Первая половина тринадцатого века. Земли, на которых впоследствии будет располагаться Китай...

История первая.

Граница царства Сун и царства Цинь. В небольшом городе встретились уличный гадатель и воин с островов на юго-востоке, преследуемый солдатами. Прорицатель решает помочь новому знакомому, и вместе они спасаются бегством по узким переулкам, рискуя наткнуться на жаждущих добычи стражников.

____________
Прикл расчитан на ограниченное число игроков. Дополнительный набор производится путем строго отбора. Если вы не из пугливых, и желаете играть, обращайтесь ПМ или в аську ко мне, SonGoku или Bishop’у.

Судя по лицам, солдаты не отступятся, решил гадатель. То ли им денег много пообещали, то ли новый знакомый чем-то изрядно им досадил лично. Может, и то, и другое вместе. Значит, беготня от них не поможет.
- На улице опасно... – начал Джиан и махнул рукой. Все равно ж не поймет. – Пошли.
Для эффективности подтолкнул растерявшегося заморского воина обратно в проулок. Тот не возражал, только выдал очередную серию звуков, похожих на кваканье.
На всякий случай Чжон шел не прямой дорогой, запутывая след, как заяц. Одна польза от узости улочек – лучи уже не полуденного солнца здесь не в состоянии коснуться земли и вынуждены довольствоваться верхней частью стен. Вот и нужная дверь, задняя, чтобы меньше было любопытных глаз. Гадатель несколько раз стукнул по пыльным доскам, прислушался. Его спутник вроде бы насторожился поначалу, но потом опять успокоился. То ли решил довериться спасителю, то ли приберег подозрения на будущее. А может, слишком много событий произошло для его понимания.

Стучат, кажется... Осман прислушался - стук был тот самый, условный, а то мало ли кого носит! Интересно, зачем шайтан снова прислал гадателя? Или все-таки аллах? Сельджук так и не разобрался в этом вопросе, полагая, что посланцы аллаха несколько другие. Однако, он полезен, и очень. Разумеется, полезность себе купец почитал истинно богоугодным делом.

(еще - Далара и higf)

Скрипнув, дверь отворилась, и на пороге возникла фигура хозяина, за последние годы потерявшая стройность.
- Хороший день, Осман. Если явятся солдаты, мы не приходили.
Не дожидаясь приглашения, Гуэй впихнул обалдевшего нарушителя порядка в дверь вместе с хозяином дома. Оглядел улицу – справа, слева – и тоже нырнул в прохладу полутемного после солнца помещения. Дверь захлопнулась с возмущенным скрипом.
- Алейкум селям, Чжон! Кого это ты привел? Да еще с таким предупреждением.
Говоря все это, хозяин дома не терял времени, ведя за собой гостей в жилые помещения. За лавкой присмотрит помощник.
- Один знакомый.
Гадатель припомнил, что имя спросить было некогда, но чем меньше рассказываешь Осману, тем лучше. Этот сельджук что угодно обернет себе на пользу, что далеко не всегда означает приятное для других. Еще решит, что удобнее сдать.
- Дай воды и поесть. И... – Джиан оглядел гостя с островов, - этому чего-нибудь покрепче.
Осман-эфенди, как он любил себя называть, хотя тут никто не знал, что это означает, оглядел Гуэя и что-то, мелькнувшее в глазах, говорила, что даже это угощение будет учтено при следующей их сделке. Желает поговорить с приведенным наедине? В стене была щель, известная только самому купцу - так он полагал - позволявшая услышать и увидеть все любопытное.
- Для таких дорогих гостей мне ничего не жалко, - с этими словами хозяин степенно вышел из комнаты - распорядиться о еде.

(плюс Бишоп и Хигф)

Митора настороженно поглядывал по сторонам - и одновременно старался, чтобы его беспокойство не было так явно заметно. И в конце концов, сел спиной к прохладной стене, ожидая, что будет дальше.

Джиан, приобретший все повадки давно знакомого с домом гостя, расположил свой складной столик в углу, прислонив к стене. Сам уселся на скамью у стола напротив островитянина и полез в узел проверять сохранность скарба. Выложил на стол письменные принадлежности, с неудовольствием провел пальцем по ставшему шероховатым углу плошки для разведения туши. Сильнее всего гадальщика волновали хрустальные кругляши. Он вынимал их из мешочка, раскладывая на столе, и тщательно осматривал каждый – нет ли царапин или сколов. Но несмотря на внешнюю поглощенность этим кропотливым занятием, Гуэй уделял больше внимания спасенному, поглядывал на него то и дело.
Узкое смуглое лицо, странные, будто неправильные, глаза, острый нос. У тех людей были похожие черты – не настолько, чтобы принадлежать кровным родственникам, но явно свидетельствующие об общих предках. Те семеро людей... Чжон поймал себя на том, что кривит губы, и усилием придал лицу выражение благостной сосредоточенности. Он так и не узнал, зачем они тогда приходили, но после их ухода...
Один хрусталик скатился на пол, и гадатель с недовольным эканьем нагнулся подобрать. Новый знакомый, кажется, не шевельнулся, даже краем глаза не глянул на потревоживший тишину предмет, но - быстрым движением, как ловят муху, поймал прозрачную фишку. Протянул хозяину. Гуэй выпрямился, на лице его играла приветливая улыбка.

(те же)

- Ты совсем ничего не понимаешь? Даже имя назвать не можешь?
Собеседник с улыбкой покачал головой. Указал на стол. Джиан перевел взгляд на кисти, восстановленные в своем праве занимать глиняный стакан, на свернутые рулоном дощечки для письма. Кивнул с некоторой долей уважения – оказывается, островитяне тоже умеют писать. Привычным движением раскатал рулон по столу, развел тушь и не лишенным театральности жестом пригласил к письму.
Кисточка ненадолго зависла над дощечкой, островитянин морщил лоб, будто вспоминал нужные значки, потом быстро, в несколько решительных взмахов изобразил на дощечке что-то больше похожее на следы куриных лап возле кучи навоза. Впрочем, иногда в них можно было угадать что-то знакомое... если бы не изобилие еще каких-то закорючек.
Гадатель склонился над столом, нахмурился, шевеля губами. Склонился еще ниже, отправил за спину длинную прядь волос, норовившую добавить красоты в без того сумбурную надпись. Попытался перевернуть табличку, но понятнее не стало. Кто был тот сын осла, что учил писать этого горе-каллиграфа?! Чжон провел в воздухе пальцем, следуя линиям, запнулся на простом округлом значке, явно стоящем отдельно. Поднял взгляд на гостя страны.
- Что из этого твое имя? Как тебя называть?
Гость опять нахмурил брови, потом обвел кистью четыре иероглифа. Все бы ничего, но два из них гадатель как ни старался прочитать не сумел.

(Бишоп и Хигф тоже)

История вторая


Чан стояла рядом со своим спутником, калиграфом Шэ, и невысокой лошадкой, на которой они приехали в этот маленький городок. Было жарко, как обычно, пыльный воздух щекотал ноздри. Недовольно фыркала лошадка, а на улочке было слишком тихо и спокойно для города. Чан слышала совсем немного шагов по песку да перестук колес какой-то телеги.
Девочка вздохнула и потянула за рукав возившегося с лошадью китайца:
- Господин Шэ... А мы тут надолго?

- Отдохнем здесь несколько дней, а там увидим...
Маленький пограничный городок утопал в принесенной ветром пыли и ждал дождя, чтобы смыть с себя грязь. Каллиграф разделял с ним это незатейливое желание; он тоже не прочь был искупаться. А если нельзя, то хотя бы выпить воды. Жаль, денег на все это не было...
Шэ вытащил из колодца небольшое деревянное ведро, зачерпнул воду и всунул ковшик (хорошо, что никто не стянул для домашних нужд) в руки девочке. И пока она пила, огляделся. Действительно, очень тихо, даже гадатель дремлет, сморенный жарой под навесом.
- Нам нужно отдохнуть, а я попробую заработать немного денег.
О том, что расплатиться с караванщиками тоже нужно, он умолчал. Купцы приглядывались к его спутнице слишком пристально и, прежде чем идти к ним на последний торг, девочку надо где-нибудь спрятать.

-Спасибо, - Чан протянула Шэ ковшик. Было как-то странно и непривычно стоять на улице города, пусть и небольшого, слышать его слабый шум. Несмотря на немноголюдность, китаянка немного пугалась находиться среди горожан. Из вечерних разговоров татарских пленниц она была наслышана про разные ужасы и тяжелую жизнь в маленьких пограничных городках.
Чан наклонила голову и робко сказала:
- Я тоже могу работать... - она подняла лицо. - Я умею делать циновки, шляпы... И знаю много интересных историй, легенд и песен... Я ведь не безрукая, не больная. Нас много чему учила госпожа, которая взяла меня из монастыря. Господин Шэ, - девочка протянула руку, чтобы дотронуться до собеседника, - я честно очень не хочу быть вам обузой. Я сделаю все, что смогу, обещаю!

- Значит, мы не пропадем! - рассмеялся каллиграф.
Он хотел еще чего-то добавить, но сонную полуденную одурь нарушил грохот и треск, сопровождаемые криками. А затем началось веселье. Гадатель барахтался под обрушившимся навесом, но не один, а в сообществе еще с кем-то. Из окна кричали, указывая пальцем на нарушителей спокойствия, а из дверей гостиницы уже выскакивала городская стража.
Шэ развернулся, загородив собой девочку.
Беглецы (их действительно было двое) промчались мимо них, не заметив, и каллиграф надеялся, что и солдаты не будут обращать внимание на чужеземцев. На него и так уже несколько раз недобро косились местные жители, совершенно, между прочим, справедливо, подозревая в нем жителя соседнего царства.
Царства, которое еще так недавно не давало спокойно жить пограничному городку.

