Уцуномия,
дом господина Мацуоки

...Миги не надо было хлестать коня, тот сам помчался выпущенной из лука стрелой, услышав позади дикий вопль, несомненно принадлежащий рассерженному демону, упустившему добычу. К такому же выводу - что нападающий не принадлежал к миру людей, - пришли и юные воины из свиты наместника. Что уж говорить о слугах, один из которых попытался под шумок ускользнуть, но наткнулся на меч в руках О-Кисаки.
- Кто еще боится потусторонних гостей? - поинтересовалась воительница, вытирая клинок.
Желающих испугаться не отыскалось.
- Езжайте вперед, я следом.
- Но... - подал голос один из «детей» и осекся.
- У вас кровь, - добавил второй.
- Все будет в порядке.
В громовом раскате, лишь на мгновение опередив, сверкнула новая молния, осветив бледные лица.
- Езжайте, - повторила О-Кисаки...

За небесными барабанами можно было расслышать музыку и веселые крики из дома.
- Что ты нашел смешного? – спросил гость.
- Представляю лицо шиноби, когда он все узнает, - донесся едва слышный ответ.
На скуле там, где чиркнуло лезвие сюрикена, под тонким слоем рисовой пудры виднелся тонкий след. Он становился еще заметнее, когда наместник поворачивал голову.

(э-эээ... кажется, в паре)

Несколько человек выскочили из кустов, точно зайцы; вот только в отличие от ушастых, они были вооружены, и неплохо. Они не были воинами, не имели понятия о какой-то там чести, зато знали практически все о том, как отправить как можно больше противников к праотцам – отпетые головорезы, отчаянные, безжалостные и жестокие. Позади них, то ли подгоняя, то ли случайно приотстав, раскручивая над головой короткую нагинату, бежал широкоплечий коротышка, больше похожий на мешок с бататами.
Казалось, что они сомнут телохранителей наместника, словно пестрых бабочек.
Но дети – именно, как те самые мотыльки, - упорхнули в разные стороны, пропуская нападающих и снова смыкая круг. Кто-то беспечно расхохотался, будто ночная засада доставляла им не меньшее удовольствие, чем игра в мяч. Кто-то швырнул факел в валежник, и сухие ветки занялись с веселым треском.
Прорвавшаяся вперед О-Кисаки направила коня прямо на коротышку с нагинатой, намереваясь смять его с наскока, но просчиталась, ее противник подсек коню ноги, и отважная воительница покатилась кувырком по земле. Но и малорослому разбойнику победа не досталась, к распростертой на тропе девушке подскочили два его подельника, первый замахнулся мечом, второй сунул почти в лицо факел. Должно быть, хотел разглядеть жертву получше, чтобы не ошибиться.
- Да это ж девчонка! – удивленно выкрикнул он.
И со стоном согнулся, зажав ладони между ног, как раз там, куда его ударила О-Кисаки. Телохранительница откатилась в сторону.

Инаба отвел взгляд от шрама, вынул из-за пояса веер и постучал им по темным лакированным доскам веранды, словно был чем-то недоволен или искал возможность отвлечься. Принялся, не раскрывая, теребить в руках. Метнул острый взгляд на собеседника и снова будто бы заинтересовался прудом. Усмехнулся своим мыслям, сказал, не глядя:
- Ты заставляешь восхищаться тобой.
Похожие на лепестки, чашечки для сакэ пустели слишком быстро.

(und SonGoku)

Господин Каку был озабочен: ему не хотелось покидать хозяина темной ночью, но речные запахи и негромкий плеск воды в прибрежных зарослях манили обезьянку обещанием вкусных мидий, ракушек и, может быть, даже улиток. Зверек подергал за веревку, которой был привязан к перилам. С узлом не пришлось долго возиться, это слуги затягивали его потуже, на совесть, а хозяин не особенно утруждал себя. Вскоре господин Каку, пробравшись сквозь заросли, уселся на мокром песке в ожидании подходящего момента. Ловкое стремительное движение лапой, и в пальцах зажата черная скользкая раковина, внутри которой (нужно лишь постучать ею о камень или разгрызть, но тогда на зубах будут скрипеть осколки) спрятано угощение. Спустя короткое время речная волна вынесла на берег новую мидию, отыскать третью не составило большого труда, а вот четвертую господин Каку упустил. Он отложил ее в кучу к остальным, а когда прискакал с пятой, выяснилось, что мидия уползла обратно в воду, оставив за собой тонкий извилистый след.

Берег был завален перламутровыми скорлупками, а господин Каку поедал уже седьмого моллюска, когда в омуте плеснуло что-то тяжелое, огромное и опасное для небольшого зверька, с могучей пастью, способное не просто уволочь обезьянку на дно, но и, вполне возможно, заглотнуть ее целиком в один присест. Несмотря на доблестное имя, господин Каку был осторожен, чтобы не сказать трусоват, и немедленно вскарабкался на ближайшее дерево, спустившее плети ветвей почти до самой воды.

Уцуномия, провинция Шимоцуке
15 день минадзуки 2-го года Генна

С тех пор, как дошла до нас весть о смерти господина Иэясу, стало неспокойно в нашей скромной, но все же столице. Поначалу было еще ничего, даже если не считать сообщения о том, что господин сегун завещал похоронить его не где-нибудь, а в Никко, который, надо сказать, является местом остановки многих, едущих на источники, то есть богатым и суетливым городом. Затем выяснилось, что хоронить его надо в храме, ему же посвященном, коль скоро он теперь хранитель всей Японии. Следом, немного запоздало, оказалось, что кто-то напутал, и господин Иэясу – тут мой помощник не мог удержаться от смеха, пришлось на него прикрикнуть, надо же узнать, в чем дело, - так вот, господин Иэясу хоть и возжелал быть хранителем и защитником всей Японии, стал по ошибке хранителем провинции Микава. Но храм ему все равно полагается, так что местные власти немедленно кинулись его строить. Только быстро такие дела не делаются, нужно много денег, рабочих, да и материалов.
А потом дела и вовсе покатились, как бочка, пущенная с лысой горы.
Перво-наперво к нам приехал новый наместник, Теншо Такаши Токисада-сама, по слухам, чтобы лично присмотреть за подготовкой к приему похоронной процессии. Нам это, конечно, только добавило хлопот, хотя молодой наместник, к счастью, не возжелал самолично проверять каждую службу в городе, а удовлетворился ленивым времяпровождением благородного бездельника. Мы даже подумали было написать ему благодарность об этом, но тут-то он и подложил нам дикую свинью. Свинья оказалась невелика, но весьма шустра, впрочем, все по порядку.
Уже в первый вечер его пребывания в Уцуномии, вернее, сразу после прибытия, случилась неприятность, доставившая нам немало хлопот, особенно после того, как люди господина Канацубы заполучили у наместника разрешение на любые действия для поисков того, кто убил и обокрал его слугу, оставив труп неподалеку от городских ворот. Самого несчастного пришлось спешно похоронить, уж больно погода выдалась жаркой. Наместника, по рассказам, это происшествие не взволновало, скорее, толкнуло на лирику. То ли он еще не пробовал вкуса смерти, то ли наоборот, пробовал слишком часто.

Дом господина Мацуоки
Уцуномия, провинция Шимоцуке
15 день минадзуки 2-го года Генна

В большом доме господина Мацуоки, просторном и вместительном, способном принять много народа, с раннего утра кипела работа, несмотря на то, что официальный прием по желанию наместника Токисады назначили на час Обезьяны*. Но надо было убрать следы вчерашнего пиршества, удостовериться, хватит ли еды для новых гостей, проверить, достаточно ли фляг сакэ осталось в кладовой, расставить низкие столики и разложить в два ряда толстые циновки-дзабутоны. Телохранители, у которых хмель выдуло из голов еще во время ночного переполоха, с возобновленным рвением обшаривали сад, хотя что именно они там намеревались отыскать, оставалось тайной. В догадках терялись не только многочисленные домочадцы гостеприимного господина Мацуоки, но и сам молодой наместник. Его видели на галерее второго этажа, когда юный Токисада с интересом наблюдал оттуда за слаженными, но безуспешными действиями своей свиты. Сначала невысокую ладную фигуру с длинными распущенными волосами и в слишком яркой юкате приняли за женщину, что вызвало новую волну пересудов.
- Могли бы найти кого-нибудь посолиднее, что ли... Нас хотели оскорбить, не иначе, - проворчал Тагучи, управляющий делами дома, наблюдая, как наместник отворачивается и уходит в отведенную ему лучшую комнату; фусума задвинулись, представление окончено. - Ему самое место на сцене, пусть по нему сходят с ума зрители.
Его старый товарищ и соратник Яхэй неодобрительно покачал головой, но не сказал, относится ли его упрек к наместнику или поведению Тагучи. Шутку могут и не оценить; особенно те, чьим ушам она не предназначена.
- А почему в такой странный час?
- Так пожелал молодой господин дайкан*.
- Почему вечером?
- Почему бы тебе не спросить у него самого?

_______________
*daikan - 代官 – наместник провинции в эпоху Эдо.

Почему-то все думали, что начало придется отложить, но наместник не заставил себя ждать; не успели гости рассесться по местам и обменяться первыми впечатлениями, как отодвинулась перегородка, ведущая в смежную комнату. Первыми вошли не телохранители, хотя после вчерашнего никто не удивился бы, а два молодых человека, почти мальчика, в ярких праздничных нарядах. Тот, который шел слева, с почтением нес меч, завернутый в черный с белой вышивкой шелк. Следом торопливой, почти деловитой походкой мимо согнувшихся в поклоне людей под шуршание плотной ткани своих одежд прошагал сам Теншо Токисада.
Ровным монотонным голосом, глядя куда-то поверх голов собрания, молодой наместник произнес несколько положенных фраз о том, что долгожданная передышка между войнами обрадует даже тех, кто не мыслит своей жизни без сражений, потому что даже истинным слугам микадо требуется отдых, чтобы набраться сил перед новыми подвигами. Слушатели отметили про себя, что перед тем, как упомянуть императора, Токисада вроде бы усмехнулся. Улыбка получилась такая стремительная, что даже те, кто сидел в первых рядах, не могли поклясться, что видели ее.
- Кто преданно служит своему господину и хозяину, тот должен ковырять в зубах, даже если он и не ел, - добавил в конце своей речи наместник и замолчал.
Второй его спутник, сидящий по правую руку, вежливо попросил гостей не церемониться и отдать должное угощению, и сам подал всем пример, наполнив из белой глиняной бутылочки прозрачную, точно лепесток цветка, сакадзучи* и протянув ее Токисаде. Слуги унесли ширму, за которой прятались девушки-музыканты с флейтами и сямисеном; обстановка сразу же разрядилась. Наместник поднес плоскую алую чашечку к губам.

