Шейса была спокойна и явно перебирала в голове варианты, просчитывая ситуацию. Рейтенар все ещё пылал ревностью, изо всех сил стараясь дать ответ раньше Змея, который, в свою очередь, неторопливо и спокойно размышлял обо всём этом. Нартэн быстро пришёл к выводу, что понятия не имеет, а Кир...
- Думаю, нам нужно разделиться, Учитель, - твёрдо сказал он. - Среди нас есть двое тех, кто может почувствовать Тварь или хоть как-то предугадать её присутствие. Прикрепим к каждому из них по сильному отряду, обследуем два направление, а затем третье. Что такое, я что-то не так сказал?
Окружающие смотрели на него с весьма смешанными чувствами. Бровь Рейтенара изогнулась под убийственным углом, да так и застыла, Жало Осы слегка улыбалась, явно удивлённая словами Кира, Тарга изучал его цепким взглядом, а Сайамар, как всегда был спокоен и чуть отрешён.
- Не двое, - после недолгого раздумья поправил он. - Трое. Кинна и Нартэн уже проявили себя, а я специально пригласил уважаемого Таргу и его воинов. Их не даром зовут глазами леса.
- Что ж, - сказала Шейса, когда Сайамар замолчал. - Тогда, я думаю, будет справедливо дать самим чувствующим выбрать направление, которое они будут изучать.
Глянув на Змея и Пришельца, Кинна поняла, что право первого выбора эти двое достопочтенных лиа предоставляют ей.
- Юг, - тихо сказала она, - И я была бы рада, если бы меня сопровождала Шейса с ее отрядом... - после секундной заминки фино прибавила, - и Кир. Если можно.
- Можно, - кивнул Сайамар. - Шейса, ты очень меня обяжешь, если возьмёшь с собой дополнительную охрану, но небольшую - нельзя спугнуть Тварь.
- Сделаю, - кивнула воительница.
"Какая охрана?! - было написано на лице у Кира. - Да я любому найрити щупальца поотрываю, если он их к моей сестрёнке потянет!"
Впрочем, вслух он ничего этого не сказал, лишь посмотрел на Кинну и украдкой ободряюще погладил её по плечу.
- Когда? - сухо поинтересовалась фино.
- Завтра же с утра, - тут же ответила Шейса и пояснила, в ответ на непонимающий взгляд Сайамара. - Поиски могут затянуться, нужно подготовиться и собраться.
- Согласен, - кивнул Нартэн. - А лично мне ещё и выспаться, причем не на земле. Вы хоть знаете, каково это - постоянно чувствовать поступь бравых солдат цей-инов?! Кстати, я возьму Северное направление.
- Я с тобой, - кивнул Рейтенар.
- Что ж, тогда я и мои ребята выйдем в сторону болот, - чуть свысока, но всё так же спокойно подытожил Тарга. - Дельно.
- Вы не пойдёте одни. Я буду с вами, - кивнул Сайамар. - Ну, у кого-нибудь ещё есть что сказать?
- Ничего, кроме одного вопроса. Шейса, кто-нибудь из твоих готов взять на спину драгена в дневное время?
- Я возьму, - отозвался Кир с тяжёлым вздохом. - Мы с ним друг к другу, вроде как, уже попривыкли.
- Мне, видимо, предлагается в дневное время догонять цей-инов на своих двоих, в таком случае? - ехидно поинтересовалась Кинна.
Ответом ей были общие укоризненные взгляды. Мол, понимаешь же, что тебя кто-нибудь, да повезёт.
- Молчу-молчу, - смутилась фино. Она встала, расправила складки одежды, и, задумчиво посмотрев на Учителя, сказала, - Если никто не против, я пойду готовиться...
Мельком - печальный взгляд на Кира. "Знал бы ты, как много мне нужно тебе сказать..."
- Дурак ты Кир, - вздохнула Шейса. - Ооох, ну и дурак! Я возьму Драгена, а ты попробуй только не предложить девочке свою спину.
Кир и вся мужская часть цей-инов как-то призадумались.

День: семнадцатое августа, вечер
Фигура: пешка G2, без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: G2, нет
Фактическое местоположение: D1(Неуштадт)
И чудесный Дарки))

В окрестностях Неуштадта Галика оказалась уже ближе к вечеру.
В столице она была всего однажды. Тогда они – выпускники техно-магической академии, только что прибывшие из-за моря остановились в каких-то казармах в ожидании дальнейших указаний командования. Точно времени отбытия к окончательному месту назначения им тогда не назвали, говорили только, что в любой момент , и не велели отлучаться. А потому города Галика почти не видела.
Теперь, когда она чувствовала себя относительно свободной и защищенной вороньим обликом, у нее мелькнула озорная мысль – устроить себе экскурсию. Вот только нельзя. Вдруг ее все же станут искать или, что хуже, покинет решимость действовать. А тогда – все напрасно.
Никакого особого плана у Галики не было, но это было вполне в ее духе: воронье племя вообще не отличалось особой собранностью. Она лишь надеялась, что сможет, когда придет время, действовать так, как задумывала очень и очень давно. А для начала она решила найти церковь.
Ворона едва различила ее среди жилых домов. Здание казалось небольшим, точно игрушечным , из белого с розоватыми разводами камня. Домик совершенно не внушал угрозы и не вязался с тем зловещим образом, который сложился у Галики в отношении всего связанного с культом единого бога. Но это ерунда, картины расправы над семьей, точно каленым железом выжженные в памяти, не дадут обмануться внешней благообразностью. Никогда.
Птица сделала круг и спикировала вниз, примостившись на ограде.
Из церкви, как родник - из камней, вытекал людской поток. На усталых лицах виднелись улыбки, горожане переговаривались между собой. Над толпой витал страх перед надвигающейся войной, неуверенность в завтрашнем дне; но вместе с тем - из церкви они выходили со светом в душе. Это было заметно.
Ворона недовольно встряхнулась, переступив с ноги на ногу. Она никогда не держала зла на верующих. Только на священнослужителей. Вид выходящих из церкви людей вызвал в ней смешанное чувство. Горечи и неожиданной зависти. От того, что этим людям и их семьям нашлось место в мире единого бога. От того, что как-то они сумели не разгневать одним лишь своим существованием его скорых на расправу слуг. От того, что не живут они долгие годы с притупившейся, но не угасшей ненавистью и болью в сердце. От того, что глаза их, пусть ненадолго, излучают такое желанное, но недоступное Галике умиротворение.
Ворона поглядела в сторону распахнутых дверей. Ей предстояло решить, что делать дальше. Вообще-то «решать» она собиралась всю дорогу от позиции, занятой их инженерным отрядом, до Неуштадта. Собиралась, да так и не собралась. Вместо этого она лишь наслаждалась свободным полетом, отдыхом в густых древесных кронах и чудесной природой. От всего этого она успела отвыкнуть за долгие годы обучения – или вернее сказать заключения в техно-магической академии.
Теперь она могла пересечь этот город вдоль и поперек, в надежде найти того, кто ей нужен. И ведь никто не даст гарантии, что этот человек в городе. Или же можно попытаться добыть более точную информацию.
Вспорхнув с ограды, ворона перелетела к церковному окошку, опустилась на подоконник и глянула сквозь стекло.

Вечернее солнце окрашивало небольшой - по сравнению с кафедральным собором Неуштадта - зал церкви в мягко-золотые, с алым отливом, цвета. Лампы - простые и незамысловатые светильники по углам и тяжелая, массивная люстра под сводом, еще не успели зажечь, и кое-где уже начинала скапливаться вечерняя темнота.
Внутри церкви осталось не так много людей - с пол десятка прихожан и двое священников. Молодой, с какой-то книгой в руке, разговаривал с пожилой женщиной, мягко положив ей руку на плечо. Пожилой - надсадно кашлял и опирался на плечо юного служки.
Спустя пол десятка минут молодой священник остался в церкви один. Он прошелся вдоль ряда скамей, словно что-то проверял. Галике было видно короткую стрижку, аккуратную и скромную рясу. Последние лучи солнца бликовали на стеклах очков.
«С ним я могу заговорить» - решила ворона. За все те годы, что она изображала прилежную студентку (хотя почему изображала, она ведь и была прилежной студенткой), Галика так и не привыкла разговаривать со священнослужителями без внутреннего содрогания. Она научилась скрывать это от них, но всякий раз ей приходилось прилагать усилия, чтобы отвечать им, и уж тем более заговаривать первой.
Галика огляделась: последние прихожане уже покинули церковный дворик. Тогда птица слетела с подоконника в траву и оттуда, куда она прыгнула, спустя мгновение поднялся столб угольного дыма. А еще через миг он развеялся, явив миру невысокую девичью фигурку в неприметной дорожной одежде. Девушка одернула куртку, взлохматила обеими ладонями короткие черные волосы, вздохнула, точно собиралась нырнуть, и шагнула под церковные своды.
Священник обернулся на звук шагов. Чуть усталое, молодое лицо осветила улыбка.
- Доброго вечера. Я могу вам помочь? - светло-серые глаза за стеклам очков смотрели мягко и дружелюбно.
Девчонка неосознанно нахмурилась. Точно стараясь защититься от обмана, заранее не веря в эту доброжелательность. И тут же, уже сознательно, изобразила приветливое выражение на лице.
- Доброго, - согласилась она. Вот оно, отсутствие привычки продумывать свои действия. Хотя бы первую фразу.
- Я даже не знаю, сможете ли, - зато неловкость подделывать не пришлось, - Понимаете, я ищу информацию…
Священнослужитель вопросительно приподнял брови, потом сдвинул на лоб очки, потер переносицу и улыбнулся уже как-то виновато.
- А что хочет узнать юная леди? - он повел ладонью в сторону скамей, словно предлагая девушке сесть.
Она проследила за жестом но не сделала попытки пройти первой.
- Мне нужно… - она запнулась, - Архив… или что-то вроде того. Церковный архив, да. Там, где документы, знаете?
Тут ее точно посетило вдохновение, и она заговорила быстрее:
- Я только прилетела в город, именно за этим. И понимаете, у меня мало времени, поэтому я зашла в первую попавшуюся церковь. Но если я не по адресу, вы просто скажите…
Она и сама не заметила, как произнесла это слово – «прилетела». Оно было слишком привычным. А вроде и хотела не афишировать до поры своих способностей. Вороны не так приметны, как лисы, их не многие узнают.
- Так, так, постойте, - приподнял ладонь священник и опустился на край скамьи, сразу у прохода. Кивнул на противоположную. - Сказать по правде... - он снял очки, аккуратно сложил их, - хм, кажется, мы не с того начали. Меня зовут отец Эйнех. А вас?
Девчонка уселась на самый краешек скамьи с напряженно-прямой спиной, точно готова была вскочить в любой момент.
- Очень, - пауза, - приятно. Меня зовут Галика.
- Здравствуй, Галика, - еще раз поздоровался с ней Эйнех. - А теперь расскажи мне еще раз, что тебе нужны за документы? Если не секрет, конечно.
- Здравствуйте, - эхом отозвалась девушка, изобразив какую-то неестественную улыбку. Спокойно, сказала она себе, пока ты еще не сделала ничего ужасного, все еще можно оставить, как есть. Это просто вопросы.

- Это давняя история, - она провела бледными пальцами по ткани брюк, расправляя несуществующие складки, - Я ищу родственников. Они… были осуждены, понимаете? Инквизицией. Я хочу знать, где они теперь. Говорят… говорят, что такие, как они, могут служить теперь в армии. На передовой… Ведь ничего нет плохого в том, что я хочу узнать о судьбе своих родственников?
Она впервые прямо взглянула в лицо Эйнеха, ее взгляд казался испуганным. Галике и в самом деле было не по себе. В мыслях вся эта затея казалась значительно проще.
- В этом нет ничего плохого. Наоборот... - качнул головой Эйнех и вновь задумчиво потер кончиками пальцев переносицу. Потом посмотрел на девочку - мягко, ласково и с какой-то жалостью с глубине серо-карих глаз. - Только вот, Галика, тебе... не расскажут ничего.
Священник побарабанил пальцами по деревянной спинке кресла и поднял на мгновение взгляд к мозаичному куполу небольшой церкви - темно-синему с проблесками золота.
- Не потому, что не знают; потому что не в принципах инквизиции такое рассказывать просто, - Эйнех опустил глаза на девушку. - Хотя. Знаешь, я могу тебе помочь.
- Можете? Как? – она заинтересованно подалась вперед, стараясь отогнать неловкость, возникающую под взглядом этого человека. Будь этот взгляд, как у многих других, как у той же Лорей – инквизитора их отряда, жестким, исполненным скрытой, а иногда и вполне очевидной неприязни, Галика чувствовала бы себя гораздо увереннее.
- Служителю церкви гораздо проще узнать про осужденных инквизицией, чем девочке, пришедшей с улицы, - честно ответил Эйнех.
- И правда, - она слабо улыбнулась. Ну а чего она ждала: идемте, я провожу вас к главному пыточных дел мастеру? Она помолчала, продолжая разглаживать брюки на коленках – Только я сама не помню подробностей. И имен... тех инквизиторов.
- Но имена родных помнишь, верно? - вопрос был явно риторическим. Казалось, что Эйнех в этом даже не сомневается. - Старые дела... можно найти и только по их именам, думаю.
Галике казалось, что тело ее, точно пружина, вот-вот распрямится, вылетит прочь из этого помещения, чтобы никогда больше не появляться, и забыть, забыть. Ложь, хоть и частичная, давалась с трудом, вороне казалось, что каждое сорвавшееся с губ слово свидетельствует о ее неискренности и потаенных преступных планах. Ей приходилось убеждать себя – она не сказала и не сделала ничего такого, что дало бы шанс в чем-то ее подозревать. Пока ее единственная провинность в том, что она покинула лагерь, не предупредив инквизитора. Но ведь с ведома командира!
- У нас, - Галика замялась. Похоже, придется все же выдать свое происхождение, - Нет фамилий. Но можно искать. По имени Корха.
Она кивнула.
- Я буду... признательна.
Эйнех улыбнулся и поднялся.
- Хорошо. - он посмотрел в сторону приоткрытых дверей, за которыми уже постепенно сгущались августовские сумерки. Потом перевел взгляд на Галику, - ты уже нашла себе гостиницу?
- Гостиницу?.. – удивленно переспросила девчонка, - А.. это там где ночевать, когда в…
Она хотела сказать «когда ты в человеческом облике», но остановила себя и завершила иначе:
- Я могу ночевать в лесу.
Обычно с ночевкой у ворон не возникало проблем.
Эйнех озадаченно кашлянул.
- Это не безопасно.
Она удивленно вскинула брови. Беспокойство священнослужителя, пусть даже это простая вежливость, казалось таким неестественным. Хотя… почему нет, ведь он не видит в ней презренного язычника, демоново отродье и… да каких только эпитетов ей не довелось услыхать в своей жизни.
- Тут гораздо меньше зверья, - в конце концов отозвалась Галика, - Не то, что там, дальше…
Действительно, за время пути до Неуштадта ее однажды едва не съели.
- А еще в городе есть чердаки.

- Галика, у тебя нет денег на гостиницу? - напрямую спросил Эйнех, озадаченно и с легким беспокойством глядя на девушку. Кем бы она не была - а священник уже понял, что не человек перед ним сидит - а от факта чужой ночевки на чердаке становилось не по себе.
Ее взгляд, направленный на Эйнеха, снова сделался каким-то испуганным и оттого совсем детским. Девушка молча покачала головой.
Священник вздохнул.
- Подожди несколько минут, хорошо?
Галика напряглась, вцепившись пальцами в край скамьи. Воображение живо подкинуло ей красочную картинку: священник уходит, чтобы вернуться с двумя мордоворотами в плащах с капюшонами, скрывающими лица. Она тряхнула головой - да ведь не за что, не за что! Сейчас – не за что.
Она заставила себя кивнуть и остаться на месте.
Эйнех быстро миновал проход между скамьями, исчез за какой-то небольшой дверью.
Вернулся он действительно быстро: через две или три минуты. Через плечо священника была перекинута небольшая сумка. Подойдя обратно к Галике, он достал небольшой кошелек и протянул девушке:
- Возьми. Тут, конечно, не очень много, но на гостиницу точно хватит. И даже не на один день.
Девчонка озадаченно посмотрела на кошелек, и выражение ее лица сделалось таким, будто вид этого кошелька ее ужасно расстроил.
- Нет, я не могу. Не могу, - она опустила глаза и только качала головой.
Эйнех опустил руку, потом вновь присел на край скамьи.
- Я просто хочу тебе помочь, - он чуть приподнял уголки губ.
- Вы… очень, очень поможете, - запинаясь, пробормотала она. Даже в вечерних сумерках было видно, как кровь прилила ее бледным щекам, - Если спросите о том, что обещали… Остальное… я не могу.
- Хорошо. Прости, - приподнял ладонь Эйнех. - Как мне найти тебя, если я что-то узнаю?
- Я могу прийти сюда, - Галика рискнула поднять глаза, - Когда мне можно прийти?
Священик раскрыл очки, легко побарабанил пальцами по стеклу.
- Я буду читать здесь проповедь еще два или три дня, пока отец Герман не поправится. Можешь прийти завтра вечером.
- Я приду, - она поднялась и , поколебавшись, добавила: - Простите. Мне правда очень нужно.
Что именно нужно, она не стала уточнять даже в мыслях.
- Все в порядке, Галика. Не извиняйся, - качнул короткостриженной головой Эйнех. И, помедлив, добавил, - если все же не захочешь ночевать на чердаке, - он произнес адрес, - моя сестра сейчас уехала из города, и её комната - свободна. Думаю, Эйвёр была бы не против.
В словах священника не было... ничего. Просто - предложение о крыше над головой.
Галика открыла рот, чтобы начать возражать. Нет, это невозможно, как он может быть таким… таким добросердечным к незнакомому существу, возможно, не его веры – при упоминании об осужденных родственниках он мог о чем-то догадаться? Он – служитель жестокого и авторитарного бога. Он просто не должен быть таким. Но… это ведь то, что нужно! Возможность попасть в его дом – это шанс узнать чуть больше, но… ночевать в его доме…
Подбородок Галики описал замысловатую дугу: она уже было хотела кивнуть и все же в последний момент вновь покачала головой. Он назвал адрес. Теперь она и так сможет за ним проследить. А ночевать под его крышей, воспользоваться этим странным, неожиданным гостеприимством – нет, она просто не может.
- С-спасибо, - выдавила она, - Если… Я… Я и так отняла у вас много времени.
Она развернулась и быстро, едва ли не бегом выскочила из церкви.
Эйнех проводил её растерянным и удивленным взглядом.

День: семнадцатое августа
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: С4 – D3

Она никак не могла, да что там - и не пыталась стряхнуть с себя блаженное забытье, полусон-полудрему, охватившую тело, разлившуюся по венам чем-то тягучим и сладким. Не хотелось вставать, не хотелось одеваться, не хотелось шевелиться вообще. Лежать бы так рядом - целую вечность, и любоваться...
И изучать. Узнавать заново, запоминать - каждую клеточку кожи, каждую родинку, каждый шрам. Из-под полуопущенных ресниц Марийка скользила взглядом по телу Ригора, боясь потревожить, и потому - касаясь лишь взором, а не кончиками пальцев.
Должно быть, он спал. Сколько же времени прошло? Мари потеряла счет, провалившись в безвременье, и надеялась только на то, что Дентон и Эрис не отправятся их искать.
Он не спал. Ригор Макабрей лежал на спине, закрыв глаза и чувствуя тепло кожи и жар дыхания Марии на своей груди. Но куда сильнее жгло изнутри. Случившееся палило огнём и тут же исцеляло ожоги благодатными касаниями. Макабрей терзался сомнениями и понимал, что вчерашняя ночь была счастливейшей в его непутёвой жизни. Он чувствовал. Она была для него всем тогда... она оставалась всем и сейчас. В ту ночь они были... они просто были. По-настоящему. А теперь к нему вернулись сомнения, и их яд невольно разливался где-то в сердце.
Очень, очень нелегко было Ригору довериться хоть кому-то полностью. Но оттолкнуть Мари теперь стало совсем невозможным.
- Я тебя люблю, - не открывая глаз, абсолютно серьёзно сказал он. - Кем бы ты теперь ни была.
Мари улыбнулась, самыми уголками губ.
Только раз в жизни она говорила такие же слова. "T'amo" (“люблю!”), и душная летняя ночь (“не август ли?”). И только одному человеку. Шутница-судьба... сомкнулась кольцом, даже если захочешь - из круга не выйти.
- Я твоя, - сказала она просто. Потому что вот этого раньше не говорила никому, вообще никому. - Кем бы ни были мы оба.
Зверь в груди, показалось ей, уютно замурлыкал, перестал наконец просить ее забрать хоть капельку, хоть самую малость чужой Силы. Вот и чудесно...
Чудесная ночь.
Она даже не подумала о том, что где-то далеко (теперь - совсем далеко!) уже проснулся, наверное, Фиерс.
Ригор вздохнул, улыбнулся и открыл глаза.
- Точно, подтвердил он. - И знаешь, что?
В зелени его глаз откалывали лихие коленца стаи мелких демонят.
- Не знаю, - она приподнялась, чтобы посмотреть ему в лицо, чуть лукаво, чуть дерзко.
Так могут смотреть лишь немногие женщины. В немногие, но определенно счастливые моменты.
- Скажи?
- Никуда я тебя теперь не отпущу, - некромант резко вскинул руки, обвивая её плечи и притягивая к себе. - Никогда в целом и не этим утром в частности.
И все подозрения вновь отправились к ядрёным демонам. Макабрей знал, что рискует. Знал, что, чем ближе ты кого-то подпускаешь, тем более короткий нож ему нужен. Знал, что всё это безрассудно, но ему было наплевать. Он по капле выдавливал яд из своего сердца, выжигал гноящуюся язву пламенем их общей любви.
В следующий раз заговорить они смогли лишь спустя полчаса.
- Послушай, - произносить слова у нее получалось теперь только на выдохе, - они ведь нас ждут... если пойдут искать...
На самом деле, ей было все равно. Они ведь не спешат, а погони не будет. Так, быть может, и жизнь соблаговолит повременить, замедлить свое течение - хоть разочек?
Или вообще остановится там, где их нет.
А там, где они - и так уже осталось только "здесь и сейчас".

- Уже пошли, - кивнул Ригор. - Прислушайся к себе, неужели ты их не чувствуешь?
Он усмехнулся, породив множество морщинок, разбегающихся от уголков глаз, и склонился к уху девушки, с трудом удержавшись от соблазна его прикусить.
- Это так просто, Мари, - губы некроманта были совсем рядом, так, что его вкрадчивый голос заполнял собой весь мир. - Сосредоточься. Почувствуй их. Ощути жизнь, бьющуюся в их жилах. Прямо сейчас...
Почему-то она и так знала, что нужно сделать. Открыть клетку, но не позволить Зверю выйти - всего лишь самой стать им, раствориться в своем даре или растворить его в себе.
Тонкие ноздри подрагивали, будто принюхиваясь (они проснулись, да, но они еще далеко!.. такие живые, такие яркие...), а кончики пальцев покалывали тысячи мельчайших иголок - и это было приятно.
В этом было что-то хищное, дикое, природное. Ей случалось ощущать себя частью природы, здесь, в Шэн-лие, но вот так... частью самой жизни... ни разу.
- Это... странно, - прошептала она.
Зверь зацарапался, прося пищи - пришлось снова вдохнуть выдохнуть, вернуться в себя, оборвав непривычные ощущения.
- Да, - прошептал Ригор, растягивая буквы. - Вот так... Странно видеть жизнь с обратной её стороны, не так ли? Это как россыпь мурашек в позвоночнике.
Его пальца, всё так же холодные, коснулись шеи девушки и скользнули вниз, точно вдоль позвоночного столба.
Мари вздрогнула, выгибаясь навстречу.
Не просто холод - лед, россыпь ледяных осколков.
И пугающе отчетливо вдруг проступили на изнанке сомкнувшихся век несколько лиц, замерших в мертвенной неподвижности, только что - живых, только что - погибших. Много ночей подряд ей снилось, как ледяные статуи рассыпаются со звоном, ударяясь о пол подземного коридора.
"Я забуду и это тоже", пообещала она себе. "Когда-нибудь. Скоро".
Видимо, Ригор почувствовал, что-то, потому что руку он убрал.
Небо над ними окончательно просветлело, и, несмотря на всё нежелание, нужно было подниматься.
- Мари, - это имя срывалось с его губ совсем как тогда - легко и чуть мечтательно, совсем не так, как должен бы говорить злодей-некромант. - Знаешь, они ведь сейчас действительно сюда придут. И Дентон тебя увидит, а мне кажется, что в облике зомби он будет менее симпатичен, чем сейчас. Как считаешь?
- Нужно его спасти от этой кошмарной участи, - Марийка села, подобрав под себя ноги, задумчиво взглянула на Макабрея. - Правда, одеться мы все равно не сможем, если ты не встанешь с наших вещей. То есть с твоих и вещей Ренн.
- Чего уж там, не думаю, что нам доведётся их ей вернуть, - некромант поднялся и, ничуть не стесняясь наготы, сладко потянулся.
Сейчас, в лучах утреннего солнца, пробивающихся через кроны деревьев, было видно, что его тело действительно не вполне похоже на нормальное человеческое. Мышцы располагались иначе, да и рёбер толи было несколько меньше, то ли они просто были иными. Многочисленные шрамы только усиливали это впечатление.
Мари болезненно поморщилась, бросив на него искоса мимолетный взгляд. Она видела много ран, как заживших старых, так и свежих, раскрытых, кровоточащих; но так сожалеть ей прежде не доводилось.
"Мы оба могли быть другими", думала она, быстро застегивая рубашку. "Нас могла вообще не тронуть война - а теперь вот так..." Она дала себе слово когда-нибудь пересчитать его шрамы.
Просто - чтобы знать.
Закончила одеваться Марийка быстро. Потом распустила длинную косу, давно растрепавшуюся, начала перебирать волосы, вытаскивая из них сухие веточки, листья...
Яркий цветок мелькнул у плеча - и снова скрылся под водопадом светлых волос.
- Что это? - невольно напрягся Макабрей, как раз закончивший устраивать кобуру с револьвером на поясе. - Цветок? Хм, возможно, я себе льщу, но, знаешь, я очень удивлён, что он удержался в твоих волосах!

