Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

Ламбетский дворец, официальная резиденция архиепископа Кентерберийского. Раннее утро 22 декабря 1534 г.

Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский устало отложил перо и бумагу в сторону и со стоном встал из-за стола. Годы брали свое, он уже не тот прыткий юноша, что ухлестывал за барышнями, сбегая из общежитий колледжа. По чести сказать, он вообще уже не тот. Кто бы мог подумать, что скромный учитель станет архиепископом? Воистину, неисповедимы пути Господни...И переменчивая воля короля, прихотливо возносившая людей на вершину власти и ронявшая к подножию. Дай Бог, головы в этой должности не лишиться. Впрочем, пока пути и мысли архиепископа и короля были схожи, а значит, опасаться нечего. Но и осторожность следует соблюдать.
За окном вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос, как пишут эти однообразно великие греки. Кранмер вздохнул и распахнул окно. Свежий, морозный воздух наполнил комнату, разбавил приторно-сладкие запахи сгоревших свечей, яблоневых дров и пыли.
- Гарри! - негромко позвал он, но дверь немедленно распахнулась и в покои вошел человек с явной примесью крови низушков: маленький, круглый и весь, каждой морщинкой улыбчивого лица, уютный.
- Гарри, - продолжил Кранмер, кивнув в ответ на поклон слуги, - прикажи заложить возок. Снежно сегодня, смотрю. И все, что в Тауэр я беру обычно.
- Да, Ваше Превосходительство, одеяла тоже прикажете положить? - голос у низушка тоже был мягкий и округлый, этакий приятный сочный басок.
- Да, и одеяла тоже.

По дороге, в мягко покачивающемся на снежных ухабах крытом возке, уютно закутавшись в медвежью шкуру, подаренную русским послом, архиепископ размышлял. Получив этот высокий сан, Томас Кранмер внезапно осознал, что митра не является пропуском в Рай. Апостол Петр, отпирая Врата будет смотреть не на пышное облачение, а на дела. А потому Его Превосходительство, не мудрствуя лукаво, помогал узникам. Вино и горячая еда, грубые, но теплые одеяла из английской добротной шерсти. Исповедь и духовное утешение. Хлопоты об освобождении раскаявшихся и несправедливо осужденных. Чем еще иерарх Церкви может помочь? Была еще одна тайная страсть у Кранмера. Греховная, по его мнению. Отвлекающая от дел, по мнению короля. Заставляющая забыть жену, по мнению жены (незаконной, кстати). История. Будто одержимый демоном охотился архиепископ за артефактами древности, применяя, впрочем, их на благо государства и своего короля. Вот и сейчас голова его была занята отнюдь не благими деяниями, а новой своей целью, такой желанной и такой недосягаемой.
Напротив посапывал низушок Гарри, бодрствовавший всю ночь (негоже спать, ежели господин работать изволит. А ну как, подать надо будет чего?). За мутными оконцами возка становилось все светлее.

У ворот тюрьмы его, как всегда, поджидал мистер Кингстон, смотритель. Педантичный, фанатично преданный своему делу и букве закона, Чарльз Кингстон занимал этот пост уже более двадцати лет. Он оставался глух к мольбам, проклятиями и твердо блюл протокол. Вот и сейчас, сухопарый, чуть сутулый, одетый в черное, отчего издалека был отдаленно похож на виселицу, смотритель встречал архиепископа, не взирая на мороз. Пятница. День посещения Его Превосходительством узников. Четкий, точно выверенный поклон Кранмеру, вышедшему из возка.
- Мистер Кингстон, доброе утро.
- Доброе утро, Ваше Превосходительство. Желаете позавтракать?
- Нет, пожалуй, сначала мы навестим страждущих, - улыбнулся в ответ Томас Кранмер, проходя вперед. Дюжие стражники, вышколенные мистером Кингстоном, тут же принялись разгружать привезенное священником из возка, под аккомпанемент добродушного ворчания Гарри.
- Как этот несчастный, Ларри Тинкер, мистер Кингстон? - Многих своих подопечных архиепископ помнил не только в лицо, но и по именам.
- Все хуже, Ваше Превосходительство, чахотка усиливается. Лекарь не может помочь, в стенах Тауэра магия бессильна, а травники дороги.
- Мы наймем ему травника, мистер Кингстон, пойдемте же скорее, я хочу его повидать!

Ворота Тауэра захлопнулись за спиной Томаса Кранмера. В который раз.

Сообщение отредактировал Леоката - 22-06-2018, 11:45

[Aylin >>>]

нрпг: Мастер и капельку я.

рпг:

22 декабря 1534 г. Уайтхолл.

Мелодия лениво льется из-под тонких пальцев, истома окутывает тело. Трещат яблоневые дрова в камине, чуть сдобренные миррой. Сидящая в алькове у окна черноволосая женщина будто спит. Впрочем, это только морок. Иллюзия. Обман. Бессонница мучает ее с тех пор, как она стала королевой. Боже, о боже, как безнадежно она была глупа, принимая это предложение. О, нет, она глупа была еще в ту пору, когда возалкала титул. Когда захотела отомстить Уолси за разлуку с милым Перси. Когда обещала родить сына. Генрих, Гарри, король...Он непредсказуем. То нежный, заботливый муж и чуткий любовник. То яростный, грубый, даже в самые сокровенные моменты. То спокойный и даже меланхоличный. Им невозможно управлять, с ним тяжело жить. Нет ни семейного покоя, ни королевского величия. Рассеянно намотала локон на палец. Скоро придут фрейлины и уберут эти великолепные, иссиня-черные волосы под арселе, облачат ее в тяжелое платье. Шествуй, королева, на радость подданным, услаждай взор своего повелителя. О, Генрих, отчего ты не родился восточным султаном? Ни одна хорошенькая фрейлина не избежала твоего внимания.

Анна Болейн плавно спустила босые ноги на пол и едва слышно подошла к двери, ведущей в приемную. Там мерно похрапывали дежурные фрейлины. Несколько минут в запасе у нее есть. Несколько минут свободы тел и души. Свободы побыть собой, смешливой девчонкой. Боже, как много бы она отдала за то, чтобы вернуться в детство.
- Ваше Величество, - в дверь робко постучала фрейлина, Мадж, - вы изволили проснуться?
Надменный взгляд и горделиво вскинутая голова, холодный тон:
- Да, Мадж, будьте любезны пригласить девушек для туалета.
- Ваше Величество, король просит вас позавтракать с ним...
- Живее, девушки, живее...

Когда спустя четверть часа она вошла в уютный, маленький кабинет мужа, шурша шелком лавандового платья, ничто не выдавало ее утреннего смятения. Ласковая, приветливая улыбка, низкий реверанс, поцелуй.
- Хорошо ли вам спалось, Генрих? - Боже, в каком настроении он сегодня?
- Без вас мне всегда плохо спится, моя дорогая.

Благодарю тебя, о благодарю тебя, о мой бог, он в хорошем настроении!

- Что, если нам сегодня прогуляться верхом, моя маленькая Анна? - Король Генрих VIII как никто оправдывал свою четверть эльфийской крови. Быть может, где-то в иной Англии, он к этому времени бы уже обрюзг, стал похожим на огромного борова. В иной, но не в этой. Высокие скулы, как говорят - "точеные", чуть заостренные уши, обаятельная открытая улыбка, серые глаза матери... Тюдоры - великие актеры. Неся в себе лишь малую толику королевского происхождения, они сумели заставить поверить всех в то, что иных королей-то и не было. Когда юный Генрих, третий ребенок своих родителей, воссел на престоле, он покорил страну именно этой по-мальчишески открытой, чуть наивной улыбкой. Никто не мог и подумать, какой змей прячется за этой блестящей внешностью. Что этот атлет, способный часами, до полного изнеможения придворных, охотиться (метать копье, стрелять из лука), обожающий турниры и танцы, развяжет войну с Францией. Отречется от Рима.Разведется с обожаемой всеми Екатериной Арагонской, чтобы жениться на этой черной вороне, этой мерзкой орчихе, этой...Болейн!
- Конечно, муж мой, - просияла улыбкой Анна, внутренее поежившись от предстоявшей бешеной скачки по морозу.
- Впрочем, нет, там холодно, а ты у меня такая хрупкая, - продемонстрировал заботу Генрих, беря жену за руку. - Скажите, душа моя, вы не...
Вопрос повис в воздухе. Анна была "не". Небеременна и несчастна. Она медленно покачала головой, за что немедленно была наказана тем, что руку ее, доселе нежно ласкаемую, король бросил на стол. Скомкав тканевую салфетку, он швырнул ее на пол и, буркнув нечто вроде "хорошего дня", удалился. Настроение было безвозвратно испорчено.

Утро не задалось с самого начала. Во-первых, от того, что проснулась Аннетта не в своей комнате, в поместье, а в маленькой, полутемной комнатушке, положенной замужней фрейлине при дворе. Во-вторых, было холодно. Для привыкшей одеваться легко и очень легко Аннетты - не просто холодно, а зябко, мерзко и знобливо. Надев при помощи служнаки это "необходимое зло" - придворный наряд (так она его определяла для себя), леди Анна поспешила к королеве. К утреннему туалету Ее Величества она, ожидаемо, опоздала. Однако, успела присоединиться к свите именно в тот момент, когда она сопровождала свою госпожу к царственному супругу. Анна Болейн бросила злой, негодующий взгляд на рыжеволосую, но от замечаний воздержалась. Пока. А будет ли выволочка зависит от того, как пройдет завтрак королевской четы. Графиня де Бель скромно потупив глаза остановилась у двери , сделала реверанс и приготовилась слушать. Прогулка верхом (о боже, нет!), любезности, что-то сказанное так тихо, что и не разобрать...А еще это поручение от милого Франциска, которое нашептал французский посол во время танца. Зачем, ну вот зачем, скажите на милость, ему знать об изысканиях архиепископа Кранмера? Подумаешь, корпит этот священник над бумагами своими древними. Это всем известно, да и сам он не особо скрывавет, иногда в приемной королевы даже зачитывает то, что узнал. Однко же, король Франции настоятельно рекомендовал выяснить и доложить, над чем работает архиепископ. И чем прикажете его увлечь? Вряд ли он купится на нежные ланиты и невинные очи. Что же, как не противно, придется стать соратницей этого протестанта. Он известен своей помощью несчастным? Отлично, тюрьмы, больницы отныне - дом родной для Аннетты. Король вихрем промчался мимо графини де Бель, задев ее плечом.

- Леди Анна! - Голос Анны Болейн, обычно мелодичный, становился похож на вороньей карканье, когда королева злилась. Или была расстроена. Сказывалась эта злосчастная капля орочьей крови. - Леди Анна!

Стоящая рядом Мадж ткнула локтем в бок графини и расширила глаза, намекая на то, что, мол, зовут вас, миледи, чего вы.

- Да, Ваше Величество. - Миледи почтительно взглянула на Болейн.
- Будьте любезны, подайте мой платок. И прошу вас более не опаздывать. Английский двор горадо более требователен к правилам этикета, нежели тот, к которому вы привыкли.
- Простите, Ваше Величество. - Миледи присела в реверансе и бросилась подавать платок. Впрочем, королева была зла. За платком последовало требование принести зеркало, сопроводить в покои, прогулять собачку и, когда нелепые требования, наконец, закончились, раннее утро сменилось предполуденными часами, а леди Анну усадили чтицей. Библии. Ссылаясь на приятный голос.
Миледи спросила, что читать, открыла книгу и принялась зачитывать строки. Королева уделила ей столько внимания, что эльфийка задумалась по дороге о том, что эта Болейн чего-то хочет от нее, но тут проще подождать и быть услужливой. Возможно, ее что-то тревожит? Собачек Миледи не любила, приходилось слащаво улыбаться, наблюдая, как носится лохматое чудовище, на редкость жизнерадостное. Пуркой однако остался доволен, судя по виду. "Спаниэль несчастный", - подумала про себя Миледи.
- Леди Анна! - голос королевы заметно смягчился, - оставьте книгу! Пошлите кого-нибудь узнать, у себя ли архиепископ Кранмер и передать приглашение посетить нас.
- Слушаюсь, Ваше Величество. - Миледи поймала пажа и распорядилась послать гонца к архиепископу. На ловца и зверь бежит, решила она. С Кранмером надо быть осторожной. После чего Миледи вернулась к королеве. Орка... Король выбрал себе орку, развелся и женился заново. Это кое -что говорит о его характере. В частности, что он возможно разочарован в эльфийках. Впрочем Миледи уже думала на эту тему и пока что так и не пришла к определенному выводу.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три

22 декабря 1534, лондонский Тауэр

Три шага вдоль низкой лежанки, два шага мимо тяжелой двери, утыканной рыжими заклёпками. Пройти обратно. Не разбить голову о низкий свод, аркой выгибавшийся там, где камера упиралась во внешнюю стену крепости. Раймон де Три провёл в Тауэре всего день, но возненавидел его в первый же час. Сразу, как только за ним, противно проскрипев, закрылась разбухшая дверь. Декабрьский холод, пропитавший каменные стены, сырость он мог бы пережить, но отсутствие занятий, возможности отвлечься каким-то действием!..
Поворот, три шага. Говорили, у Роджера Мортимера было развлечение - охотиться за вороном, который подлетал к оконной решётке. Счастливчик. У него было окно. У Раймона - только остаток свечи, за которую пришлось заплатить отдельно. Раймон подозревал, что свечи полагаются и так, но стражник - мрачный брюнет с висячими усами, пропахший кислой капустой - просто тупо смотрел, пока ему в руку не сунули монету. А денег оставалось мало. И, в отличие от Мортимера, Раймона за стенами не ждали друзья, владеющие замками и монастырями. Ордену вряд ли было дело до заблудшего члена. Хватало проблем покрупнее. Например, король, затеявший реформацию из-за того, что в штанах было тесно. Церковь, расколотая надвое, но нетерпимая совершенно одинаково. И посреди всего этого - их орден, который оказался не нужен никому.
Раймон злобно пнул край лежанки. Ну-ну. Посмотрим, как дороги начнут охранять только констебли и йомены. Может, конечно, казне они обойдутся и дешевле. Но умирать - ой не любят. Особенно от тварей, которые могут и душу отправить не туда, куда хотелось бы. Ненадолго их хватит.
Впрочем, злорадство быстро прошло. Как бы там ни было с орденскими делами, а лично он в камеру попал исключительно по собственной дурости. Надо было выбрать именно это время, когда и стража на ушах, и торговцы не знают, открывать ли лавки по утрам, и обычные люди не знают, что и думать - и за кого твой сосед. То за эльфов, то за новую веру, а то и за всё вместе. Чтобы начать бить морду в последние дни порой хватало и подозрения. По крайней мере в портовых кабаках, где предпочитал проводить время Раймон. Там всегда можно было выиграть монету другую... пока тебя не ловили за руку на шулерстве.
Он пнул лежанку ещё раз. Крыса, высунувшая было нос из щели в углу, юркнула обратно. Не ловили его за руку. Но хватило - подозрения. И, если бы он не выпил так много, может, обошлось бы без сломаных костей. Это если тот моряк... как его... Гвидо-что-то-там вообще ещё жив. Дьявол. И он никак не мог решить, плохо или хорошо то, что корабль был французским, а Гвидо - ярым католиком.
Раздумья были прерваны звуком шагов в коридоре. Раймон невольно остановился, прикидывая, что это может значить. Для еды - вроде бы рано. Скорее всего, привели очередного жильца, которому не нужно будет платить ни за постой, ни за жратву. Странно, что не было слышно ругани.
- Новый постоялец, - из-за двери глухо слышался голос мистера Кингстона, - убийца. Суда еще не было, но приговор ясен, хоть постоялец и настаивает на том, что это была самооборона.
"Значит, всё-таки сдох", - у Раймона заныло в желудке. Моряка ему было не жаль, а вот его собственные шансы оказаться на свободе становились совсем призрачными. Словно выбросить шесть шестёрок подряд.
Ключи звенели рождественской мелодией, впрочем, заветная дверь не спешила открываться - слишком разбухла от сырости. Наконец, она распахнулась под аккомпанемент хэканья того самого угрюмого стражника, и в проеме возникли фигуры, темные на фоне ослепительно яркого света галереи.
- Нуждаетесь ли вы в чем-то, сын мой? - спросила та фигура, что была повыше у Раймона, а затем, повернувшись к смотрителю, добавила, - оставьте нас, мистер Кингстон. Я должен принять исповедь. Снова скрипнули петли, исчез яркий свет и стало ясно, что высокий силуэт - это известный всем архиепископ Кранмер, собственной персоной.
- В справедливости, ваше превосходительство! - с Кранмером Раймону встречаться до сих пор не доводилось, и знал о нём в основном по слухам. Одно было точно: назначенный всего два года назад архиепископ, несомненно, относился к партии короля и реформы. Попробовать стоило. - Даже у бедного дворянина остаётся его честь. И когда какой-то французский орк начинает скалить зубы про Бордо, а потом обвиняет в жульничестве - ну как тут не врезать? Откуда мне было знать, что у него такая слабая шея?
"Особенно если сначала выбить колено и запрокинуть голову ударом, чтобы было удобнее".
- Справедливость, - усмехнулся священник, - глуха к тем, кто не слышит своей совести, сын мой. Я не буду призывать вас покаяться, хотя даже разбойнику был прощен его грех и сказано в Писании: "Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю". Однако же, я обещаю вам, что приложу все усилия, чтобы ваше дело было рассмотрено судом беспристрастно. Так, как того желает наш король и наш Бог.
Последняя фраза была явно адресована тем, кто остался за дверью, ведь не ко времени заявившийся с одеялом и корзиной снеди Гарри невольно нарушил тайну уединения. Под неодобрительным взглядом своего господина низушок сложил свою ношу у ног Раймона и поспешно ретировался.
- Мне жаль, что он умер, - с готовностью признал Раймон, и сейчас он говорил абсолютно искренне. - И я раскаиваюсь. Ради спасения души - покаюсь во всём. Но скажите, ваше превосходительство... вы - мудрый человек, и куда ближе к Богу. Если на войне грех солдата берёт на себя военачальник, то виноват ли в гневе солдат, которого отпустили без жалованья, а другого занятия не дали? Если сторожевую собаку научить только грызть чужих, удивительно ли, что она это делает и в чужом дворе? - в его голосе на последних словах невольно прозвучала горечь. Слова про суд явно говорили о том, что ничего Кранмер делать не будет. А, значит, стоило хоть высказаться напоследок в надежде на совесть священника. Пусть даже слова и можно было принять за упрёк в адрес короля... или церкви. Но, в конце концов, теперешнее положение ордена и в самом деле было их виной. Правда, вчерашний вечер не имел к этому отношения, но об этом архиепископу знать было не обязательно. Ведь Раймон и впрямь, сложись история иначе, мог бы вчера не пить по кабакам, а ехать где-то на тракте.
Архиепископ, не чинясь, уселся на лежанку и задумчиво уставился на заключенного.
- Как вас зовут, сын мой? Или, скорее, брат? Крестьяне говорят, что хорошая сторожевая собака обязательно найдет себе нового хозяина. Гнев же, сын мой, не всегда является грехом. Наш Спаситель негодовал по поводу осквернения храма в Иерусалиме. Грехом же благородное огорчение становится, когда человек преследует корыстные мотивы, когда ему позволяют кипеть без сопротивления. Ефесянам 4:15–19 говорит, что мы должны говорить правду с любовью и использовать наши слова для созидания других, но не позволять плохим или разрушительным словам выходить из наших уст. Ибо сказано: “Будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры; не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение” . Впрочем, вы вряд ли сейчас готовы вести теологические диспуты, вы замерзли, устали и голодны. Прошу вас, подкрепите силы телесные, дабы укрепить дух.
Он указал рукой на корзину, принесенную низушком и снова задумался.
Раймон покосился на корзину. Оттуда пахло вкуснее, чем можно было ожидать, но пока что он решил её не трогать. Есть перед архиепископом казалось... неправильным. Вместо этого он отрицательно мотнул головой.
- Я воспитывался в монастыре, но сана не принял, лишь приобрёл кое-какие знания. А так мой путь, хоть и на службе вере и короне, был путём воина... в ордене, который боролся и борется с порождениями дьявола. Раймон де Три, михаилит, к вашим услугам.
Кранмер уже заинтересованно взглянул на молодого воина. Мысли, одолевавшие его по дороге в Тауэр, внезапно начали приобретать четкую форму.
- У меня есть право священника выкупить некоторое число осужденных на смерть, - неожиданно сказал он, - но вы не осуждены еще. Впрочем, вы правы. Негоже оставлять солдата без жалованья, а верно служившего пса - выгонять из дому. Я готов принять вашу исповедь, сын мой. А затем, убедившись, что ваше раскаяние искреннее, мы подумаем, как избежать вам виселицы. Скоро Рождество. В эти дни каждый заслуживает немного счастья.
Раймон сморгнул. Неужели и в самом деле про благотворительность Кранмера поговаривали не зря, и нужно было только найти правильные слова? Может, мир и не настолько поган, как ему казалось. Впрочем, пока что при нём ещё не было меча, и дверца в воротах Тауэра за его спиной не захлопнулась.
"Если убедимся в искренности?"
На миг он задумался, мог ли архиеписком, в отличие от него самого, использовать в стенах Тауэра магию. Вряд ли. Он бы слышал о настолько выборочных артефактах... наверное. Раймон одёрнул кожаный колет и опустился перед архиепископом на колени. К исповедям он был привычен, правда, в основном со своим исповедником. Брат Саффа в первую очередь интересовался прелюбодеяниями и больше - ничем, и говорить с ним было легко и приятно. Кранмер выглядел птицей другого полёта. Здесь слова придётся выбирать осторожнее. Михаилит вздохнул и опустил взгляд: проявление смирения и одновременно - простейшая защита от некоторых видов магии. И заговорил.
- Господи, согрешил я перед Тобой. Вчера двадцать первого декабря, в преддверии Рождества Твоего позволил я себе...
Перед глазами снова встал кабак у Гленголл, в доках. Совсем рядом со складами, которые использовали как общее временное хранилище мелкие торговцы. У проклятого заведения даже не было названия, только на штыре над входом качалась на отрезке каната бронзовая кружка. Судя по хорошей ковке, её откуда-то стащили. Неудивительно. Стража сюда если и заходила, то только группами по нескольку человек - и патрули придерживались относительно широких улиц. Из приоткрытой двери плеснуло громким хохотом, потом раздался женский взвизг. Раймон знал, что сегодня пришвартовались два корабля - пузатое корыто, которое пришло за грузом тканей, и небольшой галеон. С последнего проку не было, а вот команда торговца...
- ...оскорбил я Тебя прелюбодеянием...
Разносчица отбила его руку в сторону, но Раймон только довольно улыбнулся - поздно. Он проводил женщину взглядом. Конечно, не красотка, но для такого места - неплохо. Он слышал, что здесь заодно сдавали комнаты на ночь. Как знать. Может, ему и повезёт. Хотя когда-то он на такую и не посмотрел бы дважды. Раймон мотнул головой, прогоняя непрошенную мысль. Времена меняются. Цели и место в жизни, самый смысл жизни меняются тоже. Он перевёл взгляд в угол, где по столу сыпались не только пенсы, но и - он присмотрелся - шиллинги. Недурно. Раймон поднялся, подхватил недопитую кружку жидкого эля и двинулся туда, где шла игра. Тот тип с узким лицом и густыми, почти сросшимися над переносицей бровями, не понравился ему сразу.
- ... из-за азартной игры разгневался я на брата своего и позволил ему...
Наверное, стоило отвернуться и промолчать, тогда ничего бы и не было. Но Раймон выпил уже достаточно, чтобы вместо этого сгрести выигрыш и ухмыльнуться, глядя однобровому в глаза. Плохая идея. Против устава, против разума. Раймону в этот момент было плевать на устав. И на разум - плевать было тоже.
- Не собирался я его убивать. Но если так случилось, то раскаиваюсь искренне перед лицом Твоим.
Когда подоспел Том-вышибала, моряк уже корчился на полу, тщетно пытаясь сделать вздох разбитым горлом. Не самое красивое зрелище. Но Раймон радовался всё равно - пока на его голову не опустилась дубинка.
- Аминь.
- Да будет тебе по вере твоей. И, по заповеди Господа нашего, Иисуса Христа, я прощаю тебе твои грехи, во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь. - Кранмер завершил обряд, воздержавшись от обычных напутствий (их, кажется, он уже дал до исповеди) и подал руку коленопреклоненному михаилиту, помогая подняться. - Скажите, сын мой, есть ли за этими стенами кто-то, кто ждал бы вас? Куда вы пойдете, если мне удастся выхлопотать вам свободу?
- За лошадью, - без колебаний отозвался Раймон. - Если её ещё не продали - платил-то я только до утра, - это действительно было важно. Без коня он едва ли мог надеяться на приличный заработок. Деньги на еду в дороге ещё можно выиграть или украсть, но лошадь - уже сложнее. Меч и лошадь были самым ценным его имуществом, тем, что связывало михаилита с орденом, со статусом - или с тем, что от него осталось. - А потом... не знаю, - Раймон пожал плечами. - Наверное, на тракт. Если не платит казна, может, заплатит кто-то другой. Всё польза - и мне, и другим. А больше идти некуда - дома у меня нет, да и у ордена тоже.
- Ждите, сын мой, и не позволяйте унынию овладеть вами, - Кранмер встал и направился к двери, - вера и надежда укрепляют нас в испытаниях. Уныние же - грех.
Дверь за ним захлопнулась и послышались удаляющиеся шаги.

- Скажите, мистер Кингстон, - тихо, по пути к следующему арестанту, спросил архиепископ, - вы уже передали документы этого заключенного в суд?
- Нет, ваше превосходительство. Убиенный скончался поздно ночью. Молодой человек содержится здесь пока лишь как дебошир.
- Отлично, - просиял архиепископ, и, посерьезнев, добавил, - в таком случае, мистер Кингстон, я по праву священника выкупаю жизнь и свободу этого человека. Полагаю, суду не обязательно знать о том, что несчастный скончался, да упокоит Господь его душу. А грех лжи я беру на себя, - взмахом руки пресек он все возражения смотрителя.
Впрочем, несмотря на то, что мешочек с выкупом перекочевал в сундук в кабинете мистера Кингстона почти сразу, и сразу же были подписаны необходимые документы, за Раймоном послали только когда Томас Кранмер засобирался домой, после полуторачасового обхода страждущих и легкого завтрака в компании смотрителя.
- Приведите номер 324, - распорядился Кингстон, - Джеймс, будьте любезны, его оружие и вещи, с которыми он сюда прибыл.

[Leomhann >>>]

22 декабря 1534 г, аббатство Бермондси.

Эмма Фицалан.

Наверное, это было даже почетно - жить здесь, в Бермондси, которое избрала своим пристанищем бабушка короля, покойная Элизабет Грей. Впрочем, монахини ее иначе как "вдовствующей королевой, Ее Величеством Елизаветой" и не именовали.
Стежок к стежку ложилась нить на плотное полотно гобелена. Тишина стояла в келье. Во время работы сестры молчат. Нет чтицы, не поют псалмы, даже словом никто не перемолвится. Эмма украдкой зевнула, прикрывшись широким рукавом облачения. Младшая дочь младшей ветви Говардов, она не могла удачно выйти замуж. Ее приданого едва хватило, чтобы оплатить ее обучение и приготовится к постригу. Впрочем ,до пострига еще год, сейчас она всего лишь послушница, но рутина монастрыской жизни ей уже невероятно опостылела. Целыми днями молись, постись, вышивай, снова молись. Заутрени, обедни, вечерни, ночные бдения. И так каждый день. Магию применять не смей, ибо греховно, да и других сестер в искушение вводишь. А ведь где-то там, за стенами монастыря, ее ровесницы блистают на балах, выходят замуж и не отягощают себя излишней наукой вроде грамоты и травничества. Конечно, постриг принимать необязательно. Можно отказаться, уйти, деньги за обучение все равно заплачены из приданого, но кому она нужна? Замуж бесприданницу не возьмут, а без покровительства мужа в жизни не устроишься. Быть фрейлиной при дворе? Она не достаточно знатна, всего лишь младшая дочь младшей ветви. Нет, все же придется оставаться в монастыре. Невеста Христова...Эмма вздохнула и с ожесточением воткнула иглу в глаз единорогу, которого вышивала.

Мать-вышивальщица Магдалена, пожилая, тощая монашка с сурово поджатыми губами злобно взглянула не девушку. Эмма не была ее любимицей: слишком подвижная для такой кропотливой работы, послушница вышивала неопрятно, широкими, размашистыми стежками. Она торопилась, путала цвета и при первой возможности стремилась сбежать в аптекарский огород матери-травницы Аделы. Ох, вот если бы...В мечтах Эмма часто видела себя хозяйкой небольшого, уютного поместья, с ребенком на руках и заботливым, любящим мужем. Какая же девушка в осьмнадцать лет не мечтает о замужестве? Но изо дня в день послушницу поглощала рутина монастырской жизни и вскоре муж мечты стал настолько далек, что мисс Фицалан о нем даже не помышляла. Вырваться бы хоть на денек в город, прокатиться на муле с забавной кличкой Парвус. Впрочем в город ее пошлют не скоро - нитки для вышивки еще не закончились, необходимые травы и снадобья есть.
Эмма Фицалан снова зевнула и принялась вышивать, стараясь не замечать тяжелого взгляда сестры Магдалены.

Сообщение отредактировал Леоката - 20-12-2017, 1:09

[Aylin >>>]

22 декабря 1534 г. Уайтхолл

Рыжая остроухая стервозина, миледи, прислуживала королеве и размышляла, как втереться в доверие к архиепископу. И когда Болейн отпустила ее вдруг, сменив другой фрейлиной, эльфийка размышляла о том же. Логичным выглядел план обратиться к Кранмеру с разговором и сказать, что решила заняться благотворительностью и нести добро страждущим. Спросить совета, помощи, что собственно делать? Возможно даже попроситься сопровождать архиепископа в его собственных походах к заключенным. Сходу говорить об интересе к древностям глупо. Возможно вообще не стоит даже заикаться, что это интересует нынче графиню. Остроухая не знала еще, как втереться в доверие к подопечному. Он не славился походами за юбками, и простые пути были практически исключены.
В приемной королевы общались свободные от работы фрейлины. Тут же толпились и кавалеры, ищущие милости от королевы, приглядывающие себе невест и разговаривающие о своих важных делах. Девушки играли в мяч. Бегали собаки. Старшая фрейлина сидела в углу и поглядывала на происходящее неодобрительно. Миледи в задумчивости прошлась по зале, поглядывая на гобелены. Вот этот вот гобелен со Святым Георгием, побеждающим Дракона всегда привлекал ее внимание. Эльфийка сочувствовала Дракону. Но и Георгий выглядел обаятельным мужчиной. Типичная ситуация на взгляд миледи - мальчики из-за чего-то сражаются, наверное принцесс не поделили. Впрочем, признаваться в таких мыслях о Святом Писании - верный способ попасть на костер или плаху. Туда миледи не спешила.
Гобеленов было много и все в целом были приятны на вид. Анна с удовольствием их иногда разглядывала. Она и сама превосходно рисовала и потому понимала в искусстве. Задержавшись у камина, эльфийка заметила другой фрейлине, Эллен, что у нее превосходное ожерелье. Про себя она подумала, что такое вообще-то Эллен не идет. Но ожерелье и впрямь неплохое. Чудный в самом деле жемчуг. Миледи обычно говорила, что думала, хотя и не все, конечно, и потому слыла открытой и правдивой особой. К тому же она нередко принимала наивный вид. Ни к чему огочать Эллен, говоря, что ей не к лицу это ожерелье. Наверное ей бы подошли рубины. Они с Эллен поговорили о единороге, изображенном на гобелене с королевой, занятой государственными делами.
Затем миледи улыбнулась хмуроватому, но бравому на вид кавалеру в узком колете. Он заметил улыбку, браво подкрутил ус, но в атаку не пошел. Миледи разочаровалась и отвлеклась на лай собачки, той что-то почудилось в камине. Фрейлины посмеялись и эльфийка вместе со всеми. Потом она посмотрела вокруг. Стулья, диванчик с вышитой спинкой, портьеры на окне. Это был превосходный зал. Миледи подумала об обновлении внешнего вида своего дворца. Но этим она займется, когда выберется в свое поместье.
Попутно она размышляла об архиепископе, чем и объяснялся ее временами рассеянный вид. Решено. Надо с ним встретится. Миледи взяла из шкафа письменные принадлежности, села на стульчик, написала короткое письмо: "Архиепископу Крамеру. Милорд, ваша почтенная слуга, Миледи Винтер просит о встрече, связанной с делами благотворительности. Анна де Бель." Затем она поймала слугу и попросила доставить письмо архиепископу.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три

22 декабря 1534, Ламбетский дворец.

Стоя перед двуглавым Ламбетским дворцом, Раймон в очередной раз просмотрел записку.
"Сын мой, усилиями нашими вам возвращается свобода. Будьте же осторожны и осмотрительны. Если же вы нуждаетесь в крове, прошу вас без всякого стеснения пожаловать в нашу резиденцию, где вам будет предоставлено убежище от невзгод ваших. Томас Кранмер, архиепископ Кентрберийский".
С одной стороны, здесь не было никакого видимого подтекста. Его действительно освободили, вернули оружие, не отобрав остатка денег. Правда, кинжал - любимый кинжал тулузской работы! - сгинул, как не было. Стражники клялись, что такого и не было, но поверить в это было гораздо сложнее чем в то, что его давно пропили. Хорошо ещё, на мече было клеймо ордена - такое уже не сдать любому перекупщику. Раймон на всякий случай тронул рукоять, снова убеждаясь, что оружие - при нём. Потом снова опустил глаза к записке. С одной стороны - всё чисто. С другой... он не верил в архиепископов или иных высоко забравшихся священников, которые были милосердны без задней мысли. И всё же, сколько ни ломал голову михаилит, его освобождение ничего Кранмеру не давало. Освобождение и предложение крова - что было очень кстати. Зима выдалась суровой, и выбираться из города без припасов Раймону категорически не хотелось.
Удивительно было, как в такую погоду не вымерзали чудовища и разбойники. В Лондоне урожай замёрзших людей собирали каждое утро, а ведь здесь было теплее. Хотя, конечно, и сложнее - дороже - добыть лес для костра, добыть дичь... нет, мир определённо был сломан. Раймон не замечал нищих - сознательно. Это не делало ни мир, ни его самого лучше, но жить было легче. Каждый - за себя.
Подумав об этом, воин усмехнулся: не то чтобы он мог чем-то делиться со страждущими. Его собственных денег не хватило бы даже на плотный ужин. А памятной корзины надолго не хватит, особенно сейчас. Сырой холод пробирался под одежду, отыскивая любые лазейки. Раймон поёжился и всё же грохнул кулаком в дверь.
Открыл её, вопреки ожиданиям, не лакей, а все тот же низушок, сопровождавший Кранмера. Улыбнулся, открыто, не подобострастно и пригласил внутрь.
- Проходите, господин, проходите, - тихо говорил он, - его превосходительство обедать как раз собираются. Вы уж не обессудьте, дворец, он для знати, а хозяин наш живет просто. Пожалуйте в малую гостиную, я доложу.
В малой гостиной горел камин, пахло ладаном и лимонами. Опущенные портьеры создавали уютный, почти домашний полумрак.
В ожидании ответа Раймон прошёлся вдоль стен, изучая гобелены. Возле одного, на котором неизвестный мастер выткал псовую охоту, он остановился. Загонщики в старомодных плащах сдерживали рвущихся с поводков гончих. Возможно, если бы история сложилась иначе, это могло бы составлять его жизнь. Мелкий титул при дворе, небольшое поместье с лесом и парой деревень. Свадьба с веснушчатой, но округлой во всех нужных местах дочкой франклина или джентри. Он вертел эту мысль так и эдак, но никак не мог представить в этой картине себя. Ребёнком... возможно, но детства у него было слишком мало. А потом - нет, не прижился бы он в такой картине. Хотя иногда - особенно когда холод кусал за ноги - образ своего дома с камином обретал определённую привлекательность. С камином и, возможно, женщиной, чтобы было, к кому возвращаться. Вместо этого приходится выпрашивать ужин у архиепископа, считая это везением.
Кранмер вошёл так тихо, что Раймон, погрузившись в свои мысли, его не услышал. Когда раздался голос архиепископа, михаилит вдрогнул и обернулся.
- Не стойте, сын мой, - священник слегка улыбнулся, -присаживайтесь. Гарри распорядился накрыть обед в малой столовой, а пока мы можем выпить немного вина.
"Пока выпить вина? Обед в малой столовой?"
Раймон ожидал, что его накормят со слугами или стражей. Ужин с архиепископом стал сюрпризом, и михаилит поневоле задался вопросом, за что ему такая честь. Неужели Кранмера настолько впечатлила исповедь? Или он обедает с кем угодно нуждающимся? Тогда это и впрямь - чудо Господне. Раймон уважительно поклонился.
- Ваше превосходительство! Не могу выразить, насколько я признателен за освобождение. А кров и пища только добавляют к долгу благодарности.
- Это долг любого христианина - помогать страждущим,- ответил Кранмер стандартной фразой, разливая вино по кубкам и протягивая один собеседнику. Сам он, с явным наслаждением, осторожно и слегка неуклюже уселся в одном из кресел у камина и продолжил речь, - тем паче, если страждет сын церкви, хоть и заблудший. Ох, да не стойте вы, сын мой. Вежливость предписывает мне в таком случае также встать, что с больной спиной будет весьма затруднительно. Пожалейте старца.
Сорокапятилетний архиепископ старцем пока еще не выглядел, но в иные дни достаточно полно ощущал себя таковым: ныли спина и колени, огненным обручем охватывала голову мигрень.
Раймон послушно опустился в кресло напротив. Пригубив вино, он одобрительно кивнул: ничего подобного пить ему не доводилось уже давно. Ожидая, пока хозяин дома Ламбета продолжит говорить, михаилит сделал ещё один глоток, побольше. Заговаривать первым он не спешил.
- Как вас назвали при посвящении? - спросил Кранмер внезапно, после недолгой паузы, - де Три, без сомнения - это родовое имя. Слишком знатный род, чтобы его название дали крестьянскому сыну в качестве имени, но недостаточно богатый, чтобы занять место при дворе.
- Фламберг... ваше превосходительство, - Раймон ответил не сразу. Он догадывался, почему наставники дали ему именно такое имя, и не любил его, несмотря даже на кажущуюся похвалу. - Но в наше время, вероятно, я - это просто я.
- И...насколько это имя соответствует вам? - архиепископ взглянул на собеседника и принялся копаться в бумагах, рыхлой горой наваленных на низком мавританском столике.
- Вам доводилось видеть, чтобы магистры ошибались в выборе? - непринуждённо ответил Раймон, гадая, насколько Кранмер разбирается в оружии. Даже орденские порой не улавливали всей полноты смысла. - Знаете, мы сами часто об этом спорили. Люди ведь меняются, поэтому как данное имя может остаться тем же через десять, двадцать, тридцать лет? Но при этом соглашались в том, что магистрам прозвища - подходили.
- Не доводилось, - легко признал правоту собеседника священник, - но если говорить откровенно, я встречал не так много ваших братьев, чтобы судить об этом. Я хочу, сын мой, предложить вам работу, - архиепископ смотрел поверх кубка на огонь в камине, - но прежде чем согласиться, хорошо подумайте. Она не будет отвлекать вас от исполнения устава ордена, если это важно для вас, Фламберг, - усмешка, - но легкости и приятности ее исполнения обещать не могу.
- Трудности и опасность - верные спутники воина, - Раймон - Фламберг - чуть наклонился вперёд. Вот теперь они начали говорить прямо. Свобода, еда, заработок - не просто так, а за что-то, что нужно архиепископу. И вряд ли придётся сопровождать его ко двору в роли дрессированной собачки, несмотря даже на то, что это не было бы ни легко, ни приятно. Ловушка оказалась красивой. Кем бы он ни был, а отказать человеку, который его спас, Раймон - пока ещё - не мог. Оставалось надеяться, что архиепископ не считает, что выдал оплату заранее и сполна. - Не стоило даже упоминать об уставе. Работа на ваше превосходительство не может быть бесчестной. Разумеется, я согласен. Что предстоит делать?
- Мы поговорим об этом, сын мой, после обеда, - резюмировал архиепископ, делая приглашающий жест в сторону приоткрытой двери, ведущей в малую столовую. Трапеза прошла в тишине. Кранмер не продолжал беседу, был умерен в еде и питье, и, когда собеседники вновь заняли уже привычные места у камина, священник, наконец, заговорил.
- Полагаю, уместным будет начать разговор с условий. Все, что можно гарантировать с высоты моего сана - это достойная, даже щедрая оплата ваших услуг, сопроводительное письмо за нашей подписью, а также всевозможная помощь в необходимом: пище, оружии, крове. На всем пути следования. Впрочем, вам необходимо быть осторожным. Не следует злоупотреблять этим документом излишне. Старайтесь соблюдать инкогнито, а еще лучше - оставайтесь тем, кто вы есть. Михаилитом Фламбергом. И еще одно - я понимаю, молодости свойственно искать развлечений. Однако, может статься так, что вам попадется не столь гостеприимный хозяин, каким был мистер Кингстон. И главное, не такой законопослушный. И вас вздернут прежде, чем найдут в кармане мое письмо.
Раймон невольно улыбнулся, несмотря на серьёзность предупреждения. Резкий переход от изысканной речи к простонародныму "вздернут" поразил, видимо, и самого Кранмера. Он помолчал, возвращая душевное равновесие, и, поморщившись от головной боли, продолжил:
- Кроме того, на Севере, если странствия приведут вас туда, не любят ни меня, ни милорда Кромвеля, так что, когда у вас найдут это письмо, вас опять-таки повесят без суда и следствия. Теперь о работе. Мне нужен человек, способный отыскать и доставить сюда...некий артефакт. Вы подходите для этой работы более, чем другие. Вы - михаилит, следовательно, я могу быть уверен как в вашем образовании, так и в воинских навыках. Вы не из моего окружения, а значит, ваш отъезд не вызовет излишнего внимания. Те, кого я вызволяю из тюрьмы, больные после госпиталей, часто бывают в моих домах. Что, Гарри?
Низушок вошел незамечнным для увлеченного беседой архиепископа и все это время скромно стоял в стороне, осмелившись прервать речь хозяина покашливанием. Вместо ответа на вопрос он поклонился и подал две записки.
- От графини де Бель? - вздернул бровь Кранмер, разворачивая послание, - что хочет от меня эта потаску...кхм...грешная дщерь? По поручению королевы..., - а вот содержание второй записки, по-видимому, ввело священника в ступор. - Почтенная слуга?! Прокля...Черт побе...О, боже милосердный!
Михаилит снова смолчал. В делах королевы лучше слушать, а имя графини ничего ему не говорило в любом случае. Но данное архиепископом определение Раймон на всякий случай запомнил. Жизнь в последние дни менялась слишком резко. Кто знает, что могло пригодиться. Тем не менее, сейчас его больше занимали обещания Кранмера. Деньги, оружие, сопроводительное письмо для официальности. Ни слова о навязанных спутниках - хотя бы пока что. Хорошие условия. Даже отличные. И по крайней мере Кранмер явно считает, что задание выполнимое. Раймон мысленно пожал плечами. Ошибался архиепископ или нет, а он намеревался попробовать. От таких предложений не отказываются.
Помолчав некоторое время, архиепископ снова заговорил спокойным, размеренным голосом:
- Гарри, приготовь для господина Раймона комнату потеплее и распорядись насчет ванны и ужина. Ступай. Боюсь , - обратился он к михаилиту, - у меня не так много времени на то, чтобы ввести вас в курс дела. Меня приглашает королева, а потому я могу остаться в Уайтхолле на ночь и на весь следующий день. Вам, несомненно, известна история Альфреда Великого, сын мой, - архиепископ сложил руки на коленях, - король Альфред в детстве был младшим сыном своего отца, самым слабым, болезненным мальчиком. Причина его недуга была неизвестна и в юношеском возрасте принц, устав от насмешек ровесников, отправился в Ирландию искать исцеление. Почему именно туда, увы, остается загадкой. Там, по преданию, он встретил прекрасную деву, которая, пожалев его в немощи, одарила венцом. И лишь только коснулся венец головы юного принца, как он сразу же почувствовал себя сильным и здоровым. Я опущу подробности гибели его братьев и становления его королем. Скажу лишь, что венец этот Альфред Великий не носил постоянно. Но он был всегда при нем. Некоторые источники изображают его с двумя венцами: один на голове, другой в руках. Да вот сами взгляните, сын мой, - Кранмер протянул Раймону гравюру, правда, изображенный на ней человек на великого короля прошлого походил лишь весьма отдаленно, - как видите, здесь у правителя две короны. Долгое время считалось, что артефакт был утрачен. Однако, Реформация...вскрыла документы, из которых ясно, что венец хранится в одном из монастырей. Увы, не известно в каком. Вы спросите, сын мой, почему бы не подождать, пока комиссии милорда Кромвеля сами не отыщут реликвию? Люди, к сожалению, не понимают ценности подобных вещей и я опасаюсь, что венец может быть просто выброшен или ... пропит в кабаке. Я рекомендую начать ваш путь с аббатства Бермондси. Там есть старинные гобелены, изображающие сцены из жизни Альфреда Великого и восхитительный витраж с портретом короля, - произнося речь, архиепископ быстро писал на великолепной, выбеленой бумаге, быстро же заверил написанное своей печатью и протянул два небольших свитка Раймону.
- Сопроводительное письмо и чек на 400 шиллингов. Чек этот не закрывайте, будете получать по нему деньги в казне короля в счет архиепископата, - произнес священник с некоторым сожалением. - А сейчас прошу простить меня, сын мой. Нельзя заставлять королеву ждать. Я прощаюсь с вами и надеюсь увидеть вскоре в добром здравии. Не чувствуйте себя гостем в этом доме, будьте хозяином. Гарри выполнит любое поручение. Гарри! - низушок возник мгновенно, что заставло подумать, будто он подслушивает у двери. - Я уезжаю. Может быть, буду завтра. Господину Раймону оказывай всю возможную помощь.
- Да, ваше превосходительство, - поклонился вслед уходящему священнику низушок.

[Leomhann >>>]

со Спектром

Когда шаги стихли, Раймон проглядел оба свитка и повернулся к слуге - или помощнику - архиепископа.
- Его превосходительство обещал оружие и снаряжение. Ты не знаешь, где я мог бы их получить? Не думаю, что в доме Ламбета есть собственные склады.
Информацию о задании михаилит пока что выбросил из головы. Ещё будет время для того, чтобы переварить и её, и стынущее удивление. Никогда он не предполагал, что станет разыскивать артефакты, которых, может, и вовсе не было уже на свете. Венец Альфреда, надо же. С тем же успехом Кранмер мог попросить котёл друидов.
- Оружие, - слуга вздохнул с видом человека (читай- низушка), уставшего объяснять прописные истины, - в арсенале надо выбрать. Здесь не держим такого. Снаряжение, ну так, смотря чего вам нужно. Ежели куртка новая, или сапоги, я и тут вам все найду, любо-дорого посмотреть. А ежели доспех какой - так снова-таки в арсенал. А это в Тауэр ехать, да по морозцу. - Низушок умоляюще глянул на молодого воина, - может, ванну горячую, а?
- Кольчуга и кинжал. Значит, Тауэр, - Раймон задумчиво провёл рукой по грязному и кое-где рваному колету. - Колет и куртка не помешают тоже. Но правда твоя - лучше начать с ванны. Слишком редкое это удовольствие.
Прежде чем низушок успел уйти, михаилит заговорил снова.
- Скажи, ты давно служишь у архиепископа?
- Лет двадцать пять тому уже, - прикинул что-то Гарри, загнув пару пальцев на руке. - Как женились они первый раз, так и приняли на работу, - слуга, сообразив, что ляпнул лишнее, осекся. Раймон же и бровью не повёл. Песенки о личной жизни архиепископа пели если не на каждом углу, то уж точно на каждой площади. - Вы не думайте, молодой господин, у нас без обмана. Обо всем, что потребно - позабочусь. Эвон, у вас и штаны немного не того, да и сапоги, как говорится, каши просят. Вы ступайте на второй этаж, левое крыло, третья дверь налево. Там гостевая самая тёплая. А я Нэн велю ванну приготовить да белья смену согреть. И ужин в комнату подать прикажу. Так оно вам спокойнее будет. А то шастают тут всякие, не дворец, а двор проходной.
В голову Гарри простая истина, что Раймон - "всякие", похоже, если и приходила, то только до обеда. Видимо, не всех, все же, допускали в малые гостиную и столовую.
- Неудивительно. Архиепископ, кажется, очень добрый человек и христианин, как и подобает его положению. И даже более того, раз приводит всяких прохожих из Тауэра в поместье. Это в Ламбете обычное дело?
- Бывают, - уклончиво ответил низушок, поглядывая в сторону двери, - ну, в людской, бывают, конечно. Самое святое дело - накормить и обогреть.
- Конечно.
Низушок явно знал больше, но едва ли что-то ещё сказал бы. "В людской", точно. А иногда - не в людской, а в гостиной. И Кранмер, говорят, часто ходит по тюрьмам. Выбирает подходящих для работы людей? Интересно, он - первый, кто пытается раздобыть этот венец? Раймон улыбнулся архиепископскому слуге:
- Хорошо. Говоришь, Нэн?
- Нэн, - согласился Гарри, - она, молодой господин, недавно у нас. Из деревенских. Нерасторопна малость, конечно. А вы уж простите, дел у меня много. Его превосходительство уехали, а у меня теперь полная людская страждущих из больницы. Чего и говорю - негоже вам в суету вникать, отдохнули бы.
Раймон кивнул, хотя чем дальше, тем больше ему хотелось вникнуть в суету.
- Спасибо. Непременно воспользуюсь советом.

Нэн действительно оказалась слегка неуклюжей, полноватой женщиной, по возрасту годившейся Раймону в матери. И вела себя почти так же: ворчала о недокормленных рыцарях, полученных по глупости шрамах и криворуких портных, которые не могут шить рубашки на нормальную фигуру. Вероятно, женщина, прислуживавшая гостям архиепископа, и не могла оказаться другой. Раймон не возражал. Сейчас его гораздо больше занимала необычность ситуации. Судя по тому, что михаилиту предложили из одежды, Гарри понимал, что такое практичный наряд, но одновременно разбирался и в моде куда лучше самого Раймона. Последнее было неудивительно, но стоимость и качество вещей оказались гораздо выше, чем можно было ожидать. Ценность Раймона в представлении архиепископа росла с каждым часом, и михаилит никак не мог понять - почему. Почему не накормить в людской? Почему не дать одежду, которая годится простому солдату? Почему ванна и Нэн - хотя такое обхождение обычно оставалось для более знатных гостей? Он не питал иллюзий на тему родового имени. Оно было не слишком известно даже на родине, а уж здесь, после того, как пришлось расстаться с большей частью имений!..
Да, вероятно, задача предстояла опасная, но всё равно что-то здесь не сходилось. Слишком много внимания. Непонимание мешало расслабиться и в горячей ванне, и когда руки Нэн неторопливо, вдумчиво расправляли вышитый воротник льняной рубашки, и когда он лежал в мягкой - впервые за месяцы - кровати, уставившись в потолок. Раймон с удовольствием покинул бы слишком гостеприимный дом ещё вечером, но это не имело никакого смысла. В аббатство, да ещё женское, проще всего было попасть в часы между обедней и вечерней. Привлекать в себе внимание и размахивать письмом Раймон не стал бы и без предупреждения архиепископа. Но завтра - мысль принесла облегчение - он займётся, наконец, делом. И можно будет выбросить из головы странности архиепископа и его слуг.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 22-12-2017, 21:59

[Aylin >>>]

с мастерицей

Аннетта. Леди Винтер. Графиня де Бель

22 декабря 1534 г. Уайтхолл

В Уайтхолл Кранмер прибыл ближе к вечеру. Всю дорогу, глядя в мутное окошко возка, он думал о молодом михаилите. Личную трагедию пережить всегда не просто. Если бы Джоан не умерла родами, а следом за ней и малыш, которого едва успели окрестить, сейчас у него был бы сын возраста Раймона. Увидев в камере Тауэра господина де Три священник отчетливо ощутил на руках тяжесть недовольно попискивающего свертка, смешного, сморщенного малыша, с влажной черной прядкой на лбу и чуть раскосыми темными глазами. Маленькую копию жены, так быстро их покинувшей. Впрочем, новорожденный прожил всего семь часов и отправился вслед за матерью. Архиепископ заставил себя забыть самое имя ребенка, погрузился в теологию...И встретил Маргарет, так похожую на Джоан! И Кранмер женился на ней, вопреки здравому смыслу и своему сану. Homo sum, humani nihil a me alienum puto*. Также, как не взирая на доводы разума, он выкупил Раймона. Если хорошо подумать, михаилит не годился для порученной работы - не тому учили. Но если не занять его чем-то, то все труды (и средства!), вложенные в освобождение, станут прахом. Чем черт не...То есть, по милости божией, справится молодой человек с поручением. Хм...А ведь Гарри, несомненно, понял волнение своего господина при виде воина. Верный низушок был с ним в тот день, когда хоронили семью тогда еще простого учителя в колледже. Размышления продолжились и в приемной королевы, где, сидя на неудобном креслице без спинки (Анна Болейн, надо сказать, держала осанку в нем безукоризненно) и ведя с королевой теологическую беседу, Кранмер в мыслях вновь и вновь возвращался к так похожему на образ его собственного сына михаилиту. Взгляд, лениво скользящий по пестрому рою фрейлин, невольно задержался на ярко-рыжих волосах леди Анны Винтер, буйство кудрей которой не сдерживала ни строгая прическа, ни изысканно украшенный арселе.
Королева, любезно улыбаясь, направилась к своему отцу, вошедшему в комнату, и архиепископ приуныл. Необходимо было возвращаться в Ламбет, но строгость этикета запрещала сделать это без дозволения короля или королевы. Анна Болейн забыла отпустить его и, похоже, сделала это намеренно. Он выпрямился (в пояснице премерзко хрустунуло) и подавил желание потянуться. Какой дьяво...Кто был этот сын шлю...Кто эти кресла вообще придумал? Низенькие, без спинок, зато с высокими поручнями и скользкой подушкой. Кранмер с едва слышным стоном встал и пересел на гораздо более удобный диванчик, заваленный вышитыми подушками.

Получал ли архиепископ ее письмо? Миледи задумалась. Мог и получить, мог не получить. Королева отвлеклась от собеседника и занялась другим делом, но он остался. Только пересел поудобнее. Нужен был какой-то повод, чтобы подойти к Кранмеру. Графиня даже подумала, может быть не спешить, и не пытаться заговорить с архиепископом на виду у всего сборища в королевской приемной. Однако вскоре решила ковать железо, пока горячо. Она прошла к диванчику, где отдыхал архиепископ и сказала:
- Простите, что отвлекаю от важных дум, милорд, но мне так нравится этот гобелен. - Она указала на изображение Георгия, побеждающего Дракона и с самым наивным видом, на который была способна, спросила. - Не могли бы вы объяснить мне, в чем смысл победы Святого над змием?
- К архиепископу Кентерберийскому принято обращаться "Ваше превосходительство", дочь моя, - просветил собеседницу Кранмер, - впрочем, вы так долго жили вдали от родины, что вам простительно забыть некоторые нюансы этикета. Легенда же о св. Георгии - не каноническая, а относится к народному творчеству. И, конечно же, повествует о торжестве справедливости над злобой и невежеством.
- Простите, Ваше Превосходительство. - Эльфийка сделала реверанс (в качестве извинения) и продолжила. - Получается никакой битвы Георгия и Дракона не было. Это грустно. Вы знаете, я после обрушившихся на меня невзгод подумала о бренности мирских занятий. Замужество во Франции, смерть мужа на дуэли, переезд обратно на родину. Я бы хотела помогать людям. Но не знаю, что, собственно, можно сделать? Вы славитесь благотворительностью. Подскажите, надо помогать заключенным? Или может быть мне имеет смысл уделять больше внимания своему поместью? Я бы хотела попробовать, каково это - общаться с преступниками. Но я - не священник. Чем я могу им помочь?
Кранмер в мыслях закатил глаза и тяжело вздохнул. Впрочем, наставлять на путь истинный - долг пастыря.
- В Евангелии от Матфея (гл. 6, ст. 2-4) сказано: «Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. Чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Таким образом, дочь моя, вы не должны задумываться о том, кому помочь, ибо это естественный порыв души любого христианина, не требующий награды и восхваления. Желаете подать милостыню - подавайте всем, кто в этом нуждается, не гордясь, не считая добро. Из желания же пообщаться с преступниками благодеяние проистекать не должно.
- Как просто и в то же время сложно. Спасибо, Ваше Превосходительство. Я вам очень признательна. Вы знаете, мне снился сон. Георгий на коне бился со страшным черным чудовищем. Вдруг из ниоткуда появилась девушка необычайной красоты с копьем в руках и помогла Георгию. Вдвоем они убили дракона и тот умер. Я потому возможно и люблю этот сюжет. Простите, что отвлекала вас пустяками.
К несчастью для Кранмера, спастись бегством ему было некуда. Хотя и очень хотелось. А потому он всего лишь сделал утешающий жест рукой и произнес:
- Вы не можете отвлечь, дочь моя. Это мой долг - говорить с вами и нести утешение.
- То есть я могу обращаться к вам за помощью? Я постараюсь поступать, как вы сказали, но мне, наверное, потребуется ваш совет, Ваше Превосходительство. - Графиня улыбнулась.
- Если я в силах помочь чем-то вам, миледи, спрашивайте, - священник поудобнее подложил под спину подушку. И отчаянно позавидовал своему подопечному михаилиту, оставшемуся в уюте дома. "Зависть - грех, - укорил он сам себя мысленно. И тут же добавил. - Ну и черт с ним".
Миледи довольно улыбнулась, разговор складывался лучше, чем она ожидала. Раньше она не общалась с архиепископом и предполагала, что разговор будет трудным. Потому она передумала и вместо того, чтобы уйти к фрейлинам, спросила.
- Святых людей вроде вас когда-нибудь посещают греховные желания? Мне вот на днях очень хотелось убить служанку за то, что она больно дернула мой волос, помогая мне одеть платье. Но я сдержалась.
- Человек слаб, - коротко ответил Кранмер, представив собеседницу на аутодафе в лучших традициях инквизиции,- желание же лишить жизни ближнего своего - постыдно, дочь моя, и осуждаемо не только Писанием, но и самой моралью человеческой.
- Я пошутила, Ваше Превосходительство. - Улыбка миледи сделалась немного грустной. - Я бы сказала, что вы - замечательный собеседник, и хочу спросить, что вас волнует в этой жизни? Я впервые в жизни разговариваю с архиепископом и волнуюсь. Простите.
Формулировки вопросов леди Анны способны были поставить в тупик и более искушенного в риторике проповедника. Однако, Кранмер, сославшись для себя на то, что молодая женщина слишком долго прожила во Франции и слегка подзабыла родной язык, все же ответил:
- Даже шутить не стоит подобным, дочь моя. Сие недостойно благочестивой дочери церкви, к тому же благородной дамы. Даму украшает смирение, скромность, набожность и невинность помыслов.
Миледи мысленно поморщилась, архиепископ ушел от ответа на вопрос. А это был серьезный вопрос. Но повторять его не стоило. Потому она спросила о другом.
- Среди преступников, которым вы помогаете, многие ли вызывают ваше сочувствие?
- Мы сочувствуем всегда другому в бедствиях, от которых избавлены сами, дочь моя, - Кранмер потер ноющий висок.
- Спасибо за беседу. - Миледи сделала реверанс и собралась уйти к фрейлинам.
- Да сохранит вас бог, дочь моя, - буркнул архиепископ, отмахнувшись благословляющим жестом. Разочарованная графиня прошла в сторонку и чуть не пнула с досады пробегавшую мимо собачку. Конец разговора был неудачным. "Нечего заранее думать, что все хорошо. Оно тут же портится и поворачивается к тебе задницей." Однако, она добилась от архиепископа слов разрешения обращаться к нему за помощью. Надо только заранее придумывать достойные поводы, по которым к нему обращаться. Об интересах архиепископа она еще спросит его самого. И если он признается, что собирает древности, будет проще. Согласно составленной графиней краткой стратегии поведения с подопечным, ей ни в коем случае не следовало самой выказывать интерес к увлечению священника. Но , возможно, и этот пункт придется пересмотреть. Миледи оценила успех своего разговора как удовлетворительный. Знать бы еще, отчего вдруг поморщился Кранмер? Но, впрочем, это не важно. Должно быть, вспомнил что-то.

________________
* Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо , фраза из комедии римского писателя Теренция «Самоистязатель»

[Leomhann >>>]

Эмма Фицалан.
23 декабря 1534 г. аббатство Бермондси.

Ночное бдение Эмма самым бессоветным образом проспала, уткнувшись головой в спину молоденькой (а потому еще снисходительной к слабостям) сестры Агаты. Она с удовольствием доспала бы и на заутрене, но тут уж вмешался рок в лице сестры Магдалены, оттеснившей ее поближе к центру, чтоб под присмотром была, и - анку. В самый разгар богослужения, прервав его вопреки уставу и приличиям, в молельню вбежала бледная сестра-привратница, держа в руках слетевший с головы велон. Стряхнувшая последние остатки дремы, Эмма с удивлением наблюдала, как сестра-привратница быстрым шепотком втолковывает что-то покрасневшей было, а теперь стремительно бледнеющей матери-настоятельнице.
- О боже всеблагой, - во всеуслышание выдохнула последння, - сестра Адела, Эмма, во имя господа, скорее идем. Сестры - молитесь.

Эмма оправила хабит и, украдкой зевнув, поспешила за испуганно всплеснувшей руками сестрой Аделой. В страноприимном доме уже хлопотали сестры, на кухне кипел котел с водой, остро пахло шалфеем и кровью. На чисто выскобленном столе (который, между прочим, скоблила сама послушница, до крови стерев руки) лежал мужчина. Точнее, то, что от него осталось. Впрочем, тело, изуродованное так, будто его сначала серпом полосовали, а потом зубами рвали, еще дышало. Как высокопарно выразился бы брат-лекарь Уильям, сейчас отсутствующий, "дух его еще не покинул сию юдоль". Рядом со столом, на низенькой скамеечке, сидел, охватив голову обнаженный до пояса юноша в крестьянских штанах.
- Отец это мой, - отвечал он на вопросы матери-настоятельницы, пока Эмма промывала ему рваную рану предплечья, - ох, больно-то как...Ехали мы, значить, из Лондона. И в аккурат за рощицей страхолюдь эта и напала. Главное, что ведь - тихо было, да и светало уже, мы и не опасались. А оно как выскочит, когтищи огромадные, что твои серпы. Отца-то он сразу заграбастал и драть начал, а я отбивать кинулся. Тут и посветлело совсем, а иначе не отбились бы. Страхолюдь оторвал отцу ногу и в лесок кинулся, а я уж тело поднял, гляжу - жив батюшка мой, да к вам.
- Надо михаилитов звать, - мать-настоятельница нахмурила брови и сложила руки на груди.
- Да где ж их взять. - Адела на мгновение отвлеклась от перевязывания ран мужчины на столе. - Их первыми распустили.
- Маха..., михали... - попробовал выговорить мудреное слово юноша, - тьфу, твареборцев этих, когда надо - нет, а как не надо - тут как тут. Приедет такой, девок перепортит, выпьет все - и морду не набьешь, потому как он первый тебе ее того.
Монахини густо покраснели и возмущенно загалдели, уверяя то ли себя, то ли юношу в обратном.
- Ох...прости господи, да как можно-то так? - возмутилась мать-настоятельница, - сестры, замолчите.
- Все, скончался, - резюмировала гораздо более практичная сестра Адела, - а что за страховидло-то было, парень?
- Тощий такой, - юноша уронил голову на руки и заплакал.

Эмма, не вникая в разговор, мыла руки в тазу. Глядя, как теплая вода розовеет от крови юноши, она прислушивалась к той части себя, что как губка впитывала эмоции окружающих. Льдисто-голубым страхом веяло от матери-настоятельницы, яркой, лиловой тревогой - от сестры Аделы. Темно-синей скорбью от юноши. И - шлейфом - алой яростью и пустотой голода чудовища - от умершего.
Даром это было или проклятием - Эмма не знала. Зато ее отец, Ричард Фицалан, весьма обрадовался, когда малышка обнаружила способности. Да, дитя еще не различало оттенки, но вот яркие цвета чужих эмоций – вполне. Ложь, ярость, стыд…Собутыльники его недолго удивлялись, отчего Дик так воспылал любовью к самой младшей своей дочери, что держит на руках во время игры в карты – до череды выигрышей. А после потребовали убрать «маленькую ведьму» или…Это было первое разочарование Эммы и первый урок, она научилась отличать оттенки привязанности. Нежное чувство отца, резко сменившееся полным безразличием, больно обидело девочку. Больная, вечно беременная мать (впрочем, после Эммы у нее были только выкидыши), уставшая от бедности и грубости мужа, не могла дать столько тепла, сколько требовалось маленькой девочке. Зато она горячо любила своего старшего сына – Ричарда Фицалана-младшего. Жестокий и озлобленный, он был похож на отца, как капля от капли. Однажды утром малышка проснулась от страшной боли, темным облаком затянувшей сознание. И лишь только потом она услышала визг во дворе дома. Выбежав в одной рубашонке, девочка увидела, как брат вешает свою любимую гончую, Грацию. Рыже-подпалая сука извивалась в петле на ветке раскидистой яблони, в тщетных попытках избавиться от петли. Эмма, не раздумывая долго, бросилась вперед, ведомая эмоцией умирающего животного: смертный ужас, отчаяние, горечь предательства, но тут же испытала боль физическую: брат ожег ее кнутом. Рубец долго не сходил с тонкой шейки ребенка, напоминая о втором разочаровании: испытанной на себе жестокости. Годы шли, малышка выросла в очаровательного подростка, стройную, живую девушку. Она научилась контролировать проявления своего дара и почти не обращала внимания на то, что чувствуют другие. Умер отец, не сумев скопить денег и, получившая свою вдовью долю мать ушла в монастырь. Брат, к тому времени женившийся, не захотел приютить Эмму у себя в доме. Благо, что Фицаланы были хоть и побочной ветвью,но Говардами, а потому монастырь, в который приняли девушку, был не из худших. И тут юную Эмму Фицалан ждало третье разочарование. Слушая мессы в деревенской церкви, она представляла всех священнослужителей этакими ангелами во плоти:они не грешили, в ее представлении, посвящали свои жизни служению добру. Но монахини, в большинстве своем, были злы и даже ожесточенны, распутны, все время сплетничали и шушукались, требуя при этом от послушниц целомудрия тела и мыслей. Сколько нежеланных и незаконных плодов вытравила сестра Адела, сколько новорожденных сгинуло в нужниках, пополняя ряды нежити – и не сосчитать. И Эмма, пусть и невольно, перестала сострадать.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три

23 декабря 1534 г. аббатство Бермондси

Когда Раймон остановил коня у ворот аббатства Бермондси, обедню отслужили уже больше часа назад. Оружейная Тауэра отняла даже больше времени, чем он думал. Раймон никогда прежде там не бывал, и выбор просто ошеломлял. Король явно отдавал предпочтение испанским и итальянским оружейникам, но попадались оружие и доспехи так же немецкой или даже английской работы.
Кольчугу он нашёл себе сразу - длинную, закрывающую бёдра, двойного плетения. Хорошая, явно немецкая работа, хотя клеймо михаилиту ничего не говорило. Подбирать кирасу или пластинчатую броню он не собирался изначально: она слишком сковывала движения, да и перевозить и снимать-надевать было слишком уж сложно. Такое орден оставлял рыцарям, которые могли себе позволить путешествовать с небольшим караваном. Михаилитам скромность - и подвижность - служили лучше.
С кинжалом проблем не возникло тоже - тут годился любой, был бы нужной длины и хорошей ковки. Красивые, украшенные камнями или вязью гарды и клинки его не волновали. А вот за арбалетами пришлось идти в другое крыло, а потом долго перебирать оружие, примериваясь к весу и силе натяжения деревянных или новомодных стальных луков. И всё же оттуда Раймон ушёл недовольным. Лёгкий охотничий арбалет, который он приторочил к седлу, мог пригодиться, но хотел михаилит совсем другого. Что-нибудь ещё легче и меньше, чтобы удобно было управляться одной рукой. Пусть такой арбалет не пробивал бы лат, зато с ним было бы легко управляться. Оружие скорее убийцы, чем рыцаря, но Раймону было всё равно. В конце концов, кем он был, как не убийцей, играющим роль исследователя?
Двойная башня аббатства тыкалась острыми шпилями в серое небо. Заострённые окна и ступенчатые арки ворот под розеткой тоже стремились вверх - к Богу. Михаилит ухмыльнулся. Шпили - шпилями, гаргульи - гаргульями, а толстые каменные стены и узкие проёмы окон говорили скорее о мирском. Как и тяжелые, в клёпках, ворота, в которых была прорезана обычного размера дверь для посетителей с зарешечённым окошком.
Спешившись, Раймон оставил коня у коновязи при странноприимном доме и постучал в дверь аббатства.
- Во имя Господа нашего, кто там? - после некоторого, непродолжительного ожидания в маленькое окошко в воротах выглянула девушка, судя по видимой части облачения - новообращенная.
- Да благословит тебя Бог, сестра. Михаилит Фламберг. Я бы хотел поговорить с досточтимой матушкой о том, что может касаться дел ордена.
Раймон стянул перчатку с левой руки и поднял руку. На пальце тускло блеснуло серебряное кольцо с изображением пылающего меча. Символ принадлежности к братству он в последний момент спас вместе с конём: отправляясь в доки, Раймон оставил его в седельных сумках, о чём позже пожалел. Возможно, Кингстон обошёлся бы с ним получше. А, может, и нет. Михаилит не был уверен, стал бы он впутывать орден в такое дело, даже если бы верил, что тот сможет помочь.
- Ох, - дверь распахнулась во всю ширь и тонкая рука монахини буквально втащила Раймона внутрь, - а мы все ждем, ждем… О боже мой, какое счастье, что братья ордена так поспешливы! И полдня не прошло, как матушка посылала...
- Ждёте... - сначала Раймон не понял, о чём, сбиваясь, тараторит монахиня, но последние слова заставили михаилита остановиться и развернуть её к себе лицом. В их орден посылали только в одном случае. - Что у вас случилось?
- Так... привезли...- залепетала девушка, высвобождаясь. - Раненых. А один и умри. И весь...изуродованный. А парень, ну сын его, и говорит, что...О, боже мой, что чудовище...
"Всегда одно и то же. Много эмоций, мало пользы", - Раймон мысленно вздохнул. По крайней мере, "привезли" говорило о том, что твари - не в монастыре, где полно вкусного нежного мяса. Михаилит отступил на шаг и успокаивающе улыбнулся.
- Как тебя зовут?
- Сестра Клементина, - монахиня мило зарделась и потупила взор, - поспешите же, брат, матушка ждет вас.
- Тот парень - он сильно ранен, сестра? - Раймон не пошевелился. Лучше было спросить сейчас, чем уже у настоятельницы выяснить, что единственный свидетель происходящего как раз умер.
- Не знаю, - Клементина развела руками, - я на вратах сегодня, а им сестра Адела и Эмма занимались. А Эмма не рассказывает никогда. Отца его, правда, вынесли в ледник пока, скончался, упокой Господь его душу.
Монахиня размашисто перекрестилась. Руки у нее мелко дрожали.
- Ледник - это правильно, - михаилит невольно впечатлился. Кто-то в монастыре всё-таки понимал, что следует делать. - Это вы молодцы. А вот парень... сестра Клементина, я бы поговорил сначала с ним, а уже потом - с матушкой. Если, конечно, он может говорить.
- За Эммой надо послать, - сестра Клементина явно была растеряна, - я не знаю, я не могу...От двери не могу отходить. Меня накажут!
Михаилит кивнул. Для монахини наказание было куда ближе, чем абстрактные чудовища за стенами аббатства. Это он понять мог, хотя ситуации оно и не помогало.
"Не 'сестру Эмму'. Значит, ещё не монахиня".
И всё равно скорее всего она жила в обители, а не где-то во внешних постройках, куда легко мог зайти посторонний мужчина без сопровождения. Раймон сдался. Получалось, что время он потеряет в любом случае. Но аббатиса, вероятно, и сама могла ответить на его вопросы. И провести, куда нужно. Или отправить кого-то за неразговорчивой не-сестрой Эммой, если придётся.
- Не страшно. Как мне отыскать мать-настоятельницу, сестра?
- Прямо, до гобелена с архангелом Михаилом и налево, брат, - монахиня, поняв, что ее никуда от двери не посылают, заметно успокоилась. - Дверь с такой красивой ручкой, голова грифона. Матушка там в это время всегда.
"Даже сегодня?" - впрочем, вслух Раймон этого спрашивать не стал. Девушка этого знать не могла и только снова бы смутилась.
Вместо этого михаилит слегка наклонил голову:
- Спасибо, сестра. Да пребудет с тобой Господь.
- Мир тебе, брат, - кивнула монахиня, усаживаясь на низенькую скамеечку недалеко от двери.

Глядя на сидевшую за столом аббатису, Раймон гадал, каким образом она получила свой пост. Явно не за благотворительность и доброту, решил он. Узкое лицо худощавой, пожилой женщины явно куда больше привыкло хмуриться, чем улыбаться. И на него - михаилита, который приехал после вызова кого-то из ордена - аббатиса смотрела так, словно её оскорбляло самое его присутствие. Или же её злила ситуация, в какой оказалось аббатство. Гостеприимство тоже ярко отличалось от того, какое предоставлял Кранмер. Настоятельница сидела на резной кушетке с расшитыми подушками. Раймону достался колченогий стул без спинки, который едва выдерживал вес мужчины в кольчуге. Это раздражало тем больше, что Раймон предпочёл бы сначала поговорить с раненным, а не тратить время на этикет. Вздохнув, он повторил:
- Достопочтенная мать, чтобы заняться проблемой с тварью, мне нужно как можно скорее поговорить с выжившим человеком. Или, если это невозможно, с теми, кто за ним ухаживал, на тот случай, если парень что-то говорил. Сестра у ворот упоминала Эмму - возможно, она подойдёт, если возможно оторвать её от занятий?
Настоятельница поджала губы, и с нарочитым вниманием принялась разглядывать четки из янтаря, которые все это время теребила.
- Я велю позвать сестру-травницу Аделу, - решила, наконец, она, - в ее присутствии вы будете говорить с Эммой. Ступайте к страноприимному дому, брат.
Раймон кивнул и с облегчением поднялся. Задержку он уже выбросил из головы: как бы аббатиса ни относилась к этой самой Эмме, его это не касалось.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Эмма Фицалан

23 декабря 1534 г. аббатство Бермондси.

О том, что в обители появился мужчина и это - о ужас (чудо) - не брат-лекарь и даже не клирик, Эмме сообщила сначала сестра Екатерина, вечно ошивающаяся на верхней галерее двора, а потому видящая все на свете. Затем - послушница София, рослая, статная блондинка, больше похожая на валькирию, нежели на монахиню. Она источала самодовольство, когда говорила Эмме, хмуро растирающей в ступке травы, о том, что мол, сестра Клементина сказала, будто воин молод и рыцарь. Последней заявилась сестра Эмилия, которая появлялась неожиданно, лишь только разговор заходил о мужчинах. Нося в миру имя Элеоноры, эта представительница одной из знатных семей успела на славу...изучить противоположный пол и теперь щедро делилась этими знаниями со всеми, кто был готов слушать. Эмма была не готова, а потому удостоилась эпитета "дикарка". Но, как известно, любопытство сгубило кошку и оно же ее воскресило. А потому, отложив в сторону ступку и пестик, послушница направилась к сестре-травнице, Аделе. Во избежание соблазна пойти посмотреть, что это там за рыцарь. Тем паче, что за нею пристально следила сестра Магдалена и любой неосмотрительный поступок тут же мог привести к жалобе настоятельнице и наказанию. Там, в пропахшей травами и зельями маленькой комнатушке травницы и застала их посланница аббатисы, юная послушница по имени Гесиона.
- А говорили, их всех разогнали, - удивилась Адела, выслушав девочку, - да быстро так приехал. Ступай, Эмма, время не ждет.
- А...
- А я тут побуду. Работы много, да и старовата я уже, с молодыми рыцарями беседовать-то. Ступай, ну же.
Эмма с удивлением воззрилась на сестру Аделу, ранее никогда не нарушавшую ни устав, ни правила обители. Но решив, что наставница уж точно ее не выдаст, все же направилась к страноприимному дому, где ее должен был ожидать михаилит. Воина она увидела издали, еще с галереи. Под темным плащом невозможно было разобрать ни фигуры, ни одежды. Эмма с некоторым сожалением оглядела свой грязный, в застарелых, застиранных пятнах передник, вздохнула и спустилась во двор. Пробежав по холодным камням (все же, тканевые туфли - не лучшая защита от снега и мороза), она приблизилась к мужчине и только сейчас рассмотрела и старые сапоги, и не менее старые перчатки.
- Сэр? - Обратилась она к нему, вспомнив, что монастырские сплетницы именовали михаилита рыцарем, - я - Эмма Фицалан, матушка настоятельница сказала, вам нужна моя помощь.
- Я - не рыцарь, - мужчина покачал головой и наклонил голову. Под распахнувшимся плащом блеснули начищенной сталью рукоять меча-бастарда и воротник кольчуги над тёмным сюрко без эмблем. - Михаилит Фламберг. Я бы хотел поговорить с пареньком, который выжил - если он на это способен. Говорили, что вы за ним ухаживали.
- Ну, - пожала плечами Эмма, - люди с рваной раной предплечья обычно способны говорить. Иногда даже излишне. Идем. Он в госпитале при страноприимном доме. Но вам придется снять плащ при входе. И..хм...сапоги, пожалуй, не надо. Я потом еще раз полы вымою лучше.
Михаилит в свою очередь пожал плечами с видом человека, которому нет дела ни до плащей, ни до мытья полов, и взмахом руки предложил девушке указывать дорогу.
- Сестра у ворот не говорила, что с ним. Эти люди - с монастырских земель?
- Юноша утверждает, что - да. Но мы оказываем помощь всем, независимо от того, принадлежат эти люди монастырю или нет. - Эмма неуклюже взмахнула рукой, подскользнувшись на льду, но удержалась на ногах и продолжила, - отца его в ледник отнесли, если хотите взглянуть. На то, что осталось.
- Хочу, но позже. Зимой мёртвые могут подождать, а вот живые... мало ли, что случится. Может, тварь придёт за ним по запаху, чтобы доесть, - не меняя тона, мужчина кивнул Эмме. - Ты хорошо говоришь. Точно и по делу. Вы с сестрой... Аделой - лекарки?
- Сестра Адела - травница. - Поправила собеседника Эмма, - а я всего лишь послушница в обучении. Пришли.
Девушка указала на невысокую пристройку к обители, с деревянным крыльцом и несколькими окнами. Внутри было тепло, светло, пахло травами. Болящий юноша сидел на низком топчане и скорбящим не выглядел.
- Вы плащ-то снимите, - укоризненно пробурчала девушка, - вот он, парень этот. Рваная рана предплечья, ушибы головы. А тварь его точно придет доесть?
При этих словах парнишка подпрыгнул на топчане и с тревогой уставился сначала на михаилита, потом на послушницу.
- Может, - михаилит одобрительно кивнул. - Если голодная, на месте трупов не осталось, а случилось всё не слишком далеко. Сейчас зима, добычи не так много, - он бросил плащ и перчатки на ближайший табурет, а потом, невзирая на попытку послушницы возразить, на удивление быстро стянул обувь. Под старой вытертой кожей обнаружились чулки из дорогой ткани, а сами сапоги грохнули каблуками о пол так, словно внутри были камни.
Подойдя к топчану, михаилит наклонился к парню:
- Но если её быстро убить, то, конечно, не придёт. Рассказывай, как всё было.
- М-мы рано утром ехали, - заблеял парень,- с отцом, значить. А тут оно как выскочит...Когтищи - что серпы. Страховидло такой, упаси боже...И отца сразу схватило, разодрать чтобы. Я на выручку кинулся, а оно меня отшвырнуло.
- Врет, - перебила его Эмма неожиданно низким голосом. Девушка побледнела, точно ложь юноши вызывала у нее отвращение.
- Правда? - воин внимательно осмотрел послушницу, повернулся к раненному и улыбнулся. - Знаешь, парень, врать михаилитам - последнее дело. Потому что если нам врут, мы потом сильно обижаемся, - он поднял левую руку, с печаткой. - Знаешь, что это за кольцо?
- Н-нет, - окончательно оробел парень, - да не вру я. Ну да, не отец он мне и ехали ночью...Но перед рассветом уже! Вот здесь, как раз за лесочком, на тракте, оно и выскочило. Уилл-то ему по вкусу, видать, пришелся, а я намедни в таверне...ну...выпил чуть. Видать, чего-то не того ему показалось, страховидлу этому, что только вот - он указал на перебинтованную руку, - покуда оно друга моего драло, я сбежать хотел, да тут Уилл так жалостно застонал... В общем, светать начало, оно оторвало ногу покойничку, ну тогда-то он им не был, и в лесок. А я уж на телегу сложил все, да сюда.
- Ночью по тракту, с другом Уиллом, - михаилит поморщился, словно ему стало больно. - Выехали, сталбыть, ещё совсем ночью... если не прямо из лесочка. Зачем, говоришь, ехали-то?
- Да так, везли кой-чего, - замялся парнишка, - ну там припасы, мясо мороженое, репу. Одежонку кой-какую.
- Снова врет. - Эмма уже была бледной с прозеленью. - Про репу - особенно.
Фламберг вздохнул и нежно потрепал выжившего по щеке - или так это выглядело со стороны. Потом он, не убирая руки, наклонился ближе.
- Кольцо это, сын мой, даёт мне право изгонять дьявола. Который заставляет людей лгать. Как известно, дьявол больше всего боится боли, - указательный и средний пальцы скользнули за ухо парню, а большой упёрся в нижнее веко. - Если девушка ещё раз скажет, что ты врёшь, а я, как не полный идиот, с ней соглашусь, то пальцы у меня дёрнутся. Исключительно от негодования при встрече с грехом. Ты знаешь, что глаз потом можно будет вставить обратно? Если аккуратно? А потом - повторить? Попробуй ещё раз.
Эмма с интересом уставилась на михаилита, от удивления даже забыв о вызванной ярко-желтой ложью тошноте. Эмоции воина практически не читались, но словам верилось. Хотя послушница и не представляла себе достоверного способа аккуртано извлечь глаз и вставить его обратно. А вот юноша - верил безоговорочно. Он полыхнул страхом так, что девушке захотелось закрыть лицо руками, и принялся тараторить:
- Не везли ничего, телегу спер я, как мне его везти-то было, лошадей страховидло-то порешило, я его половину ночи на себе пёр вообще! Из ватаги мы, господин, пощадите!
- Не врет, - резюмировала послушница и обессиленно опустилась на табурет, прямо поверх лежащего на нем плаща.
Михаилит на какое-то время замолчал, потом вздохнул и опустил руку.
- Опиши это... страховидло. Насколько сможешь подробно. Как выглядит, как двигается.
- Высокий такой, худой, ажно ребра торчат и косточки видно все, с когтями, - чуть не плакал паренек, поглядывая на Эмму, - да я же все сказал, господин!
- Говорить не пыталось? Одежды - хотя бы рванья - не было?
- Нет! - от предположения, что страшилище могло ещё и говорить, юноше явно стало дурно, - ничего у него не было, когти только!
- Он ничего не знает и боится, - сообщила Эмма михаилиту, вставая, - хватит. Сестра Адела... очень огорчится, если ей обо всем расскажут.
Она решила не уточнять, что огорченная сестра Адела была страшнее всех чудовищ, обитающих за стенами. Хотя бы потому, что нежить была пока еще далеко и не умела раздавать затрещины так, что мысли надолго покидали голову.
Воин бросил на неё странный взгляд, но поднялся.
- Действительно, хватит. Но почему ты думаешь, что меня волнует настроение сестры Аделы? - судя по тону, его действительно интересовал ответ. - Или должно волновать?
- Вас оно, может, и не волнует, - пожала плечами послушница, - достанется-то мне. Вы ледник, то есть, усопшего, смотреть будете?
- Буду. Ты собираешься рассказывать о том, что парень - из разбойников? - михаилит задал вопрос, одновременно натягивая сапоги. На парня он больше не обращал никакого внимания.
- Нет, - Эмме настолько не терпелось выйти из помещения больницы, что она слегка приплясывала на месте, - его повесят сразу. А он хоть и врет безбожно и часто, но все же, не от хорошей жизни в леса подался.
Последнюю фразу она поизнесла уже за дверью. Морозный воздух принес облегчение. Девушка прижалась лбом к холодному столбу крыльца и закрыла глаза. Краски чужих эмоций начали размываться, смешиваться с ее собственными. "А ведь впереди - ледник", - напомнила она себе.
- Кроме того, что врёт, он ещё грабит и, наверное, убивает. Лично или нет - неважно. Может и насилует при случае. Причины - причинами, а ангцев в лесу я пока не встречал, - воин, на ходу накидывая плащ, последовал за ней. Перчатки он нёс в руке. Заметив состояние Эммы, михаилит остановился, не подходя ближе. - Ты в порядке?
- Да, благодарю вас, - девушка выпрямилась, - иногда случается так, что я не в состоянии справиться с этим...даром? Потом наступает расплата.
- Всё равно удобно, - заметил михаилит. - Особенно в дороге. Глядишь, я бы позавчера и не... Как ты это делаешь? Нет. Что именно ты делаешь? Чувствуешь ложь?
- Я все чувствую - девушка осторожно спустилась по ступенькам, - ложь, ярость, любовь, равнодушие. В оттенках цвета и иногда даже в запахе.
- Тяжело, должно быть, где много людей вокруг? Или в монастыре чувства менее яркие? Такое-то у вас, думаю, не каждый день.
- Я привыкла, - Эмма повернулась влево, указывая рукой на крышку, вкопанную в земляную насыпь, - ледник там. - Помолчав, она все же решилась спросить, - что это за тварь, о которой рассказывает этот несчастный?
- Несчастный? - михаилит вскинул бровь. - Ему очень повезло. Не знаю уж, что анку забыл перед рассветом на дороге... наверное, действительно в эту зиму никто нос из тёплого дома не высунет. Но чуть дальше в ночь, и остались бы они там оба, это уж точно. Довольно мерзкая тварь, хотя и не из самых гадких. Нежить. То, что получается из людей, которые не просто умерли от голода, а возненавидели при этом всё живое. Кое-кто говорит, что для этого надо умереть в первый день после Великого поста или Адвента, но сомневаюсь. Скорее это те, в ком была искра... чёрной магии. Время смерти может открывать двери, но чувство - важнее. Некоторые чувства эти двери просто выбивают.
- Тогда понятно, почему на мертвеце такой шлейф голода, - поежилась послушница, - умереть после Поста-то...С вашего позволения, я в ледник спускаться не буду. Иначе эти кури...то есть, сестры не простят мне этого.
Михаилит провёл внизу всего несколько минут. Выбравшись, он опустил крышку, тщательно вытер перчатки снегом и кивнул Эмме.
- Или анку, или какой-то новый, но очень похожий вид. Такое порой случается. Мутации, ведьмы и колдуны... спаривания.
- Сохрани нас Господь, - машинально, по выработанной в монастыре привычке, откликнулась девушка, - что с мертвецом делать? Он не переродится? И еще - вон там на галерее вечно торчит сестра Екатерина. И она только что сообщила, что вас ждет настоятельница. А меня - проблемы.
- Похоронить в освящённой земле со всеми положенными молитвами. Искренняя вера, святость дают защиту. В некоторой степени, - голос звучал совершенно бесстрастно, но на следующих словах в него вернулись краски. - Зачем она ждёт меня - понятно. Небось, будет торговаться. А что за проблемы у тебя? Ты ведь вроде как сделала всё, что я просил у настоятельницы. Или... она говорила, что ты должна быть под присмотром сестры Аделы. В этом дело?
Эмма опустила глаза. И под присмотром, и не должна была демонстрировать дар, да и держаться столь вольно с мужчиной не подобало. А свидетелей, точнее доносчиков - хватало. В монастыре никогда не бываешь одна, множество глаз наблюдают за тобой, подмечают каждое движение, каждый шаг.
- И в этом - тоже, - признала она. Неизбежность наказания будто пригнула ее к земле, заставила съежиться, отчего девушка стала похожа на воробья, нахохлившегося от мороза. Сходство усиливали и серый, потрепанный плащ, и старый передник.
- Глупо. При дворе с такими талантами ты бы с золота ела. Пока никто не отравит. Да и на тракте... - михаилит задумчиво глянул на ворота монастыря. - Ладно, - уже сделав два шага по направлению к двери, он обернулся. - Тебе действительно интересно про ту тварь?
- Мне все новое интересно, - Эмма поплелась следом, гадая, что ее ожидает у настоятельницы. Впрочем, выбор был невелик - строгий пост или розги. И хорошо, если предложат выбор...
Михаилит только неопределённо хмыкнул.

[Aylin >>>]

Аннетта. Леди Винтер. Графиня де Бель

Проводя утреннее служение в придворной церкви, архиепископ Кранмер размышлял о превратностях судьбы. Именно он удалил из утрени все священнодействия, уделил внимание чтениями из Заветов, псалмам и проповеди. И, вероятно, поэтому он делал все машинально, без одухотворенности и вовлеченности. Преклонял колени, отпускал грехи, произносил слова литании отстраненно, будто бы и не он это стоял пред алтарем. Священник, служащий перед королем, должен гореть, его речь обязана вести и побуждать, призывать к человеколюбию и смирению. Кранмер же сегодня был уныл, не красноречив и вдохновить мог, пожалуй, только глупца. Оставалось надеяться, что король, разочарованный утреней, отпустит его от двора, и можно будет вернуться в Ламбет. Томас Кранмер не был из тех, кого можно было бы назвать придворным. Острый ум, позволивший ему быстро решить проблему с разводом короля, возвысил его до сана, но сам архиепископ никогда не стремился вознестись к вершине славы. Двор тяготил его. Он бы предпочел жизнь сельского священника, если уж суждено служить церкви. Маленький домик, двор, усаженный розами. Толстая полосатая кошка умывается на окне, прикрытом тонкими занавесками. Всего этого не было даже в его загородной резиденции, по сути - мызе, где жила Маргарет, что уж говорить про Ламбет. Коты, конечно, были: Гарри не терпел грызунов, и на кухне постоянно крутился кто-то из мышеловов. Но все они, диковатые, с рваными ушами и наглыми ряхами королей помоек, не могли принести того уюта и утешения, какого ждешь от домашнего любимца.

- Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа со всеми вами, - произнес Кранмер заключительные слова утрени.
- Аминь, - нестройно согласилась с ним паства.

Король подал знак, что желает видеть архиепископа, и священник пал духом окончательно. Ему необходимо было оговорить некоторые вопросы реформации с Кромвелем, принять исповедь королевы и пары придворных (сэр Томас Уайетт прямо-таки рвался). Теперь еще и Его Величество. Нет, так он не попадет в Ламбет в скором времени. Люди, гомоня, покинули часовню и Кранмер, вздохнув, направился в свои апартаменты при дворе. Проходя по заснеженному парку, он задержался у статуи Давида. Снег причудливо лежал на мраморе изваяния, отчего казалось, будто Давид закутался в кокетливую пушистую перелину и надел егерскую шапку. Кранмер с наслаждением вдохнул морозный воздух и присел на каменную скамью (разумеется, об этом пожалеет после, расплачиваясь простудой и сильнейшей болью в пояснице).

На Миледи было дорогое палето светлых бежевых тонов и черная шапочка. Она сочла архиепископа несколько рассеянным, наверное, он размышлял о чем-то. Сама Миледи мельком поглядывала, как кто слушает, это было интересно - догадываться о характерах обитателей Двора. Попутно она размышляла, что сказать Кранмеру? И приходила к выводу, что нужно что-то очень веское, чтобы сейчас отвлекать Кранмера. А ничего подходящего на ум не приходило. Архиепископ окончил службу и с заментым облегчением присел на скамейку в парке. Миледи подумала, что вести службу - занятие утомительное и милорд архиепископ отдыхает, как будто вел мысленный продолжительный спор с кем-то и спор, наконец, окончен. Графиня подошла, вздохнула и присела рядом.
- Замечательная погода, миледи, - обратился к ней Кранмер.
- Снег, он успокаивает ум. Зима - прекрасное время года, но холодно. - Миледи взглянула на архиепископа с интересом. Но кажется это была дежурная фраза, милорд просто вежлив, решила она.
Подавив недостойное желание ответить что-то вроде "холод дан нам во искупление грехов наших", Кранмер улыбнулся в ответ:
- В этом и заключается прелесть жизни, дочь моя. Господь в мудрости своей устроил для нас смену времен года. И каждый сезон мы должны не роптать о том, что холодно... или жарко...или сыро, а лишь благодарить Его за эту красоту мира, что он нам явил. Отчего вы не в покоях королевы, дочь моя?
Миледи смутилась. Но оправилась.
- Вы правы, летом идут дожди, осенью опадают листья. Мир устроен с совершенством и мудростью. О, я отлучилась на минутку. Скажите, Ваше Превосходительство, что вы думаете о древних временах. Лучши жили люди тогда или хуже, чем мы? Вам нравится древность?
- Что вы подразумеваете под древностью, дочь моя? - Кранмер безмятежно улыбался, глядя на то, как вьются в воздухе снежинки, - если времена языческие, то о них благочестивому христианину даже думать грех. Ибо все они были идолопоклонники, а это суть мерзость. Те же знания, что мы получаем от них, нужно применять с осторожностью и разумением. Неужели, столь благовоспитанная ("хм..") и благонравная ("мда уж...") дама, как вы, интересуется язычеством?
- Нет, я не интересуюсь язычеством, ни ворожба, ни гадание не привлекают меня. Что толку гадать, если все отмерил Бог? Мне интересно, что люди совершали, когда у них не было Христа. Это да. Но даже это не важно. Вы же знаете, как любят говорить о золотом веке, что потеряли люди в кулуарах. А я не очень верю этим разговорам. Вы не собирались заняться благотворительностью в ближайшее время? Если это возможно, я хотела бы сопровождать вас в этом.
Кранмер с любопытством рассматривал собеседницу. Таких настырных девиц ему еще не доводилось видеть. Переведя речь графини де Бель сначала на французский, а уж затем осмыслив сказанное ею, он некоторое время молчал, собираясь с мыслями ("черт возьми!").
- О так называемом золотом веке, дочь моя, говорится впервые в трудах Гесиода, а уж потом о нем написали Вергилий в "Энеиде" и Овидий в своих "Метаморфозах". Оттуда и пошло это расхожее выражение, смысл которого сравним с мечтами об утерянном рае. Полагаю, вам будет невредным прочитать труды этих язычников, дабы вас больше не тревожили подобные вопросы. Что же касается благотворительности, то это долг каждого священнослужителя - думать о страждущих каждое мгновение и помогать им. Но прилично ли молодой вдове будет посещать тюрьмы, больницы, приюты для нищих? Вам надлежит скорбеть по безвременно ушедшему супругу, дочь моя.
"Господи, как я все это не люблю..." - Подумала графиня, она хорошо относилась даже к преступникам, но встречаться с ними было большим испытанием.
- О, я скорблю о нем. Он был скромный малый. Я, наверное, не самая скромная на свете девушка. К тому же, я не более, чем просто красивая девушка. Но я искренне хочу помогать страждущим. Это не прихоть. В моих силах кому-то помочь, наверное... - Графиня смутилась.
- Близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет, - просветил собеседницу Кранмер, главным образом отвечая на слова о скромности, нежели о помощи страждущим. - Как сказано в Притчах "Погибели предшествует гордость, и падению - надменность." А потому не стоит гордиться красотой телесной, ибо она преходяща. Гораздо ценнее красота духовная. Вы можете жертвовать монастырям, сиротам, не прикасаясь к мерзости денег и не покидая молитвенного уединения вдовы. А всего лишь выписав чек от доходов вашего имения. Это будет пристойно и достойно знатной дамы.
- Я выпишу чек. - Весело улыбнулась французская вдова. - Слуга! - Позвала она и добавила архиепископу. - Но я все равно хотела бы вас сопровождать. Я считаю вас достойным подражания примером и вы можете научить меня милосердию.
Кранмер тяжело вздохнул. Графиня вцепилась в него, как репей в шкуру гончей. Похоже, проще было согласиться с ее словами, нежели пытаться донести до миледи прописные истины. Воистину, "имеющий уши..."
- Хорошо...миледи. В следующий раз я непременно возьму вас в госпиталь св. Марии Магдалины, это все же приличнее, нежели посещать тюрьмы. - выбрал меньшее из зол архиепископ, - о времени я уведомлю вас отдельно ("если вообще уведомлю, прости, Господи, мне эту ложь, как я ее сам себе сейчас прощаю!").
- О, я благодарю вас. Я выпишу чек, когда найду слугу с бумагой. На какую сумму писать? - Графиня спрашивала искренне.
- "Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и однако же беднеет", говорится в Книге притчей Соломоновых, - уклонился от прямого ответа Кранмер, - не оскудеет рука дающего.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три

23 декабря 1534 г. аббатство Бермондси

Мать-настоятельница обители в Бермондси не была зла. Вопреки обыкновению, она даже не была рассержена. Она была в ярости. Усевшись в свое кресло,обилием подушек больше похожее на трон какого-то восточного владыки, она поджала и без того тонкие губы так, что они побелели, и говорила с михаилитом дрожащим от гнева голосом.
- Сколько вы хотите? - без обидняков начала она, глядя на замершую в углу Эмму таким взглядом, что девушка должна была бы испепелиться вмиг, - за спасение разбойника много не заплачу. Только то, что выделяется на нужды страждущим.
- Двадцать пять фунтов плюс ещё семь с половиной цехового сбора, - произнося эти слова, Раймон испытывал чуть ли не наслаждение. Это уже было не подачкой архиепископа, а его собственным заработком, тем, ради чего, проклятье на этот мир, существовал - всё ещё существовал! - орден. Кроме того, монастырь, в отличие от какой-то деревни в глуши, мог заплатить и полную цену, и сверх того. Не давая настоятельнице времени ответить, он поднял палец. - Не за спасение разбойника, а за вывод нежити с монастырских земель. Эта тварь, - михаилит говорил негромко и холодно, - жрёт в три горла, но никогда не насыщается, потому что всё съеденное извергает. Поэтому не обходится, как волки, одной охотой на ночь. Они всегда ищут новую жертву в надежде, что хотя бы она утолит голод. И оставляет много... огрызков, которые привлекают других. Обычные звери к добыче анку не подойдут, а вот какой-нибудь боггарт или хобия его не испугаются.
Аббатиса охнула и покрылась пунцовыми пятнами, руки у нее задрожали.
- Это грабеж! - произнесла она фразу, которую всегда говорят люди, услышавшие цену, превышающую их ожидания (или финансы), - я полагаю, десять фунтов будет достойным вознаграждением!
- Грабёж - это то, во сколько монастырю обойдётся рота наёмников, хороший егерь и маг, - парировал Раймон. - И довольствие на всю эту ораву. Конечно, солдаты такие задания очень не любят... А орден берёт столько, сколько оно стоит, не больше и не меньше. Но только из уважения к святости этого места и к вашему сану, почтенная мать, я готов уменьшить собственную долю - но не долю цеха. Вы ведь и сами понимаете, что орден несёт большие расходы, особенно сейчас. Двадцать фунтов и семь с половиной.
- Вы вступаете на тропу греха, сын мой, и грех этот - стяжательство, - при этих словах Эмма чуть слышно хмыкнула в своем углу, за что тут же получила порцию гневных взглядов, - монастырь несет большие потери... Реформация, комиссары милорда Кромвеля так и стараются вывезти ценности. Пятнадцать.
Раймон тяжело вздохнул и поднял глаза к потолку, словно жалуясь на несправедливость мира.
- Достопочтенная мать знает, сколько стоят целебные элексиры? А хороший меч, когда старый изъела кровь очередного монстра? И неужели ордену лучше, чем такому процветающему аббатству? Такому, куда, наверное, часто ездят той самой дорогой желающие приобщиться святости? Семнадцать фунтов едва позволят выжить, какое уж тут богатство. Семнадцать фунтов, полный сбор в семь с половиной... - михаилит через плечо кивнул на Эмму. - И она.
Если до этого настоятельница была похожа на крысу, то теперь стала точной копией гобелена "Святой Антоний изгоняет беса в пустыню". У беса были точно такие же вытаращенные глаза и бессмысленное выражение лица. Впрочем, Эмма выглядела не лучше.
- Да как вы...О, Матерь Божья... - аббатисса будто подавлась воздухом.
Раймон, не обращая внимания, продолжил:
- Анку легче всего поймать на приманку. И больше любой иной добычи он любит молодых женщин. Я бы нанял кого с лондонских улиц, но нищие сейчас слишком заморенные. Зима. Разумеется, - михаилит пожал плечами. Его лицо ничего не выражало, - я буду рядом, так что с девушкой ничего случиться не должно. После охоты она скорее всего вернётся в монастырь целой и невредимой.
- Но я так привязана к Эмме, - в голосе настоятельницы зазвучали почти неподдельные слезы, - если с ней что-то случится - мое слабое сердце этого не выдержит. Но если этого требует благо... К тому же, послушница провинилась. Хорошо, пусть будет по вашим словам.
- Благодарю вас, мать-настоятельница, - Раймон наклонил голову. - Орден ценит вашу жертву, а я, со своей стороны, постараюсь вернуть девицу в целости, - михаилит повернулся к двери, но, словно что-то вспомнив, снова обратился к аббатисе. - Преподобная мать, говорят, ваше аббатство славится гобеленами и витражами с изображением святого нашего короля Альфреда. Не покажется ли чрезмерной просьба на них взглянуть? Разумеется, после выполнения работы.
- Я позволю вам войти в гобеленную в сопровождении, - с видом королевы, одаривающей милостью рыцаря, ответила аббатиса, - и посмотреть на витраж в церкви.

[Leomhann >>>]

Эмма Фицалан

23 декабря 1534 г. аббатство Бермондси и дорога на Лондон

Весь разговор Эмма, скромно опустив голову и закрыв глаза, простояла в углу у пыльной портьеры. Чтобы видеть аббатису, зрение ей было не нужно. Чтобы воспринимать того, кто именовал себя михаилитом Фламбергом - тем паче, ведь он вообще не воспринимался в цветах. Легкий, едва уловимый запах можжевельника - когда воин слишком явно реагировал на поведение настоятельницы. Преподобная матушка же пылала всеми оттенками алого, перемежаемыми холодным голубым страха. Она боялась всего: монстра, способного явиться в обитель, дабы отужинать; михаилита - когда тот начинал говорить. Между страхом изредка проглядывала яркая зелень жадности, и - один раз - яркий всплеск изумления, когда Фламберг потребовал ее, Эмму. Девушка широко распахнула глаза, впервые за все время переговоров. Пояснения воина не добавили ему уважения девушки, напротив, его слова напомнили ей о братце. А потому, выйдя вслед за михаилитом из кабинета настоятельницы, она, наплевав на правила приличия, остановилась и пнула его в голень, как в детстве поступала с надоедающими старшими братьями. Нога немедленно заныла: ушиб оказался сильнее, чем она ожидала.
- Что вы себе позволяете, - прошипела она сквозь боль, - я что - вещь?
- Тебе понадобится тёплая одежда, - Фламберг, не обратив внимания ни на удар, ни на вопрос, потёр подбородок. - В этой - даже во дворе дрожала. И обувь покрепче, если захочется пинаться дальше.
- Твари вкуснее будет, если я буду в теплой одежде? - злобно поинтересовалась Эмма, - и в башмаках?
- Да ему вообще плевать, - неожиданно ответил михаилит. - Хоть ты, хоть настоятельница, хоть бродяжка. Хоть нагишом, хоть в бобровой шубе. Всё жрёт, лишь бы сталью и огнём не пропахло, как я. Но тебе так будет куда удобнее. Главное - скажешь мне, когда его почуешь. После этого - сидишь и не шевелишься. Если хоть что пойдёт не так - гонишь коня к ближайшей деревне. Анку туда, где много людей, обычно сам не придёт, разве что совсем оголодал, но... не в этом случае. Даже гнаться не будет. Не сразу, - воин запнулся и посмотрел на Эмму с некоторым сомнением. - Ты же удержишься на лошади?
- Я училась ездить верхом, - хмуро созналась девушка, - дома. Но здесь я езжу только на муле. - Гнев постепенно остывал, хотелось улечься под теплое одеяло и уснуть, как это всегда бывало после пресыщения чужими эмоциями. - Я найду теплую одежду, - устало согласилась она.
- И обувь, - напомнил Фламберг и прислонился к стене у гобелена с архангелом Михаилом. Лицо ангела выражало одновременно решимость и скорбь. Михаилит рядом с ним выглядел блекло, несмотря на одежду. - Лучше выехать когда совсем стемнеет. Или чуть раньше - сможешь вспомнить, как сидеть на лошади. И до того - никаких наказаний. Ещё не хватало, чтобы приманка устала или у неё болели колени... или что-то ещё.
- Это - настоятельнице, - буркнула Эмма, - хорошо, и обувь. Я могу идти?
Яда в голосе девушки хватило бы на троих.
- Конечно, - Фламберг, казалось, даже удивился вопросу. - Ты же не вещь.
Послушница открыла было рот, чтобы съязвить очередную колкость, но передумала. Вместо этого она присела в придворном реверансе и отправилась к сестре Аделе - собираться. Ночь предстояла тяжелая.

- Я решил, что матери-настоятельнице про наказания лучше не напоминать, - встретил её Фламберг у странноприимного дома. - Пусть она пока пребывает в горе, страданиях и молитве. Они очищают душу и отвлекают от земных дел.
- Спасибо, - вполне искренне поблагодарила его девушка, одетая в скромное темно-коричневое палето и лохматую шапку (сестра Адела вытащила все это из своего сунудука и одарила бесприданницу), - ей полезно... иногда пострадать.
Эмма бросила взгляд на галерею, где изнывали от любопытства почти все молодые монахини и даже некоторые почтенные старушки. "Мне лучше сюда не возвращаться", - мелькнула у нее мысль, которую она быстро отогнала.
- Заметно. Посмотрим, чтобы она не вспомнила об этом и после, - неясно отозвался михаилит и показал на высокую мохноногую кобылу. Седло оказалось с высокой лукой, под испанскую моду: в таких можно было спать, не боясь выпасть даже на рыси. - Справишься?
- Я постараюсь, - послушница вздохнула, погладила лошадь по теплой, бархатистой морде, и попыталась влезть в седло, опершись на переднюю луку. Стремя при седловке оказалось подобрано под рост владельца лошади и Эмма позорно сползла вниз. - Высокая, - растерянно пожаловалась она.
- М-м, - Фламберг подошёл ближе и сложил руки в замок, предлагая использовать их вместо стремени. - Ты на каком расстоянии... чуешь? Если близко, то с лошади тебе лучше и не слезать. Я могу не успеть подсадить.
- Я не чую, - девушка, наконец, оказалась в седле, - я... понимаю? Если вокруг нет никого - то достаточно далеко. Отца я слышала, когда он возвращался с попойки, еще за поворотом. Но это было ночью и отца я знала. Тварей же этих я вчера первый раз...поняла.
- Очень надеюсь, что вокруг никого не будет, - михаилит задумчиво отряхнул перчатки. - Тогда всё сложнее. Значит, далеко. Хорошо. Это - очень хорошо. А направление можешь указывать?
- Нет, - развела руками Эмма и тут же, ойкнув, вцепилась в гриву лошади, - это эмоции, ощущения. Это все равно, что пытаться указать направление запаха во время цветения яблонь.
- По ветру, - тут же отозвался михаилит. - Если ты не в середине сада. Ладно, - Фламберг без усилий запрыгнул в седло позади Эммы и оглянулся на галерею, после чего тронул лошадь ко внешним воротам. - Кажется, ты станешь очень... знаменитой послушницей.
Некоторое время они ехали молча. Девушка мрачно размышляла о том, что ее сначала побьют камнями молодые монахини и послушницы (из зависти), а потом еще распнет головой вниз настоятельница (за разврат...неподобающее поведение, то есть).
- Скажите, - заговорила Эмма, пытаясь поудобнее устроиться, - а если бы я вам не подвернулась под руку, как бы вы выманивали тварь?
- Может, забрал бы того парня из лазарета. Не думаю, что ваша аббатиса возражала бы, да и он сам тоже - за возвращение в ватагу и позволение сбежать, как только всё начнётся. Может, купил бы какую-нибудь козу в ближайшей деревне, - судя по тону, михаилит не делал особенной разницы между тем и другим. - Анку едят почти всё, лишь бы кровь тёплая. Хотя обычно они предпочитают людей, этот, кажется, оголодал настолько, что ему всё равно. Иначе не нападал бы под рассвет.
Девушка пару раз шмыгнула носом, но слезы удержала, хоть и предательски сжалось горло. "Хорошо разбойнику, - позавидовала она, - ему было бы куда сбежать." И действительно, беги - не беги, а выход все равно был один: монастырь.
- Тебе, конечно, куда лучше, - продолжал михаилит. - Ты его чуе... понимаешь. Разделаемся быстрее, да и риска меньше. А если помру - так бежать будешь не на своих двоих, а на лошади. С припасами.
- С припасами, - повторила за ним Эмма, - говорите так, будто я буду бежать до Норфолка и мне, конечно же, они понадобятся.
- Лошадь стоит денег. Припасы - тоже, - медленно и разборчиво пояснил Фламберг. - Обратно примут гораздо более охотно, если я правильно понял вашу мать-настоятельницу. Хотя, - по голосу было похоже на то, что воин улыбается. - Можно и до Норфолка. Кто говорил, что любит новое?
- А кому я там нужна? - вопросом на вопрос ответила девушка, - беглая послушница, бесприданница, сирота?
- С боевым конём в поводу - уже не бесприданница. Остальное - тьфу. Делай себя сама. В моём ордене применение твоему таланту бы нашли... по крайней мере те братья, что смотрят выше пояса. Но и не только. Даже торговцам нужен человек, который умеет определять правду. Я не слышал, чтобы такие на каждом шагу встречались.
- Судя по вашим словам, мне нужно убить вас прямо сейчас, если смогу, конечно. И все ради лошади. - Невольно улыбнулась послушница.
- Ради будущего, - поправил михаилит и тоже усмехнулся. - Скажи мне, почему грабителя с тракта не стоит вешать, если завтра он ограбит купца, изнасилует его дочку и уведёт товары, чтобы потом пропить? А не завтра, так послезавтра.
- А зачем такие вопросы задавать, когда я еще живу его чувствами? - Возмутилась Эмма. - Это я потом, по трезвому размышлению, понимаю, что большего он и не заслуживает. А на тот момент... К тому же, запугали вы его так, что удивительно, как его удар не хватил. Я сопереживаю поневоле.
- А с чувствами анку внутри будет так же? - неожиданно серьёзно спросил Фламберг. - Захочется, чтобы он жил?
- Не знаю. А он хочет жить? Судя по тому, что он оставил на теле - он пустой. - Девушка покрутила рукой в воздухе, пытаясь объяснить ощущение, - он не чувствует ничего, только голод и ярость. Но это - всего лишь шлейф, слепок с эмоции.
Фламберг хмыкнул.
- Главное - не пытайся потом в ярости грызть коня. Он слишком хорошо для этого обучен, - немного помолчав, михаилит спросил: - Чем ты занимаешься в монастыре?
- Гобелены вышиваю. Изучаю травничество. Но чаще - часами стою на коленях в часовне. Видите ли, - заметила Эмма, - я не слишком аккуратная вышивальщица. Вся эта символика рисунка очень интересна, конечно, но ковырять иголкой в глазу единорога три месяца подряд... Несколько утомительно.
- Не любишь единорогов?
- Не люблю их вышивать. - Эмма замолчала и в свете заходящего солнца принялась рассматривать давно набившие оскомину пейзажи. За шесть лет пребывания в обители она ездила этой дорогой ни один раз, успела выучить и вот этот дуб, раскинувший ветви над дорогой, и вон ту кочку, о которую сейчас запнется...не запнулась лошадь. Мерная рысь укачивала, хотелось спать и, почему-то, яблок.
Из дрёмы её вырвал вопрос михаилита.
- Те гобелены и витражи, с Альфредом - он на всех изображён с двумя венцами?
- А...нет, он нигде не изображен с двумя венцами у нас. Подобные гобелены есть в Шрусбери, кажется. Такое изображение короля Альфреда не каноническое, скорее светсткое. Хотя, многие аббатства хранят их, как старину. У нас есть гобелен один...Там король с братьями выткан. И с необычной символикой. Такое обычно не вышивают, выглядит так, будто художник оставил в нем какую-то загадку. Я вам покажу его, когда... если вернемся.
- Ты сомневаешься? - в голосе Фламберга звучал искренний интерес.
- Я не знаю. Мне раньше не приходилось быть приманкой, как вы меня любезно назвали, - немного рассеянно ответила девушка, - а он может учуять нас издали?
- Может, причём от ветра это не зависит. Они словно чувствуют что-то другое. Может, жизнь. Огонь души. Второй, Уилл, был покрепче, чем тот парень в лазарете, - михаилит вздохнул, и мимо щеки Эммы проплыло облачко белого пара. - Скажи, настоятельница тебя любит?
- Нет. Она вообще любит только себя. - Эмма задумалась.В сознании ярко вспыхнуло оранжевое пятно чужой заинтересованности и тут же погасло, будто кто-то быстро посмотрел на нее и отвел взгляд. Насчет того, что это мог быть спутник, послушница не обольщалась - он даже можжевельником пахнуть перестал. Блаженная, густая, бархатная тишина, которой не было с другими людьми. И на фоне тишины - снова вспышка, на которую девушка поневоле ответила каким-то глубинным, почти первобытным страхом.
- Мне жутко, - пожаловалась она, поежившись.
Фламберг вздохнул снова, и обхватил девушку за талию, прижимая к себе плотнее.
- Настоятельница любит себя и деньги. Хочет наказать тебя. Отпустила бы она так же легко Эмму Фицалан, если бы михаилит сказал: "эта девушка умеет чуять других, и её помощь будет полезной"?
- Ну вы же до этого как-то справлялись без Эммы Фицалан, - резонно заметила послушница, пытаясь отодвинуться, что получалось плохо. Точнее, вообще не получалось.
- Справлялся. Но с ней может быть проще и безопаснее, - Эмма почувствовала, как михаилит пожал плечами. - К тому же, тебе было интересно и избавляло от наказания за помощь. Так почему бы и нет?
- От наказания меня это не избавляет, - почти равнодушно ответила девушка, прекращая ерзать в седле и удобно устраиваясь головой на плече всадника, - они там сейчас всем куря... обителью гадают, в какой момент вы меня обесчестите. Если уже не. Особенно, сестра Эмилия. Эта - еще и в подробностях, которые расписывает всем очень красочно. Так что, уже не ясно, что будет лучше - чтобы меня сожрала тварь или поставила на покаяние настоятельница. - Эмма закрыла глаза. - Пожалуй, я выберу тварь.
- Если хочешь, - согласился Фламберг без тени сострадания в голосе. - Правда, болезненно, особенно для женщин: их анку обычно убивает не сразу. Мне доводилось видеть тела, так они были просто порезаны на ленты.
- Какое счастье, - лениво заметила Эмма, не открывая глаза, - что я вас не чувствую. А то испугалась бы, больше, чем есть. Долго еще ехать?
- Не терпится? Понимаю, я бы тоже закончил это дело ещё до ужина... как Бог даст. До того места, о котором говорил парень - недолго. А потом всё зависит от того, сколько придётся кружить по округе. И получится ли вообще в этот вечер. Анку может довольно далеко уйти от места прежней засады, так что, может, придётся задержаться.
- Конечно, - согласилась девушка, - не терпится. Вдруг, оно вас убьет, и у меня появится лошадь в приданое?
Михаилит рассмеялся. Смех в застывшем пустом лесу прозвучал резко и отрывисто. Где-то над головами рассерженно отозвалась сойка, к которой тут же присоединились несколько товарок.
- Вдруг. Главное - не беги сразу, девочка. Мозг у анку как у землеройки. Если он увидит тебя, то обязательно захочет сначала своротить препятствие. Держись за мной - и смотри в оба. Я не шутил, когда говорил, что в округе могла успеть появиться и другая нечисть.
- Я вообще не уверена, что смогу бегать, - задумчиво протянула Эмма, - у меня ноги трясутся и холодеют уже сейчас. А еще это ощущение странное...
- Что за ощущение? - мгновенно посерьёзнел Фламберг.
- Как будто смотрят и не смотрят одновременно. Причем, именно на меня. И в ответ на это... любопытство я ощущаю ужас. - Девушка задумалась, пытаясь точнее подобрать слова, - Страшно, холодно и...пусто?
- Далеко или где именно - сказать не можешь? Становится ли сильнее? Давно?
- С разговора о настоятельнице, - призналась послушница, - но не постоянно, через промежутки. Где именно - я же не прорицательница, все же...
Договорить она не смогла. Внезапное ощущение - цвет ярости - алый- заполнило ее сознание. Сил хватило только на то, чтобы в мыслях призвать святую Розалию, которой всегда молилась, прося о помощи. И тут же ярость угасла.
- Он рядом, - прошептала девушка побелевшими губами, - очень близко. Наблюдает.

[Aylin >>>]

Аннетта. Леди Винтер.

23 декабря 1534 г. Уайтхолл, поздний вечер.

Антуан Эскален дез Эмар, посол Франции при дворе короля Англии, считался человеком тонкого ума именно потому, что точно знал, когда нужно этот самый ум демонстрировать. С королем дипломат был учтив и даже подобострастен, с королевой - любезен и весел, с герцогом Саффолком - запанибрата, с милордом Кромвелем - подчеркнуто вежлив. С Аннеттой (le belle Annette) - нежен и ласков, как с красивым, пушистым, но - увы - бесполезным котенком. Танцуя против нее в мореске, посол откровенно любовался совершенными чертами лица молодой вдовы и изяществом движений.
- Милая Аннетта, - сказал он, когда фигура танца в очередной раз свела их вместе, - вы великолепно выглядите. Французский двор лишился главного своего украшения - вас, и это горько.
- Французский двор - безусловно чудо, но мне стало горько там находиться, когда умер муж. Я предпочла вернуться на родину. - Миледи улыбнулась. Танцы ей нравились сами по себе.
Танец снова развел их и посол, с некоторым сожалением наблюдая, как леди Анну кружит здоровяк Брэндон, выполнил необходимые пируэты, чтобы вновь оказался в паре с миледи.
- Вы узнали то, что хочет наш король?- Тихо спросил он. - Смейтесь же, мадам, будто я говорю вам непристойности. Не делайте такого озадаченного лица, иначе нас раскроют!
Графиня хмыкнула и рассмеялась, а потом тихонько ответила.
- Еще нет, но я приступила к работе. Архиепископ не стал открывать мне душу. Но у меня есть план, как его разговорить.
Она опять рассмеялась и сказала погромче.
- Вы меня смутили, Антуан.
- Неужели есть что-то, что может вас смутить, леди Анна? - В тон ей ответил посол, склоняясь в завершении танца. - Позвольте, я провожу вас к окну. Слишком душно.
- Быть может, - продолжил он уже у окна, все тем же интимным шепотом, - вам стоит действовать не напрямую, а через королеву? Она не беременна?
- Увы нет. Это неплохая мысль. Я уже думала ее. - Соврала графиня и обмахнулась платком.
Вдохнув знакомый аромат сирени (некоторое время назад им пропахли покои короля Франциска, свидетельствуя о наличии рыжеволосой любовницы), посол задумался.
- То, что королева не беременна - нам на руку, - наконец, сказал он, посылая любезную улыбку какой-то придворной даме, - и из соображений политики, и вам задачу проще выполнить будет. На чувствах женщины, которая не может зачать и родить наследника, легко играть. Она слаба, уязвима и способна ради своей цели на любую глупость. Ну что же, моя очаровательная Аннетта, мое тайное оружие, действуйте.
Посол откланялся и поспешил к герцогу Саффолку, громогласно рассказывающему об охоте на кабана.
Миледи негромко вздохнула и решила, что идея попробовать добиться чего либо через королеву гениальна. Достаточно лишь намекнуть ей, что архиепископ увлекается артефактами и мог что-нибудь слышать об исцеляющем от бесплодия предмете, и она заинтересуется. Может направить верную фрейлину поговорить с ним на эту тему, может спросить сама, конечно. Но тогда и миледи может поинтересоваться у него ими, ведь ими интересуется королева. Простая мысль. Надо так и сделать.

Проклятый Уолси! Если бы не он, Анна была бы сейчас женой милого Генри Перси и, может быть, качала бы на руках своего сына. Она не бесплодна, нет. Мать родила троих, сестра - двух, да и сама она зачинала многократно и родила в прошлом году дочь. Все дело в проклятой крови короля, она, его нынешняя жена, в этом уверена. Иначе почему дети не задерживаются в утробе у нее, да и Екатерина родила здоровой только эту гордячку, леди Марию. Дочь Елизавета подорвала здоровье Анны Болейн и с тех пор ее преследовала череда выкидышей. Маленькая Бесс, конечно, милое создание и точная копия своего отца, короля, но она - не принц, увы. А потому положение королевы шатко, царственный супруг уже начал поглядывать на сторону.
Леди Винтер в танце подобралась поближе к королеве. Надо было создать ситуацию, в которой королева захотела бы с нею поговорить. Похоже Анна пребывала в раздумьях. Миледи постаралась быть на виду и поймать ее взгляд.

И еще эта, французская подстилка. Король Франциск, конечно, переборчив в женщинах и леди Винтер красива, но... Что если она метит в постель к Генриху? Анна Болейн встряхнула головой, отгоняя дурные мысли и улыбнулась мужу.
- Вы в хорошем настроении, моя маленькая Анна, - отметил король, прихлебывая темно-красное вино из кубка, - поделитесь радостью.
- Я всего лишь счастлива, что вижу вас, муж мой, - солнышком просияла в ответ Болейн, - мы так давно не были вместе.
- О да, - король, прищурившись следил за танцами, наблюдая и подмечая даже такие мелочи, как упавший на пол кружевной платок фрейлины и кавалера, его поднявшего, - ваша фрейлина, вот эта, рыжая...
- Анна Винтер? - королева положила руку на плечо короля.
- Да, - Генрих сделал еще один глоток, - она говорила с французским послом. Я хочу, чтобы вы ее держали поближе и не давали ей возможности повторить это снова.
"Не давать возможности говорить с послом или обеспечить вам оную для постельных утех, милый Генрих?"
- Конечно, муж мой, как скажете.

Поговорить с графиней получилось только когда королеву готовили ко сну. Уже облаченная в ночную рубашку черного шелка, Анна позвала фрейлину:
- Леди Анна! Останьтесь, вы расчешите меня. Остальные - свободны.
Миледи охотно подошла, взяла в руки гребень и приготовилась расчесывать королеву. "Я бы хотела быть королевой, но мне настолько не нравится Генрих, что лучше не думать об этом."
- Да, Ваше Величество. - Сказала она.
Королева проводила взглядом выходящих фрейлин и подставила голову под заботливые руки графини.
- Леди Анна, у вас есть дети? - неожиданно спросила она.
- Да, Ваше Величество, у меня дочь. Очень хороший и послушный ребенок. - Ответила Миледи, удивившись тому, как точно все совпадает. - Я обязательно представлю ее ко двору, когда она вырастет.
- Она похожа на вас? - улыбнулась королева немного мечтательно, глядя на свое отражение в зеркале, - или на вашего мужа?
- На меня, Ваше Величество. - Улыбнулась и Миледи.
- А вот моя дочь, принцесса Елизавета, точная копия Его Величества, - тяжелый вздох, - расскажите мне о Франции, миледи, я так давно там не была. Король Франциск все так же любезен с дамами?
- О, Франциск - галантный кавалер. - Ответила Миледи, подумав, что и в постели он неплох. - Во Франции по сути тоже самое, что и здесь, Ваше Величество, но люди говорят по-французски. Мне нравится Англия.
Анна Болейн хмыкнула, но справедливость замечания об языке французов оспаривать не стала.
- Знаете, леди Анна, мне довелось быть фрейлиной при дворе сестры короля Франциска. Уже тогда я была влюблена во Францию. Изящные манеры, искусства. Сеньор да Винчи... Он писал картину и моя сестра, Мария, даже позировала ему. Это было хорошее время, веселое и беззаботное. - Королева замолчала, вздохнув. - Но вы, конечно, правы, на родной земле и легче, и лучше. Завтра Сочельник, не будем о грустном.
- Ваше Величество, вы позволите спросить? -Попробовала подвести разговор Миледи к том, что ее интересовало.
- Пожалуйста, леди Анна, спрашивайте.
- Я слышала, что архиеписком Кранмер интересуется древними артефактами. Он может знать что либо о предметах лечащих бесплодие. - Напрямую сказала Миледи.
- С чего вы решили, что Его Превосходительство интересуется артефактами? - удивилась Анна Болейн. - Да, милорд архипископ много говорит об истории Англии и часто показывает предметы древности. Но это всего лишь черепки, наконечники стрел, горшки...
- О, я слышала об этом еще при францусском дворе. - Улыбнулась Миледи. - Быть может мне соврали.
- При дворе короля Франциска обсуждают увлечения архиепископа?! - изумлению королевы не было предела. Пожалуй, об этом должен будет узнать король. Анна Болейн, как никто другой была заинтересована в Реформации церкви и нельзя было допустить, чтобы один из ее двигателей - Томас Кранмер - находился в опасности.
- Там все обсуждают. И испанскую моду, и английский двор. - Улыбнулась Миледи.
- Значит, говорите, древние амулеты от бесплодия, - задумалась Ее Величество, - леди Анна, прошу вас исполнить одну мою просьбу. Вы можете поговорить об этом с милордом архиепископом, но так, чтобы не упоминать мое имя? Будто бы это нужно лично вам?
- О, конечно, Ваше Величество. Я притворюсь, что у меня был выкидыш и я встревожена. - Миледи сделала понимающее лицо.
- Благодарю вас, леди Анна, - королева снова посмотрела на свое отражение в зеркало грустно улыбнулась, - вы можете идти. Жду вас завтра, дорогая леди Анна и мы закончим наш крайне интересный разговор.
- Да, Ваше Величество. - Присела графиня в реверансе и удалилась.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 23-06-2018, 10:08

[Leomhann >>>]

Раймон де Три и Эмма Фицалан

23 декабря 1534 г. леса между аббатством Бермондси и Лондоном

"А мы ведь ещё не добрались до места прошлого нападения. Почему здесь? Обычно они охотятся глубже..."
Раймон соскользнул с лошади и прошёл вперёд, на ходу распуская завязки плаща. Тяжелая шерсть упала на снег. Михаилит остановился у морды лошади и медленно огляделся вокруг. Лес замер. Луны за низкими облаками почти не было видно, но на фоне снега Раймон всё равно видел кружившую вокруг тень. Раздался высокий, какой-то насмешливо-опасный хруст, словно ломалась корочка льда на пруду. Тварь упорно держалась на самой границе зрения, и воин выругался про себя. Вчера под конец ночи анку лишили добычи, и он надеялся, что монстр сейчас будет особенно голоден и бросится сразу. Вместо этого тот осторожничал, принюхивался, словно выбирал, нападать или нет. Какого дьявола? Идти за тварью в лес Раймону не хотелось до смерти: там анку будет двигаться быстрее чем михаилит, даром, что снега только по щиколотку. И легко сделает круг, вернётся к женщине на лошади и славно попирует.
"Нет, такого мы позволить не можем".
Раймон глубоко вдохнул и выдохнул, прогоняя из тела напряжение. Мороки на нежить почти не действовали: по крайней мере, на такую неразумную. Значит, с запахом и видом он ничего поделать не мог. Но если анку действительно чуял душу?
"Sancti spiritus adsit nobis gratia..."
Старые слова успокаивали, позволяли обрести внутреннюю пустоту, стать зеркалом, которое отражает пламя. Достичь равновесия, в котором есть только действие.
"Maria, Stella maris, perducat nos ad portam salutis..."
Краем глаза он заметил, как пошевелились кусты справа, но не шелохнулся.
"contumelias iniquas, non veras, contra nos oppositas..."
Он уже и забыл, каково это.
"Аминь".
Анку вырвался из леса и огромными прыжками кинулся к Эмме. Когда-то существо было человеком, но сейчас задние конечности выглядели скорее волчьими, с узкой стопой и костистой шпорой за пяткой. Руки оканчивались длинными, чуть не в локоть, серповидными когтями. Михаилит ждал. Если монстр, не обращая на него внимания, подберётся ещё немного ближе... и тут тварь, взрыхлив лапами снег, остановилась и выпрямилась в полный рост. Впервые чётко разглядев облик монстра, Раймон выдохнул богохульство и метнулся вперёд, на ходу выхватывая меч. Обычно анку представляли собой обтянутый кожей и остатками мышц скелет, но у этого живот гротескно выдавался вперёд. Несмотря на раннее время, он успел уже поохотиться, и поэтому был слишком осторожен. Его тело ещё не отвергло проглоченного. Согласно гримуарам - самый паршивый момент для того, чтобы убивать анку.
Встревоженный движением, монстр метнулся к лесу, и михаилит с усилием толкнул воздух свободной рукой. Струя огня, которого боялась почти любая нежить, вспорола воздух. Анку невозможным для человека, ломаным движением сложился вбок. Взметнулся снег, а огонь с шумом ударил в кусты, где пыталось скрыться умертвие. Бросив туда только один взгляд, анку оскалил крупные, бульдожьи клыки и бросился на Раймона настолько быстро, что тот еле успел пируэтом уйти в сторону, подставив клинок под взмах одной из лап. Лезвие начисто перерубило кость. Скелеты были большими, но достаточно лёгкими, так что заученный удар должен был лишить его равновесия, отбросить в сторону и подставить под завершающий удар.
"Легко".
Уже занося меч, Раймон понял, что что-то не так. Скелет и не думал шататься и падать. Вместо этого анку всё с той же скоростью, какую дарует только магия, хлестнул уцелевшей рукой, целясь в голову михаилита. Тот еле успел сбить когти вниз. С треском порвался сюрко, и Раймон сжал зубы, почувствовав резкую боль в предплечье - там, куда не доставал рукав кольчуги. У лица щёлкнули острые зубы. Из пасти монстра пахло свежей кровью.
Места для удара не было. Раймон отвернулся и снова призвал огонь, не заботясь о том, что на таком расстоянии может вспыхнуть его собственная одежда. Дохнуло жаром, и анку, который на таком расстоянии не смог бы увернуться, даже почуяв колдовство, засвистел. Раймон отпрыгнул и поднял меч, но нужды защитаться больше не было. Монстр катался по снегу, пытаясь сбить пламя, но огонь всё равно плясал на сухой плоти, пропитанной тёмной магией. Выбрав момент, михаилит рассчётливо перебил анку позвоночник, после чего наступил на лапу с зазубренными когтями и сломал её в локте ударом сапога. Раймон знал, что нежить быстро залечит и этот перелом, и даже причинённые огнём раны, но ему просто нужно было выиграть немного времени. Отрубив, наконец, голову твари, михаилит тяжело опёрся на меч. Он даже не представлял до сих пор, насколько потерял форму. Ещё бы немного... он ощупал прорехи в сюрко. Рваные разрезы шли через всё плечо и часть груди. Чуть выше, где шею закрывает только воротник рубашки, и... он мрачно усмехнулся. Эмма действительно могла бы получить своё приданое. А он-то полагал, что это будет просто прогулкой. Пугал - и посмеивался про себя. И не учёл, что у обожравшейся твари баланс уже иной, а центр тяжести смещён ниже. Что ж. Урок получен. И хорошо, что это были не мавки или стая лесавок.
Он бросил взгляд назад. Эмма всё так же как влитая сидела в седле. Лошадь за время схватки не сдвинулась даже на шаг.
- Вот и всё. Стоило бояться, - лёгкий тон давался уже не так просто, но Раймон решил, что сойдёт.
Девушка не ответила. Он подошёл ближе, присматриваясь, а потом со вздохом полез в поклажу за флягой с бренди.

"К этому невозможно привыкнуть" , - первая мысль после возвращения к самой себе была у Эммы именно такой. Спроси её сейчас кто, к чему она собирается привыкать, и что вообще произошло - она бы не смогла ответить. Все воспринималось даже не цветами и запахами, не словами и образами, а просто таким мощным потоком, состоящим из всего перечисленного, что девушка просто не способна была вместить это в себе. Сначала она молилась, уговаривая себя не визжать, не шевелиться и не падать в обморок. Затем стало холодно, ярость чудовища навалилась на нее, Эмма видела перед глазами только алую, с вкраплениями багрянца, пелену. Девушка закашлялась, когда в горло полилась жидкость с запахом и вкусом алкоголя, внезапно ощутила холод снега и сквозь навернувшиеся слезы увидела, наконец-то, михаилита с выражением лица, которое она для себя описала, как озадаченное.
- Я понимаю, бой был на редкость скучным, - задумчиво произнёс михаилит. - Но чтобы уснуть за такое малое время!..
- Не хочу знать, каким он может быть захватывающим. - Эмма cжала голову руками, пытаясь унять головокружение . - По крайней мере, пока не научусь не сопереживать.
- Значит, нужно больше практики? Это несложно. С тех пор, как орден лихорадит, твари развелись на самых окраинах Лондона, - Фламберг поморщился, снова полез в сумку и достал кусок чистого полотна, которым принялся, не торопясь, заматывать рану на руке.
- Давайте помогу, - при виде бинтов в послушнице проснулась монастырская травница, которой приходится зачастую быть и лекарем. И если она еще окончательно не стряхнула с себя ощущения боя, то выполнять привычную работу это ей не помешало.
Когда она закончила, михаилит благодарно кивнул и поднялся.
- А ты хорошо справилась. Спасибо. Без тебя я бы эту тварь мог и до завтра не прибить, - продолжая говорить, он направился к останкам чудовища, где принялся методично, по одному, обрубать длинные когти, - а за это время, кто знает, сколько бы ещё мертвецов она за собой оставила.
- Надо промыть рану, - начала было говорить вслед ему Эмма, - справилась?! Не говорите этого настоятельнице, она придумает для меня что-нибудь более изощренное, нежели розги. Надо промыть рану, я сомневаюсь, что тварь мыла руки. И прихватить хотя бы парой швов. Как и ваше сюрко.
- А что говорить настоятельнице, чтобы наказания не было? - михаилит вернулся и бросил Эмме в подол пять когтей. Костяшки глухо стукнули.
- Ничего, - вздохнула девушка, - все равно не поможет. Зачем это? - Без тени брезгливости она подняла один из когтей, - Мы чахотку в монастыре стараемся не лечить, брат-лекарь не умеет. Я их никуда не смогу применить.
- Зато продать, наверное, сможет, - Фламберг пожал плечами. - Помогала - значит, твоя доля, напополам.
- Спасибо, - послушница едва заметно улыбнулась, - но у меня ничего своего не может быть. Поэтому, не вижу смысла вам отдавать свой законный заработок монастырю. Мне на будущий год приносить обет и принимать постриг... Если допустят. Все равно придется отказаться от мирского.
- Оставаться в этом монастыре с этой настоятельницей - дело, конечно, дрянь, - Фламберг протянул ей руку, помогая подняться. - Видывал я и получше, хоть и редко. А что теперь скажешь: кто страшнее - ваша преподобная мать или эта тварь?
- Преподобная мать еще жива, - Эмма принялась отряхивать юбки от снега, - и здравствует. А тварь - нет. Думаю, ответ очевиден.
- Сегодня, - Фламберг помог Эмме сесть в седло. - Преподобная мать разрешила мне осмотреть гобелены и витраж. И, вероятно, заплатит - по крайней мере, я на это надеюсь. Голову анку, если придётся, я поставлю ей прямо на стол. А потом меня ждёт дорога дальше, с новыми, ещё живыми монстрами. Как ты думаешь, они тоже лучше настоятельницы?
- Монстры убивают один раз, - послушница вздохнула, - они не заставляют ежедневно умирать от страха наказания, от холода молельной, ночью, от болей в спине и коленях. От несправедливого отношения. От того, что нельзя даже сострадать. "Это грешно, Эмма, - с точностью воспроизвела она интонации аббатисы, - кичиться даром перед сестрами".
- Так уезжай со мной, - Фламберг говорил настолько обычным тоном, словно в предложении не было ничего особенного. - Твой дар слишком ценен для мира, чтобы запирать его без пользы. Уверен, что смогу показать ещё много монстров для сравнения с преподобной матерью. Может быть, даже получится заработать на приданое перед Норфолком. Хотя когти, конечно, достаются не каждую неделю.
От удивления Эмма чуть не выпала из седла. Некоторое время она лихорадочно соображала, что нужно сказать. Затем, когда изумление прошло и она снова обрела способность мыслить здраво, предложение михаилита обрело определенную заманчивость. Репутацию ее все равно сейчас по клочкам не соберешь, после этой ночи-то.
- Вы серьезно? Я же вам мешать буду... Я подумаю, можно?
- Рыцари ордена привыкли путешествовать с гаремами, и это ничуть не мешает, - михаилит вскочил на лошадь за спиной девушки и снова обнял её за талию. Потом вздохнул. - Шутка. Никаких гаремов по уставу. Да, серьезно. Нет, я думаю, что пользы будет гораздо больше, чем помехи. У тебя несколько часов, пока я не закончил дела в аббатстве.
- Вздох человека, сожалеющего о строгости устава, - откомментировала услышанное Эмма, - и прекратите меня так обнимать... хотя бы, перед аббатством. Иначе я не смогу сидеть в седле, если настоятельница это увидит.

Аббатство Бермондси

В аббатстве, несмотря на час вечерни, их ждали. Эмму, не дав ей опомниться, подхватили под руки две пожилые монахини и увели, а потому раной Фламберга занялась сестра Адела. Она неодобрительно качала головой, промывая ее, и злобно смотрела на михаилита, накладывая швы. Всем своим видом травница выражала неодобрение и несогласие с тем, что воин сотворил с ее подопечной. Впрочем, работу свою она делала споро и аккуратно.
- Вот, - всучила она пациенту пузырек темного стекла, - будет болеть - пить по ложке. Вас мать-настоятельница ждет.

Аббатиса действительно ожидала его, нервно меряя шагами пол кабинета. Заслышав поступь мужчины за дверью, она с неожиданной прытью подбежала к своему креслу и уселась в него, приняв вид королевы.
- Вы выполнили свою работу? - холодно осведомилась она, только лишь воин вошел.
- Конечно, - Раймон открыл полотняную сумку и поставил её на стол перед настоятельницей. Изнутри на неё оскалился обтянутый рваной кожей череп. - Если орден берётся за работу - он её выполняет.
Монахиня перекрестилась, брезгливо отодвигая сумку от себя.
- Это точно оно? - спросила она недоверчиво, - я должна быть уверена, за что плачу пятнадцать фунтов!
- Можете показать тому выжившему, - холодно улыбнулся михаилит и наклонился ближе. - И посмотреть на реакцию. Или, может быть, в вашем собрании книг есть гримуары с описаниями монстров? Ещё можно послать работников, чтобы привезли весь труп - волки его не тронут, так и лежит там. И тогда вы точно узнаете, за что платите двадцать четыре фунта.
- Вот ваши семнадцать фунтов с цеховым сбором, - вздохнула настоятельница, выкладывая на стол мешочек с деньгами, - смотрите гобелены и покиньте обитель. Вы принесли сюда слишком много смятения.
- Семнадцать фунтов, - Раймон покатал сумму на языке, взял мешочек и взвесил на руке. - Вы обещали мне сопровождение, преподобная мать. Та трусливая послушница мямлила что-то про то, что работает с гобеленами. Представляете, перетрусила так, что пришлось хорошо отхлестать по щекам, чтобы перестала визжать.
- Эмма? - Удивилась аббатиса,словно забыла, о ком идет речь, - она не сможет вас сопроводить. У нее время покаяния. Я велю сестре Эмилии проводить вас в гобеленную.
Раймон пожал плечами.
- Главное - чтобы проводили. Благодарю, преподобная мать, и надеюсь, что нам не придётся встречаться по такому поводу снова. Да пребудет с вами Господь.
Настоятельница пробурчала слова благословения и жестом попросила выйти из кабинета и ожидать там.
Сестра Эмилия заставила себя ждать. Когда она проплыла по коридору к памятному уже гобелену с Архистратигом, звонили к ужину. Высокая, ростом почти с самого михаилита, с томным взглядом голубых глаз, она шла, точно по бальным залам Уайтхолла.
- Гобеленная, - лениво и чуть снисходительно улыбнулась монахиня Раймону, - находится в обители. Будьте любезны следовать за мной и не поднимайте головы, чтобы не смущать сестер.
Не дожидаясь ответа. она прошла мимо михаилита и открыла неприметную дверцу в конце коридора.
- Следуйте за мной, - повторила сестра Эмилия, входя в дверь.

Гобеленная комната обнаружилась за парой темных и пыльных поворотов. Светлая, просторная ,с несколькими станками для вышивания и стеллажами, сплошь увешанная гобеленами. В ней легко можно было представить, как благочестивые и трудолюбивые монахини работают, полностью отадавась благословенному труду.
- Вот, - плавно повела рукой Эмилия, - наши работы.
Заметив несколько работ с единорогами, Раймон невольно задумался о том, не их ли так ненавидела Эмма. И о том, сможет ли послушница выбраться из монастыря. Он предпочёл бы обойтись без необходимости придумывать себе новую работу или доставать рекомендательное письмо архиепископа... впрочем, последнее здесь помочь скорее всего и не могло. Гобеленов разной степени завершённости здесь было слишком много, чтобы осматривать все, и он повернулся к проводнице:
- Меня интересуют гобелены с королём Альфредом. Они тоже где-то здесь?
- Это древние работы, - монахиня нежно провела рукой по щеке михаилита, - мы их не показываем обычно. Но для вас...
- Мне разрешила взглянуть на них - и на витраж в церкви - мать-настоятельница, - аббатиса сказала не совсем так, но Раймон не видел смысла передавать её слова совсем уж точно.
- Покажи ему их, - сдавленно, сквозь зубы подала голос от двери Эмма, вошедшая только что. Девушка с трудом передвигалась, держа неестественно ровно спину, отчего ее шаги по коридору слышали, наверное, даже на улице, - постой, я сама.
Она подошла к одному из стеллажей у дальней стены и в несколько приемов вытащила гобелен, завернутый в рулон из пергамента.
- Помогите, - буркнула она михаилиту, - развернуть нужно.
Раймон шагнул к девушке, чуть не сбив с ног сестру Эмилию: та стояла настолько близко, что михаилиту пришлось оттолкнуть её бедром.
- Простите, сестра, - бросил он через плечо и взялся за край гобелена, удерживая его на станке. - Так?
- Да, - процедила Эмма, - разворачиваем.
Морщась от каждого движения, она с трудом развернула рулон.
- Вот, смотрите. Тот гобелен, о котором я говорила. Сцена из детства Альфреда Великого, предполагают, что это работа одной из его дочерей, Эфриды. В центре - сам король в окружении старших братьев.
- Интересно, почему он смотрит на нас? - михаилит прикусил губу. Никогда он не интересовался гобеленами, и никогда прежде не возникала надобность запоминать их в деталях. Он подозревал, что второй раз мать-настоятельница разрешения ему не даст. - И что означает ветка дуба в руках?
- Ветка дуба означает здоровье, силу. Видите, она пожелтевшая?
Михаилит кивнул.
- Это символизирует тяжелую болезнь держащего ветвь. Гораздо более интересно, почему ребенок держит в руках символ августинцев. Вот это пронзенное стрелой сердце поверх книги - эмблема монахов-августинцев. На их присутствие также указывает и сам святой Августин, вот он в левом углу. Он одновременно и благословляет мальчиков, и указывает рукой на женщину с королевскими регалиями: скипетром с резным голубем. С этим скипетром до сих пор коронуются короли Англии. Видите, она будто бы несет его маленькому Альфреду? К тому же небо лиловое. Это и королевский цвет, и одновременно цвет надежды, обещания, - Эмма перевела дух, - выжженную землю трактуют как символ нашествия данов. Почему мальчик смотрит на нас? Обычно художник так изображал либо себя, либо главного героя.
- А ведь августинцев в Англии в то время не было, - Раймон с трудом вспоминал уроки. Слишком давно наставники пытались вбить в него историю. - Или где-то всё-таки существовала община...
- В Августинском аббатстве могут сказать больше, - девушка попыталась сесть за станок, но тут же встала, - у них есть и продолжение этого гобелена. Не ясно, зачем две взамосвязанных работы разнесли по разным обителям.
- Может, для сохранности, - михаилит небрежно пожал плечами, но его этот вопрос занимал тоже. Для сохранности - или чтобы случайный зритель чего-то не увидел. Может быть, в этом задании от Кранмера и был какой-то смысл. Слишком много странностей на одну старую тряпку. И это же снова приводило михаилита к мысли, что ему нужна Эмма. Девушка слишком много умела и слишком много знала. К тому же... порядки в аббатстве не нравились ему всё больше. И послушницу было жаль. Его собственное обучение в ордене было далеко не мягким, но и без бессмысленной жестокости.
- Эмма, - вмешалась сестра Эмилия, доселе нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу и потирающая ушибленный бок, - разве тебя не призвали к покаянию? Что ты тут делаешь?
- Упокоили уже, - буркнула под нос Эмма, но услышал ее, похоже, только михаилит, - меня отпустили подумать о грехах, сестра Эмилия, искупить прегрешения работой.
- Хорошо бы у августинцев тоже нашёлся знаток старинных гобеленов, - Раймон потёр подбородок, пристально глядя на тканный рисунок. - Как думаешь? Будет такой?
- Будет, - кивнула девушка, - обязательно.
- Было бы замечательно, - искренне обрадовался Раймон, после чего скользнул по Эмме взглядом и мысленно поморщился. Если даже он понял ответ правильно, ехать в седле послушница не могла точно. И кто знает, когда сможет. И выбираться как-то из обители ей тоже придётся самой. Во власти Раймона было разве что остаться здесь ещё на какое-то время, невзирая на слова настоятельницы. - Правда, будет это не так скоро, как хотелось бы. Не хочется растрясти рану в дороге, а лекарь здесь хороший.
- Вам надо посетить ночное бдение, помолиться о выздоровлении, - посоветовала послушница, копируя тон Раймона, - к тому же, в церкви есть замечательные витражи с королем Альфредом.
- Выздоровление... нет. Но о всенощной я думал и сам, пусть и по другой причине, - михаилит поднял глаза к белёному потолку. - После этого дня я ощущаю необходимость в том, чтобы Господь просветил меня на путях земных.
На помощь Эмме, раздумывающей, как поточнее намекнуть на последний ряд в церкви, как ни странно, пришла сестра Эмилия, хоть и не подозревая об этом.
- Фи, - сморщила она нос, - ночное бдение так утомительно. Я все время пытаюсь уснуть. Поневоле приходится позади всех располагаться. От двери хотя бы холодом тянет, приятно бодрит.
- Благочестие и стремление говорить с Богом - вот что должно поддерживать наш дух, сестра, - помолчав долю секунды, михаилит вздохнул и продолжил: - Но, конечно, плоть слаба. Если холод помогает христианину - значит, так тому и быть. Иначе Господь в мудрости своей не вдохновил выстроить храм именно так.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Церковь во время всенощного бдения

Церковь напоминала улей во время медосбора: суета, гудение голосов и над всем этим царит матка, то есть, аббатиса, бдительным оком наблюдающая за своими подопечными. Обычно вигилия проводится в ночь на Рождество, на Пасху, на смерть короля. До Пасхи было еще далеко, а Его Величество Генрих VIII благополучно здравствовал. Однако настоятельница аббатства Бермондси приказала проводить всенощные почаще, дабы сестры старательнее смиряли плоть и дух. Впрочем, героем этого служения в этот раз был не отец Стефан, каноник аббатства, а михаилит Фламберг, скромно расположившийся позади всех. Молодые монахини и послушницы перешептывались и хихикали, бросая кокетливые взгляды, матери с неудовольствием поджимали губы.

- Эмма рассказывала сестре Эмилии, что, - громкий шепот сестры Бернардины слышался, благодаря акустике старинного собора, даже у входа, но не всегда разборчиво. Впрочем, отрезок, отмерянный двуми изящными ручками монахини в воздухе и равный в длину примерно предплечью человека, не оставлял сомнений в предмете разговора. По храму прокатился восхищенно-завистливый вздох.
- Эмма? Рассказывала? - Презрительно хмыкнула другая, в одежде новообращенной, своей соседке, - из нее и в лучшее время ни слова не вытянешь, а уж сейчас...Врет Бернардина, грех-то какой.
- Может и не врет, - вступилась за рассказчицу ее собеседница, - Эмилия говорила, что была с ними в гобеленной. Так Эмма мало того, что примчалась, как на крыльях, когда узнала, он ей еще и помогать кинулся, гобелен разворачивать, а на саму Эмилию и не взглянул даже. Хотя, Элеанор-то, Эмилия, то есть, покрасивее будет. Эмма против нее, ну что гусенок, тьфу, взглянуть не на что.

- А он хорош собой, - громко шептались в другом углу, - а как на коня вскочил... Если завтра пойдет на перевязку к сестре Аделе, я напрошусь в госпиталь помогать. Помню, в миру у меня был похожий. Истинно говорю вам, сестры, брюнеты - самые страстные.
- То-то ты прошлой зимой плод травила, - не менее громким шепотом отвечали ей из следующего ряда, - будет шептаться, бесстыдницы, нашли чего обсуждать, прости Господи!
- Такой набожный, - умиленно вещали в центре, - сам попросился на бдение, смиренно голову как преклонил. Ну прямо ангел божий! Воистину, силы для борьбы с нечестивыми тьмы порождениями даются не каждому, а лишь глубоко верующему. А сестра Эмилия - бесстыдница, только и думает, что о грехе плотском. Врет, ибо отверг он ее. Так и сказал - изыди, мол, нечестивица, плоть слаба, благочестие желаю сохранить.
- Да, я слышала от сестры Марии, а та от сестры Маргариты, а она от сестры Эмилии, что он гобеленную смотрел, гобеленами сплошь духовного содержания интересовался.
- Ох, сестры, все же есть что-то соблазнительное в таких набожных мужчинах...

- К утру он будет мой, - хриплым шепотком обещала сестра Эмилия (хотя сейчас она скорее была Элеанор), облизнув полные, чувственные губы, - он на меня так смотрел у кабинета настоятельницы...И в гобеленной... Стоял так близко, что можно было почувствовать его дыхание и я видела линию мужественного подбородка и эти черные глаза. Совсем, как у свитского испанского посла, в бытность мою в свите вдовствующей принцессы Уэльской.
- Катерина-то Арагонская, храни ее Господи, тебя сюда и заперла, - одернула ее монахиня в возрасте.
- О да, - Эмилия улыбнулась, - но оно того стоит...

- Эмма-то, Эмма! - захлебывалась послушница ближе к выходу, - едет, как будто так и положено - чтобы впереди мужчины в седле - а он ее за талию придерживает. А я говорю, правильно ей матушка преподобная наша наказание назначила, небось, в сене-то навалялась с михаилитом. Сегодня она сидеть не может, а завтра еще и ходить не сможет, сестра Магдалена сказала, что после бдения ее продолжат вразумлять. И поделом ей, бесстыднице!

Раймон слушал разговоры монахинь и разглядывал витражи. Разговоры были значительно интереснее: мастер по стеклу, в отличие от ткача, не привнёс в работу сколько-нибудь необычных деталей. Король Альфред стоял на фоне холмов, готовясь вытянуть из ножен длинный меч. Лицо короля было преисполнено решимости, а над его головой дугой выгибалась надпись: "Альфред Великий, воин и законодатель". На всякий случай михаилит попробовал запомнить линию холмов, но это казалось делом безнадёжным: из подобных пейзажей состояла немалая часть Англии.

Эмма стояла бдение, будто погрузившись в молитву. Сестра Адела смазала ей рубцы от розги мазью, выпоила большую кружку болеутоляющих трав и теперь девушка была готова ко всему. По крайней мере, ближайшие несколько часов, пока будут действовать мазь и травы. На бдение послушница слегка опоздала, по ряду причин. Во-первых, необходимо было спрятать свой узелок со скудными пожитками (лекарский инструмент, немного трав и денег, смена белья) и теплые вещи в укромном местечке недалеко от врат монастыря. Во-вторых, озаботиться ключами от этих самых врат. Для этого пришлось взять на себя грех и дважды украсть: сначала снотворное у сестры-травницы, потом нужный ключ - у опоенной сестры-привратницы, благо, что в поднявшейся суете можно было относительно безопасно все это проделать. Ключ теперь висел на шнурке, рядом с нательным крестиком и девушка запрещала себе его постоянно трогать. Шепотки, блуждающие по церкви, она слушала с таким отстраненным видом, что складывалось впечатление, будто говорят не о ней. На михаилита, сидящего на некотором расстоянии от нее, Эмма не смотрела вообще, хотя никто и не осмелился занять место в заднем ряду.
Вигилия шла своим чередом. Пение гимнов, чтение молитв, духота. Когда отец Стефан подал знак певчим, что нужно будет переходить к серединной молитве, Эмма пошевелилась, вздохнула и посмотрела на михаилита, не поднимая молитвенно опущенной головы. Убедившись, что все погружены в молитву, девушка украдкой вытащила нательный крест, рядом с которым болтался ключ, погрела в ладонях и спрятала снова. Оставалось надеяться, что Фламберг обратит внимание на нее и поймет, от чего ключ.
Тем не менее, тот никак этого не показал. Михаилит сидел, полностью сосредоточившись на бдении, словно общение с Господом действительно занимало всё его внимание. Из-за мерцания свечей на секунду показалось, что силуэт его двоится и троится. Спустя несколько мгновений Эмма почувствовала движение воздуха рядом, и тихий, бесплотный голос прошептал ей на ухо:
- Когда?
Дыхание на коже казалось совершенно настоящим.
- Когда отвернется, - прошептала девушка, вздрогнув. - Только очень тихо.
Пустота рядом еле слышно фыркнула, и ощущение присутствия пропало.
Эмма ниже опустила голову и сняла тканевые туфли, в которых ходила в монастыре. Ноги все равно заледенели к середине службы, а босиком она ходила тише.. Отец Стефан отвернулся от паствы и воздел руки, монахини опустились на колени, одновременно с ними послушница поднялась на ноги и, осторожно переступая, пошла к выходу. Сердце стучало так громко, что девушке казалось, будто его слышат все. "Тише, тише, - уговаривала она себя, - не спеши". Заветная дверь оказалась приоткрытой и худенькая послушница прошмыгнула в щель, слегка зацепившись подолом облачения за угол. Босые ноги обожгло снегом.
Рядом отпечатались следы подбитых гвоздями сапог, и из тёмного воздуха словно соткался Фламберг. Судя по лицу, ситуация его явно забавляла. Он вопросительно поднял бровь и кивнул в сторону стойла у странноприимного дома.
Эмма отрицательно покачала головой. Сняв с шеи ключ вместе с крестиком, она всучила его михаилиту, жестом показав, чтобы ждал ее у ворот. Ей необходимо было забрать вещи. В спешке, девушка долго не могла отыскать заветный узелок с теплой одеждой и обувью, и готова уже было разрыдаться от отчаяния, как вещи неожиданно нашлись, причем в том месте, где послушница смотрела трижды. Впрочем, ни шапка, ни палето, ни теплые ботинки уже не могли согреть. Оставалось надеяться, что озноб был следствием розог, а не начинающейся лихорадки.
За это время Фламберг успел отомкнуть замок на воротах и подвести к ним навьюченную лошадь. Молился он без кольчуги, и сейчас тоже не стал тратить время на переодеваниие. Когда Эмма подошла ближе, михаилит осмотрел её с некоторым сомнением, но всё же подставил руки. Всё-таки в церкви она держалась гораздо лучше, чем в гобеленной.
- Я выпила болеутоляющие настойки, - сообщила Эмма, устраиваясь в седле, - все, какие нашла. Но меня уже знобит, так что продержусь я не больше получаса.
- Значит, стоит поспешить.
Фламберг отворил створку ворот. Та громко скрипнула, и он на секунду приостановился, слушая. От церкви не доносилось никаких звуков. Михаилит вывел лошадь наружу и прикрыл ворота.

[Leomhann >>>]

Со Спектром.

23 декабря 1534 г. Где-то в лесах под Лондоном, под утро

Охотничья заимка, низенькое бревенчатое здание с дерновой крышей, обнаружилась там, где Раймон и помнил. К тому времени, как он остановил лошадь у поляны, под прикрытием деревьев, Эмму била крупная дрожь, и девушка шипела сквозь зубы на каждом шаге. И всё же михаилит медлил. В такую зиму не угадать заранее, кто может оказаться в хижине. Но над трубой не было видно дыма, снег у стены, что примыкала к печке, не растаял, и небольшую разваленную поленницу покрывала тонкий слой снега. Если внутри кто и был, он не нуждался в тепле... и сидел там достаточно давно, чтобы не оставлять следов. И ему хватило ума прикрыть за собой дверь - что исключало всех животных и большую часть неприятных тварей. Кроме самых опасных.
Убедившись, что девушка, по крайней мере, не выпадет из седла, он осторожно обошёл заимку по кругу, заглянул в окна. Наконец, осторожно открыл дверь. Предострожности оказались излишними: внутри никого не оказалось. Обстановку составляли низкая лежанка, вырезанный из цельного пня низкий стол да кривой, но крепко склоченный стул. И тот, кто заходил сюда последним, позаботился о тех, кто придёт после: в очаге были шалашиком сложены присыпанные снегом дрова, а на крюке даже висел небольшой котелок.
Устав не рекомендовал использовать магию там, где без неё можно было обойтись. Раймон разжёг очаг одним жестом, потом снова выскочил наружу и помог бывшей послушнице выбраться из седла.
Эмма со стоном сползла с лошади. Телесные наказания "хороши" не только тем, что смиряют душу. Они еще и надолго уязвляют плоть, с каждым движением, вздохом напомная о совершенном грехе. Спину при каждом шаге будто бы скребли когтями дьяволы. Судя по тому, как стягивало кожу, рубцы начали воспаляться, но посмотреть, что творится, девушка сама не могла. Она и шла-то с трудом, опираясь на руку михаилита. Внутри Фламберг подтащил к огню один из стульев.
- Когда разгорится, станет теплее. Садись, пока я займусь остальным.
У хижины не было навеса для лошадей, но ещё при первом осмотре с той стороны, куда выходила каменная кладка печи, Раймон заметил подобие коновязи: вбитый в землю кол достаточной высоты.
- Сойдёт, - поводив лошадь по кругу, чтобы та остыла, михаилит набросил удила на столб и бросил в торбу несколько горстей ячменя. Затем снял поклажу, насухо обтёр лошадь пучком соломы, который выдернул из-под крыши, и накинул попону. Похлопал лошадь по шее и посмотрел на небо, оценивая погоду. - Навеса нет, но стена скоро нагреется. Не пропадёшь.
Прежде чем вернуться, он ещё некоторое время стоял, барабаня пальцами по камню. Потом усмехнулся. Даже если придётся задержаться здесь на день-два - пускай. Крыша над головой и припасы - есть. Сроков архиепископ не ставил. Если же аббатиса пошлёт кого-то вслед - что же, там будет видно. Раймон не припоминал правил, запрещающих послушницам покидать монастырь до пострига. Обычно всё сводилось к деньгам. Монастыри не особенно гнались за беглецами потому, что в этом случае не нужно было возвращать взнос за приём послушника. Возможная мстительность матери-настоятельницы, насколько он понимал, не подкреплялась законами королевства или церкви. А раз так - пускай. Уже приготовившись открыть дверь хижины, он оглянулся на лес, вглядываясь к тёмные силуэты деревьев. Ни движения, ни звука, кроме посвистывания ветра. Хорошее место.

Эмма, превозмогая себя, набрала снега в котелок и повесила его над огнем. Из заветного узелка с травами в талую воду полетели зверобой, шалфей и календула. Травница понюхала закипающий отвар и, подумав, добавила еще и ромашку. Приготовление отваров, настоев было для нее священнодействием, сродни магии. В такие моменты она отрешалась от всего и серьезным, торжественным выражением лица напоминала языческую жрицу. В узелке нашлась и длинная деревянная ложка для помешивания, столь любимая сестрой Аделой. Невесело усмехнувшись, девушка попробовала отвар и перевесила котелок ближе к устью очага, где дрова уже прогорели, и тлели угли. Эмма уселась на стул. Сейчас было самое время задумываться о том, что будет дальше.Бывшая послушница не обольщалась относительно дальнейшей жизни своей в монастыре. Она еще помнила несчастную сестру Алекси, запоротую до безумия, запертую в одной из келий. Когда родные приехали навестить ее, это была полубезумная, грязная, опустившаяся женщина, все время просившая пить. Но у Алекси были родные. Эмма Фицалан была не нужна никому, хотя, возможно, брат сочтет это достойным поводом, чтобы потребовать ее приданое назад. Он всегда был жадным, Ричард Фицалан-младший. Хотя его и нельзя было назвать глупцом. Узнав, что сестра уехала с михаилитом (если скажут, конечно. Версия для родственников вполне могла звучать как "умерла от чахотки"), преследовать и связываться с орденом он не будет - это означало бы необходимость принять Эмму в доме. Или поместить в другой, более строгий монастырь.
Стукнула дверь. Увидев котелок и учуяв запах, михаилит одобрительно хмыкнул. Положив седельные сумки и оружие у лежанки, он скинул плащ с перчатками и подошёл ближе к огню.
- Что с тобой делали - розги?
- Да, - Эмма оторвалась от созерцания котелка и осторожно повернулась к воину.
- Паршиво, - Фламберг помолчал. - Мы можем остаться здесь, пока всё не заживёт. Запасов хватит. И я не думаю, что мать-настоятельница пошлёт достаточно убедительную погоню. В лесу сейчас мёртво, но я могу достать нужные травы для мазей в ближайшей деревне.
- У меня есть и травы, и основы для мазей, - девушка зачерпнула ложкой настой и попробовала его, - деревенские часто собирают травы не правильно и не в срок. Мне кажется, что аббатиса вообще никого не пошлет. Я не давала обетов и не принимала постриг, за обучение заплачено из приданого. Брат за шесть лет спрашивал обо мне один раз, когда йомен из его поместья проездом был в аббатстве.
- Это смотря у кого спрашивать. Ты не поверишь, насколько часто при моём занятии приходилось интересоваться такими вещами и оценивать качество, - михаилит прислонился к стене, сложив руки на груди. - Как ты думаешь, сможешь научиться не замирать при драке? Я говорю не про помощь, упаси Бог, а про то, что в тот раз ты бы и убежать не сумела. Разве что лошадь бы понесла, но на это полагаться не стоит. Роза - очень спокойное животное.
- Если бы к ярости твари примешивались еще и ваши эмоции, я еще б и в обоморок упала, - заверила собеседника бывшая послушница, - в глубокий. Думаю, смогу. После монастыря тяжело отключаться от чужих чувств, в обители не было в этом необходимости. Монахини... у них переживания разнообразием и силой не отличаются, - девушка улыбнулась, - я думаю, вы слышали их разговоры в церкви.
- О, да. Мне они показались достаточно эмоциональными. Кажется, твоя лекарка - единственная, кого я не впечатлил, - голос михаилита прозвучал сухо, но уголки губ дрогнули. - И всё же странно. Мне казалось, что в этих стенах достаточно чувств. И страха, и боли тоже: вряд ли только тебя наказывали. Значит, бой настолько иной... чем, если можешь сказать?
- Это сложно описать, - Эмма задумчиво уставилась на огонь, - в монастыре - это привычный фон, рутина. Не замечаешь, как отбрасываешь не нужное - и чужую боль, и страх, и радость. Тем более, когда запрещено проявлять себя. Срабатывать начинает только на страждущем в госпитале, как было с тем разбойником. В бою же... Я не была готова к тому, что у твари настолько сильна ярость. На теле убиенного был лишь слабый шлейф, как от эфирных масел.
- Хорошее сравнение, - пробормотал михаилит и видимо встряхнулся. - Хорошо. Значит, нужна практика. Ну, с этим, как поправишься, проблем не будет, думается мне. С тех пор, как орден ослабел, твари вон подползают к самому Лондону. Скоро в Темзе мавки будут хвосты стирать и моряков прямо с палуб стаскивать. Ладно. Для начала - выздороветь. Насколько я знаком с такими делами, тебе в рубцы нужно втереть снадобье?
Эмма, не отрываясь от огня, кивнула, чувствуя, как у нее начинают гореть уши.
- Ага. Дело нехитрое, если руки правильные, а не грабли, как у брата Добни. Такие мозоли, что скорее оставшуюся кожу сдерёт, - Фламберг вздохнул и посмотрел на руки. - Конечно, давно не приходилось.
Цветом лица девушка теперь могла посоперничать с кардинальской мантией. От смущения она опустила голову и выбившиеся из-под чепца пряди закрыли лицо.
- Само пройдет. Скоро.- Неубедительно заявила она.
- Ага, - повторил михаилит. - И огонь в ранах не заведётся тоже сам собой?
- Надеюсь, рассечения нет, и просто очень сильное воспаление, - бывшая послушница принялась нервно теребить края передника, - давайте, я лучше шов ваш посмотрю?
- Посмотришь, обязательно, но потом, - михаилит улыбнулся, а потом посеръёзнел. - Там, где речь идёт даже не о днях, а о неделе или даже больше - не стоит слишком полагаться на надежду. Раны нужно осмотреть и обработать, и ты сама это знаешь. Скромность - это хорошо, но практичность там, где нет настоящего выбора - лучше. Если, конечно, тебя не прельщает последующая канонизация.
- Отвернитесь, - пролепетала Эмма, - пожалуйста.
Девушка медленно стащила с себя палето, аккуратно повесила его на стул. Глубоко, со всхлипом, вздохнув, развязала тесемки облачения, отчего оно упало на пол. В ворот нательной рубашки она вцепилась, как утопающий – в последнюю соломинку. Пальцы мелко дрожали, и узел тесьмы она развязать смогла не сразу. Рубашка пахла лавандой. Эту отдушку для белья бывшая послушница изготавливала сама и очень гордилась, когда у нее это получилось в первый раз. Сейчас, в маленькой хижине, у догорающего очага, раздеваясь перед мужчиной, пусть и отвернувшимся, Эмма подумала о том, что запах цветов – явно лишний и создающий неуместную атмосферу. Она побагровела еще больше (хотя казалось - больше некуда) и спустила рубашку с плеч, придерживая ее в горсти у груди.
- Все, - прошептала она, поворачиваясь спиной к михаилиту.
Раздались шаги. Какое-то время михаилит, видимо, изучал последствия наказания за грехи, потом неодобрительно хмыкнул.
- У тебя есть готовая мазь, или нужно делать? Тысячелистник, фиалка?
- Есть, - срывающимся голосом ответила Эмма, - в узле, на стуле. Мазь, настойка тысячелистника в темной бутылке.
- Всё не слишком плохо, но лучше позаботиться сразу.
Фламберг обошёл бывшую послушницу и развернул узел. Искать пришлось недолго: деревянных плошек с мазью под полотняной крышкой было всего две, а все бутылочки, как водилось у хороших травников, были подписаны. Кусок чистого полотна михаилит достал уже из собственной сумки, после чего снова повернулся к Эмме. На ярлычке пузырька тёмного стекла можно было разобрать часть надписи: "...léa millefó...".
Девушка опустила голову под взглядом воина, плотнее прижав рубашку к груди. Краснеть она больше уже не могла, и без того покраснела до корней волос, а потому от переживаемого стыда покрылась белыми пятнами. Эмма глубоко вздохнула и, немного успокоившись, попросила:
- Расскажите, что вы видите? Много ли вздувшихся рубцов? Есть ли рассечения? Синяки?
- Вижу историю наказаний очень грешной послушницы примерно на полгода назад, если не дальше.
Фламберг снова прошёл к ней за спину. Раздалось бульканье, и девушка почувствовала, как по коже провели влажной материей. Михаилит продолжил:
- Новые рубцы поверх старых, кое-где кожа воспалилась, рассечено только в паре мест. Кто бы ни бил - он знает своё дело.
- Дня два-три, - прошептала девушка, не в силах справится с волнением. - Меня снова начинает лихорадить.
- От одного прикосновения, да ещё через ткань? - в голосе Фламберга прозвучало нарочитое удивление. - Ладно. Надо наложить мазь, потом - ляжешь. Плащей, чтобы укрыться - хватит. Или предпочтёшь сбить настойкой? По-моему, я видел что-то подходящее в узелке.
- Нет, сбивать нельзя. Может быть, позже. Надо еще ваш шов осмотреть, - Эмма вздрогнула, почувствовав на спине руки михаилита. Прикосновения были аккуратными, но все равно причиняли боль. Стыд, скованность и смущение начали уходить, как всегда бывало с фоновыми эмоциями. Девушка вздохнула и слегка расслабила плечи.
- А ещё тебе бы хорошо научиться хотя бы стрелять из арбалета, - тем же тоном продолжил Фламберг. - У меня как раз есть подходящий, как знал.
- Отец учил меня стрелять и пришел к выводу, что это бесполезное занятие, - ответила девушка, - я просто не умею этого. Не дано.
- Предпочитаю убедиться лично.
Эмма практически увидела, как Фламберг пожал плечами. По спине в последний раз прошлись чистой тканью.
- Всё. Можно лежать и греться. Еду я сделаю сам... насколько получится.
Девушка быстрым движением плечей вернула рубашку на место и затянула тесемки, так же быстро надела облачение. О ее манере одеваться сестра Эмилия презртельно говорила "это движения прачки, но не леди, Эмма", но сейчас бывшей послушнице было абсолютно все равно, как она выглядит, главное - прикрыться.
- Я сама приготовлю, - Эмма подошла к очагу и привычным движением, будто все время жила в этой хижине, провела рукой по полке над печью, - дома был точно такой же очаг, и мать всегда хранила тут... посуду.
Посуды на полке, ожидаемо, не оказалось, зато нашлись пара деревянных ложек и покрытый пылью, засохший паук. Паука, после пристального изучения, девушка выбросила в огонь.
- Отвар, похоже, придется пить прямо из котелка, - с грустью констатировала она.
- У меня в мешке есть кружка. Ещё, когда доберёмся до приличного места, хорошо бы тебя и переодеть. Одежда у тебя по виду тёплая, но в дороге в ней едва ли будет удобно. И слишком приметная.
Девушка грустно кивнула, не имея желания спорить. Мгновение подумав, отхлебнула отвар. Протянула котелок михаилиту и уселась на стул. От пережитых волнения, боли и наступившего облегчения кружилась голова.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 28-12-2017, 9:16

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

24 декабря 1534 г. Где-то в лесах под Лондоном, утро

Утренний гомон леса и лучи солнца, пробивающиеся сквозь ставни, не потревожили сна Эммы. Она спала крепко и безмятежно, слегка улыбаясь, в тепле двух плащей, которые, впрочем, пришлось делить с михаилитом. Когда Фламберг улегся на топчан и приглашающе похлопал рукой по нему, девушка безропотно пошла, готовясь к самому худшему. Но воин всего лишь укрыл ее плащом и прижал к себе, делясь теплом. Вырываться не было ни сил, ни желания - слишком бывшая послушница устала и озябла. А потому, полежав некоторое время с закрытыми глазами, Эмма незаметно для себя уснула, уткнувшись носом в плечо мужчины.
Будить её Раймон не стал. Ему самому короткого сна хватило, чтобы освежиться, но послушнице пришлось куда суровее.
"Бывшей послушнице. Беглой".
Глядя на девушку, михаилит покачал головой. Зачем он, действительно, подтолкнул её сбежать? Ради таланта и знаний? Раймон покачал головой. С кредитом от архиепископа он при надобности нашёл бы других специалистов по гобеленам и истории, пусть даже пришлось бы регулярно возвращаться в крупные центры. Ну а с монстрами сама Эмма резонно заметила, что он справлялся и без неё. Справлялся, верно, и справился бы впредь, хотя в том, что он ответил тогда послушнице, была и немалая доля правды: такие способности делали жизнь безопаснее и выгоднее. Несмотря на это - он выживал до сих пор и один. Ради ночных утех? Михаилит фыркнул. Для этого не нужно постоянно возить женщину с собой. К тому же, хотя Эмма ему и нравилась, она не обладала такими формами, как та же сестра Эмилия. Скорее, с ней было... интересно. Раймон задумчиво кивнул. Пожалуй, он нашёл правильное слово. Эта странная послушница, место которой было явно не в монастыре, умела делать всё интереснее. И, с его точки зрения, вполне заслуживала шанса на какую-то другую жизнь. Не в четырёх стенах и не простояв полсрока на коленях. В конце концов, ему самому такой шанс дали.
Поворачиваясь к двери, михаилит улыбнулся. И мать-настоятельница не понравилась ему с первой встречи.

Как Раймон и ожидал, Роза отлично перенесла ночь. Подсыпав в торбу ещё корма, михаилит отошёл к границе деревьев. Столкновение с анку показало, насколько незаметно подтачивает мастерство бездельная жизнь, и с этим нужно было что-то делать. Выходя из дома, он не стал брать ни сюрко, ни плаща, оставив последний спутнице. Мороз даже в безветрие кусал за руки, прикрытые только тонкими рукавами рубашки, но михаилит, не обращая на это внимания, достал меч. Юных кандидатов постоянно испытывали, доводя до края возможностей тела, и он знал свой предел. Но дальше простой разминки дело не ушло; Раймон остановился в полузамахе, услышав доносившийся из чащи глубокий, приятный голос молодой женщины. Девушка пела довольно-таки известную балладу, игриво интонируя в нужных местах:
- Пробудившись, на запад он поглядел,
А потом взглянул на восток
И нагую девушку увидал
Внизу, где шумел поток…
Михаилит невольно улыбнулся, но улыбка вскоре пропала: он не слышал в глубине леса ни звука охотничьих рожков, ни стука копыт, ни собачьего лая. И даже снег хрустел так, словно шёл только один человек. Зимой, в мороз, там, где до ближайшей деревни было скакать чуть ли не час. Дочь какого-то сеньора на прогулке? И кто бы такую отпустил одну? Деревенская травница, забравшаяся так далеко в поисках той же омелы или мха для зелий? В любом случае, разумный человек, по его мнению, бродя в одиночестве по лесу, не стал бы петь по весь голос. По крайней мере, не такие песни. Тем не менее, он убрал меч в ножны.
Пение становилось все ближе, и вскоре из-за деревьев показалась весьма очаровательная особа, судя по одежде - знатная. Короткая шубка темно-зеленого бархата, отороченная мехом лисы, зауженная шерстяная юбка, какую с недавних пор стали носить при дворе на охоту, расшитая золотом, меховая пушистая шапочка, из-под которой струились (иначе и не скажешь) светлые косы. Большие зеленые глаза и нежная кожа - девушка выглядела, как мечта, как воплощение легенд о прекрасных феях. И была настолько же опасна. Незнакомка остановилась и пропела еще один куплет, лукаво улыбнувшись Раймону:
- Вмиг с зеленого ложа вскочил пастух
И спустился к ручью, моля:
- Моя милая, выйди, и платье надень,
И не бойся, радость моя!
- Здравствуйте, милорд, - присела она в изящном реверансе, явно введенная в заблуждение колетом и расшитым воротником рубашки Раймона, - вы заблудились?
"Почему у них у всех зелёные глаза? Волосы разные, фигуры тоже, одежда. Одинаковы только глаза, и ещё - такие вот высокие скулы".
- Миледи, - Раймон поклонился, неглубоко, так, чтобы не выпускать пришелицу из виду. Он не знал, почему фэа, когда окончательно затворились в холмах несколько столетий назад, оставили на земле стольких из своего рода. Только подозревал, что не в последнюю очередь за дверями волшебных земель оказались те, кого не слишком хотели видеть внутри. Но, независимо от гадостности, остатки фэа временами так же, как в старину, ценили вежливость. Иногда. Порой - просто как приятную прелюдию к обеду. - Что столь очаровательная дама делает в заброшенном углу, что не стоит и толики её красоты? Неужели зимой в этих лесах такая хорошая охота?
Уточнять, на какую дичь здесь можно охотиться, он не стал. Слишком многих подобных красавиц он повидал и на гравюрах, и в вивисектарии, где старый полусумасшедший магистр Анстельм всегда рад был показать юным михаилитам железы, из которых глейстиг выделяют летучие яды. И действовал этот яд исключительно на людей. Особенно - на мужчин.
- О,- красавица улыбнулась кончиками губ, - здесь всегда хорошая охота. Но я немного заплутала. Помню, что все ехали от деревни. И я не могу найти дорогу назад теперь , - в голосе зазвучала неподдельная грусть, - лошадь взбунтовалась и выбросила меня из седла. Ничего не остается, только греться песней...
- Вот как, - Раймон глубоко вдохнул. Ветра так и не было, но воздух всё равно успел пропитаться еле заметным горьковатым запахом. Обычный человек уже почувствовал бы, как у него кружится голова от восторга. Михаилит же ощущал слабую, на границе сознания, тягу к этой женщине - и осознавал, что это всего лишь иллюзия. Глейстиг, в отличие от многих других существ, предпочитали, чтобы еда шла к ним сама. И по-возможности не сопротивлялась. Те, кто соглашались потанцевать, а потом и поваляться на лужайке - хотя бы и заснеженной - редко уходили потом на своих двоих. И даже те случаи, о которых упоминали бестиарии, скорее всего были выдумкой мужчин, которым не слишком везло в любви. - И как же называется эта деревня, миледи?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

24 декабря 1534 г. Где-то в лесах под Лондоном, утро

Эмма проснулась от того, что начала зябнуть. Очаг прогорел, да и михаилит куда-то исчез, половина топчана, на которой он спал, уже успела остыть. Выбросив из головы возникшую было мысль "бросил", девушка прогнала, как нелепую - рядом с лежанкой остались и кольчуга, и сюрко, и седельные сумки. Надев облачение и наскоро заплетя растрепавшиеся волосы в довольно-таки внушительную косу, бывшая послушница взяла котелок и вышла из избушки. Она успела умыться чистым, пушистым снегом, лежащим под кустом орешника и набрать его в котелок, когда услышала голоса - женский и Фламберга. Подавив волной нахлынувшую ревность и удивившись ей ("Я что - ревную?"), Эмма не спеша обошла лачугу и с интересом уставилась на собеседницу воина. Услышав шаги за спиной, михаилит вскинул руку, запрещая девушке приближаться.
- Гринривер, - тем временем отвечала пришлая красавица на вопрос Раймона, неопределенно махнув рукой в сторону, - кажется. Я не помню точно. Если бы вы согласились меня сопроводить...
- Очень жаль, но - не могу, - михаилит сожалеюще развёл руками. - Как видите, я не один, и не могу ни бросить госпожу, ни требовать, чтобы она изменила свой путь. Может быть, я смогу предложить другое благородное развлечение? - за то, что он собирался сделать, магистр ордена долго гонял бы его по замковому двору палкой. Но глейстиг была почти такого же роста, как Эмма, и искушению противиться было очень трудно. К тому же, за глейстиг ему никто не заплатил, и драться михаилиту не хотелось до смерти. - Что миледи скажет про игру в загадки?
- В загадки? - Глейстиг вскинула бровь, оценивающе глядя на мужчину и упрямо делая вид, что не замечает Эммы, скрестившей на груди руки. - В загадки...
- Разумеется, с достойной ставкой, - подхватил Раймон, заранее предвкушая, что на этот счёт подумает Эмма. Он-то знал, как сложно было фэйри противиться древнему искушению этого рода. И какие здесь могли быть ставки. - Я думаю, внешнее против внутреннего. Как насчёт такого: если проиграете вы, я получаю ваше замечательное, сотканное не хуже чем в холме платье. Если я - то нацежу в плошку три глотка... того, что так любят пить благородные дамы вашего круга.
- Три глотка - мало. И для такого сильного мужчины, и для моего голода, - глейстиг, поняв, что нет нужды притворяться, улыбнулась, демонстрируя острые клыки. - Шесть... И не из плошки.
Эмма едва слышно хмыкнула. Ситуация начала напоминать торг в кабинете аббатисы, после которого сама мисс Фицалан оказалась в должности приманки. Девушка вздохнула, закрыла глаза и ... Нечисть (в том, что это была именно она, бывшая послушница не сомневалась - у знатных дам обычно не бывает клыкастой улыбки) полыхнула ярким гранатовым оттенком с вкраплениями изумруда. Она вожделела, в первую очередь, а уж потом была голодна. Оставалось найти способ сообщить об этом Фламбергу. Эмма вздохнула и принялась переплетать косу ("Не хуже, чем у твари, между прочим!").
- Пять - и из плошки, - с нажимом произнёс михаилит. Он тоже улыбался, но не показывая зубов. - Ваши клыки, миледи, содержат слишком много такого, что тело сильного мужчины, боюсь, переносит плохо.
- Хорошо... Четыре - я и поклянусь любимым вороном Морриган, что не буду выпускать то, что содержат мои клыки.
Раймон помедлил. Конечно, клятва считалась верной. Но сколько людей, которых глейстиг обманули, могли вернуться, чтобы пополнить гримуары? Всё же... сколько людей могли похвастаться тем, что глейстиг пила их кровь, а они выжили? И михаилит был почти уверен в том, что, если фэйри обманет, он успеет вызвать огонь. Почти.Он улыбнулся шире.
- И после этого миледи уйдёт охотиться... в другое место, кто бы ни проиграл. Во имя любимого ворона Морриган.
- Это - предмет другой игры, - фэйри улыбнулась в ответ, но улыбка вышла предвкушающей, - и других ставок.
- Тогда какой же интерес, миледи? - даже удивился Раймон. - В ином случае мой выигрыш может пострадать. Жаль было бы портить такую прекрасную ткань.
Коса закончилась, другой не имелось и Эмма со скучающим видом уселась на какое-то бревно, гадая, зачем это все понадобилось михаилиту.
- Сначала выиграй, - прошипела глейстиг, но затем, опомнившись, добавила прежним любезным тоном, - хорошо, я уйду в другие угодья.
- Клятва?
- Клянусь на крыле любимого ворона Морриган, что не отравлю этого мужчину и не испью из его жил больше, чем оговорено было, - охотно поклялась фэйри, - и уйду в другое место, да покарает меня богиня за ложь!
- Мужчину при этом можно просто убить, после чего выпить кровь женщины... и лошади, и уже потом - уйти, - Раймон покачал головой. - Люди заключают с вашим родом сделки на протяжении тысячелетий. Мы, может, плохо помним прошлое, зато уж крючкотворы, чью кровь вы даже пробовать не захотите, теперь в каждом городе. Поклянитесь, что не отравите меня, не выпьете больше крови, чем уговорено, после чего сразу уйдёте, не тронув ни меня, ни эту женщину, ни иного, что принадлежит мне.
- Женщина принадлежит тебе? - Глейстиг явно начала терять терпение. - Хорошо, я клянусь во всем.
- Тогда, миледи, ваше право первого хода, - Раймон снова поклонился.
- Существовать без меня ничто, поверь мне, не может,
Но и обличье мое и лицо навеки сокрыто.
Кто же не знает, что мной руководится вся природа,
Весь небосвод, и движенья луны, и сияние солнца?
Фэйри подпрыгнула и повисла в воздухе, поджав под себя ноги и красиво задрапировав их в ткань юбки.
- Мироздание, - Раймон невольно взглянул на женщину с уважением. Фэа никогда особенно не были известны как раса, которая пытается придать форму миру вокруг. Эта загадка больше походила на нечто такое, что михаилит мог бы услышать в библиотеке или на занятии по алхимии. Или - на проповеди, хотя там ответ был бы сформулирован иначе: "Бог, который суть мироздание". Но Раймон не верил в то, что фэйри взяла бы христианский вариант. И уже с запозданием он подумал, что, возможно, правильным ответом было какое-то старое божество, но... нет. Старые боги не брали на себя весь мир. Ни Дану, ни Кернуннос не управляли всем сущим.
- Верно, - улыбнулась глейстиг, снимая шапку и бросая ее мужчине, - твоя очередь.
- Я воюю с волнами и ветром
А достигну земли - вцепляюсь
Рогом своим, если есть,
И хватаюсь изо всех сил
Чтобы спасти доверенное.
И горе всем - и близким, и далёким
Коль не смогу удержать - кто я?
Загадка была, на вкус Раймона, слишком простой, но, с другой стороны, он не слышал, чтобы оставшиеся фэа хоть как-то занимались мореплаванием.
Глейстиг задумалась и выглядело это настолько уморительно, что Эмма невольно хихикнула в ладошку. Под шапкой у нечисти обнаружились маленькие, аккуратные рожки, которые, впрочем, не портили облика фэйри.
- Корабль? - предположила она.
- Корабль с рогами - это слишком странно, - покачал головой михаилит, довольный, что угадал с морской темой. - И уже давным-давно их не обязательно вытаскивать на берег для безопасности. А вот якорь с парой рогов - или даже гладкий - удержит его и на мелководье. Но горе кораблю, если якорь сорвёт с грунта.
Фэйри зашипела, переживая поражение. Шубка полетела вслед за шапкой.
- Шесть очей у меня и слышу шестью я ушами,
Пальцев десятью шесть на теле своем я имею;
Если бы даже отнять из них четырежды десять,
Все-таки вижу, что мне четырежды пять остается.
Голос глейстиг говорил о тщательно сдерживаемой ярости.
На несколько секунд Раймон задумался. Глаза, уши и пальцы явно говорили о трёх людях. Но один организм, от которого можно отнять два? У такого, действительно, останется только двадцать пальцев. Четырежды пять, как и сказала глейстиг. Тройняшки? Но это три разных человека. Конечно, михаилит слышил истории о сросшихся боками людях, но никогда - о троих. Такое было жутко даже представить - особенно когда речь шла об отнятии одного от двоих. А, значит...
- Мать, которая рожает близнецов, - уверенно ответил он.
- Верно, - в михаилита полетели рукава платья, - спрашивай!
Михаилит улыбнулся и набрал в грудь воздуха.
- Странная штука я:
женщина ждёт меня с предвкушением,
ни одного человека не раню я -
только убийцу себя же.
Жезл мой длинен и прям,
торчит из гнезда под собою.
И порой - ах, что за милая леди ухватит
под основание меня и потянет.
И порой - ах, что за милая леди меня сожмёт
от восторга рыдая.
Договорив, Раймон подмигнул фэйри.
Ответ в этот раз озвучен так и не был. Мрачная глейстиг швырнула юбки, продемонстрировав всем стройные, но увы, покрытые шерстью ноги, заканчивающиеся копытцами.
- Разнообразно звучит, заливаясь, мой голос певучий,
И никогда не издаст мой клюв хрипящего звука,
Цвет мой невзрачен, но песнь отнюдь моя не презренна.
неустанно пою, судьбы не пугаясь грядущей:
Пусть меня гонит зима, но ведь летом опять прилечу я
- Соловей. Жаль, что до их пения ещё нескоро, - для этого ответа Раймону даже не пришлось задумываться. Жаворонки, дрозды, скворцы и прочие певчие твари, мешавшие спать по утрам, были или цветастее, или пестрее.
- Ты выиграл, - глейстиг теперь прикрывалась лишь своими волосами, - но я голодна. Впрочем, в этот раз я уйду, дабы исполнить клятву. Смотри же, воин, чтобы в следующий раз, когда мы встретимся, не оказалось, что ты лгал мне. Древние боги мстительны.
Раймон нахмурился, пытаясь понять, о чём говорит создание. В чём он мог ей солгать? Ответы на загадки и они сами - были честными. Значит, условия. И тут он вспомнил об оговорке глейстиг про принадлежность женщины. Дьявол. И ведь надо же было так выразиться! Фэйри опустилась на землю и, оглянувшись напоследок, убежала, а михаилит всё стоял, глядя на разбросанную одежду. Раймон никогда не знался с древними богами, но мстительность, насколько он представлял, была вполне в их характере. Ещё он не имел представления о том, что для них означало: "моя женщина". И не был уверен, хочет ли вообще таковой обзаводиться именно сейчас. И в том, подойдёт ли "обладание" женщиной в христианском понимании или хватит... обычного. Михаилит пожал плечами и пнул снег. В любом случае, позволять глейстиг или каким-то там богам диктовать ему, что делать и как, он не собирался. Повернувшись к Эмме, он улыбнулся:
- Как оказалось, часть новой одежды не нужно будет даже покупать. Всё - твоё. Только постирать, хотя вообще-то глейстиг довольно чистоплотны.
- Странно, - протянула девушка, не вставая с бревна и не спеша собирать одежду, - вы играете в загадки так, будто всю жизнь учились только этому, но при этом не..понимаете символики гобелена, хотя это, по сути, тоже самое. И самое странное - что я не понимаю ваших чувств. Как будто их у вас вообще нет. Впрочем, это не важно, наверное. Спасибо за заботу.
- Она спрашивала о вещах, которые... про мир, - запнувшись, пояснил Раймон. Ему разница казалась очевидной. - Птицы, рождение людей, законы мира. Нас неплохо учили тому, как всё устроено - как всё работает - иначе на тракте и не прожить. Гобелены - совсем другое. Это... как сказать... особые правила. Зачем михаилиту на тракте знать, как что принято вышивать? Конечно, учили и другому, но, - он пожал плечами, - я был не слишком ревностным учеником. Если бы фэйри задавала вопросы по гобеленам или картинам - боюсь, дальше тебе пришлось бы ехать одной. Если бы, конечно, я не успел её убить.
Эмма подошла к нему и, наверное, впервые за все время, проведенное вместе, сама дотронулась тыльной стороной ладони до щеки мужчины.
- Идите в хижину, - с какой-то странной, отчасти материнской интонацией произнесла она, - простынете. А я соберу все это... И постираю.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Через некоторое время стало понятно, почему в монастыре Эмму считали молчуньей. Она работал споро, ловко, но молча. Молча сварила ароматную, щедро сдобренную специями, похлебку из обнаруженных ею же, под потолком хижины, сушеного мяса и овощей, молча выстирала в ручье наряды фэйри, молча же развесила их сушиться перед очагом. И лишь закончив с этими делами, девушка присела у очага на шаткий стул и, глядя на то, как пляшет огонь, заговорила:
- Посмотрите, какая тонкая работа, - она расправила в руках подол еще влажной юбки, чтобы лучше увидеть узор, - вышивка золотой нитью по шерсти - узор из листьев падуба в старинной технике. Таким стежками не вышивают, наверное, со времен Вильгельма Завоевателя. Хотя, вам это, вероятно, не интересно.
Бывшая послушница сняла котелок с огня и поставила в углубление стола. Рядом легла до светлого дерева отмытая ложка.
- Прошу вас, ешьте, - пригласила она михаилита, - я не смогу составить вам компанию.
Девушку еще лихорадило и мутило от количества выпитых снадобий, кружилась голова, хотя рубцы уже болели меньше. Эмма порадовалась, что не понимает чувств спутника, не воспринимает его эмоций. С Фламбергом было... тихо. И это было ценно хотя бы потому, что девушке не всегда еще удавалось отключиться от людей, хотя дар она контролировала, благодаря монастырю, лучше, нежели в детстве. К тому же, некоторые из тех, с кем довелось ей общаться, были также нечитаемы, как и михаилит, но, надо признаться, вызывали гораздо меньше симпатии. Воин, конечно, не был на похож на рыцаря из легенд, о котором грезят все девушки, но ведь и Эмма не мечтала о том, что ее увезут на белом коне в закат. К тому же, бывшая послушница не обольщалась по поводу отношения к себе, ведь она сама понимала и ценила практичность. И сознавала, что о ней заботятся ровно до тех пор, пока полезна.
Девушка снова уселась на стул и искоса глянула на спутника.
- Почему ты решила уехать со мной? - неожиданно спросил михаилит. - Говоришь, что не понимаешь меня - ладно. В голове у тебя кое-что есть, да и я - не Эдуард Аквитанский и даже не рыцарь. Обычная девушка решила бы, что михаилит просто наиграется и выбросит на обочину, - сам того не зная, он повторил слова Клайвелла, сказанные лишь в нескольких милях к северо-западу. - Не из-за страха же наказания. Судя по спине, дело это привычное.
- У нас в обители была сестра Алекси, - Эмма неотрывно смотрела в огонь, - ее тоже очень невзлюбила преподобная мать. Талантливая вышивальщица, художница, она сама рисовала эскизы к гобеленам. Но была слишком умна... Или, наоборот, настолько глупа, что осмеливалась перечить аббатисе. В общем, получилось однажды так, что сестру Алекси заперли в одной из келий, одну. Нам запретили подходить к двери, разговаривать с ней. Один раз в день ей давали хлеб и воду. Сначала она кричала, ох, как же она кричала! Потом потеряла голос и только молилась. Потом - и молиться перестала. Просила воды только. Я тихонечко носила ей воду в чашке, поила через окошечко в двери... Иначе я бы тоже сошла с ума. И я написала ее семье, упросила сестру Аделу найти адрес. Когда келью открыли, сестра Алекси была похожа на животное, несчастное и грязное. Она дичилась людей и пряталась в темном углу. Такой ее и увезли родственники, - девушка замолчала и тяжело вздохнула, - после нашей с вами прогулки меня ждало то же самое. Только у меня нет родственников, которые хотя бы сумасшедшей забрали домой. Ну, а про "поиграть и выбросить"... Еще тогда было столько возможностей, что хотели бы - воспользовались.
- Заботливая мать-настоятельница, - Фламберг со вздохом уселся за стол. - Прости. Я не подумал, что там может дойти до подобного. Про аббатство среди знающих людей ходят разговоры, но всё-таки о подобном я и не подозревал. И всё же, - он усмехнулся уголком рта. - Ты переоцениваешь мужчин. Такое количество одежды, да ещё в мороз, да ещё в процессе охоты на тварь!.. Нет. Не думаю, что возможностей было так уж много, если, конечно, не остаться где-то на ночь.
- В любом случае, - Эмма посмотрела на собеседника, - это лучше, чем медленно сходить с ума. В одиночестве, мучаясь жаждой, страдая от паразитов. Обочина хотя бы с другой стороны закрытой двери.
- Верно.
Фламберг кивнул. Некоторое время в хижине раздавался только стук ложки, потом михаилит заговорил снова:
- Ты, насколько я видел, хорошо разбираешься в гобеленах. В истории - тоже?
- Не слишком, - девушка поморщилась, - с той ее частью, что связана с работами. Нас учили символике изображений, обучили узнавать фигуры на гобеленах и картинах, если вдруг картину придется переносить на ткань. Определять возраст изделия, хотя бы примерный, по стежкам и ткани. Но вот всему остальному, что касалось бы истории, - нет, увы. И возможности самой это постичь не было. Основные вехи я, конечно, представляю, но детали, боюсь, не расскажу. А вы интересуетесь искусством гобеленов?
- Временно. Я ищу одну вещь, ключи к которой, скорее всего, разбросаны по аббатствам и монастырям по всей божьей стране. Якобы волшебный венец короля Альфреда. Которого, разумеется, может, и вовсе не существует.
- Короля Альфреда иногда изображают с двумя венцами, - кивнула Эмма, - один в руке, другой на голове. В Августинском аббатстве как раз хранится гобелен, где показано, как он получил один из них. У нас был рисунок, скопированный сестрой Алекси. Хотя, рисунок - это не то. Переходы цвета, смену узелкового шитья гладью он не передает.
- Интересно, - михаилит кивнул. Похлёбки в миске убавилось наполовину. - Хотя, ещё интереснее, где Альфред венец потерял. Если его не было в Уинчестере, когда король умер, значит, Альфред оставил его где-то раньше. Или потерял, хотя это было бы совсем глупо. Или его украли. Нужно как-то найти время, в которое венец пропадает, - Фламберг отодвинулся от стола и тяжело вздохнул. - Я предвижу много разъездов и ещё больше храмов и собраний книг.
- Если монахи допустят в библиотеки, - заметила девушка, встряхивая все еще чуть влажные юбки на огнем, - обычно они неохотно пускают чужих. А уж сейчас, когда каждый может оказаться комиссаром милорда Кромвеля... По крайне мере, в обители настоятельница велела перепрятать все ценные книги.
- Да, это будет не так просто, - признал Фламберг. - К сожалению, скорее всего уговорить какого-нибудь приора окажется сложнее, чем вашего разбойника. Придётся проявить изобретательность. К счастью, михаилита, по крайней мере, не примут за агента короны. Пока ещё. Ты примеришь наряд?
Эмма медленно кивнула, соглашаясь. Она собрала в охапку платье и надолго скрылась за занавеской в углу, которую соорудила из найденной в хижине дерюги. Платье преобразило Эмму. Изумрудно-зеленая шерсть придавала глазам девушки аквамариновый оттенок. Фэйри носила декольте чуть ниже принятого и непривычный корсаж, только начинающий входить в моду - стягивающий талию и приподнимающий грудь. Присобранная в поясе юбка ненавязчиво подчеркивала линию бедер, а длинные, до кончиков пальцев рукава (в моду их вернула Анна Болейн) - изящество рук. Девушка не стала прятать косу под старый чепец, хотя и пожалела, что не нашлось ни ленты, ни арселе в тон наряду. Равно, как и зеркала. Не будучи тщеславной, бывшая послушница, тем не менее, хотела бы знать, как она выглядит сейчас в глазах михаилита. Вздохнув, она вышла из-за занавески.
Секунду михаилит смотрел на Эмму со странным выражением лица, которое она никак не могла понять. Но потом он тряхнул головой и одобрительно улыбнулся:
- Прекрасно, - Фламберг поднялся и обошёл вокруг Эммы. - Я думаю, стоит раз проехать через монастырь. Если повезёт, мать-настоятельницу тут же хватит удар.
- Напротив, - не согласилась девушка, - она лишний раз убедится в моей греховности. Особенно, когда увидит это декольте.
- Одно не отменяет другого, - возразил михаилит, внимательно осмотрев вырез. - Сбежала - грешная послушница, вернулась - благородная прекрасная и греховная дама. Что до декольте - я слышал, фэа всегда одеваются по последней моде или даже её опережают. Немного драгоценностей, другие сапоги, шарф - и можно хоть ко двору.
- Все же, я переоденусь пока в облачение, - бывшая послушница улыбнулась и опустила глаза, - надену все это в день отъезда. Не стоит носить такую одежду у очага, испортится вышивка.
- Только такую одежду и стоит носить, иначе зачем она вообще нужна? - впрочем, михаилит тут же пожал плечами. - Впрочем, я не обещаю, что легко найду ещё одну глейстиг в ближайшее время. Они обычно очень территориальны.
- Не стоит рисковать ради нарядов, - девушка отвечала уже из-за шторы, забыв о том, какой театр теней разыгрывается в неверном свете очага, - и тем более - ради меня.
- А ради чего тогда стоит? - удивился Фламберг. - Мне кажется, причины вполне подходящие.
- Ради торжества справедливости? - Эмма вышла из-за занавески и по улыбке стало понятно, что она шутит.
- Когда ей будет что-то угрожать - я подумаю, - ответил улыбкой михаилит.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 3-01-2018, 8:44

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл

24 декабря 1534 г. Дорога из Лондона в аббатство Бермондси. Утро.

Сочельник. Все приличные люди сидят дома, готовясь встретить Рождество Христово вместе со своими семьями. Все - но не Джеймс Клайвелл. Тракт привычно ложился под копыта невысокой, но крепкой лошадки, слепил снег. За спиной грохотала колесами телега с клеткой и переругивались спутники - два стражника из окружной тюрьмы. Еще вчера преподобная мать - настоятельница обители в Бермондси прислала гонца в управу. Юноша из монастырских крестьян, напуганный до икоты, невнятно излагал что-то об умертвиях, разбойниках и михаилитах, мешая это все в таких адских пропорциях, что без столь любимого ирландцами виски и не разберешь. В иной день, Клайвелл послал бы повозку со стражниками и сам не поехал, по такой стуже, да еще и в Сочельник. Но сочетание всех вышеперечисленных джентльменов (хотя, тварь вряд ли была таковым) заставило с тяжелым вздохом достать теплый плащ и влезть в седло. Аббатство св. Марии Магдалины в Бермондси вообще было самым проблемным в этом графстве, и - как подозревал Джеймс - настоятельница играла в этом не последнюю роль. Оттуда регулярно сбегали монахини и послушницы, причем некоторые - домой, а потом разъяренные родственники осаждали констеблей с требованиями разобраться, привлечь, наказать. За появляющихся в окресностях ангъяков и прочих игош также следовало благодарить обитель. И если раньше по первому зову являлся кто-то из михаилитов, уничтожал эти следы грехов, то сейчас, когда орденцев лишили жалованья, эту работу взвалили на констеблей. Точнее, попытались взвалить. Сам Джеймс не умел и не хотел связываться с нежитью, не мракоборец, все же. Найти мать, оставившую младенца на снегу - это пожалуйста. А упокоить переродившееся дитя - извините, не учен.
От мрачных раздумий констебля отвлёк резкий шум крыльев и громкий вороний грай. В паре десятков ярдов справа от дороги, среди ещё редких здесь буков и клёнов торчал задок наполовину перевернувшейся телеги. Небо хмурилось, но не сыпало снегом, так что следы отпечатались совершенно ясно: возница в какой-то момент просто взял и свернул с наезженного тракта. И там, за телегой, откуда заполошенно взлетели птицы, Клайвелл увидел лежавшую ничком фигуру, щедро припорошенную белым и красным.
- Э-э... мастер, тут эта, - Сэм Вилсон, прозванный за выпирающее брюхо Квашнёй, отступил на шаг и чуть не врезался в клетку. Но тыкать перед собой пальцем не перестал.
Там, куда указывал Сэм, как раз перед тем местом, где телега сделала резкий поворот, Джеймс Клайвелл заметил на снегу чёткий след ноги. Точнее, половины ноги: словно босой человек бежал через дорогу, не опускаясь на пятку. Констебль провёл взглядом до густого орешника, но других следов не заметил. И по нетронутому снегу получалось, что человек преодолел больше четырёх ярдов одним прыжком. И стопа у него была очень узкой. Костлявой.
- Херня тут, - закончил за товарища второй стражник, седоусый ветеран с приграничья по имени Уилл Харрис. Он ушёл в стражу после Флоддена: говорил, что до смерти наелся шотландскими пиками. Этот, в отличие от Квашни, испуганным не выглядел, но всё равно посматривал вокруг. - Была.
"Не зря, видимо, михаилита аббатиса вызывала, - мрачно резюмировал для себя Клайвелл, - что за черт? Еще пару-тройку дней назад здесь было тихо, как на погосте. Откуда тварь?"
Констебль спешился и кинул поводья Харрису. Задумчиво поводил пальцем в темной перчатке по следу. И прошел к телеге. Лежавший на снегу был мужчиной. На его полном, добродушном лице навеки застыли ужас и какое-то детское изумление, от которого даже видавшему виды Клайвеллу стало не по себе. Тяжело вздохнув, Джеймс обошел тело вокруг, осматривая местность, ища хоть одну зацепку того, что убийцей был не монстр. Увы, следы борьбы говорили об обратном. Покойный некоторое время сопротивлялся твари, что было видно по следам: на снегу остались четкие отпечатки сапог, совпадающие с теми, что были надеты на ногах трупа. Тварь же особо не утруждала себя, судя по некой статичности следов. Констебль вернулся к телу и, присев на корточки, принялся осматривать. У мертвеца не было правой руки, живот был вспорот и из него нежить выжрала самое вкусное - сердце, печень, легкие - нежный ливер. Впрочем, не побрезговало умертвие и кусками плоти, которые вырывало прямо с одеждой.
- Когти - что серпы, - проговорил вслух Клайвелл, скорее для себя, нежели для стражей, - нашинкован - хоть в похлебку клади.
- Прости Господи, - немедленно отозвался Квашня, - что ж это за кошмарище-то такое?
Джеймс пожал плечами, показывая, что не знает и, в общем-то, не горит желанием узнать. Если михаилит еще не упокоил тварь и находится в аббатстве - спросим. Если упокоил и уже уехал - тем лучше. Хотя...Допросить бы орденца, он наверняка первым говорил с выжившим "лесным братом" и, возможно, может рассказать любопытные детали.
- Ладно, ребята, - констебль снова взгомоздился на лошадь, - кладите его в клетку и поедем дальше. Время не терпит.
- Прости Господи, - Квашню, кажется, заклинило на этом воззвании, - мастер, как же разбойничек-то поедет, с усопшим-то?
- Вот это, Сэм Вилсон, тебя должно волновать меньше всего, - Клайвелл задумчиво огладил бородку, - живее, ну.
- А, может... - Квашня вздохнул и переступил с ноги на ногу. Его взгляд был прикован к карману, куда Клайвелл убрал снятый с шеи мертвеца кошель с серебром. - Это ж почти добыча-та. Может, ну, того-этого?
- Это - собственность наследников,－отрезал констебль, не собираясь вступать в диспуты по поводу денег.
Тучный стражник опустил взгляд и с явной неохотой присоединился к напарнику, который уже начал оттаскивать тело к телеге с клеткой.

Следующую остановку пришлось сделать примерно через полмили. На этот раз Джеймс сам заметил пятна крови на опушке у дороги. Тут снег был истоптан гораздо сильнее. Разобраться в происшедшем оказалось бы крайне сложно, если бы констебль уже не представлял, что произошло, по сбивчивому рассказу посланца аббатисы. Странным было разве то, что двое - разбойники? - ехали верхом, а не в телеге. Туша одной лошади - заморенной хилой кобылы - обнаружилась неподалёку. Горло было разодрано так, словно поработала гигантская росомаха. Ещё один след копыт уходил дальше в лес, но по количеству кровавых пятен выходило, что далеко убежать лошадь не могла. И что всадник на ней не удержался тоже: об этом красноречиво говорил продавленный снег. Прочее представляло собой сдобренную алым мешанину следов, и как именно двум мужчинам удалось отбиться от монстра, оставалось только гадать. Как и о том, почему их потом по дороге до монастыря не прихватили те же волки, которых в последний год расплодилось с лихвой: за ранеными оставался отчётливый кровавый след. И ещё странность: вскоре следы решительно свернули с прямой дороги к аббатству и ушли вправо. Правда, насколько помнил Клайвелл, в той стороне лежали несколько деревушек.
Загадка не стала казаться проще, когда, через некоторое расстояние, обнаружилась и обезглавленная туша монстра. Судя по сгоревшим кустам и сарабанде следов, поработал михаилит. А вот следы лошади мракоборца были слишком глубокими. То ли орденец был тучен (что вряд ли), то ли приехал и уехал он не один. Клайвелл подавил недостойное констебля почесать в затылке и пришпорил лошадь. Монастырь был уже близко.

Мать-настоятельница монастыря св. Марии Магдалины, что в Бермондси, уже традиционно была зла. Сбежавшая Эмма, да еще с кем - с михаилитом! - не укладывалась в рамки привычной картины мира. Побеги, конечно, были. И некоторым даже приходилось выплачивать их долю, внесенную в обитель. Но Эмма Фицалан, молчаливая, спокойная, безропотно принимающая все... Воистину, чудны деяния твои, Господи! Успокаивало лишь то, что справиться о беглянке не приедут родственники, да и деньги ее никто не потребует. Аббатиса почти не помнила брата девушки, который привез ее сюда. Монахини, правда, после этого события без перерыва шушукались и хихикали, даже в гобеленной, отчего и испортили пропущенными и неровными стежками работу, которая готовилась, между прочим, для приемной королевы! Настоятельница зло смяла тонкий платочек в руках. Одни убытки из-за этой Эммы! Прибывшего констебля она не допустила даже в кабинет, вышла к страноприимному дому сама, тем паче, что он бывал в обители часто и порядки знал.
- Преподобная мать, - обозначил поклон Клайвелл, - что у вас снова произошло? Из речи вашего посыльного я не понял ровным счетом ничего.
- Ну почему же, любезнейший констебль, снова? - С представителем власти настоятельница говорила медоточиво и ласково. - Право же, вы обижаете нашу тихую, скромную обитель.
- Отнюдь, преподобная мать, отнюдь. Ну что же, давайте взглянем на ваших разбойников. Желательно на того, кто еще жив, для начала.
Тот, что все еще был жив, маялся от безделья. События прошлой ночи уже слегка изгладились в памяти и деятельная натура требовала разнообразия. А потому, увидев входящего констебля, парень даже оживился и привстал на своем топчане.
- Разуйтесь, - прошипела сестра Адела Клайвеллу, - это лечебница.
－ Угу, －пробурчал Джеймс, － а преступник сбежит, пока я буду возиться с сапогами. Ничего, сестра, грязь, говорят, бывает и лечебная.
Сестра Адела злобно посмотрела на него.
- Да даже михаилит, уж на что негодяем оказался, да и тот сапожищами не топал и плащ снял. Эх вы, мистер Клайвелл! - В сердцах укорила она констебля.
- Михаилит? Негодяем? - Не то, чтобы Клайвелла это интересовало, но если уж люди сами рассказывают, почему бы и не послушать. Пригодится. - Отчего же, сестра Адела, вы так называете почтенного брата ордена?
- Налетел, как коршун, девчонку уволок, - было видно, что у почтенной матери-травницы накипело, - то, что от твари монастырь избавил - спасибо ему, конечно, но это его работа, все же. А вот что послушницу утащил - это грешно, да и с девочкой что теперь будет?
- Утащил или сама пошла? - Уточнил констебль, из речи травницы понявший только одно - из монастыря снова сбежала послушница, на этот раз с михаилитом.
- Да неужели же Эмма сама бы пошла, - всплеснула руками Адела, - она - умная, спокойная девушка.
- Вы слышали шум, могущий свидетельствовать о принуждении, следы борьбы нашли? - Осведомился Клайвелл, потирая руки.
- Нет. - Женщина говорила растерянным тоном. - Они со всенощной ушли, вдвоем. Главное, колени мы преклонили - оба были. Поднялись - их уже нет. И ворота заперты снаружи.
- Значит, сама ушла. Это ваше внутреннее дело, дело обители, сестра Адела. Настоятельница жалоб не заявляла, родственники девушки также молчат. Да и что же вы так волнуетесь? Найдется ваша послушница, как бишь ее... Эмма? В ближайшем борделе и отыщется через месяц-другой, как надоест. Ну-с, где у нас тут разбойничек?
Клайвелл подошел к топчану и уселся перед ним на корточки. так, чтобы смотреть прямо в глаза юноше.
- Джеймс Клайвелл, констебль, - представился он, демонстрируя затегнутую под горловиной плаща брошь в виде Розы Тюдоров. Брошь эта была не только символом власти, но и щитом от магического воздействия. - Как же тебя зовут, мил-человек?
- Том Стоун. - Спокойно и даже нахально ответил парень.
Имя Клайвеллу ничего не говорило. Оно могло быть как вымышленным, так и реальным, но гость был залетный.
- Значит, говоришь, ты из "лесных братьев"?
- Да ничего я не говорю, - всхорохорился юноша, убедившись, что той послушницы, которая уличила его во лжи, нет, - маха...миха...тьфу, твареборец этот оговорил! Прицепился с вопросами, что было да как, да зачем, да куда шли. И девица эта стоит у двери, белая аж в просинь и все "Он врет, он врет". Я, то есть, вру. А я не вру! Все рассказал, как есть!
- Как есть, значит? Отлично. Теперь мне повтори тоже самое.
Из рассказа паренька выходило, что они с другом Уиллом, которого путаясь в показаниях, Том Стоун называл то отцом, то товарищем, ехали по тракту. Монстр выскочил неожиданно, из кустов, они и сообразить не успели. Чудовище напало на Уилла, Стоуна же только отшвырнуло, зацепив когтями. Далее повествование и вовсе начало походить на фантасмагорию. Юноша, бешено жестикулируя, поведал. что он устыдился (!) своего бегства и решил отбить друга, который еще подавал признаки жизни. А потому напал на тварь и даже смог вырвать Уилла из ее лап. После чего монстр убежал с ногой ныне успошего отца-друга в зубах, будто его позвали, как собачку. А парень потащил то, что осталось от товарища, в монастырь, потому что до своих... ой, до деревни бы не дошли. Следы на снегу не слишком расходились с версией юноши, но в рассказе не было перевернутой телеги и убиенного, который сейчас лежал в клетке.
- А телегу не вы, часом, с Уиллом брали? - осведомился ласково Клайвелл.
- Какую телегу?
- А такую, полумилями ранее. С пожилым господином.
- Нет, не мы, - отперся Том Стоун, - я вообще не понимаю, о чем вы, господин констебль.
- Хорошо, - обрадовался Клайвелл, - ты знаешь, кто такой мистер Льюис? Нет? Мистер Льюис - городской палач. Он с радостью побеседует стобой. Хотя, нет. С тобой, скорее всего,будут работать его подмастерья, дети должны же на ком-то учиться. И на виселицу ты, друг мой, будешь идти на сломанных ногах. Но сначала, - Джеймс распахнул распахнул плащ, под которым помимо зачарованной кожаной веревки обнаружился длинный кинжал, - я отрежу тебе ухо.
- З-зачем? - испугался парнишка, - почему ухо?!
- А почему нет? - Пожал плечами констебль, пробуя заточку кинжала на собственном ногте. - Эх, туповат. Долго пилить придется.
Он ухватил верхушку уха Стоуна большим и указательным пальцами и, оттянув его, приставил кинжал.
- Ну что, говорить будем, или повезешь ухо в баночке?
- В ка-ка-кой баночке? - Дернулся парнишка, но когда кинжал чувствительно кольнул его в нежную кожу за ухом, затих и обреченно сказал, - Да что же это такое-то, то миха...твареборец грозится глаз выдавить и обратно вставить, то вы ухо режете. Расскажу я все. Мельник это, мистер Берроуз из ближайшей деревни. У него мельница водяная. Ну так-то он из джентри, потому его мистером и кличут. Но женился на простой. Ну сейчас-то вдовец. Был... Дочка у него, Мэри, чудо, как хороша. Ну и сынок, Джек, ровесник мой. Но только мы его не убивали! Он уже был такой!
- Какой такой?
- Ну такой... Мертвый.
- Мертвый, значит, - Джеймс задумчиво ковырнул кинжалом за ухом, затем брезгливо обтер его об одежду парня и вернул в ножны, - мельник, значит... Ну хорошо, пошли.
- Куда?!
- В тюрьму, вестимо, - усмехнулся Клайвелл, вытаскивая юношу за шиворот с топчана.
- Неужели мистера Берроуза убили? - Всплеснула руками сестра Адела, с расширившимися от ужаса глазами наблюдающая за действиями констебля. - Вы бы, мистер Клайвелл, сходили, проведали детей. Он же рано овдовел, мельник, жена его все время у меня лечилась. Как сейчас ее помню - высокая, светлая, голубоглазая. Тоненькая, что тростиночка. И дочка в нее пошла.
Клайвелл остановился, все еще держа за шиворот парня. Крюк к мельнице выходил небольшим, да он и сам собирался посетить жилище мельника. Но коль дети остались одни, да еще и такой суровой зимой, пожалуй, медлить нельзя. Преступник не сбежит из клетки, Квашня и Харрис хоть и были разгильдями, но дело свое знали. Констебль согласно кивнул и потащил рабойника к выходу.

К мельнице констебль приехал ближе к полудню. Конечно, одному было бы доехать быстрее, но отправлять в город клетку с разбойником и трупом только в сопровождении двух стражей, он не хотел. Дороги нынче неспокойные, да и сопроводительное письмо пришлось бы писать. Клайвелл содрогнулся, представив, что ему пришлось бы просить перо и бумагу у аббатисы, и, привстав в стременах, оглядел мельницу. Огромное колесо лениво вращалось, и вокруг него суетился низенький работник, с явной примесью низушковой крови. Он старательно скалывал лед, делая обширную полынью вокруг лопастей. К мельнице почти вплотную примыкал добротный дом из дерева, с резными ставнями и крышей, крытой не соломой, но черепицей. Весь вид его говорил о зажиточности. В соломе, рассыпанной во дворе, суетились куры под присмотром важного, темно-зеленого петуха. Джеймс пришпорил лошадь и через несколько минут оказался возле низкого плетня, окружавшего дом и мельницу. Накинув поводья на кол и распугав кур, констебль сначала покосился на низушка, раздумывая, не поговорить ли с ним, но все же постучал в дверь.
В доме тут же часто простучали шаги.
- Папенька, вы!..
Дверь распахнулась. Увидев пришельца, высокая светловолосая девушка лет пятнадцати отступила на шаг и запахнула на груди толстую шерстяную шаль. На щеке дочери мельника, если это была она, расплывался фиолетовый синяк. Странным образом это только подчёркивало хрупкое сложение и чистую, почти прозрачную кожу.
- Простите, мистер. Просто... Если вы за мукой, так Якоб всё устроит, - она взглядом поискала низушка, который как раз высунул голову из-за угла.
- Нет, мисс, я не за мукой, - Клайвелл покачал головой, - скажите, кем приходится вам мистер Берроуз?
- Это мой отец, - медленно ответила девушка, и прижала шаль к груди ещё сильнее. - Что-то случилось? А вы?..
- Клайвелл, констебль. Мисс, позвольте спросить, что у вас с лицом? Редко доводится видеть столь потрясающие краски. И, разрешите войти?
- В дом? Но я одна, и... - девушка вспыхнула, но отступила в сторону. - Простите. Если вы - констебль, то, наверное, можно.
Внутри оказалось чисто и светло. Дом, в отличие от многих более бедных жилищ был выстроен в несколько комнат, и девушка провела Клайвелла в небольшую гостиную. Стол на резных ножках накрывала белоснежная скатерь, рядом стояли три стула, один из которых был массивнее двух других, с толстой спинкой. Ни на столе, ни на стенных полках не было видно и следа пыли и, что было необычно, на самой верхней лежали три книги.
- Прошу вас, садитесь, - поймав взгляд Клайвелла, она поднесла руку к щеке. - Простите. Это ничего. Просто брат иногда бывает не очень сдержан, и вот три дня тому назад он... неважно. Может быть, эль?
- Нет, благодарю. Что произошло три дня назад и где, как вы предполагаете, ваш отец? - Джеймс оглядел помещение и решил дополнить вопрос. - И ваш брат?
- Я думаю, это семейное дело, мистер Клайвелл, - девушка еле заметно порозовела, но на констебля посмотрела с неожиданной твёрдостью. - Но если хотите, я скажу. Тогда он слишком много выпил. Он уходил встретитсья с друзьями, а ночью пришёл домой весь встрёпанный. Я спросила, что случилось, и вот... а сейчас они должны быть в Лондоне. Понимаете, зима, цены растут, вот папа специально и смолол несколько мешков муки, на рынок. Ещё немного овощей с осени. А брат попросился с ним. И вот уже второй день, с позавчера... я думаю, они могли остаться в городе. Например, если не удалось всё продать. Или ещё зачем-нибудь. Но вы... вы ведь здесь не просто так. И ничего не говорите.
- С друзьями, значит, - Клайвелл высмотрел подходящий стул и уселся, пристально глядя на девушку, - что же это за друзья такие, после которых родную сестру бьют?
- Скажите, что случилось, - девушка скрестила руки на груди и выпрямила спину, оказавшись одного роста с Клайвеллом.
- Мисс, я предпочел бы получить ответ на вопрос, прежде чем скажу, что случилось, - уклонился от ответа констебль. - Таков протокол.
Соврав о протоколе, Джеймс коснулся рукой броши на плаще, напоминающей о его статусе.
- Иначе что? - казалось, девушка стала ещё выше. - Ударите тоже? Бросите в Тауэр?! Не знаю я, кто там теперь его друзья! И знать не хочу!
- Для Тауэра, мисс, вы не достаточно знатны. Впрочем, вы правы. Позвольте пригласить вас в повозку. И работника возьмите... Ваш батюшка тяжёл. Особенно, сейчас, когда окоченел.
- Плохая там компания, - девушка, не трогаясь с места, уронила руки. - Том был, так вообще в ватагу сбежал. А был вроде бы хорошим пареньком. Родители его любили. Другие... разве по именам он называл, да только я ни разу и не видела.
Помолчав, она опёрлась на стул.
- Батюшка... и Джек тоже?
- Джек - это брат? - Уточнил констебль. - Нет, брата там не было. Том... Томас Стоун?
- Да. Томас Стоун. Фермеры они, вся семья. Где-то мили три по ручью.
- У вас есть предположения, где сейчас может находиться ваш брат, мисс? -. Клайвелл встал и предложил руку девушке, точно они были на приеме в Уайтхолле.
- Они уехали вместе. Я ждала их позавчера. Я ведь это уже говорила? Кажется, да, - девушка попыталась взять констебля под руку, но промахнулась и недоумённо посмотрела на дверь. - Вы что-то говорили, что батюшка... замёрз? А почему Джек ему не поможет?
Дочь мельника снова попыталась опереться на Клайвелла, но рука соскользнула, и девушка осела на пол, едва не разбив голову об угол стола.
Клайвелл досадливо закатил глаза и, посетовав мысленно на слабонервность некоторых особ, принялся приводить девушку в чувство. Уехать, оставив ее в таком состоянии, он не мог. Да и вопросы ещё не закончились.Похлопав по щекам, он оглянулся по сторонам и, не найдя искомого, прошел через ближайшую дверь на кухню. Вернулся он с большим графином воды, который и вылил на девушку.
Та с резким вздохом села и тут же зашлась в кашле.
- Что вы... что вы делаете? Зачем? - девушка схватила упавшую было с плеч шаль и закуталась в неё снова. Её била дрожь. - Вы говорили, нужно что-то сделать... с папой?
- Да, - подтвердил Клайвелл, - хотя, вы можете сказать, куда его отнести и мои ребята это сделают. Вам лучше не выходить сейчас, наверное. Есть кто-то, кто может с вами побыть?
- В погреб. Там есть пустая клеть, сразу у входа. Якоб, низушок, знает, где, - немедленно ответила девушка, не переставая дрожать. Но смотрела она уже осмысленно. - Нет. Никого нет. Скажите, как это случилось? Это всё брат, да? Ввязался в драку?
- Ваш брат часто ввязывается в драки? - Джеймс деланно удивился. - Нет, это нежить. Вам, вероятно, лучше пригласить священника. Отпеть. Похоронить. Так как часто ваш брат ввязывается в драки? И почему вы считаете, что он может быть причастен?
- Нежить? Здесь, у нас?!
- Уже нет. Ее уничтожили, не волнуйтесь, мисс. - Клайвелл помолчал. - Вернёмся к вашему брату. Что вы говорили о драках?
- Да как обычно. Как все. Но в последние дни... я знаю, они с отцом спорили. Просто, понимаете, ниже по ручью тоже строят мельницу. Уже почти построили, и говорят, что цены за помол там будут ниже. Отец... он не против брать меньше, но брату это не нравилось, совсем. Ну, он злился, конечно. А в трактирах ведь слово за слово... бывало, что и с разбитыми кулаками приходил. Но никто не жаловался!
- Что же, благодарю вас, мисс, - Клайвелл полез в карман и достал кошелек, снятый с убитого, - это было у вашего отца.
Он вложил звякнувший мешочек в ладонь девушки и слегка поклонился.
- Соболезную вашей утрате. Позвольте откланяться.

В тюрьму Бермондси Клайвелл сдал своего подопечного только к вечеру. Пленник к тому времени устал и замерз, а потому безропотно позволил Квашне увести себя. Констебль посмотрел на начинающее садиться солнце и тяжело вздохнул. Идти на рынок или к воротам, чтобы поискать следы пропавшего Джека Берроуза не было смысла - все уже закрывали торговлю и спешили домой, к семьям. В таверне также сейчас не было никого, кроме парочки выпивох, напивавшихся до такого состояния, что они не то, что юношу бы не увидели, а и Второе пришествие пропустили б. А потому Джеймс направил свои стопы, точнее копыта лошади, к дому. Он некоторое время помялся на пороге, осматривая, не осталось ли на одежде следов крови, а затем вошел. Мать, пожилая женщина в опрятном, глухо засегнутом старомодном платье, суетилась у очага, перевешивая побулькивающие котелки. На столе, покрытом нарядной скатертью, уже истекал ароматами рождественский пирог.
- Сынок, - в голосе женщины слышалось удивление, - ты рано сегодня.
- Сочельник, - Клайвелл пожал плечами и развязал завязки плаща и поцеловал мать в щеку, - где дети, матушка?
- Должно быть, резвятся с мальчишками Джонсонов.
Точно в ответ на вопрос констебля, дверь распахнулась и в дом кубарем влетели раскрасневшиеся с мороза ребятишки - девочка десяти лет и мальчик, ничуть не похожий на Клайвелла - голубоглазый и рыжеволосый.
- Папа! - дети сначала настороженно замерли у порога, а затем с визгом бросились к Джеймсу, - вы с нами останетесь до Рождества?
Констебль медлил с ответом, прижав к себе детей. Старшая, Элизабет, Бесси, была похожа на него. А вот Артур с годами все больше походил на покойную Дейзи, чья смерть от потливой лихорадки так подкосила Клайвелла. Это случилось в год, когда родился Артур, тем же летом. Еще не оправившаяся от родов жена внезапно слегла с ознобом, головокружением и болью в ногах. Через три часа началась горячка, Дейзи все время просила пить, жаловалась на боль в сердце и бредила. Через некоторое время она уснула. И не проснулась. Сам Клайвелл и дети не заболели тогда только чудом. Но смерть любимой не лучшим образом изменила констебля. Не в силах возвращаться в осиротевший дом, он отдался работе.
- Я постараюсь, - Джеймс медленно, через силу, ответил детям, - но, возможно, мне придется ненадолго уйти.
Дети высвободились из отцовских объятий и принялись раздеваться.
Ужин прошел в молчании. Дети не знали, о чем говорить с отцом, которого столь редко видели, а сам Клайвелл размышлял о событиях дня. Была какая-то недосказанность, нестыковка в событиях. Будто бы не хватало звена, чтобы цепочка стала целой. Мельник отправился с сыном на рынок, продать излишки муки, причем родственники предварительно поскандалили друг с другом. Но возвращался-то он один! На снегу не было следов второго человека, сбежавшего или умершего. Количество крови также соответствовало одному человеку. Сбежал на лошади? Но следы копыт неглубокие, да и почему тогда парень не вернулся домой? Перехватили "лесные братья"? Судя по словам сестры Джек знался как минимум со Стоуном, а шайка в этих лесах всего одна, значит, юношу вполне могли знать в ватаге. Нарвался на иную нежить, нежели та, что была упокоена михаилитом? Нет, все же, нужно начинать с ворот и рынка. Если Берроуз часто торговал мукой, он должен быть знаком агенту торговой палаты. Затем мысли перескочили на происшествие в обители. Не то, чтобы Клайвелл удивился бегству послушницы, аббатство давно было бельмом на глазу у констеблей. Но рассказ сестры Аделы наводил на мысли, что неспроста, ой, неспроста михаилит это все затеял. Впрочем, это не входило в круг полномочий Джеймса, и он на время выбросил беглянку из головы.

[Leomhann >>>]

Аббатство "Explorare Perderent".

24 декабря 1534 г. Утро.

- ...таким образом, уважаемые братья, доходы ордена упали, по сравнению с прошлым годом, в три раза, - закончил свой доклад казначей ордена архангела Михаила, Генри Гренвилль.
Верховный Магистр побарабанил пальцами по гладко полированному столу из мореного дуба и оглядел Капитул. За столом совещаний собрались почти все. Не хватало лишь нескольких магистров, с началом Реформации отринувших обеты ордена и подавшихся в наемники.
- Благодарим вас, брат казначей, - кивнул он, - итак, братья, как вы видите, орден переживает не лучшие времена, несмотря на то, что работы прибавилось. Наши ученики предпочитают не идти трактом, а гулять в кабаках, наниматься в охрану и в войско. Конечно, слава о михаилитах всегда шла дурная - мальчишки на то и мальчишки, чтобы ввязываться в драки и портить девиц, - магистр на мгновение замолчал и улыбнулся, точно вспомнил что-то приятное, - но раньше на эти слухи можно было смотреть сквозь пальцы, ведь все это искупалось объемами работы. Впрочем, если мы будем запрещать братьям развлечения, любви к ордену у них это не добавит. Кто у нас сейчас должен быть на тракте, брат Циркон?
- Около тридцати человек, - ответил высокий, седой мужчина с такими светлыми серыми глазами, что они казались прозрачными, - из-за Реформации и утери части представительств сложно отследить парней. Последними уходили Ясень, Вихрь и Фламберг.
- Ну, эти не пропадут, - магистр снова побарабанил по столу, - особенно, последний. Братья, у нашего ордена есть три пути: смириться с Реформацией и отдаться течению. Распустить Капитул и воспитанников. И, последний, который нравится мне больше всего. Братья-тамплиеры, в Швейцарии и на Родосе, готовы дать нам ссуду, чтобы орден выкупил у казны аббатство "Explorare Perderent". Или любое другое, где можно разместиться. Но я все же склоняюсь к тому, что переезжать нет необходимости. Здесь у нас тренировочные площадки, учебные корпуса, спальни, библиотека. Налажен быт. С переездом мы неизбежно потеряем часть воспитанников, утратим имущество. Но! Ссуду нам необходимо будет возвращать нашим братьям. Конечно, с той численностью нежити, что появилась сейчас, проблем с этим быть не должно, но все же необходимо уведомить братьев на тракте о необходимости приложить все усилия. В конце концов, их это тоже касается, имея статус торговой палаты и получив право на торговлю своими услугами, орден сможет предоставить защиту и кров.
- Мы разошлем письма, - кивнул черноволосый мужчина с лицом, сплошь покрытым шрамами, - во все оставшиеся казначейства. Если братья будут приносить цеховый взнос, их оповестят. Брат-казначей, где у нас сейчас работают представительства?
- В Кентерберри, Бирмингеме, Шеффилде, Ноттингеме, Йорке, - перечислил казначей, - в некоторых городках поменьше. Часть ссуды мы можем покрыть из накоплений ордена. Но не слишком большую. Нам еще кормить и одевать воспитанников и платить жалование братьям-наставникам.
- Он прижимист, наш казначей, - откомментировал это заявление Верховный Магистр, - но благодаря этому у нас есть крыша над головой. Что же, на этом и порешим. Рассылайте письма, брат секретарь. Будем надеяться, что наши дети вспомнят о благодарности ордену.

Сообщение отредактировал Леоката - 18-02-2018, 4:13

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

25 декабря 1534 г, вскоре после полуночи.

- Энья! Э-э-нья-а, - нежные, тихие как шелест ручья голоса вокруг отражались от неба и капелью падали вниз. - Эссамэ-эйн, кланн! Э-э-нья...
Тепло. Эмма слышала шум листвы, чувствовала ласку ветра на лице, мягкую траву, касание разогретой за день земли, то, как кивают ей цветы. Понимала, как это тепло уходит вглубь, питая корни. И вместе с тем... странно. Это понимание словно ограничивал какой-то... круг? Миг полёта ветра в любую сторону - и за этой границей простиралась пустота.
Девушка села, не открывая глаза, и почувствовала, как волосы, заплетенные на ночь в косу, рассыпались по плечам. Провела рукой рядом, там, где должен был быть михаилит - и не обнаружила ничего, кроме травы. Страха, равно как и удивления, не было. В следующий момент она ощутила, как что-то... не столько коснулось её руки, сколько прошло насквозь. Совсем близко раздался тихий смех, но чужого дыхания на коже Эмма не чувствовала. Она медленно открыла глаза. Луг, абсолютно круглый, уходил насколько хватало глаз - гораздо дальше, чем простиралось её понимание. И при этом казалось, что он состоит из концентрических кругов с одинаковыми пятнами красных и синих цветов. Прямо перед бывшей послушницей сидело... проще всего это было описать как тень существа с длинным, узким телом и небольшими рожками на голове. Стоило Эмме открыть глаза, как белёсый прозрачный силуэт отпрыгнул и снова рассмеялся. Смех подхватили другие тени: всего на поляне их было девять. В отличие от той, что подошла к девушке, остальные стояли вокруг двух огромных, поставленных стоймя камней.
" Господи, - взмолилась про себя бывшая послушница, - где я?" Она отползла назад, отодвигаясь от призраков, и только сейчас обнаружила, что обнажена. Яркая краска стыда залила лицо девушки, и, поджав колени к груди, она негромко спросила:
- Где я?
- Энья-а? - тень скользнула вперёд и попыталась взять Эмму за руку, но пальцы прошли насквозь. Призрак поморщился и топнул ногой в совершенно человеческом жесте раздражения.
- Нет, - девушка спрятала руку за спину, - Эмма. Вы... ты... - она замялась, не зная, как обратиться к существу, - кто?
- Энья! - уверенно произнёс призрак, ткнув пальцем сквозь грудь Эммы. Потом она показала на себя. - Аш-лин! Ты... эйсти-дих... стран-ное?
Последовал ещё один взрыв смеха, после чего призраки, оставшиеся у камней, радостно заверещали. Воздух между колоннами словно пошёл рябью, хотя в промежутке Эмма всё равно видела всё тот же кусок луга.
- Не понимаю, - развела руками девушка. - Где я?
- Зде? Кесил. Как... в между? В между волн. Волна тебя, - призрак сделал плавный жест рукой, потом ещё. - Волна меня. А зде - кесил.
- Хорошо, - согласилась Эмма, так и не поняв ничего из сказанного, - а как мне назад попасть?
- Не надо взад! Ты - Энья-а. Ворон сказа...
И тут Эмма почувствовала, как что-то изменилось. Словно дрогнули ставни на другой стороне дома, и внутрь ворвался порыв горячего ветра. Призраки, пусть на несколько мгновений позже, ощутили это тоже. Полупрозрачная женщина, которая говорила с Эммой, в один прыжок перенеслась к камням и провизжала что-то высоким, режущим уши голосом. А на дальнем конце поляны воздух сгустился в тёмную, приземистую тень. Эмме доводилось видеть гончих, но эта, чёрная, с белым фартуком, отличалась от них как ночь ото дня. Массивнее волка, она стояла на мощных лапах, оскалив клыки. И светло-карие с прозеленью глаза - Эмма видела их даже отсюда - были совершенно пусты.
Сон (в том, что это был именно он, девушка не сомневалась) становился все более странным. И - опасным.
- Назад! - в этот раз призрак произнесла слово совершенно чисто. - Энья!
Собака при этом не обращала на бывшую послушницу внимания. Её, казалось, куда больше занимают камни. Пёс сделал несколько шагов, принюхался к воздуху, подошёл ещё.
- Коннтрахт! - взвизгнул призрак снова и вскинул руки. Из земли выстрелили зелёные петли, обвивая собачьи лапы. Гончая споткнулась, но ненадолго: зелень силков распалась чёрной золой.
Эмму словно ударило - земля под ней, вокруг, этот круг - испытывали боль.
Ещё один силуэт прижал руки к... воздуху между камнями и исчез. За ним - следующий.
- Уходи! В свой комла бриик! Ворота! Как прийти!
Эмма вскочила на ноги, надеясь, что верно поняла указания женщины, и побежала к камням, рассудив, что больше всего на ворота похожи именно эти серые глыбы.
Почти сразу стало понятно, что она не успеет. Гончая сорвалась с места одновременно с Эммой. Каждый скачок вырывал из круга комья земли, отдаваясь эхом в сердце девушки - или в самой душе. Призраки успели уйти все - кроме первой женщины. Каждый раз во вратах рябил воздух, но Эмме так и не удалось заглянуть за изнанку, понять, что там. Призраки уходили в них как камни в пруд в ясный день. Кроме последнего. Когда гончей оставалось всего пара прыжков, женщина бросила взгляд на Эмму, взвизгнула и прыгнула навстречу твари. Что происходило дальше - девушка так и не увидела. Она изо всех сил рванулась к камням и нырнула в щель между ними. Воздух вокруг сгустился подушкой. На секунду Эмма потеряла возможность видеть - и не могла больше сделать и шага вперёд, пока, наконец, пелена не разорвалась и девушка выпала наружу. А в ушах продолжал звенеть жалобный нечеловеческий - и одновременно человеческий крик. Бывшая послушница будто темной водой захлебнулась чужой болью, отчаянием и какой-то странной надеждой. Спазм сдавил горло, мешая вздохнуть. Сочувствие подталкивало броситься на помощь, защитить, утолить боль. Но вместо этого Эмма закричала. И проснулась. Она снова лежала на топчане рядом с Фламбергом, вцепившись мужчине в руку. Огонь в очаге прогорел, и в хижине уже начало холодать. Несмотря на два наброшенных сверху плаща, михаилит в следующую секунду оказался на ногах, почти стащив Эмму с кровати. В руке блеснул подхваченный с пола кинжал.
- Какого дьявола?!
- Сон... приснился. Кошмар. - Девушка расширившимися от ужаса глазами смотрела на Фламберга. - Простите.

[Leomhann >>>]

С Ариэль

Аннетта. Леди Винтер.

25 декабря 1534 г. Уайтхолл. Ранее утро.

- С Рождеством!
- С Рождеством!
- С Рождеством! - Слышалось по всей придворой цекрви. Архиепископ Кранмер только что закончил праздничное служение и придворные поздравляли друг друга, предвкушая праздничный пир, бал и раздачу подарков от короля. Леди Анна Винтер, однако же, пребывала в несколько минорном настроении. Рождество всегда навевало на нее тоску, напоминая о погибшем муже. Надо же было ему, глупцу, затеять драку именно в этот святой день! И ради чего - ради мимолетного взгляда, брошенного Аннеттой этому милому виконту... Как его звали? Де Гросси? Он был ревнивцем, милый, покойный Жан-Мишель. Миледи тяжело вздохнула, проследив взглядом за уходящим Кранмером. Второй день ее не отпускала от себя королева, именуя "милой леди Анной" и прося весьма любезным тоном то почитать книгу, то подать платок, то поддержать беседу, то привести Пуркоя. Фрейлины отчаянно завидовали новой подруге Ее Величества и, перешептываясь, строили козни против де Бель. Острый слух бывшей фаворитки короля Франции улавливал все эти шушуканья, а наивность планов вызывала легкую усмешку. Аннетта еще раз взглянула на дверь церкви, закрывшуюся за архиепископом и, решившись, пустилась в догонку, хотя со стороны это и выглядело, как неспешное и даже величавое фланирование по проходу между скамьями.
Архиепископ снова сидел на своем излюбленном месте, подле Давида, но на этот раз он был не один, а с милордом Кромвелем.
- Необходимо ускорить роспуск монастырей, - с нажимом говорил Кромвель, - монахи развратны и не соблюдают данные ими обеты! Признаю, мы поспешили с аббатством михаилитов, но ведь сами рыцари ордена не приносят обетов! Да и их Великий Магистр подал от имени Капитула ходатайство на имя короля с просьбой выкупить земли и строения аббатства! Конечно, потери неизбежны при подобных перестройках, но скоро все войдет в привычную колею!
- Да, вы правы, - согласился Кранмер, внимательно слушавший собеседника, - что король? Удовлетворит ходатайтство?
- Да, это уже решено, - канцлер пожал плечами, - их земли все равно никто не выкупит больше, ходят нехорошие слухи об этом аббатстве. Капитул же дает неплохие деньги за свою собственность. Но - тсс, на нас смотрят.
Архиепископ оглянулся и с трудом подавил тяжкий вздох, завидев леди Анну.
- Она меня преследует, - пожаловался он Кромвелю.
Аннетта, убедившись, что ее заметили, подошла к мужчинам и присела в реверансе.
- С Рождеством вас милорд и вас ваше преосвященство. Правда ведь, Рождество - чудесный праздник?
Мужчины переглянулись и встали со скамейки, как того требовал этикет. Сидеть в присутствии дамы было признаком невоспитанности и дурного вкуса.
- С Рождеством, леди Анна, - любезно улыбнулся Кромвель, - да, в эти дни всегда наиболее ярко чувствуется вся полнота жизни.
- Вы совершенно правы. Именно полнота жизни и чувств. - Миледи коккетливо наклонила голову, а потом спросила. - Я не помешала вам? Вы должно быть обсуждали Реформацию Церви? Ах, милорд, я в восторге от того, что вы делаете. Как и вся Англия.
Кромвель, чьих комиссаров вовсю добрые католики -англичане, выражаясь по-простому, гоняли от того дуба и до Узкого моря, закашлялся. Сложно было соотнести этого мужчину с проседью в тугих кудрях и добродушной улыбкой с тем прозвищем, каким его наградили в стране - "молот монахов".
- Очаровательная дама не может помешать, - заверил он Аннетту, предлагая ей руку, - не так ли, милорд архиепископ?
Кранмер молча кивнул.
- Быть может, нам стоит прогуляться? - Кромвель обращался не столько к миледи, сколько к священнику, - замечательная погода, прекрасная спутница, что еще нужно для хорошей прогулки?
"А милорд Кромвель мне в самом деле нравится." - Подумала графиня. - "Будь он на десять лет моложе я бы не устояла. А так... хотя кто знает. Вероятно заполучить его в постель - довольно сложная задача. Потом подумаю..."
Миледи улыбнулась, подавая свою руку. И заметив, что Кромвель спрашивает Кранмера, а не ее, тем не менее, всем своим видом выразила согласие на прогулку. В Кромвеле не было нарочитой мужественности Кранмера, на которую так падки юные девы. Мужественность кружит голову и кажется идеалом. Однако, Миледи уже вышла из того возраста, когда внешность решает все. Помимо красивой картинки ей хотелось и искренней галантности, а не усталой брезгливости и вечного непонимания. Такие, как Кранмер хороши на один раз, они, на взгляд Аннетты, не ценят женщин. Кромвель же - другое дело. Впрочем... Не все так однозначно.
Придерживая твердой рукой на скользких дорожках свою спутницу, лорд-канцлер, тем не менее, особого внимания ей не уделял, продолжая говорить с архиепископом.
- Кроме того, Ваше Превосходительство, на трактах шалят разбойники. Я сам, как вам должно быть известно, родом из Путни и был головорезом…в молодые годы, простите, леди Анна, но все же, порядок в государстве - главнейшая задача человека моей должности. А потому я вынужден просить вас приложить все силы к увещеванию тех, кто уже находится в тюрьмах. Как вы думаете, леди Анна, есть ли надежда на спасение их душ? - Кромвель шутливо подмигнул графине.
- Ну, конечно же. Их души будут спасены. Не может быть иначе, ведь им помогает сам Его Высокопреосвященство. - Миледи добавила в свой голос нотки соблазна и заметила. - Это милый штрих к вашей жизни, что вы были головорезом, милорд. Дамы нашего двора будут в восторге. Вы, верно, не всерьез это говорите?
- Конечно-конечно, - согласился лорд-канцлер, в молодости бывший и наемником, и дезертиром, и даже банкиром, - разумеется, я шучу, очаровательная леди. Ну-с, леди Анна, как вам нравится при дворе Его Величества, короля нашего, Генриха, да хранит его Господь?
- Здесь лучше, чем во Франции, Милорд. Благодарю вас. - Анетта мило улыбнулась и похлопала ресницами.
- Хм, - Кромвель, казалось, задумался и переглянулся с архиепископом снова, - вы ведь прибыли ко двору после аннулирования брака Его Величества с вдовствующей принцессой Уэльской, не так ли?
- Да, Милорд. - Миледи сделала непонимающее лицо.
- Но вы ведь англичанка?
- Это верно. Я выходила замуж за француза, но он умер на дуэли и я вернулась на родину. - Графиня кивнула как бы сама себе.
- Я полагаю, вы выходили замуж из свиты Маргариты Ангулемской, сестры короля Франциска? И там же, видимо, вы познакомились и с нашей нынешней королевой?
- Образованнейшая женщина, эта Маргарита Наваррская, - заметил Кранмер, - ее сочинения имеют напряженный религиозный поиск, некий мистицизм. Особенно "Le Miroir de l’ame pecheresse"*.
- Это верно. Но я не была толком знакома с нею в то время. - Ответила Миледи и кивнула архиепископу. - Маргарита - удивительная женщина.
- "Сильнее всего бывают те, кто направляет силы на добрые дела." - процитировал королеву Наваррскую Кромвель и несколько ханжески добавил, - это так подходит к нынешнему времени, милая леди Анна, ведь все, что не делается нами - делается во благо. Я заметил, что вы стали близки к Ее Величеству, королеве Анне?
- Она очень любезна со мною в последнее время. - Ответила графиня и украдкой вздохнула. Нет, все -таки, лучше - Кранмер. Кромвель очень много говорит. К тому же, Кранмер заметно красивее. И заметно, что Кромвель был бандитом в молодости.
- Должно быть, - заметил лорд-канцлер, - вы напоминаете ей годы, проведенные при французском дворе. Очаровательная молодая особа, с утонченными манерами...
- Скромность - вот главная добродетель женщины, - назидательно заметил Кранмер, - что же, милорд Кромвель, с вашего позволения, я откланяюсь и оставлю леди Анну на ваше попечение. Полагаю, нет более надежных рук при дворе, которым я мог бы доверить овцу своего стада.
Архиепископ обозначил поклон графине и зашагал по заснеженной дорожке в сторону Уайтхолла. Лорд-канцлер проводил его взглядом и улыбнулся.
- Вы не замерзли, леди Анна? - Посерьезневшим тоном осведомился он у спутницы.
- В самом деле, милорд, здесь прохладно. - Согласилась миледи.
- Позвольте, я вас провожу ко двору, к тому же, мы сможем закончить наш разговор. Аккуратнее, миледи, здесь скользко, - Кромвель аккуратно придерживая, провел молодую женщину мимо наледи, - будете ли вы сегодня на балу, миледи?
- Всенепременно, милорд. Вы хотите пригласить меня на танец? - С нотками заинтересованности в голосе спросила графиня.
- Возможно, - туманно ответил лорд-канцлер, думая о чем-то своем, - если дела королевства не будут отвлекать. Но вы не думайте об этом, веселитесь, миледи. Дела мужские не должны отвлекать женщин от развлечений. Я слышал от милорда архиепископа, вы желаете заниматься благотворительностью?
- Вы так заняты все время, милорд. - Улыбнулась Аннетта. - Да, я хотела этим заняться и спрашивала у его преосвященства совета.
Кромвель остановился и повернул графиню к себе.
- Миледи, - проникновенно сказал он, глядя прямо в глаза Аннетте, - быть может, вам моя просьба покажется неприличной. Впрочем, таковой она и является. Но...
- От вас не может быть ничего неприличного, лорд-канцлер. - Невинно взглянула на него в ответ миледи. Про себя задумавшись, что она ни за что не угадает, о чем хочет спросить Кромвель.
- Как вы знаете, нами проводится Реформация Церкви, - Кромвель снова положил руку миледи на сгиб своей и размеренно зашагал к дворцу, - многие монастыри и приорства будут распущены. Недалеко от Лондона, в Бермондси, есть женская обитель св. Марии Магдалины. Судьба этого аббатства пока еще решается, но я хочу просить вас стать его попечительницей, хотя бы временно.
- О, я буду рада и даже признательна вам, милорд. - Графиня искренне удивилась, и это было заметно. - Вы нашли мне достойное дело. Я в самом деле вам благодарна.
Про себя она подумала, если б все неприличные просьбы были такими, насколько бы чище был мир?
- Не стоит благодарности, ангел вы во плоти - усмехнулся лорд-канцлер, похлопав ладонью по изящной ручке спутницы, - вы еще будете проклинать меня за эту просьбу. Известны ли вам обязанности попечителя, леди Анна?
- Просветите меня, милорд. - Миледи сделалась сама внимательность.
- Вам придется регулярно посещать обитель, миледи, всесторонне помогать монахиням, ухаживать за больными в их лазарете, жить жизнью обители. И - тратить свои деньги. Причем, из казны вам это возмещаться не будет, дорогая Аннетта.
- Милорд, не думайте, что я стану монашкой. - Чуть заметно усмехнулась Аннетта. - Но то, что вы говорите, вполне по мне. Надеюсь, монахини останутся довольны своей попечительницей. Благодарю вас за доверие, милорд.
- Но вам не следует забывать также и о ваших обязанностях при дворе, - лорд-канцлер окончательно погрузился в свои мысли. Голос мужчины потерял всякие краски, стал сух и официален, - иначе Ее Величество не простит мне, что я похитил у нее дорогую подругу. Есть ли у вас сопровождающие, чтобы вы могли свободно посещать обитель, когда вам вздумается?
- Я могу написать себе в поместье, милорд. Сейчас у меня нет сопровождающих. Они мне не требовались. - Миледи тонко улыбнулась.
- В таком случае, миледи, я обеспечу вас охраной и дуэньей, - Кромвель кивнул и нахмурился, - дороги нынче неспокойны. Негоже такой благородной и прекрасной даме разъезжать по тракту в одиночестве.
За разговором они не заметили, как дошли до дверей дворца.
- Позвольте, леди Анна, я не буду вас провожать до покоев королевы. Исключительно, заботясь о вашей репутации, - откланялся лорд-канцлер.
Миледи присела в реверансе и вздохнула. Было бы глупо на ее месте делать тайной простую беседу с лордом-канцлером. Как ей повезло с этим монастырем. Теперь она всегда может набиваться на разговор с архиепископом, ища совета по невыдуманным поводам. Отчего-то она была уверена, что хлопот с монастырем будет много. Но, как ни странно, ей в самом деле было интересно. Кромвель сделал ей настоящий подарок. А деньги... в конце концов они и нужны, чтобы их тратить. Миледи, к счастью, не жаловалась. У нее был отличный доход с имения. Она неспешно направилась к королевским покоям.
Лорд-канцлер проводил ее взглядом и улыбнулся краем рта.

Жизнь при королевском дворе опасна. Жизнь при дворе королевы Болейн - вдвойне. Так и осталось неясным, кто подложил этот засахаренный миндаль c мышьяком в бонбоньерку миледи - завистницы-фрейлины ли, подручные ли милорда Кромвеля. Известно лишь, что миледи, большая лакомка, нимало не удивилась наличию ореха среди сладостей и немедленно отведала его. Придворная хроника не упоминает мук французской вдовы, также, как и обходит повествованием похороны Анны де Бель. В хронике двора есть лишь сухая запись "Декабря двадцать пятого, В Рождество, скончалась фрейлина Ее Величества королевы Анны, леди Винтер." Но ведомо нам, что похороны своим присутствием почтили и милорд архиепископ Кентрберрийский, и лорд-канцлер. Причем, и первый, и второй скорбящими не выглядели. Знаем мы также и то, что никакого расследования смерти графини не было. Она мелькнула яркой звездой на небосклоне придворной жизни и исчезла, не оставив о себе воспоминаний.

Сообщение отредактировал Леоката - 6-01-2018, 11:52

[Хельга >>>]

С Леокатой и Спектром

Джеймс Клайвелл

25 декабря 1534 г. Бермондси. Ворота. Рынок. Утро.

День для Клайвелла начался с детского смеха и грохота горшков на кухне. Солнце ярко било в глаза даже сквозь тонкие занавески и констебль нехотя встал с кровати. Умылся, отфыркиваясь, ледяной водой в тазу, заботливо приготовленном матерь, поразмыслил о необходимости завтрака. И, так и не договорившись с самим собой, оделся и выйдя из дома, не обратив внимания на вопросы матушки, направил свои стопы к городским воротам. Бермондси - небольшой городок, скорее пригород Лондона, был, тем не менее, достаточно обширным, чтобы иметь свою управу, своего грефье торговой палаты и свой рынок. Несмотря на Рождество, улицы были заполнены гуляющими и веселящимися людьми всех сословий. Клайвелл привычно выхватывал из толпы знакомые лица - карманников, карточных жуликов, дам нетяжелого поведения. Чертов Джек Берроуз! Угораздило же его исчезнуть именно в эти дни, когда в душах людей царит умиротворение, а на улицах - беспорядки. Оставалось надеяться, что мальчишка за минувшие сутки вернулся домой. Не забыть бы послать кого-то на мельницу, справиться. Или съездить самому. Клайвелл почтительно поклонился на ходу, привествуя брата-лекаря из обители святой Марии Магдалины, не удивишись тому, что последний находится в городе, а не в аббатстве. Еще одна задача - опросить владельцев борделей, не появилась ли у них новая девушка, как бишь ее? Эмма, кажется... Тамплиер чертов... То есть, михаилит, конечно, но поступил в лучших традициях наставников - умыкнул девицу, которая, без сомнения, уже и не девица вовсе. Через некоторое, довольно продолжительное, время такого лавирования между горожанами показались городские ворота.
У распахнутых створок переминались с ноги на ногу два стражника. В бойницах привратной башни мелькали тени, и оттуда временами доносился гогот. Работы, правда, в эт о ремя у стражников почти и не было, особенно в эти числа. Большая часть торговцев проезжала в город раньше, а уезжала - позже. Гости же, приехавшие ради молебнов и праздничных проповедей, в основном прибыли ещё несколько дней назад. Клайвелл, не раздумывая, направился к тем, что стояли у ворот.
- С Рождеством, - поприветствовал он стражей, - все ли спокойно сегодня?
- С Рождеством, с Рождеством и вас, мистер, - судя по тону, краснота щёк и носа стражника была вызвана не только морозным днём. - Как обычно. Скучно только дья... скучно очень, господин. Последний час - и хоть бы одна телега. С пешими-то и делать, считайте, нечего, особенно когда в рясах. Ни... э... пошлину взять, ни товар посмотреть, ни поговорить. Да и холод, какого я и не припомню!
- Холодно, - согласился констебль, - а три дня назад кто на воротах стоял, не помнишь?
Стражник задумался. Загнул два пальца, поднял руку к лицу, добавил ещё один и уставился на них с несколько удивлённым видом.
- Так ведь... смотря, утром или вечером. Потому что мы ведь сменяемся. Стоять-то весь день тяжело. Сами понимаете, господин. Тут ведь постоишь смену, и ног не чуешь, а если ещё и вторую?!
- Особенно в такой-то мороз, - присоединился к разговору второй стражник, до этого меланхолично ковырявший носком сапога снег, - да без сугреву. Тут не то, что дни забудешь, а даже имя свое.
- Ну вот ты, - Клайвелл обратился к тому, которого для себя нарек "первым", - утром или вечером стоял? Как тебя зовут-то, кстати, братец?
Стражники переглянулись, после чего "первый" настолько выразительно пожал плечами под кольчугой, что сразу стало понятно: для него то, что происходило три дня назад, в равной мере могло случиться во времена короля Артура.
- Бен я, мастер. А стоять - так стоял, как не стоять, когда назначили? Капитан как скажет, что, значит, кому туда, а кому сюда, так мы и идём. Только... холодно. Имя-то вот, как Роб говорит, забыть никак, потому что в купели так назвали, и ангел его с плеча шепчет, а вот время? Мысли-т совсем замерзают. А на то, чтобы согреться - даже нескольких шиллингов нету. Тяжело жить, господин, ой, тяжело...
- И то сказать, - поддержал его Роб, - трактирщик такие цены ломит, чтоб ему на том свете сковородку под зад... то есть, согрели его чтобы там хорошо. Ни погреться, ни закусить со вкусом после смены. Жалованье-то оно известно, какое. Слезы - а не жалованье.
- На посту пить нельзя, - строго заметил Клайвелл, - Но коль уж так холодно... Пара монет поможет отогреть память?
Он позвенел мешочком с деньгами у пояса.
- Пары маловато будет, - равнодушно заметил Роб, - Бену - монету, мне - монету, а домой, деткам тоже чего-то принести надо.
"Первый" истово закивал.
- Хорошо, - сдался Джеймс, чувствуя, что это может затянуться надолго, - сколько? Только в разумных пределах, господа.
- Эвон, господами кличет, - Роб философски сплюнул на снег, - про перделы... пределы... толкует.
- Деньги, конечно, сейчас дешёвые, господин, - быстро перебил напарника Бен. - Но на четыре шиллинга можно бы купить и кружку пряного, и немного дров домой. Душу отогреть.
Констебль досадливо закатил глаза и отсчитал монеты, перекочевавшие в ладонь Бена.
- Ну так кто в тот день на воротах стоял? - поинтересовался он снова.
- Да благословит вас Господь за щедрость! - деньги исчезли так быстро, словно их и не было. - С утра - мы и стояли, господин, как сейчас помню! А потом... потом Том Хантер с кем-то из новичков, лопоухим таким. Помню, ещё ругался, что кольчугу дырявую и ржавую выдали. Ну я ему и сказал, что чистить, значит, надо, потому что это - лицо стражи. Так вот.
- Том в караулке, - кивнул головой в сторону здания Роб, - греется, значит. Поди, согрелся уже. Вы поспешите, мистер, а то как бы ни того... Не перегрелся б.
Клайвелл удержал себя от того, чтобы повторить плевок Роба и толкнул дверь башни. Не успел он войти, как о каменную кладку рядом с косяком разлетелась глиняная кружка. Двое стражников, сидевших за небольшим столом, разразилась горестными возгласами, а третий довольно сгрёб с досок пригоршню мелочи. Судя по преувеличенно точным движениям, валявшиеся под ногами бутылки ещё недавно были полными. На вошедшего никто внимания не обратил.
Констебль тяжело вздохнул, сообразив, что чуть в сторону - и кружка попала бы ему аккурат в лоб, и подошёл к столу.
- С Рождеством, - произнес он, отчётливо осознавая, что с ним это уже было.
- С Рождеством! - радостно ответил победитель - худой высокий мужчина, на висках которого пробивалась седина.
- И выпьем за него! - раскрасневшийся стражник бросил на стол ещё несколько мелких монет. - Только кружек почти нет. Из горлышка, господин. Хорошее вино, с... специями.
Третий просто смотрел сквозь Клайвелла на разбросанные по полу черепки.
- Нет, спасибо, - отказался констебль, - вам больше достанется. Господа, а кто из вас Том Хантер? Парой слов перемолвиться надо бы.
- Ну, я, - отозвался худощавый. - Только если это о той игре, так там всё честно было. А дверь я заменю, сказал уже, - он взял последнюю кружку и взвесил на руке, присматриваясь к стене. Там, на высоте головы Клайвелла, был грубо намечен крест, который окружало мокрое пятно.
- Нет, не об игре и даже не о двери, - Клайвелл уселся на шаткий табурет, - вы дежурили на воротах три дня назад, двадцать второго декабря?
- Ага.
- Мельника из Гринфорда не видел?
- Берроуза? А то.
Кружка полетела в стену, угодив точно в крест, и мужчина осклабился.
- Так поздно-то мало кто едет, я и поспрашивал, что и как.
- Он с сыном был?
- Не-а. Один как перст, а злой как чёрт. Домой спешил.
- А что случилось, говорил? Отчего злой?
- Да так. Говорил, из-за сына и задержался сперва, а потом тот взял и пропал. Так что старик потыкался туда, сюда, да и плюнул. А пока тыкался - время-то к ночи. Вы б тоже злились, небось, по округе в темноте шататься.
- Не говорил, где сын потерялся? И из-за чего задержался?
- Если б знал, где, думаю, нашёл бы, - резонно возразил Том. - Я так думаю, по кабакам парень пошёл. Может, у какой бабёнки и остался. Праздник скоро, деньги у мельника есть. А почему - кто его знает. В торговые дела я не лезу. Моё дело - лук, да вот алебарда.
- И кружки! - неожиданно очнулся третий стражник - молодой мужчина, который где-то получил шрам через всю левую щёку.
- И кружки, - согласился Том.
- Ну что же, спасибо, - Клайвелл оставил на столе несколько монет и вышел из сторожки. Жадно вдохнув морозный воздух, он остановился на дорожке, размышляя, куда ему идти дальше. Рынок казался наиболее предпочтительной целью, ведь там можно было попытаться выяснить, какое время парнишка провел рядом с отцом и, чем черт не шутит, куда подался потом.

Рынок встретил констебля ленивым гулом - торговцы позевывали за прилавками, нехотя переговариваясь между собой. Покупателей было мало - несколько румяных служанок у лотка с рыбой, да пожилая чета джентри, выбирающая салат. Но все же, и этого было слишком много для того, чтобы самостоятельно выяснить, кто последним видел мельника. А потому Клайвелл направился прямиком в контору рынка.
Увидев входящего констебля Джонатан Гоат, грефье рынка в Бермондси, приуныл. Приход Клайвелла всегда означал проблемы и после его ухода они, зачастую, не исчезали, напротив, их становилось больше.
- Здравствуйте, мистер Клайвелл, - уныло произнес он, - с чем вы на этот раз?
- Добрый день, мистер Гоат, - констебль без приглашения уселся на скамью у стены, - как обычно - с вопросами.
- Хоть раз бы принесли добрую весть, - проворчал грефье, в свою очередь усаживаясь за свой стол, - что же, задавайте.
- Вы гринфордского мельника, мистера Берроуза, помните? - Клайвелл развел руками, будто извиняясь за причиняемые неудобства, - когда он был на рынке последний раз?
- Конечно, помню, - кивнул Гоат, - вот как раз двадцать второго декабря он вносил плату за место и пошлину за муку. Что-то случилось, констебль?
- Да, мельник умер, а сынишка его пропал, - сухо ответил Джеймс, - не могли бы вы указать его место на рынке?
- Мог бы, отчего бы не мочь, - грефье принялся рыться в бумагах и делал это довольно-таки продолжительное время, насвистывая себе под нос и сопровождая удивленными возгласами неожиданные находки, - вот как раз хотел все квитки подшить...
- А поживее нельзя? - Клайвелл принялся нетерпеливо притопывать сапогом, с которого натекла лужица талого снега.
- Быстро только кошки родятся, - просветил его Гоат, - а в моем деле необходима вдумчивость и аккуратность. О, а вот и он!
Грефье извлек, наконец, кусок плотной бумаги.
- Место тридцать пять, - огласил он, - это в мельничном ряду, как раз посередине рыночной площади. Слева - мистер Уотсон, булочник, справа - фонтан. Не ошибетесь.
- Благодарю, - Клайвелл склонил голову и вышел, хлопнув дверью. Заветный фонтан искать не пришлось - это было самое бойкое место рынка. Один из прилавков пустовал - видимо, именно его выкупил для себя Берроуз. Рядом со вторым переминался с ноги на ногу упитанный пожилой мужчина. На деревянных лотках у его торгового места возлежали румяные булки, прикрытые чистым полотном.
Констебль сглотнул слюну, вспомнив, что он еще не завтракал, и подошел к булочнику.
- Мистер Уотсон, я полагаю? - Осведомился он, старательно отводя взгляд от выпечки.
- Он самый, - обеспокоенно ответил булочник, заметив брошь на вороте, - чем могу помочь, констебль?
- Булку, пожалуйста, - Клайвелл вытряхнул их кошеля монетку и поменял ее на еще теплую сдобу, - скажите, а вы мистера Берроуза на днях встречали?
- Видел, как не видеть-то? - Удивился Уотсон, убирая деньги в карман передника, - соседи же. Вот мой прилавок, вот - его. Неужели приключилось что?
- Сын его домой не вернулся, - булка пахла одуряюще, - да и Берроуз тоже. Расскажите, что вы позавчера видели?
- Да ничего особого и не видел, - всплеснул руками булочник, - заторговался старина Берроуз допоздна, мука хорошо шла, да и Джек, сынишка его, все подбивал: "батюшка, еще немного постоим". Ну чаду любимому как откажешь? Он и стоял. А потом младший Берроуз ушел куда-то, я уж не видел, расторговался да домой собирался. Слышал краем уха, спор у них снова вышел.
В этот момент Клайвелл заметил, как какой-то оборванный ребёнок - из-за намотанной одежды было невозможно даже понять, мальчик это или девочка - подбирается всё ближе к прилавку за спиной увлечённо рассказывающего торговца.
- Эй, малый, - окликнул он ребенка, - стой, где стоишь.
Тот тут же - прежде, чем успел обернуться булочник - отступил на шаг и непринуждённо заложил руки за спину.
- Щипач? - Строго поинтересовался у чада констебль.
- Я?! Да ни в жисть, - голос определённо был девичьим. - Смотрю, купить бы что домой. Там - сестрёнка больная. И братик, - подумав, ребёнок добавил: - И вообще. А ходить по рынку не запрещается, мы правила знаем.
- Правила они знают, как же... - Уотсон повернулся к ребенку и погрозил кулаком, - это ж, господин констебль, самая мерзавка отъявленная, вечно шныряет, все тянет, что не прибито!
- Шныряет, говорите? - Клайвелл на мгновение задумался, - эй, хм...барышня, заработать хочешь?
- Ага, - девочка качнулась на носках, но с места не сдвинулась. - Заработать, как же. Знаем. Это чтобы поближе подойти, а потом в приют, к церковникам.
- Да можешь вообще не подходить, - "обиделся" констебль, - я - тебе вопрос, ты - ответ. За ответ - монета. За честный ответ - я еще и забуду, что видел тебя.
- А-га, - ребёнок задумался, не забывая посматривать по сторонам. Людей на рынке всё ещё было не так много, и к их группе пока что никто не подходил. - Ну, попробуйте, дяденька. Только что ж меня забывать, когда ничего не сделала?!
- На всякий случай, - просветил ее Клайвелл, - ты сына мельника, что здесь торгует, знаешь?
- Скрягу-то? Ещё бы! Кошель не под туникой носит, а за пазухой, - девочка помедлила, потом пожала плечами и улыбнулась. - Значит, видела, как он расплачивался, так-то. А вовсе не то, что вы подумали.
- Скряга - сын или мельник? - вопрос был несущественным, но уточнить, о ком речь идет, следовало. - Лови.
Монетка, серебрясь в воздухе, полетела к девочке, которая поймала её не глядя и тут же сунула куда-то в лохмотья.
- Мистер Берроуз - хороший человек, - ребёнок посерьезнел. - Добрый. А сынок его и куска булки жалеет, - с последними словами девочка метнула взгляд на лавочника.
- Ага, - согласился констебль, - а когда ты... хм...Скрягу видела последний раз, не припомнишь?
- На тебя, проглотка, булок не напасешься, - Уотсон швырнул ребенку пирожок с другого лотка, - все равно ж благодарности не знаешь, сопрешь чего снова!
- Спасибо огромное! И зря вы так, всё я помню.
Пирожок исчез там же, где и монетка, а девочка обернулась к констеблю. Теперь, видимо убедившись, что речь о ком-то другом, она говорила охотнее.
- Скрягу, значит... два дня назад и видела, до Рождества ещё. Он всё тут шумел, словно выпивши был, но что-то не заметила, чтобы пил. А, понятно, я-то присматривалась. Кто знает, когда человеку, если он выпивши, помощь нужна будет, правда, мастер констебль?
- Всенепременно, - согласился Клайвелл, кидая монетку, - вдруг кошель не донесет, помочь надо. Шумел, говоришь? Давайте, барышня, обстоятельно - где шумел, почему шумел и до чего дошумелся?
- Здесь и шумел. Вот дяденька булочник начал про спор ихний - он, небось, лучше слышал. Тогда народу не в пример больше было, и все галдят!.. А потом взял и ушёл, тишком. Так, что и мне самой зав... в общем, очень ловко.
- Куда ушел, не видела?
- Ну-у!.. я, конечно, следить не нанималась. Да и проку с него мало, потому что выпивши или нет, а шёл твёрдо, да всё оглядывался... - девочка помедлила. - Но мне-то, конечно, интересно стало. На Ивовую он пошёл, ваше констебльство. В кабак к Гарри. Туда-то, конечно, мне уже дороги нет: не любят там детей, злые все.
- Негодяи, - поддержал диалог очередной монетой Клайвелл, - как такую барышню да не любить? Долго он там пробыл?
- А вот и нет, - торжествующе ответила девочка. - Я уже уходить собралась было - что там на три свечки в окне глядеть - а он возьми да и выйди.
- И куда пошел? - кошелек начал заметно легчать.
- Линтон. Да вы знаете. Туда, где... ну, где женщины. Я порадовалась было: джентльмены, которые туда ходят, потом добрые, но он всё не выходил и не выходил. Я и отстала. Не фарт.
Действительно, Клайвелл место знал. Бордель находился примерно в двух кварталах от заведения Гарри, и констебль даже подозревал, что знает, кому именно платят за то, чтобы проститутки не боялись визитов стражи.
- Как Джек Берроуз выходил, ты уже не видела, я верно понял? - Констебль бросил очередную монету и завязал кошелек.
- Не-а, - девочка спрятала деньги и просияла. - Спасибо! Если есть ещё вопросы - так я с радостью. Не всегда вы, знать, и вредные!
- Как приметишь что интересное - заходи в управу, - Клайвелл подумал и снова вытащил монету, - мистер Уотсон, дайте ей булок, что ли... Ну бывай, барышня.
- Ваше констебльство, - девочка попыталась сделать книксен, разведя в стороны полы воображаемого платья. - Спасибо. От имени сестрёнки. И братика тоже. И вообще.
Констебль кивнул сначала булочнику, потом девочке и направился на Линтон, надеясь, что Джек Берроуз всего лишь надолго загулял.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой и Хельгой

Бордель

Внешне все выглядело пристойно - каменный двухэтажный дом, украшенный остролистом, лентами и омелой. Чистая мостовая перед домом и коновязь. Зеленая массивная дверь, украшенная кованными уголками, с кокетливой ручкой. Но любой, кто стучал в эту дверь, был вынужден сначала поздороваться огромным, почти квадратным орком в рубахе голубого шелка и таких узких штанах, что оставалось только удивляться - как он ходит?
- Не работаем, - с сильным шотландским акцентом просветил он постучавшего в дверь Клайвелла, - Рождество.
- Замечательно, - почти искренне обрадовался констебль, будто невзначай поправляя брошь, - значит, нашей беседе с миссис Харлот никто не помешает. Она у себя?
- Сказано же, - орк надменно оглядел с головы до ног незваного гостя, - закрыто.
Джеймс раздумывал пару секунд и в тот момент, когда орк собирался уже закрыть дверь (по крайней мере, так показалось констеблю), он схватил стража борделя за руку и дернул на себя, выводя из равновесия. Шотландец дернулся было уклониться, неловко махнул рукой и обнаружил, что лобызает косяк двери, а рука его скручена с загибом за спину.
- Ты забыл, с кем разговариваешь, - не менее надменно процедил Клайвелл.
- Ах, mon dieu! - На лестнице, ведущей на второй этаж, послышалась частая дробь каблучков и у дверей возникла миссис Харлот, хозяйка борделя. Говорили, что когда-то миссис Харлот была знатной особой и даже была принята при дворе. Еще говорили, будто бы она была блестяще образована и говорила на трех языках. Впрочем, сейчас, глядя на эту женщину, отчаянно пытающуюся скрыть свой возраст за толстым слоем пудры, румян и краски для бровей, этим слухам было поверить сложно. Канареечно-желтый шелк одежды только подчеркивал увядшую кожу и обвисшие, словно у мопса, щеки.
- Ах, mon dieu! - Повторила мадам Аглая, как ее именовали все. - Это вы, господин констебль, а я-то не могу понять, отчего шум такой! Дункан, mon ami, отпустите господина констебля!
Клайвелл недоуменно поднял брови и выпустил руку орка из захвата.
- Добрый день, миссис Харлот, - кивнул он содержательнице борделя, - я хотел бы поговорить с вами.
- Ах, прямо-таки со мной, проказник! - Аглая кокетливо прищурилась. - Или с одной из моих... дочерей?
- Я не сомневаюсь, что ваши дочери сведут с ума и святого, но, все же - с вами. Вы позволите войти?
- Ох, ну, конечно же, входите. Я совсем забыла о приличиях.
Мадам Аглая посторонилась, впуская констебля в дом. Против ожидания, в обширной гостиной было светло, чисто, всюду стояли изящные диванчики и отчего-то пустой сервант в простенке. На одной из стен, прямо на обоях светлого полотна, ярко алело винное пятно.
- Ах, простите, констебль, за беспорядок, - миссис Харлот усадила мужчину на один из диванов, - у нас такой конфуз приключился, что, право, и вспоминать стыдно! Вы, верно, по этому поводу?
- Конфуз? - Переспросил Клайвелл, но тут же осекся. - Да, миссис Харлот, я как раз по этому поводу. Что у вас произошло?
- Ох, господин констебль, это был просто кошмар! Этот мальчик, он всегда был такой милый, такой учтивый. Немного скуповат, конечно, но кто сейчас щедр? Когда шиллинг дешевеет, а на рынке все так дорого?
- Погодите, миссис Харлот, - констебль почувствовал, что от трескотни женщины у него начинает болеть голова, - передйем к сути. О каком мальчике речь?
- Ну как же,- протянула Аглая, - я же вам толкую все, толкую. Этот мизерабль, Джек-Мельник, как его называют мои девочки. Очаровательный юноша, такой высокий, такой светловолосый, такой... чистый. Он всегда выбирал милую Сьюзи, и тем вечером тоже пришел к ней. Но ах, этот конфуз...
Клайвелл сжал и разжал кулаки,вздохнул и спокойно, насколько это ему удалось, попросил:
- Миссис Харлот. Я- задаю вопросы, вы - отвечаете. Без лишних слов, экивоков и эмоций. Иначе дело у нас не пойдет. Итак, у вас вчера был Джек-Мельник? В котором часу? - в том что упомянутый "Джек-Мельник" - одно лицо с младшим Берроузом, констебль не смоневался. Слишком много совпадений.
- Ох, ну я, право, на часы не смотрела. Но не вчера. Позавчера, может быть. Мы уже накрыли к ужину для джентльменов. И пришел малыш Джек. Он сразу же подсел к Сьюзи, они что-то там ворковали. Знаете, Сьюзи даже немного влюблена в Мельника и втайне мечтает, что он женится, ну вы понимаете, эти романтические мечты, эта наивность юности...
- Не понимаю, - отрезал Клайвелл, - переходите к сути. В чем замешан Джек-Мельник?
- Ну так я же вам говорю, - Аглая для убедительности поводила пальцем перед носом констебля, - он пришел, мило ворковал со Сьюзи, не пил вообще. А потом встал, подошел к буфету и перебил все тарелки. Абсолютно все! И бокалы со стола! А потом, о боже мой, какой конфуз, полез в драку к джентельмену в маске, я не должна называть его имя, о нет, не должна, но, - женщина понизила голос до трагического шепота, - он из верхних, о да!
- Значит, Джек-Мельник перебил всю посуду и развязал драку совершенно беспричинно? - Уточнил Клайвелл. - И что же вы предприняли?
- У нас приличное заведение, господин констебль ,- посерьезнела мадам Аглая, - я послала за стражей, пока Дункан держал его. Мы не можем позволить, чтобы невоспитанные гости били посуду, дрались и пугали девушек. Ну, а стража его в тюрьму уволокла, ведь он отказался оплатить разбитое.
Констебль с досадой стукнул себя кулаком по колену. Ну, конечно же, надо было начинать поиски с тюрьмы! Проклятье, столько времени потерял!
- Еще раз спрашиваю вас, миссис Харлот, юноша начал буянить совершенно беспричинно? Может быть, между ним и Сьюзи что-то произошло?
- Я вас уверяю, на пустом месте, - женщина картинно вздожнула, - Сьюзи - милейшее создание, она просто ангел, она знает, как нужно держать себя с джентельменами и не огорчает их!
Клайвелл замолчал и погрузился в раздумья. Необходимо было решить два вопроса: нужно ли ему побеседовать с проституткой Сьюзи или же направиться прямиком в тюрьму? С другой стороны, если Берроуз там, то можно и не спешить. Если у него не было денег оплатить битую посуду, то выкупиться он оттуда сам не мог. Если только... Если только он этого не сделал специально! Но зачем ему нужно было отстать от отца и попасть в тюрьму? Ради сомнительных знакомств в ватаге? Вряд ли... Мог ли он поделиться чем-то со Сьюзи? Тоже вряд ли, но чем черт не шутит? По крайней мере, девушка могла дать хоть немного к понимаю, что это за фрукт - Джек Берроуз.
- Пригласите Сьюзи, миссис Харлот, - как можно вежливее попросил хозяйку борделя Клайвелл, - это и ваших интересах. Вы ведь хотите вернуть деньги за разбитое?
- Ох, ну конечно! - Мадам Аглая вспорхнула, как грузный желтый мотылек и бодро ушла наверх, выкликая Сьюзи.

Сьюзи оказалась женщиной лет двадцати пяти с высветленными волосами до плеч и милым, округлым лицом, на котором читалась усталость. Поверх длинного платья она куталась во что-то вроде тёплого красно-синего халата. Увидев Клайвелла, она бросила опасливый взгляд на шедшую следом Аглаю, но всё же кивнула.
- Здравствуйте, констебль. С Рождеством.
- С Рождеством, мисс, - кивнул Клайвелл. - Вы позволите задать вам несколько вопросов?
- Конечно, - Сьюзи посмотрела на держательницу салона ещё раз и присела на один из диванчиков.
- Миссис Харлот сообщила, что вас позавчера навещал Джек-Мельник. Мисс, о чем вы говорили, прежде,чем ваш кавалер начал бить посуду?
- Мы... - женщина помедлила. - Джек много говорил о том, что будет с мельницей. Вы знаете, он ведь хотел взять меня служанкой.
- Хм, - констебль ненадолго задумался, - а его батюшка не был против? Простите, мисс, но ваше занятие... Не слишком подобает для дома, где растет юная барышня.
- А сестра его, если замуж не выйдет, за кого укажут, - в голосе женщины смешались тоска и толика злорадства, - то Джек отдаст её в монастырь. Проку ведь с неё нет, только работников балует да книжки читает. Романсы. На хозяйстве нужна женщина с понятием, а я - других не плоше, мистер. Конечно, - её взгляд потух. - Это когда Джек хозяином будет. Но ведь мистер Берроуз уже стар...
- Был стар, - машинально поправил ее Клайвелл, - и что же сподвигло младшего Берроуза на такое поведение? Верится с трудом, что Джек настолько вдохновился разговорами о будущем, что решил перебить всю посуду у миссис Харлот.
- Мистер Клайвелл, - мадам Аглая неожиданно заговорила без жеманства и французского акцента, - что вы имеете в виду под этим "был"? Неужели, наш милый Джек стал... наследником?
- Его батюшка скончался, - отмахнулся констебль от женщины и уставился на Сьюзи, ожидая ответа.
Аглая промурлыкала под нос что-то среднее между "замечательно" и "наследство" и уселась рядом с "дочерью", нежно поправив складку халата у последней.
- Я... я не знаю, - Сьюзи смотрела на Клайвелла широко открытыми глазами, но губы её сами собой сложились в улыбку. - Значит, Джек, как выкупится, станет хозяином. Упаси Господь душу мистера Берроуза... нет, мастер констебль. Джек временами резким бывал, правда, но позавчера он и не выпивал почти. Пахло от него бренди, но не сильно. Я такого и не ждала вовсе. Думала, как обычно, поднимемся наверх... а он побледнел - а на щеках пятна красные горят, и глаза блестят - поднялся и к посуде. А потом... вот, платить отказался.
Миссис Харлот успокаивающе погладила свою подопечную по плечу, ненавязчиво поправила локон и вздохнула, точно сожалея, что такая прекрасная девушка осталась без выручки в тот день.
- Все же, мисс Сьюзи, я вынужден просить вас вспомнить подробнее, что говорил ваш...кавалер в тот вечер. Если вам хочется, чтобы планы, что строил Джек, осуществились.
Ситуация нравилась Клайвеллу все меньше. По всему выходило, что младший Берроуз прямо-таки стремился оказаться в каталажке.
- А почему и не случиться, как Джек хочет? - вскинулась Сьюзи. - Других наследников у мистера Берроуза-то и не было. А посуда-то что, дохода с мельницы на сто таких хватит! А говорил как есть: что нечего цену сбивать. А если кто и хочет, так с ним и поговорить можно. А батюшка уже старый и добрый слишком для других, а надо-то - для семьи. И скажите ещё, что не правый он! Сильно это моего Джека задело-то, мастер констебль. Аж потряхивало, как вспоминал. И, говорит, холодно тут, а ведь мы хорошо топим. И ведь про холод говорит, а у самого пот на лбу. И на тени всё зыркал, а там ничего и нету. А потом встал вот... как наяву вижу. Гости, значит, гуляют, пьют, немец один, ланднехт, длинный и тощий как меч евоный, поднялся, чтобы Эльзу наверх увести, а тут и Джек вскочил.
- Ну что же, мне все ясно, - Джеймс поднялся и откланяться, - благодарю вас, мисс Сьюзи. Миссис Харлот, скажите, а у вас новых девушек не появлялось в последнее время?
Клайвеллу не верилось, что беглая послушница из обители в Бермондси может осесть у мадам Аглаи, но спросить он был обязан.
- Новых? - Аглая задумалась, - с неделю назад, кажется, прибыла новая девушка. Не так ли, Сьюзи? Хотите свидание с нею?
- Нет, спасибо, - отказался констебль, откланялся ещё раз и вышел на улицу.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон де Три и Эмма Фицалан

25 декабря 1534 г, вскоре после полуночи.

Поняв, что угрозы нет, Раймон хмыкнул, отложил оружие и начал заново разжигать очаг. Прошлым вечером он наколол новых дров взамен тех, что они пустили на обогрев, так что поленница была полна.
- Там в сумке есть немного мёда в плошке. Сладкий чай хорошо помогает. Часто это с тобой?
- Первый раз, - Эмма сжалась на топчане в комок, поджав ноги под себя и охватив их руками, отчего казалась более хрупкой, чем обычно, - простите, что разбудила.
- Вокруг Йоля бывает и не такое. Слишком уж много дверей открываются туда, куда не стоит заходить или хотя бы заглядывать. Да ещё после анку, наказания, побега, глейстиг с её платьем. Неудивительно.
По стенам заплясали рыжие отсветы. Огонь создавал сонмы мечущихся теней, но одновременно держал тьму за стенами. Поняв, что спутница так и не шевелится, михаилит оставил котелок с настоем висеть на крюке и сам открыл сумку.
- Согреешься - будет лучше. Друиды не зря ценили мёд... что это у тебя?
- Где? - Эмма проследила за его взглядом, провела пальцами по стопе и с нескрываемым удивлением уставилась на след от цветочной пыльцы. Самой обычной, желтой, пахнущей солнцем и лугом.
- Не знаю. - У бывшей послушницы было растерянное лицо испуганного ребенка. - Пыльца. Там, во сне, цветы были...
- Что было ещё? - слова Эммы Раймону не понравились категорически. Он заподозрил бы розыгрыш, если бы не выражение лица девушки и необычность способа. Видит Бог, найти пыльцу посреди снежной и неожиданно холодной зимы было практически невозможно. Он не мог вспомнить ни одного применения пыльцы, ради которого монастырские знахари могли бы её хранить. И уж тратить такую редкость на то, чтобы над ним подшутить? Но если всё всерьёз, то что, к дьяволу, творится? О подобном он никогда раньше и не слышал. Словно эхом вернулись утренние мысли про интересную жизнь. Или более поздние - глейстиг, о мстительности богов. - В этом твоём сне-кошмаре?
- Cтранные призраки... Полупрозрачные, с рожками. Они все время смеялись, суетились и называли меня странно - Энья. Еще камни, поставленные как врата. Лето. Очень тепло, трава зеленая, ароматы цветов. - Девушка нахмурилась, будто в попытке сдержать слезы. - Потом огромная собака, она появилась будто из ниоткуда и напала на нас. Старшая этих призраков спасла меня, закрыв собой, когда я бросилась к этим камням-вратам. Кажется, вот тогда я и закричала, от ужаса, боли и надежды, которые испытывала эта женщина.
- Энья... Эмма, - заметив состояние спутницы, Раймон нарочито медленно покатал оба имени на языке и улыбнулся. Иногда неожиданный вопрос или предложение сбивали истерику не хуже утешений. А утешать он не слишком-то умел и в лучшие времена. - Красиво звучит, не хуже твоего. И похоже. Хочешь взять себе? Ты знаешь, в лесу лучше не пользоваться настоящим именем
- Нет! - девушку передернуло, точно мужчина предложил ей нечто омерзительное, но все же она заметно успокоилась. - Нет, я вообще хочу забыть этот сон. И чем скорее, тем лучше.
Она поспешно стерла остатки пыльцы с ног и улыбнулась чуть нервной, неуверенной, готовой исчезнуть улыбкой.

Руки мелко и неприятно дрожали, когда Эмма с благодарностью приняла кружку с ароматным, пахнущим травами и медом, чаем. На мгновение перед глазами снова возникла поляна и два камня. Зажмурившись, с усилием заставив себя не думать о странном сне (или не сне?), бывшая послушница отхлебнула чай, обожглась и вздохнула, чувствуя, как блаженное тепло расползается по телу. Сон ли то был, явь ли - девушка не знала, но, боже, как бы дорого она отдала за то, чтобы это больше никогда не повторилось! Больше всего на свете ей хотелось оказаться подальше от этой хижины, от этого леса, от... Хотя, пожалуй, от михаилита отдаляться не хотелось. С Фламбергом, хоть он и язвил, и задавал неудобные вопросы, все же было безопасно, несмотря на вопли той части Эммы, что никак не могла распрощаться с навязанным в детстве стереотипом "им всем одно нужно"; и - несмотря на непроницаемость воина для дара. Мысли снова вернулись ко сну и словам глейстиг о мстительности древних богов. Могли ли эти самые древние причинить вред доброй христианке, каковой Эмма, наверное, не являлась? Ведь, иначе бы она вообще не допустила мысли об их существовании, потому что это - идолопоклонство, которое суть грех. Однажды, когда у Эммы еще была нянька, эта старая, добрая женщина отвела малышку, недавно научившуюся писать, на кладбище и, найдя самый старый могильный камень, велела начертать на нем свое имя. "Потом ты поймешь, зачем", - сказала тогда нянюшка, которую вконец разорившийся отец уволил через три дня. С тех пор это нагробие так и стояло там, подписанное неуверенной детской рукой. Так Эмма Фицалан обрела могилу, будучи живой. И отчего-то это вспомнилось именно сейчас.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

25 декабря. Тракт, затем - Билберри. Ближе к полудню.

Покинули лесную избушку они еще затемно и большую часть дороги Эмма боролось со сном. Она то суетливо оглаживала складки юбок, то обирала видимые, похоже, только ей соринки с меха шубки, то поправляла шапочку. Засыпать девушка боялась, стоило лишь только позволить мерной рыси лошади убаюкать, как начинала мерещиться та самая поляна, и бывшая послушница вскидывалась, снова принимаясь отвлекать себя ото сна. Когда воображаемая пыль на шубе закончилась, Эмма чуть развернулась к михаилиту и собралась уже расправиться с едва заметной серой полосой на рукаве сюрко, но передумала, и всего лишь оперлась на его плечо, тяжело вздохнув. Созерцание пейзажей также не отвлекало от сна - ни одной повозки, ни одного всадника не встретилось по пути - в Рождество люди предпочитали сидеть дома, а не бродить по тракту. Лишь с веселым стрекотом перепархивали с дерева на дерево сойки, да где-то вдали изредка слышался чей-то вой. А потому, завидев ворота и высокий тын, ограждающий Билберри (о названии селения ее просветил Фламберг), она облегченно выпрямилась, радуясь, что суета маленького городка развеет монотонность рыси и можно будет не бояться заснуть.
Тракт к въезду в селение немного сужался и упирался в ворота, сейчас распахнутые настежь. Стражи лениво поглядывали в окошечко сторожки, но выходить не спешили. На одном из столбов у врат был приколочен деревянный щит с прикрепленными к нему пожелтевшими бумагами.
"Разбойник поганый, - гласила первая с изображенным на ней нечетким портретом мужчины совершенно безумного вида, - Дэвид Мак Махон, разыскивается. Росту высокого, волос темный, короткий, глаза темные, сам смуглый. Награда за весть об оном - 50 фунтов, за поимку - 100 фунтов".
"В таверну "Зеленый Грифон" требуется маг али твареборец. Оплатой не обидим."
"В дом мистера Симса, торговца, требуется маг, священник или михаилит. А также травник или же лекарь. Срочно".
"Покупаем когти, лапы, зубы, шкуры, перья и иные части нечисти. Лавка мистера Беара Крессла, что на углу, возле моста"
"Управление шерифа приглашает к сотрудничеству братьев ордена архангела Михаила. Долгосрочный контракт на участок тракта с лесом, прилегающим к городу, город и окрестные фермы. Оплата достойная".
- Когда работали на корону, было не так плохо - пока не перестали в нас нуждаться, - проворчал Фламберг. Чтобы разобрать неровные буквы, он спешился, и теперь стоял перед доской, потирая подбородок. - И вот случилось это, на мой вкус, слишком уж неожиданно. К тому же, долгий срок, да ещё остаться поблизости... нет. Мы и так слишком отклонились. Лучше уж пошлю весть в орден. А вот торговцы - звучит заманчиво. Тебе всё равно нужны сапоги... и ты, кажется, говорила, что обучалась лекарскому делу?
- Обучалась, - кивнула Эмма, наблюдая за стражами, с интересом разглядывающими ее в маленькие окошечки сторожки.
- Здесь, - Фламберг для наглядности ткнул пальцев в один из пунктов, - хотят одновременно михаилита и лекаря. Странное дело. То, что нужны и тот, и другой - бывает, конечно. Особенно срочно. Но вот лекарь в достаточно богатом поселении обычно есть и свой.
- Может быть, свой не достаточно знает... Или умеет, - пожала плечами девушка, - в обители сестра Адела умела больше, чем брат-лекарь. Наверное, поэтому он все время отсутствовал.
- В монастыре? Я бы тоже, наверное, отсутствовал, - улыбнулся михаилит, после чего махнул рукой стражникам. - Почтенные! Не подскажете, как найти дом мистера Симса?
- Вниз по главной улице, - глухо пробурчали из сторожки, - дом серого камня, весь к рождеству изукрашенный.
- А что так много работы для михаилитов? - Фламберг подошёл ближе, ведя лошадь в поводу. - Нечисть распоясалась?
Послышался тяжелый вздох, и из тепла караулки на улицу вышел невысокий, коренастый мужчина, не озаботившийся взять с собой даже оружия.
- Да что-то этой зимой как никогда, - сознался он, - то в лесу были, а сейчас лесные ушли куда-то, зато в городке нашем шкодники пошаливают. А вы михаилитом будете, господин?
- А что, похож? - поднял бровь Раймон.
- Всякое бывает, - неопределенно выразился страж, уставясь на Эмму. - Бывает, что и господа любопытствуют, но редко. А бывает, что и мракоборцы с ведьм... заезжают, то есть. Опять же, господа эдак доску не читают, спешившись, не нужна она им, чтоб внимательно да с пристрастием. Так, поверх глянут, да со стражем ни словом ни обмолвятся, ни монеткой не побалуют. Я тут уже пятый год в свою смену караулю, чего только не повидал. - мужчина вздохнул и нахмурился. - Так вы вниз по улице езжайте, господин, с домом не ошибетесь, он один такой, весь в венках и лентах.
Раймон фыркнул, со вздохом достал из кошелька шиллинг и бросил стражнику.
- Благодарю. Выпейте за... госпожу в зелёном.
Местечко явно процветало: немногие городки, даже из стоявших на реках, могли похвастаться мостовой, уложенной аж до самых ворот. Да и каменные дома, которые попадались по обе стороны улицы, выглядели ухоженными и крепкими. Выискивая венки и ленты, михаилит проворчал:
- Мракоборцы, которые путешествуют с ведьмами. Подумать только, до чего мир дошёл. Куда смотрят магистры?
- Ведьмой меня называют впервые. - Неожиданно развеселилась Эмма. - Если мне нужно будет осматривать больного, то я хотела бы или переодеться, или надеть фартук хотя бы. Боюсь, вам будет несколько утомительно раздевать очередную глейстиг ради нового наряда.
- Ещё надо придумать тебе другое имя, - с удовольствием напомнил Раймон. - Раз уж отказываешься от того, несмотря даже на то, что его было бы легко запомнить.
- Предоставлю эту честь вам, - сморщила нос девушка, - коль так настаиваете.
- Это ради твоей же безопасности, - миролюбиво пояснил михаилит. - Настоящее имя даёт над тобой власть. В монастыре, в городе это не играет такой роли, но там, - он мотнул головой за плечо. - Жизнь идёт ещё по старым правилам.
- Ничего в голову не приходит, - развела руками бывшая послушница, - к тому же, это немного странно и отдает бахвальством - придумывать имя самой себе.
- И ты действительно хочешь доверить это члену ордена, в котором людей называют... ну вот "Фламберг"?
- Вам язык ломать, - пожала плечами Эмма, - а... можно вас спросить?
- Можно, - Раймон с радостью отвлёкся от размышлений об именах. Придумывать прозвища ему не приходилось с тех пор, как лошадь попыталась объесть розовый куст в замковом саду.
- Как вас зовут? Я имею в виду, ваше нормальное имя. "Фламберг" - это, конечно, красиво, но - девушка изобразила пальцем в воздухе волнистую линию, призванную обозначать, видимо, клинок меча, - но витиевато. И человека за ним нет.
- Откуда ты знаешь о фламбергах? - удивился михаилит. Эти мечи появились не так давно, и по большей части были настолько дорогими, что покупали их только те, кто точно знали, что делать с подобным оружием. В основном - наёмная пехота. Случаи, когда Раймон видел такие клинки в Англии, можно было пересчитать по пальцам.
- Приезжал хлыщ какой-то придворный в куря... в обитель, - девушка улыбнулась, видимо, вспомнив приезжего, - нелепый, но сестры так и вились вокруг него. Особенно, сестра Эмилия. Он хвастался арсеналом своего отца и даже изобразил клинок. После долгих уговоров, правда. Пришлось отдать ему флакон пустырника и сказать, что это для приворота.. Ой, - бывшая послушница поспешно зажала рот ладонью, сообразив, что проговорилась.
Михаилит улыбнулся. В монастырской жизни, как оказалось, была своя прелесть. Он поманил девушку к себе, и, когда та наклонилась, тихо сказал:
- Раймон.
Имя без фамилии называть было не так опасно, и всё равно, нарушая вот так правила ордена - да ещё не в защищённом оберегами Тауэре - он почувствовал холодок. И одновременно - как всегда, нарушая или обходя правила - лёгкое чувство предвкушения опасности. Хотя в то, что бывшая послушница его предаст, он не верил ни на грош. Девушка казалась слишком разумной.
- Вам подходит, - кивнула Эмма, - лучше, чем прозвище.
- Нет, - михаилит отвернулся и повёл лошадь дальше. - Прозвище - подходит идеально.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

25 декабря. Билберри, заполдень

Мимо дома, который был богаче прочих украшен к празднику, они прошли не останавливаясь. Раймона пока что куда больше интересовала лавка, где можно было бы продать когти и - чем чёрт не шутит - найти одежду. Впрочем, надежды на последнее рухнули, стоило открыть крепкую, хорошо смазанную дверь в лавку Беара Крессла.
Лавка, освещенная множеством свечей, пряно пахла травами, настойками и кожей. Вдоль левой стены расположилась витрина, в которой мерцали самоцветами амулеты, под ногами шуршала солома, похоже, только что внесенная с мороза. Самой приметной частью обстановки было чучело анку, изготовленное столь мастерски, что казалось, будто чудовище сейчас взмахнет лапами или шагнет. И - хозяин лавки, мало отличавшийся от анку внешне - такой же худой, бледный, с шелушащейся кожей. Правда, в отличии от упомянутой нежити, он был одет в серый балахон и при виде вошедших расплылся в улыбке, призванной, видимо, означать радушие.
- Чем могу служить вам, господин? Леди? - Беар Крессл одобрительно оглядел сначала шубку и расшитые золотом юбки девушки, затем сюрко и плащ михаилита и снова улыбнулся, продемонстрировав удлиненные, как у лошади, зубы.
- Интересная вещь, - Раймон кивнул на чучело. - Откуда такое?
- Михаилит один, по просьбе, тушку добыл, - сообщил Крессл, - а я уж чучело сделал. Особенности, конечно, есть. У нежити шкура непрочная... - он осекся, вспомнив об Эмме.
- Удивлён, что так сохранилось, - михаилит подошёл к чучелу ближе, чтобы разглядеть повнимательнее, потом небрежно щёлкнул пальцем по когтю. - Красивые штуки, крепкие. Да и экземпляр не из мелких.
Хозяин лавки промолчал, и Раймон продолжил:
- Мы с госпожой недавно убили такого, а ваша лавка, мастер - самое место, чтобы продать десяток когтей, верно я понимаю?
- Верно, господин, верно, - снова улыбнулся Крессл, - и не только их. С удовольствием купим любые части любой нежити. Особенно дорого даем за части мавок. Они в декоктах сейчас в чести.
Раймон давным-давно привык притворяться так, чтобы настоящие чувства было сложно разглядеть, но от такого его едва не передёрнуло. Как и глейстиг, мавки слишком походили на людей, чтобы он спокойно воспринимал идею пустить их кусками на бульон. Или - встречалось ему и такое - вялить и есть. Замешкавшись с ответом, он мельком посмотрел на спутницу, оценивая её реакцию. На лице Эммы было написано отвращение, какое вряд ли было можно ожидать от травницы. Торговец, тем временем, продолжал:
- Когти примем, конечно, от пятидесяти шиллингов за штучку. Если есть кольцо - накину еще пяток шиллингов, цеховой сбор платить надо, это я понимаю.
Цена была откровенно грабительской, но михаилит стал бы торговаться и без того: торговец ему не понравился. Обычно Раймон предпочитал держать товар до Лондона, где был шанс продать всё иностраным торговцам напрямую, но в этом случае крюк оказался бы слишком велик. Кто знает, когда они вернутся в столицу.
- Пятьдесят? Неужели их расплодилось так много, что цены упали, пока я был в Лондоне? С такой ценой, мастер Крессл, - михалит сокрушённо покачал головой, - я не хотел ехать в крупный порт, но при полуторной разнице продавать - себе в убыток.
- Так и товар надо смотреть, - заметил торговец, - если когти крупные и целые - восемьдесят дам. А за мелочь, уж извините, не больше пятидесяти, и то из уважения к господину.
Раймон кивнул и развернул тряпку, в которую были замотаны когти, включая те, что ему вернула на поляне Эмма. Крессл цокнул языком, пальцами перебирая содержимое тряпки. Несколько штук он отложил отдельно на прилавок и с восхищением осмотрел их еще раз.
- Хороший, - голос его стал походить на урчание медведя, - крупный был. Ну что же, на восьмидесяти сойдемся, господин.
- И пять на цеховой сбор? - михаилит стащил с руки перчатку и улыбнулся.
- Конечно, - согласился торговец, - вам золотом или чек выписать?
- Лучше золотом. Не люблю бумаг.

- Боже, какая это мерзость, - возмутилась Эмма, едва за ними захлопнулась дверь, - мавок - на декокты! И хорошо, если действительно они в излечении помогают... А то ведь, скорее наоборот - калечат.
- По крайней мере, здесь под потолком не висели сушеные куски.
- И слава Богу! - девушка вздрогнула, представив свисающие с потолка конечности.
- И всё же, заплатил он хорошо, - Раймон взглянул на Эмму. - Я от своих слов не отказываюсь. Половина - твоя, и, наверное, деньги стоит разделить. Хотя бы на тракте. В городе-то скорее попробуют грабить женщину, чем воина, но там... если меня убьют, лучше, чтобы золото было у тебя тоже. Приданое.
- Я думаю, на тракте и обсудим, - кивнула бывшая послушница, - мне спокойнее, если все будет храниться у вас.
- А воров, которые готовятся срезать кошелек, ты не понимаешь?
Эмма вздохнула. Ей всегда было сложно объяснять очевидные для нее вещи.
- Если бы я постоянно всех понимала, с ума бы уже сошла, - ответила она, - это все равно, что в улье жить - все время жужжат. Я научилась не обращать внимание, иначе не совладать.
- Ага. Хорошо бы научиться понимать только когда... - михаилит осёкся и задумался на миг. - А тогда, в твоём сне, что чувствовали твои призраки? Или там ничего было не понять?
- Я не вслушивалась. - Девушка вздрогнула и укоризненно посмотрела на мужчину. - Слишком испугалась для этого. Все казалось таким настоящим, незнакомым...
- Ага, - промычал михаилит, не обращая внимания на её взгляд. - Что ж, это понятно, да ещё и не наяву. Кошмар есть кошмар, что тут скажешь. Как тебе нравится прозвище Берилл ан Лэй? Раз уж хотела имя в духе ордена, где, знаешь ли, настоящих имён днём с огнём не сыскать.
- Я его вообще не хотела, - заметила Эмма, - но спорить я не буду. В конце концов, вы же чем-то руководствовались, назвав меня так.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Мистер Найджел Симс (как это стало известно из серебряной таблички на двери) проживал в добротном каменном доме на главной улице, под красной черепичной крышей. Все в доме дышало уютом и достатком. В гостиной, куда Раймона и Эмму проводила дородная пожилая женщина, открывшая им дверь, жарко горел камин, украшенный гирляндами остролиста и лентами, пахло домашним хлебом. Сам торговец был невысоким, темноглазым мужчиной в годах, похожим на орка и низушка одновременно. Он расслабленно и печально сидел в высоком кресле, но увидев гостей, выпрямился и радушно указал на кресла напротив.
- Да хранит вас Господь, - обратился он к Раймону, - чем могу быть полезен, господин?..
- Фламберг. И госпожа Берилл, - новое прозвище Эммы легко соскальзывало с языка, не хуже "ясеня" или "чучела". - Мир этому дому, господин, только, думаю, скорее это мы можем быть вам полезны, - с этими словами он поднял руку с печаткой.
Симс обмяк в кресле, будто с его плеч сняли тяжкую ношу.
- Благодорение Господу нашему, на мой призыв откликнулись... Беда посетила мой дом, господин Фламберг. Я долго вдовел и вот, на склоне жизни, встретил девушку, согласившуюся скрасить остаток тех лет, что отмерил мне Господь. Моя нежная, милая Кейт много моложе меня, но все же, она понесла. Скоро минует шесть месяцев, как мы ждем ребенка и, видит Бог, я буду рад и девочке, и мальчику! Но вот уже третий день как супругу мою мучают тревожные сны. Вчера ее начало лихорадить, она бредит. И в те короткие мгновения, когда она приходит в себя, Кейт говорит о каком-то мертвом младенце, которого видит у своего изголовья. Потому я и ищу того, кто способен помочь нам и спасти мою жену и нерожденного ребенка! Наш священник, отец Августин, сказал, будто это одержимость. Но сам он не способен изгнать демона, а потому следует обратиться или к отцам церкви, или в ваш орден. Я молился, чтобы кто-то из ваших братьев снова проехал через наш городок - и вот вы здесь.
Раймон опёрся на спинку кресла вместо того, чтобы сесть, и мысленно поморщился. С анку было не столько проще, сколько чище: нежить просто хотела рвать живых существ на куски и есть, а его жертвы стремились жить. Но ситуации, включавшие рожениц и мучивших их духов слишком часто оказывались гораздо сложнее и уходили в прошлое, в то время, о котором люди предпочитали не вспоминать. О котором предпочитали, чтобы никто не знал. Это плохо сказывалось как на репутации ордена, так и на оплате. Впрочем, в этом случае, действительно, ещё оставалась надежда на то, что дело просто в привязавшейся к невинной женщине нежити или, чем чёрт не шутит, призраке.
- За женщиной нет постоянного присмотра? Никто больше этого младенца не видел?
- За Кейт ходит старая Джейн, та, что дверь вам открывала, - Симс взмахнул рукой, - и я - ночами, с тех пор, как жена жаловаться стала, хоть священник и говорит, что негоже мужу нарушать уединение родильных покоев. Но я не могу ее оставить одну, не могу, поймите! Ночью там действительно очень жутко, могильный запах. Кот супруги практически не покидает комнату, все время там! И Кейт тает, тает на глазах!
- Тише, мастер Симс, - Раймон говорил негромко и размеренно: такое часто помогало, если требовалось, чтобы человек сосредоточился на твоих словах, а не собственных страхах. - Конечно, что можем - мы сделаем. У нашего ордена большой опыт обращения и с одержимостью, и с тварями. Только мне понадобится побыть рядом с ней, когда она спит, и одному. Разве только со спутницей. Это ничего?
- Нет. То есть, да. То есть, ничего, это ведь для Кейт! - Торговец, казалось, начал нервничать еще больше. - Старая Джейн проводит вас, да!
Раймон открыл было рот, чтобы спросить насчёт рабочей одежды для Эммы, но только вздохнул. Хозяину лавки явно было ни до чего.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

В комнате благодаря тяжелым портьерам царил полумрак. На пропахшей потом и болезнью смятой постели металась в забытьи, поджимая под себя ноги, молодая женщина в тонкой длинной рубахе. Совсем недавно она была, безусловно, красива - тонкие черты лица, пухлые губы и длинные косы болезнь еще не успела испортить, лишь лишила красок. Первым обращал на себя внимание, конечно же, большой живот яйцевидной формы. На столбиках кровати висели всевозможные четки и распятия, по углам дымились ладанки. Большой серый кот сидел на единственном кресле и неотрывно смотрел на изголовье кровати, расширив зрачки и встопорщив усы. На полу, в дальнем углу от кровати, валялись ночной горшок, точно его туда выкинули, и книга, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся Библией. Сбитые в неряшливый ком коврики на полу выглядели так, будто на них боролись. У окна стоял стол, покрытый чистой накрахмаленной скатертью с кружевной оборкой. Джейн остановилась у двери, спрятав руки под передник.
- Помогите мне отцепить рукава, - Эмма бросила беглый взгляд на больную и обстановку комнаты, сорвала со стола скатерть и протянула ее Раймону, - и прорезь посередине сделайте, чтобы голова пролезла.
Нырнув в получившееся одеяние, девушка завязала диагональные концы вокруг талии и немедленно стала похожа то ли на палача, то ли на борца с чумой.
- Голову нечем покрыть, - посетовала она, - ну да ладно. Главное - чистые руки. Эй, кто там, - следующее распоряжение полетело за дверь, - горячей воды сюда, да побольше, чистую, прогретую на огне, простынь, бренди или виски, мыло,щетку, уксус, настой ромашки! Да поживее!
Пока все заявленное в спешном порядке изыскивалось, отчего за дверями слышалась беготня и грохот, Эмма, закусив губу, осторожно ощупывала живот женщины. Беременности были не то, чтобы обычным делом для обители, но случались, хотя опыт был все же больше по части изгнания плода, нежели родов. Иногда приходилось и помогать сестре Аделе принимать роды у крестьянок и однажды - у знатной дамы, пожелавшей сохранить инкогнито. Но самой этого делать Эмме не доводилось. По крайней мере, живот был опущен низко, голова ребенка прощупывалась в тазовом кольце и пару раз бывшая послушница ощутила толчки ножкой. "Хотя бы в этом все хорошо. Спокойно. Все получится". Беременная снова громко застонала и бывшая послушница почувствовала, как напрягаются мышцы живота. "Дьявол!"
- Мыть руки! - скомандовала девушка пожилой служанке, присутствующей при осмотре. Намыливая руки до локтя и до красноты натирая их щеткой, Эмма надеялась, что ошиблась в предположениях. Конечно, седьмой месяц считался благоприятным сроком для родов, но принимать ребенка в комнате, где, должно быть, находится очередная тварь, да еще самой, без опытной сестры Аделы... "Ох, соберись. Ты делала это много, ладно, несколько раз. Посмотрим, что внутри". Внутренний осмотр также не радовал. Мало того, что лекарка, немало не смущаясь, забыв прикрыть страждущую хотя бы простыней, буквально нырнула к той между ног, она вдобавок еще и выругалась сквозь зубы так неприлично, что в иных обстоятельствах непременно покраснела бы сама, услышав такое.
- Её надо отсюда убрать, и быстро, - в ту же секунду буркнул михаилит. Всё это время Фламберг обшаривал комнату, и даже теперь его взгляд метался от гадостных осклизлых отпечатков у кровати к следу грязной детской ладони на изголовье, а затем - к портьерам и свёрнутому балдахину. - По всему выходит, поронец тут. Знать бы, чей. Но как же!.. - завершил он фразу словами, рядом с которыми сказанное Эммой звучало как церковный хорал. - Нужно место. Или время. Насколько с ней плохо?
- C ней? - Эмма, судя по лицу и глазам, уже прониклась чувствами беременной. - Лучше, чем могло быть. Мы рожаем. Раскрытие семь-восемь пальцев. Сейчас я попытаюсь привести ее в чувство, ибо, клянусь девой Марией, не представляю, как принимать роды у женщины в забытьи, и вы сможете расспросить ее, если вам это будет нужно.
Ещё раз выругавшись, Фламберг резко повернулся к служанке.
- Мне нужен чеснок. Ещё, если есть - прутья или ягоды рябины. Быстро.
Тут же забыв про Джейн, он снова уставился туда же, куда, не отрываясь, смотрел кот. Без несложного, но длинного ритуала он не мог увидеть тварь. А, значит, не было смысла и звать священника, чтобы наречь ей имя - не то, чтобы после этого всё заканчивалось, но становилось... легче. А времени на ритуал как раз и не было. Поронец мог затаиться до поры, но рожающая женщина была слишком заманчивой добычей. Раймон прищурился. В изголовье, у самой шеи роженицы воздух едва заметно рябил. Если монстр отжирался достаточно долго, то связываться с ним без магии в небольшой комнате, где даже не размахнуться мечом!.. Раймон и не помнил, когда попадал в такую паршивую ситуацию.
Пока служанка не вернулась, михаилит подошёл к изножью кровати и без особого труда сорвал одну из стенок балдахина - ткань крепилась к стоблам на полотняных завязках и держалась слабо.
Спустя нескольких минут энергичных встряхиваний рук, поднятий ног и растираний висков с уксусом, показавшихся Эмме вечностью, роженица застонала, пошевелилась и открыла глаза.
- Как вас зовут? - Немедленно спросила Эмма.
- Кейт... Кейт Симс, - слабо ответила молодая женщина, хватаясь за живот, - ох, больно
- Кейт, послушай меня внимательно. Ты - рожаешь. Я - повитуха.
- А господин - лекарь? - Роженица с трудом оперлась на локти и указала на михаилита. - Рожаю? Мне рано...
- Господин - в некотором смысле лекарь, - согласилась бывшая послушница, провожая взглядом проявившую неожиданную прыть Джейн, которая буквально влетела с корзинкой, полной сушеных ягод вперемешку с зубцами чеснока, - Джейн, скажите мистеру Симсу, пусть пригласит священника. Миссис Симс рожает.
Забрав корзину, Раймон довольно хмыкнул. Осина пригодилась бы лучше, но ягоды рябины тоже были неплохим оберегом против нежити и чёрной магии. Чеснок... михаилит помедлил, пытаясь решить, стоит ли игра свеч. Если он не успеет, и тварь нападёт первой, то она вполне может успеть перегрызть женщине горло. Дьявол. Раймон сжал губы и наклонился над женщиной, глядя ей в глаза:
- Ты не слышишь и не видишь ничего, кроме госпожи Берилл, - толика силы, которая была так нужна, ушла в морок, который мог перекрыть часть проблем... а мог оказаться совершенно бесполезным. - В комнате не присходит ничего необычного или опасного, можно спокойно рожать.
Правду он говорил, или нет, но вреда не будет точно. В любом случае, наваждение развеется довольно скоро, а к тому времени всё так или иначе решится. Раймона полностью устраивал даже вариант, при котором монстр сбежит из комнаты. Это дало бы ему больше времени и на подготовку, и на разговоры. Главным было защитить Кейт и Эмму, а сначала - не сдохнуть самому. А ещё михаилит надеялся, что в этот раз Эмма не одеревенеет. Он коснулся плеча спутницы:
- Не отвлекайся и не обращай внимания на то, что происходит. И держи, - михаилит, надеясь, что не спугнёт этим тварь, щедро рассыпал сморщенные ягоды по кровати вокруг бёдер и ног Кейт.
- Ну что же,мы с тобой немного походим, хорошо? - В голосе Эммы не было ни капли сочувствия, не смотря на то, что она сейчас ощущала всю гамму чувств роженицы. Она согласно кивнула словам михаилита и потянула женщину на себя.
Кейт Симс попыталась встать, но ослабевшие ноги не держали и она снова рухнула на кровать.
- Я говорю - походим, - с нажимом сказала бывшая послушница и с неожиданной силой подняла женщину, - хочешь кричать - кричи, главное, не теряй сознание и ходи. Думай о ребенке, ему сейчас хуже, чем тебе.
Кот, наблюдавший за происходящим, вздрогнул, дернулся было за хозяйкой, но все же остался на кресле, поджав под себя лапы и вздыбив шерсть на загривке. Теперь он уставился на коврик у кровати. Издав глухое урчание, животное принялось с ожесточением бить хвостом по креслу.
Раймон, не торопясь, бросил в кошель несколько зубцов чеснока и пригоршню ягод, натянул перчатки и проверил, как ходит в ножнах кинжал. Жалеть о том, что он не успел заказать правильное оружие, с канавками для серебра или яда, было поздно. К тому же, монстр вовсе не обладал непробиваемой шкурой, так что сталь сгодится тоже. И чистый пол тоже работал на михаилита: сам поронец, может, и был невидимым, но следы оставлял вполне обычные. И всё-таки, собирая ткань в единый ком, воин остро ощутил неправильность ситуации. Так просто не делалось. Без ритуала, без знания, насколько отожралась тварь, без подходящего оружия. У него даже не нашлось ничего на роль грузиков по углам полотна, чтобы превратить балдахин в нормальную сеть.
По доскам пола будто прошлепали маленькие босые ножки (кот, не моргая, медленно поворачивал голову следом за своим недругом) и возле окна, у портьеры, растеклась небольшая зловонная лужица.

Кровать - дверь - поворот - дверь - кровать. После очередной прогулки по этому маршруту с не легкой Кейт Симс, мешком обвисавшей на ней, Эмма в полной мере осознала тяготы повивального дела. Утешало то, что схватки становились чаще.
- Еще разок, - подбодрила она то ли себя, то ли роженицу, - и посмотрим, как у нас дела.
Боже, какое это мучение... Нет повивального кресла, некому помочь, чтобы отдохнули уставшая спина и гудящие ноги. Когда придет ее черед - не орать, ни за что не орать пронзительно в ухо повитухе, и не волочиться за ней следом, а ходить, ходить, ходить... Подумать только, откуда у этой ослабевшей женщины столько сил, чтобы так вопить? Ну вот снова, визжит, точно баньши. Эдак и оглохнуть недолго. Ох, а вот и воды отошли. Замечательно, что светлые. Ходить, ходить, ходить...

[Spectre28 >>>]

с Леокатой


Михаилит нахмурился, оценивая новую ситуацию, положил ткань между собой и той частью комнаты, где ходила Эмма, и взялся за портьеру. Та крепилась к косяку едва ли более надёжно чем балдахин, а ткань была гораздо более плотной, что лучше годилось для его целей. Не сводя взгляда с лужицы гнили, он набрал в грудь воздуха и на выдохе рванул ткань вниз и на себя, накрывая доски там, где, по его представлениям, ждала тварь. И тут же, не дожидаясь результата, упал на колени, пытаясь прижать край портьеры к полу. Рука уже потянулась к кинжалу.
Штора с мелодичным звоном оторвалась - медные зажимы не выдержали рывка - и рухнула на пол, накрыв собою не только умертвие, но и добрую половину комнаты. Некоторое, довольно короткое время, портьера лежала бесформенным комом на полу, а затем из нее, в двух шагах от михаилита, соткался силуэт ребенка. Судя по росту - примерно годовалого или около того. Ребенок медленно повернул голову, явно пытаясь разглядеть Раймона, и рванулся в сторону кровати.
Тварь оказалась дальше, чем ожидал михаилит, и гораздо шустрее. И крупнее - хотя и не настолько, чтобы ткань сильно сковывала движения. Раймон оскалился и метнул следом кинжал. Мастером в этом деле он, в отличие от некоторых братьев, не был, но с такого расстояния по достаточно крупной мишени промахивался редко. Удар был настолько силен, что поронец упал навзничь, но почти сразу поднялся и медленно, молча, не издав ни звука и не пытаясь извлечь кинжал, продолжил упрямо двигаться к кровати. Под портьерой было видно, что умертвие протянуло руку, пытаясь ухватиться за одеяло, потянуть его на себя.

Жалуется, что тужит. Дьявол, рожать - то на корточках придется, мастерства не хватит принять в подушках. А на корточках, глядишь, и вытужит. Ох, Дева Мария Всеблагая, защити и помилуй... Кресла нет, колыбели нет, свивальников нет, служанку михаилит выгнал, чтоб под ногами у него не путалась... Нитки нет, ножа нет... Зубами пуповину грызть, что ли? Нет, подумаем об этом, когда родим...

Раймон успел перехватить монстра прежде, чем тот смог забраться на кровать. К счастью, ткани хватило, чтобы замотать существо во столько слоёв полотна, что двинуться оно практически не могло, хотя попыток вырваться не прекращало. Кинжал михаилит на всякий случай оставил в теле поронца. Беглый взгляд на Эмму убедил его в том, что у бывшей послушницы сложностей не возникает, и теперь можно было относительно спокойно думать о том, что делать дальше. Как бы там ни было, оставлять монстра в комнате не стоило... как и убивать. Чтобы прикончить это создание наверняка, требовалось, как и в случае с анку, разрубить его на куски, а потом сжечь останки и захоронить в освящённой земле. И то случалось всякое, даже если предварить всё правильными ритуалами. Ненависть, злоба и тоска, перемноженные с жаждой родительского тепла, с добавлением тёмной магии давали твари живучесть просто невероятную. Раймон подозревал, что это потому, что новорожденные, чтобы выжить, зависели не от чего-то внутри себя, а от наружнего.

А Кейт-то умирать раздумала, кажется. Как замечательно тужится, сидя на корточках и держась за веревку, перекинутую через спинку кровати. Любо-дорого посмотреть, как тужится. Может, и обойдется... То есть, конечно же - обойдется. Правда, принимать ребенка, стоя на коленях и загнувшись самой неудачной буквой алфавита - неудобно весьма. Но зато уже видно темя младенца. Головой идет, хорошо, не ошиблась.
- Еще тужься! - Неужели, это ее голос? Такой спокойный, даже повелительный? - Еще!
- Берилл! - окликнул бывшую послушницу михаилит. - Проведи её к окну, как можно дальше от меня. Я попробую унести это... подальше.
Эмма вздрогнула, не сразу сообразив, что Берилл - это теперь ее имя.
- Вы с ума сошли? - Тем же тоном, что командовала тужиться Кейт, осведомилась она. - У нас уже головка прорезалась! Как-то уж унесите... это.
- Твою мать, - Фламберг ещё раз осмотрел комнату. Вылезать в окно не хотелось категорически - уж слишком интересной получалась картина для случайных свидетелей. Он невольно ухмыльнулся, представив отчёт, который пойдёт в летописи ордена, и, не колеблясь больше, полез через кровать к двери. К счастью, поронец, хоть и заворочался более живо, позволил перенести себя за порог. Михаилит с удовольствием захлопнул за собой дверь, едва не придавив увязавшегося следом кота, и огляделся, пытаясь понять, где найти хозяина дома.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Джеймс Клайвелл

25 декабря 1534 г., Бермондси.

Тюрьма

Тюрьма в Бермондси была невысоким каменным зданием, примыкающим к управе. Выбеленная известкой, с невысокой башенкой над зеленой крышей, она походила издали на церковь и имела вид домашний, отчасти, даже уютный. Стражи, те, что пограмотнее, иногда шутили, что здесь тоже спасают заблудшие души. Массивные ворота были закрыты, лишь в маленькую узкое окошечко периодически поглядывал страж. Клайвелла он узнал издали, распахнул маленькую дверь и приветливо закивал головой, приглашая войти. В маленький, безлюдный внутренний двор узкой килой вдавалась пристройка конторы. Клайвелл отряхнул снег с сапог и открыл дверь. По совести сказать, он уже порядком устал путешествовать по Бермондси на своих двоих и надеялся, что это - последняя точка в его странствия на сегодня.
- И будьте, любезны, мастер Берроуз, не повторяйте ошибок, - первое, что услышал констебль, был голос смотрителя тюрьмы, мистера Клоуза, - если вам, конечно, не глянулось наше гостеприимство. Вот, пожалуйте, ваши бумаги об освобождении и квиток об уплате штрафов.
- Благодарю, мистер, - высокий русоволосый мужчина, чьи широкие плечи говорили о занятиях физическим трудом, наморщившись, уставился на бумагу со свежей печатью. - Уж как-нибудь.
- Джек Берроуз, я полагаю? - Констебль всем своим видом выражал счастье от лицезрения этого человека, на поиски которого потратил два дня.
- Верно, - мужчина, который лицом был очень похож на отца, только без его мягкости, подозрительно уставился на констебля и показал на печать. - Уже всё уплочено.
- Замечательно! - Обрадовался Клайвелл, - люблю, когда все, хм, уплочено. Мистер Клоуз, вы позволите поговорить с мистером Берроузом? Ну, скажем, вот прямо здесь, в конторе?
- Конечно, мистер Клайвелл, - согласился смотритель, - располагайтесь.
- Благодарю вас, - констебль уцепил стул и сел так, чтобы к двери можно было пройти только мимо него, - вы тоже присаживайтесь, дорогой мистер Берроуз. В ногах правды нет. Должен сообщить, что властью, данной мне королем, я могу на некоторое время задержать вас с целью получения ответов на вопросы, необходимых для разрешения проблем, связанных с жизнью и благополучием подданных короля. Вам это понятно?
- Ну? - сесть Джек Берроуз так и не сел, даже не опёрся на спинку. И то сказать, два дня заключения, его сил явно не подорвали. - Не знаю я, что там за разрешения, но если надо - спрашивайте.
- Ну что же, - констебль потер руки. - Приступим. Скажите, мастер Джек, когда вы последний раз видели своего отца?
- А вот два дня назад и видел. Когда папаша торговался о полумешке муки с какой-то городской. В чепце, значит, платье дорогое и муфта ещё дороже. Смотрела как на грязь, отец и расстилался.
- Каким образом вы разлучились с отцом? - Вид у Клайвелла был беззаботный и отчасти даже дурашливый.
- А выпить захотелось. Вечер уже, знаете ли, товар почти весь того, следить почти не надо. Горло промочить пошёл.
- А вот ваш сосед по рынку, булочник, утверждает, что вы перед этим крепко поссорились в батюшкой. По поводу чего был спор?
Джек Берроуз фыркнул и всё-таки опустился на стул.
- Ну, было. По тому, как мельницу держать, мне скрывать нечего. Так об этом мы уже неделю спорим. Другую мельницу, значит, ниже по реке строят, и грозят цену сбить. Какой-то орк-ирландец землю, значит, купил и дела по-новому хочет. Отец говорит: пусть, не пропадём. А по мне - так дела не делаются, чтобы, значит, приехал и твори чего хочешь.
- А как делаются? - Констебль изобразил заинтересованность. Со стороны и впрямь можно было подумать, что Клайвелла интересуют тонкости содержания мельницы.
- Ну. Поговорить. Объяснить, значит, что здесь уже есть... и те, кто продают, и те, кто покупают. Умный - поймёт, где всем выгода. Но, - он пожал плечами. - Тут оно, конечно, как хозяин скажет. Отец, значит.
- Ага, - согласился Клайвелл, - а скажите, мастер Джек, отчего у вашей сестры такой впечатляющий синяк на лице?
- У этой безрукой? - даже удивился милодой Берроуз. - Может, и мне под руку попалась, так поделом. А что, жаловалась, что ли?
- Нет, не жаловалась, - пожал плечами констебль, - так спросил, из любопытства, уж очень в глаза бросился, когда труп батюшки вашего отвозил.
Глаза Берроуза на миг вспыхнули, потом снова погасли, и он уставился на констебля с ничего не выражающим лицом.
- Значит, батюшка мой того, почил? Горе-то какое.
- Соболезную вам в вашей утрате, - кивнул Клайвелл, - а вот скажите, к примеру, мастер Джек, как вы так от батюшки отстать умудрились? Что родитель ваш один, в ночь, по тракту...
- А кто ж ему виноват, что в городе не остался на ночь? - удивился Джек Берроуз. - Когда по лесу тв... ватаги ходят, по зиме злые. А отстал - так туточки же сидел, это вам виднее. Подумаешь, тарелки побил. Не забрали бы - глядишь, папенька жив бы остался.
- Вот про тварей вы первый раз правильно начали говорить, - задумчиво сообщил констебль, отчаянно сожалея, что нельзя пригласить юношу в пыточную. - Только откуда вы о них знаете?
- Каких тварей? Оговорился я, понятное дело. Сначала выпускают, потом ответы требуют, да ещё, - Джек снова сверкнул глазами. - после того, как про смерть батюшки сказали. Будь я дурой как Мэри, может, вообще б сомлел. Недолго ей осталось, на мельнице-то...
- Хорошо, мастер Джек, а о ватагах вы откуда знаете? Отчего же вы, вдобавок, не поинтересуетесь, как умер ваш батюшка, что его констеблю до дома отвозить пришлось?
- Как он... - Берроуз впервые за время разговора задержался с ответом. - А и впрямь. Пока вы не сказали, я и не подумал, значит. Мало ли в лесу что случится, когда один. Может, лошадь ногу сломала, а там волки. Или вот разбойники, которых стража всё выводит, а никак не выведет. Мастер констебль. А люд-то страдает.
- Люд, говоришь, страдает, - Джеймс покачался на стуле, - ну что же, мастер Джек. Позвольте взглянуть на ваши бумаги об освобождении, таков протокол, уж не обессудьте. Мистер Клоуз подтвердит.
Смотритель несколько удивленно взглянул на констебля, но, все же, кивнул головой. Джек Берроуз нехотя протянул бумаги.
-Благодарю вас, - Клайвелл встал, принял бумаги и отошёл к окну, чтобы лучше рассмотреть, - близорук стал я, мистер Клоуз, -посетовал он, - да и вы тоже, смотрю. Эвон, закорючек понаставили, и не разберешь, на кого бумаги выписаны.
С этими словами констебль порвал сначала бумагу об освобождении, затем квитки об уплате штрафа.
Судя по лицу, Клоуза если удар еще не хватил, то смотритель был уже около того.
- А... Мистер Клайвелл!
- Это ещё что такое?! - Джек вскочил, сжимая кулаки.
- Скажите, мастер Джек, - вкрадчиво продолжил Джеймс, методично дорывая бумаги, - а документы у вас есть? Ну вот я - человек доверчивый, сразу поверил, что вы - Джек Берроуз, мистер Клоуз - тоже. А, скажем, встретится вам кто-то, кто на слово не поверит?
- Справки эти ваши - кто их носит?! Кого хотите спросите. Хоть священника нашего, который меня крестил, и исповедь каждый раз принимает, хоть работников или вон жителей, с кем пью каждую неделю! Что это творится, мастер Клоуз?! - Берроуз уставился на смотрителя. - Я же и штраф уже уплотил!
- Спросим, - кивнул Клайвелл, - всенепременно спросим. А пока, мистер Клоуз, я задерживаю этого человека согласно "Уложению о бродяжничестве", до того, как свидетели подтвердят, что это Джек Берроуз. Где у вас тут расписаться надо?
Джек Берроуз бросил на Клайвелла мрачный взгляд.
- Ничего, мастер Джек, - утешил его констебль, - погостите ещё у мистера Клоуза. А я уж быстро. Одна нога здесь - другая там. Но завтра.
- Мистер Клайвелл, - прошипел смотритель, пока констебль расписывался в толстой тетради, - что ж вы творите-то? Шериф сегодня же узнает о ваших выходках!
- Всенепременно, - также тихо согласился Джеймс, - не впервой, мистер Клоуз. Подержите парня у себя, вечным должником буду.
- Доиграетесь, мистер Клайвелл, - смотритель вздохнул и позвонил в колокольчик, вызывая стражу. - Добро пожаловать в эти стены, мистер. - Обратился он к младшему Берроузу. - Надеюсь, наше гостеприимство вас устроит.

Последняя пробежка по заснеженному Бермондси до управы - и день можно считать завершенным. К полудню улицы стали оживленнее, появились гуляющие пары, подвыпившие в честь рождества работяги. Впрочем, и стражи на улицах стало больше, а значит, беспокоиться было не о чем. Завтра в управе будет бумажный завал - начнут поступать отчеты из тюрьмы, от капитана стражи, слезницы от жителей городка. А пока - можно было бы вытянуться на узкой лавке вдоль стены и спокойно, в тишине и покое пустой конторы.
Однако, чаяниям Клайвелла не было суждено сбыться. Управа отнюдь не была пустынна и тиха, за своим столом восседал, обложившись бумагами, клерк, мистер Скрайб.
- С Рождеством, констебль, - сухо поздоровался он с Клайвеллом, - здесь три отчета, два уведомления, шесть жалоб, два запроса из суда. Читать будете?
- Почитайте вслух, мистер Скрайб, - Джеймс расстегнул брошь и свернул плащ в некое подобие подушки, на которое и угнездил голову, когда улегся на лавку. - Будьте любезны. Начните с жалоб, пожалуй.
Клерк тяжело вздохнул и вознес очи горе, будто сетуя на то, с кем ему приходится работать. Но, все же, развернул первый конверт и монотонно забубнил:
- Миссис Аглая Харлот, управляющая доходным домом на Линтон, требует принудить к возмещению убытков...
- Знаю. - Отмахнулся Клайвелл. - Решили уже. Дальше.
- Гильдия купцов требует разобраться с хищениями товаров из складов в Доках.
- Что украдено?
- Пушнина, - Скрайб пробежал глазами список, - готовая одежда, обувь, посуда, мыло, духи.
- Какой странный вор, - констебль от удивления даже голову от лавки приподнял, - ну, всплывет рано или поздно. Хотел бы я знать, кому этот чудак пушнину сбывать собирается? Дальше.
- Цех ткачей жалуется на несправедливое отношение к ним гильдии купцов...
- Это их внутреннее дело,- хмыкнул Клайвелл, - отпишитесь, пусть в Суд обращаются.
- Миссис Баркер жалуется на некую шуструю проныру, утащившую у нее кошелек с 12 фунтами на рынке. Требует вернуть деньги, примерно наказать воришку, а еще лучше повесить.
- Дьявол, - стукнул себя по лбу констебль, - чуть не забыл! Мистер Скрайб, если сия проныра в управу зайдет, когда меня не будет, то будьте любезны выслушать все, что она скажет, накормить и заплатить.
- Доиграетесь, мистер Клайвелл, - укоризненно покачал головой клерк.
- По шесть раз за день это слышу. - Смешок. - Дальше!
Под монотонный бубнеж клерка Джеймс задремал, в полудреме продолжая размышлять о младшем Берроузе. Выходило, что Джек - таки подстроил намеренно, чтобы отец отправился в одиночестве домой. И о монстре он наверняка знал, учитывая его дружбу с тем же Стоуном, о которой говорила Мэри. "Лесные братья" всегда достоверно знают, где появилась очередная нежить, они живут с этим. Эх, а вот доказать это все - не получится. Не управлял же он тварью, в самом деле, этот полуграмотный мельник, говорящий "уплочено". Если только обвинить Берроуза в некромагии, но это тоже ведь надо доказать, привлечь для этого священников, михаилитов, раздуть шумиху... Нет, Джек Берроуз того не стоит. Да и не заинтересовался бы он этим мельником, если бы не его дочь... Черт, надо бы на мельницу проехать, посмотреть, как она там. Братца ее завтра придется отпустить, дольше держать нельзя, а до того времени нужно устроить так, чтобы девушка не оказалась под покровительством аббатисы в обители св. Марии Магдалины. И без того послушницы оттуда бегут с михаилитами уже. Надо как-то разъяснить девушкам - перед побегом неплохо бы оставлять расписку, что покидают они обитель по доброй воле и собственному желанию. И им хорошо, и констеблям работы меньше. Все равно ведь все сведется к этой бумажке, эвон их сколько уже в той синей кожаной папке на полке. Но так хотя бы не придется выслеживать их по всему графству.
- Мистер Клайвелл! - судя по голосу, клерк уже несколько раз повторил фразу и теперь был весьма раздосадован, - на запросы из ассизов что отвечать?
- А? - вскинулся констебль, пытаясь стряхнуть дрему. - А что там?
- Я же вам говорю... Квартальная сессия на носу, надо найти и задержать неких Томаса Стоуна, Бена Хоггарта и Уилла Бейкера. А также представить их ассизам.
- Напротив Стоуна и Бейкера поставьте крестики, уже. Правда, состояние Бейкера вряд ли устроит ассизы, но чем уж богаты. А вот за Хоггартом побегать придется. Учитывая, что я в лицо его не знаю, хотя фамилия и смутно знакома. Ладно уж. - Клайвелл сел и потер колено. - Мистер Скрайб, я до Гринфорда проедусь, дела. А вы не сидите в конторе, ступайте домой, Рождество все же.

Лошадь смирно дожидалась его на конюшне стражи. Клайвелл потрепал ее за холку, угостил кусочком булки, оставшейся от завтрака и не спеша принялся седлать, оттягивая момент выезда и давая себе время подумать. Кой черт его вообще понес в законники? Отец был из джентри, даже имел небольшую усадьбу в Дорсете, но случилось так, что будучи по делам в Лондоне встретил он юную Элизабет Харддвуш, тогда еще и не подозревавшую, что вскоре станет матерью Джеймса Клайвелла. Надо отдать должное, отец признал его, дал свою фамилию, оплатил образование. Но на этом - все. Крутись, старший, но незаконный сын, как можешь. Вот и приходилось изобретать способы прокормить семью, не вступая при этом в сделку с совестью лишний раз. Впрочем, об этом констебль уже размышлял, правя к воротам городка.
- Господин констебль! - Окликнули его за спиной нежным, девичьим голоском. - Купите фиалки! Свежие, только из оранжереи графа Уилтшира!
Говорящая оказалась худенькой, озябшей девочкой в плохонькой шубке и с корзинкой синих цветов.
Клайвелл натянул поводья и поменял монету на небольшой букет цветов, пахнущих в морозном воздухе особенно сильно. "Как на свидание". - Мелькнула у него мысль, пока он бережно прятал цветы под плащом.

Гринфордская мельница

Из-за мельницы раздавался мерный стук топора. Давешний низушок, который, как и за день до того, оббивал лёд с колеса, бросил на констебля мрачный взгляд и поджал губы, но ничего не сказал. Только ломик в руках заходил ещё усерднее, высекая ледяные искры. На этот раз Клайвеллу не пришлось стучать: Мэри, то ли услышав стук копыт и лошадиный храп, то ли увидев гостя в окно, открыла сама, стоило ему подойти ближе. На девушке было тёмное длинное платье, прикрытое сверху накидкой. Под глазами залегли тёмные круги, но на констебля дочь мельника взглянула неожиданно спокойно, хотя и с осторожной опаской.
- Здравствуйте, мисс Мэри, - констебль спешился, - как вы себя чувствуете?
При этом вопросе брови девушки взлетели вверх, и она неуверенно улыбнулась.
- Учитывая обстоятельства... спасибо, мастер констебль, хорошо. Конечно, трудно отделаться от мыслей, что же теперь будет, но...
Клайвелл опустил глаза, собираясь с мыслями.
- Я хотел бы принести извинения, в прошлый раз я был несколько... Неучтив.
Губы Мэри снова дрогнули, и она отступила в дом, приглашая его войти.
- Хотите подогретого вина, мистер... Клайвелл, да?
- Благодарю вас.
Войдя, Клайвелл оглядел уже знакомую гостиную, отметил траурную скатерть на столе, темные занавески, и, дождавшись, когда хозяйка дома обратит на него внимание, произнес:
- Я нашел вашего брата.
Мэри на миг замерла, но тут же оправилась и протянула констеблю кружку, над которой поднимался ароматный пар: в этом доме явно не жалели специй и не ограничивались одним имбирём.
- Спасибо, мастер. С Джеком всё хорошо?
- Он в тюрьме, мисс, - Клайвелл с лёгким поклоном принял кружку, заставив себя не морщиться от запаха приправ и рома. - Дебоширил в борд... В доходном доме. Завтра его, вероятно, отпустят. И вот об этом я и хотел бы с вами поговорить, если не возражаете.
Девушка, не отвечая, расправила юбку и уселась за стол, сложив руки на коленях, после чего подняла на Клайвелла вопросительный взгляд.
- Скажите, мисс Мэри, у вас хорошие отношения с братом? - Клайвелл уселся напротив девушки и уже было собрался продолжить, как вспомнил о букете, хлопнул себя ладонью по лбу, и,откинув полу плаща, достал фиалки.
- Вот. - Неловко произнес он. - В качестве извинений.
Мэри бросила на цветы единственный взгляд и вспыхнула до корней волос. Посмотрела на полку с книгами, потом снова на цветы и потупилась. Но подарок взяла.
- Спасибо, - голос звучал еле слышно. - Они очень красивые. Наверное, было очень тяжело достать? Зима...
Клайвелл пробормотал что-то невнятное и повторил вопрос:
- У вас хорошие отношения с братом, мисс Мэри?
Девушка коснулась лепестков, потом со вздохом положила букетик на край стола перед собой.
- Не очень. Джек... грубый, и... впрочем, не будем об этом. Мне не следует так говорить.
- Мисс Мэри, я имел ... удовольствие говорить с Джеком. - Констебль помолчал, собираясь с мыслями. - Он совершенно однозначно высказывается о вашем будущем. Позвольте, я буду говорить прямо, как привык. Все эти любезности изрядно отнимают время. Ваш брат - редкая скотина, простите, мисс. Если бы я мог доказать, что... Неважно. В общем, будь в моих силах, я бы закрыл его в Тайберне надолго. Но перед законом он, по сути, чист. Сейчас Джек задержан за бродяжничество. Завтра его отпустят и я, говорю откровенно, несколько волнуюсь за вас.
- Волнуетесь? Мой брат, - с горечью ответила Мэри. - Отправит меня в ближайший монастырь, который не запросит слишком много денег. Джек всегда любил простые решения. С глаз долой. Будет ли здесь лучше без меня? Простите, констебль, но он слишком глуп. Не подумайте, Джек не идиот, но он не смотрит дальше одного шага. Никогда не умел. Так что моя жизнь продолжится где-то ещё и... без странных выдумок. Я поняла это сразу, как вы сказали про... батюшку.
- Да. - Согласился констебль. - Примерно это он и говорил. Впрочем, насчёт отсутствия странных выдумок, я бы не обольщался. Есть тут у нас одно аббатство... Впрочем, не важно. Я понимаю, что должен говорить об этом, прежде всего, с вашим братом, но мне необходимо заручиться вашим согласием. Вы не возражаете, если я буду навещать вас?
Мэри недоумённо склонила голову набок.
- Навещать? Я не понимаю. Если вы хотите... ну... - она чуть заметно порозовела. - Ухаживать, то я боюсь, что так скоро после смерти батюшки это было бы неправильно, и... мы ведь едва знакомы. Совсем не знакомы.
- Мисс Мэри. - Клайвелл хмыкнул и поправил плащ. - Я понимаю, как это выглядит и не хочу обнадеживать вас. Я подозреваю Джека в сношениях с "лесным братством" и это - единственный способ наблюдать за ним и, возможно, препятствовать. Ну, и если мои приезды хоть немного облегчат и скрасят вам жизнь... В случае успеха, если я докажу причастность мастера Берроуза к ватаге, вы останетесь богатой наследницей. При плохом варианте событий... Вы все равно ничего не теряете.
На этот раз Мэри молчала долго, задумчиво перебирая цветы.
- Я не против ваших посещений, мистер Клайвелл. Так же я, - она помедлила, но гордо вскинула голову, - не стала бы скучать по Джеку, хотя и не желаю ему дурного. Он может быть грубым, глупым, но всё-таки это мой брат, и он... не злой. Пусть он и смотрит... смотрел в лес, у него слишком мало воображения, чтобы быть по-настоящему злым. Я не обольщаюсь, мистер констебль. Мы ведь выросли вместе. Никогда Джек не мог придумать ничего сложного или заглянуть вперёд. Это-то наверняка.
- Хотел бы я жить в вашем мире, мисс Мэри, - задумчиво протянул Клайвелл и, наконец, рискнул попробовать содержимое кружки. Резкий запах корицы ударил в голову, засвербило в переносице так, что констебль не удержался от чиха. - Простите. О нашем разговоре я попрошу вас никому не рассказывать. Пусть внешне всё выглядит... Ну пусть выглядит, как выглядит.
Поставив кружку на стол, он откланялся и направился к двери. И уже выходя из дома, добавил, оглянувшись:
- Скорбь - преходяща, мисс Мэри. И она вам не к лицу.

Обратная дорога показалась Клайвеллу вечностью. Лошадь лениво рысила, будто оттягивая возвращение на конюшню, но понукать ее Джеймс не торопился. Пусть прогуляется, верная Белка. К тому же, тракт стал оживленнее, потянулись купцы. Констебль поправил плащ так, чтобы была видна брошь Тюдоров. Представитель власти на тракте - хороший повод показать людям, что констебли работают над безопасностью дорог и вообще... бдят. Медленно миновав пару обозов, чтобы ехавшие в них могли его рассмотреть, Клайвелл пришпорил Белку и помчался в Бермондси уже галопом, мечтая поскорее оказаться в тепле дома.

[Leomhann >>>]

Аббатство "Explorare Perderent". 25 декабря 1534 г. Ближе к полудню.

Великий Магистр блаженно щурился на солнце, сидя в саду аббатства. Дела ордена складывались наилучшим образом - король подписал документы о передаче "Земель аббатства "Explorare Perderent", а также всех строений и имущества, что в оных содержатся Капитулу ордена арх.Михаила Архистратига (на гербе - пылающий меч) из королевской казны за вознаграждение в сумме..." Вот о сумме вспоминать не хотелось. Впрочем... Магистр проследил глазами за стайкой с визгом пробегающих мальчишек. Впрочем, оно того стоило. Орден снова вернет себе мощь и влияние. Снова в ворота замка будут входить дети. Снова магистры будут провожать парней первый раз на тракт. И пожилой уже магистр Ёж, которого иначе как Наседкой и не зовут за глаза, будет обеспокоенно бегать к вратам, проверяя, кто из воспитанников вернулся, чтобы ворчливо выбранить за неосмотрительность и свежие шрамы. Конечно, Капитул не скоро пополнится новыми магистрами - большинство братьев еще слишком молоды, чтобы испытывать хоть какую-то признательность к Ордену за образование и возможность вести ту жизнь, что они заслуживают согласно своим талантам.
- Вы позволите? - рядом с Магистром присел брат Циркон.
- Да, конечно, брат, - Верховный Магистр подвинулся и улыбка медленно сползла с его лица. Брат Циркон, следящий за теми, кто на тракте, с хорошими новостями приходил редко. - Кто?
- Фламберг. - Ответил Циркон и поспешно добавил. - Жив, хвала небесам. Но...
- Но? - Магистр удивленно воззрился на собеседника. Фламберг не был любимым чадом магистров, но, все же, отказать ему в уме и осторожности никто не мог.
- Настоятельница аббатства в Бермондси недавно посылала к нам за помощью. Что-то у них там произошло, то ли на монастырских крестьян напала нежить, то ли в самом монастыре. Пока мы искали того, кто мог бы разрешить щекотливую ситуацию с женской обителью, там объявился Фламберг, хотя обычно он в другую сторону по тракту ходит.
- Неужели не справился?
- Справился, - поморщился Циркон, - там всего-то анку был. Но он девицу увез из обители.
- Это достоверно известно? - Заметно расслабился предполагавший худшее Магистр.
- Да, когда туда, наконец, доехал один из молодых адептов, его даже на порог не пустили. Дескать, от вас, михаилитов, одни убытки, - Циркон невольно улыбнулся, - он и порасспросил привратницу. В общем-то, послушницы сбегают из монастырей часто, и дело чуть ли не обычное. Но... На кой черт она Фламбергу? Женщину он мог бы найти себе и без того.
- Формально мы можем его лишь пожурить за нарушение Устава Ордена, - пожал плечами Магистр, - но зная господина де Три... Он сообщит нам, что девица находилась в опасности, а потому действовал он в соответствии с упомянутым Уставом. Девушка, несомненно, подтвердит его слова, и нам останется лишь радоваться тому, как точно нарекли его.
- Или негодовать, - кивнул Циркон, - но я все же разошлю письма к грефье, с пометкой "лично для брата Фламберга".
- Да, слегка пожурить стоит. - Согласился Магистр. - Но с возможной кротостью. Ибо сами не святые.
- В Кентрберри отвезу сам, - брат-воспитатель встал и принялся отряхивать снег с плаща, - тем более, что нужно разобраться с жалобами на воспитанников, которые скопились у грефье там.
- Поезжайте, брат. Но не задерживайтесь слишком надолго.

Сообщение отредактировал Леоката - 13-01-2018, 11:48

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

25 декабря. Билберри, заполдень

В гостиной царил хаос. Мистер Найджел Симс, торговец, самым постыдным для мужчины образом пребывал в обмороке, возлежа на кушетке. Вокруг него суетились старая Джейн и пожилой священник с желчным лицом заядлого склочника.
- Крепитесь, мистер Симс, - брюзжал он, - сие есть испытание, посланное вам за грехи ваши! Ибо сказано в Писании... - священник осекся, увидев михаилита с узлом в руках. Полотно снизу уже промокло, и сквозь ткань медленно сочилась чёрная жидкость. По комнате начал разливаться запах гнили.
- О боже! - Простонал очнувшийся было торговец и снова уронил голову на подушку, заботливо подсунутую Джейн.
Пастырь медленно перекрестился и брезгливо сморщил нос, несколько презрительно оглядывая михаилита.
- Что это за гадость? - Надменно осведомился он. - Это дом уважаемого торговца и благочестивого сына церкви. Зачем вы притащили эту мерзость сюда?
- Эту гадость, отче, я пытаюсь унести из дома благочестивого и уважаемого торговца. И был бы не против, если бы мне указали дверь в сад... - Раймон говорил резче, чем стоило бы, но он уже чувствовал, как когти поронца начинают рвать ткань. - И не помешают пять толстых свечей.
- Там! - Ткнула пальцем Джейн в одну из дверей. - Сад - там! Свечи я принесу, вот только мистер Симс...
- Проводи господина Фламберга, Джейн, - торговец слабо пошевелился на кушетке, - все хорошо.
- Тварь я унесу, - уже мягче добавил Раймон для Симса. - И постараюсь уничтожить. Теперь она не угрожает вашей жене, но лучше бы перенести миссис Кейт в другую комнату, где воздух лучше.
- Что это? Кто это? - Симс приподнялся и сел, - что Кейт?
- Не сейчас, - михаилит крепче прижал свёрток к груди, буквально кожей ощущая, как пропитывается гнилой влагой сюрко. И кольчугу тоже придётся крепко чистить... - Объясню позже. Ваша жена рожает, за ней смотрит госпожа Берилл.
- О боже! - Снова вздохнул Симс. - Джейн, после того, как проводишь господина в сад, ступай к миссис Симс, может, там нужна помощь!
Служанка согласно кивнула и жестом позвала михаилита за собой, вытащив из стенного шкафчика связку свечей.
Оказавшись в саду, Раймон забрал у неё свечи и нетерпеливым жестом отправил обратно в дом. Подождав, пока женщина закроет за собой дверь - хорошую, прочную дверь, - михаилит подошёл к колоде для рубки дров и примерился. По всему выходило, что та - срез дубового ствола толщиной с мужчину - подойдёт отлично. Поморщившись от отвращения, Раймон положил свёрток на колоду, нащупал через ткань рукоять кинжала и с силой ударил по ней сначала кулаком, а потом, когда лезвие прошло насквозь - обухом валявшегося рядом колуна. Убедившись, что сталь и дуб держат крепко, он отступил на шаг, пытаясь отряхнуть перчатки. К сожалению, так просто от запаха было не избавиться: жидкость успела проникнуть в трещины на старой коже. Зато сюрко немедленно полетело в сторону, и михаилит сердито уставился на спелёнутого монстра. Дьявол, у него даже не было времени договориться о цене!
- По крайней мере, так просто не выберешься.
Разломив зубчик чеснока, Раймон провёл им по свечам, потом подумал и кинул кусочек в рот. Ритуал предполагал скорее провести чесночным соком у носа и под глазами, но гримуары на этот счёт допускали разночтения, а чеснок михаилиту нравился. Пять свечей из связки образовали пентаграмму вокруг колоды, а круг Раймон набросал ягодами рябины. В каноне этого не было тоже, но михаилиты, которые пренебрегали полезными мелочами, заживались на свете редко. Достав меч и воткнув в землю, чтобы рукоять образовала крест, Раймон начал литанию.
- In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen. Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur...

- Есть, - выдохнула Эмма, поднимая на руках возмущенно запищавшего младенца, - мальчик. Замечательный, крепкий парень, фунта четыре, наверное. Кейт, лапушка, на кровать ложись на спину, вот умница.
Бывшая послушница аккуратно положила на грудь матери уже вовсю раскричавшегося ребенка и, убедившись, что пуповина отпульсировала, перевязала шелковой нитью, а затем перерезала бог весть откуда взявшимся ножом (потом девушка вспомнит, что сама приготовила все это, готовясь принимать роды).
- Потужимся еще, Кейт, - ласково попросила она, - потом отдыхать будешь.
Пара потуг - и послед выскользнул в подставленную чистую ветошку. Эмма снова ощупала изнутри роженицу и, убедившись, что детское место вышло полностью, нет разрывов и трещин, аккуратно уложила роженицу на подушки. Только сейчас, глядя на чумазого, в крови и слизи ребенка, бывшая послушница осознала, что справилась - и устало удивилась этому.
- Воду теплую, отвар фенхеля, - скомандовала она недавно пришедшей Джейн, подивившись, что остались еще силы, - и свивальники для ребенка. Скажите мистеру Симсу, у него сын...

- ... et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen...
Свёрток начал дёргаться всё сильнее. Ткань затрещала, раздуваясь, а рукоять кинжала ходила из стороны в сторону. Поронцы очень не любили, когда их делали видимыми, лишая способа кормиться. Кое-где между полосами ткани уже показалась полупрозрачная иссиня-фиолетовая плоть, которая раздувалась с каждой секундой. Раймон перевёл дыхание и заговорил быстрее.
- De vultu tuo iudicium meum prodeat: oculi tui videant æquitates...
"Какого чёрта здесь давно никто не проезжал? Какого дьявола я этим занимаюсь без гарантии оплаты?!"
- ...да дарует Твоё присутствие верность суду моему, и истинное зрение - глазам моим...
Слова про суд прозвучали с таким чувством, что старый учитель наверняка бы одобрительно похлопал по плечу. Поронцу, в отличие от ныне почившего магистра, они не понравились вовсе. Кинжал с тихим стоном покинул деревянные ножны. Портьера лопнула сразу во многих местах. Большая часть вонючей и грязной, в чёрных потёках ткани упала на землю, но длинный кусок, прибитый к спине существа, волочился следом, как извращённая королевская мантия. Полностью выросший поронец догнал ростом полуторалетнего ребёнка, но походил на него разве что размерами и общими очертаниями. Синюшное пузатое тело с короткой шеей, на которой болталась пуповина, уже не выглядело рыхлым и гниющим, хотя и отливало нездоровым глянцем. Тонкие и длинные руки и ноги заканчивались пальцами с острыми, покрытыми каким-то серыми пятнами когтями. Самым жутким была пасть, почти разрезающая голову надвое. Закрыть рот поронец не мог - мешали длинные иглы зубов. Раймон знал, что несмотря на кажущуются хрупкость они не ломались даже на стальной броне. А вот кольчугу или сочленение лат тварь прогрызть могла: слюна очень быстро разъедала металл.
Со стороны дома послышался женский взвизг и звук поспешно захлопываемых ставень. Поронец облизнул зубы длинным, лиловым с багровыми прожилками, языком и ... улыбнулся. По крайней мере, оскал, который он изобразил, растянув тонкие губы, походил на ехидную улыбку. Впрочем, нападать он не спешил, неловко скатился с колоды, и, переваливаясь как медвежонок, на косолапых по-младенчески ножках, спотыкаясь на камнях, устремился в сад, туда, где кусты вереска образовывали живую изгородь. Ягоды рябины, рассыпанные на снегу, явно напугали его. Умертвие отшатнулось, точно обжегшись, метнулось в другую сторону и, осознав, что выхода нет, закричало неожиданно тонким, обиженным, детским голосом. В крике слышались отчаяние и мольба о помощи.
- Тем, кого сожрал, расскажи, - буркнул михаилит, с облегчением убедившись, что круг пока что работает. Сочувствия к младенцу у него было немного: поронцы убивали, кого придётся, а вовсе не тех, кто был виновен в их судьбе. Раймон вытащил меч и шагнул вперёд, держа оружие направленным острием в землю.
Мертвый ребенок подобрался, как перед прыжком и зашипел, выставив вперед руки с растопыренными пальцами. Пощелкав когтями, как цирюльник - ножницами, он с чисто детской непосредственностью посмотрел на свою ладошку, повертел ею перед глазами, явно развлекаясь игрой с нею, и прыгнул вперед и вверх. И тут же, наткнувшись на невидимую преграду, стёк вниз, зацепив при этом ягоды. Кожа от соприкосновения с рябиной задымилась, поронец взвизгнул от боли и выкатился за пределы круга, но подняться не смог. Из-за этого же короткий удар михаилита прошёл мимо, над поронцом и стремительно чернеющими ягодами круга. Грязно выругавшись, Раймон тут же ударил снова, пока тварь не оправилась. Возможно, из-за кинжала или из-за ягод, но поронец увернуться или напасть снова не успел. Меч глубоко взрезал бок умертвия и отбросил поронца в сторону. Воин, следуя за движением, шагнул следом, поднимая клинок. Мертвый младенец встал на четвереньки и мотнул головой, точно собираясь с силами. Щелкнув зубами, он выбросил руки вперед, метя туда, где нога недруга не была защищена сапогом, но промахнулся. Раймон с силой рубанул сверху, и на этот раз перебил поронцу позвоночник. Дальше всё было проще. И, несмотря на огонь, не намного чище.

[Leomhann >>>]

Cо Спектром

Пошатываясь, Эмма вышла на улицу, не заботясь о том, что подумают люди при виде нее, замотанной в странного вида одеяние, испятнанное кровью. Устало села на каменную скамеечку у стены, жадно глотая воздух. Мать жива, дитя живо, чего же тебе еще надо, Эмма Фицалан? Кейт и младенца давно перенесли в другую комнату (счастливый мистер Симс без конца порывался целовать Эмме руки, пытался обнимать ее и,наверное, преуспел бы в этом, если бы не ребенок, которого нежно прижимал к груди). Раймон был в саду с умертвием, об этом ее уведомила Джейн, белая, как свежевыбеленная стена. И бывшая послушница не была уверена, стоит ли ей идти туда. Не зачем заставлять михаилита решать вопрос - защищаться самому или защищать ее. Больше всего на свете девушка сейчас хотела уснуть, желательно, без сновидений, уже привычно уткнувшись носом в плечо спутника. И - нужно быть честной хотя бы перед собой - чтобы кто-нибудь спросил с сочувствием: "Устала?"
- Ты - призрак? - детский голос прозвучал неожиданно. Мальчик лет пяти ухитрился подойти так, что Эмма его не заметила. Ребёнок явно жил в небедной семье: куртка, хоть и великоватая, была пошита из хорошей ткани, а на ногах красовались почти новые кожаные сапоги. - Папа говорит, что они забирают непослушных детей.
- Папа неправ. - Доверительно сообщила девушка. - Ну сам посуди, как призраки могут кого-то забрать, если они неосязаемы?
- А они манят, поют, а ты сам и идёшь, - уверенно ответил ребёнок и сунул палец в нос. - А потом совсем идёшь. Уходишь. Ты умеешь петь?
- Будешь ковырять в носу - проковыряешь голову. Умею, только плохо. Да и не призрак я. Лекарка. - Эмма подалась вперед и мягко вытащила палец ребенка из носа. - А ты тут живешь?
- А можно проковырять голову? - изумился мальчик, глядя на палец. - Ух ты! Да, недалеко, с папой. Он лодки вниз по реке гоняет. А маму призраки забрали, давно.
- Можно. - Серьезно подтвердила бывшая послушница слова мальчика. - Голова будет болеть все время. Оно того не стоит, поверь мне, я почти проверила. А мама... Ты, наверное, ошибся. Может быть, она с ангелами, на небесах?
- Не-а. Кого призраки забирают, тех апостол Пётр в рай уже не пустит. Потому что нельзя слушать песни и идти тоже нельзя.
- А кто тебе сказал, что маму призраки забрали? - Михаилит не появлялся, и девушка начала беспокоиться, а потому задала вопрос несколько рассеянно.
- Ну-у, - ребёнок с интересом уставился на дом Симса, из-за которого донёсся резкий пронзительный взвизг. - Мама ушла тогда в лес. За грибами, хотя ей тяжело было. А потом не вернулась, зато с реки вернулся папа. И пошёл искать, да не один ещё. А я дом сторожил. А что тут такое?
- Тут? - Эмма встревоженно оглянулась. - Ничего особенного. У мистера Симса сын родился. Радуются. А почему ты без няньки по улице гуляешь?
- Потому что уже взрослый. Сы-ын... - в голосе ребёнка прозвучала зависть. - А у меня так и нет братика. У всех есть, а у меня нету.
- Ну, может быть, папа когда-нибудь женится и у тебя братик будет. Прости, мне пора идти. Не гуляй один.
Эмма, снедаемая тревогой, договаривала последние слова, вбегая в дом.
Симс, сияющий счастьем, снова восседал в любимом кресле у камина, на этот раз в обнимку с бутылью вина. Оглядев с интересом Эмму, точно впервые увидел ее странный наряд из скатерти, он предложил:
- Составьте мне компанию, госпожа! Я так признателен вам! Такое счастье - иметь ребенка!
Лекарка проследила за взглядом торговца и стянула с себя скатерть. Она убей - не помнила, куда делись в суматохе рукава от платья. В гостиной, при беглом осмотре, их не было видно.
- Благодарю вас. - Сухо ответила она, жестом подзывая Джейн. - Джейн, принесите из родовых покоев мои рукава. И примите это, - то, что осталось от скатерти перекочевало в руки служанки, - где господин Фламберг, мистер Симс?
Прежде чем тот успел ответить, скрипнула дверь, и спустя несколько секунд в комнату вошёл михаилит, поблескивая кольчугой. Сюрко и перчатки воин оставил снаружи, но от него всё равно слегка тянуло запахом гнили - а ещё огнём и пеплом. Посмотрев на Эмму, он улыбнулся краем губ и повернулся к хозяину дома.
- Мистер Симс.
- Господин Фламберг! - Расцвел уже слегка поддатый торговец (вино в бутыли убывало быстро). - Желаете выпить?
Бывшая послушница неодобрительно посмотрела на михаилита, щеголявшего в кольчуге без сюрко. Металл доспехов наверняка успел нахолодать, и это чревато было, самое малое - простудой.
- Не откажусь, - Раймон поискал глазами кубок, но Джейн его опередила. Видимо, старая служанка ловила желания и хозяина, и гостей ещё до того, как те прозвучат. - А и мерзкая же тварь была. Повезло, что хорошо закончилось. И вам повезло, мистер Симс, и мне. Как я понимаю, вас стоит поздравить?
- О да, - торговец отсалютовал кубком, - сын - это счастье. Я - вечный должник, госпожи и ваш! Джейн! Кресло для господина Фламберга!
Служанка, помогавшая Эмме прикрепить рукава, рассерженно глянула на подвыпившего хозяина, но все же, сначала закончила с бывшей послушницей, а уж затем поправила подушки в деревянном кресле и подвинула его к огню. Откланявшись, она вышла из комнаты, оставив мистера Симса с гостями. Раймон опустился в кресло и пригубил вино - хорошее красное вино,как бы не с тулузских виноградников. Какое-то время он просто сидел, наслаждаясь напитком и теплом.
- Госпожа, может быть, вы присоединитесь? - Симс потряс бутылкой и, убедившись, что она почти пуста, заорал. - Джейн!
Служанка не отзывалась. Торговец пробормотал что-то о старых перечницах, извинился и вышел.
Эмма оперлась на спинку кресла михаилита, невольно прикрыв широкими рукавами кольчугу, отчего воин выглядел, будто надел жилет в тон ее платью.
- Вы почему без сюрко? - Осведомилась она слегка ворчливо. - Простынете. А у нас теперь даже когтей анку нет, чтобы лечить чахотку.
- Потому что его уже не отстирать, - туманно ответил Раймон и протянул Эмме свой стакан. - Если бы я вошёл в нём, вы бы тут же вышли. Все.
- Жаль, - девушка отпила, поморщилась и вернула обратно, - не хочу. Слишком устала. Хочу горячую ванну, поссет и спать.
- Да, было бы неплохо, - михаилит сделал большой глоток. - Здесь должна быть таверна, где сдают комнаты. Может, найдётся даже бадья, где можно помыться. Если повезёт, на двоих. Экономия.
Вернувшийся с двумя бутылями и священником Симс услышал только последнюю фразу и горячо запротестовал:
- Нет-нет, какая может быть экономия? - Он плюхнулся в кресло и некоторое время возился с пробкой. - Я так вам благодарен... Что я вам должен за помощь? Я понимаю, мой долг оплатить невозможно, но все же... Прошу вас, отец Августин.
Священник кивнул, принимая кубок, и, неодобрительно оглядев порозовевшую Эмму, опустился в свободное кресло.
- Сие есть дело богоугодное, а потому не должно оно быть осквернено стяжательством, - просветил он собравшихся, порядочно отхлебнув и с шумом проглотив вино.
- О каком же стяжательстве речь, святой отец, - улыбнулся михаилит, - когда я и не заговаривал о плате. Да и как её тут определить? Конечно, орден назначает определённую плату за богомерзких тварей, что пьют кровь невинных людей, но, признаться, никогда не приходилось мне работать в таких условиях. И это не говоря даже о трудах госпожи Берилл, которые шли не во благо ордена Архистратига, а только от доброй её души. Нет. Чем больше я думаю, тем меньше хочется говорить о каких-то деньгах там, где спасли одну жизнь и помогли появиться другой.
"А ещё мне всё меньше хочется писать доклад в капитул. Возможно, даже больше, чем получить золото".
- И все же, - Симс прищурился на огонь, - я хочу отблагодарить и вас, и прекрасную госпожу. Признаться, господин Фламберг, не будь я женат, позавидовал бы вам.
- Речь истинного христианина, - тем временем отвечал священник Раймону, но слова торговца заставили его осечься и еще раз внимательно осмотреть девушку. - Сын мой, недостойны такие речи благочестивого человека! Грешно взирать на бесстыдно показываемые прелести, ибо прелюбодеяние сие!
- Всякая красота сотворена Господом нашим, - Раймон с удовольствием пропустил между пальцами зелёный рукав, лаская ткань, неведомо как сотканную глейстиг. - К тому же, я уверен, мистер Симс обращался в первую очередь к душевной красоте госпожи, что сподвигла её оторваться от пути и помочь ближнему, как заповедано нам. И, разумеется, дары не оплачиваются. Разве - отдариваются, но и о таком просить грешно.
- Конечно, к душевной, - слишком поспешно согласился торговец, подливая всем вино, - но всякий долг должен быть оплачен. Кажется, на эту тему было что-то в Писании, но я не слишком ревностно... То есть, не преуспел в учении, чтобы судить об этом.
Михаилит кивнул.
- Конечно. И, разумеется, дарящий сам решает, чего стоит деяние. Мы будем рады чему угодно. Как видите, собирались на поиски страждущих в такой спешке, что у госпожи нет даже рабочей одежды, не говоря о приличной смене. А путь предстоит дальний, особенно всего с одной лошадью...
- Жена,наряжающаяся для того, чтобы возбудить к себе вожделение невоздержных, уже любодействовала в сердце своем, - отец Августин, побагровев, следил за игрой пальцев михаилита на рукаве и, казалось, не слышал разговора.
Эмма, с улыбкой, которую Раймон назвал бы ехидной, а вот священник, наверняка, охарактеризовал бы как развратную, провела рукой по волосам михаилита, слегка подосадовав на то, что воин носит короткую стрижку и картинно распутать кудри пальцами не получится. Вторая рука легла на плечо мужчины. Кольчуга действительно была очень холодной и не успела согреться у камина, но ради лица отца Августина, напомнившего девушке жабу в монастырском саду, потерпеть стоило.
- Одежда - не проблема. - Симс кивнул. - Лошадь на постоялом дворе смотреть нужно. Хозяин "Грифона" конюшню держит. Только неспокойно там.
- Неспокойно? - михаилит потёрся головой о руку Эммы, тут же развернутую девушкой ладонью к щеке.
- Да, - торговец снова отхлебнул вина, - шкодник у него завелся какой-то.
- Любодеяние состоит не только в соитии или совокуплении телесном, но и в бесстыдном взгляде, - отец Августин явно пребывал в неком недоумении от демонстрируемой развязности, - и к таверне это тоже относится в полной мере. Да и вы, мистер Симс... Говорили же вам тогда, что супруга ваша покойная грешна...
Эмма нежно провела рукой по щеке михаилита и чуть задержала ее, услышав слово "покойная". Но Кейт была жива, в противном случае, в гостиную уже бы прибежала Джейн, и девушка с нарочитым спокойствием вернула ладонь на плечо.
- Одежда нам бы действительно очень пригодилась, - признал Раймон, накрыв руку Эммы своей. - Боюсь, своё сюрко после боя тоже можно выбрасывать. Если вы всерьёз про подарок, господин Симс... что до шкодников, то посмотрим. Но если бы вы смогли замолвить за нас слово перед хозяином "Грифона"... конечно, вряд ли даже так лошадь будет по кошельку, но кто знает. Мы в любом случае будем признательны.
- "Грифон" убытки такие терпит, что там рады будут и нищему страннику, если он заплатит хоть пенни. Что до одежды, то я поставляю ее даже в модные дома Лондона. Вот хоть сейчас можем на склады пройти.
- Сейчас? - Раймон оглядел хозяина. Насколько он понимал, тот был не очень-то в состоянии куда-то идти. Михаилит мысленно вздохнул. - Ну, нет, господин мой. Сегодня вам предстоит только радоваться, да и с женой побыть. Разве что, может, записка к управляющему? Тогда вам не пришлось бы куда-то идти.
Симс кивнул и, размахивая рукой в воздухе, потребовал у Джейн перо и бумагу. Некоторое время он пытался умостить все это на коленях, но перо отказывалось повиноваться, да и бумага все время ускользала. Наконец, что-то сообразив, торговец взял толстую книгу и принялся писать, используя ее в качестве столика.
- Вот, - гордо произнес он, протягивая михаилиту бумагу, - склады у реки находятся. Только управляющего там нет, наверное. Рождество же. Хотите, я завтра сам вас провожу?
- Ну, если не найдём управляющего, то мы с госпожой будем счастливы вашему обществу. А что, говорите, за шкодник в трактире? Да ещё такой, что сплошные убытки чинит?
- Это вам надо у Тоннера-трактирщика спросить, - Симс, не чинясь, отхлебнул из бутылки. - То ли подковы у него по таверне летают, то ли еще что-то.
Эмма досадливо вздохнула и переступила с ноги на ногу. Рубцы, о которых она забыла в суматохе родов, начали ныть, сдавленные ребрами корсажа. Летающие подковы были последней каплей, преисполнившей чашу терпения девушки. Бывшая послушница обошла кресло и уселась на подлокотник так, чтобы между ней и священником был михаилит. Ни мать, ни настоятельница, ни сестра Адела не одобрили бы этого, но так, по крайней мере, лекарка могла скрыться от назойливых взглядов отца Августина и дать отдых уставшим ногам.
- Что ж, придётся пойти и спросить. У Тоннера, значит, - Раймон бросил взгляд на священника и обнял Эмму за талию. - Оставим вас наслаждаться этим прекрасным днём. А сюда вернёмся завтра. Тем более, что мне ещё хотелось бы поговорить про сгинувшее умертвие, но это-то точно подождёт.
"Особенно до ответного подарка".

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Таверна

В таверне "Зеленый Грифон" было темно и тихо. Не было даже завсегдатаев, которые всегда находят повод выпить в тесной компании и без жен. На стук из неприметной двери под лестницей вышел худощавый, но крепко сложенный краснолюд, с окладистой бородой и в желтой кожаной жилетке поверх серой рубахи.
- Чем могу служить? - любезно поинтересовался он, кланяясь и с интересом оглядывая Эмму. - Ежели комната нужна, то извиняйте - не сдаем пока. А откушать - тока скажите, мигом спроворим.
- Как жаль, нам как раз нужна комната, - Раймон полуобернулся, чтобы взглянуть на спутницу, и улыбнулся. - И кадка для мытья, с горячей водой. Большая. Устали мы с дороги. Что же за трактир такой, что комнаты не сдаются?
- Да вот, господин хороший, завелся у нас пакостник тут. - Трактирщик отодвинул стул у ближайшего столика и уселся, пристально рассматривая посетителей, - то ключи пропадут, то волосы у дам в косы намертво сами собой заплетаются, да так, что тока отрезать под корень, не расплетешь. Лошадей, извольте знать, держу я на конюшне при трактире, ежели курьерам надо будет лошадку сменить, или у путника лошадь охромеет. Ну, и за выпивку-еду расплачиваются часто, чего уж...А пакостник этот гривы да хвосты им в колтуны сбивает, подковы отрывает, да гостям на сапоги прибивает. И все бы ничего, да только он этими подковами вздумал в постояльцев швыряться, да на пятки прибивать. И без сапог, разумейте. Дама одна от того и скончалась, что прибил он ей к ногам железяки энтии, а рот косой ейной собственной заткнул. Так она, сердешная, и задохнулась, криком бесполезным зайдясь от боли. Констебль на енто посмотрел, нет, говорит, не мое то дело. А вашего брата, мракоборца, - кивнул он на перстень Раймона, - днем с огнем нынче... от того и не сдаем.
- А видеть, - михаилит сначала вытащил стул для Эммы-Берилл, потом уселся сам, положив ногу на ногу, - этого паскудника никто не видел? И чего ж, если давно завёлся, в резиденцию не послали? Там-то всегда кто-то есть. Ну или скоро будет.
- А в орден ваш посылали, да посыльный долго не возвращается. То ли не доехал, то ли еще чего случилось. - Краснолюд тяжело вздохнул.
Эмма рухнула на стул и облокотилась на столик, подперев голову. Бессонная ночь, дорога, суета дома Симса давали о себе знать - спать хотелось отчаянно.
- Хоть дороги и неспокойны, будем надеяться, что с тем, кого посылали, всё хорошо, и он просто загулял, - михаилит помедлил. Да уж, неспокойные дороги. Анку, поронец, импы, глейстиг - и это только на его пути за пару дней. Орден, кажется, подкосило новыми реформами даже сильнее, чем он думал. Или братья, которые должны бы патрулировать юг и восток, мышей не ловят, не говоря о прочих тварях.
"Чёрт, я даже не знаю, кто нынче в этих краях ходит - и чьи деньги, скажем так, перехватываю", - Раймон задумался было, не стоит ли всё-таки связаться с капитулом, но решил, что это не только бессмысленно, но и вредно. Магистры скорее всего и так всё знают, просто ничего не могут сделать. Быть дураком, вещающим всем известные истины, ему не хотелось категорически. К тому же, он и сам был не без греха, учитывая время, бездельно потраченное в Лондоне за игровыми столами. Нет. Лезть в стратегию у него не было никакого желания, забот хватало и без того.
Поняв, что пауза слишком затягивается, Раймон повторил:
- Да, будем надеяться, мастер... Тоннер, верно? Я постараюсь вам помочь, но комната нам всё равно нужна, и ванна тоже. В конце концов, сложно заниматься таким делом снаружи, верно?
- Господине! - Краснолюд неожиданно повалился в ноги михаилиту. - Помогите, Господом нашим заклинаю! А уж я в долгу не останусь! Любую цену дам, без торга, только избавьте от шкодника! Убытки ведь терплю! Ить на тракте стоим, а никто останавливаться не хочет, выпить не заезжает! Наслышаны все, боятся! А отец Августин наш только питимью накладывать горазд, кайся, грит, то за грехи тебе! Да только кайся иль не кайся, а апостол Петр-то с небес не спустится и ключом своим тварь не того... не зашибет!
Эмма вскинулась за столиком и невольно отшатнулась к Раймону: поступок хозяина таверны был настолько неожиданным, а эмоции - искренними, что сонливость как рукой сняло.
Раймон от резкого движения Тоннера тоже вскочил и заодно чуть не выхватил кинжал. Мысленно выругавшись, михаилит выпустил рукоять и подхватил краснолюда под мышки. Тот не сопротивлялся и позволил поставить себя на ноги.
- Я не рыцарь и не монах, нечего тут на коленях ползать, - поняв, что говорит слишком резко, Раймон сделал глубокий вдох. Да что в этом городке творится?! - Неважно. Сказал, что попробую, значит - попробую. А вот цена... любую, говорите?
- Любую, господин мракоборец. - Тоннер деловито отряхнул колени от несуществующей пыли и снова уселся за стол. - Мне сейчас все едино, убытки отбить надо.
- Практично, - признал Раймон, оставшись стоять. - Тогда давайте так, мастер. Если решу вашу проблему - с вас лошадка для госпожи по её выбору. Нет - что ж, заплатим за комнату, и я вызову из ордена кого-то другого. Глядишь, моё послание не... заплутает.
- Лошадку? Есть у меня лошадка, - после тяжелой внутренней борьбы, хорошо заметной по его лицу, признался краснолюд, - соловый жеребчик, Солнцем кличут. Пэнси, где тебя черти носят? Подай вина сюда, да рыбу, что ли. Видишь, разговоры у нас идут всухомятку? - Тоннер дождался, когда худенькая служанка проворно накроет на стол и продолжил. - Редкий красавчик, дама знатная одна поменяла, охромел он. Ну мы его-то, вестимо, вылечили, ничего страшного - ножная приключилась. Французский сель,то есть сель франсе, по-благородному ежели. Умный и иноходец. Для леди - самое оно. И не понесет, и из седла не выбросит. И ходкий. Сынишка мой частенько его прогуливает, так не нахвалится. Да только чего ж бабы, женщины то есть, в лошадях понимают-то? Сами б взглянули вперед. За постой да пищу я уж половину супротив обычного возьму, все ж от беды избавляете. Ну, и кадки у нас нет, не держим. Не благородно, господам не нравится. А вот ванну - сделаем, как при дворе. С льняными простынями, розмарином и духами. И халаты сыщем, и полотно для обтираний, и служанку. И прачка найдется, коли надо. И комната с камином. Все найдется, что не скажете. - Краснолюд помолчал и заговорил неожиданно грамотно. - "Зеленый Грифон" славится своим гостеприимством, господин, госпожа.
- Всё, говоришь, - михаилиту стоило больших усилий не показывать удивления. - Это хорошо и правильно. И камин - тоже очень хорошо, и ванна для госпожи Берилл, - он вопросительно оглянулся на Эмму, согласно кивнувшую словам трактирщика. - А прежде всего, скажи, мастер, как оно началось-то? Когда? И... часто ли тут музыканты заезжие гостят? А то и свой есть?
- Да как началось? Обычно началось. Ни с того, ни с сего. Не было, а потом какой-то залетный маг приехал. Ну и глянулась ему Пэнси. А она - девушка честная, жених у нее. Я и заступился. Колдун этот плюнул на пол и сказал, что, мол, не будет тебе удачи тут. Оно и началось, как поганец этот уехал. Почитай, месяца два уже, как страдаем. А ваш брат с ордена, что недели две назад проезжал, возиться не стал. Недосуг, говорит. Музыканты... Ну второй день гостит то ли парень, то ли девка. И не поймешь. - Судя по голосу, Тоннер не одобрял заезжего музыканта.
- И не боится? Недомужик этот?
- Да нет, вроде бы. Бренчит вечерами что-то, поет пискляво. Тьфу - да и только. Не желаете жеребчика посмотреть? - Трактирщик явно подметил состояние Эммы. - А госпожа искупается покуда. А там и для вас вода согреется, да ужин подадут.
Раймон задумался, потом легко пожал плечами.
- Если только она не будет оставаться одна. Не нравятся мне байки про задушенных женщин. А конюшня - я бы скорее кузню поглядел. Ведь есть у вас своя, верно?
- Ну так Пэнси госпоже и поможет. Кузни как не быть? Есть, конечно, лошадок-то ковать надо. Извольте, провожу вас. - Трактирщик сделал приглашающий жест.

Кузница оказалась и больше, и обустроеннее, чем ожидал михаилит. За полуоткрытым помещением, угол которого занимала солидная кирпичная печь, явно хорошо ухаживали. Несколько меньших, одноручных молотов от одного до пяти фунтов висели на толстой доске, а под ним лежало три кувалды, самая крупная из которых, по прикидкам Раймона, могла потянуть на все тридцать. Возле наковальни стояли две бочки, она побольше, другая - видимо, для масла - поменьше. Но больше всего Раймону интересовали не молоты и даже не законченные подковы и гвозди, а хлам, который неизбежно собирался в любой кузнице. Стальные пластинки, странной формы кованые листы, на которых пробовали отбойники или формы. Куски пемзы и металлические щётки, какими железу придавали зеркальный блеск. К сожалению, дорогу к ним уверенно загораживал кузнец. Орк-полукровка был ниже Раймона, но почти в полтора раза шире.
- Господин? - Коваль исподлобья оглядел Раймона. - Надо чего?
- Надо, - Раймон покосился за спину кузнеца, туда, где стояли задвинутые под верстак ящики с очень многобещающими на вид обрезками металла. - Так вышло, что я хочу попробовать что-нибудь сделать с этим вашим шкодником, а для этого, мастер, мне твоя помощь бы и пригодилась.
- Так вы толком говорите - чего надо? - Кузнец, похоже, красноречием не отличался и к многословию не тяготел.
- Найдутся у тебя стальные шарики, вроде как на рукояти или побольше? Мятые подойдут, лишь бы можно было отполировать до зеркала. Или, может, сковать можно? Я бы и заплатил.
- И шарики найдутся, и отполировать можно, - согласился кузнец, - мальчишку посажу со щеткой, к вечерне будут блестеть, что у кота...
- Отлично, - Раймон довольно потёр руки. - И ещё бы несколько пластинок, полированных. Только не совсем гладкое зеркало, а мятых. Чтобы отражение волнами шло. Тоже можно? И во сколько такая работа встанет, мастер?
- Пластинок - целый ящик, выбирайте, какие потребно. - Орк махнул дланью куда-то за спину. - А по цене сойдемся на пятнадцати шиллингах, не велика работа, не кольчугу, чай, склепать.
- На самом деле, - медленно произнёс михаилит. - Об оружии-то я тоже хотел бы поговорить. Дело вот в чём...
На то, чтобы объяснить, что ему нужно, потребовалось немало времени. Дошло даже до рисования на листе жёлтой бумаги, которую кузнец вытянул из какого-то шкафа. Кинжал с набивкой серебряной проволоки по лезвию был штучной, мастерской работой. Они требовали и особой закалки, и навыков не просто кузнеца, а ювелира. Стоил кинжал столько, что Раймон едва не отказался от мысли получить, наконец, оружие, подходящее его профессии куда лучше стандартного оружия из оружейной. Едва.
- Пятнадцать с половиной фунтов, так?
- Сойдемся, - кивнул кузнец, - срок - седьмица. Раньше никак, господин, если хорошо надо.
- Седьмица так седьмица, - вздохнул михаилит. - Мне оно не чтоб при дворе блистать, а для работы. Погано будет, если где о кость сломается. Как с оплатой - вперёд?
- Как забирать будете, так и оплатите. - Коваль почесал шею. - А о кость не сломается, сделаю на совесть.
- Отлично. А шарики и пластины тогда к вечерне, - Раймон с неохотным уважением протянул кузнецу руку. Торговался тот... да никак не торговался. Столько работа стоит - и всё тут. И проволока у него нашлась прямо на месте.
- Как оговорено было. - Орк пожал руку, испачкав ее сажей, и отвернулся к горну.

[Leomhann >>>]

Cо Спектром

Поднимаясь наверх, михаилит еле слышно мурлыкал себе под нос старый мотив, который заставляли разучивать во время обучения игре на лютне. Он ненавидел его тогда, ненавидел сейчас, но не иначе как самим дьяволом сочинённая мелодия привязалась, как репей. И у него были поводы для довольства: трактирщик, не говоря ни слова, выдал ему целую связку толстых восковых свечей, которые ставились в подвесные лампы. Полированный металл, свет... не хватало только музыки, но если гадкое создание бесится в трактире, где ночует музыкант, значит, тот не слишком-то хорош. Придётся справляться самим. Подойдя к двери, Раймон прислушался, но изнутри не доносилось ни голосов, ни плеска. Рассудив, что Эмма уже уснула, он открыл дверь.Комната оказалась на удивление большой, с широкой, укрытой свежим бельём кроватью. В камине в центре с рёвом пылало, казалось, целое бревно, заполняя комнату теплом и уютом. У окна под расширой нарядной скатертью стоял стол, который окружали три кресла без спинок, но с мягкими сиденьями. Дьявол, на стене висел даже гобелен, из тех, что с вездесущими единорогами. Всё это Раймон охватил одним взглядом. После этого всё его внимание сосредоточилось на бывшей послушнице. Михаилит сначала удивлённо вскинул бровь, потом усмехнулся и прислонился к косяку, наблюдая за Эммой.
Девушка танцевала вольту, закрыв глаза и полностью отдавшись танцу. Двигаясь с неожиданной грацией (и это притом, что до этого момента она так и норовила подскользнуться, оступиться, подвернуть ногу!), она чувствовала пространство с точностью фехтовальщика, умудряясь не налететь на мебель и не сбить в прыжке таз с водой. Одетая в плотную, глухо застегнутую под горлом рубашку до пят, босая, с распущенными чуть влажными волосами, она, тем не менее, походила сейчас на одну из тех нимф, что однообразно великие греки любят изображать танцующими на берегах рек. То ли заметив, то ли почувствовав чужое присутствие, Эмма остановилась посередине па. Полыхнув румянцем, присела в реверансе, и быстрым движением закуталась в один из халатов, лежащих на кресле.
Раймон огляделся снова, положил свечи на стол и улыбнулся бывшей послушнице.
- Красиво. Ты хорошо двигаешься, точно. Такому учат в монастыре? Возможно, тогда я судил его слишком строго.
- Нет. - Девушка улыбнулась в ответ и села в одно из кресел. - Мать учила, еще дома.
Михаилит обошёл комнату вдоль стен, внимательно разглядывая самые тёмные места, куда не доставало ни солнце, ни свет от камина. Потом уселся рядом с Эммой.
- Как случилось, что тебя отдали в аббатство? - прежде, чем девушка успела ответить, он поморщился и поднял руку. - Прости. Ты говорила, что у тебя нет родни...
- Мне было двенадцать лет. - Эмма улыбнулась чистой, немного наивной улыбкой, точно ощутив себя той девчушкой, - когда Ричард, мой брат, привез меня в обитель. Знаете, Раймон, Фицаланы - ветвь Говардов. И, быть может, меня приняли бы ко двору. Но, увы, отец решил иначе. Своей волей он уготовил мне духовную стезю. Впрочем, я не противилась, искренне веря, что жизнь в монастыре - праведная, и обитель - достойное место для такой... странной меня.
- Ну, - Раймон вытянул ноги, - тут они, кажется, промахнулись. А что, брат потом не навещал? Он ведь мог бы и забрать из монастыря, несмотря на волю отца. Или хотя бы отдать в другой. Вряд ли ваш батюшка хотел именно такой судьбы. Или этого Ричарда уже нет в живых? Если так - прости.
- Ричард?! - Эмма искренне удивилась. - К счастью, брату все равно, что со мной. Он - капля от капли покойный батюшка. Не любит, не сострадает. Безжалостный даже к собственным детям. Жадный.
- А, - Раймон покатал образ в голове, и тот ему не понравился. Особенно потому, что в его представлении семья должна была быть совершенно иной. - Что ж, значит, не стоит его навещать, - он сменил тему: - Мне совершенно не нравится этот город. Да и округа тоже.
- Мне тоже. - Девушка охватила себя руками, будто озябла. - Все боятся чего-то. Настроение у всех, как в обители перед покаянием - ожидание неминуемого, стылый страх.
- И много тварей. Слишком много. Я думал, это потому, что ордену нынче туго приходится, но всё равно не складывается. Не возникают же они из воздуха, да ещё так сразу.
- К слову о тварях, - оживилась бывшая послушница, - быть может, вы все же позволит е осмотреть ваши швы? Вероятно, уже необходимо снять часть ниток.
Михаилит поморщился, но кивнул. Стянул колет и начал развязывать воротник рубашки.
- После и ванну приму, пока не остыла. Нечасто доводится путешествовать в такой роскоши. Обычно мы останавливаемся скромнее. Не один только вред от умертвий с фэа... Говоришь, страх? Тоже интересно, почему. Может, из-за тварей, но печёнкой чую, что-то тут другое. Ну, анку, ну, глейстиг или импы. Не запугивают они целые города.
Смущение Эммы от полуобнаженности михаилита выразилось лишь в неярком румянце да легкой дрожи пальцев, когда она, аккуратно поддевая ланцетом, снимала швы с ярко-красного рубца.
- Я сниму пару швов по краям, - пояснила она, - но оставлю по центру. Странно, обычно молодой рубец на ране образуется только через семь дней. У вас уже на третий день все выглядит так, будто бы вы неделю лечились. Дня через два можно будет полностью снять швы, я думаю.
- Хорошо, - Раймон поднялся, поводил плечом, проверяя рану, и кивнул, после чего принялся раздеваться дальше. - И ты не чувствуешь, чего именно они все боятся?
- Нет. - Девушка отвела взгляд. - Неизвестности - самое близкое из того, что я смогла понять.
- И это тем более странно, - михаилит с плеском залез в тёплую воду и довольно вздохнул, - что неизвестности, вроде как, в этих краях нет... как твои собственные раны?
- Лучше, спасибо, - уши девушки горели, как ленты в венке майской невесты. - Хотя находиться в корсаже целый день еще больно.
- Думаю, тогда стоит смазать ещё раз. Пусть заживает быстрее. Плохие у меня предчувствия. Хоть в резиденцию ордена скачи да выясняй, не знают ли там чего-то такого, о чём не подозревает простой брат Фламберг.
- Возможно, это будет верным решением. - Эмма намеренно проигнорировала замечание воина о собственной спине.
- Да, - подхватил Раймон. - Может, решение и верное. К тому же, надо ведь похвастаться. Кто ещё из братьев ездит с такой красавицей? И в... моде там тоже знают толк. И всё же... всё же, у меня другое задание. Как ни жаль, резиденции придётся подождать. Мы всё равно собирались в Кентербери. У ордена там был представитель, может, он что-то знает.
- У меня странное ощущение, - задумчиво проговорила девушка, - что вы сейчас отнюдь не обо мне... Хотя, вероятно, с Розой ваши братья давно знакомы. Хотелось бы, чтобы чувство это было неверным, конечно... Но даже если так, вы - наглый льстец.
Михаилит рассмеялся и поднялся из ванны. Наскоро обтеревшись полотном, он натянул штаны и огляделся.
- Твои мази там же?
- В сумке. Только ваш рубец не требует мази. Сейчас самое главное - покой. - С невинным лицом сообщила девушка, чинно складывая руки на коленях.
- А, - Раймон с интересом и, как ни странно, толикой одобрения оглянулся на девушку. - И если завтра - или сегодня - придётся наконь и скакать день? Лучше терпеть боль, чем смазывать раны?
- Нет. - Со вздохом признала его правоту бывшая послушница. - Нужно лечиться.
Раймон кивнул и отвернулся к сложенным у стены вещам.
- Хороший выбор. А то я уже почти подумал, что в прошлый раз плохо справился.
- Отнюдь. - Эмма снова вздохнула и уже привычным движением спустила с плеч рубашку. - Знаете, на четвертый день моего пребывания в аббатстве меня удостоили гобеленной. Надо сказать, что хоть мать и учила меня вышивать, но все же гобелены - это нечто иное. Первый мой единорог, точнее его глаз, - девушку передернуло, точно рассказывала она об отвратительных вещах, - был непоправимо испорчен: грубые, неаккуратные узлы, порванная ткань. Я ожидала упреков, даже наказания, но сестра Магдалена просто улыбнулась, взяла меня за руку, - кривая улыбка, - и опустила ее в чашу с кипятком и шафраном, в которой прокрашивались нити для вышивания. Боль была адской. Я пыталась вырваться, но монахиня крепко держала меня. Руку мне спасла сестра Адела. Но даже сейчас, спустя шесть лет, на ней видны пятна, особенно на морозе. Тогда-то я и поняла, что если хочу хотя бы выжить - нужно молчать, не привлекать внимания и не давать поводов к наказаниям. Уж не знаю отчего, но аббатиса невзлюбила меня сразу, потому получалось у меня это плохо. Но все же я не сгинула на монастырском кладбище, как многие. И стала лекаркой.- Бывшая послушница помолчала. - Рассказывала ли я вам, что отец Стефан был женат на сестре Анне, причем венчал себя сам? Был и женихом, и священником одновременно? Она родила ему трех детей, а когда рожала четвертого - умерла. Всех младенцев мать-настоятельница распорядилась отнести в лес. Более чем уверена, что вы с ними были знакомы, с этими малышами. А эта француженка, которую посещал суккуб... Никогда больше, Раймон, никогда я не вернусь в монастырь. Ни в этот, ни в другой. Если... Когда наши пути разойдутся, я отправлюсь куда-нибудь в Ирландию, где женщины живут свободнее. Стану повитухой. Если не сожгут на костре, то проживу долгую жизнь, принося пользу людям.
Какое-то время Раймон молча накладывал мазь.
- Не был я с ними знаком. Потому что ходил обычно на запад или северо-запад. Но и там... попадалось всякое. Такое, что жалеешь порой, что не на людей натаскивали. Хотя, если Бог всё же есть, с такими, как сестра Магдалена должно случиться что-то... на другой чаше весов. Или с таким пастырем. Или аббатисой. Пусть в будущей жизни, хотя неплохо бы, чтобы и в этой, - он сделал паузу, но когда Эмма не ответила, продолжил. - Если наши дороги разойдутся... я слышал, за морем будет всё больше поселений. Новая земля, новые порядки. И уж точно там пока что не будет монастырей, зато будут очень нужны лекарки. Я бы и сам задумался - новые твари-то там будут тоже, а людей надо защищать. Но...
- Но? - Бывшая послушница развернулась к михаилиту лицом.
- Но, конечно, я нужен и здесь, - михаилит непринуждённо пожал плечами. - Вон, сколько всего расплодилось, а я ещё даже никуда не уплыл. Что дальше-то будет?
Девушка звонко рассмеялась, демонстрируя ровные белые зубы и ямочки на щеках.
- Действительно, - согласилась она, - работы много. На сто лет вперед хватит.
- Значит, долгих нам лет, - улыбнулся в ответ Раймон.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 15-01-2018, 18:49

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Шары и пластины, отполированные до зеркального блеска, принес чумазый подмастерье кузнеца, незадолго до заката, когда в таверну, прослышав, что в ней поселился мракоборец, да еще и с ведьмой какой-то, потянулись люди. На невысоком помосте в углу воссел обещанный Тоннером менестрель. Миловидное лицо, пухлые губы и тонкие руки с длинными изящными пальцами наводили на мысль, что это, все же, девушка. Но грубоватая мужская одежда и отсутствие каких-либо округлостей говорили об обратном. Более всего, певец напоминал своим обликом ребенка того очаровательного возраста, когда еще и не разберешь, кто перед тобой - девочка или мальчик. Музыкант лениво перебирал струны лютни, извлекая звуки популярной песенки, о которой говорили, что ее сочинил сам король для своей новой жены, этой грязной орки, этой внучки торговца Болейн.
- Джон-стражник видал их, когда они в Билберри въезжали. - Вещал какой-то низушок. - Мракоборец-то с лошади соскочил, сразу доску смотреть, поиздержался видать. А ведьма евойная - в седле сидела, да так на стражу глянула, что Джону даже боязно стало. И, слышь-ка, на одной лошади, в одном седле ехали. Зазорно для девицы, да, может, и не девица она вовсе. Эвон, комната у них одна на двоих-то! А у мистера Симса ведьма эта сына приняла, да ловко так, старая Джейн говорит, что миссис Симс уже вечером сидела и ходила сама!
- А мракоборец-то что? - Спросил человек в одежде крестьянина.
- А что мракоборец? Страховидлу какую-то заборол у Симса в дому. Да настолько поганую, что одежу свою на месте и бросил, до того ему тварь-то все заплевала!
Спустившийся в зал Раймон не слишком походил на отъявленного твареубивца. После ванны михаилит успел побриться и переодеться, кольчугу, по здравому размышлению, он оставил в комнате и выглядел теперь скорее сыном мелкого аристократа. Разве что примятый кольчугой колет смотрелся слишком немодно, скорее намекая на практичность, чем на желание красоваться. На ходу Раймон подкидывал один из купленных шариков. Усевшись за свободный стол, который стоял на самом виду, михаилит поставил шарик рядом со свечой, чтобы мечущийся огонёк отражался в полированном боку.
Эмма, чей сон сначала прервал михаилит, создающий непонятные конструкции в команте, а затем - Пэнси, заглянувшая поинтересоваться, будет ли госпожа спускаться к ужину или подать наверх, шла по лестнице с несколько рассеянным выражением лица. Стоило ей появиться на верхней ступеньке, как зал таверны всколыхнулся желтым, болезненным любопытством. Казалось, что нет глаз, которые бы не наблюдали за ней. И - за михаилитом, опрометчиво занявшим самый заметный столик. Девушка горделиво выпрямилась и прошествовала к спутнику, отчетливо чувствуя, как чужие взгляды только что дыру в платье не выжигают.
- Отчего вы меня не разбудили? - Улыбнувшись, упрекнула бывшая послушница Раймона и села рядом.
Михаилит, который развлекался тем, что катал туда-сюда шарик, пожал плечами.
- Мы почти не спали две ночи. К тому же, с, хм, паскудниками в доме, кто знает, придётся ли спать третью. Как тебе нравятся зрители? И музыка.
- Судя по тому, что испытывают ... зрители - собрались они не ради музыки. - Эмма оглядела зал.
- Ради драки, о которой потом можно будет рассказывать годами, - хмыкнул Раймон. - За элем. Очень надеюсь их разочаровать, если получится. А больше ничего не чуешь?
- Не хочу вас огорчать,, но больше, чем драка, их, кажется, интересуем мы. - Девушка, точно иллюстрируя для себя эту мысль, нежно провела пальцами по шраму причудливой формы на левой руке михалилита и удовлетворенно кивнула головой. - Все, как с этим священником. То же любопытство на грани приличия. Кажется, мы развеяли скуку маленького городка. - Эмма снова коснулась шрама. - Это укус?
- Да. Лесавка под Оксфордом. А лёгкая у тебя рука. Что с повязкой, что сейчас...
Раймон поймал горящий интересом взгляд лысого мужчины в ярко-алом камзоле и уставился на него в ответ. Тот выдержал три секунды и отвёл глаза. Михаилит еле слышно хмыкнул.
- Слишком уж они тут скучают, на мой взгляд. Извелись.
В игру взглядов включилась молодая, чуть полноватая черноволосая женщина, с непринужденной грацией опершаяся на спинку стула мужчины в черном. Одетая в платье из светло-голубого шелка, стоимость которого в этой таверне была сравнима лишь с платьем глейстиг, с аквамаринами на шее и в ушах, она все это время наблюдала за тем, как играет в карты ее спутник. Эмма привлекла ее внимание. С легкой усмешкой женщина оценила и одежду бывшей послушницы, и движения рук, а затем вперилась в михаилита, лишь изредка отводя взгляд для того, чтобы заглянуть в карты.
- Пэнси говорит, что с тех пор, как в таверне завелся шкодник, посетителей стало мало. - Эмма пожала плечами. - Перестали ходить даже завсегдатаи, хотя сыновья местного барона до этого часто заглядывали, к примеру. Мы с вами для них - как бродячий цирк.
- А этот страх, про который ты говорила раньше? Неизвестность? Они остались? - Раймон, заметив взгляд женщины, взял руку Эммы и поднёс к губам.
- Да, - девушка заметно напрягла руку, - но теперь оно приглушено интересом и почему-то азартом.
- У меня сильное искушение навести на себя маленький морок и посмотреть, как они отреагируют. Что-нибудь не очень заметное. Клыки, когти, рога...
- Вам ни первое, ни второе, ни третье к лицу точно не будет, - нарочито серьезно заметила девушка. В этот момент менестрель, видимо, утомившись бренчать, извлек из инструмента какой-то стонущий звук и запел высоким голосом балладу о Мэри Эмбри. Завсегдатаи одобрительно загудели, оживленнее зазвенели кружки.
- Ваш ужин, господин, госпожа, - Пэнси быстро поставила на стол запеченную свиную ногу, приборы и кувшин с вином.
- С их мест, возможно, - заговорил Раймон, когда служанка отошла достаточно далеко, - будет, напротив, очень к лицу. Но не станем, твоя правда.
Он помолчал, отрезая кинжалом пласты розового мяса, исходящего соком и ароматным паром.
- Ночью скорее всего и впрямь не придётся спать - как минимум мне. До ночи имп, скорее всего, не появится - шумно здесь, и людей много. Трудно играть его шутки.
- Тсс! - Немного укоризненно раздалось за спиной михаилита, и на аккуратно разложенный подол платья опешившей Эммы упал - и скатился на пол - соломенный человечек, куколка наподобие тех, что скручивают для праздника последнего снопа. На руке куклы, на тонкой нитке зеленой шерсти, висел крохотный прозрачно-голубой камень.
Михаилит резко обернулся, но позади никого не было видно. Он мысленно выругался на собственную глупость: музыка, как бы её ни исполняли, всё-таки могла заинтересовать сказочное создание, толпа или не толпа. Наклонившись, Раймон подобрал куколку и прислонил к кувшину так, чтобы на камень тоже падал свет. Значит, зелёная нить, берилл и жертва богам? Хорошая шутка. Можно снять шляпу. Только откуда, бес его подери, какой-то имп... он прищурился. Древние боги... его орден использовал как христианские, так и более старые ритуалы, порой сочетая их так, что волосы дыбом встали бы и у друидов, и у инквизиции. И они - работали. Считалось, что ритуалы берут силу из природы, из законов, которые соединяли всё живое, но... а если всё связано глубже, чем он думал? И действительно есть силы, которые следят и активно действуют хотя бы через эмиссаров? Поверить в это было бы легче, если бы Раймон считал импа достаточно разумным. С другой стороны, христианской Бог говорил и просто через горящий куст. И внезапно старые, мстительные силы стали куда реальнее, чем тогда, на заснеженной поляне у заимки. И, что хуже, угрожали не ему самому.
Есть расхотелось, но Раймон всё равно оторвал зубами кусок свинины. И плеснул вина в две высоких кружки. И вино, и свинина оказались просто отменными.
Эмма с сочувствием положила руку на рукав притихшего михаилита. Сейчас он отчетливо пах можжевельником - и это было первое проявление чувств с тех пор, как они покинули обитель.

Когда менестрель доиграл балладу, михаилит взял свечу в одну руку, а в ладони другой сжал и шарик, и фигурку. Камень, свисая на нитке меж пальцев, таинственно подмигивал. За ним более резко сиял металл. Неуловимый жест - и аквамарины женщины в голубом платье погасли, скрытые мороком. Помехи сейчас Раймону были нужны меньше всего. Хотелось закончить с делом и поговорить с Эммой. Хотя... нет. Последнего - не хотелось. Но откладывать разговор нельзя было тоже. Кивнув, михаилит медленно двинулся к комнате, стараясь, чтобы яркие предметы всё время оставались на виду. Что об этом подумают собравшиеся, ему было плевать.
Послушав еще одну песенку, бывшая послушница последовала за михаилитом. Аккуратно обойдя конструкцию из шаров, свечей и пластин, она подошла к прибранной постели (не иначе, Пэнси похозяйничала), села на край и тихо спросила:
- Что случилось, Раймон?
- Фламберг, - михаилит разочарованно положил моточек серебряной проволоки под льняное полотенце и тяжело прошёлся по комнате. - Знаю, мы не на тракте, но этот чёртов город, кажется, набит сюрпризами.
- Фламберг.- Согласно кивнула Эмма. - Но все же, что случилось?
- У нас проблемы - и я не имею в виду импа. Во-первых, жители здесь ведут себя... необычно. Ты сама рассказывала мне, что они чувствуют. Несчастный имп, способный разве что случайно кого-то убить - такого не может. И поронец у Симса - тоже. Даже глейстиг с её ядом не справится. Тут творится что-то гадкое, и я, хоть убей, не могу пока понять, что. Но и уехать, пока не разберусь - тоже нельзя. А разберусь или нет - заранее не скажешь. Висит в воздухе... как ты говоришь, предчувствие. И совершенно оно мне не нравится. Ещё немного, и я начну видеть в каждой тени стаю лесавок.
- А во-вторых? - Девушка заметно встревожилась.
- А во-вторых... - Фламберг глянул на окно, дверь, потом подошёл к Эмме и сел на кровать рядом. - Всё хуже. Что бы здесь ни творилось, мы, скорее всего, выберемся. Лошадь есть, оружие есть. Твоё чутьё тоже. Не справимся - сбежим и дадим знать в орден, чтобы прислали команду. Или шерифу - как знать. А вот с глейстиг, кажется, тогда я ошибся, и по-крупному. Видишь? - он подкинул на ладони куколку с камнем.
Бывшая послушница взяла соломенного человечка в обе руки и покрутила, рассматривая. На первый взгляд не было ничего необычного, детская игрушка. Но... Пальцы сами, точно девушка все еще находилась в гобеленной, ощупывали нить, оценивая.
- Это нить из моего платья. - Эмма положила куколку на кровать, мертвенно побледнев.
- Символы. Камень под цвет глаз, зелёная нить из платья и кукла из соломы, в каких друиды когда-то приносили жертвы. Глейстиг тогда обещала месть древних богов за ложь. А единственное, что в той игре могло за него сойти - это то, что я назвал тебя своей, - михаилит поморщился. - Да, чтобы защитить, и не придавая какого-то значения, кроме того, что ты - со мной, но всё равно. Для глейстиг, вероятно, это был обман. И то, что я сам не клялся - с их точки зрения ничего не меняет. Их - потому что глейстиг здесь нет, а имп - есть.
- Я не совсем понимаю. - Девушка стала еще бледнее, хотя, казалось, это было невозможно. - Жертва - кому? Древним богам, которыми грозила глейстиг?
- Вряд ли речь о тебе, - уточнил Фламберг. - Обманывал-то я. Это, скорее напоминание и намёк. Обещание. Проблема в том, что всё, что я знаю как о старых богах - а это немного, - так и о новых - порой они не слишком-то избирательны. И находиться со мной рядом может быть просто опасно.
- О боже! - Девушка приникла лбом к плечу михаилита.- Хороша бы я была сейчас, испугавшись намеков... или даже угроз, если все это - из-за меня. Нет, Фламберг, вместе попали в эту паутину - вместе и выпутываться будем. Если, конечно, - несмотря на страх, Эмма невольно улыбнулась, - вы не решите от меня отказаться.
- Нет. Не решу, - после недолгой паузы Раймон расслабился и обнял девушку за талию. - Хотя, может, это было бы правильно, но что-то с "правильно" у меня получается плохо. Но если решишь ты - у нас довольно денег, а скоро, надеюсь, будет и вторая лошадь.
- Я тоже не решу. - Вздох. - Это неправильно. Нельзя быть неблагодарной.
Раймон неожиданно усмехнулся.
- По крайней мере, это оставляет надежду разбогатеть. Не знаю уж, как давно боги сами бродили по земле, но их посланцы, бывает, приносят золото. И я даже знаю, с кого начать.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Таверна успокоилась не сразу. Люди ждали возвращения михаилита и его ведьмы почти до полуночи, и расходились неохотно, жужжа под окном на разные голоса, допивая в зале остатки эля и - кто побогаче - вина. Раймон спокойно сидел у окна возле сияющей ловушки, и ломал серебряную проволоку на примерно одинаковые, с дюйм, кусочки, которыми потом протыкал ткань. Льняное покрывало само по себе могло уловить импа и помешать ему перенестись в убежище, но михаилит не хотел рисковать. А что серебро причиняло существу боль... Раймон улыбнулся одними губами. В эту ночь он был не против, чтобы плохо стало кому-то ещё. Особенно - импу, который превратил работу в нечто личное.
Раздавшийся в полночь шорох заставил его застыть. В комнате явно что-то было: постукивание коготков и шуршание раздавались то тут, то там, мгновенно перемещаясь из угла в угол, с потолка на пол и обратно. Качнулся свисавший со стола подол платья Эммы, прошитого золотой нитью, но одежда заняла импа ненадолго, как и лежавшая на стуле кольчуга. Когда к двери покатился первый шар, Раймон подобрал под себя ноги. Рядом с шаром воздух сгустился в сморщенную фигурку с небольшим хвостом и двумя крыльями, казавшимися слишком маленькими для толстого тельца. Укатив шар настолько далеко, что туда не доставал огонь свечей, и металл перестал бликовать, имп расстроенно зашипел и на всех четырёх лапах помчался обратно, за следующим. Чтобы понять, что происходит, созданию потребовалось четыре попытки. Какое-то время имп сидел на полу, поглядывая то на сияющие шарики, то на погасшие, потом почти по-человечески вздохнул и покатил погасшую добычу обратно к кругу. А потом сделал то, чего и ждал Раймон: зашёл внутрь и застыл. Импы обожали блестящие вещи. А в круге, куда бы он ни направил взгляд, со всех сторон его окружало что-то яркое, праздничное. Когда создание нерешительно повернулось спиной к Раймону, потянувшись к одной из пластин, михаилит бросился вперёд, растягивая посереребрённую ткань. Части ловушки с грохотом раскатились по полу. Сбитые свечи погасли, погрузив комнату в темноту. Имп, пойманный в прошитую серебром льняную ткань, выражал негодование придушенным визгом и шипением, дёргался и пытался рвать полотно тупыми когтями, но михаилит держал крепко.
В дверь настойчиво забарабанили.
- Господин! - встревоженно вопрошал краснолюд, колотя так, что, казалось, притвор сейчас вылетит в комнату. - Все ли хорошо?
Внизу взволнованно вскрикнула женщина, разбилась кружка и суетливо затопали, загомонили дети.
- Посмотри, чтобы упавшие свечи беды не наделали, - попросил михаилит Эмму. - Я скоро вернусь.
Распахнув дверь, он плечом оттолкнул хозяина, придерживая у груди пищащий свёрток.
- Всё замечательно. Только нужно избавиться от вашего шкодника так, чтобы с концами. Так что, любезный господин Тоннер, не обессудьте за шум.
Эмма собрала с пола остатки ловушки, лишь только за михаилитом закрылась дверь, и легла обратно в постель. Сон исчез, сменившись знакомой тревогой - вернется ли? Да и мысли о соломенной куколке и древних богах так просто теперь не выбросить было. Все, что девушка знала об этом, ограничивалось гобеленной. Узнать какую-нибудь Бригид на гобелене, тем более, что святую Бриду часто изображали тождественно с ней, она могла, а вот, что этой самой Бригид- Бриде может быть нужно от нее... или от Раймона, бывшая послушница не могла даже представить. Вдобавок, от гнетущего чувства, пронизывающего, тягостного, не отвлекали даже раздумья. Странный городишко, странные люди. Эмма зажгла одну из свечей и взяла старую рубашку михаилита. Там, у ворота, где прошли когти анку, остались прорехи. Нитки нашлись в одной из седельных сумок. Все же, иногда девушка испытывала даже благодарность обители - по крайней мере, коротать время за рукоделием ее там научили.

Розе явно не нравился имп и не хотелось выходить на мороз из тёплой конюшни, но она послушалась. Направив лошадь к реке, Раймон бесцеремонно встряхнул свёрток:
- Eist - не вопи! Чёртов язык... ты живёшь здесь, значит, понимаешь и меня, так?
- Имп понимать, - сварливо согласился сверток, не прекращая брыкаться.
- Тогда ты знаешь, кто я такой, и что делаю с такими, как ты.
- Имп знать много. - Недовольно интонируя, снова признал правоту собеседника фэйри.
- Вчера я думал просто поймать тебя и бросить в реку. Как раз рядом. Если бы тебе по-настоящему не повезло, могло бы унести в море. Если бы не застрял в какой-нибудь плотине или полотно с металлом не утянули бы на дно, - Раймон сделал паузу, давая импу время понять угрозу. Затем продолжил. - Но вечером ты подкинул нам с госпожой куклу. Мне это не понравилось. Совсем.
- Ворон приказать имп. Имп принести человек-солома. - Возмущение несправедливым обвинением можно было прямо-таки осязать.
- Согласен, нечестно. Я, знаешь ли, полностью это чувство разделяю. Поэтому, хотя у меня просто сердце болит от этих слов, я готов предложить тебе сделку. Если ты расскажешь мне - убедительно и подробно, так, чтобы я поверил, - что именно означает эта кукла, и что этот ворон, или боги, или ещё кто собирается делать с нами дальше... если ты поклянёшься, - губы михаилита скривились в неприятной ухмылке, - любимым вороном Морриган, что покинешь этот город и никогда сюда не вернёшься, тогда я перенесу тебя через мост и отпущу. Даже оставлю пару блестяшек, которые будут сиять под солнцем или луной, или рядом с огнём. По крайней мере, пока ты будешь их чистить и не царапать. Поверхность должна оставаться гладкой, иначе не блестят. Ну а нет... тогда я обмотаю тебе серебром и руки, и ноги, и крылья, сделаю серебряный пояс, напихаю в лён камней и брошу в омут.
- Имп клясться. - После некоторых, непродолжительных раздумий согласился сверток. - На крыло ворон Морриган. Воин развязать имп? Жжет.
- Пусть. Боль полезна. Она напоминает о том, как переходить дорогу михаилитам. Сначала рассказывай, потом отпущу.
- Воин играть с Уна. - Имп перемежал речь всхлипами. - Уна хотеть воин. Воин обещать живица. Свой живица. Не свой лошадь, не свой женщина. Воин сказать, женщина - свой. Нельзя. Лошадь - свой. Нельзя. Ворон прилетать к имп. Говорить - надо воин напоминать. Воин - лгать. Жжет!
- Напомнили, - сквозь зубы согласился Раймон. - Ценю. А что дальше?
Имп мерзко рассмеялся, побулькивая, точно набрал в горло воды.
- Ворон сказать - время до Самайн. Огонь Самайн гореть - древние спросить воин, чей женщина. Воин снова лгать - воина прятать в дуб. Девица отдать древним. Не двое - но один, говорить ворон. Дом и кубок уже пустой, говорить ворон. Луна уже ждать, говорить ворон. Соломенный юноша уже ждать, говорить ворон.
- Много ворон болтает. Самайн, значит... и кто, говоришь, ловить, запихивать и отдавать будет?
Копыта простучали по мосту. Михаилит остановил Розу и спрыгнул, набросив поводья на сук.
- Имп не знать. Все знать только Госпожа Ворон. Имп все сказать.
- Ага. Но я уверен, что имп знать... тьфу, знает, что за дом и кубок. И ещё может сказать про соломенного юношу.
- Имп все сказать. - Упрямо повторил фэйри.
Раймон хмыкнул. В то, что имп не знал ответа, он не верил ни на грош, но это, вероятно, было не так важно. Михаилит подозревал, что можно было и среди людей найти знатоков обычаев и древних символов. Он начал разматывать полотно, осторожно выбирая серебряные иглы. Руки оставляли на ткани пятнышки крови; вероятно, поранил ладони, когда ловил мерзкого шкодника.
- А как бы встретиться с этой госпожой Ворон? До Самайна.
- Морриган сама приходить. Сама уходить. - В голосе импа прозвучало неподдельное удивление. - Никто не знать, где Госпожа ходить. Госпожа рядом. Госпожа далеко. Нет - повидаться. Сама приходить.
- Сама. Люблю, когда приходят сами, - признал Раймон, убрал ткань в сумку и достал оттуда два полированных шарика. Металл тускло блестел в свете примостного фонаря. - Хорошо. Что обещал - делаю. Но следующий, кто попытается играть шутки со мной или госпожой Берилл, позавидует судьбе, которую я обещал тебе.
- Воин не лгать - ничего не быть, - фэйри цапнул шары из рук воина и восхищенно замер, любуясь игрой лунных бликов. - Воин слово держать - ничего не быть.
С этими словами имп развернулся и поковылял в сторону деревенек за мостом. Раймон какое-то время смотрел ему вслед, потом пожал плечами и снова вскочил в седло. Он надеялся, что у жителей дома, куда имп попытается вселиться следующим, хватит ума хотя бы выставлять блюдце со сливками.

[Spectre28 >>>]

за Леокату

Раймон де Три и Эмма Фицалан

26 декабря. Утро.

Перед утром пошел снег. Пушистые, крупные хлопья падали, лениво кружась, укутывали Билберри белым покрывалом. Впрочем, ни Раймон, ни Эмма не успели насладиться ни первыми, всегда самыми крупными, снежинками, ни игрой розовоперстой Эос на снежной парче по причине банальной - они спали. Любопытная Пэнси, заглянувшая было в комнату, поспешно удалилась, довольно улыбаясь. Будет, что рассказать кумушкам у колодца. Эвон, в одной постели спят, да сладко так, не иначе - притомившись.

[Leomhann >>>]

26 декабря. День-вечер, плавно перетекающий в ночь.

Мистер Симс Раймону не нравился. Так же он не нравился Эмме, зато оба понимали, чего стоит правильно произведённое впечатление. Раймон - по опыту и любви к фанабериями. Эмма - по опыту и врождённой практичности. В итоге комната в трактире превратилась если не в подобие склада одежды, но уж точно в подобие салона не слишком аккуратной пары молодых аристократов, не стеснённых в средствах. Или в садок с яркими птицами. Кровать, кресла, стол и даже край ванны занимали сюрко, штаны, платья, рубашки и разнообразные платки, которые красками словно бросали вызов зиме. На полу, где михаилит расстелил покрывало, дымила и пахла на всю комнату корзина со свежим хлебом и печёным мясом. Рядом стояло блюдо с коровьим и козьим сыром, который соседствовал с зеленью и ветчиной. Сыр был уже изрядно подъеден. Под столом валялись две пустые бутылки, а три их полные товарки скрывались под свисающими со стула ярко-голубыми узкими штанами. Ещё одну михаилит как раз вскрыл, чтобы наполнить кружку Эммы, после чего церемонно отсалютовал бывшей послушнице и сделал большой глоток прямо из горлышка. В конце концов, до Самайна было ещё далеко.
- Госпожа Берилл! В ознаменование удачного боевого похода я расскажу великую балладу об имени! В конце концов, тебе наверняка интересно, как орден даёт имена, раз уж получила своё - замечу, в обход всяких установлений и правил!
- Получила? - Искренне удивилась и даже возмутилась "госпожа Берилл", отпивая из кружки. - Звучит так, будто я умоляла о новом имени, а вы...ты... снизошел и оказал великую честь. Но мне интересно все новое. Или я это уже говорила?
- Умоляла или не умоляла - но получила! Итак, представь позднюю весну в Ноттингемшире, - Раймон схватил новый пурпуэн, и по полу раскинулось озеро зелёного бархата. - Солнечно уже как летом, и тепло тоже. А какие там леса по весне!.. Целые ковры из гиацинтов, где можно одуреть от запаха. Высоченные дубы, которые помнят ещё, наверное, дану. Вереск, который даёт лучший мёд в Англии!.. - михаилит мечтательно вздохнул и положил поверх камзола ярко алый шелковый платок. - Лежит там недалеко от Шервудского леса деревушка, Линби кличут. Ничего особенного, так, церковь каменная, со шпилем, да десятка два домиков, хотя и неплохих, солидных. Земля там хорошая, мельницы на речке Лин вовсю колёсами машут, жернова крутят. И, конечно же, там наряжают майское дерево. Разумеется, не к Белтейну. Ибо кто я такой, чтобы набрасывать тень на души праведных христиан. Безбожный михаилит, а, значит, мне судить не положено.
- Чтобы читать проповеди - нужно чтить заповеди, - не согласилась с последним утверждением девушка.
- Слишком сложно, - отмахнулся михаилит. - Слушай дальше. И вот, наступает время праздника. И дерево - красивый немолодой бук, охранявший поле от ветра и дождей - и шесты вокруг украшены самыми красивыми лентами, какие только смогли найти... а смогли многое, потому что ведь мельницы! И мука! И, я уверен, бобриные и куньи шкуры тоже. А вокруг всего этого разноцветья танцуют девушки и женщины. Пока что - чинно, потому что до пира ещё есть время, а вот после можно будет отправиться искать в лесу клевер. Или даже клавер-р, раскатисто, с шотландским акцентом, как до сих пор говорит магистр Циркон.
Эмма хихикнула, уж больно уморительным получился у михаилита этот "клавер-р". Да и имя магистра отчего-то показалось забавным.
- И эта картина, - Раймон повёл рукой над "лугом", и бархат пошёл волнами, словно трава под ветром, а алый платок раскинулся маковым полем. Зачарованная Эмма увидела, как посреди поднимается высокое - даже слишком - дерево, вокруг которого кружатся прозрачные яркие фигурки... очень женские фигурки, - радует взгляд любого человека, кто ещё в здравом уме и не потерял способности насладиться прекрасным. То есть, деревенскими девушками в белых платьях, с венками на головах и вырезами там, где положено. Я не думаю, что кто-то из собравшихся вокруг парней действительно думал тем вечером про Библию. И в тот момент, когда парни думали о девушках, а девушки - о том, что у их соседок платья лучше, а венки и ленты - ярче, - на сцене появляется боггарт. Маленький боггарт, и очень замученный, но кто же будет его разглядывать? Часть девушек сомлела сразу. Потому что боггард - это отвратная клыкастая морда, клочковатый жёсткий мех да рога как у козла - ещё и две пары. И несётся он со всех четырёх ног, - михаилит влил в морок ещё немного подхлёстнутой вином магии, и по пурпуэну, приволакивая задние лап, пронеслась отвратная, но слегка кособокая тень, - прямо к буку. Потому что, чтобы ты знала, боггарты - любят деревья. Отлично лазают, не хуже котов, а спускаются ещё и лучше! Но ведь девушки. Парни. И, главное - ленты! Не знаю, любят ли боггарты ленты и венки, но этот собрал себе на рога половину и чуть не запутался.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой


На глазах послушницы раскрашенный во все цвета радуги боггард, распугав все фигурки, на миг застыл. Существо явно пыталось отдышаться, но тут на сцене появилось новое действующее лицо, и тень рванулась дальше, заставив девушку взволнованно податься вперед и залпом допить вино.
- Брат Ясень, которого тогда пока ещё так не звали, был молод, но очень боевит. И своё первое занятие хотел выполнить как можно лучше. Потому что магистры. Выдача имён. Надзирающий, который оценивает всё: и то, что он спугнул боггарта вместо того, чтобы убить, и то, что гнал его к деревне, и то, что так ни разу и не попал огнём. И особенно все неприличные слова, которые распугали оленей и куниц на милю окрест. И вот он вылетает на поляну, видит девушек, которые мечутся по поляне и визжат так, что даже не слышно рёва растерянного боггарта. Видит парней, часть которых уже успели похватать вилы, цепы и прочие удивительно приспособленные для убийства предметы, но ещё не сообразили, хотят ли лезть на эдакую страхолюдлу. И боггарта, который только обернулся, увидел преследователя и порскнул на дерево. Вместе с лентами и венками. Значит, выказал почтение на Белтейн. Вообще, я говорил, что боггарты любят деревья? Ещё они отлично по ним передвигаются, прыжками. Но здесь бук стоял далеко от леса, и деваться ему было некуда. И тогда разгорячённый долгой погоней брат, которого ещё не звали Ясенем, понимает, что никуда его добыча не денется, зато, кажется, есть конкуренты. И принимает решение.
Раймон приостановился, чтобы сделать несколько глотков из бутылки и передал её Эмме. Вино, присланное трактирщиком, крепкое и терпкое, отлично согревало и тело, и душу. И говорить под него было гораздо проще.Девушка с сомнением поглядела на опустевшую кружку и, видимо, склонившись к более простому варианту, отпила из бутылки. Рассказ занимал ее гораздо больше, нежели приличия, и легкий шум в голове, без сомнения, только способствовал этому.
- Конечно, правильным решением было бы сжечь дерево. Или срубить, а там уже разбираться. Но - он видит девушек, которые смотрят огромными восторженными глазами, и, увы, прижимают руки к груди. Ты не знаешь, но брат Ясень ещё любит шотландский клеймор. Огромный тяжелый клинок, рукоять которого героически высовывается из-за плеча. И видит брат парней, которые начинают плохо смотреть на него самого. И не видит брата-проверящего. Поэтому он принимает идеальное, как ему кажется, решение: залезть на бук и зарубить боггарта там, раз уж проклятая изукрашенная тварь никак не слезет. Или сбросить его на землю и зарубить там. Ленты на несчастной твари он воспринял как личное оскорбление. Они недостаточно героические. Но венки принять был готов.
- Не сомневаюсь. - Эмма хмыкнула и снова отпила вина. - Вместе с их владелицами.
- Конечно. В первую очередь вместе с владелицами. К сожалению, он забыл то, о чём забывать нельзя, даже если тебя зовут Джек - а ведь брата Ясеня звали тогда совсем иначе. Облака и тонкие ветки держат только до определённого предела. Но когда в... ушах стучит кровь, об этом не думаешь, а просто лезешь вверх. Загоняя боггарта всё выше. На всё более тонкие ветки. Конечно, уже на трети дороги брат Ясень задумался о том, как он будет махать там, в кроне, мечом. Среди лент и веток. Или пользоваться огнём. Но ведь девушки смотрят, как раненые косули. И даже уже не визжат, потому что затаили дыхание. И спускаться с полдороги уже как-то совсем неправильно.
- Недостойно героя?
- Слишком похоже на бегство. Недостаточно мужественно. Разумеется, ветки не выдержали. Боггарты любят лазать по деревьям, но весят побольше снегиря. А когда падают, особенно с лентами, то прихватывают с собой и ветки, и случайно затесавшихся по дороге михаилитов. И, поскольку падать боггарты любят ничуть не больше, чем люди, он вцепился в брата Ясеня со всех лап. Магистр Циркон рассказывал потом, что это была самая душераздирающая картина, которую ему доводилось видеть в жизни. Не считая того дня, когда мать всё-таки забрала у маленькой сестрёнки старую куклу... но речь не о том. Падая, боггарт жалобно пищал. Брат Ясень - ревел. Но обнимались они так крепко, что не расцепились и на земле. И боггарт, оказавшись сверху, так жалобно смотрел выпученными зелёными глазами прямо в лицо брата Ясеня, который всё никак не превращал реветь!.. Циркон был уверен, что боггарт просто застыл от страха. Почему его не выпускал из объятий брат Ясень, он так никогда и не сказал, а жаль. Наверняка у него было много времени подумать, пока они лежали, трогательно глядя друг другу в глаза. Зелёные - в карие. Боггарт - молча, а брат Ясень... ну, как и прежде. И цветные ленты вокруг, - Раймон повёл рукой, и дорогие ткани, разложенные по комнате, вспыхнули ярче, наполняя комнату сиянием шахских дворцов. - И венки, на каждом роге боггарта и на одном ухе брата Ясеня. Но - без владелиц.

[Leomhann >>>]

У вина оказался ещё одно неожиданное достоинство. Такое количество магии должно было выжать в край, но сейчас михаилит ощущал только слабое гудение, намекающее о том, что завтра ему будет гораздо, гораздо хуже, чем просто с похмелья. Плевать. А ещё он совершенно не ощущал себя Фламбергом, и это - было странно, но тоже приятно.
- Я, все же, не пойму, - Эмма, иллюстрируя мысль, потрясла бутылкой, в которой на дне плескалось уже совсем немного вина, - почему - Ясень? Если дерево - бук? И что стало с боггартом?
Раймон вздохнул и протянул ей корзину с мясом.
- Потому что "Дуб" был уже занят, а дерево не виновато. Ясень же - имя гордое. Символ воинственности... которая не всегда идёт рука об руку с разумом. А боггарт - сбежал, конечно, после того, как Ясень всё-таки подпалил ему задницу.
Поблагодарив кивком михаилита, Эмма некоторое время молчала, осознавая увиденное и услышанное.
- Очень интересно, - признала, наконец, она, - особенно - мороки.
Михаилит изобразил полупоклон. Получилось не очень, потому что он лежал, опираясь на локоть одной руки, а во второй сжимал очередную бутылку.
- Благодарствую. Как выйду из дела, смогу зарабатывать на ярмарках. О будущем надо думать смолоду!
- Орден так плохо заботится о своих братьях? - Удивилась Эмма, прикладывая к груди бирюзовый корсаж. - Ты на ярмарках будешь смотреться странно, мне кажется.
- Странно? Я?! - Раймон поднялся на ноги и вынужденно махнул рукой: под ногами отчего-то качнулся пол. За его спиной в камине обрушилось полено, и свет заплясал по краям зелёного, в цвет платья глейстиг, дублета. Совершенно случайно к корсажу Эммы он подходил тоже. Михаилит принял картинную позу и выпятил грудь. - Ричард Ве... нет. Хм... Рикардо Тулузский с представлениями и огненными завлекательствами приветствует почтенную публику! Не скупитесь на шиллинги и дублоны, и мастер огня и обмана покажет вам то, чего вы никогда не видели!
Девушка с готовностью зарукоплескала.
- Лицо надо менее надменным сделать, - рассмеявшись, посоветовала она, - а то больше на принца крови похож, чем на циркача.
- Принцу крови, о любезная сердцу моему благородная дама, подадут больше, - наставительно поднял палец Раймон. - А ты сможешь собирать деньги в шляпу... нет, в ведёрко. Если чуть укоротить платье и корсет сделать пониже, то зрители никогда даже недостатков представления не заметят. Как тебе такая жизнь?
Бывшая послушница старательно изобразила на лице терзания выбора. Смех сдержать было трудно, и Эмма, с трудом встав рядом с Раймоном, изобразила неуверенный реверанс. Комната плыла перед глазами, а яркие ткани, похоже, сговорились и устроили пляску наподобие майской, когда празднично одетые селяне кружатся в развеселой мореске.
- Я уже однажды согласилась, - открыто улыбнулась девушка, - отчего бы не повторить? Надо только ведро найти, побольше.
- Найдём. У меня всё ещё ощущение, что Симс нам задолжал, и немало. И записку его к управляющему я так и не отдал, нет. Представь: осенний вечер где-нибудь на Луаре, недалеко от одного из островных замков. Все мосты уже подняты, на небе высыпают крупные яркие звёзды, какими они бывают только над тамошними виноградниками. Вокруг - кольцо из пейзан и кметов, которые в иной день отправились бы в таверну, но вместо этого пришли послушать о монстрах и аббатисах, посмотреть на пляску огня и ненастоящих драконов... - Раймон обнял Эмму за талию и повёл рукой, словно белый потолок раскрылся звёздным куполом. - Они молчат, затаив дыхание, и слова падают в тишину, как листья в пруд, кружатся хороводами...
За окном резко взвыл ветер, напоминая о том, что на дворе - никак не сентябрь, да и вообще уже давно не осень. Что если где какой чудом уцелевший лист упадёт на поверхность пруда, то мигом примёрзнет, и уж точно не получится у него плавать и кружиться. И что даже для зимы погода в богоспасаемой Англии удалась в этом году на диво паршивой. Намекая, как говорили некоторые, что Господь в милости своей может указывать на что-то неладное и советовать исправлять как себя, так и мир. В любом случае, начиная с себя. Судя по изменениям в погоде и мире, следовать подобным догадкам люди не собирались. Даже напротив. Когда Раймон с час назад закрывал ставни, на улице мело так, что на ум приходили скорее не дети, играющие в снежки, а суровые даны, которые лепят снеговиков и ставят под окнами не для развлечения, а чтобы ловить в них злых духов. И чем погода гаже, чем злее воет ветер - тем скорее стоит поставить во дворе подобие человека. Недалеко от жилья, но так, чтобы взгляд натыкался на него не слишком часто. Мало ли, что посмотрит из угольных провалов в ответ. Михаилит вздрогнул, крепче прижал к себе Эмму и глотнул ещё вина.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

"Странно. Раньше она, кажется, пахла лавандой. Откуда взялись ирисы, и когда?"
Запах сбивал с мысли, хотя михаилит был почти уверен, что дело вовсе даже не в нём, а в излишне крепком вине. Или том, как при взгляде сверху выглядел изгиб тонкой ключицы Эммы над... Он помнил, что точно собирался рассказать что-то ещё. Возможно, о том, как они пытались вызвать магистру Циркону суккуба... или нет? Нет, определённо, это запах. И вино. И, может, совсем немного - то, как грудь украденной послушницы... Раймон покачал головой, хлебнул ещё вина и улыбнулся не хуже импа, когда те готовят каверзу. Пожалуй, у него таки найдётся ещё история. Только рассказывать её надо было совсем иначе. Но тут-то, он был уверен, вино могло только помочь. Михаилит передал бутылку девушке и набрал в грудь воздуха.
Теперь он, в отличие от баллады об имени, говорил, негромко и медленно, подлаживаясь под темп старых сказок, как их рассказывают зимними вечерами, коротая время у камина.
- Жил в старые добрые времена неподёку от местечка, что сейчас кличут Фретеваль, самый обычный крестьянин, и был у него единственный сын по имени... Жак. Таким он был тощим да тонким, с таким звонким голоском, что и когда подрос, соседские мальчишки обзывали его Жаклин и смеялись, выбирая, кто же на нём женится. Так и вышло, что иных друзей кроме как рыжий кот с оборванным ухом, у него и не было. Да и какой с кота друг? Чешут - и ладно, да молока дают. Но умный был кот. Такой, что даже крыс не сам ловил, а у других отбирал, да на награду напрашивался. Да и Жак наш, пусть кожа да кости, на разум не жаловался. Только пришла беда, откуда не ждали... - он сделал паузу, чтобы оценить реакцию девушки, но продолжить, к своему удивлению, не успел.
- Умер у него отец, - подхватила Эмма, подспудно удивляясь, отчего не смущает ее ни рука михаилита на талии, ни окрепшее объятие. И даже то, что он говорит о них в будущем и дарит надежду - тоже не смущает. - А злые дядья прогнали Жака из дому, не желая кормить сироту - годы выдались неурожайные, страшный голод был. Дали они мальчику лишь черствую краюшку, да кота забрать велели. И пошел Жак, куда глаза глядят. Долго ли, коротко ли, но пришел к он распутью, где четыре пути пересекаются. Видит - стоит виселица, а на ней - стервятник мертвеца теребит.
Где-то внизу, как и в вечер охоты на импа, негромко зазвучала музыка. В этот раз менестрель только играл, а не пел. За дверью прозвучал топот нескольких человек, раздался взрыв хохота. На секунду, казалось, они остановились перед дверью в комнату Раймона и Эммы, но почти сразу шаги прогромыхали по лестнице вниз. Хозяин трактира мог быть доволен: потеряв лошадь и половину платы за комнату, он приобрёл полные залы людей, всё ждущих, что "мракоборец с его зелёной ведьмой" спустятся вниз. Раймон улыбнулся снова, и его рука сползла с талии Эммы чуть ниже, под корсет, туда, где изгиб бедра переходил в талию. В таком виде история нравилась ему ещё больше. Рассказ он, как и Эмма до него, перехватил на полуслове. Даже не удивляясь тому, как легко это получалось.
- Потому что время - другое, а вешать всегда было, кого. Кот-то, конечно, на птицу кинулся - так изголодался в дороге. А Жак наш смотрит: стервятник и улететь не может, крыло одно поломанное. И жалко ему стало птицу, хоть и некрасивая она, и лысая, и пахла плохо. Ему самому судьба хоть злая досталась, а всё ж таки руки-ноги целые. А что летать не умеет - не беда, ноги вынесут. И люди по дороге не сплошь злые. Кто-то с собаками с крыльца да из сада гонит, а какая хозяйка и хлеба даст, и коту молока блюдце. В общем, отбил он стервятника, и крыло замотал, и коту строго-настрого запретил, чтобы тот на перья не урчал и хвост трубой не ставил. Идти-то, конечно, тяжелее стало, но стервятник - тоже птица пусть падаль ест, но умная, и благодарность с пользой знает. И сказала птица Жаку, когда тот лубок на крыло клал: "Не спеши дальше. Возьми от мертвеца верёвку да руку его. В пути пригодится". А Жак подумал-подумал, да так и сделал. И дальше шли они уже втроём.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Эмма пошатнулась но, надежно удерживаемая рукой Раймона, не упала, лишь плотнее прижалась к нему, почувствовав, как рука мужчины сползла с талии. Нимало не думая, девушка обвила руками стан Фламберга и едва слышно вздохнула. С воином было... спокойно? Надежно? Тихо? Понимающая чужие эмоции Эмма Фицалан всегда затруднялась в описании собственных. Отчасти потому, что не всегда могла различить, где в них она, а где - окружающие. Да, пожалуй, тихо - самое подходящее слово. В этой блаженной тишине, когда не знаешь, что чувствует спутник - и радуешься этому - девушка начала постигать саму себя. Осознанно переступая через запреты, впитывая новые знания. Пробуждая свою женственность, наконец. Бывшая послушница взглянула на Раймона, вдохнула запах его тела, отметив, что сейчас он скорее пахнет мятой и полынью, нежели привычным можжевельником - и порадовалась этому новому запаху. И пусть ее не покидает сейчас ощущение, что они танцуют странный, сложный танец. Танец, в котором прихотливо сплелись воедино строгость и фривольность, сдержанность и нежность. Танец, где изысканно-изощренно близкие - до потери равновесия- объятия сменяются зрелищностью фигур и движений. Пусть сейчас Эмма слышит музыку души воина - надрывную, яркую, таящую в себе боль и излом. Не важно, что ритм ее то ускоряется, то замедляется. Что с ним теперь не тихо. Важны лишь они, двое, открывающие очарование танца. И - музыки, которую они танцуют.
- Шел Жак трактами и весями, распевая песенки. Ведь с веселой песней и дорога короче кажется, и есть не так сильно хочется. Шел через бурные реки и поля, поросшие маками. Через дремучие леса и высокие горы.Тем временем и крыло у стервятника заросло, и хлеб закончился, и Жак наш еще больше отощал, а кот - облез. И сказал Жаку стервятник, что слышал он, будто бы на вершине высоких-превысоких гор есть замок, необычайной красоты. Потолки в нем бархатом затянуты, золотом украшены так, что глядя на них, видишь и Солнце, и Луну, и звезды. Полы - чистым серебром выложены. В комнатах ткани богатые, сплошь шелка да парча. - воздух зарябил и помутнел, становясь непрозрачным. И на нем, словно на картине, широкими мазками возникли горы, с белоснежными вершинами и зелеными распадками, с пестротравными полями у подножия. И - замок. Ослепительно белый, но оттого - пугающий. - И в замке том живут великаны, страшные, коварные людоеды. А в золотой клетке под потолком томится у них волшебный ворон. Ходит молва, что тот, кто перья ворона добудет - обретет вечное счастье.
С приближением ночи в комнате становилось зябко: камин уже не спасал от холода, которым исходил камень стен. Да и ветер упорно находил, казалось, всё новые лазейки в щелях между ставнями. В дверь просунулась Пэнси (судя по возне за дверью - после непродолжительной борьбы) с выражением восторженного любопытства на лице. Буднично осведомившись, нужна ли господам ванна, хихикнула и исчезла, а в коридоре тут же послышался быстрый шепоток, смешки и странное шуршание. После её ухода михаилит некоторое время молчал, внимательно присматриваясь к отчётливо видным за приоткрытой дверью теням. Потом пожал плечами, оторвал надрезанный ломоть жирной свинины и второй, для Эммы. И снова перехватил историю:
- Леса Шварльцвальда, Чернолесье, пользовалось дурной славой не зря, это Жак со спутниками поняли сразу. У нормальных деревьев уж точно не должно быть глаз, а папоротники обычно не пытаются подобраться поближе к ногам. А ещё лес ухал и сопел на разные голоса, да так, что Жак и шагов своих порой не слышал. И хоть в слабодушии его никто упрекнуть не мог, истории о чернолесных боганах. Не тех смешных и забавных существ с равнин, а у-у-у каких злобных тварях! Потому что шварцвальдовские боганы, как всем известно, растут на мясе путников и вишнёвой настойкой запивают. А в остальном даже свиньями лесными брезгуют. Но делать было нечего: горы лежали за лесом, хотя чёрные ветки и не давали разглядеть снежных вершин. И Жак, вздохнув, двинулся вперёд по тропинке, которая порой совсем терялась в густой чёрной траве. И поначалу всё шло неплохо. Стервятник улетал на разведку, да и кот время от времени шмыгал вокруг и даже однажды приволок тощего кролика.
За дверью грохнуло, и Раймон прервался.
- Тебе нравятся кролики?
- Кролики - милые. - Эмма кивнула головой и проводила взглядом служанку, вальяжно фланирующую через комнату с ведрами. - Пушистые, ушастые. Вкусные, особенно, если с тимьяном и чесноком приготовить.
- Все вкусные, если с тимьяном и чесноком, - Раймон тоже провожал Пэнси пристальным взглядом, и, видимо, из-за вина говорил громче, чем стоило.
Служанка вздрогнула, чуть не расплескав воду, и прибавила шаг. Из комнаты она почти выбегала. За дверями снова раздался шёпот, в котором можно было разобрать только отдельные слова: "...съест... ни в жи!.. ...рва, не куса..." и совершенно отчётливое: "ой!".

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Скудные трапезы поддерживали силы путешественников, и они упрямо шли все глубже и глубже в чащу Чернолесья. Жак уже было поверил, что хранит его Господь Бог, что освещает ему путь ангел, но как раз в тот момент, когда они расположились на ночлег, напали боганы. Испугался Жак, молиться начал, кота собой закрывает, а стервятник на дерево взлетел и каркает тварям: "Ведите нас к самой Госпоже! Только ей нашу кровь пить, мясцо резать, косточки обгладывать!" Скривились боганы горько и злобно, взревели яростно, но слово сказано - то, что обещано Темной Госпоже, не следует трогать челяди. И потащили они Жака с котом через лес, а стервятник сам полетел следом, хоть никто его насильно и не вёл. И горько тут стало Жаку, потому что понял он, кто его Госпоже-то обещал на съеденье. И кот тоже на птицу злобно шипел, когда та ближе подлетала. И подумал Жак, что помощь-то оказанная недорого стоит, и благодарность тоже. Да и дворцы, пусть большие, а всё издали меньше кажутся, чем косточки в лесу. А всё же, хоть и страшно было, жуть, шёл он прямо, потому что каждый знает: боганам храбрость-то как нож острый. Уважают они её.
А с Госпожой и вовсе договориться можно, поговаривали, любит она порой с людьми играть, скучно во дворце среди боганов одних сидеть, истосковалась. Авось, наиграется, смилуется, отпустит. В какие-такие игры играют в Шварцвальде, Жак не знал, но уж прятаться да жмурки точно умел не хуже прочих.
Долго шли они через лес и лишь к полуночи вышли к Замку. Высок и темен был Замок, обнесен глубоким рвом, не пшеница колосилась в поле перед ним, а репейники. Не светлые ясени и рябины росли вокруг него, а страшные, искореженные ивы да темные высокие ели. Не голуби порхали вокруг башен, а нетопыри. С лязгом опустился мост и в мощеном человеческими черепами дворе встретили Жака рыцари, закованные в черную броню, с глухими остроносыми шлемами. Не говоря ни слова, схватили они они Жака под руки и поволокли во дворец. И котомку отобрали, где рука да верёвка были. Но Жак наш-то не из простецов был. Пока тащили его в темницу мрачную, в самый низ башни, рассмотрел он, что рыцари и двигаются не слишком ловко, и из-за шлемов своих не видят почти. И исхитрился у одного из них из ножен
- ... кинжал достать.
В этот раз Пэнси пришла сразу с двумя помощниками, и каждый тащил по два ведра. Дело шло не так быстро: приходилось пробираться мимо разбросанной одежды.
- Лезвие, конечно, истёртое от времени, потому что нежить то была, а не рыцари. Но всё же полоска стали да рукоять, и режет такой ножик порой куда гаже, чем новый клинок. И раны оставляет рваные, и грязь... мерзкое оружие, что ни говори. Но порой именно такое и нужно, когда надо не просто убить, а... интереснее.
- И раны потом гноятся, - задумчиво согласилась Эмма, - если выживет пациент, конечно. А там и до огненной лихорадки недалеко. Даже кости размягчаются, бывает.
Служанка испуганно пискнула, врезалась в спину одного из помощников, которые тоже, впрочем, изрядно побелели. Выходили они все на цыпочках и едва дыша.
- Спрятал он этот кинжал за пазуху, а сам идет, кручинится, стервятника проклинает. Привели его рыцари в темное подземелье, полное шорохов и паутины. Лязгнула ржавая решетка за спиной Жака, а кот снаружи остался, мурлычет, трется о железо, хозяина успокаивает, мур-мур, не пропадем, не кручинься. И дворец повидаем, и сокровища добудем, и все перья волшебные у него из хвоста выдерем. Промяукал - и исчез, как не бывало. Сел Жак на пол, в камере ни лежака, ни скамьи не было, пригорюнился. Думает, как быть ему, что делать. Окошко единственное под самым потолком, решёткой забрано, от стен каменных таким холодом могильным тянет, что
- Продрогли, причём оба, - вставил михаилит. - Не зря же служанку за водой гоняли и пугали.
Эмма с сомнением покосилась на исходящую паром воду, на Раймона, отхлебнула из бутылки и неожиданно ловким, цельным движением вытряхнула содержимое подушки на бывший зелёный луг у Линби. Не обращая внимания на изумленного михаилита, кинула горсть мыла в наволочку. И принялась стирать. Только выпрямившись и увидев взгляд Фламберга, бывшая послушница поняла, что выглядела она в этот момент, мягко говоря, странно. Но результат того стоил - поверхность воды в ванне пышной шапкой затянула пена. Осмотрев дело рук своих и удовлетворенно кивнув, девушка повернулась спиной к мужчине.
- Развяжи корсаж, будь любезен. Надоело уже самой руки выворачивать.
- Я думал просто вылить в ванну вина, - признался Фламберг и, противореча собственным словам, сделал большой глоток. - Казалось хорошей идеей, но, наверное, сработало бы хуже. И напоминало бы о слишком гадких вещах. Неприятных.
С корсетом он справился не сразу. Пальцы долго скользили по шее под толстой косой, где никаких завязок отродясь не было. По твёрдым пластинам. По мягкой, гладкой ткани. И всё же - справился. Эмма почувствовала, что ей становится легче дышать, а затем корсет сполз на пол. Прямо на маковое поле. Следом серым полукругом опустилась серая юбка, которую накрыла вышитая рубашка михаилита.
В коридоре завозились активнее, но дверь не дрогнула.

[Leomhann >>>]

- Пожалел Жак о родине, да только никак туда не вернуться, пока сокровищ не наберёшь, да сил не прибавится. С сокровищами дядя в ноги поклонится, а двоюродным братьям можно и меч будет показать. Потому что дадут Жаку перья чёрные и стать воинскую, и доспех сияющий, и меч голубой стали. Только сперва до дворца горного нужно добраться, и побыстрее. Потому что рассудил Жак, что в таком месте никак не в жмурки играть придётся. Только режёшки ржавые, да толстые, и замок висит огромный, словно с амбара сняли. И так его Жак, и эдак, а тот только гремит, словно смеётся. Устал Жак, сел, а тут к решётки котомка его упала, и кот довольно мурчит, спину выгибает. Обрадовался Жак, вытащил руку повешенного, запалил все пальцы от факела да на замок положил. И как рука та замок смяла, по коридорам такой стон пошёл, что Жак испугался, как бы рыцари не набежали. И о холоде враз забыл, так его в пот кинуло.
Вода была горячей. Очень горячей. За эту воду хотелось отловить Пэнси и... Что нужно сделать с нерадивой служанкой, Эмма так и не смогла придумать, но на ум постоянно возвращались ржавые, зазубренные кинжалы. Она пошевелила под водой ногой, зацепив михаилита, и погрузилась глубже, скрывшись в пену по шею. При этом вынырнула, конечно, белая, округлая коленка, но она почему-то не так мерзла, как плечи. Тем паче, не могла сразу бывшая послушница отринуть то, что говорили ей о приличиях мать и старая нянюшка. Стоило закрыть глаза, и казалось, будто матушка укоризненно наблюдает за ней сейчас. Мерещилась и сестра Адела, осуждающе качающая головой. Но пристальный взгляд михаилита прогонял видения, вызывал жар... Впрочем, возможно, в этом была виновата горячая вода. И запах розмарина, ветки которого служанка кинула в воду. И нога Раймона, осторожно касающаяся ее ноги. Ох, нет! Просто слишком душно, слишком много выпито вина. Слишком кружится голова и хочется спать.
- И вот крадётся Жак по коридорам, так, чтобы и стражники не заметили, все волосы уже в паутине. И эхо такое, словно двоятся его шаги, будто не один Жак идёт, а сразу двое. Портреты страшные со стен его зло глазами провожают да губами шевелят нарисованными. Хорошо, кричать не могут. А тут ещё кот куда-то делся. Только Жак о нём подумал, как спутник его из-за угла выпрыгнул, да морда довольная - а к усам перо белое прилипло. Точь в точь как на воротнике стервятника было. И ведёт его кот туда, где выход есть, да не простой, а через зеркало волшебное. Только вот беда: стоит там Тёмная, картину рисует. Да не кистью, а прямо рукой, а та - в алом измазана. И на картине той чудовище такое, что у Жака дыхание перехватило. На копытах, с рогами да зубищами огромными, только глаза всё одно человечьи. А зеркало на трёх ножках, большое, у стены стоит. Только вот как в него пробраться так, чтобы Госпожа следом не улетела?
- Ох! - Громко раздалось из коридора детским голоском. - А маменька не заругает?
- Да тише ты! - Дверь тихонько скрипнула и в щель заглянули две любопытных детских рожицы. Одна, явно мальчишеская, с поцарапанным носом и конопушками, хитро подмигнула Раймону. - Уж больно сказка завлекательная.
Михаилит с намёком поднял руку, которую тут же охватило пламя. Иллюзорное, но по виду вполне настоящее. Дети со счастливым визгом бросились от двери, на ходу вереща и захлебываясь словами, в которых с трудом угадывалось "а ты видал", "здорово" и "Джек лопнет". Дверь мелкие поганцы оставили приоткрытой. Раймон задумался было о том, чтобы встать и закрыть, но тут заговорила Эмма.
- Мяукнул кот еле слышно, мол, не бойся хозяин. Побежал тогда со всех ног Жак мимо Хозяйки, проскочил в зеркало так, что только она ойкнуть успела и по рубашке пальцами красными мазнуть, да и разбил его кинжалом. Огляделся - стоит он на пестротравье перед теми самыми горами, где великаны в замке живут. А впереди, недалеко, так что рукой потянуться только - цветок золоченый на тонком стебельке качается. Над ним пчелы серебряные кружатся, жужжат деловито. Хотел его Жак сорвать, да кот не дал. Намурлыкал, что бросить камешек в цветок надо. И лишь коснулся камень лепестка, как разверзлась на месте растения яма глубокая, огнем полыхающая. Перекрестился Жак, возблагодарил кота и Бога, что беду отвели и дальше пошел. Горы все ближе и ближе надвигались, вот уже и сияющий замок великанов стало видно.
Облака пены, повинуясь ленивым взмахам рук и скрытым движениям ног, блуждали по бадье, сталкиваясь, сливаясь в более крупные тучи или наоборот расплываясь тонкой плёнкой. Последнее случалось всё чаще. Под водой, подобно вересковым полям в горных долинах, показывались и прятались снова то розовая ножка, то живот, то жуткий шрам на распаренной коже, а то и какая выпуклость из тех, что будоражат воображение школяров, священников или монахинь. Временами, подобно тому, как сливаются ручьи по весне или солнце касается глади озёр, кожа касалась кожи, пока ноги михаилита не упёрлись в... бёдра разморенной теплом и вином девушки, не давая ей сползти вниз. Вода начинала остывать, но вылезать из бадьи на стылый воздух не хотелось совершенно.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Подумалось Жаку, что странный этот великанский дворец. Шелков и драгоценностей сколько угодно, канделябры чистого золота под высоченными потолками, а живого - никого. Только тени от волшебных факелов да отражения в хрустальных полах. Так и шёл вроде бы один Жак - а вроде и десяток, и все - разные. И как отражение с той стороны, где красные полосы на рукаве - вроде бы и не Жак, а Жаклин. Словно дворец тоже - издевается. Как те когда-то. Но разве это остановит Жака, когда мечта уже так близко? А кот с тенями сливался, хрусталя сторонился, всё по мебели великанской прыгал. Много отсюда можно было добра унести, да знал Жак, что всё - пустое. Листьями обернётся, грязью смеяться будет. Ворон нужен, перья его волшебные. И кот мяучит, дальше торопит, пока великаны не вернулись. И перо на усах как было, так и осталось, белое, как лапы после того, как в крынку залез. И чем дальше - тем больше вокруг было зелени, огромной, яркой, какой Жак никогда в жизни не видел. Зелени - и цветов. Синих, пурпурных, жёлтых, таких огромных, что лепестки можно было как подушку под голову подкладывать. И все они одуряюще пахли, сладко - и одновременно земляной горечью. От запахов кружилась голова, хотелось опуститься на - землю? - положить голову на лист и уснуть. Какой-то длинный шип сорвал рукав, но Жак всё равно упрямо шёл дальше, туда, откуда доносился плеск воды, где звучали - звучали ли? - птичьи голоса.
- А я говорю тебе, дорогая Мейси, - трагичным шепотом просветили кого-то за дверью, - сие греховно! Тьфу, мерзость-то какая: неприкрымшись сидит, улыбается завлекательно. Косища аж по полу стелется. Страмно девице так-то. Еще и винище из бутылки прямо хлещет! А, можа, то и не вино вовсе, а очень даже...
- Милый, - к счастью злобную усмешку Эммы видел сейчас только Раймон. Остальным достаточно было слышать старательно низкий и грудной голос записной соблазнительницы, - передай бокал. Кровь черного козла сладка и, - длинный вздох, - усиливает страсть.
- Клетку он увидел не сразу. Даже не понял, где искать, пока кот не остановился у очередного фонтана - на этот раз в виде старого сатира, обнимавшего лиру, - и нырнул под лианы, свисавшие сплошной пеленой. Из-за зелёного полога раздался торжествующий мяв. Отведя плети, Жаклин оказалась лицом к лицу с... была это женщина или птица? За серебряными прутьями, перевязанными тонкими волосами, сидело существо, равно которым Жак никогда не видел. Закутанная в чёрные крылья женщина сидела на жёрдочке, обхватив её длинными когтями, и спала. Жёрдочка, которую украшали изумруды и янтарь, была покрыта глубокими царапинами. Жаклин протянула руку и тут же замерла: волосы-цепь засияли неземным голубоватым светом. В этом свете чувствовались покой и гармония, и одновременно - сияние стали, когда её разогрели добела. Хотелось просто смотреть, любоваться переливами, чувствовать этот... просто чувствовать... Кот, вертевшийся под ногами, фыркнул и ударил Жака лапой по ноге, сильно, до крови. Жак дёрнулся, и по плиткам зазвенел упавший с пояса кинжал из тёмного замка. Жаклин словно во сне подняла оружие, и тут земля дрогнула. Потом ещё, и ещё, всё ближе и ближе. Совсем близко. Он не сразу понял, что это - звук шагов. Хозяева вернулись в замок. Больше не колеблясь, Жаклин отвернулась и вслепую резанула по волосам. Железо скрежетнуло по железу, и к ногам Жака осыпались тусклые пряди. Она подняла голову и уставилась прямо в серые, невозможно глубокие чёрные глаза на узком лице с высокими скулами. Крупные перья, дарующие желания, лежали на плечах, как широкий чешуйчатый плащ. И под ним не было ничего, кроме белизны кожи, такой чистой, что больно - опасно - было смотреть.
- Кто ты?
Плиты дорожки под ногами всё сильнее били в подошвы тяжелых сапог, и птица вскрикнула, указывая на серебряный замочек на двери. Жак сбил его одним ударом, но, когда птица рванулась наружу, не отступил. Ему нужны были перья. Нужны были крылья. Чтобы летать. Кот одобрительно мявкнул. Жаклин не помнила, когда он стал таким огромным, с когтями длиной в её палец. Костяные сабли шевелились, готовясь рвать. Птица вскрикнула, и высокий жалобный звук отразился от стеклянной крыши, от воды. Жак снова посмотрел на крылья, на сжатый в руке кинжал... взглянул в отчаянные глаза запертого создания. А потом она оттолкнула кота бедром и распахнула клетку. И в вихре из тьмы, блеске наготы и когтей, Жак ощутил только, как возносится вверх, выше фонтана, выше деревьев, к глазам великана и ещё выше. Почувствовал, как опускается на толстый шершавый язык, как щекочет лицо дыхание. А потом ей стало тепло и уютно.

[Leomhann >>>]

Раймон с улыбкой посмотрел на Эмму, которая закуталась в красный плащ, подложив капюшон под щёку. Девушка вымоталась так, что её пришлось доставать из бадьи и укладывать на кровать. Михаилит и сам не был уверен в том, как у него это получилось: сейчас он вынужден был прислониться к стене, потому что ноги почти не держали. Его хватило только на то, чтобы проверить ставни и, невзирая на возмущённые вопли снаружи, сунуть кинжал под дверь, намертво её заклинив. В свете догорающих свечей таинственно мерцали дорогие ткани. Те, что оказались слишком близко к бадье, отливали мокрым блеском. Никаких импов. Никаких воронов. Только пустая ловушка в углу. Свечи и зеркала, не более того. Пусть жертва видит только то, что ты хочешь, чтобы она увидела - и дело наполовину сделано. Свечи и зеркала. Импы и куколки...
Решив, что никакие злые госпо... служанки и мелкие тролли этой ночью им не грозят, Раймон со вздохом опустился на кровать рядом с Эммой и накинул поверх обоих покрывало. В голове гудело от вина и перерасхода магии, за который михаилиту, как он знал и предчувствовал, придётся расплачиваться ещё несколько дней. Тело, согретое ванной, приятно расслабилось, но сон всё равно не шёл. Рядом шевельнулась во сне беглая послушница. Раймон снова улыбнулся и привлёк её к себе, положив руку на бедро под плащом и покрывалом. Эмма порой вела себя так, как ни одна женщина на его памяти. Эти размышления о клинках, размягчении костей, крови, то, как она вела себя у Симса... такое открытое выражение чувств, такая открытая неприязнь - вопреки правилам. Не говоря об игре на публику. Да ещё вспомнить аббатство, спокойную реакцию на глейстиг. И - эта история!.. Свой парень... придя к такой нелепой мысли, Раймон чуть не хмыкнул в голос. В этом точно было виновато вино. Ощущая под рукой жар тела, Раймон вспомнил, как нёс Эмму к кровати, и усмехнулся снова. Как угодно, но не парень. Совершенно точно - не парень. И всё же, приятно было ощущать не только мягкое тело рядом, нежную кожу под пальцами, а... понимание. И отсутствие одиночества. Жалкие три дня на доверие, какого не получал почти никто из братьев, с которыми они жили вместе годами. Дьявол. Действительно, всего три дня... и каким-то образом их хватило. Только потому, что она не шарахалась и не смотрела то ли как на чудо, то ли как на беса? Потому что, как ни крути, зависела - хотя уже и не так, как поначалу? Потому, что только в её компании он понял, насколько полнее так становится жизнь? Странная женщина Эмма...
Ворочать мысли было лень, и михаилит, так и не придя ни к какому выводу, сдался. Завтра. Он подумает об этом завтра...
За крепкими ставнями до самого утра продолжал бесноваться ветер, но Раймон и Эмма уже не слышали ни злобного воя, ни стука ледяной крупы. Они спали, и было им тепло и уютно.

[Хельга >>>]

C Леокатой и Спектром

Джеймс Клайвелл

26 декабря 1534 г.

Управа представляла собой островок покоя среди кипящего Бермондси. Сквозь окна, закрытые тонкими занавесками бил яркий солнечный свет. Мистер Скрайб, вошедший в помещение конторы, остановился на пороге и покачал головой. Констебль Клайвелл снова заночевал в конторе, на узкой лавке, подложив под голову плащ.
- Мистер Клайвелл, - негромко окликнул он и потряс констебля за плечо, - просыпайтесь. Уже утро.
Джеймс сначала сел, чуть не сверзившись с лавки, а затем уж открыл глаза.
- В самом деле, - согласился он, - доброе утро, мистер Скрайб.
Констебль потер щеки - борода явно требовала цирюльника. К тому же, необходимо было умыться и хоть что-то перекусить. После той кружки с горячим вином из рук Мэри, Джеймс не ел и не пил ничего.
- Вам бы в порядок себя привести, - Скрайб похлопал констебля по плечу, - да и негоже в конторе ночевать.
- Не гоже, - спросонья Клайвелл всегда был покладистым, - вы правы, мистер Скрайб. Я, пожалуй, пробегусь до Гарри, позавтракаю у него и вернусь.Постараюсь быстро.
Впрочем, быстро не получилось. Завтрак, цирюльник, рынок... В контору Клайвелл попал только к обеду. Еще на подходе к управе, он понял - там его уже ждали. У коновязи фыркала чужая взмыленная лошадь. Гонец, щупленький, запыхавшийся, точно он не на лошади ехал, а очень даже наоборот, с поклоном протянул констеблю конверт.
- Что там? - Написанное повергло Джеймса в уныние. - Вот же дьявол! Мистер Скрайб, пошлите в казармы стражи кого-нибудь, мне нужны Том Хантер и еще кто-то. Из тех, кто потолковее. И телега.
- Труп. - Понимающе кивнул Скрайб.
- Да. - Клайвелл устало уселся на табурет. - И, похоже, не самый обычный. Проклятье! Что же за участок такой неспокойный-то? То трупы, то разбойники. То твари, то аббатство. Хотя, последних двух вполне можно объединить...

Через два часа он, в сопровождении стражей Хантера и Харриса, стоял над телом мужчины.
- Ну вашу же в душу мать!
Стражи переглянулись - нечасто констебль позволял себе выражаться. Впрочем, повод у него для этого был. В подталом от крови снегу раскинулся мужчина, цветом кожи от этого снега мало отличающийся. На нем не было никакой одежды и - это бросалось в глаза еще издали - лица. Кожа на лице отсутствовала напрочь, снятая так аккуратно, что можно было изучать мышцы. Клайвелл присел на корточки, пытаясь различить черты убитого. "А черт его знает, кто это! Но что за дьявол? Зачем?" Ни одежды, ни кошелька, даже нательного креста не было на мертвеце, равно, как не наблюдалось и в округе. Отметив колотые раны на животе и груди мужчины, констебль приказал аккуратно грузить тело на телегу. Несомненно, это было местом преступления - судя по количеству крови на снегу. Но как он оказался здесь? Все было настолько истоптано, что разобрать следы не представлялось возможным.
Констебль пнул колесо телеги. Теперь придется писать шерифу. А то и ехать к нему. Не часто, все же, в лесу находят мертвецов без лица и одежды. Подобная поездка была чревата еще и тем, что за самим Клайвеллом накопилось грешков - ой как много.
Плотнее запахнув плащ и придерживая его рукой, по заведенной давно привычке, так, чтобы не было видно ни кольчуги, ни меча, Джеймс вернулся к тому месту, где только что лежало тело. Всматриваясь в снег, он точно пытался разглядеть нечто упущенное. "Что я ищу? Что я вообще хочу здесь увидеть?" Лес молчал. Когда стражники с руганью, пытаясь не слишком сильно перемазаться в крови, взвалили тело на телегу, лицо покойника качнулось к Клайвеллу и уставилось на него пустыми глазницами. Кем бы ни были убийцы, глаза они забрали тоже.

В эту сторону не вело широких трактов, но вокруг хватало разбросанных тут и там хуторов и охотничьих заимок. Телега, управляемая мрачным немногословным Хантером, пробиралась по еле намеченной тропе, временами едва не застревая между деревьями. Словно, чтобы усложнить путь, из-за туч выглянуло солнце, превратив всё вокруг в белую, сияющую пелену, от которой резало глаза. Хантер что-то пробурчал под нос и пригнул голову ниже, вглядываясь в дорогу. Его спутник достал из кармана краюху хлеба и начал сосредоточенно жевать. Возможно, поэтому следы заметил именно констебль. Две цепочки выходили из леса, пересекали дорогу, а потом уходили обратно. Но внимание привлекло не это: кое-где между отпечатками сапог виднелись пятна крови.
Клайвелл натянул поводья и вскинул руку, останавливая телегу. Некоторое время он разглядывал следы, кровь, размышляя, надо ли оно ему. В конце концов, жалованье было хоть и солидным, но явно недостаточным, чтобы матушка смогла вырастить двоих детей одна. Ну, и умереть хотелось, по возможности, в своей кровати, а не на опушке заснеженного леса. И все же, констебль спешился, махнув страже следовать за ним.
- Лук бы, - проворчал Хантер, послушно слезая с телеги. - Проку-то в лесу с этих тыкалок...
Харрис согласно кивнул и оглянулся на телегу.
- А это, стал быть, так и оставить? Лошади-т не шибко нравится, когда ветер в задницу и запах доносит.
- К дереву привяжи, - буркнул Клайвелл, - покрепче. Лука не хватает, вы правы, мистер Хантер. Учту на будущее. Ну, пошли?

[Leomhann >>>]

Спектр и Хельга, чуть я


Следы, чёткие и ясно различимые в неглубоком снегу, вели почти строго на север.
- Чуется мне, не наша это работа, - негромко нудел Хантер. - Пусть лесничие на... лесных охотятся.
- К сожалению, наша, мистер Хантер, - Клайвелл вглядывался в следы. Одни сапоги были больше заметно других и глубже уходили в снег. - Один добычу несёт, я думаю. Проваливается сильнее.
До поляны - скорее прогалины между голыми дубами и вязами - они шли по следам добрую часть мили. На самом краю, под кустом шиповника, на котором уже не осталось ягод, зато торчали длинные, острые шипы, Клайвелл увидел тушку косули или небольшого оленя с наполовину отрезанной задней ногой. В разрезе ещё торчал широкий нож с костяной рукоятью. Кровь с туши явно спустили где-то ещё, потому что пятно под ней было невелико. Людей видно не было, но следы - легче и шире, чем раньше, внезапно разбегались в обе стороны и пропадали за деревьями.
- Ну как, дьявол, в старину. Холмов, мать их, не хватает, - прошипел Хантер. - И бурга рядышком, чтоб, значит, совсем весело.
- Разделились. - Клайвелл остановился, размышляя, - Вправо или влево? Как думаете, Хантер, Харрис? Разделяться не будем, хоть одного да возьмём.
Азарт погони был чужд констеблю. Вот и сейчас он считал, что лучше синица в руках, чем разойтись в преследовании еще и за журавлем. Воистину, за двумя зайцами погонишься....
- Вправо, - решил Харрис, глядя на прогалину из-под руки. - Тот полегче будет.
- Согласен. - Констебль кивнул и откинул плащ за спину.
И они повернули на восток. Следы сначала были размашистыми, неполными: их добыча явно бежала. Но чем дальше, тем они становились короче. Сперва констебль не увидел стрелка, только услышал хлопок тетивы, мелькнула тень за тяжелым, старым дубом в нескольких десятках шагов. Тут же раздался голос Харриса:
- Сука! По ноге-то чиркнуло... под кольчугой, мать!
- На него, - рыкнул Хантер, и подал пример, с неожиданной прытью бросившись вперёд. На бегу он забирал вправо, стараясь прикрыться деревьями. Алебарду стражник бросил, но успел выхватить длинный нож.
Клайвелл, чуть замешкавшись, повторил его маневр, но держался невысоких кустов левее. От том, что с Харрисом, Клайвелл дал зарок подумать позже. Однако, браконьеры нынче распоясались. Еще год назад ни один из них и не подумал бы стрелять по страже, просто ушли бы в лес, где их не достанут.
Невысокая фигура метнулась прочь, но браконьер быстро понял, что убежать не успеет и прижался к дереву спиной, натягивая длинный тяжелый до несоразмерности лук. Широкий охотничий наконечник метался между Хантером и Клайвеллом, но не дрожал, несмотря на то, что тетиву человек оттянул до уха. Такая стрела в кольчуге обычно застревала, но с расстояния в несколько шагов из сильного лука - случалось всякое.
- Стойте! - высокий женский голос, в отличие от стрелы, ощутимо подрагивал. - Я выстрелю! Стоять!
- Баба, - обречённо констатировал констебль. - Проклятье, не стоило оно Харриса. И не повесишь же... Опусти лук, милая. Побеседуем.
- Чой-то не повесишь? - раздался сзади злой голос раненого стражника, который доковылял следом. На бедре виднелась повязка, наскоро сделанная из отрезанной с плаща полосы ткани. Судя по количеству крови, досталось ему не слишком сильно. - Я дык с удовольствием. Вот на суку, как раз подходящий.
- Можно. - Медленно согласился Клайвелл. - Только не заплатит никто же. И удовольствия никакого. Обмочится только, да на личико ее синее полюбоваться.
- Про удовольствие - это вы, мастер, зряшно, - Хантер, прищурившись, осмотрел женщину и кивнул. - Личико-то ничего. Глядишь, и остальное, что по женской части...
Лук мгновенно развернулся в его сторону, и стражник замолчал, хотя и не отступил.
- Всех-то не успеешь. Да и стрел не хватит.
Действительно, из колчана на перевязи торчало только одно оперенье.
- Не успею, - сквозь стиснутые зубы ответила женщина. - Зато первым-так кому-то шагнуть надо.
- Зато остальные... Отомстят внимательно. - Констебль ковырнул снег носком сапога. -. Особенно Харрис. Вот этот суровый дядечка, которого ты подстрелила. Знаешь, как его называли после Флоддена? Нет? Лучше и не знать. Я его сам боюсь иногда. Так что, опускай лук и давай его сюда, добром прошу. А там... Поглядим. Может, Харрис и простит тебя.
- А давай просто разойдёмся, ма-астер, - женщина чуть отпустила тетиву. - Добром, значит. Вся-то суета - мелкая олениха да ляжка поцарапанная. Ради чего стреляться? Оленина ваша, чтоб, значит, новое мясо нажрать герою Флоддена, а я и пойду себе. У вас, небось, делов и так есть.
- Оленину мы и без того купить можем. - Задумчиво протянул Клайвелл, - А вот пока за тобой бегали, у нас там покойничек в телеге замёрз окончательно. Лекарь - ой как ругаться будет. Так что, коль уж добром расходиться - давай баш-на-баш. Ты нам расскажешь, вдруг чего в лесу видела, а мы уж тебя отпустим.
- Покойничек ваш ещё с ночи-то замёрз, - фыркнула женщина, - кому другому вешай, про лекарей. Купить он может... добром кичится от казны... Но про отпустить - не брешешь ли? Этот вон, - она кивнула на Харриса. - Уж больно злобно глядит. Словно волчара какой.
- Как Бог свят, - побожился констебль, мысленно вздохнув, - а что Харрис волком смотрит, ну так ты ему под кольчугу попала. Считай, возле... самого интересного. Тут любой не то, что волком смотрел бы, а и крокодилом из королевского зверинца. Значит, с ночи, говоришь, покойничек наш замерз?
- Хотела бы - попала бы, куда надо. Понадеялась, что останетесь, товарищу помочь, но нет. Порскнули как черти. Прям солдаты... да, - женщина с видимым облегчением опустила лук, который, как стало ясно вблизи, действительно был для неё слишком велик. - Ночью его кончали. Мы-то краем шли... и не задержались. Добрые охотники в такое говно не лезут. Если жить хочут.
- Ты сама-то местная, а, Мэри Эмбри? - Клайвелл кивнул головой, приказывая Хантеру забрать лук. - Дай лук мистеру Хантеру подержать покуда. От греха. Вернем.
- А что, на эль зайти хочешь? - браконьер мотнула головой. - Мэрями ещё обзывается. А лук не дам. Примета, знаешь, дурная, когда свой лук кому в руки сплавляешь. Мужику особенно. Слишком оно дело интиматное. Да и чую себя лучше, с ним-то. Лучше уж про покойника вашего. А то ведь в третий раз леденеть не станет, но волки тут, знаешь, бегают. Хучь и давно не слышно было...
- Да нет, на эль, пожалуй, заходить не стану, если только кому из парней глянулась. Ну, говори про покойничка уже, дело ты интиматное. - Клайвелл скривил губы, пытаясь удержать смех.
- Да почти нечего. Мы ходим по тропам олениным да прочего зверья некупленного. Ну и к реке шли, потому там перекрестье, место хорошее. А этот... стоял прямо там. Луна была, значит. Я не поняла сперва. Думала, ещё кто косулю словил, да только так не потрошат, чуешь? Нож иначе идёт. Да и ног у косулей не бывает. Да сказать, правда, почти и нечего. Кровищи - море. И... - она вдрогнула, - жутко. Он такой... спокойный был. Как я шкурку с зайца снимаю. И ни звука, только треск, с каким шкура слазит. Гладко работал. Тут подрежет, тут потянет. Умелец, мать его... а как кончил - ножик за кусты закинул...
- Кусты показать сможешь? - По правде сказать, Клайвелл толком не понимал, зачем ему этот нож. Разве что лекарь сличит его с ранами. Так и без того ясно - им резали, девушка подтверждает.
- Найти легко. От кривого ясеня, за которым мы прятались, да через место, где труп лежал. А куда он там упал, я не видела. Этот, жуткий-то, как встал, так меня бра... так мы и сдёрнули. Очень-очень тихо. Пока не обернулся, знать.
- Хантер, сходите, отыщите, будьте любезны. А скажи, милая, ты в лицо жуткого этого не узнала?
- Не видела я лица! - женщина снова вздрогнула. - Думаешь, хотели ему в глаза поглядеть, так чтоль? Не. Как он встал да за одеждой нагнулся, так мы и сбежали. Да что сказать... невысокий он, не толстый. Обычный...
- А одежду покойничка нашего не разглядела, часом? - Вот этот вопрос занимал констебля все это время. Ради чего такое кровавое и бессмысленное убийство? Какую корысть преследовал убийца? Да и описание одежды облегчило б поиск родных убитого. Хотя бы сословие узнать....
Женщина задумалась, перебирая в пальцах тетиву. Потом неуверенно пожала плечами.
- Ночь же, лес, хучь и луна... куча лежала и лежала, поди разбери, где портки, где что. Но тёмное было... Можа, плащ, можа, кафтан длинный. Сапоги вот добротные, смазанные, аж блестели. Их он наверх поклал, а потом, значит, кучей и взялся. А руки-то в крови измараны все...
- Ага, - согласился констебль, - ну что же, спасибо за помощь, дева Мэриан. Ступай. Не попадайся больше. А то ведь вздёрнут. Леса -то королевские.
- Не Мэри я, - женщина шмыгнула носом и сморкнулась в снег. - А вам - не ловиться. Будь кто не такой, значит, добрый, стрела-т могла и в брюхо.
Клайвелл шутливо поклонился, приложив руку к груди.
- Идёмте, мистер Харрис, к телеге. А то действительно, как бы волки нашего усопшего не погрызли.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой и Хельгой

Тюрьма в Бермондси. Ближе к вечеру.

Клоуз устало и печально глядел на Джека Берроуза. Дьявол, для чего констеблю Клайвеллу понадобился этот простоватый и, в общем-то, недалекий, мельник?
- Присаживайтесь, мастер Джек, - радушно указал он на табурет перед конторкой, - вы человек у нас свой уже. Почти родной. Сейчас я выпишу вам копию прошлого квитка, к тому же придется уплатить штраф за бродяжничество.
"А там и Клайвелл, даст Бог, подъедет".
- Кого ни спроси, - мельник тяжело опустился на стул, - ни у кого бумаги этой нету. Деревнями можно штрафы ваши собирать.
- Не нам, мастер Джек, обсуждать указы короля.
- Указы короля вообще никто обсуждать не должен, - заметил Клайвелл, успевший выхватить лишь слова Клоуза. В тюрьму он явился, как был с дороги - в кольчуге, испачканных кровью перчатках. - Мистер Клоуз, а пыточная у вас свободна?
- Свободна, констебль, - смотритель тюрьмы удивленно воззрился на Клайвелла, - но палача нет сегодня. Да и зачем вам она?
Джек хмуро сгорбился, исподлобья глядя на констебля.
- Да вот мастеру Джеку хочу показать новинки. Пожалуйста, одолжите ключи от нее.
- Я должен напомнить вам, мистер Клайвелл, что пытки назначаются судом. Или при необходимости доказать преступления против короны и веры. - Клоуз вынул из конторки тяжелый ключ и протянул его констеблю.
- Благодарю вас, мистер Клоуз, - Клайвелл кивнул головой и подошёл к Джеку, - ну что, пошли потолкуем, шурин?
- Без суда, без указа? А жалобы... - Берроуз, не двигаясь с места, хотел сказать что-то ещё и осёкся, недоверчиво уставившись на Клайвелла. - Это как - шурин?
- А вот сейчас и расскажу, и покажу даже, - ласково пообещал констебль. - И суд, и указ, и жалобы - все разъясним. Сам пойдешь или стражу звать?
Берроуз промолчал и поднялся, сжав кулаки.
Констебль пропустил его вперёд и захлопнул за собой дверь, не запирая, впрочем, на ключ.
- Знаешь ли ты, мастер Джек, что на дыбе можно растянуть человека в четыре раза? - Клайвелл прошёлся по просторному и прохладному помещению, трогая и рассматривая арсенал палача. - А вот, к примеру, испанская скамья... Да ты не стесняйся, шурин, присаживайся. Никто тебя пытать не будет. Пока.
Констебль развернулся к Берроузу и указал на простой стул в углу.
Новый гринфордский мельник сверкнул на него глазами. Он стоял, набычившись, поглядывая то на тиски, то на щипцы, лежавшие рядом с металлической корзиной, полной погасших углей.
- Ноги верней.
- И то верно. Хочу я поговорить с тобой о сестре твоей, мастер Джек. Должно быть, понял уже.
- Нечего говорить. Для неё уже и серебро - к монастырю - считайте, отмерено.
- Хм, - Клайвелл покрутил в руках изящно изготовленный расширитель, - милая вещица. Так вот, мастер Джек, монастырь - он всегда успеется, а на мельницу к мисс Мэри я ездить буду. Я, конечно, не могу доказать ничего: ни вашего участия в смерти батюшки, ни сношений с разбойничками, но я и не старался ещё. А ведь можно и постараться. И беседовать тогда здесь не я буду, по-родственному, а палач.
- Если б мог, уже бы, - Джек встал твёрже, расставив ноги, - палач говорил. Думаешь, Джек - дурак, который не понимает? Так не хотел ты меня отпускать вчера. Бумаги порвал. И сегодня нечего рвать-то? Так вот. А сеструха... морда хороша, спору нет, как ни правь. Понимаю. Да только мне ведь благословлять, получается, желания никакого нету.
- Так ведь, мастер Джек, выпускают-то тебя исключительно из-за доброты моей. - Клайвелл уселся на дыбу. - Свидетелей-то я так и не привез, недосуг было. А палач... Ну хочешь, кликну? И бумаги напишу потом, зачем, почему, в чем признался? А, впрочем, черт с тобой, на кой мне твое согласие сдалось? Сейчас повторно задержу за бродяжничество, а там и до виселицы тебе, как упорному, не далеко. И мне хорошо, и казне - прибыль.
В этот раз Джек Берроуз замолчал на добрые десять секунд, после чего скалил зубы в подобии улыбки.
- Прижал, значит. Добрый. И Мэри, значит, порадуется, когда сгноишь, и... ладно. Хер с тобой. Нужно благословение, хочешь визиты - пускай. Лишь бы потом из дома вон. Приданое сполна будет. Не обижу. По отцовскому счёту.
- Ага, - согласился констебль, легко спрыгивая с дыбы, - а когда меня рядом не будет, ты мисс Мэри новых синяков подсветишь. Давай уж так, шурин, ты ее не трогаешь, я - тебя.
- Пальцем - не трону, - глаза Джека Берроуза потемнели. - Пусть играется в свои игры, пока не заберёшь. Свояк.
Клайвелл ненадолго задумался. Отпустить - и не отпустить - Берроуза было чревато неприятностями. Причем, как со стороны "шурина", так и от шерифа и ассизов. Констебль был более чем уверен, что мельник слово свое держать не будет, но выбора особо не было. Конечно, можно было, подобно многим своим коллегам, наплевать на законы и уложения. Но... Это в Лондоне двадцать два констебля, поди уследи за каждым. В Бермондси Клайвелл - один, и глаза шерифу он уже успел намозолить. Мэри Берроуз, как ни странно, было жаль, как и всех этих несчастных, бегущих из монастырей, из семей, из приютов. Он тяжело вздохнул, ненароком выдавая свое смятение, сжал и разжал кулаки и, наконец, сказал:
- Ну что же, мастер Джек, на этом и сойдемся. - Констебль с сомнением посмотрел на свои перчатки светлой кожи, на которых отчетливо виднелась кровь мертвеца из леса. - По рукам бить не будем, не обессудь.
"Если по морде только. И то - не здесь"
Мельник тоже осмотрел перчатки, едва заметно опустил плечи и тяжело, нехотя кивнул.

[Ричард Коркин >>>]

с Леокатой и Спектром

Гарольд Брайнс, торговец.
26 декабря 1534 г. Бермондси. Рынок.

Рынок Бермондси пестрил всеми мыслимыми цветами, торговцы наперебой предлагали товары со всех концов христианского мира. От заснеженных палаток и лавок к небу вздымался пар. Где-то ближе к реке хор пел церковные гимны. Жизнь в столице короля Генриха кипела. Рынок был не плох, в особом разнообразии был представлен текстиль, то, что тут стоило три шиллинга в Любеке бы пошло за пять, а в Новгороде и Пскове за все десять. Гарольд, немного поплутав, нашел-таки лавку своего старого знакомого Генри, который был мясником. За все эти годы Гарольд был дома лишь дважды: в двадцать один и двадцать три года. Мясная лавка Генри находилась на краю рынка; старая и гнилая, она была оттёрта до блеска, ветхое сооружение даже было украшено к празднику. У входа, уперевшись о стену, стоял здоровенный мужчина с розовым от крови полотенцем в руке. Завидев друга детства, Генри ну просто засиял. Поговорив минут двадцать, Гарольд узнал, где выгоднее можно продать шкурки и обувь. Как Генри ни уговаривал, зайти к нему Гарольд не мог, хотелось побыстрее продать товар, лежащий у него мёртвым грузом в складах. Пройдясь по рядам, Гарольд нашел упомянутого Генри торговца мехами и текстилем Логана. Тот, невысокий мужчина со смолистой рыжей бородой, о чём -то спорил с одним из стражников. Гарольд поздоровался и поинтересовался, почём он может продать шкурки.
- Дык, - оторвался от спора со стражем, которого упорно именовал Томом Хантером, Логан, - сначала грефье должен квиток на торговлю вам дать, мистер. А уж потом о цене потолкуем. Эвон его контора, в начале площади.
-Квиток я возьму, когда узнаю цены в Лондоне, может, ещё и в Йорк везти прийдётся. И всё же, не взглянете? - Гарольд достал из сумки заранее отобранную шкурку и протянул Логану. - Генри Шифер, мой хороший друг, сказал, что у вас самая справедливая цена на мех и текстиль во всём Лондоне. А зверь, между прочим, действительно хорош, добыт в охотничий сезон, обезжирен, высушен, снят толковыми новгородскими мастерами, они-то толк в этом знают.
- Дык. - Логан покрутил шкурку в руках и вернул владельцу. - У грефье цены и узнаете, мистер. Кто, как не он, их знает-то? Цены, они у всех разные, а грефье для того и поставлен, чтоб за ними следить.



Джон Гоат, грефье рынка в Бермондси, скучающе оглядел Гарольда.
- Собольи шкуры, сто штук. Четыре медных сервиза. Шестнадцать пар сапог. - Зачитал он опись, поданную ему торговцем и некоторое время щелкал костяшками счетов, бормоча себе под нос что-то. - Двести двадцать пять фунтов налогов с вас, мистер Брайнс. - Огласил он. - И тринадцать шиллингов за место на складе. Налог вы оплачиваете единовременно и сейчас, по расценкам Торговой палаты, получаете квиток на руки и можете смело торговать.
- Как только у вас все купцы ещё не разорились с такими налогами? Вот деньги.
- Не нами налоги установлены, - Гоат быстро писал на бумаге, - не нам их и отменять. Вот, пожалуйте, ваш квиток об уплате налогов.
Грефье снова уткнулся в бумаги, потеряв интерес к купцу.
- Позволите. - Гарольд взял крепко сколоченный стул, стоящий у стены, перчаткой смёл с него пыль, сел напротив грефье. - Я недавно прибыл из Голландии и не совсем понимаю, что тут происходит, цена валюты падает, все что-то бурно обсуждают.
- Это - рынок. Здесь всегда все галдят. - Грефье развел руками. - Позвольте спросить. Даже предупредить... Где вы храните кошелек?
-Не беспокойтесь, не думаю, что публика в Лондоне вороватей, чем в Бремене, Новгороде или Париже, но за беспокойство благодарю, нечасто в наше время люди заботятся о ближнем своём. Раз уж вы решили проявить ко мне милость, не подскажете, как много пушнины завозили в город в последние недели?
- Много. - Перо было заточено плохо и цепляло бумагу, оставляя кляксы. Гоат поморщившись, выбрал из пучка новое, придирчиво осмотрел его в свете окна. - Зима суровая нынче, на меха спрос. Хоть рынок и переполнен ими, цена достаточно высока. Не смею вас больше задерживать, мистер... Мистер Брайнс. Хорошей торговли и да хранит вас Бог.
- И вам, того же, добрый человек. - Гарольд взял все бумаги, мельком просмотрел, сунул за пазуху и вышел.
Снаружи, почти у самого дома грефье Гарольду упала в ноги измождённая женщина лет тридцати. Подол её платья, хоть и пошитого некогда из неплохой ткани, зиял дырами, да и накидка была не в лучшем состоянии. От резкого движения платок, который закрывал не только волосы, но и половину лица, приоткрылся, и Гарольд заметил, что всю правую щёку закрывает ужасный шрам, какие остаются от старых ожогов. Впрочем, женщина тут же опустила лицо.
- Простите... мистер. Прошу вас, помогите. Всего несколько шиллингов!.. мой муж - он моряк был, ходил на "Рыжей ласточке", да вот "Ласточка"-то не вернулась, и теперь...
Гарольд отошел от женщины, осмотрелся, нет ли рядом её подельников: не раз таким образом у него пытались украсть кошелёк. Вот сейчас он достанет его, что бы пожертвовать несчастной, и уже через мгновение с ним убегает прыткий молодой человек, как правило любовник оной. Nicht, nicht, nicht, eine Schlaue Füchsin!
- Ну что ж, милочка, позвольте я помогу вам подняться. Я провожу вас в ближайший храм, там вам помогут, я замолвлю за вас словечко и пожертвую на благо церкви.
Женщина отшатнулась как от прокажённого.
- В храм?! Чтобы они забрали моих детей и отправили в приют? А меня - в монастырь, забрав даже вдовью долю?! Нет, мистер. Если жалеете шиллинг на дрова, пусть так и будет, а такой помощи мне не надо.
- Может, помочь найти работу? В городе я, конечно, давно не был, но кое-какие связи у меня остались. Может быть, вы умеете шить, готовить, ухаживать за больными?
- В управе помочь не помогли, а вы справитесь? - попрошайка сбросила платок. Один глаз из-за повреждений практически закрылся. - Шить-то могла, кто без того. Да теперь уж вряд ли. Видеть худо стала. А готовка-т... все умеют, да покрасивше ещё. Если и впрямь найдёте место - спасибо скажу, как есть. Только, - она опустила плечи, - веры в это мало. А топить-то нужно. Ночи сейчас... но как знаете, мистер. Если что, меня-то завсегда здеся найти можно.
Гарольда пробил стыд, взращённое годами недоверие к любым незнакомцам уступило место жалости к когда-то очень даже симпатичной женщине. Он достал из-за пазухи три шиллинга и протянул попрошайке.
Женщина секунду недоверчиво смотрела, потом медленно, словно боясь, что монеты исчезнут, взяла деньги и поклонилась Гарольду.
- Спасибо, господин добрый. Век помнить буду. Благословит Господь за доброту вашу, это уж как есть.
- Да-а, - вступил новый голос. Девочка лет десяти вывернулась из толпы и смотрела на сцену, покачиваясь на пятках. Разномастной одежды на ней было столько, что ребёнок выглядел в полтора раза толще, чем позволяло предположить худое лицо. - Добрый дяденька. Пётр и не задумается. Как увидит, так сразу за ключём от врат полезет. А со мной не поделишься? Тоже холодно, ей-ей!
- А вы, молодая леди, что же не в приюте, там и накормят и согреют? Гарольд достал один шиллинг и протянул малютке. Девочка ему понравилась, очень уж смышлёная
- А то в приюте я бы знакомилась с такими интересными, щедрыми сэрами? - монета исчезла так, словно её и не было. Гарольд даже не ощутил прикосновения к руке. - Которые не удавятся, кошель-то открывая. А ты, дяденька, здесь по делам? Может, тебе проводник нужен? Беру недорого, вожу там, куда приезжий не всегда и дойдёт.
- Может, когда-то я и прибегну, к вашим услугам, уважаемая, но сейчас я занят.
- Точно? - девочка чуть нахмурилась, но тут же просветлела. - Ну и ладно. Да только, дела-дела, а настоящих денег здесь тебе не добыть. Уж не знаю, об чём вы там со старым козлом трепались, но скучный он. Только установления свои и знает, да по бумагам бородой водит.
- Ну, что ж, может, вы тогда в курсе, где я могу продать выгоднее шкурки, медные сервизы или сапоги? - Гарольд ехидно улыбнулся.
- Божечки, - девочка поморщилась и подошла ближе. - Сервизии, сапоги... ну ты прямо как настоящий скучный торговец. Но слушай, за то, что добрый. Шкуры - они завсегда лучше у реки. В Лондоне, понимаешь? К Горбуну тебе, дяденька, соваться нечего, а вот Стальной Рик - твой орк. Скажешь, что Дженни До послала, чтобы, глядишь, ненароком чего не вышло. Найдёшь таверну, у Гленголлы. Тама кружка надо входом болтается, не вывеской, а всамделишная. Спросишь Рика, на побазарить. Авось чего тебе и прилетит позолоченное. А, может, и нет, смотря как дело ставить.
Гарольд искренне удивился.
- Что ж, в таком случаи, у меня к вам ещё две просьбы, юная леди. - Он достал ещё один шиллинг. - Во-первых, не подскажите ли мне, где лучше остановиться доброму путнику, так, чтобы его не пришили в тот же день. Во-вторых... - Гарольд, осмотрелся если женщина со шрамом ещё не ушла, наклонился к девушке, и прошептал. - Ещё меня интересуют труды по магии, чем древнее, тем лучше.
- Впервях, значит, про ночлег, - вторая монета исчезла так же быстро, как первая. - Если добрый, да весело, то это к Гарри, на Ивовую. Там и дом с женщинами рядом, сэры любят, - девочка сморщилась. - А если добрый и скучный, вот как с сервизиями - это в аббатство. Гостепре... приимный дом там. Конечно, не совсем близко, зато не всякий полезет, монастырь-то грабить. И на дороге, как рыцарь проехал, да констебль следом, чисто. Ну, я так слышала. Сама-то, знай, в аббатство не ходок. А во вторях - это, дяденька, тебе снова к Рику. Если где что такое, о чём токмо шепотом говорят - то уж он знает. А не знает, так слышал. А не слышал - значит, и нету такого.
- Благодарю. - Гарольд осмотрел пустеющую площадь. В первую очередь, надо было найти ночлег, после заката по городу лучше не шататься. За пятнадцать лет Бермондси не сильно изменился, те же улицы, те же лавки; разве что новые лица, да и то не много. В детстве он не раз бывал тут с отцом. Хотелось зайти домой, узнать, как там родители, сестра, но добираться до Лондона долго, а остаться на ночь он всё равно не мог: размер крохотной комнатки не позволял. Вспомнились: запах свежего, испечённого матерью, хлеба, уютное место у очага, сестра с соломенной куклой.
В домах уже топили, дым лениво вздымался к серому небу. В глаза ему бросилась маленькая лавка с кучей мелочей, в основном разноцветных ниток. Гарольд купил там четыре фута красной нити и зашагал к Гарри.



Таверна встретила его шумом и кислым запахом дешевого пойла. Столы все были заняты, в углу под лестницей вообще находилась настолько разношерстная компания, что становилось удивительно, как эльф, орк и краснолюд уживаются (читай - выпивают) вместе, да еще и играют в кости. Гарри-трактирщик, полный и рослый, величаво восседал возле стойки, лениво поглядывая в зал, где суетилась впечатляюще округлая в нужных местах подавальщица. На Гарольда хозяин заведения бросил сначала беглый взгляд, затем, заинтересовавшись новым лицом, рассмотрел пристально и широко улыбнулся.
- Заходите, господин хороший! - Гулким басом прогудел он. - У Гарри и выпить, и закусить есть!
- Здравствуйте добрый хозяин. - Гарольд размашистыми шагами прошел к стойке. - Я хотел бы снять комнату, нет ли у вас свободных?
- Есть, как же не быть. - Трактирщик махнул рукой в сторону лестницы. - Почитай, весь второй этаж свободен. Вам подешевле, подороже? Можем, - Гарри понизил голос, - девочку от мадам Аглаи пригласить.
- Мне бы, подешевле, да потише. Девочек пока не надо.
- Можно и подешевше, можно, - Гарри покивал, потом наклонился к Гарольду. - А, может, передумаете, господин? Подешевше - это ж и места мало, и ветер, значит, может в щели того-этого. Каминов нет, а ночи нынче холодные. И селятся там по двое, а то и больше. А вот в западном самом углу, комната есть - пальчики оближешь. Туда и ванну принести можно, и кровать одна, и камин хороший, недавно чистили. В иные-то и не занесёшь. Стоит дороже, но подумайте, господин, там, - он пригнулся ещё ближе, - когда-то сына баронского зарезали. Когда он, понимаете, бабу, которую не след, тронул, его туточки и выследели. Мы даже пятно кровавое не вытирали. Прямо под кроватью, как и было. Простыни-то, конечно, новые...
- Ну, и во сколько мне обойдётся это сокровище?
- Пятьдесят шиллингов, мистер. Но оно того стоит, как бог свят, - трактирщик каким-то лихим движением перекрестился и цыкнул.
- Снимаю на неделю, вот деньги. - Гарольд достал из кармана семнадцать фунтов и десять шиллингов и протянул хозяину. - Меня не беспокоить, в комнату никому не входить, по окончанию срока напомните, я продлю. - А теперь... - Гарольд снял перчатки, положил их в сумку. - думаю в таком замечательном заведении можно и перекусить. Что у вас есть, милостивый государь?
Гарри задумался с таким видом, будто ему задали самый сложный в его жизни вопрос.
- Да все, почитай, есть, - признался он, - рыба - есть. Овощи - есть. Колбасы найдем. Вино-эль тоже имеются. Столов свободных нет токмо, но вы уж подсядьте к кому-нибудь, не обессудьте.
- Тогда колбасы и эля, еду возьму с собой в комнату. Людно тут у вас, однако, не в каждой таверне так.
- Эт чего, - громко возмутился краснолюд из приметной компании под лестницей, выбрасывая кости, - эт он компанией нашей брезговает, что ль?
- Ещё небось и в кости не играет, - поддержал его орк. - Твою мать, ну кто так кидает, морда бородатая?! Без исподнего оставишь.
- Да нет, что вы, господа, просто места нет, а стеснять я вас не смею.
- Ничего, - мелодичным голосом пропел эльф, откидывая назад завитые волосы, - мы потеснимся. Ну ты, грязный орк, подвинься. Дай милому господину присесть.
Орк, которого явно больше занимал проигрыш, послушно сдвинулся по лавке. Места намного больше не стало, но Гарольд бы поместился.
- Эт чего, - краснолюд потряс стаканчиком с костями, - он грязный, ежели вот тока неделю назад мыться ходили? Да ты садись, мистер, не чинись.
- Действительно, к чему ложное смущение? - Эльф изящно взмахнул рукой, - все мы - божьи создания.
- Я объехал многие страны, - Гарольд уселся на предложенное место. - но такой компании, видит Бог, не видал. Господин Гарри, подайте еду к этому столу, пожалуйста. И во, что же, уважаемые, вы так энергично играете?
- Во сказанул. - Ожесточенно почесал бороду краснолюд. - В нергично мы не играем. Мы в кости играем, изволь видеть. Хошь? Хучь по мелочи, но на свои.
-Почему бы и не сыграть, какая ставка? Не расстраивайтесь, господин орк, азартные игры - это не моё, глядишь, и выиграете.
- Выиграешь тута, с этим... божьим созданием, - пробурчал орк, красноречиво глянув на краснолюда. Но стаканчик с костями взял. - По шиллингу, чтоль?
- Чего б и не по шиллингу,- согласился краснолюд, бросая взгляд на эльфа.



Стукнули кости, и орк расплылся в улыбке.
- А накося! Пятнадцать, как сестрёхе лет было, когда она в подпол к мышам провалилась!
-Гарольд, взял кости. - Шиллинг, так шиллинг. А ну-ка. Эх, одиннадцать, одиннадцать.
- Двенадцать, проклятие! - Эльф стукнул кулаком по столу.
Все взоры обратились к краснолюду.
- Эх, порастрясем косточки! - Бородач уцепил стаканчик и долго, будто танцуя некий танец, тряс им то за головой, то под ухом у орка и, напоследок стукнув кулаком по дну, выбросил кости. - Восемнадцать, господа мои!
Орк немедля вскочил, чуть не опрокинув лавку.
- А ить говорил же! Небось кости подмётные, как пить дать!
- Не боись, - краснолюд дружелюбно похлопал ладонью по столу, - в любви повезет. Эвон, на тебя Мардж - подавальщица как глядит! Ну что, еще разок, а?
Гарольд скинул шиллинг на стол, взял стакан и кости, потряс ими: у ушей, над головой, над столом.
- Двенадцать, ну такое.
- Не подведите, милые! - Краснолюд снова выполнил тот же ритуал, в этот раз еще и поцеловав стакан. - Семнадцать!
- Снова двенадцать! - Эльф пригорюнился и толкнул кости орку.
Тот молча взял стакан, мотнул пару раз и хлопнул о стол так, что пошло эхо. На костях выпало шесть, и вид у него сделался совсем мрачным.
- Эй, Гарри! Колбасы подай, а? И побольше! - он кинул монету, уселся обратно и повернулся к Гарольду. - Тебя, мил-сударь, мы раньше-то не видели. По делам тут, али как?
- Можно сказать, вернулся домой из многолетнего путешествия. - Гарольд выкинул на стол ещё один шиллинг, взял стакан, повертел его и так и этак. - Девять, да, чтоб тебя, не ну бывает же такое!
- И у меня девять. Ах, милостивый государь, мы с вами равно несчастны.
- Тринадцать, - орк чуть повеселел и подозрительно вперился в руки краснолюда. - Домой - эт хорошо. Семья, да жральня нормальная. Ещё и бабёнка, небось, под боком?
- Пятнадцать. - В этот раз краснолюд обошелся без ритуальных танцев. - А чей-то, господа, можа на выигрыш всем эля поставить?
- Можно заиметь совесть, господин краснолюд. Нет, ну ей-богу, бывает же такое! - Гарольд скинул ещё шиллинг. Схватил стакан, стукнул им по столу. - Пять!!!! Да, что ж такое-то!
- Вот и господинчику странно, - орк не обратил внимания на предложение краснолюда и цапнул стакан. Когда он поднял стаканчик, три костяшки уставились на него тремя глазами.
- Семнадцать, - краснолюд с грохотом прихлопнул стаканчиком по столу.
- Ну что же это такое! - Возмутился эльф и осекся, уставившись на костяшки. - О, пятнадцать.
- Так, последний раз, терпения у меня уже не хватает. - Гарольд взял стакан. - Двенадцать, да...
- Семь, - буркнул орк и положил руки на стол.
- Четырнадцать, - бородач в порыве чувств даже расцеловал кости.
- Восемь, - свосем скис эльф, - может, лучше о бабах поговорим?
- Ну, мать, всё, - буднично сказал орк. - Неча тут говорить. Впервой, чтоль? - он взмахнул кулаком, целясь краснолюду в подбородок. От удара бородач ушел неожиданно ловким нырком, откатился в сторону и что есть мочи заорал:
- Вышибала!
Орк последовал за ним, пытаясь достать краснолюда пинками.
Гарольд вскочил из-за стола.
- Да, вот и нет дружбы народов! Ну, что, господин эльф, вмешаемся?
- Вышибала! Клё-он! - добавился к крику краснолюда прознительный визг девушки, которая несла к столику заказ Гарольда. - Они опя-ать!
- Они опять, - грустно подтвердил эльф, - каждый божий день эдак. И я, имеющий благородное происхождение, вынужден пить ... с этими.
Драка не успела даже толком начаться. Вышибала со странным именем, который вышел из комнатушки за стойкой, был крупнее чем краснолюд и орк вместе взятые. Орку, чтобы отлететь к стене рядом с лавкой, хватило одной затрещины. Краснолюда же Клён без видимых усилий поднял обеими руками за кафтан и долго, не отрываясь, смотрел в лицо, после чего кивнул и аккуратно усадил на лавку.
- Да вникли уж, вникли, - бородач оправил на себе кафтан, сполз с лавки и направился к орку, - вставай уж, братец, сам знаешь, любят меня кости. Чего делить-то, коль все равно деньги вместе пропьем?
- Ну... орк, кряхтя, поднялся и ощупал челюсть. Покачал пальцем клык, проверяя, не шатается ли. Потом вздохнул. - Ну, это-то конечно. Завсегда. Но кости я завтра свои принесу, не серчай.
- Дык, хоть у остроухого возьми, все едино, - пожал плечами краснолюд, - давай выпьем ужо, да вот хоть за здоровье господинчика. Как тя звать-то, гость заезжий?
- Гарольд Брайнс, рад знакомству. У вас, я вижу, что ни день, то сварка. Весело живёте, господа, весело живёте. С радостью бы выпил с вами ещё, но завтра мне вставать к утренней молебне. - Гарольд положил на стол шиллинг. - Рад буду посидеть с вами ещё, конечно, если вы не против.
- Ну вот, даже пить уже с тобой не хотят, шулер мелкий, - без злобы пробурчал орк краснолюду, и махнул Гарольду рукой: - Да что ж, не против, так-то. Компания хорошая лишней не бывает. И в кости проигрывать толпой веселее.
- Увидимся. - Гарольд взял поднос с едой из рук девушки, поднялся на второй этаж.


Тяжёлая, дубовая дверь в комнату со скрипом открылась. Поддельной улыбки на его лице уже не было. Шумных компаний он просто не переносил, от них моментальна начинало болеть голова, но лучше так, чем получить в нос. Любому завсегдатаю таверн известно, что одно неудачно брошенное, в сторону пьяной своры слово, может привести к крайне плачевным последствиям. Комната была действительно неплохой: тёплый дубовый пол, добротная низкая кровать, стол, табурет, но главное, конечно, на одного, иначе ни о каких экспериментах не могло бы идти и речи. Было прохладно, камин давно остыл. Гарольд положил деревянный, не особо искусной работы поднос на стол, запер за собой дверь. С трудом сняв сапоги, плюхнулся на кровать, с наслаждением вытягивая занемевшие ноги. Просидев так минут пять, Гарольд, замёрз, кряхтя поднялся и развёл огонь. Немного посидел на корточках у камина, грея руки. Потом взял сумку, вытряхнул её содержимое на стол, нашел клубок красной нити, сильно помятую ветку ели, мел. Проверил, заперта ли дверь, затем начертил мелом круг на полу.
Это заклинание он пробовал использовать уже третий раз, предыдущие попытки ни к чему не привели. Осмотрев ветку, он аккуратно оторвал две более-менее целые палочки, каждая длинной с палец, ножом отрезал кусок нитки длинной с два локтя. Представил положение комнаты к сторонам света, написал по периметру круга N, E, S, W. Ветку сорвал к востоку от города, туда и должна указать магия. Первый раз не было никакой реакции, второй раз он использовал собачью кровь и верёвка на мгновение зашевелилась. Перевязав палочки ниткой, он привязал другой конец к среднему пальцу правой руки, встал за пределами круга, протянул руку с амулетом вперёд, в другую взял нож. Черкнул им по предплечью - на пол капнула кровь. Гарольд аккуратно поднёс нож к палочкам, несколько капелек сбежало вниз по острию.
- Веди!
Грузик дёрнулся сильно, но не в ту сторону, куда ожидал Гарольд. Палочки шевелились, словно пытаясь выбраться из привязи, но указывали не на восток. Натянутая под углом нить смотрела почти точно на ту ветку, с которой купец оторвал материал для своего эксперимента.
- Так, интересно. - Кровь продолжала капать на пол. Гарольд подошел к столу, оторвал ещё две палочки и положил их на стол, а ветку бросил в огонь. Вернулся к кругу, выставил руку с амулетом вперёд.
- Веди!
На этот раз маятник несколько секунд качался в разные стороны, но в конце концов вытянулся по направлению к букве, обозначающей восток. Направление Гарольд прикинул верно: палочки лишь самую малость отклонились к северу. И дёргали за нить ощутимо сильнее.
Гарольд улыбнулся. - Хорошо, очень хорошо. - Он выбросил старый амулет в камин и сделал новый, ещё более аккуратный, чем прежний. Пальцем собрал кровь с руки и нанёс её на нитку. Вернулся к кругу.
- Веди!
В этот раз направление получилось верным сразу, но нитка отклонилась едва ли на треть.
- Замечательно! - У Гарольда заболела голова, очертания комнаты на мгновения размылись, он выронил амулет. - Мелочи, просто мелочи. Так, где моё вино, надо отпраздновать.
Он, шатаясь, взял со стола бутылку отличного миланского вина, выигранную в кости у одном еврея, зубами откупорил её и залпом выпил треть.
- Так, всё-таки кровь, а не просто нить красного цвета.
"Видимо, чем проще и древнее заклинание, тем вероятней в нём будет фигурировать кровь, а это очень простое, всего одно слово. Может быть кровь несёт энергию, или волю хозяина? Пока, можно только гадать", - Гарольд продолжал хлебать вино, закусывая хлебом с подноса.
"Хм, а рана уже сама перестала кровоточить, ну и хорошо. Так, а теперь, надо подумать об экстракте яшмы, в первую очередь, мне понадобиться несколько камней, неплохо бы отыскать безлюдное место. Завтра куплю. Поеду в Лондон, загляну к торговцу, которого посоветовала бродяжка, может продам шкуры, надо будет заглянуть к родителям, - Гарольд опустился на кровать. - Да..., такой лёгкий способ навигации, а каждый год, сбившись с курса, погибают сотни моряков. Надо будет поскорее его распространить, но до этого проверить, работает ли он в море."
Глаза сами собой закрылись, пустая бутылка плюхнулась на пол.
- Да... немало парней вернутся домой благодаря этим палочкам, немало.
"Появись они раньше, кто знает, может и Энди с Криком вернулись бы".
Вино и усталость взяли своё - Гарольд сам не заметил, как провалился в сон.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 23-01-2018, 11:31

[Хельга >>>]

Здесь и далее - со Спектром и Лео
Джеймс Клайвелл

27 декабря 1534 г. Бермондси. Управа констебля. Утро.

Сон - лучшее лекарство. И Клайвелл насладился им сполна, проспав заутреню. Когда он со всех ног летел в управу (точнее - рысил, поскольку казенная кольчуга, надетая по сюрко, значительно ограничивала подвижность), в церкви уже отбили часы и горожане постепенно заполняли улицы. В управе всеведущий Скрайб уже разложил бумаги и всевозможно приготовился к сложному дню - приемному. Пробормотав невнятные оправдания, констебль разоблачился до рубашки темного полотна и серого жилета. Пригладил волосы. Впрочем, мысли его сейчас занимали не горожане, которые с жалобами начнут осаждать контору, а мертвец из леса. И - Джек Берроуз. И Джеймс предпочел бы, чтобы эти двое поменялись местами. "Что за странное убийство? - Клайвелл вытащил из стопки на столе лист бумаги и начертил круг - Зачем раздевать жертву и снимать кожу с лица?"
К кругу добавились две линии, соединяющие его с кружками поменьше. Жертва... Случайно вспомнившееся слово наталкивало на мысль о том, что, возможно, всплыло оно и не зря. Что, если убийца проводил какой-то ритуал? Хотя... Вряд ли, девушка говорила, что делал он это обыденно. Ритуал, насколько его представлял себе констебль, подразумевал произнесение слов, определенные жесты и наличие магии. Убийство из мести? Зачем тогда обнажать? Освежеванное лицо не ложилось в картину мести, как ты его не упихивай. Мстящий импульсивен, подвержен сиюминутным эмоциям. Изрезать лицо - да. Освежевать, так, чтобы все мышцы просматривались - нет. Но прежде чем строить догадки, сначала нужно было дождаться мнение лекаря. Клайвелл вздохнул и пририсовал к своей схеме еще два боковых луча, превратив кружок в человечка, наподобие которого рисуют дети.

От художеств констебля отвлек стук в дверь конторы и женщина, что вошла не дожидаясь приглашения. Представляла собой она тот тип молодки, о которых говорят, что проще вывести леди из деревни, нежели деревню - из леди. Румяная, дородная, рослая, пыщущая здоровьем, она ввалилась в контору, внеся с собой морозную свежесть и втащив за руки, уши, вихры и шарфы шесть детей.
- И что же это творится, мастер констебль, - не здороваясь начала она, подперев пышные бока кулаками, - что творится, я вас спрашиваю? Встаю я утром вчерась, аккурат опосля Рождества. Знамо дело, пока ребятишкам спроворила покушать, шесть их у меня, извольте видеть... Джон! Не вертись, поклонись мастеру констеблю! Так вот, говорю, пока покушать спроворила, пока носы всем поутирала, гляжу уже - полдень. Так и жизнь, думаю, пролетит незаметно. А тут еще и соседка моя, Джинни-шотландка приходит. Хорошая она, хоть и из дикарей этих. Ну, за нашего замуж вышла, так почитай уже и не шотландка вовсе, а англичанка выходит, значит. И вот села я, значит, с Джинни-то за чашку поссета, а старшенький-то мой, Том, и говорит, что намедни видел, как Боб-плотник на речку шел...
- Кхм. - Откашлялся Клайвелл, окончательно запутавшийся в хитросплетениях того, кто чей муж и куда кто присел. - Чего случилось-то?
- Так я ж и говорю, - женщина попыталась всплеснуть руками, но была вынуждена отвлечься от этого увлекательного занятия на другое, не менее забавное - отловить двух шустрых, совершенно одинаковых сорванцов и усадить на лавку, - я ж и говорю, мастер констебль, ить вы не догадливый-то. Как, значит, Боб-плотник-то на реку пошел, хоть и далековато, конечно, но кто его знает, бешеному плотнику-то, он же напрочь сбрендил, мастер констебль, все про каких-то красавиц из реки бает. А сынок мой и говорит, что, мол, надо, покуда Боб на речку пошел, дочку его навестить, слюбились они, а я против. Потому как яблочко от ябло...
Констебль раздражённо постучал кулаком по столу.
- А ну тихо! - Рявкнул он на разбуянившихся детей и сердито посмотрел на женщину. - Ты, милая, либо толком говори, либо ступай себе. Не видишь, дел много?
С этими словами он принялся перекладывать бумаги на столе, что было сложно: Клайвелл давно не разбирал корреспонденцию.
- Дык, - на лице посетительнице отразилось раздражение, - я ж о чем вам уже сколько времени толкую? Детей вон из дома потащила, по морозу. Это ж как вам не стыдно, контору так далеко делать, что честным людям приходится через весь Бермондси, по снегу да морозу идти! Третий раз уже говорю вам, собака, значит, соседа моего, Джона Ри, овцу загрызла. Сам-то он говорит, что это и не овца вовсе, а совсем наоборот, но как же не овца, ежели я ее с ягненочка, ясочку мою, растила? Самая что и не на есть овца. А Джинни-то и говорит, что это волки, ну какие ж это волки, ежели оно - собака?
- Действительно, - Клайвелл тяжело вздохнул, опёрся локтями на стол и взял перо, которое, впрочем, принялся ломать на мелкие части, безуспешно пытаясь погасить злость. - В чем суть ваших претензий к короне?
Женщина тяжело вздохнула, оправила на самом маленьком из ребятишек шапку и с заметной усталостью продолжила:
- Хочу, значить, чтобы вот Джона Ри этого, мастер констебль, вы к ответу призвали. Отчего и почему он собаке своей беззаконной овец моих грызть позволяет единственных. И почему, значить, он говорит, что овца - не овца. И денег пусть возместит за овцу мою, ить породы она редкой была, хучь Джинни-шотландка и говорит, что самая абнакнавенная овца это. Но даже и так, чего ж это я деньги терять должна, из-за Джона Ри какого-то?

Сообщение отредактировал Хельга - 1-02-2018, 10:47

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

Ответить констебль не успел. В этот раз дверь открылась без стука, чуть не придавив одного из отпрысков нелюбительницы шотландок. И высокий широкоплечий мужчина, который вошёл, пригнув голову, в кабинет констебля, был птицей совершенно другого полёта. Немногим менее тридцати лет на вид, он носил дорогой отороченный мехом плащ поверх дублета чёрного бархата. На прицепленном к поясу кошельке матово мерцал жемчуг, а гульфик был весь покрыт изящной вышивкой. Окинув ледяным взглядом сцену, мужчина скривился и выпрямился в полный рост, положив правую руку на пояс.
Клайвелл оценил и богато украшенную вышивкой одежду, и горделивую осанку вошедшего. А потому оторвал седалище от стула и обозначил поклон.
- Мистер Скрайб, будьте любезны, примите жалобу у женщины. - Клерк кивнул и поманил к себе посетительнцу, жестом указав, чтобы выпроводила детей за дверь. - Чем могу помочь, господин?
Мужчина склонил голову - заметно менее глубоко, чем констебль, - и ответил, не обращая никакого внимания на женщину с семейством, словно их здесь и не было.
- Меня зовут Ричард Фицалан, - он сделал паузу, придавая имени значительности. Голос оказался звучным и низким. - И я разыскиваю младшую сестру, отданную в местное аббатство. Кажется, мать-настоятельница плохо следит за своей паствой. Говорит, что Эмма сбежала. Ха. Стоило ждать, но разве не затем у аббатств стены, а, мастер?..
- Клайвелл, - машинально представился констебль, жестом приглашая собеседника сесть на один из табуретов. Ну что же, это действительно было ожидаемо. Когда-нибудь беглую послушницу, о которой ему все уши прожжужала сестра-травница, должны были начать искать. - Господин Фицалан, должен уведомить вас, что после того, как семья отдала ее в обитель, девушка поступила на попечение матери-настоятельницы. И, боюсь, что все, чем вам сейчас может помочь корона и я, как ее представитель - это возвращение доли денег, внесенной за обучение и послушание. Сестру вашу довольно-таки трудно отыскать и если она подтвердит, что ушла доброй волей, либо опасаясь за свою жизнь, то, боюсь, вернуть ее в лоно семьи будет сложно. Даже невозможно.
Фицалан осмотрел стул с некоторой подозрительностью, но всё же сел, хоть и недовольно скривил при этом губы. Поднял на констебля холодный взгляд.
- Значит, представитель короны хочет, чтобы Эмма Фицалан, одна из Говардов, оказалась где-то на обочине, выпрашивая шиллинги у мужчин?
Констебль удержался от того, чтобы ответить, что ему, в общем-то, все равно. В конце концов, от хорошей жизни послушницы из обители этой не бежали. Всем была известна суровость настоятельницы, доходящая до крайности. Да и слухи о распущенных нравах, что царили в монастыре, доходили.
- Господин Фицалан, - Клайвелл изобразил любезную улыбку, - короне равно дороги все подданные. А мне, как ее представителю, они дороги вдвойне. Быть может, вы сначала расскажете мне то, что поведали вам в обители? О причинах побега вашей сестры: одна ли она бежала или с кем-то? Говорили ли вы с матерью-настоятельницей?
Ричард фыркнул.
- Говорил. Прелюбодейку похитил михаилит. Никогда их не любил. Издевательство над настоящим рыцарством, - он ронял короткие фразы, как будто забивал гвозди в кровлю. - Обряды, якшание с мерзейшими тварями - всё это недостойно истинных христиан. И вспомнить ещё, что говорят о ритуалах в их замках!.. Я подумал бы, что Эмма могла сбежать сама - от неё всегда были одни неприятности. Но, если замешан один из этого богопротивного ордена - кто знает?
- Похитил или ушла сама? - История, в общем-то, не отличалась от рассказанной в монастыре. Констебль достал лист бумаги, ткнул пером в чернильницу, испачкав кончик пальца и приготовился писать. - И много ли было внесено за мисс Фицалан?
- Леди Фицалан, - с нажимом поправил его Ричард и наклонился вперёд. - Сто фунтов. Но я так скажу, мастер Клайвелл, что происхождение наше таково, что вернуть леди Эмму домой - важнее всего. Как глава рода я готов поступиться половиной этой суммы в вашу пользу.
- Лорд Фицалан, - Клайвелл сурово постучал пальцем по столу, - во-первых, такая сумма недостаточна для того, чтобы поиски леди Эммы окупились. Искать придется по всему графству, а то и за пределами. А у меня, - констебль очертил широкий полукруг рукой с пером, - работа. Во-вторых, в частном порядке сыском я могу заниматься лишь, когда корона предоставляет отпуск.
Джеймсу нужны были деньги, но за подобную сумму Ричард Фицалан мог гоняться за своей сестрой сам.
- Хорошо, - Ричард резко поднялся, взмахнув плащом. - Значит, займусь самостоятельно. Если такая сумма и благодарность Фицаланов ничего не стоят, то, надеюсь, хотя бы деньги вы вернёте? Желательно, без задержек. С аббатисой об этом говорить невозможно, как и о чём прочем. У них там такой кавадрак, даже помолиться не пустили... божьи люди, а носятся как куры с отрезанными головами.
- Будет ли задержка - зависит только от скупости аббатисы, - констебль быстро и размашисто писал, - я поясню вам порядок отзыва доли вашей сестры. Вот с этим письмом, лорд Фицалан, вам придётся обратиться в обитель. Копия остаётся у нас в канцелярии. В случае, если монастырь отказывается выплачивать, необходимо будет обратиться в суд. Где я засвидетельствую ваше обращение. В любом случае, по вашей жалобе будет проведено расследование обстоятельств исчезновения леди Эммы. Должен же я в суде что-то сказать.
- Значит, снова унижаться. Если меня опять не пустят на порог и до разговора о выплате даже дело не дойдёт, - Ричард криво усмехнулся, - тоже в суд? И когда будет проведено это... расследование?
- Не волнуйтесь, лорд Фицалан, - Клайвелл потянулся так, что косточки хрустнули, - в ближайшее время. Вам будет направлен отчет.
На самом деле, Клайвелла больше заинтересовала суматоха в обители, свидетельствующая о том, что там снова что-то произошло. И, вероятно, лучше было добраться туда раньше, чем об этом узнает шериф.
Ричард Фицалан сложил письмо и коротко кивнул констеблю. Прощаться он не стал.
Приемный день шел своим чередом. После Ричарда Фицалана контору посетили несколько торговцев, сетующих на на воришек, да пара кумушек из окрестных сел. У одной украли белье, у другой свели со двора корову. Приняв жалобы и пообещав каждому разобраться, Клайвелл подумывал уже закрыть контору, как в дверь практически одновременно вошли два гонца. Один - знакомый ужеконстеблю парнишка из монастырских крестьян, другой - юноша в плаще с эмблемами шерифа. Письмо из монастыря, которое констебль вскрыл первым, имело такое содержание, что Джеймс некоторое время просто смотрел на него в изумлении. Перечитав его три раза и два раза посмотрев на обороты, чтобы убедиться, что оно именно от матери-настоятельницы, Клайвелл в голос выругался. В монастыре убили сестру Эмилию. Красивую монахиню констебль помнил, ее трудно было забыть - слишком уж она навязывала свое общество. На фоне этого послания записка от шерифа, содержащая приказ найти леди Эмму Фицалан, "дочь благородного семейства" и принять меры к ее возвращению домой, казалась ничего не значащей мелочью.
Констебль прошел по опустевшей конторе (Скрайб давно уже ушел домой), пнул табуретку и сел на лавку, охватив голову руками. Два убийства на участок, кража в складах, Джек Берроуз и разбойники, Эмма Фицалан... Не слишком ли много на него свалилось в последние три дня? Впору бы и отчаяться. В Бермондси становилось слишком неспокойно, а ведь когда-то он радовался тому, что его назначили в этот городок, где он родился и вырос, на его землю. Мысли эти одолевали и всю дорогу до аббатства, в которой его сопровождал немногословный Хантер. Лишь завидев те самые выгоревшие кусты - дело рук михаилита - Клайвелл вспомнил об отчете лекаря. Вытащив бумагу, засунутую за обшлаг сюрко перед приемом, констебль принялся расшифровывать каракули медика. Впрочем, ничего нового лекарь ему не сообщал. Форма ран совпадает с лезвием ножа, мужчина пятидесяти лет, глаза вырезаны, умер между первой и третьей стражей, родинка у пупка. Работа легче и приятнее не стала, но хотя бы появилась пища для размышления.

[Leomhann >>>]

Аббатство. День

На стук в дверях монастыря открылось окошечко, из которого через решётку на Клайвелла уставились огромные и полные ужаса глаза сестры Клементины.
- П-простите, аббатство не при... мистер констебль! - это казалось невозможным, но серо-голубые глаза стали ещё больше. Монахиня загремела одним запором, затем другим. Наконец, подняла последнюю защёлку и распахнула дверцу. - Господи, счастье какое... ой, что я. Несчастье, но счастье, что вы здесь, мистер Клайвелл! Хвала Господу!
Клайвелл спешился, с лёгким изумлением слушая девушку.
- Что случилось у вас, сестра? - Поинтересовался он, входя в ворота и ведя в поводу лошадь. - Отчего вы так напуганы?
- Так... - бледная монахиня недоверчиво глянула на констебля. - Спаси-Господи, ведь сестра Элеа... Эмилия, сестру Эмилию ведь... и прямо здесь! Вы... не поэтому?.. но я думала...
- Я об этом и спрашиваю, - терпеливо пояснил констебль, - что произошло в обители? Драка, может быть?
По совести сказать, Клайвелл плохо представлял драку в женском монастыре, которая могла бы привести к смерти.
- Драка?! - сестра Клементина оступилась, случайно наткнулась на Хантера, громко взвизгнула и отскочила на несколько шагов, прижав руки к груди. - Помилуй, Господи, драка? Страх-то какой... в обители...
- Хорошо, - сам не зная, с чем, согласился констебль, мысленно выругавшись, - сестра, не волнуйтесь так. Преподобная мать ждет меня?
- Ждёт! - радостно закивала монахиня, явно испытав облегчение от вопроса, на который могла ответить. - Господи Боже мой, конечно, ждёт, как иначе? Ведь сестра Эмилия!.. спаси, Господи, душу её!..
- Аминь, - в тон ей ответил Клайвелл. - Так я войду? Дорогу знаю, сколько лет к вам езжу. А мистер Хантер с вами побудет. Чтобы не так боязно было. Правда, мистер Хантер?
Стражник кивнул. Сестра Клементина выглядела так, словно предпочла бы обойтись без присутствия Хантера - по крайней мере, по эту сторону решётки. Но тоже кивнула:
- Да. Она... у себя. Наверное.
Раскланяться с сестрой-привратницей Клайвелл не успел.
- Мистер Клайвелл! - Аббатиса суетливо, вприпрыжку, отчего издалека походила на тощую сороку, рысила к воротам. - Мистер Клайвелл!
- Преподобная мать? - Как бы ни относился констебль к аббатисе, в голосе звучало почтение. Хотя бы потому, что пожилая монашка уже много лет обеспечивала констебля работой. Беглянки, мертвые младенцы на снегу. Теперь ещё и убийство. Не обитель - а холм фэйри.
- Ох, мистер Клайвелл, - настоятельница, может быть, впервые в жизни говорила без надменности и злости, - горе-то какое! Сестру Эмилию убили! Идем, идем скорее, в обитель!
- В обитель? - Удивление в голосе Клайвелл скрыть не смог. - Где ее нашли?
- В гобеленной. Ох, да идем же скорее!

Обнаженная сестра Эмилия раскинулась на гобелене в центре комнаты. Первое, что бросалось в глаза, ещё от двери - вспоротый живот. В нос бил запах крови, тяжёлый, оставляющий на языке вкус ржавых гвоздей. Клайвелл с тоской посмотрел на новые сапоги, которые неизбежно напитаются кровью, на светлые перчатки, тяжело вздохнул и принялся разоблачаться. Плащ и перчатки он всучил настоятельнице. Кольчуга повисла на станке для вышивания у двери. Констебль глубоко вдохнул влажный и терпкий воздух и шагнул в комнату.
Спустя некоторое время осмотра гобеленной, в течении которого Джеймс только что по-пластунски не ползал, выяснилось, что сестру Эмилию убили жестоко и странно, перерезав горло так, чтобы она была еще жива, пока убийца вспарывал ей живот и прижигал тело в различных местах. Так, чтобы не могла кричать, когда ворочал ее из стороны в сторону, заливая кровью гобелен, на котором она лежала. На щеке монахини остались потеки густой зеленой жидкости, пахнущей резко и неприятно. Облачение женщины, чистое, не порванное и аккуратно сложенное лежало рядом с одним из вышивальных станков, рядом валялась чисто вытертая глиняная кружка.
- Кто нашел тело, преподобная мать? - Клайвелл поискал глазами, чем бы вытереть окровавленные руки и, ничего не найдя, отер их о шторы на окне.
- Мать-вышивальщица, сестра Магдалена, - настоятельница неодобрительно посмотрела сначала на констебля, потом на испачканные шторы.
- Пригласите ее, - Джеймс проигнорировал взгляд аббатисы. В конце концов, что те шторы, когда речь шла о человеческой жизни? Ну, и ощущение стягивания рук, когда кровь начинала засыхать, констеблю не нравилось.
Аббатиса кивнула и отправилась вглубь обители.

[Хельга >>>]

Через некоторое время в гобеленную вошла пожилая тощая монахиня. При ходьбе она опиралась на трость, но даже так шаги выдавали властность и непреклонность. Подтверждали впечатление и плотно сжатые губы, и то, как она едва удостоила взглядом тело сестры Эмилии, и то, как не боялась вступить в кровавые пятна. Из-под рукава рясы блеснуло тёмным: на руку монахили были намотаны чётки из чёрного янтаря. Войдя, она смерила констебля острым взглядом и ещё больше поджала губы.
- Мистер Клайвелл, - голос её оказался, несмотря на возраст, чистым и не дрожал.
- Сестра... эээ, Магдалена? - Констебль с интересом обсмотрел вошедшую и пришел к выводу, что эта женщина с властным лицом гораздо более похожа на настоятельницу, нежели сама аббатиса. - Преподобная мать сказала, что это вы нашли тело, то есть сестру Эмилию?
Монахиня спокойно сложила руки на груди. Качнулся янтарный крестик.
- Я нашла сосуд, наполненный мерзостями и нечистотою, претерпевший от Господа за беззаконие и за блудодейство своё.
Клайвелл сморгнул. Некоторое время он просто в изумлении смотрел на монашку, выдавшую такое в ответ на простой вопрос, затем собрался с мыслями и осторожно спросил:
- И когда вы нашли сей.. сосуд греха? В котором часу, то есть?
- Перед заутреней. Испытания ради Господь в мудрости своей возложил на меня заботу о гобеленной и надзор за трудами глупцов. Ибо сказано, что глупца работа утомляет, и нужен ему начальник.
- У вас принято, чтобы монахини работали ночью? - Клайвелл наклонился к телу и продемонстрировал исколотые пальцы убитой. - Сестра Эмилия явно вышивала недавно.
- Смирения ради, во имя спасения, славы и жизни вечной, - монахиня еле заметно склонила голову. - Такое бывает. Часто нужно покаяние грешным сим, слишком часто, но ночное бдение искореняет и наглость, и гордыню.
- Я вас правильно понял, сестра Магдалена, - констебль попытался разогнать кровь, чтобы рассмотреть гобелен, - сестра Эмилия вышивала ночью, исполняя покаяние? Нет-нет, не отвечайте, думаю, правильно. Скажите, а что изображено на этом гобелене?
Монахиня подошла ближе.
- Этом? Шлюха должна была работать над полотном с изображением свя... - сестра Магдалена пригляделась, замерла, и ей лицо побелело. - Это не он! Это старый, старый гобелен, гордость нашего собрания! Господи, за что караешь?! Эта прелюбодейка всё испортила! - только теперь стало понятно, что в голосе настоятельницы звучал не ужас, а гнев. - Гобелен с королём Альфредом и его братьями!
- Это - очень ценный гобелен? - Уточнил констебль, брезглива отряхивая руки и оглядываясь на окно.
- Бесценный! А теперь на нём ничего не разобрать! Кровь пропитала нить, и... Восстань, Господи, во гневе Твоем! Это он! Безбожный еретик!
- Еретик? Да еще и безбожный? - Кровь засыхала на руках, но это уже не имело значение. - Это вы о ком, сестра Магдалена?
- О пособнике Сатаны, - прошипела монахиня, у которой тряслись руки. - Из ордена Вельзевула. Михаилит, которого грехи наши привели в обитель, сначала гобелен этот весь носом изрыл, а потом трахал эту шлюху прямо поверх. Наверняка вернулся попущением Господним!
- Которую..хм..шлюху? - Учитывая то, что рассказывали констеблю сестра Адела и Ричард Фицалан, речь могла идти еще и о беглой послушнице. - И почему вы считаете, что это именно он?
- Эту, - ткнула рукой в тело сестры Эмилии монахиня. - А Эмма, которая с ним сбежала, ох как Эмилию ненавидела. Господи, как гобелен жаль... теперь и не восстановить. Пусть раз в несколько лет спрашивали, но собрание аббатства теперь менее полное, чем... впрочем, констебль, это уже неважно.
Клайвелл со вздохом сел на стульчик возле одного из станков. Право, это было, наверное, самое богатое на события аббатство во всей Англии.
- Значит, говорите Эмма ненавидела сестру Эмилию? За что?
- И то сказать, - монахиня, судя по виду, успокоилась, но на тело сестры Эмилии всё ещё поглядывала с неприкрытой ненавистью. - Шлюху эту мало кто любил. Но Эмма... она ведь училась у травницы, Аделы. Для гобеленов слишком безрукая, - сестра Магдалена неожиданно улыбнулась плотно сжатыми губами, словно вспомнив что-то приятное. - Эмилия по гордыне своей слов-то не выбирала. Видать, сильно обидно было. А потом, говорят, Эмма для кого из её ухажёров не то лекарство сварила, ой не то, - казалось, что последнюю часть Магдалена вполне одобряет. - А затем Эмилия, значит, михаилита-то соблазнила, вперёд Эммы.
Клайвелл тряхнул головой, пытаясь избавиться от ощущения, будто ее распирает. В то, что убийцей может быть михаилит или беглая послушница он не верил. Слишком много нелепиц нагромождено. Слишком очевидно предвзята эта монашка, сестра Магдалена. Но, все же, проверить эту версию стоило. Хотя бы из-за письма шерифа.
- Спасибо, сестра Магдалена, - произнес он, приветливо улыбаясь, - если вас не затруднит, пригласите сюда брата-лекаря и сестру Аделу.

[Leomhann >>>]

Брат-лекарь, редкий гость в аббатстве, одет был как обычно: в запахнутую рясу францисканца, перепоясанную верёвкой, с надвинутым на глаза капюшоном, из под которого виднелись только неряшливая бородка и впалыё щёки. Поговаривали, что последние - след аскезы и святости, от уморения себя голодом и истязаний плоти. Крючковатый нос нависал над тонкими бледными от болезни губами. И голос лекаря сипел подобно расстроенной трубе: видно было по дёргающемуся кадыку, что говорить ему неприятно и больно. Прошептав констеблю натужное благословение, он, как всегда, склонил голову. Сестра Адела, запыхавшись, влетела следом за лекарем. С порога она, всплеснув руками, попыталась заголосить, но осеклась под взглядом констебля и только спрятала дрожащие руки под передником.
- Скажите, господин лекарь и госпожа травница, - не здороваясь начал Клайвелл, - что это за зеленая гадость на щеке сестры Эмилии?
Адела неодобрительно покачала головой и наклонилась к телу. Подцепила пальцем остатки зелья с лица мертвой монашки, понюхала и прищурилась.
- По запаху будто дурманящее, - после долгого раздумья ответила она. - Белена, беладонна, может быть, даже вытяжка из мака.
Брат-лекарь повторил её движения, только ещё растёр зелень между пальцами. И кивнул.
- Это от бессонницы или именно для того, чтобы одурманить кого-то?
Клайвеллу отчаянно хотелось домой. Есть и спать. Вместо этого приходилось сидеть на шатком и неудобном стульчике, в комнате, залитой кровью и выслушивать бредовые откровения, вроде тех, что ему сообщила сестра Магдалена.
- Всё одно, - еле слышно просипел францисканец. Хотел добавить что-то ещё, но сдался и кивнул Аделе.
- Брат-лекарь сказать хочет, что оно и снотворное, и дурманящее, - пояснила травница, - смотря сколько принять. Еще и послабляющим может быть.
- Сестра Эмилия страдала бессонницей? - От усталости голос констебля звучал раздраженно.
- Ко мне она не обращалась за снотворным, - Адела тщательно вытерла пальцы о передник, - может, к вам, брат-лекарь?
Лекарь просто мотнул капюшоном.
- Брат-лекарь, а что у вас с голосом? - Заинтересовался молчанием священника Клайвелл.
- А горло застудил он, - Адела сочувствующе покивала головой, - говорит еле слышно. Да и нельзя ему, страсть как все простужено. И онеметь может.
- Сочувствую. - Без тени сочувствия ответил Клайвелл. - Сестра Адела, как, вы говорите, ваша Эмма выглядела? И михаилита кто видел и сможет описать?
- Обычно выглядела, - задумалась травница, - худенькая такая. Но крепкая, знаете, мастер Клайвелл, бывают такие. Ростом с меня. Светленькая, глаза серо-голубые, нежная вся такая, чистая. А михаилита я сама шила, после твари. Михаилит - рослый, черноволосый. Лицо наглое. У него на плече, до груди, рубец свежий будет, мастер констебль. Одет хорошо был, даже очень. Ну а больше ничего и не вспомню. Неужели вы Эмму отыскать решили?
- Как его звали хоть? - Обреченно спросил констебль, понимая, что с такими описаниями он может наловить послушниц и михаилитов прямо на рыночной площади Бермондси. - Он представлялся?
- Брат Фламберг, кажется, - прищурилась травница. - Да, Фламберг.
- Хорошо. Сестра Адела, распорядитесь убрать тело на ледник, я за ним, то есть - за ней, завтра телегу пришлю.
Клайвелл коротко кивнул и, не дожидаясь ответа, чуть ли не бегом припустил к выходу, неся в охапке кольчугу, плащ и перчатки. Налетев на аббатису, констебль смешался, но все же, остановился и кивнул.
- Скажите, преподобная мать, - вспомнил он вопрос, который хотел задать еще при входе, сестре Клементине, - а в обитель приезжал еще кто-нибудь, кроме того михаилита?
- В обитель приезжают слишком часто в последнее время, мистер Клайвелл, - поджала губы аббатиса, - всех и не упомнишь. Вот, к примеру, сегодня брат был этой Эммы Фицалан, от которой у нас одни проблемы!
- Брат и у меня был, - кивнул Клайвелл, - а в день убийства? Или накануне?
- Михаилит, кажется, был еще один, - медленно припомнила настоятельница, - но не тот, совсем юный. Его мы даже в за ворота не пустили.
- Ага, - также медленно протянул констебль, - а что ему нужно было вы, конечно же, не спросили?
- Мне некогда беседовать с безбожниками, - аббатиса окрысилась, - вы уже покидаете нас, мистер Клайвелл?
- Да, преподобная мать.

Во дворе констебль долго мыл руки снегом, отбрасывая окровавленные комки в сторону. Стражник посматривал сочувственно, но молчал. Сестра Клементина, слегка порозовевшая за время отсутствия констебля во дворе, молчала тоже. Но боялась, кажется, уже меньше. Джеймс надел кольчугу с помощью Хантера и с неописуемым облегчением покинул двор обители.

Если бы Клайвелл был животным, то непременно собакой. Гончей. Загнанной, безуспешно пытающейся отдышаться и оглянуться, сообразить, где сейчас добыча и отчего так больно хлещет кнут по тяжело вздымающимся бокам. Работа заменила ему саму жизнь, когда умерла Дейзи. Тяжело было находиться в доме, который он покупал для них двоих. Видеть, как внезапно повзрослела Бесси, оставшись без матери. Смотреть на растущего Артура - и знать, что жена никогда не увидит первых шагов сына, не услышит первого слова. Бермондси рос вместе с детьми, и поглотил его. Констебль знал здесь каждый закоулок, артерии улиц были его артериями, рынок - сердцем, а контора - телом. Он впитывал в себя гомон улиц, шепотки в церкви, вопли в тавернах. Он был этим городком, живя его эмоциями и лишившись своих. Но в последнее время что-то пошло не так. Бермондси будто отторгал его, разражаясь то драками в тавернах, то кражами, то убийствами - теперь. Быть может, мстил за жестокие - иногда излишне - расправы над уличными и их притонами. После одной из таких Клайвелл сам едва выжил, изрезанный ножами. На смену прежним пришли другие короли улиц, умные и осторожные, не позволявшие себе зарываться - и стало тихо. Быть может, городок намекал на то, что пора уступить место другому, более сговорчивому. А еще вполне могло быть, что констебль просто устал.
Усталость эта, особенно остро ощущаемая после аббатства, сковывала сознание. Не хотелось ни думать о работе, ни находиться в конторе. Все же, Клайвелл заставил себя написать запросы своим коллегам в городках и селах графства, дабы найти михаилита и беглянку. Оставив Белку в конюшне стражи, Джеймс медленно поплелся домой.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

- Папа! - вероятно, от усталости восторженный крик Артура застал констебля врасплох. Мальчик в подбитой мехом курточке и пошитой шерстяной шапке с разбегу обнял отца, но тут же отстранился и заулыбался от уха до уха. До дома оставалось ещё добрых полулицы. - Смотри, смотри, что я умею!
Не давая Клайвеллу опомниться или хотя бы оглядеться в поисках Элизабет, шестилетка показал отцу открытую руку, на которой, несмотря на мороз, не было варежки. Артур провернул запястье, и теперь на ладони оказался небольшой камешек, чёрный, но словно украшенный миниатюрными белыми снежинками. Если бы не опыт, Клайвелл мог бы даже не заметить, как камень попросту выпал из рукава курточки. Артур просиял, гордо глядя ему в лицо. Чуть позади констебль увидел Бесси, которая с широкой улыбкой на лице махала ему рукой, стоя рядом с другим ребёнком, девочкой примерно своих лет, но пониже и более худой. Та была одета в простую потёртую куртку чуть больше, чем нужно - явно навырост, - а шапки или варежек не носила вовсе. Штаны и ботинки тоже говорили о бедности, но были чистыми, пусть залатанными. Даже с расстояния вполтора десятка шагов Клайвелл видел - а если не видел, то догадывался, что они там есть - широкую улыбку и абсолютно невинный взгляд зеленых глаз. Отмытые волосы девочки оказались тёмно-русого оттенка с явной рыжиной.
Констебль потрепал сына по голове, чуть сбив шапку и отнял камешек.
- Артур, - проникновенно произнес он, присев на корточки и глядя прямо в глаза сыну, - джентльмены не промышляют низкими трюками, понимаешь? "Если только не играют в карты. Или в кости". - Это... недостойно. Бесси! - окликнул он дочь. - А ну иди... идите сюда, обе!
- Папа, - Элизабет тепло обняла отца и, не выпуская его из объятий, кивнула на спутницу. - Это Дженни Хейзелнат.
Дженни уверенно кивнула. В устремлённом на констебля взгляде, действительно, не было и толики вины. Зато светилось немало нахальства, едва прикрытого светлой улыбкой.
- Бесси, - констебль прижал к себе дочь, вдохнув знакомый запах ребенка, и кивнул в ответ ее спутнице. - Мисс Хейзелнат.
- Ваше... - поймав взгляд Клайвелла, Дженни вздохнула и улыбнулась ещё шире. - Мистер Клайвелл! Бетти и Артур только о вас и говорили. Мне просто хотелось вас увидеть, правда-правда, вот и всё. Бесси, Артур! Вам-то домой, так что ещё снюхаемся! А я пока здесь погуляю. Немного. Красивая улица.
- Бесси, - Клайвелл отпустил дочь, - возьми Артура и ступай чуть вперед, хорошо? К дому. Мы с мисс Хейзелнат - старые знакомые, немного побеседуем, если ты не возражаешь.
Он проследил за тем, как дети, взявшись за руки, уходят и с улыбкой осведомился:
- С чем пожаловали, мисс Хейзелнат? И почему не в управу?
- Ну-у, - Дженни помахала рукой Артуру и Элизабет, которые, хотя и двинулись к дому, непрерывно оглядывались. - В управе, ваше констебльство, меня могли бы и не принять. Понимаете, вещи иногда пропадают. Люди теряют кольца, кошельки, платки... они такие рассеянные, эти прохожие, вы просто не поверите! Так я решила прогуляться.
- Да, - припомнил Клайвелл, - миссис Баркер, кажется, жаловалась на рассеянность недавно. Послушай, барышня. Я не могу запретить детям с тобой говорить...Потому что для этого бываю дома слишком редко. Но будь любезна хотя бы не учить их трюкам. Держи.
Констебль протянул девочке камешек, добродушно улыбаясь, но та спрятала руки за спину.
- Нетушки, подарок есть подарок, назад не беру. Плохая удача, ей-ей. А мальчишка мне понравился, того не отнять, да и девчонка ничего. Красивая будет, и не дура, как... ну, как многие. Так вот, чего я хотела, спрашиваете? Так я и отвечу. Предупредить хочу. Какой-то тип непонятный по рынку ходил давеча. Чернявый, а глазищи - синие-синие, красота! Чужак. В общем, шкурья хотел продать, сервизии и... ещё что-то глупое. Не из ваших будет? Потому как если из ваших, то учить таких надо! А если нет, то... не сошёлся он с козлом-то, кажется. Так что, может быть, как знать, - Дженни, потупившись, рисовала носком старого сапога разводы на снегу. - Глядишь, он и до Рика дойдёт.
- Нет, - серьезно, как равной, ответил Клайвелл, - мы таких красивых не держим обычно. Шкурья, говоришь? На крыло* не похож? Хотя, дурацкий вопрос, крыло не пошел бы к Гоату. И как же он, барышня, до Рика-то додумался? Неужто сам?
Констебль покопался в кошельке и отдарился двумя монетами, невольно сравнивая Дженни с Бесси. Не по годам рассудительная, хоть и излишне пронырливая мисс Хейзелнат заставляла держать себя с ней, как с равной. Будто она тоже была взрослой, к тому же юристом. Бесси же была еще ребенком. И у констебля было твердое намерение, приложить все усилия к тому, чтобы она им оставалась еще долго.
Клайвелл подумал и достал еще одну монету, неуловимым движением заменив ею камень на ладони.
- Ну-у, - в этот раз Дженни прятала деньги так, как подобает: изрядно времени повозившись с небольшим кошелёчком, привязанным к поясу под курткой. - Кто ж его знает? Наверное, подсказал кто? Но ещё, - девочка оживилась, - про мажьи книги он спрашивал, да так, словно не хотел, чтобы услышали. Дре-евние. Чем древнее, говорит, тем лучше.
- На монаха взяла, - хмыкнул Клайвелл, лицо которого выражало явное наслаждение беседой, - ясно. Ну что же делать-то теперь. Если к Гленголл пошел - это дело Стального теперь. Я чту договор, пока короли улиц чтут его. Да и в Лондоне своих констеблей хватает. Но если снова здесь у нас появится, скажи, посмотрим, что это за торговец сервизиями. Ничего он больше не спрашивал?
- Не-а, - Дженни помотала головой и нахмурилась. - Ничего не спрашивал. Но он... неправильное от него чуйство. Совсем. А мы на чуйства знающие, порой кроме них ничего и нету. Вот так-то, - договорив, Дженни огляделась. Улица была почти пуста: горожане по большей части уже разбрелись по домам, окна которых за ставнями светились тёплом и покоем. На соседнем доме, из трубы которого валил дым, а внутри слышались голоса и гремела посуда, её взгляд задержался на миг дольше, чем стоило, но девочка тут же отвернулась. И отвесила шутовской поклон Клайвеллу, махнув обеими руками. - Бывайте, ваше констебльство! Снюхаемся. И домой-то почаще заходите, скучают они! Так и забудут, как выглядите!
На ходу Дженни Хейзелнат громко посвистывала в тон, как ни странно, неприличной моряцкой песенке о том, как русалки поймали корабль корсаров, и что из этого вышло.

* Крыло (жарг) - контрабандист.

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Ричардом

Гарольд Брайнс, торговец

Церковь в Бермондси более всего походила скорее на изящный дворец феи, нежели на храм: легкие, воздушные колонны, украшенные вычурными капителями, высокое мраморное крыльцо. И лишь заостренный шпиль колокольни да река прихожан, медленно втекающая в распахнутый зев дверей, убеждали в обратном. В храме было тепло; и резко, до головокружения, пахло миррой, ладаном и – почему-то – хвоей. Солнце било сквозь витражи и на мозаичном полу лежал причудливый ковер из бликов – красных, желтых, синих, зеленых. При желании,по этим узорам, созданным солнцем, можно было даже угадать, кто изображен на окнах. Впрочем, прихожане, привычные к этому, не замечали красоты утренней церкви и безжалостно скрывали юбками и сапогами волшебство света. Но солнце не сдавалось, раскрашивая красками витражей серую одежду,оживляя хмурые лица, придавая всему вид нарядный и щегольский. Мальчики-певчие, тянущие печальными и торжественными голосами, выглядели фэйри в своих облачениях, когда-то белоснежных, а теперь пестрых. Даже священник, отец Ричард, пожилой суровый мужчина, приобрел облик лукавый из-за алого блика возле левого глаза. Умиротворение, чувство единения с Богом и собой не нарушали ни тихое перешептывание паствы, ни музыка, ни хоралы.
Гарольд медленно, высоко задрав голову прошел в центр храма. От зрелища захватывало дух. Пения и благовония слегка дурманили голову. Казалось, это величественное сооружение не имеет ничего общего с человеком.
"Pater noster, qui ts in caelis, sanctrticetur nomen Tuum, - Гарольд протолкнулся ближе к алтарю. - Господи, не о своём благе прошу, не о себе думаю. Я вижу боль, я вижу страдание, голод, эпидемии, холод от которого, каждый день, умирают. Я знаю, ты послал мне силы спасти всех. Я знаю, что я могу накормить и согреть тысячи, но не покинь меня, продолжай наставлять, продолжай вести меня. Молю тебя, Господи! Adveniat regnum Tuum. Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra".
По коже побежали мурашки. Не дававшая покоя со вчерашнего вечера головная боль отступила. Священник продолжал что-то говорить на фоне.
"Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos malo. Я знаю, что я наихудший из людей. Я знаю, что милостью своею ты дал мне лишь шанс, я смогу. Я смогу, Господи. Я сделаю мир лучше. Amen".
Прихожане потянулись за благословением и причастием. Прошуршала юбками миловидная дама, бросив кокетливый взгляд на Гарольда. Ворча, направилась к выходу из церкви старая, дородная торговка калачами. Солнце, точно обидевшись на людей, не способных оценить ту красоту, что оно создало, скрылось за тучами. И тут же исчезло очарование старого храма, стали видны и потеки сырости на фресках, и застиранные облачения певчих, и щербины на полу. Даже запах изменился - в аромат благовоний вплелись ноты пота прихожан, духов, отчетливо запахло плесенью и унынием.
Среди всех шел и Гарольд. Он никак не отреагировал на заигрывания симпатичной девушки, продолжая разглядывать здание. Для общения с Богом священник ему был не нужен, этих взяточников, насильников и обманщиков Гарольд терпеть не мог. А вот что его поражало, так это архитектура, от вида величественных сводов захватывало дух: идеальные линии и пропорции, игра света на витражах, прекраснейший алтарь. Воистину, храм был ближайшим к Богу местом на Земле. Очередь медленно продвинулась, и Гарольд сам не заметил, как оказался лицом к лицу с пожилым священником, произнесшим привычные слова причастия. Облатка коснулась губ торговца, отозвалась сухостью на языке.
- Есть ли у вас нужда в чем-то, сын мой? - Неожиданно участливо спросил священник.
- Нет, отец мой, волею Господа нашего, всё у меня хорошо.
"Ещё бы тебя я не спрашивал"
- А вот несчастья братьев наших меня не могут не беспокоить - по дороге в храм я видел много беспризорников и попрошаек, они буквально умирают от холода. Неужели нельзя ничего с этим сделать?
Священник удивлённо моргнул, потом кивнул:
- "Господь — Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться". Смирение - правильный шаг на пути к Богу, сын мой. Верный шаг. Как и забота о ближних. Церковь аки заботливый хозяин печётся о пастве, но, - он виновато развёл руками, - средства наши, увы, истощились. И коробка с пожертвованиями скуднее с каждым днём.
"Не зря у них землю забирают".
- Да, действительно, люди нынче меньше жертвуют на благо ближних и больше думают о себе.
- Святая истина, святая истина, - священник печально улыбнулся, но его глаза тут же вспыхнули надеждой. - Если, конечно, вы, такой понимающий, жалостливый к нуждам других господин пожелали бы оставить денег на сиротский приют или на закупку дров, то послужили бы Господу так, как подобает истинному христианину.
- Отец мой, несчастных на улицах так много, что пока я дошел до храма, у меня не осталось ни шиллинга.
Священник вздохнул.
- И много ли в том проку, сын мой? Вы даёте шиллинг нищему, словно каплю в море, тогда как тысячи этих шиллингов, стекаясь в руки церкви, превращаются в дома, где он мог бы ночевать и получать горячую пищу. Ибо сказано: «Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя». Смирение и покорность вели господа нашего к Голгофе, ими же утешен он был, когда руки его гвоздями прободены были.
- Может вы и правы, отец, может вы и правы.
Гарольд поклонился священнику и уступил место у алтаря молодой девушке в темно-зеленом платье. Лёгкая улыбка исчезла с его лица. На улице было пасмурно, прихожане спешили по делам, то и дело толкая Гарольда и наступая ему на ноги. Отчего-то стало грустно. Растолкав нескольких мужчин, Гарольд вырвался из толпы, оглянулся. Горожане о чём-то спорили, куда-то торопились, многие шли парами или целыми семьями. Солнце, на мгновение выглянув из-за туч, осветило людную площадь, оставив Гарольда в тени старого двухэтажного здания.

Сообщение отредактировал Леоката - 1-02-2018, 11:50

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.

27 декабря 1534 г. Бермондси. Утро

На первой попутной телеге он добрался до Лондона. Издалека приметил знакомые с детства домики пригорода - от небольших, неказистых крыш к серому небу поднимались тоненькие столбики дыма. Расплатившись, Гарольд спрыгнул с телеги и оставшуюся часть пути проделал пешком. Не оглядываясь, прошел родной район, и лишь выйдя к докам как следует осмотрелся. Лондонские доки этой зимой производили странное впечатление. Суровые морозы сковали берега льдом, оставив водную дорогу свободной только на глубине. Это сильно ослабило мелкое судоходство, которое пользовалось небольшими причалами у набережной. Небольшие суда, вместо того, чтобы покачиваться у причалов, были вытащены на сушу и ждали тепла. Торговые пути, выросшие на нуждах города, частью переходили на ледяные сани или подводы, о чём говорил непрерывный поток телег, одна из которых и доставила Гарольда в город.
И из-за того, что работа в основном сосредоточилась на Собачьем острове и вокруг, доки на северо-западной окраине притихли - но не уснули совсем. Пусть часть складов и частных контор были заперты, на льду у берега визжали от восторга дети, да и таверны дымили трубами, обещая еду и подогретый эль. На углу Церковной два стражника переминались с ноги на ногу, без особого интереса разглядывая прохожих. Компания молодых людей, в которых сложение, эдакая одинаковая кряжистость выдавали докеров, уверенно направлялась к ближайшему трактиру - двухэтажному зданию красного кирпича, над входом в который качалась на ветру потёртая вывеска с изображением оленя. С обоих сторон её окружали мощные каменные постройки с тёмными окнами.
За спиной возвышался тауэрский мост.
Заметив таверну, Гарольд, долго не думая, направился к ней. Заказать выпивки на пару шиллингов, а потом тихонько спросить у хозяина, что да где - лучший способ, не нарываясь на неприятности, сориентироваться в городе. Когда он открыл дверь, над головой звякнул колокольчик. Помещение, где могло бы разместиться добрых три дюжины человек, было почти пустым, за исключением той компании, что Гарольд видел снаружи. Возможно, поэтому здесь было темновато: грязные окна почти не пропускали света, а лампы горели через одну, а то и одна из четырёх. Молодые докеры уселись за единственным столом, который стоял у самого чистого окна, и теперь что-то решали, переговариваясь вполголоса. За стойкой стоял начинающий седеть мужчина лет сорока, и что-то быстро писал в разлохмаченном блокноте. На правой его руке не хватало мизинца и безымянного пальца, но бармену, казалось, это ничуть не мешает.
Гарольд проверил на месте ли меч - всякое могло прийти в голову подвыпившей компании лишенных заработка мужчин. Потом, уверенным шагом подошел к хозяину заведения.
- Будьте добры, чего-нибудь выпить. Как бы подкрепляя его слова, на стойку плюхнулся шиллинг.
- Эль? - бармен поднял на него глаза и убрал листы бумаги, испещрённые каким-то цифрами. Смерив Гарольда оценивающим взглядом, он добавил: - У меня есть французское вино, мистер. Пять шиллингов бутылка, но того стоит.
- Нет, спасибо. На заморские вина денег у меня, к сожалению, нет. Так что обойдусь элем.
Бармен, не выказывая разочарования, нагнулся под стойку, повернул краник бочки и поставил перед Гарольдом кружку. Потом порылся в ящике и положил рядом шесть пенсов.
Грохнула дверь, колокольчик дернулся, будто хотел сорваться с места и убежать. По полу прогрохотали тяжелые шаги и на стойку рядом с Гарольдом оперся рослый, широкоплечий молодой мужчина в грубой одежде. От пришедшего пахло морем и ветром, а еще - дегтем, солнцем и ромом. Судя по запаху, выпитым вечером.
- Как вчера плесни, мистер Велс. Устал чего-то. Кренговали "Красотку", так думал, сдохну, по такой-то холодище. Не могли ж в теплый порт зайти!
- В тёплые плыть - вам на припасы вся выручка уйдёт, - проворчал бармен, но еле заметно улыбнулся. - Жрёте в три горла, а владельцу - плати.
Кружка, которая появилась перед моряком, была наполнена, судя по запаху, отнюдь не элем и даже не вином.
- Спасибо, - Гарольд забрал сдачу, после чего отхлебнул немного эля. - Неплохой эль для такой цены, хозяин.
- Спасибо, мистер. Плохого не держим - себе дороже выходит.
- Ничего мы не жрем, - сразу моряк не ответил только потому, что утопил нос в кружке, - кормят скудно. Почитай, с самой Доминики - на одной рыбе сушеной. А выпивка у тебя действительно знатная, мистер Велс. Рома такого так вообще ни в одном порту не пил.
- Доминика, - Велс улыбнулся краем губ и подмигнул. - Двойная оплата - всегда хорошо.
- А вот от рома я бы не отказался, да и господина, вкалывающего в доках в такой мороз ,не грех угостить. Если вы конечно не против, - Гарольд обратился к моряку.
- Да какой из меня господин, мистер, - отмахнулся моряк, - но за выпивку - благодарствуйте. Да и перекусить бы не мешало.
Бармен вопросительно поднял бровь на торговца, очевидно, пытаясь понять, расширяет ли тот заказ.
- Хм... - усмехнулся Гарольд. - Можно и перекусить, я тоже с утра не ел. Хозяин, можно колбасы и рома, обоим.
- Отчего, можно, - согласился мистер Велс и свистнул, громко и резко.
Из полуоткрытой двери выглянула миловидная девушка, неуловимо похожая на хозяина, судя по таким же чуть тяжеловатым чертам лица - дочь или племянница. Выслушав заказ, она молча исчезла, и вскоре на кухне раздался стук посуды. Трактирщик тем временем повернулся Гарольду.
- Вы, господин, недавно тут? Не доводилось видеть. С кораблём?
- Да недавно. - Гарольд отвёл взгляд от двери, легко улыбнулся. - Я здесь родился, но много лет пробыл в северной Германии, а сейчас вот решил вернуться на родину. Не лучшее время года я выбрал, однако.
- Не лучшее, это вы верно заметили. Тяжко Господь испытывает такой зимой. Хоть ещё не вся река замёрзла, какие-то корабли ходят. А если вовсе затянется, тогда и не знаю, что делать, - бармен пожевал губами, словно собирался сплюнуть, но передумал. - Но дом есть дом. Хорошо ли, плохо, а никуда не денешься. А здесь по делу, знать? Простите, господин, коли не прав, да вы на работника мало похожи, а купцы и гости обычно другие места выбирают. Где покрасивей. Да только сразу скажу: с делами тут сейчас плохо. Река... - он не договорил, зато пожатие плечами оказалось очень красноречивым.
- Да... если река замёрзнет тяжко придётся, не дай Бог. Тут я по делам, хочу продать всякого по мелочи: дела у меня пошли не очень, решил заканчивать с торговлей, вот и продаю, что осталось. - Гарольд тяжело вздохнул.
Бармен переглянулся с моряком, но молчал, пока девушка ставила на стойку тяжелую глиняную тарелку с жирной колбасой и кружки с ромом. На Гарольда она не смотрела, моряку едва заметно улыбнулась, заслужив в ответ подмигивание. Когда она ушла, владелец трактира облокотился на стойку:
- Если быстро, да напоследок, то, конечно, продать можно, отчего нет. Полную цену, оно конечно, не дадут, а всё за склад платить не придётся, - он вздохнул. - Да только я, мил-человек, от таких дел давно отошёл. Не знаю уж, кто тебе сюда указал?..

Сообщение отредактировал Spectre28 - 1-02-2018, 14:43

[Spectre28 >>>]

с Ричардом и Леокатой

Гарольд улыбнулся.
- А никто и не посылал, я ищу, где бы сбыть товар, но, видит Бог, сюда я зашел случайно. Хотя, если уж вы ветеран в этих делах, может, подскажете, где можно продать добро, не оставшись без штанов?
- Так на рынке, - казалось, Велс даже удивился вопросу. - Грефье цены-то для налога знает, так что хуже нижней границы не будет. Если уж так-то.
Гарольд засмеялся.
- Продавай я все товары на рынке, господин - разорился бы на пару лет раньше.- Гарольд залпом опорожнил кружку. - Аааах! Налейте ещё, пожалуйста.
Бармен вскинул бровь, но нацедил ещё эля и поставил рядом с нетронутой кружкой рома.
- Ну, господин, если вы и так всё лучше меня знаете, то чего же спрашивать? Мы-то здесь все - честные торговцы, уложения и указы его королевского величества блюдём, словно Библию читаем. Только не ищут такие вещи случайно. Обычно хоть слово тут, слово там, а человек и знает, куда идти. А я сейчас даже и в толк вот никак не возьму, в каком-таком месте можно рынок обойти.
- Господин, меня забрали из Лондона в пятнадцать лет, так что я не особо ориентируюсь в этом районе города. Насчёт законов, всё соблюдено - бумаги выписаны, налоги уплачены, квиток я получил. Милостивого Короля-Государя я даже не смею упоминать всуе. А вот рынок мне здешний не понравился, почему-то люди знать забыли о вежливом обращении и справедливой цене, но это, конечно, только моё мнение.
При упоминании налогов брови Велса взлетели вверх, а моряк закашлялся, что, несомненно, было вызвано днем работы на стуже и пронизывающем ветре.
- Мир сейчас - паскудный, чего не отнять, того не отнять, - признал мистер Велс, когда Гарольд закончил говорить. - И вежливости не стало, и правил старых никто не соблюдает. Да и справедливости нету, всё так. Молодёжь пошла... ничего не знают и понять не хотят. Всё им быстро, всё им сразу. Нет, мастер. Мы тут люди простые, если чего и слышим, так пересказывать не стоит. Сплетнчанье боком выходит. Да и мало ли мест паршивых на город-то, но называть я их не стану. Ещё чего, кого-то туда посылать. Одно дело, если бы знаючи что искали, а не вилами по воде. Совесть мне, господин, не позволяет, так-то.
Гарольду захотелось врезать трактирщику. Он терпеть не мог старых нытиков, а этот ещё и никак не говорил, где продать товар. "Боже, он же вышел из дела, что он мнётся столько?"
- Да, дела, действительно, пошли по-иному, ничего не скажешь, много моих знакомых разорились из-за спешки и неопытности. По поводу места, я пока ищу вполне конкретную таверну - у Гленголл.
- А-а, - бармен медленно кивнул и ещё раз осмотрел Гарольда - внимательно, словно впервые видел. Уголок его губ дёрнулся. - Действительно, конкретно. Что ж, это-то, действительно, земля слухами полнится. Если дойдёте до складов с брёвнами да досками, то за них, значит, две улицы, а потом налеко Гленголл и будет. Ну а на ней до середки как дойдёте, там переулок будет. Напротив него, значит, работает, не пропустите. Вам аккурат в переулок тот и надо. Он загибается, так идти ещё подальше, шагов тридцать. И держитесь центра дорожки-то. А то всяко там бывает. Только, господин, совет будет, если позволите.
- От совета не откажусь, - Гарольд продолжал смаковать очередной кусочек действительно вкусной колбасы.
Мистер Велс кивнул.
- Вы бы, господин, сперва переоделись. Для тех мест одежда слишком дорогая. Соблазнительно, кто по дороге попадётся. И меч этот... чистый вы больно для наёмника, а взглядов лишних там лучше не привлекать, так-то
Гарольда осенило.
- Да действительно, одежду надо бы сменить - Сказал он вполголоса. - А вот без меча боюсь туда соваться, а вдруг аукнется пером в боку?
- Кинжал или нож привлекут меньше внимания, а проку на узкой улочке или в помещении, может, и побольше будет, - со знанием дела ответил трактирщик, которого замечание Гарольда про "перо в боку" явно позабавило. - Воля ваша. Если одежду подходящую найти, может, и за наёмника сойдёте. А те чего только не таскают.
- Спасибо.- Гарольд поднялся с места. - Я обязательно прислушаюсь к вашим советам. Сколько с меня? - Он пододвинул кружку с ромом к моряку, упёрся руками о стол. - И ещё, конечно маловероятно, но не сможете ли вы мне помочь с одеждой, до рынка долго добираться, к тому времени уже стемнеет.
Моряк несколько неодобрительно покосился сначала на кружку, потом на Гарольда, но, все же, поблагодарил кивком и чуть развернулся к купцу лицом.
- А что, пожалуй, что и смогу, - бармен переглянулся с моряком, и тот кивнул. - Не с руки мне мешаться с Гленголл, но если господин хочет купить одежду попроще, чтобы не запачкаться - кто ж виноват. Значит, штаны да куртка докерская...помешковатей. Колбаса, эль да ром... господин его так и не попробовал, а зря, ну да не выливать же обратно в бочку. Это, значит, в сумме на фунт потянет.
- Боюсь опьянеть, не лучшее это подспорье для торга. - Гарольд достал фунт. - И ещё просьба - могу я оставить у вас меч, до вечера, в худшем случаи, до послезавтра?
- Так здесь же не склад, - удивился Вэлс, собирая деньги. - До послезавтра, говорите? Ну, это ещё шиллингов в десять встанет. Потому что, господин, если с вами чего, а меч тут найдут, то мне такие неприятности дорого встать могут.
Скрипя зубами, Гарольд выложил ещё десять шиллингов, потом снял меч и вручил его трактирщику.
Тот снова свистнул, и, когда из кухни выглянула всё та же девушка, подозвал её к себе нетерпеливым жестом. Они пошептались, после чего девушка, бросая на Гарольда любопытные взгляды, забрала меч и почти убежала обратно. Не прошло и нескольких минут как она вернулась и положила перед купцом грубые, но крепкие и чистые штаны и такую же куртку. Штаны, как ни удивительно, пришлись впору, а вот куртка была великовата в плечах - но не настолько, чтобы мешать движениям или смотреться смешно.
Трактирщик пожевал губами, разглядывая купца, потом пожал плечами.
- Руки и лицо, конечно... но ведь и вечереет.
Гарольд проверил ничего ли не выдаёт его, на месте ли кинжал, поблагодарил хозяина таверны и вышел.

[Leomhann >>>]

Дорога, указанная мистером Велсом, на деле оказалась куда как гаже описания. Ещё не стемнело, и света хватало, чтобы рассмотреть всё в деталях. Зря. Чем дальше Гарольд уходил по Гленголл, чем уже становилась мостовая, и всё выше и шире - полосы отбросов, под которыми не было видно и булыжников, ни снега. Несмотря на холод, из некоторых куч временами на путника поглядывали чёрными бусинками глаз тощие, злые крысы. Человека - по крайней мере, одного, они не боялись до наглости. Людей здесь, вопреки опасениям, почти не встречалось. Компания крепко сбитых и каких-то одинаковых молодых мужчин целеустремлённо прошла мимо, не удостоив купца вторым взглядом. Бродяга, который устроил под аркой костёр из неведомо где наломанных или украденных досок, интереса не проявил тоже. Его больше занимала завязавшаяся узлами бечевка с крючком; судя по отрывистой ругани, он собирался попробовать ловить на неё крыс.
Заведение же, смутно обозначенное Гарольду как "у Гленголл", оказалось чище и в целом приятнее дороги, хотя, как говорится, и не без особенностей. Не без своей, так сказать, неповторимой атмосферы. Трактир под бронзовой, отлично выкованной и явно краденой кружкой встретил Гарольда полумраком и женским взвизгом, в котором если и звучало неодобрение, то какое-то нарочитое, привычное. На глазах Гарольда таким же привычным движением разносщица - толстогрудая деваха с соломенными волосами под сбитым набок платком - оттолкнула незваного ухажёра так, что тот не удержался на ногах и осел обратно на стул. В громком смехе, которым его собутыльники поддержали девицу, легко можно было пересчитать все распитые за день бутылки. Да и сам упавший зла явно не держал. Возможно, не был уверен, что справится во второй раз. Возможно, выпивка всё же была для него интереснее. Но, вероятнее всего, он, несмотря на явные сложности с координацией движений, не упустил короткого шевеления в углу, где на низком табурете сидел, поигрывая дубинкой, невысокий, но широкоплечий мужчина.
Весёлая компания хоть и занимала самый ближний к камину и потому заметный столик, была в трактире не одна. В дальнем углу справа сидела пара эльфов. Выглядели они ожившим воплощением философической идеи о притяжении противоположностей. Один был чёрен волосом и одеждой, лишён половины одного из остроконечных ушей, а левую щёку стягивал грубый шрам, приподнимая губу. Из-за этого казалось, что эльф усмехается, хотя больше в выражении лица его ничего весёлого не было. Второй же, смазливый, мог похвастаться схваченными в хвост жёлтыми как солома волосами, чистой, почти белоснежной кожей, да и в одежде явно предпочитал светлое полотно. Эльф улыбался, и при взгляде на эту улыбку становилось ясно, что общее у них всё-таки есть: радости или веселья в выражении глаз не было ни на грош. Скорее наоборот. Обычно такие улыбки видят, когда с кем-то случится что-нибудь плохое, и очень скоро. Неподалёку сидел над кружкой косматый пожилой краснолюд и что-то негромко говорил себе под нос, временами пытаясь считать на пальцах. Сбивался, тряс головой и начинал заново. Простая парусиновая куртка чуть не трещала на широких плечах.
У короткой стойки же, закрывая её так, что не было видно хозяина, собралось сразу несколько завсегдатаев из тех, что предпочитают пить стоя да под беседу. Группа напополам состояла из явных головорезов и моряков из тех, у которых остров Доминика - вовсе не самый странный порт на перегоне. У стойки гудело смешками, говором и общей атмосферой дружества, которое уже подогрето вином, но ещё не перешло к выяснению, кто на какой, значит, ступени стоит в высшем обществе.
- За храпок он е́го взял, - громко, мелодично и очень по-женски вещал стройный, даже хрупкий моряк в белоснежной рубахе и широких штанах, заправленных в высокие сапоги. Вблизи стало ясно, что это и есть женщина - молодая, миловидная, золотисто-смуглая, с высокоскулым лицом и раскосыми черными глазами, стриженная так коротко, что иные мужчины рядом с ней выглядели девицами. - Смекаешь? Сначала́ колено выбил, да ловко так, в один ход с кула́ком. У ля́гушатника голова так и запрокинулась. А потом уж и храпок, - она покатала "р-р" на языке, явно наслаждаясь рассказом, - ему в спину вмял. Жаль, - в голосе женщины слышались искреннее сожаление, - пьяный был. Том-выши́бала его и приласкал, по голове-то. Стражи набежало - тьма тьмущая. И уволокли его, покуда в отключке́ валялся.
Собравшееся общество явно смекало. Одобрительно гудело и выражало понимание руганью и отрыжкой. Женщина скользнула глазами по Гарольду, на мгновение задержавшись взглядом на его руках, и, видимо, сочтя недостойным внимания, вернулась к повествованию.
- Должно́ быть, повесили уже, - заключила она. В речи ее слышался странный акцент. Она точно пела, а не говорила, растягивая гласные и ставя ударения в неожиданных местах.
Гарольд вздохнул, таверна ему не понравилась - в нос ударил запах эля вперемешку с кислой капустой. Большие, салистые столы, гнилые зубы без конца ржущих и роняющих еду на пол пьяниц. Наверняка половине из них скорее место в тюрьме, чем за соседним столиком. Неприятное место, приди он сюда в своей старой одежде или обидь хозяина - парой шиллингов он уже не отделается. Тут его могут прирезать и никто даже внимания не обратит. К стойке, у которой стояла не самого приятного вида компания, пришлось проталкиваться, чего Гарольд делать особо не любил. Так можно и без кошелька остаться, да и на потасовку нарваться.
Люди, увлечённые рассказом, расступались неохотно. Кое-кто попытался пихнуть локтём в ответ, но Гарольд уже протиснулся дальше, и удар только слегка задел его по спине. За стойкой обнаружился миниатюрный человек с явной примесью эльфийской крови, хотя в его случае тонкие черты лица казались скорее какими-то крысиными. Да и уши красотой не вышли тоже. В данный момент он занимался тем, что рьяно протирал кружки замызганной красной тряпкой, по виду - куском рукава. На одном конце каким-то чудом даже уцелели обрывки кружев. Впрочем, за посетителями он, кажется, следил, не поднимая взгляда: стоило купцу подойти ближе, как перед ним о стойку ударила кружка с мутной жидкостью. Выглядел напиток похожим на эль, но одновременно от него исходил отчётливый запах рома.
- Два шиллинга, если цен не знаешь.
Гарольд достал из-за пазухи два шиллинга. Постарался, чтобы лицо его ничего не выражало, голос сделал ленивый, но уверенный. Трактирщик ему особого доверия не внушал, но вроде был неопасен.
- Здравствуйте, я бы хотел поговорить со Стальным Риком, мне посоветовала к нему обратиться Дженни До, - одновременно Гарольд положил деньги на стол и взял кружку.
- А, - бармен смахнул деньги в ящик и кивнул на азиатку. - Это тебе к Юшке. Она вроде как ворота. Вместе с вышибалой сразу, - крысолиц улыбнулся, показав мелкие чёрные зубы. - На случай, если Рик вдруг говорить не хочет.
- Спасибо. - Гарольд отхлебнул эля.
Запах не обманул: в кружку, судя по вкусу, чуть не на треть вбухали дешёвого рома. Купец подошел к азиатке,и точно таким же тоном повторил:
- Здравствуйте, я бы хотел поговорить со Стальным Риком, мне посоветовала к нему обратиться Дженни До.

[Ричард Коркин >>>]

Юшка плавным и неспешным движением, точно была веткой ивы над сонной рекой, развернулась к говорившему, не задев никого в толпе. Цепкий взгляд пробежал по Гарольду, вызывая подспудное чувство щекотки, задержался на сапогах, явно оценивая качество пошива. Одежда купца вызвала скептическую и немного ироничную усмешку на четко очерченных губах. Миндалевидные, такие черные и бархатистые глаза, что в них можно было завязнуть, пересеклись со взглядом синих.
- ЗдравствУйте, - чуть насмешливо произнесла Ю Ликиу, не отводя взгляда, - ДженнИ До?
Она чуть склонила голову на бок, вызывая ассоциации с гадюкой перед броском, и продолжила, подавшись чуть вперед, отчего Гарольда окутало теплым облаком персика и жасмина:
- Где же ты нашел эту ДженнИ До, красивый?
- На городской площади в Бермоднси. - Гарольд сделал ещё глоток жижи. Он смотрел незнакомке прямо в глаза, совершенно равнодушным взглядом. Девушка была не уродлива, он бы даже сказал по- своему красива, но короткая стрижка, одежда и манера речи сводили всё на нет, к тому же всё это ему уже порядком надоело, хотелось побыстрее закончить с проволочками, заглянуть к родителям, пока они не уснули. Отец уже наверняка вернулся с работы и теперь можно было поговорить, не отрывая родителей от дел и не устраивая лишнего шума.
- А, - протянула Юшка, - этА ДженнИ До. Хорошо. Да только Рик не каждого принимает, смекаешь? А тОго, кто пользу Ему принести может. Вот ты, красивый, - женщина изящным, плавным движением руки провела по волосам, - какую пользу Рику принЕсти можешь?
Она вообще вся была плавная, маленькая и изящная, как те статуэтки танского фарфора, что привозят из далекого Китая. Ее легко можно было представить изображенной на шелковой гравюре, среди цветущих вишен и диких груш, с эрху в руках и высокой прической, украшенной гребнями и цветами.
- Вполне себе реальную пользу. - Гарольд посмотрел на свои сапоги и опять упёрся взглядом в миндалевидные глаза незнакомки. - Речь идёт о товаре.
- РеАльную, - Ю, как по ступенькам, спустилась по слову. Тело ее мягко описало восьмерку, будто в причудливом восточном танце. - Товар... А ну, удиви меня, красивый... Почему ты думАешь, что Рику нужен твой товар?
Азиатка шагнула вперед и стало видно, что под рубашкой она не носит ничего.
- Не дело говорить о таком в толпе, давай отойдём. - Гарольд приложил недюжинные усилия, чтобы не пялиться на рубашку.
- В толпе только и говорить, смекаешь? - Снова этот прямой, немигающий взгляд раскосых глаз. - В толпе ты всегда один. На тебя смотрят - и не видят. Слушают - и не слышат.
- Как вам будет угодно. Товар из Новгорода, качественный, а главное - его много и он обойдётся Рику не дорого. - Гарольд начинал нервничать, но не показывал этого ни голосом, ни видом.
- Ну пойдем, красивый, - Ю Ликиу развернулась и пошла сквозь толпу, гибко лавируя, подобно змее, между гомонящим людом - ни разу не оглянувшись.
Заминка вышла только одна: когда они уже почти добрались до двери, кто-то из моряков, пьяный настолько, что еле стоял на ногах, привалился к Ю и обхватил её за плечи. Того, что он сказал ей на ухо, Гарольд в шуме не расслышал, но пьянчуга внезапно распластался на полу после неуловимо-быстрого, согласного движения локтя и ноги женщины. В портовых драках этот прием называли "Конек" . Пнув моряка окованным носком сапога под ребра, Юшка успокаивающе махнула рукой дернувшемуся вышибале и, призывно улыбнувшись Гарольду, распахнула дверь.
Гарольд тем же полусонным взглядом проследил за падением моряка, потом снова встретился взглядом с Юшкой, слегка улыбнулся.
"Да... бывает же, надо будет иметь в виду".
В комнате Рика не обнаружилось. И вообще по виду здесь никто не жил: мебель была закрыта импровизированными чехлами, а окна и вовсе забиты досками. По углам, словно живые, шевелились клубы пыли. Ю прошла к холодному камину и ногой откинула грязный льняной коврик, под которым обнаружился люк. В подземном ходе, сыром и холодном несмотря на выложенные песчаником стены, было темно, но не совсем: свет просачивался через небольшие щели. Его было мало, но белая рубашка Ю впереди позволяла хотя бы не стукаться о стены.
Идти было недолго: уже через пару десятков осторожных щагов Ю выбила по деревянной подпорке сложный быстрый ритм. Спустя несколько секунд над их головами со скрипом откинулась крышка другого люка и вниз сбросили верёвку с завязанными на ней узлами. Крепилась она на чём-то вроде козел, явно для того, чтобы тому, кто вылезает из люка, было сложнее. Козлы стояли слишком низко, чтобы с верёвки можно было просто спрыгнуть в комнату, приходилось выбираться чуть ли не ползком.
Из-за этого оглядеться толком Гарольд смог уже взявшись рукой за перекладину. Комната была почти так же пуста, как и та, из которой они вышли, но здесь оказалось чисто, и у наглухо заколоченных окон стояли угольные жаровни. Кроме них обстановку составляли разве что несколько толстых матрасов и два стула. Но взгляд привлекали не они. У обитой тканью двери, прислонившись к стене, стояла ещё одна азиатка с милым округлым личиком и вдумчиво чистила ногти длинным тонким ножом. На Гарольда она бросила единственный взгляд угольно-чёрных глаз и снова занялась маникюром. На перевязи через грудь поверх колета чёрной кожи висела перевязь ещё с четырьмя ножиками. Широкий пояс украшали треугольные кусочки металла.
Третья девушка, гораздо более смуглая, но тоже высокоскулая, с раскосыми глазами и совершенно мальчишеской фигурой, сидела, скрестив ноги, у самого люка. По виду она была моложе и Ю, и второй азиатки, но смотрела плохо. Равнодушно. Как на насекомое. И поигрывала короткой дубинкой с окованным концом, к которому был приварен острый шип.
Походка Ю изменилась. Теперь она перетекала, подобно Великой Реке, медленно и неспешно, водоворотами бедер обозначая мели и обещая забвение тому, кто погрузится в ее воды.
- Марико, - голос, будто ветерок, заплутавший в бронзовом колокольчике под крышей пагоды. Рука, упершаяся в дверь у головы девушки с ножами - как изящный мост в воздушную беседку наслаждений. Губы, приникшие в поцелуе к губам - как две нежные орхидеи, сомкнувшие лепестки.
- Марико, наш господин у себя? - Быстрый кивок и еще один поцелуй.
Марико не отвечала вслух, и, кто знает, отвечала ли на поцелуи. Можно было сказать точно одно: её рука с ножом даже не дрогнула.
Дверь распахнулась также мягко и бесшумно, как ходила Ю. Женщина повернулась к Гарольду, слегка прогнулась в спине и поманила его пальцем. То, что предстало взору купца напоминало скорее дворец падишаха. Взгляд суетливо метался по ярким ковровым подушкам, грудой сваленными вокруг кальяна, щедро украшенного бирюзой и чернью. Цеплялся за персидские ковры,в которых нога утопала по щиколотку, пестро наваленные один на другой, так что под ними не было видно даже пола, за шитые золотом и серебром парчовые занавески в алькове у окна, заваленном шелковыми подушками. Натыкался на курильницы в углах комнаты, источающие чувственный и дурманящий аромат сандала и апельсина. Резкой, тревожной нотой в убранстве комнаты выделялся огромный круглый стол темного дуба, окруженный темными же креслами. Томно и жарко оплывали красные свечи в золотых подсвечниках.
Да и хозяин кабинета выглядел не совсем так, как стоило того ожидать от орка. И совсем уж не походил на орка, который занимает сколько-нибудь важное положение. Рик сидел, наклонившись над столом и рисовал чернилами на листе плотной жёлтой бумаги. Пышные манжеты фламадского кружева и рукава снежно-белой рубашки были аккуратно подвёрнуты, по груди и манжетам шла тонкая вышивка золотой и серебряной нитью. Рядом с чернильницей стоял початый высокий кубок с розовым анжуйским вином. Рика можно было бы принять за манерного аристократа - если забыть о том, что мышцы на руках чуть не рвали ткань, а нос некогда был сломан, да так и не вправлен. Рисуя, орк что-то напевал себе под нос приятным, низким голосом.
От своего занятия он не отвлёкся, даже когда следом за Ю в комнату вошёл Гарольд. Ю угрем скользнула на колени орка, обвила шею руками. Еще больше напоминая змею, волной тела прижалась к нему и улыбнулась. Рик, вздохнув, отложил перо подальше от рисунка, откинулся назад и обнял девушку за грудь. И только потом поднял глаза на Гарольда.
- Дорогой сэр, чем я обязан неожиданному, но, несомненно, приятному визиту? Раз вы уговорили мою милую девочку вас провести, я полагаю... надеюсь, что дело важное. Вероятно, стоит начать с рекомендаций.

[Spectre28 >>>]

с Ричардом и Леокатой

Царящая в комнате обстановка и выряженный в золото орк в центре её никак не укладывались в голове у Гарольда. Орки действительно часто возглавляли криминальные и полукриминальный организации, часто занимали важные посты, но тяги к прекрасному Гарольд раньше за ними не замечал.
- Здравствуйте, извиняюсь за беспокойство в столь поздний час. - Гарольд слегка поклонился. - Меня зовут Гарольд Брайнс, я бывший торговец, много лет бывший за границей. Мне порекомендовала к вам обратиться Дженни До.
Орк нахмурился, и Ю наклонилась к его уху.
- От Дженни он, мой господин, - тихая, едва слышная, медоточивая и изящная речь, ни следа акцента и жаргона, - той самой... Пушнина...
- Ах, - Рик просветлел. - Эта Дженни! Что же, милостивый сэр, вы, не скрою, возбудили моё любопытство. Понимаете ли, - его пальцы выписывали неторопливые круги на груди девушки, прикрытой только тонкой рубашкой. Почти гипнотически, - мисс Джейн скорее знакома нам по другим делам. Этой милой... пигалице пока ещё рано заниматься вещами, которые волнуют действительно серьёзных джентльменов. Торговцы, пушнина идут совсем, так сказать, иными, более сложными дорогами. Конечно, дети в наше время растут быстрее, чем бывало... вы не находите?
Гарольд усмехнулся глядя на женщину.
"Ну, с такой охраной он в любой непонятной ситуации может открыть бордель, я б сходил, не будь я праведным христианином".
- Да действительно быстро. - Орк показался ему не глупым, но очень опасным. В отличие от пьяного идиота в таверне, у этого хватало средств убить человека и уйти безнаказанным. Роскошь и дурман кальяна пришлись Гарольду не по нраву, всё это было чужим, чуждым христианину, с каким удовольствием он сейчас вдохнул бы свежего морского воздуха, поел похлёбки деревянной ложкой из деревянной миски, лёг на груботканую подушку, укрылся шерстяным
одеялом. Как непрактично, как расточительно, как... не по-европейски. - По поводу путей, не обессудьте, я много лет не был в Лондоне, но насколько я понял, лучше всего обратиться к вам.
Азиатка сладострастно вздохнула, ивой прогибаясь в руках орка. Черные глаза, еще больше потемневшие от плохо скрываемой страсти, все также пристально, почти не мигая следили за Гарольдом. Рик же спокойно кивнул.
- Ну что же, какие обиды. Мисс Джейн - милая девочка, и ничего против неё мы не имеем. Скорее, выражаем некоторое удивление неожиданно открывшимися способностями этого одарённого ребёнка. Но, пожалуй, хватит о ней, давайте лучше поговорим о том, ради чего же вы, сэр, решили обратиться ко мне. Как, скажем откровенно и без ложной скромности, вы можете быть мне полезны?
Гарольд достал из-за пазухи квиток и протянул орку. Поведение женщины его смущало, но ни лицом , ни чем другим он этого не показал.
Ю изогнула тонкую бровь и лаской, хищным хорем перетекла с колен Рика к Гарольду. Квиток, казалось, сам собой перекочевал в ее руки, а затем - за ворот рубахи. Торжествующе улыбнувшись купцу, молодая женщина снова вернулась к орку, оставив Гарольду лишь шлейф духов. Рик хмыкнул и явно привычным движением распустил на азиатке завязки рубашки, наполовину обнажив грудь. Достал - нашёл не сразу, да и не торопился - бумагу и отдал Ю. Завязывать рубашку обратно не стал. Как и уточнять, почему не прочитал квиток сам.
- Читай, дорогая моя.
Когда Юшка закончила, Стальной Рик заговорил не сразу. Сперва долго, очень долго молчал, глядя на Гарольда из-под кустистых бровей. Взгляд его не выражал ничего.
- Говорили вам - но вы не слышали. Указывали вам - но вы не видели. Но персты, в раны вложенные, не обмануть, - после странной цитаты, сложенной сразу из нескольких библейских фраз, он снова помолчал. - Мой дорогой друг, скажите, правильно ли я понял. Вы вначале заплатили налог грефье в Бермондси, а потом пришли ко мне, стальному Рику, чтобы продать меха... за которые уже уплочено. Так ли?
- Да, потому что я скорее хотел бы обменять мех, чем продать его. Меня не интересует ни обход налогов, ни связанные с этим выгоды. Я получил квиток, рассчитывая продать шкурки и купить гримуары, но законно приобрести нужные мне труды не вышло. Вот я и решил, что если уж нарушать закон, то с максимальной выгодой, а квиток теперь служит всего лишь доказательством того, что товар у меня всё-таки есть.
Любимая гадюка Стального Рика, китаянка Ю Ликиу, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, звонкая, как колокольчик под крышей пагоды в ветренный день, мягко, будто барс по насту, перешла за спинку кресла своего господина и оперлась на нее, нимало не смущаясь распахнутой рубашки. Взгляд, обращенный купцу, сулил непознанные прежде наслаждения, но было в нем и нечто оценивающее, будто молодая женщина что-то примеряла к Гарольду.
- Ложь, мой господин, - шипение змеи скорее угадывается какими-то низменными и глубинными чувствами, чем слышно ушами, - товар из Новгорода, говорил. Много и недорогой.
Орк не отреагировал сразу. Оставшись без иной возможности занять руки, он снова взялся за перо. На бумаге штрихами и линиями вырисовывалась похожая на цаплю птица с распростёртыми крыльями. Говорить это Рику не мешало.
- Вы, дорогой мой, человек явно неопытный, и только поэтому я прощаю вам невольное оскорбление, которое заключается в самом предположении, что я не смог бы проверить, есть у вас товар, или нет. В конце концов, за эту глупость вы уже заплатили, хотя и жаль, что не мне. Так же я, - он голосом подчеркнул это слово, - прощаю обман на входе. Про меха, которые, якобы, обойдутся мне недорого. К сожалению, моя дорогая Ю не отличается склонностью прощать и вообще не слишком ценит христианские добродетели, и это вам придётся решать с ней. Теперь к делу. Предположим, что я возьму меха по полной стоимости или выше - чего, как вы, сэр, понимаете, обычно просто не делается. Обычно купец несёт что-то мне и сбывает на десятую, а то и на пятнадцатую от цены, и в итоге всё равно получает больше прибыли, потому что экономит на плате короне. Я же в этом случае всё равно могу продать дешевле - и тоже остаться с выручкой. Но допустим, сэр, допустим. Даже тогда, чтобы купить что-нибудь по-настоящему интересное вроде гримуара под названием "Путь семи драконов", вам потребовалось бы больше золота, чем весит сама книга. Не меньше, - орк задумчиво пожевал кончик пера губами, - пяти с половиной тысяч фунтов. Очень сложно достать, очень редкая книга о магии стихий и море... Поэтому, мой дорогой друг, обмен на соболиные шкуры мне не выгоден не только в случае редких книг, но и, простите, в случае какого-нибудь "Гримуара Гонория". Если только у вас не завалялось - в обход налогов - ещё несколько сотен таких шкурок... или чего-нибудь другого. Поэтому, вы уж простите старого битого жизнью орка, мой интерес постепенно сменяется подозрительностью и в чём-то даже желанием проверить, а что на самом деле вас сюда привело.
- Да, нехорошо со шкурками вышло. - Гарольд пожал плечами; терпеливый орк попался, однако. - Могу вас заверить, что никакой другой цели, кроме покупки гримуара и, может быть, ещё камней яшмы у меня нет, ну и конечно я ни в коем случае не хотел оскорбить ни вас, ни вашу подручную. Но, раз уж ещё пары сотен шкурок у меня нет, что, по-вашему, может уравновесить гримуар?
- Вдобавок к вашим... хм... мехам, сервизам и остальному? - Рик откинулся на спинку кресла и, не оглядываясь, погладил Ю по руке. - Что же, дорогой мой, ответ здесь не так сложен, как можно было бы подумать. Много золота. Много драгоценностей или произведений искусства. Много услуг. Конечно, - он говорил размеренно, словно никуда не спешил. И всё так же не проедлагал Гарольду сесть, - учитывая, что слова ваши не прибавляют вам любви со стороны Ю, чьи советы я очень и очень ценю... цена постепенно становится всё дороже. Нет-нет, достопочтенный сэр, речь не о стоимости гримуаров, а лишь о том, что вам придётся заплатить напрямую Ю, чтобы она изменила мнение. В какой форме это будет выражаться, разумеется, вопрос совершенно иной. Итак, сэр, может быть, у вас есть драгоценные камни или какие-нибудь иные ценности? Другие, заранее подготовленные варианты или, скажем, предложения для торга, как водится у купцов?
Гарольд был в зол, в первую очередь на самого себя, он всерьёз задумался о том, чтобы просто выпрыгнуть в окно, но окна были плотно забиты. Было понятно, что просто уйти он не может. В таком случае, даже если ему повезёт, он потеряет больше двухста фунтов, что было совершенно неприемлемо. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы никак не показать смятение внешне.
- Я бы хотел предложить свои услуги, пусть они в основном и ограничиваются некоторыми познаниями в экспериментальной магии, но ни пушнины, ни драгоценностей у меня нет.
- Жаль, - Рик не стал уточнять, чего именно ему жаль. Или того, что нет пушнины или драгоценностей. Или того, что пришлый купец хочет предложить услуги. Или отсутствия других навыков. - Впрочем, всё в руках Божьих, и сами не знаем мы, на что способны, когда приходит нужда. Скажите мне, милостивый сэр, какой гримуар составляет вашу самую сокровенную мечту? Таинственный "Путь семи драконов", уникальная книга китайских мудрецов о магии стихий и мореплавании? Или что-то иное, не менее замечательное, зато разбирающее проблемы совершенно других сфер?
- Меня интересуют древние гримуары западного мира, в первую очередь греческие и латинские, - Гарольд почесал нос. - Особенно интересны заклинания, связанные с кровью.
Было непонятно, чего хочет орк, но что-то ведь ему было надо, иначе он не стал бы спрашивать о гримуарах.

[Leomhann >>>]

Ю лениво улыбнулась вопросу Гарольда и плавно проскользнув под рукой орка, почти легла на стол. Глаза ее вновь проследили путь от кончиков сапог до глаз купца, и было в этом взгляде что-то зазывно-хищное. Рика же эти слова заставили задуматься всерьёз. Он нахмурился и отодвинул лист и чернильницу подальше. Стянул с манжет завязки, распуская кружевную ткань. Погладил, не торопясь, Ю по спине. Поправил ей ворот рубашки так, что вырез спереди раскрылся ещё больше. И только потом ответил:
- Интересно, весьма интересно. Надо сказать, теперь я лучше понимаю, почему вы пришли именно ко мне. В других местах за такие предположения, знаете ли, могут и обидиться. Некромантия и демонология, язычество и кровь - не совсем, не совсем те слова, которые хочется произносить на исповеди. Я, милостивый сэр, конечно, тоже обижен... почти. Почти - потому что мы с вами - деловые, солидные люди. Поэтому я мог бы предложить... да, пожалуй. Что вы скажете о "Codex Latinus Monacensis"? Почти исключительно практическая, серьёзная работа по демонической магии и духам, почти всё - сильно завязано на кровь, ибо сказано, что кровь - суть душа. Но вы же понимаете, уважаемый и многознающий сэр, что подобные гримуары доставать... гораздо сложнее чем даже заказать доставку редкой книги через Португалию? Разумеется, как иностранному купцу, который вернулся, чтобы послужить уже моей любимой Англии, да за этот замечательный образец налоговой бумаги, мы могли бы сделать скидку. Не очень большую, но, возможно, получилось бы уложиться в... пять тысяч. Разумеется, разбитых на предоплату в виде ваших мехов и некоторые... услуги с вашей стороны. С такими интересами, я, друг мой, просто уверен, что вы окажетесь полезнее, чем думаете сами. Чем подозреваете.
Гарольд не ошибся с местом. "Codex Latinus Monacensis" - просто потрясающе, знать бы ещё, что это такое, но орк вряд ли пытался обмануть - положение не позволяло.
- Я согласен. - Гарольд на мгновение встретился взглядом с женщиной: она не переставал его рассматривать.
Против ожидания, ответила ему Ю. Прогнувшись в спине так, что сразу же в мыслях возникали горностаи и... очень неприличные образы, женщина, не отрывая взгляда от лица Гарольда, заговорила:
- Мой господин говорит тебе, что необходимо будет выполнить работу для него. Есть в Эссексе место, - все же, в речи китаянки проскальзывал акцент и некоторые слова она говорила смешно и неправильно, - на море. Знающие люди говорят, что там церковь, старая, как Великий Дракон, смекаешь? В ней - плита, еще от древних осталась. И много чего иного, по мелочи. Но все - нужное. Мой господин говорит, если привезешь плиту и прочее, мы заплатим тебе книгой. Мой господин еще говорит, что с тобой будет сопровождающий, и когда отправляться в путь - он найдет тебя, должен быть наготове ты. Смекай еще, что расписку надо написать сейчас. Мой господин говорит, что джентльмены могут обойтись словами, а деловые люди договоры подписывают. Вот тебе перо, - женщина конфисковала его у орка, нежно поцеловав тому руку, - вот бумага. Пиши: "Я, Гарольд Брайнс, купец, обязуюсь выполнить обещанное мною, а также внести в счет покупки книги всё имеющееся у меня на продажу имущество, как-то: собольи шкуры, сапоги и медные сервизы, общей суммой девятьсот восемьдесят фунтов".
Гарольд придвинул лист, взял протянутое азиаткой перо, через пару секунд оно быстро зашуршало по бумаге. Закончив писать Гарольд придвинул бумагу к орку. Не особо ему всё это нравилось, но больше всего на свете хотелось выйти, наконец, из этой комнаты, столько провалов за одни день, да ещё и в одном месте.
- Есть ли какая-либо дополнительная информация, которую мне следовало бы знать?
- Если бы, уважаемый сэр, не сказали того, что сказали, - неторопливо заговорил орк, - то я бы не стал такого поручать. Придумал бы что-то другое. Работы всегда много, а подходящих людей - всегда не хватает. Тем не менее, будем считать, что такие слова стали походящей рекомендацией. Найдите эту плиту, привезите мне её, господин Брайнс, и вы получите свою книгу, автор которой собрал все способы обрести богатство и славу, о каких только знал. Но позвольте дать совет на будущее. Бесплатный совет, а я такие даю редко. Не соглашайтесь и ничего не подписывайте до тех пор, пока не выясните детали. Иначе слишком легко вам будет принять отражение в колодце за луну.
- Вы правы, сэр, но я посчитал, что уже достаточно оскорбил вас и вашу, м... помощницу, чтобы ещё и занимать вас расспросами. - Гарольд мельком взглянул на женщину. - А теперь, могу я откланяться, я и так занял много вашего времени?
- Ю, дорогая моя, будь добра, проводи джентльмена, - не дожидаясь реакции, Рик уже начал снова подворачивать манжеты. Но заканчивать рисунок с птицей не стал, взял новый лист.

[Ричард Коркин >>>]

Китаянка поднялась резко, точно испуганная цапля взлетела с глади озера, и не спеша прошествовала к двери, сделав знак следовать за ней.
Она вообще все сейчас делала неспешно. Лениво распахнула двери и медленно, вынуждая семенить за собой прошла к центру комнаты. Остановилась посередине комнаты, замерев, точно забыла что-то, а сейчас вспомнила. Повернулась к купцу и, дружелюбно улыбнувшись, произнесла-пропела:
- Подойди сюда, красивый, забыла отдать кое-что.
Гарольд уже и не знал чего ждать от этой чудной, но выбора всё равно особого не было. Торговец пожал плечами, скорее общаясь с собой, чем с азиаткой, после чего спокойно подошел к ней.
Теплая, мягкая ладошка зажала рот Гарольду, Ю приблизилась к нему близко, так близко, что купец чувствовал ее дыхание, напоенное ароматом яблок. Четко очерченные, чувственные губы, которые так любил целовать Стальной Рик, сложились в ласковую улыбку. И оттого черные, бархатные глаза, что не мигая уставились в глаза Гарольда, казались более страшными. Одновременно Гарольд ощутил, как в пах снизу упёрлось острие ножа, уколов кожу через плотную ткань. Марико, приближения которой купец не заметил, прильнула к его спине, прижавшись щекой и обхватив за талию свободной рукой.
- Хочешь, я расскажу тебе историю о ветке персика и мыши, милый? - Прошелестела китаянка осенней листвой на вершине клена. - Тсс, не отвечай, просто кивни. Медленно кивни, у Марико может дрогнуть рука, если ее испугать. Она очень пуглива, наша любимая девочка.
"Курва мать, вот дурные -то". Гарольд медленно кивнул.
- Вот умница, хороший мальчик. - Ю отняла руку от губ купца и обвила его шею в почти любовном объятии - высоко-высоко, на прекрасном, стройном персиковом дереве в саду богини Син-ван-му цвела прекрасная ветвь, обильная цветами и ароматами. И вот однажды к подножию древа пришла мышь. Была она грязной, вонючей, но зато с щегольски украшенными лапками. - Губы молодой женщины ближе, все ближе, почти касаются губ Гарольда. - "Кто ты и что тебе тут нужно?" - спросила ветвь мышь. "Я хочу взобраться по дереву и украсить его яркими фонариками". - ответила мышь. Подумала-подумала ветвь, да и согласилась, хоть соседние деревья и доносили весть, что мышь эта - необычная. Позволила ветка с цветами взобраться по древу, но не было у мыши с собой фонариков. Захотела мышь еще незрелых плодов с дерева, а ветвь-благодетельницу назвала скудной и уродливой, - медленный, болезненный, почти издевательский укус за губу, - не дергайся, милый, помни о Марико. И так обидно это стало ветви, что опорочила ее мышь перед деревом, нестерпимо обидно. Что задумала ветвь мстить. Но... Грязный, мерзкий грызун пообещал услуги древу, а кто такая ветвь, чтобы оспаривать решения того, от кого растет? Но пусть мышь помнит, что ветвь пока цветет, но ведь на ней появятся и плоды... А при желании убить можно даже персиком.
Китаянка отступила от купца, жестом указывая ему на вторую дверь, противоположную той, из которой они только что вышли. В ту же секунду Марико убрала нож и отпрыгнула назад, где снова прислонилась к стене, словно ничего не было.
- Иди, - сказала Ю, - Ван Хо, - быстрый кивок на третью, доселе никак себя не проявившую девушку, - проводи господина. И помягче, не сломай ему ничего по пути, как в прошлый раз. Нашему господину он нужен целым.
"Какая ветвь? Какая мышь? Эта сумасшедшая, что, головой на плиту упала?"
Гарольд пытался сохранять внешнее спокойствие. Не оглядываясь, он молча вышел вслед за провожатой
Отойдя на несколько кварталов от трактира с оленем на вывеске, Гарольд запыхался и замедлил шаг. Начинало темнеть, изо рта шел пар - бывший торговец тяжело дышал. Упереться руками об колени мешала одежда под мышкой - он так и не переоделся. Только сейчас Гарольд начал приходить в себя. Вспомнил, что хотел зайти к родителям, но уже было не до того, да и мало ли кто мог идти вслед за ним по этим тёмным улочкам. Гарольд зашел в переулок, положил одежду на землю. С этим надо что-то делать, такими темпами его могут просто убить. Мрак сгущался вокруг него, окрашивая всё вокруг чёрным, как разлитые на бумагу чернила. Гарольд упёрся спиной о холодную каменную стену. Мало того, что он потерял все свои товары, а теперь должен ехать чёрт знает куда, так ему ещё могут просто не отдать гримуар. И ведь он будет не в состоянии, ничего с этим сделать. Он медленно и жестко провёл дрожащей рукой по щетине, выдохнул.
- Надо что-то делать. - Гарольд протянул руку вперёд, прошептал заклинание. На вытянутой ладонью заблестел огонёк; с каждым вдохом он становился всё больше, пульсируя в такт пульсу создателя. Закоулки становились всё темнее, огонь разрастался всё больше. - Либо я смогу себя защитить, либо умру.
Гарольд резко сжал руку, огонь разлетелся искрами по переулку. Вернувшись в таверну, он плотно поел и лёг спать; тренироваться сегодня было бесполезно, и даже опасно - он слишком устал.

[Leomhann >>>]

Аббатство "Explorare Perderent" - Тракт - Кентрбери.

27 декабря 1534 г. Ближе к полудню.

Магистр Циркон неторопливо рысил по тракту, щурясь от снега, бликующего на солнце, и улыбаясь своим мыслям. Двадцать лет назад, ему, тогда еще молодому и недавно призванному в Капитул магистру, отдали на воспитание группу мальчишек, недавно приведенных в орден.
Была поздняя осень. Небо, прозрачно-голубое, будто выстиранное, было пронизано нитками паутины. Пряно пахло палой листвой и скорыми морозами. На широком монастырском дворе темного камня выстроились в шеренгу мальчишки. Они были разными, эти дети. Кого-то привели родители, не в силах прокормить лишние рты. Кто-то пришел сам под ворота обители и упорно, сутками ждал, когда его впустят. Некоторых привезли братья, взявшие детей в качестве платы за работы. Но всех объединяло одно - у этих мальчиков не было иного выбора, кроме как сгинуть, умереть или стать изгоями. Они были умны, здоровы, хорошо сложены, показывали способности к магии, но - увы, их родители были бедны, а у многих - еще и незнатны. Циркон, в тонкой рубашке и штанах для верховой езды, босой, прошелся вдоль шеренги, рассматривая детей. Высокий мальчик с такими желтыми кудрями, что вспоминался ясень, усыпанный осенними листьям, слегка испуганный. Черноволосый парнишка, с короткими черными взъерошенными волосами и спокойным, даже надменным, взглядом темных глаз. Следующий - явно крестьянский сын, с лицом хитрым и лукавым, усыпанным веснушками. Все - босы, как и сам магистр. Все - раздеты до пояса и ежатся под дуновениями ноябрьского ветерка. Всех - тридцать человек. И это только у него, молодого магистра Циркона. Орден был силен и богат тогда, и мог себе позволить полное аббатство гомонящих сорванцов, которые однажды превратятся в воинов ордена, станут братьями и выйдут на тракт.
Вдали показались башни Кентербери и магистр пришпорил лошадь. Их будет потом много, мальчишек: испуганных, дерзких, смышленых. Но этими - первыми - он дорожит до сих пор

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

27 декабря 1534 г. Полдень.

Когда уличный гомон и яркое солнце сквозь ставни разбудили Эмму, было уже около полудня. Некоторое время девушка лежала, закрыв глаза и пытаясь спросонья понять, чем это таким тяжелым ее привалило. Затем вспомнила события прошлой ночи и поняла, что краснеет. Но краснеет как-то нехотя, словно отдавая дань попранным приличиями и стыдливости, которая должна наличествовать у девицы. Возможно, устыдиться в полной мере мешали сухость во рту и головная боль вкупе с мерзким привкусом. Как бы то ни было, девушка осторожно выбралась из объятий безмятежно спящего Раймона. Надела выуженную из кучи вещей на кровати шелковую рубаху и поплелась к двери. Некоторое время она безуспешно пыталась расшатать или выдернуть кинжал, которым михаилит подпер дверь. Кинжал гнулся, с гулким "бздын" стучал в дверь, но не сдавался. Эмма досадливо топнула ногой и вернулась к камину. Через четверть часа одежда, разбросанная по комнате, была сложена аккуратными стопками, в камине горел огонь, благо, что дрова Пэнси принесла заранее, а травница, вооружившись ступкой и пестиком из своего скудного лекарского арсенала , из остатков трав пыталась придумать пилюлю, которая бы и головную боль убрала, и тошноту, и ясность мышления сохранила. Получалось плохо, то ли руки дрожали, то ли травы отсырели, но пестик никак не хотел перетирать содержимое ступки в труху. А потому, девушка, злобно бурча, взяла кубок и щедро налила туда настойки мяты, ромашки и коры ивы. Вкус получился настолько гадостный, что на глаза навернулись слезы и лицо перекосило от горечи. Впрочем, то ли эта смесь трав была так хороша, то ли холодная вода в тазу оказала свое благотворное действие, но в голове перестало шуметь, тошнота отступила, а вместе с ней- и поганый привкус. Беглая послушница уселась к камину и принялась сражаться со спутанными за ночь волосами, сейчас похожими больше на копну, чем на приличествующую даме прическу. Гребень, спотыкаясь, пробирался по прядям, Эмма шипела от боли, а мысли текли медленным ручейком,л
ениво и неспешно.
Михаилит был, наверное, странным. Может быть, даже по меркам таких же, как он. Мудрым, отчего казался старше - и дурашливым, как мальчишка. Заботливым и даже нежным. Язвительным. Но все это - ровно до того момента, когда он превращался в убийцу монстров. Раймон пах можжвельником и полынью, Фламберг - не пах ничем. Нет, внешние проявления этих двух ипостасей никто бы и не различил, но Эмма... Девушка улыбнулась. Впрочем, надо признаться хотя бы самой себе, ей нравились они оба.
- Дьявол... - михаилит, проснувшись, попытался сесть, но смог лишь приподняться, после чего откинулся обратно на подушку, закрыв глаза. - В следующий раз напомни мне осторожнее обращаться с мороками. Голова болит так, словно на ней меч ковали. Или продолжают.
- А вы... - Эмма мгновение подумала и уже уверенно продолжила, - ты... не позволяй мне столько пить.
Как была, простоволосая, в той же шелковой рубахе, она пересела к Раймону на кровать, держа в руке кубок со смесью травяных настоек. Прохладной рукой провела по лбу воина, пригладила взъерошенные волосы.
- Я приготовила лекарство, - продолжила она, улыбаясь, - от головной боли. Но оно невероятно гадкое.
- Не думаю, что я почувствую вкус, - признал Раймон, пожевав губами. - Договорились.
Гримаса, когда он пил зелье, показала, что язык и горло всё-таки сохранили какую-то чувствительность. Тем не менее, зелье подействовало не хуже, чем с Эммой, и Раймон с облегчением улыбнулся.
- Ты - просто волшебница. Чего бы мы в своё время не отдали за подобную смесь. Наши, хоть и на иве, почему-то работали хуже. Гораздо.
Девушка пожала плечами. Менее всего ей сейчас хотелось рассуждать о свойствах ивы, растущей на различных берегах Темзы, способах сбора и сушки сырья и прочем, что касалось травничества. Хотелось коснуться его плеча, щеки. Не жестом лекарки, но... Беглая послушница сжала кулак так, что на ней побелели невидимые прежде пятна от ожога. Решиться, не будучи подхлестнутой вином, было непросто. Будто бы сейчас было две Эммы Фицалан, и каждая из них боролась за руку с отчаянием утопающей. Впрочем, была и третья Эмма, гораздо более практичная, нежели первые две. Она, просто и не задумываясь, нежно положила вторую руку на плечо михаилита, провела пальцами по ключице и ехидно показала язык тем двум. К счастью, последнее Раймон видеть не мог.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Михаилит молча проследил взглядом движение её пальцев и сам положил руку на предплечье Эммы.
- Вчера мы сложили интересную историю.
- Сложили. - Тихо согласилась беглая послушница. - И, признаться, я теперь не знаю, как...
Эмма опустила руку и, поколебавшись мгновение, улеглась рядом, на живот, подперев кулачками щеки. Зелье - зельем, а головная боль вспышками давала о себе знать.
- Боже, я даже не уверена, что стоит что-то говорить сейчас, - улыбнулась она. - Но история получилась ... отличная.
"Хоть мне теперь и стыдно, и неловко, и слова куда-то пропали".
- И с этой женщиной-вороном! После такой ты просто обязана на мне жениться, - серьёзно кивнул Раймон, продолжая гладить руку девушки. - Только придётся по древнему обычаю. Священники вряд ли одобрят.
- Сразу после завтрака, - в тон ему согласилась девушка, не отнимая руки, - женюсь. Верь мне и обязательно дождись.
- Ждать? Ну, нет, это скучно, - Раймон дразняще улыбнулся, а его рука скользнула выше, к плечу послушницы, - Хоть и верю. Но тебе ведь сначала придётся найти, скажем, друида, уговорить его на церемонию, возможно... убедить. Сколько ж времени займёт. Я бы лучше за компанию, вдруг пригожусь. А потом - интересно всё же, что за горами или даже западным морем. Тоже вдвоём интереснее.
Девушка подалась навстречу руке михаилита и совсем так, как он тогда в доме Симса, прижалась щекой.
- Если хочешь. Твой дар слишком ценен для мира, чтобы запирать его без пользы. Может быть, даже удастся заработать на приданое. - Последние несколько слов бывшая послушница произносила с плохо скрываемой улыбкой.
- Хочу, - михаилит притянул Эмму к себе и заглянул в глаза, - если примешь такое. Да и приданое не помешает. Иначе дворец строить не на что.
- Приму, - беглая послушница ответила на взгляд. - Только дворец... Может, без него обойдемся? Он большой, холодный, паркет воском натирать нужно.
- Необольшое поместье, - негромко согласился Раймон. Одна его рука неведомо как обняла Эмму за шею. - Где-нибудь далеко...
- Господин! - В дверь затарабанили как раз в тот момент, когда Эмма уже почувствовала прикосновения губ михаилита к своим. - Господин!
Кинжал, словно издеваясь, вторил стучащему мерзким дребезжанием.

- Ну? - рыкнул Фламберг, вырвав кинжал из щели. Под непрерывный грохот и призывы он едва успел натянуть штаны, а теперь стоял в проёме полуголый, сжав в кулаке оружие.
- Вы, почитай, сутки не выходите с госпожой, - Тоннер-трактирщик испуганно отпрянул от двери, - я уж беспокоиться начал, может, беда какая. Да и, - он помялся, - заковыка такая тут...
- Мы живы, - михаилит чуть расслабился, хотя хмуриться не перестал. Сцена, от которой его оторвали, была куда интереснее и трактирщика, и его заковык. Если этот чёртов город не провалился под землю до их прихода, то уж ещё один день, по мнению Раймона, он переживёт точно. И всё же... он вздохнул. Просто так выставить Тоннера за дверь он тоже не мог. - Как видите. Что там, говорите, за заковыка такая, мастер? И не потерпит ли она, пока мы... я оденусь?
- Да оно-то потерпит, конечно. - Краснолюд понимающе ухмыльнулся. - Менестрель этот... Эта, то есть... Ну вы, дело-то заканчивайте, да вниз спуститесь, уж удружите. А я вам там все обскажу.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Итак, мастер, что за заковыка? - К этому моменту, спустя полчаса после того, как трактирщик пытался выломать дверь, Раймон уже смирился с тем, что то, к чему они с Эммой явно шли, откладывается. Если у него и были намерения продолжить сцену на кровати, хватило вопроса Эммы: "Как ты думаешь, что там случилось?". После этого думать о чём-то другом стало просто слишком сложно. Чёртова привычка. - С менестрелей вашей. Или всё-таки менестрелем?
- Да вы сами гляньте, - Тоннер распахнул дверь, рядом с которой они стояли, и жестом пригласил войти.
В том, что менестрель - девушка сомневаться не приходилось. Обнаженная, покрытая каким-то маслом, она замерла в углу в причудливо изломанной стойке, на цыпочках, уронив голову на приподнятое плечо. Правую руку музыкантша изогнула так, будто пыталась достать что-то из-за спины. Изо рта высовывался распухший фиолетовый язык, а глаза, затянутые чернотой так, что даже белка не было видно, смотрели в одну точку. Длинные белые волосы рассыпались по плечам, отчасти прикрывая наготу, подчеркивая мертвенную бледность. При этом, девушка, несомненно, была жива. Она дышала тяжело и часто, как собака, изредка делая глубокий надрывный вздох.
Некоторое время михаилит просто смотрел на менестреля, после чего закрыл глаза, глубоко вздохнул и постоял ещё немного. А потом повернулся к хозяину трактира.
- Скажи мне, мастер Тоннер. А тот михаилит, с две недели назад, он что, просто мимо проехал?
- Да как сказать... - почесал голову краснолюд, - у Крессла добычу на деньги поменял, в церковь нашу вошел, помолиться должно быть. Побыл там недолго, а потом вылетел оттуда, да наконь. Не досуг мне, грит. И умчался, только снег за копытами кольцами.
- Ага. А к этой, - не отводя взгляда от Тоннера, он мотнул головой на менестреля. - Близко подходить не пробовали? И давно она так?
- Дык, - Тоннер удивился так искренне, будто уж такого-то вопроса от михаилита не ожидал, - кто ж к ней подходить будет, прости Господи? И как давно - не знаем. Вчерась бренчала еще вечером, потом ушла. Утром слышу - грохот. Как упала с высоты большой. Я - заглянул, и сразу к вам.
- А что бренчала? Последним-то?
- Ну эту, про зеленые рукава. Она ее все время бренчит, аж на зубах навязла уже. - Трактирщик скривился так, будто лимона хватанул.
Раймон оглянулся на менестреля. Перебрав в памяти всех известных ему монстров, он с тоской пришёл к выводу, что перед ним - одержимая. Одержимых михаилит ненавидел всей душой. Кроме того, его грызло ощущение, что платить за это никто не станет.
- Так может, так её и оставить, а, мастер Тоннер? По крайней мере, больше не бренчит.

Отчего они не могут говорить прямо, как обычные люди? Право, смешно, договариваться о чем-то, что важно обоим - языком иносказаний, как в плохой сказке. Это трудно и горько - не уметь сказать прямо о своих чувствах. Впрочем, о каких чувствах ты говоришь, Эмма Фицалан? Ты знаешь михаилита всего три дня и уже готова... Ох, не красней так жарко, не надо. Раймон все поймет по твоим щекам, а ты же не хочешь, чтобы он подумал... Или хочешь? Думай, Эмма, времени у тебя не так уж и много. Всегда можно попросить отдельную комнату, но ведь тебе страшно спать одной. И в этом - тоже никогда не признаешься. Потому что не умеешь говорить о себе, не умеешь верить в людей. Ты слишком хорошо их понимаешь, верно, Эмма? Ну что же ты плачешь? Он все поймет и по покрасневшим глазкам, а жалость тебе не нужна. Да и способен ли михаилит сострадать? Любить? И не оттого ли так хорошо с ним, что ты этого не знаешь и узнать не можешь? И главное здесь - не "узнать", а "хорошо". Решай, девочка, и не надо столь ожесточенно упихивать в сумку это прекрасное голубое платье, которое так понравилось вам обоим. Решай...
Вниз, горделиво неся голову, увенчанную короной из светлых волос, спускалась Берилл. Ни слегка покрасневшие глаза, ни легкий румянец на ее щеках ничем не выдавали метаний Эммы Фицалан.

[Leomhann >>>]

со Спектром

Трактирщик вытаращился на него со смесью недоумения и отчаяния.
- Как так - оставить? - Если некто по имени святой Кондратий еще не посетил Тоннера, то только потому что, видимо, опасался Фламберга. - Не губите, господин! От одной беды избавили же! Цену назовите свою, а мы уж оплату найдем!
С упоением предавшись горю, трактирщик не обратил внимание на приход Эммы, вставшей чуть поодаль, за спиной михаилита.
- Вы? - невольно заинтересовался Раймон.
- Мы, - закивал головой Тоннер, - и от себя чего подкину, и Совет Билберри заплатит, должно быть. Только расколдуйте, мы уж ее сами, честь по чести, в больницу какую отвезем!
- Шестьдесят фунтов - и ни пенни меньше, - Раймон, не давая времени краснолюду опомнится от названной суммы, а себе - передумать, продолжил. - Ещё понадобится святая вода и крест... хорошо бы освящённый. Если бы вы, мастер, кого-нибудь за этим отправили?.. - подумав о церкви, михаилит слегка оживился. Возможно, у него был ещё шанс выпутаться. - А то, может, священник местный справится? И возьмёт меньше, да и то, что возьмёт - на приход.
- Дык, - краснолюд притворил дверь, явно не желая видеть творящегося в комнате, - пошлю за всем, даже отца Августина позову. Но он ж... не умеет ничего. Но воля ваша, господин - распоряжусь немедленно! Шестьдесят фунтов, конечно, - Тоннер поцокал языком, - но что уж. Второй раз спасать изволите.
Ворча под нос о грабеже и разорительстве, отчего даже в стуке каблуков его домашних туфлей слышалось что-то неодобрительное, трактирщик поспешно скрылся в кухне.
Эмма вздохнула и приникла к спине воина, чувствуя тепло тела сквозь лен рубашки.
- Давай уедем отсюда, - тихо попросила она, - прямо сейчас. Билберри ворвался в комнату, как только ты открыл дверь. Меня не покидает ощущение, что городок наблюдает за нами, будто оценивает, годимся ли для этого ужина или на завтрак приберечь. Пожалуйста, Фламберг, уедем!
- Не искушай, - проворчал Раймон. Он и без того жалел, что назвал плату. - Как тут уедешь? Тоннеру такой подарок оставлять не хочется. Сперва стоит, а потом - кто её знает, что творить начнёт. Посланцы с других планов - публика не слишком приятная, а трактирщик к нам отнёсся по-доброму, хоть как считай. Паршивая отплата будет. Да и цену я уже назвал...
Задумавшись, михаилит сделал несколько шагов по коридору и обратно. Потом обернулся к Эмме:
- Главное - не пытайся её... понять. Ни в коем случае. Кто знает...
Хотя ему и жаль упускать шанс узнать - не догадаться, а узнать точно - что чувствуют, чего хотят такие визитёры, овчина не стоила не то что выделки, а даже забоя. Он помнил, как Эмма отреагировала на анку. И догадки о том, какие именно чувства испытывает нечто, что геенна не отпускает окончательно даже при выходе в тварный мир, были исключительно погаными. Подвергать бывшую послушницу такому испытанию ему не хотелось совершенно.
- Может быть опасно, крайне неприятно и больно. А потом... вытащим менестреля и уедем. Обещаю.
- Я уже почти могу управлять собой, - Эмма упрямо поджала губы, - и если мое понимание поможет лучше решить эту проблему, то почему нет? Быстрее справишься... справимся - быстрее уедем.
От неожиданного возражения обычно спокойной девушки Раймон сбился с шага, бросил на неё недоумённый взгляд и, поняв, медленно кивнул.
- То, что там - умеет управлять другими. И всё ещё остаются чувства, которые могут уходить как раз в геенну. А то и быть вовсе нечеловеческими. Но решение - твоё. Если ты полностью уверена в себе - хорошо. Если нет - я не уверен, что предпочёл бы изгонять визитёра из тебя, а не из неё.
- Можно на нее посмотреть? - попросила девушка, - мне проще, если я человека вижу. И... просто держи меня.
Михаилит ещё раз прикинул варианты. Такая Эмма чем-то напоминала ту послушницу, которая ушиблась о стальную вставку его сапога. Но одновременно казалась взрослее и увереннее в себе. И, признал он про себя, уж точно лучше его понимала, на что способна, а на что - нет. Он вздохнул. Осознал, что в последине дни делает это слишком часто и вздохнул снова. А потом крепко обнял Эмму со спины и носком сапога толкнул дверь. По крайней мере, из такой позы он легко мог отбросить девушку в сторону от проёма.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Бывшая послушница посмотрела на застывшую в углу жуткую фигуру и глубоко, очень глубоко, вздохнула.
На девушку сейчас было страшно смотреть - и без того большие глаза стали еще больше, зрачок расширился так, что от радужки осталась лишь узкая серая полоска. Она стояла, побелев до такой степени, что казалась мраморной статуей. Впрочем, сама Эмма этого не видела. Вокруг нее царила тьма, в которой яркими соцветиями гортензии вспыхивали то удовольствие, то расслабление, то застенчивость, нежность. Повиликой по стеблям вились презрение и скука, покровительственность и предвкушение. Гортензия не отторгала, не боролась с паразитом. Она таяла в сладкой неге от все усиливающих объятий, покорно склоняясь к земле...
Почувствовав, как девушка обмякла у него в руках, Раймон слегка встряхнул её, пытаясь привести в чувство.
- Берилл?
Эмма встрепенулась и еще плотнее приникла к михаилиту.
- Она не боится того, кто с ней,- заговорила бывшая послушница, не отрывая взгляда от одержимой. - Она ему покорна и наслаждается этим. Там, внутри тьма, понимаешь? Не просто темно, а именно тьма, казалось, она поглотит и меня тоже. И эта девушка... она довольна. А он - это несомненно он! - будто бы и скучает, и презирает все и всех. И - одновременно предвкушает что-то. И ему не интересны ни мы, ни то, что ее окружает.
Девушка отстранилась от воина, повернулась и заглянула ему в глаза. Сейчас она действительно была похожа на ведьму. На лицо возвращался румянец, но взгляд по-прежнему был немного безумным, пронизывающим, даже жутким.
- Ага. Наслаждается - это, наверное, хорошо, - Раймон без видимых усилий поднял Эмму и переставил к стене подальше от двери, так, чтобы её не было видно из комнаты. - А вот что предвкушает - определённо плохо. Думаю, придётся сделать так, чтобы одно так не наслаждалось, а второе - уже ничего не ждало и выметалось оттуда, куда не звали.

Отец Августин, явившийся в сопровождении Тоннера, с большим, судя по всему, алтарным, крестом наперевес, толстой Библией, бутылью святой воды и коробочкой облаток, желания изгонять бесов не излучал. Негодующе поглядев на михаилита, он сухо и коротко кивнул ему, не удостоив Эмму даже взглядом.
- Я не облечен властью и знаниями для обряда, - просветил он, - и силою Господь Бог наш меня не наделил, дабы мог я справиться с врагом рода человеческого!
Оглядев священника, Раймон был вынужден согласиться: действительно, не наделил. Хотя, как по его мнению, высказанной уверенности вполне могло хватить на демона, и даже не на одного. И отношение отца Августина к Эмме его раздражало. Сильно. Что у Симса, что - сейчас. Сейчас - больше, чем у Симса. Но, по крайней мере, тот, кажется, действительно пытался помочь, и принёс не только то, что просил михаилит, но и облатки.
- Ладно, святой отец. Нет, так нет. Значит, будем надеяться, что Господь, в милости его, наделил достаточной силой меня и госпожу Берилл, - он потянулся, чтобы забрать у отца Августина принесённое... оружие. - К слову. Тот михаилит, который проезжал тут пару недель назад. Говорят, напоследок он посетил церковь, а после этого сразу же ускакал. Вы, случаем, с ним не говорили? Не знаете, куда он так торопился и почему? И как его звали?
- Братом Вихрем назвался, - священник с грустью следил, как имущество перебирается к михаилиту. - Он исповедаться хотел, но не дождался.
- А почему?
- Не сказал, - отец Августин пожал плечами, недоуменно поглядывая на белую, как стена Эмму, - даже службы окончания не дождался.
- Ладно, - Раймон проследил его взгляд и отступился. В конце концов, зная имя брата, он найдёт его и так. И задаст несколько интересных вопросов. Прислонил к стене крест, подошёл к Эмме и обнял за плечи. - Это займёт какое-то время, но потом - мы уезжаем. Ты можешь принести мне кинжал, а потом собрать вещи и переодеться в дорожное?
- Вещи я собрала уже, - Эмма кивнула словами михаилита и улыбнулась, - кольчугу принести тоже?
Раймон задумался. С одной стороны, кольчуга могла бы частично защитить от ударов в случае чего. С другой, чертить знаки в ней было менее удобно, да и движения несколько десятков фунтов железа всё-таки сковывали. Он пожал плечами. Если не получится справится с одержимой без кольчуги, то и в ней скорее всего это не удастся.
- Нет, спасибо, - улыбка Эммы завораживала, напоминала о том, чего не случилось утром. Спину сверлил взгляд священника. И Раймон, не удержавшись, наклонился и легко поцеловал девушку в угол губ. - Иди.
И сразу обернулся к трактирщику.
- Мистер Тоннер. Мне бы верёвку покрепче. И цепь, если есть. Или и то, и другое.
Вернулась Эмма практически одновременно с краснолюдом, проявившим удивительную прыть.
- Будь осторожен, - рука слегка дрожала, когда она передавала кинжал михаилиту.
- Пф. Всего лишь какая-то тварь с другого плана, - Раймон говорил почти искренне. Если не случится ничего совсем уж неожиданного, экзорцизмы были долгими, мерзкими, грязными, но редко - опасными. При соблюдении необходимых предосторожностей, но он, казалось, запасся всем. - Уж как-нибудь.
Бывшая послушница неуверенно улыбнулась, быстро и крепко обняла Раймона, поддавшись порыву. Уходя наверх она все время оглядывалась, точно стараясь запомнить его, боясь не увидеть больше.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Когда Раймон подошёл ближе, менестрель не отреагировала. Так же женщина не возражала против того, чтобы михаилит сначала опутал верёвкой ноги от лодыжек до бёдер, захлестнув петлю через талию, а потом связал руки за спиной и примотал к телу. Для последнего пришлось силой отгибать закинутую назад руку, но демону, судя по всему, было пока что всё равно. Раймон подобную сговорчивость одобрял, но она же и настораживала. Мелкие демоны - а менестрель вряд ли замахнулась бы на кого-то из князей ада - обычно проявляли куда больше нетерпения. А так же редко смотрели свысока или скучали - для таких одержимость была не таким уж частым блюдом. Это просто не складывалось. Навевало дурные мысли. Без особой жалости затягивая узлы, Раймон упорно не ощущал в себе необходимого уровня святости, невзирая даже на недавнюю исповедь архиепископу. Слишком много всего с тех пор уложилось в эти три дня. А при одной мысли о том, чтобы исповедаться отцу Августину его начинало мутить.
"К дьяволу".
Перекладывая менестреля на тахту, Раймон заметил на полу царапины. Чтобы рассмотреть рисунок, пришлось зажечь одну из валявшихся на полу свечей.
"Вашу мать".
В самом углу менестрель при помощи стального атама выцарапала двойную пентаграмму с именами демонов - для обращения к силам ада или вызова.
"Бегемот, Асмодей... Амон, Балам... Левиафан..."
Внутри виднелись масляные следы ног.
Раймон задумался. Набор имён и качеств был не сказать, что необычным. Плотские желания, блуд, интриги, жадность. Имена и звания вполне сочетались, да и пентаграммы выглядели ненарушенными. А вот атам... сам он пользоваться стальным бы не рискнул. И сомневался, что у менестреля получилось бы лучше, чем у него. Это вполне отвечало на вопрос, почему что-то пошло не так. Вот как именно...
Он ломал над этим голову, пока - на всякий случай - привязывал менестреля к тахте, но в итоге сдался. Даже если брать высших князей, на которых определённо намекали слова Эммы, оставалось больше одного варианта. Асмодей? Велиал? Кто-то ниже, но не намного? Что ж, были и иные способы узнать.
Прислонив крест к стене у изголовья, Раймон оглядел обнажённое, блестящее от масла тело. В таком виде менестрель, пусть узкобёдрая и с небольшой грудью, за мужчину сойти уже никак не могла. Он подумал было о том, чтобы всё-таки позвать отца Августина, но всё-таки решил не смешивать работу и удовольствие от наблюдения за реакцией священника. Если уж на того так подействовала вполне одетая Эмма у Симса... вспомнив вовсе даже не одетую Эмму позже, Раймон ухмыльнулся. Но этот вид с отцом Августином он разделять не собирался точно.
Вернув внимание одержимой, он на пробу плеснул ей на грудь святой водой.
Менестрель выгнулась, широко раскрыв рот и забилась, сотрясая тяжёлую тахту. Раймон чуть отпрянул, но верёвки держались крепко. Окинул взглядом комнату, но ни свечи, ни осколки разбитого кувшина не шевельнулись. Пока. Впрочем, это всё была только разминка. Раймон улыбнулся и сбросил с пальцев несколько капель воды на лицо женщины, стараясь попасть по губам и залитым тьмой глазам. В этот раз конвульcии оказались такими сильными, что менестрель, казалось, вот-вот вывернется из пут. Изо рта на резких, судорожных выдохах вылетали клочки пены. Из-за рывков одержимой тахта сдвинулась, чуть не сбив алтарный крест.
Раймон кивнул сам себе и поиграл кинжалом, раздумывая, что делать дальше. Пока что реагировало только тело. Насыщенное духом дьявола, оно отторгало воду, отвергло бы и облатки. Лить воду в горло менестрелю скорее всего привело бы к тому, что женщина задохнётся. Что в какой-то мере решало проблему, но... не совсем так, как хотелось бы. И всё же Раймон подозревал, что демон вполне понимал, что происходит, просто хранил молчание, позволяя носителю страдать. Вполне в их духе. И всё же, у боли, которую могло выдержать человеческое тело, были пределы. Значит, требовались иные способы. Придя к этому выводу, Раймон спокойно провёл кинжалом по бедру менестреля и зачерпнул пригоршню освящённой воды.
- Мне продолжать?
- Зачем? - укоризненно произнес некто глубоким, чуть хриплым, баритоном откуда-то сверху и слева. - Тупая ведьма, еще и играет так себе. Не стоит того.
- Именно потому, что тупая ведьма, которая играть не умеет, - согласился Раймон - Фламберг. - Глупость нужно наказывать.
С его пальцев случайно сорвалась капля, скользнула по гладкому бедру и скрылась в ране. Менестреля выгнуло дугой.
- Глупость и тщеславие вечно идут рука об руку. - Демон, кажется, был склонен к софистике и явно наслаждался ситуацией, - и эта дурочка пример тому. Однако, приятель, мне даже любопытно, что тебе до нее? Неужели все дело в тех деньгах, которые ты не получишь?
- В деньгах, которые я получу, - Фламберг пакостно ухмыльнулся прямо в равнодушное лицо менестреля, - даже если придётся разрезать ей живот, набить облатками и закопать на кладбище. В освящённой земле. Это избавит местных жителей от проблемы на несколько десятков лет, или даже больше. Конечно, в таком случае проблемы могут появиться у тебя. Кем бы ты ни был. К слову, с кем имею честь? Не с какой-то ведь швалью из тех, кого на самом деле могла вызвать эта, скажем так, ведьма.
- Иногда, - михаилит чуть ли не увидел, как демон вальяжно развалился в кресле, таким удовлетворенным был вздох, - не везет даже князю. Веришь ли, не планировал в эту пигалицу попасть. Но что такое десяток лет? Пшик, ничто, в сравнении с вечностью.
Фламберг поднял бровь.
- Могло выпасть и хуже. Хотя и тощая, спору нет, да и талантом Господь обделил... пожалуй, что и правда. Для князя - на редкость дёшево, разве что какому-нибудь Гронгаду под стать.
Осколки кувшина поднялись в воздух и принялись кружиться веселой каруселью.
- Ненавижу кувшины, - слегка задумчиво констатировал голос, - не поминай имени Его всуе, михаилит. Иначе не договоримся. Я не меньше твоего хочу распрощаться с этой девицей...кстати, она девица, мда. И с этим городишкой. Тебе, вижу, тоже не терпится. Понимаю. Девица-то за дверью поинтереснее этой будет.
- Верно, не люблю непонятных городишек, - Раймон покосился на черепки и с намеком пересыпал в пальцах второй руки несколько облаток. Но Бога больше не поминал. Зато почти уверился, с кем именно разговаривает, неторопливо и вполне вежливо. Lemegeton Clavicula Salomonis называл высших демонов, у которых были все причины не любить кувшины, по именам. - И девица, не могу спорить, хороша. А вам, князь, что не нравится в Билберри? Мне казалось, наоборот, должно, должно нравиться. Но, возможно, простой михаилит видит меньше вас. Поделитесь, князь, позабавьте.
- Билберри? - Искреннее удивление. - Ты еще не понял, михаилит? Они все тут черные мессы служат. И трактирщик, и торговец, и особенно чучельник. Ну кроме священника, что на девочку твою злобно косится. И позабавиться нечем. Рутина, - черепки медленно закружились вокруг Раймона. - Изгоняй меня, что ли. А то чем дальше, тем сложнее будет, сам знаешь.
- Настоящему профессионалу просто - не так интересно. Но, князь, - Фламберг усмехнулся и поднял бровь. - Если все здесь служат чёрные мессы - уверяю, я вполне готов в это поверить, - то чем же трактирщика могла так напугать единственная жалкая ведьма? А вас, простите, должны просто приветствовать.
Тем не менее, ровный тон дался не так легко, как обычно. Если демон не врал, то Раймон мог придумать только одну причину, по которой его вынуждают проводить сложный и, главное, долгий ритуал.
"Интересно, а где сейчас Эмма?"
Демон рассмеялся совершенно по-человечески.
- Разочаровываешь, михаилит. Она его не напугала, пигалица эта жалкая, а планам помешала. Мало того, что ритуал одновременно с ними провела, и демон пришел не туда. Так еще и не тот. Впрочем, об этом они пока не знают.
Кольцо из осколков кувшина медленно, но верно сжималось.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Наверное, ни один супруг не ждет так известий из родовых покоев, нервно вышагивая по коридору, как ждала Раймона Эмма. Десять шагов вперед, два шага на поворот, десять шагов назад, до той самой двери, что захлопнулась за михаилитом. Прислушаться. Попробовать понять. Откинуть шлейф серо-бирюзового платья для верховой езды. Одернуть серый жакет, расшитый речным жемчугом. Развернуться. Десять шагов вперед... Трактирщик Тоннер с понимающим сочувствием наблюдал за ней, и эти его чувства раздражали и сбивали с настроя на комнату. Она уже велела заседлать лошадей и навьючить седельные сумки, уже спустилась с кольчугой, плащом и его новым сюрко - великолепным, черным, с серебряной вышивкой сюрко, когда осознала, что знает все ответы на те вопросы, что нашептывал ей внутренний голос в комнате наверху. Что готова на все - и ждать его, когда он вернется из очередного боевого похода, и заботиться, и... Щеки снова запылали жарким румянцем, но Эмма сердито тряхнула головой, отгоняя неуместные сейчас мысли. Позже. Все - позже. Вспомнилась и та первая встреча в монастыре, где она впервые, при постороннем человеке, да еще и - о ужас - мужчине, позволила себе быть собой. Не скрывать ни живости ума, ни порывистости характера. Вспомнила - и осознала, что закрылась от Раймона, как всегда это делала, вынуждаемая жить с кем-то, кроме себя. Но... стоило ли это делать? Что, если она сама виновата в этих иносказаниях в разговоре? Она снова остановилась у двери и прислушалась. Михаилит что-то говорил и звук его голоса успокаивал. Спустя шестой заход блужданий по коридору трактирщик сжалился над ней и, после безуспешных уговоров уйти в таверну, принес кресло. В которое Эмма и уселась с царственной осанкой и воинственным лицом, с каким, должно быть Херевард Уэйк, родоначальник семьи Говардов, возглавлял англо-саксонское сопротивление норманнскому завоеванию Англии.

- И что, - сквозь зубы процедил Фламберг, - мне с этого будет? Кроме денег, которых не заплатят? Вы, лорд Велиал, получите свободу от плана, где вам скучно. Где всё слишком мелко, - имя он бросил наугад, но Асмодей по гримуарам должен был вести себя иначе, и его имя уже стояло в пентаграмме, да ещё на ступени престолов. А прочие либо играли в войну, командуя легионами, либо испытывали куда больший интерес к миру, - откуда хочется сбежать. Нет уж. Сделки, князь, так не работают. Я могу вас освободить. Совсем, а не просто заточить во что-то другое. Под гарантии. Только их маловато будет, для вашего-то ранга. Для альтернатив.
- Ты предлагаешь мне сделку? - Удивился Велиал. В воздухе запахло свежестью, как после грозы и осколки кувшина упали на пол. - И что же ты хочешь?
- Я?! - Раймон - не Фламберг удивился в ответ искренне, от души, до запаха, который остаётся после грозы. - Простите, князь. Mea culpa. Мне казалось, что это вы чего-то хотите и чего-то просите. Со своими желаниями я справлюсь сам. В отличие от вас, я волен их исполнить. Что ж, если так...
- Скучно. - Осколки кувшина снова взелетели и слепились в странную фигуру. - Гарантии, контракты. Будто два старых законника. Крючкотвора. И торопишься. Услуга за услугу - вот моя цена сделки. Кровью крепить не будем, не обессудь, замарашка эта не годится.
- Скучно, - эхом отозвался михаилит. - Но я не настолько тороплюсь, князь. И, раз ты заговорил о контрактах, то уж условия-то стоит прояснить.
- Торопишься. - Назидательно повторил демон, добавляя к композиции из остатков кувшина бутылек из-под масла, которым была обмазана девушка. - Давай так, михаилит. Ты знаешь, кто я, знаешь имя. Это тебе дает власть надо мной сейчас. И, при соблюдении некоторых условий - потом. Что ты скажешь, если я предложу свою помощь один раз, когда ты посчитаешь это нужным и призовешь меня?
Раймон поморщился. Дополнительные условия его душу не грели вовсе, а без них такое предложение выглядело куда менее привлекательно.
- Скажу, что мало предлагаешь, князь. Я так и впрямь могу подумать, что ошибся с именем, и вместо этого общаюсь с мелким демоном последнего легиона. К тому же, какую в точности услугу ты взамен хочешь получить от меня?
- Князь Велиал, он же ангел от Престола Его Агриэль, желает, дабы ты выпустил его из узилища плоти этой девицы, - скучающим, потерявшим окраску голосом произнес демон. Голос прозвучал так близко, будто он стоял лицом к лицу с михаилитом. - Меня, то есть.
Михаилит прикусил губу, перебирая в пальцах облатку. После глейстиг у него не было ни малейшего желания попадаться таким же образом второй раз. Но демон сформулировал всё точно, и даже назвал не одно имя, а два. В этом случае условия в виде печати могли даже не понадобится. И, несмотря на то, что Велиал не предложил ничего больше, Раймон медленно кивнул. Одна услуга - так одна. В конце концов, демон был прав. Он действительно торопился. И затягивать этот разговор не хотел и по этой причине тоже. Совершенно. Даже если не думать о том, что Велиалу могло снова стать слишком... скучно.
- Помощь, один раз, по моему призыву, когда посчитаю нужным. Поклянись своим именем и своим словом, князь Велиал, ангел от Престола Его Агриэль.
- Именем своим я, ангел от Престола Его Агриэль, отверженный князь Велиал, клянусь, - с оттенком грусти произнес демон, - что слово свое сдержу и помогу этому человеку посильно, по первому зову.
Остатки кувшина рухнули на пол с такой силой, будто их кто-то со злобой швырнул.
- Освободи меня и сможем скрепить договор рукопожатием, - мирно продолжил Велиал.
- Сможем, - Раймон почувствовал, как его начинает затягивать... не вполне усталось. Возможно, отголосок скуки Велиала. Мысленно встряхнувшись, он улыбнулся: - Никогда не доводилось жать руку демону, а новое мне интересно.
Демон не ответил, и михаилит поправил чуть покосившийся крест. Без сопротивления демона всё должно было оказаться проще...
"Нет. Не всё. Только эта глупая неудачливая ведьма. А вот остальное..."

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Он сбрызнул менестреля святой водой. Та захрипела и выгнулась, пытаясь спастись от летящих капель, но их было слишком много.
- Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri... - Раймон знал ритуал, в отличие от отца Августина, к которому, возможно, был слишком суров. Если демон всё же говорил правду - а это могло многое объяснить, - управлять приходом в таком городке было тем ещё удовольствием. С другой стороны, получалось, что паршивый из священника пастырь. Слепой. Разве что в декольте смотрит.
- ...christianae fidei Mysteriorum virtus. Imperat tibi excelsa Dei Genitrix Virgo Maria, quae superbissimum caput tuum a primo...
Всё шло как должно. Слова, зазубренные годы назад, легко стекали с языка. Капли освящённой воды стекали с небольших грудей и узких бёдер, на которых почти не осталось масла, зато появились жестокие ссадины от пеньковых верёвок. Впрочем, ничего важного менестрель себе не повредила. Пока что. Хотя, вероятно, это сделают за неё.
- ...vocibus laudant, dicentes: Sanctus, Sanctus, Sanctus Dominus Deus Sabaoth...
"И, если демон всё же прав, хотел бы я знать, что делать. Поронец ещё этот... и ребёнок. И Кейт".
Из чего получаются поронцы - Раймон знал. Как знал и то, что порой происходит на чёрных мессах во время ритуалов. И всё же... один рыцарь против городка - такое работает только в сказках. Даже будь он рыцарем и имей глупость нацепить сияющие доспехи. Констебли, суд? Но доказательств так и нет, если не считать слов Велиала. Михаилит представил, как вызывает демона коронным свидетелем, и чуть не пропустил слово.
- Oremus. Deus coeli, Deus terrae, Deus Angelorum, Deus Archangelorum, Deus Patriarcharum, Deus Prophetarum, Deus Apostolorum, Deus Martyrum, Deus Confessorum, Deus Virginum, Deus...
Ясно станет, вероятно, уже по реакции Тоннера... Если ему нужен этот демон, и он не знает, что визитёр не тот, то просто так не отпустит. Да и прочие не отстанут. Тогда можно будет думать и считать. Всегда есть варианты. Пусть даже только свечи и зеркала.
Оставлять за собой такое гнездо ему претило, но если придётся, он просто возьмёт Эмму и уедет - в этом михаилит даже не сомневался.
- Et aspergatur locus aqua benedicta, - выдохнул, наконец, Раймон и добавил: изгоняю тебя, Велиал, и заклинаю именем Господа нашего Иисуса Христа: оставь эту женщину и не возвращайся к ней боле. Amen.
Худенькое тело неудачливой ведьмы выгнулось так мучительно, что затрещали веревки и, похоже, кости. Она пронзительно закричала, из родимого пятна под грудью полилась кровь - и стало тихо. Так тихо, что исчезли даже голоса и шаги за дверью. Затем в воздухе, пропитанном тишиной, мелькнула золотая искра. Потом - еще одна, и вскоре комната была заполнена мельтешением, смотреть на которое было больно глазам. Искры роились вокруг чего-то, будто обрисовывая, выстраивая контур. Вспышка света ослепила на миг михаилита.
- Подтверждаю свое имя и данное мной слово, - Велиал, широко улыбаясь, протягивал узкую ладонь Раймону. Выглядел демон скорее ровесником Фламберга. Пожалуй, они даже были похожи - того же роста, такое же узкое лицо с высокими скулами, тот же разрез глаз, та же посадка головы. Лишь взгляд не выражал ничего. Бусины цитрина, украшающие черную рубаху демона, его узкие штаны и даже сапоги, хотя бы мерцали при свечах. Глаза же - были желтыми и пустыми.
Отметив сходство демона с тем, что обычно видит в зеркале, Раймон молча проглотил намёк и пожал протянутую руку. В конце концов, такое, действительно, случалось не каждый день.
- Что собираетесь делать дальше, князь?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Нет ничего хуже, чем ждать. Время, ехидно хихикая, медленно уползло в темный угол, туда, где застыл отец Августин, и свернулось клубочком. Эмме тоже хотелось снять чертов корсет и удобнее устроиться в кресле, неожиданно показавшемся очень уютным, но Берилл, с ее надменным видом и горделиво вздернутой головой, не могла себе позволить подобное. Тем более - при священнике, так и излучавшем странную смесь из любопытства и презрения. За дверью раздался пронзительный крик. Эмма дернулась было порывисто, но вспомнила строжайшее запрещение вмешиваться когда-либо - и лишь вцепилась руками в подлокотники. Обострившимся от волнения слухом уловила голос Раймона - и осознала, что все это время дышала через раз. Нога в изящно сшитом сапоге сама собой нетерпеливо и нервно застучала по полу, привлекая взгляды отца Августина.

- Подожду, когда ты меня отпустишь, - голос Велиала не изменился, но в нем исчезла вальяжность и лень. - И в родные пенаты. Но сначала поинтересуюсь, что ты думаешь делать с пигалицей?
- С ней? - Раймон кивнул на лежавшую без сознания менестреля. - Скорее всего отдам местным, чтобы те, хм, отвезли в госпиталь. Не могу сказать, князь, что у меня будет болеть за неё душа... сильно.
- Не советую, - демон явно забавлялся ситуацией. - Снова торопишься. С женщинами вообще, - неприличный жест, - вдумчиво нужно.
- Будь ты проклят, - казавшаяся бездыханной девушка подняла голову. Карие глаза ее горели ненавистью. - Я почти получила дар, какого ни у кого не было, - демон, в ответ на взгляд Раймона, недоуменно пожал плечами, - ты все испортил! Ненавижу!
- А что мне с неё? - Раймон, не обращая внимание на менестреля, почесал подбородок. - Злая, глупая, играет плохо. Колдовать не умеет толком. Даже будь красивой - не задумался бы. А что, князь, посоветуете?
- Это просьба? - снисходительно усмехнулся демон, - снова торопишься. И в кости тогда поторопился. Отдай эту пигалицу... мне. А сам к девочке своей поспеши, заждалась уже. Да и к обряду она пока... пригодна, - глаза Велиала вспыхнули цитринами.
- Это просьба, князь? - улыбнулся михаилит в ответ. За дверью, несмотря на намёки Велиала, пока что не происходило ничего... громкого. - Признаться, поскольку она очнулась, я почти предпочёл бы убить её сам, но... забирайте эту пигалицу. Отпускаю.
- Позволь тебе совет дать, михаилит. Считай это княжеской милостью, а не услугой. - Демон подхватил на руки менестреля, прищурился и начал медленно таять, рассыпаясь на искры. - Не торопись.

При виде выходящего из двери михаилита, Эмма просияла солнышком, полетела навстречу, улыбаясь так радостно, точно Раймон вернулся не из соседней комнаты, а из дальнего похода. Было наплевать на косые взгляды священника, на вездесущую Пэнси, снующую по коридору без дела. На трактирщика, который умиленно закивал головой, наблюдая эту картину. Прильнуть, ощутить тепло тела, счастливо вздохнуть. И радоваться, радоваться, неприкрыто, смущая этой радостью всех. И удивляться ей самой.
- Ну, ну, как я и говорил, ничего по-настоящему опасного, - Фламберг на долю секунды застыл, но тут же обнял её в ответ и прижал к себе. - К сожалению, получилось, попущением Господним, не совсем так, как хотелось, мастер Тоннер, но закавыки вашей, скажем прямо, больше нет.
- То есть, как это - нет?! - То ли удивился, то ли возмутился трактирщик, - померла, что ли?
- Не совсем, - выдохнул михаилит сокрушённо в волосы Эммы. - Оказалось, что это был не просто менестрель, а ведьма, которая сама на себя всё и навлекла, да только ритуал, видать, пошёл косо. И когда приблизился уже миг изгнания, последнее наложение aqua benedicta и именование, демон не выдержал, обхватил богопротивную тварь и унёс с собой в ад, где ей самое место.
На трактирщика жалко было смотреть. Он весь как-то сник, лицо собралось некрасивыми морщинками и Тоннер будто состарился лет на десять.
- А зачем она ему? - Вопрос явно был не тот, который краснолюд хотел задать, заглядывая в пустую комнату.
- Зачем демон унёс грешницу сразу в ад? - михаилит поднял бровь. - Отец Августин, думаю, сможет ответить на это лучше меня. Что ж вас так расстроило, мастер Тоннер?
- Нет, господин, ничего. - Краснолюд тяжело вздохнул и внимательно осмотрел михаилита, будто подозревая, что тот спрятал менестреля за пазуху. - Ничего. Расчет полный будет, значит?
- Так закавыка-то ушла, мастер Тоннер? Так или иначе. Вот, пустая комната. А расчёт и правда бы полный. Как бы не с переплатой. Потому как, знаете ли, после того, как отнёс демон ведьму в геенну, ему хватило наглости и гордыни вернуться и попробовать проделать то же и со мной. Но как вера стоит на святой Троице, так и у меня были и знания, и чистота души, и инструменты, поданные отцом Августином, - михаилит говорил, не торопясь, наблюдая за лицом Тоннера. - Так что сидеть ему теперь в кинжале на веки веков. Оружия жаль, конечно, но придётся оставить где-то в святом месте под алтарём... хотя бы и в Кентерберийском соборе.
Эмма хмыкнула в рубашку Раймона и приподняла голову, чтобы посмотреть на лицо трактирщика. Тоннер побагровел лицом, но промолчал. Кивнув отцу Августину, он быстро вышел в кухню, откуда донеслась брань и грохот посуды. Священник с удивлением посмотрел вслед ему, улыбнулся михаилиту с неожиданным уважением и ушел в комнату, где была одержимая.
- Что он чувствовал? - тихо поинтересовался у Эммы михаилит, когда они остались одни. - Тоннер?
- Злость и досаду. - Не задумываясь, ответила девушка. - Как будто ты у него кошелек украл.
- И вряд ли из любви к менестрелю... интересно. Паршиво, но интересно. Укладывается. Хороший кошелёчек, даже два. Увесистые такие. Как вы, госпожа Берилл, смотрите на то, чтобы получить оплату, а потом проведать новорожденного сына господина Симса и его жену? Пока я проведаю его самого. Кажется, стоит и с торговцем поговорить про украденные кошельки, если ещё не поздно. После этого мы, не будучи странствующими рыцарями, уедем как можно скорее.
Эмма неохотно кивнула. Задерживаться в Билбери ей не хотелось даже на мгновение. Даже несмотря на то, что предстояло ехать в ночь.
- Я велела седлать лошадей. - Сообщила она негромко, прижимаясь к груди воина. - И очень волновалась.
- За демона? - улыбнулся Раймон. - Зря. Моя жестокость сильно преувеличена. А лошади - это хорошо и правильно. Молодец, хорошо подумала. И про остальное, вижу... тоже подумала, и тоже хорошо, - с видимой неохотой отстранившись, он принялся натягивать кольчугу.
Вернувшийся Тоннер со злобой протянул увесистый кошель с деньгами михаилиту. С внезапным интересом оглядев улыбающуюся словам михаилита Эмму, точно увидел ее впервые, он заглянул в комнату менестреля,из которой отец Августин уже унес церковное имущество, и произнес:
- А может переуступите кинжал, господин мракоборец? Полную цену дам, чтобы, значить, лежал он у нас под алтарным камнем в церкви. Как напоминание о грехах наших.
- А отчего бы нет? Ехать далеко не надо, - михаилит, успевший натянуть поверх кольчуги сюрко, довольно взвесил кошелек на руке, распустил завязки и протянул Тоннеру золотой соверен. - Плата за постой, мастер, за вашу отличную комнату. И отдельно - за обслуживание, значит.
Лицо краснолюда отобразило гамму разнообразных эмоций: от надежды до жадности, что вызвало еще один смешок у Эммы, уже одетой в шубку глейстиг.
- А кинжал, - продолжал Раймон. - Я и правда отнесу в церковь. Сам, чтобы больше никто душой не рисковал. И будет он там напоминать о грехах. Годится вам такое, мастер Тоннер?
Трактирщик медленно и неохотно кивнул.
- И сделаю это я без отдельной платы, - закончил михаилит. - Потому что заповедано нам помогать ближним выйти на дорогу к свету.

[Leomhann >>>]

Всю дорогу от таверны до дома Симса Эмма молчала, потупясь и точно стыдясь за свой порыв. И лишь при виде знакомой двери, она подняла голову.
- Ты позволишь мне подождать здесь, с лошадьми? - Негромко спросила она. - Неужели так необходимо мнение лекарки о матери и младенце?
- И так, и не так, - михаилит соскочил с лошади и подошёл ближе. Говорил он тихо, вынуждая девушку наклониться в седле. - Мне нужно убедиться, что ребёнок - жив и всё ещё остаётся тем самым ребёнком, не больше. Если всё так, то потом... потом Симса я могу запугать и сам. Наш трактирщик не производит впечатления человека, который хорошо умеет скрывать эмоции, - он помедлил. - Дело вот в чём. Подозреваю, что ребёнок был ему нужен не только для того, чтобы наследовать лавку. Слишком много в этом городе и монстров, и чёрной магии. И поронцы могут получаться из детей, которых использовали в ритуалах. Как знать... сможешь?
- Смогу.

Чета Симсов, вопреки всем ожиданиями, сидела в той же гостиной. Счастливая Кейт баюкала на руках младенца, довольством и нежностью напоминая одну из тех умиротворенных своим материнством мадонн, что так любят изображать флорентийские художники. Симс, любовно поглядывая на жену, перебирал какие-то бумаги. При виде Раймона и Эммы они просияли.
- Господин Фламберг! Какая честь для нас, правда, Кейт? - Торговец вскочил и засуетился, придвигая к огню еще пару кресел. - Признаться, я надеялся, что вы зайдете попрощаться перед отъездом, вы так много сделали для нас! Я просто в неоплатном долгу перед вами! Признаться, я хотел просить, чтобы вы и госпожа стали крестными для моего сына, но отец Августин сказал, что супруги не могут крестить одного и того же ребенка, а братья вашего ордена не имеют собственного имени... Что весьма огорчило, ведь лучших крестных я бы не мог и пожелать! Присаживайтесь, господин Фламберг! Госпожа! Хотите вина?
Эмма недоуменно и с тревогой посмотрела на Симса и легко потеребила руку михаилита, обращая на себя внимание. Она твердо помнила, что отец Августин окрестил младенца через час после рождения, в ее присутствии. Младенца нарекли Чарльзом и крестной матерью его была Джейн. Торговец нагло врал и ей для этого не нужно было даже пытаться прочувствовать его. Раймон снова затевал какую-то странную игру, которой она не понимала. Но должна была поддерживать.
- Милый, - обратилась она к михаилиту, - как жаль, что мы уже не можем помочь с крещением. Чарльз обещает вырасти в премилого мальчика.
"Пойми меня, Раймон, о пойми!"
Раймон помедлил только миг, сжал руку Эммы и улыбнулся торговцу.
- Значит, крестины ещё будут? Вы уже назначили время? Признаться, мастер Симс, после стольких трудов было бы крайне любопытно принять участие. К сожалению, мы с госпожой вынуждены уехать из города на несколько дней, но затем вернёмся... очень бы не хотелось пропустить. Как вы и говорите, михаилитам очень редко выпадает подобное удовольствие.
- Да, как раз вот и собирались в январе, - просиял Симс, - было бы замечательно, если б вы, господин Фламберг, согласились стать восприемником от купели! Госпожа, думаю, не обидится, ведь она приняла его в свои руки!
- Прекрасно. Второго... или третьего числа? Вы, мастер, только назовите день и место.
- Третьего, третьего, - закивал торговец, - в церкви нашей, где ж еще? Так мы ждать вас будем, правда, Кейт?
Кейт Симс радостно улыбнулась михаилиту.
- Обязательно, - Раймон приобнял Эмму и кивнул чете Симсов. - Такое пропустить будет никак нельзя.

[Spectre28 >>>]

с Ричем и Леокатой

Гарольд Брайнс, торговец.

28 декабря 1534 г. Бермондси. Утро

Побрившись и позавтракав, Гарольд приступил к практике с огнём. Заниматься в помещении было опасно, так что он заранее приготовил деревянное ведро с водой. Заперев дубовую дверь, и сняв верхнюю одежду Гарольд уселся прямо на холодный пол, лицом к камину, вытянул правую руку вперёд. В ответ на произнесённое заклинание в руке расцвело алое пламя, оно медленно выросло до фута в высоту затем, повинуясь приказу, резко уменьшилось до размера шиллинга. От огня по всему телу волнами расходилось тепло. Гарольд попытался придать ему округлую форму. Завибрировав, огонь послушался, и уже через мгновение погас. Гарольд широко улыбнулся, всё действие заняло не более 10 секунд. Огонь ему был нужен, глупо было и думать об успехе без боевой магии - будь задание, которое дал ему орк, таким простым, за него не полагался бы бесценный гримуар. Относительно бесценности награды, приходилось верить орку и надеяться, что один из королей улиц не захочет подрывать свой авторитет. Гарольд начал отжиматься. Предстояло очень опасное предприятие. Он понимал, что в деле, которым он занялся, неспособность защититься может стоить жизни. Для того, чтобы изучать бытовую, полезную человеку магию, придётся создать базу, нужны деньги на снятие жилья и инструменты, камни, гримуары, да и кто знает, что ещё может понадобиться для экспериментов. Отжиматься становилось всё труднее. Что поделать, придётся отвлечься от навигации. Азиатки и орк опасны, но думать сейчас об этом бесполезно, он всё равно поедет на это задание. Сейчас можно было только подготовиться: проверить одежду и оружием, запастись едой, купить лошадь, она была просто необходима, хоть и стоила немало. Со лба Гарольда на деревянный пол закапал пот, он остановился. Гримуар, за прогулку до какой-то там церкви, ну да, кончено.

Бермондси. Платные конюшни. Утро.

Запахом прелого сена и теплом, ржанием и возней лошадей встретили Гарольда платные конюшни. Черный котенок скатился со стога сена в погоне за соломиной и, увидев купца, зашипел, выгнув спину. Сделав несколько неуклюжих, смешных скачков в сторону чужака, он запутался в лапах и упал на бок, но тут же отвлекся, принявшись играть кусочком яркой ткани. Рыжий, конопатый мальчишка с пустым ведром, бегущий из денника приветливо улыбнулся щербатым ртом торговцу. Внутри конюшен было шумно и светло. Невысокий орк неторопливо оглядывал каждое стойло, каждую лошадь и здороваться с Гарольдом не спешил, будучи то ли слишком занятым, то ли намеренно игнорируя посетителя.
В нос ударила стойкая вонь навоза. Гарольд, привычный к морской торговле недолюбливал лошадей, особенно за их запах. "Ну и мороки будет с этой скотиной," -,думал он про себя. Выждав немного, и видя, что орк так к нему и не повернулся, торговец тихо вздохнул и заговорил первым.
- Здравствуйте, извиняюсь за беспокойство, не могли бы вы уделить мне немного времени? - Говорил Гарольд спокойно, взгляд его ничего особо не выражал. Ему всё меньше интересна была вся эта затея. Если бы не истощение и необходимость покупки лошади, он бы с куда большим удовольствием провёл весь день, занимаясь магией. Мало того, что ему пришлось тащиться по морозу сюда, нюхать эту вонь, так ещё и конюший изволит выделываться, можно подумать у него нет прохода от покупателей.
Орк, в этот момент осматривавший копыта пегой лошади, вздрогнул, точно только что заметив посетителя. Он выпрямился, любовно потрепал лошадь за ушами, подул ей в теплый, бархатистый нос, огладил шею, и лишь потом, продолжая наглаживать кобылку, ответил:
- И вам доброго утречка, господин. Простите, не приметил. По конюшням-то много народа ходит, - конюший с подозрением оглядел Гарольда и лицо его выразило смятение и недоверие. - Чем помочь могу?
Гарольд просветлел, даже слегка улыбнулся. Конюший ему понравился, бывает так, что по первой фразе, по первому жесту видно, что с человеком, в данном случаи орком, можно иметь дело.
- Ещё раз извините за беспокойство, - уже куда более дружелюбно сказал торговец. - Правильно ли я понял, что к вам можно обратиться насчёт покупки лошадки?- Хотелось побыстрее закончить, а самым простым путём было понравиться продавцу.
- Лошадку-то можно купить, - посветлел лицом конюший, - вот, к примеру, Искрушка.
Орк бережно погладил кобылу по носу и горделиво провел ее мимо Гарольда, точно приглашая полюбоваться статями.
- Искрушку хозяин забыл у нас, да, моя хорошая? Но мы не расстроились, нет. Она ведь у нас послушная, умная девочка. Хороших норманнских кровей, господин. Не боевая лошадь, конечно, но и из-за пустяка не взбрыкнет. А если вы к ней ласковы будете, то и она вам благодарностью ответите. Лошади, они вообще на ласку отзывчивые. По мне, так лучше собаки, лучше кошки, господин. И преданные они, доверчивые. Их предают, бросают, а все равно ведь к человеку тянутся! - В голосе конюшего зазвучала неподдельная горечь.
Пока орк говорил, Гарольд, случайно взглянув в сторону, увидел давешнюю знакомую. Дженни До, если это было её настоящим именем, выглядела гораздо приличнее, чем позавчера, несмотря на залатанную и слишком большую куртку. Девочка остановилась у крайнего денника и с интересом разглядывала молодую рыжей масти кобылку, которая тянула к ней изящную голову и фыркала, словно общаясь. Дженни временами с явным интересом что-то говорила в ответ, но слишком тихо, чтобы можно было разобрать.
- Вижу, вы с душой подходите к делу, видать не мало здесь проработали. - Гарольд упёрся взглядом в девочку, надеясь, что орк сам расскажет о ней.
- Да уж, почитай всю жизнь, - согласился орк, глядя вслед за купцом на ребенка и явно не находя в ней ничего необычного. - Вам для чего лошадка, господин? Ежели перед дамами пофорсить, так тут таких если пару найдем, то хорошо.
- Мне бы боевую, смелую лошадку, если такая у вас найдётся. - Гарольд продолжал поглядывать на девушку. - А это кто у вас, помощница?
- Боевые дорого стоят, господин, выучках у них особая, - покачал головой конюший, - не держим, да и не оставляют их. Вот Искру и возьмите. И умница, и красавица.
Орк глянул на девочку, улыбнулся ей, как старой знакомой и с теплотой ответил:
- Дженни-то не помощница, так, с лошадками поговорить приходит. Балует их, а мы - ее, посильно.
- И во сколько мне встанет такая красавица? - Гарольд со знанием дела разглядывал лошадь: копыта, зубы, грива, хвост. В лошадях он был не специалист, но общие правила знал хорошо.
- Семьдесят фунтов, - с сожалением произнес конюший, обнимая Искру за морду, - ни пенни меньше, господин. И без того дешево отдаю, застоялась она, моя красавица. Гулять ей надо, тракт под копытами чуять.
Гарольд вздохнул.
- Жаль, скотинка-то действительно хорошая. Подешевле у вас не найдётся, не хватает мне на эту красавицу.
- Скотинок не держим, - поджал губы конюший, - подешевле у цыган ищите, господин. Там и скотинку какую найдете.
- Ну не сердитесь, не сердитесь. Понимаю, что назвать при вас лошадь скотиной, всё одно, что обозвать меч - ножом прямо в кузне. Больше не буду. И всё же, будь у вас лошадка хоть за шестьдесят, я бы взял тут же, деньги у меня с собой. Понимаю, что скряжничать тут глупо, она, чай, и жизнь спасти может, ну ежели не хватает. А что до цыган, знаю я их, морят коней голодом, в конюшнях раздрай, вот те и мрут. - Гарольд тяжело вздохнул, даже немного погрустнел. - А что им цену то набивать, раз и так помрёт, да только на такой потом и мили не съехать.
- Шестьдесят... - казалось, эта сумма причиняет орку боль. - Они ж, господин, как дети нам. Столько ухаживали, лелеяли, а вы - шестьдесят... - конюший, не переставая гладить лошадь, тяжело вздохнул. - От сердца отрывать приходится, вот что я скажу. Давайте так, господин. Шестьдесят фунтов - и вы ещё денёк в конюшне отработаете. Сколько того дня осталось. Эдак-то, понятное дело, по десять фунтов за день я помощникам не плачу, так что выгода вам большая, если рук испачкать не боитесь.
От самой идеи торчать в конюшне до вечера у Гарольда заболела голова. Казалось, вонять стало в два раза сильнее, но торговец прекрасно понимал, что упрямый орк, которого слово "скотинка" обидело, может и не уступить десять фунтов, а жить на что-то надо, раз шкурок больше нет. Через несколько минут Гарольд уже грел воду, потом носил сено, кормил и расчёсывал лошадей. Благо, конюший, видимо, всё-таки решил не заставлять гостя вычищать навоз, и оставил ему более-менее чистую работу, которая, тем не менее, к полудню окончательно вымотала Гарольда. Оторвало от дел его касание за плечо. Обернувшись, Гарольд увидел высокого тощего стражника с начинающими седеть волосами. Кажется, именно с этим человеком два дня назад на рынке спорил Логан-торговец.
- Господин? - в глазах стражника мелькнуло узнавание, словно он тоже вспомнил тот случай. - Я с поручением от констебля. Приглашает он, значит, вас в контору, и побыстрее. Работа, конечно, работой, но, думаю, хозяин не против будет?
Орк, который тревожно наблюдал за сценой, истово помотал головой и на всякий случай махнул рукой.
Гарольду показалось, что у него вскипит мозг, было ощущение, что под череп вылили котелок кипятка. Торговец был без понятия, что ответить, если спросят о квитке. Рик его может просто убить, а в тюрьме нынче не особо - то и топят. Надо было успокоится. Гарольд глубоко вдохнул и выдохнул, ни вонь, ни усталость его уже особо не волновали, сердце билось, как сумасшедшее. Ничего, ничего у них на него нет: налоги уплачены. Не их собачье дело, куда делся товар, не их дело, чем он тут занимается. Вообще не понятно, что они могут от него хотеть. Гарольд улыбнулся стражнику.
- Ну раз господин конюший меня отпускает, почему бы и не пойти.

[Хельга >>>]

(с Леокатой и Спектром)

Джеймс Клайвелл

28 декабря 1534 г. Бермондси.



Утро констебля началось еще затемно. Непривычно было просыпаться в своей постели, дома, в тишине и уюте. Первое время он просто лежал, наслаждаясь покоем. Затем в мысли, насмешливо улыбаясь пришла проныра Дженни Хейзелнат, волоча за собой воз размышлений и Клайвелл со вздохом сел. Вопреки всему, об убийствах не думалось. Первым с воза упал черноволосый и синеглазый с глупыми сервизиями. Логика этого торговца не укладывалась в понимании констебля. Зачем идти к грефье и платить налоги, а потом искать пути сбыта, которыми пользуются контрабандисты? Хотя, платил ли он налоги? Необходимо выяснить. И зачем ему древние книги по магии? Джеймс отбросил бы этого типа в сторону, но это не менее странное ограбление складов... Далее, как камешек из рукава, выскользнул михаилит, почему-то с послушницей поперек седла. Чертов Ричард Фицалан! Из-за каких-та ста фунтов, ничтожной, нищей оплаты пребывания в обители! Выслеживай теперь послушницу по всему графству, пиши в соседние, жди нахлобучки от шерифа. И ведь все сведется либо к расписке от девушки, либо к трупу в канаве. Был вариант еще и с кольцом на пальце, но Клайвелл отмел его, как заведомо нелепый. Но, черт побери, он был бы благодарен неведомому михаилиту, если бы тот догадался хотя бы на первое время купить простенькое, гладкое кольцо, которое сошло бы за обручальное. И соврать, что венчались тайно, у неизвестного священника, да еще и при открытой двери в часовне. Уличить его во лжи было бы невозможно, а жизнь значительно облегчило всем троим!
Мысли лениво текли даже тогда, когда Джеймс, поцеловав в теплую макушку сына, положил рядом со спящим мальчиком камешек проныры. Убийства занимали его сейчас гораздо больше неблагоразумных послушниц и синеглазых торговцев. Где-то глубоко внутри таилось ничем пока необоснованное подозрение, что мертвец в лесу напрямую связан с сестрой Эмилией. Там же, подспудно, казалось, что монахиню убили не просто так, а преследуя какую-то, еще не выясненную цель. Но явно не из мести, и не из желания таким способом испортить гобелен. По дороге в контору вспомнилась Мэри Берроуз. Клайвелл не хотел признаваться себе в том, что его волнует судьба дочери мельника, запрещал думать о том, внял ли его предупреждениям негодяй Джек. Странно, что лесные банды причиняли больше беспокойств, нежели городские. Короли улиц жестко держали в узде своих подчиненных, чем не могли похвастаться ватажные главари. Пока интересы двух миров не пересекались. Но столкновение было неизбежно и констебль представлять даже не хотел ту резню, что будет на окраинах. Как ни странно, в контору он прибыл раньше Скрайба. С удовольствием оглядел пустое помещение, разжег камин и уселся за стол. Необходимо было написать письма о поисках послушницы еще и в соседние графства.
Мистер Скрайб немало удивился, увидев пищущего Клайвелла - это можно было заметить по его лицу. Впрочем, он это никак не комментировал. Изредка на его непутевого констебля нападало желание поработать в тиши конторы. Клерк вежливо поздоровался и принялся разбирать корреспонденцию за своей конторкой. Среди привезенных курьером писем обнаружился плотный, запечатанный конверт, подписанный изящным женским почерком.
- Вам письмо, мистер Клайвелл, - сообщил он.
- Прочитайте, пожалуйста, мистер Скрайб, - не отрываясь от бумаг, отмахнулся констебль.
Клерк откашлялся и развернул конверт. Пробежал глазами строчки, грустно улыбнулся и начал.
- Дорогой мистер Клайвелл! - Прочувствованно произнес он. - Пишу Вам, чтобы выразить сердечную благодарность. Мой брат, Джек, как вы, вероятно, знаете, вернулся домой, и с тех пор ни разу не сказал мне ни слова, даже не посмотрел, как бывало, со злобой. Словно стала я мороком, и меня он вовсе не видит. Конечно, Джек ничего мне не рассказал ни о тюрьме, ни о чём ином, но после Ваших слов мне хочется верить, что в том - Ваша заслуга. И за этим, добрый мастер, Вам моя признательность.Искренне Ваша, Мэри Берроуз.
Изумление на лице Клайвелла, перетекшее в глупую улыбку, было достойной платой клерку за труды. Констебль вскочил, выхватил письмо мисс Мэри, чувствуя себя школяром и быстро пробежал его глазами. "Пишу вам", "благодарность" "не сказал ни слова", "добрый мастер". Состояние, в которое привела констебля эта записка, он никогда бы не смог описать. Впрочем, вспомни Клайвелл, что не далее как вчера, он называл себя загнанной гончей, то, вполне возможно, назвал бы его щенячьим восторгом. Внешне это проявилось тем, что констебль принялся нарезать круги по конторе, вперясь в письмецо и врезаясь в различные предметы обстановки, хотя раньше никогда подобным не грешил, как бы задумчив не был. Хотелось сорваться и лететь на мельницу. Но... Но дела не ждали, и Клайвелл, аккуратно сложив письмо, убрал его в конторку. Скрайб следил за его перемещениям с доброй, понимающей улыбкой.

Возможно, необходимо было написать в капитул ордена михаилитов, поинтересоваться, какого, собственно, дьявола, их подопечные девиц умыкают. Но, все же, Эмма Фиалан не была первоочередной задачей. По совести сказать, констеблю не хотелось думать и об убийстве тоже. Во-первых, он забыл спросить у настоятельницы, есть ли еще ходы в аббатство, кроме тех ворот. И пока этот вопрос оставался неясным, нельзя было исключать как версию случайно пробравшегося в гобеленную вора, так и случайного любовника Эмилии. Причем, и первый, и второй могли вполне быть одним и тем же лицом. Во-вторых, это дурманящее зелье... Первая мысль, которая возникала у Клайвелла - брат-лекарь. А что? Вечно в капюшоне, глаз не видно, кто его знает, что он там скрывает, этот францисканец? Умеет составлять и применять декокты. Не боится крови. Идеальный убийца. Правда, неясны причины.. И под это же подозрение попадала и сестра Адела. Еще не исключался и неведомый убийца из леса. Клайвелл улыбнулся. Идеальный вариант, но пока не доказуемый. По сути, ситуация напоминала мышиную ловлю слепой кошкой. Слышно, что мыши скребутся и топотят, а в каком углу - не понятно.

День шел своим чередом. Еще одно письмо из канцелярии шерифа, с нахлобучкой, потерявшей, впрочем, свою силу после записочки Мэри Берроуз. Еще одна просительница с жалобой по поводу кражи гуся. По чести сказать, констебль такие слезницы даже не читал. Сложно найти то, что давно сгинуло в бездонном желудке соседа. Или продано на рынке, поди отследи того гуся. Ближе к полудню заявилась Дженни, настолько благопристойно выглядящая, что даже не привлекла внимания Скрайба. Обменяла сообщение о том, что торговец "сервизиями" вновь появился, в этот раз на платной конюшне, на монету и просьбу купить себе шапку, сделала издевательский книксен клерку и ушла, оставив Джеймса в раздумьях. Неведомый этот купец нравился ему все меньше. Интересуется древними книгами - и идет к Стальному Рику, у которого можно достать все. А то, чего нельзя достать - в мире не существует. Возвращается от Гленголл - и идет в конюшню. А если учесть еще и странное ограбление складов, где исчезли и меха, и посуда... Клайвелл медленно и очень нехорошо улыбнулся. На конюшне, значит, мисс Хейзелнат? При управе дежурили неизменные Хантер и Харрис. Сам констебль не горел желанием гоняться по морозу за таинственным торговцем, а потому, попросив стражей доставить... хм, пригласить господина в управу, для знакомства с констеблем, уселся снова за стол, тяжело вздохнув.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 16-02-2018, 19:30

[Ричард Коркин >>>]

Ожидание несколько затянулось. Утомившись им, Клайвелл принялся расхаживать по конторе, подворачивая рукава, как всегда неосознанно делал перед разговором с кем-то, кого считал не самым добропорядочным членом общества. В такие минуты ему подспудно казалось, будто саднят шрамы на руках – память о той резне. Рассмотреть тонкую, уже давно побелевшую паутину рубцов постороннему человеку можно было только летом, когда загар покрывал кожу. Или у окна, когда свет солнца вот так игрой теней через занавеску подсвечивал их. Но болели они каждый раз, будто свежие, еще только стягивающиеся корочкой, раны. Впрочем, лицо можно было прикрыть бородкой, руки – рукавами, а вот память оставалась обнаженной. Наконец, в дверь стукнули, и почти без паузы Хантер, который сегодня выглядел как-то особенно скучающим, ввёл в онтору... приглашённого торговца.
- Вот, привёл, как просили. От конюшен, как есть, - выдав эту исчерпывающую характеристику, стражник отступил к двери и привалился плечом к косяку.
Клайвелл чуть повернулся от окна, кивком благодаря стража и указал посетителю на шаткий, обшарпанный табурет в центре комнаты, который еще не выбросили только потому, что необходимо было куда-то сажать таких вот гостей. Одна ножка у него была нарочно подпилена и констебль сам, в свободные от беготни и писанины часы, тщательно зашлифовывал спил. Некоторое время он молчал, просто бегло разглядывая посетителя.
Здравствуйте - Гарольд осторожно сел на табурет, пытаясь распознать, развалится тот под ним или нет.
- Чем обязан такому вниманию, господин констебль?
Констебль недоуменно вздернул бровь. Процедура была, в общем-то, стандартной и даже знакомой всем торговым гостям: констеблям вменялось в обязанность вести беседы с приезжими торговцами о недопустимости нарушений правил торговли, дебошей подъячих, разбирать жалобы и споры. Но сейчас констебль хотел говорить не об этом. Он вообще не был уверен, хочет ли он говорить. «Торговец сервизиями» вызвал странное чувство, которое Джеймс пока не мог точно охарактеризовать.
- Моя имя - Джеймс Клайвелл, - наконец, представился он, - вы приглашены для беседы в рамках исполнения предписанных мне короной обязанностей. С кем имею честь?
- Гарольд Брайнс, приятно познакомится. - Констебль показался торговцу странным, не раз в немецких городах он встречал законников, чаще всего они были пухленькими бочонками, которые полагалось набивать деньгами, этот же, покрытый шрамами, больше походил на ветерана.
Джеймс кивнул мистеру Скрайбу, приглашая записывать, и отошел от окна. Сейчас он отчасти сожалел, что не успел посетить грефье и узнать, кто в последнее время оплачивал торговые сборы и оплачивал ли вообще. Но, право, с этими убийствами в монастыре это было простительно. Без всякой связи с ситуацией вспомнилось письмецо Мэри Берроуз и углы губ Джеймса дрогнули, готовясь расползтись в глупой улыбке.
- Позвольте осведомиться о цели вашего визита в Бермондси, мистер Брайнс?
- Вернулся к родителям, вышло так, что я много лет не был дома, торговал на Балтике, ну и попутно думаю продать кое-какие товары. - Может и обошлось, хотя, кто знает, может этот волк издалека заходит, или ещё что? Главное, было не терять бдительности и не взболтнуть чего лишнего.
- Товары? Не сочтите за любопытство - какие именно?
Клайвелл старательно изобразил на лице заинтересованность и прошел к своему столу, прихрамывая. Судя по взглядам Брайнса, шрамы на руках были замечены, хоть констебль и подворачивал рукава всего лишь для того, чтобы избавиться от мерзкого ощущения саднящей под тканью кожи. Но удержаться от соблазна усугубить впечатление он не мог.
- Сто шкурок, сервизов и обуви по мелочи. - С деловым видом произнёс Гарольд. Скрестив руки на груди, он спокойно смотрел констеблю прямо в глаза. - Привёз из Новгорода, кое-что докупил в Бремене.
- Замечательно, - совершенно искренне порадовался Клайвелл, откидываясь на спинку своего кресла, - правда, я не помню Брайнсов в Бермондси. И как давно вы прибыли сюда?
Слишком спокоен, даже нарочито спокоен. Не улыбается, не хмурится, даже особо не шевелится. Конечно, такой выдержке только позавидовать можно, но, все же, люди, которых привели со стражей к констеблю, так себя обычно не ведут. Джеймс с удивлением взял в руки невесть откуда взявшийся на столе изящный нож для разрезания бумаг и повертел его в руках.
- Позавчера. - Гарольд медленно встал. - Если позволите. Не обижайтесь, но табурет этот надёжным не выглядит. - Торговец слегка улыбнулся. - Я лучше постою, опять же, если вы не возражаете. - Сидя, трудно уклониться от атаки ножом, тем более, что табурет действительно шатался.
- Нет уж, присядьте, мистер Брайнс, будьте любезны. – Кривая улыбка. - Позавчера, говорите? А у мистера Гоата были уже?
Джеймс с размаху воткнул надоевший нож в столешницу, заслужив неодобрительный взгляд клерка, и потер ногу.
- Эээх - вздохнул Гарольд, садясь обратно. - У господина Гоата я был в первый же день, с утра. Можете послать к нему и убедиться, - он говорил совершенно спокойно, не отрывая глаз от констебля. Немалых усилий стоило при этом не упасть. - Бумаги мне выписали, всё уплатил, - чего от него хочет этот чинуш, торговец уверенно не понимал, на ум приходили только деньги, хотя, кто его знает. - Жаль я не торгую мебелью, видимо в казённых домах на неё есть определённый спрос, - Гарольд опять улыбнулся. - Надо будет иметь в виду.
- Послать? – Констебль искренне изумился, пропустив мимо ушей замечание о мебели. – Зачем же мне посылать кого-то к грефье, если у вас на руках всегда должен быть квиток об оплате торгового сбора? Будьте любезны, предъявите его мистеру Скрайбу, - легкий кивок в сторону быстро пишущего клерка, - не обессудьте, таков порядок.
Клайвелл улыбнулся. Не далее, как утром Хантер рассказал ему об этом же торговце, предлагающем меха скупщику пушины Логану, в обход грефье.
- Бумага у меня в комнате, в таверне у Гарри, если надо я сейчас же схожу. Вы уж поймите, последнее, что я стал бы брать с собой в конюшню - это квиток на тысячу фунтов, - Гарольд понюхал рукав, после чего, почти искренне нахмурился. - Угораздило же меня за скидку пол дня работать с лошадьми.

[Хельга >>>]

С Ричардом и Спектром

- Отлично! - Клайвелл обрадовался так искренне, будто бы купец сообщил ему действительно хорошую новость, - мистер Хантер, а гляньте, будьте любезны, здесь ли мистер Харрис?
- А куда он денется? - удивился стражник, но всё же открыл дверь, впустив клуб холодного воздуха и заорал. - Харрис! Тащи сюда свою раненую жопу!
Не прошло и полуминуты, как в комнату ввалился второй стражник. Судя по лёгкости движений, отметина от стрелы его уже не беспокоила.
- Рад видеть вас в добром здравии, мистер Харрис, - непривычно любезно обратился к нему констебль, - сейчас мистер Скрайб выпишет вам бумагу, и я вынужден буду попросить вас сходить на постоялый двор Гарри. Вот этот вот господин, - кивок в сторону торговца, - совершенно случайно забыл там квиток от грефье. Нужно помочь господину, как же он без такого ценного документа? Только поживее, мистер Харрис.
Клайвелл встал из-за стола и снова отошел к окну. Ситуация складывалась забавная. Если торговец по собственному недоразумению забыл бумаги в комнате, то впросак попадал сам констебль. А вот если… Джеймс тряхнул головой и улыбнулся, почесав щеку о плечо.
Скрайб принялся писать, а Харрис, переминаясь с ноги на ногу, о чём-то перешёптывался с Хантером. Судя по тону, дискуссия касалась обращений, принятых между друзьями и не очень, особенно в присутствии начальства.
Гарольд посмотрел в окно, как бы пытаясь понять, сколько времени он уже потратил, потом встал, вздохнув, перекрестил руки. Лениво посмотрел на секретаря.
- У меня будет пара вопросов, если вы не против. Во-первых, должны ли мне выписать какую-то бумагу о проверке? А во-вторых, придётся ли мне проходить такую же проверку в Лондоне? - торговец постучал средним и указательным пальцами по руке. - Не примите за оскорбление, просто налоги я уже уплатил, а ведь мне ещё и работать надо.
- Не беспокойтесь, - вздернул бровь констебль, с интересом проследив движения рук собеседника, и повернулся в профиль к окну. Солнце, выглянув из-за туч, ярко высветило белесую нитку шрама, спускавшегося от виска вниз по щеке, в щетину. – Сейчас мистер Харрис, я уверен, принесет бумагу, и вам выдадут все необходимые документы. В Лондоне вы уже будете освобождены от подобных проверок. И присядьте, пожалуйста. Мистер Хантер, проследите, чтобы господин Брайнс… чувствовал себя, как дома.
Клерк, наконец, закончил писать, и Харрис, кивнув на прощание констеблю и пробурчав что-то не слишком лицеприятное Хантеру, вышел. Оставшийся же стражник придвинулся к купцу, с намёком положил тяжёлую руку ему на плечо и надавил.
Гарольд сделал гримасу, будто удивился.
- Вы, наверное, имели в виду - сопроводит меня до таверны и обратно, потому что, уверяю вас, квиток, как и все мои ценные вещи, лежит не на самом видном месте.
- Мистер Брайнс, - сейчас констебль говорил обычным своим усталым, чуть раздраженным тоном, - я вынужден пояснить вам порядок проведения досмотра. Поскольку управа сомневается в правдивости ваших слов, корона наделяет управу полномочиями произвести розыск доказательств, необходимых для того, чтобы подтвердить истину. Данная процедура не подразумевает вашего присутствия, поскольку существует риск побега. Управа вправе наделить полномочиями солдата городской стражи. А сейчас – сядьте. Не вынуждайте бесконечно уважаемого мной мистера Хантера уговаривать вас более настойчиво.
"А ведь Дженни еще говорила, будто он интересуется древними книгами по магии..." Магов Джеймс не любил, хотя бы потому, что большинство из них были самоучками, не умеющими толком владеть своими силами и применяющими их бездумно. Наколдуются такие вот... умники, а потом дороги неспокойны из-за очередной твари. Клайвелл бросил взгляд на ножны с мечом, сиротливо валяющиеся на лавке рядом с кольчугой и плащом. Чертовы твари и силы, их породившие! В узких улочках города, в помещениях удобнее были кинжал и короткий нож. Даже многие стражи, выходя в рейд, не брали алебарды. Но чрезмерно расплодившаяся нежить диктовала свои условия и констеблю приходилось вспоминать навыки владения мечом. И вот этот еще теперь... Клайвелл сердито покосился на купца. Маг, мать его, гримуарами интересуется!
Гарольд незаметно пощупал, на месте ли клинок, встретился взглядом с констеблем: тот оказался чем то недоволен. В комнате было много людей, скрутить его хотят, что ли? Поддаваясь нажиму стражника, торговец сел. У него забегали мурашки по спине, опять заболела голова. Врать или не врать, вот в чём вопрос. Если сказать правду, даже упуская часть с гримуаром, можно оказаться между молотом в виде властей и наковальней в виде орка, с его полоумными азиатками в придачу. Сливать информацию о Рике крайне опасно, крайне, а если продолжать врать могут и посадить. То, что квиток он брал, можно доказать. Надо только убедить констебля, что документ был просто потерян. Главный вопрос - как себя вести? До этого Гарольд был уверен, почти нагл, сейчас можно выиграть на контрасте, выдать волнение. Можно ещё претвориться хитрым, вот мол хотел умолчать. Второй вариант не плох: он даст этому псу косточку, которой он так допытывается. Капля пота стекла по лбу торговца. Надо было срочно, что-то делать.
- Зря гоняете стражника, господин констебль. - Гарольд потупил взгляд в пол. - Я потерял квиток, и так и не смог его найти.
- Беда, - сочувственно покачал головой Клайвелл и даже поцокал языком, подчеркивая всю глубину своей скорби по поводу утери квитка. Странный торговец не понравился ему сразу, не нравился и сейчас. Нервничает, явно врет, зачем-то за рукоять оружия хватается. Обменявшись взглядами с Хантером, констебль в задумчивости побарабанил пальцами по стене и продолжил. – А вот, к примеру, мистер Хантер утверждает, что не далее, как позавчера присутствовал при разговоре с почтенным Логаном. И квитка при вас не было, на что скупщик пушнины вам и указал.
Джеймс медленно осмотрел рукоять меча торговца, еще раз окинул взглядом самого Брайнса, уселся в свое кресло и прикрыл глаза. Ситуация начала его утомлять. Если бы торговец не увиливал, не врал так явно, не путался в показаниях, он бы уже давно отпустил его. Но нечто глубинное, что констебль называл чутьем, вопило о неладном. Невольно вспоминалась Дженни, сказавшая про неправильное «чуйство» от задержанного.
- Мистер Хантер, - Клайвелл выпрямился в кресле, - кажется, господину Брайнсу его оружие мешает. Мы же гостеприимные хозяева, помогите ему.
Хантер, который всё это время стоял позади, обошёл торговца и протянул руку. Худое лицо его ничего не выражало, но глаза смотрели настороженно.
- Ваш меч, - стражник на секунду задумался, потом кивнул. - И кинжал тоже, пожалуй. А то ведь, господин, сидеть неудобно.
Гарольд вздохнул, медленно отцепил и передал стражнику меч, затем клинок. Хантер кивнул и отошёл к стене у дверей.
- Итак, я обратился к господину Логану с целью узнать, сколько стоят меха, думая, стоит ли вообще продавать их в Англии. Он, даже не сказав мне цены, потребовал квиток, пришлось идти к грефье, где я и получил документ, - казалось Гарольда жутко утомил этот разговор.
- И зачем же вы на первый мой вопрос о квитке, ответили, что он на постоялом дворе? - Клайвелл выдернул из столешницы нож для бумаг и с вновь проснувшимся интересом повертел его в руках. Чертов купец! Констеблю хотелось бы успеть до темноты навестить мисс Мэри, поблагодарить за письмо и, может быть, даже подарить ей …книгу? Да, пожалуй, хорошую книгу. В знак признательности за добрые слова и внимание. Теплая улыбка возникла на лице Джеймса и тут же пропала, сменившись хмуро опущенными уголками губ.
Гарольд всё пытался поудобнее устроиться на чёртовом табурете.
- В общем, я надеялся, что если не получиться восстановить квиток, можно будет продать все в тёмную. Уверяю вас, этот разговор меня переубедил. И ещё, скорее всего, упреждая ваш вопрос, потерю я заметил по дороге сюда. - Гарольд потёр правый глаз, и опять уставился в окно.
Клайвелл некоторое время посидел, пытаясь не улыбаться откровенно и, возможно, даже не смеяться.
- Да, - произнес он вслух, сопровождая слова улыбкой, - и как вам понравилось гостеприимство старины Рика? Не правда ли, его девочки очаровательны?
Услышав имя известного на всё графство орка, Хантер дёрнулся и бросил на констебля удивлённый взгляд, после чего задумчиво уставился на торговца. Было практически видно, как в его голове появляются новые варианты и теории о том, что происходит.
Гарольд нахмурился.
- Чьё гостеприимство? Какие девочки? - Ничего не понимающим взглядом посмотрел констеблю прямо в глаза.

[Spectre28 >>>]

(Хельга и Рич, чуть-чуть Спектра)

Ситуация начала походить на фарс. То ли торговец действительно и сам был настолько глуп, то ли считал Клайвелла идиотом, то ли просто хорошо притворялся. Но, простите, заплатить сначала таможенный, потом налоговый сбор – и попытаться сбыть на черном рынке товар, когда можно просто обратиться к грефье и тот выпишет копию квитка? Зачем так нагло, неприкрыто врать, если ложь эту легко проверить? Констебль потер начавший ныть висок, широко улыбнулся и начал говорить, дирижируя сам себе ножом для бумаг.
- Ну как же можно столь быстро забыть девочек Рика? - Плавный взмах рукой, точно ветка ивы колышется над водой, - и очаровательную Марико, и обворожительную Ю, и эту, которая все время молчит? Да и сам старина Рик, мягко говоря, не забываем. И что, успешно сделка прошла? Удалось гримуаров прикупить?
- Ладно, ладно. - Гарольд искренне улыбнулся. Врать тут было бесполезно, наверняка, эти сукины дети в сговоре. Откуда ещё констеблю знать о Рике, да и обо всём остальном. Убивать эти гады его вряд ли станут, скорее всего будут просто вымогать оставшиеся деньги. Делать нечего, остаётся только плыть по течению. - Девочки, действительно, незабываемые.
Клайвелл вздохнул и поднялся с кресла. Снова прихрамывая – в этот раз была причина тому, затекла нога, и теперь в ней будто бы поселился рой пчел - подошел к купцу. Потоптался, разминая ногу, подспудно подумав, что для торговца это, вероятно, выглядело так, будто бы констебль пнуть его хочет. Хотя, признаться, мысль была заманчивой и заслуживала пристального рассмотрения.
- Мистер Брайнс, - проникновенным голос заговорил он, опускаясь на корточки напротив и заглядывая в глаза собеседнику, - не могу просто описать, как вы надоели и мне, и мистеру Хантеру, и даже мистеру Скрайбу своей ложью. Мистер Харрис, тяжело раненый, между прочим, по морозу, пешком спешит с поручением. Я трачу на вас время, вместо того, чтобы провести его в приятной компании. Мистер Хантер заскучал. Совестно должно быть почтенному купцу, за которого вы себя выдаете, так мелко и неумело лгать.
Джеймс со вздохом встал и прошел к лавке. Привычным движением рук скрутил плащ в подушку и, забывшись, по привычке, чуть было не улегся. Компания и вправду обещала быть приятной, хоть и слегка наивной. Да и вечер, обещанный детям, похоже, летел к дьяволу. «Чертов торговец!» - В который раз за разговор промелькнула мысль. Тряхнув головой, он глянул на Хантера и продолжил:
- Мерзость пред Господом - уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему. Есть такие слова в Притчах. Знаете, что самое любопытное в вашей лжи? Это то, что вы сами себя в ловушку загоняете. У нас тут на днях склады выставили. - Клайвелл и сам не заметил, как перешел на жаргон. - Вот только вор ... странный. Набрал того, что реализовать иначе, как через Рика не смог бы. Пушину, посуду, обувь... Все то, что назвали вы. И по времени с вашим появлением совпадает.
К тому же, вполне возможно, вор, укравший такой странный набор товаров, с трудом реализуемый даже на черном рынке и не приносящий быстрого дохода, вполне мог попробовать продать его вбелую, а потому оплатил торговый сбор. Предположение было настолько нелепым, что Джеймс чуть не расхохотался в голос. Нелепая версия. Нелепая ситуация. Нелепый торговец.
- Плохо, если это моя пушнина. - Гарольд внимательно разглядывал свой рукав, оставаясь внешне вполне спокойным. - В общем, свиток я передал господину Рику, как гарантию. - Всё это уже походило на фарс, надо было заканчивать. - Купить я хочу магического барахла, ничего опасного или противозаконного. - Гарольд поднял голову. - Рассказывать вам ничего не хотел, опасаясь, что единственный разговор с Риком аукнется мне тюрьмой. - Гарольд размял пальцы. - Всё.
Стукнула дверь, и в контору, отряхивая снег с плеч, вошёл Харрис. Судя по злому и разочарованному выражению лица, в поисках ему повезло не слишком. Хантер встретил напарника довольной усмешкой, и тот в недоумении помедлил, прежде чем доложить:
- Них... ни хрена нету. Ни в комнате, ни в сумках. Разве что знаки вроде как по сторонам света на полу рисованы.
Джеймс с изумлением смотрел на купца, пока тот говорил. Изумленное выражение не пропало у него и потом, когда Харрис сообщал, что ничего не нашел. Зачем? Ну зачем нужна была эта гора лжи, если все решалось одним честным ответом? И никаких подозрений. Знаки на полу по сторонам света? Ну что же, это неудивительно, учитывая, что торговец интересуется магией. Как неудивительно и то, что Харрис ничего не нашел. Но теперь, volens nolens, придется снова бегать. Стражей к грефье не пошлешь. К Стальному Рику – тем паче. Иначе слова торговца не проверишь. Правда, мысль о том, что Рик теперь – честный орк и нуждается в документах от грефье, вызывала с трудом подавляемые приступы смеха. Клайвелл с тяжелым вздохом снова пересел за свой стол и принялся размашисто писать.
- Мистер Брайнс, - голос констебля потерял окраску, стал сух и канцелярен, - я вынужден задержать вас до выяснения правдивости ваших слов. Впрочем, не беспокойтесь, господа Хантер и Харрис сопроводят вас и передадут гостеприимству мистера Клоуза, а я обещаю вам разобраться с этим побыстрее. Если вы, все же, сейчас сказали правду, вас отпустят в течении двух дней. В обратном случае – мы будем беседовать уже несколько иначе.– Клайвелл в задумчивости покусал кончик пера. – Мистер Хантер, вот письмо к мистеру Клоузу. На словах передайте, что для мистера Брайнса нужна самая сухая и теплая камера, не угловая и с окном. Я не хочу потом возиться с чахоточным полусумасшедшим.
Гарольд встал с табурета, отряхнул штаны. Делать тут было нечего, оставалось только надеяться, что вся эта возня не помешает получить гримуар. Это, конечно, был полный провал. Очевидно, что можно было выйти совершенно сухим из воды, причём сегодня. Ну, подумать об этом время ещё будет. С обыском нехорошо вышло.
- Перед этим. - Он повернулся к стражнику.- Мистер Харрис, из-за меня вам пришлось тащиться в морозу, извините.
- А? - стражник который снова погрузился в тихую перепалку с Хантером, неловко кивнул. - Да... ладно. Чего уж.
После ухода стражей с торговцем, Клайвелл некоторое время просто сидел на лавке, опустошенно глядя в одну точку на дощатом полу. Вечер совершенно определенно был испорчен. На мельницу уже не успеть, а покуда он дойдет до дома, дети лягут спать. Чертов торговец! Придя к этому выводу в который уже раз, Джеймс потянулся и лениво запахнулся в плащ. Морозный воздух приятно пощипывал уши и щеки, бодрил. Признаться, было заманчиво приписать ограбление складов этому горе-торговцу. Но, в ассизах обвинение рассыпется сразу же, причем по ниткам, которыми его шили. Клайвеллу нельзя было сейчас допускать подобную оплошность, слишком пристально следил за ним шериф. Дьявол, ведь из-за этого Брайнса он совсем забыл об убийствах! Констебль ссутулился, передернул плечами и натянул капюшон. Казалось, будто неведомый убийца пристально наблюдает за ним, оценивает каждый шаг. Джеймс не боялся ни уличных, ни лесных. Он на равных со стражей вмешивался в беспорядки, не страшась, шел на ножи. Но эти убийства пугали его, вызывали стылый озноб. Было что-то особо жестокое в них, будто бы убийца делал это, изучая своих жертв. Не чувствовалось в этих преступлениях ни ярости, ни злобы. Только - холодный - и от того жуткий расчет.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 16-02-2018, 19:32

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.

28 декабря 1534 г.

Бермондси. Тюрьма. Ближе к вечеру.

Поездка в крытом возке управы до окраины Бермондси, где располагалась тюрьма, не заняла много времени. Стражи быстро проволокли Гарольда по тюремному дворе, не дав ни рассмотреть ворота и саму тюрьму, ни обмыслить положение. Хлопнула дверь конторы, и Брайнс только что не кубарем влетел в кабинет смотрителя, мистера Клоуза, добродушное лицо которого никак не наводило на мысли о том, какую он должность занимает, встреть его Гарольд на улице. Смотритель вежливо раскланялся со стражами и развернул конверт от Клайвелла.
- Констебль Клайвелл непривычно добр, - резюмировал прочтенное он скорее для Хантера, нежели обращаясь к Брайнсу. - Надо же, теплая камера, с окном... И руки вы ему не связали. Мда уж... Мистер Брайнс! - Клоуз встал. - Добро пожаловать в эти стены! Чтобы ваше пребывание было здесь приятным, вы не должны шуметь, дерзить страже и смотрителю, драться и дебоширить. Магия здесь не действует, также, как и в других заведениях - с того момента, как за вашей спиной захлопнулись ворота.
Он взял колокольчик и позвонил в него. Тут же, как из-под земли, в кабинете возникли двое дюжих охранника.
- Обыскать и отвести в десятую, - коротко распорядился смотритель.
Обыск был произведен столь молниеносно, что Гарольд даже возразить не успел. Лишенный плаща и куртки, влекомый по узкому, сырому коридору, он успевал только заметить факелы по стенам, да выщербленный каменный пол. Но вот массивная дверь с небольшим зарешеченным окошком захлопнулась за ним. Наступила тишина, разбавляемая лишь ногами стражи по коридору да едва слышными стонами где-то в отдалении. Камера действительно оказалась сухой и даже светлой. Пол был устлан чистой соломой, на топчане лежал тонкий матрас и тонкая же подушка. У шаткого на вид, но чистого стола у окна тлела жаровня. Нужной угол был прикрыт деревянным щитом. Стены сплошь были испрещены надписями, процарапанными прямо в камне. Вообще, камера выглядела так, будто ее готовили для кого-то другого, но досталась она Брайнсу.
Гарольду почти сразу стало скучно, совсем забыв, что магия в тюрьмах не работает, он ещё на допросе подумал о практике с огнём. Торговец лёг на кровать, сонно растянулся, разуваться не стал, в помещении было прохладно. Тратить тут два дня вообще не хотелось. Обидней всего, выходило с гримуаром, узнав обо всём, орк мог и передумать. Гарольд старательно отгонял мысли, о том насколько глупо он повёл себя на допросе, ну кто мог знать, что здешний констебль не ворон считает. Приятно было подумать о гримуаре, представлялась старая, полная древнейших заклинаний и обрядов, пыльная книга. Надо было чем-то заняться, безделье вызывало беспокойство. Гарольд подошел к двери, несколько раз постучал в неё кулаком.
- Извините!
- Чего надо? - лениво отозвались басом из-за двери спустя некоторое, довольно-таки продолжительное время.
- Извините, можно книгу? - Гарольд глубоко зевнул.
- Грамотный, что ли? - страж явно скучал на посту и с радостью воспользовался возможностью поговорить.
- Есть такое. - Гарольд упёрся спиной о дверь. - Ещё в детстве вымучили этой грамотой.
- Ладно, - стражник громко, с всхлипом, зевнул, - сейчас спрошу, может, мистер Клоуз чего и даст. Жди.
- Да... - Тюрьма показалась Гарольду не самым приятным местом. Конечно, это не немецкая камера на четверых, но и от этого удовольствия купец предпочел бы отказаться. Если бы не вся эта история, он сейчас уже купил бы лошадь, и готовился к дороге, попрактиковался бы с магией. Так и не сходил с утра в церковь, с другой стороны с Богом можно общаться и из камеры, а без лошади никак, да и магией нужно заниматься. Было жутко скучно. Гарольд задумался о том, что надо было всё-таки заказать девку у Гарри. Сиди теперь тут. Куда он вообще влез: орки, констебли, дурные азиатки. Дурь какая-то. Глупость на глупости: то принёс бумагу контрабандисту, то не принёс законнику. Что тут сказать - идиот. Когда уже можно будет закрыться в комнате и заняться магией? Ничего, когда он получит гримуар, сможет, наконец-то, делать дело, будет сидеть в комнате, пока деньги не кончатся. Интересно, кто будет проводником? "Лишь бы баба", - подумал Гарольд, женская компания всяко приятней мужской, хотя после китаянки ещё надо было подумать. Торговец подкинул ещё угля, не хотелось бы простыть перед дорогой. Он так и не зашел к родителям, зайдёшь тут. Воняло конюшней, чёртовы лошади. Первым делом, как выйдет, примет ванну и поест. Торговец уже не слабо проголодался. Одно радовало: его не отметелили, за лютое враньё. Гарольд улыбнулся. Несомненно, имевшее место. Брайнс начал разминаться. Торговать ему никогда не нравилось, ещё в первый год своего обучения он понял: торговля - это не его. Да, вот только, ребёнка не особо- то и спрашивают, к кому отдавать в подмастерья. А как вырастешь, ничего другого-то и не умеешь. Родители, понятное дело, думали о его благе: купец - не сапожник, а сапожник - не купец. Но он рано уехал из родного города, рано потерял знакомые улочки, знакомый говор в лавках и на перекрёстках, родителей и родню.
Замелькали портовые городки, зазвучала иностранная речь, сначала необычная и интересная, потом чужая и непонятная. Особенно, молодой помощник расстроился, узнав чем приторговывает его наставник. Эйдон Брэйк, помимо перепродажи снастей, материалов и вин, занимался работорговлей. Ещё тогда Гарольд решил, что такой дрянью заниматься не стоит. Через месяц, после того как ему стукнуло двадцать, корабль попал в шторм, напоролся на скалистый берег и разлетелся в щепки. Капитан и большая часть команды погибла, у закованных в кандалы рабов шансов и вовсе не было. Гарольда вынесло на берег. Собрав всё ценное, что осталось от корабля, он сам занялся торговлей - абсолютно честной. Через несколько лет, в одном из немецких городков всплыла история с работорговлей и его посадили. Через год Ганза добилась освобождения. Не желая больше иметь ничего общего ни с торговлей, ни с позорной историей, Гарольд отправился домой, на острова. Да..., а теперь опять сиди в камере, в этот раз за свою глупость.
Ключ со скрежетом провернулся в замке и вошли трое стражников. В руках одного из них была плошка с горячей кашей и книга. Все это он водрузил на стол и, не говоря ни слова, вышел, вместе с остальными. На затрепанной обложке виднелась едва читаемая надпись "Государь". Никколо Макиавелли...
- Спасибо. - Гарольд перекусил и принялся читать, периодически подкидывая уголь. Книга ему понравилась, в таком ключе он ещё не думал, хотя со многим и был не согласен. В конце концов, труд был написан для власть имущих, а его власть никогда не интересовала. Гарольду всегда казалось, что правитель заботится в первую очередь о себе, и мало когда - о людях, а книга убедила его в этом ещё больше. По своему личному опыту торговец знал, что каждый правитель, каждый князёк спешит поставить пошлины, награбив себе на дворец, он повышает цены на все товары. Пройдя несколько границ, те становятся дороже в два - три раза. Желание купца нажиться имеет место, но он рискует, организовывает и, в конце концов, работает. Правителей Гарольд всегда недолюбливал, и ещё больше его возмущала идея власти, данной Богом: какой-то жирный гад засел в своём дворце, а теперь изволит повелевать, да ещё и смеет оправдываться именем Господа. В итоге и папская церковь, и короли грабят народ, особенно купцов, надо заметить. Сама Англия была хорошим примером безумных пошлин, а на что они шли? На войны, за расширения владений, на дворцы, на богатые платья и двор, и лишь малая часть тратилась на правопорядок.
- Да, - Гарольд осмотрел камеру, - малая, но тратилась.
Он отложил книгу, усталость потихоньку взяла своё и торговец заснул.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

28 декабря 1534 г. Тракт на Кентрбери. Утро.

Тоннер не обманул - соловый, почти золотой, жеребец по кличке Солнце действительно был умным. Свою всадницу он нес бережно, не взбрыкивая и не заставляя понукать или натягивать поводья, а подлаживаясь под аллюр лошади михаилита. Правда, и за хозяйку особо не признавал, проникнувшись нежным чувством к Раймону и при первом же удобном случае подставляя уши под почесывание. После ночевки в крестьянском доме, на неудобном топчане, не снимая корсета, у нее болела спина и бока, но чем дальше они удалялись от Билберри, тем веселее становилась бывшая послушница.
- Что там происходит? - Вопрос этот мучил девушку уже почти сутки, но подходящего момента задать его не находилось: вначале они торопились уехать из городка, а потом все силы уходили на то, чтобы найти убежище от надвигающейся ночи. В бедной же крестьянской хижине, где они, наконц, нашли приют, тоже было не до разговоров.
- Если не считать тварей, то в городе действует ковен чернокнижников, в котором состоят, насколько я понял, все значимые люди города. Из встреченных - трактирщик, лавочник и торговец с женой. Что до деталей, то нас вчера пригласили на посвящение ребёнка дьяволу, - объяснил Раймон, - и мы согласились. Как зловещий михаилит, который на каждом обряде в орденской капелле целует под хвост чёрного кота, и его, несомненно, ведьма. Прекрасная, таинственная и наверняка развратная - насколько способны поведать слухи - госпожа Берилл. Третьего числа, в церкви. Думаю, гости соберутся к полуночи.
- Мы согласились? - Деланно удивилась Эмма, напирая на "мы". - Забавно. Не помню, чтобы выражала согласие участвовать в подобных развлечениях.
- Думаю, может устроить и так, - легко согласился михаилит. - Возможно, тебе стоит тогда остаться с лошадьми. Просто на всякий случай. Вдруг у них что-то по какой-то непонятной причине пойдёт не так, и мне понадобится очень быстро убегать. Чернокнижники, что с них взять. Почти все - неумехи. Признаться... - Раймон внезапно посерьёзнел. - Я собираюсь сделать что-нибудь такое, после чего они навсегда запомнят и орден михаилитов, и то, что не стоит играть в такие игры. А если уж обманывать и использовать - то кого-то другого.
Девушка поморщилась, выражая неодобрение словам михаилита, и потрепала рукой в перчатке Солнце за гриву.
- Я с ума сойду от беспокойства, - призналась она, - но ты прав, в церкви мне делать нечего. Я буду только мешать.
- Я надеюсь, что в Кентенбери окажется кто-то из братьев. Нам всё равно нужно будет зайти к грефье, чтобы отдать орденский сбор, да и новости не помешают. Если там случится кто-нибудь из молодёжи, может, получится подговорить их на авантюру. А на ковен против даже пары подготовленных воинов я бы не ставил. Большая часть их силы идёт от ритуалов, которые готовятся заранее. То есть в случае ловушки, но о ней, думаю, мы узнаем заранее. Вот если придётся идти одному... я ещё подумаю, стоит ли.
- Ты уверен, что уместно будет, если я тоже зайду к грефье? - Оставалось надеяться, что авантюризм Фламберга не зайдет далеко, до решения спасти ребенка Симсов. Что делать с грудничком, не имея ни кормилицы, ни желания с ним возиться - Эмма не представляла. И тут же, не успев подумать об этом, бывшая послушница жарко залилась краской. - И еще... нужны травы.
- Уместно? - Раймон задумался, потирая подбородок, потом пожал плечами. - Не знаю. По правде, не слышал, чтобы хоть кто-то так делал. С другой стороны, я не слышал и о том, чтобы братья путешествовали с беглыми ведь... послушницами, да ещё так, чтобы те помогали в заработке. Я хочу сказать, если часть денег - твоя, то вроде как кажется правильным, если ты видишь и расчёт... к тому же, - оживился он, - представь лицо мистера Грея! А травы, думаю, мы там найдём.
- Я тоже не слышала, чтобы михаилиты путешествовали с беглыми послушницами, - согласилась Эмма, улыбнувшись, - но у остальных людей с этим обычно возникают закавыки, как выразился бы трактирщик. Констебли интересуются, особенно, если искать начали. Родственники против - и его, и ее. По крайней мере, - девушка пожала плечами и тут же ойкнула, вцепившись в поводья, - я сужу по обители. Местный констебль бывал у нас часто и счастья от этого не испытывал.
- Для констебля ваше аббатство, думаю, было сплошным клубком проблем. Я бы удивился, если бы он радовался, - проворчал Раймон. - Он ведь, наверное, ещё и с вашей матерью-настоятельницей разговаривает каждый раз. Мне и двух хватило. Но ты права. Моей семье до меня теперь дела нет. Твоей, если я верно помню, до тебя тоже. Аббатиса вряд ли подаст жалобу... но вот для остального мира - всё так. Не все вокруг служат чёрные мессы. А раз нет, то нужно что-то с этим сделать, - Раймон окинул Эмму изучающим взглядом, задержав глаза на пальцах, сжимавших поводья. И улыбнулся. - Тебе нравятся серебряные украшения? Или, скорее, золото?
- Я не знаю девушек, которым не нравятся украшения, - Эмма подозрительно посмотрела на михаилита. На лице того застыл неописуемый сплав из ребячливости и серьезности.
- Значит, решено, - Раймон тронул лошадь, переходя на рысь. Но улыбаться, насколько видела беглая послушница, не перестал.

[Leomhann >>>]

Кентрбери. Около полудня.

Кентрберри не зря называли "священным городом противоречий". Обнесенный оградой с крепкими воротами, внутри которой стояли самые разнообразные лачуги и хибары, побольше и поменьше, покрепче и совсем хлипкие, он с самого начала будто бы говорил о том, что мирское - суетно. Но стоило проехать чуть дальше и появлялись и строения из камня, а на верхушке крутого холма стояла крепость, окруженная отвесными камнями. На противоположной стороне города виднелся недавно построенный замок, а за стенами - высокие холмы и леса. От крепости до замка по почти отвесному склону спускалась широкая, мощенная камнем дорога, вдоль которой стояли лучшие дома торговцев и членов гильдий. За ними виднелись симпатичные дворики и темные переулки, ведущие к скрытым за ними домикам и садам. На улицах на каждом углу были выставлены изображения ангелов и святых.
Контора грефье ордена находилась в самом центре торговой площади, недалеко от лавки травника, в которую и отправилась Эмма.
Над дверью конторы развевался флаг Ордена, потрепанный, но еще вполне узнаваемый. Внутри царил полумрак и было прохладно, несмотря на пылающий камин. В углу у окна стояли два стола, заваленные бумагами, за одним из них сидел грефье - мужчина настолько обыкновенной и невзрачной внешности, что затеряться в толпе ему не представляло бы сложности. Имя его почти никто из братьев не помнил, но все называли его мистером Греем. На лавке, что стояла вдоль стены, вытянув ноги, сидел михаилит с раздраженным лицом. Его темно-серый плащ лежал неряшливым комом рядом, а кожаный чехол, надеваемый на кольчугу, был покрыт пятнами, по виду напоминающими засохшую кровь. Звали его братом Шафраном, то ли за ярко-рыжий, почти красный, цвет волос, то ли за исключительные способности к экзорцизму. В орден его привели года на три позже, чем Фламберга, но знали этого бойкого парня почти все. Второй брат, в щегольском ярко-синем плаще и синем же сюрко, спорил с грефье. Длинный хвост светлых, почти белых волос серебром стекал по плащу. Лицо, узкое и миловидное, почти девичье, портили презрительно поджатые губы и прищуренные глаза. Ровесник Раймона, брат Скрамасакс, был лучшим учеником среди равных и отзывался на прозвище Снежинка, прилипшее к нему еще до раздачи имен. Пожалуй, это был единственный случай, когда магистры ошиблись с именованием.
Вошедший Раймон заставил всех отвлечься от своих дел. Шафран просиял и подскочил на лавке, Снежинка еще более поджал губы и скривил настолько кислую мину, что рядом с ним мгновенно сквасилось бы молоко.
- И то верно, - подхватил Раймон, расслышав последние слова Снежинки. - Орденские сборы - просто грабёж верных михаилитов, которые добывают эти соверены потом и кровью. В основном чужой кровью, но... И тают из-за этого снежинк... простите, худеют кошели, словно там импы завелись. Уважаемый грефье... - он кивнул мистеру Грею. - Привет, Шафран! Кто это остался на чехле?
- Дахут, - радостно просветил его Шафран, - здоровенная, как самомнение Снежинки, зверюга. А ты, ничего, - он одобрительно оглядел новое сюрко Фламберга, - щеголем!
- Он всегда щеголем, - процедил Снежинка, отходя от стола грефье. - Кто на грабеж следующим?
- Как всегда мил и любезен. Что же, - Раймон сделал гостеприимный жест в сторону грефье. - Ты уже ждёшь, а я только пришёл. Красота уступит дорогу юности.
- Юности... - беловолосый михаилит почти вплотную подошел к Раймону. - Он всего ничего младше тебя... красавчик.
Шафран хмыкнул, отказываясь комментировать эту, в общем-то, привычную картину и отошел к столу.
- Не завидуй, брат, не завидуй, - укоризненно ответил Раймон. - У тебя тоже есть свои плюсы, так что я уверен, что и на твою долю хватит женщин... много пришлось отдать?
- Не твое дело, - упоминание о сумме окончательно вывело Снежинку из себя, - ты ж не брат-казначей, чтобы я отчет тебе давал.
- Эй, - между спорщиками вклинился освободившийся Шафран. - Хватит, братья. Фламберг, твой черед. - Он кивнул на заинтересовавшегося перепалкой мистера Грея.
Раймон ещё поразмыслил секунду, стоит ли продолжать, но всё же пожал плечами и положил перед мистером Греем мешочек с заранее отсчитанной суммой.
- Двадцать семь с половиной фунтов. Анку под аббатством Бермондси и изгнание демона в Билберри.
Грефье кивнул, подсовывая кипу бумаг, в которых надлежало расписаться. Раймон потянулся за пером, но тут хлопнула дверь.
- Это я удачно зашел. - Знакомый с детства голос заставил всех обернуться. - Дай, думаю, напоследок в контору зайду, деньги в орден забрать. Как подтолкнул кто. Неужели, это сам брат Фламберг?
Магистр Циркон прошествовал через помещение и остановился перед Раймоном, кивнув почтительно склонившим головы михаилитам.
- Здоров? - Первым делом спросил он, внимательно осматривая воина.
- Плечо порвало. Но вы знаете, магистр, на мне заживает, как на собаке. Да и уход был хорошим.
- Ну и слава Богу. - Циркон потер руки и обратил, наконец, внимание на грефье. - Выйди. У нас с братом Фламбергом разговор, касающийся дел ордена.
- Но, господин, - забормотал клерк, - а как же...
- Пшел вон, я сказал. И пока не позову - не входи. Ушибу. Дети мои, Шафран и Снежинка, будьте любезны подождать за дверью. - Магистр проводил взглядом поспешно ретировавшуюся за дверь разношерстную компанию, скинул плащ и сюрко, демонстрируя вороненую кольчугу, уцепил табурет и поставил его посередине комнаты. - Садись, Фламберг. Поговорим, коль уж ты мне попался.
- Выгнали грефье до того, как я подписал бумаги, - Раймон покачал головой, вытащил стул Грея и уселся напротив Циркона. - Он же теперь с ума сойдёт за дверью.
Магистр прошелся по маленькой комнате, огибая мебель с непринужденной грацией человека, привыкшего быстро и не задумываясь лавировать между препятствиями. Мягко, почти бесшумно, как большой кот, подошел к Раймону и остановился напротив. Привычным движением, как маленькому, взъерошил волосы молодому воину, показав извилистый, причудливый шрам, ползущий вверх по руке, под рукав рубашки.
- Знаешь, Раймон, - доверительно, даже грустно, сказал Циркон. - Я ожидал бы подобного проступка от юного новообращенного, впервые вышедшего на тракт. Я был готов отчитывать за подобное Ясеня ... или Вихря. Но никак не Фламберга. Сколь плохо я, бывший твоим восприемником в Ордене, оказывается, знаю тебя.
Раймон прищурился. Насколько он мог судить, магистр не злился на него по-настоящему. Правда, оставало гадать, что именно дошло до ордена. Драка и тюрьма, или Эмма? Скорее Эмма. В другой ситуации о том, что он - михаилит, знал только Кранмер, и Раймон не мог придумать ни одной причины, по которой архиепископ стал бы сообщать в орден. Аббатиса, с другой стороны... он развёл руками.
- Боюсь, магистр, вам придётся рассказать, за что именно отчитываете. Не за то ведь, что из аббатств бегут - даже не забрав взноса - послушницы. Следить за этим никак не входит в обязанности ордена.
Магистр отодвинул носком сапога табурет и уселся, немного ссутулившись.
- Зачем тебе эта девушка, сынок? - Спросил он. - И заметь, не хочу слышать очередную виртуозную трактовку Устава в твоем исполнении. Я хочу понять, что побудило тебя утащить послушницу из этой чертовой обители, где всем заправляет дьявольски склочная настоятельница?
- А устав здесь был бы очень... - поймав взгляд магистра, Раймон осёкся. Циркон, к сожалению, был настроен серьёзно. Беда в том, что убедительного объяснения, которое строилось бы на чём-то, кроме ощущений, у него не было. Он неохотно повёл плечами. - Потому что так было правильно. Если забыть про устав, шутки, не обращать внимания на то, что она, по сути, сбежала сама, всё просто: её место - не в аббатстве. Cначала я не был уверен, но теперь чувство это имеет... potentia magna.
- Раймон, - тяжелый вздох магистра, казалось, слышно было и в ордене сейчас, - ну что с тобой делать? Не сечь же тебя, право. Я даже не буду спрашивать от имени капитула, как близко девушка допущена к практикам ордена. К черту капитул. Она с тобой еще?
- Со мной, - вопрос, который магистр задал, не задавая, Раймон предпочёл проигнорировать. - Разумеется.
- И предлагать вернуть послушницу в обитель, видимо, бессмысленно? - Циркон сплел пальцы в замок и выпрямился.
- Совершенно, - Раймон, напротив, чуть наклонился к магистру. - Даже если бы я верил, что она там выживет.
- Errare humannum est. - Неопределенно откомментировал услышанное Циркон. - Капитулу скажу, что ты уже несешь заслуженное наказание за проступок, пятнающий репутацию ордена. Ибо женщина, путающаяся под рукой на тракте, ничем иным и не является. Хочешь ли еще в чем-то покаяться, прежде чем слава о подвигах дойдет до Капитула, сынок?
- Пожалуй, что и да. В городке Билберри действует ковен чернокнижников из самых зажиточных горожан... а может и не только из них. А третьего числа они собираются крестить новорожденного на чёрной мессе.
- И ты, конечно же, желаешь принять в этом торжестве самое деятельное участие? - Магистр с задумчиво-многозначительным видом уставился на уши Раймона.
- Какая странная догадка... но верная. Меня на него пригласили как члена ордена, который известен любовью к подобным вещам, и признаться, в таком деле я не отказался бы от помощи. Больше гостей - праздник веселее.
Магистр встал и отошел к окну. Некоторое время он просто барабанил пальцами по стене в задумчивости и по излишне расслабленным плечами и нарочито спокойному лицу было понятно, что Циркон сейчас размышляет над вариантами.
- Хорошо, - наконец, сказал он. - Ты где остановился? Пожалуй, задержусь еще на несколько дней. Хотя бы и до третьего.
- Пока ещё нигде. Никогда прежде здесь не задерживался. Слишком крупный город, слишком дорогой город, слишком далеко от дороги. Если есть хорошее место на примете - буду признателен.
- Здесь недалеко, на соседней улице, есть приличный постоялый двор, "Золотая Лилия". - магистр покосился на дверь, за которой слышалась возня. - Не слишком дешевый, конечно... Мы бы с тобой обошлись без комфорта, верно, но вот твое наказание... Я закончу дела здесь и к вечеру подойду. Там и поговорим.

[Spectre28 >>>]

Леоката

Лавка травника напомнила Эмме тот маленький, уютный закуток, что был отведен им с сестрой Аделой в монастыре. Также было жарко натоплено, сухой и пряный воздух щекотал в носу, понуждая чихать. Прилавков не было, травы, как и положено, висели под потолком, либо стояли по столам в плетеных, хорошо проветриваемых корзинах. Девушка огляделась и ностальгически вздохнула. С тех пор, как она последний раз была в подобном месте, прошло не так уж много времени, но как круто изменилась жизнь! Бывшая послушница никогда бы не подумала, что придет покупать травы, да еще и по такому поводу.
- Чем могу помочь, госпожа? - Травница, чистая и опрятная женщина средних лет, вышла из соседнего помещения, и улыбнулась Эмме.
- Вы позволите мне самой выбрать? - Ответная улыбка. Девушка предпочитала общупать, понюхать, даже попробовать каждую веточку, каждый листок, но зато быть уверенной в том, что травы подействуют. Мастерство травницы, кропотливо и любовно вкладываемое в нее сестрой Аделой, медленно поднималось в ней откуда-то из глубин, наполняя предвкушением работы каждую клеточку тела. Дождавшись согласия от хозяйки лавки, Эмма подошла к одной из корзин и погрузила туда руки.

Змеевик, он же горец зимний. Корневища выкапываются вместе с корнями осенью или ранней весной, отмывается от земли в холодной воде, разрезается на куски и высушивается в печи. Останавливает кровь, хорош в виде примочек на застарелые раны. Воистину - змеевик. Порой и не поймешь, когда забавляется, когда говорит серьезно. Вечно увиливает, изворачивается, пытается ужалить. А если ему это удается, пусть даже и неосознанно - оставляет глубокие раны, рваные, долго не заживающие. Воистину - фламберг. Фламберг и змеевик. Пожалуй, возьмем. С его занятием кровь придется останавливать слишком часто. Чаще, чем хотелось бы.

Душица. Сырьем является трава, лучше во время цветения. Сушится трава на воздухе, в тени. Успокаивает, обезболивает, убирает неприятные запахи изо рта и от тела. Нет, сама она не душица. Ни в коем случае, не душица. Она не может, не умеет успокоить, она сама рвется, мечется, путается, бьется. Совсем недавно, до того, как он так ворвался в ее жизнь, ей мечталось о сирени под окном и ласковой улыбке, нежном поцелуе и тихом садике у небольшого пруда. Улыбка оказалась скорее ироничной, поцелуй так и не случился, а сирень под окном вообще не была посажена. Да и окна не было. И к ужасу, понималось, что все это, в общем-то, и не нужно. Что есть определенная прелесть в этих вот разъездах, ощущении опасности, будоражащем кровь. Равно, как и в этом беспокойстве о нем, в заботе, в приязни, в невольном уважении. Во всем, что сплачивало их двоих.

Заманиха. Сбор корневищ проводят весной или осенью. Вырытые корневища отряхивают от земли, моют в холодной воде, режут на куски и сушат в тени. Стимулирует, снимает утомление и... препятствует зачатию. Ну что же, пожалуй, следует отдать себе отчет - за этим она сюда и пришла. И хоть и было страшно, чему немало способствовали россказни сестер в обители о грубости мужчин, но к нему влекло. До головокружения и слабости в ногах. До неясного томления, впервые возникшего тогда, в ванне. Заманиха - иначе и не скажешь. Объятия, крепчающие с каждым днем, обещающие что-то пока неведомое, иное. Легкий поцелуй, вернувший силы после работы с одержимой. Будто заманивает, не спеша, вдумчиво. Жар удушливой волной охватил тело и Эмма прерывисто вздохнула.

Клевер. "Клавер-р", как говорит неведомый магистр Циркон. Сырьем являются соцветия вместе с верхушечными листьями, собираемые во время цветения. Болеутоляющее и мягчительное, в виде припарок. Да, кому-то из них нужно стать мягче, научиться утолять боль другого, скрашивать жизнь. Точнее, это обязана делать она, Эмма. Но, боже мой и все святые, как хотелось бы, чтобы залечили ее собственные раны, утешили, разделили ту боль, что она несет в душе. Впрочем, она уже начала говорить с ним. Однажды, он узнает и, как знать, поймет.

Можжевельник обыкновенный. Сбор производится стряхиванием плодов на разостланную под куст рогожу. Собранные плоды очищают от листьев и сушат на воздухе, перелопачивая. Снимает боли в костях, приносит покой и умиротворение. Да, можжевельник теперь для нее - покой. Умиротворение, конечно, Раймон не приносит, о нет. Но - с ним было спокойно, и в этом Эмма не уставала отдавать себе отчет. Смешно подумать, она даже не знает, какого он рода. Что дворянин - несомненно. Не бывает у крестьян таких высоких скул и такой врожденной надменности. Не держит сын йомена так гордо голову. Но, все же, отчего она его не понимает? Является ли тому причиной его несогласие с самим собой? От запаха трав - ли от мыслей - закружилась голова, захотелось на улицу, на морозный воздух. Дав зарок себе подумать обо всем завтра, Эмма расплатилась и вышла на торговую площадь, окунувшись в гомон большого города. Раймона не было видно, но они условились встретиться у фонтана на этой же площади, куда девушка и направилась, ведя в поводу Солнце.

[Leomhann >>>]

Постоялый двор. Вечер.

В камине жарко пылал огонь, оживляя лица михаилитов, сидящих в креслах, причудливой игрой теней. Эмма свернулась уютным комочком на диванчике чуть поодаль, из-под опущенных ресниц наблюдая за мужчинами. Когда Раймон сообщил ей, что вечером их навестит магистр Циркон, девушка, признаться, слегка опешила. Человек из байки Фламберга неожиданно становился реальным и это немного пугало. Но, против ожидания, магистр приветливо поздоровался с ней и долго, заботливо, с некоторым даже оттенком отцовства, выспрашивал о самочувствии, аббатстве, семье. Сочувственно качал головой при сбивчивом рассказе о наказаниях в обители. И - одобрительно подмигнул Раймону, отпуская ее. Вскоре после этого михаилиты воссели у огня, вполголоса разговаривая и пригубливая вино из высоких кубков.
- Ты прав, признаю, - Циркон бросил взгляд на девушку и улыбнулся молодому воину, - ей действительно не место в этом чертовом монастыре. И в голове кой-чего есть, и спокойная - до жути. Прямо-таки михаилит в юбке. И держит себя с достоинством. Только вот...
Он не договорил, дернув уголком губ, отхлебнул вина, поправил манжет темной рубахи и посмотрел прямо на Раймона.
- Только вот ещё она помогла поймать того анку, - усмехнулся Раймон. Здесь, когда за дверями не было ни грефье, ни Снежинки, можно было, наконец, говорить открыто. - А так же с экзорцизмом и выявлением той секты. Что до поисков, возвратов и прочего - есть способы. Только дай день-два.
- Помогла? Эта девочка? - Изумился Роберт Бойд - не Циркон, оглядываясь на Эмму. - Каким образом?
Раймон улыбнулся шире и подлил себе вина.
- Ну, а как ты думаешь? Подождала, пока нежить мной займётся, зашла сзади. Сначала под колени подсекла, а потом только допалить осталось. С демоном и того проще...
- Сказки вон ей рассказывать будешь, - рассмеялся магистр, хлопая собеседника по колену, - на ночь. И все же, Раймон?
- Эмма чувствует чужие эмоции, - пояснил михаилит, ничуть не расстроенный тем, что абсурдную байку раскрыли так быстро. Роберт Бойд был слишком опытным воином, чтобы не оценить руки Эммы, на которых не было мозолей от оружия. - Почуяла анку заранее. Разглядела кое-что в одержимой, что помогло мне угадать имя. Без имени, сам знаешь, было бы куда как потруднее, и возни больше.
- Ты к ней привязался, - с ноткой грусти констатировал Циркон. - Что, может быть, и не плохо. Дети взрослеют, да...
Магистр вздохнул, помолчал, играя кистью, свисающей с подлокотника. Раймон терпеливо ждал.
- Что там с сектой в Билберри? - Спросил, наконец, Бойд.
- Не поверишь, узнал от демона, - Раймон даже поморщился от такого признания собственной невнимательности и глупости. - Хотя мог бы и раньше, стоило зайти в церковь. Следов там хватает... кстати, за пару недель до меня там проезжал Вихрь. Заскочил в церковь, да и унёсся галопом. Умнее меня, видать, но речь не о том. Демон - демоном, но я сперва его слова проверил на трактирщике, а потом купец чуть не с порога позвал нас на новые крестины. Рисковый человек. Впервые-то ребёнка крестили при Эмме, - он помедлил, бросил взгляд на бывшую послушницу. Та полулежала на диване, прислушиваясь к разговору, и Раймон в этот момент понял, насколько Циркон - Бойд - прав. Он действительно привязался, причём до степени, когда хотел бы, чтобы Эмма сейчас была ближе. Как обычно в случаях, когда они делили комнату. - По правде, неумехи там, Бойд. Ритуалы кривые, осторожности почти нет, чувства скрывать не умеют. Не понимаю, как священник ничего не замечает. Разве что он тоже участвует, но... - в его голосе прозвучало откровенное сомнение. - Не верю.
- Вихрь от того и имя такое получил, что все галопом, - Циркон поставил кубок на подлокотник и откинулся на спинку, - а вот оговорки о демонах и крестинах мне уже не нравятся. Но сначала - дело, уши драть буду потом. Что ты замыслил?
- Конкретного плана у меня пока что нет, - признал михаилит, пропустив замечание - мимо ушей. - Сам знаешь, заранее сказать, как поведут ритуал, не так просто, а эти, к тому же, ещё и дилетанты. Но в любом случае сначала будет обращение к духам, обещания, просьбы. И только после этого - крестины. Признаться, мне очень хочется сделать так, чтобы пообещать они успели, а вот отдать ребёнка - нет. Проблема в том, что я не знаю, что с ним делать. Рассчитывал на его мать, но они с торговцем, Симсом - два сапога пара.
- Для ордена он слишком маленький. К тому же обещанный... Впрочем, ключевое тут - кормилица, няньки, пеленки, - магистр поморщился и предложил, - можно оставить в соседней деревушке, дать денег и напустить тумана о том, что заберу лет эдак через шесть.
Тон Бойда не оставлял сомнений в том, что он согласен участвовать в авантюре.
Эмма вздохнула и посмотрела на Раймона. Похоже, что с некоторых пор роль настоящей леди давалась ей с трудом. Бывшая послушница явно тосковала на своем диванчике, не имея возможности ни подойти, ни вступить в разговор, понимая, что магистр не оценит подобного поведения.
- Пожалуй, так будет лучше всего, - задумчиво сказал Раймон, играя вином в бокале. - Наверняка там что-то было не так уж далеко. Можно расстаться с частью заработка, тогда получится, что ковен заплатил за всё практически из своего кармана. А орден получит нового рекрута. Что до обещаний, то до завершения ритуала это остаётся исключительно проблемой чернокнижников, а искать спустя годы михаилита, зная только имя...
- Э нет, - не согласился Циркон, выпрямляясь, - обещанный ребенок - это еще и ордену проблема. Не люблю я этих игр с демонами, древними богами и прочей братией... Ну да видно будет, шесть лет - срок немалый. Там, глядишь, ты мое место в Капитуле займешь...
Раймон закашлялся и вынужден был поставить бокал на стол.
- Я?! Помилуй, Бойд, шесть лет - не настолько уж малый срок. Скорее демоны и ковен забудут об обещании, чем я сгожусь в кресло магистра. Сам посуди: что за магистр, который крадёт послушниц, играет в загадки с глейстиг, общается с демонами и шляется по чёрным мессам? Впрочем, - он усмехнулся, - краж послушниц, думаю, больше не будет. А вот за прочее - не ручаюсь.
Циркон проследил взглядом за Эммой, вставшей закрыть ставни, и зевнул, прикрыв рот.
- Отличный магистр... Да и кто из нас безгрешен? - Философски и немного ностальгически заметил он, вставая, - никто как Бог... Пожалуй, я пока сделаю вид, что Роберт Бойд не слышал об играх Раймона де Три с глейстиг, иначе магистру Циркону придется снова отчитывать брата Фламберга. Ну что же, оставлю вас. Дело к ночи, да и отдохнуть с дороги вам не помешает. Эмма. - Почтительный поклон в сторону бывшей послушницы и кивок молодому воину. - Раймон.
Судя по быстрым, порывистым шагам, которыми Эмма пересекла комнату, она с большим трудом дождалась, когда магистр покинет комнату. Шурша шелком платья, девушка оперлась на спинку кресла михаилита, овеяв теплым, чуть горьковатым запахом ириса и каких-то трав. Нежно и легко провела по взъерошенным волосам воина, задержав руку у щеки чуть дольше, чем обычно позволяла себе. Раймон с улыбкой подхватил её и усадил к себе на колени. Но даже ощутив под руками привычное тепло, вдыхая привычный - хотя и чуточку иной - запах, он никак не мог отделаться от слов Бойда. Привязанность. Изменение. До сих пор ему не приходилось думать ни о ком, кроме себя. Конечно, что бы там ни говорил Циркон для грефье и капитула, Эмма не была помехой в дороге. Расходы? Ерунда. Никогда он так уж не ценил деньги свыше возможности переночевать в тепле и съесть горячую еду. И этот краткий поход с ней был, пожалуй, самым удачным за очень долгое время. За несколько лет. А в остальном - разве он изменился? Что бы он делал иначе? Раймон задумался.
Пожалуй ничего, и это было... странно. Что стоило делать иначе? На это ответить было проще, и ответ Раймону нравился не слишком. Если дело с ковеном не выгорит, что станет с "михаилитом в юбке", если она останется там с лошадьми? Скорее всего, ничего хорошего. И всё же он не задумался перед тем, как втянуть её в дело, которое не касалось ни её, ни, говоря откровенно, его самого. Не подумал и при разбирательстве с анку, и при игре с глейстиг. И всё же - он слишком привык к её обществу. И слишком привык поступать так, как... привык. Ответственность или нет. Эмму стоило и взять с собой, и оставить в Кентрбери. Одновременно. Бывшая послушница пошевелилась в объятиях, и Раймон с улыбкой коснулся губами её волос. К чёрту. Да и наверняка всё пройдёт достаточно гладко. И что за жизнь без риска?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Некоторое время Эмма просто молчала, прижимаясь к груди Раймона. Просто молчала, просто наслаждалась его теплом, слушала мерный стук сердца и - осознавала, что ее собственное начинает биться учащенно и голова кружится только от этих объятий. Девушка поводила пальцем по тонкой вышивке на рубашке михаилита, пытаясь отвлечься, но отчего-то вышло еще хуже, сердце заколотилось бешено, будто собираясь выпрыгнуть из груди.
- Раймон, - несмело произнесла она, - позволишь спросить?
- Конечно, - голос михаилита звучал спокойно, с толикой ленцы, но и удовольствия. - Всегда. Об этом даже не нужно спрашивать.
- Магистр Циркон, он... - Эмма, пытаясь собраться с мыслями, обвела пальцами особо вычурно вышитую ветку падуба, прихотливо взбирающуюся по рубашке к плечу и шее, - когда ты сказал, что он желает навестить нас, я думала, что будет ... страшнее? Что он похож на наставниц в обители, наверное. Но он держит себя, будто и не наставник вовсе...- девушка окончательно смешалась. Близость воина затуманивала мысли и делала косноязычной. - Прости.
- И всё равно остаётся наставником, - задумчиво ответил Раймон. - Но мы знакомы... как бы сказать. Не только по обучению - хотя и там магистры никогда не доходили до такого, как в вашем аббатстве, - а и после. Циркон остаётся магистром, но Роберт Бойд, наверное, стал другом.
- Друг... - девушка вздохнула и уютнее устроилась в кольце рук. - Недостижимая мечта. Такая же, как и тишина от чужих чувств.
Раймон несколько секунд молчал, прежде чем ответить.
- Ты действительно считаешь, что иллюзии, в которых живут другие люди, лучше, чем твой дар? - он покачал головой. - Ты не чувствуешь меня... кстати, а как насчёт Бойда?
- Знаешь, это тяжело, - вздохнула Эмма, приникая к плечу воина, - когда не знаешь, где ты сама, а где... жизненные иллюзии соседки по келье. Когда живешь чужим счастьем, не зная своего. Когда смеешься не потому, что весело тебе, и плачешь - потому что плачет кто-то другой. Наверное, я не смогу объяснить, как хорошо, когда тихо. И каково это - впервые в жизни иметь свои чувства.
Она помолчала, уткнувшись в плечо, чувствуя, как начинают гореть стыдом уши.
- Магистра я тоже не чувствую. Если тебя хотя бы иногда можно описать запахом, то магистр - просто ровное пламя, как у дорогой восковой свечи.
Михаилит тихо рассмеялся.
- Да, он такой. Значит, все орденцы, так или иначе... - он выпрямился, отстраняя Эмму, и чуть помрачнел. - Значит, свои чувства, вот как... Но без чужих ты попадаешь в наш мир. Где почти нет дружбы, потому что легче закрыться. Где точно так же могут обманывать и использовать, потому что не ангелы.
- Не вижу разницы, - девушка несколько обиженно покосилась на михаилита, отнявшего уют, плечо и стук сердца, - обманывают и используют всегда, умеешь ты чувствовать людей или нет. Но ведь не только на этом мир держится. Есть и единство, и забота, и понимание. И человек, с которым... к которому ты это все испытываешь.
Секунду михаилит смотрел ей в глаза, потом улыбнулся и снова привлёк к себе.
- Это всё - есть. И доверие, которое то ли стоит испытывать, то ли нет?
- Если уж доверился кому, то доверяй во всем. - Эмма прильнула, вцепилась в рубашку пальцами, точно могла удержать - и удержаться самой. - И если уж начала говорить... Я не смогу научиться не беспокоиться каждый раз, как ты идешь сражаться... или к одержимому. И спокойно, молча смотреть на то, как ты в кольчуге без сюрко мерзнешь на морозе, рискуя заболеть. Но, если ты против, я научусь не говорить об этом. Возможно, не стоило вообще заводить этот разговор.
Девушка сжалась, окаменела, ожидая ответа, как приговора. Хотелось сказать еще, что готова подарить свое доверие, но не знает, как это сделать, ведь она не в ладу сама с собой.
- Мда-а, - голос Раймона звучал задумчиво. Ещё была в нём и толика почти искреннего сожаления. - Что уж тут. После раны от анку и провала с глейстиг я бы тоже не слишком верил, что способен не отморозить... скажем, нос, - здесь, судя по всему, михаилит уже не скрывал улыбки. - Поэтому, ты уж говори и спрашивай, пожалуйста. И побольше. Да, определённо, побольше. А я могу попробовать лучше заботиться о... нас.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон де Три и Эмма Фицалан

29 декабря 1534 г. Постоялый двор. Ночь

Монастырь выглядел и так, и не так. Стены коридора расплывались перед глазами; камни перетекали один в другой так, что пять могли быть одним, а один - пятью. Выцветший, словно пережил не несколько дней, а сотни лет гобелен с архангелом казался плоским, мёртвым. И, казалось, чуть менялся, стоило посмотреть под другим углом. Сам воздух вокруг Эммы был... странным, пыльным и сухим. Тонким. Не имеющим запаха. И сыпался песком шёпот. Обрывки памяти, сменяющиеся, затухающие, стоило сделать шаг и тут же сменяющиеся новыми. Камни под босыми ногами были старыми. Они помнили гул волн далеко-далеко, вес земли и медленное неуклонное движение. На границе зрения мелькали странные тёмные силуэты, меняющие форму даже когда Эмма пыталась за ними следить. Скользили бесшумно по полу, исчезали в стенах, где - она точно помнила - не было даже маленьких нор. А существа - если они были живыми - порой достигали пояса. И над всем этим парил единственный настоящий звук: из открытой двери в кабинет аббатисы доносился незнакомый мужской голос. Он тоже звучал необычно: терялся в зыбкой нематериальности форм, пропадал, дробился на части. И всё же был живым.
Не стоило заводить этот разговор. И недосказанность никуда не ушла, и кошмары теперь снятся. И ведь все, как в жизни - даже гобелен такой же пыльный. Эмма погладила архангела Михаила, подивившись, что и во сне помнит каждый узелок гобелена, вышитого, впрочем, не в стиле арраци, а значит, совершенно не изысканного. В отличие от камней, гобелен не пытался ничего рассказать. Он просто был. Пальцы сами нащупали знакомый тройной узел в крыле архистратига. Послушницы верили, что он приносит счастье, хоть Михаил и регулярно разочаровывал их, видимо, сказывалось соседство с кабинетом аббатисы. Девушка вздохнула, чувствуя себя маленькой и беспомощной, подошла ближе и осторожно заглянула в знакомую до дрожи в коленках комнату.
Серая, как и коридор снаружи, размытая комната встретила её букетом запахов и цветов ещё прежде, чем глаза успели вобрать происходящее. Яростная надежда, разочарование, странная, вышелушенная - словно редкое кружево - боль. Последняя сочилась постоянно, но по чуть-чуть, по кусочкам. Так же звенела сочным запахом ненависть. И здесь ярче чем где бы то ни было ещё проступало ощущение камней стен и пола, что они не должны быть здесь. Смущение. Они не хотели быть здесь и даже не были уверены, что они - камни.
По сравнению с этим высокий сухопарый мужчина в чёрной рясе, стоявший над пентаграммой, казался почти обычным. Точнее, стоял он рядом с пентаграммами. Линии были начертаны на полу, но одновременно на высоте пояса словно шнурами из золотого света сияла ещё одна, развёрнутая на пол-оборота. И там же парило тело сестры Магдалены. Голое, тонкое, с сухими грудями, оно было покрыто таким количеством ран и ожогов, что становилось непонятно, как она ещё жива. Но закатившиеся глаза моргали, а пока Эмма смотрела, одна из ран на бедре монахини медленно затянулась. Девушка зажала обеими руками рот, чтобы не закричать, и попятилась. Как всегда, от наплыва чужих эмоций, закружилась голова, и снись ей подобное несколькими днями раньше, беглая послушница, не задумываясь, бросилась бы к страждущей, но... Вспомнились слова Раймона о том, что возмездие должно бы найти сестру Магдалену рано или поздно. И Эмма сжала кулаки так, что ногти больно впились в ладошки, глубоко вздохнула, отгоняя назойливо лезущие к ней чувства старой монахини, камней и мужчины. Проснуться отчего-то не получалось, девушка растерянно обернулась к Архистратигу, точно он чем-то мог помочь, но архангел молчал, лишь, когда гобелен колыхался от едва уловимого сквозняка, лицо Михаила принимало упрямо-отчаянное выражение. Беглая послушница снова вздохнула, на этот раз, кажется, громче, чем следовало. Ну отчего ей не снятся обычные сны? Какие снятся всем людям? О каких-нибудь забавных пушистых котятах, о счастье, заполняющем каждый уголок тела, о цветущих садах. Почему ей не приснится, наконец, это маленькое поместье где-нибудь далеко? Даже без сирени, будь она проклята. Почему - вот это все? Эмма с сожалением покосилась на силуэты, позавидовав их способностям проходить сквозь стену, и снова заглянула в кабинет.
Мужчина, не переставая бормотать, коснулся живота монахини рукой, и его пальцы без видимого усилия прошли сквозь кожу. Вокруг быстро расплывались чёрные пятна. Золотая пентаграмма вспыхнула, а Эмму захлестнула новая волна чужих чувств. Тело сестры Магдалены выгнулось, как от невыносимой боли. Она распахнула рот, но не издала ни звука. Зато глаза монахини, почти чёрные, уставились прямо на беглую послушницу. Во взгляде почти не было разума, только боль и почти безбрежная ненависть. Видимо, это и заставило мужчину оглянуться. У него оказалось худое, но приятное лицо, гладко выбритое, с тонкими губами. И в устремлённых на Эмму светло-карих с прозеленью глазах туманом абсолютная решимость сплавлялась со стынущим изумлением.

Сообщение отредактировал Леоката - 21-02-2018, 18:26

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Девушка испуганно охнула и отступила, пятясь. Спиной прижалась к гобелену - единственной вещи, казавшейся незыблемой среди колышущегося серого тумана, стеной окружавшего ее, в котором все чаще мелькали существа. Архангел Михаил вздрогнул, с крыльев посыпалась пыль. И было это так буднично, так обыденно, что девушка рассмеялась. Неудержимо и отчаянно. На звук смеха к границе тумана выдвинулась тень, отдаленно похожая на анку. Но Эмма не боялась. Уже не боялась. Выпрямилась, невысокая, стройная, откинула голову на нежной шее и рассыпала меж холодных каменных стен звонкое серебро голоса.
- Как ты сюда попала?
Мужчина стоял у дверей. Туман, казалось, не волнует его вовсе, хотя силуэты в нём зашевелились быстрее и словно пытались вылезти... наружу. Словно из-за бледного зеркала. Или глади пруда под свинцовым небом.
Девушка невольно вспомнила слова рогатого призрака на памятной поляне и невольно же улыбнулась. Наверное, не стоило сейчас повторять слова той женщины, хотя соблазн и был велик.
- Через сон, - просто ответила она и слегка надменно осведомилась, - а вы?
- Я? - мужчина отступил на шаг и жестом указал Эмме на дверь в кабинет аббатисы. Несмотря на то, что он только что делал с сестрой Магдаленой, пахло от него лишь любопытством и... рассчётом. Легко, пока что едва заметно, но это чувство крепло. - Я пришёл сюда в поисках двери. Но ты... сначала там, с мерзкими тварями, которым нет места на Земле. Теперь - здесь.
- Дверей здесь много, - буркнула бывшая послушница, плотнее прижимаясь к гобелену, - любую выбирайте. Твари действительно мерзкие были, соглашусь. Особенно собака.
- Много?! - мужчина сделал два крупных шага и навис над Эммой, пристально глядя в глаза. Казалось, что он вот вот схватит её за плечи и начнёт трясти, но вместо этого сложил руки на груди. - Ты и там ушла через врата... так же, как и те твари, верно? Как у тебя получилось?
- Конечно, много,- Эмма ткнула пальцем поочередно в разные стороны, - вон там - дверь в обитель, тут - на выход во двор, а та - на галерею. Если в обитель войти, то еще много разных дверей обнаружится. И, право, вы задаете мне странные вопросы. Знай я, как у меня это получается, мы бы с вами не беседовали. Я просто бы ушла.
Спокойнее, Эмма Фицалан, спокойнее. Нельзя выказывать свой страх, пронизывающий до мозга костей. Страх убивает разум, делает беспомощной, бессильной. беззащитной. Бояться нельзя - нужно думать. И искать эти чертовы двери...
- Дерзишь. Хотя уже за одно только общение с теми монстрами тебе стоило бы занять место этой старухи. Но, пока что, - мужчина улыбнулся, но до глаз эта улыбка не добралась, - это подождёт. Благословенная сестра Магдалена, которой я помогаю исполнить предназначение перед Господом нашим Иисусом Христом, ещё жива. Но и ты знаешь куда больше, чем говоришь. Чем сама подозреваешь. Так всегда бывает. Как думаешь, сколько боли ты... - он внезапно вскинул голову, словно прислушиваясь, хотя вокруг не было слышно ни звука. - Мой ритуал не ждёт, но и с тобой мы ещё не закончили. Пойдёшь в кабинет, - слово прозвучало с сарказмом, - сама, или тебя тащить?
- А что я там не видела? - Сердито возмутилась Эмма. - Ну, кроме сестры Магдалены в таком вот виде?
Раймон! Отчего тебя тут нет? Отчего ты не встряхнешь, не разбудишь сейчас, приводя в чувство, заставляя вернуться к тебе? Боже, ведь швы с плеча так и не сняла, нитки врастут, будет больно и кожу стянет до неровного рубца. Девушка будто воочию увидела рубец, плечо, где он находился и на котором так удобно было спать, ощутила запах тела михаилита, гладкую кожу под рукой. Совершенно неуместно, не вовремя, вспомнились прикосновения его рук и губ. Слезы подступили к горлу, обнажая страх и слабость. И Эмма закрыла глаза, пытаясь справиться с ними.
Следующим, что Эмма ощутила, действительно стало касание руки - чужой. Холодной и жёсткой. А потом, уже падая, почувствовала, как вокруг смыкается тьма.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Пробуждение отозвалось головной болью и онемением во всем теле. Девушка попробовала пошевелить рукой, но даже пальцы - чуткие пальцы лекарки! - отказывались слушаться. Холод камней не приносил облегчения, напротив, казалось, что она окоченела, подобно умершей. Беглая послушница дернулась еще раз и с трудом открыла глаза. Эмма лежала на полу - и не на полу одновременно. Камням, которые не камни, было страшно от неуверенности в себе, их смущали волны жёсткой, могучей силы, бившие он пентаграммы. Они тянулась за пределы комнаты, но там не было ничего, словно весь монастырь исчез. И попытки понять, быть понятыми, умирали в сером тумане.
О боже, не хватало теперь еще и камни понимать. Впрочем, вероятно, беспокоиться не стоит, чувствовать что-либо осталось недолго. Сейчас он закончит с сестрой Магдаленой и... Найдет беглая послушница Эмма из рода Фицалан свое последнее пристанище здесь, откуда с таким удовольствием сбежала. Нужно сосредоточиться, осознать, как вернуться туда, в темную и теплую комнату, под одеяло, в уют объятий и безопасность. Но... как это сделать, если мысли ворочаются вяло и неохотно, не послушны, как и тело?
- ...не то. Святость, но...
Кровь, стекая с тела, доходила до линий нижней пентаграммы и взлетала вверх, отчего лучи на миг вспыхивали ярче. Сестра Магдалена ещё дышала, но уже едва заметно. И её раны, которых стало ещё больше, не затягивались.
Угасает. Она уже угасает. Уже не испытывает ни боли, ни страха, ни ненависти. Лишь сияющее серебром умиротворение умирающей. Скоро все закончится и отправится Магдалена к тому, Кому обещалась при постриге. Впрочем, сейчас, когда от жизни сестры-вышивальщицы зависела жизнь самой Эммы, девушка могла только желать долгих и долгих лет монахине. Жадно следя за каждым вздохом страдалицы, девушка лихорадочно размышляла. Тело все еще не слушалось, но руки и пальцы уже чувствовались.
- ... что-то другое... так и не смог в те чёртовы врата. Камни и камни. Воздух. Нужно... - к счастью, мужчина, погружённый в собственные мысли, пока не заметил, что Эмма очнулась.
Размытый сапог ударил в пол, и от него кругами разошлись волны страха.
Нет, камни определенно не нужно слушать. Кто бы мог подумать, в монастыре - и такой трусливый пол. И это здесь, где каждый камень пропитан потом и кровью таких, как она, бывшая послушница Эмма. Госпожа Берилл, ведьма и лекарка, спутница михаилита...И, пожалуй, на этом сейчас и остановимся...
Прямо перед глазами Эммы лежала узловатая трость сестры Магдалены, кончик которой был испачкан в чём-то белом. За ней, у одного из лучей пентаграммы, на полу было тщательно выписано имя. Уриэль. Не раздумывая слишком долго, лишь убедившись, что мужчина отвернулся, девушка схватила клюку, знакомую до боли в спине и пальцах, и махнула ею, стараясь зацепить нагромождение свечей, карт и прочего, что составляло пентаграмму. Движение получилось неловким, но Эмме удалось сбить одну из карт и даже мазнуть концом трости по меловым линиям внешнего обвода пентаграммы. В сторону со звяканьем покатился какой-то пузырёк. Дальше всё случилось одновременно. Сестра Магдалена тяжело упала на пол. Коснувшись камней, она уже не дышала, но открытые глаза монахини смотрели прямо на Эмму. Мужчина, резко обернувшись, что-то крикнул, его слова утонули в давящем шелесте высвободившейся силы, которую пентаграмма уже не могла ни собирать, ни сдерживать. Смерть ударила в стены и потолок, расплескалась брызгами. Воздух пошёл рябью, как над водой в жаркий день, и мужчина, кинувшись к Эмме, натолкнулся на одну из таких волн и отлетел назад.
- Дура! Ты даже не понимаешь, что!..
В комнату через открытую дверь и стены волной хлынул белёсый туман.
Эмма с трудом, опираясь на трость, поднялась на ноги. Пошатываясь, отошла к столу аббатисы и оперлась на него. В прошлый раз ворота были заключены между двух камней. Но в кабинете матери-настоятельницы не было даже окна, не было вообще ничего, что могло бы напоминать врата. Кроме, пожалуй, дверей и пентаграммы. В пентаграмму лезть не хотелось до жути. Но... Что, если она сама - и врата, и ключ одновременно? Как в тех, старых сказках, что читала нянюшка на ночь? Где в жутком и заманчивом переплетении возникали то холмы фэйри, то вороны, то прекрасные принцессы. Жаль, она их почти не запомнила, слишком мала была, но... "Лишь стоит вспомнить, что забыл дома и пожелать вернуться к этому всей душой - и чары бессильны. Холм тотчас же откроется и вернешься домой". Дома у Эммы никогда не было. Ни поместье Фицаланов, ни монастырь она не могла назвать своим домом. Но вот на постоялом дворе она действительно кое-что забыла. Платье глейстиг. Его подарок. Его забота и его проклятие. Проклятие, кстати, тоже осталось там же. А еще оставался он... Девушка уставилась на туман, приближающийся к ней, вцепилась руками в трость и то ли мысленно, то ли вслух, закричала... Пространство и время не раскрылись как в сказках, только к крику добавился мерный речитатив на латыни, раздавшийся из-за пентаграммы. Туман медленно двигался вперёд, обтекая странные полотна воздуха, которые продолжали светиться даже в тусклой дымке. Клок серого тумана обернулся когтистой лапой и выбил трость у девушки из рук. Отшатнувшись, Эмма задела рукой чернильницу, и - провалилась вниз, прямо в камень, который больше не был камнем.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

В комнате было темно и тихо - совсем так, как грезилось в этом странном сне. Безмятежно посапывал Раймон, вольготно раскинувшись на кровати.
Девушка осторожно села и, стараясь не разбудить воина, выбралась из-под одеяла. Отвар заманихи, приготовленный с вечера, остывал на столе в глиняной кружке. Эмма залпом выпила его, скривившись от терпкой горечи, и потянула сумку. Заветный мешочек с травами перекочевал на стол, и в кржуку щедро посыпались пустырник, душица и валериана вперемешку. Что, во имя всех святых, с ней творится? Откуда эти странные, эти живые сны? После которых на пальцах возникают порезы, как сейчас? Никогда прежде она такого не испытывала, да и, признаться, испытывать больше не хотела. Если все это - последствия ее дара, то к чертям его, чтобы не говорили. Беглая послушница зябко поежилась, ее знобило. Комната казалась холодной, несмотря на вновь разожженный камин и быстро вскипевший от раскаленной кочерги отвар. Девушка поджала под себя ноги, затихла, сидя в кресле. Сестра Магдалена... Что, если она и в самом деле умерла,жестоко замученная этим страшным человеком, а Эмма всего лишь уловила отголосок ее страданий? Конечно,никто не заслуживал такой страшной кончины, даже мать-вышивальщица, но жаль ее не было. Не получалось жалеть, слишком страшно, слишком больно было от собственной беспомощности. Слишком близко она сегодня видела собственную смерть. Так близко, что могла потрогать рукой подол рясы. Девушка отхлебнула горького, вяжущего язык отвара, потерла ноющий ушибом бокre, снова глянула на кровоточащие порезы на пальцах и тихо заплакала. Все же, это был не сон...
Из-за её плеча протянулась рука и забрала чашку. Неслышно подошедший михаилит понюхал отвар, скривился и отставил его подальше. Поднял Эмму на ноги, прижимая к себе.
- Что случилось? - затем он опустил взгляд на руку девушки и нахмурился. Из глаз мгновенно исчезла сонливость. - И как? Кто-то из слуг посмел? Владелец?.. - последнее слово прозвучало с сомнением. Хозяин постоялого дворе никак не походил на человека, который станет обижать гостей.
- Мне снова приснился кошмар, - всхлипывая, начала говорить Эмма. - Но, кажется, это вовсе не сны! Кажется, это все на самом деле происходит!
Сейчас она казалась удивительно маленькой и жалкой. Не было ни беглой послушницы, ни госпожи Берилл, ни спокойной и хладнокровной Эммы. Была лишь обиженная, напуганная девчушка, кривящаяся от боли и прижимающаяся в поисках защиты к Раймону. Довольно-таки продолжительное время она так и стояла, вжавшись в михаилита, не пытаясь даже утереть слезы. Слушала его тишину и биение сердца, чувствовала его тепло и руки. И неожиданно осознала, что ей спокойно.
- Я снова была в монастыре, у гобелена с Архистратигом. - Девушка заговорила нервно, подрагивающим голосом, но уже без слез. - И вокруг меня стоял туман, такой густой, что было видно только на три шага, не больше. В нем копошились призрачные твари и в одной из них я совершенно точно узнала анку! И еще там был священник. Он мучил сестру Магдалену, висящую высоко над пентаграммой. Жестоко мучил, при этом она оставалась жива, а ее раны затягивались. Ох, Раймон, он такой страшный! С виду - самый обычный, с толпой смешается - и не найдешь. Но его чувства... Ни ненависти, ни злости. Только расчет и любознательность. И он будто притягивает тварей к себе!
Она замолчала, закусив губу, и внимательно осмотрела многострадальную руку. Порезы не были глубокими, но выглядели неприятно, рваные края неряшливо топорщились.
- Шрамы будут, - посетовала девушка скорее самой себе, чем михаилиту.
Переход от плачущего ребенка к лекарке, от лекарки - к заботящейся о своей внешности барышне оказался разительным даже для нее самой. Эмма утерла слезы и робко улыбнулась.
- Шрамы не беда, - отмахнулся михаилит с практичным безразличием человека, для которого повреждения на шкуре были нормой жизни. - А вот если оно настоящее, значит, происходит не само. Я бы с удовольствием перевидался с этим твоим страшилой... - он помедлил, но тут же поморщился. - Подумал было, что стоит вернуться в аббатство и проверить, но слишком далеко. Если ты видела то, что уже случилось - ни за что не успеть.
- И он говорил со мной... Спрашивал, почему я оказалась там и как мне это удается. Если бы я сама знала... - Эмма глубоко и с грустью вздохнула, не слыша и не желая слышать замечания об аббатстве, - а затем прикоснулся ко мне, и я лишилась чувств. А когда очнулась, то лежала на полу в кабинете аббатисы, совсем рядом со мной была пентаграмма и трость сестры Магдалены. А этот священник все бормотал и бормотал что-то о дверях и вратах. Мне показалось обидным умереть, ничем не досадив этому... злыдню. Но что я могла? Только прервать обряд. И тогда я взяла трость и нарушила пентаграмму... Ох, что тогда началось! - Девушка резко развела ладони, изображая взрыв. - Туман повалил клубами в кабинет, из него вырвалась тварь, выбила когтями у меняклюку из рук. А я все это время думала о тебе... И провалилась сквозь пол.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон, который в это время искал полотно и мазь, чтобы замотать пальцы, оглянулся и покачал головой.
- Ты разрушила пентаграмму во время ритуала на крови? Молодец. Опасная женщина. Буду приносить в жертву - напомни предварительно связать и положить подальше, - вернувшись к столу, он смочил ткань и начал протирать царапины, некоторые из которых до сих пор сочились кровью. - Говоришь, прикоснулся - и всё? Магия, да похоже на целительскую. Но второй раз, и началось с глейстиг же... И становится опаснее. С этим нужно что-то делать. Среди призраков твоих этого... священника не было?
Эмма задумалась, морщась от боли и шипя, когда ткань соприкасалась с порезами.
- Мне кажется, - тихо призналась она, - что та собака и была им. Сейчас понимаю, что глаза у них - одинаковые.
- Священник-собака? И выходит, что они - не друзья, но нам с этого толку нет, пока не получится... скажем, объясниться в других условиях, - на последних словах из голоса михаилита почти пропали эмоции. - Значит, задача прежняя - найти, только информации стало больше. У этого "самого обычного" хотя бы есть лицо. И, может, даже, орден, если только тот облик - не случай.
Наблюдая за точными и ловкими движениями Раймона, бинтующего ей руку, девушка невольно улыбнулась. Ну что ж, теперь они поменялись местами, хотя, видит Бог, не желала она этого. И змеевик понадобился раньше, чем предполагалось. Эмма коснулась здоровой рукой щеки воина, улыбаясь ласково и благодарно.
- Спасибо тебе, - тихо и смущенно начала она, но почти сразу изменила тон на серьезный, - но отвар ты, право, зря отнял. Если только сам не решил его употребить.
Раймон пожал плечами.
- А он не слишком крепкий? Я не травник, но по горечи доза великовата даже для меня.
- Зато быстро принесет забвение. - В голосе девушки прозвучали все оттенки горечи, приписываемой отвару. - И тебе не придется возиться с некой излишне впечатлительной девицей.
- А... - Раймон взял кружку и поболтал мутный настой, который успел уже остыть, но в запахе, казалось, только прибавил. - Значит, дело в этом? Чтобы мне не пришлось возиться?
Девушка опасливо кивнула, с недоверием следя за рукой михаилита. Несмотря на это, увернуться она не успела. Эмма с визгом закрыла лицо руками, оберегая от терпко пахнущего отвара и ошметьев травы, а когда отвела их, то взгляд, потемневший от злости, не обещал ничего хорошего Раймону. Она слепо нащупала пустой кубок, забытый на столе магистром, и молча швырнула его в михаилита. Следом полетела подушка из кресла. Успеха это не принесло. Кубок пролетел мимо, а подушку гадко улыбающийся михаилит поймал и положил рядом. Не обнаружив больше ничего подходящего под рукой, девушка принялась озираться в поисках снарядов. Мешочек с травами бросать было жалко, а до второго кубка она не дотягивалась. "Волосы теперь придется мыть долго", - обреченно подумалось ей.
- Вот теперь я вижу, что отвар действительно полезен, - в голосе Раймона звучало глубокое удовлетворение. - Твоя правда. Совсем другое дело.
Эмма молча глянула в ответ, покосилась на оставшийся кубок и, глубоко вздохнув, направилась к тазу с водой. В конце концов, михаилиту теперь дня три обонять от ее волос запах валерианы, столь милый сердцу котов. И страх, и обреченность, и ярость отступили, будто их и не было. И, как всегда бывает после сильного волнения, на смену им пришли облегчение и сонливость.
- Значит, считаем себя обузой, - Раймон встал, поднял брошенный кубок и поставил обратно на стол. - Самоуничижаемся так, что мать-настоятельница была бы в полном восторге. Мне же, определённо, злость нравится куда больше. Даже если ты по какой-то причине считаешь, что до тебя никому вокруг нет никакого дела, она помогает... ну вот хоть кидаться кубками. Хотя, видит Бог, я даже представить не могу, что в последние дни могло привести к такому выводу.
- Прости, - лица склонившейся над тазом девушки не было видно из-за копны волос, но в голосе звучало искреннее раскаяние. - Я не права, знаю. Но... - рассудив, что лучше не уточнять нечто вроде "я не знаю, как благодарить за то, что делаешь для меня", Эмма замолчала и некоторое время сосредоточенно выбирала листья и черешки из прядей. - Прости, если сможешь.
- Ага. Надо будет поговорить с Бойдом про эти врата или ещё что. Кому знать, как ни ему... - михаилит громко зевнул, а потом неожиданно фыркнул. - У всего есть плюсы. Теперь можно будет говорить, что одно присутствие лекарки и травницы - успокаивает.
- Поспать не получится, - мстительно заметила беглая послушница в ответ на зевок, - пока всю траву не уберу. Буду грохотать тазом, злобно ворчать, а если еще и волосы пятнами прокрасятся... Лучше помог бы. Заодно и... успокоишься.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

29 декабря. Кентрбери. Утро.

Назвать аббатство святого Августина впечатляющим мог только глупец. Оно было величественно-изысканным, изящным, точно мавританская шкатулка для благовоний. Высокие, стройные башни, пронзающие небо плавно и грациозно перетекали в мощное эхо нижних аркад. Своды поддерживались стрельчатыми арками, опирающимися узкие колонны, отчего возникало ощущение необыкновенной легкости аббатства, его воздушности и невесомости, усиливающееся светом, проникающим через множество огромных окон. Фасады трансептов, украшенные круглыми окнами с витражами, усиливали сходство монастыря с дорогим колье на шее королевы. Оно и выглядело королевским дворцом: настолько богато украшенное ажурными арками, гобеленами, статуями и резной мебелью, что деловито снующие повсюду приветливые бенедиктинцы казались лишними и неуместными.
Встречающий гостей монастыря брат Филипп, круглый, добродушный, весь какой-то мягкий и уютный, принял Раймона и Эмму радушно. Поклонился вежливо, но не роняя достоинства, и жестом пригласил следовать за ним.
- Мы всегда рады гостям, милорд, - просвещал он, плавно разводя руками, - красоты нашего монастыря нельзя прятать от мира! Скоро у нас обедня будет. Вы и миледи ведь ради нее приехали?
Эмма, остаток ночи распутывавшая волосы под язвительно-назидательные замечания Раймона, от этого вопроса вздрогнула, умоляюще взглянула на михаилита и нахмурила брови, демонстрируя явное нежелание слушать обедню.
- Как вы замечательно сказали, - подхватил Раймон, игнорируя последний вопрос. Обедня сегодня его привлекала не больше, чем Эмму. Не то чтобы они не нуждались в наставлениях, но михаилит подозревал, что Роберт Бойд справится с этим лучше. Как минимум, будет точнее. - Про красоты монастыря и про привлечение гостей, угодное Господу. Так вышло, святой отец, что мы с миледи интересуемся старинными гобеленами. В аббатстве Бермондси мы, с разрешения матери-настоятельницы, отыскали гобелен с вытканным на нём королём Альфредом и его братьями. Интересная работа, но неполная. И говорят, что вторая часть его хранится именно здесь. Мы были бы очень признательны за возможность оценить эту работу из вашего собрания.
- Конечно же, у нас хранится вторая часть этого триптиха, - монах радостно всплеснул руками и посеменил по светлой галерее, маня за собой гостей, - я покажу вам, его как раз подняли из хранилища, чтобы гости могли любоваться им, прошу вас, прошу сюда.
Огромная, светлая комната, где были бережно разложены гобелены, ничем не напоминала помещение в обители святой Марии Магдалины. Радостные, чистые тона прослеживались и в вымытых окнах, витражи которых изображали пасторальные сцены, и в светлых деревянных полах, и в тихом пении монахов, работающих в углу с картинами.
- Вот он, на станке лежит, - указал монах на одну из стоек в центре комнаты, - расправляется.
Ткань, действительно, расправлялась, и это оказалось гораздо проще, чем в аббатстве Бермондси. Расправив гобелен, Раймон отступил на шаг, чтобы легче было оглядеть картину целиком. В центре, без сомнения, был изображен Альфред Великий, поскольку в чертах светловолосого юноши угадывался мальчик из Бермондси. Одетый в светло-зеленую и голубую одежду, он одной рукой держал под уздцы светло-серую лошадь, другую - простирал к черноволосой деве, опустившейся на одно колено перед ним. Девушка, одетая в пышное красное платье, с венком из роз на голове, протягивала Альфреду корону. Над головой ее вились три ворона, держащие надпись "Немайн Фи". Под ногами персонажей гобелена раскинулся ковер ярко-зеленой, изумрудной травы, а сами они расположились на фоне зеленых же холмов, между которыми виднеются очертания Глостерского собора. На мгновение Раймону показалось, что дева на гобелене повернула к нему лицо, будто бы приподнялась над плоскостью ткани и... улыбнулась медленно и зазывно. Раймон улыбаться в ответ не стал. Слишком много и неприятно в жизни стало и воронов, и их госпожи. Изображение, впрочем, почти сразу замерло, но ни подходить к нему, ни трогать ткань ему не хотелось.
- Немайн... фи. Злая, отрава? - михаилит фыркнул. - С таким представлением на месте Альфреда я бы дважды подумал, стоит ли что-то брать. Хотя, наверное, в той ситуации вороны не были столь же любезны.
Эмма, явно не заметившая ничего необычного, аккуратно, кончиками пальцев, ласкающим движением провела по полотну, задержавшись на соборе, и недоуменно нахмурилась.
- Не пойму, - заговорила она, - гобелен полностью тканый, но вот этот собор... Он вышит прямо поверх тканого полотна. Именно вышит, тройным шотландским узлом. Рука на нем спотыкается. А женщина - это Morgan La Fay, - девушка ненароком выдала приличное французское произношение, - ее именно так изображают на гобеленах. Чаще всего - в сценах смерти короля Артура. Для чего она здесь, да еще и с такой подписью - не знаю. Но общие цвета - это возрождение и исцеление. И эти холмы - ирландские. Их надлежит вышивать именно так, не иначе. Это канон, понимаешь?
Травница еще раз погладила пальцем собор и озадаченно замолчала. Написанное на лице явное недоумение только подчеркивало то упорство, с которым она пыталась подцепить хоть нитку из изображения храма. Вороны на изображении начали медленно кружиться, будто гоняясь друг за другом. Круг их неторопливо, но неуклонно расширялся, чуть сдвигаясь в направлении руки увлеченной гобеленом Эммы. Раймон взял девушку за руку и отвёл подальше, не переставая наблюдать за изображением. Краски начали расплываться перед глазами, и только вороны становились всё чернее, всё более живыми, пока...

[Leomhann >>>]

С Спектром

Сапоги тонут в мягкой земле, сменившей каменные плиты монастырского пола. Душно. Очень душно. И нет больше ощущения локтя Эммы под пальцами. Солнце слепит так, будто бы лето - и не английское вовсе. Скорее напоминает рассказы о Палестине, хотя Раймон и не может сравнить - он не помнит не то что пустыни Востока, а даже тепло долин Луары. Горизонт скрыт за высокими, покрытыми лесом холмами, а вся долина и распадки между ними - в жесткой, блестящей траве, густо пронизанной фиолетовыми стрелами ирисов и странных, золотых лилий-звездочек на тонких стебельках. Озерцо невдалеке сплошь затянуто темными, большими, широко-округлыми, глянцевыми листьями и огромными розовыми цветами, колышущимися на высоких, похожих на канаты, стеблях. Горячий, влажный ветер, кажется, обдувает со всех сторон одновременно, ласково ворошит волосы, касается щек и уносится прочь, играть с цветами на озере, отчего те бело-розовым облаком склоняются прямо к черной воде. Заметив присутствие чужака, с глади воды вспархивает белоснежная цапля и лениво распластывается в безоблачной синеве резной, ажурной игрушкой, изысканным украшением.Раймон вскидывает голову ей вслед, невольно ожидая увидеть там же воронов, но небеса чисты.
Покачав головой, он думает о том, что без двойного кошмара Эммы Фицалан принять происходящее было бы куда сложнее. А так... михаилит проверяет меч: лезвие выходит из выложенных изнутри шерстью ножен ничуть не хуже, чем утром. Но вот призыв к магии, этот взгляд внутрь, в сердцевину огня, не приносит ничего, и он хмурится, в очередной раз жалея о тех иллюзиях для развлечения послушницы... нет. Не жалея. Просто придётся обойтись. К тому же, пока что он не видит никакой угрозы. Или цели, хоть чего-то, похожего на способ вернуться. На врата, о которых говорил священник во сне Эммы. Он пожимает плечами и ещё некоторое время терпеливо стоит там, прикрыв глаза от палящего солнца. До холмов далеко, и в долине, насколько видит глаз, нет ничего живого, кроме цапли. И нет воды, кроме как в чёрном, подобно воронову крылу, озере. Приняв решение, он медленно, заново привыкая к высокой траве после долгих месяцев зимы, идёт к озеру.
Затянутая ряской вода отдаёт болотом, и Раймон колеблется. Здесь жарко, но ему ещё не настолько хочется пить. К тому же - это привлекает внимание сразу, - зыбкая дымка полуденного марева рассеивается и где-то там, на границе поляны, у холмов становится виден большой дуб. Он далеко, дальше, чем может увидеть глаз михаилита, но различается отчетливо. Видны и резные, блестящие на солнце листья, и узловатые ветви, и морщины коры. И расщелина в стволе. И видно, что в расщелине этой затаилась прохлада, что в ней блаженно темно, уютно. Что в ней - покой. Виден даже блеск глаз ворона, сидящего на далеко отставленной, уродливо искривленной ветке. И всё же - далеко. Вспоминая о том, что вокруг - сон, Раймон с улыбкой пробует представить, как переносится к этому тенистому дубу, к прохладе его ветвей и листвы. Ничего не происходит. Михаилит без особенного сожаления пожимает плечами. Он ещё раз прикидывает, не стоит ли напиться впрок, но решает обойтись без этого. Слишком многие сказки предупреждают о том, что не стоит ничего есть в тех местах, что кажутся сном, но могут быть настоящими. И он не торопясь идёт к дереву. Неожиданная преграда возникает там, где ирисы образуют некое подобие кольца. Воздух над цветами кажется настолько плотным, что Раймон буквально наталкивается на него, с усилием проваливаясь в эту невидимую стену. И - оказывается снова у озера.
Вторая попытка заканчивается тем же, и скосить ирисы не удаётся тоже: лезвие на удивление вязнет в зелени, словно его и не точили. И, казалось, сами цветы и трава сопротивляются, цепляются за сталь. Раймон отступает и пробует соседний круг, составленный из жёлтых цветов. Этот переносит его ближе к цели, но тут же отбрасывает снова. Даже не пытаясь подавить нахлынувшее раздражение, михаилит пробует снова, следующее жёлтое кольцо. Потом следующее. Он даже не жалеет о том, что нельзя взглянуть на долину глазами цапли: цветы рисуют какой-то узор, но явно слишком отличный от того, что Раймону привычно. Без толку, понять решение это не помогло бы. И на третий раз он, наконец, после двух перемещений, оказывается рядом с дубом.
Здесь также душно, как и везде. Утоптанная красная почва пышет жаром, ее не остужает даже веселый, прозрачный ключ, бьющий у корней. Звенящую тишину разбавляет далекое похрюкивание свиньи, ей отвечают веселыми визгами поросята. Ветер играет с кожей, прибитой к дубу. Просушенной до звона, но вполне узнаваемой. Человеческой. Ворон косится со своей ветки, рассматривает Раймона то одним, то другим глазом, охорашивается, роняет черное, глянцевое перо. Его подхватывает ветер, кружит, относит к границе ирисов. Перо падает в одно из колец и, кажется, что остается там. Но стоит отвести взгляд на мгновение, как оно выбрасывает черные, длинные усы, подобно вьюну. Усы стремительно растут вверх, сплетаются плотно, ткут кокон. Еще мгновение, равное удару сердца. Ветер налетает, приносит запах ирисов, напоминающий об Эмме, касается кокона, и тот медленно начинает осыпаться, черным пеплом прикрывая зелень травы. Расселина оказывается пустой, но Раймон всё равно отходит чуть в сторону, чтобы не оставлять её за спиной, и продолжает наблюдать за вороньими играми - а что это игры, он уже не сомневается.
Фламберг видит самого себя - и одновременно чужака. Второй Раймон похож на него, как капля от капли, но неуловимо отличен. Он улыбается - широко и открыто, смотрит - ясно и доверчиво. Он светел так, как светел может быть истинный рыцарь. Ветер налетает снова, запутывается в плащах обоих воинов и в этот краткий миг взгляды встречаются. Двойник снова улыбается, но улыбка полна торжества. Поднимает руку и показывает запястье с браслетом из светло-русых, почти золотых волос, так похожих на волосы Эммы. Фламберг улыбается в ответ и машет двойнику, предлагая подойти ближе. Тот отрицательно качает головой в ответ, но выходит из почерневших теперь цветов. Желтые лилии вспыхивают и стремительно увядают. Теперь антипода светлым не назовешь. Тьма окутывает его, точно доспехом, трепещет за спиной плащом. Второй Раймон поднимает голову и толкает воздух знакомым движением руки, одновременно вытаскивая меч.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Тело Раймона реагирует само, уходя от волны огня полным вольтом. Расстояние ещё слишком велико и для огня, и даже для того, чтобы доставать меч. Двойник слишком торопится, и это хорошо. Зато он и сам чувствует возвращение магии, но пока что сдерживается, хотя ему очень хочется сжечь и ворона, и кожу, и дуб. Но пока что прямая угроза - только одна, а до остального время ещё дойдёт. Клинок слабо шипит, выходя из ножен, и Раймон идёт вперёд, к двойнику, по небольшой дуге.
Противник улыбается ехидно и не спеша сокращает расстояние.
- Я - это ты. Все самое светлое, - финт-накидуха в плечо, - все самое темное. Тебе не победить самого себя.
На левой руке двойника мерцает щит. И это - еще одно отличие, в числе прочих. Течение времени ощутимо замедляется, воздух становится вязким, как масло. Времени - иронично - жалеть о том, что сам он никогда не любил это чёртово заклинание, не остаётся. Но, если двойник не врал, то оно не продержится и нескольких секунд. Даже при том, что отражение движется вдвое быстрее, Раймон успевает скруткой тела отклониться достаточно, чтобы клинок прошёл над плечом. Одновременно - медленно, слишком медленно - левая рука двинулась вверх, и вспыхнуло пламя. Антипод подсадом пытается уйти, но не успевает. Вспыхивает плащ, и огонь будто бы растапливает время. Противник с чертыханием рвет завязки, отбрасывая горящую тяжелую ткань и чуть отступает назад. Улыбается - снова открыто и ясно. И тут же наносит поземный удар справа. Раймон не уворачивается. Просто клинок - такой же, как у него самого, но и другой - отлетает в сторону перед подставленной раскрытой ладонью, а Фламберг в выпаде выбрасывает меч вперёд: в отличие от двойника, ему ничуть не хочется играть в непонятные игры. Сопротивление при ударе такое же, как если бы он ударил человека. И умирает двойник так же, выгибаясь и скребя каблуками землю. Во рту вскипает алая пена. Раймон на всякий случай откидывает меч подальше и срезает с руки двойника браслет. Он действительно выглядит так, словно сплетён из волос беглой послушницы. Фламберг некоторое время разглядывает его, а потом горящие пряди падают на землю. Он усмехается.
- Светлое, тёмное. Главное - у кого настоящая Эмма, а не эти поделки, - так себе эпитафия, но сойдёт.
Он глубоко вдыхает пряный горячий воздух и оборачивается к ворону:
- И что дальше? - голос звучит нетерпеливо. - Вам что-то нужно - так давайте, говорите.
Ветер, кажется, становится еще горячее. Он уже не ласкает, а обжигает, невнятно шепчет что-то низким женским голосом, обещает и угрожает одновременно. Убаюкивает и соблазняет. Фламберг ждёт.
На берегу озера, среди скопления ирисов и лилий, возникает, точно по хлопку в ладоши, высокая женская фигура в красном платье. Но даже отсюда Раймону видно, что незнакомка хороша собой, черноволоса и в руке держит ветвь омелы.
Женщина, улыбаясь карминовыми губами, приближается быстро и резко, иглой сквозь ткань проваливаясь в плотный от жара и духоты воздух. И чем ближе становится она, чем четче различаются ровные белые зубы, обнаженные улыбкой, и ярко-зеленые глаза на точеном высокоскулом лице, тем больше Раймон погружается в негу и леность, мешающие шевелиться и даже мыслить. Слишком похоже на глейстиг с их ядом. Но ветра здесь дуют так, что не встать спиной. Раймон с трудом прижимает пальцы к левой руке и вспышка боли от ожога прочищает голову, возвращая и ясность мысли, и злость.
Дева в красном возникает в трех шагах от Раймона. На изящной белой шее блестит ожерелье с полумесяцем. Она уже не улыбается и не говорит, просто зыбко, подобно полуденному мареву, колеблется в траве. Ворон слетает с ветки дерева и садится на протянутую руку, будто сокол.
- Госпожа, - в такой ситуации, после подобной прелюдии у Раймона нет настроения на куртуазности, но он всё же наклоняет голову.
Немайн - осознание имени приходит само, будто его вложили в голову - медленно кланяется в ответ и протягивает омелу.
Раймон вытирает лоб, но рукав остаётся сухим: вокруг так жарко, что пот тут же испаряется. Желания брать хоть что-то из рук красной женщины у него нет. Тем более - омелу. Он отступает на шаг, и качает головой.
- Фламберг! - Встревоженный голос Эммы зазвенел в высоте перепуганным жаворонком, овеял прохладным бризом. - Что с тобой?
Женщина, заслышав это, зашипела, ощерясь злым и голодным дахутом. Стройное тело распласталось в прыжке, но было ясно, что она не дотянется. Поляна и холмы начали таять перед глазами, а щеки и края губ коснулись несмело губы беглой послушницы. Раймона подхватило волной этого голоса, повлекло. Плотный воздух лопнул, тихо звеня, осыпался осколками. И за мгновение до того, как открыть глаза, михаилит увидел, будто с высоты, и комнату с гобеленами, и себя, сидящего спиной к стене, и встревоженную Эмму на коленях рядом.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Фламберг! - девушка мягко, но настойчиво теребила кончики ушей михаилита, растирая их. - Что с тобой? Ты меня слышишь?
- Да, - собственный голос казался чужим, словно его и в самом деле драл пустынный ветер. - Чёрт. Надолго я?
- С полчаса. - Девушка с сочувствием погладила Раймона по плечу. - Признаться, я не сразу поняла, что происходит. Смотрела на гобелен, ты держал меня, не говорил ничего. Но ты всегда... невозмутимый. Дело случая, я просто повернулась к тебе и слегка опешила. Если бы ты не дышал и не моргал, можно было б подумать, что у тебя обморок. А потом ты начал падать. Даже не знаю, как я смогла оттащить тебя к стене. Съешь ложку меда?
На полу у коленей Эммы стояла плошка с белым, засахаренным медом, пахнущим цветами и летом. И большая глиняная кружка с водой.
- Спасибо. За всё. Но - нет, - от упоминания мёда Раймона передёрнуло, хотя он сам не понял, отчего. Возможно, от цветочного запаха, или... просто от чего-то. Но от сладкого он отказался. Тело слушалось, и он встал, оглядываясь вокруг. Гобелен выглядел просто гобеленом, узор не пытался шевелиться. Изменилось и ещё кое-что.
- А где монах?
- После обморока обязательно нужно съесть сладкое, - назидательно проворчала травница и тоже поднялась на ноги, - монахи все ушли. Кажется, король решил почтить обедню своим присутствием. Я не вникала. Не до того было.
Девушка вздохнула с облегчением и радостно улыбнулась. Удивительно было, как через столько веков и поколений в ней проявлялась саксонская кровь. В нежном румянце, подчеркивающем белоснежную кожу, ясных серо-голубых глазах, в величавой посадке головы легко угадывалась сейчас одна из тех дев, что сопровождали воинов и в битве, и в посмертии. Она вообще очень сильно изменилась с тех пор, как покинула обитель. Уже не была похожа на того серого воробышка, ежащегося от мороза и неизбежности наказания на монастырском дворе. И, определенно, стала смелее. Прежняя Эмма ни за что бы не позволила себе даже этот быстрый и легкий поцелуй, запечатленный на губах михаилита.
- Слишком много там было цветов, в этом... сне, - проворчал михаилит и, вспомнив браслет, на всякий случай внимательно осмотрел волосы Эммы. Те выглядели обычно. Впрочем, отсутствие пряди-другой в густых волосах он скорее всего и не заметил бы. Раймон повернулся обратно к гобелену. Тело, всё ещё не отошедшее от драки и ощущения угрозы, буквально ныло, требуя действия. - Обедня, значит, время есть. Ты говорила, что собор вышит позже? Его можно как-то спороть?
- Сон? - Девушка недоуменно взглянула на михаилита, явно одержимая роем вопросов. - Спороть можно, конечно. Нужно тонкое и острое лезвие, и я даже подклад гобелена отпорю, если нужно.
- Сны, обмороки... кажется, родня твоим кошмарам, - Раймон взялся было за пояс, но на месте кинжала нашёл только пустоту и даже прищёлкнул языком от разочарования. - А если выжечь? Аккуратно?
- Если только очень аккуратно, - рассеянно согласилась Эмма. - Нитки льняные, хорошо горят. Как ты вышел оттуда?
Вопрос, кажется, волновал травницу гораздо больше, нежели вышивка на гобелене.
- Да бес его знает. Сделал шаг, услышал твой голос - и вернулся. Получается, что ты и вытащила. И очень вовремя. - он усмехнулся. - Кажется, Немайн была очень расстроена, и я сомневаюсь, что смог бы её убить...
- Однажды кто-то из нас не сможет вернуться, - Эмма говорила тихо, но страха в голосе не было. Только упорство и какая-то отчаянная отвага, - вряд ли они, кто бы они не были, эти древние боги, отступятся. Жаль, что ты ее не убил.
- Мне тоже жаль, - признал Раймон. Под льющимся с пальцев оранжевым светом шитьё скручивалось чёрным и таяло, открывая первоначальный слой толстой ткани. - Хотя я не думаю, что меня там хотели убить, скорее, напомнить ещё раз. Словно того идиотского импа было мало. Но одного... кого-то я там убил, - он поморщился. - Не то чтобы это что-то решало, да и, может, оживёт... - за выжжеными нитями проступал образ святого Патрика, поднявшего руку на Морриган в повелительном жесте. - Но было приятно, ничего не скажу. Твою пентаграмму, думаю, тоже нескоро забудут. И всё же ты права - не отступятся. Но кроме твоих призраков все прочие, кажется, действуют и в нашем мире.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Жаль... Жаль, что даже михаилита, рядом с которым было так спокойно и безопасно, втянули в эти игры со снами. Страшно было представить, что случится, если их унесет обоих одновременно. Так, что ни она не сможет его позвать, ни он ее вытряхнуть из кошмара. И еще страшнее - неожиданно осознать сейчас, что могла потерять его. И не в бою даже, а из-за глупых игр излишне мстительных древних богов. Мстительных - и совершенно необязательных. До Самайна было еще далеко и, по мнению Эммы, если вы уж так требуете, чтобы другие держали слово, можно было бы подать добрый пример. Боги, как-никак.
- Интересно, - задумчиво произнесла она, наблюдая, как михаилит портит гобелен, - для чего нужно так навязчиво торопить? Напоминать? Будто бы срок не в Самайн, а на Белтейн.
- Тоже не понимаю, - Раймон дожёг последние нити, и гобелен предстал в первозданном виде, со святым Патриком, изгоняющим Морриган, и королём Альфредом, всё-таки принимающим из её рук венец.
По гобеленной расползался слабый запах палёного, поднимаясь к высокому потолку.
- А я говорю вам, проклят будет тот, кто подобно царю Ахаву, взял в жены новую Иезавель и отрекся от веры истинной! Говорю вам, кровь его лизать будут псы, и смердеть она будет грехами его! - Громко раздалось с галереи, послышался шум борьбы и тот же голос завопил снова. - Не трогайте меня, я - человек божий! Не трогайте меня, я...
Шаги поспешно стихли и на некоторое время воцарилась тишина. Первый шепоток "Король!" упал в нее подобно несмелой капле, скатившейся с крыши весной. "Король, король!" - шепот множился капелью, приближаясь к гобеленной.
- Кажется, его величество и нас решило почтить присутствием, - процедил Фламберг, переглянувшись с Эммой. - Как всё некстати.
- Сворачиваем гобелен. - Девушка живо представила лица монахов и короля, увидевших испорченное полотно и неуместно улыбнулась.
Генрих Восьмой, успешно сочетающий величественность и энергичность, влетел в помещение, опережая не только свиту, но и охрану. Окинул взглядом убранство и, явно улыбаясь своим мыслям, удовлетворенно кивнул. Не обращая внимания ни на Раймона, ни на Эмму, он прошел вперед, рассматривая картины, трогая статуи и гобелены. Толпа придворных заполнила зал, приторно запахло духами и притираниями. Из этой пестрящей шелками и мехами, гомонящей и смеющейся разнолюдицы вывинтился, иначе и не скажешь, слегка помятый брат Филипп. Приветливо, но слегка устало, улыбнулся Раймону, как старому знакомому и подошел к нему.
- Вы себя лучше чувствуете, милорд? - Участливо поинтересовался он. - Миледи ничего не пояснила, только приказала мед и воду принести, да вас к стене усадила. Удивительно, откуда в столь хрупкой женщине такая сила?
"Миледи" злобно взглянула на монаха, но промолчала. Гораздо более ее занимала толпа. Даже не король, нет. От короля веяло высокомерием и самовлюбленностью, страхом и надеждой, переплетенными столь плотно, что поди разбери, где одна нить, где другая. Но вот толпа... Она походила на гобеленный мильфлер, пестрила не только говором и одеждами, но и чувствами. Довлела над толпой Алчность, облаченная в пышное платье оранжевого цвета. Перед ней покорно склонялись остальные страсти, одолевавшие придворных. Чревоугодие, гордыня, блуд и алчность. Печаль и уныние. И малая, почти ничтожная, толика сочувствия. Эмма вцепилась в локоть михаилита, но обычной слабости после применения дара не было. Слишком очевидны и пусты были все эти переживания, не нужно было глубоко погружаться - и расплачиваться за это погружение.
- C Божьей помощью, брат, - судя по обычной ехидной улыбке, фраза могла относиться и к самочувствию, и к силам, таящимся в телах хрупких женщин. - А скажите, этот замок, который был нашит поверх гобелена... откуда он? Зачем его выткали?
- Это сделали по просьбе Вильгельма Клитона. Говорят, что отец его, Роберт Куртгез, владел тем самым знаменитым венцом Альфреда Великого. На гобелене, между прочим, изображена сцена получения венца великими королем! Во многих балладах, посвященных герцогу Нормандскому и его подвигам, которые он совершал вместе с Раймундом Тулузским, прямо говорится о некоем венце, сверкающем на челе рыцаря! - Воодушевленный монах взмахнул рукой и ринулся к гобелену. - Достославный сэр Роберт как раз похоронен в Глостерском соборе! Да вы только посмотрите, как точно вышит храм!
Раймон перехватил его за предплечье прежде, чем он успел развернуть гобелен.
- Мы видели, святой отец, и уже восхитились. Действительно, работа блестящая. Говорят... а потом венец не перешёл наследнику сэра Роберта?
- Увы, сие неизвестно. Ведь сэр Роберт был пленен, когда Вильгельму Клитону было четыре года всего. Все, что смог впоследствии сделать юноша для своего знаменитого отца - это заказать вышивку собора, дабы показать некое единство духа Куртгеза и Альфреда Великого. - Брат Филипп покачал головой, с разочарованием глядя на михаилита. - Ведь, по преданию, не каждому покорялся волшебный венец, а лишь сильный и непреклонный мог его носить!
- Говорят, - согласился михаилит. - Я помню, что сэра Роберта многократно перевозили после пленения из одного замка в другой. А где, говорите, святой отец, его похоронили?
- В Глостерском соборе, - изумился монах, - точнее, раньше он был аббатством святого Петра, потом уже его в собор перестроили.
Вспомнив, что монах об этом уже говорил, Раймон мысленно поморщился. Напряжение сна отпускало, и он чувствовал, что слегка плывёт от внезапного облегчения.
- Верно. Спасибо, святой отец, простите, - и кивнул в сторону Генриха, меняя тему: - Вы часто принимаете здесь короля? Или особый повод?
- В последнее время - слишком часто, - признался со вздохом брат Филипп, - то король со свитой, то архиепископ Кентрберийский, то милорд Кромвель...
- Реформация, - полуутвердительно сказал михаилит.
Монах тяжело вздохнул и согласно кивнул.
Эмма зевнула, прикрыв рот рукой и потеряв интерес к разговору. А ведь так и не спросила, зачем Раймону этот венец. Не собирается же он его носить сам, да и на глубоко верующего не похож совсем, учитывая, что за все это время он был на службе всего один раз, да и с той они сбежали. . Этот монастырь живо начал напоминать ее собственную обитель - все суетятся, бегают, как куры, к которым проник хорь. Монах этот ощутимо волнуется и мерзко лебезит перед Раймоном, явно принимая их не за тех, кем они являются. Возможно, стоило выбрать одежду поскромнее, более соответствующую их положению... Девушка тряхнула головой и улыбнулась. Нет. Не стоило. Жизнь гораздо проще, когда люди считают тебя гораздо более знатным, чем ты есть. К тому же, надо признаться, ей самой гораздо приятнее носить красивое платье, выглядеть хорошо - и ловить одобрение в глазах михаилита, нежели ходить в хабите и старом, потрепанном переднике и чепце. Она снова зевнула и устало прислонилась к головой к плечу воина. Ядреная смесь эмоций, которые травница испытала во время его неожиданного обморока, вымотала ее. И хоть внешне девушка старалась выглядеть спокойной, ее до сих пор потряхивало внутренне. Скорее бы на постоялый двор, искупаться и отдохнуть. И заставить его хотя бы выпить поссет, если уж мед теперь вызывает такое отвращение.

[Leomhann >>>]

Кентребери. Постоялый двор. Вечер.

Кажется, Эмма начинала любить эти тихие, спокойные вечера вдвоем, когда можно сбросить корсет и босиком, в простом домашнем платье, свернуться клубочком в кресле или на кровати, дожидаясь, когда Раймон поманит на руки. А потом - слушать стук сердца и не думать ни о чем. Впрочем, не думать сегодня не получалось. Покою не способствовали ни купание, ни обычно умиротворяющее плетение косы. Постель казалась неудобной, будто под матрас наложили камней. Мысли упрямо возвращались к Немайн, постоянным напоминаниям о долге перед древними богами. О том, что эти напоминания не сближают их, а, напротив, отдаляют, вызывают протест. И о том, что ей грустно из-за этой едва заметной трещины между ними. Вопреки канве мыслей неожиданно подумалось, что неплохо бы иметь пяльцы и нитки, чтобы была возможность чем-то занять руки. Девушка вздохнула и уселась на край кровати.
- Раймон, - тихо позвала она, - нужно остаток швов снять. Если врастут, будет и вытащить сложнее, и рубец тянуть будут, сам знаешь.
- Нужно, - михаилит, который после того, как они вышли из монастыря, выглядел непривычно задумчивым, встал и распустил завязки рубашки. - Спасибо. Они не тянут, я и совсем забыл.
Недоуменно посмотрев на Раймона, Эмма взяла ланцет и устроилась рядом. Непривычно задумчивый, непривычно благодарный, непривычный... От его близости снова бешено, громко заколотилось сердце, задрожали руки. Вдобавок, нитки, все же, успели врасти и приходилось прилагать усилия, чтобы вытащить их. Особенно сильно дернув упрямый узелок, девушка ойкнула и губами прижалась рубцу, гася боль. И лишь вернувшись к работе, девушка осознала, что забыла даже порозоветь, настолько правильным и естественным ощущался этот поступок.
- Все, - сообщила она, справившись, наконец, с последней ниткой. Потревоженный рубец в местах, где были нити, слегка кровоточил, но выглядел крепким и состоятельным. Удивительно, как быстро у него заживают раны! Эмма провела кусочком полотна по рубцу, стирая редкие капли крови и улыбнулась, глядя в глаза михаилиту.
- Ты так и не спрашивала, зачем мне этот чёртов венец, - заметил михаилит, пробуя плечо.
- Зачем? - туманно спросила девушка, улыбаясь и наблюдая за движениями Раймона. Судя по интонации, вопрос мог подразумевать как "Зачем мне это знать?", так и "Зачем тебе венец?".
Вместо ответа Раймон поднялся и, порывшись в одной из сумок, протянул Эмме какую-то сложенную бумагу.
- За подписью архиепископа Кентрберийского, - удивленно пробормотала травница, развернув бумагу и пробежав глазами по строчкам. - Значит, венец ты ищешь по просьбе милорда Кранмера. Разве братья твоего ордена оказывают такие услуги?
- Нет, - михаилит даже улыбнулся от неожиданности вопроса. - Только неудачники, которые остаются без гроша, и которых архиепископ вытаскивает из тюрьмы. Впрочем, я был бы не против и так. Мы ведь всё равно проводим много времени в дороге, так почему заодно не оказать услугу архиепископу? Пусть даже услугу явно опасную: по поведению его как-то не верится, что я - первый, кого он туда отправляет. Слишком уж обходителен.
- Не думаю, что эта затея опаснее обычной твоей работы, - девушка с тоской покосилась на отдалившегося михаилита и положила бумагу рядом с собой на кровать, - скорее, утомительная и долгая. И осложняется этими неуместными играми древних богов.
- Верно, утомительная и долгая. Место, где похоронен Альфред, а теперь ещё и Роберт Куртгез - другой конец страны. Видимо, после Билберри нам прямая дорога на запад, снова мимо аббатства и далеко за Лондон, - Раймон убрал письмо обратно и со вздохом улёгся на кровати, закинув руки за голову. - Теперь ты, по крайней мере, знаешь, ради чего это всё.
Эмма пожала плечами, показывая, что ей, в общем-то все равно, куда и как далеко ехать и легла рядом. Вздохнула, удобнее устраивая голову под боком мужчины и надолго замолчала.
- В Билберри, - наконец произнесла она, - я говорила с мальчиком, пока ты сражался с мертвым младенцем. Вышла подышать воздухом после этой ужасной родовой комнаты и даже не заметила, как он подошел. Он рассказывал, что его мать увели какие-то поющие призраки. Она пошла в лес, хоть ей было и тяжело - и не вернулась. Мальчик еще говорил, что призраков нельзя слушать, иначе не сможешь им сопротивляться. Я забыла тебе рассказать, слишком много всего и... - вспомнив ванну в "Грифоне" девушка слегка покраснела и перевернулась на живот.
- Не призраки, а зазыватели какие, - лениво хмыкнул Раймон. - Конечно, бывает и такое в подлунном мире, но как-то плохо верится. Даже не мужчина... кстати, о зазывалах. Здесь начинается ярмарка, а ярмарки Кентрбери знамениты...
Короткий стук в дверь прервал речь Раймона и Эмма с явной неохотой приподняла голову, "прислушиваясь". Судя по расширившимся зрачкам, ей это далось с некоторым усилием.
- Мне открыть? - Спросила она с легкой улыбкой. - Там пламя. То есть, магистр.
- Открыть, обязательно, - Раймон улыбнулся Эмме и поднялся с кровати. Говорить с Бойдом, пока в голове ещё крутились ошмётки планов на дальний путь, хотелось не слишком, но и отказывать старому другу от двери он не собирался.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Циркон вошел мягко и почти бесшумно, держа в руках плохо отертую от пыли бутылку с вином.
- Не помешал? - Весело поинтересовался он, размещая свою ношу на столе. - В статусе магистра есть свои положительные стороны. Сегодня буквально всучили бутылку кипрского. Не мог же я его сам выпить, верно? Хм, а кубок-то с вмятиной... Не заметил в прошлый раз.
- Если и помешал, так только мыслям. После Билберри нам дорога далеко на запад... Откроешь? У меня кинжал остался в Билберри, а отбивать горло не хочется, - Раймон снова сел на край кровати и выжидательно посмотрел на Бойда. - У тебя доброе настроение. Хорошие новости? Кроме вина, само собой.
- Хорошие новости,- вино полилось в кубки, ароматом спелого винограда перебивая даже воцарившийся в комнате запах валерианы, - нынче редкий гость.
Бойд протянул кубок Раймону, быстро оглядел покрасневшую Эмму, пробежав взглядом от босых ног и до макушки, и улыбнулся. Девушка, в свою очередь, явно смутилась, потупила глаза и уже хотела было скрыться на ту кушетку, где коротала прошлый визит магистра, но тот остановил ее.
- Не нарушайте из-за меня привычного уклада, - обратился он одновременно и к Фламбергу, и к Эмме, опускаясь в кресло, - мы не на светском приеме и не при дворе, чтобы соблюдать этикет.
Травница смутилась еще больше, но все же, уселась рядом с Фламбергом, зажав кубок, которым ее наделил Циркон, до дрожи в пальцах. Сам Бойд, с наслаждением отпив вина, продолжил:
- Нет, Раймон, новостей нет, если не считать таковыми то, что брат Ворон, по заведенной им традиции, влип в какую-то неприятную историю здесь неподалеку и мне придется на некоторое время уехать, дня на два. Поэтому, обсудить наши действия в Билберри лучше сейчас. Ну, и ты что-то там говорил об играх с глейстиг.
- Сначала расскажи, что с Вороном, - для разнообразия было почти приятно осознавать, что во что-то влипли не они с Эммой.
- Толком не знаю, - поморщился Бойд, отвечая с явной неохотой, - то ли по морде сыну лорда какого-то съездил, то ли сын лорда - ему. То ли они оба - кому-то третьему, но тоже высокопоставленному. Теперь наш брат Ворон сидит в деревенской тюрьме, а местный констебль, которому приходится ездить туда из Кентрбери, упорно не верит в неподсудность братьев ордена светскому суду. Рутина, в общем-то. Но утомительная.
Ворон, насколько Раймон помнил, обладал на редкость скверным характером, так что в мордобитие верилось легко. Тем не менее, вспоминая, как сам оказался в тюрьме, он не мог не испытать укола сочувствия, несмотря даже на то, что известному михаилиту условия, вероятно, выпали лучше, чем непонятному убийце.
- Так, может, съездим, выкрадем из тюрьмы, заодно легче будет отстаивать привилегии, - говоря так, Раймон скорее шутил, чем нет, и Бойд это знал... вероятно.
- Слишком просто, - магистр на мгновение замолчал, делая вид, что взвешивает варианты и хитро улыбнулся, - создает опасный прецедент. Стоит один раз показать, что орден не уверен в дарованных ему привилегиях - и этим начнут пользоваться. Дипломатия, чтоб ее. Между прочим, не последняя вещь в играх с глейстиг.
- Может быть, как раз и стоит показать, что орден не готов мириться с игнорированием его привилегий, - проворчал Фламберг, обнимая Эмму за талию. К сожалению, в третий раз проигнорировать вопрос о глейстиг уже не получалось, и он вздохнул. - На самом деле, всё уже стало как-то гораздо крупнее одиночной фэйри в красивой шубке. Не хотел наслаивать одно на другое, но всё же рассказать нужно, ты прав. И совет бы не помешал, особенно в свете ярмарки. Вроде, ходили слухи, что здесь и торговцы амулетами собираются? Но начну с начала.
За следующие несколько минут он сжато описал Бойду торг с глейстиг, импа с его куколкой, сны Эммы и собственный сегодняшний... не-сон.
- Вот так.
Магистр вздохнул так, будто все это время и не дышал вовсе.
- Раймон, - вопреки чаяниям, теплоты в голосе Бойда стало больше, хоть он и окрасился укоризной, - дьявол тебя задери, с фэйри нельзя играть ни в кости, ни в загадки, ни даже в шахматы. Ты проигрываешь, даже выиграв. Самое любимое занятие древних - поймать на лжи, особенно, если и не лгал. Ну что же, давайте подумаем, как сделать так, чтобы тебя не замуровали в дуб, на который прибьют твой собственную кожу, а Эмму не уволокли в холм к очередному любвеобильному Оэнгусу.
Он замолчал, глядя то на Раймона, то на прильнувшую к нему Эмму.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон сделал ему знак продолжать. Обсуждать игры и проигрыши ему не хотелось вовсе. И так ещё скорее всего должен был когда-то всплыть договор с демоном, который тоже прошёл - он признавал это честно - на грани.
- Я сомневаюсь, что ваши сны имеют одинаковую природу, - после долгого раздумья, наконец, продолжил магистр. - В твоем случае... это скорее игры Госпожи Ворон, которые будут продолжаться вплоть до Самайна. Если... Я боюсь, что слишком многое сподвигло древних понять тебя именно так, как они поняли. У меня на родине, - шотландский акцент стал более отчетливым, - есть древний обычай - умыкать жен. Конечно, с тех пор, как миром правили боги, он изрядно изменился, но до сих пор многие обходятся без венчания в церкви. Помнится,иные для этого даже лошадь брали в с аренду. - Бойд усмехнулся, точно вспомнив что-то забавное. - По этому обычаю, девушка должна уйти добровольно или быть увезена силой. В одежде, которую носила дома, и почти ничего не взяв собой. Везти ее надлежит либо поперек седла, либо впереди себя. Причем, брак считался свершившимся сразу после...хм, консумации. Раньше после брачной ночи, на утро, новоиспеченный супруг резал девушке косу под корень, что на самом деле, имеет глубокий смысл. Помнится, эту косу относили ближайшему дубу и оставляли там.
Магистр улыбнулся испуганно ухватившейся за свою косу Эмму. Девушка слушала его речь с выражением странной смеси отчаяния и упорства, не отрывая взгляда.
- Но, повторяю, это слишком упрощенно. Вряд ли зловредную Великую Королеву удовлетворит только это. Хотя, возможно, на некоторое время древние присмиреют. Соломенного жениха, которому была обещана Эмма, ты убил, похоже.
- Не оживёт? - уточнил Раймон, который вспоминал итог того боя не без удовольствия.
- Не должен, - усмехнулся Бойд, - если нового не найдут. Что же касается Эммы... Я могу ошибаться, но это скорее связано с пробуждением ее собственного дара... Но, возможно, не без участия фэа. Я боюсь, пока она сама не научится этим управлять, амулеты не помогут.
Эмма испуганно охнула, уткнувшись лицом в бок Раймона. Разговор она слушала замерев, но сейчас будто окаменела, стала тяжелее обычного.
- Немного радости ему это обещание принесло, - задумчиво сказал Раймон. - На месте новых я бы не торопился. И чего же тогда хочет эта ваша королева?
- Выполненного обещания, сдержанного слова, - Бойд пожал плечами, - нужно искать друида, будь он хоть последним на этих островах, только он сможет точно сказать, как соблюсти все обычаи. В любом случае, до Самайна они будут развлекаться, может быть, даже опасно и на грани. К тому же, легенды рассказывают о людях, что смогли переспорить скорую на расправу Госпожу Ворон и даже о тех - кто избавился от гейсов, сумев ей... понравиться. Только никогда не называйте ее по имени. Даже если она вынуждает к этому. У меня на родине ее именуют Госпожой Ворон, Великой Королевой. В конце концов, не вы первые идете этим путем. И, боюсь, не последние. Конечно, лучше бы обойтись и без назойливого внимания древних, но...
Магистр красноречиво оглядел и Фламберга, прижимающего к себе девушку, и Эмму, не возражающую этому, и улыбнулся.
- Если уж говорить об амулетах, то выбирай лунный камень и аметисты. - Продолжил он после глотка вина. - Должным образом заряженные. Но в темную луну и полнолуние и они не спасут.
- Чтобы искать друидов, нужно было родиться на несколько поколений раньше, - Раймон поморщился. - Хоть самому становись, да только кто знает, как? А понравиться... кажется, наша с ней первая встреча уже прошла не лучшим образом.
Бойд снова пожал плечами, вздохнул и грустно улыбнулся.
- Ну вот, боюсь, и страхи не развеяны, и совет не вышел. Выкрутимся, Раймон, не ворчи. Найдется друид. А если нет - еще какой другой выход. Время есть. Вы мне вот что скажите, - он помедлил, глубоко вдыхая воздух, - отчего у вас так валерианой пахнет?
- От суровой жизни, - Раймон ответил, не задумываясь. - Глейстиг, фэйри, кошмары, тут поневоле начнёшь травы не только в отварах пить, а и нюхать. Помогает успокоиться, да и уснуть тоже.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Главное, сухими травы не жуй, - также, не задумываясь, ответил магистр, заламывая бровь, - и вкус мерзкий, да и ты - не осёл, вроде бы, чтобы траву жевать.
Эмма поджала озябшие на полу ноги и головой улеглась на колени Раймона, уютно подложив под щеку ладонь. Она заметно расслабилась, явно решив для себя что-то. И хоть брови и оставались нахмуренными, все же, в ней снова чувствовалось обычное ее спокойствие.
- Косу, конечно, будет жаль, - вернулся к прежнему разговору Раймон. - Красивые волосы. Обязательно нужно именно под корень?
Травница расстроенно закусила губу, но промолчала.
- А как иначе? - Магистр устало кивнул. - Тем самым говорят о переходе девушки из отцовского рода в род супруга. Волосы - не зубы. Отрастут.
- Может, ещё и гуще станут, - задумчиво добавил Фламберг и провёл рукой по косе Эммы, словно примериваясь, за что удостоился её гневного взгляда.
- Это вряд ли, - разочаровал его Бойд, усмехнувшись. - Что в Билберри делать будем? Признаться, есть искушение не столько прервать мессу, сколько провести обряд имянаречения, какой проводят в ордене при посвящении. Но, учитывая твои сложности с глейстиг, не хочется тебя связывать еще и нарекаемым. А никого иного на роль восприемника у нас нет.
- Да уж, одного наречения мне пока что хватит, - улыбнулся в ответ Раймон и тоже приложился к кубку. - Может, привлечь Ворона, если у тебя всё-таки получится его вытащить... хотя нет, три михаилита на жалкий ковен - слишком. А как насчёт тебя самого?
- Могу и я, - пожал плечами магистр, - если ты достаточно хорошо помнишь обряд. Тебе ведь еще не доводилось его проводить. А Ворона я, конечно, вытащу. Как вытащил бы любого. Но брать его с собой... Уволь. Я бы вообще предпочел, чтобы капитул об этом узнал, как можно позже. А лучше - не узнал бы совсем.
- Если через шесть лет в ордене откуда-то появится ребёнок, да ещё с именем, всё равно придётся что-то объяснять. Впрочем... можно списать на предназначение. Кто там через шесть лет будет поднимать бумаги и проверять, не забыл ли михаилит Раймон что-то упомянуть, когда его отвлёк от отчётов магистр Циркон.
- Через шесть лет объяснять уже будет другой магистр над трактом, - Бойд улыбнулся и залпом допил содержимое кубка, - вполне возможно, что сам зачинщик всего этого. Пойду я, мои дорогие. Время позднее, завтра снова наконь.
- Постой, - Раймон взмахом руки удержал Бойда. - Я, может, и не помню ритуала в деталях, но как ты собираешься уложить его в чёрную мессу? Обнаглеть и сказать, что проводим, как принято в ордене?
- Примерно так, - лукавая усмешка, - в конце концов, кому, как не безбожным михаилитам знать, как это правильно делается? Тем паче, их магистру. Меня гораздо больше интересует, как ты будешь объяснять, откуда этот магистр взялся.
- Нет ничего проще. Я вообще не буду ничего подобного объяснять. Не их, так сказать дело, тем более, что я не думаю даже, что кто-то спросит. Никогда ещё не встречал ковена, который не играл бы в иерархию. Если их ритуал готов почтить великий тёмный магистр ордена, даже рядовые члены которого ловят демонов - думаешь, кто-то спросит?
- Могут спросить, если посчитают, что тайна нарушена, - Циркон потянулся и зевнул, прикрыв рот ладонью, - впрочем, остальное - чистое импровизация.
Он слегка поклонился и тем же легким, почти танцующим шагом, какой вряд ли можно было бы ожидать от мужчины в возрасте, вышел. Эмма проводила его взглядом и заговорила спокойно, даже равнодушно:
- Надоело. Бояться надоело. Из-за страха и жить некогда. Наконец, чем мы от других людей отличаемся? Ну древние боги, ну кошмары... Но не будь этого, неужели было бы проще? Нас также могла бы поразить внезапная болезнь или сумасшествие, убить тварь на тракте, разбойники. Мир полон опасностей и бояться их - лишать жизнь красок.
- О-о, нам ещё гораздо проще, чем многим другим людям, - добавил Раймон почти весело, не принимая её тона, и тоже допил оставшееся в кубке вино. - Мы - свободны. Не зависим от погоды, урожая, суровой зимы, настроения констебля или шерифа. Древние боги, кошмары - то, с чем можно справиться. И справимся. Поэтому - согласен. К дьяволу страх.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Джеймс Клайвелл

29 декабря 1534 г. Бермондси.

Не будучи ревностным прихожанином, Клайвелл, тем не менее просыпался с заутреней, когда матушка хлопала дверью, уходя на мессу. Не дожидаясь пробуждения детей, он собирался быстро и тихо, зная, что до окончания службы они не проснутся. Но сейчас хотелось хотя бы полюбоваться на них, спящих, поцеловать теплые щечки. Впрочем, это непременно разбудило бы их, а потому Джеймс, с сожалением заглянув в детскую, отправился на работу. К счастью, пока он дошел до рынка, грефье уже был на месте. Не удивившись просьбе констебля, Гоат долго рылся в бумагах и выписал дубликат квитка, что порадовало и огорчило констебля одновременно. Чертова торговца придется выпустить, а значит кража на складах остается не раскрытой. А это - жалобы от купцов, взбучки у шерифа и еще одна тощая папка на полке у Скрайба. Папок этих скопилось уже угнетающе много. Толкнув дверь порядком надоевшей конторы, Клайвелл мрачно улыбнулся. Начинался новый день, полный суеты.
Дверь скрипнула почти сразу. Хантер, что было необычно, не просто впустил посетителей, а вошёл первым и остался в кабинете, только отступил к стене. Следом почти неслышно скользнула молодая девушка азиатской внешности. По рукавам и подолу длинного, в пол, чёрного платья из тяжелой шерсти с опушкой из лисы бежала тонкая вязь золотых ландышей. Талию охватывал, на удивление хорошо сочетаясь с платьем, толстый кожаный пояс в руку шириной. На плечи была наброшена пелерина из того же лисьего меха с капюшоном.
Войдя, девушка коротко, но церемонно поклонилась с тихим:
- Мистер Крайверр.
Третьему гостю, чтобы войти, пришлось пригнуться. Крупный, хотя и не толстый мужчина словно вышел со времён, когда корабли с драконами на носах беспощадно грабили не способные дать отпор английские королевства. Этот был одет проще: в недлинный коричневый джеркин Оз и такого же цвета штаны. Поверх был накинут тёплый, подбитый мехом плащ. На поясе справа висела секира с гранёным шипом на обухе, слева - простой нож в вытертых ножнах. Сняв шапку, мужчина тряхнул светлыми волосами и, не скрывая дружелюбного любопытства, оглядел констебля.
- Мистер Клайвелл, - голос оказался ему под стать, низкий и глубокий.
Констебль, не успевший даже снять плаща, почтительно поклонился в ответ редкой и неожиданной гостье, можно сказать, принцессе в империи Стального Рика. Изумление Джеймса было настолько глубоко, что он некоторое время не находил, что сказать, лишь поспешно развязывал плащ.
- Мисс Марико, - наконец, собрал он мечущиеся в беспорядке мысли, - это честь для меня. Чем могу быть полезен? Простите, ничего, кроме лавки не могу предложить…
В конце концов, на роскошную мебель для управы средства не выдавали, а усаживать на колченогий табурет такую гостью было неправильным.
Марико Кикути, известная в некоторых не слишком приличных местах как "эта долбанная орочья психопатка" или - среди тех, кто не мог выговорить настолько сложную фразу - "больная сука", опустила угольные глаза, поклонилась ещё раз, глубже, и едва заметно подалась к спутнику.
- Да это ничего, - мужчина чуть сдвинулся вперёд, привлекая к себе внимание. - Как говорится, стоя и дела быстрее делаются. Мы с вами, мастер констебль, не встречались ещё, так я - Вальтер Хродгейр. Кое-кто меня Барсуком кличет. И вот какое у нас к вам дело. Собирался я, как водится, в дорогу со знакомцем одним... Гарольд Брайнс зовут, вроде как торговец. И вот, приходим мы с Мако к Гарри, а тот и говорит, что пропал человек. И стражник приходил, да в комнате долго возился - а ругался так, что Том-вышибала три новых слова выучил. Так что смекнули мы, что здесь-то и скажут, что случилось, потому что за Бермондси-то, молва ходит, крепко глядят. Если, конечно, регуляции позволяют, - говорил Вальтер неторопливо, со вкусом, а закончив, спокойно сплёл пальцы поверх пояса и выжидательно посмотрел на констебля.
«Чертов торговец!»
- Да уж, мистер Хродгейр, - Клайвелл скептически хмыкнул, - знакомец ваш, не сочтите за оскорбление, тот еще муд… Простите, мисс Марико. В тюрьме он, ваш Гарольд Брайнс. Наврал вчера с три короба о том, чем занимается, да куда квиток от грефье дел. Причем врал так неумело, что подозрительно стало.
Чертов торговец! С каких пор Рик принимает на работу таких простаков? С каких пор за такими простаками приходит сама Марико? В общем-то, Джеймс ничего не терял, купца он собирался выпустить и без участия девочек орка, коль уж грефье подтвердил и наличие товара, и оплату необходимых пошлин. Подмывало спросить, какого, собственно, черта такой законопослушныйторговец, честно растаможивший и купивший право продавать в Англии, врет, как последний имп, да еще и на черный рынок несет товар, но… Клайвелл любезно улыбнулся, мысленно одернув себя, и оперся на свой стол.
На оговорке констебля Марико неожиданно хихикнула, резко кивнула и сразу же потупилась. Кончики её ушей еле заметно порозовели.
Северянин же дождался, пока Клайвелл договорит, вдумчиво покивал и с тяжёлым вздохом развёл руками.
- Ну что поделать, коли наш Гарольд - не самая шустрая утка в пруду. Но бросать-то приятелей по дурости ихней негоже, так я думаю, - он опустил взгляд на Марико, и та, не поднимая глаз,наклонила голову. - Квиток этот мастер Рик получил, скажем, в дар, секрета в том нету. Бумагу-то я, мистер Клайвелл, сам видел: висит, на стеночке, в рамке золочёной, как грамота какая. Если зайдёте когда, в вашей воле убедиться будет. И девочки порадуются визиту хорошего человека, и Рик не против будет.
«В рамочке, ага». Клайвелл подавил смех, но, кажется, не слишком успешно, поскольку на лицо просочилась какая-то лукавая и совершенно мальчишечья улыбка. Он легко мог себе представить торжественный вид Ю Ликиу, вешающей эту самую рамочку с квитком на стену. И простодушное лицо Рика, демонстрирующего первому попавшемуся законнику сей ценный документ. Стальной Рик – честный орк…
- Вы хотели бы забрать мистера Брайнса? – буднично осведомился он, не переставая улыбаться. – Или же пусть посидит пока… для вразумления?
- Пожалуй, ближе к вечеру, - признал Вальтер и улыбнулся. - Мако нечасто удаётся уговорить выбраться из Лондона, так что я воспользуюсь случаем показать ей ваш славный Бермондси.
У констебля создалось впечатление, что Марико, которая стояла сбоку и чуть сзади от спутника, еле удержалась от того, чтобы закатить глаза. Выглядела она при этом неуловимо довольной. Или так лишь казалось. Северянин, меж тем, продолжал:
- Пусть тюрьма вразумит ещё немного прежде, чем этим займусь я. Если вы, мистер Клайвелл, не против. И, как я уже говорил, заходите, если вдруг придётся оказия.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

Клайвелл пожал плечами. К счастью, тюрьма находилась на окраине городка, и Брайнс не маячил перед глазами, раздражая одним своим видом. Джеймс уселся за стол, с неудовольствием подумав, что в последнее время писанины стало больше, а Скрайб опаздывает все чаще.
- Вам необходимо будет предъявить это письмо смотрителю тюрьмы, мистер Хродгейр, - констебль протянул несвернутый лист, - и, боюсь, вас могут попросить оплатить штраф за чертова торговца. Простите, мисс Марико! За мистера Брайнса, разумеется. Благодарю за приглашение, не премину воспользоваться.
Нет уж, господа, лучше вы к нам… Хотя, кто знает, когда может пригодиться помощь Стального Рика или его девочек. Не стоит отказываться от предложений, которые Фортуна, эта капризная девка, сама отдает тебе в руки. Отчего-то стало совершенно не интересно, для чего понадобился орку этот странный торговец. На ум приходило лишь одно – пойдет в расход. Кто-то же должен таскать каштаны из углей для Рика. Констебль устало кивнул своим мыслям.
- Штраф, значит штраф, - забирая бумагу, Вальтер выглядел так, словно при этом слове ему стало больно. Но всё же улыбнулся. - Что поделать. Благодарю вас, констебль. Всё бы решалось столь же быстро...
Марико наклонила голову, вглядываясь в лицо Клайвелла, потом в несколько шагов обогнула стол и, прежде чем констебль успел понять, что она делает, и отреагировать, поцеловала его в щёку. Для этого девушке почти не пришлось наклоняться. И тут же отскочила назад. Вальтер прокашлялся. Впрочем, он выглядел скорее позабавленным, чем удивлённым.
- Мако тоже говорит "спасибо". Доброго дня, констебль.
- Доброго дня, - ошарашенно ответил Клайвелл, прижимая ладонь к оцелованной щеке. Некоторое время он просто сидел с изумленным лицом и рукой, поддерживающей челюсть, будто у него болел зуб. И полным отсутствием мыслей в голове. Появление первой, робкой, несмелой мысли он даже заметил. И была она, конечно же, "Чертов торговец!". Это несложное размышление будто прорвало плотину, рассуждения потекли ровным потоком, в котором изредка попадались то цветущие веточки (Мэри Берроуз и дети), то огромные камни (убийца). Гарольда Брайнса констебль выбросил из головы, быть может, напрасно и преждевременно, но теперь купец становился головной болью Хродгейра и Марико. И, надо сказать, Джеймс искренне сочувствовал Барсуку. Отправиться в путешествие с чертовым торговцем... Это звучало как наказание для грешника. Что там 7ваши котлы-сковороды, господин дьявол... Однако же, пора было подумать и о делах. Из ближайших городков уже приходили отписки других констеблей по поводу беглянки и михаилита. И нигде их пока не видели, но обещали бдить. Но в свете событий в монастыре, Клайвелл поговорил бы с беглой послушницей хотя бы для того, чтобы понять, что на самом деле творится в обители. Да и брат столь знаменитого ордена наверняка бы смог поделиться какими-нибудь наблюдениями.
Вошедший в контору мистер Скрайб принес морозный воздух и письмо.
- Курьера буквально на пороге встретил, - довольно пояснил он, - из Билберри.
Джеймс выхватил конверт из рук клерка и поспешно вскрыл. Вчитываясь в неровные строчки, написанные будто бы в спешке и на колене, он довольно улыбнулся. Попались, голубчики. Констебль Билберри сообщал, что подходящий под описание михаилит гостил на постоялом дворе с белокурой девушкой, лекаркой. Девушка, по словам законника, выглядела довольной и счастливой, была хорошо, даже роскошно, одета. С орденцем они делили комнату и постель, по словам служанки постоялого двора. При этом михаилит успел уничтожить довольно-таки приличное количество местной нечисти, а девушка - принять роды у жены зажиточного торговца. Но что было интересно - после весьма странной истории с изгнанием демона, после которой пропала заезжая девица-менестрель, пара уехала, однако, воин обещал вернуться к третьему, забрать кинжал, заказанный у кузнеца. Клайвелл бережно сложил письмо и отбил бравурный марш ладонями по столу. Возвращать беглянку в обитель или в семью констебль не собирался. Во-первых, судя по всему, это было безнадежным занятием. Тех, кого в скором времени собираются оставить у обочины, не одевают, как принцесс. Во-вторых, Ричард Фицалан нравился Джеймсу чуть больше, чем мать-настоятельница. Надменный, явно жестокий - судя по выражению глаз и манере держаться. Да и если бы беглая послушница считала, что родственники примут ее, она бы уже дала о себе знать. Но, все же, Билберри посетить стоило. Хотя бы для того, чтобы получить официальный повод ухмыльнуться в лицо шерифу, предъявляя расписку девушки.
Гонец из монастыря открыл дверь управы с залихватской привычностью.
- Там это у них, - небрежно произнес он, почесываясь, - снова того. Вы уж поспешите, мастер констебль!
- И рад бы тебя не видеть, - задумчиво просветил его констебль, - да куда уж деваться. Мистер Скрайб, как думаете, может подождать, пока весь монастырь вырежут? Ох, да не делайте такие круглые глаза, шучу я...

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Хель

Всю дорогу до аббатства Клайвелл об убийствах не думал. Глазел по сторонам, рассматривая выученный назубок пейзаж, неожиданно для самого себя размышлял о визите Марико, мысленно соглашаясь с самим собой, что платье ей к лицу; думал о детях и о том, что, все же, надо бы навестить мисс Мэри. Завидев ворота монастыря, надоевшие до чертиков, он помрачнел, надвинул плащ почти до носа и кивнул Хантеру, приглашая пришпорить лошадей.
На стук никто не отвечал так долго, словно монастырь и впрямь был пуст. Наконец, из окошка выглянула всё та же сестра Клементина. Она, в отличие от прошлого раза, казалась не столько испуганной, сколько смертельно уставшей. Под глазами её залегли чёрные круги, и сама монахиня, казалось, за три дня похудела. Дверь она открыла сразу, не говоря ни слова, только оглянулась на галерею. Там в молчании стояли несколько страших монахинь, включая, если глаза не подвели констебля, мать-настоятельницу. Пока мужчины заводили лошадей, сестра Клементина не поднимала глаз от сложенных поверх рясы рук: пальцы её побелели так сильно, что казались костяными. Когда констебль подошёл ближе, она еле слышно прошептала:
- Пожалуйста, возьмите его с собой в этот раз. Мне нельзя... грех.
Клайвелл согласно кивнул, мысленно подосадовав о том, что даже в такие дни, когда в обители явно орудует вошедший во вкус убийца, мать-настоятельница не может отказаться от излюбленного развлечения – поиска грехов в своих подопечных. И это притом, что страдали вот такие вот девчушки, вроде Клементины. Джеймс махнул Хантеру, приглашая идти с ним, и открыл дверцу в тот самый коридор с архистратиговым гобеленом.
- Жаль девочку, - в тон мыслям констебля и тоже тихо, словно заразившись, проворчал стражник. - Мы поговорили немного тогда, пока вы, значит, внутри были, так она ничего. Чем-то на мою первую похожа.
- От хорошей жизни они отсюда не бегут, - хмуро согласился Клайвелл, втягивая тяжелый, пахнущий кровью воздух коридора.
- Воняет, - подтвердил Хантер. - Как на бойне. В тот раз так же было?
- Также. Еще и кровь разлита была по полу, - констебля заметно передернуло. Не любил он подобную работу, ох как не любил. Гонять городскую братию от того угла и до обеда была куда как проще, да и чище. Убийства же, особенно эти, будто бы оставляли липкий след на руках и, как ни мой их потом, кровь жертв вопияла к Джеймсу. Одно радовало, призраки убиенных навещали, все же, не его.
Аббатиса влетела испуганной, тощей сорокой. Она тоже изрядно похудела за минувшие дни. Лицо будто бы потеряло высокомерности, приобретя растерянность и легко читаемый за нею ужас.
- Мистер Клайвелл, - не здороваясь, она распахнула двери своего кабинета, - это я нашла ее, я!
Констебль заглянул в кабинет, тяжело, обреченно вздохнул и принялся разоблачаться. Мать-вышивальщица Магдалена лежала на полу, в центре вычерченной мелом пентаграммы. Линии были размыты кровью, натекшей из тела монахини, но все же вполне угадывались еще. Можно было даже различить имена ангелов - Уриил и Рафаил, заметен был и пробел в одном из лучей, смазанный будто случайно. По углам лучей лежали карты из колоды Таро, были выписаны руны. Неведомый маг, а Клайвелл уже не сомневался, что это была работа мага, разложил также и какие-то щепки и гвозди. Одна карта, с поврежденного луча, валялась в стороне, а под столом аббатисы обнаружились изящный пузырек с мутной жидкостью, трость и лужа чернил из опрокинутой чернильницы. В чернилах констебль немедленно испачкал руку и, не раздумывая долго, привычным жестом вытер их о бархатные портьеры. И уж затем, преодолевая отвращение от одной только мысли, что придется коснуться крови, уделил внимание сестре Магдалене. Было в этом убийстве что-то настолько неправильное, что волосы шевелились на голове и все "чуйства" вопили о том, что нужно убираться из чертова монастыря к чертовой же матери. Настораживало множество ожогов и ран, нанесенных прямо поверх заживших, причем некоторые из них были даже полузатянувшимися. Будто бы монахиню резали, исцеляли - и снова резали. И при этом - все вены на руках и ногах вскрыты так, что натекли лужи темной крови, взрезаны даже мелкие сосуды. Живот исколот. И - одновременно аккуратно, лекарским движением, вскрыт сбоку, косо. Уши отрезаны, одно обнаружилось на столе аббатисы, другое исчезло, будто его и не было. И на лбу монахини, прямо у линии волос, вырезан полумесяц вроде тех, что рисовали себе эти друидические жрицы.
- Да твою же в душу мать, - с чувством выразился констебль, тщательно вытирая окровавленные руки о светлую накидку кушетки. - Колдун, чтоб ему...
Сунув пузырек со странной жидкостью в кошель, Джеймс еще раз прошелся по кабинету, запоминая увиденное, стараясь точнее запомнить руны и расположение карт.
- Или ведьма, - Хантер, не мешая осмотру, оставался от двери, но и оттуда видны были практически все детали. - Если колдунство, так, глядишь, даже сила не нужна. Но странные карты-то, для такого. Моя вторая-то, помню, всё такие же картинки собирала, но вроде как эти... - стражник замялся, подбирая слово, - добрые, что ли.
Клайвелл, как раз размышлявший над тем, что эта чертовщина могла значить, удивленно воззрился на стражника. От Хантера таких познаний он не ожидал точно.
- Добрые? - Переспросил он, еще раз бросая взгляд на пентаграмму.
- Вот это вот, - Хантер, стараясь не наступить в лужи крови, подошёл ближе и ткнул узловатым пальцем в наполовину залитую алым картинку. Парус похожего на драккар корабля украшало шесть сведённых остриями к центру стрел. - Вроде как лечить должно. Моей-то не помогло, конечно... да, и это тоже, - здесь виднелось сердце, пробитое четырьмя стрелами. - Хотя, Господь свидетель, если тебя так утыкает - только на погост, - поймав взгляд констебля, он неуютно поёжился. - Я чего запомнил-то? Мечи, стрелы да дубинки с кружками.
Констебль поблагодарил его кивком и посмотрел на сестру Магдалену, точно впервые увидел. Сказанное Хантером укладывалось в общую картину свежезаживших ран и ожогов. Что, впрочем, не облегчало ни задачи, ни примиряло с мыслью о том, что здесь поработал колдун. Или ведьма, учитывая, что обитель - женская. Клайвелл покрутил трость в руках, удивившись следам от когтей на ней и полустершейся белой отметине, то ли от мела, то ли от побелки. Пожалуй, пора было приступать к самой утомительной части работы - беседе с настоятельницей.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Мать-настоятельница вошла в собственный кабинет с опаской, прижимая руки ко рту, точно боясь зарыдать.
- Но я ничего, ничего не знаю, мастер констебль, - заспешила, засыпала горох речи она, - я всего лишь нашла сестру Магдалену утром! Ох, несчастная наша мученица, неужели тебя никто не канонизирует в святости?
Клайвелл представил сухую, с недовольным лицом Магдалену в сонме святых и невольно улыбнулся. Впрочем, улыбку могла вызвать и большая деревянная линейка, которую свежеканонизированная мученица держала в одной руке. Второй же она, в мыслях констебля, кокетливо поправляла нимб. Джеймс тряхнул головой, отгоняя непрошеное видение.
- Скажите, преподобная мать, а у усопшей, случайно, бессонницы не было?
- Да как же не было, - всплеснула руками аббатиса, - она у нас у всех, мистер Клайвелл. Сны снятся кошмарные. Многие сестры даже спать боятся. Увешались амулетами языческими, а они все равно не помогают!
- Благодарю вас. - О бессоннице мог знать лекарь. Или Адела. Похоже, пора было поговорить и с тем, и с другой. И, возможно, даже нанести визит. Констебль встряхнулся. Немудрено, что сестрам снились кошмары, ему самому хотелось сбежать отсюда поскорее и подальше, до того гнетущим казалось все. - Проводите нас с мистером Хантером к лекарской, преподобная мать.

Брат-лекарь встретился им задолго до лекарской. Несмотря на рясу, он шёл широкими шагами, немилосердно шаркая подошвами по камню, отчего его было слышно издали. И, увидев группу, тут же бросился к констеблю. За прошедшие дни монаху явно стало лучше, хотя он и не вполне поправился: голос всё ещё звучал очень сипло, но разобрать слова было можно.
- Мистер Клайвелл! Как вовремя.
Джеймс, задумчиво семенящий за аббатисой, от движения лекаря непроизвольно отшатнулся, тут же попеняв сам себе за излишнюю нервозность. В самом деле, не стоило видеть за каждым углом опасную тварь, даже если в обители к этому все и располагало.
- Вовремя? - Усталое удивление. - Вовремя - для чего?
- Обокрали! - даже в севшем голосе слышалось неподдельное возмущение. - Весь воск, первосортный, чистейший воск...
Констебль раздраженно пожал плечами. На фоне ритуального убийства кража воска была, мягко говоря, мелкой и не заслуживающей внимания. Хотя... Перед глазами всплыли свечи с пентаграммы: черная, зеленая и голубая. Большие свечи. Карты. Щепки и гвозди. Меловые линии. Слишком много всего, чтобы нести это извне. Убийца находился в монастыре, это было очевидно.
- Где хранился воск? - Клайвелл слегка повеселел, хотя и сожалел о том, что не взял с собой больше стражи.
- У меня. На столе то есть, - прошептал монах и опустил плечи. - Прямо на столе, в шкатулке. Воск ведь лучше того, что для свечей. В лечение шёл...
- Ну давайте посмотрим на вашу шкатулку. Заодно и побеседуем. - Констебль улыбнулся, жестом предлагая указывать путь.

В лекарской было светло и прохладно, пахло травами и тем сладковато-приторным запахом, каким всегда пахнет в больницах и от лекарей. Чисто вымытый каменный стол в углу освещался множеством свечей. Другой угол занимала конторка темного дерева с обилием ящичков. На ее столешнице, аккуратно и системно стояли шкатулки, чернильница и книги в разноцветных переплетах. Некоторые из них были слегка выдвинуты. Некоторые - лежали. По переплетам, на которых значилось "Канон врачебной науки", Книга исцеления" и что-то полустертое по-испански, можно было понять, что читали их часто, до того обветшалыми были и обложки, и страницы.
- Вот, - просипел лекарь, указывая на конторку. - Тут он и был, в зелёной каменной шкатулке.
«Не нравишься ты мне, приятель!» Констеблю сложно было объяснить это чувство, но складывалось впечатление, что у брата-лекаря как-то все вовремя. Все нарочито. И ангина, и пропажа воска. Неправильное было что-то в том, что человек, знающий об убийстве – очередном! – в обители спешит пожаловаться на кражу. Пусть и редкого, дорого лекарского материала. К тому же, подобные вопросы всегда решались внутри монастыря. Клайвелл подошел к конторке и раскрыл зеленую шкатулку. Воска там, ожидаемо, не было. Джеймс выдвинул один из ящичков и, не обнаружив там ничего интересного, закрыл. Внимание привлекла книга, «Канон врачебной науки», толстая и потрепанная. Разумеется, констебль не надеялся отыскать в ней пропажу. Он вообще ни на что не надеялся, просто позволил сейчас работать чувствам, а не разуму. Следующую находку иначе как везением Клайвелл объяснить не мог. Рука сама потянулась к книге в обложке синего сафьяна, стоящей в ряду на полочке. Еще не открывая, по весу, он понял, что она – легче остальных, будто пустая. От резкого движения руки в книге что-то тихо перекатилось и стукнуло в обложку. В следующую секунду его внимание привлёк шорох от двери. Повернув голову, констебль увидел, как брат-лекарь исчезает в коридоре. И в движениях его больше не было неловкости больного уставшего человека. Послышался удивлённый возглас подоспевшей матери-настоятельницы. Хантер стоял у дверей, повернув голову вслед монаху, но его рука уже тянулась к рукояти короткого меча.
Воистину, высшие силы сегодня берегли Клайвелла, иначе нипочем не успел бы уйти он от этого быстрого и короткого удара мечом в живот. Мысленно он еще досадовал на то, что не надел кольчугу снова, а руки реагировали сами, роняя из рук книгу, закрываясь плащом от вооруженной руки обезумевшего Хантера и плащом же захватывая ее. Дальше разум и тело действовали разобщенно. Голова отрывочно запоминала, вспышками сообщая о произошедшем, и не успевая за телом.

....нанести сильный удар рукой наотмашь в голову стражника ...
... правой стопой ударить со всей силы выше колена и продолжать давить ее до падения противника, осознавая, что удар рукой провалился, Хантер просто ушел нырком, хотя из захвата не освободился.
... ощутимо получить свободной рукой от стражника по челюсти - и запоздало порадоваться, что удар прошел скользом.
... додавить его - таки до пола, и обезоружить выворотом кисти и локтя. Провалиться, когда коварно рухнувший на пол плашмя стражник выскользнул из захвата.
... отскочить в сторону от проявляющего излишнюю прыть Хантера, быстро вставшего на ноги и нырком уйти от оказавшегося довольно-таки внушительным кулака, по косой летящего прямо к уху.
... снова немного не успеть - и ощутимо схлопотать по плечу, которым закрылся.
... уйти с линии атаки шагом влево и, развернувшись направо, правой кистью отвести удар кулака внутрь и одновременно левой рукой ударить пальцами по глазам. Этой же рукой захватить одежду на правом плече Хантера, шагнуть левой ногой вперед и ... Как бы не было жаль стражника, провести удушающий...
...удерживая хрипящего и пытающегося сбросить помеху стражника, свободной рукой рвануть брошь у горла так, что погнулась застежка и вырвалась часть ткани, прижать ее к груди стража.
... аккуратно положить обмякшего противника на пол - и тут же рухнуть сверху, потеряв равновесие от прыжка матери-настоятельницы на спину...

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

"Чертова монашка!" - Разум подключился совершенно не вовремя, как всегда бывало в таких ситуациях, Клайвелл с трудом развернулся, на вытянутых руках удерживая шипящую и извивающуюся женщину. - "Да твою же мать...настоятельницу!".
Джеймс злобно выругался, отбрасывая упором ноги до крови укусившую его за кисть монахиню и вскочил, но аббатиса, видимо, сильно ударившись о пол, не шевелилась.
- Хантер! - Констебль устало уселся на пол рядом со стражником и аккуратно похлопал его по щекам. - Том!
Стражник резко, рывком сел и схватил Клайвелла за сюрко на груди, словно продолжая драку. Но тут же расслабился и недоумённо заморгал, глядя на констебля. Потом посмотрел на лежавшую навзничь аббатису, и его глаза расширились.
- Э...
Договорить или хотя бы собраться с мыслями времени ему не хватило. От двери раздался пронзительный визг. Вопила молоденькая и весьма хорошенькая монашка в одежде новообращенной. Подошла она совершенно неслышно, и теперь расширившимися глазами смотрела то на мать-настоятельницу, лежавшую на полу, то на констебля со стражником. И, не переставая, визжала. Было даже удивительно, как столь юное и очаровательное существо может производить такие оглушающие звуки, да ещё так долго.
- Да чтоб тебя затопило, - вполголоса вспомнил детское ругательство констебль и откинулся спиной на кстати подвернувшийся каменный стол. Вечно орать не могла даже эта девица, а после драки вставать, утешать и вообще всячески уговаривать не визжать, подобно баньши, ой как не хотелось. Уже начали ныть и вспухать челюсть и плечо. Клайвелл покосился на ошарашенного Хантера и хмыкнул. Определенно, стражник был просто кладезем неожиданностей. Разумеется, Джеймс догадывался, что абы кого в городскую стражу Бермондси не возьмут. Капитан стражи хоть и относился с некоторым попустительством к дисциплине, однако же к подбору кадров подходил со всей ответственностью. Но все же - сначала это знание Таро, потом мастерство в драке, по совести сказать, превосходящее его собственное... Если бы не брошь, то нипочем... Констебль взял знак своего статуса в руки и огорченно цокнул языком. Застежка была погнута и частью вырвана из крепления. Необходим был ювелир. Конечно, это было делом пары минут для мастера, но без нее Клайвелл чувствовал себя раздетым. Пожалуй, стоит похлопотать о повышении и подобной регалии для Хантера, раз уж его прикрепили к управе. Не то, чтобы Джеймс полагал, что каждый раз на службе ему придется сталкиваться со злодеями-чернокнижниками, но лишним это точно не было бы.
- А, может, - вставил стражник между воплями. На констебля он не смотрел, но задумчиво потирал горло. И локоть, - за ублюдком этим? Пока след ещё видно. Да и запах пока что чувствуется, а скоро простынет, - особенного желания в его голосе не чувствовалось.
Клайвелл с сомнением покосился на дверь, пощупал челюсть и вздохнул. Соблазн был велик. Но... Кто его знает, на что он еще способен, этот монах? Рисковать не хотелось, тем более, если оба слегка... ушиблены.
- Лучше вернуться сюда после, - решил, наконец, он. - И оставить пару стражников подежурить. Эх, знать бы, кого он следующего собирается...
- Папессу, - громко отозвался Хантер во внезапно наступившей тишине: монахиня, прижав ладони ко рту, так и стояла у двери, но больше не кричала. - Аббатису, значит, я так думаю. Если по картинкам...
- Ну и черт с ней, - проворчал Джеймс, вставая на ноги и протягивая руку Хантеру, - на ней и будем брать. Эх, на поклон к капитану твоему ехать теперь… Что ты там о следах-запахах говорил?
Хантер поморщился и бросил взгляд на монашку и начавшую приходить в себя аббатису.
- Следы, значит... да ничего особенного, так-то. Вижу я их, пока свежие. Семейное это, считайте. Ещё с пра-пра-прадеда пошло, коли папаша не соврал - а врать-то он горазд был.
Дорога в Бермондси показалась Клайвеллу вечностью. Кольчуга давила на ушибленное плечо, челюсть ныла так, что боль уже начинала пульсировать в виске. Аббатиса, значит, следующая... Главное, чтобы монах не изменил своему обычаю - ритуал каждые три дня. Заветный блокнот, найденный в полой книге, покоился на груди под сюрко. На листах, исписанных мелким, отчетливым почерком, не было понятно ничего, кроме пентаграммы с последнего ритуала. Констебль нахмурился, осознавая, что теперь придется искать очередного чернокнижника, чтобы тот помог разобрать, что зашифровал брат-лекарь. Если монах вообще был братом-лекарем. Запоздалое озарение настолько ярко и сильно нахлынуло на Джеймса, что он забыл и о головной боли, и о ноющем плече. Дьявол, этот мертвец без лица в лесу и был прежним братом-лекарем! Интересно, кто мог видеть его без облачения, чтобы подтвердить, что у него была та родинка у пупка? В целом же, эта догадка прекрасно укладывалась в поведение монаха: убить прежнего лекаря и испортить лицо, чтобы не узнали, взять его одежду... Так вот что видела эта браконьерша! Следом убить сестру Эмилию, но не получить от нее чего-то... Чего? Чего он хочет добиться этими ритуалами? Ответ, видимо, был заключен в блокноте и пока оставался неясным. Ничего, даст Бог, потолкуем с глазу на глаз. В пыточной Бермондси. Когда возьмем на матери-настоятельнице, которая, кстати, сопровождала уход законников такими воплями, что возникало желание вырубить ее еще раз. Она без конца призывала Христа и святых, но требовала вполне земной охраны, из стражей. За этими размышлениями Клайвелл задремал и встрепенулся, лишь завидев ворота Бермондси. На разговор с капитаном стражи не ушло много времени, хоть дело уже было и к вечеру, и офицер собирался домой. Двое стражников, злобно ворча, направились тем путем, который только что преодолели они с Хантером - в монастырь. Клайвелл завел свою Белку в стойло казенной конюшни и повернулся к спутнику.
- Ну что же, Том, - он протянул руку для рукопожатия, - спасибо за помощь.
- Помощь... - пожимая предложенную руку, Хантер пожевал губами, явно собираясь охарактеризовать собственные действия не слишком цензурно, но сдержался. Вместо этого он переступил с ноги на ногу и взглянул на констебля чуть виновато. - Тут, мастер Клайвелл, такое дело. Оно конечно, меня к управе приписали, да и ублюдок этот вокруг бегает, а всё же нельзя ли получить отпуск на шестое число? Через восемь дней, стало быть.
- Конечно, - пожал плечами Джеймс и улыбнулся, - почему нет? В последнее время дни слишком суматошные. Все мы заслуживаем немного отдыха.
- Да там не то чтобы отдых, - Хантер заметно расслабился. - Шестого-то в Лондоне ярмарку устроят, как обычно. Ну, до пирогов с собачатиной мне дела, понятно, нет, но там и состязания обещаются, а я бы не прочь записаться на стрельбу. Стоячие мишени, конечно, баловство одно, но, говорят, и настоящее будет. Так-то до мастера мне далеко, но всё же, глядишь, что и выпадет. Хоть во второй десяток попасть, а всё хорошо.
Констебль кивнул, мысленно хлопнув себя по лбу ладонью за забывчивость, еще раз попрощался и вышел из конюшни. По совести сказать, ежегодные зимние ярмарки были головной болью для городской стражи. Щипачи, пьяные дебоширы, поджоги... Но, все же, иногда нужно быть не констеблем, а... обычным человеком. В конце концов, Бесси и Артур давно просились в Лондон, но ни в это, ни в предыдущее Рождество не получилось выбраться. Да и мисс Мэри можно было пригласить, подальше от братца. По-хорошему, надо было бы съездить на мельницу, посмотреть, что там делает Джек Берроуз, но... Клайвелл снова потрогал челюсть и криво улыбнулся. Нет, с таким лицом нельзя ехать. Не солидно, вся работа по запугиванию пропадает. Уже подходя к дому, он осознал, как смертельно устал. Завтра... Обо всем он подумает завтра...

[Leomhann >>>]

С Ричардом

Гарольд Брайнс, торговец.

29 декабря 1534 г. Бермондси. Тюрьма. Утро - вечер.

Грохот и скрежет за дверью разбудили Гарольда. Давешний стражник, заспанный и недовольный, с проклятиями возился с замком, упорно не желающим открываться. Наконец, дверь распахнулась и на стол полетела сначала миска с горячей похлебкой, а затем глиняная кружка с ледяной водой.
- Встать! – Недовольно прогудел страж, сдергивая купца за ногу на пол.
"Вот псина",- подумал Гарольд, вставая.
- Да, да. - Во рту как будто нагадили кошки. Торговец вытер глаза. На голове был полный беспорядок, что Гарольда, впрочем, не особо заботило.
- Господин Hund, то есть стражник, извините, - глубокий зевок - можно мне сегодня выйти на работу?
- Можно, чего ж нельзя? - Удивился стражник. - Покуда завтрак, а там, как мистер Клоуз распорядится. Жди.
Гарольд вернул стражнику книгу.
- Спасибо. - Затем взял еду и плюхнулся на кровать.
И действительно, после завтрака за купцом пришли. На расспросы, куда его ведут и зачем, незнакомый стражник буркнул одно слово: "Прачечная" и втолкнул его во влажное, пропитанное запахом прелых тряпок и щелока помещение.

- Ойе! - радостно-удивленный возглас отвлек Гарольда от созерцания прачечной. По чести сказать, созерцать было особо нечего. Деревянные кадки, опоясанные обручами исходили паром. Всюду, в тазах стояло заношенное и застиранное нательное белье, простыни. Серые клубы густого пара прикрывали всю неприглядность картины.
- Ойе! - повторился возглас и прямо из средоточия прачечного Ада к Гарольду вылетел тонкий, изящный юноша. Златокудрый и очень красивый, одетый когда-то хорошо, но сейчас поистрепавшийся. - Новый, да?
Гарольд улыбнулся парню, перекрестил руки на груди. Намечалось, что-то интересное. Раз уж заниматься магией он не может, хотя бы посмотрит, что тут, да как. Не сидеть же целый день в камере.
- Да, новый. - Пар не давал дышать полной грудью, не позволял разглядеть собеседника.
- Новый - это хорошо! - Лицо юноши выражало такую неподдельную радость, что можно было подумать, будто бы он только что обрел нового родственника. - А за что тебя сюда?
- За так, парень, за так. - Гарольд ещё раз осмотрелся. - И, кто у вас за главного?
- Ну идем, идем скорее, - тонкая, но сильная рука схватила купца за рукав, и чем дальше юноша уводил Гарольда в клубы пара, тем живее он тараторил. - А меня Адриано зовут, Адриано Банкир, может слышал? Нет? Ну не страшно, это хорошо, когда есть хоть один человек, не слышавший об Адриано Банкире... Нет тут главного, это ж прачечная, а не Волшебный Двор, чего ты. И за так не садят в Бермондси! Железный Клайвелл если уж кого ухватил, то за дело!
- Ну такое... - Гарольд послушно шел за юношей. - Твоего имени я прежде не слышал, - Он продолжал осматриваться, пытаясь хоть, что-то разглядеть. - а должен был?
- Эй, да ты еще и не из Лондона! - Удивился Адриано. - Но не слышал - и ладно. Если б меня михаилит за руку не поймал тогда, так и не услышали б. Ты про михаилитов-то знаешь чего, дружище?
- Нет. - Гарольд улыбнулся. Однако, на редкость общительный парень попался, для тюрьмы - то. - Первый раз слышу, забавное слово, на название камня смахивает.
- Хей, парень, - изумлению Банкира не было пределов, он даже остановился и отпустил рукав, - ты, часом, не с небес спустился? Как же ты про орден-то этот рыцарский не слышал, если они по всему миру капитулы имеют, а здесь - самый крупный? Кто ж, по-твоему, тварей уничтожает? А? Да только сами они на тварей похожи. Говорят, - Адриано понизил голос до таинственного шепота, - они мессы непотребные справляют. И вместо алтарей у них - обнаженные девственницы. Говорят, они поклоняются Бафомету! Идолу с головой козла! И силы у них темные, иначе никак с тварями не справиться! Да и не люди они вовсе. Их-то еще детишками из семей родных отбирают, чтоб, значит, превратить в чудовище. Каждый в бою шестерых стоит, а в магии им и равных-то нет! Как же ты, парень, не слышал о них и не видел их, если на свете белом живешь?
- А, так ты об Ордене святого Михаила. Впервые слышу, чтобы его братьев так называли. - Гарольд обратил внимание на то, как отреагирует парень. - А тебя им за что ловить - то? На чудовище ты не особо похож.
- А в кости с одним играл, с твареборцем. - Радостно и ничуть не смущаясь ответил Адриано, размахивая руками. - Поздно колечко-то серебряное увидел. А он зато, когда три шестерки три раза подряд выпали, все рассмотрел... Откуда выпали, чем подменились... Эх, да что вспоминать! Ставлю дохлого дахута против ломаного пенни, что ты и про новую королеву ничего не знаешь!
- Краем уха слышал, но в целом не сведущ. - Гарольд внимательно слушал, тюрьма была довольно неплохим место, для того, чтобы узнать реальное положение дел, не рискуя при этом ничем.
- Ты действительно с небес спустился, парень, - на лице Банкира отразилось разочарование, - говорить о новой королеве - это, - юноша выразительно чиркнул большим пальцем по горлу, - измена же. Эх ты, карась! Так на чем, говоришь, тебя Клайвелл словил?
- Продавал славянских девственниц. - Гарольд подождал мгновение и засмеялся. - За неуплату налогов, впрочем это только подозрения, я скоро выйду.
- Силен, - присвистнул юноша, - работорговля, да еще и неуплата налогов! Да ты - жирный карась, дружище! Вот тебе таз, вот бадья. Вот - бельишко, значит. Стирать надо с щелоком, а то есть такие невоспитанные, они прямо в сапогах на постель лезут, а у Клоуза тут - как в аптеке-то. Чис-то-та!
Выдав указания, Адриано исчез в клубах пара, точно его и не было, оставив Гарольда наедине с грязным бельем.
- Эй, Адриано. - Гарольд окликнул юношу. Странно, что он не понял шутки, надо будет всё разъяснить, а то этому псу - Клайвеллу, только дай повод.
- Не-ког-да! - Донеслось откуда-то справа. - Все после, карась!
- Ну и хрен с тобой. - Проворчал Гарольд и принялся за бельё. Работать ему не особо понравилось, да и стирка - не мужское занятие. Торговец не прекращал осматриваться, выискивая хоть что-то интересное.
День потихоньку клонился к ужину. Впрочем, в прачечной этого заметно не было. Пар то слегка рассеивался, то обильно появлялся снова, горы белья не убывали, а утомление от тяжелого и- увы - однообразного труда нарастало.
Пар немного развеялся и на перевернутом ведре недалеко от Гарольда обнаружился смешной, сморщенный старичок, лицом напоминающий импа. Старичок не обращал внимание на царящую вокруг суету и что-то сосредоточенно чертил пальцами на полу.
- Это Ролло, - шепнул Банкир, вылетая из очередного облака со следующей жертвой в цепких пальцах, - чернокнижник. Интересный.
Выдав эту исчерпывающую информацию, Адриано, подобно голодному вампиру, увлек своего слегка трепыхающегося спутника куда-то вглубь прачечной.
Гарольд несколько минут хмурился, разглядывая старика: тот, ничего особенного из себя не представлял, в лучшем случае, просто ещё один сумасшедший. Торговец безуспешно попытался рассмотреть, что он вычерчивает на полу. "Очевидно, констебль решил подсунуть мне в камеру якобы чернокнижника, чтобы за связь с ним и засудить. Слишком уж удачно он здесь оказался, особенно после разговора о гримуарах". Гарольд ещё несколько минут продолжал работать, борясь с любопытством. С другой стороны, откуда законник мог знать, что он захочет в прачечную, да и других поводов для заключения уйма. Насчёт чернокнижника, парень мог и вовсе пошутить, тогда выходило совсем глупо. Подумав, Гарольд сбросил бельё в бадью и направился к старику. Первым делом он попытался рассмотреть, что тот чертит. На полу оказалась пентаграмма с именами ангелов, Гарольд не особо удивился, и просто обратился к чернокнижнику.
- Здравствуйте, добрый человек.
- Добрый? - Старец поднял на Гарольда неожиданно ясные, молодые и полные ума глаза. - О нет, юноша, доброта для души то же, что здоровье для тела, а телом я, как видите, немощен. Но и ты здравствуй.
"Причудливый какой-то старик".- Подумал Гарольд, садясь на корточки.
- Извините меня за чрезмерное любопытство, но больно уж интересно, правда ли, что вы занимались запрещенной магией?
- Нет магии запретной, юноша, есть косность мышления тех, кто делит мир лишь на черное и белое и не видит оттенков его, - старик снова опустил глаза к своей схеме и вписал еще одно имя: "Михаил".
Гарольд искренне улыбнулся.
- Вы смелый человек, не зря вас посадили. Я согласен, многие сферы магии не исследуются из-за мракобесов, к сожалению, сидящих у власти. - Улыбка не исчезала с его лица. - Благо, не в нашей Богом благословенной стране, под защитой его величества. - Голос торговца становился всё тише. - Но, что поделать, приходится прятаться и идти на уступки.
- Вам, юноша, необходимо тщательнее слова подбирать, - задумчиво резюмировал Ролло-чернокнижник, - действительно, не зря меня здесь держат, вы правы. Но вы вряд ли вкладывали этот смысл, не так ли? Люди боятся того, что им не понятно и стараются избавиться от этого любым способом. Особенно, если им непонятна сила, заключенная в них самих, в их жилах...В крови...
- Умей я взвешивать слова - здесь бы не оказался, впрочем, к счастью. - Гарольд краем глаза осматривался. - Я не знаю, насколько безопасно здесь говорить о крови, но я бы с радостью с вами побеседовал. - Он не особо доверял старику, но иной возможности поговорить с чернокнижником ему могло и не представиться.
- Тюрьма - самое безопасное место на свете, - Ролло грустно усмехнулся, - а о крови могут говорить и лекари. Иначе как им работать? А вот использовать силу, заключенную в ней... Впрочем, не волнуйтесь, юноша, меня считают безумцем, а значит, слова мои ничего не значат. А потому, разговор с сумасшедшим вам ничем не грозит.
- Тем лучше, итак. - Гарольд смотрел старику прямо в глаза, - полагаю, чтобы расположить вас к себе, мне стоит начать первым. - То чем он занимался, едва ли тянуло на нарушение закона, так что опасаться было особо нечего. - Я использовал ритуал с кровью для определения сторон света, нашел я его в промёрзших землях московитов, метод ещё нуждается в доработке, но пока всё идёт очень не плохо. - Гарольд прислушался, нет ли кого поблизости. - Разумеется это только начало, первые шаги.
- Мелко использовать кровь для подобного, если она дает возможности повелевать и умами человеческими, призывать себе в помощь демонов и говорить с древними богами. Даже михаилиты не гнушаются прибегать к ней, чтобы бороться с порождениями тьмы. Но надо с чего-то начинать, юноша, и ваши эксперименты вполне подойдут для начала. - Ролло поправил луч пентаграммы и довольно кивнул головой.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольду впитывал слова старика, как губка. Каждая крупица знаний была бесценна.
- В своих поисках я, прежде всего, думал о благе людей, надёжная навигация позволит наладить торговлю, ослабить голод и нищету, спасти жизни многих моряков.- Торговец поправил рукава. - Признаться, я и не знал, что кровь имеет такую силу.
- Ничто на свете не может уничтожить нищету и голод, юноша, поверьте старому Ролло. - Легкая улыбка. - Но овладей вы Знанием в полной мере... О, тогда вы сможете по-настоящему помогать людям, как того желаете. Запомните, нет ни черной, ни белой магии. Все зависит от человека, применяющего Силу. Если вы можете заставить кровь вскипеть в теле, будете ли вы опасаться врага? И если имеете крупицу, позволяющую залечить раны, то не спасете ли вы друга? Не излечите ли страждущего? Вот что важно.
- Это звучит, как сказка. - Гарольд терпеливо ждал, следя за реакцией старика.
- Если вам доведется однажды натолкнуться где-либо на Ковен, - Ролло медленно и со значением улыбнулся, - запомните это слово, юноша, хорошенько запомните. Или же вы когда-либо услышите слова "черная месса"... То не бойтесь их. Постарайтесь сойтись с этими людьми и попасть на их ритуалы. И вы своими глазами увидите эту сказку.
-Запомню. - Гарольд перенёс вес с одной ноги на другую. - Простите за любопытство, а за что конкретно арестовали вас? - Надо было попробовать узнать, какую именно магию практиковал старик, и узнать что-то большее, чем туманные описания.
- Об этом не принято спрашивать в среде магов, юноша, - Ролло погрозил пальцем. - Но я прощу вам вашу оплошность, вы так юны и неопытны... Меня называют чернокнижником. Никогда, о никогда не позволяйте застать вас спящим, юноша! Спящим, без охранных заклинаний и беспомощным!
"Какие охранные заклинания, старик? Я едва могу поджечь хворост". Гарольд потупился взглядом в пол.
- За мою неучтивость прошу меня простить, в этом деле я действительно неопытен.
- Учитесь, юноша, - старик устало встал и вздохнул, - учитесь жадно, всему. Ибо лишь тот, кто знает и умеет многое - может сделать малое. А тот, кто знает мало и горчичное зерно не сдвинет с места. А сейчас - простите меня, мне пора вернуться к работе. Работа - это единственное, что утешает несчастных узников.
- Бывайте. - Гарольд встал, быстрым шагом прошел мимо бадьи, сдерживаясь, чтобы не пнуть её. - Адриано!
- Ты чего орешь, карась? - Банкир возник будто из ниоткуда. - Забылся?
- Извини. - Гарольду жутко надоели этот пар и шум. - Я могу отсюда выйти, или надо ждать до вечера?
- Когда стража за всеми придет, тогда и пойдешь. - Адриано пожал плечами и ткнул пальцем в бадью. - Работай. Не принц крови, чай. Принцы в Тауэре сидят.
"Ещё ты мной не командовал, гад мелкий". - Гарольд спокойно смотрел на юношу, в душе веселясь.
- Ладно. - Всё равно делать было нечего. Торговец принялся за работу, пытаясь кое-как дотянуть до вечера.
Наблюдая за потемневшей от грязи водой, Гарольд вспомнил о море. Он проводил на суше четыре - пять месяцев в году, остальное время плавая. Зимой Балтика и Северное море становились опасными и не годными для торговли, тогда приходилось перебираться на юг, в более тёплые воды. Любимым городом на свете, для него, без сомнений был Любек - замечательный, очень красивый городок. У Гарольда там было много знакомых: со многими он пил, с другими когда-то имел дело. Очередная грязная простыня погрузилась в бадью. Торговец, не прекращая намыливать бельё, оглянулся на место, где разговаривал со стариком.
"С этим надо быть очень осторожным, не приведи Господь, Клайвелл узнает про магию крови". Гарольд улыбнулся про себя. Он всерьёз задумался о покупке дома, история с обыском давала понять, что нужны по-настоящему толковые тайники, которых в съёмной комнате быть не может. Перед тем, как искать "Чёрную мессу", стоило окончательно отделаться от констебля, а на это потребуется, в, лучшем случае, неделя, может, даже месяц. Важно было снова не попасться ему на глаза. Клайвелл хорошо делал свою работу, а значит всё больше угрожал Гарольду. Один раз оказавшись в поле его зрения, будет очень сложно уйти из него. Допущено море ошибок, теперь остаётся только пытаться их исправить и не допустить новых.
На улице уже смеркалось (о чем Гарольд, конечно же, не знал), когда за купцом, наконец, пришли. К этому времени Брайнс перестирал, наверное, гору белья и схлопотал мокрым полотном по спине от Адриано - за леность. Дюжий стражник, высокий и широкоплечий, за шиворот отволок торговца в кабинет смотрителя тюрьмы и, коротко поклонившись, вышел. В своей работе мистер Клоуз любил именно вот такие, торжественные, моменты, считая освобождение сродни акту рождения, а потому выглядел особенно церемонно и даже отчасти патетично.
- Мистер Брайнс! Вам дарована свобода! - Возвышенно произнес он, кивнув в сторону высокого, светловолосого мужчины у двери. - Надеюсь, наше гостеприимство вам понравилось!
- Если беспокоишься о штрафах, приятель, то всё уже заплачено, - низким, глубоким голосом добавил северянин.
Гарольд, косо ухмыляясь, смотрел на Клоуза. Он порядком устал и теперь больше думал о том, как бы добраться до таверны и выспаться, чем о шутках управляющего. "Что-то не так! "-, торговец, хмурясь, повернулся к здоровяку:
- То есть - уплачено?
- А вот как есть, золотом, - мужчина тяжело вздохнул, так, что на столе Клоуза зашевелились бумаги. - Иначе, знаешь ли, штрафы платить трудно. Не овцу же волочь, как бывало. Или телёнка.
Торговец пригляделся к говорящему, в глаза сразу бросалась огромная секира. На стражника он был не походил: ни формы ни знаков отличая на нём видно не было. На ум приходил только проводник, присланный орком.
- Ладно. - Очевидно, продолжить разговор стоило вне тюрьмы. Гарольд, как ни в чём не бывало, повернулся к управляющему. - Спасибо за уют и заботу, надеюсь мы в ближайшее время не встретимся.
- Да уж как-нибудь, - кивнул Клоуз, слегка разочарованно усаживаясь за стол.
- Десять фунтов штрафа, - уточнил северянин, стоило им выйти за ворота тюрьмы. При фонарях и под низкими серыми облаками его светлые волосы чуть ли не светились. - Не так много, не так и мало. Ну да ладно, что нужно сделать, то и нужно, так? Вальтер Хродгейр меня зовут, а привет тебе, как ты, думаю, уже догадался, от Стального Рика.
Торговец не спуская глаз с незнакомца, достал из-за пазухи десять фунтов.
- Гарольд Брайнс, - лёгкая улыбка - рад знакомству, и спасибо, вы мне очень помогли.
- Не так что бы, не так что бы, - прогудел Вальтер, но деньги, тем не менее, взял и бережно спрятал. Выглядел он довольным. - Думаю я, и так бы тебя долго не продержали. Сам посуди: товар у тебя честный. Продать имел право? Имел. Так что если мы срок и сократили, то вряд ли надолго. Разве что констебль заупрямился бы, но это уж вряд ли, ему с этого тоже прибыли никакой.
- Ну, тем не менее. - Гарольд проверял: крепко ли закреплены ножны, на месте ли кинжал, хорошо ли сидят сапоги. - Десять фунтов, - торговец перешел на шепот, - не так уж и много, учитывая, о чём идёт речь.
- Да дело-то обычное, - Хродгейр удивлённо поднял бровь. Голоса он и не думал понижать. - Пока констебли да стражники выясняют, где наврано, а где и не очень - ты и платишь. За их беготню, значит, да за постой и жратву. Ну да это действительно в прошлом. Только вот что: со всем этим у тебя, небось, и времени подготовиться не было? Или как? Конь, одёжка тёплая, припасы? Чай, не близкий путь-то.
- Господа законники оторвали меня от приготовлений, как раз, когда я выторговал лошадку. - Проверив всё, торговец с удовольствием потянулся. Доверять северянину оснований не было, да и выглядел он опасно. Оставалось не совсем понятным: мастер он, или дешёвый наёмник. "Скорее, профессионал", - решил Гарольд. Раз уж орк не поскупился ему, малополезному и неуклюжему, на гримуар, то и проводник, скорее всего, стоящий.
- В принципе, мало, что готово, так что придётся потратить ещё немного времени.
- Тогда давай так, - казалось, Хродгейр даже испытал облегчение при словах Гарольда. - Если сегодня не вышло, то как насчёт двинуться тридцать первого? Под самую смену года, значит. Ты спокойно соберёшься, а я пока вернусь в Лондон и не слишком спокойно попрощаюсь с любимой женщиной. Так-то, конечно, уже раз попрощался, но теперь ведь заново надо, и на это меньше дня ну никак не уйдёт. Иначе смазанно оно будет, верно говорю?
- Как тебе будет угодно. - Как, и с кем прощается, да всё никак не простится этот здоровяк, Гарольда мало интересовало, хотя излишняя открытость настораживала. Главное, что его провал на допросе не сорвал сделки с гримуаром. - Что мне ещё следует знать? - Торговец попытался выглядеть дружелюбней, что было непросто после пары тяжелых дней.
- И впрямь, есть ещё кое-что, - Хродгейр посерьёзнел и наклонился чуть ближе к Гарольду. - Ю говорила, что куда нужно - стоит на утёсе над морем. В Эссексе. И что-то там со знаком кометы, но тут уж только байки. Тебе думать, куда двинем и как.
- Где и как встретимся? - Гарольд совсем не понял, о какой комете шла речь, но виду не подал.
- Я приду тридцать первого утром, - Вальтер с явным удовольствием потянулся, посмотрел в небо, откуда снова начал сыпаться мелкий снег, и кивнул Гарольду. - Тогда - до встречи?
- До встречи, смотри не перепрощайся, - Гарольд улыбнулся. - нам ещё ехать.
Ничего определённого о незнакомце он так и не мог сказать, но следовало бы отвечать ему взаимной открытостью. Предстоял долгий путь, и лучше было провести его в компании приятеля, за интересным разговором.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан


30 декабря 1534 г. Кентрбери. Позднее утро.

Казалось, даже солнце принарядилось для этой яркой, праздничной ярмарки. Еще с порога "Лилии" Эмма услышала гул, подобный рою жужжащих пчел или далекому гудящему водопаду. Пестрая, живая масса людей, казалось, слилась в одно огромное чудовище и шевелилась всем своим туловищем на площади, крича, грохоча и гремя. Щелкал цыганский кнут, взвившись в воздухе, и этот щелк сопровождался взрывом непонятных криков собравшейся толпы и стуком копыт лошади. Посреди площади, в два ряда, словно колеи проехавшей телеги, тянулись ларьки, крытые холстом. В стороне, вышедшие из ряда низеньких построек, горделиво, как великаны, возвышались три балагана, рядом с ними кокетливо теснились качели и карусель в переливающемся наряде. Гремела музыка, сливаясь с общим шумом в какой-то глубокий, пронизывающий до пят стон.
Эмма малодушно отшатнулась обратно, в привычную тишину постоялого двора, но собралась и шагнула с порога. Оглянулась, ожидая Раймона и глубоко вздохнула, втягивая пахнущий людьми, лошадьми и горячими пышками воздух. Рука скользнула по волосам и девушка ощутила нечто вроде разочарования, не обнаружив привычной уже косы - добрую половину утра травница провозилась со сложной прической, состоящей из валика волос вокруг головы, украшенного мелкими косичками. На спине осталась ровно половина распущенных волос, плащом прикрывающих спину до поясницы. Да и цвета одежды она сменила, надев платье того оттенка красного, что называют бургундским. Цвет удивительным образом сочетался с шубкой и меховой шапочкой глейстиг, и Эмма выглядела обеспеченной знатной дамой. Еще утром, оглядев себя в маленькое зеркальце, девушка с улыбкой подумала, что матушка уж точно не одобрила бы такие подарки от мужчины, который и супругом-то не является. Никем пока не является, если честно. Но, надо признаться, матушка и будучи замужем не могла себе позволить подобные ткани, тесьму и крой. Она носила простые, крестьянские платья, а единственное красивое, то, в котором выходила замуж, надевала лишь по большим праздникам. Рука снова коснулась волос, и травница чуть помрачнела. Ох, если бы она хотя бы могла понимать, когда Раймон шутит, а когда серьезен! И магистр туда же! "Не зубы, отрастут"... Излишне жестоко, что, впрочем, искупили объятия Фламберга после, во сне.
Но, теперь хотя бы становилось ясно, почему древние так серьезно восприняли ту оговорку михаилита. Она ведь действительно ушла добровольно, в обычной одежде, да еще и впереди него в седле. Кто бы мог подумать тогда, к чему это может привести... Да, и к чему же? Точнее, что было бы иначе, если бы не повстречалась эта фэйри? Или если бы Раймон не оговорился? Скорее всего, ничего. Да и грех жаловаться, ведь помимо влечения и симпатии, крепнущей с каждым днем, михаилит вызывал уважение и безграничную благодарность. Он не торопил и не принуждал, заботился, и даже этот отвар, вылитый на голову, тоже был проявлением заботы - и лишь немного злости. Он держал себя с ней, как... с сестрой? Эмма вспомнила ванну, отнюдь не братские объятия и поцелуи - и улыбнулась. Нет, не как с сестрой. Да и, если подумать, Ричард никогда бы даже и не помыслил, что ей нужна теплая одежда, к примеру. Или что может что-то болеть. Или что ей нельзя самоуничижаться. Напротив, только порадовался этому бы. Вспомнить хотя бы его жену, Клариссу, тихую, забитую, бессловесную и безропотную. Ей не прощались даже взгляды, которые Ричард трактовал слишком вольно. А уж Эмме братец не спускал ни дерзости, ни практичности. Ничего не спускал. За каждую высказанную, да и невысказанную, мысль доставались затрещины. Тяжелой, жесткой рукой мечника. Руки Раймона, хоть оружием он владел несравнимо лучше Ричарда, оставались ласковыми. Их вообще нельзя было сравнивать, этих мужчин. Несмотря на злые шутки, Фламберг не был жестоким, по крайней мере, с нею. А его отношение к людям... Ну, разве сама Эмма не относилась к ним также? Девушка вскинула голову и оглядела бушующую ярмарку. Нет, больше она не будет жить в страхе. И уж точно - не будет бояться сейчас этой толпы, пусть даже и сложно бороться со столь яркими переживаниями других людей. Скрипнула дверь и травница повернулась, встречая Раймона искренней, счастливой улыбкой.
Раймон тоже приостановился на пороге, оглядывая то, что творилось вокруг, потом улыбнулся Эмме:
- Нам нужны оружейные ряды, но... это всё ждёт. Чего бы ты хотела здесь посмотреть?
- Травы, если они здесь есть, - Эмма помедлила перед тем, как ответить на неожиданный вопрос, - но, подозреваю, они будут рядом с оружейными рядами.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Парами гулявшая веселая публика, одетая в праздничные наряды, чинно расступалась перед Раймоном, подспудно чуя опасность, источаемую михаилитом, и Эмма спокойно могла разглядывать прилавки и товары, на них разложенные, ревнуя и слегка досадуя на те вспышки интереса и даже кокетства, что вызывал воин в дамах. Центральными были, конечно же, ряды со сластями и игрушками, в них пахло медом и выпечкой, слышались слащавые голоса приказчиков. Небольшой ларь с восточными сладостями, пожалуй, привлекал больше всего покупателей. Стройный, высокого роста торговец, одетый ярко и тепло, в меха и бархат, точно лорд, суетливо отвешивал свой товар.
- Господин, - окликнул он Раймона, смешно деля слова на несколько частей, - лучшая халва только у меня! Сладкая, как губы твоей прекрасной госпожи! Честью клянусь!
- Честью? Кажется, тогда мне придётся тебя убить, - Раймон задумчиво смерил шею торговца взглядом. - Потому что слова предполагают, что ты пробовал и то, и другое. И если в случае товара я, как воин короны и Господа нашего тебе верю, то...
- То лишь один взгляд на госпожу говорит всякому, имеющему глаза, что только она достойна отведать вот этот катаиф! - Перс указал рукой в сторону нечто, похожего на пирожное из тонких нитей и льстиво улыбнулся.
Эмма со скептическим видом отрицательно покачала головой, чуть потянув михаилита за руку.
- Госпожа достойна, но не хочет, - заключил тот и двинулся дальше, только бросив через плечо: - А я предпочту губы.

Вслед за осаждаемыми детьми рядами с игрушками разложили свои товары оружейники, ювелиры и травники. Здесь не было хаоса, лишь размеренные разговоры и суровые охранники почти у каждой лавки. Травница тут же, невнятно спросив разрешения, упорхнула к травнику, на прилавке которого были не только травы, но и пряности.
- Управа за тварь эту большие деньги дает, - доверительно сообщал один из торговцев оружием, одетый богато и нарядно, другому. Второй глубокомысленно кивал головой и всячески выражал свое согласие, дескать, давно пора.
- Господин, ищете что-то? - осведомился у Раймона третий, не участвующий, но внимательно прислушивающийся к разговору. На прилавке у него в порядке были разложены кинжалы и ножи, а на огромном деревянном щите висели всевозможные арбалеты - от самых маленьких до больших и громоздких.
- Да. Арбалет бы мне, мистер, под руку подобрать, а то и сделать, - Раймон кивнул на беседующих торговцев. - Но интересно и что за нечисть тут заявилась, под самым носом у грефье михаилитского.
- Какой арбалет желаете? Побольше, поменьше? Охотничий? - Купец стряхнул скуку с лица и плавно провел рукой вдоль стенда. - А нечисть... Да на свалке пакость какая-то, михаилиты брезгуют. Вон констебль местный стоит, у прилавка ювелира. Он вам подробнее расскажет, конечно.
- Боевой, но добыча моя не совсем обычная, - Раймон поднял руку, на которой тускло блеснуло орденское кольцо. - Поэтому вот что я думаю. Тяжёлый большой арбалет мне без надобности. Стрелять дальше чем на полсотни шагов приходится редко, брони цель тоже обычно не носит. Поэтому важнее, чтобы легко взводился, точным был и ухватистым, под руку. И не гнил, потому что в дороге от сырости уберечься тяжело. Хорошо бы... лук в фут, не больше, и ложе недлинное. Из морёного дуба или лиственницы. Найдётся у вас такое, мастер-торговец?
- Есть у меня такой, - кивнул торговец, ныряя куда-то под прилавок и выныривая уже с арбалетом в руках, - конечно, это оружие скорее убийцы... или шпиона, но вещь превосходная. Композитная стальная дуга, стальная же колодка, пружинный механизм, пистольная рукоять и ложа из мореной березы. Перевитая фламандская тетива из сухожилий и шелка. Гладкая, костяная направляющая. Девяносто пять фунтов усилие. Бесшумное взведение и спуск. Сами попробуйте.
Торговец буквально всучил ему арбалет и указал рукой в сторону чучела в плохонькой кольчуге и шлеме, стоящего у прилавка напротив. Судя по сиротливо торчащей во лбу манекена одной-единственной стреле, торг сегодня шел плохо. Или просто было ещё слишком рано.
- А мы и есть - убийцы, - Раймон примерился к рукояти. Тяжелое, годами впитывавшее воду дерево с непривычки тянуло руку вниз, но он знал, что практика всё исправит. Зато такой арбалет при нужде мог пробить даже стальной панцирь с полусотни шагов, а то и дальше. Большего ему и не требовалось: не стоять же в строю. Михаилиты обычно работали с куда более близкой дистанции. Вспомнив рассказанную байку про брата Ясеня, он невольно ухмыльнулся. Конечно, в той истории не всё было в точности так, как он поведал её Эмме, но одно точно: издали, да на бегу особенной каши не сваришь. - Посмотрим...

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Короткий болт, пущенный для проверки в грудь, а не в голову чучела, прошил кольчугу и ушел в соломенное тело почти по пятку. Следующий угодил точно в лоб, пробив нижний край шлема, и михаилит улыбнулся.
- Недурно. Конечно, потяжелее, чем мне надо бы, но очень недурно. Отличное оружие. А если к нему добавить пяток обычных болтов и пяток с серебряными наконечниками, то будет дешевле своего веса в золоте, или всё-таки нет?
- За шестнадцать фунтов вместе с болтами сговоримся, господин, - торговец принялся протирать один из кинжалов тонким полотном. - Из уважения к ордену, серебряных еще пяток доложу. Спас меня брат ваш однажды.
- Даже так? - скидка была неожиданной, но по такому случаю - вполне приятной. - Спасибо, мастер, эти болты всё в дело пойдут. По рукам. А про спасение это не расскажете?
- Да нечего особо рассказывать, - купец тяжело вздохнул, - ехали с сынишкой по делам, через лесок, а из леска эти, которые на коряги похожи, стайкой выбежали. Чудо, что ваш брат трактом ехал да услышал. Хотя чего уж там, не чудо, тогда тракты орден-то крепко стерег, не то что нынче... Отбил нас, стало быть.
- Всё равно, считайте, чудо. Даже тогда на каждую дорогу по человеку не поставить было, да ещё такого, какой стаю под корень изведёт. Хорошая у вас с сыном удача. Значит, арбалет, считайте, вдвойне послужит. И вот ещё что, - Раймон обвёл взглядом прилавок и то оружие, что висело на стойках. - Я путешествую с госпожой, так ей бы кинжал новый не помешал. Небольшой, так, чтобы для леди. Такое тоже найдётся?
- Если хорошо поискать, все найти можно, господин. Только совет позвольте. Те, что для леди, они красивые, спору нет. И навершия у них яркие, с камнями, и крестовины вычурные, и клинок с травлением или гравировкой. Но вот сталь там, - торговец красноречиво поморщился, - ни за себя постоять, ни зарезаться. Только ногти и чистить, уж простите. Дело ваше, да только своей... госпоже я б не взял такое. Лучше уж подешевле, но понадежнее. А поясок красивый да ножны нарядные подберем. И всего дела в тридцать шиллингов встанет за все, а не в девять фунтов, как за тот, что для леди.
- Бывает и так, что и красиво, и надёжно, - с улыбкой возразил Раймон. - Например, если брать настоящий восточный булат, а не те поделки, у которых только узор, без прочности. Но и ваша правда, от ножа в первую очередь нужно, чтобы он работал, а не красиво висел на поясе.
- Ну булата не держим, господин, - развел руками купец, - дорог слишком. А вот из новгородского вара можем подобрать. Или толедский клинок даже. Какой нужен - плоский или граненый?
- Новгородское подойдёт, спору нет, - Раймон на секунду задумался над предложенным выбором. Насколько он представлял работу лекаря, не гранёное лезвие казалось удобнее. Да и травы давить, если вдруг... - Клинок плоский бы.
Торговец снова покопался под прилавком и извлек добротно сбитый ящик светлого дерева и распахнул его перед михаилитом.
- Выбирайте, господин. Работа мастера Матвеева, лучше его никто не варит клинки.
Ножи и кинжалы были вложены в ножны, и у Раймона ушло немало времени на то, чтобы сначала убедиться в качестве стали и сборки, а потом - найти нужное. Клинок длиной с ладонь в ножнах тиснёной кожи с травяным мотивом, окрашенных богатым глубоким бургунди, попался под руку чуть ли не последним. Хватило одного взгляда, чтобы убедиться в том, что он нашёл то, что нужно. Уже по предыдущим работам михаилит понял, что новгородский мастер с труднопроизносимым именем толк в своём деле знал, но всё равно придирчиво осмотрел кинжал и прощупал ножны, после чего выжидательно глянул на торговца.
- Хорош. И, думается мне, стоит больше тридцати шиллингов.
- Этот три фунта стоил, - признал торговец, - но ярмарка же... Полутора хватит, господин, и рекомендации вашим братьям, что у Джека Найфа можно купить хорошее оружие.
- Хорошее оружие и хвалить приятно, - Раймон отсчитал цену арбалета с кинжалом и протянул торговцу горсть серебра с золотыми соверенами. - Благодарю.
Эмма все также стояла у лотка с травами и, судя по прищуренным глазам и раскрасневшимся щекам, злилась она уже нешуточно. Поймав взгляд михаилита, девушка подошла к нему и прижалась лбом к руке.
- Врет, - пожаловалась она, - даже голова разболелась. Мало того, что травы не в срок собраны, так еще и цену называет выше, чем всем остальным.
- Может быть, есть другие травники? - предложил Раймон, приобняв Эмму за плечи. - Я бы подошёл к этому, но если у него всё равно нет нужных трав, то ну его. Не стоит того. Кстати, держи. Это тебе, - он поднял свободную руку так, чтобы бывшая послушница увидела свисавший с запястья кинжал.
Девушка вспыхнула ярким румянцем и потупила глаза. Впрочем, продолжалось смущение недолго. Эмма приподнялась на цыпочки и, ничтоже сумняшеся, поцеловала михаилита в край губ.
- Спасибо, - искренне произнесла она, улыбаясь.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Наверное, все же, выглядели они необычно. Или подозрительно, как знать. Быть может, напомнили кого-то, или же столь вольное проявление чувств показалось неподобающим, но констебль, невысокий, плотный мужчина в темно-серой теплой одежде, подошел к ним. Остановился чуть поодаль, раскачиваясь с носка на каблук, и пристально оглядел сначала Раймона, потом Эмму, не говоря ни слова. Михаилит приобнял девушку покрепче, и наклонил голову, в свою очередь рассматривая констебля, с которым, насколько он понял, и воевал за Ворона Бойд. Но что стражу порядка Кентрбери было нужно от них, и почему при этом он просто стоял и молчал, оставалось загадкой. Впрочем, это не отменяло того, что сам констебль Раймону мог и пригодится, и он решил заговорить первым.
- Доброе утро, констебль. Вы как раз вовремя. Я тут невольно подслушал разговор о награде от управы за некую тварь. Не расскажете подробнее?
- Кольцо покажите, господин, - мрачным, низким голосом ответствовал констебль, поднимая на него глаза.
- Можно и кольцо, - констебль не нравился ему всё больше. Более того, он его не понимал. Если братья брезговали тварью - что же тут завелось такое? - то управе бы хвататься за любое предложение, орден или нет. С чем-то опытный наёмник тоже мог бы справиться. Ведь про то, что тварь боятся - сказано не было. Скорее, не хотят связываться. Он неохотно выпростал руку из волос Эммы, закрывших его кисть. - Михаилит Фламберг.
- А девушка? - Также мрачно поинтересовался констебль, переводя взгляд с орденского кольца на руки Эммы, обвившие шею воина. - Впрочем, все равно не похожи. По всему выходит, бхут у нас завелся, брат Фламберг. Так и магистр ваш сказал намедни. Только вот никто из ордена, хоть и отирается вашей братии тут немало, взяться не хочет. Говорят, что работу почище найдут. А сорок пять фунтов от казны - не шутка.
- Бхут, да ещё из тех, на ком только пачкаться... - поняв, о чём речь, Раймон скривился, как от боли. Мерзкие отродья жрали отходы, и места для гнёзд выбирали соответственно привычкам. И лезть за таким неприятно, и заразиться чем ни попадя легко от малейшей царапины, а помереть и вовсе паршиво. Теперь он лучше понимал и братьев, и воображаемых наёмников. Но сорок пять фунтов покрыли бы все расходы на снаряжение, а теперь, когда стало ясно, что придётся ехать через всю страну, деньги были нужны. Полагаться на то, что снова получится заработать в дороге, не стоило. Мысленно вздохнув, михаилит начал прикидывать, во сколько обойдутся простые рабочие штаны и плотная промасленная или просмолённая куртка. Выходило недорого. Заодно он представил, с каким отвращением сморщится Снежинка от одной мысли, и это почти окупало необходимость лазать по помойкам. Почти. - Кого-то уже сожрал?
- Трех, - кивнул констебль, - старьевщика, нищенку и ребенка, за которым не уследила дура-мамаша.
Раймон снова поморщился и недобрым словом мысленно помянул излишне брезгливых братьев. Если тварь разожралась уже так, что хватает взрослых людей, то, глядишь, скоро и размножаться начнёт, если ещё не успела. А это, в свою очередь, грозило тем, что через несколько лет бхуты поселятся в каждой груде мусора, и тремя жертвами уже никак не ограничится.
- К дьяволу, берусь. Где, значит, оно поселилось?
- В тупике на Королевской, - констебль улыбнулся, точно согласие это сняло с его плеч тяжелый и пыльный мешок.
- В самом деле, где ж ещё, как не... в тупике, - проворчал михаилит. - Хорошо. Точнее, плохо, но ладно. К слову, а на кого мы с госпожой не похожи?
- Из Бермондси письмецо пришло, от констебля тамошнего, - переложив заботу на чужую шею, законник и говорил охотнее, и лицо стало более приветливым, - что некая послушница из обители сбежала с михаилитом. Но не похожа госпожа на монашку, уж простите, что обеспокоил.
- Сбежала? Грешно, грешно, - Раймин задумчиво покивал. Как ни странно, выходило, что аббатиса всё-таки подала жалобу. Что ж, вчерашний визит к ювелиру действительно был не лишним. - Я могу сообщить в капитул, но, - он пожал плечами и снова обнял Эмму за талию, - скорее всего, те сочтут, что брат уже достаточно страдает и так: путающаяся под рукой женщина на тракте - сплошное наказание. Но странно это всё. Я думал, обычно до вас такие дела не доходят. Принявшую постриг монахиню искать - ещё куда ни шло, но послушницу?
Договорив, он искоса бросил взгляд на предмет разговора и тихо фыркнул. Не было ничего удивительного в том, что констебль не узнал Эмму по описанию, которое, вероятно, дали в монастыре. Красивая, нарядно одетая женщина рядом оставалась той же травницей в сером переднике со двора аббатства Бермондси - и вместе с тем стала совсем другой. Изменились не черты лица или цвет волос, а выражение, поза, то, как она держала голову, взгляд.
- Доходят, если родственникам неймется, - тяжело вздохнул констебль, уже собравшийся уходить, - так жду вскоре вас в управе, брат Фламберг, с тушкой. Для расчета.
- Надо же было милому братцу, - проворчала Эмма, когда законник отошел достаточно далеко. Причем слова о "братце" были произнесены с такой дозой яда, что и жабдар свалился бы от зависти в сторонке, - заявиться в курят... в обитель именно сейчас. И, конечно же, счел, что я попрала честь рода... Или аббатиса долю от приданого не отдает.
Она тряхнула головой так, что локоны на мгновение закрыли лицо, а одна, особо упрямая, прядь зацепилась за ухо и шею.
- Прости, - рассмеялась она, - понимаю, что неуместно, но... Я представила лицо аббатисы, когда она сообщала братцу, что я сбежала.
- И её лицо, когда он просил деньги, - с улыбкой дополнил Раймон. - Но это, конечно, то ещё удовольствие. Богов нам мало... хотя, признаться, рядом с Морриган твой брат выглядит не слишком крупной докукой. И любопытно мне, не приходило ли такое же письмо в Билберри?
- Если и приходило, то вряд ли нас узнали. Мы были там долго и слишком... на виду, чтобы не привлечь внимания. - Эмма улыбалась так, будто ничто не могло испортить ей настроение. - Но, право, мне даже интересно, зачем я понадобилась Ричарду спустя шесть лет? Он ведь даже письма ни разу не написал.
- Тамошнего констебля мы тогда не видели, а уехали спешно, - Раймон говорил, скорее задумчиво, чем возражая девушке. - Посмотрим, что будет, когда вернёмся. Хотя, - он ухмыльнулся, - вероятно, мы и на этот раз уедем вовсе не шагом. Ладно, чего заранее гадать. И о гадостной работе этой тоже думать не хочу. Ещё не хватало портить утро, которое началось, считаем, с поцелуя прекрасной госпожи.
Ответом ему была ласковая, счастливая улыбка.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Квартал увеселений, расположившийся следом за торговыми рядами, исходил криком. Будто и не люди здесь были вовсе, а куклы, способные беспрерывно кричать целыми днями. Звуки волынок, труб, скрипок и мандолин сливались с этими криками. Артистки и артисты, вышедшие на сцену для показа публике, раздетые, полунагие, в своих акробатических костюмах, ежились на холоде и не испытывали радости - лишь голод и уныние. Но - юный, озябший менестрель, сидящий на перевернутой бочке, перебирал посиневшими пальцами струны лютни и пел томительную любовную песню, о том, как ладони, натруженные ратной работой, задрожат от случайного прикосновения пальцев, исколотых тонкой иглой.
Расположенные неподалеку всевозможные игры принесли свой шлейф эмоций: азарт, жадность и разочарование. "А вот кто попадет в решето пенни - получит шиллинг!" - послышалось почти под самым ухом, заставляя отшатнуться, но тут же штопором ввинчивался другой крик, более пронзительный: "Самые честные кости! Выиграй у мастера амулетов Джейсона любой амулет по своему выбору!"
- Почему-то, когда так говорят, сразу хочется усомниться в честности, - заметил Раймон и повёл пальцами, словно разминая руку. Потом вздохнул. - И вызывает желание попробовать свои... способности, но, пожалуй, нет.
Такие деньги его интересовали сейчас мало, а выводить мошенника, которым парень наверняка являлся, на чистую воду было скучно и совершенно бессмысленно.
- Не только скрежет лат и свист рассекаемого мечами воздуха доносится из той невозвратной дали, не только жаркий треск костров опаляет лицо. Томительная любовная песня прорывается в похоронном звоне, пьянящее благоухание садов разливается над выжженным полем, пропахшим кровью и мертвечиной. - Декламировал с высокого помоста юноша в пестром наряде. Лицо его, горящее одухотворенностью и экстазом вдохновения, покрылось поцелуями мороза, но он продолжал говорить, не замечая этого. - Здесь начало романтического недуга, упоительного любовного бреда, преобразившей мир мечты. Оно в соловьином безумстве, в журчании фонтана, в переливах росинок, зажженных луной. И все, о чем пропоет трубадур в этой душной, охваченной неизбывным томлением ночи, на века обретет емкость символа: кольцо, голубка, перчатка, балкон, кинжал, чаша, жемчуг зубов, коралл милых губок, сияние глаз…
- По-моему, - задумчиво оценил Раймон и покосился на спутницу, - у нас получалось лучше, и без такого количества лишних слов. Правда, и обстановка иная была. Комната, наедине... ну, большую часть времени. Тёплая ванна. Кровь козла.
- Да, - в тон ему согласилась чуть покрасневшая Эмма, скучающе наблюдая за тем, как появившаяся на сцене Прекрасная Дама трагически заламывает руки и картинно падает в объятия Благородному Рыцарю, заливаясь слезами. - Но в следующий раз стоит сразу заклинить дверь кинжалом. Чтобы получилось еще интереснее.
Раймон прижал девушку к себе.
- Какое нетерпение. Но не могу осуждать, мне тоже понравилось. Обязательно заклиню. В следующий раз.
Эмма кивнула, будто ненароком спрятав вспыхнувшие щеки в воротник шубки, и отвернулась от сцены, на которой Благородный Рыцарь как раз играючи зарубил Злодея. Злодей умирал долго и, судя по тщательно демонстрируемым на лице страданиям, делал это мучительно. А судя по стонам - с удовольствием.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Чуть далее, за последним помостом, на котором под заунывные звуки выплясывали девушки, одетые лишь в полупрозрачную кисею, там, где еще день назад рыночная площадь заканчивалась коновязью, толстым слоем расстелили солому. На ней сосредоточенно кружили друг около друга, точно два петуха, двое: дюжий краснолюд, без куртки, решительно сжавший внушительные кулаки, и изящный, тонкий и гибкий юноша. Юноша был обнажен до пояса, но ровной смуглости кожи не нарушал озноб. Собравшаяся толпа подстрекала бойцов криками, но злобы в них не было, всем известно, что ярмарочные бои идут не до крови, а до 1ё касания лопатками соломы. Впрочем, опытному глазу было видно, кто тут чемпион. Ветераны городской стражи, временно забросившие патрулирование улиц, оживленно подбадривали юношу, но даже они с трудом успели заметить быструю и ловкую "мельницу", после которой краснолюд оказался на соломе.
За спиной юноши виднелась вывеска с изображением креста, обвитого розой, которым помечали свои лавки мастера амулетов.
Следующим на призыв зазывалы откликнулся рослый мужчина, по виду - наемник. С ним парень, которого в толпе называли Флавио или Испанцем, провозился чуть дольше. Но все же - бросок подворотом с захватом туловища и руки - и наемник уже лежит в соломе, а Флавио-Испанец увлеченно выкручивает ему руку в рычаг. Техника боя юноши не была обычной, но все ухватки, которые он использовал были вполне узнаваемы: подсады, зацепы, броски. Подсечки и подбивы. Оборонительные захваты. Впрочем, итог был один - все желающие легкой победы (или легких денег?) оказывались в соломе.
- Хм... - протянул Раймон после четвёртого претендента, посмотрел на Эмму и поднял бровь. - Ты ведь, если что, умеешь накладывать лубки?
Такие призы, в отличие от сомнительного выигрыша в кости, интересовали его куда больше.
- Умею, - Эмма с подозрением и чуть встревоженно глянула на него.
- Это хорошо. Лечить вывихи и ушибы, думаю, тоже... - он начал снимать пояс с оружием и оверкот. - Вряд ли будет долго, так что простыть не успею.
- Я сказала, что умею, а не что хочу, - под нос проворчала девушка, принимая в руки и оружие, и одежду.
За кафтаном последовало кольцо с эмблемой ордена, а потом, после некоторого раздумья, Раймон стянул рубашку, с улыбкой поцеловал Эмму в щёку и шагнул в круг.
Толпа одобрительно загудела, зазывала что-то кричал о смельчаках и прекрасных глазах прекрасных же дам, но травница его уже не слушала.
Флавио поклонился новому противнику. Теперь, вблизи, становилось видно, что юноша смотрит настороженно и чуть загнанно, как лиса перед началом охоты. Что на ребре у него длинный косой шрам, будто бы от ножа...Или серпа. И оттого дышит он так, словно неровно сросшаяся кожа мешает ему вздохнуть. Михаилит поклонился в ответ и начал обходить Флавио по кругу, постепенно приближаясь. Руки расслабленно висели по бокам. Юноша плавно, текуче, широко шагнул вперед - и чуть в сторону, влево, одновременным движением руки явно метя захватить в сгиб шею. Фламберг, который ожидал чего-то подобного, начал двигаться почти одновременно. Стопа в тяжелом сапоге ударила по голени Испанца, не дав тому завершить шаг, и сразу же правая рука резким, каким-то хлыстовым движением метнулась в лицо противнику. Но зацепить лодыжку борца после этого ему не удалось. Юноша просто отступил ногами назад, наклонившись корпусом вперед. Быстро, очень быстро, несмотря на боль, заставившую горько скривить губы и нахмурить брови, он схватил Раймона за левую руку и резко потянул к себе, обхватывая поясницу. Фламберг в ответ присел, провернулся в обвившей его руке, сам обхватил Флавио за талию и поднял в воздух, сдавив, насколько хватало сил, без жалости выдавливая из более лёгкого противника воздух. И сразу, не дожидаясь удара по ушам или переносице, с выдохом крутанулся, впечатывая чемпиона ярмарки в землю. Сам он при этом упал сбоку на колени, чтобы удержать или добить. Испанец хлопнул ладонью по соломе, показывая, что сдается. Толпа отозвалась разочарованными воплями и возмущенным "А я на него поставил".
Раймон, не обращая внимания на крики, протянул Флавио руку, помогая подняться.
- В порядке?
- Sí, señor, - Испанец поднялся и, после секундного раздумья, неуловимым движением превратил поддержку в рукопожатие, - gracias. Спасибо.
- За что?.. А, впрочем, - он кивнул, - спасибо. Это было интересно. И, не будь я чёрт знает каким по счёту, кто знает, как бы вышло.
"И не имей я возможности заранее оценить твои ухватки", - но и эта сомнительная мысль не убавила удовольствия от победы, которая, как ни крути, была честной.
Флавио улыбнулся, слегка поклонился и отошел, надевая откопанную из соломы тонкую куртку.
- Ваш выигрыш, господин, - зазывала, упитанный низкий мужичок с маленькими глазками, неуловимо напоминающий поросенка, протянул слегка грязный мешочек с деньгами. Почти одновременно с ним Эмма набросила оверкот на его плечи и отчего-то неодобрительно уставилась на зазывалу.
Раймон взял мешок и подкинул на руке. Получалось увесисто - как и должно было быть, учитывая, что обычной наградой за такое была пара десятков фунтов. Ярмарка в Кентрбери тут не отличалась от остальных. Он снова порадовался, что Флавио, хоть и хороший борец, не умел драться. Иначе Эмме всё-таки пришлось бы сегодня его штопать. Хватило бы того же удара лбом в последнем захвате.
- Он злится на этого Флавио, - тихо сообщила девушка, расправляя рубашку так, чтобы в нее можно было быстро нырнуть. - Причем, как хозяин злится на плохую собаку. Брат также ощущался, перед тем, как повесил свою суку.
- А этот Испанец - что за человек? - так же негромко спросил Раймон, который поспешно натягивал одежду, спасаясь от начавшего ощутимо кусаться холода.
- Очень уставший, - Эмма поочередно подавала ему то колет, то оверкот, то кольцо, - обреченный.
- Теперь мне почти жаль, что я его ещё и побил, - проворчал Раймон. - Терпеть не могу... хозяев.
Травница кивнула головой, соглашаясь, ласкающе поправила воротник рубашки.
- Кажется, я ревную, - судя по тону, она явно уводила разговор, - вон те дамы с большим... интересом наблюдали за тобой.
Бывшая послушница указала в сторону трех пышно разодетых девиц, хихикающих и переглядывающихся. Одна из них, в пестрой шерстяной пелерине, веснушчатая и весьма пышная в нужных местах, не сводила глаз с Фламберга, с явной завистью поглядывая на Эмму.
- Пусть их, - Раймон еле взглянул на трио, которое подобралось на удивление гармонично по цвету: брюнетка, блондинка и рыжая. Словно нарочно. Сходился даже покрой платьев, если не цвета ткани. - Ладно. Попробую потом поговорить про этого Флавио с констеблем местным, как работу закончу. А пока что, сдаётся мне, стоит и в самом деле купить амулеты. С аметистами или лунным камнем.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Тупик действительно был темным, сырым, даже в этот мороз и внезапно начавшийся снегопад, и удивительно вонючим. Амбре от падали, гниющих тряпок, грязной соломы и прочего, что обычно наполняет вот такие вот неприглядные углы в городе, разносилось далеко. Так далеко, что саму улочку найти не представляло никакого труда. Жутким оскалом в неверном свете, льющемся через крыши домов, улыбалась большая кукла без одного глаза. Когда-то она, видимо, украшала витрину модной лавки. А может, была любимицей юной леди. Сейчас же она казалась древним - и не самым благостным божеством, растрепанными волосами и обрывками роскошного платья напоминая заброшенного идола. Сваленные вдоль стены горы строительного камня усугубляли впечатление. Казалось, будто игрушка находится на развалинах собственного храма, поднятой деревянной рукой с бесстыдно обнаженными, полусгнившими шарнирами указывая на стену тупика, где мусор был свален в огромную кучу.
Какое-то время Раймон просто стоял и смотрел, отстранившись от запаха. Бхуты могли полностью скрываться в гнёздах, а могли и... ловчее щупальце, даже зная, что искать, он увидел только через минуту. Оно лежало словно не слишком толстое бревно, поросшее лишайником и уже начавшее гнить. И вся куча, куда оно уводило, ритмично колебалась, будто ожив. Фламберг поморщился и с некоторым недоверием смерил взглядом купленную на ярмарке рогатину. Могло выйти так, что тварь отожралась настолько, что и корову сможет без труда мотать от стены до стены... и уж точно дотянется щупальцами через древко. Под мусором он не мог отличить кожу от гнилья или тряпок. А ещё там могли быть детёныши... нет, лезть просто так, в лоб, у него желания не было. Подумав, он приставил рогатину к ноге и протянул руку. Через миг щупальце, неподвижно лежавшее с краю кучи, охватило пламя. Вопреки ожиданиям, бхут не взревел, не спрятал обожженную конечность, лишь похлопал ею по куче мусора, сбивая огонь. И одновременно хлестнул по полу вторым щупальцем, доселе лежавшим вдоль стены и оттого незаметным в тени, несмотря на толщину в полторы мужские руки. Его Раймон успел перепрыгнуть, но конечность твари описала полукруг над кучей и с пугающей быстротой развернулась, отвешивая хлесткий, отшвыривающий от мусора удар в грудь. Фламберг, припав к земле, пропустил его над головой, отбросил рогатину к краю кучи в надежде, что бхута это смутит, и бросился вперёд, на ходу доставая меч. Обожженное щупальце действительно дернулось за рогатиной, уцепило ее и утащило куда-то вглубь кучи, откуда раздался звук разгрызаемого дерева и какой-то разочарованный писк. Вторая ловчая конечность поднялась вверх и рухнула на Раймона.
Движение вышло широким, не слишком быстрым, и он успел крутнуться, одновременно перехватывая меч двумя руками для короткого удара снизу-вверх. Столкновение отдалось до самых плеч, но отрубленная часть, извиваясь, упала на землю. Тут же пришлось отмахиваться от второго щупальца, которым бхут попытался было его схватить. Гибкая толстая плеть отдёрнулась от клинка так, словно у неё были глаза, описала полукруг и ринулась к нему, явно намереваясь с силой отшвырнуть к стене. У монстра почти получилось. Удар вышел настолько резким и неожиданным, что Раймон едва успел снял с рукоять левую руку и крутануть ладонью в магическом жесте. Мир вокруг словно погрузился в сон. Движения твари стали неторопливыми, замедленными, и Фламберг, злобно ухмыльнувшись, мысленно поблагодарил своего двойника из цветочного сна. Нелюбимые приёмы иногда работали тоже, и об этом не следовало забывать. Зная, что заклинания не хватит надолго, он рубанул по щупальцу там, где оно опустилось до земли. Конечность повисла на полоске тонкой кожи. И только тогда, наконец, куча мусора дрогнула и обнажилось тело чудовища - багрово-красное, сморщенное. На нем нельзя было различить даже головы - вершину безобразного, репообразного холма, коим было туловище бхута, венчала пасть, полная разнообразных зубов - от крупных до очень мелких - и три маленьких, светящихся желтым, глаза. Монстр поднялся на мерзких червеобразных отростках и запел неожиданно нежным, приятным голосом.
Волна звуков ударила с такой силой, что Раймона качнуло. Ему нестерпимо захотелось подойти к этому чудесному, милому созданию, обнять его за морщинистое тело, прижаться губами к сморщенной, покрытой грязью и язвами, ароматной коже. Подставить горло, чтобы напитать этого ангела свежей, дымящейся кровью, насытить его детей, позволить костям треснуть под острыми зубками... Он рывком провёл предплечьем по лезвию у самой рукояти, где оно осталось относительно чистым. Вспышка боли прочистила разум, вернула возможность думать, помнить и чувствовать что-то кроме желаний бхута. Чёрт подери эти мороки! Опустив меч, Раймон, пошатываясь двинулся к бхуту, не пытаясь обойти даже самые мерзкие лужи и груды очисток. Под сапогами отвратительно хлюпало, ещё добавляя к счёту. Монстр, судя по всему, не возражал против того, что еда сама шла в пасть, и продолжал выводить высокие, чистые трели. С последнего, резкого и пружинистого шага Фламберг косо ударил от бедра, вспарывая бок твари, которая была настолько поглощена пением и близостью жертвы, что даже не попыталась увернуться. И тут же ударил снова, сверху, обратным движением. Даже так бхут упорно не хотел умирать, и потребовался ещё один удар, в глубину тела, туда, где за полупрозрачной кожей билось сердце.
Только после этого Раймон отошёл назад и опёрся на меч, переводя дыхание. Он ненавидел щупальца. И воздействие на разум, если это были не его мороки - тоже. Всё-таки тварь была на диво мерзкой, и, по размышлению, стоило ещё всё проверить перед уходом. Самка явно охраняла гнездо, иначе она, скорее всего, вела бы себя иначе. Агрессивнее. Не сидела бы на месте так долго - это уж точно.
Когда тварь окончательно затихла, он упёрся в обмякшую тушу и с натугой отвалил её в сторону. В исходящей отвратными испарениями яме действительно обнаружилась почти вызревшая кладка. В покрытых слизью крупных яйцах с полупрозрачной кожистой оболочкой едва заметно шевелились зародыши. Судя по их размеру, уже скоро обещал вылупиться выводок новых монстров, которые разбежались бы по городу и устроили новые логовища. Вздохнув, Раймон нехотя подобрал изрядно погрызенную и измазанную слизью рогатину. Он уже добивал последнее яйцо, когда за спиной, чуть слева, раздались короткий рявк и дробный топот лап. Фламберг резко обернулся, снова хватаясь за меч, и грязно выругался в голос. Детеныши из первой кладки, еще не обрюзгшие, не накопившие дурного веса, подвижные, юркие и зубастые колобочки, бежали к своей родительнице. Их было трое и, казалось, что они радостно улыбаются. Первый, крупный самец - от самок их отличал характерный вырост между глаз - припустил со всех ног и подпрыгнул, не добегая пяти шагов. Раймон почти ощутил себя беззащитной, вкусной, пахнущей мусором и кровью добычей. Почти - но не совсем. За храбрость молодой и неопытный бхут поплатился сразу же: меч, встретивший монстра в воздухе, почти его располовинил. Второй бхут при этом успел вцепиться в правый сапог и принялся сосредоточенно, с упоением, его жевать, больно обминая металлические пластины вокруг ноги. Третий, разогнавшись слишком сильно, проскочил, влетел в мусорную кучу, где еще недавно обитала его матушка, которую никто бы в городе не назвал достопочтенной, и ненадолго замер.

[Leomhann >>>]

Спектр

- М-мать...
Меч, свистнув, махнул вниз. Почувствовав сопротивление под клинком, Раймон, даже не взглянув вниз, крутанулся к третьей твари. Третьей - но скорее всего не последней. В кладке мусорных тварей обычно было гораздо больше яиц. Этот бхут был мельче остальных, будто последыш. Мельче, медленнее, всего лишь с шестью ногами. Но прыгал, как и его братья - хорошо. Достаточно высоко, чтобы вцепиться зубами в бедро под кольчугой. Чувствуя, как по ноге потекла кровь, Фламберг на выдохе, с чувством, опустил на тело твари рукоять меча. И с удовольствием услышал, как ломается что-то, что в организме молодых бхутов сходило за кости. И всё равно челюсти пришлось разжимать отдельно. Сделав это, Раймон отпрыгнул к центру тупика, оглядывая и свалку, и даже верхушки стен на предмет запоздавших к основному веселью тварей. Но минута проходила за минутой, а в переулке он не видел никакого движения, несмотря на то, что запах крови наверняка уже разнёсся далеко. Монстры ловили его так хорошо, что им бы не помешала даже вонь помойки. Наконец, Раймон устало протёр меч, убрал его в ножны и занялся раной. Штаны бхут разодрал так, что позавидовала бы любая гончая, да и рваные раны выглядели крайне неприятно. Шипя от боли, воин протёр края крепким бренди, подкрепив лечение несколькими большими глотками, потом приложил подушечку из ткани и замотал как мог плотнее. Лихорадка боя начала уходить, и его еле заметно потряхивало. В ноге же, несмотря на царивший вокруг холод, словно поселился дикобраз. С трудом вытащив из сапога покорёженную пластину, Раймон оценил ущерб и со злостью швырнул ею в матку бхутов. Удовлетворения это действие не принесло: вместо того, чтобы звучно ударить в кость или плоть, щиток просто утонул в слизи разлагающегося тела. От этого Раймон даже передумал пинать труп последнего самца. Хотя и очень хотелось.
- И стоило оно того? - спросил он небо, на котором успели высыпать крупные, яркие звёзды, обещая морозную ночь. Нужно было идти на постоялый двор, где Эмма могла бы нормально обработать рану, но вместо этого Раймон прислонился к стене и на какое-то время закрыл глаза. Он мечтал об анку, лесавках, даже, чёрт их подери, брухах. На тракте всё было как-то... чище, чем в городах, где монстры как-то слишком уж сжились с людьми. Научились сосуществовать. Всё равно, что охотиться за крысами, только крысы не гнут сталь зубами... пока что. А ещё стоило выбить у мелочи зубы, чтобы потом продать, но на это он в себе сил не чувствовал. Хер с ним. Если кто-то готов был в эту ночь заглянуть в тупичок и сделать это за него - скатертью дорога. - К дьяволу.
С открытыми глазами сцена лучше не стала, а трупы бхутов пахли, казалось, ещё гаже, чем сама свалка, хотя до этого вечера Раймон в такое просто не поверил бы. С тяжелым вздохом он откачнулся от стены и, прихрамывая, направился к постоялому двору. К ванне, камину и женщине, которая его ждала. Наверное. Странная женщина, Эмма...

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Кентрбери. Постоялый двор. Ночь.

О волнении Эммы красноречивее слов говорили счастливая улыбка и поспешные, беспорядочные поцелуи, приходящимиеся то в грязную щеку, то в губы. А вот накрытая плотными покрывалами кадка с водой у камина и ужин на столе свидетельствовали, что ждала. Впрочем, восторг от того, что Раймон вернулся, быстро сменился деловитостью лекарки, когда девушка почуяла запах крови и увидела разорванную штанину с повязкой прямо поверх. Тотчас же грязная одежда была безжалостно содрана и выброшена за дверь, а сам Раймон чуть ли не приказным тоном отправлен в ванну.
- Душицу или потерпишь? - Сухо поинтересовалась она, в третий раз намыливая руки над тазом.
- До сих пор не помер. Переживу.
Эмма вздохнула и покосилась на михаилита, не позволяя жалости завладеть собой. Ее учили, что лекарь не может позволить себе жалеть страждущего - и сейчас она с этим была согласна. Стоило только подумать о том, как Раймону сейчас плохо, сразу же начинали дрожать руки. А это было чревато неровным, грубым рубцом. А потому проявить чувства девушка себе позволила лишь после того, как рана на бедре была промыта и зашита по всем канонам - с оставлением стока под возможное нагноение, и не туго забинтована. Сидя рядом с Раймоном на кровати и бинтуя плечо, травница на миг, показавшийся унизительно коротким, прижалась щекой к спине.
- Я ждала, - тихо и тепло сообщила она, заканчивая перевязку, - и волновалась.
- И в этот раз - почти оправданно. Мерзкая тварь успела размножиться. Это, - Фламберг кивнул на белую ткань, стянувшую бедро, - как раз от мелочи. Терпеть не могу работать в больших городах... но, - Раймон улыбнулся, обнял Эмму и вместе с ней откинулся на кровать, - приятно, когда ждут.
- Приятнее, когда возвращаются,- Эмма прижалась к нему, уткнувшись носом в бок. - Ужинать будешь? У хозяина постоялого двора обнаружились некие проблемы, - девушка лукаво улыбнулась, - просил травы ему продать. В итоге, через четверть часа прибежал с ужином, да еще и с пирогом и вином. Никогда бы не подумала, что обычный клевер и немного заманихи так подействуют.
Последние слова девушка произнесла, сдерживая смех. Ситуация в самом деле была немного комичной, хотя бы потому, что она не планировала практиковать. Для этого пришлось бы возить с собой стог травы. Но, видимо, в мыслях людей не укладывалось, что михаилита может сопровождать какая-то простая девушка, а не ведьма. Впрочем, она не возражала, что хозяин "Лилии" отвлек ее от нервного вышагивания по комнате и кусания собственного кулака. Проблемы у мужчины были не из тех, о которых говорят вслух, трав таких при себе лекарка не имела, не видя в них необходимости. Но... Главное ведь вера, не так ли? И когда счастливый трактирщик сначала притащил горячий ужин с уверениями, что это - знак благодарности, а затем его жена - пирог и бутыль вина, с теми же словами, Эмма не слишком удивилась, хотя и порадовалась тому, что Раймону будет, что поесть сразу после возвращения, не дожидаясь, пока принесут из таверны. И не спускаясь в нее же. В том, что он вернется, девушка не сомневалась. Почти не сомневалась. Но и сдерживать свою радость теперь не могла и не хотела.
- Четверть часа!.. Остаётся гадать, сработал клевер хорошо, или плохо, - в голосе михаилита явственно читалось одобрение. - А если бы у него так ничего и не получилось?
- Рассказала бы о том, что травы помогают не сразу, - пожала плечами девушка. Движение не вышло, лежа в объятьях делать это было неудобно. - И что нужно пить их как можно дольше. Да и верил он мне безоговорочно. Рискнуть стоило.
- Главное, что получилось, - согласился Раймон. - А в крайнем случае можно было ему потом и афродизий добыть... репутация!
Эмма неопределенно хмыкнула, то ли выражая согласие с необходимостью поддерживать репутацию, то ли высказывая сомнения в эффективности афродизий, и прижалась плотнее. Коснулась губами плеча, счастливо вздохнув. И только сейчас сообразила, что не удосужилась поинтересоваться состоянием своего пациента.
- Болит? - В голосе неожиданно для нее самой было много нежности и сочувствия. Слишком много для Эммы Фицалан. И уж тем более излишне - для госпожи Берилл.
- А куда оно денется? - удивился михаилит. - Эти скотины хуже росомахи, только дай цапнуть. Хорошо ещё, быстро сдохло. Плохо, что сапог новый делать придётся. Представляешь: стальную плиту смяло, ту самую, о которую ты тогда ногу ушибла. Приманка, - по голосу было понятно, что он улыбается.
- Обувь покрепче у меня есть, - босая стопа Эммы медленно скользнула вверх по его ноге и поспешно сползла назад, придавая игривый оттенок тщательно подчеркиваемой задумчивости в голосе, - пластины у тебя в сапоге уже нет. Стоит попытаться взять реванш.
- Думаешь расправиться с несчастным, раненым человеком? - Раймон нарочито тяжело вздохнул. - Боюсь, всё равно придётся сначала тренироваться. Кулачный бой, или, возможно, тебе больше по душе борьба?
- С раненым? Нет. - Эмма покачала головой и улыбнулась. - Тренировки лучше отложить до выздоровления. Рваные раны нельзя тревожить почем зря.
Девушка легко поцеловала Раймона в подбородок, чуть уколовшись щетиной. Вероятно, нужно было, все же, быть немного более лекаркой. Уложить спать, к примеру, перед тем напоив отварами, чтобы не лихорадило. Но... Как заставить себя выбраться из объятий?
- Да... ещё и нога помята. Интересно, долго ли затягиваться будет, до выздоровления?
- Надо, чтобы травы оказали должный эффект, - девушка покраснела так, что, должно быть, Раймон чувствовал это даже кожей. - После Билберри, полагаю.
- Значит, после Билберри... - михаилит, поглаживая Эмму по волосам, тихо хмыкнул. - И впрямь, не на мессе же начинать. Так. И ты что-то говорила про ужин, да ещё почти бесплатный? Признаться, не откажусь... добытчица, - голос его звучал позабавленно. - После того, как запах выветривается, всегда хочется есть.

[Хельга >>>]

здесь и далее - со Спектром и Лео

Джеймс Клайвелл

30 декабря 1534 г. Бермондси. Утро - Вечер.
Воскресенье. Убывающий полумесяц

Проснулся Джеймс задолго до заутрени, от сильной головной боли. Челюсть, плечо да и вообще все тело ныли так, будто бы дрался он вчера не с Хантером, а со стадом быков. Причем, последние победили и еще сплясали победный танец на нем, вдобавок. Клайвелл неохотно встал с постели, выпил отвар из каких-то трав, что охающая при виде избитого сына, с вечера приготовила мать, и улегся обратно. Боль то утихала, то накатывала волнами, но, все же, потихоньку унималась, и Джеймс не заметил, как снова заснул. Второе пробуждение произошло, судя по резко бьющему в окна солнцу, уже около полудня. Боль, казалось, стала еще сильнее, но зато на кровати прыгал счастливый Артур, а Бесси, со знакомым неодобрительным выражением лица ее покойной матери, наблюдала за этим. Глядя на нее, Клайвелл покачал головой и улыбнулся. Характер у Дейзи Клайвелл, урожденной Хоран, был непростым. Как и у всей ее многочисленной ирландской родни. Огненно-рыжая, с молочной белой кожей и ярко-синими глазами, она и в душе была будто пламя - то спокойная и ровная, то бушующая, опаляющая.. С ней не было спокойно, но и скучно точно не было. Быть может, потому Джеймс до сих пор и не женился второй раз. Женщины у него, конечно, были - не ангел и не монах, все же. Но ни одна не смогла подобрать ключ, снова разбудить чувства. Клайвелл подозревал, что ключ этот Дейзи унесла с собой в могилу и со злорадством наблюдала за попытками соперниц занять свое место. Вот и Бесси, внешне похожая и на мать, и на отца одновременно, характером, несомненно, пошла в матушку. Также хмурила брови, взрывалась гневными тирадами и снисходительно наблюдала за отцом, будто это она была тут взрослой.
Снова вспомнилась Мэри Берроуз, нежная и впечатлительная. Кажущаяся полной противоположностью покойной жене. Ее было жаль - и только. Как бы то ни было, монастырская жизнь была не для нее, тем более в обители, подобной этому проклятому аббатству. Констебль тяжело вздохнул, выпроводил детей и, морщась от боли, принялся умываться и одеваться. А ведь счастье было так близко. Никогда еще за всю его карьеру госпожа Удача не вел себя так капризно! В один день и приласкать, и отвергнуть. Причем, в течении одного часа! Анафема на голову этого монаха! Mordieu, все же, нужно было догонять его сразу, как и предлагал Хантер. На месте убийцы Клайвелл теперь изменил бы привычную схему, совершил следующий ритуал бы раньше или позже, но... кто его знает, этого колдуна? Кажется, в тюрьме Бермондси с незапамятных времен сидит некий чернокнижник, посаженный туда еще предшественником Джеймса? Необходимо поговорить с ним. И еще - второго выехать в Билберри, застать там михаилита...А лучше - обоих, и получить отписку от девушки... И забыть о Ричарде Фицалане.
Солнце и морозный воздух на улице вызывали жестокую головную боль, но Джеймс все же дошел до ювелира и два часа прождал, когда мастер исправит испорченную застежку. На рынке он оказался уже ближе к вечеру и быстро пробежал до управы, не останавливаясь ни с кем и лишь кивая в ответ на приветствия.
- Мастер Клайвелл! - Скрайб оторвался от бумаг и облегченно вздохнул. - Я уж было волноваться начал. Вас нет, Хантера нет, лишь Харрис маялся с утра, да и того я отпустил. Боже мой, что у вас с лицом?
Констебль, которому это вопрос задали уже, по меньшей мере, человек восемь, косо улыбнулся и с раздражением ответил:
- Вчера упустили убийцу в монастыре, мистер Скрайб, - он рухнул на лавку и прикрыл измученные ярким светом глаза, - я вас хотел просить об одолжении.
- Конечно-конечно, мастер Клайвелл, - согласился клерк.
- Не могли бы вы написать куда следует от управы письмо. Дескать, управа Бермондси просит повышения и малой броши для солдата городской стражи Томаса Хантера. Ну, вы лучше знаете, как это, - Джеймс пошевелил пальцами, подбирая слова, неохотно ворочающиеся в гудящей голове, - правильно сделать. И еще - напомните мне, где живет тот лекарь-мавр?
- На углу Ивовой, кажется, - медленно припомнил Скрайб, - если не съехал еще.
Клайвелл поблагодарил его кивком и снова вышел на улицу. Надежды на то, что мавр ему поможет, было мало. Но все же, он был ближе, чем тюрьма и чернокнижник в ней.

[Leomhann >>>]

Дом лекаря Аду-аль-Мелика Мозафара, больше известного в Бермондси как "Мавр" и "Этот черный колдун" встретил Клайвелла встретил чистотой и прохладой, журчанием маленького, выложенного синей и белой мозаикой, фонтана в приемной и далекими звуками ребека. Иволгой вспорхнул в глубине дома женский смех - и угас. Мягкими, почти бесшумными шагами, двигаясь неспешно и грациозно, подобно барсу, переступая туфлями с загнутыми носами по пушистым коврам, к констеблю вышел сам хозяин. Смуглый до черноты, невысокий, приятно округлый и степенный, он всем своим видом излучал довольство и спокойствие. Однако, было что-то хищное и в его прямом носе с горбинкой, и в аккуратной бородке, умащенной маслами, и в руках с длинными пальцами. Бросались в глаза и резаный из бирюзы перстень на левой руке, и вышитая абая, и шитая золотом шапочка.
- Воистину, милость Аллаха, всеблагого и милосердного, осенила меня, - речь лекаря тоже была неспешной и текла, подобно струйке воды из кувшина гурии, - клянусь гробницей Пророка, констебль Клайвелл посетил мое скромное убежище!
Аду-аль-Мелик оглядел законника с ног до головы, особо задержавшись на опухшем лице и укусе на руке, и поцокал языком.
- Проходите, господин констебль, Аду-аль- Малик окажет вам помощь, в которой вы, без сомнения нуждаетесь. И... обувь снимите, не сочтите за оскорбление.
Джеймс поморщился, представляя, как будет шнуровать сапоги, дал зарок приобрести те, что снимаются и надеваются легко, и, повозившись некоторое время, стянул их. Надев предложенные туфли, похожие на обувь мавра, но попроще, он вопросительно взглянул на хозяина дома.
Лекарь с вежливым поклоном жестом пригласил следовать за ним. Непродолжительное и неторопливое шествие по коридорчику, сплошь уставленному пальмами в кадках, закончилось в ослепительно светлой комнате, с белыми изразцовыми стенами и огромными окнами во всю стену. Яркая сине-оранжевая плитка оживляла лаконичный интерьер состоящий лишь из твердой, обтянутой кожей, кушетки да небольшого фонтанчика с кристально чистой водой. На эту кушетку лекарь и усадил Клайвелла, с бесцеремонностью, присущей людям его профессии, заглядывая в глаза, считая пульс и аккуратно, но болезненно ощупывая челюсть
- Да, - наконец, выдохнул он, - клянусь Пророком, ушиб обширный и болеть еще долго будет.
- Я, собственно, не по поводу ушиба, - ощарашенный приемом констебль слегка отшатнулся от рук мавра и попытался улыбнуться, - я хотел просить вас о помощи.
- Ай-яй, - Аду-аль-Малик покачал головой, - во имя Аллаха, нельзя так запускать свое здоровье, господин констебль! Ведь если не лечить ушиб, то долго будет болеть голова, а ведь потом могут быть еще и мигрени. Мигрени же, как известно, проистекают о недолеченных травм головы!
В голосе лекаря слышалось сожаление и мягкая укоризна.
- Надеюсь, обойдется. – По совести сказать, Клайвелл не знал, как начать разговор о блокноте. Да и челюсть болела с каждым часом все сильнее, а после слов мавра заломило еще и виски. – Но, все же, мне помощь нужна иная.
- Неужели вашей жене? - Лекарь отступил на шаг и покачал головой. - Это так правильно, что вы пришли ко мне. Английские медикусы не умеют правильно справляться с теми случаями, когда женщина не может понести. - Тяжелый вздох и плавное движение рукой.
- Я не женат, - Джеймс покачал головой и в голосе прозвучал оттенок сожаления, - все же, прошу вас меня выслушать и понять правильно. Молва говорит о вас, как о мудром и сведущем в различных науках человеке. Не могли бы вы помочь мне с прочтением вот этого?
Клайвелл бережно извлек из кошеля блокнот и протянул его мавру, чувствуя себя полным идиотом.
- Ах, к сожалению, Аду-аль-Малик не наделён даром внушать желание заботиться о своём здоровье... - Мавр, который на деле куда больше походил на перса, чем на, собственно, мавра, принял переплетённый блокнот осторожно, двумя пальцами, и раскрыл так же аккуратно, словно боялся заразиться. - Хм...
Лекарь затем отошёл к окну и принялся пролистывать блокнот, задерживаясь на некоторых листах. Констебль мог догадаться, на каких. Кроме исписанных плотным убористым почерком страниц и развёртой схемы пентаграммы в конце блокнота, там встречались странные рисунки с символами рядом, которые не походили на таро или хотя бы знакомые Клайвеллу алхимические знаки.

[Spectre28 >>>]

Постепенно Аду-аль-Малик перестал осторожничать и листал предполагаемый дневник брата-лекаря без всякой опаски. Время от времени Мавр качал головой, но выражение лица оставалось всё таким же благостным и приятным. Не торопилась и рука, которой он оглаживал волнистую бороду.
- Ага... ширк, храни меня Аллах милостивый и милосердный, как хранил Пророка... - Аду-аль-Малик закрыл блокнот и повернулся к констеблю, печально качая головой. - Господин констебль, за что же честному лекарю такая обида? Аду-аль-Мелика Мозафар, возможно, не так давно живёт в этой вар... чудесной стране с её прекрасными туманами, но ведь он - не еврей. Уже по отдельным сочетаниям рисунков я вижу: тому, кто составлял эту книгу, шептали в одно ухо джинны, а в другое - шайтаны, что, как известно, несут одно слово истины Аллаха и тысячу - лжи от себя. Но, - лекарь ещё раз огладил бороду и сложил руки на животе, - я, разумеется, не могу помочь вам это прочитать.
- Простите за причиненную обиду, глубокоуважаемый, - склонил голову констебль, пряча разочарование, - прошу понять меня, хозяин этих записей совершил зверские убийства в окрестностях Бермондси. И, быть может вам это будет интересно, как лекарю, он истязал своих жертв, а для того, чтобы они могли вынести мучений как можно больше и прожили дольше - исцелял их прямо в процессе. Мне необходимо поймать его, пока... Пока умученных всего трое. Поэтому я должен понять, что он пишет, как он думает, для чего все это делает. Modus operandi, понимаете? - Клайвелл помедлил, размышляя о том, как лучше рассказать о своем подходе к работе. - Но я не маг, не лекарь, и никогда особо не интересовался всем этим... Я не могу его понять и мне нужна помощь людей, которые хотя бы отчасти могут приблизить меня к разгадке.
Произнеся эту тираду, Джеймс вздохнул, поморщившись от излишней эмоциональности речи и откинулся, прижимаясь спиной к стене, давая отдых ноющему плечу.
Аду-аль-Малик сокрушённо покачал головой.
- Вам, кафирам, даже ахль аль-китаб, простительно не знать того, что ведомо правоверным, но изучать чёрное колдовство, даже читать о нём можно лишь до определённого предела, за которым неизбежно начинается ширк, или даже куфр, то есть грех. И очиститься от такого очень непросто, очень. А ведь может случиться и так, что сбившийся с пути по наущению шайтана правоверный ступит на путь Абдуллы Аль-Хазраджи... большой, великий риск!
- Не поможет ли некая небольшая, но приятная сумма, которая, без сомнения, пойдет во искупление грехов, делу? - Вкрадчиво осведомился констебль, мрачно предвкушая очередную нахлобучку из конторы шерифа, за перерасход средств непонятно на что.
- Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! - лекарь всплеснул руками, в одной из которых так и держал блокнот, и посмотрел на констебля с укоризной. - Небольшая сумма могла бы, несомненно, смягчить последствия небольшого харам... например, если доведётся, не приведи Пророк, услышать звуки, от каких правоверному мусульманину следует закрывать уши. Или посмотреть с вожделением на женщину... или презрительно - на её мужа или брата. Но такой ширк как колдовство из уст самих джини?
- Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нём тревога, - припомнил Притчи Клайвелл и улыбнулся, - управа может повысить сумму, во искупление столь тяжкого греха, но все же, до разумных пределов, многоуважаемый.
- Аллах возвышает одних над другими посредством богатства и удела, - блаженно ответил Аду-аль-Малик. - Изучая работу свою, мастер повышает и цену, и это только правильно в глазах Господа, потому что иначе он не дал бы нам способностей. Разумные пределы такой славной, богатой управы, - последнее слово он почти проурчал, - боюсь, волей Аллаха мне неведомы. А работа эта сложная, займёт много дней, на которые страждущие лишатся медикуса, а медикус - вознаграждения за труд, на которое содержит этот скромный дом...
Констебль тяжело вздохнул и спрыгнул с кушетки.
- Ну что же, - после некоторого молчания сказал он, мягко отнимая записки брата-лекаря у Мавра, - от имени короны выражаю вам благодарность за помощь. От себя лично – за познавательную беседу. Спрошу еще одно только – не можете ли вы посоветовать кого-то, кто сведущ в подобном и не так боится за спасение своей души? Богобоязнь очень похвальна, конечно, но, боюсь, управе она не по карману.
Лекарь печально проводил блокнот взглядом, но всё же не стал спорить, а только покачал головой, словно сетуя на несправедливость мира.
- Не за что, констебль, совсем не за что. Всегда рад помочь. Вот с теми, кто не боятся за... ах! - от избытка чувств он даже хлопнул в ладоши. - Конечно же. Эммуил Кон, выкрест. Конечно, знания его, по велению Аллаха, не идут ни в какое сравнение, и работа займёт больше времени... наверное, гораздо больше, но всё-таки. Третий... или всё же четвёртый дом на Инид, знаете ли. Я там был всего раз, чтобы посмотреть дочку этого уважаемого человека Писания, и всё, а жаль, жаль... Всяческой удачи вам, констебль, в работе и понимании этого страшного человека, храни меня от таких Аллах. И надеюсь, что в следующий раз вы пригласите меня к вашей жене. Воздержание - вредно, очень вредно для равновесия жидкостей в теле...

[Хельга >>>]

Со Спектром

Дома по Инид выглядели куда неказистее. Одноэтажные длинные постройки вмещали по три или четыре квартиры, каждая - со своим выходом на улицу. У части дверей - не на всех - констебль обнаружил таблички с именами. Доктор-мавр почти не ошибся. Семейство Конов проживало, если верить полустёртым буквам на деревянной досочке, с краю пятого дома. На стук долго никто не отзывался, но потом за тонкой дверью раздалось шарканье, и в приоткрывшуюся щель выглянул худой старик с высоким, изборождённым морщинами лбом. Изнутри пахнуло сухим теплом; одежда на Эммуиле Коне была не слишком новой, жил он не в лучшем доме, но на дрова средств ему хватало.
- Добрый день, констебль, - он произнёс эту короткую фразу так, что она звучала одновременно как вежливое, хотя и чуть настороженное приветствие, и как вопрос.
- Добрый день, мистер Кон, - Джеймс, всю дорогу пробежавший, забывшись, обычным своим быстрым шагом, почти рысью, говорил прерывисто, пытаясь отдышаться. Все же, нужно было сегодня еще отлежаться, не возвращаться к работе. - Позволите на пару слов?
- Пожалуйста-пожалуйста, - старик посторонился, пропуская констебля в дом. Мебели в комнате почти не было: на чисто отмытом полу стояли квадратный стол и два грубо сколоченных стула. Дополняли обстановку несколько настенных полок с книгами, кипами бумаги и аккуратно разложенными свитками. В камине тлели угли, а на столе горела масляная лампа, освещая разложенный свиток, на треть исписанный бумажный лист и чернильницу. В дальнем углу небольшой комнаты виднелась - вместо внутренней двери - ширма.
Усевшись за стол, Кон потёр руки и посмотрел на гостя.
- Итак, чем могу помочь? Неужели снова жалобы? Видит Авраа... Иисус, соседям всё равно, крестик или нет, никакой разницы они не видят.
- Жалобы? - Джеймс даже опешил на мгновение, припоминая, упоминалась ли фамилия Конов в хоть одной из слезниц. - Нет, мистер Кон. Признаться честно, я вообще не припомню на вас жалоб. Я к вам, можно сказать, в частном порядке.
В течении нескольких минут, переводя дыхание и сдерживая себя, чтобы не жестикулировать слишком увлеченно, констебль сжато поведал старику о злобном убийце, modus operandi, расписался в скудности своего образования, а также посетовал на отсутствие специального человека в управе, которого обозвал латинским словом ехperitum.
- Мне порекомендовали обратиться к вам, - признался, наконец, он, в который раз извлекая многострадальный блокнот.
- Ну и хорошо, если они только говорят, но не жалуются, или что управа не тратит время на такие глупости, - Кон взял книжечку и поднёс к лампе. Не переставая говорить, достал откуда-то из бумаг небольшие очки - неожиданно дорогой предмет в этом доме - и нацепил на нос, бережно заправив дужки за большие уши. - Интересно, конечно, интересно, кто же это мог порекомендовать несчастного выкрещенного еврея, и какими словами. Особенно - какими словами, потому что слова - это почти как жизнь. Главное, чтобы не говорили, будто старый Эммуил Кон берёт дешево, потому что это совсем не так. Но вам, констебль, не я нужен, - неожиданно еврей повысил голос. - Брунхильдочка! Выйди к гостю!
- Я занята, - откликнулись из-за занавески после короткой паузы. - Вы, папа, знаете, что ещё нужно закончить этот проклятый отчёт. Потому что, - в низком женском голосе проявилась толика мстительности, - поручили мне его сами.
- Брушка! Вы простите, мистер Клайвелл. Вся в мать, как сейчас помню... Иди сюда, негодное дитя, чтоб на тебя балкон упал!

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Ширма, прозвенев нашитым бисером, отдёрнулась, и на Клайвелла уставилась молодая женщина со смуглым лицом и чуть горбатым носом. Над высокими скулами горели чёрные глаза.
- Вы хотите на мне жениться?
Джеймс изумленно вздернул бровь и улыбнулся краем рта. С таким вопросом к нему обращались впервые и ситуация, отчасти, напоминала одну из тех комедий, что так любят ставить на подмостках уличных театров.
- Нет, мисс, простите, - вежливо наклонил он голову, - я почти помолвлен. Но ваш батюшка считает, что вы можете мне помочь.
Бруха, которая не доставала констеблю до плеча, посмотрела на отца, и тот без слов передал ей блокнот. Девушка изучала его дольше, поворачивая под разными углами и чуть не возя по некоторым страницам носом. Наконец фыркнула, повернулась к Клайвеллу.
- Месяц. И тридцать фунтов.
- Долго. Но согласен, - Джеймс невольно перенял тон девушки, - чеком на предъявителя в счет казны устроит?
- Долго?! - Бруха почти подбежала к констеблю и сунула ему блокнот на заложенной странице, потом открыла другую, из середины. И там, и там по страницам бежали мелкие строки нечитаемых знаков. - Вот же. Кто бы это ни писал, он умный. Тут не простая подмена, человек даже сливал слова, чтобы было неясно, на каком языке читать. Не использовал знаки препинания. Так-то можно было бы по длине слов, по характерным сочетаниям букв, но нет же. Более того, вот здесь и вот здесь техника разная. А это значит, что он, скорее всего, менял... надеюсь, что только шифр, а не языки. Месяц - это если вообще что-то получится. Если бы начало не выглядело проще, я бы вообще не взялась. И отправила бы вас к Мавру. Обратно, ха?
- Обратно, - с улыбкой признал Клайвелл, чуть отступая назад, - за месяц, правда, он вырежет половину... Впрочем, вам виднее, мисс... ехperitum. Как скажете.
- Аду-аль-извращенец, - буркнула Бруха. - Осмотры, ха. Чек? Результат в управу? Скорее всего что-то будет быстрее.
- В управу. - Клайвелл уселся за стол, жестом попросив у Кона лист бумаги и перо. К счастью, дубликат печати управы он носил с собой. - Мисс Кон, главным образом нас должно интересовать все, что касается мотивов. То есть, любые заметки о том, для чего он это все делает. Описание ритуалов - во вторую очередь. Быть может, повстречается хоть какое-то упоминание, намек на то, кто он такой. Ваш чек, прошу. - Констебль отодвинул исписанный лист к центру стола. - Благодарю вас.
- Вы заплатили... заплатите за блокнот, - уточнила девушка. - За то, что внутри - я не отвечаю. Может быть, там стихи о луне и розах, а вовсе не мотивы. Скажите, констебль, ваша почти помолвка любит стихи о луне и розах?
- Понятия не имею, - честно признал Клайвелл, смутно припоминая корешки книг в доме Мэри. - Не было возможности узнать, каюсь.
Он поднялся и прошел к двери, подспудно удивляясь тому, как эта девушка легко и быстро вывела его на откровенность.
- А вы спросите, констебль, спросите, - донеслось в спину. - Я вот стихи люблю.
- Непременно, мисс Кон, - Джеймс повернулся и слегка поклонился, улыбаясь, - благодарю за совет. И за беседу. И... учту. До свидания, мисс, мистер Кон.

[Хельга >>>]

Возвращаясь домой, Клайвелл мурлыкал под нос песенку, которую частенько пели во время студенческих пирушек. Казалось, что констебль давно забыл и слова, и певца, Артура Кросса, лукаво выпевавшего слова по-французски, и саму песню. Ан - нет, вспомнилась, причем совершенно неуместно и без всякой связи с мыслями. Впрочем, последним приходилось подстраиваться под привязавшуюся мелодию.

"Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг:
Вот-вот рожка раздастся первый клик!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил. . . "

Да, рассвет сегодня слишком поспешил, не то слово. Причем, два раза. Мог бы прийти и завтра. Хотя, нельзя сказать, что остаток дня прошел неудачно. Все же, нашелся, наконец, человек, который взялся расшифровать записи брата-лекаря. Весьма симпатичный человек, надо признать, хотя и сокращение от "Брунхильда", которое применял пожилой еврей, обращаясь к дочери, несколько настораживало. К тому же, вполне возможно было, что как раз-таки норманнское имя было производным от Брухи, полученным при крещении... Джеймс улыбнулся. Назвать ребенка, как вампира... Однако, вы весельчак, мистер Кон, хотя нельзя отрицать, что ей оно подходит.

"Продолжим здесь свою игру, дружок,
Покуда с башни не запел рожок:
Ведь расставаться наступает срок.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил. . . "

Продолжим игру? Да, господин монах, пожалуй, продолжим. В конце концов, вы все равно попадетесь. Даже если для выслеживания вас придется обращаться к шерифу за расширением полномочий и гоняться по всему королевству, вплоть до Ирландии. После того, как вы натравили Хантера, это уже дело чести. И, возможно, стоит подумать о том. чтобы расширить службу управы. Еврейка явно знала, о чем говорила, указывая на страницы в дневнике. Джеймс и сам пришел к почти таким же выводам, ломая голову над содержимым записей. Но... Никто не может знать всего. Всезнайкой констебль точно не был, да и на этой проклятой службе многое из того, что вбили в академии, забылось за ненадобностью. Гораздо полезнее оказалось умение драться и владеть ножом, выученные в казармах городской стражи сразу же после назначения на эту должность, нежели смутные представления об алхимии и философии. Философский камень и тридцать пять значений единорога как символа на улице жизнь еще никому не спасли. Да и не может один человек совмещать в себе столь разную работу, это глупо. А потому... Мисс Кон, конечно, на должность принять нельзя будет, а вот если вместо нее числиться будет ее отец... Чревато, но все же они официально - христиане, а сейчас, в пылу Реформации, могут и спустить подобные новшества. Было бы гораздо проще, если для подобных работ по расшифровке и отработке деталей в управе сидел бы на жалованье отдельный человек. Точнее, сидела. Несмотря на острый язык, казалось, что с девушкой можно будет сработаться. Не то, что с Мавром. После него оставалось ощущение грязи, несмотря на идеальную чистоту дома. Быть может, оттого, что времени и без того было мало, а перс ломался, как девица перед солдатом, не называя даже суммы, которую хочет за свои услуги.

"Красавица прелестна и мила
И нежною любовью расцвела.
Но, бедная, она невесела, —
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!"

Мда, а еврейка-то права, он даже на письмецо Мэри не ответил, хотя не мог не признаться, что при воспоминании о ней теплеет в груди. И до мельницы не доехал, хотя пора бы. Черт его знает, этого Джека Берроуза, как надолго он успокоился. Да и лесному братству нужно было глаза намозолить, вытащить на свою территорию, в город. Но пока он мотается в аббатство, это было опасно. Слишком легко устроить засаду, слишком сложно играть по их правилам. Впрочем, к дьяволу лесных. Мисс Мэри, все же, следовало послать эту книгу, которую констебль успел купить в свободное время. Книгу - и приглашение посетить ярмарку шестого. А детей придется оставить дома, все же. Попросить Дженни присмотреть за ними на празднестве в Бермондси? Клайвелл в голос рассмеялся нелепости идеи, но тут же осекся. И почему, собственно, нет? И девочке честный заработок, и он спокоен, кто может лучше уберечь от опасности лучше самой, хоть пока и мелкой, опасности?
Боль в виске вспыхнула и погасла, будто кто-то воткнул и тут же выдернул иглу. Джеймс улыбнулся, завидев окна дома, в которые виднелись мордашки детей. Кажется, он снова привыкал к семье...

Сообщение отредактировал Spectre28 - 1-03-2018, 19:28

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец

30 декабря 1534 г. Бермондси. Утро.
Воскресенье. Убывающий полумесяц

С самого утра, дел у Гарольда было немало: он обошёл весь рынок, сторговываясь и ища более-менее пригодные вещи. В таверну торговец вернулся изрядно нагруженным: вяленое мясо, верёвка, котелок, алкоголь, стоили не мало, но по-настоящему дорого обошёлся стеганный сюрко. Всё это было нужно для долгого похода. Гарольд всё больше волновался: в принципе путешествовать зимой - не лучшая идея, а уж искать заброшенный храм на огромном побережье Эссекса и вовсе глупо. Кроме туманного упоминания какой-то кометы, о руинах он не знал толком ничего. Зайдя в комнату, Гарольд скинул вещи в угол и разулся, было приятно размять затекшие и уставшие ноги. Самым обидным было то, что из-за разбирательств с констеблем и этой возни он так и не практиковался в магии. Усевшись на пол, прямо у двери, Гарольд вытянул правую руку вперёд и произнёс заклинание. Уже знакомое тепло разлилось по телу, огонёк заплясал на руке, потом собрался в одной точке, формируя маленькую, темно-бордового цвета, сферу. Торговец попытался направить её в камин. Сфера запрыгала у него на руке, потом, закружившись, стрелой метнулась в камин. Последовал удар, отдавшийся эхом в груди. Фиолетовые, зелёные, оранжевые и желтые искры ударились о стенки камина и об пол, сухие дрова вспыхнули. Комнату наполнил лёгкий дым. Гарольд, тяжело дыша, медленно встал на ноги. Сердце быстро билось. Он широко открытыми глазами осмотрел комнату: ничего не загорелось, на каминной полке виднелась маленькая трещина, на полу, у очага лежал лёгкий слой пыли и золы. Гарольд, упираясь спиной о стену, сполз на пол, внутри всё, как будто, бурлило. Конечно ритуал с кровью мог принести много пользы, но он не шел ни в какое сравнение с этим. Магия огня каждый раз завораживала, как будто сотрясая само мироздание вокруг колдующего. Вспомнились слова старика о могущественных, древних богах и демонах. Правая рука гудела, казалось, в ней столько силы, что он может одним ударом проломить пол. В голове всё ярче проступали десятки способов по - другому
использовать магию, усилить её, использовать в бою. Гарольд начал убирать, на случай, если Гарри придёт узнать, что случилось.
- Потом, всё потом. - Ноющей занозой на задворках сознания, гудел вопрос о Боге. - Ты не настолько умён, Гарольд, ты не можешь думать обо всём сразу, и при этом найти храм. Эссекс, сейчас важен только он.
- Господин! - Будто отвечая на мысли купца, от двери послышался голос хозяина таверны. - Что это за шум такой? Как, мать их, пушки при Флоддене!
- Всё нормально. - Гарольд открыл дверь, приглашая хозяина пройти внутрь. - Хотел разжечь камин, а он как бухнет, чуть брови себе не спалил. Хрен его знает, что это: может пробка в трубе, может скорлупы ореховой кто-то подсыпал.
- Ага, - недоверчиво протянул хозяин, входя, и тут осекся, столбенея. Лицо его выражало смятение и огорчение.- А крови пятно куда дели? Неужто счистили? Ить напрочь разорили ж, господин!
Гарри покачал головой, лицо его медленно налилось кровью.
Гарольд чуть не засмеялся трактирщику в лицо.
- Господин, вы, что издеваетесь? Достопримечательность - это, конечно, хорошо, но кровь на полу... Как-то не по- христиански, да и из дам в комнате никто не останется.
- Дык, приличные дамы и без крови тут не останутся, - резонно заметил ему трактирщик, - а неприличные и не такое видали. Да и перебывали они тут, почитай, все уже, неприличные-то. Это ж самая, сталбыть, знаменитая комната была... Хучь режь кого, да кровь лей на место теперь!
Он внимательно оглядел Гарольда, точно прикидывая, сколько крови для пятна можно получить из купца, и продолжил:
- Убыток придется покрыть, господин хороший, как съезжать будете! А иначе к констеблю придется мне идти. Беда-то какая, - Гарри сокрушенно поцокал языком.
Гарольд скрестил руки на груди, на лице его застыла косая улыбка. Много он в своей жизни повидал, но, чтобы с постояльца пытались содрать деньги за пятно на полу. Торговец даже не знал, стоит ему засмеяться, или тут уместней возмущение.
- Ну и сколько по вашему стоил этот бесценный... м, артефакт.
- Полную стоимость аренды комнаты за недельное пребывание. - Торговец продолжал сокрушенно качать головой, - пятнадцать фунтов.
- Может вам ещё пол в коридоре вымыть? - Гарольд перевёл взгляд на остатки пятна под кроватью. - Для полного погашения убытков, так сказать. - В голове неожиданно всплыло недовольное лицо Клайвелла, который опять куда-то спешит, и пытается выяснить в чём проблема. Торговец фальшиво улыбнулся. - Послушайте господин, я завтра съезжаю, так что у вас остаётся уплата за несколько дней, а если вам так уж нужно пятно, да зарежьте вы курицу, в конце концов.
- Вот вы и зарежьте, - мстительно заявил торговец, складывая руки на груди, - и полы по всей таверне тогда уж, господин хороший.
Гарольд, глуша улыбку, вздохнул, его всё больше веселила перепалка с предприимчивым трактирщиком.
- Ну, зовите констебля, он как раз крупное ограбление расследует, расскажете ему за пятно на полу, и не забудьте перечислить титулы убиенного.
- Дык, констебль-то знает. Небось, уже и веревки сгнили, на которых их повесили, давно это было. - Гарри укоризненно покачал головой. - Не по чести поступаете, господин, не по чести!
Попытка Гарри надавить на совесть, совсем не тронула торговца, но с хозяином таверны, лучше было не ссориться. Гарольд не имел жилья в городе, а эта комната его вполне устраивала, он даже хотел опять заселиться в неё, после поездки в Эссекс.
- Не согласен, мало того, что пятно можно легко восстановить, так ещё и сумма, которую вы требуете, просто огромна. Ну, послушайте, я же и так оставляю вам не малые деньги, съезжая раньше времени.
- Пятно-то, может, и легко вернуть, да кровь-то не та уже будет, не сына-то баронского. А вот, к примеру, курячья. - Трактирщик с неудовльствием воззрился на строптивого постояльца. - Маги на раз-два различат. И все, пойдет молва, что Гарри-трактирщик, значит, врун и дела нечестно ведет. И снова - убытки сие.
- Ну, хорошо. - Гарольду глупый спор совсем надоел, но отдать пятнадцать фунтов он не мог, да и не хотел, больно уж много запросил трактирщик. - Хоть пятна и нет, комната никуда не делась, и все знают, кого и как здесь убили. - Торговец посмотрел хозяину в глаза, как бы показывая честность. - Думается мне, плата за несколько дней достаточная компенсация, а сдирать с посетителя пятнадцать фунтов - не дело. - Небольшая пауза. - Тем более посетитель собирается по возвращении снимать ту же комнату, ведь таверна ему понравилась.
- Ладно, - неохотно протянул Гарри после некоторого раздумья, - дьяв... То есть, живите покуда...То есть, комната за вами, мистер Брайнс. Доброго дня.
Трактирщик кивнул и вышел, не прекращая причитать по поводу испорченного пятна.
Проводив хозяина взглядом, Гарольд собрал вещи в дорогу, несколько раз проверил всё ли на месте. Глупая улыбка то ли от претензий хозяина, то ли от успехов в магии так и не слезла у него с лица.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 28-02-2018, 7:25

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

31 декабря 1534 г. Кентрбери. Постоялый двор. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Проснулась Эмма точно к заутрене, чего не случалось с тех пор, как она покинула монастырь. Хотя, если подумать, она вообще толком не спала, ежечасно просыпаясь от того, что мерещилось, будто у михаилита жар. Но Раймон лишь чуть хмурился во сне, когда лекарка прикасалась рукой ко лбу, и лихорадящим не был. Когда между ставнями пробилась полоска розоватого света, стало ясно, что пытаться заснуть бесполезно. Девушка со вздохом выбралась из уюта одеяла в стылую комнату и принялась разводить огонь. Право же, эйфория от его возвращения сослужила ей дурную службу вчера. Не стоило вести себя так - откровенно, бесстыдно и даже навязчиво. Но, все же, помогать незнакомцу и шить рану тому, кого ждала с нервной дрожью - вещи несравнимые. Неожиданно осознаешь, глядя на то, как какая-то мерзкая тварь располосовала ему бедро, что ведь мог и не вернуться. И будто камень с души скатывается, освобождая место щенячьему восторгу и странной, прежде неизвестной ей, нежности. Оставалось надеяться, что Раймон подобное грехом не сочтет. Потому что сама Эмма это таковым не считала.
Заплетала косу она не спеша, точно прощаясь. А ведь была готова постриг принять, так или иначе - без косы бы осталась. Невеста ли Христова, ведьма ли михаилита... И если первое обещало унылое прозябание в монастыре и лишь после - весьма сомнительное блаженство в райских кущах, то второе... Ну, жизнь точно нельзя было назвать скучной. И уж в этом сомневаться не приходилось.
Распахнутые окна впустили морозный воздух, развеявший порядком надоевший уже запах валерианы, комната наполнилась голосами просыпающегося Кентрбери. Мелодично и празднично пел соборный колокол Кентрберийского храма. Не менее мелодичной, но, безусловно, не столь благочество-радостной была длинная и, судя по интонациям, не слишком приличная, тирада на гаэльском, громко высказанная во дворе вернувшимся откуда-то Цирконом. Девушка снова покосилась на спящего Фламберга и вздохнула. Будить его совершенно не хотелось. Но... Она вооружилась кружкой с отваром мяты, приготовленным еще с вечера, и села на край кровати.
- Раймон, - легкое касание губами щеки, - ты велел разбудить с заутреней. Просыпайся.
- Неправильно, - проворчал тот с лёгкой улыбкой.
- Почему? - Эмма невольно улыбнулась в ответ, протягивая кружку.
Раймон, который стряхнул сон мгновенно, словно вынырнул из тёмного пруда на солнце, взял отвар и принюхался. Результат его, видимо, устроил, потому что михаилит, зашипев от боли, сел, сделал глоток... внезапно свободной рукой обхватил пискнувшую Эмму за талию, усадил на здоровую ногу и крепко поцеловал.
- Потому что в щёку.
Не дожидаясь ответа, он, скривившись, поднялся и опробовал покусанную ногу. Судя по выражению лица, приятного было мало, но всё-таки михаилит был в состоянии стоять и даже ходить, пусть и сильно хромая. Голень второй ноги украшали роскошные синяки. Если бы не скрытая броня, то ему пришлось бы гораздо хуже: там над костью не было такого плотного слоя мышц, не говоря о том, что бхут наверняка порвал бы сухожилия, к чему и стремился. Натянуть штаны тоже оказалось непростой и болезненной задачей, но чем дальше, тем легче было двигаться. Раймон ещё несколько раз согнул и разогнул ногу, после чего кивнул сам себе и потянулся за рубашкой.
- Сойдёт.
Эмма наблюдала за ним с легким раздражением лекарки. Впрочем, облечь возражения во сколько-нибудь внятные слова она так и не смогла - мешал дурман внезапного поцелуя.
- Варвар, - мягко укорила она надевающего рубашку михаилита, - ногу лучше поберечь. Хотя бы сегодня.
- Пока я берегу ногу, другие, - Раймон сделал жест рукой, охватывая полгорода, - утаскивают тушу и сдают констеблю. Если, конечно, рискнут сунуться в тот тупичок, в чём сомневаюсь. Зная о бхуте, я бы туда и сам не полез, - поняв, что противоречит сам себе, он запнулся, но тут же продолжил: - По крайней мере, бесплатно.
- Мне собираться? - Эмма тяжело вздохнула и встала с кровати, передавая колет Раймону. Погружаться в суматоху ярмарочного Кентрбери не хотелось совершенно. Слишком много чужих, навязчивых эмоций, от которых после болит голова и хочется спать.
- А ты хочешь посмотреть на бхута с бхутятами? Так-то я и один справлюсь. Зачем ещё и тебе в эту грязь лезть, а потом ещё и с констеблем говорить.
- Кажется, я с ними вчера уже познакомилась, - девушка брезгливо сморщила нос, - когда выбрасывала одежду за дверь. Мне сложно в толпе, хотя с констеблем, возможно, я могла бы и помочь.
- Чем? - не без удивления спросил Раймон, обернувшись. - Сговорились мы с ним ещё вчера, да и работу я сдаю не в первый раз.
- Он двойной, этот констебль, - Эмма запнулась, подбирая слова, как всегда случалось, когда ей приходилось объяснять свои ощущения, - как... вишня? Сверху все гладко, сладко, но зато косточка может быть ядовитой, а может - и не быть. И он почти все время лгал. Даже когда говорил об этой твари.
Девушка окончательно смешалась и оставила попытки выразить словами то, что чувствовала.
- Возвращайся скорее, - тихо попросила она.
- Вернусь, - медленно кивнул Раймон, уставившись на девушку, потом тряхнул головой. - Если вдруг нет - расскажи Бойду, вытащит. А почему ты вчера-то не сказала, что он врал о задании? Конечно, меня бы это не спасло, даже подозревай я о выводке, да и не впервой так обманывают, но всё-таки?
Эмма неопределенно пожала плечами и порывисто, сбивающимся шагом подошла к михаилиту.
- Прости, - руки снова жили своей жизнью. Они суетливо застегнули крючки колета, поправили ворот рубашки и нежно обвили шею. - Я не подумала, что... Что нужно. И я еще не привыкла к тому, что меня слушают. Больше не повторится, обещаю.
Раймон вздохнул, и, если его глаза и метнулись к давно уже пустой кружке с отваром мяты, то на такую краткую долю секунды, что заметить это было почти невозможно. Положив руку на голову Эммы, он растрепал ей волосы и улыбнулся:
- Не страшно. Все живы, а тварь эта и так бы покусала. Нет ничего хуже стаи шустрой мелочи, как ни старайся, а не убережешься. Но - привыкай. Что-то я пока что не помню, чтобы ты говорила не по делу.
Эмма покаянно кивнула, откидывая с лица спутавшиеся пряди и уткнулась лбом в грудь михаилита. Колет был прохладным на ощупь, пах кожей и... можжевельником. Как и сам Раймон сейчас. Не получалось даже разозлиться. Да и на кого было злиться, кроме самой себя? Поделом тебе, глупая женщина Эмма...

[Leomhann >>>]

Спектр

Изменил решение Раймон уже осторожно, по шагу, спускаясь по лестнице. Здесь не было нужды бравировать перед послушницей, так что времени подумать хватило с избытком. И с каждой ступенькой ему всё меньше хотелось искать эту чёртову телегу, платить за неё, с руганью вырубать... ну, хотя бы и пасть бхута и лапы, затем трястись по мостовой через ярмарку, проталкиваясь по узким отноркам между прилавками... если там вообще пройдёт телега. А был ли у управы задний вход, и как туда добраться - и вовсе оставалось только гадать. Нет уж. Доставлять тушу к порогу он не нанимался. У констебля наверняка найдётся несколько бездельничающих стражников, а уж как что и куда везти - тем более дело управы, так что пускай трудятся сами. А с него хватит и показать дорогу. Чёртов констебль. Заради какой преисподней он врал? Наиболее вероятный ответ пришёл на следующей же ступеньке: желание сэкономить. Не платить за мелочь, которая, глядишь, и так попадёт под меч и огонь. Раймон зло улыбнулся и про себя пожелал управе удачи при обращении в орден со следующими контрактами. Злопамятность в устав не входила, но там, где речь шла о жизни и золоте, списки грефье вели исправно. В том числе и чёрные. Возможно, особенно - чёрные. На этой приятной мысли Раймон распахнул дверь и окунулся в свет, шум и пряные запахи: ярмарка, казалось, только набирала обороты.
С самого утра торговцы суетливо разворачивали прилавки и суетились на улицах, отчего к управе пришлось проталкиваться. Но и даже возле самой конторы констебля, приземистого, одноэтажного здания белого камня, раскинулись цветочные и фруктовые ряды, уподобляя улицу благоуханному саду и напоминая о лете. Сочным алым светилась крупная клубника, лежащая на серебряных подносах. Душистая и сочная, недавно от земли, она казалась богатой, но неуместной гостьей среди этой зимы, заставляла невольно сглатывать слюну. За ней раскинулись прилавки с зеленью, издали похожие на те тропические острова, о которых часто рассказывают моряки в Доках. Океаном между ними рассыпалась по мискам мороженая черная смородина, одним своим видом вызывающая во рту кислую прохладу. Ближайший к управе лоток был сплошь уставлен корзинами с цветами. Пышная, румяная торговка в полосатой накидке, бойко и с прибаутками предлагала свой товар, и Раймон невольно остановился, заинтересовавшись.

- Чтоб любла без измены,
Ты купи ей цикламены!

Эти слова, произнесенные с доброй и хитрой улыбкой, явно были обращены к трепетному юноше, с восторгом взирающему на свою спутницу, низенькую и весьма упитанную шатенку. Раймон хмыкнул. Женщина неплохо придумывала стишки, но на месте юноши он бы призадумался, стоит ли верить её выбору так уж безоговорочно, если вспомнить о моде, завезённой ещё Алиенор Аквитанской. Цикламены. Красивый цветок, который кивает ему алыми, цвета свежей крови головками, а означает вовсе не любовь, а прощание. Расстаться? Отказаться? Ну уж, нет. Перебьются.

- Пусть треплет легкий ветерок
Сегодня ее волосы.
Не подарить ты ей не мог
Вот эти гладиолусы!

Священник, к которому были обращены эти слова, испуганно подскочил, осуждающе покачал головой и, крестясь, поспешно ретировался. Раймон провожал его взглядом, пока ряса не исчезла в кружении лиц и ярких тканей. Искренность и надёжность. Ветер и лилии. Без этого он обойдётся тоже, хотя, во имя кругов ада, как всё запуталось! Почему так сложно говорить, как есть, прямо, без вторых и десятых смыслов, которые на шаг приближают, а на пять уводят в сторону, кругом, по спирали, которую так любили древние? И всё же, пусть вбок, но и вперёд - тоже. Но надо - больше. Это чёртово недоразумение с констеблем... он покачал головой. Даже если с аббатисой что-то случится, шрамы всё равно будут зарастать ещё долго. Что ж. К чему-чему, а к подобному не привыкать.

- Прекрасных лилий нежные цветы
Лишь подчеркнут её черты!

Надменный лорд в роскошном пурпуэне хмыкнул, но, все же, купил несколько розовых лилий, которые неуловимо-ловким движением были завернуты торговкой в полотно. Глядя на аристократа, Раймон с улыбкой покачал головой. Нежные черты и густой, сладкий аромат. Невинность и целомудрие, как предполагалось, крылись за стенами монастырей и аббатств, но Эмма не любила сладости. А любила ли она цветы? Вышивка, тиснение, ирисы - не лилии, и не удушливые дамасские розы сестры Эмилии - в запахе, но цветы? Он не спрашивал, но подозревал, что послушница не знала этого и сама. Откуда букеты за серыми стенами? Разве что у неё были поклонники до того, как брат отправил в аббатство. Были ли? Кажется, Эмма тогда ещё была ребёнком...

- Купи ей в качестве подарка
Букет из полевых цветов.
Он, может быть, не очень яркий,
Но чист и нежен, как любовь!

Маргаритки, васильки, ещё что-то, чего он даже не узнавал. Суета расцветок, мешанина смыслов, в которой запутается и знаток, но... Неожиданно осознав, что теперь обращаются уже к нему, Раймон вскинул голову. Действительно, задержавшись у прилавка, он неизбежно привлёк внимание цветочницы. Она окинула быстрым взглядом его оверкот, оценив и насыщенный, ровный, черный цвет шерсти, и серебряную тесьму тонкой работы, улыбнулась и продолжила:

- Не отходя от главной темы,
Чтоб выразить восторг души,
Я продаю вам хризантемы.
Признайтесь, правда, хороши?

Раймон с ответной улыбкой развёл руками. "Правда", скорее всего, случайно упомянутая полосатой женщиной, наверное, им действительно бы не помешала, но она не продавалась, а выращивалась. Жаль только, аромат её был всё-таки слишком тяжёл и прян.
- Извините. Сначала - дела, - но уже готовясь пройти дальше, он снова помедлил. Всё же... - Но буду признателен, если вы оставите для меня букетик светлых ирисов.
- Вам в полотно завернуть или просто лентой? - Буднично и слегка устало спросила торговка.
- Разумеется, в полотно.
Раймон повернулся к двери управы, до которой оставался всего один ряд, но не удержался и бросил напоследок. - Разворачивать слой за слоем - отдельное, неповторимое удовольствие.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Констебль Кентребери на цветок не походил вообще. Разворачивать его не хотелось тоже. Но то, что был тем еще фруктом, сомнению не подлежало. Он хмуро взглянул на посетителя, выражением лица напомнив одну из тех собак, что используют для травли быков и, не удостоив его даже приветствием, вернулся к своему занятию - перекладыванию бумаг из черной папки в зеленую.
- Всё? - Буркнул он, наконец, не поднимая головы.
- И да, и нет, - Раймон небрежно прислонился к стене, давая заодно отдых ноге. После недлинной прогулки бедро изнутри словно грызла небольшая стайка крошечных острозубых бхутов. Сложив руки на груди, он принялся наблюдать за констеблем, ожидая, пока тот, наконец, обратит на него внимание.
- Это как? - Законник поднял голову и не потрудился даже удивиться. Лицо выражало безразличие.
- Наверное, тяжело будет найти михаилитов, чтобы занялись пятком новых гнёзд по всему Кентрбери, - не обращая внимания на его тон, задумчиво заметил Раймон. - Для одного-то еле нашли. Да ещё, кажется, при заказе кое-чего не договорили... Ну да это, наверное, просто по незнанию, понимаю и ничего не могу сказать против. Вылупившиеся кладки, конечно, не заметить трудно, но всякое бывает, а вездесущ один только Господь.
- Наверное, - в тон ему ответил констебль, мрачно улыбнувшись, - в ином случае было бы тяжело найти констебля, который не узнал бы михаилита, похитившего послушницу, по имени из письмеца коллеги. А так... Всеведущ лишь Господь, это вы верно заметили, брат Фламберг.
- А зачем такого-то искать? - Фламберг поднял бровь и холодно усмехнулся, глядя констеблю в глаза. - От михаилита хоть польза есть, а констеблю - одна морока. Ну, сбежала послушница - ведь даже не монахиня - из аббатства, ну, путешествует она с михаилитом, ну, венчались они, как, допустим, королевская бабушка. И что же с того вашему коллеге из Бермондси? Даже мать-аббатиса, которая не уследила, никак деньги не сбережёт.
- Вот и я думаю - чего искать? - Законник согласно кивнул головой и взял следующую бумагу. - Все равно послушница потом в борделе каком всплывет. А не всплывет - тоже хорошо. Совет да любовь, как говорится. А ведь, чтоб констебль забыл об этой девушке и не сообщал ни коллеге, ни ее брату, михаилиту нужно всего лишь забыть о выводке.
Это уже становилось интересным. И одновременно начинало всерьёз злить. Торг был делом обычным. Нежелание платить и словесные пикировки - тоже. Раймон, в отличие от многих братьев, даже находил в них удовольствие. Но вовлекать в это Эмму? Высказывать неприкрытые угрозы - да ещё и, скорее, в её же адрес? Это полностью рушило правила игры, как он их понимал. Наконец, было просто грубо. И вызывало желание острое ответить тем же.
Он тяжело откачнулся от стены, тяжело, не заботясь о впечатлении, прохромал к скамье и сел, вытянув ногу.
- Михаилита, к сожалению, Господь наделил хорошей памятью. Что до брата, то вы, констебль, вправе не верить, но я с удовольствием бы с ним поговорил. Да и коллега ваш скажет не больше, чем вы. И я отвечу тоже самое. Так что: сообщайте. И собрату-констеблю, и - особенно - брату. Посоветовал бы написать ещё в капитул Ордена, да там уже знают. После того, как выплатите деньги за... дайте подумать, двух бхутов, если считать мелочью. Возможно, тогда я забуду достаточно, чтобы дать ещё и хороший совет.
- Нет, - с выражением несогласия мотнул головой констебль, - мелкие вонючки - детеныши ее, так? Плоть от плоти, как в Писании прямо. Значит, и считаются за одного, вместе с мамашей.
- Прекрасно, - искренне восхитился полётом его мысли Раймон. - Наверное, торговцы здесь к волчьей шкуре заодно всю стаю требуют, по родству их? Или эти твари, по-вашему, сотворены так же, как Господь творил Еву из ребра адамова, и душу человеческую имеют? Орден, - заключил он, - так не считает. И отродья бхутовы идут по отдельной цене. Потому что кусаются, сволочи, знатно, и кто угодно к ним не полезет.
- А отродья бхутовы, - констебль поднял палец, украшенный пятном от ожога и со значением поводил им, - были вашим личным побуждением. Мы о них не договаривались. Маменьку их зарубили - благодарствуйте, а о детенышах речи не было.
И это тоже было интересно. Сознательно или нет, но констебль дал понять, что уже был в тупичке со вчерашнего вечера. "Мелкие вонючки", "зарубили". Вероятно, заодно и сосчитал трупики. Скорее всего известно ему было и то, что на самом деле их должно быть больше. Разве что бхутова матка действительно породила только трёх самцов, и всё на том. Или самок сожрали хотя бы стаи бродячих собак... которых Раймон пока что в Кентрбери не видел. Случиться, в общем, могло всякое, но особой веры подобному он не давал. Скорее всего бхутов действительно было больше. Хотя бы потому, что иначе констебль просто заплатил бы обещанное управой и распрощался. Раймон деланно нахмурился, словно пытаясь вспомнить тот разговор в точности, и тяжело вздохнул.
- Ваша правда, не договаривались. Ну, что ж. Тогда, к благодарствованию, за мамашу эту управа ордену должна ещё мешочек золота. Или серебра. А именно: сорок пять фунтов. И тогда я пожелаю вам счастливого дня. Дней.
- Но, - законник с удивлением уставился на свой палец, точно увидел его впервые, - возможно, управа заплатит и за детенышей. Не полную сумму, конечно, но две трети. Если вы сейчас подпишете своей рукой показания о том, что видели драку вашего брата здесь неподалеку и в том, что он - был зачинщиком.
Сначала Раймон подумал, что ослышался. Констебль Кентрбери только что - пусть без свидетелей - за обещание денег предложил ему поучаствовать в подлоге, направленном против Ворона. Тот всё равно подлежал орденскому, а не светскому суду, но это было даже неважно. Кроме Ворона, предложение ведь било и по Бойду, который пытался как-то решить эту идиотскую ситуацию. Какого дьявола?!
И случайное, равнодушное, мимоходом нанесённое ему самому оскорбление жалило неожиданно сильно тоже. Чёрная месса от ковена - это было почти нормально. От обывателей-чернокнижников иного ждать и не стоило. А здесь... да, он увёз Эмму. Насколько видел констебль - заботится о ней, и девушке было если не хорошо, то по крайней мере не плохо. И всё равно этот берболангов сын счёл его ублюдком, который ради денег пойдёт на всё. И всё же, кем бы он ни был, в Кентрбери был всего один констебль.
На удар сердца Раймон испытал сильное искушение проверить, не будет ли городу лучше без него. Вызовы на поединки, конечно, оставались незаконными, но, наверное, он выкрутится... но... но, дьявол. Нет. Оно всё-таки не стоило того, а его возвращения ждали. Констебль потеряет Ворона, заплатит деньги. И довольно. Решение горчило. Но и пахло ирисами.
- Устав ордена, - медленно начал он после долгого молчания и с трудом поднялся, - не запрещает вызывать на поединок... но за некоторые предложения принято просто бить. И всё-таки, - он скривился, - я это спущу. Сорок пять фунтов, констебль, и мы распрощаемся.
Констебль на эти слова и бровью не повёл.
- Для человека, об ордене которого рассказывают черте что, вы странно, до лицемерия и ханжества, благородны. Впрочем, каков пастух, таково и стадо...
У Раймона рука непроизвольно сжалась в кулак, но он снова сдержался.
Законник выложил на стол глухо звякнувший суконный мешочек с деньгами и, подумав, со вздохом сожаления и разочарования на лице, присовокупил сверху еще один, поменьше.
- Корона выражает вам благодарность за отлов и уничтожение мерзкой твари, беспокоящей город, брат Фламберг, - сухо и очень недовольно произнес законник.
Фламберг взял плату и взвесил на руке. Получалось примерно вдвое больше того, что полагалось за взрослого бхута.
- Где засели остальные, известно?
- Двух затравили собаками. - Констебль смотрел мимо и поигрывал пером. - Одну найти не можем.
- Ясно, - он убрал деньги в сумку и двинулся к выходу.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Чтобы прийти к выводу, что аллеманда - однообразный и медленный танец, Эмме не понадобилось много времени. Равно, как и для того, чтобы убедиться в раздражающих свойствах вышивки. Книга, найденная на подоконнике, также не принесла утешения. Быть может, от того, что это был Псалтырь, набивший оскомину в аббатстве. Но, скорее всего от того, что ждала. Снова ждала и снова волновалась, хотя, казалось бы, стоило привыкнуть. Ничего не годилось, чтобы отвлечься, заставить себя не прислушиваться к шагам на лестнице. Не думать о том, как он ходит с раной. Не думать, почему может не вернуться и откуда его будет вытаскивать магистр. А потому приходилось по нескольку раз расплетать и заплетать косу, чтобы чем-то занять руки, вспоминать с нежностью утренний поцелуй, и - ждать... Воистину, в мире нет ничего разрушительнее, невыносимее,чем ожидание. И - воистину, только сон может его скрасить. Утомленная бессонной ночью, Эмма так и уснула - в кресле, с недоплетенной косой. Проснулась она от запаха можжевельника и грохота сапог о пол. Металла в них, может , и поубавилось, но тише на пол падать обувь не стала. Вздрогнув, девушка с трудом вынырнула из темной воды сна и радостно улыбнулась михаилиту, непривычно бледному и усталому, но зато нагруженному корзинкой и каким-то свертком.
Тот повернул к ней голову. На лбу, несмотря на холод, виднелись капли пота. Заметив, что послушница проснулась, Раймон виновато пожал плечами, сильно хромая, прошёл к столу и сложил на него свою ношу. Впрочем, то, что лежало на столе, лекарку сейчас не интересовало. Она расстроенно всплеснула руками и подошла, скорее - подлетела, к михаилиту, шурша юбкой. Прикоснулась губами ко лбу, для чего ей пришлось встать на цыпочки - и ахнула.
- Лихорадит? - Участливо спросила она, утирая лоб рукой.
- От таких констеблей, странно ещё, что гнить не начал, - ответил Раймон и со вздохом облегчения опустился на кровать. - Ничего. Бывало и хуже. Пока что просто надо отдохнуть, а потом я попросил бы тебя сходить за Бойдом. Глядишь, к вечеру он уже вернётся к себе.
- Он утром вернулся, - Эмма невольно улыбнулась, вспомнив длинную, непонятную, но очень эмоциональную тираду, которую выдал магистр под окном, - и, кажется, был слегка зол. Ругался по-гаэльски. Что было у констебля, расскажешь? И, - она погладила михаилита по плечу, не скрывая ни сочувствия к боли, ни слегка себялюбивого желания прикоснуться, - давай посмотрим рану?
- По-гаэльски? - бледно усмехнулся Раймон и принялся медленно, осторожно раздеваться, временами шипя от боли. - Хорошо, значит, допекло, и теперь, думаю, я его понимаю. И ты права, пока его нет, лучше сменить повязку.
Вопреки ожиданиям и промокшим кровью бинтам, рана выглядела неплохо. Швы держали края надежно и лекарка чуть успокоилась. Но лишь перематывая чистой, льняной тканью ногу, она осмелилась повторить вопрос о констебле. Отчасти - потому что ее волновало, оказалась ли косточка ядовитой. Но в основном - из-за Раймона, выглядящего так, будто местный законник оказался упырем и выпил из него всю кровь.
- Гадкий? - Эмма говорила тихо и чуть улыбаясь. - Констебль?
- Лучше посмотри, что там, - Раймон, которого перевязка чуть привела в себя, с улыбкой кивнул на стол.
Девушка упрямо нахмурила брови, но, все же, спорить не стала. На то, чтобы нарочито не спеша развернуть сверток из полотна, ушло немалое количество времени и самообладания. В белом полотне лежали семь белых ирисов. Сердце глухо ухнуло и пропустило удар, в груди защемило больно, до слез. И - одновременно, откуда-то из глубин души, волной, пенистым прибоем, нахлынул восторг. Довольно долго она стояла с этим немного глупым, изумленно-счастливым лицом, и смотрела на цветы, не пытаясь скрыть смятения и радости. Белые ирисы? Доверие? И, все же... Конечно, доверие. Без него не может быть ни приязни, ни уважения, ни сочувствия. Оно, как известно, ключ к сердцу. Но, все же, это не слепая вера, скорее - смелость быть открытой и способность справиться с последствиями своей открытости. Никто не может обещать того, что она не будет ранена, однако же, избегать ранений означало сидеть в раковине и дышать спертым воздухом. Доверие и открытость же сулили свободу и свежий ветер. Нежность? О да, ее тоже не может быть без веры другому. И без понимания. Ведь можно принять оболочку, быть ослепленной надменностью и самовлюбленностью - и не суметь увидеть нежность и искренность. Можно стыдиться показывать свои чувства, думая, что это уронит и в его глазах, и в глазах собственных - и мучительно больно ошибаться. Но разве не говорят о том, что всякий, кто нежен и раним, всякий, кто не умеет этого скрыть, в конце концов оказывается неуязвимым? Холод убивает цветы, но тепло весеннего солнца заставляет их расцветать. И чем сильнее греет солнце, тем ярче и насыщеннее ароматы и краски. Правда, солнце может и обжигать... Нет. Эмма слегка качнула головой и улыбнулась. Если цветы вовремя поливать - они цветут и под обжигающим солнцем. А с поливом уж точно проблем не возникало доселе. И все же, нежность - это огромное мужество.
Как понять эти до странности тонкие грани? Из понимания и нежности белыми ирисами произрастают верность и привязанность. Вместо стыда - получается теплое счастье. Вместо страха - близость. Глупо бояться, что этим можно поранить, хоть в глазах дургих людей подобные мысли выглядели бы постыдными. Но... К дьяволу, как говорит Раймон. Привязанность - не слабость, и чувствовать чужое сердце - не стыдно. И, конечно же, ирисы - это надежда. Та, что сильнее и светлее разума. Та, что видит невидимое, чувствует неосязаемое и совершает невозможное. Она может стать ядовитой стрелой, но и она же - самая великая победа, которую должен одержать человек над своей душой. Надеяться - значит уметь ждать, не опускать руки, если трудности велики, иметь необходимую толику терпения и веры. И пусть люди не примут и не поймут их помыслов и дел, это неважно. Важны они оба и... эти цветы.
Эмма бережно прижала к груди ирисы и подошла к Раймону. Не раздумывая более ни минуты, она склонилась к нему, легко коснулась щеки рукой, а губ - неумелым, трепетным и долгим поцелуем.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Клубника в корзинке вызвала ликование. Эмма слишком любила эту летнюю ягоду и слишком редко (читай - почти никогда) она ей доставалась, чтобы задумываться о том, как Раймон угадал и почему вообще решил купить. А потому, о необходимости позвать магистра она мимоходом вспомнила, лишь когда они с михаилитом уже доедали ягоды, чуть прихваченные морозом, а оттого - более сладкие. Губы воина пахли клубникой и тоже были сладкими. Да и вся комната пахла теперь летом: земляничной поляной, прогретой солнцем, ирисам и мятой, горьковатой полынью и можжевельником.
- Спасибо, Раймон, - ласково улыбнулась девушка, без сожаления скармливая последнюю ягоду воину, - мне никогда еще... Не дарили ничего. Ни цветы, ни клубнику.
- Никогда не было поклонников? - поднял брови Раймон. Воин выглядел откровенно довольным. - Даже пока жила в поместье?
- Смешной вопрос, - усмехнулась девушка, но тут же посерьезнела и поставила корзину на пол. - Меня даже не сговаривали. Кто же возьмет в жены бесприданницу?
- Понятно, - михаилит с силой провёл руками по лицу, словно стирая улыбку тоже. - Ты спрашивала про констебля местного. Гадкий - не совсем то слово, которое я бы использовал, но - всё так. Яду в нём как у жабдара какого, - поймав взгляд Эммы, он пояснил: - Огромная змеюка, мерзкая и очень опасная.
Травница чуть нахмурила брови, досадуя от перехода с ягод и цветов на приданое и констебля, но промолчала. Слишком ценными были эти моменты, чтобы позволить развеяться теплу и счастью, возникшими в них.
- Хуже аббатисы? - Шутка вышла неловкой, но была надежда, что ласкающие прикосновения к волосам искупят ее.
- Почти, - улыбнулся Раймон. - Только опаснее. Знаешь, он мне угрожал тем, что сообщит твоему брату о том, где ты. Дурак.
- Значит, все же узнал, - новый поцелуй был вне всякой связи со словами и ситуацией, а просто от того, что так и не могла стряхнуть с себя радость. - И пусть. Ричард, конечно, очень неприятная особа, если не сказать больше, но я уже даже аббатству не принадлежу ведь. А уж семье - тем более, после того, как в послушание отдали.
- Да, насчёт этого. Твой брат, если заберёт свой залог, всё равно по закону остаётся главой семейства - да ты и сама упоминала об этом ещё тогда, на тракте, и была права. Стоило задуматься, - он на секунду замолчал, потом продолжил, рассеянно поглаживая девушку по спине. - Констеблю я ответил, что мы обвенчались: в этом случае у Ричарда нет над тобой совершенно никакой власти.
- Это теперь я, получается, миссис Фламберг? - Эмма звонко рассмеялась и сквозь смех продолжила, - да еще и Берилл...
- Получается, что так, - ухмыльнулся михаилит и тут же посерьёзнел. - А ещё в случае законного брака Орден получает одного из сыновей. Конечно, если таковые будут.
- В любом случае, до Самайна о сыновьях думать несколько преждевременно, не находишь? - Девушка немного беспечно пожала плечами, прижалась к Раймону и ощутила, как тот кивнул головой, соглашаясь. - Незачем давать древним повод еще чем-то поддеть нас. Ты говорил, нужно позвать магистра?
- Было бы хорошо, если он уже вернулся. Его этот чёртов констебль тоже касается. Да и ногу стоит подлечить быстрее, если получится уговорить, - Раймон поморщился. - Мне, кажется, ещё искать последнего сбежавшего бхута. Хотя бы и ради того, чтобы прибить его к дверям управы.
- Прибить - и полить водой, - мстительно согласилась Эмма, высвобождаясь из объятий и укутывая Раймона одеялом, - сделайте умирающий вид, муж мой.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Через довольно-таки короткое время после возвращения лекарки, Циркон влетел в комнату без стука и с обеспокоенным лицом. Что уж там ему сказала девушка и что себе надумал магистр, известно не было, но завидев живого, хотя и слегка измученного Раймона, он заметно расслабился. Погрозил пальцем Эмме, потупившей в притворном смущении глаза, и подошел к Фламбергу.
- Признаться, - проворчал он, освобождая рану от бинтов, - я не думал идти. Боль - наказание за беспечность. Но вон та милая леди, оказывается, может быть весьма убедительной... И умеет бить в самые слабые места.
- Упускать порцию сплетен про своего милого констебля? - Раймон фыркнул и бросил заинтересованный взгляд на Эмму. - Ты бы себе этого не простил. Но куда же и как била милая леди тебя? Мне от неё, признаться, доставались только пинки ногами.
- Да, - магистр успел снять повязку и теперь скептически рассматривал рану, - отличная работа. Будто в пыточной драли. Досуха выжмет. - Он мгновение поколебался, а затем опустился на колени у кровати. - Ну да ладно, до Билбери время есть, восстановлюсь.
Бойд наложил руки по обе стороны раны, закрыл глаза и, кажется, перестал дышать. Первое время будто бы ничего не происходило, лишь у Фламберга стало такое лицо, будто с него сдирали кожу и тут же посыпали обнаженные мышцы солью. Он тихо зашипел.
- Неужели мой милый констебль и тебя исхитрился за что-то подцепить? - Судя по голосу, Циркон скорее отвлекал Раймона и себя от того, что делает.
- Предложил устроить подлог. Подписаться под бумагой о том, что Ворон сам затеял драку.
- Какой молодец, - отвращение в голосе Бойда не соответствовало словам, но зато края раны, скрепленные швами заметно дрогнули, медленно потянулись друг к другу разлученными возлюбленными, схватились молодой, розоватой кожей в звездообразном шраме. Магистр убрал руки и тяжело поднялся, покачнувшись.
- Снимите швы и сегодня без подвигов, Раймон, - он устало уселся в кресло, подпирая голову рукой на подлокотнике, - отоспись. Ворона завтра отпускают, из Капитула пришли бумаги, подтверждающие привилегии Ордена. Этот sgaoil... хм, - Циркон быстро взглянул на девушку и осекся, - умрунов отпрыск ищет любой шанс, чтобы не выпускать его из рук.
- Сегодня - так и быть, - Раймон, которого лечение вымотало не меньше, откинулся на подушки. - А завтра всё же надо будет отыскать этого чёртова последнего бхута... но констебль - признаться, не ожидал. Начал с нежелания платить, продолжил шантажом, развил в угрозы и закончил вот... предложением. Вставляя в промежутки оскорбления. Как бы он не нашёл первого попавшегося бродягу да взял его подпись. Привилегии этому ублюдку, - он тоже посмотрел на Эмму, но поправляться не стал, - что есть, что нету, сдаётся мне.
- Отлично, - Бойд, казалось, даже обрадовался предположению, - пусть ищет бродягу. Тогда этим займутся юристы ордена, а не я. Образцы-то подписей ваших у них хранятся. Хотя, констебль этот вызывает стойкое желание зарубить его к чертовой матери. Шантаж... - Он снова взглянул на лекарку, сосредоточенно вытаскивающую нитки и едва заметно вопросительно качнул в ее сторону головой.
Раймон кивнул.
- Признаться, чуть не вызвал его прямо там. Еле сдержался.
- Ничего, тракт длинный, - почти мечтательно протянул Бойд, сжимая руку на подлокотнике, точно держал рукоять меча, - а тварей нынче много развелось. Поди разбери потом, кто его... Помощь с шантажом нужна?
- Шутишь, - Раймон зло, без тени мягкости, ухмыльнулся. - Он угрожал сообщить брату Эммы, который отдал её в то аббатство. Если тот решит приехать и забрать её - не уверен, что захочу таким делиться. Но спасибо за предложение, учту. А компания с тем, чтобы достать Ворона из тюрьмы - не требуется? Для солидности и представительности.
- Ни от солидности, ни от представительности не откажусь, - магистр с благодарностью кивнул и явно собрался вставать, но передумал, глянув на явно одобряющую слова Фламберга Эмму. - Хотя... Брат, все же, глава семьи, если я верно понимаю. Проблемы с законом могут быть.
- С законом, конечно, возможны сложности.
Момент был не хуже прочих. Всё равно Бойд заметил бы уже при очередной встрече с Эммой, так что тянуть смысла не было тоже. Если подумать, так даже лучше. В конце концов, Раймон честно признавал, что питает склонность к избыточной театральности, и не видел причин это менять. Он дотянулся до кошелька, который лежал на столе, не торопясь распустил завязки и начал рыться внутри.
- С другой стороны, их может и не быть. Ага... - найдя искомое, он протянул Эмме на ладони кольцо с небольшим изумрудом. Вопреки традиции, серебряный ободок был не прямым, а словно ломаным. Пламенеющим. Не сильно, так, что в глаза это не бросалось, но - заметно. - Госпожа Берилл.
Изумление Эммы можно было, наверное, осязать и даже попробовать на вкус. Приняла кольцо она не сразу, после четко читаемых на лице колебаний, несмело и дрожащей рукой. Впрочем, Бойд тоже выглядел удивленным и каким-то нарочито-умиленным. Он встал на ноги и принял вид величественный, как всегда бывало, когда ему приходилось отправлять обряды.
- Любимый сын! - Магистр говорил медленно, будто слова неохотно всплывали в его памяти, но от того речь, казалось, только выигрывала в торжественности. - Благословляю тебя и эту женщину, и да хранят вас все те силы, что правят этим миром и живущими в нем. Пусть будут между вами согласие и благополучие. Живите друг для друга и никто не посмеет разлучить вас.
Впрочем, величавости Бойду хватило ненадолго. Он рухнул в кресло и некоторое время тщетно пытался скрыть улыбку за рукой.
- Кольцо-то надень сам, кто ж так делает-то, горюшко? - В голосе звучал подавленный смех и явный, ничем неистребимый акцент - Твою ж Рианнон, кому скажу, не поверят, что Фламберг... Совет да любовь, дети мои.
С этими словами он поспешно вышел и по коридору еще некоторое время слышались его шаги и смешки.
Раймон усмехнулся, ничуть не раскаиваясь. Опыта в таких делах у него, действительно, не было никакого. Забрав у Эммы кольцо, он взял её за руку.
- Что ж, если делать, то правильно...

[Хельга >>>]

Со Спектром
Джеймс Клайвелл

31 декабря 1534г. Бермондси. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Морда - а назвать это лицом было сложно - выглядела еще хуже, чем вчера. Даже бородка не скрывала впечатляющих размеров синяка и явного перекоса вправо. Выглядело все это так, будто Клайвелл одной щекой спал на улье, причем пчелы еще и пинались. Но, все же, болело меньше. Не ныли зубы и не отдавало в висок, а это означало, что отлынивать от работы больше было нельзя. Робкая надежда, что сумасшедший монах не изменит привычнойсхемы и порешит-таки сегодня аббатису, лишь подтолкнула Джеймса к тому, чтобы покинуть дом пораньше. Сумасшедший монах... Определение было неверным, но констеблю нравилось думать о брате-лекаре в таком ключе. В конце концов, понятие сумасшествия и душевного здоровья было относительным. Безумцы прокладывают пути, по которым пройдут рассудительные. И Клайвелл надеялся, что преодолев этот путь, он, все же, заполучит брата-лекаря в пыточную Бермондси. И, все же, мысли упрямо возвращались к Мэри Берроуз. Слова еврейки по имени Брунхильда заставляли задуматься о том, что, собственно, подтолкнуло его к подобному шагу. Неужели только желание достать мерзавца Джека через его сестру? Представив, как будет ворчать матушка, если он приведет мисс Мэри домой и попросит благословения, констебль усмехнулся. Впрочем, думать о женщине перед делом - плохая примета. И Джеймс до поры отогнал эти мысли.
К управе пришлось пробиваться сквозь сугробы, отчаянно проклиная нерадивых лавочников и домовладельцев, не расчистивших дороги на своих участках. Запоминая номера домов и названия лавок, Клайвелл злобно предвкушал то, сколько штрафов сейчас выпишет мистер Скрайб, существенно пополнив казну управы. Возле самой конторы было уже расчищено и, судя по лицам стражников, сидящих у камина внутри помещения, клерк заставил заниматься этим именно их.
- Доброе утро, господа, - приветливо улыбнулся констебль одновременно всем. - Мистер Хантер, как вы себя чувствуете?
- Всё вашими заботами, - Лицо Хантера, когда он оглядывал начальника, было обыкновенно-мрачным, но желтоватые глаза на миг всё-таки блеснули несколько мрачным, дремучим удовольствием. А голос стражника звучал определённо сипло. - Жить буду. Сегодня, значит?
- Надеюсь, - Джеймс, тяжело вздохнув, потер щеку и засаднившие шрамы на ней, - закончить с этим лекарем бы уже... Мистер Скрайб! Будьте любезны, выпишите штрафы всем лавкам и домовладениям по Роуел, Докли и Спа. Верите ли, насилу дошел. Распоясались...
Он скинул плащ и с наслаждением уселся у огня рядом со стражниками. Пожалуй, стоило заняться корреспонденцией, но... Не хотелось. Мысли были заняты предстоящей охотой за братом-лекарем. И, пожалуй, стоило выехать пораньше, учитывая дороги. А еще - подумать, как обезопасить Хантера от колдовства. Повторение драки не входило в планы Клайвелла. Но и с одной брошью на двоих вариантов получалось мало. Чертовы крючкотворы! Пока ответят на запрос о повышении для стража, времени пройдет немало, а малая брошь нужна уже сейчас.
- Мистер Хантер, - негромко обратился он к стражнику снова, - скажите, а по снегу вы следы чуете?
- Вижу. Не так хорошо, как на траве, и не так долго, но - вижу, - признал тот. - Если не очень много времени пройдёт. Думаете, придётся?
- Предчувствия нехорошие, - поморщился Джеймс. Он буквально селезенкой чуял, что поездка будет непростой. - Я бы на его месте пришел раньше. Или вообще уволок бы настоятельницу куда-нибудь подальше, чтобы спокойно поразвлечься, пока мы его там ждать будем. Или перенес бы на день позже.
Он тоскливо вздохнул и подошел к своему столу. Слишком много было того, на что констебль повлиять никак не мог.
- Предчувствия, да... - по голосу Клайвелл, даже не глядя, легко мог представить, как скривился Хантер. - Вряд ли перенесёт-то. Вроде для таких дел даты - штука важная. Или луна вон. Эх, знатеца бы... чтобы по магии понимал.
- Да нашелся, вроде как, такой, - задумчиво сообщил Джеймс, усаживаясь за свой стол, - нашлась, точнее. Но, проклятье, долго... Ладно. Авось, чутье подводит.
Он тяжело вздохнул и потянул к себе папку с корреспонденцией. До отъезда нужно было заняться бумажными делами, будь они неладны. Впрочем, на фоне общей беготни и спешки, вот такие вот тихие посиделки в управе казались чуть ли не заманчивыми. Иногда. Но не сегодня. Хотелось покончить с этим монахом, раз и навсегда. Вопреки чутью, фазам луны и датам.
- Нашлась... Это что же, баба в управе служить будет?! - изумился стражник, не ведавший о терзаниях начальства.
- А черт ее знает, - неожиданно весело, даже для самого себя, ответил Клайвелл, - признаться, я не рискнул спросить. Но было бы неплохо.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

Выехали они в аббатство после плотного обеда, заказанного прямо в управу ворчавшим о беспечности Скрайбом. В общем-то, клерк был прав, гоняться за сумасшедшим монахом лучше сытыми. Хотя, злее всего дерутся именно голодные. Опостылевшая до дрожи дорога привычно уперлась в серые стены монастыря и массивные ворота. Джеймс потер шрам на щеке, спешился и с неохотой постучал в смотровое окошечко. В отличие от прошлых визитов, никто не ответил. За воротами было тихо. Зато сбоку скрипнула дверь, и из странноприимного дома вышел один из стражников, отправленных прошлым вечером. Заметив прибывших, он встал прямее. Лицо его, вытянутое и какое-то одуловатое, со слегка косящими тёмными глазами, было Клайвеллу незнакомо, но сам стражник констебля явно знал.
- Вымерли они там все, что ли ? - Джеймс быстро кивнул стражнику и постучал снова. И даже не удивился, что и в этот раз из-за ворот не послышался испуганный голос Клементины. - Проклятье!
- Да не, - уверенно ответил косоглазый, подойдя ближе. - Иногда там кто и есть. Слышно, как шебуршатся. А иногда, как вот сейчас, и нету. Придут, - в последнем слове прозвучала абсолютная уверенность вместе с абсолютной же готовностью ждать, сколько придётся.
Джеймс тяжело вздохнул и без особой надежды постучал еще раз рукоятью меча по металлическим скрепам ворот. Грохот, казалось, услышали даже в Бермондси, но за воротами заветного шебуршания не слышалось. Констебль вздохнул еще раз и поплелся в страноприимный дом. Там просто обязана была быть дверь, сообщающаяся с внутренним двором обители. Представить, что монашки бегают к странникам через ворота, Клайвелл просто не мог.
Внутри он, не обращая внимания на убранство и второго стражника, сразу прошел к искомой двери, серым прямоугольником выделявшейся в противоположной стене. Сколоченная из крепких, толстых досок, укрепленная металлическими полосами, она была бы уместнее в рыцарском замке, нежели в женском монастыре. И еще она была заперта на врезной замок, а судя по петлям - открывалась внутрь.Подумав мгновение, Клайвелл со всей силы ударил пяткой ноги по замку. Дверь затрещала, но не подалась, зато перекосилась ручка - и это был хороший признак. Понадобилась еще пара подобных попыток, чтобы замок, наконец, вылетел из своих пазов и дверь с мерзким скрипом распахнулась. Джеймс потряс ноющей ногой, разгоняя кровь, и повернулся к стражникам.
- После вас, господа.
- А Харрис вон вчера на рынке говорил, монашки внутри-то когда, порой и нагишом ходют, - с некоторой надеждой заметил одуловатый, пролезая в дверь. - Мужиков нету, вот и...
- Да врёт, - усомнился, следуя за товарищем, второй стражник, тоже незнакомый констеблю низенький, но крепкий парень лет двадцати. - Холодно же. Камень как промёрзнет, никакого угля не хватит на эдакую громаду. И священник - чем не мужик?
- И всё-таки, ну куда баба в управе?.. - ворчал о своём Хантер, которому этот образ, видимо, не давал покоя с утра. - Куда её сажать? И это что, не ругнуться будет и в морду никому не сунуть?
- Непорядок - весело согласился Джеймс, протискиваясь в дверь вслед за стражником, - в нашем деле без этого никак. Вспомнить чертова торговца только... Но и без знатока - ну хоть зарежься. Да она, может, еще и не согласится, мистер Хантер.

[Хельга >>>]

Со Спектром + Лео

Первым, что бросалось в глаза в этом пустынном дворе, мощеном серым камнем, где каждая выбоинка и каждая песчинка имели свои воспоминания, а дорожка от обители до госпиталя еще хранила тихую поступь Эммы Фицалан, была женская фигура в облачении. Монахиня двигалась к мужчинам по жуткой, неправильной - и одновременно точной и выверенной линии, приближаясь рывками. Она то останавливалась, тихо бормоча, и принималась оправлять подол хабита, будто пытаясь очистить его отчего-то, то снова выпрямлялась и шла, пританцовывая, впервив немигающий взгляд в Хантера. . И когда монахиня подошла ближе, навевая ужас еще и бледным, бескровным лицом, мужчины смогли расслышать: "Кровь... Как много крови..." Женщина с жутким равнодушием, явно не замечая четырех посторонних, прошла мимо, заходя на новый круг.
- Кровь! - полустон-полувскрик ножом разрезал плотный воздух монастырского двора, зазвенел, отражаясь от серых стен, и эхо, точно издеваясь над констеблем, повторило: "...овь, овь, овь, овь!"
Поежившись от неожиданного холодка жути, колючими пальцами прихватившего за позвоночник, Джеймс дождался, когда монашка снова поравняется с ним, и схватил в охапку. Женщина, казалось, этого даже не заметила. Она с наводящей ужас методичностью передвигала ногами и подергивалась всем телом, точно в параксизмах отвращения.
- Кровь! Столько крови! - монашка смотрела мимо Клайвелла. - Она везде!
- Где кровь, сестра? - Констебль несильно, но резко встряхнул женщину, надеясь привлечь ее внимание. Успеха это, естественно, не возымело. Но зато Клайвеллу отчего-то стало страшно, будто он был маленьким мальчиком, ожидающим, что вот-вот из-под кровати высунется черная рука и утащит его туда, в темные глубины подкроватного мира... Только здесь, в монастыре, не было того спасительного лоскутного одеяла, что привез отец на Рождество однажды. И которым теперь укрывался Артур, совершенно не боявшийся никаких тварей, успокоенный уверениями отца, что он посадил всех чудовищ в тюрьму. Или замечанию гораздо более убедительной Бесси, просветившей брата, что против страшил очень и очень эффективна метла в руках старшей сестры. Воспоминание о детях развеяло стылый ужас, забравшийся в сердце, и Джеймс снова встряхнул монахиню.
- Что случилось, сестра? - Он не старался говорить мягко или тихо, да и тряс ее он в этот раз совсем неаккуратно, - где сестра Клементина?
Женщина вперила в лицо констебля немигающий взгляд и произнесла:
- Столько крови натекло. Никогда, никогда, никогда больше! Она течет, струится!
- Она не в себе, - обреченно произнес Клайвелл, размышляя, стоит ли отпускать монашку или она сможет сказать еще что-то, кроме вот этих повторяющихся и оттого особо жутких замечаний о крови. - Вот оно, адово предчувствие. По всему выходит, путь нам, господа, прямо в обитель.
- Она течет прямо по ногам! По ногам! - Монахиня выкрикнула это прямо в лицо констеблю и высвободилась с неженской силой.- Никогда больше! Никогда!
И тут же, словно увидев что-то впереди, лежащее на этих серых камнях двора, так много помнящих, медленно и покачиваясь, пошла.
- Никогда больше! Сейчас, маленький! Ох, сколько крови, - донеслось до мужчин.
Джеймс дернулся было поймать ее, но досадливо махнул рукой и посмотрел на двери обители. Идти туда не хотелось до смерти, тем паче, что даже во дворе отчетливо ощущалось присутствие упомянутой Костлявой госпожи. Но... Он взглянул на Хантера. Там где-то была эта милая девочка, сестра Клементина, и вполне возможно, они еще не опоздали. И где-то там был сумасшедший монах. Клайвелл тяжело вздохнул, откинул плащ за спину, демонстрируя кольчугу и взглянул на стражников.
- Идем, господа, взглянем, что у них там произошло.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Стоило мрачному Хантеру открыть дверь, что вела к гобелену с Архистратигом и кабинету матери-настоятельницы, как внутри раздался радостный возглас.
- Вы здесь! Наконец-то! - не старая ещё, миловидная монахиня где-то потеряла головной убор, и теперь её густые каштановые волосы рассыпались по плечам. Просияв, она бросилась к стражнику и обняла его с таким напором, что он невольно сделал шаг назад, обратно во двор.
Заметив Клайвелла, она заулыбалась ещё шире и потянулась уже к нему.
- Вы! Какое счастье!
Клайвелл вытянул руки вперед, удерживая женщину от объятий и задумчиво поинтересовался:
- А кто - я, сестра?
- Вы забыли? - монахиня в огорчении прижала к груди стиснутые кулаки. - Но, как же... ведь вы должны нас спасти, а как это сделать, если даже не помните себя? Здесь нет лекаря...
Хантер хмыкнул. Два других стражника, отошли чуть назад и посматривали на женщину с некоторой опаской.
- Хорошо, - все также задумчиво согласился констебль, продолжая удерживать монахиню, - допустим. А кто вы, сестра? И какое сегодня число?
- Аливия, - монахиня нахмурилась. - Я была так рада вас видеть, граф, вас и вашу армию...
Три представителя армии хмыкнули почти в унисон.
- ... но если вы не спасёте королеву до конца года, мир закончится.
- Мы приложим все усилия, чтобы ее спасти, - проникновенно заверил "граф" и покосился на "армию", призывая воздержаться от смешков, - особенно принц Хантер. А кто у нас королева, сестра?
Монахиня широко распахнула глаза.
- Анна... Болейн, - она говорила медленно, словно обращаясь к ребёнку. - В Лондоне? Вы не помните даже этого, граф?
Констебль тяжело вздохнул и передал монахиню Хантеру. Тот принял женщину с неохотой, но за руку взял крепко.
- Очень хорошо, сестра, - похвалил он, - а где хозяйка этого... хм...замка? Мать-настоятельница?
- Хм-м, - казалось, его собеседница ничуть не возражала против общества стражника. Напротив, отвечая констеблю, она с видимым удовольствием привалилась к груди Хантера. - Я помню, у неё был пир. Пели менестрели, а шут дажё привёл обезъянку, такую, словно из королевского зверинца. Странно, как ей не было холодно. Такая короткая шерсть... да, наверное, пир длится до сих пор. Восьмая смена блюд проследовала совсем недавно. Если вы хотите засвидетельствовать почтение, граф, то вам стоит пройти в пиршественный зал. Это прямо. Или, если хотите, я могу кликнуть стражу. Но берегитесь, граф. И вы тоже, принц Хантер. Не оставайтесь дальше десятой смены. Иначе вам не успеть.
Складывалось стойкое ощущение, что и констебль, и стражники монахине просто снятся. Клайвелл плохо представлял себе строение монастыря, но даже если опустить всех обезьянок, менестрелей и перемены блюд, выходило, что до трапезной далеко. И вообще, какого черта? В обители творится совершенно непонятный бред, а аббатиса изволит трапезничать?
- Замечательно, - радости в голосе констебля позавидовал бы сейчас и королевский шут, - обязательно засвидетельствуем почтение. Скажите, дорогая леди, а принцессу Клементину где мы отыскать можем? Это очень важно для принца Хантера!
- В темнице, - беззаботно отозвалась монахиня, которую, судя по всему, очень заинтересовало горло Клайвелла, прикрытое складкой кольчуги. - Раз - клетка, два - свет, три - спицы, четыре - милость, пять - скажите граф, сколько нужно пальцев, чтобы сосчитать?
- А по-вашему, леди, сколько? - Поинтересовался констебль, невольно подтягивая капюшон кольчуги, так, чтобы он прикрыл шею, - Хантер, спрашивать про какие-то следы, наверное, бесполезно?
- Бесконечно, - улыбнулась ему монахиня и облизнула губы. - Всё равно, что считать капельки на паутине.
- Она, - стражник кивнул на женщину в своих объятиях, потом в сторону коридора, - пришла оттуда, одна. Это я успел увидеть. Но больше... почти ничего. Очень слабо. Получается, все они дальше внутри. И давно.
- Проклятье, как туда лезть-то не хочется, - Джеймс с тоской посмотрел на коридор и тяжело вздохнул. Пожалуй, единственная кого он жалел в этом сумасшедшем доме,была Клементина. Констебль остро почувствовал себя чертовым рыцарем без страха и упрека, тяжело вздохнул и повернулся к стражникам, так и оставшимся безымянными.
- Господа, мы с мистером Хантером пойдем внутрь. Будьте любезны присмотреть здесь за порядком. И если нас долго не будет - пусть один отправится в Бермондси за подмогой.
- За порядком? - тупо сморгнул молодой стражник. Посмотрел на женщину, которая облизывала припушхие алые губы. На другую, которая всё так же, с причитаниями, кругами бродила по двору. Сглотнул и уставился на констебля. - А... как?
- Лучше всего - из страноприимного дома, - констебль ткнул пальцем примерно в ту сторону, откуда они пришли, - только дверь не запирайте наглухо, оставьте нам с мистером Хантером хоть какую-то надежду, что сможем выбраться.
Джеймс вслед за стражниками оглядел льнущую к Хантеру монашку и поморщился.
- Том, да поставьте вы эту ненормальную в уголок куда-нибудь. Идем.

[Хельга >>>]

Со Спектром

В коридоре было пусто и тихо. Только тканный Михаил проводил констебля со стражником дырами аккуратно выжженных глаз. На щеках архангела зияли вертикальные, словно от когтей, разрезы. На щеках - и более нигде. Кабинет матери-настоятельницы почти не изменился. Тело убрали, но следы крови и пентаграмма всё так же оскверняли камни старого здания. После случившегося, аббатиса, вероятно, устроила свой кабинет где-то ещё. Одиночные кельи, как и помнил констебль, располагались по левую руку от главного коридора. Здесь не было окон, давно погасли факелы, и длинная пристройка с двумя рядами дверей - частью открытых, частью плотно захлопнутых - уходила в темноту и холод. Даже в открытых кельях царила тьма. Но здесь, впервые за весь путь Клайвелл услышал какой-то звук кроме их шагов. Из второй по счёту кельи, из-за закрытой двери с решетчатым окошком глухо доносился женский голос.
- Lux aeterna, lux in Domino, lux ex tenebris. Lux aeterna, lux in Domino, lux ex tenebris. Lux aeterna, lux in Domino... - слова звучали монотонно, бесчувственно. То, что это всё-таки человек, можно было понять только по паузам, в которые говорившая набирала в грудь возух. - Lux aeterna...
- Lux et veritas, lux hominum vita, - неожиданно для себя продолжил законник, даже не подозревавший, что помнит эту литанию. Кому принадлежит голос, он разобрать не мог. А потому подошел ближе и заглянул в дверное окошко.
- Tenebris sit, - закончили внутри.
Когда глаза привыкли, в почти полной темноте он смог разглядеть припавший к полу силуэт, почти бесформенный из-за монашеского убора. Женщина сидела спиной к констеблю, и лица он не видел. Только белые пауки рук плавно двигались во тьме странными, круговыми движениями.
- Сестра! - Окликнул ее Клайвелл, не спеша открывать дверь, - как вас зовут?
Монахиня помолчала.
- Я - сестра Делис, констебль. Я смотрю внутрь - и вижу тьму. Я смотрю наружу - и глаза болят от света. Где вы были? Почему вы не пришли раньше?
Джеймс помолчал, не зная, что ответить на этот упрек, справедливый и несправедливый одновременно.
- Я пришел так быстро, как смог, - покаянно возразил он, - и если бы мне кто-то указал путь сквозь эту тьму и этот свет, я был бы благодарен. И пришел бы гораздо быстрее. Tenebris sit - et clara lux.
- Говорили ли вам? Спрашивали ли вы? Когда было ещё можно - глас молчал. Когда же печаль ingentes, она - stupent. Открытые глаза болят от света. Закрытые глаза не видят тьмы, - руки монахини продолжали свой танец, и сейчас констебль видел под бледными пальцами какие-то белёсые шарики. - Что вы видели, констебль?
Джеймс прислонился к двери кельи спиной. "Как на исповеди". Но, проклятье, монахиня была права. Он действительно каждый раз сбегал из обители, не доводя дела до конца, только потому что ему нестерпимо было находиться тут. Ну что же, значит, в происходящем виноват и он тоже.
- Tristitia transit est, - возразил Клайвелл, - я виноват, не спорю. Mea culpa. Но я хочу и могу исправить свои ошибки. И мне нужна помощь, auxilium.
- Sero venientibus ossa, - со змеиным присвистом выдохнула сестра Делис. - Блаженны... не помню дальше. Что-то уже не исправить, что-то ещё не исправить, что-то не исправить, ошибки же я - Делис, Восхищающая, видела все. Вижу все. Что вам нужно от меня, констебль? Когда вы оставите меня с tenebris, что живёт in lux?
"Да хоть сейчас". Джеймс подавил недостойное желание снова сбежать к чертям. В то, что исправить ничего нельзя, он не верил. Как там было у этой сумасшедшей Аливии? Четыре - милость? Три - спицы? Нет, на спицы, пожалуй, глядеть не стоило, раз уж свет выглядел так... будто лавровых листьев надышался.
- Том, посмотрите четвертую келью. - Тихо попросил Клайвелл стражника. - Вдруг, Клементина там. Сестра Делис! Potest omnes figere! Пока жив! Но слепцу нужен поводырь, а глупцу - урок. Кто он, тот, кто сотворил это с обителью? И где его найти?
Хантер, чуть сгорбившись, ушёл в темноту, почти неестественную. За спиной Клайвелла на стене главного коридора ещё виднелся отблеск масляных ламп, а стражник скрылся из виду резко, словно шагнул за пелену. Даже шаги его, казалось, стали мягче, приглушеннее, а потом стихли вовсе. Монахиня тоже молчала, долго.
- Ночной пёс стучится в небо, и стук этот разносит ветер. Я... не могу видеть. И не могу не слышать этого звука, от которого даже сейчас болят глаза. У меня их осталось так мало. Так мало... некоторые ошибки настолько огромны, что их не охватить, констебль.
Хм... Ночной пёс и небо... Башня?
- Хантер, вы хоть пойте, что ли, чтобы я слышал, что вас там не схарчили, - громко попросил Клайвелл в вязкий полумрак, - благодарю вас, сестра Делис. Pax vobiscum, pax et lux.
- Подавятся, - донёсся неожиданно громкий ответ. - Эта сволочная клетка на засовы и замок заперта. Снаружи, чтоб их.
Следом раздался металлический скрежет, за которым последовало цветистое ругательство. От происходящего дальше по коридору Клайвелла отвлекла монахиня.
- Блаженны чистые сердцем... у вас очень отзывчивые подчинённые, констебль, - она склонила голову, будто прислушиваясь, и поправилась. - Один подчинённый. Даже жаль, что в последние дни ночами сёстры были заняты другими делами.
- Жаль, наверное, - согласился Клайвелл, томимый догадкой, что по возвращении они не досчитаются одного стражника. Впрочем, сначала нужно было вернуться. Он уже собрался пройти к Хантеру, как остановился, вспомнив, что не уточнил правильность догадки о башне. - Сестра Делис, в небо пес этот стучится... Dextra ac sinistra? Если от portas смотреть? Ну, так, как обычные люди смотрят, не слушая звуки глазами...
Руки монахини замерли.
- Последний... - впервые она заговорила неуверенно, сбиваясь. - Вы хотите к нему, констебль, предпочтя другого? Это не ошибка?
В дальнем конце снова раздался скрежет, и дерево грохнуло о стену. Как ни странно, ругани не последовало, зато спустя несколько секунд появился Хантер. Стражник полуподдерживал-полунёс сестру Клементину, которая цеплялась за его кольчугу. Ноги плохо слушались монахиню, одетую только в серую нательную рубашку. Она постоянно вздрагивала и озиралась по сторонам- но молчала. А увидев Клайвелла, вздрогнула и прижалась к Хантеру ещё сильнее.
- Я уже не знаю, что будет верным, сестра, - констебль ободряюще улыбнулся Клементине и стянул с себя плащ, передавая его Хантеру. Брошь пришлось прикрепить на пояс, у ножа, отчего вид он приобрел немного кокетливый, - но вы скажите, а ошибаться я буду уже сам, но по словам вашим.
- Два пути, два сердца, две жизни, - монахиня, не оглядываясь, ударила по полу рукой, раздавив один из белёсых шариков. - Два... и один. Вы можете пойти дорогой Люцифера. Или дорогой Христа. В первом случае вы можете отыскать, во втором - можете спасти. Я буду... смотреть. Вы не оставите мне эту девочку, констебль? Ведь вам она не нужна. Это была бы ещё одна ошибка.
Упасть с небес? Сойти в ад? Чтобы упасть с небес, на них сначала подняться надо. Значит, башня, все верно. Но которая? Дьявол, как известно, кроется в мелочах и сидит за левым плечом. Туда и пойдем. Спуститься в подземелья... За кем? Неужели стражник еще жив? Или туда уже второго завлекли? Maxime dilemma. И еще девочка. И брать с собой, и оставлять здесь было опасно. Молодая монахиня была явно слаба для длинного и поспешного путешествия по сошедшему с ума монастырю. Но... Он уже оставил стражников и одного из них, если не обоих, вовлекли в эти чертовы игры. В этом месте, похоже, дьявол крылся не в деталях, он поселился здесь еще в момент, когда заложили первый камень в основание. Иначе не сошли бы с ума эти монашки так быстро, наполнись эти стены благочестием. Да и как оставлять ее с этой пифией, давящей о пол глаза?
- Сестра Делис, я бы оставил девочку. - Клайвелл тяжело вздохнул и снова взглянул на Клементину. - Но - salutem. Я должен быть уверен, что найду ее на обратном пути здесь, целой и невредимой. Она не для этого места. Слишком чиста и слишком сlementem.
- Я... я могу идти, - пробормотала Клементина, кутаясь в плащ, который накинул ей на плечи Хантер. Отпустив плечо стражника, она покачнулась, но устояла на ногах. - Куда угодно. Только не с ними. Они... ходили под дверью, и... господи-боже, я не хочу вспоминать. Пожалуйста... только... у вас не найдётся хлеба?..
- Мать их... настоятельницу, - прорычал Хантер, роясь в висевшей на поясе сумке. Как и большинство стражников, он никогда не выходил из дома без запаса хлеба и твёрдой, почти каменной колбасы.
Клайвелл поделиться едой с ней не мог, у него были только полотняные бинты. Он посмотрел на босые ноги девушки и тяжело вздохнул. Что же, придется обойтись без бинтов. На импровизированную обувь ушло четыре моточка, да и выглядело это не слишком изящно - констебль специально не бинтовал туго, чтобы девушка и холода каменного пола не чувствовала, и идти могла. Проклятье, стражник или брат-лекарь? Джеймс ненавидел ситуации, когда ему приходилось выбирать, за кем из двух зайцев погнаться. Он тоскливо покосился в ту сторону, где мог находиться, по его мнению, вход в подвал, и тяжело вздохнул. Черт с ней, с десятой переменой блюд. Стражника наверняка ждали дома.
- Сестра, - констеблю пришлось чуть нагнуться, чтобы заглянуть монахине в глаза, - вы должны идти между мной и мистером Хантером, не отставать, как бы мы быстро не шли. И, по возможности, не визжать и ничего не трогать.
Клементина кивнула и сразу же принялась за еду. Несмотря на голод, она не стала вгрызаться в ломоть, а отламывала от него небольшие кусочки. Хантер неуютно оглянулся на келью с сестрой Делис, потёр лоб и негромко спросил:
- Идти... а куда идём-то?
- По всему выходит, Том, что кого-то из стражников в подвал утащили. И вроде как он жив еще, - Клайвелл потер засадневшие шрамы на руках прямо через рукава. - Пойдем за ним. Сестра, вы путь в подвал показать сможете?
Монахиня кивнула.
- Там. У кухни... вход в подвал. Через трапезную.
- Ведите, сестра, - Джеймс неопределенно кивнул головой, прося указывать путь и предложил руку монахине.
Сестра Клементина опустила кусочек хлеба, внимательно осмотрела ладонь Клайвелла и, наконец, взялась за его рукав.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Лео

По крайней мере, здесь уже тьма царила не единовластно. Хотя лампы давно никто не заправлял, в части их ещё оставалось масло, озаряя стены тёплым жёлтым светом. Сестра Клементина шла не слишком быстро, но уверенно - и совершенно бесшумно, отчего казалась бледным призраком. Плащ Клайвелла, словно мантия, волочился по плитам пола. В этой части аббатства было на удивление безлюдно. Шесть десятков обитательниц либо прятались где-то подобно сестре Делис, либо находились... где-то ещё. По пути Хантер коротко, вполголоса, рассказал, что в ещё в двух кельях видел движение, но - не стал проверять. Остальные каменные мешки, маленькие, без окон, оставались пусты.
Лишь раз им пришлось остановиться: в боковом коридоре, в том, что вел к лекарской, слышались странные звуки. Будто бы кто-то, шаркая ногами, волочил по выбоинам каменного пола что-то металлическое, с грохотом ударяя этим металлом о стены. Звук становился все ближе, и из коридорчика показалась сестра Адела, в заляпанном кровью переднике, со шпалерой для гобелена в одной руке и ланцетом в другой. Она тупо уставилась в стену, не замечая присутствующих, постояла, раскачиваясь, а затем развернулась и снова ушла во тьму. Шпалера с грохотом ударила в стену. Сестра Клементина, которая всё это время простояла, опустив глаза, неслышно двинулась дальше. Хантер, оглянувшись на Клайвелла, пошёл следом.
Наконец, их проводница остановилась и подняла руку, указывая туда, где из полуоткрытых дверей лился яркий свет.
- Трапезная, - монахиня почти шептала.
Хантер потянул носом воздух и скривился от отвращения.
- Точно так. Любят они тут... мясо.
И, действительно, воздух был пропитан запахом крови. Изнутри не доносилось ни звука.
Джеймс тяжело вздохнул, пытаясь унять сердце, решившее биться быстро и часто - и тут же пожалел об этом. Навязчивый, липкий, как и сама кровь, запах проник, казалось до самого мозга, сполз по гортани, обволок небо. Подавив тошноту, Клайвелл потянулся к двери, но Хантер поймал его за руку и мотнул головой назад.
- Там за нами эта светлая идёт. Тихо так, я едва учуял. Надо бы раньше, но это место меня... давит оно. Простите. И близко ведь не подходит, как скрадывает.
- Черт с ней, - хмыкнул констебль, подозревая, что прав насчет попутчика сестры Делис, - подопрем двери, чем потяжелее. Наверное.
С этими словами он толкнул дверь и вошел в трапезную.
Проникавший в трапезную сквозь высокие своды свет одевал горки выложенных на столы фруктов неуловимо тонким флером белесоватой пыли. В зале витал насыщенный, фасолево-бархатистый, обволакивающе-рисовый, с нотой копченого мяса, припорошенный базиликом, чесноком и перцем аромат густого супа.
Их было две. Лежали они прямо в центре стола, на красиво выложенном гарнире из риса и тушеных овощей. Две нежные грудки, бело-сливочные, увенчанные розовыми вершинками сосков, политые оранжевым соусом и украшенные полумесяцами апельсиновых долек. Коньячного цвета дольки горели на зеленых листьях салата словно янтарь, выброшенный на берег приливной волной. С левого края на спине лежала девушка с сомкнутыми ногами; руки — вдоль тела. Вся ее кожа была исполосована тонкими кровавыми рубцами. Кровь на ранах уже запеклась и была черно-коричневой. По обеим сторонам тела были расставлены шесть тарелок, на которых лежало что-то вроде свежего заветрившегося мяса, только более черного. На круглом блюде, на возвышении стола, обложенные веточками петрушки, слабо розовели мозги. Запах крови, постоянно всплывавший в аромате кисло-сладком соусе роковой нотой, охлаждал фруктовую свежесть, привносил в нее жаркую горечь. В нем была и роскошная пряность, отдающая сладковатой гнилостью водорослей, и угольная пыль сгоревшего дерева, и окисленно-медный запах застоявшейся воды.
Во главе стола восседала дородная, пожилая монахиня. Она сосредоточенно что-то жевала, давилась, сплевывала и бормотала под нос. Руки ее при этом копошились в хабите, разрезанном на животе. Услышав шаги, она повернулась к вошедшим и стало ясно, что жует женщина свои собственные кишки. Жует с аппетитом, будто бы вкуснее ничего, никогда не ела, с выражением блаженства на лице.
- Холодно! - Сообщила она Клайвеллу. - Здесь так холодно!
- Сестра Агнесса, - почти неслышно выдохнула Клементина и плотнее стянула вокруг себя плащ.
Сердце начало биться так медленно, что, казалось, сейчас и вовсе остановится. Комом к горлу подкатила тошнота и Клайвелл самым постыдным образом привалился лбом к косяку двери, отвернувшись от кровавого пиршества. Легче не стало - память услужливо подсовывала то апельсиновые дольки на грудях, то мозг в петрушке, то монахиню, пожирающую саму себя.
- Клементина, дверь в подвал далеко? - Сдавленно проговорил констебль, чувствуя мерзкие рези в желудке.
- Нет. По стене справа дверь на кухню. А там подпол, - Клементина говорила тихо, опустив глаза, но голос её не дрожал. - Три дня назад я отказалась туда идти. Поэтому мать-настоятельница...
Хантер коротко и грубо сказал, что он думает о матери-настоятельнице, и у монахини дрогнули губы. То, что происходило в трапезной словно омывало её со всех сторон, не касаясь.
- Близко.
- Идем.
Джеймс решительно развернулся и, стараясь не смотреть на стол и монашку за ним, зашагал по вдоль стены. Будучи маленьким, он мечтал о море. О том, как однажды взойдет на борт корабля, как упруго качнется палуба под ногами. Пол трапезной качался сейчас примерно также. Только вместо соленого ветра с запахом моря пахло кровью и специями. И не было слышно голосов чаек - только бормотание пожилой монахини. И команда у него состояла из волкоподобного Хантера и невозмутимой как не в себя Клементины. Да и ответственности он нес куда больше, нежели капитан судна. Смерть от моря представлялась более чистой, нежели в этих пропитанных страхом и кровью стенах.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Кухню они прошли, стараясь не смотреть ни по сторонам, ни под ноги. Сестра Клементина, двигаясь, как во сне, вела их уверенно, обходя лужи крови и куски тел. Низенькая дверь в углу, в нескольких шагах от погасшего камина, была полуоткрыта. За ней, в падавшем из кухни клине света виднелась короткая лестница вниз и край грубо сколоченных пустых полок.
- Были они тут, точно, - неожиданно сказал Хантер, внимательно оглядываясь. - Совсем недавно. Женщина из коридора, как её, и дуболом этот. Голых монашек ему подавай, идиоту, да чтобы хороводы вокруг костра...
Монашка уставилась на него широко раскрытыми, удивлёнными глазами, на миг став той же милой привратницей.
- Почему костёр?..
Стражник прокашлялся.
- Чтобы теплее было, - и быстро продолжил. - Только, тащили его. Не сам шёл.
Джеймс слушал - и не слышал. Внезапно, на мгновение ему стало все равно, что будет дальше. Захотелось сесть на пол, вытянуть ноги и просто ждать, когда все закончится. К сожалению, только в сказках герои живут долго и счастливо и могут позволить себе кручиниться, пока однообразно всемогущие феи решают их проблемы. Клайвелл тоже не отказался бы сейчас, чтобы некая добрая фея (он даже увидел ее воочию - белокурую, очаровательную) принесла ему на подносе голову брата-лекаря. И, хм, еще и танец семи покрывал исполнила, да... Но на подобное чудо надеяться не приходилось, а потому отвесив мысленно самому себе подзатыльник, констебль обрел способность ясно размышлять и повернулся к монахине.
- Клементина, - спокойно поинтересовался он, - из подвала есть другой выход? На улицу, например? И можно ли со двора попасть в левую башню?
- Был, - так же спокойно кивнула монахиня. - Почти всегда - заперт, но я думаю, что теперь он открыт. А в башню - только изнутри.
Выбора, впрочем, не было. Даже если подвал полон тварей, набежавших извне, там все равно оставался стражник. Dum spiro spero. Джеймс окинул глазами кухню, уже не обращая внимания на куски тел и кровь, и, усмотрев ухват, метлу, несколько острых ножей и подсвечник с горящими свечами, довольно кивнул. Подсвечник достался Хантеру, а констебль, снова чувствуя себя идиотом и рыцарем из романов Мэри, шагнул в подвал. Забивать ножи сквозь черенки пришлось рукоятью меча, но зато дверь была надежно заколочена изнутри. Черт знает, чего ей хотелось, этой Делис, но оставлять ее за спиной... Увольте.
- С Богом, Том?
Хантер проворчал что-то невразумительное и в дополнение к канделябру другой рукой вытащил из ножен короткий меч.
- Видел я как-то одного, который с длинным луком даже в тесноте управлялся так, что посмотреть любо-дорого, - в голосе стражника звучало искреннее сожаление. - А сам так и не обучился. Стар уже пёс для новых трюков.
- Да уж, - Джеймс меч так и не убрал и сейчас раздумывал, не поменять ли его на кинжал. Чертовы уставы и уложения, предписывающие констеблям ходить с мечом или шпагой! И ведь хотел же с утра взять в казармах что-то покороче, но... - не помешало бы. Если этот идиот еще жив, я, пожалуй, сам его прибью. Когда выберемся.
Подвал - точнее, подвалы, потому что низкое обширное пространство делилось на части массивными стенами со сводчатыми арками - выглядел совершенно обычным. В свете канделябра проступали полки, уставленные соленьями, наваленные рядами мешки, бочонки с элем и, видимо, монастырским вином. Над ними, отбрасывая причудливые тени, висели связки засушенных фруктов и трав, которые наполняли неподвижный морозный воздух тонким ароматом. Свет при движении метался, оставляя между сложенных припасов чёрные провалы, в которых могло таиться что угодно. Пузатые бутылки, в которых отражались огоньки, походили на мутные, зелёные и жёлтые глаза. Но, по крайней мере, искать дорогу не было нужды. Стоило закрыть дверь и спуститься со лестнице, как где-то впереди и сбоку послышались приглушённые стоны. Женские.
Когда они свернули за составленную из мешков с мукой стенку, к стонам добавилось ещё ритмичное и мужское сопение. А вскоре, выйдя из под выложенной кирпичами арки, они увидели и причину звуков. Хантер, который закрывал процессию, тут же поставил Клементину себе за спину, хотя монашка всё равно выглядывала из-за его локтя. Судя по выражению лица, развернувшаяся сцена её не смущала. И не волновала. Разве что, внушала брезгливость.
Сестра Аливия стояла, упёршись руками в грубо сколоченные полки, просевшие под тяжестью больших глиняных кувшинов. Кувшины ритмично кланялись, порой глухо цокая ухватистыми ручками. В такт, хотя и с большей амплитудой, словно пытаясь указать направление, покачивались белые груди монахини с устремлёнными в пол тёмными заострившимися сосками. Сзади пристроился косоглазый стражник, на котором из одежды оставалась только покрытая пылью и пятнами пота рубаха. Кольчуга валялась на полупустом мешке с зерном, придавая тому неожиданно воинственный вид. Усиливал впечатление прислонённый к стойке рядом меч. Ни стражник, ни монахиня, увлечённые своим делом, внимания на новоприбывших не обратили. Освещал сцену любовных утех ещё один канделябр, похожий на тот, что нёс Хантер.
Что было куда хуже, констебль заметил, что зеленоватые огоньки, которые мерцали за парочкой и вокруг, там, куда не доставал свет - двигались. Парами. И, если подумать, вовсе не походили на бутылки, которые ещё и не имеют привычки легко царапать по дереву когтями.
Джеймс тяжело вздохнул, жестом обращая внимание Хантера на огоньки-глаза, явно сужающие кольцо вокруг любящейся парочки, и громко зааплодировал, будто находился на представлении уличного театра.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Глаза погасли почти одновременно, и невидимые создания с шуршанием метнулись в разные стороны. Стражник отскочил от монахини так, словно бледная кожа под его пальцами внезапно раскалилась. При этом он запутался в сброшенных под ноги штанах и чуть не упал, ощутимо треснувшись затылком о сосновую полку. Голова оказалась крепкой, и сознания он не потерял, хотя и взвыл от боли. Монахиня выпрямилась спокойнее и бесстыдно повернулась к констеблю. Ложбинка между высокими крепкими грудями блестела от пота. Аливия тяжело дышала, но на лице её сияла счастливая улыбка.
- Граф! Вы всё-таки решили к десятой перемене? Как это мило!
- К-констебль! - неожиданно радостно добавил стражник.
- Штаны-то надень, - сердито посоветовал Джеймс и улыбнулся женщине в ответ. - Милая леди, рад наблюдать вас в добром здравии. Ведь известно, что у женщины здоровье с красотою неразлучны. Не будете ли вы так любезны отойти от этого, без сомнения, недостойного вас и милостей ваших плебея к вон той, самой дальней полке с кувшинами? Этот стражник бросает тень на вашу незамутненную прелесть, а мы с принцем Хантером, как истинные рыцари, желаем восхищаться ею издали.
- Но он мне нравится, - возразила монахиня, не трогаясь с места. - Разве что, может, вы, граф, или принц Хантер составили бы мне компанию вместо него? Здесь не очень тепло, и ужин скоро закончится.
За её спиной мелькнула быстрая небольшая тень, на миг сверкнув большими зелёными глазами, и скрылась за бочкой. Стражник торопливо натягивал одежду, путаясь в штанинах.
- Увы, милая леди, - Клайвелл сокрушенно покачал головой, - мы с принцем приняли целибат во искупление тяжких грехов. А потому вынуждены лишь любоваться вами. И желательно издали, чтобы красота не слепила так сильно.
- Целибат? - монахиня с выражением ужаса на лице прижала руки к груди. - Но, как... это правда? Это действительно так? Вы не обманываете?
- Истинная правда, - громко заверил ее Джеймс, неуместно (или очень даже уместно) припоминая, что с женщиной он не был уже черт знает сколько. Проклятая служба! И тут же тише, чуть развернувшись к Клементине, спросил, - Где второй выход, сестра?
- Прямо и направо, - еле слышно ответила та. Глаза Клементины, ни на миг не останавливаясь, метались между густыми тенями.
- Слышь... холоп, - возвращаясь к образу графа, окликнул успевшего натянуть штаны стражника Джеймс, - поди сюда, принц Хантер желает тебя видеть! Живо!
- Но тогда, - заключила Аливия неожиданно жёстким голосом, - от вас нет никакого проку. Вы - не мужчина, граф.
Стражник неуверенно сделал шаг, оглянулся на монахиню и пошёл быстрее, чуть не падая. Кольчуга осталась на мешке, но ему хватило разума прихватить меч, и теперь он на ходу пытался застегнуть ремень.
Вынырнув из тени, к ноге женщины, словно кошка, прижалось странное создание: четыре длинные когтистые лапы поддерживали худое гибкое туловище, покрытое каким-то наростами. Кое-где на голой, серой в коричневое пятно коже виднелась шерсть, больше походившая на серый с прозеленью мох. На остроносой морде почти светились огромные круглые глаза. Щерилась длинными иглами зубов широкая пасть. Существо вскинуло голову, и монахиня отсутствующе потрепала его по костистой спине.
- Увы и ах, милая леди, - охотно согласился Джеймс, с тревогой следя за стражником и поглядывая на тварь у ног женщины, - но, возможно, я просто еще не встретил ту, единственную, что согрела бы душу и...хм... не только душу воина. Ведь доселе спутницей моей была только смерть, а ложем - поле боя. О, если бы однажды повстречать ту, что подобно нежному цветку можно было бы прижать к груди и никогда уже не расставаться с нею!
Запас куртуазных любезностей, и без того скудный, заканчивался. Нужно было выбираться из подвала.
- Голова болит, - тихо сказала сзади Клементина. - И страшно.
Стражник, который, наконец, подвесил ножны на место, с удивлением взглянул на молодую монашку, со страхом - на хмурого Хантера и, наконец, покаянно - на констебля.
- Мистер Клайвелл, тут... там это, в общем, она как пришла, и платье на груди...
- Ничего страшного, холоп, - любезно согласился Джеймс, не переставая улыбаться Аливии, - дай только выбраться отсюда, я сам тебя прирежу. Клементина, еще немного, мы уже выходим.
- Ах, леди Аливия! - Продолжил он, быстро и осторожно продвигаясь вперед, туда, где Клементина обещала заветную дверь. - Неужели же мне, воину, прошедшему столь тяжелый путь, не улыбнется нежной улыбкой прекрасная дама? Не одарит лентой или букетом фиалок? Не выразит как-то иначе свою благосклонность? Неужели мне остается лишь печально взирать на Луну, мечтая о той, что единственная достойна стать владычицей моего сердца?
Аливия задумалась и переступила с ноги на ногу. Тварь порскнула в темноту. Двигалась она заметно быстрее и собаки, и кошки. Когда констебль со стражниками подошли немного ближе, чтобы свернуть туда, куда группу вела Клементина, старшая монахиня покачала головой.
- Нет, - скрестила руки под грудью. - Не выразит.
Со стойки взметнулась тень и опустилась на голову неудачливому стражнику. Тот в ужасе заорал и замахал руками, и тварь отлетела под полку, оставив на щеках и груди человека раны, которые тут же наполнились кровью. Только чудом одна из лап не зацепила глаз. Тьма вокруг взорвалась визгом и смехом, до жути похожим на человеческий. Детский. Казалось, тени мелькают повсюду. Юркие монстры сверкали суженными зрачками с полок, из-за мешков, исчезали и тут же появлялись в другом месте так, что сосчитать их было невозможно. Хантер махнул мечом в сторону одной из тварей, которая пыталась вцепиться ему в ногу, но та со смехом отскочила назад.
- Ну и отлично, - злобно пробурчал себе под нос Клайвелл, поворачивая вслед за Клементиной, - то же мне, Гвиневра нашлась. Где эта дьяволова дверь?
Аливия небрежно повалила канделябр и звонко, радостно рассмеялась. Смех длился и длился, отражаясь брызгами от каменных стен, словно монахине не нужно было дышать. Она стояла прямо и бесстыдно, положив руки на бёдра; в наступившем полумраке тело почти светилось. Косоглазый стражник, зажимая лицо свободной рукой, через шаг оглядывался на неё, но Аливия не сходила с места. Просто стояла и смеялась одной ей понятной шутке.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Огоньки свечей от резких движений трепетали и тоже вот-вот грозили погаснуть. А сестра Клементина, выйдя из очередной арки в обширный зал, внезапно остановилась, и рядом с ней, сгорбившись замер Хантер. Впереди, шагах в двадцати, то ли из двери, то ли из пролома, лился бледный зимний свет, а прямо перед монашкой и стражниками замер, сидя почти по-кошачьи, чуть не десяток тварей. Одна, крупная, в рыжих пятнах, широко зевнула.
И шуршание сзади тоже резко затихло, сменившись размеренным постукиванием когтей. И негромко, едва заглушая доносившийся сзади смех, раздался голос сестры Клементины.
- Sancte Michael Archangele, defende nos in proelio. Сontra nequitiam et insidias diaboli esto praesidium... - она читала молитву быстро, будто боясь, что иначе не успеет.
"Imperet illi Deus, supplices deprecamur: tuque, Princeps militiae caelestis, Satanam aliosque spiritus malignos, qui ad perditionem animarum pervagantur in mundo, divina virtute, in infernum detrude. Amen." Молитва всплывала в памяти, кажется, даже чуть опережая слова Клементины. Лука действительно не хватало. А еще пары михаилитов, причем за три дня до этого момента. И бочек со смолой, которыми следовало обложить стены обители и поджечь к чертям собачьим. И лекарства от идиотского рыцарства тоже не хватало. А ведь мог бы сейчас карабкаться в башню. И не то, чтобы это было бы проще, но... Упущенные возможности всегда кажутся заманчивее. Джеймс остановился рядом с Хантером, с жадностью глядя на свет.
Цокот когтей за спиной становился все ближе, свет казался все заманчивее... Sine vitae periculo - nihil est. И Клайвелл рванулся вперед, волчьим шагом, перехватывая рукоять меча под удар, который в классическом фехтовании назывался "косым романским", а в уличных драках "ща я его напополам, дайкось", приметив в качестве цели серую тварь по центру. Та отреагировала мгновенно, почти невозможно-быстро, но меч всё равно достал существо в прыжке, и оно покатилось по полу, скребя когтями по камню и оставляя за собой след странной, белесой жидкости. А потом остальные под смех Аливии метнулась вперёд, смыкая кольцо, и воцарился хаос.
Хантер бросился за констеблем, увлекая за собой Клементину, огрел одного монстра канделябром, сбросив с полки, и отмахнулся от другого. Раненный стражник коротко взвыл, когда тварь, скользнув под лезвием, впилась когтями ему в бедро и с жутким хихиканьем полезла вверх. Другая цапнула воздух у самой ноги. Мужчина споткнулся и закружился на месте, размахивая мечом. Самому констеблю одно из созданий, молниеносно вскарабкавшись по столбу, прыгнуло на спину, но лишь скользнуло когтями по кольчуге и свалилось. Остальные метнулись низом с обоих сторон.
Джеймс рассеянно отмахнулся от самой прыткой мечом, но не попал, за что поплатился ответным прыжком на грудь. То ли кольчуга была крепкой, то ли когти для того неприспособленными, но тварь сползла вниз, попутно порвав ногу там, где ее уже не защищал подол кольчуги. Клайвелл приостановился, замешкавшись - и тут же выругался, почувствовав боль: очередная юркая и мерзкая скотина цапнула его за ногу, распустив сапог. Боль на мгновение опалила сознание, но сразу же отрезвила, настолько, что констебль смог оглядеть побоище. Результаты не утешали, у Хантера была прокушена кольчуга на боку и ранено предплечье. Клементина молилась бескровными губами, бледняя на глазах, точно из нее кто-то пил кровь. Впрочем, несчастный дуралей, ради спасения которого все и затевалось, справился со своим жутковатым противником и даже догнал Хантера. Дальнейшее воспринималось отрывками. Вот Хантер, которого нежить вынуждает оборачиваться, покусывая спереди, с боков и сверху. Свечи у него уже погасли и неверный свет, брезжащий впереди, только добавляет картине нот отчаяния и безысходности. Вот тварь, скатившаяся с кольчуги констебля и путающаяся под ногами, с привизгиванием щелкающая зубами... И получившая от души сапогом по этим самым зубам. Вот он сам, со злобой и неясным удовлетворением опрокидывающий стеллаж с полками. Твари, к сожалению, подобное поведение Джеймса сочли недостойным воспитанного гостя, тем паче - пришедшего к ужину, и одна из них немедленно вознаградила Клайвелла укусом в плечо, прямо сквозь кольчугу. Зубы у нее оказались не чета когтям и прокусывали металл, словно это была не сталь, а скорлупа каштана.
Впрочем, надолго она удержать в своих объятиях Джеймса не смогла - не на шутку разозлившийся констебль с разворота впечатал ее в стену, попутно отмечая, что Хантера-таки свалили на пол, и на нем, с радостным визгом и облизываниями, уже отплясывают джигу трое зверюг. Второго стражника, опрометчиво забывшего, что устав городской стражи обязует даже в гроб ложиться в кольчуге, если ты на посту, уже вовсю драли зубами и когтями. На полу.
- Dixi.
Клементина наконец-то закончила свою молитву и наступила тишина. Замолчала, осекшись на смешке, Аливия, точно ее заткнули. С тихим шуршанием отступили твари, будто вокруг девушки образовался защитный круг. Сама молодая монахиня выглядела плохо: бледная, с ввалившимися глазами, она явно с трудом стояла на ногах. Времени на то, чтобы удивиться или даже перевести дыхание не было. Клайвелл рванулся к девушке, подхватывая ее на руки и рявкнув короткое: "На выход!", подал пример пусть не героического и совсем не рыцарского, и уж, конечно, недостойного графа бегства. И лишь отбежав подальше от выхода - сорванных с петель дверей, лишь убедившись, что и Хантер, и второй стражник выбежали вслед за ним, Джеймс понял, что идиотов здесь было два. Впрочем, об этом тоже подумать времени не было. В сапоге уже хлюпало и кровь даже не была горячей, она стыла на морозе. Нога болела, точно ее драли железными крюками, ныло прокушенное плечо. Мысленно пожелав Аливии встретиться с ним в следующий раз на аутодафе (Джеймс с наслаждением представил, как будет подбрасывать дрова в огонь), констебль захромал к страноприимному дому.
Хантер, поддерживая стонущего стражника, которому когтями разодрали всю спину, пристроился следом. Сначала все молчали. Потом старший стражник сплюнул в снег и тяжело вздохнул.
- В следующий раз забиваем дверь с другой стороны.
- Можем прямо сейчас приступить, - Джеймс мрачно проследил взглядом за монахиней, продолжавшей ходить кругами по двору, и мотнул головой в сторону дверей в обитель. - Еще в башню эту ползти, правда...
До двери страноприимного дома оставалось рукой подать и констебль прибавил ходу.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

Изумленные взгляды трех пар глаз были бы, наверное, достойной наградой героям, если бы не нецензурные слова, почти синхронно вырвавшиеся из уст молодого стражника и одного из крестьян. Судя по неаккуратно сваленным в кучу вещам, прибыла эта крестьянская семейка недавно. И такого приема явно не ожидала. Женщина, скромно одетая, испуганно прижимала к себе мальчишку лет девяти, от которого так и сквозило любопытством. Глава семейства напоказ храбрился, но вид окровавленного констебля с девушкой на руках и стражников, залитых кровью тоже, вывел из равновесия и его.
- Ух ты, крови-то сколько! - звонко, на весь дом прозвучал детский голос. - А куда мистер её несёт?
Крестьянка шикнула на сына и обняла его крепче, словно опасаясь, что интересы констебля не ограничиваются только обитательницами аббатства.
- Здравствуйте, - неожиданно вежливо поздоровался констебль, вяло удивившись этой вежливости и положил девушку на первый же топчан, рядом с которым устало уселся на пол сам. Сапог проще было распороть до конца, чем снять, что Джеймс и сделал. Нога выглядела плохо. Черт её знает как, но нужно было быстро привести ее в порядок. Иначе о штурме башни не могло бы идти и речи.
- Здравствуйте, - явно опешив, ответил крестьянин, - а... что за...?
Последняя фраза была, конечно, не из тех, какую надлежит произносить в присутствии констебля и стражи, но мужчина не смог выразить свое изумление приличнее.
Джеймс с сожалением развел руками в ответ и поманил к себе молодого стражника.
- Надеюсь, лошадь твоя заседлана, - начал он, - потому что я сейчас попрошу тебя вот эту девушку отвезти к мистеру Скрайбу. Да бережно, если бы не она, мы не вышли бы! На словах передашь ему, что девушку нужно определить в госпиталь, но в чистую палату, понимаешь? Еще скажешь, что нужен гонец в Орден, к михаилитам. Чуть более двадцати голов в обители - не забудь. Даже если ночью они разбредутся, все равно такое количество тварей в округе - проблема для всего графства. Также, пусть он пришлет сюда лекаря стражи и вернешься сам, с телегой. Ну, и если капитан ваш отжалует хоть пяток человек еще - я буду его вечным должником.
Выдав эту тираду, Клайвелл закрыл глаза, переводя дыхание, и слабо улыбнулся. Определенно, если он выберется отсюда живым, завтра же поедет на мельницу. Наплевав на эти раны и те, которые, возможно, получит через пару минут. Поедет с этой книгой, которую пролистал на бегу, сразу после покупки и которая помогла хоть ненадолго отвлечь внимание бесноватой Аливии. Поедет просто для того, чтобы прогуляться по берегу реки с нежной, чистой Мэри Берроуз. И к дьяволу ее брата и его шашни с лесным братством.
- Вот же твою же... - потрясенно выдохнул крестьянин, - помолились, значит, на дорожку мы с тобой, Дженни.
Дженни испуганно закивала, обнимая мальчика.
- А он её из аббатства украл, да? - не унимался ребёнок. - А я знаю! Это ведь грех!
Джеймс досадливо закатил глаза. Слава похитителя монахинь его не прельщала совершенно.
- Это ужасный грех, - согласился он с мальчиком, - ты прав. Вырастешь - констеблем станешь.
С этими словами он поднялся и проковылял в лазарет, чье наличие в страноприимном доме можно было угадать по резкому запаху трав и настоек, просачивающемуся сквозь полуоткрытую дверь. Некоторое время он просто стоял там, наслаждаясь тишиной и невольно задаваясь вопросом, не прикасались ли руки беглой послушницы Эммы к этим вот бинтам? Позавидовав удачливости девушки (бордель или обочина теперь представлялись лучшей участью, нежели монастырь), Джеймс взял корзину с травами. Травы полетели на пол, а бинты и настойки - в корзину.
- Держите, Том, - проходя мимо Хантера, он всучил свою ношу стражнику, уцепив лишь пару бинтов да пузырек темного стекла с надписью "Matricaria chamomilla". Настойка ромашки на крепком бренди была невероятной, мерзкой гадостью. Но, все же, бодрила и Джеймс даже смог забинтовать себе ногу, прямо поверх чулка. Сапоги он бессовестно снял с раненого стражника и они были чуть велики, но не слетали и это, все же, было лучше, нежели ходить босиком. Он уселся на топчан, давая себе короткий отдых и запретил думать о чем-либо. Не получилось. Ночной пес стучится в небо. Десятая перемена блюд. Свет и спицы. И все это - на его участке! Ну что же, придется, все же, сходить в башню и спросить у этого пса, какого черта он стучится так, что у сестры Делис болят глаза, которыми она зачем-то слушает.
- Это ж надо, до чего кромвелевы прихвости дошли, - крестьянин то смотрел на Клементину, пытающуюся сесть, то на констебля, укоризненно и зло качая головой, - уже и голубиц из обители таскают!
И это тоже Джеймс пропустил мимо ушей, хотя и обязан был за подобное арестовать йомена без суда и следствия. По совести сказать, ему вообще не хотелось шевелиться. И потому, вопреки себе и своим желаниям, он с трудом поднялся на ноги, конфисковав у какого-то черта мешкающего молодого стражника длинный квилон. Ножны с мечом грохнули о пол, но наклоняться и поднимать их Джеймс не стал. Квилон, все же, был предпочтительнее в башне: еще не меч, но уже и не кинжал.
- Ну что, Том, - самоирония, звучавшая сейчас в голосе Клайвелла, наверное, удивила всех, кто его знал, - вобьем в свои гробы по гвоздю славы?
Хантер заканчивал заматывать стражника, на которого ушло почти всё найденное в госпитале полотно. Всю спину и бёдра невезучего мужчины покрывали длинные глубокие порезы, порой доходившие до кости. Оставалось только гадать, как он ухитрился пройти хотя бы до выхода почти самостоятельно. Несмотря на плотные льняные подушечки и связывающие кровь травы, на повязках кое-где уже снова проступали красные пятна. Наконец, смерив свою работу не слишком одобрительным взглядом, Хантер со вздохом поднялся на ноги. Сам старший стражник отделался легче: от самого худшего тоже спасла кольчуга.
- Нам славы не полагается по уставу. Так что, не знаю, как вы, а я бы лучше что-нибудь забил в... - он оглянулся на крестьянку с ребёнком и пожевал губами, - чужой гроб. Джеймс.
- Годится, - кивнул констебль, с неохотой поглядывая в сторону двери во двор обители. - Идем. Надеюсь, десятая перемена блюд еще не наступила.
Поморщившись от излишнего пафоса слов, он совершенно не героически похромал к двери.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Ступени каменным водопадом стекали от вершины башни, из почти недостижимой, соколиной выси, штопором закручиваясь в каменный мешок. В начале пути левую стену приходилось вытирать локтем, боком прижимаясь к центральному столбу и пригибаясь, чтобы не стукнуться головой о низкий потолок. Так продолжалось довольно долго, мелкие и неглубокие ступени временами становились почти отвесными, так, что приходилось даже карабкаться. А затем, без всякого перехода и какого-либо предупреждения лестница стала широкой и высокой, будто бы дальше ее строили сказочные великаны. Чтобы подняться на приступок, мужчины были вынуждены задирать ногу почти на высоту колена, а то и выше. И когда уже казалось, что способ вскарабкивания по этим издевательским высотам найден, ступени снова стали мелкими и частыми, словно для лепреконов. Но, все же, вверху, откуда слышалось мерное гудение колокола, уже виднелся просвет и тянуло морозным воздухом.
Аббатиса была еще жива, хотя и изрезана так, что впору на ремни пускать. Она лежала в центре пентаграммы, совершенно простой, нарисованной мелом на полу. Над ней, пародией на балдахин над ложем, раскачивался большой колокол, язык которого оседлали трое или четверо некрупных тварей, отдаленно напоминающих летучую мышь и льва одновременно. Еще двое таких же мрачными изваяниями застыли на парапете по обе руки брата-лекаря. Столь милый душе констебля священник стоял спиной к вошедшим, сложив руки на груди и смотрел на тусклое зимнее солнце за тонкой пеленой облаков.
Довольно-таки продолжительное время Джеймс просто пытался отдышаться, мысленно костеря на чем свет стоит строителя башни. На то, чтобы высказать это все вслух, не хватало дыхания. К тому же, зверски болела нога, растревоженная подъемом. Наверное, поэтому констебль не придумал ничего умнее, как кашлянуть и вежливо произнести:
- Здравствуйте!
Священник не обернулся. Крикса у его правой руки склонила голову, глядя на Клайвелла круглыми чёрными глазами.
- Добрый день, констебль, - приятный низкий голос, в котором не осталось ни следа от ангины.
- Я полагаю, предлагать спуститься с нами вниз - бесполезно?
Джеймс не стал скрывать ни грусти, ни усталости, ни даже раздражения в голосе. Он действительно смертельно устал и был зол. И очень хотел, чтобы все поскорее закончилось.
Мужчина пожал плечами.
- Я там уже был. Ничего интересного.
Хантер потянулся за спину, медленно, не производя лишнего шума, вытянул тяжелый нож, взвесил его па ладони и вопросительно указал на священника глазами. Одна из тверей, что сидели на языке колокола, громко зашипела, показав два острых клыка.
Джеймс согласно кивнул, красноречивыми жестами показав, что вон те милые зверюшки на колоколе кусаются, и укус ядовит. Крикс, в отличии от тварей в подвале, он узнал.
- Ну как же, - удивился констебль, думая о предстоящей ярмарке в Лондоне. Получалось плохо. Навык размышлять во время разговора с магом о чем-то совершенно ином, годами вбиваемый в Академии, за ненадобностью подзабылся. - Там очень интересно. По чести сказать, мне слегка... плевать, что вы убили шлюху Эмилию и старую склочницу Магдалену. Да и от аббатисы одни проблемы. Гораздо интереснее, зачем вы это делаете? Я понимаю, что вы что-то ищете, изучаете. Но что?
- Вам нравится этот мир, констебль? Правилен - прав ли он? С такими аббатисами. С такими монастырями, ушедшими дальше от Христа, чем вальденсы и адамиты. С ересями, которые плодятся в каждом графстве. Где крестьяне, оглядываясь на священника, всё равно вешают над дверями подковы и ставят мисочки с молоком для тварей, каких не было в Эдеме? Вы видите в этом мире - Бога? Альфу и Омегу, хлеб Жизни?
Джеймс устало улыбнулся и перенес вес на одну ногу, давая отдых раненой. Вопрос был сложным. И одновременно простым, как и вся философия бытия. Он требовал ответа и содержал его же в себе. Но, все же, торопиться не стоило.
- Признаться, - в голосе невольно проскользнула нота интереса, - я Бога в этом мире давно уже не вижу. С того момента, как впервые приехал сюда, в эту обитель. Помнится, родственники хотели забрать сумасшедшую. Тогда-то, глядя на несчастную женщину, опустившуюся до звериного состояния, я впервые захотел спросить Творца: "Зачем?" Зачем он допускает подобное? Но Он молчал.
- Нет пророков, лишь безумцы вроде Мухаммада сбивают людей в пути. Сатана ходит открыто, не львом уже, а стаей гиен, которые так нажрались, что брезгуют даже падалью. Везде - ереси. Германия, Франция, Голландия с их свободомыслием. Протестанты, католики, греческая вера. Все вопиют, простирая руки - но не слышат. Если какой голос и верен, то как его разобрать в этом дьявольском хоре, подумал я, и нашёл ответ. Нет смысла слушать голоса человеческие. Важен лишь Его голос. Я тоже хочу спросить, констебль. Хочу принести слово Его - каким будет сказано. Пробить дорогу в Эдем, за мечи и крылья архангелов, прийти к престолу Его и сказать...
- Sapientis est Deus, - с уважением согласился Джеймс, уподобляясь Диогену Синопскому. - Но неужели вот этот курятник, простите, монастырь поможет достучаться до Него? Отведет мечи скорых на расправу архангелов? Что, если этот путь - не верный? Что, если там, в Эдеме, нет никого? Лишь пустота и тлен, как в иных церквях? И пусто там от того, что Он, как вы верно указали, находится здесь, среди нас? Ибо не может быть у всеблагого и всеведующего, у милостивого и всезнающего ни божьего попущения, ни вот таких вот аббатис. Ни даже этих тварей.
Искренность слов и мыслей, впрочем, для самого Джеймса немного подпортило выражение собственного лица, на котором констебль изобразил отчаянный призыв к Хантеру.
"Не мешкай, твою..."
- Тогда, - жёстко ответил священник, - если небеса действительно покинуты, я...
Что именно он в этом случае собирался делать, осталось несказанным. Раздирая ледяной воздух, свистнул нож стражника. Одна из крикс, хлопая крыльями, взлетела почти под клинок, но порыв ветра отнёс её в сторону, и нож глубоко ушёл в поясницу ересиарха. Тут же сорвались с места остальные твари, наполнив простор колокольни беспорядочным хлопаньем крыльев и тонким писком. Но несмотря на мельтешение, констебль отчётливо видел, как священник, задохнувшись словом, выгнулся и неловко, боком, перевалился через низкий парапет.
Пережив несколько томительных мгновений, пока криксы выражали свое неудовольствие и успокаивались, Джеймс рванулся к парапету и посмотрел вниз. Тела брата-лекаря, вопреки ожиданиям, видно не было. Не было даже крови. На всякий случай констебль обошел по парапету вокруг башни, хотя мысль о том, что монаха сдуло ветром, была смешной.
- Отличный бросок, Томас, - похвалил он разочарованно, - только, кажется, злодей испарился вместе с вашим ножом.
Стражник тоже посмотрел вниз и пожал плечами.
- Может, всё равно сдохнет, если повезёт. Если у него внутри всё, как у нормальных людей, с такими ранами долго не побегаешь.
Джеймс кивнул и посмотрел на все еще дышащую аббатису. Несомненно, гуманность и человеколюбие предписывали унести пожилую женщину вниз. Но... Как, черт побери, это сделать? По этой дьявольской лестнице?
- Надо бы как-то её вниз утащить, - задумчиво произнес он, - наверное.
- Она ещё и в дряни этой, - Хантер, хмурясь, кивнул на меловые линии. - Не доверяю я таким штукам.
- Я тоже, - согласился Джеймс, садясь на корточки около пентаграммы, - вот если бы она сама вышла... Эй, преподобная мать, вы меня слышите?
Аббатиса едва заметно пошевелилась и вздохнула. Говорить ей, похоже, было сложно, но зато она смогла слабо кивнуть.
- Сможете ко мне подползти? - Не трогаясь с места, вопросил констебль как можно мягче. - Я бы вам помог, но нужно, чтобы вы это сделали самостоятельно.
Монахиня негромко простонала и попыталась перевернуться на бок. Получилось у нее это не с первой попытки, и даже не с третьей. Но все же - получилось. И, через муки, сродни родовым, она все же выкатилась за пределы пентаграммы. Прямо к ногам Джеймса.
- Надо же, - взваливая монашку на плечо, как мешок, удивился Клайвелл, - такая худая, а тяжелая.
Аббатиса действительно оказалась неожиданно увесистой, точно ее дрянной характер добавлял веса телу. Джеймс тяжело вздохнул, представив нисхождение, что ожидало их, и направился к лестнице, стараясь не наступать полной стопой на раненую ногу, в которой точно поселились дьяволы с раскаленными крюками.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.

31 декабря 1534 г. Бермондси. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Выйдя из таверны, Гарольд глубоко вдохнул, холодный воздух тысячей мелких иголок скатился от носа до лёгких. Торговец, всласть зевая, потянулся, небольшое облачко пара поднялось к крышам ещё спящих домов. Городок ещё не проснулся, но где-то далеко уже чеканил удар за ударом молоток. От нечего делать Гарольд проверил, в порядке ли лошадь, затем просто опёрся спиной о стену близлежащего дома и стал разглядывать окрестности, перебирая при этом в голове старые немецкие песенки.
- Господин, купите фиалки! - Нежная, большеглазая и очень озябшая девушка в сером палето и с корзиной цветов подошла так тихо, что увлеченный разглядываниями пейзажей торговец и не заметил. В ее густых медных кудрях поблескивали снежинки, укрывая волосы блестящей вуалью.
- И почём фиалки? - Гарольд невольно улыбнулся симпатичной торговке.
- Восемь шиллингов букет, - девушка разулыбалась в ответ, - из теплиц графа Уилтшира. Покупайте, ваша леди будет очень счастлива.
Гарольд вытащил из-за пазухи деньги, и протянул их торговке. Несмотря на немалую карьеру купца, на такое денег жалко не было.
"Приятно, когда доброе дело стоит всего восемь шиллингов." - Часто шутил он про себя.
- О, спасибо, спасибо, господин, - девушка заметно растерялась, но справилась и засияла искренней улыбкой, делающей миловидное лицо еще более привлекательным. Она приняла деньги и долго рылась в корзине, выбирая букет, - вот, самые лучшие фиалки, для вашей леди.
Передавая цветы, она случайно коснулась рукой руки торговца и мило покраснела. Уходя, продавщица фиалок, все время оглядывалась на Гарольда, пока не скрылась за углом.
Не успела она уйти, как смёрзшийся снег захрустел под копытами не одной, как ожидал Гарольд, а двух лошадей. На одной - крупной гнедой кобыле - ехал давешний знакомец-северянин, зато на другой, в чёрном платье с оторочкой из лисы и наброшенной поверх лисьей пелерине, сидела девушка, в которой торговец узнал Марико. Когда они остановились, не доехав нескольких ярдов, Вальтер соскочил на землю первым, и легко, как пушинку, поднял из седла телохранительницу Стального Рика.
- Мистер Брайнс. Вижу, вы - ранняя пташка. Это хорошо, - гудел швед, прижимая к себе Марико, словно это было самым естественным в мире делом. - Терпеть не могу ждать. Пока ждёшь, всех фазанов уже лиса перетаскает. Хм, - он смерил взглядом букетик в руках и тепло улыбнулся. - Ещё нужно кого-то навестить, верно я понимаю?
Японка промолчала, но смотрела на торговца вполоборота, не отрываясь, и в её глазах он ничего прочитать не мог.
Гарольд бережно положил букетик на забор и поздоровался с северянином.
- Нет, цветы я купил так, просто от нечего делать. - Лёгкая, добрая улыбка скользнула по лицу торговца. - Здравствуйте.- Обратился он к Марико. И сразу же, не дожидаясь ответа, повернулся к шведу. - Подождите пару минут, я выведу лошадь. - Говорил он при этом очень мягко, почти дружелюбно.
Вальтер кивнул.
Зайдя в конюшню, Гарольд ещё раз спешно всё осмотрел. Было непонятно, что здесь делает Марико, скорее всего просто проводит их за город, хотя её могли приставить к торговцу после разговора с констеблем, да и дорожная сумка заставляла задуматься. Выведя Искру из конюшни, Гарольд сразу запрыгнул в седло. С лошадью он старался обращаться мягко и спокойно. Что появление Марико, что её, казалось бы, опасная молчаливость не произвели на торговца особого впечатления, всё равно, ничего сделать с этим он не мог. Раз уж они решили, что она поедет, то она поедет, переживать тут было бесполезно.
- Ну. - Гарольд решил не обращать особого внимания на неожиданную спутницу. Склонившись, он взял букетик с забора и бросил его в сумку. - Будем надеяться, скоро мы вернёмся.
- Будем надеяться, - согласился Вальтер, поцеловал Марико ещё раз и поднял её в седло.
Японка тронула лошадь коленями и подъехала вплотную к торговцу. Она говорила негромко, так, что слова явно не доносились до шведа, который проверял завязки седельных сумок.
- Мистер Гарорьд, - голос её звучал абсолютно спокойно. - Варьтер-сан вернётся. Есри нет - я вас убью. Сумимасен.
Гарольд так же спокойно ответил.
- Сделаю всё, что смогу, - посмотрел на спутника. - и буду надеяться, он сделает то же для меня.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 2-03-2018, 18:28

[Spectre28 >>>]

с Ричардом и Леокатой

Марико, действительно, проводила их только до городской границы, после чего, не говоря ни слова, повернула лошадь и шагом двинулась обратно.
С неба, на пустынную, безлюдную дорогу крупными хлопьями валил снег. Вдали, за пеленой снегопада, виднелся неестественно высокий и тёмный храм.
Гарольд, всю дорогу думал о том, получится ли согреваться в пути магией огня. В конце концов он решил, что заниматься таким верхом опасно, лошадь может скинуть его, да ещё и ударить. Искра оказалась неплохой лошадью, хоть Гарольд в них и не разбирался, сразу был виден её спокойный нрав. Полному счастью мешало лишь тяжелое молчание, которое надо было прервать.
- Не лучшая погода для прогулки. - Он с усилием потёр руки.
- Ты слышал выражение - голос звёзд? - судя по виду, северянин, в отличие от него, наслаждался прогулкой. - Это бывает зимними ночами высоко в горах, как на самом севере Финмаркен. Когда дыхание опадает на замёрзший снег хрусталиками льда. Говорят, в такие ночи нужно двигаться очень медленно, иначе душа может слететь с губ и устремиться в небо.
Гарольд подивился поэтичности с виду грубоватого спутника, но выдавать этого не стал.
- Не доводилось, я слышал много немецких, славянских и иберийских легенд, но о "голосе звёзд" узнаю впервые. Красивые, однако, в Скандинавии сказания. - Гарольд не исключал, что эта легенда пришла с востока, или её просто могла выдумать Марико.
- Странные там места, - вроде как согласился Вальтер. - странные люди и странные предания. Я проезжал там раз-два. Чем реже где-то бывают сборщики налогов и дани - тем выгоднее. К слову, Ю говорила, ты тоже купец, - последнее слово северянин выделил. - Везёшь что с собой? Эссекс, конечно, не так далеко, но всё дорогу окупить получится, глядишь.
- Нет, решил, что это будет лишним. Дел у нас и так невпроворот, да и с торговлей я завязал - не самое достойное занятие, как по мне. - Гарольд решил, что раз Вальтер упомянул Ю, то не избегает разговора о ней, а возможно и о Марико. Торговцу хотелось узнать, как можно больше о телохранительницах Рика, в конце концов, в один день незнание могло стоить ему жизни. В таком деле, важно было подойти издалека.
- Ю просила передать, что-то насчёт задания?
- Да я всё уже сказал ещё там, - пожал плечами Вальтер. - Церковь стоит где-то на утёсе над морем в Эссексе. Я так понимаю, брошенная, но это может означать, что угодно. Глядишь, там два камня да обломок стены, а прочее крестьяне на ограды растащили. Но Ю поминала, что там вроде бы знак кометы был. А вот где и как - как знать?
- Эх, что поделать. - До Гарольда дошло, что северянин тоже торговец, захотелось содрать себе кожу с лица или вспороть вены. Он был рассеян и слишком честен, благо собеседник пока никак не ответил на подобную осечку. - За торговлю ты не обижайся, просто за десять лет я совсем расстроился в этом деле, хотя и без него людям никак.
Северянин неожиданно фыркнул, словно слова Гарольда его позабавили.
- Если ты и с констеблем так говорил!.. Понимаю. Да меня так просто и не обидеть, так что и ладно. Скажи лучше, куда надумал? Пока что дорога-то одна, а дальше?
Гарольд слегка улыбнулся. Открытость Вальтера его успокоила, плохо было бы, если бы он промолчал.
- Потому-то, тебе и пришлось меня вытаскивать. Мне кажется, Клайвелл обиделся, когда я сказал ему про сломанный стул. - Гарольд погладил лошадь по шее, она ему всё больше нравилась. - Что касается дороги, пока у нас не одной зацепки, так что думаю, придётся ездить по монастырям, выспрашивая где могут быть развалины. - Делать тут особо было нечего, просто плутать по побережью было безнадёжно, а слово "комета" никуда, пока что, не вело. - Буду всем говорить, что ищу могилу прадеда. Что думаешь?
- Можно, - с некоторым сомнением протянул его спутник. - Если не примут за какую-нибудь комиссию, могут и сказать. Если знают. Монахи-то больше своими землями интересуются, чем брошенными церквами. Какая им с них выгода? Разве что бенедиктинцы попадутся. Я бы, право слово, ещё по деревням спрашивал. Вот там рассказы на несколько жизней назад уходят и безо всяких книжек. Но, конечно, тут ты - главный. Куда решишь, туда и поедем. У меня-то задание простое, сам понимаешь.
- Понимаю, но насчёт деревень ты прав, да и шуму меньше будет. - Ещё Гарольд понимал, что эта поэтическая натура, может быть и отправлена, чтобы его прирезать по завершению дела, ну или в случае его провала. Сейчас думать об этом было бесполезно, но в будущем стоило принять меры, жалко, Марико исключила удобнейшую возможность. - Может у тебя есть какие-то идеи? - Честно и открыто сказал торговец. - Одна голова хорошо, а две лучше.
- Откуда, - пожал широкими плечами Вальтер. - Но языком трепать - это много придётся, как пить дать.
- Придётся, но это наверняка будет не самой большой проблемой. Видится мне, ценные артефакты просто так на земле не лежат. - В голосе Гарольда прослеживался смешок. Он пытался закончить разговор на хорошей ноте, чтобы остальная часть пути прошла в более дружелюбной атмосфере.

Зима - заботливая хозяйка. Она одела белоснежными шапками холмы, нарядила в тяжелые снеговые шубы ели и дубы, до самых бровей укутала в пуховые шарфы кусты терновника и можжевельника. Тракт утопает в снежных заносах, в иных местах ночной ветер, забавляясь в бешеной пляске, нагреб валы, сквозь которые с трудом продирались лошади. Тишина стояла такая, что можно было услышать шепот снежинок, летящих с серого, низкого неба так часто, что трудно было рассмотреть дорогу. Первой неладное почуяла Искра. На диво послушная и спокойная лошадь доселе, она заартачилась, остановилась, как вкопанная, а затем повернула голову и переливчато всхрапнула Вальтеру, игнорируя нового своего хозяина, Гарольда. Таким же тревожным звуком отозвалась лошадь северянина. Искра прижала уши и попятилась назад, всем видом показывая, что дальше идти не намерена.
Гарольд скривился.
- Да будь оно неладно. Вальтер. - Он спрыгнул с коня и передал поводья спутнику, вытаскивая меч из ножен - Подстрахуй. Я проверю, мало ли.
Послать северянина он никак не мог, оставалось лишь идти самому. В конце концов, командир всегда полагается на авторитет, который сначала надо заработать. Жалко, но командиром он не был.
- А надо? - тихо пробасил сзади северянин, послушно приняв повод. Второй рукой он быстро провёл рукой по толстому кожаному поясу, который ещё в Бермондси отдала ему Марико. - Лошадь-то у тебя учёная, зря фыркать не станет.
Гарольд размял левую руку, готовясь произнести заклинание.
- Не думаю, что получится объехать. - Он спешно осмотрел занесённые снегом окрестности. - А возвращаться в город - не дело.
Торговец говорил спокойно и уверенно, почти лениво. Реакция обычно спокойного северянина, заставила Гарольда засомневаться, но виду он не подал.

[Ричард Коркин >>>]

Резкое, режущее уши полушипение-полусвист раздалось из-за кустов и на дорогу выползла огромная змея, размерами сравнимая, пожалуй, лишь с рослым ясенем, растущим у дороги. Совершенно черная, отливающая синью, с желтыми узкими, косыми полосами по бокам, она несла на голове желтый гребень. Широкая и толстая, с мужское бедро, она, тем не менее, ползла легко, перекатывая мышцы под блестящей шкурой. Завидев Гарольда, змея свернулась кольцами и, возвысив голову на два человеческих роста над дорогой, зашипела.
Гарольд прикусил нижнюю губу, глубоко вдохнув, у него опять болело под черепом, будто туда налили раскалённого железа.
- Бежать - самоубийство, атаковать тоже. - Он до боли сжал рукоять меча дрожащей рукой. - Стой.
Торговец изготовился отпрыгнуть вправо и рубануть обеими руками, когда змея бросится вперёд.
- Назад, дурак! - одновременно заорал Вальтер. - Чего лезть?
Искра нервничала и плясала на месте, а вот собственная лошадь северянина смотрела на монстра почти равнодушно, словно наблюдала таких по десять раз на дню не далее чем в соседнем стойле.
Змея, меж тем, нападать не спешила. Она вольготно раскинула кольца тела на всю дорогу, закрыв ими даже обочины и принялась рассматривать путников, точно оценивая, кто из них вкуснее. Гарольд был осмотрен дважды, и тварь, точно дразнясь, высунула длинный, алый язык.
Гарольд медленно зашагал назад, убрал меч в ножны и взялся правой рукой за запястье левой. Головная боль нарастала и пульсировала. Хотелось или броситься с криком на змею, или убежать на другой конец Европы. Торговец приготовился выдать максимально мощный взрыв.
Чудовище с интересом наклонило голову в сторону, поменяло местами пару колец тела и резко хлестнуло хвостом, метя в корпус торговцу.
От тяжелого удара в бок, Гарольд отлетел в сугроб. Хотя снег и смягчил падение, боль была ужасная, его чуть не стошнило.
- Сука! - Торговец вскочил на ноги, раскидывая снег руками. Изо рта текла кровь, зубы были сжаты до скрипа, волосы взъерошены, покрасневшие глаза широко раскрыты. Торговец вскинул левую руку.
- Фюрбаннад фитта! - неразборчиво, но не менее понятно выразился Вальтер и, пользуясь тем, что лошадь его стояла смирно, ткнул в сторону змеи скрюченным указательным пальцем. Перед мордой рептилии заплясал яркий, хорошо заметный даже зимним днём огонёк, который плавно покачивался из стороны в сторону, постепенно уползая в сторону, завораживая змею, которая принялась раскачиваться вслед за светлячком.
Северянин поспешно соскочил в снег и потащил лошадей туда, где, скособчившись, стоял его спутник.
И тут Гарольд прокричал заклинание, выпуская максимально возможный огненный заряд. Светло-желтый шар плазмы с тихим шипением пролетел в двух ярдах от змеи, ярко вспыхнул над ее головой и погас, приятным теплом согрев кожу рептилии. Ещё до того торговец выхватил меч и размашистыми шагами начал пробиваться к застывшему в изумлении северянину, который только успел сойти с дороги в снег и провожал огонь взглядом.
Змей встрепенулся, оторвался от разглядывания огонька. Вспышка не причинила никакого вреда его великолепной, сияющей шкуре. Тварь качнула головой, клацнула зубами за шеей спешащего мимо него торговца и отшатнулась от меча, которым махнул в её сторону Гарольд. Прошипев что-то злобно-неодобрительное, рептилия отползла чуть назад, текучим движением, отчетливо напоминавшим о Ю, переместив кольца тела так, чтобы они закрывали как можно больше дороги, и вытянув хвост в поле - к Вальтеру и лошадям.
Приблизившись к северянину, Гарольд сплюнул в сугроб и повернулся к змею. Голова не прекращала гудеть.
- Хреново, однако. Думаю, стоит, мать её, ретироваться.
Ответить Вальтер не успел. Змей раздраженно зашипел и с неожиданной быстротой, какую вряд ли можно было ожидать от существа подобных размеров, бросился вперед, одним рывком покрыв расстояние до людей, окружая их кольцом тела, оставляя лишь немного места и плюнул. Ядом. Зеленоватым, остро пахнущим персиком и жасмином. Лошади, которых Вальтер отпустил, успеливыскочить из ловушки, а сам северянин, спасаясь от яда, еле успел прикрыть лицо плечом и тут же махнул через метровой толщины тело змеи, переваливаясь наружу.
Гарольд, пытаясь увернуться от плевка, тоже перемахнул через сжимающееся кольцо. Боковым зрением он высматривал лошадей, прикидывая стоит ли зарезать одну из них, чтобы отвлечь зверя, но те уже были далеко. Неожиданная вспышка боли на левой скуле отвлекла его, в воздухе витал запах, напоминающий духи Ю.
Рептилия как-то досадливо заскрежетала зубами и ухватила северянина. Ухватила аккуратно, за шиворот, будто это было яйцо с ее собственным детенышем. Проводив взглядом купца и злобно зашипев, она с силой хлестнула хвостом, ударив по ногам, отчего Гарольд кувыркнулся, влетев в сугроб. Торговец застонал от боли в ногах, в глазах слегка потемнело.
Змей не размышлял ни мгновения. Лежащий на земле стонущий купец, по-видимому, представлялся легкой добычей, а потому тварь просто подняла тяжелый, дубинообразный хвост и ударила его сверху. Гарольд резво откатился в сторону. Неподалёку в снег молча свалился Вальтер, без джеркина, но сжимая в одной руке секиру, а в другой - пояс Марико. Каким-то образом он ухитрился остаться на ногах, и с хаканьем всадил в змею топорик так, что стук отдался от деревьев. Быть может, именно поэтому второй удар получился не таким сильным, как хотелось бы рептилии. И потому лежащий на земле купец оказался всего лишь вмят в снег и - оглушен. Змей развернулся туда, где упал выскользнувший из зубов северянин и медленно, дразнясь языком, начал опускать голову.Вальтер, бросив короткий взгляд на торговца, остался стоять, только поспешно перебросил пояс в руку, которой держал секирку. У Гарольда двоилось в глазах, он попытался встать на одно колено, но нога скользнула по снегу, и торговец чуть не упал. Мокрые, потные волосы закрывали обзор. Когда он снова собрался с силами и попытался подняться, послышался рёв чудовища.
Когда до медленно покачивающейся головы древней рептилии осталось не больше трёх ярдов, змея разинула пасть и бросилась вперёд. В эту же секунду швед резко взмахнул рукой, и в разинутую глотку стальной вспышкой ушёл брошенный нож. Вальтер сразу же прыгнул в сторону, но глубокий снег сковывал движения. Его ударило в бедро и отшвырнуло в сторону. Рептилия взревела от ярости и боли, принялась беспорядочно бить хвостом. Кольца тела сжимались с таким ожесточением, что, казалось, слышен треск мышц. Северянин перекатился снова, уходя от судорожного удара, вскочил и бросился к Гарольду. Судя по тому, как легко Вальтер вздёрнул торговца на ноги, силы у него было на двоих, если не троих.
- В лес. Быстро.

[Spectre28 >>>]

с Ричардом и Леокатой

Голос мужчины доносился, как издалека, но Гарольд послушался и поплёлся с северянином. Как только торговец закрывал глаза, его начинало в два раза сильнее тошнить и шатать из стороны в сторону. Ноги были как два деревянных бруска, соединённых в коленях ватой. Забежав в лес, Гарольд, тяжело дыша, более-менее прочно встал на ноги. В голове гудело, рана от яда болела и чесалась. Торговец несколько раз с силой потёр её рукавом.
- Идём дальше в лес, попробуем обойти дорогу и найти лошадей. - Сплюнул сгусток крови. - Сука.
Вальтер, не тратя дыхания на слова, кивнул и, оглядываясь, двинулся дальше. Гарольд ковылял через лес, пытаясь обогнуть дорогу и выйти в месте, куда могли убежать лошади. Снег не давал толком идти, немало попало за шиворот и в сапоги. Во рту чувствовался вкус крови.
Выйдя к дороге, Брайнс футах в шестидесяти, все же, увидел лошадей. Змея видно не было и торговец медленно подошел к Искре, спокойно и аккуратно протягивая руку к поводьям. Лошадь с недоверием подалась, но Гарольд убаюкивающим голосом продолжал её успокаивать, поглаживая по шее.
Швед тем временем успел уже достать из седельной сумки плащ и накинуть на плечи. Без джеркина, в одном плаще поверх пропотевшей рубашки ему наверняка всё равно было холодно, но сильный, сытый человек вроде Вальтера мог провести на морозе и куда больше времени, чем оставалось до Билберри. Заметив, что спутник уже поймал Искру, швед вскочил в седло и подобрал поводья.
- Едем?
Гарольд молча кивнул и взобрался в седло. Рывок отдался острой болью в груди и спине. Поле зрения свелось до прямой линии, от мягкой, тёплой головы лошади, до поворота дороги и тяжелого, серого неба над ним. Всё тело буквально гудело. Место, куда попал яд, болело всё сильнее, не давало толком думать. Торговец, потеряв на мгновение хватку, чуть не свалился на землю, но в последний момент ухватился правой рукой за шею Искры и со стоном выровнялся в седле.
"Может, стоило пустить огонь ей в пасть. Или сразу бежать. Наверно, бежать." Мысли всплывали и тонули, не успевая сформировать единого потока. Он попытался вдохнуть полной грудью, опять резкая боль, от холодного воздуха заболело перегретое горло. "К чёрту. Как же больно." Лошадь тронулась. Гарольд несколько минут, просто не мог собраться с мыслями, затем с силой потёр глаза. "Ну, в принципе, откуда я мог знать, что там такое?" Он нащупал левой рукой флягу. "С выпивкой - это я дальновидно придумал. Начало, конечно, так себе. А хуже всего, что из-за моего гениального руководства пострадал Вальтер. "Гарольд краем глаза осмотрел северянина, тот, что неудивительно, выглядел нахохлившимся и потрёпанным.
"Ну, шагать несколько миль по лесу, ведя лошадь под узду, и по колено в снегу, из-за какого-то шума - тоже не дело." Гарольд открыл флягу и сделал несколько глотков. "Нехорошо вышло, нехорошо. Интересно, что он об этом думает? Выглядит-то всё, как будто виноват во всём именно я. Благо, и досталось больше мне, обижаться ему особо не на что."
- Будешь? - Гарольд протянул шведу флягу.
Тот кивнул, принюхался и сделал осторожный глоток, потом ещё один. Выдохнул и отдал фляжку обратно.
- Благодарю. Сейчас кровь разогнать - самое то. Впрочем, я-то ладно, повисел в зубах да в мягкий снег свалился, а вот тебе досталось не в пример. Лучше бы в Билберри лекарь нашёлся, иначе дело швах. В жизни не видел, чтобы так разносило, словно на рой злых ос набрёл. Хорошо ещё, говорить можешь. И, - северянин улыбнулся без тени юмора, - дышать.
Гарольд, не без боли, ответил улыбкой.
- Сам полез, вот и получил. - Видимо, северянин всё-таки не держал на него зла. От всех видов боли на свете, хотелось просто исчезнуть, но совсем тошно становилось при мысли, что из-за его глупости пострадал Вальтер.
"Этот Вальтер - не плохой мужик, мог ведь и не рисковать." Гарольд опасался шведа, но пока тот ничего плохого не сделал и, более того, спас торговцу жизнь. Неизвестно, как бы повёл себя он сам в такой ситуации.
- Спасибо. Если бы не ты, я бы оттуда и не ушел.
- И в самом деле, - кивнул Вальтер. Мелкий, противный снег пошёл гуще, и выражение глаз северянина было не разобрать. Снег же приглушал голос. - Для чего ещё существуют попутчики да сопровождающие? Конечно, можно было и в лес, но ведь если бы иначе сложилось, кому эту штуковину добывать? Мне Рик за такое не платит. Пришлось бы вернуться в Лондон, к Мако. Небось, кровать ещё даже остыть не успела, так подумать.
Гарольд промолчал, физическая дискомфорт давно перевесил моральные мучения, и ему было болезненно лень выдавить из себя ещё хоть одно слово, да и слово это, явно, было бы лишним. Торговец теперь даже не знал, что думать о северянине. Возможно, швед был послан убить его, если всё провалится или по завершению дела, но стал бы он рисковать своей жизнью из-за такого? Гарольду было стыдно от самой мысли, что он всерьёз обдумывал убийство Вальтера - гораздо лучшего человека, чем он сам.
"И всё же, что бы сделал я? Угрозы Марико, возможные проблемы - всё это было предельно далеко в тот момент, в момент, когда смерть смотрела мне прямо в глаза, - торговец ласково погладил Искру по шее. - Быстро ты,зараза, отбежала, и не зря ведь. Тебя бы я, к примеру, продал, как говорится, со всеми потрохами".
- Ну ничего. - Прошептал Гарольд.
"Такими темпами у меня ещё будет возможность посмотреть, что я сам из себя представляю, - торговец грустно улыбнулся. - Теперь, надо бы найти лекаря, с ядом лучше не шутить, да и рёбра мои взбучка стороной не обошла."

[Ричард Коркин >>>]

Билберри. Таверна "Зеленый Грифон". Поздний вечер.

"Грифон", несмотря на поздний час, был полон народа. Лишь один столик в центре зала, с металлическим шариком, прихотливо сверкающим в свете свечей и камина, пустовал. В углу под лестницей, как и всегда, расположился сын барона со своею метрессой. Лорд с упоением предавался игре в кости с тремя такими же, как и он - холеными, надменными и громко хохочущими. Тоннер - трактирщик с довольным видом расположился за стойкой и с заметным удовольствием оглядел новых посетителей.
- Господа! - поприветствовал он Вальтера и торговца взмахом руки, - добро пожаловать в "Грифон"! Место, славное своим вином и историями! Если... - разглядев, наконец, лицо Гарольда, трактирщик осёкся и чуть ли не закружил вокруг него, не обращая внимания на шведа.
- Это ж кто вас так, господин? - Наконец, спросил он. В голосе сквозило удивление, граничащие с полным изумлением.
- Глупость-матушка. - Гарольд старался говорить как можно более привычным для трактирщика говором: это всегда помогало расположить к себе. Конечно, важно было не переборщить. Торговец ещё не решил, стоит ли рассказывать про змея, поэтому уклонился от прямого ответа.
- Не найдётся ли у вас свободного местечка и чего перекусить? - Он мельком взглянул на шумящую компанию. Было бы нехорошо обратить на себя внимание этих подвыпивших фазанов: дворяне часто творили глупости на пьяную голову, да и не только на пьяную.
- Найдется, - Тоннер несколько удивленно и разочарованно нахмурил брови, возвращаясь за стойку, - у нас все найдется, чего не скажете.
- Мне бы, - вмешался Вальтер, который, заложив большие пальцы рук за пояс, с явным одобрением оглядывал обстановку, - свинины посочнее, которой, если нос меня не подводит, так чудесно пахнет с кухни. Это для начала. Потом, может... - он повёл носом. - Ещё пирог с рыбой... или уткой? Лучше с уткой. И зелени побольше, а то, мистер?..
- Тоннер, - краснолюд чуть поклонился и снова расплылся в приветливой улыбке, - Тоннер-трактирщик, господин. К вашим услугам.
- ...а то от этой белизны хоть мох из-под снега выкапывай, мистер Тоннер. И чтобы запить это всё - сначала горячего вина. А потом ещё монастырского, красного, бутылки две. И столик бы у огня, если найдётся.
Закончив, он посмотрел на спутника.
- Вам на двоих с, - краснолюд, деловито повторяющий заказ северянина миловидной служанке с хитрым и любопытным лицом, кивнул на Гарольда, - с господином? Сей миг исполним, Пэнси уж поднесет, расстарается. Да столик один остался, не обессудьте. Вон тот, с шариком. Но топим мы исправно, да и вино, - в голосе трактирщика звучала искренняя гордость, - доброе.
- Да. - Гарольд повернулся к северянину. - Вальтер, позволь мне заплатить. - Ещё никогда деньги не значили для торговца так мало, да и выразить благодарность как-то иначе он сейчас просто не мог. Гарольд с силой протёр глаза правой рукой, его лицо искривилось от очередной волны боли. - Господин Тоннер. - Торговец говорил слегка хрипло, в полголоса. - Не подскажете, можно здесь найти хоть какого-то лекаря, а то я, того и гляди, прям тут преставлюсь?
- Лекаря в Билбери,- краснолюд еще раз пристально осмотрел лицо торговца и сожалеюще развел руками, - лет уж пять, как нет. Старый-то в лесу сгинул, а нового не завели. Третьего господин Фламберг быть обещались. Если сызнова с госпожою будет - ваше счастье, лекарка она. Да вам водой покуда умыться б просто, любезный господин.
- И то правда, - добавил Вальтер. - Умыться, холодного приложить, глядишь, и лучше станет. А уж кому за что платить - потом разобраться можно.
- Да. - Гарольду казалось, что он сейчас просто развалится. Он опять попытался вдохнуть полной грудью, но скривился от боли. - Где можно присесть?
- Это всегда конечно, - краснолюд махнул рукой Пэнси. - Она вот всё к вашему, господи, удовольствию и устроит. Только не здесь, а вот, где никто не помешает.
Худенькая служанка осторожно взяла Гарольда под руку, словно он не мог видеть сам, и повела к двери, откуда доносились вкусные запахи. На кухне она усадила торговца на стул у раскрытого окна и сочувственно покачала головой.
- Сейчас, господин, секундочку одну только, и я мигом. Только воду найти.
Здесь было жарко из-за огромных каминов, но воздух от окна приятно холодил кожу там, где она сохраняла чувствительность. И кухня, кажется, являлась гордостью заведения: просторная, чистая, со связками ароматных трав под потолком и даже засушенными цветами над окнами. Над огнём жарились, истекая соком, большие куски мяса и шампура птиц.
Вернувшись с большим кувшином и сложенной льняной тканью, Пэнси снова посмотрела на Гарольда и вздохнула.
- Жаль-то как, красоту испортили... рубцы останутся. Вы, господин, головой только не дёргайте, а уж я постараюсь.
Обмакнув полотно в воду, она начала осторожно промывать глубокие раны.
- И вы, господин, не печальтесь. Мужчине шрамы-то не помеха. Хотя вот у михаилита, конечно, лицо чистое, ещё и бритое... но эти-то особенные.
Гарольд слегка улыбнулся, так, чтобы не помешать женщине. Даже если эта забота была притворной, торговцу всё равно было приятно. Что можно ответить он не знал, но хотелось поддержать разговор с доброй и мягкой служанкой. Он взвесил в уме всё, что он знал о михаилитах, чтобы произвести впечатление, фактов оказалось не достаточно, так что лучше было просто задать какой-нибудь вопрос, показывая заинтересованность.
- Признаться, ни разу в жизни не видел ни одного, хотя слышал много историй о них.
- Ох, - девушка мечтательно прищелкнула языком, - в "Грифоне" они изредка бывают, но вот господин Фламберг... Да вы мастера Тоннера поспрошайте, хозяина-то нашего, он красно говорить умеет. Я-то не умею так-то, как он. Но история тут у нас приключилась, знатная, конечно. Ни убавить, ни прибавить!
Женщина, видимо, не хотела погружаться в долгое и утомительное повествование, да и сам Гарольд предпочёл бы сначала поесть, а потом уж слушать байки. У служанки была ещё работа, и торговец, добавив немного любопытства, поинтересовался.
- Этот господин Фламберг, видимо, интересный человек?
- Необычный, - кивнула Пэнси, заканчивая промывать раны и прикладывая к ним сухую мягкую ветошку, - я, правда, с госпожою говорила только. Ванну готовила, одеваться помогала. Госпожа, конечно, молоденькая совсем, но тоже необычная. Ох, - оживилась она неожиданно, - а вы попросите, господин, мастера Тоннера рассказать, как михаилит тут шкодника ловил! И про менестреля! А я вам только про то, как они с госпожою сказки складывают порассказать могу.
Гарольд был не на шутку голоден, да и с работой служанка закончила, так что торговец, осматривая впечатляющие синяки на руках, добавил.
- Всегда нравились такие истории, буду рад послушать, за кружкой эля. - Он попытался рассмотреть свои раны в ведре. Шрамы никогда особо не волновали Гарольда, но при мысли о явном уродстве становилось неприятно и беспокойно. Он, не без усилия, встал, с уже полюбившегося ему, тёплого места, и прошел в зал.
Вальтер, который уже сидел за столиком и отрезал уже явно не первый кусок мяса, приветственно махнул ему ножом.

[Spectre28 >>>]

с Ричем и Леокатой

- Приятного аппетита. - Гарольд плюхнулся на стул. Первой мыслью было, просто накинуться на полные тарелки и, чавкая, не думать ни о чём, наконец-то поесть, но надо было выпытать у трактирщика побольше о лекаре. В конце концов, Гарольд мог просто отключиться в любой момент, по крайней мере, он так себя чувствовал, а лекарь был в силах, хоть что-то сделать со шрамами.
- Господин Тоннер. - Гарольд старался быть, как можно белее вежливым, надо было расположить к себя трактирщика, и тот сам бы всё рассказал, но как он не старался, в голосе чувствовалась усталость.
- Господин? - Трактирщик возник рядом со столом, точно из-под земли вырос.
Гарольд изобразил мягкую улыбку.
- Не присядете с нами, я угощу. Хотелось бы побольше узнать об упомянутом вами врачевателе.
- Благодарствуйте, господа, - краснолюд с охотой уселся за стол, но пить или отламывать от пирога не спешил. - О котором врачевателе-то, милсдарь? О том, что в лесу сгинул, али о госпоже Берилл?
Гарольду вопрос показался глупым, зачем может понадобиться раненому человеку мёртвый лекарь? Но внешне он этого не выдал, и мягко продолжил.
- О госпоже. - Рука торговца потянулась к кружке. Хотелось пить, да и трактирщик мог стать поразговорчивее, видя, что его товар хорошо идёт. "Хотя, куда дальше то" - улыбнулся Гарольд.
- Аккурат после Рождества это было, - Тоннер пальцем поманил к себе Пэнси и потребовал кружку, - приехали они, значит, после обедни. На одной лошади, господа мои, девушка впереди в седле, одеты богато. На госпоже, значит, платье зеленое, сплошь золотом расшитое, точно фэа она. А и похожа ведь, - призадумался краснолюд, кивнув головой своей догадке, - вся нежная такая, тоненькая, молоденькая. Глазищи то серые, то чуть ли не зеленые. Коса аж ниже... нижних горизонтов болтается. Ну и он, михаилит, сталбыть, чисто лорд. Рослый, лицо надменное, зловещий даже. Но это-то я потом рассмотрел. Сначала они к Симсу, торговцу одеждой, пошли. Жена у него на сносях была, да в доме какое-то умертвие, вонючее шибко, поселилось. И, значит, до того довело бедняжку миссис Симс, что ей лекарь понадобился. Которого у нас, сталбыть, нет давно уже. А госпожа эта, Берилл ее кличут - лекарка. Покуда господин Фламберг умертвие это изводил, она роды у миссис Симс принимала, да так ловко, что и мать, и дитя живы, хоть ребенок и раньше срока появился. Руки умелые, значит.
Трактирщик отхлебнул из принесенной служанкой кружки и надолго замолчал. Лицо его выражало задумчивость.
Гарольд сам не заметил, как маленькими глотками вылакал пол кружки. Возможно стоило дать трактирщику ещё времени подумать, но торговец уже представил, как он вытянет ноги лёжа в кровати, как накроется, чем-то мягким и тёплым. Взгляд Гарольда скользнул по служанке, но очередной приступ боли вернул его к разговору.
- Вы не возражаете. - Торговец придвинул к себе тарелку.
Тоннер уцепил блестящий шарик и покатал его по столу.
- И когда, вы говорите, эта госпожа может сюда заглянуть? - Гарольд поймал взглядом необычный шар.
- Третьего, говорю ж, - удивился краснолюд, с грохотом откатив шарик до края стола и поймав его в руку.
Особого выбора у Гарольда не было, оставалось только надеяться, что погода не помешает врачевательнице добраться до таверны. Сейчас он не мог ничего сделать, поэтому оставалось только расслабиться и ждать. Торговец, выдыхая, слегка ссутулился, и охотнее принялся за еду. Его взгляд опять упал на шар.
- А что это у вас за необычная штука в руке?
- Шарик-то? - Тоннер, усмехнувшись, отпил из кружки, крякнул и продолжил.- Шарик-то михаилит изволил забыть, господин Фламберг. Это, милостивые господа, еще одна история "Грифона", свеженькая-с. Родился, значит, как говорено уже было, у Симса сын, да и умертвие михаилит изничтожил. Ну и пригласил торговец, как водится их на вино. Пяточки обмыть да расплатиться. А ведьма эта, Берилл, от Фламберга-то и не отходит, как голубки, не наворкуются и не надышатся. Ну и отправил их Симс ко мне ночевать, благо, у нас тут шкодник завелся. Господин Фламберг-то шкодника в тот же вечер и вывел. Вот этими шарами сверкающими ловил. Грохоту было средь ночи, - краснолюд скривился, точно ухватил лимон, - будто рыцарь в полном доспехе упал с балкону, но с тех пор тихо. Но и то сказать, и не особо-то. История за историей, значит, без продыху.
Гарольд не совсем понял, что именно имел в виду трактирщик, был ли шар магическим или просто хорошо отполирован. Заполучить артефакт он был бы не против, да вот только хозяин таверны вряд ли готов был торговаться, он, видимо, собирался вернуть его михаилиту. Взглянуть всё равно стоило, не каждый день даётся возможность рассмотреть подобное оружие. Торговец сделал ещё один глоток и отложил кружку.
- Можно взглянуть?
- И как, интересно, таким кого-то поймать можно? - тоже заинтересовался раскрасневшийся Вальтер. Северянин уже справился с большим куском мяса и теперь присматривался к пирогу. - Кидался, что ли? По виду-то шарик увесистый.
- Пожалуйте, любезный господин, - Тоннер протянул шарик Гарольду и повернулся к Вальтеру. - А сие неведомо мне, добрый господин, но вот истинный крест, может и кидался. Уж больно грохотало. Думается мне, шкодник наш ему был, что синичка в когтях у коршуна. А вот, что дальше было...
Торговец взял шар, осмотрел его, повертел, покрутил - ничего особенного не произошло, но это ещё ничего не значило. Можно было, конечно, попытаться заполучить безделушку, но ценности она, видимо, особенной не представляла. Торговец с наслаждением вытянулся на стуле, боль немного отступила.
- Вальтер, я думаю остаться здесь и подождать лекаря, что скажешь? - Гарольд вернул шар и посмотрел на спутника.
Швед оценивающе присмотрелся к лицу Гарольда и кивнул.
- Дело стоящее. Хорошо тебя располосовало, лекарь поопытнее не помешает. Ну а торопиться мы, кажется, никуда не торопимся, так?
Гарольд грустно вздохнул.
- Может нам и стоило бы поспешить, но я вряд ли сейчас осилю дорогу. - Не хотелось сидеть несколько дней кряду на одном месте, такими темпами о скором возвращении в Лондон оставалось только мечтать.
- Тогда так и сделаем, - спокойно кивнул Вальтер. Северянин выглядел так, словно возможная задержка его вовсе не волнует. Он повернулся к Тоннеру. - Значит, шкодника этого вашего михаилит с лекаркой извели и дальше поехали? Жаль, что, кажется, не в ту сторону...

[Ричард Коркин >>>]

- Не сразу, господин мой, - Тоннер покачал головой, - жили они тут два, али три дня. Другая история с ними приключилась, баю. Да и поинтереснее. Жил у нас тут менестрель, вон в той комнатке под лестницей. Ну вот, истинный крест, по лицу навроде как девка, а по одежде глянешь - парень. Кажный вечер бренчало оно песенку эту, про рукава зеленые, - Тоннер снова скривился и пригубил вина, точно пытаясь смыть вкус навязшей на зубах песни, - да, каждый вечер, господа мои! Эдак и умом тронуться можно было! Да если бы еще хорошо, а то ведь ни голосишкой, ни игрой не взяло, тьфу!
Гарольд уже полным ходом уплетал мясо, то и дело переводя взгляд с трактирщика на пирог, и обратно.
- Просыпаюсь я утрецом от нового грохота. - Краснолюд многозначительно поиграл бровями, указывая взглядом на неприметную дверцу под лестницей, - что за дьявол, думаю, нешто шкодник вернулся? Заглядываю к ей в комнатку и что вижу? А вижу такое, что волосы поднялись дыбом да мороз продрал по коже. Вот вы, к примеру, - Тоннер обратился к северянину, - мистер, как мыслите, чего там случилось?
- Мыслю, что если "к ей", то, значит, сразу вам понятно стало, мастер-трактирщик, парень то, или девка, - с удовольствием, в тон продолжил Вальтер. - А вот как - это уже интересно, тут я, скажем, гадать могу, но лучше уж сами расскажите.
- Вижу я, - трактирщик лицом попеременно изобразил удивление, ужас и отчаяние, - стоит менестрель в углу, разнагишавшись. Ну, и сразу видно, что девка. Но так себе. Ничего нет. -
Руки краснолюда изобразили в воздухе все, чего была лишена девица. Выходило, что очень и очень многого. - Вся перекореженная, значит, и гадостью полита какой-то. И, значит, серой пахнет. Я к михаилиту. Стучусь в дверь - не открывают.
Тоннер отщипнул хвостик укропа и не торопясь, со вкусом, его прожевал, поглядывая на собеседников. По хитрому лицу его было видно, что он с наслаждением рассказывает эту историю и хочет, чтобы и собутыльникам было также интересно, как и ему.
Гарольд широко улыбался, история была очень весёлой, а трактирщик неплохим рассказчиком. Торговец запил очередную порцию.
- Представить себе не могу, с чего бы ей понадобилось вымазываться серой.
- Стучу, стучу, чуть дверь не выбил. - Не обращая внимания на замечание торговца продолжил Тоннер. - Открывает он, значит, штаны только на ём. Злой, как тысяча чертей. Отвлек, по всему видно, от дела, в котором мужика прерывать-то нельзя. - Скабрезная усмешка промелькнула на лице трактирщика. - Через час только спустился. Следом госпожа за ним, улыбается светлым солнышком - довольная, значит. Ну Фламберг-то в комнату заглянул, постоял, на менестрельшу поглядел и вижу я - не обойдется мне это дешево.
Еще одна ветка зелени скрылась во рту краснолюда.
Гарольд, наконец-то наевшись, отодвинул тарелки в сторону и принялся маленькими глотками допивать содержимое кружки, не сводя, при этом глаз с рассказчика.
- Одержимая она, говорит мне. Надо, значить, за священником послать и чтоб он крест да воду святую принес. Всего-то я не видел, конечно, за священником посылал, как твареборец велел. Когда вернулся, гляжу, госпожа белая, что стенка, глазищи в поллица, будто колдовала, - Тоннер со значением покачал кружкой, - и он около нее, держит бережно. Постояли они, значит, обнявшись, пошептались. Потом госпожа ему кинжал принесла, я - веревки. Вошел господин Фламберг в комнату, дверь захлопнул. И - тишина. Ну вот как на кладбище безлунной ночью. Зимой.
Гарольд продолжал молча слушать, расспрашивать он не хотел, это бы нарушило увлекательное повествование.
- Сначала оттуда навроде как молитвы слышались. А потом вообще точно в бочку засунули - будто и два голоса там, а будто и один. И слов не разобрать. - ловким, привычным движением трактирщик разлил очередную бутыль по кружкам и продолжил. - Ну то есть, мне не разобрать. А ведьма эта, Берилл, будто как вслушивается. Но сидит в кресле, что королева на троне, только ножкой чуть притопывать изволит. Что уж она там наслушала - не ведомо, но как вышел михаилит, так она прямо на шею ему и кинулась. А он ласково ее так прижал к груди, как цветок нежный, "Не бойся, мое сердечко,- говорит, - ничего худого"
- И что сталося с девкой, убил небось? - Гарольд чувствовал, как усталость потихоньку одолевает его, но история ему понравилась, и идти спать не дослушав, он не собирался.
- А сам мне бает, что, мол, менестрельша эта - страшная чернокнижница оказалась, - краснолюд укоризненно покачал головой, досадуя на нетерпеливость слушателей. - Сама на себя демона напустила, а как изгонять его начали, демон - то выскочил и уволок ее прямиком в преисподнюю. Потом-то он, конечно, вернулся, но Фламберг его в свой кинжал запер. Кинжал-то этот в цекрви нашей можете поглядеть, прямо на алтаре лежит. - Тоннер тяжело, сожалеюще вздохнул и поморщился, как человек, вспомнивший об упущенном. - Заглянул я в комнату, а менестрельша-то и впрямь исчезла. А михаилит, сталбыть, собрался да и уехал с госпожою. Но и вернуться к третьему обещал, потому как гостеприимство в "Грифоне", лучше чем при дворе королевском, - трактирщик с законной гордостью приосанился.- К слову, кинжальчик у меня остался той менестрельши, атам по-научному. Весь в знаках колдовских. Навроде как вещь редкая и чернокнижная.
- Небось, состояние целое этот михаилит содрал, - сочувственно прогудел Вальтер. - За изгнание дьявола, да ещё и бой с ним. Наверняка ещё и на ведьму свою накинул.
- Ваша правда, господин, - закивал краснолюд с выражением горечи на лице, - шестьдесят фунтов, извольте знать, да проживание с питанием за половину стоимости, да жеребца для госпожи, иноходца. Сель франсе, породы редкой. Убытки, конечно, да я не жалуюсь. Без него дело бы и навовсе загнулось.
"Так, ну из церкви я, понятное дело, кинжал украду, наверное, уже после того, как михаилит уедет, спешить тут некуда." Гарольд стряхнул с себя крошки, сейчас надо было договориться об атаме.
- Странно, что он не потребовал с вас и кинжал.

[Spectre28 >>>]

с Ричем и Леокатой

- Поспешали они очень, - развел руками трактирщик, - по делам ордена, сталбыть. Да и то сказать, свой кинжал-то он безвозмездно оставил.
- Клинок я бы у вас купил, если продадите, свой - то я сегодня потерял. - Гарольд заметил любовь трактирщика к хорошей истории, сейчас надо было воспользоваться ею и, так кстати подвернувшейся ему змеёй, торговец сдержал саркастическую улыбку и устроился поудобней. "Хоть какая-то будет польза"
- А как уж я его потерял, первый раз такое случилось за всю жизнь-то.
- Нешто ж в бою с тем, кто вам лицо так разукрасил? - Прозорливо поинтересовался трактирщик. - А ежели атам желаете перекупить, так на доброе здоровьице, покупайте.
- Это вы угадали, прилетело мне так, что только чудом, да помощью Вальтера и выбрался. - Гарольд поправил рукав. - Случилось это буквально пару часов назад. Ехали мы, значится, по тракту, и тут лошадка моя - Искра, как вкопанная встала, уши прижала и ни шагу вперёд. - Торговец внимательно следил за Тоннером. - Ну и решил я проверить, что там, да как. Слез, вытащил меч, а, главное, говорит мне Вальтер:"Не лезь." А мне тащиться по лесу, в снег, не с руки было, вот и пошел, дуралей.
- И чего ж там было? - Трактирщик заинтересованно взглянул на торговца.
- В общем. - Торговец опёрся левой рукой о стол. - Иду я, снег валит, так что ни черта не видно, и тут слышу шипение. - Торговец сделал паузу. - Выползает на меня огромная тварь, толстая, как столетний дуб, глаза стеклянные, клыки - хоть лошадей насаживай. Вы только не подумайте, что я преувеличиваю, не зря сказал, что чудо. - Гарольд промочил пересохшее горло. - Ну, я опешил сначала. Что делать-то, вообще не понятно: тут хоть беги, хоть не беги всё одно. Ну и начал я медленно назад давать, думаю: "Ну, может, хоть что-то ей мечом сделаю, пусть он ей и как зубочистка".
- Стеклянные глаза - это страшно, - поддакнул Тоннер, - но плюнуть змеюке они, гляжу, не помешали. Эвон, как точно-то, половину лица, почитай испоганила. Как же выбрались из передряги-то, господин?
Гарольд грустно вздохнул.
- Насчёт лица, что есть, то есть. Ну, я главное думаю, сейчас наскочит на меня, а я и в сторону, может, ещё и мечом рубану. А эта паскуда хвостом меня, как прихватит, ну, я в сугроб камешком и перелетел. Я как раз тогда кинжал потерял, да и ещё кое-что из вещей. Знаете, кинжал я, наверное, у вас всё-таки куплю.
- Дык, покупайте, - оживился заскучавший было краснолюд, - за сорок фунтов и уступлю.
- Лошади твоей ещё спасибо сказать надо, - мрачно вставил северянин. - Если бы не убежала тогда, и не дождалась потом - куда как тяжелее пришлось бы. И мою лошадку тем сохранила.
Гарольд уже не слышал Вальтера, он чуть не вскочил от возмущения узнав, сколько хочет Тоннер за бесполезный, да ещё и опасный для него кусок металла. Видимо трактирщик решил покрыть за счёт торговца все возможные расходы связанные со всеми на свете тварями. Гарольд живо прикинул, сколько денег у него осталось, результаты подсчётов оказались довольно удручающими. В любом случае, клинок мог оказаться весьма полезным, но на такую сумму согласился бы только сумасшедший. Он вздохнул.
- Да, действительно Искра нас выручила. Сорок фунтов я, к сожалению, дать не могу. - Повернулся он к хозяину таверны. - Не подумайте, что я сначала швыряюсь деньгами, предлагая за всё уплатить, а потом жмусь, когда речь идёт о клинке. - Гарольд решил всё-таки поторговаться, артефакт мог оказаться действительно ценным. - Дело в том, что я не могу, не отблагодарить Вальтера, за храбрость, которую он проявил, да впрочем сейчас вы и сами поймёте. - Торговец с пылом продолжил рассказ.
- Вы только представьте себе, пока змей пытался меня добить, ударяя хвостом по земле, как огромным молотом, Вальтер спрыгнул с лошади и ринулся к чудовищу.
Тоннер тоскливо зевнул, прикрыв ладонью рот.
- Героическая сага, - неожиданно грамотно согласился он, - прямо-таки о Сигурде и Фафнире. Однако же, господин, при всем уважении к вам и вашему, без сомнения, героическому спутнику, позволю себе заметить, что атам - нож не простой. И достался он мне тоже не просто. А уж хранение его... А потому, нет причин уступать его вам дешевле, даже за столь замечательный и впечатляющий рассказ. Быть может, соглашусь снизить цену на пять фунтов, сочувствуя вашим страданиям и отчетливо осознавая, что деньги вам понадобятся еще и для лекарки.
Гарольд расправил ноющие плечи. Можно было выторговать ещё пять или даже десять фунтов. Стоило рассмотреть клинок и, если не получится выкупить, сделать копию надписей.
- Может, вы и правы, - Гарольд размял пальцы, - и вещица действительно ценная, а может и нет. Ритуал - то в конце концов провалился, - торговец сочувствующе покачал головой. - Да ещё и как, вам вон оно как в копеечку стало.
- Вот тут, господин, - Тоннер поманил пальцем Пэнси и что-то прошептал на ухо, - поспорить можно. Ритуал не провалился, демона-то она призвала. Что михаилит сильнее оказался... Ну так это даже не удивительно, известно, с детства их к этому готовят. Помню я еще время, когда мальчиков они в счет оплаты брали. Успешность призыва демона и одержимость сами по себе доказывают, что атам - рабочий. Но коль уж, - переходы от грамотной к простой речи у краснолюда были настолько резкими, что, казалось, он удивлялся этому сам, - так в средствах стенено, то уступлю еще десяток фунтов.
Гарольд искренне улыбнулся.
- А с вами можно иметь дело. - Он почти ударил левой рукой по столу от радости. Трактирщик на удивление быстро сбросил цену, возможно, клинок был подделкой, в любом случае, пытаться ещё сбить цену было глупо, это бы привело к ссоре.
Служанка, вернувшаяся на удивление быстро, принесла в руках кувшин темного, пенящегося и пряно пахнущего хмелем, медом и солнцем пива. И - небольшую тканевую сумочку, расшитую черными и красными нитками. Тоннер с мягкой улыбкой поблагодарил ее, поставил кувшин в центр стола и протянул торговцу сумочку.
- Пожалуйста, господин, ваш атам.
По виду это был обычный ритуальный нож - обоюдоострый, с плоской гранью с одной стороны и ребром с другой, с черной ручкой и затупленный. На лезвии кинжала, тонко выгравированные, были нанесены символы, ощущаемые лишь кончиками пальцев, а рукоять была украшена волчьим мехом.
По внешнему виду ничего особенного сказать было нельзя, железка, казалось, не стоила и пары фунтов. Торговец вытянул правую руку вперёд и взял клинок.В глазах у него потемнело...

Легкая рука запуталась в волосах, взъерошила их и скользнула по затылку к шее. Нежные, пахнущие яблоком и корицей, губы прижались к губам Гарольда и тут же отпрянули. В ушах зазвенело девичье, сладострастное "м-м-мм" - и все исчезло, будто бы и не было. Будто бы и рука, теплая, мягкая - почудилась. И этот сладкий до истомы поцелуй - почудился тоже.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд провалился обратно в реальность, к просаленным столам, ноющими рёбрам и улыбающемуся трактирщику. Он не совсем понял, что именно произошло. Потихоньку приходя в себя, он вытащил из-за пазухи двадцать пять фунтов и протянул трактирщику. Клинок должен был принадлежать ему, он бы купил его и за сто фунтов, а если бы не смог, то украл бы сегодня же вечером.
- Однако же, - Тоннер, прнинимая деньги, взглянул в начавший пустеть зал, - время позднее уж. Вам какие комнаты потребны, господа? Вместе али раздельно? Подешевле али подороже?
- Раздельно, - вмешался Вальтер. - Хотел я спросить, мастер Тоннер, есть ли в вашем славном городе женщина, которая и комнату сдаст, и по мужской части услуги оказывает? Вот у такой я бы и поселился, хоть ваше заведение мне и по душе. Уж очень отменно тут кормят. Но вот спать привык... по-домашнему, если меня понимаете.
- Вон, - краснолюд мотнул головой в сторону миловидной рыжеволосой девушки с чуть глуповатым лицом, - Рыжая Джесс. С ней и поговорите, господин. Она чисто себя содержит, без обмана будет.
Гарольд внешне почти не обратил внимания на разговор, только мельком взглянул на Джесс, и тут же вернулся к клинку. Что это был за образ, и почему он появился, надо было выяснить, но не здесь и не сейчас. Торговец засунул клинок за пояс, и ещё раз посмотрел на девушку. Он, чёрт возьми, тоже был бы не против подыскать себе подругу, но всё тело жутко болело, не давая надежду на приятную ночь. Клинок за поясом чувствовался очень естественно, хотя, казалось бы должен был вызывать чувство тревоги, ведь с помощью него вызывали демона. Торговец заставил себя больше не глазеть на Джесс, пообещав себе приятную ночь, как только раны немного заживут. Артефакт оказался, чем-то невероятным, торговец даже подумал, что просто закрыться в комнате и заниматься магией не лучшая идея, и гораздо полезней было бы искать подобные вещицы. Видимо, в нём была душа погибшей заклинательницы, хотя. - Гарольд улыбнулся. - надо признать, образ был гораздо приятней описанной трактирщиком женщины. Внимания его не избежал и самый рисковый человек, которого он встречал. Оказалось, что прыгнуть на огромного змея - это не самое безумное, что может вытворить Вальтер, нет, этот смельчак решил открыто искать себе женщину, ещё этим утром любовно попрощавшись с Марико.
"Ну теперь, мы с тобой квиты, Вальтер. Ты бросился на чудовище, чтобы спасти меня, а я просто не расскажу о твоих похождениях Японке."
- Мне комнату на одного, среднюю. - Хотелось поскорее лечь на мягкую кровать и расслабить ноющее тело.
- Господин, у нас в "Грифоне" есть только хорошие комнаты - и лучшие! - краснолюд покачал головой. - Двадцать шиллингов за ночь на отличную комнату с камином и окном, а ежели господин ещё ванну пожелает - так это сверху всего шесть шиллингов будет. Конечно, - Тоннер наклонился чуть ближе к Гарольду, - для такого знающего человека... менестрель-то эта клетушку паршивую снимала, скрывать не стану, так зато и колдовала в ней прямо. Я ить даже то, что она на полу, значит, царапала, снимать не стал. Никому не сдаю, потому как жуть такая, но если господин пожелает, так ночь там в полтора фунта станет. А то вот есть ещё комната, где михаилит с ведьмой своей проживать изволили. И там тоже штуковину ловчую я оставил, гостям для удовольствия. Эта тоже в тридцать шиллингов обойдётся, потому что где же ещё такое безобразие увидишь, что шкодников улавливает? Нигде такого нету, только у Тоннера! - с гордостью закончил владелец таверны.
- Господин. - Гарольд уже устал удивляться проворности трактирщика, но в комнате, где проводился ритуал, он был обязан побывать. Торговец устало вздохнул. - Кажется мне, не так много посетителей захотят остаться в комнате, где. - Он слегка повысил голос, так, чтобы и посторонние могли услышать. - Недавно призывали Сатану. Но, вы действительно угадали, что я хочу там остаться.
Эту фразу торговец произнёс уже гораздо тише. Вальтер фыркнул.
- Просто было бы хорошо, немного сбросить цену. Я понимаю, что вы и так пошли мне на уступки с клинком, и очень это ценю. Но прошу, поймите, мне ведь ещё надо будет заплатить лекарю.
Гарольд попытался показаться честным, и сразу сказал, что хочет остаться в упомянутой комнатушке. Он бы заплатил и больше за возможность исследовать место призыва, но трактирщик просто оскорблял его такими безумными ценами. Хорошо, когда редкий товар есть только у тебя, плохо если этот товар нужен только одному человеку, придётся договариваться.
Краснолюд устало усмехнулся и в улыбке его промелькнуло сожаление. Он подлил в кружку Вальтера пенящегося пива из кувшина, хлебнул из своей и снова покачал головой.
- За цену комнаты торговаться не принято, - проворчал он, - ну до фунта опущу, конечно. Но - ни пенни меньше.
"Ну ничего себе, великий ты комбинатор, чего ещё хочешь? Не спорят, чёрт его возьми, по поводу цены, а ведь я и так немало денег у тебя оставлю. Несерьёзно Тоннер, несерьёзно." Внешне торговец грустно вздохнул, всё больше расстраиваясь излишней жадности трактирщика, который сначала показался ему вполне честным человеком. Таким же, поникшим голосом он продолжил.
- Хорошо, сколько с меня за еду и уход вашей замечательной служанки?
- Двенадцать шиллингов ужин, да Пэнси вы уж полстолька добавьте, господин, рука-то у неё лёгкая.
- А всё же, - вступил Вальтер, прежде чем Гарольд успел ответить, - заплатим напополам? Да и то нечестно получается. Ты и ешь-то всего ничего, зато я - глядишь, львиную долю подобрал. И расходов вон сколько. Чужой атам, чужая комната.
Гарольд слегка улыбнулся, может быть, и наигранной честности Вальтера.
- Нет, я заплачу, это мелочь по сравнению. - Торговец сделал паузу, он устал от ран, и ещё больше от бесконечных разговоров. - В общем ты понял. - Так хотелось спать, что он даже не стал спорить, по поводу немалой цены, за не самый профессиональный уход, с другой стороны денег для служанки было не жалко, оставалось только надеяться, что Тоннер не присвоит себе половину. Подняв эту тему, Гарольд мог ещё сильнее обидеть излишне предприимчивого трактирщика, так что пришлось промолчать. Он протянул хозяину заведения деньги.

Комнатушка встретила Гарольда мертвецким холодом, который обычно стоит в комнате с покойником. Беспокойная тьма затаилась по углам. Не сразу в глаза бросалась двойная пентаграмма, выцарапанная прямо на полу, рядом с которой стоял топчан. Торговец ещё раз припомнил трактирщика, струсившего с него двадцать шиллингов за комнату, по ощущениям гораздо хуже обставленную, чем тюремная камера, в которой ему довелось недавно побывать. Первой мыслью, несмотря на тревожную атмосферу, было плюхнуться на топчан и отдаться сну со всеми потрохами, но он пересилил себя и подошел к пентаграмме. Гарольд внимательно рассмотрел надписи, провёл по полу рукой.Торговец сел возле пентаграммы, аккуратно положил свечку на пол рядом с собой, комната ещё сильнее сжалась вокруг него. Тело всё ещё болело, не давая сосредоточиться. Он дотянулся до сумки, подтащил её к себе, в круг света. Достав лист бумаги и карандаш, начал перерисовывать надписи, скрупулёзно проверяя каждый символ. Желание спать боролось в Гарольде с нарастающим, каждый раз, когда он произносил про себя имя очередного демона, беспокойством. Торговец положил руку на приятно тёплую рукоять клинка, его взгляд периодически бегал по углам, выискивая малейшее движение. В голове всё громче звучал вопрос: "Что ты, мать твою, делаешь?" Гарольд всегда считал себя искренне верующим человеком, но просто уйти сейчас он не мог. Он верил в Господа, он не смел идти против его воли, но тайна лежала прямо перед ним. Церковь и величие Бога были так далеки, за пределами круга, в другом мире, тут были только Гарольд, наполовину сгоревшая свеча, его потрёпанная сумка и выцарапанная на полу пентаграмма. Торговец несколько раз чуть не заснул, буквально проваливаясь в сон. Его сознание блуждало по затворкам, всплывали эпизоды предыдущего дня: гигантский змей, в которого теперь было сложно поверить, его собственная магия, симпатичная девушка с цветами.
Закончив с делом Гарольд аккуратно сложил шуршащий лист и положил его за пазуху, отполз от пентаграммы, почти боясь встать. Свечку он тушить не стал, но оставил её в центре комнаты, так чтобы не задеть во сне рукой. Запихав колючий топчан в противоположный пентаграмме угол, торговец рухнул на него и забылся сном.

[F_Ae >>>]

Со Спектром

Ричард Фицалан

31 декабря 1534 г.
Понедельник. Убывающий полумесяц

Утро застигло Ричарда за тем же столом. Свеча давно погасла, оплыла некрасивыми потеками по подсвечнику, залив книгу жены, но лорд Фицалан не обращал на это внимания. Кларисса отчистит, чем ей еще заниматься, в конце концов? Мавоернин Конноли, значит. Милорд отец был, конечно, прав, когда прибил проклятую ведьму до полусмерти, но вот выгнал он ее совершенно напрасно. Воистину, за ошибки предков приходится расплачиваться детям. Было неясно, где искать повитуху, да и жива ли она еще? Но следовало использовать все шансы. Кроме того, необходимо было готовиться к турниру шестого, в Лондоне. Шанс, что заметят. Шанс, что немного денег получится заработать своим мечом... Право же, хоть в наемники иди, поступясь родовой честью... Дела в поместье шли из рук вон плохо. Там, где удалось провести зимнюю вспашку, ветер сдул весь снег, а с ним и надежды на увлаженные почвы и хорошие всходы весной. Впрочем, поля с озимой рожью были надежны укрыты снегом и обещали хороший урожай. Ричард с досадой стукнул кулаком по столу. Проклятая бедность! Даже управляющего нанять не позволяет, приходится самому, точно простому, верхами носиться по полям, заставлять горстку крестьян работать. И это ему, прямому потомку Эдмунда Фицарундела!
Впрочем, время не ждало. Разбудив жену и довольно-таки резким тоном приказав собирать вещи в дорогу, Ричард наскоро позавтракал отварной рыбой и кружкой дешевого вина.
Зимнее, неласковое солнце смотрело ему вслед, когда рыжий конь понес лорда Фицалана по тракту в направлении к Лондону.
Убаюканный мерной рысью, рыцарь задремал, в полудреме ловя мысли, скачущие подобно блохам по старому псу. От графства Суррей до Лондона два дня пути, следует переночевать на постоялом дворе подешевле... Хоть и недостойно. Но для достойного нет денег. Следует найти учителя французского сыновьям... Хотя, возможно, будет полезнее просить протекции кого-то из родни для определения их в пансион? Шериф Лондона, Норфолк, намекал на то, чтобы младшего отдать этим безбожным михаилитам, но... Не может один из Фицаланов принадлежать ордену, где и рыцарей-то раз-два и обчелся. Дело даже не в слухах о темных обрядах, проводимых у них на мессах. Говорили, будто бы юноши перед посвящением отрекаются от родового имени, от чести, от фамильных прав. Нет. Хватит и того, что один из них уволок Эмму, как волку - овечку. Хотя, конечно, овечкой милая сестрица не была. Но, как смутно припоминал Ричард, и красавицей, способной возжечь такую сильную страсть не была тоже. Худая, бесцветная, неоформленная. Гадкий утенок. Еще и характер мерзкий... И дар ее этот... Почему из всей семьи он достался именно ей? Уж не потому ли что проклятая повитуха обещала ее фэа? Что же, оставалось надеяться, что констебль в Бермондси найдет сестрицу.
Конь рысил неторопливо и Фицалан не понукал его, не желая утомлять. Он ездил этой дорогой не первый год. На ней не было никаких опасностей и ближе к вечеру должен был показаться постоялый двор.

Трактир возник из-за поворота как раз в тот момент, когда солнце последним красным лучом поцеловало небосвод и отправилось на покой. В медленно опускающейся темноте, с этого заснеженного высокого холма, на котором приостановился Ричард, отчетливо были видны огни в окнах первого и второго этажа. Впрочем, при приближении к таверне, не стало видно даже их - частокол с широкими воротами надежно хранил здание и от любопытных взглядом и от случайных тварей. На воротах дежурил скучающий дюжий краснолюд с кулаками, тяжелыми даже на вид. Заслышав стук копыт, он глухо ухнул и откинул засов, распахивая ворота. Сторож оказался бритым налысо, с длинной узкой бородкой и настороженным взглядом. И - совершенно незнакомым. Краснолюд осмотрел рыцаря, скептически хмыкнул и захлопнул за спиной ворота, обдав брызгами мокрого снега. Крякнула тяжелая дубовая дверь, украшенная вырезанным из бронзы изображением яблони и взорам Фицалана предстала привычная и непривычная одновременно картина. Некогда грязный и убогий трактир нынче имел вид чистый и опрятный. Широкий зал был уставлен рядами столов со скамьями, а в углах даже стояли несколько отдельных столиков, покрытых скатертями. Прямо напротив двери размещалась вычурная, резная стойка, за которой невысокий старичок с хитрым и лицом и жидкими волосенками протирал изящно расписанную яблоневыми цветами глиняную кружку. На Ричарда он взглянул с интересом, но почти сразу же вернулся к своему занятию. Слева от него находилась ниша, загораживающая лестницу на второй этаж, а прямо над стойкой находился балкончик с ажурными перилами, вдоль поручней которого висели живописно развешанные щиты, пояса с ножами, мечи и топоры, составляющие добычу местного вышибалы. Вот вышибала был прежним - улыбчивый, крепкий темноволосый мужчина в темно-зеленой рубашке и коричневых штанах, заправленных в высокие узкие сапоги. Он, как и всегда, стоял оперевшись на стену за стойкой и приветливо посматривал на посетителей.
Впрочем, завсегдатаи знали, что вышибала, которого все знали под кличкой Сурок, мог одним движением, не стирая с лица приветливой улыбки, вбить нос внутрь головы. Несмотря на ненастный вечер, а может быть - благодаря ему, в таверне было много посетителей. За столиком под свечной лампой, достаточно большим, чтобы там разместилось человек шесть, сидел единственный мужчина. Высокий, тощий и потому словно какой-то нескладный, с сальными, небрежно стянутыми в хвост рыжими волосами, он был одет в воронёную кольчугу с рукавами и плотное чёрное сюрко без каких-либо знаков. Пальцы правой руки унизывали кольца с зелёными самоцветами. Мужчина неторопливо расправлялся с большим куском исходящей паром свинины, запивая вином - скорее всего вином, а не элем - из кубка. Когда Ричард Фицалан вошёл, мужчина на миг поднял зелёные, спокойные и глубокие, как вода в омуте, глаза, и вернулся к еде. Рядом с ним, прислонённый к стене, стоял завёрнутый для чего-то в ткань ростовый посох.
Неподалёку от него расположились за элем - зато без еды - двое одинаково и очень небрежно обросших парней потрёпанного вида, наряженных в разномастные штаны и куртки. Их интерес был гораздо более предметным: две пары глаз одинаково прошлись только по одежде и оружию Ричарда и вовсе не коснулись его лица. Остальная толпа, гудевшая по углам и за стойкой, внимания не привлекала. Обычные крестьяне и мастеровые, которые предпочитали коротать время в компании и за выпивкой, нежели дома за работой или починкой. Гудели сейчас - к вечеру - уже громко, порываясь петь и не сдерживая голосов. Кого-то - по виду учёного студента - как раз стаскивали со стола, но он упорно выкрикивал хвалы Ecclesia Catholica и пытался вещать о необходимости и естественности Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium. Слов этих окружающие скорее всего не понимали, но на всякий случай мрачнели и оглядывались.
Ричард, в отличии от большинства, понимал латынь (благодарствуйте, чтимый батюшка, за учителей!) и не мог не оценить отваги - или глупости?- студиоза. Столь смело заявлять о своей приверженности католической церкви, да еще в это неспокойное время, когда не знаешь, за кого твой сосед, Саффолк напоминает загнанную собаку, пытаясь поспеть со своей гвардией во все уголки страны одновременно, дабы повесить очередную горстку протестующих католиков, повсюду шныряют шпионы Кромвеля, а королева никак не может понести... Фицалан покачал головой и чуть улыбнулся. Улыбка вышла снисходительной, но сочувственной. Она не сходила с его губ, пока он медленно шел к стойке, позволяя рассмотреть себя всем желающим. Конечно, это было неосмотрительно, чего и говорить. Вон те, двое лохматых, почти наверняка из леса и, не дай Бог, увяжутся по дороге. Да и рыжий выглядел весьма и весьма подозрительно. И если Ричард хоть что-то понимал в оружии, то в чехле у него был отнюдь не посох, а добрый лук. Но... Что такое рыцарь без удачи? Как известно, жизнью управляет не мудрость, а везение. С этой мыслью Фицалан оперся на стойку и, приветливо кивнув Сурку - единственному, кто остался неизменным в этом трактире - обратился к трактирщику:
- Добрый вечер, любезнейший. Нельзя ли будет снять здесь комнату на ночь? Признаться, - Ричард улыбнулся кончиками и губ и обвел рукой помещение, - в подобной уютной, почти домашней, обстановке я бы и жить не отказался, но увы-увы.
- Можно, отчего же не можно? - Философски и несколько меланхолично заметил трактирщик, отставляя кружку в сторону. - И пожить можно, ежели желание есть. Мы гостей не гоним.
"Желание есть, денег нет". А будь у него деньги, разве останавливался бы Ричард в таких вот местах? О, нет. Он купил бы дом недалеко от Хэмптон-корта, да и путешествовал бы не налегке, а со всеми удобствами. А женат был бы не на этой убогой и скудоумной Клариссе, но на одной из Нортумберлендов, к примеру. Как всегда бывало, при мысли о жене, Фицалан чуть поморщился. Она была миловидной, доброй, молчаливой, но недалекой женщиной, погруженной в религию. Ричард ее не любил и с трудом терпел, не всегда выдерживая ее тупой покорности и отвешивая за это тяжелые подзатыльники.
- Будьте любезны, - тряхнул он головой, отгоняя непрошенные мысли, - комнату подешевле. Ту, под лестницей, если она еще есть. И ужин, соответствующий Посту.
Трактирщик кивнул, нимало не удивляясь набожности посетителя, выудил откуда-то из-под стойки ключик и указал на неприменый стол в углу, подходящий больше для молитвенного уединения, нежели для ужина.
- Извольте, - его взгляд скользнул по рыцарской цепи, - сэр.
Ужин - кашу и эль - принесла весьма симпатичная подавальщица, она же приняла мелкие монетки, которыми Ричард расплатился за еду, и умчалась прочь. Утолив голод, рыцарь не спешил уходить в комнату. Теперь, не заботясь о потребностях тела, можно было поразмыслить о потребностях души, понаблюдать за посетителями трактира и просто немного отдохнуть от долгой дороги среди людей.

------------------------
NB. Выражаем благодарность Gerren-у, буде он сюда заглянет

[Spectre28 >>>]

с F_Ae и Леокатой

Трактир пошумливал, и разговоры сливались в единый гул, из которого, прерываясь стуком кружек, хрустом раздираемых костей и довольным рыганием, доносились порой обрывки разговоров.

- ...а в Хартфе-то, слыхали?
- Говорят, целыми деревнями рвёт, а управа...
- А михаилиты?
- Так говорят, один из них и...

Свежо предание. .. Фицалан едва слышно хмыкнул. Пожалуй, ни один рыцарский орден не обсуждали так бурно и так часто, как михаилитов. Чего им только не приписывали: от черных месс до оборотничества. Ричард слухам не верил. И - одновременно верил. Нет дыма без огня, , одно то, что они отрекаются от имени, говорило о многом. И уж точно его не радовало, что имя Фицаланов из-за дурости сестрицы Эммы могут упоминать в связи с одним из братьев этого странного ордена. Пятно на репутацию семьи и его, Ричарда, не сумевшего уберечь фамильную честь.

- ...а госпожа-то добрая, на церковь даёт, хотя у самих...
- Да бледная, заморенная. Куда ей.

На церковь, значит. Мало того, что в покаяниях коленки уже намозолила, так еще и деньги туда относит. Слепец и глупец. Ричард стукнул ладонью по столу, так что кружка брякнула о миску и мрачно улыбнулся. Ничего, миледи супруга, даст Бог, вернется ваш муж домой. И тогда уж поговорим и о Боге, и о помощи ближним своим...

- ...хорошо, снег. Взойдёт. Лишь бы по весне не залило, а то хоть горло режь.
- И не говори. Собирал на приданое дочке, так деньги каждый месяц наново цену теряют...

Ричард мысленно одобрил разговор. И озимые снегом хорошо укрыло, и деньги, действительно, стоили с каждым месяцом все дешевле и дешевле. Шиллинг, бывший когда-то серебрянным, стал посеребренным. И хороший урожай не спасет их уже, не даст прибыли. Самим бы прокормиться и зиму запасти, не до продажи уже. И снова накатил глухой гнев. Он вообще не должен думать об этом и считать шиллинги! Чертов папаша, промотал хоть небольшое, но все состояние, в игре, а ему, следующему лорду Фицалану приходится крутиться, как лавочнику, как простому! Вникать в урожаи, посевы, считать каждый пенни. И это вместо того, чтобы снискать славу на поле боя, заседать в Малом совете или просто наслаждаться жизнью с той полнотой, какую могут позволить привилегии быть знатным и богатым.

- ...а отец Акерли-то проповедь против чернокнижние читал, да с пылом так. Говорит, прощения за такое уже и нету, только в огонь, значит. Из-за них, видать, и зима такая выдалась, что аж черти под окнами воют.
- Свят, свят...

И бегут доверчивые дурочки, подобно Клариссе, и несут, несут деньги нищим и монахам, и скупают все эти фиалы с каплями якобы грудного молока Девы Марии, щепки с крестов и прочую ерунду, каковой у миледи супруги накопилось уже порядочно. Конечно, Ричард изредка собирал все эти безмерно ценные для каждого доброго католика вещи и выбрасывал в камин. Щепки со святого Креста горели точно также, как и обычные. Кларисса тихо рыдала, закрывая лицо передником, но рыцаря это не волновало. Страдания очищают душу.

- ... корову-то на рынок пришлось свести. Хорошая была, да монета нужна, в дому семеро по лавкам, восьмой - в пузе.
- Да, я лошадь продал последнюю, на чем пахать по весне - и не знаю. Вот в Новом свете, говорят, злак есть такой, его в землю, значит, закапываешь и он все лето растет. А потом выкапываешь, а его там в десять раз больше, чем посадил
- Брешут, поди.
- А и может и брешут, да поди проверь

Что и говорить, хорошо было бы иметь такой злак. Можно было бы немного встать на ноги, определить сыновей к хорошему наставнику и не думать о том, чем и как их накормить. Не хмуриться горько, наблюдая, как старший, Ричард, обещающий стать статным и красивым юношей, каждый раз после охоты жадно рвет отварное - не жареное! - мясо зубами. А ведь из-за расплодившихся тварей охотиться становится все труднее и опаснее. И нет бы михаилитам работой своей заниматься, нежить уничтожать, они девиц из монастырей умыкают.

- И Дикий Гон сызнова видели, а и не сезон вроде. Не иначе, к войне...

Да, и к войне, и к неурожаю, и к землетрясению, и, конечно же, к концу света. Рыцарь презрительно скривил губы. Если бы не дневники отца, никогда бы он не подумал, что будет прислушиваться к любым упоминаниям о фэа. Что поверит в них, как в Бога, а, может быть, даже и больше. Бог христиан был суров и сулил милости за страдания в иной жизни. Но Ричард хотел жить сейчас, не дожидаясь милостей после смерти. Он молод, полон сил и желаний. Скорбеть и страдать - удел монахов и таких, как его жена - глупых куриц.

- ...а кровь-то не водица. Купеческая, с королевской. Не мешается, так-то я думаю. Не зря, не зря...
- А ведь ещё поговаривают-то, что ведьма она, и... - говоривший понизил голос, и следующих фраз Ричард не расслышал, но затем отчётливо раздалось несколько довольных смешков.

Нет, Болейн определенно не была ведьмой. Скорее, ловкой, хитрой интриганкой, игравшей пять лет на том, что у короля стало тесно в штанах. Но, к сожалению, а может быть, и к счастью, так и не родившая до сих пор наследника престола. Фицалан не был уверен, что порадуется тому, что на английском троне будет восседать правнук лавочника. Но ведь и Тюдоры были тоже... не совсем королевской крови. И если уж кто сейчас достоин был вести страну за собой, так это Говарды.

- ... енти, Кромвелевы ублюдки, монахов в Кенте разогнали как, так, говорят, сразу люди и пошли, значит, с вилами и дрекольем на них...
- Да-а, Саффолк-то герцог такой же, как шлюшка Болейн - королева. Что и говорить-то, почитай от лизоблюда поднялся...

Саффолк был славным воином, этого Ричард отрицать не мог. Хоть и герцогом был... таким, поднятым из низов дворянства. А еще, говорят, он до сих пор не расплатился за ту тайную свадьбу с принцессой Марией, вдовствующей королевой Франции, хотя все и признавали, что ход этот был ловким и возводящим его выше всех знатных родов в королевстве.

- Острожнее, ты, - внезапно раздался резкий валлийский говор.
Один из бордатых парней с наглой ухмылкой поднял руки, показывая, что толкнул стол случайно.
- Простите, мистер. Луком в нос шибануло, аж с ног скачнуло.
Лучник откинулся на стену и ткнул в парня пальцем.
- Оскорблять хочешь, лодно. Слушай, как нодо, неуклюжий сын шлюхи. Мать твоя было так занята, что тебя бросиле, едва выродив. И даже свиньи во дворе борделя подходили к тебе, только когдо повор выволивол на тебя очистки - такой урод ты был. О птицы пу...
- Сукин сын!
Парень схватился за длинный нож, но достать не успел: Сурок, который видел сцену в самого начала, стиснул его руку под запястьем и укоризненно покачал головой.
Приятелю обросшего, котрый привстал было с места, хватило одного взгляда на бывшего сержанта, чтобы опуститься обратно и сделать вид, что ничего не происходит. Сурок довольно кивнул.
- Здесь не дерутся. И ножами не машут, - говоря это, вышибала смотрел только на лучника. Тот пожал плечами, и Сурок кивнул снова, после чего аккуратно проводил парня до его столика.

Ричард одобрительно кивнул, оценив и подбор слов валлийца, и образность его речи, и действия Сурка. Лениво потянулся и отправился в свою неуютную, холодную каморку под лестницей, которую всегда снимал, делая вид, будто исполняет обет аскезы.

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл

1 января 1535 г. Бермондси.
Вторник. Убывающий полумесяц

Боль - единственное слово, которым можно было сейчас описать бытие Джеймса. Она терзала его ночью, не давая нырнуть в спасительное забытье сна. Пробуждение после зыбкой, неверной дремоты также ознаменовалось ею. Ужасно хотелось пить, что было неудивительно. Судя по бледности рук, кровопотеря была значительной. В зеркало смотреть не хотелось. Джеймс пошевелился в постели, намереваясь встать и заставить выпить себя красного вина, но тело отказалось слушаться. И он, беспомощно лежа на кровати, уставился в потолок, размышляя. Думать, слава Богу, было не больно.

Достучаться до Творца, значит? А то, быть может, и место его занять? Жаль, спросить не успел, каким образом он собирается попасть в Эдем. Мысли то лениво ворочались, то пускались вскачь, в раненой ноге, судя по ощущениям, жила стая крыс, мерзко копошившихся в ране, раздирающих ее когтями и зубами. Странно, но даже события в монастыре не волновали его сейчас. Не вызывало удивление даже чудесное спасение из подвала. Хотя, признаться, в Клементине подобные способности он даже и подозревать не мог. Надо бы написать ее родным, пусть заберут девушку домой. Или определят в другой, светлый, монастырь, если монахиня имеет склонность к подобной жизни. И, черт побери, необходимо писать шерифу и милорду Кромвелю. Коль уж король назначил последнего надзирать за делами веры. И, наверное, нужно было вставать и как-то идти в управу. Хотя и не хотелось. Ничего не хотелось. Кроме, может быть, прогулки до Гринфорда, на мельницу, к белокурой Мэри Берроуз, но... Нужно было быть честным хотя бы перед самим собой - он был не в состоянии даже сидеть в седле. А уж изображать раненого героя перед девушкой - выше его сил и вопреки принципам. И все же, сейчас, после обители, он отчаянно тосковал о Дейзи, невольно смешивая ее образ с мисс Мэри. За дверью, негромко, но уверенно, отдавала указания брату Бесси. Моя печальная звезда... Так дочь называла Дейзи. Так, вслед за женой, стал называть ее Джеймс. Нет, она не была грустной, его Бесс. Скорее, серьезной не по годам. Время промчалось так незаметно, что он, с головой ушедший в работу, не успел и понять, как дочь встала на пороге взросления. Еще чуть - и за обеденным столом неожиданно обнаружится зять. Проклятье, пора бы отпустить Дейзи. В конце концов, он не принял постриг и не обещал скорбеть всю оставшуюся жизнь. Работа удержала его в рассудке, когда она умерла. Дети вытащили вчера из монастыря. Сама же покойная супруга пока лишь только ласково и чуть насмешливо улыбалась во снах, которые, впрочем, снились все реже.
- Бесси! - Негромко позвал он, но дочь не заглянула в комнату. Уйдя далеко от двери и не слыша зова отца, она уже громко распекала Артура за пятна на рубашке.
Хозяюшка... Джеймс улыбнулся, уложил поудобнее ногу и, наконец-то, заснул.

Проснулся он ближе к полудню и тут же отчаянно пожалел, что оставил Белку на конюшне стражи. Прогулка по Бермондси представлялась сложной, почти невыполнимой задачей. И все же, с большим трудом, он оделся и вышел из дому. О подвигах в монастыре, похоже, знали если не все, то почти все. Девицы кокетливо стреляли глазками по совсем не героически хромающему Джеймсу, заставляя улыбаться в ответ. Почтенные лавочники здоровались с оттенком сочувствия, торговец вином так вообще всучил две бутылки кьянти, не слушая возражений. Доковылял до управы Джеймс только часа через два, хотя по ощущениям, прогулка длилась вечность и еще немного. Ввалился в дверь - и рухнул на лавку, вытягивая натруженную ногу и с блаженным стоном опираясь на стену.
- Худо пришлось? - Скрайб, раскладывающий бумаги по папкам, глядел участливо.
- Как в преисподней побывали, - вспоминать и уж тем более - рассказывать о произошедшем, Джеймсу не хотелось, - мистер Скрайб, придется написать несколько писем. Шерифу - с отчетом. И милорду Кромвелю - копию отчета. И как монахиня?
Клерк выудил два конверта с тяжелыми печатями и продемонстрировал их констеблю.
- Шериф уже знает, с утра курьер был. Поскольку вы все равно читать не станете, то перескажу вкратце: вы - негодяй, разгильдяй и сукин сын, неспособный поймать и заточить в тюрьму одного жалкого монаха. Но вы, все же, занимались этим делом и теперь шериф желает, чтобы вы нашли этого злодея, мертвым или живым, и представили в ассизы. Даже если его придется ловить в Ирландии. А потому отныне вы - старший констебль, со всеми полномочиями. Но если не оправдаете - шериф грозится вздернуть. И еще он требует ясности по вопросу некой Эммы Фицалан. А монахиня... В госпитале отдельную палату дали, спит все.
Джеймс тяжело вздохнул. Его вполне бы устроило пусть маленькое, но зато получаемое без лишних проблем, жалованье. Теперь же придется выискивать сумасшедшего монаха по всей стране, будь он не ладен. Впрочем, в любом случае стоило сначала дождаться, когда он где-нибудь всплывет. А для этого необходимо было налаживать сеть осведомителей и курьеров. Джеймс застонал от боли, но к этому стону примешивалось еще и уныние. Он ведь только начал возвращаться в семью!
- А второе письмо? - Без особой надежды поинтересовался он.
- Из королевской канцелярии. Ответ на запрос о повышении для мистера Хантера.
Скрайб вытряхнул из конверта серебряную брошь, розу Тюдоров, точно такую же, как у самого Клайвелла, но меньше, размером с шиллинг.
- Отлично, - просиял Джеймс, - полагаю, не стоит тянуть, с такими новостями-то, необходимо послать за Хантером.
Брошь и патенты были вручены, кьянти распито на троих и Джеймс, доковыляв до конюшен, с огромным трудом взнуздал Белку и направился домой.

[Leomhann >>>]

Раймон де Три и Эмма Фицалан
Со Спектром

1 января 1535 г. Утро. Окрестности Кентербери.
Вторник. Убывающий полумесяц.

Дорогу до небольшого селения под Кентрбери, носившего название Дакс, Эмма самым бессовестным образом продремала в седле. Магистр разбудил их еще до свету, да и поспать снова не получилось. Кольцо, надетое Фламбергом, будто жгло палец, не позволяя заснуть. Побуждало думать, а мысли, как известно, враги сна. Цветы и ягоды могли быть ожидаемы, в конце концов, они стремительно, с каждым днем становились все ближе и ближе друг другу. Но кольцо? И пусть даже оно призвано защитить ее от посягательств братца, от аббатисы, от закона... От мира, наконец. Но - кольцо. Отсекающее часть свободы и ей, и, что уж там говорить, в первую очередь - ему. С изумрудом. С Созиданием и Смирением, то есть. Бессмертием в постоянном перерождении природы, в рождении новых поколений. Камнем новобрачных. С дорогим камнем, а значит, Раймон вскоре снова возьмет опасную, но дорогую работу, чтобы восполнить брешь, пробитую в кошеле этим украшением. Снова ей ждать и волноваться, и, вероятнее всего - снова штопать его, борясь с жалостью. Пожалуй, в таком случае, она обошлась бы и без кольца. И все же - нужно практиковать: она многое умеет и знает, спасибо сестре Аделе. И если руки лекарки могут помочь Фламбергу, облегчая не только его боль, но и за умеренную плату - чужую, то почему бы и нет?
Заснеженный тракт белой пустыней стелился под ноги лошадей. Местами снега намело так много, что животным приходилось менять аллюр с рыси на осторожный шаг, и мощные орденские лошади справлялись с этим, похоже, не задумываясь, а вот Солнце нервничал, взбрыкивал, заставляя то Фламберга, то Циркона твердой рукой придерживать его на ходу. Спать в таких условиях становилось совершенно невозможно, в седло к Раймону было не попроситься - не солидно, а потому оставалось только разглядывать однообразно-унылые деревья, походившие после снегопада на грузных плакальщиц в саванах, и прислушиваться к разговору мужчин.
- Сколько его помню, - задумчиво рассказывал магистр Фламбергу, - он всегда приносил одни проблемы. С детства. Не знаю, помнишь ли ты его, ты все же уже юношей был, когда Ворона в орден привез отчим, но этот tolla-thon подрался в первый же день. Причем, били его всей спальней.
Бойд с неудовольствием поправил магистерскую цепь, которую носил редко, точно она ему мешала, и вздохнул.
- Не слишком хорошо, - признал Раймон. - Что характер дурной - то да, да и слухи ходили, конечно. Всё действительно настолько плохо?
- Ну сам посуди, если он два года на тракте всего, зато в тюрьме пятый раз сидит,- с неудовольствием пожал плечами Бойд,- и пока учился... Потомок де Монфора, чтоб его. Так и ищет свой Монсегюр, подобно предку.
- И, как я понимаю, тоже без шансов найти, - мрачно ответил Раймон и поёжился. - Потому что ищет не не то, не там и не тогда.

Тюрьма в Даксе на Тауэр не походила совсем, скорее, на уютную мызу фермера. Небольшой уютный домик из камня и дерева, крытый красной черепицей и обнесенный низеньким заборчиком, легко можно было представить утопающим в летних цветах. Сейчас же, уютно укутавшись в шубку из снегов, принарядившись гирляндой сосулек под крышей, тюрьма кокетливо подмигивала небольшими оконцами конторы, приглашая отдохнуть в теплых, уютных недрах. Впрочем, Циркон это вид явно не находил ни уютным, ни привлекательным. Он досадливо спешился, подбирая поводья под узду, и с неохотой покосился на зеленую дверь конторы.
- Присмотри, чтобы никто не зашел, - от Бойда, кажется, не осталось ни следа. Сухой, равнодушный голос командира... или наставника. Серьезное, холодное лицо. - Никто, Фламберг. Особенно, констебль Кентрбери.
Не дожидаясь ответа Раймона, он привычным тычком носка сапога раскрыл дверь и скрылся внутри. Эмма, с удивлением наблюдавшая эту сцену, завозилась в седле, размышляя, стоит ли ей спешиваться. Так и не придя к определенному выводу, она просто пересела бочком в седле, отчего из-под юбок кокетливо, а значит совершенно ненарочно, выглянула ножка с тонкой щиколоткой, затянутая в черный замшевый сапожок. Девушка вообще выглядела яркой экзотической птицей, на фоне этих серых стен и белых снегов. Изящной, зябкой и хрупкой. И явно желающей задать тысячу вопросов одновременно, но сдерживающейся до поры.
Михаилит оглядел забранные решётками окна, стоявших на башенках охранников, на всякий случай проверил, нет ли других входов и прислонился к стене возле дверей, откуда открывался красивый вид на ворота, кусочек заметённой дороги и покрытые изморозью кусты. Рядом, вылупившись на Эмму, громко сопел явно простуженный стражник. Раймон смерил его взглядом и тонко улыбнулся.
- Ты ведь не испытываешь желания туда зайти, внутрь?
Стражник поспешно покачал головой и ретировался в караулку.
Проводив его взглядом, Фламберг махнул рукой Эмме, чтобы та подошла, и начал что-то чертить в снегу подобранной веткой. Постепенно перед дверью вырисовалась простая пентаграмма, один край которой остался незамкнутым. Затем вокруг звезды один за одним начали появляться странные символы, похожие одновременно на жутких морских тварей и на каракули ребёнка.
- Давно я не пытался заставить землю кого-то жрать... - громко проворчал михаилит и сам залюбовался особенно гадким значком с восемью щупальцами.
Мгновение поколебавшись, девушка все же неловко спешилась и осторожно ступая, слегка увязая в рыхлом снегу, обошла пентаграмму. С некоторых пор подобные рисунки вызывали у нее подспудное отвращение и воспоминания о замученной сестре Магдалене. Но и интерес они вызывали тоже. А потому она подошла к Раймону ближе, так, чтобы можно было дотянуться рукой, и с любопытством спросила:
- Для чего она?
- Ты же слышала Циркона. Делаю так, чтобы у желающих войти стало меньше... желания, - Раймон счистил с палочки налипший снег, сломал её надвое, потом ещё надвое и забросил в кусты. Поймав взгляд Эммы, чуть виновато пожал плечами. - Привычка.

Сообщение отредактировал Леоката - 10-03-2018, 12:07

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Девушка собралась было задать еще один вопрос, но не успела. Дверь конторы скрипнула и на крыльцо вышел молодой человек лет двадцати на вид, в темно-синей короткой куртке поверх светлой кольчуги. Длинное и смуглое лицо, с выдавшимися вперед скулами, оживляли небольшие черные глаза. В общем-то приятные черты лица портили лишь длинный, широкий и чуть загнутый нос да презрительная усмешка. Он остановился на тюремном крыльце и с наслаждением втянул морозный воздух. Судя по кольцу с символикой ордена, это и был брат Ворон. Мужчина оглядел двор и уставился на Эмму, не обращая никакого внимания на Фламберга. Взгляд его пробежался по шубке глейстиг, скользнул по темно-синей юбке, по рукам в перчатках и остановился на лице девушки. Довольно-таки продолжительное время он пристально смотрел то на глаза, то на губы травницы, не двигаясь с места и вызывая желание закрыть лицо руками. Затем, обернувшись на двери тюремной конторы, откуда до сих пор не вышел магистр, решительно шагнул к девушке. Раймон, мимоходом стерев сапогом ещё один край ненужного уже узора, двинулся одновременно с Вороном, закрывая собой Эмму, и улыбнулся, не размыкая губ.
- Брат Ворон, полагаю?
- Брат Фламберг, полагаю? - Ворон отступил на шаг, выдавая вопросом и то, что ему явно сообщили, кто его ждет за дверями, и то, что Раймона он, все же, заметил ранее.
- Верно. Поздравления с освобождением - до капитула. Где там Циркон застрял - с бумагами возится?
- С бумагами, - Ворон отодвинул левой рукой Фламберга и вознамерился подойти к Эмме. К его немалому удивлению, девушки за спиной своего защитника уже не было. Пока мужчины вели светские беседы, она успела отойти к двери тюрьмы так тихо, что слышал ее шаги, пожалуй, только привычный к ним Раймон.
- Ворон, - Раймон придержал излишне пылкого михаилита и снова встал между ним и бывшей послушницей. В голосе его прорезалось сдержанное предупреждение. - Я понимаю, что в тюрьме неокрепший разум подвергается суровым испытаниям, но её трогать - нельзя. Найди себе для развлечения кого-нибудь другого. Вон, сколько стражников. А то, глядишь, наш любимый констебль приедет. Хотя... даже с ними не советую. Думаешь, Циркон захочет снова возиться, доставая тебя из этой милой клетки?
- Устав говорит о том, что между братьями должно быть согласие. - Ворон выдернул руку и явно вознамерился его обойти слева. - А наставники говорят, что нужно делиться. По-братски.
Эмма, замерев у дверей тюрьмы, испуга не чувствовала.С высокомерным видом она рассматривала Ворона также, как и сушеного паука тогда, в хижине. И, в отличии от Раймона, тоже не вызвавшего приязни в первый раз, его даже пинать не хотелось, из страха запачкаться о четко ощущаемую гниль в его душе, об апломб, не обоснованный ничем и от того более нелепый, о какую-то странно мерзкую необузданность. Девушка вздрогнула, осознав, что чувства этого михаилита она понимает, и слегка обеспокоенно взглянула на Фламберга.
- Дурак, - меж тем проникновенно заметил тот, снова заступая дорогу Ворону. Это походило на танец, где все движения были заранее отрепетированы. - Дилетант. Цитируешь одну статью, нарушая при этом две другие, ещё и прилюдно, - сбивая ритм, Фламберг внезапно остановился и сразу же придвинулся к молодому михаилиту вплотную. - Ты действительно не понимаешь? - в голосе звучало искреннее, чистое любопытство. Словно он столкнулся с чем-то очень необычным, чего никогда прежде не видел.
Эмма прислонилась к стене, несколько обескураженная вспышкой лимонного, горчащего на языке, страха, смешанного с неожиданным кардамоном азарта, которыми так и истекал Ворон, и прикрыла глаза.
- А вы, брат, - в голосе Ворона звучал неуместный сарказм, - думаете, если тракт давно топчете, то и учить можете? Тоже мне, наставничек...
Он попятился на несколько шагов назад и снова уставился на заметно побледневшую травницу.
Фламберг громко рассмеялся.
- Ты не понимаешь даже этого. Я не собираюсь тебя учить. Или с тобой драться, ещё чего... но если ты...
Михаилит оглянулся, и улыбка с его губ пропала. Сделав два больших шага назад, Раймон обнял Эмму за талию и закончил равнодушно:
- Если ты тронешь её - я тебя раздавлю.
- Ему все равно, - прошептала травница еле слышно, - азарт. И даже страх уже пропал. Только предвкушение драки осталось, задор и вожделение. Точно я - приз победителю.
Эмма усилием заставила себя погрузиться в тишину Раймона и глубоко вздохнула, глядя на Ворона, который с усмешкой наблюдал за ними, словно убедившись в чем-то.
- Да, - наконец, произнес он, - есть что-то жалкое, когда воин так за подстилку держится.
Раймон несколько секунд молчал, всматриваясь в лицо юнца, на котором ясно читалось предвкушение реакции. Рука на талии Эммы даже не дрогнула, когда михаилит негромко произнёс единственное слово.
- Жаль.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Ворон, словно его подрубили под колени, закатил глаза и осел на снег бесформенной кучей. Рот его был открыт, но из него не вырывалось ни звука. Раймон шумно выдохнул.
- Как жаль, что орден выпускает таких идиотов. Как он вообще дожил до своих лет?
Эмма, чуть было не рухнувшая следом за Вороном, вцепилась в руку Раймона и кивнула. Полностью забыть о наглеце не получалось: паника, которую он испытывал сейчас, накатывала темной, удушливой волной, перемежаясь с отчаянием и совершенно детской обидой.
- Он не задохнется? - Прерывисто, точно ей самой не хватало воздуха, спросила девушка.
Вышедший на крыльцо Бойд, казалось, задавался тем же вопросом. Неизвестно было, что он успел увидеть, но валяющийся в снегу Ворон его явно не огорчил.
- Традиции предков? - Хмуро пошутил он, обращаясь к Раймону. - Надолго ты его?
- Думаете, хватит? - отвечая обоим сразу, Раймон подозрительно оглядел лежавшее на снегу тело. - Всего-то... рот ему не нужен - раз. Всё равно только дерьмо льётся. Уши тоже - два. Потому что не слышит ничего. Чувствует всё криво - три. Видит не то, что стоило бы - четыре. Носом бы неприятность чуять - так тоже нет. Пять. Так что я подумал: зачем ему всё это, если всё равно не пользуется? А вот понимания Ворону уж точно не хватает. Может, разовьётся, если подержать ещё немного?
- Да по мне, пусть бы и задохнулся, - неожиданно жестоко и зло ответил Циркон, - одни проблемы от него, blaigeard этого. Но, galla, Капитул... Великий Магистр просто жаждет, судя по письму, с ним свидаться. Да и я, признаться, оторвал бы чего лишнего. Верни ему возможность дышать, Фламберг, а до Кентрбери он прекрасно доедет и поперек седла.
Эмма спрятала лицо на груди Раймона и промолчала. Оскорбления Ворона не задели ее так сильно, как могли бы. Ей вообще было все равно на то, что сказал или мог бы сказать этот наглец. Но защита Фламберга льстила и согревала душу. Казалось, даже кольцо теперь стало ощущаться иначе - как символ этого заступничества, щит.
- Я не продержу его до Кентрбери, - Раймон хмуро шевельнул пальцами, и Ворон, выгнувшись, с хрипом втянул воздух в лёгкие. - Даже если выжму себя до конца, чего он в любом случае не стоит.
- Тогда уже сейчас прекращай бездумно тратиться, - посоветовал магистр мрачно и направился к Ворону. Похлопывания по щекам юноши больше напоминали оплеухи, и Эмма невольно пожалела обеспамятевшего михаилита, но тут же устыдилась этого.
На ноги Ворон встал с трудом, пошатываясь и держась за голову. И тут же полетел снова в снег. Магистр не стал размениваться на магию и банально приласкал его хлестким подзатыльником. Юноша ошарашенно потряс головой, точно вытрясая из головы остатки мыслей и снова поднялся на ноги. Пялиться на Эмму он не перестал, но делал это теперь исподволь.
- Он тебя боится, - полушепотом сообщила девушка Раймону, - больше, чем магистра даже. И еще, раз уж ты велел говорить все, особенно, по делу... У меня ужасно кружится голова.
- От него? - мотнул головой Раймон. - Не слушай. Сосредоточься... хотя бы на Цирконе, если он ничем не пахнет.
Михаилит снял перчатки, и на виски Эммы легли прохладные пальцы.
Головокружение не отступало, хотя девушка и перестала обращать внимания на Ворона, привыкнув к нему, как к назойливому, но монотонному шуму. Но сил признаться в этом Раймону она так и не нашла. А потому, всю обратную дорогу, вцепившись в поводья, она отчаянно мечтала оказаться в уютном глубоком кресле на постоялом дворе и также отчаянно стыдилась этих желаний. Нужно было учиться управлять даром. Не позволять ему увлекать за собой, подобно реке, а самой решать, когда позволить ручейку медленно просочиться. А потому - нужно было видеть людей, много и разных. Но, признаться, Эмме слишком дорог был этот маленький мирок, "номос" на двоих, чтобы позволять чьим-то чужим чувствам его рушить. По дороге она ловила взгляды Ворона, едущего позади Циркона, и изредка, вспышками, чувствовала его любопытство и досаду, но сопереживать ему уже не получалось - тишины Раймона хватало двоим.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Кентрбери. Вечер.

Грубая одежда, купленная на ярмарке, чистая и заштопанная, аккуратной стопкой лежала на столе. Горел камин, треща отсыревшими дровами, разбрасывая искры. Стыл под льняной салфеткой на столе настолько плотный обед, что, пожалуй, сошел бы и за ужин. Во всем в комнате чувствовалась женская рука - и в аккуратно отдернутых занавесках, чтобы в комнату проникал свет, и во взбитых подушках в кресле и даже в затейливой вышивке, забытой на кровати. Не было лишь женщины. Эмму, не успевшую прийти в себя после поездки, буквально уволок за собой трактирщик - одна из постоялиц вздумала рожать. Девушка разве что переодеться в рабочее успела, да наскоро поцеловать Раймона, забыв даже спросить разрешения оставить его, как это делала обычно.
В комнате сразу стало непривычно пусто, и эта пустота длилась, не собираясь прекращаться, довольно долго. Окутывая Раймона пеленой серой скуки. Хотя, вроде как занятия остались теми же. Жил же он как-то добрые десять лет один, сотни раз ночевал - один или нет - в похожих комнатах, обычно ещё и похуже. Но не припоминал, чтобы время тянулось так медленно. Он уже стал прикидывать, не пора ли одеваться и ловить Шафрана для охоты на оставшегося бхута. У рыжего михаилита был настоящий дар поиска - редкая птица в мире, где никто не хотел оказаться найденным. Разумеется, как и положено редкому таланту, способность работала не всегда. Но всё же оставался шанс закончить дело достаточно быстро, не обшаривая все клоаки города, берега реки или где там ещё могли потерять след собаки. И всё же он медлил, теряя время. Эммы всё не было, и не было её уже как-то слишком, по мнению Раймона, долго. И тут, словно опровергая это наблюдение, тихо скрипнула дверь, по полу прошуршали юбки, звякнул мешочек с деньгами, падая на стол, загрохотал таз. Эмма была усталой и измученной, под глазами залегли темные круги. Ничуть не смущаясь, она срывала с себя окровавленную одежду, одновременно пытаясь отереть руки, будто одетые в перчатки из кровавого шелка. Когда на ней остались лишь белоснежный корсет и нижняя юбка, лекарка заговорила.
- Помоги мне, пожалуйста, - в голосе девушки звучала грустная просьба, - его же потом не отстирать будет, жаль. И о воде горячей позаботиться не успела, глупая я.
Раймон принялся распускать завязки корсета. Под пальцами что ткань, что кожа под ней казались холоднее обычного. Тусклее.
- Не глупая, а практичная, - заметил он. - Горячую воду получить несложно и самим. А о ванне я распоряжусь, на кухне наверняка ещё кипят котлы.
Белоснежная юбка, ласково огладив бёдра, с тихим шелестом скользнула на пол, а михаилит подхватил полный кувшин за ручку и подставил вторую руку под донышко. Воздух над пальцами пошёл волнами, и он немедленно почувствовал ладонью отражённый от глины жар. На долгий нагрев уходило немало сил, зато так получалось куда быстрее, чем звать служанку. Что бы там ни произошло с родами, они явно прошли не так хорошо, как у Симсов, хотя выяснять детали Раймон пока что не собирался. Эмма выглядела слишком избитой, чтобы приставать с вопросами. Он наклонил горлышко кувшина над тазом и с улыбкой поклонился.
- Горячая вода для миледи!
Девушка благодарно кивнула и неуверенно улыбнулась. И все же, заговорила она позже, когда таз с побуревшей от крови водой был выставлен за дверь, а сама Эмма, одетая в ночную рубашку, зябко сжалась в кресле у камина. Заговорила спокойно и доверительно, будто никого ближе и роднее Раймона для нее не было, изредка делая паузы и глядя в огонь:
- Когда сестра Адела принимала роды у монахинь, она делала это равнодушно, не сочувствуя и не сожалея. Брала этих детей, точно они не были людьми, а лишь кусками мяса, и передавала их сестре Изабелле. Аделу никогда не интересовало, что будет с младенцами, она и беременности-то не прерывала только потому, что родить безопаснее, чем скинуть. И я тоже, когда доводилось, поступала также. Ни одного из них не попыталась спасти. Да что там спасти, дать им яд или задушить подушкой было бы человечнее, чем отнести в лес, умирать от холода и голода. Или заживо закапывать.
Она жалобно покосилась на Раймона, явно напрашиваясь в объятия, но попросить не отважилась и, вздохнув, продолжила.
- Сегодня я пыталась и мать спасти, и всех детей извлечь. Их было двое. Близнецы, мальчики. Один был расположен неправильно и перекрыл выход другому. Одного из них я потеряла. Второй - на грани, но мать жива. И знаешь, теперь мне кажется, что те дети, монастырские, должны были жить. Что хотя бы одного стоило попытаться передать за стены обители, в семью крестьян. Правда, тогда вряд ли бы удалось выжить самой.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон пожал плечами и, отвечая на безмолвный призыв, поднял Эмму с кресла и привлёк к себе.
- Дети умирают везде и всегда. Что было - то было. Теперь ты можешь кого-то спасать, тогда - не могла. Не скажу за мир, но я предпочитаю тебя живой здесь и сейчас, чем запытанной в аббатстве несколько лет назад.
Уже сорвавшись с губ, слова на миг показались ему слишком жёсткими, но, поразмыслив, Раймон рассудил, что прав. Священники могли говорить о ценности любой жизни, но михаилиты подходили к делу практичнее. А Эмма, так или иначе, уже привязала свою жизнь к его. И обычно - тоже - была практична.
- Жестокий.
Должно быть, это был укор, хотя в голосе его и не слышалось. Скорее, удовлетворение и успокоенность, точно девушка услышала, что хотела. Она вздохнула, легким поцелуем коснулась губ, и неожиданно спросила:
- Ты уже вернулся с охоты?
- Я на неё даже не уходил, - Раймон взглянул на свечу, прикидывая, сколько у него ещё осталось времени до встречи. - Скоро. Лучше ночью, особенно если с доставкой бхута к дверям управы. Шафран ещё этот... отказывается деньги брать за помощь в поисках...
- Это хорошо, - сонно одобрила действия Шафрана Эмма, - экономия...
Кажется, она сама поняла, как это прозвучало, потому что тут же поправилась:
- Почему отказывается?
- Что-то там про братство и взаимопомощь, - вспомнив тот разговор, Раймон поморщился. Пальцы отсутствующе скользили по синему шёлку. Скользкая тонкая ткань не столько закрывала, сколько подчёркивала. Не столько прятала, сколько дразнила. Не столько служила преградой, сколько делала ближе. Не столько холодила, сколько оттеняла жар тела под ней. - "Ты что, Фламберг, сбрендил? Мы же братья!". И хоть кол на голове теши...
- Но братство, все же, - Эмма глубоко вздохнула, плотнее прижимаясь к нему, прогибаясь под руками, - и вряд ли оно такое же, каким было сестринство в обители.
- Какая разница? Работа есть работа. Шафран находит бхута, я убиваю бхута, потом платим с выручки налог грефье. С этих денег орден заботится о нас в ответ... когда может, вот как с Вороном этим. Компания - но не семья. Не для меня. Случайно собранные в один год люди, которые спят в одной спальне - могут называться братьями, но на том и всё. Как по мне, - закончил Раймон мягче, чем начал речь, - это значит только то, что я теперь ему должен, и когда-то придётся сквитаться. Не потому, что братья, семья или орден, а потому, что это между отдельно Фламбергом и отдельно Шафраном, а долги надо платить.
- Когда я заговариваю о подобном, ты сердишься. И портишь прическу, - проворчала девушка, опасливо втягивая голову в плечи. - Да и к магистру ты иначе относишься.
Раймон запнулся, но губы его невольно растянулись в улыбке. Действительно, прозвучало двусмысленно, хотя ему самому разница между самоуничижением Эммы и ситуацией с Шафраном была очевидна. Оставалось придумать, как заключить её в слова.
- Разные вещи. Шафран, несмотря на то, что он куда приятнее Ворона или Снежинки, всё равно - снаружи. Как и весь орден. Бойд... он - друг, исключение. Но ты? Ты уже стала частью... - он помедлил. - Нет, не меня, а - нас. Есть не только ты и я, но - мы. Так мне кажется. Мы - внутри, а большая часть мира - с орденом - снаружи.
Эмма по-кошачьи потерлась о плечо, надолго замолчала.
Раймон задумчиво гладил её по спине, заново проговаривая про себя то, что сказал вслух. Получалось именно так. Единство, какого никогда не могло быть с Бойдом - не просто приязнь, дружба или боевое братство, а инстинктивное понимание. Сходство и родство, какого не даёт ни кровь, ни тем более общая спальня или монастырь. Если только он не ошибается, и Эмма не покачает сейчас головой. Опустив взгляд, он невольно залюбовался тем, как свет от свечей и догоравшего за спиной девушки камина играет в светлых волосах, взбитых пушистой короной. Странно преломляясь, в прядях запутывались, сиреневые и почему-то зелёные дрожащие оттенки, заметные еле-еле, только если смотреть сбоку и чуть скосив глаза. И под ними сиял богатый алый цвет, пульсируя в такт то ли сердцу, то ли дыханию.
"Пожалуй, дыханию".
Он провёл пальцами вдоль позвоночника Эммы, легко, едва касаясь ткани. Девушка выгнулась, и под этим углом красный полыхнул ярче. А потом молчание закончилось.
- Прости, что спрашиваю подобное, - заговорила она спокойно, делая короткие паузы, - после жизни с братом и монастыря многие вещи не очевидны. Будто попадаешь в другой мир.
- Но тебе это не кажется неправильным, - полувопросительно добавил Раймон.
- Отнюдь, - Эмма слова подбирала тщательнее, будто бы ей сейчас вообще сложно было говорить, - я ощущаю тоже самое, пожалуй. Помимо того, что я понимаю это не так, как обычно. Просто - понимаю. Без запахов, цветов и привкусов.
Раймон кивнул и с сожалением отстранил её от себя. Чёртова свеча почти прогорела, а второго шанса могло уже не быть.

[F_Ae >>>]

Cо Спектром и Лео

Ричард Фицалан.

1 января 1535 г. Тракт.
Вторник. Убывающий полумесяц.


Деревья шатром смыкали ветви над трактом, охапками роняя снег. Одна из них упала на капюшон кольчуги и Ричард поморщился - теперь всю дорогу она будет таять, мерзко затекая за шиворот. Солнце ярко слепило, отражалось от сугробов, заставляло щуриться. Казалось, в лесу не было ни единой души, лишь похрустывание снега под копытами да скрип ветвей нарушали молитвенное уединение этого зимнего храма. Королева Зима повсюду раскидала свои хрупкие драгоценности, украсила кусты серебристым инеем, уподобила лес зачарованному королевству. И, все же, тишина эта настораживала, заставляла понукать лошадь, испуганно озираться. Иногда - но только иногда - в особо тяжелые моменты ночных раздумий у Ричарда возникал вопрос: для чего, собственно, он рвется, путается, бьется, ошибается? Для чего держится за эту нищенскую жизнь, если можно красиво и гордо уйти в лес - и не вернуться. Погибнуть, как подобает воину, с мечом в руке, сражаясь с залетными разбойничками или очередной тварью. И возлечь на мраморном ложе в родовой усыпальнице, наслаждаясь объятиями смерти, любовницы, что хоть и одаряет благосклонностью многих, но никогда не покидает. Но, все же, он упрямо цеплялся за жизнь, зубами выдирая у нее хоть малую толику благ. Ловил за косу эту неверную девку Фортуну, жестокими ласками убеждая ее статься у него еще хоть на миг. И снова упускал, со вздохом осознавая, что нынче она возлюбила другого. Иногда, глядя на жену, ему казалось, что женщинам жилось проще в этом мире - они не решали ничего. Несчастная дурочка Кларисса хоть и вела дом, но понятия не имела, откуда он берет для этого деньги и каким трудом они ему достаются. Вспомнив о разговорах в таверне, он заскрипел зубами. Лучше бы мальчишкам новые рубашки пошила, глупая курица, нежели разбазаривала деньги на пожертвования, да еще и в обход мужа. На это ума у нее хватало, а на то, чтобы прикупить лишний мешок муки - нет. Дурь необходимо было выбивать и Ричард пообещал себе заняться этим сразу же после возвращения.

Телега возникла на дороге темным силуэтом. Даже издали было видно, что широкую, грязную арбу, наподобие той, в которой возят поросят, не объехать и не перепрыгнуть. По мере того, как расстояние до телеги сокращалось, стали заметны гнутые ободья колес и ободранные бока, будто ее долго, быстро и упорно толкали через лес. И верно, вдоль обочины тракта пролегла глубокая колея, ведущая в густые кусты. Следов от колес впереди по дороге не было видно, да и по дороге Ричарда не обгонял никто. В арбе даже каким-то чудом удержалась солома, из которой выглядывал оранжевый бок тыквы и глиняный горшок, покрытый глазурью и росписью.
Рыцарь придержал лошадь, меняя аллюр с рыси на неспешный шаг и приостановился в корпусе от телеги, невольно заинтересовавшись вопросом, осознают ли дурни, протащившие телегу через лес, что их усилия не отобьются при самом хорошем для них исходе? Ну, допустим, убьют они его. Но ведь даже стрела не пробивает кольчужный хауберк вот так вот сходу, а изображать неподвижную мишень он не собирается. Так что, нескольких он точно унесет за собой в преисподнюю. А если предположить, что его обогнали те, лохматые, из трактира... Лениво улыбнувшись, Ричард накинул капюшон кольчуги на голову, порадовавшись, что не поленился подбить его изнутри кожей, и спешился. Телега казалась довольно-таки тяжелой, а при ближайшем рассмотрении оказалась еще и чертовски грязной. Фицалан помялся, прикидывая, с какого края взяться за нее, чтобы и сдвинуть с дороги, и не уподобиться свиньям, которых, похоже, в этой телеге и перевозили, тяжело вздохнул и уперся в край арбы, с усилием толкнув.
Мерзкая повозка подалась неохотно, и с таким скрипом, что сразу стало понятно: в последний раз хозяева смазывали колёса и оси хорошо если летом. И всё же Ричарду удалось откатить арбу почти на треть дороги, когда в доску в футе от его пальцев глухо стукнула стрела с обычным широким наконечником. Почти сразу же справа от дороги, шагах в двадцати из-за деревьев вышел тот самый парень, который пытался завязать ссору с лучником в таверне. И ухмылка на его лице сияла на редкость гадкая и самодовольная.
- Сталбыть, сэр рыцарь, за то, что нашу повозку без спроса трогали - налог полагается. Не хуже королевского!
Раскачав и выдернув стрелу, Ричард повернулся к говорившему. Улыбка, осиявшая его лицо, была радостна и приятна. Он приветственно махнул стрелой парню и оперся на телегу, наплевав на грязь.
- Сталбыть, ошибка вышла, - расстегивая походный оверкот, начал говорить Ричард, - ни цепи, ни шпор... Какой же из меня рыцарь-то? Да и денег на налог нет, не обессудьте. Даже лошадь - и та не моя. Еще и клейменая, не продашь толком. Зима нынче холодная и голодная, понимаю. Как не понять-то? Да только так не грабят, любезнейшие господа. - Пальцы играли стрелой, точно волчком. - Во-первых, телегу легко столкнуть с дороги, а вот по лесу тащить, да еще так, чтобы конного обогнать - тяжело. Проще уж пару бревен свалить, авось конь заартачится от неожиданности да из седла выбросит. Во-вторых, кто же играет против плохих шансов? Одежда у меня богатая? Так, может быть, я ее также, как и вы, с кого-то в налог стребовал? Да и будь у меня деньги, нешто ж я кашей бы пустой ужинал да элем? Эх, - в голосе рыцаря звучало искреннее сожаление и нота старческой ворчливости, - разучились нынче грабить-то, смотрю.
На то, чтобы осмыслить ответ, у грабителя ушло несколько секунд, после чего улыбка с его лица пропала, как и не было.
- Цепь и шпоры - мало нонче дурных таких, что в них катаются. А если сами... взимали налоги, так и расстаться легче будет. Так что, рыцарь-нерыцарь, кошель-то оставите, или стрелу в глазик? Друзья-то у меня не такие терпеливые. И речей длинных не понимают и не любят, потому как от лукавого это.
Ричард распахнул оверкот, демонстрируя, что на поясе, перехватывающем кольчугу, кошеля тоже нет. Под верхней одеждой вообще ничего не было, кроме металла хауберка.
- От лукавого? - Дружелюбная улыбка так и не покинула лица рыцаря, хотя стрелой Ричард принялся поигрывать уже слегка нервно. - Попасть в глаз - вот это верно, что от лукавого. Неужели, торговцу пушниной шкуры без единой дыры приносите, милостивые господа?
- Может, и не без дыр, - неожиданно легко согласился разбойник и тронул тетиву лука. - Да только если в рот или по лбу прилетит - тоже приятного мало. И вы, господин, не лукавьте. В дорогу-то без кошеля пуститься можно, но чтобы вовсе без денег - такого я и не упомню. А то, может, лошадку возьмём? Лошадка - она всегда пригодится. Правда, парни?
Лес за его спиной молчал, и разбойник невольно оглянулся. Вдоль дороги гулял лёгкий ветер, и деревья еле заметно качали ветками, но больше среди тёмных стволов не было видно никакого движения.

[Spectre28 >>>]

с F_Ae, и я отмечу, что мы РАДЫ тому, что она к нам присоединилась)

- Онемели - то парни, - глубокомысленно заметил Ричард, втыкая стрелу в телегу, - от наглости твоей. А то, может, тварь какая из лесу вышла да сожрала. Нынче много их развелось. Сходил бы, проверил. Я уж тут подожду, так и быть.
Совет вышел так себе. Прямо скажем, издевательским вышел совет. Но ввязываться в бой не хотелось до смерти. Ни прибыли, ни славы от такого боя, одно разочарование да лишние дыры в шкуре. За головы этих потомков Робина Гуда вряд ли давали сколько-нибудь большую награду, если вообще давали. Да и не был он Гаем Гисборном.
- Ага. Подождёшь, как миленький, господин рыцарь, - разбойник оглянулся на лес ещё раз, коротко, и вскинул лук. Острие стрелы на удар сердца замерло, указывая в ноги Ричарду.
- Не торопись возвращаться, - проворчал Ричард, понимая, что сейчас его просто обездвижут выстрелом в колено. Дьяволова привычка дерзить и переговариваться, свойственная, чего уж греха таить, всей его семье. Даже Эмма - и та никогда не умела промолчать. За что и была бита неоднократно. Но даже сидение в холодном, промозглом погребе не унимало ее. Впрочем, разве сам он умел то, чего требовал от сестры?
Слова, кажется, действительно оказались лишними. Хлопнула тетива, и в кольчужный чулок Ричарда ударила на удивление точно нацеленная стрела. Возможно, лесные братья и в самом деле могли бить лису в глаз, не портя красивой зимней шкурки. И почти сразу разбойник взвыл, хватаясь за пробитое предплечье. Он всё равно попытался развернуться и натянуть тетиву снова, но вторая стрела, пущенная из леса, с ясно слышимым хрустом вошла в локоть второй руки, и лук упал в снег. Стрелка всё так же не было видно, а стрелы всё продолжали лететь, быстро и ровно, на таком расстоянии - по прямой линии вместо обычно дуги. Снова рука, бедро, колено, и только потом, когда разбойник уже с мучительным хрипом смог приподняться, последний тёмный росчерк пробил ему лоб.
Ричард, рухнувший в снег, вычислить стрелка и не пытался - слишком больно было. Кольчужка шоссов врезалась в колено, которое немедленно принялось отекать. По-хорошему, нужно было быстро снять доспех, но...
"Pater noster, qui es in caelis, sanctificētur nomen tuum... Вставай, гнусный лентяй, отдыхать и молиться будешь потом". Через боль, по ярду, цепляясь за телегу, но ему удалось встать. Тяжело опершись на телегу, он принялся озирать окрестности, гадая: помощь ли то пришла к нему внезапно, провидением, новая ли опасность.
Прошло ещё несколько секунд, пока в лесу что-то шевельнулось. Давешний лучник на ходу казался ещё более высоким и каким-то несуразным. Голенастым, как цапля - да и в остальном походил он на мрачную птицу: и тем, как наклонил голову, с невнятным ворчанием рассматривая что-то в ладони, и тем, как нескладно шагал по глубокому снегу, высоко поднимая длинные ноги.
Но по-настоящему внимание привлекал его лук, который валлиец небрежно, словно простую палку, нёс подмышкой. Монструозное оружие, огромное, бугристое, с выдававшимися вперёд роговыми накладками, напоминало скорее не о ровных клиньях Креси и Азенкура, а о легендах времён походов Чёрного Принца на Францию. При взгляде на него не хотелось смеяться над байками о том, как английские эллекин на спор пробивали стрелами крепостные ворота - насквозь. Или шили навылет миланскую броню через нагрудник и кольчугу. Подойдя на десяток шагов, не обращая никакого внимания на тело невезучего разбойника, лучник остановился и подбросил на ладони несколько монеток.
- Дуроки. И нищее притом, - помедлив, он дружелюбно улыбнулся Ричарду. - О то, господин, точно золото нету?
- Да есть, конечно, - неожиданно для себя признался Ричард, улыбаясь в ответ, - немного. Доставать только неприлично будет... Да и холодно.
- Это верно, холодно, как у Блодьювид в сердце, - согласился тот, спрятал монеты и присел рядом с телом разбойника. - Ну ты глупый. Шутил про лук, и получил лук. И нозад смотреть нужно. Но стрелы свои я у тебя возьму. Они, не ты, денег стоят.
- Глупый. Очень.
Тяжелый вздох подчеркнул искренность слов. Ричард, пересиливая себя, через боль, выпрямился и похромал к лошади.
- Но вам я бесконечно благодарен, - воистину, сегодня был день неожиданностей, - вечный должник ваш.
Сзади раздался треск ткани: видимо, лучник резал одежду - и тело - чтобы легче было доставать стрелы.
- Не слишком. Господин впереди ехал - удобно. Хорошо вышло.
С третьей попытки, сопровождаемой отборной руганью сквозь зубы, Ричард, все же, взгромоздился в седло. С глупостью и беспечностью, на которую совершенно справедливо указал ему валлиец, нельзя было не согласиться. Равно, как и с тем, что иногда стоит попридержать язык за зубами. Но, черт побери, как это было сложно! И стоило признать, что сегодня Кларисса вполне могла остаться вдовой. Вот уж кто обрадовался бы... Хотя, может статься, что глупая курица еще и скорбеть бы вздумала. Впрочем, неблагодарным быть тоже не следовало, а потому Ричард улыбнулся и предложил:
- Я держу путь в Лондон. Быть может, не откажетесь составить компанию?
- Отчего бы нет? Мы ведь не знокомы. Айрон ап Рис я кличусь. И - случай! - тоже в Лондон. Говорят, турнир там, стрелять хочу. Если человек, что звал, не велит ещё куда двинуться. За что плотят, в то место и иду. Если же нет, - лучник усмехнулся, - то кому не по душе королевские соверены?
Выпрямившись, он издал переливчатый свист, на который откликнулось тонкое ржание. Спустя короткое время на дорогу рысью выбежала красивая серая кобыла, подошла к валлийцу и ткнулась мордой ему в грудь.
- Ричард Фицалан. И тоже на турнир. - Ричард грустно вздохнул. Королевские соверены были заманчивы, спору нет, но с опухшим коленом рассчитывать на них не приходилось. За неделю нужно было привести ногу в порядок, восстановить подвижность. А значит, придется тратиться на лекаря. Но и возвращаться в поместье впустую нельзя было. Для поисков сестры деньги тоже требовались.
- О! Мечник? Копьё? - валлиец ловко скинул с лука тетиву и начал аккуратно, но быстро заматывать оружие в тряпки. - Никогда не понимал их, нет.
- Меч. Слишком близко к телу, на ваш вкус?
Этот вопрос, сопровождаемый рассеянной, грустной улыбкой, волновал и его самого. Лук отчего-то считался оружием черни, хотя дворянских детей и заставляли с ним упражняться. Да и король издал указ о том, чтобы каждый рыцарь два раза в неделю стрелял из лука. Как правитель собирался контролировать сие - в указе описано не было. Сам Ричард на охоте предпочитал арбалет. Но меч, без сомнения, благородное оружие, все же, был опасен. Даже на трунире могли покалечить, а то и убить. Стрельба по мишеням, конечно, была чище. Но и прибыль от нее - ощутимо меньше.
- Слишком близко - да! - валлиец взгромоздился на терпеливо стоявшую лошадь и подобрал поводья. - Честное оружие. Хорошее для битвы. А для розной драки лук предпочту.
Ричард кивнул, соглашаясь со словами Айрона ап Риса. И тронул с места. Пожалуй, стоило поразмыслить о произошедшем, но чертова нога мешала это делать так, будто он думал коленом. А потому Фицалан просто молчал - и ни о чем не думал всю дорогу до Лондона.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.

1 января 1535 г. Билберри. "Зеленый Грифон"
Вторник. Убывающий полумесяц.

Спал Гарольд как убитый, проснувшись он не помнил ни того, что ему приснилось, ни вообще, где он находился. Влажные, прилипшие к лицу, волосы немного раздражали, в голове слегка гудело. Он со стоном встал, опираясь о холодную стену, осмотрел пустую комнату. Ноги приятно затекли, торговец заснул прямо в сапогах. Он не спеша, по дороге заправляя помятую рубашку в штаны, вышел из комнаты.
Таверна была пуста. Лишь Тоннер все также стоял за стойкой, точно и не уходил спать вовсе, разговаривая с высоким, светловолосым и худощавым мужчиной в темно-синем плаще. Когда последний повернулся и осмотрел торговца пристальным взглядом льдисто-голубых глаз, стало ясно, что это местный констебль - у ворота плащ держала точно такая же брошь-роза, как и у Клайвелла.
- Значит, говорите, - говорил сочувствующим голосом Тоннер, - разбойника этого не отловить никак, мистер Фостер?
Замечание Фостера, высказанное низким, густым басом, было явно не для ушей дам, которых, впрочем, в таверне и не было.
- Доброе утро. - Гарольд со смаком зевнул. Констебль тут был не к добру, особенно, учитывая копию пентаграммы за пазухой у торговца. Гарольд устало, даже измученно вздохнул, приключений ему хватило ещё вчера. Бегло осмотрев законника, и нарочно задержав взгляд на броши, он добавил.
- Моё почтение, констебль.
- Доброе утро, - любезно поздоровался законник, приветливо улыбаясь торговцу. - Как вы себя чувствуете?
- Сносно, вполне сносно, благодарю. - Гарольд упёрся локтями о крепкую дубовую стойку. Зимние, едва тёплые лучи, были косыми гвоздями вбиты в скрипучий пол трактира. Редкие пылинки мерцали, влетая в светло-золотистые потоки, и уже через пару неторопливых секунд исчезали в бесконечно большем пространстве зала. На окнах виднелась изморозь, посетители ещё не растопили её своим теплом. В воздухе совсем не чувствовалось вони и суматохи вчерашнего дня, он бодрил своей прохладой. Гарольд косо улыбнулся, щурясь от света.
- Не так часто в тавернах проветривают. - Он вдохнул полной грудью, боль в ребре всё ещё ощущалась. - Вы не зря берёте свои деньги, господин Тоннер.
- "Грифон" славится своим уютом, - кивнул краснолюд, - завтракать изволите, господин?
- Сносно - это лучше всего, - тем временем согласился констебль, снова улыбаясь и поворачиваясь к Гарольду. - Мастер Тоннер сказал, на вас змея огромная напала, так я хочу попросить вас в точности припомнить, что, как и где было, будьте любезны. Надо бы в Орден сообщить, да понять, на чьей территории змея - моей или мистера Клайвелла. Чья управа, так сказать, платить будет.
Улыбка не исчезла с лица торговца, ему очень давно не было так легко и свободно. Только сейчас в голову пришла мысль, что он мог и не выжить: не вдохнуть колюче-холодного утреннего воздуха, не пощупать тугую кожу перчаток, не сказать ни слова. Задумавшись, Гарольд чуть не прослушал констебля. На мгновение показалось, что он забыл, как говорить.
- Да. - Торговец осторожно вдохнул. - Знаете, в такие моменты. - Он отдёрнул себя, не за болтовнёй тащился сюда по морозу законник. - Змея напала на нас в четырёх часах от Билберри, прямо на дороге. Господин Тоннер, у вас не найдётся немного поссета? Извините. Так вот, лошадь не захотела ехать дальше, пришлось мне спешиться и пойти проверить.
- Лошадь заартачилась, говорите? - Задумчиво протянул Фостер, наблюдая, как ловко Тоннер протирает глиняную кружку. Расторопная Пэнси, живо принесшая поссет, ласково улыбнулась Гарольду и кокетливо - констеблю, получив в ответ от последнего добрую усмешку.
Гарольд ответил служанке доброжелательной улыбкой.
- Да, да так, что ни шагу вперёд. Уши прижала и стоит. Ну, обходить лесом мне, конечно, не захотелось. Вытащил я меч и пошел вперёд проверить, подумал, что мелочь какая. И тут выползает эта тварь, толщиной с дубовый ствол. - Вчерашний день казался давним сном, случайно всплыл в памяти.
- Я медленно попятился, а она меня хвостом и приложила, аж в сугроб отлетел. Мой товарищ бросился мне на помощь. Смелый мужик, надо заметить. В конце концов, мы смогли укрыться в лесу, немного поплутали и вышли на наших лошадей.
- Хорошая лошадка, должно быть, - с видом знатока покивал головой Фостер, - давно ищу себе, знаете ли, такую...умненькую. Пожалуй, стоит взглянуть на нее.
Конюшня у Тоннера также прямо-таки изумляла чистотой. Педантичность и одержимость краснолюда в этом вопросе доходила до крайности - даже солома была сметана в аккуратные стожки, а на полу не валялось ни соринки. Искра стояла в крайнем стойле. При виде констебля она было всхрапнула, но позволила себя погладить. В следующие несколько минут Фостер только что не целовался с ней. Он смотрел ей в зубы, дул в нос, задирал ноги и осматривал копыта, заглядывал в уши.
- Хорошая лошадка, - повторил он, оттягивая левое ухо на себя, - только орденская.
За внутренней складкой уха ярко синела наколка вайдой - меч, охваченный пламенем.
- Да? - Гарольд искренне удивился. Он подошел к лошади и провёл большим пальцем по печати, проверяя не нарисована ли она сегодня ночью. - Я признаться и не знал, что она боевая. - Торговец говорил задумчиво. - Выходит, купил за пол цены. - Он не знал, грозит ли ему что-то. Врать констеблю, однозначно, смысла не было. - Её забыли в конюшне, и я выкупил её буквально пару дней назад.
- А нам даже купчая не поможет, да, красавица? - Ласково пропел Фостер, наглаживая Искру по шее. - Собственность Ордена, и тавро имеется. Но вы не беспокойтесь, михаилиты выкупают своих лошадок. После Реформации они часто стали попадаться, уж больно много ренегатов. Решит иной мракоборец, что хватит с него службы во славу Света. И подается в бега. А капитул его возьми и отлучи. И письма по управам, что такой-то лишен защиты Ордена и привилегий. И вешают их, как воров и разбойников, потому как пускаются во все тяжкие. По тавернам пьют да до смерти дерутся. А лошадок Ордену предписывается возвращать, особые они. Это вы удачно сюда заехали, господин, и мне премия от михаилитов будет, да и вам деньги вернутся. Но подождать придется. Тюрьмы у нас тут нет, уж не обессудьте, в Бермондси отправляем. Придется покуда в "Грифоне" пожить. Ну да из Билберри не сбежать-то.
Произнося эту речь Фостер ни на чуть не изменил приветливое выражение лица, не перестал улыбаться и вообще выглядел так, будто безгранично доверяет словам Гарольда. Лишь на последних словах его глаза блеснули хищным, желтоватым огнем, как у пустельги, с которой сняли клобук. Да и сам констебль стал похож на хищную птицу - гладкую и холеную.
У Гарольда резко кольнуло в затылке, во рту почувствовался привкус гнилого мяса. В конюшне стало мучительно душно, констебль с колючей стернёй на голове и двумя светящимися голубым точками вместо глаз, прокалывал его хищным взглядом. Сколько проблем, сколько проблем принёс этот выбритый брусок. Гарольд взглянул на Искру. В лучшем случае, он просто потеряет лошадь, а ведь она ему приглянулась. Ну да и чёрт с ней, его так могут и повесить, вот в чём проблема. Боже, спастись от этого змея, чтобы теперь быть обвинённым в конокрадстве и повешенным. Торговцу стало тошно и обидно, нахлынули усталость и боль вчерашнего вечера. Он еле выдавил из себя слова.
- Хорошо, если вы не против, я пойду прилягу.

[Leomhann >>>]

С Ричардом и Спектром

Впрочем, полежать и погоревать о коварстве фатума ему не дали.В комнату постучалась Пэнси, участливым голосом осведомившаяся, не желает ли господин послушать нового менестреля. Видимо, о непростой лошади Гарольда знала уже вся таверна, потому что девушка грустно улыбнулась и погладила купца по плечу.
- Все наладится, - пообещала она уже на пороге, - не гоже в комнате сидеть, так и жизнь мимо пройдет.
Дверь за ней захлопнулась, оставив торговца в сырой полумгле.
Гарольд лениво перевернулся на спину, мучаясь от невозможности заснуть. Тёмный квадрат потолка нависал над ним, закрывая от неба. Влажные стены четырьмя штакетами были вкопаны в сырой пол. Казалось, движение - это что-то неестественное, что-то лишнее. Часть лица, куда попал уродующий его яд, занемела, щетина неприятно кололась. Он не мог даже начать искать храм, будто сама судьба встала на пути, отхлёстывая пощёчину за пощёчиной. Гарольд представил, что будет, если его отошлют в Бермондси, как он опять будет без дела сидеть в камере, теряя драгоценные дни. В прочем, сейчас он занимался примерно тем же. Торговец заставил себя сесть. Была возможность заглянуть в церковь и, может быть, краем глаза взглянуть на клинок. Для безделья возможность могла ещё появиться, констебль в любую минуту мог выслать его.

Церковь была неприветливой. Мрачной. В ней пахло тленом и запустением, тени, причудливо колыхались в углах, копошились древними чудовищами, смотрели на Гарольда огоньками свечей. Алтарный покров, старый и обветшалый, любовно обнимал алтарь, вился потрепанными кистями по узорам на сером камне. Христос с распятия смотрел на эту картину злобно и укоризненно, будто не одобряя кинжала, лежащего на алтарном камне. Клинок был простым - и одновременно очень дорогим. Это было видно и по темной рукояти, окованной серебром, и по гладкому, без заковов, лезвию.
Гарольд мрачно взглянул в глаза распятому Богу, потом медленно перевёл взгляд на кинжал. Тот проминал под собой пространство храма, почти прокалывая его. Все тени смотрели на артефакт, их взгляды трепетали каждый раз, когда кто-то открывал двери, впуская холод. Гарольд совершил все полагающиеся обряды, чтобы не обращать на себя внимания. В голове бурей крутились мысли. Надо было прийти ночью, после отъезда михаилита, лишь бы он не остался надолго, выкрасть кинжал и спрятать неподалёку. Через пару дней спокойно поехать дальше. Местным до кинжала дела не было, главное, чтобы констебль не задержал. Уже собираясь уходить, он взглянул на алтарь, на мгновение всё дрогнуло, десятки огоньков уставились на Гарольда ожидая, что он будет делать, уйдёт ли не раскаявшись или искренне попросит Господа о милости, как он это делал всегда? Торговец, постояв мгновение, повернулся и неуверенно зашагал к выходу. Он поступал неправильно, думая украсть кинжал, но не завладеть им он не мог. Ему нравилась магия, его тянуло к запрещённому - к гримуарам, к артефакту. Сейчас Всевышний не был покровителем, он угрозой и карой нависал над торговцем. Гарольд, не находя выхода, пытался просто отогнать мучительные мысли. Он не шел против, он просто молчал. У самых дверей торговец ещё раз повернулся и взглянул на распятие. Бог сердито смотрел на него. У Гарольда от страха задрожали руки, он рывком вырвался из храма на мороз.

Улица встретила его ярким светом и шумом толпы. Здесь, как и в других городах, устраивали традиционную зимнюю ярмарку, но даже и она была странной, как и все в Билберри. Приезжих торговцев было совсем мало, но зато товары Беарна Крессла занимали целых два прилавка и, видит Бог, их никто бы не назвал приятными. Прогуливающиеся парочки испуганно шарахнулись в сторону от вылетевшего из храма Гарольда. Зато им, кажется, заинтересовалась чуть полноватая смуглая брюнетка в ярко-голубой шубке. В ушах женщины мерцали аквамарины, осанка ее была гордой, а глаза - голубыми, каким бывает летнее безоблачное небо. И она совершенно определенно была с теми дворянами в таверне, в день приезда Гарольда в городок.
- Вы ли это? - Она подбежала к Гарольду стремительно, сияя радостной улыбкой. - Вас ли я вижу?
Гарольд потёр глаза, рука ещё немного дрожала. Он пытался успокоиться, ни в коем случаи нельзя было привлекать к себе лишнее внимание. Торговец нехотя обернулся: храм нависал над ним, готовый вот-вот обрушиться и похоронить под своими обломками, что-то хотело вылететь из дверей и кинуться на него, тень здания медленно тянулась к его ногам. Коричневые силуэты прохожих, на мгновение остановившиеся, теперь продолжили ходить туда-сюда. Надо было вернуться в комнату, к печати. На мгновение, что-то отвлекло Гарольда.
- Что? - Он повернулся к незнакомой женщине.
- Вы ли это? - Повторила девушка с заметным испанским акцентом.
Фигура женщины выделялась: смугловатая кожа контрастировала со снегом, синева шубки бросалась в глаза. Гарольд вспомнил её во вчерашней компании дворян. Надо было бежать от храма, но получилось бы слишком много шума, оставалось только побыстрее закончить разговор и вежливо откланяться.
- Извините, вы, наверное, меня с кем-то спутали.
- Отнюдь, señor, ведь это вы сражались с огромной змеей? О, это так... героически!
Молодая женщина заметно волновалась. Она восторженно заламывала руки и смотрела на торговца большими, полными безмолвного обожания, глазами.
Гарольд удивлённо, с лёгким любопытством уставился на девушку. Как оказалось, не много надо, что бы впечатлить испанку. Стоило взять эту историю на вооружение, и в каждой таверне рассказывать об огромном змее, разве, что поменять себя местами с Вальтером.
- Я бы не назвал это героизмом. - Торговец слегка, но искренне улыбнулся. - Герои редко валяются в сугробах, и ещё реже улепётывают через лес.
- Истинный героизм не в подвиге, а в силе духа! - девушка уцепилась за рукав торговца, с пылом, который можно было бы счесть неприличным, - проводите меня, señor, я хочу послушать о змее, и о том, откуда у вас эти мужественные шрамы, и почему и зачем вы прибыли в этот городок!
Бархатное тепло женщины манило, и торговец позволил себя увлечь."Чёрт, что-то тут не так, тут есть подвох, меня обманывают. Ко мне и до этого не проявляли такого интереса, а с разодранным лицом так и вовсе должны шарахаться". Гарольд, как бы не хотел, не мог заставить себя отстраниться от опьяняющего тепла.
- Señora, я как раз собирался перекусить, не хотите позавтракать со мной? "О, Гарольд, ты думаешь не тем местом" - Да и холодно на улице, не дело вам замерзать, какие бы интересные истории я не рассказывал.
- К сожалению, - девушка покосилась в сторону городских ворот, - меня сейчас ждут домой. Но... быть может, вы согласитесь посетить меня за ужином? Я живу в поместье Грейстоков, это за мостом, и за рощей. Недалеко.
- Может быть. - Гарольд не совсем понял испанку. Сначала она чуть ли не бросилась на него, теперь отказалась от завтрака. Да и весь город был каким-то странным, что-то витало в воздухе. Во многих жителях, а в первую очередь в Тоннере, не чувствовалось забитости и боязливости. Если подумать, Гарольда оставили ночевать в комнате, где недавно призывали демона, да в любом другом месте трактирщик спалил бы всю таверну вместе с печатью, а атам выбросил бы в море или уговорил михаилита забрать бесовской инструмент. Торговец неосознанно замедлили шаг. " Мать моя женщина, да они же положили проклятый клинок на алтарь!"
- Ах, - девушка споткнулась, не успев подстроиться под шаг торговца, - разве так отвечают даме? "Может быть"?
Она прильнула к руке Гарольда и лукаво погрозила пальцем.
Голос девушки и новый прилив тепла вырвали Гарольда из задумчивости.
- Да. - Она ужасно мило грозила ему пальчиком. Он не знал Грейстоков, и далеко не факт, что они были бы ему рады. Торговец скользнул взглядом по девушке. Но гостем он, видимо, всё-таки был очень даже желанным.
- Вы, безусловно, правы, я обязательно загляну.

[Ричард Коркин >>>]

- Gracias, señor, - девушка захлопала в ладоши, не потрудившись сдержать эмоции, - я так рада! Меня зовут Айме, Айме Рамирес. Так и спросите. Я буду ждать вас.
С этими словами она чмокнула Гарольда в щеку, не смущаясь и не брезгуя шрамов, и убежала в сторону коновязи. В толпе еще долго мелькала синяя шубка и, наконец, исчезла и она.
Гарольд провёл указательным и среднем пальцами по щеке. Серые небеса выгнулись над городом тяжёлой дугой, удерживая промокшие тучи. Торговец остался один на промёрзшей и истоптанной улице, холод тысячей маленьких змей проник под одежду и кожу. Груз проблем обрушился на него, чуть не сломав под собой, как прогнившую деревянную доску, и только тёплый огонёк восторга, ожидания и предчувствия плясал в груди, почти потухая и снова вспыхивая.
Пока Гарольд смотрел вслед Айме, сзади, неслышно и легко, словно тень, подошёл Вальтер.
- А ты неплохо устроился, друг. Первое утро, а уже такие знакомства. Высоко летаешь.
Северянин выглядел отдохнувшим и вполне довольным жизнью.
Гарольд, оторвавшись от горизонта, приветливо улыбнулся Вальтеру.
- Казалось бы, какая-то там змея, а такие выгоды. Впрочем, - он нарочито внимательно пригляделся к довольному лицу северянина, - вижу, ты тоже времени впустую не тратишь.
- И не говори! Отлично выспался, а завтрак у Рыжей едва ли хуже тоннеровского будет. Конечно, победнее, зато обильно, - Вальтер довольно похлопал себя по животу. - Всегда советую останавливаться именно вот так. Ещё и дешевле выходит. А с этой - ты смотри, выгоды, или не особенно. Как ни крути, а метресса баронского сынка. Как бы не обиделся.
Гарольд об этом и не подумал, с другой стороны, вряд ли девушка бы позвала любовника в дом реального ухажёра.
- Кстати. - Ему сразу показалось странным вольное поведение Вальтера они не так уж и далеко уехали от Бермондси, а швед, ничуть не боясь возмездия Марико, открыто гулял по бабам. Торговец отдёрнул себя, хоть северянин и был открыт для разговора, о таком было спрашивать не время. Когда-нибудь у них зайдёт разговор о женщинах в куда более тёплой атмосфере.
- Тебе не показался странным трактирщик? - Гарольд перевёл беседу в другие русла. Ему надо было с кем-то посоветоваться, а с Вальтером они, как ни погляди, были в одной лодке.
- Не считая цены, которую он заломил за то, чтобы избавиться от довольно опасной штуки? - уточнил Вальтер. - Ну, что тут скажешь. Наш трактирщик явно понимал, что продаёт, и как с ним обращаться. Помнишь, как показывал? Не каждый про такое знает, но, с другой стороны... это тракт. Думаю, нахвататься чего-то тут, чего-то там он вполне мог. Я бы подумал ещё, что он просто боится, но нет, страха там тоже не было.
Гарольд мыслил вслух.
- Мне кажется, большинство просто выбросили бы атам, а тут и чехол вязаный нашёлся, и хранил он его совершенно открыто. - Торговец почти перешел на шепот. - Да и комнату он не убрал, так всё и оставил. Совершенно не скрывает, что у него в каморке призывали Сатану, а это вообще-то не лучшая реклама трактира, как по мне.
- Чехол может быть ещё менестреля, - отмахнулся северянин. - Такие вещи, я скажу, просто так за поясом не таскают, и не выбрасывают тоже. Да и реклама, как ни крути, хорошая. Ну, вызывали кого, так вызванное вон, на алтаре лежит, в красивом таком кинжальчике, любой желающий посмотреть может. Так что, может, чего там и было, да не осталось. А какие слухи в трактир больше людей привлекут - так это ещё посмотреть надо, про кухню, или вот про такие дела, да ещё на михаилитов перемноженные. Конечно, уж слишком спокойно Тоннер со всем этим обращается, но... не знаю, а гадать, вроде бы, резона нету. Разве что, - Вальтер внимательнее посмотрел на Гарольда, - скажи мне лучше, зачем тебе-то чужой атам, да ещё такой?
"Грязь с сапы счищать, блин."
- Я интересуюсь магией, Вальтер, всей. - Гарольд был немного удивлён, что северянин не в курсе чем ему платили за задание. Скрывать смысла не было, он рано или поздно узнал бы, да и мало чем всё могло закончиться.
Швед задумчиво потёр подбородок, потом кивнул.
- Что ж, если так, то, конечно, тебе виднее. Стальной, непонятно откуда взявшийся атам, да ещё с мехом на нём... но я, - он развёл руками, - не знаток, вовсе нет. Так, чего в дороге услышать доведётся. Не думал даже, что их вот так запросто в руки берут, как простую ветку, удивился ещё тогда. Теперь понятнее.
"По-моему, стоило выкупить атам, только ради одного того прикосновения, - торговцу вспомнился волнующий сердце образ. - Впрочем, с кинжалом в храме надо бы поосторожней."
Он искренне улыбнулся реакции спутника.
- Не лучшее место для таких разговоров, но если у тебя будет желание, я бы с удовольствием послушал, что ты знаешь. В пути, когда некому будет подслушать.

[Spectre28 >>>]

с Ричардом и Леокатой


Выйдя из уютной и тёплой таверны Гарольд полной грудью вдохнул ледяной зимний воздух. Он вполне успевал к ужину, поэтому почти прогуливался по городку. Снег сухо скрипел под вычищенными кожаными сапогами. У торговца впервые за день было время спокойно подумать в тишине. На улицах городка встречались редкие, казалось, случайно заплутавшие, прохожие. Городок, в приципе, ничем, кроме людей и нравов, не отличался. Такое отношение к некромантии и ритуалам было очень необычным. Тоннер рассказывал о призыве демона у него в каморке, словно о появлении вредителя, для борьбы с которым пришлось вызывать мастера. Странное место, странное. Открыто продавать атам, а ведь некромантия строго запрещена. В Бермондси бы за такое посадили, взять хотя бы старика Ролло. Кстати, о старике. Если где и могли бы проводить целые мессы, поклоняясь древним богам, то именно здесь. Торговец ускорил шаг. Такая идея не лишена смысла, а если в этом замешано большинство авторитетных горожан, то и констебль ничего не сможет сделать. Он добрался до моста. И зачем особо скрывать, если всем и так ясно, что творится в городе. Скорее всего вовлечены многие крупные семьи, иначе такого не организовать. Тоннер, возможно, играет не малую роль, слишком уж он осведомлён об атаме. Гарольд быстрым шагом прошел рощу. Но совершенно очевидно, что всё это не может происходить без молчаливого согласия, а, скорее всего, и участия, одной из важнейших семей в городе - Грейстоков.

К поместью, старинному особняку темного, почти черного камня о четырех этажах, с небольшими башенками, вела широкая подъездная дорога, обсаженная живой изгородью, сейчас заснеженной, кусты ее напоминали диковинных чудовищ. На входе стояли высокие кованые ворота из чугунной решетки. Внутренняя дорожка, усаженная высокими тисами, вела мимо белоснежного фонтана, закрытого плотной тканью на зиму. Ни огонька не светилось в огромных окнах, украшенных витражами. Приближаясь к дому по аллее, Гарольд первым делом наткнулся на его угловую часть. Казалось, дом, прекрасно сознавал, что гостя следует принимать лицом к лицу, в самый последний момент не удержался и, повернувшись к нему боком, уставился окнами фасада на олений парк и лесистые холмы за ним. Торговца встречали не радушные объятия, а жесткое плечо хозяина. Между первым и вторым выступами стены располагалась массивная двустворчатая дверь, к которой вел широкий ряд ступеней. По бокам крыльца на низких пьедесталах стояли две огромные кошки, вырезанные из какого-то темного гладкого камня. Работа была выполнена мастерски, вплоть до изображения отдельных шерстинок, отчего кошки казались совершенно живыми, замершими в дрёме.
Казалось, возле особняка было вдвое холоднее, чем в городе, Гарольд слегка вздрогнул. Было нелегко поверить, что за этими холодными стенами его ждёт горячая испанка. Скорее всего, с торговцем хотел поговорить глава дома, спросить: какого черта он забыл в их городе? Хотя, видит Бог. Торговец улыбнулся. Допустим, бог. Он бы предпочёл испанку. Гарольд постучал в дверь.
Дверь распахнула сама Айме, одетая вопреки ожиданию не в платье, а в ярко-красный теплый халат. Но глаза ее были густо подведены и от нее пряно пахло сандалом.
- Рада, что ты здесь, - прошептала она, прижимаясь к Гарольду всем телом и осторожно кусая его за мочку, - идем. Ужинать... после.
Что-то тут было не так, слишком уж хорошо всё шло. Такое с торговцем случалось не часто, но он скорее ещё раз бросился бы на змея, чем сейчас развернулся. Чувство тревоги росло: странно безжизненным был особняк, очень уж навязчивой оказалась симпатичная иберийка. Торговец оказался не в силах противостоять очарованию красивой девушки и молча последовал за ней, влекомый в глублину полутемного особняка.
- Я отпустила слуг, - Айме говорила тихо и медленно, не в такт быстрым шагам, - и нам никто не помешает.
Голосок девушки тёплым ручейком бился в стенах холодного особняка. Гарольду уже было не до осторожностей, он сделал над собой усилие, чтобы не наброситься на испанку прямо в коридоре.
Взгляд торговца суетливо метался по богатому убранству холла, серебряным подсвечникам, портретам на лестнице. Комната Айме была в башенке и напоминала скорее шатер восточного властелина. Широкое ложе с богато украшенным балдахином было сплошь завалено яркими подушками. Ноги по щиколотку утопали в ковре. На низеньком резном столике стояли фрукты и сладости, в кубках алело вино. Айме подвела Гарольда к ложу и толкнула так, что он провалился в мягкие подушки.
Торговец слегка приподнялся на локтях, ощупывая взглядом красный халат девушку. Мягкие подушки обволакивали уставшее и ещё побаливающее тело. В комнате было прохладно, от чего изгибы мягкого халата испанки, казались ещё более плавными и влекуще тёплыми. Торговец медленно, по-кошачьи довольно обвёл взглядом талию, прикрытую халатом шею, поднялся к алым, слегка приоткрытым губам, остановился на глубоких карих глазах.
Девушка щелкнула пальцами вскинутой в танцевальном жесте руки и откуда-то сверху полилась тихая, волшебная музыка. Халат полетел на пол, а Айме осталась в короткой безрукавке, расшитой яркими блестками, едва прикрывающей грудь и полупрозрачных штанах, прихваченных у щиколотки браслетами с бубенчиками. И было совершенно очевидно, что под этой одеждой на ней нет ничего. Девушка подняла руки вверх и закрыла глаза. Первыми ударили барабаны. Медленно, гулко отдаваясь в сердце. Затем вступила флейта - словно песня ветра, легкая и свободная, она проникала в самое сердце и, кажется, отталкивала Айме в сторону. руки ее поднимались в плавном скольжении. Бедра раскачивались, их изгибы угадывались под тонкими одеждами. Она плыла, скользила над ковром, устилавшим пол шатра. Она была кораблем, а ковер - морем. Ветер наполнял паруса и девушка изгибалась так, словно сама была парусом, словно плыла по бескрайней синей глади. Казалось она вросла в музыку, то порхая бабочкой под трель флейты, то ударяя пятками. Со звоном разлетались бубенчики. Длинные волосы струились по спине, плечам плотным каскадом темного шелка. А затем вдруг стало тихо и Айме, резко остановившись, медленно подошла к Гарольду.
Гарольд поднялся с кровати, его левая рука потянулась к талии девушки и ниже, правая змеёй заползла ей за спину. Маленькая и хрупкая, казалось он мог сломать её одним неосторожным движением. Едва прикрытая грудь вздымалась вверх, прозрачные ткани почти не скрывали бархатной, разогретой кожи. Ее руки будто полыхали огнем и обжигали сквозь ткань одежды. Айме словно разворачивала дорогой сверток, снимая с него покров за покровом. И не переставала целовать торговца, то сминая губы, то ласково покусывая их, и как-то незаметно переместилась по щеке к шее. Острая, пронизывающая до глубины души боль охватила Гарольда. Но она постепенно угасала, нега и сладкая истома сменили ее.
- Сука! - Гарольд задержал дыхание, приложил правую руку к щеке твари и выпустил всё пламя, что мог. Он постарался направить огонь так, чтобы меньше обжечь себя. Одновременно торговец попробовал скинуть с себя вампира и прыгнуть к поясу.
Айме держала его крепко и любовно, поглаживая. Рука игриво блуждала по телу Гарольда, спускаясь все ниже и ниже. Огонь, казалось, не причинил ей особого вреда и очень скоро торговец почувствовал, как самая суть его, искра жизни перетекает в девушку, связывает его с ней.
Безумный ужас пробежал по телу Гарольда: он умирал. Торговец не мог найти выхода, чертова выхода просто не было. Он собрался с силами, пытаясь сохранить ясность блекнущего сознания
"Хорошо, хоть не в агонии". Осталось только попытаться сохранить тень достоинства, Гарольд потянулся рукой к заднице Айме. Едва почувствовав мягкое тепло, он провалился в беспамятство.

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Ричардом

Гарольд проснулся в полумраке той же комнаты, всё тело пульсировало, не было сил даже поднять руку. На потолке и стене застыли блеклые разноцветные формы, пущенные витражом. Гарольд с трудом повернул голову к их источнику, за окном виднелась уродливая улыбка полумесяца. Торговец присмотрелся: на витраже был изображен Уриил, он величественно смотрел сверху вниз на измученного Гарольда, в улыбке архангела проступала толика яда.
- Мм... - Почему он ещё жив, и жив ли вовсе? Гарольд жутко замёрз, казалось ему никогда в жизни не было так холодно. Пересохшие губы было больно облизывать, горло горело от жажды. Надо было подняться и поискать оружие. Торговец сделал несколько отчаянных попыток оторваться от мягких подушек, но не смог. Полежав несколько минут, он взглядом нашел кубок с вином. Гарольд с трудом поднялся, вслушиваясь в скрип собственных костей.
- Что за херня? - Дотянувшись, он осушил по очереди оба кубка. Пожар в глотке немного утих. Ни одежды, ни оружия в комнате не было, ему едва хватило сил, чтобы встать, сейчас о побеге не могло идти и речи. Торговец устало вздохнул, взял со столика яблоко, и опираясь о стену вышел из комнаты. Надо было найти одежду, а лучше, хоть какое-то оружие.
Канделябры, с догорающими в них свечами тускло отливали серебром на темных стенах, бросая мрачные тени на пол и на Гарольда, светлыми пятнами выхватывая мрачные, надменные лица на портретах. Шаг за шагом продвигался торговец по коридору в этой мрачной полумгле, разбавляемой лишь его дыханием. Дверь, одна из многих, оставленная за спиной, со скрипом отворилась и захлопнулась, по коридору пролетел шорох, запахло сандалом.
Гарольд обречённо и устало вздохнул, затем спокойно обернулся. К его удивлению, в коридоре никого не оказалось. Холодный пот капал с его лица на пол, веки казались тяжелее огромных гранитных плит. Он никак не мог прийти в себя, мысли медленно, неуверенно плавали у него в голове, никак не желая ускоряться. Дальше оставаться в коридоре было опасно, так что торговец открыл первую попавшуюся дверь. Комната была полутемной, как и та, которую покинул Гарольд. В алькове окна стояла оттоманка с разбросанной на ней одеждой, в углу, на столе тускло отражал свет, льющийся из окна, серебряный кувшин. Рядом с ним лежало распятие, массивное, но изящного литья, на толстой цепи. Подобное украшение, пожалуй, было достойно и самого архиепископа. На стене висело пыльное зеркало в деревянной рамке.
Закрыв за собой дверь Гарольд как можно быстрее оделся. Широкие штаны, собранные книзу, чувствовались непривычно, алая рубашка не особо согревала, а мягкие туфли были жутко неудобными. Закончив, он взял в руки кувшин, покрутил его, стоило попробовать смять сосуд, сделав таким образом заточку. Зеркало тоже могло пригодиться, распятие. Гарольд запнулся. Он взял крест в руку, несколько раз подбросил.
- Серебро. - Торговец слегка пожал плечами, затем надел распятие на шею. Обмотав кувшин скатертью, Гарольд перевернул оттоманку и несколько раз ударил её боком по сосуду. Расплющив его, он попытался сделать, что-то вроде кола. Получившееся Гарольд засунул за пояс. Сняв со стены зеркало, он попытался выбить небольшой прямоугольный осколок, используя при этом скатерть, чтобы не шуметь. Закончив, он разломал раму, вооружившись её куском. За окном мелькнула быстрый, неясный силуэт, что-то проскрежетало по стеклу. Картина с пейзажем Билберри сорвалась и с грохотом упала на пол, оставив в стене дыру. Гарольд с широко раскрытыми глазами походил на взъерошенного кота, он слегка пригнулся, всматриваясь в окно. Медленно, пригнувшись, торговец вышел из комнаты. Вертя головой как безумный, он шаг за шагом продвигался по коридору, к двери, через которую чуть раньше вошел в богом забытое поместье.
Лестница, по которой Гарольд совершал восхождение туда, где чаял обрести Эдем, была погружена во тьму. Ступеньки тихо поскрипывали под ногами. Справа, гнусаво заорав, метнулась небольшая черная тень с горящими зеленью глазами. Вниз, туда, где находился холл, упала ваза с цветами. Тень появилась уже слева, проскакала по ступенькам наверх, замерла там, рассматривая торговца и что-то басовито ворча. Гарольд вздохнул.
- Ну, твою же мать, можно же было по-человечески. Бартером хоть каким-то. - Торговец изготовился приложить тварь, даже если она прыгнет за спину. Шутка немного помогла отогнать страх, надо было собраться, пара неверных движений - и он труп. Гарольд больше ориентировался на слух, движения воздуха и на надолго запомнившийся запах, чем на зрение.
- Мур-р? - Тень, казалось удивилась столь воинственному настрою торговца. Она мягко протопала по лестнице и в пятне света появилась кошка. Обычная, серая, с лихо заломленным набок ухом. Кошка посмотрела на Гарольда круглыми, зелеными глазами и фыркнув, ушла вниз.
- Ты ещё поворчи. - Гарольд ждал, он боялся идти по тёмным ступенькам, было бы лучше встретить тварь в свете. - Эх, и дня толком не прошло.
Сзади упала еще одна ваза, осколки ее покатились с веселым звоном по ступенькам. Наверху раздались шорох и разочарованный стон. Немного постояв, Гарольд понял, что дальше дело не пойдёт, он только больше уставал. Торговец медленно зашагал по ступенькам, останавливаясь после каждого шага. Спустившись вниз, он глубоко вдохнул, пытаясь уловить обманчиво нежный аромат. Двери впереди были заперты, окна выглядели прочно, да и выламывать их времени не было. Из-под одной из боковых дверей лился свет, Гарольд осторожно подошел к ней. Дверь с лёгким скрипом открылась, обдавая Гарольда тёплым светом. Наверное, это была комната прислуги. В беспорядке валялись грубые платья, чепцы и передники. Пахло домашним, кислым мылом, травами и несвежим бельем. На сундуке лежали деревянные спицы и кусок сыра с воткнутым в него ножом. В открытом проеме напротив двери, в которой стоял Гарольд, виднелась кухня. Закрыв за собой дверь, торговец отложил кусок рамы, взял в руку нож. Медленно, прислушиваясь и оглядываясь он вошел на кухню.
В кухне жарко горел камин, но огромные плиты были давно затушены. На огромном разделочном столе валялась тушка кролика. Наполовину освежеванная, она выглядела так, будто ее рвали зубами. Жадно, поспешно утоляя голод. Но самое главное - в стене у камина виднелась еще одна дверь. Она была открыта и из нее веяло морозом ночи. Смастерив на скорую руку копьё из палки и ножа, Гарольд осмотрелся в поисках более внушительного оружия. К сожалению, сразу ничего пригодного на глаза не попалось, а потом искать было уже некогда.
Айме вошла неслышно, точно и не шла она, а летела. Тихо звякнули бубенчики на щиколотках,когда брукса с ленивой грацией большой, холеной кошки возлегла на стол, опершись на руку.
- Tonto, - нежно и чуть сожалеюще произнесла она, закусывая губу, - скучно, милый. Очень скучно. Кровь сладка у героя, у умной, сильной, хитрой дичи. У того, кто пахнет мужчиной и не боится смотреть в глаза muerte señorial. А с тобой - скучно. И кровь твоя пресна, как поцелуй священника.
- Ты, если честно, меня тоже расстроила. - Не было никакой надежды, что его отпустят, оставалось побыстрее спровоцировать тварь на атаку и закончить с этой дешёвой комедией. Гарольд легонько подбросил в руке копьё. Как же он устал, за всю жизнь с ним произошло меньше, чем за эту чёртову неделю. Ещё и этому чухалу не нравится его трусливая кровь, стыдно, просто стыдно.
- Знаешь, у нас не принято так кидаться на мужчин, да и эти танцы - очень вульгарны.
Скорее всего его сейчас убьют, боже, ни с кем и никогда он не мог говорить так открыто и свободно.

[Spectre28 >>>]

с Ричардом и Леокатой

В глазах Айме появился интерес, и она провела языком по губам. Влажно блеснули тонкие острые клыки.
- Но эти вульгарные танцы, señor, вам нравились. Или я не помню эти взгляды, эти руки?
- Да тут только безумец стал бы раздумывать, - Гарольд искренне улыбнулся, его веселила эта беседа на грани смерти, - и всё же я бы предпочёл скромное платье, так, чтобы мне пришлось самому его снимать.
- И что вы хотите сделать с этим... - женщина, не обратив внимания на его замечание, осмотрела импровизированное копьё и подняла бровь. - Предметом? Неужели вонзить его в меня? Сильно, глубоко, чтобы я чувствовала каждую каплю?
Улыбка не исчезала с лица торговца.
- Ну хоть что-то то я в вас вонзить должен, а то как-то даже глупо получается.
- Чтобы не было глу-упо?.. - протянула Айме и сморщила нос, словно услышала что-то особенно гадкое. - Вы думаете, это поможет, señor? Honestamente?
Гарольд пожал плечами.
- Почему бы и не попробовать. - Он ощупал женщину взглядом. - Благо целится есть куда.
"Обидно умирать молодым, ну что поделаешь, по крайней мере последние пару дней скучными не назовёшь, с упырицей вот болтаю."
Женщина пробормотала что-то неразборчивое себе под нос и уселась, поджав под себя скрещенные ноги. Колыхнулась высокая грудь, которую не сдерживало ничего, кроме тонкой ткани. Айме тонко улыбалась одними губами.
- Почему бы и нет?
Гарольд не понял.
- Ты предлагаешь мне бросить в тебя копьём? - Он нахмурился.
- Сеньор, мне снова становится скучно, - Айме тоже нахмурилась. - Помилуйте, не я же привязала эту вещь к... это остатки метлы?
Гарольд обречённо вздохнул.
- А нормально ведь общались. - Он изо всех сил метнул копьё, сам устремился к женщине, выхватывая из-за пояса самодельную заточку и целясь под левое ребро.
Палку Айме перехватила в воздухе, так быстро, что Гарольд не смог уловить движения руки. Через долю секунды кухонный нож полетел в один угол, а древко - в другой. Зато серебряная заточка на добрую четверть длины вонзилось в её тело, под край безрукавки.
- Годится ли на что-то глупость, - женщина задумчиво наклонила голову вбок, глядя на него как птица, изучающая добычу. Голос её звучал немного сипло. - Или нет?
Гарольд отпрыгнул в угол, куда улетел нож, вытащил из-за пояса кусок зеркала. Волна отчаянья захлестнула его, но он не дал вылиться эмоциям наружу. Выхода у него действительно не было, оставалось только умереть, не обделавшись при этом как щенок. Он попытался успокоиться, с насмешкой смотря прямо в глубокие карие глаза.
- Ну, все-таки я попал.
Он не успел заметить ни того, когда Айме вытащила из груди смятый кувшин, ни того, как она подлетела вплотную к нему - быстрой тенью, слишком маленькой для женщины, и слишком крылатой тоже. Зато почувствовал, как сдавили его ладонь, дробя в ней стекло. По пальцам потекли горячие алые капли. Услышал тихий, прерывистый шёпот прямо над ухом. Горячий, заинтересованный, пахнущий свежей кровью. Возбуждённый. Ощутил касание зубов к шее.
- Бегите, señor. Pronto. Вы ведь умеете?
Гарольд рванулся в сторону двери, не позволяя панике охватить себя, он побежал как можно быстрее, работая руками, и дыша в такт. Сияющему в свете узкого полумесяца лесу не было никакого дела до бегущего человека. Снег под неудобными туфлями хрустел как обычно. Ветки точно так же пытались цепляться за одежду. Даже звенящая тишина, в общем, была обычной для такой тихой, звёздной ночи. Мир словно застыл чёрно-белой картинкой и не обращал на происходящее никакого внимания. За исключением холода. Этот вцепился в Гарольда когтями сразу, стоило выйти из дверей. Странная, восточного вида одежда не грела вовсе, а до Билберри было далеко.
Первым знаком, что о нём на самом деле не забыли, стала быстрая тень слева, словно тёмная птица беззвучно пронеслась низко над снегом. К этому времени Гарольд едва успел удалиться от поместья на полсотни шагов. Ещё через столько же он почувствовал, как что-то рвануло бедро, и та же птица исчезла среди деревьев. Раздался тихий, насмешливый клёкот.
Пересохшее горло полыхало, отвечая вспышкой острой боли на каждую попытку сглотнуть. Промокшие ноги, поначалу гудевшие, теперь и вовсе онемели. Всё тот же уродливый, изъеденный оспой месяц висел в небе, тускло освещая корявый лес. Гарольд так и не понял, был ли побег его решением или панической атакой. В любом случае, всё было очень плохо. За ним гналась смерть, и шансов спастись практически не было. Видимо, тварь решила поиграть с ним напоследок, а он сейчас послушно выполнял роль дичи. Торговец замедлился: бежать было бесполезно, а сбереженные таким образом минуты жизни прекрасными назвать было нельзя. Он, тяжело дыша, остановился. Холод пробирал до костей, давая понять, что он ещё жив. Каждый удар буйствующего сердца гудением отдавался в ушах. Гарольд, с наслаждением вдыхая колюще-ледяной воздух, сжал окровавленные кулаки. Он рукой убрал смолистые волосы с разгорячённого, потного лица. Бежать торговцу надоело: если эта сука и хотела поиграть, то как-нибудь без этой суеты. Больше всего на свете он ненавидел даже не упырицу, а ужасную, уже полностью промокшую обувь.
- Просто к чёрту. - Торговец развернулся и медленным шагом пошел обратно к поместью. Он всегда стыдился своей трусости и теперь решил побороть её, хотя бы перед смертью. В конце концов, зачем рвать себе лёгкие ей на потеху?
Он не ушёл далеко. Когда среди деревьев уже завиднелись стены и башни поместья, из-за дерева спокойно вышла Айме. Женщина хмурилась, прикусив губу, но в глазах её плясали искры интереса. Вспыхивали - и гасли, как угли под порывами ветра.
- Вам надоело бежать, señor? - она скользнула к Гарольду. - О, как твёрдо вы теперь ставите ногу... я вижу - решимость?
- Да. Кстати, ты обещала мне ужин. - Гарольд поправил манжеты рубашки. - Ты - то поела, а я голодный бегаю.
- Хм-м, - Айме перетекла за спину торговца, теплая, мягкие пальчики пробежали по его спине, - Люблю решительных мужчин. Они всегда знают, чего хочу я.
Клыки снова вонзились в шею торговца и перед тем, как потерять сознание, Гарольд услышал дробный топот в отдалении. По аллее неспешно ехал всадник.

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл

2 января 1535 г.
среда. убывающий полумесяц

Дорога была тяжелой, унылой и весьма болезненной. Известно, второй день заживления ран - самый тяжелый. Организм, утомленный болью, еще не научился притуплять страдания, а потому каждая выбоина на неровно укатанном тракте отдавалась резью в ноге. Но, все же, Джеймс упрямо продолжал путь, изредка прикасаясь к серебряной цепи под плащом. Старший констебль... Подумать только. Звание льстило, чего уж греха таить, несмотря на слова, которыми шериф сопроводил это повышение. Впрочем, милорд Норфолк никогда не скупился на оскорбления, распекая своих подчиненных, как мальчишек. Несмотря на то, что спать хотелось просто зверски (Джеймс встал еще затемно, чтобы пораньше приехать в Билберри), настроение было радужны. И даже мысли о том, что брат-лекарь, возможно, выжил и планирует новое убийство, не могли его испортить. Дорогу, впрочем, пришлось коротать декламацией стихов, отчего немедленно вспоминалась Бруха, любившая их. Вряд ли еврейке понравились бы эти полные чувственности строки Сапфо, но отчего-то Джеймсу вспоминались именно они:

- Блаженством равен тот богам,
Кто близ тебя сидит, внимая
Твоим чарующим речам,
И видит, как в истоме тая,
Из этих уст к его устам
Летит улыбка молодая.

На вопрос о том, на кой черт молодым юристам учить стихи древнегреческой поэтессы, учитель изящной речи и манер не смог дать внятного ответа, но стихи намертво вбились в память, не желая ее покидать. Так, строчка за строчкой, Джеймс прибыл в Билберри.

Городок сразу показался ему странным. И вроде бы все было, как везде: то же небо, тот же снег, та же ярмарка. Та же, но чуть иная. На двух прилавках, к примеру, в порядке были разложены части тела различных тварей. Некоторые из них выглядели вполне как человеческие и были очень неприличны. Сам торговец, тощий и сам отчасти похожий на умертвие, улыбался неожиданно приветливо и, что интересно, его товары пользовались спросом. У одного из прилавков он заметил Хродгейра, но подходить не стал. Впрочем, гадать о том, говорит ли это о присутствии чертова торговца в городке он не пожелал тоже. Слишко любопытными были наблюдения, чтобы думать еще и о Брайнсе. На иных домах, в углу дверей, едва заметные, были нацарапаны пентакли. Не сталкивайся он каждые три дня с этим символом, может и не заметил бы. Люди были приветливы и улыбчивы, но Джеймса они провожали такими жадными, любопытными взглядами, точно Билберри стоял не на тракте и проезжий здесь был также редок, как и, ну, скажем, зеленый грифон. Таверна, видимо, названная в честь этого редкого зверя также была странной. Всего лишь после полудня, а она полным-полна. Лишь центральный столик с сияющим шаром пустует. Краснолюд-трактирщик, любезный и сбивающийся с черной речи на грамотную так естественно, что и переход не замечался, с явной охотой и удовольствием просветил Джеймса и о михаилите с госпожою лекаркой, и о изгнании демона, и о торговце тканями с отпрыском. И даже о шкоднике, коего твареборец ловил на эти самые блестящие шары. По всему выходило, что вернуться брат Фламберг должен вот-вот и вряд ли его сюда влекло старательно расхваливаемое Тоннером гостеприимство "Грифона". Скинув в снятой комнате кольчугу и вещи, Джеймс изъявил желание отужинать позднее, в общей зале и поспешил в церковь. Надо было отдать дань местной святыне - кинжалу михаилита, о котором с таким сожалением вещал краснолюд.
И церковь тоже была странной. Кресты на стенах явно регулярно снимали и вешали заново, а некоторые - еще и поворачивали, судя по характерным следам на стене. В следующие несколько минут Джеймс уподобился собаке-ищейке. Чувствуя знакомый зуд в шрамах, он ярд за ярдом обшаривал церковь, игнорируя возмущенный взгляд священника и пресекая взмахом руки попытки высказать возражения. И лишь когда он нашел завалившуюся под ножку одной из скамеек, совершенно смешавшуюся с грязным полом, причастную облатку, ясно стало все. Облатка была грязной, но все еще хранила приторный, ржавый запах крови, который констебль не спутал бы ни с чем другим. И тотчас все - и сколы на полу возле алтаря, точно между камнями вгоняли шпагу, и меловые следы на алтарном покрове, и даже ладанка с пузырьком, украшенным изображениями козла, извлеченная из-под алтаря - сложилось в единую, пусть и неутешительную картину. Здесь служили черные мессы, что было незаконным, еретическим и пахло аутодафе. Вооруженный этим знанием, Джеймс, на время забывший даже о ране, поплелся в "Грифон". К счастью, там уже освободился столик в темном углу, под лестнице. Усевшись так, чтобы можно было видеть вход, он попросил эля и принялся наблюдать.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

2 января 1535 г.
среда. убывающий полумесяц

Серый прохладный рассвет застал их на тракте. Дорога огибала заледеневшее озеро, ивы, печально нависающие над снежной гладью, петляла между холмами.
- Никогда не жалел, что меня рано призвали в Капитул, - задумчиво рассказывал Бойд, лениво озирающий окресности, - тракт становится еще интереснее, когда едешь по нему с толпой любознательных и жадных до славы юнцов. Вспомнить того же Ясеня...
За спиной путников раздался топот копыт, заставивший всех обернуться. Магистр осекся на полуфразе и с его лица медленно сползла добродушная улыбка. Констебль Кентербери догонял их. И судя по взмыленной лошади, гнал он ее не на шутку, торопясь.
- А у тюрьмы он тогда так и не появился, - задумчиво проговорил Раймон. - Неужели всё-таки с запозданием придумал способ отыграться? Или, - он ухмыльнулся, - он нашёл бхута у дверей конторы и решил высказать возмущение?
- Драпать или драться? - Бойд с таким нарочито задумчивым видом процитировал кого-то из своих юнцов, наблюдая за приближающимся законником, что Эмма невольно улыбнулась.
Констебль, провожаемый взглядами, кивнул им и заехал вперед, загораживая лошадью проезд.
- Мисс Фицалан, - законник говорил громко, глядя мимо михаилитов на Эмму, - проследуйте со мной в Кентербери, я вынужден вас задержать до приезда вашего брата.
- Ого, - Раймон подъехал к констеблю вплотную, чуть не толкнув его Розой, и опёрся на высокую луку седла. - И на каком же основании вы испытываете столь острое желание её задержать? Мне вот совершенно не хочется, чтобы миледи жена возвращалась в Кентербери.
Законник и не подумал сдать назад и, доверительно нагнувшись к Раймону, задушевно сказал, почти шепнул:
- И какую же фамилию носит мисс Фицалан нынче? Что мне написать ее брату?
- Мою, разумеется, - улыбаясь ещё задушевнее, ответил Раймон. - Конечно, вы знаете, что при вступлении в орден мы получаем новое имя, которое остаётся с нами до ухода с тракта. Поэтому сейчас вы можете смело писать о миссис Фламберг. А потом... ну, это уже будет потом. Конечно, вы ещё можете обратиться в орден и просить, чтобы вам назвали моё родовое имя, - любезно разрешил он, подчеркнув голосом слово "просить".
Эмма, с надменно-рассеянным выражением лица, достойным, пожалуй, лишь миссис Фламберг, подъехала к Раймону. Яркой, летней зеленью блеснул изумруд в кольце, когда она положила руку на его локоть.
- Милорд муж, - судя по голосу, девушка сдерживала улыбку, - вы говорили, что мы спешим?
Она быстро глянула на Бойда, с задумчивым видом подъехавшего к Фламбергу с другой стороны, и потупила взгляд.
- И мы, действительно, спешим, - подхватил Фламберг и поднял бровь. - Вы позволите, констебль?
- И все же, - констебль несколько подрастерял апломб, да и магистр, будто в задумчивости рукой в воздухе деливший законника на части и что-то подсчитывающий на пальцах, явно не добавлял ему уверенности, - кто может подтвердить факт брака?
- Я, - Бойд оторвался от своих расчетов, - и в капитуле вам по запросу выдадут все необходимые бумаги.
- И все же, - законник потянул рукоять кинжала, - в виду сомнения в подлинности ваших слов, я вынужден настаивать...
Кивая, Фламберг подобрал поводья лошади Эммы и словно ненароком опустил взгляд на игривую, нервную кобылку констебля. Игреневая лошадь взбрыкнула, высоко вскидывая задние ноги, заплясала, пускаясь в развеселую джигу. Законник выругался, вцепился в узду, стараясь удержаться в седле, но, все же, упал в снег.
- Я плохо расслышал, но, кажется, нас пропускают, - Раймон, крепко держа в руке поводья Солнца, тронул Розу.
Констебль вскочил на ноги, хватаясь за рукоять кинжала. Его лицо выражало растерянность и обиду. Он явно не знал, что ему делать. Злобно посмотрев на Раймона, законник бросился к своей лошади, пытаясь утихомирить ее.
- Сквитаемся, - процедил он сквозь зубы в спину михаилитам.
Отвечать ему никто не стал.
- Может быть, пожаловаться на него шерифу? - предложил Фламберг, когда они отъехали за пределы слышимости. - Констебль, который достаёт оружие и нападает на трёх невинных всадников, да ещё падает с лошади? Наверняка пьян, да ещё с утра.
- И мне, похоже, нужно быть в резиденции раньше его письма, - Бойд выглядел так, словно его засовывали в старый, пыльный сундук,- я надеюсь, ты бхута хотя бы прибил? Эмма, что он за человек, твой брат?
Девушка с неудовольствием поморщилась, вздохнула, и начала рассказ. По всему выходило, что Ричард Фицалан был дурным человеком. Прямо сказать - дрянь-человек он был. Да и как иначе назвать мальчика, вешающего собственную собаку только за то, что она потеряла след на воде? Юношу, одним словом обрекшего на одиночество странную младшую сестру? Травившего ее, словно звереныша? И если другие братья устыдились этого, то Ричарда даже никто не порицал. Фицалан-старший просто вздохнул и покачал головой, ни словом, ни делом не вступившись за дочь. За что и поплатился, когда заболел оспой. Милый братец просто запер его в комнате и запретил подходить к нему кому-либо. Пожилой мужчина умер от голода и жажды, сгорел от оспы, его страдания и крики Эмма, похоже, запомнила на всю жизнь. И все же, глупым Ричарда Фицалана назвать тоже было нельзя. Он, как сумасшедший, тяжело работал, чтобы хоть как-то прокормить семью, днями пропадая на полях поместья, следя за работой крестьян. Искал должностей при дворе. Охотился и торговал шкурами, но инкогнито, чтобы не уронить чести фамилии. А вот гордость за происхождение, похоже, была его самой слабой чертой. Ежесекундно Ричард требовал, чтобы все в его семье вели себя достойно. К женщинам требования ужесточались. Молчаливость, покорность и абсолютное послушание. Повиновение и смирение. Клариссу, свою жену, он смог быстро привести к идеалу. По словам Эммы получалось, что несчастная леди Фицалан была совершенно безропотной. А вот с сестрой у него этого не вышло. Эмма, склонная к свободомыслию, дерзкая на язык, регулярно получала затрещины, оставалась на хлебе и воде, а в подвале - и без этого. Впрочем, когда девушка смирилась и перестала дерзить, легче не стало. Брат выискивал причины, чтобы уязвить ее.
- А потом был монастырь, - закончила девушка, перчаткой утирая слезы.
Бойд вполголоса выругался и извлек из-под обшлага белоснежный платок.
- Сколько знаю женщин, у них никогда нет при себе платка, - проворчал он, протягивая его Эмме.
Эмма глянула на Раймона, но платок приняла. Впрочем, слезы высохли также быстро, как и появились. Девушка вскинула голову и улыбнулась зимнему солнцу, будто радуясь, что и монастырь, и чудо-братец остались в прошлом.
- А бхута я, конечно, убил, - заключил Раймон и тоже взглянул на солнце. - Хороший, холодный день, и ночь была не хуже. Я эту тварь там и оставил, прямо на крыльце управы. Примёрзло за минуту.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Билберри. Вечер. Церковь, затем "Зеленый Грифон"

Церковь встретила их приветливо, точно старых друзей. Радостно и празднично сиял алтарь в бликах витражей, окрашивающих алтарный покров ярко и пестро, уподобляя его наряду придворного на Рождество. Благодушием и умиротворением сияло лицо Распятого, точно не на кресте он находился, а на мягком ложе. Даже лики святых на пыльных гобеленах взирали на михаилитов и девушку с умилением. Кинжал, лежащий на алтаре, гладью клинка отражал свет окон, светился алым и желтым, яркая зеленая искра зажглась на серебре рукояти, приветственно подмигивая вошедшим. Вечернее солнце ласково гладило его этими разноцветными лучами, играло с самоцветами на ножнах, задерживало свои теплые ладошки на богатой перевязи.
- Красивый кинжал, - негромко одобрил Раймон. - За поясом красиво смотреться будет. Даже жаль, что не мой. Стребовать, что ли?
Эмма с улыбкой глянула на кинжал, а затем посмотрела на Раймона. Нельзя было не признать, что этот клинок гораздо лучше подходил к его оверкоту черной, плотной шерсти, богато украшенному серебряной тесьмой и поясу из серебряных же блях тонкой чеканки. На каждом из звеньев массивной цепи были изображены листья падуба, причудливо переплетающиеся с ягодами остролиста. Под ним - и Эмма это знала совершенно точно - находились последовательно кольчуга, кожаный колет и расшитая чернью и серебром рубашка, воротник которой она сама расправляла не далее, как утром. Даже сапоги были новыми, хотя Раймон и успел их утяжелить металлическими пластинами, а потому на пол они падали с таким же грохотом, как и старые.
- Куда они дели твой, интересно? - Девушка с интересом взглянула на отца Августина, неприязненно кивнувшего им от санктуария.
- Если я не ошибаюсь, на всякий случай где-то спрятали и, вероятно, все три дня пытаются достать оттуда демона. Или, возможно, приберегают это для завтрашней ночи. Дилетанты, - Раймон с почти осязаемым отвращением еле заметно кивнул на отметины на алтарном покрове.
Тихое поскрипывание полов отметило шаги Бойда. Магистр, плотно закутавшийся в темно-синий плащ, казалось, церковь и кинжал не разглядывал. Его больше заинтересовал священник, поспешно ретировавшийся под его взглядом куда-то в боковую пристройку.
- Любопытный тип, - охарактеризовал он отца Августина, - смотрит так, будто вы тут все смертные грехи совершили. И даже сверх.
Раймон выразительно фыркнул.
- Я, признаюсь честно, не уверен, какие грехи его ещё могут смутить. До того, как увидел эту церковь, ещё сомневался в том, замешан ли он тоже, но теперь... даже слепому было бы тяжело. Разве что, - он внезапно посерьёзнел, - они сомневаются в моей, так сказать, искренности.
- Тогда они слишком хорошо тебя знают, - едва слышно проворчал Бойд себе под нос и громко добавил, - я бы погулял по городку, пока не стемнело окончательно. Люблю, знаешь ли, прогулки перед сном. По морозцу. После дня в седле. Снимешь мне комнату?
Магистр явно собирался следовать своей привычке жителя порубежья - осматриваться и искать подводные камни.
Раймон махнул ему рукой и приобнял Эмму за талию, не смущаясь наличием алтаря.
- Странно. Почему бы кому-то мне не верить?
- Действительно, - девушка тяжело вздохнула, но вздох вышел каким-то нарочитым, показным, - ты ведь и не лжешь. Ты просто заворачиваешь истину в семь покрывал.

[Хельга >>>]

2 января 1535 г. Билберри. Вечер вторника.

Тихо скрипнула дверь и Тоннер-трактирщик, расплывшись в радушной улыбке, полетел навстречу вошедшим, кланяясь и всплескивая руками.
- Господин! Госпожа! И раньше, чем обещались! Счастье-то какое! Отужинать желаете? Комнату вашу никто не занимал, только прикажите - Пэнси вмиг там камин растопит!
- Раньше? Так это всё ваше гостеприимство, мистер Тоннер, - мужчина стянул перчатки и с видимым удовольствием растёр руки. - Отужинать желаем. И вино. Комнату желаем тоже, и ещё одну, на одного, но чтобы не хуже. И хорошо бы и её обогреть заранее.
- Будет все исполнено, - угодливо закивал краснолюд, указывая на стол с шаром, - и столик ваш тоже свободен.
Джеймс, успевший было задремать, встрепенулся в своем углу. По всему выходило, что эта пара - как раз-таки михаилит с беглой послушницей. Но, черт побери, как узнать в богато одетой девушке, смотрящей гордо и уверенно, беглянку из этой чертовой обители? Да и михаилит выглядел скорее лордом, нежели твареборцем. Но если это были они - задача значительно упрощалась. Не верилось, что девушку, окруженную такой заботой, могут оставить в борделе. Или на обочине. Что ж, сказки иногда случались, да и гадать можно было долго. Стоило просто спросить.
Михаилит, если это был он, осмотрел предложенный стол и добродушно усмехнулся.
- Лестно. Насколько поднимаются цены за таким столиком? - впрочем, несмотря на слова, тон был скорее поддразнивающим.
Под плащом у него обнаружился чёрный шерстяной оверкот, отороченный серебряной тесьмой. Девушка же, сняв тёмно-красный плащ и зелёную шубку с меховой шапочкой, осталась в богатом платье глубокого цвета бургунди.
- Мясо, зелень, вино, сыр? Как обычно? - Тратирщик явно знал вкусы своих посетителей.
- Верно помните. Хорошая память трактирщику - залог успешного дела. И вино - сразу? Согреться бы, с улицы.
Трактирщик испуганно отшатнулся от столика, точно раскрыли его тайну, поклонился и исчез на кухне. Почти сразу оттуда появилась Пэнси с подносом, уставленном снедью. Мужчина принялся разливать по кубкам дымящееся вино.
Похожи? Не похожи? Сестра Адела явно не блистала описательными талантами. Шрам на плече... Джеймс хмыкнул. Не раздевать же ему, в самом деле, этого человека, чтобы убедиться, что он - мракоборец?
Он вздохнул, переколол брошь на пояс и, одернув вышитую тунику, подошел к столику пары.
- Добрый вечер, - Джеймс помедлил, не зная, как продолжить разговор, - меня зовут Джеймс Клайвелл. И я - констебль в Бермондси. Полагаю, вы - господин Фламберг?
Тот окинул его быстрым взглядом и кивнул, подняв бровь.
- Полагаю, что так. Садитесь, констебль. В ногах, как выяснил ваш коллега из Кентербери, правды нет, даже если их четыре. Вина?
Девушка улыбнулась едва заметно, краем губ и выпрямилась, пристально глядя на констебля.
- Благодарю. В моих ногах сейчас правды нет тем паче. Хоть их всего две. - Джеймс проворно уселся и положил руки на стол. - Не буду заходить издалека. Видимо, вам уже известно, что госпожу ищет ее брат, лорд Фицалан. И, признаться честно, мне совсем не нравится мысль, что леди стоит ловить, возвращать в семью... Тем более, - взгляд его задержался на руках девушки, - как я понимаю, вы будете против.
Он улыбнулся, представив содержание письма надменному Фицалану. И лицо шерифа, когда тот получит копию отчета. Черт побери, ради этого стоило трястись по дурной дороге!
Беглая послушница легко коснулась рукава михаилита и что-то шепнула, так тихо, что разобрать было невозможно.
- Будем, - смиренно вздохнул Фламберг. - Тем более, что леди сейчас и так уже находится с семьёй, зачем её куда-то возвращать? Да ещё через управу. Если шурину так хочется поговорить с сестрой, так и занимался бы этим по-семейному. Как подобает. Но, правда, - он улыбнулся, - миледи не очень хочет его видеть.
- Охотно верю, - согласился Джеймс, снова припоминая жесткий, холодный взгляд брата девушки. И то, как та часть его самого, что отвечала за необъяснимое чутье на неприятности (и неожиданное везение) содрогнулась, лишь только тот вошел в управу. - Но он настаивает на возвращении госпожи, а потому я вынужден попросить, чтобы она написала своей рукой нечто вроде расписки. И... - он вздохнул и просительно глянул на михаилита, - вы позволите задать госпоже несколько вопросов?

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Хель

В углу, где шумно играли в карты богато одетые господа, ярко блеснуло небесно-голубым. Из полутени вышла молодая, чуть полноватая женщина в ярко-синем платье. Аквамарины осколками неба переливались на смуглой коже. Женщина внимательно осмотрела констебля, михаилита и лениво улыбнулась, не разжимая губ.
- Любовница сына местного барона, - негромко сообщил Фламберг, не глядя в ту сторону, и неожиданно усмехнулся. - Разумеется, констебль, спрашивайте. Миледи, конечно, порой очень, крайне молчалива, но я уверен, что вам она ответит.
Девушка немного злобно глянула на михаилита и пошевелилась. Рука ее скользнула под стол, но почти сразу вернулась назад. В пальцах была зажата нитка. Черная.
- Если уже достаточно отогрелась, - не изменившись в лице закончил её спутник.
- Госпожа, - Джеймс мягко улыбнулся и принялся складывать из тканевой салфетки некую фигуру, призванную обозначать лебедя. Получалось плохо, но он не сдавался, продолжая говорить. - Я хотел бы спросить вас о порядках в обители. И о брате-лекаре.
Беглая послушница, явно удивленная вопросом, ответила не сразу.
- Вы же бывали в обители, мистер Клайвелл, - она отняла у констебля салфетку и положила под свой кубок, - сестру Алекси вызволять приезжали даже, помнится. И после того, что вы видели - этот вопрос? А брата-лекаря в монастыре толком и не было. Все время пропадал где-то.
Джеймс с тоской проследил за салфеткой, попутно подивившись тому, как вольно держит себя девушка, вздохнул и надолго задумался.
- В обители произошло нечто такое, чему сложно найти объяснение, - заговорил он, аккуратно потянув на себя кусочек ткани из-под кубка. - Как раз сразу после вашего отъезда. Убиты сестры Эмилия и Магдалена, страшно изуродована мать-настоятельница.
В течении нескольких минут Джеймс кратко, но очень эмоционально изложил события в обители, разве что не в лицах показывая сестру Делис и Аливию.
- Чертов сумасшедший монах, - подытожил он, - верите ли, счет от Ордена на двадцать пять лесавок и семь крикс шерифа совсем не порадует. К тому же, его необходимо поймать, чтобы не допустить повторения. Если жив, конечно.
Девушка придержала салфетку пальцами, также медленно потянув ее на себя.
- Получается, что я вовремя покинула обитель, - задумчиво произнесла она, переглянувшись с Фламбергом, - но брат Уильям, боюсь, на такое не был способен. Он был... незлоблив? Нет, не то слово...
Беглая послушница замолчала и взглянула на михаилита, точно прося помощи.
- Не способен причинить вред другому? - Попробовал угадать Джеймс. - И его не интересовали никакие врата?
- Врата его совершенно точно никакие не интересовали, мастер констебль, - девушка говорила сухо, голос потерял краски.
Фламберг, перестав улыбаться, положил свою руку на её.
- Простите, если огорчил, - Джеймс покаянно улыбнулся и сложил руки в молитвенном жесте на столе, - право, не хотел, поверьте. С вашего позволения еще один вопрос к вам, господин Фламберг - и я оставлю вас. Судя по рассказам трактирщика, вы не впервые в городке. И, наверняка... - тяжелый вздох, - впрочем, к чертям дипломатию. Допустим, что мне в городке и в церкви почудились некие символы, крайне интересные для закона и матери-церкви. Возможно, я ошибаюсь, но здесь творится нечто... темное. Хотелось бы знать, не один ли я заметил подобное? Или мне, после этого чертова курятника, простите, монастыря в Бермондси уже мерещится?

[Spectre28 >>>]

с Хель и Леокатой

Михаилит усмехнулся и откинулся на спинку стула.
- И вы, разумеется, спрашиваете об этом у члена ордена, известного своим пристрастием к кровавым ритуалам, чернокнижничеству, дьяволопоклонству и... дорогая, к чему ещё?
- Скотоложеству, богохульству и содомии, - без запинки перечислила девушка, устало кладя голову на плечо воина, - и, конечно же, умыканию послушниц.
- В Бермондси-то, слыхали-с, - Тоннер, проходивший мимо, видимо, не удержался от того, чтобы поделиться свежими новостями, - констебль монашек на руках из обители выносил. Самую хорошенькую, значит, в своем плаще - и в город велел отвезти. А старую - как мешок, на плече. Но голую...
Выдав эту исчерпывающую информацию, трактирщик поставил на стол фрукты и ушел.
- Напротив, - Джеймс, начавший говорить, после слов трактирщика осекся и с возмущением уставился на краснолюда. Воистину, слухи бежали впереди лошади. - Напротив, говорю с братом ордена, принесшим клятву бороться с... наблюдаемым.
Фламберг сочувственно улыбнулся ему и обнял Эмму Фицалан за плечи.
- Боюсь, вам всё кажется, констебль. Ничего тёмного здесь не творится. Мы прибыли на посвящение новорожденного ребёнка ордену Михаилитов, который, как вы только что сказали сами, призван бороться с ненаблюдаемым. И родители, вы не поверите, были счастливы. Этот город населяют люди искренней набожности, в этом и сомнений нет. Но, мастер Клайвелл, - улыбка михаилита стала хищной. - Вы в вашем рассказе явно упустили несколько деталей. Я и не думал, что у нас - столько общего. Может, зайдёте вечером да расскажете за бутылкой? Чтобы не перекрикивать собравшихся.
- Детали, - проворчал Джеймс, потирая разболевшуюся ногу, - но приглашением непременно воспользуюсь.
Ощущения от этой пары ему было сложно облечь во сколько-нибудь внятные слова. Казалось, будто бы они живут в своем мирке, лишь гранями, наподобие тех, что у девушки на обручальном кольце, соприкасаясь с окружающим. Но, признаться, они вызывали невольную симпатию.
Дверь снова открылась, и через порог ступил Вальтер Хродгейр. Оглядел зал, задержавшись взглядом на женщине в синем, кивнул констеблю и прошёл к столику, который незадолго до этого покинул Клайвелл. К нему тут же подскочила Пэнси с бутылкой горячего вина - видимо, северянин заходил сюда не первый раз. На Эмму и михаилита он бросил единственный любопытный взгляд, после чего сосредотовился на выпивке.
- Большой, - задумчиво прокомментировал Фламберг, перехватив приветствие. - И двигается хорошо, спокойно. В прошлый визит я его здесь не видел.
- Жуткий, - девушка поежилась, не поднимая головы с плеча михаилита. - Рассчетливый, хладнокровный. Зимняя ночь в горах, в ледяной пещере. Где нет огня и лишь завывание вьюги слышно снаружи. И в этом вое слышатся голоса призраков.
- Вальтер Хродгейр, - Джеймс с интересом взглянул на девушку, но после монастыря и сестры Делис удивлялось как-то лениво, - по прозвищу Барсук. Скорее всего, близок к одной из девочек Стального Рика, если слышали о таком.
- О? Неужели Ю решила отпустить поводок? Или... - Фламберг задумался и прищёлкнул пальцами. - Нет, не помню имён остальных, только по слухам, да и китаянку видел только один раз. Очень мельком. А о прочих в доках говорят такое, что... странно, что хоть кто-то может быть к ним близок. С другой стороны, с таким описанием - всё возможно. Вы, констебль, его по Рику и знаете?
- Нет, - покачал головой Джеймс. Михаилит оказался настоящим ларчиком с сюрпризами. Доки, надо же... - Это странная и весьма дурацкая история. С неделю назад мне попался некий купец, Брайнс. Этакий забавный тип, знаете ли, - он откинулся на спинку стула и усмехнулся, - неумелый лгун. До скуки не умелый. Наврал с три короба о том, куда делся квиток от грефье рынка. И это притом, что я и не скрывал, что знаю о его визите к Рику. Пришлось определить его в уютную камеру, до выяснения. Тут-то за ним и явилась одна из девочек, Марико, с вот этим Барсуком. Не поверите, этот Брайнс фактически сбыл свой товар на черном рынке, уплатив налог. Да еще и квиток орку отдал.
- Трудно поверить, что есть на свете такие дураки, - полусонно заметила Эмма, - и даже странно, что это правда.
Джеймс не выдержал и рассмеялся. Емкое и точное определение девушки порадовало и позабавило его одновременно. Он сам до сих пор не мог объяснить причины подобного поведения чертова торговца. И уж тем более, не представлял для чего подобный... человек мог понадобиться Стальному Рику. Ну, кроме самого очевидного и высказанного им ранее - в расход. Этот сгинет - нового найдут.
- Увы, госпожа, это так. Он еще и вроде бы маг, вдобавок.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

- И всё же, Марико... - Фламберг глянул на Барсука с непритворным уважением. - Это та, что когда-то порезала на ленты двух здоровых мужиков только за то, что те попытались в шутку подарить ей цветок? А потом сказала: "извините", поклонилась и ушла, слизывая с ножа кровь? Которая, говорят, ближе к восточному демону, чем к человеку, и ничего не чувствует? По крайней мере, ничего из того, что чувствуют обычные люди?
Эмма заерзала на стуле и с удивлением и подозрением воззрилась на Фламберга, словно забыв о присутствии констебля. Впрочем, она быстро успокоилась, снова уютно устроившись у него на плече.
- К несчастью, мне такие подробности неизвестны, - с сожалением признался Джеймс, снова принимаясь складывать из салфетки нечто непонятное, - я с уличным братством стараюсь, хм, дружить. Но наслышан.
- К слову, об улицах, - сменил тему михаилит, мягким, плавным движением ухватил измученную салфетку за кончик и потянул из пальцев констебля. - В Кентрбери на ярмарке арена бойцовская, где выступает некий Флавио - Испанец. Признаться, сомнения меня берут, что с ним там честно обходятся. Или что он там по доброй воле. Глядишь, вскоре эта ярмарка будет в Бермондси, а то и в Лондоне...
Джеймс отпустил мягкую ткань, с сожалением провожая ее взглядом.
- Я гляну, - искренне пообещал он, - но хозяева подобных увеселений стали прятать рабство под контракты. Формально человек свободен, а уйти никуда не может.
Светловолосый и сероглазый мужчина, с лицом, украшенным сеткой шрамов, не портивших его совершенно, одетый в синий оверкот, носком сапога отодвинул свободный стул и, уже усевшись на него, утомленно поинтересовался:
- Снова констебль? - На груди золотом блеснула магистерская цепь.
- Этот - приличный, - легко ответил Фламберг. - Не угрожает, не вымогает, нарушать законы не предлагает, - подумав секунду, он добавил тем же тоном. - По крайней мере, пока что. Возможно, приберегает на вечер. Вы приберегаете?
- Разумеется, - охотно согласился Джеймс, подверждая свои слова улыбкой, - кто же подобным при свидетелях занимается? Вот зайду позже, там и навымогаюсь всласть.

[Ричард Коркин >>>]

2 января 1535 г. Поздний вечер.
среда. убывающий полумесяц

Гарольд очнулся ближе к сумеркам. Тяжелое тело безвольно лежало на промёрзшей земле. Он несколько минут наблюдал за тонущим в оранжевом закате солнцем, потом заметил одинокое деревце. Маленькая ива чёрным пятнышком виднелась посреди белого поля. На бескрайней равнине весело завевала лёгкая позёмка. Торговец провёл пальцами по рваной ране на шее, засохшие потоки крови доходили до пояса.
- Надо найти таверну. - Раздробленные в пыль мысли никак не могли собраться в единый поток, даже очень медленный.
Торговец попытался опереться о поросшую мхом стену домика, рука соскользнула, увлекая его за собой. Тяжело ударившись оземь, Гарольд несколько мгновений не двигался, не в силах перебороть смертельную усталость.
- Матерь божья. - Он с трудом поднялся. Солнце уже скрылось за горизонтом, и над головой висело пробитое в тысяче мест ночное небо. В конце улицы можно было разглядеть спасительные очертания таверны. Шаг за шагом задубевшие ноги приближали его к тёплому очагу.

[Spectre28 >>>]

Билберри, трактир

Словно отзываясь на недавние слова, подобно джинну из бутылки, медленно, аккуратно взвешивая каждый шаг, вошёл тот самый торговец. В таверне было светло и, как обычно, людно. Глаза не сразу привыкали к освещению, и он несколько мгновений щурился, выискивая дверь своей каморки.
- Чертов Брайнс!
Сдержать возгласа удивления и досады Джеймс не смог. Впрочем, удивление относилось скорее не к тому, что купец вошел в таверну, этого следовало ожидать, а к его внешнему виду. Одетый, как ярмарочный актер, играющий восточного властелина, в парчовые штаны, дорогую алую рубашку и туфли с загнутыми носами, Брайнс был буквально залит кровью. С ног до головы. То есть, с шеи до пят. И выглядел так, будто сейчас сдохнет, как бы грубо это не звучало. Джеймс подавил невольно шевельнувшееся сочувствие, утешив себя постулатом о том, что меньше брайнсов - меньше проблем, и с усмешкой обратился к Фламбергу:
- Рекомендую - тот самый Брайнс.
Беглая послушница лениво пошевелилась в объятиях своего спутника, с одобрением глянула на констебля и с плохо скрываемым интересом уставилась на окровавленного торговца. Вслед за ней в сторону двери посмотрел магистр - и замер, не донеся кубка до рта.
- Iongnadh! - Судя по интонации, это слово, произнесенное вполголоса, было не слишком приличным.
- Интересно он развлекается, - подытожил второй михаилит. - Ещё интереснее, с кем.
- Дорогое развлечение, - магистр наконец-то отхлебнул вина и сейчас с самым задумчивым видом изучал "того самого Брайнса", - эва, шею-то как разворотило.
- Ты за сколько бы взялся? - лениво поинтересовался Фламберг. - Если бы вообще.
- Сейчас - ни за сколько, - магистр еще раз оглядел торговца, вздернув бровь, - а вот когда казна платила... Пришлось бы идти, договариваться.
- Тоннер говорил, сын баронский свою метрессу привёз из Испании, с посольством, - Фламберг вежливо кивнул улыбнувшейся ему Айме и продолжил: - Говорил, тощая была, жёлтая, смотреть не на что. А теперь... я бы тоже, пожалуй. Ни за сколько.
- Из Испании? Тогда еще и приплачу, чтобы не связываться, - магистр допил кубок и поморщился, - и на щеке у него тоже... интересно.

[Ричард Коркин >>>]

Торговец подтащил ближайший табурет, поставил его у стены и с наслаждением уселся.
- Господин Тоннер, у вас не найдётся тёплого вина? - В глаза бросился знакомый констебль, взгляд прошелся по симпатичной девушке и вооруженным мужчинам, застыл на синем платье. Торговец истерично улыбнулся, не сводя глаз с бруксы. Он слишком устал, чтобы паниковать.
"Да и к чему здесь паника - я в безопасности. Здесь слишком людно". Вопрос заключался в другом - как подсолить этой мрази? Никаких доказательств у него не было.
- Вино-то найдется, - Трактирщик с явным неодобрением глядел на Гарольда, осуждающе качая головой, - вы бы к себе прошли, любезнейший господин. Или эвон господин Фламберг с госпожою, пораньше изволили приехать, на ваше счастье. Так, спросили бы у госпожи, может, согласится поспособствовать, с излечением-то.
Гарольд на несколько мгновений отвёл взгляд от бруксы. Видимо, симпатичная девушка, сидевшая за одним столиком с констеблем, и была целительницей. А рядом с ней, вероятно, был михаилит. Было бы неплохо, напади тварь на него, может, получилось бы вернуть атам.
"Хотя, к чёрту атам, вместе со всей чёрной магию. Я так до выходных не доживу". Торговец с трудом поднялся и подошел к столику. "Надо будет их предупредить, ни одному человеку я не пожелаю такого раздрая".
- Извините за беспокойство. Моё почтение, господин констебль. - Торговец обратился к девушке. - Меня зовут Гарольд Брайнс, прошу прощения за спешку, но мне срочно нужна помощь врачевателя. Я слышал, вы можете помочь.
Девушка вопросительно взглянула на спутника, из объятий которого не спешила высвобождаться, и нахмурила брови.
- Действительно, нужна, - вздохнул Фламберг. Впрочем, руку с плеч беглой послушницы он пока тоже не убирал. - По нему видно, насколько.
Лицо магистра приобрело позабавленное выражение, но он смолчал, а лишь подлил вина в свой и клайвеллов кубки. Джеймс благодарно кивнул михаилиту и печально уставился на чертова торговца. Лекарь ему, безусловно, был нужен. И срочно. Но, все же, предчувствие новых проблем от Брайнса захлестнуло его. Джеймс отхлебнул вина, стараясь смыть железный привкус крови, возникший только от одного вида окровавленной одежды и отвел глаза, слушая слова купца и удивляясь тому, что тот еще может говорить. К тому же, его не отпускало ощущение, что странная пара, несколько минут назад говорившая с ним совершенно свободно, будто снова закрылась в своем мирке. Впрочем, у Брайнса не было иного выхода. В Билберри лекаря не сыскать, а до ближайшего городка он может и не протянуть. Почти наверняка не протянет.
- Я, с вашего разрешения, пока присяду. - Усевшись на свободный табурет, торговец убрал растрепавшиеся волосы со лба, не переставая сверлить взглядом бруксу. Гарольд, к своему удивлению, не испытывал страха, ему было всё равно. Он вздохнул, переводя взгляд на целительницу. - Прошу вас подумать над моей просьбой, я, признаться, сам в шоке, что ещё жив. Всякое в жизни случается. - Он на мгновение отвлёкся, поглядев не несёт ли Тоннер спасительного вина.
Лекарка с беспокойством выпрямилась и плотнее прижалась к михаилиту.
- Полагаю, - ответила она холодно, - раздумывать не о чем. Не всегда во власти лекаря излечить больного. Нелегко исцелить слепоту.
Фламберг пожал плечами.
- Если госпожа Берилл так говорит, значит, так оно и есть. Про слепоту. А что до остальных ран, то вы, конечно, - он смерил взглядом дорогую парчу, - не относитесь к сирым мира сего и можете позволить себе местного лекаря... если он есть в Билберри. Проезжие, вы знаете, всегда обходятся дороже. Значительно. Порой - слишком дорого.

[Spectre28 >>>]

с Ричардом, Хель и Лео

Гарольд нетерпеливо постучал пальцами по столу, он ждал вина.
- Разрешите я, вкратце опишу - он на мгновение замолчал. - ситуацию. - Торговец не знал, стоит ли рассказывать всю историю, и в принципе, интересует ли собеседников источник ран. В итоге он решил начать с главного - с денег. - Одежда не моя, но я в состоянии достойно оплатить ваши, как минимум в данный момент, драгоценные услуги.
Он слишком устал, чтобы волноваться. Мысли медленно растворялись в его мутной голове, и Гарольду приходилось снова и снова вылавливать их и пускать в дело.
Девушка тяжело вздохнула и слегка наклонила голову, будто милостиво позволяя продолжать.
- Да уж, - вполголоса проворчал магистр, задумчиво разглядывая чеканку на кубке, - одежда не его, но в состоянии... Mo chreach, вот уж сказано, так сказано. Кто же тебя так, мил-человек?
-Теперь к причине, - откликнулся Гарольд на вопрос магистра, - такого плачевного моего состояния, итак: дама в голубом платье, она стоит рядом с Грейстоком, симпатичная такая, изволила оказаться бруксой, и более того, - в голосе торговца проступала хрипота, но говорил он спокойно, - изволила дважды меня укусить. Это не суть вопроса, просто я решил вас предупредить. Ну мало ли, как говорится. Из её имущества я и позаимствовал эту, не самую подходящую для зимней прогулки, одежду. - Гарольд ещё раз покосился на кухню, вино так и не принесли. Сознание медленно покидало его, безразличие и сонливость накатывали волна за волной. - Сейчас мне остаётся, только надеяться на вашу милость, повторюсь, я в состоянии оплатить лечение.
- Очаровательная дама, - лениво оценил описываемую женщину магистр, - совсем на бруху не похожа. Доказательств у вас, кроме вот этих вот ран на шее нет, я так полагаю?
- И странно она, должно быть, смотрелась в этой одежде... - добавил Фламберг, который тоже не выглядел удивлённым. - А раздела она вас, чтобы кусать было удобнее. Одобряю... не суть, разумеется, но практичность.
- Из имущества? - Встрепенулся Джеймс, отставляя кубок, - хм, мистер Брайнс, где вы, говорите, позаимствовали вот этот наряд и как к этому отнеслись его хозяева?
Пэнси поставила кружку с дымящимся вином перед торговцем и с сочувствием покачала головой, осуждающе глядя на лекарку. Берилл, меж тем, внимательно разглядывала торговца. Она заметно побледнела, зрачки расширились до такой степени, что глаза казались черными. Этот немного безумный взгляд скользил то по щеке Брайнса, то по шее. Наконец, девушка посмотрела на Фламберга и едва заметно кивнула ему.
Гарольда не встревожило такое количество вопросов, приоритеты были очевидны: наибольшее влияние на девушку имел Фламберг, ему и надо было отвечать.
- Сначала я подумал, что она хотела стащить меч, потом оказалось, что ей в общем-то всё равно. Я загнал этой мрази серебренный кол под ребро, а ей хоть бы хны. - Торговец залпом осушил кружку. Божественное тепло прокатилось вниз живота. - Что касается доказательств, сейчас я не пытаюсь ничего. - Он запнулся - Простите, трудно говорить.
Таверна то затихала, то разражалась монотонным гулом. Тоннер-трактирщик, опершийся на стойку, заинтересованно прислушивался к разговору за знаменитым столиком, усмехаясь в бороду. Пэнси то и дело шныряла мимо, то поправляя салфетки, то угодливо донося вино. Завсегдатаи за столиком с любопытством поглядывали на странную компанию, вполголоса переговариваясь и явно обсуждая происходящее. Даже менестрель в пестрой одежде, казалось, начал бренчать тише.
- С таким-то горлом, - сочувственно заметил михаилит и помедлил, тоже откровенно разглядывая лицо и шею торговца. Потом покачал головой и вздохнул. - Отличные раны. Тяжёлые, опасные. Ещё и советы ведь потом понадобятся. Никак не меньше чем фунтов на двадцать...
- Хорошо. - У Гарольда потемнело в глазах, он несколько раз моргнул. - Я не в том положении, чтобы торговать... - Торговец плавно разлёгся на столе. Он провалился в пропасть беспамятства, навстречу самым страшным кошмарам в его жизни.

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Ричем

Эмма досадливо вздохнула и с неохотой высвободилась из объятий Раймона. Работать с этим человеком ей не хотелось совершенно. Слишком странный. Да и ловить противоречивые обрывки чувств этого Брайнса было сомнительным удовольствием. Но все же, она встала со своего места и, взяв кубок, плеснула вином в лицо упавшего в обморок мужчины. А затем, неожиданно даже для себя, отвесила звонкую оплеуху. Фламберг хмыкнул, и прозвучало это явно одобрительно и не без гордости.
- Мне нужно переодеться, - оповестила она всех собравшихся, убедившись, что торговец приходит в себя, - поможешь, милый? Пэнси, проводите ... больного в его комнату. И свечей побольше.
С этими словами Эмма развернулась и проследовала к лестнице с видом королевы, вынужденной волей судьбы пачкать руки о челядь. Михаилит, не переставая ухмыляться, кивнул констеблю с магистром и отправился следом. Магистр, уже не скрывающий улыбки, отсалютовал им кубком и со смешком покачал головой. Констебль, доселе одобрительно наблюдавший за действиями лекарки, улыбался тоже. Ему явно нравилась эта странная до изумления пара, действующая столь слаженно и столь решительно. Особенно, если это касалось чертова торговца.
Комнатушку, в которой Раймон изгонял демона, посещать тоже не хотелось. Из нее все еще отчетливо тянуло тем самым неторопливым предвкушением и ожиданием. Да и свечей оказалось маловато, Тоннер явно поскупился для торговца на освещение. Эмма некоторое время поколебалась, не оставить ли дверь открытой, но посетители таверны так изнывали любопытством, что решение было очевидным. Конечно - оставить. И светлее, и развлечения толпу лишать не стоило.
- Раздевайтесь, - сухо обратилась она к сидящему на топчане торговцу, намыливая руки над тазом.
Фламберг, войдя внутрь, прислонился к стене, так, чтобы не загораживать свет. С тремя людьми внутри, комнатка казалась совсем крошечной, но уходить он явно не намеревался.
Гарольд послушно начал снимать одежду. Симпатичная девушка, поначалу понравившаяся ему, теперь вызывала неоднозначные чувства. "Красивая и, видимо, очень вредная". Ну, в конце концов, за дружелюбность он не платил, лишь бы знала своё дело.
С мытьем рук было покончено и Эмма сердито посмотрела на торговца, и - жалобно - на Раймона. В иной ситуации она бы уже коротала вечер в полудреме, у него на коленях. Впрочем, в голосе жалобы не было. Лишь неудовольствие.
- Поживее.
Гарольд хотел было предложить девушке самой покувыркаться с бруксой, но не стал, в конце концов, она спасала ему жизнь. Торговец постарался побыстрее закончить с одеждой.
- Раны на лице - откуда? И на что еще жалуетесь?
Шея выглядела плохо, но, все же, не так, как казалось поначалу. Стоило смыть кровь и становилось ясно, что бруха всего лишь весьма аккуратно вскрыла зубами кусок кожи и повредила мелкие сосуды. Больно, мерзко, но не смертельно, хоть крови вытекло и немало. А потому нужно было прихватить рану несколькими швами - и ничего более. Чем Эмма незамедлительно и занялась.
- В лицо мне плюнул огромный змей, позавчера. - Торговец, как мог, наблюдал за действиями девушки. - Ещё, бедро разодрано, по-моему, треснуло ребро, может быть обморожение ног, вроде всё.
- Не дергайтесь. Чем же вы заслужили столь презрительное отношение змея?
Лицу было уже не помочь. Да и ребро лечилось лишь нетугой повязкой и покоем. Рана на бедре также не была глубокой и требовала только промывания и бинтов. Равно, как и признаков того, что торговец обморозил ноги - не было.
Констебль, с интересом прислушивающийся к голосу Эммы, тихо рассмеялся, прикрываясь кубком. Ему вторил магистр, ухвативший злополучную салфетку и складывающий из нее аккуратный квадрат.
- Зима холодная. Наверняка просто хотел жрать, - прокомментировал Фламберг. - Или поймать, чтобы отнести самке. Хотя... нет, скорее всё-таки сожрать. Ещё и бруха... определённо, есть в вас что-то вкусное, мистер Брайнс.
- Вряд ли - рассеянно заметила Эмма, бинтуя ногу торговцу, - и змей, и бруха не доели.
Гарольд замер.
- По мне так, они были совершенно вероломны, и атаковали без причины, благо в первый раз вмешался Вальтер и мы успешно ретировались, а во второй - мне повезло. Лицу, видимо, не помочь? - Лишь тень горести прокралась в голос торговца. Гарольду была неприятна мысль о физическом уродстве, это была далеко не главная проблема, но она его тяготила.
- Желание есть - вполне себе причина, - возразил от дверей Фламберг. - А ещё вы, если даже не кажетесь вкусным после плевка или укуса, очень везучи.
- Вряд ли это вас испортит, - тем же рассеянным тоном продолжила Эмма, с улыбкой кивая в ответ на замечание Фламберга, - по крайне мере, разумение с ядом не передается. Так что, ничего непоправимого не произошло. Я приготовлю вам мазь и вскоре останутся лишь аккуратные шрамы.
- Спасибо. - Гарольд замолчал, он казался себе калекой. Особенно обидно было из-за лица, как-то очень глупо выходило, случайно получить такое увечье в первый же день пути. Девушка правильно делала, что шутила, это смягчало атмосферу, но факт оставался фактом.
Хлопнула дверь, закрываясь за уходящим Хродгейром. Клайвелл недоуменно пожал плечами, отмечая этот факт, и вернулся к прежнему занятию. Разговор в маленькой комнатке под лестницей принимал очень любопытное содержание.

[Ричард Коркин >>>]

- Вам вообще сейчас нужно больше лежать, хорошо питаться.
Эмма с удовлетворением оглядела забинтованного Брайнса и снова принялась мыть руки.
- Есть мясо, козью печень - лучше отварную или сырую, - продолжила она, - пить красное вино и молоко. Но, как известно, спасибо не звенит в кошеле, а потому с вас тридцать фунтов. Двадцать пять за художественную штопку и совет. И пять - за то, что я вынуждена проводить вечер с вашими ранами, а не с милордом мужем.
Пояснять, что чувства торговца она находит неинтересными, плоскими и оттого - особо утомительными, девушка не стала.
- Интересно, что человек, готовый так легко расстаться с тридцатью фунтами, снимает эту комнатку, - задумчиво заметил Фламберг, скользя взглядом по обстановке так, словно он её уже успел внимательно изучить. Впрочем, если Тоннер не привирал, так оно и было. Занимательное ценообразование спутницы его, судя по виду, не заботило совершенно. - Хотя, конечно, здоровье важнее удобств. Особенно если от комнаты нужна всего только постель, и ничего больше. Даже нет места для ванны.
- Без ванны никак нельзя, - согласилась Эмма, чуть порозовев и ласково улыбаясь в ответ.
Гарольд вздохнул.
"Половину лошади, эта коза хочет половину лошади за двадцать минут работы. Боже, ну что за вероломство, ну кто так торгуется?" Торговец даже расстроился такому свинскому поведению милой девушки.
- Вы это, конечно, замечательно придумали, госпожа врачеватель, но если мне не изменяет памят, речь шла о двадцати фунтах. Я понимаю, что не в моём положении торговаться, но в любом деле надо знать меру. В конце концов, мне ещё надо будет остановиться в этой таверне на несколько дней и чем-то питаться. Ваш труд бесценен, но поймите, то что вы требуете сейчас, я зарабатывал неделями тяжелого труда.
Эмма, вытирающая руки о передник, без интереса посмотрела на торговца. Он впервые за все это время продемонстрировал настоящие чувства, и они были тоже неприятными.
- Судя по тому, как вы взбодрились, лечение имело успех. Ни пенни меньше, мистер Брайнс.
Много бед сваливалось на голову Гарольда за эти дни, но эта была самой вероломной. Даже брукса, будь она проклята, не пыталась содрать с него таких денег. И, как на зло, в соседней комнате сидел констебль. "Тридцать, тридцать монет за это". Не стоило привлекать к себе внимания, а этот скандал незамеченным пройти не мог. У торговца заскрипели зубы. Он достал деньги, и протянул их мошеннице.
- Благодарю за помощь, а теперь прошу меня покинуть.
- Берегите зубы, - нежно посоветовала Эмма, передавая монеты Раймону, - не стоит ими так скрипеть. Их лечение тоже дорого.

[Spectre28 >>>]

с Хель и Леокатой

Поздний вечер. "Зеленый Грифон"

После ванны в комнате всё ещё пахло горячим паром и благовониями. Раймон сидел в кресле у окна, прижимая к себе устроившуюся у него на коленях Эмму Фицалан - Фламберг- де Три, и поглаживал её по спине. Распущенные волосы михаилита в юбке от недавнего жара вились на концах колечками, рассыпались по обнаженным плечам и жёлтому льну домашнего платья. Сам Раймон, скинув уличное, остался только в штанах и белой вышитой рубашке с распущенными на воротнике завязками.
"Интересно, как Эмма сейчас чувствует этого констебля?"
Раймон представил то, как они смотрелись со стороны, особенно для незнакомого человека, и негромко хмыкнул, накручивая длинный локон на палец. Пожалуй, спрашивать было излишним.
- Итак, констебль, вы что-то говорили про наблюдаемое? Тёмное? Охватившее как минимум часть города?
- Если не весь, - Клайвелл задумчиво проследил за движениями его пальца, но неодобрения не высказал, лишь улыбнулся, будто подтвердил для себя какую-то мысль.
Раймон вздохнул.
- Знаки, знаки. Кто знает, зачем к ним присматриваются, зачем ищут? Сплошные проблемы, правда ведь. Признаться, заметь я нечто такое, даже не знал бы, что и делать. Разгонять целый город ... - он сокрушенно покачал головой. - Вам, констебль, хотелось бы таким заниматься?
- Нет, - констебль, кажется, удивился искренности в своем голосе. Он помолчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, вытянул ногу и продолжил, вздохнув, - но, признаться, мне многим не хочется заниматься, что вменено в обязанности. И, пожалуй, я бы сделал вид, что не вижу никаких знаков, если бы не нашел в церкви... символ евхаристии. Пропитанный отнюдь не святой кровью.
На лестнице послышался топот ног и Эмма, недовольно хмыкнув, покачала головой:
- Пэнси. Любопытствует.
Помеха была ожидаемой, но приятнее от этого не становилась. Раймон задумался о том, насколько служанка была посвящена в дела Тоннера. Как ни крути, а ничего не знать она не могла. А, значит, скорее всего знала всё.
- Ненавижу, когда любопытствуют без спросу. Хочется обойтись с такими, как тогда, с Вороном. Правда, продержи я его слишком долго, скорее всего, он сошёл бы с ума. Но как знать? Не проверял.
- Его это все равно не вразумило, - девушка, вздохнув, коснулась теплыми губами подбородка.
Хлопнула дверь, протанцевали шаги под скрип половиц. Бойд, также сменивший цепь и оверкот на синюю тунику без украшений, остановился у камина, молитвенно сложив руки у губ. Казалось, он просто внимательно осматривает комнату. Но руки резко упали - и воздух ощутимо сгустился, стал плотным, ленивыми потоками стек к стенам, обволакивая их, запечатывая дверь и окна. Браслет на руке магистра заметно потускнел, поблекла чернь на листьях чертополоха.
- Не нравится мне эта девица, служанка, - пояснил он свои действия, двигая для себя кресло к огню, - шныряет везде. Так хоть поговорить можно спокойно.
Констебль, переводящий взгляд с Эммы на Бойда, поморщился, но промолчал.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

- Это она ещё не пыталась подглядывать за тем, как ты принимаешь ванну, - вздохнул Раймон. - Наверняка попробует. Или вот за констеблем.
- Сомневаюсь, что она откроет для себя что-то новое, - Бойд уселся и с явным удовольствием вытянул ноги к огню.
Раймон поднял глаза к потолку.
- Кто знает, как устроены магистры михаилитов?! Сколько копыт у них на пальцах? Изрисованы ли они пентаграммами под нарядом? Ладно. Возвращаясь к нашим милым дилетантам. Вы наблюдательны, констебль. Мне было проще. Не пришлось осматривать алтарь, церкви или следы мела на пальцах. Куда быстрее оказалось просто получить личное приглашение на ночной праздник, который должен состояться следующей ночью. Причём, не напрашиваясь. После этого не замечать стало несколько затруднительно. Да уже и не хотелось, признаться.
- А что они сделали с вашим кинжалом? - Клайвелл раздосадованно щелкнул пальцами. - Нет, не тот вопрос. Хотя не могу не отметить: то, что лежит на алтаре - нарядно, богато, но вряд ли пригодно для дела. Но мне не нравится, признаюсь честно, что гнездо чернокнижников буквально в шаге от Бермондси. Особенно, в свете событий в чертовом монастыре. Да и люди здесь пропадают часто. Вы видели конюшни Тоннера? Много лошадей, не дешевых.
- Видел, - лениво отозвался Бойд, потирая большим пальцем безымянный на правой руке, будто прокручивая кольцо, - и даже обнаружил орденскую лошадь.
- Не думаю, что из михаилитов получаются приличные жертвы. Проблем много, а пользы, считай, никакой.
Но упоминание о лошадях было неприятным. Не только из-за подозрительности ситуации, но и из-за того, что Солнце тоже мог принадлежать какому-нибудь невезучему путнику. Впрочем, поразмыслив, Раймон пожал плечами и выбросил это из головы. Лошадь отлично подходила Эмме, и никто на неё прав пока что не предъявлял.
- Гнездо это нравится мне не больше, чем вам, констебль, хотя бы потому, что они собираются поручить тьме ребёнка, который обязан нам с госпожой Берилл появлением на свет.
- А я и не сказал, что это - лошадь жертвы, - магистр возмутился, но не слишком искренне, - она принадлежала ренегату Хью Биго. Ты его, возможно, помнишь как Травника. Тоннер утверждает, что на ней приехал этот moron, которого сегодня Эмма штопала.
- Этот Брайнс мне определённо нравится, - прыснул Раймон. - Попасться змее, брухе, выжить при этом, украсть дорогую одежду, заиметь орденскую лошадь!..
- А мне - нет, - проворчала ему в плечо Эмма, нервно вздрагивая.
Раймон утешающе погладил её по спине.
- Мне тоже, - согласился с девушкой констебль, недовольно сжимая подлокотник кресла, - но, возвращаясь к посвящению ребенка... Что вы намерены делать? И могу ли я помочь чем-то? Законом... или не слишком.
- В общем? Забрать ребёнка, чтобы через шесть лет передать Ордену, уничтожить все их инструменты и запугать так, чтобы до конца жизни через плечо оглядывались, - Раймон помедлил и с улыбкой пожал плечами. - Детали - по ходу дела. Кто их знает, как у них тут ритуалы идут. У этих идиотов что ни гнездо, то новые повадки.

[Spectre28 >>>]

с Хель и Леокатой

Бойд тяжело вздохнул в своем кресле и пнул носком сапога угол камина.
- У этих, похоже, они еще и густо замешаны на ведовство. Пока прогуливался, вдовушку одну встретил, она с прилавка у чучельника кошачий мозг покупала и аконит. Вдумчиво так покупала, со знанием дела. Не скрываясь. Пришлось до дома проводить. На двери, в углу - пентакль и полумесяц Богини-Матери.
Констебль проворчал себе под нос что-то о чертовых чернокнижниках, не дающих ему жить спокойно, и произнес внятно:
- Корона обычно одобряет подобные деяния, но... Полагаю, что будет уместным, если будут бумаги, что это я вас привлек поспособствовать.
Раймон переглянулся с Бойдом.
- Спасибо, это действительно было бы очень... уместно. Во избежание, ради официальности и для блага короны и нашего. А сами, констебль, не желаете поучаствовать? Новый опыт, новые знакомства, новые возможности.
- Может быть, даже удастся заработать на приданое, - Эмма ворчала тихо, едва слышно, уткнувшись носом в вышивку на груди. Пальцы девушки лениво обводили ветви плюща, сплетающиеся в сетку на гладкой ткани.
- Я в таком случае обязан участвовать, - вздохнул Клайвелл, улыбаясь кончиками губ.
- Меньше трети осталось, - браслет на руке магистра заметно почернел, рисунок уже не просматривался вообще, - дальше без накопителя держать буду, чего очень бы не хотелось.
- Чёртовы служанки, - Раймон кивнул в знак того, что понял, и заговорил быстро и прямо. - Следующей ночью, в церкви. Мы пройдём как гости, магистр - тоже. Вы... что-нибудь придумаем, но детали, вероятно, завтра. И лучше приходить не к началу, но об этом тоже завтра. Предлагаю к вечеру встретиться внизу, там уже должно быть ясно, что да как.
- Договорились, - коротко кивнул констебль.
Вслед за его словами туманным водопадом схлынул со стен воздух, заклубился на полу, змеями обвиваясь вокруг ног Бойда.
- А теперь, мистер Клайвелл, - Раймон откинулся на спинку кресла и усмехнулся, - что там за история с голыми монашенками? Собираете гарем в управе?

[F_Ae >>>]

C Лео

Ричард Фицалан

2 января 1535 г.
среда. убывающий полумесяц

Лондон встретил его шумом рыночных площадей, вонью Темзы и величием Вестминстерского аббатства. Мальчишечий восторг, который Ричард всегда испытывал при посещении столицы в этот раз был слегка подпорчен происшествием на тракте. И все же - он его испытывал. Всякий раз, когда он видел точные, строгие очертания Хэмптон-Корта, особняки знатей и нуворишей вокруг него, ему казалось, что он сам - часть этой роскоши. И всякий раз снова вспыхивала надежда на то, что сможет, выбьется из нищеты, займет подобающее ему положение. Что один из этих роскошных домов однажды станет его. Что сыновья его и внуки будут жить в достатке, снова породнятся со знатными фамилиями. Странно, что ключом к этому могла стать Эмма. Впрочем, так или иначе, сестрица, не будь она такой дурнушкой, могла бы вывезти семью на своем шлейфе. Для того, чтобы стать любовницей короля не нужно иметь приданое. Достаточно быть смазливой и не слишком умной. Умные становились королевами- и это было чревато быстрым возвышением и быстрым же падением. Падать Ричард не любил, хотя, сказать по совести, дальше было и некуда. Распрощавшись со своим спутником, рыцарь направился в дом Джона Говарда, дальнего родственника, у которого останавливался всегда, бывая в Лондоне.

Приняли его, как всегда, радушно, но с оттенком пренебрежения. Сэра Джона дома не было, занятый на службе короля пожилой рыцарь вообще появлялся в особняке редко. Но зато леди Леони, очаровательная белокурая и синеглазая женщина с толикой эльфийской крови, выглядевшая в свои сорок ровесницей Ричарда, покровительственно кивнула Фицалану, привествуя его в доме, и пригласила на ужин.
- Леди Леони, - спросил Ричард уже после горячей ванны и ужина, когда дама пригласила его в каминную, - а вы помните, как... рождение сестрицы?
- Разумеется, мой дорогой, - женщина с усмешкой взглянула на рыцаря, - я ведь крестная Эммы. Это было на этот языческий праздник... Йоль, кажется. Ужасная вьюга была, помнится. Поговаривали, что даже Дикую Охоту видели в эту ночь. Бедняжка Маргарита, ваша матушка! Она так мучалась! Но малютка получилась на диво хорошенькой.
А выросла на диво дурнушкой. Йоль... Время, когда открываются все двери, колесо года. Модранихт. Это слово он часто слышал от няньки Эммы, странной старой ведьмы, к которой сестра льнула, будто старуха была ее родной матерью.
- Что же там произошло, леди Леони? - Ричард улыбнулся грустно, но грусти не испытывал, напротив, его охватил азарт. - Отец ничего толком не рассказывал. Знаю лишь, что его весьма расстроила эта история.
- Все что я знаю, мой дорогой, - Леони отложила книгу, чтение которой изображала все это время, - так это то, что Ричард избил до полусмерти повитуху, эту ирландку. Слишком долго Маргарита рожала, деревенская бабка не в силах была справиться. И тут, точно волшебством, постучала в дверь эта... Мавоернин Конноли? Да, кажется ее звали именно так. Потом говорили, что она ведьма. Может быть, она и была ведьмой, - женщина помедлила, - но очень красивой. Рыжие кудри, яркие зеленые глаза... И Маргарита успокоилась, лишь увидев ее, будто боли исчезли. Уж не знаю, что там произошло, но повитуха выставила всех из комнаты, лишь Ричард остался. А затем раздался первый крик Эммы. И страшный вопль вашего батюшки. О, как он кричал! Точно не дитя родилось у него, а чудовище! Он за волосы выволок повитуху в общий зал и бил ее, бил. Сломал ей ноги и чуть было не сжег лицо в камине, да сэр Джон заступился. Дальнейшего я не видела, поспешила у вашей матушке. Она рыдала, баюкая новорожденную на руках и причитала: "Моя бедная девочка, моя малышка". В эту же ужасную ночь Эмму и окрестили. Это я назвала ее так, в честь Эммы Нормандской.
Ту ужасную ночь Ричард помнил смутно. в памяти остались лишь обрывки: звуки, образы. Страшные крики матери и не менее - страшные избиваемой женщины. Искривленное яростью лицо отца, тащившего повитуху к двери. И - ни единого воспоминания о том, как эта самая родоразрешительница выглядела. Впрочем, он Эмму-то не узнал бы сейчас. За шесть лет она должна была вырасти и, наверное, даже оформиться, хоть надежды на это и не было. Впрочем, какая надежда? Замуж ее после михаилита никто не возьмет, хоть в обитель для кающихся грешниц примут. Быть может, проще найти сестру и... И что? Он не маг и не сможет выявить способности сестры, если они вообще имеются. Быть может, это посвящение древним богам было не более, чем данью безумным традициям этой ирландки. И Эмма - всего лишь бесприданница с даром понимать чувства чужих людей. Редким, но неудивительным. И все же, ее было найти проще, чем повитуху. Да и жива ли еще та ведьма?
- Леди Леони, Эмма у вас не появлялась? - Надежды было мало, но вдруг михаилит уже оставил ее. Куда еще было идти сестре?
- Нет, мой дорогой, - женщина вздохнула и потупила глаза, - но, признаться, я волнуюсь за бедную девочку. Эти слухи...
- Слухи?
Верить в то, что весь род знает о позоре и бегстве Эмме не хотелось. Но... Что еще могла натворить миледи сестра?
- Вы разве не знаете, мой дорогой? Хотя... В вашей-то глуши... - леди Леони говорила тихо и печально, - в этой обители случилось страшное. Конечно, репутация этого монастыря никогда не была хорошей и, право, не понимаю, почему вы решили отдать девочку именно туда. Но... Там произошли страшные кровавые события. Убиты множество сестер и послушниц, констебль в Бермондси на руках выносил выживших. Говорят, монастырь захватили эти жуткие твари, их тех, с которыми ведут борьбу михаилиты. Бедная девочка, бедная Эмма... Ее тело ведь не нашли.
Удивительно было, если бы его нашли. Но сестрица оказалась проворной, успела сбежать раньше резни в обители. Впервые в жизни Ричард порадовался за Эмму - и за себя. Случись это на несколько дней раньше... Или задержись он в поместье - и заветный ключик от хорошей жизни оказался бы в желудке какой-нибудь нежити. Впрочем, о события в обители следовало бы спросить шерифа Лондона, лорда Норфолка. По - родственному. Заодно узнать, как продвигаются поиски Эммы. Но все это - завтра. а сейчас стоило отдаться сладким объятиям постели. Раскланявшись и сердечно поблагодарив леди Леони, Ричард поднялся в отведенную ему комнату. Измученный дорогой и мыслями, он уснул быстро.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.

3 января 1535 г. Раннее утро.
четверг. убывающий полумесяц.

Билберри. "Зеленый Грифон"

Гарольд проснулся от голода, углы тёмной комнаты проступали неуверенными штрихами коричневого по чёрному фону. Дверь в нескольких местах прорезали золотистые полоски света, освещая пол и часть стены.
- М... - Торговец с трудом поднялся.
"Боже, лишь бы там не было ни констебля, ни Вальтера. Я так не хочу разговаривать". Выходя в зал, он краем глаза взглянул на пентаграмму. Гарольд не знал, как быть. Возможно, стоило сделать ещё одну копию, но учитывая, что рядом сновали констебли, да ещё и два с половиной михаилита, это было небезопасно. Он, в принципе, не был уверен, нужно ли ему всё это, после потери атама. "Сколько проблем, сколько проблем, но сначала поесть."
- Мистер Брайнс? - Мягко, с заметным шотландским акцентом, раздалось от столика у окна. Магистр, тот, что вчера был в компании Фламберга и лекарки, высокий, беловолосый, с глазами настолько светлыми, что казались прозрачными, приветливо кивал ему головой. В свете солнца отчетливо были виден шрам от правого уха, спускающийся по шее к плечу, почти такой же, какой вскоре мог бы быть у самого Гарольда. - Прошу вас, составьте компанию.
"Вспомнишь солнце - вот и лучик." Гарольд подавил вздох. "Лучше не отказывать, может, и чего нового узнаю." Тем более, михаилит вёл себя вполне вежливо и даже дружелюбно.
- Почему бы и нет. - Заказав мяса, торговец уселся напротив мужчины.
- Магистр Циркон,- представился воин, улыбаясь открыто и дружелюбно, указывая на золотую цепь на груди и демонстрируя перстень с гербом ордена, который он носил над обычным кольцом михаилитов, - магистр над трактом, если интересно. Не буду ходить вокруг да около, тем более, что, - он прищелкнул пальцами, отчего над рукой на короткое время вспыхнул язычок золотистого пламени, - вам нездоровится. Я вчера говорил с констеблем Фостером. И он поведал мне о затруднениях, связанных с нашей Искрой.
- А, так вы по этому поводу! - Гарольд просиял, вместо бесполезного трёпа он мог разобраться с одной из главны проблем, да ещё и перекусить. Да и представитель ордена оказался куда более приятным собеседником, чем он представлял.
- Ну, в первую очередь, рад знакомству, магистр. Я внимательно вас слушаю, или ,- торговец помассировал ноющую шею, - мне стоит рассказать свою версию случившегося?
- Нет, мистер Брайнс, - Циркон вздохнул с оттенком сожаления, - это я вас внимательно слушаю. Где же вам посчастливилось найти нашу Искру?
Гарольд мельком взглянул на кухню, голод не давал ему покоя.
- Мне понадобилась лошадь, и я решил заглянуть в конюшни. Там мне и продал Искру орк - конюший. - Торговец нахмурился и несколько мгновений молчал. - Не могу припомнить имени, и не уверен, что он мне его вообще называл. - Гарольд говорил спокойно и вполне приветливо. - О печати я не знал, лошадь купил двадцать восьмого числа, орк сказал, что её забыли.
Михаилит явно знал своё дело, и, скорее всего, не искал себе лишней работы, так что бояться пока было нечего.
Дверь хлопнула, и в таверну, пригнув голову, вошёл Вальтер, который выглядел не менее довольным и отдохнувшим, чем вчера утром. На северянине красовался новый светло-серый оверкот, а плащ он нёс в руках, словно простой свёрток. Охватив взглядом зал, он кивнул Гарольду, отдельно - магистру и занял столик под лестницей. К шведу тут же подлетела Пэнси и после короткого разговора унеслась на кухню.
Ответив Вальтеру, Гарольд добавил.
- Вроде бы всё.
Магистр проводил одобрительным взглядом шведа и взглянул на Гарольда, слегка наклонив голову набок, отчего немедленно стал похож на кота.
- И за сколько же вам продал этот безымянный орк нашу лошадь?
- Шестьдесят фунтов, замечательная лошадь, если честно. - Лучше было уступить в цене, чем тащиться в Бермондси, выяснять - кто и что.
Магистр если и удивился цене, то изумление длилось явно не долго. Пробормотав что-то длинное на гаэльском, из которого отчетливо можно было разобрать только "sasanach", " leam-leat " и фамилию - "Биго", он широко улыбнулся и подвинул Гарольду кубок, в который щедро плеснул из запыленной бутылки. Вино ароматом напоминало об умытых солнцем виноградниках где-то высоко в горах, о цветочных лугах под пронзительно-синим небом, и даже своим насыщенным, багряным цветом говорило о том, что оно было дорогим.
- Орден предлагает возместить вам расходы, - сообщил он, прокручивая невидимое кольцо на безымянном пальце правой руки, - хотя, конечно, платить за лошадь из собственных конюшен...
Циркон сокрушенно покачал головой, пригубив из своего кубка.

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

Гарольд пожал плечами.
- В принципе, я не против оставить лошадку себе, очень уж умная. - Торговец попробовал вино. - М, а хорошее, - совершенно искренне. - Спасибо.
- Мистер Брайнс, - магистр все больше и больше напоминал кота: и выражением лица, и вкрадчивостью в голосе, - я от имени Капитула предлагаю выкупить ее у вас, как уже упоминалось. Если же вы желаете оставить лошадь себе, то, боюсь, уже вам придется покупать Искру у ордена архангела Михаила, Архистратига. Купчей у вас нет, да и быть не может. А тавро стоит наших конюшен. Следовательно что? - Циркон снова прищелкнул пальцем, поджигая от щелчка свечу, стоящую на столе. - Следовательно, лошадь принадлежит нам. Ну, а какими путями она оказалась у вас - будет решать светский суд. Предлагаю решить это дело полюбовно. В конце концов, вы сможете выбрать другого скакуна на конюшнях уважаемого мастера Тоннера.
- Решим полюбовно, шестьдесят фунтов. - Гарольд вздохнул. - Не думаю, что у господина Тоннера найдётся такая же. - Торговец постучал пальцами по столу, мясо всё ещё не принесли. - Могу я, только из интереса, поинтересоваться: сколько мне пришлось бы заплатить?
А вот магистра обслуживали беспрекословно. По повелительному кивку головы, Пэнси проворно, с угодливой улыбкой, принесла бумагу и прибор для письма. Циркон со вздохом купца, отдающего непомерное приданое за младшую дочь, быстро написал несколько строчек, скрепляя бумагу печатью перстня и подписью.
- Чек на предъявителя, - пояснил он, передавая аккуратный свиток Гарольду, - обналичивается у любого грефье Ордена. А Искру мы бы все равно не отдали. Внутренним уложением Капитула строго запрещается продавать лошадей вне братства.
"Ты ещё повздыхай." Лошадь стоила намного больше, но обманывать михаилита было чревато. Гарольд взял бумагу и внимательно рассмотрел.
- Рад, что всё обошлось. - Он одобрительно кивнул и отложил свиток.
Магистр с непонятной улыбкой подвинул письменный прибор к Гарольду.
- К обоюдному удовольствию, мистер Брайнс. Будьте любезны, напишите расписку о том, что Орден честно выполнил свои обязательства. Пэнси, счастье мое, - окликнул служанку Циркон, - а принеси-ка ты нам с мистером Брайнсом завтрак. Точнее, мне завтрак, а господину - плохо прожаренную печень, как госпожа Берилл велела.
Служанка расцвела улыбкой и исчезла на кухне. Еда появилась на столе так быстро, будто бы девушка ждала этого распоряжения.
- Ступай, bòidheach, - магистр сопроводил это напутствие шлепком пониже талии, от которого Пэнси восторженно взвизгнула и медленно, покачивая бедрами, удалилась за стойку, - пишите же, мистер Брайнс.
Перо уже во всю скрипело по бумаге. Гарольд не обратил внимания на служанку, поглощённый письмом. Закончив, он пригубил ещё вина и протянул свиток магистру.
- Проверьте, пожалуйста, я мог ошибиться.
- Ну что вы, - задумчиво ответствовал Циркон, посыпая чернила песком и сворачивая бумагу, - как можно? Между джентльменами не может быть недоверия. Да и врать чревато. Мы, михаилиты, очень не любим, когда нам лгут...
Гарольд устало посмотрел на мужчину.
- Я плохо себя чувствую и могу ошибиться при письме. - Вспомнив о еде, торговец поудобнее устроился на стуле, подтащил к себе тарелку, взял вилку. - Если позволите, жутко голоден. - Мелькнула лёгкая улыбка.
- Пожалуйста, - любезно наклонил голову михаилит, - однако, прошу извинить меня, вынужден оставить вас.
С этими словами магистр поднялся и легкой, бесшумной, танцующей походкой прошел к лестнице, подмигнув по пути Пэнси. Служанка проводила его взглядом и, дождавшись, когда он скроется за оградой балкончика, поспешила следом.
Гарольд принялся за еду. Всё прошло как нельзя лучше, магистр оказался вполне неплохим человеком. Впрочем, сам Гарольд, пожалуй, никогда в жизни не был так честен. Теперь он был волен уехать, как только сможет держаться в седле. Из города надо было срочно убегать: тварь в любой момент могла прийти за ним. Гарольд, почти не прожевав, проглотил печень, он жутко её не любил. Не помогло - противный вкус распространился по рту, и торговец быстро запил его вином.

[Ричард Коркин >>>]

Когда он почти закончил, на стол рядом с тарелкой опустился свёрнутый плащ, и напротив, выдвинув стул, уселся Вальтер.
- Кажется, твоё. Только, здесь не открывай, а то мало ли. И плащ я потом хочу обратно - ищи собственный футляр, - северянин отпил поссет из принесённой с собой кружки и задумчиво уставился на Гарольда. - Хоть убей, не понимаю, зачем ты тащил его на свидание. И как.
Гарольд заметно удивился.
- Да быть не может. - Вилка медленно опустилась на стол. - Просто не может. - Торговец схватил свёрток, вскочил со стула и пошел в свою комнату. Закрыв за собой дверь, он вытащил атам. Он никак не мог понять, где и как его выискал Вальтер? Было невежливо долго оставаться в каморке, так что торговец, положив атам под тюфяк, вернулся в зал.
- Вальтер, я ума не приложу как, но в любом случае, спасибо. - Гарольд протянул шведу плащ. Даже если он не захочет заниматься призывом, атам всегда можно продать.
- Ну, как - это легко, - Вальтер тщательно ощупал плащ, потом свернул его в уже пустой свёрток и положил на край стола. - Прошёл вчера по твоим следам, чтобы самому посмотреть, что там стряслось. Где тебя под мост скинули, там эта штука менестрелева и лежала, за камнем. Хорошо, перчатки с собой были, так что я решил, оно ещё пригодится. Хотя до сих пор не уверен, что меня за это стоит благодарить, но раз уж за него деньги заплачены... хотя лучше бы тебе, друг Гарольд, знать, что ты будешь с ним делать.
Гарольд улыбнулся слову "друг".
- Уже и не знаю, но в любом случаи, тащить его сюда ты был не обязан. - Торговец действительно не знал, что теперь делать. Занятие тёмной магией всё ещё было крайне опасно, хотя михаилиты и не обращали внимания на местные развлечения. - Ты бы поосторожней,- всерьёз обеспокоился купец, - Воины в её вкусе.
- Здесь, думаю, мне ничего не грозит, - Вальтер обхватил кружку ладонями, и наклонился вперёд. - В таверне твоя подруга, - на этих словах он беззлобно усмехнулся, - редко отходит от своего спутника. Да и в городе, как я понимаю, в открытую не охотится - если по тебе судить. А так... расскажи, что она из себя представляет, кроме того, что любит кусаться?
- Танцует неплохо. - Гарольд развалился на стуле, тепло от вина полилось по венам, приятно заиграло выше живота. "Пока не проваляешься пол ночи, на снегу, как пёс, не сможешь понять всех прелестей тёплой таверны." Он с наслаждением вытянул руки вверх, взглянул в запотевшее окно. - А если по делу, то в рот я топтал такие приключения.
Осторожно переступая особо скрипучие половицы, к двери кошкой прошмыгнул закутанный в темно-синий плащ Циркон. Довольная ухмылка на его лице не сочеталась со скептически вздернутой бровью. Следом за ним из таверны вышел Тоннер, одетый тепло, но просто. Трактирщик, в отличии от магистра, любезно раскланялся с Гарольдом и шведом, но заговаривать не стал, явно спеша. Пэнси, мечтательно и томно вздыхающая, снова засновала по залу, разнося редким посетителям заказанное. С возвышения на сцене плеснуло музыкой, мелодия кружила водоворотом, влекла за собой и, немного погрев в своих теплых недрах, вышвыривала на камни голоса менестреля. От балкончика, что выступал над залом, долетел нежный голос - госпожа Берилл требовала Пэнси. Властный тон и горделивая осанка ничуть не портила девушки, светлым ангелом возвышающейся над бренной суетой таверны. Сходство с упомянутым крылатым созданием усиливали и светло-голубое платье с вышивкой серебром, и коса из светлых, золотистых в солнечном свете волос, короной уложенная вокруг головы. Впрочем, служанка уже спешила к ней, и Берилл, окинув зал взглядом надменным, удалилась куда-то вглубь второго этажа. С силой хлопнула дверь, и мимо прохромал Клайвелл, приветливо кивнув Вальтеру, но совершенно проигнорировав Гарольда. Констебль, одежда которого скрывалась под новым, темно-зеленым плащом с богатой окантовкой, судя по всему, успел с утра пробежаться по Билберри, и теперь явно намеревался позавтракать. Он скинул плащ на спинку стула за столом неподалеку, демонстрируя темно-серый, почти черный оверкот, под которым обнаружилась светлая вышитая туника, любезно улыбаясь, попросил у Пэнси поссет. Требуемое было незамедлительно подано, а констебль, с явным наслаждением вытянув ногу в новом же черном сапоге на соседний стул, принялся за завтрак.
Торговец проводил взглядом трактирщика. Тоннер ему всё больше не нравился, он слишком хорошо врал. Хозяин таверны был опасен, не менее опасен, чем михалиты. Разница заключалась, только в том, что вторые открыто похвалялись своей силой. Гарольд вспомнил безосновательную и неуместную угрозу магистра. Торговец недолюбливал орден, они слишком явно бряцали оружием, демонстрируя всем на деле невеликое могущество.
"Надо будет побыстрее забрать деньги, а то лавочку-то могут и прикрыть". Нынешний правитель Англии и не такое мог выкинуть.
"Именно, лавочку", улыбнулся Гарольд. Михаилиты всё больше походили на торговцев, взять хотя бы вчерашний случай. Может, он был и не прав, оспаривая цену, но торговаться с тяжело раненым, приводить его в чувство, обливая вином, а потом ещё и менять цену. Торговец допил вино. "Хорошо, хоть помогли". Мелькнул назойливый констебль. Они все были назойливыми, но два последних отличились старательностью. Один искал лошадей ордена, когда у него в городе секта призывала демонов, другой выпытывал у полумёртвого человека, не украл ли он тапки бруксы. "Они, конечно, делают свою работу, но что-то крайне избирательно".

[Spectre28 >>>]

с Ричем и Леокатой

Северянин меж тем усмехнулся и отстранился, качая головой.
- Ну, если танцы - это всё, чего мне следует опасаться, то и осторожничать ни к чему. Пляшу я как медведь, ни одна леди и на милю не подойдёт, чтобы ноги ей не оттоптал да в кусты не свалил. Танцы ведь, глядишь, близкие, если до шеи дотянулась.
Северянин вырвал Гарольда из раздумий.
- Тут, Вальтер, дама сама не прочь тебя в кусты утащить.
Коза-лекарка в голубом платье, опираясь на руку Фламберга, легко, почти невесомо спустилась в зал. Спутник её сегодня выбрал тёмно-синий оверкот с серебряной вышивкой, рядом с которым наряд Берилл, казалось, чуть ли не светится. Пара спускалась так, словно мир - по крайней мере, его часть, занимаемая таверной - принадлежит им одним. Хотя бы этим утром. Фламберг, кивнув знакомым, скользнул заинтересованным взглядом по Вальтеру с Гарольдом и усадил девушку за "их" столик, отмеченный стальным шаром. Тут же подскочила Пэнси, чтобы принять заказ.
Гарольд мельком взглянул на пару, он никогда не понимал людей, так явно привлекавших к себе внимание. В принципе, до них ему не было дела, но после вчерашнего прощания, торговец чувствовал себя слегка некомфортно.
Оглядывая свои владения поверх кубка все тем же чуть безумным взглядом, Берилл с брезгливостью посмотрела на Гарольда, и с интересом - на Вальтера, нежно и рассеянно поглаживая ладонь Фламберга.
- Ну, значит, не буду подходить близко к кустам, - улыбнулся северянин, в свою очередь разглядывая михаилита с его миледи. - Интересная пара.
- Интересная. - Гарольд подозвал служанку. - Будешь вина? - Он уже окончательно проснулся, и был не прочь поговорить со шведом, тем более никому другому в городке торговец не доверял, а рассказать ему было о чём. Предыдущая ночь была, пожалуй, самой необычной в его жизни.
Вальтер помедлил, потом кивнул.
- Не откажусь. Вино здесь подают неплохое.
Заказав вина на двоих, торговец продолжил.
- Не часто такую встретишь, особенно девушку. - Торговец присмотрелся к шведу. - А ты, я смотрю, тоже неплохо проводишь время.
- Отдыхаю, - Вальтер пожал широкими плечами и принял у Пэнси бутылку и кубки. - Спасибо, милая. Так вот, когда выпадает возможность в дороге отдохнуть - лучше так и делать. Кто знает, что будет дальше? Так что пользуюсь возможностью.
- Мистер Брайнс, - Пэнси с отвращением оглядела Гарольда и решительно уперла кулачки в бока. - У нас приличное заведение. Благородные господа, - она кивнула на михаилита с его спутницей, - останавливаются. А вы...
Служанка от огорчения даже притопнула ногой.
- Вы должны принять ванну, - не терпящим возражений тоном сообщила она, - иначе...
Что "иначе" девушка не уточнила, но вышло это многозначительно.
Гарольд растерянно осмотрел себя, он совсем забыл помыться, а выглядел действительно ужасно.
- Да, вы правы. - Виновато признал торговец, слегка почёсывая затылок. - Могу я попросить вас приготовить ванну?
- Приготоволю, - кивнула служанка, - в вашей комнате. И переодеться вам необходимо. Вот у нас есть мистер Симс, у него лавка готового платья, к нему и обратились бы! После ванны-то!
- Обязательно обращусь, спасибо. - Вымыться, действительно, стоило, хотя бы ради гигиены. Без новой одежды ему тоже было не обойтись, шутовской наряд выглядел глупо, да и меч он потерял. Торговец грустно вздохнул, подсчитывая предстоящие расходы.
Пэнси тяжело вздохнула, покачала головой и даже постучала кулачком по столу.
- Мистер Брайнс! - Укоризненно и сердито произнесла она. - Не рассуждайте тут, прости-господи, а сейчас же мыться! Вы на себя-то посмотрите - как есть боровок, весь грязный! И как с вами господин магистр-то еще беседовал! Эвон, посмотрите господин Фламберг - выбритый, нарядный, чистый. Любо-дорого! А и ведь я его даже после умертвия грязным не видела! Или мистер Клайвелл! Котел воды горячей с дороги извел и утром еще ведро! Не гоже ведь господину ходить грязным, да и посетители в зале жалуются! Вы же в кровище-то весь, да и пахнете неароматственно! У нас тут не дешевая забегаловка, мистер Брайнс, чтоб в таком виде присутствовать!
Берилл, прислушавшаяся к этой отповеди, примерно на середине странно вздохнула и уткнулась лицом в плечо своего спутника. Судя по вздрагивающим плечам, девушка тихо смеялась. Клайвелл, услышавший свою фамилию, недоуменно поднял бровь, но вникнув в разговор, кивнул, улыбаясь, явно одобряя слова служанки.
Улыбка Гарольда стала ещё искренней, он просто не мог сердиться на милую девушку. Дела до окружающих ему всё равно не было: он уже рассорился со всеми, с кем мог рассорится, да и из города стоило поскорее уехать.
- Как только вымоюсь, - кивнул торговец. - а пока вы греете воду, я всё-таки допью вино.
- Вода давно нагрета, - проворчала Пэнси недовольно, - котлы всегда на огне стоят. Иные-то каждый день моются...
Продолжая недовольно ворчать, служанка ушла в кухню. Вскоре оттуда вышел сонный детина. В одной руке он тащил кадку, в другой - дымящееся ведро. Работник скрылся в комнате Гарольда и, судя по грохоту, долго умащивал там кадку.
Проводив взглядом служанку, Гарольд, слегка повеселев, продолжил.
- Видит Бог, после такого отдыха, как у меня, и дороги не надо. - Он отхлебнул вина, стоило побыстрее покончить с кружкой и пойти мыться, после проповеди Пэнси ему и впрямь стало некомфортно в грязной одежде.
- Ванна готова-с, - сообщила Пэнси от стойки с изрядной долей яда в голосе, - пожалуйте.
- Надо побыстрее уезжать из этого города, пасмурно тут. - Добавил торговец вполголоса, вставая. - Как только смогу держаться в седле, конечно.
Всё это скопление михаилитов, констеблей, дворян и оккультистов грозило серьёзной бурей, и Гарольд предпочёл бы быть подальше от городка, когда она начнётся.
Поднявшись, Гарольд осмотрел зал: несчастная Пэнси бегала от одного столика к другому, не успевая передохнуть. Времени на перевязку у служанки точно не было. Просить Берилл Гарольд не хотел, денег торговцу было не жалко, но терпеть едкие замечания, которые непременно полетели бы в него, он не собирался.
- Вальтер, женщина, у которой ты снимаешь комнату, случаем, не умеет делать перевязку? - Торговец с видимым дискомфортом размял спину.

[Ричард Коркин >>>]

Северянин усмехнулся.
- Не знаю. Признаться, не пришло в голову спрашивать. Может, и получится у неё, только я не уверен, что она сейчас дома. С утра куда-то ушла... В любом случае, Джесс справится хуже, чем твоя милая лекарка. Да и, кажется, тебе ведь всё равно ещё мазь нужна?
Торговец измученно вздохнул.
- Как-то мы не поладили. - Выбора у его, очевидно, не было, но разговаривать с Берилл Гарольд всё равно жутко не хотел.
"Она наверняка выкрутит и высушит меня, воспользовавшись своей незаменимостью."
Вальтер небрежно пожал плечами, явно не видя никаких проблем в том, чтобы обратиться к лекарке.
- А ты лучше поладь, - посоветовал он. - Замотать шею-то и я бы смог, хотя и не так красиво. А вот шрамы эти... если не залечить - на морозе намучаешься. Да и в тепле вон, сочатся.
-Да, - признал Гарольд - без мази не обойтись. Вальтер. - Торговец говорил почти виновато. - Я понимаю, что и так тебе надоел, но не мог бы ты на скорую руку меня перевязать. Я вчера немного повздорил с целительницей, а Пэнси занята. - Гарольд жутко не хотелось беспокоить северянина, который и так ему помог, но Берилл наверняка устроила бы целое представление, перед тем как заняться перевязкой. - А я поставлю тебе кувшинчик вина.
Бережно прижимая к груди какую-то сумку, от двери к лестнице пробежался Циркон. На мгновение остановившись у стола, он тихо сказал несколько слов Фламбергу, а затем улыбнулся Берилл мягкой, какой-то отцовской улыбкой. Лестница отметила его тихую поступь поскрипыванием, и магистр исчез на втором этаже так же тихо, как и появился.
- Кувшин хорошего вина, - уточнил Вальтер и посмотрел на столик, за которым сидели Берилл с михаилитом. - Как хочешь, хотя по мне это её отношения не улучшит. Значит, работа её тебе не понравилась, раз на более грубую сменил. А ведь ещё мазь покупать.
- Может, и не улучшит, - кивнул Гарольд, - но я не думаю, что она предпочтёт перевязку компании михаилита. Деньги у них есть, а выпрашивать я не хочу.
"А ведь я был неправ, торгуясь с лекаркой. Тридцать фунтов - вполне справедливо." Мысль была крайне неприятной. "Ну, все люди ошибаются, особенно после того, как покувыркаются с бруксой." - быстро простил себя торговец. Жутко не хотелось идти выпрашивать мазь. "Сейчас она изволит сидеть, как императрица Священной Римской империи, и ведь будет решать достоин ли я её времени!" Гарольд не раз дивился своей глупости, и готов был переломать себе руки, но не терпеть неудобства в беседе. "Наверняка, припомнит мне вчерашний день." Надо было побыстрее закончить с неприятными разговорами и спрятать клинок, как-то не хорошо вышло бы, найди его михаилит, могли появиться вопросы. Берилл была закрыта, и это было её право. В конце концов, они с Гарольдом были очень похожи, он тоже не любил поддельного трёпа, хоть и был вынужден заниматься им из-за торговли. Во многом, именно из-за этого он и бросил торговать, решив заняться магией, тем, что, как он думал, позволит оставаться в одиночестве, или не напускать фальшивой дружелюбности при разговоре.
"И вот". Торговец подошел к столику, за которым сидели михаилит и его спутница.
- Прошу прощения за беспокойство, могу я вас отвлечь?
Лекарка, ласково глядевшая на михаилита, быстро повернулась к Гарольду. С лица медленно, нехотя, исчезали теплота и нежность, уступая место настороженности и надменности. Но, все же, она улыбнулась, пусть и холодно, прижалась к плечу Фламберга и кивнула.
"Ладно, ей не до моих проблем, мне не до её. Она занимается своими делами, я своими." Осталось только сообщить сухую информацию и дождаться ответа, придав всему пристойный вид, скорее для окружающих, чем для самой Берилл.
- Я хотел спросить у вас, нельзя ли купить мазь от ожогов?
Берилл помедлила, пристально всматриваясь в Гарольда, нахмурив изящно очерченные брови и смешно сморщив нос.
- Разумеется. Но мазь нужно приготовить, - неохотно призналась она, - и это займет некоторое время.
Серые глаза задержались на шее и промокшей кровью повязке.
Гарольд едва не выдал своё удивление, он был уверен, что Берилл будет долго упрямиться. Видимо, торговец очень поспешил, решив, что она начнёт набивать себе цену. Сам он поступил бы точно так же, разве, что, напустив при этом, немного больше притворного желания помочь, которое, девушке, видимо, было ни к чему. Торговец заговорил гораздо проще, решив, что с девушкой стоит обращаться как с равной, а не как с очередным торгашом, конечно, соблюдая границы вежливости.
- И ещё, если вас не затруднит, мне нужна перевязка после ванны. - Стоило заплатить больше, но получить хорошую перевязь, тем более ситуация, вроде бы, располагала.
"Вальтеру всё равно надо будет поставить кувшин вина, хотя бы за атам". Девушка оказалась одним из немногих честных людей в таверне. Берилл была закрытой, но очень честной, чем даже немного понравилась торговцу.
Девушка с недоумением взглянула на Гарольда, будто бы он спросил об очевидном. Тонкие пальцы сжались на руке михаилита, лекарка жалобно взглянула на спутника и нехотя кивнула.
- Если милорд муж не возражает, - в голосе лекарки прозвучали одновременно надежда и ясный, похоже, только ей и Фламбергу, намек.
Фламберг подхватил без заминки, словно только этого и ждал.
- Боюсь, возражаю, - он с сожалением взглянул на Гарольда и сделал извиняющийся жест свободной рукой: вторая уверенно лежала на талии Берилл, - мазь готовить и так ведь до полудня придётся, если не дальше, а нам с миледи ещё предстоят дела. Приготовление мази я - из человеколюбия и согласно уставу Ордена - запрещать не могу, но перевязку ведь может сделать почти кто угодно. Лишь бы не удушили в процессе.
Лекарка развела руками, запечатлела нежный поцелуй на губах михаилита и, улыбаясь, ответила Гарольду:
- Поднимитесь к нам после полудня, мистер Брайнс. Мазь будет готова. И восемь фунтов не забудьте.
- И да, мистер Брайнс, - добавил Фламберг, - не откажетесь передать вашему спутнику приглашение подсесть к нашему столику? Зачем коротать время одному, когда есть компания.
Гарольд пожал плечами.
- Как скажете. - В конце концов, этого и следовало ожидать, перевязка не самое весёлое занятие. - Заранее спасибо, насчёт Вальтера - мне придётся попросить его сделать перевязку, так как Пэнси занята, но ваше приглашение я обязательно передам. До свидания.

[Spectre28 >>>]

Рич и Леоката

Шутовской наряд едва защищал Гарольда от холода, так что он быстрым шагом добрался до лавки с дорогой кованой вывеской на центральной площади, на вывеске виднелась белая рубаха. Внутри, за деревянным прилавком, стоял высокий, стройный мужчина с, как показалось Гарольду, типичной торгашеской улыбкой на приятном лице.
- Здравствуйте.
- Доброе утро, господин, - просиял искренней улыбкой торговец одеждой, если, конечно, был он, - и оно действительно доброе! Ах, какой сегодня замечательный день!
Лучезарное добродушие лавочника чуть не сбило хмурого Гарольда с ног. "Пришибленный он, что ли?" Растерявшийся торговец пробежался взглядом по прилавку.
- Могу я взглянуть?
- Что именно желаете посмотреть, мистер?.. - Симс плавно повел рукой, охватывая этим жестом весь магазин.
- Весь комплект одежды, добротной, но без излишеств. - Торговцу, в целом, не было дела до радости мужчины, главное, чтобы тот разбирался в своём деле.
- Какого сословия желательно? - Симс облокотился на прилавок, не переставая улыбаться, - купеческое, крестьянское, воинское? Подешевле, подороже?
- Купеческое, цена средняя, в принципе можем подобрать по каждому элементу одежды. - Гарольд с видимым недовольством посмотрел на промокшую обувь, изодранные штаны, грязную рубаху. - Что вы посоветуете из белья?
- Ох, - вздохнул Симс, разводя руками, - что же вам предложить, чтобы и тепло, и уютно, и не дорого? Ну, вот, пожалуй...
На прилавок легла стопка одежды: темные штаны из грубой ткани, толстая рубашка и темно-фиолетовый короткий оверкот. Увенчал стопку коричневый берет с белым пером.
- С сапогами - шестьдесят фунтов будет, - буднично сообщил торговец, улыбаясь открыто и радостно, - ну, и сумку для атама поясную, плотно закрывающуюся, в подарок. Сына сегодня крестить ночью будут, вот в честь праздника я вам и скидку большую еще делаю. Так-то оно все восемьдесят золотых стоит.
"Много хочет, и главное говорит так спокойно!"
- Я примерю. - Торговец начал неторопливо переодеваться. Стоило попробовать разговорить лавочника и сбить цену. "Благо, долго мучиться не придётся". - С крестинами поздравляю, и как назвали? - Гарольд говорил лишь слегка дружелюбно, чтобы не было резкого перехода.
- Примеряйте, господин, примеряйте, и спасибо вам за поздравление, - Симс любовно поправил оверкот, чтобы Гарольду удобнее было его взять. - Долго ведь детей у меня не было, некому дело перенимать, горе! А тут прямо счастье нас с женой распирает. И повезло-то ведь как, что госпожа Берилл да господин Фламберг через городок наш проехать в тот день решили. Спасли ведь и бедную Кейт, и мальчика, да-да. А назвать-то - Ллевеллин будет. Хорошее, старое имя, подходящее.
"А атам - то я с собой и не взял, бывает же такое." Да и про вечерние крестины Гарольд не часто слышал. Хозяин лавки, очевидно, намекал на чёрную мессу, и находился в той же секте, что и Тоннер. "А ведь такой радушный человек, и не скажешь, что демонов призывает". Проблема заключалась только в том, что Гарольд сам не знал, хочет ли он попасть на призыв. Торговец слегка улыбнулся, можно было хотя бы повеселиться.
- Не думали позвать господина Фламберга и его спутницу на крестины? - Торговец натянул рубашку. - Отличные гости!
- Как же без них-то? Я господина Фламберга восприемником просил быть, - Симс лучился гордостью, - а госпожа в свои руки малыша приняла! Жаль, что супруги не могут вместе быть восприемниками... Да вы бы тоже, мистер Брайнс, приходили! А то, может быть... И братом нашим стать пожелаете?
В конце концов что Гарольд терял? Он мог поприсутствовать на достаточно редком обряде, и получить бесценный опыт.
- Может и захочу, о таких масштабных именинах не часто услышишь, полгорода участвует. - Гарольд глянул в зеркало, одежда сидела хорошо, на вид была вполне качественная. - Хорошая у вас одёжка.
- В модные лавки Лондона поставляем. Лучшего качества товар. Господин Фламберг наш товар носит. - Симс погрустнел и тяжело вздохнул, печально глядя на полки со штанами, - так вы приходите через час после заката, в церковь. И атам не забудьте уж, будьте любезны.

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл

3 января 1535 г. Раннее утро.
четверг. убывающий полумесяц.

Билберри. "Зеленый Грифон"

Они были странными. Все. Оба михаилита и беглая послушница, которую вслед за воинами Джеймс уже привык звать Берилл. Но, стоит признать, несмотря на странности, которые он затруднился бы облечь в словесную форму, они были пока самыми разумными существами во всей этой безумной катавасии. Магистр, мужчина в возрасте, казался противоречивым. Сочетающий любезность со сквернословием по-шотландски, танцующую, совершенно не вяжущуюся с возрастом и обликом, походку - с бесшумной поступью, достойной браконьера, он совершенно точно был не настолько прост, как выглядел. Фламберг, говорящий о деле через два, три, а то и четыре смысла, при этом сестру Делис не напоминал совершенно. Хотя, в отличии от магистра, и выглядел опаснее. Вчера, с девушкой в объятиях вопреки всем приличиям, он скорее напоминал Джеймсу леопарда из королевского зверинца, лениво нежащегося в тепле, но способного во мгновение ока показать клыки, а то и пустить их в действие. И, все же, и это впечатление, скорее всего, было обманчивым. И девушка. Эмма Фицалан. Миссис Фламберг, как бы это странно - снова странно! - не звучало. Беглая послушница с манерами принцессы крови, каковой, впрочем, она и являлась по происхождению. Но... Женщины, в основном, были иными. Даже Дейзи не позволяла себе на людях подобных вольностей, а уж от такого способа приводить в чувства, какой давеча был применен к чертовому торговцу, покойная супруга и вовсе бы пришла в изумление. И, все же, госпоже Берилл явно было хорошо с этим михаилитом, о ней заботились и Фламберг четко дал понять, что не намерен расставаться с нею. А значит, можно было спокойно выбросить брата беглой послушницы из головы и просто насладиться общением с этой странной, но интересной парой. Взгляд Джеймса упал на Брайнса, замотанного бинтами ровно и аккуратно, мастерски. Чем, черт побери, он так не глянулся девушке, что она несколько раз, довольно-таки резко высказала нежелание помогать ему? Хотя, чего уж греха таить, чертов торговец не нравился и ему самому.
Брайнс казался существом не из этого мира, живущим не по законам этого мироздания, а каким-то иным, непонятным, а потому выбивающим его из ряда остальных людей. Делающих его не понятным и заставляющим сходить с ума его, Джеймсово, чутье. Хотелось избавиться от этого раздражающего пятна на полотне мира, свести его, спрятать подальше и поглубже. Но... Не стоило ссориться со Стальным Риком,о девочках которого знал даже этот больше похожий на лорда, нежели на завсегдатая у Гленголл, Фламберг. Да и, как подсказывал опыт, вселенная сама рано или поздно избавиться от этой дыры в ткани, а потому Брайнса стоило тоже выбросить из головы. По крайней мере, пока. Джеймс вздохнул и отпил поссет. О черной мессе также думать не хотелось, хотя бы потому, что он не мог объяснить даже для самого себя, зачем ему это понадобилось. Чертова привычка везде совать свой нос! Однако, Фостер, при всем к нему уважении, закрывал на это глаза. Да и говорить с ним об этом Джеймс не стал, предполагая его возможное участие в ковене. Впрочем, жизнь была бы скучна и пресна без толики риска.

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Хеллой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

3 января 1535 г. Билберри. "Зеленый Грифон"
четверг. убывающий полумесяц.

Вальтер Хродгейр, или, как его назвал констебль Клайвелл, Барсук уселся за их столик так, словно приглашение его не удивило, да и знаком с Раймоном и Эммой он был не первый день. По крайней мере, разглядывать или смущаться он не стал вовсе. Кивнул михаилиту и - более низко и уважительно - Эмме.
- Хорошая работа, леди, знатная. Сам я чего только не видел, но чтобы так ровно шили да перевязывали - прямо глаз радуется. Обычно-то в дороге как? Кто подвернётся, тот и делает. А руки-то больше к оружию привычные, да и на то обычно кривые, убить проще, - словно демонстрируя, он чуть поднял над столом руки - большие, крупные и совершенно не выглядящие неуклюжими.
Эмма вежливо наклонила голову и улыбнулась в ответ на похвалу. Хродгейр представлялся гораздо более сложным, нежели его спутник, а потому - более интересным. В нем все еще бушевала вьюга и завывали призраки, но сам Барсук, точно также, как и его мохнатый тезка, сладко спал в той пещере, свернувшись уютным комочком.
- Кажется, ваш компаньон так не считает. - Рука Раймона на талии придавала смелости говорить вопреки много раз попранным приличиям. К тому же - чего уж греха таить - оные приличия, пожалуй, вспоминались последний раз в той хижине под Бермондси. И это было чудесно - быть свободной от условностей. И нужной.
- Что поделаешь, коли человек своего счастья или несчастья не видит? - развёл руками Барсук. - Вы уж его, госпожа, строго не судите. Жизнь-то какая? То змеи на пути плюются да хвостами машут, то девочка встречная укусит, да и не раз. А тут, Джесси-Рыжая говорила, ещё и лошадь отбирают, а лошадь-то отменная. Сам бы такой порадовался, да только подо мной долго только крупная выдержит.
- Искра - орденская лошадь, - Фламберг наклонил голову, и Эмма почувствовала, как её спутник едва заметно расслабился. - Чужим такое оставлять... сейчас Орден возвращает силу, ну а заодно с ней - и лошадок. Но и, - он пожал плечами, - не даром ведь.
Шрам от укуса лесавки под пальцами чувствовался как причудливый гобеленный узор, Раймон пах полынью и мятой. Хродгейр пах морозом и почему-то малиной, напоминая уже даже не барсука, а большого, лохматого, добродушного медведя. И потому - особо опасного своей непредсказуемостью.
- Он весь состоит из отрывков, этот ваш мистер Брайнс, - задумчиво проговорила Эмма, поглаживая руку Раймона, - сам не знает, чего хочет и хочет ли вообще. Мечется, всего боится. Никому не доверяет - и очень доверчив. Смотрит - и не видит. Слушает - и не слышит.
Должно быть, она со стороны сейчас походила на прорицательницу: спокойный, размеренный голос. Зрачки, расширившиеся настолько, что мир виделся размытым, будто сквозь вуаль.
- Ну, госпожа, - северянин взял кружку с вином и поболтал, задумчиво глядя на то, как рубиновый напиток рисует круги. - Жизнь торговая - она простая. Хочешь, не хочешь, а приходится рано или поздно понять, в чём интерес, чего хочется да куда именно идёшь, и зачем. Главное, пожалуй - как раз зачем, верно? Потому что иначе остановишься посреди шага, да и всё на том.
- Кто они? Эти призраки, что воют в метель?
Скрывать интерес не получалось, да и не хотелось. Слишком необычным был внутренний мир Хродгейра, слишком любопытно было узнать - и понять. Эмма с удивлением замерла, осознав, что впервые сама желает сопереживать Барсуку, не пытаясь прорваться сквозь белую стену снега наружу. Впрочем, в этой зиме Хродгейра рядом с ней был Раймон. Она прижалась к нему, вдохнула его тишины, легко коснулась губами шеи.
На долю мгновения глаза Вальтера похолодели, но он тут же отвёл взгляд и улыбнулся.
- Интересную миледи вы себе нашли, господин Фламберг, интересную весьма.
Раймон кивнул, лениво перебирая в пальцах выбившийся из причёски Эммы локон.
На кухню неторопливо прошествовал Тоннер, улыбаясь благодушно. На миг он остановился, любопытствуя, и Эмма замерла. Багровая, цвета крови, ярость алым стягом вилась за краснолюдом. В ее полотно пурпуром и синью глицинии вплетались рассчет и досада. Запахло ирисом и травами, можжевельником и металлом. Пальцы обвели кружево шрама - и все пропало. Трактирщик исчез в зеве кухонной двери, а ей пришлось улыбнуться, отметить, что зацепила Хродгейра за нечто важное для него - ветер хватал охапки колючего снега и забрасывал их в пещеру - и уткнуться лбом в плечо Раймона, унимая вспышку головной боли.
- Те, кого мы не интересуем - не интересны и нам, - приветливо пояснила она, слегка теребя обшлаг на рукаве Раймона.
Мимо быстро прохромал констебль, раздраженный пением менестреля. Он, не взирая на возражения певца, отнял лютню и уселся на свое место, на мгновение задумавшись. Пальцы быстро пробежали по струнам, апояндо исполнив пассаж, а затем полилась тихая музыка, сопровождаемая глубоким баритоном Клайвелла:
- Fleur charmante et solitaire,
Qui fus l’orgueil du vallon,
Tes débris jonchent la terre,
Dispersés par l’aquilon...*
Раймон, придержав Эмму за плечо, поднялся и с сожалением вздохнул.
- Простите мистер Хродгейр. Вспомнил, что нужно было обсудить кое-что с нашим добрым трактирщиком, так что я вас пока оставлю. Миледи.
Проводив его взглядом, Вальтер оглянулся на констебля, поморщился и потёр левую руку.
- Не люблю, когда поют... Значит, призраки, говорите? Ну, леди, в жизни-то ведь всякое бывает. Порой позади луг солнечный, а порой и такое, что не отогреться. Да и стоит ли? Мир-то вокруг такой, что не знаешь, что за поворотом. И остаётся что? Пытаться выжить, так я думаю?
Метель Хродгейра на краткий миг утихла, обнажив странно пустое, ясное и звездное небо - и забушевала с новой силой, но теперь в голоса призраков еще и вплеталась тихая, печальная, манящая песня.
- Верно, - согласилась Эмма, глядя во след Раймону и ощущая пустоту под руками, - особенно, если пению сопротивляться трудно. Но ведь голос мастера констебля не похож на тот?
- Не знаю, - северянин взглянул на Эмму с интересом, за которым прятался расчёт и вспыхивали искры непонимания. Руки его спокойно охватывали кружку, из которой Барсук пока так и не пригубил. - Я сам-то их не слышал. Но не люблю всё равно. Любопытно мне стало, что такая красивая, благородная дама знает о вьюгах и таком... пении, но потом я подумал: наверное, просто знатные леди не путешествуют в таких компаниях и не выходят за них замуж, так? И тогда, уж простите, интересно мне стало снова, но уже иначе: какая музыка звучала вокруг миледи?
Эмма раздумывала долго. Наверное, даже слишком долго, чтобы это было приличным.
- Иногда, мистер Хродгейр, - наконец, произнесла она с печальной улыбкой, - тишина тоже бывает музыкой, что сродни пению прозрачных, ясных небес.

---------------------------------------------------------
*Минутная краса полей,
Цветок увядший, одинокий,
Лишён ты прелести своей
Рукою осени жестокой....

Сообщение отредактировал Леоката - 22-03-2018, 13:23

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Выходя из жаркой, напитанной запахами кухни, Раймон невольно покачал головой. Тоннер, в отличие от Симса, не сказал почти ничего. Уворачивался, хитрил, засыпал сыпучими грудами ничего не значащих слов.
"А жили мы тут. и прапрадед, и прадед, и дед, и отец, и вот я, Тоннер-пятый, значит. И все "Грифон" держали. Только дело не шло, хоть и тракт. Вот только я и сумел раскрутиться, значит. И все, как один, вере верны..."
И так далее. Ни слова о ночной встрече, ни слова о крестинах. И только на похвале Симсу броня трактирщика дала трещину. Раймон ухмыльнулся. Значит, господин Тоннер, Симс - хороший, но болтливый слишком? И дело это не его, а Кейт, и со стороны он в семью пришёл? Да и не Симс вовсе. Это прекрасно соответствовало тому, что обнаружил Бойд, хотя Раймон всё никак не мог уложить в голове, как, чёрт их подери, проклятые культисты ухитряются всё это проворачивать?
Поймав взгляд Эммы, он улыбнулся ей и кивнул. У девушки, судя по всему, всё было в порядке. Вальтер что-то неторопливо рассказывал, время от времени отпивая глоток-другой вина. Не то, чтобы Раймон ждал неприятностей, но... Барсук этот до странности походил порой на Фламберга, а Эмма пыталась вызвать его на откровенность...
Женскому смеху от дверей вторил мужской, искренний, заразительный. Высокий и светловолосый мужчина, с подбородком волевым и квадратным, бережно поддерживал за руку весело смеющуюся бруху. Лорд Грейсток, а это был, по-видимому, он, оглядел таверну ищущим взглядом и довольно улыбнулся.
- Господин Фламберг! - Окликнул он от двери надменно и просительно одновременно. - Позвольте пригласить вас для беседы?
Мысленно вздохнув, Раймон посмотрел на Эмму. Во взгляде девушки чувствовались неохотное, хмурое одобрение с лёгким привкусом тоски. Развернувшись на полушаге, Раймон ещё издали улыбнулся местному владетелю и его непременной спутнице. Какие бы отношения их ни связывали, это наверняка было интересно.
- Милорд Грейсток. Госпожа.
Молодой барон повелительно прищелкнул пальцами, указывая Пэнси на тот столик, где всегда играл в кости.
- Прошу вас, господин Фламберг, - любезно пригласил он и уселся сам. Бруха заняла привычное место за его спиной, обвив изящными, холеными руками шею. Почти не мигая смотрела она на Раймона, улыбаясь и демонстрируя кончики белоснежных клыков.
"Впрыскивает она яд, или если да, то какой именно? - задумался Раймон, приятно улыбаясь в ответ. - У этого торговца шея была разодрана, значит, мог сопротивляться..."
- Признаться, обратиться к вам меня надоумила моя дорогая Айме, - Грейсток улыбнулся, накрывая своей рукой руку женщины, - но перейду к делу. Видите ли, Билберри издавно принадлежит Грейстокам, но... Мы здесь почти не живем. Лишь зимой. Зимой здесь чудесная охота, правда, моя дорогая? Но вот уже пятый год мы зимуем здесь с госпожой и даем бал, традиционно, пятого января. И пятый год у нас пропадает по одному человеку. Я понимаю, - усмехнулся молодой барон, - о чем вы сейчас подумали. Но это не Айме. Она очень аккуратна.
- И вовсе не думал, милорд, - тут он почти не кривил душой. Убивать гостей на собственном приёме год за годом привлекало слишком много внимания со стороны. Нежелательного внимания. И в случае вины Айме не требовалось рассказывать об этом михаилиту, достаточно было приструнить аккуратную охотницу. Разве что барон не главенствовал в этой паре и сам не знал, что происходит у него в доме? Возможно, но... сложно было придумать, зачем это Айме. Испанка явно умела сдерживаться, свидетельством чему был тот же торговец. Раймон поднял бровь. - Я понимаю вашу беду, но почему же вы подошли с этим ко мне, а не к местному констебю, а то и шерифу? Орден, к которому я принадлежу, уничтожает монстров, верно, но здесь, возможно, речь о человеке? Одном из ваших гостей - простите, если такое предположение вас заденет.
Служанка проворно, не глядя на бруху, расставила на столе кубки и бутыли с вином, груши и прозрачно-янтарные, тягучие даже на вид, сласти. Светло-желтый напиток полился в кубки, наполняя воздух летними запахами, медом и лилиями. Один из кубков, дорогой, серебряный, с чеканными воронами, будто кружащими в борьбе, достался Раймону, который едва не поморщился от запаха. С того дня в аббатстве Кентербери медовая сладость казалась чуть не отталкивающей. Другой взяла Айме, быстро и ловко, не переставая улыбаться и не сводя изучающего взгляда с михаилита.
- Айме уверена, что это - не гости, - покачал головой молодой барон, - она чует что-то...
- Fantasma, - вежливо пояснила женщина, - но пахнет. Невкусно пахнет.
Раймон неглубоко ей поклонился.
- Если леди так говорит, значит, так оно и есть. Значит, это всего лишь приглашение нас с госпожой Берилл на бал, милорд?
Грейсток с явным удовольствием отхлебнул вино и хищно, белозубо, улыбнулся:
- Если вы того пожелаете. Я не предлагаю вам контракт. Пока. Понимаю, что вам нужно осмотреться, оценить свою дичь. Всего лишь приглашаю воспользоваться нашим гостеприимством и повеселиться на маскараде. Ну, а если вдруг... Мы в долгу не останемся.
- Милорд знает толк в охоте, - протянул Раймон и, чтобы выиграть время, пригубил из своего бокала. Вино действительно оказалось приторным, и он скрыл за бокалом гримасу отвращения.
"Бал. Маскарад. Искать непонятного монстра среди масок, жуть, а не идея. Только врагу и желать. Отвести Эмму на бал..."
Последняя мысль показалась такой странной, что Раймон широко улыбнулся. Действительно, отличная мысль. Независимо от того, умеет беглая послушница понимать монстров и людей, или нет.
- Разумеется, барон, мы принимаем ваше любезное приглашение. И, если вдруг...
- Господин Фламберг, и еще - Айме мне дорога. Очень. - Грейсток улыбнулся, по-волчьи опустив голову.
Раймон поднялся, с удовольствием поставил почти нетронутое вино на стол, и вежливо кивнул сначала молодому аристократу, а потом брухе.
- Зачем же лишние слова, милорд. Михаилиты, как известно, охотятся только на монстров.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Хорошо, что не на кухне готовлю, как Пэнси предлагала, - Эмма задумчиво помешивала длинной деревянной ложкой побулькивающую жижу в котелке, подвешенном в камине, - а то, пожалуй, пришлось бы заклинания читать.
Мазь для лица этого странного торговца готовилась, как ни странно, быстро. Сказывались то ли нежелание возиться, то ли желание поскорее закончить эту утомительно монотонную работу, сменить рабочее платье и передник на чистое и, наконец-то, вдохнуть морозный воздух мрачного, но суетливого Билберри.
Раймон фыркнул.
- Так и начитали бы. Тем более что не нравится мне эта Пэнси. Впрочем, Тоннер тоже, - он помедлил. - Если подумать, тут вообще мало кто нравится. Кузнец разве пока что - по крайней мере, кинжал сработал как договаривались, и отменно.
Ложка описывала круг за кругом, спиралью закручивая густеющую жидкость, в которой то и дело всплывали мелкие листья и цветки. Мысли лениво, виток за витком, подобно жемчугу в ожерелье, нанизывались на нить памяти.
- Он детоубийца и поджигатель, Хродгейр этот, - сообщила Эмма, снимая котелок с огня, - и слышал зов звезд, но устоял. Нашел свою Марико - он ее называет Мако - в море, она была в одном из прибрежных публичных домов, но бежала. Выхаживал ее. И, кажется, искренне привязан к ней.
Занимательную историю, поведанную ей Барсуком, она уместила в несколько предложений, не желая снова переживать и сопереживать поведанному. Гораздо больше ее волновали чувства Тоннера, учитывая эти ночные крестины, в которые они зачем-то ввязались..
- Тоннер ничего не сказал? - Взмахнув ложкой, точно это был скипетр полководца, Эмма осторожно перелила жижу в деревянную плошку. - Мне показалось, что он будто бы... обозлен и планирует что-то. И мы - часть его плана.
- Нет, - михаилит сморщился, словно вспомнив о неприятном. - В отличие от Симса, он молчит, как убитый. Уже это одно говорит о том, что добра не будет. Но что именно он задумал, пока не узнать никак, или я не вижу способа. Или похищать его, или играть, как придётся, подстраиваясь на лету. Должны бы справиться в любом случае. Но если его план не против нас, а нацелен на того же Симса за болтливость - пусть его. В конце концов, - Фламберг усмехнулся, - мы всё равно собирались играть против всех. Но, дьявол!.. чернокнижники, которые одновременно поклоняются Великой Матери! Не видь своими глазами - никогда бы не поверил, что такое бывает. Или хотя бы возможно.
Плошка отправилась на подоконник - остывать. Эмма - на колени к Раймону, в объятия. Вышло бесцеремонно и нескромно, но... Вечером ведь будет не до того, верно? Время медленно, неспешным ручейком, перетекало к полудню. И с беспокойством, зыбью по этому ручью, справляться становилось все труднее. Даже тишина Раймона не успокаивала, а напротив, волновала тоже.
- Звучит странно, - согласилась она, - и все же, мне не спокойно. Тоннер и раньше живо интересовался нами, но так отчетливо... Ирисы и травы - сначала. Можжевельник и железо - после.
- Даже так... не в жертвы же они тебя назначили. Или, всё же... будь это нормальные дьяволопоклонники, я бы сказал - не может быть. А с этими... дьявол их знает. Я бы отправил тебя из города, - словно противореча словам, Раймон крепче прижал Эмму к себе, - но снова - кто их знает. Места безопаснее, чем рядом с нами, этой ночью в округе не будет, сдаётся мне.
Эмма кивнула. Прижимаясь, обняла за шею, надолго замерла, пока Раймон гладил её по волосам.
- Отчего Грейсток так досадует?
Пожалуй, стоило поговорить о чем-то ином, нежели черная месса, чернокнижники или... ее отъезд из городка.
- А. У него гости пропадают, причём виновата, как ни странно, кажется, не бруха эта чёртова, что торговца не распробовала. Кстати, нам, вероятно, понадобятся костюмы и маски.
- Маски?
С мессы - на бал, да еще и маскарад, похоже. Вот уж чего ей точно не хотелось - так это вращаться в светском обществе. Наступит полночь, все снимут маски и, как знать, среди гостей могут оказаться те, кто узнают Эмму Фицалан. Впрочем, это было наименьшим из зол. Толпа, ужасное чудовище, полыхающее всеми оттенками чувств, запахами и вкусами... Толпа по-прежнему страшила ее, несмотря на близость спасительного рукава Раймона.
- Нам предстоит бал-маскарад, - подтвердил её опасения Раймон, в голосе которого, наряду с мальчишеским весельем, слышались - но не преобладали - и извиняющиеся нотки. - Придётся ловить. А оставлять тебя одну в этом городке как-то не хочется.
- Снова толпа, - Эмма сморщила нос, отмечая вспышку боли в виске, - но здесь я точно не хочу оставаться. И ты не мог бы отдать мазь этому дурацкому Брайнсу, когда он придет, вместо меня? Я не могу с ним говорить, точно проваливаюсь куда-то в пустоту, где нет ни чувств, ни мыслей.
- Может, до толпы дело не дойдёт, - негромко сказал михаилит. - Нас приглашали раньше, потому что гости собираются уже сейчас. Может, получится свыкнуться, может, найдём любителя людей ещё до бала. Тогда не нужно будет и оставаться.
В висок будто воткнули гобеленную иглу. Вяло удивившись столь резкой и неожиданной боли, Эмма положила голову на плечо Раймона и закрыла глаза. Уютная тьма ласково обняла ее, нашептывая что-то. Некоторое время девушка еще пыталась разобрать этот тихий, убаюкивающий голос, но...

У Раймона ушло несколько секунд на то, чтобы понять, что случилось. Мерзкое ползущее ощущение от яда хобии было не спутать ни с чем. Проклятый трактирщик! Полыхнула и тут же угасла злость на самого себя - переиграли! Но злиться было нельзя, и двигаться резко тоже - от этого яд только расходился по телу быстрее. Время. И откуда яд? Вино, кубки? Тогда Бойд тоже... где-то там. И даже невезучий торговец, до которого, впрочем, едва ли кому-то было дело. Он поднялся и осторожно положил Эмму на кровать. Минута, полторы? Три? На секунду он задумался о том, стоит ли призвать Велиала и потребовать обещанную услугу, но отмёл мысль. Ковену они все скорее всего были нужны живыми. На какое-то время. А конкретно он или Бойд, возможно, ещё и разумными - ради проклятого кинжала, в котором нет никакого демона. Если только каким-то образом не проверили и не узнали, что он их обманул. Вряд ли. Экзорцизмы никогда не были точной наукой. Значит, предположим, ещё получится очнуться, но в планах Тоннера Эмма стояла первой.
Проклятье. В любом случае этот чёртов - в буквальном смысле - демон не славился талантами к исцелению или битвам. Если он всё-таки втравил Эмму в то, из чего они не выкарабкаются...
Раймон глянул на ножик Эммы, лежавший на столе. Покупки было жаль, но он всё равно всадил лезвие в щель между досками и ударом каблука сломал лезвие. Со вздохом подставил правую половину лица исходящему от камина жару: такого должно было хватить при не слишком внимательном осмотре. На то, чтобы сунуть рукоять поглубже в сумку с вещами, обмотать обломок, в котором оставалось меньше половины ладони, тканью и сунуть за щёку, много времени не потребовалось. Больше делать было нечего, и он, мысленно проклиная всех тоннеров Билберри, улёгся на полу рядом со столом. Оставалось только ждать и надеяться, что он ещё очнётся - и очнётся вовремя, чтобы вытащить Эмму, а уже потом разнести этот город по камню.
Видения горящего Билберри успокаивали не хуже орденских медитаций, но даже с ними яд продолжал действовать, пока Раймон не провалился в беспамятство.

[Spectre28 >>>]

с Лео и Хель

3 января 1535 г. Билберри. Церковь.

- Фламберг, - голос Бойда доносился тихо и издалека, будто бы это не его плечо сейчас прижималось к плечу Раймона, обжигая исцелением, - открой глаза и посмотри на алтарь. Но не дергайся.
Голова гудела, как после хорошего похмелья, но это ощущение быстро проходило под действием магии магистра. Раймон приоткрыл глаза. Он лежал на животе, руки и ноги, насколько он их чувствовал, были привязаны сзади к шесту, но сейчас его волновало не это.
В мерцающем свете сотен церковных свечей можно было рассмотреть голые стены, с которых сняли все украшения. Темная дубовая обшивка была исцарапана в тех местах, где ранее висело хоть что-то, отдаленно напоминающее крест. Пол тоже был голым, исчезла грязная дорожка, а скамьи, доселе стоявшие аккуратными рядами, были вырваны и свалены в дальнем углу. От огромного распятия, находившегося за алтарем, теперь осталась лишь часть. Поперечины креста были отпилены, и безрукое изображение Христа в человеческий рост висело вниз головой у задней стены санктуария. Алтарь, лишенный своего убогого покрова, представал во всей своей красе и величии: серый камень, несомненно древний, украшенный высеченным в нем спиралями явно когда-то был жертвенником старых богов. И на нем, на стылом холоде, лежала обнаженная Эмма, прикрытая лишь своими волосами. Рука с кольцом безвольно соскользнула с алтаря, и изумруд неуместно весело отражал мерцание свечей. Девушка была бледна, дышала тяжело и прерывисто, но глаза ее были закрыты. Возле алтаря аккуратно были разложены кольчуги и пояса с оружием мужчин.
В груди полыхнула ярость, но Раймон сдержался, стиснув зубы. Эти идиоты всё-таки совершили ошибку, и заплатят. Ой, как заплатят. Он ещё раз смерил обстановку взглядом из-под приопущенных век, и вслепую потянулся к рукам Бойда. Умный, битый магистр всегда носил за обшлагом заточенную полоску стали, а культисты, казалось, не обыскивали их вовсе. Чёртовы дилетанты. Конечно, можно было просто пережечь верёвки, но запах горящей пеньки разнёсся бы в стылом воздухе далеко, а культисты столпились вокруг Эммы... Не было смысла давать такое предупреждение, и Раймон, пользуясь тем, что никто не смотрел на пленников, терпеливо нашаривал импровизированный нож.
Ковен, казалось, собрался весь. Радостно-возбужденный Симс сиял улыбкой, пожимая руки поздравляющим его людям. Тоннер прижимал к груди массивный ящик, богато украшенный золотом. Перед алтарем величаво расхаживал отец Августин, одетый в рясу прямо на голое тело. Он по-хозяйски вернул руку Эммы на алтарь и повернулся к ней спиной. Ему Раймон мысленно пообещал особенно приятную участь, наравне с Тоннером. Они ради своих дурацких игр похитили Эмму, раздели, глазели на неё, трогали. Заставили замолчать! Они даже не понимают!..
Кейт Симс баюкала у груди сына. На лице у нее отражались и радость, и смятение, и жалость.
Веревки поддавались неохотно, но Раймон и не спешил. Не было смысла соблюдать все эти предосторожности, если бы шест просто грохнул о каменный пол, или культистов привлекло бы движение. Наконец, разошлись последние пряди, и он, пытаясь хоть как-то сохранить ту же позу, сунул нож Бойду.
- Братья и сестры! - Отец Августин простер руки, точно благословляя паству. - Сегодня чудесная ночь для веры! Наш брат Тоннер вполне и в точности выполнил почетное поручение, которое мы ему дали. Он нашел прекрасную жертву для нашего повелителя и его супруги. Он сохранил для нас вот эти черепа монахов, - изящный взмах в сторону краснолюда, - которых наши братья самолично казнили, предав ужаснейшим истязаниям, хотя, к сожалению, эти истязания и были недостаточны для этих гнусных проповедников римского суеверия.
- Если я верно понимаю, - Бойд наблюдал за происходящим с самым безмятежным видом, точно и не пилил веревки, - на следующей мессе должны быть наши черепа. Ценишь ли ты оказанную нам честь, Фламберг?
- Неимоверно, - голос Раймона звучал невнятно: мешало лезвие за щекой. Гадство. Пришлось ещё и сломать новый нож Эммы... Злость, которую можно было больше не сдерживать, согревала кровь и помогала не думать о том, как держать ноги вроде как принятутыми к спине. Он подозревал, что последнее получается не слишком хорошо, но собравшимся было, к счастью, не до них. - Жду не дождусь, когда можно будет разочаровать.
- Надо погодить, - судя по движению плеч, магистр справился с веревками, - и пробудить нашего констебля. Все веселье проспит. Жертву они нашли...
Циркон вздохнул, еще раз повел плечами, задев Раймона, замер.
Судя по тихой ругани за Бойдом - констебль очнулся, осмотрелся и даже выразил восторг от происходящего.
- Зато придумывать, как попасть сюда не надо, - резюмировал, наконец, он.
Между тем, Тоннер торжественно возложил три черепа рядом с Эммой. Девушка дернулась, пошевелила рукой, но не очнулась.
- Слишком всё легко, нет? - прошипел Раймон магистру. Насколько он мог судить, вокруг них не чувствовалось даже магического барьера. Не было видно и символов на полу или колоннах.
- Как по-писаному, - также тихо согласился Бойд, не отводя глаз от происходящего у алтаря.
Отец Августин разместил присутствующих около алтаря, треугольником, острый угол которого был обращен к восточной стороне зала. Тоннер взял в руки атам, лежащий в том же ящике, и подошел к алтарю. Ударяя атамом каждый череп, он посылал проклятия Адонаи. Вслед за ним удары атамами по черепам и те же восклицания проделали и издали один за другим все присутствующие. Черепа превратились в груду обломков. Их собрали и в бросили в пламя жаровни, поставленной перед перевернутым распятием.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Клайвелл, освободившийся от веревок, едва слышно вздохнул. Ему эта ситуация явно напоминала то приключение в обители, о котором он добрую половину вечера в подробностях рассказывал.
- Что делать будем? - Шепотом осведомился он будничным тоном, точно предлагал сыграть в кости.
- Знать бы, почему просто. И много их там... - Раймон прикусил губу и прошептал магистру: - Ты сможешь её прикрыть?
Бойд глянул на высокий потолок церкви, на стены, витражи, от которых ощутимо сквозило. На пламя свечей - и кивнул.
- Не могу, - через мгновение признался он, - мешает что-то.
Раймон попробовал сам - и магия провалилась в пустоту, не оставив следа. Он тихо выругался.
- Значит, без колдовства.
- Не торопимся, - Бойд, наконец, соизволил ответить констеблю и повел плечами, разминая их, - проклятье, не могли иначе связать...
- Не затянуть бы, - Фламберг взглянул на Эмму. Никогда он не любил просто стоять и ждать. Или лежать и ждать. Но магистр был прав, хотя это и горчило.
Входная дверь раскрылась бесшумно и бесшумно же, чуть поцокивая когтями, в церковь вошли гончие Холмов. Их было восемь - поджарых, длинноногих, покрытых рыжеватой шерстью. Крупная сука, шедшая во главе, с шумом втянула воздух и уверенно повела свою стаю к пленникам, явно намереваясь оттеснить их к стене, согнать в кучку, уподобляя себя - пастушьим собакам, а мужчин - баранам. Получив такой ответ на свой недавний вопрос, Раймон угрюмо выругался.
- Не поторопишься тут, - проворчал констебль, приподнимаясь на руках, - сами приходят и торопят.
Бойд перекатился на спину, ловя палку и привстал на колено. Впрочем, гончие нападать не спешили тоже, остановившись в шаге от пленников. От толпы увлеченных сожжением черепов культистов отделилась Кейт Симс и направилась к мужчинам.
- Умница, Девона.
Женщина, одетая в просторный белый балахон, на груди промокший от молока, потрепала за холку суку. Высокая и статная, в украшениях великой жрицы и с полумесяцем у линии роста волос, она ничуть не походила на ту измученную поронцом беременную, у которой Эмма принимала роды.
- Мужчины, - женщина презрительно скривила губы, - ни на что не годны. Только для войны. О, Великая Матерь, помоги мне...
- Ну, точно, - криво усмехнулся Раймон. - А как поронцы ползают - так война почему-то сразу обретает привлекательность.
Рядом переступил с ноги на ногу Вальтер. Швед спокойно, с интересом разглядывал жрицу.
Повинуясь движению руки женщины, гончая рыкнула и стая пришла в движение, плотно подступая к пленникам.
- На колени, - велела Кейт, повелительно указывая пальцем в пол. От дальней стены к ней уже спешили дюжие парни в белом, готовя веревки.
Гончие ощерились, демонстрируя готовность пустить в ход клыки, при неповиновении.
- Пол грязный, - любезно улыбаясь ответил констебль, тяжело опираясь на палку, - и да, вы правы, госпожа. Столько мужчин вокруг - и ни один не догадался пощадить стыдливость девушки на алтаре.
Кейт, меж тем, вздрогнула, с удивлением глядя на Клайвелла, но промолчала, лишь пальцы нервно сжали холку собаки.
- Это ужасно, - неожиданно согласилась она, - женщина - священна, она - сосуд, в котором зарождается жизнь.Ее нельзя вот так, под жадные взгляды...
- Это низко, - искренне согласился с ней констебль с печалью в голосе, - недостойно... Тем более, я слышал, госпожа спасла вас во время трудов ваших. Сохранила для будущих дочерей.
Бойд кивнул, явно одобряя действия констебля и покосился сначала на гончих, потом на парней с веревками.
- И все же, - Кейт тряхнула головой, - нет. Я вынуждена мириться с ними, с этими... идиотами. Смиритесь и вы. Тем более, что осталось недолго.
- Мы готовы смириться, - проникновенно заверил ее Клайвелл, молитвенно складывая руки,- это даже честь - принести себя в жертву Триединой! Но... позвольте сделать это как свободным людям, воинам, а не как рабам - связанными. Неужели Матери Всеблагой будет радостно видеть своих сыновей у ног своих же опутанными, точно на продажу?
- Ещё и под взглядами этих, - Раймон кивнул на священника и скривился. - Они, значит, всё сделали, всё нашли. Победители над своими жертвами.
Смятение, охватившее женщину, казалось, передалось и гончим. Девона, крупная, с подпалинами, прижала уши и вопросительно заскулила. Кейт задумчиво поиграла с гривной на груди и повелительным жестом руки отпустила парней с веревками.
- Можете сесть, - милостиво позволила она, - но гончие останутся.
Констебль благодарно поклонился и первым уселся спиной к стене, с выражением блаженства вытянув ногу. Бойд сел рядом, одобрительно хлопнув Клайвелла по плечу. Раймон, пожав плечами, покорно последовал их примеру. Вальтер, который так и не издал ни звука, опустился на пол рядом с ним, положив на колени сжатые в кулак руки.
Женщина улыбнулась и вернулась к алтарю. Рыжая Девона, добродушно распялив пасть, вывалила язык, часто задышала, щурясь на свет.

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Хеллой

- Ego vos benedictio...
Августин, с торжественным видом, горделиво выпрямившись, плавным речитативом начал произносить над алтарем молитву.
- Великая Богиня! Мать Жизни, Подательница Смерти, Проводник на Пути Вечного Перерождения, - вторила ему Кейт Симс, одухотворенно воздев очи гору
За санктуарием скрипнула дверь. Даже отсюда было видно, что вела она в крошечную мрачную каморку, из которой так и хлынул невыносимый смрад гнили. Все тело человека, вышедшего из этой каморки были изъедено крысами; ноги представляли собой одну сплошную язву; они гноились. Но ужаснее всего было его лицо. Окружность одного из глаз также была объедена крысами, глазное яблоко выпало из своей впадины и, держась на канатике, висело около самого рта. Но лицо было не только спокойно, а хранило даже выражение какого-то блаженства, предвкушения.
- Какая прелесть, - спокойно заметил Раймон. - Интересно, кто из нас удостоится этой чести. Может, кто-нибудь уже жаждет? Готов уступить добровольцу.
Эмма на алтаре едва заметно пошевелилась и вздохнула, не открывая глаз.
- Приходит в себя, - хмуро отметил магистр, - не смогли даже дозу рассчитать, чтобы до самого главного не очнулась.
Раймон мрачно кивнул. Ему даже думать не хотелось о том, что почувствует девушка, очнувшись вот так... Сделать с этим он пока что ничего не мог, но всё прибавляло к счёту. Браслет на руке магистра начал светлеть, ярче проступили листья чертополоха. Когда Фламберг это заметил, его глаза вспыхнули предвкушением. Он вытолкнул, наконец, изо рта мешающееся лезвие и выдохнул:
- Барьер поддаётся.
Вальтер едва заметно сменил позу и немного разжал одну руку.
- In nomine magni dei nostri Satanas.
- Благослови нас Любовью своей, наполни нас Силой своей, направь наши дела Властью своей!
Полутруп принялся пританцовывать. Он открыл рот, чтобы заговорить, но вывалившийся глаз втягивался ему в рот. Отодвинув его рукою, человек, если его еще можно было назвать так, прохрипел:
- Ану! Люциф! Ану! Люциф!
- Ну вот оно им надо?.. - ворча себе под нос, Раймон поспешно стягивал рубашку. - На месте Великой Богини я бы обиделся... и нож из-за них сломал, а ведь такой хороший был!..
Повторяя свой речитатив, человек начал медленно кружиться, роняя на пол желтоватые капли гноя.
- И ведь призовут же, - задумчиво произнес Бойд, прокручивая браслет на руке, - пора заканчивать с этим, Фламберг, а то будет у тебя с девочкой, как в сказке. И заметь, я сейчас не про "долго и счастливо".
Не отвечая, Раймон сунул рубашку в руки констебля и резко кивнул на Эмму:
- Прошу, вытащи, когда начнём. Закрою мороком, как смогу.
Констебль кивнул, пряча рубашку за пазуху и потуже затянул сапог на больной ноге.
- Потом мне будет худо, - пробубнил он себе под нос, - но наплевать.
- Ave Satanas. Ave domini Inferi.
- Мать-Земля, Сестрёнка-Луна и Звёздная Мать, Триединая Богиня!
Пол под ногами явственно встряхивало, словно вся церковь была готова развалиться. На вершине перевернутого креста пародией на Вифлеемскую зажглась яркая звезда, пульсирующая белым, ослепительным светом, от которого опускали глаза даже гончие. Девона, жалобно проскулив, пересела ближе к магистру, который ошарашенно потрепал ее за ухом.
- Всю жизнь мечтал это сделать, - признался он.

[Spectre28 >>>]

с Лео и Хель

И тут дверь резко распахнулась, а на пороге возник давешний брухой покусанный торговец с камнем в одной руке и обломком лезвия в другой.
- Извините за опоздание.
- Satanas Nobiscu... - на полуслове осекся отец Августин, прерывая обряд. Звезда резко угасла, точно ее залили водой и по церкви начал распространяться сильный запах серы. Кейт всплеснула руками растерянно и озадаченно, резко свистнула, отдавая приказ гончим. Псы встряхнулись и, повинуясь приказу, порысили к торговцу. Одновременно с ними, Тоннер выхватил кинжал Фламберга из расшитой сумки и, размахивая им, принялся что-то втолковывать жрице и священнику.
Раймон сморгнул, но видение в дверях не исчезало, и этого морока он не творил точно. По крайней мере, не собирался. Какого дьявола тут забыл этот чёртов Брайнс?! Опоздал?! Значит... И всё же лучшего момента и представить было нельзя. Положив руку на переданный Бойдом браслет-накопитель, он потянул магию - и она пришла, наполняя тело знакомой силой. Фламберг бросил жаждущий взгляд на Тоннера, но Раймон, стиснув зубы, повернулся к Джеймсу Клайвеллу, выворачивая наизнанку свет, звук и запах. И толкнул констебля в бок:
- Тебя нет! Иди!

Шел, а точнее бежал, констебль походкой человека, привыкшего передвигаться быстро, по узким улочкам, в толпе. Он уверенно лавировал между культистами, не цепляя их ни одеждой, ни локтями. Впрочем, и выносить Эмму он не спешил. Одев девушку в рубашку Раймона, он аккуратно уложил ее обратно и мягко, осенним листом по траве, прошел к оружию. Изумленные взгляды Тоннера и Кейт были направлены на жертву. Впрочем, их можно было назвать даже ошеломленно-пораженными, когда Эмма взмыла в воздух, провисла в нем мешком, споро поплыв по направлению к пленникам.
- Господин наш, ты ли это? - не придумал лучшего вопроса Тоннер. Августин с достоинством сжимал в руках чашу для причастий и успокаивающе кивал пастве.
Тем временем, между Бойдом и Раймоном вспыхнул и заплясал в воздухе яркий огонёк. Вальтер довольно хмыкнул.
- Заметил я, не любят этого собачки.
Раймон, не отводя взгляда от констебля, рассеянно кивнул.
- Приятного аппетита, - вежливо пожелал магистр Девоне, весело хрустящей камнем. Брайнс снова отличился, кинув в жрицу от порога булыжник.
Вернувшийся назад Клайвелл, нагруженный поясами с мечами, бережно уложил девушку у стены.
- Легкая, - с удивлением заметил он.
- Священный сосуд же, - с облегчением улыбнулся Раймон, перехватывая собственный меч. - Ну и не ест почти. Откуда тяжести взяться?
Гончие, лениво протрусившие за купцом до двери, зевнули и, повинуясь новому свисту жрицы, улеглись у порога. Остальная стая испуганно отшатнулась от пленников, прячась в противоположном темном углу. В церкви резко, сердито закричал ребенок. Кейт, охнув, прижала руки к груди и бросилась к малышу, которого укачивала Пэнси. Повеяло теплым бризом, будто бы церковь стояла среди моря. Гончие испуганно прижали уши, пятясь к стенам.

- А теперь, - Раймон вытащил меч из ножен и мечтательно, вдумчиво посмотрел на Тоннера, на свящянника, - кажется, пора. Не буду скрывать, мне почти хочется просто промаршировать к выходу, оставив их с тем, что призвалось, но одновременно хочется и... другого тоже. Прямо очень.
Констебль с явным наслаждением повторил его маневр и согласно кивнул.
- Самое приятное, что еретиков можно вешать без суда, - с затаенным удовольствием сообщил он.
- Только вешать? Жаль, - Фламберг бегло осмотрел церковь, отмечая решётки на окнах, потом оглянулся на Бойда. - Нужна дверь. А вы... - он окинул взглядом констебля, задержавшись на раненой ноге.
Эмма поморщилась, открыла глаза и попыталась сесть. Опаивали ее, видимо, дважды - тело не слушалось девушку, в глазах плескалась серая муть. Она слепо нашарила стену, облокотилась на нее и лишь потом, глубоко вздохнув, спросила:
- Самое безопасное место, значит?
- А я побуду с леди, - завистливо вздыхая, почти одновременно с ней ответил констебль.
- К сожалению, дорогая, - любезным тоном объяснил Фламберг, перехватывая меч двумя руками, - об этом знали не все. Но мы, - он говорил в полный голос, и слова гулко отражались от сводов, - объясним. Ибо сегодня - воистину отличная ночь для веры.
Гарольд Брайнс влетел в церковь, будто его пнули снаружи. Морозный воздух ворвался вслед за ним, заклубился по полу, заволакивая туманом санктуарий. Холодные струи ледяными змеями медленно вползли на стены с улицы, сплетаясь причудливыми узорами в решетку на дверном проеме.
- Двери нет, брат Фламберг.
Циркон, выпрямившись, отсутствующе смотрел на толпу впереди.
- Тогда первым уверовать должен Августин, - равнодушно посоветовала Берилл, - ибо вожделение - страшный грех.
- Тогда он станет последним, - подтвердил Фламберг тоном, который мало отличался от хруста льда, и, не оглядываясь, шагнул к алтарю.
Он не ждал, что первым навстречу, бездумно топча сотканные из тумана плети, бросится именно Симс. Жизнерадостный торговец, который не был торговцем, довольный жизнью семьянин, которого приняли в семью, походил сейчас на умертвие. Серая кожа плотно обтянула скулы, глаза ввалились и потускнели, словно отказываясь отражать свет. И даже одежда, которая всего час назад ладно сидела на фигуре, обвисала и собиралась складками.
Симс усыхал, увядал, но коротким мечом он взмахнул с размаху, сильно - но без особого умения. Когда-то, наверное, он даже брал уроки, но эти времена давно прошли. Фламберг легко, как танцор, сделал шаг в сторону с разворотом и ударил сам - в спину. Симс задохнулся от боли, выгнулся, но ни повернуться, ни сделать ещё шаг не успел. Меч Фламберга подсёк ему ногу, тут же, обратным движением вспорол правое плечо и, наконец, аккуратно, самым кончиком прошёл по шее. Король-олень опустился на камень бесшумно, словно тряпичная кукла, у которой подрезали верёвочки. Но даже упав, смотрел гаснущим взглядом на Эмму. Не отрываясь.
Приглушая багрянец, наползал туман, а в центре нефа продолжал кружиться наполовину разложившившийся герольд.
- Ану! Люциф! Ану!..
Голос его походил на карканье

[Leomhann >>>]

Со Спектром и Хеллой

Фламберг резко махнул мечом, рассыпая капли крови, которые беззвучно сгинули в белесой дымке. И рассмеялся.
- Брат Циркон! Послужим делу нашему? Окажем помощь людям? Приумножим славу?
Минуя его, магистр лишь кивнул. Туман огибал полумертвеца, точно брезгуя, повиликой приникал к ногам Циркона и нахально ласкал тело Беарна Крессла. Чучельник напал справа, сжимая тонкий кинжал с темным, пропитанным ядом клинком. Запах болота и миндаля, горький и удушливый, окутывал Крессла точно саваном. Он взмахнул кинжалом, метя Циркону в плечо, метнулся к нему, но было поздно. Пальцы Циркона сдавили и смяли его горло, чучельник выронил кинжал и попытался разомкнуть эти тиски, но вскоре перестал дергаться и обвис, обмочившись. Магистр перешагнул через тело, грудой лежащее на полу с вывернутой шеей. Длинный меч свистнул, целя ему по ногам. Из сумятицы, царящей вокруг, этого хаоса криков, испуганных глаз, молитв и проклятий, вывинтился богато одетый мужчина с лицом, искаженным ужасом. Циркон легко ушел, перепрыгнув через клинок. Но, отбивая очередной удар, он скользнул по кровавой киновари пола и упал на колено. Его противник споро развернул тяжелый меч и, крякнув, с силой ударил сверху. Пронзительно завизжала какая-то женщина. Но вместо головы меч с мерзким скрежетом уперся в гарду. Клинок магистра тотчас резко скользнул назад и вверх и культист взвыл дурным голосом: его меч и пальцы упали на пол. Не вставая с колена, Циркон обратным движением рубанул справа, наискось, вспарывая живот противника. И тотчас, точно ожидав этого, к рухнувшему на колени мечнику рванулись две гончие. Жадно взгрызаясь в зияющую рану, они с утробным урчанием вытаскивали кишки, рвали на части тело еще живого мужчины, заходящегося истошными криками. Огромные мощные животные мотали его, словно детскую куклу, толкали и огрызались друг на друга, и именно это, а не плавная грация михаилитов разрушило зачарованный транс, в котором пребывали члены билберрийского культа.
Вопли, пронзительные и полные ужаса, вознеслись над никак не стихающими криками культиста, и собравшиеся брызнули в стороны, обтекая михаилитов. И открыв дорогу к Тоннеру и отцу Августину, стоявшим у алтаря. Мужчины орали друг на друга и размахивали руками, добавляя к какофонии звуков. Фламберг бросил на них единственный обещающий взгляд и с пируэтом ушёл вправо, оставив Циркону левую сторону. Меч походя смахнул голову подвернувшемуся мужчине с крючковатым, покрытым бородавками носом над тонкими губами, и тут же Фламберг, молниеносно пригнувшись, полыхнул огнём в морду гончей, подскочившей слишком близко и слишком рано. Собака, обиженно взвизгнув, отпрыгнула, скребя когтями по полу, и Фламберг снова засмеялся, танцуя дальше. Исцелённое Бойдом бедро работало как новое. Очень кстати.
- Играем!
И церковь окончательно погрузилась в хаос. Время трещало и рвалось, умещаясь то в шаг, то во всплеск чёрного балахона, подобного крыльям летучей мыши.

В огромном вырезе безразмерной рясы мелькнула крохотная, едва наметившаяся грудь. Фламберг придержал меч. За спиной кто-то коротко захрипел, но он даже не оглянулся. Нити ледяного тумана, поднимаясь выше, проникали в горло, и оно потом билось, как хрусталь... ему было плевать.
- Господин, нет! - девочка, высокая для своих лет, но нескладная, как подросток, упала на колени, молитвенно сложив руки. - Я ведь ничего! Правда! Я только смотре...
Фламберг шагнул дальше, оставив распластанное тело собакам. Сбоку на него с визгом набросилась женщина, целясь когтями в глаза. Он коротко ударил её рукоятью в висок, не сбивая ритма, оглянулся на девочку. Да, лица определённо были похожи. Стоявшая над телом гончая блеснула на Фламберга дымчатыми глазами, и он кивнул, разворачиваясь. Сзади снова раздался хруст, но уже другой. И не менее правильный.

Успевшая проскочить мимо михаилитов женщина, протягивая в мольбе руки бросилась к оставшейся в глубине церкви группе.
- Пожалуйста! - взгляд огромных голубых глаз метался между Клайвеллом и Берилл. Трясущимися руками она пыталась содрать с себя балахон, но всё путалась в ткани. - Я... я сдамся, тюрьма, пусть...
- Уберите это.
Берилл смотрела мимо женщины, равнодушно отдавая приказания так, будто бы и Клайвелл, и Хродгейр были ее слугами. С плохо скрываемым злорадством и жуткой, смешанной с нежностью, гордостью, она не отрываясь следила за Фламбергом.
- Желание дамы - закон, - констебль, спокойно и даже одобрительно наблюдавший за бойней, подобрал обломок ножа и переглянулся с Вальтером, - к кому острием упадет.
Провидение явно угадало его желания. Барсук поморщился и церемонно повёл рукой. С плохо скрываемым ехидством Клайвелл поднял обрывок одной из тех веревок, которыми они были связаны и медленно, будто наслаждаясь ужасом, плескавшимся в глазах женщины, зашел ей за спину. Раздался отчетливый щелчок и культистка мешком осела на пол. Глаза еще продолжали моргать, она силилась что-то сказать, но тело не слушалось ее, не позволяло сделать даже вдох. Женщина медленно синела и, наконец, остановились и глаза.

Отпихнув ногой надсадно кашляющего кровью рыжего мужчину, Циркон поднял с пола кинжал его жены. Юная, очаровательная, похожая на нежную фиалку, она кинулась на магистра, сжимая в руках этот нарядный клинок. Не размениваясь на оружие, он просто позвал воздух из легких, одновременно вонзая меч в ее супруга, с воплем "Анастасия!" кинувшегося с другой стороны. Серый бич тумана хлестнул по истошно визжащей женщине, мечущейся в центре зала, роняя на полутруп. Тот довольно заурчал, обнимая ее почти любовно, прервал свою безумную песню и впился зубами в мягкую грудь, обнажившуюся в вырезе балахона. Двое псов, дерущихся между собой, восторженно взвизгнули и присоединились к его трапезе, отрывая огромные куски от ягодиц и боков женщины.

Пропуская над плечом короткий и быстрый удар кинжалом, Циркон со слегка удивленным лицом отступил назад. Тоннер - трактирщик, мнящий себя главой ковена, слишком ловкий и умелый для хозяина таверны, зло улыбался ему, глядя снизу вверх. Неожиданный удар пришёлся в живот и согнул тело пополам, кинжал с отвратительным хрустом вошёл точно туда, куда направлял его краснолюд - в плечо, под ключицу. Магистр пируэтом ушел в сторону, выпрямился, выдернув клинок и ухмыляясь в лицо опешившему Тоннеру - рана затягивалась слишком быстро, будто Циркон и человеком-то не был. Щупальце тумана обвило трактирщика, подтягивая к михаилиту, сковало руки. Его кинжал - кинжал Фламберга - вошел краснолюду точно в темя.
Следующей стала Кейт Симс, лихорадочно молящаяся недалеко от алтаря.
- Великая мать... Ану и Дану... - лепетала женщина, воздев руки. Пол под ее ногами мелко дрожал, в щели плит, скрытых под начавшей остывать кровью, пробивались зеленые ростки. Что-то гулко ударило в дверь, но воздушная решетка устояла, прогнувшись внутрь. Завидев приближающегося Циркона, жрица вскрикнула, кинулась вперед, бестолково размахивая маленьким золоченым серпом. И - оказалась в объятиях.
- Во имя Бадб, - почти ласково прошептал ей магистр, удерживая руку с безделушкой за спиной женщины.
Кинжал в этот раз он вытаскивать не стал. Вьюнок, споро проросший сквозь камень и кровь, скрыл жрицу под нежными, розово-белыми цветами и Бойд удовлетворенно кивнул.

Сообщение отредактировал Леоката - 22-03-2018, 13:32

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Когда, наконец, наступила тишина, Фламберг носком сапога отодвинул руку культиста, чтобы та указывала на алтарь. Гончая, которая считала тело своей добычей, рыкнула и клацнула зубами, но не всерьёз, просто отгоняя конкурента. Раймон усмехнулся, закинул меч на плечо и изящно развернулся к священнику. С лезвия на обнажённую грудь потекли новые струйки крови.
- Отче!
Отец Августин застыл. Пальцы у него были окровавлены. Раймон наклонил голову набок, потом глянул на высокое окно и понял. Священник пытался забраться туда по гладкому камню и... выломать решётку? Ну, если бы Августин был Вальтером... Покачивая головой, он двинулся туда, где за алтарём возвышалось бревно бывшего креста, а у окна замер, прижав пальцы к груди, Августин.
Казалось, священник даже не дышит.
- Отче, отче, - Раймон на ходу попробовал потрепать одну из гончих по спине. Животное огрызнулось, и он пожал плечами. - Шотландцы... Так вот, отче, ваши руки... они мне нравятся! Правда!
Августин загнанным взглядом следил за тем, как он приближается. По рясе быстро расплывалось тёмное пятно, и Раймон брезгливо сморщил губу. Пальцы дёрнулись. Августин казался просто грязной кляксой на фоне серых стен, и его хотелось выскрести, выдрать, выжечь.
Сапоги глухо били в доски настила, оставляя смазанные красные отпечатки. Раймон смерил прищуренным взглядом священника, широко улыбнулся. Августин вздрогнул.
- Вам нравится этот крест, святой отец.
Это был не вопрос, но священник всё равно коротко кивнул. Он, не отрываясь, смотрел на окровавленный меч.
- А мне нравится госпожа Берилл. Люблю я её, отче. А вы - любите этот крест.
Магия в этой церкви, на этом погосте работала странно: короткими вдохами пробивалась сквозь дверь и окна, струилась по полу между седыми клубами, поднималась к потолку. Но главное - эту силу можно было вобрать в себя. Раймон глубоко вдохнул и медленно выдохнул её в лицо отцу Августину.
Священник, как во сне, обошёл Фламберга и нежно, ласково коснулся деревянного Христа, лишённого рук. Провёл ладонью по щеке.
- Очень любите, святой отец. Так, что неспособны расстаться. Прямо как мы - с госпожой Берилл. Вы неразделимы. Вы - одно целое.
Краем глаза Раймон поймал безумный взгляд Пэнси, которая так и стояла поодаль, прижимая к себе ребёнка. Лицо её было совершенно белым. Он отвернулся.
- Да, именно так. Вы не в силах выпустить его из объятий...
Священник обнял столб и гладил его, сначала робко, потом всё более смело, пока не прижался губами к треснувшему животу осквернённой фигуры. Эрекцию не скрывал даже мешковатый балахон. Раймон кивнул и прижал ладонь к сухому, пропитанному благовониями и маслом дереву. Крест занялся сразу. Этот дым не стелился по полу, а поднимался вверх, к высокому потолку, к канделябрам на цепях под сходящимися арками. Он поднялся бы к небу, но не пускала крыша, добротная, недавно починеная.
На плечи Раймона легла мягкая ткань. Бойд, ничтоже сумняшеся, сдернул балахон почище с кого-то из убиенных.
- Ты в детстве часто простывал, - спокойно пояснил он, расправляя импровизированный плащ.
Раймон отсутствующе кивнул и спрыгнул с помоста. За его спиной пронзительно, громко, перекрывая нарастающий гул огня, завизжал глава культа.

Океан паники и ужаса омывал стены церкви, люди барахтались в нем - и тонули. Впрочем, Берилл было все равно. Сквозь кровь и безысходность, за черной улыбкой смерти она различала слабый запах можжевельника и полыни. А потому - была спокойна. Не обращая внимания на возражения Клайвелла, она встала и пошатываясь, все еще плохо чувствуя ноги, скользя на начавшей чернеть крови и лужицах льда, пошла туда, где заходился криком, вожделением и смертной мукой отец Августин. Шла неспешно, сдерживая порыв побежать навстречу, аккуратно огибая мертвецов, застывших в странных позах, точно танцующих танец смерти. Перед Фламбергом она остановилась, глядя в глаза спокойно и чуть холодно. Провела рукой по окровавленной груди... И Эмма, со счастливой улыбкой, приникла всем телом к Раймону, обнимая его. Фламберг поднял её лицо, оставляя на щеках алые полосы, и наклонился к Эмме. Поцелуй, жадный и горячий, в быстром стуке сердца пах можжевельником. И кровью.
На постаменте, то ли как на эшафоте, то ли как на алтаре, рвался от столба, приникая к нему, отец Августин.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.

3 января 1535 г.
Билберри. Улица и церковь.
(убывающий полумесяц)

Расплатившись, Гарольд вышел на слепящую белизной снега улицу, приятная свежесть новой одежды поднимала настроение. Шестьдесят фунтов - огромные деньги, но произвести хорошее впечатление на лавочника и, в итоге, попасть на мессу было намного важнее. Получасовой торг - не лучшая презентация нового члена практически любого сообщества. С другой стороны, хозяин лавки был очень общительным, но Гарольд вчера уже доторговался, испортив отношения с целительницей, так что сегодня предпочёл просто согласиться. В итоге, это было очень выгодно: ритуал мог принести больше знаний, чем бесконечно дорогой гримуар, ведь речь шла именно о практической части призыва. Больше всего торговца интересовала выгода, которую горожане получают от очень опасного занятия. Вряд ли они тратили столько сил просто так. "Что получают жители Билберри за поклонение Сатане?" Возможно, долголетие, возможно - то, что хотел сам Гарольд: новую магию, возможно, что-то другое. У торговца резко заболела голова, синее небо завертелось перед глазами и он упал.

Очнулся Гарольд в полумраке переулка, он лежал боком прямо на земле. Новая одежда уже промокла от снега. Торговец поднялся. Голова безбожно трещала, сильно хотелось пить. "Ну что ж такое-то?!" Он опёрся рукой о промёрзшую каменную стену. Было очевидно, что потеря сознания не связана со слабостью или ранами: до этого он чувствовал себя вполне сносно, упал торговец резко, не ощущая нарастающего бессилия, слабость была, как от похмелья. Его чем-то напоили. "Очень нехорошо". Напоили, скорее всего, не только его. Если бы Тоннер хотел избавиться от торговца, он бы послал кого-то за ним и его, валяющегося в беспамятстве, уже бы зарезали, а раз Гарольд жив - это не так. Случайностью это тоже быть не могло. Вероятно, горожанам стало некомфортно проводить ритуал, когда в городе столько чужих и они нашли быстрое и удобное решение этой проблемы - напоить гостей какой-то отравой и перебить, может, принести в жертву. "Интересно, михаилиты тоже попались? Если кого и стоит приносить в жертву, так это симпатичную Берилл".
Вопрос заключался лишь в одном - кто он для горожан? Торговца могли напоить за компанию с Вальтером, который, чёрт его дери, так некстати сдружился с михаилитом. В любом случае, если северянин для них - враг, то и прибывший в его компании Гарольд точно не друг. Он сплюнул в снег. Мечтать о новой магии уже не приходилось. Если всё и правда пошло так плохо, стоило украсть у Тоннера коня и ускакать из проклятого города, как ошпаренному. Отъехав подальше, зарезать скотину, а там уж как пойдёт. Как бы там ни было, надо было всё проверить. Торговец аккуратно, по переулкам, пошел к церквушке.
Подкравшись к храму, Гарольд осторожно глянул через разноцветный витраж. "Матерь Божья, что там творится!" Куча огромных собак, обнаженная Берилл на алтаре, жрица в белом, Вальтер, констебль, и михаилиты, прижатые к углу. Он был прав, горожане решили избавиться от опасных чужаков. Возможно, стоило таки рвануть в конюшни, но надо было вытаскивать северянина. Торговец быстро осмотрелся, можно было, что-то поджечь, чтобы выманить часть гончих из храма и обдать их пламенем, но ничего подходящего по близости не было. Оставалось только идти самому. Он сильно рисковал, его магия ещё ни разу не была эффективна, а теперь Гарольд сам ставил на неё собственную жизнь. "Ну хоть вино Вальтеру не придётся покупать". Пошутил про себя торговец, пытаясь успокоиться. Он провёл глазами по округе, выискивая запасное оружие, на случай, если, а скорее, когда, заклинание подведёт.
Подобрав камень размером с кулак, и вытащив осколок ножа из мостовой, Гарольд аккуратно подкрался к двери, тихонько прильнул к холодному дереву, прислушиваясь, что происходит внутри. Он замер в секундной нерешительности, план был безнадёжен, но мяться дальше было нельзя, девушку могли убить. Гарольд резко открыл дверь. В голову прокралась глупая шутка.
- Извините за опоздание.
- Satanas Nobiscu... - на полуслове осекся отец Августин, прерывая обряд. Пылаяющая звезда над крестом резко угасла, точно ее залили водой и по церкви начал распространяться сильный запах серы. Жрица всплеснула руками растерянно и озадаченно, резко свистнула, отдавая приказ гончим. Псы встряхнулись и, повинуясь приказу, порысили к торговцу. Одновременно с ними, Тоннер выхватил кинжал из расшитой сумки и, размахивая им, принялся что-то втолковывать жрице и священнику.
Слегка улыбнувшись своей выходке, Гарольд рванул на улицу. "Надо ударить по гончим, как только они выбегут из храма, чтобы меня не окружили. Сфера малоэффективна, надо попробовать создать сильное пламя, затем направить и подпитать его ветром."
Он развернулся, уже колдуя. Сердце замерло в предвкушении огненной волны, ноги на дюйм утонули в грунте, давая надёжную опору, но к его удивлению, ни одной гончей не вышло за ним. Гарольд, расстроенно вздохнув, оборвал заклинание. Его план провалился, надо было срочно выманить хотя бы часть собак на улицу. Гончими управляла женщина в белом, необходимо было вынудить её действовать или хотя бы отвлечь, давая Вальтеру и остальным шанс действовать. Он подбежал ко входу, на бегу целясь камнем в голову жрице, тот полетел точно в цель, но самая крупная собака прыгнула, ловя снаряд, точно мячик, и радостно им захрустела. Торговец взглотнул. Берилл взмыла в воздух, провисла в нем мешком, будто ее перекинули через плечо, и споро поплыла по направлению к пленникам.
В церкви резко, сердито закричал ребенок. Кейт, охнув, прижала руки к груди и бросилась к малышу, которого укачивала на руках Пэнси. Повеяло теплым бризом, будто бы церковь стояла среди моря. Гончие испуганно прижали уши, пятясь к стенам. Констебль, возникший будто из ниоткуда, нагруженный мечами, аккуратно уложил на пол за спинами михаилитов госпожу Берилл. Гарольд остался стоять в проходе, теперь он едва мог помочь Вальтеру - северянин был вооружен и опасен. Торговец обратил внимание на пятящихся гончих.
"Видимо, мне всё-таки удастся увидеть хотя бы финальную часть призыва." Он скрестил руки на груди, оперевшись левым плечом о дверной косяк. Сердце, до этого выбивающее гало, потихоньку успокоилось, он был в относительной безопасности, по крайней мере за ним уже не гнались гончие. Это была не магия, это было сборище умалишенных направивших огромный потенциал в угоду своему безумию.
Он влетел в церковь, будто его пнули снаружи. Морозный воздух ворвался вслед за ним, заклубился по полу, заволакивая туманом санктуарий. Холодные струи ледяными змеями медленно вползли на стены с улицы, сплетаясь причудливыми узорами в решетку на дверном проеме.
Гарольд, с трудом удержавшись на ногах, покосился на закрывшийся выход. "Вот это уже совсем нехорошо". Если до этого он был волен наблюдать за призывом и бойней, и в случае опасности просто выбежать, то теперь на него могли накинуться, надо было срочно найти нормальное оружие. В глаза бросились клинки у алтаря. Стряхнув с новой одежды невидимую пыль, торговец спокойно, словно шел по городской площади, направился к клинкам, спокойная походка должна была заставить оккультистов растеряться. Без проблем пройдя весь зал, Гарольд, не особо разбираясь, взял кинжал, который, вроде бы, видел раньше у констебля. Лезть в драку ему не особо хотелось, Вальтера и михаилитов с лихвой хватало на всех горе-прихожан.
Гарольд слегка вздрогнул от жуткого крика, он нехотя развернулся, уже зная, что увидит. У торговца слегка затряслись руки, гончие рвали живого человека на куски. Он на мгновение почувствовал скользкие от слюны клыки на собственных руках, ногах, шее, животе. Из остолбенения его вырвал уже детский голос, девочка молила михаилита о пощаде, не помогло. У рухнувшего тела ребёнка тут же появилась ещё одна тварь. Торговец быстро приковал взгляд к удивительной красоты витражу в дальнем углу, размытые фигурки на переднем плане продолжали двигаться, привлекая внимание. Ему надо было успокоиться, Гарольд глубоко вдохнул и выдохнул. Ужас неохотно уступал место привычному холодному рассудку. Больше всего было жалко девушек: остервеневшие животные грызли мягкую, тёплую кожу, рвали её в лоскуты. Густая кровь ручьями текла по церковному полу. Со стены беспристрастно взирал на всё изуродованный Иисус. Гарольда как будто окружал другой мир, безумный и неправильный. Ад, вокруг торговца царил ад. Он видел много жестокости в своей жизни, часто сам страдал от неё, но ещё никогда безумное остервенение людей не превращалась во что-то такое, в действие. Вот михаилит, работая как механизм идеальных часов, пронёсся через толпу, выпуская в воздух алые дуги крови, вот девушка пытается сорвать с себя балахон. Какие эмоции, нигде никогда Гарольд не видел таких эмоций! Вот Берилл властно, как императрица, провозглашает смертный приговор. Трагедия, ожившая трагедия царила вокруг него.
Пожилой, но еще крепкий мужчина, вооруженный коротким ножом, с пронзительным визгом кинулся на Гарольда. Безумное лицо не выражало ничего, кроме паники. Вцепившись торговцу в запястья, культист потянул на себя, выводя его из равновесия. Торговец не поддался и потянув на себя, с размахом ударил пяткой по левой ноге атакующего, но уже выведенный из равновесия промахнулся. Культист дернул Гарольда резким рывком на себя и в сторону, подсекая ногой под коленями. Резким движением, вывернул кисть, отнимая кинжал и приставил его к горлу лежащего на полу торговца. Левая рука Гарольда ковшиком зашла под кинжал, отталкивая его вверх и заходя на место горла. Он правой рукой помог себе столкнуть мужчину и вскочил на ноги.

[Leomhann >>>]

С Ричардом

- Не подходи! Не подходи!
Визг мужчины оглушал, рука, судорожно сжимающая нож, мелко тряслась. Не отрываясь, он смотрел назад, на приближающегося магистра.
- Не подходи! Я убью, убью его!
Циркон перекинул меч в левую руку, перехватывая рукоять. Равнодушно оглядел культиста и Гарольда, не задерживаясь надолго ни на одном из них. Слева, метя зубами в его сапог, метнулась гончая, но была отброшена лозой из тумана.
Гарольд попятился назад, внимательно следя за движениями оккультиста, неожиданная атака полностью вернула его в реальность. Рисковать смысла не было, магистр наверняка знал, что делает.
Мужчина с отчаянным воплем, выставив руку с кинжалом вперед, ринулся на Циркона, пригнувшись и метя михаилиту в живот. От удара магистр ушел полным вольтом, в обратном движении снося голову культисту. Кровь цевкой брызнула из бесстыдно обнаженных артерий, орошая горячим багрянцем все вокруг, пятная рубашку Циркона и оверкот Гарольда. Обезглавленное тело рухнуло грузно, загребая руками в агонии, утопая в быстро стынущем пурпуре. Магистр медленно слизнул кровь с клинка и сплюнул, скривившись.
- Ты знал, что здесь будет? - Спокойно, глядя прямо в глаза Гарольду, спросил он.
- Когда выходил утром из таверны - нет. - Это слово должно было прозвучать первым. Он действительно не знал наверняка, и раз поведения Тоннера не насторожило куда более опытного Вальтера и самих михаилитов, с чего бы ему баламутить воду, опираясь лишь на предположения. - Догадался в лавке у Симса, но не успел вернуться таверну, меня чем-то отравили или околдовали, свалился в прямо в переулке. - Торговец с досадой осмотрел испачканную кровью одежду. - Пришел в себя под вечер, пришлось идти сюда и пытаться помочь хоть чем-то.
Договаривал он уже в пустоту. После первых слов, Циркон, не дослушивая и не дожидаясь пояснений, плавным движением танцора развернулся и скрылся за сгустившимся туманом. Бледный мужчина со вспоротым животом и отрубленной рукой, разбрызгивая алым из обрубка и истекая кровью себе на колени, почти сразу вывалился из серой хмари под ноги Гарольду, заливая новые сапоги. Магистр не оглядывался и не останавливался больше.
Гарольд с облегчением вздохнул, казалось, что в магистре было больше животного, чем в любой гончей. Вспомнился случаи, который произошел с торговцем восемь лет назад на берегу Ладоги. Тогда, пёс тамошнего старосты, сорвавшись с цепи, передушил за ночь тридцать кур, растаскав их по всему двору, но не съев при этом ни одной. Утром, выйдя на улицу хозяин увидел голодного пса, как обычно, ждущего у пустой миски. Конечно, взбешенный староста забил тварь до смерти. Интересно было другое, зачем кобель убивал?
На пол рухнул, заколотый, как поросёнок, трактирщик, Гарольда опять увлекла картина резни. Всё вокруг торговца было, каким-то сверхреальным, наполненным миллиардом деталей. Фигуры людей казались как никогда объёмными, виднелся каждый волос, каждый изгиб одежды, каждая морщинка, каждая ресничка. Неожиданно стало тихо. Трясущийся священник обнял осквернённую фигуру. "Что я здесь делаю?!" Гарольд явно был лишним в храме, он был единственным зрителем, единственным посторонним, который мог увидеть всё сумасшествие и всю абсурдность происходящего. "Как уродливо, и как грязно"! Дерево занялось огнём и несчастный истошно закричал. Гарольду стало невыносимо грустно, именно грустно, казалось, всё плохое и животное, что может было в человечестве, нашло своё отражение в этом сцене. Обезумевший от боли мужчина пытался отпрянуть от горящего бревна, но не мог. В воздухе смешались: металлический запах крови, вонь фекалий и горящей плоти. Берилл, прошествовав через побоище, бросилась в объятья Фламберга. Торговец уже устал удивляться, он вообще безумно устал. Любовь, а разве можно после такого любить? Нет, пёс всегда остаётся псом, даже будучи верен своему хозяину, а бешеного пса рано или поздно забьют до смерти. На пол рухнула Пэнси, несчастная служанка, которая так ему понравилась, не избежала страшной участи. Убийца её с материнской заботой держал на руках ребёнка.
Большинство оккультистов заслужили расправы: Тоннер, священник, Симс, но с раннего детства попавшие под влияние сумасшедших родителей девушки, разве были они виноваты? Гарольд всегда был мягок к девушкам, он редко мог отказать или навредить им, и не раз страдал от этого, взять хотя бы случай с бруксой. А тут столько трупов, столько трупов. Торговцу на мгновение померещилось его собственное тело на полу, в точно такой же рясе как у всех. Вот что получается, когда пинаешь бешеное животное: оно либо погибает в схватке, либо загрызает тебя. Рано или поздно люди научатся бороться с тварями на дорогах и тогда михаилитам не найдётся места, хоть на цепи, хоть на свободе. А сейчас надо было просто относится к ним, как к любой твари, с которой он встречался до этого: не проявлять ни капли страха, не обращать внимания на их превосходство в силе.

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл

3 января 1535 г. Билберри. Церковь.

" А я побуду с леди..." Похоже, что он, сам того не желая, превратился в пастыря девиц. Впрочем, стоило признать, что участвовать в резне было не с руки. Точнее, не с ноги, после короткой пробежки до алтаря нывшей так, что впору было снять сапог и выбросить. Вместе с конечностью. К тому же, оставлять девушку одну среди царящего хаоса действительно было нельзя. Джеймс вздохнул и оперся о стену рядом с Берилл, провожая негодующим взглядом чертова торговца, нагло завладевшего его кинжалом.
Михаилиты были страшными. Глядя на их лица, равнодушные и холодные, на быстрые, очень быстрые, движения, на точные удары мечами, Джеймс охотно верил в россказни, которые слышал часто и на каждом углу. Смех Фламберга, долетевший от центра зала, казался почти безумным. Хотя, разве сам он не был столь же безумен, предвкушая эту бойню и совершенно спокойно сейчас представляя, каким словами описать ее в отчете? Джеймс покосился на тело женщины, уже начавшее коченеть, и пожал плечами. Смерть была частой гостьей в его работе. Настолько частой, что он раскланивался с ней, как со старой знакомой. И сейчас, приветливо кивнув ей, он испытывал странное равнодушие. Его не тронуло даже убийство девочки, хотя сам он никогда... На мгновение Джеймс задумался, смог бы он вот так, на ходу, не задумываясь и не задерживаясь, ребенка? Ответ пришел почти сразу - и он ему не понравился. Да, смог бы. Не без терзаний и метаний, но - смог бы. Он снова покосился на девушку, неподвижно сидевшую на холодном камне пола. Здесь не было крови, адские гончие не совались сюда, опасаясь огонька Вальтера. Но отчего-то казалось, что Берилл покрыта кровью, как и ее Фламберг. Беглая послушница сейчас выглядела гораздо больше жрицей, нежели Кейт Симс. И теперь ее легко можно было представить там, в охваченной безумием и мраком обители. И все же - это тоже не смущало и не волновало его.
Когда полыхнул крест, а вместе с ним - и отец Августин, приникший к оскверненному распятию в страстном объятии, Джеймс отвернулся. Аутодафе - слишком страшная, слишком жестокая расплата за грехи. Страшная именно тем, что кровь не льется здесь рекой. К потокам крови можно привыкнуть, можно не слышать предсмертных хрипов и не замечать мольбы в глазах. Но с сожжением смириться было сложно. По церкви плыл запах благовоний и жареного мяса, истошно кричал священник и в крике его слышалась страсть. Берилл, не взирая на попытки остановить ее, шла к своему Фламбергу. Страшной, размеренной походкой, точно это не она оскальзывалась на крови и льду босыми ногами. Точно шла она не среди мертвецов, а между придворными, почтительно склоняющимися перед ней. Контраст с милой, улыбчивой девушкой был столь разителен, что Джеймс закрыл глаза. Открыл их он, на свою беду, через несколько мгновений. Пара целовалась, стоя в луже крови. И, кажется, сейчас они были собой. Монстрами, тварями из этих чертовых бестиариев, не прикрывающимися вуалями благопристойности. Магистр, стоящий чуть поодаль с ужасающим, жутким одобрением поглядывал на них, меланхолично баюкая младенца в руках. И это тоже было... страшно. Зверь, только что хладнокровно заколовший Пэнси, бережно и даже ласково держал ребенка, мать которого он убил тоже. И ласково трепал холку рыже-подпалой Девоны, вьющейся у его ног с восторгом и привизгиваниями. Уж точно было кошмарным то, что Фламберг снял ботинки с той, что когда-то называли Анастасией - и отдал Берилл. Страшная, кровавая забота... Впрочем, иногда монстры оказываются человечнее людей. И Джеймс, соблюдая приличия, опустил глаза. Так, как сделал бы это при виде любой другой милующейся пары.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон де Три и Эмма Фицалан


4 января 1535 г. Билберри. "Зеленый Грифон", граница между светом и светом
пятница. убывающий полумесяц.

Отсутствие света. Тишина. Нет вкуса, и лишь запах можжевельника обвивает, крошится, переливается над головой, под ногами, вокруг. Всё как было, всё как есть, всё как будет: так, не совсем так и наоборот тоже.
В темноте расцвёл нежно-сиреневый всполох и жарким дыханием прильнул к шёлку, промял его до кожи, обжёг и одновременно выстудил всходами алых маков под душистыми гроздьями акации. Белые и жёлтые лепестки нависли, закружились в весёлом вихре холодных - но таких горячих - нот мяты, еле заметных, тоненьких, готовых в любой момент исчезнуть.
Пятнистыми змеями, пытаясь поймать, опутать, свернулись где-то внизу шнуры; хрустнули под ногой жёсткие, как у насекомых, крылья корсета. Раскинулась озером юбка. Невесомо опали, закрыв собой пальцы ног, зелёные рукава. Они никак не могли улечься спокойно, и касание длилось, отдавалось запахом земли, тяжёлым, оттенком корицы и сладостью крови. От него горела кожа, и жар поднимался выше, от тонких лодыжек к...
"Жаль..."
...небу -
"Это был хороший нож".
...в которое возносится, вонзается языками пламени крик -
Нет вопроса, не нужен ответ. Только жест, прикосновение к губам, векам.
Откуда-то полились капелью нежные, еле слышные звуки лютни, пробиваясь через высокий потолок, протискиваясь в щели под дверью, в ставнях, и мир внезапно сузился ещё больше, до дыхания, под которым плавился шёлк рубашки, до запаха сирени и ириса, до длинных, по пояс, волос.
"Джеймс"
Благодарность. Безумный бег. Бренчание. Бытие. Синее с красным и светло-карие, до вобравшего солнечный свет янтаря, глаза. Мир стал ещё теснее, оставляя только ладан и мирру, горьких братьев смерти и веры.
Ладони скользили, всё быстрее, обжигаясь на иглах, задерживаясь на складках, путаясь во влажных прядях. Бешено билось под пальцами - в пальцах - сердце, жаворонком рвалось на волю, в это небо, полное синей, светлой темноты с привкусом шоколада. Стремилось закрыться в этой тьме, пахнущей древесно-пряно. Пальцы путались, играли с ягодами пуговиц, не спеша - торопились, опаздывали - и успевали. Цаплей над водой упал на пол белоснежный лен, жарко полыхнуло коралловым, отражаясь от серебра вышивки. Вздохом, стоном отзывалась музыка, переплетаясь с привкусом железа и горькой сладостью дыма на губах. И - досадой. Непрошенными аккордами в эту тихую мелодию полутьмы ворвались метель и тоска, приправленная скорбью, ровное, тихое пламя, остро пахнущее молоком, сумятица и хаос. Ворвались, закружились, заставляя с досадой топнуть ногой по льду пола, отогнать нежеланных гостей - и тут же забыть о них, жадно прижимаясь губами к прогретой солнцем коре, к рубцам, купаясь в жарком свете, утопая во тьме. И эхом, обломком чувства, трактирным огоньком во вьюге

шелковая белизна
снег жадно слушает журчание ручьев
и море

Движения - словно танец, короткие, сорванные, после них тает тепло, оставляя холод и снова - жар и отраженье -
Кожи в коже, белого к белому, розового к белому, и вспышки голубого, сияние кораллов, нити - как кровь по полу - алого, и везде - запах, но почему-то уже не можжевельника, а иной - пьянящий, терпкий, изысканный до простоты, до свободы.
Ближе, плотнее, снова, болью в шее, плече, и ладони скользят там, где нет уже шёлка, где нет пуговиц и тем более - нет льна, потому что волны рук, и волосы - как на алтаре, и два оторванных крыла - на волнах, лестницей, восходящей вниз, спускающейся вверх.

"Прости"
И стихла музыка, дрогнув напоследок струной. Комната сжалась - и раскинулась вширь, открываясь кругу неба. Рукава... нет, трава щекотала ноги, подбиралась к коленям, вьюнки ласково касались бёдер и
Солнце грело спину, но за пределами круга не было ничего, кроме них. Белёсые формы нависали - и никак не могли коснуться. Вздымались горами ввысь - и не могли закрыть солнца. И тогда они просто встали - и просто смотрели, а дела до них не было никакого. И круг травы, ровный, зелёный в ярких пятнах, опрокинулся монетой

Руки были повсюду, жадные, ищущие. Они перекликаются с губами, и охваченная судорожным жаром кожа, казалось, стала чувствительней, почти обретя высшую силу воспарения, словно лёгкий пар, словно искры. Она впитывала нектар жизни, посылаемый солнцем. И эта странная, мятежная, пламенеющая жизнь открытого пространства проникала через поры, пронизывая и прожигая плоть, пока все тело не превращалось в угли, а душа будто сама вылетала из своей оболочки. Ладони складываются молитвенно у груди, но чувствуют тонкий полумесяц спины, клетку длинных волос, в которых так легко потеряться, запутаться, остановиться, хотя останавливаться нельзя. В последний раз разобрать непослушные пряди, вьющиеся смешными колечками на концах, освободить от них шею. Губами почувствовать лихорадочное, жаркое биение сердца там, где упрямый локон упал на ключицу, щекой - укол игл, безмолвный живой огонь, которым дышало средоточие ночи, похожий на злобу и, быть может, сродни ей, медленно ведущий к краю пропасти, порой замедляя шаг, порой отступая, не касаясь ногами - пола? - травы? - чего-то? - да и был ли он? Жар послушно растворялся в волнах, плещущих о песок, улетал на крыльях ветра, унося вслед за собой блаженное смущение. Время торопилось, текло песком сквозь пальцы - и неспешно скручивалось в спирали, что внутри звезд.

"Почему ты?.."
Вопрос, на который может ответить только взгляд, опрокидывается вниз, сквозь звенящую траву, через землю, и свет на мгновение гаснет, оставляя и не свет, не тьму, а их отсутствие. Покой, в котором нет движения, а только его желание, длится, перекручиваясь вместе с пространством, пока мир не открывается снова в

Поцелуй растекается ядом, вызывает дрожь. Забыть обо всем, слушая не слышать полный вечной истомы вздох моря - свой вздох. Ветер подхватывает крылья, порывом отбрасывает на шуршащую листву, усыпанную хвойными иглами землю, путается в волосах, переплетая локоны ландышами, подснежниками и жемчугом - и тут же мгновенной вспышкой тоски срывает цветы, унося прочь, смешивая с гроздями рдяной до боли калины. Безлунно-бездонно, вишнево-сиренево слышится соловьиная тишина с привкусом воска и молитвы. В ней легко утонуть, захлебываясь вкусом яблока и шепотом-шелестом.

Предвечное, где нет взгляда и нет голоса, а только мерный шум моря, смех ветра, ворчание старой земли и жар солнца, которое ещё не знает о том, как хрупки люди - впрочем, людей здесь нет, и даже призраки уносятся за горизонт, края которого загибаются вверх, обволакивая пылающее сердце. И над шумом гигантского водоворота, там, где сходятся течения, парит стук сердца. И взмах крыльев, потому что
"Как тебе такая жизнь?"

Солоноватой горечью на губах отдавалась роса, стекая по щекам к пшеничному золоту, к шуму липы, к кипенной белизне черемухи. Зарницами наполняло январское небо безумное дыхание истовых ветров, его границы трепетали зыбким полуденным маревом над зеленью луга и камнями, лилиями и дубом, в огне плавились цвета, запахи, вкусы. Они смешивались причудливыми химерами, порывами жадного сознания. Расцветали яркими, пестрыми хризантемами, увядающими только для того, чтобы в прозрачности воды восходом луны вспыхнули новые.

Каждый взмах опускает всё ниже, всё быстрее, пока брызги воды, как капли пота
"Я"
И свет завернулся в себя, оставляя не тьму, а её отсутствие
стоном

"Теперь ты оставишь меня на обочине?"
"Обязательно. Утром"

[Хельга >>>]

+Лео, Спектр и Рич

Джеймс Клайвелл

4 января 1535 г. Раннее, очень ранее, утро.
Билберри. "Зеленый Грифон"
пятница. убывающий полумесяц.


Лениво перебирая струны в вольте, Джеймс устроился в опустевшей таверне. То ли ванна взбодрила его, то ли сказывалось напряжение минувшего дня, но спать совершенно не хотелось. Наверху изредка вскрикивал младенец, поскрипывали половицы пола, ворчала на кухне заспанная кухарка. Мысли вяло, нехотя ворочались, переползали тараканами в голове. Третий хор ощутимо провисал под пальцами, заставляя все время подкручивать колок, затем - настраивать инструмент и это, отчего-то, не раздражало, а напротив - отвлекало от мыслей, упорно возвращающих в события в церкви, заставляющих планировать завтра. Точнее, уже сегодня. Джеймс глянул в окно, где молчала ночь, черным бархатом накрывшая Билберри, и вздохнул. Мотет этот назывался "Вечер над замком" и написал его герцог Гильом, дед своенравной Алиенор Аквитанской...
Барсук появился в Грифоне спустя почти час, значительно позже того, как Фламберг увёл Берилл наверх, а чёртов торговец проследовал в свою комнатку и затих. Открывал дверь северянин неожиданно долго, но стоило ему войти, констебль понял, почему: тот был нагружен не хуже иного ярла, вернувшегося из удачного похода. С плеча свисало неведомо где найденное платье Эммы с передником поверх, руки оттягивал небольшой, но, судя по вздувшимся мускулам, весьма увесистый ящичек, а подмышкой торчала странная, очень узкая, золочёная с красными камнями рукоять полуторного меча без ножен, зато с аляповатыми и даже по виду плохо приваренными накладками на первой трети лезвия.
Оказавшись внутри, Вальтер помедлил, пытаясь решить, как бы при всём этом закрыть за собой дверь, но потом подцепил петлю рукоятью меча и потянул.
Подойдя к констеблю, он опустил на помост звякнувший ящичек, прислонил рядом меч, аккуратно сложил платье на ближайшем столе и со вздохом облегчения уселся в ногах новоиспечённого менестреля. Какое-то время он молчал, глядя на догоравшие в камине дрова, потом вздохнул снова, глубоко, полной грудью.
- Джесс, значит, с парнишкой одним была, из наёмников. Ну, его-то я просто вышвырнул, конечно, хотя пришлось слегка прибить - уж очень драться хотел. Штаны натянуть не успел, а всё туда же... молодёжь.
- Жаль, - Джеймс слез с неудобного, шаткого табурета, с которого согнал менестреля и, не выпуская лютни из рук, уселся рядом, - не люблю, когда остаются те, кто могут подать жалобу.
Он окинул глазами Вальтера - и снова промолчал, как промолчал в церкви при виде мародерствующего Брайнса. Ну, с чертовым торговцем он поговорит утром, а сейчас... Пальцы брызнули по струнам, а Джеймс подивился своей внезапно вспыхнувшей любви к музыке. Лютню он не брал в руки с тех пор, как умерла Дейзи. И, выходит, что зря. Струны пели под руками, выпевали его тоску в томных песнях счастливого Лангедока, он радовался и грустил вслед за мелодией, и скорбь отступала.
- Там для меня что-то есть? - Поинтересовался он, не прекращая играть. - В доме Джесс?
Вообще, это дело стоило передать Фостеру... Но законник, просмотревший у себя под носом секту чернокнижников и допустивший резню... Да и чертова цепь старшего давила на плечи, даже будучи спрятанной в сумке.
Сверху, в сопровождении гончей, спустился Бойд, успевший не только смыть с себя кровь, но и побриться. В одной руке он нес корзинку с недовольно кряхтящим младенцем, в другой - седельную сумку. Он уселся на стул поближе к помосту и водрузил импровизированную люльку на стол. Распеленутый ребенок засучил ножками, одетыми в синие штанишки, загулил, но не заплакал. В седельной сумке обнаружились инструменты для чистки и магистр, уперев меч в пол, с жутковатой методичностью принялся счищать кровь с клинка.
- Не спится, - пояснил он, - и Жак каждый час есть просит.
Вальтер, не глядя на магистра, развернул сундучок к Клайвеллу и откинул крышку. Когда-то она запиралась на замок, но сейчас верхней дужки не было вовсе, а нижняя выглядела перекрученной. Внутри в каминных отсветах тускло блеснуло золото. Северянин запустил руку в ящик, и сквозь пальцы потекли, цепляясь друг за друга застёжками тяжелые броши, зазвенели кольца - с печатками. Часть украшений уже начала покрываться патиной.
- Я-то гербов не знаю, но, думаю, не в соседней лавке их покупали. Это уж сами разбирайтесь. Когда я люк в подпол-то взломал, там много всего нашлось, как в пещере этого... из Персии, с разбойниками который. Ну и атам её тоже, конечно, Рыжей. Видать, гости важнее мессы, ну да что теперь говорить. Вот, ещё принёс, не удержался...
Северянин осторожно, словно боясь сломать, взял меч и протянул констеблю.
- Там ещё кольчуга была странная, с красивой синей каёмкой по рукавам, но об неё и платье порвать можно было, не стал уж.
- Забавный меч, - хмыкнул Джеймс, не выражая желания брать его в руки, - рукоять как под женскую руку, а клинок - нормальный. Но... не важно. Думаю, его можно продать какому-нибудь идиоту. Любопытно, сколько их таких, как Джесс, кто не дошел?
Он тоскливо вздохнул и посмотрел на сундучок. Перстней с гербами было много. Очень много. Некоторые принадлежали знатным фамилиям, иные - вовсе неизвестным. Такое количество пропавших людей скрыть было невозможно. Что же, сестра Делис была права - слишком много ошибок. С Фостером нужно было говорить прямо сейчас, не утром. Но... не хотелось.
Циркон отложил меч и мягко подошел к сундучку с кольцами. Долго рыться ему там не пришлось, он с удивлением извлек потускневший перстень и показал его констеблю. Печатка перстня была разделена на четыре части. И на этом гербовом поле взмахивал лапами геральдический леопард против креста тамплиеров.
- С вашего позволения, Джеймс, я это передам... наследнику.
Не дожидаясь согласия, он повернулся к решившему хныкать младенцу и взял его на руки. В седельной сумке оказался еще и рожок с молоком; ребенок утих, сладко причмокивая, пуская белые пузыри в углах губ.
- Да...
Положив меч обратно, Вальтер замер, наклонил голову, словно к чему-то прислушиваясь, потом мягко улыбнулся и снова склонился к сундучку. Какое-то время слышался только мягкий звон, на удивление приятно вплетавшийся в звуки лютни.
- Вот это, признаться, я бы предложил для госпожи Берилл... отложить. Носить, наверное, не станет, но... - он пожал плечами, будто всё и так было понятно. На ладони лежал тяжёлый старый золотой торк - сплетённая из толстой проволоки нашейная гривна. На массивных буграх ещё можно было различить полустёртые символы: звёзды со вписанными в них завитками, перемежающиеся тройными трилистниками. - Подходит, нет?
- Берилл - подходит. Но носить действительно не будет. И не потому, что не понравится.
Бойд уложил младенца себе на колени и потрепал гончую за холку, вздохнув.

[Leomhann >>>]

Хель, Рич, Спектр и чуть я

Темной жрице Берилл эта вещица, без сомнения, подходила. Беглой послушнице, леди Эмме - нет. Джеймс улыбнулся двойственности девушки и на мгновение задумался о том, что михаилиты - оба - тоже были своими собственными двойниками.
- А еще мне любопытно, - певуче и задумчиво произнес он, - какого черта Брайнс явился на мессу с такими словами? "Извините за опоздание"... Сходить, глянуть, что у него в комнатушке творится, что ли? Авось, атам завалялся...
Северянин вдумчиво кивнул.
- А как же. Конечно, завалялся. Металлический, с мехом ещё. Прикупил он его тут, по случаю, чужой. Прежнюю хозяйку-то, Тоннер говорил, дьявол унёс не так давно.
- Вот trusdar, - магистр убрал заснувшего малыша в корзинку, заботливо прикрыв одеяльцем. - Жаль, что не убил его. Блаженны нищие духом...
В голосе Бойда слышалось сомнение, приправленное изрядной долей сожаления.
Дверь каморки с лёгким скрипом открылась, и из темноты не спеша вышел сонный торговец.
- Здравствуйте. - Он подавил зевок и направился на кухню.
"Выманился-таки". Джеймс порадовался зло, с оттенком ехидности, провожая взглядом чертова торговца.
- Прикупил, значит? - Пальцы запнулись о провисшую струну, прервали мелодию.
Вальтер, с некоторым сожалением глядя вслед Брайнсу, пожал плечами.
- Из нида слова не выкинешь, да только думаю я, ничего это. И увидел он такую штуку впервые, так я думаю, иначе обращался бы иначе. И обращаться, получается, не умеет. Только деньги отдал, так-то.
- Скажите, магистр, а как у вас наказывают воспитанников за глупость?
Лениво текла мелодия, вслед за ней лениво текли слова. Возиться с Брайнсом не хотелось. Хотя, только за атам чертова торговца можно было закрыть в подземельях Тайберна до конца его дней.
- У нас глупых первый же тракт наказывает. За редким исключением... - Магистр пожал плечами, но фразу заканчивать не стал, не считая нужным. Что происходит с неглупыми - сегодня видели все. - Хотя, признаться, я бы тоже поучил. Почти, как в Ордене.
- Пожалуй, уступлю вам эту честь.
Лютня мягко легла на помост, а Джеймс блаженно вытянул ногу вперед, улыбнувшись.
- Разве я могу вас лишить такого удовольствия, Джеймс? - Бойд со смешком вздохнул и покачал головой. - Я уж после. Ночь еще молода...
- Только, он мне нужен, - мягко заметил Вальтер, не меняя позы, - способным ехать дальше. Несмотря на это проклятое опоздание и несмотря на его проклятое спокойствие там, в церкви. На атам этот. На странности.
Гарольд вышел из кухни и направился в каморку, на ходу хлеща вино из бутылки. Было видно, что торговец только что умылся и побрился.
- Мистер Брайнс! Я надеюсь, вы не избегаете нашей приятной компании?
Голос магистра был по-кошачьи вкрадчив и любезен, лицо - безмятежно и озарено мягкой улыбкой.
- Нет, что вы, я просто захотел напиться. - Спокойно ответил торговец. Он слегка повёл бутылкой в руке, словно оценивая: много ли вина осталось.
- Напиться - это замечательно, - радостно согласился Джеймс, тоном, за малым уступающим магистру. - Что ж вы не делитесь, мистер Брайнс? Нехорошо...
Он тяжело поднялся на ноги, подбирая лютню, и прошел к столику с младенцем, бережно укладывая инструмент рядом. Ситуация не была забавной, но отчего-то забавляла.
Гарольд пожал плечами.
- Вальтер, господин магистр, вам принести?
Северянин мотнул головой.
- Нет. Я успел ещё там. У Джесс.
Циркон, казалось, развалился на стуле еще вальяжнее, чуть наклонив голову на бок. Магистр выглядел настолько довольным, что снова-таки казался котом у миски со сливками.
- Принести, - согласился он, - но позже, позже. Подите сюда, мистер Брайнс, мы желаем поговорить с вами о вопросах, которые могут касаться дел Ордена.
Делами Ордена михаилит, похоже, объяснял все на свете. Примерно также как он сам, констебль Бермондси, частенько прибегал к мнениям и желаниям короны, не советуясь с оной совершенно. Джеймс улыбнулся, открыто, дружески, адресуя улыбку всем - и никому, и оперся на спинку стула.
Циркон подцепил носком сапога стул и отодвинул его от стола, радушно указывая на него рукой Брайнсу.
Торговец с видимым сожаление посмотрел на ещё не пустую бутылку, подошел к компании и уселся на предложенное место.
- Зря вы спешите, вино действительно хорошее. - Слегка расстроенным, но дружелюбным тоном заметил он.
- А мы никуда и не спешим, - проникновенно заверил его Джеймс, ногой вышибая стул из-под торговца.
Гарольд плюхнулся на пол, приложив все силы, чтобы не пролить ни капли вина.
- Ой! - Заботливо отреагировал Циркон, ногой выдвигая следующий стул. - Вы упали. Да... Стулья нынче ненадежны. Присаживайтесь, мистер Брайнс, присаживайтесь. Продолжим беседу.
Гарольд недовольно посмотрел на констебля.
- А если бы я разлил вино? Кухарка, к вашему сведенью, может больше и не дать.
- Это было бы крайне печально, мистер Брайнс, - поцокал языком Джеймс, ласково наблюдая за поднимающимся торговцем. - Разлить вино - это, пожалуй, страшное преступление...
- Это, конечно, не женщин да детей убийство, но тоже неприятно. - спокойно добавил торговец, ставя бутылку на пол и отряхивая новую одежду.
- Хм-м...- казалось, Циркон искренне задумался, безмятежно покачивая ногой, закинутой на подлокотник стула, - что-то не припомню я там ни женщин, ни детей. Ты мне вот что скажи лучше, tolla-thon, ты зачем на мессу так влетел, mo chreach, да еще и с такими словами?

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд повернулся к магистру и так же спокойно продолжил.
- На мессу я влетел, потому что ничего, что можно было бы поджечь, снаружи не нашел, а псов, хотя бы часть, надо было выманить. Они неудобно прижали вас к стене. - Он пошел к соседнему столу и взял стул, усевшись на него, на заметном расстоянии от констебля, торговец продолжил.
- Слова я подобрал, на мой взгляд смешные, учитывая, что Симс намекал мне учавствовать в мессе.
- Слышишь, Девона? - Черно-подпалая гончая вскинула голову, преданно заглядывая в глаза магистру. - Ты нас к стене неудобно прижала, говорят. Спаситель мира, ith mo chac, защитник обиженных и угнетенных.
Стул из-под Брайнса унесло будто порывом ветра, а магистр встал на ноги и своей обычной походкой бесшумно протанцевал к торговцу.
- Ты понимаешь, гаденыш, что иногда лучше вообще не совать нос, куда не просят, даже если звали? - печально поинтересовался он. - И бояться иногда лучше вовремя. Я ж тебя чуть не зарубил. И не в последнюю очередь - за то, что ты вмешался раньше нужного и вынудил нас довольствоваться жалкой подачкой Сил. Ладно, - он тяжело вздохнул и протянул руку, предлагая помощь, - Джеймс, наверное, согласится тебя не душить. Вставай.
Гарольд молча подал руку.
- Все планы нарушил, засранец, - пожаловался Циркон в пространство, помогая подняться торговцу на ноги, - а атам-то тебе зачем, co-sheòrsach?
- Verp... - Проворчал про себя торговец, поднимая бутылку. - Не каждый день можно увидеть, а тем более подержать такую вещь.
- Неправильный ответ. Попробуй еще раз.
Дружелюбия в голосе магистра прибавилось, но взгляд изменился, стал почти равнодушным.
- Когда я прикоснулся к атаму, я почувствовал какой-то образ в нём, - торговец, казалось, говорил сам с собой - только ради этого образа и стоило купить кусок металла.
- Зачем же ты бяку голыми руками брал, amadan? - Задумчиво поинтересовался Циркон. Судя по тону, этот вопрос задавался по сто раз за день юным воспитанникам и уже изрядно поднадоел.
Гарольд на мгновение задумался, как будто вопрос показался ему странным.
- Ну, собственно, чтобы посмотреть, что получиться.
- Молодец, - искренне похвалил его Циркон, возвращаясь к столу и принимаясь покачивать начавшего ворочаться младенца, - всегда так и поступай. Авось, когда-нибудь оторвет руку... Или голову.
- Меня другой вопрос волнует: зачем что-то поджигать было пытаться? - Вмешался Джеймс. - Этак и город спалить недолго.
Утерпеть было сложно, уж больно забавно-дурацкие ответы получал на свои вопросы магистр.
- Мне был нужен Вальтер, а не город - так же просто ответил торговец. - тем более зима, вряд ли бы пожар распространился.
- И о Силе совсем ничего не знает, - посетовал Циркон недовольно загулившему младенцу, - верно, leanabh? Так кто же тогда убийца женщин и детей, а мистер Брайнс?
- Очевидно, не я. - Пожал плечами торговец. - Я никого не убивал и не хотел убивать.
- Дело времени, - пообещал ему Джеймс, беря в руки лютню, - с таким-то подходом.
Снова полилась мелодия, правда, для удобства пришлось поставить ногу на стул и подосадовать на кровь, впитавшуюся в новый сапог. Трубадуры Тулузы знали свое дело и плавный, чувственный мотив развеял нотки жути, навеянные чертовым торговцем. И все же, людей в комнате не было. Были чудовища и чертов торговец, готовый ради своей цели сжечь город, не задумываясь о собственной безопасности и безопасности Хродгейра, только что спасшего его от тюрьмы.
Торговец хотел было что-то сказать, но остановился, вслушиваясь в мелодию. Через пару мгновений он встал и пошел на кухню. Вернувшись, Гарольд аккуратно поставил на стол полную бутылку вина и два стакана, вопросительно посмотрел на констебля.
Джеймс молча кивнул на бутылку, предлагая разливать, пальцы с силой брызнули по струнам. Музыка вспыхнула ярко, огненно, взмыла к потолку, разлилась по таверне, покрывая патиной людей и нелюдей, заполняя пустоту.
Торговец осторожно, не взбалтывая, налил вина в обе кружки, одну поставил перед магистром, другую перед констеблем, сам дотянулся до полупустой бутылки.
Магистр улыбнулся, обозначая благодарность, но кружку не взял. Рожок из седельной сумки был сунут раскричавшемуся младенцу, а Девона, положившая массивную голову ему на колени, удостоилась поглаживания.
Гарольд пожал плечами, уселся на стул и сделал глоток.
- И ещё, господин констебль, могу я взять лошадь Тоннера? Бывший хозяин сейчас не в состоянии торговаться, а из города я бы хотел уехать, опасаюсь ещё одной встречи с бруксой.
- Боюсь, очаровательная госпожа сочла тебя невкусным, - проворковал Циркон, улыбаясь ребенку, - да и не доедают они обычно. Коль уж отпустила. И куда же ты дальше? Не то, чтобы мне было интересно, но так, чтоб не встречаться...
- В Эссекс, - Гарольд искренне улыбнулся - вы меня, право слово, обнадёжили, но я бы всё равно предпочёл поскорее уехать.
- Вальтер, - Джеймс оборвал игру, ставя лютню на стул, - я думаю, корона может выделить вам лично лошадь в благодарность за помощь при уничтожении ковена чернокнижников и еретиков. Кроме тех, что с тавром, разумеется.
- Корона небывало щедра, - с серьёзным видом кивнул северянин. - Я непременно воспользуюсь. У Тоннера, помню, было несколько таких лошадок, недурных, вполне себе недурных. Может, даже хороших.
Торговец с облегчением вздохнул.
- Спасибо. - Он поднялся. - Вальтер, завтра, если ты не против, всё обсудим.
Швед кивнул и тут же зевнул, прикрыв рот ладонью.

И без того опустевшая таверна наполнилась пустотой звенящей. Поднялся к себе магистр, уполз в свою каморку чертов торговец, да и Хродгейр куда-то исчез. За окном светало, но сон все еще не шел. Да и был ли смысл? С утра пораньше идти к Фостеру, вести его в церковь и в дом Джесс, описывать лошадей на конюшне... Хорошо, если работа закончится к полудню. И все же, было жаль, что этот суматошный вечер закончился. Знакомства, сложившиеся в подобных ситуациях, всегда были самыми крепкими. Ощущение общности, причастности, тесного круга не покидало Джеймса все это время, даже чертов торговец уже не казался таким уж раздражающим. Да, он глупил, но... уже не так прорывал собой ткань бытия. А может быть, Джеймс просто устал.

[Leomhann >>>]

Раймон де Три и Эмма Фицалан

4 января 1535 г. Билберри. "Зеленый Грифон", утро
пятница. убывающий полумесяц.


Проснулась Эмма от озноба, сотрясающего тело так крупно и часто, что было удивительно, как она вообще лежит. Не согревали даже объятия Раймона. Было ли дело в том, что комната выстудилась до пара изо рта, или же - в событиях вчерашней ночи, но выбираться из-под одеяло не хотелось, хоть теплее под ним и не было. На теле еще горели его поцелуи, нежно скользили руки - и эти прикосновения стирали воспоминания о других, чужих, раздевающих ее, обеспамятевшую, укладывающих на холодный до ломоты в спине камень. Отец Августин истекал вожделением, захлебывался им, барахтался и тонул, не в силах справиться, но, все же, ждал и предвкушал. Остальные - смотрели и одобряли. Одобряли ее, как жертву, наслаждались своей мощью и - предвкушали тоже. А затем повеяло можжевельником, запах этот перекрывал даже возникший образ змеи-медянки, даже метель, даже пламя свечи. Раймон был зол - и он был рядом. И мир вокруг перестал существовать задолго до... Чувствуя, как жар поднимается в теле, а щеки начинают полыхать смущением, Эмма спрятала лицо в подушке, приглушая легкой болью внизу живота непрошеные ощущения. Знобить, меж тем, меньше не стало. Некоторое время она просто лежала, размышляя, стоит ли встать и разжечь камин, но с силами - да и с мыслями - не собралась. Свернувшись клубком под теплым его боком, вздрагивая от холода, она снова погрузилась в дрему, похожую на забытье.

[Ричард Коркин >>>]

со всеми
Общая ветка

4 января 1535 г. Билберри. Раннее утро.
пятница. убывающий полумесяц.

Таверна была непривычно пуста. Не суетилась проворная служанка Пэнси, не гудел добродушным баском Тоннер, из общего зала лишь раздавалась всхлипывания женщины да спокойный голос магистра, перемежаемый недовольным кряхтением ребенка. Даже звона посуды и шороха метлы по полу слышно не было. Однако же, в щель под дверью тянуло каминным теплом и прохладой открытых окон, пряно пахло готовящимся поссетом.
Торговец поёжился, за ночь каморка совсем остыла. В таверне было по-уютному тихо и безлюдно, едва верилось, что этот покой был хоть как-то связан со вчерашней бойней. Гарольд с трудом поднялся и, потягиваясь, вышел в зал.
Циркон, казалось, танцевал. Одетый в простую белую рубашку, развязанную на груди, простые же штаны, босиком, он тихо, но быстро переступал по дощатому полу, расчищенному от столов и стульев, держа в руках меч. Выпады, финты сыпались в воздух друг за другом, чередуясь с нырками, уклонами и разворотами,рыдающая женщина смотрела на это с ужасом и скорбью. Младенец в корзинке довольно гулил и сучил ножками под присмотром Девоны.
- Нет, миссис Тоннер, - чуть сбив дыхание, отвечал магистр, - Орден ничем вам помочь не может. Ваш муж умер как чернокнижник и еретик, велением короны.
- Но... - низенькая, коренастая женщина горестно вскрикнула и замолчала, прижав руки к груди. Пару мгновений она смотрела на михаилита, а затем пошла на кухню, откуда раздались рыдания.
Таверна чем-то походила на городок, переживший эпидемию или пожар. Трагедия оставила Гарольда безучастным, куда больше его заинтересовала тренировка михаилита. Он с неподдельным интересом следил за движениями магистра. Светлая картина тренировки накладывалась на воспоминания о вчерашней резне, и движения меча полностью совпадали.
- Доброе утро, - торговец подошел к одному из столиков и отодвинул стул. Михаилит, конечно, был ещё тем мясником, но управляться с мечом на том же уровне Гарольд бы не отказался. В целом, как показал вчерашний день, умения колдовать и правильно двигаться были не столь далеки друг от друга.
- Доброе,- кивнул магистр, без жалости рассекая горизонтальным ударом воздух, - фехтуешь?
- Да, но до вас мне, как до луны, - ответил торговец, увлечённо наблюдая за очередным выпадом. Захотелось попробовать самому. - Как вы не теряете темп после удара?
- Это La Destreza, - пожал плечами магистр, отмахиваясь от него мечом в финте с разворотом, - держи меч правильно, ставь ногу правильно, думай верно и используй inertia.
- Вы позволите? - Торговец быстро сходил за мечом, вернувшись, встал в "быка".
- Хм, - Циркон опустил меч, встряхнулся, - рубашку, сапоги и чулки снимай. Воинское правило исполняется в гармонии с собой и миром. Ничего не должно мешать.
Он подал пример, скидывая свою. Грудь его пересекал длинный косой рубец, руки и плечи, живот были сплошь покрыты шрамами, образуя причудливый узор. Они нарушали и татуировку вайдой на спине, рассекая древо жизни на части, ломаные осколки.
Гарольд отложил меч и начал скидывать одежду на стул. Он уже забыл многие элементарные вещи, в том числе то, что тренироваться принято почти без одежды, чтобы почувствовать единение с миром и не вытащить из рукава камень. Закончив, торговец взял меч и занял прежнюю позицию.
Магистр уложился в два быстрых шага и три коротких удара: справа-слева снизу, после которых меч Гарольда улетел в под ближайший стол, и вертикальный. Меч Циркона замер у плеча торговца и оцарапал ухо.
Торговец, совсем не замечая царапины, слегка улыбнулся. Именно так оно и должно было работать, казалось, что вместе с мечом ему оторвало пальцы. Он молча поднял меч и вернулся к михаилиту
Бранные утехи прервал констебль. Он был мрачен, и это отчетливо читалось на лице.
- Забавляетесь? - Угрюмо поинтересовался он, - а там родственнички... скорбящие. Все утро отбиваюсь.
Торговец слегка улыбнулся искренней досаде констебля. Несчастный, небось, был чуть ли не готов бежать из города, родни - то у погибших явно было немало.
Циркон опустил меч и тяжело вздохнул. Ответил он, уже надевая рубашку, спокойно и даже немного беспечно:
- Ожидаемо. Родню-то не вырежешь.
Ворвавшаяся в таверну растрепанная, заплаканная женщина придала последним его словам ноту сожаления. Одетая в простое платье и полосатый передник, она, кажется, так и бежала по улице - простоволосой и босой. С отчаянием, скорбью и диким ужасом на лице, она отшатнулась от торговца с мечом, испуганно глянула на констебля и истерично, вцепившись в волосы руками, спросила:
- Где он, этот мясник?
Гарольд отпрянул, чтобы ненароком не поранить буйную вдову.
- Который? - Осведомился Клайвелл, устало садясь на стул.
- Убивший моего мужа, - женщина, зарыдав, осела на пол,- отрубивший ему голову, точно это была капуста на грядке! Я нашла его там, справа от алтаря, эти жуткие собаки изорвали его всего, утащили его бедную, милую головушку...
"Бедный констебль, к обеду таких должно было собраться не меньше десяти", - позлорадствовал Гарольд. Что поделать, придётся каждой объяснять, что её мужа, брата, сына убили не от скуки, а за черную ересь. Гарольд бесстрастно взглянул на заплаканную женщину. А потом ещё долго убеждать, что Джон или Майк, или Джеймс могли совершить что-то подобное.
- Там этих кочанов... - негодующе проворчал под нос констебль, - поди, разбери, кто чей срубил.

Сообщение отредактировал Ричард Коркин - 23-03-2018, 6:40

[Leomhann >>>]

со всеми

Усилившиеся рыдания, перемежаемые причитаниями, были ему ответом.
Торговец вздохнул. Тренировка, в лучшем случае, откладывалась. Оставалось только надеяться, что констебль вместе со всеми вдовами города решит переместиться в другое место. Он натянул штаны и рубашку, в зале становилось людно, а что важнее - прохладно.
Фламберг спускался по лестнице медленно, тяжело ступая на ступеньки. Чисто выбритое лицо, холёное, надменное, портили только темные тени под глазами, из-за чего михаилит походил если на аристократа, то из тех, которые держат замки на границе и, в общем, мало отличаются поведением от разбойников. Одежда, впрочем, выглядела побогаче, чем у иных порубежных баронов: из-под чёрного колета тиснёной кожи виднелись покрытые золотым шитьём воротник и рукава белоснежной рубашки. Потёртая рукоять рыцарского меча на поясе тоже словно спорила с новеньким, дорогим даже на вид кинжалом, висевшим справа.
Берилл, осторожно и чуть скованно идущая с ним под руку, выглядела столь же противоречиво. Зелёное, расшитое золотом платье с длинными рукавами подчёркивало бледность девушки, оттеняемую лишь лихорадочным румянцем. Тяжёлая коса, короной уложенная вокруг лба, оттягивала голову назад, отчего вид у лекарки был горделивый.
Охватив взглядом сцену, Фламберг кивнул Циркону, констеблю. Женщина внимания не удостоилась вовсе, а на Гарольда михаилит, прежде чем отвернуться и подвести Берилл к столику, смотрел долгие пару секунд, внимательно, холодно, расчётливо. Без тени эмоций.
Был интересен контраст между находящимися на возвышении из-за лестницы, красиво одетыми победителями вчерашнего столкновения и разбитой горем вдовой, валяющейся на полу. "Да, горе побежденным". Ему самому повезло оказаться в первую очередь зрителем этой драмы. Гарольд обратил внимание на настороженность во взгляде михаилита, ну, право на это он имел, а торговцу было всё равно. Максимум через день они разъедутся и, может быть, никогда больше не встретятся.
Магистр, покосившись на бьющуюся на полу в истерике даму, подошел к Фламбергу и украдкой сунул ему в руки маленький сверток из носового платка. Передача тут же исчезла в поясном кошеле.
- Это вы, да? - Женщина встрепенулась, глядя на молодого михаилита, - вы убили моего мужа? За что? Что... что он сделал вам? Он был искренний, верующий человек! Никогда... Никогда не обидел даже мухи!
Берилл, сидящая на краешке стула слегка неловко, хмыкнула и грациозным движением, скорее напоминающем о лебеде, поправила рукав.
"Ну, с этим я бы поспорил". Правда, женщина вела себя, как любая хорошая жена - оплакивала погибшего супруга. Винить её за это было нельзя.
Фламберг же повернулся к женщине и ухмыльнулся краем рта. Веселья в этой улыбке не было ни на унцию. Ладонь он оставил на плече Берилл.
- Что же, можно. За то, что он участвовал в похищении моей жены, дабы её принесли в жертву то ли Сатане, то ли древним богам. За то, что он радостно этого ждал. За то, что он одобрял каждую, - михаилит свёл вместе большой и указательный пальцы, оставив крошечный зазор, - мельчайшую в своей отвратности детальку этого прекрасного плана. За то, что после этого должны были убить меня и ещё троих человек. За всех, убитых ранее. За то, что он, как и остальные в ковене, был таким идиотом, что у них ничего не вышло. Наконец, - отчеканил он, - за то, что эта тварь запачкала своей грязной кровью мои штаны. Довольны? Достаточно вам этого? Мадам.
Михаилит мог поступить великодушней и сыграть для разбитой горем женщины злодея или хотя бы промолчать, странно, что для человека его характера было важно доказать свою правоту. В любом случае, если не учитывать чрезмерной жестокости обороняющихся, виноватых в зале не было, были только пострадавшие.
Женщина от слов Фламберга вскрикнула раненой птицей. Заливаясь слезами, заламывая натруженные работой руки, жалобно глядя то на констебля, то на Гарольда, то на магистра, безмятежно натягивающего сапоги, она медленно поднялась на ноги.
- Вы - не Господь наш, чтобы ведать, кто достоин смерти, - неожиданно спокойно произнесла она, - не высший судия, не судья земной! Вы - пёс, убивающий за брошенную ему кость. Да и она, - глаза скорбящей скользнули по дорогому зеленому платью и волосам Берилл, - не жена, но блудница!
В схватке её муж вёл себя не лучше михаилита, возможно, именно он и повалил Гарольда на пол, да и с Берилл вдова погорячилась, девушку чуть не убили, возможно, при этом изнасиловав. Несчастную женщину стоило убрать из зала, пока она не наговорила ещё больше глупостей.
Клайвелл, все это время с легким недоумением глядящий на то, как неловко сидит лекарка, плавно встал на ноги. Оказывается, он мог ходить тихо, почти также тихо, как и магистр. И почти также быстро. Когда до новоиспеченной вдовы ему было рукой подать, констебль, сцепив руки на за спиной, остановился между ней и Берилл. Девушка улыбнулась ему краем губ, но - приветливо, и как-то согласно, подтверждающе наклонила голову, точно отвечая на незаданный вопрос. Гарольд не понял констебля: то ли он защитил Берилл от женщины, то ли женщину от Берилл. И взгляд лекарки наверняка что-то значит. Торговец явно чего-то не знал.
Фламберг хлопнул ладонью по лбу.
- Кость! Действительно, забыл. Так вы хотите заплатить за смерть мужа? Тогда - полтора фунта.
- Таких и цен - то нет уже, - громко возмутился магистр, неодобрительно качая головой, - не меньше пяти! Рыцарствуешь, Фламберг.
Вдова побелела, вскрикнула слабо и печально, оседая на пол. Отчетливо была видна холодная испарина на лбу и то, как редко, почти незаметно она дышит. Берилл, с рассеянной улыбкой рассматривающая то Гарольда, то женщину, усмехнулась и поправила лацкан на рукаве того, кого именовала супругом, чуть потянув его на себя.
Торговец погрустнел. "Лишнее это всё". Разговор скатывался в издевательство над вдовой.
Клайвелл, вздохнувший тяжело, со странной добродушной улыбкой присел около женщины. Пальцами раздвинул сомкнутые веки и вздохнул еще раз. Способ его перемещения обеспамятевшей жертвы бешеных псов был совсем не мягким или гуманным, но эффективным. Голова вдовы гулко билась о половицы, когда констебль за ногу уволакивал ее на кухню. "Варварство, конечно". - Гарольд проводил женщину и констебля взглядом. Вскоре из кухни раздались вскрики кухарки и миссис Тоннер, перекрываемые раздраженным баритоном законника, из речи которого можно было разобрать "не было", "водой" и злобное "мать!"
Холодный голос Фламберга заставил Гарольда снова повернуться к столику Берилл. Михаилит смотрел на него так же, как тогда, на лестнице, чуть наклонив голову набок.
- Господин Брайнс. Сдаётся мне, вам есть, что сказать - так говорите.
С кухни в зал прошмыгнул хмурый констебль, вытирающий руки расшитым полотенцем. Он остановился чуть поодаль, у лестницы, заинтересованно разглядывая развернувшееся действо и его участников. Торговец вздохнул.

[Ричард Коркин >>>]

- Да что тут сказать, несчастная женщина. - Надо было побыстрее взять у Берилл мазь и скрыться из зала, пока не привалило ещё страждущих.
Фламберг секунду помедлил и кивнул. Повёл правым плечом, потянулся, и медленно вытянул из ножен меч, указывая на пустой участок, где до этого танцевал магистр.
- У вас есть возможность за неё вступиться, - голос его звучал почти мягко. - И за остальных - тоже. Перед...
- Псами, - равнодушно и спокойно продолжила Берилл, - бешеными псами, достойными не любви, а смерти.
"Быть не может". Гарольд чуть не подпрыгнул от восторга: другого объяснения быть не могло - лекарка читала мысли. Торговец впервые в жизни встретил такое явление, он бы с радостью расспросил Берилл о её даре и о том, как она чувствует мысли. В глаза бросился меч михаилита. Но, видимо, не судьба.
- Пожалуй, откажусь. - Очевидно, она могла разбирать слова, о чём торговец раньше даже не слышал.
Краем глаза торговец заметил, как магистр, который незадолго до этого уходил наверх, вернулся в зал, неся в руках какой-то свёрток. Но вглядываться внезапно стало некогда. Силуэт михаилита на миг словно размылся, не в добрый час напоминая о брухе, и следующее, что почувствовал Гарольд - это был тяжёлый удар ладонью по лицу. Ни поднять руку для защиты, ни увернуться он не успел, и оплеуха, которая весила едва ли меньше удара кулаком, сбила его на пол.
- Слепец.
В глаза торговца словно плеснули тьмой, и михаилит вместе со всей таверной исчез в хмари.
- Дурак.
Рука, на которую попытался опереться Гарольд, внезапно словно провалилась, не встречая сопротивления. Словно мир вокруг внезапно потерял плотность, оставив его висеть во мраке. Или падать, не находя опоры. И кричать - кричать он тоже мог только в мыслях.
- Не такой пес-то и бешеный, - отчётливо произнес констебль в наступившей тишине, - да и нет здесь псов.
Ветром, теплым пассатом южных морей прошелестели юбки по полу, и, должно быть, щеки коснулась мягкая рука, но Гарольд этого не ощущал. Лишь услышал тихий вздох и почуял корицу и яблоко дыхания.
- В чем была виновата я? - Голос Берилл был наполнен печалью. - Чем я заслужила алтарь? Уж не тем ли, что не в силах разлучиться с супругом, который одарил меня счастьем столь щедро? Не за то ли, что не в силах не любить? И был ли ты в аду в самом деле? Знаешь, что это такое? Это - увядание, угасание год от года, молчание среди людей. Это - спина в рубцах только за то, что ты думаешь, и - рубцы в душе, самые глубокие. Мне тебя жаль, торговец, - презрительный смешок аристократки, резкость которого сглаживают сладкий до горечи запах ирисов, корично-яблочное дыхание, - ты слеп, в тысячу раз более слеп, чем старый нищий. Тебе шепчут, но ты затыкаешь уши; тебе показывают, но ты отворачиваешься. В тебе нет веры: ты боишься поверить, потому что думаешь, что тебя обманут. И потому тебя обманывают. Ты уверен, что ты – в гробнице. И думаешь, что во тьме ничего нет, что в ней ничего быть не может. Но, - девушка помедлила, а когда заговорила, то в голосе звенела нескрываемая нежность, так тесно сплетенная со страстью и благодарностью, что показалось, будто бы в этой пустоте, окружающей Гарольда, вспыхнула - и тут же погасла - огненно-коралловая гвоздика, - во тьме есть свет. Я оставлю эту плошку с мазью у тебя под рукой, плата не нужна - не приму. И надеюсь, что когда ты встретишься нам в следующий раз, то уже с человеком, который зажжет для тебя светоч во мраке.
Ветерок снова прошелестел по полу порывом, унес ирисы и сладкие яблоки, приправленные пряностями, опять оставив Гарольда в пустоте, где нет зрения и опоры, а лишь - голоса.
Гарольд попытался успокоиться - бурная реакция могла его убить. Он не знал силы её дара: читала ли она мысли всегда или только время от времени; слышала ли весь поток внутреннего монолога или только эмоционально насыщенные фразы; контролировала ли процесс, в конце концов? Он попытался представить бесконечное зелёное поле, под голубым небом, но огромной волной накатила злость. Михаилит, видимо, действительно считал себя судьёй небесным. Женщина несла какую-то чушь.
Лекарка не прекращала. Гарольду было всё равно, кто виноват, ему было всё равно, кто больше пострадал - его ударили. Его, чтоб их, снова ударили, а сейчас изволят сжалиться. Михаилит, которого обучали убивать тварей на дорогах, использовал свои умения, чтобы потешить самолюбие. У женщины было чрезвычайно тяжелое прошлое, наверное, как у никого другого на свете. "Искренне восхищаюсь вашей добротой." Если им могло стать легче на душе от этой проповеди и оставленной мази - Гарольд был не против. Они были вольны делать, что хотят. "Чудесный дар - читать мысли, и ещё более чудесное его применение - бить каждого, кто подумает о тебе плохо". Попытка успокоиться полностью провалилась. "Ей кажется, что вчерашняя мясорубка не была адом, потому что не она проиграла и не её сожгли заживо. Были ли виноваты дети - я не знаю, и я так же не знаю, были ли виноваты михаилиты, я видел убийство и людей получающих от него удовольствие". О любви торговец был, пожалуй, не вправе судить, но ему не всё равно - женщина могла читать мысли и ничего не сделала, когда магистр хотел убить Гарольда. "Когда я встречусь? Надеюсь, никогда!"

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон подхватил Эмму под руку, не скрывая ни нежности, ни приправленной полынной горечью гордости за неё. Злость на чёртова торговца схлынула, будто её и не было: не после мороков, не из-за оплеухи, а всего с нескольких фраз девушки. Урок не пойдёт на пользу Брайнсу так же, как не пошёл на пользу Ворону, но и дьявол с ним.
И всё же, у Раймона не укладывалось в голове: как, кровь Христова, можно было жалеть сектантов? У него самого жалости не осталось вовсе. Не стоя рядом с женщиной, которую насиловали раз за разом, неторопливо и последовательно: раздевая, раскладывая на алтаре, в чувствах и предвкушении - снова и снова. Щупая грязными руками, наваливаясь сверху - обволакивая - осклизлыми, как труп бхута мыслями. Раймона передёрнуло. Только физическое насилие Тоннер и Августин оставляли Рогатому, но... ведь этого Брайнс знать не мог. Как не мог и не видеть алтаря, не понимать, как сложно что-то скрыть в маленьком городке, как... он опустил лицо к волосам Эммы, закрыл глаза и глубоко вдохнул тонкий запах. Он уже не раз ощущал его прежде, но сейчас почему-то оттенки казались глубже, ярче, проникали внутрь, вызывая...
- Брат Фламберг! Твой меч!
Он рывком поднял голову, уставившись на Бойда. Мантия магистра скрывала того надежнее завесы невидимости. Лишь с трудом уловимые довольство и гордость сквозили из глаз торжественного Циркона, сорвавшего тяжелую печать со свитка.
- Меч?.. - секунду Раймон, пытаясь стряхнуть запахи, непонимающе смотрел на магистра, потом недоумение сменилось почти возмущением. - Но... почему сейчас?! За что?!
Рука тем временем, словно по своей воле, уже тянула меч из ножен. Мелькнула дурацкая мысль, что за последние пять минут он достаёт оружие уже второй раз - и снова не для того, чтобы убить. И где-то глубоко в душе разгоралось смущённое, но яркое удовольствие. Именно от того, что происходило всё не перед капитулом в огромном зале, а перед Бойдом - его руками - и рядом с Эммой. Раймон бросил на неё взгляд искоса.
Девушка, уже было недоуменно и настороженно нахмурившая брови, просияла, ярко вспыхнула радостью.
И стены таверны зарябили, точно на них наложили морок неумело, но от души. Там, где была дверь на кухню, виднелся алтарь, покрытый нарядным алым, плотно затканным золотом покровом. Под ногами поскрипывали доски таверны, но - был пол знакомой с детства капеллы - теплый терракот камня, покрытый багрянцем дорожки. Вместо входной двери угадывались очертания гробниц Первых среди равных и две статуи рядом с ними: увенчанная рогатой короной Мадонна с младенцем и Михаил-архангел с мечом, откинутым будто для рубящего удара. Зыбким маревом дрожали колонны и пилястры у стен, увешанные бронзовыми светильниками, чадящими маслом. Когда-то, очень давно, их подарили Ордену тамплиеры. Один из них, должно быть, еще хранил вмятину от головы Вихря. И были видны магистры и наставники, все воспитанники и все соседи по спальне, заполнявшие пространство между колоннами. И впереди, перед ними - гордая и волнующаяся Эмма. И Клайвелл, чуть ошарашенный, но одобрительно улыбающийся и странно возвышенный.
- Брат Фламберг! - В капелле акколаду проводил Великий Магистр, но сейчас он стоял в стороне, уступив место Циркону с его, Раймона, мечом в руках. Солнечный свет - свет ламп? - теплыми ладошками ласкал серебро пояса из кожи жабдара, играл с узором блях, где чертополох и клевер оплетали пламенеющий меч, - Капитул ордена архангела Михаила, Архистратига, все его рыцари и воины, все братья сочли тебя достойным рыцарского звания. Преклони же колени и принеси клятву рыцарству.
Уже сняв пояс с ножнами, уже опускаясь на колени, Раймон вдруг испугался, что забыл слова, несмотря даже на то, что они во многом повторяли устав. Но формулировки устава он помнил наизусть - их часто доводилось вспоминать. Нередко - думать о значении статей целиком и отдельных слов. А вот клятва... конечно, он знал, что рано или поздно капитул решит его посвятить, но знание это было эфемерным, воздушным, как лёгкий туман. До этого момента. И всё же слова пришли - сами, - хотя и звучали странно и непривычно.
- Во имя Господа нашего, распятого на кресте.
Слова веры слетали с губ легко - возможно, потому, что с каждым годом за ними стояло чуть меньше. Всё меньше.
- Я, Фламберг, самолично присоединяясь к Священному Воинству...
Раймон бросил взгляд на Эмму.
"Я, Раймон де Три, самолично..."
- ...а также служить на благо людей...
Круги. Люди - это лишь круги. Ты сам. Ты и близкие. Ты и друзья. Друзья друзей. Круги переливаются, стягиваются, но с каждым рядом чувства - всё меньше, пока не остаётся лишь долг. Это его вполне устраивало. И первый круг, кольцо, состоящее только из двух людей - тоже.
- Обязуюсь любить моих братьев, рыцарей, воинов и дамуазо Ордена...
Это Раймон проговорил с каменным выражением лица. Официальные формы не всегда соответствовали реальности, и порой тяготели к явно невыполнимым идеалам. Круги... И всё же клятва словно придвигала их ближе. Делала плотнее. Он мысленно пожал плечами. Вероятно, всё было от волнения. И неожиданности.
- Обязуюсь сторониться всякого бесстыдства и...
"Как можно!"
- В этом перед Рыцарями, на этом собрании присутствующими, громко клянусь, признаю и исповедую.
- Клятву сию принимаю и запечатлеваю, - хлесткая, отбрасывающая голову пощечина, - будь храбр, и да будет этот удар последним, какой ты стерпишь. Встань, сэр Фламберг, сэр Раймон де Три.
Имя, истинное имя, прошелестело ветром, вползло в уши холодной змейкой, ощутимой, слышимой только ему. Качнулись ножны на новом поясе, туго затянутом на талии. Опустилась на плечи цепь рыцаря. И совсем как тогда, при наречении имени, Циркон запечатлел на лбу отцовский поцелуй.
- Здравствуй, сэр Фламберг! - Пролетел ликующий крик Бойда по капелле - таверне.
- Здравствуй, сэр Фламберг! - Отозвались братья, их голоса сплелись с голосом констебля, капелла дрогнула и осыпалась песком, а Бойд крепко пожал руку, поздравляя. В бок впечаталась радостно улыбающаяся Эмма, коснулась поцелуем края губ.
- И еще не забудь две палочки с собой возить теперь, - буднично продолжил Бойд, выбираясь из мантии, отчего голос звучал глухо, - чтоб забрало подпирать.
- Зачем?! - в голосе Раймона, который успел прийти в себя, звучало искреннее удивление. - Я его и так всегда опущенным ношу. Перед собой видно, да и ладно.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

4 января 1535 г. Поместье Грейстоков. После полудня
пятница. убывающий полумесяц

Черный гладкий камень стен поместья под солнцем блестел почти нестерпимо, слепил глаза, неприветливо улыбался витражами окон. Темные свечи тисов вдоль дорожки напоминали о погосте, а снег на них - о погребальном саване. Временами, когда лучи светила касались этих шапок, они весело и даже празднично перемигивались миллионами бликов. Лестница, высокая, сужающаяся кверху, украшенная огромными кошками, вела не к двери, а к углу фасада. Кошки эти будто заворожили Эмму. Девушка слепо ощупала кончиками пальцев мордочки и каменную шерсть животных, провела рукой по заостренным ушам и задумчиво сообщила:
- Они теплые!
Раймон стянул перчатку и тоже коснулся шерсти рукой.
- Да уж. Интересный мастер делал, и не скажу, что мне по душе его методы. По крайней мере, если подумать о том, как такое возможно, приятных мыслей у меня не появляется. Что-то мне это напоминает... - он задумчиво склонил голову набок, рассматривая окаменевшее животное. - Скорее Египет, чем славную Англию... Возможно, часть того очарования, которое позволяет нашему любезному хозяину вот так привязать к себе бруху?
Эмма пожала плечами, как-то неохотно отрываясь от кошки и порывом, резко и неожиданно, устремляясь ко второй.
Раймон поймал её за руку.
- Не стоит. Слишком уж они живые.
Девушка уперлась, пытаясь освободиться. Не отрывая глаз от второй статуи, она покачала головой и с отчаянием произнесла, то ли спрашивая, то ли утверждая:
- Они - замечательные.
- Возможно.
"Чёрта с два".
В голове вертелись обрывки из Геродота про празднование во славу какой-то кошачьей богини, но Раймон, хоть убей, не мог вспомнить деталей. Зато был совершенно уверен в том, что египтяне никогда даже не задумывались о том, как бороться с таким состоянием. Скорее уж наоборот. Но об этом совершенно точно должен был знать Грейсток. И после культистов такие развлечения на входе уже не казались милой шуткой. И снова - с Эммой. "Леди Фламберг", ха! При воспоминании о жутком в своём звучании эпитете уголки губ сами собой поползли вверх, несмотря на ситуацию. Там, на заснеженной поляне, где ярким огнём пылала прихваченная с собой простыня, они сошлись на том, что ничего хуже такого прозвания быть не может. Всё ещё ухмыляясь, он зубами стянул вторую перчатку и поймал Эмму за вторую руку.
Мороки нравились ему всегда. И лёгкая вуаль, наброшенная на мир, сработала сразу - Эмма хотя бы на время перестала рваться к проклятым статуям. Статуе. Может, и получилось... Раймон наклонился к девушке и коснулся губами щеки, края губ.
- Статуи заколдованы. Наваждение. Надеюсь, дорогая, они не понравились тебе настолько, чтобы просить в подарок? Боюсь, они не влезут в седельные сумки.
Эмма вздохнула глубоко, со всхлипом, приникая к нему всем телом. С низким, кошачьим мурлыканьем потерлась о грудь и плечо, резко отпрянула, прогнув спину. Обвела пальцами узор цепи и с неожиданной силой притянула к себе, впиваясь поцелуем-укусом в губы.
- Сделай что-нибудь, - судорожно, до побелевших костяшек, сжимая руки, произнесла она ужасающе спокойно, - это безумие.
- Да что тут!..
Миг Раймон колебался на грани того, чтобы попробовать перебить морок собственным. Или протереть лицо Эммы снегом. И в том, и в другом случае последствия прогнозировались плохо.
Выругавшись, он грохнул в двери кулаком. Если вся эта идея с пропадающими гостями не была выдумкой, в интересах Грейстока было помочь. Не знать о таком любопытном аспекте статуй он не мог. Иначе все гости, и прислуга... подумав об этом, он выругался снова, громче. Бал мог оказаться... интересным тоже.
Эмма зашипела кошкой, когда Айме открыла дверь, приветливо улыбаясь и демонстрируя клыки. Впрочем, улыбка сразу же сползла с ее губ. Бруха зашипела не хуже Эммы, но уже огорченно.
- Скорее, señor, входите. Мы увлеклись, - она снова улыбнулась, облизнув алые губы, и посторонилась, пропуская, - и забыли о gatos.
- Зря забыли. Очень, - крепко прижав к себе Эмму, Фламберг шагнул за порог, мимо брухи, и немедленно захлопнул за собой дверь, не дожидаясь, пока это сделает Айме.
Холл, теплый и освещенный дорогими восковыми свечами, был обильно и богато украшен. Серебро, казалось, здесь было везде: на стенах - в виде подсвечников. На низких мавританских столиках - в виде посуды. Даже в ткани портьер мелькали серебряные нити. Впрочем, Айме наслаждаться изысканностью вкуса хозяина дома долго не позволила. Дождавшись, когда Эмма придет в себя, она плавно и грациозно повела рукой, приглашая следовать за ней.
- Siento, господин, - лениво и чуть хрипло говорила она, поднимаясь по лестнице, - гостьи обычно не попадают в ловушку кошек. Для этого нужно испить от их силы и самой гореть ярким чувством. А мужчины и вовсе... Редко очень. Эдвард велел определить вам покои в западном крыле, двери друг против друга. Это, - бруха медленно повернулась к Раймону, - против этих странных правил, etiqueta, si? Но Эдвард согласился.
Фламберг молча кивнул. По пути он время от времени посматривал на Эмму, но она, пусть и выглядела ещё слегка потрясённой, всё-таки снова стала собой. И с комнатами барон угадал. Будь иначе, он попробовал бы настоять на том, чтобы комнаты оказались рядом, и сам. Нарушение этикета, но - хозяевам он, кажется, был всё-таки нужен больше, чем хозяева - ему. Кошки или не кошки, а можно было развернуться и уехать. Раймон сомневался, что действие статуй уходит, например, далеко в лес. Аллея же, которая выводила к фонтану и упиралась в угловой выступ, была слишком... он замялся, пытаясь подобрать слово. Прямой? Нет. И да. Подъездные дороги, которые идут не мимо красивого фасада, а упираются в угол, словно для того, чтобы разбрызгаться в стороны? Странно, если не сказать больше. Прямая аллея, которая переходит в прямой путь к... - он попробовал вспомнить дорогу - Билберри? Именно так, по прямой, как стрела. И, если перевернуть, то получается: от Билберри. И крыльцо ещё это, которое сужается кверху, словно горлышко воронки. Воронки, в которую льют...
Он кивнул на расставленные на ступенях вазы. Одной почему-то не хватало, но в остальных везде - одно и то же. Васильки, маки, ветки ивы, цветы паслена.
- Интересный выбор.
- Я люблю эти цветы, - просто ответила бруха, плавно и беспечно пожимая плечами, - они напоминают о доме.
Лестница, меж тем, не заканчивалась. Она длилась вверх, взбегала черными, скользкими ступенями, свет и тень от канделябров на стенах перемежались полосами, отчего это восхождение казалось бесконечным. Эмма цеплялась за рукав, будто за рассудок, но, все же, держалась спокойно и даже чуть улыбалась, хоть и заметно вздрагивала каждый раз, когда они пересекали полоску теней.
- Понимаю. Красивые цветы, и их так хорошо оттеняет ива. У вас хороший вкус, госпожа.
На стене прямо напротив лестницы висел большой гобелен, на котором тоже были вышиты маки и васильки. Дом. Впрочем, для брухи...
- И освещение здесь интересное. Простите за вопрос, но не бывало ли так, чтобы гости спотыкались на тёмных ступеньках? Падали?
- Гости? - Айме ощутимо удивилась вопросу. - О, нет. Гости - ни разу. Назад вы будете идти быстрее. Лестница... memorizar.
- Запоминает. Хорошо. А скажите, госпожа, нет ли в поместье другой двери? Мы с миледи порой любим прогуляться перед сном на свежем воздухе, но парадный вход, кажется, плохо влияет на самочувствие. Или выходить не стоит вовсе?
Бруха, наконец, поднялась на площадку, от которой вверх возносилась новая лестница и с интересом уставилась на Раймона.
- Кошки запоминают тоже, - подперла языком клык Айме, приобретя вид дурашливый, - ходить через кухню... Это хорошо только для торговцев, señor.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Комната, большая, с двумя витражными окнами в эркерах была обставлена роскошно, но непривычно, в восточном стиле, напоминавшем то ли об Индии, то ли о Персии. На огромной кровати под воздушнм балдахином на золочёных резных столбиках могло бы поместиться не меньше четырёх человек. Пол почти сплошь покрывали толстые ковры, под которыми виднелись кое-где мозиичные узоры. Тут и там были набросаны яркие шелковые подушки и подушечки, а довершали картину несколько небольших шкафчиков, низкий столик на витых гнутых ножках и скамеечка. А ещё, что бросалось в глаза сразу, здесь не оказалось камина.
Глядя на оконные альковы, Раймон потёр подбородок. Зимой без каминов в замке должно было быть не просто холодно, а морозно, но от стен и пола шло лишь лёгкое приятное тепло. Он приложил руку к чёрному камню и кивнул сам себе. Стены оказались тёплыми, словно в них шли трубы с горячей водой. Но никакие трубы не могли дать этого тёмного сияния, которое шло от ровных блоков, стоило присмотреться. Снаружи наверняка было так же, но там это мешало заметить яркое солнце. Если он был прав, то дом был под крышу накачан силой, причём силой мрачной, тёмной. Васильки и маки. Бойня - или успешный ритуал - в церкви, тёмная луна и бал-маскарад. Каждый год? И куда, на что уходит собранное? Ведь не на одни же статуи.
И этот чёртов кубок. Раймон подошёл к алькову под витражом с архангелом Гавриилом, несущим фонарь и в очередной раз уставился на массивный серебряный кубок с воронами, из которого пил сладкое вино в "Грифоне". Совпадения быть не могло, кубок определённо тот же. И он не принадлежал Грейстокам - по крайней мере, так заявила Айме, после чего сослалась на какую-то новую служанку, которая могла... если бы всё было так просто. В служанок, которые случайно оставляют гостям дорогие кубки с такими символами, Раймон не верил ни на грош. Не больше, чем в импов, что ненароком подбрасывают очень подходящих куколок. И он очень хотел с этой женщиной побеседовать, если удастся её найти. В трактире кубок и вино принесла Пэнси, но Пэнси была уже мертва. Бойд не промахнулся бы.
"Слишком много всего".
На миг он ощутил желание просто бросить всё, взять Эмму и уехать на запад. Через Лондон, не забыв обналичить чек от Кранмера второй раз. Но... нет. Контракт или нет, а дом этот был слишком любопытен, чтобы сбежать, не попытавшись хотя бы осмотреться и понять. И кубок этот оставлять просто так тоже было нельзя. Слишком уж он походил на очередной подарочек. Один раз мог быть случайностью. Два - уже нет.
Счёт совпадениям на этом не заканчивался. Раймон бережно достал из кошелька то, что передал ему магистр перед тем, как довелось проучить торговца: завёрнутый в платок перстень, найденный среди добычи сектантов. Печатка. Восстающий леопард против креста тамплиеров. Родовой герб де Три - какой мог бы носить он сам, если бы его не отдали ордену. И Раймон очень сомневался, что Тоннер - или кто-то ещё - его просто нашёл на дороге. Нет. Кто-то точно так же проезжал мимо и попался, выпив вина не из того кубка. Он мрачно улыбнулся. Находка неожиданно придавала случившемуся в церкви новый оттенок. Ещё немного удовольствия. Удовлетворения. И немного памяти, к которой, как он думал, уже никогда не придётся возвращаться. Немного странного, однобокого чувства, словно бы...
Эмма вошла быстро, почти не прогибаясь под тяжестью своих седельных сумок, которые раздраженно бросила у дверей. Должно быть, она что-то почувствовала, "поняла", как она сама это называла. Будто порывом ветра ее отнесло к Раймону, юбки суетливо взметнулись яркой птицей, мелькнула пена кружев - и опала. Руки обвили стан, мимоходом заботливо поправив пояс, девушка прижалась щекой к груди и замерла, уже привычно прислушиваясь к биению его сердца.
- Будто бы? - неуверенно спросила она, точно сомневаясь в правильности понятого.
- Будто бы.
Раймон даже не удивился вопросу. Просто поднял на ладони перстень.
- Будто бы я не чувствую того, что должен бы чувствовать. Странное ощущение. Но, наверное, правильное?
Эмма неопределенно пожала плечами и на мгновение задумалась.
- Ты волен в своих чувствах, - в голосе девушки звучали спокойствие и теплота, - ты говорил об иллюзиях, что питают люди... И разве испытывать то, что должен, а не то, чего желаешь - не мираж? Но, - она посмотрела на перстень и улыбнулась, - признаться, мне любопытно, какую фамилию на самом деле носит леди Фламберг.
Раймон поколебался. Сколько бы ни было слоёв, как бы плотно ни врастали новые имена, старые всё равно тянулись слишком далеко. И называть его в замке, где живёт бруха, где появляются словно сами собой кубки с воронами? Впрочем... он повёл рукой, и воздух вокруг почти зримо задрожал под потоком силы, убеждая саму реальность вокруг, что она ничего не слышит. Не было даже необходимости видеть конкретных людей. Мир - плавился тоже, плыл, позволяя себя уговорить. Смывая словами Эммы - сомнения.
- Леди де Три, - он невольно улыбнулся. - Звучит гораздо лучше, ничего не скажешь.
Эмма наклонила голову, точно примеряя новое имя, и согласно кивнула.
- Когда-нибудь, - тихо сказала она, приникая к плечу, - я попрошу тебя рассказать мне об этом châtelet. Когда это будет безопасно. А сейчас я пришла, чтобы сказать, что ни минуты не останусь одна в той комнате. И... ну, нам же не нужен этикет, верно?
- Совершенно не нужен, - с удовольствием согласился Раймон. - Не думаю, что наш хозяин что-то скажет против. А если бы и сказал, оставаться здесь одной - не стоит.
Он помедлил и кивнул на кубок.
- Кстати, о доме. Он полон сюрпризов даже сверх меры.
Девушка скользнула взглядом по кубку и сморщила нос, точно на языке все еще горчил яд.
- В той комнате... тяжело. Как в тенях на лестнице. Там будто много людей - разных. И у каждого свои желания. И гости в замке оттуда чувствуются острее.
- И ни у кого, ненароком, нет желания похищать или жрать других гостей? Сэкономило бы время, - проворчал Раймон, крепче обнимая девушку.
- Такого - нет, - отрицательно мотнула головой Эмма, снова цепляясь за цепь, - а вот желание зло пошутить, даже поиграть - есть. И, кажется, есть один безумец, вроде этого торговца Брайнса. Тревожится постоянно.
- Вот второго Брайнса не хватало... - отстранившись, Раймон оглядел Эмму с ног до головы, хмыкнул. - Пожалуй, подойдёт.
Цепочка Бойда на талии девушки из-за плетения смотрелась более чем странно, но подошла по размеру и застегнулась так, словно её так и полагалось носить. Он с удовольствием разгладил звенья, оставив на потом мысли о том, как это будет выглядеть с точки зрения остальных гостей. Пока что он склонен был полагать, что это - их сложности. К тому же, могло и не сработать.
- Не лучше? В этом доме, да с таким поясом?
Эмма совершенно по-девчачьи хихикнула, оглядывая себя, но быстро посерьезнела и надолго задумалась. Она то отходила от Раймона, то приближалась, и со стороны это выглядело, будто она исполняет сложный танец.
- Лучше, - признала девушка, - но и меня приглушает. Будто в толстое одеяло замотали.
- Главное - что лучше. А если понадобится, то и снять всегда можно будет, - сочтя вопрос решённым, Раймон протянул Эмме руку. - Не хочет ли миледи прогуляться снаружи перед сном? Может быть, и воздух там полезнее, чем эти стены.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Задумавшись о том, что ждёт снаружи, Раймон снова прошёл бы мимо картин, не обратив на них внимания, если бы Эмма не потянула его за рукав. И даже тогда он сначала не понял, что такого. Обычные фамильные портреты разных поколений, написанные разными художниками - пусть и в одной, мрачной и тёмной, словно экономили на светлых красках, манере. Даже фон был схожим... нет. Раймон пригляделся внимательнее, и благодарно кивнул Эмме. К этому стоило привлечь внимание. Почти все портреты представляли мужчин и женщин из рода Грейстоков стоявшими спиной к этой самой светло-тёмной лестнице. Почти все они держали в руках обращённое к зрителю зеркало - в которое опять таки была вписана лестница. Пустая - за исключением единственной картины, подписанной: "Элизабет Грейсток". На этой картине одетая в белоснежное платье женщина шла по лестнице в зеркале - держа его перед собой.
- Первая или единственная... в чём? - пробормотал Раймон, закусив губу. Сведений не хватало категорически, и эти портреты пока что оставались просто лежащим отдельно кусочком мозаики. - Первая, кто смогла уйти... в дом? В отражение? В другой слой?
- Первая, кто смогла выйти, - Эмма потянулась было потрогать портрет, но рука остановилась в воздухе, сжалась в кулачок, - она пятится, спускаясь с лестницы. Будто вошла, увидела что-то - и медленно отступает, выходит. Они же мертвы все, эти Грейстоки. Лица серые, взгляды стеклянные, шарфы на шею намотаны так, будто челюсть подпирают. А она - яркая, живая, краски на лице. И белое... Ну, это же королевский траур, верно? Или саван. Фламберг, - она продолжила с нескрываемой нерешительностью и холодком страха в голосе, - ведь контракта даже нет... И хозяин дома не спешит хотя бы поприветствовать...
Раймон пожевал губу. Просьба Эммы была... очень искусительной. Царство мёртвых как оно есть, с проводницей-Айме. И всё же, и всё же, он не верил, что хозяева причинят им вред. Не раньше, чем так или иначе не прояснится дело с пропажей гостей. Да и потом. Грейстокам - кстати, а где сам барон? Остался в Лондоне? - внимание лишнее было ни к чему.
"Первая, кто смогла выйти. Интересно, не найдётся ли где-нибудь здесь её гробница? В отличие от остальных - которые остались".
Всех. Он оглянулся на противоположную, восточную стену, оглядел ещё один ряд картин и уже было отвёл взгляд, когда заметил кое-что интересное. Там лица на портретах были хоть и выполнены в той же манере, но - иными, не несли фамильного сходства с Грейстоками. Словно в этом доме вешали на стены портреты настолько дальней родни, с которой не оставалось уже ничего общего, или - изображения гостей. Мёртвых, с такими же зеркалами в руках.
- Пройди до конца, и останешься здесь... портретом, - пробормотал Раймон. - И не только, думаю.
Образ получался холодным, жутким, с затхлым запахом, но и уходить, не разобравшись - и с этим домом, и с неведомой тварью - не хотелось. Он вздохнул и привлёк Эмму к себе.
- Контракта нет - это правда. Но и бросить так, на половине пути - не могу тоже. Оно ж до конца жизни грызть будет. А так хотя бы недолго.
Эмма вздохнула тяжело и осуждающе, пробормотала под нос что-то о вдовах и дьяволе.
- Идем на прогулку, - проворчала она немного сердито, - и напомни в следующий раз забрало лентами подвязать.

Первым, кто повстречался в холле, когда длинный спуск по странной лестнице закончился, был красивый молодой блондин с темно-зелеными глазами, аккуратными усиками и небольшими бачками, подчеркивающими твердые линии волевого подбородка. Стройный, но без излишней худобы, он, однако, отнюдь не выглядел субтильным. По Эмме он скользнул равнодушным взглядом, а вот Раймон, кажется, пробудил в нем если не восторг, то неожиданную радость.
- Ах, как замечательно! - мужчина всплеснул руками, точно играл на клавесине. Голос, как ни странно, у него был низкий и густой, хрипловатый. - Это вы - рыцарь Ордена, верно?
Раймон мельком глянул через его плечо на суетящихся слуг. Что-то в них привлекало внимание, заставляло присмотреться пристальнее. Не тихие голоса и почти полное отсутствие разговоров. Не милые коричневые платьица и белые передники девушек, не коричневые же ливреи мужчин. Скорее... да, точно. Влажные, тоскующие взгляды, и странная, словно ворсистая ткань одежды. Даже кожа под определённым углом казалась... Он с трудом оторвал взгляд от слуг и пожал плечами.
- Вы угадали, хотя, кажется, у меня слишком мало для этого лент. Простите, но мы с миледи спешим прогуляться перед ужином. Возможно, у нас будет время поговорить позже?
- Позже? - Блондин удивился искренне, явно недоумевая, зачем откладывать на потом то, что можно обсудить сейчас. - Позже вас очарует Тиданна и я не смогу насладиться вашим обществом. Ах! Я так рассеян! - Холеная белая ладонь изящно и картинно прижимается к щеке, - Эме Жиффар, так меня все зовут!
- Фламберг. И леди Берилл. Обещаю, что для такого я уже слишком очарован сам, - почувствовав, что его дёргают за рукав, Раймон приобнял Эмму за талию. - И всё-таки придётся насладиться позже. Простите, сэр, традиция.
- Флаамберг, - задумчиво и ласково протянул Эме, - так... романтично. Но я запомню ваши слова, о наслаждении...

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Внешность следующего гостя этого таинственного особняка была определенно создана для греха: чувственный рот, квадратный подбородок, золотисто-карие глаза под прямыми длинными ресницами. Черные тяжелые кудри спускались почти на плечи, а в одном ухе блестела серьга. Словно осознавая, что его порочная красота будет сверкать ярче, он беседовал с одутловатым, пожилым мужчиной с набрякшими усталостью глазами.
- Бертран Рассел, - сухо и формально отрекомендовался брюнет и кивнул на собеседника, - Ричард Бошан.
После чего вернулся к разговору, явно потеряв интерес к паре.
- Интересно, отчего он устал, - пробормотал Раймон, коротко кланяясь. Представляться он не стал.
- Он о сне мечтает, - тихо сообщила Эмма, озираясь на мечущегося за спиной Жиффара, - а вот этот... Ты для него, как пирожное - желанное, вкусное и красивое. Только сначала...
Она не договорила, многозначительно хмыкнув.
- "Хм" ему долго ждать придётся, - буркнул Раймон, тоже оглянувшись. Мужчины не привлекали его ни прежде, ни сейчас.
Ступив, наконец, за порог, он придержал дверь, глянув на Эмму.
- Эти кошки действительно больше не работают?
- Не работают, - не задумываясь, ответила девушка, не глядя в сторону каменных животных.
Кивнув, Раймон двинулся вдоль западной стены к парку, который из окна походил скорее на лабиринт. Здесь, снаружи, мир вокруг казался ярче, не таким приглушённым. Словно из бутылки выдернули пробку, впустив воздух.
- Хорошо. Безумие... Как там говорила Айме? Нужно гореть ярким чувством?
Эмма потупила глаза, порозовев, и кивнула.
- Влечение - сначала к тебе, потом к кошкам, потом снова... И только когда цепи коснулась, смогла вырваться из этого наваждения.
- Не думал, что когда-либо придётся соперничать с кошками, да ещё и каменными, - задумчиво пожаловался Раймон. - Были бы живыми... пожалуй, я передумал. Не будем просить одну такую у барона в качестве награды.

Парк - старый, даже древний на вид, из могучих елей, под которыми не мог пробиться подлесок - действительно оказался лабиринтом. Плотно растущие могучие деревья образовывали множество дорожек, ведущих в глубину. Тропы были идеально расчищены - за парком явно тщательно следили. Или люди, или - Раймон бы не удивился - магия. Или новая, или древняя. Он коснулся рукой в перчатке тёмно-зелёной лапы, припорошённой снегом. Вечнозелёные деревья даже зимой не спали и готовы были как принимать, так и отдавать силу - хотя и медленно, неохотно. Возможно, именно поэтому парк был создан именно из них. И всё наверняка сводилось к центру. И до ужина, скорее всего, совершить путешествие туда и обратно было не успеть - даже если время и расстояние здесь не искажались так, как в доме.
Когда из парка, прядая ушами, вышла молодая олениха, Раймон даже не удивился. Не в прямом смысле. Не удивился он и тогда, когда животное смело подошло к людям, ткнулось носом под руку, требуя ласки. И уставилось влажным, полным печали взглядом.
И только по прошествии нескольких долгих мгновений удивление, наконец, нашло выход наружу с вопросом, который, вероятно, звучал совершенно не к месту, но при этом выражал всё, что чувствовал Раймон.
- Как, дьявол подери, они научили их говорить?!
- Говорящие олени? - вышедшая из леса-лабиринта девушка была такой очаровательной, такой веселой и симпатичной, что, казалось, любой человек, взглянув на нее, моментально забывал все свои печали. От нее веяло покоем и умиротворением. Длинные цвета воронова крыла волосы, прикрытые пушистой собольей шапкой, еще больше подчеркивали своеобразие фиалковых глаз, а длинная шубка - не скрывала фигуры. Эмма с нескрываемой ревностью и отчасти собственнически положила руку на рукав Раймона, оторвавшись от поглаживания оленихи, чему предавалась с явным удовольствием. Но ее, кажется, решили игнорировать если не все, то хотя бы еще и вот эта девушка. - Я хочу посмотреть говорящих оленей!
Выборочная слепота обитателей поместья начинала задевать. Раймон, взяв руку Эммы в свою, жестом указал на особняк.
- Пожалуйста, леди, они все - там, внутри. Наверное, их можно даже погладить.
Девушка с удивлением оглянулась на лабиринт, из которого только что вышла, но отрицательно покачала головой и улыбнулась.
- Скоро к ужину, а я ужасно проголодалась. Не откажетесь проводить в особняк?
Рукой, унизанной кольцами и браслетами, она явно вознамерилась коснуться рукава, но Раймон, отодвинув руку, сделал извиняющийся жест.
- Простите, госпожа... и простите снова - не знаю вашего имени. Но мы с миледи ещё не закончили нашу прогулку, поэтому я, скрепя сердце, вынужден отказать в нашем обществе. Традиция.
- Хетти Кортни, - девушка присела в неглубоком реверансе и уставилась на Эмму, точно увидела ее впервые, - красивая... Но, все же, идем к ужину? Эдвард педантичен, не любит, когда опаздывают. Я не буду посягать... на ваш рукав.
- Очень красивая, - серьёзно подтвердил Раймон и вздохнул. - Хотелось бы всё же взглянуть, что в центре этого лабиринта, но, кажется, пока что никак. Не расскажете по дороге?
Хетти пожала плечами, быстро, бурным потоком устремляясь вперед.
- Ничего особенного, - сообщила она, - деревья, олени, семейная усыпальница. Ворон на ветке грает.
Её, наверное, можно было догнать, но... Раймон бросил взгляд на Эмму и не стал ускорять шаг. Сильно они не опоздали бы всё равно.
- Странные тут люди. Для этой тоже - пирожное?
- Нет, - Эмма с заметной злобой смотрела вслед сбежавшей мисс Кортни, - скорее, как к... - тяжелый вздох, - мне действительно нужно носить эту цепь? Она чувствует, как вода... Ей интересно было потрогать, обтечь... Омыть?
- Про цепь - решай сама, - он развёл свободной рукой. - Но в этом чёртовом особняке можно её - как тогда, с кошками - и не успеть надеть снова. Я бы не хотел, чтобы ты рисковала, но и как ты чувствуешь это внутри - не представляю.
- Спать, видимо, я буду в ней же, - возражения в голосе девушки не слышалось, лишь согласие и чуть смирения, - если вообще спать придется.
- Лучше бы пришлось. Прошлая ночь, конечно... и доспать не дали лязгом своим. А завтра - чёртов бал.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Стол за ужином был накрыт если не роскошно, то необычно. Традиционная для английского ужина баранина под мятным соусом соседствовала с ананасами, апельсинами, креветками с лимонами и жареными жаворонками. Кубок, поставленный перед Раймоном, неуловимо быстрым движением убрала Айме, улыбнувшись примиряюще и успокаивающе. Вороны блеснули серебром, возносясь над головой, а новый кубок уже нес на себе танцующих цапель и в нем багрянцем отливало вино.
Человек, которого представили, как Истена Фицкларена, сидел по правую руку Эммы. Высокого роста, с широким разворотом плеч, волосами цвета ржавчины и зелеными, как океан, глазами, он смотрел на Раймона с холодным интересом, рассеянно наполняя кубок Эммы. Рядом с ним усадили некрасивую Августу Гордон. На лице болезненного, желтоватого цвета, покрытом оспинами, едва выделялись двумя тонкими линиями губы, исчезающие вовсе, когда она говорила.
Амос де Браоз, устроившийся на дальнем конце стола, златовласый, с длинными локонами, ниспадающими мягкими локонами, смуглый и похожий больше на борца, нежели на утонченного лорда, что-то оживленно рассказывал Тиданне Квинси. Воистину, она могла показаться ангелом, очаровать этими глазами ярко-изумрудного оттенка. Тщательно причесанные каштановые волосы, украшенные изумрудной тиарой, отливали рыжиной от свечей, тонкие черты лица озарялись мягкой, нежной улыбкой. Возле нее, с видом задумчивым лениво ковырялся ножом в тарелке Офоис Кэри. Природа одарила его темными волосами и ясными серыми глазами, худощавым лицом и горбинкой на переносице. Впрочем, последнее скорее было не даром природы, а напоминанием о поединке. Рядом с Раймоном сопел и отдувался Джон Кавендиш. Белая с алым туника делала его грузную фигуру похожей на тумбу. Пожилой мужчина испуганно вздрагивал и беспокойно озирался, точно чувствуя на себе чей-то взгляд.
Раймон нахмурился и украдкой взглянул на доставшийся от Бойда пояс. Теснёные чертополох и клевер слабо, но отчётливо светились. Всё так. Он прикрыл глаза, пытаясь не увидеть, а почувствовать - и почти сразу, за отдалившимся звоном бокалов и посуды, ощутил присутствие. Не угрожающее - пока, но играющее, издевательское, предвкушающее. В зале - и в особняке - определённо присутствовало нечто, что Айме называла "Fantasma". Раймон был с ней полностью согласен, запах получался невкусным до крайности. Вызывал тошноту и тревогу.
Сам хозяин дома сидел во главе стола, по обе руки разместив Раймона и Эмму. Одетый просто, без украшений, он был хмур, но радушен.
- Простите, сэр Фламберг, - сопровождая речь улыбкой, обратился он к михаилиту, - за недоразумение с кошками. Я вынужден был отбыть в Билберри... Я видел танцоров пляски смерти по тем следам, что они оставили в этой церквушке. Я в восхищении, право.
- Танцоров... - Раймон склонил голову, оценив выбор слова. Барон использовал его так, словно сам всё видел. - Благодарю за лестные слова, милорд, но - обычная работа.
"Правда, на этот раз приправленная чувством".
Ему очень хотелось расспросить Грейстока о доме, но... до бала оставалось слишком мало времени, и Раймон со вздохом обратился к тому, ради чего их и пригласили в поместье.
- Не расскажете подробнее о причинах, повлекших за собой это приглашение? Кое-какие догадки у меня уже есть, но каждая деталь может оказаться бесценной.
- Старые боги не умирают, сэр Фламберг, - Грейсток лениво поигрывал кубком, не притрагиваясь к пище, - но значит ли это, что они становятся менее сильными? Или теряют знания о том, как устроен мир, который творили они задолго до прихода новых? И не значит ли их древность всего лишь то, что они приспособились к новой жизни, вне своих благословенных домов, в новом мире? Но есть вещи... и люди, - быстрая, но вежливая улыбка Эмме, - которые были в их мире, но с ними они не... говорили. И, видимо, зря. Ведь тогда бы они знали, что делать непонятным существом, крадущим гостей усадьбы. И с девушкой, горящей так ярко, что проще её не замечать. Это началось пять лет назад. Гости стали чаще сходить с ума... И я не придавал бы этому значение, здесь часто... Но ведь они пропадают, и найти их никто не может, даже Офоис. А тела всегда остаются в западном крыле. Пустые, понимаете?
Раймон понимал. Безумие, и чтобы разум ушёл так далеко, чтобы не нашёл даже... имя барон назвал незнакомое, но смысл был ясен. Особенно в контексте старых богов. Других старых богов. Новых старых... К чёрту. О богах, собирающихся в этом особняке мертвецов, можно было подумать и после, и он сосредоточился на насущном вопросе.
- Остаются? А жили эти гости тоже в западном крыле? Или пришли из восточного?
- Разумеется, из восточного. В западном живет семья и те, кто не гости. Не совсем те гости, - барон пригубил из кубка, тень легла на лицо и явственно заострила его, - но вы, вероятно, хотите уточнить условия контракта? И... отчего вы не отведаете это замечательное жаркое?
Раймон глянул на тарелку, в которой исходило паром жаркое - не оленье, как он опасался после парка, - и вздохнул.
- Простите, милорд. Я уверен, что жаркое просто бесподобно, но мы с миледи после ночного бдения дали обет не менее двух дней поститься, обходясь только собственными скудными припасами. И чтобы не думать об этом пире, возможно, действительно стоит обговорить условия. Позже снова вернувшись к деталям.
- Говорите, - милостиво разрешил барон, с интересом оглядывая Эмму, - каковы обычные условия за выполнение подобного?
- Для начала, - Раймон любезно улыбнулся, - хотелось бы уверенности, что после завершения работы мы уйдём беспрепятственно, живыми и сохранив души, без убыли и довесков - исключая сговорённую оплату, разумеется.
- Разумеется, - искренне удивился Грейсток, - вы ведь здесь для работы, а не для того... Что и все.
- Работа не мешает интересу, - мягко возразил Раймон. - Например, желанию омыть или счесть пирожным... Всегда лучше уточнить. Хорошо. Что до остальных условий... я надеюсь, оплата в двести фунтов - золотом или драгоценными камнями, - и этот серебряный кубок с изображением воронов сверх того не покажется чрезмерной.
- Вы должны простить Эме, - в тон ему усмехнулся барон, - ему нечасто встречаются такие сердца... Сумма велика, конечно, но... Я согласен.
Слова будто промяли воздух, упали тяжелой каплей крови, прошелестели мягким пером.
- Мы согласны, - хором подтвердили гости, которых, наверное, все же относили к семье.
Атмосфера дома, запах, всё равно давили, но дышать словно стало на миг легче. И хозяин принял плату, более чем щедрую, до наглости. Впрочем, прежде, чем её получить, требовалось сначала справиться с заданием. Убить или выгнать тварь, а не просто защитить потенциальных жертв, которых было... Раймон обвёл взглядом собравшихся и кивнул сам себе. Насколько он видел - четверо тех, кто отличались и именами, и внешне. Всё-таки много. И один из них - Ричард Бошан - кажется, уже подошёл к порогу вплотную. И один - не скрывал страха.
- Хорошо, милорд. Скажите мне тогда, не выбирает ли это создание всегда или чаще всего - одинаково? Только мужчин или только женщин, только пожилых или молодых? Только тех, кто... близки? - он говорил негромко, чтобы слова не достигли слуха Кавендиша, который и сейчас озирался вокруг так, словно вот-вот ожидал увидеть за спиной монстра.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Только тех, кто не подошел еще к порогу, - любезно пояснил Грейсток, поглядывая на стремительно бледнеющую Эмму с все возрастающим интересом, - для остальных оно уже не опасно. Точнее, было не опасно. Скажите, сэр Фламберг, вы ведь понимаете суть дома?
- Суть дома, - Кавендиш, видимо, слышал все, - радости этой жизни суть не ее радости, а наш страх пред восхождением в высшую жизнь; муки этой жизни суть не ее муки, а наше самобичевание из-за этого страха. Есть разница, кто с виду, а кто по сути мудр. Все боги суть символы и хитросплетения поэтов! Суть учтивости состоит в стремлении говорить и вести себя так, чтобы наши ближние были довольны и нами, и самими собою. Никто не живёт дольше, чем мёртвое дитя... Небеса и Земля так же стары, как и я, и десять тысяч вещей - суть одна, - он толкнул Раймона локтем, и, дотянувшись до уха, доверительно сообщил, - так звали мою бабушку. Не нравится — выбери другое имя.
Грейсток досадливо закатил глаза и сцепил пальцы в замок.
Ощущение от присутствия по мере того, как Кавендиш бредил, становилось ярче, сильнее. Раймон не мог осуждать тварь: тому, кто питается кошмарами или безумием, стол в зале накрыли не хуже, чем для семьи. Молчащая Августа. Бошан, который не в силах уснуть. И этот, слева. Он бросил беглый взгляд на соседа и снова повернулся к Грейстоку.
- Оставим бабушку. Суть дома, милорд? У меня было мало времени, поэтому всё, что есть - это скорее догадки, а не знание. Особняк ваш словно состоит из слоёв. Собирает силу из внешнего мира, накапливает в себе, чтобы потом - отдать. Запоминает и... меняет, переводит в иной мир. В бессмертие, сказал бы я, но это, наверное, неправильное слово?
- Чтобы изменить человека, нужно начинать с его бабушки. Бабушка как-то спросила, девственник ли я, и я решил согласиться. Она меня по голове погладила и сказала «бедняжка моя", - доверительно, пытаясь заглянуть в глаза Раймону, поделился Кавендиш. - Шесть лет, как нет любимой бабушки, а ведь она каждый день меня ждет! Но я все равно по снегу босиком хожу! Свежая, как рыба!
- Не точное, - Грейсток обвел пальцем цаплю на своем кубке, игнорируя Кавендиша, - есть жизнь, а есть существование. Есть душа, а есть дух. Впрочем... Так вот, это существо, на которое мы и не обратили бы внимания, научилось пользоваться лестницей. И живет в тенях. А это... А это значит, что оно угрожает не только гостям.
- И Айме не может ей помешать?
Вопрос был важен. Если мерзкая кубкодательница могла ходить насквозь и дальше - Раймон не испытывал абсолютно никакого желания учиться тому же. Даже если для еды она выходила... пока что, ещё требовалось поймать и удержать.
Барон переглянулся с брухой, сидящей на другом конце стола с видом человека, никогда не задумавшегося над подобным вопросом.
- Пожалуй, моя бесценная Айме может закрыть то, что открывает, - медленно признал он.
- Значит, этой рыбе можно будет снова помешать уйти обратно в пруд, - радовало уже хотя бы это. - Если она из него выйдет. А для еды - ведь выходит?
- Оно уже вышло, - ответила за Грейстока бледная до синевы Эмма, решительно покинув свое место и не менее решительно опираясь на спинку стула Раймона, - наслаждается.
- Мне кажется... я никогда не ела рыбы! – подтвердил ее слова Кавендиш. - Глупа та рыба, которая на одну и ту же приманку попадается дважды. Через три дня и самая лучшая рыба пахнуть станет! Что ни попадается в его сети, всё рыба. Как рыбки красивы твои! Скоро принесут свежий эль, его только что завезли!
- Эль - это, наверное, хорошо, - любезно кивнул Раймон и поднялся тоже, касаясь руки Эммы. - Милорд, времени, сдаётся мне, мало. Пусть вопрос покажется странным, но нет ли в замке колокола? Обычного, бронзового. Такого, чтобы в руках унести.
- Есть, от старого барона остался, - согласно кивнул головой барон, подзывая жестом Айме, - моя госпожа проводит… хм, или лучше принести?
- Можно выпить двадцать, нет – тридцать кружек горячего эля, - обрадовался Кавендиш, - чем хуже эль, тем лучше жена! Чем меньше эля, тем третий лишний. Эль горчит, но сладок, как мед. Люблю цветы – они как птички!
- Достаточно, если принесут слуги. И, если найдётся тоже, немного железной проволоки. Я хочу прогуляться с господином Кавендишем, если он любезно согласится оторваться от ужина и составить мне компанию. И с госпожой Айме, которая умеет закрывать открытое. Просто кое-что проверить, о птичках. Может быть, они найдутся в какой-нибудь небольшой комнате.
Может быть, создание выманится из зала только на одного безумца. Если нет, пришлось бы вести с собой всех гостей. Или - если Грейсток был прав в том, что никто здесь уже не был в безопасности - пробовать что-то сделать прямо в зале. Последнего не хотелось категорически, и не только из-за обширности помещения.
- Люди воображают, что птицы поют для их удовольствия. – Кавендиш, кажется, удивился предложению прогулки.- Люди птиц из клеток выпускают, чтоб самим свободными стать. Море упоительных ромашек сиротливо смотрится без пташек. О чём поют воробьи в последний день зимы? Когда же, когда же мы найдем яркую краску?
- Все по словам вашим будет, - устало согласился Грейсток, косясь на безумца.
- Благодарю, милорд.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Кавендиша пришлось сначала вздёрнуть на ноги, а потом вести. Жестко, грубо, заломив кисть - мужчина рвался обратно, оглядывался на опрокинутое кресло, отказывался идти вовсе. И клевер даже в коридоре светился так же ровно, соперничая в этом с чертополохом. Кавендиша, по крайней мере, пока оказалось достаточно.
- Кстати, о красках, - голос Раймона звучал напряжённо: приманка оказалась и грузной, и неожиданно сильной. И дёргалась непредсказуемо, не давая отвлечься. - Госпожа Айме, а откуда появляются эти гости? Что их сюда влечёт?
- Recomendaciones. - Айме шла рядом, закусив губу. - Однажды Эдвард оказал эту услугу одному очень alto, нет, очень высокому человеку, si? Он давно ушел уже по лестнице, этот señor, но... Жизнь очень не дешевая, дорогой сэр, а люди думают, что смогут так... existir.
- И понимают, что не могут? Со временем?
Он улучил время оглянуться, и нахмурился: Эмма осталась в зале. Возвращаться было поздно, да и он не думал всерьёз, что после обещания Грейстока с девушкой что-то случится. Может, так было и лучше. И всё же ощущение пустоты рядом оставалось.
- Люди заблуждаются, señor, когда думают, что жизнь и смерть разделены лишь волосом, острием косы жнеца. Между ними - лестница. Один раз пройдешь - теряешь жизнь. Ее вкус, ее цвета и остроту. Второй раз пройдешь - теряешь смерть. Иные, felicidad, они сразу достаются молодому божеству. Иные притягиваются в дом, живут в тенях. Их много здесь, этих людей. А иные приходят сами, ибо хотят избежать того, что почитают за горе.
Айме повелительно махнула рукой слуге, тащившему следом колокол и моток проволоки, и тяжело вздохнула, точно сожалея о чем-то.
Раймон на миг задумался о том, не застряли ли в доме члены культа из Билберри, и тряхнул головой. Мысль была неприятной и какой-то гадостной. Что до людей, которые заблуждались... он мог их понять. Вероятно. Мог даже сочувствовать. Но отговаривать или спасать, несмотря на все уставы, желания не было вовсе тоже. И следующий вопрос вырвался словно сам собой, неожиданно. В мире этих чёртовых богов, с проводницей, которая просто должна была пройти лестницу дважды...
- Простите, госпожа, если покажется грубым. Айме. Первое ли это ваше имя?
Бруха удивилась настолько, что не смогла скрыть это за маской любезности, и остановилась.
- Нет, - потрясенно ответила она, - так назвал меня Эдвард, когда я вернулась.
"Вернулась, но не вернула".
Потерять краски мира, потерять жизнь, и вернуться в не-жизнь. В этот миг Раймон остро осознал, почему отпустили Брайнса, которого метало то туда, то сюда.
Он вежливо склонил голову.
- Идёмте, госпожа. Нужно хотя бы попробовать закончить с этой... закавыкой.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Комната, куда привела Айме, была проще, чем та, что выделили Раймону. И в ней явно не жили - паутина свисала клоками со стен, не было ковров и даже стены светились будто тусклее. Но, возможно, в этом виновата была снова пыль.
- Эта комната... otro. Она была балконом и вне-изнутри дома, ¿entiendes? Я могу здесь закрыть все двери, каждую щель. Только прикажите.
- Хорошо, госпожа.
Раймон ногой подвинул колокол поближе и развернул Кавендиша лицом к себе, не давая вырваться.
- Господин, прошу прощения за такое обращение. Помню, вы что-то говорили про цветы?
- Земля смеется цветами. - Охотно откликнулся мужчина, переставая вырываться.- Ирисы прекрасны, как семь смертных грехов. Потрясение ее убьет, а розы ты положишь на гроб. У цветов не бывает будней, они всегда одеты празднично. Цветок, поворачивающийся к солнцу, видит его и за тучами. Ароматы — это чувства цветов. В быстро вянущих лепестках цветка больше жизни, чем в грузных тысячелетних глыбах гранита. Фиалки в горах проросли сквозь камень. Если виноградарь каждой лозе не поклонится триста раз, не будет хорошего урожая.
- Быстро вянущих, да? Что ж, мы, надеюсь, не задержимся, - процедил Раймон и, убедившись, что Кавендиш стоит смирно, поднял колокол и опустил ладонь на рукоять новенького кинжала. - Лоза, говорите?
Кавендиш рассмеялся безумным смехом, обхватывая себя руками, лаская и приплясывая.
- Нет большего наслаждения в мире, чем ощущать благоухание цветущего виноградника! Война может подождать, сбор винограда - нет. Лоза пьянит без сомнений и преград. Гибкостью виноградной лозы
обними, подарив неизбежность. Покорною жрицей я легла на алтарь, увитый лозами. И звуки пения пастуха?
- Госпожа, закрывайте, - голос Раймона звучал буднично, словно ничего особенного не происходило. Он даже не смотрел на безумца, сосредоточившись на внутреннем ощущении присутствия, которое всё росло.
И когда в комнате, которая и была частью особняка, и нет, что-то сдвинулось, словно вся она вздохнула и вдрогнула, не дыша и не трогаясь с места, Раймон грянул в колокол рукоятью кинжала.
Создание, появившееся у наглухо заколоченного окна в ещё гудящей отражениями комнате, было жутким. Молодое тело с высокой грудью, едва прикрытой рваным, словно из разноцветных листьев, платьем, венчала голова уродливой старухи. И густая, длинная коса только подчёркивала дряблую кожу щёк, наполовину заплывший глаз, изъеденный влажными язвами лоб. По красивым, белым ногам бил коровий хвост, а сжатые от боли пальцы заканчивались крепкими крючковатыми когтями.
Кавендиш мешком осел на пол, но глаза его не отрывались от Раймона, а посиневшие губы прошептали:
- Пение не услышишь ты больше...
Колокол, который подействовал куда лучше, чем ожидалось, глухо звякнул в углу. Скоге. Существо, которое доводило людей до безумия и дальше, питалось истекающим ужасом, пылающим сумасшествием. Тварь, которая наверняка подкинула кубок с воронами - несмотря на данное импу предупреждение. Существо, которое не просто присасывается к душе, как пиявка, но и скрывается за мороками. Усмехнувшись без тени веселья, Раймон поймал взгляд затуманенных глаз и повёл свободной рукой. Выдохнул тихо, почти ласково:
- Ты в тесной железной клетке. Твои глаза - из железа.
И, не дожидаясь, подействует ли, пригнувшись, по-волчьи махнул вперёд, обходя скоге слева
- Мои глаза суровы, а твои не утешают, жгут, - проскулил Кавендиш, вслед за пакостной фэа сворачиваясь странным, изломанным клубком.
Впрочем, скоге, кажется, поняла буквально указание о клетке. Она медленно села, поджав под себя ноги и слепо, с отчаянной злобой принялась размахивать руками, явно пытаясь достать обидчика через ощутимую только ей решетку. Всё закончилось быстро. От первого удара скоге, даже слепая, смогла уйти, резко отдёрнув лапу, но следующий, с шагом, глубоко вспорол плечо и грудь. Монстр беззвучно осел на пол, но понадобился ещё удар, чтобы обвисла и вторая рука. Существо трансформировалось к этому моменту полностью. Кожа обвисла и пошла морщинами, девичьи ноги обернулись коровьими. Раймон опустился рядом на колени, прижав острие кинжала ко впадине на горле скоге и, не отводя глаз, обратился к Айме. Элизабет.
- Госпожа, это - ваш фантазм? И, если можно, передайте, пожалуйста, проволоку.
- Si, - коротко отозвалась бруха, проворно подавая ему моток, - плохо пахнет, очень.
- Глаз, насмехающийся над отцом и пренебрегающий покорностью к матери, выклюют вороны довольные, и сожрут птенцы орлиные! - Поделился наблюдением Кавендиш. Он задыхался, рвал ворот туники, точно пытаясь освободить себя от невидимого ошейника... Или кинжала.
- Благодарю вас. А пахнет... Лучше, чем бхуты, - Раймон оглянулся на безумца и помедлил. С такой глубокой привязкой ему пока что дела иметь не приходилось. Скоге сохранял связь несмотря на раны и железо. Так можно было и потерять... гостя. - И вынужден попросить снова, госпожа. Накрутите, пожалуйста, ему немного проволоки на руку. Неплотно, лишь бы кожи касалось. Это может защитить от того, что будет дальше.
Скоге пошевелилась, пытаясь выпрямить ноги. Или уползти, но каждый раз натыкалась на то, что считала железной клеткой и с ужасом, хорошо читаемом на уродливом лице, съеживалась. Кавендиш затих, перестал даже шевелиться.
- Desmayo, - довольным голосом сообщила Айме, явно наслаждающаяся происходящим. - Обморок.
Раймон пожевал губу, глядя на пойманную фэйри.
- Теперь решить, что с ней делать. Если убить здесь, оно не уйдёт в дом?
- А у этого есть душа? - Настороженно поинтересовалась бруха. - Я не думаю, что Эдвард одобрит, если оно здесь останется. Совсем не одобрит.
- На этот вопрос я ответить не могу. Не уверен. Разумное - точно. А если унести в лес?
- В олений парк, - Айме говорила медленно и неохотно, - там усыпальница. Там - не дом. Совсем.
- Там ели... Я бы предпочёл дуб, но подойдёт, - Раймон опустил взгляд на скоге. - Это ты принесло кубок? Говорить не можешь, так кивни.
Существо медленно и неохотно кивнуло.
- И моё обещание передавали тоже. Про шутки, - он не спрашивал, а утверждал.
Скоге снова кивнула.
- Хорошо, - Раймон снова повернулся к Айме. - Госпожа, значит, избавляться окончательно лучше в самой усыпальнице? Как я понимаю, стены и деревья?
- Si, - согласилась бруха, - оно оттуда не сможет вернуться.
- Мне понадобится тот кубок, госпожа. И, если можно, несколько железных гвоздей. И кузнечные клещи. Ключ от усыпальницы, если она заперта, - Фламберг говорил спокойно, не торопясь. Без улыбки. - Потом - лишь немного времени, и это создание больше не побеспокоит ни вас, ни меня.
- Слуги принесут все, - бруха хищно потянула воздух раздутыми ноздрями и широко улыбнулась, демонстрируя белоснежные двойные клыки.
Фламберг только коротко поклонился в ответ.

К совсем не дому вели изломанные тропы меж еловых рядов. Не лабиринт. Скорее дороги, которые были созданы для того, чтобы замедлять путь. Причём, судя по углам - путь не к центру, а обратно. Небольшая квадратная усыпальница со стенами полированного белого камня не имела крыши, но воздух над ней казался... мёртвым. Другого слова Фламберг подобрать не смог. Он пожал плечами и повернулся к скоге, прибитой к промёрзжей земле длинными кровельными гвоздями. Дуб, действительно, подошёл бы лучше, но сойдёт и так. Особенно с аудиторией. Словно подслушав мысли, ворон, сидевший на низкой ветви, разинул клюв и хрипло каркнул. На звук никто не ответил.
- Игры...
Короткое слово, сказанное почти с отвращением, тоже утонуло в глухом шорохе сосен. Впрочем, Фламберг и не собирался говорить громко. Кому надо - услышит. Он поднял над скоге сияющий кубок, новенький, ещё не успевший почернеть, из чистого серебра. Такой, что легко смять в кулаке. Такой, что так легко...
Вокруг щипцов вспыхнул ослепительно белый клуб огня. Фламберг знал, что надолго его так не хватит, да ещё и после мороков. Но долго и не требовалось. Кричать скоге не могла. Но словно - пыталась.

И только позже, уже надвинув белую плиту на вход в усыпальницу, за который сбросил безжизненное тело скоге, Фламберг взглянул на ворона, отдал шутовской салют и отвернулся. Обратно по тёмной тропе Раймон шёл медленно, невзирая на сосущее ощущение неполноты. Этот чёртов дом, само задание случилось просто слишком быстро, сливаясь в чехарду лиц, образов, разговоров. Особняк замывался ровным гулом, который слышался не ушами, а словно всем телом. Обвивал маками и незаметно прорастал васильками. К нему привыкалось так, что отсутствие можно было заметить, только выходя наружу, пересекая границу между чёртовыми мирами. Словно хрупкая, покрытая паутиной, застывшая во времени игрушка, в которой случайно заблудились живые люди. Гости. Бруха, которая смогла вернуться. Древние боги... все притянутые и застрявшие голоса. Аристократы, связи при дворе... к чёрту. Всё, чего ему хотелось - это оставить этот подёрнутый дымкой хрустальный шар за спиной. И, если получится - не оглядываться.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Пустота, возникшая после ухода Раймона, не исчезала. Её не могли заполнить беседы за столом, правда, довольно-таки любопытные. Ее не скрашивало любезное обхождение Грейстока. Но зато ее оттеняло не гаснущее беспокойство, горькая тревога, с которой Эмма бороться не могла и не хотела.
Наверное, это было очень неприлично - покинуть стол, не объясняя и не заканчивая разговор с Августой. Наверное, это было даже опрометчиво - выйти на ступени, к этим дьявольским кошкам, не накинув даже шали. Наверное... Но как было сдержать радость от того, что пустота отступала, по мере того, как Раймон приближался к ней? И как было сдержать этот порыв, который прежде она, пожалуй, назвала бы глупым - и не бросится к нему, по скользким ступеням и оледенелой дорожке?
- Я ждала.
Слова слетели так, будто бы ничего иного она сказать и не могла. Руки обвили его шею так, будто ничего иного и сделать было нельзя.
- Все прошло... достаточно гладко?
- Всё прошло тихо, - откликнулся Раймон, от которого пахло жаром, звоном серебра и запутавшимися в одежде безмолвными криками, каменной плитой. Коснулся губами её волос. - Я оглядывался.
- Я подумала, что времени ощутимо мало - и осталась. Чтобы узнать, зачем они тут. И, знаешь, большинство здесь по своей воле, они ждут и предвкушают, а вот Августа...
Эмма счастливо вздохнула, что совершенно не сочеталось ни с ее словами, ни с теми образами, что они порождали в сознании. Августа Гордон боялась и не хотела. Отчаянно, с тоской. Она серо сокрушалась - и хранила молчание, страшась, что ее не поймут, не отпустят. Что будет только хуже. И ей очень хотелось домой. Среди чувств то и дело вспыхивали ощущения мягкой шерсти под рукой и упоение от мурлыкания. Не хотела Августа Гордон такой вот жизни. Но, все же, была здесь.
- Августа не хочет и боится, - продолжила Эмма угасающим голосом, - но ее сюда привел Кавендиш, обещая, что она станет прекрасной и сможет, наконец, построить семью. Но здесь... Она поняла, что никакой семьи, кроме этой, у нее не будет.
- Что ей мешает? - судя по голосу, Раймона это занимало не очень сильно. По крайней мере меньше, чем волосы или ткань платья. - Кавендиш безумен, с фэйри или без. Она может просто встать и уйти. Если ещё не совсем... в семье.
- Ей кажется, что если она уйдет... Они будут мстить. И боится заговорить.
Пальцы скользнули по шее, выше, взъерошили чуть отросшие волосы. Подспудно отметив, что кончики слегка немеют, и холод снега не чувствуется так уж и сильно, Эмма снова улыбнулась счастливо, прижимаясь к груди и прислушиваясь к стуку сердца, усилием - и этим стуком - удерживая себя от того, чтобы лишиться чувств от усталости, нахлынувшей на нее не то, чтобы неожиданно, но будто бы внезапно, точно вместе с мыслями об ожидании и пустоте исчез и какой-то стержень, удерживающий ее на ногах.
- А чтобы спастись - нужно или делать, или хотя бы говорить. Без этого, боюсь... ладно, - Раймон, не торопясь, повёл её по ступеням в дом. - Признаться, я хочу только забрать награду. И спать - но как-то лучше не здесь, наверное. Только плохо, что ночь.
- До Билберри недалеко.
В Билберри возвращаться не хотелось тоже, там было неуютно. Казалось, что таверну лишили души. Но, все же, "Грифон" выглядел предпочтительнее, нежели этот особняк Грейстоков.
- Недалеко. Пожалуй. Вряд ли там будет хуже, а больше никуда не успеть.
И снова, мощно и сильно, но - уже привычно - охватило чувство того единства, какого не было ни в семье, ни в монастыре. Впрочем, разве не бывает так, что человек, волей случая оказавшийся на твоем пути, становится продолжением тебя самой? Что мир замыкается... Взгляд упал на руку, лежащую на рукаве Раймона. Зеленой искрой блеснул изумруд в кольце, которое тоже воспринималось частью... кольца? Да, именно. И, пожалуй, только в этом доме это осозналось отчетливо. А еще, если бы с ними что-то случилось, Эмма отказалась бы возвращаться из тех мест, куда ведет эта лестница. В не-жизни не могло быть этого единения. А без него - жить смысла не было.

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл


4 января 1535 г. Тракт Билберри - Гринфорд.
пятница. убывающий полумесяц.


И все же - жизнь в Билберри продолжалась. На рыночной площади также шумела ярмарка, хоть продавцы и покупатели старательно делали вид, что не замечают ведер, полных кровавой воды, выносимых из церкви. Впрочем, разве не пережил Бермондси - и он сам - почти такую же резню? Признаться, тогда было даже страшнее... Он был тогда, пожалуй, младше Фламберга - двадцатитрехлетний юрист, всего неделю отработавший в этой должности и оттого излишне прыткий и глупый. Не признающий иных авторитетов, кроме закона. Счастливо женатый и не выпускающий малышку-дочь из рук. И - не понимающий, что грядет буря. Грянула она, как водится, неожиданно. Это сейчас Джеймс понимал, что к этому все шло: разгул щипачей на улицах, наглые грабежи среди дня, дерзкие выходки против стражи. Его провоцировали. Но вместо того, чтобы идти договариваться, Джеймс задержал "маркизу" одного из уличных королей... О том, как он тогда выжил, думать не хотелось. Равно, как и о том, что если бы уличные не начали тогда передел власти... В любом случае, с одра своего встал уже не Джимс, как звала его жена, а Джеймс Клайвелл, констебль Бермондси. Не без тайного удовлетворения отмечая, что его городок, все же, будет поспокойнее, несмотря на сумасшедшего монаха, лесное братство и близость шерифа, он наклонился из седла к торговке украшениями, выбирая бусы для дочери. Возвращаться с пустыми руками домой было нельзя. Дети есть дети - они ждут подарков в любом возрасте. Уже расплачиваясь за нить лунного камня, уже поворачиваясь к торговцу сладостями, на одном из прилавков он заметил шкатулку. Красивую, резную, изящно расписанную эмалью. Геральдические лилии орнамента причудливо переплетались с пышными, китайскими хризантемами, обрамляли рисунок на крышке: Дева Озера вручала меч рыцарю, в чертах лица которого угадывался король. И все же - шкатулка была необычной и красивой. И её можно было подарить Мэри. Да, возможно, не стоило... Но, черт побери, с этим желанием было сложно совладать!
Чета Фламбергов - это сочетание снова вызвало смешок, - показала ему, как нужно жить здесь и сейчас, держаться за жизнь, друг за друга - жадно, не позволяя никому разлучить. Напомнила, насколько полнее становится жизнь, когда есть кто-то рядом. Он покосился на магистра, кутающего младенца Жака в плащ, и, все же, купил эту шкатулку.

Мысли снова и снова возвращались к бойне в церкви, к уроку для Брайнса и акколаде. В общем-то обычная церемония посвящения в рыцари, проводимая в каждом Ордене. Но... Отчего-то осуществленная магистром не до резни в церкви, а после. Воспринимаемая Берилл с явным восторгом и нескрываемой гордостью за своего супруга. Да и самому Джеймсу она необъяснимо казалось... правильной? Ну да, бойня. Но - и работа, даже долг. Брайнс, допустим, сам дурак. Жалеть жену сектанта, которая, небось, еще и балахон ему потом отстирывала... И все же, он не мог для себя объяснить, почему ему кажется правильным - и одновременно неправильным подобное.
- Магистр, - обратился он к Циркону, чья лошадь неторопливо, без одергиваний и понуканий подстраивалась под рысь Белки, - почему именно сейчас?
Михаилит раздумывал недолго. Прищелкнув языком Искре, вздумавшей обнюхивать его рукав и голову младенца в смешной шапочке, он улыбнулся в ответ:
- А почему нет, Джеймс? Эта ночь отличалась от обычной рабочей Фламберга только разве тем, что жертвой тварей в этот раз оказалась его женщина.
Джеймс проводил взглядом огромную Девону, беспечно резвящуюся впереди, и согласно кивнул. В самом деле, обычные рабочие будни. Сектанты не вызывали жалости, они и людьми-то не воспринимались. И после ужасающего огромного количества чужих вещей, драгоценностей и оружия в подполе у Джесс - тем паче. Фостер, отводя глаза, пояснил, что его дочь и жену вовлекли в обряды, что они лежат там, на холодном полу церкви. Но говорил это констебль Билберри с плохо скрываемым облегчением, точно с его спины сняли грязный, тяжелый мешок. Точно теперь он может жить. Впрочем, Джеймс чувствовал себя также. Будто принял кровавое причастие, прошел кровавое крещение - и вышел обновленным. И когда спустя долгую, кажущуюся бесконечной, дорогу в белой пустоте заснеженного тракта вырос шпиль гринфордской церкви, Джеймс невольно дотронулся до седельной сумки, где лежала шкатулка, бережно обернутая в бирюзовый шелк.
К мельнице они подъезжали все также вчетвером: он, магистр, младенец Жак и Девона, которая, впрочем, передвигалась пешим ходом. Еще по пути, Циркон, бережно покачивая ребенка, поинтересовался, есть ли в Гринфорде бездетные пары. И Джеймс предложил узнать это у Мэри.

[Spectre28 >>>]

с Хель и Леокатой

"Чудо, как хороша" - сказал всего лишь полторы недели назад неудачливый и глупый Томас Стоун, и сейчас эти слова казались знатным преуменьшением. Порозовев от мороза и праведного негодования, Мэри Берроуз стояла во дворике, уперев руки в бока шубки, и распекала низушка. Работник - который, судя по долетавшим ещё издали словам, одновременно взял не те мешки, сложил их не туда, а часть не сложил вовсе, не поправил вовлемя поваленный плетень, не разгрёб снег и не расчистил дорожку - приняв покаянный вид, разводил руками и виновато ковырял снег носком сапога, что явно распаляло девушку ещё больше. Как и упорно выбивавшиеся из-под шапки пряди светлых, почти белых волос, от которых приходилось отмахиваться.
Заметив всадников, Мэри прикрыла рукой глаза от солнца, всматриваясь. Низушок же, бросив единственный взгляд на радостно щерящуюся Девону, мгновенно посерьёзнел и словно невзначай шагнул в сторону, где стояла колода для рубки дров с вогнанным в дерево колуном. Но дочка мельника уже радостно кинулась навстречу гостям, словно не замечая огромной собаки:
- Мистер Клайвелл! Вы всё-таки живы!
- Да, мисс Мэри, со мной иногда такое случается, - улыбнулся в ответ Джеймс, спешиваясь и набрасывая поводья Белки на плетень.
Скрывать радость от того, что девушка на вид цела, будто бы здорова и явно рада ему, он не собирался. Равно, как и то, что ему приятен был этот возглас, хоть он, несомненно, говорил о том, что слухи о событиях в обители достигли катастрофических масштабов. И все же, чувствуя как губы сами расползаются в глупой улыбке, чуть смущаясь подспудно, Джеймс подошел к Мэри, стараясь не хромать.
- Отчего же я должен был умереть, мисс Мэри? - Все также улыбаясь, поинтересовался он.
Девушка нахмурилась.
- Сначала вы умерли, вынеся из аббатства прекрасную даму в одной простыне. Рваной простыне. Так, чтобы совсем рваной, - она загнула указательный палец. - Погибли, как герой. Из последних сил, отбиваясь мечом от монстров... наверное, при помощи третьей руки. Затем, - средний палец последовал примеру указательного, - дама стала матерью-настоятельницей местной обители, а вы умерли от ран, едва успев убедиться, что святая женщина в безопасности.
Судя по скептически поднятой брови, у Мэри были некоторые сомнения либо в смерти от ран, либо в святости аббатисы, но затем она посерьёзнела и бросила взгляд на ногу Джеймса, давая понять, что скрыть хромоту не удалось.
- Ещё вас загрызли монстры, которых михаилиты до сих пор ловят по лесам. Страшно... - девушка поёжилась. - Мы здесь наособицу немного отстроились, так... но неважно. А ещё сегодня утром проехал один мужчина. Мрачный такой, испуганный и словно - как-то без сил совсем. Еле задержался, чтобы вина в таверне выпить, но нарассказывал - много. Про церковь. В Билберри. Про смерти, и... и что вы тоже там были. И обезумевшие михаилиты вас... зарубили, - тихо закончила она, уставившись на сжатую в кулак руку.
- Зарубишь его, - проворчал спешившийся магистр, который с интересом прислушивался к разговору, покачивая младенца, - и дьявола до смерти заболтает... А потом задушит. Но на самом деле, дорогая мисс, Джеймс действительно спас с жертвенника одну милую леди, пока обезумевшие михаилиты собирались с силами.
Джеймс покосился на предательского Циркона и согласно кивнул головой:
- Замужнюю, - уточнил он, - по просьбе супруга. Простите, мисс Мэри, я постараюсь больше не... умирать так часто и разнообразно.
- Только реже - и одинаково? - сладко поинтересовалась Мэри и, вспыхнув, немедленно опустила взгляд. - Простите. Вы к нам зайдёте? С... другом? Извините, господин, не знаю вашего имени.
- Я, признаться, спешу, - магистр подул в лицо раскричавшемуся ребенку, - но если вы позволите, воспользуюсь вашим гостеприимством, чтобы перепеленать Жако... И простите мою невежливость - брат Циркон.
- Я бы пообещал вообще не умирать, - дождавшись, когда магистр договорит, развел руками Джеймс, - но... боюсь, выполнить подобное обещание будет выше моих сил.
Он предпочел бы прогуляться по реке, нежели сидеть в душном доме, но магистр был прав - ребенок требовал внимания. И новой семьи. И все же, возвращаться к делам не хотелось. Слишком разительно отличались Мэри в прошлые его визиты и сейчас. Это радовало - и чуть огорчало. Ровно настолько, чтобы подчеркнуть радость и новые оттенки интереса.
- Джек не обижает? - Тихо спросил он, подавая руку девушке.
- Да он меня словно и не замечает почти. Ночами только бывает - кошмары его иногда мучают, но наутро снова обычный. Делами занялся, наконец-то, чего папенька от него добиться никак не мог. Нет, - Мэри с улыбкой качнула головой, - не обижает. Спасибо вам.
- Мисс Мэри, - магистр несколько нетерпеливо вмешался в разговор, - вы позволите вас так называть? К ноге, Девона, чтоб тебя! Я был бы признателен, если вы подскажете, какие семьи смогут принять Жако на воспитание. Младенцу не место в Ордене - до поры. И я оставлю вам Джеймса...
Последняя фраза ощутимо требовала окончания "на растерзание". Слова эти так и повисли в воздухе, казалось, их можно было пощупать.
- Принять?.. - Мэри запнулась, потом понимающе кивнула. - Конечно. Вам бы, господин, к Браунам. У них ферма чуть ниже по реке, где она петлю делает. Место хорошее очень, красивое. У них, правда, есть ребёнок один, но он большой уже, и Энн, бывало, вздыхала, что больше детей Господь всё никак не даёт. Хорошие люди, добрые.
- Добрые или хорошие? - Подозрительно уточнил Циркон, прижимая к себе ребенка, - впрочем... Благодарю вас, мисс Мэри.
Магистр откланялся, одновременным движением вскакивая в седло и, выезжая из ворот, свистнул гончей, увлеченно догрызавшей колоду для рубки дров.
Девушка проводила магистра удивлённым взглядом.
- Я что-то не так сказала? Что не так с хорошими и добрыми людьми?..
- Добрые и хорошие люди чуть не закололи на алтаре жену его воспитанника, почти сына. И всех нас. - Грустно и коротко ответил Джеймс, глядя Циркону вослед. Право, он мог понять сомнения и порывистый - на первый взгляд - поступок магистра. Его самого ощутимо потянуло на ферму Браунов после этого описания Мэри - за столько лет законником в добрых и хороших людей ему верилось с трудом, а уж после Билберри... Циркон был прав, что не стал тратить время на пеленания и светские вежливости. Перепеленать, в конце концов, могла и миссис Браун. Заодно магистр и оценит, насколько женщина готова принять чужого ребенка своим. Впрочем...
- Впрочем, вам не стоит обижаться на магистра, мисс Мэри, - продолжил он, уже улыбаясь, - он всего лишь заботится о малыше. Быть может, вы не откажетесь немного погулять?
Скоро должно было темнеть, но, все же, время еще оставалось, магистр просил его дождаться, да и... Кажется, такая Мэри ему нравилась больше той романтично-обморочной девицы. И, кажется, с ней хотелось проводить время.
- Нет, - сразу ответила девушка, и её пальцы на рукаве Клайвелла окрепли. - Не откажусь. Только вы с дороги, по холоду. А дома есть горячий отвар, с осенним мёдом... - убедительности в голосе, впрочем, не хватало. - Лесным.
- Звучит заманчиво, - пожалуй, хромоту уже скрывать не стоило, коль девушка все равно заметила. Да, и признаться, делать это было сложно. - Но, вероятно, в следующий раз. И еще...
Белка услужливо подставила бок с заветной сумкой и не менее заветной шкатулкой в ней.
- Уж не знаю, понравится ли. Но...
С улыбкой и каким-то затаенным, мальчишеским смущением, Джеймс протянул шелковый сверток.
- Это мне? Но... - Мэри, которая до того наблюдала за его действиями со спокойным любопытством, порозовела снова и потупилась.
И тонкие пальцы разворачивали переливчатую синюю обёртку медленно, снимая слой за слоем и чуть ли не разглаживая ткань. Но за ясно видимым смущением и нарочитой неторопливостью жестов, в наклоне головы, блеске глаз из - под края шапки, тому, как уверенно двигались руки, пробивалось и сдерживаемое, затаённое удовольствие. Словно за серьёзностью действий таился готовый брызнуть смех. Когда из-под шёлка показался сам подарок, у Мэри заалели даже кончики ушей. Она бережно провела пальцами по резьбе на крышке и вздохнула, не поднимая взгляда.
- Какая красивая... мистер Клайвелл, я не знаю, что и сказать. Спасибо вам. Правда. Позволяет ли это надеяться, что вы будете чаще... скрашивать мою жизнь визитами? - очень серьёзный тон слегка портила только широкая улыбка.
- Разумеется, - улыбаясь в ответ, в тон ей согласился Джеймс, неприкрыто любуясь девушкой, - надо же за Джеком наблюдать. И препятствовать. А вообще, это удобнее будет делать с ярмарки в Лондоне... Можем понаблюдать оттуда вместе, если желаете.
Мэри решительно, хотя и не без некоторого сожаления вернула шкатулку Клайвеллу и снова взяла его за руку. Вздохнула.
- Желаю. Конечно. Оттуда ведь только и препятствовать. Наблюдать... - вопросительно подняв бровь, девушка еле заметно потянула его к сторону реки. - Пойдёмте? Якоб всё-таки расчистил часть дорожки, а дальше - красиво. И снега не очень много.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Как выяснилось, Мэри ругалась на низушка одновременно и по делу, и нет. Дорожка вроде бы была расчищена, но чем дальше от дома, тем больше на ней почему-то оставалось пушистого рыхлого снега. Мэри шла, не торопясь, с явным удовольствием подставляя лицо холодному зимнему солнцу, уже почти опустившемуся за деревья. И время от времени искоса поглядывала на Клайвелла, быстро, словно чтобы убедиться, что он ещё здесь.
- Иногда, когда холодно, но небо ясное, достаточно закрыть глаза и почувствовать кожей свет. Тогда словно становится теплее, и даже ветра не чувствуешь. Не всегда так, но - иногда. Даже если солнце за облаками - лишь бы их не было слишком много. Это моё любимое место, наверное. Чуть дальше... вот, видите?
Земля впереди шла вверх, поднимаясь над рекой небольшим обрывом. Ветер стал крепче, но он же сдувал снег с твёрдой, как камень земли, облегчая шаг.
- Здесь открыто. И ветру, и солнцу, и воде. А через реку - лес, почти до края. Мы часто тут играли с... извините. Я слишком много говорю, да? - она бросила на Клайвелла виноватый взгляд. - А вы всё молчите...
- Это со мной тоже иногда случается, - со вздохом признал Джеймс, морщась от внезапной боли в ноге, - но... я слушаю. И я понимаю, почему вы любите это место. Здесь возвышенно. Вы играли здесь с Джеком в детстве?
- И да, и нет, - Мэри еле заметно помрачнела, но тут же улыбнулась снова. - Джек - он бузотёр был, непоседа, куда ему долго усидеть на месте тут, где ничего не случается, и даже коряги какой-нибудь нет, чтобы сломать. Только цветы высыпают в траве, но они его не интересовали. Нет. С гринфордскими девочками, а часто - с Тельмой, дочерью Алвкина, пасечника. Но это давно, конечно, - девушка остановилась, не доходя до края обрыва нескольких шагов. - Её нет уже почти... три года, а с остальными дружба... куда-то делась, - несмотря на слова, голос её звучал спокойно, разве что с лёгкой ноткой сожаления.
Джеймс мысленно пнул себя за глупость. О да, это очень умно было - заговорить о брате, который украшал лицо девушки потрясающими в своих красках синяками.
- В Бермондси есть место, тоже у реки, - образы, прочно забытые, медленно всплывали из тьмы памяти, лопались пузырями, - берег там песчаный. В детстве я часто прятал в нем коробочки с разными мелочами: красивыми раковинами, осколками расписных кувшинов. И воображал себя пиратом.
Тоска по морю, угасшая было после обители, вспыхнула с новой силой, даже ветер стал теплее и солонее. Но, увы, а скорее - к счастью, под ногами был заснеженный обрыв, а не палуба корабля. И рядом - Мэри, а не толпа матросов, что не могло не радовать. И дома ждали дети.
Мэри тихо рассмеялась.
- Могу представить. А во что сейчас играют ваши дети, мистер Клайвелл?
Джеймс на мгновение задумался. Черт возьми, он так редко бывал дома, что не мог вот так, сходу, ответить на этот простой вопрос!
- Бесси раньше любила тряпичных куколок, - медленно припомнил он, - из тех, у которых вместо глаз пуговицы, а волосы из пряжи. А Артур... Ну, он носится с деревянным мечом и, кажется, воображает себя сэром Ланселотом.
Признаваться, что он часто ночует в управе, пожалуй, не стоило. Хотя Бермондси, вероятно, знал об этом весь.
Судя по слегка поднятой светлой брови, знал об этом, кажется, не только Бермондси, но и округа, по крайней мере, в лице дочери мельника. Но если и так, Мэри лишь улыбнулась.
- И его клинок будет помогать в препятствовании на ярмарке? А куклы - в наблюдении? - в голосе девушки слышалось только спокойное, благожелательное любопытство с толикой веселья. - Я...
Договорить ей помешал заливистый, громкий лай снизу. С обрыва было отчётливо видно не только радостно прыгающую Девону, но и явно недовольное лицо магистра. Ребёнка у него в руках, правда, уже не было.
- Странно, - тихо, словно сама себе сказала Мэри, не отрывая взгляда от сцены. - Когда они были рядом, я даже и не подумала о том, что это создание - монстр, которых михаилиты должны... но она ведь совсем ручная. Как просто большая собака.
- Только камни ест, как имбирное печенье, - с толикой сожаления от близкого расставания вздохнул Джеймс, - и, боюсь, это какой-то талант магистра, ведь никто из нас так и не смог ее даже коснуться. Щерится. Мисс Мэри, признаться, я обещал Бесси поездку в Лондон, но... Пожалуй, она поймет отказ. Она - умница, моя дочь, моя печальная звезда. И, кажется, мне пора. Я заеду шестого, утром?

Прощаясь у ворот, Джеймс все же вложил шкатулку в руки девушки. Самое сложное, уезжая - не оглядываться. Не менее сложное - объяснить дочери, почему она не едет на ярмарку в Лондоне, выслушивая причитания матери по поводу собственной безвременной кончины. И уж совсем просто - уснуть, наконец, в своей постели, утомленным дорогой, расслабившимся после горячей ванны, не думая о Билберри, но размышляя о Мэри. Самую чуть, на грани сна и бодрствования, вспомнив о ее улыбке, улыбнувшись в ответ...

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс, торговец.
4 января 1535 г. Билберри. "Зеленый Грифон"
пятница. убывающий полумесяц.

Гарольд закрыл за собой дверь каморки, положил плошку с мазью на пол. Комната встретила его затемнённой пустотой, было до писка в ушах тихо. "Ни магии, ни фехтования, разве что ещё один синяк получил". Было очень кстати, что милостивые господа изволили оставить ему мазь, даже не взяв платы. Из города надо было уезжать, он бы сберёг себе немало здоровья, сделав это сразу. Заперев дверь, торговец уселся на пол и начал наносить мазь. Боже, он всё ещё был жив! С этим надо было что-то делать - он элементарно не мог себя защитить. Ни одному из встретившихся ему противников торговец не смог оказать сопротивления. И михаилиты, и констебль всегда говорили с вершины превосходства своего боевого потенциала, а он, как назло, даже не смог закончить тренировку с магистром. Как бы было замечательно впечатать Фламберга в стену, пусть даже после удара. Михаилит всегда смотрел на него свысока, просто из-за больших возможностей. Торговец закончил с мазью, вздохнул.
В дверь стукнули - негромко, но уверенно. Вальтер, которому пришлось нагнуться, чтобы зайти в комнату, с одобрением глянул на оставшееся в плошке лекарство.
- Ага. Вижу, что несмотря на эту ночь, госпожа всё-таки нашла время приготовить мазь, - он присмотрелся, щурясь на стоявшую рядом с тахтой свечу. - И в самом деле, кожа выглядит суше. Спокойнее. Стоит своих денег, а?
- Надеюсь, ещё и от синяков помогает,- проворчал торговец. Вальтер, очевидно, пришел обсудить отъезд, - присаживайся, если неудобно на полу, можешь взять стул из зала.
У шведа тоже, наверняка, было куча секретов, но Гарольд всё равно относился к нему с доверием, как к никому другому в городке.
- Пол меня устроит, - в подтверждение слов швед ловко устроился у стены, словно не на голых досках, а на подушках. - Синяки? А вроде бы вчера на голову не падал, со стульями-то. Ещё с кем-то успел перемолвиться за утро?
- Да, мелочи, я уже начал привыкать. - Отодвинув плошку в угол, торговец упёрся спиной о стену. - Думаю стоит отъехать завтра утром. - Гарольд с наслаждением вытянул занемевшие ноги. - Стоило бы ещё подлечиться, но оно работает как-то не так - ран становится только больше.
Вальтер взглянул на него несколько странно и покачал головой.
- А я бы предложил собраться и уехать ещё сегодня, если раны позволяют. Ты разве не видишь? На кухне всё разваливается, гостям никто ничего не вынесет. Даже сам дом поскрипывает как-то неправильно, что ли. Не так, как вчера - без уверенности, задора, радости. Словно что-то, что давало жизнь... - он прищёлкнул пальцами, - ушло? Да, пожалуй, что так. Ради чего здесь оставаться? Если собраться быстро, то до ночи, глядишь, и найдём какое-никакое укрытие. А если и нет, то в ночь ехать - не привыкать. Лошадь ведь вторую я подобрал, славную спокойную кобылку, крепкую, выносливую.
Торговец задумался. Не то чтобы раны позволяли, но оставаться, действительно, не стоило, да и не хотелось. Подальше от бруксы, михаилитов, лекарки, изрубленных трупов, от самой памяти о них.
- Ты прав, Вальтер, ты полностью прав. Сколько времени тебе нужно на сборы?
Северянин одобрительно улыбнулся.
- Не так и много, не так много. В основном я собрался ещё вчера, сразу, как сволок эту бабу, Джесс, в погреб. Там-то холоднее, телу сохраннее, и констеблям удобней, - он говорил так спокойно, будто речь шла о том, чтобы набрать яблок из клети. - Так что собирать-то почти и нечего. Даже нож новый купить успел у кузнеца местного. Он хороший, спокойный. Вроде не из тех, что ночами по церквам бродят, хотя по людям-то, выходит, того и не скажешь. Я ведь бы и на Джесс не подумал, так-то.
"Ну, ей-богу, как о мешке с картошкой. С другой стороны, небось, тяжёлая. Была".
- Я тоже не ожидал. Да никто, думаю, не ожидал.
"Даже милостивая Берилл". Было странно, что лекарка не заподозрила о заговоре.
- Я - не ждал точно, - признал северянин. - Особенно такой смелости. И добро бы ещё охраняли, как следует, так нет же. Странные. Словно в игры играли. Ну, поиграли от души, что тут скажешь. Михаилиты, констебль, девушка, я сам... только тебя в церковь не притащили. Я сначала было подумал, что им просто нужны только четверо: три черепа врагов да, видимо, я на закуску. Ты, стало быть, просто лишний. Но потом всё же вспомнил про покупку этого атама, да про интерес к магии, так что решил: дай-ка вопрос задам. Я-то не констебль, и не орденский тоже, у меня интерес проще. Конечно, в секте тебя не было. Не знал ты тут никого, да и помешать хотел. Ценю намерение. Особенно когда оно в мою пользу. И в то, что Симс намекнул в последний момент - верю. И вот про это я спросить хочу: собирался ты туда пойти, на намёк этот, или нет?

[Leomhann >>>]

Спектр и Рич

"Собирался, я же не знал, какие они идиоты!"
- Я хотел найти тебя и уехать ещё до темна. - Стоило оставить шведа в блаженном неведении, тем более сейчас, увидев безумные и пустые глаза оккультистов, Гарольд вряд ли согласился бы иметь с ними хоть что-то общее. Вальтер его не расстроил, он, в отличие от щедрых господ, умел думать и не корчил из себя чёрт знает кого. Северянин получил удовольствие от мести, но не стал кичиться убийством, а подозрения были уместны - торговец, действительно, вёл себя странно.
Швед со вздохом привалился к стене и вытянул ноги.
- Уехать... без лошади, которую уже нельзя было купить у Тоннера... собирался украсть? - осуждения в его голосе не было, одобрения тоже. Скорее, ленивое любопытство.
Торговец пожал плечами.
- Я не знал, что делать с лошадью, что-нибудь бы придумал. В любом случае, оставаться не стоило.
- В конюшне конюх, рядом кузнец спит... пришлось бы убивать. Ради лошади и того, чтобы сбежать. А потом бы наверняка бы охотились - или констебль вот, или чернокнижники Тоннера. Лучше бы последние, но всё равно. И к такому был бы готов? Я спрашиваю почему - интересно и полезно знать ведь, с каким человеком рядом едешь. И это уже не спалить случайно город со спящими жителями - пришлось бы самому резать глотки, да быстро, чтобы заорать не успели. Вот смотрю я и пытаюсь понять, есть в тебе это, или всё же нету?
- Я сам не знаю. - Торговец смотрел вникуда, он действительно не знал. За всю жизнь Гарольд убил трёх человек, всех троих - в бою. А теперь его спрашивают, смог бы он перерезать горло спящему? - Скорее всего, попробовал бы обойтись без крови, вообще. В любом случае. - Торговец вернулся к реальности. - Такими темпами, мы ещё успеем проверить.
- Это, пожалуй, и так, хотя... - Вальтер помедлил, словно хотел ещё что-то сказать, но просто пожал плечами и поднялся. - Ладно. Что хотел - вроде как спросил, а собираться мне и впрямь недолго. Встречаемся на конюшне?
- Да, а если ты хотел спросить об атаме - я засуну его в какое-нибудь дупло, как отъедем от города. Ну к чёрту. - Торговец медленно поднялся, разминая ноющую спину. - И его и весь этот город.
Было жалко просто выкинуть недешёвую игрушку, но и возить атам с собой он никак не мог.
- Ого, - Вальтер посмотрел на него с новым интересом. - А как же - магия?
- Да я с такой магией, скоро без головы останусь, - торговец посмотрел на пентаграмму, - да и оккультисты-гады меня впечатлили. Так что, как минимум, не буду возить его с собой. - Он замолчал на мгновение, по лицу скользнула лёгкая улыбка. - Хотя, кто знает, что взбредёт мне в голову через час?
С одной стороны, атам наверняка мог ему пригодиться, с другой - торговец пару раз чуть не умер из-за него, за два дня.
- Как бы то ни было, времени, чтобы подумать и поговорить у нас будет предостаточно. Собираться мне тоже недолго, так что через минут двадцать буду в конюшне.

Оставшись в комнате один, Гарольд запер дверь и подошел к пентаграмме. Неужели оккультисты были просто безумны? Ведь получали же они какую-то выгоду. Торговец встал у самой границе круга, скрестив руки на груди. У него был атам, в случае удачной поездки в Эссекс - ещё и гримуар, кое-какие знания о новгородских обрядах. Плацдарм для изучения оккультизма казался самым внушительным. Отметать оккультизм только из-за местных не стоило, тупой владелец магии огня тоже может сломать себе шею на ступеньках. С другой стороны - огонь, уже доступный, уже использованный. В случае сочетания огня и ветра открывался хоть какой-то боевой потенциал. Законная магия стихии была безопаснее, не требовала от него убивать. Что мог получить торговец, занимаясь оккультизмом? Скорее всего - виселицу. Констебль, появись у него хоть малейшее желание, ещё вчера бы повесил Гарольда на ближайшем суку. Даже если у крови был огромный потенциал, он не мог его реализовать, не хватало возможностей: денег, власти, знакомств, силы. Но что делать с гримуаром, о котором уже договорились с орком? Можно было попробовать обменять его на что-то связанное со стихиями, в конце концов -продать. От атама точно стоило избавиться, он оказался ядовитой змей, которую Гарольд додумался положить себе в карман. Он вёл себя очень опрометчиво, так явно интересуясь запрещённой магией.

[Ричард Коркин >>>]

Туман, серебристый, густой, будто и не зимний, стелился по тракту. Он окутывал нежной вуалью придорожный лесок и кусты, застил путь непроглядной пеленой. Из леска вдоль обочины то раздавались скрипы, то уханье и стоны, точно совы справляли свою, совинную, черную мессу и уже дошли до самого интересного. Коротко кто-то взлаивал, повизгивал, слышался топот лап и скрежет когтей по деревьям. Но на тракте было пустынно.
"Лишь бы змей опять не выполз, на мне скоро живого места не останется". - Пошутил про себя торговец. Хотелось побыстрее избавиться от атама, казалось, что прямо сейчас их остановит какой-нибудь патруль и решит устроить обыск. Заметив подходящее дупло, Гарольд остановил лошадь.
- Подожди меня пару минут, пожалуйста. - Он спешился.
Торговец хотел остановиться два раза: сначала спрятать атам, второй раз, чтобы опробовать сочетание магии воздуха и огня.
- Зачем? - с удивлением спросил Вальтер. - Ты хочешь сунуться в этот проклятый туман, где ещё ни зги не видать? Потерпел бы, глядишь, рассеется.
Гарольд нащупал атам, он проследил, чтобы рука была в перчатке, не стоило прикасаться к артефакту голыми руками. Вспомнился приятный, плавный образ, запах, почему-то безумно похожий на духи лекарки. Гарольд улыбнулся. "Надо будет избегать этого обманчиво приятного запаха". Вальтер был прав - лезть в туман действительно не стоило. "Да, ладно. Что вообще может пойти не так?" Он вернулся в седло. От атама можно было избавиться в любое время.
- Подождём.
Он тронулся. Лошадку Вальтер подобрал действительно неплохую. Было жалко лишиться Искры, но стоило признать, что всё ещё хорошо обошлось.
- Неплохая, кстати, лошадка. Спасибо. Надеюсь, её-то у меня не отберут.
- Клейма на ней нет, - пожал плечами Вальтер. - Дана официально от короны... законники вряд ли прицепятся, если не будет такого уж повода. Вот по другую сторону... но тут уж наше дело.
- Что ты имеешь в виду? - Гарольд не совсем понял шведа.
Дорога довольно-таки долго петляла в тумане, который, казалось, становился все гуще и гуще, пока впереди утесом среди серого моря хмари не возникла фигура всадника в черном плаще с накинутым на голову капюшоном. На плече у него покачивалась коса, а лошадь ступала бесшумно и мягко, точно плыла по воздуху.
Гарольд остановился. Торговец не то чтобы был суеверным человеком, но начал припоминать в каких он отношениях с Богом. "Нехорошо". Рука скользнула на эфес меча.
- Что предлагаешь, Вальтер?
- Отъехать в сторону и пропустить, - немедленно отозвался северянин. - Жнец... и, вроде как, по наши души-то рановато будет. Кажется.
- Замечательная идея! - Гарольд повёл лошадь в сторону.
"Если он за оккультистами, то что-то припозднился, - он пригляделся к фигуре. - Если за мной, то нехорошо".
- А в Билберри урожай, конечно, богатый, - проворчал Вальтер, следуя за ним.
Жнец равнодушно, не глядя на путников, проехал-проплыл мимо. Коса покачивалась у него на плече, в такт мерной поступи лошади, разрезая туман, точно масло. При виде ее лезвия подспудно возникало чувство тонкой, мерзкой боли на шее.
"Видимо, пронесёт". - Торговец едва дышал, провожая всадника взглядом. "Как только в Англии остались живые люди, с такой концентрацией тварей? Интересно, что будет, если пульнуть огненной сферой ему в спину? Я спасу кому-то жизнь или существенно сокращу собственную? Может, и то, и другое?" Подождав, пока жнец отъедет подальше, Гарольд вывел лошадь на тракт.
- Случается же...
- Твое имя в списке, Гарольд Брайнс, - шелестом донеслось в ответ из тумана, - но время еще не отмерено. Поступки еще не взвешены. Жизнь твоя еще не разделена...
Гарольд остановился.
- Я знаю. - Прошептал он себе, вглядываясь в туман. - Я знаю.

[Leomhann >>>]

Спектр, Рич.

4 января 1535, посреди нигде
Поздний вечер

Безымянная деревня, вынырнувшая из тумана спустя пару часов, походила на нечто, оставшееся после нашествия викингов. Причём после набега жители решили, что нападать на них будут каждые несколько недель, и поэтому нет никаких причин ни строиться, ни сеять, ни заниматься чем-либо ещё полезным. Возможно так же, что это было признаком молчаливого протеста против чего-то, или же массово принятым обетом бедности и безделья. В этом случае деревня, несомненно, вскоре должна была одарить мир немалым числом святых.
За упавшими плетнями проступали, словно полусгнившие каркасы кораблей, приземистые покосившиеся хибары, от дверей которых едва отгребали снег. Не видно было огней, не слышно - лая собак. На человеческих созданий по-первости взгляд не падал тоже, поэтому, в каком-то понимании мысль о святых выглядела слишком оптимистичной. О набегах, впрочем - тоже, потому что кому оно нужно? Зато появлялись мысли о том, что именно отсюда вроде как навстречу ехал Жнец. Мысли эти, гадкие и какие-то мрачные, подкрепляли кособокие пеньки крестов на излишне крупном кладбище. Голый лес слева от дороги тоже как-то особенно неприятно, с отвратным намёком шевелил чёрными пальцами ветвей, а полю, из которого тут и там торчали над снегом целые кусты сорняков, не хватало, казалось, только стайки резвящихся волков. Оттого, что волков, насколько хватало глаз, видно всё-таки не было, оттого, что не играли они среди чертополоха, неожиданно делалось ещё тошнее, хотя вроде как - не должно.
Гарольд с недовольным видом осматривался. Если в благоустроенном городке орудовала секта и разгуливала брукса, то было страшно себе представить, что творилось тут.
- Сдаётся мне, в деревне мор или ещё какая дрянь. - Торговец сплюнул в сугроб. - Да и жнец отсюда ехал.
Возможно, стоило проехать, не останавливаясь, и заночевать прямо на тракте.
- Флаг они, небось, на портки пустили, - северянин опёрся на луку седла, внимательно осматриваясь. Потом скривился. - Но ночевать в поле? Надо было раньше, хоть навес бы сделали. Я всё же за стены. Главное - осторожно. И не пить тут ничего, кроме своего. И не есть. И не целоваться, - подумав, он добавил: - Если тут есть, с кем.
Гарольд улыбнулся.
- Тогда, идём глянем, есть ли тут с кем хотя бы поговорить. - В любом случае, надо было сначала узнать, что происходило в деревне. Торговец тоже не особо хотел ночевать под открытым небом, особенно учитывая ещё не зажившие раны. Он спешился и постучался ногой в ближайшую дверь.
- Кто там, во имя Господа нашего Иисуса Христа и Девы Марии? - Слабый, неуверенный мужской голос доносился будто из глубины лачуги.
- Путники, нам нужен кров. - Гарольду не нравилась деревня, но она, по крайней мере, производила вполне однозначное впечатления, в отличие от Билберри.
Шагов было не слышно, поэтому дверь открылась неожиданно, перекосившись на истёртых петлях. Измождённый мужчина с ввалившимися щеками под запавшими глазами, сжимал в руке, словно посох, горящую лучину.
- Заповедано нам не отказывать в благодеянии. От чистого сердца прошу зайти, хотя кров этот сир и убо... - он закашлялся, отирая ладонью рот. - Простите. Нечего поставить на стол. И постелей предложить не могу.
Внутри в тусклом свете виднелись скудная грубо сколоченная мебель. В дальнем углу на низкой тахте под тряпьём шкурами лежал ещё один человек, судя по белевшему узкому лицу - женщина. Глаза её были закрыты, но даже от двери слышно было тяжёлое, хриплое дыхание.
- Спасибо, добрый человек. - Торговец не сдвинулся с места: хозяин выглядел не очень здоровым, женщина - тем более. - Извините за излишнее любопытство, но, что бога ради произошло в этой деревеньке?
Мужчина зябко отступил назад под особенно злым порывом ветра и чуть прикрыл дверь.
- Герцог Саффолк и Реформация, господин, - в голосе звучало только усталое смирение. - Испытание Господне на нас... Вы заходите ведь, заходите. Холодно.
Торговец, на ходу снимая капюшон, вошел в лачугу. Вальтер, негромко хмыкнув, соскочил с лошадь, накинул поводья на столб и последовал за ним.
- Ещё раз спасибо. - Было не понятно, как Реформация и герцог могли довести деревню до такой разрухи. То, что творилось вокруг, было больше похоже на последствие войны или чуму. Гарольд бывал в разорённых деревнях, всё трудоспособное население которых было выкошено либо эпидемией, либо войной. Жизнь в таких местах в разы замедлялась, немногочисленные жители были вынуждены забиться по своим сараям и халупам, в ожидании конца несчастья.
- По правде говоря, больше похоже, что по деревне прошлась, не приведи Господь, чума или армия. - Торговец отошел в сторону, давая Вальтеру войти, и неторопливо снял перчатки.
Женщина на лежанке пошевелилась, но не поднялась. Раздался слабый кашель.
- Армия... - хозяин указал на два стула, а сам медленно, по-стариковски опустился на скамью и вздохнул. - Почти правы вы, господин, почти правы. Испытание веры, и магия дьявольская, что влагу тянет. Воды здесь нет, господин. Колодцы пустые, снега мало, словно выметает его, или в туман этот поганый... источник горячий был - так словно испортили его. Пробовали пить, пробовали...
- И причём тут Реформация и герцог? - Торговец, поставив один из стульев у стены.
Возможно, он мог помочь жителям очистить воду.
- Так ведь, - мужчина уставился на него удивлённо. - Мы вере своей не изменяем, а герцог... герцог за это наказывает именем королевским, как есть. Солдаты, и маги, что же здесь сделаешь? Кто поддались, уехали - те живут. А мы - вот... сами видите.
"Ну и сын же собачий тут правит!" - Казалось просто невероятным, что можно устраивать такое из-за спонтанного желания Его величества покувыркаться в постели с другой дамой. Но и жителям не стоило мериться силой и дуростью с власть имущими.
- И много людей сейчас в деревне? - Оставалось только надеяться, что семьи с детьми додумались не упрямиться.
- Да с десяток, если с детьми считать, - словно услышав мысли, спокойно ответил хозяин. - Мало их, конечно, осталось, а после зимы этой...
- Где источник? - Возможно, Гарольд не мог ничем помочь, а может, это было дело пяти минут.
- Да вот... с четверть часа, когда ноги-то работали. И на север всё, как раз и упрёшься. Болотце небольшое там, понятно, но глубины нету, хорошо. Далеко, конечно, но вода там вкусная очень была. Полезная.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд поводил взглядом по комнате в поисках какого-нибудь сосуда, в глаза бросилось деревянное ведро. Воду, скорее всего, испортили маги - любое другое отравление жители, вероятно, смогли бы удалить. Он всего несколько раз очищал воду, проклятую магией, причём проклятую не целенаправленно. В любом случае, стоило попробовать помочь жителям. Взять с них, к сожалению, было нечего, но очистить воду ему ничего особо не стоило. Важно было убедить местных притвориться, что они изменили религиозные взгляды, или уговорить их уехать.
Пока хозяин говорил, Вальтер, не говоря ни слова, вышел, аккуратно притворив дверь. Вернулся он почти сразу, и поставил на стол часть своих припасов: половину хлеба, связочку сушеных яблок, немалый кусок твёрдого козьего сыра, а под конец осторожно, стараясь не пролить, перелил из объёмистой фляги в кувшин свежий эль, который, очевидно, прихватил из Билберри накануне.
- Законы - законами, а чтобы человеку есть было нечего - неправильно это, - он вздохнул. - А всё же уехать бы. Без воды жизни нет.
Схватив ведро, Гарольд быстрым шагом вышел из комнаты, он едва расслышал слова северянина. Было интересно, хватит ли ему умения очистить воду. Торговец подошел к своей лошади и вытащил: всю соль, что у него была, чистую тряпку, несколько листов бумаги, карандаш. Положив всё необходимое для очистки воды в ведро, он пошел к источнику. Без людей на улице или в поле деревня производила жуткое, призрачное впечатление. Словно этого было мало, стоило Гарольду дойти до границы, как чистое небо за какие-то пару десятков шагов сменилось на тот же вездесущий туман, в котором терялись и звуки, и направления. Если когда-то здесь и была тропа, то она уже давно заросла так, что не осталось и следа.
Казалось, что проклят не источник, а всё поселение, вся земля вокруг него. С другой стороны, источник воды - важнейшее место, и его порча, в совокупности с десятками смертей, могла привести к ещё более серьёзным последствиям. Торговец замедлил шаг, в тумане было сложно сориентироваться. Возможно, жители уже и не могли покинуть деревню, запертые проклятьем. Гарольд подошел к первому же попавшемуся дереву, можно было, конечно, провести ритуал или сделать кое-какой компас, но проще всего было - сориентироваться по мху. Увы, даже беглые поиски убедили его, что мысль была не такой удачной, какой показалась на первый взгляд. Мох здесь даже на стоящих рядом деревьях, казалось, рос бессистемно, словно не обращая внимания на стороны света.
Меж тем, лес, несмотря на туман, не был тих. То раздавался какой-то треск, то птица всполошенно била крыльями, то слышалось странное, едва ли на что-то похожее уханье.
Торговец вздохнул, оставалось: либо пустить себе кровь, либо делать компас. Приманивать обитателей здешнего леса он не особо хотел, так что пришлось возвращаться к лошади. Там обнаружился и Вальтер, копавшийся в сумках. Северянин поднял на Гарольда взгляд и хмыкнул.
- Ты, собственно, что делаешь-то? Ведро унёс... видел бы, как они на тебя смотрели, когда уходил.
Гарольд непонимающе взглянул на северянина, и только через секунду до него дошло, как всё выглядело со стороны. Торговец улыбнулся.
- Сейчас ещё и миску у них заберу, в тумане ни черта не видно, надо сделать компас.
Гарольд зашел в халупу. Мужчина аккуратно поил обессилевшую жену, которая так и лежала на тахте. Еды, оставленной Вальтером, убавилось тоже, хотя и немного.
- Я позаимствую у вас на время ещё и миску? - Торговец вспомнил об элементарной вежливости. Он пробежался взглядом по помещению, в поисках нужной посуды. Хотелось побыстрее узнать, как выглядит проклятый источник, и сможет ли он что-то с ним сделать.
Хозяин бросил на него непонимающий взгляд, но тут женщина закашлялась, и он только безразлично пожал плечами, отворачиваясь.
Гарольда не особо волновала реакция мужчины, взяв с настенной полки подходящую миску он повернулся к выходу. Уже на пороге торговец остановился.
- Вы не видели, как проклинали источник? - Стоило послушать свидетеля, возможно он совершенно неправильно понял ситуацию.
Мужчина хрипло, рассмеялся.
- А будто бы кто пустил. Солдаты в это время деревню-то... чистили. Мы и не знали ничего тогда, про источник-то. И, правда, не думали. Это потом уже...
- Вы были у источника? - Видимо, ничего полезного хозяин не знал.
- Был. Да только вплотную к ключу не подойти. Дрянь там висит в воздухе. Как вдохнёшь, так и... и вода течёт грязная, поганая, черпай, не черпай.
Воздух можно было очистить ветром, хотя бы ненадолго, нужно было время, чтобы найти источник заразы.
- Было ещё что-то необычное?
- Не считая того, что случилось с деревней и с нами, господин? - горько произнёс хозяин дома. - Нет.
Вряд ли в воду кинули дохлую корову, надо было думать, как обезвредить магическую заразу.
- Хорошо. - Торговец вышел из халупы.
- Хочу взглянуть на проклятый источник, - обратился он к Вальтеру, - я немного разбираюсь в очистке воды, конечно, маловероятно, но вдруг чем да помогу.
Северянин, который уже стащил сумки в кучу, чтобы отнести в дом, и занимался своей лошадью, повернулся к нему.
- В одиночку? На месте Саффолка я бы там оставил сюрприз-другой. А если охрана?
- Можешь пойти со мной, если хочешь, - торговец аккуратно положил ведро на землю. Он не подумал о возможных ловушках, хотя зачем магам так заморачиваться из-за вшивой деревеньки? - Твоя помощь была бы очень кстати.
В любом случае, в проклятом лесу поддержка шведа не была бы лишней. Торговец занялся своей лошадью.
Вальтер медленно покачал головой.
- И так тоже не получится. Посуди сам, тут люди какие? Оставлять лошадей и припасы без присмотра - себе дороже может выйти, вера там или нет. И вести их за собой в туман не хочется. Нет. Я бы в таком случае не ходил вовсе.
- Думаешь, не стоит даже пытаться помочь местным? - Вальтер, вначале проявивший сострадание, теперь вёл себя очень взвешенно.
Несколько секунд Вальтер молчал, заткнув большие пальцы рук за пояс Марико. А когда заговорил, то голос звучал спокойно и негромко.
- Помогать стоит в трёх случаях. Если это почему-то важно для тебя, если выгодно или если помощь стоит недорого. Еда и эль после Билберри не стоят почти ничего, запасы мы пополним на следующей же остановке. А доброе отношение тут, среди отчаявшихся людей - на пользу. Но спасать весь мир по дороге - я не стану. Не ошибись: мне нет дела до этих людей. Не по-настоящему. Тебе? Не имею понятия.

[Leomhann >>>]

Спектр, Рич

Торговец улыбнулся. Видимо, Вальтер тоже любил делать добрые дела подешёвке, но швед был прав. Судьба и так предоставляла Гарольду много возможностей получить по лицу, зачем было искать ещё одну? Поход к источнику не показался ему таким уж опасным занятием, да и для местных это могло стать спасением, но слова северянина были весомы. Вспомнился жнец, его можно было воспринять, как данный всевышним шанс, а деревню - как испытание.
- Для начала я хочу просто взглянуть на источник. Думаешь, это слишком опасно?
- Не могу сказать, не видел, - признал Вальтер и пожал плечами. - Ну, вряд ли там сразу что-то настолько опасное, тут ты прав. Тогда проще было бы сразу всю деревню вырезать и не беспокоиться об источнике. Главное - не зарываться, - он помедлил и усмехнулся. - Не всегда лобовая атака - лучшее средство. А так, что же, я всё равно при лошадях и припасах останусь. Так что, желаю удачи.
Торговец действительно часто переоценивал свои возможности и платил за это здоровьем. Очистка источника была достаточно опасной затеей: мало того, что там могли установить ловушки, что вокруг витали ядовитые газы, так можно было ещё и угодить в тюрьму за помощь еретикам. Создавалось впечатление, что жнец не был послан ему Богом, а был исчадьем ада, заманивающим Гарольда в ловушку. "Хм." А торговец действительно зарывался, решая кому страдать, а кому нет. Может, именно волей божьей и были наказаны жители, может, они действительно еретики, недостойные спасения и помощи, может, его бы зарезали и обобрали, будь у местных достаточно силы. Торговец взглянул на убогую лачугу. А может - это просто несколько упрямцев, обречённых на голодную смерть. И разве имеет он право судить, решать? А что даёт такое право? "Возможность помочь - сила что-то изменить". Если бы он ни разу не слышал про очистку воды, разве стал бы перед ним этот выбор? В деревне были невинные дети, но северянин был прав - помогай он каждой деревне на своём пути, Эссекс останется недостижимой целью. Надо было взглянуть на источник, если он просто не мог помочь, это бы лишило его выбора.
- Я всё-таки взгляну. - Закончив с лошадью, он вытащил свои запасы воды и наполовину наполнил миску.
Учитывая, что Гарольду указали где север, дел было на две минуты. Торговец достал из сумки винную пробку. Вспомнился чудесный аромат миланского вина, пробка подходила. Примеряя с какой стороны отрезать кусок, торговец по привычке потянулся к сапогу, где должен был быть нож. Его, конечно, не было. Пришлось ещё раз сходить в лачугу. Гарольд пообещал себе, что если он сможет помочь местным, в качестве награды потребует нормальный нож. Вырезав подходящей формы кусочек, торговец достал из сумки же иголку. Используя магию огня, докрасна нагрел острую сторону, подождал пока она сама остынет. Слегка потёр в руке ушко, затем, используя голомень ножа, аккуратно вогнал иглу в кусок пробки. Получившуюся стрелку положил в воду.

Компас направление показывал исправно. Стрелка на шагах дрожала, но от направления не отклонялась - или так казалось. В этом густом, липком тумане оставалось только надеяться, что никакая магия, никакой железистый валун не притягивает к себе кончика иглы, уводя путника в сторону. Под сапогами порой похрустывал тонкий ледок, но всё же в тумане было ощутимо менее морозно, чем под открытым небом. И от этой теплоты Гарольда пробивала дрожь: влага пропитывала одежду, пробиралась под оверкот. Бился вокруг пронизывающий, промозглый ветер, пытаясь забраться в щели.
Казалось, что время здесь не движется, заставляя бессмысленно перебирать ногами, но всё же, когда Гарольд, по собственным ощущениям щёл уже добрых полчаса, белесая пелена распалась на отдельные клубы, которые лениво плавали над землёй. И ветер, наконец, стих тоже, словно его и не было вовсе. Над головой в прорехах высыпали яркие, крупные звёзды.
Гарольд стоял на краю того, что можно было бы назвать болотцем: изо льда тут и там торчали травяные кочки, а где-то дальше слышался водяной плеск. И, действительно, стоило, осторожно ступая, подойти ближе, как открылся источник, о котором наверняка и говорил крестьянин. Ничем иным оно быть не могло. Покрытая лишайником статуя святого Мелю с отрубленной головой в руках стояла на краю обложенной камнями чаши. Кто-то - видимо, солдаты или те самые маги - разломали любовно собранную кладку, перевернули и разбили чашу, в которую некогда била струя воды, но обводы пруда без труда угадывались и посейчас. Над водой в неподвижном морозном воздухе поднимался пар, не позволяя разглядеть исток.
Зато хорошо видно было кое-что другое, менее приятное глазу. Вокруг источника чёрная земля, без травы или льда, лишь прикрытая рыхлым снежком, через неравные промежутки вспучивалась горбами. И кольцом же окружал всё странный зеленоватый туман. Клубы его то смыкались, то расходились, колеблясь, как свежий студень, выпуская порой короткие щупальца, которые, впрочем, быстро рассеивались.
Гарольд подошел поближе к источнику. Видимо, ловушек всё-таки не было, но добраться до истока мешал газ. Возможно, он мог помочь жителям, особо не рискуя. Торговец положил ведро и компас на землю. Просто разогнать смрад ветром бы не помогло, было видно, что он выходит из самой почвы вокруг источника. Стоило попробовать создать ледяную корку, которая бы не пропустила газы. Но сначала надо было сделать себе дорожку из веток, чтобы не проломить лёд при ходьбе и не поскользнуться. Он накидал более-менее толстых веток прямо на проклятую землю, формируя тропку. Затем, используя ведро, увлажнил грунт водой из болотца. Сначала ничего не происходило, только вода с ленивым плеском скатилась с одного из бугров. Но когда он вернулся со вторым ведром и приготовился его выплеснуть, в зеленоватой дымке что-то сдвинулось. Клубы её словно истончились, рассыпаясь на части, и к Гарольду, подобно рою пчёл, бросилась свора мелких полупрозрачных вытянутых фигурок, норовя зайти сразу со всех сторон.
Гарольд отпрыгнул назад, произнося заклинание, которым сотни раз наполнял паруса кораблей в штиль. Видимо, ловушка всё-таки была. Упругая стена воздуха изогнулась перед ним. Она почти дотронулась до его плеч, по-прежнему не задевая выставленную вперёд правую руку, периферия несколькими острыми обрывками выгнулась вперёд. Стена была похожа на огромный кусок материи под сильным ветром, прибитый гвоздями в центре и в нескольких местах по кроям. В левой руке торговца блеснула искра. Он наполнил воздушную стену пламенем, та же, ещё сильнее выгнувшись, метнулась в сторону большего скопления фигурок. Огонь, почувствовав приток воздуха, радостно разгорелся, вырос и двинулся вперёд, постепенно увеличиваясь в размерах. Рой влетел прямо в него и на миг окрестности озарились голубоватыми всполохами. Создания вспыхивали быстрее, чем свечи, стоило им соприкоснуться с пламенем хотя бы краем тела; они обращались в ничто, даже оказавшись слишком близко к гибнущим от огня соседкам. Гарольд почувствовал лицом жар несмотря даже на то, что ветер, пусть и ослабевший, дул от него.
Но сгинули не все защитники источника. Части роя, оказавшиеся слишком в стороне или слишком далеко от товарок, прошли сбоку от сети, под ней или даже сверху. Их осталось немного, но все целенаправленно, словно подчиняясь команде, метнулись Гарольду в лицо. Вблизи он, наконец, смог разглядеть их в деталях. На покатых плечах сидели вытянутые козлобородые морды с огромными кривыми зубами. Бессмысленно выпученные глаза сияли волшебным огнём, а на лбу росли острые на вид загнутые рожки. Уши, заострённые и узкие, едва ли уступали рогам в длине. А вытянутое и словно размытое тело заканчивалось не ногами с копытами, как стоило предположить, а тающим в воздухе хвостом, который начинался прямо от узких бёдер.
Что хуже, позади из - теперь это стало очевидно - земляных горбов поднимались новые струйки зелёного газа и он, повисев немного, неторопливо начинал выпускать новые щупальца из крошечных летучих существ.

[Ричард Коркин >>>]

Ситуация была не из приятных: ждать, что твари закончатся не приходилось, магические силы были не бесконечны, а самое главное - он не знал, сможет ли очистить источник. Торговец отпрыгнул назад, от лезущих в лицо паразитов. Он опять выставил правую руку вперёд и призвал на помощь ветер, в этот раз гораздо меньше. Одновременно Гарольд поднёс к воздушному потоку правый палец левой руки, и призвал немного огня, целясь получившейся струей в оставшихся тварей. В большем потоке не было смысла, паразиты сгорали при малейшем контакте с огнём. У него почти получилось. Основная часть роя, ничему не научившись на ошибках, сбилась достаточно плотно и потому выгорела полностью, на миг ослепив. Зато оставшиеся всё-таки смогли подобраться слишком близко. Двух Гарольд с трудом, но всё-таки успел поджечь перед самым лицом, опалив мерзкими тварями усы и бородку. В воздухе ощутимо завоняло палёным волосом. Зато последний полупрозрачный чёрт бесшумно распался на полупрозрачное облачко и с дыханием втянулся в нос. В голове словно вспыхнул фейерверк, и Гарольд невольно сделал шаг назад, потом ещё и ещё. Перед глазами туман приобретал странные, чудовищные формы, словно оживали давно забытые, ещё детские кошмары, от которых помогало только накинутое на голову одеяло.
Ударил гром, послышался грохот колесницы высоко в тумане. Молочный туман пробили золотые лучи. Торговец сделал ещё несколько шагов назад, одежда показалась безумно тяжёлой. Он недовольно посмотрел на свои рукава: на нём была окровавленная оккультистская ряса. У торговца задрожали руки. В небе раздался божественный грохот. Он закрыл глаза руками, упал на спину, и провалился в бушующий океан, огромные волны наваливались одна за другой, толкая его ко дну, к смерти. Гарольд изо всех сил заколотил бессильными руками по воде - не помогло, невидимая сила тянула его вниз. Лёгкие наполнила холодная, солёная вода. Тёмная синева, преходящая во тьму маленькой каюты поглотила его. Он лежал на просаленном гамаке, тяжело дыша, капли холодной воды стекали по дрожащему лицу. На маленьком столике почти догорела свечка, она лишь слегка освещала рыжую бороду уродливого приземистого человека. Капитан взял перо, оценивающе взглянул на Гарольда и зашуршал по бумаге. Торговец попытался встать с гамака и не смог - мешали чугунные кандалы на ногах. Он забился, как рыба брошенная на берег. В комнату вошли двое здоровенных матросов. Всё, поздно - Бэкон вписал его имя в список рабов. Конец. Надо было придумать, как убиться до того, как его изнасилуют. Капитан, видимо угадав его мысли, безумно улыбнулся. Он всегда так улыбался, издеваясь над рабами, насилуя их. Гарольд в безумном порыве метнулся рукой к сапогу, за ножиком, верным, спасительным ножиком. В голени всегда был нож, на этот случай. Промокшей рукой он почувствовал восхитительную уверенность металла. Вытащил нож.
Гарольд стоял, он был уже не на корабле. Промёрзший подвал вонял плесенью. Справа от него стоял староста деревушки, слева лыбился капитан. У ног валялась избитая, изнасилованная и зарезанная им девушка. Окровавленный нож упал на землю. Его заставили! Его захотели втянуть в тот же круг! Он не хотел! Гарольд несколько раз моргнул. Староста захрипел, упал на землю, отравленный любимой дочерью. Капитана порывом ветра вынесло в море, послышался глухой удар о воду. Труп девушки перед ним, покрылся мхом, сливаясь с позеленевшей землёй подвала. Стены стали светлеть. Серый туман окружил его, в двух ярдах проступило деревянное ведро. От девушки остались две зелёные кочки, напоминающие изгибы едва сформировавшейся талии. Он сидел на земле, в лесу, в Англии.

Торговец дрожащими руками убрал волосы с потного лица. Туман слегка пульсировал. С болотца несло сыростью. Забыть, быстрее заколотить этот вонючий крысиный подвал. Боже, лучше бы его приложили по голове. Издалека ещё доносился шум Балтийского моря. Видимо, эта ловушка и защищала источник, источник, который теперь показался вообще не нужным. Торговец смотрел на болото, на слегка качающиеся на волнах зелёные кочки. Всё вокруг потихоньку успокоилось. Помочь жителям он не мог, уже темнело, а оставаться в проклятом лесу ночью не стоило. Ну, по крайней мере он попытался. Гарольд поднялся. Ещё одна ошибка, ещё одна попытка. Он провел рукой по подпаленной бороде. "Придётся брить". Торговец ещё несколько минут рассматривал источник. Сколько всего произошло, а он всё ещё ничего не мог сделать, ничем не мог помочь. Он поднял самодельный компас, вытащил стрелку, раскалил остриё, потёр ушко. Бэкон знал толк в компасах. "Надо будет как следует перекусить, не самое лёгкое дело шастать по лесам, да по болотам".

Голова гудела, кочки, на которые Гарольд старался не смотреть, требовали внимания. Бессилие требовало повиновения, но в руках ещё остались силы. Он никогда не чувствовал столько магии. И ведь хорошо получалось. Это однозначно было лучшее заклинание в его жизни. А ведь он даже не умрёт от видений. Торговец положил компас, показывавший легкий путь, на землю. Стоило попробовать просто растопить снег, а потом обдать всё холодным ветром. Так он не даст тварям времени среагировать. Ещё одна попытка - последняя. Сопротивляться двойной порции паники Гарольд вряд ли бы смог, оставалось только надеяться на план. Он подошел к проклятой земле на расстояние нескольких шагов, глубоко вдохнул. "Скоро здесь нечем будет дышать". Волнение помогало отвлечься от гнетущих воспоминаний. Надо было делать всё максимально быстро, на одном дыхании. Правой рукой он создал тонкий, но плотный воздушный поток, левой поднёс пламя.
Когда полыхнул газ, ему пришлось отвернуться, закрывшись рукой. Перед глазами заплясали яркие вспышки. Но облака сгинули почти все, вместе с покрывавшим землю снегом, словно их и не было. Только с дальней стороны пруда уцелела пара клубов, которые, видимо, оказались слишком далеко от остальных. И среагировали сразу же, предсказуемо, точно так же, как в первый раз.
У Гарольда было несколько секунд, он левой рукой схватил ведро, правой направил воздушный поток на тварей, сдувая их назад и в сторону. Затем торговец изо всех сил рванул к истоку. Он на ходу обратил поток ветра на промокшую от растаявшего снега землю. Побежал Гарольд по заранее наброшенным палкам, чтобы не сломать тонкой корки.
Пока летающие создания боролись с ветром, залитая талым снегом земля схватывалась льдом. Только изредка кое-где из неё выбивались новые зелёные султаны дыма, но и они быстро иссякали. До разрушенного пруда Гарольд добрался без каких-либо сложностей. Исток обнаружился с той стороны, где стояла статуя святого. Солдаты обрушили кладку, но не слишком основательно, и видно было, как из щели между двумя глыбами бьёт ключ. И там же в звонкой струе медленно пульсировало что-то тёмное, мрачное, отчего вода, попадавшая в пруд и питавшая болото, странно, стеклисто поблескивала в свете звёзд.
Гарольд отложил ведро, натянул на левую руку перчатку. Стоило попробовать просто вытащить дрянь из воды. Он бросил быстрый взгляд на тварей, но те пока ещё только собирались вместе, и намерения нападать не выказывали. Гарольд проследил, чтобы на руке не было участков открытой кожи и сунул её в воду, пытаясь нащупать центр проклятия.
В струящейся воде, при неверном свете увидеть, куда именно он тянется, было непросто. И всё же момент, когда пальцы дотянулись до цели, Гарольд почувствовал сразу. В пальцы, словно и не было перчаток, впилась острая боль, как-будто в руку вцепилась какая-то тварь с десятками игл вместо зубов. Вцепилась - и начала жевать, пробираясь всё выше.
Гарольд резко вытащил руку, оставив её над самой поверхностью воды, произнёс заклинание. Видимо, всё-таки стоило сначала проверить палкой - рука продолжала болеть, и, что хуже, волна укусов медленно поднималась выше, а с перчатки начала отшелушиваться кожа. Волна мурашек прошлась от кончиков ногтей до головы, туго оттопырились волосы. Серый туман отступил в стороны. В одно мгновение поверхность пруда абсолютно выровнялась. Обычно он бы создал несколько десятков мелких магнитов и пропустил их через воду, но сейчас, надо было убедиться, что частицы пройдут через центр проклятья. Гарольд слегка поднял руку и с небольшим усилием нажал на невидимое препятствие. На зеркале воды появилась мелкая рябь, под давлением она двинулась вниз - в глубину пруда. Невидимое поле, наличие которого и показывала эта дрожь, состояло из тысяч крохотных магнитов, частицы хаотично двигались: ударялись, отталкивались и притягивались, поэтому больше всего усилий уходило на удержание ряби в одной плоскости. Конечно, Гарольд не был уверен сработает ли такой метод. Проклятье явно имело центр, поэтому торговец и решил использовать это заклинание, лишь слегка его изменив. Магниты очень редко работали против обычного яда, но сейчас они должны были перемолоть проклятье, разрушить его структуру. Поле прорывалось сквозь воду, дюйм за дюймом, дробя и перемалывая невидимые конечности заразы. Магниты подобрались в плотную к ядру, поле шло всё туже. Гарольд изогнул его, перемещая больше магнитов к центру, где они соприкоснулись с ядром. Ему до безумия нравилось колдовать, это было похоже на лабиринт, на крепость, на женщину. Гарольд как будто душил злейшего врага, убивал его голыми руками. Тот пытался сопротивляться, но беспомощный дрожал, захлёбывался собственной слюной, слабел, поддаваясь натиску. Поглощённый борьбой торговец почти не обратил внимания на усилившуюся в руке боль. Первый магнит ворвался в плоть проклятья, завертелся в ней как зазубренная стрела в мясе.
Клубок вздрогнул, съёжился, немного уступил. Почувствовав секундную слабость, торговец ещё сильнее деформировал поле. Сгусток попытался дёрнуться, замер, и через мгновение разлетелся на тысячу мельчайших пылинок. Потеряв точку опоры, Гарольд чуть не рухнул в воду. Инородное биение, доносившееся из источника, утихло. Он встал, грудь высоко вздымалась - торговец никак не мог надышаться. Изо рта, как из огромной плавильной печи, залитой водой, валил пар. На лице проступил солёный пот. Опомнившись, Гарольд вздрогнул, резко повернулся к летучим тварям. Те за прошедшее время успели снова собраться в небольшую стаю и теперь находились всего в двух-трёх шагах от него. Если разрушение проклятья и разозлило созданий - если монстры были на это способны - они этого никак не показывали.
Гарольд осмотрел землю вокруг источника - газ сочился всё меньше. Торговец надеялся, что с разрушением проклятья твари изчезнуть, но гады, видимо, просто потеряли в рвении. Не стоило атаковать первым, твари могли исчезнуть сами. Гарольд приготовился выпустить последние магические силы и сжечь гадов к чёрту. Он замер, ожидая когда они пойдут в атаку.
Зеленые твари, поколыхавшись в воздухе и точно посовещавшись между собой, дрогнули. Оболочки медленно разошлись, клубы на мгновение потеряли форму - и тут же слились в единое, в мерзкого, отчаянно пузатого дьявола с гнусной ухмылкой. Бес замер неподвижно на мгновение и - стремительно ринулся к Гарольду.
У Гарольда не было времени, чтобы удивляться. По одной мишени было легче попасть. Торговец задержал дыхание, надеясь избежать галлюцинаций, и пустил небольшой огненный шар в беса. Он приготовился отпрыгнуть, на случай если огонь не подействует или не хватит сил. Взрыв превзошел все ожидания Гарольда. Дьявол разлетелся желтым пламенем, охватив торговца, жадно слизывая остатки бороды и усов, срезая огненным клинком часть шевелюры, пожирая брови и ресницы, опаляя новенький оверкот. Впрочем, волна огня быстро опала, оставив Гарольда, дымящегося, будто каплун на праздничном столе, ошарашенно стоять посреди болота. Кожу на лице саднило от этого горячего прощального поцелуя зеленой твари, неприятно стягивало точно ткань на старой перчатке.
Торговец сплюнул.
- Ну и помогай теперь людям.
Природа вокруг Гарольда изменилась, стала слегка громче, живее. Проклятый источник перестал быть центром мироздания и теперь лишь дополнял влажную картину туманного леса. Гарольд подошел к истоку - ожившая вода весело играла между камнями. Торговец присмотрелся к отражению, оценивая последствия - с бровями было совсем плохо. Чтобы наполнить ведро водой пришлось отодвинуть несколько камней, но работа была не в тягость. Закончив, Гарольд выпил и умылся. Умываться приходилось очень аккуратно, кожа на лице ощущалась как-то неестественно, слегка побаливала. Остатки воды торговец вылил на недавно проклятую землю. Он сел на один влажный камень, хотелось немного передохнуть. Гарольд так и не понял зачем прокляли источник. В такой метод наказания просто не верилось - правитель мало того, что терял людей, так ещё и пахотные земли, лесные угодья. Было похоже, что маг просто проверил свои умения на несчастной деревушке, может быть сумасшедший герцог считал себя ярым верующим. В любом случае, нормальные люди такое бы не сделали, это просто невыгодно. Удивительные времена, кого-то казнят за охоту в чужом лесу, а кто-то от нечего делать загрязняет акры плодородной земли. Надо было убедить местных поскорее переселиться, иначе всё было напрасно и уже через несколько месяцев их ещё раз разорят, а источник ещё раз отравят. Торговец наполнил ведро водой и, ориентируясь на компас, пошел к деревне.

[Leomhann >>>]

Спектр, Рич, чуть я.

Вальтер стоял снаружи, прислонившись к стене хижины и запахнувшись в плащ. Заметив Гарольда, он некоторое время разглядывал его, а затем серьёзно кивнул.
- Марико рассказывала мне, что в её земле воины выбривают лоб. Ты решил стать... как же... самураем? Или Саффолк сделал так, что нарушители постригаются в монашество? Хотя, тонзура неправильная, но... какой орден предпочитаешь?
- Орден - "Полезь куда не надо - получи по голове". - Улыбнулся в ответ Гарольд. Ничего невосполнимого в ожогах он не видел, конечно было бы неприятно остаться без бровей и части волос, но человеческих жизней оно точно не стоило. Гарольд провёл правой рукой по лбу.
- Как думаешь, отрастёт?
- Да кто же их знает, - северянин пожал плечами. - Опалило хорошо, как знать... - он кивнул на ведро. Я так понимаю, воду ты всё-таки нашёл?
- Источник действительно был проклят, пришлось очищать. Охрана возражала, как видишь, - Гарольд повёл тем местом, где должны были быть брови, - яростно.
- Ну, я надеюсь, оно того для тебя стоило, - без особенного сочувствия ответил Вальтер и поднял лицо к небу, к горящим на чёрном бархате звёздам.
Гарольд замолчал. А стоило ли? Помог ли он местным из-за слов жнеца? Может от интереса к проклятью или от сострадания? В любом случае ему было легче, гораздо легче и спокойней, чем когда он приехал в деревню.
- Наверно стоило. - Торговец вздохнул, как вздыхает человек, весь день рубивший лес и теперь добравшийся до последнего деревца. - Пару минут, хочу отдать местным воду. - Торговец постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, зашел.
- Вы вернулись, господин, - хозяин, сидевший за столом при свете лучины, говорил негромко. От лежанки доносилось мерное сиплое дыхание - видимо, жена его уснула. - И, как я понимаю... - мужчина посмотрел на ведро, и глаза его расширились. - Где вы взяли воду?!
- Достал из источника. - как ни в чём не бывало ответил Гарольд. Не стоило говорить местным, что это он его очистил - герцогу могло не понравиться подобная инициативность. Но и сказать, что вода просто очистилась - означало упрочить, ведущую местных к смерти, веру. Как оправдать сгоревшие брови Гарольд тоже не знал. Оставалось только не дать мужчине опомниться. Торговец поставил ведро на стол.
- Вам надо сделать вид, что вы признали убеждения местного правителя или уехать, как наберётесь сил.
- Достали?.. но... - мужчина встал и попятился от Гарольда, глядя с ужасом. - Вы принесли проклятую воду, господин?! В наш дом, сколько его ни осталось?! Господи, parcite nobis...
- Вода не проклята. - Гарольд осмотрелся - на чашки, ни стакана видно не было. Чтобы не терять эффектности момента торговец наклонился, и выпил прямо из ведра. Вода оказалась свежей и вкусной. Хозяин с невнятным возгласом ухватил черенок от вил, что стоял в углу, и замахнулся, но, видя, что с Гарольдом ничего не происходит, помедлил.
- Это что же... теперь пить можно? - на его лице расплывалась неуверенная улыбка, и он внезапно упал на колени. - Fiat voluntas tua sicut in celo et in terra! Et ne nos inducas in temptationem sed libera nos a malo! Снизошёл Дух Святой на нас!
Гарольд едва слышно цокнул языком. "Ещё бы. Ладно, попробуем по другому".
- Когда я подходил к источнику, небо сотряс голос. - Он не спешил, следя за реакцией хозяина.
- Голос? - жадно повторил тот.
- Да! - Гарольд устал, хотелось вздремнуть. - У меня всё внутри содрогнулось, казалось сами небеса говорят. Они сказали, что вы - жители деревни, пережив все лишение и страдания, заслужили вечное царство. Но сейчас, сейчас вы должны притвориться, что подчинились воле еретиков. Так вы спасёте детей и сможете воспитать их. Детская жертва не была осознанной и вы обязаны вырастить их, чтобы потом, через много лет, уже после вашей смерти, перед ними встал такой выбор. Дальше я успел увидеть только пламя и свет. Очнулся уже с ожогами, вода в источнике была чистой. - Торговец даже запыхался.
Хозяин выслушал речь, со вздохом отложил дубинку и, сделав шаг, сочувственно положил руку Гарольду на плечо.
- Нет.
Гарольд так же сочувственно вздохнул. Ему порядком надоело убеждать дурного мужика.
- Да.
Хозяин заговорил: увещевательно, но пылко, и чувство по мере речи нарастало.
- Отче Святый, Боже правый добрых духов, Ты, который никогда не лгал, не обманывал, не ошибался и не сомневался из страха смерти в мире чужого бога (ибо мы не от мира, и мир не для нас), дай нам узнать то, что Ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь… - мужчина, чье лицо осветилось светом истовой веры, воздел руки к грязному потолку и тут же молитвенно сложил их у груди, - ибо сказано: всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится. Ибо сказано: по плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Из любостяжания будут уловлять вас льстивыми словами; суд им давно готов, и погибель их не дремлет.
Гарольд постучал средним и указательным пальцем по столу. Захотелось врезать дурному, да так, чтобы тот грохнулся в стену. Божьей кары за это враньё торговец не боялся, если он и будет гореть в аду, то наверняка не за этот инцидент. Да и хозяин дома, обрекающий детей на смерть, наверняка составит ему компанию.
- Ладно, послушай меня. - Торговец сделал паузу, подбирая слова. - Я расколдовал источник, стало жалко детей, ну и вас дураков, в какой-то степени. - Убеждать сумасшедшего в божьем промысле, видимо, было бесполезно. - Теперь я хочу получить плату за свою работу, - торговец положил руку на ведро - это же справедливо - получать плату за работу?
- Никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель не имеет наследия в Царстве Христа и Бога, - сообщил ему мужчина, с горечью заламывая руки, - ведь сказано: имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: не оставлю тебя и не покину тебя. Нечестивый берет подарок из пазухи, чтобы извратить пути правосудия. Притесняя других, мудрый делается глупым, и подарки портят сердце. Ни в чем не поступайте с братом своим противозаконно и корыстолюбиво: потому что Господь – мститель за все это, как и прежде мы говорили вам и свидетельствовали!

[Ричард Коркин >>>]

Торговец вздохнул. Ему самому путь на небеса был заказан, слишком много гадств он наделал, слишком много, чтобы быть прощённым. Только пророком он выдавал себя раз семь. Так что сколько он ни тешил себя надеждами на искупление последние два года, сейчас он прекрасно понимал, нет, ему не видать искупления. Встреча с очередным безумцем заставила его признать это. Вспомнились сырые стены, камера, которая по ошибке казалась кельей. Вспомнился путь, казалось, единственно верный - путь искупления грехов. А что в итоге? Бедные голодают, богатые жрут. Кто-то режет от нечего делать, кого-то режут. А все эти фанатики - овцы, позволяющие закалывать себя и своих детёнышей. Люди, не желающие подчинить себе мир и природу, пустить их силы на благо, люди, покорно ждущие смерти, по сути - сами себя убивающие. Они отдают власть над миром в руки жадных, склочных князьков, которые называются помазанниками божьими. Гарольд не знал, где Бог, и чего он хочет. Но это точно не был верный путь, этот человек, не стирающий руки в кровь, пытаясь спасти себя и детей, а смиренно ждущий смерти. Торговец просто знал, что надо спасти хотя бы детей, может это и был глас Божий. Гарольд улыбнулся, ещё раз постучал пальцами по столу.
- Хорошо. - Торговец вытащил табуретку и сел на неё. - Я скажу, что я думаю по этому поводу. Мне хочется спасти детей от смерти.
Скорее всего всё это было бесполезно, разубедить фанатика он был не в силах.
- Но дети спасутся! – Искренне изумился крестьянин, устало опускаясь на топчан рядом с женой, - ибо сказано: верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем. Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную. Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой. Во всех путях твоих познавай Его, и Он направит стези твои. И вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш". Ведь Бог – есть любовь, и скорби нет, когда дети обретут блаженство вечное!
-Да. - Гарольд положил ногу на ногу. - Но мне угодно, что бы все они дожили до двадцати лет, такова будет плата за мой труд, как видите, - он потёр лоб - не лёгкий.
Мужчина возмущенно вздохнул и нырнул под топчан
- Никто как Бог! – Мрачно и угрюмо воскликнул он, протягивая Гарольду тяжелый прямоугольный предмет, покрытый чистой тряпицей. С одного конца покров спал, открывая потертую черную кожу книжного переплета, - вот, вам отдаю, как плату, дабы не запятнали вы душ детских и во спасение души вашей!
Он бережно, с любовью приподнял ткань, под которой горел остатками позолоты в тиснении флёр-де-лис.
- Старая, святая Книга, несколько поколений она хранилась...
Под первым переплётом обнаружился второй, с которого на Гарольда смотрел крест с очень широкими перекладинами одной длины, заключёнными в выложенный из красных камней круг.
- Берите… И покиньте нашу деревню, ибо скверна ляжет на души наши. Сказано: не войдет еретик в жилище твое…
Гарольд вздохнул. Книга его заинтересовала, но сейчас было не до неё.
- Послушайте, ведь если этот герцог, как его там, узнает, что источник очищен, он вернётся.
- Лучше смиряться духом с кроткими, нежели разделять добычу с гордыми. Смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесёт вас в своё время. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печётся о вас, - мужчина заметно начал раздражаться, он то складывал руки у груди, то изящно взмахивал ими. Книгу при этом он с силой всучил Гарольду и отступил на пару шагов назад, - Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже. Послушание Христу и есть смирение. Суть смирения в послушании, господин. Сын Божий подчинился воле Отца, поставив Себя в полную зависимость от Него. Христос настолько смирил Себя, что ничего не предпринимал Сам. Он принимал Божьи предначертания, и день за днем Отец открывал их Ему. Так и мы должны положиться на Бога, чтобы наша жизнь стала простым выполнением Его воли. Уподобляйтесь характером Христу, а это возможно через Ваше смирение. Обретайте мудрость Божью, во всем следуя примеру Иисуса. И тогда Божественный Образец отразится и засияет в Вас! Князья земные даны нам во испытание, а потому примем мы его безропотно и да не минует нас Царствие Небесное.
Стало совсем тошно, может он где-то ошибся, может с самого начала это была пустая трата времени. "Да... Вальтер будет не очень рад такому развитию событий". Торговец помрачнел. И ведь останься они в заброшенном доме, этот сукин сын попробует его зарезать. Между домами жители особо не ходят, видимо сил не хватает. Да и задержатся они, скорее всего, только до утра. Эти гады всё равно умрут через пару дней, возможно, просто не желая пить из очищенного им источника.
- Ладно, воду-то хоть вы пить будете?
- Вода - благодать Божия, - уклончиво ответил мужчина, вздыхая и явно успокаиваясь. - Ступайте с миром, господин, и да спасет вас от всяческого греха эта Книга!
День показался бесконечно долгим, веки чудовищно тяжелыми. Скажи хозяин, что не станет пить воду, Гарольд бы существенно укоротил его страдания. Было бы удобно убить обоих и переночевать в халупе, а потом спокойно поехать дальше. Торговцу стало интересно, попытается ли прикончить его богобоязненный мужчина, если он просто останется в деревне.
- Хоть так. - Он устал, наделал много ошибок. - Я останусь в одном из заброшенным домов, пообещайте вести себя по-христиански и не перерезать мне горло ночью.
Хозяин печально улыбнулся и кивнул, словно Гарольд только подтвердил какие-то его мысли.
- Вы уже мертвы, господин. Ступайте с миром.
"Это ты почти мёртв". Гарольду всё более простым вариантом казалось зарезать мужчину, который был бы только рад.
- И всё-таки, поклянитесь, что ни вы, и никто из местных не попытается нас убить..
- И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне, - мягко ответил хозяин.
- Не боюсь. - Гарольд начал терять терпение. Для дурного мужика любое его слово могло иметь тысячу значений, а торговцу, перед тем как сторожить всю ночь халупу, хотелось бы услышать внятный ответ.
- Повторите за мной. - Он старался сохранять спокойствие. - Я клянусь перед Богом, что ни я, ни кто другой из деревни не попытается навредить ни душе, ни телу путников.
- А Я говорю вам: не клянитесь вовсе. Ибо невозможна мысль о разъединении, - хозяин снова мягко улыбнулся, словно несмышлёному ребёнку.
Голову пронзила боль.
- Ладно, вижу давать клятву вы не собираетесь. - Он устал. Торговец пытался сделать доброе дело, пытался стать ближе к Богу, но всё шло как обычно через задницу. Может жнец был Божьим знаком, призванным вернуть Гарольда на истинный путь, а может к чёрту его. Лицо ещё побаливало из-за ожогов. Торговец пошуршал в кармане, достал шиллинг.
- Вы, я так понимаю, верите в Божий промысел?
Лицо мужчины приняло усталое выражение, но ответить он не успел. Скрипнула дверь, и в хижину, громко зевнув, ввалился Вальтер.
- Странный тут узор в небе, но правильный, - увидев монетку в руках Гарольда, он зевнул снова и кивнул. - Ещё и деньгами решил помочь? Дело хорошее. Но, право слово, это бы и до утра подождало. Спать охота, мочи нет. Если добрые хозяева позволят.
- Вальтер, пару минут твоего времени, будь добр - подожди снаружи. - Торговец говорил очень мягко. Хотелось прищелкнуть языком, он ещё никогда не кидал монету, ставя жизнь. Проиграет хозяин - он его зарежет, если не повезёт самому Гарольду - он останется ночевать в деревне, рискуя нарваться на праведный гнев десятка фанатиков. Торговец стукнул носком сапога по полу. Дело оставалось за Божьей волей.
Почему-то убить обоих показалось Гарольду самым простым решением. Почему? Может, потому что хозяин задел болезненную для него тему? Может, потому что он не хотел рисковать своей жизнью? Хотя, насколько был велик риск? И чем бы он отличался от михаилитов, если бы вырезал полдеревни, чтобы не спать под открытым небом. Но мужчина, мужчина упрекал Гарольда, говорил то, чего торговец терпеть не собирался. Он напоминал ему, самого себе несколько месяцев, даже недель, назад. Торговец мерно постукивал пальцами по столу, глядя вникуда. Может, он хотел убить уродливого, костлявого хозяина вопреки словам жнеца? Наперекор воле Бога? О, этот вопрос не дающий ему покоя. Бог, воля, благословение. Казалось, убив старика, он всё закончит, поставит кровавую точку. Вот убей он сейчас невинного, убивай каждый раз, когда будет выгодно и - вопросов больше не останется. Ну сколько можно себя тешить этими надеждами на спасение души? Откажись он от них, насколько проще стал бы мир. Торговец взглянул в пустые глаза мужчины. А ведь он собирается убить совершенно невинного человека, споря с самим собой. К чёрту всё, может своей помощью он продлил жизнь безумцев, а что - важнее детей, хоть на пару недель. Большего он сделать не мог. А Бог, пусть Бог судит. Торговец встал, подбросил монетку, так, чтобы та упала на стол и, не оглядываясь, вышел.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан


5 января 1535 г. Билберри. То, что осталось от "Зеленого Грифона", ближе к полудню.
суббота, темная луна

Утро, а точнее - полдень, начались с озноба от выстуженной комнаты, которая, кажется, уже становилась почти домом, что быстро разрешилось розжигом камина; с тихого и недовольного бормотания, когда гребень с трудом пробирался сквозь спутавшиеся, скрутившиеся в тугие спирали локоны. Впрочем, бормотание стало чуть более громким, когда перед маленьким зеркальцем, неудобно нагнув голову, Эмма принялась крепить к голове тиару, выбранную Раймоном в сокровищнице Грейстоков в счет части оплаты. "Она будет хорошо смотреться у тебя в волосах". С этим было не поспорить. Да и спорить не хотелось, а потому к ворчанию примешивались нотки удовольствия. И их, пожалуй, было больше. Невольно улыбнувшись при воспоминании о том, какими полными ужаса и изумления глазами смотрела миссис Тоннер и новая прислуга таверны на их почти триумфальное возвращение, Эмма усмехнулась еще громче. И уж совсем чуть было не расхохоталась при виде того, как нелепо выглядела девушка, отражаемая в зеркале. Тиара явно не подходила к теплой ночной рубашке под горло, придавала вид слегка комичный и разбитной. Впрочем, будить Раймона пока не хотелось, а потому смех был спрятан в углах губ, драгоценная нить в волосах держалась крепко... Если никому не придет в голову взъерошивать прическу, но к этому, кажется, не было причин.

- Теперь правильно?
Губы коснулись губ, но позже, когда комната прогрелась достаточно, а новая служанка, неуклюжая и нерасторопная, помогла одеться. Прикосновения чужих рук не напомнили об алтаре, не показались неуместными. Они были безразличны, точно объятия Раймона стерли из памяти весь ужас этого изощренного насилия, надругательства не над телом, нет, но над чувствами.
Раймон, не открывая глаз, улыбнулся.
- Только так и правильно. Дьявол, надо подниматься и ехать, но... у тебя нет чувства, что вчерашнего вечера просто не было? Или не с нами. Словно, не знаю, приснился странный сон? Призрачный, застывший вне всего замок, в котором сегодня призраки и мумии танцуют бал, - он поморщился. - Или это просто потому, что голова разламывается. Чёртов скоге с его... её кубком.
- Сон? - Эмма ненадолго задумалась, пальцами обводя уже совсем хорошо зарубцевавшийся шрам на плече Раймона. - Пожалуй, да. И еще ощущение неразберихи. Будто бы в голову накидали всего подряд, как неумелая хозяйка - в похлебку. Вроде бы и пахнет съедобно, но когда ешь - не понятно, что это: обрезок репы или свиной хвостик?
- Главное, чтобы не мешало потом чувствовать вкус правильной еды. Хотя бы со временем... - Раймон со вздохом сел в кровати, потирая висок. - А то у меня чувство, что мы всё ещё там, - подняв взгляд, он довольно кивнул. - Но есть и плюсы. Оно действительно подходит.
Эмма сморщила нос, выражая этим простым действием сложную палитру чувств, поднятых этим его замечанием, но улыбнулась. Тиара и в самом деле подчеркивала светлые волосы, изумруды весело перемигивались с топазами в солнечном свете, набрасывали золотисто-зеленую вуаль на глаза, придавая им слегка непривычный оттенок. Драгоценная нить требовала колье из тех же камней, но... Отчего-то ожерелья всегда напоминали ей невольничий ошейник. Гривна, подаренная Хродгейром, и вовсе была похожа на оковы. Дотронуться до этого украшения Эмма так и не решилась. Оно отчетливо пахло затхлой древностью, сквозило чужой печалью и чужой же злобой. И больше подходило для жрицы, нежели для Эммы Фицалан... Нет, для леди де Три - Фламберг. Два имени, скрывшие беглую послушницу надежнее крепостной стены, мягкой кошачьей лапкой пригладили сумятицу мыслей, вызвали ласковую улыбку. Пригладили - но не стерли. Быть может, оттого, что их обладатель и сам пах сейчас можжевельником, сквозь который отчетливо пробивались нотки замшевого недоумения.
- Но эту странную гривну я носить не буду, - в который уж раз заявила Эмма, поправляя тиару. - Позволь.
Пальцы, массируя и поглаживая, легли на виски Раймона, туда, где пульсировали жилки.
- Да разве кто-то заставляет? - голос звучал лениво и расслабленно. - Расплавить и продать, раз так. Или просто продать, если найти не слишком щепетильного ювелира. Может быть, и в Лондоне, если поедем через него, - Раймон усмехнулся. - Может быть, даже получится не тратиться на трактир.
Эмма продемонстрировала кончик языка и рассмеялась, понимая, что Раймону трудно удержаться от того, чтобы не уколоть этой её бережливостью, проистекающей, впрочем, не от жадности или прижимистости, а от нежелания ждать и волноваться, когда он уходит выполнять свою опасную работу. Но, право, после забытого во времени особняка Грейстоков посещать еще один знатный дом, на что, несомненно, намекал Раймон, не хотелось. Таверна, по крайней мере, не подразумевала наличие утомительнейших условностей и правил этикета, которые они были вынуждены соблюдать. Ну, а резиденция Ордена, если он говорил о ней... Пожалуй, хоть ей и любопытно было бы взглянуть на место, где рос и воспитывался Раймон, хоть там и был Бойд, окруживший их обоих отцовской заботой, какую Эмма не знала никогда... Но, все же, это снова были церемонности, которых не хотелось.
- Если это необходимо, - смиренно согласилась она, ласково скользя ладонями по его вискам и щекам, сгоняя боль к плечам, - я бы, пожалуй, предпочла бы теплую и небольшую комнатку в трактире покоям в очередном дворце. Но нам сначала надо уехать отсюда. Я не стала тебя будить и, пожалуй, зря...
Шум за окном, доносившийся издали, подтвердил её слова.
Рыночная площадь перед церковью была заполнена людьми и гробами. К тому моменту, как Эмма и Раймон подошли к окну, на плечи одетых траурно и торжественно мужчин опустили золоченые, покрытые белым полотном, носилки. В обугленных останках на них угадывался отец Августин. Неприглядность страшной его смерти скрыли бело-черные одежды наподобие тех, что надевают при постриге.
- Они его как великомученика чествуют, - Эмма говорила с холодной отстраненностью лекарки, не испытывая ни отвращения, ни ненависти, ни жалости.
- Мучения были велики, но сомневаюсь, что ему это поможет, - в тон ответил Раймон, оглядывая сцену. - Получается, Клайвелл в детали не вдавался, или ему не поверили. Пусть. То, что от него осталось, либо внизу, либо в чёрных стенах. Ты думаешь, нам станут мешать уехать? После того, что видели в церкви?
- Не думаю. - Эмма вздохнула, прижимаясь щекой к руке Раймона. - Они сейчас должны его или на кладбище унести, или в раку для мощей... хм, жаркого? Им не до нас. И, боюсь, вряд ли они вняли словам Джеймса.
- Тогда пусть. Во что они верят - и верили - меня тревожит мало. А считают монстрами - и дьявол с ними. Не привыкать. Позволяет не торговаться лишний раз, - он отвернулся от окна, за которым процессия медленно двинулась по улице. - Тогда: в Лондон. Обналичить чек, перевести часть денег в другие чеки. И снять тёплую комнатку в трактире - или же остановиться в Ламбетском дворце. По крайней мере, так меньше людей и не очень вокруг - после Грейстоков-то. Хотя, признаться, этот вариант меня не слишком радует. Уж очень странно отнёсся в тот раз архиепископ. Точно не как к простому наёмнику.
- А как к кому?
Странностей, пожалуй, было довольно. Особенно - после Грейстоков. К тому же, архиепископу нужен был венец Альфреда, с помощью которого великий король остановил иноземных захватчиков. И все эти новые древние боги были при дворе, между прочим... Иногда бывает так, что достаточно двух строчек, чтобы понять, каким будет рисунок вышивки... Впрочем, Кранмер не был похож ни на короля древности, ни даже на его потомка.
- Не могу сказать даже. Пригласил с ним поужинать. Обеспечил одеждой - и не рабочей, а дорогой... ты и сама видела. Слуга обращался чуть ли как с членом семьи, а не подозрительным типом, который завтра уедет искать давно пропавший артефакт.
- Архиепископ славится своей помощью страждущим...
Эмма с недоумением уставилась на Раймона. На страждущего он не был похож никогда. На нахала, способного смутить послушницу, готовую принять постриг - всегда. На лорда, даже принца крови - большую часть времени. Она вздохнула, подавая ему приготовленную с вечера рубашку. Бежала ли она бы с этим подозрительным типом? Пожалуй, что - да. Выбора у нее все равно не было. Впрочем, теперь его тоже не было, но это казалось настолько естественным, что даже думать об этом не хотелось.
- Страждущим - конечно, - не стал спорить Раймон, поспешно одеваясь, словно ему здесь оставаться лишнее время не хотелось тоже. - Помощь мне и впрямь требовалась. Но сажать за свой стол, укладывать в гостевой спальне? Излишняя помощь, разве не так? Покормить можно в людской, задание дать там же, одежду-оружие попроще. И я тогда так и не спросил, зачем ему венец. Впрочем, подозреваю, Его Превосходительство и не ответил бы. А ведь интересно, особенно если вспомнить этих чёртовых старых богов. Слишком уж совпадение.
- Совпадение, - согласилась Эмма, отчего-то даже не удивляясь сходству мыслей, - но, по крайней мере, странности архиепископа и его домочадцев прояснить будет проще. Если, конечно, мы остановимся в Ламбете. Раймон, - она помедлила, поправляя воротник рубашки, тщательно, вдумчиво разглаживая каждую складку, легко касаясь шеи, - я не уверена, что хочу знать, откуда ты так хорошо наслышан об обитателях Доков, и за что ты оказался в тюрьме. И почему на помощь пришел архиепископ, а не магистр. Но... быть может, ты ему кого-то напомнил? Или умеешь и знаешь что-то такое, что делает тебя ценным в глазах милорда Кранмера?
- Выживать умею, этого не отнять. Несмотря на все попытки сгинуть то на тракте, то в городе. Думал, в этом всё и дело, что прежние, кого посылал - а ведь не первый я, наверняка - сгинули по дороге. Михаилиту... ну, нам многое проще. Но теперь, когда ты сказала... - он задумался, постукивая пальцами по уже заряженному заново поясу. - Что-то такое, может, и было. А, может, и всё вместе. Чёрт его разберёт. Будет время - распутаем. Но вот ещё. Карту я помню не сказать, что хорошо, но всё же. Куски гобелена хранились в Бермондси и в Кентрбери. Помню, ты говорила, что непонятно, почему их разделили, ладно. Но если примерно представить направление, провести линию через аббатство и монастырь, чудится мне, что упрётся оно как раз в Глостер. Если не в сам собор, где похоронен сэр Роберт.
Эмма отпустила воротник, суетливо пригладила жесткую вышивку оверкота, задумчиво покрутила резную пуговицу, приятным покалыванием отозвавшуюся в пальцах. Гобелены с жизнеописаниями Альфреда Великого были, несомненно, ключами к этому треклятому венцу. И, похоже, еще и вратами для Морриган. Поежившись от мысли о вратах и последовавших за ней воспоминаний о своих кошмарах-яви, она вздохнула, обнимая Раймона.
- Не забывай об этом умении. Пожалуйста.

Памятная хижина в лесу встретила их приветливо, точно добрых знакомых. Кажется, с тех пор, как они покинули эти стены, здесь никто и не останавливался. Все также висела занавеска из дерюги, повешенная Эммой, все также лежал на стуле аккуратно сложенный хабит. Эмма с легкой улыбкой взяла его в руки, расправленным приложила к груди. С тех пор, как она с радостью оставила облачение здесь, прошла всего неделя с небольшим. А казалось - что целая жизнь. За это время они ухитрились навлечь на себя проклятие глейстиг, побывать на черной мессе и чуть было не посетить бал мертвецов. Испытать кошмары во сне-наяву. Научиться если не доверять, то хотя бы осознавать свое единение, и - с радостью позволить свершиться тому, чего она так боялась, оказавшись впервые в этой хижине, впервые засыпая в объятиях Раймона. Здесь, в этом маленьком, хлипком домике, за стенами которого, как и тогда, слышался лишь шум ветра в кронах деревьев да зыбкая тишина снежного леса, она впервые начала понимать все наслаждение быть свободной и... говорить. Хабит, с ожесточением скомканный, полетел в очаг. Следом за ним туда же отправился и старый чепец, больше напоминающий грязную тряпку. Если уж и покрывать голову чем-то, то пусть это будет тиара, которую выбрал ей человек, чью фамилию она теперь носит. Старый передник, покрытый пятнами отваров и застарелой крови, задержался в руках чуть дольше облачения. В нем были заключены невыплаканные слезы Эммы. В нем жили невысказанные слова, тяжелые мысли, утомительные молитвы. Но, все же, оказался в очаге и он, жалобно глядя на свою хозяйку темными пятнами. Прошлое не должно было мешать жить. Ни ей, ни Раймону.
Стукнула дверь. Увидев набросанную в очаг одежду, Раймон хмыкнул, встал рядом с Эммой, слегка касаясь плечом. И откликнулся почти эхом:
- Только подумать - меньше двух недель с того побега, а словно... И раны зажили. Заживают. Хорошая мазь.
В этом Раймон прав не был. Раны не заживали, да и разве может излечиться изъязвленная душа? Но они уже не болели. Облачение загоралось неохотно - прошлое не хотело оставлять её... их. И все же - загорелось, треща, рассыпая искры, вспыхивая желтым и зеленым, там где пламя лизало пятна на переднике, а казалось - что прижигая раны. От такого лечения оставались уродливые рубцы, стягивающие, обезображивающие. Ярко полыхнул чепец, и вместе с ним сгорели побои и молчание обители, страх наказания и страх быть собой. Отчаянно сожалея, что у нее нет ничего из дома, чтобы бросить в огонь тоже, Эмма обняла Раймона. И лишь целуя его, жарко и хмельно, она осознала, что дом сгорел вместе с Августином, на кресте. И этот пожар не опалил ее.

[Leomhann >>>]

Резиденция Ордена.
5 января 1535 г.

- Леди очень спокойная, умная, - заканчивал свой рассказ Циркон, вальяжно откинувшись в кресле за круглым столом Капитула и поглаживая гончую, водрузившую огромную голову на этот самый стол, - кажется, искренне привязана к Фламбергу, да и сам он... повзрослел, что ли. Вразнос не идет, как бывало. Брак официальный и консумированный и, полагаю, пора думать о земельном наделе.
- Романтическая история, - хмыкнул брат-казначей, постукивая пальцами по объемистым стопкам своим бумаг, - счастье, что с констеблем удалось договориться. Иначе заметание следов этой бойни стоило бы нам дорого.
- Констеблю я пообещал любую посильную услугу Ордена, - сознался Бойд, покаянно наклоняя голову.

Великий Магистр слушал доклад Циркона молча, но задумчиво и заинтересованно. Они все изрядно постарели, все же, хоть и мнили себя теми мальчишками, что когда-то впервые ступили на тракт. Годы неумолимо текли, дети взрослели, женились и становились рыцарями. На Бойде это заметно было, пожалуй, более, чем на других. Всегда выделявший Фламберга среди прочих, он светился нескрываемой гордостью за воспитанника, но и выглядел огорченным, точно с браком и рыцарством господина де Три ушла часть его юности.
- Услуга - это не страшно, - наконец, произнес он, выпрямляясь в кресле, - сейчас, когда мы возвращаем могущество, мы должны особо следить за тем, чтобы дурная слава уравновешивалась хорошей. В конце концов, даже если наша помощь превысит необходимый объем, у нас будет задолжавший нам законник, что неплохо. Тем паче, о констебле Бермондси идет слава, как о человеке железном. Кроме того, стоит подумать о том, чтобы взять у короны в счет оплаты земли обители св. Марии Магдалены. Такое количество лесавок и крикс, за которыми братья до сих пор гоняются по округе Лондона, попадается нечасто, и нужно извлечь из этого пользу. Тогда и земельный надел будет проще выделить.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Джеймс Клайвелл

5 января 1535 г. Бермондси
суббота, темная луна


Бывают такие пробуждения, когда утро, хмурое, лондонское утро, неожиданно кажется светлым и счастливым. Когда самая тишина спящего дома становится радостной. Таким утром особенно не хочется покидать дом, а если и выходить из него, то ради... Джеймс тряхнул головой, отгоняя непрошенные мысли. Та, ради которой стоит покидать дом этим радостным утром, будет только завтра. А сегодня - управа.

Бермондси, кажется, начинал тихо разваливаться. Улицы от снега были расчищены, но только те, по которым чаще всего ходил Джеймс. Горожане, похоже, слишком хорошо знали своего констебля, а потому Джеймс мстительно, не жалея ногу, немедленно отозвавшуюся резкой болью в едва схватившемся тонкой кожицей рубце, пробежался еще и по остальным, заснеженным улочкам, отмечая заколоченные лавки и закрытые ставни. Городок будто потерял душу и, возможно, в этом была и вина самого Джеймса. Но, черт возьми, разве он не отдавал Бермондси всего себя, не лавировал, не балансировал по тонкой проволоке, подобно уличному акробату, удерживая спокойствие и безопасность? Угрюмость приветливых прежде улиц казалась даже обидной. Впрочем, Мэри приветливо улыбалась из вчера, озаряя этой улыбкой завтра. И Джеймс на время махнул рукой на грядущие проблемы, улыбаясь в ответ.
Ритмичное постукивание по дереву было слышно ещё из-за дверей управы, и источник его бросился в глаза сразу, стоило Клайвеллу зайти. Дженни Хейзелнат, щеголявшая новенькими тёплыми сапожками, радостно качалась на тщательно подпиленной табуретке, уткнувшись носом в одну из драгоценных папок Скрайба. И упорно не падала, ухитряясь одновременно догрызать кусок чёрствого хлеба - видимо, из запасов кого-то из стражников. Клерк крайне заметно старался не обращать на неё внимания.
Возможно, это же объясняло, почему у встретившегося снаружи Харриса было такое расстроенное выражение лица. Хантер, который стоял у двери, выглядел слегка стоически, но кивнул спокойно.
- Джеймс.
- Ваше констебльство! - девочка, широко улыбнувшись, отсалютовала горбушкой. И качнулась ещё раз.
Хантер фыркнул в голос, но промолчал. У Скрайба дёрнулись уголки губ, и он склонился ниже над документами. Дженни меж тем возмущённо ткнула пальцем в папку
- Наветы! Жуть ведь просто! Взять дамочку, Гавкалу, так ведь кто ей виноват, что у неё кошель не держится, у злюки?!
Джеймс тяжело вздохнул, привычно скидывая плащ и пояс с мечом на лавку.
- Страшное дело, - поддержал он, мягко извлекая папку из цепких лапок Дженни, - наговаривают на такую милую, честную, юную леди. С чем пожаловали, мисс Хейзелнат? И письмо верните, будьте любезны.
Девочка проводила папку тоскливым взглядом и соскочила со стула, который на этот раз всё-таки упал, заставив Скрайба подпрыгнуть.
- Какое письмо?! А... это письмо? Так я его только-только подобрала. Иду, никого не трогаю, а оно как порх из кармана, и прямо на снег. Карман, небось, рваный. И не письмо это вовсе.
В верхнем ящике конторки письма от Мэри не обнаружилось, зато нашлись давно и прочно забытый томик добрых сказок in folio, купленный когда-то для Бесси.
- Папки не трогать больше, мисс Хейзелнат, - шутливо погрозил пальцем Джеймс, меняя книжицу на конверт в руках девочки, - прошу вас.
Надушенное письмецо в изящном конверте, на первый взгляд, было обычным любовным посланием от скучающего купца. Со второго взгляда в нем начал угадываться определенный ритм, наводящий на размышления. "Возлюбленная моя, Анна! Ярмарка в Лондоне будет, полагаю, излишне утомительной, чтобы я успел вернуться к вам вовремя. Глупец-приказчик, вы только представьте себе, задерживает поставки патоки и воска, отчего мы не успеваем удовлетворять все потребности и торг наш приобретает отчаянное положение. Анна, возлюбленная моя! Что, если я скажу, будто глаза ваши подобны двум сапфирам, озаряющим мой скорбный путь? Что, если ваши чудесные уста служат мне маяком, а косы... О, эти косы! Они подобны двум шелковым змеям, готовым задушить меня в объятиях страсти! Засим откланяюсь, моя милая Анна. остаюсь вашим покорным рабом, Г." Пробегая в третий раз глазами по строчкам, Джеймс выругался, поминая мать заговорщиков, святого Петра и самый большой ключ от райских Врат.
- Где, говорите, письмецо выпорхнуло, мисс Хейзелнат? - Мрачно осведомился он.
- Да так, где-то... - оторвав взгляд от книги, Дженни посмотрела на констебля, вздохнула и закатила глаза. - Да там же пусто. Духовности сплошные. Ароматные. Ну, на Смеральде. Посерёдке как раз, там, где из стены камень выпал и никак не заделают. Ну, у этой, странной. Мэдли, кажется. Говорит, с дырой в подвал кошкам удобнее даже получается. Как только дом не вымерзает. Брр.
Джеймс снова тяжело вздохнул, выдвигая средний ящик конторки. Письмо Мэри, к счастью, оказалось там и тут же было перепрятано за пазуху. Заговоры против... чего? Реформации? Короля? Королевы? Хотят освободить Мора или Фишера? Все сразу? Версий было слишком много и, возможно, этой находкой стоило поделиться с канцелярией милорда Кромвеля...
- С чем пожаловали-то, мисс Хейзелнат? - Повторил он вопрос, пряча записку, найденную девочкой, к письмецу Мэри.
- Тут хорошо. Тепло, интересно, - рассеяно ответила та, пристально наблюдая за тем, как Скрайб что-то быстро и аккуратно записывает. Временно забытую книгу девочка прижимала к груди. - На улице ногам нервно, знаете?
Клерк издал возмущённый возглас: на едва начатом документе расплывалось чернильное пятно из расщепившегося пера. Издав тяжёлый вдох, он отложил перо и с педантичной неторопливостью обрезал кончик. Дженни продолжала.
- Думала, может, в большой город... - она оживилась и повернулась к констеблю. - Там, говорят, такие представления, глаза выскочат! Но всё-таки лучше останусь. А то что они.
Знаю, - согласился Джеймс, усаживаясь за свою конторку. Его ногам тоже становилось... нервно. Очень нервно, до легкого потряхивания и сходящей с ума... intuitio, как это чувство называли однообразно великие римляне. - Ты завтракала хоть, мисс Хейзелнат?
Девочка фыркнула.
- Дженни. От ваших вежливостей у меня чуйство, что сама как эта Мэдли становлюсь. Только вокруг не мурчит никто, да окна такого нет, из которого на улицу смотреть можно день-деньской. Ела. Ваши ню... - она замялась, посмотрела на Хантера. - Стражники очень добрые. И господин пишущий - тоже. Добрый.
- Отлично, - Джеймс рывком вскочил на ноги и тут же скривился от предательской боли в ноге, - тогда пошли. Покажешь, где записки сами по себе порхают. Томас, составите компанию?
- Что?! Но я только согрелась! И... сапоги новые! Там холодно! И книга может упасть в снег и намокнуть! А ещё ноги гу...
- Конечно, - Хантер, утихомирив девочку мрачным взглядом, отвалился от стены. - Всё ноги размять.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Дженни ворчала, когда они выходили из управы. Ворчала, даже не улыбнувшись, когда встретившийся по пути Харрис подскользнулся на снегу и чуть не своротил прилавок с чугунной ковкой. Ворчала, пока нога за ногу шла к дому констебля и за него, по переулку, между длинных домов красного кирпича с растянутыми поперек улицы бельевыми верёвками и заснеженными кадками для цветов. Ворчала, даже остановившись у дома, в основании которого, действительно, оказался выломан каменный блок. На втором этаже качнулась светло-зелёная занавеска.
- Вот. Тут она, значит, порхала. Как хотели.
- Много людей... - добавил Хантер несмотря на почти пустую улицу. - Когда нашла?
- А вчера. Днём. В обед. К вечеру.
Джеймс разочарованно вздохнул, оглядывая знакомую с детства улочку. В дыре под домом сверкнули зелёные, почти как у Дженни, глаза и сразу исчезли. Эсмеральд-роуд, хорошо знакомая констеблю, была не слишком длинной, всего лишь на несколько блоков с апартаментами да пяток частных домиков всё того же красно-коричневого оттенка. И уж здесь-то снег вымели почти весь, почти до булыжников. Из труб в нависшие облака поднимался дымок, и в целом округа, казалось, дышала миром и покоем. По виду. Просто разобраться с запиской не получилось. Впрочем, особой надежды на простоту и не было.
- Как, говоришь, карман-то выглядел, из которого выпорхнуло? И не нойте, мисс Хейзелнат, с меня обед.
В доме, стоявшем чуть сзади и наискось, разлаялась собака - судя по лаю, мелкая и весьма мерзкая. К ней тут же присоединились ещё две, чуть басовитее и будто без особенного энтузиазма. Звонкий лай, которому почти не мешали стены и ставни, отражался от домов и уходил дальше, до улицы святого Джеймса.
- Дженни! Ведь... - девочка замялась и заинтересованно наклонила голову набок. - Обед? А карман я только сзади и видела. Как сейчас помню, настроение гнуснячее - хоть убивай, потому как это ещё до того было, как от Рика... неважно. Мужчина, невысокий такой, волосы русые. Холодно ему было, видать, руки не знал, куда деть. А ведь небось в тепло шёл, гад такой. Вот... не догонять же его было. А какой обед?
- Сытный, - улыбнувшись, пообещал Джеймс, - и горячий. Да, жаль, что догонять не стала... Раньше ты его в Бермондси видела? Или чужак?
- Да что такого в бумаге этой?! - раздосадованно воскликнула девочка. И продолжила спокойнее. - По волосьям я ж разве знаю? Их остриги, и уже уши по-другому торчат. Но может и чужой. Вроде бы, не особо с кем раскланивался-то.
Две таверны, бордель, церковь... Последнее - маловероятно, но... Куда еще мог сходить чужак в Бермондси? Надежды, что он задержался хотя бы в одном из этих мест, было также мало. Впрочем, было бы неплохо узнать еще и каков он с лица, этот курьер-заговорщик. И Джеймс, вздохнув и с тихим ужасом предвкушая беседу с местными кумушками, постучал в ту дверь, откуда отчетливо тянуло кошками и над которой колыхалась светло-зеленая занавеска.
Дверь открылась на удивление быстро, словно его ждали, и запах изнутри мгновенно стал насыщеннее, обогатился оттенками и тонкостями. Казалось, в нём даже можно различить цвета и, возможно, степень пушистости и длину усов. При этом, как ни удивительно, запах этот не мог полностью скрыть слабого аромата герани. Невысокая и полная седовласая дама, стовшая на пороге, плотнее запахнула серую шаль и расплылась в широкой искренней улыбке, за которой, впрочем, чувствовалась словно бы скрытое, приглушенное, но, несомненно, жадное ожидание. Тонкое, чувственное, едва заметное в повороте головы и морщинках в уголках глаз. Насколько Джеймсу было известно, миссис Хелен Мэддли, давно уже почтенная вдова, не пропустила в жизни ни единой мессы.
- Мистер Джеймс Клайвелл! Подумать только, какой приятный сюрприз. И как вовремя.
Изящная бело-рыжая кошка, выскользнув из-под подола тяжёлой юбки, принюхалась и тут же, прижав уши, зашипела на Хантера. Но стоило ей увидеть Дженни Хейзелнат, которая целеустремлённо создавала в снежной пыли путаные цепочки из следов, как она замолчала, припала к земле и пятилась, пока не скрылась из виду. Женщина проводила животное удивлённым взглядом.
- Я по работе, миссис Мэддли, - твердо предупредил Джеймс, отступая на два шага от двери, - и предпочту говорить на улице.
Он тоскливо оглянулся на мрачного Хантера и недовольную Дженни, мысленно отвесив себе оплеуху. Не стоило, в самом деле, тащить их на мороз из тепла управы. Но... Кажется, его внутренняя ищейка уже сделала стойку.
- Томас, - окликнул он сержанта стражи, с удовольствием отмечая малую брошь на его одежде, - вас не затруднит проводить Дженни в заведение к Гарри? И подождать меня там вместе с ней? И, кажется, мне понадобится ром...
Хантер внимательно оглядел хозяйку дома и понимающе кивнул.
- Всё сделаю. И о роме позабочусь, как же иначе. Эй, ребёнок!
Обратно Дженни шла уже заметно быстрее.
Миссис Мэддли, проводив их взглядом, сокрушённо покачала головой и, несмотря на это, ласково улыбнулась.
- Ром! Джеймс, какой не джентльменский напиток. Зайдите, всё же, и я угощу вас кларетом. И забудьте о работе хоть на время. Ох, - вздохнула она. - Как сейчас помню вас вот таким мальчонкой, на этой самой улице. Уже тогда непоседой были, всё бегом и бегом, словно мостовая горела под пятками...
"Пожалуй, я предпочту ром..." При мысли о том, что ему придется войти в пропахший кошатиной дом, Джеймса заметно передернуло и он поспешно отступил еще на шаг, подспудно опасаясь, что его затащат за шиворот, как того мальчонку...
- Благодарю вас, но - нет, - мрачно отказался он, - вы лучше скажите мне, быть может, вы видели здесь незнакомого ранее русоволосого мужчину?
- Но, милый мой, конечно, - миссис Мэддли, казалось, даже удивилась. - Бермондси невелик, здесь всё на виду. Вот мы как раз говорили о вас с моей дорогой Элизабет... как старая подруга и женщина, которая тискала вас за румяные щёчки, Джеймс, я замечу, что вы непростительно мало уделяете внимание вашей славной матушке. Вы представляете, каково узнавать о помолвке сына - по слухам? - в голосе её звучал мягкий укор.
Джеймс, в упор не помнивший и не желавший вспоминать, как кто-то его трепал за щеки, досадливо поморщился и вздохнул.
- Я люблю слушать сплетни о других, миссис Мэддли, а сплетни обо мне меня не интересуют. В них нет прелести новизны, - вздернув бровь, сообщил он, - припомните, как выглядел тот мужчина?
- И всё-таки! Эта девушка... Джеймс, я правда понимаю, почему вы не хотели рассказывать, но вы не правы. В конце концов, и миссис Клайвелл была немного... странной. Никто не осудил бы. - женщина рассудительно покивала, потом встрепенулась. - Ах, да, мужчина. Конечно же, помню, дорогой мой. Довольно симпатичный, одет неплохо. И лицо, ну такое, чистое. Я ещё подумала, что, наверное, из джентри... может быть, тоже из торговой семьи?
Два раза глубоко вздохнув и медленно, очень медленно выдохнув; мысленно призвав все возможные проклятия на голову чертовой кошатницы, Джеймс покачался на с носка на пятку, уговаривая себя успокоиться. Черт побери, не была миссис Клайвелл странной! Она была ирландкой и, надо сказать, условности английского общества соблюдала неукоснительно. И уж точно Мэри... Упоминание девушки из уст этой женщины показалось почти кощунственным.
- Точнее. Во что одет. Цвет одежды. Цвет глаз. Черты лица.
Женщина обиженно выпрямилась во весь небольшой рост и сложила руки на груди.
- Если вам угодно обращаться со мной, как с одним из ваших преступников, хорошо! Серый оверкот, такие же штаны, без шапки. Карие глаза. Нос с горбинкой, а губы тонкие. Кажется, злой он человек, - последние слова сопроводил выразительный взгляд на самого Клайвелла.
- Простите, миссис Мэддли, - покаялся Джеймс, впрочем, неубедительно даже для самого себя, - от имени короны благодарю вас за помощь.

[Хельга >>>]

Со Спектром

У дома наискось через улицу Клайвелла встретил оглушительный заливистый лай. Возможно, он, несмотря на то, что держался поодаль, всё-таки унёс на себе частичку кошачьего запаха, но скорее мелкие мерзкие животные были просто скандальными по природе.
- Тише, лапочки... фу, наступлю ведь, - резкий голос принадлежал женщине, которая определённо привыкла говорить громко.
Дверь отворилась, и наружу вырвалась маленькая свора спаниэлей и болонок, немедленно окруживших Джеймса. Одна, самая заливистая кудлатая собачонка явно подбиралась к левому сапогу. Хозяйка в мохнатой накидке одобрительно хмыкнула, с любовью глядя на питомцев. Саиндирун Пайл, шотландка в годах, была худа, как свая и так же высока, а остренькие черты лица и волосы, лохматые и рыжие, придавали некоторое сходство с терьером.
- Мистер Клайвелл! Если мымра эта нажаловалась, так всё неправда, как перед Господом! Ведь если я - простая женщина, так и справедливости не полагается разве?
- Нажаловалась? - Удивился Джеймс, топая на собачку громко и угрожающе. Та, как ни странно, отскочила и притихла, да и остальные после этого уже не столько лаяли, сколько заинтересованно повизгивали. - Нет, миссис Пайл, никто не жаловался, но вынужден заметить, что ваши псы лают слишком громко, что запрещается уложениями о тишине домов, а также они не должны бегать без поводков. Впрочем, я не по этому поводу. Скажите, вы здесь не видели незнакомца с русыми волосами?
Поначалу женщина слушала настороженно, но потом скупо улыбнулась и сочувственно покачала головой.
- Что, для жизни-то небось и времени не остаётся, а, мистер Джимс? Гоняют и гоняют, мы-то видим. Вечно в делах, не присядете. Видела я вашего человечка, чего бы не видеть. Вчера, что?
Джеймс, набравший было воздух для продолжения отповеди, резко выдохнул, удивленно и настороженно уставившись на женщину.
- Не остается, миссис Пайл, - неохотно признал он, - вы правы. Как он выглядел, этот человек? Быть может, вы заметили, куда он пошел?
- А к площади. Про остальное, я-то, знаете, не присматривалась, но сапоги вот у него добрые были, крепкие. Это, знать, помню, потому что Несси он пнуть собирался, да разве по ей попадёшь, да ещё когда скользко? Гуляли мы тогда. Так, кажись... да, к рынку прямиком и потопал. Совсем чужой. Не видел никого. Вечером было... да, детки ваши домой как раз заходили, смотреть любо. Бесс-то ваша тоже над мальчонкой, как пчёлка над вереском вьётся, труженица.
- Бесси - умница, - невольно улыбнулся Джеймс, с трудом сдерживая отцовскую гордость и желание говорить и хвастаться своим ребенком. - Погодите... вечером? Поздно было уже?
Мысль о том, что дети могли допоздна гулять по улице, в то время, как матушка упоенно молилась, ему совсем не глянулась. Тем паче, в свете грозящего Бермондси если не бунта, то уличных беспорядков точно. И крикс, наверняка разлетевшихся из монастыря по всей округе.
- Да кажись, к шести, - Саиндирун Пайл понимающе наклонила голову. - Так, пожалуй, и припозднились, по темноте-то. Миссис Элизабет, ничего не скажу, христианка добрая, и добродетелью светится, да только, простите уж простую шотландку, мистер Джимс, а я всё равно скажу: многовато на девочку ставит. Непотребства всякого нынче поумножилось, да ведь и детства так не будет.
Наверное, скрыть злость на маменьку, охватившую его сразу, пламенем, наподобие того, в каком горел на кресте этот священник в Билберри, у Джеймса не получилось. Досадливо пнув больной ногой невысокое крылечко и под покрывалом неприязни даже не почувствовав боли, он устало вздохнул. С матерью у него были отношения если не сложные, то неоднозначные. С одной стороны, Джеймс был благодарен ей за то, что дети, все же, под присмотром. С другой, хотелось, чтобы этот присмотр был иным. Менее религиозным, более справедливым без излишней жестокости и назойливости. Спокойным. И действительно, негоже было возлагать такую ношу на Бесс. Джеймс вспомнил грустный взгляд дочери, когда он объяснял ей, кто такая Мэри и почему детям не место на ярмарке в большом городе. Он тогда не сказал, не смог сказать Бесси, что по-настоящему, беззаветно, он будет любить только ее и Артура. И, возможно, это была очередная ошибка.
- Сердечно благодарю вас, миссис Пайл, вы мне очень помогли.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Таверна Гарри, как и всегда, была полна народу. Все также под лестницей сидело неразлучное трио игроков в кости и завзятых драчунов. Все также проворно сновала подавальщица, ловко уворачиваясь от шлепков по объемистому заду, который иначе, чем кормой, и назвать-то было сложно. Громко спорили купцы, обсуждая цены на ярмарках. Обычные, ничем не примечательные будни.
Мужчина, сидевший за столом недалеко от игроков и лениво цедящий эль из кружки, примечательным не был тоже. Темноволосый, с косым шрамом на щеке, в распахнутой на груди рубашке, он мог бы сойти за наемника, отдыхающего после ратных трудов, если бы не татуировка на шее, четко различимая даже в полутьме таверны. Поникшая, увядающая роза, с лепестков которой скатывались капли то ли росы, то ли крови.
Хантер же с девочкой устроились с другой стороны зала, недалеко от стойки. Сержант, заметивший Клайвелла сразу, как тот вошёл, приветственно махнул кружкой, а Дженни, у которой явно сильно улучшилось настроение, радостно вскинула руку. С трудом заставив себя оторвать взгляд от татуировки, Джеймс прошел к ним и рухнул на лавку, отбрасывая плащ за спину. Какого черта лондонский лиходей делает в Бермондси? Что, дьявол задери, вообще происходит? Слепо нащупав кружку, он сделал большой глоток. Ром обжег нёбо и горло, но Джеймс этого не заметил, занятый своими мыслями. Записка заговорщиков, лондонский, дети... Дети! Шатающиеся по темным улицам, чего не следовало допускать даже в то время, когда Бермондси был спокоен и благополучен. Матушка, умеющая лишь молиться да следить за чистотой в доме. Но ведь это может любая служанка, в конце концов? Съехать? И все же... Детей оставить было не на кого. Мэри? Но... делать такой шаг только ради того, чтобы у Бесси и Артура появилась мачеха, по сути - нянька, было неправильно. Подло. Пусть все идет так, как должно. Главное, не сожалеть о своей неторопливости в очередной передряге.
- Томас, - Джеймс кивнул на лондонского, прикрываясь кружкой, - давно он тут? Стражи ничего не говорили?
Хантер болезненно поморщился.
- Впервые вижу. И слышу. Получается, что только прибыл и вот... сидит. Пьёт. Словно так и надо.
- Наглеют.
Определенно, что-то прогнило в доселе работавшей системе. Если лондонский сидел в таверне у Гарри, спокойно угощался, и местные еще не спросили его, что он тут делает. Идти и выяснять ситуацию к Рику до смерти не хотелось, несмотря на приглашение. С местными говорить - тоже. Оставить на самотек? Чревато новой резней. Проклятье! Почему именно сейчас, когда и сумасшедший монах исчез, и надо этими кольцами из сокровищ культистов заниматься?
- Этот очень наглый, - со знанием дела подтвердила Дженни и вытерла рот: слушая, девочка глотала поссет. - Ва-ажный. Вон, развалился как.
- Выставляются, - добавил сержант, не обращая на неё внимания. - Или мы прошляпили, или в Лондоне что-то тишком сварилось. Поспрашиваю-ка я ребят, пожалуй. А то мало ли, знают - а и сами не подозревают, что.
- Придется в Доки идти, - Джеймс хмуро пробарабанил нечто траурное по столешнице и вздохнул, - но седьмого. Дьявол, как не хочется-то...
- А завтра что?.. - начал было Хантер, но осёкся со скупой улыбкой. - А-а! Помню, помню. Детей в Лондон везёшь. Семья - дело хорошее, правильное.
- Не детей, - Джеймс снова вздохнул, но среди искреннего огорчения это вздоха слышались и удовольствие, и даже чуть смущения, - мисс Берроуз.
Говорить с Хантером о Мэри было гораздо проще, нежели с кумушками или матерью. Впрочем, с чтимой матушкой говорить об этом и не хотелось.
Хантер изумлённо уставился на него.
- Так это что же, Клоуз про шурина - всерьёз говорил, выходит? С тем, как его... Джеком? Ну, Джеймс, не ожидал. А, впрочем, девочка, кажется, славная. Есть у нас паренёк оттуда, так слюнями исходил прямо, как байка эта прошла.
- Признаться, - Джеймс отхлебнул из кружки. Вкус пойла на этот раз прочувствовался до мозга костей, но он приглушил горькую ноту правды в этом разговоре, - мда, не "Гранде Дель Маре"... Признаться, Том, когда я это говорил, всего лишь пугал. Бил он ее, и в этот чертов монастырь хотел отдать, я думаю. А сейчас...
Джеймс пожал плечами, не зная, как выразить то смятение - и то счастье, что он ощутил, увидев улыбку девушки после Билберри.
- А сейчас везёте в Лондон, - судя по позабавленной улыбке, Хантер понял его и так. Сержант покачал головой. - Дела... Что же, может, и как стреляю, посмотрите, если сразу-то не отсеют.
- Один стреляет, другой мазелей катает... - пробормотала забытая всеми Дженни. Её глаза на миг вспыхнули интересом, но девочка тут же потупилась.
- Мисс Хейзелнат, - строгий тон удавался плохо, особенно на волне этого доверительного разговора, - неужели вы не одобряете?
Уставившиеся на него глаза были чисты и невинны, как у ангела. При условии, что на небесах существовали зеленоглазые ангелы.
- Нет! Правда, эту вашу мисс я не видела, но вы ведь плохую-то и не повезёте. Одобряю, как не одобрять. Целиком. Всеми частями.
- Замечательно, - почти искренне порадовался ее словам Джеймс, - а стрельбу я как раз собирался посмотреть, Том.
В теплоте, прозвучавшей в голосе, возможно, был виноват ром. А быть может, причиной тому был, все же, эта чертова обитель. Ничто не сближает людей так, как совместная работа - и совместное же спасение.
- Не то чтобы в городе лук часто пригождался, конечно, - рассудительно ответил Хантер и приложился к кружке с элем. - Но всё-таки расстаться сложно. Хотя сейчас, конечно, и глаз уже не тот, да и рука... а что, мисс Берроуз эта до турниров охоча? Сдаётся мне, дамы стрельбу обычно поменьше уважают, чем рыцарей.
- Не знаю, Том, - с сожалением признался Джеймс, - до чего мисс Мэри охоча, времени не было узнать, с этим дьяволовым монахом... Ну да, сам знаешь. Но я думаю, что выступление сержанта стражи Бермондси она согласится посмотреть. А рыцари...

[Хельга >>>]

Со Спектром

Джеймс презрительно усмехнулся. Время конных сражений в тяжелой броне уходило. Время тяжелых пеших латников - тоже. Флёр романтизма, которым рыцари прикрывали всю неприглядность своего существования, рассеивался тоже. В памяти снова всплыла акколада в "Грифоне", как живой пример того, что рыцари могут и не соответствовать идеалам, им приписываемым. Хотя, стоило признать, эти двое михаилитов, пожалуй, были гораздо более достойны звания "сэр", нежели пустозвоны от двора.
- Сержант... и впрямь же, - Хантер произнёс слово так, будто ещё обкатывал звание на языке, так и не привыкнув. - А монах тот, сын сучий... Ещё и нож пропал. И ведь обидно-то что? Если он помер, и нашли где-то в лесу, не вернут же. И не скажут, скорее всего. Только вот... не сгинул ведь, - он на миг задумался, затем с некоторой надеждой пожал плечами. - А хотя вдруг повезёт. Пока не слыхать, пусть так и остаётся.
- Шериф стружку снимает, - допивая ром, хмуро посетовал Джеймс, - вынь да положь ему мертвым или живым. Ну да дьявол с ними обоими.
Портить обед разговорами о брате-лекаре, начальстве не хотелось. И без того сейчас, когда казалось, что большая часть проблем осталась позади, возникли новые - и весьма непредвиденные. Вздохнув, Джеймс махнул подавальщице, заказывая сладкий пирог с яблоком для Дженни и приличное вино для себя с Хантером.
- Клементина-то пришла в себя? - поинтересовался он, понимая, что забыл спросить об этом у Скрайба. Вслед за этим вопросом вспомнилась Эмма Фицалан, леди Фламберг, сбежавшая из обители удивительно вовремя. Впрочем, нельзя было упрекать ее в этом. В отличии от той же Клементины, ей повезло, хотя вряд ли можно назвать везением то, что она в итоге оказалась на алтаре. Но, все же, она жива, и над ней не довлеют ни постриг, ни условности.
Хантер кивнул.
- Вчера. Слабая только совсем, но вроде как в разуме.
- Значит, надо будет спросить о ее намерениях и писать родным. Вот же, снова заботы.
Джеймс покосился на Дженни, не зная, как при ребенке, пусть и повидавшем на улице всякое, продолжать разговор. Хотелось рассказать о Билберри, о странной паре и священнике, сгоревшем на кресте. О магистре, с легкостью приручившем гончую, место которой только в бестиариях. А еще хотелось домой до темноты, к детям. Краем глаза он заметил, как татуированный мужчина поднялся и вышел, не оглянувшись.
Девочка между тем увлечённо поедала принесённый пирог, не обращая, казалось, на мужчин никакого внимания, и Хантер, которого её присутствие явно не смущало, усмехнулся.
- Малые заботы, да и тебе не привыкать. Небось, и на мельницу ту только по дороге забегать получается, - сержант наклонился ближе. - До Билберри и обратно. Слышал я, такое там было, что, небось, мисс Мэри и вспомнить некогда было? Или напротив?
Джеймс улыбнулся и согласно кивнул, разливая принесенное вино. Рассказывая о событиях в той церкви, не забывая упомянуть ни неожиданный брак беглой послушницы, ни выходки чертова торговца, ни Августина, сгоревшего на костре, он заново переживал все произошедшее. Говорил о Фостере, улыбавшимся облегченно, глядя на тела жены и дочери. О Фламберге, ставшем рыцарем на следующий день после бойни. О магистре с младенцем и Девоне. О Барсуке. И чувствовал, как отступает напряжение той ночи, точно с плеч сняли тяжелый груз.
- А к мисс Мэри довелось то не лько после заехать, ненадолго, - закончил он, вздыхая, - и младенец теперь у Браунов в Гринфорде.
- Да вот же... - Хантер почесал в затылке, словно пытаясь уложить рассказ в голове. - И нарочно такую кашу захочешь сварить - не придумаешь. Хотя там-то, с культистами этими, точно чёрт ложкой мешал, а то и двое. Чтобы так все сошлись, да ещё с Брайнсом этим. И Фостер... - сержант поморщился. - Вот судьбы не пожелать. Чтобы жена и дети в ереси эдакой... и убить, и не убить. Я вот думаю, и дьявол его разберёт, что бы сам делал.
- Я примерял на себя. В нашем деле семью иметь нельзя, если не закрывать глаза.
Прозвучало жестоко, но Джеймс и в самом деле всерьез думал о том, что в нынешние неспокойные времена семья становилась обузой. Дети и мать постоянно ходили по тому же острию, что и он сам. Право же, хоть отсылай их в пансион при каком-нибудь монастыре, тем паче, что образование в церковной школе удовлетворяло его мало. Мысль, осенившая его, заставила вздрогнуть. "Джеймс, Фламберг слишком поспешлив и горяч, чтобы сказать это, - сказал вчера магистр, прощаясь, - а леди слишком устала, чтобы об этом подумать. Спасибо вам. Услуга за услугу, михаилиты не любят быть в долгу. Если Роберт Бойд сможет помочь чем-то когда-то..." Просить его принять детей в резиденции, пока не разрешится ситуация - и плевать на слухи? И если вдруг... То пусть Артур продолжит обучение в Ордене, а для Бесси подыщут хороший пансион. Дома и сбережений с лихвой хватит на приданое. Джеймс закусил губу, болью пытаясь подавить горький привкус этого решения. Мятежники вряд ли затевали в Бермондси что-то крупное, скорее их городок, который уже почти стал частью Лондона, нужен был для отвлечения от чего-то иного. А вот присутствие лондонского настораживало до внутреннего безумия, до отчаянной дрожи чувств и нервов, непритупляемой даже ромом и вином. Каковы бы ни были его действия как констебля - под удар попадали дети. Курьер при управе еще наверняка был на работе, Скрайб собирался к вечеру отправлять сумку с бумагами в Лондон. Джеймс, лихорадочно пошарил в кошеле, доставая печать и потребовал бумагу и перо.
- Дженни, - попросил он, запечатав письмо и подкрепляя просьбу золотой монетой, - отнеси письмо мистеру Скрайбу. И очень прошу, не читай его и не потеряй. Прямо отсюда - в управу. Вернешься с запиской от клерка, что письмо получил, получишь еще монету и... да, пожалуй, еще и ужин.
Девочка уставилась на соверен огромными глазами.
- Хоть в Лондон!
Письмо исчезло за пазухой, а сама Дженни выскочила за дверь, едва успев подхватить оставшийся кусок пирога.
- За две монеты я бы и сам сбегал, - проворчал Хантер, провожая её взглядом. - Что за спешка, Джеймс? Думаешь, лондонские затевают что-то крупное, вот так, напоказ?
- Хочу ошибаться. Очень. - Джеймс мрачно проводил взглядом девочку, предвкушая скандал дома. - Записка эта, такого содержания, что прямо как по книге. Даже ритм чувствуется. Явно шифровка и явно заговор. Лондонский этот... Ну ведь видно же, что он не из мелких шишка, верно? Держится уверенно, одет хорошо. Но кому тут у нас заговоры устраивать? Мавру и кошатнице этой сволочной? Даже если и... В любом случае, меня настораживает этот висельник. И очень интересует, почему наши его еще не спросили - какого черта? Лучше уж я уберу из города детей, слишком свежа еще память прошлого передела власти. А тебе, - он улыбнулся добро и искренне, - не по чину бегать.
- Не слишком я верю в заговоры в Бермондси, - с сомнением пробурчал сержант. - Чтобы детей убирать... Маленькие мы. Да и, хоть что делай, спокойно тут, твоими же стараниями. Но не могу сказать, что не понимаю. Жизнь в последнее время такая, что и впрямь на парное молоко дуть начнёшь. А с лондонским - можно и самим, спросить, - прищурился он, - мелкий он там или жирный, один или нет. Это, может, уже тебе не по чину, зато мне - в самый раз.
- Не перед ярмаркой, Том. Седьмого воспользуюсь любезным приглашением и навещу нашего друга Рика. Кажется, нам там должны за этого чертова Брайнса. И решим. Пока настращай парней, чтобы в оба глаза и оба уха...
Джеймс покосился на дверь, ожидая возвращения Дженни. Ярмарка была испорчена, и оставалось только надеяться, что Мэри не заметит его настроения.
- Настращаю, это уж не волнуйся, - кивнул Хантер. - Но пока что, вроде, ничего такого.
Он хотел ещё что-то добавить, но тут хлопнула дверь. Девочка ворвалась в трактир так же быстро, как и убежала, при этом даже не запыхавшись - только щёки раскраснелись от холода.
- Вот, ваше констебльство. Всё, как надо. И не читала, и не смотрела, записочка от писчего дяденьки, как полагается.
- Молодец, - похвалил ее Джеймс, протягивая приготовленную заранее монетку, - ужин я оплачу заранее. Пора мне. Спасибо за беседу, Том.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Бывают такие вечера после хмурого, но счастливого утра, когда пробуждение уже не кажется счастливым. А возвращение домой - и вовсе тягостным.
Еще не стемнело, но в просторной кухне двухэтажного каменного дома, где жил констебль, уже горели свечи и жарко полыхал камин. Чисто выско Оз бленные светлые полы покрывали яркие плетеные половички наподобие тех, что плетут шотландцы из лоскутков старой одежды. По обе стороны камина стояли два буфета, наполненные посудой и столь любимыми миссис Элизабет статуэтками немецкого фарфора: пастушками, которые с ласковой улыбкой замахивались посохом на милых розовых овечек; барышнями с такими тонкими талиями, что будь такая живой - непременно переломилась бы на ветру; фигурками Мадонн и всевозможных святых, в том числе святой Джеймс, отдаленно похожий лицом на Гарольда Брайнса. За покрытым нарядной скатертью столом, на котором уже горделиво красовалась фарфоровая крутобокая супница из приданого Дейзи, стоял стеллаж, сплошь забитый литературой духовной, точно в доме жил священник, а не законник. Впрочем, при одном взгляде н Ошгоа миссис Элизабет становилось ясно, что здесь будет бессилен даже архиепископ Кентреберрийский. Затянутая в корсет, в строгом платье и кружевным воротником под горло, накрахмаленном переднике и чепце, какой носили во времена юности Екатерины Арагонской, она встречала сына сурово поджатыми губами и молитвенно сложенными у груди руками.
- Мистер Джеймс Клайвелл! - Тон ее тоже не предвещал ничего хорошего. - Уделите вашей матушке несколько драгоценных минут!
Джеймс удивленно воззрился на нее, от изумления опускаясь на низенькую скамейку у входа, где всегда снимал сапоги.
- Какая муха вас укусила, матушка? - Мрачно осведомился он, возясь со шнуровкой. - И где Бесси?
- Муха сия именуется сыновьей непочтительностью, - просветила его миссис Элизабет, плавно разводя руками, - ибо сказано ,в Притчах: "Сын мой! храни заповедь отца твоего и не отвергай наставления матери твоей"! Разве дело сие, что о вашей помолвке я узнаю от миссис Мэддли и других почтенных дам?
Досадливо вздохнув, сбросив плащ, оверкот на лавку и оставшись в тунике, Джеймс молча прошел прошел к тазу и долго умывался под тяжелым взглядом матушки.
- Миссис Элизабет, - твердо и холодно произнес он, наконец, - я полагаю, что это исключительно дело мое, детей и уважаемой мисс Берроуз. И, позвольте напомнить, что в любом случае это - мой дом. А потому хозяйствуете вы здесь ровно до тех пор, пока я не сочту нужным привести сюда супругу. Или же - пока Бесс не вступит в права наследования.
- Как скажете, мастер констебль, - сухо отозвалась мать, нервно и быстро выходя из комнаты.
- Мисс Элизабет! - Донесся ее голос с лестницы. - Ваш батюшка изволят-с вас требовать!
Джеймс не менее нервно, чем мать, дернул плечами и устало опустился на стул. Возможно, он был излишне резок с матерью, возможно, стоило... Нет. Он решительно тряхнул головой. Не стоило. Если чье-то мнение его и волновало, то это дочери, а уж никак не миссис Элизабет, в честь которой дочь и назвали. Бедняжка Дейзи, она была уверена, что это смягчит свекровь. Впрочем, тогда матушка и не осмеливалась вот так... Счастье, что он пока и не собирается приводить Мэри в дом в качестве хозяйки, девушка не заслуживала такой свекрови.
- Конечно, миссис Элизабет, - донеслось сверху.
Не прошло и полминуты, как Бесси вошла в комнату, спокойно и чинно, как подобает. Несмотря на нарочитую сдержанность движений, на лице её сияла радостная улыбка. И отца она обняла тепло, как обычно, словно и не было вчерашнего разговора про ярмарку и отказа.
- Папа.
Джеймс опустился на колени, прижимая к себе дочь. То ли от облегчения, что с Бесси все в порядке, то ли от чувства вины, то ли потому, что это было прощанием (пусть и временным), голос дрожал и срывался, когда он, не выпуская ее из объятий, заговорил.
- Бесси, я хочу, чтобы ты знала и всегда помнила, чтобы ни случилось - лишь тебя и Артура я буду любить безоглядно и беспредельно. Независимо от того, буду я жив или нет, женюсь ли снова или нет. Ты - моя дочь, моя путеводная звезда, ради которой я возвращаюсь, понимаешь? Да, я часто оставляю вас одних. Часто не держу свои слова, вот, как с ярмаркой. Я - вообще плохой отец. Кажется, ни разу даже не поблагодарил тебя за ту заботу, которой ты окружала меня и Артура все эти годы, после того, как мама покинула нас. Но, все же, дороже и ближе моих детей у меня нет никого. И мне очень важны сейчас твои понимание и помощь.
Дочь вывернулась из рук и отстранилась, изумлённо и даже испуганно заглядывая в глаза.
- Что-то стряслось? С тобой? Какая-то беда?
Миссис Элизабет, стоящая в проеме двери, охнула и перекрестилась, пробормотав слова молитвы.
Джеймс вздохнул, откидываясь на пятки и усаживаясь на пол. Говорить с дочерью всегда было трудно, особенно, когда разговор был вот таким... Отчетливо попахивающим предательством.
- Ты была еще маленькой, - тихо начал он, привлекая дочь к себе снова, - и, наверное, не помнишь те страшные дни в Бермондси, когда банды резали друг друга, стражу и горожан. И вряд ли помнишь, как твой отец чудом дошел до дома тогда. Но зато ты много раз видела шрамы, верно? И можешь представить, что там было. Так вот, я думаю, что сейчас в нашем городке намечается тоже самое. Но сейчас ведь и я уже не так глуп, как раньше... Хотя, - он невольно усмехнулся, - дурак, конечно. Но, все же, надеюсь, ты найдешь силы простить мне мою глупость. Я думаю, тебе и Артуру на время стоит уехать из Бермондси. Отдохнуть от миссис Элизабет. Обещаю, в дом я никого не приведу, пока тебя не будет. И вообще, я сначала спрошу твой совет, прежде чем решиться на такой шаг.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Бесси помолчала. Клайвелл чувствовал, что её тело под пальцами напряглось, словно девочка сосредоточилась на мыслях, попытках понять.
- Артуру действительно следует тогда уехать. Но наш дом... папа, я не помню ничего, но ведь мы были прямо здесь. И... - она помедлила, потом снова посмотрела ему в глаза. - А мисс Мэри ты тоже отсылаешь?
Этого вопроса Джеймс ждал и боялся. До мальчишеской дрожи в коленях и нервного закусывания губы.
- Мы с мисс Мэри не настолько близки, Бесси, чтобы ей что-то угрожало, - мягко пояснил он, пожимая плечами, - и у нее есть старший брат, глава семьи. Вряд ли он согласится с таким моим предложением, выскажи я его. И, по чести, Бесс, мне гораздо спокойнее и свободнее будет прижать всю эту шв... мерзость, если ты тоже уедешь с Артуром. Я понимаю, как это выглядит в свете ярмарки и мисс Мэри, и вообще... Но... Если я могу уберечь тебя от самого страшного, я должен это сделать. Ты же дочь старшего констебля, моя звезда, ты видишь и знаешь, что за это время я намозолил глаза всем, кому смог. И в этот раз опасность грозит вам с Артуром. Я не хочу идти на ножи, думая о том, что дома вешают сына и насилуют дочь.
Только произнеся эти слова, Джеймс осознал, что говорит с дочерью, как со взрослой девушкой, а не малышкой, еще недавно игравшей в тряпичных кукол. Но... Ему действительно сейчас требовалось понимание Бесси и ее поддержка.
- Джеймс Клайвелл! - Судя по голосу, миссис Элизабет не смогла сдержать возмущения. - Что вы говорите такое! То какую-то дочь мельника в дом собираетесь привести, то с дитя о таком ужасе, об изнасилованиях толкуете! Бесс, поди сюда от этого чудовища, что я породила и воспитала! Негоже юной леди даже слушать о таком, а не то, что говорить! Думаю, тебе стоит двенадцать раз прочитать "Отче наш", по числу апостолов Господа нашего! На коленях!
Джеймс тяжело вздохнул и отодвинул дочь от себя, поднимаясь на ноги. Руки непроизвольно сжались в кулаки и он снова тяжело вздохнул, глядя на эту женщину, которую почтительно должен был называть матушкой. Взгляд упал на чертовы статуэтки в шкафу. Дейзи их никогда не любила. Не любил их и он сам. Первым в стену над головой маменьки полетел святой Джеймс, так напоминающий чертова торговца. Следом - уродливая пастушка с дурацкой розовой овечкой, разлетевшаяся фейерверком мелких осколков.
- Миссис Элизабет, - равнодушно произнес он, аккуратно роняя на пол фарфоровую Мадонну, - если вы еще раз позволите себе наказывать мою дочь...
В руке демонстративно хрустнула тонкая талия барышни, порезав осколками ладонь, впрочем, боли Джеймс в ярости даже не почувствовал.
Миссис Элизабет, беззвучно разевая рот, безостановочно крестилась, глядя на него огромными глазами. На рукав Клайвелла легла маленькая рука, и Бесси встала рядом, выпрямившись во весь рост.
- Мне тоже никогда не нравились эти статуэтки, папа. И всё-таки, - её пальцы сжались крепче. - Ты не прав. Дома кто-то должен ждать. Чтобы было, куда возвращаться.
На миссис Элизабет при этих словах девочка даже не посмотрела.
- И в другом неправ тоже. Вы можете не быть... - она порозовела, - близки, но весь город знает о женитьбе.
- Солнышко, - Джеймс улыбнулся виновато и снова уселся на пол, сдерживая дрожь в руках, - дождись меня вместе с Артуром в резиденции Ордена михаилитов, хорошо? Я хочу, чтобы мне было, к кому возвращаться, хочу быть уверен в этом. А мисс Мэри... - Он замялся, понимая, что о Мэри необходимо было рассказать раньше, - о нас всегда сплетничают, наша семья на виду ведь. Да, я назвал шурином ее брата в тюрьме, пугая. Он избивал ее, Бесси. И потом... Да, она мне нравится. Мисс Берроуз - милая, славная и умная, но... Но ни о какой женитьбе и речи не может идти пока. Для брака необходимо хотя бы лучше узнать друг друга, верно? И я еще ведь не привел ее знакомиться с тобой и Артуром.
- Я понимаю, - Бесси осторожно раскрыла его ладонь и принялась аккуратно выбирать из ранок острые кусочки фарфора. И заговорила тихим голосом, не поднимая головы. - Правда, понимаю. Про... шрамы, которых всё больше. Про работу. То, что ты... что у тебя нет времени, и... ты приходишь поздно, иногда не приходишь совсем, а я жду, и мне страшно. Я понимаю. Проклятая работа, которая отнимала тебя всё больше, а теперь - отнимает совсем. Далеко. Орден Михаилитов. Казарма, гостевые комнаты, какая разница, если... - с тихим плеском полилась из кувшина в тарелку вода. Бесси обмакнула в неё льняную салфетку и принялась бережно, едва касаясь, чистить порезы. И всё равно забота - жглась. - Я понимаю. Когда забочусь о братике, о доме, о том, чтобы быть хорошей, послушной дочерью, чтобы ты... я познакомлюсь с этой славной Мэри Берроуз. Помилуй, Боже, я даже не стану её ненавидеть, хотя она забирает тебя, снова. Но ведь может и вернуть, правда? Хотя бы она. Я понимаю. Честно, папа. Только... Я поеду к твоим михаилитам, ради того, чтобы ты не оглядывался. Артуру там понравится, а я - буду ждать. Поеду, - перевязав ладонь чистой тряпицей, она застыла, глядя в блюдце с розовой водой, оставшееся на полу. - Только как же это больно, отец.
Обнимая дочь, Джеймс молчал. И молился. Его печальная звезда... Никто и никогда не сможет любить ее так, как он. Но, если в этих небесах, на этой земле еще остались боги... Да, черт возьми, хотя бы бог маменьки! Пусть они услышат его безмолвную мольбу, его беззвучный крик! Пусть его такая уже взрослая малышка-дочь будет счастлива, беззаботно и спокойно, как бы ни сложилась ее жизнь, сколько бы ни было трудностей на ее пути! Пряча нечаянные слезы в рукаве Бесси, к которому прижимался щекой, Джеймс мысленно обещал ей, что разлука не будет долгой, клялся, что сделает все, чтобы они с Артуром скорее вернулись, давал зарок чаще быть дома. Но вслух говорить это боялся. Впрочем, как и всегда.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

6 января 1535 г. Бермондси.
Прибывающий полумесяц.

Проснулся Джеймс задолго до заутрени. Впрочем, кажется, он и не спал, прислушиваясь к тихим всхлипам дочери в соседней комнате. Холодная вода в тазу отразила мрачного типа злодейской наружности с темными кругами под глазами. В зеркало глядеть не хотелось. Но, все же, он нашел силы гладко зачесать отросшие волосы в короткий хвост, отчаянно цепляющий за кольчугу, и даже надеть простую домашнюю рубашку вкупе с домашними же штанами. Собираться за Мэри на мельницу было рано, да и не хотелось, говоря по чести. Но предупредить он не успевал, оставалось только держать слово. И надеяться, что магистр успеет до его отъезда. Или - после приезда. В любом случае, уезжать с такой физиономией, да еще и не попрощавшись с детьми, было нельзя. Джеймс вздохнул и спустился вниз, предвкушая продолжение скандала от маменьки.
Миссис Элизабет, однако, была молчалива. И лишь поджатые губы да нахмуренные брови выдавали ее неудовольствие. Равно, как и отсутствие завтрака.
Циркон приехал быстро, точно гнал всю ночь, лишь получив письмо. Впрочем, лицо его было безмятежно, и из-под оверкота даже не выглядывала кольчуга. Хотя, достоверно судить нельзя было - магистр плотно запахнулся в новый, яркий, синий плащ, расшитый серебром. Девоны с ним, как ни странно, не было.
- Ощенилась вчера, - пояснил михаилит на немой вопрос Клайвелла, - восемь штук - и уже, galla, гончие, мать их Девону! Что случилось, Джеймс?
Джеймс с горечью закусил губу, но все же попытался кратко и емко объяснить происходящее. Много времени это не заняло, хотя рассказ и получился мрачным и перемежаемым ругательствами.
- Ну, к нам, конечно, вряд ли сунутся, - согласился он, кивая, - псы Господни, безбожные михаилиты же... Ну, а если сунутся... То это уже будет не только твое дело. Дети пока поживут в гостевых покоях, досмотрю. Но, Джеймс, для детей это...
Бойд поморщился и замолчал.
- Для меня - тоже, - мрачно сообщил Джеймс и отправился наверх, будить детей. Не стоило затягивать отъезд. Долгое прощание - лишние слезы.
Артур, которого миновали волнения вчерашнего дня, приветствовал отца с радостным энтузиазмом ребёнка, перед которым раскрывался целый новый день. И со всеми нерастраченными ещё со сна силами. И, несмотря на все усилия, его так и не удалось отучить от фокусов. Наука Дженни Хейзелнат оказалась на диво прилипчивой, и чёрный с белым узором камень Артур таскал с собой всегда. На его фоне Бесси, измотанная почти бессонной ночью, наспех умытая, выглядела бледным призраком, но - не плакала. И ничего не говорила.
- Бесси... Пора.
Джеймс прижал к себе Артура, избегая смотреть в глаза дочери. Вряд ли он сейчас мог выразить всю ту тяжесть, что была у него на душе сейчас. Вряд ли смог бы сказать о гнетущем отчаянии от прощания с детьми. А потому уложился в эти два коротких, горьких слова.
- Пора? Куда? - удивился Артур. - Рано ведь, в церковь.
- Артур, ты и Бесси не пойдете сегодня в церковь, - присев на корточки и держа за руки сына, пояснил Джеймс, - вы ненадолго уедете в гости. С настоящим рыцарем. И поживете у него, договорились?
- С рыцарем?! Ух ты! А мне там можно будет настоящий железный меч?!
- Спросишь у магистра, - Джеймс поднялся, пригладив вихор на макушке сына, подхватывая приготовленные у двери сумки детей, - Бесси, собирайтесь. Жду вас внизу.
Это снова было малодушное бегство. Но выносить молчание Бесс и радостное возбуждение сына он был не в силах.
Магистр, с нескрываемым интересом рассматривавший статуэтки миссис Элизабет и игнорирующий злобные взгляды чтимой матушки, плавным и быстрым движением повернулся на звук шагов.
- Плачут? - Участливо поинтересовался он, кивая наверх.
- Пока нет, - тяжело вздохнув, Джеймс опустил сумки на пол, - Артур и не будет. Его бы потом забрать от вас...
- Верну, - заверил его Бойд, усаживаясь на стул.
Бесси спускалась, держа Артура за руку. Одеты оба были в дорожное, как обычно - тепло и практично: в серую шерсть с чуть более тёмной накидкой - девочка, в тёмно-серое с чёрным - мальчик. Меховая подбивка, скромная, для тепла, а не напоказ, в глаза не бросалась. Яркие краски миссис Элизабет не одобряла, как и то, что считала излишне вычурным, модным или нескромным.
Увидев магистра при всех регалиях, Артур едва заметно замедлил шаг и прижался к сестре, глядя с восторженной робостью. Ему явно хотелось потрогать и цепь, и тиснёный пояс с бляхами, и рукоять замечательного рыцарского меча, но мешали и неодобрительный взгляд миссис Элизабет, и опаска, и рука сестры. Бесси же, сойдя вниз, сделала книксен, не поднимая глаз.
- Мисс Клайвелл, - Бойд поздоровался с Бесси почтительно, точно она была не девочкой, которую вынужденно отсылают из дома, а взрослой и уважаемой дамой, - мастер Артур.
Впрочем, тон его быстро сменился на участливый и немного шутливый.
- Мисс Бесси, - продолжил он, улыбаясь, - ну же, не вешайте нос. Вы так похожи на отца, а уж мастер Джеймс всегда сохраняет присутствие духа. Артур, цепь, пояс и даже меч можно трогать. Я не ем мальчиков на завтрак.
Джеймс вздохнул и поднял глаза на детей. С присутствием духа наблюдались проблемы. В наличии, скорее, было его отсутствие, но показывать это было нельзя.
Получив разрешение, Артур радостно метнулся к магистру, но тут же остановился и бросил удивлённый взгляд на сестру, которая так и не отпустила его руки. Только тогда девочка, побледнев ещё больше, разжала пальцы и наклонила голову ниже. Бойд, добродушно усмехнувшись, протянул ей и Артуру руки и, кивнув Джеймсу на прощание, увел детей. Вскоре по мостовой часто зацокали копыта и наступила тишина.

[Хельга >>>]

Гринфорд

Когда он, наконец, выехал к Гринфорду, солнце, зимнее, бледное, поднялось уже достаточно высоко и, как назло, светило прямо в глаза. И снег под его лучами сверкал, рассыпался искрами, слепил роскошью красивого январского утра. Возницы встречных повозок раскланивались но в разговоры, будто чуя настроение, вступать не пытались. Хмурый, сосредоточенный михаилит с огненно-рыжей шевелюрой, Клайвелла, казалось, вовсе не заметил: его явно больше занимал лес вдоль обочин.
На мельнице, в отличие от прошлых визитов, царила суматоха: низушок вместе с Джеком Берроузом нагружали мешки с мукой на телегу. Вокруг суетился полноватый и какой-то неловкий мужчина, по виду - купец. Он то подгонял работников, то потирал руки, словно те замёрзли, то посматривал на солнце. Лошадь, рыжий тяжеловоз с очень мохнатой гривой и бабками, относилась ко всему стоически, только время от времени лениво поводя головой. Заметив нового гостя, Джек буркнул что-то низушку и, не торопясь, подошёл к распахнутым воротам. Солнце светило ему в спину, мешая смотреть, но даже так было видно, что сын мельника выспался ничуть не лучше самого Клайвелла - и не давал себе труда этого скрывать. Но глаза его смотрели с мутноватой хмурой леностью, дремуче, как у молодого медведя. И кивнул в знак приветствия он скованно, резко - но кивнул всё равно.
- День добрый.
- Добрый день, мистер Берроуз, - в тон ему ответил Джеймс, спешиваясь. - Надеюсь, вы благополучны?
Как ни странно, Джек в ответ просто пожал плечами.
- Работы хватает. Даже с избытком, так-то. Хорошо дела идут, не пожалуешься. И цены опускать не приходится. А вы, стало быть, за Мэри.
- Да, если вы не возражаете, - меланхолично согласился Джеймс. Не приходится опускать цены... Означает ли это, что в городе нехватка муки и зерна? Это само по себе было тревожным предвестником, если Бермондси начали замыкать в блокаду.
- И... как давно дела идут хорошо, мастер Джек?
Чертова работа! Джеймс тряхнул головой, отгоняя мысли об отставке, и попробовал улыбнуться. Улыбалось плохо - перед глазами стояла Бесси, хмурая, с опущенными глазами, в старушечьем сером пальто.
- А и возражал бы, так что толку, - в голосе на миг прорвалась злость. - Нет. Я помню. Забирайте, не больно и надо. Вертится тут... А работа - что же, в последнюю пару дней, пожалуй, побольше, чем бывало. И не хуже я управляюсь.
- А ведь было уже поладили, - буркнул под нос Джеймс, не обращая, впрочем, внимания на вспышку злости Берроуза, - подводы, часом, не пропадали, мастер Джек?
Однако, стоило просить позвать Мэри, но... Упускать возможность оценить обстановку до разговора с торговцами Бермондси? Нет уж.
- Да откуда же мне знать? - удивился Джек, забыв от этого, кажется, даже злиться. - Сгрузили, а дальше они сами едут. Не говорил никто. Даже постоянные - они ведь кажинный день не приезжают снова. Это вам, в городе, виднее будет. Или что, если я в тюрьме вашей сидел, так во всём теперь виноват?
Джеймс досадливо вздохнул и примиряюще улыбнулся, не желая в это, и без того горькое, утро еще и раздувать ссору с Джеком. Ему вообще хотелось выпить кружку-другую этого мерзкого рома у Гарри и лечь, нет, завалиться спать в опустевшем доме, где исчезли голоса детей и, казалось, угасла жизнь.
- Тюрьма - не моя, короны, - дружелюбно поправил он, - впрочем, вы правы. Могу я попросить вас послать кого-нибудь за мисс Мэри?
Просьба обернулась тем, что Джек Берроуз вместо того, чтобы крикнуть самому, поменялся местами с низушком, словно таскать мешки было лучше, чем видеть или говорить с сестрой. Мэри появилась почти сразу, откуда-то из-за дома, ведя в поводу ухоженного солового коня. И во дворе смотрелась она так, что мельница и округа вмиг стали просто каменно-серой оправой, на которой затерялись и Джек, и телега, и даже купец, который был одет далеко не бедно, но так, чтобы не слишком выделяться. Мэри Берроуз же явно тосковала по лету, сколько бы его ни было в славной Англии. Глубокую зелень платья сверху прикрывала ярко-синяя, цвета морской волны под тёплым небом накидка. И над всем этим, едва прикрытая шапкой, сияла в лучах солнца корона белых волос. И улыбка - сияла тоже.
Подойдя, девушка присела в шутливом книксене.
- Мистер Клайвелл.
Джеймс, только было принявшийся наматывать поводья на кулак, замер, ослепленный. Неуместно яркой, неприлично красивой показалась девушка на фоне серо-белой зимы, хмурого и несчастного утра. Но, все же, не виновата была Мэри в том, что его умучивали боль за детей и работа, а потому Джеймс, собрался и склонился в поклоне почти придворном, сопровождая его теплой улыбкой.
- Мисс Берроуз.
Мэри кивнула и взглянула ему в глаза.
- Я правда рада вас видеть, хотя и чувствую себя из-за этого виноватой. И очень надеюсь, ваша Бесси не слишком обиделась.
- Ну что вы, - удивился Джеймс, придерживая стремя для девушки, - как можно? Она всего лишь очень огорчилась. Потом снова огорчилась - но уже по другому поводу.
Слова прозвучали резко, и он осекся, глубоко вздохнув и собираясь с мыслями.
- Простите, мисс Мэри, - после короткого молчания спокойный и дружелюбный тон удавался лучше, - я не должен был...
- Должны. Иначе не сказали бы.
Мэри Берроуз уже не улыбалась, но и обиды в едва заметно нахмуренных бровях не виделось. Она коснулась плеча Клайвелла кончиками пальцев в тонких перчатках и жестом указала на дорогу за открытыми воротами.
- Едем?

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Лошадь девушка пустила шагом, словно никуда не торопясь, и молчала, пока столбы и конёк мельничной крыши не скрылись за деревьями. Рабочий шум сопровождал их ещё какое-то время, но вскоре стих и он, оставив только ветер и птичий писк. А когда Мэри заговорила, нарушая тишину, то было это не о вине, вежливости или резкости Клайвелла.
- Пожалуйста, расскажите мне о Бесси. О том, что её радует. Если можете - о том, что её огорчает.
Джеймс хмуро покосился на девушку и вздохнул. И все же...
- И все же, я был не прав, мисс Мэри, - покаянно произнес он, усилием воли изгоняя из себя злость, - я сегодня отослал детей из города и, - он запнулся, думая, как рассказать о той холодной тишине, что воцарилась в нем, точно дети увезли с собой частицу души, - теперь мне отчаянно пусто.
- И вы едете... здесь, - заключила девушка вполголоса и кивнула, словно сама себе. Подвела лошадь ближе и коснулась его рукава, легко, почти неощутимо, но и не убирая руки. Голос её был спокоен, как лёд, под которым несётся река. - Отсутствие там, где должно что-то быть. Ужас перед возвращением домой и глупая надежда, что всё вернётся. Отсутствие будущего. Страх открывать глаза. Пустые дела и этикет. Работа, чтобы не оставалось времени, зато ковалось железо внутри, переползая на кожу. Оно не работает, правда, мистер Клайвелл?
Джеймс вздрогнул и помедлил мгновение, прежде чем накрыть своей рукой руку Мэри. Забыв, что девушка недавно потеряла отца, которого, быть может, ждала домой также, как ждала его Бесси, он снова допустил ошибку и сейчас почти услышал, как с мерзким чавканьем лопнул о пол очередной глаз сестры Делис.
- Нет, мисс Мэри, - согласился он, - не работает. И никогда не работало.
Он оглядел девушку, задержав взгляд на юбке, точно впервые заметив, и внезапно понял, что за яркостью одежд она скрывает ту же пустоту, что и он - за работой.
- Пожалуй, напиваться, как иные, не стоит, - Мэри наморщила нос, выказывая отвращение к самой идее. - Дурная привычка, и пахнет отвратительно. И потом, кажется, всё только хуже. Я не буду спрашивать, что случилось. Или, - она вздохнула, - повторять вопрос, хотя мне на самом деле интересно. Но, мистер Клайвелл, если мы всё-таки едем на ярмарку, а не делаем круг вокруг леса, может быть, вы позволите тоже выбрать гостинцы для детей, к их возвращению?
- Я сам хотел вас об этом просить, мисс Мэри, - уже вполне успокоенно улыбаясь девушке, Джеймс привычно удивился и даже порадовался ее сметливости, - но "мистер Клайвелл" я только на службе.
Право, еще бы "мастером констеблем" назвала. Впрочем, после того графина воды... И все же, повторенный вопрос, пусть даже намек на него, требовал ответа.
- Я, право, не знаю, что рассказать о детях, мисс Мэри, - задумчиво начал он, аккуратно забирая поводья у девушки и понуждая Белку перейти на рысь, - Бесси... Ей пришлось рано повзрослеть, к сожалению. И принять на себя заботы об Артуре. Она любит книги, моя дочь, моя печальная звезда. И ревнует, кажется.
Мэри одобрительно кивнула.
- Книги - это замечательно. Только, простите за вопрос... Джеймс, но почему заботы на Бесси? Разве ваша матушка?..
- Миссис Элизабет, конечно, следит за тем, чтобы дети были сыты и одеты. Но очень много времени уделяет церкви, - Джеймс поморщился, заставляя себя говорить, и говорить - честно, не юля, не увиливая. - Она вообще, кажется, мнит себя хозяйкой в доме.
- Я поняла, - просто ответила Мэри. - Спасибо вам. И за рассказ тоже. То, как вы говорите о детях... - она внезапно улыбнулась. - И хочется спросить, что же вы говорили обо мне, что могло вызвать ревность.
- Только то, что знаю, разумеется, - отвечая улыбкой на улыбку, сообщил ей Джеймс, - как иначе?

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Лондон

Первыми, кто обращал на себя внимание в этой пестрой, гомонящей, смеющейся, жующей, пьющей толпе, были отнюдь ни торговка цветами в полосатой накидке, ни веселый жонглер, подбрасывающий мячики, стоя на тонкой жердочке и даже не прилавки с яркими тканями, сувенирами и украшениями, раскинувшиеся пестрой, яркой поляной, переливающиеся шелками и парчой, тускло отливающие шерстью и овеваемые кисеей. Стража. Одетая в форменное коттарди с гербами, в обычные оверкоты - не знай констебль, куда смотреть, и не заметил бы - стража была повсюду, смешиваясь с толпой, аккуратно и незаметно направляя и оберегая ее. Впрочем, на воришек-карманников, стражники и не смотрели, отчего те шурудили по карманам с завидным успехом.

- Если ты сегодня загрустила,
Примула печали утолит.
Флокс тебя наполнит тайной силой,
А подсолнух – солнцем озарит!

Пышная торговка в полосатой накидке, с добрым и усталым лицом, продавала свой товар бойко, не стесняясь незамысловатых стишков, улыбаясь и даже чуть пританцовывая. Цветы в деревянных кадках и ведрах, заботливо прикрытые от мороза полотном, возвращали в лето, склоняли головы к земле под порывами ветра, застенчиво выглядывали из укромных складок ткани.

- Если час свиданья наступает,
Колокольчик время сообщит.
Незабудка память освежает,
А бессмертник – доброту хранит!

Торговля у нее шла бойко, вызывая завистливые взгляды даже торговцев сладостями. И все же, была нота грусти в ее стишках, в ее цветах и даже в ее накидке. А может быть, в этом виновата была лютня, чьи звуки долетали издали, набрасывали печальный флер на людей, землю и самое небо.

Джеймс, крепко держа Мэри за запястье, проталкивался в толпе. Еще на конюшне стражи, где они оставили лошадей, он переколол брошь на рубашку, под оверкот, и теперь без неё, заставляющей толпу расступаться, приходилось лавировать так, как привык, быстро и аккуратно, хотя девушка и задерживала передвижение. А ведь это только были врата в ярмарку! У торговки цветами он остановился, поменяв несколько монет на веточку белого шиповника, с небольшими и мягкими шипами, с нежными бутонами и каплями воды, бриллиантами замерзшими на лепестках и листочках. На соседнем прилавке нашлась изящная серебряная булавка - незабудка.
- Вы позволите, мисс Мэри? - Запоздало поинтересовался он, прикалывая веточку к накидке девушки.
Мэри не препятствовала, разве что чуть порозовела. Впрочем, возможно, в этом виноват был ветер, упоённо трепавший флажки. Но удовольствия девушка не скрывала.
- Спасибо, Джеймс. Это особенно приятно после фиалок. Вы очень хорошо разбираетесь в... цветах. С шипами и без.
Уточнять, что их любила Дейзи, и она же буквально вдолбила в голову этот чертов язык, пожалуй, не стоило. В конце концов, лишь цветы живут по-настоящему, отчаянно, будто понимают быстротечность жизни лучше людей.
- В них заложен настоящий смысл, мисс Мэри, - пожал плечами он, - что удобно для тех, кто не умеет говорить. Куда бы вам хотелось пойти?
На словах про удобство Мэри еле заметно нахмурилась и со вздохом поправила веточку шиповника. Новое положение почти не отличалось от предыдущего, но девушка всё равно удовлетворённо кивнула, и только после этого ответила на вопрос.
- Мне? Музыка. Или театр. Если можно, - она чуть смущённо пожала плечами. - В Гринфорде даже менестрели нечасто задерживаются. Вы любите представления?
- Я люблю музыку, - улыбнувшись чуть мечтательно, признался Джеймс, снова перехватывая руку девушки и устремляясь туда, откуда слышалась мелодия. - "Не позабуду, как я отдавал перед разлукой низкий вам поклон..."
Лишь пропев эти строки Кастебаня, он почувствовал, как талым снегом с крыши рухнула стена, отгораживающая его от Мэри.
- Знаете, мисс Мэри, - вздохнул он, прогоняя остатки уныния, - когда найду хорошую лютню, у вас будет собственный менестрель.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Как оказалось, перебор вёл не к менестрелю, хотя нашлись здесь и музыка, и плавная, напевная речь. Не нашлось - песен.
Глубокий баритон тёк поверх притихшей публики. Раскатистое "р" и одновременно с ним мягкое "л" в словах не мешали, напротив, заставляли прислушиваться, придавали необычный оттенок. И сказочник голосу подходил тоже: не толстый, но плотный низкорослый мужчина с чёрными, чуть тронутыми сединой волосами и ухоженными усиками под носом с горбинкой.
- Но стоило молодому королю увидеть портрет девушки, прекрасной, блистающей золотом и драгоценностями, как упал он без чувств, и пришлось верному слуге унести его в постель. Печалился добрый Иоганнес, потому что и слово он нарушил, и господина не уберёк от наваждения. И что теперь станется - неизвестно, а только вряд ли хорошее. И верно. Пришёл в себя король, как губы ему вином смочили, но ни о чём, кроме девицы той и думать не мог. Ни ел, ни пил, а только вздыхал да расспрашивал о королевне с Золотой Крыши. С лица спал совсем...
Голосу вторили тихие, печальные звуки виуэлы.
Этот кукольный театр ничем не походил на обычные скворечники, в которых за выгородкой прятался перчаточник или тростник. Под деревянной вывеской с выписанной вычурными красно-жёлтыми буквами надписью: "Кукол мастер Ганс Шефер и Эльза" лежал обычный помост немногим выше пояса, а ширмы с декорациями скорее походили на уменьшенные копии с обычных представлений. Мастер сидел прямо посреди кукол, перед расписаной тканью, время от времени касаясь то той, то другой марионетки, а те - двигались, сами, без нитей или перчаток. Неторопливо прохаживались по сцене, воздевали руки, глядели яркими стеклянными глазами с прекрасных, неподвижных фарфоровых лиц, а наряды - хоть увеличивай, и ко двору. Двигались - и молчали, но за них говорил мастер, подпевала за них виуэла, на которой играла, расхаживая за декорациями, худенькая, измождённая девушка, похожая на галчонка.
- Так красиво... и жутко, - тихо проговорила Мэри, глядя на обворожительную золотоволосую и голубоглазую куклу, которая держала перед собой резную рамку, видимо, изображая портрет королевны. Она выглядела такой живой, что, казалось, вот-вот подмигнёт зрителям и улыбнётся.
- Жутко, - согласился Джеймс, чувствуя как начинают зудеть шрамы на руках. Было что-то неправильное, неверное в этом кукольнике и его творениях. Что-то, что заставляло беситься "чуйство" и вызывало желание обнять Мэри. - Вам нравится?
Между тем куклы погрузили на почти настоящий с виду корабль множество золотистой игрушечной посуды и во главе с Иоганнесом и королём уплыли заманивать королевну. Виуэла зазвенела громче и быстрее.
Мэри наклонила голову набок.
- Они двигаются бесшумно, совсем. Интересно, даже шарниры не поскрипывают. Никогда прежде таких не видела. Честно сказать, я не знаю. Оно... захватывающе?
- Утварь сделана настолько искусно, что я покупаю у тебя всё! - воскликнула девочка, не прекращая играть.
Золотоволосая кукла потянулась к привезённой посуде, потом вскинула голову на фарфорового Иоганнеса.
- До последней вилки.
- Да ведь я только слуга, - добавил баритон. - Всё лучшее - на корабле у моего хозяина. Самое искуснейшее, самое замечательное ждёт - если только вы соблаговолите...
- Заманивают, - пробормотал под нос Джеймс, тщетно пытаясь отрешиться от от неправильностей и предвкушения беды, - мисс Мэри, они сделаны искусно, двигаются, как живые. Но... как-то тревожно от них, не находите?
- Скорее, кажется, непривычно, - задумчиво протянула Мэри, и интересом разглядывая трёх бумажных, с перьями воронов, которые кружили над кораблём с похищенной королевной. Птицы описывали ровные круги и даже иногда махали крыльями, хотя в воздухе их явно держало не это. - Оно неправильное, но, наверное, к этому можно привыкнуть? Я хочу сказать, оно ведь красивое. Ярче, чем обычные перчатки, как вам кажется?
- Ого, он же везёт королевну с Золотой Крыши, - очень достоверно каркнул мастер под притихший звон струн.
- Верно, - ответил второй ворон, - но ведь она ему ещё не принадлежит, - снова.
- А все-таки она его, раз находится у него на корабле, - и в третий раз.
- А толку нет! Ведь не знает он о рыжей лошади, что ждёт на берегу. Захочет на неё вскочить, так она и умчится по воздуху, заберёт его навсегда. И не видать королю тогда невесты боле! Разве что кто-то вспрыгнет на эту лошадь первым и убьёт её выстрелом в ухо - тогда конечно. Да только не знает никто, а если и знает, да скажет королю, то окаменеет от колен и до пят!
- Ярче, - со вздохом согласился Джеймс, борясь с искушением отправиться выяснять, откуда приехал этот кукольник со своей похожей на птенца Эльзой и этими странными куклами. И, черт побери, где-то там должен был выступать Хантер. Но девушка была так увлечена пьесой... Да и в Гринфорде, действительно, развлечений было мало. И Джеймс просто отвел взгляд от сцены, принимаясь разглядывать толпу.
В праздном сборище взгляду одновременно и было, и не было, за что зацепиться. Люди - разные и одинаковые - сливались в единое полотно, проплывая мимо светлыми овалами лиц, перечёркнутых и подчёркнутых порой усами и бородками. Тут и там что-то выбивалось из ряда: карманник, который пас кошелёк пухлой матроны, стражник с совершенно обалдевшим от долгого дежурства взглядом, пожилая, но ещё красивая дама под руку с молодым повесой. Но на троице, которая стояла в задних рядах, взгляд застревал намертво, выхватывая неправильность ещё до того, как её успевало уловить сознание. Два эльфа, пусть странные, были почти обычны, особенно если поменять район. Пусть у одного, одетого в чёрное, не хватало части уха, а щёку уродовал шрам, они всё равно несли флёр чисто эльфийской непринуждённости и грации. Смущали разве что глаза: холодные, бесстыжие. И у полуухого в чёрном, и у красавчика в бежевом. Глаза существ, которые заботятся только о себе, а прочее - лишь игровая арена, в которой далеко не все игроки получают удовольствие. И всё же, они стояли смирно, негромко пересмеиваясь через голову третьей в компании: молодой, едва двадцати лет женщины, в которой тоже явно текла толика эльфийской крови.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Под распахнутой наполовину чёрной, наполовину чисто белой накидкой отливал морем шёлк платья, обтягивая тонкую талию. Руки, нежные, с тонкими изящными пальцами явно не видели тяжёлой работы. А на лице с явно аристократическими, точёными чертами застыло выражение такой безразличной скуки, что затаённая боль в огромных глазах цвета ореха, прозрачная, туманная, как запах бренди, казалось живой, объёмной. Единственно живой. И идеальный овал лица, обрамлённого чёрными локонами, спадавшими на изящные плечи, и матовая гладкая кожа, на которой горели красным губы - только подчёркивали. И скуку, и - особенно - боль.
Пока констебль смотрел, белый эльф небрежно приобнял девушку, но та движением плеч отбросила руку. Тут же её прижал к себе чёрный, и на этот раз она застыла, равнодушно подчинившись.
Джеймс сморгнул, с трудом отрываясь от созерцания странной троицы. Девушка явно была из тех, кто зарабатывает на жизнь своим телом, даже не содержанкой. Но и одновременно, без сомнения, она была леди. В то время, как эти двое явно были завсегдатаями у Гленголл. Посетители этой таверны почти все были... чудными. Джеймс невольно оглянулся за спину, ожидая увидеть еще и Ю со Стальным Риком, но, к счастью, там было все то же людское море. А кукольник всё продолжал вести сказку.
- И сказал Иоганнес, слуга верный: каждый осужденный имеет право перед смертью своей сказать последнее слово: дозволено ли это мне? И позволил это король, и тогда Иоганнес рассказал всё и о воронах, и о том, что всё это делал он, лишь бы спасти господина. Повелел король немедля освободить его, но стоило Иоганнесу сказать последнее слово, как обернулся он камнем, как и сказано было...
- Я посмотрела, - разбил монолог рассказчика голос Мэри, и девушка взяла констебля под руку. - Теперь ваша очередь выбирать.
- Что выбирать? - Джеймс вздрогнул, отгоняя мысли о странных совпадения и странных сказках, и лишь тогда сообразил, что именно имела в виду Мэри. - Простите, мисс Мэри, задумался. Признаться, я не хотел бы, чтобы вы скучали... Правда, на ристалище скоро начнутся состязания по стрельбе из лука и там будет выступать сержант стражи, мистер Хантер.
- Но я не скучаю, - казалось, девушка даже удивилась такому предположению. - Я поняла, как эти вороны летают. Магия. Там поток воздуха снизу, видно, как перья шевелятся, когда не должны, - она увереннее охватила пальцами его предплечье. - И я люблю, когда стреляют из лука.
Джеймс удивленно вздернул бровь, но промолчал. Кажется, прозвище "миссис констебль", которое непременно навесят на Мэри жители Бермондси, будет как никогда оправданно.

Под турнир стрелков на этой стороне поля Хэмптон-Корт было выделено порядком места - и всё равно для зрителей, толпящихся вдоль высоких ивовых щитов, его не хватало. Галдящую толпу овевали запахи жареного мяса, выпечки и горячего вина, которые продавали прямо с лотков и жаровень. Порядка здесь, может, было и меньше, чем на соревнованиях мечников, но энтузиазму зрителей это не мешало. Из рук в руки переходили монеты, тут и там раздавались либо восторженные, либо негодующие вопли. Тут и там возникали людские водовороты и к высоко поднятым вымпелам возносились крики, не имеющие отношения к состязанию: карманников хватало и здесь. Порой им не везло, и тогда добавлялись свист и крики боли. Но общей праздничной атмосферы это не портило.
Клайвелл с Мэри всё же опоздали к началу. Когда они ещё только подходили, высоко над полем вспыхнул зелёный фейерверк: длинная стрела настигла созданного волшебством сизого голубя. Это означало, что отборочные стрельбы - по простым мишеням, на очки - уже закончились, отсеяв большую часть участников. Чем ближе к щитам, тем плотнее стояли люди, и тем громче хрустела под ногами скорлупа безжалостно и в огромных количествах поедаемых калёных орехов. Смотреть на поле издали мешали и любители приносить на состязание собственные скамеечки, чтобы было лучше видно. А в первые ряды пробиться без давки особенно не получалось. И если Клайвелл мог ещё смотреть поверх голов и между плеч, то Мэри, которая была всё же чуть ниже его, приходилось хуже.
Впрочем, раздумывал он недолго. Привычным движением, как делал это сотни раз для Дейзи, а после - для Бесси, он подсадил Мэри на сгиб локтя, поднимая над толпой.
- Будете у нас верхоглазом, как это называют уличные банды, - неловко пошутил он, передавая свой кошель девушке, - и заодно - казначеем.
Количество щипачей просто ужасало, а с Мэри на руках у него терялась маневренность. Да и наблюдать за поясом, когда на тебе сидит теплая и весьма привлекательная особа... Чем выше кошель - тем меньше забот.
- Кукушкой, - подтвердила сверху Мэри, опёршись на его плечо. При неожиданном подъёме девушка даже не пискнула, словно ничего естественнее Клайвелл и сделать не мог. - Вам говорить, кто здесь самый богатый по виду?
Ещё один голубь рассыпался под стрелой, на этот раз - жёлтым. Поверх чьей-то русой головы Клайвелл увидел, что стрелял Хантер: сержант стражи всё-таки прошёл первый круг и остался в числе пятнадцати претендентов. Впрочем, уже четырнадцати: веснушчатый низкорослый паренёк послал мимо две стрелы из положенных трёх.
- Лучше рассказывайте, как стреляют лучники, - рассмеялся Джеймс, удобнее перехватывая Мэри, - самых богатых мы потом... вычислим.
- Хорошо. А кто из них ваш сержант?
- На волка похож, - пожал плечами Джеймс, что получилось не слишком удачно. Но иначе описать Хантера он, пожалуй, и не смог бы.
Покончив с голубями, королевские маги сдвинули головы, что-то обсуждая, и толпа загудела в предвкушении. Подходило время стадии, которая ближе всего напоминала о настоящем бое. На краю из заранее поставленных бочек медленно поднялась вода, принимая форму синеватой полупрозрачной лошади, на спине которой сидел всадник в латах со щитом. И на позицию уже неторопливо, нога за ногу выходил первый претендент: высокий худой мужчина с рыжими волосами. Его встретили частично свистом, частично одобрительными возгласами, но лучник не обратил внимания ни на то, ни на то. На волшебную мишень, казалось, валлиец не смотрел тоже, уставившись себе под ноги, точно перебарывая тошноту.
Все же, видимо, Клайвелл отвлекся, увлекшись. Потому что иначе он почувствовал бы раньше, как чья-то невесомая, но цепкая рука почти любовно скользнула по поясу. Простой кинжал, по-видимому, не заинтересовал того, кто управлял ею, и рука двинулась дальше, нашаривая кошель. Джеймс вздохнул, будто сопереживая стрелку и резко рубанул ребром ладони по запястью воришки, одновременным движением зажимая его и выволакивая свою добычу вперед. Мальчик, очень худой, даже изможденный, с серым лицом и одетый в серые же лохмотья, сквозь прорехи в которых виднелось посиневшее от холода тело, испуганно смотрел на него маленькими темными глазами, тщетно пытаясь освободиться, но не издавал ни звука, словно боялся привлечь внимание даже сейчас, когда его поймали.
- Ой, - спокойно прокомментировала Мэри.
- Чьих будешь? - Любезно поинтересовался Джеймс, проворачивая худенькую ручку так, чтобы острый локоть смотрел вперед, и вытягивая ее вверх.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Лео

Опасный вопрос для констебля, находящегося на чужой земле, но ничего поделать с собой он не мог.
- Я - ничьих, - почти шепотом залепетал испуганный по виду мальчишка, - сампосебешный.
Оглядывался он при этом на невысокого, крепкого и коренастого мужчину с желтоватой кожей и узкими раскосыми глазами. Лысый, с кустистыми бровями, длинными вислыми усами он был похож на какое-то жуткое изваяние, замерев неподвижно неподалеку от Клайвелла. Казалось, он совсем не чувствует мороза, хотя и одет был всего лишь в тонкий джеркин и очень широкие штаны, заправленные в сапоги с загнутыми концами. Кривым же ножом мужчина чистил ноготь на большом пальце, угрюмо поглядывая на констебля.
Зрители, не обращая внимания на происходящее, взревели: валлиец, который не стал втыкать стрелы в землю перед собой, а держал их все в правой руке, выстрелил трижды почти без пауз, тратя единственное движение на стрелу. Первая ушла в голову скачущей водяной лошади, вторая до половины ушла в щит и тело всадника, а третья пробила шлем насквозь и ушла в поле, оставив алую полосу в знак попадания.
- Хорошо, - Джеймс разжал руку. В конце концов, это был не Бермондси, да и ему приходилось прилагать усилия, чтобы удержать и Мэри, и дергающегося, точно кукла на веревочке, мальчика. - Пшел вон и чтоб больше тебя рядом с нами не видел.
Марионетки его никогда не интересовали. Гораздо интереснее кукловод, что водит их, скрываясь за ширмой.
Мальчик, с ужасом кивнув, попятился и через мгновение ввинтился в толпу, растворился в ней, точно его и не было. Его пастух смерил тяжелым и оценивающим взглядом Клайвелла, точно прикидывая, какого размера тому потребуется гроб и ушел, грубо отталкивая людей, имеющих несчастье оказаться у него на пути.
- Замечательная ярмарка, - проворчал Джеймс, провожая взглядом этого больше похожего на гоблина, чем на человека, угрюмца.
- Замечательная, - согласилась Мэри вполне серьёзно. - Здесь всё интересно. Необычно. Только я боюсь, что ваш волк не выиграет. Он неплохо стреляет, но глазами и рукой, а этот рыжий - как дышит. Но войти в пять лучших - тоже хорошо, - и, без паузы: - Вы недовольны, что пришли?
- Доволен, отчего же. Только жаль, что служба везде преследует, куда не пойди.
Говорил Джеймс вполне искренне. Все эти мелочи вроде щипача и его пастуха, привычного мельтешения стражи несколько отравляли настроение праздника. Но - под руками чувствовалось тепло Мэри, а потому спешить возвращаться с ярмарки не хотелось. Да и нельзя было уходить, не повидав Хантера, верно? Согласившись с самим собой, он вздохнул, плотнее прижимая к себе девушку, и с интересом уставился на ристалище.
Словно подтверждая оценку Мэри, Хантер послал две стрелы точно в шею лошади, а вот третья только чиркнула по гриве. Этого всё равно хватало, чтобы войти в число трёх лучших и пройти в следующий этап, но сержант всё равно раздосадованно покачивал головой, переговариваясь напоследок с третьим лучником: кряжистым, как старый дуб седым великаном. Валлиец же спокойно стоял в стороне, подставив лицо солнцу. Теперь стало отчётливо видно, что вид у него откровенно зеленоватый.
- Мисс Мэри, вы посещаете заутреню? - С улыбкой спросил Джеймс, с интересом следя за изменением цвета лица меткого стрелка. - Завтра у меня дела, но восьмого... Пожалуй, я бы просил вашего разрешения навестить. Но с утра, до того, как я вынужден буду явиться в управу.
- Иногда. Но, наверное, не в этот раз.
Меж тем, солдаты не спешили устанавливать следующую мишень: качели, когда между двумя врытыми в землю столбами раскачивали серебряный кубок на тонкой верёвке, и побеждал тот, кто перерезал её дальше всего от перекладины. Вместо этого в центр вышел герольд в расшитой красными и синими квадратами накидке. Голос, усиленный магией, разносился на всё поле, и толпа притихла, не понимая, чего ждать.
- Волей Его Королевского Величества и с его одобрения для увеселения почтенных жителей Англии, наши верные маги во главе с милордом Малдредом Мак-Кринаном изобрели кое-что новое. Зрелище и проверка умений, какой ещё не бывало прежде! Милорд?
Пока зрители переговаривались, моложавый черноволосый мужчина, который сложением походил скорее на кузнеца, чем на высокопоставленного мага, вышел вперёд в сопровождении остальных армейских магов. Герольд продолжал:
- Лучники!.. Впрочем, вы всё поймёте сами. Иначе не дошли бы до финала. Уверяю, оно практически безопасно.
Клайвелл видел, как Хантер, оглядывая колчан, в котором внезапно появился пучок сияющих белых стрел, что-то бормотал себе под нос. Судя по движениям губ, слова были исключительно нелицеприятными.

[Хельга >>>]

Со Спектром

И когда маги, склонив голосы, завершили заклинание, поле ощутимо вздрогнуло. Участок, выделенный для стрельбы, составлял почти сотню шагов в длину: редко когда мишени относили дальше, чем на шестьдесят ярдов, но запас иметь никогда не мешало. И теперь снег и торчащие кусты на дальнем от лучников конце поля поплыли, словно в солнечнои мареве, и там начали материализовываться странные формы, привычные и одновременно - нет. Зрители, которые находились ближе всего к этому краю, невольно сбились плотнее и притихли.
Валлиец, посмотрев в ту сторону мутным взглядом, на одном дыхании выдал совершенно непередаваемую на английский язык фразу, которая, впрочем, ещё и утонула в накатившей волне звуков. И вытянул пять волшебных стрел разом, рассыпав все остальные. Впрочем, колчан тут же наполнился снова, а упавшие в траву снаряды, померцав, исчезли.
Но первым выстрелил Хантер - по крупной, отливающей почему-то аметистом полярной сове. Выстрел был замечательным для такого расстояния. Стрела летела точно в цель, но в последний момент птица просто исчезла. Появилась она спустя миг в ярде слева и насмешливо заклёкотала. А по снегу уже стелились крупные, с медной чешуёй змеи и неровными, ломаными прыжками неслись к жертвам странные зайцы, у которых клыки не помещались в пастях, а по хребтине шла явно волчья, серая ость.
Подивившись причудливости фантазии магов ("Чертовы маги!"), Джеймс помолчал несколько томительных мгновений, наблюдая за полетом стрелы Хантера.
- Что вы любите, мисс Мэри, кроме книг и музыки? - Спросил он, наконец, провожая взглядом очередного волкозайца.
Тоска по детям, вне всякой связи с происходящим, вспыхнула снова от этого простого вопроса. День катился к закату и магистр, должно быть, уже привез их в резиденцию. Как они? Каково им? Новое место, новые правила... Пусть и ненадолго, но все же - не дом. Никакие гостинцы не сгладят этот рубец детских душ.
Первую сову добыл валлиец. Две стрелы он пустил почти одновременно, одну в цель, а вторую - рядом. Магическое создание сгинуло, рассыпавшись оранжевыми искрами, и трибуны взревели от восторга. На снегу так же валялось уже немало зайцев и две змеи. С последними было хуже всего, потому что оказалось, что они способны ползать не только по снегу, но и под ним, лишь изредка высовывая голову на поверхность. Мэри пристально наблюдала за схваткой, особенное внимание уделяя совам и, казалось, желала им удачи. По крайней мере, радостно вздыхала, когда очередной удавалось увернуться. И прежде, чем ответить, она дождалась, пока люди вокруг немного утихнут.
- Механизмы, всякие. И всё новое. Простор. Небольшие подушки на полу... - девушка задумалась. - Наверное, я любила бы летать, но пока что не доводилось попробовать. Батюшка говорил, что это только для птиц, но я сомневаюсь.
Джеймс улыбнулся, за улыбкой пряча вздох и невольную дрожь. Мэри все больше напоминала Дейзи. Та тоже могла часами наблюдать за птицами, утаскивая его за город, к обрывам берегов Темзы, где копали свои норки стрижи. И очень любила часы, хотя и отказывалась держать их в доме.
Турнир, между тем, шёл к развязке. Слова о безопасности, впрочем, оказались лёгким преувеличением: как выяснилось, змеи и химеры вполне умели кусаться, причём больно, хоть кровь и не лилась. Покусаны в итоге оказались все, хотя валлиец и тут отделался легче прочих. И, когда все призванные твари сгинули, а лучники получили награду, оказалось, что Хантер Клайвелла заметил и с ристалища. Хотя и не по запаху. И хоть и морщился при ходьбе, в остальном выглядел вполне довольным, в чём, вероятно, сыграла роль награда: полсотни фунтов и богатый серебряный кубок. Даже при повышении до сержанта, сумма смотрелась целым состоянием. Стражник даже улыбался, хотя и скупо.
- Доброго вечера, Джеймс. Госпожа.
- Доброго вечера, Томас. Это, - Джеймс аккуратно опустил девушку на землю, - мисс Мэри Берроуз. И - поздравляю.
Победа Хантера неожиданно обрадовала, вызвала странную, но приятную и плохо скрываемую гордость.
Мэри приветливо кивнула, и тут же уставилась на рукава Хантера.
- А как они кусались, если просвечивают и тают?
- Благодарю... - начал было отвечать Хантер Клайвеллу, но осёкся. - Э... да словно иглами. Дырок-то нету, а вот... чёртовы маги! Знать бы, кольчугу б надел!
- А говорил, рука не та и глаз не тот, - улыбаясь, дружелюбно проворчал Джеймс, хлопая его по плечу свободной рукой. Выпускать Мэри из объятий он не спешил, хотя это было уже отчаянно неприлично. И даже опасно, учитывая невнятные предвестники беды в Бермондси. Но... В опустевший дом возвращаться не хотелось, а девушка хоть чуть заполняла провал в душе. Джеймс с тоской покосился на начавшее краснеть солнце и вздохнул. Необходимо было успеть вернуть Мэри домой до темноты. Чертовы приличия, чертово солнце и чертова работа!
- Рука и не та, иначе этот рыжий бы не набил больше сов, - проворчал Хантер, но за хмурым тоном крылось явное довольство. Он неожиданно зевнул, еле успев прикрыть рот рукой. - Этот день меня добил, а змеи почти похоронили. Пойду отсыпаться. Удачи, Джеймс. Доброго вечера, госпожа.
- А вы, помню, хотели... - Мэри нахмурилась, рассеянно оглядывая редеющую толпу. - Скажите, Джеймс, у Бесси есть пони?
- Нет, мисс Мэри, - не менее рассеянно ответил Джеймс, провожая взглядом Хантера, - но Бесси не пони нужен, а яркие платья и накидка. Вместо того унылого, что у нее сейчас. Чертова матушка...

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Слова сорвались - и повисли. Запоздало сообразив, что выдал не слишком гладкие отношения в семье, он растерянно замолчал.
- Какого цвета у неё глаза? А волосы? - Мэри, не выказывая желания высвобождаться из объятий, потянула его туда, где раскинулись лотки торговцев пряжей, тканями и одеждой. - И пони - это тоже важно!
- Бесси похожа на меня, - вздохнул Джеймс, придерживая девушку, - и мисс Мэри, нам негде держать пони!
"Особенно - в свете ощенившейся Девоны и ее детенышей, одного из которых магистр наверняка всучит детям!"
- Есть конюшни стражи, - с замечательным равнодушием к официальным регуляциям предложила Мэри и оглядела его, словно увидела впервые. - Каштановые волосы, красивые серые глаза, замечательные, длинные ресницы... бородки и усов, надеюсь, нет.
- Надеюсь, они и не появятся, - со смешком проворчал Джеймс, приятно польщенный, - а в конюшнях стражи никак нельзя держать, мисс Мэри. Но я подумаю об этом, обязательно.
Все же, девушка была права. Детям необходимо было учиться верховой езде, а Артуру - еще и фехтованию. И ставить руку должен не отец, а учитель. И танцы для Бесси. И... Черт побери, когда все это успевать? Джеймс даже сбился с шага, запнувшись носком сапога за ледяной валок на тропке. Потом. Обо всем этом он подумает потом, когда дети вернутся и - если будет жив сам.

Из Гринфорда он вернулся уже затемно, неспешной рысью. Но Мэри до темноты доставить домой успел. И даже - о, трепещите маменькины кумушки и охочие до сплетен жители Бермондси! - запечатлел церемонный поцелуй на щеке девушки. Хотелось большего, но... Он все время на виду. Сотни глаз следят за ним, оценивают каждое слово, каждое движение, каждый поступок. Делают выводы, обсуждают, перемывают косточки. Не то, чтобы его волновало их мнение, но если с ним что-то случится, у Мэри неизбежно появится новый ухажер и для чего делать так, чтобы ему было в чем упрекнуть мисс Берроуз? Джеймс мрачно ухмыльнулся, понимая, что рассуждает не как пылкий жених, а как отец почти взрослой дочери. Как она там, его печальная звезда? Торба с одеждой для нее и Артура приятно оттягивала плечо, когда он неторопливо шел к опустевшему, холодному дому. Миссис Элизабет, должно быть, уже спала - на столе в кухне догорала свеча, остывший давно ужин был накрыт белой салфеткой и рядом с тарелкой лежал маленький конвертик.

"Дорогой отец,
Оказалось, здесь есть собственная голубятня в странной высокой башенке, и магистр был столь добр, что позволил мне зачаровывать голубей "хоть каждый день, пока их крошечные головы не закружатся". Артур уже спит. После дороги он устал так, что еле смотрел, куда нас привезли, но, думаю, завтра всё изменится. Как бы за ним уследить... Много-много места, где можно бегать, лазать и упражняться, даже есть залы, где держат живых тварей - и библиотека! А ещё полно мальчишек, которые смотрели на меня так, словно никогда в жизни не видели женщин, даже маленьких. Или, как выражается Дженни, как стражники на дармоватый - надеюсь, я написала слово правильно - эль. Они в самом деле пьют прямо в рабочее время?.. А ещё все тут носят тёмно-синее. Словно маленькая армия, и это очень странно. И всё равно ведь все разные. Хотя и одинаковые тоже.
Нам отвели всё-таки не место в казармах, а целую комнату. Здесь непривычно пусто, просторно, мягкие кровати, и главное - тихо. И тепло, словно сами стены греются. Мне всё равно не спится, но, наверное, попробую после того, как отнесу письмо. Если не заблужусь - замок... поместье просто огромное.
Скучаю.
Твоя Бесс."

Сердце застучало бешено, даже потребовалось унимать его рукой. Джеймс снова перечитал письмо, не веря, что дочь прислала весточку. И стало больно. Очень больно, до стиснутых зубов и сдерживаемых слез. Сухое, формальное письмо, в каждой строчке которого сквозило одиночество и обида. На которые Бесси, между прочим, имела право.

[Хельга >>>]

Со Спектром

"Бесси,
Моя печальная звезда, мое ясное солнышко, моя дочь. Не было мгновения, чтобы я не думал о вас с Артуром ("Лукавишь, Джимс"). Без вас - без тебя - в доме стало пусто и холодно и я отчаянно завидую магистру и этим мальчишкам, они могут видеть мою дочь каждый день ("Истинна правда"). Что до внимания мальчиков - это ведь нормально, моя Бесси, они не часто видят красивых девочек и уж тем более - не часто с ними говорят ("Да, они их потом умыкают и создают проблемы!"), а потому их поведение вполне понятно. Ты благоразумна, дочь, и умеешь все понимать правильно, а потому не бойся заводить новые знакомства и говорить с ними, с мальчиками. Да и Артура можно немного спустить с поводка, за те несколько дней, что вы там будете, он не успеет навредить ни себе, ни окружающим. Боюсь, там вообще сложно удивить кого-то мальчишескими выходками.И все же, я был сегодня в Лондоне, но... Служба преследуют меня везде. Начиная со странного кукольного театра с жуткими и какими-то неправильными куклами, от которых мороз по коже... Ты бы меня поняла, моя Бесси, если бы увидела их! И заканчивая не менее жутким пастухом щипачей ("Ты с дочерью говоришь, Джимс!" - "К черту!", то есть человеком, который присматривает за мелкими воришками ("Наподобие Дженни!") и берет долю от их добычи. Этот человек неуловимо знаком, будто бы я его видел раньше, но не могу вспомнить где. Мистер Хантер вошел в тройку лучших и это, пожалуй, самая хорошая новость из всех. Отчасти я даже горжусь, что мне доводится работать с этим человеком. Пусть он бывает скуп на слова, но, кажется, надежнее его я еще не встречал. Завтра я иду в Доки. Это - грязное место, где собираются все те, кто преступил закон или уже готов преступить. Там много наемников и моряков. Но не волнуйся, моя Бесси, твоему отцу там задолжали и, быть может, все разрешится уже завтра ("Что вряд ли!").
Дома вас с Артуром дожидаются обновки и, прошу тебя, не молчи, когда миссис Элизабет тебя обижает! Я ведь прихожу слишком поздно или вообще не прихожу, бывает ("Дурак потому что, и везде нос свой совать надо"), чтобы видеть это! И, между прочим, я не буду возражать, если тебе захочется щенка от этой ("чертовой и прожорливой") очаровательно-умной Девоны.
Бесси! Я безмерно скучаю и считаю дни до вашего возвращения! Не печалься, разлука будет короткой.
Папа.
P.S. Стражники, разумеется, почти не пьют на службе. Может быть, лишь самую малую толику, чтобы не мерзнуть. "

Утром снова поскачет курьер в резиденцию Ордена, отвозя письмо для дочери. Утром будет новый день, полный забот. А сейчас Джеймс засыпал в доме, у которого украли душу. И отчего-то даже воспоминания о Мэри Берроуз не отвлекали от тоски и тягостных мыслей.

[F_Ae >>>]

Ричард Фицалан

6 января 1535 г. Лондон. Очень раннее утро.
Прибывающая луна

Все это время Ричард провел в постели, злоупотребляя гостеприимством леди Леони. окаянное колено болело нестерпимо, опухло так, что впору подушкой использовать, не гнулось, и от того он чувствовал себя неповоротливым и неуклюжим. Шансы на победу в турнире стремительно падали. Впрочем, он нашел возможность и силы посетить Норфолка, и новости об Эмме его не порадовали. Вот об этом-то Ричард и размышлял все это время, лихорадочно приводя ногу в порядок. Письмо от констебля Кентерберри было... неожиданным. Что значит, во имя всех святых, миссис Фламберг? Да еще и освященный церковью брак, хоть законник и подвергал сомнению правдивость слов михаилита. Впрочем, к письму был приложен свиток с печатью Ордена архангела Михаила, в которым беглым, но четким и ровным почерком удостоверялось, что со стороны братства брак этот признается законным. Со всеми полагающимися обязанностями и привилегиями сторон. А отчет констебля Бермондси дополнял все это тем, что союз консумированный и сестрица окружена любовь и заботой... Забывшись, Ричард тогда пнул под сочувственным взглядом лондонского шерифа стол, за что немедленно поплатился еще и ушибом пальца. Законно вернуть сестру теперь не выходило. Но, помимо попыток оспорить законность этого брака, ведь оставались и иные пути. Право же, воспылавший страстной любовью михаилит, да еще и к дурнушке Эмме... Что, если он знает о?.. Об её особенностях и способностях?
Утро розовым поцелуем тронуло занавески, когда Ричард, туго перетянув колено, встал для исполнения воинского правила. Сестра сестрой, а деньги были нужны. Хотя бы для того, чтобы купить новую, пахнущую кожей, плеть новгородского плетения. Иной Кларисса и не заслуживала. Леди Фицалан, как-никак...


Ристалище Хэмптон-Корта. Утро.

Шатры, белыми сугробами, снежными хижинами, раскинувшиеся вдоль одной из трибун, были полны рыцарства. Богатые и бедные, с пажами и без... Но все, без исключения, радостно-оживленные, шумящие, шутящие, перекрикивающие голоса герольдов и звуки труб. Ричард был равных среди равных в этой веселой,кипящей молодостью и силой, бряцающей доспехами толпе. Казалось, что здесь - все равны, что над шатрами витает атмосфера братства, будто не им сейчас выходить на ристалище, сражаясь друг с другом во имя славы, прекрасных глаз и денег. Меж рыцарей сновали мальчишки. Еще вчера они были простыми уличными оборванцами, но сейчас мнили себя чуть ли не пажами. Они за шиллинг придерживали поводья лошадей, а за пенни - подавали ковш с водой, подкрашенной вином. Сквозь разрезы шатров виднелись трибуны и - небо, безбрежное, бескрайнее, серо-голубое.
- Глаза - как небо! - Восхищенно пробасил рядом Карл Эдцард, огромный рыцарь в черном доспехе, чьи родители давно переехали в славную Англию из менее славной Германии.
Дама, о которой говорил обританившийся немец, светловолосая настолько, что коса, выбивающаяся из-под задорно заломленной набок шапочки, казалась почти золотой, стояла на одной из тех трибун, что отводились для знати и рыцарей, не участвующих в турнире. Одетая по-дорожному, но роскошно, в платье насыщенного голубого цвета, зеленую шубку, расшитую золотом и отороченную мехом, она была не просто хороша собой, но еще и сочетала надменно-горделивую осанку с ласковым взглядом, каким смотрела на своего спутника. Тот, рослый, широкоплечий, похожий на лорда и воителя одновременно, твердо, но аккуратно придерживал ее под руку. Ветер ворошил его черные волосы, откидывал полы плаща, демонстрируя всем желающим посмотреть богато затканный серебром черный оверкот и рыцарскую цепь.
Ричард, скользнувший беглым взглядом по девушке, равнодушно отвернулся. Леди, красивая и богатая, каких немало. С любовником или супругом. И серо-голубыми глазами, как у него самого. Ричард вздрогнул и кинулся к прорези, не обращая внимания на удивленные взгляды и возгласы. Дама, без сомнения, была Эммой, но Боже, как же она изменилась! Гадкий, голенастый, серый, неоформленный утенок превратился в изящного и прекрасного лебедя. Изменился даже и самый взгляд! Первым порывом Ричарда было бросится туда, на трибуны, стащить мерзавку за косу, но... Были две причины, по которой он так и не решился это сделать. Первая - необходимость участвовать в турнире, вторая - михаилит, а это был, без сомнения, он, если только сестрица не стала содержанкой какого-нибудь лорда. Поискав глазами одного из тех проныр, что шныряли в шатрах, Ричард поманил мальчишку монеткой.
Парень, рыжий и веснушчатый даже зимой, подскочил мигом и уставился ему в глаза взглядом, который говорил одновременно о полной преданности, здравой расчётливости и львиной, королевской доле наглости.
- Господин желает воды? Или, - он мимоходом бросил взгляд на ту же трибуну, на которую только что пристально смотрел сам Ричард. - Что-то передать? Записку? Слова? Это мы мигом!
- Нет, - Ричард отдернул руку с монетой, не спеша отдавать ее мальчику, - господин желает, чтобы ты проследил за дамой и узнал, где она живет и с кем. Исполнишь в точности - получишь больше.
Денежка перекочевала в руки парнишки, сопровождаемая жадностью и сожалением, впрочем, тщательно скрываемыми.
- Ничего нет проще. Считайте, что уже всё знаете, господин, дело обычное! А если не уйдут до конца турнира - куда потом весточку доставить?
- В дом сэра Джона Говарда, - рассеянно ответил Ричард, не отводя глаз от сестры,- для Ричарда Фицалана.
Эмма, милая сестрица... Вы неплохо, даже хорошо выглядите и, похоже, настаивать на вашем возвращении домой бесполезно. И все же, попытаться стоило. Хотя бы просто поговорить. Просто понять, что представляет из себя михаилит и какова сестра нынче. Просто осознать, как думать и действовать дальше.

[Spectre28 >>>]

F_Ae и Леоката

Биться, ожидаемо, выпало ему с тем самым Карлом Эдцартом, столь восторженно отзывавшимся о глазах сестрицы. Огромный и сильный он, тем не менее, был вертким и спорым. А еще имел склонность к зеркальной защите. Финт справа Ричард нанес расслабленной рукой, но не избегая меча противника. Сталь зазвенела о сталь, и меч Эдцарта снес клинок Ричарда. Останавливать руку Фицалан не стал, позволяя увлечь себя влево. После того как его клинок проскочил под мечом противника, Ричард немедленно нанес сильный удар в бок, подталкивая немца, используя его силу и скорость против него же. На упавшего Карла он даже не оглянулся, поднимая меч и приветствуя исходящую криком толпу. Глаза его при этом не отрывались от сестрицы. Впрочем, Эмма ничем, ни словом, ни лицом не показала, что увидела или узнала брата. Девушка смотрела равнодушно и холодно, прижимаясь к руке своего спутника, по мнению Ричарда - совершенно бесстыдно.
Уже в шатре, отдыхая от боя, он подумал, что Эмма, должно быть, все же узнала его. Не мог он измениться за эти шесть лет столь же сильно, как и она. Колено ныло нещадно, но в хауберке даже помассировать толком не получалось.
- Сэр Ричард. - Эдцарт опустился на лавку рядом, с сочувствием глядя на лорда Фицалана.
- Сэр Карл. - Ричард вопросительно взглянул на немца, вытягивая ногу.
- Сэр Ричард, - Карл был чуть моложе его и смотрел на Ричарда с выражением немого обожания, - признаться, я восхищен вашим воинским искусством.
- Биться на тупых мечах на потеху толпы - это не искусство, сэр Карл, - тяжело вздохнул Ричард, невольно улыбаясь в ответ на похвалу, - это балаган.
Турниры давно уже стали праздным развлечением для толпы, глазеющей на тех, кто мог бы стяжать славу в бою. И все же - признание, пусть и этого огромного немца, было приятно.
- У меня есть поместье возле Волфиша, - продолжал, меж тем, Эдцарт, - и там знатная охота на волков. Верите ли, огромные, лохматые, серые твари. Там ведь даже михаилитам делать нечего - всю нежить волки повывели. Слышал я, что вы заядлый охотник, сэр Ричард. Быть может, - немец замялся в нерешительности, - вы не откажетесь погостить? И поохотиться.
Ричард вздрогнул, изумленно уставившись на сэра Карла. Впрочем, приглашение было обычным в среде дворян, а потому он согласно наклонил голову.
- Благодарю вас, сэр Карл, не откажусь.
- Так девятого я отъезжаю, - искренне обрадовался Эдцарт, - прошу со мной.
- Вснепременно, сэр Карл, - кивнул Ричард, спеша на ристалище. Герольд выкликнул его имя.

Следующий соперник, крепкий и коренастый сэр Генри Рич, заставил уйти его в глухую оборону, нанося один за другим мощные удары. Приняв на клинок и первую, и вторую атаку, Ричард щитом принял третью, сбивом меч в меч уводя оружие противника в сторону. Отталкиваясь от того, что сэр Генри провалился, запнулся, Ричард с размаху рубанул по краю щита, выбивая его вместе с держащей его рукой влево. И, разворачиваясь в вольте, догнал противника ударом по шлему. Следующий бой Ричард проиграл, задумавшись о доме и семье. Кларисса наверняка, воспользовавшись отсутствием мужа, принялась растрачивать оставленные для хозяйства деньги на помощь сирым и убогим, будто сама умом не была убога, дурочка... Ярость - плохой советчик воину и Ричард провалил одну атаку за другой, схлопотав мечом по уху, отчего голова еще долго отзывалась мелодичным звоном, сродни тому, что слышен с каждой колокольни на Пасху. Не отошел он и к четвертому ристалищу, но его, по крайней мере, удалось свести к ничьей и обменяться рукопожатиями с сэром Френсисом Брайеном. И даже побеседовать с ним после, в шатре, обзаведясь полезным знакомством при дворе. И после серии побед он, наконец, смог снять осточертевший хауберк, окатиться теплой водой, что держали в жарко натопленных банях у ристалища и переодеться, сменив турнирный меч на свое обычное оружие.

[F_Ae >>>]

С Лео и Спектром

Пир его порадовал мало, гораздо приятнее было награждение, осознание себя в первой пятерке победителей - внимание, каким его окружили. Но аппетит приходит во время еды, и после того, как король прислал ему вино со своего стола, захотелось большего. В конце концов, ведь мог бы он сейчас сидеть не за столом победителей, прижимая к себе какую-то легкодоступную барышню из фрейлин, а за тем, что ближе к королевскому, среди прочих Говардов, чуть ниже того же Норфолка. Но - увы. Оставалось радоваться деньгам, отменному кинжалу и браслету. Девице радоваться не получалось - она была отчаянно глупа и нелепо жеманилась, вызывая глухое раздражение и желание отвесить затрещину.
Словно подслушав мысли, девушка повела пухлым плечом и прижалась крепче. Качнулись светлые кудряшки, напоминавшие о глупых, но вкусных животных, тускло блеснул жемчуг в тиаре. Единственным достоинством фрейлины помимо того, что распирало декольте, был её голос: приятное сопрано. Если не обращать внимания на слова.
- Какой вы сильный, милорд Ричард! И мужественный! Хи-хи! Ради таких мужчин и травиться стоит, как эта дурочка де Бель!
- Де Бель?
Получилось рассеянно, но девице, кажется, было все равно. Главное, чтобы жертва изредка проявляла хоть какие-то признаки интереса и не особо трепыхалась. Ричард покосился на декольте, мгновение подумал и, вздохнув, все же решил, что фрейлина - не в его вкусе. Долгое и утомительное лечение от того, чем могла бы наградить его эта барышня, не прельщало.
- Конечно! Вы разве её не знаете? - изумление в светло-карих глазах фрейлины было таким же неподдельным, как их пустота. - Все знают де Бель! Это ведь та глупышка, что отравилась от того, что не смогла никак решить, с кем с первым - с Кромвелем или Кранмером. Такие мужчины!..
- Надо было с обоими одновременно, - скрывая улыбку за кубком, посоветовал Ричард.
Пожалуй, стоило вернуться в особняк леди Леони и дождаться проныру. А после - навестить миледи сестру, где бы она не остановилась
Фрейлина, не ведая о сомнениях, захихикала, прикрыв ротик ладошкой.
- Ой, милорд, какой вы гадкий, фу на вас!.. С обоими, скажете тоже. Боюсь, тогда леди Анна умерла бы от... счастья.
- Значит, - философски заметил Ричард, отлепляя от себя девицу и вставая, - в итоге для нее ничего не поменялось бы.

Уже порядочно стемнело, когда он вернулся в особняк леди Леони, чувствуя, что колено снова начало отекать и болеть. А еще - не понимая, что он хочет увидеть, сказать своей сестре и ее... мужу? Какие слова найти, чтобы Эмма вернулась домой с ним, чтобы не пришлось затевать тяжбу, чтобы опротестовать этот брак, который, судя по всему, в итоге все равно признают законным. К тому же, попытайся он увлечь ее силой, это неизбежно вызвало бы скандал, что было чревато пятном на репутации. И все же, видя сестру так близко, что можно было коснуться, ощущая ее присутствие, он не мог отказаться от мысли повидать Эмму. В конце концов, воин должен думать о тактике, а для этого нужно было оценить противника. А для этого не нужны были меч или кулак. Всегда достаточно слов.

[Spectre28 >>>]

с F_Ae

За день рыжий проныра в наглости не потерял нисколько, зато претерпел некоторый урон в манерах, став чуть развязнее. Но зато говорил - по делу и даже больше.
- Мамзелька ваша - у-у! Странно летает, господин. Как ушли с турнира, так, значит, прямиком в Ламбет. Ненадолго, я только булку съесть успел - и какие же они дорогие нынче, булки-то! Словно из золотой муки делать начали, денег не напасёшься.
Ричард досадливо вздохнул, протягивая парнишке монетку. В Ламбет их семья не была вхожа, а значит - михаилит, летающий слишком высоко для простого твареборца. Впрочем, не стоило спешить с выводами. быть может, его пригласили туда для работы.
- Дальше! - Потребовал он, нетерпеливо опираясь плечом на колонну крыльца дома Говардов.
- Спасибо, господин! А дальше-то проще всё будет. Трактир один есть на Норт-энд-роуд, прозывается "Эй, красотка!". Чёрт его разберёт, что там за красотки бывали, а ваша как раз там и поселилась. Дорогое местечко-то, да и дамочка непростая, - парень понимающе подмигнул. - Ну и порасспрашивал я тама, конечно. Потому как вы ж просили ещё и узнать, с кем она там нюхается. Вот я и узнал. И, как на духу скажу, связываться с таким!.. - он закатил глаза. - Сам билберрийский палач это, авось, слыхали?
- Не слыхал, - честно признал Ричард, подкрепляя свои слова монетой уже с большей охотой. - Палач?
- В Билберри-то, говорят, секта чернокнижная была. Людей Сатане жрать отдавали, жуть! - последнее слово было произнесено с немалым восторгом. - Золота там нашли горы, от жертвов-то. Давно, стал быть, копили. И ночами-то прям в церкви на алтаре того... вот. Как там, значит, твареборец с вашей мазелькой оказались, неясно, а только кровь оттуда реками текла! Всех порубил, женщин, детей, страсть! И священника даже святого, который, значит, остановить пытался, души спасти от гибели, заживо сжёг! И констебля убил. Не тамошнего, другого какого-то.
- Многовато на одного-то, - последняя монета перекочевала в руки проныры, кошель был надежно завязан, а Ричард довольно прищелкнул пальцами. По крайней мере, он теперь знал, куда и к кому идет. В россказни о реках крови и полностью вырезанном городке не верилось, но, все же, в каждых слухах есть доля правды.

Меч он брать не стал, в узких улочках старого Лондона хватит и новенького кинжала. Впрочем, в дни турниров город был буквально забит стражей, говаривали, будто бы сам король под личиной простого дворянина гулял по столице.
До таверны с интересным названием "Эй, красотка!" Ричард добрался быстро. Она находилась недалеко от центра, на оживленной улице и даже снаружи выглядела уютной. Внутри, где горели три камина и шум мира гасился занавесками на окнах, было тепло. Усевшись за стол, стоящий в отдалении от прочих, он поманил пальцем слугу.
- Вот что, любезный, - ладонь подвинула к краю денежку, - сообщи госпоже... Фламберг, что Дик просит спуститься.
Детское прозвище, вспомнившееся так неожиданно, выручило его. Не хотелось называть имен и не хотелось излишнего шума.
Вернулся слуга быстро - один - и согнулся в неглубоком поклоне:
- Обождать велели-с.
Наглость сестрицы и ее спутника вывела из душевного покоя настолько, что Ричард только кивнул. Подниматься к ним сам он не намеревался, но и ждать, пока снизойдут, было как-то унизительно. Оставалось только потребовать вино и откинуться на стену с невозмутимым видом. И все же - он волновался. Не настолько, чтобы тряслись руки или путались мысли. Да и нельзя это было назвать, наверное, волнением. Скорее, предвкушением, делающим ожидание не томительным, а каким-то напряженно-радостным, точно перед турниром. Или в Сочельник, в детстве, когда ожидаешь новую игрушку к Рождеству.

[F_Ae >>>]

Со Спектром и Лео

Ожидание и не думало прекращаться. Бутылка вина, пересчет сучков на столе и разглядывание посетителей таверны занимали Ричарда, может быть, только первые полчаса. Омфалоскепсис никогда не привлекал его как времяпрепровождение. Вторые полчаса Ричард размышлял о том, как будет звучать слово "мерзавцы" на всех известных ему языках. Выходило - не слишком разнообразно. Точнее всех выражались испанцы в своем "bastardo". Но для ругательств лучше всего подходил язык немецкий, щеголяющий разнообразием слов и грубостью звучания. И, наконец, в последние полчаса он с интересом изучал Библию, принесенную доброй подавальщицей, выбирая оттуда любые стихи, которые бы касались прелюбодеяний и непочтительности.
Фламберг спустился как раз на последней трети Библии. И выглядел он так надменно и самодовольно, словно весь этот чёртов трактир принадлежал ему вместе с немалой толикой мира. Выглядел - дорого. Из-под чёрного тиснёного колета виднелась шитая золотом кружевная рубашка, а на груди тускло блестела рыцарская цепь. Что твареборец забыл прихватить с собой - так это Эмму, о которой напоминал только след укуса на шее Фламберга. На пару секунд он приостановился, оглядывая таверну, пока не нашёл Ричарда взглядом, после чего неторопливо направился прямо к нему.
- Сэр Ричард, - голос звучал слегка устало, и твареборец небрежно махнул рукой. - Простите, что заставил ждать. Сами понимаете, трудно оторваться от красивой женщины...
С трудом подавив желание убить наглеца на месте... Точнее - с большим трудом уговорив себя вообще хотя бы попытаться держаться в рамках приличий, Ричард кивнул и приглашающе указал на скамью напротив.
- Полагаю, - тяжело роняя слова, проговорил он, - нам пора познакомиться.
- Михаилит Фламберг, - наглая сволочь опустилась на скамью и, по виду, едва удержалась от зевка. Но - удержалась. И замолчала, выжидающе глядя на Ричарда.
- Мне крайне интересно, - успокаивая себя, Ричард взялся за кубок, но пить не стал и принялся изучать на нем чеканку. Лошади, летящие по бронзе по весь опор, требовали настоятельного поглаживания, отзываясь приятным холодком под пальцами, - зачем вам моя сестра? Вряд ли вас волнует знатность ее происхождения настолько, чтобы похищать из монастыря.
- Люблю я её, сэр Ричард, - проникновенно ответил Фламберг, не моргнув глазом. - Влюбился практически с первого взгляда, поэтому и купил у матери-настоятельницы. За скидку. Ну а побег для вида, - он развёл руками, - это она уже сама организовала. Очень способная женщина.
Наверху, там где располагалась балюстрада, ограждающая небольшой балкончик, тихо скрипнули доски пола и прошуршали юбки. Отсюда не было видно женщины, но зато отчетливо послышался тихий смешок и сквозь запахи кухни пробился легкий, едва уловимый запах ирисов.
Ричард вздохнул, чувствуя себя самым распоследним дураком, и поставил кубок на стол.
- Ну что за бред, сэр Фламберг? - В тон собеседнику поинтересовался он, кладя руки на стол. - Я помню, как Эмма выглядела в монастыре. Видел разок. Молчит, смотрит в землю, серая, как мышь. Я бы понял еще, если вы нашли применение ее дару.
- Так это как раз потому, что молчала, - объяснил Фламберг с ностальгической улыбкой. - А вот как она оживляется, когда уточняет, придёт ли тварь дожрать раненого разбойника!.. Глаз не оторвать. Но про дар вы, конечно, правы, дорогой шурин. В дополнение к чистой, непорочной любви, представьте, какие ощущения при... ну, вы понимаете.
- Не представляю, - честно сознался Ричард, - равно, как мне сложно представить, что это может служить достаточным основанием для подобного мезальянса.
Помедлив мгновение, во время которого лихорадочные раздумья о том, сказать ли о деянии повитухи сменились твердым решением - не говорить, он продолжил уже спокойнее:
- И я хотел бы поговорить с сестрой. Негоже леди ее происхождения быть любовницей... михаилита. У нее есть дом, в конце концов, если уж ей так жить в молитвенном смирении монастыря не по вкусу.
- Но тогда, - лениво и как-то самодовольно улыбнулся Фламберг, - с ней не о чем и говорить. Леди её происхождения вполне устраивает быть женой михаилита моего происхождения. Это Орден, дорогой шурин. В иных обстоятельствах мы с вами могли бы ночевать в одной спальне... и, я боюсь, она с вами говорить не хочет. Придётся как-нибудь со мной.
- В иных обстоятельствах, дорогой зять, - злость охватывала Ричарда все больше и с ней было трудно справиться, - я с вами бы даже по одной дороге не поехал. Жалкая пародия на рыцарство - ваш Орден. И все же - говорю с вами. И сестру еще не забрал церковным судом, куда подал прошение об аннулировании этого брака. Да и есть ли запись об этом в какой-либо приходской книге, а, дражайший зять?
По лестнице простучали каблучки, неспешно и легко вытанцовывая замысловатый даже на слух мотив. Эмма, одетая в простое, домашнее платье из желтого льна, сияя обнаженными плечами, развернутыми гордо, с высоко поднятым подбородком, прошла-проплыла солнечным лучом по вечерней таверне. Улыбнувшись Ричарду с холодной приветливостью придворной дамы, она оперлась ладонями на плечи Фламберга.
- Я спать хочу, - чуть капризно пожаловалась она ему, не спеша приветствовать брата.
Ричард раздраженно вздернул бровь, готовясь разразиться тирадой в сторону поганки, но снова сдержался, пораженный тем, как изменилась внешне сестра. Уверенная, грациозная походка, будто бы это была не Эмма, вечно норовившая споткнуться и упасть на ровном месте. Изящные праздные руки, точно это не она тяжело работала дома и в монастыре. Губы, припухшие, алеющие от поцелуев. И - обручальное кольцо на пальце. Чуть волнистое, будто пламенеющее.
- Добрый вечер, миледи сестра, - с елейной злобой поздоровался Ричард, слегка наклоняя голову.
- Конечно, дорогая, - Фламберг накрыл ладонью правую руку Эммы на плече и слегка сжал пальцы. - Мы как раз заканчивали разговор о судах. Жаль, конечно, что ваш брат готов пополоскать имя рода в болоте слухов, но что поделать.
- Добрый вечер, милорд брат, - наверное, это должен был быть книксен, но за Фламбергом рассмотреть реверанс было сложно. Да и улыбка Эммы, далекая от почтительности, оставляла простор воображению. Свободная рука девушки скользнула по плечу михаилита, оглаживая и разминая. - Но, милорд муж, что за дело нам до родового имени любезнейшего брата?
Ричард тяжело вздохнул, гулко барабаня по столешнице пальцами.
- Позвольте осведомиться, милая сестрица, - успокоенный тон удавался плохо, - не думаете ли вы вернуться домой, в семью?
- Никакого, моя прелесть, - Фламберг довольно вздохнул. - И у него ещё полно других странных идей. Словно вы уже не в семье, как будто вы уже не дома.
- А где же я? - Искренне удивилась Эмма, изумленно поглядывая на брата. - Ведь милый братец сам учил и меня, и леди Фицалан, что обязанность женщины - быть покорной супругу и всюду следовать за ним!
- Похвально, что вы так строго придерживаетесь этих уроков, милая сестрица, - съязвил Ричард, вставая из-за стола, - полагаю, вы составите счастье сэра Фламберга. И все же, позвольте посоветовать вам - навестите хотя бы свою крестную, она искренне оплакивает вашу безвременную гибель в монастыре, Эми.
"Маленькая ведьма!" Ричард постарался как можно отчетливее прочувствовать наслаждение от созерцания огня, лижущего дрова и солому, алыми языками ласкающего босые ноги и серую рубашонку, золотую косу. Ощутить сладость дыма, наполненного ароматом горящего дерево и сжигаемой плоти. Услышать крик, полный невыносимой боли.
- Благодарю вас, Дик, непременно воспользуюсь советом, - Эмма если и поняла образы, что ей столь тщательно показывали, то не подала виду, лишь пальцы крепче сжались на плече михаилита, - милорд муж, не правда ли, братец очень мил? Зашел пожелать нам счастья. Да сохранит его святой Августин Билберрийский!
- Разумеется. Очень приятный человек, гордость рыцарства, - тон Фламберга стал чуть холоднее, и он ухмыльнулся, глядя Ричарду в глаза. - Воистину, да пребудет на нём благословение святого. Ибо пылал он страстью к новообращённым и неверующим, и к душам их.

[Spectre28 >>>]

с Филиппой

Руки оказались привязаны к перекладине креста, а потому первое, что ощутил Ричард, была страшная, выворачивающая суставы боль. Руки сжались в кулаки, не в попытке освободиться, нет, но в желании сдержаться, достойно перенести пытку. Ричард почувствовал, как ногти впились в ладони и открыл глаза. Он висел на кресте, а внизу, у его подножия уже занималась огнем высокая поленница из хвороста. Спина похолодела от осознания того, что его пожелания Эмме вернулись ему же и сейчас... Дым уже застилал сияние дня, что был ночью, хворост вспыхнул ярко и горячо, точно облитый маслом. Огонь несмело коснулся босых стоп, точно пробуя на вкус, а затем пополз выше, по штанам, разгораясь с утробным, голодным урчанием...
Больно уже не было. Чувства сгорели вместе с плотью, но смерть все не приходила, точно упрямое молчание Ричарда не позволяло ей приблизиться, точно подойти для последнего поцелуя она могла только по зову. И вдруг все пропало. Исчез крест и жар огня, испарились, будто их и не было. Ричард полулежал на лавке, опершись больно и неудобно на край стола, закусив до крови губу.
- Вам нехорошо, милый Дик? - Участливо поинтересовалась Эмма, успевшая перекочевать из-за спины на колено к михаилиту.
- Слишком много вина, полагаю. Оно здесь крепкое, а ждать ему пришлось долго, - раскаяния в голосе Фламберга не слышалось.
Сил Ричарда хватило только на то, чтобы сложить пальцы на руке в знак, известный еще римлянам под названием digitus infamis и прохрипеть негодующее: "К чертям".

В дом леди Леони Ричард добирался тяжело. Боль фантомных ожогов не покидала его, казалось, будто под жаром даже кости потрескались. Но все же, теперь, когда злость отступила и он снова обрел способность мыслить трезво, Ричард готов был признаться самому себе в том, что такую Эмму он готов уважать. И что, пожалуй, готов признать этот брак, тем паче, опротестовывать его было делом заведомо безнадежным. И еще - он, кажется, был готов говорить с новоиспеченным родственничком, как с равным. Всю жизнь, каждой своей мыслью, каждым своим вздохом, Ричард мечтал о том, как однажды он сможет добиться всего, стать богатым, вернуть роду его силу и положение... Но ведь возможности лежали под ногами, стоило руку протянуть и поднять. Быть может, не нужно было гоняться за призрачными сокровищами фэа и уж тем паче - за сестрой, которая могла и не оказаться ключом к ним? А просто пробиваться по головам, со всей жестокостью и отчаянной злобой?
Да и с Эммой необходимо поговорить теперь спокойно. Так, как они не говорили никогда.

[Leomhann >>>]

Раймон де Три и Эмма Фицалан

6 января 1535 г. Лондон.
прибывающий полумесяц.


Лабиринтами грязных переулков открывался Лондон, зловонной пастью зевали выгребные ямы под старой римской стеной, к которой теснились двухэтажные домики с маленькими двориками. Любой констебль рассказал бы любопытствующему путнику о том, как опасно в них поскрипывают ступени лестниц под ногами, как пышно растет по влажным стенам плесень. Расскажет о комнатушках, где на одной кровати спит вповалку вся семья, и родители, и дети. А где такая теснота, там недалеко и до греха: уж слишком рано дети узнают, откуда они берутся. О том, как на двух сдвинутых ящиках в таких комнатках можно найти тело самого младшего из них умершего от сыпного тифа. Ведь, чтобы похоронить его, требуются деньги. Чуть далее любознательный взор может увидеть коттедж, гораздо более просторный, но наполненный вонью и лаем. Во дворе его повсюду носятся собаки и справляют нужду прямо на снег . Здесь разводят терьеров на продажу, ведь травля крыс собаками – одно из любимейших развлечений Ист‑Энда. Так, а это что? В клетке поскуливает парочка печальных болонок. Судя по всему, породистые собачки были похищены где‑нибудь в престижном Вест‑Энде, когда поутру их выгуливала горничная. Вскоре у хозяев потребуют выкуп, как минимум десять фунтов, а то и все двадцать пять. Грязь всюду. В окнах сушится белье, из окон льются помои; девочки четырнадцати‑пятнадцати лет бродят босиком и нечесаные в каких‑то белых салопах, надетых чуть ли не на голое тело; тут же мальчики всевозможных возрастов в куртках всевозможных размеров или вовсе без них. Мужчины и женщины, одетые кто во что горазд, но все без исключения грязно и убого; все это слоняется, бранится, пьет, курит, ссорится, дерется и сквернословит.
И вся эта неприглядность, вся мерзость и вонь заканчивались также внезапно, как и начались, лишь копыта лошадей начинали стучать по серой лондонской мостовой. Светлые, легкие особняки с прекрасными парками, модные лавки и уютные таверны, приветливо улыбаясь, спешили поприветствовать путников. Храмы и дворцы, что мало уступали церквям в торжественности, возносили свои шпили к серому небу, пронзали его, оставляя зияющие раны в облаках, откуда лился золотой, розовый, янтарный свет, точно ангелы небесные нисходили на грешный город.
Таверна с кокетливым названием "Эй, красотка!" была по-домашнему уютной. В большом общем зале жарко полыхали камины, общим числом три (в паре из них истекали жиром и прозрачным соком ноги оленей, вращаемые специальным мальчиком), тяжелые шторы создавали полумрак, а длинные столы хоть и не имели стульев, но зато лавки были покрыты зеленой тканью, а сами столешницы украшала причудливая резьба в виде диковинных птиц. Хозяин таверны, краснолюд, на Тоннера не походил совершенно. Он был также приветлив, но без подобострастия, да и улыбался как-то искренне и открыто. Впрочем, как мрачно подумал Раймон, это могло не значить вовсе ничего. В последнее время им не слишком везло на встречных, которые в итоге были теми, кем казались изначально. Это как-то подрывало веру в искренность, не говоря об открытости, но Эмма молчала, и он чуть расслабился. Хотя и не вполне.
Этот треклятый особняк так и зудел в памяти незавершённым делом. Упирался в спину десятками глаз, заставлял дёргаться несмотря даже на то, что между тогда и сейчас миновали две ночи. Обвинял - хотя вроде как было и не в чем, но в основном - просто нависал тучей, напоминал, в том числе и этими вот оленьими ногами. Звал вернуться, заманивал образами неувиденного бала, где были бы то ли маски, то ли лица. И эти разбежавшиеся сектанты, которых он даже и в лицо никогда не видел!.. Раймон искренне жалел, что в церкви тогда собрались не все. Очень.
И всё-таки трактир казался по-настоящему правильным. Спокойным и неторопливым. Предлагал - не напоминая. И комната, к счастью, также была не похожа на ту, что они снимали в Билберри. Кровать под балдахином на резных столбиках по ширине не уступала тем, что ставят в знатных домах. Покрытая одеялом, отороченным мехом, она обещала уют и тепло. У камина грела медные бока ванна, аккуратно застеленная плотным полотном, а к окну плотно подступали три кресла, заваленные грудой цветных подушечек, которые Эмма тут же принялась перекладывать в известном только ей порядке. И эта картина, уютная и уже привычная, успокаивала тоже. И заодно отдаляла Ламбетский дворец, в котором всё же останавливаться не стоило. Разве что зайти и поговорить с архиепископом, но - потом.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Даже когда они спустились вниз, переодевшись и немного отдохнув, ощущение устроенности не покидало. Подавальщица, тоже вся какая-то милая, уютная и пухленькая, немолодая, но со смешинками в уголках глаз, с добрыми морщинками, чисто и опрятно одетая, принесла гору снеди на нарядном бронзовом подносе.
- Без мяса жить практически нельзя, а с мясом жить заметно веселее, - пошутила она, ставя в центр стола горячую, пряно пахнущую копчением, вырезку. Островками выросли вокруг зелень, нарезанный причудливыми квадратами сыр, пахнущие домом булочки и невесть как сохранившаяся свежей темная, почти черная, крупная вишня, кажется, порадовавшая Эмму больше тиары.
- В поместье нужно будет разбить оранжерею, - задумчиво заметил Раймон.
Сам он, по заветам подавальщицы, с которыми был полностью согласен, уже занимался вырезкой, заедая её ломаными кусочками ароматного сыра. Островатый вкус его, смешиваясь с мясным соком, прикрытый сверху свежестью салатного листа, мог бы сбить с пути и святого. Раймону до святости было далеко, поэтому он отдавался искушению радостно и с нескрываемым удовольствием. Над Эммой, лукаво улыбнувшейся в ответ на его слова, кажется, довлели те же чувства. Впрочем, ответила она не раньше, чем очередная косточка легла в сложный узор, начавший проступать на дне тарелки.
- Придется нанимать старого и немого садовника, - даже не пытаясь скрывать смех, посетовала она, - чтобы на служанку не заглядывался.
Раймон разломил ещё тёплую булочку и, подумав, окунул в варенье. Давленые ягоды чёрной смородины, скорее кисловатые, чем сладкие, не напоминали ни о мёде, ни о востоке, зато как-то очень странно подчёркивали сыр. Странно, но вроде бы правильно. И даже хорошо. Прожевав и подумав, он предложил:
- Можно евнуха. Или двух. Служанка ведь и посторонними мужчинами интересоваться, к чему риск? Всегда есть какая-нибудь деревушка под боком, где живёт много парней, охочих до служанок. А тут ведь старая не сгодится.
- Дорого, - Эмма проводила взглядом очередной кусочек булочки, вздохнув, но от ягод не оторвалась, - и жиреют они часто. Лучше бы пару таких оленей, как у Грейстоков. Сами себя обеспечивают. Правда, оранжерею потравить могут.
Мысль оказалась неожиданной, но в чём-то очень практичной. Очень Эммы. Поданной с такого угла, что переводил воспоминания в совершенно новое русло, очищая их, делая какими-то - другими.
- Удобно, - признал Раймон. - Думаешь, они продадут несколько на развод? Только пары маловато будет. Хотя бы двух самцов и несколько самок.
- Пожалуй, не хочется проверять это, - нехотя созналась девушка, протягивая ему ягоду, - ни потом, когда поместье будет, ни сейчас. К дьяволу. Признаться, я думала, они их еще и едят. Но... они, кажется, чувствуют только очень сладкое.
- А-а! - Раймон невольно испытал облегчение. Тогда, в особняке он не связал слова Айме с тем, что на пиру никто толком не ел, но теперь всё встало на свои места. Проглотив ягоду, следом он прожевал кусочек мяса, приправленного чесноком и явно приготовленного под красным вином. - Бруха говорила, что, пройдя по этой чёртовой лестнице, теряешь вкус к жизни. Остроту, чувство, цвета. Что ж, обойдёмся слугами-мужчинами? Они хотя бы будут сами бегать в деревню, а не наоборот.
- А потом из деревни будут бегать разъяренные отцы девушек, - проворчала Эмма, с явным сожалением и алчностью глядя на уполовиненную миску с вишней, - или сами девушки. И однажды, вернувшись, мы обнаружим орду кудрявых мальчуганов, топчущих лужайки перед домом и портящих розы не хуже твоей лошади.
Лёгкое движение руки, и ягоды придвинулись ближе к Эмме. Сам Раймон, подумав, намазал варенье прямо на сыр и с удовольствием отправил в рот под изумленным 0взглядом девушки. В опустевшей на треть мисочке из светлой глины тёмные разводы складывались в причудливый рисунок, похожий на отражение в кривом зеркале какого-то очень удивлённого змееобразного создания с длинными вытянутыми лапками.
- А со служанкой они будут появляться прямо в доме, прежде, чем выбегать на лужайку и уничтожать розы. Придётся часто менять. От вторжения извне, по крайней мере, можно завести в поместье стаю лесавок или попросить у Бойда выводок гончих.
- Не могу больше, - со скорбным вздохом призналась Эмма, отодвигая от себя вишню, - и вообще, если буду столько есть, то Солнце не сможет меня нести. И вопрос нравственности слуг решится сам собой.
- Очень сомневаюсь, что это случится с ягод, - скептически отозвался Раймон. - Очень. К слову, о поместьях, слугах и рыцарстве. Смутно помню, что мне - и тебе, соответственно, тоже - полагается и герб. До сих пор не было толком времени подумать, что там изображать. И ещё девиз, - он с удовольствием разломил ещё одну булочку. К хорошей еде, хорошим комнатам привыкалось быстро, и оно того стоило.
Эмма, решившаяся, все же, на кубок вина и кусочек булки, жалобно покосилась на него.
- У тебя даже щита нет, чтобы герб носить, - напомнила она со вздохом, - и стяга тоже. И сомневаюсь, что какой-нибудь твари из леса будет интересно его разглядывать и раздумывать над значением того или иного символа.
- Герб можно нашить. На весь оверкот, чтобы ещё издали было видно, что цена - двойная. Тройная. Можно выбрать что пожутче. Жабдара того же.
- Лучше тогда сразу список цен, - проворчала девушка, с сомнением разглядывая подозрительную черную точку в румяной корочке булки. Точка, к счастью, оказалась угольком, но Эмма все равно отложила недоеденный кусочек на край тарелки, - и герб, и девиз одновременно.
- Нельзя, - Раймон с сожалением покачал головой, словно думал об этом всерьёз. - Тогда цена-то одна на всех. Никакого удовольствия вот как с Грейстоками. Или Тоннером. Того же Солнце мы бы тогда и не получили вовсе. Так что лучше рисунок. Стая лесавок, очень по занятию... хотя они негеральдические, но...
- С Грейстоками и без того удовольствия не было. А геральдические... Единороги, - девушку заметно передернуло, - и лучше бы их эти самые лесавки сожрали. И девиз при этом "Sic faciet omnibus".
- Лесавки, загоняющие единорога... пирующие на останках единорога. Хм...
- Я это даже вышью, - оживилась Эмма, - и еще тебе нужна будет фибула с гербом на плащ. Как раз и гривна эта ужасная пригодится.
- На фоне горящего монастыря... хотя вот такое могут не одобрить, конечно. Лучше просто. И гривна эта... - Раймон поморщился. - Да, стоит она достаточно. И лучше продать, чем переплавить на что-то другое. С некоторых пор то, что относится к старой вере, как-то настораживает. Так что - избавиться и достать что-то чистое.
- Причем - для тебя, - судя по упрямому тону, Эмма заранее готовилась возражать против очередного украшения.
Взгляд Раймона скользнул по открытым её рукам, по обнажённой шее.
- Там и тебе хватит. Браслеты, колье, чтобы к тиаре... ещё несколько колец, пожалуй...
- У меня есть кольцо, - девушка, вздернув бровь, продемонстрировала палец, на котором изумруд перемигивался с огнем камина, - иное мне не нужно. И браслеты с колье не нужны тоже. Для чего ошейник и оковы?
Раймон улыбнулся и оглядел едва уполовиненный завтрак почти с такой же тоской, с какой Эмма смотрела на вишню.
- Ещё серьги забыла.
- А серьги будет носить Роза! - Мечтательно ответила Эмма, с интересом прислушиваясь к разговору мужчин чуть поодаль, оживленно обсуждавших турнир, который вот- вот должен был начаться.
- И это будет самая дорогая лошадь в округе, - заключил Раймон и, не выдержав, рассмеялся. - Странная женщина, Эмма. И это - хорошо.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Ристалище Хэмптон-Корта.

На трибуну проталкиваться даже не пришлось. Пропускали их безоговорочно, лишь глянув на лицо Раймона, надменное настолько, что слова, произнесенные им в хижине тогда об Эдуарде Аквитанском, вызывали сомнения. Впрочем, если возражения у кого-то и возникали, то они волной о камни разбивались при взгляде на рыцарскую цепь. Оставалось только держаться за руку и идти следом с безмятежным видом, тщательно прислушиваясь к его тишине. Имя, прозвучавшее с ристалища, заставило вздрогнуть, вцепиться в рукав Раймона, приникнуть к нему.
- Брат.
Волнения и страха, вопреки ожиданиям не было. Лишь холодное, отстраненное любопытство. Ричард не изменился - и очень изменился одновременно. Возмужал, обзавелся жесткой складкой между бровей и обманчиво спокойным взглядом. И явно проводил много времени на улице - нежную белизну кожи, которую запомнила Эмма, покрывал загар.
Ричард Фицалан как раз выбил из равновесия и оглушил второго противника, и Раймон хмыкнул.
- Хорош. Две победы - на балансе... двигается хорошо. Понимает. И тебя он заметил тоже. Смотрит-то как.
Эмма плавно, цыганским движением, повела плечами, не спеша отпускать руку и спокойно, даже равнодушно ответила:
- Леди не дозволено проявлять свои чувства в присутствии посторонних людей. Будь у него возможность, он бы уже стащил меня отсюда. Причем, за косу.
Рыцари на ристалище сменились, за спиной Ричарда бесшумно опустился полог шатра, но чувство, будто он пристально глядит, не покидало.
- Ну, этого мы бы не позволили. Коса, по заветам Бойда, нужна для другого, - Раймон говорил с ленивой иронией, но звучала в голосе и уверенность. - Пусть смотрит. Как я понимаю, тебе не слишком хочется с ним говорить.
- Совсем не хочется, - согласилась Эмма, отворачиваясь от арены и невольно, незаметно для самой себя, хватаясь за косу, для чего пришлось оторваться от спасительного рукава. Пометавшись недолго между тишиной вкупе с покоем и осознаваемой отчетливо необходимостью переплетать волосы, она, все же, уцепилась за руку. - Да и не о чем.
- И всё же, он тебя искал. Даже через констеблей... - Раймон закусил нижнюю губу, разглядывая пёстрые шатры. - Может быть, мне с ним поговорить и стоит. Пусть через власти он сделать ничего не может, но иногда просто так люди этого не понимают...
Эмма вздохнула, кончиками пальцев проводя по этой самой губе, по щеке, заправила несуществующий локон за его ухо.
- Не стоит, - спокойствие удивляло и ее саму, но, право, ничего иного она и не чувствовала, - мы скоро уедем. А Ричард, сколько я его помню, был вспыльчив. Не думаю, что магистр порадуется, если ему придется еще и тебя выручать из- за драки с лордом.
Раймон фыркнул.
- Я, всё-таки, не вполне Ворон. Уже. Но пусть будет по-твоему. Хотя нутро подсказывает, что эта история ещё не закончена. Опять же, совпадение, что ты понадобилась брату именно сейчас.
- Это всего лишь одна из многих незаконченных историй, - ласково улыбаясь, пожала плечами Эмма, - что за жизнь без риска?

Слуги Ламбетского дворца удивили Эмму настолько, что всю дорогу до таверны она молчала, задумчиво поглядывая на Раймона. Низушок Гарри, который, как пояснил Раймон, был правой рукой архиепископа, обрадовался михаилиту так искренне, светился таким чистым счастьем, пересыпая его причитаниями, что складывалось впечатление, что явился не наемник с отчет, а наследник хозяина, молодой господин. Впрочем, слуга так его и именовал. Эмма вздрогнула, поспешно отгоняя мысль, хоть Кранмер и славился своими похождениями. К радости Гарри примешивалась чуть заметно горечь утраты, а это означало, что Раймон всего лишь напоминает им кого-то очень близкого. Придя к этому выводу, Эмма успокоенно вздохнула, тверже опираясь на его руку.

Таверна "Эй, красотка!", поздний вечер.

Пальцы левой руки лениво шагали по лесенке шрамов, украшающих грудь Раймона. Правой рукой Эмма скучающе подперла щёку, отчего приобрела вид серьезный и задумчивый. Ричард, милый братец... Уголки губ сами разъехались в лукавой улыбке, вспомнив прощальный жест Дика. Братец... Все такой же подло-благородный, мечущийся между честью рода и собственной жестокостью. Злой, ненавидящий и отчаянно желающий ее заполучить. Эмма зябко поежилась, закутываясь плотнее в одеяло и удобно уложила голову на плечо Раймона. Укус на его шее оказался прямо перед глазами, вызывая стыд от несдержанности и ожесточение - подстать Ричарду - в адрес Грейстоков. Кошки отзываться будут ей еще долго, похоже.
- Ну вот ты и познакомился с моим братцем...
Лежа на плече путешествовать по шрамам оказалось еще удобнее. Стоило закрыть глаза и смотреть только пальцами, как начинал вырисовываться причудливый, фантазийный узор, достойный того, чтобы его выткали на гобелене. Единорогов, к счастью, в этом рисунке не угадывалось.
Раймон вздохнул.
- Злой он какой-то. Неродственный. Не будем его к себе приглашать. Ещё и пить не умеет.
Указательный палец запнулся о неровно шитый рубец и Эмма удержала себя от соблазна попытаться разгладить, растянуть его, как узелок на вышивке, нарушающий гармонию рисунка.
- Это откуда?
Получилось недовольно, даже обвиняюще, а потому пальцы ласкающе побежали дальше, обгоняя слова и мысли.
- Дик всегда был такой. Злой и любитель командовать. Но кажется, - улыбка стала еще шире, - он понял, что его не боятся.
- Чего бояться, не убьёт же... А это, - Раймон сам коснулся шрама и хмыкнул. - Пытался покончить с собой после встречи с риборотнем. Чего только не сделаешь в восемнадцать лет...
- Самоубийство - страшный, непростительный грех, - попеняла ему Эмма с интонациями матери-настоятельницы, - придется молиться, поститься и каяться. И кто это - риборотень?
- О-о, это жуткий монстр, - сложно было понять, говорил Раймон всерьёз или нет, но он перевалился на бок, повернувшись к Эмме лицом. - К счастью, очень и очень редкий, потому что будь таких больше, мир, как мы его знаем, перестал бы существовать. Представь существо, которое одновременно эльф, дракон и демон. Предпочитает, правда, облик юной девушки под суккуба, почти без одежды - так легче охотиться, хотя это и странно. Согласно бестиариям, его куда больше привлекают женщины, для чего, скорее, годится облик почти обнажённого мужчины... но неважно. Невидимость, повышенная регенерация, бессмертие - и это не считая длинных блестящих волос, которыми оно может опутывать жертву. Но самое главное - оно не отвязывается. Почти никогда. Ему-то не нужно ни есть, ни спать... и всё время оно говорит о странном, сводя с ума. Возможно, это кто-то из дальних родичей скоге, но те насылают безумие кошмарами, питаются страданием, а здесь нечто иное, чему сложно найти определение.
- Ты такой умный,- с придыханием, восторженно-влюбленно произнесла Эмма, расширив глаза и больно щипая его за бок, - так много знаешь! И как же ты смог спастись от этого страшного чудовища?
Раймон приосанился и выпятил грудь.
- Легко. Ну, когда додумался. Оказалось, можно просто залить его расплавленным свинцом изнутри, сковать цепями - с серебром, - положить в гроб, засыпать облатками и лично проследить, чтобы его скинули в море, где поглубже. Конечно, - он задумался, - со временем оно всё равно выберется, но я очень надеюсь, что это будет не при моей жизни.
- Рикардо Тулузский, - одобрительно вздохнула Эмма, поудобнее устраиваясь под боком, - дым, платки и зеркала.
И все же, такой Раймон больше походил на привычного насмешника. И - это радовало. Билберри и Грейстоки, особенно - Грейстоки, казалось, погасили в нем огонек, оставили тлеть лишь угли. Но сейчас - и Эмма ощущала это отчетливо, будто бы для этого не нужен был и дар, на пепелище подул ветер - и они снова вспыхнули, пусть слабо и неуверенно. Но с малого огня - начинается пожар.

Сообщение отредактировал Леоката - 19-04-2018, 15:07

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

7 января 1535 г. Тракт.

Эмма ехала молча от самого Лондона. Да и там, пояснив парой слов, что произошло, больше не говорила. Молча и споро собрала сумки, помогая себе коленом, уминая особо упорно отказывающиеся укладываться вещи. Сердито нахмурив брови, долго застегивала неисчислимое множество мелких пуговичек на перчатках, не позволяя себе помочь. И молчала. Точно только что из монастыря вышла. Морщилась, как от боли, осторожно поводя плечами. Зябко ежилась, когда ветер сметал колючий снег с деревьев у тракта. Но, наконец, не выдержала, когда они отъехали уже достаточно далеко, за королевский лес и даже миновали пару деревушек.
- Можно к тебе? - Жалобно попросилась она, подводя Солнце ближе, - меня будто на части разрывает.
Лес, перешептывающийся тихими, шуршащими голосами, на мгновение замолк, прислушиваясь к ее голосу - и оживленно загомонил, будто обсуждая услышанное. Глухо каркнул ворон, веселым треском ему вторили сойки и сороки, глухо застучал дятел в свой лесной барабан.
Ситуация не нравилась Раймону ещё со вчера. А ещё у него чесались руки. Невзирая на слова Эммы о том, что её брат не виноват и точно так же ошарашен. Невзирая на то, что он и сам видел выражение лица Ричарда Фицалана в тот момент, помнил его слова, тон. И всё же, всё же этот человек пришёл с некой целью. Слишком ловко он играл словами, пусть и не ясно было - зачем. Пусть и не ждал такого исхода - но ведь рассчитывал на какой-то иной? Совпадения. От одного слова хотелось морщиться, и он улыбнулся Эмме:
- Конечно. Семейные встречи всегда волнительны.
Снять девушку с седла и усадить перед собой было несложной задачей. И снова напоминало о времени в монастыре. Разве что теперь не приходилось беспокоиться о наказаниях. Но и беглая послушница, кажется, все же исчезла без следа. Не сидела та Эмма в седле, как влитая, не прижималась к груди так плотно, будто желая врасти. И уж точно - никогда не позволила себе бы этот поцелуй, пахнущий зелеными яблоками и мятой. И тело под плотной тканью, которой словно не было, ощущалось иначе тоже.
- Так хорошо, - пальцы девушки начали привычный уже путь по вышивке оверкота, - совсем хорошо.
На ясене слева мелькнул арбалетный болт с куском красной тряпки - так братья помечали места с недочищенными логовами тварей. Но лес шумел как обычно, не умолкая, сороки стрекотали спокойно и ровно, ворчливо переругивались воробьи.
Раймон, мысленно перебирая тварей, которые могли становиться невидимыми или умели маскироваться настолько хорошо, что не потревожили бы лес, провёл пальцами по рёбрам корсета, будто по коже.
- Разрывает - как тогда, с кошками? Иначе?
- Как будто руку пытаются оторвать. Назад тянет. Тянуло, - Эмма прижалась еще плотнее, вздохнула, - уже прошло.
Через дорогу неторопливо, перебирая лапами, будто исполняя сложные танцевальные па, просеменила мшанка, напугав Солнце. Жеребец всхрапнул и ткнул Раймона под локоть теплым носом, точно намекая, что он бы тоже непрочь, вслед за своей всадницей...
- Вот так, просто? Это хорошо. Интересно, каково сейчас твоему брату, - изгнать из голоса толику мстительности Раймон даже не пытался. Сознательно, или нет, а этот чёртов рыцарь был виноват. Снова. И то, что его самого разговоры скорее развлекли - язвить сэр Ричард умел и явно любил - не имело к вопросу никакого отношения.
"Видел он сестру разок, да уж".
- Надеюсь, похуже, чем просто ощущение, что отрывают руку.
- Похуже, но, - Эмма подняла на него глаза и ласково погладила по шее, - он ведь тебе понравился. Особенно, после этого жеста.
С этим согласиться было легко. И, в принципе, согласие ничего не меняло тоже. Он улыбнулся девушке.
- Конечно. Особенно после этого жеста. Но это не повод позволять... - Раймон махнул рукой в воздухе, подбирая слова, - чтобы дым проникал слишком глубоко под стекло. Нарушает правила игры, так? Поэтому плакать по нему я не стал бы тоже.
Вороны в отдалении подняли грай, перекидывая голоса, точно письмо, точно послание. Дорога впереди подернулась зыбким, жемчужным туманом. А может быть, то был и не туман вовсе. Эмма вздохнула и вздох по ноте, по шороху, по каплям медленно скатился жемчужинами, запутался в гриве лошади...

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- К бою Орден готов! - Клич несется, его перекидывают друг другу знакомые - и незнакомые - голоса. Вихрь, Ясень, Свиристель... Ворон?! Раймон лежит на мягких подушках, прохладный ветерок английского лета ласково касается щек. Ветерок - а может быть, рука, прикосновения которой, кажется, знакомы всю жизнь. И одновременно бёдра чувствуют бока Розы, далеко, словно в другой жизни.
- Магистр! - Голос юноши, еще чуть ломкий, но уже уверенный, определившийся с оттенками, и - знакомый тоже, зовет почтительно, добавляет с любовью, но тише, - отец! Ты слышишь меня?
И ещё дальше другой голос, знакомый, но едва слышный, будто...
- И не надоело? Посланий не хватило? Мало, недостаточно понятно?
Парень, сидящий рядом с ложем, неуловимо похож на него самого: узкое лицо, черные волосы, даже щетина намечается уже также. Но - серые аквамарины глаз Эммы. И ее губы, посадка горделиво откинутой головы, ее руки - с длинными, чуткими пальцами. Юноша улыбается ему, белозубо и открыто, потирает подбородок. Новеньким серебром на руке у него блестит орденское кольцо.
- Ты очнулся! Ты так долго был в беспамятстве... А сейчас, - парень косится туда, за тонкое полотно шатра, где раздаются крики, - атака на Лондон, а наша... твоя сотня без командира, никакие послания не помогут. И... мама не простила бы, если тебя не...
"Не как в прошлый раз. Восприятие частично остается. Или...".
Ситуация больше походила на один из его собственных мороков. И в этом случае, если ощущение, что он едет на Розе - просто ещё один слой наваждения, то неверное движение легко отправит на землю. Без возможности сгруппироваться, вместе с Эммой. Отведя руку в сторону, он кривится. Нереальное ощущение, словно одновременно он цепляется локтём за подушку, гладит простынь раскрытой ладонью - и сжимает пропущенные между пальцами поводья. Роза продолжает идти по тропе, "снаружи" его не слышат - или это тоже всего лишь кажется. Желания вставать это не добавляет.
- Морриган берите командиром сотни.
- Ты не помнишь, отец? - Юноша удивляется так искренне, точно ему говорят очевидное. - Ты ведь убил ее. Давно.
- Ага. Конечно, - Раймон прислушивается к крикам и криво усмехается. - Хрен там эта тварь сдохнет. Хотя эту историю я бы с удовольствием послушал, но оставим сказки. Впрочем... кому там Лондон понадобился?
- Темный властелин, - юноша, кажется, начал терять терпение. Он раздраженно хмурит брови, снова напоминая Эмму и поясняет медленно, как ребенку. - Раньше он монахом был, кажется. Но сумел призвать орды нежити, стать королем. Сегодня - решающая битва. И мы, наконец, отомстим ему за маму.
- Ага, - паренёк, похожий и на него, и на Эмму, мил. И, возможно, здесь - даже настоящий. К сожалению, он Раймону не нужен. - Что со мной случилось, раз без сознания валялся? Проклятье, ничего не помню. Даже того, что этот чёртов монах сделал с, хм, мамой.
- С мамой? - Новая порция удивления. - Ты даже, как она умерла, не помнишь? Как вернувшись с тракта, нашел нас с братом оголодавшими и одинокими, не отходящими от нее? Не помнишь, как отгоняя нас, рубил промерзшую землю? Как нес ее на руках, завернув в свой плащ? Как лежал всю ночь на могильном холме, а утром увез нас в Орден? Я на всю жизнь запомнил, как магистр Циркон сказал тогда, что мы с братом - это и она тоже. И ты должен жить поэтому. Беренгар был слишком маленьким, но я-то помню. И я помню, как прятался за мороками, как ты меня учил, как зажимал рот брату. Как мама молчала, когда он ее...
Парень хищно, с отчаянной злостью чеканит слова, точно пытаясь сдержать недостойные мужчины слезы. Его лицо теряет мягкость, он похож на волка, пригнувшего голову, тоскливо тянущего запахи сырой земли влажным носом.
"Трогательно".
Но история не трогает. Это не его мир, не его Эмма, не его дети, не его жизнь. Примерить на себя холм? Детей? Такие слова Циркона? Впрочем, Бойд так сказать мог. Только вот Фламберг бы не стал слушать. Щека ощущает лёгкий удар, и Раймон скупо улыбается. Вопрос, чего от него хочет эта чёртова богиня? Повести сотню, порубить нежить или быть порубленным самому? Как отзовётся смерть здесь в мире-как-он-есть? Но, по крайней мере Эмма здесь - была - правильной. Молчала, когда...
- Не помню. Неважно, - Раймон приподнимается, проверяет, как слушается тело. Оглядывает доспехи, оружие, которые ждут у кровати и улыбается снова. Какого дьявола... - А где венец? Который когда-то принадлежал королю Альфреду?
- У Жака, - юноша устало опускается на колени у кровати, - Он только Жака признал ведь. Отец, поднимись, если можешь. Больше ведь некому. Бойд... Он погиб пять лет назад в битве за Гринфорд. Ты сжег его тело и поднял его меч. Ты брал Бермондси, не помнишь? С маминой лентой на рукояти.
- Вот Бермондси - брал, - почти не кривит душой Раймон. Аббатство, если подумать, к городку относилось. Практически ограбил. Он поводит пальцами и чувствует, как колется изнутри магия. Поднимает колет. - Только... а что случилось с тамошним констеблем? Джеймсом Клайвеллом?
- Он умер. Давно. До событий еще. Брат Лабрис - его сын. Позвать?
Голос Эммы невнятным шепотом звучит в ушах, зовет, но не увлекает, не выдергивает. Зато снаружи раздаются шаги и входит Снежинка. Бритый налысо, без своего роскошного, длинного и платинового хвоста. Но - все такой же франтоватый.
- Брат Волк, как он? О!
Скрамасакс замирает в проходе, удивленно смотрит на Раймона.
- Думал, не очнешься уже. Неделю пролежал, после такого-то.
Голос Снежинки, самый вид его мешали сосредоточиться, услышать. В тот раз Эмма говорила так чётко, так слышно... что иначе сейчас? "Сын" сбивает тоже, вниманием, взглядом этих глаз, напряжением в позе. Раймон поднимает руки и на миг замирает, заметив, как они изменились. Этот человек не стар, но - старше. Правильно. Взрослый сын... не стоит искать зеркала. Он резко машет головой:
- Оставьте меня пока что. Пять минут - и я выйду. Дайте прийти в себя. И передайте остальным.
Дождавшись, пока они покинут шатёр, Раймон вытаскивает из ножен меч и придирчиво оглядывает лезвие. Идеально заточенное, без единого пятнышка. И Фламберг чувствует, как на него накатывает злость. Битва? Чёрт с ней, она принадлежит другому человеку, а он, хвала богам, ещё способен поднять забрало. Если Морриган хочет увидеть его в деле - перебьётся. Выбранный мир? Трагические судьбы? К дьяволу. Красивых и таких знакомых глаз мало, чтобы идти за них в бой. Он предпочтёт увидеть их на другом лице. И увидит, несмотря на все попытки этой твари - нет, не разомкнуть их, а поставить стену, через которую не проходит ни голос, ни жест. Чёртова Морриган! Вот кого надо было подсовывать вместо монаха, если хотелось спровоцировать. Вот кого он бы убил с огромным удовольствием, и так, что позавидовала бы скоге. Что вздохнул бы с сожалением святой отец Августин. В этом мире он её уже убил раз - что же, Раймон надеется, что хотя бы в этом видение не лжёт. Что шанс - есть. И Фламберг всаживает меч в пол и отворачивается.
К губам прижимаются губы Эммы, мягкие и нежные, пахнущие утренним яблоком с корицей и веточкой мяты, что она жует по пути, чтобы не засыпать в седле.
- Мама?! - Изумленно охает Волк, зачем-то вернувшийся в шатер, но лица его Раймон уже не видит.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Вороний, разочарованный и злобный, грай умолкал в лесу. Просеменила обратно мшанка, выражением морды отчего-то напомнив Бойда, а Эмма облегченно вздохнула, обнимая за шею.
- Убей ее, - вопреки словам, голос девушки дрожал,- надоела, право. Я ведь не знаю, как это работает. Понимаю только, что ты зовешь - и откликаюсь, точно свечу в окне зажигаю. А идешь ты сам.
- Сам, сам, - откликнулся ворон, крупный, иссиня-черный, с серебряными кольцами-браслетами на лапах, с ветки ясеня, - сам, сам.
- А я, получается, иду на свет, - продолжая говорить, Раймон снял с седла новый арбалет и спокойно, не торопясь взвёл. Воздух вокруг подрагивал от морока, и он точно знал, что видит ворон: двух человек, занятых только разговором. - И убил бы с удовольствием, да найти бы способ. В том... там, где я был, говорили, будто я её прикончил. Жаль, не подумал спросить, как именно.
Выстрел оказался точным. Болт смахнул птицу с ветки, оборвав карканье на полузвуке.
- Жаль, - согласилась Эмма, аплодируя выстрелу, - еще долго терпеть ее назойливость, значит.
Ворон трепыхался в снегу, коротко вскаркивая в агонии. Из заснеженных кустов высунулась морда очередной мшанки, но ни люди, ни птица ее не заинтересовали.
- Древние богини, - слова прозвучали как ругательство. Раймон спрыгнул с лошади и, после некоторого колебания, снял с поджатых лап птицы серебряные кольца и подкинул на руке. Украшения отзывались в пальцах покалыванием, и он хмыкнул. - Зачаровано. Интересно, как. Явно не на то, чтобы отбивать стрелы.
На мшанку Раймон бросил только короткий взгляд. Одна или две были ему неопасны, да и в период размножения эту нежить волновало иное. И, опять же, за них никто не платил. Даже не предлагал.
- Придётся терпеть, - согласился он с запозданием, и вздохнул. - Кто знает. Венец, вроде бы, её дар. И артефакт, вроде бы, сильный. Глядишь, если найдём, пригодится. Прежде, чем отдавать.
- В этот раз она хотя бы ворона здесь не досчитается, - в голосе Эммы звучало злорадство, но посматривала она на мшанок с заметным беспокойством, - а вот эти... зверушки, они всегда такие любопытные? Их так лошади интересуют, точно никогда ничего интереснее не видели.
- Не должны бы, - Раймон ещё раз критически оглядел тварюшек и нахмурился. Те действительно не проявляли желания поохотиться, но... он вспрыгнул в седло. - Пожалуй, не стоит искушать их лишний раз.

Мшанки сопровождали их почетным караулом при королевской чете, мелькая рыжими спинами в придорожных кустах, часто показывая мордочки и перевякиваясь звонкими, тявкающими голосами. Сзади им отвечали также - звонко и задорно, заставляя нервно всхрапывать Солнце, а Эмму, пересевшую на своего коня, с ворчанием успокаивать его. Продолжалось так довольно долго, пока дорога, вильнув, не уперлась в развилку. Столб с деревянным щитом пояснял четкими надписями, вырезанными на нем, что Глостер - налево, а направо будет местечко Чедворт с одноименным поместьем. До деревеньки выходило ближе - не больше получаса езды. И Раймон не помнил, было ли, где переночевать дальше по дороге к Глостеру. Устраивать лагерь в лесу, где свободно бегают непуганые мшанки, не хотелось тоже. И возникали вопросы, как же тут живёт эта чёртова деревня. Городок. Или что там ещё. Ответы, которые возникали тоже, не нравились. И всё же он со вздохом мотнул головой направо.
- Не могу сказать, что мне не нравится компания, они почти умильные, но всё же ночевать лучше в кровати.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Чедворт деревней в прямом смысле не был. Скорее, небольшим ленным поселением при поместье: несколько домиков, одна лавка, сейчас закрытая. Нищая, даже с улицы выглядевшая неуютной и холодной, таверна, скорее кабак. И, в отдалении - господский дом, усадьба. Нелепый, будто строился и перестраивался он несколькими поколениями Чедвортов. Деревянную, полусгнившую галерею подпирали деревянные колонны, а на мраморном крыльце зябко жались гуси и дремал лопоухий, лохматый пес. Сам особняк, наполовину каменный, наполовину деревянный, с тремя флигелями походил на престарелого помещика, закутавшегося в белый халат из снега. На улице, впрочем, было оживленно, деревенские суетились во дворах, разгребали снег, рубили дрова. Визжали мальчишки, кидаясь снегом.
- Стен нет, - Раймон, опираясь на луку, критически оглядел поселение и при виде трактира поморщился. Поместье выглядело привлекательнее, и они вполне могли сойти за пару аристократов, но... там, скорее всего, пришлось бы подчиниться правилам этикета. Наверное. Если бы не получилось иначе. Впрочем, был ли настоящий выбор? - И какие-то они тут весёлые больно для местечка, где нет стен, зато вокруг бегает нежить.
- Они не веселые. Они боятся, но уныние - грех.
Эмма смотрела в сторону поместья и, судя по лицу, особняк ей нравился ничуть не больше трактира.
- Уважаю, - признал Раймон. - Сильна в них вера, ничего не скажешь. Ладно. Кабак. Где ещё узнавать местные новости? Кого съели, кто съел, кто пропал, где трупы закапывают. Захватывающая перспектива. А в комнатах наверняка блохи... если тут вообще есть комнаты.
Девушка вздохнула и с тоской покосилась на таверну, из которой как раз выходили двое мрачных крестьян в поношенных джеркинах.

Внутри кабак выглядел также плохо, как и снаружи. Даже хуже, потому что на улице не были видны ни закопченные, грязные стены, ни покрытые толстым слоем грязи лавки и столы. Здесь, кажется, не было даже посуды, потому что двое низушков в углу хлебали нечто вроде похлебки прямо из углублений в столешнице. Грязными, обгрызанными ложками. Утираясь рукавом. Почесываясь. И все это было окутано непередаваемым запахом то ли псарни, то ли свинарника. Трактирщик, восседавший на колоде для рубки мяса, тоже был грязным и во внешности имел определенное сходство с тощим боровком. Эмма, озирающая эту картину с непередаваемым выражением отвращения и брезгливости, тихо вздохнула.
- Согласен. Паршиво. Будем считать, новости слишком непривлекательны и моются три раза. В жизни. И в особняке наверняка не лучше. Дорогая, как ты смотришь на ночь в седле?
- Четыре, - вздохнула девушка, отступая к двери, которая мало того что была грязной, так еще и обитой какими-то засаленными тряпками, - про крещение забыл. Хотя, возможно, они перед свадьбой отказываются от этой процедуры. Я согласна даже на ночь в лесу, только не здесь.
- Значит, проведём ночь в лесу, - легко согласился Раймон и кончиками пальцев в перчатке потянул за полусгнившую петлю, открывая перед ней дверь. - Мне вот вовсе не кажется, что этим людям нужна помощь. По уставу. Они выглядят вполне довольными жизнью, верно?
- Выглядят. - Судя по тону Эммы, где-то в глубине души чедвортовцы удовлетворены своим бытием были гораздо меньше, нежели демонстрировали, но на улицу девушка вылетела так, будто ей предлагали объятия прокаженного.
- Вот и замечательно, что выглядят. Хотя узнать, что тут творится, всё равно было бы хорошо, - проворчал Раймон, оглядывая улицу. - Чтобы за задницу в лесу кусала хотя бы заранее известная падла. Падлы неожиданные кусают больнее. Не верю я в такое вот, да чтобы без причин... - он тяжело вздохнул и подошёл к покосившемуся забору, за которым рубил дрова щуплый, но как-то чуть более опрятный, чем прочие, мужчина. - Добрый день, уважаемый! На пару слов?
- Можно на пару, можно и не на пару, - проворчал мужичок, с размаху разваливая колуном чурку, - дрова-от сами не порубятся...
Но, все же подошел к плетню и вопросительно уставился на Раймона, лениво почесывая поясницу.
- Дело такое, - начал Раймон, сознательно игнорируя замечание о дровах, - пока через лес ехали, странные тварюшки следом неслись. Мелкие, шустрые. Словно то ли загоняли, то ли сопровождали куда. Интересно мне стало, что за обычаи тут такие, и что ещё в лесу водиться может? А то, знаешь, дальше ехать-то надо, а на дворе - к ночи дело.
- Рабы греха должны стать святыми, милорд. Сие - во искупление и нам, и, сталбыть, вам.
Подтверждая свои слова, крестьянин размашисто перекрестился и с интересом и неодобрением уставился на Эмму.
- Как хорошо сказано, - восхитился Раймон. - Как раз недавно говорили об этом со святым отцом Августином, который был настоящим приверженцем старых, правильных понятий. А как именно здесь принято грехи-то искупать?
- А вот кого в лес утащили, тот и того... искупил, - тяжело вздохнул мужчина, - а ежели амбар потравили - так половина греха ушла, значит.
- А что утаскивает? Или кто?
Одно хорошо. Если в округе завелось что-то серьёзное, то, скорее всего, оно не стало бы далеко уходить от прикормленного места. И, хотя ситуация заставляла задуматься о забрале - прочном, на шарнирах, опущенном на глаза, - захлопываться оно не спешило. Возможно, в этом виноват был вид деревни. Возможно - чёртова Морриган и чёртов другой мир, после которого хотелось чего угодно, но не контраста. Но, вероятно, решало всё неодобрение. Явное и взаимное.
- Дьявол, известно, - удивился мужичок, вздыхая и почесываясь, - виконты наши даже деньгу платить хотели тому, кто его того, а священник-то не того говорит, терпеть, молиться и плакать надо. Вот оно и... молимся, как без этого?
- Понял. Конечно, как же оно, без молитвы. А выглядит этот дьявол как? Ибо обличья в мире он может принимать зело различные.
- А вот снизу будто собака, а сверху - человек. Снизу справа, как кобелю хорошему положенная, - крестьянин заметно воодушевился, принялся перетаптываться на месте и что-то вычесывать под джеркином на груди, - ну лапы, хвост и все прочее. А сверху - мужик навроде. Глазищи желтые. Как есть велиал мерзкий, сын вельзевулов. Так священник сказал. И утаскивает, сталбыть, прямо в преисподнюю. Через лес.
- Ага. Что же, спасибо, добрый человек. Да хранит тебя Господь.
Уже уходя, он обернулся ещё раз.
- А в какую сторону, значит, преисподняя та? Через лес?
- А к Глостеру, - пробурчал мужик, возвращаясь к дровам, - как дьявола увидите, так оно и она.
Раймон переглянулся с Эммой.
- Знаешь, - голос его звучал задумчиво. - Иногда у меня возникает чувство, что нам уж слишком везёт. Не считая Морриган. Ну, правда же, столько всего интересного - и как раз по дороге.

[F_Ae >>>]

Ричард Фицалан

7 января 1535 г. Лондон.

И все же - было приятно просыпаться не в холодной усадьбе, на ремонт которой летом ушли почти все сбережения и потому топить приходилось скудно, а в теплой постели, в теплой комнате, пахнущей сухостью и яблоневыми полешками, жарко горящими в камине. И ощущать под рукой не глупую, зайцем дрожащую Клариссу, одни воспоминания о которой порождали ярость, а веселую и разбитную служанку, нагло напросившуюся на ночь. И все же, необходимо было снова поговорить с сестрой. По-хорошему, как бы это странно не звучало. Но - и Фламберг, и Эмма вызвали неохотное, неуверенное уважение. Ощущение того, что Эмма, в отличии от безвольных и бесцветных братцев - семья. А семья всегда была важна для Ричарда. По крайне мере, с тех пор, как он стал ее главой. И, по крайней мере, его никто не мог упрекнуть в том, что он просаживает состояние - или то, что от него осталось - в кости или за карточным столом. К тому же, все же стоило сказать своему зятю и своей сестре о том, что натворила повитуха, будь она проклята стократно! Примириться, если это будет возможно. Договориться о покупке продуктов домой и одежды детям. Заказать новые охотничьи сапоги, с тяжелым носом. Предыдущие-то стерлись совсем, в чем немалая вина и Клариссы. Выбивать дурь тяжелым сапогом всегда лучше, чем легким. Ричард досадливо вздохнул, отбрасывая в сторону шитый серебром гульфик и останавливаясь на простых штанах для верховой езды. Учишь жену, учишь... А как чудила, так и чудит. То весь хворост для растопки отдаст крестьянке, которой детей кормить нечем, как будто у самих столы ломятся! То нищему - последний кусок хлеба отнимет у детей. Пожалуй, мальчишек пора отдать на воспитание в знатную семью, иначе жена сделает из них мучеников. Когда вернется в поместье - непременно этим займется. И наряд ведь новый надо бы Клариссе купить. Пожалуй, власяница доминиканцев, плетеная из крапивы с колючками терновника подойдет. Особенно, если корсет поверх затянуть потуже... Хочет молиться и каяться? Так кто он такой, чтобы мешать эт
ому праведному делу? Напротив, как хороший и любящий муж должен поспособствовать приближению Царствия Небесного... Ах, Кларисса, ангел чистый и непорочный... Столько лет замужем, а в постели все молится, потом кается и постится. Как двоих детей удалось родить - не понятно. Дик с тоской вспомнил мягкую, нежную, но пылкую дочь мельника, ее бархатистую кожу и милую родинку на шее. Вспомнил тепло и уют охотничьей хижины, куда увлекал девушку. И на кой черт милорд отец настоял на браке с Клариссой Ламли, которая еще и кузиной доводилась? В первую брачную ночь она сначала долго молилась, стоя на коленях и глядя на распятие над камином. Так долго, что у Ричарда пропало терпение. Пожалуй, не стоило тогда прерывать молитву тычком по почкам... Или стоило? В любом случае, жена до сих пор не вняла и приняла разумной бережливости мужа, не осознала того, что молитвами сыт не будешь, а небеса не слишком-то отзывчивы к просьбам.
К "Красотке" он дошел уже после заутрени, когда улицы начали полниться гомоном. Стук копыт, голоса и крики сливались в один, веселый и оживленно-оживляющий шум, слышимый даже в таверне. Сев за тот же стол, Ричард попросил завтрак - и пригласить сестру. Формулировка приглашения, правда, осталась прежней, поменялись лишь намерения. И еще - хотелось надеяться, что сейчас его ждать не заставят.
Так и вышло. Долго скучать не пришлось - он не успел даже снова взяться за Библию в поисках стихов о послушании. Эмма, в зелёном, шитом золотой нитью платье спускалась по лестнице, опираясь на руку михаилита; в волосах её посверкивали свежей листвой и морем драгоценные камни. Фламберг этим утром выбрал тёмно-синий оверкот, а из-за пояса торчала рукоять роскошного кинжала. Кивнули они одновременно, словно отражения, после чего твареборец с улыбкой усадил спутницу за столик у камина, в нескольких шагах от Ричарда. И махнул рукой, подзывая служанку.
Дикон, как его называла матушка (жива ли она еще?), вздохнул тяжело, но без злобы, вставая. И неторопливо прошествовал за стол к сестре, позволяя рассмотреть себя. Поссет и булка с маслом вполне могла найти его и там, а вот игнорировать себя он позволить не мог. Тем паче, что пришел с миром.
- Доброго утра, - любезно поздоровался он, усаживаясь на скамью.
- Как благословение святого меняет людей, - Эмма меланхолично кивнула ему, приникая к плечу михаилита. - А ведь стоило только снизойти благодати!
- Воистину тогда это доброе утро, - задумчиво кивнул Фламберг, ревниво оглядывая унесённый к другому столу поднос. - Милорд, вы уже чувствуете себя обновлённым? Очистившимся?
- Вполне, - развел руками Ричард, усмехаясь, - можно сказать, заново родился. Собственно, с этим и пришел.
Он снова вздохнул, впервые в жизни не зная, с чего начать разговор. Но все же - начал. С рождения Эммы. Вкладывая всю искренность, всю страсть, все красноречие, зная, что Эмма поймет правдивость его слов, Ричард рассказывал о том, что узнал из дневников отца. О рождении Эммы и деянии повитухи Конноли. О том, что рассказала ему леди Леони. О собственных мыслях об этом. И - о том, что осознает свою неправоту. Что Эмма, все же, сестра. И что он готов, черт побери, признать этот мезальянс.

[Spectre28 >>>]

с Филиппой и Леокатой

- В конце концов, сэр Фламберг, - закончил он чуть расстроенно, - нельзя осуждать меня за желание жить хорошо. Да и признаться, я до сих пор не верю, что Эмма не окажется в бор... брошенной.
Михаилит задумчиво помолчал, потом тоже вздохнул, не менее, а то и более тяжело.
- Велик святой, пробуждающий такие чувства. Но милорд, помилуйте! И не думал осуждать. Дорогая, разве мы когда-то кого-то осуждали за желание жить хорошо?
- Не припомню, - сестрица недоуменно вздернула бровь, провожая взглядом служанку, принесшую завтрак.
- Вот! - Фламберг поднял указательный палец, другой рукой разливая вино. - Не осуждали, и не будем. В конце концов, мы и сами считаем, что лучше жить хорошо, чем жить плохо. По, скажем прямо, жизненному опыту. И этот же опыт говорит, что, хотя мы неимоверно признательны за признание того, что в признании не нуждается, а родственные чувства и опасения практически вызывают слёзы умиления... к слову, в гости мы всё равно вряд ли приедем, но неважно. Так вот, несмотря на всё это неизбежно хочется мне спросить: и что же, милорд?
- А ничего, - беспечно пожал плечами Дик, - я сказал, вы услышали. Эми еще и поняла. Да, Эми, отчего вы так мало едите? Кажется, кусок хлеба у вас был всегда, откуда такая аскеза?.. О чем бишь я? Ах да! Научись видеть, где всё темно, и слышать, где всё тихо. Во тьме увидишь свет, в тишине услышишь гармонию, не так ли, сестрица? Пока я искал вас, потерял себя и пытаюсь обрести свет и тишину. А вы, Фламберг, уже нашли себя?
- Вы всегда были экономны, милый братец, - любезно согласилась Эмма, вздрагивая и плотнее прижимаясь к своему михаилиту, - и очень практичны.
- Наверное, неплохое качество для землевладельца, - добавил Фламберг, обнимая её за плечи, и коснулся губами волос. - Теперь и вовсе хорошо. Больше никаких лишних трат, даже на хлеб. В доме - мир и покой, от которых отдыхает душа, а в мыслях царит покой озёр, отражающих горы... И - благодарю за заботу. Легко найтись, когда рядом - такая женщина. Впрочем, вы, наверное, понимаете и сами. Ведь и вас ждёт дома жена.
- Кларисса - свет обманчивый, неверный, - уныло сознался Ричард, пригубив из своего кубка, - в ней нет ни глубины озер, ни высоты гор. Люди ищут пути на небо по той простой причине, что они сбились с дороги на земле, верите ли, Фламберг? Любовь должна быть скорее светом, чем пламенем, а если ее нет? И лишь сумрак вокруг. Впрочем, кому как не вам, билберийскому палачу, известно, что чем ярче горят костры за спиной, тем светлее путь впереди?
Улыбка Фламберга приняла сочувственный оттенок, и он снова обратился к Эмме, задумчиво болтая вино в бокале.
- Ты и не говорила, что брат - такой философ. Свет, тишина. Костры. Право же, если они так нужны, впору самому уходить в монастырь. Ибо Deus Caritas Est, но и Deus Lux Est. А если почему-либо этот свет не подойдёт, вдруг там случайно проедет... знатная дама?.. Заглянет под капюшон серой рясы. Зажжёт свет - хотя бы и в виде костров. Может ведь такое случиться, дорогая?
- Обязательно случится, - Эмма, вцепившаяся в рукав Фламберга так, что побелели пальцы, кивнула рассеянно и как-то удивленно, даже изумленно.

[F_Ae >>>]

Cо Спектром и Лео

Волна тьмы, поднявшаяся было от сердца Ричарда после слов Фламберга вдруг подернулась серебром, обволоклась ртутью. Больно и горячо, до отчаяния, до безнадежности, до обреченности - больно и до ожога, до рубца на сердце - горячо. Ослепительно ярко, будто глаза выжигало изнутри угольями, темными светом, который не был сиянием благодати, светом истины или любви, о которых он сам толковал. Наверное, так сиял Люцифер, низринутым летя с Небес. Возможно, подобный свет видели те, кто покидал этот мир. Он вел - не приводя никуда. Увлекал за собой - и оставлял на месте. И Ричард с удивлением понял, что горит, ярко и ровно, его сестра, Эмма. И что свет этот не проходит сквозь него, он будто поглощается тьмой и возвращается миру обратно - серебром. И что боль эта - сладостна. В этом блаженном бреду все воспринималось иначе. Люди вокруг выглядели отражениями самих себя, они сияли и переливались разноцветьем оболочек, ранее не видимых, окутывающих их с головы до ног. Ричард протянул руку к Эмме, поддаваясь зову темного пламени сестры.
- А вот этого не надо, - прозвучал холодный, резкий голос Фламберга, и михаилит жёстко, ладонью отвёл его руку в сторону, не схватив за запястье, но словно намекая, что - мог бы. - Шурин.
- Не надо, - то ли согласилась, то ли попросила Эмма, ошарашенно встряхивая головой и с заметным испугом повисая на его плече.
- Простите. - Ричард с удивлением глянул на свою руку. Отражения пропали так же неожиданно, как и появились, а в сердце, там где были тьма и серебро поселилась пустота. Щемящая. Ощутимо покалывающая острыми иглами. - Правда, простите. Эми, вам нехорошо?
Конечно же, ей было нехорошо и вопрос был глупым. Разве ему самому было сейчас хорошо? К тому же, возникшее подозрение, что над ним тоже пошутила повитуха - горчило.
- Мы вернёмся в комнату.
Голос Фламберга прокатился мёртвой ночью, в которой бесшумно пылали костры, а звёзды осыпались пылью. Михаилит встал, поддерживая Эмму, и повернулся, чтобы уйти, но помедлил. Оглянулся, коротко, молча, на долгую секунду. И повёл девушку наверх по лестнице.
Ричард уронил голову на руки, пытаясь справиться с усиливающейся болью. Чем дальше уходила Эмма, тем сильнее сжималось сердце, казалось оно и вовсе останавливается, чтобы снова забиться бешено, быстро, выпрыгивая из груди. И ведь с этим, похоже, нужно было научиться жить.

Дорогу до дома леди Леони он запомнил плохо. Шел, как пьяный, как в бреду, шатаясь и держась за стены. Боль утихала, уходила куда-то вглубь, растворялась в шуме лондонских улиц. Но все же - было больно, точно оторвали часть его самого, вырвали, оставив зияющую рану. Он огляделся вокруг - улица была полна народу, но никого, кроме самого себя, не увидел. Одиночество начиналось в двух шагах от людей, в шаге от сестры, к которой влекло неумолимо. Разочарование, ненависть, злоба... Издревле люди верили, что ад находится в преисподней. Но сейчас один из кругов его - одиночество - неожиданно возник над домами и улицами, во мгновение ока превратившись в юдоль мук и страданий. И лишь в уюте особняка, когда он грустил у догорающего камина, глядя в огонь, на тлеющие угли, чей отсвет хоть и не был похож на пламя Эммы, но - согревал, Ричард понял, что всю жизнь он был один, но осознал это только сейчас, поймав собственное отражение.

[Spectre28 >>>]

Хельга и Лео

Джеймс Клайвелл

Лондон, Доки
7 января 1535 г.

Закалывать плащ брошью он не стал. Пусть даже глупо было предполагать, что его не знают, но, все же, демонстрировать то, что ты констебль - в Доках... Глупо не менее. Да и одежду надел попроще и постарее. И отказался от меча, оставив его в управе. Квилона должно было хватить. Ну, а в ситуациях, где не поможет длинный кинжал, бесполезен будет и меч.
Дорога была мерзка именно настолько, насколько её запомнил Джеймс. Доски, заменяющие здесь мостовые, мерзко хлюпали под ногами - обитатели этого местечка не утруждали себя выгребными ямами и выплескивали все прямо из окон. Или под ноги. Крысы, иные размером с кошку, нагло копошились в грудах мусора, ничуть не боясь шагов. Людей, ожидаемо, было немного. Пара моряков, явно спешащих по своим делам, несколько праздношатающихся типов, чьи рожи вызывали только одно желание - повесить. Скучающие стражи на углу, старательно их не замечающие. Оборванный, испуганный мальчонка, выглядящий настолько голодным, что Джеймс с трудом удержался от того, чтобы бросить ему на ходу монетку. И, наконец, таверна под красивой, кованой кружкой, лениво раскачивающейся на обрывке веревки.
У Гленголл в такое время было почти пусто. Сидел спиной к стене пожилой краснолюд в парусиновой куртке, слишком холодной для этой зимы. Время от времени он запускал похожую на лопату пятерню в густые встрёпанные волосы, хмурился и шевелил губами, словно пытался что-то вспомнить. Раздумьям помогала уполовиненная кружка дешёвого, дерущего горло рома. Напротив, у прикрытого ставнями окна расположилась с богатым кальяном женщина, которую Клайвелл вчера видел в сопровождении пары эльфов. Она даже не сменила накидку - и лица не сменила тоже, равнодушно глядя сквозь доски. Пока констебль смотрел, чёрно-белая женщина охватила губами резной чубук и неторопливо выпустила очередную струю синеватого дыма, завесив мир дымкой. Перед ней на столе стоял бокал с янтарным маслянистым напитком, запотевший, словно его только что сняли с ледника.
Почти пусто было у Гленголл, и тихо - но не совсем.
- В рам́очке, смекаешь? – четко звучала в зале забавная, ломаная речь Ю Ликиу, ручейком по камешкам перетекающая от буквы к букве. Иногда ручеек спотыкался об особо несговорчивую букву и плавно огибал ее, заменяя другой, а то и вовсе – выбрасывая на берег. – В золотой рам́очке. Квиток. От гре́фье.
В голосе китаянки звучали довольство и нескрываемый смех. Бармен с крысиным лицом, протирающий кружку обрывком красной тряпки с кружевом, согласно кивал, не поднимая головы. Юшка заливалась смехом, напоминающим о пении иволги и изящным движением узкой руки поправляла несуществующую прическу, откидывала некогда непокорную, а сейчас попросту отсутствующую, прядь волос со щеки. Да и шею и плечи она держала настолько ровно, что вместо белоснежной рубахи почти нараспашку виделась другая, с высоким стоячим воротником, наглухо застенутая и расшитая золотыми драконами по алому шелку.
Джеймс некоторое время помялся у порога, размышляя, как лучше обратиться к китаянке, но, не придя к определенному выводу, решительно прошел к стойке.
- Доброго утра, мисс Ю, - улыбаясь, поздоровался он.
Ю Ликиу единым, плавным движением развернулась к нему, просияв улыбкой в ответ настолько широкой, будто родственника увидела.
- Мистер Джеймс! Я так рада! Бабочка, - вопреки ожиданиям на зов откликнулся бармен, - "Гранде дель Маре" для мистера Джеймса. Вы ведь позволите вас угостить?
Джеймс чуть вздрогнул, удивленно уставившись на женщину. Итальянское вино любимой марки он позволял себе нечасто и... Мысленная затрещина взбодрила и напомнила, что он его упоминал не далее как позавчера, в таверне.
- Э, - неловко выдавил он, - благодарю вас, мисс Ю. Я, собственно, по делу.
Юшка рассмеялась звонко, колокольчиком под крышей пагоды.
- Конечно же, мистер Джеймс, - согласилась она, смеясь, - вы всегда приходите для работы. А ведь можно - просто в гости!
Бармен, тем временем, поставил на стойку поразительно чистый, начищенный до блеска бронзовый кубок. По таверне поплыл чистый, свежий запах винограда, созревшего под солнцем Италии, на южных склонах, сладкий и пьянящий.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

- Кто она? - Джеймс пригубил из кубка, кивая в сторону сидящей у окна и чувствуя как вот это самое солнечное тепло растекается в крови, приятно обволакивая и отзываясь легким шумом в голове. Девушка в черно-белом казалась... интересной. К тому же, вот ее-то он и не ожидал встретить у Гленголл.
Ю лениво посмотрела на девушку и не менее лениво пожала плечами, движением охорашивающейся, сытой цапли.
- Дочь камерария и француженка. Зачем вы детей отослали, мистер Джеймс?
- А вот об этом я и пришел поговорить.
Джеймс решительно отодвинул кубок, с трудом отводя взгляд от дочери камерария.
- Мисс Ю, возможно, это не мое дело... Но - и мое тоже. Что ваш человек делает в Бермондси?
- Пьет в таверне, конечно же.
Произнося эти слова, китаянка совершенно забыла о необходимости говорить с акцентом, да и рубашку на груди запахнула плотнее, точно озябнув. Тонкая складка залегла на белоснежном лбу, но тут же разгладилась, а сама Ю усмехнулась светло и радостно.
- Вы любите яблоки, мистер Джеймс? У меня дома в саду росло много яблок, разных-разных. Одни были желтые - сладкие, как мед, как поцелуй любви. Другие - алые, с зелеными точками. Они созревали позже, долго горчили и вязли на языке и губах. И за ними нужно было следить, ждать, когда упадут в руки сами. А еще была там рабыня - иноземка, она следила за тем, как падают эти яблоки и собирала их в корзину. А я - следила за рабыней.
- Я люблю яблоки, мисс Ю, - Джеймс оперся на стойку локтем, старательно стараясь не смотреть на француженку, - но не люблю, когда хозяйничают в моем саду. К тому же, меня не покидает ощущение, что сторожей в саду хотят сменить.
- Хороших сторожей найти так непросто, - черные, глубокие, бархатистые глаза скользнули по простой куртке и плащу, задержались на шрамах у висков и явно проследили их до подбородка, цепко подмечая и в бородке. - Особенно, если сад принадлежит старшему констебль. Очень непросто, нет, мистер Джеймс.
Уставившись на странного краснолюда, Джеймс вздохнул. Ладно, допустим, они и сами тут пока не знают, что затевается, но, по крайней мере, хотя бы помогут. И все же, взгляд привлекала эта камерариева дщерь, безмятежно покуривающая кальян. Она была настолько иной в этом мире иных же, что мысль, наталкиваясь на нее, невольно замедлялась. Ей было не место здесь, но в то же время - она явно была на своем месте.
- Как она здесь оказалась, мисс Ю?
- Сама пришла, - Ю взмахнула рукой - лозой, гибко качнулась кувшинкой на волнах Великой Реки, и заговорила с прежним акцентом, - кальян взяла без спроса - грубиянка, смекаешь?
- Смекаю, - согласился Джеймс, - вполне смекаю.
Чего уж тут было не смекнуть. Сама пришла, сама ушла, сама выбирает, и ее при этом никто пальцем не трогает, потому что строго-настрого запрещено, небось.
- Мисс Ю, - встрепенувшись, вспомнил он внезапно о мысли, посетившей его еще на ярмарке, - а у вас змея воздушного не найдется? Яркого, как ваши соотечественники любят?
- Отчего же не найтись? - Юшка просияла улыбкой, поманив к себе бармена, - я вам подарю, мистер Джеймс. В знак дружбы.
Джеймс кивнул, улыбнувшись.
- И еще, если вас не затруднит, передайте мисс Марико, что я видел Барсука в Билберри. Жив и здоров, чего не скажешь о чертовом Брайнсе.
- Когда они вернутся, Брайнс - ваш, - Ю прикусила нижнюю губу и закрыла глаза, вздыхая. Сверток, который она приняла из рук Бабочки и протянула Клайвеллу, был объемным, но легким. - Но сначала - мой.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Назад ноги, казалось, несли его быстрее. Хотя все еще отзывалась болью лодыжка. Нельзя сказать, что визит прошел впустую, но все же... Складывалось впечатление, будто Ю Ликиу уверена в том, что либо в Бермондси ничего не затевается, либо, что все пройдет достаточно гладко. В отличие от нее, Джеймс в этом не был уверен. Отчего-то казалось, будто городок его морочит, показывает то, что хочет, заволакивает дымом. И через этот дым Джеймс ухватывает только самый краешек... чего? И все же - не зря он отослал детей. Лучше так, чем внезапно обнаружить их заложниками. Или и того хуже - мертвыми. А еще стоило как-то ненавязчиво присмотреть за Мэри. Интересно, где в это время можно повстречать мисс Хейзелнат?
Пробежка в поисках неуловимой Дженни принесла свои плоды, и плоды эти оказались не слишком приятны на вкус. На доме Джонсонов - а после приглядывания оказалось, что и не только - обнаружился плакат, на котором мерзостная упырица с криксой на руке восседала на мешках с товарами. Подписи на плакате не было, но она и не требовалась. Уж очень походило изображение на те рисунки, что ходили после коронации. Хотя и отличалось тоже.
И булочник Уотсон не порадовал тоже. И вопросом, правда ли, что король отпустит цену на муку, и сообщением, что как-то мало её сегодня привезли, и странным, смущённым взглядом, словно хотел что-то спросить, но не решался.
Кумушки из матушкиной стаи при виде Клайвелла неодобрительно качали головами, и он мог даже по этому жесту предположить, о чём они судачат. Впрочем, разговоров вполголоса хватало и без них.
Дженни обнаружилась в крайнем деннике конюшень, где она под присмотром конюха с явным удовольствием вычёсывала некрупную рыжую кобылку. Выглядела девочка усталой. Увидев констебля, впрочем, она приветственно отсалютовала щёткой.
- Ваше констебльство! Куда детей-то задевали? Я, значит, ищу-ищу, а потом бац - и говорят, будто с рыцарем ускакали.
- Это временно. - Отмахнулся от нее Джеймс, изрядно озадаченный плакатами с королевой и малым количеством муки. И если на рисунки можно было просто махнуть рукой - не гонять же стражу их срывать, хотя намылить шеи и стоило, но мука... В свете слов Джека о том, что продажи выросли... Куда, черт побери, деваются подводы?
- Дженни, ты подзаработать хочешь? - Поинтересовался он, сообразив, что молчит уже долго и вообще девочку искал сам.
Вопреки ожиданиям, та не стала отвечать сразу, медлила, помахивая забытой щёткой. И лишь спустя несколько долгих секунд сморщила нос, пробурчала себе под нос что-то про грязные соверены и решительно кивнула.
- Как не хотеть-то, ваше констебльство? Хочу. Кто же от таковского отказывается?
- Соверен? - Переспросил Джеймс задумчиво, - ты, часом не о таком мерзком типе с лицом восточного сатрапа? Он что, в Бермондси?
Девочка небрежно пожала плечами.
- Ну так. Да только кто он такой, что мне указывать будет? Пф. Тьфу на него. Так что говорите, сделать-то надо?
Джеймс вздохнул и уселся на валяющееся неподалеку ведро, перевернув его.
- Мне нужно, чтобы ты завтра отправилась со мной на мельницу в Гринфорде, с утра. С самого раннего утра. И осталась там, в услужении у мисс Берроуз. Не нравится мне то, что здесь происходить начинает. Чуйства, как ты говоришь, неправильные. А мисс Мэри... - он замялся в раздумьях, как поточнее выразиться, - очень мне дорога. И этим могут воспользоваться в случае чего. Тебе не нужно геройствовать, всего лишь веди себя прилично и если вдруг... Ну, тебе нужно будет спрятаться понадежнее и потом сообщить мне. Буду платить по серебрушке.
- На мельницу?.. В услужении?.. - по лицу Дженни было видно, насколько не привлекает её идея. - Ваше констебльство, да какая из меня услужительница?! Эта ваша мисс Мэри, небось, посмотрит только, и вашей-то быть перестанет! И не умею я в это, ихнее... в шитьё да булавки!
- Лентяйка, - мягко пожурил ее Джеймс, задумчиво глядя на лошадей, - ладно... Расскажи-ка мне про Соверена... Что значит: "кто он такой, чтобы указывать"? Почему он указывает и куда делся прежний пастух?
- Не лентяйка я, - проворчала Дженни, - а только когда ж... нормальному-то учиться было. А Грай куда делся - кто его знает. Взял да и исчез, а вместо него - этот вот. Дрянь редкостная, я скажу. Слухи ходют, что в Лондоне как-то одного надвое порвал, за ноги-то. Просто руками, без деревьев каких. Сволочь, одно слово. Что до словей, то так и есть. Я - Дженни Хейзелнат, и я - сама по себе! Кому хочу, тому и работаю.
- Тебе ночевать-то есть где, самопосебешная Дженни Хейзелнат? - Джеймс поднялся и вздохнул, потрепав девочку за макушку.
Хм, выкупили или убрали? Убрали или выкупили? В любом случае - наверняка не дознаешься. Грай либо подо льдом уже и всплывет весной, либо далеко - и всплывет в другом городке. Впрочем, нехватку продуктов могут тоже создавать специально, без лишнего шума выкупая подводы. И даже будет неудивительно, если для отвода глаз ограбят парочку возов. Вот только плакаты с Болейн - чьи? Заговорщиков или банд? Хотя, скорее действуют независимо, а передельщики еще и прикрываются этим заговором. Джеймс очень не любил это чувство беспомощности, когда и почти все понятно, и сделать ничего нельзя. Как с Джеком Берроузом. Оно его раздражало до бешенства. Впрочем, для этого было еще рано. В управе лежал сверток с воздушным змеем, а время съездить на мельницу, как будто, еще было. По крайней мере, если в ночь ничего не начнется.
Дженни неподражаемо фыркнула.
- Есть, конечно. Чтобы чужак тут всё знал? Да ни в жисть, - она переступила с ноги на ногу и вздохнула. - Ладно... совсем утром, говорите, ваше констебльство? Когда оно ещё и не утро, небось, да?
- Спи уж, - улыбнулся в ответ Джеймс, - не прав я. Не нужно тебя в это мешать. Сам выкручусь. Держи.
Серебряная монетка перекочевала в руки девочки. Джеймс снова потрепал ее по теплой макушке, собираясь уходить.
- И купи себе шапку, наконец, - проворчал он.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

В управу он шел медленно, по пути подмечая дома и лавки, чьи владельцы не сорвали портреты королевы. Одну такую листовку Джеймс прихватил с собой. Дженни было жаль. Умная и, в общем-то, славная девочка. Но какова ее судьба? Попрошайничать и красть она может, пока не оформилась, а после? Быть может, стоило подыскать ей в округе семью, готовую принять это ходячее безобразие на воспитание? А еще он отчаянно скучал по детям, письмо Бесси не утешило, а только растревожило. И Джеймс порадовался пустой управе, что в обеденное время было и не удивительно. По крайней мере, никто не помешает вздремнуть на лавке, подложив под голову плащ.
Из сна, тяжелого, смурного его вывел голос Брунхильдочки, которая ухитрилась зайти, не скрипнув дверью.
- По виду удобно. И мысль хорошая. Не подвинетесь? Ещё и теплее будет. Папа всегда говорил, что разговаривать лучше лёжа: так разница в росте не мешает.
Девушка стояла над лавкой, уперев руки в бока. Подмышкой виднелся бумажный свёрток. Волосы её на этот раз прятались под цветастым платком - единственным ярким пятном в тёмно-серой и чёрной одежде.
- Здесь узко, - лениво сообщил Джеймс, закрывая глаза ладонью, - могу предложить пол и - как джентльмен - плащ.
Сон и впрямь сняло, как рукой, но вставать не хотелось, а потому пришлось медленно сесть на лавку.
- А ведь мне за это еще и жалованье платят, представьте, - неубедительно даже для самого себя посетовал он девушке.
- Я могла бы лечь сверху, - предложила еврейка. - Вы выглядите мягче, чем лавка.
- И гораздо теплее, - усмехнувшись, согласился Джеймс, - но, кажется, я говорил о ширине этого ложа, а не о степени его мягкости? Впрочем, вы можете оценить сами, присев.
- Сидеть не хочу. Ладно, вот, - Бруха развернула свёрнутые листы и помахала ими, расправляя. - Пока - только часть, уж простите. Скажите, господин констебль, вы что, не могли найти злодея поглупее? Впрочем, ладно, - она сделала глубокий вдох. - Цитаты из "Directorium Inquisitorum", "Formicarius", "Malleus Maleficarum, Maleficas, & earum hæresim, ut phramea potentissima conterens", трудов Бернара Клервосского... не только на латыни, на немецком тоже. Мало необычного, на самом деле, всё это достаточно доступно. Вот что интересно - так это замечания. Большая часть отрывков и замечаний помечены как ерунда, с короткими пояснениями. И ваш приятель наверняка доминиканец, хотя бы в прошлом: по крайней мере, в начале оценка идёт с точки зрения орденского устава. И почти ничего - о магии, скорее рассуждения о том, как, всё же, отличить просто магию от магии еретической. Определение ереси. И техники... - девушка впервые помедлила и сморщила нос. - Плохие техники. Как не убить человека. Как убить его в строго определённый момент для максимальной эффективности, - Бруха поморщилась. - С цифрами. С другой стороны, не могу не восхищаться. Если бы это всё - да во благо!.. Здесь только намёки, части схем и прочего, и я не уверена, что смогла бы всё это соединить, даже обладая талантом, но этот человек смотрит на вещи очень необычно. Если вам это поможет, он явно - учёный. И теолог, и медик. И заметьте... - она перелистнула несколько страничек. - Тон меняется. Примечания всё короче, словно он уже не встречает ни нового, ни полезного. Раздражённее. Словно он ищет ответ, но я не вижу вопроса.
- Мне удалось перемолвиться с ним парой слов, - сидеть было невежливо и Джеймс со вздохом встал на ноги, одергивая тунику, - он хочет найти путь к Творцу, врата.
Доминиканец... В Англии доминиканских орденов не так много, но англичанин ли он? К тому же, "Молот ведьм" и прочие были скорее инквизиторскими книгами, а последний раз святая инквизиция на Альбионе в тысяча триста девятом была... Впрочем, это не мешало запросить архивные учетные книги доминиканских монастырей и изучить прибыль - убыль братьев.
Бруха пожала плечами.
- Странно он его ищет. Впрочем, кто я такая, чтобы осуждать? Или претендовать на понимание Бога? Вот, интересно, про путь, - она нашла лист, на котором некоторые абзацы были подчёркнуты. - "Боль. Сила, яркая, резкая, быстро рассеивается и впитывается в землю. Возможно, это объясняет необычную атмосферу в пыточных камерах, про которую говорил брат Богуслав. В тот же день впервые отмечаю мощное излучение силы после применения пролонгированных пыток. Похвалы брата Дитриха о целебной магии - пыль на ветру. Смерть разово превосходит пиковый выброс на величину от двухста до пятиста процентов. Зависимость ещё предстоит уточнить". Говорю же, умный. Или дальше: "Уточнение: следует различата́ь боль физическую и боль душевную, что подтверждается рядом экспериментов. При определенных условиях вторая может являться более сильной и продуктивной с выбросом силы до 85% в трех повторениях эксперимента. Так, работа над любимым человеком на глазах подопытного даёт ровный поток более тонкой силы с пиками соответственно прикладываемым усилиям и реакции объекта. Сочетание прирост не суммирует, но умножает. Брат Дитрих - полный идиот. Фанатизм суть нехватка разума".
- Я предпочел бы, чтобы он не был таким умным, - проворчал под нос Джеймс, протягивая руку за листами, - вы позволите?
Имена, имена... Богуслав, Дитрих - это уже что-то, хоть и вполне возможно, что монахов с подобными именами - в каждом монастыре, бочками.
Джеймс уткнулся в листы, заметавшись по управе так, словно опаздывал куда-то. Было совершенно ясно, что все эти исследования сумасшедший монах проводил для того, чтобы то ли открыть эти врата к Всевышнему, то ли просто-напросто вырубить их, как топором. И что - он совершенно определенно жив. Силы, выработанной в ритуале с матерью-настоятельницей ему явно хватило и для того, чтобы перенестись во время падения, и для исцеления. Чертов маг! Содержание листов было... жутким? Да, вероятно - жутким. Страшным. Обрывки ритуалов, которые понимались плохо еще и от того, что на привычные они похожи не были; графики, иллюстрирующие результаты экспериментов. Классификация пыток по применению - для максимального результата в получении сил. И все это со ссылками на пособия инквизиторов, многие из которых были знакомы и самому Джеймсу. Да и названия городов были немецкие - Кёльн, Базель, Вена... Изгнанный из ордена или явившийся сюда нести свет истинной веры? И снова все упиралось в монастырские книги. Явившийся должен был отметиться в ближайшей перцептории. Об изгнанном - могли уведомить. Джеймс бережно положил листы на свою конторку.
- Спасибо вам, мисс Кон, - улыбаясь, обратился он к девушке, - вы очень помогли.
Та кивнула и нахмурилась.
- Остальное - когда-то потом. Может, дальше будет что-то более полезное, но пока сказать трудно. Я всё ещё не теряю надежды обнаружить там стихи.
- Не похож он на человека, который пишет стихи.
Джеймс уселся за конторку, задумчиво уставившись на листовку с Болейн. Ну вот к чему это? Даже пусти заговорщики пожар, взорви тюрьму, церковь или таверну Гарри (чего горожане уж точно не переживут), он все равно не будет просить из Лондона помощи. Слишком маленький Бермондси, чтобы пережить нашествие чужих солдат. И - слишком очевидно, что от него ожидают именно этого. Вполне хватит городской стражи, должно хватить. Взгляд упал на сверток со змеем, сиротливо валяющийся на широком подоконнике. Съездить в Гринфорд? Джеймс с сомнением оглядел свою поношенную одежду, в которой ходил в Доки, да так и не переоделся - и со вздохом встал. Солнце стояло еще высоко, а сегодня был удивительно ветреный день.
- Простите, мисс Кон, вынужден вас оставить.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Гринфорд

Сокол рвался из рук, расправлял бумажные крылья, стремясь к свободе. Живая мощь чувствовалась в нем, когда ветер подхватывал его, чтобы унести выше. Наконец, поток воздуха был пойман и птица зависла под облаками, лениво подрагивая.
- Мисс Мэри?
Передав нитку девушке, Джеймс отступил на шаг. Стоя на этом невысоком утесе, где Мэри любила играть в детстве, он отчетливо чувствовал себя мальчишкой. Змеев он не запускал с детства, хотя и клеил из драгоценных, промасленных и тонких листов бумаги, которые воровал у маменьки. Даже с Дейзи, даже с детьми. Он почти забыл: каково это - парить на невесомых крыльях в недостижимой высоте. Впрочем, его удел - земля. Не море, чей шум он до сих пор слышал во снах. Не полет, который манил его, быть может, только в детстве. И все же, сейчас он откровенно любовался Мэри, похожей на королеву ветров из старой детской сказки.
- Это замечательный змей, - голос Мэри, мечтательный и мягкий, словно соперничал с плавными покачиваниями птицы, с мягкостью её перьев. - Спасибо. За свободу, - она помолчала, склонив голову. - Скажите, мне всё ещё стоит быть особенно внимательной и аккуратной? И я не очень поняла, чего именно опасаться. Не считая обычных страхов, но они, кажется, уже не работают.
- Внимательной и аккуратной теперь придется быть всегда, - Джеймс сокрушенно вздохнул, следя за змеем, - пока я жив, по крайней мере. Хоть я и обещал не умирать трижды за день, но... Вы - моя слабость, мисс Мэри. И если детей я могу отослать, то вас - пока нет, увы. А потому нельзя пускать в дом незнакомцев, необходимо запирать двери и ставни. А еще лучше - завести злую собаку и не держать ее на цепи. С законником спокойно никогда не бывает.
Сожаление и грусть в голосе он и не подумал скрывать. С законником - любым, даже самым попустительским - спокойно действительно быть не могло. Как ни крути, обязанности все равно требуют своего исполнения, всю жизнь на лавке не пролежишь.
- Я могу завести злых разбойников, - задумчиво предложила девушка. - По крайней мере, некоторых. Но они едят больше, чем собаки. И пьют тоже.
- Боюсь, тогда у вас еще неожиданно ревнующий констебль обнаружится, - полушутя-полусерьезно заметил Джеймс, вздыхая. Лесные, конечно, могли присмотреть за девушкой надежнее его самого, лучше собаки. Но... Интересно было узнать, между прочим, как ухажеры из разбойничков отнеслись бы к тому, что Джек собирался отправить девушку в монастырь?
- И мне, кажется, больше нравится быть чьей-то силой, - задумчиво продолжила Мэри, перехватывая верёвочку. Ветер крепчал, и облака, серо-сизые, несло всё быстрее. - Хорошо. Если я позову разбойников, то только некрасивых, хорошо? Всё равно, самого милого вы посадили в тюрьму. Хм... - она бросила на констебля взгляд искоса и подняла бровь. - В тот же день, когда поливали водой.
- Мисс Мэри, - в тон ей и, пожалуй, даже более задумчиво ответил ей Джеймс, - помните, у Демосфена: "Сила слаба тем, что верит только в силу"? Слабость ведь может стать и силой, все зависит от ее желания, верно? И, пожалуй, мне стоит заняться отловом оставшихся разбойников, сортируя их по милоте. Что до воды... Больше не буду. Никогда.
Подспудно удивляясь вспыхнувшей ревности, он оторвал взгляд от крыльев бумажного сокола, с грустью думая о возвращении домой, в пустоту и тишину. Впрочем, вечер можно было скоротать у камина, за чтением. А можно было вернуться в управу и тоже скоротать вечер за чтением - но уже рабочих бумаг. И лавка там иногда не уступала мягкостью перине.
Мэри посмотрела снова, уже пристально, наклонила голову и коснулась пальцами его рукава, как в то время, когда они медленно ехали от мельницы на ярмарку.
- Жаль. Иногда поливать водой просто необходимо. Вы разве не знали?
- Знал. Но не думал, что это нужно делать с завидной регулярностью, - хмуро признался Джеймс, снимая ее руку с рукава. Впрочем, выпускать теплую ладошку он не спешил. - Вчера написала Бесси, должно быть, едва успев немного обжиться.
- Не знаю, что там было написано, но она вас, наверняка, очень любит и скучает, - Мэри пожала его пальцы. - Иначе не писала бы сразу. Вы - её дом, Джеймс. И я надеюсь, скоро вы получите ещё письмо. Другое.
Джеймс коротко кивнул, забирая нитку у девушки и привязывая змея к подходящей ветке дерева. Если поток был пойман правильно, то птица будет парить еще долго, подстраиваясь под ветер, вплоть до бури, какие нечасты в это время года. А уж подстраиваться он умел.
- И я надеюсь, - спокойно ответил он, - думаю, вам незачем завтра пропускать заутреню. Если приеду, то также, после полудня.
- А если не приедешь?
- А если не приеду, то нужно быть втройне осторожной и, черт с ними, позвать милых разбойников, - целуя девушку в лоб, со вздохом признал Джеймс.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Письмо ждало его в этот раз на подушке, а вот ужина не было совсем. Подосадовав на маменьку, столь не вовремя вспомнившую о воспитании сына, Джеймс отыскал на кухне кусок хлеба, оказавшийся вдобавок еще и черствым, и, окатившись холодной водой во дворе, рухнул в постель.

"Дорогой отец,

с мальчишками мне скучно. Они только хвастаются и стараются задрать нос повыше. Странно, что не спотыкаются, особенно те, кто постарше. Один просто хвостом ходит и даже готов ждать в библиотеке, пока я читаю. Честно говоря, это даже раздражает, хотя он, конечно, красивый... странно. Написала и поняла, что здесь все - крепкие, здоровые. Как на подбор. Но, наверное, я не хочу собирать красивые статуэтки, которые, к тому же, ходят следом и глупо смотрят. И, мне кажется, его обижает, что я не восхищаюсь. Должна ли леди восхищаться? Здесь не у кого спросить.
Артур здесь чувствует себя как дома. Даже участвует в общих занятиях, и его оттуда никто не выгоняет. Завидую. Не тому, что девочкам ничего такого не положено - хороша бы я была в платье с мечом! - а увлечённости. Хотя, у меня есть книги и залы с тварями. Ты бы видел эти книжные шкафы, отец! От пола и до потолка, между высоких окон, с рабочими столами и стопками бумаги, которую можно брать, сколько захочется. И никто не мешает!
Ах, да! Магистр отвёл нас к рыцарю, который, как говорят, оценивает магические способности в детях. Кажется, Артура теперь отсюда забрать будет ещё сложнее, а со мной... сложно. Кажется, я понимаю животных и растения. Это, наверное, хорошо, пусть и странно, но рыцарь настаивал на том, что надо учиться, иначе способности так и останутся ла-тент-ны-ми и несформированными. Но мне нравится.

P.S. Не знаю, стоит ли это писать, но я всё-таки заметила, что в твоём письме не было ни слова о мисс Мэри.

Р.P.S. Щенки замечательные, пушистые и умные, но магистр по странной случайности предложил одного до того, как пришло твоё письмо с разрешением. Возможно, он повторит его, когда я вернусь домой?"


Замечательные, пушистые и умные щенки порадовали больше, чем внезапно появившийся ухажер из будущих михаилитов. Впрочем, внезапно ли? Дочь превращалась в весьма миловидную барышню и, пожалуй, стоило уже подумать о приобретении поганой метлы, коей ревнивым отцам предписывалось гонять воздыхателей. На мгновение представив на своем месте мельника Берроуза, Джеймс усмехнулся. Хоть он и не намеревался ограничивать выбор Бесси, но вот законнику вряд ли бы порадовался. Впрочем, рада ли ему была сама Мэри?

"Солнышко,

С мальчишками всегда скучно, разве твой отец и брат тому не примеры? Признаться, я даже удивлен, что ухажи (зачеркнуто) хвостом ходит только один ("и слава Богу!"), но, по крайней мере, эти юные михаилиты действительно крепкие, здоровые и умные. Как говорил магистр, в обучение берут не каждого, а потому твое наблюдение верное ("моя дочь, да..."). Полагаю, леди может выказать свое расположение и даже восхищение кавалеру, если таковое имеется, но Бесси Клайвелл совсем необязательно быть ею, чтобы там не говорила миссис Элизабет ("Вопреки!"). Впрочем, думаю, мальчику действительно будет приятна любезная улыбка ("Ну что ты такое пишешь, Джимс?"). Большая библиотека - это великолепно, моя Бесси. Какие новые книги ты там прочитала? Стоит ли нам приобрести подобные для домашней библиотеки?("Боже, она будет ученым, кажется!") Залы с тварями также кажутся любопытными. Полагаю, что ты достаточно осторожна при общении с ними? А что до меча, так нет ничего зазорного в том, чтобы переодеться в мальчишечье и попробовать свои силы. Многие леди умеют пользоваться кинжалом и их никто не порицает за это. Но только если тебе это покажется интересным ("А ведь было бы полезно!") . Артуру же все равно будет нужен учитель фехтования, быть может, хоть тогда он начнет уставать ("Что вряд ли."). Да и у тебя, моя Бесси, появится больше времени.
Солнышко, что касается магии... Я думаю, что мы действительно подыщем тебе учителя, если ты того пожелаешь ("Чертов магистр!"). И, вероятно, мы купим смирную и спокойную лошадку или мула, но не пони, как то предлагает мисс Мэри. Да, я умолчал о ней в прошлом письме. И - как странно - впервые мы говорим с тобой вот так, много и долго, как твой папа всегда и хотел. Мисс Мэри - очень славная и милая, она любит механизмы и простор, музыку и театр, много читает и мечтает о полетах. Хотя и бывает слегка несдержанна в словах. ("Вообще не сдержанна и будто топором ими рубит!") И, кажется, я готов познакомить ее с тобой, но не уверен, готова ли ты к этому, моя Бесси. Она живо интересуется тобой и Артуром и, кажется, не одобряет миссис Элизабет также, как и все мы ("Что даже не удивительно, наверное"). Новую одежду, что я купил тебе на ярмарке, помогала выбирать и она. Кроме того, тебя дома дожидается толстая книга историй о рыцарях, с иллюстрациями.
Мои опасения о нехорошем в Бермондси подтверждаются и визитом в Доки, и словами Дженни. К слову, она искала вас с Артуром и я, признаться, размышляю о том, чтобы подыскать ей семью, которая возьмет ее на воспитание. Она - хорошая девочка, хоть и проныра, но мир жесток к таким, как она.
Со щенком действительно получилось забавно. Магистр говорил мне, что Девона ощенилась и я подумал, будто ты можешь пожелать обзавестись собакой, хоть она и суть тварь из леса... Но, клянусь честью, мы не сговаривались! В любом случае, решение за тобой. И возвращение домой не отменяет моего обещания: любое животное, хоть лягушка, не оглядываясь на недовольное лицо миссис Элизабет.
С письмом я прилагаю завещание, моя Бесси, согласно которому, если вдруг... Согласно завещанию, дочь моя, ты остаешься наследницей дома и небольших, но достаточных накоплений. Артур пусть останется на воспитании в Ордене, если наставники его сочтут подходящим для этого. Если нет - разделишь средства пополам, чтобы ему хватило на обучение в академии. И не волнуйся - я всего лишь дую на парное молоко, как говорит мистер Хантер.

Скучаю,
Папа. "

Маменька отчего-то снова не озаботилась удержать голубя, а дождаться утра казалось безнадежным и утомительным занятием. Джеймс бережно сложил письмо и убрал его в украшенную перламутром шкатулку, в которой хранились те злосчастные часы, что подарили Дейзи родственники. На конторке у окна лежала давно забытая книга. Первый том "Магдебургских центурий", протестантская книга об истории христианства. Отличное чтиво, чтобы быстро заснуть.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Леокатой

8 января 1535 г. Бермондси.

Завтрака не было тоже. И вода для умывания куда-то исчезла. И вообще, кажется, маменька решила объявить ему войну такую, что впору уже было жениться, хотя бы для того, чтобы утром было чем умыться, а вечером - поужинать. Впрочем, для этого было еще слишком рано. Сначала нужно было вернуть детей, разгрести дела и дать Мэри время немного повзрослеть. Впрочем, отсутствие кувшина с теплой водой имело определенные достоинства. К примеру, холодная вода, которой вновь пришлось окатываться во дворе, бодрила и, несомненно, должна была его закалить, если раньше он не сляжет с чахоткой.

Путь к управе, хоть и расчищенный от снега, не порадовал тоже. Листовки стража так и не озаботилась убрать с улицы, лавки закрыты, а по мостовой бродят невесть откуда взявшиеся ободранные, худые и паршивые бездомные собаки. Толпу женщин, галдящих возле управы, он заметил издали и сразу же замедлил шаг, постаравшись идти чинно и неторопливо. Ближе стало видно, что вся эта толпа, напоминающая стаю крачек во время отлива на отмели, осаждает Хантера.
- Доброе утро!
Даффодил Паркинсон, дородная, высокая, с красными от работы руками, обернулась к нему, надвинулась, как прилив. Следом воздушным змеем тянулся Донован Паркинсон, тихий, забитый слегка мужчина, по виду которого было ясно, что мечтает он об одном: исчезнуть. Пусть даже провалившись сквозь мостовую.
- Это что же такое деется, мистер старший констебль?! Что женщине уже и дома-то спокойно не заснуть?!
Вслед за ней, отпустив край плаща Хантера, подскочила Адель Аддингтон, стройная и чопорная обычно, а сейчас отчаянно краснеющая и бледнеющая, порывисто размахивающая руками.
- И ванну не принять! - Визгливо подвердила она.
Очаровательная, красиво стареющая Гармония Литтл, испуганно цепляющаяся за рукав своего супруга, Майкла, согласно кивнула головой.
- Майкла так часто нет дома... А я одна. И страшно!
Джеймс хмыкнул, аккуратно огибая толпу и становясь у дверей управы. Кажется, проблемы Бермондси входили в следующую фазу - ночных ставенников, что лазили по окнам и пугали, ничего особо не воруя. И, кажется, это была та самая девочка Рика, что не вызывала доверия у Ю. Больше некому.
- Значит так, - мрачно сообщил он толпе, - все жалобы принимаются в установленном порядке в приемный день. Но, раз уже все собрались, проведем его сегодня. Заходим по-одному в управу. И. сообщаю вам, что подобные сборища без разрешения городских властей могут быть расценены как собрание заговорщиков против короля. А потому - настоятельно прошу не галдеть. И отдать мне мистера Хантера.
Не дожидаясь возражений, Джеймс хлопнул дверью управы.
Скрайб встретил его сочувственной улыбкой и известием о том, что корреспонденции, к счастью, нет. Хотя пиьма родственникам Клементины написаны, а сама девушка желания продолжать духовную стезю не выражает. А потому от ее имени написан еще и запрос в церковный суд с просьбой отрешить от сана. И штрафы с домов, что не расчистили дорожки - получены. Впрочем, доклад свой завершить он не успел, в контору вихрем ворвалась Адель Аддингтон, с ходу начиная причитать.
- Мистер Клайвелл, вы, право, бываете излишне жестки. Понимаю, неурядицы в семье, но горожане страдать не должны! Отчего я, честная вдова, должна запирать окна, когда принимаю ванну? Свежий воздух полезен для кожи!
- Разумеется, - согласился Джеймс, скидывая плащ и пояс с мечом на лавку и оставляя при себе лишь поясок с кинжалом, - неужели кто-то посмел не согласиться с вами в этом, миссис Аддингтон?
Женщина замерла с открытым ртом, удивленно уставившись на него.
- Да. То есть нет. - Выговорила, наконец, она, - я вчера ванну принимала, при открытом окне, как обычно. около полуночи то было. А он в окно! Как влезет! Худенький такой, в черном весь! И лицо завязано!
- Ничего не взял? Что сказал?
Джеймс уселся за свою конторку, с тоской размышляя о том, что повидать Мэри сегодня, должно быть, не получится. Впрочем, ловить таинственного нарушителя спокойствия смысла тоже не было. Разве что, просить капитана стражи усилить ночные дежурства.
- Ничего не взял и молчал! Просто смотрел и молчал! Страшно! - Миссис Аддингтон поежилась и всхлипнула. - А потом ушел в окно. Снова.
- У всех так?
Дым. Все дым. Отвлекают, заставляют распылять внимание, которое еще и не особо-то собиралось, сказать по чести. Неудивительно, если погром устроят евреям или низушкам. Черти б вас всех драли, господа лондонские!
- У всех, то есть, конечно, ванну только я принимала, но...
Адель вздохнула, покраснела и уселась на лавку, выжидающе уставившись на констебля.
- Ступайте, миссис Аддингтон, мы разберемся с этим. И позовите следующего.
День определенно обещал быть утомительным. Джеймс отчаянно ненавидел выслушивать кумушек, чьи слова зачастую были приправлены изрядной долей домыслов и грешили против здравого смысла. А ведь он планировал сегодня посетить приют в Бермондси и поинтересоваться, кто из семей в округе ищет ребенка в семью!

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Когда всё закончилось, а Скрайб дописал последнюю жалобу со слов пышущей праведным негодованием Даффодил Паркинсон, Хантер тяжело привалился к стене и широко зевнул.
- Проклятые бабы! Никогда не умел с ними обращаться, а уж когда стаей собираются, так и вовсе хоть могилу рой. Сестринскую, - он посерьезнел. - И всё-таки, Джеймс, что-то здесь не так. Неправильно это всё.
- Я вот и думаю, - задумчиво протянул в ответ Джеймс, поднимая с колченогой табуретки колет и кольчугу, - где в это время мы можем найти этого типа со шрамом? Кажется, пора перемолвится парой слов. А то ведь и уважаемый джентльмен Грай исчез... А вместо него какой-то Соверен. И не представился даже.
Хантер даже не замешкался с ответом. Видимо, господин с такой татуировкой занимал его тоже, и немало.
- Сейчас - у девочек. И этот... Соверен, да? Обычно тоже. Когда не в школе.
- Отлично. Твое мнение - сами переговорим или пару стражников прихватить стоит? Осточертели эти игры, право слово.
Игры не то, что осточертели - они набили оскомину, прискучили, навязли на зубах. Выводили из себя. К тому же... Разве он не должен работать по жалобам этим чертовых кумушек сейчас? Да и Соверен в школе... За пропажи детей горожане вздернут его самого, в первую очередь.
Томас с удовольствием, неприятно усмехнулся и подхватил с лавки предмет, который не входил в установленный регуляциями список вооружения стражи: короткую залитую свинцом дубинку на крепком ремне.
- На поговорить - и нас хватит. Зачем делиться? Вот если потом тащить куда... впрочем, позвать можно будет.
- Думаю, - пуговицы на старом оверкоте, который он носил поверх кольчуги застегивались плохо даже спустя столько лет, - тащить придется в любом случае. Вряд ли мадам согласится держать его в своем леднике.
Кинжал легко щелкнул гардой по оковке ножен, а вот меч с собой брать не стоило. Надоел, да и в помещении не так удобен.

В борделе, по раннему времени, было тихо. Знакомый уже орк мрачно оглядел сначала Клайвелла, затем Хантера, но пустил беспрекословно, не задавая вопросов. Мадам, как ни странно, их не встречала, но заблудиться было сложно - из залы прямо по коридору доносились звуки лютни и громкий женский смех. Обилие зеркал в этой комнате впечатляло. Они были в простенках между окнами, завешанными пушистыми алыми портьерами, вместо картин и даже потолок представлял собой одно большое зеркало. На огромном, мягком даже по виду диване, заваленном грудой подушек, вальяжно развалился давешний со шрамом. Одной рукой он прижимал к себе рыжеволосую, ярко размалёванную девицу, одетую в платье без рукавов вообще, но зато сшитое, судя по всему, из той же портьеры. Девица именовала его Графом и льнула так плотно, что прелести, стиснутые корсетом, за малым не вываливались наружу. В другой руке мужчина держал массивный кубок, полный белого вина. Рубашки на нем уже не было, зато на поясе по-прежнему красовались ножны с кинжалом. При виде законников он едва заметно подобрался, садясь ровнее и упирая ноги в пол.
- Здравствуйте, - вежливо улыбаясь, поздоровался Джеймс, маня пальцем девицу к себе, - вижу, вам у нас нравится.
Девушка фыркнула негодующе, но пошла почему-то к Хантеру, отчаянно виляя бедрами и не потрудившись даже подтянуть корсет, из которого торчал край соска. Обилие краски на ее лице просто потрясало и заставляло задуматься о том, как она не отваливается с кожи подобно штукатурке. Запечатлев на ухе сержанта томный поцелуй, девица фыркнула еще раз и уселась в кресло, задрав юбку до колен.
- Очень, - подтвердил Граф, медленно вставая на ноги и обходя кругом столик, стоящий у дивана.
- Это замечательно! - Искренне порадовался Джеймс, двигаясь встречным полукругом и немного вперед, - и давно вы у нас тут?
- А у нас страна, милостью короля, свободная и богоспасаемая, - огрызнулся лондонский, задумчиво взвешивая в руке тяжелую по виду каменную статуэтку, - где хочу, там и хожу. Документы, если желаете, в порядочке, господин старший констебль!
- Люблю, когда законы чтут, - снова порадовался Джеймс, не утруждая себя разнообразием чувств, - а все же - зачем к нам пожаловали?
Вместо ответа в него полетела статуэтка, от которой, впрочем, он успел увернуться, а потому чертова нимфа (или кто она там была?) лишь слегка зацепила за плечо и с оглушительным грохотом разбила одно из зеркал на стене. Нахмурившись от мгновенной вспышки боли, Джеймс поудобнее перехватил стул мореного дуба, отламывая у него тяжелую ножку. Дерево импровизированной дубинки, взятой через край плаща, приятно оттягивало руку, а то, что Граф сделал первый шаг - радовало. Намерения были продемонстрированы и можно было не жалеть. Джеймс взвесил в руках остатки стула и бросил в ответ, одновременно с этим бросаясь вперед. От стула лондонский увернуться не успел, схлопотав мебелью по груди и плечам. Но и ошарашенным не выглядел, отступая от констебля подальше, вытаскивая нож и принимаясь медленно, полукругом отходить влево, ногой отшвыривая со своего пути столики и подушки. Девица в кресле испуганно попискивала, съежившись, но внимания на нее, кажется, никто не обращал. Джеймс двинулся встречным кружением, переступая по-птичьи, иноходью, не мешающей двигаться ни по подушкам, ни по полу и не позволяющей случайно споткнуться. Первым этот танец не выдержал снова Граф. Опустив руку с ножом вниз, он внезапно остановился и, пригнувшись, выставив свободное левое плечо, нырнул к Клайвеллу, пытаясь коротко, без замаха, ударить оружием. Нож и длань, его держащую, Джеймс поймал плащом, связывая плотной тканью, лишая подвижности. И тут же, не останавливаясь, не задумываясь, используя силу и скорость противника против него же, резко развернул Графа на прямом и вывернутом локте, открывая его Хантеру. Лондонский пригнулся и чуть присел, согнув колени, свободной рукой закрывая голову и бок.
Сержанту хватило одного хорошего, с короткого размаха, удара дубинкой по голове спутанного лондонского. Увернуться тот уже не успел, и дубинка прошлась по черепу с радующим душу глухим звуком. Граф, хрипнув, осел на пол. В наступившей тишине раздавались всё более громкие взвизги за дверями и стенами и послышался отчетливый щелчок выдергиваемого сустава - Джеймс и не подумал выпустить руку Графа. Звучало это все на удивление радостно.
- Отличный удар, Том, спасибо, - задумчиво поблагодарил Джеймс Хантера, - ну что, сами до пыточной дотащим или не по чину?
Тот только смерил неподвижное тело взглядом и точно сплюнул на валявшуюся рядом рубашку.
- Я к чину привыкнуть ещё и не успел. Дотащу. Бывали и потяжелее. А тут и церемониться ни к чему.
- Тогда вдвоем, - согласился Джеймс, наконец, выпутывая руку лондонского из плаща, - вот дьявол!
Нож Графа успел проделать прореху в шерсти, а потому связывал его Джеймс тем самым кожаным ремешком, что выдала ему корона как раз для таких случаев, с огромным удовольствием.
- Надо бы нам успеть до того, как мистер Фиддл домой уйдет, - вздергивая на ноги тело, вздохнул он, - я на мельницу еще хотел прокатиться.
- Успеем, - проворчал Хантер, подхватывая Графа с другой стороны. - Идти-то. А вот мельничка... может, компания нужна? До мельнички хотя бы. А то раз такое дело... дорога-то пустая.
- Не откажусь, - с благодарностью согласился Джеймс.
Безумная отвага и фанфаронство хороши для странствующих рыцарей без страха и упрека. Отцу двоих детей, без пяти минут жениху и констеблю нужно быть осторожнее. И если кто-то посчитает это трусостью... Проблемы заблудших умов и заблудших душ Джеймса не волновали.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Гринфорд, после обеда

Ещё из-за ворот их приветствовал басовитый лай, перемежающийся рыком. И здесь речь шла уже не о спаниэлях - хотя и, кажется, ещё не о Девоне. Внутри же встречала забористая, в три оборота и до неба ругань низушка, который ощупывал прореху пониже спины в джеркине. С цепи у дома рвался громный кобель с лапами едва ли меньше мужской ладони. Лобастую голову с короткой мордой покрывала гривой густая чёрно-жёлтая шерсть. Спина и хвост поросли так же густо, в глаза мерцали волчьей желтизной, выдавая неведомую помесь. Цепь выглядела крепкой. Вышибной замок, который её запирал - тоже. Опасения внушала разве металлическая пластина, которая крепилась к брёвнам стены у наскоро сооружённого навеса. Крепление ощутимо подрагивало. Или так казалось. Впрочем, огромный пёс уже почти успокоился и взлаивал всё реже, зато с несколько голодным интересом поглядывал на Джеймса. Не улыбаясь. Гарри меж тем, выдохнувшись, перешёл к более простым выражениям.
- Чтоб их собственные псы насмерть затрахали, а потом сожрали, высрали и земли сверху накидали! Мерзогадостные подземные ублюдки! Ну вот какая, мать её, сука молодой хозя... - заметив, наконец, присутствие гостя, он осёкся и уставился на Клайвелла возмущённым взглядом, начисто игнорируя Хантера. На поясе низушка висел тяжёлый по виду чекан.
- Хм, хороший пес, - похвалил Джеймс, спешиваясь и с ответным же интересом рассматривая собаку, - а где мисс Мэри? И что за подземные ублюдки?
- Мурлоки же, - буркнул низушок. - Скоты подземельные. Ну, эти, у которых дом наполовину в землю утоплен. К ним, значит, к тварям мерзким с утра с самого и катались. За животной этой поганой и богохульственной. Для охраны, стал быть. Да только уж больно злая. Последние часы ещё лает и лает. Еле на цепь загнал.
Джеймс вздрогнул от предвкушения чего-то нехорошего, беды, готовой случится или уже случившейся, и повторил настойчивее - и мрачнее:
- Где Мэри?
Хантер, соскочив на землю, уже натягивал тетиву на прихваченный из оружейной лук.
- Так ведь на обрыве своем любимом, - уже беззлобно ответил Гарри и мотнул головой к знакомой тропинке. - Она почти кажинный день туда, особливо если солнца хоть сколько есть, порадоваться. А так-то со вчера грустная совсем, вот и... - заметив взгляд Клайвелла, он передёрнулся и заговорил быстрее. - Да вы ж чего, она ж не одна, с Алвкином. Он, может, и пожилой уже, угрюмый, а крепче иного силача, и посох у нас никто так не крутит. Лесовик, понимаете? И дубину носит такую, что ух...
- Том, пожалуй, я должен показать тебе этот обрыв, - не дожидаясь ответа Хантера, Джеймс споро зашагал по знакомой уже тропинке, - там замечательные виды.

Мэри с неведомым Алвкином ушли в этот раз дальше по реке, чем помнил Клайвелл. Стоило подойти ближе к обрыву, они натолкнулись на первое тело. Краснолюд с измазанными почему-то чернилами пальцами лежал на спине, уставив в небо незрячий взгляд. Лоб его был проломлен страшным ударом, а из голени торчал обломок кости. Ещё один разбойник - юноша чистой, хотя и присыпанной кровью одежде скорчился, держась за живот. Перед смертью его жестоко рвало. Следы вели дальше, мимо любимого места Мэри, в низинку, которая потом шла снова вверх, пока край не навис над рекой на высоте двух-трёх ростов. Здесь уже не было тропинки, никто не расчищал снег, поэтому идти было сложнее. Зато следы виднелись отчётливо, рисуя картину засады и отступления, перемежаемых стычками. Кое-где снег был закапан кровью.
О том, что схватка ещё не закончилась, возвестили глухие звуки ударов и хэканье вперемешку с проклятьями и богохульствами. Казалось, что они успели вовремя, но когда до вершины подъёма оставалось всего несколько шагов, раздался громкий щелчок, и следом - звук падения тела. После этого наступила тишина, которую даже не перемежали торжествующие возгласы. И когда Джеймс высунул голову из-за края, стало частично понятно, почему. Низушок с пращой, совершивший удачный бросок, склонился над товарищем, который скорчился на снегу, боюкая раздробленную ногу. Ещё один человек без движения лежал поодаль лицом вниз, выронив короткий меч. Тонкая смуглая девушка, затянутая во всё черное, морщась, потирала рёбра, не выпуская, впрочем, из руки длинный, узкий нож.
А пастух лондонских карманников, Соверен, молча смотрел на Мэри, стоявшую, выпрямившись во весь рост, над самым обрывом. И задумчиво подкидывал на руке кривой нож - хотя нападать и не спешил. Девушку же, казалось, больше интересовал её защитник. Высокий крепкий старик без движения растянулся в снегу между ней и Совереном. Посох, которым и отбивался пасечник, лежал в стороне. Один его край был расщеплен или срезан, и за деревом темнел свинец.
Джеймс мысленно вздохнул, отшатываясь к Хантеру, и с мрачной улыбкой расстегнул застежку плаща. Тяжелая ткань упала на снег, темным полукругом, полумесяцем охватывая ноги. Чувств и мыслей не было - только ярость, подстать какому-нибудь чудовищу. И расчет. Жестами показав сержанту, что девушку (как её?... Не важно!) необходимо убрать из лука, он снял и оверкот, оставшись в одной кольчуге. Выбор снова пал на кинжал, хотя, пожалуй, меч был бы более уместен. Но отчего-то было ощущение, что кинжалом - больше удовольствия от убийства. И это Джеймсу казалось сейчас правильным.
Сержант мельком глянул направо, где солнце упорно пыталось пробиться через облака. Сморщился на порывистый ветер, гулявший у обрыва, но - уже поднимаясь в рост и одновременно натягивая тетиву. Вторую стрелу он, словно копируя давешнего валлийца, тоже держал за пятку в правой руке. Телохранительница - любовница? - Рика всё-таки успела его заметить до выстрела, и уже начала разворачиваться, когда первая стрела с хрустом вошла под ключицу, отбрасывая девушку назад. Вторая стрела, свистнувшая уже мимо плеча Клайвелла, пробила горло пращнику. И сцена изменилась мгновенно. Соверен, вначале недоумённо оглянувшийся на тонкий, птичий вскрик Ван Хо, рванулся к Мэри, но девушка так же молча и спокойно, как стояла, припала к земле, взметнув юбку, и перекатилась за край.
Не тратя время на лишние разговоры, размышления и переживания, лишь мельком порадовавшись сметливости девушки, Джеймс рванулся к Соверену быстрым, волчьим шагом, держа кинжал прямо и даже чуть за спиной. Не мудрствуя лукаво, пастух карманников встретил его пинком сапога по голени, не слишком сильным, вскользь. И тут же, коротким тычком, метя в бок, махнул ножом, на шаге после пинка. Кисть противника Джеймс успел перехватить на противоходе, сверху, и потянул ее на себя, вбивая рукоять кинжала свободной рукой в сгиб локтя Соверена. Резко выдергивая руку злодея вверх, зафиксировав левой рукой свое правое предплечье, Джеймс повернулся налево, одновременно нанося удар коленом в промежность противника. Соверен согнулся и подло попытался упасть, зацепив ногу Клайвелла "кочергой". Не вышло. Упираясь этой же ногой в свод стопы констебля, злодей извлек из-за спины другой нож, короче и тоньше, и резко замахнулся, метя в шею, туда, где заканчивался ворот кольчуги. Нырком уходя от удара, Джеймс подтянул руку Соверена к себе и коротко, без замаха, воткнул кинжал в печень. Дожидаться смерти пастуха щипачей он не стал. Отпихнув тело от себя и не обращая внимания ни на кровь, стекающую по кольчуге, ни на пялящегося из-за пригорка, разинув рот, низушка Гарри, Джеймс бросился к обрыву.
Подмытый берег уходил вниз отвесно, шапкой нависая над затянутой льдом рекой, но под срезом обнаружилась горбатая песчаная коса, на которой упрямо цеплялись за жизнь несколько чахлых кустов. Среди чёрных голых веток ярким пятном раскинулось зелёное платье, прикрытое чуть более тёмной накидкой. Подол пошевеливал налетающий ветерок. Лицо же Мэри, с закрытыми глазами было почти неотличимо от белого снега. Девушка не шевелилась.Спуститься было негде, а потому Джеймс, торопясь и подскальзываясь, бросился назад, туда где берег был ниже и более пологим. И снова, спеша, спотыкаясь, проклиная ногу, не вовремя вспомнившую, что она болит, побежал по льду к девушке. Мэри была без сознания, но несомненно жива, хотя и бледна, с холодной испариной на лбу. Аккуратно подняв на руки и с облегчением убедившись, что позвоночник цел, Джеймс споро пошел назад, к берегу и мельнице.
Мэри заговорила внезапно, словно отдёрнули плотную занавеску.
- Красивые ресницы. Очень. Я это уже говорила, да? Но это правда. И я вот всё думала, приедете ли вы снова после вчера. Что, наверное, не успею извиниться. Слишком много говорю, и слишком мало думаю. Или слишком много? Вы, кажется, тоже слишком много думаете. Несмотря на ресницы. Так сложно, когда вот тут, - она слабо пошевелила рукой, попытавшись ткнуть пальцем в грудь Джеймсу, но сдалась. - Чувство, а снаружи ничего нету. Или не то. Или не о том. А потом оно - бах! - взмах руки не получился тоже. - Вы разрешите мастерскую в доме? С алхимией? Порох! Хотя с ним может не остаться ресниц, я читала. Но ваша матушка будет против. Но ведь новая хозяйка... ой, кажется, я опять слишком много говорю. Зато думать так весело, пусто.
- Мэри, - заботливо и даже нежно поинтересовался Джеймс, пропуская мимо ушей алхимию, ресницы и порох, - Во-первых, кто же матушку спросит-то, даже если она и будет против чего-либо? А во-вторых... У тебя голова кружится? Не тошнит? Испугалась?
Вопросов получалось много, особенно для девушки, у которой явно тряхнуло голову. Но облегчение от того, что жива, что успел вовремя, хоть сам того и не ведал, будто прорвало плотину, за которой скопились слова и чувства.
- Головы вовсе нету, - убеждённо ответила Мэри. - Поэтому тошнить не может. А если кого-то и тошнит, то это не я. И конечно же я испугалась. Я так и не успела у вас спросить, куда пропала лютня. Лютни даже важнее, чем пони, а она куда-то делась. Это тайна. Загадка. Обожаю загадки. И музыку. У тебя обязательно, совершенно точно должна быть лютня. И не простая, а какая-нибудь необыкновенная. А потом я испугалась, что ты не вернёшься. Я вообще очень много боюсь, ты не знал? И мало думаю. Или много? Наверное, недостаточно. Или посередине. Иногда нельзя думать ровно посередине, правда? Тогда наверняка ошибёшься. И иногда надо просто чувствовать... - девушка замялась и нахмурилась, потом неуверенно продолжила. - Мир кружится. Почти как солнце, только мир. Из слов. Потому что говорить - нужно. И спрашивать, наверное, тоже? Ты хочешь меня поцеловать? Ой. Наверное, это неприличный вопрос. И всё равно головы нету. Но... - она помедлила. - А как я тогда говорю?
- Словами? - Предположил Джеймс, усмехаясь и прибавляя шаг, надеясь, что Хантер не забудет прихватить плащ и оверкот. - Поцеловать я, конечно, хочу. Но не сейчас. После. Когда у тебя голова появится, а то без нее и вовсе неприлично получится. Да и таинственной загадки никакой нет: на лютню Артур прыгнул с кресла, а новую руки так и не дошли купить. И возвращаться я буду всегда, пока жив.
Если, конечно, будет куда, после пороха-то. Нет, алхимической мастерской в доме не будет точно. Особенно, в доме, где живет Артур. Несмотря на ресницы, загадки и лютни. Несмотря на голубые глаза и приятную тяжесть в руках. На сметливость и хладнокровие.
Мэри довольно кивнула и попробовала закопаться глубже в окровавленную кольчугу, но железо сопротивлялось. Зато, казалось, растрепавшиеся волосы её очень оценили возможность цепляться за ряды клёпаных колец.
- Живой - это хорошо. Очень хорошо. Я рада. Только почему-то холодный и железный. И колючий, кажется. Ты же убил этих людей? Мой герой. Жаль, я не видела. Девушка была такой жуткой, хуже, чем этот человек с ножом. И, мне кажется, очень несчастной, но это ведь не повод так красить ногти? В чёрный? Ей не шло. Так им и надо. Интересно, пойдут ли наряды Бесси. И когда же ты познакомишь с детьми? Ой. Это тоже нескромно и леди такого не спрашивают. Стоит ещё одного поцелуя. Странная математика. Качается, - она хихикнула.
- Еще б она не качалась, - проворчал Джеймс, с облегчением кивая Хантеру, с руках которого была его одежда, и с неодобрением глянув на ошарашенного низушка. - Мэри, с детьми познакомлю, как только они вернутся домой. Но сначала - тебе нужен покой, понимаешь?
- Покой, - кивнула девушка. - Не понимаю. Мне совершенно не хочется лежать. Двигаться не хочется тоже. Ты видишь сны? Мне хотелось бы знать, о чём. И, наверное, почему? Да. Почему, мне кажется, важнее. Не менее важно? Так же важно? Важно. Смешное слово, почти такое же смешное, как куст. Кусты с вопросами, с которых легко соскользнуть. Или не с вопросов, а с ответов? Растут ли ответы на кустах вопросов? И иногда, наверное, там попадаются слишком тонкие ветки. Ломаются под тяжестью... как смешно выглядит крыша. Да, я вспомнила. Я лежала, и, наверное, стоит лежать ещё? Только не на льду.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Уложив Мэри и заручившись обещанием низушка найти женщину для ухода за ней, Джеймс вышел во двор. Иногда, очень редко, как сейчас, он видел отчетливо и интуитивно, угадывая не только подспудное, но и явное. Но именно в такие моменты и стоило прислушаться к голосу разума. "Чуйство" вопило, что ему нужно на пасеку, что девушка Тельма не пропала просто так, но не было времени спросить у Мэри. И Джеймс почти увидел, почти дотронулся до рукава проводника - парнишки лет восемнадцати, спокойного и неразговорчивого. Почти ощутил под рукой резьбу наличников бревенчатой хижины. Почти откинул узорчатый половичок, скрывающий крышку люка в погреб. Почти. Именно в этот момент он понял, что ему все равно ведь, на самом деле, что произошло с подружкой Мэри, даже если она сидит запертой в подвале. И что работы у него хватает и без спасения очередной девицы, вполне возможно - опасной. Или вообще уже мертвой и интуиция обманывается, принимая умертвие, любовно пестуемое безутешным пасечником, за страдающую девушку. Наплевать. Он ничем не отличается от остальных законников и ему также, как и им, хочется спокойной жизни, без лишних проблем. Уговорить свою совесть оказалось чуть сложнее. Но, все же, Джеймс справился и с этим, заставив подумать себя о том, как неожиданно быстро и сумбурно развязалась ситуация с лондонскими. Снова порадовавшись, на этот раз вдумчиво, сметливости Мэри, он с запоздалым холодком ужаса осознал, что девушку могли зарезать. Просто, без экивоков, как на бойне. Или взять в заложницы и... Ведь он никогда не вел переговоры в таких случаях, бесполезно. Все равно убьют, в назидание. Впрочем, хорошо то, что относительно благополучно заканчивается. На этой мысли Джеймс кивнул сам себе, и вскоре они с Хантером уже возвращались в Бермондси.

Письмо снова дожидалось его на комоде в комнате. Рядом с демонстративно поставленным стаканом воды, накрытым коркой хлеба. Утешив себя мыслью, что, по крайней мере, он теперь сможет сидеть в тюрьме или стать монахом-аскетом, Джеймс поспешно развернул маленький свиток и впился глазами в строчки.

"Здравствуй, папа,

Мальчиков уже несколько, но это, признаюсь честно, ничего не меняет. Я не очень восхищаюсь - и это ХОРОШО, что не нужно ничего демонстрировать! Представляешь, двое - Эдвард-задрав-нос и ещё один, со странным прозвищем Ласка - принесли мне букет гераней! Некоторые ещё с землёй! Оказалось, они выдрали их из клумбы в оранжерее, потому что решили, будто мёртвые цветы мне понравятся. Может быть, я плохой, грешный человек, но была ОЧЕНЬ рада, когда им оборвали все уши и заставили вместо обеда заниматься на полосе препятствий! Так им и надо! Лучше бы принесли клумбу. Хотя, лучше не нужно. Пусть растут там, где растут.

Артур здесь совершенно свой и всё-таки к вечеру устаёт, так что спит без задних ног. Не просыпаясь. Знаешь, он только и говорит о том, как хотел бы потом стать михаилитом, так же обращаться с мечом и магией, защищать людей от монстров. Боюсь, он не очень меня слушает, когда я говорю, что делать это можно совершенно по-разному. Слишком много здесь всего, чтобы меня слушать. И слишком быстро он... (вычеркнуто )Ох, папа. Про михаилитов такое говорят на улицах... я знаю, что это всё неправда, но ведь - говорят. И, значит, про него говорили бы так же?
Правда, они действительно необычные. Прозвища вместо имён, словно прячутся. Странные ритуалы... меня пустили посмотреть на опоясывание, очень торжественное и красивое. И богослужение - совсем не такое, как в нашей церкви, но прекрасное! Это для тех, кого выпускают "в поле". Может быть, они в самом деле неправильные, но я не вижу здесь зла - да и ты не отправил бы нас сюда, будь иначе.

А ещё один из магистров спрашивал, не интересует ли меня медицина. Странный вопрос, и я даже не уверена была, что ответить. Наверное, не очень. Они очень милые, правда. Стараются для меня что-нибудь найти, развлечь, хотя я с удовольствием и просто читаю. Ты говоришь, книги домой? О, с удовольствием, особенно исторические! Только это, наверное, очень дорого. Я думаю попросить несколько переписанных копий. Мальчики занимаются этим для практики, и некоторые работы даже можно читать. Сомневаюсь, что их поставят тут на полку. ОЧЕНЬ сомневаюсь.

И, разумеется, я очень осторожна, папа, как же иначе? Только они не очень хотят общаться. Может быть, это потому, что сидят в клетках... это грустно, когда сидят в клетках, хотя я и понимаю, что иначе они будут причинять другим вред. Как с теми, кого ловишь ты, папа. Но почему-то этих тварей мне жалко больше, чем людей. Не могу объяснить.

И я отказываюсь отвечать про завещание. Точка.

Очень скучаю, твоя
Бесси

P.S. одежда? Но у меня есть одежда. Зачем ещё? А там есть розо(вычеркнуто)? И я могу познакомиться с мисс Мэри, если ты считаешь, что она хорошо к тебе относится.

P.P.S. спасибо! Я бы очень хотела лошадку. Или мула, только где же нам их держать? А про щенка я спрошу у магистра завтра. Сегодня все очень заняты и бегают. Кажется, из бестиария что-то сбежало. Или сбежало что-то из бестиария? Я не очень расслышала, а магистр куда-то торопился. Наверное, это месть за клетки"

Джеймс хмыкнул, усаживаясь за стол, и некоторое время сидел, глядя в вечереющее небо за окном. Письма дочери радовали его так, что на некоторое время он терялся, забывал те слова и чувства, что тщательно подбирал целый день, предвкушая письмо. Впрочем, они и не нужны были теперь, когда в этом уже привычном ежевечернем послании он говорил с Бесси обо всем.


"Бесси, солнышко,

То, что мальчиков несколько - это ведь хорошо ("Нет!"). Выбор должен быть всегда, верно? Да и то, что ради тебя выдрали герань в оранжерее, тоже неудивительно. Думаю, еще ни раз кавалеры совершат подобные глупости ради моей прекрасной дочери. Впрочем, наказание справедливое и даже полезное, не могу не одобрять ("Интересно, где продают эти самые поганые метлы?"). Что касается слухов... О твоем отце тоже болтают такое, что об ином михаилите не скажут, но ведь от этого я не перестаю быть тем, кто я есть? Хотя, не буду скрывать, я недоволен таким волеизъялением Артура. Мама мечтала (вычеркнуто) ("Что он тоже будет юристом") Но протестовать не буду, в его возрасте уже подыскивают учителей, чтобы направлять на стезю, и мне бы не хотелось решать за своих детей. Конечно, Артура не будут отпускать к нам на каникулы, да и видеться с ним мы будем гораздо реже, но, кажется, он родился воином. К сожалению, розового среди одежды нет ("И мы это исправим"). Но есть сиреневое, голубое, изумрудное и золотистое. И янтарного цвета шубка с мехом лисицы, а к ней шапочка и яркий русский платок, расписанный причудливыми птицами. Та одежда, которую покупала тебе миссис Элизабет, недостаточно нарядна и я, к сожалению, это поздно заметил ("Хорошо, вообще заметил хотя бы"). Когда вернешься, сможешь купить то, что тебе по вкусу. И думаю, что тебе пора забрать себе мамины украшения. Надеюсь, что смогу вернуть вас домой вскоре. А вот с Мэри вряд ли уместно сейчас будет знакомить ("Хотя, почему нет?") . Произошло то, от чего я смог уберечь вас с Артуром, но не озаботился тем же для нее. Впрочем, она пострадала меньше, чем могла бы, но очень сильно ушиблась. Хотя я теперь и знаю точно, что нравлюсь ей ("Да! Да! Да!") . Я цел, не волнуйся, мистер Хантер мне помог с решением возникших проблем и, думаю, что мы могли бы приглашать его на ужин. Когда у нас в доме снова будут ужины, потому что миссис Элизабет совершенно перестала готовить ("И я эдак скоро стану мощами") . Да, если ты окончательно
решила выбрать щенка, то напиши, что для него приготовить. Я плохо представляю, какого размера лежанка и миска нужна такому большому созданию. А вот лошадку мы могли бы держать на конюшнях стражи, хотя и не хотелось бы. Но все же, даже так лучше, чем вообще без лошади. И я очень сильно скучаю. Без тебя дом умер, в нем нет радости и очень одиноко

Папа."

Однажды кто-то из этих мальчиков, что уже начали появляться в жизни, уведет ее в свой дом. Но до этого еще было время и Джеймс забылся тревожным сном, в котором то и дело возникала так и не увиденная им пасека и половичок в избушке, скрывающий вход в погреб.

[Leomhann >>>]

Раймон де Три и Эмма Фицалан

Безымянная таверна где-то в лесу под Глостером. 8 января 1535 г.


Ночной перегон, длинный и утомительный, в усталой валкой рыси лошадей, в неверной, зыбкой дреме, когда опостылевшее седло кажется одновременно и неудобнейшим одром, и мягчайшим ложем, под тонким растущим месяцем, окруженным зябкими звездами, закончился к утру. В таверне, окруженной частоколом из бревен, иные - в рост человека, иные - выше, держащим крепкие ворота. К частоколу, забор-в-забор прилегала деревня, скорее - городок, огороженная столь же надежно. Но если в таверну пустили, то ворота селения, по раннему времени, были заперты. Сама таверна, разительно чистая после чедвортской, поставленная из чисто ошкуренных бревен в сруб, крытый корой и соломой, была приятно теплой и уютной, хотя и не роскошной. Одна комнатка на верхнем этаже, с узкой кроватью, без камина, но с трубой от него. Ванны здесь отродясь не водилось, но нашелся достаточно большой таз, в котором мыться пришлось по очереди, помогая друг другу. И все же - здесь было тихо и не было излишней благодати в виде блох, вшей и клопов, которых мнительная Эмма после Чедворта видела в каждой подозрительной точке на стене, о чем незамедлительно сообщала. Общий зал был пока пуст, хотя, по уверениям хозяина, больше похожего на пирата, чем на содержателя придорожного трактира, к вечеру он наполнялся так, что "сплюнуть некуда".
И правда, когда они, выспавшись до полного ощущения тяжелой головы и той приятной усталости, что всегда следует за хорошим отдыхом, спустились вниз, подгоняемые голодом, в зале было сложно найти пустую лавку. В одном из углов сидела на первый взгляд пьяная компания, сдвинувшая сразу три стола, гогочущая и сыто, осоловело посматривающая по сторонам трезвыми, оценивающими взглядами. Одеты ее члены были пестро и разнообразно: богатые шелковые рубахи соседствовали с потрепанными штанами и вовсе дырявыми сапогами. Но зато - у каждого на поясе висел длинный нож. В другом углу пригорюнился молодой наемник в драном и грязном колете, тоскующе глядящий в полупустую кружку с ромом. Раймона он оглядел мельком, а вот на Эмму уставился с интересом, хотя девушка и надела свое рабочее платье - закрытое, под шею. И даже соорудила из шали нечто вроде скромного платка на голову, прикрывающего косу.
Подавальщицы здесь не было, еду здесь разносил сам хозяин. Впрочем, здесь не было и вина, а тот эль, что подавали, лучше было не пить вовсе. А ром пах так крепко, что Эмма, по виду, захмелела лишь от запаха. Да и еда... Колбаски были подозрительны, а уж когда девушка, подцепив ножом, вытащила изнутри клок чего-то, отдаленно напоминающего отварное крыло криксы... Пожалуй, съедобна была лишь овсянка, хотя и напоминала своей склизкостью и отсутствием соли ту, которой кормили в Тауэре.
- Бывал я и в менее подозрительных местах, - заметил Раймон, без особого интереса ковыряя кашу. Взятое с собой сушёное мясо выглядело, как ни удивительно, привлекательнее. - Трактир посреди нигде, с небольшой деревушкой, которая ну никак такому месту выручку не сделает. Путников мы повстречали раз-два, а третьего и не вспомнить.
- Вон тот, в рваном колете, - Эмма с грустью посмотрела на кашу, но к ней не притронулась, - что смотрит так жадно... Он еще и сожалеет о потерянном времени, и очень ярко чувствует под рукой гобелен.
- Гобелен, да? - Раймон краем глаза оглядел мужчину и хмыкнул. Получалось, что он бывал в монастыре и встречал там Эмму? И касалось его дело гобелена... иначе и такой связи не возникло ли. Но откуда бы? Даже Ричард Фицалан с трудом её узнал в новом облике. - Ты не видела его в Бермондси?
Девушка покачала головой, решительно отодвигая от себя щербатые, но чистые тарелки с едой.
- Я ведь не выходила к гостям. Эмилия или Магдалена. Если только в лекарской был, но страждущих всех не упомнишь. Да я и не запоминала - зачем?
Наемник, меж тем, уцепил свою кружку с дрянным элем и, не спрашивая позволения, плюхнулся на лавку рядом с Раймоном.
- В Глостер? - С любопытством поинтересовался он.
- Вот молодёжь, - покачал головой Раймон. - Раньше хотя бы представлялись сперва. О погоде говорили. О том, как паршиво кормят в забегаловках, и как тяжело найти приличную компанию. А уже потом приставали со странными вопросами, на которые хочется не ответить, а задать свои.
- А и спроси, - чуть нетрезво согласился наемник, - отвечу. Девочка-то с клятого монастыря, дери мать-настоятельницу черти на том свете да под волынку!
- Настоятельница, увы, ещё не там, - меланхолично кивнул Раймон, мысленно посылая к дьяволу все совпадения разом. Глостер... - И девочку ты, значит, там углядел, и гобелен посмотрел... и до Глостера уже, небось, проехал?
- Проехал, - кивнул головой тот, - и решил, что ну их всех в задницу к Вельзевулу. Потому как не будь я Джон Тоуша, если оно мне все уперлось.
Раймон покрутил имя в голове, но память молчала. Ни о ком таком он никогда не слышал. И при этом едва ли Кранмер отправлял этой дорогой простых и ничем не примечательных людей. И ведь узнал...
- А что именно не упёрлось - не расскажешь? Чтобы, так сказать, время сэкономить. Потому что у меня тоже начинает появляться ощущение, что оно и мне не слишком надо. Ещё эля?
- А тем, что третий чертов гобелен - в дьяволовом Бермондси. А я что - крайний, туда-сюда бегать и в загадки играть?
- Третий? - Эмма, видимо, не смогла сдержать удивления. - В обители нет третьего гобелена!
- А с этим? Как его? Архистратигом! - Джон Тоуша посмотрел на Эмму и подмигнул Раймону, - а удобно, да?
- Незаменимо. Надо было свою красть. Хотя бы вон Эмилию, - беззлобно проворчал Раймон. Наёмник ему, скорее, нравился. То, что он говорил - нет. Чёртовы гобелены. Это было почти обидно. Он на миг понял Джона - возвращаться не хотелось смертельно. Даже не учитывая того, что Джеймс Клайвелл рассказал про случившееся в монастыре. Да и уцелел ли тот гобелен? Он тяжело вздохнул. - Архистратиг-то тут причём?
- Эту вешалку? - Тоуша с удивлением воззрился на него, залпом допивая кружку, - да у нее заразы, должно быть, больше, чем у крысы в Доках! А архангел, как мне человек умный в Глостере заобъяснил, он воитель, который всякую пакость и зло изгоняет. И, значит, покровитель этого долбаного великого короля.
- Значит, нужен этот треклятый гобелен... - Раймон отодвинул собственную непочатую кружку. Его не устраивал уже один только запах. И, несмотря на новости, всё больше тянуло в Глостер. Горячая вода. Вкусная, хорошо приготовленная, приправленная еда. Отсутствие чёрта по дороге, и да пусть он, мать его дьяволица, достанется кому-нибудь другому. Проезжают же там не так занятые архиепископами, древними богами и богинями братья? Должны. Просто обязаны. Он сочувственно покачал головой. - Значит, решил больше в эти игры не играть. А ведь сколько же мотаться пришлось!..

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Кружку перехватил наемник, и снова без разрешения. Впрочем, приложиться к ней он не успел, равно, как и ответить. От того стола, где сидела разношерстная компания, отделились трое. Вальяжно прошествовав через небольшой зал, они мягко, по-кошачьи, уселись на лавку напротив. Один из них, юный, широкоплечий, с чистым и невинным лицом, задумчиво и оценивающе уставился на Раймона. Остальные два, одетые в зеленые джеркины, рыжеволосые и похожие друг на друга, как горошины в стручке, ухмыляясь и перемигиваясь, обшаривали глазами Эмму, что девушка переносила с невозмутимым лицом, лишь слегка касаясь рукой с кольцом рукава Раймона.
- Любезнейший господин, - вежливо и очень мягко начал юноша, изящным движением руки приглаживая взъерошенные волосы, - позвольте отнять у вас немного времени.
Раймон мысленно вздохнул. В следующий раз хоть не выходи из комнаты. Тихо, спокойно. Даже если не услышишь, как сговариваются убить, хотя бы помрёшь в покое.
- Я смотрю, здесь это традиция. Что же, милостивый сударь, позволю. Нельзя отказывать в такой любезной просьбе.
- Видите ли, многоуважаемый господин, - юноша задержал взгляд на орденском кольце, улыбнулся и продолжил речь, - волей судьбы нам довелось помогать монахам избавляться от пагубной страсти к роскоши, артефактам и ценностям. И случилось так, что прямая дорога через лес стала некомфортна, а трактом пользоваться не с руки. Не затруднит ли вашу милость за скромную, но достойную оплату поспособствовать нам с решением этого досадного недоразумения?
"Хотя бы этим - в таком-то деле! - не чёрт мешает?.." - тоскливо понадеялся Раймон и улыбнулся.
- Устав, без сомнения, требует помогать людям. Особенно страждущим. Но, господин мой любезный, скромная оплата, и оплата достойная - кажется мне чуть ли не противоречием. Но, впрочем, не соблаговолите ли вы вначале описать вашу закавыку - словечко, которое когда-то использовал Тоннер при описании одержимой менестрельши, кажется, пристало к нему намертво, - чтобы можно было поговорить о деле, так сказать, со всей определённостью?
- Видите ли, - у юноши, похоже, тоже были свои пристрастия к некоторым словам, - драгоценнейший господин, вопрос оплаты, я полагаю, мы сможем решить ко взаимным удовольствию и выгоде. А закавыка, как вы изящно выразились, проста, и в то же время - сложна до безумия. Мы не можем выделить достаточного отряда для охраны ценностей, когда их перевозят, ведь работать приходится сразу с несколькими погрязшими во грехе стяжательства обителями. И, признаться, несколько устали скорбеть от того, что пропадают ценные люди, разбирающиеся в предметах старины. Не могли бы вы проводить одного из них до Глостера, а заодно и очистить путь от того, что местные называют в скудности ума своего дьяволом?
"Дьявол".
Адлет, хоть был в этом совершенно не виноват, теперь упорно ассоциировался с грязной, завшивевшей деревней. Хотя Раймон готов был признать, что такая тактика, несмотря на все свои минусы, имела право на жизнь: твари эти обычно были весьма брезгливы. Странно, что люди вообще продолжали пропадать.
- Очистить, значит, путь - это, получается, действительно к михаилитам. Но сопровождение? Обычно братьев для такого не нанимают. Наше дело - контракты на тварей, а не работа телохранителем или, скажем к примеру, приближение душ монашеских к вратам, столь строго охраняемых святым Петром, - он помедлил, постукивая пальцами по столу. - Ведь если не станет твари, то не понадобится и сопровождение, так? Или же ваша закавыка имеет двойственную природу?
Парень досадливо вздохнул и поморщился, точно спешил куда-то, и разговор его уже начал утомлять.
- Такое слово забавное, - мягко улыбнувшись, проговорил он, - к сожалению, не слишком точно отображающее суть вопроса. Двойственность природы, дуализм, заключается в том, дорогой господин, что нужного человека сопроводить необходимо сегодня, а дьявола гонять вы можете несколько дней, верно? Я не подвергаю сомнению ваши умения и знания, в конце концов, вы же дожили. Но, право, дело настолько срочное, что это лучше бы совместить. В любом случае, для нас важнее, чтобы человек оказался в Глостере целым и невредимым. Уничтожение твари вторично.
Раймон улыбнулся плотно сжатыми губами.
- Для меня первично не быть повешенным за разбой. Надеюсь, ваш ценный человек не повезёт с собой ничего такого, что могло бы привести к подобному исходу. Иначе это может замедлить путь. А то и вовсе не начать. И охота тогда ждёт возвращения. Чистить гнёзда - это не за куст по пути зайти.
Идея служить сопровождающим нравилась ему не слишком. Мысль помогать разбою - тоже, хотя и нежных чувств к монастырям Раймон не питал. И всё же, чёртов венец. Любопытно, не мог ли этот знатец сказать что-нибудь полезное. Кроме того, всё равно же Глостер. Хотя нужды в деньгах больше не было, доходы всё-таки должны были догонять расходы. А если что-то оставалось сверху - тем лучше.
- О нет, - казалось, юноша даже удивился такому предположению, - ничего с собой он не везет, разумеется. Для этого есть другие. А когда эту тварь вы уничтожите - на обратном пути или сейчас - совершенно не имеет значения. Какова ваша цена будет?
Улыбка стала шире.
- Цена... А венца славного короля Альфреда у вас, случайно, нет? Как у знатоков... реформации.
- Венца нет, - сожалеюще вздохнул парень, улыбаясь хмурящейся Эмме, - но если б и был... Слишком дорого, милостивый господин. Прикажите чем-то иным заплатить.
- Пятнадцать фунтов сопровождение, - абсолютно пьяно сообщил кружке наемник, - обычно.
- Сразу видно специалиста, - заметил Раймон. - Но у нас - не обычно. Дьяволы по дороге шатаются, мшанки, чёрт бы их побрал, бегают. Не говоря о ценных людях. И других людях тоже. Вдвое получится. И за тварь - сто сверху.

[Leomhann >>>]

Со Спектром.

Тоуша подавился ромом и звучно закашлялся, бережно ставя кружку на стол.
- Я не буду говорить, что цена чрезмерна, - задумчиво сообщил юноша, сочувственно наблюдая за наемником, - и если за приятную прогулку в компании вашей милости мы готовы заплатить тридцать фунтов, то за тварь... К счастью для нас, к сожалению для вас, мы слегка знакомы с расценками Ордена, а потому - сорок фунтов.
- Сразу видно, что слегка. Во-первых, уложения меняются, потому что цена денег меняется тоже. Во-вторых, цена зависит от обстоятельств, а тварь эта гадостна просто на изумление. И, вероятно, вредна для души. Так что - никак не меньше девяноста пяти, только из уважения к богоугодному делу. За сорок фунтов я могу разве что дать совет: грязи они не любят. Так что, одежду погрязнее и попахучее - и скорее всего тварь не пристанет. В крайнем случае - пожуёт и выплюнет, - Раймон сокрушенно покачал головой и коснулся пальцев Эммы. - Грязь, молитва и искренность перед лицом Господа и людей, так, миледи?
- Перед лицом Господа, который слышит нас, — ответила чуть побледневшая Эмма, торжественно кладя свою руку на его, — и прощает все, каждую мелочь, незаметную даже нам самим.
- Шестьдесят, - вздохнул юноша, подпирая щеку ладонью, - перед лицом Господа и во имя Его.
Рука Эммы дрогнула чуть нервно, захватила тесным кольцом запястье Раймона.
- Уже ближе к настоящей цене, - порадовался Раймон. - Пожалуй, пойду навстречу. Ради Господа, который видит всё, и без ведома которого даже волос не упадёт с головы, не говоря о шиллинге из кошелька - девяносто.
- Хорошо, - юноша согласился так неожиданно, просиял такой искренней улыбкой, что вздрогнула даже Эмма, вцепившаяся в запястье отчаянно, будто боясь потерять.
- Милорд муж мой, - девушка говорила четко и очень спокойно, заставляя вспомнить о Берилл, - богобоязненный христианин должен убояться преисподней и мук ее. Грех сие - торговаться, как купцу.
Ножка в замшевом сапожке скользнула по его ноге, легко постучала носком по пластине сзади и резко опустилась вниз, по пятке, явно указывая направление. Под каблучком гулко и пусто стукнули доски пола.
- Ага, - протянул Раймон и улыбнулся снова. - Приятно иметь дело с понимающими и щедрыми людьми. Ну, что же. Оплата после работы, как полагается. И кого, значит, сопровождать предстоит?
- Меня, - просто ответил юноша, пожимая плечами и улыбаясь в ответ, - Сэм Кленовый Лист, к вашим услугам.
"Очень ценный человек. Следовало просить двести. Особенно в случае когда, кажется, платить предполагается вовсе не деньгами. Интересно, будет ли комитет по встрече у Глостера?".
Куда любопытнее при этом была мысль о том, не захотят ли опытные в расхищении церковной собственности и не скрывающие этого товарищи оставить себе ну вот хотя бы заложницу.
- Михаилит Фламберг. И выехать хочется как можно скорее, - полуутвердительно заметил Раймон. - Скажем, через час.
- А миледи с нами едет? - Согласно кивая, полюбопытствовал Кленовый Лист. - Опасно ведь. Может быть, госпожа соблаговолит остаться здесь?
- Нет, - бледность Эммы исчезла под возмущенным румянцем, - это неприлично.
- Разумеется, едет, - добавил Раймон, удивлённо подняв бровь. - Мы с миледи неразлучны. И, как видите, всё ещё живы, несмотря на опасности.
- Дело ваше, - согласился Сэм, вставая из-за стола, - я не заставлю вас долго ждать.
Он ловко и быстро вылез из-за стола, ребята-горошины последовали за ним, жадно поглядывая на Эмму.
- Хочешь совет? - Задумчиво, тихо и абсолютно трезво спросил Тоуша, болтая в кружке ром и с интересом разглядывая, как в нем плещется какая-то веточка. - Бесплатный?
- Кто ж откажется, - не менее тихо ответил Раймон.
- Смотри перед Глостером в оба глаза. И Сэма не отпускай, пока не заплатит. Когда отдаст деньги - уже не опасно, - доверительно сообщил наемник и резко отодвинул от себя кружку. - И не верь, что монеты здесь. Всё в Глостере.
Эмма согласно кивнула, подтверждая правдивость его слов.
Раймон медленно кивнул тоже. Про осторожность было понятно и так, но всё же искренность и желание помочь там, где Туоша был совершенно не обязан этого делать - стоили дорого. Очень. Особенно здесь и особенно в ситуации, когда наемника за прояснение правил игры, скорее всего, по голове бы не погладили.
- Очень ценный бесплатный совет. Благодарю. И интересуюсь, чего Джону Тоуша не хватает для полного счастья в этом славном месте? В порядке, - он усмехнулся, - хотя бы и гобеленного братства.
- Гленголл не хватает, - с такой же усмешкой ответил наемник, - если доведется, передай Ю, что Двойку вытащить нужно отсюда. Она поймет.
Юшка-Ю. В круге бандитов, убийц и контрабандистов - чёрные миндалевидные глаза, горящие возбуждением от драки и азартом. Ива, больше похожая на гибкий клинок.
- Доведётся. Передам. Бывай, Джон Тоуша.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Ночной лес молчал так, будто каждый вечер вымирал, чтобы воскреснть утром. Молчал и тракт, освещаемый лишь тонким полумесяцем. Но зато в этой тишине и тьме отчетливо было виден темный свет, которым слабо светились тонкие, хрупкие и чуткие пальцы Эммы. Свет переливался и мерцал, любовно охватывая кольцо, заползая в изумруд. Впрочем, видно это было, кажется, только Раймону. Сэм Кленовый Лист на девушку и не смотрел вовсе, озираясь по сторонам и хватаясь за рукоять кинжала при каждом шорохе. "Михаилит в юбке" поглядывала на него недоуменно, явно не чувствуя ничьего присутствия, но и заметно волновалась тоже. Причудливые тени ложились на ее лицо от ветвей деревьев, раскрашивая его сложным, языческим узором, делая старше и строже. Эти же тени играли на снегу тракта, переплетались на гриве Розы. В них чудились то вороны, кружащие в танце-битве, то длинные, блестящие черные косы, то развевающиеся рукава платья. Пританцовывали снежинки в этих тенях, крупными хлопьями падающие из густеющих туч. Раймон очень старательно не обращал на них внимания. Получалось не всегда.
Первой адлета, все же, услышала Эмма. Она вплотную, так, что Солнце смог дотянуться зубами до полы оверкота, подвела жеребца и тихо сообщила:
- Темная ярость, как с анку. Рядом - и будто везде.
И тут же сдала чуть назад, оставаясь под присмотром, но и не мешая совершать маневры.
- У вас пугливая лошадь, господин Лист? - будничным тоном поинтересовался Раймон и спрыгнул в снег, вытягивая из ножен меч. - В любом случае, лучше спешиться. Если я верно понимаю, что здесь, то оно быстрее лошади.
Если уж везло, так по-крупному. Одно дело - защищать только Эмму, двигаясь по внутреннему кругу, другое - двух верховых, да ещё не зная, откуда последует атака.
Эмма послушно спешилась, принимая поводья Розы и Солнца, замирая изваянием точно посередине тракта. Сэм же, упрямо поджав губы, остался сидеть в седле, нервно сжимая и разжимая руку на рукояти.
- На лошади хотя бы шанс убежать есть, - мрачно сообщил он, - а пешком...
- А пешком, идиот, я тебя прикрыть смогу. Лошадь же тварь догонит, а вот я - нет, - отрезал Раймон. - Слезай, или скину.
Он поколебался, прикидывая, не стоит ли набросить на лошадь подопечного морок, но это могло бы обойтись слишком дорого. Сзади раздавался хруст веток, временами, прислушавшись, он даже улавливал чьё-то тяжёлое дыхание. Качнув головой, Раймон начал обходить группу по малому кругу посолонь, вглядываясь и вслушиваясь в окружавший лес.
Кленовый Лист нехотя сполз, но в лошадь свою вцепился так, будто никого ближе и роднее у него сейчас не было.
- За спиной и слева, - меланхолично сообщила Эмма, глаза которой заливала чернота, заметная и жуткая даже этой почти безлунной ночью, - оно разделилось. Ярость и ожидание. Ожидающих много - и они дальше.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Адлет выскочил из леса на дорогу почти сразу, точно подтверждая ее слова. Тени, игравшие на тракте, будто отшатнулись от него, потянулись к ногам Раймона, испуганно сжавшись, разрушив сложный орнамент. На выдохе помянул дьявола Лист. Впрочем, причины у него на то определенно были. Великолепное, мускулистое, широкоплечее тело мужчины у чудовища плавно и органично переходило в собачьи ноги, пушистые и лохматые, с забавным хвостом-колечком и несомненными признаками мужского пола. На голове красовались заостренные уши, а в желтых глазах плескалась ярость. Ни тени осмысленности. Ни искры разума. Человек-пес потянул воздух носом, что выглядело особенно жутко, ведь нос у него оставался человеческим и зарычал, демонстрируя неожиданно крупные и острые зубы.
"Мерзкая тварь. А всё же - ты думаешь. Хоть как-то. Или, хотя бы, реагируешь".
Собакообразная тварь нападать не спешила, и Раймон, медленно заняв позицию между людьми и монстром, ухмыльнулся, не показывая зубов, прямо в горящие злобой глаза. Свита мшанок оставалась позади, возможно, рассчитывая на остатки добычи, и это пока что играло на руку. Мелочь вряд ли будет вмешиваться прежде, чем крупный хищник не насытится. С животными работать мороками зачастую было сложнее, чем с людьми, несмотря на вроде бы те же органы чувств. Проблема заключалась в тонкостях. И привычках конкретной твари. И ветер, как назло, упорно дул в спину. Раймон выдохнул, и рядом с ним и чуть впереди, на расстоянии руки возник ещё один адлет, чуть крупнее первого и темнее по окрасу. Походивший, отчего-то, на Ричарда Фицалана. Добавить запах чистого тела и шерсти... не слишком мокрой, потому что снег сухой... штрихом - запах из пасти... морок уставился на настоящую тварь, оскалился во весь рот и грозно зарычал.
Полоска серой шерсти на загривке у адлета встопорщилась жесткими иглами. Он снова потянул носом и недоуменно заскулил, мордой (лицом?) выражая непонимание и изумление. Но все же - отступил чуть назад, принюхиваясь, точно ища какой-то запах - и не находя его. Сэм Кленовый Лист громко и нервно вздохнул, перекручивая в руках щеголеватую плеть, чья рукоять была украшена жемчужинами и покосился на невозмутимую Эмму.
- Не хватает, - девушка говорила ровно и медленно, - ему, чтобы поверить, чего-то не хватает.
- Как и всем нам, - проворчал Раймон. - Почему это именно ему всё должно доставаться?
Он этого не чувствовал, но от морока должно было потянуть отчётливым запахом самца.
Вот теперь адлет, кажется, поверил. Он с готовностью, удовлетворенно зарычал и низко опустил голову, готовясь прыгнуть на соперника. Этого не выдержал Лист. Швырнув плетью в чудовище, он рванулся в сторону от лошади, через тракт, в лес. Молча и быстро. Тварь перевела взгляд на бегущего, радостно и азартно тявкнула и припустила за ним.
- Tolla-thon! - не сдержался Раймон, прыгая наперерез. Иногда ругательства Роба Бойда приходились как нельзя кстати. Несли, так сказать, дополнительные смыслы, которых порой так не хватало в английском. Меч на косом ударе с длинной руки глубоко вспорол бок твари, рассёк на выходе спину. - Стой, дурень, там же мша-...
Адлет, взметнув снег, развернулся невероятно быстро и с рыком кинулся из-под руки, целясь зубами в горло. Раймон, пойманный на вольте после выхода, отчаянно крутанулся дальше, подставляя плечо. Зубы твари скрежетнули по стали, а потом всё-таки зацепились, прошли кольчугу и впились в тело. Удар сбил обоих в снег. Раймон, выпустив рукоять бесполезного меча, коротко ткнул кинжалом снизу, под рёбра, и откатился. Адлет ещё пытался достать его когтями и клацал зубами, но жёлтые глаза уже затягивала пелена.
- Вот ублюдок!
Боли за азартом почти не чувствовалось, но Раймон знал, что рану придётся тщательно промывать, и желательно - сразу. Вот только выйдет ли...
Лист, вопреки здравому смыслу и ожиданиям, упрямо продолжал бежать в лес и лишь на кромке, там, где заканчивались кусты и начинались деревья, сообразил обернуться. И побежать обратно, очень быстро - за деревьями замерцали глаза мшанок.
- Глубоко прокушено? - Эмму, кажется, судьба Кленового Листа не волновала вообще. Впрочем, подходить или шевелиться она не спешила, лишь едва заметно перетаптывалась с ноги на ногу.
- Не слишком. Промыть бы, чёрт... - Раймон поднял меч и огляделся. Мшанки явно сжимали полукольцо. - Уходим, неторопливо и спокойно. За мшанок, господин Лист, - слово вырвалось почти шипением от злости, - вы нам не платите. А им и тут есть, что пожрать.
Кленовый Лист кивнул, с испугом глядя то на него, то на Эмму, неторопливо подошедшую с лошадями ближе. Впрочем, мшанки особого интереса к ним не проявляли. Гораздо больше их сейчас интересовал распоротый бок адлета. Первой, с утробным урчанием, оскалив блестящие белые зубы, в него вцепилась крупная, рыже-подпалая тварь, на спине которой даже во тьме отчетливо виделся крест. Следом, огрызаясь и щелкая друг на друга зубами, к ней присоединились остальные, разрывая тело своего недавнего кормильца на части, жадно глотая куски.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Успокоился Сэм Кленовый Лист незадолго до Глостера. Уже светились огни на городских башнях, когда юноша придержал коня и перешел с галопа на шаг. Эмма, встревоженно молчавшая все это время, поглядывающая на кровь, просачивающуюся сквозь наскоро сделанную повязку и кольчугу, вздрогнула и почти вплотную подвела Солнце к Розе.
- Наш подопечный, милорд муж мой, кажется, не ценит то, что вы не занимаетесь охраной и сопровождением, - громко и холодно заявила она, не обращая внимания на испуганно подскочившего в седле Листа, - и совершенно не оценил вашу жертву.
- Не имеет пределов глубина неблагодарности человеческой, - удивления в голосе Раймона не было. - И где же любезный господин Лист хотел нас землицей присыпать? Неужели под Глостером, до которого уже рукой подать?
- Запах дуба и сырости, - пожала плечами Эмма, - и ощущение, что недалеко. И еще - горячая ванна и ужин.
Кленовый Лист вздрогнул и осадил лошадь, останавливаясь.
- Как вы это делаете, миледи? - Неожиданно дружелюбно поинтересовался он. - Читаете мысли? Видите картинки? Понимаю, что не ответите... Хорошо, сколько я вам должен?
- Сговаривались на сто двадцать, - в тон, жизнерадостно отозвался Раймон. Если этот чёртов Лист всё-таки заплатит, сумма, несомненно, станет приятной компенсацией. Если. - И рад добавить, что ваше общество настолько приятно, что даже не хочется расставаться. Наверное, пока и не стоит. И, конечно же, осталось без происшествий добраться до Глостера, правильно я говорю? Иначе было бы обидно.
Кому обидно и за что, он добавлять не стал, оставив фразу висеть в холодном воздухе.
Лист вздохнул и открыл было рот, но Эмма его опередила.
- Собирается соврать, - злорадно сообщила она, устало потирая виски.
- Да, - усмехнулся юноша, - ради такого дара... Признаться, хотел сказать, что деньги все в таверне, но...
Возился с кошельком он долго, явно не приготовив сумму заранее, отсчитывал золото, слепо щурясь на монеты в темноте. Наконец, завязал щегольский шелковый мешочек с оплатой и бросил его Раймону.
- До Глостера я уже доберусь, - сообщил он, - меня скоро встретят.
- Бывайте, господин Лист, - мягко ответил Раймон.
И только когда тот отъехал настолько, что стук копыт растворился в молчании леса, повернул коня в сторону, объезжая Глостер.
- Предпочту другие ворота. Как бы наш любезный господин не решил, что имеет смысл заполучить обратно деньги - и заодно приобрести такой полезный дар. Вряд ли, конечно, но зачем вводить во искушение? С кем только ни приходится вести дела на тракте, хотя эта рыба - из самых скользких на моей памяти, - он мельком глянул на Эмму и после короткой паузы заметил: - Ты знаешь, что у тебя руки светятся? Не то чтобы смотрелось плохо... это даже красиво, если по чести. Но немного необычно.
- Нет, - девушка удивленно посмотрела на свои руки, но явно ничего не увидела, - если это тебе это нравится, то... пусть их.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Но к разговору она все же вернулась. Уже в Глостере, в теплой и очень чистой постели, после ужина, невероятно горячей ванны и перевязки. Прижимаясь разгоряченным телом к боку и задумчиво поправляя повязку. Но говорила спокойно, не волнуясь и не удивляясь уже.
- А сейчас - светятся? - Эмма задала этот вопрос, на мгновение задумалась и заторопилась. - Понимаешь, я подумала, что сказала о свече недавно. Но, что если она горела все время, а ты только недавно научился видеть ее? Ведь очевидно, что этот скользкий, как угорь, Лист не видел ничего. Кроме дара, разумеется. Который, возможно, стоит скрывать тщательнее.
Раймон пригляделся и кивнул. Сияние никуда не делось, хотя, казалось, чуть пригасло, танцуя вокруг кончиков пальцев. Красиво, если не считать того, что оно могло оказаться ещё одним подарком богинь и могло привести один дьявол знает, к чему. Но, может, Эмма была и права. Он слегка пожал плечами.
- Может, и научился. За последние недели... знаешь, я бы не удивился. Но, если не мешает, то и в самом деле, пусть. Хм, - он призадумался. - Пока что оно только на пальцах. Интересно, как будет выглядеть, если разойдётся по всему телу...
- Жутко? - Предположила девушка и задумалась тоже, - но, по крайней мере, не потеряешь меня в темноте.
- Если будешь обнажена - да, - задумчиво согласился Раймон и с удовольствием провёл кончиками пальцев по спине Эммы. - Думаешь, если потеряешься в темноте, стоит сразу раздеваться, чтобы я тебя нашёл? Что-то в этой идее есть. Хотя зимой - практично только в помещениях. Кстати, об обнажённости. Этот скользкий, как намыленный, Лист, небось уже размышляет, как бы тебя выкрасть. Вот медленно слухи распространяются, когда нужно, - он помедлил. - С другой стороны, меня в этом случае скорее всего просто пристрелят из-за угла из арбалета.
- Тогда им придется убить и меня тоже.
Эмма спрятала лицо на плече и вздохнула так многозначительно - упрямо, что становилось ясно: устранить ее будет самым простым выходом для Листа. Девушка не допускала даже мысли о том, что может помогать убийцам Раймона.
- Лучше сначала убей их. Результат тот же, но насколько приятнее! И рушь все пентаграммы, сколько душе захочется, - высказав этот оптимистичный совет, Раймон слегка мечтательно улыбнулся. - Жаль, я не видел лица того священника в тот момент!..
- Чем же я должна убить? Стрельбой глазками? - Слегка скептически поинтересовалась Эмма, приподнимаясь на локте, отчего коса соскользнула со спины и шлепнула его по руке, - Так этого я тоже толком не умею. Пожалуй, тебе придется выжить.
Раймон опустил взгляд и его глаза вспыхнули. Он лениво улыбнулся и притянул Эмму к себе.
- Я хотел было сказать про отравленные иглы, ногти, шипы в ботинках и отвары, - поцелуй. - А ещё бывают отравленные хлысты... - ещё один, лёгкий, дразнящий, - и кинжалы. Но выжить - не отказываюсь. У этого состояния есть... плюсы.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс
8 января 1535 г. Посреди нигде.


Лошадь громко дышала, выпуская в воздух серые клубы пара, те медленно, рассеиваясь, уходили вверх. Красное солнце только поднималось над верхушками заснеженных елей, бесконечных елей, через лес которых бежала единственная занесённая снегом дорога. Гарольд наслаждался поездкой, тракт всё время пролегал через густой лес, встречались редкие повозки, всадники, проезжал один михаилит, который, впрочем, больше интересовался опушкой, чем путниками.
- Вальтер, забыл тебя спросить, ты, часом, не знаешь, как зовут мою лошадку? Думаю дать ей имя, да лучше бы узнать прежнее. В городе как-то и не подумал. - Гарольд скорее просто искал повод для разговора. Впервые за несколько дней он чувствовал себя хорошо, наконец-то перестало болеть лицо.
Вальтер хмыкнул.
- Прежнее имя? Подумай о том, как, скорее всего, эта лошадь оказалась у Тоннера. Даже если бы хозяин "Грифона" и конюх знали настоящие клички, они не стали бы их использовать. Я и не спрашивал. Так что, пожалуй, стоит придумать собственную.
- Действительно. - Гарольд смотрел вдаль. - Надо быть осторожней, и подумать не мог, что что-то подобное может твориться так близко к Лондону, можно себе представить, как идут дела в глуши.
- Для осторожности ты как-то слишком увлекаешься, - Вальтер кивнул на голову Гарольда, явно намекая на скрытые под беретом и капюшоном опаленные волосы. - А глушь или не глушь... что, думаешь, люди какие-то разные?
- Люди то одни и те же, а вот центр власти и реформации дальше. - Гарольд тепло улыбнулся. - Насчёт источника - сам не знаю, что на меня нашло, может быть слова жнеца, может Билберри. В любом случае, урок я получил замечательный, - он поправил капюшон. - Такими темпами, путь нам предстоит неблизкий, в Англии не так спокойно на дорогах, как я слышал.
Северянин пожал широкими плечами.
- А мир вообще место сволочное. Не знаю уж, что ты слышал и о каких временах. Когда михаилитов больше было? Ну так они ни разбойниками не занимались никогда, в религию не лезли. Разве вот змею бы извели. А с источником ты сам полез, причём не на дороге.
То ли подтверждая, то ли опровергая его слова, мимо поспешно прорысил виденный не далее как три часа назад молодой михаилит. На щеке у него красовались свежие царапины, даже по виду затягивающиеся слишком быстро, а к седлу была приторочена голова, на первый взгляд - человеческая, но присмотревшись, Гарольд увидел и чешую, покрывавшую щеки, и глаза-блюдца, и жуткую пасть, полную выступающих, блестящих клыков. Воин безмятежно насвистывал сложный мотивчик, не обращая никакого внимания на стекающую из своей добычи отвратную на вид иссиня-черную кровь, оставляющую неровную дорожку на снегу. Дорожкой этой путники могли любоваться еще долго - михаилит обогнал их и скрылся за поворотом, а кровь твари осталась, пятная чистую белизну тракта своей мерзостью.
- О, деньги мои проехали. - Гарольд приподнялся в седле. У него как раз закончились сбережения, и михаилит на тракте был весьма кстати, торговец не знал, казначей он там или кто ещё, михаилит - михаилитом, а деньги Гарольду были нужны.
- Ты не против поехать за ним, хочу обналичить деньги за лошадь?
- Кто же с собой казну так возит, - удивился Вальтер, но пожал плечами. - Хочешь - догоняй. Я, пожалуй, дальше, но спешить не стану.
Гарольд погнал лошадь вперёд. Можно было спросить, где по дороге в Эссекс находится грефье. Было всяко разумней узнать у члена ордена, чем у трактирщика или у прохожего. Конечно, стоило спросить магистра сразу, но тогда как-то в голову не пришло, а сейчас был подходящий случай. Гарольд понесся по кровавому следу, замелькали занесённые снегом деревья. К сожалению, михаилит словно канул в небытие. Его не обнаружилось ни за следующим поворотом, ни за тем, что после, а ещё через пять минут галопа Гарольд вылетел на открытое место. По обе стороны от дороги открывался заснеженный пустырь, но всадника видно не было - лишь в полумиле неспешно трюхала гружёная с верхом телега, из-под днища которой капало черным. Гарольд остановился. Цокнул языком, развернул лошадь и мерно двинулся навстречу Вальтеру.
Спутник его обнаружился за следующей петлей дороги, там, где тракт почти вплотную прилегал к лесочку. Северянин задумчиво щурился вдаль, явно высматривая Гарольда.
- Обналичил? - поинтересовался он, приподняв бровь, и усмехнулся. - Ну, не беда. Бывал я тут. Места здесь дикие, хорошие, так что вот какое дело... Как раз неподалеку схрон у меня есть. Грефье свой, значит. Пойдем, что ли? Обналичим...
- Можно и так. - Гарольд щурился от белизны. Он вспомнил отрубленную голову твари, места, действительно, были дикими. Оставалось только надеяться на проделанную молодым членом ордена работу. - Этих михаилитов хрен догонишь.
- Волка ноги кормят, ноги, с пастью вместе. Куда-то в лес свернул, значит, напрямик, для скорости. Но коли так, давай за мной, что ли, - Вальтер поворотил коня и, низко пригнувшись, проехал под нависшей веткой, не сбросив с неё снега. - Не торопимся, чтобы кони ног не переломали. Сколько-нибудь проедем, а там - пешком придётся, не пройти иначе.
Торговец пожал плечами, и повёл Луну за Вальтером, точно так же пригнувшись под веткой.
- Может, в телегу сел, там что-то чёрное из-под днища капало, а смолу вряд ли кто-то так переводит.
Он бы поехал за странной телегой, но лошадь уже устала, а он и так потратил много времени.
Под снегом здесь оказалась относительно ровная земля, так что опасения северянина какое-то время казались беспочвенными. Впрочем, быстро ехать не получалось всё равно: подлесок здесь был густ и как-то особенно колюч, а низко нависающие ветви словно жаждали стянуть капюшон, заставляя пригибаться к шее лошади. Если здесь и была когда-то звериная или охотничья тропа, то сейчас от неё не осталось и следа. Как проводник находил дорогу, оставалось только гадать, но двигался тот уверенно. А вскоре местность ощутимо пошла вниз, и пришлось ещё больше замедлить шаг. Здесь Вальтер заговорил снова.
- А почему ты всё-таки не убил тех двоих, в хижине, а?
- А с чего ты решил, что я хотел их убивать? - Торговец говорил мягко. Почему он не прикончил хозяев? Скорее стоило спросить почему он захотел это сделать. Сам Гарольд так и не определился. Может потому что реакция мужчины поначалу показалась ему очень неблагодарной, может потому что тот обвинил торговца в грешности, и был прав.
- Чую я такие вещи, - Вальтер оглянулся с улыбкой. - Как зашёл, так и видно стало, ни сесть, ни встать мне. В воздухе носилось, что ли. Скажи, неправ?
- Прав. - Усмехнулся Гарольд. - Сейчас думаю, я понервничал, что обжег себе лицо напрасно. Источник-то я очистил, но никакой магии не хватит, чтобы вдолбить хоть крупицу ума в их головы.
- А-а, - протянул Вальтер, отвернувшись. - Да разве люди слышат, что им говоришь? Им бы всё о себе, в мыслях своих, и не выудишь оттуда, нет. Стой, - он натянул поводья и присмотрелся к чему-то в лесной чаще, потом покачал головой. - Показалось, на мгновение, что михаилит твой мелькнул. Но - нет, никого. Печально ведь было бы, найди он схрон. Не для того собирал-то, верно?
- Не то слово, у этих ведь гадов и не отберёшь. - Гарольд положил руку на рукоять. - Надо поосторожней, он тут не зря охотился, может и нам чего перепасть, прям по лицу.
- Нет тут ничегошеньки. Не слыхать разве, как лес-то поёт?
И действительно, между деревьями отдавался сорочий скрип, где-то громко пищал дрозд, а дальше ему отвечал ещё один. Встревоженная приближением людей, ярдах в двадцати шумно вспорхнула куропатка. Вальтер остановил лошадь и бесшумно спрыгнул в снег.
- Пора. Дальше верхом тяжело будет, да и недалеко совсем осталось. Устать не успеем, как дойдём.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 21-04-2018, 8:26

[Leomhann >>>]

Спектр, Рич, я

Гарольд последовал его примеру. Он отпустил рукоять, но осматриваться не перестал, слишком много шрамов он получил всего за несколько дней.
- Тамошний герцог, конечно, совсем сдурел - гадить туда, откуда положено пить, можно же было просто вырезать жителей и не портить земли с живностью, - говорил он отчасти для того, чтобы предупредить зверя, который мог водиться в лесу, и не застать его врасплох.
Вальтер промолчал и устремился вперёд упругим шагом охотника. Каким-то образом он ухитрялся не издавать на ходу ни звука, хотя у Гарольда под ногами скрипел и пружинил снег, а в какой-то момент под сапогом что-то громко хрустнуло. Северянин, оглянувшись на звук, нахмурился.
- Ветки, что ли... ну точно же. По осени-то ведь сам тропу отмечал.
Они шли всё дальше. В какой-то момент лес вначале стал гуще, так, что пришлось продираться через кусты. И здесь Гарольд даже вырвался на шаг вперёд - крупному северянину приходилось сложнее. Но вскоре деревья внезапно поредели, стало светлее. Прямо впереди, между корнями огромной старой сосны виднелся снежный горб с тёмным проёмом, загороженным деревянной заслонкой. Сзади раздался голос Вальтера, который за поход не сбился с дыхания несмотря на трудности.
- Ну вот мы и совсем пришли, к схрону самому. И никаких михаилитов вокруг, и следов их нету. Ты, друг дорогой, за свой чек чем брать-то хочешь, золотом, или, может, товарами? У меня всё-всё есть, зуб даю. Чего душе безбожной захочется.
Торговец улыбнулся.
- Ну, давай посмотрим, что у тебя есть. - Вальтер, очевидно, собирался забрать с собой весь схрон, иначе зачем ему показывать дорогу Гарольду. А с тяжелыми вещами, тем более, по словам, Вальтера их было немало, ехать нелегко. Северянину было удобно обменять часть на бумагу. - Меня, сам знаешь, интересует всё связанное с магией, и кое-что связанное с безбожностью.
Ответа не было, и торговец отошел на шаг в сторону и вытянул правую руку, уступая Вальтеру дорогу. Только тогда северянин пожал плечами.
- Ну сам-то глянь, чего тебе надо. Я ж откуда знаю, что глянется.
Торговец пожал плечами, и пошел вперёд. Доверительное отношение Вальтера его поражало. Северянин мало того, что показал свой схрон, так ещё и предложил ему идти первым. Лаз прикрывал неровный квадрат из едва оструганных досок, присыпанных снегом. Гвозди за прошедшее время успели основательно заржаветь, да и сделано всё было достаточно неаккуратно: ни петель, ни рамы, просто щелистый щит, уложенный на морозную землю. Такая покрышка могла бы остановить зверя, но не человека. Когда Гарольд подошёл ближе, под ногой снова что-то хрустнуло. Торговец не стал спрашивать Вальтера и сам отодвинул заслон. Северянин, видимо, не хотел пускать Гарольда себе за спину. Да и постоянно скрипящие ветки, кажется, были сигналом для хозяина, что никто не подходил к схрону.
В схрон пришлось лезть, скрючившись в три погибели, но когда Гарольд выпрямился, внутри оказалось неожиданно просторно. И светлее, словно Вальтер отправил следом светлячка, и тот сейчас плясал за плечом. Хотя ни огонька, ни теней, который бы он отбрасывал, не было. Света хватало всего на три шага, но и так создавалось полное ощущение, что Гарольд попал в сокровищницу. Открытые сундучки, в которых мерцание золота соседствовало с матовым блеском жемчуга. Книги, сложенные аккуратными стопами, в потрепанных переплетах, украшенных камнями и золотом. Оружие, нарядное, что хоть ко двору впору - в серебряной черни, в чеканке и изумрудах. И Ю поверх драгоценных тканей, извивающаяся золотистой змеей, ослепляющая наготой совершенного тела, прикрытого лишь соболиным воротником, с атамом, украшенным волчьим мехом, в руках.
- Ты принес персики, красивый?
"Них гут". Вальтер, способный легко прикончить его и на открытом пространстве, опасная азиатка впереди, сокровища, которые и за неделю не вывезти и - к которым он теперь знает дорогу. "Них гут". Торговец вздохнул.
- Нет, а должен был? - Дёргаться всё равно было бесполезно.
- Плод запретный сладок, а кровожадного и коварного гнушается Господь, - Ю гибко потянулась, прогнулась в спине стеблем вьюна, - таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтерла рот свой, и говорит: "я ничего худого не сделала!".
Гарольд посмотрел в сторону - ещё одна дурная. Вариантов у него было несколько: либо его хотят убить, но тогда они многовато говорят, либо уточнить или дополнить задание, либо очередная дурость. В любом случае, атам у неё был неспроста.
- Человек лукавый, человек нечестивый ходит со лживыми устами, мигает глазами своими, говорит ногами своими, дает знаки пальцами своими; коварство в сердце его: он умышляет зло во всякое время, сеет раздоры. Зато внезапно придет погибель его, вдруг будет разбит — без исцеления, - продолжила Ю, поджимая под себя ноги и садясь. Откуда-то из-за спины она извлекла меч, чей клинок был богато украшен гравировкой с цветами то ли вишни, то ли яблони, - этот меч - твой, ибо спас ты Вальтера в обители нечестивцев!
Китаянка взялась за лезвие и протянула оружие рукоятью вперед, явно адресуя его Гарольду.
- Спасибо, но Вальтер куда чаще спасал мне жизнь, впору мне его благодарить. - Гарольд не понимал. Сначала он думал, что Ю говорила об атаме, теперь торговец совсем сбился с толку. Откуда она узнала, что она здесь делает, почему не было следов, почему такой клад без охраны?

[Ричард Коркин >>>]

Ю пожала плечами, и соболиный мех скользнул по ключицам, приласкал краешком грудь. Меч беззвучно канул в груде сокровищ, а девушка широко улыбнулась, показав длинные клыки, которых не было ещё секунду назад.
- Как хочешь.
Не дав времени ответить, она отступила на шаг и белое тело слилось с тенями, словно его и не было вовсе.
Либо у азиатов была ещё одна интересная физиологическая особенность, которой он раньше не замечал, либо Гарольд рисковал ещё раз получить по едва зажившему лицо. Может быть то, что он не взял меч сберегло торговцу жизнь.
- Вальтер, что-то мне дурно в замкнутом помещении. Может выйдем на свежий воздух?
Возможно, какая-то тварь забралась внутрь и приняло форму Ю. В таком случае, она не представляла, на какой уровень замахивается. Никто не ответил. Гарольд обернулся, он был уверен, что северянин пойдёт за ним. Просто так впустить кого-то в свой схрон, а самому стоять снаружи? Гарольд пробежался взглядом по подвалу, ища книги. Может быть, это было какое-то защитное заклинание? В любом случае, стоило побыстрее выйти.
Гарольд облизнул зубы, осмотрел потолок. Что-то ему это совсем не нравилось - он не понимал, что происходит. Торговец развернулся и полез наружу, на ходу обращаясь к северянину.
- Да ты богаче испанского короля, так и не разберу, что сколько будет стоить, не хочешь помочь?
Гарольд вылез на ружу, обтряхнул штаны. Внимательно посмотрел на молчаливого и недвижимого Вальтера. Кажется, он даже не моргал.
"Что происходит?"
- Вальтер, на кой чёрт работа, если у тебя золота больше чем во всём Константинополе?
Северянин молчал.
- Вальтер, етить-колотить!
Торговец подошел к северянину и легонько толкнул его в плечо. Вальтер дрогнул, будто удивившись. Мгновение ничего не происходило, а затем швед медленно, слой за слоем, с тихим шуршанием осыпался черным, тяжелым пеплом, овеяв горячей пылью Гарольда, припорошив сапоги и плащ.
Торговец сделал несколько шагов назад - его опять накрыло. Гарольд выхватил позаимствованный в деревне нож, тщательно вытер его о рукав. Если его околдовали, а его наверняка околдовали - это могло помочь. Торговец лёгким, но резким движение провёл ножом по левой руке.
По кисти лениво потекла струйка крови, боль ударила аж до локтя, но в остальном картинка никак не изменилась. Вальтера всё так же не было, заснеженный лес по виду оставался пустым, и солнце всё так же пыталось пробиться сквозь пелену облаков. Получалось у него это не слишком хорошо. Всё так же валялась рядом со входом дверь из грубо сколоченных досок. И, наконец, по-прежнему торчали из-под снега кончики веток, белые, выглаженные временем, гладко вылизанные от мяса и хрящей.
Гарольд сплюнул в снег, вытер лицо обеими руками. Торговец полностью отодвинул заслон и спустился в погреб. Изнутри на этот раз в нос ударило запахом стылого забытого хозяевами погреба, в который давно никто не заглядывал. В тусклом свете, пробивающемся снаружи, из тьмы медленно проявлялись богатства Вальтера: тазовые кости там, где только что были гримуары. Проломленные черепа вместо сундуков. Рёбра вместо богатого оружия. Утопая в земле, слоями лежали останки тех, кто, видимо, побывали здесь прежде Гарольда. На многих костях виднелись следы от когтей и зубов, способных догрызться до костного мозга. Впрочем, приглядываться времени не было. Из темноты на него с шипением прыгнула Ю, которая изменилась тоже. Гладкая прежде кожа пошла морщинами, покрылась чёрными пятнами. Ошейник из соболей сгнил, открывая рассечённое до позвоночника горло, но атам китаянка держала твёрдо, и целила прямо в сердце Гарольда.
Гарольд не успел подумать ничего, кроме ругани, он попытался схватить правой рукой руку с атамом, левой закрыл горло от клыков, уже призывая себе на помощь пламя. Огонь отозвался неожиданно легко, и сгусток огня ушёл прямо в лицо Ю... и за него, расплескавшись о земляную стену. И рука Гарольда встретила пустоту, провалилась в воздух, где не было ни гниющей плоти, ни атама. Зато левое колено рвануло болью, и лёгкая, приземистая, едва различимая тень бесшумно унеслась наверх, к солнцу, на миг загородив свет. Китаянка же сгинула без следа, словно и не было.
Торговец опять рванул на улицу, готовясь очистить себе путь огнём, если потребуется. Расчищать ничего не потребовалось - он свободно вышел наружу. Снег белил глаза, кроме веток и костей ничего видно не было. У торговца от гнева заскрипели зубы. Итак, эффект от заклинания, скорее всего, не общий, то есть он не лежит сейчас где-то, а действительно стоит в лесу, просто часть видимого не реальна, а часть реального - не видима. Иначе непонятно зачем промелькнула мелкая тень, да и вообще почему его ещё не убили или не связали и перестали тратить силы на заклинание. Возможно это газ, или, что-то подобное, тогда было бы полезно призвать на помощь ветер, но с тратой сил торговец решил повременить. Он внимательно осматривал округу. Вопрос был в том куда делся Вальтер, поймали Гарольда, как только он вошел в пещеру, или гораздо раньше? Торговец попытался вспомнить разговор с северянином. Так, он заметил что-то в чаще, иллюзорному образу этого делать незачем. Шутка про безбожника тоже много для бреда. Шведа скорее всего околдовали у входа, возможно, пока Гарольд спускался. Видимо, тварь зачаровала торговца и пока тот пытался понять, что имеет в виду Ю, вылезла и вывела из игры Вальтера. Может, тот понял в чём дело и побежал к лошадям. Торговец внимательно осмотрел местность, ища следы - и не находя. Снежок на поляне был совершенно чист, словно Гарольд появился прямо у входа в лаз неведомо откуда. Оставалось только ещё раз попробовать вывести себя из такого состояния болью. Торговец призвал пламя, раскаляя лезвие ножа. Он крепко сжал зубы, чтобы не прикусить язык, и провёл раскалённым металлом по свежей ране.
- Матерь божья! - От боли свело скулы, торговец выронил нож, как безумный замахал левой рукой, ходя по кругу. Раскалённый метал с шипением и паром утонул в снег. - Как, я, чтоб всё это, топтал рот!

[Leomhann >>>]

Спектр, Рич, я

По лесу вокруг прокатилось насмешливое уханье, которое доносилось словно со всех сторон одновременно, перекликаясь, сливаясь эхом, отражаясь от снега и облаков. Деревья ему не мешали. Не мешали они и туману, который начал подниматься от снега, от щиколоток к коленям, до пояса с мечом. Серая промозглая пелена тянула щупальца всё выше, гладя рукоять, цепляясь за складки оверкота. И на третьем шаге, сойдя с тропы, Гарольд на размашистом от боли шаге ударился о невидимую, но очень шершавую и твёрдую преграду.
– Все не так, от самого начала и до самого конца, – строго проговорил Ролло, рисуя палочкой в тумане пентаграмму, - кровь - только в ней настоящая сила, только она - стихия и вне её!
Под ногами порскнуло что-то тёмное и сердито пыхтящее. В одну сторону, в другую, всё ближе.
Гарольд взревел, обеими руками призвал пламя и обрушил его на тёмный сгусток.
- Я тебя, сволочь!
Из рук рванулась мощная струя пламени, выжигая и туман, и крупного, в крепких иглах, ёжика, который пронзительно завизжал, прежде чем раствориться в огне. Но из тумана уже поднималась новая фигура. Сначала показалась странная высокая шляпа с узкими полями и плоской верхушкой. Украшенная алой лентой, с приколотым булавкой куском бумаги. Но лицо под ней - было лицом самого Гарольда, улыбающимся, весёлым. Двойник захихикал и вскинул руки, явно готовя собственное пламя.
- Повторите за мной. - он говорил спокойно, точнее - старался говорить спокойно, но за кривящимися губами пробивалась безумная ухмылка. - Я клянусь перед Богом, что ни я, ни кто другой из деревни не попытается навредить ни душе, ни телу путников.
У торговца задрожали руки. Это был ещё один припадок, нельзя было обращать внимания на иллюзии, так он бы только потратил силы. Он не контролировал зрение и, скорее всего, слух. Всё было очень плохо, очень. Торговец закрыл глаза руками, прислушиваясь, и готовясь использовать пламя. Звуков не было, но следующее, что он почувствовал - это сильные пальцы на собственном горле. И нарастающий жар. Дыхание пресеклось. Торговец попытался схватить того, кто его душил. Безумный двойник скалился ему прямо в лицо, но под руками Гарольд чувствовал только грубую кору толстой ветки. По бедру сзади прошлись когти, раздирая ткань и кожу. Штанина потеплела, а по лесу снова разнеслось весёлое хихиканье. Гарольд ощупал горло - ни следов, ни боли не осталось, а вот бедро и колено не переставали болеть. Такими темпами мелкая зараза могла его и убить. Оставалось только дождаться ещё одой иллюзии и обдать тварь, которая, скорее всего, опять ударит со спины, огнём. Гарольд сделал несколько неуверенных шагов вперёд, задрожал, слегка согнувшись в коленях. На вид бессильная, левая рука повисла, правой он достал меч. Торговец готовился призвать пламя в левой руке и обдать им всё, что будет сзади.
И тут, внезапно, поляна на долю секунды дрогнула, воздух подёрнулся рябью, и вывернулся в себя. Исчез двойник, став толстым суком. Деревьев стало больше - одно появилось из воздуха совсем рядом, - в снегу пролегли дорожки следов - от сапог Гарольда и от когтистых лап неведомой твари. И монстр открылся тоже - как открылась и причина произошедшего. В пяти шагах от Гарольда давешний михаилит, темноволосый и темноглазый, с очень короткой бородой и аккуратными усами отчаянно отбивался от наседающего кошмарного создания. Приземистая, очень быстрая тварь с отвратительной голой кожей и бельмами вместо глаз стелилась по снегу, норовя достать человека длинными крючковатыми когтями. И ей это удавалось. Левая рука михаилита висела вдоль тела, пятная снег очень яркой, алой кровью. Но меч человек держал крепко, и лицо его, решительное, сосредоточенное, говорило о том, что он далеко ещё не сдался. Об этом же свидетельствовала глубокая рана на плече твари, сочащаяся белёсой жидкостью. У торговца проступили жилы на покрасневшей шее. Он побежал к твари, держи меч в правой руке. Как же он хотел поджарить эту мразоту, но это было бы неэффективно - голая кожа не горела. Он приблизился к сзади, когда она была на небольшом расстоянии от михаилита и обхватив рукоять обеими руками рубанул наотмашь. Тварь удивительно легко ушла от удара и неожиданно четко выругалась, помянув отчего-то демоницу Лилит, архангела Михаила и уточнив особенности их отношений. Вслед за этим она ловко воткнула один из когтей в бедро Гарольда. Да так там и оставила, уклоняясь от атаки михаилита, метящего в живот.
Бой принимал нереальную, фантастическую даже для глаза неопытного фехтовальщика, форму. Тварь взмахивала рукой в подплужном ударе - михаилит отвечал ей тем же. Отножной слева из фронтальной стойки - и снова, будто в зеркале, воин точно также взмахивает мечом. Проворот когтями над головой, вертикальный удар - и вот уже голова пса господня катится по снегу. Впрочем, его ли? На покрытом отвратительной, белесой жидкостью снегу валялось тело с бледной голой кожей. Слепо пялились на Гарольда глаза со сросшимися веками. И - тяжело дышал, опираясь на меч молодой воин из Ордена архангела Михаила, держа окровавленную руку неловко и бережно.
Торговец, уже в который раз, сплюнул в снег. Ноги ужасно болели. Он несколько ударов сердца искал взглядом куда можно сесть, затем неуклюже проковылял к сучковатому бревну, выбрал место поудобней и со вздохом опустился.
- Мгновение, я остановлю кровотечение и помогу вам с перевязкой, если это вам, конечно, необходимо. - Видимо, его околдовали гораздо раньше, чем он думал, а ведь торговец даже не заметил перехода. Голова слегка кружилась, немного мутилось в глазах. Гарольд снял берет, проследив, чтобы на голове остался капюшон. Он приготовился хоть как-то заткнуть им рану, пока будет вытаскивать кинжал и вырезать им кусок рубашки.
- Не трогай кинжал, - михаилит дышал уже спокойнее, да и рука не висела плетью, - кровью ведь истечешь, щегол.
Он подошел к Гарольду и уселся рядом на бревно. Вблизи стало видно, что воин еще моложе торговца, лет двадцати, но уже - с жесткой складкой между бровей и шрамом у виска.
- Себя подлечу - тобой займусь, - пообещал он, тщательно обтирая лезвие меча какой-то ветошью, которую сорвал с одной из костей, - потерпи.
Торговец пожал плечами. Надо было побыстрее закончить со всем и вернуться на тракт. Стоило поискать в снегу нож, и заглянуть в логово твари - раз она питалась путниками, там могло оказаться кое-что ценное. Михаилит, видимо, увидел Гарольда бредущего всё глубже в лес и решил помочь - тварь вряд ли была настолько тупой, чтобы заманивать охотника.
- Ты увидел меня и решил помочь или просто охотился неподалёку?
Воин неопределенно пожал плечами и полуутвердительно тряхнул головой. Двигался он уже совершенно свободно.
- Контракт, - коротко пояснил он, резко выдергивая свой кинжал из ноги торговца и тут же зажимая рану ладонью. Между пальцев медленно просочилась алая кровь, горячо потекла по ноге, заползая змеей в сапог. Было больно. Очень больно, точно плоть и кровь, кожа и кости вознамерились сорваться со своего места, убежать, скрыться. Рука михаилита была горячей, она обжигала рану, причиняя иные страдания, терпимые. И боли эти не смешивались, текли потоками, сводили с ума, пока, наконец, на ноге не осталось тонкого, едва заметного розового шрама там, где был прокол от кинжала
- Сам проткнул - сам исцелил, - довольно сообщил молодой воин Гарольду и встал, убирая меч в ножны. На длинный, переливчатый свист отозвалась лошадь и дорога, судя по ее голосу, была не слишком далеко. Но, все же - далеко, эхо причудливо играло с ржанием, отбрасывая его мячиком от деревьев.
- Не могли бы вы вылечить и вторую рану, если у вас остались силы? - Стоило хотя бы попробовать, в конце концов лучше было бы заплатить за лечение сейчас, и более-менее здоровым продолжить путь.

[Ричард Коркин >>>]

- Я отблагодарю вас, чем смогу, как найду свою лошадь. - Торговец надеялся, что михаилит просто вылечит его и, не тратя времени на поиски лошади, уедет, тогда Гарольд смог бы обыскать логово твари. Хотя, стоило ожидать, что михаилит просто откажет.
Воин замер, будто заглядывая внутрь себя, спрашивая что-то, и медленно кивнул головой.
- Шестьдесят фунтов, - сообщил он жизнерадостно, - ни пенни меньше. Во-первых, когти и зубы скогеобразные не моют и не чистят, а это - заражение крови такой пакостью, что иссушит меня до дна. А у меня по контракту еще день не окончен. Придется возращаться раньше. Убытки. Во-вторых, помощь в поиске лошади и сопровождение к спутнику, который, - михаилит прислушался к пению птиц, свистнул им пару раз, и продолжил, - кажется, ни сном, ни духом, что тут с тобой - денег стоит тоже. Да и отсутствие "спасибо" цену поднабрасывает.
Он поднял голову твари, полюбовался на нее несколько мгновений, держа за то, что можно было бы назвать волосами, и удовлетворенно кивнул сам себе.
Торговец задумался, все ли михаилиты напрочь лишены совести. В любом случае, было выгоднее заплатить сейчас и не искать себе потом деревяшку на место ноги.
- Квиток от ордена вас устроит? У меня как раз оказался один на шестьдесят фунтов. - В конце концов не в деньгах была цель поездки, но книгу и крест стоило продать побыстрее.
- Устроит, - пожал плечами молодой воин, запихивая голову твари в выуженную из-за пояса тонкую сумку, чье дно немедленно пропиталось отвратительной кровью чудовища, - деньги есть деньги. Буду налоги платить - и обналичу.
- Значит, договорились. - Хотелось побыстрее добраться до ночлега - заштопать штаны, перекусить и лечь спать.
- Расписка-то в седельных сумках? - Деловито осведомился михаилит, встряхивая рукой.
- Нет. - Торговец вытащил бумагу из-за пазухи и протянул мужчине. Было неудивительно, что тот хочет проверить в порядке ли расписка, и есть ли она вообще.
- О, Циркон, - в голосе воина зазвучала теплота, когда он увидел подпись, но бумагу он свернул бережно и сунул за пазуху же, - ну, показывай рану. А на лице... Жабдар, да? Змея, то есть?
- Да. - С лёгкой, слегка наигранной досадой ответил торговец. - Прилетело, так прилетело. Обращался к лекарке, но так сказала, что ничего не поделаешь. Хорошо, хоть живым ушел.
- А ничего и не поделаешь, - пожал плечами воин, накладывая руку на рану, - шрамы даже сам Ибн Сина не убрал бы. Но выглядят хорошо, чистые. С руками лекарка.
Ногу пронзила жгучая боль, потом просто ни на что другое не похожая боль - казалось, бесконечно сильные руки выжимают ногу, как губку. Гарольду на секунду почудилось, что он услышал как рвётся мясо. Рана на ноге медленно стянулась до небольшого шрама. Торговец выдохнул.
- Спасибо. - Он тяжело дышал.
- Всегда пожалуйста.
Михаилит устало рухнул на бревно, на мгновение закрыв глаза ладонью. А затем вопросительно уставился на Гарольда.
- Ну что, идем за лошадью?
- Не хочешь взглянуть на логово этой твари? - Видимо, лечение отняло у михаилита немало сил. Торговец с трудом поднялся и поплёлся туда, где он вроде бы выронил нож. - Раз она питалась путниками - там может оказаться что-то более-менее ценное.
- Не хочу, - весело улыбнувшись, ответил михаилит, - что ж я, логова ее никогда не видел? Развлекайся сам.
Нашелся нож - рукоятка его раскололась, то ли от высоких температур, то ли от падения на камень, но клинок остался цел. Торговец засунул нож в сапог, стоило поискать кусок материи и перемотать рукоять. Гарольд подошел к логову твари, закрыв лицо беретом, внутри наверняка было много трупного яда. Скорее всего в погребе не было ничего ценного, но торговцу хотелось увидеть, что он принял за сокровища под действием заклятья. Торговец осторожно, каждый раз проверяя точку опоры, спустился в логово. Михаилит, тем временем, заливался свистом, мелодичным и веселым, впору соловью. И что самое интересное - в перерывах ему отвечали птицы. Внизу оказались только: обглоданные кости, прелые тряпки, да листья. Ужасной вони не чувствовалось. Торговец перевернул носком сапога несколько костей, не найдя ничего ценного, он вылез наружу.
- Эта тварь использует какое-то заклинание?
Воин прервал свою перекличку с пернатыми и вздохнул.
- Заклинание? - Удивился он, поднимаясь с бревна. - Нет. Скогеобразные залазят к тебе в голову и роются в ней, как золотарь в выгребной яме. Это, - михаилит кивнул на тело, - показывает то, что накопало. Другие... ну, по-другому.

[Leomhann >>>]

Спектр, Рич, я

- И как избежать такого, могу предположить, что меньше ездить по трактам, и всё же? - Гарольд аккуратно обтряхнул штаны, чтобы не задеть свежие шрамы. Тварь, действительно порылась у него в голове, благо не успела достать до самого глубокого, хотя и того, что она нашла с лихвой хватило, чтобы вывести торговца из себя.
- Не хочу лекцию читать, - поморщился молодой воин, - самое простое - стать идиотом. Ну что, тебе еще нужна твоя лошадь, щегол?
Торговец пожал плечами.
- Да. - Гарольд всё гадал, с чем связана подобная кличка, скорее всего с обгоревшими бровями.
- Тогда пошли.
К лошади Гарольда, которая зачем-то вышла на тракт, михаилит вывел быстро и уверенно, явно переговариваясь с птицами. Свою лошадь он подозвал коротким, оглушительным свистом и, вскочив на нее быстрым и ловким движением, осведомился:
- А какого дьявола-то тебя в эту сторону понесло, на Челмсфорд? Вы же к Брентвуду ехали.
- Хотел поинтересоваться у тебя, где ближайший казначей ордена, но теперь - торговец улыбнулся - это не к чему.
- Так, а чего у магистра не спросил? - Воин удивился до такой степени, что даже впервые за все время заглянул в глаза Гарольду. - В Кентербери ближайший, вестимо.
Он нетерпеливо и коротко свистнул ввысь, прислушался к ответу и хлопнул лошадь по шее.
- Поехали, Синичка, проводим щегла к его товарищу и домой.

Вальтера они догнали через некоторое, довольно-таки продолжительное время. Швед все также неторопливо рысил вперед и, кажется, даже не удивился, когда его догнали торговец и михаилит.
- Спасибо. - Поблагодарил михаилита торговец. Учитывая, сколько они ехали за Вальтером, если бы Гарольд решил проделать путь сам, это могло бы вылиться в ещё одну проблему.
- Всегда пожалуйста, - снова коротко ответил михаилит, разворачивая лошадь к лесу. Через мгновение он исчез в чащобе также, как должно быть, сделал это на дороге в Челмсфорд.
- Видишь, не зря проехался - теперь не надо будет искать казначея, - улыбнулся торговец, поровнявшись с северянином. Михаилит оказался вполне неплохим человеком - не требовал переплат, не строил из себя чёрт знает что.
- Неужели он всё-таки выдал деньги по чеку? - Вальтер не смог скрыть изумления в голосе. - И как ты его нашёл, в лесу?
- Денег он мне не выдавал, просто взял расписку в качестве платы за лечение ран, которые получил от очередной твари полчаса назад. - Торговец ловко вытащил нож из сапога и внимательно присмотрелся, решая, намотать ткань поверх дерева или всё-таки выломать рукоять? Случившееся забавляло его самого, хоть левая рука ещё побаливала.
Вальтер помолчал, после чего тяжело вздохнул.
- Ты заметил, что все проблемы случаются, когда ты куда-то бежишь сломя голову? Что за тварь-то хоть, и откуда взялась? У меня - чистая дорога, я и думал, что тебя просто из виду потерял. Галопом же унёсся.
- Да, заметил. - Торговец не прекращал вертеть нож в руках. - Что поделаешь, случаются в жизни неприятности, в этот раз я ещё легко отделался. Тварь, кстати, интересная. Михалит сказал, что скогеобразное.
Северянин присвистнул.
- Скоге? Слышал, а как же. Мерзкие создания. Повезло тебе, что этот твареборец рядом оказался.
- Ни дать ни взять повезло, потому я и не расстраиваюсь, хоть и потерял шестьдесят фунтов. Буду надеяться, нам поскорее попадётся толковая таверна - жутко хочу умыться и отдохнуть.

[Ричард Коркин >>>]

Брентвуд, Эссекс. Поздний вечер.

Толковая, а может быть, и не очень таверна попалась только к ночи, в том самом Брентвуде, о котором говорил михаилит. Сравнивать ее с таверной Гарри или даже "Грифоном" было нельзя. Скудно обставленный общий зал с тремя столами и лавками вокруг них. Посуда с щербинами и пресная пища. Но зато - теплая комната с мягкой кроватью и горячая вода в кувшине для умывания. А еще там подавали запеченные яблоки с медом и корицей, при одном взгляде на которые рот наполнялся вязкой слюной. Седой, дородный трактирщик, одетый в яркую тунику, улыбался приветливо, но в ценах не уступал. А миловидная служанка с весьма пышными формами и вовсе сморщила носик, подавая на стол снедь: хлеб, запеченную рыбу, пшеничную кашу и пареную репу. Эль, приправленный изрядной долей рома и те самые яблоки.
Таверна, если и не была лучшей в плане условий, была по крайней мере сравнительно дешевой, что имело большее значение, учитывая опустевший кошелёк торговца. Было приятно отдохнуть в тепле, нормально поесть, почувствовать себя в относительно безопасности. Еда была простой, но тёплой и вполне съедобной. Гарольд хотел было заказать ванну, но в таверне её не оказалось. Доев, торговец совсем расслабился и с трудом заставил себя встать и подойти к стойке, котору протирал трактирщик, как ни странно, чистой тряпкой.
- У вас в городке найдётся толковый скупщик? - Надо было побыстрее продать книгу, и обзавестись наличностью. Крест торговец решил придержать до следующего раза, всё-таки он был почти краденым.
Трактирщик отложил тряпку и оперся руками на стойку, без интереса глянув на него.
- Смотря что продать хотите, господин мой. Ежели что из ценного или старого - то прямо напротив лавка старого Хью. Дверь, сталбыть, в дверь с таверной. Ежели чего иного - так то на рынок, вестимо.
- Понятно, спасибо. Ещё хотел поинтересоваться, но перед этим, не найдётся ли у вас немного эля? - Стоило немного поднять трактирщику настроение, тогда можно было рассчитывать на полноценную историю. Гарольд хотел узнать кто правит в землях куда он попал, и стоит ли ему опасаться того придурковатого правителя, который отравил источник в несчастной деревне.
- Эль у нас всегда найдется, - перед Гарольдом грохнула кружка, а сам трактирщик скучающе вернулся к своему занятию - протиранию стойки.
Мужчины явно не хотел становиться разговорчивей. Гарольд отхлебнул эля.
- Как зовут местного герцога?
- У нас граф, - удивился трактирщик. - Эссекс - графство, а Роберт Деверё, сталбыть, граф.
- Давно он? - Торговец слабо представлял к какому графству относилась деревня, в любом случае правитель в Эссексе был другой, а значит и поводов опасаться было меньше.
- Дык, - еще больше удивился трактирщик, - и отец его тут графом был, и дед, и прадед...
- Спасибо, - торговец допил эль. - Сколько с меня?
- Два с половиной шиллинга, - тряпка сделала еще один виток по стойке, - и один.

Заплатив, торговец, наконец, добрался до своей комнаты, и заперся. Хоть нормально помыться и не получилось, Гарольд смог хотя бы умыться тёплой водой. Надо было скорее двигаться к морю, путешествие уже казалось ему бесконечным, а о церквушке ещё даже и речи не шло. Торговец снял штаны, сел на кровать. Бельё - хоть и бесхитростное, но тёплое, показалось ему вполне чистым. Капли ещё тёплой воды скатывались с наскоро вытертых волос, падали на кровать, на дырявые штаны, слегка щекотали спину. Торговец ногой, чтобы не вставать, подтащил к себе сумку, вытащил от туда стрелку самодельного компаса и чёрную нитку. Аккуратно выбив иглу из пробки, он смочил нитку слюной и с третьего раза продел её через ушко, сделал узелок. Мысли плавно текли в голове, ничего не мешало расслабиться. Надо было поскорее выйти к морю, из Брентвуда стоило направиться в Базилдон, и через него - в Касл-Паинт. Гарольд начал не спеша штопать дыры. Ни брови, ни волосы так и не начали отрастать. После продажи книги надо было постричься - длинные волосы с прорехой от ожога смотрелись смешно. Закончив, торговец отложил штаны, вбил иголку в кусок пробки и положил всё в сумку. Он глубоко зевнул, улёгся на кровать. В памяти всплыли: образ его самого, требующий дать клятву, бесконечное белое поле и одинокая телега, из днища которой капает, что-то чёрное. Торговец провалился в сон.

[Leomhann >>>]

Роберт "Циркон" Бойд


Резиденция ордена Михаилитов
8-9 января 1535 г.

Орденский замок давно уже погрузился в тишину, лишь за тёмными окнами тонко, пронзительно подвывал ветер, мерно сыпал по стеклу снежным крошевом, цеплялся за бойницы, выступы, пытался пробиться в щели между старыми камнями кладки. Пытался - и не мог. Чистые белёные стены, может, и уступали роскошью расписным гостевам покоям, но хранили и простой, лаконичный уют, и тепло. Дом? Самое близкое к тому, что можно было так назвать?
В свете свечей мерцали зеленью стеклянный кувшин с вином и одинокий кубок в металлической оплётке. Поблескивал тёмными лакированными боками комод. Дразнился белым языком скатерти столик. А сон - всё не шёл, несмотря на вино, невзирая на тепло и покой стен, на простыни тонкого льна, на тёплое одеяло, но, возможно, соглашаясь с неспокойным северным ветром. Не шёл ни к магистру Циркону, ни к Роберту Бойду. Заставлял смотреть на тяжёлые потолочные балки, поглядывать на лестницу, что вела выше, под самую черепичную крышу, к ветру и простору. Вынуждал недовольно прикрывать глаза, разглядывая странные, едва формирующиеся в красноватой тьме силуэты...
И всё же, дремота затягивала, незаметно наваливалась на грудь, тяжелила веки. Так что и стук в окно вначале показался лишь продолжением ветра и образов, и... один. Два. Два и один. Четыре...
Мысли лениво переговаривались со стуком, со счетом, знакомым давно. Так давно, что и упомнить сложно, когда она начала стучаться именно так - эннеадой без двух. Пять. Которая из них? Впрочем, вопрос глупый. Столь назойливой могла быть только одна - преследующая его с тех пор, как он начал бриться. Снова, mo chreach, начал бриться. Шесть. Вставать было лениво, а звать ее в комнату не хотелось. Но... Стекло ведь разобьет, а не отстанет, если что-то втемяшилось. Шесть и один. Семь, то есть. Все же, есть что-то эдакое, неистребимое в том, чтобы думать, считать, говорить на языке Туата Де Данаан, даже если последние много лет ты - англичанин. И, черти ее задери...
Роб нехотя сполз с кровати и направился к окну, по пути натягивая штаны, попадая с дремы двумя ногами в одну штанину, чертыхаясь.
- Чего тебе снова надо, шальная?
Окно распахивалось внутрь. А лучше бы - наружу. Конечно, птицу створкой не зашибешь, но сама мысль о том, что можно бы, заставила его сладко, по-кошачьи зажмуриться.
Ворон глянул на него так, будто бы читал мысли - впрочем, скрывать их Роб и не пытался. Птица впорхнула в комнату, выронив на подоконник чёрное, но с отчётливым рыжим отливом перо. Неуклюже, боком попрыгала по каменному полу и с недовольным карканьем завернулась в крылья, охватывая себя всё плотнее, пока не обратилась в тяжёлый даже на вид чёрно-серый шар. Биение сердца - и он развернулся, поднимаясь во весь немалый рост, переливаясь красками, с карканьем, переходящим в полный удовольствия стон. Ворон... женщина выпрямилась, посмотрела, по-птичьи наклонив голову. И зелёные рукава алого платья отразились в двойном ожерелье из змеиного глаза, коснулись густо подведённых глаз, оттенили рыжие, цвета ярости, волосы. И ноги попирали пол, словно стояла она на колеснице. И обнажённые плечи, гордо развёрнутые, манили и предостерегали. И глаза смотрели так, что... смотрели, как и всегда. Неизменно. Как голос. Как чувство. В основном - недовольно. С раздражением. Хотя, конечно, и не только.
- Мимо пролетала. Ну и подумала, может, дать ещё один шанс, всё-таки. Как-никак, не чужие.
Она оглядела комнату и скривилась.
- Камень, камень... стыд какой, запирать себя в этих стенах. Изнежился ты вконец, кобелина шотландский.
Роб недовольно дернул плечами, натягивая рубашку, скрывая древо жизни, чьи корни давно подрубили когти тварей из бестиариев.
- Людям, - и это слово он подчеркнул голосом с удовольствием, - нравится комфорт. Мягкая кровать, вкусная еда. Красивая, умная и покладистая женщина.
- Людям, - Бадб усмехнулась, приглядываясь к кубку, чуть ли не тычась в него носом, но не касаясь его. Следом такого же внимания удостоился графин с вином. - Скажи лучше: старичью. Этим, действительно, и тепло бы, и покладистых женщин, потому что другие - утомляют... хотя ты, надо признать, ещё не совсем... особенно без рубашки...
Не оглядываясь, она закинула руки за голову и с очевидным наслаждением выгнула спину, потянулась так, что стукнули бусы, затрещало платье.
- Проклятые вороны. Плеч словно и вовсе нет.
- Я и без штанов еще не совсем, - доверительно сообщил ей Роб, успевший застегнуть колет и теперь натягивающий сапоги, - на слово поверишь?
Какого дьявола принесло эту чудную, все же? Ведь не для того, чтобы обсудить его достоинства, недостатки и особенности характера. И - вряд ли для того, чтобы снова попытаться завлечь обратно. Сколько по этому поводу было сказано... А уж сколько ею перебито посуды, частью - и об него! Он с беспокойством глянул на графин, сражаясь со шнуровкой сапог.
Бадб, оставив вино в покое, подошла, провела ладонью по колету, подцепила пальцем застёжку. И дразняще улыбнулась, ярко, солнечно, со страстью копья, входящего меж рёбер. Так, что почти брызнуло красным.
- Ну-у, если так заговорил, то зря одевался, выходит, mo leannan, - выдохнув, протянув последнее слово, она неожиданно больно ткнула его в грудь, и улыбка сменилась ухмылкой. - Знаешь, когда ты моё имя в церкви этой трепал, я вот задумалась...
- Задумалась - это хорошо, - одобрил Роб, поморщившись от внезапной боли и отходя к столу, - значит, чем думать появилось хоть чуть. Что надумала... leanabh?
В кубок полилось вино, алое и ароматное. Дорогое, пахнущее мускусом и шиповником, терпкое. Дающее пару глотков на размышления.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Ну должен же хоть кто-то из нас думать, - пожала Бадб плечами и уселась на подоконник, прислонившись к окну. Мотнулись у висков тонкие, заплетённые с бисером косички. - Лишаться бессмертия ради каменных стен и одного кубка на столике... так, о чём я? Ах, да. Посмотрела я, как наслаждаешься ты этой резнёй. Посмотрела на этого мальчика твоего, черноволосого. Кстати, а он мне нравится. Вполне, вполне. По моей части. А потом с ним ещё и поиграли ведь. Вчера. Начинаю понимать, что так взъелась Мори. На тебя, кстати, теперь тоже.
Роб вздохнул, опираясь плечом на простенок у её окна. Проклятая привычка не позволяла сидеть в ее присутствии и это, к его сожалению и огорчению, связывало тоже. Древние богини, кажется, не понимали, что их время прошло, и сейчас, когда молодой бог отзывался даже на его - его! - призывы в экзорцизме, они могут доиграться - и доиграются. Фламберг, сколько он его знал, бывал очень упорен.
- Какая честь, - голос если и тронуло волнение, то самую чуть, и Роб довольно кивнул сам себе, - мне участь коврика уготована или на ножны пойду? Впрочем, мне все равно. Равно, как и плевать на то, что с вами сделает Фламберг, когда доберется. Но, charaid, кажется, у тебя закончились все мысли, какие нежданно поселились в голове. Я подскажу. Ты остановилась на том, что ты посмотрела на меня и мальчика.
- Плащ, mo dhànachd, - мягко ответила Бадб, не глядя на него. - Красивый. С капюшоном, - она со вздохом прикрыла глаза, но через миг соскочила на пол, крутанулась на месте, повернувшись к нему лицом. - Да! Я посмотрела на тебя, посмотрела на него и хочу сказать, па-аршиво ты о своих мальчиках заботишься. Не бережёшь. Первый - Мори задолжал, другой... ну, этот ладно, до сих пор на деревья лазает, пусть его. А вот второй - жаль, жаль, красивый юноша, хотя я и предпочитаю волосы посветлее. Что же ты, магистр, - в голосе на выдохе прозвучало чистое восхищение, которого, к чести Бадб, не портила даже толика сарказма. Звучало от этого только хуже. - Не научил, что не надо лететь, куда не просят, сломя голову?
Роб переборол себя и, все же, сел на стул, обняв спинку и удобно устроив подбородок на сложенных руках. Впрочем, сделать это было просто - волнение, охватившее его, просто выбивало все древние обычаи из головы. Единым махом, как болтом из арбалета.
- Сэр dhànachd, будь любезна, - почти беззлобно проворчал он, чувствуя, как холод начинает медленно подниматься от стоп, поглощая Роба Бойда. Циркон говорить не любил, Роб не любил спешить и, кажется, с самим собой ему еще никогда не было так трудно договариваться.
- Кому из вас понадобился Вихрь, mo luachmhor?
Ощущение, что снова втягивают в игры, заманивают в ловушку, не оставляло его. Но... Все же, слишком давно они балансируют между ненавистью и... нет, не любовью, привычкой? Приязнью? Родством? Впрочем, не важно. Важно лишь то, что она слишком хорошо его изучила, чтобы понять, что за мальчиками Роб пойдет даже на аутодафе, хоть они и не те. Но - похожи, словно переродились, будто воскресли. В каждом из них он угадывал черты той Розали, будто бы она была их матерью. Темные глаза и высокие скулы - в Фламберге, каштановые до рыжины волосы - в Вихре, молочно-белую кожу и светлую улыбку - в Ясене. Они даже характерами были похожи... Его мальчики. Олл, Форус и Фир. Нет! Гораздо лучше - Фламберг, Вихрь и Ясень.
Богиня - вся? Аспект? Грань? - смотрела на него непонятно. Во взгляде её азарт сплетался с привычным и знакомым желанием залепить по голове моргенштерном - за что на этот раз? И нужна ли причина? - плясали искры удовольствия и медленно, в самой глубине тёмных глаз, стыло чувство потери. Или так лишь казалось. Бадб усмехнулась и прищурилась, стирая оттенки.
- Есть ли разница, между нами говоря? Между Badhbh и Fuar a'Ghaoth, Canan Ard? Между Бадб и Робом Бойдом? Может, Вихрь пригодится Мори. Может, мелкой поганке. Мне? - она приняла вид оскорблённой невинности. - Мне он и вовсе незачем. Наверное. Или стоит об этом подумать? О, знаю! Мы могли бы воспитывать его вместе!
- Возраст... - сочувствующе кивнул Роб, обхватывая совершенно заледеневшими ногами ножки стула, - не помнишь ничего уже... Тростник истек кровью там, у выхода из Туата Де Данаан. А Роба Бойда ты сама подложила роженице вместо того мальчика. Припоминаешь, милая? Хотя... Снова не важно. Ты хочешь поиграть? Давай поиграем. Что с Вихрем?
Он встал и прошелся по комнате, разминая ноги, стряхивая назойливо шепчущего в ухо Циркона. Политика... К черту политику. Не сейчас. Не с ней. Хотя, diabhal, приятно было напомнить, что он - свободен. Не идет тенью за неистовой богиней, не ворует для нее волшебных коров, будь они неладны, не ждет ее у шатра очередного героя, прислушиваясь... Роб вздохнул, осознав, что вспоминает о старой, изжитой ревности - ненависти. Сгоревшей дотла, вылитой в кровавую дорогу. И, право, она ведь могла, должна была позволить ему умереть тогда, вне времени, в ином мире, но... Он прожил долгую жизнь, дольше тех, с кем впервые вступил в эти стены. И однажды умрет. Быть может, обретет покой. Если нет, то будет радоваться каждый раз, когда кто-то из мальчиков придет дотронуться до его надгробия. Если оно будет, конечно. Михаилиты редко покоятся в орденской капелле. Чаще - в желудках тварей, иногда - на деревенских погостах, если останется, что похоронить. И это - жизнь. Своя, яркая. Заставляющая сожалеть о быстро летящем времени. Дарующая радости, огорчения, надежды, разочарования... Он покосился на Бадб, понимая, что она слышит все, каждую мысль, даже эту странную благодарность, и устало оперся на подоконник руками, оставляя за спиной шальную богиню, с наслаждением вдыхая холодный воздух, немедленно потянувшийся к нему любопытными, ласковыми струями.
Почти сразу в лицо совершенно не ласково и вовсе не любопытно ударил порыв ледяного ветра с несколькими пригоршнями крепких, остреньких снежинок, частью тут же просыпавшихся за ворот.
- Не усни там, - в голосе Бадб звучало нескрываемое удовольствие, - seann duine. Любитель комфорта. Так вот, Torlan... хорошо имена даёте, ничего не скажу. С ним всё просто. Мальчик взял контракт у добрых людей. И спутал, на кого охотится. И кто охотится - спутал тоже. Странно. Но бывает даже с лучшими, верно. Показать? Отвыкла я столько говорить.
- За что? - Деланно удивился Роб, отшатываясь от окна и ежась от холода, обжигающего под рубашкой. Капли воды от растаявшего снега поползли по груди холодными цирконами и уже собрались было впитаться в рубашку... Их хватило на небольшой, размером с детский кулачок, шарик, скользнувший по руке под рукавом и весело замерцавший в свете свечей в ладони. - Cailleach...
Бросить водой в нее было заманчиво, даже слишком. Но с шар скатился на пол и разлетелся брызгами. Запахло дождем и весной.

[Leomhann >>>]

cо Спектром

- Но ведь, моя Бадб, - мягко протанцевав к ней, Роб остановился так близко, что можно было дотянутся до косичек на висках, - разве ты покажешь мне это просто так? Сколько знаком с тобой и сестрицами твоими, никогда не обходились без условий. Чего ты хочешь за свою помощь?
Если это помощь, конечно. Но тогда обманывает уже она, а Великая Королева одинаково строга ко всем. Даже к самой себе. Или - к своим частям.
- Помощь? О чем ты, mo chridhe? - Бадб улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, и тоже подалась вперёд, неторопливо, в шаг. - Всего лишь весть на крыле. И полюбоваться перьями. Но, если помощь нужна - другой разговор, можно и обсудить. Чего же тебе угодно?
- Мои желания просты, mo gràdh, - притягивая ее к себе в объятии таком тесном, что впору о борьбе говорить, улыбнулся Роб, - и тебе давно известны. Зачем же требовать от тебя невыполнимого, если ты взамен потребуешь того же от меня? Но если уж такова твоя добрая воля... То покажи, черт с тобой. Но сначала я хотел бы озаботится кольчугой, мечом и хотя бы запиской. Ты ведь не рисунки на бумаге принесла, верно?
Да и чарами никогда не владела так, чтобы картинки в воздухе показывать. Значит - только перенос. А прыгать неизвестно куда (впрочем, это еще стоило уточнить) без доспеха, оружия, денег, смены одежды, не оставив распоряжений... Нет уж, госпожа Война, увольте. Лошадь, конечно, тоже необходима, наверняка ведь бросит черт знает где, но... Её можно купить или отнять. А вот Вихрь... Да и был ли он там?
- Добрая воля, милый? Да мне просто нравится смотреть картинки. Каждый развлекается, как умеет, верно? - Бадб почти шептала, и дыхание её щекотало шею. - Но обычно делаю это без кольчуги, - тело богини менялось под ладонями, плыло. - Без меча, - и раскинулись капюшоном рыжие волосы, в которых явственно проступили чёрные пряди. - Без записок, - и голос изменился тоже, стал выше, моложе. Язвительнее.
- Здравствуй, Фи, - обреченно, со вздохом, поздоровался Роб, разжимая объятия и отступая на пару шагов назад. Ожидаемый, но не слишком приятный сюрприз. Впрочем, присутствие, хоть и не полное, мелкой поганки, как только что окрестила её Бадб, все упрощало и усложняло одновременно. Фи умела показывать, но хотела ли она это делать? Судя по выражению глаз - не очень. С другой стороны, понять, как к чему относится Фи, часто бывало сложнее, чем с иными. Или просто - сложно. Бадб, которой в основном оставалось это тело, тоже выглядела не слишком уверенно, хотя, возможно, виновато было слияние. Богиня в этот миг смотрелась завораживающе: черты лица перетекали, слегка трансформировались, едва заметно, но не застывая дольше, чем на краткий миг. То, что при этом оно более-менее удерживало одну форму, делу помогало слабо.
- Дамы, вы закончили? - Циркон говорить не любил, но и время зря не тратил. Пока богини забавлялись слияниями, на Робе оказались магистерская печатка-перстень, которую он носил на соседнем пальце с символом братства михаилитов, а на шее, на тонкой длинной цепочке, закачался серебряный ксифос, с лезвием, обильно украшенным рунами. Его Роб обычно демонстрировал в ответ на упрек "креста на тебе нет", счастливо сочетая тем самым крестообразную форму меча и подарок последней Розали. Последней, ведь с тех пор он больше не искал её, а все улыбки похожих женщин игнорировал. Ни к чему напрасные смерти. Вздохнув, он снова отошел к окну и, следуя примеру Бадб, уселся на подоконник, ожидающе и с любопытством глядя на метаморфозы.
Вместо ответа мир вокруг дрогнул, переливаясь перламутром, и раскрылся вширь, за пределы комнаты. Подоконник, на котором сидел Циркон, не исчез, как не исчезла и прочая обстановка, но на них наслоилась новая картина. Вихрь - а по виду это был, несомненно, он, - о чём-то беззвучно говорил с пожилым толстым трактирщиком. Молодой михаилит облокотился на стойку, постукивая по ней пальцами, но встревоженным не выглядел. Понимающе кивал, улыбался. Трактирщик же махал руками, описывая нечто явно волнительное. Если Фи и не хотела что-то показывать, выражалось это пока что только в отсутствии звука и том, что изображение временами подёргивалось и шло полосами. Таверна отчасти напоминала почивший в бозе "Зеленый Грифон" - светлая, уютная и теплая даже на вид. Обильно украшенная связками сушеных трав и вязанками лука по стенам. Да и хозяин ее напоминал Тоннера, чтоб его черти драли, до холода в ладонях. Даже благодушная ухмылка сменилась на холодный прищур совершенно также, когда Вихрь, явно сговорившись о контракте, вышел. Досадливый вздох Роба нарушил тишину комнаты. Джерри снова спешил - привычка, которую было не выбить ничем. Не оглядывался, не раздумывал о том, что кроется за улыбками. Будто опаздывал на собственные похороны.
Картинка взмыла в воздух и погасла, но не успел Роб возмутиться столь быстрым окончанием показа, как тут же развернулась то ли в полуразрушенный замок, то ли в укрепленное поместье, заснеженное, ослепляющее чистой белизной. Лошадь Вихрь привязывать не стал, протанцевал стены по кругу, явно присматриваясь к следам, которых Роб, как не приглядывался, рассмотреть не мог. Впрочем, многое ли увидишь через вороний глаз? На ворота парень, ожидаемо, внимания не обратил, зато легко вспорхнул по разрушенной кладке у угловой башни и уже внутри нее достал оружие. Полумрак и пыль. Паутина и пыль. Но на паутину Джеральд внимания не обращает тоже, прислушиваясь к темным провалам. В большом, пустынном зале с высокими сводчатыми окнами и арочными колоннами, сплошь затянутом паутиной, погружающей его в сероватую, колышащуюся мглу, Вихрь поспешил вовремя. Почти вовремя. Почти красиво - прокалывая дагой некрупного, мохнатого, серо-черного паука с причудливым узором на спинке и пластая своим хаудегеном другого. И снова - не смотря по сторонам. Именно в тот момент, когда парень почти вышел, с потолка, бесшумной тенью спустился огромный восьмилапый монстр. От его укуса Вихрь уйти не успел, обмякшее тело молодого михаилита - его мальчика! - было споро завернуто в белоснежный, подстать снегу, кокон.
Роб опустил голову на руки, не желая смотреть дальше. Впрочем, дальше ничего и не показывали, картинки исчезли, в комнате снова воцарились огонь свечей, колыхаемый ветром, и запах вина.
- Давно?
Волнение ушло вслед за картинами, оставив холод и ветер. Пауки, точнее - паучихи, редко убивали сразу, предпочитая поддерживать свою жертву в полуживом состоянии. Свежая кровь всегда полезнее и приятнее, особенно, если ты гигантский паук, а крупная добыча тебе вряд ли попадается часто.
Чернота скатывалась с богини как вода. Стекала по лицу, пятнала, не оставляя пятен, платье. Скатывалась, забирая с собой юность и плотно сжатые губы, оставляя улыбку и всё те же подведённые глаза. Бадб встряхнулась, и чёрные капли взметнулись крылом, зависли на миг и сжались снова, уплотнились, пока в воздухе не появился небольшой ворон. Хлопок крыльев, и птица вспорхнула на подоконник, чуть ли не оттолкнув Роба глянцевым боком. Провёл клювом по одному крылу, по другому и нахохлился. Бадб же покачала головой и поджала губы. Но смотрела позабавленно.
- И это всё, чего ты хочешь, mo leannan?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Нет, - Циркон отрицательно покачал головой и аккуратно потрепал ворона за спину, - но прежде чем продолжать, я хочу узнать - давно ли это произошло?
И где. И какой яд - просто парализует или еще и омертвение тканей вызывает? И как туда добраться быстрее? И... Mo chreach, слишком много вопросов, и он сейчас слишком спешит! Роб покачал ногами и улыбнулся, успокаивая себя, заставляя думать неспешно, подобно воде, текущей в стылом, прихваченном льдом, ручье.
- Сегодня, - небрежно отозвалась Бадб, покосилась на кубок, хмыкнула негромко и вместо него подхватила графин. Вино она плеснула в рот так ловко, что не пролила ни капли, и довольно вздохнула. - Хорошее. Умеешь выбирать.
- Это монахов еще, - растерянно сознался Роб, ошарашенный прямым ответом. Если бы это была не Бадб, он бы непременно поинтересовался, не заболела ли она. Но сегодня... - Ладно, mo shòlas, чего ты хочешь? Не верится в то, что ты прониклась христианскими добродетелями, как твоя милая сестрица Бригид.
Бадб нахмурилась и сделала ещё глоток вина, побольше. Ворон на окне склонил голову, поблескивая глазами.
- Не люблю упоминаний о сестрице. От них голова болит. Не нужно. Чего я хочу... - богиня поставила кувшин на стол, и её глаза ярко вспыхнули. - Я хочу Тростника. Хочу своего полководца, любовника, спутника, без которого мир, раздери его, пуст, как скорпула ореха, выгрызенного червями. Постой, - она подняла руку, предотвращая возражения. - Ты говоришь, что это невозможно. И даже этот юноша, хотя я понимаю... правда понимаю, насколько он важен, не закроет такой сделки. Выслушай. Ты не хочешь бессмертия, но жить тебе нравится. Семнадцать лет я предлагаю снять с твоих плеч. Семнадцать лет жизни. И в оставшийся тебе срок я, Бадб, встану за плечом, как только в этом будет нужда. А когда Роб Бойд закончит свой земной путь, когда он умрёт, ко мне вернётся мой Тростник. Mo bheatha. На остаток времён.
- А ведь говорила, что славы вождя больше не сыскать и что-то там про вечное уныние, - задумчиво протянул Роб, складывая руки на груди, - да и Роб Бойд может закончить свой путь слишком скоро, особенно, если Бадб решит, что хочет Тростника прямо сейчас. Я уж не говорю о... Хотя, кто тебя сейчас призывает? Горстка безумцев, вроде тех в церкви да жалкие остатки друидов в Ирландии.
Но предложение звучало заманчиво, даже при мысли о том, что после вместо покоя... хотя, какой покой в его случае? Личный котел с кипящим маслом и надежда на то, что огонь под ним будут поддерживать постоянно, не давая остывать. Правда, остывающее масло - это уже разнообразие, а если оно еще будет остывать хаотично, так, что и системы не выявишь... Роб стукнул пяткой о камень стены, понимая, что предложение Бадб загоняет его в мечты, за которые доброму христианину полагается епитимья и покаяние. Впрочем, таковым он никогда не был. Черт его знает, почему экзорцизмы работали. Правда, они работали и у остальных братьев, а те тоже обычно не были ярыми верующими. Орден... Но - стать тенью, какой станут рано или поздно все древние? Довольствоваться жалкими крохами от ее стола, каждый раз, когда о сестричках вспомнят? И - семнадцать лет. Сбросить груз, который все тяжелее давит на плечи, хоть воинское правило и помогает держать их ровными. Успеть вытащить мальчиков из беды. И, быть может, успеть увести их за море, в новые земли, создавать новый Орден, как это думалось уже в капитуле. Успеть дожить, если прежде не убьет случайная тварь на тракте. Семнадцать - не много и не мало. Больше, чем осталось. Меньше, чем хотелось бы. Согласиться и - продать себя или с проклятьем прогнать - и не успеть к Вихрю, не попытаться выгадать что-то для Фламберга? Правда, он чуть не забыл главного...
- Очумела, baobh?
Бадб сокрушенно покачала головой.
- Как тебя в капитуле терпят с таким языком. Если Роб Бойд закончит свой путь слишком рано, до естественного конца своего, несмотря на присутствие Бадб, я бы сказала, это - его проблемы. Но если так и случится, то не по нашей воле и без нашего участия. По-моему, честно. Не согласен, дорогой?
- В капитуле и почище выражаются порой, - отмахнулся Роб чуть раздраженно, - и предыдущие твои ленники, буде они встретятся мне на пути, тоже участия в этом принимать не будут? Не по своей, не по вашей воле?
- Ни один из моих ленников, - в тон поправила Бадб. - Я могу обещать только за тех, что со мной, а не за тех, что были.
- Неужели и сторону сестер в играх с Фламбергом и его супругой согласишься не занимать?
Просить поспособствовать оставить детей в покое даже не стоило и пытаться. Ни Раймон, ни Фламберг не простят, что лишил удовольствия отомстить. Да и не согласится она пойти против самой себя, по сути.
- Супруга, да? - Бадб ухмыльнулась, но беззлобно. - Ладно, ладно, не буду я мешаться в игры сестёр с этим твоим мальчиком и этой твоей nighean. Celie-celie. Признаться, они мне нравятся.
- И ты примешь мою клятву? Изнеженного шотландского кобелины?
Роб недоверчиво вздохнул и спрыгнул с подоконника, с тоской поглядев на запястья.
Богиня шагнула навстречу. На поясе качнулся в такт косичкам небольшой кинжал. Усмехнулась.
- Что ж с тобой поделаешь. Если моргенштерн до сих пор не научил...
Роб тяжело вздохнул и опустился на колено, протягивая руки Бадб.
- Я, Циркон, магистр Ордена архангела Михаила Архистратига, признаю тебя, Бадб Катха, Ворона Битв, своей полновластной леди и хозяйкой. Вверяя себя в твои руки, клянусь своей и твоей кровью в вечной преданности и уважении. Взамен же получаю то, что оговорено было, без добавлений и поправок, немедленно и до тех пор, пока жив. Не будет у меня иной леди и не послужу словом и делом никому другому. Заявляю во всеуслышание: отныне и довеку служить честно, пока госпожа не освободит меня. Да будет так!
Циркон в подобном клялся уже трижды, принимая наречение в Ордене, рыцарский титул и звание магистра. Роб Бойд наблюдал за этим каждый раз со стороны. Он продавал свободу, но... Продавал ли? Вассальную клятву случалось приносить даже королям, но от этого они не становились рабами.
Ворон насмешливо каркнул, но Бадб, сжав губы, со вспыхнувшим взором, сжала его руки крепче. Кровь с разрезанных запястий взметнулась в воздух и замерла, переливаясь ровными алыми бусинами. Как жизнь - и дальше, открывая пути, закрывая дороги, сворачиваясь во время и во вселенную. А потом рванулась обратно, обвиваясь вокруг рук, с шипением въедаясь в кожу, словно пытаясь вернуться обратно. В кожу - и дальше, глубже, сложнее. Тёмное плетение воронов и трискелей, сложная вязь оседала узкими браслетами, печатью - равной, симметричной, одинаковой.
- Поднимись, мой илот.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Бадб потянула Роба вверх и уставилась ему прямо в глаза со странной полуулыбкой, в которой ярая, чистая злость мешалась с удовольствием так, что сложно было сказать, чего больше. И поцелуй мира, завершение ритуала казался... отзывался болью в прокушенной губе и вкусом крови.
- Mo s an Iar-Alba crodh, который меняет клятвы... - и снова поцелуй, быстрый, резкий и одновременно мягкий, слизывая каплю, как хорошее монастырское вино.
- И я тоже восхищаюсь тобой, mo chait.
Роб отшатнулся, устало опираясь спиной о стену. Больно было почти также, как и тогда, в первый раз. Но, все же - не так. И оковы были уже, и мысли свободнее. И, признаться, губа болела сильнее рук. Да и мысль сейчас была только одна - Вихрь... Додумать он не успел, перехватывая ехидную улыбку и жесткий прищур глаз Бадб, падая на пол от новой, жестокой и горячей боли, скручивающей тело в спираль наподобие той, что рисовали на жертвенниках. Наверное, это было похоже на роды. Или - на смерть. Роб не знал, с чем сравнить мерзкую, острую и бесконечную боль в будто выворачиваемых наизнанку мышцах, в быстром, до разрыва, до остановки, стуке сердца. Как описать обжигающий воздух в легких и вкус собственной крови во рту, мерзкий треск суставов и зуд в коже, внутри которой будто копошились тысячи насекомых. Боль накатывала пламенными волнами, он барахтался в ней, захлебывался, тонул, не имея сил всплыть, дотянуться до воздуха. А затем все закончилось. Сердце забилось ровнее, успокаиваясь, задышалось жадно и рьяно. Тело ныло, точно его ломали на дыбе, но Роб приподнялся на руках, с удовольствием отмечая, что с них исчезли уже заметные пятна, коими госпожа Старость отмечала свой путь, и - порадовался новой силе в них.
- Благодарю, mo fiadhaich. Не откажешь в помощи?
Браслет-накопитель ощутимо жал на запястье, и Роб снял его, с затаенным удовольствием подумав, что многое теперь придется переделывать и перешивать. Впрочем, кольчуга, которую он, не дожидаясь ответа, принялся натягивать, была впору, а вот меч показался легче обычного. Одернув оверкот, Роб привязал кошель к поясу и, не удержавшись, обнял Бадб за талию, прокружив по комнате в па морески, пробуя обновленные мышцы. Проба оказалась вполне успешной. Удар по шее, который он получил в ответ, был нанесён рукой твёрдой, уверенной, хоть явно не во всю силу и сквозь взрыв резкого изумлённого смеха.
- Ты что творишь, дикарь загребущий?!
Но и отпихнула его Бадб тоже не так, как могла бы. Как не раз и случалось. И прищуренные глаза мерцали не гневом.
- Бери уже свой плащ, неженка. А то у меня от этого камня крылья гудеть начинают.
- Постоянно дерется, мать ее священную свинью, - обиженно и недовольно пожаловался Роб кровати, потирая шею. Но направился, все же, не за плащом.
Писать ему приходилось много. Даже больше, чем носиться по тракту, вытаскивая парней из тюрем, забирая с эшафотов или, напротив, карая. Братья от этого умнее и осторожнее не становились, но бумаги на отчеты изводилась чертова уйма. Впрочем, сейчас он писал не отчет. Брат Ёж получал указания насчет детей Клайвелла, щенков Девоны, которые вопреки всем законам, жрали уже все подряд и наотрез отказывались от материнского молока, о необходимости присылать голубей, если будет что-то срочное. Второе письмо было для капитула - с сухим и официальным пояснением необходимости отлучится по делам Ордена. И - эмоциональной припиской об умственных способностях. Своих и воспитанников. Девона, чей визит в комнату - что ей было строжайше запрещено! - был обозначен лишь цоканьем котгей, с радостным взвизгом кинулась на него, водрузив тяжеленные лапы на и без того ноющие плечи и облизала затылок, зачесывая короткие волосы наверх.
- Вот же galla, - выдохнул Роб, сбрасывая ее, - плохая собака!
Некоторое время ушло еще и на спешное вытирание головы полотенцем, и на совсем уж суетливый поиск плаща, преспокойно лежавшего на комоде, сопровождаемый распихиванием по себе и в кошель различных мелочей.
- Я готов, моя Бадб. И если не откажешь в милости, то собака тоже готова.
Та с довольным вздохом поставила на комод опустевший графин и подбоченилась, оглядывая вывалившую язык, улыбающуюся Робу Девону. Собака обращала на богиню внимания не больше, чем на стены или мебель.
- Да уж, вижу. И повадки хорошие, мне по душе. Ладно.
Воздух в комнате взвихрился чёрными перьями, обжег холодом и жаром одновременно. Гудящая чёрная пелена охватила Роба и Девону, которая крутилась, щёлкая на перья зубами. Но прежде, чем всё исчезло, Роб Бойд успел сквозь гул услышать тихие шаги в коридоре, негромкий, осторожный стук. Успел увидеть, как в комнату, виновато приопустив голову, вступила Бесси Клайвелл и застыла в изумлении, прижав руки к груди. Девочка во все глаза смотрела то на него, то на Бадб, то на Девону. А потом, с плавным, гортанным выдохом богини, всё схлопнулось во мрак.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

где-то

Дерево, странно-живописное, раскидисто-разлапистое, принаряженное в пушистую белую шубку выросло перед глазами неожиданно и плотно, закрывая обзор, удачно подставив шершавый бок пошатнувшемуся от головокружения Робу. Девона приплясывала вокруг, увлеченно рыла снег и, кажется, даже успела слопать пару полевок. На кой черт она понадобилась ему сейчас? Но - привык. Быстро, еще в Билберри, удивляясь самому себе, будто собака могла скрасить одиночество. И ведь скрашивала, лохматая тварь из Холмов, суетой, радостью и даже сожранной статуэткой Венеры в саду. Он выпрямился, оглядываясь. Впереди, в отдалении, между деревьями, виднелись серые стены, быть может, те же, в которых сгинул Вихрь.
- Спасибо, mo leannan!
Поблагодарить стоило хотя бы за то, что не уронила в воду или с размаху, оземь. Да и слова сейчас приходилось подбирать аккуратнее - скорая на расправу богиня могла ведь и не сдерживать руку в своих затрещинах, а звенящая пустота в голове - плохой советчик. Лес, редкий, с заносами между деревьями, с колючим терновником, цепляющимся за полы плаща, глядел хмуро, неприветливо и холодно. Так холодно, что пришлось набросить на голову капюшон и поневоле вспомнить о присутствии призраков, чье появление, как известно, сопровождается вот таким стылой стужей. Хотя, причина, скорее всего, была банальнее - он оказался значительно севернее, чем расположен орденский замок. Жеребец Вихря, Листик, вышел из леска примерно на середине пути, щеголяя нарядным седлом и яркой, праздничной, расшитой бисером уздечкой, неуместно весело смотревшейся на черной, гладкой шерсти. К руке он подошел споро, радостно заржав.
- Хороший мальчик, - потрепал гриву Роб, с облегчением вздохнув от того, что конь его узнал, и освобождая от уздечки, - ступай, поищи траву под снегом. Но далеко не уходи. Вдруг, с хозяином твоим вернусь.
Тесный накопитель снова перекочевал на запястье, а поступь стала легче и тише - в Цирконе очень много было от Тростника, как ни странно. Поминутно одергивая Девону, рвущуюся вперед и то и дело пытающуюся затоптать те следы, что остались на снегу, Роб медленно двинулся вперед. Снег хранил многое: следы кабанов, натоптавших и перерывших снег в отдалении от стен так, что обнажили и черную землю, и беззащитные белые корешки, сиротливо мерзнущие теперь; отпечатки сапог Вихря, быстро и аккуратно переступающего с пятки на носок, чуть боком, как учил. Снег сохранил даже память о наблюдателе, приехавшем на лошади и, кажется, уехавшем поспешно. А еще чувствовалась магия. Слабо, размыто. Для того, чтобы уловить ее остатки приходилось задумываться и сосредотачиваться, но все же, несомненно - колдовали два человека, и один из них был Вихрем. Роб вздохнул, прислушиваясь к лесной тишине, разбавляемой шумом птиц, говоря с воздухом, рявкнул на гончую, чтоб охраняла и полез на стену тем же путем, что и Вихрь.
Поместье безвестного северного барона представляло собой унылое зрелище. Построенная классическим квадратом стена, укрепленная с одной стороны, окружала внутренний дворик с остатками конюшен и мастерских, плац и птичник, живописно присыпанные снегом. Следов иных, кроме Вихревых и огромного количества маленьких паучков - длинных, пунктирных линий - не было. Проследив взглядом путь молодого михаилита, восьмилапых тварей и убедившись, что Вихрь в сараи не входил, а вот пауки - шныряли туда довольно-таки часто, Роб оглянулся назад, следуя заветам того человека, которого поневоле пришлось называть отцом, глянул в чистое небо, где в серо-голубый выси кружился ворон, и аккуратно, тихо, точно во дворе устроили засаду Дугласы, сполз со стены. В сапоге глухо стукнула о подошву плоская фляжка с бренди.
В ближайшем строении обнаружилось старое кострище и инструмент лудильщика, проржавевший короткий меч и сгнившая меховая шапка. Сквозь проваленную крышу сюда намело снег и белая пелена скрыла всю неприглядность заброшенного сарая. Набрав в носовой платок пепла из кострища, Роб привязал его к поясу скользящим узлом и вышел во двор, стараясь не заступать дорожки пауков, упруго отталкиваясь от воздуха под ногами.
Полукруглая входная дверь в особняк когда-то была внушительной, но теперь лишь подчеркивала картину смерти некогда, без сомнения, славного поместья. Лишенная клепок, с рассохшимися досками и провисшая на одной ржавой петле, она бесстыдно открывала путь в темные недра дома. Протанцевав по каменным ступенькам, Роб осторожно вошел в каменный мешок, предназначенный для незваных гостей, и остановился в центре, вспоминая добрым словом Эмпедокла, впервые описавшего четыре стихии. Воздух сейчас ощущался не монолитом, но мельтешением невидимых глазу, но ощутимых той частью, что отвечала за силу, крупиц. Крупицы эти были и в воде, той, что лежала вокруг снежным покрывалом. Но она же и испарялась даже из снега, высвобождаясь непрерывно паром, уносясь к небесам, собираясь тучками. И стоило лишь чуть помочь ей, поймать за хвост силы этого высвобождения, добавить к ним самую чуть, всего лишь половину накопителя - половину накопителя, galla! - как медленно, но верно крылечко начало затягивать серым туманом, постепенно втягивающимся в темное нутро дома, где сквозняки рвали его клочьями, впрочем, быстро густеющими.
Смотреть - ощупывать, обтекать - оказалось почти нечего. Отверстия в потолке, некогда смертоносные, давно забились так, что туману было не пробиться наверх, в караульную башенку. Пустой коридор, где за арочными проходами замерли недвижно бывшие комнаты для слуг да хранилища, лестница на второй этаж и провал, из которого тянуло ещё более стылым холодом, чем снаружи. И только ветер - был везде. Тянул, посвистывал, заманивал, пытался обмануть, потягивая за щупальца тумана. Роб постоял еще мгновение, прислушиваясь к песне ветра - и ступил через порог, во тьму и туман. Такую охоту он не любил. Одно дело - под открытым небом, чувствуя и слыша каждый шорох, каждый шаг, ощущая каждый вздох дичи - если она дышит, разумеется. Другое - между каменных стен, внутри чуждой теперь стихии. Осознав, что повторяет сейчас слова Бадб, Роб криво улыбнулся и отбросил мысль о том, чтобы потратить остаток в браслете на щит. У каждого должен быть шанс получить то, что он хочет. Туман и ветер шептали, что справа от него находится неширокая винтовая лестница, а в десяти шагах по левую руку - арочный, обложенный камнем портал вниз. Дальше - коридор с комнатками. Понастроили, focáil sasanach! Усмехнувшись мысли, что сам-то живет в замке, пожалуй, еще более запутанном, он осторожно двинулся вперед, отчаянно сожалея, что оставил Девону снаружи. Впрочем, гончая, умеющая передвигаться бесшумной тенью и очень остро чующая, иногда казалась лишней, точно лишала удовольствия от охоты. У арки, ведущей вниз, Роб остановился, раздумывая, где может находиться тот самый большой зал с огромными окнами. Попеняв себе, что не обошел особняк кругом, он потянул воздух, пытаясь уловить пряный и горячий запах, что так характерен для скопления большого числа пауков. Или насекомых. И, все же, позвал холодный ветер сквозняков, накидывая его плащом, скрывающим тепло тела.

[Leomhann >>>]

со Спектром

Внизу, в подвале, туману было проще, а самому Робу - сложнее. Обвалившиеся стены, выпавшие из кладки камни, остатки стоек, бочек и ещё Дагда весть чего создавали такую картину, что в ней мог бы укрыться даже медведь, вздумай он сидеть неподвижно. Там легко мог обнаружиться кокон - а могло не обнаружиться вовсе ничего. Наверху картина была противоположной. Стоило туману распространиться дальше, и чувства начали просто зашкаливать от плавных, ритмичных движений... чего-то. Опять же, там мог бы затаиться и медведь - причём ему даже не требовалось застывать неподвижно. Вполне мог бы он, например, перетоптываться с лапы на лапу. И наверху воздух определённо был суше. И, возможно, сквозняк действительно приносил слабый запах пряностей. Но тот же запах, казалось, витал и дальше по коридору, доносясь откуда-то из многочисленных отнорков. Времени было мало. Сколько Роб помнил о пауках, нечасто встречающихся на пути михаилитов, особенно зимой, они либо растворяли свою жертву и, может статься, от Вихря уже осталась пустая оболочка, либо - парализовали укусом, а к приготовлению пищи приступали за несколько часов до еды. "Ta neart gaoith agam air", - в отличие от братьев, Роб по издревна заведенной привычке настраивал себе на нужный лад этими словами древнего заклинания. Привычку эту было неистребить ничем, но и помогало ничуть не хуже латыни. - "Ta neart gaillinn agam air, ta neart teine agam air..." Тихо и не спеша вытаскивая меч, отбрасывая капюшон плаща с головы, он направился к лестнице. Туман предупредил о небольшом, с крысу, пауке ещё до того, как тот проворно сбежал по лестнице навстречу. Не размениваясь на магию, Роб прихлопнул его рукоятью меча и тут же проклял себя за глупость. Паук разлетелся на мелкие, мерзкие, осклизлые кусочки, а рукоять покрылась мерзостного вида остатками кишечника и гемолимфы. Наскоро отерев ее полой плаща и повозив перчаткой по ступеньке, отчего она стала еще грязнее, но зато не скользкой, он двинулся дальше.
В прямом как стрела коридоре, который открывался за лестницей, было пусто. Лишь колыхались под ветром паутинные простыни под потолком, катались клочьями по каменным плитам или бесцельно метались, вмёрзнув в набившийся через узкие окна снег, пытаясь выбраться из холодных оков. Каменная пыль и крошка, лёгкая, но смёрзшаяся, покрывала пол, забив щели между плитами, осев невысокими неровными дюнами. И здесь, где глаз постоянно отвлекался на бессмысленное, неровное движение, попадались кости тоже. Белые, выглаженные, очищенные догола. Но было их мало, и не видно было целых скелетов, словно их убирали - да только не слишком аккуратно. Справа шёл ряд небольших, по больше части затканных окон, через которые всё же пробивался тусклый свет. Еще раз подосадовав на неизвестных ему строителей, понастроивших черт знает что, Роб краем глаза ухватил мелькнувшую за окном тень - ворон не оставлял его. И это было бы даже приятно (чего уж лукавить?), если бы не понимание, что один неверный шаг и... Здравствуйте, шатры и зеленые стяги! Неодобрительно хмыкнув самому себе, он осторожно заглянул в ближайший проем. К его удивлению, искомый зал обнаружился сразу и это было так неожиданно, что Роб отпрянул, чтобы заглянуть вновь. Серыми полотнами паутины было заткано все, не было видно даже потолка. И по этим простыням, напоминающим скатерти в дешевых трактирах, трудолюбиво суетились пауки наподобие того, что остался на лестнице, рукояти, плаще и перчатке. А еще были несколько коконов, хотя Вихрь мог быть только в одном - если, конечно, они его не сложили, как эмбрион, и не замотали в ловушку поменьше. Да и дверца в стене Робу не понравилась совсем. С тоской покосившись на угасший уже почти накопитель, Роб стряхнул с себя холодный воздух, подхватывая остаток от сил, его державших, и присматриваясь к потокам, гуляющим по залу. Восходящих не было ни одного. Нисходящих - тоже. Зато сквозных было целых три: от окна в дверцу и в проем, где стоял Роб. От дверцы также ощутимо тянуло, замыкало потоки в
оздуха в сложную геометрическую фигуру. Встряхнув руками, точно на них до сих пор были бронзовые наручи (еще одна неизжитая привычка!), он позвал все три ветра, сплетая их в центре комнаты. Вихрь для Вихря. Звучало забавно и торжественно одновременно.
Магия же вызвала эффект, который вполне однозначно можно было бы назвать комичным, если бы не смертельная серьёзность ситуации. Взметнулись, раскрываясь и схлопываясь, паутинные покровы, сбрасывая пауков на пол, оборачиваясь вокруг них и пеленая. Ни один из коконов не упал, но качались они подобно повешенным на сильном ветру. Почти над самым вихрем, под потолком беззвучно забилось что-то большое, пытаясь вырваться. Более мелкие пауки, как Роб и рассчитывал, бестолково заметались по залу - кроме двух, выделявшихся более тёмным окрасом и размерами. Крупные, со щенка Девоны, насекомые застыли, уставились бессмысленными чёрными глазками на дверь в коридор и ринулись вперёд так, словно были частью боевого отряда, привыкшего действовать, как единое целое. Синхронный, единый организм, словно сыгранная двойка воинов. Если бы Роб не знал, что такое невозможно, он мог бы поклясться, что и двигаются они так специально: мельтеша, бросаясь из стороны в сторону, меняясь местами. "Ta neart fraoich agam air, ta neart teine agam air..." Силе гнева он не поддавался, а сила огня его почти не слушалась, ушла вместе с остальными в ту дорогу крови. Хватало лишь на искры и разогреть в ладонях кубок. Слабый, неуверенный огонек. Да и магию ведь теперь приходилось беречь - надежда, что Вихрю еще нужен лекарь, не угасала. Вспрыгивать повыше - на подоконник или в дверной проем, как это сделал бы с другими тварями, не умеющим всползать по стенам, он не стал. Подумав о том, что необходимо отловить парочку таких вот животин для вивисектария, если доведется, Роб поспешно отступил из проема в коридор, неосознанно готовя руки и плечо к удару мечом.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Поспешно, но недостаточно быстро для пауков. Первый, казавшийся крупнее именно от того, что был впереди, прытко рысил по полу. Второй чуть отставал, должно быть - по причине восхождения на стену. Бежали они целеустремленно и хелицеры у них влажно поблескивали. Переступив так, чтобы за спиной у него оставалось окно, а паук со стены - сбоку и в отдалении, Роб вздохнул, мысленно обещая себе, что когда выберется отсюда, желательно - с Вихрем, то пауков будет уважать гораздо больше. После того, как спалит это поместье к дьяволу и во славу Бадб.
Тот, что был на полу, с рыжими подпалинами, отчего Роб немедленно окрестил его Дугласом, бросился в атаку, заставив отшатнуться, и тут же отпрыгнул назад, точно выманивая. Второй, с крестом тамплиеров на спине, спрыгнул на пол и боком, но очень шустро обежал Роба, не подходя на удар мечом. Горячо возблагодарив богиню-покровительницу за вновь обретенную молодость, Циркон слегка панически отступил к стене, нервно, неумело и коротко взмахнув мечом, и его снова чуть развернуло к крестоносцу. Кинулись твари оба, одновременно. Дуглас - справа, тамплиер - пробежав вдоль стены и даже вбежав на стену с окнами. И вот ему-то и не повезло - тело реагировало само. Там, где магистр Циркон встретил бы паука мечом, Роб Бойд просто впечатал его в стену плотным, тяжелым потоком воздуха, до хруста брюшка и коленчатых лапок. Скрипнув зубами на такое бездумное расходование резерва, он отпрыгнул назад от кидающегося в ноги рыжего Дугласа, отчаянно жалея, что в руках у него полуторный меч, а не гораздо более пригодный для таких боев скрамасакс. Паук сократил дистанцию рывком, как опытный фехтовальщик, метя в прыжке в бедро под кольчугой. Не повезло обоим - Дуглас успел ухватить лишь за штаны, а Роб, выругавшись шепотом, с неудовольствием глянул на распоротую штанину. Танцы с пауками ему начали надоедать. Шагнув вперед, он поймал на косой удар разворачивающегося для повторной атаки паука и направился в зал, отирая плащом ошметья с меча.
Впрочем, пляски только начались. На вошедшего в паучатню Циркона кинулось сразу несколько восьмилапых тварей, а еще один упал с потолка, где суетливо пытался распутать своих собратьев. Но спустя некоторое время слегка покусанный Роб снова прохромал в зал, в порваном у голенища сапоге и рваном же на плече оверкоте. Нечто крупное продолжало биться в паутине под потолком, голова чуть кружилась от яда, но подхлестывать себя магией он не стал. Еще нужно было как-то доставать Вихря.
В хламе, собранном вдоль стен и сплошь затканном паутиной, обнаружилась длинная шпалера с остатками позолоты, жгуты, которыми подвешивают портьеры и несколько рассохшихся стульев, рассыпающихся в прах при одном только взгляде. Были там и кошельки, по виду - с деньгами, но Роб пришел не за ними. Посматривая на верх, где все еще ворочалась паучиха, а в том, что это была она - Циркон не сомневался, он принялся лихорадочно сплетать жгуты косой. Окна были витражными, но дальнее скорее было сплошь заткано паутиной, нежели скрыто за ковкой и стеклом. Выбрав дыру, в которую пролез бы он сам, а значит - пролез бы и Вихрь, Циркон привязал импровизированную веревку к остаткам решетки, найдя наиболее прочный на вид участок и перекинул ее за окно. До земли не хватало самую чуть.
Плащ было жалко, но иной сухой шерсти под рукой не было. Наматывая на конец шпалеры пропитанную в бренди широкую полосу из плаща, Роб тихо и злобно бубнил под нос о несправедливости мира, расходах, которые никто не возместит, и о собственной поспешности. Ведь ничего не мешало захватить веревку и кремень. Вместо этого розжиг пришлось изображать из себя. Бренди загоралось неохотно, синими язычками, на него нужно было дуть и выражаться на гаэльском. Но все же - загорелось. Весело и почти бездымно. И Роб, чувствуя себя факелоносцем в шествии святого Патрика, направился к большому кокону.
Рухнул кокон не то, чтобы неожиданно, но поймать его Роб не успел. Впрочем, Вихрю, если он был там, наверное, было не слишком больно. Некоторое, но непродолжительное время, ушло на разрезание паутины острым ножом, который он всегда носил в сапоге после Билберри. Надежды на то, что еще раз попадутся тупые сектанты, было мало, но иногда лучше просто лишний раз обезопасить себя. И внутри намотки, все же, обнаружился Вихрь, бледный и редко дышащий, с безвольно повисшими руками и ногами, глядящий на мир затуманенно, но явно узнающий.
- Потерпи, - прижимая его к себе, проворчал Роб, отдавая вместе с даром целительства остаток сохраненных для парня сил.
Говорить Вихрь начал ещё до того, как смог нормально шевелиться.
- Ро... магистр?.. - он обвёл мутным взглядом зал, уставился на лицо Роба и попытался провести рукой по глазам. Получилось ровно наполовину. - Вот зараза же. Кажется, ещё что-то со зрением...
- Магистр, - согласился Роб, облегченно вздыхая и поднимая его на ноги, - уходим живее. И... что со зрением?
Со зрением, скорее всего, было все хорошо. Зеркала под рукой не было, но омолодившуюся физиономию разглядел бы и Вихрь после паралича.
- Ты выглядишь иначе, как, это... - не найдя слова, Вихрь, который стоял ещё нетвёрдо, махнул рукой, чуть не упав от этого жеста вновь. - Другим. И зал этот... не было тут почти ничего. Ну, немного паутины, но... дьявол. Помню, что увидел что-то, словно просветилось, а потом... что-то некогда стало. Как дурак попался. Но ведь - не было!..
- После, - Циркон, глянув на потолок, где под тяжестью паучихи уже начала рваться паутина, поволок Вихря к окну. По лестнице спускаться не хотелось совершенно, равно - как и встречать возвращающихся с прогулки пауков. Наскоро связав запястья парня платком, из которого вытряхнул не пригодившуюся золу, он еще раз с силой дернул веревку, убеждаясь в крепости узлов и плетения, перебросил руки Вихря себе через шею и, с трудом протиснувшись с ношей в окно, оттолкнулся от подоконника.
Веревка порвалась, когда до земли оставался один прыжок и половина ярда. Рухнув наземь и больно ударившись боком, на который и успел только повернуться в падении, Роб полежал три томительно долгих мгновения, прежде чем скинуть с себя Вихря и развязать ему руки.
- Однажды, - задумчиво произнес он, вставая на ноги и поднимая парня, - я сверну себе шею. Держи, - баллок перекочевал в руки Вихря, - идем спаркой, твое - верх и то, что вплотную, мое - все остальное.
Зачастую он не знал, что Тростниково, а что - Роба Бойда. Тростнику не приходилось спускаться по скалам и стенам, а вот ходить спаркой и улепетывать, что есть сил - вполне. Битвы при Маг Туиред просто так не выигрывались. Но и до Ордена старый лорд Килманрок учил своих сыновей, что такое гаэльский luachairt, засадник. А у михаилитов уже сам Роб обучал этому мальчиков, вольно смешивая все свои умения, передавая воинское искусство детям. И ведь получалось. Раймон в Билберри, даже в своем боевом неистовстве держал дистанцию и плясал, точно по горящим углям; да и ходил он, при желании, как тот леопард с герба - тихо и мягко.
Двор был пуст и подозрительно тих. Несколько пауков беспорядочно метались по снегу, но были разобщены, точно утратили боевой дух, если так можно было сказать о пауках. Отшвыривая их то сапогом, то мечом, Роб волочил Вихря к стене, ловя его странные взгляды и мрачно предвкушая длинный и сложный разговор на тему "почему ты так молод и куда делись шрамы". Угораздило же забыть, что с жабдаром он повстречался как раз перешагнув тридцатилетний порог. Длинный и сложный узор от яда огромного змея украшал его тело так давно, так напоминал корни Древа, что Роб смирился с ним, тем более, барышни находили в нем определенную прелесть. Попросить Бадб вернуть? Мысль показалась заманчивой на долю секунды. Представив, как именно ему будут возвращать этот шрам (а ведь с богини станется и самой, хм, наплевать), он буквально увидел издевательскую улыбочку Вороны - и едва не выругался в голос. Подсаживая Вихря на стену, пропуская мимо ропот еще пошатывающегося, слабого парня, требующего немедленной зачистки гнезда и возвращения оружия, Роб вздохнул и рявкнул на него так, что из-за стены отозвалась басовитым лаем Девона. И лишь когда сам перевалил за стену, когда его слюняво и радостно облобызала гончая, явно ввергая Вихря в еще большее изумление, он, наконец, осознал, что выбрался. Выбрались.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Зови Листика, - проворчал он молодому михаилиту, - и прекрати ныть. Сто пятьдесят за гнездо focáil damhain-allaidh, выученных не хуже, чем королевские гвардейцы - это мало. А оружие покупается у любого ближайшего кузнеца, и даже можно в счет Ордена... Кстати, а где мы?
Вопрос, который нужно было задать Бадб. Впрочем, Вихрь, наверное, мог ответить на него не хуже.
Юноша, которому на воздухе быстро становилось лучше, послушно свистнул, коротко, в три ноты, и из-за деревьев ответило ржание.
- Сто пятьдесят за маленькое гнездо! За такое, конечно, надо брать больше, но соглашался-то я на другое! Но если его всё равно зачистить... - Вихрь замялся, но тут же нашёлся снова. - И меч же! И кинжал, по руке... и как это - где? Ноттингемшир ведь. Два дня к северу от Ньюарка. А твоя норовистая тварь где? И ещё, - Вихрь присмотрелся к нему снова. Оправлялся он явно даже слишком торопливо. Как делал и всё прочее. - Теперь-то у меня со зреем, кажется, всё в порядке.
- Это замечательно, - согласился Роб, игнорируя вопрос о лошади, впрочем, как и все остальные, - без зрения в нашем ремесле никак. А деревни какие ближайшие? И где ты контракт брал?
- Блит? Там, где аббатство это странное, да деревушка рядом? В трактире и брал, больше негде. Ты разве сам не оттуда? Как ещё узнал бы, что со мной? - Листик лёгкой рысью подбежал к хозяину, и тот, отвлёкшись, радостно похлопал лошадь по шее. Потом, со смехом отворачивая упрямо тянущуюся в лицо морду, снова повернулся к Робу. - И, всё же, что у тебя с лицом? Шрама нет, и... моложе. Нет, ты и раньше на возраст не выглядел, но теперь! Фью! Как так?..
С корявой толстой ветки каркнул крупный лоснящийся ворон. В грае, хотя клюв на подобное способен определённо не был, отчётливо прозвучало веселье, и Вихрь, сбившись со слова, удивлённо глянул на птицу.
Cердито погрозив ворону пальцем, Роб тяжело вздохнул. Для вопросов было не время и не место, тем более для таких - сложных и отчасти даже философских. Божественных. А еще очень хотелось спать - тело решило вспомнить, что ночка выдалась еще та, и настоятельно требовало отдыха.
- Душу продал, - признался он, ничуть не лукавя, - иначе не успел бы сюда нипочем.
Блит... Рядом был и Серлби, славящийся своими кузнецами и портными. Спать в таверне, хозяин которой явно отправил Вихря на верную погибель, в полуха, было явно не лучшей идеей. Особенно - после "Грифона". Вспомнив, как покорно и терпеливо ждал, пока разойдется яд хобии, чтобы лихорадочно начать выводить его, в полуобмороке чувствуя, как связывают, Роб взглянул на Вихря, посочувствовав ему. Парень наверняка ощущал тоже самое, когда его парализованного, но в сознании, подвешивали к потолку.
- Не знаю, помнишь ли ты, - свистнув Девоне, снова что-то сожравшей и теперь радостно кувыркающейся на останках сожранного, Роб зашагал вперед, не позволяя слишком быстро остывать и без того ноющим мышцам, - вот же мерзкая тварь, мать ее суку... Помнишь ли ты, как я рассказывал вашей восьмерке на ночь сказки гэлов? О богах и богинях, о клане Туат Де Данаан, изгнавшем из Альбы и Эрина фоморов?
- Никогда не видел воронов, которые бы в рыжий отливали, - ошеломлённо заметил Вихрь и с видимым усилием вернулся к разговору. - Помню. Сказки в смысле, помню, а как же. Потом играли... И ты что, всерьёз, про душу?! Это же... я благодарен, невероятно, но это ж душа! - звучал голос его почти возмущённо.
- Жизнь стоит того, - пожал плечами Роб почти равнодушно, - но если тебе хотелось висеть в коконе, могу замотать обратно. Ну, и коль уж помнишь сказки, то и рассказ о некоем Тростнике, ушедшем от некоей Бадб по кровавой дороге, запомнил тоже, вероятно.
Помедлив, задумавшись о том, стоит ли говорить правду во всей её красе и неприглядности или же смягчить, и покосившись на ворона, он продолжил, стягивая с рук перчатки:
- Вообще, ты иногда слишком много спрашиваешь, Дж... Вихрь. Откуда узнал, как здесь оказался, где лошадь, куда шрамы дел... Знаешь ли, чтобы помочь тому, кто дорог, изредка приходится продавать свободу. Вместе с душой. Снова. Ну, или не совсем продавать...
Роб повернулся к молодому михаилиту, демонстрируя запястья с оковами, уже не саднившими, но чуть потеплевшими в присутствии ворона.
- Тростник... Бадб... - несколько секунд Вихрь, не отрываясь, смотрел на браслеты, потом резко вскинул голову, открыл было рот, чтобы что-то сказать, и захлопнул снова. А когда открыл снова, голос звучал на удивление серьёзно и неторопливо. - Значит, ты - тот самый Тростник?
- Нет, - также серьезно ответил Роб, снова натягивая перчатки и с сожалением оглядываясь на ворона, - я был им. И могу стать, если не найду способ сбежать до того, как... Снова потребуется сбегать. Сейчас я - это я, без оговорок и поправок. Роб Бойд. Иногда - магистр Циркон.
- И всё же - больше того. Мне нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Не каждый ведь день узнаёшь, что рос рядом с... хм, тобой, - в голосе Вихря всё же мелькнула тень привычной усмешки. - И лошадь где-то там, так? Что ж, значит, будем уподобляться тамплиерам! Блит ждёт. Признаюсь, мне очень хочется посмотреть в глаза тому трактирщику и спросить, какого дьявола? Конечно, вряд ли он тут лично бывал, и уж точно не дрался, но всё-таки! Есть предел и у желания сэкономить. Да и ещё кто-то может... вот так. Или, - он нахмурился, - уже. Если тоже торопились.
Роб усмехнулся в ответ и вздохнул. А ведь оставались еще двое. И Капитул, которому, впрочем, все можно было расписать проще. Лекарская магия - штука тонкая, идущая из глубины души, из процессов тела, их понимания и осознавания. Пожалуй, ею и стоило бы объяснить магистрам своё внезапное омоложение. Но - не мальчикам. Им лгать было нельзя.
- Спешишь снова. Сначала - есть и спать. Потом - Серлби: переодеться, лошадь и оружие. А потом уж и у трактирщика можно спросить. Поэтому Девона будет у нас отрядом разведчиков и фуражиром, отъедем подальше и сообразим шалаш. Надеюсь, - Роб вздохнул снова и снова же покосился на ворона, - привыкнешь.
Вихрь кивнул и взялся за луку, но приостановился. Снова посмотрел на ворона, слегка неуверенно, но всё же прежде, чем вскочить в седло, склонил перед птицей голову. Ворон ответил тем же.

Фуражир из Девоны получился так себе. Отвоевать, с трудом и проклятьями, удалось только третьего зайца, правда, удивительно жирного для зимы, и пару рябчиков. Посожалев о том, что забыл прихватить лук, Роб усадил Вихря ощипывать и свежевать добычу гончей, а сам отправился в лес - искать пару бревен, подходящих для создания нодьи, какой обогревались северные народы. Вскоре костер горел тихо и бездымно, из лапника был возведен шалаш, лапником же устланный, одуряюще пахли рябчики, запекаемые над огнем. Да и бренди не все ушло на розжиг импровизированного факела. Уже в шалаше, прислушиваясь к дыханию измотанного Вихря, глядя на то, как светлеет горизонт за деревьями, Роб вздохнул, подумав о том, как покорно принял власть Бадб снова, выгадав лишь в мелочи, не диктуя условий, не прогоняя ее, точно ждал этого. Подумал он и о том странном довольстве, что испытывал при мысли о молодости, от гудящих усталостью мышц, от морозного воздуха, от самой жизни. Но и отбрасывать воспоминания, как Вихрь - шкурку того зайца, было нельзя. Они были самой жизнью, самым бесценным в ней, даром, который можно было разделить с другими. А еще он подумал, лениво и уже засыпая, что тот наблюдатель у паучатни был неспроста...

[Spectre28 >>>]

Бесси Клайвелл
резиденция ордена Михаилитов
8 января 1535 г.

"Наверное, это месть за клетки".
Сложив письмо, Бесс убрала его за пазуху и, не сдержавшись, зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью. На столе перед ней лежал раскрытый диалог Пьетро Бембо "Об Этне", неведомо как оказавшийся в отведённом под ботанику шкафу. Мальчишки не имели совершенно никакого понятия о порядке. Что бы сказала об это миссис Элизабет? Наверняка ничего хорошего. В ордене совершенно определённо не хватало благопристойности. Пристойное благо. Странное сочетание слов. Благо есть благо, зачем делить его на правильное и неправильное? Но порядка порой не хватало тоже
Она попыталась снова сосредоточиться на книге, но в коридоре в очередной раз что-то грохнуло, заставив её подпрыгнуть. Этим вечером в библиотеке, верном приюте Бесси Клайвелл, было на удивление шумно. Из-за плотно закрытых тяжёлых дверей временами доносился временами топот, раздавались азартные крики, порой, казалось, падала мебель. Из-за этого находиться в её любимом убежище становилось решительно невозможно, и бессонница делу не помогала. Вздохнув, Бесс любовно закрыла книгу и вернула её на полку - на правильную полку, под правильную литеру. Подумала и поправила корешок, чтобы он стоял вровень с прочими.
Бесс так толком и не поняла, что творится в крепости. Незнакомый седой рыцарь, обнаружив её в библиотеке, хмуро приказал оставаться здесь и не открывать дверь. Она вздохнула снова. Прахом шли надежды попытаться уснуть хотя бы днём, раз ночью ветер так гудит в окнах, швыряет в них полные пригоршни снега, а каждая тень так непохожа на углы родной комнаты. Не помогал даже чай из листьев смородины, мяты, душицы, хмеля и ещё чего-то вкусного, который, не спрашивая, сунул ей в руки добродушный и полный брат Сапфир. Ещё в первый вечер. И на второй - принёс тоже, ещё горячий, прямо из кухни. От чая становилось тепло, но мысли никак не успокаивались.
"Может быть, спросить у магистра Циркона? Он, кажется, целитель"
Задумавшись, Бесси почти прошла мимо большого зеркала, таинственно мерцавшего между двумя стеллажами, но пойманное краем глаза движение заставило её остановиться и повернуться к стеклу в богатой золочёной раме.
Одежда. Подарок. Она коснулась щеки, и отражение вспугнуто повторило жест. Я. Это - я? Худая девочка в мышиного оттенка платье устало смотрела на неё в ответ. Неудивительно, что брат Сапфир носит ей этот отвар. Странно. Она не чувствовала себя такой вымотанной. И всё же... Бесс попробовала представить себя в красивом розовом платье. Получалось не слишком хорошо. Даже не потому, что в глубине сознания эхом звучали суровые наставления миссис Элизабет, просто слишком давно она привыкла о таком не думать, равнодушно глядя на других девочек. И была вполне счастлива. Теперь же мысли ворочались неохотно, но в груди робко, по-птичьи шевельнулась, расправляя крылья, радость. Да. Розовое. Или что-нибудь ещё радостное, чего так не хватает осенью и зимой.
Бесси сделала перед зеркалом ловкий - многократно повторённый - книксен и рассмеялась: так странно было смотреть на себя саму.
- Мисс Бесси Клайвелл! Элизабет... нет!
Она нахмурилась, чувствуя, как радость утекает звуками, словами, страницами, сменяясь холодом, и решительно мотнула головой. Ну, нет! Её зовут иначе! Миссис Элизабет не отнимет у Бесси Клайвелл этой минуты. Даже если помогала выбирать эта мисс Мэри. Интересуется.
Бесси фыркнула, но не слишком искренне. Мисс Мэри она почти простила в ту самую минуту, когда бабушка вернулась с мессы тем утром, после того, как узнала новости. Два или три часа она почти не говорила, просто сидела в кресле и раскачивалась, прижимая к груди любимую Библию в кожаном переплёте. И папе она нравится... только вот он не пишет, нравится ли ей он сам. Эта мысль стоила ещё одного вздоха. Почему у взрослых всё так сложно? Любит простор... значит ли это, что в доме станет меньше статуэток? Станет ли папа бывать дома чаще? Ради неё?
Почувствовав вспышку непонятной злости, Бесс прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Злиться на такое было неправильно. И всё же не злиться не получалось. И всё же... ну почему всё так сложно?!
Показав напоследок отражению язык, она принялась бродить между столами, поправляя перья, чтобы они лежали вровень с краями. Раздумывая, не стоит ли, раз так, написать ещё одно письмо, Бесси наклонилась за упавшим на пол небольшим листком бумаги, который кто-то почти богохульно изрисовал простыми орнаментами. Это же бумага! Для письма!
Отметив неодобрительно, что кто-то ещё и забыл под другим столом, у самой стены, мохнатую тряпку, она вернула лист на стол - пусть все видят это надругательство! - и отвернулась. А потом замерла на полувздохе. У тряпок обычно не было небольших округлых ушек. И точно не бывало круглых желтовато-зелёных глаз. И едва ли они дышали, нервно, прерывисто, вздыбливая короткую черно-пегую шерсть на холке.
Когда Бесси осознала, что ещё жива - и не съедена, - и что дышать всё-таки нужно, она медленно повернулась и снова заглянула под стол. Небольшой, едва треть ярда в холке, хухлик - Бесси испытала прилив гордости за то, что запомнила название всего лишь по описанию в бестиарии - смотрел на неё едва ли менее испуганно. Но клыки - небольшие, но по виду острые - он скалил, дрожа короткими усами.
На миг Бесси захлестнуло возмущение: все эти отроки, эти магистры, и ухитрились не найти единственное сбежавшее животное, которое вполне могло бы её... она посмотрела на создание снова и вздохнула. Нет. Пожалуй, это её съесть бы всё-таки не смогло. Даже если бы раздулось втрое или вчетверо. И всё равно! Так-то они исполняют обещание - целым замком против маленького хухлика!
Она решительно опустилась на корточки и критически рассмотрела животное. Раны, нанесённые в вивисектарии, уже успели регенерировать, и о них напоминали только подпалины с более короткой шерстью.
- Глупое животное.
- Хух?
- И куда ты собиралось бежать?
- Хух!
- Даже если подкопаться через стены, сначала нужно выбраться в сад. А этого как раз и не выйдет.
- Гр-р-р!
Бесси вздохнула, что, как ей казалось, в последние дни приходилось делать слишком уж часто. Разговаривать с растениями и животными - это было замечательно, если бы только получалось. Не вот так, а по-настоящему. Пока что она только чувствовала страх зверя, его злость и жадное желание свободы, но, право же, для этого не требовались никакие-такие способности. И всё-таки, требовалось что-то делать. Например, позвать на помощь. Или... Бесси почувствовала, как губы сами собой растягиваются в улыбке, что, как ей казалось, происходило в последние дни слишком уж редко.
Она пошарила в кармане, достала кусок овсяного печенья и подтолкнула его твари. Ворчание стало громче. Подтолкнула ещё ближе. На этот раз хухлик обнюхал приношение, лизнул и с почти человеческим выражением отвращения на морде отбросил лапой в сторону. Второй кусок постигла лучшая судьба: его хухлик соизволил съесть, рассыпая по полу крошки. Бесси невольно поморщилась, представляя, как же тяжело будет выметать крошки из стыков между каменными плитами.
Не поднимаясь, она подползла ещё ближе, так, чтобы до животного можно было достать рукий. Хухлик попятился, но сзади была стена, так что он только оскалился и предупреждающе зарычал.
- Глупое животное. Я ведь не вредить тебе хочу.
- Гр-р-р-р!
- И так я тоже умею. Но не буду. Хороший хухлик, пушистый. Копательный. Хочет на свободу и обмануть всех этих мальчишек. Что маленьких, что больших. А я...
Животное метнулось вперёд так быстро, что она даже не успела отдёрнуть руку или испугаться. Челюсти сомкнулись на ладони, и Бесси пронзила резкая боль, от которой пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть. На глаза навернулись слёзы. Мелькнула отстранённая мысль, что лучше бы зубы у хухлика оказались чистыми. Объяснять, что случилось, магистру Циркону, или, тем более, папе, ей не хотелось совершенно.
- Вот же глупое животное...
- Р-р?.. - сквозь прокушенную ладонь рычание прозвучало вопросительно и как-то неуверенно.
Хухлик медленно выпустил её руку, скосил чёрные бусины глаз на выступившую кровь, и... слизнул алые капли. Потом ещё раз и ещё. Бесси неверяще смотрела, как буквально на глазах затягиваются ранки.
- С-спасибо?
- Хух?
Бесси вздохнула и принялась перематывать ладонь платком. Поплотнее, пока не будет возможности промыть. Хотя она подозревала, что если слюна хухлика могла затягивать раны, наверное, заразу она убивала тоже. Наверное. Рисковать не хотелось. Папа бы её убил. Она приостановилась. Папа убил бы её и так.
"Дорогой отец, вчера я позволила покусать себя сбежавшему хухлику. Не бойся, он, кажется, не ядовитый, и у него очень шершавый язык. магистр Циркон передаёт привет. Розовые кусты в оранжерее выбили бутоны..."
Бесси скривилась. Нет. Пожалуй, это в следующее письмо не войдёт. Хватит и роз. Больших, красивых, алых, как кровь.
- Хух?..

В коридоре, по счастью, никого не было - очевидно, поиски увели всех в другое крыло. Ещё в первый день, заблудившись, Бесси задумалась о том, не может ли этот замок быть внутри больше, чем снаружи. Здесь было определённо слишком много лестниц, переходов, альковов, комнат и всего прочего, чем полагалось приличному поместью таких размеров. Хухлик беспокойно метался на коротком сером поводке, наскоро сделанном из полоски подола. Резала его Бесси с огромным удовольствием, за что ей до сих пор было немного стыдно. Но только немного. И всё-таки... обновки, книги, учителя, лошадь! Зря она написала про лошадь. Они ведь такие дорогие, и папе придётся работать ещё больше... и, действительно, щенки едят очень много уже сейчас. А что же будет, когда они вырастут?
Задумавшись, она чуть не пропустила шаги - все здесь ходили уж слишком тихо для её спокойствия. Призраки. Но очень, очень материальные. Данный призрак к тому же обладал большими голубыми глазами и светлыми вьющимися волосами до плеч. Из хвоста всегда выбивались одна-две пряди и красиво свисали у виска. Бесси подозревала, что это не случайно.
Эдвард, с настоящим, не тренировочным мечом на поясе выглядел раскрасневшимся и очень довольным неожиданным развлечением, отчего в Бесси почему-то поднялась волна неприязни. Она задвинула хухлика ногой поглубже в нишу, постаралась расправить юбку и - что там писал папа?.. - любезно улыбнулась. Как это делается, она уверена не была, но, судя по широкой ответной улыбке отрока, получилось достаточно убедительно. И очень виновато. Или не очень. Или не виновато.
- Бесси! Что ты здесь делаешь, одна? А если тварь нападёт?
"Тогда меня съедят, и тебе будет плохо. А папа, наверное, разрушит этот замок по кирпичику".
От улыбки начинало сводить губы.
- Это всего лишь маленький хухлик. И вы так носитесь... я думала выйти в сад. Ведь твари не умеют открывать двери, верно? Так что оно останется в замке?
Юноша возмущённо вскинулся.
- Маленький?! Да ему одного укуса хватит! Ты разве не знаешь, что у них даже слюна ядовитая и плоть растворяет?! Ах, да... - улыбка стала покровительственной. Не очень сильно, но - заметно. - Ты ведь не училась. В общем, они очень опасные. В стае в основном, но и одинокий тоже может сильно навредить. А маленький - значит, заметить труднее. Нет, уж лучше я провожу тебя в комнату.
Большую часть речи Бесси прослушала, панически пытаясь осознать, что происходит с рукой под платком. Растворяется ли уже ладонь. наверное, она бы почувствовала? Или нет? Секунду она набиралась смелости, но потом всё же пошевелила пальцами. Они двигались. Задевали юбку и стену. Чувствовали шитьё гобелена, на котором стая непонятных приземистых тварей окружила рыцаря с воздетой к небу рукой. В ладони собиралось что-то похожее на молнию. Или на белый шарик, из которого торчали нитки. За спиной рыцаря виднелась деревня, которую, видимо, предполагалось защищать.
- ... и что у тебя с рукой?
- Порезалась на кухне, - рефлекторно ответила Бесси, только потом осознав, что здесь, в отличие от дома, принимать участие в готовке ей ни разу не потребовалось.
Впрочем, Эдварда это не смутило, и он только кивнул, перестав обращать внимание на платок. Зато вернулся к прежней теме.
- Лучше бы тебе правда побыть с братом. Он всё порывался тоже, в замок, но к счастью гостевые запираются и изнутри, и снаружи, и магистр... - он замялся.
- Всё запер. Поэтому надо искать магистра, но они все заняты, - заключила Бесси. - Кстати, а почему ты здесь, а не с остальными? Где бы они ни были.
- В западном, - по-мальчишески мотнул головой Эдвард. - А я, - он принял значительный вид, - нюхач. Чую тварей, то есть. Ну, когда получается. И что-то вот тут такое в воздухе есть... почему я за тебя и испугался-то?
- Настоящий рыцарь, - вздохнула Бесси.
Юноша просиял.
- Тогда я буду тебя защищать, пока его не поймают.
Бесси, которая как раз задумалась о том, как долго ещё хухлик будет сидеть смирно, хихикнула. Потом ещё и ещё, пока не зажала себе рот обмотанной платком ладонью.
- Прости! Это, наверное от чая. Точно не от отсутствия сна. Кому нужен сон? Странная привычка, дурная.
Эдвард коснулся её руки, и Бесси невольно вздрогнула. Разве у них не должны быть тёплые пальцы? Юноша обиженно отстранился, она вздохнула.
- Послушай. Я очень ценю твою помощь, правда, но... что это?!
Эдвард крутанулся на месте, элегантно, как танцор.
- Что?!
- Оно мелькнуло там, через перекрёсток! Маленькое и какое-то... чёрное? С пегим?
- Точно! Не зря я его чуял!
Эдвард споро ринулся по коридору, но тут же остановился и оглянулся. На лице его боролись чувство ответственности и жажда погони. Первое побеждало, и Бесси снова ощутила укол вины, приглушённый усталостью. Ну почему он ей не нравится? Почему они все ей не нравятся так, как хотят? Как нужно? Она действительно какая-то совсем неправильная, как и говорила миссис Элизабет?.. Бесси выдавила успокаивающую улыбку.
- Иди. Если ты пойдёшь следом, оно мимо ведь не проскочит. А я выйду наружу и буду там в безопасности. Правда.
К чести Эдварда он ещё несколько секунд колебался, прежде чем зачем-то отсалютовал мечом и кинулся в погоню. Бесси почти ждала, что он будет принюхиваться к воздуху на бегу, но нет. Юноша бежал обычно. Как все. А она на краткий миг прислонилась к стене. Выкинув на время из головы хухликов, мальчишек и туманное, но несомненно одинокое будущее, она думала о платьях. Просто платьях. Необязательно даже розовых. А потом со вздохом потянула за поводок.

Совесть уколола Бесси ещё раз, когда она, отодвинув яркий, чёрно-зелёный гобелен, в прыжке стукнула по ничем не выделявшемуся камню, установленному некогда под взрослый рост. Мужской. Но послушники - доставали. Хухлик, напуганный резким движением, при этом едва не вырвался, и его пришлось долго успокаивать, уговаривая войти в тёмный узкий коридор. По крайней мере, из-за этого она настолько изнервничалась, что не пришлось убеждать саму себя. Каменная кишка, которая шла внутри стен, скорее успокаивала. Здесь нельзя было спрятаться, но Бесси сомневалась, что магистры будут обыскивать потайные коридоры. Свет почти не проникал сквозь щели, оставленные для подглядывания и вентиляции.
Эдвард только утром с гордостью говорил, что сеть потайных проходов раскинулась так широко, что можно наблюдать почти за любым залом. Если, конечно, знать их все. Карты с тайниками береглись как зеницы ока и чуть ли не передавались из поколения в поколение, но всего - или, кажется, даже трети любознательным будущим михаилитам обнаружить не удалось. Бесси подозревала, что наиболее безобидные коридоры юношам подкидывают сами магистры. Для тренировки.
"Хорошо, что Артуру никто ничего не показал".
Бесси сомневалась, что в гостевой комнате имелись какие-то тайники - иначе бы их там не поселили, - но так ей было спокойнее. И чуточку гордо - потому что ей, девочку, пусть она и старше, в тайну посвтили. Не всегда лучше было быть мальчиком, что бы там ни говорила Дженни. Артур... Бесси удивлённо приостановилась, почувствовав, как вспыхнула, разгоняя сонливость, злость. Уже не на то, что отец их отослал, нет. Это прошло быстро, сменившись пыльной серостью. А вот Артур!.. Как он мог забыть всё так быстро, когда она помнила всегда, каждую секунду?! Представив истерику при отъезде, Бесси вздрогнула всем телом. Это всё было совершенно неправильно. Настолько, что мир словно разламывался на части. Не весь мир, даже не замок, а та часть, которую она выстраивала месяц за месяцем, год за годом. А теперь оказывалось, что всё - зря? Всё - не нужно? Почему ему всё равно?! Злость горчила искажением, трещинами в зеркале. Заставляла пинать камни, которые выбивались из пола.
"Леди так не поступают".
Вспомнив ещё и голос бабушки, Бесси пнула камень ещё раз. И снова, до боли, пачкая носок ботинка пылью. Больше всего на свете сейчас ей хотелось просто проснуться - дома, где всё было привычно, где не было новых открытий. Платья, лошадка - пусть. Предательство брата ранило куда сильнее. Она крепко зажмурилась, пока перед глазами не заплясали яркие пятна, потом открыла глаза - но вместо знакомого потолка впереди по-прежнему возвышалась угрюмая серая стена. И тишина, нарушаемая только частым, слишком громким дыханием вместо привычного поскрипывания дома и тем более - голоса бабушки, зовущей на заутреню. Сдерживая дрожь, она обхватила себя руками и чуть не подпрыгнула, когда за пазухой что-то зашуршало. Достав тонкую пачечку писем, она уставилась на них горящими сухими глазами. Письма отца. Собственные черновики. Неотправленный свёрточек. Здесь, сейчас, когда всё, кроме камня, казалось нереальным, листы бумаги, плотные, тяжелее, чем те, что носили голуби, тоже выглядели странно. Почти прозрачно, расплываясь в стылом воздухе.
"Почему здесь холодно, когда во всём замке - тепло?"
Письма. Любящие, нежные, со словами, каких она не помнила вслух, но... может быть, их и нет? Или они тоже - обман? От сердца поднялся жар, заставив вспыхнуть щёки, сплетясь с холодом в странном неправильном танце, о котором не хотелось думать, который одновременно обжигал и снаружи, и изнутри, и руки сами собой дёрнулись, готовясь разодрать бумагу. Хухлик дёрнул за поводок, чуть не вырвав его из пальцев, и громко зашипел. Бесси резко повернулась к нему, вскидывая кулак, и застыла. Мысли путались, сталкивались в голове, рождая новые вспышки, но теперь она отчётливо чувствовала их чуждость, словно вставшая дыбом шерсть нежити, поблескавающие глаза каким-то образом вернули часть рассудка. Или дело было в том, что она не могла этого сделать. Ни ударить, ни тем более разорвать письма, полные такой невыразимой нежности, что от них щипало в глазах.
"А ещё, отец, в этих тоннелях, кажется, расставлены ловушки для глупых юных михаилитов..."
Злоба ещё билась внутри, пытаясь разрушить возведённые стены, но исписанная бумага была крепче. Её заклинания преодолеть не могли. А остатки... Бесси вздохнула. Она действительно злилась на Артура, но и любила его тоже. И понимала - очень хорошо понимала. Настолько, что злилась и на саму себя тоже, причём сильнее. Понимая теперь и это тоже. До боли и глупости. Равновесие. Единство. Цельность.
Она бережно разгладила смятые прямоугольнички и снова спрятала их за пазуху. А потом медленно, боясь того, что может обнаружить, размотала платок с ладони. Следов укуса - не было. Остались только два тёмных пятна совсем рядом. Словно упали две горячие капли, причём давно. Вероятно, Эдвард знал, о чём говорит. Так же вероятно, он знал не всё. Бесси через силу улыбнулась, преодолевая приливную силу чужой, злой магии. И сделала шаг дальше. Потом ещё один. А дальше всё стало легче, словно разошлась пелена. И, выпустив хухлика в сад, она ещё какое-то время стояла, прислонившись к серому камню. Идти обратно той же дорогой не хотелось смертельно. И одновременно - туда тянуло. Хотелось снова испытать себя. Узнать, понять глубже, окунуться в силу и...
Где-то в саду каркнул ворон, и Бесси вздрогнула, приходя в себя.
- Нет. Пожалуй, нет.
Уж лучше объяснять на входе, как она оказалась снаружи, не выходя из замка. В этой суматохе могло сойти с рук и не такое. И, возможно, после отправки письма она зайдёт к магистру и попросит чего-нибудь для сна. Да, определённо. А потом в Бермондси всё закончится, и их заберут. Обоих, что бы там ни думал пока что Артур. Пусть у них будет ещё немного времени. Потом он поймёт это тоже. А если и нет, это неважно, потому что время будет всё равно. Сколько бы его ни было.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон де Три и Эмма Фицалан

9 января 1535 г. Глостер.

Этой ночью за плотно закрытыми ставнями тихо падал крупный, пушистый снег, приглушая звуки улицы, размывая, смазывая очертания города и людей. Под него, под приятную негу и тёмное сияние, под звуки дыхания, которые сливались в одно, под жар кожи сон пришёл быстро, стирая воспоминания, отстраняя мягкой, но властной рукой и венец Альфреда, и Ричарда Фицалана, и скользкого, словно преждевременно политого осенним дождём Листа. Оставляя только двоих - и отдельно, и вместе. А где-то за облаками - рос, отражая Землю, рогатый лунный серп.
Щеки коснулся тёплый ветерок, и Эмма чуть пошевелилась, выплывая из объятий сна. Дрёма не ушла полностью, но она чувствовала и тепло Раймона под боком, и чистые простыни, и тяжёлое двойное одеяло, и даже боль в мышцах, не успевших отдохнуть от испытаний последних дней. И всё же, это был сон. Похожий - и непохожий одновременно. Не было ни поляны, ни призраков, хотя голоса их остались прежними - изменившись. Похожими на ту рогатую девушку, которую разорвал священник-пёс, но пережившими её утрату. И голоса, подобно ветру, подобно запахам и чувствам, сливались воедино, прядями сплетались в косу.
- ...пожалуйста...
- Мы не...
- ...знали. Он...
- Мы заперты...
- Заперты...
- Заперты.
- Во тьме. Не видим...
- В тишине. Безумие.
- Без...
- ...выхода. И
- ...без надежды, только...
- ...ты, Эн... Эмма! Вы...
- ...двое...
- Не отнимаем, даём! Но...
- Уже лучше, - одобрила Эмма тоном Раймона, слепо нащупывая одеяло и не торопясь открывать глаза, - осталось научиться говорить ясно.
Что ей за дело до того, что кто-то заперт в тишине и безумии, без выхода и надежды? Время, когда Эмма Фицалан жалела, ушло. Жалость выбили розги матери-настоятельницы, а сочувствие сгорело дотла в Билберри. Желания и страхи этих существ были вполне понятны, но, к их вящему разочарованию, не трогали ее совсем. Да и что они могли им дать? Отсрочить Самайн? Вряд ли. Венец короля Альфреда? Только если он хранится там, где они заперты. А запертой быть Эмма не хотела, особенно вместе с этими рогатыми тварями. В конце концов, ее зовут не Ариадна и даже не Айме, водить по лестницам и лабиринтам - не умеет и не хочет. Открывать врата, как о том мечтает этот священник - тем паче.
- мешает...
- Трудно.
- Чего ты...
- ... хочешь
- Хочешь. Если не...
- Золото, дра...
- Оружие...
- Против кого угодно, - этот голос прозвучал твёрже, почти ясно, пробившись через пелену и заглушая остальных. - Твой воин...
- ...следят. В два...
- Сто глаз...
- Я вам не верю. Ни единому обещанию. Вы уже увлекали меня неведомо куда, не спрашивая разрешения, не позволяя вернуться. Я ничего не хочу от вас.
С трудом подавив отчаяние до слез, которое она испытывала каждый раз, когда вспоминала кошмары - или они ей снились, Эмма вздохнула и открыла глаза.
Тёмные балки потолка, знакомые уже хотя бы тем, что походили на такие же во многих трактирах. И ни капли сна, что было знакомо тоже. Только тихое, напоследок, эхом:
- Если пожалеешь - ищи Бри Лейт. Ищи...
- ...Слив Голри.
Раймон спал, но в этот раз Эмма решила его разбудить. Слишком много всего происходило в последнее время, чтобы не позабыть эти названия, будто украденные из речи магистра Циркона. И слишком жаль стало этих несчастных. И хотя искать ни Бри Лейт, ни тем паче Слив Голри она не собиралась, хотя бы узнать - что это, стоило.
- Раймон, - будить теперь приходилось поцелуем, но вот на это Эмме роптать не хотелось, - они снова со мной говорили.
- О чём? - как всегда, когда было действительно нужно, Раймон проснулся мгновенно, словно и не спал вовсе. Блеснул глазами, обводя комнату в поисках угрозы, но, расслабившись, просто обнял Эмму и откинулся обратно на подушку. - Смеялись, как раньше? Угрожали?
- Как ты это делаешь? - невольно заинтересовалась уже не в первый раз Эмма, прижимаясь к нему и хмуро поглядывая на чуть промокшую повязку. Кровь не сворачивалась и края не спешили стягиваться, несмотря на то, что вчера пришлось очищать рану в горячей ванне. И то встревожило ее больше, чем голоса несчастных призраков. Заставив себя думать о том, для чего разбудила Раймона, Эмма мотнула головой и продолжила, - просыпаешься так быстро? Впрочем, потом. Нет, они просили о помощи, сулили плату и даже оружие против кого угодно. И просили искать Бри Лейт, Слив Голри. Где это?

Сообщение отредактировал Леоката - 16-05-2018, 6:34

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Возможно, края раны стоило стянуть парой швов, но ведь после укусов собак не шьют, да и времени уже много прошло. Отчаянно пожалев, что магом-лекарем не является, Эмма аккуратно запустила палец под повязку и чуть успокоилась. Рана была горячей, как ей и положено.
- Оружие - это замечательно. Особенно - против кого угодно. Только вот готов покляться, что сначала помощь, а потом - оно. А обещать-то могут что угодно. И всё же... если эта чёртова чехарда продолжится... - Раймон задумался, потом тряхнул головой. - Впрочем, нет. Ещё одни, о которых ничего не известно, кроме места, да? И того, что их не любит этот твой священник псообразный. Слив Голри... что-то Роб... магистр Циркон говорил, но даже ради спасения остатков души сейчас не вспомню. Только название. Вроде бы, Лейнстер, что в Ирландии... как, рука ещё не отваливается? А то кто эту собаку знает, кого она до меня жрала.
- Горячая и края не схватываются, - посетовала Эмма, поправляя повязку, - хотя у тебя уже через сутки начинает рубцеваться. Может быть, тогда стоит написать магистру, спросить? Признаться, я боюсь оказаться запертой с ними.
- Можно. Хотя, письма в наше время... - Раймон задумался. - Я не слишком доверял бы на этих дорогах гонцу и тем более не доверял бы голубям. Слишком много дряни летает вокруг. И всё же - нужно, ты права. Сделаем. Впрочем, кроме писем, ничего не мешает и заглянуть в резиденцию, если всё равно возвращаться в Бермондси. Чёртовы гобелены. Что на этом-то такого важного было, что подсказкой служит?
- Архангел Михаил, простирающий меч над холмами Шотландии и изгоняющий оттуда то ли старых богов, то ли демонов, - припомнила Эмма гобелен, знакомый ей до узелка в доспехе Архистратига. Она помнила его до мельчайших подробностей - и вдохновенно-сурового архангела, и его алый плащ и ожесточенное, вызывающее лицо светловолосого воина, стоящего впереди армии под зеленым знаменем. Ей всегда казалось, что этот воитель будто мечется между армией и Михаилом, но, все же, остается с войском. И тройной узел на груди архангела, там, где у человека должно быть сердце... Его любили трогать монахини и послушницы, веря, что он отведет беду. И ведь отводил. Иногда. Не часто, но все же... Эмма вспомнила пальцами ощущение ниток - и ахнула.
- В нем зашито, кажется, что-то.
Некоторое время Раймон молчал. Возможно, предвкушая с радостью поездку обратно через полстраны. Возможно, подыскивая подходящие ругательства под этому поводу. Не без вероятности - предаваясь философским мыслям о бренности и воспоминаниям о Двойке, который просто взял и всё послал. Потом вздохнул.
- Всё-таки ехать. Будет возможность посмотреть на то, что осталось от аббатства. По рассказу Клайвелла получалось вполне живописно. Возможно, братья даже уже зачистили его от лесавок, монахинь и прочего непотребства.
Теперь замолчала Эмма, раздумывая почти о том же. Она до сих пор не привыкла к жизни в седле и, хотя и находила в ней определенную прелесть, но порой ей отчаянно хотелось просто покоя. А еще вовсе не хотелось видеть обитель и то, что от нее осталось. Слишком страшно было осознать, что ей не е все равно, что её даже радует участь аббатства. Но и возражать Раймону она не стала, лишь коснулась губами подбородка, чуть колючего и слабо пахнущего мылом с лавандой, которое Эмма делала сама.
- Почему тебя отдали Ордену? - Вопрос этот интересовал ее уже давно. Да и для перевода темы подходил как нельзя лучше. - Я плохо знаю историю, но мне пришлось научиться геральдике в обители. И леопарда Тулузы я могу узнать, равно как и крест тамплиеров. Древний, знатный род. Отчего михаилиты?
- Об этом не принято вспоминать, но михаилиты - наследие тамплиеров, - Раймон говорил задумчиво, гладил её по спине - нежно, легко. Тепло. - Поэтому, где же лучшее место нашлось бы отпрыску древнего, знатного, достойного, но обедневшего и потерявшего влияние рода, у которого есть и иные наследники? Ведь когда-то леопарды и кресты были в числе первых магистров ещё того, другого ордена. Задолго до падения рыцарей Храма.
Спрашивать о родителях Эмма не стала. От руки Раймона мысли таяли, расплавлялись в томлении. Оттого, вероятно, она и не поняла, не услышала, когда под окно пришли те, кто должны были, по словам Раймона, стрелять в него из-за угла. Вскинувшись в постели, она ухватила первую попавшуюся вещь, чтобы прикрыть наготу. К несчастью, это оказалась ночная рубашка. К счастью - она была непрозрачной.
- Под окном, но в отдалении. За мной пришли.
Одевалась Эмма споро, с раздражением отбросив корсет, хотя платье для верховой езды и сидело без него неудобно и ощущалось странно. Порадовавшись, что сумки они не успели разложить, она наскоро заплела косу и вслушалась в то, что творилось за окном. Там царила тишина, точно вымерли все люди в округе. Ни единого чувства - хоть цветом, хоть запахом.
- Ничего. Вообще ничего, - растерянно сообщила она Раймону, - но ведь так не бывает! Особенно - в тавернах, где полно людей.
- Внутри тоже ничего? - Раймон, натянув кольчугу, щёлкнул взводом арбалета.
- Да, - кивнула Эмма, - то есть, ничего.
Впервые в жизни она понимала, как живут другие люди - в полной глухоту и неведении. И это пугало. Потому что чувствовать можжевельник и слушать тишину было хорошо после насыщенного дня. А сейчас ей хотелось понимать этих, за окном. Но - не могла, проваливалась точно в перину.
- Значит, бывает, если они нашли способ наложить защиту. Что же, будем по-старинке.
Он неслышно подошёл к двери и застыл, явно прислушиваясь. Но в доме, насколько могла судить Эмма, было и совершенно тихо. Неестественно тихо. Раймон скривился, махнул ей рукой, отгоняя к стене, и медленно приоткрыл дверь. В проём наружу тут же скользнула тёмная, чернее даже царившего в зале мрака, фигура и шагнула в сторону.
Послушно замерев у стены, Эмма неслышно вздохнула. Воистину - бойтесь своих желаний. Хотела ведь покоя... Получила - очередное приключение. Страшно не было, было устало и грустно.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Это начинало утомлять. Почему им не могли просто дать отдохнуть? Когда на призрачную копию не последовало реакции, Раймон осторожно выглянул в зал, освещённый только огнём догоравшего очага. Пусто. И одновременно - нет. Магия разливалась в воздухе странной, стылой водой, слабо, плохо ощутимо. Пахло родным огнём, тянуло мороками, но неправильными, родственными скорее фэа. Па-аршиво. Напоминало одновременно о скоге, и о нём самом. Если бы зачем-то приспичило водить самого себя. Он помедлил, огядел зал ещё раз. Не было видно даже дрожи воздуха, которая могла бы обозначать мороки на движении. И это отсутствие звуков... Раймон криво усмехнулся. Нет уж, дорогие друзья. В эти игры можно играть вдвоём. На краткий миг, который всегда наступает между покоем и началом шага, в верхней точке прыжка, ему стало жаль безвестного иллюзиониста. Почти. Закрывал глаза - Раймон де Три, наследник длинной линии мистиков, магистров, воинов и дворян. Открыл их - Фламберг. Голодно, азартно, изучая мир снова. Чувствуя за спиной Берилл - нет, Эмму де Три во всём, кроме записи в приходской книге. Чувствуя и спиной, и тем, что глубже даже души.
- По-прежнему: за окном, но и в таверне, где-то внизу, - сообщила Эмма тихим, листом по траве, шепотом. - Остальные спят, но как-то тяжело, будто в удушье.
Тишина на удар сердца пропала - протопала мышь, зашуршала в углу. Из соседней комнаты, где остановились сразу четверо наемников, донесся слаженный храп. А затем снова опустилась пелена беззвучия.
Фламберг, не отвечая, метнулся обратно и вытащил из сумки магистерскую цепь. В очередной раз давая себе зарок обзавестись собственными артефактами, застегнул массивную пряжку - и мир на миг качнулся. Комната осталась прежней, но всё в плыло, словно комнат было две, и они никак не могли решить, какая - главнее.
И зал выглядел почти так же. Только едва-едва, тёмным пятном, кляксой просвечивал упавший стул у камина; росчерком выделялась ушедшая в стену арбалетная стрела. Если тут кто-то и был, они могли прятаться только под самым балкончиком. По прикидкам Фламберга, там было место для трёх... скорее двух человек, иначе они бы просто друг другу мешали. Для пятерых - если напрашивались на бойню. И подвал ещё ниже. И пустые комнаты по бокам, куда залезть - дело нескольких секунд. Хотя, раз все спят, можно было считать пустыми все комнаты. Он поколебался, и всё же повернул к самой дальней двери, поманив за собой Эмму. Воздух ему, в отличие от Роба, не подчинялся, но мороки работали не хуже, заглушая стук подошв по науке, которую то удачно, то нет вбивал в упрямые головы магистр Циркон. Дверь Фламберг толкнул, протянув руку из-за стены, но в открывшийся проём сперва, как и прежде, неслышно бросилась чёрная тень, поднимая предмет, который отдалённо походил на арбалет.
Морок был вознаграждён слабым, еле слышным ударом в стену, а Фламберг, скривившись от такого дилетантизма, уже заглядывал в комнату - пригнувшись, снизу. Арбалет мирно висел на поясе.
Картину он охватил одним взглядом. Точнее, нет - двумя, тремя сразу. Комната расслаивалась, разбиваясь уже не за две, а на три и больше. Так, как мог видеть её только человек, привыкший лгать людям, миру и самому себе. А если не лгать, то умалчивать, затягивать паутиной, окутывать покровами. Просто потому, что так - интереснее. Теперь интереснее было за двоих. В кольце. Вся разница. Слой. Пустая комната с задёрнутыми занавесками. Слой. У выбитого окна тоненький, хрупкий силуэт лихорадочно и так медленно заряжает снова арбалет. У стола же кто-то рослый с мечом - в ножнах. Значит, меч ему не нужен, но мужчина и не торопится делать что-то ещё, лениво перетекая в другую позу. Плохо, но мысль - быстрее, взгляд быстрее тоже. Слой. Бесчисленные нити, воздушное тесто магии переливалось вокруг, охватывая коконами и его, и Эмму, и - он чувствовал, раскрываясь - остальных жильцов тоже. Уходили глубже в души, чем мог бы сделать он сам, но и родственно, почти знакомо. Просто - иначе. Цветная, яркая пряжа накрывала пологом и улицу под окном, без разбора, но... соскальзывала с двух силуэтов. Две стекляшки в ледяном крошеве, такие похожие, но и такие отличные, особенно если попробовать укусить. Магии отродья скоге и человека кусать не требовалось. Своих она отличала и так, будучи почти... живой? Тыкалась нитями, но обтекала вокруг, не касаясь. Смыкалась, всегда оставляя прорехи. Расступалась перед взглядом, потому что не были они льдом, а она - была живой. И всё стало легко. Можно отличать одно от другого. Истину от лжи, мир от иллюзии, счастье от обмана. Лёд от стекла. Но ведь магия стоит большего. Магия стоит мира. Магия может - всё, и гораздо интереснее. Особенно - когда играет не одна, и со столькими игрушками. И гораздо, гораздо тоньше и сложнее. Правда?
Раймону почти не потребовалось силы - и лишь одно слово, шепотом, нежно. Любяще. Чего, в самом деле, стоил четвёртый слой? Пятый? Особенно когда морок - жил. Только - когда жил.
И магия - действовала. Тот, хрупкий у окна, отбросив арбалет, который так и не взвел, кинулся на нечто, видимое только ему, размахивая кинжалом и истерично вскрикивая. Он явно пытался пронзить увертливую мишень, проваливаясь в шаге, неловко разворачиваясь плечом, когда его уносило вслед за тяжелым клинком. Тонкое, почти как у Эммы, запястье заметно дрожало от натуги. Когда к нему присоединился второй, танец безумцев стал интереснее. Морочный Раймон явно доставлял много проблем и ему, докучал настолько, что мужчина вытащил меч и уверенно, умеючи и ожесточенно принялся сражаться, закрывая собой юношу.
- Дорогая, если немного подождёшь... - Раймон скользнул вдоль стены, обходя сражающихся.
Присутствие Эммы веяло прохладной грустью, от которой хотелось поскорее стряхнуть этих слишком уж умелых дилетантов. Остаться снова вдвоём. Связь с чужим мороком дрожала нервной нитью, мерцала в сознании, подкрепляя и возвращая азарт. Странный, чуждый, почти болезненный. От него хотелось стряхнуть этих слишком уж умелых дилетантов и отпустить чужую - хотя уже и свою - магию. Примериваясь, чтобы войти в танец двоих - и ещё двоих, - Раймон на миг задумался о том, что будет делать морок потом. Будет ли он продолжать существовать, питаясь остатками магии? Перебираясь от одного иллюзиониста к другому? Растворится с гибелью своего создателя, потому что без толики крови скоге такая конструкция просто невозможна?
О том, что перед более рослым противником замерла Эмма, молитвенно протягивая руки, он понял по тому, что тот сбился с движения на взмахе. И ударил сам, коротко и не слишком сильно, по затылку, в точку, где сходилось несколько костей. Вокруг взвихрились нити, и на пол падал уже он сам, роняя из руки меч. Раймон торжествующе и чуть лениво улыбнулся чужими губами, глядя в глаза юноши, и пируэтом ушёл в центр комнаты, избегая возможного удара кинжалом и примеряясь снова. Время, несмотря на прохладу, несмотря на азарт - у него было. Мираж, оставшись один, горделиво выпрямился. А вот юноша застыл,будто вслушиваясь или всматриваясь в миражи, царящие вокруг, а затем медленно повернулся и уставился точно на Раймона. Ткань волшебства дрогнула, снова пропали звуки и даже запахи, но зато Раймон смог рассмотреть его отчетливо, точно воздух не гудел от мороков. Впрочем, по бокам по-прежнему рябили тени, образовывали коридор, в котором были только двое. Юноша, больше похожий на девушку, изящный, с нежным и чистым лицом, длинными белыми волосами и яркими зелеными глазами, кинжал сжимал уже увереннее, кривил губы в насмешке.
- А я-то понять не мог, кто ткет вместе со мной, - проговорил он со смешком, - мастер, ничего не скажу.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

"Длинная реплика, хорошая".
Огонь, в отличие от иллюзий, требовал другого подхода. Он был прост там, где требовалось просто разжечь очаг или согреть воду. Сбить анку. Выжечь поронца. Всё прочее оказывалось - сложнее. Особенно когда сплеталось с тем, с чем сплетаться не могло в принципе. По гримуарам. В комнате не горел камин, не светились мягко свечи, и силу приходилось тянуть из самой пылающей души - из сути Фламберга. Пламя жило там всегда, глубоко внутри, и только ждало, когда его позовут. Кинжал в руках отродья человека и скоге - не того ли самого? - ещё помнил о жаре горнила, о том, как его обтекали жадные языки, раскаляя полосы стали. Это понимал уже Раймон - и вытягивал даже не огонь, а память о нём, поднимая воспоминания, чувство к поверхности, подкрепляя огнём сердца. Остальное, к сожалению, требовало большего. Собственных сил, своей крови, пусть она и не текла. На подготовку ушла как раз фраза юноши, который держал кинжал правильно, под металлическую гарду.
На глубоком выдохе Фламберг рванулся вперёд, и одновременно с дыханием вдоль морочных стен полыхнули собственные - с рёвом. Наверняка видимые снаружи, если бы окно не считало себя частью глухой стены. В воздухе плавало столько магии, что Раймон ощущал себя почти всемогущим. А Фламберг просто радовался и огню, и тому, как полыхнула на раскалённом металле деревянная просоленная рукоять. Выронив из рук кинжал, юноша с совершенно детской обидой посмотрел на Раймона и скривил губы, точно собираясь плакать. Но не заплакал, прислушиваясь к реву и треску с хладнокровием человека, повидавшего и не такое. За окном сдавленно вскрикнула Эмма - и тут же замолкла, а отродье скоге снова улыбнулось - ехидно, дерзко, вздернув бровь. И мороки поплыли, смешиваясь причудливо, вихрясь, сплетаясь и расплетаясь, меняя картинку, на мгновение обнажая неприглядный облик материнской сущности юноши. Эмма вскрикнула снова, следом донеслась грубая ругань, но комнаты не было, она кружилась в водовороте огня, окон, дверей, а в центре его снова были только двое.
Время. На сильный, с бедра, удар по печени ушла доля секунды. Ещё столько же - на перехват сети, пока скоге, разинув рот, оседал на пол. Фламберг ещё раз зло пнул носом сапога в ту же точку. Полутварь всё равно регенерирует, но уже не так быстро. Морок раскинулся уже не тестом, водой, заливая дом, выплескиваясь на улицу. Двое под лестницей - мелочь. Магия вихрилась вокруг стаей рыбок, распадалась на части, втягивалась в уши, во рты, принимая к коже. Для этих больше не было выхода, только бесконечные лестницы и коридоры, полные шепотов и теней. Дом закрылся, сворачиваясь раковиной. Человек под окном не видел и не слышал ничего, кроме кошмаров, жутких и мрачных, отголоском скоге. Усиленных ледяным спокойствием Фламберга, который не любил и не умел в тонкие игры. Но лошадь, на которую стекляшка спешно поднимала Эмму, но сам похититель, существовали в собственном мире, и вода с них скатывалась, не оставляя мокрых пятен.
Огонь... нет. Время. Фламберг, скривившись, потянул за последний из оставленных юношей хвостов, за тягучую голубоватую полосу, мерцающую сонными искрами.
Ушибленный при падении из окна на камень двора бок болел почти нестерпимо, но меч второго мага Фламберг, стиснув зубы, швырнул в ноги лошади от души, не пожалев и магии.
Лошадь, заржав тонко и пронзительно от боли, когда раскаленный металл попал ей по ногам, взбрыкнула и упала, кубарем перекатившись по камню двора, выронив из седла и Эмму, и ее похитителя. Тот, казалось, отделался легче, чем девушка, замершая в неловкой позе, на животе. Лазоревое платье и шубка испачкались о затоптанный тысячью ног снег, и висельник, уже поднявшийся и достающий короткий меч, наступил на бархат юбки, оставляя грязный след.
- Скотина, - выдохнул Раймон, доставая меч плавно, но едва заметно скривившись, словно усилие вызвало тщательно скрываемую боль. И вбок шагнул тоже с запинкой, немного припав на левую ногу, прижимая свободную руку к кольчуге на боку. Противник гадко осклабился, еще раз наступил на юбку и полубоком двинулся к нему. В свете полумесяца на куртке блестнула роза Тюдоров. Брошь-отличие констебля.
- Вот это... - Раймон, неверяще уставившись на брошь, сбился с шага, остановился и немного, на ладонь, опустил кончик меча.
Времени было полно. Времени на один широкой и два коротких шага констебля. На то, чтобы с опозданием и слишком медленно начать поднимать меч. На то, чтобы в последний момент сдвинуть ногу назад и развернуть стопу. Чтобы одновременно положить на подбой вторую руку и встретить вертикальный, без изысков и маскировки удар своим, в полную силу. Столкновение клинков ещё отзывалось укусом боли в боку, а Раймон уже впечатывал колено между ног противника. Срывал, выдирая с тканью, брошь, от которой стыли пальцы. После этого времени стало ещё больше.
Скривившись уже непритворно, Раймон потёр ушиб и уставился на корчившегося у его ног мужчину. Эмма, упав, так и не шевелилась, но это - потом. Иначе потом может не быть для них обоих. Если же он убил её падением с лошади... Глостер проснётся новым городом. Обновлённым, как феникс. Но это позже, а пока что Раймон вглядывался в констебля. В достаточно приятное, несмотря на оскал боли, округлое лицо с аккуратно подстриженными усиками. Глубже.
Разбойники в доме бродили во внешнем лабиринте, но мороки умели больше. Сложнее. Даже без скоге. Достаточно было, питаясь гудящей в воздухе магией, закрыть внешний мир. Достаточно создать лабиринт не снаружи тела, а внутри сознания. Неправильный лабиринт. Замкнутый, без выхода, зеркальный, в котором гуляет эхо одной и той же строчки из песни о зелёных рукавах. Раз за разом, на грани слышимости. В котором зеркала отражают только безумие - и одновременно знакомое лицо. Тёмное, потому что идёт оно из глубины души. Добавить смех, негромкий, издевательский, добавить вращение и ровную, неизменную серость.
И нити скрутились в жгут, а потом распустились вокруг констебля, внутри его сложным ломаным узором, в котором даже от попытки проследить линию начинала болеть голова. Только после этого Раймон опустился на колени у лежавшей неподвижно Эммы.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Всё прочее слилось воедино и одновременно выжглось в памяти навсегда, как клеймо. Наверное, потому, что этот узел ещё предстояло разрубить. Или, скорее, из-за убийственного ощущения одиночества, которое длилось слишком долго. Из-за молчания Эммы, на горле которой всё ярче проявлялись следы пальцев. Так или иначе, Раймон - помнил, и помнил Фламберг.
Ладонь легко касается лба хозяина трактира, вмешиваясь в наведённый сон, убеждая, что странные постояльцы разбудили его, уехали ещё в начале ночи. Окутывая зевающей полудремой, в которой непонятно, было ли, не было. Оставляя в кулаке целый соверен - щедрую плату за беспокойство.
Скоге истекает магией и кровью, но кровь продолжает бежать, потому что кинжал констебля прибивает его к полу, пройдя сквозь живот. Жестоко, безжалостно, вколачивая лезвие в пол, пока рукоять не упёрлась в кожу. Истекает кровью - но молчит. Пока не развяжется завязанное. А магия - прекращается, словно обрубили. Но и того, что есть, хватает, чтобы нарастить лабиринт, замкнуть, накрыть крышкой душу и разум. Накладывая отпечаток скоге на всё. Душа доживёт до утра и дальше. Разум? Раймон не знает. Но сомневается. И кидает в угол сорванную брошь.
Высокий отчаянно хрипит и пытается отбиваться, но веревка, что глушит магию, опутывает пальцы, запястья, ноги. Сундук в комнате наёмников вполне подходящее место. Этот - пусть помнит. Если видел хоть что-то.
Двое из нападавших, оставшихся в трактире, налетают друг на друга и падают, молотя друг друга кулаками. Забыв про кинжалы, про мечи, и про магию забыв тоже. Зато помня про зубы и ногти.
Снаружи, слабо подёргиваясь, лежит человек, вогнавший кинжал себе под рёбра.
И стражники у ворот... это совсем просто для человека, за которым тянется щупальце миражей, легко касаясь ставень, тычась в закрытые двери. Заставляя людей шевелиться во сне, а собак - забиваться в конуры. И только редкие кошки одобрительно и заинтересованно топорщили усы, отвлекаясь от охоты. Ворота. В них всегда выезжают люди. Те - тогда, эти - теперь. Лучшая иллюзия - та, в которую легко поверить. И нетрудно заменить местами две пары. Меняется только время. Положение солнца и звёзд. Усталость зевающего стражника. Михаилит Фламберг, госпожа Берилл выехали ещё до полуночи. А не к утру, когда несчастный стражник про себя изматерил чужеродного торговца с ничем не примечательной дочкой.

А вот следующий час стёрся из памяти вовсе, оставив только ощущение Эммы в объятиях. И её молчание.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Пайнсвик. Постоялый двор "Три поросенка".

Постоялый двор в Пайнсвике, носивший название "Три поросенка" и увенчанный вывеской с изображением трех розовых и смеющихся животных, с кружкой эля в каждом копытце, вопреки наименованию оказался чистым, хоть и не слишком уютным. И в лучшей комнате, как гордо поименовал ее хозяин, плотный, круглый и добродушный низушок по имени Перси, удобной была лишь кровать - широкая, мягкая с тяжелым большим одеялом. Камин чуть дымил,а на кушетке не обнаружилось подушек. Зато на комоде стоял пучок трав, в котором угадывались мята, чабрец и тысячелистник, а на окнах - плотные занавески, которые Эмма жестом попросила задернуть. Свет ей, отчего-то, видеть не хотелось и всю дорогу она прятала лицо на груди Раймона. Оживилась девушка лишь после ванны и перевязки, укутанная в это самое одеяло, с кружкой отвара из листьев малины в руках, заговорив негромко и с хрипотцой, отчего голос звучал томно.
- У тебя ушиб?
Задавая этот вопрос, она красноречиво задержала взгляд на боку, пострадавшем от неудачного приземления в Глостере.
- Наверное. Ничего. Это пройдёт, - Раймон тяжело опустился на кровать рядом. - Что эта тварь там с тобой сделала?
- Почти задушил. Больно. Вырывалась.
Больно, похоже, было не только шее, Эмма и не думала скрывать отпечатки тех же пальцев на запястьях и плечах, беззащитно выглядывающих из ворота и рукавов рубашки Раймона, надетой взамен брошенной в Глостере ночной. В глазах за привычным упрямством, приправленным бравадой, серой мутью плескалась обида и тающие льдинки одиночества.
Раймон устало потёр лицо и коснулся её запястья, легко провёл пальцами по синякам.
- Моя вина. Не почувствовал, не прикрыл. Оставил снаружи. Дьявол, это отродье умело слишком много, и внутри я ошибся снова, ещё раз.
- Нет. - Эмма упрямо мотнула головой и улыбнулась, просияла этой улыбкой искренне и доверчиво. - Я знала, что успеешь, и не боялась. И вырывалась, время тянула.
В дверь робко поскреблись, деликатно покашливая. Девушка плотнее замоталась в одеяло и недоуменно пожала плечами.
- Не хозяин. Но очень тревожится.
- Опять... как думаешь, если я в пути буду притворяться умирающим рыцарем, оставят в покое, или станет только хуже? - Раймон с видимой неохотой, медленно поднялся с кровати, не выпуская руки, и, прежде чем идти открывать дверь, улыбнулся. - А ты всё сделала совершенно правильно. Бояться нельзя, тянуть время - нужно. Жаль, цена высока оказалась. Впрочем, думается мне, стоит её переложить и на виновников. Порой от этого хоть на душе светлее становится. Приятнее.
В дверь постучали настойчивее, завздыхали.
- Открой, - вопреки словам, Эмма придержала его второй рукой, - а то он там изведется
- До сих пор не умер, - Раймон ещё несколько секунд колебался, потом всё же вздохнул и мягко высвободил руку. - Во мне не найдётся нормальной магии даже на то, чтобы убедить его перестать стучать. Вся испортилась после этого... словно источник грязный.
За дверью обнаружился мужчина в изрядно потрёпанной одежде. Крестьянин, заискивающе заглядывая в глаза, мял в руках худую шапку, и Раймон мысленно вздохнул.
- У нас был очень тяжёлый день, отец. Точнее, сначала тяжёлый день, потом тяжёлая ночь. Но раз пришёл - говори, что уж там у тебя такого стряслось, что михаилит занадобился.
Крестьянин поспешно закивал головой и потупил глаза.
- Меня Беном Бисли кличут, - сообщил он, явно стараясь говорить вежливо, - староста Уошбрука, это вот между Пайнсвиком и Эджем как раз, на реке. Три часа езды, ежели неспеша. А стряслось, дык, не оставьте в беде, не откажите в помощи. Мало вашего брата на тракте нынче, раньшее-то крепче погань всю эту держали. А стряслось у нас вон чего: карлики богопротивные детей повадились в лес таскать и харчить там. Мы уж и на вилы их пробовали, да куды... - староста Бен Бисли горько махнул рукой, скривившись, - токмо еды подкинули. Проезжал недели три назад тут воин с Ордена вашего, Рысью назвался, опосля него с неделю тихо было, а потом снова вот. Вы уж не серчайте, Перси-трактирщик сказал, что супруга у вас, должно быть, занемогает. Дык ведь не за спасибо, деньги, чай, на свивальники нужны будут, - звонко рассмеявшаяся Эмма, кажется, сбила его с мысли и староста Уошбрука запнулся, улыбнувшись, - да и Палач из Билберри не каждый день-то наезжает в наши края.
"Хобии, гоблины сволочные".
Слово вызвало к жизни мутные, тяжёлые воспоминания об ощущениях в "Грифоне", об обмякшей на руках Эмме, и Раймон еле удержался, чтобы не вздрогнуть. Чёртов Рысь. Вечно недорабатывает - а деньги, небось, берёт сполна. Сделав мысленную зарубку поговорить об этом с грефье - а лучше с Бойдом - он извиняющеся улыбнулся.
- Прости, отец, но сейчас - не выдюжу. Ранен, сам видишь, - он знал, что вырезе рубашки заметны, почти светятся чистые, белоснежные бинты. - Давай так. Дела у меня в Бермондси, а там и до резиденции недалеко. Или найду там кого, чтобы помог, или сам вернусь.
За неделю хобии могли украсть ещё ребёнка. Или двух. В данный момент ему было удивительно всё равно, в чём, возможно, был и отголосок отродья скоге. Или не было.
- Скажем, в неделю.
- Дык, господин, всем святым заклинаю, - крестьянин попытался было рухнуть на колени, но передумал, - внучку мою утащили сегодня, прямо со двора. Я ничего не пожалею, чего пожелаете. И госпожу перевезем в Уошбрук аккуратно. Да и дом у меня сухой, чистый. Жена готовит хорошо, не то, что здесь!
- Госпоже, действительно, нужны чистый дом, отдых и еда, - медленно согласился Раймон, не оглядываясь. Смесь чувств, почти осязаемая. Одобрение дома и еды. Неодобрение всего остального. И рядом, но не выше - вопрос, который существовал извне, но упорно тыкался, ища лазейки, замедляя время, звенел серебром по обручу. "Что пожелаю, говоришь? Даже то, чего не ожидаешь найти дома по возвращении?". Вопрос обязательно нужно было задать этому чёртовому крестьянину, получив в ответ истекающее полынью и страхом согласие. - Да и мне не помешает. Ну и деньги, конечно, на свивальники-то, без них никуда. Так, госпожа?
Эмма со смешком проворчала что-то невнятное, похожее на "упаси боже", зашуршала одеялом. Скрипнула кровать, когда девушка села на ней. И незаданный вопрос рассыпался порванной ниткой бус по доскам пола.
- Сколь же хотите? Ваш брат сто двадцать запросил, - приободрившись, спросил Бисли.
"Полная плата за половину работы?"
Раймон мысленно присвистнул. Рысь неплохо устроился. Определённо, стоило поговорить об этом с Робом, и дело было даже не в деньгах. Одно дело - отпускать импа, которому и блюдца молока хватит, другое - оставлять гнездо хобий. С коконами. За такое могли пострадать и те, кто проезжали следом. А бывало, что и страдали. Ещё он отметил, что крестьянин, несмотря на потрёпанный вид, даже не вздрогнул, говоря о сотне фунтов. Интересная деревня. Раймон кивнул.
- Столько и хочу. Цена за таких тварей верная, ничего не сказать.
- За внучку - не жалко, - кивнул крестьянин, - чтоб похоронить по-человечески хотя бы.
Эмма мягко ходила по комнате, шелестела юбками, успев одеться, что делала теперь почти мгновенно, укладывала вещи в сумки и - едва слышно вздыхала - настраивала себя ждать.
- Только, умоляю, не надо меня перевозить. Я вполне способна ехать верхом.
Впрочем, в голосе девушки слышался скрываемый смех, а хрипотца и томность от нее - заставили вздрогнуть крестьянина.
Раймон кашлянул, привлекая к себе внимание.
- Да уж, похоронить - это важно и правильно... А где логово этот с... брат ордена, не сказал? А, впрочем, неважно. С одной стороны, небось, ходят-то, да жертв утаскивают?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Позади давно скрылся из виду тёплый, светлый дом старосты, где нашлась даже отдельная комнатка. Тянулась следом нить от Эммы, в которой регулярно вспыхивало раздражение за излишнюю заботу и квохтание пышнотелой и очень доброй жены Бена Бисли. За то, что упорно не давали тревожиться, потому что "ох, девочка, это же вредно!". Даже тропа хобий, отчётливо видная даже ночью по обломанным ветвям, клочьям детской одежды, следам лап - тоже осталась позади, обернувшись поляной у старого кряжистого дуба, меж корней которого темнел провал логова. А на вытоптанном когтистыми лапами снегу, под коконом из затвердевшей слюны, подвешенном на узловатой ветке, сидели твари - и ждали. Не слыша шагов, звук от которых путался, таял между ветками кустов. Не видя ничего живого, потому что звери сюда не заходили, а Раймона скрывала тьма, слишком плотная, слишком волшебная даже для больших красноватых глаз одичавших фэа.
Раймон кивнул сам себе и полуприкрыл глаза. Чёрная, порченая магия выплескивалась в ночь родниковой водой по льду. Накрывала плащом скоге, под которым хобии, тревожно ворочаясь и топорща усы на шепчущие тени, не чуяли и не могли почуять человека. Скоге не был врагом, не претендовал ни на территорию, ни на кокон, в котором медленно переваривалась украденная девочка, которую староста считал мёртвой. Пусть. К чему обнадёживать. Если выживет, пусть будет неожиданность... просто неожиданность.
Более крупный самец хобии, которого Раймон и магия согласно сочли главным в стае, вздрогнул и внезапно вцепился во второго, выдирая из бока большой кусок мяса. И тут же самка, отяжелевшая, неповоротливая, набросилась на него самого. Раненая хобия тоже отбивалась, как могла, и на несколько секунд на поляне воцарился ад, в котором сверкали клыки, раздавался надсадный хрип, а вокруг плясали тени, ловя капли крови. А когда хобии, наконец, разделились, оставив на чёрном снегу обмякшего альфу, коротко свистнула арбалетная стрела, по оперение уйдя в грудь выжившего самца. За переливающимся щитом мороков Раймон перетёк к соседнему дереву, на ходу перезаряжая арбалет. Он знал, что его не видят, не слышат и не чуят, а самка уже неспособна быстро двигаться, но... привычки умирали с трудом. Самка - умерла легче. А на поляну он вышел только после того, как, тщательно целясь, пробил голову каждой хобии ещё одним болтом. Сюрпризов на последние дни хватало и так.
Разломать кокон оказалось непросто, но найденный поблизости камень - пачкать рукоять в желудочном соке не хотелось совершенно - всё же пробил дыру в основании скорлупы. Когда водопад кисло пахнущей жидкости иссяк, Раймон проломил дыру в боку, побольше. Внутри, свернувшись на неровном округлом дне, лежала пухлая девочка семи лет. С плеч свалились остатки некогда дорогого, плотного плаща, и Раймон одобрительно хмыкнул. Лицо и руки уже покраснели, и внучка старосты наверняка наглоталась едкой жидкости, но одежда неплохо её защитила. Вытащив девочку, Раймон первым делом схватил её за ноги и потряс, чтобы избавить от обжигающей изнутри дряни. Затем, игнорируя слабый кашель и попытки помешать, срезал у неё с ног сапоги, а затем и всю остальную одежду. Помедлив, почесал в затылке, глядя на начавшие уже облезать волосы, потом всё же кинжалом аккуратно обкорнал их как мог коротко.
- Волосы - не зубы. Отрастут...
Голос, приправленный усмешкой, как обычно после долгого использования магии, прозвучал чуть хрипло и непривычно, но заодно и позволил - как всегда - убедиться, что это именно он. Сегодня это было нужно особенно. Найдя чистую на вид прогалину, Раймон растёр в руках снег и провёл по лицу девочки, смывая сок и испарения.
- А ты принц? - с любопытством осведомилась девочка, не успев открыть глаза.
- Бандит, - сообщил Раймон, готовя следующую пригоршню, - страшный. Отнимаю завтраки у несчастных тварей. И ужины тоже.
- Но ты все равно должен теперь на мне жениться, - уверенно заявила девочка, кивая головой сама себе, - ты спас меня, а это значит, что теперь я - твоя суженая. Как Мэриан у Робина Гуда.
Раймон невольно фыркнул. Легенды о благородном разбойнике, конечно, разошлись широко. Почему-то при этом никто не думал о том, что разбойники, которые не улещивают жителей окрестных деревень, долго бы не продержались. Особенно зимой. А счастливо со своей Мэриан граф Хантингтонский вообще жил только в одной балладе. Самой, чтобы не сказать больше, экстравагантной.
- Боюсь, тебе всё-таки придётся найти принца. Славная малиновка, в отличие от меня, до Мэриан принадлежал разве что Малышу Джону. Или отцу Туку, - он задумчиво приостановился, стряхивая с пальцев потаявшие капли. - Возможно, ему это даже помогло...
- Ну значит, - дитя явно имело твердое намерение выйти замуж, - как Изольда у сэра Тристана! И мне холодно, между прочим. А ты их всех убил, этих смешных карликов?
- Очень на это надеюсь, - по крайней мере, пояс больше не светился, да и следов других ему обнаружить не удалось. Хотя имело смысл ещё обойти вокруг деревни в поисках троп. И проверить логово, хотя едва ли там кто-то оставался. Закончив с обтираниями, он завернул девочку в собственный плащ и поднял на руки. - Эти смешные карлики, к слову, тебя почти сожрали. Выпили. Как Изольда твоя любовное зелье, которое, замечу, от этого закончилось и умерло. Наверняка в муках. Но Тристана тебе тоже придётся искать в ком-то другом. И нести ему потом смерть на чёрных парусах. Мало ли принцев в мире?
- Ладно, неси меня на руках тогда, - милостиво позволила девочка, - как настоящую принцессу. А ты мне свой плащ на память оставишь? Чтобы потом, когда вырасту, узнать по нему?
- Как стриженую жертву хобий, - легко поправил Раймон, перехватывая её удобнее. И начиная жалеть, что оставил Розу так далеко. Мог бы, в конце концов, тоже скрыть мороками, жалко, что ли, было? Всё равно чужое. - И, конечно, же, без всяких сомнений, плащ я тебе не оставлю. И не продам. Привык я к нему, знаешь.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой, хотя я удивлюсь, если тут есть хоть одна моя строчка

* * * * *

- А вот когда я рожала своего младшенького, вообще забавно было, - вспоминала миссис Бисли, подкладывая Эмме очередную порцию очень горячих и ароматных маленьких пирожков, не обращая внимания на то, что предыдущие не съедены, - да вы кушайте, деточка, как птичка ведь, тонкая.
Эмма досадливо вздохнула. Попытки объяснить, что не беременна, всерьез восприняты не были ("и правильно, деточка, не говорите - примета плохая"), к тому же, бесконечная трескотня женщины нервировала, мешала прислушиваться к шагам за дверью, каждый раз зная, что - не его. Но каждый раз надеясь. Миссис Бисли вообще мешала ждать, отупляла, не давала говорить. А когда Эмма взяла в руки вышивание, и вовсе получилось, как в монастыре, с той лишь разницей, что было тепло, светло и очень добро.
- Муж-то, поди, мальчика хочет? - Болтала, меж тем, жена старосты. - Они всегда мальчиков хотят, а девочек любят больше.
На белой ткани, размеченной угольком, из переплетения ирисов и лаванды, постепенно проступал гордый профиль Раймона. Вышивка, начатая в Кентербери, снова скрашивала ожидание и позволяла не вслушиваться в то, что рассказывала женщина. Хватало и ее эмоций - ровной белизны доброты, испещренной сиренью заботы. Миссис Бисли не тревожилась о внучке, пребывая в уверенности, что михаилит уж точно спасет девочку. И что в мире ничего больше плохого быть не может. Думать так Эмма хотела бы, но опасалась. Жене старосты не приходилось раз за разом провожать мужа на встречу со смертью, не приходилось ждать, готовя нити и промывания для ран. Она не знала, что такое отчаяние и беспомощность от одной мысли - "не вернется". А потому, когда на пороге возник Раймон с девочкой в руках, Эмма так и пошла навстречу, с вышивкой, опережая радостно всплеснувшую миссис Бисли, кинувшегося к внучке старосту, буквально вырвавшего её себе.
- Вот и дождались вы своего папулю! - Хозяйка дома выдала эту слащавую фразу, от приторности которой у Эммы свело челюсти, как раз в тот момент, когда она собиралась произнести свое "я ждала". Пришлось рассмеяться и просто потянуть Раймона за собой, в маленькую, но теплую комнатку, где хватило место лишь для широкой, мягкой кровати и сумок. И уже там, помогая снимать кольчугу, она произнесла короткое, радостное и нежное:
- Дождалась!

[Leomhann >>>]

10 января 1535 г. Уошбрук. Дом старосты.

Проснулась Эмма от любопытства, чужого и яркого. Спасенная Раймоном внучка старосты с благородным именем Жанна, блестя намазанным мазью веснушчатым лицом, стояла у кровати, наклонив голову и внимательно рассматривала Эмму.
- Нет, - решительно произнесла она, покачав головой, - ты не принцесса. Принцесса должна быть вся кругленькая, мягкая, чтоб посмотреть приятно было. Так бабушка говорит. А у тебя только, - дитя красноречиво обрисовало грудь руками. На себе. Преувеличивая настолько, что Эмма невольно глянула на свою, сравнивая. - И он жениться на мне обещал. Как Робин Гуд на отце Туке.
- Выйди вон.
Приказ прозвучал грубо, но мило беседовать с мелкой нахалкой не было желания и сил. А еще болел бок и совершенно не хотелось выбираться из-под одеяла.
- Не-а, - не согласилась Жанна, упрямо выпячивая нижнюю губу, - сейчас он проснется и мы пойдем в церковь. Сговор записывать.
Эмма вздохнула и приподнялась в постели.
- Милый, - целуя Раймона, позвала она, - к тебе невеста пришла. Просыпайся, прощаться будем. Я не могу вставать на пути вашего счастья.
- Дети вечно всё путают, - Раймон с удовольствием ответил на поцелуй, даже не глядя на девочку. - Она - невеста Робина Гуда. Или Тристана. Конечно, за столько лет в могилах они, наверное, выглядят не очень, и даже не очень понятно, где копать, но при таком упорстве - не беда.
- Тогда я не понимаю, причем здесь монах Тук, - задумчиво сообщила Эмма, укладывая голову к нему на плечо, - и почему это настырное дитя пришло сюда.
Девочка полыхнула вспышкой, багрянцем злобы и, не промедлив, ответила:
- Не трогай его, ты, тощая кошка. Это мой нареченный, мой принц!
- Эдуард Аквитанский, - язвительно согласилась Эмма, зябко натягивая одеяло до подбородка.
- Отец Тук - это, наверное, к тому, как именно она собирается любить Робина Гуда или Тристана. Хотя, - Раймон помедлил, глядя в потолок, - всё равно непонятно. Ей это, наверное, было бы сложно. Или физически, или в сути христианской добродетели. Или и то, и то. Кто их знает, эти легенды. А сюда почему - и подавно не знаю. Воспитание отвратительное, наверное. Может, хочет начать копать тут? Через пол, конечно, неудобно, но, снова, при должном старании...
- Правда? Правда - Эдуард Аквитанский? - Жанна обрадовалась так искренне, так чисто засветилась счастьем, что Эмме ее стало даже жаль. На мгновение. - Но ведь это...
Не договорив, девочка остолбенела, плавно развернулась с открытым ртом и тихо вышла, плотно закрыв за собой дверь. Проводив ее взглядом, Эмма легко провела пальцем по одному из многократно изученных шрамов Раймона.
- Ты совсем не умеешь выбирать себе женщин, - посетовала она, - то послушницу уволок, то теперь вот... Принцесса.
- Всё наоборот, - лениво возразил Раймон. - Это женщины ужасно выбирают. Всяких проходимцев, трикстеров, заманивателей в приманки и чуть ли не бандитов богопротивных. Я же выбрал совершенно правильно. Напомнишь мне только в следующий раз, если уж платят за "то, что можно похоронить", то и везти что-нибудь подходящее для этой цели?
- Я уже столько должна тебе напомнить, что даже забываю - что именно, - проворчала Эмма, плотнее укрывая и его, отчего на мгновение оказалась в теплой темноте.
Следующее пробуждение случилось после полудня, когда с кухни заманчиво потянуло обедом. Заманчиво даже для Эммы, хотя подниматься было тяжело - у обоих бока налились синевой, к тому же Эмме, после всех волнений, до сих пор хотелось спать. Но, все же, поднялась и даже надела корсет, тут же скривившись от боли. События той ночи вспоминались смутно, точно в тумане. Страшно не было, как она и говорила Раймону, было одиноко и очень больно. Похититель одной рукой держал ее за горло, другой шарил по телу, не упуская случая, и по чувствам понималось, что ей суждено работать для монастырских воров не только даром. Но сказать об этом стоило позже. Второе Билберри им не простят.
Обед действительно был очень вкусным и сытным, хоть и постным - из рыбы. Рыбой слабо пахло везде, и Эмма, объяснявшая для себя это постом, удивилась, когда староста обронил за столом, что деревня живет рыбной ловлей.
- А вот еще, господин Фламберг, - вкрадчиво продолжил он, - в одном дельце не поспособствуете?
- Надеюсь, оно не касается свадеб и сговоров? - улыбнулся Раймон.
Староста рассмеялся и махнул рукой в сторону насупившейся девочки.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Да вы не серчайте, Жанна - девочка хорошая, умная, только сказки шибко любит. Нет. У нас на реке девки эти богопротивные, мавки, объявились. Рыбалку потртят. Уходить не хотят. Вы б поговорили с ними, обучены должно быть.
Эмма вздохнула. Ей отчаянно надоели богопротивные девки с рек, вонючки с помоек и прочие твари, с которыми Раймона призывал сражаться Устав, который он, впрочем, частенько игнорировал. Хотелось простого отдыха, чтобы залечить раны и ушибы, отоспаться и побыть вдвоем. Вместо этого, вопреки желаниям, им предлагалось беседовать с нахальными девчонками, монастырскими ворами и мавками.
- Не хотят... - судя по голосу, Раймон думал примерно о том же. Невзирая на уставы. - А что, предлагали? Беседовали? Пусть даже необученно?
- Рыбаки пробовали. Да девкам этим, известно, одно надо... А по-хорошему не понимают, плюются да грязью швыряются. Ну, и рыбаков утягивают.
Огорчение старосты было таким искренним, что Эмма снова вздохнула и с тоской покосилась на Раймона. С тоской же на него косилась и Жанна. Правда, во взгляде девочки было еще и благоговение, и какая-то недетская жадность.
- А по-плохому вы не пытались? Да и... скольких утянули-то? И давно ли? Вы бы, мастер Бисли, подробнее рассказали, с начала с самого, а я пока и подумаю.
- Так пятерых уже, - проворчал староста, - они давно жили рядом тут, по течению выше. Бывало, и девки дурные к ним топиться бегали. А вот недели три уж как бесчинствуют у нас. Я и Рыси-то говорил, но он отказался, грит, гребостно ему.
Девочка явно пыталась копировать ее, тощую кошку Эмму. Даже сидела теперь также - ровно, откинув голову, будто ее оттягивала тяжелая коса. И ало, яро алкала взгляда Раймона, который на неё не смотрел. Совсем.
- Ага. А три недели назад или чуть раньше, ничего там, выше по течению, не приключалось?
- Да вроде как мельник колдуна нанял какого-то, а тот реку и отравил. Так что, рыба повсплывала.
Теперь Эмма невольно сочувствовала уже мавкам. Им сопереживалось легче, чем мельнику, старосте или вот Жанне, медленно увядающей без внимания своего принца.
Раймон тяжело вздохнул.
- Замечательный колдун, да и мельник тоже, как на подбор... а что, ниже по течению нет места побезлюднее? Куда, значит, девки снова бегать смогут?
- Так ниже Эдж, - удивился староста, - да мы б и не против, пущай живут, лишь бы рыбаков не трогали.
- Да против природы не попрёшь. Ладно, впрочем, поговорить-то можно, - проворчал Раймон и глянул на Эмму, подняв бровь. - Госпожа желает составить компанию в прогулке по реке? Только косу спрятать придётся, не любят они этого. А то придёт такая, да как начнёт ухажёров отбивать... ха. И ведь несмотря на магию же! И на то, что не сплошь дуры тонут.
- Речные прогулки полезны, - сообщила в ответ Эмма, послушно наматывая косу вокруг головы. - Надеюсь, миссис Бисли одолжит мне платок?
- А мастер Бисли скажет, сколько деревня готова заплатить, буде мы сможем вашу проблему решить? - подхватил Раймон.
- Фунтов шестьдесят, наверное, - пожал плечами староста, заставив Эмму улыбнуться его скупости. Бисли ощущал пальцами, как пересыпаются монеты в деревенской казне, как пахнет металлом и теплом.
- А я с тобой!
Молчавшая доселе Жанна встала и, подойдя к Раймону, вознамерилась повиснуть у него на плече, но, встретив короткий взгляд, явно неожиданно для самой себя оступилась и вместо этого наткнулась на спину деда. Раймон же поднялся и кивнул старосте.
- Договорились. Посмотрю, что можно сделать. А девочку лучше заприте, - судя по голову, в то, что это получится, он верил не слишком. - Мавки до такой мелочи охочи. Тогда и хоронить будет нечего, - он помедлил, потом уточнил: - Долгое время.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Берег реки был пуст. Ни рыбаков, ни мавок, ни Жанны, хотя та и пронзительно визжала, не желая оставаться дома. Платок - мешал, но и сочетался с зеленью шубки, давил на голову, будто арселе, а потому всю дорогу Эмма поправляла его, точно это могло помочь. И несла сумку с гребнями и лентами, которые Раймон, казалось, собрал со всей деревни. А еще, похоже, она начала привыкать к будням супруги михаилита, потому что совершенно не удивилась, когда из воды вынырнула зеленокосая девица, обнаженная по пояс. Эмма подозревала, что мавка обнажена и ниже, но мутные воды быстрой и не замерзшей даже зимой реки надежно скрывали нежить. Весело расхохотавшись, утопленница отловила проплывающую мимо льдину и навалилась грудью на нее.
- Большой, красивый, - оценила она Раймона, - горячий. Не хочешь искупаться, радость моя долгожданная?
- Не-а, - Раймон демонстративно сложил руки на груди так, чтобы блестнуло орденское кольцо, и встал потвёрже. - И так, говорят, слишком много купаются. Жалуются, знаешь ли. Королеву не покличешь, фигуристая ты наша?
- А на что нам королева? - Из-под той же льдины выглянула вторая барышня, с огромными синими глазами. Эта и вовсе вспрыгнула на хрупкую, зеленую в гранях пластину, и разлеглась, точно на кушетке. - Втроем интереснее. И вода, - она с нахальной усмешкой плеснула в Раймона, - замечательная.
Раймон стёр с лица обжигающе холодные капли и вздохнул.
- Королева нужна всегда, - наставительно заметил он. - Особенно, чтобы поговорить о воде, коро... тьфу, мельниках и капу... тьфу, рыбаках. Кто позовёт, той достанется лента. Алая.
- А покажи ленту, - заинтересовалась та, что была наполовину в воде, поглядывая на Эмму. Предложение мавку соблазнило настолько сильно, что пришлось молча вытащить именно алую ленту из сумки и передать Раймону.
Тот покачал длинную полоску яркой ткани, пропустил между пальцами и поднял бровь, глядя на мавку.
- Одной мало, - тут же сообщила нежить, отталкиваясь от льдины и подплывая к берегу, - за две сныряю за королевой, чего уж.
Раймон кивнул, замотал конец ленты в камешек и бросил мавке, не подходя вплотную.
- Вторая - когда приплывёт. Заплетёшь обе - все иззавидуются.
Мавка довольно взвизгнула, ловко поймав украшение, послала томный воздушный поцелуй и нырнула. Но вместо королевы тут же вынырнули еще с десяток девиц, хихикающих и кокетливо поглядывающих на Раймона. На Эмму никакого внимания они не обращали и она, вздохнув, уселась на поваленное бревно, уговаривая себя, что к нежити ревновать глупо.
- Здесь, говорят, лентами всех одаривают? - лукаво улыбнулась одна из мавок, подмигивая Раймону.
- Так мы и без лент на все готовы, - подхватила другая, - только позови.
- Или сам к нам приди, - поддержала третья.
- Да и на что девку привел? - Четвертая и вовсе вышла на берег во всей своей ослепительной наготе, но ближе подходить пока не стала, уселась на валун и принялась перебирать влажные пряди. - За юбку прячешься? Такой сильный воин...
- Наверняка надолго хватает...
- ... а с девкой....
- И сюда пришел...
- ... так не справляется, девка-то...
- Или с одной скучно...
-... ныряй к нам, милый, с нами весело!
- И ленты не забудь!
Счастье, что чувства у них были хоть и человеческие, но приглушенные, и разнообразием не отличались. А потому можно было спокойно наблюдать, не отвлекаясь на размышления о смысле того или иного оттенка.
- Веселье, - заметил, не понижая голоса, Раймон под непрестанный хор, - в основном заключается в том, чтобы скоренько утонуть, а потом быть съеденным стаей этих милых дам. Потом, разумеется, остатки ещё пойдут рыбам, но я не уверен, что хочу поддерживать экологию таким образом.
- Наговоры!
- Иди сюда, красавец, мои поцелуи слаще меда...
- ... ничего рыбам!
- Ленту-то подари...
- ... и мне!
- И мне!
- И нам!
- Сейчас, - также громко сообщила Эмма, - их искренне волнуют ленты. Много лент. Красивых.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Неожиданно всплывшая у самого берега утопленница не была похожа на остальных, хотя бы потому что прикрылась юбкой, сплетенной, кажется, из водорослей. При виде нее остальные замолчали, точно их заткнули и почтительно отступили вглубь. Так, что головы только остались торчать на поверхности.
- Звал? - Поинтересовалась она, плавно поднимаясь на ноги.
Эту не интересовали ни ленты, ни Раймон. По Эмме она скользнула холодным, с зеленью интересом - и только.
- Звал, - подтвердил Раймон, кивнув - вежливо, пусть и неглубоко. - Михаилит Фламберг. Поговорить бы стоит, потому как жалуется староста Уошбрука, что рыбаков утягиваете.
- Тот самый? - Королева мавок изумилась искренне, совершенно по - человечески, удивив этим и Эмму. Яркой, оранжевой вспышкой прокатилось по ней это изумление, вызвав чуть нервный смешок. - Фламберг? Дорого, должно быть, мы обойдемся старосте Уошбрука.
Раймон миг помедлил, потом небрежно пожал плечами.
- Не разорится. К тому же, своё главное сокровище, хм, уже при нём. Надеюсь, навсегда. Но я удивлён. Вроде бы, с вашим народом пути пересекались нечасто... Слухами, видать, полнится не только земля, но и вода?
- Госпожа Ворон и ее слуги ходят везде, - кивнула мавка и улыбнулась, - нам нет дела до фэа, но и о том, что творится в мире - мы знаем. А староста Уошбрука напрасно клевещет. Всего-то двух хамов и утащили.
- Говорил, пятерых, - уточнил Раймон. - Но и два - всё равно не дело. Даже один. Даже если хамы... кстати, а почему - хамы? Кроме происхождения.
Эмма вздохнула и принялась постукивать сапожком по бревну. Переговоры, кажется, обещали затянуться. Мавка лгала и не лгала одновременно. Хамов, кажется, было больше и они действительно хамили. Смешок адресовался одновременно Раймону и - получившейся скороговорке-парадоксу. "Хамы хамили". Забавное сочетание.
- Может, и больше двух, - неохотно созналась королева, - ну так они девочек за волосы тащили, а одну даже прямо на берегу разделали! Как... как кролика!
Раймон бросил короткий взгляд на Эмму.
- Совсем не по-соседски, согласен, - он потёр подбородок, пожал плечами снова. - Лучшая проблема - та, которую решать не мне. Если деревенские не будут лезть сами - ты сможешь удержать своих девочек? Не обязательно же вам именно их есть.
- С этим-то, - мавка похлопала ладонью по груди, там, где у людей находилось бьющееся сердце, - не поспоришь. Девочкам надо что-то есть. Мельник давал нам двух овец, мы взамен не трогали работников и даже очищали колесо. Пока не продал мельницу.
- Не лжет, - не выдержав долгого молчания, проговорила Эмма вполголоса, упрекая саму себя за то, что обнаружила дар снова.
- Ага. Мне начинается казаться, что проблема не требует вмешательства ордена, - проворчал Раймон и кивнул. - Пожалуй, я в настроении ещё поговорить со старостой. Авось получится обойтись ему ещё дороже.

- Синантропная нежить, - негромко заметил Раймон, когда они отошли достаточно далеко, оставив позади и мавок, и берег со льдинами. - Они ведь могут сосуществовать с людьми без особенных проблем. Даже работать способны. Всех-то дел - договориться, и всем выгодно. Правда, уже не имп, тут блюдечком молока не обойтись, но всё-таки.
- А ведь староста не врал, - задумчиво сообщила Эмма, согласно кивая его словам. - Он или не знал о хамах, или врет так, что верит сам.
Раймон хмыкнул.
- Не удивлён. И всё же, хотелось бы, чтобы деревня как-то договорилась. Пусть старейшина не знал - но управляет здесь всё равно община. Вдруг поймут, что им выгоднее? - если он и верил в подобное, то тщательно эту веру скрывал. А вот скепсис в голосе звучал открыто. - Там ведь часть и из их деревни, в конце концов.
- Уезжать, наверное, поздно? Снова в ночь. Признаться, мне надоело соглашаться и тут же опровергать, что беременна. И девчонка эта тоже - надоела.
Она не жаловалась, просто рассуждала. Говорила, хотя горло и саднило до сих пор, точно душили изнутри. И ныл бок, и зудели синяки на руках. Но говорить хотелось, пусть даже и не совсем о том, что волновало. И в объятия хотелось почти нестерпимо, но с этим нужно было подождать. А еще Эмме остро не хватало тех платков, которыми они прикрывали речь и чувства поначалу. Несмотря на то, что сама сдергивала их один за другим. Не взирая на то, что покрывала эти отдаляли, сближая. И даже то, что последний из них исчез недавно (а казалось - вечность прошла!), не смягчало чувство утраты чего-то важного. А может быть, и не важного, а Эмме просто хотелось загадок, будто бы их было мало в жизни.
- О, да, Жанна, - Раймон бросил на неё взгляд искоса. - Ты знаешь, если бы она стала живой неожиданностью, её пришлось бы отдавать в орден. Магистры давно, кажется, поговаривали, что надо бы, надо девочек... в этом случае её вполне могли бы отдавать в подопечные. Представь, стала бы почти дочерью! Как там говорил староста: хороший, умный ребёнок, который любит сказки. Почти мечта.
Эмма задумчиво глянула на него и улыбнулась, прижимаясь к плечу.
- Куда уж неожиданнее? Но я, пожалуй, помечтаю о такой дочери после. Когда-нибудь. Не сейчас.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Староста встретил их безмерным удивлением, а Жанна - радостно, по-щенячьи прыгая вокруг Раймона и преданно заглядывая ему в глаза.
- Так быстро, господин Фламберг? Неужто договорились?
Недолго поколебавшись, Эмма потянула Раймона за рукав, наклоняя к себе.
- Удивляется, искренне.
Шепот был настолько тихим, что его с трудом слышала она сама. Да и староста удивлялся по-прежнему, явно не слыша ее. А вот мерзкая девчонка с любопытством наклонила голову и улыбнулась во весь рот, лишенный двух зубов.
- Так вот зачем ты ему! - Радостно пропищала Жанна, клещиком цепляясь за ногу Раймона. - Вот зачем!..
Она собиралась сказать что-то ещё, но не успела. Наткнулась на взгляд - первый, которого её удостоили на всю сцену, - зевнула, широко, забыв прикрыть рот, и, моргнув, осела на пол, тихо посапывая. Продолжая, впрочем, цепляться за сапог.
- Нечего ей это слушать, - вытаскивая ногу, пояснил Раймон старосте так, словно ничего не сделал. - И договорился, и нет. Точнее, сговариваться вам. Мавки могут не трогать рыбаков, если их будут снабжать мясом. Возможно, даже смогут за это работать. Королева их говорит, мельник платил по две овцы за безопасность и чистку колеса. У вас, думаю, им дела тоже хватит? Только есть одна беда...
- Одна? - снова удивился староста, поднимая внучку и бережно укладывая ее на лавку, - их там штук двадцать, господин. А вы говорите - одна.
Раймон пожал плечами.
- С теми двадцатью королева справится. Дело в другом. Кто-то из деревенских пытались ловить мавок. Одну даже поймали и разделали, думаю, чтобы продать внутренние органы скупщикам. Мавкам, как вы, господин Бисли, наверняка понимаете, подобное совершенно не нравится. Поэтому тут, в общем-то, вопрос: способны ли вы жить в мире с обеих, скажем так, сторон. И там уже сговариваться и о работе, и о плате. Спокойно, без утоплений с одной стороны и выниманий ценных и не очень органов - с другой.
- Да ведь, господин мой, - снова искренне удивился староста, но этого удивления Эмму передернуло, совсем как в лавке Крессла, - если нежить поганую и разобрали на части, так что с того? Цены растут, шиллинг падает, а людям есть охота и одеваться. Да и вино на столе иметь неплохо б. Деньга лишней не бывает. Странные ваши слова.
- Сам себе удивляюсь порой. А что же, то, что часть мавок из ваших же - тоже нежить поганая? Ну вот, например, - Раймон бросил взгляд на безмятежно спящую девочку, - если бы Жанна к ним попала, её бы вы тоже разобрали на части?
- Да ведь Жанна к ним и не пойдет, - староста устал удивляться и любовно глянул на внучку, а Эмма отчетливо поняла-ощутила окончание фразы "сама и придумала". Остро и резко пахнуло серой и молоком - Жанной, сладковато и свежо, рыбно - рекой, тлением и почему-то розами - мавками, а сам староста казался пустой куклой теперь, будто эмоций у него и не было. С трудом сдержав восклицание, она снова потянула Раймона за рукав, обвила шею руками, прижимаясь к нему, словно для поцелуя.
- Жанна все это и придумала.
- Бывают ли в Англии нормальные деревни? - выдохнул ей на ухо Раймон и добавил громче, для старосты: - Так ведь от несчастной любви, как водится. Но, конечно, ваша правда. Дети - они забывают быстро, памяти-то ведь коротко. Завтра другим человеком проснётся.
- Я выспалась, - девочка подскочила на лавке также внезапно, как и заснула, - неожиданно сморило как-то, дедушка.
Смерив осуждающим, влюбленным и огорченным взглядом Раймона, Жанна вцепилась в юбку Эммы и потянула за нее.
- Отпусти! - заверещала она. - Он мой!
- Никаких детей! - Вздохнула Эмма, послушно разжимая объятия и разворачиваясь к маленькой, мерзкой и назойливой сопернице. Кажется, оплеуха, от которой Жанна улетела к лавке, была для той неожиданностью. Девочка некоторое время посидела на полу, прижимая руку к щеке и баюкая покрасневшее ухо, а затем встала и решительно, твердым, воинственным шагом, направилась к Раймону, под умиляющимся взглядом старосты. Впрочем, Бисли еще и злился - на нее, Эмму, багрово, точно она ударила не дурно воспитанного ребенка, а осквернила местное божество.
- И что же у нас тут? - ласково поинтересовался Раймон. - Не фэа, не подмёныш... демон? Чужедушец?
Староста вздрогнул, испугался, полыхнул голубым льдом страха, а девочка остановилась, не доходя трех шагов до Раймона. Она не чувствовала сейчас ничего, кроме упрямство и странной алчности, желания даже не обладать, а владеть Раймоном безраздельно. Но где-то глубоко, скрываясь за этим упрямством, жили и страх, и расчетливость. И чувства ее снова пахли серой и молоком и лишь самую чуть - ландышами.
- Дедушка, - голос был жутко недетским, - мой принц только что изъявил желание пройти в церковь, для венчания.
Взгляд карих глаз был устремлен при этом на лицо Раймона. Бисли кивнул и начал было подниматься с лавки, на которой сидел, когда девочку развернула вторая оплеуха. Эмме до бешенства надоели её выкрутасы, будь Жанна хоть самим Антихристом.
- Не убей только, хуже будет, - предупредил Раймон и сжатыми губами улыбнулся девочке, встряхнул пальцами, словно сбрасывал капли. - Не работает твой глэмор. Зато...
Староста, растерянно опустившийся обратно на скамью, обмяк и повалился на бок, когда подскочивший, как кошка, Фламберг ударил его затылком о бревенчатую стену.
- Лови её!
Девочка рванулась к двери, точно у нее в ушах не звенели боль от оплеух, не грызла обида, не заплетались ноги и не хотелось спать. Но Эмма успела, как успевала ловить паршивок, вытаптывающих аптекарский огород в обители. И держала ее цепко, за хохолок на макушке, чуть наклонив голову девочки на бок. Жанна с яростью визжала и лягалась, но по ногам под пышными юбками попасть было не просто.
- Поймала, - сообщила Эмма, и в который уж раз удивилась своему спокойствию.
- Отлично.
Раймон прижал пальцы к шее девочки под челюстью, и через несколько секунд та повисла в руках Эммы без движения. Старостихе, которая невовремя поднялась из подвала с лукошком в руках, хватило одного жеста, чтобы закатить глаза и повалиться на пол мягко, как кукла. Раймон упёр руки в бока, глядя на девочку.
- Осталось придумать, как это достать, и что с ним потом делать.
Эмма уронила девочку на пол и отошла к лавке, на которую и уселась рядом с бездыханным старостой.
- Как ты изредка вздыхаешь, - медленно припомнила она, - и ведь за это никто не заплатит?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Это заставило Раймона помедлить.
- Верно, - он задумчиво потёр подбородок. Эмма была права. Не заплатят. Даже не поверят. И, если делать всё правильно, даже не узнают, что случилось. - Хотя я почти уверен, что без этой неведомой зверушки смогу уговорить старосту... хм, если от него что-то осталось ещё... в общем, заплатить за разговор с мавками. А вот бесхозная душа, которая вселяется в детей и при этом черна настолько, что разрабатывает подобные планы, конечно, дело иное. С другой стороны, - он потыкал носком сапога подол жёлтого платья, - чёрная душа... дорогая, признаться, мне это кое-что напоминает. Никого иного, как Крессла и всю их милую группу. Есть в этом некий знакомый отпечаток, не находишь?
- Нахожу, - вздохнула Эмма, устало кивнув, - от этой девочки даже ощущение такое же, как в Билберри. Но я это поняла только сейчас, когда ты сказал об отпечатке.
- Что приводит нас к интересным вариантам на тему оплаты, - пробормотал Раймон, и со вздохом глянул по сторонам, уделив особенное внимание тщательно задёрнутым двойным занавескам на дорогих стеклянных окнах. По запертой крепкой двери. Вздохнул снова и добавил морок, окутывая комнату непроницаемой пеленой. - Князь Велиал, ангел от Престола Его Агриэль, сдаётся мне, тут у меня в ногах валяется вкусная, тёмная душонка из ваших.
В наступившей тишине с потолка упала золотистая капля, но до пола не долетела, превратившись в искру, закружившись снежинкой на ветру, хотя воздух в комнате был спокоен. Искра, золотом пометавшись по комнате, вспухла каплей снова, увеличилась и вспыхнула, ярко, обжигающе, заставляя зажмуриться. А когда свечение угасло, то на дощатом полу стоял Велиал. Судя по изумленному взгляду Эммы - похожий на своего призывателя настолько, что можно было бы принять за братьев. Но все так же одетый в черное, расшитое цитринами, отбрасывающими отблеск в желтые пустые глаза.
- Торопыга, - приветственно кивнул демон, с интересом озираясь и похабно улыбаясь Эмме, - очаровательная дама. Не слишком вкусная душонка.
- Торопыга, - с этим спорить было бессмысленно. Сейчас торопиться хотелось особенно - от усталости и внешней, и внутренней. Казалось, даже ушиб начал внезапно болеть сильнее. Ну почему это не могла оказаться просто хорошая деревня со стаей хобий под боком? Взгляд Велиала, брошенный на Эмму явно специально, неожиданно раздражал тоже. Хотя и не должен был. - И дама очаровательна так, что и словами не выразить. А вот душонка в этой оболочке, - он коснулся сапогом девочки, - ну, если вы говорите, что невкусная... сколько ваша братия её дожидается? Думаю, не первую жизнь. Чужедушцы-то дичь редкая.
Демон мягко, с явным наслаждением, прошелся по комнате, стараясь ступать по одной половице, с оттенком брезгливости рассмотрел занавески и потыкал пальцем в морок. А затем, развернувшись, улыбнулся так, словно Раймон пошутил о чем-то милом. Например, о пушистых зайках.
- Что такое сотня лет для вечноживущих? - Вопросил он, улыбаясь. - Ждали ведь, не торопились.
- Ну, тогда и в самом деле торопиться некуда, - развёл руками Раймон, - хоть до второго пришествия пусть тела меняет. Поймаю во что-нибудь покрепче, другой пользы с неё и нет, выходит.
Велиал пробежался обратно и остановился прямо напротив, глядя в глаза.
- Не поймаешь, - неожиданно серьезно сообщил он, - и не потому что торопишься или сил не хватит, а потому что это - Мария-врачевательница из местечка Кальчинато. Слышал о такой?
- Дьяволопоклонница, детоубийца, врачевательница, - медленно проговорил Раймон, скорее для Эммы, вспоминая то дело с невиданно мягким приговором. И снова, ещё как тогда, читая процесс, задумываясь о том, не нашла ли Мария способа влиять на инквизиторов даже в тюрьме. Теперь же добавились мысли о том, кто же сгинул в клетке в её теле. - Действительно, что же такое - сотня лет... только, чего же она ко мне прицепилась.
Расхаживающий во время раздумий и речи Раймона демон снова пристально глянул на молчащую и спокойно наблюдающую за ним Эмму и усмехнулся.
- Как и не монашка, - кивая на девушку, пожаловался он, - даже скучно. Не боится, не молится... изучает. Мария же ко всем цепляется, кто ее спасти рискнул. Есть у переселенных душ особенность такая - влюбляются в спасителей. Как помог ей тогда молодой монах бежать, так и пошло... Хорошо, торопыга, ты устал, а потому не будем долго торговаться. Чего ты хочешь за то, что возвращаешь преисподней причитающееся нам уже давно?
Раймон помедлил. Как ни парадоксально, об этом он заранее не подумал. Что говорило и о торопливости, и об усталости. Ещё услуга? Деньги? Зарытый где-то клад? Поместье в глуши со стаей лесавок рядом, если станет скучно? Он внезапно улыбнулся, как не случалось уже давно - несколько дней, наполненных охотой, нападениями и ложными следами.
- Да забирай ты эту Марию. Просто так. Только ребёнка оставь. И мы с совсем-не-монашкой, моим милым михаилитом в юбке, которым я до невероятности горжусь, разгребём остатки и поедем дальше.
- Торопишься, а в долг все равно вогнал, - без тени скуки и сожаления сообщил ему демон, - договорились.
Исчез он просто, без вспышек и прочего фанфаронства, не подходя к Жанне даже. Но сразу после исчезновения Эмма вздрогнула и удивленно сообщила, бережно поднимая девочку:
- Она совсем младенец. Боится, холодно и хочет, чтобы утешили.
- У неё для этого будут целых два оч-чень любящих человека.
Раймон пробежал пальцами по голове сначала старосты, изучая остатки магии, потом, медленнее, занялся его женой. Той пришлось хуже, что было почти странно. При всей аккуратности работы, которой можно было только восхищаться, именно женщине пришлось хуже, хотя требовалось ей гораздо меньше мороков, окутавших и перенаправивших любовь к детям на Жанну и только Жанну, до слепого обожания и желания выполнять любые капризы. Снять эту сеть он не мог, но подправить - пожалуй. Касание тут, касание там, и люди, свободные от контроля, пусть и отвыкшие за эти годы от свободы воли, всё же будут любить внучку именно как обычную девочку. Заботиться о ней, думать о том, что для неё лучше. Например - жить в деревне, которая не воюет с мавками. Догонять других детей после того, как так вот странно подействовал на Жанну яд хобий. С задержкой. Бывает. Всюду чёртовы мутанты, вот ведь закавыка. На магию ушло немало времени, зато, закончив, он довольно кивнул. Староста не останется пускающим слюни идиотом, а что будет теряться в сложных вопросах, выходящих за рамки привычного - пусть. Лучше, чем быть пустой куклой. Всё-таки чужедушица своё дело знала отлично. Другой специалист просто искорёжил бы всё прямыми приказами, но не Мария. Врачевательница подсказывала, связывала, а не рвала и ломала. Мастер. И работать с настолько податливыми разумами, да ещё спящими, тоже было совсем просто. Особенно после того, как с плеч свалился лишний груз, унесённый демоном. Который за это остался ещё и должен. Красота. И никакого предназначения. Эта же лёгкость заставила почти протанцевать к Эмме, несмотря на боль в боку, положить подбородок на плечо, сдув мешающий локон.
- Хочу ванну. И выпить. И, возможно, сказку.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Рандвик. Поздний вечер. "Одуванчик".

Горячий, очень сытный и вкусный ужин, крепкое и терпкое вино обнаружились в придорожном трактире в Рандвике. Носивший название "Одуванчик", видимо, из-за прически и прозвища его хозяина - тощего, но радушного полуорка, он был настолько чистым, что даже устроил взыскательную и придирчивую Эмму. А еще здесь, как ни странно для такой глуши, была большая медная ванна, которую застелили полотном и закидали дно цветками лаванды и веточками мяты, наполнявшими прогретую комнату благоуханием летнего Прованса. Горячая, очень горячая вода утоляла боль в боку, а тонкие, но сильные пальцы Эммы разминали плечи, снимая напряжение суматошных дней. Разглаживая и разгоняя одни воспоминания, поднимая ближе к поверхности другие. И Эмма то напевала, то декламировала стихи знакомых с детства поэтов Лангедока, сопровождая их комментариями, не всегда приятными для авторов.
- Ласточка, ты же мне спать не даешь -
Хлопаешь крыльями, громко поешь!
Донну свою, за Жирондой-рекою,
Зря прозывал я Надеждой Живою, -
Не до тебя мне! Что песенка эта
Бедному сердцу, чья песенка спета!
- Бедняга, - в голосе девушки не слышалось ни тени сочувствия, - довели, с птицами разговаривает... В обитель как-то приехал такой, баронет, правда, он их понимал на самом деле. Долго молился и каялся, а потом сестры смогли разговорить его. Дело оказалось не в птицах. Проезжал он однажды через какое-то свое поместье и увидел крестьянина, очень похожего на него самого. "О, - воскликнул наш баронет радостно, - кажется, здесь славно погулял мой отец!" -"Нет, - ответил ему крестьянин, - здесь славно погуляла ваша мать!". Уж не знаю, хотел ли холоп уязвить господина, но тот очень искренне расстраивался, подозревая, что рода он, быть может, и не знатного.
- В ордене есть юноша, который действительно разговаривает с птицами, - лениво заметил Раймон. - Очень полезно, особенно на тракте. Хотя, по правде, большая часть пернатых - дуры дурами. О чём говорить с той же ласточкой, если у той всех мыслей - как бы муху поймать? Но, дорогая, кажется мне, ты рассказываешь эту историю не с той стороны.
Эмма на мгновение замерла, а затем усмехнулась и принялась за шею.
- Думаешь, история звучала бы интереснее, если бы я ее рассказывала со стороны ласточки? Или, скажем, крестьянина?
Раймон усмехнулся в ответ. С гордостью.
- Дело не в роли. Для баронета ты слишком мало внимания уделяешь происхождению, для крестьянина слишком хорошо одета, а для ласточки слишком хорошо умеешь думать. Поэтому - перемена скажется лишь на выборе слов... или писка. Нет. Вопрос, как почти всегда - в расположении артиста. Выступать следует перед аудиторией, а не за ней. Поближе. И по совпадению, ванна достаточно велика для двоих. Не зря же служанку за водой гоняли? Забыв, правда, напугать.
Эмма едва слышно вздохнула, зашуршав тканью. И встала сбоку, закалывая еще влажную от предыдущего купания косу. На небольшой, крепкой груди всадницы, проводящей все время в седле, тонкой талии, с четко прорисовывающимися уже мышцами, даже на округлых ягодицах багровели синяки, оскверняя молочную белизну кожи.
- Достаточно близко? - поинтересовалась девушка, усаживаясь в объятия и игнорируя противоположную сторону ванны. - Но ты не прав. В этой песенке ласточка беседует живо и отнюдь не о мухах. Она жалуется, что некая Донна держит ее на посылках и заставляет всюду напоминать про:
Перстень заветный, застежку колета
И поцелуй в подкрепленье обета.
Поцелуй, иллюстрировавший слова, был нежен и горяч, как и всегда у Эммы. С привкусом мяты и груш, которые нашел в своих погребах трактирщик. Но и чуть горчил - неуверенностью и странной опасливостью, точно где-то под рукой Раймона была кружка с отваром.
Он сокрушённо покачал головой.
- И мне вечно напоминать приходится. Значит, ласточка. Воронок, получается.
Пальцы коснулись изгиба тонкой ключицы, провели по груди, легко избегая жёлтизны, не задевая чёрного, зато пером пройдясь по нежно-розовому, накрыли белое. Раймон вдохнул знакомый запах ириса, чистой кожи и улыбнулся Эмме - поддразнивающе, хотя чувствовалась и в этом нотка сумерек, дуновение осеннего дождя. Едва-едва.
- В самом деле, похожа. Дымчатая. И коса вместо хвоста. Но что ж за мир, где всякие гады в птиц превращают. Колдуны, не иначе.
- Огромный мир, - слова Эммы сплелись со вздохом-всхлипом, руки обвили шею, взъерошив волосы, - непознанный. Яркий. Но ведь птицей быть хорошо, в самом деле. Птицы свободны, их не запереть в светлице, они улетают, лишь распахнешь окна, раскроешь клетку. А если им иногда приходится отращивать перышки, то что с того?
Раймон устроил её на коленях удобнее, прижал к себе. Плеснула за край ванны вода, подостывшая, но всё ещё тёплая, успокаивающая. Почти не ощутимая, но дающая невесомость. Смягчающая касания, отчего хотелось их больше и сильнее. Он коснулся губами жёлтого, дыханием по мокрой коже обвёл чёрное.
- Ничего. Птица от этого точно не становится хуже, перья на воле - обновляют, придают смыслы открытым небесам. А дураки, которые считают, что ласточка тоже щебечет в клетке подобно бестолковой канарейке - часть мира непознанного, но умаляют его яркость. Лишают чувства и песни. Пусть даже дело лишь в перьях, которые только красят. Придают смыслы. А время, а место - как песня...
Эмма развернулась, опираясь на его плечи, обхватила коленями талию. И прежде чем ответить, заглянуть в глаза, проложила дорожку от плеч до губ, прикусывая в поцелуях.
- Нет, - серьезно ответила она, - ни времени, ни места. Птицы поют и в клетке, и окольцованными, и в руках... Но лишь в тех, которые считают, - девушка на мгновение задумалась, подбирая слово, - правильными? В тех, что держат, вознося к небу, к свободе, к миру. И песня тогда - это мгновение, которым поет голос вечности.
Вода обволакивала, окутывала, приглушая ощущения, но оставляя Эмму - выделяя ярко, дыханием и отражением, каплями на белизне за границей, в которой преломлялся свет. Выше и ниже, приливом, заставляя прозрачные бусины сбегать в море, но каждый раз творя новые. И с воздухом поднимался запах мяты. Руки скользнули ниже, и Раймон медленно склонился вперёд. Слова же были...
"И возносясь к миру, к свободе, уходя в кольцо, поёт феникс, который уже не ласточка, поёт и в руках, и в клетке. Оставляет миру огонь, и пустоту, и пепел, но горит изнутри - полнотой, и криком, и жаждой. Горит снаружи, потому что вода плохо гасит белизну, а перья красивы и стоят пламени, стоят и пальцев, и губ, и глаз стоят тоже. Любуется ли фениксом мир, любуется он самим собой, и есть ли разница на морском берегу, там, где волны".
И феникс развернул крылья, горя ровным, темным пламенем, но не сгорая, не до пепла, но до вскрика и вспышки. Склонились ивы над водою, над песчаным берегом, усыпанным мелкими, обкатанным волнами, разноцветными камешками и была та вода рекою, но не морем. Расцветали под теми ивами цветы, желтым и алым смешиваясь с зеленым, переплетаясь с ветвями - прядями из косы, рассыпавшейся, потерявшей светлую ленту, что превратилась в пену морского прибоя, уплыла с течением реки. Снова осыпались лепестки с ветвей, ива расцветала жасмином и им же пахло дыхание, когда цветы касались губ - нежно. В ветвях путалась Луна, темное пламя разгоралось жарче, становясь лунно-жемчужным, а на берегу, меж цветов, где не были - и были только они, споро прорастал, расцветая белым, шиповник.
"Ни времени, ни места"
Хлопок крыльев, другой, и разворачивается внизу мир, замирает, прислушиваясь к крику, что разносится от горизонта и до солнца. Выгорал шиповник, съёживался чёрный лес, замирали великаны, плавились, распадались и оставались цепи на клетках, которых было не одна и не сто, как и садов, как и дворцов, как и звёзд - но биение сердца становилось вселенной, и звёзды гасли одна за другой, как глаза мира, и бледнела луна, купаясь в тёмном огне. Выцветала и становилась ярче, пока крылья не сжались, чтобы распахнуться новым солнцем, новыми звёздами, встающими над распускающим лепестки миром.
Пока лепестки не сомкнулись вокруг, заключая в себе крик, пепел, солнце и шипастую белизну. Обволакивая водой, обтекая воздухом, очищая огнём и содрогаясь землёй. И феникс был - во всём.

Осторожно уложив Эмму на кровать, укрыв тёплым одеялом, Раймон какое-то время стоял рядом. В памяти всплывали обрывки другой сцены, где девушку тоже пришлось поднимать из ванны... всплывали, наслаивались на реальность и таяли вместе со всем, что выгорело в фениксе. Даже думать - чувствовать иначе - приходилось себя уговаривать, и он не был уверен в том, что это вообще нужно. Хотелось лишь вытянуться рядом, привычно касаясь разгоряченной кожи, наслаждаясь покоем и присутствием. Цельностью, забыв про злость на себя самого, за то, что не подумал и не успел. Впрочем, злиться сейчас не получалось вовсе, словно феникс вывел его туда, где это всё не играло никакой роли. Не в том мире, не в той вселенной, а иных пока что не было - не сейчас, когда ещё пылало касаниями тело - тела. И всё же, и всё же за отросшие перья мир ещё заплатит. Где-то на границе сознания уже зудели планы, обрывки мыслей, только и ждущих, чтобы их впустили, дали волю. Устроить ловушку Листу было несложно, но... Раймон вздохнул и откинул край одеяла. Обо всём этом можно было подумать завтра. Или когда-нибудь ещё.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

14 января 1535 г. Бермондси.
Понедельник
Возраст Луны 10 дней, Нарастающая Луна 4 дня до Полнолуния

Бермондси, въезжать в который пришлось снова через Лондон, казался осиротевшим. Точно его покинул добрый гений, заставлявший маленький городок жить и дышать. Загадка прояснилась быстро - первый же стражник, которого спросили, как проехать к управе, сообщил, что констебля Клайвелла потребовал в защитники некий Гарольд Брайнс, а потому его на месте нет. А монастырь, он, конечно, стоит. И в нем даже живет еще мать-настоятельница с малым числом сестер, а иных монашек кого михаилиты прибили, кого твари сожрали, а кого и люди Кромвеля по тюрьмам растащили. И вот тут Эмма устроила настоящий бунт, стоило отъехать от стражника. Наотрез отказываясь даже издали смотреть на аббатство, она упрямо поджала губы и нахмурила брови. Впрочем, отстаивала свою точку зрения она твердо и спокойно, даже ласково.
- Я не смогу туда войти, - говорила она, пряча глаза, - слишком не все равно. Слишком радует то, что произошло с ними. Единственная, кого я бы пожалела - это сестра-привратница Клементина, страдавшая там также, как и я. Ведь не сдержусь при виде аббатисы, Раймон. Не знаю еще, что сделаю и скажу, но - не сдержусь.
Раймон секунду помедлил. Слова Эммы стали и неожиданными, и нет. И всё же, даже без учёта того, что ой как не хотелось оставлять её одну в таверне, даже в Бермондси - особенно в таком Бермондси... или просто оставить одну. Он задумчиво покивал.
- Когда горел отец Августин, я очень, очень радовался. Слишком. Плохо, наверное... но, Эмма, не убьёшь же ты её... - он помедлил, прикидывая варианты, - наверное. Но всё ведь куда проще, так? По выбору. Разбираться с последствиями - или испугаться себя и разделиться. Мне - в монастырь, тебе - в таверну. И последнего - не хочется. Потому, что слишком.
Эмма злобно покосилась на его сапог, но пнуть не решилась, лишь вздохнула, согласно кивая и сворачивая на неприметную улицу.
- Здесь короче будет. Я не хочу разделяться, но... Хочешь, я угадаю, что она скажет, увидев меня? О греховности, о михаилитской подстилке, о необходимости покаяния и епитимьи. О том, что я - прогнившая, заблудшая дочь дьявола, которую нужно сжечь на костре, но за неимением сгодятся и розги. И что в одиночестве, в строгом посту каяться - лучше. И, быть может, тогда простятся мне грехи мои и пойму я всю сладость покаяния. Ты уверен, что после этого ее не убьешь уже ты?
Судя по лицу девушки, именно это и говорила аббатиса после той охоты на анку.
- Убить эту святейшую женщину, я, может, и не убью, но искушение будет велико, - признал Раймон, подстраиваясь под шаг. - Что делать. Придётся потом бежать за море. Или за несколько морей. В какой стране предпочтёшь скрываться?
- Ты что-то говорил о вновь открытых землях, - Эмма улыбнулась, прижимая Солнце так, что смогла положить свою руку на его запястье, - Как думаешь, они достаточно далеко для поместья в глуши?
- Достаточно, - улыбнулся Раймон. - Несомненно. Что же, решено. Осталось только убить аббатису для повода. Или достать венец, если она, каким-то чудом, выживет.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Завидев башни монастыря, Эмма разволновалась, неожиданно для самой себя и плохо скрываемо для Раймона. С ним уже не было тихо, его чувства она научилась понимать, но воспринималось это... Правильным. Почти таким же правильным, как и всколыхнувшаяся ненависть при виде распахнутых ворот обители, у которых не было уже Клементины. Двор был тот же. Серые камни, припорошенные снегом, покрытые тонким ледком, на которые она больно падала не раз, оскальзываясь в тонких, летних туфлях. Серые стены, в которых было мало радости, но много горя. Серая лицом сестра Екатерина на галерее, посеревшая еще больше, когда завидела их. И - быстро побагровевшая мать-настоятельница, выскочившая на стук подков. Неизменно гневающаяся, раздраженная, негодующая, завистливая, но чувства эти, вопреки опасениям, Эмму совершенно не трогали.
- Но ты понадеялась на красоту твою, и, пользуясь славою твоею, стала блудить и расточала блудодейство твоё на всякого мимоходящего, отдаваясь ему! - Вместо приветствия выпалила аббатиса, потрясая тростью, которой раньше у нее не было.
- Здравствуйте, преподобная мать, - сладко улыбаясь, елейно ответила Эмма, разглаживая рукой с кольцом складку на юбке, - я тоже рада вас видеть.
- Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть. А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом, - теперь настоятельница взывала уже к Раймону, багровея так, что Эмме на минуту, с надеждой, показалось, будто аббатису хватит удар.
Раймон со скучающим видом смерил аббатису взглядом и поддёрнул обшлаг перчатки. Чёрный с серебром наряд бросал тень на лицо, придавая ему почти торжественную мрачность.
- Должны мы говорить правду с любовью и использовать наши слова для созидания других, но не позволять плохим или разрушительным словам выходить из уст наших. Так повторял святые слова его превосходительство милорд Кранмер в последнюю нашу встречу. И нахожу я, что не зря, очень не зря недоволен он вами и вашей обителью, преподобная мать.
Говорить об испуге аббатисы Эмма не стала, он и без того читался на ее лице четко, точно написанный. От дверей, с интересом, восторгом и любопытством их разглядывала та самая послушница София, что первой принесла весть о прибытии михаилита Фламберга в обитель. Ее Эмма непременно бы назвала вестником счастья, если бы не черная, удушливая зависть, с которой эта рослая валькирия смотрела на ее одежду, и не кокетливые взгляды, бросаемые ею на Раймона.
- Вы прибыли сюда по приказу архиепископа, брат Фламберг, так вас, кажется, когда-то звали? - Осведомилась настоятельница, тяжело опираясь на трость. - Он велел вернуть эту дочь греха, эту Иезавель, эту?.. Я ее приму, конечно, ибо надлежит заботиться о заблудших душах, о блудницах.
"Брат Фламберг", не торопясь, достал из сумы свиток с печатью, лениво подбросил на руке. Разворачивать не стал, просто опёрся рукой на седло и наклонился вперёд с тяжёлым вздохом.
- Разумеется, нет. Милорд Кранмер не стал бы разлучать нас с супругой, ибо противно это и вере нашей, и самой церкви. Но, учитывая, что произошло в аббатстве, то, как вы обращаетесь с послушницами... его превосходительство долго размышлял, не слишком ли ноша эта тяжела для вас. Ибо не каждый выдержит груз испытаний, возложенный на плечи Господом. Что, возможно, стоит лишить мать-настоятельницу сана, отправить на послушание в другой монастырь во искупление и ради покаяния.
Настоятельница пошатнулась, оперлась на руку подскочившей к ней Софии. Глаза у обеих были размером с блюдца. Причем, удивлялись они ни словам Раймона, ни свитку с печатью архиепископа, а браку.
- Вот ушлая! - вырвалось у Софии, а мать-настоятельница вздохнула и перекрестилась так, будто говорила с демонами.
- Воистину, лишь с божьего попущения... - начала она и осеклась, - что вам надо в этой несчастной обители?
- Для начала - снова гобелены. В частности я хотел бы взглянуть на тот, который висел прежде у вашего кабинета, с архангелом Михаилом, если он пережил последние события.
Аббатиса яростно мотнула головой и посторонилась, пропуская их внутрь. Первой влетела туда Эмма и замерла у архангела, не обращая внимания на грязь и рванину гобелена, нащупывая заветные три узелка.
- Дай кинжал, - прикусывая губу, попросила она, слепо шаря по груди Архистратига. Нитки под остро заточенным лезвием расползались охотно. И вскоре из-под них выпал сверток, шуршащий старой, хрупкой бумагой, отзывающийся гранями камня в пальцах. Торопясь, чувствуя - и не чувствуя жар от этих граней, Эмма развернула бумагу. На ладони, поблескивая, оттеняя желтизну обертки, лежал небольшой рубин. И на самой бумаге было что-то написано, мелко, расплывающимися чернилами.
- Камень... - Раймон протянул было руку, но, не достав буквально дюйма, помедлил и трогать рубин не стал. - Что на бумаге? Ты можешь разобрать?
Без опаски переложив камень в другую ладонь, Эмма, прищурившись, с удивлением прочитала:
- Зеленая чаща приют им дала,
И прежде чем кончилась ночь,
Прекрасного сына в лесу родила
Под звездами графская дочь.
- Дворянский сынок! - говорят мясники, -
Он продал именье отца
И весь свой доход за будущий год
Решил промотать до конца.
- В ту ночь отворились ворота тюрьмы,
На волю троих отпустив,
И вместо охотников трех молодых
Повешен один был шериф.
- И еще, тут неразборчиво: Уэльбек, кажется.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон хмыкнул в голос.
- Вот Жанна бы обрадовалась. И всё же, при чём здесь славный Робин? Да ещё ведь, кажется, это всё из разных песен, слитых в одну. Уэльбек... славный Ноттингам. Значит, говоришь, гобелен, камешек этот беду отводил? Странно, что мне совсем не хочется его касаться. Словно шепчет что на ухо. Остерегает.
- Для венца Альфреда ты, должно быть, иноземец, - рубин приятно согревал руку теплым, живым огоньком, - а в этой обители - еще и грабитель. Пожалуй, - Эмма сжала ладонь в кулачок, - тебе и не стоит этого всего касаться... Норманн.
Раймон тяжело вздохнул.
- О, и английские девушки мне теперь тоже заказаны? Жаль, жаль. Только начал привыкать к прелестям завоевательных походов, грабежам, краже послушниц...
- Жаль, - согласилась Эмма, отрезая прядь своих волос кинжалом и заматывая в них рубин, - братья вашего ордена ведь привыкли путешествовать с гаремами...
Увязав сверток в платок, который так и не вернула Циркону, она поспешно протянула его Раймону, ощущая приближение настоятельницы.
- Не сгорю ли теперь, прикоснувшись к тебе? - поддразнил Раймон, высокопарно подделывая тон под менестрельский лад. Камень исчез в кошельке мгновенно, заставляя предположить, что в ордене помимо похищения девушек обучали ещё и фокусам. - Кажется, это требуется проверить. Но, наверное, не здесь.
- Можно попробовать выяснить это заранее, - не продолжая, Эмма привстала на цыпочки, приникая к Раймону в поцелуе. И со злобным наслаждением чувствуя, как задохнулась возмущением и яростью мать-настоятельница, как полыхнула вожделением и смущением послушница София. Как заметалась от любопытства и жажды рассказать об увиденном хоть кому-то сестра Екатерина. Впрочем, злоба ушла быстро, а на ее место пришло равнодушие к этому курятнику и миру. Что ей за дело, злятся ли они, завидуют ли, если сама Эмма парит в недосягаемой им высоте, возносимая руками Раймона?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Форрест-Хилл. Резиденция.

Теплые, солнечно-терракотовые стены орденского замка были видны издали, еще с того берега реки, что отделял Форрест-Хилл от остального мира. Именно так, ведь даже деревушка, домики которой испуганно жались к реке, подальше от цитадели безбожных михаилитов, казалась иной. Празднично, весело развевались на ветру стяги на шпилях башень, новенькие, не обтрепанные, яркие. Даже ворота, распахнувшиеся лишь только копыта лошадей застучали по мосту, перекинутому через ров, были заботливо поправлены и покрашены. Ров, сейчас щерящийся черной улыбкой кольев, летом всегда был полон мутной воды и в нем даже цвели кувшинки, чьи сухие плети сейчас печально лежали на кольях.
- Брат? Сэр... - замялся юноша, что отворял ворота, с чистыми и ясными зелеными глазами, по возрасту - уже явно перед выпуском, уставившись на Эмму удивленно-восхищенным взглядом, - я... Я должен сообщить брату Ежу, что вы вернулись, да? О ком доложить?
Раймон задумался, почёсывая подбородок, потом с удовольствием пожал плечами.
- Пожалуй, наполовину я вернулся, а наполовину впервые прибыл. М-м, или даже просто впервые. Чёртово время... и пространство. Поди угадай. А доложить можно о Фламберге и его госпоже, только почему Ежу, а не Циркону? Магистр опять в разъездах?
- О, - глаза паренька округлились еще и больше и смотрел он теперь уже на Раймона, с немым обожанием, - я мигом, брат, вы же знаете, где конюшни, да?
Но "мигом" он не успел. Престарелый брат Ёж, которого все звали Наседкой, уже спешил по двору, чуть косолапя и прихрамывая. Высмотрев, должно быть, с одной из башенок, заместитель Бойда улыбался радостно и чуть озабоченно, как и всегда.
- Мальчик мой! Жаль, Роб умчался снова. Порадовался бы тоже. Цел?
- Шрам тут, откушенная конечность там, но цел, цел. Вашими молитвами, её, - Раймон с улыбкой кивнул Эмме, - заботами. Леди Эмма де Три - магистр Гарри Стенхоуп.
Спешившаяся Эмма присела в почтительном реверансе, а Ёж улыбнулся снова, одобрительно хлопнув его по плечу.
- К обеду вы, конечно же, опоздали, - наставник кивком велел юноше принять поводья и повел их в замок, - но что перехватить до ужина - найти можно. И это хорошо, что не побоялся леди привезти. Очень хорошо. Великий Магистр пояснит, должно быть. Но - позже, все позже. Сначала - отдохнуть с дороги.
В холле, где лаконичность камня сочеталась с яркостью плетеных циновок на полу, с гобеленами, с которых то приветливо улыбались святые, то девы обнимали единорогов объятиями отнюдь не целомудренными, то охотились короли, Ёж, игнорируя парадную лестницу, хлопнул ладонью по камню и посторонился, пропуская их в открывшийся проход.
- Пятую рыцарскую сами найдете, - добродушно проворчал он, - ваша. Роб зубами её держал, чтоб тебе, вам, то есть, досталась. Ночевать-то дома будете или по тавернам скитаться? Ванну приказать или, - Ёж помедлил и улыбнулся, лукаво и добро, - хаммам?
- Кажется, где ночевать, станет яснее после разговора с Магистром... - проворчал Раймон. Резиденция изменилась и ожидаемо, и нет. И в душе шевелились нехорошие подозрения насчёт того, зачем именно он понадобился. Для разнообразия - не касающиеся проблем, которые причинял он сам другим людям. - А хаммам - прекрасная идея. Только дверь туда я всё же заложу. Уже по традиции.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Великий Магистр, которого когда-то звали братом Филином, а до этого - Рупертом фон Теком ждал его в наставнической, полукруглой башенке, где так часто драли за уши, задумчиво рассматривая царапину на полировке не покрытого скатертью круглого маленького столика светлого дерева. Да и сам он был, как это дерево - светловолос, белокож и покрыт шрамами. Даже скатертью был не покрыт также, но зато одет в светлую рубашку и светлые же штаны, заправленные в мягкие коричневые сапоги.
- Мальчишки, - посетовал он, указывая стул напротив и наливая в кубки темное, почти черное, вино, - садись, Раймон, без чинов. Прошу вас, леди.
- Без чинов? - удивился Раймон, усаживаясь и принимая кубок, от которого исходил густой, тягучий запах винограда и летних фруктов. - Ладно. Впрочем, если великий магистр неофициален, то брат Филин может и сказать за бокалом вина, чем на этот раз виноват брат Фламберг, а Руперт фон Тек - ещё и дать за это по шее Раймону де Три. Но когда все трое поят вином и сетуют на других... мальчишек, то становится совсем подозрительно.
Триединый магистр хмыкнул, наблюдая за тем, как усаживается Эмма, придвигая стул ближе к Раймону, как кладет свою руку на его запястье и пригубил из своего кубка.
- Бойд назвал тебя преемником на случай, если не вернется однажды с тракта, - сообщил он, вздохнув, - не скажу, что капитул доволен его выбором.
- Умные люди заседают в капитуле, - с таким же вздохом ответил Раймон. Капитул мог, конечно, возразить против такого преемника, но он подозревал, что всё равно всё вышло бы по-цирконьему. Конечно, в смерть Бойда от лап какой-нибудь твари не верилось ни на грош, но почти хотелось придушить его лапами собственными. Даже не упоминал ведь про это. Преемник. Вот tolla-thon.
- Умные, но осторожные, - покачал головой фон Тек, точно услышав его мысли, - не захочешь - никто неволить не станет, хотя Роб, должно быть, тогда нас с того света достанет, буде это случится. Но и назвал-то он тебя не просто так... Через два - два с половиной года мы собираемся снарядить несколько кораблей. В Новый Свет. Земли неизведанные, воистину новые, и лучше бы нам там быть вперед наших братьев из других стран. В первую очередь поплывут женатые, молодняк, крестьяне, скотина, продовольствие. Все необходимое для создания колонии. Вести будет Роб наш Бойд, кому же еще? И если ты согласишься пойти с ним в новые земли, то тебе поднимать там его меч. Или вести за собой людей, если он не вернется... К примеру, вот из этой, - магистр умолк, явно подбирая слово, - поездки.
Раймон негромко хмыкнул и поднёс к губам кубок, смакуя вино. Без чинов. В определённых случаях это означает только отсутствие парадной посуды, ливрей и куртуазных любезностей напоказ. Великий магистр - не брат Филин и тем более не Руперт фон Тек - вполне мог вместо двух с половиной лет назвать срок в два с половиной десятилетия. Здесь и сейчас, до венца - до Самайна! - это не значило ровным счётом ничего. Равно как и то, что он никак не годился на роль человека, который будет вести за собой других. Или управлять строительством колонии - по сути укреплённого, если не воинского поместья. В шотландском стиле. Чёртов Бойд. Ну зачем ему понадобилось набрасывать на сказку... нет, сдирать с неё флёр, открывая грязную, в нештопаных дырах, реальность? Почему? Особенно теперь. Роб Бойд едва ли сделал бы хоть что-то, не подумав. И, всё же... зачем? Крепкое вино горчило, и язык от него едва заметно, но всё же немел, запирая огонь в груди. Окружая прохладой ладони Эммы на руке.
- Два года с половиной - долгий срок.
- Долгий, - и не подумал спорить с очевидным магистр, - при нашем ремесле он вообще может быть всей жизнью. Насчет преемничества договаривайся с Бойдом сам, - фон Тек задумчиво заглянул в кубок, точно надеясь найти там этот договор, - но тебе и леди де Три это предложили бы все равно. По крайней мере тобой, как воином, мы можем гордиться.
- Приятно видеть, что дела ордена налаживаются, - заметил Раймон. - В конце прошлого года казалось... иначе. Точно не думалось о подобных экспедициях всего через несколько лет. И Форрест-Хилл выглядит совершенно по-новому.
- Пожалуй, я не буду рассказывать тебе о дыме и зеркалах, Фламберг, - магистр не столько пил вино, сколько рассматривал поверх кубка Эмму, ненавязчиво и без любопытства, скорее оценивая, - всегда можно изыскать резервы, найти пайщиков. Уговорить брата-казначея, наконец. Конечно, легко не будет, но... Оно того стоит, ведь. Думай, и если согласен - постарайся не умереть за эти два года. Если не согласен - все равно выживи. Слишком тяжело терять вас. Всех.
Рука Эммы дрогнула, пальцы сжались на обшлаге рубашке, как всегда бывало, когда она понимала искренность слов собеседника. Девушка вопросительно глянула на Раймона и вздохнула, улыбнувшись.
- Оно того стоит, сомнений нет. И обещаю подумать. Уже думаю. К слову, обо всех, - Прежде, чем продолжить, Раймон помедлил. Такой перевод темы после упоминаний о преемничестве отдавался лёгкой головной болью, но сказать было нужно всё равно. - Довелось несколько дней назад заехать в Уошбрук, деревушку не так далеко от Глостера. Гнездо хобий, мавки, ничего особенного. Проблема в том, что незадолго до нас там проезжал Рысь, содравший за тех самых хобий полную цену - и оставивший в живых беременную самку и двух молодых самцов. Хватило такой зачистки ровно на неделю.
Фон Тек тяжело вздохнул и надолго задумался, кивком показывая, что услышал и понял. Все это время, пока он, почти не мигая, смотрел в одну точку, пальцы Эммы лениво обрисовывали спирали вокруг шрама от зубов лесавки, а сама она, устало приникнув к плечу, внимательно наблюдала за магистром.
- Как ни крути, - наконец, вздохнул верховный, - а выходит, что снова Бойду мчаться, когда вернется. С Рысью давно пора что-то делать. Спасибо, Раймон, капитул подумает. Ступай, вы устали с дороги, должно быть.
- Сам не верю, что это говорю, - медленно продолжил Раймон. Подниматься со стула он не спешил, но обнял Эмму за плечи. Уютнее, - но испытываю большое желание при встрече набить ему морду. С одобрения капитула, или без. Вполне себе "что-то делать". В иной деревне ведь после такого могли бы и вилами встретить.
- Не возражаю, - одобрительно улыбнулся верховный, адресуя улыбку не столько словам, сколько, кажется, объятиям, - Ворону, впрочем, это не помогло. Как дурил - так и продолжает. Но, все же, не отказывай себе в удовольствии.
- К Ворону, паскуднику мелкому, - вспомнив взгляд, услышав слова, Раймон ощутил, как в душе снова зашевелился Фламберг. От одной тени, - я и пальцем не прикоснулся, хотя и стоило бы. Что он опять?
Эмма вздохнула и недоуменно глянула на него. Недоуменно же и даже изумленно воззрился и фон Тек.
- Как всегда, - медленно сообщил он, - драки, пьянки. Пара дуэлей. Желаешь разобраться или все же преждевременно кресло Бойда примеряешь? Надо же, даже слова те же...
- Нет, - вздохнул Раймон, всё-таки вставая и поднимая с собой Эмму. - Не примеряю и не желаю, тем более, что разобраться с ним, кажется, можно только одним способом. Тяжёлым... или не очень, но всё-таки.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Резиденция. Вечер.

- Почему эта комната?
Эмма, розовая и кудрявая после хаммама, лениво перелистывала страницы толстого травника, прихваченного из библиотеки, облюбовав альков окна с прозрачными, чистыми стеклами. В окно был виден краешек Форрест-Хилла и лес. И полигон, по которому в сумерках бегали мальчишки в ярко-синих туниках и светлых штанах, босые. Такие же тунику, штаны и оверкот в придачу подобрали и ей, попортив немало крови брату-кастеляну и перебрав много вещей, которые были то тесны в нужных, но отсутствующих у мальчиков, местах, то слишком велики. В том, что ей было впору, Эмма имела вид лихой и разбойничий, туника подчеркивала грудь и шею, чуть обнажая в вышитом вороте ключицы, свободно свисала у бедер, перехваченная на талии широким плетеным ремешком, а штаны хоть и были чуть широки, зато подчеркивали длину ног. Нашлись и шапка, и даже плащ, а в оружейной подобрали кинжал под руку. Принять Эмму в этом наряде за мальчика мог только слепой, но зато и юбки не помешали бы в путешествии в Доки. А вот Раймону такого же лаконичного не нашлось. "Вырос ты давно", - со вздохом пояснил брат-кастелян, отпирая ячейку шкафа отдельным ключом, - "возьми цирконье, охотничье. Думаю, он возражать не будет." Охотничье-цирконье, состоящее из потертых кожаных штанов и потертой же куртки, аккуратно заштопанной на рукаве, пришлось почти впору. Штанины были чуть коротковаты, но они были бы коротки и Бойду, а куртка - слегка мешковата.
- Кроме того, что она, кажется, самая теплая и самая удаленная, - продолжала Эмма, одетая сейчас лишь в полупрозрачную ночную рубашку тонкого шелка, какую себе позволяла лишь в тепле, - даже детей не слышно. Но, все же - почему?
- Хороший вопрос.
Вопрос заставил его второй раз за день подумать о том, что Роберт Бойд, магистр Циркон ничего не делал зря. Тепло, удалённость, единственный тайный ход, который вёл прямиком в бани - это всё были хорошие причины выделить именно эту комнату. Но были ли эти причины единственными?
- Очень хороший вопрос.
Заниматься этим всем было смертельно лень, особенно после хаммама, но Раймон всё же встал посреди комнаты и огляделся в поисках пока что сам не зная, чего именно. Незамеченных писем на видном месте, например. Ожидаемо ничего не обнаружив, он со вздохом занялся методичным перерыванием гостевых покоев, начиная с кровати.
Времени на это ушло минут пятнадцать, а показалось - вечность. Под возмущенные писки Эммы, ловившей подушки с диванчика, которые она успела уложить так, как считала нужным, под шорох тканей ни скрежет сдвигаемой мебели, первые две находки обнаружились в алькове. Камешек, серый среди терракоты, плоский, гладко отполированный и вдобавок прикрытый книгой, которую читала девушка. Он открыл узкий лаз в той стене, что сообщалась с выходом из башенки, в которой находилась пятая рыцарская, демонстрируя лестницу - нет, выступы - наверх. Следующая дверь открылась во втором алькове, прямо в простенке между окном и стеной, коридор за ней ожидаемо огибал башню, скрывая за поворотом свои тайны. И на самом видном месте, сопровождаемая почти осязаемым довольным бойдовским "Maith thú!", в нише, скрываемой ярким изразцом на полу, обнаружилась простая деревянная коробочка. Содержимое ее, наверное, было бы обычным для михаилита, но в дереве, пошедшем на дюжину арбалетных болтов, травница Эмма уверенно опознала рябину, да и резьба у оперения, явно изготовленного из пера ворона, напоминала и трискель, и сердце одновременно. И наконечники были железными. А перья - перья до дрожи напоминали о том вороне, которого Раймон подбил стрелой на пути в Глостер. От болтов веяло надеждой, заботой, задумчивостью и теплом, о чем не преминула сообщить Эмма, ровное пламя свечи угасло, когда изготавливались эти маленькие стрелы, оставив только Роба. Там же лежала подвеска, на тонкой серебряной цепочке: древо жизни, усыпанное мелкими изумрудами и прозрачными цирконами, изящная, небольшая, очень подходившая Эмме. Подвеска была глуха и слепа, по крайней мере так ее воспринимала магия, да и девушка, без протестов согласившаяся надеть ее, с удивлением отметила, что в ней - как в рыцарской цепи, хотя сосредотачиваться и не мешает. А еще там была записка, написанная явно на бегу, поспешно: "Четыре - к Самайну. А о преемничестве еще поговорим".
Лестницы оказались не менее интересны. Дорога наверх вела прямо в комнату Роба Бойда, магистра Циркона, где Раймон, хмыкнув, подобрал с пола забившееся в угол рыжевато-чёрное перо. Какой птице оно могло принадлежать, у него не было даже догадок. Хотя формой оно и походило на те, что пошли на оперенье, но кто слышал о рыжих воронах?
А откинув люк в конце длинного, глубокого тоннеля, который начался после долгого спуска по винтовой лестнице, он цветисто выругался. Роб подарил то, о чём мечтали целые поколения орденских мальчишек: дорогу за пределы замка. Подземный ход уходил за ров, в неприметный овражек, заросший низкими деревцами и шиповником. Снаружи заметить его было решительно невозможно.
Вернувшись, он подхватил записку и повалился на кровать.
- О преемничестве еще поговорим. Что ж, можно и поговорить. И ведь даже о записке подумал, учёл, что может вызвать Верховный. Смягчить, если вдруг магистр сказал бы что-то не так, - в голосе невольно пробилось одобрение, смешанное с восхищением. Такая способность предвидеть события, действительно, дорогого стоила.
- Нет, - Эмма вынырнула из-под одеяла, в которое закуталась, пока ждала его из путешествия по тоннелям, - не смягчить. Верховный лгал в мелочах, недоговаривая, старательно. Когда говорил о преемничестве - еще и специально, будто для меня, искренне не одобрял Бойда. А Бойд... Он просто заботится о тебе. О нас. Его отпечатки на стрелах - яркие, чистые, сердечные. И, - девушка ненадолго задумалась, вытянула у него из волос нить паутины и прижалась к боку, - недавние.
- Все играют в игры. Капитул, верховный, магистры - не исключая Бойда, - проворчал Раймон. - Ещё одна причина, по которой не бывать мне в их числе. Верховный может сколько угодно говорить про дым и зеркала так, словно их со мной разделяет, но - нет. В итоге всё упирается в задачу. Цель игры. И их правил я не понимаю и не уверен, что хочу. Ещё одна из причин, пусть и не главная. Впрочем, в одном верховный и Бойд сходятся. Говорить и решать, действительно, предстоит с Бойдом. И в заботе его я не сомневаюсь. Но, кажется, порой не понимаю, как он видит это моё - наше - благо. И не люблю ощущения, что за спиной что-то происходит. Из заботы или нет, - он вздохнул, накрыв руку Эммы ладонью. - Но готов признать, что это всё - верховный, который слишком хорошо умеет в манипуляции. После которого всё кажется - ими. Признаю.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

15 января 1535 г. дорога на Лондон и Гленголл
Вторник
Возраст Луны 11 дней, Нарастающая Луна 3 дня до Полнолуния

Выезжать из Резиденции пришлось под восхищенно-удивленные взгляды юнцов, сопровождающие каждый шаг Эммы. Определенно, визит леди Фламберг - де Три, столь смело переодевшейся в мужское, еще профланировавшей в таком виде через двор, воспитанники запомнили надолго. Впрочем, Раймону досталось не меньше внимания: брат Фламберг, удостоенный громкого прозвища Палача, в глазах мальчишек выглядел чуть ли не кумиром, и за право привести лошадь едва не началась драка. Суматохи добавляли щенки Девоны, суетливо и деловито шныряющие между ног и весело потявкивающие. Когда, наконец, удалось покинуть замок, солнце стояло уже высоко.
Река, отделяющая Форрест-Хилл от леска, лениво журчала подо льдом, вышвыривала белесую пену в полыньи, выплескивалась верховодкой на лед и застывала причудливыми наростами, напоминающими замки и горы. Когда лошади ступили на мост, Роза всхрапнула и запрядала ушами, как всегда бывало, когда она чуяла нежить. И почти сразу же из воды послышался голос королевы мавок из Уошбрука.
- Фламберг! - Утопленница выглянула из проруби, осторожно озираясь, - спасибо тебе!
Раймон натянул поводья и улыбнулся. Благодарности, не приправленные звоном золота, михаилитам доставались не так часто, тем более - с нечеловеческой стороны.
- За то, что избавил себя от лишней работы? Так это того не стоит, госпожа, хотя доброе слово всегда приятно. Значит, всё уладилось в Уошбруке?
Уладиться, конечно, могло по-разному. Например, поеданием деревни, оставшейся без чужедушца. В это, впрочем, верилось слабо за отсутствием смысла. Но и полностью исключать вероятность в этом мире...
- Они нас не трогают больше, - выплетая из косы ленту, расшитую жемчугом, сообщила она, - дают корову, а взамен мы гоним рыбу и распутываем сети. Мое имя - Эслинн. Назови меня в Самайн, я найду, что сказать в твою защиту. И - лови, для жены.
Лента, сверкнув на солнце перламутром, рассыпая бриллианты брызг, полетела в руки Раймона.
- Благодарю, госпожа Эслинн, - отозвался Раймон, даже не пытаясь скрыть удивление в голосе. Но ленту поймал, не дав упасть на снег. - И за обещание защиты, и за подарок. Рад слышать, что вам удалось сговориться.
Мавка с улыбкой кивнула и нырнула в прорубь, сопровождаемая скептическим взглядом Эммы.
- Не говори, что мне нужно носить и эту ленту, - тихо попросила она, когда лошади отошли достаточно далеко от реки, - глейстиг хотя бы не была утопленницей, и с ней... другое. Я понимаю, что королева мавок не будет просто так одаривать собственными украшениями, тем паче, что других на ней и не было, но...
Аргументы у Эммы, кажется, закончились, она вытянула почти просохшую ленту из рук Раймона и аккуратно убрала в его же кошель.
- Сначала я ее хорошо выстираю, - мрачно закончила говорить девушка, - с мылом.

До памятной таверны с кружкой на шпагате они добрались, сопровождаемые странными взглядами и шепотками встреченных оборванцев, глядевших на Раймона так, будто привидение увидели. Да и в самом трактире, не изменившемся ничуть, их появление произвело фурор сродни гастролям заезжих акробатов. Даже вечно невозмутимый, крысолицый Бабочка, все также протирающий кружки обрывком чьего-то рукава, на миг оторвался от своего занятия и с интересом взглянул. Ю, с отсутствующим лицом изучавшая какую-то записку, восседая на стойке, медленно оторвалась от своего занятия и медленно же, увлекая взгляд водоворотами бедер, подошла к Раймону. Скользнула ладонями по коже куртки, игнорируя возмущенный, яростный взгляд Эммы, и тут же отстранилась, порывисто, точно ветка ивы качнулась от ветра.
- Жив, - потрясенно произнесла китаянка, легко касаясь узкой ладонью его щеки, - а я уж думала - повесили, смекаешь? А ты волен и девочку сюда зачем привел.
Изумление Ю Ликиу, проявляющееся в том, что она сбилась на какой-то странный акцент, вызвало смешок у Эммы и удивленный взгляд у бармена.
- Едва не повесили, - Раймон с сокрушенным вздохом приобнял Эмму за талию и улыбнулся. - Теперь девочка никуда одного не отпускает, вдруг снова кого убью за просто так? Здравствуй, Ю. Нам бы поговорить, если найдётся минутка.
- Не просто так, хоть и жулик, - Ю изогнула в улыбке губы и прищурилась, с интересом оглядывая Эмму, - поговорить можно, если нужно.
Раймон кивнул.
- О чём-то можно, о чём-то и нужно. Сначала - нужно. В лесах под Глостером местечко есть странное, где сидят любители церковных ценностей, да и не только. В общем, Двойка передать просил: вытащить бы его оттуда. Не могу осуждать, местечко то ещё.
При упоминании наемника, китаянка встрепенулась, плавно повела рукой, приглашая пройти к стойке. Теплая улыбка сползла гадюкой с нагретого камня, оставив лишь усмешку.
- Ром не предложу. Уж больно, - у стойки Ю медленно, ручьем по по мелкой гальке, проскользила глазами по лицу, плечам Раймона, по рукам Эммы, - гладкий стал. Таким вино подавай. Без Двойки колода не полная, спасибо. И место я знать... знаю. Так это за твою голову мсье Лист триста фунтов пообещал, выходит? А за нее, - едва заметный кивок на Эмму, - всю тысячу?
- Всего-то? Вот жадина, - прозвучайшая в голосе обида, впрочем, была настоящей лишь частично. Сумма, действительно, для большинства была огромной, хотя и не соответствовала тому, что случилось с наемниками в Глостере. Или так лишь казалось. И к Листу, действительно, стоило вернуться хотя бы для того, чтобы не оглядываться постоянно через плечо. Раймон облокотился на стойку и взглянул на Эмму, подняв бровь. - Кажется, господин Сэм остался недоволен гостеприимством.
Вместо Эммы ответила Ю, перегнувшаяся под стойку так опасно, что казалось, будто рухнет на пол вместе с шаткой конструкцией. Но - не рухнула, вылезла с чисто протертой бутылью и кивнула Бабочке, чтобы разлил.
- Мсье Лист очень недоволен.Очень. Настолько, что слухи дошли и сюда. А если мсье Лист недоволен - доволен Стальной Рик, смекаешь?
Эмма, без стеснения, тени испуга, поднырнувшая под его руку, прижалась и едва слышно, с насмешкой, проворчала что-то о жизни без риска.
- Смекаю. Одобряю и разделяю. А что за слухи? Мы уезжали, как понимаешь, - Раймон с улыбкой чуть пожал плечами, - в некоторой спешке. Не прислушиваясь. Так что с удовольствием бы послушали, как именно недоволен господин Лист, да станет он вскорости осенним. А там и зимним.
Ю неуловимо-плавным движением вскочила на стойку и уселась, чуть прогнувшись в спине. Приглашающе кивнула на кубки, уже алеющие вином, улыбнулась, не разжимая губ.
- Говорят, что констебль, к слову оставшийся в одиночестве, потому что его коллеги сгинули, сошел с ума. Совсем. Поет эту песенку про зеленые рукава и смеется. А перед этим он пришил к полу лучшего морочника Листа, а его псов распихал по сундукам, связав. Да только морочник, как очухался, запел канарейкой. - Китаянка на мгновение закрыла глаза, вздохнув довольно и сожалеюще одновременно, - и про то, как некий михаилит оказался слишком хорошим ткачом сказал, и о том, что этот воин света воспоминания всем поправил. Мсье Лист очень хочет твою девочку. И очень хочет отомстить за своего... морочника.
Раймон поморщился, но тут же одобрительно кивнул, благодарно отсалютовав китаянке кубком. Вино, терпкое и сухое, оказалось неожиданно хорошим. Сама же Ю соответствовала всем ходившим о ней слухам - и с избытком.
- И ведь не помер же, - это удивление было куда менее приятным. Походило на то, что живучесть отродья он недооценил. И это, если подумать, могло оказаться опаснее и целой своры наёмников. Вряд ли та ночь морочнику понравилась, пусть даже человеческая кровь позволила выжить. Никогда с ними не угадаешь... - От кинжала в живот, да так, что через доски прошло. А мсье Лист, кажется, - он усмехнулся уголком рта, - сам не очень понимает, чего хочет. И, кажется, не умеет бить себя по рукам там, где следовало бы?
- Это редкое умение, - серьезно заметила Ю, чинно складывая руки на коленях и наклоняясь вперед, - ты ведь тоже сюда пришел снова не только ради Двойки. Или сплетни послушать. Или девочку показать.
Эмма вздохнула под рукой, тихо, едва слышно.
- Двойке я был должен без долга, так что пришёл бы и только ради этого, - улыбнулся Раймон. - И сплетни всегда приятны, особенно в хорошей компании. Не скрою, было интересно и то, как к этому всему относится Гленголл. Но на том и всё, думаю. Разве что спросил бы я, как можно, если вдруг взбредёт на ум, этого самого Листа найти. И во что подобное обойдётся пришлому чужаку...
В памяти всплыл рассказ Клайвелла о Гарольде Брайнсе, и он, не договорив толком, невольно оглядел зал. Простой квиток от грефье действительно висел на стене, в красивой золочёной рамке, и Раймон почувствовал, как брови сами собой поползли вверх. Несмотря на слова констебля, он всё-таки, кажется, не верил в эту историю до конца. Что же этот странный торговец получил за такую необычную доплату?..
Ю, явно перехватив его взгляд, рассмеялась звонко, бронзовым колокольчиком.
- Мне в Равенсхед надо письмо передать, - внезапно совершенно без акцента заговорила она, - важное. Очень важное, такое, что надо бы с чужаком, от которого его не ждут. Если по пути - договоримся о мсье Листе.
Равенсхед, насколько он помнил, находился в направлении, указанном чёртовой запиской - просто подальше. И, кажется, сильно, если он ничего не путал. Вот уж точно, бешеной собаке... и, всё же, с Листом нужно было что-то делать. Раймон спрятал вздох за кубком. Одно послание сюда привело, другое, кажется, уведёт. Такая симметрия, казалось бы, должна успокаивать, утешать - но как-то не складывалось.
- По пути. А то как же. Так что, отчего бы и не передать, особенно если не ждут. Люблю, когда удивляются.
Ю соскочила со стойки и подошла так близко, что можно было уловить аромат жасмина и тепло тела.
- В Равенсхеде есть лавка со старинными книгами, "Feuille" называется. Если повезет - передашь послание самому Листу. Не повезет - оставишь приказчику, а охоту на мсье я тебе обеспечу.
- И мсье Листу обязательно нужно его прочитать? Это очень важное письмо?
- Нет, - покачала головой Ю, вытаскивая из-за пояса золотой медальон с выбитыми на нем странными, изогнутыми драконами, кружившими вокруг солнца, и протягивая его Раймону, - он просто должен его получить. И осторожнее - у него у прилавка люк для нежеланных гостей.
Раймон кивнул, пряча медальон в кошелек. Магии на нём не ощущалось вовсе. Просто... знак, который, кажется, пояснений не требовал. Он снова взглянул на квиток. Такими вещами явно могли платить только за проблемы. За много, много проблем. Торговца на миг стало почти жаль. Но - почти.
- Благодарю. Если он там будет, то получит, прямо в руки.
- Лучше в глотку, - вздохнула Ю, - ты это умеешь. Я видела.
Улыбнувшись беспокойно взглянувшей на Раймона Эмме, китаянка снова уселась на стойку.
Раймон, предвкушая грядущий рассказ Эмме не о самых светлых моментах бытия, хмыкнул и отпил ещё вина. Всё-таки, пусть она и не выспрашивала, рассказать стоило. Не всегда он был гладким, о, да. А цельным не был никогда - до сих пор. Точно не в те месяцы, когда грянули перемены, и никто не знал, что происходит и, главное, что грядёт. Когда и старшие в ордене отделывались многозначительными сентенциями, а на дорогах проще стало встретить ренегата, чем обычного михаилита. И всё же тогдашнее пустое - случайное - убийство отдавалось ещё слабым уколом совести. Зудением вбитых некогда правил. Но - слабым. Едва-едва. И тогда оно имело куда большее значение, чем сейчас. Сейчас же... он посмотрел на Эмму, на окрашенные кровью виноградной лозы губы, и с улыбкой поднял кубок. Сейчас это, пожалуй, не имело значения вовсе.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Роберт "Циркон" Бойд

9 января 1535 г. Где-то в лесу Ноттингемшира, перед полуднем.

Пробуждение не было приятным, но и неприятным тоже назвать было нельзя. Оковы давили на запястья, точно были железными, напоминая о том, что в присутствии той, что их наложила, дрыхнуть столь бессовестно нельзя. Даже если и очень хочется. Выдержав несколько минут, Роб лениво открыл глаза. Умаявшийся Вихрь спал, разметавшись во сне, перевернувшись на живот, как спал в детстве. К его боку привалилась Девона, чьи лапы торчали из шалаша, хотя, galla, должна была охранять. Подоткнув плащ под парня и накрыв еще и своим, Роб отодвинул лапу ели, служившую дверью, выползая наружу. И выпрямился, не удивляясь сидевшей у костра Бадб. Алым цветком раскинулось платье по белому, чистому снегу, зеленью рукавов напоминая о лете, и он невольно залюбовался яркими красками, оттеняющими и другую белизну, ласкаемую ожерельем из змеиного глаза. С трудом заставив себя отвести взгляд, он подошел ближе, наблюдая за тем, как ловко богиня ломает веточки и подкидывает их в непрогоревший костер, за игрой рукава на изящной руке... Проклятье, он начал думать, как юнец!
- Mì-chinnteach? - Наконец, любезно осведомился Роб, отвешивая сам себе мысленную оплеуху, от которой зазвенело в ушах вполне реально. - Позволишь спросить, какого дья... хм, каким ветром тебя снова принесло?
Богиня совершенно человеческим жестом отряхнула руки от коры и поднялась, вздымая озеро платья. Повернулась, оттеняя крутизну гор, нежные склоны холмов. На губах играла знакомая полуулыбка.
- Южным. Дует вот, разве не чувствуешь?
- Замечательно, - порадовался Роб, складывая руки на груди, - попутный, значит, от паучатни-то... И все же, m 'inntinn, ты по делу или так, соскучилась?
- А разве я не могу соскучиться? - Бадб подошла ближе, почти касаясь его рук грудью, которую едва скрывала ткань. Касаясь. - Или ты мне не рад?
- Разве илот может сказать, что не рад, о столп бытия? - Удивление, кажется, вышло наигранным, но вот удовольствие, с которым он обнял богиню, было вполне искренним, хотя и неожиданным. Жаль, но этот договор выстроил мостик между ними, перекинул тонкую, шаткую досочку, готовую с громким треском сломаться в любой момент, обрушив в водоворот. Или - не жаль? Думалось плохо: чернкорылой она была или нет, но под руками ощущалась, как обычная женщина - горячо и пьяняще. Ладони скользили по гибкой талии - тонкой, несмотря на привычку к оружию, - мысли текли за ними, но - и в сторону, холодным ручьем. - Но, прежде чем снова получу по шее, хотелось бы узнать - что на самом деле тебя привело сюда, mo sabaid?
- "На самом деле". Странные слова. А если я скажу, что на этот раз у меня нет никаких "самых дел"?
Бадб придвинулась ближе, скользнула по его рукам своими, выше, к плечам, мазнула по шее над воротником. Бусы на косах качнулись и застыли, когда богиня чуть склонила голову набок.
- Придется поверить на слово.
Иногда Роб даже самому себе напоминал кота. Черт её знает, откуда взялась эта привычка говорить вкрадчиво, по-кошачьи поворачивая голову, точно на макушке были два серых - а Роб искренне был уверен, что они должны быть именно серыми - уха. И руки притянули к нему Бадб мягко, будто лапами. Чему немало способствовала, впрочем, и надежда на то, что слова его и в самом деле странные, а Ворону принесло сюда не ради очередной каверзы. Правда, в таком случае он не знал, что ему думать и делать.
- И что ты сделаешь, поверив мне на слово? - голос Бадб, вскинувшей бровь, щекотал губы.
- В очередной раз совершу глупость, видимо, - чуть отстранившись, Роб легко коснулся бус на ее косичке и виска. Девона, должно быть, наконец сообразившая, что хозяина нет, выбралась из шалаша, зевая во всю пасть и потягиваясь. Богиня ее по-прежнему не волновала, а вот позавтракать гончая явно была непрочь, с аппетитом проглотив остатки вчерашней трапезы и неспешно направившись затем в лес.
Бадб рассмеялась, запрокинув голову так, что косичка метнулась по пальцам, щекотнула ладонь хвостиком. И жар её рук, сильных оружием и тяжёлых битвой, уверенных, но и мягких, чувствовался, казалось, даже через кольчугу под рваным - спасибо проклятым паукам - оверкотом. Прикусила нижнюю губу, и так алую и полную. Пожала плечами, которые ещё подрагивали от смеха.
- Ну, если это уже в обычае...
Роб еще раздумывал, что ответить, когда Циркон, не склонный к лишним разговорам, просто впился поцелуем в эту губу, еще хранящую отметину зубов. Чуть досадуя на то, что в шалаше спит Вихрь. Запоздало и не к месту вспоминая чье-то высказывание: "Обычай примиряет с действительностью". Ругая себя за несдержанность, диктуемую желаниями. И - просто наслаждаясь, точно не от нее бежал когда-то. Чувствуя горячий ответ Бадб, а с ним - поток сил, восполняющих потраченное в паучатне. На мысли о том, что он, пожалуй бы не против повторить тоже самое - и даже больше, но уже не в лесу, а хотя бы в комнате таверны, вечером, Роб мысленно отвесил себе подзатыльник и, наконец, смог оторваться от поцелуя. Выпускать из рук Бадб он не спешил, прижимая к себе, отчего дыхание выровнять получалось с трудом.
- Благодарю тебя за дар благосклонности, Бадб, которая видит то, что еще не случилось, - голос, как и хотелось, звучал почтительно, когда он произносил эти древние слова, хотя ладони и ласково путешествовали по спине и талии богини, - всё во имя твое и ради служения тебе.
- С тебя вино в той таверне, - Бадб тоже не торопилась снимать горячие руки с его шеи. И улыбалась, даже не пытаясь гасить искры во взгляде. - Возлияния должного качества лучше принимать так же, естественным образом, не находишь?
- В какой таверне, mo ro-innseach? Но, хоть это и поразительно, ты права. Вино действительно лучше употреблять именно так.
"И, кажется, шея сегодня болеть не будет". Порадовавшись этому, Роб легко коснулся губами виска богини, недоумевая, отчего так долго спит Вихрь.
Если богиня и собиралась ответить, то не успела. Молодой михаилит, в отличие от неё, в чтении мыслей замечен прежде не был, но выбрал именно этот момент, чтобы высунуться из шалаша и задохнуться приветствием, не договорив "Добрый день!" до конца. Но всё же вылез окончательно и даже выпрямился в полный рост и расправил плечи, когда Бадб одарила его широкой благосклонной улыбкой через плечо Роба - не выпуская того из объятий.
- Магистр? - Вихрь, дважды за этот день выбитый из равновесия, полуутвердительно уставился на него. На них. Голос, впрочем, звучал на удивление спокойно, да и стоял он уверенно.
- Minx, - буркнул Роб едва слышно, обращаясь к Бадб, и развернулся вместе с ней к Вихрю, - сын мой?
Обращение слетело с губ привычно, оставшись с тех пор, когда они еще были полудуховным орденом. Правда, обращался он так снова-таки только к троим, изредка, шутливо. Скрывая за шуткой привязанность и толику горечи.
- Я... - начал Вихрь, но тряхнул головой и улыбнулся обычной мальчишеской улыбкой, которую даже не портили остатки паутины в волосах. - Добрый день, госпожа. А ты, магистр!.. - в голосе прозвучало почти такое же чувство, как у Бадб вчера. Восхищение, щедро приправленное чем-то ещё. Чем-то более спорным. - Думаю, я схожу, посмотрю, как там Девона. Шалаш весь твой.
- Какой вежливый мальчик, - выдохнула Бадб на ухо. - Понимающий.
- Чересчур. - Роб неохотно выпустил ее из рук и отошел к почти прогоревшему костру. - Не стоит, Вихрь. Девона сама справится с присмотром за собой. Да и в Серлби поспешить стоит. Но я невежлив, - он замялся на мгновение, раздумывая о том, что имя, которое произнесет сейчас, Вихрь слышал только в его же сказках, - Badb Catha, Ворона Битв.
- Госпожа, - Вихрь поклонился снова, получив в ответ почти царственный кивок. - Вы к нам присоединитесь?
- Пожалуй... - Бадб, улыбаясь, искоса глянула на Роба, помедлила. - Нет. Самые дела где-то ещё, понимаете, мир не ждёт. Придётся как-то самим. До встречи, mo leannan.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Серлби

Дорога до Серлби, как ни странно, была спокойна в эти неспокойные времена. Изредка слышался вороний грай. Роб невольно прислушивался к нему, гадая, чьей стаи птица. Бадб улетела давно, но руки все равно ощущали жар ее тела ладонями, а сам он где-то глубоко внутри себя предвкушал встречу, чувствуя, как теплеют оковы. И - запрещал себе думать об этом. Эдак и до Тростника было недолго докатиться (возвыситься?), а вот этого ему уж точно не хотелось. Когда на тракте, наконец, замаячили ворота Серлби, Роб встряхнулся и первым делом направил стопы, а точнее - Вихря и Листика на конюшни. Серая, почти серебряная, молодая кобыла по кличке Луара ему понравилась сразу. Статная, норманнской породы, с широкой грудью и длинными, сильными ногами, она потянулась к нему, ущипнув за рукав. Но хозяин конюшен, несговорчивый угрюмец-орк, никак не хотел соглашаться на чек от Ордена. Кое-как уломав его, Роб заседлал лошадь и с удовольствием проехался по заснеженным улочкам Серлби, меняя аллюры. А вот с одеждой не повезло. Любимых синих цветов не было, и пришлось облачиться в черный оверкот и серые штаны тонкой кожи, напоминая самому себе старого лорда Килмарнока, чтимого батюшку. Да и сапоги новые казались чуть неудобными, а плащ - излишне длинным. Впрочем, здесь хотя бы можно было купить еще и смену одежды. Кузнец, живший за таверной, с вящим удовольствием принял чек в уплату за оружие и переклёп кольчуги для Вихря, а потому Роб, с чувством выполненного долга, увлек молодого михаилита в таверну. Есть хотелось отчаянно, до такой степени, что вид довольной Девоны и ее набитого брюха - раздражал.
Хозяин, приятно округлый, не менее приятно лысеющий, подскочил, ещё когда они не прошли и половины зала, с потолка которого между дубовыми балками свешивались связки трав, тонко дополняя ароматы пряного мяса и прочих приятных вещей. Подскочил - и заулыбался, словно встретил давно потерянных родственников.
- Господа! Пожалуйте вот сюда, сюда, - направлял он их к столику не только словами, а и жестами, и словно сам весь клонился к столику, стоявшему перед камином, где пылал огонь, с гулом уносясь в трубу. - С мороза ведь что нужно? Тепло, чтобы разогреть кровь, вкусная еда, чтобы возвеселить язык да желудок, и горячее вино для душевной радости, верно? Не будь я Сэм Нэйл, владелец этого скромного заведения!
Таверна под названием "Четыре подковы", стоявшая недалеко от ратуши, если и заслуживала эпитета "скромная", то только за невеликие размеры. Ещё снаружи она радовала ещё заранее белизной штукатурки на толстых стенах, резными наличниками. Завлекала горящими у входа фонарями, указывающими путь. В общем, выглядела подозрительнее некуда. И внутри было не лучше: прямо со входа путников встречало тепло, с которым доносились запахи, особенно приятные голодному желудку. Встречали так же улыбка разносчицы - статной, высокой девушки со светло-русыми волосами - и радушие Сэма Нэйла.
- С мороза еще нужны горячая ванна и теплая комната, - не менее любезно дополнил перечень Нэйла Роб, усаживаясь за стол и стягивая перчатки, - желательно, и того, и того - две. И вино греть - крепость понижать, поэтому обойдемся и вовсе холодным. Под горячее мясо, острую похлебку и много зелени - да хорошее вино прямо из погребов...
Договаривать Роб не стал, подмигнув разносчице и откинувшись на спинку стула. Девона, потоптавшись на месте, увалилась под стол, отчего там немедленно стало тесно, но - и тепло тоже. К тому же, гончая не возражала, чтобы ее использовали подставкой для ног.
- Расскажи мне, Джерри, - дождавшись, когда их, рассыпавшись в заверениях, оставят одних, тихо спросил он Вихря, - прежде, чем мы навестим того трактирщика, как ты получил этот контракт. В деталях и не слишком торопясь.
- Да почти нечего рассказывать, даже в деталях.
Молодой михаилит поморщился и тут же улыбнулся девушке, принёсшей объёмистую бутыль вина, так, словно успел влюбиться. Впрочем, вырез на платье к этому вполне располагал - ткани было, что обтягивать, подчёркивать и приподнимать. Проводив девушку и вырез откровенно сожалеющим взглядом, Джерри разлил по кубкам тёмно-красное вино, тонко пахнущее виноградом, довольно цокнул языком и продолжил.
- В посёлок тот я почти случайно попал. Слухи ходили, что там кладбище разоряют, так что подумал, что платят неплохо, потому что предки ведь, а работа несложная. Гули, гравейры... ни унции мозга на стаю. И аббатство рядом, ещё целенькое, богатое. Но как пошарил там, сразу понял, что бестиарии наши ни при чём. Гули, знаешь ли, заступами не пользуются, им когтей хватает. Так что думал уже, что ночь проведу, да и уеду дальше на север. Там наших совсем мало, поэтому тварей должно быть расплодиться с избытком. Тут-то трактирщик, как кольцо увидел, сразу про поместье и сказал, что награда есть за гнездо мелочи восьмилапой. Чтобы после, значит, превратить снова в гнездо, но уже родовое.
Рассказ снова прервала подносщица, которая на этот раз поставила на стол две глубоких, исходящих паром глиняных миски и чуть не полкаравая мягкого свежего хлеба. Судя по запаху, трактирщик всерьёз принял пожелание Роба об остроте. Густая похлёбка из кролика с луком и морковью на хлебе была щедро приправлена перцем, имбирём, гвоздикой и даже мускатом.
- Вот tolla-thon, трактирщик этот, - вытаскивая ложкой гвоздику на край тарелки, задумчиво проворчал Роб, в свою очередь провожая взглядом подавальщицу, - еще бы корицы насыпал. А когда туда лез, ничего не насторожило? За спиной или поодаль другого всадника не слышал?
На вкус, впрочем, яство было лучше, чем на запах, хотя Робу вполне хватило бы только перца. Но... Странный поселок, где разоряют могилы среди зимы. Люди - не гравейры или бербаланги. Им, чтобы зимой раскопать несколько ярдов мерзлой, лежалой, скрепленной между собой льдом земли, оную необходимо сначала прогреть. Даже магу это занятие будет утомительным, а уж обычным кладбищенским ворам... Собрать хворост, много хвороста. Разжечь костер над могилой. Ждать. Долго и слишком заметно, чтобы скрыть от местных, а потому гробокопатели промышляли, в основном, весной и летом. Богатое аббатство, опять же, до которого не добрались комиссары Кромвеля, хотя Ноттингемшир не так далеко. И - ко всему этому, а быть может, и над всем этим - странное выражение лица того трактирщика и следы наблюдателя у паучатни. Пахло мерзко, как у гуля из пасти, в чем Робу однажды довелось убедиться: сколь бы стар не был разум, тело зачастую диктует решения и поступки, не руководствуясь им и реагируя слишком поспешно или, напротив, слишком медленно. Поймав себя на том, что снова прокручивает на пальце кольцо Розали, которого не было и в помине, он чуть пригубил вино, заедая его кусочком каравая.
- А мне нравится, - пробормотал Вихрь между двумя полными ложакам. Ел он так, словно тело истосковалось именно по приправам. По гвоздике. - Вкуснятина. В Блите так не кормили... и девочки такой не было. Невезуха, - проглотив ещё похлёбки, он мотнул головой. - Никаких всадников. Вообще ничего. Даже в зале том проклятом насторожило только то, что света маловато для чистых-то окон. Тогда и мелькнуло. Никогда не слышал прежде, чтобы пауки умели глаза отводить. Постой. Ты хочешь сказать, следом ехал кто-то, а я и проворонил?
- Там следы были, поодаль, - бархатное, чуть землистое вино приятно обволакивало нёбо, - приехал или одновременно с тобой, или чуть позже. Не нравится мне твой наемщик. Специально послал ведь.
В то, что трактирщик таким незамысловатым способом подкармливает пауков, верилось с трудом. Право, выгоды с этого было мало, равно- и убытки тоже можно было придумать, но что это за убыль, которую необходимо выискивать? Поместье это стояло слишком далеко от трактов, от селений. Да и для пауков можно было бы найти более сговорчивую пищу, нежели михаилит. Роб пристукнул кубком по столу и отсутствующим взглядом уставился на разносчицу, не столько наблюдая за ней, сколько пытаясь отвлечься от мыслей.
Как оказалось, смотрел не только он. За столиком у стены напротив два молодых монаха, сидя за тарелками с рыбой и зеленью, буквально пожирали девушку глазами, причём взгляды эти не назвать было христианскими. Братскими. Разве что отношения в этой семье были крайне необычными и осуждались церковью. Один из монахов, со старым шрамом на щеке, наклонился к собрату и что-то прошептал, после чего оба расплылись в улыбках.
- Не видел никаких наблюдателей, хотя теперь, кажется, очень хочу повидаться. И всё же. Специально, пусть, но зачем? - Вихрь тем временем, доскребая остатки похлёбки, недоумённо пожал плечами. - Я его и не видел никогда прежде, точно. Да и ведь мог вовсе в те края не сунуться. Ушёл бы на запад, где обычно Раймон бродил. Может, и в паре бы погуляли, с ним обычно весело, хоть и быстро скисал. Одиночка, что с него взять...

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Женился он, - невольно улыбнувшись, сообщил ему Роб, пытаясь припомнить, что слышал о монахах в Серлби. Вспоминалось еретическое и довольно-таки похабное - слухи о любвеобильности, склонности к содомии и странным богослужениям братьев в этой обители разносились далеко. Подобное, конечно, рассказывали и о михаилитах, но магистр Циркон уж точно знал, что хотя бы в резиденции такого нет. За исключением богослужений, разумеется. "Тамплиеры, все же", - сказал однажды с тяжелым вздохом Великий Магистр. Впрочем, дыма без огня не бывало, и Роб, так и не определившись, его ли это дело и зачем оно ему нужно, принялся исподволь наблюдать еще и за монахами, подвинув свою тарелку с похлебкой оголодавшему, измученному паучьим ядом Вихрю.
Предположительно святые отцы явно о чём-то сговаривались, но присмотреться внимательнее мешал приступ кашля со стороны Джерри, подавившегося последней ложкой. Наконец молодой михаилит прочистил горло и смог говорить, хотя и сипло.
- Женился?! Раймон?! Господи всемогущий, да это новость похлеще... сам знаешь, чего! Это что же, он, значит, уходит?
- Пока - нет. Леди с ним везде, - Роб улыбнулся снова, вспоминая, как благословлял детей, - полтора михаилита, можно сказать.
- Ваше мясо, господин, и ваше тоже, господин, - подавальщица с улыбкой опустила перед каждым по плоскому блюду, на котором развалилась в озере сока толстые розовые ломти распластанной свинины. С мясом повар обошёлся добрее, чем с похлёбкой: над ним витал лишь запах можжевельника, пара ягод которого плавали рядом, подобно небольшим корабликам рядом с архипелагом. Довершила картину миска с горой зелени, какую можно было набрать по теплицам да из запасов. - Всем ли вы довольны? Может быть, ещё вина? - обращалась девушка к Робу, но улыбалась - словно бы Джерри.
- Спасибо, милая, - выдвинув ногой стул и по пути пнув Вихря, чтобы оторвался от еды, Роб кивнул подавальщице, - присядешь?
Монахи нравились ему все меньше. Точнее, не нравились - все больше. И уговаривать себя, что нет никакого дела до этой девушки и того, в каком состоянии она вернется домой после забав этих пресвятых - если вернется - было тщетно. Но и поучить повода не находилось, в благословенной всеми богами Англии пока еще не воспрещалось беседовать и сговариваться. К тому же, жила робкая надежда, что монахи станут зачинщиками. Тот, со шрамом, явно знал толк в поножовщине, коль уж щеголял таким украшением.
Девушка оглядела зал, но никто больше её не подзывал; даже священники, хоть и посматривали хмуро, но молчали. Возможно, только пока. Усевшись на край стула, она улыбнулась снова, широко - обоим. Глаза у неё оказались серыми, с лёгким оттенком зелени.
- Сильвана меня зовут, господин. Вам у нас нравится?
- Очень, - заверил ее Роб, в свою очередь поглядывая на blaigearden монахов, но чуть торжествующе, с оттенком превосходства и тем самым кошачьим наклоном головы, что так раздражал даже его самого, - уютно, кормят вкусно. Впрочем, еда вкусна еще и потому, что ее подает такая очаровательная Сильвана. Не так ли, Вихрь?
- Конечно, - Джерри, словно читая мысли, просиял такой улыбкой, что Сильвана зарделась и потупилась. Сколько помнил Роб, с женщинами Вихрю везло всегда. Как видно, не мешала этому даже некоторая опаутиненность. И голоса он не понижал. - В компании столь прекрасной госпожи и вечер светлее кажется, ибо подобна она луне и звёздам на бархате неба.
Краем глаза Роб увидел, как шрамистый начал было приподниматься, но второй, чуть старше, с совершенно не примечательным лицом, покачал головой и почти демонстративно вернулся к полусъеденному толстенькому карпу.
- Наш Вихрь немного поэт, - пояснил Роб девушке, улыбаясь углами губ, - никогда не предпочтет рыбу прекрасным глазам, отражающим луну и звезды.
Под столом завозилась Девона, зевнув и попытавшись вытянуть лапы, за что получила тычок по ребрам и ломоть свинины, а Роб мысленно вздохнул и почти услышал, как ехидно хихикает Бадб. За подобные слова в приличном обществе его бы вызвали на дуэль, не успей он договорить. Слишком прозрачен намек. Слишком нарочита небрежность в голосе. В неприличном, в котором приходилось бывать чаще, за такое били морду. Аodach.
Священник на миг приостановился, глянул на него светлыми, почти прозрачными глазами, благочестиво перекрестился и возвёл очи связке пахучих трав. Зато у его компаньона рука дёрнулась к поясу, ничего там не нащупала и сжалась в кулак. Серый положил ладонь на его плечо и назидательно покачал головой. Говорил он тоже не особенно тихо. Но вдумчиво.
- Миловидность обманчива и красота суетна. Истинная же красота создания божьего внутри сокрыта, в духе кротком и молчаливом, духе смиренном. В Христе, брат мой, возлюбившем мир и человека не за внешность тварную, не за каменья драгоценные или положение.
Судя по тому, как скривился шрамолицый, как глубоко промялась ряса, силы в пальцах было не занимать.
Сильвана вздрогнула и немного вымученно улыбнулась.
- Вы... господа здесь по делам?
- Мы здесь проездом, - Роб улыбался широко, открыто. - Право же, милая Сильвана, когда вижу вас - вспоминается Песнь Песней. "Глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои - как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои - как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока - ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя - как столп Давидов, сооруженный для оружий..." Забавно, не правда ли, Вихрь, - задумчиво добавил он, - что это песнь Соломонова, царя, которого возлюбил сам Творец? И ни слова о смирении и суетности красоты. Впрочем, стоит признать, что смирение особенно хорошо, когда уплетаешь в пост жирного карпа, а не манну небесную. И не в пустыне, а в теплой таверне.
- Наверное, это приближает к Господу лучше монастырской кельи, - очень искренне вздохнул Джерри. - Наверное, всё-таки хочется иногда красоты мира.
- Да кто вы такие, чёрт вас дери?! - с этим небрежным богохульством шрамолицый сбил с плеча руку товарища и вскочил с места. Оказалось, что он вполне высок и крепок, с широкими плечами под мешковатой рясой.
- Брат мой... - увещевательно начал было второй, но монах уже кинулся к Робу, умело метя мозолистым кулаком в голову.
Сильвана задохнулась, прижав кулаки к груди, а от стойки заголосил трактирщик, испуганно призывая какого-то Двана. А пузатый торговец в углу только придвинул ближе к себе блюдо и в один глоток опорожнил кружку.
- Ой, - искренне огорчился Роб, когда монах, запутавшись в подоле предательски обвившейся вокруг ног рясы, неловко упал, ударившись затылком. Позвать легкий ветерок - не стоило ничего, а ветерку ничего не стоило запутать подол, - воистину, не может быть оправдан гнев, ибо самое движение гнева есть падение для человека.
Одернув рванувшуюся было Девону, он пригубил из кубка и вздохнул. Ситуация для Сильваны была безвыходной. Они уедут завтра, монахи останутся. Не увозить же ее, право, с собой.
Второй монах, поднимаясь неторопливо, со скорбью покачал головой. И на поверженного товарища взирал с укоризной, почти многообещающей.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас. И тотчас же выкажется гнев его у глупого... но раз прорвалось оно, удалю я брата своего каяться в грехах его. И выйдет он после епитимьи обновлённым и укреплённым душою, смиренным телом. Оставайтесь с Господом.
- Аминь, - благочестиво перекрестившись, чувствуя ожог-укол в запястье, Роб также медленно поднялся на ноги, - воистину, всё, что ни приключится тебе, принимай охотно... И все же... Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать; … время разбрасывать камни, и время собирать камни; … время войне, и время миру. Особенно - миру, ибо угоден он Господу нашему. Соль – добрая вещь; но, ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите? Имейте в себе соль, и мир имейте между собою.
Писание настолько прочно въелось в память магистра Циркона, что, кажется, он мог бы читать проповеди. Если бы Роб с этим был согласен. Впрочем, все эти Экклезиасты, Притчи и Псалмы были занудны и навевали скуку, а потому вспоминались редко. К тому же, иногда надо было говорить просто, по-человечески, без этих вот утомительных теологических изысков.
- Не держите зла, братья, - улыбнувшись, проговорил он, снимая с шеи серебрянный ксифос, - не уходите, места всем хватит. А чтобы никому обидно не было...
Украшение закачалось на груди Сильваны, и Роб печально попрощался с ним взглядом. Розали стоило отпустить давно, не искать и не думать. В конце концов, у него была его жизнь и эти трое мальчиков. А все остальное - прошлое, забывать которое нельзя, но и жить которым не нужно.
- Носи его, дитя мое, - напутствовал он девушку, вздыхая, - снять его без желания владельца нельзя, а у того, кто тронет тебя против твоей воли, отсохнет... Все отсохнет.
Снять мечик и впрямь было нельзя, а вот про отсыхание Роб приврал, ничуть в этом не раскаиваясь.
Монах наполовину вывел, наполовину выволок товарища за порог, не оглядываясь и словно не слыша его речи. Сильвана же тронула амулет, но смотрела на дверь ещё долгую секунду, прежде чем взглянуть Робу в лицо. Глаза её поблескивали.
- Спасибо вам, господин. Это страшный человек... он...
- Я тут, пожалуй, в округе задержусь, - небрежно прервал её Вихрь, буднично разрезая мясо. - Кажется, здесь развелось слишком много всяких тварей, верно, Циркон? Туда, сюда, может, и заезжать буду. Уж больно кормят хорошо. И компания приятная, - оторвавшись от еды, он мягко улыбнулся девушке.
- В Блит мы уже не едем? - Вздернув бровь, поинтересовался Роб у него, усаживаясь за стол, - боюсь, я только раззадорил их. Теперь будут проверять, на что способен амулет и снимет ли его Сильвана добровольно. А то ведь, я мог и блефовать... Дитя мое, - обратился он к девушке, - принесите мне в комнату очень хорошего вина. И два кубка.
- Конечно, господин! - девушка помедлила. - И не переживайте, пожалуйста. Вы уже сделали больше, чем можно было бы просить. Отдали амулет... я буду осторожна, правда.

Джерри, проводив её взглядом, вздохнул.
- Конечно же, мы едем в Блит. Но потом ведь мне ничего не мешает вернуться. День туда, два туда... может, если наезжать временами, они хоть задумаются. Да и ведь действительно на севере наших не хватает.
- Будь осторожен и не торопись, очень тебя прошу, - Роб отрезал кусочек от мяса и медленно, наслаждаясь вкусом, прожевал. - Я не хочу обнаружить вместо тебя могильный холм, только потому, что ты сцепился с двумя извращенцами из-за подавальщицы в таверне. К тому же, михаилиты, живущие, как Свиристель - на тракте, долго не живут, уж прости за нелепый каламбур. О чем мы говорили до этих druisiren? Ах да, Раймон женился, и еще он теперь сэр Фламберг.
Вечером, не дожидаясь визита, которого могло и не быть, он откроет вино, что отнесла сейчас эта девочка и, вдохнув аромат прогретых солнцем гроздей, что росли где-нибудь высоко в горах, ласкаемые теплым ветерком, омываемые дождем, призовет Ворону. Роб пока не знал, что будет говорить и как станет увещевать неистовую, не представлял, кого пообещает взамен спасенной жизни подавальщицы Сильваны из таверны. Это будет только вечером. Сейчас он просто стряхнул с себя все волнения к дьяволу и, наконец-то, ел.
- С двумя, - хмыкнул тем временем Вихрь, уничтожая собственную порцию. - Непохоже, что их беспокоило неодобрение приора или аббата-настоятеля, верно? Нет уж, я настаиваю, что могильный холм должен быть после стычки минимум с парой десятков монахов. А что подавальщица, - он внезапно посерьёзнел. - Вот вопрос. Что лучше - могильник от рук монахов ради неё, или желудок какой лесавки ради того аббатства? Или гравейра ради монастыря в Блите? Иногда, как вот сейчас, мне кажется, что как-то не совсем тем я занимаюсь. И чем дальше, тем больше.
- Лучше обойтись без желудков и монастырей, - задумчиво вздохнул Роб, вытягивая намозолившую глаза паутину из волос Джерри, - и просто жить. У нас не было выбора, когда нас отдавали Ордену. Многих даже не спрашивали, хотят ли они такой участи. Многие, как Ясень, например, умерли бы в грязной крестьянской избе, от лихорадки. Или на улице, как некто Вихрь. Или приняли бы постриг, став братом Раймоном, без Фламберга, потому что куда еще бы определили третьего сына от третьего сына обедневшего рода? А меня вообще бы вздернули Дугласы... К чему я это веду, Джерри? Нам дали шанс на жизнь, которого не было у иных. Тех, кого не пестовали в теплых стенах, обучая тому, о чем приличные люди предпочитают не говорить. И нам вернули право на выбор, которое отняли родители... Или обстоятельства. Продать душу за почти сына - или отказаться и не успеть. Упокоиться в желудке лесавки - или в земле от рук монахов ради девочки. Оставить послушницу в монастыре, где ее истязали - или вырезать ради нее секту культистов, а их пастыря вообще сжечь на кресте. Залезть на дерево... нет, это не то. И это только пары вариантов. А еще просто можно жить, наслаждаясь каждой минутой и не думая о том, где тебя похоронят и как для этого лучше умереть. Занимаясь тем, для чего готовили. Ответь мне, Джеральд, что будет лучше для этой девочки: умереть на тракте от анку или от лап монахов, о которых, к слову, я сообщу Кромвелю?
Верного ответа здесь быть не могло. Устав, составленный так, что оставлял эту самую свободу выбора михаилитам, в таких случаях молчал. Совесть подсказывала, что монахи эти от анку, по сути, мало чем отличаются. А может быть, не отличаются вообще. Но с монахами могли справиться ведомства Кромвеля и Кранмера, констебли и просто любой, кому было не все равно. С анку - только они. А метания Вихря, в общем-то, были понятны. Многие, если не все, достигая определенного рубежа, задумывались над этим вопросом. И он сам разве не рвался и путался, не плясал по тонко натянутой струне, пытаясь для себя понять истину, одержать трудную и мучительную победу над самим собой, найти среди тысячи путей единственно верный. И - обрести покой, не обретая его.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Поздним вечером, после того как унесли ванну, приглаживая упорно ерошащиеся влажные волосы, он, наконец, посмотрел в зеркало, стоящее на столе у окна, знакомясь с собой. Те же льдисто-серые, почти прозрачные большие глаза, те же почти белые волосы, но уже не от седины, а потому что - на самом деле такие. И - давно забытое, молодое, чисто выбритое улыбающееся лицо без шрама и морщинок, с темными бровями и ресницами, упрямым квадратным подбородком и тяжелой челюстью. Здравствуй, Роб, скажи, стоило ли оно того? Усмехнувшись самому себе, разливая вино по кубкам и зажигая от единственной свечи прихваченные у трактирщика, он наполнил теплую темноту комнаты ровным, чуть трепещущим светом, думая о том, как точно сравнила его милая девочка Эмма. Он хотел, старался гореть, как дорогая свеча - ровно, чуть подрагивая. И у него это получалось, лишь иногда ветер жизни порывами отклонял это пламя, заставляя совершать необдуманные поступки. Как сейчас, когда он вступился, совершенно без повода, за безразличную ему подавальщицу из трактира. Только потому что пожалел ее участь и подтолкнул к худшей. Только потому, что чувствовал ответственность теперь за нее, он опустился на колено, склонив голову. Но, будучи честным перед самим собой, собираясь с духом, чтобы произнести слова, Роб понимал, что еще, а точнее - в основном, хочет снова увидеть неистовую. Хотя бы потому, что она понимала его без слов. Но - и не хочет тоже.
- Badb! Badb Catha! - Голос чуть сорвался, хотя Роб и не волновался, - Fàilte!
На этот раз богиня обошлась без превращений и стука в окно. Лишь лёгкий ветер родной стихией овеял лицо да раздался из-за спины голос, привычно раздражённый, но и до странности довольный тоже.
- Вот руки от меня остыть не успели, а уже другую женщину нашёл. Ну как после этого ещё называть?.. Ладно хоть вино разлил, хорошее, отсюда чую.
- Не успел клятву принести, а уже перекрестился, - с покаянным вздохом поддержал ее Роб, поднимаясь на ноги. Вино отчетливо отдавало анисом, но раз уж Бадб находила его хорошим... Вооружившись кубком, легко пробежав к ней, Роб поколебался мгновение, прежде чем вручить этот кубок и прижать к себе не богиню, но женщину. - Не вижу здесь никого, кроме тебя, mo liar. Хотя и говорить хотел о другой, не скрою. Впрочем, ты ведь все уже знаешь, причем, до того, как оно произошло. Прошу тебя, возьми девочку под крыло. Мне претит мысль о том, что я не смогу убедить Вихря не задерживаться здесь... Или в Блите. И, признаться, не хочется повстречать это милое дитя по имени Сильвана в виде нежити, а то и частями, которые и похоронить-то толком не смогут.
Отчего она всегда такая горячая, будто ее лихорадит? Не от того ли, что птица? А может потому, что в ней бьются, сплетаются пути и стихии? Или из-за того, что она везде, где битва и даже сейчас, когда он ее обнимает, какая-то часть этой богини витает над очередным побоищем?
- Ты хорошо разозлил того, второго, - задумчиво обронила Бадб, непринуждённо обнимая его одной рукой за шею. - Мысли у него... знаешь, там ведь всё важное отсохло уже, поэтому с девушками он играет уже потом, когда остальным надоест. И только с особенными - вот как эта Сильвана. Не встретил бы ты её нежитью. Хорошее имя, к слову.
- Но ты примешь ее под свою защиту? - Настойчиво повторил Роб, не отказывая себе в удовольствии снова коснуться губами виска богини. - Под своё крыло? В конце концов, моя Бадб, увести добычу из-под носа христианских монахов... Это слишком похоже на наши прошлые игры, bark?
Бадб фыркнула.
- Христианских?! В этом аббатстве я, Badb Catha - как дома. Как один из их проклятых демонов, но всё равно. Почти никакого удовольствия... И всё же, mo dànadair, да, этого птенчика я укрою. Тем более что не люблю таких... - она сморщилась и взмахнула кубком, не пролив ни капли.
- Что взамен?
Тело снова вело себя предательски, сбивая влечением с мыслей, ладони обжигались то о шею, то о щеку и ухо Бадб, пока разум укорял, что он из-за своих застарелых привычек ввязывается не в свои дела, влезает в долги. Богиня - женщина - не помогала тоже, с явным удовольствием поворачивая голову так, чтобы ему было удобнее. И вздохнула в шею горячо, нарочито-удивлённо и дразняще одновременно.
- Ничего. Какие же тут счёты. Даже слышать странно.
- Воистину - странно, m'odd, - удивленно согласился Роб, скользя руками ниже, - когда ты нарушаешь те законы, что сама с сестрицами и принесла в эти земли. Странен буду и я, если поверю. Но, все же, с благодарностью поверю.
Бадб коснулась его губ своими, смоченными уже в вине, но почему-то не пахнущими анисом, лишь виноградом и терпкой прохладой. Усмехнулась, глядя в глаза, вздохнула преувеличенно тяжело.
- Ты и без того странен. Вера здесь ничего не изменит. Особенно, когда она с благодарностью. Пусть даже за других женщин...
- Их здесь нет, - подхватывая ее на руки, сообщил очевидное он, - но есть замечательная кровать. Наверное. Сейчас проверим.
Ветерок погасил все свечи, оставив мерцать одну, на столе подле бутыли, отражающей ее ровное пламя и игру теней, пляшущих на стенах, полу и занавесках.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

10 января 1535 г. Дорога к Блиту и Блит.

Выбирать перья из волос - занятие медитативное, хоть и слегка утомительное. Черт ее знает, зачем осыпала перьями, если раньше обходились без этого, но настроения и удовольствия это не испортило. Разве что утро началось задолго до рассвета, когда Роб, озябнув, обнаружил, что Бадб исчезла, не прощаясь, в свойственной ей манере. И что вся постель усыпана черными, с рыжеватым отливом, перьями. Волосы привел в порядок гребешок, а постель Роб просто аккуратно закрыл одеялом, подозревая, что теперь за ним будет слава если не чернокнижника, то весьма необычного мага. Быть может, даже метаморфа. Блаженно улыбнувшись, он наскоро выпил немного вина и, одевшись в дорогу, спустился вниз, волоча на плече новые, приятно пахнущие кожей, седельные сумки. И почти сразу вернулся, чтобы с беззлобной руганью разбудить засоню Джерри. Блаженная, довольная улыбка не сходила с губ всю дорогу до Блита. Роб то щурился на солнце, насвистывая нечто бравурное и напоминая самому себе Свиристеля, то с праздным интересом озирал окрестности, стряхивая воспоминания о нежной коже под руками и губами. Досадливо ворча, одергивал Девону, жрущую очевидно несъедобные вещи с очевидным же удовольствием. Лошадь при этом исправно пугалась и шарахалась, заставляя крепче сжимать коленями бока и туже натягивать поводья. К Блиту Роб имел вид довольный, но взъерошенный, пугливая кобыла почти перестала обращать внимание на все подряд, а Девона, просто перекочевала ближе к Вихрю, который не рычал на нее за каждого облаянного встречного крестьянина и откушенные части телег.
- Leam-leatail, - сообщил ей Роб, останавливая всю процессию, едва показались ворота Блита, - мерзкая лохматая предательница. Джерри, что здесь еще, кроме этой обители чернокнижников, которым не лень зимой долбить заступами землю, и твоего нанимателя?
- Да почти ничего, - пожал тот плечами. - Деревушка, в пару улиц, прочее - трапперы да фермеры. Трактир правда хороший, богатый, но ведь оно на реке и дороге, торговцы водятся. А, у лекаря ещё домина хорош! Говорят, аж издали лечиться ездят. Чуть ли не молодость возвращает, хотя это, как по мне, байки. Видел я его, плюгавый, лысый уже, кривой на плечо. Но я осмотреться-то толком не успел, - он виновато пожал плечами. - Ты же меня знаешь.
- Не знаю, как выясняется, - буркнул Роб, спешиваясь и прыгая на месте, чтобы убедиться, что ничего не звенит, даже кольчуга. - Ты не Ясень, все же, чтобы очертя голову по деревьям лазать, не задумываясь. Лекаря и дом его заметил, что заступами копают, а не когтями - тоже. Да и в таверне вчера с полуслова подхватил. К слову, госпожа согласилась взять под своё крыло Сильвану и можно не задерживаться здесь, в этих странных местечках, где михаилитами кормят пауков и спрашивают у них, кто они такие. Если девочка, конечно, в душу не запала.
- Да знаешь, знаешь, - проворчал Вихрь. - Помнишь, небось, как я легко покупался на фламберговы игры. Чёртовы дым и зеркала... я - не ты. Замечаю самое яркое, а не то, что нужно. А за девочку - спасибо. Не знаю, какую плату эта госпожа потребовала, но Сильване это не помешает. Только... вот не надо про душу. Красивая, конечно, но я ж её и не знаю вовсе. И увидел впервые. Да и не говорили почти... ну, потом, когда ты наверх ушёл. И я ведь постоянно влюбляюсь! Весь орден шутки шутил, зря, что ли? - выдавая одно оправдание за другим, Вихрь, тем не менее, в глаза не смотрел, очень вдумчиво проверяя упряжь. - Ну, может, и проеду как-нибудь... А кстати, что ты там говорил про культистов и то, что Фламберг кого-то сжёг?..
- Странное ощущение, - задумчиво констатировал Роб, снимая перчатки, - когда зубы заговариваю не я. Я прогуляюсь. Вернусь - расскажу.
За забором, который он обошел в обе стороны, на первый взгляд, не следили. Сделанный из толстых хворостин, местами подгнивших, местами поваленных, с прорехами такими, что пролез бы и крупный хухлик, а при некотором, непродолжительном старании, и что покрупнее, он выглядел так, будто его давно не подновляли. Селяне явно не боялись того, что к ним влезет кровожадная тварь. А значит, либо тварей здесь было мало, либо местные жители были удивительно беспечны.
- Тварей, говоришь, много? - Роб, вернувшись, вскочил в седло, невольно усмехаясь мысли о том, что деревни в благословенной Англии порой, мягко говоря, странные. - А забор выглядит так, будто их тут и вовсе нет. А за Сильвану госпожа не взяла ничего. С Фламбергом же и вовсе интересно вышло. Его и леди пригласили на черную мессу по поводу посвящения ребенка культисты из Билберри. Все ничего, но они опрометчиво нас отравили ядом хобии и уложили леди на алтарь. Чувства Фламберга можно понять, особенно, когда она пришла в себя и сообщила, что культисты ее лапали... Их пастырь в этом переусердствовал, за что и сгорел на костре. Последним. Славный танец был, - вздохнув, он тронул лошадь, но тут же остановился, - запомни одно имя, Джерри: Гарольд Брайнс. И если доведется встретить этого ainnis sasanach, этого сына дешевой проститутки и жида, этого из-за кустов дахутом focáil сo-sheòrsach... В общем, убей его, сын мой.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Блит был селением, все же, чуть необычным. Бревенчатые дома на каменных фундаментах - но мостовая при этом имелась только на центральной улице, на которой стояли трактир и тот самый лекарский дом. Занавески вообще были не во всех окнах, женщины посматривали настороженно и лишь детишки восторженно и с любопытством смотрели вслед, точно вид наемников с собакой им был внове. Припомнив, что по дороге они не встречали людей достаточно для оживленного тракта, Роб хмыкнул и с удовлетворением отметил, что хотя бы пахло здесь деревней: свиньями и коровами, лошадьми и курятником. Да и местные шавки облаивали Девону с упоением, временами срываясь на визг, что гончая игнорировала с воистину королевским спокойствием.
- Забавное местечко, - проворчал Роб, выуживая из кошеля магистерскую цепь и навешивая ее на шею. И - помедлил, давая себе время привыкнуть к тому, как она тяжело придавливала его к земле, грузом ответственности, холодом Циркона. Заставляя себя справиться с этими чувствами и расправить плечи. - Пора познакомиться с твоим нанимателем, кажется. И еще...
На этот раз шарить в кошеле пришлось долго, среди плотно увязанных, чтоб не звенели при хотьбе, монет и различных амулетов, которые ему доставались от всевозможных ведьмочек и магинь, с непременным уточнением "на память" и которыми он и не пользовался даже, щедро раздавая подопечным. То, что он искал, было золотистым цирконом, прямо из друзы, на тонкой серебряной цепочке. Его личным, подаренным восприемником при наречении. Память о брате Кречете, мастере клинка, стереть было нельзя ничем, да и камень Вихрю был нужнее.
- Держи, Джерри. Это - циркон, накопитель-уловитель. Увеличивает силы и теплеет при наличии нечисти и нежити. Или когда против тебя замышляют дурное.
Вихрь помедлил, потом осторожно, без обычной бравады принял амулет, взвесил на руке.
- Спасибо. Ну, что, идём?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Трактирщик, которого по беглому замечанию Джерри, звали попросту дядюшкой Джанксом, выглядел даже толще, чем в видении, посланном Фи. Чистый фартук облегал объёмистое чрево, которое говорило о большом количестве вкусного эля и не меньшем - отменного мяса и сдобы. Волос на голове могло бы быть либо больше, либо меньше - сейчас они чуть стыдливо покрывали половину черепа и белым пухом торчали из-за ушей. А Джерри он встретил такой улыбкой, что Тоннер бы позеленел от зависти. И поспешил к двери, всплескивая руками. Двигался Джанкс, несмотря на полноту, легко и плавно, перекатываясь, словно мячик.
- Рад видеть, господин Вихрь, добрый день, добрый день! Вы, значица, за наградой? Ну, я как знал, что такому славному господину несколько пауков не страшны! И, вижу, вы с другом! Славно, славно! Больше дохода славному небольшому трактиру и его обширному владельцу, ха!
- Это уж как посмотреть, славный вы наш, - просиял ответной улыбкой Роб, огибая его, чтобы сесть у стойки. - Пауки, говорите?
Мир вашему праху, рыжий Дуглас и тамплиер, их соратники и прочие... Вихрь не был бы так вкусен для вас, пожалуй, как этот замечательно упитанный трактирщик. Роб оценивающе оглядел хозяина таверны и вздохнул, почувствовав во рту вкус крови. Все же, нужно было держаться подальше от Бадб. То, чем она восполняла его силы, делало более злым, более вспыльчивым. Эдак и с края сорваться недолго. Нет, этому мы отомстим иначе. Потрепав Девону за холку, Роб снял и аккуратно сложил плащ, демонстрируя магистерскую цепь.
- Говорю? - Джанк скользнул цепким взглядом по цепи и улыбнулся ещё шиире. - Ну, конечно, говорю. Почему бы и не говорить? Хоть сам, конечно, не видел, куда мне по лесам бродить. Так, может, вина, господин? Или чего покрепче? А то и свинка жарится, как специально.
Зал таверны действительно полнился вкусными ароматами и при этом был почти пуст. Сидел у камина за наполовину пустой тарелкой пожилой мужчина в дорогом, но безвкусно отделанном плаще. Недалеко от камина примостился на краешке скамьи обтрёпанный то ли крестьянин, то ли проторговавшийся мелкий купец. Под старыми сапогами расплывалась лужа талого снега, и даже от дверей было видно, как он дрожит.
- Сам не видел, значит, - постучав пальцами по стойке, Роб без интереса, бегло, оглядел посетителей и доверительно, приветливо заглянул в глаза трактирщику, - а откуда тогда про пауков знаете, любезнейший?
- Так ведь от заказчика, - удивился тот. - Как, значит, господин Армстронг награду посулил, за чистку-то, так всё и рассказал. И деньги на награду оставил, это уж как водится. Старину Джанкса все знают, ни монетки он себе не возьмёт.
- Забавно. И как выглядел мистер Армстронг, любезнейший Джанкс?
На языке вертелся вопрос, который надлежало задавать с невинным выражением лица и широко распахнув глаза, но Роб приберег его на десерт. Любезно улыбнувшись, он снова потрепал гончую за ухо, чуть заметно кивнув головой Вихрю, чтобы подошел ближе.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Трактирщик задумался.
- Ну, как выглядел... как знатный господин, как и положено, раз в родстве с Бабингтонами, пусть и дальним. Столько вышивки, и всё золотом!.. - он даже сладко прищурился. - И воин, видать, славный. Шрам на всю щёку-то, широкий такой. А вот ещё... - он присмотрелся к Робу и нахмурился. - Если подумать, то и на вас, господин, похож немного был. И седой. Только лицо, уж простите, надменное у него было, а не так вот.
- И ему именно михаилит нужен был?
Ренегат из старших? Из магистров? В Ордене каждый третий был со шрамом во всю щеку и каждый пятый - седым. Но ощущение, что все это затевалось именно из-за него, магистра Циркона, только укрепилось. Рано или поздно он бы явился сюда, если не из-за Вихря, то потому, что пропало слишком много братьев.
Трактирщик взметнул белые, как пух, брови.
- А кто же ещё, господин?! С наёмниками-то оно как, заикнёшься про такое, так они сразу требуют чуть не роту месяц кормить, да ещё и носы воротят. А ваши братья, стало быть, этому делу обучены. Мастера, значит. Зачем же ему кто другой-то?
- Действительно, - задумчиво согласился Роб, - обучены. А подайте-ка нам, мастер Джакс, вина. Того, что у вас в дальнем углу погреба. А вон тому, озябшему, подогретый эль с травами.
Должно быть, со стороны это выглядело очень по-христиански, сострадательно, с сочувствием к страждущему. Для него же это было всего лишь попыткой понять, что за люди сидят в этой таверне и остаться на минуту наедине с Вихрем. То, как с лица внешне приветливого трактирщика сползла улыбочка, взгляд, которым он провожал тогда Вихря, не оставлял ни единой лазейки для веры в его слова. Но и помечать трактир, как место, где обитают неблагонадежные наемщики, пока было нельзя. Слишком глубоко Роб проглотил этот крючок.
Трактирщик рьяно закивал.
- Конечно, господин! Сей момент! Наилучшего вина, разумеется.
- Вихрь, - тихо и задумчиво проговорил Роб, провожая взглядом Джакса, скрывшегося в двери за стойкой, - возьми Девону и прогуляйся по окрестностям. У них тут такие дыры в заборе, что... Нам нужна мелочь, живьем. Что-то типа ржавника или долгопята. А лучше - имп, но дичь редкая, конечно... Понимаешь, о чем я?
Вносить в список неблагонадежных было нельзя, а вот поучить - можно и нужно. Немного и почти безобидно.
- Слушаюсь! - Вихрь, просияв, потрепал Девону по шее, привлекая внимание, и выскочил за дверь.
Гончая отозвалась басовитым лаем, от которого нищий у камина подпрыгнул и осенил себя широким крестом.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Джанкс вернулся быстро, словно дальний угол подвала был буквально за дверью. Но бутылку, пузатую, запыленную, в сургуче, нёс бережно и с видимым уважением. Разве что вильнул к камину, чтобы передать кружку эля крестьянину. Отмахнулся от благодарностей, уважительно кивнув на Роба, и поманил того к столу, стоявшему недалеко от огня.
- Вот, господин, из Бургундии как есть, из самой, значит, Золотой Земли!
- В этой благословенной земле был чудесный обычай, любезнейший хозяин, - огонь, стихия-изменница, манил его независимо от возраста. И это не было изнеженностью, чтобы ни говорила Бадб. Он чувствовал отклик даже от слабого пламени свечи, но говорить с ним почти не мог, оставалось лишь быть к нему ближе, ощущать тепло, подпитывая слабые искры этой стихии в душе, - пить вместе с гостем, чтобы тому было веселее и тяжелые мысли его не посещали.
Пить Роб вообще не собирался, перехватив по дороге сушеное мясо и яблоко, захваченные из Серлби. Но за стол уселся так, что и сам поверил, будто вино из Бургундии было пределом его мечтаний.
- Не знаете, славный Джакс, где же нам отыскать мистера Армстронга?
- А в Лондоне, - охотно откликнулся трактирщик, умело очищая горлышко от сургуча. Второй кубок появился как по-волшебству, и Джанкс, действительно, сделал первый глоток, с удовольствием, причмокнув полными губами и закатив глаза от восхищения. - Недалеко от моста, значит, в центре самоем. Да там любой, вестимо, скажет. А за вино благодарю, господин. Самому-то жадно вот так-то. И всё-таки скажите, как с наградой быть? Господин-то заверял, что по счёту жвал надо, стало быть, но как жеж это магистру - и не поверить? Значит, как слово скажете, так и будет. Очистили поместье-то, стало быть, полностью?
- Странно, - вслух и будто говоря с самим собой проговорил Роб, - а брат Вихрь говорил, что за все гнездо сто пятьдесят, да и жвал там обещалось вполовину меньше, чем есть... Перепутал, должно быть. Да, досадное недоразумение. Гнездо, мастер Джакс, не зачищено, и вряд ли будет, потому как обитают очень редкие и очень дорогие пауки. За такое обычно все триста, а то и четыреста просят и еще досадуют, что мало взяли. Ну, и обхождение нанимателя дорогого стоит. Когда оный в глаза улыбается, а за спиной в камин злобно плюет - это еще пятьдесят к сумме.
Трактирщик помедлил долю секунды, потом рассмеялся.
- Ну, скажете тоже, господин! Милорд Армстронг, конечно, человек не слишком доброжелательный, суровый, но уж так-то вряд ли стал бы. В камин-то плевать. А что денег мало, и дороже надо - так ведь тоже не беда. Может ведь быть и так, что сам не знал, цен-то ваших? Значит, я думаю, так сделать нужно. Как заедет он снова, я про четыре сотни и скажу, верно?
- Разумеется. А когда, говорите, он заехать собирался снова?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Роб с рассеянным видом уставился на трактирщика, жалея об ушедшем возрасте как никогда. Забывчивость, которая сходила с рук пятидесятилетнему магистру, должно быть, была неуместна на тридцатилетней физиономии. Потерев ладонью шею, где совсем недавно был памятный подарок от жабдара, он покосился на того посетителя таверны, что одевался дорого и безвкусно. Тот, упорно не обращая ни на что внимания, степенно ел, так, словно выполнял надоевшую, но привычную работу.
- А я и не сказал, ну конечно, вот голова дырявая! - трактирщику забывчивость шла ничуть не больше, хотя и подходила по возрасту. - Да вот раз в пару месяцев так обязательно бывает. С последнего вот месяц прошёл, а потом я его и вовсе не видел. А ведь он завсегда у меня остановится, потому как нет в округе лучшего трактира. Но, господин, вы не пьёте совсем. Или вино не нравится? Оно ведь наилучшее!
- Охотно верю, - все также рассеянно кивнул головой Роб, - но я дождусь брата Вихря. Устав предписывает нам делить все между братьями.
Устав предписывал несколько иное, но и трактовать его никто не запрещал. К тому же, гэлы не ели и не пили в доме тех, кого считали врагами. Или в том доме, где собирались убивать. Любопытно, заявится ли это замечательный мистер Армстронг пораньше. Месяц дожидаться его было, право же, недосуг. Несмотря на желание посчитаться за Вихря и любопытство, гложущее его с того момента, как услышал об этом милорде из Лондона.
- Неужели у вас нет способа известить его о поместье? - Удивился Роб, принимаясь снова прокручивать отсутствующее кольцо. - Ведь даже если и зачистили бы, там надо срочно защиту ставить, сторожа. Свято место пусто не бывает. Одних тварей вывели - другие понаползут.
- Так ведь есть, есть! - всплеснул руками Джанкс и отпил ещё вина - чуть не треть кубка - одним могучим глотком. - Голубя вот оставил, прожорливого, жуть просто! Как лошадь зерно ест. Да только пока что и не за чем, получается.
- Отнюдь, любезнейший Джанкс, отнюдь, - без интереса и вяло вздернув бровь, ведь говорил об обыденном, проговорил Роб, - желательно бы присутствие заказчика. Договор подписать, к примеру, на работу группы михаилитов. Уточнить, в каком состоянии ему поместье нужно. А то ведь зачистить по-разному можно...
Тот раздумчиво кивнул.
- И то ваша правда. Пожалуй, что и так, заодно кормить скотину не придётся, всё хорошо, верно? Пожалуй, что и отошлю. А на кого, говорите, сослаться можно будет? Чтобы, значит, не самолично, без повода...
- На магистра над трактом Циркона, - продемонстрировал Роб перстень с гранатом, на котором была вырезана печать ордена, точно трактирщику цвет камня что-то сказал бы. И почувствовал дрожь от азарта, от предвкушения охоты и битвы, тяжесть бронзовых наручей - и на мгновение прикрыл глаза, заставляя себя успокоиться, не поддаваться этому зову повелительницы мечей.
- И замечательно, - закивал Джанкс, - всенепременно. К вечеру, значит, письмо и отправлю. И славно всё устроится. Только вот не идёт ваш товарищ... может, распорядиться насчёт комнаты? Ванны? Мои дуболомы всё живо сделают, в лучшем виде.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Собака, должно быть, загулялась. Голуби ночью не летают, к слову, мастер Джанкс, так что отправляйте сейчас. А насчет комнаты позвольте пока подумать.
Останавливаться здесь Робу ой как не хотелось. Это означало не спать, коротая ночи за чтением корреспонденции, которой не было с собой, или же ведя длинные беседы с самим собой, ведь Вихрю нужно отсыпаться после отравления, а Бадб вряд ли составит компанию. Впрочем, в Билберри это не помогло. А вот Джерри и в самом деле задерживался. То ли пакостной мелочи здесь была нехватка, то ли после Девоны пришлось искать нового будущего жильца подвала этой таверны.
- Этот - летает, - трактирщик и не думал подниматься со скамьи. - Специальный, значит. Когда надо, тогда и летает, все бы такими были. И думайте, господин, думайте, да только лучше не найдёте.
Не бедный, но суровый и совсем не любезный милорд Армстронг, позволяющий себе зачарованных голубей. Роб степенно сложил руки на столе, с облегчением отметив, что едва приметный шрам от пропущенного по руке удара мечом не делся никуда, и честно задумался. Но не о комнате, отнюдь, а скорее уговаривая себя, что снова надумывает и на самом деле за пауков плату пообещал богатый чудак, а не злобный ренегат из магистров, которому он перебежал дорогу. Снова вспомнилась та картинка, показанная Фи, где с лица Джанкса сползла приветливая улыбка, вспомнились следы наблюдателя у поместья, и Роб улыбнулся своим мыслям. Раз в месяц, говорите, мастер Джанкс? Он готов был поставить мертвого дахута против дырявых сапог, если этот таинственный милорд не обретался где-то поблизости. Проследить за голубем? Тем паче, что его выпустят ночью. Сложно. И снова на поклон к Бадб, потому что голубь хоть и летит в его стихии, в воздухе, но чтобы ветер сказал, куда унеслась птица, нужно быть... Тростником, черт его побери. Не самоубиваться же ради этого, в конце концов?
- Хорошо, мастер Джанкс, наконец, сказал он, - комнату, достаточно большую, чтобы на двоих или две смежных. С окнами. Открывающимися.

Вихрь и Девона вернулись только через час, когда Джанкс уже проводил Роба наверх, в большую холодную комнату. После того, как трактирщик, пыхтя и многословно извиняясь, разжёг в камине огонь и оставил нового постояльца одного. Кроватей здесь оказалось даже три, но Джанк клятвенно пообещал, что комната достанется только им, ещё и дешевле. Прикрытые ставнями - очень, невероятно скрипучими - окна выходили во двор, окруженный невысоким крепким тыном. И было тут почти уютно, даже с плетеными ковриками на чисто выскобленном полу, даже с резными дверцами шкафа и тяжелым кованым сундуком у стены.
- Эта твоя чёртова собака!.. - медовый месяц, судя по выражению лица Вихря, закончился давно и надёжно. - Прости, но она слишком активно жрёт! Спасти не успевал. Только с трёх нажралась, поэтому вот. Держи, всё твоё, - он протянул стянутый в подобие мешка плащ, в котором что-то шевелилось и вяло пыталось выбраться.
- Завяжи плотнее и засунь пока в сундук, - сражаясь со ставнями, проворчал Роб, - что там? И что сожрала эта прожорливая чертова собака? Не то, чтобы мне интересно было, но она же теперь это активно...выдыхать будет.
Распахнуть удалось только одно окно, с таким мерзким и громким скрипом, что заныли зубы. Но его хватило, чтобы выглянуть по двор и вдохнуть морозный воздух деревни. Выпускать тварь в погреб лучше было, когда стемнеет, а таверна затихнет.
Закрыв крышку, Вихрь облегчённо вздохнул.
- Пару зыбочников, и ещё кого-то, я даже увидеть не успел. А отбить удалось ржавника. Сгодится ведь? Упитанный... там целое гнездо было из старой брони. Где только набрал.
- Сгодится, когда он все обручи на бочках с элем сожрет, отобьешь своих пауков по цене, - хмыкнул Роб, с тоской глядя на тын, - не нравится мне Блит этот... Ржавники, набравшие железа на гнездо, трактирщики, скользкие настолько, что и упасть недолго. Таинственный милорд Армстронг и обитель, на кладбище которой разоряют могилы. Звучит, как ainnis.
Размышлял Роб снова не о том, что говорил вслух. Следить за голубем - или же положиться на случай. Если птица и впрямь будет лететь до Лондона, то... Отчетливо ощутив тяжелую руку Бадб на шее, он опасливо дернул плечами и вздохнул. Приманить птицу, аккуратно, как учил батюшка, не сбивая с курса, и прочесть записку? Отчего-то не хотелось увидеть там нечто вроде "он клюнул". И - одновременно хотелось, ведь это означало бы подтвердить подозрения и, наконец, определиться с дальнейшими планами. Вздохнув, Роб уселся на подоконник и взглянул на развалившуюся на одном из ковриков гончую. Подстилка ей явно была мала, но Девону это отнюдь не смущало, да и косилась она на Вихря с благодушием и довольством.
- Сначала надо будет его в подвал запихать, - уточнил молодой михаилит, с явным облегчением вытягиваясь на кровати, стоявшей у западного окна. - Я во двор заглянул, и, скажу, вот так сходу отдушин-то и не увидел. Два люка вроде как есть, но щитами прикрыто, на петлях. Не знаю уж насчёт зыбочника, а тут воров явно опасаются. Ну или, - он издал смешок, - таких, как мы.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

"Есть чего бояться, вестимо." Роб улыбнулся в ответ. Вымерзшее дерево становилось хрупким и трухлявым, накопитель был полон, да и баллок, к которому он привык с незапамятных времен, как нельзя лучше подходил для выламывания дерева и поддевания петель. Или аккуратного выковыривания гвоздиков, особенно, если их подталкивать разбухающим от влаги деревом. Пожалев, что под рукой нет Раймона, который дружил со взломом замков так, будто собирался медвежатником становиться, он улыбнулся снова.
- Придется тебе в зале хозяина и его долбо... дуболомов развлекать байками, чтоб не вышли, когда это не нужно.

Палки Девона жрала тоже. Так что забава, когда собаке бросают палку, а она ее ловит и приносит обратно, превратилась в "поймать-схарчить". А еще гончая, кажется, не уставала совсем, в отличие от него самого, потратившего на напитывание крышки погреба водой весь накопитель и уже часть себя. К тому же, под расправленным пошире плащом приходилось носить подвешенного к поясу ржавника, которого Роб переложил в наволочку. Ржавник этому обстоятельству не обрадовался и принялся егозить активнее, утихнув только после удара кулаком. К тому моменту, когда петля с едва слышным дребезжанием отскочила, Роб уже слегка подустал гонять гончую по двору. Вооружившись очередной, еще не съеденной, палкой и цыкнув собаке, чтобы охраняла, он подсунул конец импровизированного рычага под освободившийся конец крышки, приподнимая его. С наволочкой пришлось повозиться, ржавник после удара проникся к этому убежищу и цеплялся за ткань всеми конечностями. И, все же, в щель он полез даже слишком охотно, то ли желая избавить от надоевшего ему Роба, то ли повинуясь тычкам сапогом. Из щели тянуло теплом и сыростью, прелой листвой, лесом, прогретым солнцем и Роб, аккуратно опустив крышку,
некоторое время еще раздумывал, не стоит ли ее доломать и спуститься вниз. Но, укорив себя за проделку примерно в тех же выражениях, с какими обращался к воспитанникам, лишь прогнал Девону по двору еще раз, чтобы затоптала его следы, и вернулся в таверну.

Время до полуночи, которую определил по Луне, примерно, он скоротал у окна, прислушиваясь к дыханию Вихря и похрапыванию Девоны, глядя на звезды, проглядывающие сквозь низко нависшие тучи и гадая, какими звезды будут за океаном, сложатся ли они в те же созвездия, что и здесь и успеет ли он дожить до того, когда увидит их. А еще странно было ждать голубя, томясь предвкушением, точно ожидая любовницу. Ожидать, не будучи уверенным, что получится приманить, обмануть птицу, но надеясь на это совершенно по-мальчишечьи. Тем не менее, тишину нарушил вовсе не всполошенное хлопанье крыльев, а скрип шагов по снегу. Один из дуболомов, которых ему всё же удалось увидеть вечером в таверне, широкоплечий и лобастый парень лет двадцати вышел во двор и распахнул ворота - смазанные так, что даже не скрипнули. Повозка, которая заехала внутрь, была невелика, зато нагружена мешками. Лошадка, такая же небольшая и мохнатая, впрочем, тянула её без особенного труда. Дуболом жестами подвёл гостей к тому самому люку, над которым парой часов ранее поработал Роб. Бесшумно отшатнувшись от окна, Роб вступил в тень простенка между окнами и тихо достал из седельной сумки зеркальце, бессовестно сворованное в Серлби. Поцарапанное, матовое, оно не блестело на свету, да и отражение было не слишком четким, но все же, рассмотреть картинку было можно без магии и вороньих глаз.
Дуболом нагнулся над люком и негромко постучал. Прошло буквально несколько мгновений, и крышка поднялась - перекосившись из-за слетевшей петли. Раздалось тихое ругательство, затем - разговор, подслушать который не удавалось. Осмотрев люк снова, сын трактирщика пожал широкими плечами и что-то сказал вознице. Тот кивнул соскочил с козлов и, крякнув, вытащил один из мешков сбоку, отчего груда опасно покачнулась, но не упала.
Следующие несколько минут в проёме скрывались небольшие коробочки, которые передавали из подвала. Обращались с ними с величайшей осторожностью, как с хрупкими драгоценностями. Погрузка заняла почти полчаса - не столько из-за количества груза, сколько потому, что работали люди во дворе пусть слаженно, но явно не торопясь, вдумчиво. А голубь взлетел как раз, когда возница, сутулый узкоплечий мужчина в надвинутой на лоб мохнатой шапке, заваливал отверстие мешком. От неожиданности он вздрогнул и чертыхнулся в голос, за что получил тычок в плечо.
"Mo chreach!" - Выругался вслед за ним и Роб, но мысленно; мысленно же разъяренно пиная стену. Позвать голубя на подоконник сейчас - привлечь внимание этих leam-leaten внизу. Не позвать - не узнать, что в записке. Призвать на помощь Бадб - расписаться в собственной беспомощности. Ну вот что за... Не подобрав приличного слова, он закусил губу, продолжая наблюдать.
Птица, по звуку и мелькавшей тени, унеслась как стрела, почти точно на запад. А вот дуболом, проводив телегу и тщательно закрыв ворота, вернулся к люку и снова начал разглядывать петлю, качая головой. Даже провёл пальцами по крышке. Когда он через долгих пять минут вернулся в таверну, Роб тихо сполз по стене на пол, отчаянно выражаясь про себя и внезапно сообразив, что озяб. Закрывать окно, чтобы не перебудить всех в таверне скрипом, он не стал, лишь уселся на кровать, замотавшись плотнее в одеяло. Что хранили в подвале у Джанкса было, разумеется, не его делом, но Роб злорадно пожелал, чтобы это были монеты, пусть даже и фальшивые. Ржавнику, почти как Девоне, было все равно, что есть, лишь бы металла побольше.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

11 января 1535 г. Focáil Блит и chac таверна.
Пятница
Возраст Луны 8 дней, Нарастающая Луна 6 дней до Полнолуния

Проснулся он к полудню, разбитым, злым и разочарованным, как всегда бывало, когда яблоко падало в руки отнюдь не сразу, а после прыжков, ругани и раздумий, так уж ли нужен ему этот плод. Долго брился перед этим чертовски маленьким зеркальцем и лишь закрыв окно, чуть подобрел. А умывшись и надев свежую рубашку, пахнущую веточкой лаванды, которой хорошие портные пересыпали вещи от моли - и вовсе пришел в почти благодушное настроение, хотя и хотелось рвануть в резиденцию, а вернуться сюда уже с Клайвеллом и боевым отрядом орденцев. Подавив это недостойное желание, Роб пробормотал себе под нос строчку из древней молитвы Солнцу ("Fàilte ort féin, a ghrian nan tràth, 'S tu siubhail ard nan speur"), со вздохом натянул кольчугу и оверкот, и спустился вниз, в таверну.
В зале ему приветственно махнул рукой Вихрь, сидевший над огромной миской каши с мясом, приправленной чем-то пряным. Дядюшка Джанкс наблюдал за молодым михаилитом от стойки с таким умилением во взгляде, словно взирал на возвращение домой блудного сына после того, как закололи, зажарили и уже наполовину сожрали жертвенного тельца. Со двора приглушённо доносились звуки работы - стук молотка, треск раскалываемых поленьев. Где-то дальше по улице заливалась лаем собака.
- Не хочешь прогуляться на местное кладбище? - Поинтересовался Роб, подсаживаясь к Вихрю. - Я слышал, там чудесные виды.
На разрытые могилы, комья смерзшейся земли и покосившиеся надгробья, должно быть. Но время до вечера как-то убить нужно было. Да и не было уверенности, что вылазку в подвал нужно повторить именно этим вечером. По крайней мере, сам Роб чрезвычайно бы заинтересовался, какого дьявола петли слетают с проемов каждую ночь. Но ведь крышка открывалась и изнутри, значит, был и другой вход. Из таверны, к примеру. Снова задумавшись, на кой черт ему это нужно, Роб уставился на огонь в камине, пытаясь уловить в нем образы грядущего. Не вышло ничего, как и всегда, лишь отдельные языки пламени рыжиной напомнили о косах Бадб. И локонах Розали.
- Можно, только доем сперва. Вкусно! - откликнулся Вихрь, прожевав очередную ложку. Каша, действительно, убывала быстро, оставляя только щекочущий ноздри вкусный запах. - А ты так и будешь жить на припасах? Травить нас тут, кажется, не собираются. Слишком просто.
- На подножном корме, - улыбнувшись, проворчал Роб, - от старых привычек слишком сложно избавиться, особенно, когда надеешься избавиться не только от них.

Расположенное на отшибе кладбище, красивое, присыпанное свежим снежком, выглядело мирно и даже красиво. Аккуратные камни и кресты, расчищенный подход и дорожка, петлявшая мимо могил и голых деревьев, по ветвям которых прыгали и пищали синицы. Меж могильных холмов петляли цепочки заячьих следов, и можно было поклясться, что время от времени за очередным камнем мелькают длинные белые уши. Петлял неторопливо и кутающийся в рясу монах, застывая то перед одной могилой, то перед другой как раз на время, которое требовалось для чтения литании за усопших. В остальном было здесь пусто и до-странности неуютно, возможно, из-за свежеотрытой ямы под чуть покосившимся камнем. Смёрзшиеся комья земли выделялись на снегу чуть ли не гниющей раной. Или дверью в геенну, тем более, что стены со следами и заступа, и мотыги, были чуть красноваты, а снег вокруг пятнала и сажа.
- Какие просвещенные здесь бербаланги, - задумчиво заглянув в яму, откомментировал Роб, - костры жгут, чтобы отогреть землю, заступами роют, а потом еще и дрова уносят с углями.
Без интереса оглядев соседние надгробья и потосковав об уютной орденской капелле, где так хорошо было дремать под нудёж духовника, которого держали, кажется, больше для проформы, он ногой отпихнул Девону от края и громко окликнул монаха:
- Pax vobiscum, отче! Скажите, чья это была могила?
Тот повернулся к нему, открыв изрытое морщинами лицо с удивительно ясными голубыми глазами.
- И с вами да пребудет мир Господень, дети мои. А покоилась здесь Алексия Паддлтон, усопшая от грудной лихорадки в декабре прошлом, лишь немного не дожив до святого праздника. Горе мужу и детям её, а теперь, как видите, горе и двойное.
Бедняжка Алексия Паддлтон. Роб навскидку мог назвать несколько чернокнижных декоктов, куда шел пепел от костей и сожженной плоти, и примерно три ритуала, где требовались части мертвецов. Не говоря уж о запрещенных в королевстве некромагах, упорно пытающихся воскресить то, что давно умерло и собрать из частей новое.
- И над кем чаще кощунствуют, отче? Над мужчинами или над женщинами?
- Над всеми издеваются мерзкие безбожники, сыне, - монах скорбно покачал головой, - да все над теми, кто до старости не дожили. Только что детей не трогают...
Дети тоже использовались в ритуалах, изредка, но вот для опытов с воскрешениями не подходили: слишком много условий нужно было соблюсти, да и нежить из них получалась глуповатая и чаще стайная. В очередной раз обозвав Блит грубо и непристойно ("Bhod'en fhaighean Блит!"), но мысленно, все - мысленно, ибо иногда не стоило быть шотландцем в Англии и безбожником - перед священником, Роб осуждающе кивнул и вполне искренне возмутился, вспоминая о тех воспитанников, кого унесли за собой к дьяволу порождения мерзких чернокнижников:
- Воистину, святотатцы они, отче. Я слышал, это давно уже происходит. Неужто селяне не пытались поймать бесчинников?
- Пытались, сын мой, а как же, но впустую всё. Монастырь вот даже на наёмников золото выделял, караулили. И сами монахи сторожили, с благословения отца-настоятеля, и жители... Но, видать, чуют они всё, злодеи мерзопакостные, али глаза отводят. Да и непонятно ведь, когда в следующий раз. Иное дело, и полгода проходит, как ловить? До несчастной Алексии, да упокоится душа её на небесах - как с осени ведь и не было ничего. Думали уж, всё. А до того - два раза кряду. Ох, грехи наши тяжкие...
Спрашивать, ловили ли на живца, было, кажется, бессмысленно. Во-первых, способ стоило приберечь для себя самого, во-вторых, Роб уже привычно не доверял никому.
- А после Алексии, мир ее праху, никого не осквернили? Первая она?
- Первая, первая, - покивал монах. - Дай-то Бог, чтобы и последняя. А у вас, господин, здесь похоронен кто?
- Нет, отче. Из ордена архангела Михаила мы с братом. Слышали, кладбище неспокойное, да, видать, не по нашей части.
Проклянув про себя монаха и выразив надежду, что в Блите никто из тех, кто ему дорог, похоронен и не будет, Роб снова призадумался, на кой ему это сдалось. Если предположить, что сегодня в ночь будет второй покойничек подряд... Можно было бы скоропостижно умереть. Опасное ремесло, ничего не поделаешь, пал смертью героической от лап твари захожей. А что хоронят поспешно, так известно - михаилиты сами тварям сродни, чтоб не переродился. К сожалению, здесь закапывали в землю, а не клали в усыпальницы. Конечно, можно было и могилу выкопать неглубокую, и под холмиком воздух подержать, чтобы не засыпали. Да и Вихрь присмотрел бы... Но только лишь Роб представил себе такую засаду, у него тут же заныли все старые раны и переломы. Зимой, в промерзшую землю, которая ему не подчиняется теперь тоже... А если гробокопатели этой ночью не явятся? Лихорадка тогда ему обеспечена. Каким бы хорошим целителем ты не был - насморк и жар не лечились ничем, только теплом, покоем и отварами. Роскошью, доступной не многим орденцам.
- Увы, сын мой. И правда, так это, да только люди ведь, не твари какие. Вот и недавно, тут вот прямо, - монах кивнул на небольшой пригорок с тремя старыми могилами, - нашли брата-францисканца, раненного, - в голосе его прорезалось искреннее возмущение. - У кого ж рука поднялась только, ножом, в спину... ужасные времена, сын мой, просто ужасные, и не отсушает Господь руки таким злодеям во испытания наши. Хорошо, жив брат остался. Целитель, иной бы, наверное, и не оправился уже. Очень учёный человек, грех такого потерять для мира и Господа.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Клайвелл, должно быть, при этих словах уже сделал бы стойку и помчался по следу, точно гончая за зайцем. Роб лишь слегка пожал плечами, сделав зарубку на памяти сообщить констеблю Бермондси, где встречал упоминание о столь желанном ему брате-лекаре.
- А нож в обители, часом, не сохранился, отче? Любопытно взглянуть. Ведь по клинку можно сказать о его хозяине.
- Свят, свят, - монах даже перекрестился. - Чтобы такой нож, да в обители? Как можно, сын мой. Отдали мы его кузнецу, пусть хоть продаёт, хоть переплавляет. Право, не знаю и, что он с ним сделал и сделал ли вовсе.
Видимо, придется сержанту стражи (как там его?) остаться без ножа. Недосуг да и лень было искать чужой клинок у кузнеца. Роб помедлил, будто впервые оглядывая Вихря, о ноги которого обтиралась Девона, оценивая рост, ширину плечей - и недовольно вздохнул. Лучшими засадниками были низушки - мелкие, пронырливые, незаметные. В Вихря низушков влезло бы штук шесть - восемь, если ставить их пирамидой. Да и гроб низушку понадобился бы не в пример меньше.
- А что, отче, этот ученый брат-францисканец все еще в обители вашей?
В последнее время Роб не уставал задавать себе вопросы о том, что он делает и зачем. Выражая их кратко и емко: "на кой?" И удивляясь тому, что не знает ответа. И все же, разграбление кладбищ, содержимое подвала Джанкса, брат-лекарь были не его делами. Не констебль. Но что поделать с гложущим любопытством и желанием прикрыть этот рассадник всяческих опасностей для михаилитов?
Монах покачал головой.
- Нет. Ушёл, как только оздоровел и ходить смог, хотя аббат лично уговаривал остаться, чтобы оправиться окончательно. Но когда долг Господень зовёт, смиряем мы желания тела, во имя блага вышнего.
- Воистину, отче, - согласился Роб, снова оглядывая могилу несчастной Алексии, пытаясь на глаз прикинуть, поместится ли туда Вихрь. Выходило, что поместится, нужно было лишь засыпать ее до половины, а лучше - сделать дощатый настил. И самая малость - убедить Джерри прикинуться покойником. А для этого - определиться самому с самым сложным вопросом, который он за последние сутки задавал сам себе раз двадцать: зачем?

Джанкс встретил их почти у порога, хотя дел у него хватало: пока Роб с Вихрем осматривали достопримечательности, в Блит заехал небольшой купеческий караван. Судя по тому, что разгружали работники с повозок, двигались купцы с севера: выделанные шкуры, тюки с тканями и вышивкой, лёгкие шуршащие свёртки с сухими травами, от которых тянуло знакомым воздушным запахом долин и холмов. Внутри же оказалось шумно и неожиданно тесно. Купцы и охранники заняли все столики, кроме двух, стоявших в самом тёмном углу, и явно воздавали себе за долгий путь. В зале висел густой, почти осязаемый запах мяса, горячего вина и дорогого перца. И всё-таки трактирщик, углядев, кто вошёл, тут же сунул кувшин одному из дуболомов и подскочил, сияя улыбкой.
- Вот, господин, письмо-то пришло уже. Думал, дольше будет, ан нет, всё на местечке. Значит, согласен господин Армстронг на четыреста фунтов, согласен. И чтобы поместье, значит, нетронутым осталось. Только вот контракт - со мной придётся, господин. Потому как написал он, что приедет, значит, как время найдёт подходящее. А так, дескать, и трактирщика хватит. Говорил ведь я, надменный он...
- Значит, как вернусь в резиденцию - сразу же пришлю кого-нибудь, - порадовался новостям Роб, косясь на самый темный столик, - а то и сами сейчас с братом Вихрем подумаем. Запамятовал я, мастер Джанкс, а кто, вы говорили, в тот раз с Вихрем-то поехал?
- Это как? - удивился Джанкс. От компании охранников донёсся возмущённый голос, требующий ещё вина, но трактирщик только махнул сыновьям, которых на сей раз в зале было двое сразу. Почти неотличимых, пышущих молодой силой и здоровьем. Намекающих на то, почему тут не видно было вышибалы. - Вы, господин, путаете что-то. Один ваш товарищ и приехал, и уехал, больше никого и не было.
- Путаю. Конечно же, путаю. Накормите нас, мастер Джанкс?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Должно быть, магистр михаилитов, с разгона влетевший в стену и с ругательствами принявшийся биться в нее лбом, выглядел бы странно. Поэтому это действо Роб приберег для себя на тот случай, когда будет один, хотя и хотелось сейчас. Ощущение, что он ходил по кругу, замкнутому к тому же в спираль, перекрученную восьмеркой, было таким ярким, таким осязаемым, что, казалось, можно было дотронуться рукой до этого странного пути. Взять контракт на этих пауков, громко, во всеуслышание - и неспешно направиться к паучатне, давая время наблюдателю подоспеть туда? И - давая время Вихрю приехать к поместью другой дорогой? Спросить, черт ее бы побрал, Бадб о наблюдателе? Что первый, что второй план имели свои изъяны. Наблюдатель мог и не поехать (а Роб мог и не зачищать руины), а богиня почти наверняка отговорилась бы тем, что быть всеведущей - утомительно и скучно.
Трактирщик всплеснул пухлыми руками.
- Так, конечно, господин! Когда ж это у дядюшки Джанкса гостей не кормили. Чего господа желают? Побольше, поменьше, попрянее, попроще?
- Мясо, кашу и зелень. И вино, покрепче.
Роб не решил еще, куда отправится дальше - в могилу или к паукам, но лучше бы делать все это сытым и с жаром хмелька в крови. К тому же, он, наконец, определился, что делать с могилой этой Алексии-чего-то-там. Но для этого нужен был плотник. И немного земли с кладбища. Но, в первую очередь, нужен был сон. Утро, как известно, мудренее вечера, да и праведное возмущение Вихря хоть и вызвало улыбку, но и заставило признать самому себе - не его это дело, не магистра над трактом. Единственное, что он мог сделать, это воткнуть свой собственный, приметный баллок, который знали все воспитанники, в дерево недалеко от въезда в Блит и привязать к нему черную полосу ткани, пометив деревню, как место, где михаилитам не рады. И пусть селение выживает, как может. А еще, кажется, он скучал по неистовой...

[Leomhann >>>]

12 января 1535 г. Блит - Оллертон.
Суббота.
Возраст Луны 9 дней. Нарастающая Луна, 5 дней до полнолуния.

Уезжали они рано, после сытного завтрака и оплаты таверны, с которой Роб обошелся снова чеком, не желая тревожить плотную увязку монет, каковой он в кои-то веки был доволен. Стелился под копыта лошадей тракт, резвилась по нему Девона, пожирая все, что считала хоть сколько-то съедобным. Кернуннос, творя сущее, сотворил только одну породу - гончих. Девону он, кажется, творил последней и когда она стояла в очереди за мозгом, ей выдали желудок. Как стаю в этом чудном Билберри водить-то исхитрялась? Впрочем, говорят же, что собаки похожи на своих хозяев... Должно быть, Роб был таким же - торопливым, ищущим, что ухватить, с кем подраться и кого облизать. Желательно - слюняво и после сожранного дохлого хухлика. За половину дня до Оллертона, он несчитанное количество раз успел проклянуть тот день, когда приютил гончую. Наконец, собака утомилась, принялась рысить рядом с лошадьми, и Роб, сообразивший, наконец, что тракт чист, а твари, если они и были, разбежались от его громогласной ругани и прожорливой гончей, вздохнул и улыбнулся. Всего несколько часов до Блита, еще можно было вернуться, посмотреть, кто же там копает могилы и что хранится в подвале у Джанкса. Еще можно было проскочить до Серлби и навестить Сильвану. Нераскрытое, неоконченное звало назад, манило, сулило интересную игру на краю пропасти. Но Роб упрямо и неспешно ехал вперед, не оборачиваясь. Научив себя не возвращаться туда, где могла ожидать его дверь в Tech Duinn, уводить оттуда воспитанников, он научился и не жалеть об упущенном. Мидхир, хозяин сиддха смерти, подождет. Тем более - сейчас, когда он снова обещан Бадб. Когда особенно остро ощущается жизнь и все ее краски. Когда он может хоть чем-то помочь своим мальчикам.
- Джерри, - между мыслями, волнуясь в душе, но со спокойствием в голосе, перед Оллертоном спросил он, - ты слышал о Новом Свете?
- Да кто же не слышал про orbe novo, - Вихрь, который постоянно ловил то одно, то другое, но лишь краем уха, каждый раз удивлялся, что таковы - не все. - Интересная штука. Нехоженая. Помню, ещё в спальнях поминали, гадая, что там да как, в новых краях... а что? Неужто Блит напомнил?
- Отчасти, - Блит напомнил, что можно и не успеть спросить о нужном, - не только вы в спальнях поминали о новых краях, но и мы. В капитуле. Во-первых, я забыл тебе сообщить, что тебе решением капитула предстоит акколада. И мы бы обошлись и без капеллы, но я так спешно покидал резиденцию, что не прихватил с собой ничего, а мои цепь, пояс и шпоры - у Фламберга. Во-вторых, магистры назвали тебя в числе тех, кого хотели бы видеть на кораблях, отбывающих в Новый Свет. Года эдак через два. Вероятно. И - если согласен, конечно же.
Зыбок был еще этот проект, точно почва на болотах. Были пайщики, но не было кораблей и не было крестьян. К тому же, хоть и манило неизведанное, с Альбионом прощаться было жаль.
Вихрь присвистнул.
- Сплошные сюрпризы. И ещё рыцарство... как раз за то, что паукам попался... Согласен, конечно. Только вот - а что мы будем там делать? Не армия ведь, - он помедлил, - и, скорее, вопрос: что станется здесь? Дай-ка подумать. Экспедиция - это не меньше нескольких десятков воинов, причём не худших. Часть мальчишек - опять же, не худших. Два года - малый срок. Англию ведь зажрут.
- Cтолько неожиданно сложных вопросов за раз, - вздохнул Роб, глядя вперед, туда, где дорога петлей огибала лесок, скрываясь за деревьями, - жить мы там будем. Колонию строить. Изучать тварей. Договариваться с местными. В общем, то же, что и здесь. Верховный мечтает, что там будет новый Орден, но... Это настолько хорошо, что и мечтать страшно. А два года - срок и малый, и большой. Всякое случиться может.
Оставалось надеяться, что Раймону не взбрело в голову заявиться в резиденцию, и верховный не рассказал ему об этих мечтах, а самое главное - о преемничестве. С четой де Три Роб предпочел бы поговорить сам, спокойно и не торопясь. Объяснить свое решение и то, что экспедиция еще неоформленна, неясна, что определяют ее люди, но никак не те, что заседают - и будут заседать в капитуле.
- Жить и колонию - это хорошо. Изучать тварей - тоже. А вот "как здесь", прости, не понимаю. Здесь мы ведь защищаем, хм, людей от тварей, так? Всех людей. Которые с этим согласны и платят. Или не согласны и не платят. Цивилизация. А там, получается, скорее пограничье другого плана, и защищать в первую очередь себя и свои - уже свои - земли, - Вихрь поднял руку. - Я не отказываюсь. Просто не понимаю.
- Но здесь ведь тоже приходится договариваться со всеми подряд, - проворчал Роб чуть негодующе, - по крайней мере, мне. Скажи мне, Джерри, разве никто из нас - из вас - не заслуживает собственной земли? Которую не дали в капитуле в обмен за одного из твоих сыновей, а ту, что отстоял сам, привел на нее свою женщину и не остался кому-то должен? Землю, которая кажется вдвойне своей именно поэтому? Думать о людях - похвально, но кто подумает о тебе самом?
- Больше похоже на Schwertbrüderorden и тевтонцев, - мрачно проворчал Вихрь и передёрнул плечами. - Прежде чем отстоять, надо кого-то с неё согнать. Признаться, в ничьи земли я не очень верю, и не слишком люблю убивать людей без веских причин, Циркон. Ради своей земли? Я о ней и не задумывался, пока вот не... в общем, не задумывался. Во имя величия ордена? Прости, что так говорю, но - мало. Новый свет, он для меня - другое. Нехоженые тропы, новые звери и не только. Впрочем, думаю, такие, как я, там тоже пригодятся.
Рука сама дернулась - отвесить подзатыльник за поспешность. И за Циркона. Такие, как Вихрь, жили в новых землях ярко, но недолго: их убивали туземцы, сжирали новые звери и уводили нехоженые тропы. Конечно, для каждого из них, его мальчиков, Новый свет был чем-то другим, чем-то идеальным. Чем-то, чего не могло быть в действительности. Не был грязью и дрязгами переезда, когда толпы людей вынуждены жить в тесных каютах на корабле, в которых невольно вспыхивают склоки, часто неразрешимые увещеваниями. Они вряд ли видели тяжелый труд для всех, пока будет возводиться форт, разбиваться поля под пахоты, пастбища. Приключение, сказка, мечта о лучшей доле. И лишь для него - это бессонные ночи в холодном срубе над планами, картами и донесениями. Это - утомительные разборы жалоб и ссор, ежедневные многочасовые обходы стены и мучительно скучные рассуждения на тему, где посеять пшеницу... И тревоги за тех, кто ушел нехожеными тропами.
Рука дернулась - но осталась лежать на колене. По крайней мере, Вихрь не умел в дым и зеркала.
- Гораздо важнее, Джеральд, - единственная спешка, которую признавал Роб, это была поспешность в выражении мыслей и чувств, - опираться на тех, кому доверяешь. Чувствовать их за спиной и ощущать плечом. Знать, что они рядом. Жаль, что понимание этого зачастую приходит слишком поздно, когда находишься далеко. Так далеко, что при желании не добраться.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Оллертон. Постоялый двор.

Оллертон, место паломничества католиков со всей Англии, славился своими статуэтками святых, частицами подлинного креста Господня и каплями Его крови в фиале. Кровь, которую Роб не преминул рассмотреть, была слишком яркой, а частицы креста - больше похожи на щепки от ограды церкви. Но зато постоялый двор, именно так - не таверна, радовал роскошествами кухни и мягкостью постелей. И огромной бадьей вместо ванны, но зато полной очень горячей воды с розовым маслом и засушенными цветами вереска. Вереском же пахло чуть горьковатое вино, принесенное в комнату в большом кувшине, украшенном по-мавритански. Да и пить его здесь предлагалось не из кубков, а из маленьких фарфоровых чашечек, общим числом четыре, прижимающихся к бокам кувшина робко и застенчиво. Кокетливо поглядывали на них нарядные сливы в своих иссиня-черных рубашках, но Роб не хотел ни выпивать, ни лакомиться плодами. Рухнув на широкую кровать, к столбикам которой пышными шнурами был прихвачен яркий балдахин, он удобно перевернулся на живот, и некоторое время просто глядел в камин, прислушиваясь к песне ветра в дымоходе. И незаметно для себя уснул, отбрасывая волнения и тревоги, не взирая на то, что еще только недавно стемнело, и в таверне при постоялом дворе было шумно.
- Когда-то всё было иначе.
Полный невыразимой пустоты голос не прервал сна, но влился в него, мешая дрёму с реальностью. Пылал в камине призрачный огонь, раздвигали стены стволы могучих деревьев, набрасывая на комнату изумрудную тень. И ветер, свободный, непокорный, но ласковый, касался вечно юной листвы так же нежно, как щёк, пел вместе с птицами. И кровать казалась ложем из плюща и ароматного вереска, а стекло окон, шнуры балдахина походили на склоны холмов и далёких гор, на вершинах которых лежал вечный лёд. И крики снизу, далёкие, выцветшие, словно из другого времени напоминали приветственные возгласы армий - полководцу. Мир Tuatha Dé Danann, давно скрытый по другую сторону магии, всё ещё жил. Всё ещё отбрасывал тень.
- Мы оставались прежними, а мир менялся. Мы видели всё, и были слепы. Мы знали - но не действовали. И, всё же, время пришло, mo bheatha. Поговорим? Пока ты спишь, - Бадб облокотилась на ствол, расплескав платье по вереску, скрыв плющ, протянула ему руку. - Пока не проснулся и не побежал куда-то снова. Не сунул нос куда-то ещё.
- Если ты вернешь меня в тот же момент, откуда забрала. Не хочу, знаешь ли, обнаружить, что над моим телом уже порезвились лекари, выпустив пинту-другую крови, - проворчал Роб, все же послушно поднимаясь с ложа вереска в этом то ли сне, то ли яви, с забытым наслаждением прикасаясь к ветру, прислушиваясь к крикам, принимая руку неистовой. И без удивления отмечая, что его собственная длань до плеча оплетена змеями цвета вайды, как встарь, когда он еще был частью этого мира, куда рвалась и откуда хотела бежать окончательно его душа.
- Неженка. Крови ему жалко... - беззлобно проворчала Бадб, делая шаг вперёд, через стену.
Настоящий, истинный лес раскрылся навстречу, разворачиваясь шумом, стрёкотом, жужжанием насекомых, плеском невидимого ручья, запахами и цветом. Тропа вилась меж деревьев, и обрамляли её причудливые алые цветы, над которыми вились крупные пчёлы. Не изменилась лишь Бадб, которая была дома - везде.
- Жалкие остатки друидов в Ирландии, говорил ты, и был прав. Безумцы - и был прав снова. Но должно ли так быть?
На поясе богини возник в петлях фламберг с лезвием цвета воронова крыла, скупо украшенный карбункулами по простой рукояти. Короче стала юбка, открывая ноги. И земля исходила распаренным теплом. Вечным летом.
- Сдаётся мне, пусть даже опоздав на столетия, ещё не поздно кое-что с этим сделать. Как считаешь?
- Возможно, - отмахиваясь от неосторожно прожужжавшей под ухом пчелы, согласился Роб, - хотя и с трудом представляю, как тебе удалось убедить в этом Королеву. Или не удалось?
Бадб поморщилась и двинулась дальше по тропе, поманив его за собой.
- В этом мы расходимся. Морри ценит прошлое. Мне ближе жизнь.
Жизнь. Жизнь она ценила всегда, в этом они были схожи. Но, все же, если избежать уготованного не получится - или не захочется, если придется воскреснуть Тростником...
- Для чего ты говоришь это мне, моя Бадб? Говоришь, уготовив участь твоей тени, безмолвного спутника, которому позволено было говорить лишь, когда к нему обращается хозяйка. Ожидающего тебя у шатров тогда, сейчас - у опочивален. Участь илота, которому были разрешены редкие отлучки в мир и которые ты, наверняка, запретишь, помятуя о...
"Розали."

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Мир меняется, - повторила Бадб и на ходу провела рукой по морщинистой красноватой коре дерева, каких Роб никогда не видел. Исполин превосходил по толщине иной дом, а пышная крона возносилась над дубами, заставляя их казаться молодыми деревцами. - Давно. Стал больше. Слишком велик он теперь для тени и безмолвия. Слишком иной для опочивален, - в голосе её, низком, грудном, неожиданно серьёзном, не было даже сожаления, лишь перекованная сталь реальности. Лишь искры страсти. Лишь алый всполох неожиданно понимающей ревности. - Слишком разделён, чтобы разделять. Слишком изменился, чтобы не менять дальше. Чтобы не меняться. Безмолвный раб? О, нет. Теперь мне нужно гораздо больше. Потому я это говорю. Поэтому я говорю - так.
- Слишком хорошо, чтобы верить, - вслед за нею прикасаясь к теплому дереву, вздохнул Роб, - мир изменился уже давно. Когда появилось железное оружие. Когда этот сo-sheòrsach Патрик загнал нас в сиддхи лишь словом. Когда люди осознали, что им не нравятся игрища твоих сестричек, а христианский бог предлагает... интереснее. Проще.
Возмездие - не в ближайший Самайн, а когда-то после, до чего еще и дожить надо. Всепрощающий, всемилостивый - так говорили священники, и люди верили им, ожидая лучшей доли в райских кущах.
- Значит, надо предложить интереснее, - Бадб, прищурившись на пробившися через зелёный полог луч, улыбнулась. - И, может быть, проще. Всем, не правда ли? Игры, как ты выражаешься, сестричек я запретить не могу, но Немайн думает сходно. Мы с ней всегда были близки, и предложить можем многое. Что там считает Фи - не знает, кажется, даже она сама, это уже привычно. И ты прав. Патрик и его seafóid. Железо и вера. Церковь, - она скривилась. - Они даже забрали наши праздники, наши тайны! И в этом - ошиблись. Что подделано раз, можно подделать вновь.
Богиня взбежала на высокий пологий с одной стороны камень, густо поросший мхом, и повернулась к Робу, гордо подбоченясь. Улыбка её стала откровенно проказливой, и тут же вокруг взметнулись вихрем чёрно-рыжие перья. А когда опали пылью, стояла на гранитной глыбе Бадб - и не Бадб одновременно. Богиня кельтов, что шла в бой с голой грудью - и нечто новое. Голубоватая сталь дорогущей итальянской брони облекла сильные ноги, торс, выгнулась над грудью, охватила руки. В правой рукавице Бадб сжимала чёрный фламберг, по которому вились языки настоящего огня. С гулом. За плечами красиво бился под искусно направляемыми потоками воздуха алый плащ, а волосы сияли под солнцем не хуже нимба.
- Дракона не хватает... но ты замечал, что на гобеленах, в статуях он вечно убивает какую-то мелочь? - почти пожаловалась богиня, задумчиво тыкая пальцем в наруч. - Даже жалко.
- Дракона жалко, - ошарашенно согласился Роб, осторожно трогая челюсть, чтобы убедиться, что она на месте, ведь ощущалась где-то в районе коленей, - но хороша, ничего не скажу.
Пожалуй, никогда еще архангел Михаил, Архистратиг не выглядел так… Воинственно и женственно одновременно. И, пожалуй, за такой Бадб пошли бы многие. Те, кто безуспешно взывали к святым покровителям на полях сражений, не получая ответа никогда. Те, кто сражались за чуждые им идеалы, чужую землю. Те, кто умирали просто потому, что им так приказали. В их глазах Бадб выглядела бы как спасение, как обещание. Пошли бы даже те, кто мнил себя воином. Для таких богиня стала бы воплощением доблести, отваги, рыцарского блеска. Но были и нюансы. Жанну д'Арк сожгли на костре не за то, что она в хвост и в гриву наваляла англичанам, а за то, что носила мужское. В изменившемся мире, где мужчина приводил в свой дом жену и она брала его фамилию - не наоборот! Где во главе стоял бог-мужчина, но никак не Великая Мать, которую велели называть девой Марией, а теперь и вовсе - матерью Христовой, и почитать в святости запретили... И все же, противореча самому себе - в этом мире за богиней-женщиной пошли бы немногие. Какой бы впечатляющей и могущественной она не была. Но об этом стоило сказать позже.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Но ведь этого мало, m’an cogadh. Миланская броня, алый плащ и ворон на перчатке – это для тех, кто видит лишь внешнюю красоту, кого влечет торжественность воскресных служб, высота нефов храмов. Думающим нужны гарантии, им мало слов и песнопений.
Бадб спрыгнула с камня ловко, не качнувшись, словно носила доспех всю жизнь, и подошла к нему, вплотную.
- А вот здесь всё сложнее, mo leannan. Отсутствующий бог христиан не даёт гарантий, не даёт ничего, кроме слов и песнопений. Что же нужно думающим? Рассуждения о том, откуда не возвращаются? Но я, Бадб, открываю куда больше путей, чем просто в рай или ад. Разговоры о природе вещей? Но ведь старше мы. Прощение? Но ведь люди не виноваты. Милосердие? Но есть ли оно где-то, кроме как в словах?
- Бог христиан хорош именно тем, что отсутствует, - Бадб, закованная в броню, не вызывала ничего, кроме почтения, а потому Роб отступил на шаг, не позволяя себе даже подумать об объятиях, - тем, что все с его попущения. Он дает мнимую свободу выбора, накладывая гейсов больше, чем ты. Но и наказание за их нарушение не сейчас, а после… Ибо сказано: «Если ты согрешил, не прилагай более грехов и о прежних молись». Почему тот же Фламберг должен пойти за тобой, если одна из вас вознамерилась сделать из него себе жилетку, а его супругу сначала до бессонницы напугали фэа, утащив в безвременье, а затем вы еще и отдали ее кому-то из божественных юнцов. Кого он убил, кстати?
А еще у Бадб не было замечательной священной книги, объясняющей все, что угодно. Так, как это угодно будет трактователю. Книги, которую с упоением будут обсуждать, растягивать на цитаты, переводить на разные языки, запрещать и разрешать, переписывать, дополнять и сокращать...
- Увена, сына Оэнгуса, - небрежно отозвалась Бадб и щёлкнула пальцами, убирая броню. На место стали вернулось платье, впрочем, мгновение помедлив. Проявляясь по частям. Снизу-вверх. - Бедняжка, - жалости в голосе не чувствовалось. Да, по правде говоря, и не ожидалось. - Но твой мальчик и твоя celie-celie - уверен ли ты, что они присягнут хоть кому-то? Уж точно не белому Христу, верно? Но, хорошо, давай поиграем. Допустим, - богиня подняла палец, - что фэа эти - не наши, и я впервые об этом слышу. Допустим так же, что ты спросишь у него, как это в мире Немайн снова - и так вовремя! - появилась магия. Бедненький Увен вот этого не ждал. А потом мы поговорим о том, так ли против он будет, если ему с его очень-интересно-сияющей-девочкой достанется дом где-то на другой ветке древа? Потом. После всего. И, конечно, после того, как он не станет жилеткой той-чьё-имя-всё-же-не-стоит-сейчас-называть.
- Ты слишком далеко смотришь, m'eireachdail. Неназываемая слишком крупная, слишком умная и хитрая фигура в этой игре, чтобы гадать, станет ли он жертвой дубу. И даже если мой мальчик и моя cèile-cèile согласятся на дом в иной ветке, то найдутся и те, кого не устроит такой исход. Я уж не говорю, что для большей части христианской Англии ты - сосуд греха и порока. Женщина, сиречь. А для остальных - еще и демонесса. Но, - Роб помедлил, прежде чем сделать кощунственное в глазах старого леса - обнять Бадб, бережно прижимая к себе, - для того, чтобы говорить со мной об этом, не нужна была эта клятва. Разве я не согласился бы с тем разумным, что говорит неистовая, в те редкие мгновения, когда она это говорит?
- А-а. Та клятва, которую ты... немного поменял? Это - потому, что мне того хотелось, - легко признала Бадб. - Для того, чтобы вечность ощущалась иначе. Менее... такой. Демонической. Но скажи, быстро ли стало - так? На большей части языческой Англии? Нет. Обратно тоже будет долго. Пусть век. Пусть больше, хотя ждать - трудно. Но, возможно, сейчас подходящий момент для того, чтобы сделать первый шаг. Когда церковь расколота, когда люди возмущаются в мыслях тем, что запрещают им почитать и ту единственную женщину, что была свята, как знать? Так или иначе, хорошо бы на этой тропе идти в приятной, пусть и, замечу, хамской компании.
- Слово твое - закон, моя госпожа, - легко согласился Роб, усмехаясь, - хочешь хамскую компанию - будет хамская. Зачем откладывать до посмертия то, что легко устроить сейчас? Но в эту минуту уже надо делать несколько шагов. Начинать воспитывать жриц и жрецов, искать эмиссаров среди знати, приближенной ко двору. Королева не может зачать и выносить наследника, а у тебя есть источник у корней Древа. За эту воду купчиха Болейн душу дьяволу продаст. Двор - это врата к власти. Во что верует правитель - в то уверуют и его подданные. Через век или больше.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

А еще в Гринфорде подрастал Жак. Маленький Жако от рода жриц, дитя-неожиданность. Михаилит, получивший имя до того, как был принят в орден. Чарльз и Ллевелин. Ребенок, имеющий три имени, просто обязан был стать друидом - рано или поздно. Роб вздохнул, понимая, что начинает думать так, будто согласен отказаться от наслаждения жить, уйти в этот изменившийся, но и - неизменный, лес. Остаться с Бадб прямо сейчас, забыв обо всем. Он повел плечами, ощущая жар лета и тепло земли под ногами, вдохнул аромат волос богини и - улыбнулся снова. Мир извне был все еще привлекательнее этого, подхолмного. Да и идти по тропе вместе можно было не только так, не уходя в Туат де Данаан.
- Долгий путь, - Бадб наклонила голову, пощекотав его лицо косичкой. - Но стоит того. А ещё есть новый мир, с иными, чужими богами... но чужие они или нет, чуждые или нет, а всё-таки ближе к нам, чем Христос. А мы - ближе им. Новый мир, новые правила.
Нахмурившись, Роб вместе с нею уселся на тот камень, с которого Бадб только что соскочила, устраивая ее на колене. Мало ему было заседаний в капитуле, пожалуйте - советы в Туат.
- Скажи мне, m'sneachda, о каких богах ты говоришь? Если о Новом свете, то туда еще добраться надо. А если они здесь, на островах, с которых и придется начинать свое шествие по миру... То я не понимаю, чему ты радуешься. Фоморы, если помнишь, тоже когда-то радовались.
Чужие боги, приходившие на чужую землю, никогда не делили власть над душами и умами. Исход был всегда один - старых богов низвергали, загоняя в холмы, изгоняя за море, попросту уничтожая. Как бы ни юлил он, не желая скрашивать вечность Бадб, как бы ни говорили они, но смотреть на то как чужаки из-за моря снова попирают грязными сапогами её юбки - не собирался. Но и мысли, которые вызвали ее слова, он отогнать не мог. Не раб, но консорт. Но ведь это будет не... Роб. Бадб нужен Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник, а с его жалкими остатками в Цирконе Роб с трудом договаривался и сейчас. Память не делает людей теми, кем они были когда-то, она лишь придает жизни дополнительные краски. Роберт Бойд из Килмарнока, который помнил все, считал подобное предложение лестным, но фатальным для себя. Мир был слишком интересен, опасен и нов, чтобы вот так, сходу, становиться кем-то иным. Смущали и нюансы. Роб отчего-то не хотел представлять, как дети или внуки, скажем, Раймона будут призывать его. Это будто отдаляло его от мальчиков, возвышало над ними, делало его чужим. И, все же, он был склонен согласиться, с уточнениями и оговорками, выторговав себе оставшуюся жизнь снова. Служить не за страх, но за совесть он умел, а компания Бадб могла быть и приятной, если она не дралась и не угрожала.
- О Новом, в котором, возможно, лучше со мной за плечом, чем со знаменем с крестом. Но до него и впрямь ещё далеко, хотя я - могла бы и приблизить. Сильно. Это - из того, чему можно порадоваться, хотя есть и другое, - Бадб помедлила и чуть отстранилась, нахмурив лоб. - Странно, что ты об этом упомянул, но здесь пришельцы действуют тоже, верно. Уже строят пирамиды на нашей земле, не видя, не замечая, но алкая силы. К слову, вы с твоим мальчиком недурно проредили их делянку в этом Билберри, так что, можно сказать, уже сталкивались, хоть и не напрямую. Раймон у них и погостить успел. И немного помочь, но что уж тут поделать. Хорошо ты его учил, - улыбка появилась снова, уже привычная, мешая раздражение с удовольствием и поддразниванием одновременно. - Ну, хоть золота стряс, всё польза.
- Не называй имен, mo fiadhaich gaol, тем более - здесь. Фламберг - и только, - вздохнул Роб, мягко, ласково, поглаживая ее по плечам. - И собирался он, кажется, к милорду Грейстоку... Что же, по крайней мере, они уже здесь, и никуда плыть не надо, пусть и с тобой за плечом, что еще стоило бы обсудить. Ты говорила, что тебе нужен Fuar a'Ghaoth, помнится. Но ведь я - давно не он, моя Бадб, ты сама это видишь. Разве он позволял себе такую многословность и такие объятия? И хамство? Как бы ты это не отрицала, но он начал исчезать, когда я встретил Розали. И возвращаться в него я не хочу. Без экивоков. И в ранг божественный восходить не хочу прямо сейчас. Я могу послужить тебе и будучи смертным. Представь себе эти сказания о том, как магистра михаилитов удостоили... И потом, разве нам плохо вот так? Тебе нужен бессмертный спутник немедленно или, все же, смертный Роб тоже может скрасить хоть какую-то, хоть малую, часть вечности? А после - и всю оставшуюся, все также храня в себе искру Тростника, но им не являясь?
Забавно, что ей, как и всем женщинам нынче, необходима фамилия супруга, чтобы хоть что-то значить в мире. "Бадб, леди Бойд". Роб рассмеялся, не пытаясь скрыть этот смех, погасить его улыбкой, скрыть в мыслях. К счастью, им для этого не требовались ни друиды, ни священники. Даже увозить впереди себя в седле - по старому, но и новому обычаю - не нужно было. Касание священного дуба, его наруч - или браслет - у нее, взамен - прядь ее волос у него. Впрочем, говорить об этом он не спешил. Сначала - согласие неистовой. Или несогласие, но тогда и разговоров больше быть не могло. Никаких, кроме тех, что определяют отношения сюзерена и вассала.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- В хамстве есть свои плюсы, - признала Бадб с хищной улыбкой. - Особенно, если готовы к последствиям. Оно, несомненно, освежает и позволяет порой размяться. Развлекает и делает жизнь интересней. И многословность, которая в нужный момент перестаёт быть словами - к ней я бы тоже могла привыкнуть в этом меняющемся мире. И, возможно, хватило бы той искры, которую я - всё-таки! - вижу. Чувствую. Ощущаю. Близость и далёкость которой жжёт внутри. Только, помню я, смертному Робу и, - её взгляд потемнел, - когда-то - кому-то другому по душе были покладистые женщины. Бадб таковой не бывать. Даже в этом меняющемся мире.
- Помнится, - задумчиво проговорил Роб, плотнее прижимая её к себе, - Роб стал нужен Бадб только после того, как он перестал нуждаться в ней. И осознал, что может, хочет и умеет жить сам... Впрочем, mo chùis-inntinn, я уже почти смирился с тем, что тебе таковой не бывать. И, возможно, смирюсь с этим окончательно. Возможно, даже не буду пытаться увильнуть от исполнения клятвы, которую давал, все же, Циркон. Возможно, представлю всем леди Бойд, но не для того, чтобы потешить свое самолюбие, а от того, что госпоже из Килмарнока проще явиться ко двору, войти в церковь или в приют для детей. Все это быть может, если Роберт Бойд обретет уверенность, что останется собой.
Новые мифы, новые сказания ковались прямо сейчас. Христианский бог был далеко и не здесь, древняя богиня, о которой все забыли, по-прежнему открывала пути и предрекала грядущее, но ее не замечали, не видели, забыли самое имя, упоминая его лишь в старых песнях и сказках. Роб любил контрасты, любил тени и свет, что их порождали. Белый Христос высоко и недоступен, у него полные монастыри невест, сходящих с ума от девства, предающихся разврату или молитвам, но прикоснуться к нему они не могут, вложить персты в раны... Черт с ней, с покладистостью. Он намеревался явить миру божество во плоти, ту, что никогда не покидала ни людей, ни земли. Исподволь, медленно и незаметно, подготавливая мир к ее возвращению.
- Церковь, - судя по голосу и выражению лица, Бадб мысль не радовала вовсе. - Двор. Тупые фрейлины, которых мне в первый же день захочется приласкать моргенштерном... - она оживилась. - Может, дикой шотландке простят убийство-другое? Но, mo sgaoileadh, возможно, все эти возможно стоит... попробовать. Мне любопытно, смогут ли они скрасить вечность. Начало, как будто, неплохое.
- В таком случае, моргенштерн тебе придется приберечь для меня, mo neo-àbhaisteach, - вздохнул Роб, снимая с руки накопитель и надевая его на запястье Бадб, за неимением иного браслета, - никаких убийств при дворе, прошу тебя. Но, коль уж мы все так хорошо решили, быть может, ты вернешь меня обратно?
- Вот с обратно, - Бадб с задумчивой улыбкой следила за тем, как крохотные потоки воздуха сплетают отрезанную кинжалом прядь волос в замысловатую косичку прямо вокруг запястья Роба, - могут быть некоторые сложности, дорогой мой. Тебе ведь знакомо имя Гарольд Брайнс?
- Лучше, чем хотелось.
От упоминания этого странного засранца Роб даже вздрогнул. Странным он показался еще с того момента, когда ввалился в "Грифон" окровавленным и сообщил двум михаилитам, что метресса местного барона - бруха. Практически во всеуслышание. Затем - его поведение с Эммой, точно не знал, что лекари плату назначают после; его чувства к ней. Поведение на мессе - вдобавок. Пожалуй, Роб никогда и никому не признался бы, что остановил руку потому, что ему стало страшно, впервые в жизни. В жизнях. Страшно от того, что убив Гарольда Брайнса, он обнажит какую-то жуткую дыру в мироздании.
- С его появлением в мире время и пространство как-то странно плывут, - с улыбкой, в которой не чувствовалось даже капли сожаления, пожаловалась богиня. - Словно он вмешивается, искажает. Поэтому вернуть в тот же момент - не обещаю. Кто его знает. Но ты, - прохладная, пахнущая ветром и заключавшая в себе ветер косичка легла на кожу. Бадб же наклонилась ближе, улыбаясь ещё шире, - настолько уж торопишься?
- Окажи любезность, пошли кого-нибудь предупредить Вихря, - вздохнул Роб, нежно прикасаясь к другой косичке, той, что была у виска, - не оставлять же новобрачную, пусть брак и скреплен уже много раз.

[Хельга >>>]

здесь и далее - Со Спектром и Лео

Джеймс Клайвелл


9 января 1535 г. Бермондси.

Отсутствие еды в доме начинало раздражать. С тоской подумав о том, что у Гарри еще закрыто, а в управе есть только виски во фляжке, что едой можно было бы назвать лишь условно. Да и не любил Джеймс подобные напитки, а уж после слов Мэри... Ехать к вечеру на мельницу, отчаянно благоухая "завтраком" не хотелось. Утренний мороз взбодрил его, и до управы Джеймс добежал вопреки всем заветам ходить медленно и не спеша, дабы жители подотчетного поселения видели своего законника и имели возможность высказать свои жалобы. Джеймс не завидовал сейчас тому горожанину, что подойдет к нему с жалобами. Хороший констебль - сытый констебль. Злой и голодный, как волк зимой, законник хорош только для того, чтобы наводить порядок на улицах и вешать, вешать, вешать... Уже в управе, отпихивая ногой табурет с дороги, он напомнил себе о том, что нужно поинтересоваться, о чем пел в пыточной Граф. И до чего допелся. На этой приятной мысли Джеймс уселся за свой стол, доставая из конторки набор для чистки и принимаясь точить кинжал.
Как недавно, с Марико, в дверь постучали почти сразу, но на этот раз на пороге стояла не миниатюрная японка, а низушок Гарри, с лица которого всё ещё, казалось, не сошло изумлённое выражение. Бросив нервный взгляд на кинжал, он потупился и замер у двери, перекладывая из руки в руку замотанный во много слоёв толстой ткани пухлый свёрток.
- Э-это, господин Клайвелл, тут вот...
- Что? - Взволнованно и излишне резко спросил Джеймс. - С Мэри что-то?
Склонность низушка тянуть волынку начала раздражать его еще со вчерашних событий на мельнице. А уж сейчас, когда его разрывало между детьми, Мэри и службой... Джеймс отшвырнул кинжал на стол и нетерпеливо уставился на Гарри.
Когда сталь грохнула о стол, бедняга даже подпрыгнул, а потом, словно выныривая из глубины, метнулся к столу и положил на стол свою ношу, от которой исходило заметное тепло. И начинал доноситься запах. Сдобный и вкусный. Низушок отступил на шаг. Потом ещё на один.
- Мисс Мэри, значит, да... это, велела. Вчерась ещё. К ночи, значит. Ей в голову чего-то втемяшилось, что вы с лица спали, так что вот, это самое... прискакал. Эти мне лошади ваши, как... - Гарри ещё раз посмотрел на кинжал, сглотнул и не стал договаривать, только переступил с ноги на ногу.
Не спеша развернув сверток, Джеймс с удивлением уставился на пирог, чувствуя, как от запаха и вида еды начинает кружиться голова. Снова закрыв снедь тканью, он уже спокойнее кивнул Гарри:
- Передай поклон и горячую благодарность. И что приеду к вечеру, если все благополучно будет. Как Мэри себя чувствует?
- Передам. Ждём. Спит она. По большей части, - неожиданно точно ответил низушок. - Ну и... гоняет. Это уж конечно. Что делать. А миссис Вуд я привёл, как и обещалось, господин. Хорошая женщина, добрая. И пасечника принесли, с ним ещё прежний хозяин дружбу-то водил, так пусть отлежится. Дома-то ить и нет у него никого.
- Лекарь был? - Пирог дразнил запахом и Джеймс отчетливо понимал смысл поговорки о связи сердца мужчины и его желудка. Маменька, сама того не ведая, приближала к концу свое царствование в его доме.. Но есть, не поделившись с Хантером и Скрайбом, было неправильно. А потому он терпеливо ждал.
Клерк вошел поспешно, точно опаздывая, хотя и время было раннее. С беспокойством оглядев низушка, он приветливо кивнул Клайвеллу и уселся за свой стол, принимаясь обрезать перо и принюхиваясь к витающему в воздухе аромату.
- Так, это, был, конечно, он всё и сказал, - обрадовался чему-то Гарри, очень приветливо кивая Скрайбу. - Головы, значит, ушиб сильный. Покой надобно. Спать и вообще лежать. И настои пить всякие. На рыбе. То есть нет, настои на валериане, а рыбу - есть. И ещё зайдёт. Лекарь, значит.
Джеймс вздохнул и подозрительно уставился на низушка.
- А что за лекарь-то?
Кинжал сам не почистился бы, а вот ржаветь начать мог вполне самостоятельно. И полоска грубой акульей шкуры снова заходила по лезвию, отвлекая от мыслей о голоде.
Дверь скрипнула снова, и вошёл Хантер, который тут же потянул носом воздух и безошибочно уставился на свёрток. Потом посмотрел на низушка, перевёл взгляд на Джеймса и широко, во весь рот, ухмыльнулся. Впрочем, промолчал. Прислоняться к стене у двери, как делал обычно, когда в управе был кто-то "чужой", он не стал тоже, вместо этого уселся на лавку и вытянул ноги.

Сообщение отредактировал Хельга - 16-05-2018, 8:23

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Ему Гарри кивнул даже дважды.
- Так этот, Мавр. Лучшей него по женщинам-то никого нету, - он подумал и чуть пожал плечами. - Дороже, так-то.
- Да уж, - задумчиво протянул Джеймс, до щелчка гарды вгоняя кинжал в ножны и из другого ящичка доставая хищного вида нож, давно отобранный у какого-то висельника на улице, - не дешев. Ну что же, ступай, не оставляй Мэри одну.
Чертов Мавр! Вот уж чего Джеймс не ожидал от себя, так того, что будет так ревнив. Или не уверен в себе? Хотя, лекарь все равно вызывал устойчивую неприязнь, одним поводом больше.
- Не оставлю, господин, как есть не оставлю, что уж... - договаривал низушок уже на ходу, поспешно отступая. - Даже не сомневайтесь.
- Вот горазд людей запугивать, - покачал головой Хантер, когда за Гарри захлопнулась дверь. - А девочка-то хороша. Не моргнув глазом с обрыва сиганула. И вот... - он демонстративно принюхался, - тоже, правильная, значит. Понимает.
- Люди сами запугиваются, - отмахнулся Джеймс, разворачивая пирог и разрезая его ножом, - не кинжалом же резать было? Прошу вас, господа.
Пирог пах, как грех. Да и на вкус оказался таким же, а может быть, Джеймс был просто слишком голоден. У Скрайба в шкафу нашлась еще и бутылка белого, сладкого вина и две кружки, в которые он его и разлил. Бутылка досталась Хантеру, и утренний завтрак в управе принял оттенок дружеской попойки.
- А Мэри очень вовремя это сделала, - запоздало сообразил согласиться с Томасом Джеймс, когда голод был утолен, - далась бы в руки, сложнее было б.
Хантер, вытирая губы, мрачно кивнул.
- А то. Всё равно бы этот не ушёл, конечно, но... кстати, новых плакатов-то нету. А старые я всё-таки заставил содрать. Не без пинков. Мёрзлая бумага, что б её.
- Сворачивают, - резко, но тихо свел ладони Джеймс, - пожалуй, ничего у нас и не будет. Надо за детьми завтра съездить будет.
Сержант кивнул снова.
- Если б я хотел устраивать что-то, - он пошевелил пальцами, - эдакое, то на такую ерунду не разменивался бы. Запалить город с нескольких концов, нанять человек десять... так, чтобы мы точно не справились сами. Чтобы нельзя было не ответить. А перед этим пустил стрелу в спину некоему неуступчивому констеблю. Не предупреждая. Без усердия они как-то. Без выдумки. Прямо душу греет, да? - судя по тону, грело паршиво. Вовсе не грело.
- Хорошо, что ты не среди заговорщиков, Том, - согласился Джеймс, тщательно вытирая нож и убирая его в стол, - пожалуй, если с утра тихо, пробегусь-ка я по рынку. Дочь хочет что-нибудь розовое.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Розовыми на рынке были только ленты и кошелек из бархата, расшитый речным жемчугом и перламутром. Поколебавшись мгновение, Джеймс купил и то, и другое. Немного времени заняли и раздумья у лавки ювелира. Решаться когда-то надо было, а раз уже Мэри страдает из-за него, то пусть это хотя бы будет оправданно. На выходе его поджидал градоправитель. Сэр Ранульф Блаунт, высокий и седовласый, управляющий Бермондси уже лет двенадцать, спокойно перетаптывался с ноги на ногу, с досадой поглядывая на тоскующих чуть в отдалении охранников.
- Мастер констебль! - Сухо поприветствовал он Клайвелла.- Вы, как всегда, рано. Пожалуй, появилась тема для разговора, как думаете?
Джеймс с тоской покосился на недра лавки, из которой только что вышел. Градоправитель был, мягко говоря, не вовремя. Нужно было в тюрьму, узнать о Графе, и к Мэри.
- Возможно.
- Что вы намерены предпринять по поводу недавних листовок на улицах?
Сэр Ранульф говорил спокойно и даже скучающе. И вот это-то и было подозрительно.
- Найду распространителей - повешу, - хмуро пообещал Джеймс, в упор глядя на Блаунта.
- Вы так верно храните покой Бермондси, - задумчиво восхитился градоправитель, - что, если ратуша будет доплачивать некоторую сумму вам и служащим в управе? Достаточную для того, чтобы у нас не сманили главного констебля. Ведь не ценим мы вас.
- Вам виднее, сэр Ранульф.
Подозрительно стало вдвое, уж больно походило на взятку. Но жалованье и впрямь было маленькое, особенно у Скрайба и Хантера. А заговорщиков искать он все равно не собирался, это дело ведомства Кромвеля, куда заблаговременно ушли записка и отчет.
- Я вас отвлекаю, мастер констебль? - Оживился градоправитель, вздохнув с явным облегчением. - Слышал, у вас скоро свадьба?
- Понятия не имею, - честно признался Джеймс, уходя, - простите, сэр Ранульф, я спешу.
- До свидания, мастер констебль, - уже совсем радостно распрощался Блаунт, провожая его взглядом.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Добраться до тюрьмы поскорее, всё же, была определённо не судьба. Аду-аль-Мелик Мозафар выглядел всё таким же смуглым, степенным и самодовольным, так же оглаживал бородку, и говорил - мягко, пересыпая речь приятностями, хоть и говорил о вещах если не неприятных, то спорных.
- Ах, какие времена настали, дорогой мистер Клайвелл, да пребудет с вами милость Аллаха! Эти гадкие плакаты, убийства, ужасно, просто ужасно! Сколько добрых женщин приходили к Аду-аль-Мелику жаловаться на нервы... Как можно так нарушать спокойствие, идти против властей своих, Богом данных?
С трудом подавив желание нелюбезно буркнуть "Ногами!" и не менее нелюбезно сбежать, Джеймс раздраженно нахмурился и остановился у цветочницы, торговавшей в этот раз не только фиалками.
- Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, - процитировал он первое послание апостола Петра. Мавр будил в нем не только юриста, но и богослова. Давно вбитые Академией строки сами всплывали и срывались с языка. - Мерзкие безбожники, одним словом, достопочтенный.
Безбожник радушно закивал, демонстрируя полное согласие, и снова огладил бородку.
- Надеюсь, вы скоро всех поймаете, мистер Клайвелл, очень надеюсь. Но Аду-аль-Мелик хотел поговорить с вами о другом. Если бы мастер Клайвелл мог повлиять на невесту... очень замечательная, красивая девушка, но неуступчивая, и себе во вред! Такие заме... обширные ушибы, а она отказывается показывать свои musculus gluteus maximus, своё femur. А ведь врач - не мужчина, дуновение ветерка Господнего, безвинного. Как же назначить в таком случае правильное лечение?
Джеймс, как раз выбравший пышный пион и бережно прячущий его в бумажный кулек, ловко свернутый цветочницей, медленно повернул голову к Мавру.
- Непременно поймаю, - задушевно пообещал он, отгоняя непрошеное воспоминание об этих самых musculus gluteus maximus у себя на плече, - и языки вырву. Чтобы не смели возносить хулу ни на короля, ни на его жену.
- И это будет только правильно, - с одобрением заметил Аду-аль-Мелик и величаво кивнул. - Впрочем, вижу, что вы торопитесь. Хотя такое количество дел крайне вредно для здоровья телесного, но вы так хорошо храните покой Бермондси... и всё-таки я советую вам посетить мой скромный дом ради массажа. Расслабляющего и успокаивающего, чтобы восстановить равновесие тела и баланс жидкостей. Всего доброго, мастер констебль, и да пребудет с вами милость Господня.
- И вам того же, - любезно согласился Джеймс.
"И вас туда же, и по тому же месту".
До тюрьмы он дошагал быстро, хоть и останавливался пару раз, чтобы купить для Мэри сласти, хоть и не был уверен, что она их любит. Да и в тюрьме не задержался, получив протокол допроса Графа у мистера Клоуза и подписав распоряжение о повешении. И спустя час Белка уже неспешно несла его в Гринфорд.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Сторожевой крокодил снова встретил его басовитым лаем, но уже от самых ворот - на привязь его никто не сажал. Возможно, дело было во вчерашнем нападении, возможно, в том, что во дворе, помимо коловшего двора низушка обнаружилась и Мэри. Девушка, закрыв глаза, сидела на скамейке у стены, на сложенной в несколько раз овчине. Бледное, заострившееся лицо под тёплой шапкой украшали роскошные жёлтые синяки, оттеняемые зелёной накидкой. Услышав стук копыт и лай, она взглянула на Джеймса, улыбнулась и подняла руку, отзывая пса, который, как ни странно, послушно отошёл к навесу.
Просияв ответной улыбкой, Джеймс привычно уже набросил поводья на плетень и, покосившись на пса, прошел к Мэри.
- Ты меня простишь? - Тихо, чтоб не слышал низушок, спросил он, доставая бережно оберегаемый за пазухой пион.
Мэри, зардевшись, взяла цветок и неловко подвинулась, освобождая место рядом с собой на овчине.
- Не за что прощать. Всё по собственной глупости. Всё-всё, - и, эхом: - Ты меня простишь?
Джеймс вздрогнул от неожиданного вопроса и уселся рядом.
- Разумеется, если бы было - за что, - прижимая ее к себе, улыбнулся он, - но все уже позади, я надеюсь. Завтра заберу детей.
"И хотел бы представить их тебе". Но Мэри явно было слишком нехорошо, чтобы привозить к ней шумных детей или везти к себе, тем паче, что там была матушка.
- М-м, - протянула девушка, пристраивая голову у него на плече. Пион она поднесла к лицу, с удовольствием вдыхая запах. - Я рада, что и у тебя, и у города всё хорошо. Это ведь родственно тоже. Ходили такие жуткие слухи... чуть ли не про восстание. Не хотелось верить. В Бермондси ведь так тихо... ты убил всех этих людей? Мне почему-то ничего не говорят.
- Не всех. Но всех - и не надо. Я встретил твоего лекаря сегодня... Голова болит?
Кажется, этот вопрос он уже задавал вчера. Но не говорить же было, что одобряет такое поведение девушки вопреки необходимости лечиться? Иногда Джеймс просто молчал о том, что не требовало слов.
- Лекарь...
Джеймс не видел лица, но, чтобы представить по голосу сморщенный нос, этого и не требовалось.
- Говорит, что надо лежать в постели, когда мне лучше снаружи. Говорит, что надо покой, когда мне нужно двигаться и ветер. Говорит, что надо несколько дней... - Мэри вздохнула и неохотно добавила. - Тут он, может, и прав. Голова болит и кружится. Но здесь - лучше. А так, - она прижалась плотнее, - ещё лучше. Спокойно.
- Знаешь, - задумчиво произнес Джеймс, крепче обнимая девушку, - есть старая валлийская легенда, о Сноудоне. Это высочайшая гора в Уэльсе. Согласно ей, на этой горе был замок королевы ветров. Прекрасной, как мечта. И не было никого разумнее ее на белом свете. А когда принц Ллевелин забрался на вершину Сноудона, оказалось, что замка не было. Но была прекрасная королева, баюкаемая на облаке. И иногда мне кажется, что ты - это она.
- Это значит, что ты не только герой, но и по крайней мере иногда - принц, - в голосе Мэри звучала улыбка. - Я не слышала этой истории прежде. Только она не закончена. Впрочем, нет, - она сделала слабый жест рукой. - Всё правильно. Принц нашёл королеву, а дальше история уже наша, а не их. Странно. Прежде я не отказывалась от сказок. Наверное, это всё слабость и болезнь? В голове всё ещё очень пусто. В неё почти можно звонить.
- Не герой и не принц, - вздохнул Джеймс, осторожно запуская руку под шапку и поглаживая девушку по волосам, - всего лишь законник. Я поеду, Мэри. Хочу завтра пораньше выехать, чтобы до темна вернуться с детьми. Пообещай, что будешь лежать, пусть и на воздухе. Для гамака ведь можно найти место?
- Гамак? Я не подумала. Конечно! Хоть бы и прямо здесь, солнца больше. Я обещаю, что буду лежать. И доброй тебе дороги, - Мэри с сожалением вздохнула. - Безопасной. И радостной встречи - тоже. Я буду ждать.
- Я бы привез Бесси познакомиться, но...

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Прижимая девушку к себе, не желая расставаться, Джеймс с грустью подумал, что вся его жизнь, вся служба - ожидание. Время, что течет слишком медленно для ожидающих, текло сейчас слишком быстро. Бесконечное движение, в котором не было единого момента покоя, сплетающее всё и вся в единое, непрерывное полотно... Он привык кромсать его на отдельные куски, подгоняя под себя, воплощая невоплощаемое, повторяя вслед за Сенекой: "Только время принадлежит нам". Но как много он отдал бы сейчас, чтобы текло оно медленно не только для тех, кто ждал, но и для него. И для Мэри в его объятиях.

Голубя на этот раз маменька не отпустила, вняла настоятельным просьбам. Торопливо извлекая из футлярчика на ноге тонкий листок бумаги, Джеймс чувствовал, как быстро бьется сердце птицы, ее тепло и оно отчего-то напоминало ему о Бесси.

"Здравствуй, папа!

Главная новость: магистр Циркон пропал! Нет, не совсем пропал, он даже оставил записку, и теперь о нас заботится брат Ёж, но это было так интересно! Я зашла к нему тогда, чтобы спросить (вычеркнуто) поговорить о щенках, а он был не один! С Девоной и такой... странной женщиной. Миссис Элизабет сказала бы, что она очень, противоестественно и богопротивно распущена. И это так занятно! Ой. Я хочу сказать, что она очень красиво смотрелась. Ярко. Несмотря на ОЧЕНЬ подведённые глаза и... вырез, который ну очень вырез. Какой леди не носят даже при дворе. И бусы в волосах. И просто пылала огнём, изнутри, понимаешь? А потом она на меня посмотрела, и там было столько ветра и почему-то перьев, и они все исчезли. Такие глаза, я даже не могу объяснить... не хватает слов. Они ей подходят. У магистра странные знакомства, но точно - не скучные. А ещё я погладила ручную птицу, маленького, очень чёрного и очень красивого ворона. Вороны ведь едят меньше, чем щенки, правда? Может быть, магистр сможет когда-нибудь подарить птенца... а какими птицами расписан платок? У нас таких нет?

Сбежавшего вчера хухлика так и не поймали, и магистры думают, что он каким-то образом развился настолько, что научился открывать двери и сбежал. Артур дуется, потому что всё обошлось без него: гостевую комнату на всякий случай заперли. Снаружи. А я провела всё это время в библиотеке, и совершенно точно говорю: невозможно читать, пока вокруг охотятся! Хорошо ещё, успела вчера дописать письмо до всего этого... в общем, Артур дуется, но, думаю, это пройдёт. У него всегда всё быстро проходит. Иногда мне кажется, что слишком. Наверное, он даже не будет очень переживать, если его не отпустят на каникулы.

P.S. к глупостям, совершенным ради прекрасной дочери, вошла одна сломанная рука. Кто-то так торопился поймать зверя, чтобы похвастаться, что упал с лестницы. Как им объяснить, что такие глупости мне не нужны? Хотя они - очень милые и даже красивые, но, папа, они ведь мне не нравятся... так. Они так стараются, но... я просто не знаю. Наверное, во мне что-то (вычеркнуто) чего-то для этого нет. Пока что. Наверное, оно пройдёт, и всё станет правильно.

P.P.S. а ещё я немного обожгла руку на кухне, но это ничего. Следа уже почти нет, а скоро совсем пропадёт. И почему миссис Элизабет перестала готовить, и что ты теперь ешь?! Неужели всё время у Гарри? Это ведь ужасно! Как она может?!"

Завтра он заберет детей домой. Но что с того? Написать письмо и отправить с голубем обратно можно было и сейчас. И самое приятное Джеймс находил в том, что дочь получит его этим же вечером, через несколько минут. Голубю не нужны дороги вокруг леса и деревушек, он свободен в выборе путей.

"Здравствуй, Бесси!

Солнышко, ты уже достаточно взрослая, чтобы понять: миссис Элизабет - ханжа и ее словам о том, что с тобой что-то не так - верить не стоит. Равно как и о распущенности и непристойности. Достаточно вспомнить, что твой папа - незаконнорожденный и миссис Элизабет не носит фамилию дедушки. Всего лишь необходимо быть благоразумной и не идти на поводу у соблазнов, но в этих твоих чертах никто и не сомневается. Что же касается юношей, оказывающих тебе знаки внимания, могу сказать: не нравятся - дья (вычеркнуто) значит, еще не встретила того, кто понравится. Нужно лишь немного повзрослеть. И что ты делала на кухне, дитя? Магистр обещал, что ты будешь там в гостях: право, странное гостеприимство. Смею надеяться, что это никак не связано со сбежавшим хухликом. Миссис Элизабет же свое поведение ничем не объясняет, но подозреваю, что она против вашей поездки и против Мэри.

Очень жаль, что магистра Циркона дела позвали так скоро, я надеялся побеседовать с ним. По поводу хухликов, к примеру. И я не думаю, что ворон ест меньше щенка. Сколько помню натуралистическую философию, птицы едят непрерывно, потому что сердце бьется слишком быстро, слишком горяча кровь, слишком быстро усваивается пища. Птицы же, какими расписан платок, похожи на фениксов и павлинов одновременно. Надеюсь, тебе понравится. Розового у нас на рынке почти ничего не было, кроме нескольких лент и кошелька. Они также дожидаются тебя дома.

Cкучаю, папа.

P.S. Я приеду завтра. "

[Хельга >>>]

Со Спектром

10 января 1535 г.

Выезжал Джеймс еще затемно, не дожидаясь, когда посветлеет за окном. Форрест-Хилл, где сначала располагался этот монастырь, аббатство "Explorare Perdent", при котором и возник Орден, был в трех часах езды. Казалось бы, можно было и не спешить, но отчаянно хотелось увидеть детей, снова наполнить дом жизнью - их смехом и суетой. Бесси кинулась на шею радостно, а вот Артур... Мальчик вопил и пытался даже кататься по земле в истерике, требуя, чтоб его оставили тут, в Ордене, где у него друзья и вообще интересно. Выкручивался из рук угрем, пока Джеймс не утащил его в седло за шиворот. Дождавшись, пока поклонники вручат Бесси цветы, несомненно, снова выдранные в оранжерее, а голубоглазый и светловолосый юноша - объемный свиток, по его словам, переписанный собственноручно, он тронул лошадь в обратный путь. Артур ныл и всхлипывал, но цепко держался за пояс сзади, а Джеймс с радостью чувствовал тепло детей.и прислушивался к озадаченному курлыканью голубей в специальной клетке, которых всучили ему под маркой подарка от Циркона.
- Это и был Эдвард? Тот, что свиток подарил?
- Да, - просто ответила Бесси, прижимая к груди подарок. - Он очень внимательный, - и, без паузы: - Наверное, мне не следовало принимать этот свиток?
- Отнюдь. Думаю, тебе даже стоит написать ему, когда приедем. Он явно беспокоился. Бесси...- Джеймс помедлил, вздохнув, - откуда ты набралась подобных мыслей? Миссис Элизабет?
- Но тогда он будет думать, что нравится мне! - возразила девочка, изворачиваясь, чтобы взглянуть ему в лицо. - Это неправильно. Нечестно. И это не миссис Элизабет. Она, наверное, обрадуется. Хотя, нет. Эдвард ведь михаилит. Но она может обрадоваться и рассердиться одновременно.
- Миссис Элизабет, значит, - согласился сам с собой Джеймс, - и хорошо же поработала... Бесси, если ты напишешь, что добралась благополучно и обсудишь пару стихов из свитка, то не уронишь своего реноме леди. Это будет правильно и честно. И поверь, Эдварду будет приятно получить от тебя пару строк. Равноценно, если хочешь. Письмо - за свиток.
- Я знаю, что ему будет приятно. И про леди, наверное, тоже. И я ему напишу, если ты считаешь, что это правильно. И свиток ведь действительно хороший, стоит благодарности, просто... - Бесси замялась, подыскивая слова. - Всё сложно. Скажи, потом становится проще?
- И проще, и сложнее. Но ведь тебе не обязательно давать надежду Эдварду. Можно просто говорить обо всем, что интересно обоим. Это может быть началом полезного знакомства или крепкой дружбы. И Эдвард со временем это тоже поймет. Особенно, когда его выпустят на тракт.
Говорить с дочерью было сложно, особенно на подобные темы, о которых с девочкой должна бы говорить мать. Но и, черт побери, матушкино воспитание до крайности начинало раздражать. Не в монастырь ведь Бесси готовилась, для жизни. И, по возможности, жизни счастливой. Но как ей таковой стать, если дочь уже сейчас приняла все ограничения, вложенные ей в голову миссис Элизабет?
Какое-то время Бесси ехала молча, и даже Артур за спиной прекратил ныть, оставляя только стук копыт и сорочий треск, провожавший их всю дорогу.
- А как ты знаешь, что мисс Мэри тебе нравится? Так, чтобы совсем нравится, - она сидела, глядя вперёд, но уши на этом вопросе всё-таки порозовели ещё пуще, чем от мороза.
Можно было сказать о родстве душ или о "стерпится-слюбится". Или о библейских грехах вожделения и про "прилепится к жене своей". Но все это, пожалуй, стоило оставить для миссис Элизабет.
- Я думаю о ней, - признался Джеймс после долгого раздумья, - и у меня теплеет в душе, как любят выражаться поэты. Мне хочется видеть ее рядом, заботиться. И одновременно мне страшно, что ей не нравлюсь я, что она не примет моих детей, а вы - не примите её.
- М-м, - согласно протянула Бесси. - Когда она поправится.
Напряжённые прежде плечи всё-таки расслабились, и она прижалась к Джеймсу плотнее.
- Когда поправится, - согласился он, чуть понукая Белку, - надеюсь, это будет скоро. А еще надеюсь, что тебе понравятся подарки.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Дома его, в лучших традициях плохих сказок, ждала неожиданность, о которой он сам и не знал, и даже не помышлял. Хмурый, неразговорчивый гонец, покрытый грязью, которую он нашел где-то на заснеженном тракте, всунул Джеймсу в руки конверт, запечатанный сургучом. Проводив детей, радостно убежавших наверх, взглядом, он развернул письмо - и рухнул в кресло. Четким, мелким почерком знаменитого квалификатора отца Бернара было написано, что его, Джеймса Клайвелла, юриста первой категории Гильдии Адвокатов и старшего констебля, настоятельно требует в качестве защитника мистер Гарольд Брайнс.
- Ну что за сволочь-то, а? - Устало спросил у Вселенной Джеймс. Вселенная загадочно молчала и похихикивала в кулачок, и отчего-то казалось, что на голове у нее две пары заячьих ушек. С другой стороны, Бесси нужна была лошадь, Артуру - учитель фехтования, а Мэри... А Мэри нужна была здесь, в доме который назовет своим. А потому следовало развязаться с этим делом как можно скорее. Но настроение было испорчено, казалось, безвозвратно. К тому же, если выезжать завтра, то в Гринфорд он уже не успеет. Джеймс вздохнул, выпрямляясь в кресле.
- Бесси! - позвал он. - Ты не хочешь до Гринфорда прогуляться?
Девочка спустилась вниз почти сразу. Оклик явно оторвал её от разбора подарков, потому что платок, вышитый странными яркими птицами, она успела надеть - правда, не на голову, а повязав почему-то вокруг шеи в несколько толстых складок. Рисунок от этого сливался, наслаивался, и казалось, что птичьи головы удивлённо выглядывают из-за товарок и цветов. Поверх простого серого платья смотрелась обновка довольно странно, но личико, обрамлённое каштановыми чуть вьющимися прядями, выглядело явно довольным.
- В Гринфорд? Но ты же говорил, что ещё рано.
Вместе с ответом Джеймс протянул ей письмо.
- Кажется, я завтра рано уеду, до Брентвуда два дня рыси. Ни с вами побыть, ни с Мэри попрощаться... Но ведь можно совместить, верно? И, Бесси, - продолжил он, поморщившись, - не надевай больше серое. И не вслушивайся в слова миссис Элизабет.
Прочитав письмо, Бесси нахмурилась.
- Гарольд Брайнс... Вы давно знакомы? Это твой друг?
- Не слишком давно. Я его один раз в тюрьму посадил, - сообщил Джеймс, улыбаясь, - я не могу отказаться, Бесси, меня исключат из Гильдии. И потом понизят до сержанта, наверное.
- Посадили - а он просит... Потому что ты его спасёшь, - хмуриться девочка не перестала, но кивнула рассудительно. - Я только переоденусь. Только... я ещё не решила, во что. Ты ведь подождёшь? Немного?
Кивнув, Джеймс приготовился ждать. Дейзи, при всей ее практичности, нарядам уделяла очень много внимания и даже для прогулки на реку тщательно выбирала платье. Оставалось надеяться, что Бесси в этом вопросе на мать похожа не была.
Второй раз Бесси спустилась, не прошло и четверти часа. Сиреневое платье, которое ей удивительно шло, она одёргивала и разглаживала почти на каждой ступеньке, сама, казалось, этого не замечая. И шею закрывал всё тот же платок со странными славянскими фениксами.
- О боже милосердный! - Вышедшая из своей каморки миссис Элизабет с неудовольствием поджала губы и даже топнула ногой с раздражением. - Одел дитя, как... как... гулящую! Прелюбодейку! Нечестивицу!
- Миссис Элизабет, - вживаясь в роль если не защитника, то обвинителя, сообщил Джеймс, вставая и подавая дочери руку, - Бесси за ваши грехи не в ответе. Будьте любезны не прививать моей дочери ваши вкусы и взгляды. Бесс, не дергай платье. Оно великолепно сидит и тебе к лицу.
Маменька, кажется, метила в святые. Желательно - в великомученицы. Подосадовав на то, что чертовой обители, кажется, пришел конец и матушку никак не устроишь туда принять постриг (а было бы славно!), Джеймс протянул Бесси шубку и шапку, и уже у двери повернулся к матери.
- Быть может, вам стоит подумать о монастыре, матушка? - Заботливо поинтересовался он, не дожидаясь ответа и выходя из дома.

[Хельга >>>]

Со Спектром

Гринфорд

Несмотря на уже не ранний час, Мэри всё равно приветствовала их снаружи. На этот раз - из веревочного гамака, похожего на кокон из-за нескольких слоёв шкур. Когда лошадь вошла в ворота, девушка о чём-то беседовала с Алвкином, опиравшимся на свой посох. Судя по всему, от удара камня он пострадал не так сильно, как казалось. И уж точно отделался легче, чем Мэри. Впрочем, несмотря на возраст, мощное жилистое тело говорило о том, что пасечник по силе и крепости даст фору и людям вдвое его младше. Клайвелла он встретил равнодушным взглядом, а вот на Бесси нахмурился, тут же, впрочем, отвернувшись. И, прежде, чем уйти в дом, посмотрел и на Мэри из-под насупленных бровей. То ли сожалеюще, то ли - осуждающе, понять было сложно. Девушка же, невзирая на обещание отдыхать, целеустремлённо сдвинула мохнатое "одеяло" и не без труда вылезла из гамака ещё прежде, чем Клайвелл с Бесси успели подойти.
- Джеймс, - в голосе её звучало явное удивление, но тут же Мэри опустилась прямо в снег перед Бесси, расплескав по нему зелёную юбку. И наклонила голову, глядя девочке в лицо. - Бесси. Я рада вас видеть.
- Некто Гарольд Брайнс запросил папу в защитники. Это далеко, а выезжать рано, поэтому... простите, если мы неожиданно, - девочка попыталась снова расправить платье, но наткнулась на шубку и отдёрнула руку.
- Неожиданность приятна, даже вдвойне, - Мэри подняла глаза на Клайвелла. - Это какой-то твой друг?
Бесси фыркнула.
- Нет, - вздохнул Джеймс, поднимая девушку и укладывая обратно в гамак, - даже наоборот. Ты обещала лежать, Мэри.
Кажется, пасечник нравился ему все меньше. И до сих пор, во снах, виделся так и не откинутый половичок над крышкой погреба. Каждый раз, просыпаясь, Джеймс одергивал себя, чтобы не сорваться неведомо куда, не искать эту пасеку. И каждый раз сходился сам с собой на том, что это не его дело и не стоит взваливать на себя больше, чем можешь вытянуть. Поцеловав теплую ладошку Мэри, он снова вздохнул и пропустил Бесси вперед, ближе к гамаку.
- Мы в этот раз без Артура, - ласково улыбаясь, сообщил очевидное он, - слишком шумный и непоседливый.
Собака, лежавшая под навесом, широко зевнула и снова уронила лобастую голову на лапы. Гости её явно не заинтересовали. Зато сзади, от дверей, донёсся голос Джека.
- Мистер Клайвелл? Можно вас на пару слов?
- Чудо, - пробормотала Мэри с несколько горьким изумлением и настороженностью.
- Чудо, - тем же тоном согласился с ней Джеймс, поворачиваясь к дверям, - разумеется, мистер Берроуз.
Говорить с Джеком не хотелось примерно также, как вытаскивать с эшафота чертова торговца. И, все же, он подошел к мельнику, вежливо улыбаясь.
- Может, в дом? - неожиданно мирно, хотя и с обычной хмуростью предложил тот. - Эль, ром... вино тоже есть.
Было и другое - из полуоткрытой двери несло запахом готовящейся снеди. Сзади, от гамака доносились негромкие голоса.
- Благодарю вас, мастер Джек, но - нет, - все также улыбаясь, отказался Джеймс, - мы ненадолго.
К списку не желаемых и даже опасных поступков добавилось еще и распитие вина в компании Джека Берроуза.
- Ладно, - Джек переступил с ноги на ногу, глянул через его плечо туда, где сестра о чём-то говорила с Бесси. Коротко глянул, словно на яркое солнце, и тут же отвёл глаза. - Значит... всё-таки забираете её, так?
- Разумеется, - чуть опешил от вопроса Джеймс, - кажется, договаривались ведь, мастер Джек? Вернусь из Брентвуда - надеюсь просить руки.
- Брентвуд... неблизко, - проговорил Джек словно не Клайвеллу, а сам себе, и покачал головой. - Но если скорее никак, то и никак. Ла-адно. Впрочем, уже и не так важно. Хочу ещё сказать, про обрыв этот, что из местных-то, никто бы Мэри не тронул. Да и игры эти ни к чему, понимаете.
- Понимаю, мастер Джек, - согласился Джеймс, усаживаясь на скамейку у стены, - даже и не подумал бы, на... местных-то. Я вообще за, - он покачал руками, изображая весы, - равновесие.
Джек помолчал, прислонившись к стене. И спросил неожиданно серьёзно, даже тяжело, пересиливая себя.
- Что там было, в аббатстве этом с монашками? По-настоящему?
Берроуз не уставал его удивлять. Впрочем, дружелюбием и попыткой мирно сосуществовать это явно не было. Припомнив о том, что Мэри упоминала кошмары, которые снились братцу, Джеймс вздохнул и в очередной раз начал повествование, не упуская деталей и с содроганием воспоминая девичью грудь, украшенную дольками апельсинов. Говорить об обители было больно, но и - просто, особенно потому, что Джек был абсолютно чужим. Чувства молодого мельника, вызванные бы этим рассказом, Джеймса не волновали, и краски смягчать он не стал.
- И нож сержанта пропал теперь, вдобавок, мастер Джек, - закончил он рассказ, с тоскою глянув на мило беседующих Бесси и Мэри. Последняя как раз тронула пальцем яркий, во все цвета радуги хвост платка и закивала, с чем-то соглашаясь.
- А глаз этого брата-лекаря вы, значит, не видели... - пробормотал Джек и тряхнул головой. - Как знать, не карие ли с прозеленью. Понятно, мастер Клайвелл. И спасибо, что ли. Надеюсь как-нибудь посмотреть, как этого ублюдка жгут на площади. Даже сам готов палача оплатить. Как, значит, верный сын короны и церкви.
- Не за что, мастер Джек, - пожал плечами Джеймс, - да только ублюдка этого, как вы метко выразились, будут убивать долго и в счет казны.
Помедлив мгновение и снова глянув в сторону Мэри, он вздохнул и спокойно, даже дружелюбно, спросил:
- Он вас беспокоил, мастер Джек? Снился?
Джек тоже посмотрел на сестру, щурясь, но тут же перевёл взгляд на север, за ворота. И пожал плечами.
- Может, он, а может и нет. Но сны - многовато их было в последнее время, и всё как-то не о том. Сейчас-то, глядишь, не так сильно, не туда... Отвлекаюсь. Но лучше б вам её забрать поскорее. Коли уж нравится. Хотя б и после Брентвуда.
- Заберу, - в который раз пообещал Джеймс, вставая с лавки, - а все ж, шурин, в пасеку смотреть тоже не надо. Хоть и тянет. По себе чую, что дело там нечистое.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Возвращаясь к своим (своим!) барышням, он снова невольно подумал о том, чтобы посетить дом этого Алвкина, снова будто воочию ощутил запах летнего леса и услышал гудение пчел. Снова мелькнул перед глазами пестрый половичок. Но не поддаваться соблазнам внутреннего голоса, второго я, "чуйства" он научился давно. К тому же, это же "чуйство" говорило, что от посещения пасеки проблем будет больше, нежели от головной боли, вызываемой этими метаниями. А еще было сожаление. Но не от того, что Джек Берроуз так торопил события, не позволяя ни Мэри, ни ему привыкнуть друг к другу, не давая времени хотя бы на то, чтобы узнать друг друга. А от того, что он, не успев жениться и осознать это, снова уедет, оставляя за спиной неустроенный быт, детей, молодую супругу и не одобряющую все это маменьку. Чертов шериф, вернувший часть перстней, найденных в Билберри Хродгейром, не задумывался о том, что старший констебль тоже хочет немного покоя.
- Обсудили наряды? - С интересом осведомился он у своих девочек, беря Мэри за руку.
- И братьев тоже, - Мэри с улыбкой чуть сжала пальцы. - Надеюсь, Джек не доставил неприятностей? В последнее время, после... я уже и не знаю, чего от него ждать.
- Нет, что ты, - Джеймс улыбнулся в ответ, - он был очень любезен. Интересовался моими намерениями и обителью. Что ты хочешь в подарок к венчанию?
- Подарок? - Мэри удивилась так, словно и не предполагала, что к венчанию что-то дарят. И тут же вспыхнула, особенно заметно на бледной коже. - Венчание... Ты... наверное, нужно ожерелье? Я не уверена, что в таких случаях полагается дарить. Мы здесь... здесь всё проще.
- Ожерелье само по себе, - весело хмыкнул Джеймс, - иначе кумушки в Бермондси все кости перемоют. Но... что хочется?
В Брентвуде или Челмсфорде можно было бы пробежаться по лавкам, даже если не будет времени. Вопреки этому. Наплевав на нытье и роптание Брайнса, чему подзащитный, без сомнения, будет предаваться с упоением. При мысли о чертовом торговце Джеймс на мгновение нахмурился, но тут же улыбнулся снова. Странное пятно на ткани мироздания, зовущее себя Гарольдом Брайнсом, не должно было испортить ему этой встречи с Мэри и этого чувства гармонии от созерцания договорившихся дочери и невесты.
- Хочу - музыкальную шкатулку, - после недолгого колебания созналась Мэри. - И, если можно, набор маленьких инструментов. Но тогда кумушки всё равно перемоют всё, что можно. Поэтому, наверное, не стоит?
Джеймс пожал плечами. Он всегда был на виду и привык к тому, что о нем судачат, обсуждают каждый шаг, каждое слово. Всего лишь - новый повод. Впрочем, шкатулка и инструменты, все же, не были алхимической лабораторией или кавалерийским пистолем. Или часами. Пока, по крайней мере. С улыбкой поцеловав пальцы девушки, он с наигранно тяжелым вздохом ответил:
- Перемоют - чище будем. Не впервой. Верно, Бесси?
- Не впервой, - кивнула девочка едва заметно, но - решительно. - Ничего они не понимают.
- А раз так, и слушать нечего, - с улыбкой согласилась Мэри. - В конце концов, ты всё равно венчаешься с жуткой ведьмой. Почти наверняка, суккубом. Миссис Вуд очень добрая и заботливая, но говорит почти не переставая. К счастью, сейчас ей хватает дел в доме.
- С рогами и копытами, - еле слышно дополнила Бесси так, что услышал, казалось, только Джеймс.

"Странная, но подходит". Такое одобрение Бесси, высказанное по пути приятно согревало Джеймса и когда он поспешно ужинал у Гарри, вернув Белку на конюшни, и когда, не менее поспешно, возвращался домой по уже почти ночному Бермондси. Мнение дочери было важнее всего. Даже важнее его собственных чувств. И если Бесси примет Мэри, то... Можно будет забыть о том, что один, хоть и есть семья. Снова почувствовать себя целым, будто смерть Дейзи не вырвала кусок из его души. Пусть он давно не болел и уже не кровоточил, но ощущение неполноты, гнетущего одиночества оставалось. Улыбнувшись, Джеймс плотнее запахнул плащ, точно пытаясь сохранить то тепло, что поселилось в груди и прибавил шаг.

[Хельга >>>]

13 января 1535 г. Недалеко от Брентвуда. Вечер.

Ели, высокие и торжественные, обряженные зимой в подвенечные наряды, тихо склонялись над дорогой, роняли шапки снега, приветливо кивали из высоты и снова горделиво замирали, пронзали небо острыми вершинами, перешептывались с ветром, кокетливо трепавшим их темно-зеленые локоны. У тракта ветви смыкались в уютные хижины и норы, тянулись друг к другу мягкими лапами, сплетались в рукопожатии. Переливисто, звонко перекликались птицы, злобно ссорились сойки, и где-то далеко с упорством стучал в свой лесной барабан дятел.
Природа насдаждалась жизнью, вовсе не заботясь о тревогах путников, которым вскоре предстоял спуск в неширокий, зато на диво протяжённый овраг, тёмный даже под солнцем. Об идеальном месте для засады говорило всё: и густые кусты под нависшими ветвями, и толстые стволы, за которыми мог спрятаться не один человек. Утешали здесь только птицы, которые не переставали беззаботно пересвистываться. Отчаянные сорочьи поскрипывания и вовсе смолкли только в тот же момент, когда из глубины леса выдвинулся всадник, стоявший до того совершенно неподвижно. И крупная фигура, и густой голос, впрочем, принадлежали старому знакомому.
- Мистер Клайвелл. Как всё-таки сводит людей дорога, подумать только. Впрочем, не буду скрывать - ждал. Выслеживал, можно сказать, но вы ведь не против?
- Отнюдь, мистер Хродгейр, - с облегчением улыбнулся Джеймс, приостанавливая Белку, - я надеялся вас встретить.
Вальтер устало пожал плечами.
- Я уже было собрался отправиться куда подальше, ещё в первую ночь, но прослышал, что вас в защитники, стало быть, этот идиот хочет. Так что решил повременить пока. Посмотреть, откуда и куда ветер дует. Умных людей послушать. Чтобы Марико не было совсем уж зря обидно, правильно думаю?
Марико было бы очень и зря обидно, если бы Хродгейра поймали, как соучастника, в чем бы не обвиняли чертова торговца. В превосходной степени "очень" и "зря".
- Я был у Гленголл недавно, - начинать лучше было с хорошего, - мисс Марико не видел, но Ю обещала передать ей, что в Билберри вы были живы и невредимы. Что он натворил?
Слово "снова" не прозвучало, повисло в воздухе, ощутимо настолько, что его можно было пощупать. С тоской вспомнив детей и Мэри, Джеймс тронул Белку в неторопливую рысь.
- А, - Вальтер улыбнулся при упоминании Марико, но тут же помрачнел и некоторое время молчал, шевеля губами, словно подбирал слова. Потом встряхнулся. - А, к троллям. Пытался продать тамошнему констеблю катарскую библию. Французскую. Ну и остальное, конечно.
А вот Джеймс слова не подбирал и в выражениях не стеснялся. В одной длинной фразе он умудрился, удивляясь сам себе, обвинить чертова торговца в особой и очень неприличной любви к свиньям, вплести мечты о том, что сделают с ним черти в преисподней и пожелание лично отправить Брайнса туда, причем медленно и мелкими частями. Когда закончился воздух, он резко замолчал, сжимая поводья до побелевших пальцев, и лишь чуть успокоившись, спросил:
- И где он ее взял? Нет, это будет следующий вопрос... Придется вам побыть моим помощником, мистер Хродгейр. То, что вы не объявили себя сразу квалификатору, делает вас таким же еретиком.
Северянин, слушавший тираду с неприкрытым восхищением, досадливо поморщился.
- Да если бы я ещё знал заранее об этой чёртовой Библии. А когда узнал, проще показалось исчезнуть. Никогда бы они меня не нашли, стоило до северных графств добраться. Помощник так помощник - если это поможет выкрутиться. И вот ещё какое дело. Не знаю уж, как и сказать, но этот jötnar lortig на допросе ещё заявил, что собирался продать атам. Приложив к нему рисунок пентаграммы с именами демонов. И признался в интересе к китайскому гримуару. Ну и, - он помедлил снова, вздохнул, - ещё он очистил в деревне катаров источник, проклятый по указанию герцога Саффолка. Это о том, где он, вероятно, раздобыл эту чёртову книгу.
Наверное, стоило развернуться и уехать, несмотря на Гильдию и на то, что вечерело. Джеймс боролся с этим желанием молча, уговаривая себя сдержаться, потерпеть и даже попытаться. Уговаривалось плохо, мысли метались между "убью, падлу" и размышлениями о том, как можно было бы совместить сожжение, четвертование и бичевание до смерти. Получалось - забавно. Настолько забавно, что Джеймсу даже захотелось на это посмотреть. И, возможно, поучаствовать. Поймав себя на том, что снова вслух и нецензурно поминает родителей Брайнса и крайне запутанные отношения самого чертова торговца с половиной михаилитского бестиария, Джеймс тяжело вздохнул и обреченно поинтересовался:
- Это все?
- Не совсем, - голос Вальтера совершенно лишился обертонов. - На допросах он запирался, как только мог. Увиливал, не отвечал на вопросы. Никакого раскаяния. Зато про продажу чуть не в охотку говорил. Роджер... охранник местный, в общем, считает его шпионом и катаром одновременно. Хотя и дебилом.
- Как там говорил магистр? Co-sheòrsach? Tolla-thon? До чего емкий язык, - восхитился Джеймс. - Жаль, он его тогда не зарезал. Проблем было бы меньше. Вальтер, скажите... Насколько он нужен? Я понимаю, что для уважаемого Рика этот гаденыш, как черная собака, хвостом которой тянут мандрагору... Но все же? Как мне строить защиту? Он нужен, как после Билберри, способным сидеть в седле или можно всего лишь свести все к более мягкой казни?
- Да чёрт его знает, - пожал плечами Хродгейр. - С одной стороны - нужен. С другой... я уже и не знаю, что он ещё может выкинуть по дороге. Не следить же за ним круглые сутки. А в следующий раз я могу и не успеть уйти. Или не смочь выкрутиться. Деньги мне очень нужны, но вернуться в Лондон я хочу больше. Хотя бы только для того, чтобы забрать Марико и уйти на север. Не знаю. Но, правда... наверное, лучше способным сидеть в седле. Я хочу, если что, убить его сам, коль случится. Или даже просто так. Если господин констебль не возражает.
- Не возражаю. - Вздохнул Джеймс, кровожадно подумав о необходимости бросить монетку на право убийства подзащитного. И тут же одергивая себя за это. - И если уж вы заявлены, как мой помощник, зовите меня по имени. Сейчас я не констебль, все же.
Впереди замаячили ворота Брентвуда и он пустил лошадь в бег, мечтая о ванне и ужине. Два дня в седле доконали бы и солдата.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

Брентвуд. Таверна. Вечер.

Еще не стемнело, когда Джеймс, обустроившись в той же таверне, в какой, по словам Вальтера, останавливался и чертов торговец, с удовольствием помы ошибкившись пусть и в тазу, но горячей водой, спустился вниз, в общий зал, надеясь поужинать и пораньше лечь спать. Одернув вышитую руками Бесси черную тунику, он попросил у подавальщицы горячее вино и не менее горячую кашу с мясом и откинулся вместе со стулом к стене, прикрыв глаза. Хотелось домой, слушать, как, захлебываясь от впечатлений, торопясь, рассказывает Артур об Ордене. Как тихо, степенно вышагивает Бесси. В этой картине не хватало Мэри, разбирающей еще не купленную музыкальную шкатулку. И в неё совершенно не вписывалась маменька. Таверна шумела так, как это было положено вечернему трактиру: поспешно простучали подкованные сапоги к выходу, взвизгнула, но - игриво, подавальщица. Бесшумно поставили перед ним тарелку и кубок, и ароматы еды принялись поддразнивать, завлекать. Но Джеймс не шевелился, не слушая шум, не обоняя запахи, желая подольше побыть дома.
Отвлечься, впрочем, пришлось всё равно, но не сразу, когда каша уже начала стыть. Каблуки простучали по гулким доскам твёрдо, уверенно, целенаправленно, и одновременно несли с собой странную, едва заметно звенящую тишину. Впрочем, последнее могло лишь казаться, потому что разговоры в таверне стихали тоже, чтобы потом снова подняться снова. И грудной, чуть хрипловатый женский голос прозвучал на впадине между волнами контрапунктом к затишью.
- Господин Джеймс Клайвелл? Не возражаете, если я присоединюсь?
Женщина была одета по меньшей мере странно, если не непристойно. Кожаные штаны, синяя, богато украшенная жёлто-зелёной вышивкой и бисером плотная туника. Белизну шеи подчёркивала бархотка, с которой свисали каплевидные ониксы, окружая и выделяя небольшой крестик. Самым странным была тонкая косичка у виска, в которую женщина вплела несколько ярких перьев невиданных цветов. Хотя, пожалуй, нет. Самым странным было то, что на неё почти никто не смотрел.
- Прошу вас, госпожа, - Джеймс откачнулся от стены, и сел ровно, вопросительно взглянув на собеседницу, - чем могу служить?
Махнув подавальщице, женщина уселась напротив.
- Служить? Нет. Меня зовут Анастасия Инхинн. Имею честь работать с отцом Бернаром над симфонией некоего Гарольда Брайнса, который, правда, немилосердно фальшивит. Так что, - она улыбнулась неожиданно сочувственно и понимающе, - решила познакомиться заранее.
- Это честь для меня, госпожа, - улыбнулся в ответ Джеймс, - признаться, я не испытываю счастья от того, что эта скот... простите, мистер Брайнс назвал меня защитником. Учитывая то, что он мне еще в Бермондси дьявольски надоел.
Инхинн приняла от опасливо косившейся девушки бутылку и кубок и хмыкнула.
- От Брайнса у меня голова болит. Буквально. Что же, работа есть работа. Но, признаться, меня не оставляет мысль, что в отчёты не вошло немало любопытных нот. Уж слишком наш господин Брайнс необычен. Не в службу, мастер Клайвелл, что там с ним было, в Бермондси?
Джеймс усмехнулся, припоминая тот день, когда Хантер привел в управу чертова торговца. Голова тогда разболелась и у него. Присутствие Брайнса чувствовалось даже тут, провалом, хотя это было и привычно. Необычен? Пожалуй, да. Таких редкостных идиотов Джеймс не встречал еще и надеялся больше не встречать.
- Врал он, госпожа Инхинн, на пустом месте причем. - Сообщил он, отпивая из своего кубка. - Отчаянно, хотя вопрос-то был рабочий: оплатил ли он пошлины у грефье рынка и зачем пытался сбыть свои шкурья... хм... меха в обход конторы. Квиток, к слову, он поменял у небезызвестного Стального Рика на обещание чернокнижного гримуара. А уж как он чудил в Билберри...
Вино в кубке и каша закончились прежде, чем жизнеописание чертова торговца. Завершая рассказ тем, как Брайнса, в итоге, пришлось учить еще и михаилиту Фламбергу, Джеймс вздохнул с сожалением:
- Нужно было повесить его еще там. Но ссориться с Гленголл... Не с руки.
Госпожа Инхинн тихо рассмеялась.
- Пожалуйста, зовите меня Анастасия, раз уж в одной ложе. Действительно, необычный человек. Знаете, на допросе у меня тоже было ощущение, что он лжёт просто так. Ради... чего? Из спортивного интереса словно бы. Не видела такого ни разу со времён Alma Mater. Там, конечно, некоторые студиозусы... да и преподаватели, они...
Дверь скрипнула - не в первый раз, но только сейчас Анастасия обернулась, вглядываясь в выросшую на пороге внушительную фигуру Вальтера, который, помедлив, направился прямиком к ним. Обернулась и покачала головой, мотнув перьями.
- И вот ещё интересный человек. Местный констебль, понимаете, с ног сбился, грызёт себя который день, что упустил, что не пошёл лично...
- Вальтер в той же ложе, что и мы с вами, Анастасия, - задумчиво проговорил Джеймс, отстегивая с пояса брошь и выкладывая ее на стол, - и сейчас - он мой помощник. Мистеру Хайтауэру придется смириться. Скажите, как этот чертов торговец, совсем не похожий на купца, вел себя? Опасаюсь, признаться, что не смогу руку сдержать, когда увижу его.
- О, он смирится, - женщина прищурилась, не отводя глаз от северянина. - Но ворчать будет до второго пришествия. В своём лучшем стиле, мягонько, исключительно вежливо, с извинениями за беспокойство... Кажется, мне нужно ещё вина.
- Если прекрасная дама позволит угостить... - Вальтер остановился у стола, заложив большие пальцы рук за пояс, и кивнул Клайвеллу. - Джеймс.
- Прекрасная дама... - Анастасия помедлила и неожиданно прыснула, совсем по-девчоночьи. - И в самом деле. Позволит. - и добавила уже серьёзнее. - Джеймс, в таком случае дам совет - пусть кто-нибудь держит за руки. Особенно, если читать дополнения к протоколу будете прямо там. Мистер Брайнс, действительно, очень необычен.
- Госпожа Анастасия Инхинн, - представил Джеймс Вальтеру собеседницу, думая о том, нужно ли ему знать содержание протокола заранее. Выходило - что не нужно, иначе удовольствие от прочтения его полным не будет. Но и узнать хотелось, хотя бы для того, чтобы лучше контролировать себя. - Вальтер, вы будете держать меня за руки в допросной?

[Хельга >>>]

Со Спектром

- Гм, - Вальтер осторожно уселся на стул. - Я наслышан о талантах... ничего не могу обещать, но попробую.
- Я могу пригласить Роджера и ещё кого-нибудь, - с полуулыбкой добавила Анастасия, принимая у подавальщицы полную бутылку. - Хотя... нет. Тогда ничего не будет видно, зато слишком много слышно. Ладно, - она провела пальцами по алому перу, поправила ворот туники, едва заметно сбившийся на сторону. - По моим расчётам, до прихода Хайтауэра остаётся минут пять. Так выпьем! Чтобы было, кому держать руки - и не держать, когда надо, тоже.
- Ты с душою расстанешься скоро, поверь.
Ждет за темной завесою тайная дверь.
Пей вино! Ибо ты — неизвестно откуда.
Веселись! Неизвестно — куда же теперь?
- Стоит царства китайского чарка вина,
Стоит берега райского чарка вина.
Горек вкус у налитого в чарку рубина
Эта горечь всей сладости мира равна.
Пригубив из своего кубка, Джеймс вздохнул, вспомнив Мэри и - неожиданно для себя - знойную вдовушку с Джон-Ролл. Агнесс, очаровательная брюнетка, вдовела недавно, томилась и привечала Джеймса в его редких визитах у порога, отпуская лишь с рассветом. У нее были алые губы и алое же, горчащее вино. О браке она не заговаривала, да и сам он не рассматривал ее, как будущую супругу. А потом жизнь внезапно потекла быстрее, завертелась вихрем, появилась Мэри... И стало не до Агнесс.
- Все же, Анастасия, - не утерпел он, - что он наговорил на дополнение к протоколу? Или... надумал?
- Нет, - женщина откинулась назад и провела пальцем по губам. - Печать на устах моих. Если бы не были таким знатоком, сказала бы, а так - не стоит портить ритм. К тому же, - она задумчиво, склонив голову, посмотрела на Вальтера, коснулась руки и кивнула. - Я хочу посмотреть. И ещё одно. Наверное, умалчивать - это жестоко, но нужно ведь оправдывать репутацию. Практика, - тот же палец уставился в потолок, - слишком драгоценна, чтобы упускать возможность. Вы ведь мучаетесь? Ну, хоть немножко?
- Поменьше размышляй о зле судьбины нашей,
С утра до вечера не расставайся с чашей,
К запретной дочери лозы присядь, - она
Своей дозволенной родительницы краше.
Вот о родительнице не нужно было бы... Сочетание мыслей о маменьке и Гарольде Брайнсе было таким жутким, что Джеймс вздрогнул и допил свой кубок залпом. К черту маменьку.
- Мучаюсь, - улыбаясь, признал он, - невероятно. Любопытство однажды меня сгубит. К тому же, надеюсь, что копий протокола достаточно... И, пожалуй, нужен будет еще кубок вина. И сейчас, и в допросную.
- Нынче жажды моей не измерят весы,
В чан с вином окуну я сегодня усы!
Разведусь я с ученостью книжной и с верой,
В жены выберу дочь виноградной лозы.
- Сейчас - не беда, - подкрепляя слова делом, Анастасия плеснула ещё и ему, и Вальтеру. Не забыла и себя. - А в допросной я распоряжусь кинуть под дыбу средний бурдюк. Или большой. И на какой бумаге желаешь протоколы? Мягкой, жёсткой, деревянных досках? Я могу успеть вывести их стеклянной крошкой.
- Назовут меня пьяным - воистину так!
Нечестивцем, смутьяном - воистину так!
Я есмь я. И болтайте себе, что хотите:
Я останусь собою. Воистину так!
- На плохо прожевываемой, - усмехнувшись, ответил Джеймс, - ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину.
- Все, что видишь ты, - видимость только одна,
Только форма - а суть никому не видна.
Смысла этих картинок понять не пытайся -
Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!

[Spectre28 >>>]

с Хельгой и Ричем

14 января 1535 г. Тюрьма Брентвуда.

Утро началось так, будто бы он и не покидал Бермондси - в допросной, она же пыточная, где Джеймс слегка передвинул стол так, чтобы видеть лицо лежащего на дыбе человека и, скептически оглядев предложенную ему в качестве сиденья табуретку, уселся прямо на столешницу, закатывая выше локтя рукава грубой, серой туники с простой, черной вышивкой, обнажая сетку шрамов, которые сейчас, впрочем, не зудели. Приветливо кивнув чуть опешившему клерку, который должен был вести протокол беседы защитника с подзащитным, улыбнувшись Анастасии и Вальтеру, Джеймс немного беспечно качнул сапогом, складывая руки на груди. Протоколы лежали рядом на столе, но читать их он не спешил. Сначала - договор о защите, который принялся поспешно писать клерк.
- Роджер, будьте любезны, приведите подзащитного. И я настаиваю на том, чтобы ему дали одежду и обувь,- вежливо попросил он черноволосого, молодого стражника с бойким и умным лицом.
Стражник кивнул и вышел. Время дрогнуло - и потекло медленно, как всегда бывало при допросах, отпечатывая каждую мелочь, каждый вздох, оставляя за дверями детей и Мэри, незавершенные дела и тревоги. Брошь, снова приколотая к поясу, надежно скрывала его мысли от Анастасии, а потому он в который раз подумал, что сманить такого палача в Бермондси, где двое предыдущих собрались уходить на покой, было бы... хорошо. Пусть, работы у неё было бы не слишком много, но все равно, изредка, в промежутках между ее скитаниями с отцом Бернаром по стране... Джеймс вздохнул и взял в руки протоколы.
По мере чтения ему дважды пришлось останавливаться, чтобы рукой стереть с лица изумление и гнев. Чтобы молча отложить наиболее интересные листы из дополнения к протоколам. Чтобы кивком пригласить Вальтера ближе и со вздохом обратиться к Анастасии:
- О вращенье небес! О превратность времен!
За какие грехи я, как раб заклеймен?
Если ты к подлецам и глупцам благосклонно,
То и я не настолько уж свят и умен!
Анастасия задумчиво поправила подвёрнутые рукава синей шёлковой рубашки. Если её и мучило похмелье после вчерашней попойки, по лицу и движениям этого заметно не было вовсе. И у опоры дыбы действительно многообещающе валялся пузатый бурдюк.
- От нежданного счастья, глупец, не шалей.
Если станешь несчастным - себя не жалей.
Зло с добром не вали без разбора на небо:
Небу этому в тысячу раз тяжелей!
Следом за ее словами, не давая времени ответить, Роджер втолкнул в допросную чертова торговца, одетого в серую одежду, точно каторжник. Втолкнул - и прислонился к стене у двери, скопировав, сам того не ведая, Хантера.
Джеймс улыбнулся и отрицательно мотнул головой, выражая несогласие со словами женщины.
- Те, что веруют слепо, - пути не найдут,
Тех, кто мыслит, - сомнения вечно гнетут.
Опасаюсь, что голос раздастся однажды:
"О невежды! Дорога не там и не тут!"
- Доброго утра, мистер Брайнс, - наконец, решил обратить он внимание на своего подзащитного, - прежде, чем мы начнем, я должен уточнить, действительно ли вы желаете, чтобы я оппонировал обвинению в суде, и готовы ли вы подписать договор о защите?
Бесси, все же, нужна была лошадь, а Мэри - шкатулка и набор инструментов. И хотелось бы, чтобы осталось что-то на книги дочери. А еще нужно было написать письмо домой, пусть и отправится оно с гонцом.
- Доброго утра, мистер Клайвелл, госпожа палач. - Торговец встретился взглядом с северянином. - Да я хочу, чтобы вы оппонировали обвинению в суде, и я готов подписать договор о защите. Единственно, что я хочу уточнить - это сроки оплаты.

[Хельга >>>]

С Ричем

- Замечательно, - неискренне порадовался Джеймс, бегло пролистывая протоколы, - в таком случае, должен также уведомить вас, что стандартная процедура беседы с защитой проходит в присутствии клерка, представителей сторон обвинения и протокол будет представлен в суде. Кроме того, Уложением о защите, адвокат, представляющий вашу защиту, вправе требовать доследствия любыми законными методами. Вопросы оплаты я решать не вправе. Вы это понимаете?
" Взаимное понимание требует взаимной лжи. " Воистину, с пониманием между ним и подзащитным было туго. Джеймс глянул на Брайнса и едва слышно вздохнул, качнув ногой. "Мисс Бесси Клайвелл, счастлив уведомить вас, что доехал благополучно и имел честь беседовать со своим подзащитным, мистером Гарольдом Брайнсом. Это - замечательный, очень милый, очень умный человек. Вру, конечно же. Такого редкостного мерзавца и глупца я еще не встречал, моя печальная звезда, мое солнышко, моя доченька..."
- Да, понимаю.
- Итак, - вздохнул Джеймс, - протокол допроса защитой ответчика, мистера Гарольда Брайнса, от четырнадцатого января сего года, сего часа. Сторону защиты представляет старший констебль, констебль Бермондси, юрист первого разряда Гильдии, Джеймс Клайвелл. Сторону обвинения - палач Анастасия Инхинн. При допросе присутствуют клерк, мистер Генрих Уоллс, помощник адвоката мистер Вальтер Хродгейр, стражник городской управы мистер Роджер Рейдж. Скажите, мистер Брайнс, вам известно, в чем вас обвиняют?
" Но зато я познакомился с интересной женщиной, она палач и зовут ее госпожа Анастасия Инхинн. Чудесно образованная, начитанная и очень яркая. Брентвуд рассмотреть я еще не успел - не было времени. Знаю лишь, что здесь есть лавка антиквара-букиниста, которую намереваюсь посетить. Все ли у тебя и Артура благополучно? Надеюсь, ты не задерживаясь до темноты на улице? Это небезопасно, солнышко..."
- В измене королю и государству, ереси, краже серебряного креста и дорогой одежды, порче имущества, пиратстве и работорговле. - Отчеканил торговец.
- Ага, - согласился Джеймс, нервно дернув ногой, отчего носок сапога поймал блик от жаровни, окрасившись в несколько оттенков преисподней, и заглянул в один из листов, отложенных на стол. - "Боже, лишь бы у них оказались маленькие дети, а мне хватило сил и упорства". Значит, говоришь, сукин ты сын, это было бы настоящее правосудие? Настоящая кара Божья?
Перед глазами, в багровой пелене, затянувшей сознание, мелькали тела Бесси и Артура, зарезанных, оплывающих собственной кровью. Джеймс соскочил со стола и медленно, очень медленно оторвал полоску бумаги от протокола.
- Надеюсь, ты не завтракал, - спокойно продолжил он, - потому что бумага особенно вкусна на голодный желудок... Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. И сказано еще: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Так какого дьявола ты, подонок, решил, что знаешь о правосудии все? Что можешь даже мыслью посягать на чьих-то детей? Жри, - Джеймс протянул полоску бумаги чертову торговцу, - или я сам в тебя запихаю этот протокол.
"Не беспокоит ли тебя нотациями миссис Элизабет? Я очень скучаю, доченька, и отчаянно хочу домой. Надеюсь, процесс не затянется, точнее, я его затягивать не хочу, но не могу не учитывать мнение обвинителя. Расскажи мне, что ты делала в эти дни, пока твой скучающий отец добирался до Брентвуда? Хорошо ли ты спишь теперь, когда вернулась домой? Успокоился ли Артур?"
- Придётся запихивать, - торговец слегка пожал плечами - но советую предварительно меня связать, в прочем, ни мне вам давать советы, да и сил у меня совсем не осталось.
- Ладно, - чуть успокоившись, призвав себя к терпению, Джеймс снова взгромоздился на стол, - беседовать с тобой нет никакого желания, тем более, что протоколам допроса я доверяю. С государственной изменой и ересью все решается легко. Мистер Уоллс, у вас есть при себе "Акт о Супрематии"? - Клерк кивнул, и Джеймс совсем уже успокоенно продолжил. - Да будет тебе известно, что принятый третьего ноября одна тысяча пятьсот тридцать четвертого года парламентом Англии закон, провозгласивший короля Генриха VIII (и его преемников) единственным верховным земным главой Церкви Англии . В качестве главы Церкви король Генрих VIII в праве пользоваться «титулами, почестями, достоинствами, привилегиями, юрисдикцией и доходами, присущими и принадлежащими достоинству верховного главы Церкви». Акт о супрематии передал Его Величеству Генриху VIII, кроме этих традиционных привилегий монарха, ранее свойственные примасам права посещать епархии, визитировать духовенство, решать вопросы вероучения, изменять литургические чинопоследования, исправлять заблуждения и искоренять ереси. А еще - подписавшему Акт прощаются все преступления против короны и Церкви. Вы согласны подписать Акт, мистер Брайнс?
"У меня в комнате, на комоде, стоит шкатулка с украшениями мамы. Резная, с розами. Забери ее себе, тебе пора иметь свои драгоценности. Жду твоего письма, моя звезда, мое солнышко, моя маленькая, но такая взрослая дочь..."
Торговец чуть не открыл рот от удивления.
- Да. - Достаточно спокойно ответил он.

[Spectre28 >>>]

Рич и Хельга

- Таким образом, - вслух рассуждал Джеймс, наблюдая за тем, как над жаровней дрожит воздух, - мы снимаем обвинения в измене королю и государству. И в ереси. Скажи мне... как это говорил магистр? О, leam-leat!.. зачем ты приставил ноги серебряному кресту, разбил дорогое зеркало венецианской работы и утащил одежду у милорда Грейстока? Хотя, учитывая пиратство и работорговлю - это не тот вопрос. Вырывание ноздрей или бичевание? Пожалуй - бичевание, соглашение о епитимье и клятва больше не преступать. Устраивает? Господа, леди, я попрошу вас оставить меня наедине с подзащитным.
"Жду с надеждой, ведь каждый раз, читая твои послания, я будто вживе слышу твои голос и вижу тебя, наш дом. Признаться, в последнее время все чаще представляется мне в нем Мэри, хотя я и укоряю себя за поспешность. Все же, у нас с ней было слишком мало времени, чтобы лучше узнать друг друга. И все же, я уже не представляю себя без неё..."
Роджер и клерк с явной неохотой вышли, причем клерк еще и оставил подле Клайвелла лист гербовой бумаги. Анастасия последовала за ними, чему-то ухмыляясь. И кивнула Клайвеллу, прежде чем закрыть дверь.
Торговец провёл взглядом Вальтера, писца и Инхинн, повернулся к констеблю.
- Вещи я украл, защищая свою жизнь от твари. Пиратством никогда не занимался, а за работорговлю уже был наказан. - Говорил торговец спокойно, просто и честно.
Джеймс вздохнул снова, размышляя о том, что за последние полчаса делает это слишком часто, спрыгнул со стола, садясь за тот, где только что сидел клерк.
- Подписывай акт, пока я тебе немного расскажу об английских законах, - проворчал он, отчаянно жалея, что находится сейчас не в своей управе, - для короны не имеет значения, понес ли ты наказание за работорговлю в другой стране. Также, как и браки, заключенные не на английской земле, считаются недействительными. Условно недействительными, но это нюанс. Работорговля здесь приравнивается к пиратству, и за нее вообще-то полагается привязывать к сваям причала в прилив. А воровство - всегда воровство, не зависимо от того, защищал ли ты свою жизнь, или же просто украл - из любви к процессу. Я предлагаю тебе выход из этой неуютной ситуации. Работорговлю доказать сложно, а потому не думаю, что обвинение будет упорствовать с этим пунктом. А за воровство вырывают ноздри или бичуют. Я бы выбрал бичевание. Возможно, я почти уверен, что смогу убедить ассизы назначить это наказание и передать тебя на поруки Вальтеру.
Еще была надежда, что удастся обойтись и без ассизов. Квалификационная комиссия имела право выносить приговоры, не дожидаясь сессий королевского суда и это открывало ряд путей. Один из них был домой. И поскорее. К детям и невесте.
Торговец взял бумагу, бегло пробежался глазами по тексту и подписал.
- Могу я, пусть даже после бичевания, обратиться с обвинениями, по поводу бруксы и попросить расследования?
- Это к михаилитам, - отмахнулся Джеймс, - нежить вне компетенции констебулата. К тому же, на бруху она не похожа. Очаровательная госпожа. Если пообещаешь не бежать, не искать способов самоубиться, я попрошу, чтобы тебе позволили одежду, воду и хотя бы солому.
Устало откинувшись на спинку стула, он вытянул все еще изредка ноющую ногу. Отчего-то казалось досадным, что сидит он здесь, слушая ропот чертова торговца, хоть это и было ожидаемо. Чуть ныла голова после вчерашней попойки, хотелось острой ирландской похлебки и спать. И во сне видеть детей и Мэри.
- Обещаю.
- Отчего я не верю, интересно?
"Чуйство" начало сходить с ума, точно Брайнс снова сбился с правильной ноты. Осознав, что мыслит, как Инхинн, Джеймс улыбнулся и поднялся на ноги.
- Знаешь, я очень огорчусь, если ты попытаешься повеситься на рукаве. Мне сюда пришлось ехать, оставив дома болеющую невесту. И вдвойне - если не откажешься от мысли мстить. А когда я огорчаюсь... - он улыбнулся, но уже недобро, вспомнив Соверена и нож в спине брата-лекаря. - Давай договоримся так: как только сможешь ходить после казни, ты уедешь далеко, куда и собирался. Не пытаясь вернуться сюда для мести. И совет: пообещай городу, что пожертвуешь в счет долга святую реликвию, буде такая встретится на пути. И сдержи слово. Жизнь может быть проста, мистер Брайнс, если мечтать не о мести, не думать о людях плохо и - думать, прежде, чем делать. Еще раз, ты обещаешь терпеливо дождаться суда и уехать отсюда, не вынашивая планов мести?
- За то что вам пришлось ехать, я извиняюсь. Вопрос жизни и смерти. - улыбнулся Гарольд - Сейчас, когда большая часть обвинению уже снята, самоубиваться мне толку нет. Месть. - Он вздохнул. - Мстить я не стану, да и не смогу. Реликвию я пожертвую, если не буду иметь долгов и обязательств. Долгов, сами понимаете, у меня будет не мало.
- Принято, чтобы за реликвию прощались все долги городу, - Джеймс устало пожал плечами, - но как знаешь. Роджер! Проводи мистера Брайнса в опочивальню! И накормите его, бумагу он есть отказывается отчего-то...
Роджер, возникший точно черт из табакерки, просиял улыбкой и, схватив Гарольда за шиворот, уволок в полумрак и холод коридора.

[Хельга >>>]

Со Спектром и Лео

Джеймс досадливо вздохнул и пнул ни в чем неповинную дыбу. Дыба, ожидаемо, промолчала, зато снова заныла нога.
- Черт знает, что такое, - с чувством обратился он к колыбели Иуды, - стоило ехать сюда за тридевять земель ради того, что мог сделать местный защитник?
Culla di Giuda промолчала также, как и дыба. Удивительно неразговорчивы были орудия пыток в Брентвуде, впрочем, как и везде. Но зато в жаровне мерещился камин дома, а в цепях, подвешенных к потолку - струны лютни. И торжественно звучал в мыслях воскресный хорал в церкви, который он не слышал давно и который ему предстояло услышать. Терзаемый сомнениями, мятущийся он сам себе отнюдь не напоминал жениха, скорее - барышню накануне брачной ночи. Мэри юна, в половину моложе его, а служба настолько опасна, настолько поглощает все его время, что... Разорвать помолвку, без которой они обошлись, к слову? Джеймс чувствовал себя собакой на сене. И отказаться от Мэри он не мог, и спешить с браком не хотелось. "Это как в холодную воду нырнуть, - сказала ему перед свадьбой Дейзи, - главное - решиться". Нужно было думать о Брайнсе, но не получалось. Главное - решиться. Нырнуть, без оглядки, набрав побольше воздуха, чтобы вынырнуть уже обновленным.

После полудня.

- Вино полезно для жизни человека, если будешь пить его умеренно. Что за жизнь без вина? Оно сотворено на веселие людям, - назидательно проговорил отец Бернар, вальяжно рассевшись на дыбе, точно она была кушеткой в светской гостиной. Без рясы, в простой белой рубашке и серых штанах, он казался проще и даже моложе, да и улыбался открыто и искренне, точно не по его слову раскладывали людей вот на этой самой дыбе, - заседание квалификационной комиссии объявляю открытым, дети мои.
Возможно, пыточная была не самым подходящим местом для этого важного действа. Серьезность намерений усугубляли и сыр, истекающий прозрачной, соленой слезой на шипастом кресле, и копченая грудинка в металлическом блюде на жаровне, и сочные, почти янтарные груши в чаше, подвешенной за ручку к цепи над колыбелью Иуды. За спиной отца Бернара раскинулись островки зелени, которые священник окрестил Шервудским лесом и поселил туда вырезанного Роджером яблочного разбойника. Торжественности пыточной придавал бурдюк с вином , водруженный прямо на столе допрашивающего, в центре, подпираемый чернильницей и почему-то воткнутым в стол кинжалом.
- Запрет вина - закон, считающийся с тем,
Кем пьется, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить - признак мудрости, а не порок совсем, - добавила Анастасия, нежно прижимая кубок к груди, едва прикрытой тонкой тканью.
Вальтер согласно хмыкнул. Северянин с явным удовольствием разглядывал палача, которая, казалось, ничуть не возражала. Впрочем, любострастия во взгляде его не было - скорее, наслаждение от произведения искусства, каким и казалась в этот момент госпожа Инхинн, сидевшая под нависшими цепями. Особенно когда позвякивала по металлу ногтем, заставляя оковы рдеть багрянцем, добавляя тепла. И дополнил своим северянин негромко, вполголоса.
- Белая вишня
Истекает соком
Багряным, пряным
И женщина в лунном свете
Читает знаки
Где та моя часть, что ушла?
Пью вино.
- Чтоб счастье испытать, вина себе налей,
День нынешний презри, о прошлых не жалей,
И цепи разума хотя б на миг единый,
Тюремщик временный, сними с души своей, - со вздохом согласился с ними Джеймс, отпивая из своего кубка. Такие заседания суда ему нравились больше ассизов, хотя бы потому, что в королевском суде не было такой приятной компании.
- Как защита, - чуть хмельно произнес он, - я настаиваю на бичевании и пусть идет на все четыре стороны, к тем дьяволам, что его привели в этот мир. Если сможет ходить, конечно.
- Или хотя бы ехать, - со вздохом заметил Вальтер.
- И всё, что приключается нам, бывает за злые дела наши и за великие грехи наши, - вздохнул отец Бернар, - как обвинитель, я не возражаю. Почти не возражаю, но вот любезная моему сердцу Анастасия тревожится, что этот мерзкий безбожник и хулитель, кровожадный, точно упырь, осмелится помышлять о мести.
- Сомневаюсь, что он будет мстить, отец Бернар. Он в этом деле задолжал уже половине Британии. Труслив он для этого слишком и неумеха.
О том, что за головой этого самого чертова торговца выстроилась уже целая очередь, Джеймс упоминать не стал. Брошь он снял, а значит, Анастасия слышала это и без слов.
- Трусливый человек, который готов терпеть боль без причины, - Анастасия задумчиво намотала на палец косичку с перьями и посмотрела на него сквозь яркость. - Может быть, он и не будет мстить, хотя мысли и были уверенными, чёткими. Чёрными. Я готова поверить. И всё же... он ведь опасен, Джеймс. Именно тем, что не понимает. Мир - это музыка и тишина, слитые воедино. Если угодно - паутина звуков, в которой снуют множество пауков одновременно. Я сосредотачиваюсь на нитях, на узоре, на пересечениях, но от существа, которое рвёт ткань бытия, просто пробегая мимо... не могу не задаться вопросом, что он порвёт следующим. Когда скрип по стеклу испортит мелодию.
- Для меня он - пятно, темное, портящее ткань, - кивнул Джеймс, внимательно глядя на нее, - которое хочется вывести. Но... Всякий заслуживает шанс, не правда ли? В Билберри он казался почти человеком. Иногда. Даже у магистра михаилитов Циркона рука опустилась, а он очень проницателен. Быть может, стоит позволить ему попробовать еще раз? Казнить его всегда можно будет, особенно, если согласишься переехать в Бермондси. У нас как раз место палача вакантно и обновленная пыточная.
Все, что будет: и зло, и добро - пополам -
Предписал нам заранее вечный калам.
Каждый шаг предначертан в небесных скрижалях.
Нету смысла страдать и печалиться нам.
- Палача отбивает, - вздохнув, посетовал Бернар Вальтеру, - лучшего палача Англии, между прочем. Я уж не говорю, что просто приятная собеседница и работаем давно вместе. Но, все же, вероятно, мастер Джеймс прав, Анастасия. Он ведь сам себя убьет рано или поздно, этот Брайнс.
- Заманивает обновлённой пыточной, - так же вздохнула Анастасия, - и особенно предполагаемой казнью господина Гарольда. Практически инкуб. И всё-таки, скольких шансов он заслуживает, не могу не задать я вопроса? Веря в проницательность магистра, не уверена, что заглядывал о в людей столь же глубоко. Столь же вдумчиво, соединяя музыку физическую и душевную, что впитывается в пол, стены, самое землю, умножая себя. И всё же, задаваясь этим вопросом, я понимаю, что ответа на него сейчас не получить. И всё же, Джеймс, спрошу иначе: станет ли этот раз последним? Можно ли на такое рассчитывать под свист выделанной кожи? Под звонкий хруст льдинок, намёрзших на доски эшафота?
- Ты сейчас почти дословно процитировала дневник одного очень умного человека, который в папках у нас проходит под именем "брат-лекарь". И, пожалуй, хотел бы я, чтобы он был не столь умен. Это последний шанс для господина Брайнса, Анастасия. Иных у него не будет. К тому же, с ним рядом Вальтер и я верю, что он успеет вывести это пятно с лица вселенной.
Джеймс говорил спокойно и задумчиво, глядя на Инхинн. То, что она говорила, как сумасшедший монах, его не удивило. Училась в Вене и, быть может, даже знала брата-лекаря лично. Джеймс допускал даже, что францисканец ее учил. От этого Анастасия не становилась хуже, менее интересной или теряла профессионализм. Скорее напротив. Но и развязаться с Брайнсом поскорее хотелось. Сразу после допроса он отправил с гонцом письмо дочери и надеялся на скорый ответ с голубем.

[Spectre28 >>>]

с Хельгой

- Вальтер, - Анастасия глянула на северянина, и тот кивнул. Палач вздохнула. - Что ж. Хорошо. В таком случае я тоже... почти не возражаю. И спорить не стану. Пусть господин Гарольд получит своё в следующий раз. Даже не стану настаивать на том, чтобы это случилось от моих рук. Но это - совершенно определённо - требуется запить. Впрочем...
- Известно, в мире все лишь суета сует:
Будь весел, не горюй, стоит на этом свет.
Что было, то прошло, что будет - неизвестно, -
Так не тужи о том, чего сегодня нет.
- Да пребудет со мною любовь и вино!
Будь что будет: безумье, позор — все равно!
Чему быть суждено — неминуемо будет,
Но не больше того, чему быть суждено, - согласился с ней Джеймс, улыбаясь с облегчением. Мнение палача ему было, пожалуй, важнее слов всех присутствующих в пыточной. И от того, что они договорились, становилось тепло. А может быть, в этом были виноваты жаровня, цепи и вино.

[Хельга >>>]

15 января 1535 г.
Вторник
Возраст Луны 11 дней, Нарастающая Луна 3 дня до Полнолуния

Музыкальную шкатулку, красивую, резную, украшенную падубами и остролистом, Джеймс нашел в лавке часовщика. Под крышкой забавно помахивали хвостиками два соловья, заливавшихся клавесинной пьесой. Там же обнаружились и инструменты, настолько тонкие и крохотные, что удержать их, должно быть, могли только тонкие пальчики Мэри. Прикупив у книжника толстый том со стихами для Бесси, у оружейника - кинжал для Артура, который вполне бы сошел мальчику за меч, он долго колебался у ювелира. Незаконнорожденный, но признанный, он имел право на герб отца, хоть и относился к сословию джентри. Но... Нужно ли это было Мэри - кольцо с топазом, которое он купил в Бермондси, вот это ожерелье из них же, что он задумчиво рассматривал сейчас? Мэри подошли бы аквамарины или жемчуг. "Дарить жемчуг - к слезам". Выходя из лавки, Джеймс спрятал в кошель шелковый мешочек с прозрачными, небесно-голубыми аквамаринами: обручальным кольцом и ожерельем. Понимая, что смирился и примирился. С самим собой, с Мэри, с новым браком. Что попрощался с Дейзи окончательно, вспоминая о ней тепло, но уже не сравнивая с той, что вскоре назовет миссис Клайвелл. И уже собираясь в дорогу, застегивая седельные сумки, он вспомнил о том, что по старому обычаю жених перед свадьбой должен добрым делом купить счастливую жизнь. Вспомнил, усмехнулся - и отправился на поиски одинокой женщины, которая согласилась бы принять чертова торговца до выздоровления. И обошлось это ему всего в соверен. Не слишком большая плата за семейное счастье, все же.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс

9 января 1535 г. Брентвуд, Эссекс. Утро.

Брентвуд, маленький городок, закованный в темный камень и темное же дерево, встретил Гарольда ленивым, утренним шумом. Медленно раскрывали свои ставни дома горожан, неторопливо распахивались двери лавок. Лавка старого Хью и впрямь находилась напротив таверны. Каменное здание, в котором она располагалась вместе с управой, длинной килой протянулось по торговой площади, но в окнах ее пока не светились свечи, не виднелась тени хозяина. Зевая, сновали по улицам сонные приказчики и хмурые городские стражи. Хихикали, но сонно и утомленно, две разбитные барышни, явно спешащие на покой. Одна, хорошенькая, светловолосая, с лицом нежным и неиспорченным, в яркой шубке и пестрой юбке, задержалась взглядом на лице Гарольда и, улыбнувшись, хихикнула. Впрочем, вышло это не насмешливо, а беззлобно и сочувственно. Цирюльня обнаружилась в конце торговой площади, налево от каменного, добротного эшафота, обнесенного низенькой оградой. Плаха, стоявшая на нем, напоминала о бренности бытия и скоротечности времени. Особенно, если над тобой занесен топор палача. Внутри цирюльни было мрачно и холодно, а сама обстановка напоминала то ли кабинет лекаря, то ли камеру пыток. Сам мастер, щеголеватого вида пожилой мужчина в белоснежном переднике, меланхолично и сосредоточенно точил о камень обломок косы.
- Доброе утро, сколько берёте за стрижку и бритьё? - Торговец, с интересом наблюдая за цирюльником, закрыл за собой дверь, снял капюшон и берет.
- Три шиллинга, господин, - мужчина оторвался от своего занятия и оценивающе оглядел Гарольда. - но вас - только налысо. Иначе оно смешно будет и отрастет неровно.

Через некоторое время Гарольд вышел на улицу, предварительно натянув капюшон чуть ли не ниже бровей. Он уже брился на лысо несколько раз, и каждый раз - по необходимости, и каждый раз ходил с капюшоном на голове, пока волосы хоть немного не отрастут. Ничего ужасного не произошло, но лысина всё-таки доставляла дискомфорт. Было слегка обидно, не потому что волосы он сжёг, очищая источник, а потому что произошло это по его неосторожности. Торговец зашагал к таверне, стоило перекусить и немного привыкнуть к новой причёске, неуверенность редко помогала в торге.
По сравнению с утром, посетителей в таверне прибавилось, но немного. В основном, это были купцы и наемники. Один, молодой и смешливый, в темном кожаном колете с серебряным тиснением и яркой зеленой рубашке, синеглазый и беловолосый, прыснул при виде Гарольда, но тут же совладал с собой и отхлебнул из кубка. Да и трактирщик глядел поприветливее и тут же выставил на стойку кружку эля и жареные свиные ушки, соломкой, еще горячие, с лопающимися пузырями масла и посыпанные крупной солью.
Вальтера в таверне так и не было, Гарольд хотел показать ему книгу перед продажей. Случаи со змеёй и атамом показали, что Вальтер не так прост. Было полезно посоветоваться с ним перед продажей, возможно, северянин, который явно провёл в Англии уже немало лет мог предложить что-то повыгодней. Торговец постарался не обращать внимания на белобрысого и подошел к трактирщику.
- Можно?
- Будьте любезны, господин мой, - приветливо кивнул трактирщик, подвигая кружку и тарелочку поближе, - ушки у нас наилучшие.
Ушки и правда были вкусными.
- Действительно, мало где я пробовал такие. - торговец вздохнул. - Хоть горе заем.
- Это завсегда полезно, - согласился трактирщик, вытирая руки белым полотенцем, - но горе лучше запивать.
- Истинно верно. - Торговец улыбнулся, потянулся за кружкой. - Неплохой у вас городок, хоть и маленький.
Он решил немного подождать Вальтера, и только если тот не появится, пойти к Хью.
- Городок не плохой, на тракте ведь. Деньга!
Последнее слово хозяин таверны произнес солидно, поиграв бровями для убедительности.
- И как, оживлённый тракт, сейчас-то зимой наверняка и не скажешь. - Ушки шли на ура, эль приятно смачивал горло, утоляя жажду. Гарольду было приятно вот так поговорить ни о чём, он не особо любил трепаться, но иногда именно таких вот разговоров не хватало.
- Ну вот покуда градоуправители, значить, Челмсфорда и Брентвуда не собрались, мошной не потрясли, да не взяли на жалование Свиристеля-то нашего, михаилита, сталбыть, было мало людей. Не доезжали. А Свиристель, ить он тракт-то почистил, почитай целый день, как пичуга по нему носится. Жалко парня, не доживет ведь до жены хотя б. Зато и проезжих поболя стало.
- Кто знает, может и доживёт. - Гарольд в очередной раз отхлебнул эля. - С виду, вроде, очень даже толковый, хотя я в михаилитах и не разбираюсь.
Свиристель был, пожалуй, самым приятным представителем ордена, которого торговец встречал. От всех остальных так и веяло надменностью. Было жалко, что если парень и не умрёт, то точно станет ходить, задирая нос до потолка, уже через несколько лет.
- Дай-то Бог, - согласился трактирщик, подливая в кружку пенящийся напиток. - А вы, господин мой, путь откуда держите?
- Из Лондона, по делам. - Торговец начал есть медленнее, растягивая удовольствие от последних ушек. - Не лучшее, скажу я вам, время для поездок.
- Да уж, зима. Говорят, даже Дикий Гон видели, хоть Йоль прошел давно.
Ушки щедрой рукой, точнее деревянной ложкой, были подсыпаны в тарелку прямо из глубокой сковороды, которую на деревянной доске принесла служанка, а хозяин принялся переставлять кружки на стойке.
Гарольд сглотнул, глядя на ещё горячие ушки, по привычке попытавшись убрать волосы с лица, но только повёл рукой в воздухе. Не обращая внимания на неуклюжий жест, торговец отказался от прежней политики сбережения и продолжил уплетать вкусную закуску.
- Да и тварей на дорогах куча, я неделю по тракту проехал несколько раз чуть без головы не остался.
- За грехи то наши. Не иначе. И зима суровая оттого же. Слыхал я, будто в Бермондси монастырь-то бабский бесы охватили от грехов, а констебль ихний, значит, собственноручно монашек оттуда выносил, из пожара, значит, нечестивого, что разгорелся. Да там и погиб, как герой.
- Не знаю, что по поводу монастыря, но за констебля брехня, небось, в смысле, что погиб. Несколько дней назад его видел.
Вряд ли за несколько дней новость могла дойти да Брентвуда, скорее всего, если что-то с храмом и было, то было оно до оккультистов. "Весёлая жизнь у констебля, то монашек проклятых вытаскивает, то с оккультистами дерётся. Видимо, новая одёжка была премиальной, за спасённых".
- А что ещё про храм то слышно было?
- За храм? - Удивился трактирщик, подливая свежий эль в кружку Гарольда, - за храм, это вы про Билберри толкуете, господин мой? Ну так там, купец тамошний рассказывал, еретики из тех, что Рогатому молятся, задумали девицу какую-то в жертву принести. Так ейный муж, михаилит, их всех и вырезал. Кровищи, говорят, по колено было. Михаилита того теперь так и зовут - Билберийский Палач.
- Слыхал я, тот самый констебль тоже там был. Злые языки говорят, что он лично сжёг тамошнего лжесвященника, да ещё и смеялся при этом, как безумный. - Торговец слегка понизил голос. - Заживо.
Гарольд с трудом сдерживал смех.
- Вы, часом, не в курсе, где остановился мой спутник? - Вальтер всё не появлялся.
- Так у Бетси - Мотылечка, - не задумываясь, откликнулся хозяин таверны, - он вчера выспросил меня, где она живет и прямиком туда.
- Не подскажете, как туда дойти? - Гарольд устал ждать, да и разговор стоило прервать на новом слухе о чудовищном констебле. Почему-то эта затея показалась торговцу весёлой.
- Да недалече, господин мой, как раз за плахою домик с красными ставнями. Это оно и есть.

Сообщение отредактировал Spectre28 - 16-05-2018, 13:15

[Spectre28 >>>]

с Леокатой и Ричем

Маленький, уютный домик Бетси-Мотылечка, лукаво и фривольно подмигивающий красными ставеньками, располагался аккурат за эшафотом, рядом с домом палача, о чем красноречиво свидетельствовал топор, нарисованный прямо на его двери. В окне же местной барышни для утех виднелись кружевные занавесочки и пышно цвела герань. А у зеленой двери стояла каменная скамейка, украшенная вычурной резьбой. Торговец уселся на скамейку. Очень уж не хотелось беспокоить северянина прямо в доме женщины, может быть в постели. Он решил подождать, надеясь, что Вальтер вскоре сам появится. К тёмному камню эшафота, прямо на уровне его лица, примёрзли ледышки, в свете утреннего солнца они слегка отдавали розовым. Торговец ещё не успел замёрзнуть, и прохлада была скорее приятной. Он достал книгу и начал переворачивать страницу за страницей, внимательно рассматривая каждую.
Старые, пожелтевшие страницы действительно было интересно разглядывать. Безвестный переписчик обладал немалым талантом, и его никто не торопил. Тщательно были прописаны красным заглавные буквы, не менее аккуратно - выписаны картинки с изображениями святых и апостолов. За прошедшие десятилетия, если не века, чернила подвыцвели, но это почти не мешало. Препятствовало приобщению к спасению другое: написана книга оказалась на вариации провансальского языка, имевшего хождение в основном на юге Франции, поэтому прочитать её было крайне непросто, но картинки и размер строк не оставляли сомнений в содержимом. Как и говорил крестьянин, перед Гарольдом открывалась старая - и, вероятно, действительно ценная - Библия.
Из захватывающего и несомненно богоугодного занятия его вывел скрип двери. Бетси-Мотылечек оказалась невысокой, но наделённой пышными достоинствами женщиной со светлыми волосами и красивыми серыми глазами. И к Гарольду она обратилась приветливо, хотя и поглядывала порой нахмуренно на стайку из троих детишек, которые, раскрыв рты, следили за тем, как торговец листает страницы.
- День добрый, господин. А то я смотрю в окно, смотрю, а вы всё читаете и читаете. Так, может, зашли бы? С дороги ведь знаемо, чего нормальным мужчинам хочется.
Торговец отвлёкся от чтения только через секунду. Он мгновение всматривался в глаза женщины, заметив краем глаза детей, виновато улыбнулся.
- Извините за неудобства. Я хотел поговорить с мои товарищем, который у вас остановился. - Гарольд может быть бы и зашел, но позже, после продажи книги. - Но он, видимо, ушел.
Он с трудом отвёл взгляд слегка в сторону.
Дружелюбия на лице Бетси сразу убавилось, и она упёрла руки в бока.
- И вы, значит, из этих? Надо было сразу мне подумать. Сидят тут, вместо того, чтобы постучать. А ведь вдове заработок лишний никак не помешал бы!
- А я и не против принести вам заработок. - Улыбка из извиняющейся перетекла в игривую. - Но сначала дела. В конце концов, сначала мне самому надо заработать, и только потом я смогу помочь средствами несчастной вдове. Так что, вы не в курсе, где Вальтер?
Гарольду в последнее время слишком много прилетало и слишком мало перепадало. Пока женщина ему нравилась.
Вместо ответа Мотылёк с намёком протянула раскрытую ладонь.
- Через час, вы будете свободы? - Торговец захлопнул книгу.
- Час... - Бетси опустила глаза, о чём-то задумавшись, и кивнула. - Буду, господин, а то как же. Всенепременно буду.
- Вот и замечательно. - Торговец поднялся. Надо было побыстрее заканчивать с книгами - благотворительность требовала скорейшего и активнейшего участия Гарольда. О Вальтере женщина явно не хотела говорить, но тот, скорее всего, пошел в таверну.

[Ричард Коркин >>>]

В таверне за время его отсутствия почти ничего не изменилось, разве что посетителей стало чуть больше. Но свободный столик, за которым можно было спокойно пить эль, нашёлся без труда. Положив книгу в сумке на стол, Гарольд принялся ждать своего канувшего невесть куда спутника. Побеспокоили его только через добрые двадцать минут. Невысокий мужчина с приятным, чистым лицом, который подошёл к столику Гарольда, на Вальтера не походил вовсе. Тёмные, чуть тронутые сединой волосы, карие глаза, от которых разбегались морщинки. Впрочем, широкие плечи и запястья, мозолистые от оружия ладони, говорили о силе и умении её направлять. Одет он был скромно, в тёмное. Единственное, выделялись на поясе рукояти меча и кинжала, да сверкала приколотая к куртке констебльская брошь.
- Добрый вечер, господин. Позволите присесть?
Гарольд грязно выругался в уме.
"Боже, изведи всх констелей на свете, и не будет более ярого христианина, чем я".
- Да, конечно, присаживайтесь. - Из-за этого доброго человека он вполне мог не успеть к Мотыльку, или как её там.
- Замечательно! Благодарю, - констебль со вздохом облегчения опустился на лавку напротив. - А то не находишься. Это детишкам хорошо, бегают, носятся, прыгают. А нам себя и поберечь порой стоит, так я думаю. К слову, Ричард Хайтауэр меня звать. А вас? И откуда, позвольте полюбопытствовать, путь держите?
- Очень приятно, Гарольд Брайнс, путь держу из Лондона. Хотите эля? - Не первый раз к нему подходил констебль, и каждый раз это сулило проблемы. Торговец отхлебнул из кружки.
- Далёкий путь, далёкий, - Хайтауэр сочувственно покачал головой. - И на дорогах-то долгонько неспокойно было, так что каждый гость в нашем городке особенно дорог. Гарольд Брайнс, говорите? Хорошее имя, рассудительное. А, случаем, документов у вас с собой не будет ли? Простите уж, если обижаю, так ведь правила.
- Нет, мне его в Бермондси так и не выписали. - Торговец отложил кружку, в третий раз проклиная про себя бюрократию.
"А день так хорошо начинался!".
- Ай-ай-ай, вы спросили, а вам и не выписали удостоверение? - удивился Хайтауэр. - Как службу-то несут... только вот не очень я понял - говорите, путь из Лондона, а документы не выдали в Бермондси?
- Первым делом я поехал в Бермондси - сбыть товар, оттуда заехал в Лондон и из Лондона сюда, через Билберри. - Шансы провести часть дня в приятной компании катастрофически быстро таяли.
- Ну вот видите, как всё просто, если правильно отвечать, - улыбнулся констебль. - И всё сразу понятно становится. Ну и кто же против, когда товары сбывают? Это для людей замечательно. Одним товары, другим - деньги за труд честный. Только я, простите уж любопытство, ещё спрошу. А вот книга, которую вы на площади читали... хотелось бы взглянуть, право слово. Здесь, в глуши нашей, так редко доводится пообщаться с образованным человеком, да и у старого Хью новое редко появляется, всё уже наизусть выучил. Так-то, если хорошее, может, и копию бы снять разрешения спросил.
- Конечно. - Торговец взял в руки книгу, снял материю и протянул Библию констеблю. - Может, и сами захотите приобрести.
Увидев флёр-де-лис, констебль помедлил, а потом бережно открыл вторую обложку и несколько секунд изучал крест. Даже потрогал красные камни пальцем и усмехнулся, словно вспомнив что-то приятное. Не менее аккуратно, словно обращаясь с хрупкой драгоценностью, пролистал несколько страниц.
- Да, господин Брайнс, книга, действительно, великолепна. Такой я никогда и не видел. И какой крест интересный в вашей Книге. Для спасения души, да?
"Конкретно сечас, скорее, для спасения моего благосостояния".
- Да, но возить такую книгу с собой чревато, так что хочу поскорее продать.
- И действительно, господин Брайнс, действительно чревато. Что же, - Хайтауэр закрыл книгу, не спрашивая Гарольда, убрал её в сумку и поднялся - легко, словно и не жаловался только что на ноги. - Я очень сожалею, мистер Гарольд - ведь вы позволите себя так называть? - но мне придётся препроводить вас в тюрьму до выяснения обстоятельств. Если вам нужна формальная причина, то таковой станут измена и ересь.
Торговец вздохнул, допил эль, оставив немного, чтобы не глотать осадок. Как тупо, как тупо, как тупо! Видимо, он настолько увлёкся сраными волосами, что совсем лишился здравого рассудка. Ладно. Гарольд положил кружку. Сейчас речь шла не о том - у него за поясом был чёртов атам.
- Могу я попросить вас об одолжении?
Констебль покачал головой.
- Ничего не могу обещать, господин Брайнс, но готов выслушать.
Надо было придумать, как избавиться от атама, и думать надо было очень быстро. Выкинуть по дороге - может заметить, а если не он, то кто-то из прохожих. Комнату и его самого точно обыщут. - Торговец совсем легонько вспрыснул смехом, как можно более искренне улыбнулся.
- Разрешите я сначала схожу в уборную, очень вас прошу. - Он поднялся и медленно, аккуратно начал отстёгивать меч, следя за тем, чтобы констебль не заметил атама.
- Вы, господин Брайнс, зря это, зря, - Хайтауэр сокрушённо покачал головой, положив руку на рукоять кинжала. - За пояс хватаетесь, за пряжки. А ну как там бомба магическая, или ещё что неприятное? Не годится так. Вот когда попросили бы - тогда и снимать. А пока - посидите на лавке, посидите. И туалет в камере замечательный, удобный. А нет мочи терпеть - так и в штаны можно, мы не обидимся. Всякое, понимаете ли, бывает.
Закончив говорить, он резко, переливом свистнул и в таверну ввалились двое мрачных, жилистых стражника, без вопросов и указаний взявших Гарольда в тиски. Грубыми, мозолистыми руками один из них принялся шарить по одежде и телу Гарольда, под рубашкой и в штанах, сорвав пояс с оружием, вытащив атам и кошель. Все это перекочевало в руки констеблю, а стражник за это удостоился кожаной веревки с пояса законника, которой и связал торговца особым образом - через запястья и пальцы.
На Гарольда накатила волна апатии, ничего особого он сделать не мог. Путей к выходу он не видел, поэтому торговец просто подчинился течению, думая о далёком: о тёплых берегах Испании, о фьордах, о море.

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

Тюрьма Брентвуда.

Камера, в которую втолкнули Гарольда, разительно отличалась от той, что ему выделили в Бермондси. Холодная и сырая, с низкой лежанкой, покрытой отсыревшим матрасом, набитым соломой и сырым же шерстяным одеялом. Со зловонной дырой в полу и глиняным кувшином с водой, покрытым сухой коркой хлеба. Вода была рыжей, отдавала болотом и предназначалась, по - видимому, и для питья, и для умывания. На лежанке валялась забытая кем-то Библия в потрепанной обложке, раскрытая посередине. "Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник – помыслы свои, и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив." Эти стихи были обведены чем-то бурым, по виду похожим на засохшую кровь. За оконной решеткой глухо каркнул ворон, послышался плеск крыльев и наступила тишина.
Гарольд несколько секунд смотрел на книгу, потом зевнул, не слишком глубоко, чтобы не вдыхать зловония. Он улёгся на лежанку, положил руки за голову, ногу на ногу. Магия в темнице не работала, так что оставалось разве что выспаться. Видит бог, скоро он начнет разбираться в тюрьмах. Торговец медленно погрузился в сон.
Проснулся Гарольд уже вечером. Голова гудела, во рту чувствовался неприятный привкус. Он сел на лежак, спустив ноги на холодный пол. Всё шло плохо, уже в который раз. Он устал, он очень устал. Глупо, очень глупо было сюда попасть, но сейчас речь шла не о причинах - ошибки находят, чтобы больше их не допускать. Торговец вздохнул. Сейчас он действительно не видел выхода, никакого. Можно было надеяться, можно было попытаться сбежать, потребовать защиты, но всё было зря, всё было фарсом. Ещё раз забыться во сне вряд ли бы получилось, и он подошел и отхлебнул из кувшина, не столько от жажды, сколько от незнания, что делать. Пыточную Гарольд терпеть не собирался, было куда проще накинуться на охранников и позволить себя заколоть. Так было быстрее. Торговец вернулся на лежак. Было пусто, очень пусто: никакой борьбы, никакой цели, никакой мечты. Он посмотрел на потолок. Только он и сырая камера. Казалось, сейчас его руки, затем ноги, лицо, живот растают как воск, и растекутся по матрасу, закапают на пол. Камера чудилась выбитой в самом центре огромной массы горы, и он был в центре, единственным медленно остывающим пятном. Неожиданно воображение ласточкой шмыгнуло под дверь, пролетело по тесным коридорам, метнулось к открытому окну и взмыло в ночное небо. Запарило над дымящимися трубами городка, белыми полями, лесами, речушками, обогнуло маленькое облако. Только безграничное звёздное небо сверху и холодная земля снизу. Подул северо-западный ветер. Бумажную ласточку понесло к морю. Гарольд опять встал с матраса, отлил в дыру. Торговец поправил пояс, встал напротив двери.
Постучать, скачать. Что сказать-то? Торговец несколько минут думал. Будь у него сокамерник, можно бы было на него накинуться, а так. Окажись он на месте стражника - вряд ли даже подошел бы к двери. В любом случае, его не сразу поведут в пыточную, сначала допрос, может разрешат взять защиту. Времени и коридоров, чтобы накинуться на кого-то хватало. Он опять сел. Сейчас бы весну. Гарольд всегда любил весну - сочную зелёную траву вдоль просёлочной дороги, первые цветки на деревьях, тёплый послеобеденный ветерок.
- Хм. - И ведь ничего и не осталось. Ни семьи, ни детей, ни дома, ни дела, ни работы, ни любви, ни друзей, ни врагов. Даже к родителям он не зашел. Они стали ему такими чужими за эти годы. Даже жалеть не было о чём, разве, что о росе, на той самой весенней траве. Он закрыл глаза руками. - Вроде и терять нечего, а умирать всё равно страшно. - Свой собственный голос казался чужим, слегка хриплым. - Страшно.
Торговец улыбнулся. Взгляд привлекли очертания книги - в камере было темно. За весь день он даже не подумал о Боге и спасении души. Да и сейчас не хотелось об этом думать. Почему-то Гарольд не боялся кары. Надежды у него не было. Безразличие новой волной нахлынуло на торговца приковав его к матрасу. Он не считал себя слабым человеком, но в последнее время неприятности наваливались одна за другой, не давая передохнуть. Какие-то, как сейчас, из-за него, но большая часть от торговца никак не зависела, будь то: змей, брукса, оккультисты. Как Гарольд ни пытался, выхода он найти не мог.
- Ай, к чёрту всё это. Как будет - так будет. - Он опять лёг спать.

[Ричард Коркин >>>]

Доспать ему не дали мрачные и молчаливые монахи, здоровенные, что впору иному стражнику. Они грубо, бесцеремонно раздели и осмотрели Гарольда, ощупывая каждый клочок, каждый участок тела и, бросив в лицо грубую, длинную рубашку из грубого полотна, вышли из камеры, вынося все, даже остатки сапог. Впрочем, стражники тоже вернулись, с аппетитно пахнущей, рассыпчатой кашей и добрым куском мяса. И даже вином в глиняной кружке.
- Отец Бернар велел, - хмуро пояснил один из них, - жри. Прямо сейчас. Я посуду заберу.
Второй страж, тем временем, вынес матрас, одеяло, кувшин и лежанку, бросив на пол добрую охапку соломы.
Из-за внезапного пробуждения Гарольд несколько секунд вообще не понимал, что происходит. Когда он немного пришёл в себя, от ненависти заскрипели зубы. Может это было и необоснованно, но у него забрали совсем новую одежду, распотрошили сапоги, отобрали даже матрас. Здоровяк уставился на него. Торговец несколько секунд смотрел на стражника. Оружия у него не было, в рукопашном бою Гарольда бы просто отделали, магия в тюрьме не работала. Уродливая рожа гада стала всем ненавистным во вселенной. Можно было зарядить ему кружкой по голове, да и кашу туда же. Она могла бы хоть немного закрыть стражнику обзор. Результата никакого, зато какой поворот для гада. Торговец повернулся еде. Ну и пусть его потом отделают, торговец существовал сейчас , завтра его могло уже не быть. Он взял кружку, слегка качнул.
Вино, вроде, было вполне сносным. Пару шиллингов эта кружка наверняка стоила. "И не разворовали ведь". Он перевёл взгляд на ароматную кашу. "Скотство, конечно, так разбрасываться, да и зарезать он меня не зарежет". Торговец взял деревянную ложку, попробовал кашу. Она оказалась очень даже вкусной. Гарольд запил вином, то, освежающей волной пронеслось по пересохшему горлу. "Ладно, иди живой". Торговец слегка улыбнулся.
- Он ещё и лыбится! Жри, тебе сказано, да поторапливайся.
"Долгих лет жизни этому священнику". Нормальная еда добавила немного радости торговцу. Гарольд опять несколько секунд смотрел в никуда. Он боялся смерти, и чтобы он не говорил и не думал, он попросит защиты. Не потому что он верит, не потому что он мечтает, а потому что боится.
- Могу я попросить защиту?
- Ну вот на допросе и попросишь, - стражник отобрал кружку, принюхался к ней, скривился и выплеснул содержимое на пол. - Пошли.

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

Вели Гарольда недолго, за вывернутую руку, но зато - в пыточную. Впрочем, палача в ней еще не было, зато за столом обнаружился священник средних лет, с красивым, добрым лицом и ухоженными руками. Он поднял голову от бумаг, которые читал с увлечением, и приветливо улыбнулся Гарольду.
- Доброй ночи, сын мой, присаживайтесь.
Стражник, провожавший Гарольда, с силой нажал на плечо, усаживая на неудобный стул, в сидении которого торчал гвоздь.
Гарольд подчинился стражнику - уселся.
- Доброй отец, спасибо за еду. Священник выглядел так, как будто не представляет опасности, но Гарольд чувствовал, какую власть над его жизнью имеет этот человек.
Пыток Гарольд почему-то не боялся, видимо, по-настоящему страшно ему станет уже в процессе. Торговец сидел сгорбившись.
- Меня обвиняют в ереси. Перед тем как отвечу, могу я попросить защиты? - Торговец старался аккуратно подбирать слова, шаг за шагом, слово за словом.
- Разумеется, сын мой, но защитник у вас будет лишь на суде, - с сожалением и отчетливо читаемой на лице скорбью развел руками священник. - Ибо - не обвинитель я, не дознаватель. Лишь квалификатор, отец Бернар. У вас есть свой юрист или же управа предложит?
Понятное дело, своего юриста в Англии у него не было. Но просто согласиться на предложенного управой было глупо - местные поставят местных и на месте решат. Кого он знал из законников? Местный констебль - вряд ли. Тот гад, что отобрал у него лошадь - тоже. Был ещё Клайвелл. Не то, чтобы очень подходящий, зато не арестовавший Гарольда раньше, зная об атаме. Хоть какая-то причастность. Да и в целом, констебль внушал уважение, было бы хорошо иметь его союзником.
- Могу я попросить в качестве защитника констебля Клайвелла?
- Мы его оповестим, сын мой, - кивнул Бернар, помечая что-то на листе бумаги, - а теперь скажите мне, сын мой, вот вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой церкви... А на деле?
- Я.. верующий человек, святой отец. И верую, и учу я в соответствии с учением главы английской Церкви. -Теперь торговец будет клясться в вечной и безумной любви к Англии и, конечно, к её монарху.
- Быть может, - мягко и даже ласково проговорил отец Бернар, заглядывая в глаза Гарольду, - в английской Церкви есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте. Ведь когда я проповедую, я говорю многое, что у нас общее с вами, например, что есть бог, и вы веруете в часть того, что я проповедую; но в то же время вы можете быть еретиком, отказываясь верить в другие вещи, которым следует веровать.
- Я верю в то, во что верит глава Английской церкви, да хранит Господь Его величество. - Каким бы хорошим законником не был Клайвелл, чего Гарольд не знал, у него было бы мало шансов, признайся он в ереси или в государственной измене на первом же допросе.
- Эти хитрости я знаю, - усмехнулся Бернар, поглаживая пером бумагу, - вы думаете, что каждый должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Но мы теряем время в подобных разговорах. Скажите прямо: веруете ли вы в бога-отца, бога-сына и бога-духа святого?
- Верую. - Его, наверняка, пытались подловить, но пауза была бы лишь слегка менее губительна, чем ошибка.
- Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии, страдавшего, воскресшего и воcшедшего на небеса?
Отец Бернар истово, искренне вздохнул, возведя очи горе.
- Верую в Иисуса Христа, родившегося от девственницы Марии, страдавшего, воскресшего и вошедшего на небеса. - Говорил он гораздо спокойней, чем отец, но достаточно уверенно. Тут была неточность, пресвятой деву Марию, вроде бы, уже не считали, но Гарольд был недостаточно осведомлён. Спасало то, что первым делом по приезду в Бермондси, она пошел в храм.
Торговец промёрз и сейчас прилагал усилия, чтобы не задрожать. Из-за того, что у него забрали одежду, Гарольд чувствовал себя очень отрешённо от мира за пределами пыточной. Весь мир сейчас свёлся к этой комнате, всё течение времени встало, остановленное холодными каменными стенами и лично священником и его властью.
- Замечательно, - искренне обрадовался отец Бернар и взглянул на одного из стражников, замерших у двери, - сын мой, будьте любезны принести нам вина с пряностями и сласти.
Дождавшись, пока страж выйдет, священник наклонился к столу и доверительно сообщил Гарольду:
- Зябко тут. Да и ехать пришлось по стуже, из-за вас вызвали. Ох, грехи наши тяжкие...
Вернулся стражник, как ни странно, споро и с подносом, на котором были две глиняные кружки, бутылка и бумажный кулек с аппетитными, золотистыми, пахнущими корицей и маслом жареными пирожками. Одну кружку он поставил перед Гарольдом, другую - перед отцом Бернаром и разлил вино.
- Угощайтесь, сын мой, - радушно предложил священник, подавая пример, блаженно щурясь на свечу после доброго глотка, - а вот, к примеру, веруете ли вы, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?
- Я верую во все, во что приказывает верить глава английской церкви и священнослужители его. - Гарольду казалось, он скоро начнёт биться головой о стол, повторяя: "Да здравствует король и его церковь, да здравствует король и его церковь, да здравствует король и его церковь!"
- Но, быть может, сын мой, - священник подтолкнул к Гарольду кулек с пирожками и сложил руки на столе, - вы всего лишь считаете в этом учении хорошим для себя то, что в нем согласно с учением ваших ученых? Ну, хорошо, скажите, верите ли вы, что на престоле в алтаре находится тело господа нашего Иисуса Христа?
Торговец протянул руку, с лёгким недоверием взял пирожок, он не знал ответа. Чёрт возьми, создавалось впечатление, что сами священники ещё не определились и любой ответ будет неверным.

[Ричард Коркин >>>]

- А вы, святой отец, веруете этому?
- Вполне, сын мой, - улыбнулся священник, с умилением наблюдая за едящим Гарольдом.
- И я верю. - Внутри всё сжалось, был ли ответ правильным или священник пытался его обмануть? Пирожок оказался очень вкусным, Гарольд сам не заметил как, проглотил его и потянулся за добавкой.
- А книга катарская тогда откуда, сын мой? - Отец Бернар взирал строго и печально, поигрывая пером.
- Пару дней назад я проезжал через деревню, у тамошних жителей не было воды, я очистил источник, за это один из жителей и дал мне книгу. Я тогда и лицо себе обжог, пытался сжечь тварей, не дающих очистить воду. - Торговец решил говорить правду, лишь слегка сбивая острые углы, что ещё он мог сказать?
- И чем же был отравлен источник, сын мой? - Мягко и сочувственно вопросил отец Бернар.
- Я не особо разбираюсь в магии. - Слегка виновато сказал торговец. - Не знаю заклинание это было или проклятье, но несло от туда чем-то тёмным. Да и твари, которые мешали мне очистить воду были похожи на бесов. Я тогда и лицо себя обжог, отгоняя их. - Ему становилось всё некомфортней, Гарольд не чувствовал себя уверенно и мог совершить ошибку, мог что-то забыть, что-то не учесть.
- Откуда же взялась эта тьма или проклятье? - Встревоженно и взволнованно подался вперед священник, - и где же, где эта несчастная деревня?
Гарольд взглотнул, чёрт возьми, он шёл прямо в пропасть! Как ловко он умудрился попасть не только под ересь, но ещё и под государственную измену! Отравленный источник был делом государства, и торговец, пусть даже по незнанию, полез в него. Надо было попытаться свести всё к одному - или измена, или ересь. Книга и атам явно располагали ко второму. Он изобразил лёгкую дрожь.И дальше говорить слегка преломлённую правду он не мог, в конце концов, его, действительно, было за что вешать.
- Я... - откуда книга, откуда атам? - Я соврал, святой отец. - Торговец виновато опустил голову, положил пирожок, собрал руки в замок на ногах. - Я, простите меня.
- Сказано в Притчах: "Мерзость пред Господом — уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему", - поучения в тоне отца Бернара не слышалось, лишь грусть и сожаление, - в чем же вы соврали, сын мой?
Гарольд ещё слегка согнулся в спине.
- Я украл книгу, - Важно было не запутаться в собственном вранье, вплести его в реальность: Источник, мужчина-еретик, книга, его собственные мотивы.
Ещё одна ошибка и он точно труп.
Священник грустно покачал головой и извлек откуда-то из-под стола сумочку с атамом, не извлекая ритуального ножа из нее.
- Вор бесчестит имя Господне, сын мой. А откуда же у вас сей богомерзкий предмет?
Деревню наверняка должны были проверить, еретик вряд ли бы раскололся даже под пытками, а вот источник был чист.
- Я проезжал через деревушку несколько дней назад, ветхую такую, заброшенную, будто людей там лет пять уже не было. Жители всё-таки нашлись, еле живые. Мужчина, у которого пришлось просить ночлег, еле ходил, его жена и вовсе была при смерти. Оказалось, что в тех местах не было воды. Мужчина рассказал про источник, мол, отравлен. Я из любопытства решил сходить, там везде туман был, пришлось даже компас сделать. Дошел туда, а источник и чистый. - Торговец вытер лицо, не поднимая голову вверх. Было важно выдать себя за гада, хоть немного - в искренне желание, безвозмездно помочь страдающим, вряд ли бы кто-то поверил.
- Ну, я и отнёс мужику ведро, пусть, думаю, сам сначала выпьет, вдруг и правда отравлена. Тот, как увидел чистую воду, начал молитвы какие-то странные читать, чуть не в судорогах биться. Я и решил немного обогатиться, дай, думаю, награду потребую. Ну и потребовал. А гад мне отвечает, что еретику, мол, награда не положена, я разозлился и, как хозяева отвлеклись, книгу и увёл. - Торговец замолчал. Всё должно было совпасть - еретику никто бы не поверил, а история про воровство звучала очень правдоподобно.
- А отчего же, сын мой, вы вначале сказали, что источник очистили из своих сил? - Священник задумчиво записал что-то на листе и проговорил себе под нос, - не забыть завтра госпожу Инхинн пригласить...

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

Гарольд приподнял голову, изобразил лёгкое удивление.
- От того, что я украл, святой отец.
Инхинн, видимо, была местным магом и должна была проверить его слова. Близилось самое опасное, максимум через пару реплик - священник должен был достать атам. Гарольду опять показалось, что он напрасно тратит время и шансов нет, но деваться ему всё равно было некуда.
Торговец посмотрел священнику в глаза.
- Его я тоже... украл? У оккультистов из Билберри. Атам валялся в храме, среди дюжины трупов, я и решил, что вещь дорогая, а им уже ни к чему. Сам я и не подумал бы его использовать, святой отец. - Залепетал торговец.
- Странные вещи вы воруете, сын мой, очень странные, - задумчиво произнес священник, - но, впрочем, вор не может наследовать царства Божия. Что ж...
Он побарабанил пальцами по столу и поманил стражника.
- Сын мой, отведите господина Брайнса в его узилище. Он, должно быть, устал и хочет спать.
- Спасибо святой отец, доброй ночи. - Было не ясно, нормально ли всё прошло, в любом случае, на полный провал похоже не было.

Камера, ожидаемо, не изменилась. Охапка соломы, сырой пол и сквозящее окно, что, впрочем, было и неплохо - ветерок развеивал миазмы от дыры в полу. Свечи не было и в камере, темнота укутывала мягким и уютным одеялом.

[Ричард Коркин >>>]

10 января 1535 г. Брентвуд. Тюрьма.

Утро в этой тюрьме начиналось до свету, за окном еще не брезжило, когда новый, невиданый раньше стражник, молодой и плечистый, с красивым, чистым лицом, принес Гарольду завтрак - вяленую рыбу и жареное мясо на листе тонкой и мягкой бумаги. С извинениями забрав кувшин с водой, он вышел, а вместо него в камеру вошел монах, тоже молодой и сильный. Дверь за ним захлопнулась, траурно зазвенели ключи.
- Брат Джозеф, - представился монах, - не смущайтесь, трапезничайте.
- Спасибо. - Торговец попробовал рыбу, та оказалась ужасно солёной. Он положил её на место. Гады вынесли воду, видимо решили его наказать. Сделать он с этим ничего не мог, оставалось только не наесться соли.
- Я пришел, дабы вашу душу отклонить от греха воровства. Не крадите, но работайте, чтобы давать!
"Замечательно!" Проповедь означала, как минимум то, что измена государству и королю превратилась в воровство у еретиков. Видимо, все вчерашние усилия пошли ему на пользу, и вместо дыбы, он пока останется без воды. Хотя, торговец взглянул туда, где стоял кувшин, не то чтобы он был рад такому наказанию.
- Что такое кража? - продолжал тем временем монах. - С одной стороны, мы все считаем неправильным красть и воровать, и полагаем, что знаем определение этих слов. В Исходе любой может найти законы, определяющие как реагировать, например, на кражу животных. Если кто-то украл животное, которое позже у него обнаруживали, то закон требовал, чтобы вор вернул пострадавшему в два раза больше украденного. Идея наказания заключается в том, что вор терял ровно столько, сколько он надеялся приобрести. Если животное или предмет были проданы, тогда требовалось, чтобы вор заплатил в четыре или пять раз больше. Целью закона было ограничение получаемого с вора возмещения. Бытовые кражи не являлись преступлением, которое каралось смертью. Ограничивая требуемую компенсацию, Ветхий Завет проявлял больше милости, чем соседние народы. Соответствующее правосудие исключали месть и обострение отношений. Иное дело, похищение детей. За такое преступление Исход 21:16 приговаривает к смертной казни. Похищение и последующая продажа в рабство были для семьи похищенного тем же, что и убийство. Преступление было настолько тяжелым, что смерть была адекватным наказанием. Библия также проясняет вопрос о краже земли. Она запрещает передвигать «давнюю межу» - камень, означавший границу участка. В древнем Израиле Бог дал племенам в наследство землю. Каждое колено разделило землю между племенами, которые, в свою очередь, выделили участки каждому семейству. Следовательно, передвинуть границу означало кражу. Это была кража не только соседского владения, но, в конечном счете, Божьего, потому что Он повелел разделить землю.
Мы можем считать это всего лишь древней формой кражи, но кто из нас не передвигал границы, возводя забор, с целью экономии своей земли? Мы попадаем под библейское описание кражи немного чаще, чем мы думаем.
Воровство, это когда кто-либо берёт что-то чужое, не принадлежащее, - Гарольд пытался думать о чём-то своём и лишь делать вид, что вслушивается в слова священника, но у него никак не получалось. - ему. Принято считать, что красть можно только у другого человека. Но человек умудряется воровать у самого себя и даже у Бога.
Самому святому можно предъявить обвинение: детское воровство. Почти каждый ребенок хотя бы одни раз пробует что-нибудь украсть. Поэтому все причастны греху воровства! Но если ребёнок берет, потому что ему хочется, то взрослый человек уже ищет оправдания. От самого безобидного – “я не знал”, до исполненного чувства собственной правоты – “я взял своё”. Так или иначе – это и есть оправдание. Точнее самооправдание.
Интересно, что воровство всегда связано с ещё одним грехом – обманом. Вор обманывает, чтобы украсть. А в случае самооправдания он обманывает себя!
Но можно ли красть у Бога? Да. Вот слова самого Бога:
Можно ли человеку обкрадывать Бога? А вы обкрадываете Меня. Скажете: “чем обкрадываем мы Тебя?” Десятиною и приношениями. Проклятием вы прокляты, потому что вы — весь народ — обкрадываете Меня. (Мал.3:8-9)

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

Вот так очень жёстко Библия говорит о воровстве у Бога. Люди забыли, что всё на этой земле, в том числе и мы, принадлежит Господу. Он же не требует всего, но лишь определённую часть, чтобы напомнить нам о спасительной “зависимости” человека от Бога. Но человек готов приносить свои жертвы Богу только в минуты крайней нужды. Когда же наступает затишье, достаток – он расслабляется и начинает оправдываться: “Я тяжело работал”, “Я имею далеко идущие планы”, “Я успешен и независим”. Порой в своей гордости мы заходим так далеко, что чувствуем полную независимость распоряжаться средствами, которые у нас есть, забывая, Кто настоящий Владелец имущества. Ведь нам на короткое время дали в управление все эти средства. Можно ли быть неблагодарным Всевышнему всегда находя средства на свои слабости и забывая нужды Бога на этой Земле? Никакие иконы в церкви или дома не помогут, если ты имеешь в себе гордость. Даже осенив себя крёстным знамением – ты останешься вором.
Желание чувствовать независимость от Бога и его заповедей – признак гордости и главный грех Сатаны.
Но воруют у Бога не только деньги. Есть кража пострашнее. У Бога крадут людей! И сегодня этот грех особенно процветает. Как это делают? Любые действия, знания и привычки, которые отвращают человека от Бога – это воровство. Ведь мы не свои. За нас умирал Сын Божий:
“…со страхом проводите время странствования вашего, зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца…”. (1Пет.1:17-19)
Очень часто мы сами не против быть “украденными”. Мы позволяем людям, обстоятельствам и традициям отвратить нас от Бога. Таким образом, чувствуя меньше ответственности перед Ним. Нам нравится эта страна иллюзий. Страна самооправдания! Страна самообмана! Страна, где не принято поднимать глаза вверх, чтобы вдруг не увидеть “настоящего бога” – правителя этой страны. Но ответственность, согласно Библии, обязательно наступит.
Надо хорошо подумать, не на опасном ли я пути? Что я слушаю, на что смотрю… во что и кому верю? Ничто не должно разделять меня с моим Господом. С живым Господом. С тем Который говорит ко мне. Который не успокаивает меня, но показывает насколько я грешен. Который предлагает мне Своё оправдание и Свой покой. Который отвечает на мои молитвы Веры. Который открывается мне в Своём Слове – Библии.
Возможно, сегодня настало то время, когда пришла пора встрепенуться от спячки. Сбросить оковы убаюкивающего обмана. И как можно скорее покинуть страну иллюзий и мнимого покоя, хозяин которой вор от начала – Сатана и Диавол. Восьмой заповедью Господь Бог запрещает кражу, то есть присвоение каким бы то ни было образом того, что принадлежит другим.
Запрещая все виды отнятия собственности у ближнего, эта заповедь повелевает нам быть бескорыстными, щедрыми, честными, трудолюбивыми, милосердными и правдивыми. Чтобы не грешить против этой заповеди, необходимо любить другого, как самого себя, и не делать другим того, чего сам себе не желаешь.
Самая же высшая добродетель, внушаемая восьмой заповедью, - это совершенное нестяжание, отречение от всякой собственности и даже желания ее. Но к этой добродетели Господь обязывает не всех , а только тех, которые желают достигнуть высшего нравственного совершенства: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» (Мф. 19, 21). Грехи же против против восьмой заповеди таковы: «Не будь грабителем» (Притч. 22, 22). У всякой вещи на земле есть свой владелец, и насильственное отнятие вещи у ее хозяина является грабежом (например, когда у человека вырывают сумку из рук и убегают). Когда же это насилие бывает с оружием в руках и с угрозами в адрес ограбляемого, тогда грабеж перерастает в разбой, то есть в еще более страшное и мерзкое преступление. Тем преступнее грабеж, чем публичнее он совершается (ибо это означает, что преступник не боится и совершенно не стыдится людей). Грехом является также неоказание помощи ближнему во время грабительского нападения на него. Например, услышав крик «грабят», спрятаться в сторону или закрыть окна своей квартиры - большая вина, потому что таким действием мы допускаем свершиться грабежу беспрепятственно. Здесь и трусость и равнодушие к горю ближнего, а главное, крайний эгоизм, который показывает наше гибельное духовное состояние. Если мы физически не может помешать грабежу, то должны или немедленно вызвать стражу, или криком призвать окружающих на помощь, морально и психологически поддержать жертву разбойного нападения. «Воры... - Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6,10). Если же отказано им в Царстве Небесном, то значит уготованы им ад и вечная мука. Казалось бы, как перед такой угрозой не остановиться вору! Между тем страсть легкой наживы и плотских развлечений становится сильнее страха наказания, предреченного Господом.
Часто подстрекает к повторению краж невоздержанная, разгульная жизнь, увлечение пьянством . Так как существенным признаком кражи в противоположность грабежу является ее тайность, совершение преступного действия при отсутствии хозяина вещей и отсюда неприменение насилия и угроз, то многим ворам нравится их греховная деятельность в силу той хитрости и умения, с которой они совершают ее. Иной раз вор не успевает воспользоваться украденной вещью, потому что бывает задержан на месте преступления или вскоре после него. Но нравственная вина воровства все равно остается на нем. Вина эта в том, что вор безжалостно отнимает у других то, что они приобретали в течение многих лет, большей частью тяжелым и упорным трудом. Часто вся семья обворованного остается без куска хлеба и голодает; другие вынуждены предпринимать излишние траты, чтобы защититься от воровства. Вор - это самый злой враг собственности и благосостояния ближних, каковы бы ни были мотивы воровства, они не извинительны и не оправдают его на Страшном Суде. Если человек хочет покаяться и оставить воровство, то он должен вернуть (если это возможно) людям похищенное, понести церковную епитимию, (Василий Великий пр.61) и впредь трудиться и зарабатывать на хлеб насущный своими руками (Еф. 4, 28). Личный труд научит его ценить и чужие труды. Зная по опыту, чего стоят деньги или вещи, бывший вор поймет, что ощущает обкраденный человек, и не будет впредь касаться чужой собственности. Кто принимает на сохранение или покупает краденное, тот в определенной мере соучаствует в грехе воровства. И действительно, если бы не было принимающих и покупающих краденые вещи, то большинство воров было бы вынуждено оставить свой промысл, потому что наличные деньги украсть удается нечасто, а вещи, если их нельзя сбыть, становятся ненужными. Таким образом, сокрыватели и покупатели краденного, не совершая лично кражи и даже прямо не содействуя воровству, в то же время поддерживают этот вид преступности.

[Ричард Коркин >>>]

«Татем прииматель (кто принимает воров) едино лето да не причастится» (Номоканон пр.47), так карает подобных людей церковное правило. Виновны не только те, кто принимает заведомо краденое, но и те, кто покупает вещи сомнительного происхождения. Пусть продавец не скажет, что вещь краденная и даже уверяет покупателя в противном, однако дешевая цена вещи и обстоятельства продажи могут насторожить покупателя. Поэтому если есть сомнение, то лучше удержаться от покупки вещи сомнительного происхождения.
Произнося эту речь, молодой монах заметно воодушевился, глаза его горели огнем веры, а голос становился все проникновеннее. Закончив, он торжествующе, с верой в себя и Бога, оглядел Гарольда.
- Все ли вам понятно, сын мой?
Может было бы лучше, если бы его просто подняли на дыбу? Хотя, конечно, священники наверняка припасли и такую меру. Всю проповедь, торговец пытался не зевать, и от этого становилось ещё скучнее. Удивительно, как человек мог говорить так много без запинок.
- Да, но святой отец, вы столько говорили, у вас не пересохло в горле, я бы предложил вам воды, но её зачем-то унесли.
- Слово Господне утомлять не может, оно - родник живительный, - сообщил ему монах и оглядел нетронутый завтрак, - отчего вы не трапезничаете? Не нравится?
- Что вы, святой отец. Я просто жду пока принесут воду, чтобы было чем запить. Вы не хотите присоединиться к трапезе, если не брезгуете, конечно? - Воду ему всё равно бы не дали, но посмотреть на реакцию священника было интересно. Тот вряд ли мог проигнорировать слово "брезгуете". Главное, было не сболтнуть чего лишнего.
- Пост, сын мой, - вздохнул Джозеф и постучал в дверь кулаком, - лишь узники, путники, непраздные и дети освобождаются от него. Роджер! Узник трапезничать отказывается!
- Понял, - лениво отозвались из-за двери красивым тенором и послышался шум шагов, затихающий дальше по коридору.
- Сын мой, пища необходима телу, дабы укреплялся дух, - мягко упрекнул Гарольда брат Джозеф, складывая руки молитвенно.
- Да, вы правы святой отец. Но перед тем как меня лишат воды, я лишь хотел сказать, что я уже невыносимо страдаю от осознания вины, и страдания физические только заглушат ужасную, мучительную боль страданий душевных, которая только наросла после вашей пламенной проповеди. - Без воды он сидеть не хотел, а священник был молодой, хоть и пламенно верующий, мог и дать слабину. Гарольд пытался говорить искренне.
Брат Джозеф открыл было рот, чтобы ответить, но вернулся Роджер, оказавшийся тем самым красивым и молодым стражником. В руках у него была глубокая миска с серой жижей, пахнущей рыбой и большая воронка. Его напарник, стражник постарше с окладистой бородой и усами, держал в руках веревку.
- Кушать отказываемся? - Тоном няньки поинтересовался Роджер, пока второй страж направился с веревкой к Гарольду. - Ну ничего, накормим.
- Да не отказываюсь я, вы хоть бы пол дня подождали, перед тем как в горло заливать. Ладно, святой отец, до свидания, вижу вам особо нечего мне сказать. - Торговец подтащил к себе бумагу с едой. Надо было подождать пока все выйдут и просто выкинуть всё в яму, хотя вряд ли его оставят без присмотра.
Голова торговца оказалась зажата между коленями и руками бородатого, тело спутано веревкой, а в рот безжалостно была вставлена воронка, и Гарольд почувствовал, как в горло медленно полилась соленая, мелко размятая рыба.
- Госпожа Инхинн сказала, что надо кушать, - наставительно говорил молодой страж, ложка за ложкой скармливая Гарольду содержимое миски. - С госпожой Инхинн не спорят.
Наконец, пытка едой закончилась, Гарольда развязали и, пнув напоследок в бок, Роджер увел за собой и напарника, и монаха. В камере воцарилась тишина, не разбавляемая ни шагами за дверью, ни пробуждающейся жаждой. И царила эта тишина до вечера, делая мучения нестерпимыми.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой и Ричем

К ночи за Гарольдом пришли. Все тот же Роджер, прозвенев ключами траурный марш, за шиворот отволок торговца в пыточную и швырнул на пол.
Пыточная, в которой намедни допрашивали Гарольда, выглядела также - и будто вновь. Ярко полыхали факелы в начищенных до блеска настенных бронзовых держалах, и их свет отражался от кресла допросов, унизанного шипами так густо, что невольно вспоминалась спина ежа. Правда, еж этот должен был быть металлическим и с ремнями, но все же, сравнение казалось верным. На покрытом белым полотном столе в порядке были разложены блестящие, а оттого особо жуткие и хищные, инструменты: иглы, тиски и молотки, пилы с причудливыми лезвиями, ножницы и ножи. Браслеты и кольца. Тиски, воротники и странные двусторонние вилки. Трубки и меха. Черным деревом тепло и уютно отражал огонь жаровни деревянный стул, больше похожий на трон, но с двумя отверстиями в спинке, и сидение, похожее на козлы для распиливания дров, утыканное иглами, смотрелось рядом с ним зловеще. Короткий кол на треноге, стоящий под арочным порталом, через кольца в потолке которого были пропущены цепи и веревки, явно недавно мыли и скоблили дочиста, до светлого дерева. Дыба, расположенная недалеко от продолговатой ямы в полу, прикрытой решеткой, под которой тлели уголья, была очень чистой тоже. Холодным огнем горели все ее шестеренки и колесики, манила она в смертельные объятия своих оков и казалась почти ложем любви. А еще там были странные прессы и давильни, бочки с водой. И был отец Бернар, сидевший все в том же кресле за столом. И констебль Хайтауэр. И палач с двумя помощниками, возившимися у ямы-жаровни.
Гарольд захлестнула злоба. Эти сукины дети решили, что они вправе его пытать. Вправе ломать ему кости и драть кожу. Этого надо было ожидать, и он ожидал. Но как же он сейчас ненавидел этих людей, он бы проломал им черепа, вспорол животы, вырезал бы их семьи, выбил им зубы. Гады сейчас будут строить из себя благодетелей. Оба в поте лица работают во благо задницы его величества. Торговец постарался изобразить с трудом скрываемый страх.
Палаческие подмастерья, почти одинаковые, крепкие и коротко стриженые парни, ставили над ямой длинную металлическую решётку на коротких ножках. Палач - смотрел. Помощники кряхтели, ворочая тяжёлое блестящее ложе, а палач просто смотрел. Госпожа Анастасия Инхинн в своё время натаскалась тяжестей вволю, и теперь, как обычно, наблюдала за помощниками без тени сочувствия, но внимательно. Решётку обязательно следовало разместить точно над центром ямы, иначе края её могли помешать направить жар углей в нужную точку. При этом жаровня, вероятно, сегодня была не нужна, просто госпожа Инхинн ценила порядок, а, значит, помощники ценили его тоже. Потом скажут спасибо. И за порядок, и за потраченные силы. Она поддёрнула чуть выше завёрнутые рукава тёмно-синей шелковой рубашки, поправила глубокий вырез, наслаждаясь прохладой ткани на плечах и груди. Коснулась небольшого крестика на бархотке и с удовольствием прислушалась к пульсации магии. Спасибо Господу и отцу Бернару за маленькие привилегии её положения. Огранёные каплями ониксы, свисавшие на цепочках рядом с крестом, гудели согласно. Да. Сегодня определённо хорошая ночь. Госпожа Анастасия Инхинн, с отличием закончившая Alma Mater Rudolphina Vindobonensis, любила свою работу. И на подследственного оглянулась, качнув вплетёнными в тонкую косичку у виска странными радужными перьями, не сразу. Только когда решётка, провизжав напоследок по каменному полу, заняла положенное место. Порядок был важен. Гарольд Брайнс - нет.
- Доброго вечера, сын мой, - приветливо и радушно поздоровался отец Бернар, точно принимал не в пыточной, а в гостиной, - позвольте представить вам госпожу Анастасию Инхинн, лучшую в ремесле. Прежде чем мы продолжим вчерашний разговор, внимательно послушайте, что она вам скажет.
Торговец промолчал, взглянул на женщину: большие серые глаза, чуть скуластое лицо, вполне симпатичная. Как же всё было плохо, стоило ещё в коридоре кинуться на стражника, сейчас бы его просто заломали.
- Господин Гарольд Брайнс, - голос у Анастасии был глубоким, грудным, с лёгкой хрипотцой. Очень подходящим для ремесла. - Божьей милостью отец Бернар внимательно изучил материалы вашего дела и нашёл, что путаетесь вы в ответах своих, и при этом доказательства вины достаточны и неопровержимы. Поэтому желает он выслушать правду из ваших уст, с тем, чтобы не слышали более судьи лжи вашей. Поэтому решено этого дня, в этом часу подвергнуть вас пытке. Смирите гордыню, господин Брайнс, и отрекитесь от бесов, что толкают вас на ложь. Покайтесь в грехах и преступлениях ваших, будьте благоразумны в словах и мыслях своих, - говорила она, вопреки увещевательным словам, спокойно, почти равнодушно. - И обретёте прощение и жизнь вечную. Вы меня понимаете?
Отец Бернар, слушавший ее с плохо скрываемыми гордостью и восхищением, согласно кивнул, доставая тщательно заточенное перо. Сколько госпожа Инхинн помнила, писал он всегда сам, несмотря на полагающихся квалификатору клерков. Писал четко и разборчиво, почти каллиграфически, не взирая на скорость допросов и не упуская ни одного слова.
- Понял.

[Ричард Коркин >>>]

"Как же всё было плохо, как же плохо". К женщине он ненависти не испытывал, скорее всего, до тех пор, пока та не начала вытаскивать ему ногти. Сделать он всё равно ничего не мог, оставалось только попытаться не выдать ничего. Плохо бы было, окажись женщина телепаткой.
- Хорошо. Теперь же, если позволите, господин Брайнс, я покажу и опишу то, что ждёт вас, буде станете упорствовать в заблуждениях ваших, - Анастасия повернулась к дыбе и ласкающе провела рукой по начищенному дереву, коснулась стального рычага, стоявшего сейчас вертикально. В ожидании. - Дыба, да будет вам известно, относится к лёгким воздействиям. Вы знаете, что тело может растянуться почти на локоть прежде, чем начнут рваться суставы? Человеческое тело - очень крепкое, Гарольд. Оно может вынести многое. Боль, которую при этом испытываешь, можно сравнить лишь со звуком бомбарды, низким, пронизывающим до самой души, - голос её звучал почти нежно. С ужасающей симпатией. - Даже если не делать надрезов этим ножом или не вырывать куски кожи этими щипцами. Которые, к слову, можно предварительно раскалить. Тогда чувства сливаются в фугу. Боль. Отчаяние. Беспомощность. Бесы это ненавидят. Вы понимаете, господин Брайнс?
Гарольд даже не знал, что думать. Чуть выше живота появилось неприятное сосущее чувство. Он пытался сопротивляться страху, но никакой надежды не было. Появилось желание послать всех к чёрту и предложить перейти непосредственно к процессу, но он промолчал. Так торговец мог только умножить свои мучения.
- Сын мой, - мягко и настойчиво заговорил Бернар, коротко кивая Анастасии, - должен предупредить вас, в отсутствие защитника, что молчание - знак согласия. А потому, не имеет значения - говорите вы или же умалчиваете.
О бесе молчания Бернар, судя по лицу, решил умолчать. И это образовывало забавный парадокс. Silens de silentio.
Слушая этого выблядка, можно было представить, что Гарольд должен был прыгать от счастья, что его решили истерзать. Не забывая, при этом проникаться уважением к церкви, и лично к этому её представителю. Торговец сжал зубы. "Послушаете мои крики, святой отец, по-моему, вам больше ничего и не надо".
- Понимаете, - равнодушно констатировала Анастасия и в два шага отошла к толстому клинообразному колу, схваченному металлическими обручами. Коснулась висевшей над ним цепи, отчего та, качнувшись, мелодично звякнула о соседку. - Это - Culla di Giuda, господин Брайнс, "колыбель Иуды". Сначала вас поднимают над острием, а затем, под звон цепей и тяжёлое дыхание моих мальчиков - работа подмастерья непроста - опускают. Медленно. Будь вы женщиной, Гарольд, то конец клина мы направили бы во влагалище. Vagina. Но поскольку вы мужчина, то вставим его в ваш анус, после чего, стоит чуточку отпустить цепи, ваше тело под собственным весом будет давить всё сильнее... впрочем, вы ведь и сами видите, насколько клин широк. Здесь речь идёт уже не о пении связок, а о кастаньетах расходящихся костей, симфонии смещаемых органов, стальных искрах агонии, равной которой нет. Изысканная мелодия, к которой может добавиться, например, этот замечательный инструмент, - она коснулась обтянутой замшей рукояти метрового кожаного кнута. - Вы знаете, многие палачи вымачивают кончик кнута в молоке, или вставляют гвозди между слоями кожи. Совершенно redundantly. Мастер в состоянии создать такую сюиту, что человек после этого походит на кусок освежеванного мяса - и всё ещё живёт! Всё ещё может говорить и взойти потом на костёр. Всё ещё вздрагивает от малейшего касания, даже если на него сядет муха. Но вот жить потом... сможет едва ли. Но эта музыка стоит жизни. Вы поняли меня, господин Брайнс?
"Надо думать о полях, надо попытаться отвлечься". Гарольд опять промолчал, торговец смотрел в никуда, пытаясь не обращать внимания на орудия пыток. "Поля, вспомнить чудесные, бескрайние просторы, бриз". Было бы совсем обидно пережить эти муки и остаться калекой. Пройдёт несколько месяцев, конечно, если он выживет, и он найдёт этого сукиного сына и констебля. "Боже, лишь бы у них оказались маленькие дети, а мне хватило сил и упорства". Это бы было бы настоящее правосудие, настоящая кара Божья. Торговцу стало немного легче.
- Понимаете, - снова ответила за него Анастасия и повернулась к бочке с водой. Взяла большой ковш, зачерпнула воды и медленно, струйкой, вылила её обратно. Остаток поднесла к губам, и на грудь упали несколько упущенных капель, пробежали по коже, скрылись под шелковым отворотом. Торговец взглотнул. Прежде, чем продолжать, женщина довольно вздохнула. - Наконец, господин Брайнс, есть вода. То, что жизненно необходимо нам, что придаёт сил, чего мы жаждем после тяжелого дня, когда мучит жажда. Как же это может стать пыткой, спросите вы? Я скажу. Сначала берётся вот эта мягкая, тончайшая трубка из ткани, которая затем вместе с водой через эту воронку вводится вам, Гарольд, в горло. Длина трубки отмерена так, что она доходит до самого желудка, и, поверьте, это ощущение, когда влажная ткань облегает горло, гортань, уходит так глубоко, как только возможно... когда она мешает дышать, заставляя задыхаться, алкать воздуха, вместо которого льётся лишь вода - вы, наверное, вспомните переливы ручьёв, ноты, с какими струя воды падает с камней в источник, прекрасные трели, с которыми пробивается родник. Но кроме этой музыки, Гарольд, вы испытаете всё, что чувствует тонущий человек, только - не сможете утонуть. Миг за мигом, минута за минутой. Час. За часом, - ей не нужно было оглядываться на квалификатора, чтобы понять, что тот чувствует. Бернар устал. Катарская деревня, в которой приходилось ломать упрямых фанатиков, измотала его. А этот вот Брайнс - добивал. - Вы понимаете меня, господин Брайнс? Вы готовы очиститься, как тот источник?
Стало совсем тошно, страх всё быстрее нарастал, захлёстывая сознание, волна за волной. Торговец дышал всё чаще, начал слегка дрожать. И ведь пытать его собрались за спасение людей, за одно из немногих добрых дел. И эти скоты, обрекшие целую деревню: стариков, женщин и детей на страшную смерть, теперь хотят истерзать его. Скоты, потратившие на пыточные инструменты железа, которого бы хватило на десяток плугов. Скоты, которые считали себя праведниками,замучивая людей до смерти. Если кто в комнате и мог попасть в царство божье, то скорее он, чем они. Скорее он был ближе к Богу, скорее он имел право спрашивать с них, а не они с него. "Очистится, как источник?" Звучало интересно, учитывая, что чистил источник торговец именно от их проклятья.
- Понимаете, - заключила Анастасия Инхинн и кивнула помощникам.
Те споро содрали с Гарольда одежду и взгромоздили торговца на дыбу. Брайнс что-то невнятно лепетал, дрожал, но не сопротивлялся, когда вокруг рук и ног затягивались ремни. Затем один из почти неотличимых подмастерьев споро заработал рычагом, выбирая слабину, пока Гарольд не вытянулся на уложенном под спину округлом выступе. Боли пока что не было, лишь неудобство. И обещанная беспомощность.
Анастасия подошла ближе, оглядывая тело Гарольда, уделяя особенное внимание шрамам. Холодно, оценивающе. Словно прикидывая, насколько растянутый перед ней человек привычен к боли.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой и Ричем

- Разумеется, совершенно особый инструмент - это руки палача. Но они не нуждаются ни в представлении, ни в описаниях.
Она наклонилась над Гарольдом, провела ладонями подмышками - и торговца пронзила резкая, яркая боль от ожога, который по мере неторопливого движения рук сменялся прохладой. Но - не сразу. Закончив с волосами там, Анастасия отодвинулась, и Гарольд почувствовал, как прохладные, и одновременно горячие ладони легли на пах. Обняли мошонку.
Торговец застонал. Видимо сам мир решил оставить его без единого волоска. Главное было не обращать внимания на нежные и одновременно безумно жгучие женские руки, которые плавно переходили к паху. Одежду с него сняли, и такими темпами палачу не понадобилось бы особой магии, чтобы понять, о чём торговец думает. Очередной порыв боли выбил из головы и эти мысли, нарастали обида и страх.
Покончив с процедурой, Анастасия ещё раз оглядела подследственного, кивнула сама себе и отошла, чтобы быстро записать что-то на листке бумаги. Помощник без слов передал письмо Бернару, а сама госпожа Инхинн снова встала над Гарольдом и одним плавным движением стянула с плеч рубашку, оставшись полуобнажённой. Ни один из подмастерьев на неё даже не взглянул, хотя смотреть было, на что. Смотреть можно было на небольшую, но красивой формы грудь с розовыми сосками, ярко выделявшимися на чистой белоснежной коже. На плоский рельефный живот, на рельефные мышцы - не такие мощные, как у стриженых парней, но красиво выпуклые, и говорившие о немалой силе тоже. Можно было смотреть, даже пялиться но - не смотрели. И тем более не пялились. Зато протянутую за спину рубашку забрали и аккуратно сложили на скамье поодаль от инструментов. Анастасия потянулась, с удовольствием, как кошка, а отец Бернар, дотошный квалификатор, гордость ведомства Кранмера, выполняющий свою работу точно и чисто, утомленно вздохнул и поинтересовался добродушно и мягко, отчасти даже с сожалением:
- Сын мой, давайте, все же, проясним с вами следующий вопрос: откуда у вас книга богомерзких еретиков катаров?
Торговец ещё несколько секунд тяжело и хрипло дышал. Боль медленно улеглась, уходя вглубь тела, превращаясь в страх. Гарольд удивился, такого от женщины он совсем не ожидал. В отличие от помощников, в удовольствии созерцать отказывать себе он не собирался - всё равно его пытали. Гарольд медленно провёл взглядом по изгибу талии, к подмышкам, шее, носику. Только через секунду торговец вздрогнул, отвлёкся от чудесных изгибов и ответил.
- Она была у мужчины в деревне. - От безумной жажды и натуги голос был ломаным, с хрипцой.
- Сын мой, - отец Бернар покачал головой укоризненно и в голосе его слышалась скорбь. Но Анастасии, прочитав записку, он кивнул резко и даже злобно, - между "она была у кого-то" и "оказалась у меня" есть как минимум одно действие, говорящее об акте перехода книги из рук в руки тем или иным способом. Давайте еще раз: откуда у вас катарское Писание?
И, стоило священнику договорить, как Анастасия потянула за рычаг дыбы, остановившись только спустя три щелчка равнодушного механизма, который растянул Гарольда ещё больше. Не сильно. Но уже - с намёком на боль в суставах. Обещанием. Лёгким похрустыванием.
Торговец всхрипнул. "Как он получил книгу?" Точно не заработал - с хозяином он не договаривался, сам очистил источник, сам начал что-то требовать. Не дай мужчина ему книгу, он бы его ещё и убил. "Я - то знаю, что убил бы". Он присвоил его имущесто, и если бы хозяин не достал книгу сам, торговец бы зарезал и его и его жену. Да, Гарольд бы убил обоих, если бы пришлось.
- Да я вообще хотел убить обоих, и его и жену! Передумал в последний момент.
- Это не ответ на вопрос, сын мой, - покачал головой Бернар, - да и не больно вам еще, чтобы околесицу нести. Всего-то три деления... Помышлять же об убийстве - грех. Но терпение - добродетель, а потому спрашиваю вас в третий раз: откуда у вас катарское Писание?
Анастасия задумчиво погладила рычаг, склонила голову, глядя на Гарольда. Провела пальцем по натянутой коже руки, словно хозяйка, пробующая мясо на свежесть. Но усиливать пытку пока что не стала.
"И вы серьёзно надеетесь на какой-то эмоциональный всплеск, когда я скажу вам,скотам, неправду?" Гарольд бы сплюнул на пол да было нечем. "Украл или не украл - не ваше собачье дело! Я абсолютно прав, я спас людей, и если есть Бог, то сделает он мои слова поравдой, а ваши ложью! Потому что вы скоты, правды недостойные".
- Украл!

[Ричард Коркин >>>]

Рычаг щёлкнул. Потом ещё и ещё, и ещё раз. Анастасия же, не изменившись в лице, положила руку на лишённую волос грудь Гарольда, защемила между пальцами складку мяса на рёбрах и торговца пронзила боль, которая не шла ни в какое сравнение с тем, что было раньше. По пыточной разнёсся запах горелого мяса. Тянулось это всего несколько секунд, и так же внезапно, как появилась, боль исчезла, словно ничего не было, оставив только покрасневшую кожу. Госпожа Инхинн же равнодушно приняла из рук помощника исписанный мелким почерком лист и небрежно глянула на строчки. Бегло. Словно знала наизусть. И ответила вместо квалификатора.
- Господин Брайнс. Вчера вы показали, что книгу вам дал один из жителей деревни. Катары это подтвердили, что позволяет сделать вывод, что первоначальные ваши слова являются правдой. Узнать о смене показаний в деревне не могли никак. Вы упорствуете, господин Брайнс. Позволяете демонам управлять своим пока ещё целым ртом, ворочать пока ещё не выжженым языком, дышать пока что не заполненными дымом и водой лёгкими. Отрекитесь от них. Или - не отрекайтесь. Господь дал людям право выбора, но и милостью Своей даровал нам право и возможность изгонять бесов, делая пребывание в телесной оболочке невыносимой для них. Поэтому мы будем продолжать, пока вы не увидите свет истинный, Lux Aeterna. Откуда у вас катарское Писание?
Гарольд меньше секунды копался в воспоминаниях. Обман, ещё обман, изнасилование рабыни, воровство. Он постарался вспомнить во всех мелочах тот момент, когда его поймали за воровством хлеба. Перед глазами появилось сухое, желтое поле пшеницы, палящее, дурманящее солнце. Приземистый, зажиревший испанец в черной шляпе, в промокшей от пота желтоватой рубахе. Это - хозяин поля. В руке у него чёрный хлыст, с кончика капает кровь Гарольда. Жгуче болит спина. Страх, чувство вины, обиды. Испанец хриплым, зажратым голосом спрашивает: "Ну так что, всё-таки украл?"
Детский голос из прошлого смешался с бормотанием от жажды, хрипом.
- Я украл.
- Дьявол, господин Брайнс, даёт прислужникам своим силы выносить муки так, словно их нет, - рассудительно заметила Анастасия, поглаживая живот Гарольда. Кожа под её рукой начала нагреваться, сначала просто предвкушая, потом - ощущая жар. И в этот раз он не прекращался, медленно нарастая. Воздух над ладонью дрожал. - Богословы считают, это возможно потому, что пламя Геенны так горячо и мучительно, что с ним ничто не сравнится. Опять же, они заблуждаются. Вы знаете, как прожигает мясо синий огонь? Белый? Не хуже меча. Или клейма. Вот так, - обожённая кожа не немела, напротив, становилась, казалось, всё чувствительнее. - Когда говорит он ложь - говорит свое.
Устало вздохнувший Бернар подхватил ее слова, точно ждал их.
- Ибо лжец и отец лжи. Упорствующие в заблуждениях своих не спасутся, сын мой. Отчего вы думаете, что можете скрыть истину за покровами, подобно Саломее? Пряча ее среди вранья? Откуда у вас катарское Писание, сын мой?
- Мммм! Ммм. Ммм. Шайсе! Мммм. