Школьницы давно убежали, частично спасенный и не вспомнивший о благодарности старшеклассник растворился в золотистом сиянии дня на другом конце полутемного перехода. Суховатый щелчок (будто сломалась ветка) прозвучал неожиданно громко.
И сделалась тишина.
Набирающий скорость поезд умолк, словно замер на самом разгоне, не слышно было автомобилей и шума толпы. Воздух в туннеле превратился в желе. Две массивные фигуры в спортивной одежде замерли почти в одинаковых позах, в коротком замахе для очередного удара. В омертвевшем воздухе тяжелые кулаки двигались как на замедленных кадрах в кино. Пригнувшись, бродяга поднырнул под руку противника. Длинная палка лампы дневного света, по изначальному замыслу мертвецки белого, но сейчас светильник оказался способен пролить лишь желтый, как растительное масло, зашипела и замигала над головами громил. Время снова обрело прежний ход, но бродяги в туннеле уже не было, только светлый дождевик мелькнул в толпе возле выхода.
Две пары налитых кровью глаз пристально уставились вслед неизвестному.
- Побегаем? - без капли удивления в голосе спросил тот, что был пониже.
- Вечер становиться занятнее, - улыбнулся второй, и две пары тяжелых кроссовок глухо затопали в темноте перехода.
- К метро рванул, - буркнул высокий бандит, за мгновение до этого сделавший глубокий резкий вдох; сейчас его ноздри медленно раздувались, как будто он и вправду принюхивался.
- Гони его на мостик за магазинами, а я с другой стороны забегу, - кивнул его товарищ.
Здоровяк бросил короткий взгляд на напарника, уже ринувшегося через заполненную машинами дорогу, и сам припустил вдогонку за жертвой. Дать проскочить парню в недра подземки, было никак нельзя.

(и все еще мы с Греем)

До спасительного гостеприимного зева, сквозь который втекала и вытекала утренняя толпа, оставалось всего два шага, когда докатилась отдача. Почему-то он всегда забывал про нее или, что вероятнее, надеялся обойтись без последствий. Но они всегда были. Старый плащ тлел на протершемся от времени рукаве; может быть, запах гари почудился, а может быть, сегодня кое-кто просто сильно дал маху... Мостовая куда-то поплыла из-под ног, бродяга ухватился за металлический поручень.
- М-м, люблю копчености, - раздался совсем рядом тот голос, слышать который сейчас совсем не хотелось.
Тяжелая фигура перемахнула через заграждение, прямо перед замершим человеком, игнорируя все посторонние взгляды, обращенные в ее сторону. Темно-желтые зубы, ощерившиеся в улыбке, совсем не блестели.
- Мы еще с тобой не закончили.
- Убирайся отсюда, дурак...
Вход в метро притягивал взгляд. Теперь все стало ясно: чем его приманил этот город, почему эта станция – из всех станций именно эта! – почему ему нужно вниз, под землю, к поездам. В птичьих глазах бродяги промелькнуло короткое раздражение.
- Уходи, пока еще жив.
- Какие мы грозные, - заржал бандит и без замаха резко ударил в лицо.
Судя по весу, между пальцев хулигана в этот раз для пущего эффекта была зажата еще и свинчатка. Бродяга перехватил его руку, с неожиданной силой сжал запястье.
- Ты не понял, - выдохнул он. – Я всего лишь предупреждаю, а бояться следует не меня...
От них шарахнулись встревоженные прохожие, попятилась, закрывая собой курносую, похожую на гриб в школьной шляпке девчушку обеспокоенная мамаша, а сонное непонятного возраста и пола существо с гривой снежно-белых волос проскользнуло мимо, как будто здесь вообще ничего не происходило. Прижимая к груди небольшой сверток, существо нырнуло в метро. На веснушчатом скуластом лице бродяги появилось странное выражение – как у наркомана, учуявшего желанную дозу.
- Бояться? - верзила крутанул рукой, легко выворачивая ее из захвата, из-за того, что ладонь бродяги вдруг стала очень склизкой из-за чужого едкого пота с неприятным запахом. - Мне некого здесь боятся. Здесь только мы внушаем страх.
В крохотных зрачках бандита плясали веселые искры, не угасавшие ни на мгновение. Окружающая же действительность, похоже, вообще перестала его волновать.
- Ты еще так и не понял, деревня, с кем ты связался.

(& SonGoku)

Второй удар, вновь направленный в голову, оказался комбинацией "кулак-локоть". Удар был предназначен, чтобы если не проломить череп, то оглушить противника, а желательно, и то, и другое. Но вышло иначе. За десяток быстрых шагов, перепрыгивая через ступени, человек в старом дождевике очутился на мостике через улицу. По широкой галерее шли люди, на одной из скамеек пристроился местный бомж с пластиковой коробкой, он собирался позавтракать в коконе собственной незаметности. Ветер раскачивал ветки цветущих кустов, внизу, на площади, разворачивались автобусы. Человек в дождевике остановился у металлических перилл, вытер тыльной стороной ладони кровь с лица, даже попробовал красную солоноватую жидкость на вкус. Улыбнулся.
- Отчего же? - сказал он сам себе.
- А он шустрый, Ден.
Со стороны, противоположной той, откуда появился беглец, прогулочным шагом приближался второй верзила, смахивающий большими пальцами пот, скопившийся над густыми бровями.
- В следующий раз загонщика играешь ты, Котатсу, - послышался комментарий, вскочившего на верхнюю ступеньку первого бандита.
- Как думаешь, его еще на раз хватит?
- Вряд ли, его уже накрыло.
- Ну что, сам спрыгнешь или помочь? - последний вопрос был обращен уже к зажатому в "коробочку" бродяге.
Тот разглядывал воняющего загонщика, сдвинув брови, как будто пытался разобрать его слова сквозь толстую непроницаемую стену из ваты. Затем провел указательным пальцем по острому длинному клыку, который висел у него на шее вместе с почерневшими от времени монашескими четками.
- Стояла пятая луна, сумерки уже пали на землю, моросил теплый дождь... – бродяга невесело рассмеялся. – Печальна судьба тех, кто ничему не способен научиться.
Он легко запрыгнул на высокий парапет и раскинул руки, будто крылья. Рядом пронзительно закричала испуганная женщина.
- Сойдет, - усмехнулся бродяга и шагнул вниз.

(унд Grey)

Через несколько секунд над перилами возникли две очень похожих широких физиономии.
- Развелось же идиотов...
Прыгун лежал на асфальте во вполне характерной позе и не шевелился. Вердикт был вполне ясен. Удивляло лишь то расстояние, на которое он смог отпрыгнуть - метра три с половиной, если не больше.
- Промочим горло?
- А выполнить норму на сегодня? Только одного клиента обработали ведь?
- Да ну, после таких разборок уже как-то лениво, - отмахнулся верзила и, растолкав плечом других людей, что сбежались к парапету, уверенно двинулся по галерее.
Напарник нагнал его только через десяток шагов, вертя в руках дешевенький мини-компьютер.
- Что там?
- Сообщение.
- Куда пойдем-то?
Тонкая нашлепка-фотоэлемент, приклеенная на подушечку указательного пальца, несколько раз коснулась сенсорного экрана.
- Это Кусанаги, хочет, чтобы все собрались к полуночи в "Позитроне".
- Это где бар со стеклянной стеной?
- Да, это где недавно был бар со стеклянной стеной.
- А шеф не боится, что нас там запомнили?
- Спросишь у него.
- Тогда давай сразу туда.
Сбежав вниз по ступенькам, бандиты свернули в ближайший переулок, и мир Шинджуку проглотил их, легко и привычно.

(...)

Крыша небоскреба "Модо гакуен кокун тава"
15 минут до катастрофы

Для кого-то мегаполис - каменные джунгли, для кого-то - тучные пастбища. Иные видят в нем опасность для жизни, а кто-то - последний оплот цивилизации. Некоторое время назад город для Ацуо превратился в ночной лес, населенный мириадами светлячков и блуждающими огоньками. Эти маленькие живые фонарики обитали повсюду - роились над оврагами улиц, теснились в ветвях многоэтажных деревьев, прятались в кустарнике частных домов. Лес пронизывали огненные прожилки, кострами пылали узловые станции надземки и перекрестки Гиндзы. Пожаром ослепительно пылал район Шинджуку.
Время от времени светляки затухали – медленно, неотвратимо, пока не гасли совсем, - их сменяли другие. Иногда зеленоватое призрачное пламя надо было погасить принудительно.
Негромко пискнул неслышный всем остальным сигнал, шар-наблюдатель переслал сообщение, что мишень скоро будет находиться в зоне доступа. Ацуо поднялся, до того он сидел, прислонившись к высокому бортику, прятался в тени – от солнца и от лишних глаз. Камера, что была установлена на узкой галерее, опоясывающей верхушку «Кокона», как и раньше, передавала на пульт охраны прежнюю информацию: тут никого нет. Ацуо установил в зажимах штатива винтовку, задержал ладонь – оружие шевельнулось под ней, как живое, имплант регулировал его в вертикальной и горизонтальной плоскостях. Внизу своей жизнью гудела площадь перед станцией. На мгновения мир изменился, словно в ночной чаще вырезали небольшое окно. Там было светло, там столпились на мостике через улицу люди, тыча пальцами в самоубийцу. Ацуо не смотрел, он – прислушивался. Ждал, когда по сигналу с импланта палец плавно нажмет спуск.

Полицейский в Шинджуку – профессия для потенциального самоубийцы. Другие районы, даже самые беспокойные, являют собой образцы тишины и благолепия по сравнению с этим скоплением отщепенцев. Это если выражаться языком инспектора Саоми. Район можно было бы назвать токийской медалью – чинно-однообразной с одной стороны и развязно-блестящей с другой. День и ночь. Ничто здесь не напоминало размеренную жизнь у подножия Фуджи-сан. Не было пряных ароматов нагретых солнцем трав, холода из-под сени громадного древнего леса. И групп добровольцев, каждый год по нескольку раз отправлявшихся туда в поисках тел очередных самоубийц, тоже не было, как и учетных гор неопознанных трупов в специальных хранилищах.
Саоми никогда на упоминал, почему перевелся оттуда именно в Шинджуку. Никто и не спрашивал, даже за пятничным пивом. Здесь вообще предпочитали не задавать лишних вопросов. Да и кого бы удивил ответ? В этом паноптикуме изумить кого-либо было уже невозможно.
Вот и сейчас широкоскулый и квадратный Саоми смотрел на девочек-свидетельниц без особого интереса. Так смотрит государственный секретарь, когда заполняет формуляр. Казалось, он занимал собой половину тротуара - этакое произведение кубиста. Школьницы вертелись, дергали ручки увешанных игрушками рюкзачков, то хихикали, то впадали в преувеличенный ужас и шептались, округляли глаза и складывали губы трубочкой.
- Тот молодой человек спросил, как пройти ко входу в метро, верно? – снова прервал их гомон Саоми. – Вы показали ему, куда идти, но едва он свернул под железнодорожный мост, на него напали, так? Сколько их было, как выглядели?
- Двое, - уверенно отвечает та, у которой волосы собраны на макушке в подобие разноцветного фонтана.

- Трое, - поправляет ее подруга, стриженная под мальчика.
- Двое, - еще увереннее настаивает первая. – Коренастые, в спортивных штанах...
- ...и в ветровках, - подхватила вторая. – Третий был очень высокий, в старом плаще...
Они переглянулись и захихикали.
- А про нас расскажут в новостях? – вдруг спросила вторая.
Напарник тихо извинялся перед прохожими за причиненные неудобства.
- Не расскажут, если не дадите конкретное описание.
- Да вон они! – свидетельница с пышным хвостом разноцветных волос ткнула пальцем куда-то за спину полицейских; она неуверенно покачивалась на чересчур высоких для ее ног каблуках и напоминала былинку в ненастье.
Ветер не сдувал ее, лишь благодаря все той же обувке, весившей, наверное, полтора килограмма.
- И все же, один был в ветровке, - удовлетворенно хмыкнула вторая.
Один из дружной пятерки, бодрым шагом устремившейся к лестнице на пешеходную галерею в желании поглазеть на происшествие, действительно натянул почти до самого носа капюшон грязно-красной ветровки. Еще двое щеголяли в красно-белых спортивных штанах, остальные были одеты скромнее – в школьную униформу. Чтобы разнообразить одинаковые черные пиджаки, каждый постарался в меру своей фантазии. Самым трудолюбивым оказался тот, который заплел длинные волосы в многочисленные косицы.
Детектив развернулся и вгляделся в еще не плотную толпу. Выцелил тех, на кого указывала девица. В лицо он их знал, но... Напарник мигом оказался рядом, подсказал на ухо имя. Зычный голос перекрыл шум колес и музыку из ближайшего магазина:
- Серизава, тебя что, уже выпустили?!

