Неистовая Ярость. Сельви Разрушитель

Утром ранним покинули воины лагерь возле усадьбы конунга Арнвинда, да к границам Раумсдаля и Мера Северного выступили, на отряды делясь небольшие. Не на битву шли великую, не в кольцах давить змей мерский ворогов собирался, но укусы наносить быстрые и смертельные, как того Сельви молодой желал. И пусть недовольно старики головами качали, говоря что не по старым законам то, но кто спорить станет с конунгом верховным, что уже славу берсерка лютого стяжал?
Хмурыми были спутники Сельви в этот час - Эрик все о жене непокорной вспоминал, Свейн же думу думал тяжелую. Много людей тайно с ним сношались через послания рунические, о том рассказывая, какие селения Харальду покорились, да где заставы воинские подлый Рогволд поставил, нападения ожидая, а где и ждать не ждут войско мерское. Хитер был ярл Свейн, за те две недели, что пробыл у Арнвинда конунг, многое разузнать сумел да план нападений безжалостных составил, какой очень берсерку юному приглянулся.
- Что невесел так, храбрый Эрик? - Усмехнулся Сельви, на арнвиндова ярла глядючи. - Али снова о Хильд строптивой все думы твои?
- По больному бьешь, конунг, - викинг огрызнулся, от юноши отворачиваясь.
- Так ведь женитьба твой до тех пор не действительна, покуда ты на ложе ее не взойдешь, - разговор продолжил Разрушитель.
Ничего не ответил на это Эрик, зубами лишь проскрежетал зло, да на рукоять меча ладонь положил, сильно стиснув ее пальцами.
- Не тебе в обиду слова мои, - примирительно Сельви сказал, видя, как ярость закипает в ярле - хоть и не был наделен даром Одина Эрик, а все же вспыльчив был и скор на битву. - Да только не достойна тебя девка капризная, глупая, счастья своего не разумеющая.
- Она же родственница тебе...
- Оттого и говорю с тобой, как с родичем сейчас - потребуй от жрецов союз ваш расторгнуть...
- В своем ты уме, конунг? Что бы от Хильд добровольно отказался?! - Вскричал Эрик, взглядом бешенным обжигая Разрушителя, но тот спокоен оставался.
- Не по нраву мне видеть, как воитель славный угасает, тоскою сердечной изведенный, - покачал Сельви головой. - Да к такому викингу как ты - девка любая сама в постель прыгнет, только позови. Зачем тебе гордая Хильд?
- Люблю я ее, - сплюнул ярл, который и сам давно уже не рад был тому.
- Дед говорил мне: "Люби землю свою и мать родную", - назидательно конунг молвил. - Ничто иное же любви викинга не достойно.
- Оставим этот разговор! - Отрезал ярл.

Два дня спустя, добрались они до деревеньки небольшой, что находилась вблизи границы. По словам Свейна управлять ею назначен был некий Геккель Рябой, бывший хельд Рогволда, сильно возвысившийся после мерской битвы. Сжал покрепче секиру за топорище Сельви, слова эти услыхав - ясно ему стало, что не искусством ратным, а подлостью отличился Геккель этот, коли уж вознаградил его землей ярл предательский.
- Никого не щадить, - приказал конунг. - К утру чтоб от деревни этой одно пепелище лишь осталось! За Мер и Неккви!
Исторг он рев из глотки своей звериный, первый коня на деревню направив, а за ним и другие воины ринулись, клинки обнажая. Жестокой и быстрой была расправа на этот раз - многие люди и проснуться не успели - как дома их запылали, в кострища погребальные превращаясь, Геккеля же Рябого в рубахе одной на улицу выволокли воины Сельви, да там и выпотрошил его конунг Мера, тело псам на поживу оставив.
- Этого не убивать! - Прокричал воинам Сельви, увидав как тем мальчишку лет восьми избивают. - Сюда тащите!
Подвели к нему юнца, с усмешкой злобной посмотрел на него Разрушитель, а после велел:
- Иди к Нидорас к ярлу и конунгу самозванным, да так скажи: "Вернулся конунга Мера законный, Сельви Разрушитель, и не будет никому пощады, кто власти его в земле этой не примет!"
Кивнул боязливо мальчишка, не веря до сих пор, что жив остался, один в деревне всей. Да уже и дела не было до него ни у кого из воинов мерских - раз велел конунг жизнь оставить, так пусть живет. Воткнули знамя со Змеем хирдманы посреди деревни сожженной, да и покинули ее, во тьме ночной исчезнув столь же быстро, сколь и появились.
А после этой деревни - еще несколько разорению предали люди Сельви Разрушителя, прежде чем обратно к Арнвинду вернуться...

Гораздо ранее
– Серебром… – грустно усмехнулся Эгиль. – Снег это. Снег зимний, да пепел, который от дома, где я рожден, остался.
«Дома, где рожден, – повторила про себя Эльдис. – Не «моего дома»… А есть ли у тебя свой дом, по-настоящему свой?»
– Снег у нас – дело обычное, – промолвила она. – Слыхала я, что в южных краях про наши земли говорят, будто снег круглый год лежит.
– Уж лучше бы так… – вновь мелькнула горькая усмешка. – Зима на дворе лучше, чем зима в сердце.
Сам он не знал, почему так говорит. Даже перед Хаки, ставшим ему другом, не снимал Эгиль ледяной брони со своего сердца. Но чувствовал, как тает она сейчас, будто подлинный лед – весной.
Помедлила Эльдис. Пересела поближе.
– Ты сказала – «красивый», – повернул к ней голову вожак волков. – Скажи, а что оно значит?
– Ну… – как рассказать? Как объяснить то, что с детства ясно? – Говорят, что красив, когда лицо правильное… без изъяна…
Осеклась тут Эльдис, о своих шрамах вспомнив. Вновь сердце болью кольнуло – неужто до сих пор не привыкла? Вроде ж и притерпелась уже, сказала себе, что жить с этим до смерти…
– А что такое «правильный»? – прозвучал вдруг ответ. – Прямой? Слышал, деревья хвалят, когда они прямые. Но ива же вечно ветви склоняет – и тоже красивой считается. Или слышал я издали песни – один человек ее поет правильно, и радуются все. Другой поет по-иному, но тоже правильно – и тоже радуются. Так что тогда «правильно»?
Встал он, во весь рост выпрямившись. И застыло обычно спокойное лицо еще больше – словно с чем-то боролся Эгиль, чувства к поверхности не пускал.
– Оленя из лука свалить – правильно. По-людски. А догнать, свалить и горло порвать – по-звериному. Скажут, что людям нельзя так… А я только так и охочусь – потому что так моя стая себе еду добывает. И что там люди говорят… пусть в Хель провалится. Не они мне с правилами родные, а серые братья… да Ворон, что умер давно. Да Хаки, которого тоже правила на дуб жертвенный привели…
Без ошибки глаза незрячие лицо девушки отыскали. Закончил Эгиль почти шепотом:
– Да ты…
Замерла Эльдис, в лицо ему глядя. Знала, что не видит он ее… но разве ж нужно ему? Каждое ее дыхание слышит, каждое движение чует…
Но когда один другого так чует… и когда каждый вздох поймать может… разве не так сказители о любви говорят?
Но разве может она любимой стать? С ее-то лицом… и нет у нее теперь ничего…
И тут же иная мысль молнией сверкнула – но разве сам Эгиль не таков? Красив лицом – да глаза неподвижны. И нет у него ничего, кроме одежды, ножа, да верной стаи.
– И как мы похожи…
Это она вслух выдохнула. Почти неслышно… если слух обычный.
Шагнул Эгиль к девушке, над ней склонился. Взял лицо в ладони.
– Я с рождения незряч. Я не знаю, как красота тела выглядит. Да только… слышу я, как люди ходят. Как дышат. Чую, боятся или радуются. Кто глазами видит – а я сотни ниточек вместе сплетаю.
– И кто ж тогда больше слеп? – шепнула в ответ Эльдис, его обняв. – Ты, в лесу живущий… или те, кто над землей властвуют?
Замер на мгновение Эгиль… да на колени опустился, ее в ответ руками обвив.
– Пусть все властители в Хель провалятся, – возникла улыбка и осталась. – Ты есть…

– Останешься?
– Нет. У меня еще дело есть…
– Помню, – приподняла голову с плеча Эльдис. – Месть твоя за отца…
– И за тебя, – коснулся волос Эгиль. – Прости, не могу тебя с собой взять. Непривычна ты к волчьим броскам…
– Знаю, – вздохнула она. – Но… я тебя попрошу… Сделай, что должен, и не умирай. Прошу тебя… не умирай. Вернись.
– Вернусь, – пообещал Эгиль. – Точно вернусь. Теперь – есть к кому.

Мер. Нидорас. Хакон, Харальд и Гутхорм.
С Тельтиаром.

Не пришлось долго искать властителя Трандхейма Харальду конунгу - в дружинном зале с Гутхормом тот был, на хмельном пиру. Хвалебными криками приветствовали молодого правителя ярлы и хирдманы, едва только в палаты он вошел, да место занял во главе стола, так что по правую руку от него дядя находился, по левую же - тесть.
- Что-то Рогволда не видно, - Гутхорм конунгу прошептал.
- Я ярла в его усадьбу отослал, дабы он дело необходимое начал, покуда мы победу празднуем, - отвечал родичу Харальд, а после обернулся к Хакону, так сказав: - Настало время, славный Хакон нам о битве минувшей поговорить.
- Что знать ты желаешь, - сдержанно спросил конунг Трандхейма.
- Знать хочу, почто ты людей моих верных, тестюшка, на смерть лютую послал супротив берсерков, да почему Грютингу позволил заместо моего херсира, собственного военачальника над ними поставить? - Тихо говорил Харальд, да только в словах его злость слышалась.
- Не знаю, кто наплел тебе чушь эту, отрок, - в голосе Хакона тоже злость зазвучала, но не в пример Харальду, тихая. - А только правды в ней с гулькин нос. Люди твои под твоим стягом ходили, Грютинг их к себе брать не желал, ибо славу дурную агдирцы себе в его доме стяжали. Потому и поставили мы их меж воями моими да Грютинга. Ведь я за транделагцев в ответе, ярл же - за оркдальцев. А вои твои нас конунгами не считали.
- Стяг-то быть может и мой был, да Асгейр-херсир, увечный ныне - Грютинга человек доверенный.
- Прости, Харальд, - ответил конунг Трандхейма, злость унимая. Не к лицу мужу седобородому кричать да младших по возрасту да перед дружиной, и не дело то веру в конунга подрывать. - Но вои твои не с лучшей стороны себя показали. Видит Один: я от Грютинга-ярла горя довольно хлебнул, много гридней моих верных в Вальхаллу уплыли после той рати. Но велел ты - одним щитом голову прикрывать стали. Мы, но не вои твои. Закон битвы для всех одинаков: докажи, что достоин - тогда уважать будут. Дашь слабину - выйдет, как у Гандальва, когда альвхеймарцы Хаки не слушали.
- Вижу я, что тут больше вина Грютинга, нежели твоя, родич, - начал и конунг остывать, о том не говорили ему, что неблагодарно себя вели агдирцы на оркдальской земле. - Но все же, я тебя присматривать за ним поставил, а не воле его потакать.
- То было наше решенье совместное, и не Грютингу я потакал, а власть конунжью утверждал. Беда. когда каждый гридень якобы лучше владыки все разумеет, не видать победы с войском таким. Лучше уж сразу в прорубь, чтобы не быть перед предками в рубище побежденного.
- Плох тот гридень, что власти не разумеет, - согласился со словами мудрыми Харальд. - Но тех, кто выжил из агдирцев моих наградить надобно, за то, что сдержали они натиск берсерков Разрушителя.
- Воистину, кто ж о том спорит, - согласился Хакон. - Вся ярость его на центр войска нашего пала, и, даже если порвал берсерк цепь твоих воев, то не от того, что расступились они, будто трусы, но по телам мертвым пройдя
- Жаль, что ушел змееныш, - то, к разговору прислушавшись, Гутхорм уже сказывал. - Сиротливо ограда наша смотрится с двумя главами конунжими, заместо трех.
- Недалече ушел, - хмуро откликнулся Хакон. - Вернется еще, не будь я сыном отца своего. Такие. как он, дел незаконченных не бросают. Да и осмотрительности Гандальва, что союзниками обзавестись мыслил, в нем нет. Принудит к повиновению, кого сможет - и ради мести вернется. Вот только глупо то: с людьми лучше лаской до серебром, особенно, если бедны они после войн.
- Да уже появлялся он в деревне одной, - дядя конунжий Хакону молвил. - Пепелище и трупы остались от селения, а посреди стяг со змеем золотым воткнут.
- То на руку нам, - кивнул Хакон. - Пусть люди видят, что Сельви с ума от горя сошел, а Харальд, напротив, зла не чинит да о бондах заботиться. Отрядим мы мужей, что языками болтают всех более хаты селян восстанавливать. И им дело будет, чтобы ум куцый не напрягать, и бонды возрадуются. Пусть Сельви бояться да нас славят. От того только прибыток тебе, Харальд. Спать будем спокойнее.
- О том Рогволд позаботится, - кивнул конунг благосклонно. - Раз уж пожаловал я ему землицу эту скудную, пусть покажет, каков он правитель не на словах, а на деле.
- То слово мудрое. Еще один совет дать позволь, зять славный, - Хакон голос понизил, - знаю я, сколь важно сберечь тебя, как правителя, но вои все громче шепчут, что слаб ты телом. Покажи им, как секирой орудуешь. Хоть головы пленникам поруби. Не след позволять о себе речи, мужественность твою сомнению подвергающие. Асса, дочь моя, из рода плодородием славного, происходит. Даст Фреир - скоро продолжишь свой род. Тогда и вовсе рты злопыхателям заткнуть выйдет. Но и сейчас действо потребно...
Рассмеялся Харальд, да и Гутхорм в усы усмехнулся, припоминая недавний их потешный бой, а вои прочие, разговора не слыхавшие, но веселие конунжие увидавшие, им вторили смехом громким. После же, отсмеявшись, молвил так Харальд:
- Чем пленных убивать, лучше их рабами безвольным воинам лучшим нашим подарить, но и Одину принесу я жертву как положено, и Тору, дабы за победу их отблагодарить.

Фиорды. К Кведульву прибывают посланники Аудбьерна.
(совместно с Тельтиаром, пусть земля ковром ложится ему под ноги))

По прошествии нескольких дней с той поры, как совет держали Кари с родичами, появились в селении Квельдульва люди конунжие, Аудбьерном посланные. Было их шестеро во главе с хельдом молодым в дорогих одеждах, что не всякий ярл позволить себе мог. По прибытии, сразу к дому лендрмана они направились, да в дверь постучал один из воинов.
Дверь открыл Торольв, посланники прервали его трапезу. С прищуром глянул он на них и в дом пригласил:
- Добро то, что явились к нам люди конунга! Давно хотел я передать ему подарок!
Впустил гостей в дом, сам же за дверь скользнул - надо было привести послам Снорри-купца.
За большим столом у очага сидел там Кведульв с родичами и верными людьми. Грим недобро глянул на вошедших - впрочем, младший Ульвов сын мало кому улыбался. Сам же Кведульв приветствовал послов:
- Будьте гостями в моем доме, хватит для вас и места на лавках и жареной оленины и тепла очага!
- Здрав буде, Квельдульв лендрман и родичи твои, - так хельд сказал, за стол усаживаясь, да взглядом обводя слуг и сына Квельдульвова. Не по себе ему было от того, что кого бы он в селении не видел, все были высоки и плечисты, словно тролли, а всех крепче - лендрмана сыновья. Не даром слава шла об Ульве, что был он сам оборотень.
- Что вас привело ко мне, уж не голод ли? - усмехнулся Ульв. Люди за столом заулыбались, зубами терзая сочную оленину. Хозяин же оставил свой кусок, ответа от гостей ожидая.
- Явст у конунжего стола поболе будет, - покачал головой молодой викинг. - Другое дело у нас к тебе. Слышал ты уже, вестимо, что погублен был Неккви, а с ним зять его Хунтьов подлым Харальдом.
Кведульв хмуро кивнул, не показав обиды на слова викинга. Молодой парубок матерому волку горла не перегрызет.
- Я слышал также, что Сельви бежал. И укрывается за широкой спиной Арнвинда-конунга.
Усмехнулся на то посланник конунжий:
- Неккви внук горазд лаятся, но как до битвы доходит - он всегда поперед войска бежит, да только в другую от распри клинков сторону.
Громко засмеялись люди за столом, ухмыльнулся даже Ульв. Только Грим продолжал жевать мясо, словно разговора и вовсе не слышал.
- Но в случае любом, - после того, как смех затих, продолжал Хельд. - Урон то чести Мера и Фиордов большой, что конунг верховный убит был. А потому созывает Аудбьерн всех воинов отважных для сражения с вероломным ярлом Рогводом и подлым агдирским щенком.
- То урон для чести Аудбьерна, не Фиордов. Конунг потерял родича, месть зовет его на север. А чего ты хочешь от моих людей? Чтобы я отправил их биться в чужой земле, за чужого правителя?
- То будет славная битва и достойная добыча.
- Добыча не вернет мне погибших войнов! У Косматого много людей и много земли, вот и Рогволд-ярл теперь служит ему. Аудбьерн...

В этот момент дверь хлопнула и Торольв втолкнул в дом купца Снорри. Непохож тот был сам на себя - исхудал, щеки его ввалились, богатая одежда превратилась в обноски.
- Это подарок для Аудбьерна - человек самого Сульки! Конунг настолько ценит его, что...
Ульв поднялся и стукнул кулаком по дубовому столу, прерывая речь сына:
- Конунг может потребовать, чтобы я шел с ним, когда ему придется защищать свою землю и война будет в Фирдире. Но я думаю, что отправляться на север в Мер и биться там, защищая землю мерян, я не обязан. Скажите конунгу, что во время этого похода Квельдульв останется дома и что он не будет собирать своих людей и не пойдет с ними против Харальда Косматого. Я думаю, что у Харальда немалый груз счастья, а у нашего конунга нет даже полной горсти его. *

Помрачнело лицо хельда, медленно из-за стола он поднялся, миску с олениной отстранив.
- Вот значит как, - медленно, слово каждое сплевывая, произнес он. - Радоваться тебе стоит, Квельдульв, что ныне нет времени у конунга уважению тебя учить.
- Идите подобру, дорогие гости. И не забудьте прихватить купца - все лавки просидел он в моем доме. Уважение же здесь оказывают гостям, что с уважением приходят. Будьте здоровы! - буркнул Кведульв и, опустившись на лавку, принялся за оленину. Гости не интересовали его боле.
- Уйдем уж из дома негостеприимного, а только поперд тебе Квельдульв откупное уплатить придеться за то, что на рать идти не стал.
За отца ответил Торольв, встав перед гостями во весь рост:
- Из ратного похода привез я много добра. Нашей удачи и на конунга хватит, коли ему не довольно своей!

-----------------------------------
* Сага об Эгиле

Сарасберг

Кюна Асса и Каменная Башка

С утра самого не пускала никого старая Асса в свои чертоги, даже самых верных соратников и слуг своих. Говорили, что не в духе кюна или что делам да заботам предпочла молитвы Фрее. Шептались даже, что скорбит Асса по вероотступнику Эйнару, да только мало тому верили, вспоминая, как холодно давеча смотрела кюна на Губителя Заговоренных.
На деле же нездоровилось кюне и прохворала она все утро, завернувшись в оленьи шкуры и грея старые кости у растопленного очага. Хоть и крепка, словно железо, в боях закаленное, была Асса, хоть разум по-прежнему верно служил ей, но больно было сознавать ей, как одряхлело ее тело, а потому была она в печали и злоба лютая на весь мир таилась в глазах старой кюны.
Лишь когда Фрейр повел Скибладнир к горизонту, почувствовала старая Асса, что отступила хворь. Поднялась она со шкур, слабостью страшной мучимая, напилась воды родниковой, с утра слугами в кувшине оставленной, и, оперевшись о трость, вышла из своих чертогов. Тут же встретил ее у дверей верный Тьодольв. С тревогой глядел он на госпожу, потому как один лишь догадывался, как тяжело и горько ей бороться с немочью. За то и любила его Асса, за то и ценила пуще золота и всех рабов свои прочих, что догадывался Каменная Башка обо всем - да не отступал; как трость поддерживала тело старой кюны - так Тьодольв поддерживал волю ее.
- Кюна, - поклонился ярл, - долго ждал я тебя...
- И еще прождал бы, если б потребовалось, - пробурчала кюна тихо.
Но Тьодольв, ни слова не расслышавши, добавил:
- С утра ходят по Сарасбергу вести черные.
- Продолжай, - велела Асса.
- Предатель Оттар сумел убежать, Фредрика, жреца Одина, как свинью прирезавши.
Рассмеялась кюна Асса смехом ядовитым, да в кошель бытро перешедшим, а откашлявшись, все едино продолжала улыбаться.
- А что же Торлейв? - только и спросила она.
- И из него Рваный чуть дух не вышиб, да, видно, уберег жреца своего Тор-громовержец.
Скривила презрительно губы Асса, слова эти услышавши. Не любила она жрецов, а пуще других - Торлейва, что однажды власть из ее рук вырвал и саму ее в Вестфольд сослал.
- А Асгаут-ярл клянется, что собственными глазами видел, как дух Хаки, в жертву богам принесенного, поднялся из Хеля и остывшее тело Губителя Заговоренных с собою унес.
- Так уж и Хаки? - покачала головой Асса, ехидной усмешкою улыбаясь. - Видно, совсем помутился рассудок молодого Асгаута, раз тени умерших ему по углам мерещатся.
- Жизнью клянется ярл...
- А хоть бы Одином самим! - махнула рукою Асса, и слова несказанные колом в глотке Каменной Башки застыли. - Поделом им всем.
Опираясь на трость, заковыляла Ассы к лавкам у стены. Тяжело опустилась на шкуры, потянулась дланью левою к блюду, у лавок оставленному - не решились слуги, еду поутру принесшие, покой кюны могущественной тревожить. Взяла с блюда яблоко красное, надкусила, да, поморщившись, обратно положила.
- А все она, Рагхильда, - голосом сварливым произнесла она минутой погодя. - Мнит из себя владычицу великую, а на деле ни с единым делом управиться не может. Ничего, научат ее теперь Оттар и Харек Волк уму-разуму...
Улыбнулась старуха мыслям своим - всё по ее задумке склыдвалось, будто сама Фрейя была на ее, Ассы, стороне.
- Хорошие вести принес ты, Тьодольв-ярл, хвалю тебя за службу верную.
Ничего не понял воин из слов этих - не даром прозван был Каменной Башкой - только в ответ госпоже своей заулыбался.
Асса же тростью по полу каменному стукнула.
- Узнай все, что можешь, о спасении Оттара Рваного. А сейчас оставь меня, думы думать буду.
Поклонился Тьодольв, да так из чертогов кюны и вышел - согбившись. А Асса старая сидеть осталась на лавках, рукою щеку подперев. И все думы ее были единственно о том, как бы невестке ненавситной насолить, власть былую к рукам прибрать, да при том сухою из воды выйти.

Хладир. Хакон млад и Трюггве жрец
С Дарки

Много дел было в усадьбе, властителем ныне оставленной. С зарей ранней вставал Хакон млад, да шел по селению, решая да спрашивая. Хорошая молва о нем шла по Хладиру, старцы гуторили, что разумен он и справедлив. Но тяжко то сыну рабыни давалось, приходил он с последними проблесками дня да на ложе валился. Даже до полонянок красивых, что вои из походов своих привели, юноше дела сейчас не было. Вот и ныне пришел новоявленный сын старого конунга в дом да без сил пал на ложе. Тело уж путами сна стало опутываться, разомлев, когда стук в дверь чары дремоты прервал.
- Вечер добрый, Хакон Хаконсон, - то жрец Трюггве вошел в покои конунжича, дверь плотно за собою притворив, да поближе к конунгу табурет придвинув. - Разговор у меня к тебе есть, не для чужих ушей.
- И тебе - доброго вечера, жрец наших богов, - ответил Хакон, очи с усилием разлепив. Не гоже то - служителю асов слабость явить. непочтением счесть может. Да и едва ли к лицу мужу от трудов вовсе не ратных падать, как кляче.
- Ты лежи, не вставай, конунжич, - Трюггве продолжал. - Весть у меня для тебя такая, какой пока люди иные не знают.
- Что за весть? - молодец насторожился. Евда ли жрец в ночь пойдет лагоды ради. - Что-то от конунга нашего?
- Да нет, скорее для конунга, - улыбнулся служитель Асов, но недобрым оскалом улыбка эта вышла. - Эйсван, мачеха твоя в тяжести.
«Ежели жена отца молодая сына конунгу родит, он будет законным наследником, - шептал противный голосок в голове, – Хакон тебя приветил, лишь прочих детей потеряв, а теперь, когда молодуха его на сносях – что? Снова к рабам?»
Юноша содрогнулся: для него, вкусившего крови и славы, сидевшего с конунгом за столом, возвращение к прошлому было горше полыни да большее любой вражеской пытки. Но пересилил себя юный викинг. То еще помогло, что жрец явно не просто так к нему с вестью пришел. Знать, оценивает, сколь сын незаконный конунгу верен.
- Счастлив я за господина нашего и супругу его. Но мне что с того?
- Так ведь и сам ты понимаешь, наверное, что когда ребенок этот родится и коли мальчик то будет, - хитро жрец прищурился. - То ему владеть Трандхеймом, а не тебе.
- Воистину так, - кивнул Хакон млад, боль сердечную сокрывая.
- Жаль мне, что воитель столь достойный по праву заслуженного лишиться может, - голову склонил со вздохом притворным Трюггве.
- Был бы я сыном Локи, скажи, что не жаль мне, - ответствовал Хакон. - Но боги так рассудили. Ужели нам. смертным, их воле противиться? Говоря это. пристально на служителя асов юноша посмотрел, ибо дивило его упорство жреца, раны травившего. Ужели не веление Хакона то, но личные умысел хитроумного Трюггве?
Взгляд исподлобья и жрец направил на юношу, словно узнать хотел, о чем думает тот:
- Знаешь ты уже, что и сестра твоя сына ждет, наследника конунга законного, - продолжал. - Руны я кидал, дабы судьбину узнать ребенка того.
- И что? - вопрос сорвался с губ прежде, чем разум велел бы устам мертво замкнуться. Хакон был молод, и знание будущего манило его неизвестностью. Как и многих младых, чей век еще только начался и кому норны отмерили долгую нить.
- Сыну Харальда Норны сулят великую судьбину, - ответствовал хитроумный Трюггве. - Но в том лишь случае, если иного конунга молодого звезда его удачу не затмит. И сдается мне - что то Хакона сыну напророчено.
- То в рунах ты видел - али после домыслил?
- Тому нет сомнений, - неприятно было жрецу, что в его знаниях усомнился Хакон младой. - Подумай только, конунжичь, что если уж Инглинга затмить сумеет сей младенец еще не рожденный, то тебя и подавно.
- Да уж, себя я на доску с потомками Фрейра не ставлю, - усмехнулся Хакон младой, почтение к сединам жреца поутратив.
- Покорно готов отдать то, что тебе причитаться должно?
- А что за выбор у меня, отче? Секирой махать, отстаивая право на то, что пока конунгово? Он тут владыка: кого пожелает - одарит, - притворно изумился Хакон млад. Он не был слаб умом и уже понял, куда речи ведутся.
- Зачем же секирой? - Улыбка из оскала хищного, оскалом хитрым обернулась.
- Не понимаю.
- О том, что беременна, еще и сама Эйсван не знает, - продолжал Трюггве. - Лишь мы с тобой, да бабка-знахарка. Есть у меня зелье одно - стоит его испить кюне и умрет дитя во чреве нерожденное еще. Так я тебе помогу одаль удержать, а после ты меня отблагодаришь, Хакон.
- Зло то страшное, дитя невиновное корысти в угоду сгубить! - возмутился Хакон. - Как можешь ты, жрец. что наставником быть мне обязан, такие слова черные сказывать? А, кроме того, даже если я локи поклонившись, черное дело то совершу - кто поручиться, что отец мой, что еще в полной силе, новых детей не родит? Жена его - здорова и телом крепка, может двенадцать сынов выносить.
- Тебя дело страшит более или то, что детей новых зачать старый Хакон сможет?
- Злы твои речи, жрец, и не в силах я внимать им, - сказал Хакон холодно, ответа избегнув. - Покинь кров мой, ибо верен я конунгу и тому, в чем ему клялся.
- Мог ты услугу большую Харальду оказать - его удача ныне велика, а дни Хакона старого сочтены и одной ногой он уже в Валгалле, - процедил на то Трюггве.
- Харальду Хакон иной слово давал - ему и судить, - молодой викинг отрезал. Но ухо внимательное сомнение бы в речи расслышало. Знал жрец на каких струнах играть - глубоко яд в сердце младое проник.
- Потеряешь ты все, Хакон, коли и дальше в глупости своей упорствовать будешь, - встал жрец с табурета, да вышел прочь, дверью хлопнув.

Транделаг. Хладир. Хакон млад.

После ухода жреца Хакон млад долго еще без сна сидел, думы обдумывая. Как руны не кинь – а кругом прав жрец злоязыкий: ни ему, ни Харальду не любо, чтобы безвестный пока младенец транделагского конуга народился мужчиной. Ежели ваны пошлют кюне дочь – хорошо. Девочка не наследует, а, кроме того, по обычаю давнему, женщина, рожденная первой в браке – знак недобрый, и надобно такую дочь богам подарить. Но род Хакона Трондского славен мужами, жены конунгов этих дочерей почти не рождали. Значит – скорее всего, мальчик. Наследник. Соперник. Юношу удивило, как быстро он воспылал к нему чувством недобрым. Лоб его горел, как в лихорадке, настолько молодого мужчину разрывала внутри дилемма долга сыновьего и сыновних желаний.
«Ведь никто не узнает, - твердил голос противный. – Даже сама мачеха, как жрец сказывал, о плоде не ведает. Позже уж поздно будет, когда кровь ее полностью в младенца свернется, убить его – зло. А пока он и не человек вовсе».
И все же Хакон не побежал за жрецом, волей заставил себя на ложе лежать. Сам он не в силах был разрешить задачу, Трюггве измысленную, и решил совета просить. Лишь один человек во Хладире мог понять его и не выдать за мысли позорные да умысел против конунга. Мать. Рабыня, некогда приглянувшаяся Хакону Трондскому.
Хакон млад встал с ложа, коему не судьбы было быть примятым в эту летнюю ночь, и направился к выходу.

Женщина не спала – с годами сон приходит все позже, оставляя время на размышленье о вечности. Выслушав единственное дитя, пришедшее в полночь каяться в планах жреца да тяжких сомнениях, она молвила:
- Сын мой, как женщина и как мать дрожу я от страха, думая про убийство младенца, ибо, потеряй я тебя, когда носила во чреве – руки бы наложила от горя. Но есть и иные способы сделать жену отца твоего не любой законному мужу. Ты - молодой да красивый мужчина, она же – девица вчерашняя. Ежели ты, сын, Эйсван приголубишь да на ложе возьмешь, сомнения будут у конунга, что отец он младенцу. А в делах таких женщин винят больше мужей. Отец твой и сам жен не считал – ужель к тебе строг будет без меры? Нет, вряд ли.
Ушел Хакон в задумчивости…

Мер, Нидарос
сборы

- …и так просил он передать тебе, батька, - пролепетал сдавленный страхом мальчонка, - В-вернулся конунга Мера законный, С-Сельви Разрушитель, и не б-будет никому пощады…
Не смог закончить речь свою юнец, зажал руками рот свой, словно гадюку в чреве сокрытую опасаясь выпустить.
- Договаривай уж, раз начал, - добродушно бросил Рогволд.
- Кто в-власти его в земле этой не п-примет… - еле слышно закончил «гонец» и тут же бухнулся в ноги ярлу, о пощаде моля.
- Накормить, одеть, да отдайте Хельву на воспитание, в дружину, - распорядился Рогволд Мудрый, милость являя.
- Многие лета, благодетель! – вскричал мальчонка, с пола вскакивая.
Едва удалился из трапезной (где прервал завтрак ярла, сыновей его и мужей приближенных) «посланник», как обратился Рогволд к товарищам своим.
- Значит, жив остался змееныш, - ледяным тоном проговорил он, - правду говорят, хочешь сделать дело какое – делай сам. Ничего без меня Харальд этот закончить не способен. Упустил юнца дурного.
- Дозволь, батька, - с другого конца стола высказался Хрольв, младшой сын, - отряд в сотню собрать. Через месяц его голова будет лежать у ног твоих!
Загалдели, застучали гости присутствующие, одобрение выражая и предлагая помощь свою. Но призвал к тишине Рогволд, десницу подняв. Так молвил:
- Нет, одной сотней ограничиваться мы не станем. Уж достаточно Раумсдаль в самоуправстве пробыл, давно ему пора признать власть и силу нашу, посему собрать все воедино надобно да объяснить смердам непокорным кто тут властитель. А заодно и с юнцом дерзким покончим.
Подняли кубки мужи доблестные, под словами батьки подписываясь.

- Засиделся я в хоромах, пора б и кости размять, - отвечал Рогволд женушке своей, что уж целый час умоляла его остаться в поместье, - да и уважение люди ко мне потеряют. Где это видано, чтобы Рогволд Великий дремал на перинах покуда сыновья его кровушку за Мер проливают?
- Чует сердце мое беду страшную! – стеная, отвечала бедная женщина, - не ходи, останься!
- Да какую беду, во имя асов высоких! – не выдержал Рогволд, - там же крестьяне с вилами-мотыгами! Горе воителю такому, что поляжет в бою с крестьянами!
- Но…
- Разговор окончен, женщина.

Со словами такими покинул ярл Мера всего покинул жену свою, оставив ее наедине с тяжелыми думами, предчувствиями. Чувствовал доблестный муж, что невмоготу ему насиживать жир да бороду тихо отращивать. Надоели до усмерти резные дубовые стены, словно прутья решетки, вольную птицу пленившие. В небо хотелось коршуну гордому. Дать испить крыльям ветра шального, когтям – жаркой крови, глазам – простора синего, бесконечного от сель и до сель.
- Коооршууун! Коооршууун! Коооршууун! – заколебалась трава, тремя сотнями голосов могучих примятая. То приветствовали ярла своего мужи доблестные, на ратное дело собравшиеся. Велика числом дружина была, посему не смог вместить в себя двор усадьбы воев всех, пришлось порядки выстраивать с наружной стороны стен.
- Здрав будь, батька! – с трудом в ревущем потоке сотен глоток Рогволд разобрал голос Ивара, пусть тот уж и стоял рядом совсем. Чуть поодаль ожидал его Хрольв, Сигурд, а также иные мужи, к ярлу приближенные да значение большое имеющие.
Поднял руку ярл Мера всего, и успокоилась толпа многоголосая. Умерила ликование свое.
- Готовы мы, - доложил Ивар, - Раумсдаль скоро ляжет к ногами твоим, отец.
- Ляжет, - кивнул Рогволд, запрыгивая на коня подведенного, - ляжет, куда же ему деваться.
Трепетал на ветру коршун черный, на стягах многочисленных вышитый.

