На всякий случай он держался середины улицы. И оглядывал вывески, как будто не был уверен в какое из заведений хочет зайти и хочет ли вообще. Иногда в темноте проскальзывали тени - чуть плотнее, чем обычные. Они приобретали объем, когда разгоралась сигарета, зажатая в пальцах, или бросал голубоватый отсвет поднесенный к уху активированный телефон. Дальнейшая сцена могла бы украсить собой фильм про то, что «этот город тесен для нас двоих», если бы не участники и декорации. И отсутствие кольтов у обеих сторон. Молодой человек в яркой майке, что развинченной походкой приближался к той же точке пространства, что и Йошиаки, вместо пистолета держал в руке фруктовое мороженое.
Коги подобрался, даже перестал сутулиться. Замедлил шаг. Короткий прищур. Дернулись губы. На мгновение скрестились взгляды. Йошиаки отступил на шаг в сторону, словно боялся, что его, как магнитом, втянет в драку, если он окажется слишком близко к этому прохожему.
Они поравнялись – и тихая, несмотря на грозную славу, улочка на секунду оглохла. На втором этаже соседнего здания будто взрывом разнесло большое, в стену, окно. Во все стороны брызнули осколки. Вспышка выстрела была короткой, затем на долю мгновения – еще короче, чем грохот перед паузой, - жизнь остановилась. Затем в ресторане раздался крик. Молодой человек в яркой майке выбросил недоеденное лакомство. Коги ринулся следом за ним к месту происшествия. Пакет с лапшой болтался лишним грузом. Эксперт позорно отстал, задыхаясь от непривычного бега. На втором этаже оглушительно в унисон визжали девицы, и все попытки связаться с полицией провалились с треском. Перед входом в многоэтажный бар-ресторан-массажный клуб Йошиаки замешкался, и тогда на него с противоположной стороны свалилось нечто дерганное, в основном мягкое, но обладающее острыми локтями и небольшими, к счастью, каблуками на ботинках. Коги поймал это нечто в объятия, мысленно похвалил себя за рефлексивную память полицейских тренировок и узрел темную макушку и красные прядки в волосах.

(трио)

- Я видел его! – барахтаясь в руках эксперта, выдохнул беглец. – Там, на втором этаже!
Показывал он на здание напротив того, где вопили, а внизу на асфальте валялись осколки разбитого стекла. Коги напомнил сам себе плюшевого мишку (только изрядных размеров), с которым борется ребенок. Выпустил свой «улов» на свободу, но ухватил за шиворот. Поднял голову. На квадратном балкончике в тусклом свете четырех ламп в плафонах никого не было. Ниже светилась вывеска «New club “lu’nage”».
- Пойди его найди в толпе, - задумчиво изрек Йошиаки поверх лохматой головы. – Ты запомнил, как он выглядит?
- Там не клуб, там еще только строят... – огрызнулась добыча, которая больше всего была похожа на старшеклассника, отставшего в поисках приключений от школьной экскурсии. – Высокий, в темной одежде...
Он задумался, сосредоточенно надув губы; тощая цыплячья шея торчала из воротника испачканной белой рубашки, как стебелек одуванчика. Что он делал так поздно в Кабуки-чо?
- Черная спортивная сумка, - медленно произнес подросток. – Я запомнил, она очень тяжелая, но он нес ее без труда. Я помню, как она раскачивалась у него на плече. Будто маятник.
Йошиаки оглянулся на разбитые окна, за которыми метались тени. Там, наверное, уже вызвали коллег из местного управления. Отпускать ценного свидетеля было нельзя. Мальчишка переминался с ноги на ногу, но не делал попыток вырваться.
- Пойдем, покажешь мне твоего силача.
Вдвоем они неуклюже проделали те несколько шагов, которые отделяли их от перекрестка. За спиной над головами гомонили и передвигали что-то тяжелое, судя по звукам. Под козырьком строящегося клуба горела единственная, пока еще лишенная плафона лампочка. Ее света едва хватало, чтобы различить блеск стекла двери в глубине и столбы, подпирающие козырек. В полутьме небольшого пространства никого не было.

(minna)

А было что-то нереальное в происходящем. Желтые с черным декорации, мертвые неоновые сполохи вывесок, гул огромного города в фоновом режиме. Даже шум и крики на втором этаже в ресторанчике отодвинулись на второй план. Район притих в ожидании продолжения.
В мешанине теней произошло движение – на середину узкого проулка выкатился цветочный горшок. Кто-то зашипел раздраженной змеей, выругался вполголоса.
- Вон он! – подросток вытянул руку.
И уже не скрываясь, одна из теней отлепилась от дома.
- Жди здесь, - велел Коги. – Подержи-ка.
Сунул мальчишке в руки теплый шуршащий пакетик и взял старт с места. Дичь не думала убегать, а потому была поймана почти сразу. Высокий, в темном, с сумкой. Полицейский ухватил человека за локоть, остановил, наполовину развернул к себе, наполовину сам забежал вперед. В обманчивом свете пестрой рекламы на смуглом лице черной траурной лентой выделялись широкие темные очки. Два маленьких отражения самого Йошиаки и вывески за его спиной.
- Снимите очки, - потребовал криминалист.
- Хорошо, - легко согласился пленник; улыбался он охотно, без смущения, но как будто прятал что-то от мира. - Только что это изменит?
Без громоздкой тяжелой оправы с толстыми черными стеклами он казался моложе, а смотрел куда угодно, но - не на Йошиаки. Взгляд никуда не ускользал, он застыл, как замороженный. Полицейский провел рукой перед чужим лицом. Реакции не последовало.
- Извините, я принял вас за другого.

(все-все)

Над их головами мигала неоновая надпись, в ее отсвете странный прохожий был не похож на человека. Андроид? Возможно, если бы не некоторые детали. Хрупкая кукла, которую сломать - дело плевое.
- Ничего, так бывает.
Морщась, цокая языком и качая головой, Коги вернулся к оставленному им парнишке. Он, в общем-то, не ожидал найти его все еще там, и сильно удивился, когда обнаружил застенчивого мальчишку на прежнем месте. Алые прядки в его волосах сияли в неоновом свете реклам.
- А ты молодец, - похвалил Йошиаки.
- Ну что же вы?! – парнишка досадливо стукнул кулаком по раскрытой ладони. – Почему вы отпустили его?
Крики и гам на втором этаже пошли на убыль, отчетливо прозвучала звонкая оплеуха, затем дверь открыли – ногой. Мальчишка спрятался за спину Коги от новой напасти. Мимо них к выходу на ярко освещенный проспект торопливо прошагала небольшая процессия: впереди сутулый круглоголовый человек, руки в карманы, и сразу видно – очень сердит. Следом с видом виноватых школьников толклась молодежь, один – кудлатый, в кожаной куртке – отстал, кое-как кивнул Йошиаки.
- Вы бы уняли там... ну, вы знаете. А то опять проблемы будут, - вздохнул он.
И побежал догонять остальных.

(точно!)

Больница
Токио, Мото-Акасака
ночь с 18-го на 19-е июня

Снежные хлопья кружились, будто армия обезумевших светляков. Хорошо, что пошел снег - пусть он растает, превратившись в грязную жижу, но на какое-то время уймет истекающий из-под земли нестерпимый жар.
Взрывом из стены выворотило бетонную балку, и, рухнув вниз, она раскололась на несколько кусков; неровный, острый край одного из них вороньим клювом упирался в спину. Через заваленный строительным хламом пол косым крестом вытянулась тень оконной рамы. Стекол не было, только драконьими клыками торчали уцелевшие осколки.
Если опустить взгляд, то увидишь чужие руки, которые стягивают в жгут ярко-красную майку как раз там, где печет сильнее всего. Руки просто обязаны были принадлежать кому-то другому, потому что свои не чувствовались. И едва ли когда-либо в жизни он натянул тонкие лайковые перчатки из блестящей, тоже ярко-красной кожи.
Снежинки запутывались в волосах и не таяли. Он растер рыхлые сероватые хлопья между пальцами, но получилась не вода, а грязь.
По небу за тонкой пленкой туч вместо солнца катилось объятое пламенем тележное колесо...

Во второй раз Рен очнулся, потому что его безжалостно трясли - тонкие валики косиц мотались из стороны в сторону.
- Просыпайся, - цедил Бо. - А ну открывай глаза немедленно. Сдернул с головы платок, плеснул воды из стакана и от души заехал холодным "компрессом" Рену по физиономии.
- Да вставай же!

(и Биш немного, ага)

Реальность расплывалась, и, сколько Рен не старался, он не мог нащупать следов собственного АИ. Его куда-то несло, и он даже почти знал куда, но для того, чтобы понять, нужно было остановиться, нащупать виртуальные кнопки и снова взять контроль... Этого ему не удавалось. Поток толи зимнего ветра, толи недешифруемых данных нес его то ли сквозь морозную степь, толи сквозь нечитаемые массивы. В конце Рен сам запутался в том, что было объектом, а что - его представлением в символическом мире. Может быть, это лезвия льда только кажутся агентами атакующих систем защиты? Прикосновение чего-то мокрого, громкого и хлесткого вытянуло его из омута полуабстрактного мира, но и само показалось только новым слоем Реальности. Рен в панике попытался нащупать контроли, и только потом, наконец, вспомнил о том, где все это происходит.
- Ты?.. Что нужно? - способность соображать к разработчику возвращалась намного медленнее.
- Масаюки-шимпу, - шепотом, чтобы никого не разбудить ненароком, возмутился его косматый приятель, кивнул на соседнюю койку. - Больница - последнее место, куда ему надо. Она его убивает!
- Тогда забираем его отсюда, - коротко кивнул Рен.
Он уже обнаружил, что мир стал четче, что он сам - одет, и двигаться вполне можно. Даже имплант работал. Парень скатился с кровати и застегнул сапоги.
- Он в курсе?
- Он в отрубе!
Бо оглянулся - взметнулись косицы - на соседнюю койку. Крутанулся на месте озабоченным псом.
- Ну... почти. Помоги мне.
- Уже помогаю, - успокоил его Рен, тоже оглядываясь. В углу стоял шкафчик, подозрительно вытянутый в глубину, так, что не догадаться, что в нем, мог бы только ленивый. Скоро раскладное кресло уже встало рядом с кроватью будущего похищенного.
- Твой выход, - парень кивнул на каталку.

(Кысь mo)

Токио, Кабуки-чо
раннее утро 19-го июня

Обрушиться по узкой лестнице, пролететь насквозь кафе на первом этаже – столики, табуретки, пара-тройка удивленных посетителей, по-буддийски безмятежный хозяин – и выскочить за дверь. Переплетение узких улочек похоже на лабиринт. Тут если возьмутся разъезжаться две машины, пешеходам останется вжаться в стены и распластаться в блин. Но автомобили тут редкость, только по делу. Дзынь – захлопнулась дверь кафе далеко за спиной.
А начиналось все так сонно-лениво и до зевоты обычно. Собрались на репетицию. Райко на правах ведущей гитары приволок свое бренное тело последним. То есть, они так думали, что последним. Никто еще толком не проснулся после вчерашнего концерта и последующего гудения. Братец Ким перебирал две струны и что-то вдумчиво жевал. Челюсти у него для этого как раз подходящие, кто бы возражал. Садамицу старательно выводил трели на флейте, но то и дело мелодия убегала в какие-то дальние дали, и уследить за ним было невозможно. У самого Торабэ пальцы все никак не ложились на струны, а гитара, похоже, решила взять выходной и стремилась куда-нибудь на Гавайи. Соло ушло в отрыв... и оборвалось неожиданно.
- Ритм-секция, вы чем там, чтоб вас, заняты?! – рыкнул патентованным голосом «мне и так хреново, а тут еще вы маетесь дурью» Райко.
Вот тогда и выяснилось, что ритм-секция почему-то состоит из одного Кима. И неизвестно, где Бо. Место за барабанами пустовало.
- Ничего себе... - удивился Райко.
Если бы Торабэ был автомобилем, все услышали бы визг шин, когда он вывернул на широкую и оживленную Ясукуни-дори. Шарахнулись туристы – даже приятно. Нет времени показать им язык. Кио взял курс на восток с легким отклонением к югу. Краем глаза следил, не мчит ли следом на велосипедах полиция. И держал дыхание.

