Весна плавно заваливалась на лето. Первая клубника уже отошла, а арбузам на бахчах Степи Раздольной был ещё не сезон.
Речь однако ж в ту прекрасную пору шла совсем не о ягодках. пусть они и следствие цветочков.
Тучи, чёрные тяжкие тучи бродили над вершиной Кудыкиной Горы. Ходили, посверкивали молниями, пограхивали громами.
И столь тяжкие мысли бродили же в голове Кощея Бессмертного. Обитатели кощеева царствапритихли и ждали, когда и главное чем закончится процесс сей. Тихо было ажно до границ с Тьмутараканью. Лешии не шкодили, кикиморы - не щекотали. Русалки посославшись на жару слезли с деревьев и ушли под воду. Чугайстри. что раньше в эту пору выходили в степь и звали дивов биться навкулачках. теперь просто тупо пили в обнимку с теми же дивами. Но пили тягостно, мучаясь похмельем, не веселья ради. а забытья для. И даже вопрос сакраментальный: "Ты меня уважаешь?!" - не вызывал тех эмоций, на кои был расчитан.
Даже Змей Горыныч, уж на что силён и дик, а однако ж и она затаился в своей пещере, и взялся за мемуары.
Деревья и те под ветром клонились ниже, а листвой шумели тише.
И слышалось в том шелесте: "Быть брани великой, да сече кровавой!"
Тридевятое царство росло, ну как на дрожжах, честное слово. И вот уже по улицам юродивые начали голосить о проблемах голода и перенаселения. Вот уже тишком затеваются сходки молодёжные, мол пивка попить. Да токмо разговоры под то пивко одни и те же, мол:"Земля - людям, а всякой тварести, суть фольклором именуемой. делать тут неча!". Вот уже Дума вопрос о темпах урбанизации решает, так, что летят клочки бород от тех прений.
А в итоге - войне быть. Подомнём царство кощеево. На меч его, да под копыта. Изжить погань сказочную, а то честным людям жить негде.


- А я тибе так сикажу - акцент Одихмантия был чудовищен и восьмая пиала кумыса, в целом улучшая взаимопонимание, в частности с этой препоной поделать ничего не могла - Ежели чито - ми си тобой оплот наипр... наипр... гилавный! Ну и Марьян-батыр. Не девушка - ковыль ситройный - Одихмантий причмокнул губами и утопил вздох в пиале.
Они сидели в корчме у южных ворот, с Емелей. Партия в нарды, которым степной витязь, таки обучил водилу, осталась забытой ибо мужчины обсуждали наболевшее - какой день собрав всю дружину, старшой не давал отмашки на дело

А если бы не увлеклись так доблестные витязи благородной игрой, степенным разговором, кумысом да медовухой, то непременно услышали бы доносящееся с улицы громовое конское ржание и не менее громовой голос, вопрошающий: какого такого рожна все места у коновязи заняты какими-то клячами, так что честной девице некуда поставить честного мерина.
Вслед за этим гулко забумкали ступени крыльца, словно вышеупомянутый мерин решил за неимением места раслоложиться с людьми, распахнулась обитая войлоком дверь и в корчму шагнула сама Марья Моревна, она же Марьян-батыр - предмет восторгов доблестного Одихмантия. И, надобно вам сказать, было чему восторгаться! Блестящим шеломом богатырка едва не задела притолоку, широтой плеч как раз вписалась в дверной проем, ну и все прочее, что женщине полагается, было при ней и спереду, и сзаду. Пол прогинался под царственной поступью красавицы, и лавка жалобно скрипнула, когда Марья села напротив Емели с Одихмантием.
- Ну, здорово, мужички, - ласковым басом поприветствовала она и перекинула тяжелую русую косу с широкой груди на не менее широкую спину. А была та коса длиною в три локтя, толщиной в Емелину руку, а в кончик вместе с красной лентой хитро вплелась увесистая свинчатка.

- Ну, ковыль стройный, - вздохнул Емеля, отодвигая нарды в сторону. Всё равно душа к игре не лежит, - Новостей не принесла, соколица ясноглазая? Может, хоть ты порадуешь, что в поход сегодня? А то я уже полсарая дров спалил впустую, пары держу-держу, а толку - пшик!

- Ковыль? Стройный? Небось вот этот охальник придумал? - Марья ласково погрозила пальцем Одихмантию. Гордый степняк влюбленно помалкивал и не сводил с богатырки блестящих глаз-щелочек. Моревна пододвинула к себе чашку, плеснула туда на два пальца кумыса и щедро долила медовухой.

- Нету новостей - сообщила она между глотками. - И не видать никого Уффф, хороша, зараза! Ни старшого, ни Волка Серого, ни Финиста Ясна-растудыть-Сокола. Я как малолетка на гулянку сорвалась, царство забросила, девки без меня, того и гляди, пойдут берендеев воевать.

Марьюшка сурово сдвинула пушистые светлые брови и припечатала ладонью по столу. Кувшин с кумысом брякнулся на бок и хорошо еще, что мало в нем было хмельной влаги.
- Так скажу! Покуда мы тут лясы точим, кощеевы засланцы небось полдороги уже прошли!

- А то может мы это? - задумчиво колупая ногтем кружку, спросил в воздух Емеля, - может мы гонца то с приказом и пропустили? А то может, он, гонец, погиб в дороге? А если не погиб, а с коня упал, и лежит, сердешный, помощи ждёт?

- Так я думаю, был гонец Как не быть-то? столь же задумчиво отозвалась Марья. Сколько уж ден прошло, как старшой клич кликнул? Всенепременно гонец был А раз был, то и не след нам штаны просиживать, верно говорю?

- А вот может вот он - гонец? - палец Емели задумчиво покрутился в воздухе, выбрав кого-то, сладко спящего пьяным сном в самом дальнем углу.

- Выпимши с дороги, устамши, вот и не дошёл до нас, не сказал. Эй, добрый человек, ты гонец или не гонец?

Выпивоха приоткрыл один глаз, промычал невнятицу и снова ткнулся длинным носом в кубок с медовухой. По всему видно, нос там уже побывал не единожды, потому что был изрядно облеплен охочими до сладости мухами.
- Точно. Он. - заключила Марьюшка и проворно поднялась с лавки. - Идем?

с тётей Алеф

- Куда идём? Зачем идём? Кито идём? -под плавную и размеренную качку словесных волн, славный степной витязь, мягко, точно в сугроб, провалился в сон. Однако ж и во сне продолжая всей душрой тянуться к "стройному ковылю", приоткрыл хищно сверкнувшие, но одновременно при том маслянно блестевшие глаза и с обожанием взглянул на предмет своей страсти. - Э, деушка, ты меня сюшай! Мужчина говорит, мужчина делает. Ты сама не ходи! Ты тут сиди, жиди пока мужчин тебе тирофей принесёт!
Покачнувшись, Одихмантий грузно возделся над столом, переведя разговор из теоретической плоскости в сугубо практическую мощным хмельным рыком - Эй, ти! Пилесень! Навоз! Тарбаган вонючий! Трижды не мужчина! Я тебя сейчас сипрашивать буду, читоб любезной моему сердтцу Марьян-батыр, радость доставить! Силышал ли, отпирыск дохлого кобеля и сивиньи?!
Красноречие славного степного витязя, и в более трезвом состоянии не всегда слуху неокрепшему радостное. под действием кумыса и близости Марьи вообще взбрыкнуло молодым полным жизни жеребёнком.
Тот, к кому тирада сия была направлена, разумеется никакой не гонец, а мирный пьяница - подьячий Книжного Приказа, не осознал факта панегирика ни в коей мере - ибо пьян был зело и не пробудился вовсе. Зато всё выше сказанное, принял на свой счёт один из громил известного татя и изувера Ваньки Каина - Митяй Сажень. Прозвище своё Митяй получилс за неохватные габариты. А кулаком говорят лошадей успокаивал на полдня. Потому когда Сажень встал, лицо его, неприятно спокойное нависло не то, что над Одихмантием, но даже инад Марьюшкой.
- Ща я тя приголублю - злобно ответствовал Митяй витязю и сделал шаг к обидчику

- Иииииииииииэээээээххххх!!!! - ответила Марьюшка грубияну, раскручивая над головой тяжелую скамью.
- Дзинь-брямс! - заговорили чашки и стаканы.
- Оооооойййй! - взвизгнула толстая кабатчица, спешно заползая за бочку заморского зелена вина, которое стараниями хитрой бабы на треть было разбавлено родной русской брагой.
- О-ля-ля... - пробормотал про себя Емеля, с роду не страдавший любовью к маханию кулаками. Но не стоит думать, что тенью в дверь он выскользнул из-за трусости! Вовсе нет. Очень скоро сквозь звук потасовки послышалось "чух-чух-чух", и в стену снаружи врезалась печка. Пробить не пробила - не хватило разгона, но сигнал товарищам "мол, я здесь, давайте сюда" донесла.

