реке Трех пересечений пятого июля, аккурат в воскресенье. Рядом с телом все это время кто-нибудь да находился (спасибо традициям), кошка там не появлялась.
- Пятница, суббота… - пересчитал по пальцам массивный старший «частный детектив». – Что она любит есть? И как… э-э… насчет сходить по котам?
Покраснели сразу трое: оба клиента и младший напарник. А Кура-кура-тян посмотрела на громоздкого северянина одним глазом, словно прикидывала, не пора ли устроить скандал.
- Очень свежую рыбу...
- ...не консервы...
- ...и желательно прямо с рынка.

Хигашияшьё, Шинагава, Токио
9 июля 2015 года, четверг, 12:15

...Замороженный сок быстро таял, капли падали на плитку, украшали лазурными кляксами. Ловля в самом разгаре. По очереди были использованы (и в такой же последовательности выведены из строя) три сачка, одна снятая с ящика для мусора сетка, один старый, но любимый пиджак и панама. Доктор ведьм – он сидел, скрестив ноги, на одной из широких квадратных скамеек, - переложил палочку фруктового льда в другую руку, облизал испачканные липкие пальцы.
- Братья очень проворны, - сказал он.
- Знаю сам! - огрызнулся красный, как помидор, от натуги и негодования запыхавшийся Кумаиши.
Пыльный смерчик прокатился по набережной мимо «Сойи» и «Токо мару», мимо вытянутого в корабельный силуэт здания морского музея, разметал мелкий сор и обрезки травы. В самом центре его (если хорошо приглядеться) кувыркался клубок из трех гибких шкодливых зверьков. Северянин вытер пот и поднял с газона испоганенный безвозвратно пиджак; невидимые лезвия исполосовали ткань, не оставив живого места.
- Та-а-ак... - зловеще произнес Кумаиши.
Он искательно оглядел белое с голубой полосой здание, пушку на постаменте и длинный ряд стройных пальм, скамьи и чей-то велосипед. Ближе к мосткам, что вели на борт нестерпимо-рыжего с ослепительно белым «Сойя-мару», в траве около раскаленной на солнце металлической ограды валялась кем-то забытая бейсбольная бита.
- Разрешите, я позаимствую на время, - сказал в воздух старший совладелец странно-детективного агентства и взвесил биту в руке.
Обернутая тем, во что превратился пиджак, в руках массивного Кумаиши она выглядела грозным оружием.
- Не зашиби ненароком, - Шимада наблюдал за ним, точно кот.
Ловкий взмах, удар, возмущенный писк – и на розовато-серый камень вывалился оглушенный хорек. Ну, по крайней мере, четвероногий хулиган имел длинное узкое тельце, масочку темной шерсти на рыльце и влажный нос. Тадаоки подхватил зверька за шкирку, пока не опомнился и не пустил в ход серпы.
- Нам надо поговорить.

Токио, Шибуйя, Хиро-о, 2-6-10
9 июля 2015 года 12:45


Рен и сам не знал, зачем вывел камеру в этот день на отдельный экран. Может быть потому, что изображение было цветным и непривычно-хорошим для аппарата слежения: яркий солнечный свет беспощадным водопадом лился на асфальт перед домом, а часть куста, попавшего в кадр, была нестерпимо-зеленой. В затененной комнате, впрочем, эти краски не казались жестокими. Можно было легко представить мягкое тепло на коже, или легкий прохладный ветер, все что угодно, кроме того, чем это было на самом деле. Мелькнула и пропала девушка в легком светящемся платье: на белой ткани в эту погоду не было ни единой тени. Рен немного надеялся снова ее увидеть, а потому поднимал взгляд на экран чаще, чем позволяла работа.
Со стороны дома на улицу вывернул темнокожий молодой человек. Одет он был не по погоде - длинные серые брюки свободного кроя, но довольно плотные; сорочка с длинным рукавом и высоким тройным воротником-стойкой. Если бы не рубашка - ярко-салатового цвета - можно было бы принять парнишку за сотрудника какой-нибудь компании, вынужденного жариться в дневной токийской парилке в угоду официальному дресс-коду. Человек напоминал индуса, с которыми Рену частенько приходилось общаться по видеофону: короткие, бессмысленные конференции, в которых ни один собеседник не понимал другого. Выходящий из дома, где жил Сагами, житель солнечной Индии даже не казался особенно странным... первые две секунды.
Перемотав пленку назад, Хасу убедился, что в этот день индус в дом не входил.
Тем временем иностранец огляделся и сдвинул к переносице нелепые солнцезащитные очки - круглые, большие, они скрывали поллица, подчеркивая излишне тяжелый подбородок. Юноша пошел было навстречу шару-наблюдателю, а потом вдруг резко изменил направление: будто вдруг понял, что ему нужно совершенно другую сторону, или - что более вероятно - его смутил аппарат слежения. По крайней мере, подозрительный парень ускорил шаг. Было что-то странное в его походке - какая-то нарочитая небрежность движений. Рен переключил на другую камеру: ничего более интересного на улице все равно не было. Может быть, это была индуска? Трудно было сказать по неестественным, рваным манерам. Теперь человек был далеко и едва различим, но постепенно подходил ближе. Рен слабо надеялся, что и наблюдатель увяжется следом, но на это было немного шансов.