(японское трио)

Бо нет, базы нет, игра не клеится. Все разбрелись по студии, занимались кто чем - но не делом. Торабэ засел у окна с нотной тетрадью, поглядывая, не подходит ли кто слишком близко, чтобы увидеть, что именно он рисует на расчерченной бумаге. Ноты, как же. То есть, ноты в этой тетради тоже были, но по большей части Кио тренировался там оставлять автограф. Нельзя ступить на стезю славы и не уметь подписывать листки и фотографии фанатам. Позора не оберешься. Впрочем, сегодня росписи тоже получались криво. Разочаровавшись в этом дне окончательно, он выдрал лист и свернул птицу. Птица это то же самое, что самолетик, только у нее есть отдельно пристраиваемый хвост – узкая полоска бумаги, согнутая пополам вдоль.
Так, стоп! Если дальше бежать вперед, очутишься на станции Акебонобаши. Трасса четыреста восемнадцать. К этому времени Торабэ уже чувствовал себя трейлером на дальнем перегоне. И да, автобуса ждать дольше!
Запущенного в воздух с третьего этажа и неплохо справляющегося с полетом бумажного голубя перехватили до запланированной посадки. Тьфу! Снежно-белые волосы, нежная и всезнающая улыбка всеобщего любимца ну просто как нельзя кстати. Вот только его не хватало.
- Привет, Йотака, - махнул рукой Кио. – Не знаешь, где Бо?
Вот – трасса триста девятнадцать. По левую руку остается громадный парк дворца Акасака; по правую за деревьями мелькают спортивные сооружения. Нельзя давать дыханию сбиться. Начинают гудеть ноги. Нет, не марафонец. Станция Аояма. Еще по трассе. Теперь кажется, будто тебя перенесли проштрафившимся и пониженным до пешехода водителем в Need for Speed: Reality Race 8. Туннелем вздымаются по сторонам небоскребы. Торабэ перепрыгивает через крошечную собачку – что угодно, лишь бы не сбиться с ритма.

(оно самое)

На какое-то время ему показалось, что вернулась зима. В крайнем случае, начало весны, и в стремительном вихре то ли снега, то ли лепестков Торабэ оказался не одинок.
- Что с того? – прозвучало как будто со всех сторон разом. – Что с того, если знаю?
Кио уперся локтями в подоконник, чтобы не унесло ненароком этим вихрем. Прикинул сумму в кармане и отказался от мысли прельстить Йотаку деньгами.
- Что хочешь за информацию? Если и правда знаешь, конечно.
Несносный блондин, точно птица, распластался по рекламному щиту, крыльями раскинув руки. Если бы человек, на афише изображенный, присутствовал бы здесь и сейчас во плоти, то впору было бы ставить ширму, чтобы не смущать прохожих.
- О как, - Райко выплюнул изжеванную сигарету. – Хэл Ашер, надо же...
И – не закончив мысли – убрел обратно. Ему было томно и противно жить на свете, похоже.
- Билет на него, - крикнул снизу Йотака. – И узнаешь, где Бо.

Клиника. Раздвижные стеклянные двери хочется выбить просто потому, что они слишком медлительны. Персонал хочется растрясти. На Торабэ косятся. Джинсы, потертые и художественно расписанные, здесь не в ходу. Как и броские футболки с задиристыми надписями. Поставленные хохолком как у свиристеля волосы – да здравствуют химсредства! – тоже не возглавляют топ-лист больничной моды. И вот тут Кио понял самую главную свою трудность: он не знает настоящего имени Бо.

(опять)

Она не спала! Она просто на секунду прикрыла глаза, положив голову на руки. Подключились даже частные клиники, и поток пациентов начал иссякать; последним - час назад - привезли мальчишку-спасателя. Он был еще в операционной, когда нагрянули его сослуживцы, и стоило большого труда выставить их за дверь. Они согласились уйти (не было сил противостоять разъяренным уставшим медсестрам), но оставили троих с приказом дождаться врача и допросить.
Маки втянула охлажденный воздух: парни вповалку спали на пластиковых стульях, распространяя запахи гари и бетонной пыли. Только один сидел, уперши неподвижный взгляд в пол, на серых от грязи щеках злые слезы прочертили дорожки. Маки опустилась рядом на корточки, протянула бутылку витаминизированной воды.
Он не сразу заметил ее, понадобилось секунды две или три. Схватился за бутылку, будто это был спасательный круг. Запрокинул голову и влил в себя сразу половину. Закашлялся, прохрипел что-то и только потом выдавил:
- Спасибо.
Маки ободряюще улыбнулась ему; от улыбки сводило губы, слишком часто за сегодня приходилось приподнимать их края, чтобы заверить родственников, что все будет в порядке. Он даже не пытался улыбнуться в ответ, только смотрел. И вдруг словно открыли кран. Захлебываясь словами, он говорил и говорил. Про то, как ценен для спасателя напарник, ценнее, чем брат родной. Как Тояма в одиночку рылся в завале, потому что приказали работать в другом месте, но Тояма считал, что нужно там, а он очень упрям. Нет никого упрямее него, верите или нет, - тщетно пытался вытереть слезы спасатель. Рассказывал, как младший – он же совсем юнец, все в отряде старше него! – нашел кого-то под бетонной плитой.
- Он подал сигнал, конечно... Только...

(и опять)

Рассказчик сгоряча чуть не проломил кулаком стену. Враз допил воду и смял бутылку.
- Не успели. Быстрее надо было бежать или вообще не уходить, не бросать его там! Этот дурак не стал дожидаться, сам вытащил из-под плиты ту женщину. А теперь он там, - со всхлипом, спасатель указал на дверь, над которой все еще светилась надпись: «Идет операция». – Мы его снимали с арматуры...
Маки погладила его по руке.
- Все будет хорошо, - неуверенно сказала она, потому что все могло оказаться, наоборот, очень плохо. – Вы поспите немного, а то завтра не сможете с ним
Поговорить.
Убеждать пришлось долго, но то ли сонное состояние Маки перекинулось на спасателя, то ли тот устал сопротивляться, только он вдруг уснул, так и зажав в кулаке пластиковую бутылку. Дежурная медсестра еще раз потрепала его по плечу и ушла на свое место за стойкой.

К стене, согнувшись почти вдвое, привалился и кое-как переводил дух крайне запыхавшийся и потерянный молодой человек. Маки не заметила, когда и откуда он взялся; такого встрепанного пестрого петушка она пропустила бы едва ли. Но, кажется, ему не требовалась немедленная медицинская помощь... какая жалость! Маки подперла кулачками подбородок, чтобы не стукнуться лбом о регистрационную стойку, если сон-предатель подкрадется к ней еще раз. Она старательно таращилась на расписание приема, когда открылась дверь лифта. Привстав, Маки перегнулась через стойку. Ей самой не терпелось узнать, что с тем спасателем. Но это был не врач – а мальчишки.
При виде их джинсово-желтый расписной «свиристель» встрепенулся и с топотом пересек зал, в котором вообще-то не полагалось бегать. И с разгону чуть не сбил с ног забавного крепыша с копной черных косичек, который толкал перед собой больничную коляску. Сначала, вроде, потянулся обнять, но передумал и несильно стукнул его в лоб.
- Ты какого демона здесь забыл?!

(и снова)

Тогда ему еще было не больше семнадцати, и его еще не отпустила ни подростковая изоляция, ни внезапно приобретенный статус и самостоятельность. Он часто выходил из дома туда, где тусовались бывшие одноклассники, с надуманной целью, больше чтобы показать дорогой телефон, и рубашку, стоившую скромное состояние. Приятно было ради спорта разбивать бывшим обидчикам личную жизнь. Потом его поймали и сильно побили. Потом он обратил их машины в гору электронного мусора накануне экзаменов в вузах. Потом он увлекся дамой совершенно не того статуса, чуть не попал под настоящие сложности, ушел в себя, перестал следить за давлением и медикаментами, попал в больницу, чудом вышел, вернулся домой и надолго замкнулся в углу с кроватью, работой и все растущей горкой шприцов, без солнца и почти без жизни. А потом он зачем-то вышел наружу.
Он так отвык тогда от движения, что мир вокруг расплывался зелеными пятнами, а контроллер на левом запястье начинал верещать после каждого десятка шагов. Он не узнавал своей улицы и уже на углу с другой понял, что может не узнать на обратном пути свой дом. Но то ли медикаменты и полуголод сделали свое дело, то ли многомесячное одиночество повредило его рассудок, но он даже рад был этому: дома ждало что-то, подозрительно похожее на настоящую смерть. Рен сидел на корточках, пока контроллер не перестал пищать, потом побрел дальше. Люди шарахались от него, он от них, и в итоге он обнаружил себя в незнакомом крохотном переулке, темном и совершенно безлюдном. Только в конце его был забор с открытой калиткой и мутная пропыленная вывеска. Снова присев отдышаться, Рен потащился туда.
Внутри был деревянный бар, пустой, непритязательный, собранный кое-как из разномастных столов и стульев с добавлением выцветших старых газет. За стойкой не было никого и ничего, кроме дюжины разномастных бутылок, в зале сидело три человека. На невысоком подиуме неторопливо настраивали инструменты молодые заросшие люди. Один из них, заметив пришедшего, нехотя снял гитару и воодрузил локти на стойку.
- Из какой помойки ты вылез, приятель? - он доброжелательно смерил мальчишку не до конца трезвым взглядом. - Пива?
- Чего угодно, - за едва ли получасовую прогулку он устал так, словно прошел всю кору вокруг Священной Горы. Контроллер пикнул и замолчал. Бармен с любопытством посмотрел на устройство и налил виски. Рен сделал глоток, не ощущая вкуса.
Со сцены мягко зазвучала.. нет, не то, что они собирали, акустическая гитара в руках совсем молодого - и очень стеснительного - мальчишки. Или девчонки?.. Трудно было разобрать точно. Существо перебирало струны и гитара отзывалась мягкой мелодией, одновременно традиционной и незнакомой. К микрофону подошел второй человек, с мобильником. Он нажимал на кнопочки, и незатейливая мелодия телефона выводила соло на фоне акустики. Существо запело. У него оказался мягкий голос, слишком высокий для парня, слишком низкий для девушки. Виски уже ударил Рену в виски, и он не мог толком осмыслить слов. Что-то про звезды, про одиночество, которое можно найти, если забраться ночью на гору, про разговоры с собственным отражением в небе. Нотки-цифры на телефоне вторили голосу. Аккорды становились все тише, и в какой-то момент мальчишка понял, что это не гитара молкнет, это он засыпает... Но было поздно.
Его не ограбили там - вытащили бумажник, отсчитали за выпитое, и оставили за полуприкрытой калиткой, чтобы с улицы не было видно. Когда он очнулся, он нашел дорогу к дому - через встроенную систему глобального позиционирования на телефоне. А, проспавшись, нацепил шлем и за полчаса, сам не осознавая причины жажды, создал в редакторе подобие ночи на вершине горы. Увы, отражения в звездах не получилось - редакторы того времени не были по-настоящему способны на магию. И тогда Рен начал делать тот, который будет способен.
Теперь он мог создавать для себя и других все что угодно, от разрушенного, полузатопленного Киото через много лет после конца света, до первозданной красоты древних гор, и все-таки, стоило ему отодрать себя от виртуального шлема, он снова превращался в краба-калеку, обреченного барахтаться в собственной слабости. Сейчас, пока он тащился за новообретенными знакомыми и пытался бороться с подступающей дурнотой, у него было время осознать это в полной мере. Стоило вернуться домой...
Существо застало его врасплох, и чуть не сделало своим врагом очень надолго, но все-таки вовремя затормозило. Рен, уже прекрасно осознающий, что за здорового сойдет разве что в темноте, и привлекать внимание не в его интересах, раздраженно сощурился.
- Он помогает мне. Пойдемте, такси ждет.

