Зарисовки, Красивые эскизы

[Салхи >>>]

Clopik, отличная зарисовка!
Внесу свой вклад — миниатюра из моих любимых жанров.

Их долго собирали по кусочкам; мучали.сь, прилаживали детали друг к другу, склеивали и подгоняли. Сначала это походило на — витраж, мозаику, цветастая россыпь, складывающуюся в единое и целое только если отойти, прищуриться, присмотреться. Их покрывали лаком. Чертыхались, смывали лак, подкрашивали там, где поплыла краска; снова покрывали лаком. Они должны были выйти идеальными. Насколько возможно.
Постепенно кусочки мозаики слились. Не отличить, не распознать, не нащупать граней; где кончился один, где начался другой? Создатели остались довольны, они ахнули, они восторженно прошептали: какая же красота! Но, вот незадача, теперь предстояло вдохнуть в них жизнь и расстаться с ними навеки.
Мы будем смотреть на вас сверху, обещали создатели, мы за вами присмотрим.

[Стейнвор >>>]

Полупустынный торговый центр, в который мало кто захаживает утром, был разбужен цокотом каблучков. Стук-тук-тук. Тук-тук. Девушка остановилась перед витриной и осмотрела манекен. Её глаза стали вдруг печальными-печальными, будто сейчас появятся слезы и помчатся наперегонки вниз. Покачав головой, она грустно вздохнула и пошла дальше. Тук-тук-тук. Ей здесь не нравилось. Хотя по внешнему виду и не скажешь: длинноногая, в туфлях на шпильке, аккуратной офисной юбочке и блузке с рюшами. Блондинистые волосы заплетены в коротенькую косичку, накрашена, в руке ридикюль. И на мир смотрит через очки в строгой чёрной оправе.
Но нет, здесь ей никак не могло понравиться. Девушка зашла в уборную и вышла оттуда уже совсем другой. Мелко семеня, вбежала прямо в стену. И исчезла. Оставила после себя на полу лишь несколько перьев с пончо и запах степных трав.

[higf >>>]

Куда идти, когда игра давно закрыта, а вдруг захотелось сказать еще одно слово. Только сюда. Некоторые, насколько я знаю, читали Мор - так что, может, кто и оценит. Некоторое время колебался, потом решил все же вывесить сюда.
После финала, случившегося в прикле.