Асакуса, 2-й чомэ, Тайто-ку, Токио
9 июля 2015 года, 13:00

Поджаренные дайфуку-мочи* были очень горячие, с пылу; тонкая хрусткая корочка трескалась под пальцами, выступал сок. Кумаиши взболтал в бутылке мутную травянисто-зеленую жидкость и сделал хороший глоток, смывая привкус пасты из красных бобов.
- И что рассказывают?
На скамейке между напарниками стояли друг на друге три картонные коробочки с пятнами кунжутного масла, еще две - пустые - Тадаоки только что отнес в урну.
- Что лет сто пятьдесят не видали здесь бакэ-неко*...
- А обычную кошку?
Гигант-северянин вздохнул: в его по-деревенски несложном (хоть и крайне расчетливом) разуме все никак не раскладывались по полочкам намерения и поступки Доктора. Кумаиши не приписывал себе величие мысли, отставной полицейский из дальней провинции, тратит пенсию на сомнительное агентство, вот он кто. Не дурак ли?
- Что?


--------
*daifuku-mochi – 大福餅 - буквально «пирожки на большую удачу», колобки из сладкого риса, начиненные пастой из красных бобов. С конца XVIII века их стали обжаривать в масле и продавать горячими. Считается, что они приносят удачу тому, кто их ест.
*bake-neko - 化け猫 - кошка-призрак. При некоторых условиях обычная домашняя кошка может превратиться в бакэнеко (если ее будут кормить на одном и том же месте тринадцать лет или когда она достигнет веса в один канн). И тогда она вырастает до огромных размеров и принимается заглядывать в окна и двери домов, словно в мышиные норки в поисках добычи. Так же она обретает способность принимать облик какого-нибудь человека. Кошек часто ассоциируют с мертвецами, поэтому на кошку, которая принадлежала недавно умершему человеку, смотрят с подозрением, а иногда даже запирают, чтобы не дать ей превратиться в «каша» - демона, который спускается с небес, чтобы красть трупы. Кошки с двумя хвостами – неко-мата (猫又) – умеют манипулировать мертвецами, словно марионетками.

Полицейский участок
Ниши-Шинджуку, 6-1-1, Шинджуку
9 июля 2015 года, 15:15

Действительно важные разговоры с сотрудниками Анакура Соичиро предпочитал вести где угодно, кроме собственного кабинета. Формальности лучше оставить для высокого начальства, если оно вдруг снизойдет сюда от Сакурадамон. Вот и сегодня он отловил Накано в отроге между дальней частью коридора четвертого этажа и тамошним мужским туалетом. Старший сержант, зная манеру шефа, не даже не пытался найти более подходящее место, чем безликий – серые стены, яркие лампы дневного света, серый линолеум – отросток. Скрестил руки на груди и выжидательно посмотрел сверху вниз на Анакуру. Тот пристроился на узком подоконнике единственного окна с видом на унылую бетонную стену. Осведомился, не глядя на подчиненного:
- Уже известили прессу о подозреваемом?
Вот оно что. Глава участка беспокоится о – Накано уверялся в том все больше и больше – своем тайном информаторе. Один постовой видел шефа в сопровождении монаха рядом с Шимадой.
- Нет еще.
- Нет? – удивился Анакура, как всегда, очень искренне. – Почему?
Старший сержант поморщился, этот эпизод оскорблял его чувство собственного профессионализма.
- За двое суток мы ничего не смогли от него добиться. А улик толком нет.
«И официально дела у нас теперь тоже нет», - чуть не добавил он, но вовремя одернул себя. Будет слишком, если шеф улыбнется своей медовой улыбкой и промурлычет: «тогда займитесь кражей сумочки той крашеной блондинки в Голден-гай, нэээ?».