Вестфольд. Гокстад в осаде


Четвертый день осаду держали воины Торварда лендрмана, в усадьбе и укреплениях приусадебных окруженные. Не спешили штурмом брать их наумдальцы, все ожидали, когда голод начнется среди защитников, а ведь и правда, заканчивалась у них провизия, кур да свиней всех уже зарезали, скоро, понимал лендрман, и коней на мясо пустить придеться, а после того - ремни кожанные да сапоги, дабы с голоду не помереть. Кто-то из хирдманов уже и сено жевать пытался и траву, другие же пищей скудной обходились. Ослабли воины, уже не всякий и оружие в руках сможет во время боя удержать, а дальше что будет.
Хмурый ходил Торвард по подворью пустынному - баб и детей всех увели вглубь Вестфольда, в усадьбе воины лишь остались, но и их втрое меньше было, нежели наумдальцев. Те и сами это понимали, а потому не торопились со штурмом. Младший конунг Хролауг, хоть и не желал битвы этой, да похитрее брата оказался, когда удумал измором брать вражескую домину, в том и другие воины, раньше в трусости его упрекавшие, убедились, особенно когда отряды, дальше по Вестфольду разосланные, скот привели у местных захваченный.
- Не по заветам предков поступаем мы, брат, - Херлауг произнес, за тем наблюдая, как коров краденных режут да на мясо пускают. - Следовало выбить их...
- Сколько раз уже мы это брад обсуждали! - Воскликнул младший брат. - В Валгалле твое место никто не займет, так чего ты спешишь туда всех наших воинов отправить?!
- Сидим здесь, как птицы на жердочке! Вон, агдирцы над нами потешаются!
- Да они с голоду пухнут! - Возразил Хроллауг. - Еще немного и сами сдадутся, головой своего предводителя выдав.
- Еще три дня у тебя, брат, а после - клинками победу вырвем, - проскрежетал Херлауг.
Вот только не было у них ни трех дней, ни двух - поутру уже вернулись отряды, к границе Вестфольда с Агдиром посланные, да вести принесли тревожные, что надвигается на Гокстад рать немалая под стягами чужими.
- А вы что же, ожидали горностая увидать на них наумдальского?! - Вскричал Херлауг.
- Да если бы на них волк али конь изображен был, не стали бы мы так говорить, но ведь это не норвежские знамена, а датские, - воин обиду затаив на слова злые конунжие, молвил. - Не меньше тысячи данов, а может и больше того идут!
- Глаза потерял совсем? Меньше тысячи - больше тысячи! Мне тебя снова их считать отправить?
- Брат, ты что, ополоумел? - Воскликнул Хролауг, разговор их услышавший. - Коли там данов столько и идут они на подмогу в усадьбе засевшим, отступать нам надобно.
- Пять дней просидели без дела и уходить? - На брата закричал конунг. - Зачем тогда мы вообще в эти земли пришли?
- Кто же знал, что враг наш данов на подмогу позовет? Отойдем брат, Хрингарики нам принадлежит, стоит ли о большем сейчас желать?
- Ты всегда малого хотел, так ни с чем и остался бы, если...
- Хватит! - Зубами скрипнул Хролауг. - Тебе брат не земли нужны и не добыча, а кровь одна - да только много ли удачи будет от такого конунга?
- Вызов мне бросить решил, мальчишка?! - Схватился за меч старший брат.
- Пусть меня волки задерут, коли руку подниму на родного брата, - покачал головой Хролауг. - Но и ты не о доблести одной думай, а о том, как нам земли удержать. Сейчас если в битве с данами войско потеряем, кто помешает старухе агдирской иную рать прислать и лишить нас всего?
- Трусливы твои речи, да есть правда в этих словах, - вынужден был согласиться старший брат.
Отступили от Гокстада наумдальские рати, не стали сражаться с воинством датчан и вестфольдцев, а в Хрингарики отправились, дабы большее войско собрать, да после вернуться и отвоевать землю эту.

Конь и Медведь. Восточный Агдир

Сульки Роголандский поставил землями захваченными в Западном Агдире править сына своего дяди - Кьятви Толстошеего, вскоре Богатеем прозванного за то, что отпустил он на волю всех рабов, собрав с них плату откупную, а после и земли пахотные бондам да карлам продав. Временем тем в Восточном Агдире, иногда Гренландом называемом сам Сульки у Хроальда Понурого в усадьбе гостил.
- Следует нам, покуда сила на нашей стороне, продолжать наступление, - Хадд Суровый молвил, зло взглядом брата сверля, и изредка лишь на Сульки поглядывая с пренебрежением заметным. Не по нраву жрецу было, что конунг норвежский в шелка ромейские рядиться, да благовониями себя умасливает, точно баба, потому и нос воротил, что запах этот не по нутру ему был.
- К чем дальше воевать? - То уже Сульки молвил. - То, что желал, я получил, да и вы - тоже, раз Гренланд теперь ваш.
- Боишься руки замарать? - Презрительно Хадд бросил.
- Не хочу зазря людей терять. Сарасберг, как донесли мне - наемники венды и даны охраняют, к чему с ними биться? Впрочем - дело ваше, - плечами пожал конунг Роголанда. - Только тогда без моей подмоги пойдете на Ассу с Рагхильдой.
- А ты сам что предлагаешь? - Хроальд слово молвил, за что заслужил вновь взгляд брата осуждающий.
- Гонца отправить в Сарасберг. Ныне им Эйрик свейский с востока угрожает, да и о Харальде на север ушедшем до сей поры вестей нет, так что заставим признать кюн агдирских за нами владения все захваченные, а после уж решим, стоит ли дальше войной идти.
- Вот это мне по душе, - Хроальд тут же согласился.
Хадд же не стал ничего говорить. Не нравилось ему предложение роголандца, но и воевать без его поддержки силами малыми не желал жрец - помнил сражение с вендами свирепыми и повторения битвы той не желал.

Молодецкий удар кулака в дверь заставил Харальда подскочить на ложе и потянуться к отсуствующему на поясе мечу.
- Харальд, ты спишь?! - Гутхорм старался говорить не громко, но для того, чтобы окончательно сорвать с конунга покров сна этого хватило слихвой
- С тобой уснешь, дядя, - недовольно пробурчал конунг, рубаху натягивая. - Враги усадьбу окружили или еще что стряслось?
- Поговорить надо, - Гутхорм смущённо разгладил усы. - Не при всех.
- Тогда и попозже мог бы зайти, - потянулся Харальд да головой помотал, остатки сна отгоняя. - Эй слуги, воды студеной принесите.
Дождавшись, когда слуга уйдёт слуга, Гутхорм притворил дверь и сел на лавку у стены.
- Сельви деревни грабит и жжёт. Так и не добили его, живой остался, отродье сучье!
- Да уж, вчера Хакон, сегодня ты, - отмахнулся Харальд. - Ну жжет, ну грабит. До вечера не мог с этой вестью повременить?
- Может и мог, да вот не стал! Чем раньше мы ему ответим, тем лучше будет для нас. Откуда ты знаешь, что он не набирает где-то ратную силу? Что не учит воинов? Не набирает ополчение? Промедление также гибельно, как излишняя спешка.
- Я знаю, где он набирает силу, - усмехнулся конунг, приняв от раба чарку с водой, а после вон того прогнав. - У родича своего в Южном Мере. И чем больше там мрази разной соберется, тем проще будет нам их всех разом прихлопнуть.
- Представь, что рядом с тобой поселились престарелый колдун и его ученик. Ты знаешь, что они хотят тебе навредить. Убьёшь ли ты их сразу, или будешь ждать, когда ученик войдёт в силу и обзаведётся знаниями?
- Может мне тоже напомнить стоит, что ты одного колдуна убить обещал, да так и не прикончил?
- Пусть только попадётся, - Гутхорм приличия ради скрипнул зубом. - Так как же ты поступишь?
- Хакон мне давеча сказал, что Сельви лишь урон себе же сам наносит, деревни разоряя, так стоит ли ему в этом мешать? - Улыбнулся Харальд. - Если его где и любили, как воина и правителя, то скоро уже ненавидеть начнут.
- А что о тебе, подумают? Защитником ли сочтут? Или решат, что тебе и дела-то нет до земель захваченных? Норвегия велика, Харальд, и трудно будет её удержать, если не будут уверены в тебе все, от бонда до ярла. Уверены в силе твоей, в том, что ты сильный и строгий, но добрый хозяин!
- Для того я правителем земли этой Рогволда и обьявил, - конунг молодой отвечал. - Коли не справиться он силами своими жалкими, то тогда я милость явлю и защиту бондам, да иного ярла поставлю Мер охранять. А ежели оправдает доверие мое, опять таки, увидят люди, что по уму я им правителя избрал.
- Мыслишь верно, конунг, - Гутхорм выглядел так, словно проглотил небольшой репей. - Ни как я не привыкну, Харальд, что не отрок уже ты!

- Привыкай дядя, - рассмеялся сын Хальвдана. - Мало что от мальчика того осталось, которого в прошлом году жрецы конунгом объявили.

- Да уж, мало! - в ответ улыбнулся Гутхорм.
"Только вот не знаю, радоваться или горевать!" - мысленно добавил он.
- Сон мне приснился нынче, такой же, как и матушке моей двадцать лет назад, - начал рассказывать Харальд. - Видел я дерево огромное, корнями всю Норвегию оплетающее, ветви же широко раскинувшее и над данов страной, и над свейской землей, и над франков владениями, и англов. И мниться мне - что я то дерево.
- Велика была сила сестры моей Рагхильды, а в тебе кровь её, потому не удивлюсь, если сон будет в руку!
- Могущественную державу создам, ежели все сбудется - когда встанут под руку мою все викинги, кто тогда не убоиться одного имени моего?
- Однажды гридни из Миклагарда приплывшие сказывали мне историю о том, как великий конунг из земли Ромейской, не то Уль его звали, не то ещё как-то, не упомню сейчас, покрыл себя славой великой и завоевания свершил несметные, а потом его предали и убили его же ближайшие помощники, а смертельный удар нанёс лучший друг. Великие правители умирают либо своей смертью, либо от предательства, Харальд. Берегись потерять бдительность, конунг!
- Чего мне бояться, покуда со мной Гутхорм Олень? Ты же измену нюхом чуешь.
- Только после того, кака я её чую похмелье ещё два дня длится! - ухмыльнулся ярл.
- Это дело поправимое, - заметил Харальд, с постели поднимаясь, да штаны натягивая и ремнем подпоясавшись. - Пойдем, браги испьем.

Возле Гиллисберга. Лагерь Харека Волка

- И рек тогда Господь: "Отдай в жертву мне сына своего"... - возвысив голос, воскликнул Велимир, так что несколько гридней отшатнулись от него.
- Прям как Один, - прошептал один воин, нервно теребя ус.
- А Эйнар говорил - их Бог милосерден и крови не требует, - другой, помоложе протянул.
- Дурак твой Эйнар, раз так говорил, - это уже седобородый Гудстейн произнес, что креститься не пожелал, но истории отрока слушал с удовольствием. - Милосердие - рабам лишь любо, а ты, Велимир проповедью своею даже в моем сердце воинском сумел семена веры своей заронить.
Заулыбался похвале такой паренек, видимо и правда решил, что сможет во времени скором настоящим священником стать и воинов суровых обращать в веру праведную, как Эйнар.
- Смотрю я, никак и ты, Гудстейн, креститься надумал? - Асмунд сказал, цепями тяжелыми звякнув.
- Не решил еще, - головой покачав, старик молвил. - Валгаллы чертоги златые мне дороже, покоя загробного.
Временем тем подбежал к ним воин запыхавшийся - выглядел он испуганно, и видно было, что что-то важное сообщить хочет, да никак дыхание перевести ему не удаеться.
- Да говори же ты, не томи! - Гудстейн на гридя прикрикнул.
- Эйнар... Эйнар... он... - Дыша тяжело, попытался сказать тот.
- Вернулся ярл, чтоли? - Приподнял бровь одну сын Альхейма недоверчиво - все же не такая новость важная, Эйнара возвращение, чтобы ради нее бежать так.
- У... убит Эйнар! - Выдохнул наконец воин.
- То-то копошение я вижу в лагере этом, - протянул Гудстейн, остальные же воины назад подались испуганно, один побледнел даже, весть такую услышав.
- Эйнар... да как же он мог умереть? - Заикаясь немного спросил молодой дружинник, раньше телохранителем Асмунда бывший. - Он же ярла нашего в поединке одолел, однорукий!
- С ним же Бог! - Другой воскликнул.
- Али лжешь ты все?! - Вперед третий подался, разъяряясь. - Ну-ка, скажи отрок нам, что Господь со лжецами такими делать велит?
- Правда все! - Отшатнулся гонец. - Оттар Рваный вернулся и поведал о гибели ярла!..
- Так что же с ним приключилось? - Спокойным, холодным голосом спросил Асмунд, сев на земле поудобнее.
- Помощи против свеев он просил у Рагхильды, а она его в предательстве обвинила и повесить велела...
- Вот и вышел весь груз удачи Эйнара Губителя Заговоренных, - не отражалось эмоций на лицо Кровавого Ярла, так, словно бы и не принесло ему радости известие это, хотя раньше он других больше жаждал смерти правителя Вингульмерка однорукого. - Видит Бог, лучше было бы, если он от моего меча обрел гибель, нежели от рук ведьмы хрингарийской.
- Что же нам делать теперь? - Спросил Ульви Сокрушитель. - Станет ли Харек Волк мстить за побратима?
- Говорят люди - не станет, и Оттару заповедовал против Рагхильды злое мыслить, - с готовностью отвечал гонец, видимо к вопросу такому готовый.
- Вот как, значит... - на этот раз улыбка проскользнула по лицу Асмунда. - Но вы, други мои, Эйнару присягали - не Хареку, и сам я крещение от него принял, а значит нам должно отомстить за него. "Ворожеи не оставляй в живых", так сказано было Господом нашим?
- Истино так, - пролепетал Велимир, столь пораженный вестью о гибели ярла, что так и не сумевший еще в себя придти.
- Рагхильда же ведьма, каких поискать, так достойна ли она жизни в мире Господнем, после того, как загубила Эйнара?
- Нет! - Рявкнул Ульви и остальные поддержали его дружным ревом.
- Эй, Броди Вяленая Рыба и Кьяллак Зазубрина, снимите с меня эти цепи! - Голосом властным повелел Асмунд. Ныне, когда не стало Эйнара, вновь он сделался ярлом их и не посмел никто ему противоречить. Поскольку же вокруг собрались лишь те, кто раньше Асмунду служил, поздно слишком Ратибор и Харек весть получили о том, что Ярл Кровавый и более пяти десятков дрижинников его из лагеря бежали, Велимира юного с собою взяв.

(с Тельтиаром)

Альвир и Сольвейг.
Леса Согна.

День сменялся днем, неделя неделей, а холодный июнь - темплым июлем, однако мало изменений было в жизни Альвира и Сольвейг, все так же они прятались в лестой хижине от гнева Атли Тощего, и неясно было, сколь долго еще им оставаться в глуши этой, держит ли еще зло на дочь непокорную гордый ярл или же простил ее?
Ласково проводила Сольвейг гребнем частым по темным волнистым волосам скальда.
- Не пролетала ли над хижиной нашей стая журавлей? Не шепчет ли чего тебе ветер в деревьях, когда уходишь так надолго, зверя выслеживая? может, встречал ты уже послов от Аудмунда-купца, да мне почему-то не говоришь?
Откинул голову Альвир, в глаза возлюбленной глядя, да произнес тихо:
- Не журавлей стая - уток лишь пролетала, да разве принесут они весть добрую. Нет посланцев от купчины - опасаться начинаю я, как бы не позабыл он нас.
Обняла Сольвейг голову милого, ясную голову. И как мир целый в ней, такой маленькой помещается, мир целый, да живой такой, живешь - и не замечаешь его, пока скальд словом мудрым взгляд не направит.. за тем и променяла теплый отцовский очаг на камни холодные лесной избушки.
- А если позабыл - ужели нам всю жизнь здесь, в лесу, среди зверей жизнь свою коротать? Давай брату твоему пошлем весть? Или… ох, не могу я смотреть, как сохнешь ты, как работой себя гнешь, как голос твой чистый в глуши лесной пропадает!!! Петь ты должен, у конунга петь, и драпы твои должны от сына к внуку передаваться… К Аудбьерну не обратиться ли нам? Брат его должен был моим мужем стать. Так и быть тому, стану ему женой, но тебе куплю защиты от отца да чести в Большой Дом приходить… - отошла в порыве к окну, лбом к ребру бревна прижалась. - Тяжко мне. Ужели забыли нас боги?
- Кем стану я, коли любовь твою на милость конунга променяю? - Горько усмехнулся Альвир, ладонью по плечу девушки проведя. - Не бывать тому. Никогда еще в роду моем перед конунгом спины не гнули мужи, не просили милости.
- Тебя не прошу спины гнуть, только сил где взять плен вынести? Говорил ты, придет лето, золото солнце по небу развесит - и оставим мы Согн? Теплый июль, только на сердце что февраль воет.
- А если уйдем мы сейчас, да гриди отца твоего нас поймают?
-Ах, уж поймали бы уже, на все, кажется, соглашусь - пусть хоть орла кровавого по спине пустят - лишь бы не ожиданием ждать. К Хель, наверное, пешком бы пошла..
- Не говори так, - сурово брови скальд сдвинул.
- Ничего больше не скажу. Прости. Черные думы, вот и речи черные.
Сказал тут Альвир такую вису:

Не к лицу кручина
Фрее ниток дивной,
Горьких дум погубой,
Песня скальда будет.
Этот лес дремучий,
Стал для нас защитой,
Ведь не ярл мне страшен,
Но тебя лишиться.

Больно врезался угол окна в чистый лоб Сольвейг, еще больнее - слова Альвира в сердце отозвались. И против воли потекли по щекам крупные светлые слезы, ни о чем будто, первые, наверное, за те месяцы, что в лесу жили они. И остановиться бы, только тронула виса, до глубины самой девичьей души, и плакала Сольвейг, и унять не могла слез. Обнял, прижал к себе любимую Альвир, нежно по волосам ее рукою проводя, утешить пытаясь.
К плечу бы родному припасть, горе свое на груди милого схоронить – тепло так от рук его, и снова в Рагнарек скорый не верится, и забыться бы, утонуть в глазах его синих.
- Ты прости.. прости меня, клен змеи битвы, слабость мою прости. Гнетет что-то, будто вороны беду нашептывают, - руку скальда поймала, прижала к сердцу. –Будет еще и у нас солнце. Верю, будет.

Южный Мер. Арнвинд и Раннвейг
С Сариной

Ветер... Он выл за окнами как голодный волк, пробирая до мозга костей. Ветер заставлял кожу покрываться мурашками. Раннвейг пытаясь согреться обняла себя за плечи и с тоской смотрела на улицу. Арнвинд все свое время посвящал тому, что строил планы по спасению Мера. Он почти не посещал ее, загоняя все дальше в пучину отчаяния. Раннвейг уже готова была на все, чтобы стать кюной.
Но конунга она устраивала и как наложница. Шесть дней прошло с момента того, как Сельви Разрушитель и Эрик ярл отправились вершить месть в Северном Мере и Раумсдале, и весть, приходившие из тех краев были одна другой хуже: поначалу просто о деревнях разоренных, после о зверствах, что конунг молодой учинял, да расправах кровавых что над харальдовыми людьми, что над мерянами простыми.
"Весь ум, видно, что был у Сельви Хунтьовсона вместе с головой Неккви отсекли - такое в деревнях учинять, где и воинов-то нет". Дабы от мыслей этих невеселых отвлечься, и пришел Арнвинд к наложнице своей, дверь отворил неспешно.
_ Конунг, - вспыхнула Раннвейг, скрип двери заслышав.
Испугалась она мыслей своих, ибо думала о том, как кюной в Мере стать, да Сельви соблазнить для этого.
- Да, я это, - Арнвинд молвил, в комнату заходя, да взглядом хозяйским жилище оглядев. - Все у окна скучаешь?
- А что мне делать остается, - в голосе появилось равнодушие, женщина пыталась с чувствами совладать.
- Я же тебя пленницей не держу в горнице, - улыбнулся конунг Мера Южного. - Ты могла бы Хильд компанию составить в прогулках.
Раннвейг чуть не поперхнулась от предложения такого, да резко к окну отвернулась. Лишь коса в воздухе мелькнула и звякнуло украшение серебряное в косу вплетенное.
- Что с тобой?
Положил Арнвинд ладонь тяжелую на плечо женщине, к себе ее разворачивая.
- Тошно мне.
- Если от тех явств, что приносили тебе - так я велю кухарку высечь.
- Нет, то душевная тоска, - хитрой змеей в душу к Арнвинду Раннвейг влезала. - Оттого, что забыл ты меня, конунгн.
- Знаешь ты отлично, какие дела вокруг происходят, - провел пальцами по лицу ее конунг, да шее тонкой. - И рад бы я к тебе придти, да времени нет.
- Ты и думать забыл обо мне, - с печалью в голосе заявила девушка.
- Я конунг и в очередь первую о земле своей думать должен, - произнес Арнвинд, обняв и к себе прижимая наложницу.
- Тогда отпусти наложницу свою, - сказала она, да испугалась слов своих.
- И куда пойдешь ты? - Голос его насмешливым стал, да все же нотки суровые в нем слышались. - Нет у тебя ничего своего за душой - все наряды, все украшения, даже дом этот - мне принадлежат.
- Ну вот и кончилась любовь конунга к дочери хирдмана простого, - вздохнула Раннвейг.
Девушка вскользнула из объятий Арнвинда и картинно стала украшения снимать, всем видом показывая что в исподнем пойдет куда глаза глядят.
- Перестань, - выдохнул тут Арнвинд, глядя, как падают на ложе обручья серебряные. - Я же не со зла говорил.
Видел конунг спину напряженную, но не видел улыбки самодовольной на женском лице. Фибула золотая с каменьями византийская, звякнув, на пол упала.
- Раннвейг, - руки Арнвинда за плечи ее обняли. - Одумайся, ведь не гоню я тебя.
Женщина стерла улыбку с лица, повернулась и на конунга смотрели уже огромные глаза, в которых дрожали слезы.
- Не гонишь..., - срывающимся голосом прошептала она. - Но долго ли гнать не будешь...
- А когда ты мне наследника подаришь? - Вопрос ответный задал мужчина. - Жрецы судачат, что не гоже на рать идти, сына не оставив, дружина ропщет.
Раннвейг губу закусила.
- То богам ведомо, но не мне.
- Молчат боги.
Тяжелыми камнями слова Арнвинда падали.
- Не нам их судить.
Ничего не ответил конунг, сам к окну отошел, вдаль вглядываясь, словно бы в небесах ответ прочесть мог.
Раннвейг села на ложе, коря себя за ошибку. Так все хорошо получилось, но ошибиться в последний момент. Надо было что-то делать, но что.

Вестфольд. С Тельтиаром
Дружина наумдальская скорым маршем отступала в течении двух дней, останавливаясь лишь для недолгих ночлегов, ибо опасался Хролауг, что погоня за ними будет, однако вот уже и третий день миновал, однако же пока не слышно было, чтобы преследовала их армия данская, оттого и скомандовали на этот раз пораньше привал сделать, дабы отдохнули воины.
Место для лагеря было не слишком удобным. С двух сторон долину реки подпирали сопки. Берег реки тоже был холмистым. Уставшие после долгого бега наумадальцы даже не могли соорудиь подходящие валы и заслоны. Выкопав второпях землянки, и соорудив на скорую руку навесы и шалаши из веток, многие завалились спать. Хролауг с руганью ходил по лагерю. пытаясь выставить кого-то в дозор, но усталые и обозленные хирдманы, утомленные после долгой пробежки в полном доспехе е и вооружении по пересеченной местности через валеник и буреломы, уже открыто роптали и огрызались.
- А чего ты хотел? - Зло бросил брату Херлауг. - Ты не дал им сражаться, а теперь хочешь, чтобы они еще и ночь не спали. Дурак ты, братец.
- Думаешь, лучше было бы взять Гокстад и лишиться войска?!
- А какая честь в том, чтобы уйти с захваченной земли?
Хроллауг махнул рукой, уходя к себе в палатку и решив не продолжать этот разговор.
Тем временем хирдманы и ополченцы, увидев что братцы поругались, а младший вообще на все махнул рукой, и вовсе распоясались. Кто-то приложился к остаткам пива и браги, кто завалился спать, вообще не помышляя о страже или дозорах. В итоге в лагере не было никакого порядка.
Но кто из них тогда ведал о цене, которую придется заплатить за свою глупость. Ближе к утру, когда большая часть наумдальцев уже спала, со стороны Гокстада показалась колонна воинов - вот только заметить их было некому. Датские хускарлы с легкостью перерезали дремлющих часовых, а после ворвались в лагерь.
Сначала никто из наумадальцев не мог понять, что происходит. Многие просыпались среди суматохи. Люди пытались сообразить, что происходит, хватаясь за первое попавшееся оружие, и тут же на них налетали чужаки в алых или черных плащах и рубили без пощады. Крики раненых и умирающих доносились отовсюду. Группки тех, кто быстро пришел в себя и дотянулся до лежавшего на земле оружия, едва могли оказать достойное сопротивление профессиональным рубакам, горящим жаждой мести и реванша за прошлые поражения. Первые спохватившиеся были убиты метко брошенными дротиками и топорами, затем в ход пошли копья, секиры, булавы и мечи. И хотя наумадальцев было в пять раз больше, чем нападавших, весь лагерь превратился в беспорядочную толпу перепуганных и отчаявшихся людей. ополченцы в ужасе метались , пытаясь вырваться из лагеря. Другие наооборот обезумели.и рубили и чужих и своих, не разбирая - где кто, пока их не убивали датские мечи и топоры. С самого начала атаки даны постарались снести шатры в центре лагеря, и разбросали уголья, и некоторые шатры и навесы уже пылали, охваченные огнем. Всю ложбину, где находился лагерь, охватил дым. Затрубил рог, и даны стали организованно отходить.
Естественно, что никто и не думал их преследовать. Некоторые наумдальцы же и вовсе продолжали битву, считая, что враг все еще в лагере. Каким чудом воины не затоптали своих конунгов, так и осталось неизвестным, но видимо все же норны пряли им иную судьбу, нежели погибнуть в эту роковую для наумдальского воинства ночь. Хролауг всю битву просидел спиной к сосне, с глупым выражением на лице наблюдая за происходящей резней, старший же брат и вовсе бежал, выбравшись из-под горящего шатра, а вернулся лишь когда звуки битвы стихли, а херсиры и хельды стали собирать оставшихся воинов, дабы пересчитать, сколько их осталось, но как выяснилось, из каждого десятка уцелело лишь по пять-шесть воинов, да многие были ранены и увечны, а кто-то, несомненно сбежал, не помня себя от страха.
- Ну что, доволен ты? Сохранил войско?! - Закричал на брата Херлауг. - Останься мы у Гокстада - больше чести было бы!
- Больше бы полегло... -ответил Хролауг. - И среди них бы полегли первыми мы с тобой. Потому-что под Гокстадом мы бы были между молотом и наковальней. Кто тебе виноват, что ты не поставил дозоры?
- Ты с этим делом тоже не шибко управился! - Сплюнул конунг.
- Как же мне управиться, если ты сам меня обругал и ударил как последнего трэля, и пошел дрыхнуть? Меня же после этого последний карл из ополченцев поднял на смех!
- Потому что ты не конунг, а посмешище! Где ты был, когда враги убивали наших спящих?!
Сам, сбежавший Херлауг решил оправдаться, обвинив в трусости брата.
- Я отбивался. прижавшись спиной к дереву, а потом пытался собрать остатки воинов, и вернуть им остатки разума и самообладния когда их резали как свиней. А вот где был ты?
- Догнял врага, - скрипнув зубами, процедил старший брат.
- Что-то я не видел чтоб враг от кого-то бежал. -процедил младший сквозь зубы.
- Еще бы, ты за сосной прятался!
Вокруг уже собирались любопытные хирдманы, отпуская, издавая приглушенные смешки.
- А вы что уставились?! - Рявкнул на них Херлауг.
Хирдманы невольно поятились.
- Так мы это... как его... распоряжений ваших ждем... что нам дальше... это... делать.. - испуганно пробормотал какой-то юный ополченец, еще совсем мальчишка
- Собирайте оружие, брони, - бросил старший конунг. - А вы нарубите дров для погребального костра.
Получив приказ, викинги не стали спорить, да и действительно их павшие соратники заслуживали достойного погребения, так что уже скоро они собрали достаточно сухих веток и срубили несколько деревьев, а затем уложили тела убитых в центр кострища, разжигая его. Спустя некоторое время, столб дыму уже доставал до небес.
Все это время наумадальцы встревоженно оглядывались и прислушивались, опасаясь, что скоро враги вернутся, чтобы продолжить свою кровавую жатву. У многих явно от страха подгибались колени и тряслись поджилки... Потому, едва языки пламени пожрали тела убитых, а ямы в наспех выкопанных курганах были засыпаны, все войско практически бегом поспешило убраться подальше из Вестфольда.
Даны во главе с Виглафом и вестфольдцы с Торвардов стояли на холме. и смотрели вслед улепетывавшей со всех ног армии, которая уже не была больше армией, а скорее толпой отчаявшихся и напуганных людей..
- Вот бы так задать трепку рогаландцам и теламёркцам, - произнес Торвард..
- И всем прочим, охочих до чужих земель и богатств... -подхватил один из хирдманов, и кто-то на него тут же шикнул.
- Викинги тоже охочи, и никто их не осуждает.- возразил Виглиф-хёвдинг. - Назови хоть одного коннунга, который в викнгский поход не ходил... А трепку мы зададим непременно... Только бы сил набраться и дух перевести. А эти пускай бегут и разносят вести по всей Норвегии о своей трусости и нашей храбрости и силе...
- Да будет так, - сказал Торвард-херсир, склонив голову, - и да помогут нам боги, и швырнул им вслед копье, на котором ева просхла запекшаяся кровь... Вдали прокаркали вороны, сообщая, что Отец Битв доволен ночной жертвой...

Англия, Конунг Убби Рагнарсон.

И двинулись дружинники с конунгом на юг, сквозь леса и реки. Ехали дни и ночи, останавливаясь лишь когда кони спотыкались, а всадники падали с седел. Принимали их в каждой деревне с почтением. Кормили, поили и лучший дом давали на ночлег. Каждый раз Убби щедро благодарил за прием теплый, но в меру. Знал, что скоро война накроет земли эти и позабудут люди о щедрости его, ибо помнит молва лишь злые деяния. Но однажды в деревне одной проснулся Убби не из-за дружинника своего, а из-за звона меча о меч. Схватка кипела на пороге дома. То люди лихие в дом ворваться хотели. Дружинники крепко держались, но лишь двое могли в дверях стоять, и под напором стрел и мечей отступать начинали. Стрелы разили их поверх щитов, мечи жалили их сквозь кольчугу. Вышел Убби из комнаты своей, сжимая меч в руках.
- Что мы как загнанные волки деремся?! Почему мы прячемся от этих дваргов?! Ринулся Убби в бой, вытолкнув дружинников во двор, и вдохновились они, увидев как бесстрашен их конунг. Ринулся Убби в самое сердце врагов и не было ему равных в схватке. Запела сталь и полилась кров. Рубили викинги с плеча, не щадя никого. Содрогнулись лихи, и бросились бежать, но никто не ушел со двора. Отряхнул свой меч конунг от крови и, омыв лицо водой, отправился спать.
Наутро похоронили дружинники павших от стрел подлых, предав тела их огню. Привели конунгу старосту той деревни. Он долго на коленях молил Убби, тот был не преклонен. Тогда встал староста и сказал, что Боги докажут его невиновность. Тут же создали круг, в котором уже ждал лучший воин деревни. Кивнул Убби и дал знак Вестейн войти в круг. Вейстена был отмечен богами, потому что не проиграл ни одной схватки. как только дружинник вступил в круг, бросился воин деревни в атаку, занеся меч для удара, но тут же пал с отрубленной головой.
Смотрел конунг на горящие дома, и слушал крики людские. И думал конунг кто прислал людей тех убить его. Много врагов у него было, но кому была выгодна смерть его во времена эти?!

Англия, Йорк. Ярлы Хавр и Бруни.

Хавр сидел за столом в комнате своей и говорил с другом своим, ярлом Бруни. Тут постучался к ним слуга.
- К вам гонец, господин Хавр. Впустить?!
- Да. Пусть проходит, - ответил ярл и повернулся к входу.
Зашел в комнату человек в плаще дорожном и поклонился. Слуга удалился, притворив дверь.
- Говори.
- Жив Убби. Не удалась ночная атака.
Стиснул зубы Хавр и стукнул кулаком по столу.
- Говорил я тебе, отравить его следовало. Не достать нам теперь его, пока он в Бристоле будет.
- Знаю, - огрызнулся Хавр и повернулся к гонцу - можешь идти.
Поклонился гонец и вышел сей миг.
- Раз Убби ускользнул от нас, будем ждать его тут? - спросил Бруни, посмотрев на брата.
Задумался Хавр, следя за танцем пламени свечи.
- Нет, вернувшись сильнее будет он. Лучше сделаем так, что Скейв не доживет до возвращения его. Раздобудь яду хорошего.

Англия, Бристоль. Конунг Убби Рагнарсон.

Показался на горизонте отряд, освещаемый закатом. Завидев его, прильнули стражники к стенами и стали вглядываться в знамена. Но мгла висела над землей и не было возможности увидеть символы на ткани.
- Кто это едет сюда в час столь поздний?! - окликнул страж со стен крепостных ехавший отряд.
- Это Убби Рагнарсон, брат господина твоего и правитель Йорка!
Засуетились стражники при словах этих - все заторопились открывать ворота, а один побежал в крепость, сообщить Ивару радостную весть. Разошлись тяжелые деревянные створки ворот и въехал конунг в Бристоль. Но встретили его лишь пустые улицы - поздний был час.