- Ах, ты шакал паршивый! - злым степным ветром взвыл Одихмантий - На любезную моему сердтцу, Марьян-батыр рука подинимати, и пасть раззявити! Сигною! В пиорошок сиотру! Хуррраааа!
Боевой клич совпал с коротким разгоном славного степного витязя, который смешно перебирая короткими кривыми ногами, буквально обтёк стол, яко ртуть и оттолкнувшись от пола метнул тело головой вперёд.
Голова пришлась чуть ниже напоясного ремня Митяя. И голове, как и витязю целиком ничего особо плохого полёт и соприкосновение с стратегически важными частями тела супротивника, не принесли. Тем паче, что на многажды упомянутой голове красовался металический богато украшенный шишак (поговаривали, что это одна из хитростей Одихмантия, дабы произвести впечатление на Марьюшку).
Митяй булькнул. Глаза его выпучились надо всем лицом, точно у варёного рака, а бессмысленностью взора могли потягаться с лубочной бурёнкой.
Митяй булькнул второй раз и косо, согнувшись пополам, завалился куда-то под стол.
Одихмантий залихватски сбил шишак на затылок:
- Зинай наших! И не таких видали, а и тех по тире диня гинали, как собакх паршивых! Эй, хозяйка! Кумысу мине и моим дорогим дирузьям!
Одихмантий повёл вокруг взглядом, аж расцвёл, когда в поле зрения оказалась Марья и вопросил:
- А гиде, Эмел-багатур?

Но перепуганная кабатчица только подвывала, намертво застряв толстым задом меж бревенчатой стеной и бочкой, так что подать Одихмантию вожделенного питья не могла никак.
- За мнооооой! – трубно провозгласила Марья, нежно, но настойчиво приобняв степняка за плечи, так что счастливец ткнулся носом аккурат во внушительную выпуклость, обтянутую кольчужным полотном.

Засим по улицам города пронеслась-протопотала-пропыхтела странная процессия. Во главе, утюжа мостовую, неслась на всех парах разгоряченная печка. Следом грохотал огромными, каждое с суповую плошку, копытами меланхоличный сивый мерин Марьюшки. Ну а в арьегарде гордо трусила мохноногая степная лошадка с цепко сидящим, несмотря на изрядное количество выпитого, Одихмантием.

(Заранее извиняюсь перед мастером, если он вдруг рассчитывал на продолжение банкета в трактире Если что не так, пинайте меня, все исправим)

А В ЭТО ВРЕМЯ НА ОСТРОВЕ БУЯНЕ... (мы с Блекрок)

Водяной Дементий, командир озерных, морских и речных военных сил острова Буян, тяжело расхаживал по берегу и мрачно поглядывал то на раскидистый дуб, склонивший над водой ветви, то на стажерку-русалку, не так давно присланную в его подчинение.
Только сейчас до Дементия дошло, как прекрасна была его жизнь до прибытия безалаберной нахалки Рады, как мало забот знал он с остальными своими подчиненными - рыбами, раками, семейкой бобров и прочей водной и околоводной живностью.
Но воспитание юной Рады было долгом Дементия. Тягостным, но долгом. А от исполнения долга водяной никогда не уклонялся.
- Голова у стажера - чтоб думать, а мозги - чтоб соображать! Я тебе что велел? Скрытно обойти остров дозором, отрабатывая навыки тайного наблюдения. А ты?.. Нет, я не спрашиваю, где ты была, я спрашиваю: откуда ты явилась? Вас в Академии этому учат, чтоб на дубу сидеть, ножками болтать и тридцать три богатыря отвлекать от несения патрульно-постовой службы?.. Ну, что ты на меня лицо вытаращила? Ставлю вопрос ребром: или ты будешь, или не без этого! Может, я тебе с виду идиот, а по сути я твой командир! Прямой и посредственный... то есть непосредственный. А теперь закрой рот и отвечай: где ты была?!
Молодая русалка молча смотрела на своего начальника водяного Дементия. Вид ее выражал полное раскаяние в содеянном проступке. Золотистые волосы раскинулись по плечам, губы дрожали, на глаза навернулись слезы еще чуток и расплачется. Но если бы кто - то мог слышать в этот момент ее мысли, то был бы очень удивлен.
«Удружил директор Осимиус Ноог - проносилось у девушки в голове – ничего не скажешь, пошутила перед выпуском, теперь сижу здесь, охраняю незнамо что от не знаю кого. И никакой возможности поразвлечься, все попытки Дементий пресекает. Вот и сейчас «закрой рот и отвечай, где была» это как, ну, не пантомиму же ему показывать...»
- Где была? – спросила девушка, набравшись решимости – Выполняла ваше приказание, на все смотрела да слушала, что на острове творится, о чем пташки поют и таракашки стрекочут. Вот одна такая пташка мне и насверестела, чем эти ваши богатыри вместо службы занимаются. И вот пошла я к ним на заставу, чтобы лично посмотреть, какие ж такие безобразия творятся, - продолжала она отчитываться, - чтоб не заметили, меня залезла на дерево ну и решила на них мороки понасылать для проверки боеготовности.

я с бабкой Гульдой

- Ты что, стажер, первый раз на свет родилась? - возмутился Дементий. - Ты мне тут давай голову не морочь, я тоже высшую арифметику проходил! Вас там в Академии разбаловали, как и мама дома не баловала! Тебе был дан в обе руки четкий приказ, а как ничего не делалось, так и не было! Стажер должен идейно рость, а не богатырей развлекать и беспорядки нарушать!
- Конечно первый, - отозвалась Рада, - так я и говорю, морочу я этих богатырей не ради потехи собственной, а токма для пользы охране. Сотворила то всего ничего змеюку о двух головах, чтоб солдатики не забывали, как меч в руках держать надобно, ох видели бы вы их рожи, когда змейка моя на них ползла. Забегали, кольчуги еле нацепили, мечи найти не могут, никакой боеготовности, а все оттого, что ничегошеньки тут не происходит. А что парни до красивых девиц падкие так разве ж я в том виновата, - потупилась русалочка.


"Жизнь, она как зебра: то лягнет, то укусит..." - безнадежно подумал Дементий, выслушав объяснения увертливой русалки.
- Змеюку, да?.. Додумалась... Стажер, ну, должны же у тебя в голове быть хоть какие-то мышцы?! Займись-ка ты, Рада, личной самодисциплиной, иначе ею займусь я. А то вдруг завтра война или другое какое мероприятие, а я тут стою перед тобой, как попугай, и каркаю!..