- Он даже не в первой очереди подозреваемых.
- И вообще невиновен, - вклинился в приватную беседу третий голос.
Стоило бы придумать обычай загадывать желание, если окажешься между людьми-противоположностями. Строгий, идеальный, «с иголочки» до последнего волоска в аккуратной прическе Накано по левую руку и вечно кудлатый попугаистый Коги по правую.
- Что? – немедленно перешел в оборону последний. – Я в туалет пошел, а тут вы.
Вот тебе и лишенное камер и сотрудников «безлюдное» место.
- Почему ты решил его оправдать? – тоном терпеливого многодетного отца осведомился Анакура.
- Только без пространных лекций, - вставил Накано.
Коги поправил очки в толстой черной оправе.
- Я еще могу связать его с убийствами в Центральном парке Шинджуку и в Чуо. Он есть на фотографиях оттуда. А в парке я его видел сам. Хотя оставаться на месте преступнику – идиотизм. Но чтобы он сумел проникнуть во двор охраняемого особняка и убить босса якудза... Вы посмотрите на этого Шимаду!
Но посмотрели на Коги. Пристально. В четыре глаза.
- Какого босса якудза?
- Ну...
Под двойным натиском припертый к стенке – буквально – криминалист оторопело поднял ладони: мол, не стреляйте, я свой.
- Босс Нирено-гуми. Убит в точности как все школьники. Знаю, его не включили в расследование, потому что у якудза свои дела. Но он - наша первая жертва.

Станция Шинджуку
1-1-3, Ниши-Шинджуку, Шинджуку, Токио
9 июля 2015 года, пятница, 17:45

- Скажи-ка, Аки-бойя, ты видишь то же самое? - невозмутимый Ишшин качнул посохом, не указывая, а лишь обозначив направление; мелодично звякнули бронзовые тяжелые кольца. - Ходят слухи, будто деревенские камисама с йокаями на короткой ноге, но я не слышал, чтобы они их пробовали перевоспитать!

Уговор был простой - за кус лакомства одну часть информации. Морьё вредничал, дергал острыми ушами и ворчал.
- Человеческая вкуснее!
- А куриная полезней! - убеждал его Тадаоки.
Он сидел на поребрике и держал перед носом капризного собеседника двумя пальцами шмат печенки. Рядом высился Кумаиши с белым пластиковым лотком в руках. По изогнутой дугой галерее над улицей текла ручейками – то сливалась в единый поток, то опять распадалась на отдельные струи, - человеческая толпа.
Хира отвлекся от размышлений о молчании наставника и чувствах, которые внутри, но говорят о том, что снаружи... Обычные пять чувств именно таковы - находясь внутри человека, соединяют его с миром - дают видеть, слышать, обонять, осязать, но разве любовь или гнев дают представление о том, что их вызывает? А если да?.. Судя по всему, Ишшин-хоши отвечать не станет - уже отвлекся, но что ответить на его вопрос - не совсем ясно.
- Разве они не просто общаются? - уточнил Хира. - Полагаю, Вы уже знаете, кто это - как раз...

(тут еще Орна и Bishop, раумеется)