- Ну, это не простой цветок, - Мари улыбнулась и, приподняв косу, открыла взору некроманта упругий и жесткий стебель...
...тянущийся прямо из ее шеи.
- Ага, - сказал Макабрей. - Из шеи, значит. Мари, а тебе не кажется, что самое время немножко рассказать о том, откуда ты всё-таки пришла. Потому что лично мне известно только одно место, где человеку могут прикрутить цветок к шее...
Она замялась. Как же так вышло, что... ах да, когда Лис рассказывал "Безымянным" о Фейра, Макабрея не было рядом. То ли спал, то ли был в лесу.
- Не подумай, что я собиралась это скрыть, - попросила Мари. - Во всяком случае, от тебя. Последние несколько лет я провела в Шэн-лие.
Некоторое время некромант испытующее на неё смотрел, очень нехорошо прищурившись, а потом выдохнул с явным облегчением и кивнул:
- Ну и отлично! Я-то уж испугался, что мозгляки из ЭКК дошли и до такого. А для чего он нужен?
- Чтобы понимать речь лиа. Выучить их язык слишком трудно для человека, поэтому тем, кого они считают... достойным доверия, они дарят цветок Фейра.
Мари погладила фиолетовые лепестки с видимой нежностью. Один из них был надорван - прощальный подарок, памятный след от морской бури.
- И...он питается твоими соками, как я понимаю? А что будет, если он, к примеру, оторвётся? - в голосе Ригора явно слышалось беспокойство.
- Питается? Звучит как-то жутко... не знаю, чем он питается, - Мари пожала плечами. - И он не может просто так оторваться. Хотя удалить его возможно.
На секунду она задумалась.
- И, наверное, придется это сделать. Странно будет, если я появлюсь в Неуштадте с таким украшением.
- Об этом поговорим после. Мы сейчас не в Неуштадт идём.
- А куда? - удивилась она.
- В старую штаб-квартиру моего бывшего отряда. Я там оставил кое-какие вещи, на случай, если понадобится настоящая некромантия.
С учётом всего, что случилось раньше, уточнение "настоящая" в устах Макабрея несколько настораживало.
- Ладно, - кивнула женщина, перетягивая косу кожаным шнурком. - Тогда...
Договорить она не успела - из-за деревьев появилась Эрис, с весьма мрачным выражением лица.
- Доброе утречко, - процедила она сквозь зубы, красноречиво оглядывая Марийку и Ригора. Судя по тому, что помрачнела она еще сильнее, ей так и не удалось увидеть то, что увидеть хотелось.
- Доброе, - кивнул ей Макабрей и деловито поинтересовался: - Труп уже закопала?
- Несостоявшийся труп жрет паёк и дуется на весь мир, - хмыкнула она и сделала пробный выпад: - Могли бы предупредить, что вы... надолго.
- Нас бы кто предупредил, - развёл руками некромант. - Ну что, Мари, пойдём присоединимся к несостоявшемуся трупу, пока он не сожрал весь паёк?
Та кивнула и первая направилась в сторону полянки, где остался Дентон.
Эрис, пользуясь случаем, задержала малефика, схватив его за запястье - крепко, почти больно.
- Ну и как? - едва не беззвучно поинтересовалась она. - Скажешь, трепались тут?.. Или что?
- Сначала говорили, потом не только говорили, - ответил он ровно. Слишком ровно. - Сама понимаешь, не маленькая.
- Не понимаю. Не понимаю, какого черта. Едва знакомы, а все туда же - я-то думала, ты стоящий, а ты ничуть не лучше, - губы ее скривились в ядовитой усмешке.
- Едва знакомы? - усмешка Эрис неожиданно столкнулась с собственным старшим злым братом, успевшим дважды отсидеть в тюрьме строгого режима. Примерно такое впечатление и производил оскал Макабрея. - Можно и так сказать. А можно и промолчать, если знать, что мы с ней друг друга пятнадцать лет хоронили. Эрис, ты мне глубоко симпатична, но... перестань уже делать выводы по поверхностным сведениям, хорошо?

Бледные губы девушки снова превратились в тонкую, ровную полоску. И руку Ригора она отпустила.
- Лучше некуда, - холодно произнесла Эрис. - И - чуть больше благодарности, малефик. Тони собирался за вами пойти часа два назад. Я не пустила.
Не дожидаясь ответа, мотнула головой:
- Пошли.
- Эрис, - он удержал её за рукав и посмотрел в глаза. - Спасибо. И ещё: не строй иллюзий, я действительно не лучше. Я гораздо хуже.
Что-то такое было в его выражении лица, в плотно сжатых губах, в прищуре, в морщине, рассёкшей лоб, что становилось ясно - не врёт и не рисуется. Искренне в это верит, и, похоже, имеет основания на то.
- Я иллюзий уже давно не строю. Лет десять, - она отвела взгляд. - Это так, знаешь... остатки моей веры в человечество. В доброту, бескорыстность, справедливость... короче говоря, ерунда. Забудь.
- Зря ты так, - вздохнул малефик. - Я не альтруист и человеческий род облагораживать не намерен. Но своим я помогу всегда. Можешь на это рассчитывать.
Видимо, это было всё, что он хотел ей сказать, потому что, закончив, Ригор выпустил рукав Эрис и направился к костру.
"Своим", подумала она, пряча руки в карманах. "Конечно. А чужим - слабо? Кому-нибудь, кто для тебя - вообще никто? А просто так, за здорово живешь, не надеясь за это ничего поиметь?"
Говорить вслух не стала. Спасибо, вывернула уже как-то раз душу перед одним наизнанку, всю, целиком.
Так - только беды наживать.

Дентон у небольшого костерка жарил кусок сухой лепешки, нанизав его на прутик. Выражение лица у него было еще пасмурней, чем небо над лесом.
- Неплохо выглядишь для покойника, - абсолютно серьёзным тоном приветствовал его Макабрей. - Я давно подозревал, что мы с Эрис коллеги!
Парень посмотрел на него с нескрываемой тоской.
- Я не куплюсь на эту лесть, - заверил он воистину замогильным голосом. - А тебе, Макабрей, обязательно зачтется то, что ты заставил меня страдать.
- Одним больше, - легкомысленно отмахнулся некромант. - Но ты всё-таки скажи, чтоб мне было что ответить Творцу, когда он станет меня судить за преступления против твоей личности, чем же я прямо-таки и заставил?
- Я всегда жутко страдаю, когда вынужден молчать, - признался Дентон и уронил лепешку в костер. Выругался, вытащил пальцами из огня, даже не поморщившись, сдул пепел. - А молчать я вынужден, когда мне не с кем поговорить.
Мари оглянулась было на Эрис, желая спросить: "А как же..."
Потом поняла и не стала спрашивать.
- Ладно! - Макабрей ободряюще похлопал парня по плечу, усаживаясь рядом. - Уйми свои страдания, мы здесь. Давай говорить будем, но сперва поедим. Мари, ты как на этот счёт?
- Поедим, - эхом отозвалась она.
Впрочем, по ней нельзя было сказать, будто она голодна и хочет есть. По ней в принципе можно было сказать лишь то, что она вряд ли вообще чего-то хочет... словно выпала из этого мира, задумалась о чем-то, слишком своем.
Эрис невольно поежилась - эта женщина смотрела на нее слишком пристально. И почему - непонятно.
А малефик нутром почувствовал, что вот прямо сейчас Марию лучше не трогать лишний раз. Через час, через два - дорога впереди не из коротких и не из простых, но не прямо сейчас. Впрочем, отстраняться он тоже не собирался, и когда их руки на миг соприкоснулись при передаче лепёшки, он неуловимо быстро погладил своим пальцем её. И подмигнул, лукаво приподняв уголки губ.
Она коротко кивнула и прикрыла глаза.
Благодарность. Счастье. Долгожданный мир и покой. Сейчас, вдвоем... и вчетвером... было совсем иначе, чем когда-либо еще. Все, что было вокруг, словно утешало, гладило по голове, говорило: "Все будет хорошо, Марийка. По крайней мере, сегодня".
И в кои-то веки - верилось.

День: восемнадцатое августа
Фигура: слон f8
Ход: без хода
Официальная клетка: f8
Фактическое местоположение: f8

Это было совершенно особенное место. Лапы мягко ступали по зелёной, неправдоподобно густой траве, наперекор всему заполонившей всё пространство между деревьями-исполинами. Одуряющая в иных местах жара, здесь спадала, отступала, обращаясь в ласковое тепло. Воздух ещё хранил в себе сладкий аромат цветов, но не одуряющий и бьющий в голову, как у лагеря цей-инов, а тонкий, едва уловимый. А ещё где-то одновременно и далеко и рядом билось сердце. Громадное, могучее, оно билось ровно, сильно и уверенно, вплетая свой ритм в шелест листвы деревьев, в посвист лёгкого ветерка, гуляющего меж гигантский стволов, в саму землю и в лиа, что по ней шли. Отряд цей-инов, вооружённых до зубов, маленькая фино, восседающаяя верхом на одном из них и её драген, примостившийся на соседнем, могли бы казаться здесь неуместными, но нет, Средоточие принимало их всех.
Кинну убаюкивало это размеренное спокойствие. Борясь с накатившей дремотой, она отчаянно вертела головой, стараясь пошире открыть глаза и пореже моргать. Временами сон на какие-то доли секунды овладевал ей, и тогда, начиная заваливаться на бок, она резко вздрагивала и смущенно озиралась. Все цей-ины – она чувствовала это – были очень напряжены, но, пожалуй, их эмоции и были самыми яркими в пределах ее ощущений. Пока что нигде и ничто не указывало на Тварь. По сравнению с остальными тигролюдами Кир был странно спокоен. Он словно бы плыл в окружающей его природе, наполовину растворяясь в ровном ритме Средоточия.
- Кинна, ты чувствуешь что-нибудь необычное? - размеренно, даже почти напевно спросил он.
- Не особенно, - торопливо отозвалась его названная сестра. Ее взгляд рассеянно блуждал по широкой мускулистой спине Кира. – Не особенно, в плане того, что присутствия Твари я тут не ощущаю. А вот сила, ритм, уверенность… где мы?
- Рядом со Средоточием, - опередила Кира Шейса. - Мы зовём это место Тропой Взыскующих, потому что здесь издревле проходили те цей-ины, которые решили изменить что-то в себе.
- Вот как, - фино оглянулась на Жало Осы, - Часто цей-ины изменяются?.. Моему народу изменения не доступны… - последнее утверждение прозвучало с явным оттенком сожаления.
- Не часто, - задумался Кир.
- Но бывает, - перебила его Шейса. - Я ходила здесь два года назад.
Молодой цей-ин уставился на неё с явным недоумением во взгляде. Он явно впервые об этом слышал. Кинна смотрела на воительницу с таким же изумлением и любопытством: будет ли это неожиданное заявление иметь продолжение или же цей-ин умолчит о своих изменениях?
- Потом расскажу, маленькая сестра, - с привычной материнской мягкостью улыбнулась Шейса. - На привале. Если спросишь, конечно.
И замолчала. Воины, идущие вокруг слегка вытянутым ромбом в разговор не встревали, всё так же напряжённо исследуя всё вокруг. И каждый, это чувствовалось ясно, ждал удара. В спину.
- Все такие взвинченные, что мне даже неуютно из-за собственного спокойствия, - тихо шепнула фино скорее сама себе, впрочем, так, чтобы Кир мог ее услышать.
- Они на охоте, - объяснил цей-ин. - Потому и...
Шейса, идущая по соседству, вдруг неуловимо быстрым движением выхватила из колчана стрелу и пустила её, вроде бы даже не целясь. Оперённое древко свистнуло в воздухе...и подбило другую, точно такую же. С ветки заполошно метнулась жирная и неловкая птица, с явным трудом набрала высоту и скрылась из виду, яростно курлыча.
Кинна зажмурилась и ее сердце забилось часто-часто. Так, что казалось, еще немного – и оно вырвется из груди. Она понимала, что улетевшая добыча – это плохо для ее спутников. Но была несказанно рада за нейа, которая лишь по счастливой случайности осталась жива.
- Идиот, - тихо прошипела Шейса, сейчас действительно напоминавшая осиное жало. - Это же святое место! А ты тут кровь льёшь, чтобы брюхо потешить, так? Аррранге-мерхава!
Воин не отвечал, лишь стоял опустив голову и тиская потной ладонью древко своего лука. Когда прозвучала последняя фраза, он дёрнулся, как от пощёчины, но сохранил молчание.
Судя по тому, как покраснела шея Кира, обругала воительница своего молодого подчинённого знатно.

Кинна с какой-то особой благодарностью посмотрела на Шейсу, словно та спасла не птицу, а ее саму.
- А что это значит?.. Последнее… - спросила она со свойственной ей непосредственностью.
Этот простой вопрос заставил Шейсу, явно до того собиравшуюся высказать вообще все, что она думает о воине и его умственных способностях, осечься и смутиться.
- Это... в общем, не говори так никому, маленькая сестра, - быстро проговорила она и прикрикнула на своих бойцов:
- Ну, чего встали?! Идём дальше!
- Не буду, - сопроводив обещание энергичным кивком, Кинна улыбнулась. – А привал скоро? Не то чтобы я ною, но у меня уже ноги немного затекли…
«И попа тоже» - добавила она мысленно. Фино не привыкла долго сидеть, и – тем более – не была приучена к длительной верховой езде, особенно на цей-ине, который, при всем своем очаровании, мало был приспособлен к такому способу передвижения в плане удобства для седока.
- Скоро, - дружно кивнули Шейса с Киром, потом посмотрели друг на друга и одновременно усмехнулись.
- Через полчасика, я думаю, - продолжил уже только Кир. - Как раз выйдем к одному небольшому лесному пруду.
И действительно, спустя некоторое время в воздухе отчаянно повеяло влагой. Берега водоема густо поросли высокой травой и камышом. Над поверхностью воды жужжала туча насекомых.
- Хвала Средоточию! - воодушевился Кир. - То, что нужно.
- Проверить место лагеря, - металлическим, звенящим тоном приказала Шейса. - Выставить часовых, всем боевая готовность.
И добавила совсем другим, живым, тоном:
- Кинна, девочка, ты что-нибудь странное чувствуешь здесь?
Фино повела носом, словно принюхиваясь. В последние дни она училась понимать окружающее не только внутренними ощущениями, но и всеми доступными внешними. Из всех чувств больше всего помогало именно обоняние. Прикрыв глаза – опытным путем она выяснила, что так запахи становятся как будто резче – она на время впала в глубокую задумчивость. Тишина, размерянность, леность, спокойствие… Святость. Из мерного укачивания окружеющего мира Кинну вырвали… голоса. Неявные, путанные, они больше походили на вихрь мыслей, что проносится в голове. Какое-то бормотание, далекое и неразличимое. Вместе с этим маленькая лиа явственно почувствовала, как пульсирует кровь в висках и на тело накатывается слабость.
- Что это? – с испугом вскинулась она, широко раскрывая глаза от изумления, - Кто-то сейчас что-то говорил?
"Нет, кажется", - раздалось со стороны Кира и, с каким-то мгновенным запаздыванием он будто бы повторил:
- Нет, кажется, - и добавил. - Я ничего не слышал.
- Что-то не так? - Шейса напряглась так, что Кинна явственно услышала звон туго натянутой тетивы.
Фино воспринимала все, как в густом тумане. Слова отражались, натыкались друг на друга и гулко падали на землю. Перестук в висках стал отчетливее и заглушал уже весь окружающий мир. Девушка зажала уши руками и потрясла головой. Пелена спала. Взглядом, полным восторга и ужаса одновременно, Кинна уставилась на своего названного брата и прошептала:
- Кир, я… я слышала тебя дважды. Но мне очень плохо…
Кир старательно пытался обернуться, не двигая при этом тигриным крупом, но получалось у него не слишком хорошо.
- Сестра, что с тобой?! - в его голосе и волне чувств от него беспокойство сквозило так, что почти перебило всё остальное.
- А ну, всем внимательно! - рявкнула Шейса рядом. - Рассредоточиться, обследовать местность!
И сама скакнула вперёд, активно включившись в действия своих воинов.
Фино мягко опустилась на тигриный круп всем телом, прижалась щекой к мягкой шерсти:
- С местом все в порядке, - махнула она рукой воительнице, - Просто… что-то не так со мной. Я… - она замялась, соображая, стоит ли говорить то, в чем она сама не уверена, - я слышала голоса. Невнятно. И твой, Кир, - четко. Ты сказал «нет, кажется» - дважды. Сначала подумал, потом сказал. Но я слышала. Понимаешь?
Если бы Кинна всё ещё читала мысли названного брата, то услышала бы чёткое "Нет", однако, это ощущение от неё уже ускользнуло, а вслух он сказал несколько иначе:
- Не знаю, сестрёнка. Я никогда не слышал о таком. Разве что с учителем бывало...Ладно, ты погоди, я сяду, тебе удобней будет.
И он медленно, очень осторожно опустился, поджав под себя лапы и постаравшись сделать спину как можно более удобной.

- Это совершенно иначе, - продолжила Кинна, задумчиво прочертив по боку полутигра линию пальцем, - Просто чувствуешь, как сила льется из тебя, будто сильный ручей… Никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Это неприятно, - Кир почувствовал, как лиа вздрогнула всем телом, - Но голоса. Как думаешь, я смогу это повторить?
-Уверен, что сможешь, - ответил он сразу. - А стоит ли? Если тебе неприятно...подожди-подожди. Как говоришь, сила льётся?
- Как сильный ручей, - недоуменно повторила Кинна, - а что?
- И источник где-то в груди, да? - цей-ин явно волновался. - НУ, будто у тебя рядом с сердцем родник открылся?
- Н-ну-у-у, - неуверенно протянула фино, пытаясь вспомнить, - Не знаю. Может, и так. Но, скорее, будто источник - вся я... не могу сказать точно, я... не помню. Надо будет еще попробовать.
- И это с одного настоящего занятия по концентрации. Ты молодец, сестрёнка, горужсь тобой! - Кир ликовал так явно и чисто, без малейшего следа зависти или чего-то в этом роде.
- Только ты не надрывайся сейчас. Оно поначалу трудно будет, потом легче, да и попривыкнешь.
Шейса и "Стрелы", тем временем, прочёсывали местность вокруг так, будто тут не Тварь могла прятаться, а десяток найрити.
- Угу, - Кинна сползла на землю и залегла в высокую траву, - Не буду. Разве что при крайней необходимости. Потому что читать мысли – это… как-то нечестно. Хватит и того, что я чувствую окружающих. Да?
Общение с цей-инами не прошло даром, голос Кинны, точнее, ее интонации, неуловимо менялись. Вот и сейчас, лежа и блаженно раскинув руки, фино едва не мурчала.
Кир чуть наклонился и потрепал её по волосам над ухом: как котёнка почесал.
- Ты очень похожа на нас, знаешь об этом? - спросил он, улыбаясь почти как Шейса
Кинна довольно зажмурилась и потянулась вслед за ладонью цей-ина.
- Правда? – она шутливо оглядела себя, - нет, вроде бы не очень…
- Похожа-похожа! Было бы ещё четыре ноги и шкура с полосками, так вообще - котёнок настолько, что даже у Шейсы материнский инстинкт просыпается.
- Вот как? – если бы у фино были брови, они бы удивленно выгнулись, - Занятно. А ведь я, наверное, даже старше тебя буду…
- А разве это важно? Мой дедушка котёнком жил, котёнком состарился и котёнком когда-нибудь и умрёт, несмотря на то, что охотник и воин не из последних. Душа у него такая - детская. У тебя...нет, у тебя не как у него. Но очень-очень похоже.
- Не уверена, что иметь детскую душу так уж и хорошо, - мягко улыбнулась Кинна, вновь прикрывая глаза, - Шейса со своими далеко ушла? Не пойдешь с ними?
- Не пойду. Они скоро вернуться, да и тебя оставлять одну я не собираюсь.
Судя по всему, Кир был прав: Шейса с бойцами уже возвращалась, всё так же напряжённая и собранная.
- Здесь никого не нашли, - почти отрапортовала она, но потом мотнула головой и чуть успокоилась. - Всё, ребята, отдых. На дозор в четвером, сменяясь по одному.
Кинна сорвала травинку и задумчиво отправила ее в рот.
- Шейса, ты обещала рассказать, если я спрошу. Я спрашиваю, - любопытные карие глаза смотрели на воительницу снизу вверх. Из положения лежа цей-ин казалась фино еще больше, чем была на самом деле.
Жало Осы внимательно посмотрела на Кира, тот понимающе кивнул и, заявив, что хочет немного освежиться, трусцой отправился к пруду.
- Котят я хотела, - просто и как-то немного устала начала Шейса, когда Кир ушёл. - Зачать, выносить, родить, потом воспитать, учить. Ну, сама понимаешь. Только вот не выходило почему-то. Я и так и эдак, и травки пила, и тренировки бросила. Потом только к Средоточию пошла.
- И как? – Кинна напряженно приподнялась на локте, внимательно смотря в глаза говорящей, - Получилось?
- Получилось бы, - кивнула Шейса. - Только я не дошла - заснула. На самой границе, должно быть, потому что приснился мне здоровенный такой цей-ин и объяснил, что если я хочу котят, то должна отказаться от своей жизни. От "Стрел", от боёв, от охоты...от всего. Стать матерью.
Она помолчала, с непривычной, не свойственной ей грустью глядя на свои руки: жилистые, с мозолями от лука и набитыми косятшками.
- Когда я проснулась, ревела, как дура, наверное, часа два. А потом встала и пошла назад. Поняла - не готова ещё. Рано.
Больше всего в этот момент Кинне почему-то хотелось обнять эту красивую тигрицу. Повинуясь своему внезапному порыву, она подскочила на ноги и… замерла. Не решилась.

- Дети отнимают у тебя – тебя. Но дают что-то невообразимо большее, - с серьезной грустью проговорила она, вспоминая слова матери.
- Знаю, - Шейса протянула руку и погладила фино по щеке. - Потому и обязательно пойду к Средоточию ещё раз, если войну переживу. А пока буду матерью этим оболтусам. Они же шагу сами сделать не могут!
Энергичный взмах хвостом в сторону "оболтусов", которые даже на отдыхе не теряли бдительности, прекрасно иллюстрировал её слова.
- Если войну переживу, - задумчивый взгляд наверх, к светлому небу и ясному солнцу, - Я, пожалуй, тоже подумаю о семье. Очень долго жила прошлым. Это душит.
- И правильно, - горячо и искренне одобрила Шейса. - Только бы...только бы войну пережить нам всем. И почему эти пришельцы не хотят слушать?
- Может, потому что мы как-то неправильно говорим? – неуверенно предположила фино, а потом неожиданно спросила, - Тебе Кир нравится?
- Как посмотреть, - осторожно ответила Жало Осы. - Парень он хороший, умный, у Сайамара учиться, а это уже показатель. Но, уж извини, не вижу я брата твоего как самца ну никак. Мы, цей-ины, довольно простой народ. У нас мужчина должен быть сильным воином и хорошим охотником...во всяком случае, лучшим, чем женщина, на которую он претендует!

Кинна облегченно вздохнула.
- Вот и славно, - она вымученно улыбнулась, - Извини за бестактный вопрос. Не знаю, что на меня нашло…
- Правда? - Шейса улыбнулась с изрядной долей лукавства. - Ну, может нам у Сайамара спросить, он известный мудрец! Да, не переживай, девочка, я просто шучу.
Фино посмотрела на воительницу чуть затравленным взглядом и непроизвольно попятилась.
- Шейса, не надо… так шутить. И этот разговор между нами, хорошо?
- Ох, прости меня, - лицо воительницы честно попыталось отразить её смятение, но не получилось - слишком оно привыкло к командной мине. - Кинна, девочка, я же не хотела тебя пугать! Прости глупую полутигрицу, больше я так делать не буду. И, да, конечно, разговор между нами.
- Все нормально, просто… я … мне… - Кинна опасливо оглянулась, как будто кто-то мог их подслушивать. Но слова рвались с губ, и надо было поделиться хоть с кем-нибудь, и она выдохнула, - Мне он нравится. Очень.
- Я знаю, - снова улыбнулась Шейса. - Это очень хорошо видно...хотя, могу поспорить, что он до сих пор ничего не понял. Эх, мужчины!
- Не понял, - с непонятной интонацией подтвердила Тонко Чувствующая, - И я даже не знаю, хорошо это или плохо. Я ему… сестра.
- Поймёт ещё, не торопи его. Только вот...понять-то поймёт, а вот что делать будет, про то я сказать не могу - не знаю.
Кинна мотнула головой:
- Не надо ему понимать. Я справлюсь. А если он узнает… - она лихорадочно облизнула губы, - мне придется уйти. Потому что это тупик.
- Это ещё почему? - нахмурилась Шейса. - Объясни.
- Потому что взаимность невозможна, - грустно улыбнулась фино, опуская голову, - И его будет мучить чувство вины за это. Или он просто станет держаться гораздо дальше, испугавшись. Разные варианты…
Она нервно прочертила по траве пальцами ног полукруг впереди себя.
- А взаимность… - девушка опустила глаза, - кто он и кто – я?..
- Жалко, что Сайамар тебе ещё не объяснил. Понимаешь, Кинна, мы, лиа, разные. Очень-очень разные, иногда так, что дальше некуда. Но всё же мы единый народ, который любит свою землю и любим ей, потому что нас объединяет Средоточие. Вот и выходит, что ничего невозможного для вас с Киром нет.
- Я все понимаю, - взгляд глаза в глаза, - Просто не хочу питать иллюзий.
Фино села и обняла руками колени. Настроение у нее было на редкость странным – очень светлая грусть. И чуть горьковатый привкус надежды.
- Эгей, там! - раздался голос Кир от прудика. - Вы наговорились? А то я уже замылся, воины смотрят косо!
Несколько "Стрел", опровергая своё тигриное происхождение, заржали на зависть иному коню.
- Можешь возвращаться, - крикнула ему в ответ Кинна, - А воины пусть не завидуют, потом искупаются.
Кир шумно встряхнулся и тремя длинными прыжками переместился из пруда к ним.
- Хорошо тут, - почти промурчал он, устраиваясь за шаг от девушек, чтобы обсохнуть на солнце. - Вы-то, как не хотите?
- Мне нельзя, - отозвалась Шейса. - Я вас тут охраняю. Кинна, ты, если хочешь, вполне можешь искупаться.
Фино отрицательно мотнула головой:
- Я, видимо, немного простудилась... поэтому - нет, пока обойдусь.
- Тогда отдыхайте, - Шейса поднялась. - А я ещё разок обойду тут всё. Через полчаса выступаем дальше, так что, вы лучше отлежитесь немного.

День: семнадцатое августа
Фигура: пешка С2 («Безымянные»)
Ход: без хода
Официальная клетка: С4
Фактическое местоположение: С4

Фиерс

если ты спросишь, откуда я знаю,
как она выглядит, я скажу тебе:
- она ушла вчера.*

Почему я не забеспокоился сразу, увидев, что ее нет на обычном месте, возле поваленного дерева?
Нет, неправда. Забеспокоился, но не придал значения. Вспомнил о данном обещании. В конце концов, мало ли зачем она отошла...
Почему я не стал волноваться, отметив непривычную для лагеря тишину?
Нет, снова самообман. Волнение — было. Потом я сказал себе: «Дентон вовсе не обязан торчать при тебе круглые сутки», к тому же (правда, в это уже верилось с трудом) он мог и... молчать.
Черт побери, я даже заметил, что Эрис не вышла, как обычно, на зарядку.
А про Макабрея и вовсе не подумал, списав все на его странное состояние в последние дни.
И вот, вышло так, что я имел все основания заподозрить неладное сразу. И — не заподозрил.
Видно, хреновый из меня командир.

Думать вот так, успокоившись, уже легко. Появляется логика, рассудительность. Но тогда, спустя часа два после рассвета, когда все уже собрались на завтрак, а их все не было... когда подошла Ренн и сказала, что их нет и в палатках...
- Брент, - нахмурился я (точно помню, что нахмурился — куда бы они ни пошли, это было ярчайшее проявление их проклятой безответственности, и это раздражало), - глянь, где их носит.
Толстяк осмотрелся, прищуриваясь. Выражение его лица, внезапно изменившееся, заставило меня насторожиться еще больше.
Знал бы я заранее, что уже в этот момент было поздно, невероятно поздно.
- Майор, может у меня чего с глазами, ты извини, - пробормотал парень, - но я их вообще не вижу. Нигде.
Я совершенно явственно ощутил, как мой желудок превращается в холодную склизкую тварь и выпускает липкие длинные щупальца мне в глотку.
- Что за... Брент, внимательно!
- Издеваетесь? - он выглядел потерянным, да и я понимал, что смотрюсь наверняка не лучше. Как и остальные. - Их серьезно нигде нет. Как будто они... еще ночью куда-то делись, ушли там или еще что...
Вот тут я наконец вспомнил про пса.
Цербер! Где он?
А он, как ни странно, уже был рядом.
- Собачий ты сын, - я пристально посмотрел ему в глаза, во все по очереди, - ну-ка бери след. Где твоя хозяйка?
В следующую секунду он удивил меня так, как не удивлял за все годы нашего с ним знакомства.
Он не послушался.
- Цербер, - повторил я, - след.
Пес невозмутимо смотрел на меня.
- Слушай, Фиерс, - это Лис хлопнул меня по плечу, легко, словно остерегаясь, - кажется, он не собирается... Я думаю, она ушла. Она ведь собиралась уйти, как только поправится.
И вот тут я не выдержал.
- Уйти?! - заорал я. - Да на здоровье, скатертью дорога! Мне глубоко на нее плевать! Но какого черта она увела с собой трех моих людей?!
Ренн еле слышно ахнула у меня за спиной.
- Ну-ка все подняли задницы, - приказал я. - Прочешем местность. И без тебя справимся, предатель блохастый. Даже если они ушли ночью, то вряд ли далеко, в таком-то состоянии... нужно разделиться...
Разум готов был к действиям, вспоминал привычные тактические схемы, искал возможные пути решения... а вот сердце бунтовало, ехидно нашептывало: «Все, майор. Спета твоя песенка. Она ушла, и ты больше ее не увидишь».
Боль раздирала грудь, но все же была... скорее душевной, значит, можно было терпеть. А потом она стала физической, сосредоточившись на моем запястье.
Проклятая псина ухватила меня за руку своими клыками. Не сильно, скорее, придерживая, но шевельнуться я не мог. А Цербер как будто этого и добивался...
- По-моему он не хочет, чтобы ты куда-то шел и что-то делал, - заметил Лис. - Чтобы искал.
- Это она ему запретила, - простонал я. Черт, это было.. это было очень умно, хитро и до отвращения подло.
Она ушла, увела Дентона, Эрис и Макабрея, а я ничего не мог с этим поделать. Погоня была невозможна.
- Успокойся, - сказал Лассе.
Наплевав на боль, я рухнул на колени, дернул рукой. Неожиданно собака меня отпустила, но легче не стало.
Сердце все-таки победило.
- Как же я тебя ненавижу, Мари... - процедил я сквозь сжатые от ярости и обиды зубы.
А внутренний голос добавил, к счастью, неслышно для остальных: «И как люблю...»

