И он, и слушатели оглядели предмет неожиданного интереса с большим скепсисом. Поношенные, много раз штопанные, хоть и чистые вещи никак не могли приглянуться лощеному красавцу, который – очевидно же – не копил денег на приличный обед и не задумывался, чем будет платить за жилье в следующем месяце.
- Именно так.
Члены скромной общины уселись кружком, точь-в-точь как заинтересованные непонятным лакомством зверьки, и загудели тихонько между собой. Почти беззубая бабуська подтолкнула старика, чтобы не упрямился, ведь ничего нет плохого в том, чтобы продать свои тряпки, если нашелся вдруг покупатель.
- Зачем вам это? – недоверчиво присмотрелся к молодому человеку дед.
- Да не слушайте его, я гораздо сговорчивей! – вызвался крепыш лет сорока. – Мои в лучшем состоянии, почти новые.
На него даже не взглянули.
- Вместе с оплатой получите все, что здесь.
Объемистая спортивная сумка мягко шлепнулась на плиты.
- Можете посмотреть.
Внутри оказалась новая, еще с ярлыками, одежда. Простые, без изысков по цвету или крою вещи, но гораздо лучше всего, что было надето на этой объединенной общей бедностью публике.
- Это из «Comme ça», – определил молодой бездомный, примерно одних лет с необычным покупателем. – Я там всегда покупал костюмы, когда работал клерком. Недорого и очень прилично.
- Здесь разные размеры, для всех вас.

Бездомные красовались друг перед другом и долго еще обсуждали странную неожиданность. А Кетсу в новоприобретенном старье разглядывал себя в зеркало и кривился от зрелища.

16 февраля 1999 года
Токио, 4-17-20 Сетагайя

Не прошло и двух месяцев со смерти брата, как родители Кетсу стали чужими друг другу. Они оба работали, приходили в дом и жили в нем отдельно, не видя, не чувствуя, не зная. Мир, в котором не жил Томоя, стал холодным и безвкусным как лед из морозильной камеры.
- Кадзуя, еда на плите, - бесцветным голосом говорила мать, когда подросток возвращался из школы.
- У тебя хорошие оценки, сын? – безучастно спрашивал отец.
Оценки были великолепными. Перспективы учебы и работы тоже. А мир держался на хлипких подпорках воспоминаний и надежде когда-нибудь отомстить, словно карточный домик под ветром.
И через год он рухнул.

На этот раз был не старый знакомый велосипед их участкового, а машина скорой помощи. Полицейская машина не сумела разместиться вместе с ней в их узком переулке и стояла на улице за углом. Шестнадцатилетний Кадзуя бросил рюкзак с учебниками у калитки. Старый уже сенбернар Кнопка, скуля, привалился к его ногам и больше не отлипал. Все повторялось, как в ночном кошмаре. Подгибались колени.
Мать билась в истерике, ее терпеливо успокаивал и чем-то поил врач. Она не успела переодеться в домашнее, смыть макияж, и теперь ее лицо как будто расплылось в отвратительные бесформенные разводы.

(помогаю)

Хотелось остановить жуткое кино, пока еще не поздно. Кнопка наподдал под колени, но даже этого не хватило, чтобы все стало настоящим.
Еще один доктор вышел из дверей спальни. Деловой. Безличный, чтобы его не подкосила чужая трагедия, он ведь профессионал. Кадзуя уже хорошо знал это понятие и считал, что без него не обойтись в жизни. Почти спокойно подошел к врачу.
- Что случилось?
На лице врача проступила жалость, и Кадзую передернуло.
- Не надо меня жалеть, просто скажите, что... что с отцом.
Доктор отвел взгляд. Он должен был лишь сообщить, незачем смотреть в лицо. И слишком тяжело.
- Насильственная смерть от рук андроида. Мы уже известили «Сендзюцу», фирму-производителя, андроида разберут на детали, - сказал врач и преградил мальчишке путь, когда тот ринулся в комнату. – Не надо.
- Уйдите!
Прорвался он или его пустили, Кадзуя не запомнил. Зато в памяти четко отпечатался вид: застывший на постели в неестественной позе отец, обнаженный. Тело и раны наружу. В углу сжалась, кутаясь в простыню, незнакомая девчонка. Она дрожала и комкала ткань. Кажется, врачу пришлось держал Кадзую, чтобы тот не избил ее. И упорно твердить, пока до парня не дойдет окончательно, что она андроид и лишь выполняла заложенную в нее программу. У девчонки были квадратные глаза.

Шинджуку, 2015

В ней обнаружилась масса достоинств и лишь один недостаток - от нее невозможно было избавиться. Впрочем, все по порядку.
Разлепив веки в первый раз, - считается таковым, когда плотные клубы цветного тумана создали некое подобие реального (не путать с Реальностью!) мира, - Райко выяснил, что требуется усилие, чтобы оторвать затылок от подголовника кресла. Раз. Что вечеринка перешла в завершающую стадию. Два. Три - напротив сидит воздушное создание, что занесено сюда порывом шального ветра, не иначе. Оно было бесплотно, оно напоминало карамельку на тоненькой палочке. И оно смотрело на него в упор пристальным взглядом светло-карих глаз. Молча.
- Привет.
В ушах – пробки. И эхо от нескольких сотен голосов, что скандируют его имя. Менеджер говорит: удачный ход. Остается только пожимать плечами; имя он носил со школы, когда приятелю, засыпающему на соседней парте на уроке классической истории, пришло в голову сложить два иероглифа. Коридор после занятий мыли вдвоем, и шутник, и зачинщик драки.
Вторая попытка прошла чуть удачнее, в основном – потому что кто-то вылил на него холодную воду из пластиковой бутылки. Райко сдул налипшие пряди. Девочка-бабочка никуда не исчезла, хотя просто обязана была, являясь видением.
- Ты откуда?
Она склонила голову на бок, свела тоненькие брови в линию и несколько долгих тягучих секунд изучала его из такого положения. Потом вытянула руку и пальцем указала туда, где за стенами гудел ночной Шинджуку. А когда музыкант с определенным трудом проследил направление взглядом, сложила губы трубочкой, наклонилась к нему и подула в переносицу.

Вопрос был не в том, что он тут делает, - чересчур очевиден ответ. Вопрос должен ставиться иначе: как он сюда попал? Ветровое стекло заливали потоки воды, - обещанный тайфун наконец-то обрушил на город накопленную над океаном мощь, с тихим шорохом работали "дворники". Жарила печка. В замок зажигания был вставлен ключ, на колечке болтался знакомый брелок - Микки-Маус, а в памяти зияла дыра. Совершенно очевидно, что он не угонял автомобиль, но чтобы Братец Ким добровольно расстался со своей собственностью? Нет, едва ли.
- Быстрее, - донеслось с заднего сидения то ли предложение, то ли понукание мягким девичьи голоском.
Горе-водитель повернул голову и оказался нос к носу со светлым до прозрачности лицом воздушного создания. Просунувшись между спинками сидений, смотрело оно по-прежнему серьезно.
- Шоссе мокрое...
- Ну и что? – спросил другой голос.
- У меня бред.
- Не льсти себе.
На соседнем сиденье пристроился второй пассажир, без пола и возраста, зато с гламурно обесцвеченными бровями.
- Ты можешь собирать целые стадионы, - существо-унисекс откинуло длинную белую прядь, что свесилась ему на лицо. - Зачем держаться захудалого маленького клуба?

Меховой воротник его куртки намок от дождя и поник. Темно-серая мокрая стена из бетона приблизилась с необязательной для отбойника скоростью, Райко вырулил назад, на полосу.
- Откуда ты здесь взялся, Йотака?
- Не смог удержаться, соблазн был слишком велик.
Райко заверил незваного, напоминающего райскую птицу попутчика в соблазне ощипать все перышки. Тот воодушевился.
- Этого-то я и боялся...
Из-под сиденья вынырнула девочка-бабочка. Видно, нашла уроненную заколку.
- Ты зря пришел. Уходи.
Голосок окреп, в нем слышалось недовольство. Она хмурилась и, кажется, готовилась вытолкнуть вторженца наружу. В отличие от остальных, воздушная девочка была сухой, не капало даже с длинных распущенных волос.
Напряженную тишину нарушало шорханье щеток по ветровому стеклу и – эхом – шуршание снаружи, как будто кто-то догонял автомобиль на роликах. Райко глянул в зеркало заднего вида. Позади серой стеной встал дождь.
Девочка влезла на сиденье коленками – юбочка сзади могла бы быть подлиннее... – и уставилась в непроницаемую тьму, где размытыми пятнами мелькали фонари. Подышала на стекло и что-то там вывела пальцем.
- Только не сворачивай, - посоветовала она таким тоном, словно от этого зависели жизнь и смерть.

- Даже если бы он захотел, - растянул тонкие губы в улыбочке их белогривый попутчик, - то протаранил бы стену и...
И никто не узнал, что случилось бы (хотя все догадывались), потому что нимфейное создание развернулась и с неожиданной силой дернула его за волосы. Поначалу рывок автомобиля восприняли как реакцию водителя, что-нибудь не то нажавшего, но толчок повторился, а затем еще раз.
- Ой-ёй, - сказал беловолосый.
Девчонка словно вознамерилась вырвать ему все пряди – со злостью дернула опять и опять. И вдруг получилось, густая масса не просохших еще волос оказалась у нее в руках. И тут же с возгласом отвращения была уронена на обтянутые клетчатой юбчонкой колени.
- Ты! – нежное существо ткнуло обвиняющим пальчиком в грудь соседа.
Но дать определение она не успела. Новый толчок оказался сильнее прежних, чуть не скинув ее под сиденье.
- Да за каким же это...
- Лучше не оборачивайся, - предупредил «унисекс», сейчас из-за оттопыренных ушей и ежика торчащих во все стороны волос, которые все равно оказались снежно-белыми, он приобрел более мужественные черты.
Хотя и не так уж и сильно.
Серая тень вновь догнала машину. Йотака отобрал у девчонки парик, но не стал надевать, только скривил губы, как будто испортили любимую вещь. У тени прорисовалось лицо – щель беззубого рта, подслеповатые глазки под сморщенными веками. Резвая старушка пошла на обгон автомобиля.
- У меня бред, - повторил Райко. - Всё, завязываю с алкоголем...