И снова приключения неуловимых Одихмантия, Емели и Марьи Моревны

Но продолжался сей победный демарш совсем недолго. Ибо лишь неразумные горячие отроки срываются с места, не обсудивши наперед стратегии, не наметив тактики и не определив дислокации. А славная троица уж давненько вышла из пылкого отрочества. Так что едва выехав из города, отважная команда дружно притормозила у первого же постоялого двора.
- Здесь, - заявил Емеля. - Здесь совет держать будем. Еды да выпивки закажем, да подумаем, как да куда пойдём. Негоже на трезву голову, да на пустое брюхо подвиги совершать.
Сказано - сделано. Заказали гречневой каши, томленой со сметаной и грибами в пузатом глиняном горшке. Взяли на пробу студня из свиных ножек, приятно щекочущего ноздри чесночным запахом. Потребовали также щей суточных, а к щам - смальца, толченого с пряными травами. Кроме же того - груздей соленых, рыжичков квашеных, огурчиков малосольных, капустки со брусничкою... Ну и чтобы не насухую, заказали каждый свое питье. Одихмантий остался верен кумысу, Емеля потребовал привычной медовухи, а Марьюшка снисходительно хмыкнула и возжелала хлебного вина - крепкого и прозрачного, аки слеза горючая.

Вот тут-то и подкатился к героям бесстрашным маленький, лысый, да пузатый, да к женщинам высоким да статным неровно дышащий купец Насон Насоныч, двоюродного дядюшки третьей жены сводного брата наместника государя пресветлого частый собутыльник, а стало быть фигура важная и уважаемая. И завязался у него с Марьей Моревной любопытнейший разговор. Для начала Насон Насоныч, поблескивая глазками, поинтересовался, а не соблаговолит ли красна девица пересесть к нему за особый столик, спрятанный от любопытных глаз занавесочками. Марья, и впрямь раскрасневшаяся от дорожного ветра, доброй еды и хорошей выпивки, пересесть не соблаговолила, о чем так прямо и заявила любителю крупных женщин. Насон Насоныч не обиделся и сам присел за стол к отважной троице, приказав подать лучшего заморского вина – сладкого как уста прекрасной богатырки и крепкого, как… как… Купчина замялся, не в силах выбрать наиболее достойную часть Марьюшкиного тела. Одихмантий над пиалой с кумысом начал потихоньку заливаться темной кровью.
- А не пошел бы ты, добрый человек, лесом-полем? - вежливо предложила Марьян-батыр.
Насон Насоныч ажно маслицем весь подернулся от такого внимания в свой адрес, счел сию отповедь за одобрение своих действий и поощрение к развитию оных. Поерзал на лавке, придвигаясь поближе к вожделенной девице и как бы ненароком пристроил пухлую розовую ладошку поближе к Марьюшкиному заду.

(С Мявом)

Закон сохранения энергии учит, что если тебе было на редкость хорошо, то вслед за этим должно стать пипец как плохо. И хотя Одихмантий закона этого не знал, но прочувствовал.
Ах, какой мягкой и нежной было травка! Ах, как ласково пригревало солнышко... особенно один глаз! Как радостно и звонко щебетали птички!
Травка! Солнышко! ПТИЧКИ!!!
Славный степной витязь рывком сел. о чём даже пожалеть не успел - бесчисленные тумены на косматогривых низеньких степных лошадках пошли перепахивать копытами неведомые пространства внутри головы. Туменов было, ой как много. а у каждой лошади. судя по всему не четыре ноги, а десять.
Приоткрыв один и без того узкий, а сейчас ещё и отёкше-оплывший глаз на ширину не толще тетивы, Одихмантий попытался понять где он.
Ценой нечеловеческих усилий удалось приоткрыть глаз ещё на две тетивы, что прояснило таки картину.
Сидел, если это вихляние верхней частью тела можно было означить таким образом, славный степной витязь на поляне, посреди леса. Судя по всему на редкость дремучего.
Рядом, живописно разметавшись во сне, ровным храпом оглашала окресности Марьюшка. Чуть подальше, прислонившись спиной к печному боку, а ещё вернее сползший по нему и очень похожий на не только растрелянного из федоткиной пищали, но и на уже расклёванного птицами, тихо посапывал Емеля.
- Гиде мы - хрипло и жалобно поинтересовался Одихмантий. Втуне.
- А и заичем мы зидесь? - попробовал найти общий язык с поляной несчастный.
Лес молчал.
- А и сипать лягу - решил воин и рухнул верхней частью тулова обратно на траву.
Сон однако не пришёл, зато проявилось в памяти, как он, славный степной витязь, тащил за бородёнку каког-то плюгавца, так что тот верещал на всю округу...потом вспомнилось, как удрызгавшись в пяти питейных подряд, он бил трёх дружинников лицами друг о друга и без всякого акцента кричал, что Еремей козёл и жадная скотина...

- Ой, лишечко!
Богатырка сидела на травке под высокой елью, обхватив руками буйную больную головушку и пыталась вспомнить. Память вытворяла нечто вовсе непотребное: уворачивалась, подхватывала юбку и кидалась прочь, задирая голые коленки, а потом вдруг возвращалась, хитро подмигивала и снова улепетывала.
- Сначала... хлебное вино было. Ага, значить вино. Потом... Потом паскуда Насон заморска зелена вина налил... Тьфу!
Марья скривилась и сплюнула через левое плечо, снова ощутив на языке приторную сладость.
- А дальше-то что было? Ооооох... А! Дальше пиво с Одихмантием на спор пили. А опосля пива?
Гулящая девка - память - взметнула цветными юбками и понеслась вскачь между елок. Марьюшка только бессильно погрозила кулаком вслед непоседе. Мало-помалу, вчерашние приключения складывались в целостную картинку, как мастер-стекольщик по кусочку складывает многоцветный витраж.
- Потом кумыс был и... и медовухи Емеля поднес, - вслух вспомнила Моревна и уронила тяжелую голову на руки, горестно вздохнув. - Точно, студень! Студнем отравилась! Кабатчик, морда красная, небось в тепле передержал, а потом и на стол вынес. Ууууу!!!
Марьюшка скрипнула зубами и, кабы не позолоченный шелом, богатыркина голова точно раскололась бы пополам от такого умственного усилия.

с тётей Алеф
Желудком лужёным, в сражениях с водкой да самогоном натруженным, в отличие от геройских спутников своих, Емеля не обладал. А оттого и выпил куда как меньше в сравнении с Марьюшкой да Одихмантием. Оттого и на ноги встал почти сразу - ну, как только очнулся. Оттого и зелен да бледен был в меру, и как только студень злодейский отравленный из себя изверг к подножию ближайшей сосны - так сразу и озаботился тем, чтобы события дня минувшего в памяти восстановить, дабы не стыдно было с людьми добрыми говорить.
- Ну, ковыль стройный, - Емеля неуклюже сгрёб в кучу сухие ветки, и принялся колдовать с кресалом. Пальцы, что и понятно, дрожали, и успехов особых в разжигании костра он так и не достиг. Зато пару раз саданул себе по пальцу до крови. - Рассказывай, что помнишь, и чего не помнишь. Решать будем, в монастырь подаваться, али поход продолжать.

«Ковыль стройный», дабы утрясти разбегающиеся мысли, помотала тяжелой головой, охнула и придержала болезную обеими руками. В памяти не оставалось ничего, кроме звона сшибающихся чарок и хохота. С завидным постоянством среди этого безобразия возникала чья-то жиденькая бороденка, кою Марьюшка пыталась дважды намотать на кулак, а потому голова несчастного обладателя растительности запрокидывалась и дергалась как у балаганного Петрушки.
- Емелюшкааа, - жалобно протянула богатырка. – Студень проклятый всю память начисто соскоблил. Вот помню, кто-то подо мною все ерзал, только кто? Никак в драке кого помяла ненароком. Ой, лишечкоооооо!!!!
- Зверобоя с багульником заварим, - пообещал Емеля, яростно чиркая кресалом, - одуванчиков накрошим, коры дубовой наскребём, да и выльем к чёртовой бабушке, не пить же эту гадость! А вот есть у меня... - в марш-ползке метнулся он к сумке своей наплечной, и извлёк на белый свет небольшую бутылку, - сливовки немного. Только не высоси всё одним глотком, братьям по оружию оставь что-нибудь...