-----
*(с) A.V.Hernandez

День: семнадцатое августа
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: D3

Наступающий вечер сплетал тропинки в клубок, словно заставляя беглецов остановиться в раздумье - а стоит ли идти дальше?.. Не остановиться ли, дав измотанному за день пути телу долгожданный, целительный отдых?
Небо неудержимо серело, и сквозь хмурые облака уже начали проглядывать светлые рожки месяца, складываясь в этакую ехидную кривую улыбку.
Они шли уже куда медленнее, чем днем. Эрис всеми силами старалась не показать, что устала, но если учесть, что утром она не спала, в то время как Дентон успел отдохнуть, это было сложно. Впрочем, пареньку тоже было несладко - но далеко не из-за трудного пути.
Чем дальше они продвигались, тем отчетливее ему представлялось, что майор Фиерс с укоризной глядит ему в спину. С расстояния одного выстрела. И глядит - через прицел.
"Как все-таки паршиво", думал Дентон, "я просто свинья, даже не попрощался". Впрочем, он был единственным из четверых, кого терзало хоть что-то, смахивающее на угрызения совести. Во всяком случае, судя по виду.
Стемнело, как всегда, неожиданно. По вечерам всегда так, заметила Марийка про себя, потихоньку наступают сумерки, но момента между вечером и ночью никогда не поймаешь - темнее, темнее, темнее, а потом внезапно становится окончательно темно.
- Всё, ребята, встали, - неожиданно сказал Макабрей, до того несколько часов хранивший молчание.
Сказал, встал, обернулся, посмотрел в лицо Эрис и объяснил:
- Там дальше поселение Айтар. В темноте можем на него наткнуться, а это было бы... нежелательно. Да и лес скоро кончится. В общем, лучше нам остановиться сейчас.
- Почему нежелательно? - сощурилась она.
И тем самым нарушила одно из главнейших правил "Безымянных", которое в них едва ли не буквально вбивали, с самых первых дней тренировок: "если командир сказал, выполняй, а не спрашивай, почему".
Впрочем, там, в подвалах Лаборатории, где развернулся чуть не целый город, выстроенный специально для них, лучше было не задавать вопросов вообще.
Ригор сощурился и улыбнулся, той самой настоящей радостной улыбкой, что появилась совсем недавно. Буквально день-два назад, если задуматься.
- Дело в этом, - он ткнул себя в левую скулу. - В Айтаре точно есть инквизитор, а уж агентов-то... Вот подумай, Эрис, как будет выглядеть картинка: несколько солдат в форме ЭКК ведут в военное время малефика с линии фронта?
Она развела руками, признавая очевидную ясность вопроса, поставленного вот так.
- А я мог бы придумать легенду, - с некоторым сожалением протянул Дентон. - Захватывающую, полную приключений...
- И неправдоподобности, - вставила Эрис.
- Ну да, - с извиняющейся улыбкой подтвердил парень. - Зато инквизиторы с агентами заслушались бы.
- Не, особо проблем не было бы. Но меня, как предателя, пришлось бы вести в кутузку, а это отняло бы время и силы. Подождём, пока станет чуть светлее, и обойдём. Тем более, утренний сон - самый крепкий и сладкий. Какой же я был бы злодей, если бы вас его не лишил?!
Дентон рассмеялся.
- Нет, Ригор, злодей из тебя не вышел бы! - он критически оглядел Макабрея, даже обошел кругом, присматриваясь. - Во всяком случае, амплуа у тебя не то. А вот внешность подходящая...
Мари, уже усевшаяся на траву, с интересом следила за обоими.
- Ах, значит, не вышел бы, - прошипел Макабрей, состроив чрезвычайно злодейское лицо и, для пущего драматического эффекта, сгорбившись и скрючив пальцы. - Сейчас я тебе продемонстрирую свою злодейскую сущность! Налагаю страшное проклятие: пошли собирать хворост для костра! И пусть твои муки на этот счёт будут поистине ужасны.
- Я ввергнут в бездонную пучину страданий! - завопил Дентон, отпрыгивая. - И муки мои поистине сравнимы с адовыми муками! А то и вовсе несравнимы...
Эрис коротко, но емко высказалась в привычной ей манере о том, кем она считает Дентона. Потом спросила:
- Вдвоем соберете, или помочь?
- Соберём, - отмахнулся Ригор. - Вы пока посмотрите, место, может, тут топляк какой рядом или за водой километр идти. Не понравится, поищем другое. Ладно, давайте быстрее, пока совсем не стемнело.
Он направился в сторону от выбранной полянки (совсем крошечной, едва-едва впятером уместиться можно было), но вдруг остановился и обернулся.
- Мари, - сказал он. - А тебе у меня есть задание. Попробуй одновременно с осмотром лагеря постоянно чувствовать меня или Дентона. А ещё лучше - обоих.

- Ладно, - кивнула она, поднимаясь. Прикрыла глаза, будто настраиваясь на только ей слышимую мелодию, чуть улыбнулась уголками рта, удовлетворенно... сейчас она их "слышала" хорошо. Когда они будут далеко - будет сложнее, но нужно ведь только попробовать, а там...
Эрис, бесшумная и по-кошачьи ловкая, уже сбросила вещи и деловито направилась прочь.
- Подожди, - позвала ее Марийка, но та даже не остановилась. Мари пришлось догнать ее - и наткнуться на холодный, насмешливый взгляд.
Взгляд свысока - бледная, черноволосая девица была выше нее на полголовы.
- Хочешь в компанию? - поинтересовалась Эрис. - Страшно одной?
Мария ощутила совершенно явственно, как Зверь, дремавший в груди, пробудился и... проголодался. И как тянется сейчас своей жадной пастью почему-то к правой руке девушки.
- Что у тебя там? - спросила она прямо, игнорируя издевательские вопросы. - Что-то магическое?
Эрис поморщилась.
- Только заметила?.. Ах да, смотришь ты не по сторонам, а исключительно на своего поклонника-малефика. Что ж, это явно магическое. Кристалл и нити от него, по всей руке, - она засучила рукав и продемонстрировала мерцающую сквозь кожу "паутинку".
Мари еле слышно вздохнула, пораженная.
- Ну и дрянь же... где над тобой такое сделали? И зачем?
Эрис всплеснула руками, фыркая.
- Может, тебе всю мою историю рассказать, от начала и до конца? Сделай милость, отвяжись от меня и осмотри поляну. Я не собираюсь тебя развлекать в отсутствие твоего...
- Сделай милость, - вдруг отчеканила Марийка твердым, звонким, так не похожим на ее собственный, голосом. - Не разговаривай со мной так. Я не знаю, кто причинил тебе боль, из-за которой ты не спишь по ночам, но это точно не я.
Девушка сжала кулаки, склонила голову чуть набок, словно задумавшись - ударить или оставить в покое?..
- Следила? Слушала? - прошипела она. - Это... не твое дело, сплю я или нет. Просто отвяжись, ладно? Идиотский разговорчик...
Она будто хотела добавить что-то еще, столь же резкое и неприятное, но вместо этого замолчала, развернулась и быстрым шагом скрылась в тени. Мария вернулась туда, где они оставили вещи, ощущая, как звучат переливами флейты за кустами две песни, две жизни - одна почти обычная, другая - совершенно искаженная.
И как еще одна мелодия, больше похожая на рваные звуки струн, бьется совсем неподалеку. Остановилась и бьется, разрываясь изнутри на части - от обиды и ярости.
Тем временем, Ригор Макабрей делал одновременно три важных дела: собирал хворост, слушал Дентона и думал о том, что делать с Марией и Эрис.
На первый взгляд, всё было не так сложно: все тут друг друга любить не обязаны. Не убивают, и ладно, но почему-то некроманту такая позиция не нравилась. Да и если взять их по отдельности: той же Марии надо было много чего рассказать. И темы были не из лёгких.
- ...а я ему говорю, - трещал Дентон, не замолкая буквально ни на секунду и даже не пытаясь делать паузы между словами, - вы, майор, не переживайте, потому что в жизни так бывает, и вообще все у вас будет хорошо, а он мне говорит: "Ничего, Дентон, уже не будет хорошо", и смотрит так страшно, что я подумал - ну всё, сейчас он ка-а-ак схватится за пистолет, и либо себя, либо её, либо меня, чего доброго, пока я тут рядом стою! Ну, как в пьесе, помнишь, про солдата, который до безумия любил танцовщицу, и от ревности ее взял да и прирезал... хотя нет, ты, наверное, даже не знаешь... Но ведь пронесло же! - он споткнулся и чуть не выронил охапку веток. - Тьфу ты... в общем, я сейчас как про него подумаю, мне так его жалко становится.
- Понимаю тебя, - кивнул Макабрей, с усилием отвлекаясь от пункта три и уделяя больше внимания пункту два. - Майор человек неплохой, но вот бывают такие, о ком маледикты говорят, что их проклинать - только зря ману тратить. Вот он из них, судя по всему.
- Это в смысле? - не понял Дентон. - Он такой хороший человек, что на него и проклятья не подействуют?
- В смысле, его проклинать не надо - ему и так не везёт, что дальше некуда - с кислой миной пояснил некромант. - Только вот я не пойму, почему так получается?

Дентон серьезно задумался.
- Или он - фигура полностью трагическая, - изрек он наконец, - или судьба готовит для него на редкость счастливый финал. А может, ему просто чья-то еще роль досталась, потому что сценарий перепутали... как считаешь?
- Может быть, - коротко согласился Макабрей и добавил: - Всё может быть. Но, знаешь, я ему желаю счастья. Хоть он мне человек чужой, но вот, надеюсь, что выкарабкается.
- Да я тоже... - Дентон попытался скрестить пальцы, но опять едва не выронил хворост. - Да что ж такое?.. Слушай, Ригор. А я тебе тоже чужой, да?
Что-то детское, наивное звучало в этом вопросе.
Макабрей остановился и хмуро посмотрел на парня.
- Был бы чужой, я бы с собой не позвал, - словно бы нехотя ответил он. - К Эрис, как ни странно, это тоже относится.
Парень хихикнул.
- Ну ладно у меня странные вкусы, - он смешно сморщил нос, - но тебе-то она чем глянулась?
- Считай это приступом идеопатической аутоностальгии, - на ходу поставил сам себе диагноз Ригор. - А что до вкусов... девушка она, конечно, справная и вообще, всё при ней, но с моей стороны конкуренции на этом фронте можешь не ждать.
- Это ты хорошо сказал, про ауто... фиг поймет что, - закивал Дентон. - И про конкуренцию тоже хорошо, только я все равно никак не уловлю... у тебя, кхм, другой объект вожделения теперь, да?
- Как тебе сказать... я этот объект пятнадцать лет забыть пытался, потому что похоронил. Только об этом никому распространяться не надо, хорошо?
Дентон застыл столбом и абсолютно ошарашенным взглядом посмотрел на Ригора.
- Могила, - пообещал он, - в смысле, я и не думал болтать. Но, как бы так спросить поделикатнее, Макабрей - ты ее что, так плохо похоронил, что она теперь живая?
Бровь Ригора поползла вверх, но потом он понял, куда его завели иносказания, и смачно сплюнул в сторону:
- Тьфу ты! Говорил мне умный учитель: с людьми надо по-человечески говорить, а то они половины не понимают и придумывают своё! Знал её давно. Недолго, но так, что когда услышал о её смерти и узнал, кто виновен, мстил всей Северной армии. Может, слышал о бойнях мертвецов на Восточном фронте?
- А-а, - Дентон ощутимо расслабился, - это... не, не слышал, но я же тогда совсем малявкой был, еще по канату бегать без шеста не научился.
Он помотал головой, усваивая информацию.
- Знаешь, я думал, только в спектаклях такое бывает. Вот так вот - раз, и нашлись давным-давно потерявшие друг друга и все такое... - в глазах его промелькнула творческая искорка. - А ты мне случаем не расскажешь вашу историю полностью?
- Может, и расскажу, - подмигнул некромант, подбирая ещё пару веток. - Но, во-первых, тогда буду ждать ответной истории, а, во-вторых, не сейчас. Всё же скоро совсем стемнеет, а нам ещё хоть какой-нибудь еды приготовить надо.
- Круто! - вдохновился парень. - Ладно, нам уже хватит, по-моему, пошли обратно. Надеюсь, там ничего страшного не случилось... да... надеюсь.
Он прислушался на всякий случай, но подозрительных звуков не было слышно. Да и вообще не было слышно звуков. Никаких.
Макабрей потянул носом воздух, пытаясь почувствовать оставленных на полянке девушек.
- Живы, - уверенно констатировал он. - Причём обе, что радует. Ага, а ещё разошлись по углам, - некромант усмехнулся и уверенно зашагал в сторону поляны.
Дентон, обеспокоенный, двинулся следом.
Непосредственно на полянке они застали только Марию - та вздрогнула при их появлении и открыла до того закрытые глаза.
- Долго вы, - заметила она.
- Как успехи? - сходу спросил Макабрей, сваливая заготовленный сушняк примерно в середине полянки и начиная готовить костёр. - И, кстати, где Эрис?
- Не уверена, но... кажется, вышло, - Мари неопределенно взмахнула рукой в воздухе, - это было как песня. Как две разные песни, и мелодию я могла и слышать, и... будто бы видеть. Вы такие непохожие.
Она погрузилась на секунду в свои мысли, потом вспомнила и о втором вопросе Ригора.
- Девушка ушла, потому что... я нечаянно задела ее. Сейчас успокоится и вернется.
Макабрей переглянулся с Дентоном и вздохнул:
- Что ж, по крайней мере, если она кого-нибудь там прибьёт, будет практика.
Поддев ножом пласт дёрна, Макабрей сложил имеющиеся сучья особым образом, свернул совсем уж тоненькие веточки тугим жгутом и поджёг его с одной-единственной спички. Получившийся факел был пристроен в основании деревянной пирамиды, и вскоре на поляне разгорелся огонь.

- Дентон, кашеваришь опять ты, - сообщил Ригор, когда следить за огнём неотрывно было больше не нужно. - Мари, вы тут воду рядом нашли?
- Ручеек, совсем крошечный, но в двух шагах. Я схожу, только дайте посуду...
Дентон потянулся к рюкзаку и скоро вытащил оттуда небольшой походный котелок и фляжку.
- Береги как зеницу ока, - напутствовал он, передавая их женщине, - без них нас постигнет страшная участь.
"Вот черт", думал он в то же время, "это как же надо было ухитриться задеть Эрис, чтобы она не набросилась с кулаками, а ушла сама, да еще и пытается успокоиться?"
- Понятия не имею, - вслух ответил Макабрей.
Дентон вздрогнул.
- Понятия... чего?
- А ты ещё не понял? Я спокойно читаю все ваши мысли и знаю всё, что творится в твоей голове, - некромант с удовольствием пронаблюдал, как лицо Дентона постепенно затапливает ужас, а потом фыркнул:
- Шучу я. Просто у тебя во всю физиономию написано недоумение было, а я сам несколько не знаю, что такого надо Эрис сказать, чтобы она не порвала на тряпочки, а ушла в дальний край поляны.
- Шуточки у тебя... еще хуже, чем у меня! - справедливо возмутился Дентон. - Но что точно, так это то, что Эрис лучше не спрашивать про... Мария, кстати, а ты не скажешь...
Но Марийки рядом уже не было. Только высокие травы прошелестели там, где она прошла минуту назад.
- Зар-раза, - выдохнул парень, - кажется, мы никогда этого не узнаем.
- Может, и не узнаем, - задумчиво кивнул Ригор. - А может, и удастся. Ладно, ждём наших дам. Есть у меня мнение, что надо нам всем поговорить.
Как ни странно, первой вернулась Эрис. Села у костра, обхватила руками колени, не сказала ни слова.
Выражение лица у нее было... как будто испуганное. Как будто заглянула за ту самую дверь, куда в детстве смотреть запрещали, и убедилась, что запрещали не зря.
А еще она была растеряна. И бледна, как самый настоящий труп. Дентон, знавший, что бледнеет она чаще всего от злости, остерегся к ней подходить.
- Эрис, не буду спрашивать, что между вами случилось, - всё же сказал Макабрей, довольно осторожно. - Прошу об одном: никаких ударов в спину. Все полечь можем.
- Сколько внимания к моей скромной персоне за один вечер, - процедила девушка, не поворачиваясь в его сторону. - Ладно, малефик. В спину - бить не буду. И еще не буду обещать не бить в открытую. Устроит?
- Устроит, - вздохнул он. - Как будто есть выбор. Кстати говоря, ребята, я тут давно хочу у вас узнать одну вещь: кто же конкретно вас снабдил такими интересными дополнениями к несовершенной человеческой конституции?
- Конкретно - это как? - Дентон поднял одну бровь. - Имен врачей я не то что не помню, а даже не знаю... по крайней мере, всех. Или что ты хочешь узнать?
Почти бесшумно появилась Марийка, протянула Дентону котелок (тот повесил его над костром и снова полез в рюкзак за съестным) и уселась между ним и Ригором.
Эрис тут же опустила глаза.
- Переформулирую вопрос, - Макабрей непроизвольно чуть-чуть сдвинулся вбок, так, чтобы касаться Марии плечом и бедром. - Где вас так... модифицировали? Территориально, в смысле. Ах да, ну и, конечно, какие специалисты с вами работали? Что делали?
- Сначала тренировали, - подала голос Эрис, и голос этот был полным тихой, сдерживаемой, но все-таки - злости. - Развивали мускулатуру, выносливость, и прочее. Кормили и поили всякой дрянью, чтоб подготовить организм, как объясняли потом. Были врачи-хирурги, врачи-ортопеды, много военных - стрелки и спецы по ведению боя. Чертова туча полных кретинов.
- Эй, не говори за всех! - поморщился Дентон, забрасывая в котелок что-то, что уже невозможно было идентифицировать в темноте, оставалось лишь надеяться, что он не перепутал еду с каким-нибудь снаряжением. - Были и классные ребята... но самое интересное, конечно, в том, где это было. Началось-то все еще на континенте. А вот вживляли кристаллы многим из нас уже тут. Вот Эрис, к примеру. А мне - раньше.
- Значит, всё-таки тут, - констатировал Макабрей. - И как, ребята, не хотите нанести туда визит вежливости?
- Мечтаю, - хмыкнула Эрис. - Нет, правда. Добраться бы до этих уродов. Ладно я, черт бы со мной, я-то не выжила бы, не подбери меня лабораторные крысы... но они сейчас готовят новую партию. Ждут только, чтоб Фиерс связался с ними и подтвердил, что эксперимент удался.
- Детка, - строго сказал ей Дентон, - те ребята, которые должны занять наши места, они тоже наверняка не выжили бы. Если бы не Лаборатория. Понимаешь? Нам ведь давали выбрать - или оставить все, как есть, или получить крышу над головой и еду за скромную услугу - передать науке свое бренное тело.
- А помнишь, сколько "бренных тел" не перенесло операцию?
Марийку передернуло.

- Да уж, - очень невесело, но вполне привычно усмехнулся Макабрей. - Знаете, меня всегда радовало, когда люди, готовые разорвать любого, уличённого в некромантии, сами творят такое, что так и хочется им сказать: мы-то, мол, хоть на мертвых работаем, а вы вот так вот с живыми. Гады они, однако.
- Все для родного ЭКК, - пожал плечами Дентон. - А вот... я подслушал как-то одну беседу там, в штабе - только тсс! Оказывается, нашей лаборатории не просто не существует официально - она так здорово связана с той военной частью, где готовят разведчиков, что майор Фиерс будто бы ведет реальный отряд из реальных, совсем обыкновенных, людей. Без всяких там кристаллов в теле. И значатся эти люди в бумагах под другими именами. А что спецотряд, так кто будет разбираться, почему он там "спец"...
Он грустно улыбнулся и добавил:
- Вот так убили бы нас - а хоронили бы кого-нибудь другого.
- Да, ребята, хотел я просто зайти, узнать, что надо, и ретироваться без шума, а теперь думаю, как бы Лабораторию-то вашу того, подорвать.
Мари испуганно посмотрела на него.
- А... а как же люди?
- Господи, ну что вы от меня всё массовых расстрелов ждёте, - Макабрей сокрушённо припечатал себя ладонью в лоб. - Разумеется, без лишних жертв. Хотя, с организаторами этого дела я бы потолковал...
- Слушай, я ничего от тебя не жду, - тихо сказала Марийка. - Мне кажется, я представляю, какое отношение к себе постоянно встречает некромант. Но я не представляю, почему ты ждешь его даже здесь. Даже сейчас.
Она хотела продолжить, однако Дентон ее перебил (отчасти - намеренно, опасаясь, как бы не случилось какого неприятного разговора при всех):
- С организаторами и я бы потолковал!.. Только, Ригор, черта с два туда проберешься. Нам-то с Эрис даже нос показать рядом нельзя.
- Извини, Мари, - по некотором размышлении всё же ответил Макабрей. - Просто я как-то раньше не очень сталкивался с иным отношением.
Она кивнула.
- Знаешь, когда меня взяли в спецотряд, - при этих ее словах Эрис вскинула голову и внимательно посмотрела на Марийку, - нам сказали: каждый из нас должен быть готов отдать собственную жизнь для того, чтоб выжили остальные. Вышло наоборот - они все умерли, чтобы жила я, и такие жертвы нельзя не ценить.
Дентон растрогался.
- Дамы... и господин, - сказал он, - если кому-то из вас понадобится моя непутевая жизнь, я готов ее предоставить.
- И я, - сказала Мари. - Слышишь, Ригор?
- Слышу-слышу, - вздохнул тот. - Но давайте как-нибудь обойдёмся без этого. Иначе говоря: только посмейте мне помереть, подниму в таком виде, в каком мне подскажет моя больная фантазия!
- В тебе нет ни капли романтики, - фыркнул Дентон. - Сплошной некромантский юмор.
- Спасибо вам, - через некоторое время всё же добавил Макабрей. - Правда, ребят, спасибо.
Они помолчали.
- Пока - не за что, - твердо сказала Эрис. И заметила: - Тони, кипит...
Дентон выругался и, стащив с себя куртку, снял котелок с огня, пользуясь ей как прихваткой. Пахло... съедобным.
- Походный супчик, - объявил парень. - Эскпромт, поэтому за последствия не отвечаю.
- А что там? - на всякий случай поинтересовался Макабрей. - Нет, я вижу, что в основе лежит очень разварившийся сухпаёк, но что это за травки тут плавают?
- Травки? - Дентон посмотрел на него такими невинными глазами, что чувствовалось недоброе. - Да так, просто травки. Вот тут росли. Ты не бойся, мы когда с майором проходили примерно такие же равнины, там этой травки полно было - и тоже в суп добавляли. Ренн сказала, они безвредные, а для вкуса - вполне хорошо подходят...
- Дентон, на всякий случай предупреждаю: чувство юмора у меня не хуже, чем у тебя, а опыта солидно больше! В случае чего, из-под земли достану, причём, не факт, что в переносном смысле этого слова! - Макабрей выдержал паузу, дожидаясь, не станет ли парень вылавливать зелень, не дождался и принялся есть, вытащив из кармана походную складную ложку.
Тони пожал плечами, словно говоря: "Ну травки и травки, что такого, совершенно безвредные травки", и, подавая пример остальным, присоединился к трапезе, бросив Марийке свой складной ножик с кучей насадок. В их число входили ложка, ножницы, пилка для ногтей, шило, отвертки и странный инструмент, о назначении которого даже не хотелось строить предположений.
Эрис не спешила с едой, словно дожидаясь, пока закончат остальные.
- Эрис? - позвал девушку Макабрей, утолив первый голод. - Что, настолько не доверяешь травкам Дентона?
- Нет, - она криво улыбнулась. - Просто не хочу есть.
- Ну, как знаешь.

Некоторое время ели молча, давая ногам отдохнуть, а желудкам, напротив, поработать. Дневной переход явно не прошёл даром ни для кого, так что маленький отряд просто отдыхал, восстанавливая силы.
- Мари, - сказал Макабрей, когда котелок показал дно, - знаешь, я тут подумал, что Дентону и Эрис не помешает узнать чуть больше о специфике нашего отряда. Но, как я уже и говорил, решать тебе. Расскажем?
Она закусила губу, задумавшись ненадолго.
- Расскажем. Надо.
Дентон оживился, потер руки и приготовился слушать:
- Страшные тайны прошлого, надеюсь, тоже будут оглашены? - поинтересовался он. - Сколько скелетов хранят шкафы некромантов?
- А зачем их в шкафах-то хранить? - удивился Ригор, судя по всему, неподдельно. - Они гораздо полезнее в функциональном отношении... а, ладно, не важно. Рассказывай ты, Мари.
- Хорошо, - судя по ее лицу, все было на самом деле не слишком "хорошо", но решение уже было принято. - Не знаю, как начинать, чтобы объяснить всё, поэтому пусть будет про главное. Я... - хоть Мари и старалась не запнуться, но вынужденная пауза повисла на секунду в воздухе незримой тяжестью. - Я некромант. То есть могу им стать, если выучусь.
Дентон застыл с открытым ртом, а Эрис склонила голову набок и еще раз пригляделась к женщине.
- Обалдеть, - сказал Тони. - Над колониями пасмурно, ожидаются осадки в виде некромантов.
- Собственно, Мари выразилась кратко, но точно, - резюмировал Макабрей. - И именно поэтому мы сейчас идём не в Неуштадт.
- А что же мы будем делать до того, как наконец туда пойдем? - Дентон растерянно переводил взгляд с Марии на Макабрея. - Два некроманта, пусть и очаровательных, на мою бедную голову - это серьезно. И, черт... Ригор, ты-то хоть легальный! А если Мари обнаружат?
- Было бы грустно, - сказала Эрис, - если бы нам всем пришла крышка из-за кого-нибудь одного. Не так ли?
- Тут ты не прав. От других малефиков я Марию закрываться научу, это не так уж сложно. Маги стихий нас обнаружить не могут, так что моя татуировка - это как раз большой минус. Ну, это ничего. Исправим, как только появятся условия для этого.
Он задумчиво вгляделся в костёр, на некоторое время замолк, а потом, видимо, что-то решил.
- Мари, - сказал Ригор. - Покажи ребятам наш маленький козырь.
Марийка вытащила из кармана инквизиторскую инсигнию. Молния в круге, поймав отблески костра, казалась почти настоящей, только совсем маленькой.
- Это её, да? Той малефички? - спросила Эрис. - Ну здорово. Мы эту некромантку теперь будем выдавать за ту некромантку?
- При необходимости, - кивнул Макабрей, ухмыляясь. - Штайнер была агентом, причём не самого высокого ранга, но с вполне достаточными полномочиями среди мирян. То, что нам нужно, но есть опасность, что попадётся кто-то, кто знал её в лицо.
"Или тебя, Мари", - мысленно продолжил он фразу, но вслух, почему-то произносить её не стал.
- Если нас раскроют, будет плохо, да? - догадался Дентон. - Нет-нет, подожди... будет очень плохо?
- Ты проницателен как никогда!
- А правда, что именно будет-то? - не унимался он.
- Это в зависимости от того, кто именно нас раскроет. Если инквизиция, то сценарий скорее всего будет таков: некоторое время мы отбиваемся от подоспевших агентов, пытаемся уйти. Потом нас накрывают ударная часть... ну, скажем, аэропехов, размещённых по соседству. Беглые малефик и его приспешники, да ещё и шифрующиеся под инквизитора... не, это серьёзно, попытаются взять живыми. Если не получится - повезло! Если получится - допросы. Много. Больно.
На полянке воцарилось уныние. Оранжевые отсветы костра на лицах только добавляли мрачности сцене.
- Значит, нельзя, чтоб раскрыли, - Дентон схватился за голову.
- Это было очевидно с самого начала, - фыркнула Эрис.
- Ничего страшного, - сказала Марийка. - Будет то, что будет.
- Именно, - Макабрей мимоходом отметил, что он молодец и умница - начал рассказ с возможного раскрытия инквизицией, а не малефиками, похрустел пальцами, словно пианист, разминающих их перед игрой и продолжил. - Так вот, к слову о конспирации. Раз уж теперь все всё знают, Мари, сегодня буду тебя учить скрывать своё присутствие от наших собратьев. Ты как, готова морально?
- Готова, - подтвердила она. Только как же - учить, если кроме тебя здесь нет некромантов?
- Тебе мало? - усмехнулся он, не очень осознав двусмысленности вопроса. - Ладно, для начала попробуй расслабиться внутренне. Как можно сильнее, как будто заснуть хочешь. Ну и, заодно, слушай коротенькую теорию.
Это было... странно: пытаться даже просто представить, что хочешь заснуть, когда именно этого хочется меньше всего. Но, раз уж собралась учиться - учись, Мария.
Она глубоко вдохнула, закрыла глаза, чтобы легче было представлять...