И тут до мальчика дошло.
- Tак Вы их видите! Ура, признались!
Монах смущенно хмыкнул. Даже, кажется, покраснел, но под крепким южным загаром стыдливый румянец был не сильно заметен.
- Типа того...
На перилах рядом за спиной у прикорнувшего на скамейке бомжа пристроились три голубя и похожая на воробья йо-судзумэ*. Бурая, с острым хвостиком птичка наклонила голову набок и, открыв клюв, выдала пронзительное «чи-чи-чи». Доктор ведьм обернулся на звук, вытянул руку – словно просил не приближаться.
- Осторожно, - отрывисто бросил он.
- Думаете, стоит подойти, Ишшин-хоши? - засомневался Хира.
- Думаю, что если мы не будем выказывать страха, то с нами ничего не произойдет, - негромко отозвался монах и степенно согнулся в поклоне.
Похожий на медведя спутник Доктора ответил тем же, сам Шимада продолжал сверлить мрачным взглядом людей. Ишшин-хоши уже начал делать первый шаг, как вдруг замер и схватил Акихиру за плечо, удерживая возле себя. Хира вздохнул и подчинился - сначала, когда надо было кланяться, потом, когда его остановили. Он не совсем понимал, почему проявить вежливость и не прерывать чужого разговора - это означает "выказать страх", но на споры времени уже нет. Надо блюсти лицо. Проследив взглядом за тенью волка, разделившего их с китоши, мальчик мысленно пожал плечами - вокруг доктора ведьм йокаи и призраки буквально роились, стоит или привыкнуть, или уйти. Зверь, мягко ступая по горячей плитке, прошел мимо, затерялся в толпе. Доктор опустил руку. Встал. Красно-черный, похожий на обросший шерстью шар морьё спрятался ему за спину. Толпа обтекала их небольшое собрание, как река - большой валун.
---------------------
*yo-suzume -夜雀 – буквально «ночной воробей», йокай, которого чаще всего можно встретить ночью на горной дороге. Тот, кто, не подумав, поймает его, заболеет никталопией (расстройство, при котором человек частично или полностью теряет способность видеть в темноте). Часто резкий крик йо-судзумэ предвещает появление другого йокая, окури-ину («собаки-охранника»).

(+Bishop, +SonGoku)

- Подойдем, - решил Ишшин-хоши.
- Да, - Хира направился к переговорщикам. Наверное, если их сейчас ототрет людским потоком - это будет наилучшим развитием событием, но в такие минуты судьба обычно безжалостна.
- Пойду-ка я, пожалуй, - покрытый густой красно-черной шерстью толстячок неодобрительно покосился на монаха. - Компания тут неподходящая.
Доктор ведьм проводил его взглядом, пока морьё, уверенно лавируя в толпе, не скрылся из виду.
- Я не работаю на людей, - предупредил он.
- И Вам доброго дня, - приветливо улыбнулся Хира. - Вы меня, наверное, не помните, Шимада-сан, но сами Вы разрешили мне прийти к Вам в агентство. Мы с Ишшин-хоши как раз туда направляемся.
Тадаоки неуверенно оглянулся на своего горообразного спутника – тот тщательно завернул пластиковый лоток, где уже не осталось печенки, в пакет и спрятал в большую сумку, больше напоминающую саквояж. А затем застыл над толпой молчаливым укором. Доктор ведьм передернул плечами. Коренастый, широковатый в кости - он как будто навечно застрял между детством и взрослой жизнью, - Доктор выделялся в толпе, как взъерошенный черный ворон в стае чаек. Руки вкривь и вкось заклеены лейкопластырем, словно не так давно Тадаоки провел несколько раундов против сенокосилки. На запястьях - восковые на очень смуглой, слишком темной для горожанина коже - выделялись разной давности шрамы; левое было вдобавок обмотано конопляным шнурком.
- Ладно... - Тадаоки нахмурился. - Что у вас там случилось?

(те же трое)

- Мы не вовремя, простите, - Хира вопросительно оглянулся на наставника. - Господин Ишшин хотел с Вами познакомиться, но если Вы заняты, мы зайдем в другой раз. Еще раз простите.
"Хорошо, что не дошли до агентства", - подумалось мальчику.
- Он не занят, - возвестил трубным гласом гигант.
Хира сосредоточился на Шимаде. И что сказать? Кажется, он допустил ошибку и неверно сформулировал предыдущее "если". Надо было сказать "если Вы не в настроении"...
- Пфф! - зашипел на ухо Котонуке. - Спроси у Ишшина, ага, а то дырку же в китоши протрешь.
Старшеклассник напрягся еще больше - наставник же все слышит. Вроде... Наконец, нехотя повернулся к Ишшину-хоши:
- Вы ведь в другой день не сможете, да? - по-детски поинтересовался он.
Ишшин-хоши кивнул и осторожно, словно боялся кого-нибудь спугнуть, положил ладонь на плечо Акихиры. Котонуке инстинктивно подвинулся, переселившись Хире на голову, и свесил хвост тому прямо промеж бровей. Мальчик стоически вздохнул.
- Мне позволено задать личный вопрос?
Доктор сунул кулаки поглубже в карманы, кивнул настороженно.
- Кто учил вас?
- Аракава Сумиэ-кенджя*...
-...из Цугару.
- Угу.