Токио, Йоцуя
20 июня 2015 года, день

Белый воздушный дворец за высокой позолоченной оградой сочетался с городом, как галстук-бабочка с набедренной повязкой. Сахарный домик посреди ухоженного, идеального по геометрии парка смотрелся в центре котла мегаполиса столь же изящно, сколь чужеродно. Даже плавный изгиб черепицы на сторожке по ту сторону ажурного забора не спасал положения. Чтобы хоть как-то уравновесить четкость западных линий, буйство несвойственного этому городу барокко с лабиринтом узких переулков, у ворот в иноземный рай (хоть и выстроенный для вполне здешних принцев) обустроили сквер. Две облупленные ротонды оплел плющ, у фонтана возились детишки, а их матери обсуждали домашние проблемы на скамейке неподалеку. На соседней скамье кто-то спал, подложив под голову свернутую газету, а старые башмаки аккуратно поставив возле урны.
Человек, назначивший встречу, был похож на обычного клерка, который проводит обеденное время на свежем воздухе; на коленях он держал большой пакет со свежими булочками.
- Красиво, - сказал он, кивая на удаленный от земной жизни дворец, запустил руку в пакет и, полюбовавшись на пончик с заварным кремом, откусил почти половину.
- Да.
Тот, кто пришел на встречу, отдал предпочтение бенто. Но он еще не притрагивался к аккуратно разложенным по отделениям рисовым колобкам, маринованным сливам, водорослям и рыбе. Даже не разделил одноразовые палочки. Черная кожаная папка-дипломат лежала на скамейке рядом. Казалось, этот служащий не вышел из офиса, просто принес его с собой в сквер. И свет солнца для него не слишком отличался от света люминесцентных ламп.
- Тойохару выпустили из больницы. Он еще не здоров, но уже вернулся к своим ежедневным делам.
На длинной тощей шее его собеседника дернулся кадык.
- Кто б сомневался... - "клерк" слизал крем с пальцев. - Он никогда не задерживается подолгу взаперти.
Обладатель черной папки заинтересованно склонил голову набок, чуть-чуть, как будто эта небольшая смена ракурса позволяла видеть больше.
- И часто он оказывался под замком, как вы говорите?

(тройственный, вроде бы, союз)

Тенью большого вишневого дерева сейчас наслаждались лишь обитатели двух скамеек. Остальные отдыхающие расположились с противоположной стороны сквера, и нечему было защитить их от послеполуденного солнца. Дети забрызгали водой всю брусчатку вокруг фонтана.

- Омавари-сан! Омавари-сан!*
- Шимадзу, это тебя.
Ясуфуми вскинулся; он ничего не делал, даже не дремал. Просто разглядывал, положив голову на руки, ярко-синий небесный квадрат за окном.
- Почему? Я давно уже не патрулирую улицы...
- Шесть месяцев, - подтвердили из-за тонкой, фанерной перегородки.
Долговязый посетитель во всем черном (лишь воротник белой рубашки выступал из-под летнего плаща) улыбнулся. В улыбке было все: понимание, что доставляет беспокойство, вместе с просьбой извинить за это; настойчивая прямота - он пришел по делу и хочет его исполнить здесь и немедленно. В руке он держал пакет из Lawson Station. Судя по тому, каким тяжелым пакет казался, в нем были не рисовые пирожки, не бэнто и даже не пиво. Ясуфуми пригорюнился. Встреча с "черным человеком" никогда не сулила ничего хорошего. Взгляд несчастного служителя порядка заметался по комнате, но коллеги, как немедленно выяснилось, все, как один, были заняты наиважнейшими делами. Бездельничал только он, о чем выразительно говорил грозный вид начальника. Ясуфуми наугад схватил со стола папку и прикрылся ею, словно щитом. А вдруг пронесет?
Несколько секунд спустя он осторожно выглянул из ненадежного укрытия.
- Чем могу вам помочь? - придушенно пискнул недавний патрульный.
- Не беспокойтесь, никто не умер. Я хотел бы вернуть пропавшую вещь, - мягко сообщил «вестник несчастий». – Хозяева будут рады получить ее обратно.
Чрезвычайно аккуратный от ботинок до разложенных на косой пробор волос посетитель положил свою необременительную ношу на стол. Внутри угадывались очертания вполне определенной вещи, которую трудно было связать со священником. Полицейский осторожно (как будто неизвестный предмет мог его укусить) заглянул в пакет.
- Ноутбук?
________________
*omawari san - お巡りさん – букв. «тот, кто шляется повсюду», «патрульный»; дружеское обращение к полицейскому.

(втроем)

Плоский серебристый компьютер приковывал взгляд своей непорочной чистотой и неиспользованностью.
- Э-ээ... а откуда он у вас? – Ясуфуми глуповато хлопнул ресницами, чувствуя себя последним дураком в перекрестии взглядов отдела.
- Пожалуйста, передайте его владельцам. Вот здесь название и адрес.
Святой отец присовокупил к сдаваемой пропаже блокнотный листок. Невероятная аккуратность распространилась и на почерк.
- Шимадзу! – раздался грозный рык от дверей – обычное приветствие от Хашимото Хидэтатсу.
Неизвестно почему, но он с самого начала взял бывшего патрульного под свое крыло. Никто не был уверен, повезло при этом новичку или наоборот. Квадратный даже в легком по летней жаре пиджаке Хашимото прошагал к столу, поздоровался со священником и упер в младшего строгий взгляд, который требовал отчета за все текущие дела сразу. Вспотевший (не помог даже кондиционер) Ясуфуми сунул палец под удавку галстука. Злосчастный страж закона и порядка чувствовал себя так, будто его уже вздергивают на виселицу. В присутствии старшего коллеги он всегда так себя чувствовал.
Он посмотрел на остальных – все были при деле. Он проводил взглядом «черного человека» - святой отец вежливо откланялся и тихо, чтобы никому не мешать, убыл восвояси. Ясуфуми остался один на один с непосредственной и явной угрозой.
- Кажется, приютским надоело таскать сласти на рынке, - неуверенно сказал он, разглядывая ноутбук.

- Не знаю, отец Макиба так и не сказал, кто это был. Лично я думаю, что их стащили наш юный святоша и его приятель... – по-детски надув губы, он собрал лоб в крупные складки, копаясь в памяти. - Такемура... Такеяма...
Он с сожалением прожевал последний оставшийся пончик.
- Нет, не помню. Обычно все называли просто по имени. Может быть, Такеучи?
Послеполуденные тени робко втянулись под деревья, не оставив никакой, даже слабой надежды отыскать укрытие от жары. Человек на соседней скамейке пробормотал сквозь дрему невнятное проклятие и перевернулся на другой бок. Пестрая кошка, которая мыла лапу возле урны, принялась выкусывать блошек; нагретый воздух рябил, и казалось, будто у зверька два хвоста.

(minna)

Токио, Мотто-Акасака
Очень раннее утро 19 июня 2015 года

Хорошо, что Бо – не обидчивый. Хорошо, что сейчас он занят каталкой; та зацепилась колесом за порожек. Если бы не был всегда таким добродушно-спокойным, то мог бы дать сдачи, не рассчитывая силу. И неважно, что ростом не вышел, зато если уж попадет – Торабэ не хотел думать, куда именно, - то инвалидное кресло понадобится уже другому.
- У нас тут похищение, - объяснил кудлатый сразу всем.
От такой прямолинейной наглости Маки открыла рот и потянулась к кнопке вызова охраны... и передумала. Ни один преступник не станет так открыто заявлять о своем действе. Значит, это шутка. Внешний вид всей честной компании как ничто упрочнял эту мысль.
- И зачем надо похищать святого отца? – в полном недоумении уточнил Кио, наклонился поглядеть в занавешенное длинными густыми прядями лицо. – К тому же, без его ведома.
На него посмотрели как на совсем уж последнего идиота – с жалостью и сочувствием. Затем Бо чиркнул себя ладонью поперек горла.
- Машина ждет, - устало прикрыл глаза Рен и первый ускорил шаг.
Поймав взгляд медсестры, он пожал плечами: мол, дети, что. Раздвижная дверь раскрылась нехотя, словно не до конца решившись. Такси, в самом деле, ждало у выхода, и парень мог только порадоват
ься, что вызвал его, когда цифры и кнопки еще не троились в глазах. Предоставив заботу о похищенном остальным, он занял свое место и облегченно прижался затылком к застеленному кружевной салфеточкой подголовнику.
- Ну, куда его? - бортовой компьютер просил ввести пункт назначения.
Бо растерялся. Наблюдать за ним было забавно - как минимум. Обычно уверенный всезнайка, сейчас он больше напоминал сосредоточенную взволнованную ласку, что видит добычу, но не знает, как ею разжиться без потерь со своей стороны. Больше всего его нервировала дежурная медсестра, которая обязательно поднимет тревогу, если и когда догадается, что горе-похитители совсем не шутят.

Такси-робот безмятежно ждало решения пассажиров, едва слышно урчал мотор. Снаружи пока никто не бежал, фонари у самой земли мирно подсвечивали призрачным зеленым светом пустую дорожку. Лишь мелькнул силуэт, наверное, кошачий. Торабэ, привстав, обернулся с переднего сиденья – сзади места всем не хватило – и по достоинству оценил смятение приятеля. Тот уже явно придумал, куда ехать, но почему-то не хотел туда. Кио начал догадываться, почему.
- Давай адрес, Бо, неохота сидеть тут до полудня.
Новый знакомец, не дожидаясь ответа, тыкнул пока на карте в ближайшую оживленную улицу. Из больничных дверей в любой момент могла показаться охрана. В ответ на запрос айди парень стукнул в экран телефоном. Машина тронулась с места - Бо успел подтянуть к подбородку колени, чтобы закрывающейся автоматически дверью ему не прищемило пятку.
- Правь в Шибуйя, капитан, - мрачно велел он. - В церковь святого Михаила.
Мохнатый коротышка привстал, через плечо Рена заглянул в экран.
- Хироо, два-один-семь, - подсказал Бо и вновь плюхнулся на сиденье.
Рен меланхолично задал нужную точку "руками". И - откинулся назад, закрыв глаза и слушая шелест мотора. Сзади Бо развел хозяйскую деятельность – он испытывал трудности, когда требовалось долго усидеть на одном месте. То пытался устроить их пассажира так, чтобы тому было удобно, то принимался что-нибудь искать, то начинал что-нибудь говорить, но умолкал, на середине фразы, когда понимал, что его никто не слушает. А через пару секунд – все повторялось.
Торабэ поправил заслонку кондиционера, чтобы сильнее дуло в лицо. Даже влез в панель управления сделать струю посильнее, а температуру пониже. Но зевота не собиралась считаться ни с чем.
- Так и знал, надо было днем отоспаться.

(minna)

Он опять зевнул, борясь со сном, который навевал плавный ход автомобиля. Сосед казался чересчур отстраненным и вообще в полуобмороке, Кио решил не дергать его. Возня Бо раздражала, но не спасала от позывов ко сну. И музыкант занялся единственным, что требовало сосредоточения: сверкой светящейся многоцветной электронной карты и серых пустынных улиц, по которым пролегал их маршрут.
- По муниципальной дороге 319 до перекрестка, там изящная петля, и мы на четыреста тринадцатой. – Выглянул в окно: - Так и есть. Дальше... Должна быть станция «Ногидзака», потом кладбище Аояма, но... ничего из этого мы не увидим, дамы и господа.
Такси снизило скорость до сорока, над ним мелькнули три полукруглые красные арки и потянулся апельсиново-ребристый туннель. Торабэ нетерпеливо вздохнул и принялся отбивать ритм, потом перебирать невидимые струны.
Ему уже почти снился очередной концерт, когда по векам ударил яркий после искусственного освещения туннеля утренний свет. И тут же машина пошла быстрее.
- Ага! – Кио проводил взглядом густые заросли за каменным забором. – Зато, дамы и господа, мы видим сам Ногидзака, Древесный холм. Вернее, только деревья и каменные тории, но это ведь не так мало, правда?
Замелькали жилые дома с магазинчиками, кое-где уже светились окна. Невзрачно-мышиный цвет воздуха сменился на жемчужную прозрачность. Музыкант увлекся пересчетом закусочных и пропустил несколько поворотов, вспомнил о карте и дороге только когда свернули в какой-то узкий – непонятно, как помещается машина, - закуток. Медленно и осторожно пробрались к более широкому переулку, в котором хватило места даже для парковки, и встали.
- Достигнуто место назначения, - сообщил голос неизвестной половой принадлежности.