( с Тельтиаром, да не ослабеет десница его!)
Конунг Харальд с дядей своим Гутхормом находился в трапезной - перед родичами стоял небольшой, но пузатый бочонок с брагой, осушенный уже более чем на половину, но все больше Гутхормом, Харальд же пил медленно, будто бы наслаждаясь каждым глотком, хотя, сказать по-правде, брага была далеко не из лучших - даже в Агдире делали вкуснее, а уж с ромейскими винами ее и вовсе было не сравнить.
- Может скальда позовем? - Предложил конунг. - Он бы нас повеселил.
- Можно и позвать! - Гутхорм похмелился и пребывал в добродушном настроении. - Но на сей раз награждаешь ты!
- Как скажешь, - кивнул Харальд, немного браги себе налив в кружку опустевшую. - Тем более, что одного дармоеда ты устранил уже.
- Понадобится ещё отделаться от скальда - дай мне бочку пива и устрйо пирушку! - усмехнулся Гутхорм
- Надеюсь, эти вернее служить будут...
Не успел договорить конунг - дверь в домину распахнулась, да Укси вошел растрепанный немного:
- Гонец прибыл из Хладира, слово молвить хочет.
- Мне или Хакону? - Правитель молодой спросил.
- Так ежели Хакону, стал бы я приходить? - Удивился берсерк, затылок почесав в задумчивости.
- Всегда должен ты мне о гонцах докладывать, к кому бы ни приезжали они, - в голосе Харальда злость промелькнула. - Зови этого.
- Мудрое решение, - уже привычно кивнул Гутхорм. - Жаль, что Укси сам до него не дошёл!
- Укси глуп и всецело предан мне, - покачал головой Харальд. - Это хорошее сочетание качеств для воина.
- Но не лучшее для телохранителя. Хранящий тебя должен быть не только верен, но и умён, должен быть способен отбить не только прямое нападение, с чем ты и сам справишься, но и уметь распознать предателя. Часто ли Укси проверяет твою пищу на яд?
- Мою еду чаще проверяет Ульв, - юноша улыбнулся, и уже привычным жестом откинул волосы с лица. - Поскольку иногда мне кажеться, что с тех пор, как Укси отведал той отравы, что подсунула мне бабка Асса, он уже никакого яда не почувствует.
- Ну чтоже, уже лучше, - Гутхорма всё ещё не отпускала недоверчивость после предательства Аудуна, пусть его кости как следует потреплет ледяной ветер Хель! - Ну, где там этот гонец?!
Тот, словно услышав слова ярла, сразу же вошел в дом, низко поклонившись конунгу и Гутхорму:
- Здрав буде, великий Харальд сын Хальвдана и ты Гутхорм сын Сигурда, - произнес трандхеймец, спины не разгибая. - Как мог спешил я из Хладира, дабы вести принести...
- Стряслось что недоброе? - С сидения своего приподнялся Харальд.
Гутхорм сидел и смотрел на посла. Рука его невзначай лежала на тяжёлом боевом ноже, который конунг с юности метал в любую цель толще волоса, за сто шагов, из любого положения, будучи в стельку пьяным.
- О нет, новости замечательные! - Гонец воскликнул. - Наследника ждет кюна Асса!
Услышав слова эти, замер Харальд, что сказать в ответ не зная.
- Новость и впрямь радостна! - Гутхорм понимал замешательство племянника и решил ему помочь. - Харальд, надо бы наградить гонца, её принёсшую!
- Да, - медленно кивнул конунг, снимая с пальца перстень. - Вот, возьми и иди.
Хладирец не посмел перечить правителю и, схватив подарок, поспешно покинул дом, а Харальд вновь потянулся к браге, но на сей раз он пил большими, жадными глотками.
- Ну что, могу тебя поздравить, Харальд! Наследник готовится появиться на свет!
- Если это будет мальчик, - самообладание медленно возвращалось к конунгу.
- Да. Но что-то мне чуется, что будет мальчик. Имя только заранее не придумывай. Как бы не сглазил кто...
- Время пока еще есть, - согласился Харальд, что-то обдумывая, а после так сказал: - Думаю я, надо нам до рождения моего сына Мер покорить весь.
- ЧТо же, тогда нам стоит начать действовать!
- Пожалуй я подожду вестей от Рогволда, - юноша немного подрагивающей рукой отодвинул кружку. - В таких делах конунгу не следует проявлять поспешности. Да еще Хакону надо сказать, что скоро он станет дедом.
- Обожди, - Гутхорм провёл ладонью по усам. - Не торопись. Не хорошо будет, если кто лишний узнает о том, что жена твоя беременна. Могут вред ей нанести
- Да уже гонец этот... и в Хладире наверняка знают, - призадумался Харальд.
Впрочем, мысль о том, что кто-то может нанести вред его жене пугала конунга далеко не так сильно, как то, что при этом пострадает его еще не рожденный сын.
- Чем меньше людей будет знать, тем лучше. Тех кто уже сейчас знают трогать не будем, а вот самим извещать никого не надо. Не подумай, я не настраиваю тебя против Хакона. Я просто не знаю его ближников, нет ли среди них того, что с чревоточинкой?
- Славно было бы, коли узнал бы ты это, дядя, ведь нынче, когда Грютинг на рать не годен стал, надобно замену ему среди ярлов искать, а кого приблизить можно?
- Разузнаю! - Гутхорм поморщился. - Хоть не по сердцу мне это, но придётся мне смотреть за твоими людьми и предателей искать!
- Кабы мы сейчас в Агдире были - приставил бы я на дело это Хемунда, но здесь - земля чужая и от его прознатчиков мало проку, на тебя одного надежда, Гутхорм.
- Буду работать!
Улыбнулся конунг, иного ответа неожидаючи.

Бристоль. Конунг Гандальв.

Нежданный шум под окном заставил руку альвхеймарца потянуться к оружию. Вот она какова, память тела: голова, вроде, и разумеет, что опасаться тут некого, Ивар благосклонен, да и нет ему корысти в том, чтобы норвежцев сгубить. А все же - персты уже черен секиры обняли. Убрал конунг руку: не дай Тор и Один, подумает хозяин ласковый, что в чести его гость усомнился, посчитал скверным воем, не могущим тех, кто под кровом его, охранить. Тем паче, что острый слух уж сказал владыке Альвхеймара, что в шуме том скорей радость слышна. Видимо, хорошую весть отрок принес… аль долгожданные люди пожаловали.
Любопытство – великая вещь. Она живет в молочном щенке, впервые переступившем порог конуры и оторвавшемся от теплого материнского бока. В медведе, властителе меда, когда он подходит близко к людскому жилью да славным охотникам. И в седоусых мужах, которые, как казалось, уж видели все. Но знают все викинги: только Один всезнающ, а для прочих людей, даже с зорким оком и острым разумам, миры Мирового Ясеня таят много дивного. Умей только видеть и находить.
Вот и Гандальв был любопытен. Не до той степени, чтобы, как женщина, ахать над дивным узором самоцветных обручей. Но вполне даже достаточно для того, чтобы, накинув конунжий плащ, во двор выглянуть.

Раумсдаль. Ивар

Горестные вести разносил холодный северный ветер – гнилостный смрад гниющих тел и вонь тлеющих пепелищ удушающей волной нахлынули на колонну марширующих викингов. Морща носы и лбы, хмуро глядели вои на затянутое тучами небо, ожидая наихудшего. Ивар, возглавлявший сотню, обернулся в седле и с раздражением, а то и злостью, окинул взглядом несколько десятков беженцев, тянувшихся в хвосте.
Отец велел быть великодушным к треклятым бондам, но чудом уцелевшие после резни, что устроил внучок Неккви в трех оставленных за спиной деревнях, отягощали воев, сильно замедляя их без того неспешный ход. Ко всему прочему дождь, без перерыва хлеставший три дня, размыл тропы, превратил леса и поля в труднопроходимые болота. Видать, что-то неугодное высоким богам сотворил батька, раз погода гневится.
Спустившись в долину, огражденную двумя огромными холмами, сотня Ивара обнаружила еще одну деревню. Никаких неожиданностей, иссеченные тела (людей и скота), терзаемые мухами да червями, уродливые пепелища вместо стройных рядов домов, топтаные-перетоптанные конскими копытами поля.
- Обыщите деревню, - буркнул через плечо Ивар, - может, выжившые есть.
Часть воинов спешилась и утсало приступила к поискам. Не прекращаясь ни на секунду, крупными каплями хлестал ливень, гася без того увядшее пламя боевого азарта, с которым викинги покидали родной Нидарос.
Спустя некоторое время они вернулись – с пустыми руками.
- Всех порубили. Только пара дворняжек осталась, остальные ворон кормят, - доложился один из них. Ивар выдохнул с облегчением. Еще не хватало! - принять на свои шею, на которой и так тесно, еще десятка два оборванцев! Нет, увольте.

В следующий раз им повезло больше. По всей видимости отряд Сельви взял восточнее, поскольку едва поднялся Ивар с долины да прошел жиденький лесок, открылась взору его – и людей его – еще нетронутая деревня. Даже не деревня, а небольшой оборный пункт.
Пугливые крестьяне огородили родное село частоколом. На наспех сколоченных дозорных вышках вглядывались в дождливо-серую даль лучники.
Как и ожидалось, к тому моменту, как Ивар постучался в деревянные двери, все крестьяне давно уж на ушах стояли, повооружались все – кто серпом, кто мотыгой – да повылазали на палисадник, приготовившись оборонять селение от гостей непрошенных.
- Не боися, добрый люд! – громко крикнул Ивар, на коне статном пред воротами горцуя. Сильно рисковал он, ибо велик шанс был, что у какого-нибудь нерадивого крестьянина с луком дрогнет рука да пошлет стрелу острую он, не здержавшись, - я – Ивар, сын Рогволда Великого, ярла всего Мера и Раумсдаля! Признайте власть его и будет вам благо!
- Черта с два! – сплюнул сверху чей-то немощный, старческий голос, - знаем мы вашу власть! Придете да порубите всех! Как Сельви-разбойник, будь он проклят!
- Сельви месяц как ворон кормит, - соврал Ивар, на мирный исход надеясь. Больно не хотелось ему выжигать деревеньку да и беженцев крестьянам перепоручить можно было, но только в случае, ежели те добровольно врата откроют, - нет власти иной в Раумсдале, нежели Рогволда Великого!
- Разница нам, люду простому! Бандиты вы такие же, как и внук Неккви!
Расхохотался Ивар на слова такие, да поднялся на стременах и рукой обвел всю сотню свою, что уж в боевой порядок у стены выстроилась, щиты сомкнув да копья к небесам серым воздев.
- Погляди, безымянный старик, - крикнул сын Рогволда Великого, - погляди, разве сможешь ты оборонить деревню свою от сил наших? Думаешь, эти жалкие прутики, что вы в землю натыкали, уберегут вас? Обещаю, не откроете врат – пуще Сельви резню устроим!
Долго совещались крестьяне. Наконец, по прошествию получаса, врата деревянные со скрипом отворились, пропуская воев Ивара.
- Прости нас, о великий воин, - согнулись в земном поклоне крестьяне, - не карай нас за слова дерзкие, уж больно много бандитов всяких под стенами нашими последнее время обретается. Да и глаза старые – не сразу коршуна черного на стягах разглядели.
Усмехнулся Ивар да так молвил:
- Прощаю вас всех. Вои мои с дороги устали, обогрейте да накормите. На исходе трех дней мы покинем вас. И беженцев, что с других деревень сожженных к нам прибились, к себе примите.
- Будет сделано, ярл!
- Не ярл я, пень ты трухлявый, - расхохотался Ивар, - но сын его старший, Ивар. Будь тут батька мой… укоротил бы он ваши языки длинные! Да повезло вам, я – добрый.
Вечером дня того же трапезничал Ивар вместе со старостой деревни (как раз тот самый старик, что пред ним извинялся). Никаких яств заморских на столе не было, но зато обычные угощение с умением да любовью большой приготовлены были. Истосковавшийся по теплу да уюту Ивар был крайне доволен.
- Тягостно жить совсем стало, - говорил ему староста, в глотку старческую ячменное пиво заливая, - как до нас вести дошли, что Неккви в поход собирается, воев своих уводит, так разбойники всякие повылазали. И ведь поначалу еще не так страшно было, ибо надеялись мы (да и разбойники о том не забывали), что вернется конунг да восстановит порядок, а как стало понятно, что Харальд ныне всем заправляет, так совсем взбаламутился народ.
Ивар лишь слушал да кивал, речь старика не прерывая.
- Добрые, честные люди за оружие стали хвататься да в леса уходить, значит, с захватчиками бороться. У меня вот сыновей двоих сманило… - старик замолчал на минуту, скупую слезу по морщинистой щеке пустив, да потом снова продолжил, - без рук сильных в деревнях худо стало. Кто уберет урожай? Кто за скотиной присмотрит?.. бабы?.. так ведь не все на них бедных взваливать!
- Дело говоришь!.. – увлекшись, пискнула из угла старуха-жена да дед на нее замахнулся, цыкнул и она умолкла.
- Так вот… лиходеев развелось – не счесть! Тоже напасть. И ведь оборониться некому – все поуходили… а как змееныш этот, пусть черви пожрут его печень, неужто мертв?.. да, как объявился этот злодей, так и совсем жизни не стало! Рубит всех без разбору – наверняка с седла оземь головой упал, худо его головушке без того буйной сделалось… а нам, крестьянам, терпеть все это!
Долго еще о бедах раумсдальских выслушивал Ивар, покуда сон богатырский не сморил его. Пред тем, как завалиться на печь, он взял со старика обешание снабдить его сотню проводниками, дабы не блуждать по лесам дремучим да полям, словно океанам безбрежным.

Винугльмёрк. Возле Гиллисберга. Харек и Оттар, Сигрун
(Тельтиар, Кошка и я )
Сообщать о смерти близкого человека всегда трудно, но когда говоришь о гибели друга - это одно, а как рассказать женщине, ждущей ребенка, что ее муж больше не вернеться. Что он убит той, кого когда-то спас от смерти и позорного рабства, что он был убит как предатель. Оттар тяжко вздыхал, сжимая рукоять эйнарова меча - этот клинок необходимо будет отдать сыну Сигрун, если конечно родится мальчик.
"Но сначала, лезвие обагриться кровью обоих ублюдков - и Халльварда, и Сигтрюга!" - Вновь напомнил себе данную клятву херсир, и перевел взгляд на спутника - Харек как всегда внешне был спокоен. Впрочем, Харека тоже мучили неприятные мысли. Корил он себя, что просто так отпустил он Эйнара - как оказалось. на верную гибель, и что раньше свою хитрость не решился применить.
Временем тем подошли они к шатру, что Ратибор для Сигрун отвел, да полог отодвинув, внутрь вошли - первым Оттар, за ним Харек.
Вздрогнула Сигрун, словно испугавшись сначала, но тут же вздохнула с облегчением. Да и нечего бояться было ей.
- Здравствуйте, мужи славные, - кивнула она воинам, - простите, что не встаю я, тяжело мне... - и рукой до живота круглого дотронулась.
- Вестимо, что в тяжести ты, госпожа, оттого опустим церемонии, -ответил Харек, поклонившись.
Склонила голову Сигрун в знак благодарности, улыбнувшись, а после спросила:
- С чем вы пришли ко мне, мужья достойные? По делу какому-нибудь, вестимо?
- К сожалению, по делу, - тихо Оттар молвил.
- Весть мы принесли, боюсь не сказать чтобы радостную, - продолжил Харек. - Потому крепись, и соберись с духом... чтобы не навредить ребенку, которого во чреве носишь.
- Что стряслось? - потемнели глаза ее от того, что страх зрачки черные расширил. - С Эйнаром что-то?
Будто сердце ей подсказало...
- Ну же, не томите! - то ли приказ, то ли мольба слышалась из уст ее.
- П... Пропал Эйнар в Вигульмерке, - сказал Оттар, и вздохнул, не решившись продолжать. Харек подошел к ложу, взяв женщину за руки, и придерживая ее за плечи.
- Как - пропал? - похолодело вдруг внутри у Сигрун, словно кровь от сердца отхлынула.
Харек сжал ее руки, пытаясь успокоить.
- Я должен это сказать. - произнес Харек, и закашлялся. - Крепись, Сигрун, и думай о ребенке.
- Но не могу я не думать и о муже! - воскликнула женщина, встать порываясь. - Как, почему он ...пропал?
Невидящим взглядом окинула Харека.
- Он... нет его больше?
- Ребенок,который в твоем чреве - все, что от него осталось, - произнес Харек, крепок обняв Сигрун за плечи. - Крепись, Сигрун. Мы с тобой.
Будто сном скованная, не шевелилась Сигрун, слова эти услышав. Только через несколько мгновений моргнула, и побежали слезинки по щекам ее.
- Эйнар... - выдохнула. И захлебнулась рыданиями, все горе выплескивая, и словно не хотела успокоиться.
Почему не почувствовала, когда умер он? Почему тогда не отозвался последний его стон в душе ее? Знать, не хотел Бог, чтобы она раньше это поняла, чем нужно было... А как теперь одной, с ребенком на руках - коли родится?
Ребенок... Глубоко вдохнула, вытерла слезы, резко оборвав плач. Хотела улыбнуться через силу, да не смогла.
- Расскажите, как умер он?
- Достойно, - ответил Оттар.
- Его обвинили в измене и заставили отстаивать свою правоту с мечом, - добавил Харек, пристально глянув на Оттара, чтобы тот не болтнул лишнего. - Кюна... Она...- Харек замолк, переводя дух.
- Виновна в его смерти, - спустя несколько мгновений произнес херсир, поняв, что Харек не хочет, чтобы Сигрун узнала о подлой казни. - Рагхильда забыла все то добро, что вы с Эйнаром ей сделали.
- Она предала его, - закончил конунг. - Он погиб, отстаивая свою невиновность. И его погребли как воина.
Тяжкий вздох издала женщина, о судьбе мужа своего услышав и вероломстве кюны, а затем чувств лишилась, и лишь Харек, ее удерживающий, упасть ей не дал. Оттар поспешил ему на помощь, придерживая тело Сигрун, и аккуратно укладывая ее на лежанку.
- Дай ей воды, - сказал Харек, смачивая в воде тряпицу из полотна, и смачивая ей лоб. Херсир нашел взглядом кувшин и вылил несколько капель в рот женщине. Через некоторое Сигрун открыла глаза.
- Мы тебя не покинем, Сигрун, - произнес Харек. - Я воспитаю сына Эйнара как собственного, а ты всегда будешь желанной гостьей в моем доме.
- Да, я благодарна вам, - тихо прошептала женщина. - А теперь идите, оставьте меня оплакать мужа.
- Его смерть не останется безнаказанной, - пообещал Оттар.
- И одну мы тебя не оставим, - добавил Харек. - Оттар, позови служанок, пусть присмотрят за госпожой.
Кивнул Рваный, из шатра выйдя, да скоро уже служанки пришли, им позванные, а после и сам Оттар с выражением на лице мрачным появился, тихо Хареку прошептав, чтобы Сигрун не услышала:
- Идем, конунг, еще вести плохие появились.
- Я еще зайду позже, - сказал Харек, поднимая руки Сигрун, и пожимая их в жесте сочувствия и поддержки - он воспроизводил те рукопожатия, какими обычно в тяжелые минуты обмениваются женщины, как он усвоил из своих наблюдений. - И я возьму тебя к себе в Ранрики.
Сигрун молча кивнула. Вбежали две служанки, с ахами и охами принявшись хлопотать вокруг госпожи. Когда же вышли оба мужчины, произнес Оттар:
- Асмунд сбежал.
- Как ? - Харек вздрогнул. - Когда же это произошло?
- Недавно совсем, - продолжил Рваный, конунга от шатра отводя. - Как слухи о смерти Эйнара по лагерю распространяться стали, так он сумел своих дружинников бывших убедить, что клятва их Эйнару данная силу утратила.
- Кто это видел, и подробно о том рассказать может?
- Кто видел - те с Асмундом ушли, - сплюнул Оттар. - А еще они отрока Велимира, что служкой при отце Григории был забрали.
- Плохо дело. Хотя... Он же вроде крещение принял... Так что за Велимира нам бояться не стоит. Если он куда-то пойдет, то только в Хейдемерк обратно. Значит он для нас не опасен...
- Он для всех опасен, - поспорил херсир.
- Главное не спешить что-то предпринимать пока все не выясним, - сказал Харек. - Посмотрим куда следы ведут. Если на запад. то про него можем забыть хотя бы на время.
- Я пошлю людей, - согласился Оттар, да на Гиллисберг вновь взглянул. - Да и самим нам пора в Ранрики возвращаться.

Леса Согна.
Альвир, Сольвейг, сыновья Атли Тощего.

(в основном, конечно, Тельтиар. ну и ми чуть-чуть)

Вечерело, солнце уже скрылось за лесом, но россыпь звезд была еще не видна. Альвир сидел на скамье в сенях, перебирая струны, словно стараясь подобрать музыку к сложенным висам, но получалось плохо.

Черные враны
На поле бранном
Тела клевали,
Подобно стали

Скальд вздохнул, откладывая гусли и прислушавшись к вечерней тишине:
- Любимая, мне кажется - кто-то идет по лесу, - тихо произнес он, услышав треск веток. – Взгляни в окно.
- Заяц то пробежал неловко. Или куница. Кому эта глушь заповеданная кроме нас нужна? – Рукой плечо родное погладила, проходя. Надо бы еще до ночи котелок выскрести, да и Альвира послушать хотелось, не ровно сердце девичье к голосу милому, медовому. – Темно, ничего не увидишь, да и есть ли кого замечать? Показалось тебе, - у порога постояла, на скальда, оглянувшись, вернулась с улыбкой, чуть волос темных губами тронула. – А и был бы кто – двери дома крепки, руки воина сильны.
- Думал я - то от купца человек, - головою покачал Альвир, да улыбнулся любимой. - Каждый день вести жду от него, вот и на шорох каждый к двери броситься готов.
- Был бы Аудмунда человек – засветло бы пришел, не хоронился бы, как тать. И под окном ветками бы не хрустел, - Сольвейг подхватила котелок, вернула улыбку. – Хорошо, схожу, посмотрю. Вдруг, и правда, сжалились боги, и гонец то с вестями добрыми пришел, за постучать боится.
Задержала еще немного взгляд на скальде, да и вышла за дверь Сольвейг, напевая тихонько, что милый наигрывал.
Силуэт темный позади нее возник, дверь заслоняя, да еще одна фигура в плаще появилась, путь преграждая девушке.
- Ну здравствуй, сестра, - зло голос звучал. - Заставила же ты нас потрудиться, чтобы тебя найти.
По доскам крыльца чугунный котелок покатился, глухо рокоча, под ноги тени черной.
- Хальстейн. – Кричать? На помощь звать? На гибель. Трое их, посохов змей бури Хроара. Альвир один, и устал он за день, от работы тяжелой. Но не позвать – не предупредить – как?
- Здравствуй, брат. Если еще брат ты мне, - холодно говорила, в плечо ему глядя, но надежда в голосе скользила невольно. – И ведь одна мать нас выносила. Здорова ли матушка?
- Издеваешься, тварь, - голос сзади прошептал, да видно было, что на крик сорваться говоривший готов был. Обхватили Сольвейг руки крепкие, да оземь ее брат бросил.
- Херстейн, перестань! - Воскликнул Хастейн, младший сын Атли ярла, к сестре бросившись, да рукой властной его Хальстейн остановил:
- Не вмешивайся, - проскрежетал.
Приподнялась на локте Сольвейг, из-под бровей сведенных на братьев глядя.
- Не вмешивайся, Хастейн. Смотри, как брат твой женщину безоружную пинать будет, а после подвигами на пирах кичиться не постыдится. Смотри, а там и сам такой сделаешься. Не как воины, как воры пришли, света дневного убоялись, не броню – хангерок тебе носить, братец Херстейн, - дрожали руки, да голос сталью звенел. Альвира кликнуть? Со спины подойдет, может, и будет ему удача в той схватке… а коли не будет?
- Молчи! - Голос повысил Херстейн, и правда пнув жестоко сестру, заставив ее от боли стонать.
- Брат, что ты делаешь?! - Закричал Хастейн, старшего брата отталкивая. - Отец же нас...
- Она опозорила отца и всех нас, - проскрежетал Херстейн. - Не сестра она нам боле!
- Не сестра. – Горько повторила. – Не у твоего, Херстейн, я ложа ночи бессонные на лучине сжигала, болезнь не твою прогоняя. Не тебя перед матерью покрывала, своими косами расплачиваясь. Нет у меня брата, – с трудом поднялась Сольвейг, за столбик крыльца держась, но плакать себе не позволила. – Хоть собакой себя не показывай, Херстейн. Не перед братом. Хочешь силой похвалиться – так меч бери, как воину пристало.
Вздохнул Хальстейн, сурово взглянув на брата от гнева побагровевшего, да так сказал:
- Что дальше делать, пусть отец решает, идите - рифмоплета этого из дома вытащите.
Проскрежетал что-то в ответ Херстейн, да дверь распахнув, первым в дом ворвался, а за ним следом и Хастейн, взгляд виноватый на сестру бросив. Альвир на лавке еще сидел, вновь гусли налаживая, да гостей увидав даже вскочить не успел толком - лишь инструмент свой бросил в лицо Херстейну, но тот руками закрыться сумел, а после скрутили скальда двое сыновей ярловых, из избы выволокли.
Бледнее луны стояла девушка, спиной бессильно к столбику привалившись, глазами безумными на братьев глядя. За себя не боялась, и вслед Атлиссонам было бросилась, да откуда взяться силе в руках тонких, к другой работе приспособленных?
- Отпусти его, -прошептала беззвучно, ужас проглотить пытаясь. – Отпусти его, Хастейн. Хватит вам моей крови. Отпусти его!! – криком ночь расколола.
- Молчи! - Альвира бросив на землю, пощечину с силой влепил сестре Херстейн, так что у нее голова в сторону мотнулась.
- Скальд околдовал ее, - добавил четвертый брат, Хольмстейн, из тени выходя с мешком в руках. - Потому в том нет вины нашей сестры, но лишь его вина.
Колено Хольмстейна врезалось в лицо скальда, сворачивая ему нос - Альвир дернулся, силясь вырваться, но Хастейн держал крепко. Временем тем раскрыл свой мешок сын Атли средний, голову из него за волосы доставая:
- Уж не от этого ли ублюдка вы вестей ждали?
Глаза неживые Аудмунда купца на Альвира уставились.
Черное небо. Кровь черная. Душа черная. Хель под ребра пальцы запустила, ни вдохнуть, ни крик наружу выпустить.
- Отпусти его..- невольно повторяла, сама не зная, зачем. Сейчас бы проснуться, да под отцовской крышей, да с покрытыми косами. От купцовой головы силилась взгляд отвести, и не могла.
- Звери. Нет сыновей у Атли, звери лютые, и звериной смертью падете, - тихо сказала Сольвейг, в мертвые глаза Аудмунда мертвыми глазами смотря, – и дочь Локи за стыд посчитает вас в чертоги нижние принять.
Камень подобрала, бросить хотела в глаз Херстейну, да опустила руку.
- Простишь ли меня, Альвир?
Бросилась на брата, пальцы тонкие на шее воина сжимая.
Отмахнулся Херстейн от девушки, о крыльцо ее бросая, да провел ладонью по шее, капли крови утерев:
- Как кошка царапает, - проскрежетал, ближе к ней подходя, и вновь пиная с силой, согнуться заставляя. Взревел позади Альвир, сумев из рук младшего сына ярлова вырваться, отшвырнуть удалось Скальду Хастейна, да только, голову купца отбросив, точно капусты качан, сбил его с ног Хольмстейн, навалился сверху ношей непомерной, лицо Альвира в землю рыхлую окуная. Силился освободиться скальд, да только не был он столь же крепок, как брат его Эйвинд, чтобы с двумя воинами биться.
Доски крыльца темнотой в очи бросились, ночью по телу растекаясь. Одно держало Сольвейг – что убьют Атлиссоны скальда, мучить будут, а потом убьют, и, пока мысль эта в голове держалась, не могла она в Нифльхейм идти.
Заставила себя веки открыть, липкие кровью, по стене поднялась. Альвир… Альвир…
Фибулу с платья сорвала, пальцем кончик острый попробовала. Да и метнула в Херстейна, в лицо метя.
Вспорхнула бабочкой фибула, да у ее же ног и опала, даже не блеснув.
- Дрянь! Сука! Под выродка этого легла, а теперь на братьев руку поднимаешь! - Взревел Херстейн, продолжая бить девушку, до тех пор, пока младший брат не схватил его, оттаскивая от сестры, но было уже поздно.
- Она не дышит, - произнес, склонившись над телом Хальстейн. - Ты...
- Ты убил ее! Убил!!! - Завопил Хастейн, кулаком ударив в лицо Херстейну. - Убил сестру!
Но убийца был крепче и отбросил младшего брата, а тот уже не думал продолжать драку - Хастейн обнял Сольвейг за плечи, склонившись над ней и тихо всхлипывая. По щекам его текли слезы.
- Убил сестру. Негодяй, - с явным безразличием в голосе заметил Хольмстейн, на мгновение перестав макать в грязь скальда. - Ну да ладно - с этим что делать будем?
- И что отцу скажем? - Добавил старший брат, а после бросил младшему: - И прекрати выть! Ты мужчина или баба?!
- Вы ее убили! Убили... Отец... вас...
- Отец ничего не узнает, - процедил Херстейн. - И ты, щенок, будешь молчать!
- Скальд убил Сольвейг, когда увидел нас, - продолжил Хольмстейн. - Мы уже не смогли ее спасти от ублюдка.
- А мы прикончим скальда, - усмехнулся убийца, вынимая из поясных ножен кинжал.
- Нет, - отрезал Хальстейн. - Я хочу, чтобы он страдал. Перебейте ему ноги и пусть здесь подыхает. Его проклятое колдовство привело Сольвейг к гибели, и будет не справедливо, если он вот так просто умрет.
Херстейн рассмеялся, соглашаясь с братом, а Хольмстейну, похоже было все равно.

Возле Нидораса. Харальд, Гутхорм и присные
С Оррофином

- Ормаль, чётче блокируй! Сигурд, йотун твою мать! Ты как бьёшь?! Ты не гладь его, чай не баба! Ярри! Ну ладно, у тебя всё нормально, но всё равно не расслабляйся! - рык Гутхорма разносился в чистом поле, словно боевой рог над битвой.
Сказать, что ярл был недоволен, значит очень скромно промолчать - он рвал и метал, а потом снова рвал! Хрингарийскому оленю и в голову не могло прийти, что непросыхающие всего-то три дня воины могут до такого отвыкнуть от оружия.
- Будь тут конунг, - рявкнул Гутхорм, не услышав в пылу осторожного переступания конских копыт за спиной. - Он бы вас лично...
- Что бы я с ними сделал, дядя? - Холодный, явно чем-то недовольный, голос конунга раздался из-за спины берсерка. Увлеченный отчитыванием хирдманов, Гутхорм не заметил, как к нему подъехал Харальд, окруженный охраной.
- Выпорол бы. Ремнём по голом задам! - буркнул Гутхорм, уязвлённый тем, что к нему подъехали столь незаметно
- Пожалуй, с этим ты и сам справишься, - хмыкнул конунг, видимо вспомнив один неприятный для него инцидент в Хладире. - Что, наши воины и правда столь плохи, как о них оркдальцы говорят?
- Пожалуй, с этим ты и сам справишься, - хмыкнул конунг, видимо вспомнив один неприятный для него инцидент в Хладире. - Что, наши воины и правда столь плохи, как о них оркдальцы говорят?
- Плохи ли они?! - вскипел Гутхорм. - Да ты сам у них спроси, али испытай кого!
- Альрик! - Бросил Харальд ближайшему воину. - Достань меч, покажи свою удаль в поединке с Гутхормом Оленем!
Тот нерешительно обнажил клинок, с опаской поглядывая на берсерка.
Гутхорм широко улыбнулся, меча не обнажая.
- Бей, сынок, не жалей старика! - так улыбаться вполне мог бы Фенрир. Глядя на Солнце и Луну.
Альрик нерешительно шагнул вперёд, занёс меч. при этом слишком остро задрав локоть и едва не завалив лезвие за плечо. Гутхорм даже скривился, поворачиваясь боком и пропуская мимо себя удар, а затем просто и резко поднял колено, позволяя хирдману самому налететь на него. Когда поверженный агдирец оказался на земле, Харальд рассмеялся, спрыгивая с коня.
- Нет равных Гутхорму воинов в дружине моей и это справедливо, - возвестил он, после к хирдманам обернувшись: - А вас, коли ратному делу брагу предпочтете, в первых рядах на бой отправлю - уж у Одина в Чертогах вдоволь напьетесь!
- Слышали конунга, пузочёсы?! - тут же рявкнул, пугая коня, Гутхорм. - А ну подняли мечи и работать!
По рядам воинов пронесся ропот, но противиться приказу они не решились и потому, вскоре уже поле огласил мерный звон железа, столь приятный слуху Асов. Временем тем со стороны Оркдальских гор показался всадник одинокий, быстро приближающийся к Нидорасу.
- Эй, кто таков? - Преградили ему путь двое хирдманов, в то время как Укси и Ульв загородили Харальда - ведь кто знает, что за человек прибыл - быть может попробует конунга стрелой подлой сразить издали.
- Гонец я, к конунгу еду! - Воскликнул пришлый воин. Гутхорм, заслышав этот разговор оторвался от рычания на агдирцев и подошёл ближе к Харальду.
- Эй, да это же Торфин Рыбья Пасть с Роскильде! - Узнал товарища Даглас, третий телохранитель конунга. - Каким ветром тебя сюда занесло?!
- Харек Волк челом бьет! - Спешился дан, улыбнувшись шотландцу. - Нужно мне видеть Харальда Хальвдансона.
Жестом приказал Харальд расступиться телоранителям, вперед вышел:
- И что желает сказать мне мой верный ярл?
- Слова о подлости и коварстве, великий конунг, - поклонился Торфин в пояс.
- Всякий раз, как имя Харека слышно - иных слов и не говорят, - усмехнулся сын Хальвдана. - Опять его кто в измене обвинил?
- Харальд, - Гутхорм говорил спокойно, но если бы он так распекал бы гридней, то правило те заканчивали бы с мокрыми штанами. - Не каждому навету верить можно, бывают и обложные! Харек был верен твоему отцу, спас твою мать и меня и тебе помог многократно!
- То мне ведомо, - конунг постарался в точности скопировать тон и голос дяди. - Итак, гонец, пойдем, пройдемся - расскажешь мне все подробно. Дядя, составь нам компанию.
Двое телохранителей отступили, оставив двоих родичей и Торфина для разговора, но неотступно следовали за ними след вслед, третий же шел на шесть шагов впереди конунга.
- Харек Волк, милостью твоей, господин и кюны Рагхильды восстановил свое доброе имя, опороченное кознями Торлейва жреца, - слушая слова эти, Харальд невольно усмехнулся, вспомнив, как выбросил голоштанного служителя Асов в сугроб этой зимой. - А после, по приказанию твоему, государь, отправился в Ранрики через Вингульмерк, дабы набрать людей, желающих сражаться с пиратами среди воинов Эйнара.
- Так где же предательство? - не утерпел Гутхорм. Ему была досадна мысль, что честь друга могут опять попытаться опорочить
- Мне тяжело говорить это, но мой господин, Харек Волк приказал рассказать всю правду от начала до конца именно тебе, Харальд, ибо лишь ты и храбрый Гутхорм смогут судить по справедливости, - продолжал Торфин, достав из переметной сумы дощечку с кратким посланием. - В Вингульмерке двое отроков отравили священное вино, служащее для христианских обрядов и тем самым погубили многих людей, испивших этого вина. Харек опасаестся, что руками отроков этих Торлейв жрец и другие недоброжелатели его желали христиан погубить подло, после того, как сумел оправдаться перед тобой Волк.
- ....!!! - коротко высказал своё мнение Гутхорм. - У Мидградсорма под хвостом я видел всю эту возню! Светлые Асы, ну почему ваши служители упорно не желают думать о государственных делах, вместо этого они начинают грызться со слугами других богов! Отец дружин, прости, но у Фенрира под хвостом я видал таких служителей!
- Снова Торлейв? - В голосе конунга промелькнули скучающие нотки.
- Не только он, - продолжил гонец, дощечку рунами исписанную Гутхорму передавая. - Поймал отроков тех подлых Харек, выпытать желая, кто приказ им такой вероломный отдал, да только отпустить их обоих матушка твоя, государь, Рагхильда кюна повелела и преград иных не чинить.
Вот тут уже Гутхорм высказывался долго и изобретательно, но если сжать его пространный монолог до двух слов то получалось "Не верю!"
- Если матушка моя так сделала, значит были у нее причины, - если до этого приветлив был голос конунга, когда он к гонцу обращался, то сейчас словно морозом обдало Торфина. - Или же Харек усомниться посмел во власти ее?
- Моя сестрица всегда была мудра, но на сей раз, Харальд, спроси её, она ли так поступила и почему, - задумчиво произнёс Гутхорм. - Почтительно и по сыновьи, но всё же спроси, чтобы не было меж нами недопонимания ядовитого!
- Хорошо, - согласился конунг, решив не спорить с дядей из-за мелочи такой, тем более что не скоро еще предстояло ему увидеться с матушкой. - А ты, Торфин, скажи мне, как звали отроков тех?
- Хальвард и Сигтрюг, сыновья Вебьерна...
Не успел договорить гонец, как исказились черты лица Харальда, злой гримасой став:
- Прочь иди, гонец, в деревне тебя накормят и ночлег дадут, - бросил, и столь взгляд его остер был - что словно кинжалом сердце Торфина пронзил. Отступил посланник Харека, прочь пошел, конунг же пробормотал вполголоса: - Права была матушка, как пить дать - права.
- Это в чём?
- В том, что отпустить их приказала, - отвечал конунг. - Харек хоть и верный мне ярл, да только права на родичей моих руку поднимать никто ему не давал.
- Да уж, - Гутхорму явно было кисло. - Как же меня воротит от всей этой...политаки, как ромеи говорят!
- Мы правим страной, дядя, а не одним фюльком, как Сигурд Олень или мой отец, - покачал головой Харальд. - К тому же - Хальвард и Сигтрюг тебе тоже родичи, а Харек пытал их огнем, если я правильно гонца понял.
- Хареку надо объяснить, где он не прав, - Гутхорм дёргал себя за усы, словно намереваясь вырвать верхнюю челюсть. - Жёстко, но не так, чтобы врага получить. Всё же он наш союзник и очень полезный!
Молодой конунг кивнул, соглашаясь, что Харек весьма полезен для его дела, пока находится в Ранрики.

Сарасберг. Кюна Рагхильда.

Гонец с белым стягом с силой ударил древком копья в ворота усадьбы, на лице его читалось нетерпение и превосходство над агдирцами. Вышедшую ему навстречу стражу он окинул презрительным взглядом.
- Чего надобно? - Спросил его хирдман постарше.
- Кюну вашу видеть желаю, - произнес гонец, а после уточнил: - Ту, что моложе.
- Великую Рагхильду, мать Харальда конунга, - повысив голос, бросил второй стражник.
- Может быть и великую, - пожал плечами приезжий. - Я слова ей привез, что Сульки Роголандский и Хроальд из Теламерка сказать ей желали.
Скривился старший хирдман, речь гордую слушая, но все же впустил за частокол гонца.
- В сенях обожди. - молвил. - Покуда кюна тебя принять не пожелает.
Рагхильда против воли нахмурилась, замерев по центру светлицы:
- Чего надобно, не сказали, - прожигая стражника взглядом поинтересовалась она.
- От Сульки гонец, хорошего не жди, государыня, - хирдман поклонился.
- Чтож, пригласи в зал его, послушаю чего Сульки хочет, - Рагхильда проплыла к трону своему.
Вошел воин Роголадский, взглядом дерзким кюну оглядел, да на скамью опустился без дозволения, усмехнувшись в усы, а после так сказал:
- От владетельного конунга Сульки Роголадского прибыл я, и от друга его славного конунга Хроальда Понурого, правителя Теламерка слово привез тебе, Рагхильда кюна.
- Молви! - велела кюна, больше величественную статую ромейских богинь напоминая.
- В милости своей государи, что меня послали, желают положить конец распре кровавой, что меж государствами нашими случилось.
- Клятву принесть хотят? – спокойно, с величием безмерным произнесла кюна.
Рассмеялся словам этим гонец:
- Смелые слова для женщины, чье владение окружено лютыми врагами, а охраняеться не верной дружиной, но наемной ратью.
- Но пока рать эта вольную дружину вашу бьет почем зря, - улыбнуться Рагхильда себе позволила.
- Ошиблась ты, видимо, кюна, - взгляд холодный по лицу женщины скользнул. - Бежали наемники твои, только пятки сверкали, а за ними, поспевая едва, бабка эта ковыляла... Асса.
Вскинула Рагхильда бровь, это все чем она выдала удивление.
- Загадками говорить вздумал, хирдман? Да только за Ассу не отвечаю я. Она женщина свободная.
- А не в Ассе дело то, с каким послали меня славные конунги, а в землях, коие они за собою удерживают, - из насмешливого, серьезным стал тон посланца. - Не желает кровопролитие продолжать Сульки, а потому требует, чтобы признала ты, кюна Рагхильда за ним владение всем Агдиром Западным и Южным, а за другом его сердечным Хроальдом Понурым - Гренланд, иначе еще Восточным Агдиром названный. Если же откажешь ты в просьбе этой - Сульки Великий сам с тобою говорить придет, да по дороге огню и мечу предаст все земли эти и усадьбу твою, и людей твоих, не щадя никого.
Рассмеялась кюна.
- Твой Сульки меня посмешить решиль? Али и правда думает, что я отдам ему земли харольдовы? Не бывать тому! - холодом льдов норвежских на посланника повеяло. - Ступай к хозяину своему, да слова мои передай. Не бывать тому. А хоче по зубам получить, пусть приходит говорить со мной.
- Быть по сему, - сталь острая в голосе хирдмана звякнула. - Коли отвергла ты предолжение щедрое конунгов, так всего лишишся и самой жизни своей. Еще зима не наступит - придет в Сарасберг Сульки конунг - не уберегут тебя рати наемные!
- Горазд ты лаятся, да пора бы и честь знать! Проодите до ворот, - стражникам кюна приказала.
«Что же предпринять» - заметались мысли женские. «Сына звать назад, да не простит он мне, что удачу спугнула. Держать оборону, а хватит ли сил?»
Когда покинул усадьбу гонец роголадский, спросил у Рагхильды воин ближний:
- Какие приказания будут, государыня?
- Готовьтесь к обороне, да к сыну моему гонца отправьте, - спокойно, как будто ничего не произошло за это утро, да ничего не грозило, как о чистке лошадей и двора ратного объявила Рагхильда..
- Справим, - кивнул телохранитель. - А послание гонец какое должен передать?
- То что мне Сульки гонец сказал.
- Слов в слово, - воин пообещал, а после еще спросил: - Советников твоих, госпожа следует ли позвать или быть может Ассу кюну?
- Ассе передайте, чтобы в Гокстад собиралась. Так спокойнее будет. Да еще отправите соглядатаев в Гринланд, узнать что готовят Сульки и Хроальд, а поскольку нет воинов более доблестных и верных, чем Халльвард и Сигтрюг - то они пусть и делают это дело.
Рагхильда встала и покинула зал в светлицу свою думами отягощаемая пошла.

(с Тельтиаром)

Лес на границе Согна и Фиордов

Двое сыновей Атли тощего шли по лесу, едва переставляя ноги - они тащили на себе скальда Альвира, которые, после учиненной над ним расправы уже не мог ходить - перебитые ноги волочились по земле.
- Тяжел, ублюдок, - сквозь зубы сплюнул Херстейн. - Брат, зачем мы с ним возимся?! Бросили бы, как уговаривались и пусть подыхает!
- Затем, чтобы отец его сам наказал, за убийство сестры нашей, - усмехнулся Хольмстейн, тяжело вздохнув - он был послабее брата и потому уже почти выдохся, неся пленника.
- Вы убили Сольвейг, а теперь хотите очернить и его, - презрительно процедил Хастейн, шедший позади - он нес на руках тело сестры и уже заметно отставал от братьев.
- Замолчи, щенок! - Огрызнулся средний брат. - Или я...
- Хватит, - оборвал его на полуслове старший. - Пойми, Хасти, мы все сожалеем о том, что произошло, но ты же видел - Сольвейг... она была словно одержима. Колдовство этого негодяя помутило ее рассудок и он должен ответить за свое преступление.
- Складно баешь, братец, - кивнул Хольмстейн. - Ох, дорого бы я сейчас дал за повозку с волами.
- Тащи, чай не девица, чтобы работы тяжкой избегать, - бросил ему Херстейн, локтем больно ткнув свою ношу под ребра. Скальд отозвался глухим стоном из забытия.
- Жрецы испытают его огнем и каленым железом, - мечтательно улыбнулся Хальстейн. - Я с удовольствием посмотрю, как этот рифмоплет наделает в штаны, когда сталь оставит на нем свое клеймо.
- А если он пройдет испытание? - Спросил Хольмстейн.
- Все эти певцы трусливы и жалки, - старший брат был уверен, что Альвир не сможет оправдаться перед ярлом. - Он опозориться и после будет казнен, а с его отца мы возьмем виру за жизнь нашей сестры.
- Мы все хорошо придумали, - согласился средний брат.
Впереди их ждал еще долгий путь, но с каждым шагом Гаулар приближался.


Вингульмерк. Деревенька, захваченная гаутами

Тяжелый сапог с силой втоптал в землю молот тора, сорванный с шеи гаутского хельда, сам же он, связанный, сцепив зубы наблюдал, за этим, не в силах воспротивиться.
- И сказал Господь: "Да убоятся те, кто не верует в меня и да будут наказаны они", - голос Асмунда звучал тихо, но выжившие воины свейского конунга, согнанные к дому старосты слышали каждое слово, ибо сейчас он зачитывал им приговор. - Язычники и неверующие, азм есть гнев Божий, азм есть глас ярости Его, ниспосланный Господом Нашим, дабы наказать тех, кто не принял Его в сердце свое!
Тела убитых гаутов, оказавших сопротивление людям Асмунда в первые мгновения битвы валялись возле домов - нападение было внезапным и стремительным. Гауты, считавшие, что в захваченной деревне им ничто не угрожает даже караулов не выставили - да и чего им было бояться, если повсюду христиане покорные. Разве могли представить себе, что почти полсотни вооруженных воинов нападут на них поутру, одних тут же прикончив, иных же связав и бросив судьбы дожидаться. Собирался вокруг воинов пришлых и народ деревенский, поначалу боязливо, а после, поняв что им обид не чинят люди Асмунда, осмелели - стали осыпать бранью гаутов.
- Правда ли, что они притесняли христиан и кресты жгли? - Спросил ярл беглый у старосты.
- Как есть правда, - выдохнул тот. - И над верой нашей глумились, и...
- Око за око, как покарал Господь вавилонян за гордыню их непомерную, так и я - Меч Гнева Господня, отсеку головы язычникам! Но прежде спросить желаю - есть ли среди вас те, кто хотят принять правую веру, отречься от идолов деревянный и в Бога Живого уверовать?
- Пусть твой Белый Бог еще раз на кресте сдохнет! - Бросил гаутский хельд. - Пусть ему...
Лезвие вошло в грудь пленнику, оборвав его жизнь. Захлебываясь кровью, гаут рухнул на землю, остальные же в стороны подались, да некуда было им бежать.
- Лишь поверив в Господа обрящете вы спасение, - холоден был голос Асмунда, а глаза его - точно льдинки две. Тяжко было тем, на кого смотрел он, страх животный сердца их пронзал.

Рогволд и Харальд
Что иными словами означает "я и Тельт"


С той поры, как гонец от Харека прибыл в Нидорас, две недели миновало. Часто думал Харальд о том, что происходит во владениях его исконных, им оставленных ради завоеваний новых, да все вести черные приходили - и о том, что пал Агдир, и о приближении войска свейского, и о мятеже странном, но не мог конунг молодой бросить новые земли, захваченные - рано было возвращаться еще. А потому велел он Рогволда призвать из усадьбы его, дабы беседу вести о том, что сделал он в одали, ему подаренной. Вскоре вернулись гонцы, а за ними следом и сам ярл Мера пожаловал.
Казалось, все надменнее с каждым днем прошедшим становится бывший слуга Неккви. Одевался не в пример другим богато, пиры закатывал горой, окружил себя роскошью неслыханной – ни в чем отказу страстям своим порочным не ведал. Себе потакал, но и с другими щедрым был, чем ото всюду переманивал людей, обильно раздразнивая их чуткий до златого звона слух иллюзиями и обещаниями.
Войдя в конунжьи хоромы, Рогволд склонился перед Харальдом да молвил, его приветствуя:
- Многие лета, конунг! За какой надобностью видеть меня хотел?
- И ты будь здоров, ярл мой верный, - Харальд ответствовал, чуть голову склонив да на скамью ближнюю кивнул - садись мол, Рогволд. - Месяц минул с той поры, как голова Неккви на воротах пристанище последнее нашла. Уже и не голова это, а череп треснувший. Услышать я хочу, все ли ладно во владении, что я тебе пожаловал.
- Во всем начинаниям нашим удача сопутствует. Раумсдаль пал к ногам нашим, кровью совсем малой за земли урожайные уплотить пришлось. На прокорм богам высоким, видимо.
Помолчав в раздумье немного, Рогволд Мудрый продолжил.
- Сельви треклятого изловить пытались, но, видать, ныне не судьба ему к деду в Вальгалле присоединиться. Однако ж пусть пригреет старый пень местечко внуку своему, ибо, видит небо, не долго ему томиться в одиночестве.
- Слышал я уже, как от вас Сельви ускользал, точно селедка скользкая из рук рыбака-неумехи, - усмехнулся на то конунг. - То там возникнет, то здесь. Большой урон он наносит и власти нашей и благополучию, деревни разоряя.
- Конечно же, ускользает, - участливо кивнул ярл, - но тому не только воля богов высоких, но и мой разум потворствует. Раумсдаль ныне весь в руинах лежит, мужей многих лишился, одни бабы остались. А разве много сделаешь руками их немощными, конунг?.. и много ль времени пройдет прежде, чем бонды головы поднимут да на власть твою роптать начнут?.. я Сельви по своему разумению бесчинствовать позволяю, ибо вскоре гнев крестьянский на него обратится, а нас минует. Проблем многих избежим мы путем таким… пусть, пусть бесчинствует. У меня среди его людей доверенных один друг дорогой имеется. Златом, конечно же, приобретенный… его словами распаляю я пламя злобы Сельви, а вместе с нею – и пожарище ненависти к нему.
Молчал некоторое время Харальд, слова ярла обдумывая. Уже говорил ему Хакон, что себе во вред действует ныне Сельви, да думал конунг, что после гибели деда рассудком помутился враг, а нет же - то Рогволд его к гибели ведет, направляет тайно, точно сам Локи коварный.
- Хитер ты ярл, - наконец произнес конунг, задумчиво прядь светлую на палец накручивая. - Но весть твоя приятна мне, однако ж думаю я, что уже довольно неприязни к Сельви народ питает, надо поунять наглеца.
Улыбнулся ярл словам приятным, с уст Харальда сошедших, хоть и незаслуженные они были. Соглал Рогволд Мудрый, соглал, ибо действительно все никак не могли вои его верные Сельви треклятого поймать.
- Ныне, когда под стяги наши мужи раумсдальские стекаться стали на защиту родного края, роль Сельви можно объявить сыгранной. Обещаю, конунг, что вскоре отрубленная голова его усладит твой взор.
- Голова берсерка одного малого стоит, - подумав, Харальд произнес. - Надобно мне, чтобы заставил он родичей своих из Мера Южного на битву в нами выйти, проще рать разбить будет, нежели их из усадеб выкуривать.
- По мне так лучше расправиться с Сельви, а остальных златом выманить, - пожал плечами в ответ Рогволд, - ну а там сталью расплатиться.
- Злато хорошо, когда с бондами на рать идешь, - покачал головой конунг. - Здесь же в кровной мести дело и не польстяться конунги на уговоры ярла, мниться мне.
- Может, и прав ты… но по мне с частями справляться всегда легче, нежели с целым. Но тебе виднее, конунг, ты один ведаешь о силушке своей, тебе решать куда и как направлять ее.
- О том всегда помни ярл, - одарил улыбкой Рогволда конунг, да то улыбка превосходства была, хотя ничем и не заслужил пока власти своей Харальд, кроме как происхождением и подвигами дяди своего.
- Тогда, раз боле не о чем говорить нам, позволь откланяться.
- Иди, верный мой Рогводл, готов будь к тому, что могу вновь призвать тебя я, - позволил конунг, ладонью взмахнув. - И еще, разузнай, что в Мере Южном твориться, сколь сильны враги наши ныне и какую рать выставить готовы.
- Сделаю, Харальд, - в завершение молвил Рогволд и, отвесив поклон, поспешил к выходу.
Жаль, не видел конунг лица ярла своего, ибо многое было на нем изображено в мгновения эти. Весь неуемный нрав, вся спесивость, вся гордыня Рогволда. Яд змеиный, едкий по жилам его бежал, а не кровь горячая.

Гаулар. Ярл Атли Тощий с сыновьями и Альвиром

В обычно шумной и многолюдной горнице правителя Согна в этот день было тихо. Тело Сольвейг лежало на столе - служанки переодели ее и скрыли следы побоев румянами, так что теперь на мертвенно-бледном лице ее застала загадочная скорбная улыбка. Ярл Атли, сломленный, казалось, постаревший сразу на десять лет, сгорбившись сидел возле ее лица, что-то тихо шепча. Плечи могущественного правителя вздрагивали, так, словно он плакал. Супруги ярла в горнице не было - она не могла смотреть на безжизненное тело дочери, а потому, прокляв подлого убийцу, скальда Альвира и пожелав ему скорой и мучительной смерти, женщина скрылась в своей спальне, дабы оплакать Сольвейг. У стены, не решаясь подойти ближе, сидели на лавке со скорбными лицами все четверо сыновей ярла, но лишь один из них действительно скорбел о смерти сестры.
- Расскажи мне, как все было, Хальсти, сынок, - речь ярла звучала отрывисто, глухо - он с трудом сдерживал слезы, готовые солеными каплями пролиться из глаз.
- Отец, может не стоит? - Заботливо поинтересовался Хольмстейн, не уверенный, что старший брат сможет рассказать все, как необходимо.
- Я хочу услышать, как умерла моя дочь, - голос Атли на мгновение окреп.
- Этот выродок, Альвир сын Кари, убил ее, - произнес Хальстейн, стараясь, чтобы в его словах отчетливо звучали скорбь и праведная ненависть. - У нас на глазах он бил ее, отец...
- И никто из вас не смог его остановить?! - Воскликнул старик, поднимаясь из-за стола. - Хороший же сыновей вырастил я! Даже сестру защитить от лиходея не сумели!
- Отец! - Вскинул руку средний брат. - Мы не успели! Они были возле дома - Сольвейг... наша бедная Сольвейг и этот негодяй, околдовавший ее! Когда мы вышли из леса, он заметил нас и понял, что мы пришли забрать сестру... и тогда ударил ее.
- Я бросился к ним, - подхватил рассказ старший брат. - Но этот песий сын продолжал бить Сольвейг, а она, околдованная, одурманенная, даже не сопротивлялась.
- Когда мы оттащили ублюдка - она уже не дышала! - Вскричал Хольмстейн. - Отец, велика наша вина!
Он опустился на колени, склонив голову, и его примеру последовал Хальстейн.
- Хасти, - повернулся к младшему, любимому сыну ярл. - Все было так? Ответь мне!
Взгляды братьев вонзились в Хастейна, злые взгляды, неприятные. Юноша почувствовал смертельный холод, от них исходящий, и медленно кивнул.
- Да... все так, как говорят братья, - всхлипнул он. - Негодяй убил нашу сестру!
Атли тяжело вздохнул, рухнув в кресло, голова его безвольно повисла на плечах, но спустя несколько мгновений ярл с силой сжал кулак и процедил:
- Я хочу видеть скальда, я хочу посмотреть ему в глаза.
- Как пожелаешь, отец, - Хальстейн первым вышел, проводя отца до подпола, где посадили на цепи пленного Альвира. Разжегши факел, Атли ярл спустился по крутой лестнице, осветив лицо прикованного скальда огнем. По щеке от уха до подбородка юноши тянулся все еще кровоточащий шрам, один глаз был подбит и вокруг него распухал огромный синяк, сам же пленник сидел, прислонившись к стене, неестественно выгнув ноги.
- Мы ему ноги переломали, чтобы бежать не вздумал, - чуть улыбнулся Хальстейн.
- Это правильно, - произнес ярл, передавая факел сыну, а затем схватил скальда за волосы, и с силой дернул, приводя в чувство. - Зачем? Зачем ты убил мою дочь?!
Медленно открыл глаза Альвир, больно было ему на свет смотреть, да только понял он, в чем обвинили его подлые ярла сыновья, какую вину ему приписали и так сказал:

Смотри ярл, пронизаны ложью,
Твоих сыновей слова,
Руками их Фреи юной
Оборвана жизнь была.
Гордыня в словах их бранных,
Тяжел у Херстейна удар,
Погибелью Нанне ниток,
Стал братских обьятий жар...

- Замолчи! - Хальстейн хотел ударить скальда по лицу, но отец перехватил его руку.
- Вот значит как, - сплюнул старый Атли. - Этот ублюдок вас обвиняет. Объяснись, сын.
- Он лжет, песий выродок! - Сквозь зубы процедил воин. - Убей его, отец, убей дабы отомстить за Сольвейг!
- Разве я тать ночной, чтобы людей без суда убивать? Я ярл и здесь власть моя безмерна, но закону каждый послушен должен быть, - твердо слова звучали, казалось вновь сила вернулась в ослабшее от горя тело Атли Тощего. - Иди, Хальстейн, созови жрецов и законоговорителей, созови людей! Будет суд по праву и закону, и каждое слово ложное, что из уста лиходея вырвется - будет ему болью возвращено! Испытания огнем и железом пройдет он, дабы мог я видеть, способен ли он правду сказать.
- Пусть так будет, отец, - поклонился Хальстейн, уверенный, что не сможет выдержать испытаний увечный пленник.
- Пока же, лекаря приведи, пусть кости ему вправит, не гоже обвиненного увечным делать до приговора.

Халльвард и Сигтрюгг. Пока что Сарасберг.

Скоро навестил братьев слуга Рагхильды кюны, приказание новое передал им - в Гринланд отправляться, только тайно, да разузнать-разведать, что готовят там Сульки, конунг Роголандский, да Хроальд, товарищ его, Теламерка правитель.
- Нет, и они правда думали, что Рагхильда им земли отдаст? - удивлялся Сигтрюгг. Узнали братья уже, с каким посланием к кюне гонец от Сульки приходил да чего требовал, и рассуждали теперь меж собой, что дальше будет.
- Поди разбери их, - Халльвард плечами пожал. - Ведь никакой правитель, ясное дело, земли свои добровольно не сдаст... Они, наверное, силой решили похвастаться, припугнуть наших - мол, нажеды у нас нет никакой в битве с ними.
- Ну это мы еще посмотрим, - младший протянул. - Как раз в Гринланде и посмотрим.
- Туда еще добраться надо... - почесал затылок Халльвард, призадумавшись.

Решено было в итоге, что окольными путями туда братья отправятся с отрядом вместе - только не как соглядатаи, а как... перебежчики.
- Значит так... - херсир молодой на земле прутиком знаки выводил, на брата, сидящего рядом, не оглядываясь. Сигтрюгг же с интересом наблюдал за ним, отгадать пытаясь, сам с собой тот разговаривает или все же к нему обращается. - Отсюда на корабле, потом... до Гринланда, если взять коней в деревне, дня полтора...
- Два, - возразил наконец Сигтрюгг. - А то и больше, отряд-то у нас немалый теперь.
- Да не поедем мы всем отрядом! - снова стал Халльвард возмущаться. - Возьмем пол-дюжины или чуть больше лучших воинов, и тайно...
- Я ведь объяснял уже, - тяжело вздохнул младший брат, - вряд ли сможем мы близко подобраться к Хроальду тогда. А если прикинемся, что от Рагхильды мы к нему захотели переметнуться в свете событий последних - дорога нам открыта! Почему ты не хочешь по-моему сделать? Или я тебя подводил когда-нибудь?
- Никогда, - не задумываясь, Халльвард ответил. - Но то, что ты предлагаешь - риск большой. Коли на чистую воду выведут, что делать будем?
- Сделаем так, чтоб не вывели, - отвечал Сигтрюгг. - Хроальд этот, говорят, не шибко умом наделен; да и пять десятков воинов хороших никому еще не помешали... Купится, говорю тебе, с потрохами купится!
Схватился Халльвард обеими руками за голову, застонал притворно.
- Ладно, - после паузы недолгой молвил он, - твоя взяла. Но если мы опять в беду какую попадем и живыми из нее выберемся, я с тебя шкуру спущу, это я тебе обещаю!

Прийдя к решению единому, озаботились братья и тем, что как в дорогу собираться. Но перво-наперво нужно было воинов самих собрать, а не припасы, да объявить им, куда и зачем они отправляются.
- ...Завтра днем отправимся, - так херсир говорил, перед пришедшими во двор воями расхаживая, - так что времени не так много у нас, ведь дело наше отлагательства не терпит. Коли мечи затупились - наточите, коли доспех плох - новый у кузнеца возьмите. Еды пусть каждый сам себе соберет, на пять дней расчетом - там, если что, в поселении каком еще возьмем. Другим, кого сейчас тут нет, передайте все это, а завтра, как солнце над этим дубом взойдет - выдвигаемся.
Дуб был тот самый, Сигтрюгг вспомнил, на котором стрелять их Асгаут учил. В темноте полной - а они, совсем мальчишки тогда, и лука в руках не держали толком. Кажется, что и не так давно было это... а с другой стороны - вот и Асгаута нет уж рядом с ними, и неизвестно, когда теперь увидятся они.
Вздохнул опечаленно юноша. Халльвард тоже опечалился, взгляд брата проследив.
- Ярла вспоминаешь? - воины расходились уже, обсуждая поход предстоящий.
Сигтрюгг кивнул.
- Мне тоже грустно, как подумаю о том. что и не встретиться можем в будущем.
- Как богам угодно будет, - пожал плечами младший парень, да решил в другое русло разговор перевести. - А ты так и не сказал им, в качестве кого в Гринланд мы прибудем, - и улыбнулся хитро.
- Как на корабле будем, скажу.
- Правильно, с корабля-то им деваться некуда будет, - согласился с братом Сигтрюгг.

Усадьба Кари из Бердлы. Кари-берсерк, его сын Эйвинд и их люди.

В один из вечеров в дверь дружинного дома Кари-берсерка постучал Эйрик-Топор. В руках сжимал он кусок бересты, в нетерпении переминаясь с ноги на ногу перед дверью. На выгул вернулся голубь с письмом от верного человека в Гауларе.
- Атли Сухопарый схватил Альвира и хочет смерти предать его! – вместо приветствия побратимам выпалил Эйрик.
Поднялся из-за стола Эйвинд-Ягненок, за ним братья Сигурдссоны, выпрямился могучий Халльгорм, прервали трапезу и другие викинги:
- Подлый ублюдок не посмеет жизни лишить сына лендрмана!
- Не довела Альвира ярлова дочка-ведьма до добра…
- Будь проклят Атли Тощий! - лицо Эйвинда потемнело от гнева, правая рука сама легла на ножны.
Только Кари продолжал сидеть на хозяйском месте. Никак не показал он, что затронули его вести о сыне, только прибавилось морщин на лбу и голова опустилась:
- Садись, Эйрик, и дай мне письмо.
Викинг послушно опустился на скамью, письмо пошло по рукам к Кари. Уселись и остальные, нетерпеливо глядя на своего лендрмана – тот внимтельно прочел письмо и сказал:
- Атли обвинил Альвира в убийстве своей дочки со слов своих сыновей. Они сломили Альвиру ноги и доставили к ярлу. Скоро судить будут – каленым железом пытать.
Снова загомонили хирдманы:
- Надо собирать людей…
- Пойдем в Гаулар и справедливости требовать будем!
- Сыновьям ярла кровь пустить надобно!
Тут уже поднялся на ноги Кари – резким неуловимым движением, невозможным для немощного, стариковского тела:
- Альвир чей сын?!
Суровым взглядом обвел он глазами всех и каждого в доме, остановив взгляд свой на Эйвинде – тот один не опустил голову. Непонимающе смотрел он на отца. Кари вздохнул и заговорил снова:
- Мы не сможем требовать в Гауларе справедливости – вся власть там в руках Атли-ярла и его жрецов. Мы не соберем столько людей, чтобы взять Гаулар – сильная у ярла дружина. Выкрасть Альвира не удастся – пуще глаза стеречь его будут Тощего сыновья. Если ты, Эйвинд, не образумишься – потеряю я и второго сына. Альвир упрям, словно глупый бык-трехлетка! Он пошел против моей воли и что получил?! Девка его мертва, сам стал калекой! Когда ведешься с беспутным родом – не доводит это до добра! – старый берсерк вдруг понял, что лицо его искажено болью и гневом, а рука сжимается, словно держит секиру. Он разжал кисть и сел:
- Покуда я во власти над вами – не пойдем мы в Гаулар. Все я сказал.
Замолчал Кари. Безмолвствовали и викинги за столом, а Эйвинд встал и вышел из дому. Не смел он перечить отцу, да только и смириться с бессилием своим не мог.

Транделаг. Усадьба Хладир. Хакон млад.

Когда боги сотворили людей, Лодур, видимо, поработал над разумом. Речи жреца поселили в груди Хакона зерна смятения, но куда было тому искусу до томления, порожденного словами матери? Викинг младой был рассудком не скорбен и понимал, что не лишь о его благе радеет родительница. Нет, как всякая женщина мать его ревнует к пригожей да родовитой девице, занявшей место кюны и конунжье ложе. А все же были слова ее, как занозы, и не мог Хакон млад их из мыслей изгнать.
Едва над Хладиром взошло солнце да пропели горластые петухи, ноги сами понесли молодца к окнам усадьбы. Где-то там была его мачеха, что носила под сердцем наследника земель Транделага. Раньше Хакон не думал о ней, как о женщине, видя в кюне лишь часть имущества, вверенного конунгом его радению да заботам. Когда не тебя разом падает столько решений, что по сравнению с ними махать мечем видеться радостью, а уклоняться от стел в сече – детской забавой, все женщины на один лик становятся. Но сейчас, глядя на окна светлицы, молодой воин вспоминал косы мачехи, и ловил себя на мысли, что обнять ее будет приятно. Запустить руку в густые кудри, припасть устами к устам, увидеть, как гордая родственница конунга Оркдаля склониться пред сыном рабыни… от этих мыслей по телу пробежала сладкая дрожь. Юная жена старого Хакона была первой женщиной, которую Хакон младой был вынужден завоевывать, и это сделало ее притягательной. Юнец, грезивший о славе воителя, берущего самые неприступные из твердынь, видел в ней вызов. Убить нерожденного виделось подлостью, но получить женщину стало вопросом доблести. И сейчас его уже не смущало, что он положил глаз не на деву, но на замужнюю женщину. Что есть закон для юношеского пыла? Досадные закорючки, не более.
Возможно, будь здесь старый Хакон, или хотя бы мудрый ярл Бьярни, юноша мигом опамятовался. Но все зрелые мужи, умудренные опытом и убеленные сединами, ушли из Хладира вслед за конунжьим стягом. И некому было остеречь юного Хакона, когда он толкнул дверь в усадьбу.
Вотчина Хакона было богатым имением: дверь даже не скрипнула.

Нидорас. Тесть и зять
С ДЛ

Слухами, как известно, земля полнится. Хоть и не послал Харальд гонца к тестю, но дева-солнце толком поторопить коней не успела, а молва уж донесла Хакону Трондскому про гонца. Девица, принесшая конунгу воду умыться, была слишком глупа, чтобы понять важность вести, но от того не менее желала снискать милость грозного господина. Авось выйдет сгодиться, а тогда пришлый конунг деву щедротами не оставит…
Узнав про гонца из земель Харальда, Хакон нахмурился: странно то было, что зять вчера за ним не послал, да вестями не поделился. Ежели радость вестник принес – так ею делиться потребно. А вот, коли кручину новость сулит… додумывал конунг уж по дороге, оставив служанку хлопать глазами у перевернутого подноса.
- Здравствуй, родич, - Харальд временем тем, толи утомившись, толи просто от безделья уже на ложе находился, хотя одежд не снял еще, а потому поднялся, Хакона заприметив. - С чем пожаловал ты?
- Вопрос молвить желаю, - не поддержал Хакон тона игривого. - Ужель я тебе ненадежным кажусь, что на старости лет вести не от родовичей узнаю, но от слуг?
- О чем ты? - Вскинул бровь Харальд.
- О гонце, что вчера с коня слез пред твоими дверями. Или - не один он был, и много вестей ты от старых ушей тестя утаиваешь, будто я - ворог, а не союзник?
- Ты о внуке, что скоро народится должен?
Конунг лицу своему придал вид удивленный, так словно это он, а не тесть его недоверием обличен был.
- Думал я, посланец тебе в очередь первую новость эту рассказать должен был.
- О внуке?! - на миг Хакона захлестнула неизмеримая радость: не прервется род конунжий, продолжиться его кровь в веках, перейдет славным мужам да ласковым женам. Но трезвый ум, что не раз выручал старого медведя в пылу сечи и в управлении мирном, взял вверх. - Нет, Харальд. О Хареке.
- Не такая уж это и весть важная, чтобы тебя, родич, беспокоить стоило, - пожал плечами юноша, отметив при этом как удивился Хакон, о положении дочери своей узнав. Значит все же исполнил гонец все, как требовалось - ни слова не сообщил старику раньше времени. - Харек - один лишь из ярлов моих и не более.
- Один из людей твоего отца, - напомнил Хакон. - Что молвил посланник?
- Моего отца уже шесть лет, как нет в живых, - голос конунга прозвучал резко, тесть задел его за живое.
- А ты конунг едва второй год, - голос тестя звучал без эмоций. - Отринь же воззрения, что пристали мальчику, в лета не вошедшему, и думай, как муж. Ранее судили тебя по отцу и шли за тобой, ведомые верностью Хальвдану. Знают мужи: худой росток редко растет от доброго корня. Но ныне тебе самому надо поддерживать в людях веру... и верность. Харек был друг Хальвдану. Как много снесет он в память о мертвом?
- Я конунг едва ли второй год, это верно, но владений у меня в четверо больше, чем у отца моего за двадцать лет правления было, - подавив злость, Харальд придал голосу некоторую усмешку, но заметно было, что сейчас он хотел попросту доказать, что превзошел отца. - Я многое дозволил Хареку и не ему жаловаться на мое правление, но он вышел за те границы, что отделяют конунга и подвластных ему ярлов.
- Чем же, о, конунг? - в тоне Хакона слышалось ехидство. - Ужель в том, что желал смерть людей своих наказать, как правда велела? Он - не вассал тебе, Харальд, и пришел в помощь не под гнетом силы но по своей воле. Что до дела того темного, скажу, что нет во мне веры предателям. Ежели судишь по крови - иди Гандальва облобызай, ибо родич он тебе много ближе тех отроков. А подлость свою доказал.
Отвернулся от старика конунг, дабы скрыть досаду и неприязнь, на лице отразившуюся - от дяди еще терпел он упреки, но чтобы еще и от тестя их выслушивать - тут уже не хватало терпения у конунга, вскипала кровь в жилах, словно о наследии славном берсерковом вспоминая, да только быстро смог унять гнев Харальд, не позволил наружу излиться и уже спокойно произнес:
- О том судить, была ли вина за отроками - лишь мне дозволено и матушке моей, но никак не ярлу, пусть даже мне и не подвластному.
"Следовало... следовало его принудить клятву верности принести, когда в Раумарики с ним встречался", - запоздалая мысль промелькнула.
- Не дело мне в управленье землей чужой лезть, - парировал Хакон. - Но то, что скрываешь ты вести такие, значит одно лишь - проблем вскоре прибавиться. А то уж не дело только твое и твоей матушки. И, кстати, хоть слышал я в прошлом лишь речи хвалебные о Рагхильде, то то, как решала он спор ярла с щенками из логова волка альвхеймарского, и мне сомненье внушает. Харек по всему Северу известен своей честью, а эти двое лишь тем знамениты, что конунга поменяли. Когда было то честью? И молчу уж я о летах их, видимо юных, когда уши молодцев открыты обману. Прав Харек был, и не его пытать надо, но к Рагхильде приглядываться. Часто бывает, что жена, без мужа оставшаяся, дела прежде не ведомые вершит. Потому боги и наставляли не оставлять вдов одинокими, находить им мужчин из доброго рода. Предки худого не молвят!
- Моя мать замуж не выйдет, - покачал головой Харальд, которому сама мысль такая претила. - Хареку же я самоуправство его прощу по первости да за заслуги былые, прав ты Хакон, не след мне на друзей отца сейчас злобы копить. Что же до тех слуг моих, что конунга сменили - так ведь не Вебьерсоны одни - Рогволд тот же, ярлы все гудбрандсдалирские и люди их, да и Мера жители тоже, что же, мне всех их за предателей почитать за то? Али в шею гнать?
- Как знаю, уж не впервой тебе Харека Волка чернят. Задумайся, Харальд: ужель тот, кто дерзнул письмо, конугу писанное, переиначить отраву кинуть в вино забоиться? Не то злит тебя ныне, что надо. Что до тех, кто сменил знамя, скажу: надо им верность свою доказать, но чтоб верны тебе были, а не слугам твоим, что своим умом последствий не ведают. Хотел бы я ошибаться, но - слишком много зим вижу я зависть людскую да то, что с людьми она делает. Коль был бы сейчас мир - не шибко убыток бы мы потерпели. Но счеты сводить да спорить, когда враг у ворот - то преступление черное.
- Торлейва я наказал и наказал жестоко, - произнес конунг, да вновь ему жрец привиделся, головою в сугроб опущенный. - Разве посмел бы он вновь на тоже злодеяние пойти?
- Иль думаешь ты, что Харек в немирие лютое сам воев своих отравил, чтобы тень на родичей твоих кинуть? Зачем то ему? Не желал бы служить - в земле кельтов остался. А мужи верные серебра много дороже.
Вздохнул устало на слова эти Харальд, видно было, что надоел ему разговор уже:
- Тяжкое дело это, да трудное, - молвил он, вновь на ложе свое усаживаясь. - Разве можем мы судить о нем лишь со слов человека одного, да к тому же Хареку служащего, и оттого уже, без сомнения, старающегося приукрасить ярла своего деяния, да противников его очернить.
- Я речей тех не слышал и сужу лишь свом рассуждением. Сам я Белого Бога не чту, но хорошо знаю, что почитатели его многим что бельмо на глазу. Ежели ярлы грызутся за расположенье властителя - в том есть и польза ему, ибо видит мудрый правитель, кто слаб, но хвастлив, а за кем сила уверенная. Но должен конунг уметь и пресечь те игры жестоко. Думаю я - сейчас время для мер крайних, а промедленье власти твоей угрожает. Что, коль и впрямь решат христиане, что ты им не надежа? Хоть до победы норов смири, вот мой совет.
- Коли так хорошо рассуждаешь ты, тестюшка, так бери дело это в свои руки и суди по справедливости, - протянул ладони к Хакону юноша, улыбнувшись слегка. - Как только расправимся мы с Мером, да в Сарасберг вернемся, в твоей власти будет решение любое принять и приговор вынести.

Сарасберги. Кюна Асса сотоварищи.

До самого следующего дня решила не появляться на людях кюна Асса. Рассудила старая, что неспокойно станет в Сарасберги после утренних вестей, роптать начнет народ, а ропот тот непременно в недовольство выльется. И тут уж пусть Рагхильде оно головной болью отольется. Сама варила кашу Вещая Дева - сама пусть и расхлебывает. А она, Асса, в сторонке посидит - да и какой с нее, старой, спрос?
Вот если оступится невестка, ошибется или иную какую глупость сотворит, тут уж другой разговор будет, тут уж кюна медлить не станет...
Но сейчас, когда тихо все было, собрала Асса вокруг себя рабынь и велела им наносить воды и растопить баню. Покуда занимались дрова да прогревались камни, пока окутывал банную избу тяжелый пар, слушала старая кюна, как играет на деревянной дудке младая рабыня из Бизантии. Перебирая пальцами тонкими по дыркам на полой ветке, извлекала она из своего странного инструмента звуки столь тонкие и жалостливые, что впору было прослезиться от умиления. Слушала ее игру кюна, дыхание затаив, и не заметила даже, как время в таком ожидании пролетело. А после славно пропарила свои старые кости Асса, нежась на лавках сосновых, покуда Ульяна, девка крепкая да мастеровитая, бока ей мяла да спину давила. Старались рабыни на славу, стараясь хозяйке суровой угодить. Втирали в кожу кюны душистые масла бизантийские, по цене дорогой купленные, да одели в одежды новые, мягкие и телу приятные. Взяли под руки, отвели обратно в палаты, где уж накрыт был стол для кюны, да так справно, что от пищи всякой разной ломился. Сытно отобедала старая кюна, не побрезговав ни куропаткою, на вертеле до корочки хрустящей зажаренной, ни черникою сладкою, ни терпким летним вином. Сладкая истома окутала ее после бани и трапезы, и окунулась она в благодушие, что редко просыпалось в душе ее за последние годы.
Расчесывали Ассе волосы седые, когда доложено ей было, что у дверей чертогов ее стоит Тьодольв ярл и дозволения увидеть кюну просит. Подивилась старуха эту - недалече, чем в полдень видела она Каменную Башку, но впустить приказала. Только лишь предстал Тьодольв пред очами госпожи своей - сразу же на колено опустился и голову склонил в знак преданности глубочайшей. Улыбнулась Асса милостиво да промолвила голосом сладким, будто медом сочащимся:
- Говори - зачем пожаловал?
- Весть принес недобрую, - не поднял головы ярл.
Закралась в сердце кюны тревога черная, да отмахнулась Асса от нее, как отмахиваются от мошкары иль оводов. Что ж такого могло случиться? По пустякам ярл ее тревожит, взбрело в башку его каменную хель знает что! Однако холодком подернулся голос ее, когда спросила она снова:
- Что ж за весть такая? Выкладывай, не медли.
Наконец-то поднял ярл взгляд на кюну, и в воловьих преданных глазах его прочитала мудрая Асса затаенные гнев и боль.
- Прибыл к Рагхильде гонец из Роголада. Зарится Сульки на земли харольдовы, просит себе Аргдир да Гренланд, а коль не согласится Рагхильда - грозит войною.
Махнула рукой Асса, рабынь от кос своих седых отгоняя. Вмиг вернулись к ней обычные мнительность и расчетливость. Недобрые вести принес Каменная Башка, правду говорил он, да чуяла кюна, что не все еще сказал Тьодольв, что оставил самое страшное напоследок. И не подвели ее чувства эти.
- Мне-то что с того? - резко бросила Асса, упрямо сложив руки на груди. - Чай не я за войско отвечаю, чай не мне Харольд завещал от лица своего говорить.
- Вознамерилась Рагхильда в Гокстад тебя обратно отослать, дабы поддержала ты Торварда-воина в трудный час, - не сказал, но прошептал ярл. Ждал он гнева старухиного и не ошибся.
Топнула кюна так, что зашатались стены ее чертога, заметала глазами молнии, искривила губы в гримасе яростной.
- Да как смеет она, девка приблудная! - редко, ох редко вырывались у Ассы такие словечки про невестку нелюбимую. Береглась она, в тайне боясь ушей чужих, да сейчас не сдержалась. - Сожри Гарм ее душу да с потрохами!
Жестом повелительным вскинула она руку, и рабыня, напуганная, да даже в страхе своем сообразительная, вложила в не по-старчески твердую ладонь трость. Поднялась, кряхтя, Асса на ноги, оперлась на палку и к выходу заковыляла. Не собиралась она мириться с такой несправедливостью, и, сказать по чести, готова была убить свою невестку, да не ехать в треклятый Гокстад.

Халльвард, Сигтрюгг сотоварищи. Дорога к Гринланду.

По доскам на палубу - пятьдесят пар ног; гулкий топот и плеск волн о борт - это ветер их плещет, свищет, раздувает паруса и несет драккар, крупный, тяжелый, как игрушечную лодочку-щепку по весеннему ручейку...
И словно мощной грудью рассекает волны корабль, и скалится острозубая змеиная пасть с его носа, захлебываясь свежим воздухом, и как будто вот-вот зарычит - но нельзя. Они же тайно плывут, они же беглецы теперь, от кюны Рагхильды решившие переметнуться в стан врага, под крыло Хроальда да Сульки...
- Чего-о? - опешил Лодмунд, статный муж, в дружине не самый старший, но слово имевший весомое, для других значимое. - Я на предательство идти не соглашался!
Остальные молчали пока что - еще не все прояснилось наверняка, эти двое - Халльвард-херсир да брат его Сигтрюгг - почти точно не все еще сказали.
- А кто же говорит про предательство, Лодмунд, сын Лодина? - высоко взметнулись темные брови младшего из Вебьернссонов. - Храни верность тем, кому приносил обеты верной службы. Не предательство - так, игра...
- Не нравятся мне такие игры, - отрезал воин. Кто-то из дружины кивнул согласно, кто-то, напротив, нахмурился.
- Нам всем проникнуть нужно в Гринланд, любой ценой, ради державы нашей - иначе может ее Харальд совсем лишиться! Или не может - мы ведь не узнаем, пока не поглядим, что да как в Гринланде.
Задумался Лодмунд.
- И все же... ложью, обманом... да каким обманом!..
- Если что другое предложить имеешь, - произнес негромко Халльвард, - не тяни. Говори, мы слушаем.
- Ничего другого я не могу сказать, - разозлясь уже, отвечал воин, - кроме того что я, как и многие здесь, должно быть, против таких действий возражаю решительно.
- А я вас тут и не держу, - Халльвард указал рукой на море вокруг. - Кто несогласен с нами, свободны все. Ступайте.
Удивленно воззрились некоторые воители на него, сзади смех чей-то неразборчивый послышался.
- Ну коли никто не уходит, - заключил Халльвард, глазами обведя отряд свой, - полагаю вопрос закрытым.
И отвернулся, уходяя к носу корабля. Провожали его - кто уважительным взглядом, кто непонимающим, а Лодмунд так и вовсе оскорбленным.
- Суров парень, а? - одобрительно произнес один из воинов, соседа по плечу хлопнув.
- Суров, хоть и молод, - кивнул тот. - А ведь по-настоящему повезло с ним...
Сигтрюгг, что за братом направившись, последние слова эти расслышать сумел, чуть заметно улыбнулся.

За два дня на корабле насквозь запахом морским пропитавшиеся, влажного воздуха набравшие в легкие и как будто уже нетвердо стоящие на земле - сошли на берег, у небольшой деревушки. Не сразу, а как пройти чуть дальше от берега, да свернуть посолонь - совсем недалече.
- Здесь лошадей возьмем, - Халльвард распорядился, - а коли милостивы будут жители, то еды тоже.
Одни закивали, загудели одобрительно, другие молча согласились, а, может, и не согласились - молчали ведь.
Тихонько, робко так, чтобы не спугнуть пришельцев, заморосил мелкий дождик.

Нидорас

Трюгве с невыразимой радостью увидел впереди стяги Харальда. Викинг уже привык к гудению в ногах. Оно стало родным, он, можно сказать, сросся с ним.
Взявшись выполнить это поручение Раннвейг, он сначала летел как на крыльях (наверное, то, как одарит она его щедро, придавало ему сил), но потом скорость его
продвижения снизилась. Идти пешком было трудно, но взять лошадь он не мог. Это могло привлечь ненужное внимание Арнвинда к тому, что хирдман куда-то
направился. Его возможно и хватились уже, но после того, что он сейчас сделает, пути назад ему не было.
Решительно сжав кулаки, он пошел к воротам усадьбы, которую Харальд с дружиной занимали. Громом удары в ворота прозвучали, следом бас Трюгве раздался:
- Посланец к Харальду, конунгу Норвежскому.
- Опять посланец, что же им по доминам-то не сидиться? - С некоторой неприязнью в голосе произнес стоявший на страже хирдман и окинул пришлого воина
недоверчивым взглядом: парень как парень, собственно и взгляду-то зацепиться не за что, но вот беда - без стяга посланец, не видно, чей он, да откуда.
- И кто ж ты такой, посланец? - Чуть насмешливо другой стражник спросил.
- А ты Харальду скажи, думаю он давно мечтает Южный Мер присоединить к владеньям своим. А я как раз оттуда, - Трюгве ответил насмешливо, в тон стражнику.
- Иди, позови Дагласа или Укси, - бросил один стражник другому. Тот кивнул, уже вскоре скрывшись в усадьбе. А спустя время некоторое вернулся с другим
воином, широкоплечим и росту высокого. Хмуро взглянул на мерийца телохранитель харальдов, а после бросил:
- Имя свое назови для начала.
- Трюгве меня зовут, я из дружины Арнвинда, с вестью пришел от человека в усадьбе, что Харальду сочувствует.
В сей момент, чувствовал он себя не лучшим образом, где-то за спиной почудился ему смех Локи. Захотелось отступить бросить все и вернуться в Мер, но тут
же пред взглядом внутренним встал образ Раннвейг прекрасной.
Может то и Локи был смех, но скорее - стражи рассмеялись, слова гонца услыхав, да и сам берсерк в бороду пышную ухмыльнулся:
- Так уж прямо и к Харальду, - бросил он, отсмеявшись. - Да только, кто за тебя поручиться может, что не убивец ты засланный Арнвиндом тем же?
- Если желаешь, я свой меч страже отдам, только они мне за него потом головой ответят, - мрачно проговорил Трюгве.
- Нужен им твой ножик, - презрительно взглянул на оружие мерийца Укси. - Все одно, не до тебя конунгу - достаточно у него и иных забот, кроме как
оборванцев принимать.
- Ну, так веди к тому, кто меня выслушает, и кто может решить интересно мое преложение Харальду конунгу или нет, - с нажимом ответил Трюгве.
Берсерк скрипнул зубами, тон пришлеца ему был не по душе, но с другой стороны - он ведь действительно мог оказаться весьма полезным, если не врал, а если
и лгал, то сейчас до этого Укси не было никакого дела.
- Проводи его к ярлу Рогволду, коли он сел править Мером - то пусть и слушает, - хмуро бросил стражнику харальдов телохранитель, тот молча кивнул.
Мерец усмехнулся в бороду:
- Со змеей меня столкнуть хотите? Думаете змеи друг друга задушат? Лучше к дяде конунга ведите, али я пойду обратно, - затем, помолчав, добавил. – Без нашей помощи вам Арнвинда вам не свалить.
- Дядя конунга в отъезде, - прорычал, начиная терять терпение Укси, и словно невзначай сжал пудовый кулак. – Если хочешь – можешь обождать его в деревне. Дня два.
- Ну коли для вас дня два мелочь, то для меня и подавно, - мерец ответствовал. – И угрожать мне не надо. Мне смерть не страшна. Я жизни теперь поболе боюсь.

(с Тельтиаром)

Гринланд. Усадьба Конунга Хроальда Понурого.

Лица властителей Южной Норвегии были мрачны. Хроальд хмуро сведя брови смотрел в центр стола, Хадд скрипел зубами, видимо еще не решив, следует ли жрецу опускаться до обычной брани, Кьятви нервно сжимал и разжимал кулак, сверля неприязненным взглядом вжавшегося в стенку гонца. Сульки улыбался, однако от улыбки этой каждому из присутствовавших было не по себе.
- Отказалась? - Повторил конунг Роголанда, точно сплюнул. Посланец испуганно кивнул, не решаясь и слово произнести, вся спесь, что явил он Рагхильде, в один миг с него слетела, едва только он перед владыками своими предстал. - Да как она могла...
- Ведь это было хорошее предложение, - поддакнул Толстошеий, знавший, что спорить с братом себе дороже. - И так мы уже владеем всеми землями, что у бабы вздорной запросили, а она!..
Рукою махнул Кьятви на тщетность исхода мирного, да и другие понимали, что нельзя с Рагхильдой гордой договориться, как им хотелось того, да мнение общее высказал Хадд жрец:
- Должно нам бабу эту к порядку силой оружной призвать, как то ей обещано было, - произнес, глазами зло сверкнул, Кьятви обжигая. Для тюрова жреца важнее земель захвата было слово грозное сдержать, покарать за то, что предложение конунжие не приняла Рагхильда, когда войну завершить они желали.
- Твоя в том правда, - согласился со словами Хадда Сульки. – Пусть и не по душе мне кровопролитие продолжать, но сама она судьбу такую выбрала и следует нам голову ее на палку воздеть, а с нею и Ассы, ведьмы старой. Однако, ныне не время.
- Отчего же? – Наклонился над столом жрец, к роголандцу приближаясь.
- Сильно нас потрепали даны-наемники, да и ваше воинство уж не столь велико, как было, - головою покачал Сульки, звякнули кольца златые, в бороду его ухоженную вплетенные. - Обождать следует.
- Чего обождать? Пока щенок ее возвернется? – Тут уж в спор Кьятви влез. – Сейчас хоть одна она, а после...
- Харальд в Транделаге сгинул, по слухам, - отмахнулся от брата Сульки.
- А мне люди говорили, что он на дочери Хакона женился, и Мер воевать пошел, - не согласился со словами роголандца Хадд. – Так, того и гляди обратно придет.
- Потрепанный, с дружиной, что чудом в стольких битвах уцелела, - рассмеялся конунг Роголанда. – Разве то будет противник нам? А сейчас все едино, не время в бой идти – даны и венды Сарасберг охраняют, из Вестфольда наумдальцев выбили они, да и Эйрик Свейский, говорят, наступление свое остановил. Победить-то, мы победим, да столько воев положим при этом, что в Валгалле места пустого не останется!
Негодующе борода затряслась у жреца, когда слова он услышал эти из уст конунга:
- В Зале Одина для всех место найдется и чем больше дружина его, тем лучше это!
- Тебе лишь бы Одина тешить! – Огрызнулся, словно бы только сейчас услышав разговор, Хроальд.
- А, проснулся, - процедил сквозь зубы Хадд. Не приятно ему было, что видят союзники, какой раздор у них в семье, да только без толку скрывать то, что и так известно всем. – Что сам-то думаешь, братец?
- Рано нам нападать, - твердо конунг понурый произнес. – Пусть Рагхильда в страхе мести нашей живет, мы же пока дружину соберем новую… она свое получит, брат. Обещаю.
Что-то в голосе Хроальда заставило жреца проглотить уже готовые вырваться бранные слова. Слишком изменился его брат за то время, что они в Агдире пробыли, из пьяницы жалкого во властного конунга обратился и теперь уже не мог с ним поспорить Хадд.
- Значит решено, - улыбнулся Сульки. – Я в случае таком в Роголанд возвращаюсь, брат же мой Кьятви в Агдире останется, конунжей властью наделенный. А по осени всем мы разом на Сарасберг выступим.
На том порешив, отпустили гонца конунги, да и сами разошлись вскоре по делам своим. Поутру же Сульки в Роголанд отправился, Кьятви же его в усадьбу свою новую, где враги пытались булавкой отравленной брата его погубить. Боялся немного Толстошеий, что и с ним так же поступить попытаются, но власти конунжей из рук выпускать не желал, а потому отступиться не мог.
Впрочем, напрасны были опасения его, противники власти Сульки давно уж бежали из Агдира, те же люди, что остались в селениях своих к конунгу новому чувства скорее теплые питали, нежели враждебные – ведь то все тралы и карлы безземельные были, которым за службу свободу и владений даровал Сульки, а потому не с руки им было жаловаться на правление его, напротив любое решение поддержать готовы были и с оружием в руках против Харальда и матери его выступить.

Нидорас

Тем не менее, ждать посланцу из Мера Южного два дня не пришлось, Гутхорм Олень к утру следующему возвернулся уже из поездки своей по деревням разоренным - Рогволду не доверяя, сам он проверить решил что да как творилось на границах Раумслдаля и действительно ли зверства чинил, какие крестьяне беглые и рыбаки описывали, Сельви Разрушитель. Оттого и не в духе был Гутхорм, что подтвердились слухи те, а когда еще и гонце узнал, что его дожидается, так велел его сразу пред очи грозные вести, времени не теряя.
- Здрав буде, ярл, - произнес Трюгве, представ пред очи Гутхорма.
Он уже думать начаал, что ждать придется долго. Да атмосфера в Недорасе напряженная была. Хирдманы с подозрением на мерца косились.
- И ты не хворай, коли с добром пришел, - дядя конунжий кивнул, жестом широким за стол приглашая. - Сказывай, что желал.
- Послала меня к тебе Раннвейг Прекрасноликая, - умолчал Трюгве, что к Харальду шел. - Есть у нее предложение к Харальду-конунгу, как свалить Арнвинда Мерского.
Нахмурился на такие слова Гутхорм, и не в том дело было, что баба какая-то, о которой он и не слышал никогда даже, смела гонца к нему слать, а в том, что вновь дело подлое предлагали, опять не по чести. И без того за племянником его слухов шлейф тянулся, что ни одной победы он правдой добыть не сумел, ни разу клинка в руках не держал да в битве не участвовал, и вновь то же.
- Раннвейг, говоришь, - произнес он задумчиво. - И кто же она?
- Наложница она у Арнвинда, - печально вздохнул Трюгве. - Свободы хочет, кюной ей не бывать, наш конунг не горит желанием пред богами союз заключить, да от себя не отпускает.
"Пригрел гадюку у себя на груди змей южномерский, но то его боль", - про себя отметил сын Сигурда, о том думая, как бы на пользу Харальду все услышанное обратить, раз уж с вестью предательской юноша этот прибыл.
- Близка к конунгу, это хорошо, - вновь гонца взглядом окинул, что насквозь пронзил. - Что же предложить может женщина эта достойная?
Последнее слово с иронией нескрываемой произнес ярл.
- Напиток ему даст, он ослабнет в битве, - ответил мерец. - Для меня предательство это, но ради Раннвейг я тоже помогу.
"Коли в битве падет не от клинка, а от отравы Арнвинд - бесчестье то, но угаснет дух боевой у мерийцев, за гнев богов смерть такую они примут", - обдумывал предложение дядя конунжий, все больше к мысли приходя, что за подлость эту пред Асами Раннвейг и Трюгве отвечать, их же с Харальдом руки чисты будут.
- Еще что-либо можешь предложить, кроме этого?
- Извини, ярл, но по подлому в cпину его ударить не смогу.
- Арнвинду и зелья хватит, коли в травах твоя Раннвейг сведущая достаточно, - головою покачал Гутхорм. - О другом молви: как много людей есть у твоего конунга, кто в союзе с ним, да на что способен? Что Сельви, что Аудбьерн?
Трюгве головой покачал.
- Извини, ярл, я предлагаю только то, что Раннвейг предложила. Не заставляй меня больше предавать, чем уже предал.
Трюгве поднялся и внимательно на Гутхорма посмотрел.
- Уже ты конунга своего сгубил, станет ли большим от слов предательсво, коли обречен он?
- Станет. Я не только конунга предам, но речами своими собратьев по оружию, - ответил хирдман. - Прости, ярл, можешь убить меня, но не скажу я боле ни слова.
- Убить тебя? А я-то думал, хочешь ты Раннвейг утешить, когда она конунга лишится, - усмехнулся в бороду Гутхорм.
- Не уверен я, что она ярла в мужья у тебя не попросит, - Трюгве плечами пожал. - А я кто? Лишь хирдман, который может и битву не переживет.
- Что ж тогда у тебя за интерес к делу этому? - Хитро прищурился берсерк.
- А нету у меня интереса, - просто ответил мерец.
- Если бы это было так, ты бы здесь не стоял.
- Но это так, ярл. Может и странно это, но правда то.
И что-то в измученном взгляде викинга говорило о том, что все его слова чистая правда.
- Ладно, поверю я тебе, чего же Раннвейг хочет за измену свою?
- Ярла в мужья.
"Ну и аппетиты у этой бабы!"
- А кого именно, она не решила еще?
- Мне она не говорила о том. Я пойду, ярл, мне еще в Южный Мер с вестью к Раннвейг возвращаться.
Гутхорм махнул рукой, дозволяя юноше уйти. Он не доверял ни единому слову из сказанного мерийцем, да, конечно семена измены хорошо проросли на змеиной земле, но вот так, чтобы подле каждого властителя вилось столько предателей? Это было странно, ведь, быть может Арнвинд сам подослал молодца, чтобы обмануть их? Впрочем, Трюгве мало что мог увидеть, покуда добирался до Нидораса, а что до его обещания: умрет Арнвинд от рук полюбовницы - хорошо, а нет - так дело завершит добрая Агдирская сталь.
Трюгве молча развернулся и ушел. Он сделал свое дело, теперь выход Раннвейг. Викинг знал, что теперь его судьбою станет Хель, что Вальгаллы ему не видать. Но он сделал свой выбор. Может и не правильный, но это его выбор.

(с Тельтиаром)

Англия. Рагнарсоны
С Истерлингом

Большой пир в Бристоле закатить велел Ивар конунг - брат родной в гости к нему пожаловал, а потому вились дымы ароматные над замком и собаки выли, пуская слюни, учуяв мясо поджаренное.
Хальвдан, впрочем, запаха этого не чувствовал - обоняние его песьим не было, однако чувством каким-то звериным чуял он, не ему встречу такую Ивар готовит, ох не ему. Поганое то чувство было, еще с времен тех, когда он и в возраст отроческий не вошел, а уж братья старшие его ублюдком прозвали. Сын рабыни. Полудан. Даже имя - и то отец ему дал словно в насмешку. Хальвдан Рагнарсон всегда чувствовал свою ущербность по отношению к братьям - Убби силен, словно разъяренный медведь, Ивар хитер, точно лис, не зря же его Бескостным прозвали - гнется да не ломается. А сам он хил телом и духом, и глуп, ведь тогда, когда Элла разбил их, и после именно он, Хальвдан, громче всех обвинял Ивара в предательстве, так и не поняв изящного замысла брата, а Ивар сумел к своей выгоде воспользоваться глупостью брата-полукровки, втеревшись в доверие к Элле, а после нанеся ему коварный удар в спину.
И спину Эллы вдоль хребта
разрезать повелел
Ивар конунг,
Энгланда правитель.
Теперь Ивар правил Лондоном и Бристолем, а Убби - Йорком, другие ярлы и хевдинги так же немало владений получили, а что же Хальвдану досталось? Ничего ровным счетом. Деревни, деревни - но ни одного города. Вновь посмеялся над ним тогда Ивар при дележе добычи, а он и возразить не посмел. После же Ивар отправил их с братом расправиться с Ятмундом Святым - еще одним конунгом Энгланда, и хотя смертельный удар нанес Хальвдан - владения Ятмунда получил Убби.
"Ты получишь еще, что тебе причитается, когда захватим мы земли Альфреда конунга", - молвил Ивар Бескостный, однако удача боевая изменила им и не смогли даны разгромить Альфреда, а потому и земли Хальвдан не получил ни пяди. Затем и ехал ныне к Ивару, брату своему, чтобы, с духом собравшись, потребовать у него владений, достойных сына Рагнара.

Убби Рагнарссона и приехавших вместе с ним людей встретили как самых дорогих гостей, с великой радостью. И теперь в доме шел пир - богатый даже по меркам привыкших к большим пирам; впрочем, стоит ли ждать иного, если встретились давно не видавшие друг друга родичи?
Сам конуг Йорка сидел по правую руку от брата, но больше молчал, слушая слова дружинников. Не любил говорить Убби, когда то без надобности было, спутники же его вовсю похвалялись тем, как сумели от разбойников - татей ночных отбиться, да жизнь господину своему спасли в деревеньке одной, по пути в Бристоль. О том же, что с деревенькой этой после учинили, пока не рассказывал никто, к чему было Ивару говорить, что данников его пожгли в измене заподозрив. Поглядывал на брата Ивар, но - тоже больше молчал. К чему расспросы-уточнения? - умеющий слушать всегда может услышать куда больше, чем поведает рассказчик. А что до важных дел, до решений нужных - так о них будет время поговорить после пира.
Воины могут стать в пути и ближе братьев - только не во все надо посвящать даже верных спутников.
Временем тем открылись двери зала большого, еще люди вошли, а среди них не могли не узнать конунги меньшого брата своего - Хальвдана:
- Долгих лет тебе, Ивар, и тебе - Убби, вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, - произнес бастард, вокруг стола обходя, да место занимая возле старшего брата, дружинника какого-то согнав. - Славно как нам, словно в былые времена, всем вместе собраться. Как тогда, когда еще отец жив был.
- И тебе здравствовать, Хальвдан, - склонил голову Ивар. Молчал конунг несколько мгновений, будто не услышал слов брата о том, как славно жилось в прошлом им, рожденным от разных матерей, - но проговорил наконец: - Верно, хорошо это - за одним столом собраться. Легкой ли была твоя дорога?
- Путь мой не сказать, чтоб труден был, да веселее ехалось бы мне, знай я, что не гостем незванным к тебе приду, - легкий укор слышался в словах Хальвдана на то, что не приглашал к себе брата Ивар давно уже.
- Незваных гостей мы не так привечаем, - легко улыбнулся Ивар, не обращая внимания на укоризненный тон. - Тому незачем ожидать доброго приглашения, кто захочет навестить родичей - разве не братья мы?
- Братья, - кивнул Хальвдан, справедливость слов этих не решившись оспаривать, после чего на другого родича взгляд перевел. - А ты, Убби, тоже решил Ивара проведать или по делу какому прибыл?
"В тайне от меня!" Недосказанным осталось.
- Брата навестить, - чуть улыбнулся Убби.

(там же, те же - с Тельтиаром)

Долго длятся такие пиры. За накрытым столом можно просидеть много часов, радуя сердце - но вот только и о делах не следует забывать. Тем паче - о делах семейных.
Дружинные люди продолжали пировать - но уже поодаль от Ивара с братьями. А у тех разговор вился вокруг да около, не шел толком...
- Так по какому делу прибыл ты? - наконец спросил прямо Ивар.
Хальвдан сохранял на лице угрюмое выражение, тон брата ему не понравился, но - они ведь действительно никогда не встречались просто чтобы проведать друг друга:
- Помнишь Ятмунда конунга, брат? - Произнес он.
- Как не помнить, - Убби усмехнулся, отвечая вперед старшего брата. - Крепко ему досталось.
- Я перерезал ему глотку, - уточнил Хальвдан.
- Трудно было бы не помнить, - соглашаясь, склонил голову Ивар. - И что же?
- Я долго ждал, когда же мой брат даст мне достойную награду, - продолжил полукровка.
- Тебе мало того, что ты уже получил? - Хмыкнул средний Рагнарсон.
- Три жалкие деревни, когда ты правишь Йорком?!
Кулак Хальвдана с силой врезался в стол, но рядом с широкой ладонью Убби его длань казалась детской ручкой.
- Опомнись, Хальвдан, - уже не улыбался Ивар, и взгляд его стал суровым. - Богатые деревни достались тебе. Ведь сам же знаешь - зря возводишь напраслину на брата!
- Не в богатстве дело, а в уважении - деревнями такими любой херсир твой управляет, что же - ты меня с ними равняешь?
- Отнюдь не любой, - возразил Ивар. - И снова повторяю - раздел был справедливым. Не было городов рядом, которыми ты мог бы править!
- Зато у Альфреда их немало! - Голос сильно повысил младший брат, отметив, как глаза Убби вспыхнули при словах этих. Старая обида за поражение позорное всколыхнулась в душе среднего Рагнарсона. Хотел, ох хотел отомстить он конунгу Альфреду.
- Об этом и не думай, - помрачнев лицом, уронил старший. Знал он, что чувствовали братья, ибо и его самого крепко терзала бессильная злость, но - на то и разум человеку, чтоб сдерживать пустые порывы. - Не по силам нам тягаться с Альфредом... пока - не по силам.
- Он там силушку набирает с каждым днем, - тут уже Убби в разговор вмешался. - А мы врагами со всех сторон окружены - на Востоке Альфред, на Севере скотты, на Западе кельты...
- Убившие нашего свояка Олава Белого, - добавил Хальвдан.
- Пока удается нам сдерживать врагов - удастся и впредь! - слегка повысил голос Ивар. - Или есть у тебя, что предложить? Так скажи, что думаешь! Если же нет - к чему говорить о том попусту?
- Есть, - полукровка наклонился к братьям поближе и произнес, понизив голос: - С тех пор, как норвежцы покинули конунга Малхи, его власть начала слабеть - мне о том донесли верные люди. Мы можем отомстить за Олава и вернуть Дублин.
Переглянулись Убби с Иваром.
- Не для застолья такой разговор, - произнес старший брат, поднимаясь. - Пойдемте - лишние люди тут незачем. Поговорим. И если то, о чем ты говоришь, правда - обсудим, как быть.
- Да уж, - теперь и сам Хальвдан окинул взглядом подозрительным дружинников да слуг. - Тут хоть датчане, а во дворе у тебя я говор норвежский слышал, вражин привечаешь?
То сказывал он, когда братья уже к выходу из зала подались.
- Глупцом не будь, Хальвдан, - бросил, не обернувшись, Ивар. - Услышит кто, как о моих гостях отзываешься - опозоришь не только себя, но и мой дом!
- Как будто ты раньше по чести жил, - процедил чуть слышно полукровка, да добавил громче уже: - Слушай же, брат, что я вызнал про выродков ирландских: нет над ними власти единой, как у Альфреда над англами и бриттами, каждый конунг себя выше иных мнит, а что до Малхи, подло Дублином завладевшего, так он верховным лишь на словах зовется.
- Поодиночке разбить таких - нехитрое дело, - задумчиво протянул Ивар, - да только и верить сразу в легкую победу - опасно. Откуда вызнал такое, брат? Правда ли?
- От датчан, что живут там, да от торговцев, да от иного люда подлого, - усмехнулся в тонкие усы Хальвдан. - Не все в Дублине довольны правлением конунга Малхи, а удача его оскудела с той поры, как его норвежский союзник его покинул.
Обвел взглядом братьев Ивар - у обоих на лицах одинаково недобрые усмешки.
- Сдается мне, не зря собрались мы вместе сегодня... Большому делу быть.
- Думал я против Альфреда меч вострить, - признался тут Убби. - Но слова Хальвдана мне более по душе - так мы и мира не нарушим, и за родича отомстим. Дублин сам в наши руки падет.
- Не спеши предсказывать, - предостерег Ивар. - Спешкой все загубить можно. А сейчас... Можем мы получить добрый совет, а то и помощь от гостя моего, Гандальва, Серого конунга. Видно, привели его как раз в это время боги.
- Послушаем и его, - согласились братья. Быть может, действительно мог помощь оказать ценную норвежец.

Раумсдаль. Люди Сельви Разрушителя

Одд Толстобрюхий затею Сельви не одобрял - убивать трусливых бондов за то, что они покорились Харальду ему казалось чрезмерным, ведь не сумел же их защитить Неккви от захватчика, так чего же теперь винить тех, кто из оружия лишь мотыгу в руках держал за всю жизнь? Но - приказ конунга обсуждать он не стал, не настолько глуп был, чтобы гнев Разрушителя на себя накликать, а потому, возглавив один из отрядов, снаряженных Арнвиндом, уже вторую неделю нападал он на селения у побережья Раумсдаля, оставляя за собой обгоревшие руины, впрочем жестокости такой, как юный конунг, Одд людям не являл и многим оставлял жизни, позволив бежать.
Очередная деревенька ничем не отличалась от остальных - покосившийся забор, несколько домов, детские крики - для тридцати опытных воинов здесь не должно было возникнуть никаких трудностей, но какое-то неприятное предчувствие появилось у Одда, однако он решил, что это потому, что дело, за которое он взялся не по душе ему было.
- Заканчивайте побыстрее, - велел он хирдманам. - Эта деревня будет последней, а потом в Мер вернемся.
Те кивнули, истосковались уже по дому родному, покуда в набеге были, а потому, оружие обнажив бросились на селение. С криками прочь побежали дети да женщины, что их увидали, дверьми захлопали, точно могли в избах своих спрятаться от врагов лютых.
Однако же, стоило лишь гридням разгоряченным ворваться в селение, как из окон стрелы градом посыпались, в тела их вонзаясь. Выскочили из домин воины оружные и доспешные - не ожидал их здесь Одд увидать, помнил, что должны люди Рогволда и Харальда в иных селениях ныне находиться, да замешательство его другим мерийцам передалось. Не успели они обороны должной организовать - многие под стрелами полегли, а среди них и сам Толстобрюхий, клювом стальным в глаз ужаленный.
- Свейн же говорил - нет в этой деревушке никого, кроме бондов, - прохрипел, умирая один из хирдманов мерских, да тут ему клинок в горло вонзился.
Другие, кто слова эти услышал и сами осознали, что на верную смерть послал их Свейн, утверждавший, что обо всем, в Раумсдале происходящем, ведает. Но неужели предал их ярл Сельви доверенный? Или же просто сумел его Рогволд перехитрить? На вопросы эти ответы уже не суждено было получить мерийцам - ни один не ушел живым из засады искусной, что в деревне этой устроена была.

Временем тем остальные отряды из Мера Южного во главе с Эриком ярлом и Сельви Разрушителем уже к арнвиндовой усадьбе возвратились, лагерем возле нее встав, да те хирдманы, что жили поблизости по домам своим разошлись, родичей проведать. Сам же Сельви к конунгу отправился, о том рассказать, что удался его план дерзкий и теперь, после разорения учиненного, не будет у Харальда иного выхода, кроме как битвы с ними большой искать, поскольку иначе огню и мечу все владения его в Мере Сельви предать желал, а после и в Гудбрандсдалире и даже в Транделаге, до той поры, покуда лед реки не скует.
- Не больше недели у нас осталось, - сказал он дяде, в завершении разговора. - А после уж выступим против захватчика всеми силами и он вынужден будет там бой принять, где ему мы сражение навяжем. На море, где нет нам равных.
Бешено глаза блестели у Разрушителя, когда говорил он речь свою, видать уже всей душою был он в битве той, долгожданной, где за деда и отца с матерью отомстить сможет Харальду и изменнику Рогволду.

Ранрики. Гиллиад и Лиам

(естественно, с Тельтиаром, а иначе не бывает)

Высоки палаты, светлы залы, да пусты. И не кони Мананна в ярости грудью на скалы бросаются, и не зеленеют клевером холмы.
- Семь кораблей отправились в Гардарики, - девушка печально водила пальцем по подлокотнику. – Семь кораблей. Семь…
Волосы золотые по плечам струились, волнами речными. И в глазах зеленых потускневших – тоска. Хоть бы чайки не кричали, не рвали день на лоскутки Ранрики голосами скрипучими, потерянными.
-Лиам!
Гордый кельт неспешно отворил дверь, на пороге задержался. Не раб он, по первому зову бежать, будто пес. Но и не откликнуться не мог.
- Прости, без уважения должного к тебе обращаюсь, – принцесса с сиденья поднялась, на встречу воину поднялась. – Как там, спокойно ли море?
- Коли спит Манн, так и море спит, - склонил черную курчавую голову. – Потревожило тебя что?
- Не знаю.
- Скучаешь?
В сторону взгляд, неуверенная волна по плечам
- Как зиму переживем? Слухи ходят, не нравится кое-кому, что конунг в отъезде. Слухи ходят…
Нервно прошла до угла светлого, рядом с окном, обратно вернулась. Лиам же на месте оставался, взглядом обеспокоенным госпожу провожая:
- Разные слухи ходят, и, пусть король в отъезде, но мы здесь им оставлены, дабы закон в этой земле беззаконной хранить, - он улыбнулся, желая подбодрить Гиллеад. - И ни один разбойник не посмеет пойти против власти Харека. Поговаривают, от Асгримова двора дым стелется.
- Так что не проверите?
Ирландка от стены оттолкнулась, словно от себя думы мрачные отбрасывая.
- Не для того ли Харек вам золотыми монетами платит, чтобы вы на пирах только мечами звенели, на стену их вешая!
- Слова твои воину обидны, принцесса. Я ли сказал, что не проверены те слухи?
Пойман Асгрим. И на беседу дружескую его верные люди позвали. Хочешь если, и ты на ней гостьей будь.
Тень бледная легла на щеки Гиллеад, за кресло схватилась, не упасть чтобы.
- Нет, благодарю. Достаточно будет, что расскажешь, о чем он вам поведает.

Окон нет – не нужны тут окна, ни к чему праздным прохожим сюда заглядывать. И слышать, что говорится здесь, вряд ли стоит.

Трое сейчас там были. Две тени коренастые, короткие, третья – и повыше, и в плечах что волна гнева Ньёрда, только третья тень мешком на полу, руки за спиной скручены крепко, и видно было, что только что его сняли с того крюка, что торчал из потолка, гладкий, многими ласканный.
- Встань.
Один из невысоких сказал, третьего, большого, пиная несильно.. тот замычал, взъяриться хотел, на ноги вскочит – да подвели ноги.
-Встань. – повторила тень.
-Шрэнг, оставь, сам видишь, не стоять ему сейчас.
- Я вижу свинью, у которой достало сил на Харека замыслить меч поднять. А уж собственную тушу на ноги взгромоздить и подавно должен суметь. А, Асгрим? Так ли?
Тихий смех ему ответом, невеселый смех, на всхлип похожий.
- Не с тобой, собака иноземная, говорит буду. И не я, а меч мой. Не речь – вапнатак тебе слушать.
Шрэнг в живот пирата пнул, сплюнул зло, мало на темечко ему не попав.
- Где гордость твоя, брат? Он же и имена нам назвал, как женщина слабая на крюке извиваясь, и план нехитрый выложил. А ты его касаешься.
-А ведь дело говоришь, Гаранхир. Пойдем, что ли?
- Нет, Лиам велел его дождаться, сдадим ему выродка, тогда и пойдем, К Трюд красавице, за медом сладким…
Асгрим же тем временем на пол повалился, обессилев будто. Да и вцепился зубами в ногу Шрэнгу. Взвыл ирландец, пирата отшвыривая.
- Ах, ты, дрянь свейская! Дай нож, брат, это животное свежевать только, чего Лиама ждать!!
Остановил Гаранхир, едва брата удерживая.
- Успокойся, получит мерзость, что заслуживает, но и ты бесчестия нам добудешь. Видишь, нутро его уже не держит, наружу рвется.

Отворилась дверь, вошел Душитель Конунгов. Братья немедленно в руки себя взяли, личину подобающую принимая. Пират в углу и пошевелиться не мог, лицом в собственных потрохах валяясь.
- Что, поделился интересным чем друг наш Асгрим?
- Все рассказал, мы и пригрозить не успели.
- Хорошо. То зачтется ему. Правду ли слухи говорили?
- Правду. Шайку эта гнида собирал под своей крышей, чтобы, пока Харека в Ранрики нет, жену его подстеречь да убрать с сиденья резного конунжьего. И своего человека посадить.
- Пусть тогда и дальше в подполе гниет, - Лиам молвил, с отвращением на Асгрима посмотрев. - Вижу по нраву ему пришлось наше гостеприимство. Вы же остальных разыщите, кого назвал он, пусть тоже погостят до возвращения Волка, а он уж решит, что с ними делать.
Сказал так ирландец, да прочь вышел, а за ним и люди его.

Согн.
(Тельтиар и я)
Прошло время отпущенное ярлом Атли Тощим на приготовления к судилищу и вот съехались на поляну недалеко от Гаулара люди, как и весной на тинг, только сейчас не торговавать прибыли они, но увидеть, как наказан будет подлый убийца дочери ярла Сольвейг, безродный скальд Альвир, от которого, по слухам, даже отец отрекся. Расселись на скамьи люди, в ожидании появления ярла самого, да жрецов и законоговорителей, да и скальда самого.

Чинно вышли на поляну жрецы, опоясанные поясами кожаными с пряжками в виде молота, копья и кольца. Это были жрецы Одина, Тора и Тюра. Они поклонились ярлу Аттли, сидевшему на резном троне, и чинно уселись на скамьи рядом с тремя законоговорителями.

После же ропот пронесся по рядам люда пришедшего - Альвира скальда в цепях вывели. Медленно шел он, хромая, да на палку сучковатую опираясь - вправили кости ему лекари ярловы, но пока еще не мог он резво так ходить, как неделю назад всего. Стражники, что скальда вели, под ребра его концами копий нещадно пихали, чтобы шел быстрее.
- Убийца! - Кто-то прокричал, камень бросая в Альвира - в лицо попав, рассек ему камень краем острым бровь. Опустил голову пленник.
- Ему в Хель дорога! - Другой кто-то крикнул.
Альвир гордо поднял голову и плюнул в сторону, откуда доносились крики. Один из братьев пнул его коленом в спину.
- Оставь его, сын. - крикнул Аттли. - У нас будет суд богов. А покуда не вынесено решение. и не оглашен приговор, никому не дозволено издеваться над пленником. Обвиняемый должен быть оправдан или наказан - таков наш закон. И никому не дозволено наказывать обвиненного, пока вина его не доказана. Это закон, данный нам самим Хеймдаллем.
Снова в толпе поднялся ропот:
- Да как же так, ярл? Этот щенок безродный дочку твою околодовал и увел, а ты его еще и защищаешь?
Жестом властным приказал ярл замолчать их, а после с трона поднялся, произнеся:
- Человек этот, что перед вами, убил мою дочь! Так мне сказали мои сыновья, и ни у кого из нас нет сомнения в честности слов их, - тяжело было говорить Атли, но все же продолжал он речь свою, покуда стража Альвира до помоста вела. - Убийца же вины своей не признает, потому позвал я жрецов, дабы при всем люде Согна они установили правду!

Сарасберги. Две кюны
Sarina и Янтарь

Спешно доковыляла Асса старая до усадьбы Рагхильдовой. Тяжело опиралась старуха на палку, а рядом с нею Тьодольв-ярл шел, готовый госпожу свою за локоть поддержать, коли споткнется кюна, от ходьбы такой быстрой отвыкшая. Но будто скинула Асса три десятка годков - дала ей силы ярость и обида черная, что в глазах ее сейчас ярким пламенем пылала.
У ворот усадьбы хирдманы стояли, готовые госпожу свою от любого лиха защитить - беспокойно было в Сарасберги после того, как Оттар Рваный исхитрился с алтаря убежать да жрецу Одина горло перерезать. Даже с тварями хелевскими готовы были драться воины эти, но стушевались, как дети малые, едва только взглянула на них хмуро кюна старая. Не решились они встать на пути старухи преградою, а та больше их и не замечала будто. Взмахом руки повелительной остановила она Каменную Башку. Пробовал перечить тот, однако сразу отпор получил.
- Нечего тебе там делать, сама разберусь с невесткою. Тут меня дожидайся.
Одна проковыляла Асса через двор и вскоре уже в двери покоев Рагхильдовых стучалась тростью - громко да повелительно.
Рагхильда сидела на кровати, а рабыня молодая косы ей заплетала. Серебряные украшения с вкраплениями красных как кровь рубинов мягко в косы вплелись. Стук в дверь вырвал ее из теплой неги, куда гребень рабыни ее отправил.
- Что там еще? Посмотри, Вигдис, - велела кюна рабыне.
Лишь только распахнула дверь рабыня, Асса трость свою вперед выставила, да так искусно, что не могла теперь Вигдис дверь закрыть перед лицом старухи, даже если бы Рагхильда ей это велела. А сама в покои, дозволения не спросивши, вошла и смерила невестку недобрым взглядом.
- Будь здорова, Дева Вещая, есть у меня к тебе разговор.
Рагхильда долгое мгновение не поворачивала головы к свекрови своей, приказав только:
- Оставь нас, Вигдис. Видишь у кюны Ассы дело ко мне.
Рабыня земной поклон отвесила и выскочила за дверь, притворив ее за собой. В тот момент как раздался характерный звук, возвестивший, что отделило их от мира внешнего дерево крепкое, кона соизволила на Ассу глаза поднять:
- Что хотела ты, кюна, от дочери своей?
Улыбнулась кюна Асса улыбкою недоброю.
- Узнать хотела я, по какой такой надобности ты меня в Гокстад сослать решила.
- Да вот пришел гонец, да угрожать мне вздумал, что нападут на нас конунги, земли требовали, - едва заметная насмешка в голосе кюны молодой звучала. - Гокстад место безопасное, матушка, о тебе беспокоюсь. Да и не скучаешь ли ты по месту, где столько счастливых лет с Гудредом прожила?
- Скучаю, мочи моей нету, - ядом голос Ассы сочился. Разгневана была старуха сильно, об осторожности вконец позабыв. - Да только подумалось мне, что ты нарочно меня с глаза долой сослать хочешь, о здоровье моем заботясь.
- Все еще подозреваешь меня во всех бедах своих? Полно, матушка, не надо. О тебе лишь забочусь. Али ты с Сульки встретиться жаждешь?
- Уж лучше с Сульки, чем с Торвард-дуболомом, - сказала, как отрезала Асса. - А обо мне не печалься, стара я, да, но уж сколько проживу, то лишь моя забота. Лучше о себе беспокойся, Рагхильда - кабы дурного чего с тобой не случилось. Уж если не Сульки, так Оттар Рваный и Харек Волк твоей головы не упустят.
- Я так решила, матушка, мне спокойнее так будет. Не хватало еще за твою жизнь переживать. А когда ты будешь в безопасности, я и выстою.
Голос стал вкрадчиво мягким. Стоило Ассе прислушаться к словам невестки, ибо говорил ее тон, что коли добром не пойдет, отправят неволей.
Да только не собиралась неволиться Асса. Налились кровью глаза ее, задрожали руки, заходила ходуном зажатая в кулаке трость. Еще немного, казалось, и до рукоприкладства дойдет старуха вздорная.
- Очень, гляжу, ты за жизнь мою печешься... А сама все ждешь, когда представлюсь я. Так не дождешься же, так и знай! А коли глупости великие продолжать делать будешь - так и вовсе раньше меня в могилу сойдешь!
- Моя жизнь это моя забота, а ты собирайся матушка, - с нажимом Рагхильда сказала. - Утром отправляешься.
- Не отправлюсь, так и знай! - плотнее сжала в руках трость кюна старая. - Умру, а в Гокстад не поеду!
Недобро полыхнул взгляд кюны младой. Встала она, как валькирия грозная над старухой возвысившись.
- Мои повеленья тут все выполняют, матушка. Я лишь сына своего веленьям следую. Завтра на рассвете. А коли не поедешь добром... Что ж, ни один мой воин не будет на защиту твою отвлекаться.
- Ох, змея ты, Рагхильда, - сама зашипела старуха гадюкою. - Не матушка я тебе, а ты мне больше не дочь, коли так со мной поступать решила!
- Змеи в Мере все, - парировала Рагхильда.
Задрожала кюна льдиной треснувшей, затряслась и руку подняла, намереваясь невестке оплеуху звонкую отвесить. Твердо смотрела на нее кюна молодая. И читалось в глазах ее предупреждение Ассе, не делать ошибки сей. Сильна Рагхильда, и Харальд на ее стороне. Но Асса и сама уж не ведала, что творила. Опустилась ладонь ее Рагхильде прямо на шею, и след там красный оставила. Холодом затопило Ассу о взгляда ледяного, Рагхильда к двери шагнула да открыла ее настежь.
- Что ж теперь это ссылка твоя, - холодом северных снегов в морозный январь от Рагхильды повеяло. Богиня грозная пред старухой стояла.
Помутилось все в глазах у Ассы, схватилась она рукою правою за сердце, навалилась на трость, на пол оседая. Худо было старухе, но в глазах ее выцветших прежний вызов читался - не сдалась кюна старая, не смирилась с поражением.
- Вот ты как, - зло она улыбнулась, да в ноги Рагхильде плюнула. - Да будь ты проклята, Дева Вещая. В могилу меня сводишь, да только и сама немногим дольше протянешь!
- Не разбрызгивай яд, кюна, он тебе пригодится еще. С мерскими змеями соперничать. Ты сама свой выбор сделала, а проклятья твои не страшны, ибо Фрея за моим плечом их отводит.
Отвернулась кюна младая от старухи, к окну отошла. Ох, нехорошо все получалось, но выхода другого не было.
А Асса лишь дверью громко хлопнула на прощание.

Согн. Суд над Альвиром.
(Тельтиар и я )
В напряжении молчали люди, на суд собравшиеся, воли Атли Тожего ожидая:
- Что на это скажут служители богов? - спросил ярл, нахмурив брови, пристально оглядывая жрецов.
Первым поднялся жрец Тюра, и откашливаясь, произнес.
- Все должно быть по справделивости. Я не назову твоих сыновей лжецами... Но, мы должны установить, правду ли говорит этот обвиняемый? По нашим законам, за мансёнг и приворот с его помощью положено бить плетьми, и отправить в изгнание. Таким образом этот человек уже вне закона. Но уийство. в котором его обвиняют, должно быть доказано.
Атли кивнул жрецу, соглашаясь. Ведь действительно на весеннем тинге он велел скальду убираться прочь, и даже, пожалев его, не стал подвергать бичеванию, но тот не только воспротивился его приказу, но и выкрал его дочь, а после убил.
- Передаю суд в ваши руки, асов служители, - провозгласил ярл. По рядам собравшегося люда пронесся ропот, не все ожидали, что дело это затянеться, однако перечить воле ярла и жрецов никто не посмел. Старший сын ярла зло усмехнулся, наблюдая за жрецами и ожидая, что они скажут, а средний не сводил неприязненного взгляда с Альвира, точно тот, хромоногий, мог попытаться убежать, однако скальд лишь поднял голову, посмотрев в ненавидящие лица гауларцев, здесь каждый хотел его смерти, но сдаваться он не собирался.
- Да будет так, - согласился, вставая, седобородый жрец Одина. - пусть боги явят свою волю, и откроют нам истину.
- Да, пора вывести этого выродка на чистую воду! - Воскликнул Халльстейн, Хольмстейн бросил на брата злой взгляд, призывая того к молчанию. Жрецы и сами могли все сделать - трусливый скальд не сможет пройти испытание.
- Я невиновен, Тюр и Один тому свидетели! - Внезапно произнес Альвир. Голос его был слаб, но все же говорил он уверенно, однако слова его вызвали в толпе еще большее недовольство. Кто-то потребовал заткнуть ему рот.
- Пусть говорит. - повелительный голос жреца Тюра прокатился по людскому морю как гром от молота Громовержца.
Улыбка грустная скользнула по разбитым губам Альвира, выпрямился он, плечи расправил да повторил вису ту, что раньше в подвале сыром ярлу Атли сказывал, сыновей его в убийстве сестры обвиняя.
- Да что он несет! - Воскликнул из толпы хирман бородатый. - Слыханное ли дело, чтобы родичи девицу убивали!
- Лжет, что Локи! - Другой добавил. Спрятал усмешку в бороде Хольмстейн, за тем наблюдая - нет, не обелиться скальду, как бы ни старался он. Однако за жрецами слово последнее оставалось.
Брови жреца Тюра поползли вверх. Атли Тощий наклонился, чуть не выпав из кресла.
- Это правда, сын? -спросил он, пристально глядя на старшего
- Лжет, паскуда, - скривившись, Халльстейн произнес. - Как можно его языку змеиному верить.
- Пусть он тоже пойдет испытание, - прокряхтев, сказал жрец Одина. - Слово против слова. И пусть боги покарают того, кто лжет.
- Слышал я всякое, - подал голос один из законоговритель. - Но не слышал я ни разу, чтобы влюбленный юнец деву возлюбленную убил. Наоборот, жизнь свою ради нее положить готов. А вот братья... Если гнев ум затуманил. Не затем же этот скальд приблудный деву увел, чтобы убить? Сдается мне, лжет твой сын. Пусть боги явят, прав я или ошибаюсь.
Охнула жена ярлова - еще не успела она гибель дочери пережить, а тут и сыновей в убийстве ее обвиняют. Поднялся тут с места своего Хольмстейн:
- Тогда, стало быть, и я лгу, почтеннейший? И он, - палец в оскалившегося Херстейна указал, который готов был, казалось уже оружие обнажить, только волю дай. - И Хастейн тоже лжет, а скальд безродный правду говорит.
Он демонстративно рассмеялся, словно демонстрируя все безосновательность этой догадки. Его смех поддержало несколько человек из пришедших, но большая часть сохраняла молчание.
- Ну что, ярл. - жрец Тюра сурово посмотрел на Атли. - Если окажется, что правду говорит тот скальд безродный, дозволишь ли кого-то из сыновей твоих допросить по закону?
- Если скальд пройдет испытание, и докажет правоту своих слов, - через силу говорил ярл, нехотя, да и кто по воле своей признать захочет, что сыновья родные сестру убить могут, а потому особенно громко слово "если" прозвучало. - То пусть и дети мои пред лицом Асов отстаивать обвинения свои будут.
- Да будет так! - громко воскликнул жрец Одина. - Приступайте к испытанию.
Появились помощники жрецов. Внесли жаровню, дрова, угли, кадку с водой, и несколько брусков железа. Казалось, в этот момент все, кто был на поляне подались вперед - не так часто людям удавалось посмотреть на древние испытания, заповеданные асами, а зрелище это всегда было для народа простого интересным. Альвир поднялся, цепями звеня и сам шагнул к жрецам.
- Готов я испытание любое пройти.
- Готов? Посмотрим. как ты запоешь, мразь! -шикнул на него Херстейн.
- Придержите его, -сказал жрец Тюра, кивая на Альвира. - Готовьте брусок.
Двое слуг взяли за руки скальда крепко, на скамью его усадив, напротив жреца. Без страха тот смотрел за приготовлениями, сыновья же Атли с опаской за тем наблюдали. По виску Халльстейна бисеринка пота стекла.
- Надо было убить его просто, - прошептал старшему брату Херстейн.
- Не выдержит, - покачал головой Хольмстейн. - Не выдержит.
Служители запалили от головни костер, поставили на него мангал, и дождались, пока железо накалится докрасна. Затем положили на мангал бруски. В это время жрец Тюра положидлна мангал кольцо, и начал напевать протяжные песнопения, энергично махая руками. Один из брусков стал красным.
- Приступайте, - властно Атли ярл повелел, развязки ожидая.
- Отец Богов, повелитель Асгарда! - проревел жрец Одина - Ты, отделивший Мидгард от Утгард, разогнавший великанов, и поселивший нас в этих землях, очистив их ото льда! Прими эти жертвы, и не дай свершиться несправедливости!
- Тюр - воитель, победитель Волка, изгнавший отродье Ангброды, и загнавший двергов в их пещеры! Дай свою силу этому кольцу, дабы тот, кто солжет, и кто даст ложное свидетельство, был наказан!
Ярл напрягся, стиснув пальцами подлокотники резного кресла и вматриваясь в лицо скальда. Совсем не такое лицо, он считал, должно было быть у убийцы, боящегося кары богов.
Наконец подал голос жрец с молотом Тора на шее.
- Тор, метающий молнии, пусть твой громовой молот поразит того, кто даст ложную клятву, и скроет от богов истину!
- Помогите мне подойти, я не смогу ходить, если у меня будет занята одна рука, - обратился Альвир к жрецам, откладывая в сторону одну из палок, на которую он опирался.
- Помогите. - кивнул жрец Тюра. - пусть одной рукой опирается на кого-то.
Из толпы вышел дородный чернобородый мужчина, направившийся к жрецам. Альвир узнал в нем старого друга отца, бонда, у которого они гостили во время тинга.
- Давай руку, - произнес он, подставляя плечо и помогая хромающему скальду добраться до жаровни. Смочив ладонь в бадье, Альвир поднес руку к раскаленному железу, на мгновение застыв в нерешительности.
- Трусит! - Усмехнулся Херстейн. - Вон, боги правду видят!
Раздались смешки и улюлюкания, однако именно они придали сил юноше и он с силой сомкнул пальцы на железном бруске, нечеловеческим усилием воли сдержав готовый вырваться из груди вопль, а бонд уже потащил его к алтарю, едва ли не взвалив на себя, поскольку у скальда подкосились и без того увечные ноги. Но не смотря на боль, железа обожженных пальцев он так и не выпустил.
На глаза Альвира наворачивались слезы, застилающие ему взгляд и он не видел даже что перед ним, однако бонд рывком бросил его вперед, так что он натолкнулся на алтарь и с силой опустил на него раскаленное железо, отдирая от бруска ладонь, превратившуюся в сплошной ожог, стоявшие вокруг жрецы почувствовали запах горелого мяса и запекшейся крови.
По толпе прошел удивленный вздох. Тем временем Альвир положил два пальца на кольцо Тюра, все еще лежавшее на жаровне.
- Клянусь на кольце Тюра Справедливого, который дал нам законы, что невиновен я в смерти Сольвейг. Ее сгубили братья, скорые на гнев и на расправу.
Халльстейн побледнел, отшатнувшись, Херстейн напротив побагровел от злости, но не на них в тот миг смотрели люди, а на ярла, что на троне своем приподнялся, да так и рухнул обратно в бессилии. Руки Атли дрожали и не мог он слов найти, однако в миг этот вперед вышел Хольмстейн, все так же улыбаясь спокойно, словно бы не его сейчас в убийстве сестры обвиняли.
- Что же, раз прошел Скальд испытание, то и я, как обещано было, то же сделаю, дабы доказать, что в моих словах правда!
Известен был Хольмстейн среди братьев тем, что наиболее спокойным являлся и рассудительным, в отличии от Херстейна горячного, да к тому же хитрее брата старшего он был. Смочил ладонь левую в воде сын Атли, взялся за второй брус, зубами скрипнув и стон сдавленный издав, а затем пошел шагом быстрым к алтарю, рядом водрузив железо раскаленное с тем, что Альвир скальд принес. Дымилась ладонь Хольмстейна, до мяса белого прожгло ее железо, однако поднял он руку, всем ожог показывая:
- Вот она, правда, на моей стороне! А скальду этому испытание сам локи пройти помогал в обличии бонда!
Произнес так, да рукою на мужчину, что Альвира тащил, указал.
Жрец Тюра покачал головой.
- Вижу, храбр ты и стоек. Но не до конца ты еще прошел испытание. Готов ли ты поклястья на кольце Тюра, что правду вы говорите? Не боишься ли ты гнева Справедливого Аса?
Кивнув жрецу, Хольмстейн с улыбкой положил руку на кольцо:
- Клянусь, что в смерти моей сестры виновен скальд Альвир сын Кари.
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Кольцо прилипло к его коже. Приподняв ладонь, еще не поняв, что случилось, Хольмстейн мотнул рукой, отрывая от кожи раскаленное кольцо и оно покатилось по земле, провожаемое изумленными взглядами собравшихся, а затем раздался крик:
- Остановитесь! Он солгал на кольце Тюра! Солгал!
Хастейн, раньше сидевший за спинами братьев, не смог больше держать в себе всю ту ложь, которую придумал Хольмстейн и теперь выбежал к жрецам.
- Скальд не виновен! Это все ложь! Они убили ее! Убили Сольвейг!
По щекам младшего сына ярла катились слезы и речь его была спутанной, но те, кто слышали его слова, понимали, что он хотел сказать. Со стоном упала, лишившись чувств жена ярла, которую тут же обступили служанки.
- Да что ты несешь, щенок! - Прорычал Херстейн!
Хольмстейн с рычанием подскочил к младшему брату, и с размаху ударил его по лицу. Ошметки обгоревшей кожи остались на щеке Хастейна, однако тот не стал уклоняться от брата, но сам оттолкнул его, попятившись, Хольмстейн рухнул на землю.
- Ты убил ее! - Указал пальцем на Херстейна младший сын ярла. - Ты бил ее, а они все смотрели и смеялись! Ты бил ее ногами! Бил и бил!
- Проклятый ублюдок! - Взревел Херстейн, выхватывая кинжал. Удар был слишком стремительный, чтобы кто-либо сумел среагировать, но в следующее мгновение слуги скрутили ярлова сына, отобрав у него окровавленный кинжал. Хастейн стоял, зажав распоротую руку, и смотрел в нанавидящие лица братьев. Но на душе у него стало легче, после того, как он открыл людям правду.
- Вы не сыновья мне больше, - дрожащим голосом произнес ярл, едва найдя в себе силы на эти слова. Лицо его было белее снега, а глаза неподвижно застыли, уставившись в пустоту.
- Правосудие свершилось! - провозгласил жрец Тюра, обведя взглядом притихшую толпу. - Кольцо Тюра обличило лжеца! Возьмите их под стражу!
Хирдманы ярла тут же скрутили двум сыновьям руки за спиной, а дева с кулоном в виде яблока богини Идунн бросилась перевязывать окровавленную руку Хастейна.
- Отец, ты что же, позволишь им казнить твоих сыновей?! - Бросился к ярлу Халльстейн, до этого стоявший в стороне, наблюдая за происходящим, однако Атли оттолкунул его ногой, а затем, резко поднялся, точно сбросив с себя овладевшее им оцепенение.
- Нет у меня больше сыновей, кроме Хастейна, - произнес он сурово. - Ты, Халльстейн, как ты мог мне лгать?! Как ты мог позволить ему убить твою сестру?! Разве за этим я тебя посылал?
- Но она отдалась скальду! - Выпалил старший брат, пытаясь оправдаться.
- Лучше бы я позволил Альвиру взять ее в жены, чем так, - Атли отвернулся от сына. - Убирайся, Халльстейн. Я не желаю тебя больше видеть. А этих двоих вы можете судить так, как того требуют боги!
- Добился своего! - Процедил, проходя мимо Хастейна, старший брат. - Ты братьев погубил, выродок! Будь ты проклят!
- Вы это заслужили, - ответил ему Хастейн.
Воины и законоговорители застыли в нерешительности, ожидая приказа ярла, и наконец тот, оторвав взгляд от фигуры уходящего сына, обернулся к ним:
- Решайте, - сказал Атли жрецам уставшим, слегка подрагивающим голосом. - Они мне больше не сыновья. Скальда я прощаю. Пусть идет куда хочет. Он и так уже достаточно наказан. И я наказан за то, что воспротивился воле Фрейи, - а затем добавил уже скорее себе, чем окружающим: - Будь проклят тот день, когда я прогнал этого скальда прочь.
Альвир тоже молчал. Сил говорить у него не было уже, и он едва мог оставаться в сознании. Бонд взвалил его на себя, потащив прочь с поляны, на последок хмурым взглядом скользнув по ярлу и его приближенным.
- Что положено у нас за убийство родичей? - спросил жрец Тюра, обращаясь к законоговрителям.
Один из законоговорителей встал, и поклонившись. произнес:
- Вира - слишком легкая цена за такое. Нет хуже злодеяния, чем убийство юной девы.
- Воистину, нету чернее дела. -подтвердил другой законоговоритель. - Даже самые свирепые волки моря не совершают такое. А тут братья убили собственную сестру, не сдержав своей злобы...
- Отродья Локи. - крикнул Хастейн. - Пусть их покарают так, как Фенрира Волка...
Хольмстейн молча склонил голову, спорить сейчас было бесполезно, взывать к милосердию - тем более, а вот Херстейн взъярился:
- Я твой брат, ублюдок! - Зарычал он, вырываясь из рук стражи. - Я тебя убью! Убью, как только смогу!
И тут встал жрец Одина.
- Поднять руку на деву - значит поднять руку на Фрейю. - сказал он. - Убить деву - значит оскорбить Фрейю. По старым законам, тех, кто оскорбил Фрейю, зашивали в мешок с кошками, и бросали в воду. А кошек посвящали Фрейе как искупительный дар.
- Вы не посмеете! - Херстейн побледнел. - Не посмеете!
- Таков закон. - сказал жрец Одина. - Никто не выше закона. Даже Боги не могут нарушить закон, и не поплатиться за это. Каждый сам в ответе за свои поступки. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Херстейн рычал, извивался, изрыгал проклятия, Хольмстейн поднял обожженную руку и положил на алтарь Тюра:
- Мой брат убил сестру, и должен поплатиться за это, - произнес он, чувствуя, что может лишиться жизни, он перестал прикрывать брата и попытался свалить на него всю вину. - А я получу свою расплату за то, что попытался свалить его вину на скальда и принес лживые клятвы.
- Ты... ты! Но ведь это ты велел мне! - Вырвалось из глотки Херстейна.
- Что я тебе велел? - Вскинул брови Хольмстейн. - Я сказал лишь, что она должна быть наказана, а ты ее убил.
Жрец Тюра обернулся к Хастейну:
- Это так? Кто из них убил твою сестру?
- Херстейн бил ее, пока она не перестала дышать, - повторил юноша. - А меня они удерживали, чтобы я не мог остановить его.
- Все что было нужно здесь сказать, все было сказано, - произнес жрец Тюра.
- Мы удаляемся на совет, - объявил жрец Одина. - Пусть Боги наставят нас.
С этими словами все три жреца и двое законоговорителей встали из-за скамей, и отошли к роще.
В ожидании их решения, люди оживленно переговаривались - никто не ожидал, что суд завершиться подобным образом, никому даже в голову не приходило, что сыновья ярла Атли способны на подобное преступление, но теперь оставалось только узнать, какое наказание изберут для убийцы и клятвопреступника суровые Асы и их служители.
Совещались они недолго. Не успели лучи солнца переместиться вдоль шеста со стягом, как жрецы и законоговрители вернулись к своим местам.
- Боги ниспослали нам решение. Виновник смерти девы понесет заслуженное наказание. Его мы накажем согласно древним обычаям, чтобы умилостивить Фрейю, и чтобы род наш не лишился ее благоволения. Другой брат тоже понесет наказание за обман и лживые клятвы. Боги сами его накажут. Слишком много потерь было для Атли ярла, он потерял дочь и сына, и нельзя его лишать еще одного сына. Пусть другой его сын, виновный в смерти девы, покинет пределы земель нашего племени, и уйдет в волки Одина. Пусть жертвами и своей кровью он искупит вину и разжалобит Предводителя Павших.
- Да будет так, - произнес тихо Атли Тощий, даже не глядя в сторону обреченного сына. Слишком жестокий удар в сердце его нанесли сыновья, слишком тяжело было от раны этой душевной ему оправиться.

Нидорас. Харальд и Гутхорм
С Орычем

Трюггве отпустив восвояси, да обдумав все еще раз, Гутхорм ярл отправился к племяннику, чтобы рассказать ему о предложении мерийцев. Харальд все время в усадьбе проводил или же во дворе с мечом упражняясь дабы сноровку не потерять, справедливо решив, что с правлением державным сумеют Рогволд и Хакон управиться, сам же он того дня ожидал, когда можно будет против Южного Мера выступать - почти два месяца прошло со времени того, как овладел он Нидорасом, уже и Грютинг ярл поправляться начал, хотя по прежнему рука левая плетью висела с пальцами искореженными, а херсир его молодой Асгейр и вовсе в бой рвался, Сельви отомстить за набег ночной, что увечьем обернулся для господина его.
Так же и Харальду ожидание томительно было, чужбиной считал он мерскую землю, на родину вернуться хотел поскорее, вновь мать увидать, даже по бабке соскучился конунг, хотя раньше привязанности к ней не питал, но на пути обратном твердыней неприступной Мер Южный стоял, а за ним следом - Альвхеймар.
- Здрав будь, племянник, - поприветствовал он конунга. - Разговор есть.
- Слушаю тебя, дядюшка, - отвечал Харальд со скучающим выражением лица. То, что к нему постоянно кто-то набивался на разговор уже порядком начало раздражать. То Хакон, то Гутхорм, то Рогволд, то снова Хакон... - Что за дело у тебя?
- Появился у нас союзник из тех, кто кольчугу не носит и меча не берёт, да подолом своим, да языком и травами некоторыми урону может куда как больше причинить!
- И кто же это? - Встрепенулся конунг, дремоту подступавшую всякий раз, когда его дела государственные звали, отогнав. То, что о женщине какой-то речь идет, понял он - но не более.
" А, Локи, как там её?!" - напрягся Гутхорм, но всё же вспомнил.
- Раннвейг, наложница Арнвинда.
- И что же она? - Это становилось интересным. - Не томи, дядя, все рассказывай.
- Предложила он Арнвинда зельем опоить таким, чтобы он посреди битвы бессилен сделался, али помер, это смотря сколько могуты телесной в нём, но ясно и дитю, что не за так она нам этакое благо предлагает. Ярла в мужья она хочет.
- Конунг ей не по нраву стало быть свой, а за ярла пришлого готова не глядя выйти? - Вскинул брови Харальд. Удивительным то ему казалось, пусть предложение и заманчиво было.
- Слушал плохо ты, али я не сказал, но она не жена конунгу, а лишь наложница. Тешит он себя ей, а кюной сделать не хочет. Свободы Раннвейг хочется, да и чувствовать себя женой полноправной тоже.
- Вот ведь жадная баба, не дай Фригг такую кому в жены, - усмехнулся Харальд, однако же, в глубине души где-то почувствовал облегчение некоторое от того, что его собственная супруга покорной женщиной была и кроткой. - Арнвинд конунг своим ратевым искуством славен, сгубить его - все равно что полпобеды одержать. Так что же ты ответил послацу мерскому?
- Согласием, - улыбнулся в усы Гутхорм. - Теперь нам надо решить лишь кому достанется союзник наш. Ярл сей должен быть не из первых, ибо поставить такую рядом с властью, всё равно, что голодному волоку по носу кровью мазнуть, но и не из последних, ибо осерчать может и не союзника. но врага получим.
- Когда падет Южный Мер - разве важно то будет? - Скопировал улыбку дяди Харальд, только усы у него не столь пышные были, как у Оленя. - Пока нужна нам баба эта - обещай ей хоть Рогволда в мужья, хоть Грютинга.
Хотел добавить конунг "Хоть себя самого", да не стал почему-то, удержался.
- Не гоже, - решительно мотнул головой Гутхорм. - Таких союзников либо давить надо сразу как дело своё сделают, либо уж держать в друзьях, потому что опасны они иначе!
- Если исполним мы обещание данное, - с нажимом молодой конунг произнес, к дяде наклонившись, так что волосы лицо его на мгновение закрыли, прежде чем откинул он их. - То и сами причастны будем к делу постыдному! А ежели накажем змею, за то, что полюбовника-конунга отравила, то чисты будем перед богами.
Не прошли даром правителю уроки Торлейва-жреца, помнил он хорошо, как из ситуаций таких выбираться незапятнанным. Однако, все же что-то в душе конунга юного противилось решению такому, не по правде было – отравой властителя вражеского губить, к тому же хотел Харальд доказать уже, что способен противника одолеть, не прячась за спинами воев да не воруя по ночам победы.
- Воля твоя, конунг, - Гутхорм склонил голову. - Как скажешь, так и будет!
Возможно на этом бы разговор их и завершился, да только, видимо, не судьбы было Харальду отдыхать в этот день. Возник на пороге Ульв, поклонившись сначала конунгу, а после ярлу:
- Государь, ярл знатный прибыл из Сарасберга, вести привез от кюны Рагхильды.
- Так веди же его скорее! - Конунг воскликнул в нетерпении, так, словно не гонец, а сама матушка его проведать приехала.
- А вот и от сестры гонец, - Гутхорм разгладил бороду.- Интересно!
Прошел посланец в дом, гриднем верным пропущенный, поклонился так же, шапку снимая - узнал его Харальд:
- Асгаут, не тебя ли я оставил за матушкой моей приглядывать да в Сарасберге закон мой сохранять, - произнес. - Удивлен я, что приказ мой нарушив, владения ты покинул, заместо того, чтобы холопа с вестями послать.
- Такие вести, что я принес - холопам вверять небезопасно, - отвечал на это ярл молодой, кивком Гутхорма поприветствовав, а после на лавку сев.
- Говори! - велел Гутхорм.- Не томи конунга!
- Агдир пал, Вингульмерк тоже, Хрингарики захвачена наумдальцами, верховный жрец Фредрик убит, - Асгаут говорил спокойно, он с этими известиями уже успел свыкнуться, однако у Харальда с каждым словом его все больше глаза расширялись. Не мог поверить он, что пока здесь воюет лучшая дружина его, враги, точно стервятники владения его исконные на части дробят, но сильнее чем обида за земли потерянные, тревога о матери в сердце самое ужалила.
- С кюной что, отвечай! - Вскричал он, с сидения мягкого вскакивая.
- В Сарасберге правит великая кюна, окруженная войсками верными, - услышав слова эти, с облегчением вздохнул Харальд. Одаль утраченную вернуть можно, главное - мать его жива и в здравии добром. - Требовал Сульки Роголандский, чтобы она за ним признала владение Агдиром, да только в шею прогнала Рагхильда гонца его.
- Во имя всех твердокаменных задниц каменных великанов! - Гутхорм чуть не сел. - Рагхильда жива, слава Асам!
В отличии от дяди, Харальд на месте устоять не мог, и обдумывая полученные новости, сновал от окна до ложа и обратно, иногда бросая взгляд на Асгаута, сохранявшего молчание. Наконец, словно придя к какому-то решению, конунг зло процедил:
- А тебя я на что там оставлял? Чтобы ты сдал врагу все мои владения? Почему не выгнали вы Сульки и приспешников его из Агдира?
- Не сдюжили, государь, - голову низко опустил ярл, неприятно ему было повторно оправдываться - один раз уже винила его за поражение Рагхильда, так теперь еще и перед сыном ее пришлось ответ держать за слабость наемников. - Велика рать была у супостатов, а после к нему все рабы агдирские и карлы безземельные присоединились, соблазнившись посулами богатств великих.
- Рабское племя! - Кулак Харальда врезался в стену, оставив на ней кровавый след - от боли молодой конунг прикусил губу, однако злоба на предателей, из-за жадности и малодушия которых, он лишился древнего владения своего отца не утихала. - Когда я вернусь в Агдир, в цепи их закую за измену их, будут, что невольники ромейские железом бренчать!
- Неееет, - Гутхорм не говорил - хрипел, едва-едва сдерживая ярость. - Цепи - это для живых!
- Пусть живут, - поспорил Харальд. - Для отродья такого - не должно быть пути в Валгаллу.
- А кто сказал о Валгалле?! - Гутхорм уже рычал. - Смерть они примут не от рук воинских и не с мечами, а от зубов волков, когда мы их по деревьям развешаем!
- Сначала драться с ними придется да полонить, - покачал головой Асгаут, в разговор родичей вмешавшись. - Сульки им оружие роздал и брони, после того, как наемников датских они выгнали. Я тогда на подмогу шел Ассе, но столкнулся с Теламеркцами и хоть разгромил их дружину, но все же не поспел к битве основной, врагами задержанный.
- Нет в этом вины твоей, Асгаут, знаю - ты мне верно служишь, - ободряюще звучал голос конунга, но слышно было, что клокочет ярость в сердце его. До сих пор не мог он поверить, что рабы жалкие, бондам прислуживающие, посмели государя сменить. - Что же, значит в Агдире теперь Роголандцы и Теламеркцы заправляют, - протянул он уже спокойнее, а после, точно вспомнив, добавил: - Бабка моя, Асса, жива хоть?
- Жива, в Сарасберге она, - кивнул ярл.
- Тьфу! - тихо сплюнул в сторону Гутхорм и тихо прошептал в бороду: - Ну никакой от них пользы!
- С Хрингарики что? - Разобравшись с положением дел в Агдире, продолжил гонца расспрашивать Харальд.
- Наумдальцы его сразу заняли, как только дружина твоя, конунг, оркдальские горы перешла, - отвечал ярл, взглядом по Гутхорму скользнув - ведь то дядя конунга всего полсотни воинов оставил одаль оборонять.
- А что с моими воинами? - Гутхорм спросил настолько дружелюбно, что присутствующие вздрогнули. - Бой ли они приняли, али побегли все?
- Погибли они или нет - о том мне не ведомо, - произнес Асгаут. - Но ни одного из них более никто не видел, наумдальцы же после на Вестфольд двинулись...
- А Асмунд что?! - Перебил ярла Харальд, чувствуя, как вновь злоба в нем закипает. - Я же его оставил фюльк оборонять!
- Асмунд тебя предал, государь, - слова, что молота удары тяжелые - такой болью они отдались в голове конунга.
- Арррргх!!! - кулак ярла впечатался в стену рядом с кровавым отпечатком кулака Харальда, да так, что стена содрогнулась, а Гутхорм с удивленно принялся рассматривать свой средний палец, торчащий под противоестественным углом. - Будь ты проклят, предатель! - Наконец взревел Хрингарийский Олень желая всех кар то ли Асмунду, то ли пальцу, который он резким движением вправил обратно.
- Дядя! - Одернул Гутхорама Харальд, и дождавшись тишины произнес спокойным, металлическим голосом: - Как это вышло, Асгаут?
- Асмунд возомнил себя более достойным правителем, нежели ты, государь, - начал тяжелый рассказ ярл, опасливо покосившись на Гутхорма. - Он захватил Раумарики и Хейдмерк, погубил Гилли Шесть Пальцев, заключил союз с Гандальвом и даже убил собственного отца...
Цвет лица Гутхорма медленно но верно приближался к знаменитому плащу Хальвданна. Он молча наливался кровью и всё крепче сжимал кулаки
- По счастью, люди Раумарики остались верны тебе, Харальд, - продолжал Асгаут. - Они убили наместника Асмунда и изгнали Альвхеймарцев, а в Вестфольде я лично казнил всех, кто осмелился на измену. Однако, из-за этого предательства, моя дружина не поспела на подмогу Агдиру.
- Итак, - выдавил Гутхорм. - теперь нам надо прорываться домой.
- Надо, - согласился сын Хальвдана. - Асмунд все еще в Хейдмерке?
- Нет, он выступил на Вингульмерк, но, там потерпел поражение в поединке с одноруким Эйнаром и был взят им в плен. Не смотря на приказ кюны, Эйнар отказался выдать ей мятежника и даже более того, обратил его в свою веру, - в голосе Асгаута послышалась неприкрытая неприязнь. - Остатки дружины предателя укрылись в Хейдмерке.
- Что значит - отказался? - Еще мгновение назад обдумывавший, как бороться с изменником, сейчас конунг уже размышлял, как наказать за неподчинение ярла.
- То и значит, что не стал повеление кюны исполнять, а у себя пленника оставил.
- Ладно, что там наумдальцы, - о начале разговора вспомнил конунг, но голос его уже устало звучал - столько вестей неприятных в один день для юноши чрезмерными казались. - Если они уже в Гокстаде хозяйничают...
- Торвард и наемники датские их от Вестфольда отвадили, - успокоил его Асгаут.
- Тогда, хм... еще что оставалось? Вингульмерк... Там же Эйнар посажен был, почему ты сказал, что и этот фюльк потерян?
- Из Вермаланда привел дружину Эйрик конунг Свеев, - на вопрос поставленный с готовностью ярл отвечал. - Эйнар и Харек, на подмогу ему пришедший, битвы свеям давать не стали, позволив им занять большую часть Вингульмерка.
- Не стали защищать мои владения? - Проскрежетал Харальд, вновь кулак разбитый сжав. - Дядя, ты-то что молчишь?

Нидорас. Харальд и Гутхорм
С Тельтиаром
- Боюсь, что если скажу, что думаю, не видать на поддержки Асов до самого Рагнарека! - выдохнул ярл. - Веерные же у тебя слуги оказались, Харальд!
- А Харек-то хорош, - огрызнулся на замечание дяди конунг. - И ты его еще защищал! Да мне Грютинг и Рогволд вернее служат!
- Харека погоди неверным честить. Вот с ним разобраться ещё надо!
- Это ты верно говоришь, ярл, - кивнул Асгаут, ладони потирая. - Необходимо с ним разобраться.
- Хватит, - одернул его Харальд. - По причине какой не стал против свеев сражаться Эйнар? Должна же быть причина!
"Не мог ведь и он меня предать, как Асмунд! Или все, кто в верности мне клянутся, верны лишь до той поры, пока у меня на виду? А стоит одних их оставить и уже заговоры плетут?"
- Эйрик захватил его жену, Сигрун, - не без усмешки сказал Асгаут. - И Эйнар посчитал, что жизнь его супруги дороже стоит, нежели одаль твоя, государь.
- Отдал врагу мои земли ради бабы!? - Кабы не стены толстые, по всему Нидорасу яростный крик конунжий слышан был бы. - Да кто он такой, чтобы решать вопросы эти? Раб бывший! Отродье рабское! Мой холоп! А поступил хуже, чем те, кто на сторону Сульки перешли.
- Харальд, а если бы мать твою, Рагхильду, захватили бы, и тебе поставили такое условие, ужели пожертвовал бы ей?! - изумился Гутхорм.
Умом он понимал, что Эйнар виновен и тяжко, но вот сердце...сердце ярла говорило ему, что в жизни многое может случиться и не всё стоит судить одинаково. Вопрос этот и Харальда заставил задуматься – ежели о жене так спросил бы его Гутхорм, то без колебаний излишних отказался бы от нее конунг ради владений своих, не смотря даже на то, что ребенка она ждала, но мать… Тяжело было решение принимать юноше даже в шутку, когда на одной чаше весов судьба женщины, жизнь ему давшей лежала, а на другой – одаль, от предков доставшаяся. Мотнул головой Харальд, мысли неприятные отгоняя – все же не ему выбор делать пришлось неприятный, да и Сигрун – не Рагхильда, чтобы ради нее земли врагу уступать.
- Рагхильда кюна из рода Одина, - отрезал Харальд жестко. - А род конунжий всем родам род! Не равняй, дядя сестру свою с девкой простой.
- Рагхильда мать тебе! - загремел Гутхорм- И это, а не род её должно важным быть!
- Она мать мне и потому я даже в мыслях не смею сравнивать ценность ее жизни и жизни дворовой девки, рядящейся в доспехи. Вингульмерк принадлежит мне, и только я, а не ярл, мной поставленный мог решение о сдаче его принять. Велика вина Эйнара и проступок его, что отдал он Вингульмерк в руки врага без боя, - обернулся к ярлу агдирскому Харальд. - Ты один верен мне, как я погляжу, Асгаут. Дальше говори, что было.
Ожидал этого приказа ярл, потому продолжил времени не теряя:
- Эйнар в Сарасберг отправился, у матери твоей требовал, чтобы она в обмен на жизнь девки его, от Вингульмерка отказалась в пользу конунга свеев. Напоминал ей о заслугах былых своих, точно они вес какой-то иметь могли в деле этом. Видать вера рабская совсем рассудок ему затмила, коли посмел он со словами такими к Рагхильде обратиться, да еще после того, как родичей твоих, государь, в плену держал и позорным пыткам предавал совместно с Хареком.
- Харальд! - Гутхорм положил ладонь на плечо конунга. Бешенство прошло и теперь викинг начал думать. - Нам надо как можно скорее идти к Агдиру. А то сейчас мы такого наслушаемся, что только и останется, как всех твоих ближников порезать. Нет! Суд вершить потом будешь. Не сейчас.
- Суд уже завершился, - сказал Асгаут. - Твоя мать наказала ослушника, конунг.
- Как? - только и спросил Гутхорм
Харальд, как и дядя, направил вопросительный взгляд на ярла.
- Госпожа приказала повесить Эйнара в угоду Одину, за то, что он отдал Вингульмерк свеям, за то, что пытал Хальварда и Сигтрюга, за то, что принуждал людей силой принимать чужую веру.
"Пожалуй, стоит сказать тестю, что его вмешательство в это дело больше не потребуется", - промелькнуло в голове конунга, и только. Как ни странно, но жалости к человеку, когда-то спасшему жизнь его матери и дяде, он не чувствовал.
Гутхорм склонил голову и сжал кулак.
- Моя сестра всегда была мудра, - глухо сказал он. - И не мне её судить. Надеюсь, она была права!
- Она была права, - положил дяде на плечо руку Харальд. Последняя нить, связывавшая его с людьми, когда-то выступившими против Хаки-берсерка оборвалась. Конунг повернулся к Асгауту: - Это все?
- Нет, государь. Вместе с Эйнаром, кюна велела казнить и его приспешника, Оттара Рваного, но тот бежал, убив верховного жреца Фредрика и шестерых его воинов, а также тяжело увечив Торлейва. Более того, я видел, как тело Эйнара снимал с дуба Хаки, сын Гандальва, это ведь был тот самый дуб, на котором его принесли в жертву той зимой, - голос ярла, при упоминании покойника, дрогнул. - А тут Хаки, как живой, и ведь не в первый раз уже...
- Не в первый? - Перебил его конунг, а в глазах его сверкнуло пламя.
- Да, еще в Раумарики объявлялся, по слухам. То ли Хель его не приняла, то ли ожил он... Не к добру то...
"Да уж, не думал я, что будешь ты на людях показываться! - В голове Харальда промелькнуло. - Не для того я тебе жизнь сохранил, Хаки, чтобы ты слуг моих пугал!"
- Страхи досужие, а ты их наслушался! - Бросил конунг. - Мертв Хаки.
- Да я же сам его видел!
- Мертв. Копье ему бок пробило, - с нажимом повторил юноша.
Гутхорм бросил на Харальда быстрый взгляд, но ничего не сказал. Потом он хлопнул воспитанника по плечу и произнёс:
- Ну мёртв и мёртв, может и впрямь призрак видели, бывает же и такое!
- Да, вот еще что, - добавил Асгаут, поспешив тему сменить, раз конунгу про Хаки слушать не приятно было. - Харек себя конунгом объявил.
- Конунгом... - голос сына Хальвдана прозвучал абсолютно бесцветно, но от дяди его не могло укрыться то злое пламя, что вспыхнуло в его глазах в этот момент.
"Вот теперь Харека я уже никак не спасу. Эх друг, зря ты так!" - с тоской подумалось Гутхорму, и он не стал отговаривать племянника. Всё равно ведь не послушает
- Конунгом... - повторил Харальд. - Иди, Асгаут. Ты сослужил мне хорошую службу и сообщил важные вести. Ты получишь награду, а сейчас оставь меня.
Ярл поклонился, и не желая вызвать гнев конунга, поспешил уйти. Затем Харальд обернулся к дяде:
- Даже Харек, - произнес он тихо. - Все, кого я оставил в Агдире либо ни на что не способны, либо предали меня!
- Едем туда, Харальд! - Гутхорм был мрачнее турса. - И сами со всем разберёмся
- И потеряем все, ради чего сражались?! - Сейчас, без Асгаута, юноша уже не сдерживал себя. - Что бы там ни происходило, сначала мы должны сокрушить Мер, иначе Сельви ударит нам в спину! Пусть змея отравит Арнвинда, пусть он издохнет от яда и мы получим его земли, а уже потом сможем не опасаясь вернуться в Сарасберг!
Если раньше Харальд еще сомневался в том, следует ли соглашаться на помощь подлой Раннвейг, то сейчас сомнения покинули его - ему нужна была победа, быстрая, безоговорочная, и если ради нее придеться поступиться честью - пусть так и будет. Арнвинд и Сельви должны умереть ради того, чтобы созданная им держава выстояла.
- Что делать с Раннвейг? – коротко, по-воински спросил Гутхорм
- Ньерду женой станет, - брезгливо поморщился Харальд. Одно дело привечать подле себя ярлов вроде Рогволда и Грютинга, а другое совсем - баб коварных.
- По твоему слову, конунг, - кивнул Гутхорму
- Но это после, - Харальд уже не скрывал усталости, навалившейся на него. - Прикажи нашим людям готовиться к битве, брось кличь по всем дружинам, в селениях размещенным. Грютинга, Рогволда, других ярлов созови и еще... хотя нет, с Хаконом я сам поговорю. Довольно уже мы в Нидорасе гостим, нельзя более времени терять в пустую. Спустя десять дней против Арнвинда выступим.
- Va Odin! - ударил себя кулаком в грудь Гутхорм и вышел, отдавать распоряжения.
Харальд улыбнулся, глядя, как за родичем захлопнулась дверь. В голове его созрел план сражения: пока Сельви разбойничал на суше, юный конунг решил перебросить свою дружин морем прямо к берегам Южного Мера и там нанести внезапный, сокрушительный удар, по сломленным гибелью конунга врагам, а в том, что Арнвинд умрет он почти не сомневался - отравит его эта баба, до власти охочая, отравит, раз уж сама с предложением таким гонца прислала.

Южный Мер. Эрик и Хильд
С Сариной

Какой-то быстроногий мальчишка ехидно сообщил Хильд о том, что вернулся из похода Сельви, а соответственно и Эрик. Девушка тяжело вздохнула, так хорошо было эти дни, когда мужа дома не было. Теперь опять терпеть его тяжелый взгляд, да речи о ней, словно она кобыла племенная.
Положив гребень на стол, Хильд поднялась, наскоро косу заплетая да на двор поспешила. Встречать надо мужа в глаза прозванного Эриком Быстрый меч, а за глаза Эриком Непускаемым. И действительно - подъезжал уже ко двору ярл, даже с конунгом встречаться не стал, сразу к дому коня направил, да в ворота, слугами распахнутые вьехал. Хильд увидав на пороге, остановил коня Эрик, спешился, повод конюху отдавая, сам же к жене поспешил, улыбнувшись широко.
Невольно в ответ губы в улыбке разъехались. Молвила Хильд:
- Удачно ли съездили в поход славные воины?
- Славно потрепали изменщиков, - сообщил весть радостную ярл. - Сельви в битве, словно сам Тор, с ним во главе ни один враг нам не страшен.
Невольно слова эти вырвались из уст Эрика, хоть и знал он, что не слишком жалуют друг друга Хильд и Сельви, но все же не мог он скрыть восхищения конунгом молодым и планом его жестоким по возвращению Мера Северного.
- Много ли воинов Харальда смерть от стали вашей приняло?
Спрашивая это, отступила Хильд в сторону, давая Эрику в дом войти.
- Да кто их считать будет, - улыбка презрительная на мгновение промелькнула на губах викинга. - Эй, слуги, стол накрывайте!
В дом войдя, обернулся Эрик к супруге, произнес уже тише:
- Подарок я тебе привез.
Хильд не ответила, лишь замерла посреди горницы, потом прошла вперед села у окна. Подле нее остановился мужчина, мешочек, что на поясе висел развязал, украшение из него доставая: брошь серебрянную, в виде цветка выкованную с камнем цвета моря спокойного в сердцевине.
- Красиво, пробормотала Хильд, подарок принимая, но боясь, что кто-то жизнь за диковину ту отдал.
- Ромеи делали, из самого Миклагарда вещица. Уверен я - лучшей владелицы для нее и придумать нельзя было, - Эрик старался произнести что-нибудь, что понравиться Хильд, но, как раньше, оставаясь с ней наедине, он становился слишком косноязычен. Хорошо еще, что не стал рассказывать, как люди Сельви разграбив деревню, зарубили жену херсира, сорвав с мертвого тела украшения и брошь эту в том числе.
- Работа ромейская призвана глаз радовать,- Хильд ответила, дрожащими пальцами приколола брошь к одежде, вздохнула. - Да ты поешь, Эрик. Чай проголодался с дороги.
- Успею еще я поесть, - покачал головой ярл, улыбнувшись грустно. - По тебе я тосковал все время то, что в походе провел. День каждый.
- Эрик, это война, - печально девушка ответствовала. - Все уходят. Многие не вернулись.
- Немногие, - на этот раз голос его прозвучал более резко. - Сельви - гений, благодаря ему среди наших людей почти не было потерь...
"Зато в Раумсдале плачут по сотням погибших, если конечно есть, кому их оплакивать", - добавил он уже про себя.
- А что же те против кого вы ходили? - сменила тему Хильд, не хотелось ей сегодня спорить.
Надеялась она, что праздник устроит Арнвинд по случаю возвращения воинов смелых.
- Они ответили за свое предательство, как и заслужили, - в голосе Эрика звякнула сталь, но следующую фразу он произнес уже гораздо более мягким тоном: - Но разве это должно тебя заботить?
- Не хорошо, когда гибнут бонды, служившие верой Неккви. Не научены бонды воевать, как и трелли. Судьба их служить тому, кто сильнее.
Печально головой Хильд покачала.
- Судьба их во власти конунга. Сельви конунга.
Эрик протянул ладонь, прикоснувшись к руке жены, словно желая сменить тему разговора.
- А он жесток. Кто ж со слугами своими так поступает. Ладно, Один ему судья будет, - махнула рукой Хильд. - Ты поешь, а я скоро вернусь.
- И куда ты? - Нахмурил брови ярл.
- К брату схожу, - последовал короткий ответ.
Промолчал Эрик. Ничего не изменилось, да и с чего он взял, что измениться что-то должно было, после возвращения его? Все так же сторонилась супруга ярла, все так же избегала его и старалась любой повод найти, чтобы с ним в одном помещении не оставаться. Быть может прав был Сельви?

Транделаг. Хладир. Влюбленные.

За все зимы, что прожила кюна под солнцем севера, она не разу не испытывала такого стыда. Чего стыдиться, если ты – дева знатного рода, предки твои славны подвигами, отец – знаменит, а косы густы? Самое то доброго мужа себе ожидать да ожерелья самоцветные на шею примеривать. Дождалась. Хакон конунг, хоть и в летах, но не пил больше нужного, не дебоширил, да и на ложе был не менее доблестен, чем в битвах. Думала женщина, что то Фрейа так подгадала, чтоб жизнь ее ладно сложилась да была она за супругом, будто за стеной дикого камня: не ураганом не сдуть, не волной опрокинуть. Но повелительница кошек, видать, лишь смеялась.
Когда младой воин, коего она волей мужа звала своим сыном, открыл дверь в ее спальню, следовало бы закричать. Да! Служанки бы прибежали, оборонили честь госпожи, не дали бы ей совершить то, за что сейчас щеки ее покраснели. Видимо, сами ваны ту встречу подстроили. Ничем, кроме их воли не могла бедная кюна объяснить страсть, что обуяла ее столь внезапно. Богатый дом, ласковый муж, расторопные слуги – все это перестало быть значимо в одни миг. Когда сын ее мужа прикоснулся губами к устам, весь мир юной кюны сгорел в ярком пламени. Тогда поняла она, что заставляет людей приносить жертвы Локи, моля обманщика изменить заведенное предками, нарушить обычай или замедлить ход времени. Богу Огня нравятся шутки, но он не мог быть надежным по своей великаньей природе. А она поняла: лишь для Хакона молодого боги вложили ей сердце, лишь ради него оно бьется. Будто темная ночь глаза голубые ей застила. Спросить, ворожил ли? Да вряд ли. Не зря же сказания старые пестрят рассказами о любви роковой, по воле которой падали в прах имения много больше Хладира и складывали головы лучшие войны.
- Что делать нам, Хакон? – спросила неверная жена у незаконного сына, приподнявшись на ложе. – Могли бы мы сокрыть страсть нашу в тайне, ежели была бы она влеченьем минутным. Но каково будет мне мужа звать твоим именем? Один, ужель не трепещет сердце твое при мысли о том, что сулят нам вскорости норны?
Конунжич помолчал, рассеянно наматывая светлые пряди на палец. Эта женщина была не тем, что он ожидал. Все замыслы матери, все планы жреца потеряли смысл среди объятий и поцелуев. Он полюбил ее. А она носила под сердцем конунга Транделага. Все стало много сложней, чем тогда, когда он в смятении неспокойного духа смотрел на ее окна. Конунг простит? Может быть. Но простит ли он сам себя, да и позволит ли сердце отпустить эту деву прочь, отдать ее мужу другому, пусть и супругу законному? Хакон мечтал, что однажды отец признает его и посадит за свой стол между ярлами. Так то и вышло. Спасибо Харальду, ибо конунг Агдира притягивал к себе перемены и рушил традиции, будто бурный поток, что смывает хрупкий мосток в половодье. Но думал ли он, что будут они делить одну женщину? Нет! Знал юноша, что играет с огнем, но не мог побороть гибельной страсти, бросившей его к мачехе. Все хитрые замысли сгорели в горниле любви и теперь ум напрасно искал выход из ситуации.
- Нам не дано видеть пряжу норн, - ответил он полюбовнице. – Один мудр и не стоит докучать ему словами про то, что может быть и не сбудется. Ныне мы любим и счастливы. А завтра - хоть Рагнарек.
И на сим пылко поцеловал кюну в уста. А ближе к вечеру, когда, измученные своей совестью и опустошенные страстью, преступники древних обычаев забылися сном, рука Хакона невольно легла мачехе на живот. И сознанье, готовое погаснуть в путах здорового сна, пронзила жестокая мысль: ежели бы они нашли друг друга чуть ранее, этот сын мог бы быть его собственным. И тогда ему, Хакону, не пришлось бы выбирать между ним, и собой.

Северный Мёр, Нидарос. Гонцы к Харальду
(Тельтиар за конунга и ярлов, я за гонцов и ярлов)

Покуда Гутхорм ярл собирал воинство, по деревням и селениям раздробленное, донесли верные люди до Харальда, что едет к нему через Гудбрандсдалир человек под стягом свейским. В свете событий, Асгаутом поведанных, решил конунг, что прибыл свей, дабы требовать от него подтверждения права Эйрикова на Вингульмерк, не иначе, оттого и велел Харальд встречать гонца демонстрацией всего могущества агдирского, а потому дружину ближнюю во дворе усадьбы встроил, ярлов же в одеждах нарядных собрал в гриднице, а сам на место высокое сел, плащ алый на плечи накинув и вид приняв грозный. Рабыни две волосы его густые в косы заплели, дабы лица пряди золотистые не закрывали.
И вот вошел воин свейский в дом, двумя гриднями сопровождаемый. Взглянули на него ярлы харальдовы, что подле господина сидели - Грютинг, Асгаут и Асбьерн, и другие многие, не столь именитые, лишь самых близких конунгу людей в усадьбе не было в ту пору - ни дяди, ни тестя, к сражению грядущему войско готовивших.
Гонец от свеев вошел с гордо поднятой головой. На нем была шапка соболья, и плащ подбитый мехом горностаевым. Всем было ведомо, сколь богаты земли свейские зверями пушными.
- Здрав будь, конунг. Я к тебе послание везу от Эйрика, конунга свеев и гаутов, а также волею богов властителя Вьярмаланда. Сказывают, оставил ты земли своих отцов без присмотра ради змель дальних, но властитель мой, будучи воином честным, лишь чтобы силу свою показать, часть твоих владений забрал по праву сильного. И он посылает тебе вызов.
- Вызов? - Сузились глаза Харальда, взгляд его стал точно кинжал острый, в лицо свею нацеленный. - Поединка желает твой господин? Участь Хаки Гандальвсона ему завидной показалась?
Ярлы рассмеялись, довольные шуткой конунга - жестоко сумел поддеть гордого свея Хальвдансон, сравнив владыку его с Малодушным Хаки.
Лицо свея сразу стало суровым и злым.
- Если бы не подлый твой ярл Харек прозванный Волком, который нашего конунга похитил, и не заставил его пред богами и всеми людьми поклясться, что выпустит из Вингульмерка всех жителей, кто уйти пожелает, и не слово нашего конунга, что не будет он воевать в твоих владениях, покуда ты вызов примешь и сам свою землю защищать придешь, то он бы уже в усадьбе твоей пировал, и жен твоих тискал!
- У меня жена одна, и сдаеться мне - до нее твой Эйрик не добрался бы, даже подари ему Один Слейпнира, - в ответ усмехнулся агдирский конунг. - Так значит в Гиллисберге твой правитель ответа моего ждет?
- Мой правитель хочет знать, готов ли ты признать, что предок твой Ингьяльд Коварный себя и весь род свой вероломством своим и бесчестьем опозорил, а потому ни он, ни потомки его землями, которые асы нашему народу дали, править не достойны, и посему пусть они покорятся тому кто сильнее, и более достоин во всех землях северных править! Известно тебе, что Винугльмёрк, Акерхус, Вестфольд и Агдир ранее самому Гюльви, что в Асгард ходил и оттуда обратно вернулся, принадлежали, а в Транделаге его усадьба зимняя стояла. Потому не глупи, а признай право сильного и более достойного, и будь у него сильнейшим и знатнейшим из ярлов. До сих пор наш конунг не знал поражений!
- До сих пор твой конунг не встречался с Харальдом сыном Хальвдана! - Бросил Асгаут на слова посла. - Не много чести - отнять земли у бывшего раба и последователя Белого Бога!
- Предок твоего Эйрика предательски сжег в усадьбе Ингьяльда и так овладел его землями, - поглаживая белоснежную бороду, заметил Асбьерн. - И это было, видимо, самым славным из его подлых деяний. Если у кого и есть право владеть всей северной землей, так это у Харальда, потомка Одина и Фрейра.
- Слышишь, что ярлы мои говорят, свей, - улыбнулся Харальд. - Вот посмотри - этот славный и достойный муж - Грютинг из Оркдаля, раньше он тоже был властным конунгом, а ныне - мой ярл. Передай своему господину, что и он склониться передо мною так же.
- Двум волкам на одном пастбище не ужиться! Пробовал мой коннунг добром и миром спор этот решить, да видать мало мудрости конунг агдирский нажил. И какой же ответ мне передать твоему конунгу? Когда ему ждать тебя на честный бой, дабы спор ваш разрешить пред богами?
- Пусть ждет твой конунг, по возвращению в Сарасберг я к нему гонца отправлю, чтобы знал он, что готов Харальд сын Хальвдана мечи с ним скрестить, - после размышления недолгого произнес юноша.
- Быть посему, - сказал свей, не поклонившись, а скорее кивнув. - Но помни, что еще будет время передумать. Конунг наш Эйрик терпелив, но зря слов на ветер не бросает. Если проиграешь - он возьмет все земли, которые ты успел покорить, и никто из твоих родичей и ярлов не избежит наказания. И первый, кого он с удовльствием повесит на дубе, будет Харек Волк, назвавшийся твоим ярлом, который как вор в ночи приходит, и силой клятвы пред богами произносить заставляет. Если еще захочешь мира меж нами, отправишь Эйрику конунгу в мешке его голову.
- Обязательно, как только надумаю перед свейским грабителем голову склонить, - взмахнул рукой конунг, гонца прочь отсылая, да только подал тут голос Грютинг увечный, до этого молчавший:
- Что же такого сотворил Харек, если так ненавидит его свейский конунг?
Асгаут зубами скрипнул, взгляд злой на оркдальца бросив - не хватало еще про подвиги Волка конунгу слушать.
- Про то у него самого спросите, - скрипнув зубами, гонец ответил. - Не было еще в северных землях большего коварстваи бесчестья, кои твой ярл показал. - с этими словами он скрылся в дверях.
- Пошлите кого-то, пусть гонца ночевать оставят. - посоветовал Грютинг, да все как следует выведает. как дело было. Вино да пиво языки развязывает.
- Пусть твои оркдальцы этим озаботятся, - кивнул ярлу Харальд, пожалев, что нет при нем сейчас Хемунда, а после к Асгауту обернулся. - Что ж ты мне, ярл, не сказал, что Харек остановил наступление свейское?
- Неведомо то мне было, государь, - взор потупил ярл, но судя по голосу его - не лгал он, действительно впервые слышал о том, что в Вингульмерке после казни Эйнара произошло.
- А должен был знать, - отрезал конунг, про себя решив, что после вновь позовет того гонца, что от Харека на прошлой неделе прибыл. - Ладно, ярлы, хочу я ваше мнение знать, как с вызовом наглым этим поступить?
- Следует сразиться со свеями и гаутами, только так гордыню Эйрика низвергнем мы, - молвил Асбьерн. - Ты вызов принял, конунг и теперь не гоже отступать...
- Но и спешить не следует, - покачал головой Асгаут. - Слышал ты, что не пойдет дальше сын Энунда, так пусть в Гиллисберге еще поскучает, покуда мы мерский вопрос не решим.
- А Харек тот еще тот хитрец, - произнес Грютинг, смеясь. - Видать не по нраву было свейскому конунгу, как тот его перехитрил и клятвы перед богами дать заставил. Знать бы, как это ему удалось.
- То-то ты им восторгаешься, Грютинг, что сам всегда обманом одним победы добывал! - Бросил гневно Асгаут.
- Если глупец сам обмануться рад, так и обмануть его - дело богам непротивное. - возразил Грютинг. - Оттого и злишься, что сам вверенные тебе земли удержать не сумел, а ярл тот своей хитростью войско много большее, чем его собственное, остановил. Хотел бы я повидать этого Харека Волка, думаю, мы бы с ним неплохо поладили!
- Лиса к лисе тянеться, змея к змее, - проскрежетал агдирский ярл.
- Довольно! Лаетесь, точно псы брехливые! - Одернул их Харальд. - Ты, Грютинг, если здоровье поправил свое, Гутхорму помоги войско готовить к походу, а ты, Асгаут - отправляйся к Хакону, ему тоже помощь не лишняя будет.
Замолчали оба ярла, хотя и виднелось недовольство на лицах их. Остальные же приближенные стали по одному, по двое покидать гридницу, не желая, чтобы гнев конунга на них обратился. Опустела усадьба конунжия, сам же Харальд послал слугу за человеком Харека, в деревне ближней поселенном и, покуда ждал его, призадумался о том, что даст ему победа над Эйриком Свейским (а в том, что победит он конунга Упсалы, Харальд не сомневался, ведь ему то предсказано было) – велико было желание Хальвдансона не только Норвегией, но и свейской землей, и Готландом, и Верманландом править, а значит, следует разгромить сына Энунда и посрамить его, дабы пошли его люди под руку харальдову. Вспомнились тут и слова Асгаута о наемниках вендских и датских, однако если с первыми понятно все было – следовало их использовать, сколько возможно, а после прочь прогнать, ни пяди земли обещанной не дав, то с датчанами интереснее ситуация была – договор о наследии взаимном, коли иных наследников не появиться у него, или Хардакнута. За себя не волновался Харальд – здорового сына родит ему Асса, а датский конунг стар и слаб, из родичей же у него лишь брат, им же самим наследства лишенный. В свете фактов этих, манили Харальда и датские владения, верил он, что ему они достанутся, когда умрет Хардакнут, ведь обещал Асгаут, что недолго тому осталось в Роскильде править.
Дверь скрипнула, отрывая от размышлений юношу – то верно человека привели, Хареком посланного. В гридницу вошел дан, Хареком Волком присланный в качестве гонца. Одет он был в лисий тулуп, а на голове его была лисья шапка, а унты из медвежьего меха сразу навели на воспоминания про финнов и их колдунов, с которыми Харек, по слухам, в прошлом немало якшался, к немалой для себя выгоде.
- Здрав будь, конунг, чем полезен могу быть властитель земель норвежских? - спросил дан, отвесив поклон, и слегка прищурившись.
- Я знать хочу, что тебе ведомо о противостоянии Харека Волка и Эйрика Свейского, - конунг сказал.
- Я тогда уже в пути был, и лишь некоторые слухи до меня дошли. И все что мне ведомо, я знаю от того посла свейского. который сюда вчера прибыл.
- И что тебе свей рассказал? - Мысль мелькнула у Харальда, что мог гонец больше простому воину сказать в разговоре мимолетном, нежели когда в усадьбу пришел волю своего конунга исполнять.
- Да много чего рассказывал, конунг, - ответил дан, искоса поглядывая на Харальда недоуменным взглядом. - Например, что в Раумарики запустение и разорение, да в Хейдмерке разброд - не знают уже они, кто у них конунг, и куда их правители делись, и про скорый приход войска альвхеймарского поговаривают, ибо зол Гандальв за то, что его людей кого поубивали ночью, а кого в одних портках на мороз выставили. А еще говорит, что Асмунд объявился, и режет дозоры и войска свейские, как волк в овчарню ходит, и всюду знак креста оставляет.
Каких только слухов об Асмунде не слышал за последние несколько дней Харальд, но эти слова удивиле его более даже, чем о предательстве ярла вести. То он христиан резал, то теперь веру их насаждает - неужели то месть Эйнара посмертная?
- Много чего люди рассказывают, и плохо, что о том вражий посланник доведался, пока сюда к тебе добирался. Но что именно из тех вестей тебя интересует, конунг? А то их сейчас столько, что всю ночь напролет можно гуторить...
Отогнал видение неприятное конунг, вновь на датчанина взгляд хмурый направил и вопрос задал, какой более всего тревожил его:
- Расскажи, правда ли себя конунгом Харек величает?
- А как же не величать, если его люд в Ранрики, включая всех старших и знатных сами выбрали? Прибыл он к хёвдингу Ранрики как гость, да сыновья его ссору затеяли, и на него и людей его безоружных с оружием напали прямо в доме, но Харек их всех одолел, а хёвдинга самозваного видать боги покарали - умер онот удушья. прямо на троне сидя. Так и спалили его в том кресле дубовом. А Харека на другой день тинг конунгом признал. Но он себя по прежнему ярлом норвежским величает, и свеям говорил, что он ярл который Харальду служит, хоть и величают его ныне конунгом Ранрики...
Весть о том, что Харек по-прежнему его над собой за правителя почитает, приятно сердце юноши согрела - значит не все плохо так, как Асгаут рассказывал.
- И чем же он так Эйрика Свейского разозлил, что тот голову его больше жаждет, нежели земель норвежских?
Гонец жадно отпил из глиняной кружки пива, вытер усы, и улыбнулся.
- Прямо так и требовал? Ох и коварен Эйрик... Ведь обещал он... А то что Харек его его же оружием и поборол. Ведь не секрет, что Эйрик честь воинскую не шибко блюдет, и нападает без объявления войны, когда ему вздумается. Оттого и подмял под себя столько земель...
- И что же? Посрамил Харек свеев? - С нетерпением Харальд воскликнул.
- А то... - гонец осклабился. - Эйрик имел наглость вероломно Гилисберг захватить, и женой Эйнара тороваться. А Харек его среди ночи из усадьбы выкрал, и заставил и жену Эйнара выпустить, и плененных всех, и прочих жителей, кто от свеев хотел укрыться. А сам потребовал чтобы он клятву перед своими воинами, всеми жителями и богами произнес, что не пойдет он дальше земель, которые уже захватил, покуда он тебе вызов не направит, и покуда ты его вызов не примешь, и сам с войском своим против него не явишься, а до тех пор не переходить ни Скаун, ни Ран Эльв. и не ступать ногою на земли норвежские. Оттого и злится, ведь уже на Саросберг он в поход собирался идти, а тут сам стал пленником. До сих пор не бывал он в полоне, да и поражений еще ни от кого не терпел, как сказывают. А тут и хотел бы слово нарушить, но кто за конунгом пойдет, который ни слово не держит, ни богов не боится.
Рассмеялся Харальд, да так громко, что телохранитель испуганный с мечом обнаженным ворвался, решив, что убивают конунга, но в чем дело поняв - снова за дверью скрылся.
- Ай да Харек, не зря его отец мой выше других ценил, - отсмеявшись вдоволь, произнес сын Хальвдана, с пальца кольцо серебряное снимая. - Вот, возьми за вести добрые.
Приятно слышать было, какому позору подвергся враг рода его древний, да и смекалка Волка развеселила конунга - Эйнару же, вместо того, чтобы с требованием неприемлемым к Рагхильде ехать, следовало у Харека поучиться, тогда, быть может, и сам жив бы остался.
- Что еще знать хочет великий конунг? -спросил гонец, подавляя зевок. Видно было, что чуть ли не из постели его вытряхнули.
- Что там с Асмундом? Слышал я пленил его Эйнар, а ты говоришь - свеев режет.
- Харек его в цепях держал. Но как свеи напали, так сразу не до него стало. Пока Харек свейского конунга к повиновению склонял, видать многие гридни Эйнаровы на это диво поглазеть сбежались, и без присмотра его оставили. Что там было, о том лишь гадать можно. Видно, потому и сбежал предатель, пока конунг свейский клятву свою говорил, что вои Эйнара без него от рук отбились... Харек и сам говорил, что не по нраву ему было решение Эйнара предателю жизнь оставить, но до поры о нем можно не вспоминать, покуда со свеями не управится.
- Ладно, иди, - отпустил датчанина конунг, о том призадумавшись, что следует как можно скорее порядок навести во владениях западных. Хорошо - свеи дальше не пойдут, клятвой связанные, но и без них ныне там хлопот хватает. Послать бы дядю - так ведь битва с мерийцами близка, здесь нужен воин лучший и полководец прославленный. Асгаута снова в Сарасберг отправить? Нет, один раз уже не справился, не по сему ярлу задача столь великая, а значит - либо самому ехать, следует и вызов принимать эйриков, либо... лишь Хакон оставался из тех, кому действительно доверить можно дело тяжкое, но согласиться ли старый конунг? А что до Асмунда, решил Харальд, так и правда, пусть свеям кровь портит пока.

Нидорас. Гутхорм и Грютинг
С Орычем

Отдал приказ ярл, и заспешили из Нидораса гонцы по деревням окрестным, войско агдирское могучее собирать в новый поход, да три дня всех обходили. Гутхорм Олень, тем временем, направился к морю, дабы корабли осмотреть и заняться их подготовкой. Плох тот викинг, что о драккаре своём позаботится не умеет, так что рабочих рук хватало, а ярлу Хрингарики оставалось лишь наблюдать за работой, да на огрехи указывать. Однако ж скоро увидел он, что мастера и сами справляются с работой этой, а потому плюнул в сторону, сбросил плащ и рубаху на руки слуге и сам полез на один из драккраов, смолы и инструментов требуя.
За этим занятием и застал дядю конунжего Грютинг ярл, по воле Харальд к берегам прибывший, дабы помощь посильную оказать Гутхорму в деле корабельном, а с ним и сотня оркдальцев приехала, что плотнецкому ремеслу не чужды были - в основном из бондов бывших.
- Здрав будь, славный Гутхорм! - Прокричал оркдалец, да согнулся болезненно, едва с коня не упав, так ему дыхание от крика сдавило - не до конца еще раны зажили.
- И тебе пусть Фрейр даст сил и здоровья, Грютинг! - проревел в ответ Гутхорм, утирая пот и выглядывая из-за борта драккара. - С чем пожаловал?
- Конунг говаривал, помощь тебе нужна, - спешиться ярл сумел лишь при помощи Исхера верного. - Вот и прибыл я, по слову его.
"Самому бы тебе кто помог!" - подумал Гутхорм, глядя на раненого, но в слух сказал:
- Рабочие руки лишними нам и вправду не будут!
- Тогда людей моих бери, скажи им, что делать должно - они быстро все справят.
Оркдальский ярл оперся на поданную ему трость, цепко сжав набалдашник здоровыми пальцами правой руки, в то время как левую дружинник ближний помог в перевязь поместить, дабы не болталась плетью.
- Да что тут говорить? - изумился Гутхорм. - Эй молодцы, чинить корабли умеете, чай не дети? Ну вот и займитесь, дела всем хватит!
Ярл немного подумал, а затем спрыгнул с борта и подошёл к Грютингу.
- Как ты себя чувствуешь, ярл? - спросил он
- Не так плохо, как Бальдр, омелой сраженный, но и не многим лучше, - улыбку выдавил Грютинг из себя. - Боюсь, воевать вам пока без моей поддержки придеться.
- От бывалого воина не только ратное умение пользой может быть!- Гутхорм хотел было хлопнуть Грютинга по плечу, да вовремя раздумал и просто положил руку. - Но ещё и опыт.
- Судя по затее той, что Харальд удумал, от моего опыта малы пользы будет, - окинул взглядом кораблей число великое оркдалец, вздохнул тяжело. - Не так часто бывал я в морских походах, чтобы науку эту хорошо изучить и на пользу делу нашему обернуть.
- Совет твой ещё понадобится Харальду, а пока отдохни и наберись сил. - Этим ты послужишь нашему конунгу наславу!
- Второй месяц уже отдыхаю, - с хрипом кашель из глотки Грютинга вырвался. - Поначалу лекари говорили, что я и на ноги-то встать не смогу.
- Смог?! Значит и остальное превозможешь!
Ярл бросил хмурый взгляд на свою увечную руку - скрюченные пальцы дернулись в попытке хоть немного согнуться, но ему не удалось и этого. Гутхорм легонько похлопал его по плечу, а потом пошёл обратно к драккару. Грютинг болезненно дернулся, но удержал стон, сцепив зубы.
- Я и правда, отойду к деревне, - сказал он. - Буду там, если потребуеться моя подмога.
Проводил его взглядом Гутхорм, головой покачал, подивившись, зачем только племянник к нему ярла увечного прислал, которому покой и лечение надобны, а не работы тяжелые. Не понимал в последнее время поступков Харальда хрингарийский олень, и от того тревожно на душе становилось.

Хакон и Асгаут
С Дарклайт

Пока в бывшем доме конунга Неккви Харальд беседовал с посланцами конунгов, стремясь познать истину, его тесть занимался делами военными. Люди, пребывающие из окрестных земель, равно как и дружинники владык, пришедших сюда под знаменами Харальда, обосновались в одном лагере. И Хакон Трондский опытным глазом следил, чтобы молодцы горячие до споров и скорые на усобицу не зашли дальше подбитых очей да пересчитанных ребер. Богам мила удаль воинская, но проливать руду воям союзным – дело неправедное. там и застал владыку Транделага Асгаут-ярл, посланный Харальдом к тестю.
- Приветствую тебя, старый медведь Хладира, - спешившись, ярл агдирский что-то, похожее на поклон изобразил, но без усердия. - Наслышан премного о доблести и мудрости твоей.
Хакон на то лишь чуть брови нахмурил: мудрость – то дело, вестимо, угодное Одину, но когда ее лишь в связи с летами преклонными поминают, насмешкой то видеться. Впрочем, заслуги конунга Транделага в подтверждении не нуждались, а потому чуждо ему было болезненное самолюбье юнцов, себя показа не успевших. Хоть в чем-то от зим минувших польза сыскалась.
- И тебе здраве, воин. Ты слыхал обо мне – а вот уши мои еще твое имя не слышали. Чьего ты рода и по чьему поручению прибыл?
- Асгаут я, ярл из Агдирской земли, к конунгу в услужение прибывший по воле матери его великой, - с достоинством отвечал тот, взгляда с лица старца не отводя, словно на крепость проверить пытался он тестя конунжего.
- Слыхал я про род твой, воитель. И вести, тобой принесенные, мимо ушей не прошли, - в голосе Хакона не слышалось явной прияздни. Похоже, что крепость пока твердо стояла и падать пред взглядом испытывающим не собиралась. Да и то, что речи Асгауте перед Харальдом тестю его не по нраву, было заметно.
- Ловко же, я смотрю здесь языками чесать гораздо холопье, - усмехнулся ярл, да только уверенности прежней не слышалось в словах его уже - почувствовало он, что не расположен к нему конунг транделагский. - И трех дней не прошло, а уж повсюду знают, о чем я с государем говорил.
- Такие вести в сундук не запрешь - чай, не рубаха, - ответил на то старый Хакон. - Тем паче, что вслед за тобой еще два гонца прискакали. Да каждый свою правду молвит.
- Правда, она правде рознь, - запустил пятерню в бороду Асгаут, как делал всегда, когда что-то не по нраву ему было.
- Вот только правда одна. Вот ведь беда какая! - посетовал собеседник. - Як ж можно из нее сделать три, да таких, что твоя правда Хареку кривда, а свеи и вовсе иную историю сказывают?
- Свеям верить - только урон себе наносить, - поморщился молодой ярл.
- Слепо верить врагу - себе ладью похоронную строить, - согласился Хакон. - Но и отмахиваться от слов их не след, порой враг в гневе своем ту правду вымолвет, что люди верные сказать убоятся.
- И то верно, уж выболтал, что Эйрик дальше Гиллисберга и шагу ступить не посмеет, клятвой связанный, - смех из себя выдавил Асгаут, понять пытающийся, к чему же это клонит старый конунг.
- Интересно мне, почто ты об этом смолчал, конунга вестью такой не порадовал?
- Потому как сам я весть эту славную впервые уже здесь услыхал, - неприятно было Асгауту от того, что старик к нему недоверие такое проявляет.
- Глупо конунгу в словах ярла союзного сомневаться. Но ты повод тому дал, Харека в глазах конунга хая без меры. Теперь он выходит вовсе героем, причем тут и свеи и вои норвежские сходятся. Кем смотришься ты? - голос властителя был ровен и по лицу чувств видно не было. С таким ликом можно и оскорблять и сочувствовать - все равно не поймешь, что за мысли стоят за словами.
- Важно лишь, что конунг о том думает, а кем я в иных глазах смотрюсь - не велика важность, - не стал здесь лукавить Асгаут.
- Я - не жрец, дабы гадать о мыслях Харальда. Проще спросить его самого. Но, мыслю я, что нелюбовь твоя к иноверцу тень недоверия породит, ибо заслуги его очевидны, а ты упрямо чернишь его перед владыками. Люди несведущие могут то завистью счесть. А Харальду не к лицу иметь ярлов, грызущихся перед конунжим креслом.
- От иноверцев можно любой подлости ждать, - головой покачал викинг, с боку обойдя Хакона, словно так говорить удобней с ним было. - О том не первый год уже жрецы говорят, да разве слушают их? Что же до Харека - то подвиги его рука об руку со злодеяниями идут.
- Для злодейств доказательства шаткие, а подвиги очевидны. Мне не люб Белый Бог и прислужники его слабые, но, мыслю я, что время военное - не лучшее для борьбы с иноверием. Враги ряды христиан проредят изрядно, а после битв ратных и будем решать, быть ли крестам рядом с жертвенниками. Не сейчас, - в голосе Хакона звякнул металл, и ясно было, что не будет он милосерден к ослушникам.
- Не будет крестов подле капищ, - словно в ответ на жесткий тон Хакона, резко и Асгаут молвил - подчиняться он готов был только конунгу, однако не хотел и с хладирцем распри открытой, а потому добавил: - Но прав ты, покуда Харек себя человеком Харальда называет, не нужно с ним раздора. Думал я, что конунгом себя назвав, решил он порвать с Агдиром.
- За ярла конунг помыслит, - откликнулся Хакон. - Даже если намерения верного человека чисты, как слеза юной девы, не в праве он конунгов суд собой подменять. Лишь Харальд волен решать, что лепо, что худо. Кстати, коль ты ныне здесь, то могу я вздохнуть с облегчением и сам к зятю наведаться. Оставляю людей на тебя, ярл Асгаут.
- Поезжай, - кивнул ярл, злость скрывая. Заподозрил он, что теперь Хакон старый его перед конунгом лаять за глаза будет, да только спорить не стал - все равно не дало бы ничего это.

Нидорас. Хакон и Харальд.
Совместно с Тельтиаром.

Хакон Трондский приказал слугам, что состояли при воях, оседлать жеребца и быстро преодолел расстояние до усадьбы. Спешившись перед дверью в домину, отведенную агдирскому конунгу, решительный викинг чуть помедлил пред дверью, чтобы дыхание выровнять. Прожитые зимы брали свое: в прежние времена ни волнение, ни скачка верхом ни даже многочасовой бой в тяжком доспехе не могли конунга затруднить. А ныне вот, запыхался.
- Доложи Харальду, что тесть с ним поговорить хочет, - сказал властелин Транделага рабу, что пред дверью стоял.
- Проходите в горницу, господин, - склонился в поклоне холоп.
- Ты ступай вборзе, - чуть повысил глас конунг, – я сам дорогу найду, чай, в горнице не заплутаю.
Харальд в ту пору был в своей спальне, а посланная управителем рабыня пальцами расчесывала его густые, длинные волосы, жидким золотом струящиеся по плечам. Не так-то легко это было, как со стороны казалось, но - коли уж дал клятву конунг, что ни нож, ни гребень его локонов не коснуться, покуда вся Норвегия не падет к его ногам, то держать ее следовало, а что до небольших трудностей - рабы на то и есть, чтобы с ними управляться. Расчесав подобным образом господина, принялась девушка заплетать ему косы, дабы не мешали волосы столь длинно выросшие властителю в делах повседневных.
Сел Харальд вполоборота, на служанку искоса взглянув, да красу и ладность ее отметив - молода, стройна, видимо не просто так ее управитель послал, хотел верность свою и рвение в службе доказать, и то приятно было юноше. А уж в сравнении с женой его, во всем рабыня эта выигрывала. Протянул он руку, по талии девушки проведя, да к себе ее притянув - али не конунг он, чтобы брать все, что по нраву ему? Вздрогнула рабыня, отпрянуть попыталась, да только поняла вовремя, что нет у нее ни единой возможности воле конунга противиться, а потому поддалась, сама губами уста Харальдовы отыскала, в поцелуе к ним припав...
Только в момент этот дверь отворилась тихонечко, а слуга, увидав, в момент какой потревожил господина, произнес голосом дрожащим:
- Великий конунг, к тебе тесть твой, Хакон пожаловал, - сказал, да сгинул тут же, подальше от гнева вседержавца.
Оттолкнул от себя девку Харальд, процедил только:
- Убирайся, - да призадумался, что же не вовремя так родич его явился, в лагерь воинский отосланный. В глубине души же злость на тестя затаилась черная - доколе еще вот так вздрагивать ему придется и желания свои удерживать, при упоминании имени Хакона.
Конунг Транделага вошел в опочивальню и увидел Харальда сидящем на ложе, с лицом недовольным.
- Тяжело тебе, зять? – проницательно спросил седой старец. Он имел в виду вести, что черными воронами к Харальду слетались, но юному властелину помстилось – рабыню тесть заприметил.
"Насмехается, старикашка", - в голове у юноше пронеслось, но придал он лицу вид невозмутимый.
- Да уж, не легко, - промолвил Харальд, взглядом стараясь не встречаться с Хаконом. - Твои вести какие?
- Погуторил я с ярлом, что ты прислал в помощь – и в подозрениях утвердился. Нет мира между твоими сторонниками, и беспокоит то меня сильно. Стар я уже и хочу перед тем, как ступить сапогом на радужный мост пред Асгардом, увидеть тебя с волосами остриженными, - Хакон кивнул на заплетенные косы. – А ярлы тому препятствия ставят, да и Рагхильде я удивляюсь все боле.
- А, может, я их и вовсе стричь не буду? - усмехнулся конунг, скрыть желая злость ту, что едва наружу не вырвалась, когда о матери его речь зашла. - Даже когда обет исполню. Так что тебя в ярлах моих не устраивает?
- Мы говорили о том, - вздохнул старый конунг. - Знаю я, что злят тебя советы непрошенные, но порой лучше косу обрезать, чем потерять голову от лиходейства. Знаешь ты, что лишь о благе рода нашего я пекусь, и хочу видеть внуков своих сыновьями властителя гордого, коль к сынам моим норны не милостивы оказались.
"Еще раз о волосах моих упомянешь - я тебе сам что-нибудь обрежу", - пообещал в мыслях конунг.
- Власть моя ныне крепка, как никогда, - уже в слух ответил он. - А что до вестей черных, так не столь плохи они, как поначалу казались. После победы над Арнвиндом с торицей возверну все утраченное.
- Вижу я, что глух ты к речам, - Хакон вздохнул. - И боюсь, что поздно опамятуешься. Неужели победы столь разум затмили, что утратил ты осторожность? Али, о сыне узнав, бессмертным себя возомнил? Я стою много ближе к порогу смерти и говорю то, о чем знаю. Ответь мне, Харальд, ужели и впрямь веришь ты, что Один всегда будет отворить копья без твоего предвидения да смекалки? Не понимаю я настроения твоего.
- Копья отводят мои телохранители и до сей поры ни разу не был я даже ранен, - раздражение тестя похоже веселило юношу. - А что до бессмертия - еще до рождения норны спряли нить моей судьбы. Я буду править Норвегией, боги на моей стороне.
- Чем выше стоишь, тем падать больнее, - махнул рукой Хакон. - Но не отец я тебе, да и родители не могут уберечь дитя от ушибов и ссадин. Нос разобьет - впредь ученее будет.
- Надеюсь я, родич, войско под надзором твоим собралось и к походу близкому готово? - Тему сменил конунг. - Иначе придется мне в падении возможном не себя винить.
- Скажи я, что стали вои наши, будто одна длань, каждый палец которой воле хозяйской послушен - слукавил бы. Но воевать они могут, и, полагаю, что вражеские клинки сделают из этих разноперых гусей справных воителей. Куда ты велишь выступать?
- Ждет нас Арнвинд путем сухопутным, думаю я, ибо уверен он, что на волнах его мерийцам равных нет, - раскрыл план свой тестю Харальд. - Потому на корабли взойдут наши вои и путем морским до Южного Мера доберуться, Рогволд же временем тем совместно с Грютингом свои рати поведут сушей, быть может отвлекут на себя большую часть войска, как это вышло у нас здесь, в Северном Мере.
- Славно. Вижу я, что правы были те люди, что величие тебе предсказали, одарил тебя Игг мудростью до умом.
- Подле меня полководцы умелые и опытные, есть у кого умению воинскому поучиться, - решил все же слово приятное Хакону зять молвить.
- Дело воинское ты познаешь на лету, как сокол - искусство полета. А вот в житейских делах наивен еще. Уж и боюсь я, что будет, ежели в сердце твоем любовь к деве вспыхнет. Нужно тебе брать себе больше рабынь, чтобы понять, из какого дерева боги женщину сотворили. Ведь даже матери своей ты не понял, а жены много коварнее гридней бывают. Особенно, когда взор наш мужской страсть затуманит.
Улыбнулся юноша, на этот раз уже не ехидно, но почти с благодарностью. Коли уж сам тесть ему советует почаще на сторону поглядывать, покуда он с женой в разлуке, то значит то и Фрейру угодно.
- Мать моя, женщина мудрая, - улыбка не долго на лице его красовалась, все же. - И если сотворила она что-либо, значит на то веские причины были.
- Ты обещал мне решить то по разумению, - напомнил Хакон. - Для мужчины любого мать стоит выше любой женщины, но мне она в дочки годиться, так что не жди во мне священного трепета. Женщины бывают мудры, но как советницы для мужей. Не дело тому, что сам секиры не носит, судить дела воинские. Ежели бы купец, пахоте не обученный, судил, как бонду землю возделывать - мы бы с голоду померли.
- Помимо нее тот суд вели трое ярлов и двое почтенных жрецов, - Едва удержал усмешку юноша, поскольку в понимании его Торлейв за события зимние называться почтенным более не заслуживал. - Или не по нраву тебе, родич, что без тебя все так скоро решилось?
- Боюсь я, что то - не конец. Ведь не знаем мы доподлинно, что средь воев тамошних думают. Но то, что люди Эйнара бунтуют, уж очевидно, а за ним не самые плохие воители шли. Ныне они Эйрику лишь досаждают, а коли отмстить вздумают? Не станет же мать твоя с мечем решение защищать?
- Предательство то будет, коли меч против моем матери поднять посмеют.
- Твоей матери следовало думать о том до того, как такой суд начинать, - жестко ответил Хакон. - Не след затевать вещи такие, коль не уверен в том, что своевременно недовольных к Локи спровадишь. Ежели Эйнара повесила - надо было дружину его под замок посадить, да глотки самым ретивым порезать. Так и было, небось, когда ты альвхеймарцев пленных в свое войско взял. Она о том не помыслила, чувствам отдалась. Вот и итог.
- Ну хватит уже, что сделано, то сделано!
Харальд вскричал, показывая, как надоел ему разговор этот, о висельнике христианском.
- Убив жреца, Отар вне закона уж стал. Ежели возьмет он ее кровь - древние обычаи месть гридней за вождя своего оправдают, - мрачно сказал Хакон. - Будешь ли тогда на богов решить, али своим именем ошибки покроешь? Ты - конунг. Так правь! Даже коль мать на дороге встанет. Не мальчик ты, чтобы волю ее не оспаривая принимать.
- Этого не случилось еще, и надеюсь, Харек руку Оттара удержит, - голос конунга жестким стал, точно стал. - Коли желает и дальше в Ранрики спокойно жить.
- На него уповаешь, коли вчера был готов в измену поверить? - прищурился Хакон.
- Если верен мне - не даст распре продолжиться, - заключил Харальд, косу золотистую нервно в руке теребя. - В ином случае правы те будут, кто предателем его называют.
- Лучше тебе родич, христианам объявить, что смерть Эйнара судом Божьим была, - на то Хакон молвил, видя, что иные убеждения на него не действуют. - И виру Хареку предложить за казненного.
- Быть может и предложу, - хмыкнул Харальд

Ранрики. Гиллеад и Лиам.

(без Тельтиара. Сам в шоке)

- In nominee Dei, et Filii, et Spiritus santi. Amen.
Распятие изящное золотое к губам, слезами оросила принцесса того, кто за всех них муки принял. Не из сердца лилась молитва, слова сухие в горле осадком ложились, и не радость, досаду лишь приносили. Давно оставил дом конунг, слишком давно для той, что из него лишь сны свои складывала, что его лишь имя в молитвах повторяла, на заре вечерней и утренней, у девы Марии благословения выспрашивая дерзкому ярлу.
В молчании еще постояла Гиллеад на коленях перед распятием, о положении дел в Ранрики да о заговоре Асгрима размышляя, затем лишь вышла, задумчивая, на тень похожая.
И не сразу заметила гонца, что на лавке заждался уже кюну, в руках до ветоши бумагу измяв. Текли немые минуты, гонец нарушить молчания не решался, хоть на лавке ерзал, едва сдерживаясь новость радостную сообщить, однако не видела его принцесса, потому и речеть не дозволяла.
- да.. да простит меня светлая Гиллеад, - не вынес юноша испытания тишиной, несмело голос подал. Услышала его кюна, глаза вскинула зеленые гневные, что посмел юнец мысли ее прервать, сжала в тонких руках подлокотники, но, на радость гонца натолкнувшись, промолчала, едва заметно кивнув, чтобы продолжал.
- Белые лебеди над Ранрики путь держат. Возвращается домой войско Харека Волка! – сказал, едва не выкрикнув, и отразилась радость его в глазах принцессы, волной прибрежной вскочила она, едва юношу не обняла, засмеялась.
- Правду ли говоришь? Не обманываешь? Коли правду – вот, не жалко, держи, - сняла с рук кольца дорогие кованые, в горсти юноши ссыпала. – Ай, порадовал так порадовал! Как же имя твое, славный ясень змей битвы?
- Арнгейр, госпожа.
- Арнгейр, ты солнце в Ранрики принес! Спаси тебя Бог, Арнгейр! Но – приготовиться надо бы. – она хлопнула в ладоши, звонко, чтобы проснулись ленивые рабыни, быстрее шевелились.


- Как гость наш? Расскажи-ка мне, Лиам, удалось ли узнать чего?
Усмехнулся в усы Душитель конунгов.
- Интересного много в его речах, да и речи обильны, что реки в половодье. Отправил я сватов его побратимам, на пир созвать.
- И вино на том пиру, конечно, не в роге, но в черепе Асгрима подано будет?
- Если воля моей госпожи на то будет.
- Не надо, - отмахнулась принцесса. – довольно будет, что повесят собаку. Прилюдно, чтобы знали, не самосуд вершим, а порядок держим …
- Так ведь.. Не дело. Тинг собрать надобно. Не трэля вешаем.
- Собери. И судью назначь. Все проведи, как то законы сей земли велят. А потом сук покрепче выбери и дай воронам угощенья. Только меня от зрелища такого избавьте? Следует к приезду Харека хоромы подготовить, да жилица воинам его, пока жить будут отдельно, следует запасы к пиру проверить, да и самим не в рогожах же героев своих встречать? На тебя надеюсь, Лиам, не подводил ни разу. И сейчас, верю, не подведешь.

Фиорды. Усадьба Кари-берсерка. Кари, Эйвинд, купец из Гаулара.
(при морально-идеологической поддержке Тельтиара)

Через несколько дней после спора Кари с сыном в деревню прибыл купец из Гаулара. Вез он в Южный Мер шкуры, меха, а кроме того - мечи и секиры. Варилась там знатная каша, и каждый толстосум спешил снять с неё свой навар. Оружие Кари-берсерку было без надобности – ковал для него теперь знатный мастер из Роголанда, плененный Орм-трэль. Хитрый старик нашел чем прельстить упрямого кузнеца: назначил ему большой выкуп за свободу. Теперь Орм работал не покладая рук – дома осталась у него жена и малые дети. Для Кари была у купца важная новость: Атли пришлось отпустить Альвира-скальда - не была доказана его вина! Скальд страдает от полученных ран, но идет вжиль, и собирается вскоре покинуть Гаулар, а куда направится – неизвестно.
- Неизвестно!? – ярился Кари, - Сын собачий! На коленях просить у меня прощения должен! Или он великий воин, или знатный властитель!? Никто он теперь, калека – и все думает, где бы еще нажить на свой зад неприятностей!
Хитрый купец посчитал за лучшее молчать. Передав вести, он попрощался и уехал вместе с охранниками воинами. Может, и поутих бы гнев берсерка со временем, поразмыслил бы Кари наедине с самим собой, да и простил сына, однако Эйвинд прозорливостью, подобно купцу, не отличался. Вечером того дня сказал он отцу:
- Если Альвир придет к нам, я бы простил его. Не к лицу тебе, вождю, проявлять к нему немилость…
- Тебя забыл я спросить, что мне к лицу! Как ты думаешь, почему пощадил его Сухопарый?
Эйвинд молчал. Он о том даже не думал: оправдали брата, значит – невиновен…
- На брюхе ползал перед ним небось Альвир, умолял о пощаде! Убежал из дому, прослыл колдуном и совратителем, а теперь ты хочешь род наш покрыть позором? Что скажут обо мне люди, прими я такого обратно!?
- Что скажут люди, коли прогонишь ты с порога родного сына?!
Все пуще злился Кари, Ягненок же словно подлил в огонь горючего масла, превратив его в настоящий пожар. И, наконец, произнес старик необратимые слова:
- Он больше не сын мне! Ноги его не будет в моем доме.
Громко сказал. И люди его слышали… А на следующий день знал о том в его владениях даже последний трэль.

Дошли после того до Кари вести о праведности суда. Узнал он и о каленом железе, которым пытали правду Альвира, и об утопленном Херстейне … Да сказанного не воротишь назад: что станется с миром, коли начнут викинги словно сор бросать слова, а после помелом прибирать?
Эйвинд стал избегать встречи с Кари, проводя вечера где угодно, только не в отцовском доме. Старый лендрман подолгу сидел один и думал о войне на севере, о своих сыновьях... В тусклом свете лучины его морщинистое лицо казалось посмертной маской.