Марья жадно ухватила бутылочку. Слышно было, как скрипнула от натуги могучая богатырская сила воли, но удержалась-таки честная девица, не выхлебала все единым духом, не обрекла боевых товарищей на страшную хворь, в иных землях «острым шлангитом» именуемую.
- Ох ты ж… - выдохнула Моревна, возвращая бутылку. – Ах ты ж…
Спустя самое малое время, какое только нужно, чтобы похмельной богатырке дошкандыбать до своего понурого сивого мерина и порыться в седельной суме, на поляне появилось две бутыли крепчайшего хлебного вина тройной перегонки на смородинном листе.
- А я уж про них и забыла! – повинилась Марья. – Взяла в дорогу на случай простуды какой или там раны промыть, а оно вишь – и пригодилось.

В это время тумены неисчислимого войска, таки закончились, скрылись в далях не ведомых самым знающим шаманам, осела пыль похмелья, развеялся дурман тошноты и хитрым лисой на охоту вышло ещё одно воспоминание, от которого славный степный витязь, с лица, обычно смуглого, спал и сделался бледен, после чего завыл в голос6
- Аиии. Сипаси нас добирый Хызр! Аии-ии, шакал ия паришиывый.
Потому как вспомнилось, Одихмантию, что у высокого резного крыльца царских палат, топтал он ногами начальника царской стражи, и на удивление легко выговаривая сложные слова фуфел и саботажник, пытался доплюнуть до первого поверха, где в окне замер ошарашенный Финист, а опосля, выкрикнул, что они сами яйцо кощеево принесут, раз командиру их разлюбезному, так в охотку зад греть на печи. Но самое страшное, что Емеля, на тот момент лыка вообще не вязавший, вдруг очнулся и громко заявил, будто прав его друг верный Одихмантий, а Финист мол, падла продажная, не знамо чем в царских покоях промышляющая. Что ж до Марьюшки, то нахлобученная-нахлобученная, а и она внесла свои три полушки, припечатав Финиста трусом, пресмыкалой и почему-то обвинила в скотоложстве.
И пошли трое героев со двора на подвиг...
Одихмантий отвылся, не глядя протянул руку и ополовинил одну из бутылок

И СНОВА ОСТРОВ бУЯН (мы с Блекрок)

Водяной Дементий огорченно глядел на побережье, где "тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных". Вот это смотр так смотр! Черномору есть чем гордиться: вышколил своих орясин! А ему, Дементию, не справиться с одной раздолбайкой-русалкой! Не смотр, а позорище...
- Рада, ты что делаешь?.. Ах, ничего? Тогда делай быстрее - и начнем прививать тебе любовь к строевой подготовке. Четыре часа будем прививать, пока не полюбишь. Не хочешь жить как нормальная русалка - будешь жить по уставу! Чего хихикаешь? Кто давал команду хихикать?!
«Ну, вот только присела на солнышке отдохнуть от трудов праведных, так Дементий опять тут, чтоб ему пусто было» - думала русалка, пряча всплывшую на губах улыбку.
- Дементий, может, не надо, а? – жалобно попросила Рада. – Меня ж в Маке военной муштре-то не обучали, я тебе сейчас натворю за четыре часа. А хихикаю - так это оттого, что моя змеюка этим богатырям явно на пользу пошла, вон как забегали после нагоняя от старичка Черномора, ну чему мне еще учиться? - сказала маленькая русалочка, все еще надеясь отговорить водяного от идеи гонять ее, бедную, аки козу сидорову.
- Рада, прекрати! У меня от тебя адские боли в области личности! Ох, уж эти мне лица женской национальности!.. Даю вводную: атакуем в сторону березового ивняка! А ну, бегом шагом марш!

Я с Гульдой

Рада тяжело вздохнула и с видом приговоренного к казни поплелясь в сторону берез. Мысли таки роились в ее голове: «Что делать? Хотя есть одна идея, но…»
Тут Рада вытянулась по струнке и начала читать заклинание сотворения иллюзий. Как оно начинается? «Пусть правдой станут мысли, что думаю, сейчас реальность поменяется с иллюзией, где правда, а где ложь, уже не разберешь…» - так, а теперь подумаем: хочу, чтоб эта березка исчезла…
- Рада! - возмутился Дементий. - Ты мне это кончай, не начиная! Мы такие штуки тупыми идиотами-мальками делали, а теперь я вырос! Да-а, если у стажера сквозит в голове, то шапкой-невидимкой дырку не прикроешь! Я ей скомандовал: "Бегом!" - а она как шла, так и шлёт!.. Не был бы я твоим командиром - шарахнул бы тебя об дуб так, чтоб кирпичи полетели! Ну, что на меня уставилась - я тебе по Уставу положен!.. Ладно, стройся возле вон той деревянной березы и отвечай командиру: что надлежит делать, если у тебя в бою кончились стрелы?

«Ну, вот совсем с катушек съехал, - обречено подумала русалка. – Какие тут стрелы?!».
- Э... протянула она, - я так думаю, тут три варианта есть: 1) покинуть место боя, потому как стреляют обычно из засады; 2) стащить стрелы у врага; 3) вступить в рукопашную атаку. Если спрашивать меня, я, наверное, выберу второй вариант, - сказала Рада, хитро пришурясь. - Я правильно ответила, Дементий? Какие еще есть вопросы? С детства головоломки люблю…
- Неправильно, - огорченно сказал водяной. - Правильный ответ - продолжать стрелять, чтоб ввести противника в заблуждение... Эх, Рада, Рада! Ты стажер или где, ты в строю или кто? Вот разберусь самым тщательным образом и накажу кого попало...
"Да, - тоскливо подумал Дементий, - такой смотр гроша выеденного не стоит..."

Мало-помалу бутыли опустели, сообщив трем бедовым головушкам восхитительную легкость вкупе с легким звоном в ушах.
- А ить помню! – взревела вдруг Марья так, что разнежившийся было у печки Емеля подскочил, словно бы сидел на муравейнике, обитатели которого внезапно решили всем скопом отправиться в эмиграцию.
- Помню! – радовалась богатырка. – Добрая была драка, честная, трое на одну! Но без смертоубийства, это точно.
Емеля посмотрел грустно, приоткрыл было рот да так и захлопнул его, не проронив неосторожного слова. Ибо в отличие от сотоварищей голову в гулянке сохранял на диво ясную, а вот резвы ноги подводили частенько. И пока Марья с Одихмантием буянили, лежал Емелюшка поодаль, опершись спиной на частый плетень, и видел, и слышал все, что происходило. Потому и умолчал об увиденном, а причин на то было целых три. Перво-наперво побоялся Емеля за отважную Марью Моревну. Крута была царственная девица, да на расправу скора, но душою нежна и ранима как дитя. Узнает богатырка, что творила с пьяных глаз, пойдет да удавится со стыда на осине. Во вторую голову Емеля боялся за себя, ибо вышеозначенный нрав Моревны мог обернуться против самого правдолюбца. Убьет ведь под горячую руку, прежде чем пойти к названной осине. Ну и в-третьих, прикинув количество выпитого накануне, одолели Емелю сомнения – а так ли все запомнил, как было? А ну как померещилось? Лучше уж, от греха да Марьюшкиной тяжелой рученьки подальше, держать болтливый язык за зубами.