(ага, мы)

Строгое белостенное здание, увенчанное крестом, казалось столь же уместным здесь, как марсианская летающая тарелка. У входа кто-то прислонил к стене одинокий и грустный от бесхозности велосипед, на столбе в легких сумерках белела длинная бумажная полоска. Венчал своеобразную "вывеску" крест, ниже красовалось 聖ミカエリ教会*, а завершалось все это стрелочкой вбок и подписью: "тут". Бо выскочил первым - стоило плавно открыться дверце. Подпрыгнул, заглядывая через решетку невысокой ограды. Что он там увидел, за кустами, трудно сказать, но вернулся кудлатый крепыш с удовлетворением на круглой мордочке.
- Все спят, - доложил он. - Но ненадолго.
Рен, в полудреме дороги успевший задуматься то ли о том, когда в последний раз так катался, то ли о том, как аэродинамические эффекты осуществимы технически, нехотя выбрался из машины и остановился, разглядывая незнакомую церковь.
- Ключи есть? - вопрос не был обращен к кому-то конкретному, но вариантов было немного.
- Смеешься?
Над высоким крыльцом - табличка рядом с дверью гласила, что живет здесь человек, облаченный саном, - еще горел желтый, блеклый фонарь, сама церковь, невысокое строение с простым крестом, производила впечатление пустой и немного заброшенной, как рыбацкий сарай в деревне, из которой ушли жители. Бо еще раз подпрыгнул, ухватился за верхнюю перекладину, перемахнул во двор. Калитка открылась. Не дожидаясь, пока новые знакомцы выволокут священника из машины, как такси, отсалютовав фарами, сменит "занято" на "свободно" и, сразу же, снова на "занято", Рен прошел во дворик. В синих утренних тенях видно было еще хуже чем ночью, и дорожка за дом скорее угадывалась. Резко пахло листьями. Торабэ чихнул громко и звонко - прикрыть нос было нечем, обе руки были заняты неожиданно тяжелым для своего роста святым отцом. Поморщился. И, кинув взгляд в серую густую темень, шепотом спросил:
- У них там клумбы?

****************
*聖ミカエリ教会 - sei mikaeri kyoukai - церковь святого Михаила.

- Я проведу, - вместо фонарика Рен мигнул экраном мобильника. Его глаза уже адаптировались к темноте, и он явственно различал даже протоптанные в траве прогалины. Снова раскрыв телефон, парень направил свет за спину и медленно двинулся к вытянутому строению, больше всего похожему на школу для малышни. Бо – опять больше мешал, путался под ногами, чем помогал; в конце концов, зашиб себе палец и принялся с шипением скакать на второй ноге. Толку от него было немного, а стоило ему устраниться, так дело пошло быстрее. На небольшой лужайке разноцветными горбами вылезали вкопанные в землю и выкрашенные во все краски радуги автомобильные покрышки. Школа оказалась не школой, а сразу всем одновременно; сквозь большие окна (собственно, там и стен в привычном смысле не было, только окна) было видно одно единственное помещение, где сейчас на разложенных футонах спали, кто разметавшись, кто свернувшись клубком, ребятишки. Два стола, один обеденный, второй, заваленный книжками и альбомами, видимо, предназначался для занятий, выполненные неумелыми, но старательными художниками рисунки...
Торабэ прижался носом к стеклу. Единственная включенная настольная лампа под старым металлическим абажуром освещала затылок, косичку, выставленный локоть и розовую кофточку. Из-под локтя торчал загнутый уголок книжной страницы.
- Бо, там кто-то есть. Взрослый... – тут Кио усомнился в собственных словах, - по крайней мере, не из детей. И он, то есть, она – спит за столом.
- Мика, - не глядя, определил косматый и постучал в окно.
Девочка вздрогнула и подняла голову; Торабэ сомневался вполне справедливо, она была не старше Бо, такая же круглолицая, с курносым носом и большим смешливым ртом. Протирая заспанные глаза, она впустила горе-похитителей внутрь.
- Что случилось?
- Хороший вопрос, - вздохнул Бо.

- Помоги лучше, - Рен скорее изобразил улыбку, чем улыбнулся на самом деле - и осторожно поднял девочку едва ли пяти лет отроду с небольшого поля сложенных вместе футонов.
Выбрав место, где между детьми угадывался просвет, парень почти уронил туда свою ношу, и сразу же отвернулся. Ему давно не нужно было задумываться для того, чтобы прятать одышку и бледность, это получалось так же естественно, как удерживать равновесие стоя. Впрочем, так же естественно получалось раз за разом влипать в непосильное. Под сердитое шипение Мики, которая не знала, то ли защищать сонный выводок от неожиданного вторжения, то ли хлопотать вокруг юного святого отца, они расчистили немного свободного места и помогли лечь своему "подопечному". Тот если и пришел в себя, то ненадолго и не слишком уверенно. Девочка вытолкала спасателей взашей на улицу. Бо наблюдал через стекло, как она мечется внутри - наливает в миску воду, окунает полотенце, выжимает... - затем разжал кулак, продемонстрировав большой старый ключ на бронзовом колечке.
- Пошли, - сказал он. - В церкви сейчас все равно никого нет. А то протянете ноги.
- Предпочитаю их вытянуть, - привычно парировал Кио.
Внутри было совсем темно - те крупицы света, что проникали сквозь витражи, только расцвечивали беленые стены в призрачные оттенки синего. Ровные ряды скамей, невысокий алтарь, темные пятна деревянных панелей, фигура Мадонны - все это скорее угадывалось, проступая не цветом - оттенками черноты. Рен на секунду зажмурился, позволяя глазам привыкнуть - и только поэтому не налетел ни на что. Распятие на стене напротив дверей в полумраке казалось больше, чем было на самом деле. Бо уселся на самый край скамьи, из-под лохм виновато глянул на остальных.
- Нельзя было отца Масаюки оставлять среди больных, - он понурился.
Торабэ щелкнул зажигалкой и в подрагивающем с каждым шагом круге света принялся обходить многочисленные подсвечники, зажигая в каждом лишь по одной свече. По бокам распятия он поджег все восемь.
- Почему? - в настоящей церкви Рен не был ни разу, а потому спокойно устроился на спинке лавки.

Бо почесал в затылке, с трудом освободил пальцы, что запутались в длинных косицах. Подтянул колени к груди.
- Скажем, ты увидишь человека, который ест лимон, - сказал он. - Откусывает большими кусками, жует. Что почувствуешь?
- Любопытство? - Рен положил на колено подбородок и задумчиво воззрился куда-то в полутьму.
- Передернет, - поделился мнением Кио из закоулка, ведущего в ризницу. - Наверняка же кисло.
Бо еще раз вздохнул.
- Не умею я обьяснять! - он с досадой ударил себя по колену, тихонечко взвыл. - Святой отец... ну, он... ему больно, когда тебе больно. Называется умным словом, я забыл.
- Эмпат? - его тощий собеседник продолжал смотреть куда-то сквозь тени. - Сочувствующий?
- Во! - обрадовался кудлатый, покатал слово на языке. - Эмпат. Его так один раз и называли.
Рен кивнул. Здесь, через много лет после всех конфликтов, его снова захлестнуло ощущение собственной ущербности. Он полагал, что расстался с ним уже очень давно, но сейчас смешное детское чувство с новой силой грызло рассудок. За все время он изменился намного меньше чем думал, просто привык к комфорту и безопасности виртуального мира. Горечь отпустила не сразу, даже когда Рен сам загнал ее в глубины сознания.
- Поэтому он здесь? - вопрос был первым, что пришло на ум.

- Нет, потому что мы его привезли, - отвлеченно брякнул Торабэ.
Он нашел и теперь осваивал инструмент - небольшой орган. С видом эксперта покрутил ручки настройки, что-то нажал, прислушался, покрутил еще. Довольный, уселся за клавиатуру. Коснулся ее так, будто под пальцами у него драгоценность. Уважительно сказал:
- Старый.
И начал играть. Так исполняют заученный с детства собачий вальс - не задумываясь над клавишами, без лишних пауз. Но мелодия была намного многослойней, хотя вряд ли сложней. Проникновенная и берущая за живое. Оседающая в душе мягким и цепким желанием повторения. Песнь о благодати. Сто раз перепетая и даже положенная в основу популярной западной песни про дом под лучами восходящего солнца.
- Дети - чистый источник, - Бо придвинулся ближе к новому знакомому. - Они ничего не требуют, просто любят. Когда им больно, то лишь потому что они разбили лоб или локоть. У них даже горе искреннее.
Рен неопределенно кивнул. Сам он мало походил на таких детей когда-то - но он и не жил в приюте. Возможно, у других было иначе.
- А почему вы здесь?
- А кому еще мы нужны?
- Так вы здесь живете, - вопрос присутствовал, но интонация Рена была утвердительной.
- Точно! - почему-то обрадовался Бо, устроился, скрестив ноги. - Понимаешь, все началось в Киото... я не помню точно год, но во время шествия монахов один молодой человек не стерпел их насмешек. Ну, и швырнул камнем в микоши*. Громкое дело вышло!
- Бо, если ты собрался рассказывать всю историю Японии, то надо начинать с сотворения островов, - не прекращая играть, сообщил Торабэ; голос разнесся по всей небольшой церкви. - И принести еды, потому что одним днем твое ценное повествование не ограничится.
- Нет, я кратенько!

КАГОШИМА

21 июня 2015 года

Стоило им шагнуть из вагона на платформу, как спутник Омари принялся изобильно потеть. Винить его не стоило, было похоже, что они приехали прямиком в сауну; горячий тяжелый воздух, насыщенный горько-соленой влагой, бил по голове не хуже тяжелого мешка. С застенчивой улыбкой, словно извинялся за непривычный для северянки климат, Мута протянул ей свой веер, а сам отважно сделал рейд к информационному терминалу. Вернулся он с адресом дешевой гостиницы и двумя маленькими, покрытыми росой конденсата бутылочками из темно-коричневого стекла. Из надписей на желто-красном ярлыке Омари узнала только латинскую D. Одну бутылочку Мута протянул девушке, содержимым второй угостился сам.
Омари обмахивалась веером, старательно копируя этот азиатский жест. Она сразу уловила, что методика обмахивания на западе отличается от восточной, и вовсю старалась выглядеть цивилизованно по здешним меркам. Должно быть, получалось не слишком хорошо, местные ребятишки глазели на Омари и необидно хихикали. Хотя, наверное, все же не обращение с веером тому причиной.
- Спасибо, Мута, - сказала Омари, отпив из бутылки. – Думаю, первым делом после заселения мы посетим местный полицейский участок. Нам нужны архивы и нужны рассказы. Поэтому – бумаги, карты и больничный персонал. Согласен?

Надпись на табличке над входом, должно быть, не менялась лет триста (а возможно, и дольше), ее лишь подновляли время от времени. Мута аккуратно опустил телеса на приступочку и разулся. Гостиница, пыльная и неприметная снаружи, внутри оказалась маленькая, уютная и опрятная, и такой же маленькой и опрятной была женщина, которая вышла на призывы Муты. Несмотря на вялые протесты Омари, женщина отобрала немногочисленные пожитки обоих путешественников, чтобы лично отнести на второй этаж. Деревянная лестница негромко поскрипывала, ступеньки под босыми ногами были шелковистыми и теплыми. В пустой комнате пахло свежей травой, на полу в углу стоял маленький телевизор. Хозяйка поставила их сумки циновку, еще раз поклонилась и ушла, предупредив, что ванная комната находится дальше по коридору, но мыться там разрешается только лицам одного пола. Мута посмотрел на спутницу и согласился.
- Не думаю, что в полиции станут нам помогать, - сказал он, настраивая старенький кондиционер.

(und Fennec Zerda)

- Потому что у нас нет официального документа? - уточнила Омари. - Или есть иные непреодолимые препятствия?
Облезлый, некогда белый ящик, наконец-то, уступил и с астматическим сипением принялся гонять воздух.
- Они будут долго выяснять, кто мы и откуда. Через месяц ответят, что мы не имеем доступа, - пояснил Мута.
- Kowai hanashi kikitai desu ka?*
Омари прижалась спиной к стене так резво, что почти ударилась лопатками. Рука ее красноречиво дернулась к бедру, но затем, не наткнувшись на оружие, замерла.
- Какого дьявола? - осведомилась она, оглядывая комнату в поисках устройства для передачи речи.
Оправившись от первой волны ужаса и не дожидаясь второй, Мута отодвинул перегородку. На циновке в крохотной соседней комнатке, сложив на коленях сухие, морщинистые, словно куриные лапки, руки, сидела миниатюрная пожилая особа. Из аккуратной прически не выбивался ни один белый, как снег, волосок. На гостей старая дама взирала с благосклонной улыбкой, как на расшалившихся внучат. Мута прикинул: скорее, на правнуков. А быть может, и на пра-пра.
- Kowai hanashi kikitai desu ka?
Мута передернул плечами от внезапного холодка. Он не стал бы возражать, если кондиционер так и будет работать, но хотел быть уверен, что нет иной причины.
- Она спрашивает, не хотим ли мы выслушать страшную историю? - перевел он для Омари, чтобы вернуться в действительность.
Омари встала прямо и постаралась скрыть глубокий выход облегчения.
- Невежливо будет сказать "нет", - решив, что такой формулировки будет достаточно для того, чтобы выразить согласие, ирландка мысленно прострелила себе голову. Начать говорить о деле, не проверив помещение - это недопустимо. Но пока старушка вещает, можно поразмыслить... К тому же, Омари, солдат Зеленых Холмов, всегда любила сказки.
То ли бабка поняла ее без перевода, то ли была не чужда современным новинкам, но она лишь кивнула и несколько раз ударила крохотным кулачком по татами рядом с собой. Мута послушно уселся, жестом предложив Омари сделать то же самое.

------------
*Kowai hanashi kikitai desu ka? - - Не хотите ли послушать страшную историю.

(SonGoku)

Университетская клиника,
Сакурагаока, Кагошима
2002 год
За тринадцать лет до катастрофы

Словно котенок, способный топотом разбудить весь дом, но бесшумный в самые неожиданные моменты, маленький беглец выскользнул в коридор. Он не посмотрел на часы еще и потому, что у него их никогда не было, и большую часть своей предыдущей жизни он измерял время по иным реперным точкам. Впрочем, ни тогда, ни сейчас он не знал таких мудреных слов, как не помнил ничего из того, что с ним происходило раньше. Практически ничего. А от куцых воспоминаний надо было прятаться.
Это была такая игра: чтобы тебя не нашли. Победитель забирал все, проигравший умирал.

Она была как праздничная куколка – чистая, очень белая кожа, словно обсыпанная рисовой мукой, блестящие черные волосы и ресницы такие густые, что когда она закрывала глаза, казалось, что она прищурилась. И еще она была так же неподвижна, если бы еще одеть ее в праздничные одежды, то можно ставить на полку. Но она носила обычную больничную одежду и не стояла на полке, а сидела на полу, подтянув колени к подбородку, и смотрела она не в незримую людям из плоти и крови даль, а на то, как вращается белье в круглых иллюминаторах стиральных машин. Белые простыни, то скрученные жгутами, то распластавшиеся по стеклу, двигались мерно и непрестанно, жужжание автоматов так наполняло комнату, что было почти осязаемым.

Прижавшись к стене, запыхавшийся беглец переводил дыхание; он только что благополучно одолел самый опасный участок - широкий луг между больницей и рощей, в которой пряталось здание старой прачечной. Пересекать его надо было расчетливо. Не слишком быстро, чтобы не привлечь к себе внимания, но и медлить здесь было опасно. По давно не мытому полу за мальчишкой тянулась цепочка влажных следов; у самых дверей отпечатки босых, намокших в росе ног были четкие и только дальше расползались в непонятные кляксы. Маленький беглец не сразу сообразил, что делит убежище с другим человеком, но потом растянул в несмелой улыбке рот.
- Ты тоже играешь?
Девочка повернула голову и некоторое время просто смотрела на беглеца, словно не слышала вопроса.
- Я здесь прячусь, - проговорила она, наконец.
Улыбка стала шире, в полутьме блеснули крупноватые зубы.
- Я тоже, - сказал мальчик.

(страшную рассказку излагаем на двоих с Фенеком)

Девочка снова замолчала на некоторое время, а затем чуть отодвинулась, словно в помещении было мало места, и жестом пригласила беглеца сесть рядом.
- Оно крутится, - доверительно сообщила она, переведя взгляд на стиральную машину.
Они сидели, нахохлившиеся, как два воробья на одной ветке в дождь, одинаково устремив сосредоточенные взгляды в круговерть материи и воды. Посреди пыльной деревенской улицы вспух оранжево-желтый с красными прожилками огромный цветок, за его ослепительным сиянием одинаковые фигуры в глухих комбинезонах, с масками вместо лиц, в пластиковых щитках отражались струи пламени. Мальчик сжал ладонями занывшие виски, ему показалось, что рождающийся у него в голове низкий ритмичный гул морского прибоя вот-вот взорвет череп. Девочка повернулась к нему и что-то сказала, но сразу поняла, что он не слышит. Тонкие холодные пальцы легко коснулись горячего лба.
- Ты шумишь, - ее голос заглушал все остальные звуки. - О чем ты так шумишь, как море?
Кончики ее пальцев были почти ледяные, это было все равно как в лавке возле пирса, где продавались журналы, леденцы, лотерейные билеты и прочая важная мелочь, пробраться к холодильнику в самый полдень, прижаться к нему и ждать, когда тот всосет в себя жар. Он и спрятался там, когда море вокруг их маленького зеленого островка, по какой-то иронии названным на всех картах Черным, вдруг превратилось в колокол. Бамбуковая занавеска занялась пламенем, щелкая и рассыпая искры, хозяйка лавочки осталась лежать на пороге рядом с рассыпанными сластями. Нелепо загребая ногами, как будто те вдруг отяжелели или их опутала невидимая паутина, и теперь приходится прилагать усилие, чтобы разорвать путы, единственный уцелевший свидетель побежал вдоль пустой улицы.
- Ты шумишь как море и как песок, - говорила девочка. - Как ты умеешь так сразу? У тебя песок в крови и море в голове, большое. А за плечом твоим пустота. Там должен стоять кто-то, иначе это место займет погибель. Почему никто не стоит за твоим плечом?
Беглец споткнулся и упал; испачканная в саже полосатая майка на спине была изорвана в клочья. Он не мог вот так взять и раствориться в воздухе, потому что мертвецы не имеют таких привычек, но когда одинаковые люди в костюмах высшей защиты подошли ближе, то не увидели даже следа от тела на сухом песке. Резиновые бахилы, которые вывесили после ночного выхода в море на просушку, расплавились и стекали на веранду вязкими ручейками.
- Не знаю, - прошептал мальчик себе в колени.
- Кто-то должен стоять за твоим плечом, - холодные пальцы перестали касаться лба.
Мальчик не уловил движения, не заметил, встала ли девочка с пола, только почувствовал, что ее больше нет рядом, а через миг она появилась позади него. От нее совсем не чуялось опасности, только тишина чуялась, и прохлада, и покой.
- Можешь смотреть, как оно крутится, - голос, который раздавался теперь из-за его спины, был так же ровен и тих. - Я займу это место, пока не найдется кто-то теплее, чем я.



[и всегда двое нас...]

Кагошима, частная клиника Одаширо
2015 год, лето

- Давай за мной, - шепнула она Муте и, более не оборачиваясь, прокралась по коридору.
Не сразу Омари осознала, как нелепо они выглядят со стороны – крадущаяся бесшумно ирландка и топающей за ней массивный японец, настолько заполняющий все пространство за ее спиной, что она совсем не чувствовала обратной дороги. Ирландка выпрямилась и дальше шла уже не скрываясь, просто стараясь не шуметь.
Архив маленькой больницы был идеальной декорацией для дешевого фильма ужасов. Мигающий неверный свет чахоточных ламп, безликая плитка, которая явно выглядела старой еще при покупке, душное помещение и запах старой отсыревшей бумаги. Омари уже представляла себе главных героев ужастика, который можно было бы снять здесь – их перекошенные от страха лица, беготню между стеллажами и кровавые отпечатки ладоней на стенах. Ослепительной вспышкой эти воображаемые картины пронзил неуместный кадр – маленькая девочка, белая и аккуратная, как праздничная куколка, с густыми ресницами и бледными губами... Чертова старушка с ее рассказами на ночь!
- Тихо здесь, - прошептала Омари и тут же об этом пожалела.
Шепот ее исказился, превратился в шипение, только нагнал страху. Ирландка покачала головой - никто не любит ночные пустые архивы больниц, но особенно их не любят те, кого запугивали страшными сказками. Омари оглянулась на Муту и подмигнула. Тот в ответ сложил пухлые губы в улыбку. Он вообще любил улыбаться и делал это настолько охотно и по любому поводу, что, в конце концов, девушка утратила понимание, искренен ее спутник или демонстрирует знаменитую вежливость своего народа.
- Наверное, старые записи они держат где-нибудь в углу.
Интересующее их событие исчезло в прахе если не веков, то этой комнатки шестнадцать лет назад. Мута стер пыль с одной из картонок и сморщился, сдерживая чих. К стеллажам были прикреплены пожелтевшие от времени карточки со значками.

(ун-ун, двое!)

- Найди интересующий нас год, - Омари привычным жестом убрала прядь волос за ухо. - Детские карты хранятся здесь отдельно от взрослых?
- Едва ли.
Оба старались не замечать ни покачивающейся под сквозняком белой занавески (или это погребальная одежда бореи?), ни свесившегося с верхней полки рукава больничного халата. Впрочем, второй предмет Мута обходил стороной. Нужная коробка отыскалась примерно через час, когда они почти утеряли надежду.
- Вот, - сказал гордый собой Мута и сдул пыль. – 1999-й.
- Ты молодец, - Омари улыбнулась японцу и задержала дыхание, пережидая, пока осядет пыль. - Теперь найдем всех мальчиков тринадцати лет, поступивших в этом году.
Она вытащила из коробки верхнюю карту, удостоверилась, что она принадлежит пожилой женщине с ревматизмом, и отложила в сторону. Еще через полчаса они сидели на полу в окружении старых бумажных папок, тонких и распухших от справок, с почти неразборчивыми надписями выцветшими чернилами и неожиданно четкими, будто вчера сделанными пометками, и с одинаковым выражением на совершенно разных лицах смотрели на последнюю оставшуюся на дне коробки медицинскую карту. Откуда-то тянуло холодком.
- Это он, - голос у Омари был совершенно бесцветным от утомления.
Мута устало кивнул, не спеша притронуться к заветной находке.
- Надо уходить, - Омари потянулась и уронила руки. - Пока сюда кто-нибудь не вошел.
Но к карте и она не прикасалась.
В конце концов, они наткнулись на решение, которое устроило из обоих. Собравшись с духом, Мута храбро набросил на папку тот самый больничный халат, который перепугал их в начале обыска, завернул в него находку и сунул в торбу. Любой мало-мальски внимательный человек, заглянувший утром в архив, догадался бы о ночном визите. Мута высказал неуверенное предложение намести побольше пыли, но, наткнувшись на внимательный взгляд Омари, скис.

[сидим в пыльном архиве с СонГоку и боимся тараканов]

Комната и Мута не совпадали по размерам. Сколько он ни старался ужаться или пригнуться, помещение все равно жало ему и ввысь, и вширь, как одежда, из которой он давно вырос. Наблюдающая за напарником по их странному расследованию Омари лишь гадала, каким образом этот крупногабаритный японец ухитряется двигаться если не с балетной грацией, то изяществом молодого, полного сил медведя. Хотя порой его (не Муту, а окружающее пространство) спасала от гибельных последствий скудность меблировки.
Сейчас вооружившийся карандашом Мута возлежал на животе, занимая большую часть комнаты, чесал пятку о пятку и старательно, как первоклассник, недавно осиливший грамоту, записывал в блокнот для Омари перевод медицинской карты. Левой ладонью он подпирал щеку, словно нянчил больной зуб, а брови сосредоточенно и комично свел над переносицей.
- Есть что-нибудь интересное? - ирландка то заплетала прядь волос в косичку, то расплетала.
Дурная привычка занимать чуткие руки всякой ерундой, от которой Омари пыталась избавиться много лет, да так и не вышло.
- Его привезли в больницу военные моряки. Вот... – Мута провел толстым пальцем по строчкам, отыскивая нужное. – Врач с крейсера «Асаказе».
Необычный звук - будто кто-то осторожно царапал негнущимися сухими, как ветки морозной зимой, пальцами, самыми ногтями, по циновке, - повторился. Мута настороженно поднял голову. В отполированном металле старинного зеркала на стене мелькнула чужая тень.
- Омари-сан слышала?

(и призраков, как показал опыт!!!)

Омари-сан отчаянно мечтала о пистолете. Она перехватила взгляд напарника, кивнула ему и прижала к губам палец: "Ни слова!", а затем поднялась с пола. Над самым полом по ногам дунуло холодным сквозняком, Мута поежился; должно быть, тоже почувствовал. Он прижал ладонью пожелтевшие, легкие, будто из папиросной бумаги, страницы и чуть не заорал от ужаса. Чья-то белая до прозрачности рука через его плечо тянулась к медицинской карте.
- Руки прочь! - Омари нахмурилась. - Я - Женщина из Холмов, в жилах моих кровь детей Дану. И это моя добыча!
Призрачная рука замерла, как будто тот, кому она принадлежала, то ли испугался грозного окрика, то ли задумался, а не отступить ли на самом деле. Мута лежал, тихий, как очень крупная мышка, и боялся пошевелиться.
- Морриган в числе предков моих, - голос Омари приобрел многообещающие зловещие интонации. - Та, что вороном слетала на поле брани, та, что смерть даровала тем, кому не даровала победы. А тем, кому не дарована добрая смерть, те обречены на мучения. Прочь! Это моя добыча, это мой мужчина и моя война! Прочь! Песня моя предвещает беду! Прочь, пока я не отпела эту землю и не выклевала глаза цветущим садам!
Духота накатилась волной и рассеяла белесый туманный жгутик.
- Кондиционер сломался, - упавшим голосом произнес Мута.
- Это лучше, чем, если бы сломались мы, - проговорила ирландка, вычищая из голоса грозные интонации богини войны.
- «Асаказе», - повторил Мута на пробу название корабля, с которого все началось. И прислушался, но, кажется, призрак действительно устрашился или решил повременить. На запотевшем старинном зеркале остался блеклый след, как будто кто-то вывел невидимым пальцем: 黒島*

-------------------
*Курошима – буквально «черный остров».

(SonGoku)

- Черный остров?
- Благодарю, - Омари некоторое время разглядывала иероглифы, отметив про себя, что чувство стиля не изменяет в Японии и духам, и затем повернулась к Муте. - Ты знаешь, что это такое? Понятие или географическое название?
- Не знаю...
Покопавшись в Реальности (в основном, усилиями Муты), они нашли, как минимум, шесть различных мест с таким названием. Необитаемый остров неподалеку от побережья Шикоку с таинственным нашествием крыс со дна моря, еще один из архипелага Яэяма близ Окинавы с чем-то там знаменитым маяком, три ничем непримечательных островка у разных берегов... Мута был готов окончательно упасть духом, когда наткнулся на коротенькую информацию о закрытии паромного сообщения.
- Курошима, - сказал он. – Там что-то произошло шестнадцать лет назад.
- То есть в год пришествия нашего объекта, - Омари улыбнулась. - Найди все, что сможешь и желательно больше того. Я не верю в совпадения.
Спалось на удивление хорошо. Омари удалось отключиться от действительности и она, свернувшись клубком, спала глубоко и без снов. Было тихо: духи больше не беспокоили ее, Мута словно испарился... Мута? Испарился?! Ирландка резко открыла глаза и села прямо. Отсутствие напарника-японца бросалось в глаза, неожиданно пустое пространство комнаты доставляло привыкшей к Муте девушке почти физическое неудобство.
На полу возле скатанного футона лежал открытый ноутбук. Крохотный мирный клочок зелени посреди океана, завиток облака. Под фотографией висел открытый файл: «остров Курошима, длина береговой линии 20,1 км, общая площадь 15,57 кв. км, население до 1999 года 213 человек...», на клавиатуру прилеплен желтый квадратный листок, на котором округлым детским почерком было старательно выведено по-английски сообщение, что данные крайне скудны, а он, Мута, отправился в порт узнать про крейсер «Асаказе». Ирландка наскоро привела в порядок тело и мысли и села за ноутбук. Данных по Черному острову действительно было весьма мало, но удивляться этому не приходилось, учитывая малую величину острова и редкое население. Во всяком случае, до девяносто девятого года. Все упиралось в этот год!

(помогаю выкладывать)

Напарники вместе направлялись к побережью: худая невысокая ирландка чуть впереди, быстрым легким шагом, объемистый японец следом, неторопливо, степенно и с достоинством. Так они добрались до залива и остановились, чтобы осмотреться.
- Ох, Мута, какой ты все-таки молодец! - Омари повернулась и одарила напарника улыбкой. - Пока я дрыхла, ты уже все разведал! Сокровище!
Мута, разумеется, тут же смутился. Наблюдать, как этот огромный человек разве что не ковыряет застенчиво носком землю, было забавно, но не очень привычно. Хотя Омари предположила, что к концу их странного путешествия она будет легче переживать это необычное зрелище. Длинный мол разрезал воду залива, точно нож; с противоположного берега ему навстречу выдвигался его брат-близнец, они отличались только цветом небольших маяков. Башенка справа (если смотреть с заходящего в порт корабля) радовала взгляд красной краской, башенка была словно выточена из огромного куска рафинада. Еще одна бетонная стена защищала гавань, поднимаясь из воды чуть дальше в море, но туда можно было добраться только на лодке.
Здесь было чуть прохладнее, чем в перегретом солнцем городе, зато каждый вздох океана ощущался мощнее. Через пролив прятала голову в облаке Сакураджима. Мута указал на рыбаков в широких соломенных шляпах, свесивших ноги с мола и сгорбившихся над удочками:
- Кто-то из них.

(SonGoku)

Он расположился на моле и рыбачил, как все. И как все же довольствовался кусочком одиночества, размером ровно от плеча соседа слева до спины соседа справа. Но, несмотря на присутствие других людей, Сайто Рюскэ был один и владел всем заливом, так как безраздельно владел собой. Самообладание было для Сайто категорией важнейшей, старому человеку надлежало пребывать в покое. Размышляя об этом, отставной врач смотрел в воду, отрешась от земного. И тут сзади кто-то сказал:
- Извините.
Сайто повернул голову, глянув на источник голоса, чтобы удостовериться, что обращаются действительно к нему. Оказалось, к нему.
- Чем вам помочь? - Сайто опустил удочку чуть ниже.
Мимо неторопливо прошел бело-синий паром Marix line с черной надписью «Queen coral 8» на борту.
- Извините, - повторил молодой человек, по размерам сравнимый если не с Сакураджимой, то с башенкой маяка, и протянул старый выцветший снимок. – Вы его знаете?
Мальчишка на фотографии – лет тринадцать, не больше, - как подростки, в его возрасте, смотрел на окружающий мир недоуменно.
- Вы позволите... - Сайто взял фотографию и, прищурился, держа ее на отлете. - Боюсь, что... Хм.
Пожилой врач вытащил из нагрудного кармана очки, и посмотрела на изображение сквозь линзы.
- Совенок. Это Совенок, да, я помню мальца. Кажется, я сам делал этот снимок. А может, у него всегда такой вид...

Токио, Шибуйя, Хиро-о
Церковь Святого Михаила
Очень раннее утро 19 июня 2015 года

В дальнем углу, незамеченный мальчишками, кто-то тихо недоверчиво хмыкнул, закрывшись найденной здесь же на подставке библией. Чтобы оставаться невидимым, ему приходилось почти лежать, так, что колени упирались в деревянную спинку передней скамейки. Отблеск свеч в алтарной части золотил седые коротко стриженые волосы.

Он признал, что на этот раз не выпутается, но - когда было поздно. Ни назад повернуть, ни улизнуть в подготовленную лазейку, ни сдаться... К его чести, можно было сказать, что ничего такого ему даже в голову не пришло, а о путях отступления Бо понятия не имел. Никакой экзотики, он влипал не впервой, но сегодня - перегнул палку.

- Это что-то новенькое, Бо, - в короткой паузе сообщил Торабэ, поразмыслил и сменил музыкальное сопровождение на более напряженное. - Ты когда-нибудь пробовал не попадать в неприятности? Можешь не отвечать, вопрос риторический.
Бо со вздохом развел руками, он не был уверен в успехе.

Он узнал ее сразу, - хоть никогда не был здесь, - обледенелую бесконечную пустошь под черным зеркалом неба. Пласты старой защиты, побелевшей от давности, наслаивались на голубовато-прозрачные, не смешивались, но превращали равнину в мозаику абстракциониста. Как пластины старинных доспехов, они перекрывали друг друга, защищая хрупкую уязвимую суть. Специалист нашел бы изломы, указал слабые точки, "ледоруб" обшарил бы каждый квадратный сантиметр в поисках трещин-калиток. Бо - лишь сидел, привалившись к покрытому инеем валуну, одному из тех, что складывались в виадук, и смотрел, как тают снежинки. Их сдувало с каменного моста, что прямой линией перечеркивал ледяную пустыню.

(Биш, Кысь и я)

- Такое могло присниться только тебе, - фыркнул Торабэ и взял трагический аккорд. - И что, ничего не делал, пока не замерз и не проснулся в собственной постели под кондиционером, а?
Бледный и тощий, как былинка, юный собеседник Бо заснул на скамье, подложив руки под голову, и оставался только Кио. Который был куда менее приятен как слушатель. Но рассказчик уже не мог остановиться.

И тогда ему было видение... Оно родилось из обиды, из вибрации камня - он чувствовал лопатками, как подрагивают черные валуны, из которых был сложен виадук, - из гудения на басах ветра.
Затянулись каменной кружевной паутиной стрельчатые окна-бойницы. Плоское небо укрылось за облаками, устыдившись своего однообразия. А потом Бо сообразил, что дело вовсе не в этом - просто с шорохом развернулось, раскрылось на полный размах то, что раньше он принял за плащ. Каждое перо было шириной в мужскую ладонь, а длиной почти в локоть; маховые резали морозный разреженный воздух не хуже кинжалов, это они басовито гудели при взмахах, отзываясь на музыку ветра. Они столь же мало напоминали куцые голубиные крылышки с рождественских открыток, как и их обладатель - розовощеких пухликов-ангелочков с младенчески толстыми круглыми попками. Одного их удара хватило бы, чтобы мир затрещал по швам.
Старинные легкие доспехи не сковывали движений крылатого существа, одежды струились жгутами предутреннего тумана, из которого, похоже, и были сшиты...

- Меч? - Бо нахмурился, почесал обеими руками в путанице косичек, сбив повязку, что стягивала всю копну, на один бок. - Нет, не помню. Но ведь должен же быть у него меч, правда, раз в другой руке он держал щит?

(втроем... опять!)

Незамеченный до сих пор наблюдатель поморщился в темноте.
- Бо, ты - поэт, тебе нужно писать песни для группы, - восхитился тот, чьи пальцы ласкали клавиатуру старого музыкального инструмента, и непонятно было, язвит он или говорит всерьез.
- Ты уверен, что эта музыка и эта поэзия совпадут? - тихо поинтересовался "спящий" заморыш.
Он действительно задремал, и сквозь серо-стальные картины пятого уровня одновременно проступал привычный ультрамарин одной из разработочных "комнат". Волнообразные тени на синем фоне наводили мысль о северном море летом, но - песок не менял очертания с каждой секундой. Из застывшей "воды" невысоких дюн выступали острые каменные клыки. Если долго смотреть внутрь песка, можно было различить зелень в самой глубине цвета, словно сквозь воду. Если долго смотреть на небо, оно могло на мгновение показаться карминно-красным. Здесь создавались вещи, требующие неспешной работы.
В этот раз в неподвижном, холодном, прозрачном воздухе рождался не образ, а звук. Прабабушка сякухачи, огромная, ледяная, холодная, глубокая, словно море в сезон штормов, была благозвучна и невыносима, отпугивала и звала куда-то, уходила вниз и неожиданно обрывала пронзительные высокие ноты. Сон перехлестывался с рассказом, и музыка, рожденная одновременно обоими, мгновенно согнала остатки дремоты, наградив ознобом взамен.