(SonGoku)

Новость стремительно разнеслась по полю битвы и потрясла обе стороны. Санада Юкимура мертв! Эта фраза косила ряды воинов сильнее огня аркебуз, эффективнее стрел и мечей. Единственно, кого она не затрагивала, так это молодого человека лет двадцати пяти, который направил коня к холму, над которым холодный ветер трепал штандарт с тремя листьями дерева гинко в круге. Направленные на него копья стражи и натянутые луки он тоже оставил без внимания, а на предложение отдохнуть и подождать, когда слуги передадут тяжелый сверток тому, для кого тот был предназначен, молодой человек коротко покачал головой.
- Нет. Передайте, что Нишио Нидзаэмон хочет видеть вашего господина.
Он спешился и опустился на колени прямо в грязь, оставленную недавней грозой. Завернутый в платок предмет молодой человек почтительно положил перед собой и стал ждать, когда к нему выйдет «грозный старец». А когда тот все-таки появился, растолстевший, грузный, неторопливо что-то пережевывающий, и брезгливо уставился на «незначительную помеху» у своих ног, обеими руками протянул ему свою ношу.
- Свою часть уговора я выполнил, - сказал молодой человек, не поднимая взгляда от закованных в поножи ног старца. – Теперь очередь моего господина.
В тот момент самураи, собравшиеся посмотреть, что же такого мог привезти безусый мальчишка самому могущественному человеку на островах, да еще требовать что-то взамен, пришли к выводу, что сейчас покатится чья-то голова. А конкретно – голова дерзкого молодого человека. Синий лак на доспехах странного посыльного растрескался, напоминая миниатюрные молнии на грозовом небе. Шлем юный наглец снял, волосы его перевязывала сине-белая лента. Грузный старик неторопливо развязал узлы платка-фуросики, некоторое время молча смотрел в ослепшие глаза своего врага, затем передал сверток ближайшему помощнику и неохотно кивнул.
- Ну что ж... – сказал он. – Настало время очищения*.

Вкус сакэ показался наместнику солоноватым, точно вкус свежей крови. Сделав вид, будто прислушается к словам хозяин дома, Токисада протянул чашечку-лепесток сидевшему справа телохранителю, чтобы тот вновь наполнил ее.
- Кто в городе следит за порядком?

__________________
*tokisada - 時貞 – почти дословно «время очищения».

- Кто в городе следит за порядком?
Неудивительно, что вопрос этот вызвал среди приглашенных легкую панику. Стоило взглянуть на серьезное лицо дайкана, как становилось понятно, что сейчас не время для шуток. К тому же все уже были наслышаны о поисках в саду утром – слухи распространились быстрее пожара. И сейчас, услышав вопрос, люди, занимавшие не самое низкое положение в городе и сидевшие ближе всех к наместнику, начали переглядываться, словно застигнутые врасплох проказники. По комнате прошел шорох одежд от того, что люди поворачивались друг к другу или неуютно ерзали на своих местах. Гул торопливых тихих совещаний прокатился волной до самых дальних и обратно. Наконец, жертва была избрана и оглашена, вернее, почти вытолкнута вперед.

Омура Такахару

На большой прием, как положено, собрались все местные представители власти, надели парадные одежды, не забыли выставить на обозрение моны. Куда ж деваться, присутствовал там и ваш покорный слуга. Обставлено все было богато и красиво, так что и дотронуться порой было страшно, но вот с гьёдза* они промахнулись... Наместник решил нас удивить, и пришел не с телохранителями, а с двумя детьми в ярких одежках, чем вызвал, разумеется, перешептывания. Слухи о нем ходили разные, противоречивые, а иногда и совершенно дикие, так что каждый стремился рассмотреть его как следует. Ваш покорный слуга, разумеется, тоже.
Господин Теншо оказался молодым человеком с тонким набеленным лицом, черными бровями, немного капризной и в чем-то жесткой складкой пухлых губ. Волосы ему уложили в высокую сложную прическу, больше подобающую женщине, но, может быть, при сегуне сейчас так принято, не знаю. В общем и целом его можно было принять за женщину, и я бы так и подумал, если бы не его нос (моя профессия требует смотреть в том числе и на носы, хоть это и неприлично) и руки, выглянувшие из-под рукавов.

(и Сон тоже)

Когда Токисада спросил, кто следит за порядком, и почему-то я немедленно оказался единственным, хотя когда из столицы присылают вознаграждение или хвалебные грамоты, причитаются они многим. Но, как бы то ни было, кому и отвечать, как не мне? Пришлось выйти и сесть перед самым помостом, на котором расположились наместник со своими телохранителями. Вблизи они, все трое, казались еще младше, чем издалека. Подростки, облеченные властью и облаченные в такое яркое, что не каждая приличная женщина нарядится. Я поклонился, как того требовали правила.
- За расследование всех преступлений в этом городе отвечаю я.
Тот, кто сидел справа от наместника, наклонился и прошептал что-то Токисаде на ухо. Ну прямо дети, которые перешептываются на уроках, подшучивая над фразами учителя. В такие моменты я радуюсь, что у нас с женой нет детей, которые шептались бы с таким выражением, подсмеиваясь над нами, стариками. Теншо кивнул, на его губах мелькнула мимолетная улыбка и тут же превратилась в маску серьезности. По-правде сказать, у него и лицо-то смахивало на театральную маску. Это ж сколько пудры на него ушло?..
- В день, когда мы приехали сюда, я видел мертвеца у городской стены. Как он был убит?
И что смешного в смерти? Я посмотрел на охрану наместника со всем скепсисом и всей строгостью, какие позволяло нынешнее мое положение.
- Он был убит одним ударом в шею. Судя по характеру раны, удар был нанесен чем-то вроде наконечника копья-яри.
- Яри? - наместник приподнял бровь. - В многолюдной толпе?
- Тело лежало у городской стены, там немногие ходят, - возразил я.
И надо узнать, благодаря чьему попустительству там оказался Теншо. Кто-то попляшет у меня! Впрочем, как ни неприятно это признавать, этот юноша, у которого молоко на губах еще не обсохло, прав, место узкое, достаточно легко просматриваемое, не развернешься там с яри-то.
- У Теншо-сама есть какие-то предположения?
И опять, один в один школьники на уроках - переглянулись. Нет, конечно, так же переглядываются хорошо обученные воины, спору нет. Да только как же этих детей воинами воспринимать-то?

(и я тоже! и я!)

Телохранитель, больше похожий на богатую игрушку, вынул из-за пазухи бумагу, положил на поднос и толкнул. Вот манеры! Задирает нос выше вершины Фуджи-сан. Толкнул бы сильнее, поднос и вовсе слетел бы с возвышения, не остановился бы на краю. Я взял бумажку, раскрыл свернутый вчетверо листок и поднял тремя пальцами вложенный туда сюрикен. Хороши игрушки!
- Тот, кто использует это оружие, может использовать и другое. Рана от которого похожа на рану от яри.
Моя бровь задралась сама собой. А наместник-то, несмотря на нежный вид, разбирается в оружии. Ох, нужно держать с ним ухо востро, неровен час напоремся не хуже того бедолаги-слуги.
- Теншо-сама полагает, что это убийство - дело рук того же шиноби, что совершил попытку нападения сегодня ночью?
Играть так играть, вот мои фишки. Наместник ответил пустым взглядом, словно я вовсе не с ним разговариваю. Второй телохранитель, слева, заменяющий пострадавшую девушку, заерзал. В воздухе разнесся тихий звук, будто змея зашипела. Взволнованный телохранитель замер, будто превратился в камень. Я бы тоже замер на его месте, честно вам сказать. Левый охранник, явно более доверенный, придвинул поближе к руке наместника рукоять дайто. И что, интересно, это должно у них означать?
- Или того, кто побывал в саду господина Мацуоки ночью раньше. Или столицу провинции наводнили воины тени.
Почем мне знать, я не их глава.
- Сомневаюсь, что наше скромное захолустье пользуется у них большой популярностью. До вашего приезда их активности и вовсе не было заметно.
Я живо представил, как этот самый дайто опускается мне на голову за кощунственные слова. Я, почитай, чуть не впрямую назвал наместника шиноби. Ничуть не удивился бы, окажись моя голова отдельно от тела. Но вместо этого дайкан расхохотался намеренным, излишне громким смехом. Присутствующие облегченно рассмеялись следом, кто-то даже икнул у меня за спиной.
Один из нарядных мальчиков бросил предупреждающий взгляд на своего двойника, который с невозмутимым видом держал меч наместника в непосредственной близости от хозяина и, быстро переступая босыми ногами, приблизился ко мне.
- Его светлость впечатлили слова господина Омуры, - звонко сообщил негодник. – Его светлость желает, чтобы господин Омура лично нашел злоумышленников, даже если придется обшарить всю провинцию от края до края.

(и продолжаем)

Ох, не было печали. Плакали мои домашние гьёдза. Я хотел возразить, даже рот открыл, но меня ткнули в спину, и я опомнился, даже вспомнил, что надо поклониться. Наглый мальчишка глядел на меня так, словно у меня на лице были написаны все мои мысли. Впрочем, может, так оно и было. Не усмехался, и на том спасибо. Смотрю – вытащил из-за пазухи лист, положил на помост и подвинул ко мне. Никак очередная подлость. А этот сидит, наблюдает, как собакой, сделает она нужный трюк или нет. Ну а я пес старый, все эти трюки знаю.
Развернул я тот лист, и понял, что такой подлости со мной еще не случалось. Четыре золотых монеты. Столько золота одновременно я держал в руках только раз, когда повязали троих разбойников вместе с награбленным. А здесь оно что значит? На расходы? Премия вперед (это ж сколько народу переловить надо, чтобы ее отработать)? Или подкуп, мол, скройся-ка ты с глаз да побыстрей?
Воцарившееся было чинное спокойствие не затянулось, в коридоре послышались удивленные вскрики, смех и визг перепуганной служанки, сопровождающийся звоном разбитой посуды. Пока гости недоумевали и спрашивали друг друга, не стоит ли взяться за оружие, юные стражи раздвинули фусума - ненамного, совсем чуть-чуть, и в щель проскочила круглоголовая взъерошенная обезьянка. На шее зверька на красной шелковой ленточке раскачивался золотой бубенчик. При виде съестного изобилия малыш окончательно потерял всякий стыд и понятия о манерах; толкаясь и мешая друг другу, люди бросились спасать угощение и ловить проказника, а поскольку сидеть на месте маленький незваный гость не пожелал, то оставалось лишь изумляться выдержке музыкантов, которые так и не сбились с мелодии, несмотря на переполох. Наконец кому-то удалось схватить нарушительницу порядка, обезьянка тут же злобно оскалила крохотные, но острые клыки, а когда удачливый господин разжал руки, бросилась к наместнику и принялась с жалобными криками дергать его за узорчатый длинный рукав. Токисада расхохотался, смеялась и вся его свита, даже облеченный высоким доверием нести меч господина невозмутимый телохранитель позволил себе едва заметную улыбку, а второй и вовсе заливался хохотом, не стесняясь.
- Как ты сумел отвязаться? - поинтересовался наместник и взял обезьянку на руки. - Перегрыз веревку?
Обняв Токисаду за шею, зверек доверчиво прижался к хозяину и в награду получил ломтик персика.

