Всё что ниже - за авторством Сигрид (кроме песен)


Где ты, мой милый дом, за зеленым холмом,
Дом, которого нету на свете, ой.
Там чисты небеса, пахнет медом роса,
по высокой траве бродит ветер…

Это пряха тоски у полуночной реки
Заплела все пути, не пройти, не найти,
А начало с концом да запутала узлом.
Где ты, мой милый дом? Далеко…

А ткачиха-туман заплетает вуаль
Словно нити, прозрачные руки, ой.
А на левом плече её птица - печаль,
а на правом то птица разлуки.
Нить одна – белый свет, а второй названья нет,
третья нить на виду, по четвертой иду
А она – как река, только нету челнока
Только плыть той рекой далеко...

Кто разгонит туман, кто укажет тропу,
кто затеплит свечу до рассвета
где ты, мой милый дом за зеленым холмом,
дом, которого нету на свете.

Высоко – высоко, по-над звездною рекой,
Кто-то бродит, свечу прикрывая рукой,
Кто-то плачет в ночи, средь прозрачных облаков,
Не зови, помолчи, мне еще далеко…*

Плещутся волны. Гладят ласково, по-хозяйски, ровные кругляшки – камни, пенятся пушистыми белыми барашками.
Морские волны – не пресные воды реки, они тянутся к земле, тоскуя по ней, словно давно-давно потерял что-то седой океан, когда зеленой порослью был древний бор, потерял и теперь тянет широкие соленые руки, не может достать.
Камыш наклонился над своим отражением, прихорашиваясь, шепчет что-то. Например, что на берегу прошлой ночью плакала зеленоглазая кицунэ в треугольной соломенной шляпе, плакала, пока не уснула там, на камне, укрытая лунным покрывалом. Или что снились ей крепко просоленные северные ветра и грохот волн о скалы фьорда. Откуда, камыши и слов таких не слышали… нет, скорее, говорил камыш о стрекозе и ее глянцевых крылышках, нахалках-бабочках, о еще какой-то архиважной ерунде.
Лисенок родился маленький, но крепкий, открыл дерзкие зеленые глаза и чихнул. Приняла его на руки Госпожа Лазоревых облаков, пронесла через обряд.
- Не наш он. Отнеси, где место его. Стрелой ему пуповина перерезана, на щит он принят, медом хмельным обмыт, в мех завернут. Не наш он.

Малыш, баю-баю, нас ночь укрывает
Зеленые волны гуляют средь тьмы.
И только луна с высоты наблюдает,
как в ямке меж волнами нежимся мы.
Для котика зыбка уютная зыбка,
Усталые лапки мы сложим на грудь.
Уснула акула, и буря уснула,
У моря в ладонях нельзя не уснуть.**

Дите у груди комочком теплым, бьется быстро маленькое сердечко, звезды на ресницах виснут. Не засыпает.
- Смотри, сынок, смотри и слушай, и нос по ветру держи. Соли морской в тебе ровно половина – больше, чем речного песка, чем рисовых зерен, чем тонкого едкого смеха лунных демонов. Не плоскую хрупкую лодку – драконий корабль тебе водить; не ночью одиноких путников пугать – в честном бою сражать врагов. Брось же волнам лисий свой хвост, вылиняет он до золоченой меди, брось зелень глаз – отцветут до чахлой северной травы. Своим тебя не признаю нигде, доказывать придется свою правду, так когда станет тяжело – найди под корнями старой сосны розовую жемчужинку, кликни брата моего, он поможет.

*Дина Бромберг, "Далеко"
** Рейдьярд Киплинг

У руля сидел хмурый, сосредоточенный Ракке, волосы рыжие волнами по плечам струятся, по ветру стелятся, худое острое лицо обвевая.
- Не брошу. Найдет ли?
- Найдет. А не найдет – не время, значит.
- А как не примет его Хельги? В обиде он на наш род.
- Примет. Должен принять, – бьется, бьется маленькое родное сердечко, как отдать его? что за борт бросить, что в печь своими руками засунуть. Холодно на севере, души там холодные, а суд скорый, а ну как и правда не примет?
- Примет. Должен принять, - упорно повторила. Хейму нужны воины.
Качаются на складках воды металлические блестки – звезды, лениво, нежатся в густой толще зеленого океана, меж ними скромная плывет лодочка, правит ею молодой хмурый лис, самый веселый лис реки Тарим, на носу стоит лиса, к груди комочек прижимая ласково, лисенка держит. Тиха вода, стелет демонам своим луна дорожку, обходят ту дорожку бури, облетают чужие ветры, не лезут большие рыбы.

Спит хейм.
- подождешь?
- конечно.
- Я быстро. Положу и - …
- смотри же, домом не ошибись.
- Смех твой мне непонятен. Сказала же, Хельги отдам.
- Время береги. Беги и… и все же, не ошибись домом. Утро скоро.

Спит хейм. Ночь не спит.
Не скрипнув, приоткрылась тяжелая дверь, лунным лучом скользнула внутрь лисья тень. Губами прижалась к лобику малыша, положила под бок воину.
Время береги.
Как в море бросить, как своими руками в печь засунуть – дите чужим людям отдать. Да не место ему на реке Тарим.
Не ошиблась домом, сразу вернулась, и взгляда не бросила на заповедную крышу. Зарастают быстро корни старой сосны, зачем перекапывать, дерево тревожить?

Это не слезы, он потерял глаза….*

- Не заговорила его?
- Нет. Нет. Отчаливай. Нет. Не хочу ступать по этим волнам – моими слезами песок на берегу еще мокр. Давай, помогу оттолкнуть? Ему перед этой землей отвечать, но его земля примет, меня не приняла. Пока луна не зашла, плывем же домой.
- Домой так домой. Куда только?


_____
*Вадим Месяц

(Снова Сигрид)

Свой молот оставил мальчишке Тор,
А Хеймдаль – свой звонкий рог.
Сам Один оставил ему коня, а Тюр завещал копье*

Мальчик смотал на локоть веревку, свистнул пса и прыжками стал спускаться по узкой крутой тропинке с утеса. Пес бежал следом, то скачками, то осторожно перебирая лапами, боясь соскользнуть с глинистой тропинки и всей мохнатой тушей проехать вниз. Мальчик остановился, оглянулся на собаку.
- Ждать тебя еще долго? Скорее зацветет Йотунхейм и тетушка Фрейдис напечет мне пирогов с ежевикой, чем ты спустишься!
Пес заворчал плаксиво, но участок был слишком крутой, почти отвесный, он топтался на одном месте, осторожно пробуя землю впереди. Мальчик лукаво сверкнул зелеными лисьими глазами.
- Ну нет, я не хочу опоздать к приходу драккара и по твоей вине стоять в стороне, как последняя девчонка! – Он подбежал к собаке, схватив за загривок, одним прыжком оказался на спине зверя.
- Вперед, мой верный Слейпнир! – мальчик толкнул собаку в бока пятками, пес обиженно оглянулся, поскользнулся и поехал вниз, растопырив широкие лапы. Мальчик засмеялся, заливисто, звонко. – Так-то, вези меня к причалу, авось, успеем.

Давно, семь зим уже стаяло, встретил Хельги мальчика-лиса. И то сказать, встретил. Весна была, не ранняя, на будущей неделе собирались корабль на волны ставить, а проснулся воин и чувствует – отстранилась как-то милая Фрейдис. Открыл глаза – да так и хлопал ресницами, пока жена не встала и не уладила все, ловко, как только она умела.
А терять разум было отчего: про меж них, крепко спеленатый в зеленое шелковое одеяло, лежал мальчонка лет полутора – двух, и сопел сладко. Потом Хельги и глаза его узнал – зеленые, лисьи, ненавистные – но не бросать же мальчишку, если мать его набедила? Решил воин, что крепкие руки хейму не лишние, как сына старшего воспитал, Хёгни назвал.

_______
* Потаня

Только… неспокойно сердце, все одно неспокойно, лисья у Хёгни кровь, Хельги он отцом кличет, а Фрейдис– тетушкой. И ластится к ней, и помогает с радостью, - да как приемыш.
Давно, семь зим уже стаяло. Скоро воином взрослым Хёгни станет, скоро в род его вводить, оружие дарить – и на борт упругий драконовой лодки, за славой. Щуплый мальчонка, верткий, ловкий, узлы вяжет – заглядение, стрелы летят, как заговоренные, а меча, пожалуй, что и не подымет. Брать – не брать? Не на верную ли смерть обречь.

Пес большими скачками мчался к причалу, а навстречу ему плыл корабль, спокойный, гордый, со снятыми парусами, улыбчивым кормчим, довольным ярлом. Чуть коснулось весло досок пристани – мальчик на ходу спрыгнул с собаки, на лопасть и по древку на палубу взбежал, тонкими ручонками потянулся к Хельги. Воин, смущенно и гордо улыбаясь, поднял его. Ни у кого из хирдманов таких взрослых сыновей нет, потому и смотрят с доброй завистью, посмеиваются, место у уключин Хёгни освобождая.
- Ты привез мне клок из бороды йотуна?
- Привез.
- А локон валькирии?
- И его не забыл.
- А на будущий год меня с собой возьмешь?
- Посмотрим. Мать спрошу, как себя вел.

Сегирд по сию пору жил в дружинном доме. Ел с побратимами, на деревянной скамье спал, носил одежду грубую, без узорочья, вышитого умелой женской рукой. Лишь одна была красивая рубаха у викинга – та, что хранил в сундуке, да на свет редко доставал. Откуда взялась та рубашка – про то одни Боги ведали… да еще Хельги, что передал её десять лет назад. Только тот всё больше отмалчивался, а нелюдимый Сегирд дружбы особой с ним не водил. А еще знал викинг: упрямый Хельги ни слова не скажет, пока сам не восхочет - хоть совсем душу из него вытряси.
В походы ходил чаще других, счет шрамам потерял, в сече морской безумно хохотал: стрелы не берут, клинок вражий около лица свищет, только ни в голову не уметит, ни в горло! Только злобно вьются над сошедшимися кораблями валькирии, забирая к Отцу Битв других воинов. Вороги боялись, побратимы завидовали неведомому заговору, ярл ценил хирдманна. Прозвали Сегирда Турсом, великаном.

- Опасный поход у нас теперь. На север пойдем. Конунг хочет, чтобы Скъелдхейм платил нам. Или горел.
- Остров на самой границе Мира, - Сегирд усмехнулся, - стало быть, увижу родичей своих?
Ярл поначалу непонимающе нахмурился, затем расхохотался:
- Тор нас огради от великанов! Мы едем сражаться с людьми из плоти и крови, такими же, как мы, - Рагнар подмигнул викингу, - только слабее!
Ярл Альтон-фьорда всегда старался приманить к себе удачу перед походом, потешаясь над врагом. Сегирд не одобрял того:
- По слову конунга идем железом потчевать тех, с кем вчера на тинге рука об руку сидели! Десять лет назад всё было по-другому…
- Десять лет назад, - грозно перебил его Рагнар, - не было у нас иного пути! Самих примучили – мало не казалось, помнишь небось!?
Сегирд молчал.
- Свобода хороша до той поры, когда тебе не скажут «Выбирай дружок: или ты свободен, или живы твои родные, цел твой дом и скот»! - горько звучали слова Рагнара.
Вновь хмуро смотрел вождь на викинга:
- Так со мной ты? Или свободой кичиться будешь, пока мы выкупаем её кровью своей?!
Исподлобья посмотрел на него Сегирд-Турс, буркнул:
- С тобой! Ты вспомни, хёвдинг, когда я дома-то отсиживался?
Разгладился лоб Рагнара, глаза потеплели:
- Уже и не упомню… с того похода, когда от копья меня спас – всегда ты с нами…
Ярл задумался, словно вспоминая о чем-то. Затем сказал решительно:
- В этом походе пойдут с нами молодые викинги в первую свою сечу. Присматривай за ними. Себя в битве не бережешь – их побереги.

- В поход пойду, - важно рассказывал Хёгни сестрам и друзьям. Под старой сосной, под солнцем весенним жарким, от которого горячо щеки пылают, устроили они игрища потешные, будто бы и бой настоящий, и валькирии с мечами-прутиками ивовыми, и щиты деревянные, и конунга два, и два верных хирда, что с того, что в каждом всего по два воина?
Пока рубились на деревянных мечах друзья, Хёгни из боя выкатился, маленькому да юркому, ему не стоило ничего за корни сосны спрятаться и момента выжидать. Залег, удобно вроде, только камешек круглый как раз в живот вдавился. Сунул Хёгни руку под себя, достал, на секунду взглядом скользнул, задержался. Не серая галька – жемчужинка, цвета странного, розоватого, на солнце играет, а внутри будто туман клубится. Засмотрелся мальчик на жемчужинку, едва не пропустил момента, что караулил. Быстрым движением убрал за пояс, уже на противника бросаясь, сбоку, под ноги, чтобы запнулся тот, и на грудь коленом было встать удобнее.

- В поход? Ты?- высокий плотный Асгрим рассмеялся. Он в свои одиннадцать на пятнадцатилетнего юношу походил, и ростом, и силой, а и его на берегу оставляли.
- Я, - блеснули не по-здешнему зеленые глаза. – коли отец правдой не возьмет, обманом проберусь, полдня под хвостом дракона пропрячусь, а как отплывем от земли, что вернуться нельзя будет, так и вылезу на палубу!
- Хвастаешь много.
- А ты.. у ж не ябедничать ли пойдешь?
- Нет, не пойду. Хочешь к Ран в сети прежде, чем боя попробовал – мешать буду, что ли?
- А вот и .. а давай на спор! Попаду на драккар. И до самого Йотунхейма доплыву.
- ..и на слово тебе поверю я?
- Не на слово. Привезу тебе.. голову великана!
- Голову?
- Голову!
Детский смех рассыпался по утесу.
- Да знаешь ли ты, что голова хримтурса тебя целикового в два раза больше? Или в три даже!
- А вот и не больше!
- А вот и больше!
- А вот и не больше!
- А вот и..
- Тихо вам. Так мужчины не спорят. – Старшая сестра спокойно рукой спорщиков развела. – дело говоришь, брат, доказательство нужно. Только с головой тебе и правда возиться придется. Привези себя для начала, и такое что-то, чтобы мы сразу поняли, что с Йотунхейма оно.
- Будет так, Вигдис. Будет так.

Шумело море. Здесь, в тихом заливе, казалось оно спокойным, родным. Но отойди драккар от берега на несколько полетов стрелы – сразу вздыбятся над кормой пенистые гребни! Сегирд сидел на каменистом берегу и швырял плоские камушки. Забава не спорилась – камни шли на дно, сделав один-два скачка по мерно дышащей глади. В голове роились мысли о предстоящем далёком походе и о странной его, Сегирда, судьбе. О том странном дне, когда получил он красивую рубаху от Хельги. Побратимы говорили ему потом: ждал его кто-то из похода, но кто… лица или имени ни один припомнить не сумел.
- Все равно пойду! – ворчал под нос себе Хёгни, по берегу шагая угрюмо, иногда камни в море зло швыряя. На словах-то гладко все выходило, а как полдня в ледяной воде продержаться… да и что отец скажет, на палубе сына непутевого увидев..
- Пойду! – упрямо повторил, громко, зашвырнул камень так, что сам вокруг себя обернулся. А камень пятнадцать раз подпрыгнул, прежде чем с бульканьем в пучину провалиться.
- Кому дело в руки день нейдет, а кому сразу удается! - восхитился Сегирд-Турс удачному броску. Куда путь дершишь, Хельгиссон?
- Ой. здрасть, дядька Сегирд, - Хёгни от неожиданности назад шагнул, едва не оступился о валун. – да вот, гуляю тут. – опустил глаза, чуть-чуть покраснел.
"Ну вот, теперь мальчишки от моего вида спотыкаются! Неужели и вправду на турса похожим стал?"
- И тебе поздорову... Ты, Хёгни, отцу передай: перемолвиться хочу с ним. Здесь, на берегу - он догадается. Завтра, на закате.
- Ага. Да, передам, дядька Сегирд! А.. а вы тут валькирию ждете?
Ухмыльнулся викинг:
- Валькирию на берегу до старости ждать можно. Они всегда там, - Сегирд махнул рукой, - в бушующем море, где сходятся скулы боевых кораблей! Только нет в них ничего хорошего, Хёгни, ты уж поверь мне...
- А отец говорил, что ждешь, - заглянул в лицо глазами пронзительно-зелеными, - ну.. мне показалось..
- Раньше я ждал их, искал. Только в бою они сторонятся меня, словно прокаженного. - Викинг пожал широкими плечами. - А здесь я жду заката.

Ему нравилось провожать закатывающееся солнце. Рыжие сполохи, дробившиеся в воде, неуловимо напоминали ему что-то хорошее, родное. Как огонь очага в родном доме... или как волосы этого мальчишки...

Сегирд повернулся к морю. Краешек солнца коснулся воды, но не зашипел.
Хёгни кивнул. Повторил жест хирдмана.
- Позволь и мне с тобой?
Сегирд молча кивнул, словно мальчишка и вправду не смог бы обойтись без его разрешения. Потом тихо сказал:
- Тебе, наверное, больше нравится восход...
- Почему? Мне и восход и закат, и полдень. А больше всего… - он понизил голос и даже немного придвинулся, словно сообщал огромный секрет – а больше всего мне нравится полнолуние.
- Отец разрешает тебе бродить ночью?
Мальчик пожал худыми плечами.
- Он не говорил, что запрещает. – и добавил, немного задумчиво- на самом деле, я не очень уверен, что он об этом догадывается.
- Ты должен слушать отца. Он хороший войн. Иногда мне кажется, что валькирии облетают и его стороной, но Хельги ведь не ищет смерти... - Сегирд понял, что сболтнул лишнего и наглухо замолчал.
Хёгни еще раз на воина посмотрел внимательно:
- А ты ищешь разве? Зачем?
Викинг молча смотрел на волны, словно не слышал. Солнце уже почти полностью погрузилось в воду, искристая дорожка становилась всё короче. Наконец, рыжее солнце полностью утонуло в море. Темнота опускалась на берег, размывая границу моря и неба. Сегирд поднялся на ноги:
- Пойдем, Хёгни, не заставляй беспокоиться отца и мать. Полнолуние еще нескоро.