Создание света с крыльями, сотканными из предутренних сумерек, рыцарь дня из мальчишеских снов - он стоял, не касаясь босыми ногами обледенелой равнины, и протягивал руку. Бо стучал зубами от холода и страха, он боялся пошевелиться, спугнуть и остаться здесь в одиночестве. Он боялся прикосновения - что оно будет ледяным, точно камень, к которому Бо привалился и, похоже, примерз. Губы под корочкой инея онемели, не шевелились.
Но пальцы, сомкнувшиеся вокруг его запястья, оказались почти горячими.

Торабэ перестал играть. Затухающее эхо последнего аккорда прокатилось под сводом церкви и замерло в дальнем углу.
- И как по-твоему, кто это был?
Бо кивнул со счастливой улыбкой и зажмурился - как ребенок при сладком воспоминании.
- Первый среди небесного воинства, кого чтят даже ангелы, - сказал он.
- Ты так уверен, как будто он дал тебе визитку, - недоверчиво отозвался Кио.
- Почему нет? - Рен тряхнул головой и сел на жесткой лавке, потирая плечо.
- Quis ut Deus*, - хмыкнул неунывающий Бо.
С латынью он был не в ладах, вышло не совсем так, как положено в оригинале, но – узнаваемо.

Когда он снова открыл глаза, небо было по-прежнему плоским – только белым, с побелкой и желтоватым размывом вдоль трещинки. По окну метались тени деревьев.
- Ты очнулся, - с осуждением сказала круглолицая, толстощекая девочка.
Она сидела на корточках у стены и была на пару лет старше. И, наверное, поэтому оставляла за собой право читать нотации.
- Смотри, что ты наделал! - девочка отдернула непрозрачную тонкую занавеску.
Человек на соседней койке был похож на незавершенную мумию. Бо сморгнул - нет, на рыцаря. Грудь сковывала гипсовая кираса, руки в повязках, как в прочных наручах; сломанным крылом свесилась сбившаяся простыня.

Рен невольно рассмеялся - тихо, едва ли не шепотом, только блеснули в полутьме зубы. Но слушать не перестал.
______________________-
* Quis ut Deus – букв. «кто как бог», перевод на латынь имени מִיכָאֵל (Микаэль)

(А теперь еще и я есть, но только очень немного, ун)

- Я?
Бо растерялся - впервые в жизни. Девчонка крепко схватила его за руку и выволокла с койки. Бо зажмурился в предчувствии боли, он не успел забыть, как ноги, обутые в тяжелые ботинки на толстой подошве, месили его, точно осеннюю раскисшую глину. Он почти был уверен, что рука снова хрустнет, выворачиваясь под неправильным углом, и невозможно будет сделать вдох из-за сломанных ребер. Бо украдкой потер грудь - там не ныло.
- Да я его даже не знаю! - возмутился он, попробовал выкрутиться, все напрасно, девочка держала крепко.
Но - взглянул еще раз и засомневался.

Слушатель смотрел с улыбкой, словно забытой на тонких губах по небрежности. Внимательно. Дружелюбнее, чем за все недолгое время знакомства, словно только сейчас заметил в Бо что-то, выделяющее его из череды сегодняшних недолгих встреч. И одновременно - сквозь рассказчика, куда-то в глубь видимой только ему картины.
- На нем были - твои доспе?.. - неожиданное предположение застало самого Рена врасплох, и он пристыженно сглотнул конец фразы. - Извини. Продолжай, пожалуйста.
Бо впервые не поспешил с ответом, кивнул.
- Вот именно, - сказал он. - Вот именно.

Ангел - не сброшенный с небес чужой волей, а добровольно сложивший крылья, чтобы рухнуть вниз камнем и быстрее достичь земли. Демон, что запутался в силках, расставленных человеком. Какая разница, кем он был? Круглолицая девочка поправила свесившуюся до пола простыню. Бо хотел остановить ее: не надо, пусть ангел останется ангелом, не превращается в больного, искалеченного человека. Но ощущение не исчезло, и он промолчал.
Разумеется, он не поверил - сначала. Даже, когда врач, обследуя его, удивленно приподнимал брови, покашливал с намеком, поглядывал на вновь задернутую занавеску, у которой несла добровольную стражу девочка.
- Ничего не понимаю, - сказал он.
- Я - тем более, - словно эхо, откликнулся Бо.
Круглолицая девочка фыркнула.

- Хочешь сказать, он тебя вылечил? Когда сам - больной и даже не просыпался? Это сказки, Бо.
Торабэ звучал разочарованно. Он отвернулся к клавиатуре и заиграл снова. Что-то сложное, многозвучн
ое настолько, что трудно было распознать мелодию.
В стельчатые, с витражами, окна заглянули первые нерешительные лучи солнца, бросили на стены разноцветные блики. Неизвестный в дальнем конце зала, не желая быть увиденным, лег на скамью, вытянул, наконец, затекшие длинные ноги. Достал из нагрудного кармана рубашки крошечный блокнот и сделал запись. Убирать он его не стал.
- Это - не сказки! Врач сказал, что святой отец принес меня в больницу, что все подумали, будто ничего нельзя сделать, потому что уже слишком поздно. У него рука была потом сломана точно так же, как у меня! - в голосе Бо прозвенели злые слезы, кудлатый вытер нос кулаком. - А у меня - все прошло.

(опять все вместе)

Он закатал рукав, на темной загорелой коже давний шрам казался очень белым. Кио делал вид, что ему не интересно, но, стараясь не поворачивать голову, скосил взгляд.
- Ты говорил, что отец Масаюки – эмпат. Но сочувствовать и забирать у кого-то... – он замешкался, подыскивая слово, - повреждения это не одно и то же. И вообще физически невозможно.
- Знаю, - кивнул Бо. - А как он это сделал - не знаю. Я не специалист, и вообще был в отрубе. Спроси Мику, она была там. И все видела.
- Скажи мне, Марс существует? - улыбнулся музыканту в полутьме Рен.
Торабэ перевел на него взгляд с таким видом, как будто впервые заметил его присутствие.
- Какое мне дело до Марса?
- Вот именно, - снова улыбнулся, словно удачной шутке, его собеседник. - Кто он, Бо?
Патлатый рассказчик указал на витраж - первый от алтаря, по левой стене, - там распахнул черно-белые, как с подпалинами крылья ангел в серых доспехах. Цветные стекла отмыли дожди, и надпись, что обычно была незаметна, спрятавшись в тенях и пыли, засияла, когда первый солнечный луч добрался до их переулка: "Princeps militiae coelestis quem honorificant angelorum cives"*.
Рен надолго замолчал. Два образа совмещались плохо, но - совмещались, и это заставляло дрожь бежать по позвоночнику. Хотя, может быть, просто воздух остыл к утру... В рассказанном было очарование, но это не было очарованием сказки. Скорее из тех чудес, которые просто не хочется опровергать. Особенно на рассвете в церкви.

Позже Мика развешивала во дворе только что выстиранные трусы и майки - Бо поручили держать тяжелую корзину с бельем, - а Торабэ дремал в тени дерева, и даже разыгравшиеся ребятишки, что тормошили нового для них человека, не мешали ему.
- Я дал слово, - произнес Бо.
Он смотрел мимо всех - в сторону или совсем в никуда.
- Я дал слово, что отец Масаюки не умрет в больнице. Только не там.

****************
*Princeps militiae coelestis quem honorificant angelorum cives – «Первый среди небесного воинства, кого чтят ангелы» (лат.)

(minna!)

Борт DDG-169 «Асаказе»*
1999 год

Вымытый, накормленный и поэтому чуть сонный найденыш напоминал взъерошенного птенца. Темные глаза на половину круглого, как будто его очертили циркулем, лица и тонкий, чересчур длинный нос лишь усиливали сходство. Ради предосторожности одежду у него отобрали (запаянная в пластиковые пакеты, она ждала отправки или к экспертам, или в мусоросжигатель), а перепуганного мальчишку доставили из душа в лазарет завернутым в одеяло. Сейчас он сидел на койке в одолженной у боцмана – под расписку – синей, слишком большой для него робе и молчал.
Всех желающих поглядеть на находку лазарет не вмещал, а корабельный лекарь, который и без того нервно реагировал на визит в его маленькие владения, мог в любую секунду потерять остатки терпения. Кто-то принес вислоухого плюшевого зайца в матроске, кто-то раздобыл на камбузе яблоко, кто-то поделился шоколадкой, а пожелавший остаться неизвестным доброжелатель – сладкими данго из домашних запасов. Найденыш сгреб все подарки, как совенок - мышей.

- Я так до сих пор и не понял, как мы смогли его обнаружить тогда. "Утренний ветер" шел с патрулирования, когда все случилось... Впрочем, что там случилось? Узнаем ли мы когда-нибудь? - старик растянул сухие губы в ухмылке и отрицательно покачал головой. - Это не для наших глаз. "Утренний ветер" принял лишь отголоски того гнева богов, но этого хватило, чтобы через какое-то время наши радары сошли с ума. Я не видел сам, но матросы говорили, что в нескольких милях от нас всплыла подводная лодка. Конечно, мы отправились туда. Но...

_____________________________
*Asakaze - 朝風 – букв. «утренний ветер»

(мы с Фенькой!)

Старик поднял палец, привлекая особое внимание к своим словам, - никакой подводной лодки там не было. Была простая рыбацкая лодка, а в ней полуживой Совенок. Как радары могли уловить несуществующий сигнал? Я не знаю... Я не могу понять...
Старик посмотрел на мору щурясь так, что глаза его казались совсем закрытыми.
- Я тогда был моложе и точнее в словах и делах. И еще тогда у меня было больше дел, чем сейчас, а слов меньше. Это меня угнетало. Я писал много писем, которые мне некуда было отправить... У меня не было семьи и не было того, кого я мог бы назвать другом. Я был моложе, но я не был счастливее, чем сейчас. Я осмотрел мальчишку, у него был шок, да исцарапанные коленки. Обычный парнишка из рыбацкой деревни, не соображал почти ничего от ужаса, но ел до отвала. У него тоже было много дел и мало слов. А те слова, что у него имелись, ему уже некому было сказать. Мы были похожи...
Врач посмотрел на снимок и вернул его Муте.
- Мы отдали его в больницу на берегу. От нас ему достались полные руки подарков, да прозвище. Я сделал это фото. Несколько лет я писал ему письма, которые некуда было отправлять, и каждое начиналось со слов "Дорогой племянник", словно нас породнило море. Он и не помнит меня, должно быть. Но мне приятно знать, что где-то по земле ходит Совенок Утреннего Ветра. Как будто что-то теплое пригрелось в ладонях.

(SonGoku)

Поесть Мута любил, а поскольку большие рестораны его пугали, то счастье привалило круглосуточному магазинчику на углу. Притихшие кассиры в почти священном ужасе благоговейно наблюдали, как рослый гигант протискивается в узкие проходы, методично перекладывая продукты в корзину. Спустя каких-то полчаса Омари и Мута сидели на набережной, разложив на расстеленной салфетке добычу, поедали нигири* и насаженную на деревянные шпажки жареную рыбу, запивали пивом и наблюдали, как на чернильно-черном фоне острова-горы посреди залива перемещаются огоньки рыбацких баркасов.
- Красиво, да? - спросила Омари и добавила без перехода. - Мне понравился этот старый человек. Но он грустный.
Мута кивнул; ему тоже пришелся по душе отставной военврач, единственным близким человеком которого оказался тот, кто, должно быть, не помнит о нем.
- Это очень печально, - согласился гигант, разворачивая упаковку с жареными шариками такояки*. – Ему не с кем поговорить.
- Куда мы отправимся дальше?
Набив рот новой едой, Мута вытер жирные пальцы и выудил из кармана сложенную вчетверо распечатку. В свете желтого фонаря можно было разобрать ровные газетные строчки (сверху вниз) и две размытые фотографии.
- Госпиталь здешнего университета, - пояснил напарник Омари, расправляясь с остатками ужина.
- Госпиталь университета, - Омари покивала. - Хорошая там охрана по ночам?
Мута пожал плечами, под широкой легкой рубашкой волнами прокатились мышцы; зрелище было бы впечатляющее и жутковатое, если бы не полутьма.
- Мы пойдем туда поговорить с медсестрой.
- С этого все обычно и начинается, - проворчала ирландка.