История первая

И все-таки, несмотря на трудности с чтением – вернее, с письмом, - называть островитянина как-то надо. Чжон вновь склонился над закорючками. Ну кто, скажите, так поиздевался над великим ханьским языком?! Наконец, ткнул в два иероглифа, которым, по мнению гадателя, не было места в этом предложении.
- А это что?
- Waga no jinmei desu, - островитянин вдруг рассмеялся. - Adana da. Kodomo.
Он показал на себя, потом ладонью обозначил кого-то не очень высокого роста, совсем маленького, и - опять рассмеялся. Кажется, языковые недоразумения его не столько пугали, сколько веселили.
Маленький он? Ребенок? Джиан вспомнил, кто-то ему говорил, что у островитян принято называть взрослых не теми именами, что были у них в детстве. Он что, еще и это имя написал? Неосторожный поступок, очень неосторожный, если кто-то вдруг вздумает воспользоваться, наслать проклятие. Впрочем, не воину о таком думать, на то маги есть.
- Твое детское имя, да?
Гадатель улыбнулся сверху вниз, разложил еще одну табличку для письма.
- Напиши его еще раз, только покрупнее и поразборчивее.

(Далара mo)

Его новый знакомый несколько раз энергично кивнул, даже собранные в хвост длинные волосы - вот странный человек, почему бы не заплести, как положено, в косу? - качнулись из стороны в сторону. И на этот раз вывел тщательно, прикусив кончик языка от усердия, два значка: "san" и "yin".
Длинный местный житель слегка наклонился, разглядывая уже гораздо более приличное письмо.
- Так я и буду тебя звать – Саньинь.
В руку, спрятанную за спиной, скользнула рукоять кинжала, покоившегося до того в маленьких ножнах за поясом, скрытых под одеждой. Никогда не известно, где и от кого придется защищаться, даже гадателю. Из правой руки оружие перекочевало в левую, поближе к мишени – ничего не подозревающему островитянину.
- Саньинь... - повторил вслед за ним гость, нахмурился. - Mitora da!
Потом снова кивнул, улыбнулся.
- Un. Саньинь.
Они стояли очень удобно, выходец с островов слева, Чжон справа. Всего-то надо перехватить кинжал поудобнее и нанести один короткий удар. Саньинь даже не успеет понять, что случилось. Куда бить, гадатель знал прекрасно. Приветливая с налетом загадочности и легкой хитрецой улыбка застыла на лице, словно маска, под которой с трудом, но угадывается оскал. Джиан занес руку.

(Bishop mo)

Во время ожидания Осман размышлял о сделке с генуэзским купцом, которая приносила немалый барыш. Еще бы, учитывая, что ему самому товар на этот раз, считай, ни во что не обошелся! Надо бы купить новых ковров – хоть здесь на них другие узоры, чем на родине, все же они оставались для него одним из символов роскоши и напоминаний о прошлом. Правда, роскошью детство и юность не баловали...
Слуга притащил из кухни еду, достаточно быстро, и потому купец милостиво улыбнулся, и кивнул. Затем он забрал поднос и отослал китайца, чтоб самому принести гостям то, что нужно. Конечно, его люди не болтливы, но кто не знает, тот ничего не расскажет, в том числе и солдатам.
Когда купец увидел, что происходит между его гостями, он на миг растерялся, что бывало с сельджуком очень редко, и чуть не выронил поднос. Взгляд, устремленный на Гуэя, был предупреждением и казался не менее остр, чем кинжал последнего. Не хватало еще убийства в доме и связанных с этим неприятностей!
Этого нельзя допустить, но и второй гость не должен что-либо понять – тогда кровь все равно прольется, только непонятно, кто будет жертвой.
- Прошу вкусить того, что долг гостеприимства велит мне преподнести гостям, - Осман, улыбаясь, но внутренне напрягшись, шагнул с подносом вперед, - которых я чту так же, как они приютивший кров!
С гадателем он еще поговорит... Не было никаких причин считать, что и самому купцу что-то грозит, однако Аллах заботится о том, кто может постоять за себя, и безоружным он тоже не ходил.

История вторая

Шум и треск очень испугали Чан. Она услышала голоса и почувствовала топот нескольких пар ног. Воздух взволновался, люди на улице что-то возбужденно кричали, но девочка расслышала только: "Догоните их немедленно! Скорее!", женские крики и какую-то ругань.
"Вечно что-то вокруг происходит. Все куда-то бегут, что-то требуют.Главное, чтобы нас опять не втянули..."
-Что опять случилось? - испуганно спросила она. - Что-то страшное? Уйдем лучше... в более спокойное место. А то, - почти про себя добавила Чан, - неприятности так и преследуют нас.

(совместно с Sayonara)

- Кого-то ловят, но на этот раз, кажется, все же не нас!
Шэ оттеснил девочку подальше с дороги городской стражи, но, видимо, недостаточно споро. Один из солдат, недовольный препятствием на своем пути, толкнул его, чтобы пошевеливался.
Чан почувствовала толчок и услышала ругань. Почему все вечно сыплется на господина Шэ?! Или это она притягивает несчастья?! Она взяла спутника за рукав.
- Вы не ушиблись? Все в порядке?
Солдаты, топоча ногами и вздымая клубы пыли почище верблюдов в пустыне, скрылись за этой завесой.
- Идем, - каллиграф отвязал от седла их мохнатой лошадки узел с вещами, кинул мелкую монетку пацаненку, который крутился неподалеку, чтобы присмотрел за животным. - Скажи Чан, у тебя хорошая память?
Девочка запрокинула голову и внимательно прислушалась. Ей не очень понравилась интонация голоса каллиграфа. В любом случае, это странный и непростой вопрос, но что делать?
- Ну... Как сказать... Никогда не жаловалась. По крайней мере, раньше. Но разве это чем-то может помочь?
- Я научу тебя писать, - каллиграф взял девочку за руку и повел ко входу на постоялый двор. - Если я когда-нибудь не вернусь, ты сумеешь этим прожить. Представляешь, как будут удивляться люди!

Чан улыбнулась.
- Спасибо, это было бы замечательно. Я буду стараться. Но... - девочка сжала руку Шэ, - что значит не вернетесь? Ведь с вами ничего не случится, правда? Вас сама судьба хранит, такие замечательные люди нужны ей. Мы уже пришли?
Да, они уже пришли, и толстый хозяин постоялого двора прекратил заунывные страдания по утраченной мебели. Кажется, стражники в азарте разнесли несколько стульев и уронили полку.
- А я всегда считал тебя своим хранителем... - Шэ замолчал, когда хозяин навострил уши. - Нам нужна комната. И я знаю, что одна только что освободилась!
Чан крепко держала Шэ за руку. Она очень боялась этих странных людей в гостинице. По крайней мере, неприятный хрипловатый голос хозяина, что-то горячо доказывающего каллиграфу, не внушал доверия. Но в таком маленьком городке наверняка нет еще одного постоялого двора.
с улицы все еще доносились оживленные крики. Девочка прислушивалась к ним, пока хозяин не повел их вглубь дома. Воздух в нем мало отличался от уличного, а откуда-то снизу слышался детский голосок.

(напару с SonGoku)))

История третья. Купец
Эпизод первый

- Караван отбыл только вчера, и следующий соберется не так скоро, - сообщил пожилой китаец, всегда знавший если не все, то почти все о торговцах, проезжавших через город. И неудивительно – это входило в его служебные обязанности сборщика пошлин.
Марио скрипнул зубами так, что могли позавидовать волки, которые в этих местах не водились - разве можно так назвать этих мелких степных братьев европейских серых хищников? Собственно, купец и так знал про отбытие каравана, но надеялся, что их что-то задержало. Он бы и сам отправился в путь вчера, но никак нельзя было упустить выгодную сделку, и пришлось потратить драгоценные сутки.
Конечно, самым простым и безопасным выходом было подождать следующего каравана – путешествовать впятером и так очень опасно, а сейчас война, и по окрестностям бродят не только разбойники, но и мало отличающиеся от них разрозненные отряды солдат. Только уж больно долго, а время - деньги! Есть шанс догнать медлительно двигающуюся большую группу в пути.
Вернувшись к постоялому двору, где они остановились – как это называлось на местном наречии, генуэзский торговец так и не запомнил – Марио начал раздавать команды:
- Все собираемся в дорогу. Караван ушел только вчера и мы скоро его догоним. Нельзя терять время! Пьетро, Бернардо, грузите вьюки. Карло, Энрико – займитесь лошадьми и верблюдами. Хорёк, помоги им!
Началась суета. Здоровяки охранники – Пьетро чуть повыше, Бернардо ниже, но шире в плечах – начали вытаскивать товар и личные дорожные сумы, старик Карло и его юный племянник поторопились к животным. Только пятый - невысокий худощавый мужчина, названный Хорьком, ибо его настоящее имя употребляли так редко, что почти позабыли – не особенно спешил. Он остановился и, прищурившись, поглядел на хозяина, усмехнувшись как-то очень понимающе.
Ламбертини поморщился. Всякие неприятности этот тип чуял, как зверь, и не избегал, но обладал свойством из них выпутываться, решая часть проблем хитростью, а остальные – с помощью виртуозного владения ножом. Как бы то ни было, тут, на другом конце мира, ему можно доверять – Хорек хочет вернуться на родину, и прекрасно понимает, что самому это сделать очень сложно. Проходя с какой-то сумкой в царившей привычной суете отправления мимо купца, он тихо спросил:
- Быть начеку?
Марио только кивнул.

