Обсуждение


Этот дом со стороны вовсе не похож на психушку. От основной дороги с развилки свернуть налево и по серой грунтовке ехать километров пять, не больше – вам откроется чудесный вид. Зеленые холмы, небольшой пруд, а за белым дощатым забором – невысоким, всего метра полтора, - аккуратненький светлый домик в два этажа. Подойдите к центральному входу, поднимитесь по крылечку в три ступеньки с тонкими периллами, приоткройте деревянную дверь и увидите милую светловолосую девушку в голубом костюме за стойкой с небольшой табличкой «Регистратура». Девушку зовут Оленька, пока оформляются документы, она предложит вам кофе или вкусного заварного чаю, достанет коробку с имбирным печеньем. А затем, извинившись, оставит вас рассматривать фотографии и картины на противоположной двум удобным креслам и двум диванчикам стене.
На профессиональных фотографиях в деревянных рамках вы увидите портреты врачей, администрации. Несколько общих цветных фотографий: праздники, маскарады, выступления театральной труппы, где и постановка, и игра – дело пациентов. Пейзажи и натюрморты, несколько абстрактных изображений – это тоже работы пациентов, результат их занятий в художественной студии.
Если вы переведете взгляд за окно, то увидите только холмы, темную кромку далекого леса, чистое небо. Изящная кованная решетка на окнах не вызовет ассоциаций с тюрьмой.
Документы оформлены, Оленька пригласит вас пройти дальше, и вы, миновав несколько запертых дверей в широком светлом коридоре, окажетесь здесь – это «перекресток», небольшой зал с несколькими дверьми. Дверь налево ведет в комнату арт-терапии, на двери изображена палитра с кистями, до того мастерски, что только подойдя вплотную вы поймете, что это рисунок. Дверь направо, на ней нет особенных знаков, только кружок магнитного замка, ведет в корпус для персонала. Личные кабинеты врачей, комната отдыха, ванная – кое-кто из охранников, врачей и медсестер зачастую живет здесь по нескольку недель. Кабинет доктора Ройфе располагается ближе всего ко входу в этот корпус, первая дверь налево.
Если же пройти из «перекрестка» прямо, вы попадете в комнату отдыха для пациентов, она напомнит вам комнату в детском саду – полки с книгами, большие деревянные счеты, аккуратно сложенные в стопку коробки с логическими играми, около десятка квадратных столов светлого дерева и стулья. Музыкальный центр, большой телевизор под потолком и, если вы внимательны, можете заметить установку для показа слайдов в нише одной из стен. Новости здесь не смотрят – только записанные на DVD диски передачи про животных, образовательные программы, детские фильмы, да добрые мультики – никаких «Том и Джерри» с падающими наковальнями и тяжелыми молотками.
Дверь с витражом ведет в небольшую столовую, а если подняться на второй этаж по укрытой ковром лестнице, вы попадете в еще одну комнату отдыха, поменьше. Здесь ее называют «верхней» и не слишком жалуют, предпочитая «нижнюю», ту, где вы уже побывали. В «верхней» обычно находятся те, у кого проблемы с передвижением.
Дальше расположен длинный коридор с палатами пациентов. Впрочем, палатами здесь это не называют, говорят просто «комната». На каждой двери этой одноместной комнаты прикреплена табличка с полным именем проживающего.
Если же вы снова спуститесь на первый этаж и попытаетесь открыть последнюю дверь на «перекрестке», вас постигнет неудача – она заперта. Там отделение «буйных», вам туда совсем не нужно, ведь вы к ним не относитесь? Никто из тихих пациентов не бывал там, никто не знает планировки или лиц тех, кто там содержится. Если вы ожидаете криков по ночам, воплей и разъяренного рычания психов, то спешим вас разочаровать – из «буйного корпуса» не доносится никаких звуков.
Вообще, все здесь напоминает помесь детского сада с домом для престарелых западного образца. Но клиника – частная, и финансируется хорошо, стало быть, вполне может позволить себе приятный чистенький домашний интерьер, не напоминающий о карательной психиатрии.
Вон те двое старичков – они не спускаются в «нижнюю» комнату отдыха, все время играют в карты в «верхней», путаясь в ходах, козырях и очередности, и еще говорят о Великой Отечественной. Ни один из них не был на войне, но они об этом не помнят, пересказывают друг другу сюжеты военных фильмов от первого лица, искренне веря, что сами там были. Они бы с радостью поделились воспоминаниями с молодежью, но молодежь резво сбегает на первый этаж и старики продолжают говорить не то друг с другом, не то с картинками на картах.
А это Иннушка, она всегда молчит. Первое время вас, быть может, будет нервировать ее неподвижность и пристальный взгляд, но скоро вы привыкнете к ней, начнете воспринимать как часть интерьера, наравне с раскидистой монстерой в большом горшке, которую Иннушка любит поливать из голубой детской лейки. Иннушка всегда была тихой девочкой, а после того, как ее неделю продержал в каком-то подвале в плену маньяк, и вовсе замкнулась в себе. Ее освободили из плена почти полгода назад, но она все еще не может освободиться.
Эту симпатичную девушку зовут Кира, она отчаянно боится сойти с ума. У нее бывают панические атаки, когда на нее наваливается мешающий дышать, сковывающий ужас. Она всегда очень тщательно следит за собой, пытаясь уловить признаки собственного безумия.
Это Альберт, полноватый мужчина с сонным взглядом. Он может быть смешлив под настроение, даже остроумен. Альберт часто играет в шашки с главным врачом – доктором Ройфе – и почти всегда выигрывает. Иногда Доктор просит Альберта присмотреть за остальными пациентами в свое отсутствие, когда уезжает на конференции. У Альберта медицинское образование, он бывший хирург. Почему он оказался в психушке толком никому не ясно, среди пациентов одно время ходила легенда о том, как Альберт рехнулся прямо за операционным столом и скальпелем зарезал оперируемого. В некоторых версиях этой легенды Альберт зарезал еще и пару-тройку (количество варьировалось) врачей в операционной, прежде чем его скрутили. Доктор Ройфе только вздыхал, когда на беседах другие пациенты говорили, что их пугает сумасшедший хирург. «Это домыслы, я уверяю вас», - мягко говорил Доктор. Довольно скоро пациентам надоело бояться Закарпатского, он и впрямь совершенно безобиден.
Это Маргарита, завязав с ней разговор, вы познакомитесь с одной из ее личностей. С которой – это уж как повезет, но скучно вам не будет в любом случае. Маргарита, по слухам, спятила от переутомления. Заработалась. Когда она попала в клинику, пациенты были очень впечатлены, и на встречах с посещающими советовали друзьям и родственникам меньше работать и больше отдыхать.
Это Марта, она художница, с ней, как и с тихоней-Иннушкой, общение наладить довольно сложно. Время от времени она выходит из ступора и воспринимает окружающий мир, но в основном Марта погружена в себя и на внешние раздражители особенно явно не реагирует.
Это Петр, ему двадцать, но выглядит он моложе. Он аутист, ему, в общем-то, нет до вас особого дела, он любит мультики. Пациенты его любят – он похож на ребенка и кажется еще более странным и беспомощным, чем все они. Лучший способ привести человека в чувство – дать возможность заботиться о ком-то слабом. И пациенты заботятся – ставят для Петра диски в DVD-плеер, оставляют для него в столовой особенную тарелку с голубыми и желтыми цветочками по краю - она красивая.
Есть и другие пациенты, вы с ними обязательно познакомитесь. Потому что останетесь здесь. Не менее, чем на полгода, до следующей комиссии.
А может и на всю жизнь.

Анна Малышева.

Первая фаза плана прошла успешно. Санитары из скорой купились, а подруга подиграла мастерски и так же мастерски ввернула, что родственники и друзья просили бы госпитализировать Аню в хорошую клинику, например... В клинику доктора Ройфе.
И вот она наконец-то увидила своими глазами объект будущей статьи. Петр Кадушкин, двадцать лет. Пухлый, чернявый... Чем-то немного похож на отца. Когда Аня впервые вошла в комнату, где собрались психи, Кадушкин торчал перед телевизором, чуть покачиваясь из стороны в сторону и смотрел какую-то из серий "Котя Леопольда". Вид у него был абсолютно отсутствующий. Парень восседал на детском стульчике, из-за этого его коленки почти упирались в подбородок, но Петра это, кажется, не волновало.
"Так-так... А вот это мы объясним тем, что его по заказу пичкают лекарствами, так что он вообще все время одурманен" - мелькнуло в голове Ани.
В принципе, она уже поняла, что младший Кадушкин здесь не на пустом месте, причем политика и все такое в его госпитализации совершенно не при чем: парень и правда не в себе, ну разве нормальный двадцатилетний бугай будет разинув рот пялиться на Леопольда и мышей и вот так крепко держаться за стульчик, словно он может убежать из-под него?
Хм... Интересно, а откуда стульчик взялся? Других таких в комнате нет. Все прочие стулья и кресла нормальные, взрослые, только вот этот -- маленький, зеленый с яркими цветами... Довольно старый... Краска уже облупилась со спинки. Надо выяснить. Может еще окажется, что папочка привез сынуле его любимый детский стульчик, ну или мамочка. Тоже еще та будет черточка в статье.
А если столь душещипательной истории за стульчиком не стоит, то что нам стоит дом построить? Как напишем, так и будет!
Но Петр Кадушкин Петром Кадушкиным, а про свою легенду тоже забывать не стоит!
Аня обвела взглядом пациентов, примериваясь, к кому бы подвалить со своей легендой.