(ун-ун!)

Частный дом в Уцуномии
Ночь с 13 на 14 день минадзуки 2-го года Генна

- Ну как так можно? – с деланной строгостью ворчал Масачика, коренастый и крепкий мужчина тридцати трех лет от роду, хотя выглядел он старше из-за непреходящего выражения заботливости об окружающих на лице.
В доме – не богатом, но и не крестьянском, - куда Масачика переехал чуть меньше года назад, сейчас находились только они с племянницей. Последняя была младше всего на три года, но упорно звала его дядей. Неожиданно прибывшая в город незамужняя, гибкая станом, как молодой бамбук, и миловидная девица вызвала немало толков. Особенно такая бойкая и резкая в поведении, как эта Макуро. Но приезд наместника и связанные с ним события, особенно покушение, заставили даже соседей позабыть о ней.
На ночь глядя хозяин дома и племянница уединились в комнате, закрыв все перегородки. Приходящие слуги – садовник и служанка, убирающая дом, – вечером получили распоряжение идти домой и не беспокоить, если только не начнется пожар.
- И как тебя угораздило? – продолжал Масачика, промывая чистой тряпицей, смоченной в воде, ранки на белой шелковистой девичьей коже.
- Откуда я знала, что на меня бросится эта мерзкая тварь? – поморщившись, фыркнула Макуро.
Кровь на покусанной руке запеклась, намертво слипшись с черной тканью наручи. Пришлось отдирать.
- Ты сама шипишь и фыркаешь, как зверь, - упрекнул дядя. - Не дергайся так.
- А ты будь поаккуратнее, - парировала «больная», придерживая здоровой рукой длинный рукав сиреневой в белый цветок домашней юкаты.
- И так уже шрамов больше, чем у любой женщины.
Масачика огорченно рассматривал в свете масляных ламп руку Макуро, расчерченную не только свежими царапинами. Племянница налила себе сакэ из пузатой бутыли и демонстративно выпила.
- Дядя Чика, шиноби становится женщиной или мужчиной только когда того требует задача. Если она не требует пола, бесполы и мы.
- Ты похожа на своего брата.
В комнате сгустились тени, несмотря на свет нескольких светильников. И будто стена встала между собеседниками. Лишь тихо плескалась вода, когда из нее вынимали сполоснутую тряпицу.
- Дайсукэ тоже так говори... – Масачика запнулся, сделал вид, что ему что-то особенно не нравится в одной из ранок. – Говорит. Прямо как ты.
Племянница не обратила внимания, занятая собственными мыслями.
- Скажи, я в его возрасте вела себя так же?
- Не знаю, мы же с тобой впервые встретились, когда тебе было уже пятнадцать. Тогда ты была такая же, как он. И тебя было не оторвать от нагинаты – ты еще хвасталась, что она подарена кем-то очень важным для тебя.
-У меня было два брата... - пробормотала Макуро.
И отмахнулась, когда дядюшка переспросил, не расслышав слов.

Совсем в другом месте

Голод терзал его, усиливаясь с каждым потраченным впустую мгновением, и Докки завидовал своим уже насыщающимся братьям. Старший, Гайдоку, утолял аппетит в тишине монашеской обители, Докуйя предпочел шум и музыку местного театра, а он все еще не отыскал добычу. Первая жертва оказалась чересчур резвой и спаслась бегством, вторую (та напрашивалась сама) он забраковал, сочтя перестарком, а у третьей нашлись столь ревностные защитники, что пришлось отступить для спасения собственной шкуры.
Хорошо, что Докуйя не видел... но почувствовал, это точно! Докки слышал повисший в ночном воздухе глумливый смешок. Братья знали, что с ним происходит, как он чуял их наслаждение и подпитывался им, пока рыскал по темным улицам.
Чтобы вернуть себе веру в себя, Докки до смерти напугал подвыпившего гуляку, лишил жизни возомнившего слишком много ронина и поквитался с облаявшей его собакой. Но удовольствия не получил.
Он счищал кровь с клинка укороченной нагинаты, когда услышал негромкий стук деревянных подошв: еще один ночной прохожий торопился домой, освещая себе путь фонарем. С негромким шипением Докки сполз за придорожный валун.
В пятне света край одежды казался особенно алым, цвета только что пролитой крови; все, что выше, тонуло во тьме, но воображение дорисовало угольно-черные еще не отросшие волосы и кукольное лицо. Ято-но ками подпустил добычу поближе, чтоб запах ее сказал, что он не ошибся. От маико пахло свежестью и ожиданием. Девочка прошла мимо. Докки замер.
Добыча барахталась, уронив погасший фонарь, в его руках и пыталась кричать; один раз, вывернувшись, вцепилась зубами охотнику в руку и взвизгнула, прежде чем тот успел зажать девочке рот:
- Мне нельзя! У меня же контракт!!!
Потом она хныкала и просила оставить ей жизнь. Луна побледнела и утратила ночную яркость, белесый слабый диск на сером предутреннем небе, как будто все свои силы она потратила на то, чтобы придать блеск росе. Черные бесформенные чудовища превратились в корявые стволы с мохнатыми шапками хвои, на востоке проявились первые краски зари.
- Не плачь, - сказал Докки всхлипывающей маико, приводя одежду в порядок; на воткнутой в землю нагинате негромко позвякивали кольца, ветер дергал за привязанные к ним шнуры. – Человеческие договоры не касаются тебя больше.
Она что-то пролепетала про хозяина их дома. Ято-но ками присел рядом с нею на корточки и прикоснулся одним пальцем к чистому детскому лбу.
- Если что-то случится, скажи мне. Твоя жизнь отныне для меня ценнее всего в этом мире.

Хижина близ горы Асама

И снова ночь, и вновь легли ветры под крыло Хошибэ, вознося его под самый небесный свод. Казалось, ещё чуть выше, и звёзды царапнут между острых, равномерно двигающихся лопаток, выделявшихся на худой спине двумя безумными скалами, пляшущими посреди замершей в страхе равнины. День и земля оставались там, далеко внизу, а вслед за ними уходили и раздражающие воспоминания о долго тянущемся, бесцельном вечере. Тэнгу ненавидел промедление. Он был порывист и непостоянен, он жаждал действия, движения, полёта! А тут ждать...
Впрочем, ещё жизненная выучка воина приучила к отречению от желаний во имя целей. Хошибэ старательно выждал, пока последний лучик солнца не скроется за горизонтом и только после этого взмыл ввысь, оставив далеко позади и облюбованное старое дерево, и весь лес, да и всю землю.
Несколько минут юный тэнгу наслаждался стремительным полётом, но потом снизился, распластал крылья, позволяя ветрам нести его самостоятельно, и зашарил острым птичьим взглядом по земле. Самурай и мальчишка не могли уйти от него

Следы – неровная цепочка, тот, кто оставил их, пошатывался, не шел прямо, - были заметны издалека. Там, где кровь впиталась в толстую прослойку палой хвои, их можно было отыскать по тягучему запаху, ни с чем не перепутаешь. На камнях – и без того было видно.
Узкий скальный карниз опоясывал скалу галереей. Здесь следы пребывания людей оказались еще ярче, еще явственней. Черная заплата костра, примятый мох, темная, уже подсохшая корочка на каменной стене, там, где кто-то оперся кровоточащей спиной. Хошибэ летел по следу неотрывно и обстоятельно, не упуская ни единого поворота или петли, хотя уже было ясно, что смертные направлялись к вершине горы. В ночном небе тэнгу был почти не заметен, так, невесомая тень, на мгновение скрывающая свет звёзд.
Хижина, что прилепилась к склону на уступе, почти утонула в зелени. Рядом горный ручей взбивал в пену воду в каменной чаше, а затем сбегал вниз, чтобы где-то в ложбине соединиться с рекой. На ветке сосны сидел ворон.
След становился всё более запутанным и петляющим, но сбить Хошибэ было невозможно, и вот, взору тэнгу открылась небольшая, старая хижина. Сааки подсказывало ему: люди там, а внутренний пожар толкал спикировать на них прямо сейчас, пробить ветхую крышу, зарубить буси, схватить мальчишку... Хошибэ не стал этого делать. Он поднялся ещё выше, заложил один широкий круг над хижиной, потом другой, третий. Тэнгу решил ждать и наблюдать.
- Кррр... – приветствовала черная сиплая птица человека, что вышел из хижины.
Тот – подмигнул в ответ единственным глазом. Второй был скрыт не первой чистоты тряпкой, волосы торчали во все стороны. Почесываясь и позевывая, роши подошел к водопаду – не самурай, а позор на весь свой род. Поплескал воду себе в лицо – сделал вид, что умылся, обтерся рукавом. Завязав косодэ вокруг пояса, присел на мох, подставил спину, что исполосовала сетка шрамов, ветру.
Первый утренний луч отразился на узком лезвии меча. роши вскочил на ноги. Неторопливые поначалу движения набирали скорость и мощь до тех пор, пока клинок стал невидим для случайного наблюдателя, только смазанный отблеск клинка, когда меч резал воздух, воду и случайные мелкие веточки, что швырял в самурая разыгравшийся ветер. Водяная мелкая пыль водопада украсилась маленькими радугами – улыбками Амэ-но удзумэ.

(Orrofin to)

Как не ступить ноге смертного на небесные поля Аматэрасу, так не закралась в голову Хошибэ и тень мысли о том, чтобы ударить в спину. Он не сделал бы этого и будучи человеком, а уж для тэнгу это и вовсе было бы причиной сложить крылья на большой высоте. Но, сколь ничтожным было искушение напасть, когда самурай молча сидел, столь же сильным оно было, когда тот обнажил меч!
Потомок рода Умагоро заложил бешеный вираж на такой высоте, где человеческий глаз не мог различить его, только чтобы остудить ветром разгоревшееся было пламя боевого задора, и принялся наблюдать за тренировкой человека. Школу врага знать будет не лишним.
Если мужчина напоминал норовистого, влюбленного в битву коня, то мальчишка, что выскочил, жмурясь, на солнечный свет, - жеребенка. Тонконогий, мосластый и неугомонный чиго больше путался у всех под ногами, чем действительно помогал. В хижине ночевали не только они, но и носильщик, еще человек странной внешности, а так же совсем несуразное существо – выдра, что передвигалась на задних лапах, помогая при ходьбе себе хвостом. Выдра была одета опрятнее всех остальных. Маленький отряд готовился в путь, готовил и собирал еду, проверял оружие и снаряжение. От нагретой поляны среди горного леса поднимались, как теплые воздушные струи, «ароматы». И сильнее всего магией пах сверток, который нес с собой воин.
Казалось – весь мир замер, когда старую ткань развернули. Четыре куска темного металла, рукоять и ребристый, обоюдоострый клинок, сломанный на три части. Если даже обломки были окутаны невидимым простому глазу мягким сиянием, то каким же должен быть целый меч?
Тэнгу поднялся чуть выше и чуть пригасил сааки. Всё равно, на таком расстоянии люди...и не только они от него не ускользнул, а шестое зрение не отпускал его, не позволяло отвернуться от осколков.
"Нельзя дать им соединить меч, - решил Хошибэ. - Выжидание пора заканчивать!"

Дом господина Мацуоки
Уцуномия, провинция Шимоцуке
15 день минадзуки 2-го года Генна

Солнце еще не село, когда к задней калитке дома господина Мацуоки ленивым прогулочным шагом подошел Инаба и прислонился спиной к забору, одной рукой теребя высокие побеги сорной травы. По выражению его лица, по всей позе становилось понятно, что его одолевает безудержная скука, и он сам не знает, зачем пришел сюда, когда можно было бы продолжать спать себе дома или пойти к девочкам, что всегда рады посетителям. Но человек внимательный заметил бы, что сегодня он изменил привычке носить всего один меч.
Эцуо зевнул, прикрывшись рукой, и только тогда заметил, девушку, которая наблюдала за ним из тени старого дерева. Новенькая в городе. Одета прилично, не служанка, да и лицо простецким никак не назовешь. Но почему-то в руках большая плетеная корзина с продуктами и еще одна на земле между корней. Самурай улыбнулся ей – от этой улыбки девушки либо розовели и начинали запинаться, либо делали все, чтобы состоялось как можно более близкое знакомство. Эта не была исключением. Потупилась, ответила несмелой смущенной, но искренне кокетливой, улыбкой, какая может быть только у той, чей чистый ум не замутнен ничем. Инаба потерял интерес. Но – он нахмурился, присмотрелся внимательнее – показалось или во взгляде незнакомки была уверенность, расчет и твердое знание, как себя держать? Она опустила пушистые ресницы, будто пришла в замешательство, а когда подняла их, широко раскрытые глаза показались двумя зеркальцами, в которых нет и тени мыслей сложнее, чем что приготовить на обед.

Ожидание было вознаграждено: за стеной раздались торопливые шаги и шуршание дорогих тканей. Кукольное личико посланца светилось в лиловых сумерках безмятежностью младенца.
- Его светлость просит не гневаться! – выдохнул юный телохранитель.
Самурай оглядел утопающего в пестрой одежде мальчишку с головы до ног. В сонном взгляде проскользнуло неприятное подозрение.
- Моим сопровождением будешь ты?
- Это была бы неслыханная честь для меня, но...
- ...но она принадлежит другому, - договорил за юнца подошедший по улице паренек, с виду – ровесник телохранителя; может быть, на пару лет старше. – Сгинь!
Синий плетеный шнур стягивал его волосы в длинный хвост на затылке, и если бы не смуглая от постоянного пребывания на солнце кожа и не расчетливый взгляд, то новое действующее лицо можно было бы принять за подростка.
- Его светлость просит его извинить за столь долгое ожидание.
Почему-то ему сделалось смешно, юнец фыркнул. Телохранитель тоже рассмеялся в рукав и исчез прежде, чем на нем скрестились недоуменные взгляды.
Инаба резким движением выдернул сорняк, кинул его в сторону и отлепился от забора. Бросил взгляд на девицу – та уже нагрузилась корзинами и семенила прочь. Зато новоявленный спутник остался здесь, не прогонишь домой, от опасности подальше.
- Как тебя называть? – поинтересовался самурай.
- Кейка, - улыбнулся его новый знакомый.

(sanbiki desu)

Люди, которые сменились с поста у ворот дома господина Мацуоки, нашли о чем поговорить, укрывшись от подкрадывающейся вечерней прохлады в общей комнате, куда им принесли из кухни ужин. Сначала мимо них со двора на улицу вышел незнакомый молодой человек. Не прошло и нескольких минут, как с хохотом и громкими криками на прогулку отправился весь цветник юных телохранителей наместника Токисады.
- А кто же остался при нем?
Поговорили и об этом и решили, что если наместнику угодно играть в кэн с провидением, то это его личное дело.
- Да, но случись с ним что, пока он в нашем доме, полетят-то наши головы, - упорствовал скептик.
Замечание развеяло атмосферу веселья, воцарившуюся было в большой комнате. Тем, кому предстояло заступать на дежурство, стало особенно грустно; припомнились недавние события, после которых им всем пришлось обыскивать дом, сад и все постройки усадьбы, хорошо еще, что господин Мацуока, видимо, заступился перед наместником за нерадивых слуг.
- Вот странно, - вдруг заговорил Ясабуро, который только принялся за еду, но отложил палочки и озабоченно поглаживал реденькие усы.
В его памяти со всей четкостью недавнего воспоминания встала картина: молодой человек в подвязанных сашинуки* и безрукавке поверх косоде, похожий на переодетую мужчиной девушку, если бы не решительные размашистые движения, при мечах, но без гербов, странно знакомый, но Ясабуро не смог вспомнить, где он его видел, так вот этот молодой человек, проходя мимо стражников, вдруг рассмеялся чему-то и заговорщицки приложил палец к губам. И сейчас, вновь увидев перед внутренним взором этого незнакомого воина, Ясабуро не сумел продолжить рассказ о нем и поэтому снова взял палочки для еды и придвинул ящичек-вариго*.

(втроем, ун!)

В пути от деревни Куцукакэ

Говорливая речка, как положено горным потокам, была узкой, стремительной и глубокой. Перепрыгивая через валуны, огибая те, что побольше, она весело булькала и журчала в ущелье. Там, где ее пересекала дорога, на, пожалуй, единственном плоском месте на всю округу, речка милостиво мелела, но зато растекалась в три ширины от себя прежней.
Переправа, гласила табличка, приколоченная к шесту, стоит пять мон.
- Ну уж нет! - заявил Одуванчик и уселся на придорожный валун. - Я не буду мочить ноги.
Пухлощекий и розовый, как поросеночек, юный минарай-ёрики, который от самой деревни вел опутанного веревкой преступника, как коня в поводу, по инерции сделал несколько лишних шагов и затрепыхался привязанной за лапу птицей. Несколько груженых корзинами и коробами местных жителей остановились поглазеть на бесплатное зрелище, самый сообразительный начал принимать ставки на исход поединка. Одуванчик потребовал себе долю от выигрыша.
Подошел Омура, мучаемый жарой, от которой не спасали ни веер, ни платок. Платок, повязанный вокруг головы, уже высох, хотя его смачивали в ручье совсем недавно. Шлем ёрики нес за спиной на завязках, бормоча под нос, что его можно приспособить под котелок, но никак не использовать по назначению.

(с Сон)

Весь путь он шел позади коренастого арестанта и его тщедушного конвоира и веточкой отбивался от мух.
- Что вы тут затеяли, заняться, что ли, нечем? – проворчал он сердито. – Идите, нечего тут, - велел он зевакам.
Щурясь на солнце, прочитал табличку, мысленно пересчитал выданное на путевые расходы.
- Пятнадцать мон не рё, - решил он вслух. – Будем переправляться.
Юный ревнитель порядка сдался и, вытирая со лба пот, попросил Одуванчика по-хорошему.
- Не пойду, - уперся тот.
- Почему?
- Опасаюсь схватить простуду, - объяснил арестант и в доказательство раскатисто чихнул.
- Ты еще и не коснулся воды, - указал Омура, который опустился на корточки у кромки берега и полоскал свой платок.
На всякий случай он окунул в реку и шлем, с интересом послушал шипение. Оглядел разномастную толпу.
- Подберем тебе самого крупного перевозчика. Впрочем, - старший ёрики почесал нос, - другой тебя и не поднимет, вместе со всей едой, которую ты положил в себя утром.
Арестант ухмыльнулся и рискнул пожать плечами; веревка, стягивающая их, угрожающе заскрипела и собралась лопнуть. Минарай-ёрики запаниковал. Богатое воображение этого рьяного мальчишки уже нарисовало ему, как поступит с ним вырвавшийся на свободу Одуванчик.
- Не-е... Мне бы на носилках, - добродушно ухмыльнулся тем временем тот.

(вдвоем, ун-ун!)

Деревня Куцукакэ
ранним утром того же дня

Отодвинув перегородку, человек в темно-зеленых одеждах на мгновение замер на пороге, словно прислушиваясь к каким-то внутренним ощущениям. Широкие губы, окаймленные редкими седыми волосками, растянулись в улыбке.
- Приличия требуют представиться, - пробормотал он под нос сам себе.
Колдун, что сидел в углу и смотрел в одному ему понятные дали, поднял голову, подслеповато сощурился, разглядывая слишком раннего по утру посетителя.
- Кого это принесло к нам? – весело протянул он и склонил голову набок по-птичьи.
- А кого только не заносят ветры в эту глушь, - осклабился гость непривычно широким ртом, направляясь в сторону вопросившего. - Итак, излишне ли будет называть имена?
- Кто-то больше любит рассуждать, чем действовать, - философски отметил Тошимару и улыбнулся, похожий на готовую к охоте змею. – Может, отсюда проистекают все твои неудачи?
Облик никогда не мешал ему узнавать сущность человека. Когда-то Тошимару сразу опознал владельца меча Кусанаги, и человека, попавшего под влияние меча, тоже. Узнал он и стоящее перед ним существо.
- Что ищешь ты здесь?
- Уместно ли посвящать в такие дела недостойных? - с вызовом бросил пришелец, давая понять, что не пропустил мимо ушей насмешку Тошимару. Замерев в шаге от колдуна и скрестив на груди руки, он продолжил. - Быть может, я пришел за тобой, ведь у меня есть странная привычка собирать диковинных созданий.
- Хоо-хо-хо, - засмеялся-закаркал шаман.
Он бережно и точно долил бамбуковым ковшичком в широкую плошку нужное количество воды и снова принялся взбивать до пены травянисто-зеленую жидкость.
- Слишком велика честь для твоей коллекции. Ее... части ночью развели здесь грязь. Очень неаккуратные создания.