- Заткнись! - хором взвизгнули его пассажиры, готовые вцепиться друг в друга, выпустив острые когти.
Дождь заливал лобовое стекло, позади наседала кромешная тьма, в боковое окно одновременно всем скалилась старуха. На заднем сидении девчонка вдруг сменила тактику и вместо атаки вцепилась в Йотаку и повисла, словно тот был спасательным кругом.
- Отвяжись, бабуля! – заорал Райко, мысленно дав клятву выяснить, кто и что именно ему подливали в стакан.
- Не смотри на нее! – почти перекрыл его слаженный дуэт.
Советчики ожгли друг друга полными ненависти взглядами. Райко очень хотелось зажмуриться.
- Следи за дорогой! – угадала его желание девица. – Врежемся же!
Оказывается, ее нежный голосок мог быть визгливым и резким. Она ткнула Йотаку кулачком в ребра.
- Знаешь, как от нее избавиться?
- Не смотреть на нее!
Старуха постучала в стекло крохотным сухим кулачком. Райко машинально скосил глаза, но неугомонные пассажиры заставили его отвернуться. Делать было нечего - лишь прибавить газу. Автомобиль превратился в обтекаемый ливнем снаряд.

Токийская мэрия,
Ниши-Шинджуку, 2-8-1
24 июня 2015 года, утро

Сегодня фургон что-то задерживался, но никто в длинной очереди не подумал роптать или высказать негодование. Люди терпеливо стояли и ждали; они почти не разговаривали друг с другом, лишь обменивались скомканными кивками да парой-тройкой малозначимых фраз. Невидимки среди людей, они сами выбрали (или приняли, в зависимости от обстоятельств) этот путь и старались быть незаметными даже среди точно таких же. Жизнь текла мимо них, а они, как замшелые, обточенные водой валуны, наблюдали за ней с берегов. Их присутствие отмечали голубые пластиковые мешки за скамейками парка, куда они прятали на день свои немногочисленные пожитки.
Небо этих людей было серым, низким, плоским и каменным. В широком подземном переходе - целой площади с длинными кишками отростков - под небоскребом Точо* в несколько рядов спали здешние обитатели, отгородившись от всего мира не всегда целыми зонтами. Счастливчики разжились поролоновыми матрасами, остальные довольствовались подобранными у черных выходов ресторанов и магазинов картонными коробками. Самые неприхотливые были рады и вчерашним газетам.
Пахло старой одеждой, пахло затхлостью; сколько ни держи себя в относительной чистоте, но под низкими сводами перехода воздух застаивался так плотно, что не справлялась даже мощная вентиляция.
Обитатели подземного царства ничего не ждали и не клянчили у окружающих, потому видавший виды фургон с красно-синим крестом миссии на капоте им казался земной версией Такарабунэ*, а одетого во все черное молодого человека с длинными волосами, который на нем приезжал, они не совсем логично, зато искренне, почитали как своего рода Хотэя, несмотря на то, что он не отличался объемистостью живота и очень редко смеялся*. Может быть, потому что он все время возился с детьми?

----------------
*Tokyo-tou Chousha -東京都庁舎 - Токийское столичное правительственное здание, иногда для краткости его называют Токийской мэрией, (都庁, Точо), сорока восьмиэтажный, напоминающий католический собор комплекс, где расположено управление двадцати трех специальных районов, поселков и пригородов Токио.
*Takarabune - 宝船 – корабль с сокровищами. В канун нового года семь богов удачи собираются вместе на этом корабле, чтобы привезти всем счастье, поэтому в ночь с 1-го на 2-е января нужно положить под подушку либо их изображение, либо изображение зверя Баку, поедающего кошмары. Если в эту ночь приснится хороший сон, то удача останется с вами на весь год (только никому нельзя рассказывать этот сон). Если же сон был плохой, то изображение нужно пустить вниз по течению реки, чтобы предотвратить неудачи.
* Хотэй - 布袋 – букв. «полотняный мешок»; божество довольства и счастья, хранитель детей, изображается с округлым животом и веселым смеющимся лицом, всегда носит за спиной большой полотняный мешок, который никогда не бывает пустым и которым Хотэй пользуется, чтобы накормить бедных и нуждающихся. Часто его окружают веселые, довольные жизнью дети.

При виде его толпа радостно всколыхнулась; оживились те, кто успел занять места впереди, затем возбужденная дрожь пробежала до хвоста длинной очереди: шимпу-кун! Священник ли он на самом деле, никто не уточнял. Да никто особенно и не интересовался; прозвище приклеилось к нему с первого дня и, видимо, навсегда.

Новичку в толпе не удивились, молчаливо приняли в свои ряды, признали за ним право стоять, как и все, в очереди за едой. Холеные кожа и ногти? Это скоро уйдет. И блеск здоровых волос сойдет на нет после двух-трех помывок бесплатным мылом в раковине уличного туалета. Аура уверенного в себе и жизни человека – уйдут тоже. Останется такой же, как они все, обломок человека, безликий, незаметный, посвященный тихому выживанию в своем уголке. Уже есть первые признаки: кое-где подлатанный костюм, стыдливо опущенная голова так, что не видно глаз. И брился явно не сегодня.
- Вот же жизнь в наше время, такие молодые оказываются на улице, - вполголоса посетовала соседу опрятная старушка в спортивном костюме с чужого плеча, который висел на ней, как на вешалке.
Кетсу чувствовал себя не в своей тарелке. Он, как мог, постарался принять нужный вид, но осознавал, что между ним и этими людьми лежит целая пропасть. Которую он не хотел бы никогда преодолеть на самом деле. Приходилось контролировать каждое движение, не давать себе морщить нос от запаха, не поднимать головы. От принудительной сутулости разболелись плечи, но их нельзя размять, тем более, выпрямить. Он должен быть сломлен судьбой. Если кто-то из этих людей заглянет ему в глаза, могут обнаружить контактные линзы – и Кетсу прятал взгляд под тщательно взъерошенной длинной челкой, которую привык аккуратно укладывать набок.
Он сам выдумал себе эту работу под прикрытием, что ж теперь жаловаться?
Кто-то по соседству зашелся тяжелым сиплым кашлем. Ему сунули пачку бумажных платков.
Здесь как на кладбище, приглушенные разговоры, приглушенная жизнь.

Какая ирония – прямо над ними, за этим выложенным старой пожелтевшей плиткой сводом потолка находились правительственные здания. И «Кокон». В него, шедевр архитектуры из стекла и металла, каждый день вливаются потоки детей и подростков, чтобы получать знания. У них впереди целая жизнь, карьеры, достижения. Как будто нарочно кто-то поставил это здание именно здесь, чтобы юная поросль могла видеть, где они окажутся, если не будут достаточно прилежны, умны, трудолюбивы или удачливы. Вершина и дно, сведенные в одну точку.

Очередь постепенно сокращалась. Медленное приближение, шаг за шагом. Кетсу из-под челки наблюдал за молодым священником. Вопрос еще, кто из них здесь больший лгун. Вот эти люди, принимая из рук Тойохары еду, загораются тихой радостью. У него для каждого есть доброе слово или просто теплая улыбка. Видели бы они его шесть дней назад, слышали бы они его признание. Знали бы они...
Кадзуя заставил себя проглотить воздух и выровнять дыхание. Сгорбиться. Превратить давнюю горькую скорбь во внутреннюю бессильную покорность... как это трудно!

Новичок, не глядя на благо дающего, протянул руку за своей долей. Колобки были теплыми, чувствовалось даже сквозь фольгу, в которую их завернули. Должно быть, лепили сегодня утром, не дождавшись, когда остынет рис. Каждому полагалось по две штуки плюс миска горячей похлебки.
- Подождите.

Длинные волосы Тойохара подвязал, чтобы не мешали, и походил сейчас больше на студента, который подрабатывает в дешевой уличной забегаловке, чем на святого отца. Да и годами он был здесь младше всех.
- Возьмите, - Масаюки протягивал новичку еще один колобок.
Кетсу бросил на благодетеля резкий взгляд и опустил голову еще ниже. Зачем священник выделяет именно его из всей толпы? Буркнул как можно короче:
- Не надо.
Псевдо-зеркало, – пришло на ум, – кривое отражение тех минут, когда на объятой смертью станции Шинджуку Кадзуя спасал Тойохару. Ни недоумения, ни раздражения, только между бровями обозначилась складка - неуместный контраст с понимающей улыбкой.
- Кого вы не можете простить?
С губ само собой, обогнав мысли, сорвалось:
- Убийцу.
Человеческая масса всколыхнулась; эти маленькие люди, и без того старающиеся занимать по возможности меньше пространства, как будто съежились.
Кетсу едва удержал презрительное шипение – по отношению то ли к ним, то ли к священнику, то ли к самому себе – нельзя так сразу отпугивать всех.
В приличном обществе положено не замечать бомжей, а если уж никак не получается, то относиться к ним с бережным презрением: с этими людьми не стоит приходить в контакт. Между "людьми" и "низшими людьми" как будто установлено соглашение невидения. Словно по городу ходят сотни призраков.

Кетсу воспитывался в том, что называется «приличное общество», но все чувства, а затем и события толкали его к другому пониманию устройства мироздания. И к тому моменту, как его взял под крыло Такемура-сенсей, Кадзуя выработал у себя стойкое понимание мира, кардинально не совпадающее с общепринятым. Там, где людей делили по их социальному статусу, он делил их на способных и неспособных, он разработал для себя целую шкалу категорий "способности" и всегда четко видел, куда причислить каждого.
Тойохаре он давал высшую оценку. Части "товарищей по несчастью" он присвоил высокий балл, но непохоже, чтобы они собирались реализовать свои возможности.
Толпа (если можно так называть некоторое количество людей, не объединенных ничем, кроме места жительства) вновь вздрогнула; она растеклась бесформенной амебой, занимая вширь подземный переход. Даже неприкосновенное пространство – словно отгороженные невидимыми стенами от человеческой помойки дорожки, по которым спешили по своим делам конторские служащие, банковские работники и государственные чиновники, - оказалось запружено. Кто-то самый нетерпеливый оттолкнул попавшуюся ему под ноги пожилую женщину, как отвел бы в сторону перегородившую дорогу ветку дерева.