Выше самых высоких сосен поднялось в небо синее ясно-солнышко. Потянулось сладко. яко дочь купеческая спросоня. Умыло, лучезарное, личико своё пробегавшей тучкой, да и засияло пуще прежнего.
И радостно улыбнулась земля-матушка, подставляя лучам солнечным каждую, самую махонькую былинку, дабы пошла та в рост, да налилась силой. И хорошо стало вокруг, точно в сказке...
Однако ж кому сказка, а кому быль суровая, ежли не сказать брутальная!
Идти решили к Бабе-Яге, ибо кто ж окромя неё, костеногой, знает где раздобыть яйцо погибель кощееву хоронящее.
Несколько смущало героев не знание дороги... да и что греха таить. со сторонами света тоже не всё было гладко. Однако яык, как известно, и до Киева доведёт.
Покамест одно на одно складывалась, что спросить направления было не у кого...
Всё имеет свои пределы. Кончилось и монополия троих спутников на человеческое присутсвие в лесу...
Ну точнее как человеческое...
Поляна была не то, чтобы очень большой. А посередь той поляны рос дубок, на котором сидел охорашиваясь некий птах, размером с доброго барана. С длинющим хвостом и забавным, похожим на бунчук хохолком. Оперение птицы струилось всеми оттенками красного и золотого и лишь большие влажные глаза отливали чернотой.
Когда троица выступила на поляну птиц оторвался от своего занятия, коим казался поглощён безмерно и раздражённо воззрился на пришедших
- Чё припёрлись? Ежли за пёрышком, то идите к чёртовой матери и ждите осенней линьки.

Чудо-юдо на древе узремши, геройски икнул Емеля, да и сел на землю-матушку, думой нелёгкой удручённый. А и было от чего озадачиться герою бесстрашному. Поелику будь чудо-юдо во плоти да крови- сражаться с чудовищем надо. А ить и не было рядом пищали родной да привычной, ибо к печи родимой приторочена осталась. Кулаками же да зубами, как чуял богатырь, много тут не навоюешь. А будь чудо-юдо мороком недобрым, на ясны глаза наведённым со студня ядовитого - и вовсе неясно, что делать...
Марьюшка же, в иных землях не раз побывавшая, див и чуд различных насмотревшаяся досыта, а к тому же и воздействию студня недоброго менее подверженная, не растерялась. Твердой рукой приподняла боевого товарища за воротник и поставила на резвы ноженьки, которые, правда, так и норовили подломиться в коленях. Так и пришлось Моревне держать одновременно Емелюшку и ответ перед диковинным птахом.
- А ты сам-то чьих будешь, чудо чудное? - вежливо поинтересовалась богатырка.

(Совместно с Мявом!!)

- Совсем люди охамели - задохнулся птиц от возмущения - мало браконьеры - так ишо и не образованные ни разу!! Я между прочем Жар-птица...э-э-э... Жар-птиц!
Одихмантий, который в это время услаждал взгляд скорее красотами зад... хм... спины и иже с ней, несравненной Марьян-батыр, поднял очи горе, разглядел таки собеседника оной и аж просветлел ликом
- Аия! Дырофа, секир-башка делай, гириль-кебаб жарь! Аи вкуссснаа будиит! Пальцы лижи!
- Э-э - заволновался птах - Придержите этого, а то...
Чего "а то" узнать не довелось ибо в этот момент Емеля суть момента уловивший, громкой голодной отрыжкой лес сотряс, да и молвил поражённому птаху:- А ить нам-то уже так и так на дыбе висеть за наместника, в нужнике утопленного. Может, браконьерства не убоясь, и в самом деле посмотрим - горит сие чудо-юдо али так, коптит да дымит? Опять же и не жрамши мы со вчера, как город разгромимши...
Глаза Жар-птица повылазили из орбит заняли всё свободное место на голове.
- Вы заканчивайте это - строгим, но дрожащим голосом сказал объект гастрономического интереса - Чё я вам сделал? Кто вы вообще такие и куда путь держите? То, что от дела лытает - это понятно, почему здесь, я интересуюсь?
- Ты яйца несёшь? - вопросом на вопрос ответил Емеля. - Ить правда, не жрамши мы.
- Я мужчина - разорался было птах, но натолкнулся взглядом на поигрывающего с засопожным ножом Одихмантия и поперхнулся криком.
- Самиец - удовлетворённо поцокал языком степной витязь - Тиравка всякий растиирай, в гилина закатай, в костёр кидай, час и полчас жиди - айй вкусна будиит.
- Помогите - сипло кудахтнул птиц, даже не пытаясь хоть раз взмахнуть крыльями и логично избежать предложенной участи. псоредство взмывания в небесную синь. - Не погубите!! Чё хотите - всё сделаю!!!
- Так яйцо хотим, - заявил струсившему птицу Емеля, уже уяснивший себе, какими словами с оным говорить надобно, - Кощеево. И жрать. Так что выбирай, чудо нелетучее. Али яйцо, али друг мой, Одихмантий...
И казалось бы куда больше, ан нет, умудрился запуганный Жар-птиц, очи вылупить ещё пуще прежнего.
- Н-незнаю - дрожащим голосом выдал он - Кощей своё яйцо прячет, а где о том никому не ведомо... разве что Яге-бабе... Точно - птах приободрился - К Яге вам надо! Ежли кто знает - только она!!!
- Яга... - задумчиво молвил Емеля, к дереву подходящий всё ближе да ближе, - Яга бабушка добрая... - И, схватив птаха за ногу, дёрнул вниз. - А ты, чудо юдо, с нами в мешке поедешь, дорогу покажешь. А соврёшь, так с горя хоть пообедаем...
- Ай маладец, Емел-багатур - похвалил друга Одихмантий.
Но в этот миг "чудо-юдо прибегло от отчаяния к единственной доступной ему волшбе. Подёрнулся мир лёгкой сиреневой дымкой, одивлённо шелстнул листьями напоследок бор и не стало поляны вокруг... и леса...
На сколько хватало глаз тянулись до горизонта жёлтые пески, с волнами барханов, да сияло в небе жарче обычного ясно-солнышко
- Ох ты ж..- высказалась Марьюшка, после чего дополнила речь свою так, как девице не пристало, но на что все закрыли глаза.
Но что ещё хуже, мешок, в который Емеля пихал запуганного вусмерть Жар-птаха, оказался пуст...

- Ах ты ж..., - начала было Марьюшка, а больше ничего прибавить не успела, ибо то, что увидела богатырка, отшибло память на слова еще хлеще предательского студня. Неизвестно доселе, что за колдовство применил Жар-птиц в целях спасения живота своего (а равно как и спины, головы, а пуще всего - хвоста), только вместо верного сивого мерина узрела Марьюшка здоровенную двугорбую зверюгу с презрительной мордой. От прежнего коняги осталась лишь серая масть да широкие, как суповые миски, копыта.
- И-а-а-а-а!!! - сотряс пески пронзительный вопль. Это ужасался одихмантьев конек, преобразившийся внезапно в пузатого серого ослика, метущего пески длиннейшими ушами.
***
А и бело и жгуче солнце пустыни, а и не щадит оно троих путников, что, пот со лба утираючи, да петуха драного вспоминаючи, идут на восход, ибо надо идти куда-то, чтобы среди песков безвестно не сгинуть стервятникам да ворогам лютым на радость. А и странен наряд героев наших, во халаты стёганые да в чалмы укутанных, а и гадок на вкус им, Одихмантия не считая, кумыс верблюжий, честное вино во флягах заменивший. А и страннее всего Емеле безутешному колдовство лютое, печь-кормилицу родимую в невесть что превратившее. А и катится по пескам белым тандыр на колёсиках, а и страдает Емельян, навоз верблюжий вместо угля честного в топку бросающий...