------------------
*kenja - 賢者 – мудрец, маг (яп.)

(и мы же трое, ун!)

Улица текла, как река Сай*, а они разглядывали друг друга - не соратники, какими им не быть, не враги, которыми им не стать. За спиной у каждого была армия, небольшая, какая нашлась.
- Дракон Мутцу* и, возможно, Тигр Мусаши*, - со смешком обронил случайный прохожий.
Несмотря на жару, он, похоже, не страдал в старом пыльном плаще; ткань и длинные волосы обесцветило солнце.
Баку лениво покосился на нового собеседника - и внезапно весь распушился, сделавшись раза в полтора больше, чем был, а затем громко икнул, впившись когтями Хире в голову. Будущий студент медицинского училища не выдержал и придушенно пискнул, пытаясь не выглядеть слишком уж помешанным в глазах тех, кто не видит его хранителя. "Что это было?" - мальчик сосредоточил взгляд на болтающемся перед глазами хвостике и сказал это совсем тихо.
- Мы уходим! - с ноткой истерики прошептал в ответ Котонуке, дико обозревая окрестности в поисках случайных союзников, но нашел лишь знакомую кошку, невозмутимо вылизывавшую лапку в ближайшем скверике. Плохо дело! Если этот... с позволения сказать, прохожий решит, что они тут, и правда, как древние воины, - это может плохо кончиться. Предсказывать, какая муха укусит того, кто почти наверняка видел упомянутое им стояние на равнине Каванакаджима, йокай не собирался, тем более, что он не чувствовал в себе сил оказать Акихире хоть сколько-нибудь значимую защиту. А про других и думать не хотелось - и без них паршиво.
----------------------
*Saigawa - 犀川 – река на равнине Каванакаджима, возле которой в 1555 году произошла вторая из четырех «встреч» Уэсуги Кеншина (Дракона Эчиго) и Такеды Шингена (Тигра Кай). Обе армии, не атакуя, прождали несколько месяцев, кто начнет первым. Сражение так и не состоялось, потому что оба военачальника отвлеклись на дела у себя дома.
*Mutsu no kuni - 陸奥の国 – провинция на крайнем севере острова Хонсю, сейчас входит в префектуру Аомори.
*Musashi no kuni - 武蔵の国 – провинция у залива Эдо, сама крупная на равнине Канто, сейчас разделена между префектурами Сайтама, Канагава и Токио.

(+SonGoku)

Знал ли Ишшин-хоши о душевных метаниях Котонуке, сказать трудно. Если знал, то по своему обыкновению, не продемонстрировал. Как не выказал бы страха перед стихией. Он не то чтобы был героем, просто он так привык.
- Аки-бойя, - негромко произнес настоятель. – Не представишь ли ты меня своему другу?
Бронзовые, украшенные резьбой кольца на навершии посоха коротко звякнули, обозначив движение.
- А? - дернулся в его сторону Хира и внезапно покраснел. - Да, конечно.
Последовал короткий поклон, за время которого мальчик раза два успел пожалеть, что вообще сюда пришел, и указующий жест открытой ладонью - всё, как положено:
- Пожалуйста, позвольте представить: Ишшин-хоши, настоятель храма Койясан Токио Бецуин.
Великан, так похожий на вставшего на дыбы медведя, подтолкнул насупленного Доктора; так отец мог подбодрить заробевшего перед неожиданными и почетными гостями ребенка.
- Шимада Тадаоки... – едва слышно выдавил тот. – Рад знакомству...
Дыхание перехватило, словно кто-то стиснул его влажными ледяными ладонями.
- И я рад! - неожиданно солнечно улыбнулся Хира и застыл. Он никогда не видел ведьму с равнины Адачи, но по тому, как притих на голове Котонуке - как он насторожился и подобрался, а главное - неестественно тихим шепотом осведомился, далеко ли недавно купленные амулеты, - догадаться было несложно. Оставалось лишь найти в толпе согбенную фигуру, характерно подрагивающую на ветру, и перевести вопросительный взгляд на Доктора - в силах ли он справится с этой угрозой или... он и не собирается с ней справляться?

(опять - трое)