Пятерка не помедлила и мгновения – развернулась и ударилась в бега. Самые прыткие затерялись было в толпе, но (как выяснилось чуть позже) угодили, словно зайцы в силки, в гостеприимно распахнутые объятия патрульных. Главарь, самый низкорослый из всех, с разбега врезался головой в поддых случайной жертве – человеку, который вышел из остановившейся у края тротуара машины и теперь придерживал дверцу для пассажира с заднего сидения. Девицы зажмурились от ужаса. Когда короткостриженная приоткрыла один глаз, живая композиция не изменилась. Главарь отодвинулся, удивленно поднял голову. Ему кивнули на надвигающегося со скоростью тайфуна – и такого же неотвратимого – полицейского. Беглец презрительно шмыгнул, развернулся и, сунув руки в карманы, зашагал навстречу судьбе. Та в лице детектива остановилась, сложила в ожидании на груди руки. За спиной судьбы тенью маячил напарник с наручниками. Недоверчивый, он на всякий случай держал руку на дубинке. Толпа все бурлила жизнью. Распадаясь на два потока, она обтекала место событий, как островок безопасности, и смыкалась за спиной молодого человека. Кто-то пристроился у лотка с газетами снимать арест на мобильник.
- Ну что на этот раз? – Серидзава выудил сигарету из пачки.
Поставь его в толпу студентов, и издалека не отличишь от них. Зато вблизи видны и жесткая линия рта на казалось бы мягком лице, и глаза, которые говорили, что парень способен на куда большее, чем незатейливое юношеское хулиганство.
- То есть, множество твоих прегрешений тебя не смущает? - Саоми отобрал сигареты вместе с пачкой, мельком глянул на марку и сунул себе в карман. - Как насчет убийства?
Он испытующе смотрел в лицо собеседника. Тот задумчиво приподнял брови:
- Правда, что ли? Кого убили-то?

Его маленькая – и теперь понурая – армия топталась рядом, больше напоминая лишенную вожака стаю. Обезглавленная, она перестала внушать страх. Саоми оглядел их с недовольным презрением, как простоявшую несколько дней на солнце миску с лапшой.
- А то ты не знаешь. Вон он, труп.
Детектив кивнул на треугольник дорожной разметки, куда большой и слишком тяжелой птицей не так давно спикировал с пешеходной галереи над площадью человек в старом плаще. На тротуарах вокруг этого места толпились зеваки. Где-то неподалеку выла сирена скорой помощи. Из длинного автомобиля, возле которого застыл долговязый охранник, выбрался неприметный господин; он единственный не заинтересовался шумихой, а, сутулясь, пошел мимо ярких витрин к туннелю под железнодорожными путями. Телохранитель что-то спросил, но господин, не оборачиваясь, лишь небрежно взмахнул рукой: ах, оставь.
Жестом фокусника Серизава вынул из воздуха новую сигарету.
- Где?
- Ты тупой, не ви... – начал полицейский, поворачиваясь, и осекся.
Предполагаемый труп или, как минимум, умирающий человек – как еще могло быть, если он рухнул с почти пятиметровой высоты? – и не думал спокойно дожидаться приезда «скорой помощи». Он поднялся, отряхнул плащ, словно нечаянно запачкал его, и ничего более серьезного не произошло, и как ни в чем не бывало, направился к спуску в метро. Саоми проводил его тяжелеющим взглядом.
- Же-есть, - подтвердил Серидзава.
Детектив резким движением выдернул у него из зубов сигарету:
- С тебя штраф за курение на улице.

10 минут до катастрофы

Этот город был слишком огромен – целый мир, дружелюбный, веселый, отстраненный и равнодушный, где районы, наполненные почти девственной тишиной, без помех уживаются с ослепительными рекламными пожарами у соседей, а над спрятанными за каменными оградами двухэтажными мини-особняками поднимаются небоскребы. И сейчас этот мир стремительно съеживался – для начала до границ станции, города внутри города, а потом до платформы за турникетом. Мелочи, чудом найденной в кармане, хватило на билет до Акихабары. Дежурный на станции уже объявлял отправление, поднимал руку в белой перчатке, чтобы обозначить отход поезда – раз и навсегда.
Кто-то сильно толкнул его в спину, так что Сейто по инерции сделал несколько лишних шагов и упал бы, но служащий метрополитена поддержал под локоть и точно так же невозмутимо всунул в вагон. Мимо метнулось существо неопределенного пола, одно из многочисленных порождений станционного монстра, отчаянно заметалось по перрону, как будто от того, попадет оно именно в этот поезд, зависела чья-то жизнь. Пряди длинных волос цвета первого снега будто плыли за ним по воздуху паутиной. Вжатый между чужим рюкзаком с иностранной нашлепкой и дверью в соседний вагон Сейто видел, как этого странного жителя не менее странного места отловил за шкирку другой пассажир.
- Не мешайте мне!
Человек в старом дождевике усмехнулся:
- Я и не собираюсь.

8 минут до катастрофы

Военный блиц-совет состоялся в небольшом заведении, расположенном на узенькой - метр, наверное, шириной, - улочке. Половину свободного для прохода пространства занимали старые кондиционеры, непрозрачные синие мешки с мусором и зады посетителей забегаловок; тем, кому не хватило места внутри, люди были вынуждены сесть на лавку с торца маленькой стойки.
Тесное пространство между стойкой и стеной (как раз хватит места, чтобы втиснуться на табуреты и не биться головами о полку для зонтиков и портфелей сверху) было занято молодыми людьми. Вывеска над жаровней, на которой шипели в раскаленном масле нанизанные на тонкие палочки куриные потроха, без лишних подробностей и красот сообщала: "Якитория".
- Видели? – спросил вытравленный почти до бела «ёжик», который все никак не мог успокоиться от переживаний.
Сидевший рядом с ним приятель в расстегнутом по жаре школьном пиджаке трудолюбиво перебирал свои косички, проверяя, не распустились ли. У дальнего конца стойки, выпихнутый на улицу, а потому оказавшийся ниже всех, парень, глотая слюнки, привстал со скамьи и заглянул в жаровню.
- А что такого-то? – недоуменно спросил он, кое-как пересиливая себя, чтобы не потянуться за ближайшей аппетитной палочкой с куриными сердцами. – Ну, упал мужик, ну встал потом. Может, он каскадер. Чего вы все как пришибленные?
- У тебя глаза есть, Гудо? – не отрываясь от своего занятия, поинтересовался обладатель косичек.
Пришлось со стыдом признаваться, что в тот момент смотрел на короткую юбочку какой-то девчонки и пропустил все самое интересное.
- По-моему, это был не человек, - подал голос один из двоих, что красовались в спортивных штанах.

Он уже выхлебал треть большой литровой бутыли пива и не собирался на том останавливаться, даже чтобы дождаться еды. Серидзава щелкнул зажигалкой – больше по привычке, сигареты кончились, на новую пачку денег не было. Почти две тысячи, что ушли на штраф, были последними; расставаться с ними было жаль, но – не было выхода.
- Я видел крылья, - негромко произнес он.
- Да. Сразу после того, как он свалился за перила, - подтвердил Нава.
Он нашел все-таки одну растрепавшуюся косичку и теперь сплетал ее заново.
Перед всеми по очереди поставили заказ – кому ассорти, кому только сердечки с кольцами лука или только грибы – находились любители.
- Да вам показалось! Какие крылья? У него ж был плащ... - Гудо осекся. – Что вы на меня так смотрите?
Малоразговорчивый Акадзукин покровительственно и немного сочувственно положил широкую, как лопата, тяжелую ладонь ему на плечо. Из-под надвинутого на самые брови грязно-красного капюшона ветровки прогудело:
- Купи-ка нам пивка.
- Грозовое облако... – зачарованно пробубнил Хоггу, вцепляясь обеими руками в торчащие желтоватые космы и дергая изо всех сил; он вечно болел и был вынужден ходить в марлевой повязке. – Черная почти туча, а потом он – раз, и уже на земле!
- И спрыгнул он сам, - добавил Нава.
Гудо сник под напором. Украдкой пересчитал деньги в кошельке, шмыгнул носом.
- Всем еще пива, пожалуйста! – крикнул он деловито сновавшим за стойкой девушкам.
Старая деревянная лестница на второй этаж поскрипывала под чьими-то ногами.
Официантка (и она же одновременно повар и зазывала) выудила из маленького холодильника запотевшие, во влажных дорожках конденсата литровые бутылки со звездами на золотистых этикетках, выставила их перед старшеклассниками и торопливо метнулась к человеку, который спустился из темной духоты дома.

- Не забывайте нас! – склонилась в поклоне и вторая.
Он кивнул в ответ, скользнул взглядом по галдящим мальчишкам. Секунду, может, чуть дольше, они разглядывали друг друга – Серидзава и посетитель второго этажа, - как два волка на одном охотничьем пространстве. Затем по узким губам мужчины скользнула улыбка.
Щелкнула впустую зажигалка в руке Серидзавы.
- Почему он летел вниз?
- Э?
- Почему – вниз?
- Может, ему было все равно, куда? – предположил Нава.
- Oi, - негромко сказали в дальнем углу рядом с рекламным плакатом все того же «Саппоро».
Несколько банкнот перекочевали из рук, облаченных в перчатки с обрезанными пальцами, на стойку и тут же были убраны в кассу. Человек, которого до этого момента никто из мальчишек не заметил, снял с полки над головами желтую куртку и пожелал немедленно покинуть заведение. Удрученная разговором компания пришла в движение, кто-то встал с табурета, могучий Акадзукин и вовсе сместился на улицу, Серидзава придвинулся к стойке вплотную, чтобы выпустить клиента. Тот кивнул второй девушке, что хлопотала у жаровни, и в два шага оказался на другой стороне узкой улицы. Там на деревянной двери почти на уровне лица висела табличка с единственным знаком «本».* В окошках-витринах действительно красовались книги, пять штук. На добытой из внутреннего кармана желтой куртки связке ключей болтался брелок, наводящий на мысли о рок-музыке, с надписью «Райко!». Парни вдвинулись обратно за стойку. Их бывший сосед отпер дверь и с коротким поклоном пригласил сухопарого посетителя второго этажа якитории в полутемную, пахнущую бумагой с примесью типографской краски, глубину книжного магазина.

Аокигахара
Месяц до катастрофы

Шуршащие дождевики, сапоги и роса под ногами. Никаких компасов и GPS, их бесполезно брать в этот лес. Рассвет наступил несколько минут назад, и зевающая группа только готовилась начать прочесывать ближайшие участки. Кто-то из полицейских обнаружил пятачок действия мобильной сети и не упустил случая поболтать с женой до выхода. Его мерное бурчание разносилось по всей поляне. Старший обходил небольшой отряд, на ком поправить воротничок, у кого проверить заряд военной рации – эти почему-то работали и здесь. Коренастый, в объемной синей куртке он смотрелся еще квадратнее, чем был на самом деле. Последним он подошел к своему молодому напарнику. Кивнул на одинокий трактор вдалеке на поле.
- Трудяги, - сказал он неприязненно. – Помочь ни один не явился.
Подчиненный послушно окинул безоблачным взором окрестности. Возможно, чтобы вывести его из состояния общевзвешенной самодостаточности, потребовалось, чтобы утонула либо вся Япония целиком, либо весь остальной мир, кроме Японии. И то не факт, что ясный незамутненный работой мысли взгляд молодого человека приобретет иное выражение. Форменка болталась на нем, как на вешалке.
- Так я же предупреждал...
- Предсказатель нашелся, - буркнул недовольный старший и потер начавшие замерзать руки, скомандовал: – Все, выходим!
Они растянулись по лесу широкой «гребенкой» так, чтобы каждый мог видеть соседа. За лесом никто и никогда не ухаживал, никто не выравнивал поверхность, и любой потерявший внимательность рисковал свалиться в предательскую яму.

Связь держали по рациям и визуально. Такие поиски производились здесь часто, но полицейские не теряли деловитой профессиональности.
Старший казался медведем среди бурелома. Его не волновали кочки и мелкие овражки, он пер напролом, как небольшой устойчивый танк. И умудрялся следить за всем отрядом. Младший, хоть и спотыкался через каждые два шага, тем не менее, не отставал. Он же первым и различил среди однообразной череды пушистых от мха, оплетенных плющом стволов какое-то движение.
- Саоми-сан! – он вновь споткнулся и зашипел, наткнувшись коленом на внезапно выперший из земли корень. – Вон там, посмотрите!
Впереди среди деревьев мелькали белые, желтые, неразличимо-темные пятна, как будто шел кто-то. Не один, несколько человек.
В этом лесу – хорошо бы, чтобы человек.
Саоми приложил ладонь к глазам для защиты от бьющего сквозь листву солнца. Несколько секунд разглядывал едва очерченные фигуры. Потом сложил руки рупором и крикнул в глубину леса:
- Эй там! Это поисковая группа. Идите к нам!
Ответа пришлось ждать, но – недолго. Кто-то из девиц (кажется, та, что была поокруглее в талии) вдруг разревелся, да так, что с веток посыпалась шелуха серо-желтого лишайника. Школьники дрожали то ли от страха, то ли от холода, и выглядели очень жалко. Молодой напарник Саоми потер ушибленное колено и вновь погрузился в ничем не нарушаемую безмятежность.
Четверых детей, завернутых в пледы, доставили на полицейскую станцию еще до десяти утра. Обсушили и отогрели, накормили и вызвали их старших. На ляпнутый кем-то вопрос, не случилось ли с ними чего-нибудь странного, дети отвечать отказались. На остальные вопросы отвечали, но стыдливо. Наверное, поняли, какую совершили глупость.

База Канойя, Кагошима
1999 год
За 16 лет до катастрофы

Когда вернулась «ослепшая» и практически «глухонемая» авиаразведка – связь шла с помехами и каким-то посторонним звоном, - он сразу почему-то понял, что ему придется лететь на остров. Пилотов допрашивали, машины облепили техники, словно доктора собрались на консилиум возле больного, а пилота тянуло на остров. Это внутреннее чувство было сравнимо с обреченностью, поэтому он вызвался лететь добровольно. Причин отказать не было, брифинговали буквально на бегу. Следовало доставить на остров группу научников и висеть неподалеку, пока они работают. Обычная работа «таксиста» - доставить туда, подождать, доставить обратно. Если бы не чувство…
Он поднял вертолет и повел к острову, каждую секунду ожидая, что «ослепнут» приборы и прервется связь, но электроника начала барахлить только при подлете к острову, заблудиться было уже невозможно. Научники в объемных костюмах химзащиты спустились на остров, и пилот приготовился наблюдать, как ребята берут пробы почвы, воздуха, воды, но вдруг один из них упал на колени и задергался весь, словно в эпилепсии. Остальные разбрелись кто куда, взмахивали руками, беспорядочно шатались, иногда наталкиваясь друг на друга. В этот момент пилот пустился чуть ниже, пытаясь разглядеть… Он ничего не разглядел – что-то новое, иное заполнило кабину, он почти видел, как оно разъедает обшивку вертолета, просачивается сквозь стекло, проникая внутрь, а звук винта обогащается звоном. Пилота трясло, как в лихорадке, он заскрипел зубами, чтобы не заорать и неожиданно ясно почувствовал острую крошку во рту, а затем привкус крови. Пальцы на штурвале свело судорогой, плечи колотились о кресло, но боли уже не было, тело словно зажило само по себе, сознание же утопало в пелене каких-то неясных образов. Перед глазами был «снег», словно на экране ненастроенного телевизора, и в ушах шипело и трещало, как и должно. Он еще успел подумать, что это правильно и очень логично – если есть эта серо-белая вьюга, то и треск обязан быть, значит все правильно. Эта мысль его странно успокоила, и когда сознание залило белым жаром, он уже ни о чем не тревожился.
Барражирующий неподалеку истребитель сбил, согласно инструкции, сошедшую с ума «вертушку», что закладывала виражи над островом и только чудом не упала сразу, и вернулся на базу с докладом. Командованием было принято решение «зачистить» зону заражения, использую снаряд с термобарической боевой частью…
- Сам ведь вызвался лететь, - один их техников вытирал руки тряпкой, - И глаза у него такие были… Решительные, что ли. Как будто знал, и все равно полетел.
- Может, и знал, - второй в задумчивости поскреб щеку, - Как его звали, говоришь?
- Не помню, - сознался первый, - Уже не помню.

Токио, поезд линии Яманотэ
18 июня 2015 года
2 минуты до катастрофы

Лощеный государственный служащий растерянно прижимал к животу портфель и не сводил взгляда с электронного табло над входом в вагон. Какая-то старушка аккуратно и вежливо подтолкнула его, мол, что стоишь, если едешь, забирайся внутрь. Клерк отшатнулся от нее, как от чумной. Забормотал что-то невнятное, растрепал прилизанные волосы. На лбу его выступили капельки пота, и мужчина достал рекламный веер, стал нервно обмахиваться им.
Что заставило его обернуться, он не знал. Незнакомец, тот самый господин «Я-решаю-проблемы», отпустил беловолосое существо непонятного пола и скользнул взглядом по клерку.
- А801G, - пробормотал тот.
Поудобнее перехватил ручку портфеля, развернулся и решительно зашагал прочь. За его спиной со свистом захлопнулись двери.

Ничто не предвещало беды. Проехать по линии Яманоте казалась таким же обычным делом, как пройти от дома до ближайшего магазина. Такие вещи не замечаешь в ряду повседневных событий.
Диктор объявляет названия станций, на экранах над дверьми то же самое на японском и английском. Утреннее оживление большого города не сравнить ни с чем, это особая категория. Люди движутся в кажущемся беспорядке, но на самом деле каждый знает, куда он хочет попасть, и никто никому не мешает. Шун прислонился к поручню у дверей и разглядывал крошечный пакетик без меток. Брали сомнения, что кто-то мог так быстро сделать работающее лекарство. Но раз Каунт – или все-таки Коичиро? – сказал, что подействует, значит, наверное, так и будет. Скорее да, чем нет. К-сан, хоть и дикое (во многих смыслах) существо, но слово свое держит. Хочется верить, что да.
Объявили станцию Шинджуку. В вагон сразу набилось много народу. Пришлось извернуться, чтобы сохранить за собой место и пропустить всех дальше. В дальнем конце вагона кто-то попытался уступить место прихрамывающему запыхавшемуся старшекласснику с алой прядкой в волосах, но тот отказался из скромности. Эта прядка притягивала взгляды. Хихикали школьницы. Долговязый человек в потрепанном плаще, грязных брюках и светло-коричневых ботинках вскочил в соседний вагон последним.
Тронулись.

Так был ли на самом деле отбит край колодца, Пандора?
Был, К-сан.

Токио, линия Яманотэ
18 и юня 2015 года
Минута до катастрофы

Откуда-то пахнуло гарью, это было странно, потому что Сейто не помнил пожар в своем сне.
- Отключите импланты... пожалуйста... - язык словно присох к гортани.
Мужчина в черном деловом костюме и с нестираемой печатью офисного работника на всем своем облике неохотно повернул голову. Две школьницы бросили на нарушителя спокойствия недоуменные взгляды, ни на миг не оборвав беззаботного щебетания. Турист с трудом извернулся, едва не размазав подростка увесистым, набитым под завязку рюкзаком.
- What did you say?
- Отключите импланты! - он хотел закричать так, чтобы услышали не только в этом вагоне, но и во всем поезде, но не хватило воздуха в легких.
- Ненормальный какой-то... - школьницы попытались отодвинуться.
Клерк неодобрительно щелкнул языком: "веди себя прилично". В перекрестии осуждающих взглядов Сейто почувствовал, как щеки наливаются жаром, и отвернулся. В соседнем вагоне, едва не подпирая головой потолок, высился тощий бродяга в потертом старом дождевике; один рукав вроде бы обгорел. Незнакомец заговорщицки подмигнул. И тогда Сейто вжал голову в плечи и съежился, закрыв глаза, в ожидании истеричного скрежета тормозов.

Накрыло на перегоне.
В первый миг показалось: реал расслоился и слился с Реальностью. Удивительно, странно и страшновато, но даже приятно. Потом – покатилось.
То, что приходило в эти минуты на имплант, не назвать даже ночным кошмаром. Извращенная, искореженная до неузнаваемости Реальность, в которую осколками стекла всажены куски чужих воспоминаний о действительности и Реальности, памяти и мечтаниях. Настоящее, прошлое и будущее. Сигналы, замкнутые в одном кольце, без выхода и входа, смешались в единое целое. Оно давит, как многометровые слои воды. Пригнуться, закрыть голову руками, чтобы не видеть, не слышать - первый порыв.
Для многих он стал последним. Они так и застыли, скорчившись у стен, безмолвные, неподвижные, бледные куклы. Манекены-клерки, манекены-домохозяйки, манекены-шпана. Мать обняла ребенка, закрыла собой. Мужчина пытается выбить окно, еще двое стараются открыть дверь на ходу. У стоп-крана никого. Девчонки-школьницы - пять или шесть - встали на колени, обнялись и визжат изо всех сил. Учительница с ними.
Звука нет.
Денрей живым изваянием застыл у поручня. Вцепился до ноющей боли в костяшках. Он словно был не здесь, в другом мире, за стеклом.
Вот она, извращенная, преувеличенная и брошенная в лицо картина того, что всю жизнь мешало Шуну полноценно находиться в Реальности. Все эти люди испытывают то, что в малой (значительно меньше!) доле испытывает он каждый раз, стоит задержаться чуть дольше. Всем им сейчас так же плохо, нет, хуже, чем ему. У кого выкаченные глаза, у кого закатившиеся так, что видно только белок. Кровь из носов, ушей, ртов и глаз, струями и потоками. Темные узоры на полу, металлический запах.
Щекотно. Провел рукой по верхней губе, увидел режущую глаз красную полосу и, неожиданно для себя, ухмыльнулся во весь рот. А он-то боялся, что совсем перестал быть человеком.
И вдруг как током ударило: он жив и дееспособен. А они... растерянно оглянулся вокруг. Кукольный театр. Слишком много сломленных тел, чтобы быть правдой.
Затем пришло четкое понимание: кроме него, они сейчас умрут, все.
- Ну уж нет!
Собственного голоса он не услышал тоже.
Кидался от одного к другому, лихорадочно щупал пульс, искал признаки жизни. Женщина – мертва. Трое банковских служащих, бейджи уже надели, галстуки еще нет, - мертвы. Двое школьников с портфелями – тоже. Ярость от негодования готова прорваться наружу, но не до нее.

Старшеклассник, тот самый, с алой прядкой, сжался в углу у дверей... еще жив!
- Эй!
Мальчишку безжалостно отхлестали по щекам, лишь бы привести в чувство. Появилось что-то похожее на разум в глазах.
- Слышишь меня? – Шун заглянул в бледное еще по-детски округлое лицо.
Сначала ему показалось, что мальчишка вот-вот расплачется, но ресницы у него оказались сухими.
- Уже все закончилось? – еле слышно спросил малолетний счастливчик.
Денрей прислушался. Свистопляска сигналов и обрывков чужих записей в Реальности прекратилась, осталась ватная тишина. Его собственный имплант выдержал, но стал похож на полуразрушенный после ожесточенного боя форт. А «врага» больше не было.
- Худшее позади. Можешь встать?

Ноги были как ватные, Сейто даже обрадовался, потому что перестал чувствовать боль. Цепляясь за долговязого незнакомца, он поднялся, но покалеченная нога не удержала веса и подогнулась.
- Извините...
Движение в соседнем вагоне притянуло внимание, Сейто повернул голову. Стекло в двери раскололось, на нем отпечатался след чьей-то ладони; должно быть, кто-то попробовал выбраться, но не смог.
- Остановите его, - Сейто оглянулся на человека рядом с собой. – Это все из-за него. Его нужно остановить.
Длинноволосый бродяга наклонился над следующим телом. Он как будто прислушивался, но не к признакам жизни. Он задерживался возле мертвых, с каждым следующим мертвецом становясь все сильнее.