Одихмантий отёр мелкие бисеринки пота и приложивши ладонь ко лбу, навроде козырька, обозрел окрестности
- Пиесоок - протянул иссохшим глосом витязь, отчего сложилось у спутников ощущение, будто в пересохшем арыке шелестнул гонимый ветром, этот самый песок - Нада вода искаить! Сами вада ни наийдём - зверь осёл - тут витязь в который раз злобно покосился на ушастое копытное. что меланхолично и покорно трусило следом, не проявляя воспетого присказками упрямства - у покарай тиебя ниебо!Зверь осиёл перёд пускать нада! Он вода наийдёт!
Вечно синее небо решило видно сжалиться над несчастным животным, потому как вдруг замахрявилось тучами, сверкнуло молниями и громыхнуло громом
Марьюшка расправила плечи
- Никак дождь будет!
Однако ж чаяния богатырки не сбылись. Ветер дунул с такой силой, с такой удалью, что люди и кони... и печи даже смешались. А потом разбойник ветер, свистнул зловеще и сыпанул как снегом зимой - песком, так то запорошило глаза. рот. нос. Стеной стал песок вокруг. И ушла из под ног, копыт и колёс земля...
А когда воротилась и стих ветер и улёгся многажды поминаемый песок, будь он неладен, то оказалось, что находяться герои возле каменной избы с остроконечным поверхом... да такой, что закрывала она полнеба

- Ить как же ж этакую махину строили?
Задрав голову так, что золоченый шелом пришлось придерживать, а то так и гляди - свалится, Марья Моревна обозревала невиданную домину. Вблизи чудо-изба смотрелась неласково: колючая, серо-желтая, под стать песку, из которого вырастала. Составляли ее огромнющие обтесанные каменья - ноздреватые, как куски заморского рафинада, всласть искупавшиеся в горячем чае, иссеченные ветром и песком. Богатырка принялась было считать каменюки, составляющие исполинскую грань, но сбилась на первой же сотне.
- Ну и ладно, - слегка обиделась Марьюшка и в отместку пнула ближайший камень пыльным сапогом.

Момус и немножко Серый мяв

И не удержал Емеля-богатырь управления тандыром на колёсиках, и двинулась вперёд шайтан-арба заколдованная, и ударилась с размаху о кирпич избы непонятной... И загудела изба гулом странным, нечеловеческим, и пробормотал про себя Емеля слова недобрые, что за столом да при людях приличных и не говорит никто...
- Слушайте, прекратите заниматься вандализмом!
Друзья-герои обернулись и узрели странное существо. Ростом чуть поменьше медведя, только тело скорее кошачье, крылья как у орла и человеческое смуглокожее лицо. Глаза чуда-юда смотрели спокойно с некоторой долей возмущения однако ж.
- К вашему сведению это памятник архитекртуры и культурное наследие оставленое предками.
Зверь ещё раз внимательно обозрел незванных гостей.
- Вы собственно кто такие?
Вопрос сей. праздный за день сегодняшний друзьям уже довелось выслушать. И закончилось это всё, как раз возле странной избы. Так что ни настроя доброго и подъёма духу, фраза сия не добавила. Скорее даже обозлила.
- Кито я?! Ия тиебя сиичас биить буду - ломким, поелику горло было пересохше, но звенящим убеждением голосом проперхал Одихмантий.
Емеля тяжко вздохнул, миролюбец и миротворец, он плохо переносил манеру друзей сперва буркалы подбить, а потом поинтересоваться кому.
- Но-но - не спужался странный зверолюд - Укротите острия мечей ваших чаяний, А то руки повыдергаю.
Гибкое тело напряглось и стало ясно. что зверь ох как не слаб.
- Я кстати забыл представиться. Ахенотех восьмой. Я сфинкс. Так откуда столь необычно выглядящие экс
- Яйцо мы ищем, - прикидывая, успеет ли оглушить Одихмантия прежде чем станет поздно, ответил Емеля чуду-юду, - Яйцо. Со смертью кощеевой.
- Однако - в голосе сфинкса явно звучало удивление - Не скажу, что это имя мне совсем не знакомо, однако вот так... навскидку... Мне надо вспомнить всё досконально. Извините.
Ахенотех легко поднялся на крыло и в три взмаха скрылся за камнями.

- Ииииииээээххх, тоскааааа!
Марьюшка потянулась, сладко хрустнув спиной, и в который раз уже оглядела окрестности. Собственно, большого толку от оглядывания не было. Смотри-не смотри, песчаные волны бегут, взметается золотистая пыль, навроде как поземка по сугробам, колет бледное небо острым верхом иноземная изба. Чуть поодаль презрительно топырит губу серый двугорбец и взревывает обиженный судьбой осел. На спутников же, Емелю и Одихмантия, Марьюшка и прежде успела насмотреться, так что с их стороны ничего нового и вовсе ждать не приходилось.
- Нет, не пойму я, к чему такие вот земли на белом свете...
От скуки Моревна принялась разговаривать. Хотя слушали ее все вышеозначенные существа, но получалось все равно как бы сама с собой.
- Это вот что?
Негодующий перст богатырки ткнулся в белесое небо с пылающим бело-желтым глазом.
- Это что ли солнышко красное? А это?
Палец ткнулся в пыльные дорожные сапоги Марьюшки и горячий песок под ними.
- Это что ли земля-матушка? Ну а уж это вообще ни в какие ворота! Дворец - не дворец, изба - не изба... Тьфу, непотребство!
И Марья вторично пнула богатырской ноженькой серые камни памятника архитектуры.

День белый, что прошёл в тоске тягомотной и жаре несусветной, мало-помалу но скатился таки к вечеру. Однако ж заместо ясной вечерней зореньки, столь любой сердцу Марьюшки и милой Емеле-романтику, наполз на мир мутноватый сумрак, в котором, будто головка сыра заплесневелого, каталось белесоватое солнышко.
Жар полуденный сменился холодом, столь ощутимым, что инда у Одихмантия, весь день возлияниям из запасов ныченных предавался, (периодически совершая прогулки от взглядов нескромных и скрываясь за стенами избы) щедро с любезной его сердцу Марьян-батыр делясь (Емел-батур змию зелейному в плен сдаваться отказался, крепость проявив великую, а так же на нездоровый живот сославшись), зуб на зуб попадал с трудом. а когда и вообще промахивался.
- Хиаладиина однака - заворачиваясь в плащ просипел витязь - Пилахой место. И-и-и. Совисем пилахой. Зилой Шайтан-Дэв пиеридумал.
- А что вы хотите, уважаемый - когда Ахенотех вернулся никто не услышал - после того что нечестивец Сет сотворил прекрасноким Гором, земля возрыдала плачем и иссохла от скорби
- Чиего? - в мифологических экскурсах Одихмантий был не силён
- Не важно.
Сфинкс чинно опустился рядом с компанией.
- Я тут несколько погрузился пучины воспоминаний...
- Пучит болезного - шепотом пробасила Марьюшка, обдав Емелю переггаром стойким. Богатырка-богатыркой, а добрая душа её чужих маяний не переносила
- Я пытаюсь донести до вас мысль, что с упомянутым вами Кощеем знаком. Что до яйца, сказать ничего не могу. Но проанализировав ситуацию...
- Пилахой силов - безапеляционно прервал нить рассуждений Одихмантий.
- ... пришёл к выводу, что могу вас отправить куда-нибудь в места более для вас привычные. Согласны?
Одобрительные возгласы героев слились в общий хор.
Ахенотех кивнул, рассмеялся так, что мороз продрал по коже, стукнул лапой по песку. И от того возник гул. будто удар пришёлся по пустому доспеху. Разрасстался он, ширился. заполняя собой весь мир, да так, что ноги подкашивались, а глаза пришлось зажмурить, и закрыть уши руками.
А как стих гул, да открылись очи, так узрели герои, что стоят они посередь лесной поляны и алеет в цвет маков полоска зорьки, только уже кажись рассветной.

И стал тандыр бусурманский печью честной русской, одежда шутовская да нелепая - родной да лепой, и зазвучала в воздусях речь так же русская, словами, нечисть отгоняющими, да девиц юных во краску вгоняющими, исполненная. А когда перечислили герои всех дедов, прадедов и прочую родню как птаха разнесчастного, так и чудо-юдо-сфинкса, да с разгону по Насон Насонычу да по князеву наместнику проехались - так и обнаружили вкруг себя слушателей благодарных, рты восторженно разинувших, рогами да копытами украшенных, да с вилами в руках. А как вышло то, что слова бранные нечисть не отогнали, а наоборот - призвали - то нам неведомо, да и вам знать не стоит...