Темнота. Слабые, едва различимые дрожащие огоньки танцуют на внутренней стороне век - это костер, никак не желавший покидать мысленного взора. Постепенно огоньки исчезли один за другим, а Зверь в груди заурчал, свернулся клубком. Ему было тепло и хорошо; Марийке - тоже.
А откуда-то снаружи и чуть сверху раздавался голос Макабрея, более мерный и мягкий, чем обычно. Какой-то вкрадчивый.
- Энергия, что течет внутри нас, имеет принципиально иные корни, чем у классических магов. Строго говоря, мы ближе к праведным священникам, которых одаряет силой та или иная могущественная сущность. Разница в том, что мы эту силу берём сами, но не из Элементов, а из иных миров. В нашем с тобой случаи - это миры смерти. Чуть подробнее о них мы поговорим позже, а пока сосредоточимся вот на чём. Энергия, что течёт в малефиках, ярко отличает их на определённом уровне от других людей. Другие малефики, само собой, это чувствуют, потому без особого навыка ты для "своих" всегда как на ладони. Проблема в том, что иногда это совсем нежелательно, и вот для этих случаев умными людьми и был придуман способ скрыться. Ты готова, Мари? Тогда протяни руки вперёд
Женщина послушно вытянула руки, стараясь оставаться при этом спокойной, не волноваться - но и не выпасть в полусонные грезы окончательно.
- Не сдерживай своих порывов, что бы ни случилось! - услышала она, а потом в её запястья крепко вцепились холодные, длинные пальцы, а перед глазами вспыхнуло два зелёных огонька.
И Зверь, что жил у Марии в душе явственно почувствовал запах чужой силы - такой сладкий, такой желанный...
... щелкнули клыки. Или ей только послышалось, что щелкнули? Зверь жаждал насытиться и, сметая все преграды на своем пути (поглотив ее саму, такую маленькую и хрупкую перед ним), рванулся из человеческого тела, заполнив прежде его - собой.
Она была Зверем и ей нужен, отчаянно необходим был хотя бы глоток живительной влаги... Силы.
И вдруг всё кончилось. Аромат, столь притягательный и дразнящий вдруг пропал, а на том месте, где только что была чужая сила, оказалась пустота. И притом ледяные руки всё ещё сжимали её запястья!
Но что это? Запах всё ещё был, он витал совсем-совсем рядом, так близко, что можно было ощутить его дыхание, но вот увидеть его не получалось никак. Как будто источник его неведомым образом ухитрился угнездиться у Зверя на затылке.
Марийка дернулась, открыла наконец глаза, не понимая, что произошло - огляделась, почему-то попыталась вырваться...
Потом пришла в себя.
- Как это? Только что ты был собой, а потом - перестал?
- Я не переставал быть собой, - Макабрей помог девушке восстановить равновесие и лишь после этого отпустил её руки. - Подумай: ты ведь ни разу не чувствовала моей силы напрямую, так? Лишь её аромат. Или я не прав?
Ее тонкие ноздри непроизвольно втянули воздух еще раз.
- Да... но... он ведь был!
- Конечно, был. Этот "запах" - это эманации, веяния от того запаса энергии, что есть внутри мага. Чем больше сил, тем сильнее эманации, тем проще его почуять. Также сила эманаций очень зависит от эмоций. Поэтому, скажем, нам никогда нельзя испытывать сильные чувства рядом с большими и, тем более, старыми кладбищами, - некромант перевёл дух, одновременно растирая кисти, и бросил косой взгляд на Дентона и Эрис.
Оба завороженно слушали, но поймав на себе взор Макабрея, синхронно сделали вид, что смотрят на небо.
- Про эмоции - понятно, - кивнула Мария. - А что делать с эманациями?
- Так вот, - некромант вернулся к своей непосредственной ученице. - Я как раз к этому и веду. Как думаешь, что такое эманации?
- Что значит - что такое? - женщина подняла бровь. - Я помню, это означает "истечение". Как будто невидимые волны. Что еще?..
Макабрей пощёлкал в воздухе пальцами, пытаясь переформулировать вопрос, не смог и махнул рукой.
- Короче говоря, эманации - это часть твоей силы, несколько менее тебе подконтрольная и потому вырывающаяся наружу. Как дыхание или, действительно, запах. Соответственно, при некоторой тренировке ты можешь ими управлять. Это понятно?
- Это... логично, - ответила она. - И - да, довольно ясно. Остается лишь самый главный вопрос.
- Что со всем этим делать? - улыбнулся Макабрей.

- Именно, - она улыбнулась в ответ.
- А вот что: если ты знаешь, что тебя не ищут (а это почувствовать проще простого), то достаточно просто приглушить эманации, насколько это возможно. Тогда тебя сочтут чьим-то фоном, а если всё же заметят, то всегда можно прикинуться неофитом, в ком дар ещё не пробудился. Совсем другое дело - если тебя ищут вполне адресно, прощупывая территорию. Тут надо поступать так: уловить эманацию ищущего... и максимально под неё подстроиться. Этому можно научиться только с помощью тренировки, а потому подъём и марш в лес! Спрячешься там за любым деревом, а я сначала просто послушаю окрестности, а потом пойду тебя поищу. Пытайся скрыться, но с единожды избранного места не сходи, хорошо?
Сдавленные звуки, послышавшиеся позади Макабрея, заставили обоих посмотреть в ту сторону.
Дентон, с невыразимо серьезным, даже печальным лицом отчаянно зажимал себе рот обеими руками... но в конце концов не удержался и в голос захохотал.
- Вы... просто больные, особенно ты, Ригор... - он откинулся на спину, продолжая заливисто смеяться. - Заговор малефиков! Происки злобной Лаборатории! Война с лиа, черт возьми! - Дентон перевел дыхание, приподнялся на локте и завершил монолог: - А у нас тут два некроманты в прятки играют...
Эрис хмыкнула и отвесила ему подзатыльник.
- Спасибо! - поблагодарил её Макабрей, с явным трудом сам сдержавший приступ хохота. - Что поделать, обучение - это обучение, меня Наставник куда интереснее гонял, но я его методов до сих пор не одобряю. Какой смысл браться за обучение, а потом честно пытаться убить? Не понимаю.
- Убить? - Мари часто заморгала. - Это.. всегда так учат, да? Если так положено, то ничего страшного, в "Крионе" и похуже бывало...
- Тьфу! - сплюнул Макабрей, после чего сверхвыразительным жестом пояснил своё отношение к традиционным системам образования. - Иди уже прячься, чудо...
"Моё", - спокойно могли различить Дентон и Эрис, обученные читать по губам.
Дентон посмотрел на девушку и с философским видом изрек, почесывая бородку:
- Тебе не кажется, что, когда между людьми происходит что-то, они как бы становятся немного сумасшедшими?
- Не мне судить, - холодно сказала она.
- Экая жалость, а я вот хотел тебе предложить...
Взгляд, которым одарила его Эрис, все-таки заставил его заткнуться. Ненадолго.
- Не умеешь ты разделять чужое счастье, - Тони показал ей язык и отодвинулся подальше, на случай, если она вздумает еще раз вывихнуть ему руку.

Марийка, оглядываясь через каждые пять шагов, пробиралась по зарослям. Перепрыгнула через тот самый ручей, где набирала воду с час назад, легко пробежала мимо цепочки кустарников...из-под ног метнулось что-то маленькое, серое, и обиженно пискнуло.
"Ньяри", догадалась женщина. Их должно быть полно в этом месте - и кустарники, и деревья привлекают этих чудных зверушек.
Мысль, где остановиться, пришла как-то сама собой. Она поцокала языком, и зверек, только что взлетевший наверх по коре ближайшего дерева, удивленно свесился с ветки.
- Я к тебе, - сообщила ему Марийка и забралась наверх. Устроилась на одной из нижних веток, прислонилась спиной к широкому стволу...
Покой. Безраздельно тихая ночь, шорохи трав и поскрипывание насекомых даже не кажутся звуками - они словно вплавлены в эту темноту, являются неотделимой ее частью, и ночь в Шэн-лие без них не мнится. Впрочем, колонии уже близко...
Но даже поэтому земля лиа не перестает принадлежать им. У этой земли только одни, настоящие хозяева. Те, кто умеет ценить красоту таких ночей.
"Я навсегда останусь здесь", подумала Мари, "и Шэн-лие всегда останется со мной. Как бы далеко мы ни были друг от друга". Сейчас казалось необычайно простым раствориться в окружающем мире - она и ее Зверь на самом деле лишь голоса, звучащие в ночи, они - неуловимо быстрый ветер, запутавшийся в кустарнике, они - маленький ньяри, уцепившийся за ветку задними лапками и удивленно смотрящий на человеческую женщину - ишь куда забралась...
Они - некромант Ригор Макабрей, который, должно быть, уже отправился на поиски.
Макабрей тем временем сидел у костра, широко расставив ноги, умостив локти на коленях и сгорбившись. Волосы падали некроманту на лицо, и вся его длинная, не очень складная фигура выглядела скорее статуэткой, памятником погибшему солдату, которых на континенте после войны появилось великое множество. Только сигарета в руке дымилась, да время от времени посверкивали в пламени костра глаза с неприятно сузившимися зрачками.
Сейчас Ригор впервые за долгое время позволил себе не думать.
"Пардон, - мысленно поправился он. - Второй раз за долгое время".

Некромант прислушивался к трепещущему ледяному огню, давным-давно поселившемуся в его сердце. Сейчас его призрачные языки свивались в вечном изменчивом танце почти неторопливо и плавно. И они пели танго. Макабрей и сам не заметил, как начал кончиками пальцев отстукивать его ритм, плавный, томный, с затаённой страстью. Идеально подходящий для таких вот ночей.
Затем он встал. Губы малефика сложились в трубочку и он двинулся в лес, насвистывая простую, вроде бы, мелодию. Только вот отчего-то с неё пробирала дрожь.
А в голове Ригора снова, как тогда, во время войны, всплывали строчки не самой известной фронтовой песни. Песни, которую предпочитали не петь даже те, кто знал её.
"Бараки. Плац. И музыканты.
Герштейский лагерь. Смерть людей.
Под музыку велели оккупанты
Стрелять в людей. Так веселей!"
Мария почувствовала его еще до того, как услышала свист. Замерли ветки над головой, замер зверек, забравшийся было к ней на плечо, замер весь мир, её тихий, чуть грустный мир...
И в него вошло что-то чужое, чуждое, страшное.
"Вот теперь он ищет", поняла Мари.
"Это не игра", догадалась она.
Зверь почувствовал себя добычей и забился в самый угол грудной клетки, что почти не вздымалась теперь. Старалась не вдыхать холодный и тяжелый воздух слишком глубоко. Старалась разучиться дышать на время. "Я - ночь, глушь, тишь, необъятное небо, непроглядная тьма, податливая трава под ногами, шершавая деревянная кора, покрытая янтарными слезами, я - жизнь..."
Ты меня не заметишь. Меня никогда не замечают, меня - слишком много и так ничтожно мало...
Во внутренний огонёк подбросили дров. Нет, не так. Откуда-то со стороны потянуло горючими парами подземных газов, и он вспыхнул, налился мрачной и удивительно тяжёлой для огня силой. И он явно тянулся в определённую сторону. Топливо пыталось уменьшиться, сжаться, но теперь он искал именно его, а потому все подобные попытки были обречены на провал.
Губы Макабрея сами собой продолжали шептать жёсткие, шершавые, не подходящие ни к чему слова.
"Два года - двести тысяч павших.
Под "танго смерти" шёл расстрел.
И музыкантов, порохом пропахших,
Ждал скорбный, как и всех, удел. "
А Мария услышала голоса. на самой грани слуха, то ли есть, то ли нет их.
Не бойся, говорили они.
Мы здесь. Мы укроем, спрячем, говорили они.
Только отвечай нам, отвечай, нездешняя. Мы так устали молчать.
А ты такая теплая.
Ее губы зашевелились, но она вовремя вспомнила про игру. Если отзовется, если заговорит с ними - растеряется, станет снова собой, проиграет. "Уходите", попросила она их мысленно (Зверь оскалился в предупреждении), "мне сейчас нельзя. В другой раз". Они поняли; ушли, растворившись в сумраке.
Где-то рядом пульсировала тонкая нить, а Мари никак не могла за нее ухватиться. Нить-паутина, нить-струна. Он идет за ней, раз-два-три, нет, это не вальс...
"Я ищу тебя", сказала она себе, "я иду за тобой".
Огонь затрепыхался, потерял направление. То, что питало его все ещё было здесь, но теперь определить его место стало куда труднее...
Шаги малефика изменились. Из бесшумных они стали вообще практически невесомыми и очень-очень осторожными, как у большой кошки. Под высокими армейскими сапогами не хрустнула ни одна веточка, не зашуршал ни один листик. Но в этом беззвучии, как ни странно, был свой ритм. Ритм, продолжавший складываться в слова:
"Остались сорок оркестрантов,
Играют "танго". Их черёд!
Под громкий смех и говор оккупантов,
Раздевшись, падают на лёд. "
Сердце у Марии - белокрылая птица, которой так тесно в клетке из ребер, - забилось иначе. Раз (ладонь на плечо!), два (ладонь в ладонь!), три-четыре-пять-шесть (несколько шагов в сторону, дробно отбивая каблуками ритм, вколачивая их в навощенный пол!).
Вспышка, страсть, красные шелка, смуглая кожа, огонь внутри...
...это всё - откуда?
Она не спрашивала себя. Смотрела, закрыв глаза, и видела; слушала, зная, что нет здесь на самом деле этих звуков, и слышала; и стучала кончиками пальцев по воздуху, желая извлечь из него мелодию.
Красные шелка - это и огонь, и любовь, и... кровь.
Раз-два, три-четыре-пять... дробь.
Оружейная.

Каблуки невольно щёлкают друг о друга, а спина выпрямляется. Он никогда не танцевал танго, но знал, что сейчас, посреди чужого леса, под чужим небом он ведёт именно этот танец. Или это его ведут. Ночь кружилась вокруг, одурманивая, сбивая с ног. Макабрей почти не удивился, когда где-то за деревьями зазвенели бубенцы и щёлкнули кастаньеты.
Танго лилось, только вот, напев у него был совсем не тот, о котором хотелось бы помнить:
"Над всей Землёю скрипки всё рыдают.
Под звёздным небом люди умирают...
Опять расстрел! Терзает души "танго".
О, "танго смерти", "танго смерти"!
Забвенья - нет! "*
Спина ощутила твёрдый и шершавый ствол гигантского дерева. Он знал, что она по ту его сторону сейчас стоит точно так же, и точно так же, ну, может быть несколько чаще, дышит, словно запыхавшись в танце.
- Мари, - спросил Ригор, не отрываясь от ствола. - Что это было?
Что-то быстро защелкало, как белка, потом зашелестела листва - до самой, кажется, верхушки. Это ньяри сорвался с ветки и удрал наверх, окончательно напуганный.
Мария едва не потеряла равновесие. Ухватилась рукой за ветку, на которой сидела, спрыгнула вниз... не подошла, застыв на месте.
- Не знаю, - ответила она. - Оно пришло - и не оставляло, пока не закончилось.
- Но пока оно не пришло, ты от меня почти спряталась, - кивнул он. - Молодец. Ещё практики и сможешь спокойно перемещаться не будучи узнанной.
Она не знала, что сказать в ответ. Что тут скажешь?
Что эта магия, не-кро-ман-ти-я, безмерно пугает ее и завораживает, так близкая к смерти и в то же время дающая неповторимо яркое ощущение жизни?
Что Зверь в груди стал послушным и тихим, и только иногда поднимает голову?
Что она едва не запуталась - хотелось ей или нет, чтобы он ее нашел?
- Ригор, - сказала она, - а со мной мертвые говорили.
- Вот как? - некромант всё же оторвался от дерева и двинулся в обход его ствола. - А раньше такое бывало?
- Один раз, во сне... или это не сон был... что бывает в выжженных землях?
- Не знаю, - отозвался Макабрей. - Я не знаю, что это, но оно о прошлом. И что же, говорили с тобой тогда и сейчас?
Мари опустила голову, заговорила тихо, словно доверяя что-то глубоко личное, важное... то, что не должен был услышать сейчас кто-то еще.
- Когда я упала, там, в пустыне, то увидела себя. Как во сне, в дымке, со стороны. Видела, как лежу на черном песке, а ко мне подходят один за другим... покойники. Все, кого я теряла. Мама, Геленка, сестра моя - помнишь ее, наверное, - Артур... Выглядят, как живые, но по глазам видно, что на самом деле - мертвые. И просят - поговори с нами, Марийка... А я хочу ответить, но не могу, точно голоса нет.
Судорожный вздох - захлебнуться холодным воздухом.
- А сейчас, - продолжила она, - тоже голоса. Успокаивали, обещали разное. Мертвые лиа. Я испугалась, что ты меня сразу найдешь, если я стану говорить с ними - и попросила их уйти. И они исчезли.
- Правильно испугалась, - он вдруг оказался совсем близко и обнял, прижал к себе. - Я бы нашёл сразу, потому что это прямое воздействие, но не это самое страшное. Духи мёртвых иногда ведут себя как демоны: пытаются тянуть тепло жизни и заключать сделки. Не стоит идти у них на поводу. Ты - Госпожа мёртвых, и иногда об этом надо напоминать.
- Звучит ужасно, - Мари устроила голову на его плече, закрыла глаза. - Словно я сама мертвая, а я не хочу... Ригор, почему они до этого со мной не разговаривали? Десять, восемь лет назад - почему? Этот дар, он недавно появился, так выходит?
- Нет, он возникает при рождении, - вот этого-то разговора Макабрей и боялся. Боялся и ждал. - Просто раньше твои способности спали. Потом ты применила их, когда вызвала Цербера и невольно подкармливала его энергией. А недавно, когда мы бились с Марией Штайнер, ты применила свой дар в полную мощь, и теперь он окончательно проснулся.
Она задумалась.
- А применила бы раньше - и проснулся бы раньше?.. - в голосе ее звучало разочарование. - Получается, такие способности нельзя разглядеть, пока они хоть сколько-нибудь не проявятся?
- Можно, - Ригор приготовился удержать её, если отпрянет. Он говорил ровно, но по ощущениям это было всё равно, что отрезать от себя куски. - Их всегда видно, если присмотреться.
Минута молчания длилась целую вечность. А потом все-таки прозвучал глухой, прорывающийся болью в паузах вопрос:
- Значит... тогда, давно... еще в деревне... ты тоже видел? Видел, что у меня есть дар?

----
*(с) Л. и Л. Дмитриевы

- Видел. И сейчас ты спросишь, почему не сказал. Довольно просто, Мари. Я не был уверен, что переживу следующий день. Всё же пять боевых магов против подростка-некроманта... не смешно даже.
Ее пальцы, легшие было на грудь некроманта, разжались, и бессильно опустились руки.
- А против двоих - смешнее? - Мария взглянула на него снизу вверх, на кончиках ресниц подрагивали слезинки-бриллианты. - Мы могли бы вместе, раз и навсегда... Йохан, я бы пошла с тобой, ничего бы не пожалела, сразу бы все бросила! А теперь себя ломаю, не знаю, как к самой себе подойти, ты представь, - чего уж о тебе говорить...
- Знаю. Но... вдвоём мы вряд ли смогли бы от них прятаться. Демоны... Мари, я сам знаю, что именно потому, что не позвал тебя с собой тогда, у нас всё сложилось... так. Но могло не сложиться вообще. Понимаешь, для того, чтобы скрыться от магов, мне пришлось утонуть в болоте. Вполне натурально, между прочим, и лишь по большому счастью они не заметили верёвку, которую я привязал к корням одного дерева и с помощью которой выбрался.
Он умолк и тихо вздохнул.
- Прости меня, Мари.
- Не сейчас, - честно сказала она. - Сейчас не смогу - больно очень. Я как подумаю о том, чего не было - наизнанку душу выворачивает. А если смотреть иначе, то выйди все по-другому, уже и я была бы не я, и ты - не ты. Мне нужно немножко времени, чтобы перестать злиться на свое прошлое. Только... будь рядом в это время, пожалуйста. Ты мне как воздух.
Маленькая, хрупкая, ломкая, она снова прильнула к нему, ища понимания, защиты, тепла. Боясь не найти, но все-таки еще веря в хорошее.
А Ригор Макабрей, некромант, дважды предатель и циник, тихо поклялся себе, что никогда не оставит эту женщину. Свою женщину.
Поклялся, мысленно выругал себя за пафос и поцеловал её. Просто и очень-очень нежно.
- Это счастье, - шепнула ему Марийка. Коснулась кончиками пальцев сначала его губ, потом своих, будто проверяя - на самом ли деле все это случилось?
Убедилась. Улыбнулась облегченно, спокойно, радостно.
- Пойдем, Ригор?.. Ребята, наверное, ждут.
- Погоди, - заговорщически улыбнулся он, хитро подмигивая. - Давай ещё чуть-чуть подождём и посмотрим, пойдут ли подглядывать или опять удержатся?
- Думаешь, найдут? - удивилась Мария. - Мы далеко.
- Две минуты!
Она кивнула.
Две минуты - не пятнадцать лет, пролетят быстрее. Две минуты... можно взять за руку, прижаться щекой к холодной ладони, пользуясь тем, что никто чужой не видит, и не бояться больше не быть сильной, такой, которая все выдержит, перенесет, стерпит; заглянет в чужую душу, а своей не покажет.
Раскрыться - на две минуты.
В лесу стало очень тихо.
Не выдержал - прижал к себе. Сильно, почти грубо. И впиться губами в губы, снова обжечь рот её языком.
Две минуты становятся вечностью.
...никто не пришел. Марийка поняла вдруг - она ведь чувствует, что эти двое там, на поляне, у костра, и даже не собираются сюда идти. Так, говорят... нет, молчат о чем-то своем, общем.
Узкая ладонь уперлась в грудь некроманта, не отталкивая, но - удерживая.
- Ригор, - напомнила она, улыбаясь одними только глазами, - пойдем.
- Пойдём, - зелень глаз, кажется, светится в окончательно сгустившихся сумерках. Или это лунный отблеск? - Надо же, какие тактичные. Кстати, что думаешь о них?
- Они непохожи на остальных, - Мари неопределенно взмахнула рукой, - тех, что были... с Фиерсом. Глаза, как у волчат, злых и затравленных, кто-то напуган, кто-то - просто камень. Тот, что куртку мне отдал... Калеб? - пожала плечами, кутаясь в ту самую куртку. - А эти двое - другие. Дентон безумно хороший, когда настоящий. А девочку мне жалко.
- И мне, - кивнул некромант. - На неё смотрю, себя вижу. А тебе почему?
Они шли через лес, обратно к костру. По пути Макабрей подмечал мелкие, почти неуловимые собственные следы. Оказалось, что Танго Смерти завело его куда дальше, чем могло бы показаться. Огонька костра даже не было видно из-за деревьев, но две жизни чувствовались ясно. Макабрей скосил глаза на Марийку, уверенно держащую направление и понял: она чувствует. Причём если и не наравне с ним, то не намного. Угол губ невольно потянулся в сторону, но усмешка вышла не ехидная, как всегда, а наоборот - гордая.
- Потому что она пытается от себя скрыть что-то очень, очень больное, что у нее случилось. Пытается себя переделать, или думает, что уже переделала - а боль иногда все-таки прорывается. Я в лагере ночью слышала, когда все спали, и даже Цербер уснул... - Мария поджала губы, словно сомневаясь, стоит ли говорить. - У всех так тихо было в палатках. А она ругалась шепотом. И всхлипывала - тоже тихонечко. Она будто из сказки одной...
- Из какой?
- Про Ледяную царевну. Знаешь? Далеко-далеко на Хрустальной горе...