Не особенно встреча предстоящая Хельги радовала. Нет, хорош воин Сегирд, всем хорош, а все не лежало сердце с ним разговоры заводить да на пирах рог подавать с пивом ячменным. Шел на место условленное, и хмурился. Чего Турсу понадобилось? И слава воинская, и удача, и доверия ярла- все на его стороне. Дружбы никогда не водили, дома не строили..
На берегу Сегирд вновь встречал закат. В этот день по другому всё было: море пенилось, волны далеко забегали на берег. Солнце пропадало за далёкими облаками...
- Доброго тебе.. – неприветливо сказал Хельги, подходя. И море бурное, словно видит, не побратимы встретились. – Звал? Зачем?
- Поздорову... - в тон ему ответил Турс, медленно поднявшись. - Звал. Затем. Поговорить хочу.
- Говори.
- В походе речи о том вести не хочу... сейчас спрошу: что было десять лет назад - помнишь?
Хельги усмехнулся.
- Зима была. Весна. Лето тоже было. И осень. Представь? – отвернулся, с прищуром на волны посмотрел – в тот год Альдунга разбили. Только я в том походе не отличился – хворь свалила. А тебе, кажется, битва та шрам подарила, и бессмертие будто.
"Бессмертие... Когда бьют - больно, железом секут - руда хлещет, два раза помирал - еле отходили..."
- Да уж, жив пока. - усмехнулся Турс, и тут же лицо его сделалось вновь каменным. Тяжело проговорил викинг:
- Не о том я. Кто она была?
И снова усмешка лицо надломила, злая, колючая.
- Помнишь, значит? А ведь колдовал лис, чтобы забыл, чтобы о самой памяти следа не осталось. Плохо колдовал, выходит.
Нахмурился Турс того пуще, чуть ли не оскалился:
- Что еще за колдовство? Почему столько зим молчал?!
И Хельги не улыбался.
- Значит, причины были. Не моя это тайна, и не меня тебе надо спрашивать. Велено передать было – я передал. Тяжко ей здесь было, холодно. И мальчишке радости мало, хоть он и наш наполовину.
Лисица тебя ждала, чужеземка, ведьма зеленоглазая, оборотница проклятая, из похода того. Да, кажись, видение ей было, что ждет напрасно, вот и покинули они фьорд. Так она мне сказала. Сказано, забудь – забудь и не вспоминай.
Сегирд опустил голову, тихо проговорил:
- Чужеземка... я и вправду не помнил... чувствовал только..., - вдруг он вскинул голову, - мальчишка, наш наполовину? С собой его забрала? Куда они отправились?
В голосе викинга не чуствовалось больше каменной решимости, он дрожал, словно осенний лист.
- Забрала, как же. Аккурат зим семь назад нам с Фрейдис под бок положила. Хёгни лисёнок, ведьмино отродье. Но не бросить же его, младенца? Ращу его, как сына. А сами они у себя там живут, далеко очень, говорит, там горы до неба достают, а люди слабые, и боги слабые, открытого боя почти не знают. – Хельги сплюнул на песок. Не на шутку ярилось море. – Зачем спрашиваешь? Прошлое дело, может, и в живых уж нет, ни ее, ни брата.
В голове бились торопливые слова Хельги, Сегирд пошатнулся... За краткий миг узнал он больше, чем за бесконечные десять зим. Сказать смог только:
- Почему тебе?
- Фенрир её знает, - едва не рычал Хельги. – может, совсем уничтожить захотела, ведьма. Фрейдис моей лебяжье-белой седых волос добавить. Не ведаю.
Вновь нахмурился Сегирд, процедил ему в лицо:
- Тебе, стало быть, отпрыска подарили - а ты не рад? Может, вместо того хотел как я, всю жизнь одиноким да бездетным стрелы вражьи распугивать!? Зачем тогда правду таил?!
- Не про тебя правда эта. Да и жить с ней, как я десять зим живу.. несладко, ой, несладко, поверь. А что не женился- про то твоя вина, и только твоя, девушек хороших невниманием обижаешь, а сколько их вокруг тебя вилось, самих валькирий не привечаешь, так зачем жаловаться? Не нравится мне этот разговор, Сегирд, если нечего спросить боле – позволь уйти.
- Нечего спросить боле..., - эхом отозвался Сегирд, - Спросить многое нужно... да только говорить с тобой не желаю теперь. Одно только скажи: кто ему отец?
Ядовитая улыбка из самых глаз, казалось, желчью сочилась.
- Не отвечу тебе, Турс. И знал бы- не сказал. Не знаю. То лишь норнам и ведомо.
Отвел Хельги взгляд. Серое море черным сделалось, сердясь все больше, волны до самых ног воинов докатывались, валуны за собой утаскивая. Холодом соленым пробирало, тоской, словно бы насовсем потухло сегодня солнце.
- В бою тебе вспоминать не буду... как брату спину прикрывать стану. Прощай.
Повернулся викинг к Хельги каменной спиной и стал вправду Турс-великан. Только живые глаза метались по яростным бурунам, словно отыскивая кого-то... Но того Хельги не мог видеть.

Тяжело стучали сапоги Рагнара ярла, железом звенел его голос в дружинном доме:
- Воины! Готовьте оружие, снедь и теплую одежду! Ждет нас поход во славу Одина!
Викинги в доме разразились одобрительными криками, застучали в щиты. Всегда бывает так: день за днём ждешь чего-то, зная, что непременно сбудется, а когда наступает срок – не можешь радости сдержать. Пусть радость та большим горем обернуться может… Но пока: ВАПНАТАК! За вождя своего, надежу, каждый среди хирдманнов готов был жизнь положить. Он знает, что лучше для них, на него воины свою судьбу возлагают...

Тинг был шумный: ярлы спорили, именитые бонды говорили без умолку... Лишь один голос устанавливал в длинном доме тишину – замолкали все, когда говорил Хральд-конунг.
- Ныне нет с нами Хрольва Белого. Отчего так? Расскажу вам: нос воротит северный вождь от моей дружбы! На краю мира сидит! С великанами, говорят люди, дружбу водит! Должно ли нам терпеть то?
Неуверенно загуторили присутствующие... Все понимали: войне быть. Не с восточным соседом, так с южным – свеями, не с южным, так с западным – саксонскими племенами. Или на Гардарики набегать… Но чтобы вчерашнего побратима на клинки?
Поднялся Рагнар – ярл, правящий от имени конунжьего в Альтон-фьорде, брови его сошлись к переносице:
- Хрольв всегда нам в походах помогал! Викингов собирал много и хирд его крепче других держался в сече! Или не так, вои?
Голоса нескольких ярлов поддержали его, но звучали они неуверенно - храбрые мужи смотрели всё больше на конунга – что еще скажет?
- Хрольв всегда только свою честь берёг! Теперь не платит он налог на землю, а корабли его ходят с нашими порознь! Не желает хёвдинг знать былой дружбы!
Земля Скъелдхейм суровой была, скудный давала прокорм… Но жили и там люди; говорят даже - сторговались с неведомым северным народом, что кличут добрые люди турсами и боятся как огня.
Кто из ярлов не помнил свободные времена? Только каждый здесь платил теперь дань конунгу и воинов для него собирал…
- Призвать надо к ответу Хрольва!
- Земли его отнять! Самого перед конунгом поставить!
Словно коршуны над раненым зверем кричали Хральдовы верные псы. Не по душе были Рагнару эти речи, только что мог он сделать теперь? Многие годы назад конунгу присягнул, теперь слово поперек скажи – как бы самого коршуны не склевали! И всё же молвил слова, о которых по сию пору жалел:
- Хрольва земли от века его… Надобно ли доброго соседа выживать, когда недруги напасть норовят?
Глаза Хральда сузились, впились в Рагнара. Ох, не понравились конунгу такие речи… лукаво он усмехнулся и молвил:
- И верно, к чему нам идти всем войском на малую силу? Пускай Рагнар соберет свой хирд и примучит мятежного Хрольва! Много у него храбрых викингов, которых, говорят, и вовсе меч не берет!
Одобрительно загомонили ярлы и бонды – никто не хотел войска своего собирать против Хрольва, а мудрый конунг, вроде как, и впрямь дело говорил. Тогда то и настал черед Рагнару проклясть свой длинный язык. Перечить теперь Хральду – напрямую против него пойти!
- Собирай хирд, Рагнар, и летом отправляйся в поход на Скъелдхейм. Если согласится Хрольв быть моим человеком – возвращайся с данью, а если нет – пожги его двор, а самого привези в цепях, как привез когда-то Альдунга! Награжу тебя и на его земле править поставлю, если пожелаешь.
Склонил голову Рагнар-ярл. Прошло время, когда голову высоко задирал. Дома ждала его жена, две дочки и маленький сын. И решал он за многих людей…
- Будь по слову твоему, конунг, - тяжело произнес Рагнар.

Хельги вышел из дому. Утро ранее бодростью тело и дух наполнили, радость по жилам играла. Завтра уже отчалит крутобокий драккар, по самые щиты в волны погрузится, заплещут снова весла, от волн корабль отталкивая. Хорошо, жить на свете хорошо!
Обернулся Хельги на родной дом. Крыша прохудилась. Ворчала накануне Фрейдис, что живет словно без мужчины в доме, словно вдовица нищая, дождь пойдет – весь дождь внутри, очаг заливает. Простудятся дети, что им со славы отцовской будет? добрым именем кашель не вылечишь.
Вздохнул Хельги, да за дерном пошел, еще кой-чем. И правда, не дело семью с дырявой крышей оставлять на все лето, а то и не на одно.
Весело спорилось дело, весело в небес сапфирово-синих смотрело солнце на хельгину работу, улыбалась милая Фрейдис, лишний раз будто по делу на двор выходя, чтобы на мужа полюбоваться. Незаметно залатаны дыры и дырочки, незаметно и время пролетело, не заметил Хельги, как солнце уже макушку печет, понял только, что вкусным горячим супом из дома тянет. Улыбнулся воин, довольный своей работой, погладил крышу шершавой от мозолей рукой. Родной дом.
Крякнув, ступил Хельги на лестницу – прогнулись под могучими шагами ступени. Медленно спускался воин, прислушиваясь к всхлипам лестницы, чтобы не оступиться – не хватало еще на кануне похода упасть с крыши собственного дома и сломать ногу.
- Милый, осторожнее, - Фрейдис рядом стояла, за мужем наблюдая взволнованно. Но так сказала неожиданно, или излишне сосредоточился Хельги, только вдруг вздрогнул он, оступился и вниз полетел, сапогом меж ступеней запутался, упал на спину.
Подлетела к нему Фрейдис белой лебедью, как на нее сердиться, не со зла же сказала, не нарочно.
- Что.. как.. жив ли ты?
- Жив, только вот.. шевельнуться не могу. По спине стрельнуло будто.
- Ох-хо-хо, язык мой змеиный! Сможешь подняться?
Хельги попробовал, но со стоном обратно на земь упал.
- Вигдис, Асгерд, зовите кого-нибудь, помочь надо!- кликнула она дочерям, что во дворе играли да теперь на отца недвижимого с тревогой смотрели. Утками вспугнутыми сорвались с мета сестры, за помощью побежали.
Помогли хирдманы Хельги поднять, в дом отнесли, на мягкие шкуры уложили. Потемнел с лица Хельги. На жену не сердился, но ведь снова лишился места у борта. Проклясть кого-нибудь хотел, да не придумал, кого.
- Сигню-ведьму звать надо – тихо говорила Фрейдис, воду в горшке для отвара лечебного грея. – Только в соседний фьорд она ушла, едва снег стаял.
- Хёгни отправь, легконогий он, враз добежит.
- Добежать-то добежит, да старуха не лань, сколько времени тащить будет кости?
- Лисий он сын, сам врачевать уметь должен! – прорычал Хельги.
- Зря ты так, - успокоить попыталась мужа Фрейдис. – Что с того, что лисий? Его никто травам не учил, если и есть сила колдовская в руках – кто на нее указал бы?
- Вот пусть старая Сигню и укажет. Скажи, если обернется за день – на будущий год в род введу, как положено. А нет – на веки вечные безродным ходить будет!
Кивнула женщина, перечить не смея. Сжималось сердце от виде Хельги бледного, от испарины на лбу, от боли, что в глазах его и отражалась лишь. Вышла из дома, мальчика позвать, за ведьмой отправить.

Что главное в морском походе? Многие скажут: удачливый вождь, храбрые и сильные хирдманны, верное руке оружие под деревянными скамьями. Верно то, да не совсем. В морском походе главное – надежный корабль и опытный кормчий. Кораблю перед походом первая честь! Мореходы проверят обшивку, заменят ставшие старыми и некрепкими деревянные скрепы, просмолят щели, забитые шерстяными шнурами. Потом вытаскивать драккар из корабельного сарая на круглые катки и толкать к воде, ставить мачту и ладить на нос устрашающую деревянную голову дракона – в боевой поход идут викинги! А рядом тащат на воду еще два хищных корабля… приросло войско Рагнара, множилась с годами сила и слава удачливого ярла. Кормчие повели драккары прочь от берега, на каждом по десятку гребцов. Там, в море, развернут они парус, вспоминая норов своих кораблей…

Викинги в дружинной избе собирали свои походные пожитки, проверяли оружие и доспех, возбужденно перебрасываясь незлыми шутками:
- А как твой клинок, не затупился?
- Ты у жены его спроси!
- Сегирд, смотри, ржавь кольчугу со спины проела!
Турс не стал радовать насмешника, поспешно переворачивая кольчугу. Хмыкнул только:
- Мне спину защищать незачем, я к врагу завсегда лицом стою.
Воины заухмылялись, повернувшись к незадачливому шутнику. Сегирд же вздел бронь, и мелкие кольца, зазвенев, по-дружески охватили плечи, подарив телу приятную тяжесть. Никакой ржави на спине, конечно, не было.
- Ты, Турс, в бою так лезешь вперед, что враги, пожалуй, могут зайти к тебе и сзади, - бросил рассудительный Олав. Пожилой боец, до сих пор не потерявший прыти и удали, когда-то учил Сегирда управляться мечом и копьем. Тот пожал плечами:
- От судьбы мне не уйти. Тому же, кто ударит мне в спину, ждет в гости Хель. Один трусов на Последнюю битву звать не станет, и вису про него не сложат.
- А про тебя, стало быть, сложат? – язвительно спросил насмешник.
- Коли так, надеюсь, то будешь не ты. Иначе ту песнь никто так и не дослушает до конца, - хирдманны засмеялись удачной шутке. Слова Турса были обидными, но никто, конечно, не принимал их за чистую монету – как Сегирд не верил в ржавь, проевшую броню. Сейчас они насмешничали и бахвалились перед друг другом, но в бою встанут плечом к плечу как братья. Так уж заведено.

- Беги, Хёгни, разыщи старуху Сигню, выспроси у нее, как отца на ноги поднять! Да смотри, хорошенько запомни, ничего из памяти не растеряй. Лети быстрее ветра, быстрее мысли, за день обернешься – Хельги обещал в род ввести к зимнему празднику. А замешкаешься без дела – безродным по миру пойдешь, любой трэль на тебя плюнет.
- Да, тетушка Фрейдис, все понял, к вечерней заре уж вернусь! – из ворот кричал Хёгни.
Ровно дышал, мягко бежал, как волки бегают, большое расстояние собираясь покрыть. Берге да лес вдоль и поперек ими излазаны, каждый корешок, каждый камешек знакомы, и дорога по привычным местам легче кажется. Только вот мысли стали приходить нехорошие.
До соседнего фьорда Хёгни не раз бегал, то весть отнести, то на праздник позвать, и помнил, что дорога туда хоть и легкая, да дальняя, и до вечерней зари ему дай Эйр увидеть дым соседней деревни. Еще ведьму разыскать, и не на ночь же глядя в обратный путь пускаться, переночевать придется. Не успеть.
А и не ждут его раньше обеда, Хельги сам знает, без лошади быстрее сам Локи не доберется. Драккар же утром отчалит. И прощай тогда голова йотуна, обсмеют мальчишки. Хёгни остановился. Вот он, красавец корабль, и еще два рядом, гордо борта изогнув, с высокого берега как на блюде залив, и драккары видны хорошо. Ничего не будет, ушибся Хельги, упал неудачно – откуда мальчишка это знал, и ему самому было неведомо, только знал откуда-то – ли просто верить в о хотел.
Пять ударов сердца рассуждал, решаясь, Хёгни. А после спустился по скалам тропинкой неприметной вниз, к морю.

Вечер настал. Последний вечер хирдманы на земле родной были, с семьями ужин делили, богов жертвами задабривали. Не отходила Фрейдис от мужа, отварами да заговорами врачуя, и от рун священных, от семи заветных трав лучше стало Хельги, и к утру сам он поднялся, потянулся – не было боли в могучем теле. Вылечила Фрейдис, и без ведьминых секретов. Только не возвращался еще мальчишка, уснул, поди, в корнях сосны. Лисий сын.
Обрадовались хирдманы, вновь Хельги здоровым видя, в броне, да при оружии, не перечил ярл его желанию со всеми в поход морской пускаться. Смолкли последние наказы, нежные слова и слова суровые, ступили воины на дощатую палубу. Провожали их матери, жены, дети, не плакали, но радовались, что снова Один благоволить будет хирду Рагнара-ярла. Поднялось море, врезались в волны крепкие весла. Завели барабанщики четкую дробь, слаженно взметались весла, как ребра слаженно при вздохе поднимаются и опадают у людей честных. Осталось за кормой ожерелье скал, родной Альтон-фьорд, остался хейм, весна и земля просыхающая; хорошему викингу море – земля. И корабль – дом. Весело взлетали весла.