Броня искусно выпестованного хладнокровия, которым он оброс, как базы данных защитным "льдом", хрустнула, пошла трещинами под напором - не ярости, не гнева, которые застилают пеленой глаза и туманят разум, а холодного бешенства. Мир стал прозрачным и предельно, до мельчайших деталей и линий, отчетливым, словно отлитый из хрусталя. Между острыми гранями перепрыгивали радужные огоньки; они скапливались в "ложбинах", танцевали на "пиках".

Рядом гулко, протяжно вздохнул океан, барабанный рокот волн нарастал, ускорялся, и ему в такт пульсировало сияние, которым был залит весь мир. И - финальным аккордом, оглушительно, - ударил оо-дайко*, резонансом круша ледяные тонкие шпили, хрупкий замок Юки-но о..
На мгновение бросило в жар; отражаясь в бесчисленных ледяных зеркалах, клубок яркого, ослепительно-белого пламени проломил хрупкую перегородку, отделяющую Реальность от яви.

Под опущенными веками плясали огни, и они же затмевали зрение, стоило открыть глаза. Кетсу проморгался и только тогда почувствовал учащенное биение собственного пульса под цепкой хваткой пальцев Тойохары. Рука сжата в кулак и занесена для удара; священник перехватил её в воздухе. И теперь дышит отчаянно, с присвистом, словно ему не хватает кислорода. Похож на рыбу, вынутую из воды. Массирует подвздошье.
Останутся синяки; но запястье не высвободить.
Что случилось?!
Анализ потом.
Резким движением левой руки Кетсу смел волосы на лицо: он должен играть роль, быть одним из этих бездомных. Слава всем богам, толпа уставилась не на дикую пару, застывшую в крепком захвате рук, а на лежащего без чувств того самого клерка, чья нетерпеливость оказалась превыше уважения к старости.
Откуда взялась эта холодная ярость, так похожая на ту, что Кадзуя испытал при виде мертвого отца, изменившего матери с андроидом? Той самой «девочкой», которая стала убийцей.
Круглолицая девушка, помощница священника, хлопотала над сжавшейся в комок, присевшей на корточки бабулей. Обмахивала веером, уговаривала попить воды, спрашивала, не надо ли лекарств или врача. Сгорбленные люди-тени окружили место молчаливой плотной стеной. С другой стороны похожие на черно-белых галок, точно таким же барьером выстроились офисные работники. Сквозь их ряды с извинениями пробирался полицейский.

Кадзуя выдернул запястье – резко и зло. Отступил на шаг. Надо возвести стену между собой и Тойохарой; между собой и тем, что случилось. Тогда можно видеть ясно, рассуждать и оценивать ситуацию.
Спокойствие и рассудок.
Отвлечься от эмоций. Составить мысленный рапорт самому себе. Немедленно!
Никто не притрагивался к распростертому на земле клерку, лишь смотрели во все глаза, переговаривались шепотом, снимали на мобильники. Стадо обезьян... Полицейский сообщал о происшествии по рации, вызывал наряд. Под его взглядом бездомные горбились еще больше и пытались раствориться в воздухе, как утренний туман.
Нельзя выделяться – и Кетсу понурил голову, согнул плечи.
Синепузый, как их называют в народе, опустился на одно колено рядом с пострадавшим, проверил пульс. Теперь вызывает скорую. Слава ками, не труп. От этого гребаного священника только того и жди.
Спокойствие. Рассудок. Прямо мантра какая-то. Спо-кой-стви-е...
Тойохара похож на побитую собаку. Нет, на собаку, стукнутую током от столба, который всегда так делает, но нельзя же к нему не подойти.
Не в первый раз? Повторное явление?
Почему пахнет розами?
Только сейчас заметил: Тойохара сжимает в ладони той руки, которой массировал подвздошье, католические четки-розарий, которые всегда носит на шее. Алые бусины похожи на капли крови. Пятна на плитке мостовой, потеки на руке – все-таки настоящая кровь.
Священник перепуган. Насмерть. Вот-вот сдадут колени, и он сядет на землю.
И Кетсу вдруг понял: проявление способностей, вот что это было. «Особые люди», как называют их в четвертом отделе, бывают разные. Химеры, как назвал их в своей брошюре Сэйва. Кто-то может предугадать события следующей минуты или считать информацию с флэшки без устройства для чтения, кто-то может очистить банан, не касаясь его, или воздействовать на Реальность, не имея импланта.

Ранее предполагалось (и подтверждалось экспериментами и наблюдением), что не существует химер со множественными талантами. Кадзуя взялся разрабатывать объект с кодовым именем «Фантом», но еще не знает его возможности. Не все. Не в полном объеме. Лишь часть. Теперь эта часть стала больше.
Аромат лепестков почти глохнет под резким освежающим запахом озона.
Пострадавшего уложили на носилки, поместили в салон машины скорой помощи. Страшный вид: волосы обгорели почти до корней, на лице и руках черные пятна ожогов. Кетсу запомнил номер, чтобы выяснить потом, куда отвезли, и навести справки о повреждениях.

Алексис Дуфф никогда не жаловался на зрение и умение оказаться в нужное время в нужном месте. И сейчас он с живым интересом наблюдал за развитием событий. Прибор на таком расстоянии не действует, но его услуги и не требуются, видно и так, что наш парень – Enshuldigung, Priester – находится в диком раздрае. Причем намного большем, чем при давешнем разговоре в церкви. И кто же у нас причина?
Вот оно как. Глядите, еще один человек, который умеет вовремя быть там, где нужно.
- Здравствуйте, Кетсу-сенсей, давно не виделись. Уж позвольте мне отыграться за прошлый раз.
С немного скошенной на левый бок улыбкой крупный беловолосый европеец походил на ирбиса, даже взгляд василькового цвета глаз тот же – ласковый и плотоядный.

Поблизости нет аптек, но кто-то сбегал в ближайший Lawson station за пластырем и бинтом. Круглолицая большеротая девочка подхватила священника под локоть, ее оттолкнули - машинально, бездумно, но тыльной стороной ладони. Помощь ей не потребовалась, проломить упрямство Тойохары сейчас мог бы даже ребенок, так что после недолгой возни девчонка разжала его пальцы, плотно сомкнутые вокруг четок, и уже бинтует ладонь.

Гловер-парк, Нагасаки

- Может, поискать его по телефонной книге? - проговорила Омари расслабленно. - Или дать объявление в местную газету. Или развесить портреты с надписью "потерялся"...
Этим двоим, массивному японцу и низкорослой ирландке, уже было не привыкать искать одного незнакомого человека в чужом городе, но каждый раз приходилось изобретать новые методы. Фантазия Омари упала в яму и лежала там, не в силах подняться - виной тому жара и лень. Мута обмахивался дешевым бумажным веером, который ему вручила улыбчивая продавщица сушеных кальмаров на набережной, и разглядывал старую фотографию; на снимке, сидя на деревянных перилах, неуверенно улыбались двое мальчишек и одна девчонка. Тот, что постарше, - в мешковатых штанах и безрукавке - независимо держал руки в карманах.
- Та дама... в церкви, - он надул в раздумье и без того пухлые губы и стал похож на рыбу-фугу, только без колючек. - Она сказала, что его кто-то взял на поруки.
- Это нам чем-то поможет? Хотя и вправду: таких детей регистрируют. Бюрократия. Бумажки, - Омари лень было составлять законченные предложения. - Мы идем по бумажным следам... В каком-нибудь попечительском совете. Или как это здесь называется?
- Точно так же.

[идем по следу вместе с СонГоку]

Они сидели на скамейке в парке у маленького искусственного водопада спиной к белой статуе Джакомо Пуччини, лицом к морю.
- Проблема в том, что этому... - Мута перевернул фотографию и по слогам прочитал полузатертую надпись. - Моконами Сейдзо в том году исполнился двадцать один год.
- То есть он уже тогда был совершеннолетний и мог запросто ходить в пабы. Мои ему искренние поздравления. А сейчас ему стало быть... - Омари вздохнула и прикрыла глаза, сосредотачиваясь, - тридцать семь лет. Тридцать семь же, да? Значит он уже взрослый, возможно, даже семейный мужчина. Но все равно его зарегистрировали по приезду. А может, у него есть водительские права. Или недвижимость. И страховка. Все оставляют бумажные следы... Теперь ты думай, твоя очередь!
Мута послушно наморщил лоб. С залива кое-как задувал свежий ветер и чуть-чуть охлаждал почти сваренные мозги напарников.
- Тогда все это будет записано в городском реестре, - вяло пробормотал гигант. - Или в полицейских архивах.
- Значит, здесь есть ратуша и полицейское управление. Это хорошо.
Омари положила локоть на спинку скамьи и обернулась, разглядывая пыльную листву изможденного парка. Встретившись взглядом со статуей, она кивнула изваянию и пробормотала по-ирландски:
- Бог коснулся меня мизинцем и сказал: "Проникай в архивы со взломом и только со взломом"...

(два ловчих зверка)

Полицейский участок Оура
Нагасаки, Мацугаэ-мачи, 7-25

Белое здание было маленькое, трехэтажное и какое-то беззащитное. Омари снова окинула его оценивающим взглядом и подумала, что ей хватило бы трех обученных людей, чтобы занять его и десять минут на все про все. Но о том, чтобы захватить полицейское управление речи пока не шло, да и вместо троих бойцов в качестве приданных сил пыхтел позади Мута. Ударную мощь его, впрочем, не стоило недооценивать.
План составили быстро, повторили, внесли незначительные изменения и повторили еще раз. Роль Муте отводилась важная и ответственная, Омари пять раз переспросила - уверен ли он, что справится. Стеснительный, как первоклашка, гигант сомневался (почему-то его решимость особенно поколебал обвисший по жаре и почти безветрию флаг над входом), но сейчас по коридору раскатывался его зычный глас.
- Снупи, он такой маленький! Он перебежит улицу, и его собьет машина! Он попадет под трамвай! Он беззащитен, как дитя!!! - в голосе звенели искренние слезы.
Омари уткнулась головой в стену и подавила совершенно неприличное и неуместное хихиканье, грозящее неминуемо перерасти в идиотский ржач. На хиханьки-хаханьки не было времени. Якобы привлеченная ревом гиганта, Омари, собравшая волосы в пучок на затылке и напялившая очки, сунулась в коридор, глянула мимоходом на план эвакуации при пожаре и быстрым уверенным шагом направилась в туалет. В сумочке ирландки лежало все необходимое для терракта - шарфик, бутылка воды, пустая алюминиевая банка, расческа, несколько шариков для пинг-понга и дешевая зажигалка. Никто не обратил внимания на девушку, все утешали безутешного Муту и обещали отыскать сгинувшего песика.