Отчаянный сигнал ноутбука заставил оторваться от окна. Мгновение Кетсу в ошеломлении смотрел, как изображение сворачивается в дрожащую болезненную дугу. И выключил имплант в тот самый миг, когда первый слой защиты прогрызли наступающие волны электронного безумия. Поднялся во весь рост и на весь зал приказал:
- Выключить импланты!
Не дожидаясь реакции, поспешил к выходу. Спорщики вряд ли найдутся, но если да, пусть пеняют на себя. Краем глаза отметил за стойкой девушку с выпученными глазами, которая уставилась на дымящийся электронный кассовый аппарат.
- Отключи все приборы, - кинул он ей мимоходом.
Прошагал мимо лифтов. Первое правило – в чрезвычайной ситуации никогда не садись в лифт. Эскалаторы стояли, и Кетсу не стал искать лестницу.

Люди не бежали - их масса выдавливалась из станции, как зубная паста из огромного тюбика, зажатого в кулаке великана. Казалось, что для того, чтобы пробиться сквозь напуганную толпу, устоять на ногах и не умчаться осенним листом в полноводном мутном потоке, нужно, минимум, чудо. У людей не было лиц, различить их можно было лишь по одежде, словно по случаю праздника толпа скрыла лица под масками. Искаженные в криках рты, глаза буйнопомешанных - все как будто нарисовали на овалах белого картона.
- Я слышал голос, говоривший: иди и смотри... - Тойохара уцепился за стойку у будки дежурного полицейского; автоматические дверцы пропускного барьера сломали минут пять назад или раньше.
Его накрыло второй человеческой волной, оторвало от ненадежного стопора, и он вынырнул на поверхность, задыхаясь от боли в стиснутой со всех сторон грудной клетке. Кто-то ударил его локтем, не специально, просто в желании растолкать остальных и скорее очутиться на площади.

- И я взглянул, и вот он, конь бледный, и на нем всадник, имя которому смерть...
Он наступил на безвольное тело, потерял равновесие, и его отнесло к стене, в относительно безопасное укрытие в промежутке между газетным киоском и лестницей в туалет.
Паника управляла сегодня всей станцией. Хотелось закрыть голову руками.
- Я слышал голос, - всхлипнул отчаянно Тойохара. – Говоривший: иди и смотри.
И голос зазвучал. Не мужской, глубокий женский. Не просто слова – песня, пронзительная, как свист ветра перед приходом смертоносного тайфуна. Скорбь и ужас пробирали до костей.
На платформе было пусто. Там вообще ничего не было, только два ряда белых пластиковых сидений. Никаких оброненных в спешке и панике бегства вещей, туфель со сломанными каблуками или сумочек с оборванными ремешками, или чьих-нибудь раздавленных чужой ногой очков. Чистый пол отражал белый свет ламп, в обе стороны в черноту туннеля уходили блестящие рельсы. Тойохара осторожно присел на краешек ближней скамьи.
- Я не хотел... – выдохнул он, боясь повернуть голову и увидеть завалы из мертвых тел.
За черной пропастью на платформе напротив стоял кто-то. В полированных плитах синеватым ледяным отблеском колебалось отражение, словно ветер играл с полами длинного белого покрывала. Каплями крови – тонкая вышивка по краю. Вместо лица – тень; видны лишь губы, с которых льются слова. Песня набрала силу, тревожность.
- ...me miseram fragilem atque indignam simper et ubique in hac vita custodias...* – Тойохара сцепил вмиг озябшие руки, но от пристального взгляда было никуда не деться.
Можно было уткнуться лицом в колени, сложившись почти пополам, можно было сползти на пол и там скорчиться в три погибели. И зажмуриться, но все равно будешь ощущать на себе его тяжесть.
- ...protegas a malis omnibus atque defendas... – в носу защипало. – ...et cum Deus hinc anmam meaem... migarare iuserrit...*

_______________
*...что в этой жизни ты будешь всегда и повсюду хранить меня, как бы слаб, никудышен и бесполезен я ни был...
...Защити мне от всякого зла... и когда Бог прикажет моей душе покинуть этот мир... (молитва к ангелу-хранителю, лат.)

Привычная стена не выстраивалась; тяжеловесная латынь, за которой его научили скрываться, когда подкатывало «то самое желание», сейчас рассыпалась под ударами чужого голоса. Кто-то не дал упасть, подхватил в последний момент, когда плитки пола должны были стать неотвратимой холодной действительностью. Чужое лицо показалось сложенным из линий, которые складывал настойчивый голос. «Эй, слышите меня?» влилось в тревожную песню.
- Прости меня... – пробубнил Тойохара, обращаясь то ли к ангелу с жестким взглядом бледно-голубых, будто выточенных из арктического льда глаз, то ли к размытому черному силуэту. – Ибо я согрешил... я не хотел...
Слезы, наконец, прорвали запруду – ком в горле, - и хлынули горьким потоком.
Ангел склонил голову, но была то печаль, сопереживание или осуждение?

Платформа была завалена трупами. Везде бессмысленные взгляды остекленевших глаз. Люди лежали вповалку, похожие на брошенных детьми кукол. Из углов на них со слезами в ужасе пялились бездомные, кто-то всхлипывал. Счастливые, им не хватило денег на установку имплантов. Какая ирония, бедность спасла им жизни. Где-то на одной ноте отчаянно выл ребенок. На рельсах безвольным манекеном распростерлось человеческое тело.
Длинноволосый молодой человек в черном – тот самый, кого Кетсу ни за что не выпустил бы из поля зрения, - сбивчиво бормотал признания, и от них становилось холодно. Вблизи Кадзуя видел его впервые и не мог отделаться от ощущения, что перед ним подросток, ребенок. Держать его полусидя было неудобно, и правительственный агент опустил возможного будущего подопечного на пол, сунул под голову свой пиджак. Он смотрел на рыдающего, свернувшегося в клубок, как звереныш, Тойохару, стоя над ним на коленях, и не мог понять, чувствует ли брезгливость или сострадание. Прислушался к словам.
- Прощение? Ты хочешь прощения свои дела?! – вылетело само собой.
Под грудой тел кто-то шевелился, задыхался в попытках выбраться. Туда подбежал служащий станции, начал вытаскивать, громко призывая на помощь. Кетсу не двинулся с места.
- Ты устроил все это! – обвинить в лицо оказалось легко.
Кадзуей завладела безумная идея, рожденная годы назад и дремавшая до сих пор. Уничтожить сейчас. Разделаться раз и навсегда. Избавить мир и себя от убийцы. Скрыть будет просто, тел и так слишком много, станет одним больше.
Складной нож с собой... Красивое тонкое лезвие блеснуло в свете флуоресцентных ламп.

Ты устроил все это.
Песня ангела зазвенела хрустальной тревогой, алмазной твердостью.
- От кого ты хочешь прощения? – спрашивала она.
Вход в туннель – как вход в иной мир, и оттуда под пронзительный белый свет вытекала плотная, как мазут, чернота; она слизывала серебристые нити рельс, обгладывала края платформы, пятачок, на котором свет еще сохранялся, становился все меньше и меньше. За пеленой слез лампы расплывались маслянистыми лужами, свет казался распахнутыми крыльями.
- Я не молю простить меня...

Ресницы слиплись от влаги, и, казалось, будто глаза обвели черным углем.
- ...только о наказании, - пояснил Тойохара склонившемуся к нему с ножом в руке ангелу.
Кетсу отшатнулся от покорного грядущему отрешенного взгляда. Занес нож. Дрогнула рука. Не поднять, не опустить, не двинуть. Как будто держит кто. Сердце скакало, как бешеный карп.
Прибежали еще работники, спасатели, мелькнула полицейская форма – все на периферии зрения. Они спасали жизни пострадавших. Деловитые как муравьи. И столь же безучастные. По-кошачьи не делающие ни единого лишнего движения.
Невероятное, фантастическое количество бездвижных тел. И один живой - рыдающий как обиженный взрослыми ребенок.
Возможно ли убить дитя за чудовищное деяние?
Кетсу выругался и отшвырнул нож. Звук удара о каменные плиты перекрыл тревожный гул голосов.
Кто-то подскочил, спросил, не надо ли чем помочь, не ранен ли святой отец Масаюки. Кадзуя отмахнулся, и непрошенный помощник убежал. Правительственный агент посмотрел ему вслед, перевел взгляд на «обиженного ребенка».
- Ты еще и священник?
Со вздохом отвращения взвалил на себя не такое уж легкое тело. Невысокий ростом, Тойохара оказался гораздо более увесистым, чем на вид. И когда Кетсу добрался до медпункта, пот тек с него ручьями.

За несколько секунд до того, как случилась эта чертова неведомая чертовщина, она почувствовала - что-то произойдет. Великая сила джедая, чутье старой опытной экстремистки или еще какая причина, О'Мали решить не успела, просто вжалась в толпу ближе к середине вагона и упала на колени, ожидая взрыва. Она даже успела ощутить несколько недоуменно-брезгливых взглядов, но ей было все равно, главное пробраться к центру. Тогда при взрыве ее прикроют своими телами те, кто не догадался упасть на пол и закрыть голову руками... И она была права, через миг вокруг закричали и завыли люди, сползая по стенам, резко запахло кровью. Только взрыва О'Мали почему-то так и не ощутила, хотя всей кожей, нервами, всей душой знала - терракт. Где-то рядом на одной высокой ноте ныла скукожившаяся в три погибели тетка, и ирландка подумала, что неплохо бы врезать тетке по зубам и хоть так заткнуть. Не взрыв, но что? Газ? О'Мали прикрыла рот и нос рукавом и начала экономить дыхание.
Действительность оказалась продолжением сна. Поначалу Касуджима решил – наконец-то свершилось. А ведь сколько раз предупреждали: не засыпай с работающим имплантом. Проснешься – и не разберешь, в каком ты из шести миров. Тот, что разворачивался в узком пространстве вагона, был похож на санджива-нараку. Пол у всех под ногами пучился, как будто действительно был из раскаленного железа. Люди корчились и теряли сознание, откуда-то сверху кто-то лил по каплям расплавленный металл. Или – это он все придумал?
Он споткнулся о расплывчатое зеленое нечто в медно-каштановом облаке распущенных длинных волос.
- Вы в порядке?
Нечто расплывчатое подняло голову. "Живой? Видимо, галлюцинации, - поняла ирландка. - Хапнула таки газа".
- Кто таков? - четко спросила она, - имя, звание?
- Junsa bucho desu, - получила она в ответ. – Kasujima desu.
"Нет, не галлюцинация - такого набора букв я сама бы не выдумала".
- Нужно выбираться. Наружу!
Омари уже поняла, что против них применили, видимо, психотропное оружие и полагала, что взрывом их сейчас добьют.
- На улицу!
Она поднялась на ноги и легко переступила через чье-то тело на полу.


[переживаем чертову неведомую чертовщину вместе с Бишопом]

- Куда? – призрак довольно ощутимо сжал ее локоть.
За окнами их персонального мобильного ада проносились стены домов, деревья, ограждение. Над всем этим поднимались залепленные рекламными вывесками небоскребы.
- Держись крепко! - почти рявкнула Омари, сделала еще шаг и дернула рукоять стопкрана.
Толчком ее развернуло по оси, и она, наконец, разглядела в вагоне других выживших. "Надо выводить. Пусть синепузый займется, - скакали мысли в голове у ирландки. - Есть здесь кнопка аварийного открытия дверей? Успеть бы до взрыва..." Людей бросило друг на друга, поволокло по полу, вперемешку живых и мертвы. На ногах устояли лишь трое – полицейский, Омари и верзила в старом дождевике. Последний стоял, раскинув в стороны руки, словно огромная птица, проверяющая крылья перед взлетом; по плечам рассыпались длинные, выгоревшие на солнце волосы.

Касуджима не выдержал его взгляда – отвернулся. Пошел по проходу вдоль вагона, перешагивая через безвольные тела, если видел, что тут его помощь не требуется. Извлек из-под человеческого завала хнычущую девчонку с красной сумочкой на длинном ремне через плечо, поднял на руки. Пол под ногами все еще слегка покачивался, хотя поезд уже стоял. Какая-то женщина с полоумным взглядом и пеной на губах скребла ногтями заклинившуюся дверь.
- Электроника не работает. Бей окно!