Весла покинули уключины, паруса надувались от ровного и сильного ветра. Широкие то были паруса – какие ставят на мачту опытные мореходы, а шире всех – парус драккара, где сам ярл стоял на носу. Многие вожди сами правят своим кораблем, и Рагнар знал это ремесло лучше многих, как и подобает ярлу. Только никто в Альтон-фьорде не мог сравниться с Хунтьовом по прозвищу Правило. Вот и сейчас его правая рука словно гладила удобную деревянную ручку, сообщая кораблю спокойный и уверенный ход. Сегирд и Хельги шли на одном драккаре с ярлом – воины знатные, скамьи занимали ближние к носу. Сидели они по разные борты, время от времени бросая друг на друга косые взгляды.
Воины на скамьях занимались кто чем: кто-то проверял оружие – о клинке не бывает лишней заботы, кто-то на пару с товарищем двигал по небольшой доске резные фигурки, кто-то вкусную домашнюю лепешку достал.

Вот вдалеке углядел ярл темную точку, и Хунтьов переложил руль. Викинги подобрались, отложили забаву, на воду опустились вновь весла. Рагнар приготовил круглый красный щит. Вскоре стало можно разглядеть чужой корабль – неуклюжий, глубоко сидящий в воде:
- Паруса англов! – закричал остроглазый Олав.
На чужом корабле тоже заметили остроносые драккары и переложили правило – прочь от страшных северных кораблей! Только не мог пузатый торговый кнарр уйти от морских драконов. Он был уже близко, когда Рагнар поднял щит… выпуклой стороной к себе, внутренней к чужаку. Викинги удивленно зароптали – многие уже предвкушали битву и торопились скорей брони вздевать… Как так?
Англы поверили, приспустили паруса. А может знали – все равно не уйти от погони, если решат обмануть викинги.
- Я Рагнар Асмундссон из Альтон-фиорда! – громко кричал ярл, и на корабле англов его услышали:
- Я Тристан, сын Эдрика из Йорвика, честный купец! – ответили на языке земли Норэгр, - Доброго пути тебе, славный ярл!
- Скажи, Эдрикссон, откуда держите путь?
- Мы торговали с людьми из Раумсдалля, Торсхова и даже из самого Скъелдхейма!
- Так далеко ходили на север? Как поживает старый Хрольв?!
- Хрольв-хевдинг по-прежнему крепок, и двор его надежно стоит. Внучку выдал он замуж, а нас на празднике привечал!
- Что же, доброго пути тебе, купец!
- Славной добычи, Рагнар Асмундссон!
Разошлись корабли и англы, вновь подняв парус, вернулись на старый курс. Олав спросил ярла:
- Почему ты так просто отпустил этого англа, Рагнар?
Ярл посмотрел в глаза старому воину:
- Что бы не ответил Хрольв конунгу, из Скъелдхейма мы выйдем с полными трюмами добра, либо не выйдем вовсе.
Сказал так, и пошел на корму – перемолвиться с Хунтьовом. А старый Олав ухмыльнулся и пробормотал ему вслед, пожимая плечами:
- Это я итак знаю… вот только что было нам не стребовать с купца бочонок доброго эля? Не пойму…

Домой Хёгни, естественно, не заходил, а вот в пещерку тайную, что с мальчишками еще в позапрошлую осень нашли под самой скалой, заглянул. Хорош воин – без своего оружия до продовольствия на шею хирду садиться! Давно поход задуман был, давно Хёгни куски мяса вяленого да сухари тайком таскал, в пещерке складывая, а теперь, с мешком снеди, с луком тугим да с пятью стрелами (и веревкой еще) почти и не чувствовал стыда, на корабль пробираясь - наоборот, словно право получил, со всеми плыть к берегам туманным Йотунхейма, словно бы простил его уже Хельги.

А дома еще дня два не хватятся.

Сначала боязно было Хёгни, особенно как прогнулась тяжело под сапогами викингов палуба, над самой головой; сердце, кажется, громче шагов стучало, а еще боялся мальчик Бьорна Одноглазого, что и мысли читал, и скрытые клады указывал. А как учует? А выдаст? Позору не оберешься до старости, а то и гибели славной за родной хейм мало будет. Но нет, со всеми шел Бьорн, не быстрее и не медленнее, и говорил о том, о чем все говорят… пылали уши мальчишки, но едва не закричал, когда голос отца ему почудился.. нет, не почудился, Хельги с товарищем шутками перекидывался! Погрустнел Хёгни, ярче огненной дороги в Вальхаллу пылая. Отец и за борт выбросит, за такой проступок. Что же теперь, всю дорогу в трюме просидеть, будто туша свиная?
По тому, как замолчали уключины, как криком разлетался голос ярла, понял Хёгни что повстречали корабли кого-то, жа вот боя не было. И хорошо, иначе и не успел бы Хельги сына выпороть.
Мальчик поежился, ноги подбирая. Неудобно, темно, сыро в трюме, и шумит за тонкими дощатыми стенами Ньёрд, ругается, и поделом ругается. Сыро очень, мокро. Еще раз пересел Хёгни, штаны намокшие отряхивая. Говор с палубы доносился, скрип мачты, еще будто что-то маленькое деревянное на деревянную же доску кидали, и смех, потом волны о борта.. нахмурился, вслушиваясь. И голос ньердовой дочери? Хёгни вскочил. Про меж двух досок тоненько соленая струйка сочилась. Течь?!!
Метнулся мальчик вправо, влево, пакли не нашел, темно слишком. Тогда взлетел белкой по лестнице наверх, люк рывком отворил.
Хлынуло в глаза солнце.
- Течь!! В трюме течь!! – заголосил, люк отбрасывая, и только на лицах воинов удивление до страха заметив, будто мертвеца дивого увидали, вспомнил, что хорониться бы должен. Вжал голову в плечи, обратно полез, буркнул только – течь там, а я смолы не нашел. И показалось мальчику, ясно он услышал, Хельги тихо и четко произнес, что с ним сделает, едва поймает.

Откуда взялся Хёгни, как на корабль пробрался? Как схоронился в трюме от мореходов, грузивших вяленое мясо и пиво? Как теперь с ним быть? Все те вопрос Сегирд отложил до поры, бросился за мальцом в люк. Вслед за ним в люк полез сам Рагнар, а за ним Олав и Хельги. В трюме темно было, Сегирд сощурился, разглядеть пытаясь доски и просмоленные шерстяные шнуры меж них.
- Где течь, Хёгни?
Мальчик, запинаясь, в глубину трюма побежал, остановился. А где, правда? Зажмурился, к звукам прислушиваясь. Отзовись-откликнись, ньёрдова дочка, что на корабль незваной пробралась. Журчит.
- Вот! – показал пальцем Хёгни на трещинку, где отслоились доски, и пробиралась меж ними вода. Показал и в угол потемнее поспешил, покуда отец за воспитание не принялся.
Зоркий Олав трещину уже разглядел. Ринулся он к трещине, скомандовав коротко:
- Доставайте живо паклю, а на палубу крикните, пусть топят живо смолу!
Рагнар, не успев толком спуститься, метнулся наверх - старому воину ярл крепко верил, и послушаться его не гнушался. Сегирд полез за паклей: если знать, где лежит - и в темноте найдешь. Пакля лежала под веревками, которыми стягивают в бою корабли. Коротко бросил Сегирд Хёгни:
- Лезь наверх, простынешь здесь...
Кивнуть-то кивнул мальчик, но о палубе вспомнив, поежился, в угол подальше забиваясь. Лучше сделать вид, что дыра размером с ведро, и он туда случайно провалился.. а там схватила за ногу морская рыба акула и.. и на дно утянула, волосы русалкам расчесывать да сети Ран распутывать! Иии… и не смогли ему помочь ни Олав – кормчий, ни сам Сегирд Турс, вот, что норнами на роду навязано, то и прядется, и одной Скульд известно, когда оборвется ниточка. А его, Хёгни, уже обрывается.
- И чего стоишь ты тут, будто столб верстовой? А ну пойдем на палубу, ласково тебя привечу. По-отечески.
Вздрогнул Хёгни от голоса, обернулся, дрожа. Подкосились коленки.
Отец в своем сыне волен, так от богов заповедано. Да только кто Хёгни отец - тут еще думать надобно. Сегирд подал паклю Олаву, который тут же занялся течью, а сам к Хельги развернулся:
- Ты, побратим, руки-то не распускай. Сам за мальчишкой не углядел, а теперь попрекать его вздумал?
Вспыхнул Хельги цветом малиновым, но промолчал, отступил чуть в сторону, дорогу уступая. Побрел Хёгни наверх, ноги подгибаются, через раз на ступень попадая. Не на него смотрел Хельги.
«Я его вырастил. Мне за него ответ держать, мне его и кашей березовой подчевать» - сверкали серым льдом глаза викинга, только вслух ничего сказано не было. Покинул Хельги трюм.
"Не тронет малого теперь. Прежде меня теперь на хольмганг вызовет, а его не тронет небось. А хоть бы и так: пусть лучше на меня злобу держит, чем на Хёгни". Сегирд вновь повернулся Олаву - тому требовалась помощь.

Снаружи ветер крепкий, не ровня тому, легкому, что на скале гулял да трепал за вихры. И под ногами качается, и хмур рядом отец идет, тяжело ступая. Понял вдруг Хёгни, какую глупость натворил, да не воротишь колеса огненного, не исправишь того, что уж сделано.
Довел Хельги сына до своей скамьи, помолчал еще. Потом сказал:
- Садись.
Хёгни сел.
- Весло бери.
Легли руки мальчишеские на гладкую, теплую еще рукоять.
- Греби теперь.
Надавил Хёгни на весло, руками сначала, потом грудью, потом привстал и лег целиком – еле-еле с места сдвинул.
- Видишь? Весла пошевелить не можешь, а уж плясок валькирий посмотреть захотел. Двигайся.
Сел Хельги рядом, и пошло весло, как и положено ему, к берегам дальним корабль толкая. И чудилось Хёгни, что и его сила тут пригодилась, и он тоже гребет, а не довеском бесполезным на брусе болтается.
На палубе тем временем затеплили очаг, озаботившись тем, чтобы оградить доски палубы от жадных язычков пламени, и растопили смолу. Рагна сам взял толстые войлочные рукавицы и, подняв посудину со смолой, потащил её в трюм. Теперь Олав надежно щель заткнет и засмолит. За ярлом спустились вниз еще несколько викингов с черпаками - от воды трюм избавлять. Вовремя заметил течь Хёгни! Викинги косились на него и вполголоса переговаривались - знать никак решить не могли, к добру мальчишка на корабль проник или к худу?

Вновь уверенно и изящно резал ярлов корабль волны – с трудом поспевали за ним два других драккара. На Хельги и сына его больше не глядели исподлобья: когда заделали злополучную течь, так что и следа не осталось, ярл вышел вперед и сказал, чтобы все услышали:
- Не мог нам Ньерд лучше указать, что желает видеть мальчишку на палубе рядом с воинами. Пусть видят Боги – храбрые бойцы растут в Альтон-фьорде, с юных зим рвутся они в битву!
После, собрав вокруг себя самых опытных и мудрых воинов, велел он им беречь Хёгни и не пускать в сечу:
- Издали пусть стрелы мечет. Ты же, Хельги, прикроешь его своим щитом.

Наступил вечер. Ветер ровно дул, и мореходы, доверив судно широкому парусу и верной руке Хунтьова, собрались на мерно раскачивающейся палубе вкруг. Ходила по тому кругу глубокая посуда с брагой, и Олав с горящими глазами рассказывал молодым викингам о давнем походе так, как только он умел:
- Драккар тот был огромен – втрое больше нашего, с целой сотней гребцов, а на парусах – синие полосы, знак Альдунга-ярла! Начался тот бой с броска Рагнарова. Огнём горели его глаза, метнул ярл копьё и пронзил четверых!
Молодые сидели с открытыми ртами – и верили старику и не верили разом. В настоящей битве-то покамест не были! Легенду о битве с Альдунгом еще детишками слышали от отцов, играли в могучих героев... вот и думай, чему верить, а чему нет… а вдруг и вправду раньше трава меж камней была зеленее, а викинги дрались подобно богам? Ведь рассказывает сам Олав, что кормщиком тогда шел на корабле Рагнара!
Бывалые воины же только ухмылялись в бороды: каждый год добавлял старый Олав кораблю по десятку гребцов, да раз в три года оказывалось, что Рагнар удачным броском пронзил на одного ворога больше!
- Огромен был корабль Альдунга, но неповоротлив. Форштевнем ударили мы в скулу кораблю – и трещиной раскололи вражий борт! Ни один из сотни ворогов не устоял на ногах! Мы же прыгали на борт драккара, отшвыривая щиты, и сходились с ними в сече!
До сих пор помнил Сегирд тот бой. И сейчас, стоя на носу, вглядываясь в закатный горизонт да слушая рассказ Олава, вспоминал он, как от удара оглох и ослеп. А после прыгал неведомо куда вслед за побратимами и рубил, сек… И не каждый враг успевал схватить оружие, заслониться…
- На каждого из нас приходилось по пятеро воинов Альдунга-ярла, и каждый дрался остервенело как бешеный волк… Рагнар же бился с десятью воинами сразу – и ни один из них не мог его задеть! И тогда хитрой змеёй ударил в спину ему Альдунг – метнул тяжелое окованное копье, поднять которое смог бы только горный великан! Прямо в сердце нацелил тот удар нашему хёвдингу ярл - и тогда Сегирд, рубившийся с Рагнаром бок о бок, оттолкнул ярла в сторону и принял удар копья!
Викинги повернули головы к Турсу, что на носу стоял: «а правда жив ли, не примерещился?» - так живо рассказывал Олав про давнюю битву и страшный удар копья. У Сегирда даже зачесался огромный уродливый шрам на плече, оставленный Альдунгом…
- Тогда Рагнар встал над раненым и мечом отгонял от него врагов, пока не подоспели мы на помощь. Взяли в плен тогда мы только пятерых – и Альдунг был среди них. Наших полегло много, а Сегирд три дня после того шел по дороге в Вальхаллу. Да только не дошел – видно так Одина поносил, что тот его посейчас в своем чертоге видеть не желает!
Воины засмеялись – удачно Олав приплел про Одноглазого! Верно то – у отца Богов с Турсом разговор особый, это все знают.
- А дальше знаете всё – немало песен о том поют: Рагнар доставил плененного ярла Хральду-конунгу и стал его человеком. И теперь мы ходим в походы во славу конунга, что наш фьорд примучил.
Так неожиданно закончил Олав свой рассказ. Все покосились на Рагнара, но тот молчал в глубоком раздумье. Не собирался он наказывать старого викинга за дерзкие слова, молвил только:
- Было то давно… а если теперь кто судить меня хочет – отвечу!
Все опустили головы, и Олав тоже. Ярл обвел их глазами и поднял глиняную мису с брагой:
- Выпьем за тех, кто в том бою храбро сражался и погиб! Их отправили мы в Вальхаллу на корабле Альдунга…

Руки что деревянные культи – да уж лучше бы деревянными были, все одно не поднимаются, так хоть не болели бы до лопаток до самых, не саднили бы стертые ладони. А завтра болеть должны, будто победили его великаны, досок на руки положили для сплясали по ним неистовый танец победы. Выть хотелось, на луну, чтобы светом своим руки успокоила.
На плечо тяжелая ладонь легла.
- Ты бы не сидел здесь, у края – смотри, как от брызг щеки мокры.
- Нормально все, не морская то вода.
- Нет?
Хёгни стушевался. Признаваться отцу, что от усталости слезами щеки орошены – да никогда, скорее руку эту ненавистную в огонь сунет!
- Да, ветер сырой, будто в дождь, - отвернувшись, пробормотал мальчик, тайком лицо вытирая.
- Пойдем, послушаешь о том, как встарь бились, - Хельги повел сына туда, где Олав уже завел рассказ о славных битвах. Отец и сын встали поодаль, в тень: неизвестно, вдруг кому из хирдманнов присутствие мальчишки на корабле дурным знаком кажется.
- Тебе ведь и двенадцати зим нет, - тихо говорил Хельги, мягко плечи маленькие разминая, чтобы наутро мог руками шевелить Хёгни. – Бывалых воинов лишь взял с собой Рагнар, юноши старше и сильнее тебя на берегу остались, матерям помогать, а ты ребенок еще, и с нами увязался. Не боишься, что не примут товарищи? Что завидовать будут, что одного оставят?
- Героем вернусь – не оставят, - пробурчал мальчик. Стыд снова на щеках запылал огненным цветом.
- Ты не героем, ты просто вернуться попробуй, - неожиданно грустно Хельги вздохнул. – Меча ты не удержишь, щита не поднимешь, отца умирать бросил, теперь вот обузой ярлу на шею повесил себя.
- Не обузой – я с собой взял все, что воину надобно! – звонко так воскликнул, что обернулись многие, благо Олав речь свою закончил. – а коли лишним посчитаете – так веревкой себя к верхушке мачты привяжу да буду вдаль всматриваться, землю или противника выглядывать!
Посмеялся кое-кто на смелые речи, кое-кто нахмурился. А ночь текла по крутым волнам, звездами на гребнях переливаясь.

Солнце за луной трижды опускались в море, когда на горизонте показалось Хёгни пятно-не пятно, полоска-не полоска, но не одиноки больше были корабли Рагнара-ярла на поясе студеной земли.
- Вижу!! – осип голос от долгого молчания, в ветре потонул. – Вии-жуу… - сильнее прокричал Хёгни, ветер встречный глотая, и на палубу взгляд опустил. Махал ему Хельги, чтобы слезал, да поведал, что увидел, кроме чаек, облаков да рыбьих хвостов.