[Мута и... Снупи! Снупи!]

Такую дымовушку не делал в детстве только парализованный или "ботаник", да и насчет "ботаников" Омари сомневалась. Обломки расчески и шариков отправились в банку, все это богатство было подожжено, а затем задуто. Никто не услышал, как "дымовуха" покатилась по коридору, зато все услышали сигнал пожарной тревоги. А потом все услышали очень громкое "бум", когда Мута вдруг закатил глаза и обрушился на пол. Это был сигнал.
Омари выждала положенное время. Дисциплинированные японские копы эвакуировались из здания, согласно плану, чем обеспечили ирландке уединение, а Мута обеспечил ей дополнительное время - вытащить его тушу из горящего здания требовало от копов общих усилий. Намочив под краном шарф, Омари замотала им лицо и, умело избегая камер, нырнула в густой черно-сизый дым. До архива она добежала быстро, считая шаги и радуясь, что на плане эвакуации не напортачили с масштабом - удалось рассчитать расстояние буквально до полуметра и ни разу не впилиться в стену. В помещении архива уже можно было снять шарф и отдышаться. Без Муты было тяжело сориентироваться, но выбора не было. "Мута меня прикрывает" - подумала ирландка и снова разулыбалась.
На ладони Омари были шариковой ручкой написаны иероглифы, которые она должна была отыскать. Имя цели, год рождения и год прибытия в город - на всякий случай. Поминутно сверяясь с этой надписью и произнося тихие молитвы Богу Машин за то, что обделил вниманием этот уголок земли, Омари шерстила полку за полкой, пока ее взгляд, наконец, не зацепился за выученные значки - 猛虎浪生三. Год рождения (если это, конечно, был он) тоже подходил. Как и еще два иероглифа - 大浦. Неподалеку требовательно взвыла сирена; кажется, прибыли пожарные.

---------------
*猛虎浪生三 - Моконами Сейдзо.
*大浦 - Оура

(Пока только Омари, а Снупи - он такой беззащитный! И кавайный)

Папка отправилась в сумку вместе с еще двумя случайными, с разных полок. Омари снова намочила шарф водой из припасенной заранее бутылки, выбежала в коридор и отмерила несколько шагов до кабинета, окна которого выходили во двор. Залихватски выбивать стекло стулом Омари не стала, незачем ни привлекать внимание с улицы, ни оставлять лишние улики. Рама открылась легко, ирландка вскочила на подоконник и сиганула в кусты.
Через пять минут девушка, избавившаяся от очков и шарфа, распустившая волосы и вывернувшая наизнанку футболку, болтала ногами, сидя на дальней скамеечке в парке. Напарника пришлось ждать чуть дольше, но на это тоже был расчет. В конце концов, он появился - не один. На ярко-желтом, явно только что купленном поводке за ним семенил пушистый, точно юное облачко, песик.
- Это Снупи, - устало сообщил Мута, усаживаясь; у него выходило «сунуппи».
Собачонок устроился у его ног и принялся поедать глуповато-преданным взглядом.
Омари воззрилась сначала на мелкое недоразумение, затем на крупное.
- Снупи?
- Они его разыскали.
Омари открыла рот с намерением высказаться по поводу старательных местных копов, по поводу самого Муты, не способного отбиться от навязанной собачонки и по поводу самой собачонки тоже, но посмотрела на напарника и рот закрыла. Снупи, так Снупи.
- Я забрала папку, - сказала она. - Я думаю, пропажу не скоро заметят, но нам все-таки лучше поторопиться.


[теперь нас трое... поверить не могу!]

Они справились: Мута переводил, а Омари заносила его слова в блокнот. Благо, данных оказалось не много. Их "клиент" оказался не женат и машину он не водил ("Тут указано, что из-за травмы", сказал Мута), зато работал в автомастерской в Тайра-мачи. С недвижимостью он тоже подкачал, но зато стоял адрес. Пока Омари скрупулезно заносила данные в блокнот на лунном языке (ирония была в том, что "лунной" обычно называли как раз японскую письменность на Западе, здесь же таковой по праву считалась жуткая смесь огама, рун и современного гаэльского), разобрать который мог бы, пожалуй, только настоящий ирландец, неплохо образованный притом, Мута сверился с картой.
- Это недалеко, - сказал он. - Мы успеем еще на автобус. О!
Снупи вопросительно тяфкнул.
- Я все понял, - гигант указал на два иероглифа, первый в имени и первый в фамилии. - Вот поэтому о нем не было ничего известно.
- Поясни для варвара, - попросила Омари, убирая блокнот в сумку и одновременно стараясь придавить собачонку взглядом к асфальту. В ответ неожиданное прибавление к их компании радостно крутило белым, как впрочем, и все остальное, если не считать кнопки носа и круглых глаз, куцым хвостиком и порывалось небольно пожевать своему новому хозяину большой палец.
- Это "яростный" и "жизнь", - Мута беззлобно передвинул ногу. - Читается как "Такеми". Кто ж знал, что это прозвище? Боссу будет доволен.

(да, троица крутых агентов - Омари, Мута и... Снупи!!!)

Нагасаки, Тайра-мачи, 564-1
Автомастерская
15:30

Пахло старой ржавчиной и бензином. На обочине, у сточной канавы, пробивался упрямо и наплевательски куст цикория, но пыльным синим цветам оказалось не под силу разогнать здешние ароматы. Даже ветер сдавался.
На оранжевой сухой земле в тени подсобки расположились на отдых механики, а над ними практически без движения висело сизое облачко сигаретного дыма. Мута вытер лоб большим платком и сочувственно посмотрел на единственного (если не считать их с "пигалицей") человека, который не вписывался в общий фон. То ли клерк, то ли клиент, то ли сам хозяин маленькой автомастерской безуспешно пытался добиться хоть чего-нибудь от рабочих. Те согласно кивали и не двигались с места; шла по кругу пластиковая бутыль с мутно-зеленой жидкостью. Мута вспомнил, что ему тоже хочется пить. Снупи (за неимением лучшего имени и времени, чтобы его придумать; двадцати пяти минут на автобусной остановки не хватило) вывалил розовый язычок и аккуратно переступал снежно-белыми лапками. Должно быть, не хотел испачкать их в рыжей пыли.
Омари смотрела на животное, раздумывая, куда теперь его девать. Брать с собой? Не хватало только нянчиться всю дорогу с ним. Потерять? Нехорошо. Увезли черти куда на автобусе, в чужой город, где, вполне вероятно, орудуют собаколовки и бросили. Сдать в питомник? Пожалуй, лучшая идея.
- Мута, нам нужно серьезно поговорить, - произнесла Омари.

[втроем]

- Прямо здесь? - растерялся гигант; он пытался распознать, кто из здешних обитателей мастерской нужный им человек.
- У тебя есть какие-то планы на собаку?
- Ну... хозяева дома ничего не говорили о том, что в квартирах нельзя держать живность. У соседки вроде живет кошка. Снупи маленький, не займет много места.
- То есть ты его возьмешь? - Омари с сомнением склонила голову набок. - А до того момента, когда ты, собственно, попадешь домой - где будет пес?
Мута посмотрел на собачонка, собачонок посмотрел на Муту. Что-то в них было общее, невзирая на разницу в размерах и масти.
- С нами? - неуверенно предположил гигант.
- Автобусы. Гостиницы. Противоправные деяния, - перечислила Омари суровым тоном. - Ты хочешь обречь на такую жизнь эту... нелепку?
Мута пригорюнился. Снупи, плюнув на чистоту шерстки, улегся на пузо.
- Мы теперь за него отвечаем.
Омари вздохнула. Тут Мута был прав и надавил, пожалуй, на единственную "рабочую кнопку" в психологии ирландки. Ответственность за подчиненного. В конце концов, этот одуванчик на ножках поучаствовал в операции, пусть и против воли, а поначалу и вовсе виртуально.
- Ладно. Я работала с собаками, правда, это были настоящие собаки - служебные, - произнесла девушка, стараясь, чтобы это звучало миролюбиво, - если это создание имеет мозг, превышающий по объему его глаз, мы можем договориться. Но присматривать за ним будешь ты. И кормить. И убирать.
Снупи с виноватым видом сделал лужу. Видимо, от переизбытка чувств.

(мы не можем бросить недотепку!)

- Вон он, - Игучи (судя по фамилии на пластиковой, карточке у него на шее) указал под навес, где возился механик, единственный, кто работал сейчас.
Длинный, тощий, как жердь, и насквозь прожаренный солнцем - и шестнадцать лет назад никто бы не осмелился назвать ангелочком. Мута сверился с бумагами из недавно позаимствованной папки.
- Тут не сказано, что он левша.
Не то чтобы "их клиент" не пользовался правой рукой вовсе. Пользовался - ограниченно, и ни разу не взял ею инструмент.
- Oi, Такеми! Тут какие-то люди приехали из столицы. Хотят поговорить.
Ирландка взяла на руки собачонку и напустила на себя доброжелательный вид. Милая девушка и пушистая собачка - на Западе эта картина растопила бы сердце почти любой среднестатистической особи мужского пола, но здесь Омари не знала, на что рассчитывать. Выглядит ли ирландка привлекательной? Ее внешность - быть может, она хотя бы пикантна? Экзотична?.. Восемь месяцев в Японии не приблизили Омари к пониманию здешних стандартов женской привлекательности. Но то, что люди на улицах не разбегались от нее с криками ужаса, давало Омари повод думать, что выглядит она достаточно по-человечески. В крайнем случае, собака должна придать ей дополнительное очарование. Так, со Снупи наперевес и держась чуть позади верного Муты, Омари приближалась к объекту.
- Моконами-сан?.. – удостоверился ее объемистый ангел-хранитель.
На них воззрились сквозь длинные рыжеватые сосульки волос – без злости, но и без восторга. Правильные черты скуластого лица, длинные ресницы, за внешним панцирем – неуверенность и одиночество, Такеми мог бы быть даже красивым, если бы захотел. Но не было для кого.
- Ну?