Макабрей, который прекрасно знал и саму сказку, и её, так сказать, историческую основу, поспешил кивнуть. Он не слишком любил вспоминать истории, которые изначально были жизнеописаниями гениальных маледиктов и их жертв.
- И что, думаешь, Эрис ждёт тёплых губ своего принца?
- Еще как ждет. Только сама об этом не знает - а надо, чтоб узнала. Надо её из неё же самой вытащить... чтоб она тепло чужое почувствовала и растаяла. Понимаешь?
- Понимаю. Это как, - он пощёлкал пальцами, подбирая сравнение. - Ну, как если бы хрустальный гроб царевны неведомый шутник заминировал с головы до пяток на два метра во все стороны. И принцу, чтобы не остаться без чего-то очень важного для счастливой совместной жизни, нужно сперва конкретно поработать металлодетектором и руками, расчищая себе пространство для манёвра.
Она засмеялась. Потом резко посерьезнела и добавила:
- Нет, я думаю, все обойдется. Только вот что скажи - неужели ей за всю ее жизнь никто не сделал ничего хорошего? За что она на весь мир такая злая?
Вдалеке замаячил огонек, крошечный, как упавшая звездочка.
- Знаешь, видел я одного такого... ну, не совсем такого, но похожего, - Макабрей невольно прикусил нижнюю губу, когда перед его глазами встало лицо: крупный, породистых очертаний нос, острый подбородок, скошенный назад лоб и выпирающие скулы, туго обтянутые бледной кожей. И глаза. Замёрзшие серо-зелёные лужицы, присыпанные по краям белым снегом. Некромант с трудом отогнал наваждение
- Так вот, этому похожему сначала делали только и исключительно хорошо, а потом сделали так плохо, что и представлять не хочется.
Мария вздрогнула невольно.
- Я когда-то думала, - сказала она, - что худшее, что может со мной случиться - это если б я чумой заболела. А потом думала не раз, когда из винтовки целилась - уж лучше б чума.
- Зря ты так, - враз помрачнел Ригор. - Ты её, чуму, видела хоть раз?
- Мне рассказывали, кто видел. Понимаешь, от нее хотя бы умирают. Надежно, раз и навсегда. А на войне ты все умираешь, умираешь, потихонечку, помаленьку... а все равно живой. Зря я на войну пошла, Ригор. И в спецотряд - тоже зря. Ломали меня, ломали, так и оставили надломленной, до конца не вышло. До сих пор противно.
"Да, - подумал Макабрей. - Куда уж надёжней".
Эта ночь словно взбесилась, перепутала времена, перетасовала, как колоду карт. Он шёл по лесу рядом с Мари и одновременно снова видел нестройные ряды беспокойных мертвецов, покрытых отвратительными язвами и исходящих гноем. Опасных даже для некромантов.
Рука Макабрея невольно шевельнулась, наметив складывание в направляющий знак, а перед глазами мелькнула вспышка зелёного пламени. Нет. Всё это было давно. Слишком давно, чтобы вспоминать.
- Значит, тебе нужно срастись, - сказал он. - Или вырастить новую ветвь из места надлома.
- Мне нужно успокоиться, - не то возразила, не то согласилась она. - Но это будет нескоро.
Они вернулись. Больше не было места разговорам для двоих.
Дентон, явно засыпающий, вскинул голову, когда они приблизились. Просиял, помахал рукой, весело поинтересовался:
- Что это вы так быстро?
- Пряталась хорошо, - пояснил Макабрей. - Но у меня глаз-алмаз, ухо зверское и нюх на собратьев. И сосестёр.
- Со-сес-тёр... - медленно повторил Дентон по слогам. - Однако! Я-то было подумал. Мария, я вас поздравляю.
- Мы же договорились, - напомнила она.
- А я вас обоих поздравляю, - ничуть не смутился парень. - Не знаю как вы, а я того и гляди упаду и усну. Прямо в костре, если что. Будет неприятно.
Эрис до сих пор даже не пошевельнулась, хотя не спала и точно заметила их появление. Мари ясно ощутила ее тихое раздражение и безмерную, тяжелую усталость.
Макабрей уселся рядом с костром и потёр лицо руками. На то, чтобы уснуть сегодня он уже не рассчитывал, а потому решил не мучить остальных зря.
- Ложитесь все, - сказал он, оглядывая маленький отряд. - Я на рассвете вас подниму, так что отсыпайтесь.
- Сама доброта, - оценил Дентон и не стал противиться высшей воле: достал из рюкзака спальник, расстелил на земле и устроился.
Эрис занялась тем же, но явно не спешила. В ее движениях чувствовалась некая... механистичность - делаю то, что делала тысячу раз, и ни о чем не думаю при этом.
Мари постучала себя пальцем по подбородку. У нее не было вещей, а за последние два дня стало намного холоднее, чем обычно.
"Как раньше просто было", подумала она, "спали все рядом, сбросив куртки в кучу, никто не мерз. И когда просыпаешься, видишь чью-то улыбку..."
- Мари, ты мой возьми и ложись к костру поближе, - подсказал Макабрей. - Я его под себя модифицировал, так что, тебе может быть в нём холодно.
- А ты? - нахмурилась она.
- А я посижу и покараулю. Ничего, ночь не спать - это я привык.
Какой-то он не такой сейчас был, некромант Ригор Макабрей. Серьёзный, собранный и одновременно отрешённый, будто не здесь и не сейчас его мысли витали.
Марийка покачала головой, но спорить не стала.
Устроилась быстро - совсем рядом - положила ладони под голову, как имеют обыкновение спать дети, закрыла глаза. Как во сне, запахло фиалками и ландышами, и где-то далеко в темноте, пролившейся из зрачков, послышался счастливый смех.
"Пусть приснится хорошее", попросила она у ночи.
И почувствовала - не то уже во сне, не то наяву, - холодное прикосновение губ к своей щеке.

День: ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа
Фигура: слон f8
Ход: без хода
Официальная клетка: f8
Фактическое местоположение: e8

Серые гряды перистых облаков проплывали в темной синеве небесного купола. «Стрелы», кроме тех бойцов, кто был на карауле, уже давно улеглись. Шейса обещала ранний подъем. Откуда-то справа периодически доносился басовитый храп, изредка прерываемый негромкой руганью и, видимо, кулаком в бок, после чего на некоторое время восстанавливалась тишина, насколько она может быть при ночевке на открытом воздухе. Иногда пронзительно вскрикивал драген, где-то ухала какая-то ночная нейа, со стороны небольшого пруда, около которого разбили ночной лагерь цей-ины, раздавалось противное пение лягушек.
Трава рядом с Киром зашуршала под легкой поступью. Цей-ин то ли уже совсем спал, то ли погрузился в одно из странных упражнений, которые регулярно проделывал на рассвете и отходя ко сну. Во всяком случае, Кир был неподвижен, дышал размерено, глаза его были закрыты, а ноздри чуть трепетали. Единственной странностью были настоящие волны мышечного напряжения, гулявшие по его обнажённому торсу.
Кинна на какое-то время замерла, разглядывая спящего. Потом легкая рука легла ему на плечо, и фино осторожно потрясла Кира, сопроводив действие громким шепотом:
- Эй.. ты правда спишь?
Цей-ин на мгновение застыл, а потом медленно открыл глаза, и взгляд его был очень насторожен.
- Ох, Кинна, это ты! - выдохнул Кир секунду спустя с явным облегчением. - Я уж испугался...
- Твой сон весьма крепок, - в темноте забелела чуть смущенная улыбка, - Извини, что… что вот так. Просто мне отчего-то неуютно и страшно.
- Нет-нет, сестрёнка, что ты, - в свете звёзд блеснули крепкие белые зубы Кира. - Спасибо, что... разбудила. Иди сюда, тебе ведь, наверное, холодно? С пруда сыростью тянет.
- Нет, на пруду хорошо, я там была только что, - Кинна села рядом, прижавшись к теплому тигриному боку, - Но вообще ночь, конечно, свежая. Там, - она указала куда-то наверх, - еще и ветер дуркует.
Кир обнял маленькую фино, пытаясь поделиться теплом. Ему как-то не приходило в голову, что эти хрупкие создания привыкли проводить большую часть времени наверху, где ветры куда более суровы.
- А что тебя напугало? Расскажешь?
Девушка чуть развернула к нему голову и неуверенно сказала:
- Не знаю. Просто какая-то тяжесть такая. Вроде вокруг все спокойно, почти волшебно. Я не верю, что где-то здесь сейчас бродит Тварь. А шэа вся просто черная. Пыталась успокоить себя рисованием. Но выходит какая-то совершеннейшая муть. Асиль из рук падают.
- А я кошмар увидел, - сказал Кир. - Ну, не такой как обычно...тебе кто-нибудь рассказывал, почему Сайамар именно меня выбрал себе в ученики?
- Ты не рассказывал, - Тонко Чувствующая пожала плечами, - А больше вроде бы и некому. Расскажешь сейчас?
- Конечно, - там в темноте он, должно быть улыбнулся. - Я когда котёнком был считался в прайде неумёхой и рёвой. С детства так было: вдруг ни с того ни с сего начинаю орать, а то и плакать. А потом обязательно какая-нибудь дрянь случается - оса, там, укусит или ещё что-то в этом роде. В общем, не ждали от меня, что я на Первой Охоте трофей возьму. А я взял и...взял. Причём очень быстро: сначала пошёл прямо к логову, на следы почти не глядя, как Средоточие вело, а потом выстрелил не целясь и попал прямо в сердце. Праздник был, радовались все...гордились мной. Говорили даже о том, чтобы на следующий же год прозвище дать, но тут пришёл Сайамар. Он давно у нас в деревне мелькал, всё приглядывался к тигрятам, а в ту ночь подошёл ко мне и объяснил, что к чему. Дар у меня, оказывается с рождения был. Пророческий дар. Я будущее чувствую, хотя сам не всегда понимаю это, а если как следует сосредоточиться, то ещё и вижу.
Кинна честно пыталась представить себе цей-ина, лежащего рядом с ней, маленьким ревой, но получалось плохо. Она улыбнулась своим мыслям, впрочем, довольно скоро посерьезнела.
- Значит, дар?.. А что за сон тебе приснился? Думаешь, это как-то связано с будущим?
- Знаю, - кивнул он. - Только я увидеть ничего не успел, лишь почувствовал. Больно и плохо там. Очень плохо. Я это так же ясно почуял, как то, что сейчас скоро станет совсем-совсем темно.
Будто отзываясь его словам откуда-то с Востока приползли плотные облака, набравшиеся влаги за долгий и жаркий день, но ещё не дозревшие до того, чтобы разразиться дождём. Звёзды и луна скрылись за этим покрывалом, и воцарилась непроглядная тьма.
Кинна поежилась и теснее прижалась к цей-ину, обхватив его руку своими двумя.
- Наверное, зря я тебя разбудила, - совсем тихо сказала она, утыкаясь носом в его грудь, - А ты только плохое предвидишь? Или что-то хорошее тоже? Не сейчас, а вообще…
- Плохое видеть легче, - грустно вздохнул тот. - Оно как будто само лезет, предупреждает о себе. А хорошее, нет, оно тоже бывает. Знаешь, мне сейчас кажется, что я ждал, что тебя встречу.
Фино издала непонятный звук, не то сдержанное удивление, не то что. Она чуть отстранилась от Кира, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.
- Вот как? Признавайся, ты тоже научился читать мысли? – в голосе слышалась улыбка, - Я только хотела спросить, предчувствовал ли ты тогда, в ту ночь, что… И что значит «ждал»?
Лицо цей-ина совсем потерялось где-то во мраке, и до Кинны доходил только его голос и осторожные прикосновения руки, поглаживающей её по голове.
- В ту ночь...не помню, что я почувствовал. Просто пошёл. И увидел тебя. Я не знал, что встречу именно тебя и всё сложится вот так, нет. Просто, я как будто всё это время был уверен, что ты появишься и останешься, понимаешь?
- Нет, - честно призналась девушка, - Не понимаю.
Она непроизвольно потянулась вслед за его рукой, утыкаясь головой в ладонь, как это делают кошки в просьбе почесать за ухом.
- Ну, иначе я всё равно не могу объяснить, - обе руки цей-ина легли ей на талию. - В любом случае, я рад, что здесь, маленькая.
Он оторвал её от земли легко, как пушинку, поднял на уровень своего лица и осторожно поцеловал в щёку. Поцелуй был бы вполне братским, если бы не темнота, не позволившая Киру попасть точно, куда он хотел и направившая его губы так, что затронут оказался и уголок губ Кинны.
- Ой, - смутился Кир, осторожно ставя Кинну на землю. - Прости, пожалуйста, это всё темнота...

В ответ он услышал грустный вздох, вслед за которым последовало растерянное:
- Да, темнота… я понимаю.
Кир сам не понял, зачем он сразу после этого крепко обнял Кинну, прижав её к широкой груди. А ещё он уж совсем не понимал, отчего так сильно бьётся сердце.
- Кир, я хотела сказать тебе, - Тонко чувствующая осеклась и мотнула головой. Нет, она не разрушит все своим признанием. Слова подбирались с трудом, - Хотела сказать, что ты – замечательный…
Прибавить «брат» все же не хватило сил. Или желания.
- Спасибо тебе, - он тоже не прибавил обычного "сестрёнка". И не очень задумывался об этом.
На востоке небо полыхнуло молнией и, спустя какие-то секунды, разразилось громовыми раскатами. Фино вздрогнула всем телом. Она явственно вспомнила, как в детстве молния попала в дерево, соседнее с тем, где жила ее семья. Как оно почернело, умирая, почти моментально. Как языки огня жадно лизали стены чужого дома и как рушились веревочные мостики. Будто весь мир отстранял от себя беду.
- Как думаешь, будет ливень?
- Будет, - уверенно кивнул цей-ин. - Но до нас не дойдёт, далеко он.
- Это хорошо, - но голос неуверенно дрожал, - Не люблю грозу. Дожди тоже не очень. Когда льет сверху, вода попадает в глаза. У нас ведь нет бровей и ресниц. По той же легенде, что я тебе рассказывала когда-то, мы лишены их, как важных черт индивидуальности. Мы же не должны были просуществовать долго…
- Выброси это из головы, - почти строго ответил Кир. - Вы выжили и не утратили контакт со Средоточием, какие ещё доказательства нужны?
Кинна поморщилась, но едва ли цей-ин мог это увидеть.
- Да-а-а, - протянула она, - Но неудобств от этого меньше не стало.
Она невольно провела пальцем по своим векам, слово желая убедиться, что ресниц там не появилось. Кир молчал, но не отстранённо. Наоборот, он был совсем рядом, большой, размеренно дышащий и тёплый, по ощущениям куда больше похожий на обычного мурлыку-кота, отчего-то разросшегося до неприличных размеров, а не на представителя грозного народа воинов и охотников.
Где-то рядом Шейса шёпотом отчитывала нерадивого караульного, позволившего дрёме притупить бдительность.
- Ладно, - Кинна въерошила волосы, - Извини, я тебя разбудила, да еще и пристала со всякой ерундой. Завтра вставать рано, а тебе потом еще меня и везти.
Уходить не хотелось. До почти реального болезненного ощущения в груди.
- Сестрён... а можно тебя попросить?
- Попросить - можно, - с некоторым удивлением ответила фино.
Цей-ин, судя по голосу и ощущениям не просто смущался - горел от стыда так, что если бы его чувства были бы светом, то на полянке не осталось бы ни клочка темноты.
- Ну, - тихо сказал он, видимо собирая волю в кулак. - Не уходи, а?
И добавил, совсем уж растеряно:
- Хорошо ведь сидим…
- Сидим отлично, - согласилась Тонко Чувствующая, стараясь не видеть смущения Кира. В какой-то момент она поняла, что не хочет знать, что он ощущает, пытается загородиться от этого. Кинна тихо и счастливо вздохнула, - Я не уйду.
- Спасибо, - сказал Кир и очень осторожно обнял её за плечи. - Устраивайся тогда как тебе удобнее, хорошо?
«Мне с тобой всегда удобно» - мелькнуло в белокурой голове. Хорошо, что цей-ин не умеет читать мыслей.
- Кир, можно, я тебе кое-что пообещаю?
- Можно...
- Я никогда не буду читать твои мысли, если ты сам не попросишь об этом, - выдохнула Кинна.
- Спасибо, - совершенно серьёзно ответил Кир. - Мне нечего от тебя скрывать, и я бы не просил об этом. Спасибо тебе, Кинна.
Вместо ответа фино прижалась щекой к его груди. Его сердце билось ритмично и быстро.
- Ты чем-то взволнован, - невольно констатировала она.
- Не знаю. Всё странно. - он в свою очередь чувствовал, как колотиться её маленькое сердечко. - А ты почему?
- Грозы боюсь, - усмехнулась Тонко Чувствующая, - веришь?
- Не верю, - ответил Кир. - Гроза не здесь, а я тебя укрою.
Сердце ухало, ухало, ухало… Слова вертелись в голове маленьким, но мощным торнадо, которое набирало силу с каждым мгновением, с каждым вздохом, проведенным рядом.
- Не веришь?.. Правильно делаешь, - интонации горькие, как высушенная полынь, - Потому что я солгала. И… лгу, наверное, уже слишком долго.
Томительная пауза… Чересчур затянувшаяся, чтобы еще ждать. Словно шаг в открытую пасть бездны:
- Поцелуй меня…
Кир застыл. Оцепенел, и даже его рука, до того ласково гладившая Кинну по спине, замерла в воздухе. Его дыхание сбилось, а сердце, напротив пустилось в бешеный галоп.
Будто во сне цей-ин взял фино за талию и приподнял. Он не знал почему, но сейчас её эмоции впервые обрушились на него сильным и ясным потоком. Таким чистым. Таким оглушающим.
Кир уже сам не понимал, где его чувства, а где нет, когда их губы всё-таки встретились.
Это было похоже на удар молнии. Губительно красивая, яркая и внезапная вспышка. Когда Кинна вновь обрела землю под ногами – в прямом и переносном смысле - больше всего ей хотелось куда-нибудь убежать. От собственной дерзости, от собственной глупости. От своего невозможного счастья.
Слушая в почти нереальной тишине частое и ошарашенное дыхание Кира, она пыталась найти хоть какие-то слова, не будучи уверенной даже в том, нужно ли сейчас что-то говорить. Мягко провела ладонью по густой шерсти:
- Прости меня, я не смогла стать тебе сестрой.
- Я... самый... худший... брат, - тихо проговорил Кир, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. - Прости. Я... мне нужно... подумать. Обо всём. Да.
Реальность таяла и ускользала, но Кир держался. За неё и за талию тоненькой, маленькой фино.

День: семнадцатое августа
Фигура: ладья A1, пешка B7
Ход: в рамках хода Rxa3 e5
Официальная клетка: а3
Фактическое местоположение: а3

За несколько дней до разгрома Отта

- На, полюбуйся - ван Геллерт на правах командира обладал той незначительной привилегией, что его каюта (описание которой ёмко охарактеризовало бы слово келья), освещалась скудным и урывочным, но солнечным светом, через дистрофичный глаз бойницы.
Бойд неторопливо присел на садистки жёсткий и столь же прямой, как стиль общения ван Геллерта с начальством, стул и белая полоска ткани, закрывающая глаза, проделал короткий путь от начальных строк документа, до последний точки.
- И когда выдвигаемся?
- Сейчас. Скорость полкрейсерской...

Через несколько минут после разгрома Отта

... СОС, СОС - надрывался голос в комутаторе искаженный помехами неся в открытый эфир нехитрую мысль, что в Шэн-Лие не всё спокойно - всем кто меня слышит, говорит фелука "Красотка". Отряда Людвига Отта больше нет! Повторяю - отряда Людвига Отта больше нет! - И снова, с обречённостью любой беспомощности, закрепляя мысль о том, что всё плохо - СОС!СОС...

Ван Геллерт последние две ночи не уходил с мостика. Глаза даже издалека производили пугающее впечатление - красные прожилки набухших протестующих сосудов, мешки и жёсткий прищур, как шоры, как узда для беснующегося бастующего организма - раз мозг трудится, то, что могут возразить, какие-то другие органы. При этом, образец офицера, стройный подтянутый, гладко выбритый (когда только успевал), выглядел командир Башни, хоть сейчас на плакат: "Гордость армии!".
- Честь имею, господин майор - голос полный доброжелательности, вкупе с чувством собственного достоинства заполнил каждый уголок пространства (Салари ещё и пел изредка - первый баритон ЭКК, это вам не шутки)
- Прошу, господин капитан. Хоть я и не одобряю слухов, но в данном случае скорость цыганской почты должна облегчить задачу распространения информации. Вы уже в курсе?
- Относительно отряда Отта? Да, вполне. Более того, общался с Бойдом. Говорит, в нескольких милях от нас мелкое, но стабильное возмущение стихийного магополя, удаляющегося от Полуночных скал. Он подозревает, что это остатки отряда, правда не может точно сказать, чем именно спровоцирован всплеск - неполноценной активизацией кристалла связи или вражеским воздействием...
По лицу ван Геллерта скользнула лёгкая тень - облачко усталости на миг закрыло солнечный лик беспощадного слова "Надо"
- Курс на Полуночные скалы - приказ камнем рухнул в воронку устройства внутренней связи, отозвавшийся глухим и одновременно гулким: "..сссть!"
- Жду распоряжений, господин майор - склонное к полноте тело напряглось, в углах глаз залегли морщинки - сейчас Аякс Салари был похож на подобравшуюся гончую взявшую след и ждущую команду:"Фас"
- Численно вражеского отряда нам неизвестна. На их стороне мобильность, ночь, рельеф... да всё, вплоть до того, что эта земля - их. Огнемёты заправлены?
- Так точно.
- Тактика выжженой земли. Спалите всё, что может сгореть. Вокруг Башни должна быть голая территория, на кторой даже лягушка в лунном свете, будет мишенью для трёхлетнего ребёнка.
- Приступил к выполнению.

...лес стонал, он вбирал резкие запахи чего-то страшного, , чужого, внимал молчаливым крикам боли растений и то укрывался, то скидывал шали многоруких теней, в зависимости от того, куда ветер откидал полы рыжего плаща пламени с окантовкой чёрного жирного дыма...

И в этом трещащем ломающимися стволами, гудящем, истекающим звуками мечущихся зверей и птиц аду, бесшумно, как фантом, плыла Башня.

- Дойдём до Полуночных - палец ван Геллерта скользнул по голографическим изгибам магокарты, и оттуда назад. Так зигзагом будем двигаться, пока не появятся.
- Лес жалко - Валенрод вызванный для проработки действий стрелков, с тоской смотрел на главный магоэкран мостика
- И мне жалко - по голосу командира чувствовалось, что он не врёт - но это война.

Хийе только успели как следует расположиться там, откуда были изгнаны чужаки; Кайше внимательно изучила скалы и осталась довольна тем, как по ним можно забираться.
Хассаи приглядел себе несколько подходящих позиций для стрельбы, прикидывая, как лучше всего будет поразить стрелой любого возможного нападающего. А в том, что нападение будет, сеши не сомневался. Разве кто оставит в стороне уничтожение целого своего отряда?
Молодой хийе очень мало знал о пришельцах, но поводов считать их дураками у него не было.
- Утро, - Киасс, свернувшись в тени скалы, задумчиво перебирал склянки, снятые с пояса. - Неудобно.
Стоявший рядом Чиам молча кивнул. В темноте немногочисленный отряд действовал без проблем - что и доказал предыдущим боем. А вот на свету, особенно если прибудут крупные силы... Камие уже прямо сейчас набрасывал в уме возможные планы действий.
Хотя и сомневался, что за краткое время можно перебросить сюда действительно много солдат.

(с Момусом вместе)

(Совместно с Визетом)

Утро врывалось в мир столбами дымов, отчего малиновый свет казался тусклым и напоминал скорее о засохшей крови, и запахом гари.
Лучи скользили по округлым бокам Башни и казалось, что это узор змеиной кожи, поднявшегося во весь свой рост небывалого питона или удава из совсем уж древних легенд.
Огнемёты давно молчали - огонь сам поддерживал себя . Злобный дух вырвался из заточения, подкормился и теперь рыча и завывая пожирал всё на своём пути.
- Полуночные прямо по курсу, сэр.
- Примерное время?
- Минут десять, сэр.
- Хочется верить, что ночные гости ещё там... не хотелось бы делать ещё один заход...

- Кьесс!
Хассаи, привычно проверявший стрелы, вскочил: Кайше стремительно скользнула вниз со скалы. Такой встревоженной он эйфе еще никогда не видел, и ничего хорошего это не предвещало.
- Ссюда что-то приближается, - быстро заговорила Кайше, остановившись перед Чиамом. - Огромное, блестящее железом. Что-то вроде подвижного дома. Я видела огонь.
Камие не сказал ни слова, но стремительно рванулся к скале. Несколько секунд - и командир уже вскарабкался по почти незаметным выступам. Застыл, вглядываясь вдаль; зрение у лиа было превосходным, далеко не во всем Чиам считал нужным подражать змеям.
Хассаи бросил взгляд на старших товарищей; Кайше напряженно застыла, касаясь рукояток ножей. Киасс спешно паковал свои снадобья.
Сеши почувствовал, как по чешуе скользит неприятный холод; пальцы крепко стиснули лук. Тревога, охватившая других, передалась и ему.
Несколькими мгновениями спустя Чиам спрыгнул вниз.
- Уходим, - отрывисто скомандовал он. - Нам не ссправитьсся. Разделимсся. Хассаи - ссо мной.
Хийе кивнули, не возражая. Командиру виднее.
- А что сс ним? - Киасс кивнул на все еще пребывавшего без сознания пленника. Корабли ушли, так что передать его ранее хийе не удалось; снадобья хийе вывели яд и залечили рану, но он еще не пришел в то состояние, когда его можно было бы допросить.
- Осставим, - безразлично пожал плечами Чиам. - Их территория.

- Сэр...
- На мостике. Слушаю
- Обзорная башня сообщает... отмечено движение на северной оконечности скального массива.
- Кто видно?
- Стопроцентной уверености нет, сэр, но как минимум один - антропоморф
- Ждите - и тут же практически без перерыва, хриплым от усталости связок голосом - Бойд
- На связи - мягкий баритон маготехника нарущали лишь шорохи шумов системы внутренней связи.
- Оптика не справляется, необходимо определить, что за скопление у северной оконечности скал.
- Две минуты.
- Жду

Хрупкий точно мыльный пузырь и так же переливающийся всеми цветами радуги по гладким бокам магозонд взмыл вверх и рванувшись в сторону предполагаемого противника вспыхнул разваливаясь на части озаряя при этом всё вокруг светом. Точно вторая заря взошла над лесом.
Яромир Бойд взглянул на экран и ухмыльнувшись кивнул
- Это явно лиа, Курт

Башня не прерывая движения сдвинулась и ао дуге ускоряясь понеслась к целиЮ точно гигантская гончая охваченая охотничьим инстинктом

Хассаи даже представить себе не мог, как чужаки заставили двигаться такое количество мертвого металла. Но он и не хотел представлять - потому что кратко прозвучавшее рядом "Уходим" мигом заставило отступить посторонние мысли.
Хийе не тратили времени на разговоры, рванувшись в стороны; их и так уже обнаружили. Разведчики рванулись в разные стороны; Хассаи всегда был отличным бегуном, командир ему в этом нисколько не уступал. Кайше и Киасс долго выдерживать высокую скорость не могли - но за небольшое время мощный хвост и шесть конечностей могли унести их достаточно далеко.
Атаковать башню они, разумеется, не собирались.

- Разделяются!
- Не могу отказать в разумности решения - Майстрад воздвигся в проёме - Мы готовы, командир...
- Отставить. Смысла не вижу.
Раструб переговорного устройства, точно змеиная голова на гибком, змеином же теле шланга, метнулся к губам, чтоб поймать слова приказа
- Лучникам... Приготовиться. При попадании целей в поле видимости - Огонь на поражение!
-... ссть
Дотоле незримые, открылись первым рассветным лучам провалы бойниц и Башня, точно ощетинилась десятками жезных жал.
Бей врага! Пусти ему кровь! Проткни насквозь его тело, так чтоб дух вон! Смерть! Смерть им...

Стальные стрелы вспороли воздух; будь там хотя бы десяток стрелковых точек - и хийе сумели бы избежать опасности. Тихий Народ славился увертливостью и подвижностью; это в полной мере ощутил на себе прошлой ночью экипаж фелуки, пытаясь сражаться с Кайше.
Но сейчас даже скорость хийе не помогла бы - стрел было слишком много. Слишком.
Сдавленно зашипел Киасс; стрела вонзилась в хвост, и целитель неловко повернулся, едва не рухнув на землю. Кайше споткнулась в десятке шагов впереди - наконечник стрелы полоснул по ноге, одна из рук повисла плетью.
Они оба оказались слишком близко от башни, чтобы увернуться, и чтобы уйти раненными. Оба поняли это одновременно - и Кайше выхватила три ножа, а Киасс взялся за пояс; хийе одновременно попытались ускользнуть за невесть как уцелевшее в этих краях старое дерево.

Камие и Хассаи видели это издали, но помочь ничем не смогли - потому что чужое железо осыпало и их. И если сеши стрела ударила в предплечье, то Чиаму она вонзилась немного выше колена.
Змей Сетонов раздумывал считанные мгновения.
- Хассаи, - коротко бросил он, - уходи. Доберешься до побережья - ищи наш флот, передай.
- Кьесс... - выдохнул сеши, застыв на месте.
- Я тебя лишь задержу, - недовольно пояснил Камие. - Вперед. Я прикрою. Хешшан-сай!
Тело повиновалось команде раньше, чем Хассаи сам успел сообразить, что делает - сеши бросился бежать, выжимая из гибкого тела всю возможную скорость.
А Чиам развернулся к башне, отступая за невысокую скалу так, чтобы не оказываться на линии огня, и одновременно поднимая лук.

- Есть раненые, сэр. Сработать на добивание?
Ван Геллерт неотрываясь следил за магическим экраном, на котором небрежными мазками была набросана картина утра - рыжеватые лучи солнца, сероватая тень, струйки дыма на горизонте и напряжённо застывшие фигуры вражеских воинов...
- Он принимают бой... Майстрад
- Здесь.
- Нельзя отказать нашим врагам в смелости, они готовы драться.
- Вызов?
- Постарайтесь взять их живыми...
- Сэр?
- Отставить добивание. Возможно кого-то получится взять живым и распросить.