Олав на носу всмотрелся вдаль: и впрямь виднелась впереди полоска суши. Востроглазый Хёгни, что к мачте себя привязал, уговоров не слушая, заметил её раньше опытного морехода.
- Молодец, парень! – похвалил его Рагнар, - Я гляжу, скоро старому Олаву останется только рассказывать свои байки – как Хунтьов сменил его у правила, так Хёгни сменит его на носу!
Воины засмеялись, а Олав упер руки в бока, притворно нахмурив брови:
- Знаю я такие места, где меня, пожалуй, никто не подменит… - мореходы подались вперед в ожидании ответа, а Олав веско закончил:
- На рукояти моего меча, да под боком у моей старухи!
Над палубой разнесся дружный смех. Кто-то ехидно крикнул, что насчет второго теплого местечка нельзя быть твердо уверенным, а пока Олав выглядывал шутника, грозясь охладить его пыл в морской воде, Рагнар сказал викингам:
- Если это один из островов гряды Весла – мы на полпути к Скъельдхейму! Сегодня мы ночуем на твердой земле. Весла на воду!

Когда корабль ткнулся носом в песчаный берег, Сегирд по традиции поставил на сушу весло: не подведи, ярл. Рагнар легко ступил на скользкое древо и спустился по нему на песок, не омочив в воде своих сапог – годы не спешили догонять вождя, по прежнему он был силен и ловок. Добрый знак! Вслед за тем сбросили сходни, а к берегу причалили два других корабля. На одном из драккаров не в меру ретивый викинг взялся повторить за ярлом… да только соскользнул с весла и шлепнулся в воду, подняв тучу брызг. Только посмеялись его товарищи – с вождя большой спрос, вождю и большой почет, а с молодого – лишь бы весло в руках ходило ровно, да ложка в руках после держалась.
Островок был небольшой, песчаный, но жизнь упорно цеплялась за любой клочок суши – в глубине острова темнел реденький хилый лес, а сквозь песок и камни пробивалась бесцветная, словно насквозь просоленная трава. Почти все сошли на берег, кормчие стали осматривать корабли – не терпят ли доски и деревянные гвозди урона в долгом походе? Олав с Хунтьовом заботливо оглядывали место, что дало течь – Олав кричал и поминал Хель, а Правило понуро склонил голову – и впрямь плохо проконопатил он шов, который поддался пению Ньердовых дочек. Позже корабль вытащат из воды и заново просмолят шов.
Сегирд без дела ходил по песчаному берегу. Во время долгого морского похода палуба начинает казаться мореходу незыблемой опорой… Вот только твердь после этого ходуном ходит под ногами.
Скоро солнце закатится, викинги разведут кострище, и Олав расскажет новую байку… И лисенок Хёгни будет его слушать с горящими глазами. А Сегирд не умеет складно рассказывать, да и на лютне играть… впрочем, одну его вису поет скальд Хральда-конунга. Рассказ в ней ведется о викинге, что уехал за зеленоглазой чужеземкой в далекую удивительную страну…

Не спрашивая разрешения, ни одобрения не дождавшись, слетел вслед за ярлом Хёгни, ловко, да без спросу. Угрюмо хмурил брови Хельги, тайком довольно улыбаясь. Дерзок мальчишка, если сам себе дорогу к Хель не проложит, много славы отчему дому принесет.
Тень невидимая, неслышимая меж камней пронеслась, замерла у валуна, вслед Сегирду будто глядя.

Хёгни не стал у корабелов крутиться, первый же удобный момент улучил, в лес убежал. После палубы земля ему немилой казалась, качалась и убегала из-под ног, только забравшись на дерево и вниз головой на нижней ветке повиснув, успокоился Хёгни. Зелено-зеленые качались вверху-внизу ветки, как волны зеленые, как белые гребешки на листьях блики солнца. Шумит оно где-то, то ли вздыхает, толи сердцем бьется. Кровь к глазам прилила, и теперь в голове тоже шумит маленькое море…
Вдох.
…
Вдох.
…
Вдох.
…
Шелест леса сплетался с шелестом мыслей, и свивалась вдали странная мелодия, похожая на голосок свирели – или голосок ручья. И еще, кажется, слова там были, в песне, знакомы и понятные слова, но повторить их Хёгни бы не смог.

- Здравствуй, лисенок.
Хёгни едва с ветки не свалился, перекувырнулся, на землю спрыгнул, растрепанный. Перед ним стояла женщина, ни молодая, ни старая, в одежде обычной, непримечательной, только глаза ее сразу к себе притягивали и надолго в памяти задерживались. Зеленые, что морские глубины, властные глаза.
- здравствуйте.
- Что же ты тут один гуляешь?
- Так не один, а с хирдом мы приплыли.
- вот как.
- Да, меня уже на корабль взяли, и..
Хёгни разговорился, хвастаясь, а женщина потихоньку по тропке пошла, кивая и радуясь рассказу мальчика. Шла, и Хёгни за ней шел, и не замечал, как лес гуще стал, и моря не слышно было боле.

Хельги шел вдоль берега. Опять удрал куда-то мальчишка, вечно за ним догляд нужен! Шел хирдман и не заметил, как Сегирда повстречал...

Турс стоял спиной к Хельги, повернувшись к закатному краю, где отгорало вечернее солнце. Странно стоял, недвижимо, глаза прикрыл… словно море слушал. Может, и впрямь слушал – волны о многом опытному мореходу скажут. Олав, говорят, и вовсе непогоду может по песне морской узнать. Хельги окликнул его:
- Мальчишку не видел?
Сегирд повернулся с неохотой, словно Хельги его от чего-то важного отвлёк:
- Нет… остров невелик – Хёгни не потеряется здесь… но лучше будет нам его поискать.
Хельги тут же ощетинился:
- Сам найду! А за то, что без спросу убежал – хворостиной вдоль спины, если воля на то будет!
- Хворостина обломится. – Турс спокойно сложил руки на груди. Вроде стоит себе спокойно… только стоит уже не в десяти шагах, а в трех – хотя вроде и не переступал. Хельги лицом потемнел:
- Уж не ты ли сломишь?! Не тебе меня учить, как сына воспитывать! Ты, небось, кашей его с ложки не кормил…
Удивительно то, только Сегирд первый не сдержался. Позже пытался вспомнить, понять - что руками-ногами двигало? Обида ли на то, что Хельги правду от него десять зим скрывал? Зависть черная? Тоска? Ответа не находил…

Ударил он крепко, зло – справа в подбородок. Таким ударом в боевой рукавице сломал он однажды челюсть свею, что сзади вонзил Рагнару в ногу стрелу. Да только Хельги недаром у ярла двадцать с лишком зим хлеб ел! Уклонился влево и вбок, а руку Турса на излете ухватил и рванул так, чтобы противник посунулся вперед, одновременно ухватить под локоть его пытаясь. Сегирд разгадал прием и резко крутанулся, вырывая руку и одновременно нанося удар локтем левой руки. Хельги, приседая, поднырнул под руку и резко выпрямился, подхватывая руку Турса, а бедро упирая в живот. Тяжел был Сегирд, а все же бросил его Хельги на землю: тот мягко перекатился и тут же вскочил, только на руках остались ссадины от мелких камней.
Противники снова устремились друг к другу – побратимы, что не в одном бою плечом к плечу стояли. Теперь Хельги ударил – Сегирд уклонился и тяжелый кулак лишь мазнул по щеке, полыхнувшей огнем… и тут же словно кувалда врезалась Хельги в живот - Турс коротко и сильно ударил левой. Не обращая внимание на боль, викинг отбил второй удар раскрытой ладонью и коленом достал противника в бок! Тот даже не поморщился и продолжил наносить удары один за другим. Хельги отбивался, отступая спиной вперед – вот-вот Турс ошибется и раскроется… Тут Сегирд словно нарочно сместился в сторону, и уходящее в морскую глубину солнце на прощание ослепительно сверкнуло, заставив Хельги на мгновение сощуриться, выпуская противника из виду. Сильные ладони толкнули его в грудь и, оступившись на торчащем из песка валуне, Хельги упал на лопатки, крепко приложившись спиной. Из груди его вырвался стон. Сегирд ринулся к нему, перешагивая через камень: то ли поднять, то ли прижать к земле… и получил сокрушительный удар обеими ногами в живот! Упал на спину и скорчился, хватаясь за отбитое нутро.
- Ответная! – усмехнулся перекошенными от боли губами Хельги. Из-за камни послышался полустон-полусмех:
- А я, дурень, позабыл, как ты показал такую шутку одному викингу из Вестфольда… Он, говорят, до сих пор не может руку от пуза отнять!
- Да уж… на том пиру он уже точно ни куска больше не съел.
Сегирд медленно поднялся и подошел к Хельги – тот до сих пор лежал на песке. Видать, прихватило спину… Турс протянул ему руку, и Хельги ухватился за неё, отрываясь от земли. Лицо его скривилось:
- Эх… кабы не спина - отделал бы я тебя за милую душу…
- Это еще бабка надвое сказала! - Сегирд по-мальчишески ухмыльнулся, затем вдруг спал с лица, - я и сам не знаю, чего в драку полез… Правду ты сказал.
Хельги глянул на него, но промолчал. Покрутил головой:
- Темнеет… пойдем к кострам – наверное, вернулся уже Хёгни… И пальцем его трогать не собирался – тебя только озлить хотел. А зачем – сам не ведаю.
Сделал шаг, распрямляясь, затем другой... В спине будто засела вражья стрела, но Хельги не показывал боли, шагал прямо. И боль, словно обиженная невниманием, стала покидать викинга.
Сегирд пошел рядом с ним. Живот его скрутила противная судорога, но виду викинг не подавал. Оба воина получали в бою страшные раны и до сих пор были живы – не к лицу им будет явиться к кострищу побитыми собаками. Бок о бок шли они к светлому зареву на берегу близ трех черных силуэтов на воде, и оба ухмылялись в сторону неизвестно чему.

Но у костра мальчишки не было, и никто из викингов его с самого момента выхода на сухую землю не видел, да и куда отправился – не заметили.

Как не заметили и тени бесплотной, что меж камней пряталась да наблюдала зорко, особенно к двум могучим воинам приглядываясь, что вернулись вместе, да будто по камням острым их Локки извалял. Но ничем себя пока тень не выдавала.

Шишка еловая выхолощенная под ногой хрустнула. Очнулся Хёгни, затихая. Места незнакомые, на лес прибрежный похожие не больше, чем корыто для белья на снеккар – Густой лес, темный, сырой, грибами пахнет да тревогой неясной. Обернулся Хёгни на женщину – а она улыбнулась ласково.
- Неужели храбрый воин – и испугался? Или не привык он к чаще лесной, больше с прялкой да скалкой забавлялся?
Задели слова ее мальчика, покраснел он, нос вскинул гордо.
- Ничего и не страшно, ни капельки даже. А куда ты меня ведешь?
Женщина сделала несколько шагов по дорожке. Рыжие волосы ее растрепал прибрежный ветер, и сейчас лежали они в пушистом беспорядке вокруг ее головы.
- Эй..м.. Фрида-покрывало, куда ведешь ты меня?
Хёгни побежал догонять, так как женщина далековато уйти успела, пока он ответа ждал. Молчала она. Заглянул в лицо.
- Липа злата, почему ты молчишь? Куда мы идем?
Тень странная под ресницами ее промелькнула.
- Пойдем ко мне домой? Устал ты с дороги, да с гнилой воды, да с соленой еды? Я тебя горячи супом накормлю?
И голос ее будто сквозь туман звучал, только глаза зеленые ясно мальчик видел.
- Да, пойду, почему не пойти? К хорошему человеку в гости не зайти – неуважением обидеть.
Усмехнулась женщина, но вперед пошла, а Хёгни за ней. И ни отца не вспомнил, ни остальных хирдманнов, что волноваться за него могли. Не было ветра, весточку отнести на берег, не было ленты из косы тугой выпасть, за ветку зацепившись. А солнце уже в море сокрылось. Темнело.

(Cигрид и SergK, кто и где - не ведаем)

У костра викингов ждал тесный круг побратимов – глас Олава раздавался громче иных, ему вторили смешки воинов. Навстречу Хельги и Сегирду поднялся ярл:
- Пришли наконец! А где мальчишка?
Хельги растерянно посмотрел на Рагнара:
- Неужто до сих пор не объявился? Я не отыскал его…
Сегирд нахмурился, сильно ему это было не по нраву. Остров то маленький – спрятаться негде…
Олав прервал свой рассказ, на ноги поднялись еще четверо викингов:
- Прочешем остров и найдем мальца!
- Небось так набегался, что уснул где на камешке, а Хельги близорукий его не приметил.
Рагнар обвел их взглядом и приказал: двое в ту сторону вдоль берега, двое в другую. Мы осмотрим лесок и на той стороне встретимся. Кто Хёгни приведет – тому полную до краев кружку сам налью! – Рагнар чуть подумал и добавил потише, - Да оружие возьмите с собой.

Не хихикнула тень, не вздохнула, наблюдая, как покидали стоянку воины. Отлив обнажал острые кривые зубья прибрежных камней. Но не было ветра, ни луны, ни звезд самых тусклых не было на одиноком холодном небе, и тоскливо жался к дровам огонь костра. Тень отыскала взглядом двоих, с которых весь день глаз не спускала и бесшумно за ними направилась.
Рагнар, Хельги и Сегирд шагали к лесу, и ярл ругал викингов:
- Что же вы, змей вас пожри, не отыскали его до захода солнца? Теперь по такой темени его поди высмотри!
Незадачливые поединщики молчали - хорошо хоть в темноте не видел Рагнар синяки и царапины на руках и ногах. Скрипел под ногами песок да жесткая трава. Сухие деревья впереди казались тенями чудовищных худых лап.
И вдруг меж деревьев что огонек мелькнул. И еще разок, чуть ближе. И опять. Разглядели викинги, что не огонек то, а рыжий лисий хвост. Надломилась ночь детским плачем, снова тишина на ветвях повисла.
- Там впереди! - воскликнул Сегирд, вытянув руку. Викинги замерли на месте, а затем Хельги кинулся в темноту. Чуть задержавшись, побратимы бросились за ним. Но лес молчал, и будто показалось все воинам, привиделось. Едва ли шепот они услышали бы.
- Уххходи отссссюда… уххходии….
И словно знакомый был голос, не памяти даже, сердцу знакомый.
Хельги остановился резко, небо оглядел, потом землю. Мать его предупреждала о беде скрытой, не след ее ослушаться. Но что нет в Митгарде матери уже зим восемь как, не вспомнил про то Хельги. Сжал крепче гарду меча верного, загадал: коли повторится – остановится он, назад повернет, и место гиблое; а коли нет – так то альвы шутят, и идти как раз туда нужно.

Сегирд вдруг заметил вновь мелькнувший в стороне рыжий хвост - и бросился за лисой, оставив ярла и Хельги где-то справа, среди деревьев.
- Постой! - зачем-то кричал он лисице, в голове колыхался смутный образ-воспоминание. Лес вокруг стал гуще, викинг цеплялся за ветки, а рыжий хвост мелькал всё дальше...
Наконец лиса совсем пропала из виду, а Сегирд понял, что очутился в непролазной чаще. Не мог он взять в толк, откуда взялась эта чащоба посреди островка, который был в четыре полета стрелы поперечь? "Видать, не простой этот остров, совсем непростой... или я головой о камни ударился и видится мне это всё?" - думал викинг, пробираясь среди деревьев к тому месту, где в последний раз видел мелькнувший лисий хвост. Вскоре он оказался на утоптанной тропе, которая вела туда, где должен был находится противоположный берег островка. Сегирд огляделся - тишина, ни шагов, ни криков... и зашагал по тропинке.

Рагнар тоже остановился - потерял он из виду обоих своих воинов. Огляделся вокруг и крикнул:
- Хельги! Сегирд!
- Нет здесь твоих людей, Рагнар, прихвостень Хральдов. Только мы с тобой, - из темноты шагнул к ярлу человек, которого звали некогда Альдунгом. Был он в пробитой , заляпанной кровью кольчуге, по горлу протянулся темнеющий уродливый шрам. Он сжимал двумя руками тяжелый меч. Рагнар потянулся к перевязи, ладонь его дрожала...

Поначалу никто не ответил на зарок Хельги, и воин уже смелее в чащу смотрел, меч опуская. Только тронул сердце хвостик тумана, обернулся Хельги – и под осиной старой мать увидел. Печальная стояла мать, изможденная, будто пешком от Альтон-фльорда по дну морскому шла. Протянула она ладонь, сына останавливая.
- Беги отсюда, мальчик мой, без оглядки беги. И смотри, за спутников своих не цепляйся – слепы глаза, побратима от морока не отличишь, заведут в чащу, да и скормят духам болотным. Беги сынок.

Страшным смехом ночи пробежал по верхушкам ветер, закручивая нежные ветки в косы, словно самый воздух почернел. Жуть под ребра пальцами холодными залезла, щекоча.
- Ты ли это, мама? – Хельги не двинулся с места, присматриваясь, не морок ли. А мать смотрела на него, как всегда смотрела, от чего сердце на место вернуться не могло, скакало волной неприкаянной.
- Я, сынок. Кому ж, как не мне, быть? От беды родного сына уберечь? Но не медли, велика сила материнской любви, только и на нее пересилок найдется. Торопись.