- Срамотааааа! - восхищенно протянула Марья Моревна, разглядывая чертей, чертиков и чертят. Нечисть, она и есть нечисть - бесстыдная, беззаконная, условностями и приличиями в виде одежды себя не обременяющая, а потому все достоинства рогатых были налицо. Вернее... ну да, на те самые места, которые честной девице вслух поминать не пристало.
- Где? - разом оглянулись все черти, чёртики и чертенята. Не обнаружив ничего, окромя леса да кустов, кустов да леса, недоумённо уставились на богатырку. - Где срамота-то?
- Да вот же, - ткнула пальцем Марьюшка, заливаясь багровым румянцем и от смущения великого забыв, что указывать перстом неприлично.
- Уй-я! – от тычка богатырским пальчиком, коим Моревна на спор пробивала оловянную суповую миску, черт согнулся и позорно отступил за спины товарищей.
- Ну вот и всё, - шепнул Емеля Одихмантию. - Теперь только драться...

- Айяяя - радости в вопле славного степного витязя было столько, что даже соратники недоумённо шарахнулись!!! - Диратиса! Кируши! Биией! Симерть ваш пиеришла, шайтаны!
Одихмантия ни мало не смущало, многократно превосходящее по числености воинство супротивников. И ещё бабка надвое сказала, чем бы побоище сие завершилось...
Однако ж послышался мощный гул, в воздухе замерцал и вспух пузыряка переливающий всеми цветами радуги, лопнул затем с громким хлопком и на землю вывалился чудо-юдо сфинкс, навроде встреченного ранее, однако ж росточком поменьше и... похилее.
- А...э-э... Да пребудет с вами свет Амона - несколько неуверенно промолвило явление. - Я Небхепрура, племянник Ахенотеха. Дядя до крайности извиняется, но он был слегка взволнован и потому переместил вас не совсем туда, куда планировал... Ой, рога!!

- Уж куда хотел, не ведаем, - язвительно ответствовал свинксу Емеля, неуверенность чудища узревший, да способу побоища избежать обрадовавшийся, - да вот что мы сюда не желали, это уж точно!
- Хм... - один из чертей прокашлялся, давая понять, что желает молвить слово - Я не знаю кто вы и откуда свалились, однако ж как местный шериф, хочу заметить, что являетесь вы нарушителями границы штата и потому соблаговолите пройти, стало быть, под арест. В случае сопротивления - применим силу. Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на один бесплатный магический вызов. Вы имеете право на Голос Ада. Если у вас нет Голоса Ада, он будет предоставлен вам в судилище.
- А...хм... почтенный - подал голос юный сфинкс оторвавшись от зачарованного любования рогами разной величины у встречающей делегации - Да пребудет с вами милость Ра, а... где мы?
- Штат АДлер - гордо отозвался шериф

- Молчание хранить, говоришь?
Марьюшка насупилась и начала наливаться багровым румянцем. Любой, кто мало-мальски знал девицу-богатырку, увидев на ее щеках этакую зорьку, тут же отошел бы подальше и прикинулся бы ветошью. Да и не отсвечивал бы, а лежал, приужахнувшись, пока Марья Моревна не утихнет в своем праведном гневе.
- Какое там молчание, мне бы девичество сохранить в неприкосновенности! - рявкнула бокатырка и извлекла из ножен меч, полная решимости оборонять свое целомудрие.
- Ну и чего же ждёшь ты? - уныло вопрошал отважный Емеля непутёвого свинкса, - али не видишь, что смертоубивство сейчас случится? Ить кровь этих невинных на тебе будет, чудо-юдо ты бессовестное!

Вздохнув, свинкс-недоросль начал бормотать что-то себе под нос. В отличие от своего дяди он явно был неопытен в колдовских делах, потому что несколько раз сбился, начинал всё с самого начала, подглядывая в какую-то книжку, которую вынул невесть откуда (ведь карманов не было у него, и Емеля, попротирав глаза, махнул рукой на не столь и вопиющую неувязку в сюжете), но наконец заклинание сработало, и вокруг героев начал крутиться вихрь воздуха.
И когда стены вихря уже почти скрыли от богатырей не особо гостеприимных жителей славного штата Адлер, увидели герои, как один толстый чёрт, пожав плечами, вдруг достал из воздуха большое яйцо, которое было когда-то золочёным, а теперь всё было уклеено надписями "Нихьт богатырен", "Ноу хироез", ....
А толстый чёрт, в свою очередь, за мутными покровами колдовского вихря увидел (во всяком случае очень хочется верить, что увидел), как Марья Моревна согнула богатырскую рученьку в локте, подняв к небу кулак, и другой ладошкой похлопала себя по мышце, заморскими лекарями бицепсом именуемой. Смотрела она при этом на того самого беса, который немного ранее так неудачно показывал богатырке свое мужское естество.

совместно с Алеф

Итак, проснулся Федотушка, эдак с утреца после многодневного запоя у одной боярышни, да и осенила его мысль просветлённая, что когда-то велено ему было выступать в поход какой-то.
Проснулся мОлодец и спохватился… Обежал весь град столичный, а Марьи, Одихмантия и Емели и след уж простыл. Правда в нескольких развороченных тавернах, куда довелось добру-молодцу заглядывать перешептывались завсегдатаи, упоминая меж слов эпитеты бранные. Ещё в речах тех странных да негромких упоминались слова: «богатырь» или «богатырка» (кто их разберет, что они беззубыми ртами своими шамкают), «нехристь косоглазый», «белявый чёрт в саже», да всё про какой-то дым да кумыс твердили… А в одной из питейных купца местного отмачивали примочками разными, ибо не было на нём живого места – весь в ссадинах и кровоподтёках, помятый, тот даже слова сказать не мог, потому как и так толстая рожа его была похожа на одну большущую опухоль, на которой с трудом различались прорези глаз и рта, да дырочки от носа.
И все как то хуже и хуже на душе у добро-молодца от речей тех становилось и чувствовал Федот, что не к добру это все. Только явившись к Финисту, а заодно получив по шапке, за своё опоздание, узнал он о подвигах команды в городе, да приблизительное направление у охраны выпытал… Ну не то чтобы выпытал, а так - пару советов как от фингалов и синяков избавиться дал, ибо негоже статным витязям, дворец князя охраняющим, ходить в таком виде, да ещё когда все над ними посмеиваются, что не сумели с бабой русской совладати.
Узнав направление, в котором скрылись из виду городской стражи супостаты, Федотушке ничего не оставалось, как седлать своего буйного коня, да в путь выдвигаться.