(Fennec mo)

Омари быстро огляделась в поисках достаточно тяжелого и прочного предмета, сожалея о давно оставленном в Европе арсенале. Имея при себе только небольшой тычковый нож расколошматить стекло невозможно. Всадить бы пару пуль... Пнув для проверки заляпанный кровью и пеной дипломат одного из пассажиров - нет, легкий, - ирландка сорвала со стены огнетушитель, уперлась коленом в сиденье и принялась долбить краем дна в окно. От отдачи задрожали и заныли руки, напряглись, амортизируя, плечи. Удар. Еще. Еще! Еще! Омари заорала от злости, с каждым ударом всаживая в стекло отборные ирландские ругательства. Зазмеились трещины, паутинка их расползлась по всему окну, и стекло лопнуло. Выдохнув, Омари принялась стучать огнетушителем по углам, выбивая оставшиеся осколки и расширяя отверстие.
Несколько человек закричали и – откуда только силы взялись? – принялись отпихивать друг друга от спасительного выхода.
- Назад! – зарычал Касуджима.
Они попятились.
- Ты! – он кивнул на испуганное существо с белыми, точно снег, волосами. – Прыгай первым! Будешь помогать остальным.
- Почему он? – заспорил плешивый мужчина, с виду клерк.
Омари взвесила в руке огнетушитель и открыто уставилась на клерка. Как любой солдат, истеричных мирняков она недолюбливала. Истеричных мужчин - тем паче.
Клерк сначала отступил, но уже через миг двинулся к окну. А лицо белое, как полотно, зрачки - точечки. Ирландка перехватила оружие в руке и с короткого замаха врезала клерку в лицо. Чавкающий мокрый звук и хруст смешались с высоким визгом. Остальные отпрянули. Девочка обняла Касуджиму за шею, вцепилась так, что – не оторвать. Он боялся задохнуться раньше, чем успеет все сделать. Беловолосый почему-то оглянулся на верзилу в дождевике, тот согласно кивнул. Других возражений ни у кого не нашлось.

(Фенечка Зерда, Биш и меня немного тоже есть)

Поезд встал, и не рухнуть сверху на только-только поднявшегося и вновь брошенного на пол парнишку с красными прядками удалось лишь чудом. Инстинкт сработал раньше, чем включилось понимание, и Шун обнаружил себя вцепившимся в поручни, затем - висящим на них. Оглядел вагон и смутно увидел еще кого-то живого, старческий рот, раззявленный будто прямо в лицо, младенческие невинные глаза... Серый туман. Его было куда больше, чем людей, он заслонял сиденья и рамы окон, не давал разглядеть ничего. Он был Реальностью. Всем, что осталось от нее в этом месте.
Почему?! Почему он еще в Реальности, и хотя что-то сжимает голову, словно металлический обруч, и из носа течет кровь в три ручья, ничего более серьезного нет?
Словно укололо иглой понимание: эти вопросы потом. Сейчас необходимо прекратить действие этого... больше всего оно походило на компьютерный вирус. Мелькнуло кошмарное представление, что будет, если напасть разрастется до пределов планеты. Денрей усилием отогнал жуткий образ. Сосредоточился на том, что еще мог чувствовать в виртуальном пространстве.
Аватара не было. Мир – сплошная вата, в которую падаешь и не можешь найти опору. Нет, не валиться на пол, ничего хорошего из этого не выйдет. Пол – это то, что снизу. Не обращать внимания на смутные бесплотные образы.
Источник! Вот он мерцает отвратительными неестественными цветами. Неужели никто не видит? Он близко. Излучение слепит глаза. Если его выключить, можно остановить смерть.
Спотыкаясь и шаря руками в воздухе, как будто внезапно ослепнув, ловлюк добрел до двери между вагонами. Те заклинило в полуоткрытом положении, пришлось протискиваться в узкую щель. Шаг – и на пути встала преграда. Обитая войлоком колонна? Шунсукэ обогнул ее. Показалось, что и она сдвинулась куда-то в сторону. В физическом мире Денрей видел немногое. Зато очень четко – ядовитый источник сигнала. Вперед, вперед... вбок!

Перед Касуджимой предстал молодой человек с солнечно-яркими волосами, который явился из соседнего вагона, как лунатик, и нырнул вдруг под сиденья. Вытащил оттуда маленькую серебристую коробочку – наверное, чей-то плейер, - и глядел на нее как на злейшего врага. Потом кинул на пол и припечатал каблуком.
Сердце Омари остановилось. "Придурок, - трепетала в тишине смертного ужаса стреноженная ожиданием мысль, - так взрывное устройство не обезвреживают..." Ирландка даже дышать забыла, но прошла секунда, другая, а контакт-детонация все не происходила. Зашевелилась куча тел, кто-то забытый посреди общего переполоха выкарабкивался наружу. Долговязый бродяга в старом дождевике посторонился, пропуская в вагон тощего, словно вечно недоедающий цыпленок, подростка; тот хромал, но упрямо тащил за руку оглушенную женщину.
- Подождите нас!
- Вы бы поторопились... – усмехнулся бродяга.
Омари поставила огнетушитель на скамью, перехватила женщину за руку и начала пропихивать в окно, пригнув жертве голову, как это делают копы, усаживая в машину преступника:
- Ловите!
Дама мешком свалилась в руки уже спасшимся, и ирландка повернулась к парнишке, соображая, не нанесет ли она ему оскорбление, предложив помощь. "С чего меня это волнует?" - Поразилась она через долю секунды и протянула руку мальчику, сказав по-ирландски:
- Шевелись!
Понял он или нет, но подросток стиснул Омари ладонь и неуклюже вскарабкался на сиденье. Касуджима подтолкнул «солнечного лунатика» - не медли! – передал в протянутые руки людей снаружи малышку, что никак не хотела расставаться с его шеей. Подросток зажмурился и прыгнул вниз. Приземлился он, кажется, неудачно, потому что остался сидеть, зажав ладонями колено.
- Пять... – произнес вдруг бродяга.
Касуджима оглянулся:
- Что?
- Четыре...
Теперь, перед самым прыжком, обернулся и «лунатик».
- Ты дурак?
Касуджима так и не понял, к кому тот обращался и зачем попытался выпихнуть его наружу впереди себя вместо того, чтобы убраться из вагона самостоятельно.
- Три...
Рядом захрипел, пуская розовые пузыри, старик. Широко раскрытые глаза смотрели, не отрываясь, в потолок.

Равнодушный ветер обдувал колонну со всех сторон, шумел в кронах деревьев ниже, трепал рваные хлопья фиолетовых облаков. Солнце подходило к закату, и, когда сверху срывались иногда одинокие капли, они падали вниз, сияя. Издалека развалины чудовищного строения напоминали фонтан, обращенный в камень. Звезды падали вниз и собирались в лужи на верхних площадках уцелевших колонн.
На самой верхней навзничь лежал тощий мальчишка в кожаной мотоциклетной куртке. Его волосы блестели от лака, а в складках тяжелых старых ботинок собралась пыль. Он слушал ветер. Когда солнце опустилось ниже, оранжевый контур его силуэта засиял так же ярко, как дождевая вода. Наконец, он поднялся и скрестил ноги в позе лотоса. На тонком лице обрисовались прямые линии недовольства.
Рен отключил вид от третьего лица и вернулся в аватар сам. Прислушался. Что-то не так было с ветром, определенно. Здесь он был прохладным и оставлял на коже едва ощутимый водяной след. И даже шумел иначе - как отдаленный дождь.
Звук. Звук в записи был сухим. Мальчишка достал планшет - на альбомном листе застыл его собственный силуэт. Картинка сменилась ровным списком файлов источника. Гулче, ниже, с шелестящим шумом на грани сознания - дождь, который легко угадать но нельзя нащупать. Нет. Больше дождя.
Один файл лег на другой, и теперь дождь вызывал ощущение мокрых пальцев даже в записи аватара. Мальчишка отложил планшет в сторону, и игрушка утонула в матовом мраморе. Солнце до половины скрылось в лиловой дымке за лесной гранью. Похолодало. С неба вниз скатилась лаковая черная капля - уведомление. Адресат поймал ее узкой ладонью.
Антивирус - осьминог из быстро движущейся воды с прозрачными аметистовыми глазами. Интерфейсы. Рен покачал головой и предложил локализовать потерянное. Небольшой архив данных на бесплатном сервере, множество оболочек, пара программ и длинный лог работы. Это не было ни фантастичным ни ценным. Фантастичным и ценным было то, как они исчезли.
- Давно тебя не кромсали, - где-то в другом мире реальный человек разомкнул реальные губы. - Пойдем смотреть.
Вещь сьела щупальце Твика быстрее, чем он успел его оттянуть. И быстрее, чем он собрал хотя бы начальную информацию об угрозе. Рен не делал глупых программ, а Твики был еще и напарником. Разработчик успел машинально посчитать размер спасенного и поделить его на скорость пинга для сервера. Выходило весьма.
Библиотека не сразу нашла среди сов нужную, но пока шел перебор, Рен руками подобрал к ней подходящую шлейку. Недлинная, с узлами, базовая и быстрая. На всякий случай нацепив на нее датафаг, разработчик выпустил аватар.

Эта сова была одной из первых. Смазанный силуэт, отсутствие звука и динамичных эффектов делали ее плохой рабочей рекламой, но ядро делалось для игрового енва и было... аэродинамично? Во всяком случае, Рен наслаждался полетом даже в третьем лице.
Сервер был грустен и пуст - в живых остались только физические разделители и девственная поверхность носителей между ними. Сова посидела у входа, разыскивая следы запросов. Один обрывался красноречивой дырой. Потратив еще секунду на определение отправителя, белая птица поднялась в воздух.
И на этот раз догнала. Вирус, состоящий из датафагов. Из датафага. Штучная работа. Рен не удержался и подвел сову ближе. Ядро мало отличалось от сотен ему подобных, но пожирателя данных делало не ядро а компрессоры. И они работали здесь с фантастической эффективностью. Залюбовавшись превращением огромных массивов в ничто, Рен чуть не подпустил создание ближе чем стоило. Улыбнулся, когда вирус отрастил шальные глаза и уши: родная шизофрения. Впрочем, размер пасти... Да.
Теперь сова кружила совсем близко, не касаясь, впрочем, ни данных, ни вируса. Системы опознавания уже жертвовали собой, работая, и можно было кувыркаться вокруг, рассматривая неизвестный вид под углами. Зубастая пасть сменилась на ножницы, когда очередная разрезанная на части программа притащила алгоритм пожирания. Компрессоры тоже сменили вид. Изловчившись, Рен подбросил код-камикадзе в пространство за основным алгоритмом. Посылка вернулась не сразу, но принесла еще одного датафага. А еще - Рен понял кое-что по компрессорам.
- Да ты порезан, друг, - собственной улыбки и голоса Рен не замечал, поглощенный тремя виртуальными оболочками.
Сова стала осторожнее - теперь было ясно, что даже ограничения на компрессорах и дистанционная шлейка совы могут оказаться плохой защитой от агрессивного выпада вируса. А без ограничителей Рен уже сражался бы за собственную реальную жизнь. Человека передернуло - птица только качнулась на крыльях.
Все возможное уже было, а иного - не стоило собирать. Сова поднялась повыше. Отсюда вирус выглядел иначе, во всей красе. Электрическое цунами, сметающее целые базы. Крылатая аватара беззвучно крикнула и полетела домой.

Уже отключившись от терминала, добравшись до ванной и окунувши лицо в холодную воду, Рен сообразил, что новости сегодня будут ярче обычного.

Японский счет Омари знала, поэтому она уперлась ладошками в спину копа и начала выталкивать его из окна. Слишком часто она сегодня ожидала взрыва, страха уже не было. О'мали высунулась в окно и прокляла свою хипповую длинную юбку. Прыгнула она правильно, как учили, мягким и почти по-кошачьи гибким движением. Удар о насыпь ирландка отвела - коснулась земли и волной перекатилась через плечо. Обдав девушку запахом травы и горячего металла, мир перевернулся еще раз, и Омари встала на колено, в стойку для стрельбы - тоже как учили. И скорее почувствовала, как кто-то незримый досчитал до одного. Движение сбоку было смазанным, Омари едва его уловила и резко повернулась, вскинув руку в защитном жесте. Следующий по этим путям локомотив врезался в последний вагон их состава, и звука не стало. От страшного удара вагон разорвало пополам, в обрывках искореженного металла виднелись ошметки людей. Следующий вагон сложился гармошкой, и следующий за ним - тоже. Омари пришла в себя бегущей по насыпи, что-то тяжелое она тащила в руках. В ушах нарастал гул, он медленно расступался, как расступается туман, и из него проступал чей-то крик и плач. Беги вперед. Не оборачивайся. Не оборачивайся. Не... Омари оглянулась. Их вагон кренился и падал, состав сходил с рельс. Красное на траве, слишком густое плотное для крови. Там люди, там остались живые!.. Омари задыхалась. Нет там людей, фарш один. Ирландка споткнулась, упала на землю и толкнула вперед свою ношу, дальше от человеческого месива.