(трое в сцене - не считая собаки)

Он был похож на взведенную до отказа пружину, малейшее движение – и жахнет так, что костей не соберешь. Остальные рабочие расселись, будто зрители в театре.
Снупи завозился на руках ирландки, осматриваясь.
- Сиди спокойно, - произнесла тихо Омари, и, на случай, если кто-то слушает и переводит с ирландского, ласково добавила: - маленькое существо.
Собачонок послушно замер. Кажется, способен выполнять прямые приказы, не дожидаясь командирского пинка...
- Здравствуйте, - вежливо сказала Омари мужчине.
Снупи обратил внимание на искомую персону, склонил голову набок, поставив ушки вертикально, и снова часто задышал, вывалив язычок из улыбающейся пасти. Рабочие засюсюкали. Даже непробиваемая глухая стена, что их объект выстроил вокруг себя, дала легкую трещину, но затем Мута совершил ошибку, которая могла стать роковой. Он сказал:
- Мы хотели спросить вас о Тойохаре...
Такеми ловко перебросил в ладони увесистый разводной ключ, взгляд его стал колючим. Кажется, в такую секунду разумнее спасаться бегством.
Омари сказала:
- Ой.
На то было два повода. Первый стоял перед ними и угрожающе помахивал ключом от всех тайн чужой души. Второй вывалился из рук и отважно бросился в атаку на повод номер раз. Остроухий одуванчик на ножках, неожиданно сильный при этом - Омари, намотавшую на руку поводочек, вдруг дернуло следом и даже протащило пару шагов. Бабка за дедку, дедка за репку... Снупи, Омари, Мута. Выстроились по росту. И индексу смелости...

- Опустите оружие, иначе я вынуждена буду применить собаку, - предупредила Омари, серьезно глядя в глаза Такеми. - Это он только снаружи такой маленький, а внутри - ирландский волкодав.
В подтверждение Снупи подал звонкий голос.
- Реакция ваша меня удивляет. Я знакома с Тойохарой и уверена, он не сделал ничего такого, чтобы вы так себя вели. Он прекрасный человек. Не бросайте тени на его репутацию.
- Ага, - невпопад подтвердил Мута.
Аудитория затаила дыхание. Недопитая бутыль с зеленым чаем зависла между двумя работягами, один уже взял ее у соседа, но тот пока не разжал пальцы. Даже хозяин автомастерской передумал ругать лентяев.
Это было почти как в кино – что-нибудь про Дикий Запад на вулканической островной почве. Пустой двор, ветер крутит рыжие пыльные смерчики, а вокруг зеленые пушистые горбы окрестных гор. И – единственное чисто-белое пятнышко посреди батального полотна. Такеми сунул инструмент в обвислый карман выцветшего комбинезона, присел на корточки. Собачонок обнюхал его длинные, коричневые от загара и машинного масла пальцы.
- Он убийца.
- Как? - опешила Омари.
Снупи тихонько и как-то очень тихо и аккуратно чихнул.
- Не может быть... - протянула ирландка растеряно и обернулась к Муте.

Пахло ржавчиной, пахло асфальтом, под откосом булькала речка, перекатывалась на валунах. Собачонок - пух из ангельского крыла - наблюдал за тремя людьми круглыми внимательными глазами.
- Опоздаете на последний автобус, - Такеми левой рукой вытряхнул сигарету из пачки, зажал в зубах. - И пойдете в город пешком.
Он сидел на перилах моста, и побелка оставила следы на штанинах; меж соседними металлическими столбиками паук - желтый, точно капелька меда, - сплел паутину. Солнце плотным оранжевым шаром приготовилось нырнуть в ложбину между пушистых гор.
- Журналисты?
Мута торопливо заверил, что нет.
- То, что вы сказали - правда? - спросила Омари, почесывая щенка за мягким белым ушком. - Я хочу сказать, что в это сложно поверить. Почти невозможно...
Снупи покрутил куцым хвостиком и доверчиво улыбнулся, высунув розовый язычок.
- Прошло больше шестнадцати лет, - Такеми подмигнул обаятельному щенку. - Кому вздумалось ворошить наше прошлое?
- Шестнадцать лет - не так уж много, если память крепка, - ирландка внимательно глянула на собеседника, словно пыталась на вид оценить состояние его памяти. - А "ворошить прошлое" меня попросил один человек. Я не знаю, что он хотел найти, но, это, кажется, очень важно. Быть может, даже важнее, чем мы думали до сего дня.

Омари не хотела сейчас лгать. Дело даже не в том, что ей как-то особенно дорога была честность и открытость - Омари знала, сколько градаций у правды и умела ими оперировать. Но бывают люди, которым лучше не врать, Омари много повидала таких среди своих бойцов. Говори им правду, если умеешь - говори полуправду. Или же помалкивай совсем. Но не вешай им лапшу на уши, ею же и подавишься.
Огонек зажигалки – точно солнце в ладони; тень горы наползала на маленькую автомастерскую. На втором этаже в кабинете владельца горел свет, остальные рабочие уехали на потрепанном грузовичке, помахав им троим на прощание. Мута сделал короткий рейд до автобусной остановки и вернулся сконфуженный.
- Вам известно, где Юки... где живет Тойохара? – Такеми затянулся сигаретой.
- Нет, - ответила Омари и опять не солгала.
Она пересела от ветра так, чтобы не попасть в табачный дым и теперь любовалась на Такеми в профиль.

- Нэ, Такеми...
- Что еще?
Они сидели возле остановки трамвая на деревянных перилах, болтали ногами. Отлив обнажил у берега каменистое, покрытое бурой слизью дно; кто-то забыл убрать лодку, и теперь она, задрав нос, терпеливо ждала возвращения воды в канал. Сигареты – одной на двоих – оставалось на три затяжки, Такеми докурил ее сам, чтобы не переводить добро на приятеля. Драгоценная добыча была редкой удачей, доставалась с трудом, а Юки ухитрялся закашляться, поперхнувшись дымом, хотя даже не втягивал его как следует. И совершенно не умел врать отцу Макибе.
Подошел трамвай, оба повернули головы.
- Наверное, еще рано. Она приедет на следующем.
Вместо ответа Такеми швырнул окурок, целя в заплесневелую пластиковую бутылку из-под холодного чая, что застряла между камней.
- Нэ, Такеми...
- Что?
- Когда вы поженитесь с Саэко?
- Э?

(с Фенькой Зердой и Бишем)

- Да, - сказал Мута и тоже не пошел против истины.
- Адрес за информацию, - отозвался Такеми, щурясь от табачного дыма. – Или разговора не будет.
Клиент начал ставить условия. Этого Омари не любила, но противопоставить Такеми было нечего. У него есть информация, товар. Он вправе затребовать плату. Омари вздохнула и перевела взгляд на Муту:
- Мне не давали таких полномочий, - проговорила она. - А тебе?
Простодушное круглое лицо ее спутника по контрасту с профилем Такеми, будто состоящего из одних только острых углов и изломов, казалось еще более пухлым. Мута надул в задумчивости губы.
- Босу требуется информация, босу должен ее получить. Мы согласны.


Следующий трамвай уже замедлял ход, когда из заднего окна показалась пара ног в безразмерных мужских ботинках. Водитель резко затормозил, и Саэко прыгнула вниз. Даже помахала в зеркало заднего вида: "мата нэ!". Подойдя к ребятам, девчонка привычно повисла на шее Юки и недоуменно скосила глаза на Такеми.
- Что это с вами?
Застенчиво улыбаясь, младший потрогал разбитую нижнюю губу; кровь уже не текла, говорить ничего не мешало, просто было не очень привычно. Старший – делал вид, будто ему наплевать, что лицо утратило симметричность, хотя то и дело тер распухшую скулу.

(SonGoku, Кысь, Bishop)

- Помнишь, ты рассказывала про уродов, которые приставали к тебе?
- И отобрали у Арису и Кироро деньги, когда тех послали на рынок, - вставил Юки.
- А еще я помню, что не хотела, чтобы вы с ними связывались, - вздохнула Саэко.
- Извини, - ухмыльнулся Такеми; он почти отрастил чахлую поросль на лице и чувствовал себя практически взрослым. – Бывает.
- Я вижу. В следующий раз принесут на носилках, - скучно констатировала Саэко. - Меня бы хоть взял вместо этого клопа.
Такеми не собирался ничего говорить в свою защиту; их ленивая перепалка началась не сегодня, зато мелкий – не утерпел.
- Я предупреждал! – снова влез он между спорщиками. – Но он вообще один пошел, я испугался, что получится...
- Как? – срезал его Такеми на разгоне.
- Ну... нехорошо.
- Не лезь больше в такие вещи, - Саэко разомкнула объятия и сумрачно посмотрела Юки в глаза. - Или уже начинай всерьез, да?
- Идем.
Не глядя, последуют ли за ним остальные, Такеми – руки засунуты глубоко в карманы – вразвалочку зашагал прочь. Сладкая парочка догнала его на мосту. Никто не остановил их, когда юные авантюристы спустились по ветхой деревянной лесенке вниз, на голое дно канала. Под ногами скользили покрытые илом камни. Такеми нырнул в тень, прислонился к массивной опоре. Саэко почти волоком втащила следом нерасторопного Юки. И сразу же устроила подбородок на сплетенных ладонях у него на плече.
- Ну и?