На мягких садовых качелях темно-зеленого цвета сидела Рита. В руках она держала маленькую книжку в мягком переплете. Сборник стихов Ахматовой в зелененькой серии «Азбука-Классика». Черные волосы девушки трепал теплый весенний ветерок, круживший лепестки отцветающей черемухи. Воздух, наполненный ароматами весенних цветов, казался мягким душистым одеялом, окутывающим плечи девушки. Рита чему-то улыбалась, переворачивая странички. На дорожку перед качелями сел голубь. Вопросительно посмотрел на девушку красным глазом. Рита подняла голову от книжки, задумчиво глядя на птицу. Взор ее стал отстраненным, веки слега опустились. Из ослабевших рук выпала книга. Девушка этого не заметила. Она продолжала сидеть, глядя на красный глаз голубя. Ей было не важно, что птица давно упорхнула. Перед ее взором все осталось неизменным. На крыльце рядом пронзительно каркнул ворон. Девушка на качелях моргнула, резко тряхнула головой, отгоняя какие-то мысли, порывисто встала и отправилась к небольшому двухэтажному дому. Ветер лениво трепал странички забытой книжки в зеленом переплете, лежащей возле зеленых садовых качелей.
Марго шла быстрой уверенной походкой упрямого, волевого человека. На ходу расстегивая три верхние пуговицы бежевой рубашки. Ей всегда казалось, что наглухо застегнутый ворот мешает ей дышать. Уверенно распахнув дверь, Марго шагнула в приемную, приветливо улыбнулась Оленьке.
- Добрый день, девушка, - вежливо, но без теплоты поприветствовала медсестру.
Оленька приветливо улыбнулась, не обращая внимания на то, что полтора часа назад уже здоровалась с Ритой, и даже чай пила. С Марго она сегодня виделась впервые.
- Добрый день, Маргарита Владимировна. Хотите чаю?
- А врач когда будет?
- Ефим Израилевич или Илона Эдуардовна?
- Самый главный, - коротко ответила Марго. - Я не могу терять время в этом санатории. У меня дела в офисе. И так там Вадик с Аленкой все на уши поставили, а если я еще хотя бы пару дней тут проведу, то квартальную отчетность провалим.
- Илона Эдуардовна будет позже. Она поехала в город за специальными препаратами, - улыбаясь, ответила Оленька. - Может быть чаю, Маргарита Владимировна?
- Лучше кофе. Черный.
Оленька, улыбаясь, кивнула и включила кофеварку. Черная ароматная жидкость тоненькой струйкой потекла в изящную фарфоровую чашечку.
Марго села в кресло, изящно закинув ногу на ногу, поставила локоть на подлокотник и задумчиво постучала указательным пальчиком по губам. Дорогой тату-макияж подчеркивал ее губы и форму бровей. Даже сейчас, проведя несколько недель в «Новой надежде», Марго выглядела превосходно. Аккуратное каре казалось только что уложенным в салоне. Гладкая смуглая кожа девушки не нуждалась ни в пудре, ни в тональном креме. Милая улыбка была очень деловой, а выражение лица - очень решительным. Оленька уже давно научилась отличать две субличности Маргариты Владимировны. Хотя, трудно было спутать мягкую, нерешительную, стеснительную Риту, с бойкой, смелой и властной Марго.
Оленька подала Маргарите Владимировне чашечку черного кофе, без сливок и сахара.
- Спасибо, - дежурно поблагодарила Марго, принимая чашечку. Отпив немножечко ароматного напитка, она поставила чашечку на подлокотник кресла.

Кира тщательно пригладила волосы щеткой – пробор выглядел идеально, каждый волосок лежал на своем месте. Недавно ей пришло в голову, что поскольку каждому сумасшедшему свойственно создавать вокруг себя хаос и неразбериху, то можно пойти от обратного. Аккуратный и предельно собранный человек просто не может быть сумасшедшим.
Теперь каждое утро для девушки начиналось с тщательнейшего изучения себя в зеркале на предмет малейших нарушений общей гармонии форм и правил.
Волосы – причесаны, макияж – минимальный, ногти аккуратно и коротко подстрижены, одежда идеально выглажена, туфли сияют.
Кира была довольна. Она выглядит великолепно.
Девушка вышла из комнаты и, быстро пробежав по коридору, спустилась вниз.
Она поздоровалась с присутствующими, поскольку человек здравомыслящий – это человек вежливый и присела на кресло, настороженно прислушиваясь к собственным ощущениям. Она не могла рассчитывать на находящихся в комнате людей, в случае приступа они скорее всего ей не помогут, и потому нужно быть еще более собранной.
Кира положила ладони на свои коленки и еще раз оглядела присутствующих.
Чем бы заняться?
Человек здравомыслящий – человек обязательно чем-то занятый. Девушка взялась было за оставленную кем-то книжку, но та быстро наскучила, хотя яркая обложка обещала массу интересного и необычного, полистала журнал, всматриваясь в картинки и пробегая глазами текст, но журнал кончился и делать опять стало нечего…

Марта с отсутствующим видом блуждала десертной ложкой в чашке фруктового салата, как всегда она завтракала в своей комнате, по утрам её состояние обычно ухудшалось, так что завтракать в столовой вместе с другими пациентами было равноценно пытке. Без аппетита она проглотила несколько ложек, отломила кусочек зерновой булочки и рассеянно прожевала. Ощущение мокрого картона во рту, не перебил даже большой стакан ярко-оранжевого морковного сока, который Марта залпом выпила, так и почувствовав вкуса. Художница отставила поднос и отвернулась к стенке. Она с удовольствием пролежала бы так целый день, не вставая и не меняя позы, но оставаться в своей комнате запрещалось, ровно в десять сюда войдет сестра и мягко, но решительно возьмет её за руку и проводит к остальным. Марта нехотя встала, натянула наугад взятую из шкафа длинную вязаную кофту, последнее время она постоянно мёрзла, и толкнула дверь. Зябко обняв себя руками в попытке согреться, кареглазая девушка спустилась вниз и привычно села в углу.
Марта склонила голову к левому плечу и рассеянно намотала на указательный палец черную упругую кудряшку, которая не попала в небрежно забранный на затылке хвост. Она как обычно сидела на своем месте пред окном и мало обращала внимание на происходящее вокруг. В комнате отдыха на первом этаже этот вид за окном был прочно закреплён за художницей. Девушка досконально изучила часть мощеной дорожки, ствол старого тополя, растущий совсем рядом с дальним окном облюбованным Мартой, яркие венчики первоцветов и небольшой кусочек неба. Мысли медленно тянулись, словно запутавшиеся в жидком мёде, с трудом цепляясь друг за друга. Чаще всего они касались пейзажа за окном и никчемности самой Марты, причём эти темы были абсолютно равноценные.
Художница всячески избегала общения, могла запросто «не услышать вопроса», была неразговорчива и замкнута. Хотя она осознавала, где и зачем находиться, это мало её интересовало. Окружающий мир полностью потерял привлекательность и существовал совершенно отдельно от неё, где-то в другой плоскости. В том далёком красочном мире её звали Аспазией – гениальной чертовкой, признавались в любви и восхищались её картинами, пока… пока она не поняла, что всё кругом наигранно и лишено всякого смысла.

Яра решила не посещать сегодня комнату отдыха, во всяком случае, не сейчас. Девушка осталась в своей комнате. Сидя на кровати поджав ноги, по-турецки и обняв подушку, она наблюдала за игрой трех чертиков, которые умудрились пробраться в машину неотложки, когда девушку забирали из дому. Озорники носились по комнате, перепрыгивали друг через дружку, дергали друг друга за хвосты. Слава любила наблюдать за ними, а еще она знала, что здесь, в отличие от дома бабушки малышам ничто не угрожает. Потому что в клинике, нет нерасторопных теток, которые даже под ноги не смотрят. А медицинский персонал, делающий обход, перед тем как пройти в комнату останавливается в дверях, чтобы чертята успели спрятаться под кроватью, так что угроза быть раздавленными им не грозит. У окна за происходящим в комнате наблюдал верный друг девушки, которому тоже удалось незамеченным последовать за своей подругой. Куда он уходит на ночь, Яра не представляла, ведь здесь не было дополнительной комнаты для него. Но девушка всегда была полностью уверенна, что как только она откроет глаза, он будет сидеть на стуле возле окна и ждать ее пробуждения. Еще живя дома, Яра спросила парня, как его зовут, он ответил ей, что его имя Асмадей. Девушке очень нравилось это имя, ведь в современном мире очень маленькое количество родителей позволяют себе назвать ребенка очень редким именем, в основном всех зовут Вани, Сережи и т.д. Асмадей всегда очень внимательно слушал, о чем говорят врачи, проводящие осмотр, с некоторыми вещами он был полностью согласен, а над некоторыми смеялся во все горло и заявлял, что большей глупости он в жизни не слышал.
- Почему бы тебе не сходить развеяться? Нельзя же весь день сидеть в комнате.- обратился парень к Яре.
- Мне кроме вас никто не нужен. К тому же Вик, Рик и Мик (так Кравцова окрестила своих маленьких питомцев) не смогут пойти со мной, только в этой комнате они в безопасности, а за дверью их может поджидать какой-нибудь сумасшедший, который даже не заметит, как наступит на одного из них. Да и пока все равно интересного за дверьми этой комнаты не происходит. А, если я кому-нибудь и понадоблюсь, они всегда могут зайти ко мне.– не отрываясь от игры чертят, улыбаясь ответила Яра.