Post scriptum

Холодный, пронизанный Песчанкой ветер давно отстал, призванный своей госпожой, чтобы шлейфом ее карминового платья обвить умирающий город. Их осталось двое в ночной Степи – прихрамывающий мужчина и еле волочащая ноги от усталости девочка. Или трое – но кто считает третьей куклу за плечами? Разве тот, кто был вчера в Многограннике.
Была еще четвертая...
Линии земли отворились легко, будто ждали руки ведающего – и так же легко сошлись мягкой плотью, которая завтра прорастет корнями. Это было правильно – он знал; он возвращал то, что принадлежало Матери. Ту, что унес из Собора.
Только это и было правильно.
Все остальное – нет.
Судьба оказалась ловким шулером, который раздает карты, заранее утащив в рукав все козыри. Мошенником, который предлагает угадать, под каким наперстком спрятан шарик, зная, что его там нет. Она упрекала – как можно было не вытянуть то, чего нет? Не сделать верного шага там, где со всех сторон – пропасть?
Так скажи же, как было нужно, повелительница неизбежности, та, что превыше богов! Скажи! Не знаешь?! Тогда прекрати смеяться над глупым менху, ибо чем ты лучше его!? Много хуже, ибо в твоей власти было замешать в колоду хоть одну спасительную карту, оставить хотя бы призрачный шанс.
Или ты – не судьба, а совесть..?
В последний день Артемий Бурах точно понял, кто был его удургом. Не древняя громада Боен, не город с его подземным пульсом и уж тем более не насмешливо и гордо рвущие небо ступени.
Его удург – Алька, чья привязанность рождала страх и тепло. Аглая с ее поддерживающей своды волей, не захотевшая уйти с ним – так глупо, так бессмысленно... Спичка, который так и не научился сдаваться и бояться. Капелла, умевшая делать мир немного теплее. Те, кого можно перечислять долго, и те, чьих имен он не помнил.
Люди.
Куклы?
Те, кто может умирать по-настоящему. Кто может помнить и мечтать. Можно отнять все, кроме этого, и так же можно вернуть все. Научиться слышать Степь и голос Бодхо. Сделать священным курган и напитать жилы земли кровью. Построить лестницу выше дождя. Лишь бы оставались те, кто способен это сделать. Если душа коснулась великого – она не сможет отказаться от мечты.
Гаруспик должен был спасти тех, кто способен пылать этим огнем. Он не верил, что чудо способно угаснуть навсегда, и никогда не поверит.
Никогда.
Вдалеке загорелись огненные цветы, запылало платье Ее Величества Чумы, становясь из багрового красным и желтым, как осень и пламя. И лишь потом ударил грохот. Он стоял и смотрел. На таком расстоянии нельзя было ничего различить, но знающий линии все равно видел, как вбивает в землю Бойни вместе с теми, кто укрылся в них. Как рушится Собор, и все уцелевшие лестницы в городе, потеряв свои дома, ведут только в небо, в холодное небо, что одинаково над куклами и кукольниками. Как мягко, сминаясь листком бумаги, падает Многогранник.
Смотрел и верил, что мечта в душах тех, кого он спас, не умрет.
- Ты плачешь? – робко, между отзвуками далеких взрывов спросила Алька.
Что, правда?

Степь велика и менху не умрет в ней от голода – ни он, ни его приемная дочь. Он будет ждать, когда удург придет к нему. К тому, кто может пересечь запретную невидимую черту и идти по Степи, не сворачивая. Кто не побоится раз за разом возвращаться, ища хотя бы отзвук голосов на Кургане Раги и возле огромных дольменов в Степи. Кто будет собирать уцелевшие после лесного пожара семена.
Когда кто-то тоже шагнет за пределы, и дети не смогут найти куклу – и при этой мысли глаза-пуговки в свертке за спиной поймали капли звездного света слезами и торжеством.
Когда-нибудь удург вспомнит. А если нет – может быть, когда-нибудь в новый город придет тот, кого не было в скучной игре в конце ноября. Может быть.

Я есть ты – совсем чуть-чуть, но мы же знаем, как это много. Я прихожу другим. Но я прихожу. Я помню.
Навсегда.

[Салхи >>>]

Внезапная потребность в излиянии.
Разгар рабочего дня, справки о банковских счетах, бессонница и мечты о прекрасном.

***

Они не встретились снова в жаркий день мая, когда солнце светило и жгло так увлеченно, что не хотелось и думать о грядущем лете. Не спасал даже утренний ветер, и Он остановился у киоска возле дома, чтобы купить холодного лимонада. Мимо прошла девушка в белой футболке, ослепительной от солнца; Он проводил ее сощуренным взглядом, дождался сдачи и двинулся следом.
К остановке Он всегда ходил по одной и той же дороге, надежно утоптанной ногами тысяч и тысяч ему подобных. До мегаполиса только так и можно было добраться из этого района, а ведь живи он в другой части города - мог бы позволить себе электричку.
Девушка в белой футболке шла тем же путем, и это почему-то заставило его смутиться. Он свернул в другой двор, чтобы не идти за ней по пятам, и прибавил скорость, чтобы обогнать ее. Ярко-белая футболка Его нервировала. Он шел и думал о ее походке, об узких джинсах и болтающейся на плече сумке. Он видел, что из сумки что-то торчит... кусочек розовой обертки, или нечто подобное. Интересно, что у нее там?
Когда Он вынырнул из дворов, девушка уже была на остановке - садилась в автобус. Как она могла Его обогнать? Автобус тронулся, Он проводил его взглядом... Белая футболка затерялась где-то в его смрадных глубинах.
Тем временем Она, сидевшая у окна, бросила мимолетный взгляд на улицу. Она не обратила никакого внимания на Него, а Он - на нее.
Так они не встретились снова.