(мы с Греем)

- Скорее как раз прибрали, за другими не слишком аккуратными существами. И заметь, совершенно бескорыстно... Не считая удовольствия, конечно...
Пришлец зыркнул из стороны в сторону, развел руки и потер одну ладонь о другую.
- Не буду бродить окрест, и рассыпаться рассказами о чудесной погоде этих краев, - хмыкнул широкоротый. - Ты уже слышал об одноглазом воине, убившем бывшего хозяина замка у залива Пенных Скал?
- Боюсь, эта история нова для меня. Ученики – такая обуза.
Колдун закончил взбивать непрозрачную жидкость и подвинул плошку к невероятно уродливому с человеческой точки зрения собеседнику.
- Выпей чаю, расскажи о том воине.
Собеседник не стал оказываться от приглашения, возможно, только его и ждал. Опустившись на предложенное место, пришлец аккуратно переложил свой костяной меч, так чтобы он всегда был под рукой, и взялся за плошку.
- Мне рассказал о нем один демон, изгнанный со своего привычного места обитания обугленными монахами из Нагашима. Он был любопытен и решил проследить, куда направляются эти головешки, - широкие губы коснулись края посуды с хлюпающим звуком. - Не без помощи удачи, этот демон уцелел в том пекле, что развернулось в одной мелкой деревеньке, и там он увидел старого монаха, за которым стелилась тень бывшего владельца Камо-Амато. Воплощение Боли сумел вырваться из живой тюрьмы, но один ронин смог победить его, не без помощи умирающего старика-монаха и того кто воплотился в нового Оленя. Теперь тень убитого монстра стелется за ним. Все еще будешь утверждать, что слышишь об этом человеке впервые?

(& Далара)

- Твоя проницательность не знает границ, Самэ-Рю, - ответил Тошимару.
То ли издевался, то ли действительно хотел похвалить. Взялся взбивать чай во второй плошке – уже для себя.
- Но что тебе за дело до человека? Тебе, который всегда стремился к могуществу, недоступному и неведомому этим земным существам.
По деревянной лестнице спустилось розоволицее беловолосое существо с прозрачными глазами. Увидав собеседников, остановилось на середине, раскрыв рот и безуспешно порываясь издать звук.
- Я могу дать тебе ответы, но готов ли ты будешь заплатить за них? - гость втянул в себя остатки чая и поставил плошку на прежнее место. - Ведь те, кто знает слишком много, становятся слишком опасными для тех, кто знает еще больше. Так что же с тем человеком, ты по-прежнему уверен, что не можешь мне помочь в его поисках?
- Для того, кто за все желает оплаты, ничего не может быть бесплатным, - улыбнулся колдун.
Махнул девчонке, чтобы возвращалась в комнату и не мозолила глаза. Та послушно застучала босыми пятками, оглядываясь и бормоча все охранные приговорки, какие пришли на ум. Тошимару сделал глоток чая и закрыл глаза, наслаждаясь вкусом.
- Что ты желаешь отдать за «помощь в поисках»?
- Назови цену, - не стал торговаться собеседник. - Если я смогу выполнить условие или достать требуемое быстро, я заплачу. Если на это потребуется больше сил, чем я готов отдать на самостоятельные поиски, я уйду. Может быть...
- Хо-хо-хо-хо-о, - развеселился старик и причмокнул губами, смакуя густую травянистую жидкость.

(und Grey)

В остром взгляде полуприщуренных глаз не было беззаботности, хотя веселье пробралось и туда. Оценка возможностей собеседника и его надежности заняла лишь несколько мгновений. Потом на тонких губах появилась змеиная улыбка.
- Меч.
- Железка богов? - Самэ-Рю громко хмыкнул. - Он мне не нужен, но итак попадет в руки. Никогда не любил чужое оружие, - пальцы с плоскими прозрачными ногтями бережно коснулись желтоватого изгиба клинка, что лежал подле гостя, - всегда приятнее добыть материал и сделать все самому... Где мне найти то, что нужно тебе?
- Отправляйся в Никко, что в провинции Шимоцуке. Через четыре дня ты найдешь там и Ама-но-муракумо кусанаги-но-мицуруги и того, с кем он ныне. Будь осторожен, этот меч умеет подчинять себе.
Тошимару положил в рот засахаренное яблоко и прожевал его с наслаждением.
- И еще, Акула-Дракон, ты должен небольшой подарок моей ученице. Ты напугал ее.
Тонкие губы снова ощерились в колючей улыбке.
- Разве это само по себе не щедрый подарок? Знать, что есть такие как я - это одно, а осознавать это и видеть - совсем другое.
Колдун больше не взглянул на собеседника, словно тот вдруг прекратил существование. Медленно встал, неторопливо пересек комнату, пошаркивая соломенными сандалиями. Задержался у лестницы. Напомнил, не оборачиваясь:
- Меч, Самэ-Рю. Встретимся, когда он будет у тебя. Если будет.
И пошел наверх. Вот странно, скрипучие ступеньки не издали под его ногами ни звука.
- Интересно, а есть ли у меня теперь хоть одна причина отдавать меч, когда я заполучу то, что мне нужно, - усмехнулось оставшееся в зале существо и, протянув руку, взяло плошку с недопитым чаем колдуна. - Ну, хоть одна?
Крохотные фигурки на ожерелье мелко задрожали, словно разделяя веселье владельца.

(мы же)

- А ведь он не отдаст меч, - в комнате заявила Миеликки колдуну об очевидной неувязке.
Весь разговор девчонка, чье любопытство было равно страху, а то и превосходило его, подслушивала, не решаясь, впрочем, даже носу высунуть из-за широкого столба наверху лестницы.
Тошимару зачем-то собирал в бумагу прах сожженного им только что неизвестного северянке растения.
- Не торопись, не то обгонишь жизнь, - проворчал он почти добродушно. – Ничего еще не знаешь, а уже горазда утверждать что и как.
- Но он же... Большой, страшный и сильный!
В волнении белобрысая начала ходить кругами по комнате и махать руками.
Не отдаст он меч, себе заберет. Я таких много видела, с ними договариваешься, а они и не думают держать слово. В нашей деревне было целых двое таких, никто их не любил и не хотел с ними иметь дел.
- Уймись, - велел старик уже строже. – Причешись и...
Он оглядел ученицу с ног до головы и поморщился, придя к неутешительному выводу. Сунул ей в руки зеркало и гребень, принесенные с вечера заботливой хозяйкой. Еще более заботливой от того, что не хотелось ссориться с колдуном. Девчонка неуклюже приняла непривычно роскошные предметы.
- И найди себе одежду.

(а это только я)

гора Асама

Горные хижины похожи друг на друга: деревянные стены со щелями, законопаченными мхом, крытая тем же мхом крыша и надежная деревянная дверь. Они имеют обыкновение встречаться там, где никак порой не ожидаешь; вроде бы карабкаешься, выбиваясь из сил, сквозь бурелом и заросли куманики, с трудом удерживаешь равновесие на крутом склоне, и вот вокруг одна лесная глушь и тишина, ты присаживаешься, чтобы перевести дух и насладиться одиночеством, а под скальным выступом приютился такой вот домишко.
Обитатели таких хижин тоже друг на друга похожи, как близнецы. Вот и здесь поселилась семья дровосеков, исправно поставляющая вязанки хвороста и ветки в деревни, которые рассыпались вдоль дороги, самая обыкновенная семья, за исключением одного... одной. Поговаривали, что семья этой женщины не из здешних и даже не из соседских мест, не иначе, как из столицы, хотя что делать тамошней томной красавице в захолустье?
Она сидела у ручья в тени маленькой ивы, распустив длинные волосы. Поднимался и опускался гребень в небольшой, не знающей работы тяжелее, чем расчесывание волос, сверкающим ворохом лежали в траве рядом заколки и шпильки. Порой женщина наклонялась к воде, чтобы полюбоваться на свое отражение, и тогда вся эта шелковистая ароматная масса, не скрепленная ничем, падала ей на лицо и грудь, обнажая белоснежные плечи и нежную шею. Ярко-алая отметина у основания шеи горела, как только что поставленное клеймо.
Когда жестяной грохот крыльев возвестил о прибытии большой птицы, женщина не вздрогнула и не подняла головы, гребень ровно скользил, пропуская тонкие пряди черных волос между зубцами.
- Молодой тэнгу на нашей горе, - женщина улыбнулась перевернутому искаженному отражению самурая. – Что он делает здесь, любопытно...

(пока одна, но ненадолго)

Жилище нукекуби. Склон горы Асама.
(С Сон)

Похожи горные хижины между собой, а потому Хошибэ без опасения уселся на конёк, знал: хилых крыш в горах не бывает, иначе дом в первую же бурю вовсе без неё останется! На сей раз тэнгу не спешил, пристально разглядывая и хижину, и окрестности, проверяя, не подвело ли чутьё. Не подвело. Запах йокаев так и носился в воздухе, а, учитывая то, что он слышал о горе Асама, не мог тут жить никто иной, кроме семейства нукекуби.
Хошибэ зажёг на перьях тэнгу-би в знак желания мирно поговорить и стал ждать, когда же хозяева откликнутся.
Женщина, не торопясь, воткнула, собрав волосы в прическу, все шпильки и, усилив искусственную красоту заколок только что сорванным цветком, пересекла двор, придерживая накидку из тяжелой парчи, неуместную здесь в горах, зато плотную, хорошо защищающую от ветра.
- Пусть крылья нашего гостя никогда не устанут.
- Пусть твоя семья будет многочисленна и сплочена, - хмуро, но всё же вполне вежливо ответил Хошибэ, низко наклоняя клюв.
Тэнгу не очень любил обращаться за помощью к вольным младшим йокаям. Приказать им было нельзя, а договариваться, теряя капли бесценного времени, словно воду из сложенных ладоней, он не просто не любил - терпеть не мог! Но приходилось, и потому - поклон, и потому же - мягкий спуск на землю в шаге от женщины.
- Почтительны ли дети твои, уважаемая?