Лесная тропа никак не желала выводить викинга из чащи. Деревья заслоняли тусклый свет, вокруг царил тяжелый и густой мрак. Только тропинка освещалась полоской лунного сияния.
"Это морок? Почему лес не кончается? Если глядеть с берега - три лесины стоят... Непростой остров. Нужно найти Хёгни и садиться на вёсла..." - твердил разум Сегирду. "Здесь ты сможешь найти то, что всегда искал..." – зазывал беззвучный голос. Откуда пришел он - неведомо.
Лунная тропка вильнула и открыла глазу небольшую ладную избу, не хейм и не дружинный дом - так в Норэгр не строили... Сегирд подошел к двери и трижды глухо стукнул по тяжелым дубовым (откуда взялись?) доскам.
Тишина ему ответила. Молчал дом, будто заснул много-много зим назад. Но говорило что-то Сегирду – толкни дверь, сам войди. Говорило, умоляло почти, руку к скобе поднося. Толкнул викинг дверь, та с тихим скрипом отворилась. Шагнул внутрь и огляделся:
Изнутри дом выглядел ветхим и заброшенным - не под стать добротному виду снаружи. Перекошенные, подгнившие лавки вдоль стен, зола разбросана около очага, низкий стол со сломанной ножкой, паутина по углам... Повсюду скопились горы пыли, сапоги Сегирда оставили в ней следы. По полу тянулась еще вереница детских следов и следы ноги чуть больше - не детской, но и не мужеской. "Хёгни здесь был! Только кто еще с ним?" - воин шагнул в комнату... Слева промелькнула неясная фигура, кажется, мелькнули зелёные глаза... Сегирд быстро повернул голову - и увидел лишь свое мутное отражение на запыленном и затянутом паутиной полированном листе, что зеркалом служило хозяевам. Лунный свет серебрил пыль, пробиваясь через окна. Следы вели в горницу. Сегирд пошел туда и вновь уткнулся взглядом в огромное зеркало. Только не себя узрел воин на сей раз, но прозрачную тень девушки в зеленом хангерке и с косами рыжими, что заката пожар. Протянула к нему руку девушка, словно помощи прося.
Воин бросился к ней, протянул сам руку… коснулась ладонь холодного мертвого металла.
- Как тебе помочь?
От отчаяния в ее глазах сводило дыхание. Девушка улыбнулась грустно, поладила холодную поверхность, где ладонь викинга лежала. Потом резко напротив себя ладони выбросила. И снова на себя показала. «Пойми. Пожалуйста, пойми»
- Ты? Заперта? - истолковал её жест Сегирд.
Девушка медленно опустила голову в утвердительном жесте. на несколько ударов сердца замерла. потом ее словно озарило. Она показала за спину воина.
Тот обернулся, посмотрел на цепочку отпечатков в пыли:
- Это твои следы?
Она собралась отрицательно потрясти косами, но передумала и закивала, все показывая пальцем за спину Сегирда, словно приглашала туда обернуться.. или сходить.
Викинг кивнул и пошел по следам обратно к двери, оглядываясь через плечо на девушку, словно опасаясь, что та растает. И снова мелькнули в первом зеркале огоньки зеленых глаз. И вновь, повернувшись, там увидел Сегирд только себя. "Этот металл отражает наш мир... А зеркало в горнице - будто иной... зазеркальный". Подумав немного, викинг стряхнул с зеркала паутину, обхватил руками металлический гладкий лист и потащил в горницу. Пыль сыпалась на одежду.
Увидев его действия, девушка обрадовано захлопала в беззвучные ладоши, жестами принялась показывать, как лучше зеркало установить, повернуть, чтобы напротив оно оказалось. Словно две птицы двигались гибко ее руки в серебряных запястьях.
Когда же оказались зеркала напротив друг друга, и коснулся их луч синей луны, из пыли, что в воздухе висела, соткалась тень прекрасной девушки. Она протянула руки к Сегирду, и великая тревога в лице ее светилась.
Сегирд протянул руку, силясь коснуться зыбкого марева:
- Кто ты? Что за место такое?
Прозрачные руки к рукам сильным потянулись, вцепились в них крепко, потянулись, словно из омута, из межзеркалья вырывались. Девушка прекраснее росы утренней на руки Сегирду упала.
- Благодарю. Благодарю тебя, благородный воин. Но поспешим, нельзя здесь находиться долго. Как зайдет луна, коли не переступлю я порог, навечно здесь пленницей останусь.
Побежала она из дома, за собой викинга утягивая.

Мелькали тяжелые мечи, Рагнар теснил своего врага. Как и в том самом бою Альдунг отбивался яростно и умело, но не мог ярла превзойти. Раз за разом заносил он меч, а противник лишь успевал отскакивать от разящей стали. Вот звонкий и тяжелый удар по лезвию меча подломил ноги Альдунга, меч его вылетел из ладони и растаял в темноте. На коленях стоял перед Рагнаром умерший десять лет назад ярл. Губы его скривились в усмешке:
- Давай, бей! Отдай себя и людей своих этому шакалу Хральду в услужение... всех вас такая ждет судьба. Все вы умрете, сражаясь за конунга, что силой заставил вас служить себе!
- Ты грабил и убивал людей в моих землях, Альдунг-ярл! Я не убил тебя тогда, но сейчас месть мою тебе не отвратить! – Рагнар занес меч… И увидел вдруг, что вместо лютого врага на коленях стоит Хрольв Белый, хозяин Скъельдхейма. Пошатнулся ярл: одно дело – добить злейшего недруга, которого в честном поединке одолел, но вчерашнего побратима безоружного рубить… опустил Рагнар меч:
- Нет, не стану я голову сечь тебе. Вместе щиты держали против свеев – как теперь против тебя встану? Получается, по единому слову конунга побратима предам? Пусть Хель приготовит для меня постель в Чертоге страданий, если руки мои сотворят такое непотребство. – ярл убрал меч в перевязь. Хрольв по-прежнему стоял на коленях, опустив голову. Сзади послышался вздох:
- Ох… Ну почему вы, мужчины, всё понимаете лишь в самый последний момент?
Рагнар испуганно обернулся, рука его вновь легла на рукоять. Перед ним была женщина средних лет в скромной одежде. Зелёные глаза её удивительным образом притягивали взгляд – невозможно было ни рассмотреть, ни запомнить черты лица. Она заговорила снова:
- Как дети тешитесь глупыми играми… И ваш Отец Битв временами бывает похож на малое дитя, когда играет с вами, - женщина загадочно улыбнулась и указала на Хрольва, - Вот и твой друг, пока не побывал здесь, был таким же: словно безумец поил свой клинок кровью, не задумываясь о последствиях. Не для того, чтобы защитить и прокормить себя и родных – а потому, что он «воин»! – женщина засмеялась, - Как будто мясник забивает скот потому, что он мясник, а не потому, что людям в его селе нужно есть… Но теперь он изменился. Чтобы заметить это – достаточно только взглянуть…
Рагнар обернулся к Хрольву – но там, где раньше побратим стоял на коленях, теперь была только пустота и ночная мгла. Викинг крутанулся вокруг себя: ни души. Рагнар перевел дух. «Непростое это место… Или сплю я, или норны меня завели на колдовской остров!». Вокруг сгущался туман. Вдали мелькнули чуть заметные огни, и ярл зашагал к ним, раздвигая руками ветви деревьев, норовившие посильнее хлестнуть его.

Девушка бежала, не останавливаясь, пока дыханье не сожгло горло, пока ветки щеки не исцарапали пока не запнулась о корень, не упала лицом в повядшую траву. Бежала, цепляясь пальцами за викинга, чтобы не отстал, чтобы снова одной не оказаться, но не оглянулась ни разу, даже потеряв рукой рукав воина, не глядя находила его каким-то чутьем, только плескались меж темных деревьев рыжие косы.
Упала. Остановилась. Только тогда огляделась, на локтях приподнимаясь. Далеко остался домик, вырвалась из круга заколдованного, викинг ли вывел, альва ли шутница отпустила. Темен лес, по-хорошему темен.
Села девушка, спиной к стволу смолистому прислонилась, отдышаться пытаясь. А когда отдышалась, взор подняла – замерло Сегирда сердце от зелени глаз ее. Зарделась спасенная.
- Спасибо тебе, воин, что вызволил. Поймали меня альвы, обманом да речами сладкими усыпили, заманили. Один вопрос лишь задают - хочешь ли с ними в дом пойти теплый ласковый, хочешь ли с нами пищу разделить? И соглашаешься если – в дом их попадаешь, и там остаешься, часть дома станешь, не семьи – дома, горшечной душой или отражением серым. Иногда смягчается альва, путь освобождения дает, сложный путь, но исполнить можно, как ты сегодня меня из плена зеркального вызволил.. – закатными лепестками накрылись скулы, опустился смущенный взгляд. – Асгерд имя мое, Асгерд Хрольвдоттир, из Хедан-фьорда..
- Постой.. бабка еще моя рассказывала.. как пропали две сестры из Хедан-фьорда, что как раз в Скъелдхейм плыли. И пропали они будто.. но было то.. подожди-ка… неужели? зим пятьдесят как стаяло…
Улыбнулась грустно Асгерд.
- Почему ж нет, все, что об альвах говорят – правда все. Но не буем о печальном. Благодарность моя границ не знает, но придется мне просить о милости- забрать меня с острова, и скорее. Как настанет полночь, как прокаркает ворон, как завоет волк, как ухнет сова – замкнетсякргу, не выйдете с острова, раз за разом возвращаться будете. Поторопимся же! – вскочила Асгерд, потянула воина за собой из леса к берегу.

Викинг послушно бежал за девушкой, доверяя её чутью - сам он не мог ни зги разглядеть в ночном лесу. Вдруг Сегирд остановился и окликнул её
- Постой, Асгерд! Прежде чем отплывать, нужно найти ярла и Хельги... И Хёгни потерялся... Ты видела его там, в доме?
- Хёгни?
Асгерд обернулась, к имени прислушиваясь.
- Хёгни…нет, не слышала никогда. Да и первый ты, кто в дом пришел из смертных с тех пор, как меня в зеркало заточили. Но на острове таких домов много.. кто этот Хёгни? Брат твой?
- Это... - Сегирд словно язык проглотил. Как сказать? - Это... сын девушки одной... она... дорога мне. Но в доме том следы детские! Может, альвы и его обманули?
- Маленький сын? Если еще не пушатся щеки – увести могла старая Хаятан, она сына своего ищет потерянного. А если воин он уже – так на поляне ищи, в самом сердце острова, там пляски со смертными устраивают, там костры праздничные жгут, ночи прожигая.
- Значит, и остальных могли альвы запутать... Надо позвать их.
Сегирд сжал кулаки и прислушался к звукам тёмного леса. Тишина. Он так и не решился нарушить её громким криком, спросил только:
- Где живет эта Хаятан? Нужно Хёгни отыскать!
Умоляющий взгляд зеленью полыхнул.
-Нет! Не надо. И мальчика не найдешь, и сам сгинешь! Быстрее, к берегу пойдем, там только от альвов защиту найти сможем, а утром, если хочешь так, поищем твоего Хёгни. Под белым жаром дня альвы меньше плутуют! Ну пойдем же!! – потащила Асгерд воина.
- Но ведь ты сказала, что если до полуночи не отплывем от острова - навсегда здесь остаться можем? - викинг удивленно посмотрел на Асгерд.
- Я про лес говорила, остров - это лес, а берег - он уже край, он за кругом заповедным, там, где волны тебя касаются переждать можно!
Сегирд не совсем понял, как такое возможно, но... поистине удивительным оказался маленький пустынный островок! Викинг решил довериться дувушке:
- Тогда поспешим к берегу, предупредим наших! Может, Рагнар и Хельги найдут мальчишку и выберутся из лесу... А сможем ли мы их отбить у альвов, если полночь их в круге том застанет?
- Не спрашивай, бежим же!!! - Асгерд в отчаянии заглянула в самые глаза Сегирда, утягивая его из леса. Тот послушался, но про себя порешил: "Отведу её к кораблям, а потом, коли они не вернулись, снова в лес пойду!"

Не рассеять морок без женской руки, не найти дороги без ее верных слов, не унять тревоги сердца, руны верные не начертав. Нахмурился Хельги. Втроем в лес вошли, да разделили их озорные альвы, видно, некрепко друг дружкой дорожили, видно, зависть да гордыня про меж них гуляют. Где теперь Хёгни искать, где Рагнара ярла и Сегирда побратима? Темен лес, вьется сквозь деревья тропинка, но она ли к свету выведет? Вынул Хельги меч из ножен, перед собой выставил, осторожно по утоптанной траве ступает. Смеется над ним лес, голоса знакомые ветром доносит: то будто слева Рагнар крикнул до покойный Альдунг ему ответил, то будто шепот девичий пробежал, голос Сегирда ему вторил, и то Хёгни засмеется, впереди, близко совсем. Не спешил Хельги, каждый шаг выверяя, чтобы в ловушку не угодить, ни змею спящую не раздавить.
Шел он, и небо черно было, и не увидел воин, как стремительно снека луны по волнам бурным туч неслась, буруны и пороги обходя, то слева появляясь, то справа. Не открывали альвы своего дома никому, но особенная то была ночь, и сидеть бы под лодкой трусам, а смельчаки пусть на норн не пеняют – сложно к альвам попасть, а выбраться - невозможно почти.
Хельги не ведал того, что к самому городу приближался, что к самому пиру несли его ноги. Видел только, что мелькнул впереди домик лесной. Ускорил шаг Хельги: в домике спросить добрых людей можно, а лихих так и заставить. Ведомо им должно быть, что за остров такой, не как все острова.
Постучал Хельги – вязкая тишина ему ответом. Толкнул тогда викинг дверь, едва с петель не сорвав. Горница маленькая, без лампадки, у стола женщина стоит, горшок из рук немного не выпал, недовольно, без испуга на гостя незваного смотрит. А на лавке мальчонка сидит рыжий.
-Хёгни.. – Хельги позвал, но оборвала его женщина.
- Кто таков ты, что в дом мой без приглашения врываешься, двери сносишь да сына моего чужим именем кличешь? Но да не сержусь я, праздник нынче. Отведай меду сладкого и с миром ступай.
- Не мед с тобой я пить пришел отдавай мальчика!
Хёгни тем временем ложку в миску опустил, зачерпнул супа наваристого, подул осторожно, чтобы остудить.
- Не видишь, оголодал он. Поест – и уходите на все четыре стороны. Да и ты присядь, нечего притолоку плечами подпирать. Выпей вот, долго, небось шел.

Присел Хельги на крепкую лавку, принял из рук женщины рог с медом, большой глоток сделал.

Хихикала бессоветсная тень, из окна за Хельги наблюдая. К альвам провела она воина, разлучила, каждому такой морок дала, что до Рагнарька, не то что до начала праздника не распутаются. Сверкнула на нее глазами женщина в доме. Исчезла в ночи тень.

Огни становились ярче, туман поредел. Вскоре показалось Рагнару, что слышит он голоса… вот только лес не становился реже. Неужели те огни – не костры среди деревьев?
Совсем близко подошел ярл к кострищу: уже видел смутные тени, мечущиеся меж огней, и слышал переливчатую песнь свирели. Наконец, раздвинул кусты и замер – вокруг языков пламени кружились и плясали молодые девки и парни в расшитой узорчатой одежке. На головах у многих красовались удивительные венки из свежих луговых цветов и трав… здесь на каменистом насквозь просоленном островке такие просто не могли расти. Рагнар застыл, словно боялся спугнуть царящее на поляне веселье – но парубки словно и не испугались его, продолжая свой беззаботный танец, не умолкала свирель. Многие пары прыгали через костер, не расцепляя рук – остальные громко хлопали храбрецам. Одна из девиц, что стояла в сторонке, поманила викинга пальцем. Тот подошел словно зачарованный - осторожно, всё еще опасаясь развеять этот необыкновенный и чудесный морок:
- Здравствуй, дочь славных родителей.
- И тебе поздорову, храбрый воин.
- Откуда вы здесь?
Девушка пожала плечами и улыбнулась:
- Мы всегда тут были. Это наш дом.
- Но на этом острове с моря мы не увидели реки или озера... Как вы тут живёте?
- Странные речи ведёшь ты, воин… Мы не знаем ничего, кроме нашего леса. Старая Хаятан иногда рассказывает нам про удивительные страны, острова и целые моря из песка, но… я её не слушаю. А вода… - девица наклонилась и схватила с расшитого полотенца, расстеленного на траве, глиняную чарку:
- Вот, отпей!
Рагнар принял чарку из рук, в ней плескалась самая обычная прозрачная водица. Он поднёс чарку к губам и сделал глоток – пресная, без привкуса соли, чуть сладковатая вода. Свежая, не такая как та, что припасена в бочонках в трюме драккара. Рагнар даже зажмурился от удовольствия – в этот момент на его запястье сомкнулась рука, и викинг удивленно распахнул глаза. Незнакомка лукаво улыбалась ему:
- Пойдём к костру?
Викинг только кивнул. Девица потянула его туда, где в ярком кругу света разгорался огонь ночного веселья. Свирель выкидывала хитрые коленца, а ноги сами норовили пуститься в пляс. Скоро Рагнар понял, что не может противиться весёлой мелодии: рука незнакомка влекла его в общий танец. А чуть погодя, он уже летел через огонь со своей спутницей, не разнимая рук.

Неспокойна река Тарим, в серую пену сбиваются волны. На камне у берега, ноги по колено в клокочущей черной воде, сидит лисица в треугольной соломенной шляпе. Хмурится лисица, хмурится брат ее, рыжий веселый лис, волны разглядывая.
- Помочь им надо.
По небу свинцовому великаны бесшумно тащили серое покрывало.
-Сами справятся, не так и страшно. А как дальше серьезнее будет беда?
- Не стало бы так, что не наступит никакого «дальше».
- Откуда тебе знать?
- Сердце материнское подсказывает. Сходи к нему, брат. Сними морок, ветра в парус плесни, чтобы убрать с проклятого острова, чтобы и веслом его больше не коснулись они!
- А как не получится? И сам пропаду?
- Не пропадешь. Не умеешь ты пропадать, братец.
- И то правда. – Лис обернулся трижды за хвостом против солнца.

Вздрогнула зеленоглазая альва, когда в горнице ее встряхнулся по-собачьи рыжий воин, в короткой жилетке на голое поджарое тело, с косами тугими короткими, с глазами зелеными злыми.
- Недоброе ты замыслила, сестра, - произнес Ракке, прямо в глаза альве глядя. Хёгни хлеб отложил, с интересом за лисом наблюдая. Почуял лисенок кровь родственную, но не понял еще, почему знакомым таким от незнакомого пахнет.
А Хельги, как врага старого увидел, вскипел, и заговор старушечий рассеял, и весь альвин морок. Вскочил с лавки, лицо кровью налилось, подхватил Хельги тяжелую лавку что сухую ветку, замахнулся на лиса. Увидев это, дрогнула губами альва.
- То не про тебя задумано. Спокон веков на Тайкьекку в облаках лазоревых ваша госпожа янтарными запястьями гремит, столько же наш господин на острове этом костры жгет да пляски нам устраивать велит. Уходи, лис.