Надземка, перегон Шинджуку - Шин-Окубо

Наверное – ему не хватало в жизни остроты, того, что называют «перчинкой». Касуджиме не нравилось это определение, но другого он не нашел. Иначе почему в одном из самых безопасных городов мира – если не думать о тайфунах, цунами и землетрясениях, - он выбрал для службы второй квартал Шинджуку? Стихийные бедствия были привычны, и он не собирался становиться параноиком из-за того, на что не мог повлиять. Люди – другое дело.
Много лет назад, в гостях у прадедушки – тот жил в горах, далеко от моря и цивилизации, - он сунулся в речку. Когда его выловили, обсушили, обработали ссадины и порезы и дали по уху, чтобы больше не повторял этот опыт, он осознал, чего ради он будет жить. Стремительный горный поток подхватил его, будто щепку, поволок, сколько он ни цеплялся за камни, сбросил вниз с небольшого уступа. Ему требовалось научиться, как противостоять силе, которой не то, чтобы наплевать на твое существование... она даже не подозревает о тебе.
Сейчас было нечто похожее, только вместо холодной воды – обжигающий ветер. Касуджима прокатился по насыпи, обдирая локти о мелкий щебень, ухватился за нагретый рельс, поднял голову. И – увидел, как сминаются один за другим вагоны.
Урок, что преподал ему много лет назад горный поток, был осознан за несколько долей секунды.
Касуджима разжал пальцы и позволил стихии действовать по своим правилам.

Крылья за спиной не были настоящими. Могучие в Реальности, в действительности они были ничем. Существовало лишь ощущение их, тянущее лопатки движение. Но они все равно помогали бежать, двигаться вперед, переть танком до самого конца. На плече почти всем весом лежал мальчишка с красными прядками. Он пытался отталкиваться от земли здоровой ногой, но не дотягивался и скорее мешал. Не хватало сил прикрикнуть на него, чтобы перестал дергаться. На левой руке висела маленькая хрупкая женщина. С ее лица можно было лепить маску отчаянного ужаса, но ей достало разума хотя бы не вырываться. Позади бушевал бесконтрольный огонь. И причина всему – один человек. Об этом не хотелось думать, отнимало слишком много сил, нужных для спасения здесь и сейчас.
- Но ведь ответ был правильным! - безнадежно прорычал Шун.

***
Видимо, при столкновении лопнули водопроводные трубы – под землей шел дождь. Народ не удержался от глупых шуточек, хотя переговаривались вполголоса, чтобы не получить нагоняй. Начальство могло и по уху дать, если пребывало в дурном расположении духа. Перелезая через вывороченные из стены куски бетона – переломанными костями из них торчали стальные прутья, - Дзюнтаро думал, что сегодня у шефа много поводов быть не в духе. Еще он думал: очень странно, им приказали использовать старое оборудование. Ни в коем случае не прыгать в Реальность, тайшо* несколько раз повторил это распоряжение, а затем – еще дважды, когда захлопнул дверцу кабины, что была украшена коричневой с белым собачьей мордой.
Поэтому они опоздали, искали на складе радиотелефоны. Вспоминали, как ими пользоваться, уже по дороге.
Дзюнтаро споткнулся и упал бы, но сзади его сгребли за воротник. Из хвоста их небольшой колонны под смешки остальных предположили, что «господину адмиралу» не хватает раскачивающейся под ногами палубы авианосца. Дзюнтаро в тысячный раз попытался разъяснить, что их фамилии лишь звучат одинаково, но пишутся-то совершенно по-разному!** Заржали еще громче.

________________
*taisho - 大将 - букв. «большой начальник», командир (яп.)
**фамилия адмирала Ямамото Исороку записывается как «гора+книга» (山本), фамилия персонажа как «гора+прошлое» (山元).

Перегон между станциями Шинджуку и Шин-Окубо

Тояма раздражал всех - и всем. Но в первую очередь мировоззрением, что было помножено на неутолимую детскую жажду деятельности. В сочетании оба его базовых качества составляли комплект, с трудом переносимый окружающими. Бытует мнение, что подобные субъекты недовольны жизнью. Что им неуютно в быту и некомфортно на работе. Тояму устраивало практически все, а шероховатости в отношениях с Вселенной... что ж, никто не совершенен. Но - все можно исправить, и каждый новый день он брался за переустройство мира.
Смутить его было невозможно. Как и сбить с избранного пути. Даже шутку судьбы - собственное имя - он воспринимал с юмором. На тренировках Тояма ухитрялся чаще оказываться в команде, которая изображала груз, а не в той, которой этот груз следовало на автомобильной покрышке волочь.
Вот и сейчас вся команда воспринимала его как доставшееся по жребию нелегкое дополнение к и без того тяжелой работе: и неприятно, и не избавишься. Остается лишь плюнуть и перетерпеть.
Слаженность действий была отработана до автоматизма. Никто не пытался влезть вперед другого, никто и не старался спихнуть часть своей работы на соседа. Рыжевато-бурая с неоново-желтыми полосками муравьиная банда. Кроме единственного слишком энергичного муравьишки.
- Тояма! Эй, Тояма! – Напарник, наконец, обнаружил потеряшку и теперь пыхтел от недовольства. – Куда тебя опять унесло?
Тот раскапывал какой-то завал на краю покореженной насыпи. Перелез через сломанный некогда зеленый, ныне выцветший заборчик и пытался в одиночку оттащить бетонную плиту. Воображение дорисовывало азартно подрагивающий хвост, а получавшаяся картинка вызывала желание отвесить пинок именно по этому месту. Игами едва удержался. Вместо этого наклонился и дернул Тояму за край форменной куртки, чтобы привлечь его внимание.
- Хочешь, чтобы нам обоим влепили выговор? Все работают там, а ты что роешься здесь?
Но упрямство младшего было не перешибить ни словами, ни излучаемым недовольством, а потому Игами плюнул и полез обратно за заборчик к своим. Оглянулся.
- Тут есть выжившие!!! – звонкий голос Тоямы перекрыл даже визг дисковых пил, при помощи которых вырезали смятые стенки вагонов.

(с Даларой, ун)

Улица якитори возле Шинджуку-эки

Ароматы куриного мяса на какое-то время стали базой всего мироздания, а центром его - тарелочка с шашлычками. Скопившаяся за секунды слюна грозила хлынуть водопадом, а желудок вышел из подчинения и самостоятельно стянулся в один тугой узел. Есть хотелось настолько, что остальной мир поблек... А потом оказалось - причина другая.
Хоггу вдруг закатил глаза, побелел и начал заваливаться набок, сметая с узкой стойки тарелочки с едой и стаканы.
- Ты что творишь?! - возмущенно заорал Серидзава; по форменной школьной куртке развесилась праздничной мишурой пивная желтоватая пена.
Приятель повел себя неправильно, не осознал, что шутка не удалась, а продолжал с закаченными глазами (в узкие щелочки глаз видны были лишь голубоватые, с сизой сеткой кровеносных сосудов белки) пускать детские пузыри. Царапая в попытке избавиться от галстука скрюченными пальцами горло, в узком промежутке между домами бился в эпилептическом припадке прохожий. Из лежащего рядом портфеля высовывался краешек ярко-желтой пластиковой папки. Звон в ушах достиг пика.
- Эй! Серидзава! Хоггу! Ребят, вы чего? – как сквозь включенный под ватой плейер едва пробивался голос запаниковавшего Гудо. – Ну перестаньте!
- Не мечись, - оборвал его Нава.
Сам он не очень-то рисковал подняться с табурета, одной рукой держался за стойку, второй шарил в карманах. Что он собирался там найти? Ах да, он вечно таскал с собой кучу лекарств из-за больной матери.
Бойкие дамы, хозяйки закусочной, куда-то подевались. У дверей более солидного заведения через дорогу белый как его же рубашка парень при пиджаке и галстуке, но с вылезающим из-под рукава краем татуировки, безуспешно старался привести в чувство своего товарища. Дальше, загораживая собой всю улицу, безобразно хрипела толстенная иностранка в шортах-бермудах, майке и панаме.
Подхватив обездвиженного приятеля под мышки - тело Хоггу одеревенело, он цеплялся каблуками за неровный асфальт, - Серидзава поволок одноклассника из проулка. В направлении он не был уверен, мокрые волосы залепили глаза, и таки ошибся. Акадзукин догнал командира в два широких шага, взял за шиворот, развернул одним махом.
- Нам - туда, - обронил он.
И, как боевая машина, зашагал в авангарде, придерживая одной рукой свисающего тряпичной куклой в полный человеческий рост Наву; косички того болтались, как лохмы на швабре, а в кулаке он крепко сжимал белую пластиковую коробочку с двуцветными капсулами. Замыкал строй Гудо, который все еще надеялся, что вокруг происходит неумный вселенский розыгрыш, но боялся отстать от других.

(Далара mo, SonGoku mo)

По перекрестку Ясукуни-дори и Отаки-баши как будто прошелся Годжира, но не маленький, человек в резиновом костюме среди декораций, а настоящий. В нескольких километрах на север вставал черный столб дыма, туда вырулила машина спасателей. По эту сторону от железнодорожных путей город был почти цел, город – но не его жители.
Акадзукин шагнул почти под колеса черного автомобиля, поднимая тяжелую и длинную, будто шлагбаум руку. Серидзава по инерции двинулся следом, зажмуриваясь при мысли, что сейчас их всех вместе сомнут бампером, но – водитель мог похвастаться хорошей реакцией. А его пассажир – скоростью, с которой он принимал решения. Дверца салона распахнулась, пока автомобиль еще двигался.
- Помогите... – успел прохрипеть Серидзава до того, как мир окончательно перекрасился в черное.
- Загружай.
Акадзукин вбросил безвольное тело внутрь, затем столь же уверенно и расторопно запихнул туда же и пускающего, словно идиот, пузыри Хоггу, а заодно уж и Серидзаву. Гудо залез сам, и в салоне немедленно стало тесно. Втиснутый в угол хозяин машины с любопытством разглядывал неожиданный юный зверинец и ждал, что будет дальше. Из-под надвинутого на самый нос блекло-красного застиранного капюшона прогудело:
- Вы езжайте, я остаюсь. Пойду разгребу завалы, что ль...
Не дожидаясь ответа, разрешения или вообще хоть какой-то реакции, молодой Геркулес развернулся и решительно направился к станции.
- Все больницы сейчас перегружены, - проронил равнодушно водитель, опуская стекло, отделяющее салон от кабины.
- В Шинагаву, - велели ему. – И свяжи меня с мэром, когда выберемся из зоны.

Мир просачивался обратно по каплям. Он покачивался, ограниченный салонно, и куда-то плыл, но чем дальше, тем ярче возвращались в него цвета и звуки. Серидзава закрыл глаза, слушая негромкий голос спасителя:
- Госпожа Накаяма? Вам понадобятся вертолеты. Через десять-пятнадцать минут они будут на месте.

(это верно, втроем, ун!)

Около станции Шинджуку

Немногочисленная группа полицейских из центрального участка Шинджуку почти терялась на фоне спасателей и зевак. Из последних часть активно пыталась помочь, вторая растерянно наблюдала. Коллеги из Токийского управления и окрестных районов еще не успели добраться до места происшествия. Не дожидаясь их прибытия полицейские начали огораживать место действия, чтобы никто больше не пострадал, разводить зевак и помогать спасателям. Единственный на весь участок эксперт – патологоанатомов обычно вызывали из управления, а все остальное он мог проделать и сам, - бесцеремонно вклинился в толпу. Вытянув шею и тем самым оказавшись над головами общей массы людей, он пробирался к месту крушения поезда.
- Зеваки преграждают путь и скоро затопчут все до неузнаваемости, - безо всякой скромности вещал он вслух. – Но форменная куртка действительно помогает.
Те, кто видел ее (накинутую на плечи вместо того, чтобы быть надетой), как и настойчивое желание ее обладателя пройти, давали дорогу. Иногда шарахались. Того, кто не уступал, отпихивали.
- На путях месиво вместо поезда. Похоже, там было много пассажиров. Часть из них спаслась. Они валяются кто где, и наверняка докторам придется потрудиться не над одной сломанной конечностью. Но мертвых здесь на удивление мало. Посмотрим, какая будет картина наверху.
- Касуджима! – заорал кто-то из своих, и эксперт выловил в шевелящейся массе людей знакомую лохматую голову.
- Удача, там был один из наших, и он жив, у нас будут нормальные показания, - сказал криминалист, не обращая внимания на недоуменные и осуждающие его черствость взгляды окружающих.
Он продрался через толпу, как танк сквозь кустарник. Остановился перед Касуджимой, взял его за плечи и тщательно оглядел его с головы до ног.
- Жить будет. Но требуется подлечить ссадины.
И отвернулся. Вскарабкался вверх по насыпи к развороченному поезду, не переставая комментировать все, что представало его взгляду. А видеть там было что.