[Василик Свартмэль >>>]

Куда идти, когда игра давно закрыта, а вдруг захотелось сказать еще одно слово. Только сюда. Некоторые, насколько я знаю, читали Мор - так что, может, кто и оценит. Некоторое время колебался, потом решил все же вывесить сюда.
После финала, случившегося в прикле.

Post scriptum

Холодный, пронизанный Песчанкой ветер давно отстал, призванный своей госпожой, чтобы шлейфом ее карминового платья обвить умирающий город. Их осталось двое в ночной Степи – прихрамывающий мужчина и еле волочащая ноги от усталости девочка. Или трое – но кто считает третьей куклу за плечами? Разве тот, кто был вчера в Многограннике.
Была еще четвертая...
Линии земли отворились легко, будто ждали руки ведающего – и так же легко сошлись мягкой плотью, которая завтра прорастет корнями. Это было правильно – он знал; он возвращал то, что принадлежало Матери. Ту, что унес из Собора.
Только это и было правильно.
Все остальное – нет.
Судьба оказалась ловким шулером, который раздает карты, заранее утащив в рукав все козыри. Мошенником, который предлагает угадать, под каким наперстком спрятан шарик, зная, что его там нет. Она упрекала – как можно было не вытянуть то, чего нет? Не сделать верного шага там, где со всех сторон – пропасть?
Так скажи же, как было нужно, повелительница неизбежности, та, что превыше богов! Скажи! Не знаешь?! Тогда прекрати смеяться над глупым менху, ибо чем ты лучше его!? Много хуже, ибо в твоей власти было замешать в колоду хоть одну спасительную карту, оставить хотя бы призрачный шанс.
Или ты – не судьба, а совесть..?
В последний день Артемий Бурах точно понял, кто был его удургом. Не древняя громада Боен, не город с его подземным пульсом и уж тем более не насмешливо и гордо рвущие небо ступени.
Его удург – Алька, чья привязанность рождала страх и тепло. Аглая с ее поддерживающей своды волей, не захотевшая уйти с ним – так глупо, так бессмысленно... Спичка, который так и не научился сдаваться и бояться. Капелла, умевшая делать мир немного теплее. Те, кого можно перечислять долго, и те, чьих имен он не помнил.
Люди.
Куклы?
Те, кто может умирать по-настоящему. Кто может помнить и мечтать. Можно отнять все, кроме этого, и так же можно вернуть все. Научиться слышать Степь и голос Бодхо. Сделать священным курган и напитать жилы земли кровью. Построить лестницу выше дождя. Лишь бы оставались те, кто способен это сделать. Если душа коснулась великого – она не сможет отказаться от мечты.
Гаруспик должен был спасти тех, кто способен пылать этим огнем. Он не верил, что чудо способно угаснуть навсегда, и никогда не поверит.
Никогда.
Вдалеке загорелись огненные цветы, запылало платье Ее Величества Чумы, становясь из багрового красным и желтым, как осень и пламя. И лишь потом ударил грохот. Он стоял и смотрел. На таком расстоянии нельзя было ничего различить, но знающий линии все равно видел, как вбивает в землю Бойни вместе с теми, кто укрылся в них. Как рушится Собор, и все уцелевшие лестницы в городе, потеряв свои дома, ведут только в небо, в холодное небо, что одинаково над куклами и кукольниками. Как мягко, сминаясь листком бумаги, падает Многогранник.
Смотрел и верил, что мечта в душах тех, кого он спас, не умрет.
- Ты плачешь? – робко, между отзвуками далеких взрывов спросила Алька.
Что, правда?