Раке лишь руку поднял, и замер Хельги, с лицом яростью перекошенным, с лавкой над головой занесенной, Хёгни лишь выдохнул восхищенно.
- Так оно, только мы альвов в реке не топим и ночью поздней в камыши не заманиваем.
- Так наши дети к реке Тарим и не гуляют!
- Не шути с огнем, сестра. Сама знаешь, велика наша сила.
- Как крикнет сова, повелитель наш на остров придет. И никакие жемчужины вам, лисам, не помогут!
- Погоди смеяться. Если понадобится, я всем совам, что курицам, шеи посворачиваю, – Ракке облизнулся. – Нам, лисам, не привыкать.

Вскоре Асгерд вправду вывела Сегирда из лесу, в тумане блеснула луна, отражавшаяся в морских водах. Обернулся викинг: позади виднелась лишь маленькая сухая роща в три деревца - и не поймёшь, куда лес густой подевался? Неподалеку мелькали огни – мореходы, что по берегу острова пошли, Хёгни высматривая, искали теперь своих товарищей. Сегирд махнул им рукой и крикнул:
- Сюда!
Побратимы приметили его, направились в их сторону. Только остановились в двадцати шагах от викинга, разглядев его спутницу. Крикнул старый Олав:
- Сегирд, что за девка с тобой?
Тот беспомощно глянул на неё, затем обернулся к своим:
- Её удерживали на острове злым колдовством! Асгерд её зовут. Остров этот не простой, братья – на нём чудные дела творятся… Объясни им, - обратился он к Асгерд.

Асгерд за викинга пряталась, острыми пальцами в его сильную руку вцепилась да из-за плеча выглядывала. Скупо слова ее падали, что снежинки в иной день, и голос звенеть не хотел, норовя сухим шепотом под камень молчания лечь.
- Альвы этим островом ведают. Их это земля. А сегодня празднику них, великий день, самого Хозяина озорные ждут. Нынче ночью, как крикнет сова, сокроется остров ровно на срок, вместе со всеми, кто на нем есть. Ставьте же парус, воины, весла в уключины вставляйте- и бегите отсюда, все, кто спастись может- потому что остальных и сам Один не спасет!
- Мы своих на острове не бросим! - отвечал Олав. Ещё не хватало бывалому викингу девку взбалмошную слушать, да альвов боятся! – Пока не вернутся, никто здесь за вёсла не возьмётся!
Сегирд вновь обернулся к хилому леску:
- Можешь мне верить, Олав, а можешь к Хель послать, только лес этот… больше, чем кажется. Вам туда лучше вовсе не ходить – заблудитесь. Когда мы с Хельги и Рагнаром в лес тот вошли, и нити не прошло, как потеряли друг друга. Вы здесь останьтесь, присмотрите за ней, - викинг указал на Асгерд, - а я обратно в лес пойду.
Олав переглянулся с товарищами, затем приказал:
- Вы трое идите к кораблям, да заберите девку с собой! А я пойду с Сегирдом за ярлом и Хельги. Много чар разных я на веку своём повидал, глядишь, помогу чем-нибудь.
Нахмурилась Асгерд, едва ножкой не топнула.
- Совсем себя не бережете! Пропадете в лесу, заблудитесь, дорожки коварные, в узел сплетаются, звезды над ним другие, не найти обратно дороги!!
Кричала девушка вслед викингам, да не слушали они ее, уверенно к лесу шаги свои направляя.

Только напрасны угрозы Асгерд оказались - почти сразу викинги на дом набрели.
Сегирд хотел в дверь постучать, но Олав опередил его - толкнул дверь и шагнул внутрь, шепча молитву Тору. Руку держал старик на рукояти боевого топора. Вслед за ним вошёл и Сегирд.
Отвлеклась альва снова от лиса, на вошедших глядя. Тихим восторгом горели глаза Хёгни-лисенка, безмолвной яростью лицо Хельги перекошено, но сдвинуться с места он не мог. Только Ракке спиной худой к ним оставался, не обернувшись.
Олав окинул взглядом тех, кто в клети был, и молвил спокойно:
- Поздорову тебе, бабушка! Зачем гостей честных обижаешь? Пошто мальчишку в чащу заманила?
- Никого я не заманивала,- поджала альва губы обиженно, *бабушку* воину не простив. – Сам мальчишка пришел, сам к нам напросился, сам за стол мой сел, сам ложку взял! Никого я никогда не неволила. И хулиганов своих усмири, что вместо благодарности мне лавками размахивают! – шутила сердито Хаятан, а сама на лиса глазами сверкала, не задумал ли чего. Но неподвижен стоял Ракке, как и Хельги ни пальцем не шевелил.
Олав хитро усмехнулся: похоже, рыжий паренёк, что посреди клети стоял, на старую колдунью управу уже нашёл, не обидит теперь. Сегирд же не мог глаз от война в короткой жилетке оторвать - казался он ему очень знакомым... Только на Хёгни бросил взгляд - в порядке ли парень, не причинила ли колдунья вред ему? Но Хёгни был в порядке, только смотрел завороженно на рыжего... будто тоже откуда-то знал его. А Хельги так и вовсе ненавистью пылал к нему - откуда бы такое? Снова заговорил Олав:
- Ну, тогда пойдём мы, бабушка, нас свои заждались. Ты уж прости нас, что угощенья твоего не отведали, да рассказами не потешили.
Ракке медленно голову опустил, будто соглашаясь. Альва жест его повторила, и показалось воинам, против воли она это делала.
- Идите, конечно, легкой вам дороги!
Хёгни тут же ломоть отбросил, что в руке держал, будто то змея была ядовитая, с лавки вскочил, к отцу бросился, тормошить его, чтобы столпом не стоял.
Олав положил руку на плечо Хельги:
- Пойдём, нам ещё ярла отыскать надо. Гнев свой побереги до времени, без тебя тут разберутся. - и пошел к выходу. А Сегирд спросил у рыжего:
- Кто ты такой, воин?.. я тебя видел где-то?
Снова кивнул Ракке медленно, и ожил Хельги, со вздохом глубоким опустил лавочку. Потухла будто в глазах его ненависть. Взял Хельги на руки мальчишку.
- Пойдем, Олаф, да побыстрее. Странное тут творится. – Сказал то воин да вышел скорее из дома проклятого, сына вынося.
Ракке спиной к двери попятился, жестом показывая, чтобы оставили викинги клеть, сам же цепко альву взглядом держал.

- А может надо этому парню помочь? – Сегирд оглянулся через плечо туда, где осталась изба альвы.
- Рыжему, что-ли? Этот и без твоей помощи всех нас переживёт! – отвечал ему седоусый Олав. Викинги всё дальше отходили от дома старухи-Хаятан. Сегирд спросил у Хёгни:
- Как ты там очутился?
- Ногами, - огрызнулся Хельги, поперек туловища на плече сына удерживая. А лисенок все глаз от рыжего пришельца оторвать не мог,
что вышел из дома альвы спиной, да как только закрылась дверь, как прервалась связь, повернулся он и со всех ног бежать бросился, да не по тропинке, а напролом сквозь заросли, остальным крича, чтобы догоняли, да не оборачивались.
Викинги кинулись в чащу, туда, где мелькали рыжие волосы. Проворен был Ракке - еле-еле успевали за ним Сегирд, Олав и Хельги. Последнему было тяжелее всех - мальчишка хоть и легок был, да только спина, недавно только помятая, опять давала о себе знать. а захотел бы Ракке - и вовсе бы без следа исчез, растворился в лесу ночном.

А лис бежал, не остановимый ни ветками, ни буреломом, кажется, будто и деревья сами его сквозь себя пропускали. И не зря - скоро просветы замелькали, а там и морем потянуло неспокойным. Выбежали викинги к берегу. Бросилась с Сегирду Асгерд, что меловая скала бледная, за рукав на корабль потянула.
- Торопитесь, - подтолкнул воинов Ракке, - Луну я остановил, но долго удержать не могу - сила моя не бесконечна. Торопитесь же!!!
- Без Рагнара не уйдём! – Турс вырвал руку, и тут же обернулся на знакомый крик с берега:
- А вот я без вас – запросто! Пошевеливайтесь, пни трухлявые, мы спускаем вёсла!
Бросили воины взгляд на море: два драккара уже оставили негостеприимный остров, только с ярлова корабля не убрали викинги сходни. Костры давно угасли, а на песчаном берегу стоял только сам Рагнар с двумя викингами.
Обрадовались заплутавшие воины, словно ветер в сапогах их играл, быстрее прежнего побежали вперед, с одного прыжка на палубу забираясь. Асгерд обхватила руку Сегирда, чтобы помог по сходням или по веслу на корабль подняться. Тот вскинул девицу на руки и вмиг поднял на палубу. Затем обернулся к рыжему, что на берегу стоял, не торопясь лезть на корабль:
- Давай с нами! Не то навсегда здесь останешься!
- Нет. Я не пропаду. Плывите!- взмахнул лис руками, будто прогоняя, наполнил ветер паруса драккара.- Сына береги!!- крикнул лис,только волны его голос поглотили.
- Кто ты такой?! - крикнул напоследок викинг в белый прибрежный туман, что скрыл фигуру рыжего из виду, но ответа не дождался... Только послышались ему странные и знакомые слова со стороны берега: "И даже не думай возвращаться, слышишь!?"

Рассвет встречали невыспавшиеся мореходы у корабельного очага, укрываясь от утреннего холода. Попутный ветер надувал паруса, и уключины пустовали. Викинги с открытыми ртами слушали тех, кто ходил в странный лес на песчаном острове альвов – диву давались и не верили. Старик Олав доставал из-под одёжы железный молоточек на цепи и Тором клялся, подтверждая слова Хёгни, Хельги и Сегирда. Асгерд пыталась объяснить воинам законы альвов – воины, поначалу почитавшие девчонку за пустое место, теперь внимательно слушали, да кивали головами, запоминая таинственные поверья. Не угадаешь, когда ещё судьба решит с удивительными альвами лицом к лицу свести?
Настала очередь Рагнара рассказывать. Повёл он речь о том, как бился в лесу с Альдунгом и победил его, а о странной альвке, что с ним речь вела, умолчал. Чуял – не для всякого то. Рассказал о том, как нашёл поляну лесную, где кружились в танце лесные жители, да о том, как одурманенный сам пустился в пляс под руку с альвой.

Приземлившись по ту сторону жгучего пламени, Рагнар не разнял рук со своей спутницей. Он посмотрел в её глаза – зелёные, как и у незнакомки в лесу:
- Увидит твой суженый наши пляски – что ещё скажет?
Смеялась альва, за рукав викинга к костру утягивая.
Плясали оранжевые всполохи, от костров отрываясь, плясали альвы, взлетали светлые и темные их волосы, и ветки, и цветы, в них вплетенные. Рассыпались искры от потревоженных головешек, цепляясь коготками за невышитые края рубашек, взлетали вверх, и те, что не упали, становились звездами.
- Смешной ты. Пойдем туда, там тень и деревьев много, там нас не увидят!

- А когда она в сторону от костров потянула меня - словно голову с плеч отшибло. О жене позабыл, о детях, о походе - насовсем, словно и не было. Я и пошёл...

Сквозь кусты проскользнула альва, и не задели ее ветки, только мелькнул среди листвы белый рукав.
- Не отставай.
Под ногами земля теплая, указала она на место среди корней огромного дерева, старого такого, что сами корни из земли вылезли.
- Смешной ты. Но не наш. Я сразу поняла, что не наш. А Он чужих не любит. Сиди здесь, я к кострам пойду, чтобы меня не хватились, да тебя не нашли. А ты за мной не иди.
Рагнар послушно уселся на толстый корень, дугой выпиравший из земли. Выпитая вода словно отняла у него волю: скажи меч свой отдать - отдаст, в огонь шагнуть - шагнёт не задумавшись.
Вскочила альва, побежала снова сквозь густо сплетенные ветви, но вернулась, перед воином опустилась, в глаза заглядывает.
- Приглянулся ты мне, чужой человек. А хочешь, со мной оставайся? Весело век скоротаешь, ни забот, ни болезней не узнаешь?
В голове крутилось что-то... Чужие и в то же время знакомые лица, плеск вёсел, лязг мечей... Откуда всё это? Почему мешает, не даёт согласиться на счастливую жизнь в чудесном лесу? Чуть слышный голос шепчет "Согласись, проживёшь дольше любого из смертных... Согласись, от вовек бед не узнаешь, а те, что знал - позабудешь..." Беды, что знал... Люди... Воины за ним стоят. Он вождь.
- Нет мне покоя, пока поход не кончен... - губы не слушаются, словно онемели.

(перебивка, чтобы нас не закрыли!!!)))


Дай песку имя – потечет песок под джонкой, понесет не хуже речки, под килем растекаясь томно, и не будет джонке преграды, ни соленого крепкого шторма, ни глухого ослепшего штиля.
Дай ручью имя – понесет твою песнь на струях, разнесет по зеленым долинам, ее девушки в кэса подхватят, отдадут на ладонях солнцу, будет солнце светить твою песню, будет снова весна над Тибетом.
Дай лису имя – и вовек глаз его не забудешь, от луны смех его отразится, сны твои разобьет-распластает, за собой позовет через море, будешь вечно на берегу томиться.
Рев на камне сидела, ноги подобрав, только волны реки все одно юбку зеленую по колено намочили, гладя. Далеко вперед, за белый горизонт смотрела лиса, пальцами косы рыжие расплетая и сплетая; песнь-тоска сама из души рвалась, не думала о словах Рев, только о маленьком сыне да о брате, что в краю злом северном. Выпустит их Ньорд? Дочерям на ожерелья по костям растащит? Или хитрый Локки вмешается, опалит светлые лисьи головы, затуманит, обманет, уведет в пещеры темные, и забудут Ракке с Хёгни, кто их ждет, какую цену за них платит..
Потемнело небо над горой, облаком свернулось, туманом спустилось на землю. Рев бросилась, босыми ногами по заводи звонко шлепая.

-Как ты вырвался?
- Половину себя положил, две жемчужины вытянул, - протянул Ракке ладонь, на ней два серых камня, что сухая галька. – Не увидим мы теперь, что с лисенком. И помочь не сможем.
- До новолуния?
-Если бы до новолуния… а впрочем, подними-ка меня, сестра. Твой зарок силен, твоя сила велика. А коли вспомнил тебя викинг, так и вовсе нам те асы ни по чем. Только бы Госпожа не прогневалась, только бы демонов своих не отозвала! А дорогу к Хёгни я и без жемчужини найду. Достроила ли ты лодку?

Ветер надувал парус, поскрипывала мачта. Вёсла молчали в уключинах, молчали и викинги, собравшись вокруг ярла.
- … отпустила она меня: колдовство рассеяла и к берегу отвела, - заканчивал Рагнар свой рассказ, - уж не знаю, что своим скажет?
- Отвертится, небось! – буркнул Олав, - Ещё за альвой твоей возвращаться нам не хватало! Мало нам этот народец бед принёс? Если бы не паренёк тот рыжий – совсем бы сгинули!
Ничего ярл не ответил, отвернулся и пошёл к носу. Солнце медленно ползло к зениту, море было чисто до самого горизонта, шибко шёл корабль… Ещё несколько лун, и покажется впереди Скъельдхейм. Недолго Рагнару тяжкие думы думать осталось – скоро меч в руки брать.

Викинги Альтон-фиорда так говорят: легко в сече лютой хирдом стоять, да тяжко себя в походе занять. Вот и сейчас дремал себе Ньёрд, а ровный ветер и спокойные унны не давал мореходам работы, вынуждая маяться бездельем. Вот и выбирай: то ли в сотый раз бронь проверить да почистить верный меч, то ли на скамье с товарищем кинуть резаные из сосны кости, а то ли просто лечь на палубу, да наблюдать за плывущими облаками, смежая веки.
Олав часто доставал из своего сундучка расчерченную доску и деревянные фигурки – игрушку эту привёз он из дальнего похода в страну Гардарики, а туда, сказывал, попала она с торговцами из далёких южных стран. Те люди, рассказывал Олав, были смуглыми, а на голову - небывалое дело - повязывали полотенца, да так, что было любо дорого посмотреть, а пальцы повторить боялись. Научил темнокожий торговец его той диковинной игре, да так ему она глянулась, что купил Олав заморскую доску с белыми и чёрными квадратиками, а в придачу к ней три с малым десятка чудных фигурок: были там воины с непривычными кривыми саблями, крутобокие лодьи, всадники, невиданные чудовища с длинными носами, и с каждой стороны по правителю и военачальнику. С тех пор многих сам той игре обучил, но обыграть его мало кому удавалось. Любил Олав играть за белого правителя, которого величал конунгом, а чёрного звал ханом.
Сегодня старику словно сам Один старику на ухо советовал – ни одной фигурки по ошибке не отдавал Олав сопернику, и когда солнце вошло в зенит уже пятерых обыграл он в свою игру. Больше желающих не было, и зрители разошлись по своим скамьям. Тогда подошёл к Олаву Сегирд:
- Уважишь меня игрой?
Тот прищурился с усмешкой:
- А и уважу! Так уважу – что света белого не взвидишь! Расставляй фигурки.
Заняла армия чёрного хана позиции против белого конунга и двинулись вперёд пешие воины. Завёл Турс разговор, выводя вперёд советника-визиря:
- Парень тот, который нам выбраться помог… Словно знал я его…
Олав наморщил лоб:
- И я его вроде видел где-то… давным-давно. А кто он такой – словно стёр кто из памяти.
- Мудр ты, Олав… А вот скажи мне, коли узнал бы, что у тебя есть сын, да только десять лет уже в чужом роду растёт – что стал бы делать?
Нахмурился старик – визирь побил пешего хирдмана, а сам в расставленную ловушку не попал – убёг.
- Что бы делать стал? В род бы свой ввёл его и дело с концом! – двинул Олав вперёд зверя с толстыми ногами и диковинным носом.
- А коли отчим его воспротивиться? Да и будет ли то ему добро?
- Будет, не будет… Правильно всё быть должно. Родной отец сына учит быть мужчиной, а родная мать ему пелёнки стирает.
- А если мать пропала в далёком краю, или нету матери вовсе?
Почесал Олав седую бороду, двинул фигуру:
- Ты чего вдруг такие загадки загадываешь? Ты что же, Сегирд, от игры меня отвлечь удумал?! – увидел старик свою промашку, да поздно было: двинул Турс своего всадника и побил носатое чудище, да ещё сам из-под боя ушёл, - Не допустят боги такой путаницы, решат по-своему!
Вздохнул Сегирд:
- На богов надеяться только тот может, кто сам свою судьбу решить готов. Ходи, Олав, больше тебе мешать не стану.
- Да уж достаточно того! – старик окинул взглядом фигуры, которые, как оказалось, стояли совсем не так, как ему бы хотелось. – Не выиграть мне уже. Давай ничью?
- Давай, - дёрнул плечами Турс. Друзья пожали руки и стали собирать фигурки в холщовую сумку.
- Скажу тебе, Сегирд, если так всё разляжется – я предложу решить то мальчишке. Пусть сам выберет, в каком роду ему быть. То, что взрослому мужу видится простым – малому ребёнку кажется сложным, но и наоборот. Твоя загадка ему и не загадка вовсе.