Скользя взглядом по стеклу, а именно по месту соединения стекла с рамой, Марта невольно поморщилась. Окно было пластиковое, правильной формы и, несомненно, недавно поставленное, а именно такие новые глянцевые и безукоризненно причёсанные вещи больше всего её раздражали раньше. Девушка почувствовала сильное желание это исправить, выудив из причёски невидимку, она с ожесточением принялась карябать пластик. Пусть у этой рамы будет индивидуальность и хоть какая-то история. Марта очень любила предметы с историей: дореволюционные комоды с изъеденными жучками полками, старую поношенную, но такую удобную обувь, потёртые трубки, кажется ещё хранившие запах дорогого табака, необычные стеклянные бутыли… Они были всегда неправильной формы, ведь их выдували вручную крупные неразговорчивые стеклодувы в маленьких мастерских (по крайней мере, так она думала). Марта часто делала прозрачные и тёмные разнокалиберные бутылки центром своих композиций, ей было интересно показывать, как они искажали окружающие предметы и преломляли свет.
Она бросила заколку в карман и задумалась. Интересно, как будет выглядеть отражение трубки и старинной книги в огромной бутыле тёмно-коньячного цвета. А бутыль пусть будет похожа на пузатую тыкву с чуть кривовато посаженным горлышком. Марта мечтательно улыбнулась, впервые за несколько месяцев, и с увлечением стала обдумывать детали будущего натюрморта.

Оставленная на подлокотнике чашечка кофе медленно остывала. Марго нетерпеливо постукивала пальчиком по обивке рядом с ней. Часы тихонечко отмеряли время, над головой Оленьки, что-то отмечающей в большой амбарной тетради. Марго в очередной раз посмотрела на часы, подперла подбородок тыльной стороной ладошки, потом поставила обе ноги на пол, потом опять закинула ногу на ногу, отпила глоток кофе. Ожидание давалось ей тяжело.
- Маргарита Владимировна, может быть, вы пока порисуете, или погуляете во дворе, - предложила Оленька, - я обязательно передам Илоне Эдуардовне, что вы хотели ее видеть.
Марго встала, нетерпеливо прошлась от кресла к окну, еще раз взглянула на часы.
- Хорошо, - кивнула Марго. И решительно направилась в комнату арт-терапии.
На несколько мгновений, замерев на перекрестке, будто вспоминая куда же идет, Марго решительно тряхнула головой, и толкнула дверь с искусно нарисованными кистями и палитрой.

Девушка, изо дня в день сидящая в углу перед большим окном, снова погрузилась в себя, но это были уже не те привычные серые и тоскливые мысли, это были фантазии. Броские, раскрашенные яркими красками образы будущих полотен. Они мучительно просились на холст, не оставляя художнице ни единого шанса их проигнорировать. Марта стремительно вскочила, чуть не опрокинув стул. На ходу сдирая с себя ужасную мешковатую кофту и распуская волосы, она ворвалась в артстудию, словно вихрь, громко хлопнув дверью.
Марго никогда не умела рисовать. Просто вычерчивала почти идеально ровными линиями геометрические эскизы. Ей неплохо удавалось «поймать» перспективу, создать объем, но если в ее рисунках и были дуги и окружности, то очень вымеренные, четкие, как по лекалу. Ее рисунки были эскизами футуристических зданий или помещений, иногда с намеренно искаженными углами. Выполненные тонко отточенным черным карандашом на плотной белой бумаге без полей и рам. Вот и сейчас Марго рисовала что-то очень острое, с двумя скругленными углами, разного радиуса и чуть расходящимися стенами и окнами выдающимися тупым углом внутрь помещения или наружу. В тот момент, когда дверь открылась от сильного толчка, ей никак не удавалось поймать тень так, чтобы одно из окон казалось пустым, без стекла.
Умиротворяющее окружение знакомых и понятных вещей несколько успокоило девушку, мельком оглядевшись, она отметила пару мольбертов, сидящую за столом девушку и самое главное, разнокалиберные холсты в подрамниках, они были придвинуты к стене, уже загрунтованные и полностью готовые к работе. Глаза художницы загорелись, как у бедуина при виде оазиса, Марта вытащила на середину комнаты мольберт, закрепила на нём большой квадратный холст и отошла на несколько шагов, не мигая, глядя на девственно чистое полотно, и застыла.
Застыв с карандашом в руке, Марго наблюдала за вошедшей девушкой. Чуть нахмурив лоб, она пыталась вспомнить ее имя. «Нет, без ежедневника, как без рук», - потерев переносицу, подумала Марго и принялась искать, куда же сунула ежедневник. Ни на столе, ни в карманах его не оказалось, что несколько расстроило девушку, зато она вспомнила, как зовут художницу. Марта, красивое имя, и начинается на ту же букву, что и Маргарита. С такой красивой буквы «М». В ней три острых угла, четыре прямых линии и ни одной окружности. Такие буквы нравились Марго больше всего.
Наконец, Марта увидела законченный вариант картины, композицию в целом, сочные и тёплые тона, послеобеденная нега жаркого июльского дня, простая льняная скатерть в коричневую клетку, и словно небрежно сдвинутые в кучу разношёрстные предметы, каждый со своей историей.
Взяв палитру, она стала нежно и как всегда хаотично, выдавливать сочные маслянистые краски из небольших тюбиков. Крышка от одного выскочила из рук и укатилась под стол, Марта, вспомнив, как прежде рыскала по всей комнате в поисках колпачков, смешно сморщила нос, провела тыльной стороной ладони по лицу, убирая непослушную чёрную кудряшку, умудрившись испачкать щёку охрой, и заглянула под стол.
Марго продолжала наблюдать за действиями Марты. Резкость и порывистость художницы ее завораживала, хотя казалось, будто все происходит как в замедленном кино. Вот Марта выдавливает одну краску, кладет, медленно берет следующую. Пока она поднимает руку, Марго успевает заметить мельчайшие детали, чуть загнутый край и слегка потрескавшуюся краску на тюбике, неровную полосу краски на ребре ладони художницы, неровные пятна краски на палитре. Затем Марта берет следующий тюбик. Так же медленно-медленно его открывает, колпачок выскальзывает из ее рук, и целую вечность летит к полу. Затем, с громким ударом касается пола, подскакивает и снова падает. И тут же время возвращает свой обычный бег. Марго моргнула, несколько раз тряхнула головой и наклонилась посмотреть, куда же укатилась крышечка.
Колпачок обнаружился в самом дальнем углу за ножкой, девушке пришлось заползти под стол на четвереньках, чтобы добраться до него.
- Нашла! – воскликнула Марта, пятясь. В доказательство она торжественно подняла вверх руку с зажатой в кулаке добычей, невольно поморщилась в ответ на непробиваемую мину безупречно причёсанной пациентки, несколько смутилась своей спонтанной радости и молча вернулась к краскам.

(Арчи и я)