Меченосцы скользили по канатам и откатываясь в стороны занимали позиции обходя неприятеля по флангам.
Чёрные зрачки дул карабинов неотрывно глядели вперёд выискивая жертвы.
- Командование Башни от имени экспедиционного корпуса предлагает вам сдаться. В случае не сопротивления вам будет оказана медицинская помощь и сохранена жизнь...

Чужие слова звучали сухо, почти с лязганьем металла. Чиам понимал сказанное - что толку от разведчика, не знающего хотя бы немного языка врага? Киасс, этим языком тоже интересовавшийся, понял сказанное, бросил пару слов на наречии хийе застывшей рядом Кайше...
Им не требовалось советоваться друг с другом. Хийе и лиа-то не всегда верили; к пришельцам же у них доверия не было вообще. И для отряда оставалось только одно.
- Пусть ашари увидят тебя, - негромко произнесли миаш и эйфе, не глядя друг на друга.
- Пусть ашари увидят всех вас, - прошептал Чиам, не отводя взглядя от приближающихся солдат.
А потом Кайше сорвалась с места - и три ножа размазались в воздухе сияющими дугами.

- Твою мать...
Из серовато-персиковой глубиный рассвета скользнули три серебристые рыбки...
- Руди! Руди...
И рванулись к своей последней добыче пронзая тела, взрезая кожу...отворяя вены...
- У нас потери!
- Открываю огонь на поражение
Басовито гудя, вспороли воздух свинцовые шмели.
Стремительность дыижений Кайше замедлилась... точно многорукая споткнулась... вздрогнуло в судороге тело на котором расцвелли алые цветы.
Завертело и швырнуло на землю змеехвостого. Где-то там в глубине большого тела свинцовый шмел оставил кладку боли, заставляющей сворачиваться вокруг неё коконом тугих мышц и сухожилий.
И словно прощальный подарок сорвался и полетел с руки Киасса мешочек с чем-то, что развернулось рыжим сполохом обглодав лицо одного из меченосцев.

Кайше осела на землю, осознавая, что мир видится с невероятной четкостью, ощущается так остро, как она чувствовала его лишь раз - когда стала из сеши эйфе.
"Последний переход", - подумала она.
В глазах потемнело; последним усилием сильная рука метнула нож в ближайшего из врагов.

(те же)

(там же)

Земля приблизилась к Киассу, бросившись навстречу; целитель держался, стараясь удержаться в жизни, зная, что он еще может оправиться... Последнее движение - в сторону башни, склянка из темного стекла, закувыркавшаяся в воздухе.

А по другую сторону башни принимал бой Змей Сетонов; сейчас взгляд Камие был еще более бесстрастным и неподвижным, чем обычно. И лишь две вещи не позволили бы спутать его с изваянием, невесть как попавшим сюда - кровь, текущая из-под стрелы, вошедшей в тело... и стремительные движения рук - от колчана к луку и обратно.
Змеестрелы срывались с тетивы; Чиам прекрасно понимал, что не сумеет опустошить даже половину колчана - но разве это повод не сражаться?

Валенрод находясь на мостике бледнея впитывал картину происходящего.
- Он уже двоих положил - шёпот штурмана песчинками сыпался в тишину залы.
Кесарь Валенрод не спеша двинулся к выходу, столь же неспешно, почти чеканя шаг добрался до люка змейкой скользнув по канату. Не пригибасб вышел на позицию окруживших стрелка меченосцев.
- Карабин - бросил куда-то в землю к распластавшемуся солдату
И не глядя протянул руку принимая оружие.
Немигающий взгляд Змея Сетонов зафиксировал движение... метнулась к колчану рука... зазвенела тетива прощаясь с змеесмертью... свистнул рассекаемый воздух...
Чиам почти не промахнулся - Валенрод лишь дёрнул головой и стрела вонзиласьв ствол дерева, срезав прядь волос.
Выстрела Кесаря, Камие уже не услышал, как и не почувствовал боли.
Просто небо чтало бездонным, а потом накрыло кьесса с головой...

Тихий шепот. Тихий-тихий - такой, каким передают мысли ашари. Тихий, далекий... но отчетливо слышимый.
На землю Змей Сетонов рухнул с улыбкой.

А уже далеко от места боя продолжал бежать к морю Хассаи, не останавливаясь, не сбавляя скорости, оставляя все позади, не чувствуя боли от раны...
Хийе не способны плакать.
Сейчас сеши об этом жалел.

- Потери?
Ван Геллерт прошёлся вдоль поредевшего строя меченосцев и остановился возле двух тел прикрытых кусками парусины.
- Шестеро, сэр.
- Представить всех к посмертным...
- Раненый в лазарете, сэр.
- Сделайте всё, чтоб не умер. Этих похоронить... с воинскими почестями. Валенрод...
- Здесь, сэр!
- Благодарю за службу.
- Есть.
- На похороны пятнадцать минут. И уходим. Да... и на могилах - растяжки с минами Бейнбахера.

День: ночь с восемнадцатого на девятнадцатое августа
Фигура: слон f8
Ход: без хода
Официальная клетка: f8
Фактическое местоположение: e8
Сложно сказать, сколько времени Кинна провела там, на самой вершине векового гиганта. Ветер с каким-то звериным неистовством швырялся ей в спину. Явственно слышались отголоски недалекой грозы. Она сюда не дойдет… а сейчас так хотелось бы. И чтобы ручейки слез смешались с дождевыми дорожками по щекам.
Она не смотрела вниз. И старалась закрыться ото всего, чтобы не чувствовать, не знать, что чувствует он. Не дожидаясь, пока Кир очнется от ее собственных чувств, которые – фино знала – захлестнули и его самого, Кинна просто… сбежала. Укрылась здесь, в негодующе шумящей листве. Три чувства сейчас. Сердце почти замирает в истоме - Сладко. Гулко ухает куда-то, леденея - Стыдно. Бешено колотится - Страшно.
А молодой цей-ин бродил в кромешной тьме, стискивая свой лук так, что на гладкой деревянной поверхности наверняка оставались следы. Старательно закаляемый разум, прежде послушное тело и спокойный дух, всё сейчас пребывало в полном смятении и смешении. Он не знал, что делать. Он не чувствовал верного пути. Он вообще не мог сосредоточиться. А губы всё ещё горели.
… Горели щеки. И – в полную противоположность тому – холоднели ладони. Кончиками пальцев Кинна касалась пересохших губ. Губы еще помнили жар поцелуя. Того, которого не должно было быть. Или должно?.. Мысли перепуганными кошками прятались в подвалах сознания. Яростно скребли когтями. Что будет утром? Как быть, если он – отстранится? Утро будет еще нескоро. Но оно – будет. Это неизбежно. Тихой печальной тенью лиа заскользила по ветвям вниз. Высота не приносила успокоения. Может, земля станет лучшей помощницей?
… Лапы месили лесную подстилку так, будто в ней был спрятан ответ на все вопросы. Хотелось упасть в небо. Хотелось луны или звёзд, чтобы стрелять по ним из лука. Кир чувствовал, что сходит с ума от всей этой неопределённости...и пустоты. Остро не хватало худенькой фино на спине.
… Спиной коснулась травы. Жесткой, холодной и влажной. Прикрыла веки. Спокойствие не приходило. Наоборот – понизу стелились густым туманом чувства. Его чувства. Они обнимали за плечи, заставляли вздрагивать. Встать. Подойти. Сказать. Что? Какие слова должны родиться в голове, чтобы осмелиться произнести их хотя бы чуть слышным шепотом? Ногтями нервно обрывала травинку, по маленьким кусочкам. Как на ромашке гадала. Почувствовала совсем рядом. Надо.
На неверных ногах, спотыкаясь, почему-то почти побежала. Будто боялась, что уйдет дальше. Встала перед ним, замерла, глупая. Робко глянула – и виновато опустила голову.
… Голова цей-ина мгновенно стало очень лёгкой и горячей, а земля под ногами чуть качнулась. Слов не было. Они прилипали к гортани и языку, отчего-то совершенно сухим, а оба сердца бухали так, будто решили пробить свою костяную тюрьму. Медленно, очень медленно, как по тонкому льду, Кир шагнул к ней.
… Шаг. Всего один шаг навстречу. Так просто и так убийственно сложно одновременно. Секундное замешательство – и почти физическим усилием заставить себя хотя бы просто остаться на месте, а не сбежать – еще раз. Знать бы, о чем он думает сейчас. Но она дала обещание. Умница, обещания надо выполнять. Хочешь узнать – спроси.
Кинна так и не осмелилась поднять взгляд. Разглядывала, как ночь серебрит лесные цветы. Это отвлекало. Хотелось сказать непринужденно что-то в духе: «Давай забудем»… Но едва ли это возможно. Для нее, по крайней мере.
Поцелуй. Всего один поцелуй. Так просто и так… необъяснимо важно. Что-то новое рождается. Либо просто сейчас все рухнет. Она знала, что заговорит первой. Чуть-чуть позже. Изящный палец приложила к губам. Еще совсем немного тишины, ладно?

… Ладно. Непривычно серьёзный бледный, чуть ли не светящийся в темноте, Кир кивает. Это движение происходит так, будто ему приходится ворочать гору - перекатываюся могучие мускулы на шее,медленно движется подбородок. И, эхом кивка, столь же трудно и через силу тянется вперёд рука. Одна. Левая. Ладонью вверх. Просит? Предупреждает? И то и другое?
… Другое. Совсем другое… Тепло коснулась губами своей руки, передала поцелуй на кончиках пальцев. Примешь ли? Заметно вздрогнула в момент прикосновения. Испугалась?
… Испуганно дрожат крепкие и сильные пальцы, но не отдергиваются даже на миг. Кир взял ладонь Кинны, как раскалённый уголь, но медленно и очень осторожно. Не повредить, не оттолкнуть. А душа горит. Её крутит, рвёт, и уже не выйдет свалить всё на чужие чувства.
… Чувства кружат, возносят до самого неба и со всей силы швыряют вниз. Хочется плакать. Хочется смеяться. В центре этой необыкновенной ночи рождается слово:
- Прости, - оно нервное и дрожит, как натянутая тетива. Слово – дрожит. И от этого как будто обретает совершенно иные смыслы.
… Смысла отвечать - нет. Смысла говорить тоже нет. Смысл... смысл всего происходящего теряется, прячется в волнующихся и изменчивых тенях этой ночи. Не умеют цей-ины долго сдерживать себя, да и никогда не стремились к этому, предпочитая азарт погони или боя эффективности засады. Кир притянул к себе Кинну не резко, но быстро и прижал, прижал двумя руками, будто боялся, что маленькую фино сейчас унесёт ветер.
… Легкий ветерок пробежал по спине, оставляя холодную дорожку между лопаток. Кинна подняла голову и взглянула на могучего полутигра. В глубине ее карих глаз плескался вопрос: значит ли это «Да»?..
… Что именно это значило, Кир и сам не знал. Он отбросил доводы разума, отмёл сомнения, располосовал когтями чувство вины, но никуда не мог деться от того, что просто не знал, как поступить дальше. Он осторожно освободил руку и погладил Кинну по щеке.
… Щеки горели. Хорошо, что ночь закроет глаза, и никто не увидит, как пылает стыдливый румянец. Поймала тонкими пальцами его широкую ладонь. Таяла от прикосновения, как подутренняя свеча. Не оттолкнул, не отстранился – Средоточие, какое же это счастье.
… Невозможное, небывалое счастье - стоять вот так и просто быть, просто чувствовать её тоненькое и тёплое тело под руками. Счастье - медленно наклониться и коснуться губами макушки. Счастье просто стоять рядом, не говоря уже о том, чтобы...
Всё когда-нибудь надо заканчивать, а Кир чувствовал, что внутри медленно, но верно просыпается звериная часть его натуры. Он взял Кинну за талию двумя руками и мягко отстранился.
- Пойдём в лагерь, - "сестрёнка" - чуть было не сорвалось с его языка. - Нас могут хватиться...
- Пойдем, - тихо отозвалась она. Словно маленький колокольчик тоненько прозвенел в ночи. Глянула на цей-ина. Совершенно другим взглядом – девиче-ласковым, понимающим, - Все будет совершенно иначе. Не знаю, как. Но будет. Я люблю тебя, Кир.
- И я...тебя, - слова застревали в горле, впиваясь в нёбо острыми коготками. - Наверное... да. И я тебя тоже. Люблю.
- Значит, все будет хорошо, - Кинна улыбнулась, и повторила, - Пойдем, ты прав, нас действительно могут хватиться.

День: ночь с семнадцатого на восемнадцатое августа
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: D3

Лагерь маленького отряда постепенно погрузился в сон. Затихла Эрис, бормотал что-то во сне Дентон, размеренно дышала Мари. Во сне все трое были какими-то другими, неуловимо отличаясь от себя же бодрствующих. Только вот чем именно?
Макабрей над этим не задумывался. Его тонкие, сильные пальцы бездумно вращали небольшую ветку, собранную вместе с остальным сушняком. Движения его рук выглядело лёгким, совершенно лишённым силы, но время от времени от ветки отламывались кусочки, и тогда некромант бросал их в огонь. Словно кормил хищного зверя. Или жёг старые письма.
Глаза малефика, не отрываясь, смотрели в огонь. Тонкие жёлто-красные язычки плясали, сплетались в самые причудливые формы и как-то расслабляли, уводили далеко-далеко в глубины собственной души. Макабрей уходил в омуты своего прошлого с головой, причём, будто бы невзначай, наверх всплывало то, что он забывал особенно усердно. То, что сделало его тень особенно чёрной. Эти воспоминания выходили наружу, как пузырь из пучины, и первым из них было одно из самых ранних. Не картина, не какое-то событие. Ощущение.

Маленький Йохан Шмидт, в котором от Ригора Макабрея были разве что резко-зелёные глаза, никак не мог понять одной очень важной вещи: кто он такой. Ситуация осложнялась тем, что обычно дети о подобном не задумываются, а потому у окружающих его взрослых найти ответа не получалось. Не знали они, как объяснить такое. Всё дело было в том, что все люди вокруг Йохана делились на две неравные группы. Большинство называлось «больными». Они жили рядом с мальчиком, хотя были очень мало похожи на него – бледнокожие, со странными чертами лица, они с трудом передвигались и едва дышали. У них часто шла кровь из носа. У Йохана подобное тоже бывало, но лишь когда он случайно падал и бился лицом об землю. Тогда его утешала мама, лицо которой со временем становилось всё более грубым и малоподвижным. Похожим на лица остальных «больных». Меньшая же часть людей звалась «врачами». Эти жили отдельно – за небольшой березовой рощей и были уж совсем не похожи на больных. Во-первых, у них были огромные клювы с широкими трубками, уходящими в горб на спине. Во-вторых, их глаза были вечно выпучены и бессмысленны. Всё, что в них видел Йохан, когда они приходили смотреть на него – это собственное отражение. Они говорили непонятные вещи гулкими голосами. Наверное, они были страшно уродливы, потому что каждый дюйм их тел был скрыт плотной белой тканью. Однажды Йохан попробовал заглянуть под неё, приподняв край просторной одежды одного «врача» и был немедленно наказан. Вообще, «врачи» очень часто приходили на него смотреть и почему-то удивлялись. Говорили, что он должен быть «больным», но почему-то не болеет. Он спрашивал, кто он такой, но ответа ему не было.
А потом появился Чёрный Старик. Он шёл, сопровождаемый двумя врачами по главной улице мира Йохана и казалось, что его куда больше занимает собственная трость, а не то, что происходит вокруг. Врачи явно вели Старика именно к Йохану, ошибки быть не могло. И с каждым шагом незнакомца, с каждой чёрточкой его спокойно и очень худого лица, мальчик всё больше убеждался, что он такой не один. А ещё он почему-то знал, что врачи очень-очень боятся этого человека.
- Кто ты? – спросил у него Йохан, как только Старик приблизился. Мама учила мальчика, что невежливо заговаривать со старшими первым, но сейчас он не удержался. И не зря!
Старик долго смотрел на него, потом опустился на одно колено, поднёс лицо к самому уху Йохана и тихо прошептал:
- Некромант.
Так мальчик узнал, кто же он такой. В тот же день Старик забрал его из Мира, обещав научить всему-всему-всему. Йохан шёл за ним охотно, только на маму часто оборачивался, ждал, что она позовёт его остаться. Но мама не звала. Только плакала. Когда они со Стариком вышли за ворота Мира, которые раньше нельзя было пересекать ни в каком случае, Йохан обернулся ещё раз и с трудом, по слогам, прочитал надпись. Так он узнал, что его старый Мир, оказывается, назывался «Лепрозорий». Больше он не оборачивался.

…Возвращаться из детства было просто. Слишком давно оно было, и слишком тогда было всё по-другому. Тогда он был Йоханом, тогда он помнил имя матери, тогда он ещё ничего не знал о жизни. И о смерти тоже. Впрочем, последнее было справедливо ещё довольно долго – целых десять лет. Ригор прекрасно помнил, как учил наизусть целые страницы из зубодробительного трактата «Ars Mortica» и часами напролёт выдерживал жуткую боль от ледяных энергий, рвущих тело на части. Он тогда выдерживал всё и во многом потому, что свято верил – каждый знак, каждая крупица некротизированной манны всё глубже продвигает его в тайны Смерти. Он верил тогда, что знает её и узнаёт всё больше…пока однажды не сказал об этом Учителю. Старый и опытный Ульрих Морт, посвятивший некромантии больше века и чудом до сих пор не узнавший Смерть, только улыбнулся, а потом велел ученику собирать вещи. Следующее практическое занятие Макабрей помнил до сих пор во всей полноте. Стоило ему коснуться этого кусочка прошлого, как он навалился, взял за горло…

…ударил по обонянию смрадом гари и опалил лицо неведомым жаром. Улица города, где полновластно воцарилась Чума лежала перед всё ещё Йоханом Шмидтом персональным путём в ад. Заколоченные дома. Палящее солнце, трупы крыс на камнях. Людей, вздувшихся, покрытых язвами и изломанных агонией, оттаскивают в отдельные дома мортусы – преступники, осуждённые на смерть. Они, ещё живые, даже не думают бежать – карантины не выпустят из города никого. Дома, полнящиеся трупами, дышат ожиданием скорого пожара – ещё до заката их будут жечь вместе со страшным содержимым.

Йохан собирается с силами и идёт вперёд. Задача так проста – пройти город насквозь и не заболеть. Одет он для этой цели в самый раз: плотный балахон с глубоким капюшоном, маска, перчатки. Всё должно было быть просто. Всё и было просто, до тех пор, пока из дома не вышел человек. Поначалу молодой некромант не обратил на него никакого внимания, приняв за одного из мортусов, но потом заметил странное. Человек был одет лишь в свободную белую рубашку и короткие бриджи. Приглядевшись, Йохан увидел, что лицо человека изъедено ужасными язвами, а руки и шея тронуты гнилью. Сомнений быть не могло – перед некромантом стоял беспокойный мертвец. Заклинание, простое, из тех, что учат новички, сорвалось с языка и пальцев сгустком зелёного огня, мягко обнявшего труп и моментально высосавшего то подобие жизни, что в нём было. Йохан огляделся и похолодел, чувствуя, как колени начинают подгибаться. Из домов выходили ещё трупы. Взрослые, дети и старики, изъеденные болезнью до полного истощения и раздувшиеся от гноя, они шли по пустынной улице агонизирующего города. Они шли к нему. В них тлели лишь малые крупицы силы, только и способные поднять бездумное тело. Поднять и вложить в него желание получить ещё. Некромант смотрел на толпу мертвецов, медленно, с неотвратимостью гигантского ледника приближающуюся к нему, и чувствовал, как по венам ледяными волнами расходится ужас. Формулы примерзали к языку и нёбу, пальцы коченели, отказываясь складываться в магические знаки. Йохан смотрел на смерть, что приближалась к нему, чувствовал её дыхание и голод. То, что он сделал потом, было чистым вдохновением, густо замешанным на ужасе и животном желании жить.
Каблук впечатывается в мостовую, звонко, сильно. Руки взлетают, рассыпая искры Силы, зажигая в глаза покойников лиловые искры.
- С бедняков до королей! – толпа замирает, внимая словам, как священному откровению.
- Все танцуем…, - воздух останавливается, стекленеет и тихонько звенит от наполняющей его энергии.
- Макабрей!
И мир вокруг сходит с ума.
Толпа мертвецов неслась по чумному городу. Мортусы и немногие выжившие прятались, пытались забиться в любую щель или бежали, но трупам не было до них дела. Они плясали. Чудовищной вереницей, положив руки друг другу на плечи, высоко выбрасывая ноги и качаясь так, будто сама земля плясала вмести с ними, а во главе безумного хоровода…
… ледяным обручем охватывает голову призрачная корона, звенят радостно и зло незримые бубенцы на кистях и щиколотках, плещется за спиной антрацитная мантия, а у плеча рыдает, захлёбывается…
...шёл Король. Он вёл своих мёртвых вассалов по улицам, рассыпая собственные силы, расшвыривая их горстями, как медяки нищим, и вплетая собственный хохот в дикое крещендо, летящее над ним. Он чувствовал всей кожей, что за ним встают новые и новые подданные, что вереница танцующих мертвецов растягивается, древним змеем обвивая Чуму и неотвратимо сдавливая объятия.
- Мимо окон и дверей, - шептал Король, сквозь стиснутые до ломоты зубы. – Мы пропляшем макабрей!
Когда в музыку ворвались лихие кастаньеты? Какая разница. Яркое платье и смуглая кожа, золотые мониста и алый цветок в волосах. Её глаза смеются, а в полуоткрытых губах посвёркивают жемчужины зубов. Она идёт навстречу танцующим, изгибаясь и кружась, она впускает ломаный ритм в себя и подчиняет его мельканием юбок и монист, стуком кастаньет и огнём в глазах. Она идёт прямо к Королю, как хищник подходит к уже обездвиженной жертве.
- Вашу руку, мисс, смелей, - вереница останавливается, когда Король с поклоном приглашает появившуюся даму. – Потанцуем макабрей!
Небо рушится вниз, а земля взлетает к нему в объятия. Ветер, безумный повеса, высвистывает что-то глубоко непристойное. Мертвецы разбиваются на пары и пляшут, пляшут, как один, двигаясь за ними. За самой главной парой этого города и этого танца. Бледные руки короля обнимают тонкий, трепещущий стан, две пары ног выделывают абсолютно нереальные па. Они оба хохочут и поют, перемешивая строчки, и гимном, девизом звучит звонкий рефрен: «Макабрей! Макабрей! Макабрей!»
Она покидает хоровод лишь перед городскими воротами. Алые губы приникают к устам Короля, и всё заканчивается так же быстро, как и началось. Пропадают кастаньеты, а яркое платье в последний раз мелькает где-то сбоку. Король успевает сделать ещё несколько шагов, пересекает черту города и падает, рушится к ногам высокого старца, опирающегося на чёрную трость. Корона, бубенцы и мантия исчезают до того, как его грудь касается земли.
Йохан потерял сознание почти сразу и не видел, как его поданные, один за одним, оседают на землю и замирают в неестественных позах. Смерть уйдёт из этого города. Она довольна.
Ригор невольно улыбается, вспоминая свой первый Totentanz*. Потом наставник жёсткого его отчитает за ненужную и неразумную трату ресурсов, за привлечение внимания и преступную неосторожность. Старый некромант Ульрих Морт будет сухо и жёстко разносить ученика в пух и прах, но в глазах его будет стоять гордость.
_________________________________________
*пляска мертвецов

сон белой птицы

...Снились обрывки — из будущего в прошлое, как шаги спиной вперед... вот чудно, Йохан рассказывал когда-то, что в Элоквенте люди считали, что прошлое у них впереди, а будущее сзади, потому что прошлое можно увидеть, а будущее нельзя.
Запах паленой резины и паленого мяса. Горящие тела. Погребальный костер — и недолгий поцелуй. Не от любви, от отчаяния и странного счастья: здесь — умирают, а она, совсем рядом с ними, еще живет! Еще может дышать, смеяться, называть друзей по именам, гладить Цербера против шерсти... обнимать Фиерса, касаясь его губ своими и еще не зная, что будет дальше.
Именно так для нее закончилась та война.
Рубиновые капли на внутренней стороне руки. Обжигающий (почему?! Обычно такой холодный) собачий язык, слизывающий кровь. Несколько резких, сильных ударов по щекам — очнись, Мари! «Не называй меня так, я же просила».
Стертые в кровь босые ноги. Черные тени в небе; схватка драконов. Пальцы подрагивают — она уже плетет венок из клевера, жаль, пока — лишь в своих мыслях.
«У тебя очень странный взгляд на вещи» - «Я знаю». Куклы с мертвыми глазами. Живые дети играют с мертвыми.
Запах... соломы и старой бумаги. Старая бумага — здесь все ясно, так обычно и пахнет в каких-нибудь кабинетах или штабах. Но откуда — солома?! Мы уходим вдвоем, Дева и ее Зверь.
Цосназ, рев парациклов, выстрелы, мертвые тела. Библиотека, снова запах старой бумаги — нет, это было раньше. На тонких руках, еще не обезображенных шрамами — лисенок с золотой шерстью. «Как хорошо, что ты здесь». Немногие владели даром успокаивать растревоженные души. Саяра умела. Марийка — научилась потом.
Каменный пол, холодящий колени сквозь камуфляжную ткань. На ладонях проступают шрамы — как и всегда от холода (хрустальные осколки ранили больно). Подземелья Криона шлют прощальный привет. Безумие какое — «прощальный привет»...
Звездная карта на стене пещеры. «Каждый человек — это звезда. Когда человек умирает — звезда гаснет». Затхлый, пыльный воздух полуразрушенных шахт.
Черная буря. Черный — потому что на фоне серого неба — корабль. Холодный человек с холодными словами; золотистый фенек. «Мы бы подружились».
Рев мотоцикла, письмо, почти сочувствующий взгляд. Как их нашли? Как нашли ее?.. «А ты на хорошем счету у короля». Да-да, «наша девчонка», так о ней говорили. Неловкая попытка разойтись, развести сплетенные дороги оборачивается провалом – к добру или к несчастью? Они опять идут выполнять приказ.
Немного раньше – снова холодный человек. Ах, нет, тогда еще было не «снова». Древние развалины, леденцы в прозрачных обертках, разбросанные по ступеням храма, как подношение странному божеству. Двое – криомант и техник, она забыла имя второго, но первый отпечатался в памяти хорошо. Вензел данЛей. Прибыл задавать вопросы; получил на них ответ. Истерика. «Нельзя так – о людях». Вспомнить – совсем недавно они были живы. Они были.
Лихорадка, бьющая тело оружейной дробью. Мертвые, уже не такие ухоженные дворики заброшенных поместий. Кто-то постоянно сидит в изголовье ее кровати… может, смерть? Нет-нет, это Фиерс. Дежурит. Не спит третьи сутки.
Мародеры и крысы. Пустые дома, пустые стихи на пустых листках бумаги. Или нет?.. Вспомнить бы те строки сейчас – не вспоминаются. Вспоминаются совсем другие, всплывают, начертанные быстрым, летящим, угловатым почерком… его почерком. На чужом языке. Но это – много раньше. Да и было ли?
Коньяк из фляжки – на семерых. Фляжка Лиса пережила две войны. Леденцы; насмешливый взгляд Эвлина. Плевать. Я старший лейтенант, он – младший. Старший лейтенант Линден; вот так.
Еще до Криона, еще до ледяных статуй, вмиг превратившихся в осколки, была она. «Чайка». Проект «Чайка». И Артур Стентон, «Черный», смотрел на нее поверх стеклышек очков, и на его лице отражался немой вопрос.
«Девочка, почему?!»
Артур всегда говорил очень быстро, словно боясь не успеть произнести что-то важное. Но тогда, за миг до удара сверкающим лучом в грудь, он не успел сказать ни слова.
Подземелья.
Цербер.
Холод винтовки в пальцах; мундир не по размеру; острое лезвие обрезает прядь за прядью.
Пожар. Мертвые тела. Разве с этого не начиналось?..
Она проснулась от крика – чужого.