Добыча была предъявлена не сразу, ее следовало неторопливо вытащить из бездонного кармана и развернуть. Деревянные «щечки» утратили за долгое время свой темно-вишневый оттенок, но металлические части тускло блестели, идеальные, безупречные, без единой царапины, как будто пистолет изготовили в прошлом году, а не больше полвека назад.
- «Намбу-14», - пояснил не без гордости Такеми. – Их больше не производят. Дорогая игрушка.
Саэко перебралась ближе и теперь рассматривала оружие, почти касаясь друга плечом. Улыбнулась.
- Красавец. Настоящий красавец...
Улыбка исчезла.
Юки тоже сунулся посмотреть, вытягивая шею, как неугомонный котенок перед слишком большой для него миской.
- Ух ты...
- И теперь он наш.
- Да, - Саэко отвернулась и теперь смотрела на то, как течет среди грязи ленивый ручей - бывший канал.
- Не беспокойся, - новый владелец оружия завернул опасную игрушку в платок, спрятал. – Я украл его. Те придурки не имеют к нему отношения.
- А те, у кого украдено?
- Когда тебя стали волновать мелочи?
Тяжелый сверток в кармане воздействовал странным образом, будоражил, заставлял кровь кипеть. Не усидев на месте, Такеми вскарабкался на стоящую под углом балку, глянул сверху на друзей. Если сейчас нога заскользит по пленке зеленой гадости, что покрывала опоры моста, то обратно в приют им придется тащить его на себе. Хорошо, если только переломает конечности. С высоты Такеми подмигнул онемевшему Юки.
- Эй, малявка, не проговорись отцу Макибе!

Станция Шинджуку, южный выход
Токио

Когда большой циферблат на Кошу-кайдо и часы на башне NTT DoCoMo building показывают семь утра, южный выход принадлежит молодежи. Но не так, как вечером, а всего на минуту-другую, которых хватает, чтобы проскочить турникет. Еще негустая толпа состоит в основном из школьников и студентов. Бледно-золотистый воздух прозрачен и свеж, а высокие двери Halc'а и LUMINE откроются лишь через три часа. На Мозаичной улице и Террасе еще царит тишина. И только-только начался отсчет тысячам человек, которые пройдут через перекресток.
Ниже уровнем, по высокой насыпи под уличной эстакадой каждые три минуты пробегает состав с травянисто-зеленой полосой на боку, чуть пореже идут разноцветные поезда Чуо-собу, Сайкьё и Шонан.. И степенно, уже сбросив - или пока не набрав - скорость, проплывает "Moonlight Echigo".
Хочу на ручки.
- А я - не хочу заболеть.
Кеукеген* - не переносчик заразы, кеукеген - ее вестник, обиделся невидимый собеседник. Купи поводок, кеукеген сойдет за собачку.
- Зачем, если тебя вижу только я...
Кхм!!!
- ...и еще двое-трое - от силы.

------------
*Keukegen - 毛羽毛現 – буквально «косматый мохнатый волосатый кто-то», существо, напоминающее небольшую собачку, покрытую очень длинными спутанными волосами. По некоторым верованиям, кеукеген – дух болезни, который живет в темных влажных местах и вызывает различные недомогания у обитателей тех домов, в которых поселяется. В другом написании - 希有怪訝 – имя его означает «редко встречающееся подозрительное нечто»

Кеукеген может сделаться видимым.
- Ты уймешься когда-нибудь?
Это вряд ли.
Южный выход пахнет утренним кофе из ближайшего Dotour, булочками с корицей и таурином.
Не такому густому, как в час пик, черно-белому, словно стая галок, потоку нет дела до сонного и небритого, с немытыми волосами молодого человека в мятой поношенной футболке с поросенком, коротковатых ему мешковатых штанах и безрукавке цвета земли с глиной, который разговаривает сам с собой. Мальчишки и девчонки в униформе, кто галдя, кто молча, группками или в одиночку движутся по привычному маршруту "станция – школа".
Но сегодня поток нарушается, сразу за турникетом возникает вдруг какой-то водоворотик. Взволнованные голоса, чей-то смех... обрывается.
Пауза.
Будто сама собой образуется мертвая зона – никто не хочет быть причастен.
Пронзительный девичий визг подхватывают несколько подружек, звук вибрирует в воздухе. И сразу – гомон, щелканье камер на мобильниках.
Кеукеген не виноват!
- Да, знаю.
Кеукеген даже не был у него дома!
- Да знаю я...

Он икнул ровно сто раз.
- Кто считал?
А зачем? Всякий знает примету.
- Кто из них видел все от начала и до конца? Покажи.
Кеукеген не сунэ-косури*... Сгусток бурого тумана, увивавшийся возле странного мрачноватого юноши, распушил свалявшиеся, похожие на домашнюю пыль космы. Ну да ладно. Клубок, ловко лавируя между ног, подкатился к пареньку с забавными алыми прядками в волосах, подскочил и царапнул его за штанину.
Один шаг – иногда ровно столько отделяет от знания, без которого можно и обойтись, - пальцы сомкнуты на руке незнакомца выше локтя. На секунду зажмуриться, так, чтобы не потеряться в вихре чужих воспоминаний.
Вспышка ослепила на мгновение, оставив после себя плавающие перед глазами красные круги.
...существует проклятая «флэшка», ее нельзя отличить от обычной, пока не захочешь сохранить что-нибудь. Потому что тогда ты найдешь на ней видео, и датирован файл будет завтрашним днем...
...смерть совершенно незнакомого человека, и если просмотреть видео, то в тот самый час и день, которыми датирован файл, человек умрет. А сам файл – исчезает...
...Попробуй икнуть сто раз...

------------------------
*Sune-kosuri - 脛擦り - буквально «тереться о лодыжку», небольшой, напоминающий собачку йокай из района Ода, префектуры Окаяма. Дождливыми ночами проскальзывает между ног путника, царапая и щекоча ему лодыжки.

- Уже приехали, - блестя очками, громко возвестило над головами кудлатое долговязое существо в синей с желтым мешковатой униформе. – Пожалуйста, очистите место.
Толпа подалась назад. Противостояние Ванды и длинного «ты кто? – а ты кто?» закончилось обоюдным предъявлением удостоверений. И правда, криминалисты из ближайшего участка. Неожиданно встрял Саоми, который до того негромко стоял в сторонке: «Вы работайте, мы пока опросим свидетелей». Коим немедленно и громко было предложено не расходиться и дать показания, чтобы потом не требовалось их беспокоить и разыскивать без надобности.
Постовые вооружились электронными блокнотами с голографической эмблемой полиции и принялись вести опрос. «Переведенцу» Саоми достался невысокий молодой человек с немного растерянным и вечно направленным куда-то в сторону взглядом, давно немытыми волосами и наглым поросенком с сигарой на не первой свежести футболке. Ванда поглядывал на них: уж больно по-дружески они общались, будто давно знакомы. Нет, не стоит доверять всю работу напарнику. Ванда Хидео со стилом наперевес вторгся в беседу:
- Ваше имя, год рождения, род занятий?
Молодой человек растерялся – опустил голову так, что лица не видать из-за длинных сосулек волос, взгляд уперт в носки стоптанных кед с неуместно цветными шнурками.
- Шимада... – почти на грани слышимости выдавил горе-свидетель.
Востроносая девочка, утонувшая почти по уши в синей форменной робе, посмотрела на троицу строго.
- Вы мешаете мне работать, - сообщила она. – Отойдите.

Саоми, направляя и одновременно придерживая за плечо, как отец растерянного ребенка, отвел свидетеля в сторону. Рядом с широкоплечим квадратным седеющим полицейским Шимада и выглядел школяром. Хидео бросил девочке-мышке: «Извините» и ринулся за ними.
- Шимада Тадаоки, - продиктовал ему переведенец. – Тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения.
Ванда записал и пригвоздил неказистое существо канцелярским взглядом.
- Вы знали потерпевшего?
Поросенок с сигарой на застиранной старой футболке был живее владельца одежки.
- Не...
Кеукеген говорит, что китоши не отвертеться...
- Отвяжись, - шепотом попросили его. – Не сейчас.
...и придется браться за дело!
Молодой человек совершил ногой движение, будто пнул мохнатый клубок, что вертелся внизу и мешал разговаривать.
- Тут проклятие, я проклятия не снимаю. А йокаи тут ни при чем.
Ванда сделался предельно участливым.
- Скажите, пожалуйста, имя врача – психиатра, имел в виду Хидео, - который «ведет» вас. По возможности, и клинику тоже.
Он держал стило наготове. Но напарник с деревенской бесцеремонностью похлопал его по плечу и развернул к толпе.
- Их там много, прямо не знаю, как справиться. Помоги, а. Ты, все ж, местный.
- Ну да, ну да, - бурчал Ванда, понимая, что от него, пользуясь правом старшего, попросту избавляются. – Куда тебе, деревня-сан, общаться с токийцами, они тебе наврут с три короба, а ты все примешь на веру. Ваше имя, пожалуйста...
Краем уха он услышал:
- Что может китоши-сама сказать об этом проклятье?

Несколько дней спустя

Мир менялся чересчур быстро. Казалось, закутанный в мантию лесов у подножия, идеальный вершиной, вулкан Фуджи лишь один пребывал незыблем. Не то чтобы патрульный Саоми Рендзабуро жаловался – да и кому, Будде, бодхисатвам, ками? Просто ему трудно было поспевать за всеми нововведениями. Дома, в Аокигахаре, их почти не замечали, разве что участок оборудовали системами спутниковой навигации. Так на терминалах работала молодежь.
Дернули же демоны на склоне лет податься в Токио, мегаполис, который и на Японию-то не похож, скорее, на шипы дракона из стекла и бетона. Правила другие, люди другие, случаи тоже. Только китоши Шимада – его Саоми встречал то и дело на улицах – напоминал о лишенной налета чужеземья родной стране. Они всегда здоровались, полицейский осведомлялся, как идут дела.
Жаль умершего паренька. Саоми помнил этого Умусу – да и как забыть тех, кого доводилось искать в Аокигахаре, лесу смертников? Большинство обнаруживали уже закоченевшими. Их хоронили тут же на специальном кладбище, если не удавалось найти и связаться с родственниками. С телами обязательно кто-нибудь сидел, чтобы мертвым не было так одиноко отправляться в загробный путь. Печальная и незавидная обязанность.
Потом община взроптала: с чего это они должны хоронить все невостребованные тела за свой счет? Одни убытки, государство не возмещает, самоубийц все больше, мест на кладбище не хватает... Тяжба тянется до сих пор.
Но ту группу школьников нашли всего-то перепуганными насмерть. Целехонькими.
Их было четверо – этот Умуса, Мацумото, которого все почему-то называли Сацума, и две девочки, тихоня и громкоголосая толстушка.
И как же неприятно было видеть сейчас мертвым одного из них так далеко от смертельного леса. Видимо, правда, что ни одно проклятие не проходит бесследно. Саоми не знал, как, но решил разузнать об остальных четверых.
Китоши был тут как тут, словно предвидел несчастье. Впрочем, это ж его работа.
Когда готовили отчеты на отправку начальству и архив, не бумажные, электронные, Рендзабуро тщательно посмотрел, что там насочинял его дотошный напарник. Выходило, что Шимада если не собственными руками задушил умершего, то причину смерти знал точно. Бред несусветный.
Обстоятельный Саоми еще раз сходил поговорить с китоши, чтобы удостовериться в том, что правильно понимает вещи. По всему выходило – правильно.
И потому полицейский, нисколько не стыдясь, удалил из электронного варианта отчета запись о присутствии Шимады в тот день на южном выходе станции Шинджуку.