Степь велика и менху не умрет в ней от голода – ни он, ни его приемная дочь. Он будет ждать, когда удург придет к нему. К тому, кто может пересечь запретную невидимую черту и идти по Степи, не сворачивая. Кто не побоится раз за разом возвращаться, ища хотя бы отзвук голосов на Кургане Раги и возле огромных дольменов в Степи. Кто будет собирать уцелевшие после лесного пожара семена.
Когда кто-то тоже шагнет за пределы, и дети не смогут найти куклу – и при этой мысли глаза-пуговки в свертке за спиной поймали капли звездного света слезами и торжеством.
Когда-нибудь удург вспомнит. А если нет – может быть, когда-нибудь в новый город придет тот, кого не было в скучной игре в конце ноября. Может быть.

Я есть ты – совсем чуть-чуть, но мы же знаем, как это много. Я прихожу другим. Но я прихожу. Я помню.
Навсегда.

СКАЗКИ СТАРОГО МЕНХУ: Отец Степи.

Есть ещё где-то в Степи Старый Бык. Говорят - Отец Всего. Так и есть. Всего - не всего, но Великой Степи - точно, отец. Говорят, давно совсем только Горы были. А никакой Степи не было. И между Гор - долины. И в долинах быки жили, со своими стадами. В одной долине бык Хойто Зуг жил. Большое было у него стадо. Сильное. В другой Урда Зуг жил. Огромное стадо водил. Целую тьму. В долине Хойто Зуг всегда ночь была, и всегда был холод. А в долине Урда Зуг вечный день был. Тепло было. Хорошо. И вот, стал Хойто Зуг завидовать Урда Зугу. Захотел тоже на солнце греться, да вместо колючек и сухого емшана сочную, свежую траву есть. И решил тогда Хойто Зуг убить Урда Зуга, из головы его талисман сделать, из хвоста - бунчук, стадо его себе забрать, и властвовать в двух долинах. Возгордился Хойто Зуг от таких мыслей, и пошёл на Урда Зуга войной. Идёт, гордыня распирает его, вот-вот разорвёт на части. Тогда затрубил Хойто Зуг: "Уунннууу! Ууунннууу! Унннаэээ!" И стали от мощи его крика камни с гор падать, а от тяжести шагов его - вся земля ходуном ходить. Услышал это Урда Зуг. Поднял своё стадо, привёл его к Горлу, что его долину с долиной Хойто Зуг соединяло. А по этому горлу река текла. Большая, быстрая. Не пройти. Тогда приказал Урда Зуг своему стаду воду пить. И сам пить стал. Долго они пили. Пока всё не выпили. Приходит Хойто Зуг к Горлу с другой стороны, устал, и стадо его устало. "Дай, думает, пойду к реке, воды попью!" Спускается со своим стадом к реке, воды попить. А реки нет. Всю воду Урда Зуг выпил. Пустое русло лежит, камни на солнце сохнут. Только стоит среди камней Урда Зуг, огромней прежнего. И стадо за ним - три солнца скачи, края не увидишь. Жажда мучает Хойто Зуга. Ещё сильнее разозлился Хойто зуг, за то, что Урда Зуг перехитрил его. Так разозлился, что впустил в себя злую полевую мышь Галзуу Сухал, Ярость. Галзуу Сухал - маленькая, да зубов у неё прорва. Острые, и всегда растут, никогда не останавливаются. Вечно грызть надо Галзуу Сухал. Никогда она сытой не бывает. Метнулась Галзуу Сухал внутрь Хойто Зуга, и стала жилы его перегрызать. Вышла кровь из перегрызенных жил, залила глаза Хойто Зугу. Ничего не видит сквозь красную пелену Хойто Зуг, кроме Урда Зуга, врага своего лютого. Стадо Хойто Зуга устало, ревёт, отдыха просит, воды. Но не замечает Хойто Зуг. Ярость ослепила его, Галзуу Сухал. Ударил Хойто Зуг в землю