сон черной птицы

… Снилось болезненное, но еще не страшное. Снилось как взгляд со стороны.
Взгляни – увидишь толпу. Остервенелую, буйную; прислушайся, и услышишь ругань, крики, чей-то дикий визг… чей-то смех.
Избивали кого-то. Сначала только кулаками, потом, когда этот кто-то упал – принялись пинать ногами, сосредоточенно и зло; одни пинали, другие пытались их оттащить и сами получали под дых, все ругались и орали, и только кто-то один смеялся.
Пока не раздались выстрелы.
- А ну перестали! – выкрикивает властный, суровый голос, и толпа вмиг останавливается, замирает, как волна, вдруг плеснувшая о плотину и не знающая, что делать дальше – через край уже не перельешься, а обратно не повернешь.
Мужчина с револьвером в руке – сухой, высокий, с черными усами…и в военной форме – делает шаг вперед.
- Расступитесь, мразь, - поводит оружием, и толпа рассыпается стайкой испуганных воробьев. Далеко не уходят, но и приближаться к мужчине – явно не хотят.
На земле лежит, приподнявшись на локте, подросток. Взъерошенные черные волосы (кто-то явно хватался за них минуту назад), наливается багровым синяк на скуле, разбиты губы, так что кровь льется, уже до воротника грязной, порванной рубашки добежала алая струйка…
Подросток, похожий на трепаную птицу, смеется. Зло и страшно, выплевывая кровь из разбитого рта.
На лице военного мужчины удивление.
- М-мать… - выдыхает он. – Девчонку-то – за что?!
Вперед выходит один. Как раз из тех, что пинал ногами. Вся правая половина лица у него залита кровью.
- Кошель срезала, сучка, - говорит он, прижимая к ране не слишком чистую тряпку, видимо, оторванный рукав. - За руку поймать хотел – а она с ножом. По морде прям. Вишь, как располосовала?
Отнимает тряпку – и военный мужчина морщится. Чудом этому бедолаге глаз не зацепило… а лицо так художественно разрезано, от самого лба до середины щеки, что не избежать ему огромного, с веревку толщиной, уродливого шрама.
- Все ясно, - мужчина кивает и неожиданно протягивает девчонке руку. Для девчонки это тоже неожиданно, судя по ее личику. – Убирайтесь. Я ее сам отведу куда следует. За самосуд по головке не гладят, или забыли?
Толпа бурчит неудовлетворенно, обиженно… но не бунтует. Потому что рядом с военным мужчиной еще один, тоже в форме. И тоже с револьвером. Толпа расходится постепенно, оглядываясь, переговариваясь. А девчонка поднимается сама, избегая ухватиться за предложенную ей руку помощи.
- Добрый ты какой, дядя, - с ухмылочкой (ох и поганая же ухмылка выходит, особенно учитывая раскроенную губу) цедит девчонка.
- Я не добрый, - качает головой военный. Явно хочет сказать что-то еще, но девчонка перебивает.
- Жаль, - говорит она, - а то жрать хочется. Накормил бы, а?
О том, что краденый кошелек так и остался при ней, она молчит.
Убедившись, что все участники недавней драки уже разошлись, военные обмениваются быстрыми взглядами, и тот, кто стрелял, произносит:
- Хорошо. Знаешь, где трактир? Веди.
Девчонка с уважением и некоторым ошеломлением смотрит на обоих, кивает, сплевывает кровь в очередной раз – и направляется через улицу.

Ест она быстро и жадно, как голодный щенок, словно боясь, что отберут угощение. Не стесняется облизывать грязные пальцы… оба военных глядят на это как-то сокрушенно. Не дожидаясь, пока бродяжка-карманница закончит трапезу, усатый говорит:
- Меня зовут Микель. А тебя как?
Разгрызая куриную кость (руки едва не по локоть измазаны жиром), она отвечает:
- А меня уже никак не зовут. Меня теперь кличут. Галкой кличут – угадаешь, за что?
- Угадаю, - говорит Микель. Сложно не угадать – растрепанная, короткие черные волосы торчат перьями, глаза блестят, да и на язык остра не хуже галки-сороки.
- Догадливый, - хмыкает она. – Колись теперь, чего добрый такой. Надо от меня чего? Так у меня ничего нет, второй день не жру. Или может, ты из этих… кто в дома терпимости девочек набирает? Ты учти, я ни хрена не терпимая!
Галка снова смеется, и звучит это так же страшно, как там, около рынка.

- А ты почти угадала, - вдруг кивает Микель, и смех обрывается. – Я из тех, кто набирает. Но не девочек, а всех, и не в бордель, а в особый род войск, скажем так. И не косись так недоверчиво. Лучше представь – если б тебе такое оружие дали в руки, что ты всю эту толпу раскидать бы смогла... согласилась бы в одном научном проекте поучаствовать?
- По городам и весям бродите, отыскиваете потеряшек и каждой швали вроде меня такое предлагаете? Ох, не верю, - мотает головой Галка. А у самой в глазах – интерес.
А тут и второй голос подает. Взгляд у него хищный, цепкий, с головы до ног по косточкам разбирает. Оценивает.
- Не каждой. Только швалям с врожденным талантом к выживанию. Вроде тебя.
- Комплиментов-то! – фыркает Галка. – Ну ладно. И что ж у вас за войска такие? С кем воевать-то, ведь кончилась уж война?
- С кем придется, - криво улыбается Микель. – Не прямо сейчас воевать. Враг когда-нибудь найдется. А у нас свой шкурный интерес… и не в трактирах о нем трепаться. Скажу только вот что – согласишься, будет у тебя крыша над головой и вкусная еда. А еще будут изнурительные тренировки и не менее суровые медицинские процедуры. Для начала тебе даже придется помыться… Ну а если откажешься – будет все, как было. Что скажешь, Галка?
Она помолчала.
- Жрать-то охота… - пробормотала наконец. – Ну ладно, дядя. Пошли отсюда. Все расскажешь в подробностях, я прямо горю любопытством. Даже помыться ради тебя готова! – в глазах у нее снова сверкают огоньки. – Только учти, я не самая распоследняя шваль, так что ты со мной поучтивей!
- Ну-ка ну-ка, - хмыкает Микель, - и что за юная особа стоит предо мною?
- Баронесса, - гордо подбоченясь, говорит грязная, лохматая, избитая Галка.
И смех, и грех. Военный, что с Микелем, растерянно смотрит на него – неужели не почуяли сумасшедшую?
- Не веришь? – сникает Галка. – Ну и козел. Хотя, чего там, никто уже давно не верит…

Потом Микель, конечно, наведет справки, поднимет бумаги, с трудом раздобудет примерные списки жертв прошлой войны и убедится – да, была такая пропавшая баронессочка.
Только этого Эрис во сне не увидит.
Зато увидит - боль, длинную и гибкую иглу, елозящую под кожей, страшно обжигающие горло таблетки, постоянные уколы, неприятно пульсирующий зеленым кристалл, беговую дорожку длиной в полжизни, тела, бьющиеся в судорогах на операционной койке, белый потолок над собой (и ту самую койку – под лопатками), серебряный маятник, качающийся перед глазами.
И голос: «Забудь это»… мягкий, обволакивающий.
Проснется – снова с криком.

День: семнадцатое августа
Фигура: пешка Е7
Ход: е7 - e5
Официальная клетка: е5
Фактическое местоположение: е6

Они всегда уходили тихо. Когда рассвет еще не до конца разгорелся над размытой, неплотной еще в сумерках чертой горизонта. Тиххоловы не желали доброго утра, не будили, хотя Эйна – рвалась. Отправляясь в путь на спине цей-ина, лиа печально смотрела назад, на деревья, на грустно поникшие ветви. На самом деле – сонно.
Нейке-филин дремал, посапывал, как маленький ребенок. Впрочем, в душе он и был таким – бесшабашным, веселым, вредным, как мальчишка, которого лишили сладкого кусочка тростникового сахара.
Аай-ли, аай-ли, ноги куда-то вели.
Аай-ли, аай-ли, смотрели глаза.
Деревья пестрели, облака пели,
Аай-ли, аай-ли…
Голос Вей-Вея бархатистый и мурчащий, но песню сочиняли не для этого голоса. Эйна сглотнула нежданно, негаданно совсем возникший в горле комок. Это вспомнила лиа последние слова песни, где путешественник, странник, с рождения искавший счастья, оступился и утонул в ледяной воде озера.
Дни проползли мимо неторопливыми питонами. Медленно извивающиеся змеи, они вяло раскрывались бледным заревом на рассвете, догорали потом в пламени заката.
Стремительно как-то и вдруг, случайная стоянка обросла маленькими палатками, сооруженными наспех заграждениями – постарались пешие из дома Нарелан. Не нужно было ходить далеко, чтобы видеть проезжавшие мимо отряды. Как взрослеющий не по дням, а по часам броненосец Шэн-лие обрастала заграждениями, форпостами. Патрули… патрули… Отряды.
С каждым днем чиа и Эйна уезжали все дальше на крутой спине Вей-Вея. Лиа, ставшая особенно чуткой ко всему, улавливала на грани восприятия тревогу с запада, тянущееся разреженной лентой беспокойство.
Аай-ли, аай-ли, от реки до реки
Аай-ли, аай-ли, от холма до холма…
Зачем они выбрались из глубин земли? Зачем пришли сюда?
Аай-ли, аай-ли, темна течет вода.
Аай-ли, аай-ли…
Эйне хотелось подпеть Вей-Вею, но она строго-настрого запомнила наказ учителя не раскрывать рта. Ей казалось сейчас, что ее собственный голос – тот самый комок в горле, который силится, силится выкарабкаться наружу… да не может, как бы ни старался.
Платье, - белое, такое, что грязь и пыль не приставали к удивлению Нейке – ненадежный доспех даже против стрелы, не то, что против страшного оружия пришедших из-за моря. Хотелось Эйне зябко обнять себя за плечи, хотелось от страха повыть в голос… Она сжала ладонями локти и замерла – почувствовала, как стрелу между лопаток, взгляд чиа. Лиа знала, как он смотрит: ехидно, с прищуром.
Заиграла, заливаясь соловьем, его каменная флейта. Зашуршали, как пересыпающийся из чаши в чашу песок, тихо.
Вей-Вей наступил в озерцо ручьевой воды, брызнули в стороны капли – и вниз они падали, как казалось, Эйне, так медленно, как неторопливо осколки расколотых звезд в клепсидре, стоящей под ночным небом.
Шаги затихали, дорога умирала
Аай-ли, аай-ли, дорога умирала.
Аай-ли, аай-ли, ноги довели
Аай-ли, аай-ли , до счастья не довели
Глубока, холодна вода…
Походы тиххоловов продолжались ото дня ко дню. Возвращаясь, Вей-Вей рассказывал быстроногому, прибегавшему на четверть часа нарелановскому вестнику, что видел. Нарелановский вестник кривился, морщился, слушая о случайных деревцах и холмах. Не то он хотел узнать от цей-ина, совсем не то… Эйна была рада бы поделится этой мыслью с учителем, но Вей-Вей велел ей молчать, а Нейке… Нейке просто слушал наставника.
Дни проползли мимо неторопливыми питонами. Скучные, похожие, отличающиеся только как пятна на чешуе и то – не сильно.
А затем… страшное случилось одним утром.
Нарелановский вестник послушал бы, что рассказали тиххоловы, да только некому из древних потом, после того страшного, было рассказывать.

День: очень раннее утро восемнадцатого августа
Фигура: пешка b2
Ход: без хода
Официальная клетка: b2
Фактическое местоположение: северо-запад а1


Она содрала цветок фэйра со спины. Пронеслась острыми иглами вдоль позвоночника боль. Валь села на траву и выдохнула глубоко и тяжело. Казалось, что появилось на спине раскаленное пятно, по которому боль топчется испачканными в соленом песке пятками.
Женщина сбежала с «Наамей».
В это время севернее и сейчас ее соотечественники дрались с бывшими друзьями, и где-то крались по берегу следопыты, и… «Может поймал их уже случайный патруль», - подумала Валь. Она подышала на холодные ладони и потерла руками лицо, отгоняя притворяющуюся сонливостью усталость. Женщине предстояло идти в город, а это – непросто. Очень непросто, когда на каждой дороге требуют документы. По крайней мере, так было во время прошлой войны.
Она дала отдохнуть себе не больше минуты, после чего поднялась, сорвала с темных волос просоленный платок, смочила в ручье, устремлявшемся к водам залива, смыла пекшую лоб соль – повернулась к берегу спиной и, бросив на компас взгляд, направилась на северо-восток.
По густой траве бежали волны и, казалось, вокруг Валь расстилается зеленое море - колышущееся, испещренное яркими пятнами полевых цветов, пахнущее свеже и сладко. Солнце золотило колоски, и к востоку пролегла искрящаяся дорожка.
Трава - высокая местами, почти по пояс, скрывала землю, все, что было на ней, и потому голос, донесшийся откуда-то со стороны, прозвучал словно из неоткуда - и будто сама равнина говорила со сбежавшей с брига Валь.
- Сто-ой! Руки поднять, глаза закрыть! - голос был звонкий, высокий. Смешной.
Женщина молча замерла. Она не ожидала, что это случится так скоро, к тому же, на равнине, гладкой, как ладонь младенца, не было и намека на…
Валь осторожно подняла руки, немного разведя их в стороны.
- Признавайся! - приказные нотки в, почти детском, голосе звучали несколько смешно.
- Но она не похожа на... - раздался откуда-то с другой стороны - второй; такой же звонкий и юный.
- Молчи! Спугнешь!
- Я из Ясного, - произнесла Валь на чистейшем, давно знакомом тем, кто ее обнаружил, языке.
- Врешь!
- А может...
- Да врет, хвостом чую!
- А я чую - морем пахнет...
- И что? Может - из лиа.
- Да они так не говорят.
- А вдруг - шпион? - казалось, над головой Валь летает мячик для детской игры - туда-сюда, туда-сюда.
Женщина прикрыла глаза, ощущая себя персонажем северной народной сказки про вредных пикси. Очень медленно Валь начала поворачиваться. Упаси Единый, вдруг – выстрелят? «Шаловливые, жестокие дети», - с какой-то мрачной иронией подумала женщина. Ее сердце екнуло. Против воли начали собираться под веками слезы, словно кто-то насыпал в глаза песка. У нее ведь была дочь… «Не была. Есть», - поправила себя Валь.
- Я ушла слишком далеко от поселка.
- Он шел ночною, порой ночно-ою... - протянул тот голос, что появился вторым.
- Это она, - педантично поправил первый.
- Пришел жела-анный, ушел посты-ылый... - продолжали тянуть из густой травы, покачивающейся под дуновениями ветра.
- Кстати, да? Куда идешь, зачем? Прризнавайся! - смешно растягивая "р", потребовали у Валь.
Она обшаривала глазами неспешно колышущееся море трав, пытаясь увидеть тех, кто говорил с ней. Не видела. Словно и вправду беседовала с пикси.
- Я… - женщина сделала неосмотрительную паузу, прокляла себя. Патрульные юга за такое в прежние времена расстреливали сразу, - возвращаюсь в Ясный.
- Потерялась, - резюмировали со "второй" стороны.
- Врет. Ясный-то в другой стороне.
- Да?
- Нет?
- Давай отведем к Джи? Он умный, он решит.
- Не пойдет ведь.
- Пойду, - возразила женщина.

В траве озадаченно замолчали, словно и не ожидали такого ответа.
- Шутишь? - наконец поинтересовался тот голос, что обратился к Валь первым.
- Нет, - ответила Валь.
Ответила - тише, спокойнее, как всегда говорил человек, в чьи глаза, просыпаясь, она смотрелась - самое дорогое, самое родное. Любимое зеркало.
Вновь - тишина. Лишь где-то стрекочут цикадами полевые птицы - мелкие и юркие, они похожи на воробьев - только ярче, словно цветы этих равнин отдали их перьям свои краски.
- Поверим?
- Ну, а... смешно же?
- Ага.
Зашуршала трава, раздвигаясь и выпуская из себя гибкую, почти подростковую фигурку в свободной зеленовато-песчаной одежде. В темно-рыжих волосах запутались колоски, а из одного уголка губ к другому кочевал ярко-синий цветок.
С другой стороны травы выпустили зеркальное отражение рыжего - или рыжей? - только второй незнакомец, такой же глазастый и забавный, держал в руках совсем не смешную винтовку.
«Солнцепоклонники», - узнала Валь.
- Я могу опустить руки? – осторожно спросила она.
- А у тебя в них ничего нет? - прищурился безоружный лис.
- Не-ету, - вместо Валь ответил второй - с винтовкой. Он слегка опустил её, но дуло продолжало смотреть на женщину. - Опускай.
Валь медленно опустила руки, встряхнула ими – локти успели затечь. Полумрак мягко описал улыбку женщины синеватыми тенями.
- Благодарю, - ответила Валь.
Зеркальным отражением её жеста опустилась винтовка. Лисы переглянулись.
- А как тебя зовут? - в один голос спросили они.
Женщина задумалась всего на секунду.
- Вал… Валентина Фарадей.
- Фарадей? - вновь хором переспросили близнецы.
- Это такой, который в ОНР?
- Нам Клаус рассказывал про него - когда к сестре ездил, Фарадея видел.
Валентина слабо улыбнулась.
- Если тот, у которого есть дочь, то да...
- Дочка есть? - грозно посмотрел на близнеца тот рыжий, что был с винтовкой, словно требовал от двойняшки сию секунду явить на равнину дочь Фарадея.
- Не по-омню. У Клауса спросим, он расскажет.
Второй сатяра вместо ответа несколько мгновений молчал, потом покосился на Валь.
- А мы - с докладом идем.
- О чем? – на автомате спросила женщина и только затем опомнилась: нельзя задавать такие вопросы патрульным.
Она неловко улыбнулась. Все ее мысли были сейчас о другом, кружились пригоршнями разноцветных бабочек, которых Единый пересыпает из ладони в ладонь. Память была ангелом и предательницей одновременно: осыпала перьями и вырезала лица трафаретами. Память возвращалась, то вкрадчивой кошкой, то буйным котенком.
Близнецы переглянулись - они понимали друг друга даже не с полуслова, с дрожи ресниц, движения пальцев, мыслей...
- Там, - кивнул безоружный сатяра куда-то в сторону, - ночью драка была.
- Мы не видели кто. Далеко было.
Казалось, после того, как были опущены руки и оружие, лисы признали Валь своей и были готовы ей выболтать все, что угодно.
«Змеи», - поняла Валь.
- Лиа? – почти шепотом спросила она.
- Наверное. Кому же еще. Вот и идем - Джи надо сказать, чтобы он уже в Штаб передал.
Женщина кивнула:
- Да, необходимо все доложить, - и отсекла себе дорогу обратно.

и Darkness

День: семнадцатое августа
Фигура: пешка D7
Ход: без хода
Официальная клетка: D6
Фактическое местоположение: D6 (ю-в)

- Сколько тебе лет? - целитель коснулся пальцами иссушенной коричневатой земли и от прикосновения вверх поднялось невесомое облачко пыли. Он сидел здесь уже очень давно, и даже не сказать, чтобы думал о чем-то... Просто смотрел на простые линии и непривычные цвета впереди, на то, как ветер гоняет сухую траву с серой пылью и швыряет мусор вниз, с бритвенно-острых краев ущелья. Земля, стертая в неживую пыль дальше, к самой круче была словно сплавлена в прочные глиняные черепки. На одном красовалась капелька крови — не стоило здесь ходить босиком.
Бабочка улыбнулся.
- Старше тебя. Может быть, намного.
Беловолосый лиа подошел тихо, но позволил собственной тени упасть в поле видимости, потому Яно мог не оборачиваться, чтобы увидеть, как камиэ опустился на кортички рядом. Он и не стал.
- Я знаю.
Невесомая крошка стекала с пальцев беззвучной рекой, рыжие брызги уносил ветер. Целителю не хотелось лишний раз шевелиться. Другие лиа держались от обрыва подальше, и только Яно он не казался странным и неестественным. Просто кусок земли, сохранивший память о давнем.
- Тебе не страшно здесь находиться?
Мезу подошел к самому краю обрыва и посмотрел вниз. Ветер растрепал края его одежды, сорвал с лука приставший обрывок лозы и унес в глубину расселины. На детском лице появилась улыбка.
- Я не люблю это место. Но оно по-своему интересно. Странно, что тебе не страшно.
- Это просто пыль, - уголки губ Яно тронула улыбка. С Мезу было трудно общаться, он даже не трудился представать старцем и несмышленышем как-то... по очереди. Из-за этого сам целитель чувствовал себя одновременно старшим и младшим. - Мне нравится, что тут тихо.
Мезу обернулся, быстро и заинтересованно. Потом подошел ближе и опустился на корточки возле собеседника. Положил на плечо руку и посмотрел в глаза.
- Я не думал что все так, - в ответ на вопросительный взгляд камиэ улыбнулся. - Ты слишком много слышишь. Больше чем хочешь. Я понял.
- Мне просто нравится тишина, - Яно отвел взгляд.
Мезу еще раз улыбнулся и убрал руку. Покрутившись вокруг, камиэ сначала сел прямо в пыль, а потом и лег на спину. В бледно-зеленое полотно чохи и белые пряди волос сразу же замешался бурый. Бабочка открыл глаза и посмотрел прямо вверх.
- Мне нравится находиться рядом с тобой.
- Почему? - Яно поднял голову.
- Из-за этого. Ты умеешь создавать тишину, в которой можно побыть.
- А ты?
- Я не умею создавать тишину.
Яно долго смотрел на блекло-коричневые черепки с улыбкой. «Мне самому это мало что дает». Мезу был закрытой книгой в яркой обложке, спрятанной на высокую ветку. Хотелось задать множество вопросов, но ни выбрать, ни озвучить их целитель просто не мог. Иногда казалось, это странное существо знало все. Иногда — что Бабочка с поразительным умением указывал пальцем в небо, и только. Так просто было приписать знание всех ответов кому-то, а не искать их самостоятельно...
- Море совсем близко здесь, - снова заговорил Мезу. - Лагерь пу-уст...
- Ты?.. - Яно поднялся на ноги и пошел вдоль кромки обрыва, стараясь не наступать босыми ступнями на острые сколы.
- Я удивляюсь, почему здесь не течет соленой реки, - улыбнулся Бабочка, тоже перекатываясь на ноги. - Ты когда-нибудь видел снег?
- В наших краях не бывает снега, - покачал головой целитель.
- Вода не замерзает каплями. Снег летит с неба кружевом, таким тонким, что, кажется, только белый пух... Он укрывает за ночь весь мир, и с ним расстилается тишина, такая, словно весь лес уснул до рассвета. Деревья сбросили листья и стоят прозрачными силуэтами. Ели погребены под тяжелым слоем белоснежного кружева. А потом выходит луна, и ее свет отражается от земли.
- Так бывает на севере?
- Так бывает. Я все-таки не люблю это место, - улыбнулся Бабочка. - Тебе только кажется, что тебя привязали.
- Может быть, я сам себя привязал, - покачал головой целитель.
Мезу не ответил. Когда Яно, наконец, обернулся, о его собеседнике напоминал только след в пыли.

День: семнадцатое августа
Фигура: пешка D7
Ход: без хода
Официальная клетка: D6
Фактическое местоположение: C6

Ночной патруль сменился дневным, но вместо заслуженного сна под пологом листьев небольшой, еще совсем юной рощицы, освобожденные от дежурства лихорадочно собирали пожитки в дорогу - до моря был почти день пути, и завтра утром следовало уже вернуться. Даже мрачная Кеоко повеселела и то и дело подшучивала над стеснительным соплеменником. Кету с видом абсолютного превосходства над окружающим миром наблюдал из самой тени, пока ему самому в лоб не прилетело дикое яблоко. Потерев место ушиба, тико сощурился и... промахнулся, попав вместо этого в безвинного Кеану. Повар поднял голову и посмотрел в сторону младшего соплеменника так, словно впервые его увидел, и Кету поспешил занять себя делом тоже. Вскоре патрули разошлись.
- Выходим, или вы спите? - заботливо поинтересовалась Кеоко, полностью собранная и совершенно свежая. Мано молча поднялся на ноги, Кетьен последовал его примеру. Кету, не собравший еще половины того, что хотел, выругался под нос. Хейко, гибко извернувшись, тронула острыми кончиками ногтей его загривок:
- У тебя две стрелы.
Наконец, маленький отряд был собран и вышел из тени под яркое августовское солнце, еще косое, но уже теплое. В его свете на Мано было больно смотреть и даже блеклые волосы Кеоко отливали старинной медью. Женщина отвела их с шеи, связав, как шнурком, собственной тонкой косичкой. Тико игриво положил руку ей на плечо, она сразу же ее сбросила. Слева явственно проступила запятнавшая горизонт полоса мертвой земли, но лиа дружно отворачивались от неприятного зрелища. Утро было слишком хорошим.
- У моря обязательно живет кто-нибудь... - сладко сощурился Кету. Его попутчица хмыкнула:
- Ему же хуже.
Когда солнце поднялось в зенит, воздух уже благоухал летним морем, а когда свет пошел на перелом, на горизонте показалась сине-зеленая полоса, такая заманчивая на вид, что вся четверка невольно ускорила шаг. Когда трава сменилась песком, а песок - теплой спокойной водой, тико восторженно взвыл и с разбегу плюхнулся в воду плашмя. Кетьен принял сумку с плеча соплеменницы, и она тоже зашла в воду по колени, блаженно щурясь.
- Полвека его не видел, - тихо покачал рыжей гривой Мано. Светловолосый хейко повернул голову, но продолжения не дождался. Кеоко и Кету уже вовсю плескались на мелководье. Кетьен молча смотрел то на женщину, то на тихие, прозрачно-зеленые волны.
- Что робеешь? - улыбнулся огненноволосый. Парень смущенно улыбнулся, но потом все-таки ответил.
- Я никогда.. не видел.
- Так вперед, - подбодрил его Мано. - Давай-давай, пока время.
Кетьен поднялся на ноги и медленно стащил с плеч рубаху из серо-зеленого полотна. Даже мышцы хейко выглядели не совсем так, как Мано привык, они проступали причудливыми узлами и неожиданными узорами. Вдоль позвоночника шел тугой узор из татуировок и шрамов. Даже краска, пущенная под кожу Кетьена, была светло-серой. Сняв обувь, парень скользнул к воде. Вступил в нее осторожно, присматриваясь и прислушиваясь к каждому шагу... А потом Кеоко налетела на него и опрокинула в теплую воду, подняв тучу брызг. Кетьен не без труда вынырнул, наглотавшись песка и соли, и все-таки чуть не захлебнувшись в набежавшей волне, вдохнул воздуха, попытался встать на ноги, снова был опрокинут, и снова вынырнул. Встретившись взглядом с Кеоко он улыбнулся. Это почему-то вызвало у нее недовольное фырканье. Забыв о соотечественнике, хейко снова вернулась к дуэли с Кету и, постояв минуту в воде, Кетьен понуро вернулся на берег. Лежащий на песке Мано лениво приоткрыл один глаз, потом движением зрачка указал на место рядом с собой. Хейко лег на горячий песок и запрокинул голову.
- Ты не лучшего мнения о себе, да? - наконец, спросил великан.
Кетьен вопросительно выгнул брови и приподнялся на локте.
- А чего заранее проигрываешь этой обезьяне? - рыжий смерил своего бледного собеседника взглядом единственного открытого глаза и снова опустил веко. Хейко вспыхнул и отвернулся, потом резко поднялся на ноги и пошел в воду. Кеоко успела уже отойти на глубину и теперь мягко скользила спиной вниз под самой поверхностью воды. Кету бесшумно нырнул и свернулся в клубок на дне. Его сил было достаточно, чтобы, распрямившись, подбросить женщину в воздух, но в самый последний момент сильный толчок отбросил его в сторону. От неожиданности тико вдохнул воды, судорожно всплыл и закашлялся, и только потом осознал, кто был обидчиком. Кетьен не ожидал настоящей атаки, а потому ушел под воду, не успев даже набрать воздуха. Зная силу и темперамент тико, мало кто переступал им дорогу, и теперь Кету был в настоящей ярости. Несколько ударов в грудь незадачливого соперника пришлись почти вслепую в поднятой мути, потом на шее тико сомкнулись сильные пальцы.
- Из воды. Сейчас же, - Кеоко побледнела от гнева, и этого зрелища было достаточно, чтобы Кету в одно мгновение осознал и что он не среди своих, и что сан-тиа не дерутся... и что противник не отвечает. Разжав пальцы, тико молча побрел на берег.
- Стой. Помоги мне, - женщина подняла голову Кетьена над водой, но толку в этом было немного. Парень вцепился в ее руку мертвым захватом, но дышать все равно не получалось. Теперь Кету по-настоящему испугался.
Вывести обоих хейко на берег, передать Кетьена Мано, который привычным жестом припечатал его к собственному колену, вынуждая выпустить воду из легких, дождаться, пока светловолосый лучник снова начнет дышать... Все это не заняло и минуты, но показалось намного дольше. Кеоко молчала, и на щеках тико густо-багровым оттенком проступила краска стыда. Но когда блеклый хейко снова поднялся на локте, стыд снова перетек в гнев.
- И не говори, что тебя не предупреждали, - бросил Кету, поднимаясь на ноги и привычным жестом приобнимая Кеоко за плечи. Та так же привычно сбросила руку.
- Не стоило этого делать, Кетьен.
Хейко молча упер взгляд в песок. Его соотечественница покачала головой.
- Я сохнуть.
- С тобой, - улыбнулся тико. Кеоко предложила ему пойти в Неутад и там застрелиться. Кету пожал плечами.
- Тогда я в море. Удачи на берегу.
Кеоко молча развернулась и пошла прочь вдоль кромки прибоя. Когда ее силуэт уменьшился вдвое, Кетьен вздохнул и сел, скрестив руки на коленях. Мано покачал головой.
- Обо мне не может быть лучшего мнения, - произнес хейко после паузы.
Мано ему не ответил.