Станция Шинджуку, Токио


Разноцветная накипь беззаботных юнцов раскачивается на черном приливе "офисных пиджаков". В полноводных потоках озабоченных (не опоздать бы на поезд или междугородний автобус!) пассажиров и растерянных, оглушенных туристов одинокими крохотными островками ведут незаметную жизнь бомжи. В якиториях и закусочных локоть к локтю сидят полные осознания собственной важности крепкие молодые люди из Кабуки-чо, тихие работяги и вялые после бессонной ночи бармены с Голден-гай, Ханадзоно и Омоидэ-йокочо. Школьники в строгой форме спешат мимо тех же витрин, в которых разглядывают себя, расправляя помятые крылышки, мотыльки Ни-чомэ.
Перекресток у больших уличных часов Шинджуку - место, где сходится множество разных миров.
Удивительно - как быстро сужается горизонт, когда сидишь, стыдливо опустив голову. В поле зрения появились сначала штиблеты; все естественно, если не поднимать взгляд.
Дорогие мужские туфли из мягкой хорошо выделанной кожи. Тот, кто носит подобную обувь, предпочитает необщественный транспорт - почему-то пришла мысль о "хаммере". А еще эти люди не совершают покупок в Halc и Odakyu и, тем более, не имеют привычки останавливаться перед бомжом.
Первая мысль – неужели прикрытие настолько неправдоподобно?
Вторая – или это знакомый? Человек в таких туфлях... едва ли.
Да нет, взгляд мельком из-под специально растрепанной и брошенной на лицо длинной челки подтверждает – не знакомы. Разве что через третьих лиц. Такемура-сенсей? Вряд ли, он бы предупредил.

Кетсу молча указал на выставленную для подаяний шляпу, приобретенную, как и весь костюм, в Уэно. Незнакомец присел на корточки; он разглядывал псевдо-бездомного с любознательностью естествоиспытателя. И перекатывал языком за щекой леденец.
Портмоне из тонкой кожи, тонкие, ухоженные пальцы выудили оттуда купюру в тысячу евройен и визитную карточку – шероховатый кусочек картона с изображением свернувшейся в кольцо креветки, бледно-желтым по кремовому фону.
- На удачу, - незнакомец опустил подношение в фетровый «котелок». – Мне сегодня было видение, что она вам не помешает.
- Желаю удачи и вам.
Так, срочно убрать ироничную полуухмылку и поработать над интонациями – смирение и еще раз смирение – нужно демонстрировать их, а не вызов коллеге из смежной организации, так недолго профукать всю легенду. Что есть, то есть, не привык Кадзуя работать под прикрытием.
И зачем же разведуправлению вдруг понадобился сотрудник четвертого отдела Национальной комиссии общественной безопасности? Кто-то из подопечных натворил что-нибудь из ряда вон выходящее?
Они встретились взглядами.
- Господин Мацуда необычайно щедр.
От внимательных немигающих глаз стало как-то совсем неуютно. Двумя пальцами, точно фокусник, незнакомец залез в нагрудный карман и достал оттуда завернутую в блестящий фантик конфету. Кетсу не успел отодвинуться, его руку крепко сжали, перевернули ладонью вверх и вложили подарок. Конфета на ощупь казалась чересчур твердой и ребристой для шоколадки. Коллега облизал губы – проказливый школьник, а не сотрудник спецслужбы.
- Это только начало, - пообещал он.

Голден-гай
Токио, Кабуки-чо, 1-1-9
24 июня 2015 года, 18:42

Лопоухий меховой помпон на тонких хрупких лапках в клетке выглядел столь же дисгармонично, как и двое клиентов, заглянувшие в "Шинширу" пропустить по стаканчику. Первый был как гора - огромен, широк и увенчан снежно-белой щетиной коротких волос. Второй походил на пронырливую молодую лису, что живет за святилищем на горном склоне: оттопыренные острые уши и тревожно-насмешливый взгляд. Первому задумчивый, не от мира сего красавчик-бармен – он оживился только, когда представилась возможность провести краткую экскурсию о расставленных на полках и даже на стойке бутылях и бочонках, – подливал окинавский шочу из обвязанного веревкой жбана, второй тянул по глотку белое вино из покрытого вязью "испарины" бокала. Первый едва помещался на табурете за черной лакированной деревянной стойкой, второй был здесь органичен, как ирландский паб в центре Шинджуку.
- Все это сакэ, не понимаю я его, - обведя рукой бутыли, сообщил розовощекий голубоглазый европеец молодому спутнику, когда бармен отбыл к дальнему концу стойки подсыпать корма в миску зверьку и погладить его по мягкой спинке. – Водичка какая-то без вкуса и запаха, не берет совсем. Шочу все-таки уже похож на напиток. Если только в него не кидают гору льда.

Бар на втором этаже только-только открылся, и эти двое были единственными пока посетителями узкого, как кишка, сплошь из дерева и стекла заведения. По центру красовалась картина – несколько мазков, будто ребус, - в тонкой алой раме.
Японец метнул на соседа внимательный взгляд из-под длинных ресниц, рассмеялся. Он с широкой белозубой улыбкой жил параллельными жизнями, отчего она казалась приклеенной к его лицу. Но веселой.
- Алекс-сан – большой знаток и ценитель.
- Ну да, смейся-смейся над неуклюжим «южным варваром», - усмехнулся Алексис Дуфф и щедро отхлебнул шочу из чашечки, похожей изнутри на морское дно сквозь толщу воды. – Обменялись культурами, можно сказать, - он кивнул на бокал соседа.
Острая закуска, поданная на крошечном синем блюдечке вкупе с точеной деревянной вилочкой, вызвала у беловолосого гиганта недоумение. Бармен наклонился над стойкой:
- Не нравится?
- Понимаете, не острая она, - сокрушенно развел руками белокожий гость. – Мне бы – э-эх! Чтоб забрало.
Изумленный бармен стойко пережил момент падения репутации вкупе со взглядами на возможности закуски, от которой клиенты обычно принимались, раскрыв рты, изображать рукой веер.
- Обождите минуту, принесу вам другую, за счет заведения.
И снова оставил клиентов наедине.
- Спасибо, что передал чип, - кивнул соседу европеец. - Я в долгу не останусь, ты же знаешь.

(помощь)

Тот ответил бы (он собирался!), но, воспользовавшись моментом, кинул в рот отвергнутую закуску и теперь сидел с округлившимися глазами, прикрываясь ладонью. Беловолосый гость страны от души хохотал и хлопал приятеля по спине, пока тот не оклемается. Вернулся бармен и одним движением – более плавного и точного не найдете во всем районе, - выставил перед европейцем новую порцию шочу и крошечное керамическое блюдечко с самой ядреной корейской закуской.
На розовощеком немце скрестились выжидательные взгляды.
Тот опробовал угощение и поднял большой палец.
- Вот теперь то, что надо, - довольным котом сугубо больших размеров проурчал он. – Еще две, пожалуйста.
Местный бог бутылей и стойки одобрительно качнул головой – мол, ясно, что такому крупному человеку требуется много закуски, - и, поклонившись, удалился готовить добавку.
На короткое время в помещение ворвался шум улицы и яркий солнечный свет - внизу открылась и захлопнулась дверь. Посетитель был непривычно для жителей этой страны долговяз и развязен. И чрезмерно кудлат.
- Как дела, Маса-кун?
Предпочтения в выпивке у него были так же просты, как одежда; бутыль пива из холодильника его более чем удовлетворила. Бармен, не дожидаясь заказа, поставил ее, открытую, и стакан на ближний к входу край стойки.
- Масахико, - поправил он привычно, без тени недовольства.
Новый гость крошечного бара едва ли имел право обращаться снисходительно – владыка этого места был старше его лет примерно на восемь. Ранние посетители если и стали для новоявленного ухаря неожиданностью, то нисколько не помешали процессу. Масахико положил рядом с запотевшим стаканом толстый желтый конверт.

- Масахико-сама! - кудлатый покладисто отсалютовал пивом и, размотав бечевку, который скреплен был пакет, мельком глянул внутрь, удовлетворенно кивнул.
Затем спрятал подношение во внутренний карман старой кожаной куртки; все запястье его оплела паутина цветной татуировки.
Он был сам по себе, они - тоже. Бармен пребывал в философском покое, а смешная шиншилла что-то грызла в углу своей клетки. Но когда Дуфф отправил в рот очередную порцию супер-острой закуски, кудлатый уставился на него, в детском восхищении открыв рот.
- Не надо пялиться, - мягко пожурил его бармен. - Неприлично.


***

Господин Мацуда ошибался, начало было положено гораздо раньше. Занятная штука случайность. Если бы не доклад кого-то из наблюдателей Четвертого отдела, который приметил «Фантома», не было бы расследования, не случилась бы стычка на станции, не всплывали бы одна за другой странные подробности жизни молодого замкнутого и тихого добряка-католика. Не священника даже, брата конгрегации тринитариев.