копытом, треснула земля, заревел - камни с гор полетели. Бросает он вызов Урда Зугу. Но видит Урда Зуг, что слаб противник, яростью ослеплён. "Уходи обратно в свою долину, Хойто Зуг! Не враг я тебе. Не моя вина, что в моей долине всегда солнце и сочная трава, а в твоей - только сумерки да сухой емшан. Таков Уклад. И не нам с ним спорить." Отступил Урда Зуг на один шаг назад, предлагая Хойто Зугу дело миром решить. Но не слышит его Хойто Зуг, не видит его знаков: сильнее прежнего грызёт его жилы Галзуу Сухал, всё гуще кровь глаза ему застилает. Трижды бросал Хойто Зуг свой вызов, трижды увещевал его мудрый Урда Зуг, трижды шаг назад делал. И с каждым шагом Солнце всё больше склонялось за гору, и на Горло опускались сумерки. "Ну, смотри, Хойто Зуг. Я предупреждал тебя!" - сказал Урда Зуг, и приказал стаду идти вперёд. Всколыхнулось огромное стадо Урда Зуга, будто сами горные камни с места сдвинулись. И сошлись оба стада в великой битве. От рёва Хойто Зуга дрожали и рассыпались в пыль древние скалы, а от рёва Урда Зуга дрожало и покрывалось тёмными грозовыми тучами само Небо. И превращались горы в ровную каменную пустыню, и текли по ней широкие реки бычьей крови. И разбило, растоптало сытое, напоенное стадо Урда Зуга Хойто Зугову орду, голодную, усталую, да не пившую воды после долгого пути. Увидел Хойто Зуг, что полегло всё его стадо, взревел громче, страшнее прежнего, и бросился на Урда Зуга, в последнем приступе ярости. Последние жилы ему догрызала ненасытная Галзуу Сухал, последние крупицы разума алчущей кровью ему залило. Тогда в великой своей мудрости раскрыл себя Урда Зуг на пути Хойто Зуга, впустил его внутрь. А там вода, выпитая Урда Зугом из реки. Омыла чистая речная вода израненного Хойто Зуга, вымыла из него чёрную, яростную кровь. Успокоился Хойто Зуг внутри Урда Зуга. Уснул. А злая Галзуу Сухал в воде плавала-плавала, да и утонула: нечего грызть ей было в воде, зубы её отросли, стали слишком тяжёлыми, вниз утянули. А Урда Зуг вылил из себя всю оставшуюся воду, вместе с кровью Хойто Зуга, вместе с останками Галзуу Сухал. И всё его стадо тоже воду лишнюю вылило. Бурный поток получился, промчался по мёртвой каменной пустыне, что после битвы образовалась, смыл всю кровь, превратил её в живительные соки, соки в землю впитались. И проросла земля сочной травой. Только по тем местам, где густые кровавые реки текли, вместо мягкой травы вырос жёсткий ковыль, и стал он цвести метёлками, напоминающими кончики бычьих хвостов, а в тех местах, куда кровь самого Хойто Зуга попала, пророс и зацвёл красными, кровавыми, как глаза Хойто Зуга, цветами емшан. А в том месте, куда останки Галзуу Сухал упали, ничего не выросло. Только камни одни лежат грудой, сухие, голые. Даже мох на них не растёт. Лёг на это место Урда Зуг, чтобы злая Галзуу Сухал больше никогда не вышла на белый свет, и уснул. И когда он спит - просыпается внутри него поверженный Хойто Зуг, и его глазами сквозь прикрытые веки на мир смотрит. В мире ночь настаёт. Просыпается Урда Зуг - Хойто Зуг снова засыпает в нём, и на землю день возвращается. А каменная пустыня вся заросла травами, ковылём да емшаном: в Великую Степь превратилась, и стадо Урда Зуга по ней разбрелось пастись. Вот так, говорят, было.