Вместе с Факел

Марго добродушно улыбнулась художнице, но та уже вернулась к своим краскам. Пожав плечами, девушка занялась своим рисунком. Но футуристическая комната уже перестала ей нравиться. Хотелось чего-то большего. Она быстро перевернула лист чистой стороной, провела карандашом ровную низкую линию горизонта и быстренько стала вычерчивать группу башенок и высоток. Но результат ей не нравился. Сильно нажав на карандаш, проводя очередную линию, Марго сломала грифель и нервно, со злостью, бросила его в стену. И тут же устыдилась своего поведения. Щеки девушки налились румянцем, она медленно встал, чтобы поднять карандаш.
Холст ждёт, он просто дрожит от предвкушения, так же как руки художницы, но стоит только кисти коснуться его в первый раз, всё вокруг замирает, переставая существовать. Сначала Марта несколькими лёгкими мазками обозначила контур пузатой бутыли, забытую книгу, несколько игральных карт, пустой хрустальный фужер, дремавшую за ним трубку… Левая сторона пустая. Надо что-то яркое и живое, такое же тёплое и лаконичное, как летнее солнце. Марта немного подумала, нежно коснулась палитры кистью и наметила дугу, конечно, сейчас в ней ещё сложно угадать апельсин, но пройдёт совсем немного времени и он заискрится оранжевым шаром, разбавляя, и серую скучность книжных страниц, и чрезмерную насыщенность тёмного бутылочного стекла. Художница на секунду прервалась, покусывая кончик кисти.
Подняв брошенный карандаши, покрутив в руках, Марго положила его в коробку к сломанным собратьям и взяла новый из другой. Несколько секунд смотрела на него, оценивая остроту кончика, осталась недовольна и отложила карандаш в сторону. Взяла следующий. Он тоже оказался недостаточно хорош. Перебрав таким образом половину коробочки, Марго наконец-то нашла идеальный. Он был очень мягкий, необычной треугольной формы, за счет чего, его было очень удобно держать. Длинный, серый, с мягкими силиконовыми крапинками-подушечками, чтобы не скользил в руке. Невольно залюбовавшись чуть скругленными острыми, ровно в шестьдесят градусов углами и капельками силикона, идущими в два ряда по каждой грани. Двадцать серых капелек в каждом ряду. Разного диаметра. По сорок, на каждой грани. Сто двадцать капелек. Сначала перемножив, а потом и пересчитав, Марго осталась довольна.
Художница была полностью поглощена своей работой, на одежде расплывались разноцветные масляные пятна, из стакана торчало с десяток кистей, перепачканных краской, рука порхала над холстом, то широкими вальсовыми мазками, то мелкой чечёточной дробью. Вначале Марта сконцентрировалась на тёмной бутыле, а именно на отражённой в ней комнате. Пара высоких окон, белая фарфоровая ваза с длинной метёлкой сухостоя, пылающий камин, чуть ближе, соседние по столу предметы, правда, все они исказились, словно в кривом зеркале, хотя тёмное стекло и было по сути таким зеркалом. Последний штрих и тыквоподобная бутыль выдвинулась из плоскости холста, получив объем и невольно показав, что ещё будет вокруг.
Выбрав подходящий карандаш, Марго занялась листом. Ей нужен был плотный кусок ватмана размером А3. Гладкий, а не рыхлый как для акварели. И чтобы без водной маркировки с названием фирмы производителя. Эти серые разводы портили девственную чистоту листа, отвлекая от чертежа. В первой папке нужного размера, оказались листы без маркировки, но чуть серого оттенка. Поморщившись, Марго отложила ее в сторону и взяла следующую. В ней листы оказались слишком тонкими. Следующие были приятными на ощупь, но все портила гадкая маркировка курсивом по краю. Эта папка отправилась следом за предыдущими. И вот, наконец, Марго нашла искомое. Толстая папку в пятьдесят идеально белых листов для черчения. Гладких, плотных, без маркировки. Обрадовавшись, девушка забрала всю папку. Прижав ее к груди, она аккуратно сложила вытащенные карандаши и папки обратно по коробкам и пошла обратно за стол.

Кира внимательно прислушивалась к себе – сегодня с самого утра ее угнетало чувство тревоги, сначала неясной, но постепенно приобретавшей все более четкие очертания. Она внимательно посмотрела в середину противоположной стены, мир уже начинал кружиться вокруг нее, постепенно сужаясь, звуки отдалились, в голове остался пустой звенящий холод. Отказывающимися действовать руками Кира поправила прическу, убеждая себя, что ее тело все еще при ней и слушается, встала и медленно двинулась к выходу.
Голова немного кружилась, девушку остро резанул страх – она не выйдет, не сможет выйти отсюда, никогда, никогда, и никто не сможет ей помочь…
Она постаралась придать твердость шагам, и ее накрыло волной ужаса - краем глаза поймав движение на стене собственной тени, Кира шарахнулась в сторону, сильно ударившись обо что-то и слыша только собственное сердцебиение.
Пришли обычные для ее приступов тошнота и слабость, Кира мельком взглянула на запястье – тонкие кровеносные сосуды, которые обычно видны под ее нежной белой кожей, сейчас стали едва заметны, она прижала ледяные мокрые ладони к горящим щекам.
Что ей делать?
Никому нельзя доверять, никому.
Пытаясь совладать с головокружением, девушка оттолкнулась от стены, и ее снова накрыла волна панического ужаса. Стало трудно дышать, ощущение нехватки воздуха, разрывающее легкие, заставило ее судорожно всхлипнуть и сползти на пол, на корточки, сжаться в плотный комочек.
Мыслей в голове не осталось, только острый, рвущий душу страх.
Кира не считала времени, она не знала – прошло две минуты или час, когда ее немного отпустило. Девушка подняла голову, и уставилась на свои руки. Нужно дойти до комнаты, чтобы никто не увидел ее здесь в таком состоянии, она здравомыслящий человек, она не сумасшедшая, она все может сама.
Шатаясь, она встала на колени, потом, опираясь на стенку, поднялась на ноги. Колени дрожали, тело казалось чужим, неловким и словно бы одеревеневшим.
Чуть постояв, прикрыв глаза, чтобы так сильно не чувствовалось головокружение, и отдышавшись, Кира сделала шаг. Еще один и еще. Сжав руки в кулаки так, что от ногтей на ладонях отпечатались заметные полукруги, она медленно дошла до лестницы и поднялась наверх.
Добравшись до своей комнаты, девушка добралась до туалета, где ее все-таки вырвало.
Кое-как умывшись и прополоскав рот, она рухнула на кровать и заплакала.
Слезы медленно выкатывались из глаз, стекали по носу, губам и падали на подушку.
Слезы страха и облегчения. Ее никто не видел, никто не узнает о ее слабости.

Марго
Выбрав самый белый и красивый листок из папки, Марго аккуратно положила его на стол перед собой. Она аккуратно провела четкую прямую линию своим восхитительным карандашом. Ровный почти черный след, оставленный грифелем на бумаге, был идеальным. Несколько секунд девушка любовалась им. Потом провела еще одну чуть тоньше, и принялась быстро, кропотливо вычерчивать высокое здание с неправильной геометрией стен, и намерено искаженной перспективой.
Процесс создания ирреальных картин завораживал девушку. Ей уже очень хорошо удавались лестницы, которые замыкались сами на себя, такие же совершенные, как и ее сны. Сейчас она пыталась нарисовать здание с прямыми стенами, но в виде бутылки Коха.
Стекло. Ровное прозрачное. Закованное в тонкий пластик и прочнейшую сталь. Ровный бетон. Вентилированный воздух. Все ровное, идеальное. Никакого беспорядка. Ей нравились четкие, линии и аномальное поведение пространства, такое, как в ее снах.
Четкий сюрреалистичный чертеж не терпит суеты. Тут важна каждая деталь, каждая черточка. И самое главное, уловить тени. Именно они придают пространству необычную форму. Все что мы видим – это отражение света. Мы привыкли, что угол падения равен углу отражения. Так мы воспринимаем мир. Марго не нравилось такое положение вещей. Ей нравились поверхности, которые отражают свет иначе. Или не отражают вообще.
Идеальный черный, который полностью поглощает свет, не превращая его ни во что. Не излучая ничего. Совершенный черный квадрат. Невероятный материал. И него можно сделать стены. И они будут совершенно контрастировать с прозрачностью стекла или идеальным зеркалом. Да. Совершенное зеркало в раме из совершенно черного материала. И холодный абсолютно белый свет. Искаженный. Изменяющий пространство.
Марго тут же принялась выполнять эскиз задуманного прямо на том же листе, рядом с незаконченным чертежом здания. Квадратная комната, сумма углов в которой не равна трехстам шестидесяти градусам. Удивительно правильной формы зеркало в абсолютно черной раме. Несколько источников света. Кресло из того же совершенного черного. И футуристичные тени, которые, кажется, живут отдельно от предметов и могут перемещаться по стенам.
Остро отточенный карандашик почти бесшумно скользит по бумаге. Медленно четко выводя линию за линией. Марго очень старается, чтобы каждая из них была абсолютно совершенной. Сначала она тщательно представляет себе, как должен выглядеть тот или иной штрих, деталь и вся картина целиком и только найдя совершенное положение, касается карандашом бумаги. Эскиз появляется медленно, слегка изменяясь, вслед за мыслями девушки.
Тоненькие пальчики держать карандаш выше середины, чтобы случайно не смазать уже нарисованное и не испортить идеальную белизну бумаги. Чтобы не нарушить контраст с темным, нарисованным мягким грифелем.