Шинагава

Затхлостью, старым деревом и пылью - вот, чем пахло это странное место. И еще чуть-чуть благовониями, лишь для того, чтобы не думать на мебельный склад. Вторая мысль была еще хуже. Серидзава поерзал, чтобы проверить ее, а глаза не открывал из опасения. Как-то неприятно было бы убедиться, что предчувствия не обманули: ты лежишь в уютном гробу, над тобой - постные зареванные лица друзей и одноклассников... Хотя речь директора он прослушать бы нёе отказался.
Деревянные, обитые атласом стенки - размечтался! - не стесняли движений. Серидзава вздохнул с облегчением. Радость портило отсутствие штанов. Он за эти новомодные портки кучу бабок выложил, целый месяц вкалывал, и лишиться их вот так просто, за здорово живешь... ну уж нет!
- Э, ты что творишь, гад?!
Какое-то, малознакомое существо нагло рылось в карманах его, Серидзавы, одежды. Кто-то - может быть, тот же самый, кто снял ее с хозяина, - аккуратно сложил ее стопкой на табуретке. И теперь этот оплывший свечной огарок... только очень-очень толстый... все разворошил, запустил жадные пальцы в чужие карманы.
- Ты – покойник, - сообщил вору Серидзава.
Тот вздрогнул и выпучил глаза; глубины мысли там не наблюдалось. Зато отдернул руки от чужого добра. И сложил в охранный знак.
- Эт-то т-ты пок-койник, - белея, отозвался он. – И н-не должен раз-зговаривать. Не должен!
- Правда, что ли?
Серидзава медленно – очень медленно, не для того, чтобы сдержаться, наоборот, чтобы как можно дольше копить силы для атаки, - спустил голые ноги с жесткой лежанки.

(Далара soshite)

Совсем без одежды не оставили, напялили больничную рубаху до колен, из серой, шершавой, будто наждачная бумага ткани, но об этом он подумает позже. Старт был взят. Серидзава был ростом с ворюгу, даже ниже, пожалуй, зато – без тормозов. Визг, который издал толстяк, слышали, наверное, не только по соседству, но и во всей округе. Сначала он пятился, затем – пустился наутек, да так, что только замелькали босые пятки. Топотал этот слон даже громче, чем орал. Но, несмотря на свою массу, оказался быстр и проворен. И на его пути не вставали препятствия.
Серидзава едва успел сбросить скорость – неминуемое столкновение обошлось без членовредительства. Если не считать попранной гордости. Глупо как-то сидеть полуголым на дощатом полу.
- Бедный Кема ворует еду, - потирая ушибленное плечо, мягким голосом сообщила женщина в форме медсестры; у нее было круглое, словно полная луна, лицо и ямочки на щеках. – Ни к чему другому он, как правило, не притрагивается.
- Кто из нас сошел с ума?
- Простите?
- Или мир, или я – кто из нас?
Она помогла ему подняться. Серидзава почувствовал, как уши становятся толстыми и горячими. Затем краска смущения перебралась и на щеки.
- Скоро выясним, - ласково (только желания возразить не возникло) пообещала луноликая медсестра. – Я уверена, что доктор Югэ сумеет оказать должную помощь. Если вы, молодой человек, пообещаете не убегать, а спокойно подождать его, все обязательно будет в порядке.
Озадаченный Серидзава кивнул. Он действительно хотел знать ответ на вопрос. А еще – где же он очутился. И – где все остальные? А еще – почему эта женщина говорит на таком чудном языке...

(Bishop to)

Отель "Кейо плаза",
неподалеку от станции Шинджуку

Черный деловой костюм сочетался с этим человеком столь же плохо, как курносое лицо сельского простофили (в упомянутом одеянии щеголявшего) с холлом Keio Plaza, на скорую руку превращенного в пункт первой медицинской помощи.
- Тот ваш друг... Я прошу прощения, его имя - Юки? Тойохара Масаюки?
Кетсу перестал оглядывать большой зал в поисках тех, кому могла быть нужна его помощь. Сжал губы в тонкую линию. Сдержанно кивнул. Себя они друг другу не назвали, было не до того. Просто оказались рядом, когда потребовалась грубая сила – ничего сверхъестественного, отнести носилки с раненым.
- Вы с ним знакомы?
- В каком-то смысле...
Кажется, он был немного сбит с толку; он не производил впечатление гения, такие люди, как правило, оказываются глуповатыми безвредными трудягами... процентах так в семидесяти. Кетсу окинул его внимательным взглядом и пришел к решению. Но приступить к его выполнению не успел.
Пошатываясь, то и дело касаясь стены, чтобы удержаться прямо, иногда поскальзываясь на натертых до блеска мраморных плитках пола, шел Тойохара. Которому положено было лежать сейчас под капельницей, как оставил его Кадзуя, среди других пострадавших под присмотром испуганной медсестры. Правой рукой он сжимал у локтя левую. Какая непоседливость. Правительственный агент молча наблюдал, как недавний почти что мертвец добрался до скорчившегося у колонны, держась за голову, человека. Опустился – почти рухнул – рядом с ним на колени. Положил ладонь поверх рук того. Посидел так немного, потом встал и, не оглядываясь, пошел дальше. Страдалец поднял голову: такого изумления на человеческом лице Кетсу не видел уже давно.

Заметив, что Кадзуя наблюдает, собеседник сказал:
- Хотите увидеть нечто необъяснимое? - и, не дожидаясь ответа, кивнул на женщину с младенцем; ребенок уже сипло, но пищал, обиженный на мироздание. - Смотрите внимательнее.
Впрочем, сам отвернулся.
Женщина отдала малыша без спора, должно быть, постоянные крики надоели даже ей.
- Пять секунд, - не глядя, пробормотал самозваный деревенский пророк. - Ему не требуется больше.
Тойохара справился за три. Он ничего не делал, просто держал на руках младенца, а тот вопил и изворачивался так, словно все его дальнейшее благополучие в жизни зависит от хорошего кувырка на пол. И вдруг - замолчал, удовлетворенно хлюпнул и уснул, булькнув в сон, как камень на дно глубокого озера.
- Не спрашивайте, - вздохнул собеседник Кетсу. - Понятия не имею, как это у него получается.
Масаюки переходил от одного к другому. И чем дальше, тем медленнее и неуклюжее становились его движения, как будто он взваливал на себя груз чужой боли. На бледном лице красным пятном горели губы: он то и дело кусал их. Вот они, его способности, его талант. Возникла привычная неприязнь – эти существа, рожденные среди людей, на самом деле совсем иные; они не люди, они способны уничтожить общество, если, конечно, обратят на него внимание. Неприязнь по отношению к Тойохаре была больше на порядок. После всего, что он сделал. Строит из себя невинную жертву и благодетеля, когда сам – виновник трагедии. Но Кетсу найдет доказательства. И уничтожит это отвратительное существо – тем или иным образом.

Тойохара сел рядом с умирающим, обхватил пальцами его запястье. Что-то произнес – издалека видно было, как шевелятся воспаленные губы.
- Оставьте его в покое! – закричала жена, некрупная женщина с посеревшим от горя лицом. – Уходите!
И опять не слышно, что ответил святой отец.
- Он так мало говорит о своем прошлом, будто того вовсе не было, - услышал Кетсу собственный голос. - Но оно его тяготит, это видно. Он закрывается и никому не дает помочь себе.
- Не удивительно.
Масаюки кое-как встал, завыла над мертвецом женщина. Он протянул к ней руку, несмело, будто не был уверен, стоит ли прикасаться, имеет ли он право, но его оттолкнули другие люди. Кто-то обнял несчастную, принялся твердить утешения.
- Я бы хотел услышать о его прошлом, если не от него, хотя бы от другого человека. Как знать, возможно, эта информация сослужит большую службу.
Прямоугольник визитной карточки перекочевал от него к соседу.
Волоча ноги, больше похожий на сломанную механическую игрушку, Тойохара сделал несколько шагов в сторону, с кончиков его пальцев срывались и разбивались о мраморный пол темные тяжелые капли. Кто-то шарахнулся от него. Другие обходили стороной, будто прокаженного. Старались не наступать на густые красные кляксы на светлых квадратах пола. Кетсу не сумел удержать гримасу: и это люди. Никто здесь, кроме него, не знает, что Тойохара химера. Но Масаюки дал понять, что не такой, как они, и вот уже вокруг него пузырь отчуждения.
Сколько же может быть отвращения?
Кетсу сделал первый шаг одновременно с тем, как святой отец споткнулся и повалился на пол.

(minna)

17 июня 2015 года 20:00
(18 июня 2015 года 12:00 по Токио)
Сан-Франциско

Телохранитель, полулежа на кушетке у большого окна, восторженно трещал по телефону. Дым от его сигарет боролся с течениями воздуха из кондиционера. Уютное и бесконечное, как ласковый прибой, бормотание телевизора на японоязычном канале, почти не слышное за болтовней Джека, сменилось тревожным сигналом. Вальяжно развалившийся на широченной кровати хозяин гостиничной комнаты оторвал взгляд от книги. У журналистки на экране дрожали руки; расплывалась табличка канала на микрофоне.
- Мы ведем репортаж из Токио, на который сегодня обрушилось неслыханное и ошеломляющее по своей силе бедствие. Его можно сравнить лишь с тайфуном «Наби» в сентябре две тысячи пятого года или извержением Фуджи!
Юный обитатель номера отбросил книгу и перебрался на мягкую плюшевую скамеечку для сидения в ногах кровати. Уселся по-турецки.
- Turn down the noise*, - кинул он телохранителю, не оглядываясь.
- Э?
Дернул в разные стороны торчащие, будто рожки, вихры. Прибавил громкости, ловко вытряхнул из пачки сигарету и тоже закурил.
- Но если те несчастья приносила природа, то это является творением рук человеческих! Реальность, ставшая для многих вторым домом, второй жизнью, нанесла неожиданный удар. Эти люди, преступники, избрали один из самых оживленных транспортных узлов Токио – станцию Шинджуку.
Ведущую сменили кадры с вертолета. Улицы с магазинами, площадь и автовокзал, выходы из метро и надземки, небоскребы, сверкающий на солнце «Кокон». Издалека все казалось мирным, хотя и чуточку безжизненным по сравнению с обычным бурлением. Осознание приходило по мере приближения вертолета к земле. Точки превращались в людей – застывших в нелепых позах, раскиданных, поломанных, будто ими играли неведомые великаны. На лицах многих кровь. Вещи – рядом.
Заинтересованный зритель не отрывал взгляда от экрана. То кусал губы в волнении, то неуверенно и нервно улыбался, как школьник, которому девочка впервые подарила валентинку.

------------
*Turn down the noise - (англ.) приглуши шум.

Лица крупным планом. Как шлюпки в океане – спасатели. Их бурые с рыжими полосами жилетки мелькают то тут, то там, но тонут в массе пострадавших.
- Все эти люди... – в голосе диктора слышны едва сдерживаемые слезы, - не спят, не находятся без сознания. Они мертвы. Катастрофа захватила их врасплох, не оставив шансов на выживание.
И тут же картинка: ребенок, лет трех-четырех, сидит над матерью, раскачивает ее бесчувственное тело и зовет, зовет.
Англоязычный треп больше не примешивался к словам диктора. Хиро обернулся к Джеку. Увидел пристальный взгляд, направленный, как на мишень, в телевизор. И улыбку – оскал голодного зверя перед куском мяса. На это было приятно смотреть. Как на великолепного красавца-волка. Хиро был доволен: он не ошибся, он нашел пополнение своей маленькой армии.
Секунда, сменились кадры.
- Она не затронула тех, у кого нет имплантов. Спаслись и те, кто успел отключиться от Реальности в момент начала, - девичий голосок дрожит. – Количество жертв оценивается тысячами, но точные цифры пока неизвестны. Сгорело все электронное оборудование, которое было в тот момент подключено к Реальности.
Далекий внимательный зритель притянул к себе ноутбук, мгновенно вбил с детства знакомый адрес. На экране возникла заглавная страница корпорации «Кайки» с надписью: «Некоторые сервисы временно недоступны, приносим извинения за неудобства». Насмешливое хмыканье. Юнец бросил компьютер на постель рядом с книгой и снова вперился взглядом в широкий плазменный экран.
- Эксперты предполагают, что был выпущен вирус, по действию схожий с мощным электромагнитным воздействием. Его распространение ограничилось станцией Шинджуку и несколькими близлежащими кварталами. Но больше всего пострадала линия Яманотэ. На насыпи перед станцией Шин-Окубо один состав неожиданно остановился. Его протаранил поезд, шедший следом на большой скорости. Оба состава сошли с рельсов. Перед вами кадры с места происшествия.