На скамье под боком отца хорошо сидеть, ни море солью под рубаху не ползет, ни ветер щеки не рвет, проверяя на крепость. Хёгни рукоять весла теребил, спросить не решаясь, а ну как разгневается Хельги, не радостью встретил он спасителя в хижине, да и за самовольный уход, из-за чего вся команда чуть жертвой альвов не пала, не отругал еще. Как бы розгами дело не кончилось.
- Тять…
- М. Чего тебе? – Нехотя отвечал Хельги. Недобрые виделись ему знаки. Но так сияли глазенки зеленые.
- Тять, а кто этот рыжий был, что ведьму саму победил? Ты будто знаешь его? А он будто меня знает.. будто волки мы и с одной стаи…
Вздрогнул Хельги. Не видел Хёгни своих, хвост отращивать не умел, а лисье чутье в нем оставалось, и признавал соплеменника звериным нюхом. Мал пока еще – отбрехаться можно, а вырастет да своим умом дойдет – что ответить?
- Знал я его. И ты знал. То матери твоей брат родной. Из Нифльхейма приходил, помочь тебе, - приподнял Хельги лисенка за бока, тискать принялся, с облегчением понимая, что успокоила на этот раз полусказка, - Видишь, как набедил ты, духи мертвые за тобой посланы на помощь!
- Я герой значит избранный асами?
- Герой… горе ты, команде на шею!
Ладонь жесткая рыжие волосы взъерошила. Отсмеялись.
- А почему ты тогда со злостью такой на него смотрел?
«Вот глазастый лисенок, когда бы за шкурку свою бояться, он по сторонам носом вертит!» - беззлобно хмурился Хельги. А хороший выйдет хирдманн Рагнару в подмогу.
- А помнишь Асбьёрна старого, что прошлой зимой к Хель отправился?
- Помню, как не помнить, - важно отвечал Хёгни. – Он нам мечи мастерил деревянные и снеки в ручьях пускать.
-А ну как придет к тебе сегодня ночью Асбьёрн? Неужели не испугаешься?
- Так то испугаюсь, а то – разозлюсь.
- Не пристало воину бояться, воин страх злобой подменяет, иначе и кольчугу надевать смысла нет – под кустом весь бой просидит, портки окрашивая!
Снова смех мальчишечий по палубе покатился, на низкий одобрительный хохот Хельги опираясь. Отдалялся остров.

Со своей скамьи смотрел Сегирд, как Хёгни ведёт разговор с отцом. Слов не слышал, только приметил, что Хельги, хмуривший поначалу брови, подобрел и смеялся вместе с лисёнком. Тогда собрался воин с духом и подошел к ним:
- Ты, Хельги, позволишь мне поговорить с Хёгни с глазу на глаз?
Враз тучи на чело воина набежали. Глянул он на «побратима», что водой ледяной окатил, проворчал громом далеким, но сдержался.
- Говори, коли слов на языке удержать не можешь, - сказал – что плюнул, поднялся и к дальнему концу ушел, на нос, ветру недовольство подарить.
Сегирд сел на скамью рядом с лисёнком:
- Тебе твой… отец всё рассказал небось?
Хёгни чистыми глазами на Сегирда уставился.
- Многому тять меня учит, как отец сына, много рассказывает о полете стрелы и пути меча до шлема врага. Но вообще рассказы – дело скальдов да старых фрей обручий. К чему вопрос такой, дядька Сегирд?
Смутился Турс - ждал, что мальчишка сразу поймёт, о чём разговор будет. "А говорит как взрослый, как бы самого Олава за пояс не заткнул... Вот и угадай теперь: знает Хёгни о своей далёкой родне, или нет? Может утаил то Хельги вовсе?".
- Не знаешь, о чём речь веду... А про того парня рыжего, что на острове был, отец не сказывал?
Задумался мальчик, нос сморщив. Сказал медленно:
- Про волхва того тять ничего не сказал. Но как будто… - сошлись у переносицы брови, рука непроизвольно на сердце легла, - как будто знаю я его, а он – меня… но про что тебе оно?
"Значит, молчит Хельги-плут про настоящую родню лисёнка... ну и мне тогда говорить о том недосуг!" - Турс покосился на стоявшего на носу викинга, затем отвернулся к борту, стал на море глядеть. Отвечать мальчишке не торопился - какой уж теперь разговор? Глупо всё получалось... Проговорил только чуть слышно:
- Солнце скоро закатится...
Рыжие блёстки заплясали по поверхности ровных волн. Тихим был день, и вечер спокойствие сулил: знать, не гневался Вана-Ньёрд на мореходов. Не стал Сегирд такую мысль в голове держать, выбросил – переменчива милость богов. Обернулся опять к лисёнку: там рыжее и тут рыжее. Сказал ему:
- Скоро будем в Скъельдхейме… Мне ярл велел за тобой приглядывать. Ты в битву не суйся, а коли попадёшь в драку - держись у меня или у батьки за щитом, и слушайся каждого слова. А там, глядишь, и расскажу, какое мне до того дело.
Встал и пошёл к своей скамье – на закат глядеть. «Поговорил, стало быть, с сыном... А может он и не сын мне вовсе? Эх, если бы знать, если бы вспомнить…» Глядел на солнце, топившееся в пучине, и казалось, что вот-вот всплывёт в памяти лицо... Но черты дробились, как лучи на воде. И никто Турса не трогал: до того мрачен был лицом, словно за борт хотел, к Ньёрдовым дочкам.

- Пустите меня к нему!!
- да успокойся ты! – сухой и старый, как позапрошлогодний лист, старый воин бросил легонько деву на лавки, чтобы не вскакивала поперек качки. – Тебя ж волной слижет – заново спасать прикажешь? Сегирд, почитай, даром что Турс, а теперь Девичий Спаситель. И ведь на всех на вас не переженится!
- Пусти меня, старый, нечего деснами пустыми дразнить, выберусь на палубу, мне бы солнца коснуться!
- По что тебе солнце – на мониста свои гляди!
- А солнце мне, дед, затем, что силу я из него черпаю.
- Смешная девка! Все силу из каши хорошей да пива берут, а она – из солнца!
- Ты, дед, смейся, да не захлебнись! Альва я. Привороженная. И пока ворожбу не сниму – буду с вами плыть, к Сегирду тянуться. И заговорено так, что ничто остановить меня не может – ни стар, ни млад, ни с оружием, ни со словом мудрым. Лучше сам с дороги уйди, глуп ты, не хочу зазря кровь проливать.
- Ай, ладно говоришь! Неужто и правда обиду старому причинишь? Кости трухлявые перетрясешь? А известно ли тебе, что в Альтон-фьорде не пастушки безголовые, умелицы живут, - молодо голос зазвенел, жестко, - и что хирдманн каждый сестрой ли, женой ли, матерью ли заговорен!!
- так уж и каждый? А Сегирд?
Расхохотался старик.
- А Турса вообще не то, что слово девичье – меч не берет! Хотя словно бы и некому его было заговаривать..
Теперь черед был ручейку чистому Асгерд смеха.
- От меча да копья убережет его наговор. А от колдуньиных глаз бессилен! Пусти меня на палубу старик, этот воин моим будет!

В ночном море.

Ночь была холодной. Подул северный ветер, и мореходы стали доставать из-под скамей тёплые вещи. Пришлось викингам спустить парус и сесть на вёсла. На море рваными клочьями наполз туман – зажгли огонь на драккарах, да чтобы не терять друг друга из виду перекликались в ночи кормщики:
- Сигурд! – с правого борта.
- Хунтьов!
Старый Олав всё торчал на носу рядом с ярлом, дырявил взглядом молочную пелену.
- Шёл бы ты спать, старик! – подначил его молодой викинг, налегая на весло, - Или думаешь, Рагнар без тебя опасность не приметит?
Острый на язык Олав отвечал:
- А ложился бы ты сам, Роскви… или думаешь, что без твоей гребли корабль пойдёт хоть чуток медленнее?
Над палубой полетели смешки, а Роскви покраснел и налёг на весло с такой силой, словно в одиночку корабль двигал.
- Хунтьов!
- Ньялль! – с левого борта.
- Что думаешь, - спросил Рагнар у Олава, - как долго плыть ещё до Скъёльдхейма?
- Стало холодать. Посреди лета зима царит лишь в Йотунхейме – значит скоро увидим мы земли Хрольва Белого, на которые хладом дышат йотуны… - вдруг Олав прищурился, выбросил вперёд руку, - Туман колыхнулся!
Рагнар глянул туда, куда указывал викинг: туман закрутился там волчком, хотя ветер дул без перемены. Ярл скомандовал:
- Убрать вёсла! – и крикнул громко, чтобы откликнулись на соседних кораблях:
- Рагнар!
- Сигу…
Ответ с правого борта потонул в жутком рёве – гребцы схватились за уши, а их уснувшие товарищи попадали со скамей. Высокая волна качнула драккар.
- Убрать вёсла! – снова закричал ярл, беззвучно разевая рот. В ушах у него гудело так, что хотелось упасть на палубу, а голову в трюм спрятать. Он повернулся к Олаву – из уха старика текла кровь, а сам он, так и показывал туда, где клубился туман, и беззвучно шевелил губами. Рагнар глянул вперёд и остолбенел: всколыхнув белую пелену, из моря показалась огромная шевелящаяся дуга – такой толщины, что и сотня войнов не смогла бы вокруг неё сомкнуть кольцо. Она текла, словно река, и в свете луны вспыхивали на ней огоньки-блёстки. Когда звон в ушах начал стихать, Рагнар различил шелест чешуи и ошарашено проговорил:
- Мидгардсорм…
Драккар покачивался на волнах, а мореходы, словно завороженные, встали со скамей и во все глаза смотрели на чудо, что явило им ночное море. Всё быстрее текла чешуйчатая река, всё чаще мелькали блёстки, и дуга стала истончаться… Вдруг туман пропорола линия и один конец дуги стал подниматься, превращаясь в гигантский хвост, вздымая столпы воды. Хвост морского змея стал, извиваясь, подниматься в воздух на такую высоту, что, казалось, заденет сами звёзды, срывая их с небес… Замерев на прощание в ночном небе, он внезапно пошёл вниз, и Рагнар, словно очнувшись от морока, завопил что есть мочи:
- Право руля! На вёсла живо, пока Ньёрд не прибрал!
Голос ярла отрезвил викингов, вёсла дружно вспенили воду, и корабль стал уходить вправо от величаво падавшего с небес громадного хвоста. Когда он рухнул где-то слева, викингов на палубе накрыл оглушительный грохот, и окатили, сбивая с ног, потоки морской воды. Первая волна, последовавшая за брызгами, едва не опрокинула корабль, но опытный кормчий переложил руль, гребцы ударили вёслами, и драккар послушно опустил днище на воду. Корабль ходил ходуном, но больше не грозил перевернуться, отдавая мореходов на милость морского бога.
- Рагнар! – что есть мочи закричал ярл.
- Сигурд! – донеслось спереди, совсем близко.
- Переложить руль, зажечь огонь! Живо, не то ещё столкнёмся! – распорядился ярл. Затем закричал на левый борт:
- Ньялль! Ньялль?!
Ответа не было. Рагнар покачал головой:
- Надо вернуться. Хвост Змея упал как раз туда, где огонёк светился… Олав, ты слышишь!?
Старик не отвечал – по-прежнему смотрел на просеку, что пропорол в тумане змеев хвост. Кровь на его щеках уже засохла, на ногах он стоял вроде крепко, но заметил Рагнар, что седины у него в волосах стало больше… а может в свете луны так казалось? Затем Олав закрыл глаза и помотал головой. Потом повернулся к ярлу – глаза были ошалевшие:
- Много я на своём веку чудес всяких встретил… но такой здоровенной пасти в жизни не видал!

Хёгни прижался животом к палубе, маленькими пальцами стиснул широкий борт. Страшно завывал Ньёрд, скаля пропасти меж валами, холодом бессилия человеческого тянуло отовсюду, а у мальчишки глаза горели словно при виде новой игрушки. Лисье любопытство раньше него родилось.
А когда разверзлась плоть моря, открыв перепуганным морякам блестящий бок дочери Локи, Хёгни едва за борт не выпал, потянувшись, норовя чешую потрогать.
«Чего боятся, а еще воины! Ни валькирий пляска, ни Йотуны им не страшны, а тут дрожат что дети! Сказано же, от Тора падет Ёрмунганд, значит лишь Тора ей и опасаться, лишь Тора ей и губить!» - мальчик покривился с неудовольствием на взрослых, обвязался веревкой, чтобы волной не смыло.
Не трогала его судьба других кораблей, остальных товарищей, да и своя шкура нужна была лишь потому, что из чужой на мир смотреть нее научился. Не насмотрелся на мир.
Тишь ночная обрушилась в бездну моря и не торопилась всплывать, колыхала могучим дыханием змея землю кораблей. Снова поморщился лисенок.
- Коли на край света приплыли мы, бросим жертву Митгард да двинемся дальше! Кому ж приятно, когда ему во время сна над душой стоят!

Асгерд ни жива, ни мертва в трюме по доскам распласталась, богинь в помощь призывая. Альвья ее сила пуста была здесь, хуже последней смертной чувствовала себя дева.
«Все одно по-моему обернется. Все одно, как я скажу, будет. То, что предречено, на половине не остановишь». Катало ее по округлому дну, крики и тишина штормовая душу рвали, только Асгерд зубы сцепляла и продолжала полумолтву – полузаговор свой плести.

Больше прочего желали мореходы поскорее убраться подальше от того места, что облюбовал для своих игрищ Мировой Змей. Но бросать в беде товарищей – осрамиться перед совестью и богами, потому Рагнар велел Хунтьову направить корабль туда, где в последний раз видел ярл огонёк, что Ньялль зажёг на корме. Шли медленно, тихо – чтобы не потревожить чудовище, коли решило оно вздремнуть в морской глубине. Острый нос драккара резал густой туман, словно масло. Олав, Сегирд, Хельги и Рагнар вглядывались в белую пелену, выискивая взглядом очертания корабля. Порою из молочных прядей, казалось, проступал нос или борт драккара, но тут же исчезал с порывом ветра, что перемешивал клочья тумана, разрушая видение.
- А твой мальчишка - отчаянный, - между делом бросил Рагнар Хельги, - воины чуть под скамьи от страха не залезли, а ему хоть бы что - чуть за хвост не ухватился!
- Мал ещё да глуп, вот и не научился жизнь свою беречь, – буркнул Хельги.
- Стало быть, и я глуп бываю, когда в бою отбрасываю щит, что мешает биться с врагом? – усмехнулся Сегирд, повернувшись к Хельги.
- Может и бываешь, - проворчал тот и замолк.
- Значит, в бою побеждает тот, у кого ума не достаёт бежать от тинга мечей, - подытожил Олав, - а кто жизнь свою бережёт…
- Тихо! – ярл вскинул руку и спорщики тут же смолкли, прислушиваясь к завываниям ветра.
- е-есь… - донеслось чуть слышно на левый борт.
- Руль налево, тихий ход, - приказал Рагнар. Через некоторое время донеслось уже громче с воды:
- Мы зде-е-есь!
- Эй! Помогите! – с правого борта.
Викинги, бросив вёсла, стали наклоняться над бортами, выглядывая своих товарищей. Вокруг корабля, цепляясь за обломки мачты, досок и друг за друга, держались на воде, постепенно отдавая жизнь хладному морю, десятка полтора воинов. Рагнар первым прыгнул за борт, чтобы вытащить из воды закоченевшего Снорри, за ним и другие бросились на помощь уцелевшим. Последним в тумане нашли Ньялля – он уже не мог кричать, только надсадно хрипел. Посиневшего кормщика положили к корабельному очагу, растёрли и напоили крепкой брагой. Когда мореходов, потерявших корабль по воле Мидгардсорма, откачали и отогрели, они, перебивая друг друга, рассказали о том, как пытались уйти прочь от Змея, и как прямо на них волей порождения чресел Локи упал огромный хвост. Те, кто не успел в последнее мгновенье выпрыгнуть за борт, попали под удар, который разбил в щепы драккар. Многие утонули в ледяной воде, оглушённые. Так воины Альтон-фиорда потеряли дюжину своих побратимов и боевой корабль, встретившись с Ёрмунгандом.
До самого утра было тихо – верно, Змей покинул эти места. Когда взошло солнце, и ветер унёс туман, драккары вновь взяли курс на север, к Скъёльдхейму.