Рита
Маргарита потерла виски, потом лоб. У нее слегка закружилась голова. Несколько раз моргнув, от ставшего неожиданно ярким света, девушка замерла.
«Что я здесь делаю?» - было первой мыслью Риты, когда она открыла глаза, проморгавшись от яркого света. Глубоко вздохнув, девушка оглянулась, поправила прическу. Волосы почему-то были распущены, хотя она точно помнила, что завязывала их в хвостик. Украдкой взглянув на часы, Рита убедилась, что не помнит, что делал последние четыре часа. Такое с ней бывало. Слишком часто бывало.
Рита осмотрелась. Она была в комнате для рисования. Здесь была еще одна девушка, которая, к счастью, была слишком занята, чтобы заметить странное поведение соседки. На столе перед собой, Маргарита увидела странный рисунок. Черное, белое, искаженное пространство… картинка была омерзительной. На нее было противно и страшно смотреть. В приступе ненависти, девушка схватила листок и разорвала его на мелкие кусочки, которые тут же разлетелись по всему помещению. Тяжело опустившись обратно на стул, девушка опасливо обернулась. Художница, увлеченная своим делом, совершенно не обратила на нее внимания. Рита сглотнула и облизнула пересохшие губы.
Так больше не могло продолжаться. Она устала. «Какой сейчас год? Сколько лет продолжается это издевательство?»
Она уехала из родного города. Уехала очень далеко, чтобы начать новую жизнь, а оказалось, попала в лапы тем, кто издевался над ней. Стало только хуже. Провалы в памяти становились все больше. Она чаще стала видеть себя со стороны. Как будто в теле ее жил кто-то другой.
Кому понадобилось так издеваться над ней, Рита не знала. Вражеская разведка? Собственное правительство? Агенты внеземных цивилизаций? Тайное общество магов?
Кто-то регулярно использовал ее тело в своих целях, вытесняя ее разум на периферию. Иногда было невыносимо. Рита уже привыкла, к той квартире, где она существовала последние несколько месяцев (или лет, она давно сбилась). Большая, красивая квартира, окна которой выходят в тихий внутренний дворик. Рита любила читать книги из обширной библиотеки или сидеть у камина с чашечкой кофе. Ее тайный визави заботился о хозяине тела, которое использовал в своих целях.
Рита никогда не видела своих мучителей. От тех или того, кто пользовался ее телом, обычно оставались только вещи, иногда записки или картинны. Последние пугали ее больше всего. Сюрреалистичные, выполненные в странной чертежной манере, нереальные. Рите казалось, что человеку не может нравиться такое. Значит, те, кто использует ее – не люди. Хотя, среди людей тоже есть странные субъекты… или они тоже только кажутся людьми?
Она много думала об этом. И больше склонялась к тому, что человечество пока не способно на такие эксперименты. Вывод напрашивается сам собой.
Но, она так и не смогла понят, чего же хотят эти таинственные захватчики. Просто готовят платформу для мирного сосуществования двух народов или стремятся разведать обстановку для внезапного нападения?
В библиотеке квартиры, которую Рита привыкла называть домом, за неимением лучшего слова, было много книг об инопланетянах. Иногда, читая их, Рита слышала ехидный смех, но никого в квартире она ни разу не видела. Там было описано много разных сценариев вторжения. Рита даже принялась записывать те, которые вызывали смех у ее визави и те, которые оставались без внимания. Она в тайне надеялась когда-нибудь найти кого-нибудь, кто может ей помочь. Того, кто сможет противостоять странным захватчикам.
Правда, пока все это было безуспешно. А сейчас стало хуже. Ее куда-то перевезли. И где находится та уютная квартира, Рита не знала, а записи остались в ней, спрятанные в тайнике за каминной полкой. Девушка была уверенна, что о ее секрете никто не знает. Листочки всегда лежали так и в том же порядке, в котором она их оставляла.
Мысли девушки путались. Она никак не могла понять, куда и как давно ее перевезли. Это место было каким-то странным. С одной стороны, это было похоже на санаторий. Отдельные комнаты, небольшой парк, вежливый персонал. С другой – на клинику, некоторые пациенты пили какие-то лекарства, кому-то что-то кололи. И врачи. Некоторые из них часто беседовали с отдыхающими. Рита старалась сторониться таких ненавязчивых разговоров. Удивительно, но никто особо на них не настаивал. Это позволяло думать, что «Новая Надежда» (название девушка прочитала на листках для записи у девушки-регистратора) все же санаторий.
Рита еще раз моргнула, отвлекаясь от своих мыслей. Прошло еще полчаса. Художница рядом продолжала рисовать. На разбросанные клочки бумаги, она так и не обратила внимания. Рита тихонечко встала.
«Нужно попытаться разузнать где я», - твердо решила Маргарита. – «И не выдать себя, а то решат, что я сумасшедшая и упекут в клинику. А оттуда никогда не возвращаются…»
- Красивая у вас картина, - произнесла она, подойдя сзади к художнице.

(Арчи и я)

- А? – порывисто обернулась Марта, внимательно посмотрев на девушку, кожей ощущая изменения в её облике. Исчезла былая жесткость и холодность, взгляд снова стал живой, а мимика более подвижной.
- Я рада, что вам нравится, - непроизвольно улыбнулась Орлова, отметив про себя, что абсолютно не знакома с Маргаритой, впрочем, как и с остальными. Последнее время её вообще мало что интересовало.
- А что отражается в этой бутыли? – поинтересовалась Рита, думая как бы ненавязчиво расспросить про это место не выдав своей неосведомленности о том где и зачем находится ее тело.
- Мастерская, она же гостиная, - с готовностью ответила художница, ещё раз окинув взглядом картину. – Отражение – это самое главное, все мы только чьи-то отражения…
- Да, все мы чьи-то отражения? - задумчиво повторила Рита. Эта мысль билась в ее сознании, пойманной птицей. «Отражения? Я всего лишь отражение. Она всего лишь мое отражение? Я - отражение» - Да, вы правы, отражение – это самое важное. Извините, мне надо на выйти на улицу, тут слишком душно…
- А я и не заметила, - рассеянно пожала плечами Марта. Её почему-то перестала интересовать собеседница, а вот картина снова привлекала внимание: неровный блик, слишком светлый тон… Натюрморт, казавшийся секунду назад идеальным, неуловимо изменился, выпячивая наружу свои недостатки. - Сейчас, мы тебя подлечим, - азартно схватила кисть художница.
Погрузившись в мысли об отражениях, Рита брела в сторону выхода. Девушка-регистратор в приемной что-то произнесла, но Рита не остановилась. Она дошла до качелей, на которых качалась с утра. Подняла упавшую книжку, положила на колени и начала опять пытаться понять, что же с ней происходит.

Рита
Рита чуть раскачивала качели, отталкиваясь мыском от земли, и пыталась понять, что же делать дальше. Хотелось закричать и просить о помощи у кого бы то ни было, но она не могла этого сделать. Любой человек, услышавший е рассказ тут же счел бы ее сумасшедшей. «Кто ж поверит в то, что в моем теле иногда живет кто-то еще? Еще недавно я бы сама не поверила, скажи мне кто-то подобное», думала девушка. Текущее положение дел казалось девушки весьма печальным. «Даже если я найду человека, который мне поверит, как отреагируют на это мои визави?»
«Убьют», - эта мысль была четкой и ясной, как будто пришедшей извне. Да почему «как будто», она и была пришедшей извне. Рита четко поняла, что это был ответ ее оппонента-отражения. Он… или она? Или оно? Пусть будет оно. Оно четко и ясно давало понять, какие последствия ждут Риту, если она поставит под удар его или их планы. Ее просто устранят.
Девушка сглотнула, почувствовав, как кровь отхлынула от щек. Она не хотела умирать. Более того, она боялась смерти. Рита не хотела уйти вот так, растаяв, не оставив после себя ничего, даже воспоминаний. Она еще ничего не сделала в этой жизни. У нее нет ни друзей, ни семьи, ни работы – ничего. Она ощущала себя пустым местом.
«Может быть, они и забирают жизнь у таких бесполезных никчемных людишек, как я? – думала девушка, продолжая тихонько раскачивать качели. – Кто-то из фантастов писал что-то подобное. Хотя, логично. Если не можешь принести пользу обществу, изволь потесниться, есть другие, которые могут с радостью сделают это за тебя. Только тебе придется сидеть тихо или умереть совсем».
- Я правильно говорю? – спросила она вслух. Ответом ей послужил тихий смешок. – Эй, где вы?
Рита посмотрела по сторонам, но вокруг никого не было видно – до здания было достаточно далеко, а дорожки были пусты.
«В твоей голове», - послышался тихий ответ.
Рита испугано села обратно на качели. Она оцепенела от ужаса. Первый раз ее визави снизошел до того, чтобы общаться с ней. Обычно оно молчало и не проявляло своего присутствия, пока в теле было сознание Риты. Теперь оно выбрало другую тактику.
Девушка сглотнула. Это значило только одно – теперь за ней будут постоянно следить. Кто-то незримо будет наблюдать за ней, следя, чтобы она вольно или невольно не выдала тайны, и устранит ее, если она привлечет ненужное внимание. Еще никогда Рите не было так страшно. Руки, сжимавшие книжку, побелели от напряжения. Девушка часто дышала, рискуя потерять сознание от гипервинтеляции.
«Надо успокоиться. Сначала надо успокоиться. Я ничего не могу сделать, значит надо просто успокоиться», - уговаривала она себя, но помогало слабо. Рита с трудом выпустила книгу из рук и подняла дрожащие руки к вискам. Ужасно разболелась голова. Девушка откинулась на спинку качелей, закрыла глаза и замерла на мгновение.
Марго открыла глаза и с удивлением обнаружила себя на качелях в саду. Рядом лежала выпавшая из ее рук книжка в темно-зеленой обложке.

Совместно с Фенеком.
Если вы думаете, что тут про пациентов, то вы ошибаетесь. Хотя грань между врачами и пациентами в таких заведениях ооочень тонка.

Клиника, в которую удалось устроиться на практику, была хороша всем. И даже плевать, что до нее далековато ехать. Зато вокруг лес, тишина и никаких ужасов, которыми удалось «повосхищаться» на первой практике еще на младших курсах. Тут было чисто, аккуратно, глаз радовал евроремонт и милая девушка-регистратор на входе. Оленька, тут ее все так зовут и врачи и пациенты, задумчиво что-то писала в большом журнале.
- Доброго утра, мадмуазель Ольга, - весело произнес студент, шутливо поклонившись девушке.
Оленька весело улыбнулась:
- У вас еще утро, Павел Андреевич? Счастливый вы человек, а у нас уже скоро обед.
- Ну, пообедать я тоже не откажусь, - с улыбкой кота, обнаружившего в миске жирую, сметанку сообщил практикант. – А вы сладкое любите, Оленька?
- Сладенькое? – девушка немного смущенно улыбнулась, - грешна, да.
- Вот и замечательно! – Пашка снял с плеч рюкзак и извлек из него большую шоколадку, и положил девушке на стол. – В таком случае, разрешите вас угостить, Оленька.
Илона замерла в дверном проеме. С первого взгляда на этого юношу ей все стало ясно. Наверняка сынок богатых родителей или знакомых доктора - просто так, с улицы, в эту клинику не устроишься, везучий щенок, волочится за каждой юбкой. Нахал. Первым делом принялся любезничать с Олькой. Да и она хороша... Илона сделала шаг в холл и ледяным тоном произнесла:
- Королев Павел Андреевич?
Мгновенно оценив настроение начальства, Оленька пискнула что-то типа: «здрастьилонаэдуарда», - уткнулась обратно в журнал, всем своим видом демонстрируя, что она ооочень занята.
Едва удержавшись, чтобы не поежится, Павел повернулся к вошедшей. Высокая женщина просто лучилась властью. «Только бы это не оказалась главврачем».
- Да, - спокойно ответил студент.
- Илона Эдуардовна, - представилась врач, - следуйте за мной. ?Она развернулась в коридор и направилась к своему кабинету, ни секунды не сомневаясь, что мальчишка побежит за ней.
Подмигнув Оленьке, на мгновение оторвавшийся от своего журнала, чтобы проводить взглядом начальство, Павел подхватил ранец и поспешил следом за Илоной Эдуардовной, которой очень бы подошло прозвище «мымра».
- Я - ваш руководитель. И попрошу с первой минуты вашего пребывания здесь уяснить - здесь не столовая, не клуб по интересам и не место для безделья. Отвыкайте. Здесь придется работать, - акустика коридора превращала и без того уверенную и четкую походку Илоны в страшный и неотвратимый шаг командора. Острыми шпильками она словно впечатывала каждое свое слово в пол.
Легкой походкой студент шел слева на полшага позади Илоны, глядя перед собой. Он считал, что высокие шпильки, красивы, но не в данном случае. «И не жалко ей ноги калечить на таких-то ходулях?»
Бывают ведь женщины, которых уродует характер, при в общем-то приятной внешности. Новую руководительницу можно было отнести именно к таким. Хотя, еще оставалась надежда, что все это показное и пройдет. Слабая такая надежда.
- Хорошо, - произнес Павел, применяя тактику, давно выученную всеми студентам еще на ранних курсах. – Тогда разрешите сразу уточнить в чем будут состоять мои обязанности?
- Наблюдение пациентов, определенных мною и Ефимом Израилевичем Ройфе: диагностика, курс лечения, все, что понадобится. С азов.
- Под Вашим непосредственным контролем? - уточнил Павел.
- Контролем, не опекой – Илона остановилась перед ординаторской. – Здесь не будет поблажек, никто не будет вытирать вам сопли и помогать делать уроки. Отвыкайте. Фамилии в списке на столе, карты в стеллаже. Работайте, - Илона указала на дверь ординаторской, кивком посылая студента внутрь, а сама скрылась в своем кабинете.
Аккуратно притворив за собой дверь ординаторской и скинув рюкзак, Павел уставился на небольшой список пациентов, выданных под его опеку. Карты действительно нашлись на полке. Только это были самые необычные карты, которые Павлу доводилось видеть в своей скромной практике. В них были заполнены только текущие наблюдения. Причем очень неразборчивым, даже для врачей, почерком. Ни диагноз, ни курс лечения прописаны не были.
- Забавно, - вслух произнес студент. – Вот тебе и санаторий.

Когда Кира проснулась, в окно светило солнце, рассыпая блики по всей комнате. От стоящей на подоконнике стеклянной пирамидки разбегались цветные зайчики.
Она поморгала, следя за ними глазами, ветер чуть колыхал шторы, мягко изменяя прозрачные полутени в комнате.
Девушка потянулась и поняла, что голодна как волк. Перед глазами фактически стояла соблазнительная картина утренней трапезы, состоящей из мягкой свежей булочки, тающего на ней масла и нежного джема, дымящейся чашечки ароматного кофе и - о блаженство! - шарика мороженого.
Кира проглотила слюну и подскочила на кровати, забыв о своей обычной аккуратности. Ей было абсолютно все равно, насколько ровно лежат у нее волосы, и как аккуратно она одета. Кое-как одернув то, что уже было на ней одето, она собрала руками волосы в хвост и выскочила из комнаты.
Сбежав вниз по лестнице, Кира проскочила коридор и практически влетела в общую комнату. Казалось, здесь ничего и не изменилось, но теперь ей все виделось по-другому.
Мир расцвел красками и эмоциями.

Марго тряхнула волосами и несколько раз сильно оттолкнулась ногой от земли раскачивая качели. Ей решительно надоело ждать, и она спрыгнула, не остановив качелей, и твердой походкой направилась к зданию клиники. В холе ее как всегда встретила Оленька:
- Как прогулялись, Маргарита Владимировна?
- Спасибо, замечательно, - дежурно улыбаясь ответила Марго. - Мне бы с врачом поговорить, милочка. Будьте добры, устройте нам встречу.
- Не стоит утруждать нашего очаровательного регистратора, - раздался весёлый голос со стороны коридора.
- Здравствуйте, дамы, - улыбчивый молодой человек в белом халате бодрым шагом направился к тупике регистрации.
- Павел Андреевич, новый врач. Вы нас представите, Оленька?
Регистратор оглянулась и, убедившись, что поблизости нет Илоны Эдуардовны, улыбнулась новому врачу.
- Конечно, Павел Андреевич. Знакомьтесь, это Маргарита Владимировна Дроздова.
Марго внимательно посмотрела на нового врача, продолжая дежурно улыбаться.
- Очень приятно, Павел Андреевич - мягко произнесла она.
- Взаимно, - не переставая улыбаться, ординатор приложил ладонь к груди и слегка поклонился. - Теперь я абсолютно уверен, что нашему регистратору не придётся себя утруждать. Я ваш врач, Маргарита Владимировна. И я как раз вас искал. Пройдёмте в мой кабинет, прошу, - молодой человек сделал приглашающий жест в сторону коридора, из которого недавно появился.
Вообще-то молодой врач искал не конкретно Маргариту, а любого из своих пациентов. Пора было познакомиться с ними поближе, побеседовать. Собственно, и к Оленьке он пошёл затем, чтоб попытаться выяснить, где его подопечные, тем более, что Павел не знал даже, как они выглядят. Но раз уж Маргарита сама так удачно попалась ему на пути, ординатор решил начать знакомство именно с неё.
Дверь кабинета бесшумно открылась, и молодой человек остановился у порога, галантно поведя рукой в сторону дверного проёма:
- Прошу, Маргарита Владимировна.
Улыбаясь краешками губ, Марго прошла мимо своего врача в просторный кабинет. Как и во всех прочих помещениях клиники, здесь царили стиль и уют. Стены, отделанные деревом, мягкие кресла, ковер на полу, плотные шторы на окнах. Девушка шагнула в комнату и внезапно запнулась о мягкий ковер.
Павел не был готов к такому повороту событий, а потому подхватить за локоть девушку уже не успел. Да и не удержал бы уже за одну руку. Врачу пришлось подхватить свою пациентку поперёк тела. И только поэтому ковёр избежал поцелуя очаровательных губок. Уже приводя Маргариту в вертикальное положение, Павел понял, что ладонь случайно накрыла грудь девушки.
Смутившийся ординатор тут же выпустил девушку из объятий.
- Простите, Маргарита Владимировна. Вы не ушиблись?
- О нет, нисколечки, - Марго тряхнула волосами. - Немножко испугалась. Спасибо вам, Пашенька. Я сегодня какая-то неловкая.
Девушка, чуть покраснев, опустила глаза.
Губы Павла дрогнули в лёгкой улыбке. "Вот как, уже Пашенька? Как быстро, однако..."
Впрочем, поправлять пациентку и настаивать на официальном обращении не стал - чем доверительнее отношения, тем проще будет потом в беседе.
- Присаживайтесь, Маргарита Владимировна, - чуть шире улыбнулся ординатор, входя вслед за девушкой в кабинет и закрывая за собой дверь.
Марго грациозно опустилась в кресло, положив руку на подлокотник.
- Чтоб нас никто не побеспокоил, - продолжая улыбаться, Павел отвернулся от пациентки и запер дверь на замок. При этом рука незамеченной скользнула во внутренний карман и нажала кнопку записи на диктофоне. Молодой врач решил не полагаться на одну лишь собственную память. Он был уверен, что её будет не достаточно для предстоящей беседы.
- Итак, приступим, - Павел уселся в кресло напротив девушки. - Вы, кажется, меня искали, Маргарита Владимировна?
Улыбка девушки стала натянутой, а ладонь непроизвольно сжала подлокотник кресла. На мгновение страх остаться навсегда в этой уютной клетке коснулся ее души. Но Марго быстро взяла себя в руки. "У меня получится потому, что у меня всегда все получается", - вспомнилась ей фраза из забавной книжки современного автора.
Медленно выдохнула, вновь придавая позе нарочитую непринужденность.
- Да, искала, но не обязательно вас. Я хотела узнать, кто принимает решения о выписке? Вы?