История первая. Гадатель

К щели в стене, с другой стороны занавешенной старым потертым ковром, приник слуга, который благоразумно понимал, что все в этом мире преходяще, кроме самого ценного товара - знаний. И сейчас он ими обогащался. Вернее, он собирался ими обогатиться некоторое время спустя, как только подслушает достаточно для того, чтобы понять, кому выгоднее продать и какую часть от целого. Кое-что можно и приберечь напоследок. Тем более, что слуга вовсе не собирался лишаться прибыльного места и наговаривать на хозяина.
Хорошо, что гость (тот, которого слуга хорошо знал, потому что к нему часто посылали за предсказанием на день или неделю, да и в доме господин Чжон бывал не раз) зачитывал все написанное вслух. Слуга даже язык высунул, так старался все запомнить, хотя там была какая-то невероятная белиберда. А вот человек, которого господин Чжон привел с собой, вот этот странный малый, выделяющийся в городской толпе, словно кто-то выпустил погулять молодого тигра, и от которого неприятностями разило за несколько кварталов, - вот он-то был способен пополнить денежные накопления. Надо только знать, кому шепнуть о нем!
Слуга был опытен в этом деле, а солдаты, которых он встретих, стоило выскочить из дома и завернуть за угол, так и просили поделиться с ними знанием.
Они расстались довольные. Слуга спрятался в тенек пересчитывать полученные монетки, а стражники принялись колотить в деревянную дверь так усердно, что та затрещала и, в конце концов, не устояла перед их натиском.

История первая. Гадатель.

Джиан мысленно выругался. Как же невовремя пришел этот сельджук! Не мог, что ли, подождать еще две минуты? Такой удобный момент упущен!
С заученной улыбкой на устах гадатель торопливо убрал нож под одежду. Островитянин, похоже, ничего не видел, будет еще случай.
Осман собрался перейти к выяснению обстоятельств и решению возникшего вопроса, как в дверь заколотили так, будто она была личным врагом стучавшего. Естественно, безответная и не могущая дать сдачи деревяшка не продержалась долго, пав в неравной борьбе.
Это событие застало купца на полдороге к выходу, ибо такой грохот начисто отбил желание надеяться, что с делом разберется слуга. Сельджук только успел очень выразительно попросить спокойно подождать его, а взгляд, брошенный при этом на Чжона, ясно предупреждал – иначе ты в моем доме в последний раз! Гадатель приподнял бровь в недоумении с долей презрения, мол, о чем ты, добрый хозяин?
- Приветствую вас! В чем дело, почтеннейшие стражи мира и порядка? – кто-то хорошо знакомый, тот же Гуэй, мог бы уловить в голосе Османа скрытый сарказм. – В этом доме всегда рады тем, кто хранит спокойствие, - взгляд купца прошелся по валявшейся на полу двери, - и охотно открыли бы!

(+ Далара)

Солдаты - еще хуже лезущего во все сельджука. Эти не только мешают, а и вовсе могут лишить возможности лично отправить Саньиня к его предкам, ко всем, каковые только сыщутся на его проклятых островах (а вот интересно, куда они их там девают?). Гадатель торопливо сгреб свое добро обратно в заплечный мешок и дернул островитянина за рукав, мол, уходить надо, пока есть время. Но они не успели.
- В вашем доме прячется беглый преступник! - громыхнул голос, больше привыкший отдавать приказания и не ждущий никаких возражений.
- И кто же он? - тон купца стал пожестче - ведь при случае можно вспомнить и про близкое знакомство с городскими чиновниками, покупающими у него иные редкие товары по весьма сходным ценам.
Митора насторожился, бросил кисть. Сейчас он напоминал - принюхивающегося кота, готового и на бегство, и на драку. Левая рука стиснула ножны заткнутых за пояс мечей, большой палец, ослабив защелку, уперся в цубу, выдвигая клинок.
- Он разыскивается за убийство нескольких человек и похищение важных сведений для врагов Южной империи! - заявил стражник.
- Кто - он? - терпеливо, как для не очень сообразительного ребенка, повторил вопрос купец. - Вы знаете, кого именно ищете и почему в моем доме?
Джиан тем временем лихорадочно озирался в поисках чего-либо, способного заменить оружие. Против стражи с маленьким кинжальчиком не пойдешь, особенно если опыта в этом вопросе слишком мало. А воин с островов, похоже, был готов дать бой прямо тут. Ох, Осману это встанет в копеечку. Даже приятно.

(еще - Хигф и Бишоп)

Зашуршал, разворачиваясь, свиток, какие вывешивают для ознакомления бдительных горожан и выдают городской страже, чтобы помнили, за кем им гоняться.
- С дороги! - посоветовал купцу солдат. - Пока мы не стали думать, что ты намеренно укрываешь преступника.
Купец отступил. Он и не очень-то собирался защищать гадателя, не говоря уж о втором своем госте, скорее просто был возмущен столь бесцеремонным вторжением. Мысленно он посулил солдатам, что им придется лично чинить дверь и все, что они еще сломают, стоит только сделать подарок начальнику городской охраны.
- Если какой-то преступник воровским образом проник в мой дом – я первый буду настаивать, чтобы его схватили! - резко сменил курс сельджук. – А награды за помощь в его обнаружении не положено?
Солдат ткнул пальцем в ту часть свитка, где было ясно выведена сумма, полагающаяся за голову вышеозначенного преступника или за сведения, где можно ту голову отыскать.
Клинок Миторы, вставшего так, чтобы сразу оказаться лицом к лицу с противником, пополз из ножен со змеиным предупреждающим об опасности шипением.
- Готов показать дом доблестным стражам порядка! – сообщил купец, приглашая незваных гостей проходить.
Гуэй наконец-то понял, что отыскать палку или что-то столь же удобное не выйдет, и схоронился в дальнем от входа углу, приметив себе оружием ближайшую скамейку. На вид не слишком тяжелая, должна подойти. Если нет, вон там дальше стоит весьма приятная глазу ваза.

(SonGoku mo, Далара mo, Bishop mo)

История вторая. Каллиграф

В маленькой комнате было все, что можно было ожидать за ту скромную плату, которую усталые путешественники могли предложить скупердяю-хозяину. Вернее было бы сказать, что там не было практически ничего, но им сейчас ничего и не требовалось, разве что крыша над головой и возможность пару ночей выспаться, не думая о том, занесен ли над тобой чей-нибудь клинок или можно и дальше видеть сны.
- А тебе что-нибудь снится? – полюбопытствовал Шэ, когда хозяин оставил их наедине, подарив каллиграфу на прощание такую понимающую ухмылку, что стало радостно за слепоту девочки.
- Мне? Ну, вообще снится... - Чан нащупала жесткую поверхность кровати и села. - Только я не знаю, что это. Ничего похожего я не слышала. Но, наверное, так и должно быть, - девочка слабо засмеялась.
Шэ развязал узелок и разложил на столе нехитрые принадлежности. И задумался: бумагу так просто не купишь, а ее потребуется очень много, если он хочет исполнить задуманное. И ее нельзя будет просто так тратить на слепую девчонку. Ах какой он глупец! Да зачем им бумага? Шэ взял старую кисть; она давно разлохматилась и даже сухая походила больше на метелку из перьев, какой хозяйки смахивают пыль, наводя в доме порядок. Каллиграф подсел к девочке и сунул ей в руку «орудие своего труда». Почему-то он ждал, что Чан вздрогнет от его прикосновения, но видимо, прошлые их приключения наложили свой отпечаток.

(и Sayonara)

Девочка крепко сжала кисть. Она оказалась удивительно тонкой. Чан ощупала ее. Кисточка была мягкой, пыльной и растрепанной, но приятной. Девочка улыбнулась и повернула лицо.
- Господин Шэ, а почему она такая большая? Я думала, линии должны быть тонкие.
- Потому что ты только учишься. Есть и тоньше, но пока и такая сойдет, - улыбнулся в ответ каллиграф. - Кроме того, все зависит от нажима.
Надо признать: затея выходила безумная, как и все, что он замышлял в своей жизни. Почему-то ему не везло на спокойные и тихие дни. Шэ осторожно обнял девочку сзади за плечи, крепко взял ее руку.
- А теперь... - он сморщил нос, когда ее волосы защекотали ему лицо, и чуть не чихнул. - Запоминай движения.
Он провел по жесткому покрывалу кровати первую воображаемую линию.
Чан расслабила руку, когда каллиграф вел ее. Девочка даже затаила дыхание - впервые в жизни она училась делать что-то, что видели другие. Поэтому ей было немного страшно, жутковато. Она попыталась вообразить то, что только что изобразил на поверхности Шэ, но не смогла. Она поняла только, что этот маленький значок довольно прост. Это было восхитительно - Чан всегда мечтала увидеть то, что писал ее друг, а теперь она сможет это ощущать!
- А что это значит? - тихо спросила Чан; как она поняла, основная ценность письменности была в ее значении.

(с SonGoku)

- Солнце.
Шэ еще раз начертил прямоугольник и перечеркнул его горизонтальным штрихом посередине. Это было так странно – писать и не видеть, что получается.
- Это солнце. А если пририсовать к нему снизу две ножки, то получается месяц.
Чан почти про себя прошептала:
- Солнце... - ей много рассказывал про него старый монах. Он говорил, что оно огромное и теплое. А про месяц она помнила старую легенду, где жена могучего охотника выпила напиток бессмертия и поселилась на луне - взрослом месяце.
- А они похожи на настоящие?
Шэ задумался. Он не видел квадратного солнца и не помнил никаких ног у луны, кто знает, какими они были раньше.
- Порой – очень похожи. Луна очень похожа на солнце, а ножки ей для того, чтобы быстрее бежать, у нее совсем мало времени, - он сдул прядь волос, выбившуюся из прически девочки. – А теперь поставим эти два значка рядом. Получается свет, потому что когда светят луна и солнце одновременно, то гораздо светлее, верно?

(and once more!)

Чан засмеялась. В ее сознании начинал строиться еще один маленький и удивительный мирок, который объединял в себе все остальные скудные ее познания о жизни.
- А разве они могут быть на небе одновременно? Я думала, луна только ночью, а солнце днем.
- Очень редко, но их можно увидеть... - Шэ прикусил губу. - Порой даже они встречаются, хотя и нечасто. А теперь - попробуй написать без меня.
Чан неуверенно держала на весу руку, отпущенную каллиграфом. Потом она опустила голову.
- А... Если у меня не получится?..
- Тогда мы повторим еще раз. Не бойся.
Девочка напряженно сморщила нос и дрожащей рукой провела в воздухе линию. Потом аккуратно сделала еще одну. На третью духу у нее не хватило, и Чан опустила кисть. И почувствовала у себя на запястье сильные уверенные пальцы каллиграфа.
- Я помогу тебе.
Они на пару вывели «солнце».

(те же)))

История вторая

Людовик Гвезда из Карлштайна, некогда юный армигер, участник победоносного Шестого Крестового похода, моравский рыцарь, опоясанный самим Фридрихом І в освобожденном Иерусалиме, пан на Дубне, а затем обвиненный в принадлежности к катарской ереси, изгнанник, наемный воин и участник немалого числа битв и стычек, а в данный момент – уволившийся охранник каравана, сидел за наиболее дальним от входа столом небольшого постоялого двора и пил из глиняной чашечки пиво.
Его занесло в этот небольшой приграничный городок теми ветрами, которые несли его подобно упавшему с бука листу, гонимого силой стихии, вот уже около десяти лет. Несли, то, приподнимая вверх, ближе к сиянию славы и тепла, то, опуская вниз, в сумрак и безвестность, но, не роняя на землю, на которой множество подобных листьев судьбы были втоптаны в пыль копытами неутомимых коней монгольских батыров. Как бы то ни было, но все эти годы высшие силы хранили Людовика. Хоть и не раз приходилось быть среди потерпевших поражение, долговязый морав как-то ухитрялся выкрутиться из самой неприятной ситуации и, спустя некоторое время, опять оказывался на коне и не без серебряной монеты в кошеле у пояса.
Вот и сейчас, он сидел и попивал местное пиво, такое непривычное, но все же удовлетворительного качества, частенько смахивая пену с длинных вислых усов, какие только и полагалось носить моравскому дворянину, пусть и лишенному всех вотчин и объявленному вконец сбрендившими и жадными до денег попами, еретиком. Полученных от главы каравана монет хватало на то, что бы довольно скоромно прожить некоторое время, значит стоило, не откладывая в долгий ящик, подыскивать нового нанимателя, способного заплатить сумму достаточную для содержания тяжело вооруженного всадника и его боевого коня, и устраивающую довольно придирчивого Гвезду.
Морав покрутил головой, оправив просторную сине-зеленую рубаху и проверив, на месте ли кошель, кинжал и ножны с мечом, но среди местных жителей, набившихся в общий зал харчевни, найти того, кто бы соответствовал облику будущего нанимателя, пока что не удавалось.
- Еще пива, почтенный! И свинины, если только в этих диких землях водятся добрые свиньи, бока которых сочны и не состоят из одного лишь сала! – Пробурчал рыцарь, обращаясь к хозяину заведения, льстивый прищур глаз которого за версту выдавал сквалыгу и обманщика, после чего смахнул в очередной раз пену с усов и хмыкнул.
Так как делать пока все равно было особенно нечего, Людовик взял в руки прислоненный к ножке стола сельджукский кобыз, поправил пару колышков подтягивая струны и провел по ним ладонью, заставив инструмент отозваться аккордом:
- Есть два пути: либо славить Свет, либо сражаться с Тьмой… - громким баритоном пропел морав.

История вторая

После нескольких повторений Шэ счел, что, по крайней мере, «луну и солнце» его спутница не забудет. Каллиграф проголодался, как выяснилось, не на шутку. Оказывается, есть хочется не только тем, кто что-нибудь учит, но и тем, кто делится знанием. Он сказал об этом маленькой Чан. Девочка полностью поддерживала Шэ в этом интересном вопросе. Только вот она не на шутку не доверяла людям в этом городке, а тем более тем, которые были в гостинице. А если есть, то наверняка надо спуститься. Но внизу, из зала доносились грубые голоса, шум перебранки.
- А тут очень странный народ? - боязливо спросила Чан. За свою недолгую жизнь она знала разных людей, но все же очень их боялась.
- Мы на границе, здесь всегда много разного... сброда.
Взять хотя бы его, он чужак здесь, и многие с удовольствием воткнут ему нож под ребра. Чтобы отомстить за давний удачный набег, который устроил кто-то из его соплеменников, с кем Шэ даже не был знаком, да и вообще в глаза не видел. Или наоборот – отомстить за неудавшийся набег, но уже по другую сторону границы. Или решат, что не он один должен владеть этой девочкой.
- Может, ты здесь меня подождешь? – спросил каллиграф, не очень уверенный в успехе предложения.
- Нет! Пожалуйста, не надо! Я боюсь одна. Тут так страшно... - Чан вцепилась в рукав каллиграфа.
Да, наверное, так будет лучше; кто знает, что может случиться, оставь он ее здесь. Жаль, что нельзя научить ее и защищаться. С собой Шэ хотел взять только меч, но передумал.
- Держи, - он всунул в руки девочки ящик, куда складывал письменные принадлежности.
Чан крепко прижала к себе коробку. Девочка склонила лицо, прислушалась.
- Там кисточки, да? - весело спросила она. И снова вспомнила два сложных значка - солнце и месяц.
- И кисти, - кивнул каллиграф. – А еще там палочка туши...
(Почти использованная и не очень хорошего качества, только новую пока купить не на что).
- И дощечка, чтобы ее растирать. Там даже есть печать и немного красной краски.
(Совсем на донышке, а печать не его, Шэ нашел ее в разграбленной лавке; свою он не успел получить, не сложилось).
- В общем, много полезного барахла.
Он помог ей спуститься по лестнице, и они устроились в общем зале подальше от всех. Хозяин постоялого двора не горел желанием обслуживать этих странных гостей, но делать ему было нечего.

(на пару с Sayonara)

История первая. Гадатель

Два солдата против одного беглеца, зато в небольшом помещении негде им разгуляться. Короткий меч в таком случае – удобнее. Митора подождал, когда хозяин дома первым пройдет внутрь, а затем – ударил под кромку небольшого щита, снизу вверх, того стражника, что шел следом. Солдат изумленно вздохнул и начал заваливаться набок.
Гадатель, примеривший уже для своих целей плотную тяжелую на вид скамью, схватил ее, намереваясь исполнить то, чему помешал минуту назад Осман. Размахнулся как следует. Но подвижный островитянин то ли нарочно, то ли ведомый своими богами, оказался вне досягаемости. Вместо него медового цвета доска впечаталась в лоб второму солдату. Тот еще успел охнуть и даже выпучить глаза перед тем как осесть на пол.
- Kanpuku! – восхитился нихонец, на развороте добил противника.
Вскочил на ноги, одновременно вытирая клинок, отправляя меч в ножны и прислушиваясь.
- Ikushou?

(вместе с Даларой)

Сам Осман даже не успел ничего предпринять, как оба блюстителя порядка уже лежали на ковре, не подавая никаких признаков жизни. Ошеломленный купец, быстро осознав, что произошло, и грозящие ему в связи с этим опасности, бросил на Чжона уничтожающий взгляд, острый, как ятаганы аскеров его родины.
Возможно, тут произошло бы еще одно убийство, но сельджук предпочитал бить наверняка, и по возможности - в спину. За отсутствием времени он даже не стал говорить всего, что подумал о своих гостях - а говорить он умел выразительно и пышно, - и ограничился парой тюркских слов, которых никто, кроме него не понял, хотя вложенная в них экспрессия не давала усомниться в его чувствах.
- Ты подводишь меня под меч палача, - коротко и зло сказал Осман. - Мы позже еще поговорим, а сейчас убирайтесь!
- Погоди, Осман! – непритворно взволновался гадатель.
Остаться сейчас без укрытия в городе, полном солдат, не улыбалось. Его-то самого, конечно, не ищут, но Саньиня тут же схватят, еще и умертвят. А он, Чжон Джиан Гуэй, обязан принести смерть островитянину собственными руками!
Митора деловито осмотрел трупы, кивнул сам себе и - направился к двери во двор. Не то чтобы он был знаком с домом, рассудил: раз сюда вошли стражники, выйти лучше всего в другую сторону. На каменной дорожке отпечатался кровавый след, видимо, наступил ненароком в натекшую лужицу - на ковре не разглядишь. Забор был высоковат для низкорослого островитянина. Точнее - он был слишком высок. Только, кажется, нихонец не собирался останавливаться.

(soshite higf to Bishop)

- Чем я так прогневил Аллаха, что он послал мне такого... – снова последовала краткая вставка из родной речи купца. – Тебя, в общем! Чего ждать? Чтоб пришли и арестовали меня вместе с вами?! Даже этот, - хозяин дома ткнул пальцем в сторону уходящего спутника гадателя, - понимает, что к чему, хотя молчит! Кстати, он вообще говорить умеет? И кто это?
Джиан хотел было поспорить с купцом, но, увидав удаляющуюся спину Саньиня, махнул рукой и кинулся следом. Догнал, когда тот уже почти перелез через забор, ухватил островитянина за ноги и дернул обратно во двор.
- Стой, неразумная твоя голова!
Разница в массе оказалась достаточной, несмотря на немалую силу рук смуглого гостя страны. Воин и гадатель чуть не в обнимку покатились по земле. От волнения Чжон говорил быстрее, чем обычно, не особенно заботясь, понимает ли его Саньинь, но сила убеждения была вложена немалая. В конце концов оба вернулись в дом, и Гуэй принялся уговаривать хозяина.
- Хозяева! - донесся с улицы зычный крик.
Все замерли.
- Именем императора!
- Делай, что предлагаешь, некогда с тобой спорить, - отмахнулся Осман. – Только быстрее. Еще что натворишь - больше рядом не появляйся. И вообще в этом городе...
Он отправился встречать незваных гостей. Отворить им дверь возможным не представлялось, ибо она все еще валялась у порога.

(с Даларой и Сон)

Свет в подвал проникал только сквозь щели меж досками, создавая ощущение длинных порезов в кромешной тьме. Зажигать лампу не решились - могут увидеть или почувствовать запах горящего масла. Сверху слышались шаги и недовольные голоса. Осман вовсю играл роль добропорядочного горожанина, больше всего на свете жаждущего посодействовать императору в лице стражи. Солдаты, кажется, верили, что заставляло Чжона с трудом удерживать полные иронии смешки и фырканье.
Как бы то ни было, сейчас, может быть, наиболее подходящий момент, чтобы избавить земной мир от одного низкорослого островитянина. Гадатель снова держал кинжал наготове, пробираясь поближе к Саньиню. Осман будет только благодарен, можно будет отдать труп солдатам и получить награду за убийцу их товарищей. Уже намечена точка на шее, Джиан уже почти чувствует, как тонкое лезвие прокалывает кожу, пронзает тонкие мышцы...
В свете, идущем из щели сверху, блеснул металл. Чжон замер как вкопанный, по спине стекла капелька пота, взмокли ладони. Как он узнал? Темные глаза гадателя оглядели занесенный короткий меч в руках Саньиня. Нихонец не отрывал взгляда от светлых узких полосок у них над головами. Доски прогибались, поскрипывали, иногда сверху сыпался мелкий мусор.
- Osoru runakare.

(Далара mo)

В глубине души было страшновато, но мало ли что там было в глубине души! Как известно, умение скрывать свои мысли как лицом, так и словами – профессиональное умение купца. И сейчас сельджук красноречиво излагал свою любовь и почтение к императору, уважение и готовность помочь – к стражам порядка и ненависть – к нарушителям закона. Жалуясь на убытки, он демонстрировал окровавленный ковер, говорил, что позаботится о телах, и просил поскорее догнать беглого преступника.
Стражники, которые не только не забывали о награде, но и разъярились, увидев тела своих товарищей, бросились по следам так рьяно, что даже не пошли в обход, а перелезли стену по садовой лестнице, надеясь на той стороне найти продолжение кровавого следа.
Тут, наконец, Осман позволил себе вытереть со лба начавший проступать пот, и начал отдавать слугам распоряжения привести все в порядок. Вытаскивать гостей из-под пола он не спешил – так спокойнее. Лишь когда слуги все убрали, заменили ковер и выволокли тела, чтобы отвезти их куда положено, купец открыл потайной люк, чтобы узнать, в каком состоянии пребывают столь дорогие по нервным и материальным затратам гости.

История четвертая. Воин

По крытой тростником крыше шуршал дождь, капли выбивали звонкую барабанную дробь на бабучинах, что скрепляли настил. Плоские мокрые камни дорожки - от входа к небольшой кашикаке мачиай* - тонули в зеленом мху и казались лужицами черной туши.
Гость сидел неподвижно, сложив руки на коленях, стараясь укрыть от посторонних глаз возбуждение. Подглядывать за ним было некому - только сойке, что раскачивалась на ветке куста, или непоседливой белке, недовольно шумевшей в кроне пинии. Белка тарахтела и сыпала вниз ореховую шелуху.
Гостя проводили сюда, под навес, не дали отдышаться, позволили только оставить вещи и сменить таби* на свежие и чистые. Он не успел отойти от бешеной скачки через ночной лес - сумасшедшей, почти безрассудной, лишь бы успеть к часу Тигра, который был указан в переданной тайком записке.
Гость терялся в догадках и - пытался не подавать вида. Молчаливым предутренним призраком рядом возник помощник хозяина чайного дома, поклонился, отпер калитку, чтобы впустить в сад молодого человека, сидящего под навесом.

----
*кашикаке мачиай - специальное помещение при чайном доме у входа, где гости могут переодеться, оставит все лишнее и выпить кипятка перед тем, как идти под навес, где им следжует ждать приглашения в сам дом.
*таби - хлопчатобумажные белые носки с отдельным большим пальцем.

История первая. Гадатель

Шаги и голоса наверху стихли, больше не сыпались пыль и труха. Чжон, пригнувшись, начал пробираться к выходу из подпола. Митора вложил меч в ножны и собрался идти следом. Гадатель, заметив, шикнул и замахал на него руками. Воин напрягся, и гадатель понял, что делает что-то не то. После не слишком долгих уговоров Саньинь кивнул и издал что-то среднее между хмыканьем и мычанием. Джиан предположил, что это выражение согласия. Крышка подпола откинулась и взгляду подоспевшего Османа предстал гадатель, чьи белые одежды приобрели оригинальные узоры из собранной по углам паутины.
- Оба живы? - на этот раз в устах купца этот вопрос отнюдь не имел риторического оттенка.
- Живы-здоровы. Будь добр, Осман, дай ключ от подпола.
Хозяин вопросительно посмотрел на гадателя.
- Зачем? Мне начинает казаться, клянусь именем Аллаха и гуриями Эдема, что я даже слишком добр!..
- Не беспокойся, твоя доброта сегодня не выходит за рамки той чрезмерности, которую ты проявляешь всегда. А если ты дашь ключ, то он, - многозначительный кивок вниз, - точно никуда не денется, и никто его здесь у тебя не найдет.
Видя, что сельджук не слишком торопится подчиняться, прорицатель склонился к нему поближе и доверительно прошептал:
- Если этот дикий островитянин вырвется, тебе придется его удерживать одному. А ну как он решит попортить твое имущество или, еще хуже, присвоить что-нибудь.
Джиан изящным жестом протянул ладонь, в которую следовало вложить ключ.

(с безбожным акцентом и перевиранием: Хигф лянь тон... ну все поняли)

- А если он сейчас начнет тут греметь вовсю? – сельджук ткнул ключом в руку гостя. – Теперь скажи мне, что ты собрался делать дальше, зачем хочешь его убить, и почему шайтан в своем злокозненном хитроумии привел тебя для этого в мое мирное жилище?
Гадатель отобрал ключ, запер крышку подпола и отвел хозяина подальше, чтобы Саньинь не подслушал.
- Кому же, как не тебе стоять на пороге между жизнью и смертью, о хитрейший из сельджуков? Солдаты гоняются за ним, но не за мной. Сейчас я схожу разузнать, к чему они пришли, а позже мы устроим... чаепитие. Да-да, именно чаепитие.
Джиан явно был в восторге от этой идеи. У него горели глаза, как у человека, который точно знает, какой путь приведет его к успеху.
- Нужно показать гостю, как это делается у нас. Пусть слуги приготовят все, что требуется для чайной церемонии.
Кажется, Осман догадался, в чем дело - его знакомец сошел с ума. Наверное, это наказание свыше за то, что, имея пример истинного правоверного в его лице, гяур не познал свет ислама. С теми, кто поврежден разумом, лучше не спорить и говорить осторожно.
- Хорошо, - он кивнул, - сейчас распоряжусь, и все приготовят. Все лучшее здесь к услугам гостей, и особенно – достославнейшего из знатоков письма, которому так мешали сыны шакала, именуемые местной стражей, что единственным местом, где он мог чувствовать себя свободно оказался мой воистину скромный дом. - Он еще раз посмотрел на испорченный ковер и подумал, что, если пятна не отстираются, придется его заменить на недавно купленный, и не менее роскошный. - Когда ты все-таки расскажешь мне, почему свет твоего разума породил подобные дела?
Он непременно скажет слугам, чтоб было все необходимое для церемонии, а заодно – чтоб были начеку и вооружились дубинками – безумие может проявить себя по-разному.
Собеседник посерьезнел.
- Терпение, Осман, терпение. Я расскажу тебе, когда дело будет завершено.

(with Далара - язык определите сами)

История четвертая. Воин

(higf and Bishop, начало)

В самом домике посетителя ждали. Там сидел мужчина - или молодой человек, все ведь зависит от точки зрения - лет двадцати пяти - тридцати на вид. Уверенно, почти по-хозяйски ведущий себя первый гость свой простой коричневый дорожный костюм-сугата носил с каким-то неуловимым изяществом, будто наряд придворного.
- Ты вовремя. Здравствуй, Митора-кун!
Чтобы попасть внутрь, приходилось не только опуститься на колени, но и согнуться в поклоне. Юкихико нетерпеливо выпрямился, занял отведенное ему по рангу место.
- Ходжо-доно не стал бы звать понапрасну.
Хозяин чайного дома еще был занят, и поэтому его помощник с извинениями принес намоченные в кипятке салфетки - чтобы гости могли обтереть лицо и руки.
Старший гость не спешил - церемония не терпит суеты, и разговор может немного подождать - по крайней мере, до окончания приготовлений, тем более, что сейчас постоянно рядом посторонний человек... Он по праву главного гостя принял чашу со сладостями, поставив ее на место, и взял в руки свой веер.
Взгляд Ходжо встретился с беспокойным взглядом того, кого он позвал:
- Да, это так. Отдышись и успокойся - нам предстоит серьезный разговор, но немного позже. А пока - смотри, только пошли первые дни весны, а в токонома уже стоят бутоны!
Юкихико мазнул взглядом по нераспустившимся цветам камелии в простой бамбуковой вазе, но взял себя в руки и заставил - если не полюбоваться нехитрым украшением, то хотя бы не нарушать приличий. Горячая, пахнущая благовониями салфетка пришлась кстати, как и маленький бумажный веер. Дождь за тонкой стеной зарядил, похоже, надолго; все дороги размыты, больше некуда торопиться.

- Не так давно кто-то хотел меня убить, - сказал Юкихико, когда помощник мастера вышел.
На лице Ходжо, привыкшем выражать только положенные эмоции, ничего не отразилось, но в глазах промелькнула тень сперва досады, потом - снисхождения. Вряд ли кто-то, менее опытный, чем сам Кансукэ, мог бы уловить бег мыслей: "Мальчик так тороплив и недостаточно воспитан... Впрочем - он молод и в опасности. Можно понять и простить".
- Поэтому ты здесь. Я знаю, впрочем - без подробностей. Расскажи, как это было.

***
Небо лишь оттенком отличалось от пустоши. Унылое завывание раковин не могла оживить даже звонкая перекличка трещоток. Загонщики вязли по щиколотку в оттаявшей и размокшей земле, застревали в колючем безлистном пока кустарнике. Наблюдая за ними, Митора радовался – сегодня ему позволили участвовать в охоте почти наравне с остальными. Не с гостями – не тот ранг и не тот возраст, зато не приходится месить грязь. И в руках не трещотка, а длинный лук, блестящий черным лаком. И дан шанс показать умение обращаться с оружием. Юкихико – давно не мальчик, почти четыре года – уже целых четыре! – как не носит волосы распущенными и не надевает алое хитатаре*. И пусть генпуку* провели в спешке, без особых торжеств, но с той поры он – взрослый, ему нечего делать со слугами и загонщиками.
День был серый, ненастный, вершины гор Хиэй, что гигантскими волнами поднимались вдали, прятали вершины в низких тучах, пахло скорым дождем. Загонщики не мерзли, колотили длинными хворостинами по сухой траве, выгоняя затаившуюся там дичь - к огороженному полотнищами небольшому пространству, где ждали охотники. Каждый надеялся, что ему выпадет удача поднять кабана, но выскакивали только зайцы. Хорошо им, загонщикам, хорошо даймё и его гостям, что одеты в подбитые ватой одежды из плотного шелка.

----
*хитатаре - сначала одежда только для дома, типа пижамы, потом – верхняя одежда, часть каригину; как правило – одного цвета и типа ткани со штанами-хакама. Без запаха, боковины не сшиты. Рукава сначала были узкие, потом были сделаны более официальные – широкие. Алое хитатарэ и распущенные длинные волосы носили мальчики, состоящие пажами при господине.
*генпуку - церемония «вхождения во взрослую жизнь»; мальчиков в возрасте от 12 до 16 лет приводили в храм божества, покровительствовавшего им, где им давалась их первая взрослая одежда, детская прическа менялась на взрослую, вручалось оружие и давалось взрослое имя.


(higf to)

Громко захлопали крылья, из колючих зарослей вспорхнул фазан. Заскучавшие в ожидании гости пустили коней вскачь. Митора тоже поторопил мохнатую приземистую лошадку, боясь отстать. Красные потрепанные кисти - украшение сбрую - мотались из стороны в сторону. Топот копыт сотрясал блеклую пустошь.
Они поднимались все выше по склону, кое-где еще лежал не растаявший снег. Митора держался в стороне от прочих охотников.
- Молодой господин! Молодой господин!
Юкихико придержал лошадь, оглянулся на голос. Один из загонщиков - в грязной одежде, запыхавшийся, в съехавшей на затылок соломенной шляпе-амигаса, - махал ему рукой.
- Пусть молодой господин поспешит, там, у водопада, я заметил кабанов!
Митора благодарно кивнул. Азартные крики охотников раздавались с другой стороны, искаженные горным туманом и эхом. Юкихико направил коня к водопаду, туда, где лес становился гуще, а склон каменистее. В непролазных зарослях кто-то ворочался и пыхтел. Митора спешился, опасаясь, что конь переломает себе ноги.
Загонщик оглянулся. Заросли скрывали остальных из виду, а в криках было не разобрать слов.
- Сюда, господин! - снова помахал он, при этом скрещивая пальцы в незнакомом самураю жесте.
Кусты сзади затрещали. Юкихико повернулся, стрела уже лежала на тетиве, оставалось - натянуть лук. Стрелял он хорошо, его часто хвалили. Но одно дело - когда скачешь верхом, и другое - среди кустов. Звонко щелкнула тетива. Однако вместо ожидаемого визга из кустов послышалось нечто нецензурное, и оттуда вывалило два вооруженных увесистыми дубинками и ножами громилы, у одного из которых по разорванному левому рукаву текла кровь.

(все те же на сцене)

Митора бросил лук, теперь стало понятно – почему лицо загонщика было ему незнакомым. Но и думать – было некогда. Молодой человек выхватил меч, не особо надеясь, что если позвать на помощь – кто-нибудь прибежит. И скорее всего, не услышат.
Нападающие начали расходиться в разные стороны, размахивая оружием - как никогда не делают те, кто мастерски им владеет, но явно привлекая внимание. Сзади послышался тихий шорох, как будто по траве скользила змея... Перчатки-югаки и иготэ* сейчас только мешали. Юный воин ждал, кто первый из троицы нанесет удар, - меч опущен острием к земле в отведенной в сторону руке. Юкихико выждал удобный момент, шагнул к ближайшему противнику, ныряя под удар дубинки. Рукоять меча врезалась громиле под дых. Дубинка скользнула по траве, а бандит согнулся вдвое, мешая второму. Подумав, что настал удобный момент, лжезагонщик бросил веревочную петлю, пытаясь, чтобы она опустилась на плечи разгибающегося юноши. Распрямляясь, Митора перехватил за запястье левую руку противника, ту, что уже была повреждена стрелой, сильно дернул – вниз и от себя, – крутанулся на месте. Второй противник обрушился на колени, зажимая ладонями распоротый живот. Вот тут загонщику и повезло заарканить свою добычу. Бандит сильно дернул за другой конец петли правой рукой, левой выхватывая нож.

---
*югаки – перчатки из мягкой ткани для стрельбы из лука, порой весьма веселой расцветки
*иготэ – надевается поверх всего костюма на правую руку, что-то вроде отдельного рукава на завязках.


(futari)

Прошло не меньше часа, прежде чем гадатель вернулся. Судя по лицу, он был невероятно доволен. На губах играла улыбка, отчего усы были похожи на расправившую крылья морскую чайку, только черную.
- Добродетельнейший Осман, все хорошо, в твой дом солдаты больше не собираются, - возвестил Чжон. - Они думают, что преступник скрывается на окраинах, а то и вовсе покинул город с только что ушедшим караваном. Все ли готово для чаепития?
- После волнений, что принес этот день, - купец пропустил гостя, открыв пока кое-как привешенную дверь, обиженно скрипнувшую при этом, - это первая новость, что радует мое сердце, о достойнейший! Все готово, как велит долг хозяина, - продолжал говорить он, провожая гостя в комнату, где стоял стол со всей необходимой утварью, и высилась маленькая жаровня. - Но не пора ли к нам присоединиться и другому гостю?
- Конечно, конечно, сейчас мы его выпустим из временного заточения.
Чжон отпер замок и откинул крышку подпола. Заглянул, стоя на коленях. После солнечного света на улице в почти полной темноте подвала ничего не разглядеть.
- Эй, Саньинь, ты там?
- Un.
Глаза, наконец, привыкли. Островитянин сидел в той же позе, в какой Гуэй его оставил, похоже, даже рукой не пошевелил за все время. Неудобно, поди, так-то сидеть, подогнув под себя ноги.
- Вылезай, солдаты не вернутся. Они думают, ты уехал с караваном.
Митора выбрался наверх, умудрившись сделать это быстро и одновременно казаться несуетливым.

(И Далара и Биш)

- Хозяин дома приглашает нас выпить с ним чаю. Этого господина широкой души зовут Осман.
Гадатель сделал широкий жест, указывая на сельджука. Тот вежливо и неторопливо склонил голову перед гостем, затем столь же спокойно, без суеты, произнес:
- Прошу Вас садиться и отдохнуть. Надеюсь, что Вы хорошо чувствуете себя после пережитых испытаний, но теперь можно отдохнуть и насладиться славным чаем. Надеюсь, почтенный Чжон Гуэй окажет нам честь приготовить этот благородный напиток, ибо я опасаюсь совершить оплошность в столь тонком деле, поскольку родился не под здешним солнцем. Не позволите ли узнать имя человека, почтившего мой дом столь... м... необычным и неожиданным образом?
Гадатель опередил островитянина:
- Его зовут Саньинь.
Все трое расположились за столом, хотя гость страны слегка заколебался прежде, чем сесть на стул. Чжон принял тот вид, с которым изрекал свои пророчества и предсказания, независимо от крупности или ничтожности их.
- История чая насчитывает много сотен лет, - начал он, - но трудно сказать точно, когда этот напиток был открыт. Существует множество легенд о том, как это произошло.
Гадатель жестами демонстратора насыпал темные чайные листья в небольшую коробочку-чахэ и по очереди предложил участникам действа вдохнуть аромат, похожий на аромат чистой земли с легкой примесью сухих трав. Вода в металлической посуде уже закипала. Когда на поверхности начали набухать и лопаться пузыри, Джиан осторожно снял котелок с огня. Ловко ссыпал в подогретый глиняный чайник листья и залил их кипятком.

(вместе)

- Одна из легенд повествует о Божественном Земледельце - Шэнь Нуне, который научил древних людей выращивать и использовать растения.
Чжон перестал раскачивать чайник, разлил настой в высокие и маленькие чашечки и тут же выплеснул в чабань. Ароматная жидкость утекла сквозь витиеватые прорези в виде листьев. Гадатель вновь наполнил глиняный сосуд.
- Шэнь Нун занимался изучением трав. Он испытывал их действие на себе, пробуя листья, стебли и корни растений, чтобы помочь людям избавляться от болезней. Действие растений можно было наблюдать через прозрачный живот, которым был наделен Шэнь Нун.
Гуэй снова разлил чай по высоким чашечкам вэнсябэй и тут же накрыл их низкими более широкими чашечками-чабэй. Перевернул и снова дал Осману и Саньиню насладиться ароматом чая, похожим на землю в горах, омытую первым весенним дождем. Пока они вкушали аромат, Чжон незаметно вылил яд в чабэй Миторы. Когда запах было оценен по достоинству, поставил перед островитянином и сельджуком низкие чашечки и жестом предложил пригубить напиток.
- Одна из легенд повествует, что однажды, совершая трудный переход через горный хребет, Шэнь Нун истомился от жажды, - продолжал рассказывать гадатель. - Внезапно от кроны дерева отделился листок и плавно приземлился перед ним.
Джиан наблюдал, как ничего не подозревающий Саньинь пьет отравленный напиток, и угрызения совести начали мучить его. Чтобы заглушить их, он продолжил повествование:
- Подобрав листок, Шэнь Нун внимательно его рассмотрел, и ему пришелся по сердцу нежный зеленый цвет. Помяв рукой листочек, он увидел маслянистый сок. Понюхав, ощутил благоуханный аромат. Коснувшись языком, почувствовал чрезвычайно терпкий, вяжущий вкус. И тогда Шэнь Нун, полагаясь на свой богатейший опыт, тотчас же решил, что это - подходящее средство для утоления жажды, для поднятия духа.

(Собственно, Далара потрудилась сама)

Вкус чая поначалу вызвал недоумение у островитянина, потом Чжон с гордостью подметил на смуглом лице признаки удовольствия. Но яд отравлял эту гордость так же, как он отравлял напиток. Все сильнее грызла мысль: ведь этот воин ровным счетом ничего плохого Гуэю не сделал и даже не намеревался. Он умрет ни за что.
За первой заваркой была сделана и разлита вторая, с другим вкусом.
Чем больше гадатель смотрел на Саньиня, тем темнее и печальнее становилось у него на душе. Рука, берущая чабэй, хоть и крепкая и к воинскому делу явно привычная, но с гладкой, еще не огрубевшей кожей. Внешне соблюдает безмятежность, но глаза выдают беспокойство и интерес, нет-нет да кинут взгляд по сторонам. Лицо жесткое, но то при ярком солнечном свете, а здесь, в доме, видно мягкие черты. Кожа нежная, словно у девушки, а следов усов нет в помине. Он же еще совсем юн!
Голос едва не дрогнул, когда Джиан завершал рассказ:
- С тех пор Шэнь Нун не только сам пил чай, но и рассказал о его свойствах другим людям. Впоследствии он использовал чай как противоядие, когда пробовал травы, из которых многие были ядовиты.
И туча, застившая сердце, рассеялась, гадатель облегченно улыбнулся: Саньинь никогда не узнает, что выпил яд.

История вторая. Каллиграф

- Сто сарацинов я убил во славу ей,
Прекрасной даме посвятил я сто смертей,
Но наш король – лукавый сир, затеял рыцарский турнир,
Я ненавижу всех известных королей!*
Чем больше рос курган из свиных костей, кувшинчиков из-под пива и корок на столе, тем громче орал, ударяя по струнам несчастного кобыза, морав. Его голос разносился под сводами таверны словно рев боевого рога, дико фальшивя, не попадая в такт мелодии, которую продолжали играть все еще достаточно трезвые для этого пальцы отдыхающего от трудов праведных, наемника. Постепенно, количество залитого внутрь местного пойла начинало переходить в качество, и не за горами уже был момент, после которого достойный воин начал бы проявлять заинтересованность в доступных дщерях Евы, когда ему помешали.
Какой-то местный житель, отнюдь не похожий на принца крови, или хотя бы сельджукского бея, упер кулаки в занимаемый моравом стол и начал что-то требовательно и громко говорить. За годы службы наемником, Людовик худо-бедно научился говорить на нескольких языках, в том числе и на ханьском, но понять что нужно болезному не мог, очевидно, сказывался легкий хмель слушателя и куда больший, признаком которого был ужасающий пивной смрад, постигший самого оратора.
Гвезда исподлобья посматривал на говоруна, прикидывая, сразу ли его бить, или все же попытаться понять, что же ему нужно, когда в маловразумительном потоке слов он уловил несколько знакомых и понятных почти интуитивно ругательств, очевидно направленных на его персону, после чего мигом очнулся от благодушного настроения, в котором пребывал до этого. Старательно неторопливо и медленно, он покрутил колок кобыза, подтягивая одну из струн, прислонил инструмент к ножке стола и вздохнув, погладил его ладонью, словно невзначай проведя ею по крышке стоящего рядом табурета.
Далее события развивались крайне энергично и еще более шумно – получивший поглаженным табуретом в лоб, сквернавец отлетел спиной в проход, сбив с ног подавальщика. Морав вскочил, крутанул над головой импровизированным оружием, словно прикидывая, удобно ли сидит в руке, и пошел вперед, четко определив в мигом создавшемся хаосе дружков говоруна, которые тут же бросились на него, на ходу выхватывая кривые ножи.
Крепкий табурет в умелых руках творил чудеса, но так как кроме нескольких молодчиков разбойничьего вида, большинство посе6тителей таверны оказались не прочь подраться, потасовка в таверне не утихала, а напротив разрослась. Табуреты свистели над головой, посуда летала из конца в конец заведения подобно почтовым голубям, стремящимся как можно скорее доставить адресату очередное «послание», а крики, стоны и ругань звучали столь активно, что просто не могли не привлечь внимание дежурного патруля, проходившего по улице мимо заведения.
Как ни странно, появление стражи ничуть не охладило драчунов, очевидно долго искавших причину пересчитать своим ближним пару-другую ребер. Солдат патруля втянуло в потасовку, а старшина, мгновенно, был кем-то оприходован по голове доской от стола и вышел из боя, как подкошенный рухнув на пол порядочно разгромленного, напоминающего поле эпической битвы, заведения. Остальные солдаты влились в драку со всей нерастраченной силой, но быстро погасить потасовку просто не могли, чем Людовик и решил воспользоваться, справедливо предполагая, что на него, как иноземца, постараются повесить максимум убытков по разгрому этой таверны. Под шумок, он вдоль стеночки прорвался в угол за которым ранее изволил пировать, прихватил кобыз и не выпуская из рук порядком побитого табурета, все так же вдоль стеночки проскользнул к ведущей на второй этаж лестнице, намереваясь как можно скорее собрать вещи и сменить место обитания, когда чуть ли не нос к носу столкнулся с странно одетым, словно мелкий чиновник, но судя по всему, без определенной службы, мужчиной, в рукав которого вцепилась тонкими пальцами какая-то небогато одетая, девушка.

----
*(с) В.Высоцкий

История четвертая. Воин

При звуке отодвинутой перегородки, отделяющей чайную комнату от мидзуя*, Митора замолчал, оборвав рассказ. В проем заглянул хозяин, невысокий крепыш, который, похоже, с трудом удерживался от улыбки, несовместимой с серьезностью церемонии. На небольшом подносе он принес три лакированные деревянные чаши; в двух, закрытых, был рис и суп-мисо, а в третьей - плоской, без крышки - лежала закуска к саке. Передав еду старшему гостю и с достоинством поклонившись в ответ на его благодарность, хозяин принес точно такое же угощение для Миторы и, по-прежнему сохраняя забавную невозмутимость, удалился.
- Прошу извинить за то, что был первым, - чуть-чуть запоздало произнес Ходжо. - Приступим.
Мысли его юного собеседника витали где-то вдали; возможно, над серой пустошью, заросшей жухлой полынью, из которой загонщики все пытались поднять дичь для гостей. Возможно, и дальше - во времени, не в пространстве.

---
*мидзуя - помещение, где хранятся принадлежности для чайной церемонии и происходит подготовка к ней.

История вторая. Каллиграф

Чан с ужасом слушала крики и ругань совсем близко от них с Шэ. Внизу явно кидали нечто тяжелое и хрупкое, вся таверна тряслась. Девочка уже хотела взмолиться к каллиграфу, чтобы они вернулись, но потом подумала, что вряд ли что-то изменится, и только вздохнула.
Шум драки больно резал уши, и девочка сморщила нос. Но тут Шэ открыл дверь, и Чан почувствовала сильный толчок. Тут же ей попало каким-то деревянным предметом по лбу.
-Ай! – жалобно пискнула китаянка и, отпустив руку каллиграфа, села на пол.

История первая. Гадатель
Два года назад

Тот день отпечатался в памяти, словно выжженный каленым железом. Тот проклятый всеми богами день два года назад...
Он жил тогда с родителями в доме, где родился и вырос, где знаком был каждый угол, каждая дощечка в стенах. Родной город на морском берегу не знал нападений. Кто мог подумать, что море, дающее пропитание, принесет однажды страшную беду. Под вечер он, Чжон Джиан Гуэй, возвращался домой по дороге в холмах. Легкий ветерок не доносил еще запаха пожара; море тихо плескалось, омывая край готовящегося ко сну солнца. С вершины холма хорошо были видны три черных треугольника, соединенных в один, парящие на парусе корабля. То был чужеземный парус.
С последнего холма открылся вдруг вид, от которого екнуло сердце и задрожали руки. Черный дым над домами, суетящиеся фигуры, бешено скачущие тени. Люди, бегущие к кораблю. Смутно донеслось эхо чьего-то плача. Крики. Дорога с холма показалась бесконечной, как ни беги. Внизу, тяжело дыша, Джиан спросил, что случилось, чем помочь. Ему сунули в руки ведро тушить пожары вместе со всеми.
Потом он вернулся домой. Огонь не коснулся родительского дома, все было цело, но только снаружи. Внутри в кроваво-багровом свете почти угасшего дня черные, будто тушью нарисованные следы вели к выходу. Блестящие при свете масляной лампы следы ног. Поломанные стулья и стол. Сорванные украшения и свитки. Разбитая ваза, любимая матерью. Разбросанные статуэтки. Другая комната... Чжон замер на пороге. Тени, бросаемые лампой в руке, колыхались, никак не удержать. В нос ударил запах. Не запах крови, нет, - его заглушил терпкий, невыносимый аромат трав. Порванный мешочек, высыпавшиеся благовония, а рядом недвижная рука Лин, невесты. Его будущей жены. Теперь бывшей невесты. Порванная одежда. Кровь.
Родители лежали рядом с ней. Их застали врасплох, никакого оружия не было. Защищались голыми руками. Они не были воинами, ни отец, ни мать. Никогда не были. Они должны были умереть в глубокой старости. Мирно. Не под ножами чужеземцев.
Дальше был душащий разум кошмар, будто пелена опустилась на мысли. И этот запах... Придя в отчаяние, Джиан звал родителей и Лин, пытался растормошить, разбудить, докричаться и с ужасом смотрел на собственные руки, обагренные их кровью. Потом выбежал на улицу, хватал людей, нетерпеливо спрашивал, кто убийцы. Все указывали на корабль. Корабль, уходящий из гавани.

История вторая. Каллиграф

(+SonGoku и Reytar)
Девчонка чирикнула и отпустила руку Шэ; вот ведь ситуация, не знаешь, куда и кидаться. То ли ей на помощь, то ли ее же спасать от громилы, который лезет по лестнице с таким видом, что начинаешь верить, будто он способен обрушить не только ее, но и все здание. Каллиграф решил, что свободные руки все же сейчас удобнее. Одной, с зажатыми в кулаке ножнами, можно загородить девочку, во второй он уже держал меч.
Чан протянула руку и, наткнувшись на опору в виде стены, поднялась и прижалась к ней что было сил. Неужели господина Шэ опять втянули в какую-нибудь драку?! Девочка испуганно вертела головой, пытаясь уловить, где находится ее спутник.
Поднимавшийся по ступенькам Людовик, только что все же расколовший многострадальный табурет о голову подвернувшегося солдата, лишь недовольно крякнул, увидев, что путь наверх загораживает какой-то худощавый местный житель, уже успевший обнажить меч.
Наемник окинул фигуру ханьца быстрым взглядом, оценив как удобную для обороны стойку, так и то, насколько уверенно тонкие пальцы незнакомца сжимали рукоять меча. От глаз Гвезды не укрылось и то, что мужчина заслоняет собой опустившуюся на колени у стены юную девушку. Людовик плавно провел ладонью по рукояти своего меча, все еще покоящегося в ножнах и одобрительно хмыкнул, после чего произнес:
- Послушай, человече… Я тебя не знаю, ты меня не знаешь, так давай не доводить дело до взаимного познания и драки. Я хочу всего лишь забрать принадлежащие мне вещи из коморки, в которой намеревался остановиться, заранее сполна расплатившись с хозяином этого подгнившего сарая. Из-за небольшой потасовки, шум которой ты отлично слышишь, у меня могут возникнуть неприятности в отношении с местной судебной властью, которых, как понимаешь, я хотел бы избежать. Я – наемный воин, чужак здесь, а значит любой «судейский крючок» будет рад содрать с меня три шкуры, особо не задаваясь вопросом – так ли я виновен, или нет. По этому решай, или ты уйдешь с моего пути и мы расстанемся, как и встретились, или скрестим клинки, и после этого одного из нас потом вынесут отсюда по кускам, а то, что останется, будут долго отскабливать от стен этого клоповника.

(а еще Sayonara и отсутствующий здесь Reytar)

Он помолчал.
- Если же ты беспокоишься за жизнь и честь этой девушки, то, могу поклясться мечом, который кормит, поит и одевает меня, что не трону ее и пальцем, а только прогуляюсь в свою каморку и заберу оставленные там вещи, после чего покину стены этого негостеприимного заведения. Решай, время не ждет – скоро на шум драки сюда слетятся все патрули города и, сам понимаешь, тогда схватки будет точно не избежать.
- Нет, только не драки, - тоненько протянула Чан, в возмущении выслушав речь человека, по-видимому, иностранца. Потом встревоженно прислушалась.
- Господин Шэ... С вами все в порядке?
- Пока еще да, - каллиграф улыбнулся, как всегда забывая, что его спутница ничего не увидит. – Но планы поменялись, мы не пойдем вниз... пока там не утихнут страсти.
На узкой лестнице трудно было разминуться, особенно с таким громоздким человеком, как этот чужестранец, поэтому им пришлось отступить на галерею, опоясывающую помещение, а незнакомцу – протискиваться между ними и перилами.
Снизу раздался крик. Обычно так вопят, увидев, куда делся обидчик или мишень для возмездия.
Девочка зажала уши, на ощупь поднимаясь по лестнице. Как-то не хотелось идти ни вниз, ни обратно. Тем более что в таверне явно снова закопошились. Чан показалось, что топот ног по лестнице усилился.
- Может, уй... - она замолчала, подумав, что предложение найти другую гостиницу старо и глупо. - Господин Шэ, вы только ни с кем не деритесь, пожалуйста, - на всякие случай попросила Чан, прижимая к боку коробку с кисточками и готовясь бороться за нее до конца.

Людовик с кряхтением протиснулся мимо мужчины и девушки, направляясь к хлипкой дверце в каморку, где он оставил свои вещи и доспехи, когда услышал восторженный вопль преследователей.
- А, чтоб вас Памбу побрал! – наемник пинком ноги распахнул хлипкую дверь в свою коморку, сбив щеколду и мгновенно рванулся к брошенной на кровати, усиленной пластинами, кольчуге, которую тут же натянул через голову. За кольчугой последовали повешенная через плече седельная сумка на ремне, из которой торчал стеганый поддоспешник. Затем - небольшой круглый металлический щит, наскоро напяленныей шлем, и небольшой кожаный мех с весьма ценным и редким в этих местах напитком, который Гвезда не собирался оставлять варварам-ханьцам ни за какие коврижки.
«Главное – во двор вырваться, там конюшня, а уж конным они ни за что не возьмут настоящего рыцаря!» - Решил Людовик, сам себе напоминающий в данный момент скорее успешно обобравшего вражий город, чем готового к бою и прорыву, солдата.
Обнажив меч, наемник резвым шагом направился к лестнице, твердо намереваясь покинуть это негостеприимное заведение на своих ногах, даже если для этого придется проделать дыру в стене размером с пару-другую лошадиных корпусов, но приостановился, бросив удивленный взгляд на все так же стоящих в коридоре молодого мужчину и девчонку. Эта странная парочка не только не спустилась по лестнице за время его отсутствия, но, похоже, постепенно пятилась вглубь коридора. Доносящиеся снизу маловнятные вопли, в которых слышалось «Чжурчжень!», топот поднимавшихся по лестнице ног и несколько разбившихся о стену в начале коридора, горшков, и один табурет, говорили о том, что у кого-то из местных жителей возникли претензии уже не только к одному Людовику.
- Вы что, так тут стоять и будете, ожидая пока затопчут? Посторонись, болезные! Сейчас они у меня летать научатся, лотры эти! – Рявкнул наемник, пытаясь протиснуться мимо мужчины и девчонки по направлению к лестнице, подумав про себя, какие все же дикари эти ханьцы – что толку в такой ситуации ждать, тут проще нужно. Дают – бери, бьют – беги, причем как можно дальше вот и вся-то философия.

История четвертая. Воин

- Но все же ты жив, - со скрытым любопытством констатировал Кансукэ, глядя на вполне живого собеседника, когда мисо подошел к концу.
- Мне повезло, - Митора отложил палочки-хаси, сложил руки на коленях. - Но пришлось убить двоих, и я чуть было не лишился головы.
- А как выкрутился из петли? - все же прозвучал прямой вопрос.
- Веревку легко перерезать.
Ходжо считал, что стоит совмещать приятное с приятным, не забывая о полезном, и потому следующий вопрос прозвучал после уменьшения запасов риса.
- Убил - только двоих?
Митора кивнул с сожалением: надо было прикончить и третьего, но лже-загонщик так стянул удавку на его горле, что в глазах потемнело. Подосланный злоумышленник сумел убежать - больше воин его не видел.
- Но это был не последний раз... - почти небрежно бросил Кансукэ, пытливо наблюдая за лицом своего юного друга.
- Нет, не в последний...
Митора вновь замолчал - безгласным призраком в чайной комнате возник хозяин, поставил перед гостями жареную рыбу, а пока те воздавали ей должное, налил им сакэ.
- Присядь с нами и вкуси пищу, любезный хозяин! - произнес Ходжо.
Точно отмеренная ритуальная вежливость. Столь же точно выверенный отказ. Затем старший из гостей спокойно молчит.
Митора тем временем достал из-за пазухи сложенный лист бумаги, протер опустевшие чаши и продолжил рассказ.

***

Против обычного ночь обещала быть ясной; черные на глубокой синеве неба мохнатые горбы окрестных гор обступали столицу со всех сторон. Надо было прихватить с собой фонарь – возвращаться пришлось бы совсем в темноте, хотя может, оставили бы переночевать? – да не догадался. Впрочем, с дороги сворачивать он не собирался, а из-за вершины горы Отова должна выкарабкаться луна. Ее света хватит.
Пока что – на противоположной стороне небосклона одиноко висела крупная, очень яркая звезда. Сунув озябшие руки глубоко в рукава, Митора часто поглядывал на небо, больше некуда было. Так сподручнее было размышлять о данном ему поручении. Не потому что оно казалось необычным или загадочным; чего проще – отнести письмо, поторапливаться и успеть вовремя. Но если послание такой важности, почему не дали коня? Понадеялись, что и так успеет? Мысли вертелись в голове кое-как, без особой цели, лишь бы занять себя чем-нибудь.


(higf mo, SonGoku mo)