Долго ли, коротко ли (но скорее коротко, потому как не любил наш герой долгие путешествия, да и не приучен был к таким утомительным переходам), однако выехал наш стрелец на поляну лесную, посреди которой стояло дерево раскидистое. А потому как полдень уж минул, а поесть на дорожку мОлодец не успел, решил он устроить привал в теньке. Солнышко все припекало, птицы кругом весело заливались трелями, лёгкий ветерок выдувал из головы все серьёзные мысли. Слез Федот с коня и…
- Что вам тут, медом намазано? – раздался откуда-то сверху недовольный голос. – Ходют и ходют, а потом ложки пропадают.
Стрелец наш ажно присел от неожиданности, благо портки сухи остались, ибо с утра маковой росинки во рту не было. Медленно, исходя из опыта операций по уничтожению нечисти в местных подвалах, что «метро» по-народному звались, не делая резких движений, мОлодец осмотрелся вокруг и токмо поднял глаза к небу, дабы восхвалить всевышнего за свою безопасность, как заприметил прямо перед собой чудо птицу. А как увидел эдакое лихо, так и дара речи на несколько мгновений лишился.
- Ну и чего стоим, кого ждем? – продолжал брюзжать жар-птиц. – Что за день такой? С утра посетители косяком прут. А у меня, между прочим, технологический перерыв!
Причину столь необходимого чуде-юде-жар-птицу перерыва Федот увидел тотчас же. На полянку, курлыкая, спустилась нежная сизая голубица. Спустилась и села поодаль на травке.
- Да какие такие ложки то? – запоздало опомнился Федот. – Да за кого ты меня принимаешь?
- Ну это я так, к слову, - чуть смутился подозрительный птах. – Говорю ж тебе – нет сейчас приема. Перерыв пятнадцать минут. Погуляй покамест.
- Сдался мне твой приём, - затараторил федот, снимая мушкет с плеча, потеряв всякий интерес к чудо птаху. В глазах, же человеческих, устремлённых на полянку читался чисто гастрономический интерес. Ну не любил мОлодец чудных говорящих чудо-юд, предпочитая им нормальных птиц. – Вот счас перекушу, чем бог послал, и поеду дальше.
- Эй-эй-эй! – жароптиц подскочил на ветке. – Ты это брось! Что значит «перекушу»? Убери ружье!
Но видя, что оголодавший стрелец голосу разума не внемлет, досадливо хлопнул крыльями.
- Ну ты сам напросился…
После чего особым образом взъерошил хвост, щелкнул клювом и…
И тут на Федота накатило… Да так сильно, что в глазах потемнело, да потом такое чувство появилось, какое бывает после посещения таких баб русских, что все соки из мужика могут выжать, за каких пол часа. Потом появилось чувство полёта, а когда зрение прояснилось, оказалось, что наш добрый мОлодец висит высоко над землёй, на макушки высокой ели, что с ещё поляны видна была. А раз макушка с поляны виднелась, то и стрелец видел всё, что на злополучно покинутом месте делалось. И дерево раскидистое, и коня своего видел, и голубицу, и трижды в уме проклятого жар-птица.
А жароптиц, не ведающий, что его уже трижды прокляли, и нимало оттого не страдающий, спорхнул с дерева и направился к голубице, коя уже успела заскучать.
- Ах ты ж, - только и вырвалось у мОлодца. – Перерыв у него? Счас я тебе то самое «перерывное» место и укорочу.
И хотя позиция для выстрела была очень далека даже от нормальной, ибо болтаясь на поясе, которым была подпоясана рубаха, не шибко постреляешь, но наш стрелец не даром носил своё прозвище, Федот стал прицеливаться.

А тем временем...

Итак, полупрозрачные стены вихря дрожали как марево над пыльной полуденной дорогой. Вихрь гудел. Одихмантий визжал нечто воинственно-радостное. Марьюшка громогласно поминала чертову матушку, бабушку и всю ихнюю женскую родню вплоть до троюродной сестры золовкиной свахи. Емеля рассудительно помалкивал, с опаской взглядывая вниз, где сквозь муть и круговерть угадывалась земля. И было до той земли ой как далеко. Емелин желудок взволнованно трепыхался где-то рядом с ретивым молодецким сердцем.

А потом та земля начала медленно приближаться, становясь все плотней и отчетливей, а вихрь мало-помалу замедлял свое движение, опуская отважных героев вниз. И все бы хорошо, да свинкс-недоучка видать так и напортил что-то в заклинании. Уже Емеля начал прикидывать, что до земли родной остается не более десяти локтей и облегченно завздыхал, успокаивая желудок, сердце и прочие потроха, как вдруг предательский вихрь взвыл последний раз, дрогнул и исчез. А славная троица бухнулась на приветливую полянку, где жароптиц как раз начал обхаживать симпатичную голубицу. И курлыкал, подобно голубю, и грудь распушал, и хвостом мел по зеленой травке.

Сперва на полянку брякнулась Марьюшка. Хоть и говорят, что всякая вещь, будь то наковальня или подушка пуховая, падает с единой скоростью, а только изобильная телом богатырка приземлилась первой, крепко прижав хвост похотливого жароптица. Следом ухнул Емеля, завершил же кучу-малу Одихмантий. А несчастный жароптиц с великого перепугу забил крыльями, затопотал лапами, рванулся и вырвался-таки из-под тройного груза, пожертвовав роскошным хвостом.

(с серым Мявом)

Итак, продолжаем-с...

Готовый уже спустить курок, Федот вдруг замер от дествий, происходящих на поляне. После этого последовала длинная тирада непереводимых на русский язык местных наречий и треск ломающейся древесины. Видно когда жар-птаху хвост проредили, он сильно отвлёкся от поддержания Стрельца на приличной высоте и сила тяжести взяла своё, подломив-таки тот сук, на котором болтался добрый мОлодец.
Падал Федот не долго, но громко, повторяя вслух много раз тот самый непереводимый набор слов, упоминая между оборотами самого чудо-птаха и всех участников похода, начиная с Одихмантия и Емелей с его печкой, заканчивая Марьюшкой, которая первая же на перепуганную птицу приземлилась.
Пару раз задержавшись спиной на особенно крупных сучьях, которые под весом молодецкого тела не прогнулись или не проломились, стрелец рухнул на землю, приземлившись, аккурат в огромный муравейник, который и смягчил приземление. Зато разрушив логово насекомых, тело практически мгновенно оказалось атаковано миллионным полчищем мелких жалящих мурашек.
- Ой-оёёёёёй! Ой! О-о-о-ой!!! - Федот подскочил так, как даже в детстве не прыгал, и помчался куда глаза глядят в поисках какой-либо водной преграды, дабы омыть покусанное тело, да лишних пассажиров, что неслись вместе с ним по лесу скинуть.

- От же ж гада пернатая, свиномордая, толстозадая!
Марья Моревна никак не могла успокоиться, награждая недоученного свинкса такими словечками, что наверняка у бедолаги не проходила икота вкупе с брюшным урчанием и косоглазием. Да и было за что ругать! Земля-то твердая, падать-то высоко да больно, а кроме того, как уж выше было сказано, Марья грохнулась первой, приняв на свою могучую спину Одихмантия и Емелю. Степняк такому повороту событий невероятно обрадовался и слезать с богатырки отнюдь не торопился. Пришлось Марьюшке вставать и стряхивать с себя мужичков. После чего настроение царь-девицы было испорчено вусмерть.

Одно только радовало. Свинкс, каким бы свинксом не оказался, пожалел бессловесных животин да ненаглядную емелину печку. Марьюшкин мерин, мохнатый конек Одихмантия и печь-красавица ничуть не ушиблись и мирно стояли на краюшке полянки, в узорчатой тени.

Чуть поодаль из пахучей лесной почвы торчала изрядно облысевшая жароптицева задница. Подобно диковинным птицам страусам, кои, как говорят, водятся за морями-окиянами, перепуганный птах спрятался от жестокой действительности, воткнувшись башкой в землю и показав оной действительности полуощипанную гузку.

- От чего ушли, к тому и пришли, - задумчиво молвил Емеля, поднявшись на резвы ноженьки и на лысого птаха глядючи, приложил уста свои шаловливые ко сырой земле матушке да и проулюлюкал рядом мордой птаховой бесстыжей так громко, что ажно хомяки да суслики лесные в разные стороны бросились.
От громкого емелиного голоса несчастный птах выскочил из-под земли как пробка из бутыли бонжурской шампанеи. Забил перепуганно крыльями, пролетел несколько саженей вперед и с размаху ударился в шершавый еловый ствол. По тому стволу и сполз, подергивая лапками и старательно притворяясь мертвым.
Одихмантий же ничего не сказал на это, только мечтательно щурил глаза-щелочки, а короткопалые руки держал врастопырку, словно все еще обнимал упавшую с небес Марью Моревну.
- Однако же надоть решать, куда дальше пойдем, - богатырка на всякий случай отшагнула подальше от обожателя да и голос ее был сух, как русло давно иссякшего ручья.
Емеля же, эффектом произведённым довольный весьма, птаха полумёртвого за ногу с земли поднял, и проговорил вслух, улыбку старательно пряча:
- А и зажарим сперва куру эту полоумную. Видно судьба ей таковая - cъеденной быть. Оно конечно, будь мы сейчас у врат кощеевых, завтрак мы бы отложили, ну да что уж поделать? Надо перед дорогой дальней сил набраться...

Прикл просрочен, посему закрыт. У игроков есть три дня на то, чтобы одуматься, написать пост и попросить цензоров или админов открыть прикл обратно. В субботу тема будет перенесена в Архив.

Модератор Далара