------------------
*nigiri - 握り – букв. «в горсти», слепленные из вареного риса колобки с начинкой из рыбы, а иногда совсем без начинки, любимая закуска на пикниках и просто так подкрепиться.
*takoyaki – 蛸焼 – букв. «жареный осьминог», поджаренные клецки из кусочков осьминога, теста, остатков темпуры и имбиря; сделались популярны сначала в Осаке, где их с 1935 года продают на уличных лотках, а затем по всей Японии.

(с Фенеком)

В гостиничке (язык не поворачивался назвать этот уютный компактный домик отелем) их ждал узкий пухлый конверт из блекло-желтой плотной бумаги. Ни адреса, ни имени, внутри пачка перевязанных лентой писем и записка.
- Нас просят передать их Совенку, когда мы отыщем его, - перевел для Омари Мута.
Для того чтобы отослать факс в Токио, пришлось шагать в небольшую лавочку на углу, она работала круглосуточно. Заодно Мута прикупил еще пива.
- Интересно, обрадуется он письмам? - Омари задумчиво разглядывала что-то, запрокинув голову. - Странно, как будто есть два Совенка - тот, которого я видела тогда возле метрополитена и тот, которого вытащили моряки. Их два, и они совсем разные...
- Как бы их не оказалось еще больше... – обеспокоено пробормотал Мута, присаживаясь на широкий, еще теплый каменный парапет; камень был шероховатый и чуть-чуть влажный. – Ты встречалась с ним? Какой он?
Пиво зашипело и попыталось вырваться из вскрытой банки, Мута торопливо спрятал желтый пакет в карман, чтобы не запачкать.
- Я, наверное, плохо умею рассказывать. Я молилась тогда об ушедшем, а он молился вместе со мной. Что я могу сказать? В какой-то момент мне показалось, что мы в самом деле провожаем душу того человека в долину смертной тени и идем шаг в шаг. И когда я коснулась его, мне стало спокойнее, как будто что-то липкое и тяжелое слезло с моей души от одного только прикосновения, - Омари замолчала, а затем сказала с усмешкой: - а еще он очень симпатичный мужчина!
Мута хмыкнул – в темноте это прозвучало так, будто бегемот, примостившийся рядом с Омари, озадаченно хрюкнул.
- Мало данных, - пожаловался толстяк. – Ненавижу, когда мало данных.
Их «улов», и правда, трудно было назвать изобильным, но, как заметил оптимист Мута, у них все еще имелся след. Невнятный, затертый, остывший за давностью лет, но, по крайней мере, он куда-то вел (пока что – в госпиталь при местном университете), и возможно, они что-нибудь да отыщут.
- Интересно... какие дела у них с боссу?
- Боссу твой тоже очень странный человек, - Омари приложила титанические усилия, чтобы фраза звучала как комплимент.


[и всегда двое нас - Дарт СонГоку и Дарт Фенек...]

Токио, 2-1-2 Касумигасэки
20 июня 2015 года

Вид сквозь стеклянные двери начальственного кабинета походил на пантомиму: голосов не слышно, но все знаки тела ясно видны. Подружки-работницы подкатили кресла на колесиках и, шепча друг дружке на ухо и подталкивая в бок, устроили себе зрительный зал. Та, чьи волосы были забраны в хвост на затылке, «болела» за подчиненного, обладательница роскошных черных кудряшек ставила на главного. Мужской разговор кончился взаимными поклонами, и дамы прыснули в стороны, каждая к своему терминалу. Перемигнулись, когда Кетсу закрыл за собой дверь – обе заметили недовольство и даже признаки расстройства на его лице. «Кудряшка» спряталась за свой монитор, но хохотушка с хвостиком оказалась более смелой.
- Не дали вести расследование? – почти сочувственно спросила она.
- Наоборот, - мрачно ответствовал ее коллега.
- Тогда почему такая трагедия во взоре?
К ее удовольствию на узком, смахивающем на морду холеной борзой, лице промелькнули неуловимым калейдоскопом эмоции. Это всегда было интересно наблюдать у чересчур закрытого коллеги.
- Им нужен скорейший результат.
- Быстрая проверка и вовлечение без постепенной подготовки? – догадалась хохотушка. – Сочувствую.
- Чему? – холодно поинтересовался Кадзуя, усаживаясь за свой стол.
- Любовь отменяется, - констатировала «хвостик».

Токио, 2-1-2 Касумигасэки
21 июня 2015 года

В высоких стеклянных дверях отражалась вся улица. До того момента, как они разъехались в стороны, пропуская высокого поджарого человека в полном деловом облачении, несмотря на жару. Бесстрастный взгляд камеры слежения зафиксировал его прибытие. В массе светлых рубашек и черных пиджаков его выделяли яркий галстук и изысканная вишневая оторочка рукавов пиджака.
Пройти через большой холл под собственным перевернутым отражением в зеркальном потолке, приветственно кивнуть дежурному за стойкой информации – полторы минуты. Лифт до восьмого этажа – пятнадцать секунд. Гибкая пластиковая ключ-карта для прохода в коридор с редкими матовыми дверями и без единого окна. Еще одна карта и цифровой код, чтобы открыть дверь в зал Четвертого отдела. Здесь ничто не отличается по виду от обычного офиса крупной компании – столы, компьютеры, бумаги, строго одетые сотрудники, кондиционеры и камеры под потолком.
Семь человек присутствуют, еще десяток на выезде. Кетсу сбавил шаг, вгляделся в незнакомое лицо. Да нет, знакомое: бывший подопечный, гениально сортирует и объединяет данные. Пять лет учился в университете за границей. Значит, решил после окончания работать в отделе. Ничего нового, почти все сотрудники попали сюда точно так же.
- С возвращением, - сказал ему Кадзуя. – И добро пожаловать.
Тот робко улыбнулся, став похожим на шиншиллу. Нужно будет спросить его бывшего куратора, как зовут юношу.
У себя на столе Кетсу обнаружил стопку листов – бюрократию никто не отменял. Рядом в конверте лежали отпечатанные в нескольких экземплярах фотографии. И еще один конверт – не такой пухлый. Заключение медицинской лаборатории. Этот конверт Кадзуя вскрыл первым. Быстро пробежал взглядом строчки и перечитал уже внимательно.

(царь обезьян как вдохновитель вообще и помощник в выкладке в частности)

- Что-то тебя не видно в последнее время, - раздался рядом ехидный голос. – Сильно занят, поди.
- Да, сильно, - безэмоционально ответил Кадзуя, но улыбку долго скрывать не получилось. – Здравствуйте, Такемура.
Круглолицый невысокий, но широкоплечий, человек бесцеремонно устроился на краю стола. Заглянул в бумаги в руках у младшего коллеги; Кетсу не стал закрывать их. Такемура был уже в годах, но скорее напоминал бывалого пирата, чем сотрудника государственной компании. Пиджак, белая рубашка и брюки со стрелками не спасали положение. Таким он был не всегда, когда-то его невозможно было в метро отличить от прочих белых воротничков. Кадзуя за все время знакомства ни разу не спросил, что побудило старшего так измениться. Он счел это личной тайной.
- Странное что-то у тебя там написано, - прокомментировал тот.
- Результаты анализа крови. Подозреваю, что именно этот человек виноват в катастрофе в Шинджуку. Но можно ли назвать его человеком...
- Определяет нас не только кровь.
- Знаю, - вздохнул Кетсу и аккуратно вложил листы обратно в конверт.
Новая информация представляла святого отца в новом свете, требовалось обдумать, как поместить ее в уже нарисованную картину.
- В новостях трагедия – главная тема дня и сегодня.
- Угу... – Придется отложить размышления. – Неудивительно. Такое невероятное потрясение.
Кадзуя поморщился, провел рукой по лбу, вытирая неожиданный пот. Выложил на стол из сумки сгоревший ноутбук, который принес только сегодня. Темный пластиковый корпус кое-где пошел волнами.
- Был там? – без упора и волнения поинтересовался Такемура; и правильно, что уже волноваться сейчас?
- Рядом.
- Подглядывал за своей «любовью»?
- И вы туда же, - неожиданно зло огрызнулся Кетсу. – Кстати, эта кровь принадлежит ему.

Старший коллега (не совсем, работали они в разных отделах) приподнялся, хлопнул его по плечу и уселся обратно.
- Ты умеешь находить самородки, - весело скалясь, подначил он. – Дашь посмотреть на красавчика?
Младший вздохнул и загрузил досье, которое к тому времени собрал на Тойохару – далеко не полное. Множество «белых пятен» и подписей «неизвестно», «недостоверно». С лица Такемуры сползла улыбка, читал он уже вполне серьезно.
- Кто бы мог подумать, что им займешься именно ты, - наконец произнес он задумчиво.
- Вы его знаете?

Клиника Одаширо, Кагошима,
1999 год

Маленький пациент внес в размеренную жизнь провинциальной больницы значительную долю разнообразия. Вокруг жили люди, привыкшие к непогоде, и они не обращали внимания на тривиальный насморк или легкий кашель. К врачу они обращались только в том случае, когда дальше терпеть боль уже невозможно или недуг не получается вылечить дома.
Мальчишку прозвали Совенком не только за привычку молчать, нахохлившись, и в ответ на любой вопрос медленно и бестолково опускать тяжелые веки. Он упрямо не хотел ни с кем общаться; сласти, которыми его в изобилии снабжали медсестры, не покупали его доверия и расположения, но в общем-то он не доставлял никому особых хлопот, не капризничал и охотно помогал, когда требовалось привезти из кухни тележку с обедом для больных или раздать лекарства. По мнению Мори Юраку, заведующего отделением, мальчик вел себя даже излишне серьезно. Почти что как взрослый.
Но он не был ангелом. Определенно.
Вот уже пять дней каждое утро начиналось с проверки, на месте ли маленький пациент, и продолжалось поисками его очередного укрытия. Совенок проявлял в этом вопросе завидную изобретательность.
- И не подозревал, что у нас столько укромных мест, - всякий раз удивлялся Мори-сенсей, когда мальчишку извлекали из новой норки.
Впрочем, сегодня найденышу стать причиной настоящего переполоха.

Незнакомца заметили сразу. Не то чтобы он выделялся в толпе (как раз наоборот, его не так то просто было заметить), но здесь все знали друг друга, и старшая медсестра, которая прожила в первом чомэ* Кагошима-мачи все свои пятьдесят с лишним лет, была уверена, что ни разу в жизни не встречала этого невысокого круглоголового человечка в старомодных очках.
- Могу чем-нибудь вам помочь? - спросила она, не слишком уверенная, что ее помощь действительно потребуется.
Февральский ветер трепал простыни на веревках. Человечек снял европейскую шляпу, сразу сделавшись еще круглее, поклонился и быстро вернул головной убор на место. Оттопыренные уши остались торчать в стороны. Из внутреннего кармана короткого дорогого пальто вынул визитницу и протянул гладкий кусочек прямоугольного картона медсестре.
- Такемура Наоки, - представился незнакомец, одной рукой придерживая шарф.
Не местный, скорее всего, столичный: его выдал слишком чистый и строгий говор, одежда, какую здесь носил разве что городской глава.
- Я из министерства образования, - добавил необычный посетитель, видимо, убоявшись, что женщина не сумеет прочесть некрупный шрифт. – Мы работаем с сиротами и детьми из необеспеченных семей.
Он поправил сползшие на кончик носа очки.
- Нам сообщили, что к вам недавно попал неизвестный мальчик. Я бы хотел поговорить с ним.
- А, так вы за Совенком! – оживилась старшая медсестра. - Мори-сенсей пытался найти какие-нибудь сведения о нем, но у нас тут все по старинке...
Как и предполагалось: постель смята и пуста, тонкое одеяло небрежно отброшено в сторону. Медсестра заглянула на всякий случай под койку; больше ради успокоения совести, чем в ожидании найти там пропажу.
- Он никогда не прячется в одном и том же месте дважды, - сообщила она посетителю.

---------------------
*choume - 丁目 - (букв. "улица, застава" и "глаз") городской квартал

(теперь писали вдвоем ^^)