Оперативник Комиссии общественной безопасности закрыл глаза и просмотрел содержимое подарка с импланта.
Фотографии.
Небольшой остров, сплошь горы, на склоне прилепилась деревня, но там ничего не разглядишь. По виду, из азиатской части Тихого океана. Поиск совпадений в географической базе данных. Займет время.
На следующем фото мальчишка лет десяти ласково в выцветшей полосатой майке гладит по спине пеструю кошку. Кадзуя с резким «пффф» открыл глаза и некоторое время сидел, уставившись в дощатый потолок. Да, люди меняются с возрастом, да, бывают двойники. Но именно с этим выражением очень похожий на этого ребенка человек, известный сейчас как Тойохара Масаюки, раздавал сегодня утром еду бомжам. Примем за предварительную версию, что это и есть он.
Итак, в игру добавилась разведка. Почему?
Кадзуя кинул запрос шефу, у того больше возможностей, пусть и разбирается, кто еще и зачем разрабатывает «Фантома». А заодно пусть добудет все доступные ему данные на Мацуду... как его... Такатоши.
Если Тойохара и есть убийца старшего брата, он мог натворить что-нибудь еще, отсюда разведка. Но лучше не спешить.
Сузим поиск острова до Японского архипелага. [Запустить анализ с начала]
На следующей фотографии царила идиллия. Буйство зелени, две стройные пальмы будто колонны, статуя в струящихся одеждах и с младенцем, белоснежные стены под двускатной крышей, стрельчатые окна и арки, деревянная колокольня. Можно подумать на южную Европу, если бы не японские лица обитателей двора и не надпись: «天主堂». И опять тот же мальчик, но старше, наверное, лет пятнадцать.
Церковь найти будет сложнее, чем остров.

Штаб-квартира «Кайки»

Приключения Хироши в Штатах принесли его подчиненным не только массу беспокойства и угрозу роспуска, но также парочку неординарных задач – с Хиро, впрочем, слово «обыкновенный» лучше всего забыть, - радость обнаружения, что он все-таки жив, и нового члена команды. Джек был нагл, нахрапист и неотесан, по-японски знал два-три слова, зато мог часами точить лясы с Котоэ по-английски. Разумеется, поначалу его приняли в штыки. Вакамия, который чувствовал себя ответственным дедушкой при молодняке, даже собрался завести с юным главой разговор об уместности такого новичка. Но увидел преданность Джека, его мгновенную собранность в момент вероятной опасности и передумал. В конце концов, никто из них не вливался в команду гладко, слишком уж все были разные.
И если задачу с двойником-Кеном они успешно решили, то поимка загадочного человека без возраста с длинными полуседыми волосами и в старом плаще находилась где-то на стадии сбора слухов и обработки скудной видеоинформации. «Человек? – усмехнулся Хиро, когда ему доложили об отсутствии результатов. – И не надейся. Придется постараться гораздо больше, чем если бы он был человеком».
Сквозь слаженный гул электрогитар и ударной установки - “This time, I want to take a chance…” чуть хрипловато внушал солист «Scorpions» - пробился незатейливый мотив из восьми синтезированных нот. Вакамия посмотрел на крошечное изображение лица абонента на экране и взял трубку.
- Слушай, дед...
Гаки настолько не любил потока лишней информации, что никогда не стал бы заниматься пустыми разговорами. Вакамия запустил на одном из компьютеров перед собой поиск местонахождения таксофона по его регистрационному номеру в системе, на другом запись разговора.
- Я тебя слушаю, говори, пожалуйста.
- Я нашел его.
Миниатюрное изображение в «окне» оглянулось; на секунду в разговор ворвался шум улицы, затем Гаки отгородил микрофон ладонью.
- Проверь еще вот этот блог, - он задиктовал по памяти длинный адрес так, словно это была детская считалка. – Там есть видео. И пошли сюда шар-наблюдатель.

Нагасаки,
24 июня 2015

Телефон звонил раздражающе долго. На том конце линии был кто-то очень настойчивый. Такеми ответил лишь для того, чтобы избавиться от назойливого шума.
- Лавка Игучи. Хозяина нет, - заученно отбарабанил он, прижимая тяжелую пластиковую трубку к уху плечом; та норовила ускользнуть, если он снова ее выронит и разобьет, вычтут из жалования, уже предупреждали.
Бесплотный голос выразил желание поговорить с господином Моконами Сейдзо. Голос был спокоен и мягок, немного даже чересчур. Чеканность произношения наводила на мысль о Токио. Такеми чуть-чуть растерялся.
- Я вас слушаю...
- Сэйва Коичиро из лаборатории профессора Мацуды в Тодай, - представился невидимый собеседник. – Специализируюсь... на данный момент на нейрохирургии. Мой знакомый рассказал о вашем случае. На основании материалов я делаю предварительный вывод, что все-таки есть вероятность восстановить работоспособность. Стопроцентной гарантии, разумеется, нет, но шансы очень велики. Согласитесь ли вы на операцию?
Сначала он решил – это розыгрыш. Но глупые шутки на эту тему прекратились, наверное, года три назад. Когда он проломил весельчаку голову монтировкой, а в результате очутился в этой вот лавке. Никто другой не захотел брать его на поруки.
- Откуда... – сипло выдохнул он, замолчал; нет, ему важно другое. – Наверное, это очень дорого... Жаль, что вы потратили на меня время.

Конверт принесли на следующий день, поздно вечером, когда все остальные ушли выпить пива на набережной, а он остался копаться в моторе. Все нормально, он не ждал, что его позовут, а другие механики не думали, что он согласится. Обе стороны были правы.

Обычный пакет из желтой плотной бумаги, пухлый – так что едва не лопается по швам. Почтальон, низенький крепыш уже в годах – он уже лет пять собирался на пенсию, но все откладывал, мол, кто тогда будет работать? - держал его осторожно, как будто опасался, что тот может взорваться у него в руках. Но отдал он конверт не сразу. С сомнением оглядел заляпанную маслом рабочую футболку Такеми, грязное пятно на щеке, прическу а-ля ведьмина метла.
- Странная штука, не находишь? Ни обратного адреса, ни марок, ни штемпелей. Даже индекса нет, только адрес и твое имя.
- Тогда как оно попало на почту?
Такеми раздраженно зашипел сквозь зубы, его больше интересовало, куда задевался гнездовой ключ с рукояткой с храповым механизмом. Он много чего научился делать одной рукой, но сейчас – впал в задумчивость. Либо несмешная шутка, либо кто-то забыл положить ключ на место.
- Принесли и оставили. Знаешь, какая у меня там сидит разгильдяйка, одни тряпки и песенки в голове. Она и не поинтересовалась взглянуть, кто принес. А раз есть адрес, я доставляю... Но с одним условием, - почтальон сунул в рот конфету, бодро почмокал ею, и по мастерской разнесся стойкий имбирно-мятный запах, - ты покажешь мне, что внутри. Ясно же, что не только письмо.
- Старый козел... – буркнул Такеми себе под нос; кажется, слишком громко буркнул.
Лучше бы таинственный конверт принесла помощница почтальона; умом она – против истины не попрешь, Такеми и не собирался, - не блистала, но если не обращать внимания на громкое бессмысленное чириканье, то внешний вид имела приятный.
- Доживи до моих лет, - очень ласково сказал почтальон. – Только куда тебе, шею свернешь раньше.

Велосипед с большой квадратной сумкой на багажнике поблескивал красной лакированной рамой в тусклом свете ламп у открытого въезда в мастерскую. За ним простиралась непроглядная чернота – лес у подъездной дорожки; чтобы выехать на освещенную трассу, требовалось свернуть направо. В этот час на трассе никого не встретишь, разве что совсем ночью пройдет междугородный автобус.
- Так будешь получать письмо?
Надпись оранжевым по пожелтевшему по краям плакату – и почему-то латинскими буквами – «Yokohama» была видна издалека, но только в светлое время, хозяин экономил на освещении. С тех пор, как южнее построили тоннель через гору, машин здесь стало меньше, разве что кому-то приспичило в Наруми. Господин Игучи любил повздыхать, что, мол, раньше было много работы завались, а сейчас только и приходится, что перебирать двигатели у старых рыдванов. Хозяин прибеднялся, он был знаком со всем населением Тайра-мачи и, как минимум, с половиной соседей.
По двухполосному – одна в одну сторону, другая в противоположную – шоссе, что разрезало здесь петляющую реку наискосок, прошла машина. Такеми обтер руку о штанину.
- Сами откройте.
- Ну, как скажешь.
Крепкий дедок в голубой форменной рубашке, сладко причмокнув конфетой, одним ловким движением вскрыл конверт. Заглянул внутрь и застыл с выражением ошеломленного пса, чью будку занял наглый кот. Поднял тяжелый, обвиняюще-недоуменный взгляд на Такеми.
- Ты что, ограбил банк?
- Чё?

Такеми отлепился от капота, навис над коренастым, округлым, как каменный дзидзо, почтальоном; маслянистый блик плавал по лысине дедка, как желток в стакане с какао. Из-за желтого света банкноты в конверте казались темнее, чем были на самом деле. Темнота вокруг как будто стала гуще – вокруг горы и лес, до реки, что журчит под мостом, два шага, пока хватятся чересчур любознательного почтальона, его труп унесет далеко от дороги.
- Дай сюда.
Тот беспрекословно отдал конверт. Отдернул руку, будто плотная желтая бумага грозила ожечь ему пальцы. Но, сознавая всю легкость, с которой может лишиться жизни, - слава у парня была еще та, недаром его нигде не принимали в «большом городе», - не попятился. Наоборот, устремил пристальный, с прищуром, взгляд на долговязого механика. Тот, недоуменно сведя брови над переносицей, водил грязным ногтем по банкнотам, не столько пересчитывал, больше пытался сам себя убедить, что не бредит.
- Тридцать шесть тебе, пора бы повзрослеть, - голосом школьного учителя сказал почтальон и вдруг тяжко вздохнул, грузно сел на складной табурет. – Небось, скажешь, что честно получил такую кучу денег...
В углу конверта скромно пристроился разноцветный листок с рисованной веселой рожицей и множеством восклицательных знаков.
- Э-э... – растерянно протянул Такеми. – Вроде как.