- Нескромно хвастать ими, но все же... – женщина хлопнула в ладони, и из дома выскочил мальчик.
Маленький йокай поставил ковш воды перед тэнгу и, хихикая в ладонь, наблюдал, как тот пьет.
- Господин пришел по делу? – как бы между прочим поинтересовалась женщина, усаживаясь, чтобы не возвышаться над гостем.
- Зависит это от того, много ли твоих детей сейчас с тобой, и хочешь ли ты получить некоторую волшебную вещь, - ответил Хошибэ, возвращая ковш и садясь рядом с хозяйкой.
- Нас здесь пятеро, считая меня, - улыбнулась женщина. – Двое вернутся к вечеру, они рубят сучья в лесу на продажу.
В ее глазах за притворным безразличием блеснул интерес.
- О какой вещи говорит господин и что он потребует в обмен на нее?
- Вещь эта - клинок, разбитый на три части, но лезвие его даже сейчас напитано силой. Я укажу тебе, где находится этот меч, а ты со своими детьми поможешь мне получить живым и невредимым одного человеческого детёныша.
Обитательница горной хижины облизала розовым языком губы, словно в предвкушении обильной трапезы; она больше не пряталась за условностями этикета. Мальчик улыбнулся, показав острые хищные зубы, из дверей выглянул еще один нукекуби, он теперь подслушивал разговор, не скрываясь.
- А господин не захочет забрать себе меч, когда дело будет окончено?

(с Оррофином теперь, ун)

- Не захочет. Если не веришь, заключим договор на крови, - Хошибэ не улыбнулся, но выражение его клювастого лица каким-то непостижимым образом приобрело не менее хищное выражение, чем у нукекуби.
Женщина рассмеялась, ее смех подхватили другие.
- Кто же такой сильный охраняет ребенка, что даже тэнгу, известные похитители детей, оказался не в силах с ним справиться? Разорви его своими когтями! Не поверю, что они затупились.
- Мои когти остры, но человек, что несёт такой меч, не может быть простым смертным. Я заберу ребёнка, вы получите меч, а человек будет очень занят, да, очень!
Женщина мечтательно прикрыла глаза, ресницы ее подрагивали, крылья узкого носа затрепетали, втягивая лесные запахи.
- Хорошо, - сказала обитательница горной хижины и, сложив перед собой ладони, поклонилась гостю. – Ты получишь, что хочешь.
Хошибэ церемонно ответил на поклон, согнувшись в поясе ровно на четверть при идеально прямой спине.
- Тогда нападйте, как только господин Цукуёми обозрит все небесные поля! - сказал он, приседая перед взлётом. - Я буду рядом.
Тэнгу ударил крыльями, и земля сразу оказалась где-то далеко, уподобившись яйцу, которое неведомый искусник расписал всеми оттенками зелени и серого.
(всё ещё с Сон.)

Дом господина Мацуоки
Уцуномия, провинция Шимоцуке
15 день минадзуки 2-го года Генна, день

Уж не знаю, кто из этих бездельников придумал, что мне нужна лошадь, чтобы побыстрее добраться в лес, где случилось на них нападение. Нет, конечно, верхом оно всяко быстрее. Только кто решил, что мне нужна эта громадина, на которую и влезть-то толком никак? Когда весь наш цветник явился поглазеть, я понял, что надо мной сыграли злую шутку. Будто стая цветастых бабочек спустилась во двор – или певчих птиц, так галдела эта одинаковая, как ни глянь, детвора. Кто из них сам наместник, есть ли он среди них, не разобрать. Кто-то предложил принести лестницу, кто-то пихнул локтем соседа: мол, иди и встань на четвереньки, подсади человека. Чуть было не пришлось разнимать драчунов, но их склока закончилась, так как следует не разгоревшись. Воробьи, одним словом. Чистые воробьи, которые весь день барахтаются в пыли и дерутся из-за крошек. И помощи от них столько же, один галдеж.
А я, надо сказать, с лошадьми хоть и имел дело, но все больше рядом – покормить, потрепать по холке. Верхом почти и не ездил. Положено нам пешком ходить и все тут. А эта коняка мало того что громадная, так еще и своенравная. Как поглядишь на лицо конюха, что привел ее, вообще расхочется подходить близко. Ох, не видеть мне больше гъезда...

(SonGoku mo)

Но не стоять же весь день столбом. Чего доброго, наместнику забава наскучит, а у таких как он недолго и головы лишиться по малейшей прихоти; с господином Сакаи, при всем его нраве, и то было легче. Погладил я лошадину эту как можно ласковее и дружелюбнее – хотя какое тут дружелюбие? – и полез в седло. Ногу одну задрал, а вредная скотина возьми и понеси. Вцепился я в удила, аж костяшки побелели, и вишу как дурак. А разряженная, будто сегодня праздник какой-то, молодежь так и покатилась от хохота, даже за животы похватались.
- Обезьяна! – завизжал один из них, ну девчонка девчонкой, даже брови нарисованы, кажется. – Обезьяна украла коня!!!
Выдрать бы их всех для науки! Только кто ж посмеет, когда все только хохочут с ними вместе, хотя по лицам видно, что не смешно им. Те, кто посовестливей, отворачиваются, кто-то даже сочувственно, но что мне за толк в их сочувствии? На мое счастье, конюх был не из подлиз. Его вообще мало что интересовало, кроме лошадей. Даже жена у него была молчаливая и суровая, а детей не было вовсе. Впрочем, не о них речь.
Вопил я тогда знатно, было не до гордости. В такую минуту и самураю жизнь дорога, не хочется ее терять вот так, ни за что. Конюх этот к коню подбежал, тот брыкание свое умерил, узнал, видно. Вижу, кричит конюх что-то. Я ему головой помотал, не слышу, мол, а сам тяну поводья, может, подчинится, не совсем же дикая скотина.

(вроде бы вдвоем)

Чувствую, присмирел конь, только фыркает раздраженно и бьет себя хвостом по крупу. Сполз я на землю, отдышался немного. И понял, что смех-то доносится не только из пестрой толпы, но и сверху, со второго этажа дома господина Мацуоки. Поднял голову посмотреть, кто там.
Двое в легких одеждах и с распущенными волосами, одинаковые, будто сестры, перешептываются и хихикают. То ли девицы из веселого дома госпожи Чиё, то ли служанки какой-нибудь высокородной госпожи. Нет, если приглядеться, то у госпожи Чиё девушке попроще, с курносыми носами и веснушками, а эти – ну будто явились прямиком из столицы, Такэ, которому довелось там побывать, рассказывал про них. Даже носы у них длинные, с горбинкой, как положено высокородным дамам. У одной черты совсем мелкие, точеные, у второй погрубее, но, в сравнении с нашими простушками, настоящий образец изящества. Лица их показались мне знакомыми. Впрочем, цветастых прислужников-прислужниц (кто их разберет?) у дайкана много, и всех я уже видел хотя бы по одному разу.
Не то чтобы мне стало стыдно, это пусть в Киото да Эдо следуют этикетам и блюдут незапятнанную гордость. Но как-то неудобно сидеть в пыли, будто деревенщина какой. Наверное, жена б меня упрекнула, только оторвать взгляд от этих девиц не было никакой возможности.

(вдвоем-вдвоем)

Та, что была постройнее, вынула из волос цветок и кинула мне. Голосистая стая телохранителей захлопала в ладоши, кто-то даже с криком: «бандзай» вскинул руки. Остальные подхватили и поздравили, как положено, троекратно. Вторая девушка жестами изобразила, будто перетирает кунжут в миске. Первая засмеялась и указала на злополучную лошадь: мол, прошу вас.
Ради такого не в тягость и повторить приключения с конем. Хотя лучше бы, конечно, обойтись без них. Женщины давно уже перестали бросать мне цветы. А если вспомнить, то и никогда этим не занимались, - не вышел я ни ростом, ни статью, ни красотой лица. А уж зачем им ко мне подлизываться, так и вовсе непонятно. Не такая я важная птица.
Пусть женщины занимаются своими делами, рассудил я, а я займусь своим. Но вечером спрошу у жены, какое значение тут могло бы быть.
Хмурый молчаливый конюх сам подвел мне коня. Я сунул под морду что-то съедобное, что впихнули мне в руку, и угощение было принято. Мы с этой скотиной (лошадью, не конюхом) посмотрели друг другу в глаза и установили временное перемирие с обещанием продолжения войны. Особенно если я буду забывать кормить или привязывать там, где невкусная трава, а она будет пытаться скинуть меня. И я со вздохом опять полез в седло, на этот раз удачнее.

(наверное)

Тот же день, ближе к закату

Всегда, сколько себя помнила, Макуро любила солнечный свет. В детстве она могла нежиться в нем часами, даже когда немного подросший брат звал купаться в реке или тетка велела не бездельничать, а помочь по хозяйству. То время казалось теперь далеким, как острова за морем, скрытым дымкой тумана, через который видны лишь очертания, и непонятно, так было на самом деле или привиделось только. Одно она помнила – солнечный свет был тогда ей другом.
Она не могла точно вспомнить, когда все изменилось, и желанные лучи стали вдруг обжигать, а чаще просто существовать, не неся ничего, как пустая бумага. Возможно, это случилось когда она впервые убила человека. А может быть, все было тоньше, и солнце отвернулось от нее, когда она впервые вызнала и принесла отцу критически важную информацию. Тогда были сломаны жизни, кого-то постигла смерть.
И все, как ножом отрезали. Сколько Макуро ни старалась, не могла вернуть себе благосклонность солнца. Видно, все ее дела, она сама и подношения и молитвы ее не были достаточно хороши для светлейшей Аматэрасу.
- А, Такэ, - заметила движение в тени кустов молодая женщина.
Как он невовремя. Плохо верится, что случайно.
Она поставила корзину на землю, внимательно осмотрела овощ, который показался ей не совсем свежим. Мужчина среднего роста, вечно таскающий на голове платок, круглолицый и смешливый, но серьезный сейчас, вышел на свет.
- Не стоит так погружаться в мечтания, госпожа. На моем месте мог бы оказаться тот, кто желает вам зла, - упрекнул он.
Макуро воздела тонкую бровь.
- Тогда ему следовало бы желать, чтобы поблизости находился хороший священник.
Ухмылка, чтобы показать – он оценил ее задор. Только в глазах недостает веселья.
- Господин Омура отбыл изучать следы нападения на дайкана.
Она поблагодарила его за сведения. Пообещала:
- Я скажу дядюшке.
Собеседник поклонился и сообщил об уходе.
Стало понятно – Такэ положил на нее глаз. Не сказал, но хотел бы. Макуро повертела в руке батат и кинула в корзину. Никаких шансов, даже если бы она доверяла ему.