совместно с Фенеком
Михаил словно проснулся. Первые несколько секунд он приходил в себя, сфокусировал зрение на бледном пятне перед собой, неуверенно пригладил волосы, провел рукой по подбородку.
Он все о себе знал и помнил – Михаэль Яворский, место нахождения психиатрическая клиника «Новая Надежда», диагноз – биполярное аффективное расстройство, тип- периодическая депрессия. Раньше у него бывали маниакальные фазы, но теперь промежутки психического здоровья сменяются тяжелой депрессией. Он все помнил, но совсем поверить не мог. В каждый из «светлых» промежутков он надеялся, что вот-вот проснется дома.
Светлое пятно напротив оказалось девушкой. Длинные черные волосы обрамляли милое лицо. Она пристально смотрела в глаза Михаэлю. Мужчина слегка поклонился ей:
- Доброе утро, сударыня.
Девушка молчала, только смотрела, и под этим взглядом Михаэлю стало неуютно.
- Подскажите, пожалуйста, какое нынче число? И месяц, пожалуйста.
Михаэль помедлил секунду и добавил:
- И год, да.
Девушка молчала, взгляд ее был неподвижен. Михаэль сдвинулся в сторону – девушка продолжала смотреть в стену позади него.
- Это Иннушка, - проговорил незнакомый мужчина, - Он только моргает, ничего не говорит, ничего не говорит, ничего не говорит…
Мужчина продолжал бормотать, как заведенный, а Михаэль схватился за голову. «Я сойду здесь с ума, - подумал он, и затем так же мысленно усмехнулся, - Впрочем, и так сошел».
Чтобы не слышать говора мужчины, который начал раскачиваться на стуле в такт своим словам, Михаэль отошел.
Иногда кажется, что из этого сумрачного депрессивного состояния, когда реальность воспринимается столько неполно, обрывочно и туманно, что можно сказать, не воспринимается вовсе, лучше не выходить. Но о чем он думает все эти дни, когда сознание затянуто бесплотными серыми тучами? Михаэль вспомнить не мог. Никак не мог, какая-то вязкая муть, ничего определенного.
Мужчина на стуле пронзительно глянул на Михаэля и от неожиданности Яворский отступил назад, к лестнице.
Практически вбегая в общую комнату, Кира не смотрела на то, что у нее под ногами. Взгляд ее был сфокусирован на куда более дальнем объекте - столике с парой стульев. Сейчас ей казалось, что нет ничего прекраснее этого столика с этой парой стульев, они напоминали ей одну старую, давно разорившуюся кафешку, куда она ходила пить кофе когда-то, когда у нее было много меньше проблем, когда-то очень, очень давно...
Девушка буквально налетела на пятящегося мужчину, ощутимо ткнув его в спину острыми локтями.
- Ох, - Михаэль обернулся, готовый уже практически ко всему - буйнопомешанный маньяк с топором, санитар со смирительной рубашкой в руках, медсестра со шприцом... Зрелище его приятно удивило - симпатичная девушка, вполне похожая на нормальную, даже, пожалуй, веселая. "А чего это она в дурдоме веселится?" - подумал Михаэль.
- Вы не ушиблись, мадемуазель?
Кира смутилась.
- Нет-нет, что вы... я просто... я так... - она заглядывала ему за спину, умоляющими глазами смотря на освещенным солнышком столик у окошка и даже пахло, как ей казалось, очень утренним нежным кофе.
Она перевела взгляд на мужчину и с внезапно проснувшимся кокетством поинтересовалась:
- Вы не позавтракаете со мной?

[совместно с Kim]

- С удовольствием, сударыня, - Яворский галантно предложил даме локоть, - Меня зовут Михаил.
Девушка рассеянно улыбнулась - ее мысли снова прочно занял залитый солнцем столик - и осторожно положила ладошку на предложенную руку.
- Nогда давайте присядем вооон туда, - Кира с явным нетерпением и волнением ждала ответа. а вдруг вожделенный столик займут...
Михаэль подвел девушку к столику и отодвинул для нее стул и чуть было по привычке не щелкнул пальцами, подзывая молчаливого и услужливого официанта. Какой официант в клинике? Сумасшествие...
Кира изящно присела на краешек стула и сложила руки перед собой. что делать дальше, достигнув наконец своей цели, она не представляла. откинуться на спинку стула и расслабиться под лучами солнца ей не давал "спутник", о чем с ним говорить она тоже не могла сообразить, так что просто улыбнулась мужчине и насколько могла продемонстрировала выражением лица, что дальнейших действий ждет от него.
- Чудесное утро, не правда ли? Жаль, что мы встречает его в таком месте, но могло быть хуже. Вы не поверите, однажды в Париже я...
Михаэль еще по прошлой, "нормальной", жизни помнил, как нужно вести необременительные разговоры с полузнакомой дамой, чтобы прослыть вежливым и интересным. Приемы, рауты, крестины - вся эта суета внешнего мира казалась сейчас далеко, и вспоминать о ней, привносить ее в эти стены было и сладостно, и мучительно.
- А в Барселоне, я обожаю Португалию, так вот в Барселоне...
Михаэль рассказывал Кире о каталонцах, о ратуше, а Гауди, а сам гадал - не выкинет ли эта девушка что-то странное. На врача она не похожа, значит пациентка... Впрочем, кофе был хорош, утро солнечным, дама миловидна. Михаэль расслабился. Наслаждаемся жизнью, какой бы она ни была.
- Вы бывали за границей? - спросил он.
- Нет, - спокойно ответила Кира, совершенно расслабившись в потоке красноречия сотрапезника, - я всю жизнь хотела побывать в Италии. и однажды мне даже повезло отхватить какую-то горячую путевку...
Девушка тоже увлеклась, рассказывая о своих злоключениях с этой дурацкой, подсунутой подругой путевкой, о болезни родителей, о себе и своих горечах и радостях...
- Так вот я и не попала в страну своей мечты - она закончила рассказ со смехом, все равно все было ужа давно и прочно пережито и практически забыто. осталось лишь недоумение собственной глупости и смех над неопытностью несостоявшейся "путешественницы", - Но когда-нибудь я обязательно попаду туда!
Кира открыто и доверчиво улыбалась, ее глаза осветились внутренней улыбкой и довольством.
- Знаете, Гоголь обожал Италию, он называл ее Раем. А Германию и немцев - терпеть не мог, немцы у него карикатурно толстые, все время курят и оглушительно громко разговаривают, - Михаэль улыбнулся, - Но что интересно, до того, как приехать в Италию Гоголь называл Раем - Германию.
Кира засмеялась, вспомнив тех крикливых и суетливых итальянцев, за которыми как-то случайно имела удовольствие наблюдать в одну экскурсию по Третьяковке.
- Надо же, всю жизнь считала, что как раз немцы очень зажатый народ, добровольно заключивший себя в рамки своих законов и законопослушания...
- Так и есть, - согласно кивнул Михаэль, - Но Гоголь бы с нами не согласился. А спорить с гениями - увольте, обижать художников нельзя. Они сразу впадают в творческий кризис и долго страдают.
Яворский задумался на миг:
- Впрочем, Гоголь в творческий кризис уже не впадет!

Iсовместно с Фенеком
Кира легко засмеялась:
- О, да. Гоголю теперь остается только вертеться в гробу. Когда ретивые студенты выискивают в его произведениях то, чего он там даже не подозревал и коряво описывают в своих сочинениях...
- Ну, чисто технически так и есть, известная история, что когда гроб Гоголя вскрыли - он лежал, перевернувшись на живот. В детстве меня так испугала эта история, что я месяц приставал к семейному адвокату, чтобы меня ни в коем случае не хоронили вообще!
Михаэль отмахнулся:
- Невеселая история, впрочем.
Девушка опустила глаза.
- Я, наверное, бесчувственное бревно, но меня не пугали посмертные страдания великого русского... Всегда есть вещи гораздо более близкие, которые могут довести тебя до белого каления или до петли.
- Например, плохой кофе, - улыбнулся Михаэль, стараясь отвлечь девушку от грустных мыслей, - Но нам повезло! Этот вполне можно пить.
Кира улыбнулась, словно бы обнимая ладонями чашку кофе.
- Вы правы, разумеется. Я невежлива, совершенно забыла спросить ваше имя.
- Михаил, - проговорил Яворский. Он точно знал, что представился, манеры в него вбивали с детства, он не посмел бы - физически не смог бы забыть назваться, это рефлексы. Но он решил, что забывчивость дамы - меньшее из зол и в свою очередь поинтересовался:
- Как же вас зовут?
- Кира, - она снова улыбнулась. - и я бы выпила еще кофе.
Михаэль чуть замялся:
- Вынужден попросить вас о помощи, сударыня. Как в этом богоугодном заведении добывают кофе? Официантов я здесь не вижу, страшусь выглядеть посмешищем в ваших глазах, требуя кофе у непричастного медперсонала!
- Кажется, здесь есть кухня, - ответила девушка, оглядываясь. - Но я не очень хорошо помню, где она...
- Мы заблудились! - рассмеялся Михаэль, - Что ж, попробую найти. Что-нибудь помимо кофе вам принести?
- О, нет, спасибо! Я сегодня, кажется, уже завтракала.

Кира посмотрела вслед уходящему мужчине и в ней словно что-то перевернулось. От нее снова уходила жизнь, а вокруг смыкались узкие стены клетки, в которую ее запихнула жизнь. В груди знакомо встал ком, девушка сморгнула слезы и попыталась вдохнуть хоть немного воздуха.
Руки оледенели, в голове зашумело, Кира попыталась встань на слабые подкашивающиеся ноги и упала на колени, с грохотом опрокинув стул. Кромка стола, такого знакомого ей по воспоминаниям, вдруг оказалась прямо перед глазами, она увидела внизу выбитый номер, какие-то трещинки, полосочки...
И упала в обморок.

- Решение о выписке принимает государственная комиссия с врачами из разных клиник, - дисциплинированно ответил на поставленный вопрос Павел. - А что?
Он уже, конечно, догадался о причине вопроса, но пусть лучше расскажет сама.
- Это касается всех пациентов, или есть исключения? - подперев подбородок тыльной стороной ладони, спокойно поинтересовалась Марго.
- Ну, в общем-то, всех, - не вполне определённо кивнул ординатор. Он-то знал, что всех и без исключения. Но попытки девушки очаровать лечащего врача его искренне умиляли.
Маргарита медленно выдохнула.
- Понимаете, доктор... - девушка опустила глаза. - Павел. Я попала сюда не потому, что со мной что-то не так. Когда человек действительно болен, его помещают в гослечебницу. А сюда отправляют неугодных. Посмотрите вокруг, кто здесь лежит. Мальчик-аутист, который стал обузой для влиятельных родителей, художница, у которой была хорошая квартира в столице, старики... Я знаю, кому я мешала настолько, что меня могли отправить сюда. Все гениально. За полгода любого здорового человека можно убедить в том, что он болен, - с каждой фразой, голос девушки звучал все тише. Взгляд ее был устремлен куда-то в пространство на уровне груди собеседника. - Они хотят, чтобы я сошла с ума и больше не мешала им.
"Вона как, враги её сюда упекли" - подивился про себя Павел. "Не зря, выходит, уточнил".
- Маргарита, а расскажите подробнее. Кому и чем вы помешали, что угодили сюда? Чем больше я буду знать, тем больше смогу сказать нашему главврачу в пользу того, что вам здесь не место.
- Аглая Нефедова, - уверенно сообщила девушка. - Дурацкое у нее имечко. Ее шестому отделению я вечно как кость в горле. А тут еще и Вадим Георгиевич ее прелестями не соблазнился и меня ей в пример поставил. Раньше она только краску на машине портила. Теперь вот решила сходить "по-крупному".
- А отделение чего, Маргарита? И почему ж как кость? Такая очаровательная девушка... Или тем и помешали?
Павел продолжал улыбаться, глядя на свою пациентку. Пусть рассказывает.
- Банка, в котором я работала. Мы между собой отделения по номерам в базе называем. Короче, чем по адресу. Шестое отделение в хорошем районе находится. Раньше у них самый большой процент сделок был. А потом, по слухам, Аглая с Борисовым поругалась, и тот ей крови-то и попортил. Уж не знаю, что у них там произошло, но Борисов людей толковых собрал и ушел к конкурентам через улицу. Глашка, конечно, отделение возглавила, да только клиентов они потеряли многих, - Марго улыбнулась. - Да и старшим нашим не очень нравится, когда женщины на виду. Там шовинизм цветет и пахнет. У нас женщина зам имеет гораздо больше влияния, чем ее прямой начальник, но стоит только выше головы прыгнуть, и заклюют.
- Интересные у вас там порядки, несовременные, - усмехнулся Павел. - Ну, начальство Аглаю невзлюбило, ладно. Ну а вы чем же виноваты? Вы ведь в начальницы не рвались, насколько я понимаю. Да и причём тут Аглая? Вы ведь ей чем-то не угодили, да?

/С Арчи. Продолжаем разговор.

/Снова мы с Арчи. Простите, цензоры, что два моих поста подряд - больше выложить некому.

Марго пожала плечами.
- На самом деле трудно объяснить, просто так сложилось, что мы с ней все время конкурировали. А тут как она стала начальницей, думала, что обошла меня, а не вышло. От этой должности проблем у нее вышло гораздо больше, чем выгод.
- То есть просто из зависти и обиды на собственную неудачу? - приподнял брови Павел. - Да, распространённая реакция - валить свои ошибки на других.
- В общем-то, наша работа сопряжена с рядом стрессовых ситуаций. А тут наложился дурной характер на неудачную ситуацию. В методах в нашем бизнесе тоже люди редко стесняются. "Здесь тебе не олимпийские игры".
- Вы полагаете, у вашей недоброжелательницы достаточно влияния, денег и связей, чтобы отправить вас сюда? - поинтересовался ординатор, скользя взглядом по миловидному личику. Долго смотреть прямо в глаза он не хотел - некоторых ведь это смущает. А чем раскованней сейчас его собеседница, тем лучше.
- Скажем так, я не исключаю такую возможность, - девушка чуть улыбнулась. По ее лицу трудно было понять, говорит она серьезно или с долей иронии - сказывался опыт в ведении переговоров на "скользкие темы". Вроде она и обвиняла коллегу, но с другой стороны всегда могла сказать, что это исключительно ее личное мнение, которое она имеет полное право высказывать.
- А что вообще повлекло такую девушку, как вы, в эту сферу? - улыбнулся молодой человек. - Там ведь такой гадюшник... Или у меня сложилось неверное представление?
Спохватившись, что не очень-то хорошо говорить так о работе пациента, Павел попробовал исправить свою оплошность:
- Просто я мало знаком с финансовым миром. Может, всё не так плохо, как мне кажется? Если вам там нравится...
Марго внимательно смотрела на собеседника, по-птичьи чуть склонив голову:
- Мне нравится работа, связанная с экономикой и управлением, - девушка начала картинно загибать пальцы, - на этом месте я могу реализовать свой потенциал. Мне нравиться возможность действовать в условиях постоянно изменяющейся ситуации. И здесь я действительно могу заработать столько денег, сколько мне нужно, причем количество последних зависит только от моего старания. Вывод очевиден.

Приходила в себя Кира долго и тяжело. Висевший перед глазами холодный туман не желал рассеиваться, а то и сжимал обручем голову, заставляя тихо стонать сквозь зубы от боли.
Девушка не считала времени, уже давно знала, что бесполезно. Все на этом свете бесполезно. Никому она не нужна.
Всхлип прозвучал в пустой комнате неожиданно громко, девушка испугалась и резко села.
Вцепилась в плечи холодными пальцами и поняла, что страшно замерзла.
Твердый комок в груди мешал дышать, и еще ужасно хотелось пить.
Кира встала и пошатываясь побрела в ванную, где из зеркала на нее совершенно безумными загнанными глазами смотрела тощая, нечесаная бледная деваха, цепляющаяся за углы и косяки чтобы устоять на месте.
- жжжуть, - процедила девахе Кира, - это ж от одного взгляда можно с ума екнуться.
Голос прозвучал жалко, но все равно придал бодрости. Вроде как раз слышу, значит существую. А до мышления она еще успеет дойти. Когда-нибудь. Если повезет…
Девушка умылась горячей водой, согрела руки и посидела еще в теплом пару хлещущего из крана кипятка. Так, пожалуй, можно и выжить.
Задрожавшими пальцами она взяла расческу.
- человек здравомыслящий – человек аккуратный, - всплыло откуда-то.
Надо же, глупость какая в голову лезет. Так ведь и до мыслящей недалеко.
Кира отложила расческу и пригладила волосы пальцами, натянула еще одну кофту и пошла к окну.
А за окном было все то же самое – солнечный день, сад, небо и плывущее по нему облако в форме кренделя.
- так жить нельзя, в самом деле, - девушка хмыкнула, - пора браться за ум, и как-то выбираться отсюда. Можно и в другом порядке, но это явно будет сложнее…

Закрыто по истечению срока