писано Кысь

День: семнадцатое августа
Фигура: пешка D7
Ход: без хода
Официальная клетка: D6
Фактическое местоположение: D6

- Я не сепаратист, я знаю, о чем говорю, - жизнерадостно усмехнулся Кеану, очищая от листьев высокий полевой колосок. - Смотри, нас выбирали из разношерстого сборища. Три тико, три камиэ, три хейко, два горца. Говорит что-нибудь?
- Только то, что у нас — нужный набор способностей, - Уми потянулась и небрежным движением выудила очищенный колосок из пальцев напарника.
- Именно, - тико резко обернулся влево и вскинул лук. Пока камиэ оборачивалась, травинка уже снова была у него. - Средоточие щедро дарит хвосты, крылья и даже ноги, но подарит оно тебе строго нужный набор способностей и талантов в отмеренной до совершенства пропорции? Даю зуб на заклад, что нет.
- Подарит. Если меняться долго и очень внимательно.
- Лет через пятьсот как раз закончишь, угу, - тико зацепился хвостом за колючку и замедлил шаг, чтобы отплести от коричнево-черной кисточки длинный стебель. Пока он возился, Уми заменила колосок на стебель цикория. Здесь он был не синим, как на побережье, а цвета сирени или ночного неба. Заметив перемену, повар усмехнулся и сунул цветок за ухо. - Чистокровки рождаются с этой гармонией, а жизнь с детства учит их собственным силам.
- А если ты родился с другими желаниями, и гармония эта тебе совсем не нужна? - Камиэ сорвала еще один стебель и попыталась пристроить за другое ухо тико, но тот увернулся. Потом, подумав, отобрал цветок и пристроил его на нужное место сам.
- Тогда пятьсот лет не такой страшный срок. Видела когда-нибудь полукровку альдейя и чиа? Нет? Страшное зрелище, поверь мне. Что смотришь?
- Тебе идут рога, - сощурилась Уми. Камиэ последовательно увернулась от фляги и пары яблок, но вот стеганая поясная сумка с камнями попала ей точно в плечо. Перехватив снаряд в падении, девушка развязала тесемку. - Что это?
- Камни судьбы. Если их тронуть без ритуала, проведенного в полнолуние, можно превратиться в лягушку и закончить свои дни в супе, - пообещал повар, разыскивая флягу и самое аппетитное яблоко. Камиэ не преминула запустить в сумку пальцы и вынуть оттуда коричневато-розовый камень. На гладкой поверхности были выбиты и залиты синей краской пять точек.
- Как интересно... Ими гадают?
- Не совсем. Если предсказывать ими судьбу, это мало чем поможет, каждый камень может означать все что угодно, - тико приложил к губам руку и оба затихли на полминуты, но шорох оказался обыкновенным зайцем. - Они подсказывают, где судьбу можно найти.
- Покажи, как, - камиэ поманила напарника за собой, и, действительно, на вершине холма в невысоком кустарнике была давно провалившаяся нора — идеальный наблюдательный пост для того, кто останется. Кеану расстелил на земле платок и составил руки в подобие чаши.
- Сыпь их сюда.
Уми перевернула сумку и камешки заструились в жесткие ладони тико. Повар подбросил их, перемешивая еще раз.
- Когда брошу., подставь ладонь.
Камни взлетели вверх, и камиэ подставила под этот дождь светлую руку. Два камешка, отскочив, упали в разрытую землю, три остались лежать между пальцами. Кеану сбросил их в собственную ладонь.
- Чайка, Серый Снег и Рубин. Долгий одинокий путь, печаль, потеря и жертва.
- Это то, что со мной случится? - Камиэ невольно отдернула руку.
- Нет. Камни не предсказывают такого, - Кеану почти по-отечески улыбнулся. - Они предостерегают тебя против чужих дорог, помогают выбрать путь к собственной. Просто запомни их мнение и решай сама.
- Хорошо. А себе... бросишь?
- Мне всегда выпадает одно и то же, - улыбка на лице тико развеялась без следа. Он собрал камни, подбросил их и поймал три.
- Память, Последний Камень, - первые два тико назвал до того, как прочитал пиктограммы, - Слом... Стоп. Это — новое...
- Что? - камиэ удержала пальцами его руку, чтобы получше рассмотреть камень, но сочетание точек оставалось загадкой. Повар помотал головой:
- Королевский Рубин. Означает живую кровь. Война... Горный Лик, война.

тут были Даркнесс, Соуль, Оррофин и Орть

День: ночь с шестнадцатого на семнадцатое августа
Фигура: без фигуры
Ход: без хода (сражение за Ясный, часть 2)
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: B4 (Ясный)

Тем временем Кристоф надвигался на Ясный. Горд манил его своей открытой вседозволенностью, умолял войти и дать волю своей жажде мести, но нет. Есть цель.
Маг уже давно приметил артиллерию, опасную для флота лиа. С высоты его полёта все эти укрепления и орудия казались такими маленькими и незначительными, что он невольно расхохотался и отсалютовал шпагой, указывая направление.
Дальше всё смазалось в его сознании. Он и Буря стали едины. Маг падал каждой капелькой дождя, выл ветром, раскатывался громовым набатом, и он же хохотал в абсолютном счастье и упоении. Сила, пьянящая, похожая на молнию сила, билась в его жилах, заставляя волосы развеваться, а глаза гореть синим огнём.
Крис-человек повёл шпагой, будто отдавая приказ незримым войскам. Крис-Буря, ощетинился копьями молний и устремился к арт-расчётам. Когда он налетел на них, стало ясно, что ЭКК здесь нечего противопоставить стихии. Дождь с крупным градом бичевал любого, кто смел высунуться из укрытия, ветер был такой, что отдельные пушки и камни с верхних частей укреплений попросту сносило. А потом Крис поднял руку, и десятки стрел-молний обрушились на фортификации. Это был мокрый, ветренно-молниевый Апокалипсис с единственным Всадником, оседлавшим саму стихию. И торжествующих, безумный хохот его был подобен Трубе Армагеддона.
Ему пытались противостоять. Кто? Чужая сила набухла, вырвалась потоками, пытаясь оттолкнуть и прогнать. Чужая сила - с берега. Она собиралась там слабыми линями, складывалась в паутину. Ткала сама себя, тянулась к Кристоффу.
На берегу кричали люди. Темные фигурки, темнее ночи, перебегающие от укрепления к укреплению. От смятого бурей укрепления, к новому. За спиной мага полыхал между двумя башнями отголосок бури.
Крис потянулся к этим нитям, присмотрелся, увидел, да и хлестнул наотмаш молниевой пятёрнёй, а сверху припечатал раскатом грома, да таким, что сам едва шпагу не выронил. Буря продолжала терзать укрепления людей, делая стрельбу невозможной.
Он услышал крик - девичий, жалобный, как крик чайки. Когда пригляделся - заметил и самого мага. Сколько ей исполнилось? Вряд ли была даже четверть века. Длинный нос покраснел от холода, пальцы дрожали, продолжая держать заклинание. В глазах - замерли слезы, стали льдинками. За ее плечом стоял мальчишка. Вряд ли - старше. Скорее - младше. Он крепко сжимал ее запястья, помогая держаться.
"Ну нет!" - решил Кристоф.
"Враги!" - взъярился Кристоф
"Дети" - возразил Кристоф
В следующую секунду на двух горе-защитников обрушился порыв ураганного ветра, вкупе с ледяным дождём.
- ВЫ ЖЕ МАГИ! - рокотнул гром, складываясь в яростно различимые слова. - ПОЧЕМУ ВЫ ПОМОГАЕТЕ ВРАГАМ?!
И всё же, Крис не мог заставить себя убивать детей. Не поднималась у него рука на будущее, а потому он продолжал давить их лишь ветром и водой, оставив молнии и град для укреплений и их защитников.
Где-то слева гулко бумкнуло, и к небу взвился длинный язык огня - шальная молния добралась таки до склада снарядов. Дети продолжали стоять. У девушки - брызнула носом кровь. У юноши - подкосились колени.
Элеонора Сон попыталась подняться на подгибающихся ногах, попыталась выпрямиться, удерживая на кончиках пальцев нити заклинаний. Ганс за ее спиной упал. Сплюнул кровью.
- Чтоб вас! - вслух выругался Кристоф.
Магия этих вчерашних детей, как ни парадоксально, всё же мешала ему, всё же удерживала его силы, не давай обрушиться на фортификации в полную мощь.
"Я поклялся в верности Зелёному Трону, - напомнил себе маг. - Я должен выполнить приказ!"
Молния ударила совсем рядом с Элеонорой. Потом ещё раз и ещё, с разных сторон, но всё ближе.
- Простите меня, - шептал Крис. - Если только сможете...

Крупные капли дождя и крепкие градины будто бы оставляли на коже синяки. Люди метались из стороны в сторону, и Локки казалось, что в их действиях нет ни капли логики, и что всеми движут страх и паника.
Молодой человек откинул с лица мокрые волосы, прищурился, до рези в глазах вглядываясь в темную, клокочущую массу воды и ветра, сметшую словно бы в один миг массивные каменные стены. На его плечо легла ладонь отца. Сразу стало как-то спокойнее на сердце, как будто позади стоял кто-то могучий и добрый.
Отец. Мортимер Богалт. Каботажник сжимал сейчас в руке ружье, скрывшись за полусбитым укреплением. Локки обернулся через плечо и улыбнулся - чуток испуганно. Но страх молодой человек скрывал под маской лихой уверенности. "Мы же - Богалты" - словно говорила его улыбка - Ведь справимся, правда?"
Свистнул над головами Богалтов порыв резкого ветра, растрепал волосы. Казалось немного - вырвет. Мортимер закрыл глаза.
Пока он и сын ждали.
Все на берегу - ждали.
Их согнали сюда для того, чтобы защищать берег, если чужие корабли пройдут в бухту. Пальцы, крепко сжатые на прикладе винтовки, онемели, замерзли. Локки присел на корточки, зажав ружье между колен, потер ладони друг о друга. На каждый удар молнии молодой человек ежился, вскидывал голову и тут же опускал, еще сильней щурясь от хлестких капель дождя. О том, что будет дальше - он не думал. Сын и отец заметили мага вместе. Мортимер поднялся и вскинул ружье.
Ночную, перечеркнутую ветвями молний, темноту, разорвала яркая вспышка выстрела. Те орудия, что не тронула буря, вздрагивали, исторгая из себя огненные снаряды, устремлявшиеся к плотному клубку темных, налитых водой туч, молний и порывов ветра.

Рена не понимала то, что объяснял дядя, но чувствовала. Холодным и мокрым ветром повеяло с родины, а потом обрушилась буря, заставив деревья протянуть вдоль земли ветви, а стекла в домах – зазвенеть. Было слишком темно, чтобы Отрикс заметил синяки. Он сжал запястье племянницы и тянул ее за собой в сторону вырытого недалеко от дома подвала.
Лиа успела подумать…
…это ползет страх, куда более жуткий, но отчего-то кажущийся прозрачным и чистым, иным, чем тот, облепивший липко плечи, когда насиловал отец Стебер.
…это надвигается буря, которая сыплет не градом, от которого остаются на коже синяки, а кровью.
…это шагает размашисто, широко взмахивая руками, давящееся солью, ракушками и морскими гадами море; набухает, словно нарыв на случайно разбитой детской коленке, наливается гнилью, готовится выплеснуть.
…это земля становится сырой заранее, как будто силится обмануть будущее…
…позади треснуло дерево, треснула крыша, на которую оно повалилось, заламывая ветви. Черепица, камни, сухие водоросли, помет чаек брызнули в стороны. Оторвал ветер ломоть крыши и швырнул, хохоча вслед беглецам.
Отрикс обернулся на треск, рвущий барабанные перепонки скрежет. Он видел то, чего не видела племянница, и зеленые, яркие и звериные глаза расширились. Забились, запульсировали точки зрачков в расплавленном изумруде.
Он бросился назад, грудью – на бегущую следом племянницу, обхватил ее руками и прижал к себе. Рена почувствовала все синяки разом – они заболели, вспыхнув крошечными огоньками боли. Лиа ударилась лопатками о холодную и мокрую землю. Сверху – навалился Отрикс.
Перед глазами – темнота от боли.
Несколько мгновений, а тянутся – словно вечность.
Кажется, он сказал, Рена? Может, быть, прокричал ее имя?
На щеку падают теплые слезы, от которых солоно и ржаво на губах. Не слезы. Кровь.
Лиа разлепила веки и уставилась на перекошенное лицо дяди. Он стонал и хрипел, сгибаясь под тяжестью древесного обломка с дикой легкостью прошибившего тело.
- Прячся, бех-х-ги, - прошипел лиа, захлебываясь кровью. - Рен-ха...
Рена глядела в глаза дяди, а Отрикс смотрел на нее так, словно сейчас видел впервые. Он протянул запятннанные землей пальцы к лицу племянницы, задрожал всем телом.
- Раэенн, - он выговорил ее имя без единой запинки, - кто тех-бя удар-рил?..
Рена всхлипнула.
- Бег-хи... - повторил дядя.
Лиа вывернулась и побежала прочь, не останавлиясь и не оглядываясь даже. Было так страшно и одновременно - легко так. "Он не знал!" - и хотелось бежать еще дальше, словно дядя прежде был якорем.
Как животное, лиа почувствовала смерть, которая уже сдавила пальцами шею Отороири Найелле.

Отец Стебер перебирал воспоминания прошедшего вечера, как маленькие стеклянные шарики, которые дети катают по земле, бьют друг о друга – испуганное, в слезах, лицо светловолосой лиа; запах кожи, травяной и нежный; «отпусти… пожалуйста» - робкие и отчаянные слова, похожие на мольбы любимой. Ускользающие под градом видения заставляли кровь теплеть, а сердце – чаще биться.
- Обопритесь на меня, - священник вспоминал, как насиловал девочку, и спокойно смотрел в лицо прихожанке, которую ранило обломком крыши. Отец Стебер перекинул руку женщины через плечо и повел в сторону подвала. – Да сохранит Единый всех нас…
Худой, словно херхера сухощавый и хищный, он крепко стоял на ногах под бурей, не качался даже. Что его держало? Вера? Воспоминания? Отец Стебер шептал молитвы, перевязывая раненное плечо прихожанки. Завершив, услышал тихий стон, поднялся, направился туда, откуда звучал голос.
Со стороны он напоминал голема, механизм, который должен выполнять заложенные в него действия. Священник рванулся вперед перед падающим деревом, выхватил из его тянущихся ветвей мальчишку, понес на руках все к тому же подвалу, продолжая уповать на Единого. Напуганный ребенок прижался к худой груди священника, словно к материнской: он не знал, что недавно сам отец Стебер прижимал к ней покорную от побоев лиа.
Руки прихожан приняли ребенка, а священник снова направился в сердце бури, ступая каменно и тяжело. Маленькая девочка пяти лет, которую выбежавший в первые минуты бури из дома отец Стебер, вынес из-под развалившегося под ветром козырька, смотрела темному силуэту вслед, закусив от волнения большой палец.
- Линта, Линта! – кричала искавшая ребенка женщина.
Сейчас она стояла в темноте подвала, где капала вода, прижимая Линту к груди. Линта продолжала грызть палец.
- Возьмите ее, - снова раздался голос священника.
- Благосло…
- Все во власти Единого, - сухо ответил отец Стебер. Он ненадолго опустился на колено перед раненой девушкой – только затем, чтобы оторвать кусок рубашки, носимой под рясой.
Белая ткань легла на рассеченный лоб, девушка приоткрыла светло-зеленые, опаловые глаза. Мутные – от боли.
- Ты поправишься, - сказал священник, и дымчатые глаза посветлели на несколько мгновений.
Почти сразу же девушка забылась сном, несмотря на грохот канонады и крики людей, чьи дома сметала буря.
Отец Стебер встал и снова ушел в объятия ветра, чтобы вскоре возвратиться.
Так, он уходил и приходил раз за разом, приводя новых людей. Раненных, кого мог, священник нес на руках. Тех, кто был слишком тяжел, - тащил на плечах. Отец Стебер читал испуганным людям слова утешения, и от его голоса мечущиеся души как будто становились светлее.

Кохрин Кохар направлял демона, смотрел на мир через безумные и звериные глаза Фурфура. Маг чувствовал, как тянет все его силы пятилучевая звезда, выпивает древним вампиром энергию. Мышцы сводило судорогами от напряжения. Из носа уже давно текла кровь.
Кохрин собственными глазами увидел, как вырвал демон из рук чужих волшебников силы. Ощутил краем сознания, как борются маги-дети, но с кем – не успел осознать. Весь он, до последней звездной пылинки энергии, силился удержать Фурфура.
Пентаграмма пульсировала, как сердце, подрагивала линями, мерцала знаками. Словно живая. Ее дыхание отдавалось в ушах набатом. Бам. Ба-ам. Ба-а-м. Било по голове, сжимало виски раскаленными пальцами.
- Повинуйся мне, отродье!!! – закричал Кохар.
Крик превратился в высокий и истошный хрип, который рванулся к потолку птицей с переломанными крыльями.
…монотонно продолжали звучать молитвы инквизиторов, а отец Дейк не слышал своего голоса. Он молился про себя, спокойно и искренне. И только четки щелкали между его белыми пальцами.
Руки Кохрина как будто закостенели. Кожа стала морщинистой и бледной, как пергамент, от напряжения. Ногти побелели. Побелели прокушенные губы. Зрачок затопил радужку, и сердце билось в такт набату в ушах и дрожи пентаграммы.
Пока не лопнуло.

Тай Арименьеи понял, что силы вырвались из его рук. Он вскинул глаза, и последнее, что увидел Мастер Шепчущий – молнию, яркой вспышкой застелившую глаза. Он знал, что дальше для шеа должен наступить покой, но вместо этого на нее обрушились муки…
Оленеголовый нейа взвыл, ударил по воде копытами, поднимая волну, которая помчалась на Аизер, набирая скорость, набирая силу.
Палуба качнулась под ногами адмирала, как беспокойная колыбель-могила. Разорвали воздух первые снаряды, которые прошли сквозь призрачное тело нейа. Фурфур бежал по буре, словно по полю, наклонив вперед голову с рогами, напоминавшими окостеневшие руки мучеников.
Флагман не успел бы развернуться, не успел бы уйти от встречи с оленоголовым порождением чужой силы. Вновь дрогнул борт, повернутый к мчащемуся в окружении молнии нейа, воздух вспороли темные - на фоне темного, предчувствующего смерть, неба - снаряды.
- Всем держаться на местах! - над палубой пронесся приказ Таль; сейчас маленькая полукровка отчаянно хотела быть такой же, как дядя - чтобы слушались, чтобы замирали, чтобы - верили. - Без паники! Встретим его всеми силами!
Голос прокатился от кормы до носа, стих где-то у бушприта, лег на плечи носовой фигуре - могучему войну. Соленые капли оседали на деревянном лице, и казалось, что воитель оплакивает моряков.
Сейней сжала ладонь на рукояти своего тяжелого, массивного топора. Оружие сейчас было бесполезно - как глупо бросаться на бурю с тем, что не может её поразить - но ощущение истертой кожи под рукой успокаивало. Дарило слабую, прорастующую чахлым побегом в шэа, надежду.
Таль обернулась в ту сторону, где стоял Мастер Шепчущийся; и резко повернулась обратно, сжав губы в тонкую линию.
- Не сметь паниковать, тюленьи дети!
Её слышали. Слушали. "Аизер" словно встряхнулся, и где-то внутри корабля что-то утробно зарокотало, флагман дрогнул, словно скидывая с себя покрывало паники.
Лиа были готовы.
Фурфур приближался. Он вздыбил волну, обрушил ее на палубу флагмана, заставив снова его качнуться. Прошел на расстоянии нескольких локтей корпус демона - лоснящийся, черный. Море под копытами взбыло шерсть брызг.
Таль с трудом удержалась на ногах, резким жестом вытерла с лица холодные, соленые капли, а потом махнула рукой:
- Залп!
Орудия дрогнули, выбрасывая из себя множество тяжелых, разлетающихся на мелкие и острые шипы, снарядов.
Опустив хвост в ледяную воду - тот зашипел, поднял ленты пара - Фурфур оперся копытами о планширь "Аизер".
Топор будто бы сам прыгнул в ладони. Крепче сжав пальцы вокруг истертой рукояти, Таль метнулась вперед - молча, как прыгают хищные кошки на добычу, в несколько прыжков преодолевая расстояние между собой и оленеголовым нейа. Магарат, выкованный для Сейней сагарратом-кузнецом, вспорол воздух, сверкнул над черным копытом.
- Убирайся прочь! - Таль забыла про страх, про собственную слабость перед стихией, про то, что для бури - она лишь песчинка, лишь крохотная капля.
Голубоватое, с серыми разводами, лезвие скользнуло по шкуре, не повредив - только выбило холодные, пахнущие серой и пеплом, искры.
Ветер хлестнул плетью по лицу Сейней, бросил в глаза мелкие соленые капли. Лиа замахнулась еще раз, обрушивая со всей силой - мышцы болезненно напряглись - новый удар.
Фурфур взвыл, качнул "Аизер", словно огромный флагман был легкой, детской игрушкой.
Таль швырнуло назад, спиной на палубу. Над головой качнулись темные, с белыми мазками рвущихся на ветру парусов, линии мачт. Нащупав рукой магарат, полукровка вскочила на ноги и вновь кинулась на демона. Перед глазами плыли темно-бардовые, черные, густо-синии и тускло-фиолетовые пятна. Слышались крики, мимо просвистело несколько стрел - мелькнули в мокром воздухе яркие кончики оперенья.

Демон визгливо засмеялся, и от этого смеха кровь замирала в жилах, застывала алыми каплями в заледеневших венах. Флагман вновь качнулся из стороны в сторону, будто был берестяной игрушкой, которую весенний ручей несет по прогалинам, кидая на камни и коряги.
Таль закричала. Крик - отчаянный, полный почти звериной ярости, будто подхватил корабль - вспороли воду огромные ласты эштар, заклокотало что-то внутри корпуса, в глубине, где соединялись дерево и плоть.
Оружие казалось тяжелым и тянуло руки вниз, будто не топор - огромная каменная клыба, неподъемные оковы. Волна бросилась в лицо, ударила всей массой - соленой, холодной. Таль пригнулась, пытаясь устоять на ногах. Полукровка слышала крики, видела, как кренится борт, как в панике мечутся лиа и отчаянно, с врезающейся в сердце болью понимала - не услышат. От этого свело скулы, и лиа вновь повысила голос - сорванный, хрипящий. Крик взметнулся вверх:
- Стреляйте в него! Все! Стреляйте!
Сама Сейней бросилась вперед, как обезумевший нейа.
Демон вновь засмеялся, но это было похоже на лай смертных псов, на скрежет смыкающихся ворот, старых и ржавых, и, впив когти в дерево, словно то было - мягкой землей, рванул флагман на себя.
Эштар завыл. Этот вой был - воем обреченного, полный боли, отчаянния. В воздухе мелькнули огромные, серые, с зеленых разводах ласты, показалось тело - в шершавых наростах, стремительно высыхающее даже в мокром морском воздухе. Огромный нейа кричал, и Фурфур все сильней погружал когти в поддатливое тело, проникая глубже, рассекая кожу, плоть, мышцы.
Сейней почувствовала, что падает. Мир вздыбился, закружился, и только черный, в ореоле мертвенно-белых с алым отливом, молний, силуэт чудовищного нейа, стоял перед глазами четко, словно фигурка в театре теней. Таль размахнулась; взвыли мышцы, натянутые до предела. Топор прорезал воздух серебристым бликом, чиркнул по морде демона.
Фурфур раздраженно взвыл. Небо взорвалось молний, огромной вспышкой, рванным зигзагом, ударившим с яростью в подставленный борт флагмана.
Рев оглушал. В него вплетался крик погибающего эштар, вой ветра, крики лиа. Демон рванул корабль на себя последний раз.
Ледяная вода ударила Таль в спину, захлестнула с головой. В глазах потемнело.
На темной, беспокойной, ощерившейся белыми спинами волн, поверхности воды не было видно крови. Обломки. Останки. Подставленное ветру обнаженно-беззащитное брюхо погибающего эштар.
Фурфур смеялся.

Снаряды прочертили по темному, потерявшему уж алый закатный оттенок, небу нестерпимо яркие, алые линии. Одна, вторая, третья... Больше десятка. И все попали в цель.
Треск дерева, грохот ломающихся мачт, крики моряков, вой эштар. Огонь охватывал корабли, жадно бежал по бортам, забирался в нутро. Из четверки, оставшейся от авангарда, лишь один еще был способен держаться на плаву. Шепчущиеся с этого небольшого, с ярко-синими парусами, черными сейчас, брига призвали из последних сил - ветер, и корабль ринулся вперед, словно ему передалась отчаянная храбрость того, что стал первой жертвой морского сражения.
За кормой рвущегося на таран брига полыхало трое кораблей.
И вновь ликование тиресканнских моряков сменилось ужасом. Последний, отчаянный, обреченный рывок - но на сей раз расстояние куда меньше, и нет времени ни перезарядить орудия, ни тем более уйти с линии атаки. Комендоры сбивались с ног, но тяжелое трехсотпятимиллиметровое орудие не терпит суеты и не прощает небрежности. А ведь помимо мчащегося прямиком на "Тиресканнец" и крейсер израненного корабля оставался еще тот, что начал обстрел ужасающими живыми снарядами, и целая эскадра на подходе. Но это потом, а взбесившийся бриг и предсмертные хрипы погибающих на обильно политой кровью палубе "Матео" матросов - прямо сейчас.
Капитан броненосца до крови закусил губу. На раздумья не было даже лишней секунды, ждать нового чуда от магов, которые хорошо если еще живы там, снаружи - опрометчиво, потопить самоубийцу никак не успеть, а страшный скрежет проламываемой носом протараненной канонерки брони "Матео" слышится как наяву. От такой пробоины крейсеру не оправиться. Конечно, будет время спасти экипаж, но ведь это - последнее средство, ведь должен быть какой-то выход...
Вот Джаско, молча и с непроницаемым лицом, возится с перезарядкой...
Вот отчаянный бриг ближе еще на дюжину метров...