Склон горы Асама, поляна недалеко от хижины нуке-куби

Ночь выдалась темная и сначала очень тихая, словно все обитатели огромной горы ждали, что вот-вот произойдет нечто... ужасное или нет, необычное или нет, сказать было трудно. Но все были уверены: жизнь должна измениться – и необратимо.
Первыми снялись с насиженных гнезд птицы, остались только перепелки, которые суетливо бегали в траве без всякой цели. Одна из них выскочила перед самым носом у молоденькой взъерошенной лисы, но осталась жива, потому что юная хищница была слишком занята, она волокла за шкирку своего отпрыска. Вдалеке тоскливо завыла неприкаянная душа путника, заблудившегося в горах, может быть, год, а может быть, век назад.
Женщина открыла круглые совьи глаза, остальное семейство притихло.
- Мы заключили с чужаком соглашение, но этот тэнгу хитер и обманет моих простодушных детей, хотя сам еще молод, а мы стары.
- Никакого уважения к древним! - раздраженно проскрипела сморщенная, как высохшая тыква, голова; желтоватую лысину, точно пакля на театральной маске, обрамляли желтоватые космы.

(троица)

Облюбованную нукэ-куби поляну в торжественном молчании пересекла вереница диких кошек, впереди шли коты, дальше – кошки с котятами, замыкали процессию молодые самцы. Мальчишка наладился было укусить кого-нибудь из молодняка за толстый короткий хвост, но получил затрещину и отстал. Его маленькое, по-детски округлое лицо, ночью потеряло свежесть юности. Дряблая кожа повисла складками, морщинистые веки нависли над глазами.
- Тогда не стоило заключать с ним договор, - пробурчал он.
- Когда мы уже сможем поесть?! – нетерпеливо вмешался второй из младших.
- Тише! – вновь заговорила женщина. – Мы все голодны. Дедушка, оставьте в покое светляков, нас ждет угощение посытнее.
Длинные черные волосы ее раскинулись по веткам дерева ловчей сетью паука-великана.
- Он - чужак на нашей горе, и мы не обязаны поступать с ним по-добрососедски, - продолжила глава рода. - Он даже не настоящий тэнгу, он раньше был человеком. Он силен, почему же он сам тогда не сразится с ронином?
- Жить хочет, - фыркнул дед, сплевывая застрявшее крылышко.
- Ждет, чтобы тот поубивал нас, тогда сможет забрать всю еду себе, - проворчал младший.

(hai)

- Ее там много... – пустил завистливые слюнки его старший брат. – Почему мы должны отдавать ребенка? У него же самое сочное, самое мягкое мясо.
Он досадливо клацнул зубами.
- В мече есть магия, но в мальчике тоже, - впервые подала голос мужская голова, что восседала на ветке, словно на балконе в театре. – Я чую обе.
- Это я первый его учуял! - необдуманно пискнул самый маленький, его коротенькие волосы были подвязаны в три пучка. - Я первый!
На него шикнули.
Высокий муравейник, выстроенный среди корней, проснулся в неурочный час и закипел жизнью: во все стороны от него потекли цепочки муравьев, переносящих куколок в безопасное место. Нескольких слизнул самый младший нуке-куби.
- Надо стравить тэнгу с ронином, пусть они убьют друг друга, - промолвила женщина, покачиваясь на волосах. – А мы заберем себе то, что останется.
Она облизнулась.
- Мальчишку, мальчишку съедим! – затанцевал старший из братьев.
Танец головы без тела, рук и ног смотрелся странно и жутковато. В сторону шарахнулась испуганная вереница мышей. Последнего мышонка заглотил разом дед, только хвостик остался торчать между зубов.
- Аппетит дразню, - пояснил он.

(san-nin)

Уцуномия, провинция Шимоцуке
15 день минадзуки 2-го года Генна, почти вечер

Странно выглядела эта пара, что неторопливо шла по улицам Уцуномии. Да, не смотря на откровенную провинциальность, эта призамковая деревня гордилась несколько улиц. Инабу знали многие, и очень удивлялись, что идет с ним не женщина, а молодой человек, но не из слуг господина Акамацу. Некоторые пожимали плечами и возвращались к своим занятиям. Впрочем, находились и любопытные. Эти украдкой, но тщательно всматривались в невысокого юношу, а когда объект интереса миновал их, принимались строить догадки. Кто-то подошел ближе всех к истине, предположив, что раз молодой человек им незнаком, то, наверное, он из свиты дайкана, но ему резонно возразили, что мальчики - равно как и девочки - наместника одеваются пестро и ярко, ведут себя развязно и нагло и никого ни в десяток мон не ставят, а этот, скромный и целеустремленный, совсем на них не похож. Кто-то предположил, что ученик. Его высмеяли, мол, Инаба поленится вдалбливать премудрости в чужую голову, ему лишь бы пить и развлекаться с женщинами. Он, мол, потому и пошел на нынешнюю службу, что дел ему и его мечу там мало, а сакэ предостаточно.
Женщины из веселого дома – что поделать, это заведение было на весь город одно, - тоже провожали взглядами рослого самурая и его юного спутника. Но думали они при этом совсем не о том, откуда взялся молодой человек или что у этих двоих за дело. Думали они о том, что если дело окажется удачным или хотя бы просто нервным, после него мужчинам потребуется хороший отдых в нежных женских объятиях. Господин Инаба бывал скуп, зато его спутник мог оказаться щедрее.

(sanbiki da)

Женщина, которая спешила мимо, не думала ни о чем таком. Она вообще едва ли заметила тех, чей путь пересекла. Странно, вся ее одежда, от воротника джубана до полупрозрачной верхней накидки была синяя. Разных оттенков от нежно голубого, как незабудка, до густо синего, как небесная высь сразу после заката. Даже дорожные перчатки на ней были синими, а не белыми, как обычно. Она посмотрела на самураев из-под широкополой островерхой шляпы – взгляд кроткой женщины, от отчаяния вынужденной быть сильной – и заторопилась дальше.
Спутник господина Инабы проводил ее недоуменным взглядом, но забыл о странной встрече через пару минут. Он был похож на солнечный зайчик, которому не сидится на месте, и даже по улице шел не степенно, как положено воину, а почти что вприпрыжку, сбивая метелки травы подобранным где-то прутиком.

Уже были видны крытые тростником крыши; всадник, который возглавлял небольшой отряд, поднял руку, второй натягивая поводья.
- К чему медлить? - удивился его сукэтачи*. - Мы сметем эту жалкую деревеньку одним взмахом меча!
- Полагаешь, жители этой жалкой деревни, - передразнил его командир, - не знают про нас? Не заблуждайся, они подготовились к сражению, пока мы проезжали вон тот лес.

(вместе)

Нужный дом был велик по размеру, для деревни – даже слишком. И сад за высоким забором радовал глаз, и крышу недавно перестелили свежим тростником. Одним словом, дом выделялся среди прочих уютом и ненарочитым достатком его обитателей. Кейка легонько стегнул себя прутиком по ноге и остановился, по-детски склонив голову к плечу, у него даже рот округлился как будто от удивления.
- Странно, - пробормотал он себе под нос и глянул на Инабу. – Что теперь?
Тот рассматривал дом так, будто собирался рисовать его план.
- Этот Масачика преуспевающий торговец. Но, по-моему, он нечист на руку.
Эцуо прошелся взад-вперед, сорвал цветок камелии, понюхал и сунул себе за ухо.
- Настолько нечист, что я не уверен, только ли он торговец.
Проверил, легко ли вынимается меч из ножен.
- Обычно там он сам и двое или трое слуг. Я слышал, недавно к нему приехала племянница. Может оказаться кто-нибудь еще. Пусть они отвлекутся на меня, тем временем Кейка, - Инаба не глядел на спутника, - пусть ищет свиток. И пусть ищет аккуратно, - вот теперь он посмотрел в упор. – Не хочу платить за ущерб, если ничего не найдется.
- Мне придется перерыть целый дом? – мальчишка капризно сморщил нос. – Хорошо!
Он достал из-за пазухи длинную заколку и небрежно сунул под шнур, которым были стянуты его волосы. Перехватил взгляд старшего, подмигнул:
- Не советую ей оцарапаться.
- Ты неисправим, - хмыкнул Эцуо. – Идем.

(ун-ун!)

Узкие деревянные ворота были заперты на засов – редкость для деревни. Инаба дернул их один раз, хмыкнул и отправился к задней калитке. Та, сделанная из редких бамбучин, была заложена изнутри бамбуковым же шестом. Самурай перерубил его одним ударом и толкнул калитку внутрь.
- Прошу.
Кейка скользнул по нему взглядом; сейчас больше чем когда-либо он был похож на ребенка, который дождался наконец-то обещанного подарка, темные глаза блестели от радости и предвкушения. Улыбка не сразу появилась на его смуглом живом лице. Сначала тонкие, но красиво очерченные губы задрожали, скривились, как будто мальчишка пытался удержать радость, оставить ее лишь для себя одного, но не получилось.
- Есть кто-нибудь дома? – воззвал Кейка, стремительно пересекая двор.
С ближнего куста шумно снялись птицы. Где-то сбоку протяжно откликнулись, что мол, да, есть. А кто пришел-то? Пусть идут сюда. Инаба поправил меч.
- Начинай с противоположной стороны, - сказал он младшему.
Кейка упер палец в цубу, подмигнул старшему: мол, положись на меня, все будет в порядке. И исчез за углом. Слышно было, как негромко отодвинулась перегородка.
Эцуо проводил его настороженным взглядом. Никак не желало проходить неприятное предчувствие, что сейчас план полетит ко всем они.

(мы двое и Биш - консультант)

Самурай передернул лопатками, вынул из-за пазухи свиток и отвернулся. Прошел по выложенной камнями тропинке мимо пруда к дому. Поднялся на веранду, где низкорослый мальчишка-слуга оглядывал сад. Взятый за шкирку, он затанцевал на цыпочках, но не успел ничего предпринять. Инаба резко толкнул вбок перегородку. Изумленные слуги повскакали с мест. Он не дал им сказать ни слова, взмахнул неразвернутым свитком (мысленно усмехнулся неуместной театральности собственного жеста).
- Где хозяин?
Два загорелых мужских пальца одновременно ткнули вглубь дома. Женщина лет сорока единственная осталась сидеть и не перестала чистить дайкон. Она недовольно скривилась, будто откусила что-то кислое.
- Отлично. - Вторженец отпустил мальчишку, толкнул к остальным. - Вы все, пойдете со мной. Ты тоже, бабушка.
- Какая я тебе бабушка?! – вот тут взвилась и она.
Инаба усмехнулся и пошел в дом, отшвыривая перегородки, словно те были бегущими на него врагами. Слуги гудели между собой и неохотно плелись следом.
Хозяин дома оказался настороже и при коротком мече – шуму от нежданного посетителя было много. Круглолицый, невысокий, по мнению Эцуо, он напоминал фигурой валуны на северных берегах. Раз или два они встречались в тавернах или в какой-то лавке.