(помощь в выкладке, я явлюсь во плоти через пару строк)

Вагоны, сложенные в гармошку и горящие. Вагоны целые, скатившиеся с насыпи, будто на небрежно покинутой игрушечной железной дороге. Спасатели вытаскивают людей. Провожают их к медикам. Даже с воздуха заметны разноцветные полотнища: зеленое означает небольшие повреждения, желтое – большие, но не смертельные, красное – экстренный случай, черное – помочь уже нечем. Людские головы. Камера приближается, выхватывает то одно лицо, то другое.
Мальчишка в номере американского отеля перестает задумчиво грызть фильтр почти докуренной сигареты. Бросает ее в пепельницу к трем другим и раскрывает тонкий, похожий на лепесток лотоса, мобильник. По пластиковому корпусу струятся и переливаются всеми расцветками змеи в окружении цветов.
- Хаи, - отвечает один из менеджеров «Кайки».
- Готовьте деньги на выпуск новых моделей имплантов и программного обеспечения к ним, - бесстрастно сообщают ему. – И не забудьте про бюджет на рекламу защиты, которая может остановить выпущенный в Шинджуку вирус.
- Но, господин Хиро, это же ложь!
- Ну и что?
- Если вирус проявится где-нибудь еще, все раскроется.
- Не проявится.
В улыбке больше нет неуверенности. Хиро напоминает дьяволенка, который только что выбрался в мир порезвиться.
- И закажите нашей лаборатории исследование этого вируса.
Мобильник отправляется в задний карман джинсов. Мальчишка сладко потягивается, не расплетая ног. Обрывает движение на середине и наклоняется вперед, поближе к экрану. Нажатие кнопки вызывает слово: «Recording».

(подтверждаю, сейчас явится)

Запись уцелела чудом, ее сняли с шара-наблюдателя за долю секунды до того, как летающее чудо техники превратилось в бесполезный холодный кусок пластика. Электронная начинка его не выдержала удара, компьютер пронырливого репортера продержалась чуть дольше, но успел перекинуть файл на удаленный сервер, во временную базу данных. А уж почему именно эту запись извлекли оттуда, отсортировали от прочих и пустили в эфир, вопрос десятый.
Невысокая широкая насыпь в сотне метров от платформы походила на сцену боя после бомбардировки. Сломанными ребрами вылезали рельсы, жирным черным жгутом перечеркивал небо столб дыма. Шар парил высоко, и оттуда казалось, что на самом деле не произошло ничего сверхъестественного, просто балованный злой ребенок с силой топнул ногой по игрушечной железной дороге. Если бы не копошащиеся возле опрокинутых вагонов, на платформе и у подножия насыпи букашки. Камера зафиксировалась на одной из них, взяла крупный план. И до того потрепанный, теперь еще и в пятнах от сажи и мазута легкий плащ дымился, светлые длинные волосы были словно припорошены пеплом. Человек запрокинул к небу обветренное лицо; в прозрачных, будто льдинки, глазах не было жалости.
- Ну? - произнес он негромко. - И где вы сейчас?
Кадр остановили - в эту секунду шар-наблюдатель отправился в свой электронный рай.
- Из неназванных источников стало известно, - торопливо, боясь опоздать с новостями, заговорила женщина-диктор, - что полиция разыскивает этого человека в связи с крушением поездов на станции Шин-Окубо.

Присмиревший дьяволенок внимательно смотрит весь репортаж до конца. Потом еще раз запись. Снова вынимает телефон.
- Это я. Сейчас пришлю тебе фотографии. Найдите мне этого... человека.

(явилась, ун-ун)

Шинджуку, Токио
18 июня 2015 года
через час после катастрофы

Серое утро обещало вяло и лениво перетечь в день – столь же унылый, тусклый, чересчур долгий, чтобы хватило терпения дожить до спасительных быстрых сумерек. Если осторожно, не поворачивая головы, перевести взгляд... не поворачивая, было сказано, ох, какой же ты болван, Йоризава... Теперь лежи, жди, когда планета прекратит набирать обороты, почему-то – в сторону противоположную своему обычному вращению, а зрение придет в норму. Вчера братец Ким не мог успокоиться, откопал в электронных завалах Акибы примочку, что выводила показания электронных часов на потолок. Сегодня его рассказ о ней обретал актуальность.
Где на стенах нет полок с дисками, там либо плакаты, либо аппаратура, либо свисающая с вешалки еще мокрая почему-то рубашка, либо это окно с криво опущенными бамбуковыми жалюзи. Беленый квадрат – единственное пространство, что свободно от ценного хлама. Он не занят ничем, если не считать: желтоватого с грязной каймой пятна от давней протечки, змеистой трещины, серебристой нити свежей паутины в углу. Опять эти гадские арахниды атакуют его жилище! Не помогает ни швабра, ни поход к гадателю. Нажаловаться бы управляющему, да тот год назад наотрез отказался переступать порог это квартиры. Сказал: боязно.
Райко, морщась, сел.
Пауки – зло. Неизвестно, откуда уверенность, но об этом он знает с детства. Управляющий – еще большее зло. Но главный злодей на сегодняшний блеклый день – братец Ким. Райко пошуровал в ворохе пустых целлофановых упаковок, пошарил в карманах брошенной на пол куртки, запустил пальцы в щель между вторым томом Троецарствия со слоем пыли толщиной в миллиметр и словарем. Тоже пусто.
- Убью...
Безнадежное обещание, братец Ким, хоть и ниже, но шире и много сильнее. И тоже давал обещание – выбить дурь из Райко, если снова встанет вопрос о кибстиме. Один ноль в пользу противника.

Сидеть перед крохотной нишей, молитвенно сложив ладони, когда трясет так, что стучишь зубами, будто в жесткий мороз, занятие неблагоприятное. Особенно - когда знаешь, что там спрятано. Именно - когда знаешь. Однотонный металлический гул еще плыл по комнате, а карточку уже отлепили от ихай*; небольшой пластиковый прямоугольник был приклеен "скотчем" с обратной стороны деревянной узкой дощечки.
Братец Ким умен, зато - уважает мертвых; тому, кто общается с ним, требуется изворотливость.
Райко сунул карту в щель приемника, получилось не сразу. Пальцы отказывались подчиняться. Адрес сайта он знал наизусть.

Глыбой искрящегося льда возвышался "Монолит", арктическим холодом веяло из Чьёды от Касумигасеки. Из затопившей мир чернильной жижи едва выступали защитные купола, накрывшие Императорский дворец и министерство обороны.


- Какой осмысленный взгляд! - хихикнул кто-то в дверях. - И какая экспрессия!
И какая увертливость - будто слепленный из нежного инея гость увернулся от превращенного в метательный снаряд шлепанца, не теряя изящества и достоинства.
- Привет, Йотака. Ты не во время.
- Наоборот, - пришелец горделиво задрал подбородок, сметая со лба белоснежные пряди легких, как паутина волос. - Я спаситель.
- Пошел вон, а?
- Хорошо, что у тебя под рукой не оказалось чернильницы.
- Что так?
- А! - Йотака небрежно отмахнулся, протанцевал среди хлама и устроился рядом с Райко. - Были некогда инциденты.

(помогаю выкладывать)

Казалось: лишь дунь посильнее, и этот невесомый фантом, порождение зимней ночи, рассыплется на снежинки.
- Чего ты ждешь?
- Когда ты растаешь.
- И напрасно. Я пришел с миром.
- Чё?
Смех гостя напоминал перезвон ледяных колокольчиков.
- Это - к моей старшей сестре, а я слишком люблю тебя, чтобы так просто убить, - Йотака скинул обувь и с ногами забрался на неубранную кровать, драматическим указующим жестом вытянул руку. - Но если кому-нибудь расскажешь обо мне, то пощады не жди.
- Да о тебе и так весь Второй квартал наслышан...
Из бумажного пакета, который Йотака приволок с собой, лакированную шкатулку; внутри, завернутая в плотный шелк, лежала длинная тонкая трубка . Райко заворожено - словно за священнодействием - наблюдал, как гость разворачивает ткань, высыпает на ладонь скрученные темные листья, набивает их в крохотную металлическую чашечку. Йотака наклонился к жаровне, раскуривая трубку.
- Прошу, - беловолосый фантом вложил трубку в пальцы сонного хозяина комнаты и беспорядка в ней. - Вы, люди, такие забавные. Гонитесь за прогрессом, забывая про древние технологии.
Спохватившись, он выудил из нагрудного кармана пластиковую ампулу, какие легко раздобыть в любом здешнем McDonald's. Только жидкость внутри этой капсулы была розоватого цвета. Йотака выдавил несколько капель в чашечку на тлеющий табак и разлегся в красивой позе поверх неубранной, переворошенной постели.
У дыма был непривычный привкус и запах. И даже плотность. Он заплетал углы серебристыми легкими нитями, повисал белесыми занавесями под потолком. Уличный шум стал глуше, потерял смысл, зато голос незваного благодетеля вдруг заполнил всю комнату.
- В городе переполох, - вещало это неугомонное напоминание о зиме посреди летнего жара, наблюдая за Райко. - Ходят слухи про нуэ. Кое-кто встретил его у Императорского дворца и на площади перед станцией сегодня утром. А еще поговаривают, будто видели инугами...
Веки стали тяжелыми, закрывались сами собой. Птичья трескотня убаюкивала, как колыбельная. Трубка выпала из разжавшихся пальцев.
- ...всем, кто вел себя плохо, лучше ждать рикошета... – услышал Райко сквозь негромкое потрескивание паутины. – Покойной ночи, милый принц.

(ун!)

Клиника Одаширо, Кагошима,
1999 год
За 16 лет до катастрофы

Маленький пациент внес в размеренную жизнь провинциальной больницы значительную долю разнообразия. Вокруг жили люди, привыкшие к непогоде, и они не обращали внимания на тривиальный насморк или легкий кашель. К врачу они приходили только в том случае, когда дальше терпеть боль уже невозможно или недуг не получается вылечить дома.
Мальчишку прозвали Совенком не только за привычку молчать, нахохлившись, и в ответ на любой вопрос медленно и бестолково опускать тяжелые веки. Он упрямо не хотел ни с кем общаться; сласти, которыми его в изобилии снабжали медсестры, не покупали его доверия и расположения, но в общем-то он не доставлял никому особых хлопот, не капризничал и охотно помогал, когда требовалось привезти из кухни тележку с обедом для больных или раздать лекарства. По мнению Мори Юраку, заведующего отделением, мальчик вел себя даже излишне серьезно. Почти что как взрослый.
Но он не был ангелом. Определенно.
Вот уже пять дней каждое утро начиналось с проверки, на месте ли маленький пациент, и продолжалось поисками его очередного укрытия. Совенок проявлял в этом вопросе завидную изобретательность.
- И не подозревал, что у нас столько укромных мест, - всякий раз удивлялся Мори-сенсей, когда мальчишку извлекали из новой норки.
Впрочем, сегодня найденышу стать причиной настоящего переполоха.

Незнакомца заметили сразу. Не то чтобы он выделялся в толпе (как раз наоборот, его не так то просто было заметить), но здесь все знали друг друга, и старшая медсестра, которая прожила в первом чомэ* Кагошима-мачи все свои пятьдесят с лишним лет, была уверена, что ни разу в жизни не встречала этого невысокого круглоголового человечка в старомодных очках.
- Могу чем-нибудь вам помочь? - спросила она, не слишком уверенная, что ее помощь действительно потребуется.
_____________
*choume - 丁目 - (букв. "улица, застава" и "глаз") городской квартал