Хёгни лежал на палубе и морщил капризно мордочку. Какой день уже шли лошади моря, а скатерть небес все висела, как повесили, только движение пятна на ней позволяло верить, что время не утонуло, и Ёрмундганд не проглотила дерзких мореходов. Правда, пятно поднималось все ниже и двигалось все ленивее.
Лисенок только с мачты слез и деревянными руками пошевелить не мог, так и лежал крестом, тоскливо в свинцовое небо падая. Соль морская огнь волос высеребрила, вода выльдила, голове было до зубовного зуда холодно, Хёгни хотелось заплакать, чтобы мать пришла, чтобы гребнем частым в теплом молоке смоченным космы расчесала.
А заплачешь – хирд рассмеется и головой вниз Ньорду отдаст труса. Сумел груздем назваться – лезь в печку. Ах, печка, теплая, хлеб душистый свежий, и руки крепкие тетки Ингегерды…
- Чего лежишь что альбатрос подбитый? – Асгерд подобрала подол, присела рядом.
- Уйди, слабая женщина. Не видишь, воин страдает?
Альва рассмеялась.
- Ах ты воин, до меча не дорос, с-под шлема не видать! Давай я тебя на лавку перенесу, плечи разомну? Не заметишь, как оживешь.
- Нет же, правду говорят, не место Фрейе на корабле! В трюм поди, женщина.
- Груб ты, мал, а груб. И глуп, - Асгерд поджала губы, поднялась.- Не хочешь – лежи тут. Ничего не расскажу про колдуна рыжего, что с нашего острова всех спас.
Она подождала, будто пояс перевязывала, что окликнет ее мальчишка. Хёгни помолчал.
- И не говори, врак твоих мне даром не надо. А сказки сочинять Олав и то лучше умеет.
Альва обиженно подбородок подняла и ушла на нос, задев подолом лисенка.

Два драккара Альтон-фиордцев продвигались всё дальше на север. Небеса всё чаще одаривали мореходов белыми хлопьями снега, что устилал палубу и не спешил таять, викинги кутались в шерстяные плащи, а над скамьями поднимался пар от дружного дыхания гребцов. Всё чаще стали попадаться на море плавучие глыбы льда, дрейфующие к юго-западу, чтобы оплавиться там в тёплом подводном дыхании морского Змея.
Рагнар всё чаще хмурился и подходил к Олаву за советом, а старик только кивал и пожимал плечами: в том было дело, что по расчёту опытных мореходов уже дня три назад должны были драккары достичь берега Скъельдхейма, только берег тот словно Локи-хитрец прятал от зорких глаз. Для опытного викинга морской путь приметнее сухого, дорогу отыскать ему помогают и звёзды, и ветра, и цвет водной глубины. Вот и недоумевал Рагнар: по всем приметам корабли шли верным путём – почему же асы не позволяют им достичь, наконец, острова?
Сошлись воины на том, что требуют своенравные боги подношения, а прежде всех стоит уважить вана-Ньёрда, покровителя морских походов. Ярл обратил к хозяину Ноатуна такую речь:
- Светлый Ньёрд, опора деревьев моря, щедрый бог, дозволь нам приблизиться к Скъельдхейму и не чини преград: ведь не желаем мы зла тебе и твоему двору. Скудно нынче наше угощение, но когда мы вернёмся в Альтон-фьорд, я подарю тебе лучшего быка из моего стада!
С этими словами Рагнар бросил за борт знатный кус копчёного мяса и вылил в холодное море кувшин браги. После того достали из трюма жертвенник Одина – тяжёлый камень с рунами, покрытый запекшейся кровью.
- Тюр победы, ас воронов, отец людей, направь нас и укажи дорогу. Не оставь нас в суровом краю, и все битвы мы проведём, восславляя твоё имя, а всю кровь, что прольём на севере, тебе отдадим!
Жертвенной крови у воинов не было, и ярл, сняв с пояса нож, порезал руку и протянул кисть над камнем, орошая его рудой. За ним стали подходить другие викинги, отдавая асам свою кровь, что загустевала и стыла на камне. Над жертвенником поднялся пар – Одноглазый принял жертву и обещание походников.

Асгерд сердито тискала собственные локти. Одину приношения ей комом в горле стояли, кровь корабелов пережженным жиром на нёбе отложилось, тошноту вызывая. Лисенок Хёгни свысока на нее взгляды бросал, но свое запястье под нож не подставлял.
Один принял жертву, только холод вод оставался ровным и сонным, и горизонт что рыбий мех плавал в море, ни тени на нем не мелькнуло. И мутный день не вывернул наизнанку свою шаль. Хёгни вздохнул. Может, асы и ванны услышали драккары, только навстречу не спешили. И то правда, какое дело владетелям судеб до обычных кораблей? Да еще на одном коне моря девка, ведьма и альва. Тьфу, напасти.
Лисенок сплюнул по-взрослому, оперся о широкий борт. Волна бы палубу лизнула, да случайно прихватила белую альву, а то зубами стучит громче голоса моря.
Обряд закончился, что лучинка догорела. Снова потекли часы, двумя витыми волнами за килем разбегаясь…

Услышал ли Родич Ванов молитвы Рагнара, или упорство мореходов заслужило им, наконец, награду, но на следующий день в лучах восхода углядел Сегирд, на носу подменявший Рагнара, белесые точки над водой. Увидел и заморгал – может, утренний сон голову морочит? Но точки росли, превращаясь в окутанные туманом пики скал, у подножия которых вспыхивали искорки. А позади них вздымался массивный округлый торс заснеженной горы – словно щит, закрывающий остров от страшных северных ветров. Из-за этой горы и называли двор Хрольва Белого Скъелдхеймом – Домом Щита. Сегирд набрал в грудь морозного воздуха и закричал, разом разбудив спящих товарищей:
- Земля! Хунтьов, чуть левее руль переложи! Скъельдхейм!
Викинги заторопились к носу и левому борту – своими глазами увидеть долгожданный остров, даже кормщик вытягивал шею, силясь разглядеть знаменитую гору. На другом драккаре тоже увидели остров. Рагнар встал на носу, разглядывая окованный белой твердью на три полёта стрелы берег:
- Отродясь остров Хрольва не обрастал с юга льдом! Ведь теперь лето…
- И холод такой, что до костей пробирает, - поёжился Олав, кутаясь в меховую накидку, - словно все ледяные великаны стали дуть Белому на подворье!
- Собирайтесь у огня, - решил ярл, - будем совет держать.

Драккар неспешно шёл к льдистому берегу, а мореходы собрались у корабельного очага в два круга. Дров осталось совсем мало, и Олав кормил огонь бережливо.
- Подбрось ещё, Олав! Всё одно скоро на острове будем! – попросил Ньялль.
- Неизвестно ещё, сколько нам на корабле без дров пробыть придётся, - пробурчал Олав, - не стоит забывать, что вместо тёплого дружинного дома и вкусного ужина ждёт нас в Скъельдхейме битва. С врагом есть и пить в одном доме асы не велят, - старик поморщился, поперёк горла было ему Хрольва врагом называть - не раз сражались они вместе.
- Если Белый согласится платить дань Хральду и называться его человеком, не будет никакой битвы. Я сам пойду к нему и поговорю.
- Я с тобой пойду, - отозвался Сегирд.
- И я тебя, Рагнар, не оставлю, – сказал Хельги. Тут все вокруг загудели, зашумели, что одного вождя не отпустят, вместе пойдут. Ярл поднял руку:
- Хватит! Сначала решить надобно, как причалить к острову.
- Пробовать на прочность будем, - поучительно сказал Олав, - не то причалим, на лёд сойдём и тут же ко дну провалимся.
- Я, кажется, видел там во льду проталину, - вставил Ньялль, - словно змей хвостом разбил!
- Это, верно, скъельдхеймцы пробивали путь своим драккарам, - обрадовался Олав, - Покажи мне!
Олав, Рагнар и Ньялль ушли на нос и скоро вернулись. Олав растирал замерзшие руки, викинги раздвинулись, пропуская его к огню.
- По этой проталине мы пройдём к самой бухте, - объявил Рагнар, - к вечеру будем уже у Хрольва.
А про себя думал: «Только бы он на дыбы не встал, не заупрямился... Белый – вождь своенравный, и люди у него свободные, честные. Не пойдут они под руку Хральдову, ох не пойдут...»

Асгерд глянула на горизонт, что гардарикская змея тайпан ядовитым зубом пронзила. Белый щит альву бросил в ужас, связанную ремнями сыромятной кожи; да только не хотела альва сдаваться.
Медленно, глаза опустив, пошла Асгерд от носа к мачте, так плавно, что не колыхнулся подол зеленой рубахи, даже будь он сказочного синского шелка, а не покрыт по краю корочкой соли от морской воды.
- Сегирд Турс, позволь слово тебе молвить не при чужих ушах? – тихо подошла Асгерд, со спины, неслышно, ядовитой гардарикской змеей тайпан.
Хёгни вслушивался чутко, только что ушами не поводил, и не замечал, как один ворочает Хельги тяжелым веслом. Да и Хельги того не заметил.

Белое молоко лилось с гор на грудь земли кораблей, на шлеме земли сбиваясь в крепкую плотную сметану; оттого вода казалась черной, озябшей, и жаль становилось мировую змею Мидгардсорм, вынужденной стынуть в этой обманчиво ленивой воде.
Потому что кисточка на хвосте спящего Мирового Змея колышется, и меж плавничков бегут потоки-завихрения, прибиваясь к берегам, что скалятся серыми острыми рифами. Горе кораблю, попавшему в такой поток, потому не слушает товарищей кормчий – товарищей – людей; но товарища – ветра и товарища – воду слушает внимательно, каждое слово-каплю ловит жадно, собирает и хоронит в крепких руках. А потом умные руки поворачивают руль, и конь моря осторожно меж струями вышагивает.

(вдвоём с Сигрид)

Сегирд, всматривавшийся в забортную воду, туманной гущей затянутую, не заметил, как подобралась к нему ловкая альва, но не вздрогнул от её голоса, только повёл плечами, по-прежнему в воду вглядываясь:
- Зачем таишься, Асгерд, словно среди злых людей? Здесь никто не обидит тебя, и скрывать ни от кого своих слов не нужно.
Хорем улыбнулась альва.
- Да дело ли Фрейю на общий стол пира класть! Не бойся, коротко будет слово мое, опасения сложи под лавкой, не стоит тебе меня бояться!
Обернулся тогда Сегирд:
- Хорошо, пойдём, куда скажешь. Только знай: скоро будем мы у Хрольва, а там битва случиться может. Ты в трюме спрячься, а если асы на стороне скъельдхеймцев окажутся, то не бойся их - Хрольв честный человек, не тронет тебя.
Асгерд улыбнулась мыслям, только ей да норнам ведомым.
- Пойдем, - Обвила руками альва могучую руку Турса, повлекла к трюму, от чужих глаз да ушей подальше.
Хёгни лисенком, мышь почуявшим, подобрался, весло оставил, бесшумно следом направился.
- Дело у меня к тебе, Сегирд, такое, что откладывания не терпит и разума не слушает, - начала Асгерд, обручья теребя. Викинг нахмурился - «Какое ещё дело теперь, когда цель похода так близко и каждый человек нужен ярлу?» – но вслух не сказал ничего, дальше слушал.
- Видишь, та, которая ездит в повозке, запряженной кошками, улыбнулась мне.. А воин один ее улыбки не замечает....
Турс дёрнул плечом:
- Эх, Асгерд, некогда мне в загадки играть - корабль идёт по проточине ледяной, каждый мореход с глазами вострыми у Хунтьова на счету. Говори прямо, который из побратимов моих глянулся тебе?
Взгляд альвы раскаленным прутом ожег.
- Нешто не видишь, - обида что горячий вар на лед выливалась, - По тебе вторую седьмицу сохну, что ветла! Аи лисенок твой подойти не дает, пояс зачарованный повязать. А как без оберегов в бой идти? Позволь руны на вороте вышить, глядишь, целее будешь?
Отшатнулся Сегирд: на секунду почудилось ему почему-то, что вместо альвы Хельги протягивает к нему руки, а в них - рубаха. Но так смотрела Асгерд, что устыдился воин, сказал неловко:
- Да зачем те руны? Меня и без них валькирии знать не хотят...
- Лисье колдовство недолговечно, как не поймешь ты! А если в самой сече раздумает рыжая и бросит круг обережный прямо тебе на ноги - что делать будешь? Дай зачарую, силой своей альвьей накрою что плащом?
Вздохнул Сегирд:
- Не понимаешь ты меня, Асгерд - я последний десяток лет сам в бою смерти ищу. И тебе думать обо мне не след... Я, - викинг с трудом слова подбирал, - как секач подраненный, сам на копья лезу и в бою себя не помню... Думаешь, зря Турсом прозвали? Лучше другому кому руны защитные на одёжу нашей - хоть Рагнару, или Олаву, или Хёгни малому.
- Сам ты себя не понимаешь! - порванным неводом слезы в голосе звякнули. - Не оттого ли смерти себе ищешь, что очаг холоден, что дом пуст? Так тому лекарство есть нехитрое - лаской женской кличут. Позволь оберег на шею повесить - сам же потом поймешь, какое счастье получил! - заломила Асгерд руки, что лебедь до берега не долетел, в море зимнее падает.
- Да послушай, Асгерд, себя – ты ведь меня не знаешь совсем… - Сегирд осекся, на полуслове замолчал. Затем промолвил:
- Откуда ты про колдовство лисье проведала? Ужели Хельги тебе рассказал? Не мог он. А больше некому…

Заря билась вспоротой артерией на шее, теплая кровь солнца стекала в реку Тарим. Обескровленное небо бледнело предобморочной слабостью, ветер сквозняком гулял по камышам.
- Где ты, братец…
Лисица теребила в руках край верхней юбки зеленой крашеной шерсти. Идет время, мокнет под дождями лодка на холме – а старшего лиса нет, как в океане утонул. А луна полнеет, наливаясь весенним промозглым холодом. Скоро придет сырость, не до лодки будет.
- Где ты, сынок…
Рев погладила реку, стирая свое отражение. На белой груди неба, среди камышей, заклубились дымка северных снегов. И три черных дуги корабля с гордыми носами разрезали белизну. Лисица махнула рукой – один корабль приблизился, она увидела маленькую рыжую фигурку, что животом лежал на палубе, прислонив голову к доскам люка, что ведет в трюм. Выслушивает чего?
Но куда драккары отнесло? Скалятся льды, синевой отливая, злой синевой. Нелюдское у острова дыхание, нечеловечье над ним небо.
А вот там, в воде, совсем рядом, что такое? Рев наклонилась пониже. Вот, черное пятнышко, будто росчерк туши. Лисица склонилась к самой воде. Да, тут, что же….
Она не удержалась и свалилась в ледяную воду. Видение разбилось, река Тарим, хохоча, унесла обломки. Рев с плеском и брызгами выбралась на свой камень, отжала рыжие волосы и зеленую юбку. Где же братец…

(в трюме)

- Не смей так про Хёгни! – Сегирд нахмурился, - Ты мальчишку не растила, не тебе его и хаять! А если видишь многое – знай, помощь мне твоя и вправду потребна будет…
Скрипнула дверца люка, и в трюм пробился дневной свет:
- Сегирд, вылезай уже, хватит там с девкой шашни разводить! Рагнар зовёт тебя.
- Потом об этом потолкуем, - сказал викинг и полез наружу.

На палубе царило оживление: драккар прошёл по проталине до самой бухты, и теперь мореходы, умело орудуя вёслами, нацелили нос туда, где начинался волок. Деревня скъельдхеймцев скрывалась за ближайшей скалой, а с другой стороны её прикрывала Скъельд–гора. Там же располагались корабельные сараи. Тащить или катить туда драккары – дело непростое, зато там они укрыты от морских ветров и чужих глаз. Странно было то, что на берегу не было видно людей Хрольва: обычно со скалы в море всегда смотрел один дозорный, чтобы загодя сообщать вождю о званых и незваных гостях. Волок был занесён снегом, значит, корабли давно не вытаскивали на воду – когда хирд в походе, мальчишки чистят волок, ожидая викингов обратно. Снега же нынче было много больше, чем положено летом, и мореходы снова подивились тому.
Драккар легко ткнулся носом в холодный каменистый берег. Роскви, который звал Сегирда, хмыкнул:
- Ну что, помиловался с девкой своей? И что она… ох!
- Ох, ох, что ж ты маленьким не сдох!? – передразнил его Олав, отвесивший языкастому мореходу подзатыльник, - Нечего жито молоть, пока рожь не кошена! Сегирд, спусти весло – вождь сойти на берег желает.
Викинги повернулись к ярлу, тот кивнул. Сказал тогда Хельги:
- Нет нужды тебе, Рагнар, удаль свою показывать. Все мы тут знаем, чего ты стоишь. Чай, уже не мальчишка, чтобы по жердочке скакать.
- В тот день, когда поскользнусь – не бывать мне больше вождём, помнишь? Не при тебе ли когда-то сказал? От судьбы своей бегать не стану!
Сегирд подставил ярлу весло, и тот сразу перешагнул через борт. Весло было широкое, но сырое, а на морозе покрылось местами ледяной коркой. На середине пути Рагнар почувствовал, что оскальзывается - взмахнул руками и прыгнул, оттолкнувшись от жерди. Провалился по колено в снег, но на ногах устоял. На корабле засмеялись – с облегчением, Олав крикнул:
- Ну как, Рагнар, ноги не мёрзнут!?
- А ты сам не хочешь по веслу прогуляться?! – отвечал ярл.
- Я бы и рад, но парни уже тащат сходни - у меня достанет терпения их дождаться! – усмехнулся старик.