(trinity)

Масачика гостя узнал, и теперь завязал разговор. Он выяснял, что нужно господину самураю, он предлагал решить вопрос миром, он был невинен и чист, но как истинный торговец обязан был пробовать заключить выгодную сделку, не сходя с места. Инаба пошел у него на поводу, как честный и не очень далекий самурай, который, к тому же, не любит швыряться деньгами за просто так. Кейке, думал он, должно хватить времени.

- Приведите коня, - распорядился молодой человек в темно-синих доспехах.
К седлу крепко привязали заранее приготовленный соломенный плащ, сукэтачи от души вытянул храпящего коня плеткой, направляя животное к воротам деревни. Молодой человек взял лук, опустил наконечник стрелы в протянутый другим воином небольшой глиняный горшочек, наложил стрелу на тетиву. Он не смотрел, куда ускакал конь, лишь склонив голову к плечу, прислушивался к чему-то.
- Они спрятали женщин и детей, - проговорил он. – Или отослали прочь. Я не слышу плача.
Тонкой и пронзительно, отгоняя злых демонов, засвистела стрела, разыскивая свою цель, состав, которым был смазан наконечник вспыхнул и поджег солому.

(sa)

Склон горы Асама.

Туман, поднимающийся от земли, был создан не иначе, как специально с целью запутать Хошибэ. Молодой тэнгу посылал с высоты своего полёта тысячи проклятий в адрес мелких туманных духов, но, видимо, его внутренней силы не хватало, чтобы заставить их хотя бы почесаться, так что, приходилось кружить над горой в бесплотных попытках найти путников. Раз за разом, круг за кругом, острый взгляд оранжево-красных глаз рассекает пространство, тут и там отмечая мелкие следы присутствия людей. Да, они явно шли, петляя и обходя труднопроходимые места, прямо к…домику нукекуби.
Хошибэ так и не решил, радоваться ему, что добыча сама идёт в когти или сыпать проклятиями, что зря пришлось трепать крылья, и просто скрылся в ветвях одного из деревьев, стоящих напротив. В маленьком окне хижины мелькали силуэты, мерцал огонёк светильника, оттуда доносился слабый запах какой-то еды, но большего тэнгу рассмотреть не мог. Он и не старался, понимая, что если нукекуби нападут, тихо они это делать не будут, а значит, можно просто наблюдать за самой хижиной. Кстати говоря, смотреть было на что: из-под домика выбрался оборотень-выдра. Маленький, с влажной шерстью с недовольной мордочкой и в женском платке, запахнутом на манер косодэ, он, переваливаясь, заковылял в сторону от дома, заставил чёрного ворона заполошно встрепенуться, потом примерился нырнуть в ближайшие кусты…и вдруг заорал так, что не только ворон – Хошибэ едва не рухнул со своего дерева. Запоздалый взгляд в направлении, во всех смыслах этого слова, нечеловеческого вопля, показал, что причина проста и понятна – оборотень наткнулся на обезглавленные тела хозяев дома на горе…

Уцуномия, провинция Шимоцуке
15 день минадзуки 2-го года Генна, почти вечер

Топот, гомон, а затем громкий крик на втором этаже подсказали, что (как минимум) часть плана пошла не так, как задумывалось вначале. А когда по лестнице большим тряпичным тюком скатился один из домочадцев и, ударившись спиной о непрочную стену, сполз по ней на пол, сделалось окончательно ясно, что и провалился весь план целиком. Инаба выругался сквозь зубы и выдернул из-за пояса короткий меч вместе с ножнами. Убивать он здесь никого не собирался. Зато помрачневший хозяин и возникший неведомо откуда еще один мужчина были настроены серьезно. Слышно было, как за спиной Эцуо женщина подталкивает мальчишку, чтобы бежал быстрее прочь, а двое балбесов-слуг торопливо пятятся за ними. Теснота пространства была преимуществом одного перед двумя, но незнакомец короткими движениями откинул загородки в соседнюю комнату, и преимущество исчезло. Самурай мельком оглянулся, нашел единственную здесь стену, которую невозможно было проткнуть насквозь, и перетек к ней, чтобы не приходилось защищать спину. Отсюда открывался прекрасный вид на второй этаж, ставший помостом для неожиданного представления.
Казалось, Кейка пришел на деревенский праздник, глаза мальчишки горели от возбуждения. Вооруженные мужчины, крупнее и сильнее него, пятились в страхе, стоило их низкорослому противнику указать на кого-то из них мечом в вытянутой руке. Кейка то ли выбирал себе следующую добычу, то ли предупреждал: "Не связывайся со мной, я опасен". Подвязанные тесьмой рукава открывали руки, не по-мальчишески широкие в запястьях, как будто свитые из веревок, руки воина, привыкшего держать меч.

(прежнее трио)

Быстро стало понятно, что он еще и проворен, как кошка. Металлическая звездочка свистнула мимо его головы, едва не задев высоко подвязанные волосы, - паренек увернулся – и пропорола дыру в тонкой бумаге фусума. На балке под самым потолком в полутьме затаившимся пауком сидела облаченная в черное фигура. Оттуда донеслось короткое разочарованное шипение. Воздух разрезала вторая звездочка... и не только воздух. Заточенные острые зубцы распороли темно-синий рукав и срубили несколько тонких, намокших в густой вязкой жидкости прядей из собранных на затылке в хвост волос.
И тут Кейка показал, на что он способен.
Он задерживался на одном месте ровно настолько мгновений, сколько требовалось его противнику для осознания, что все кончено. Стоило чужой крови брызнуть на замерший на секунду клинок, как Кейка терял интерес к будущему мертвецу или калеке и разворачивался в поисках следующего врага.

Затрещали, ломаясь, тонкие планки, лопнула, как чересчур туго натянутая кожа на барабане, с незамысловатым узором бумага перегородки, еще один не рассчитавший силы бедолага со всхлипом повалился ничком. Темно-алые капли необычного цвета жемчужинами брызнули на одежду Кейки, украсив ее жутковатым ожерельем. С занесенным мечом выскочил на подмогу высокий человек с лиловым платком на голове, но утратил воинственный пыл, увидев нацеленный прямо в грудь испачканный в крови клинок. У маленького демона плотно сжатые губы растянулись в улыбке, сделав его похожим на дикую кошку в окружении обозленных деревенских собак. Только складывалось впечатление, что победа останется не за сворой.

(все мы же)

На первом этаже боевые действия все не начинались. Инаба в безупречной стойке держал меч в ножнах наготове, и при одном взгляде на него становилось понятно, что, случись атака, он не замедлит пустить его в ход. Очевидное превосходство в росте и весе, опытный взгляд заставляли поверить – врагам не поздоровится. Судя по вскрикам и близким к панике переговорам наверху, мальчишка побеждал. А если таков младший, чего ожидать от старшего? Масачика и его помощник не давали самураю уйти, но и не наступали.
На втором этаже нападающие собрались, наконец, с мыслями и бросились на противника сразу с трех сторон. Двое напирали спереди, еще двое, откинув в стороны перегородки, ринулись в бой сбоку, а пятый зашел со спины.
Темная фигура под потолком напряженно следила за всеми.
Кейка коротко рассмеялся и поднял взгляд (только взгляд) к потолку, затем крутанулся на месте, возвращаясь в бой. Он шагнул навстречу пятому, пропустив его атаку мимо себя, и, перехватив меч, нанес болезненный тычок рукоятью противнику в грудь.
Подожженная стрела вонзилась в соломенный плащ, привязанный к спине лошади.
- Ты останешься здесь, - Нишио указал на одного из воинов. – Возьми два десятка людей. Ты поймешь, когда нападать.
Остальные, подгоняя коней криками и ударами плеток, поскакали к деревне. На небе, весь день ясном, а теперь перечеркнутом жирным дымным мазком, появились тучи, над вершиной горы Койя собиралась гроза.

(saa)

Инаба перетек в другую стойку – казалось, вот-вот удастся различить барабанную дробь, под изменчивый ритм которой он двигается и держит паузы, но иллюзия оставалась иллюзией. Фуйю, помощник хозяина дома, опасливо переместился. Он не позволял себе и моргнуть, чтобы не выпустить из виду противника. Несмотря на опытность в таких делах, он никак не мог понять, насколько хороший боец перед ним. Когда и как он начнет атаку.
Масачика же, доверяя Фуйю, отступил на пол шага и позволил себе оглянуться на второго врага.
От мирной жизни глупеешь. В деревне поначалу приняли всадника за гонца. С требованиями, угрозами, чем угодно. Главное – с разговором. И когда он вспыхнул факелом, не сразу поняли что к чему, некоторые даже порывались спасти. А сообразив, наконец, разбежались – деревенщины! Отец был спокоен, когда братья ринулись к нему. Велел спасать самое ценное и забыть о прочем.
Он болел уже несколько месяцев. Никто не думал, что он проживет долго.
Старший брат вспылил и требовал согнать крестьян силой, заставить трусов идти против врага. Отец лишь указал на горящие дома и жалкую кучку перепуганных земледельцев, их жен и детей.
Масачика до сих пор видел во сне их лица. Особенно взгляд племянницы, дочери старшего брата, Макуро.

(mo ichi-do)

Еще два сюрикена просвистели мимо верткого юнца, лишь вспороли тонкую бумагу. Их Масачика видел, словно в кошмаре. И он забыл об осторожности, о противнике рядом с собой. Незаслуженные смерти от огня и мечей двинули его вперед. Наверх. Он отталкивал своих людей, будто полые бамбучины, непонятно зачем стоящие здесь. С перекошенным ртом, похожий на взбешенного сторожевого пса, он рвался к человеку по имени Нишио Нидзаэмон, убийце отца и брата. Рвался, чтобы растерзать в клочья.
Возле самой деревни отряд вновь разделился, основные ударные силы лавиной вкатывались в огненный ад, второй отряд вдруг развернулся и осыпал дождем горящих стрел лес вокруг. Нишио бросил лук и, вытащив из ножен меч, сбил конем кого-то из местных, бросившихся наперерез ему с нагинатой в руках воинов. Молнией взлетел и опустился узкий клинок.
- Здесь не должно ничего остаться, - крикнул Нишио солдатам. – Убить всех!
Прядь собственных волос мазнула его по щеке, оставив темный и влажный след, Кейка вытер кровь тыльной стороной ладони. Заточенный серп свистнул у самого лица, заставил отшатнуться и сбить рисунок. Навалились остальные, обрадованные подмогой хозяина дома. Кейка рухнул на одно колено, уходя из-под чужого клинка; его собственный пробил легкий нагрудник одного из противников, вышел у того из спины. Бедолагу насадило на меч, как куропатку на вертел.

(трио)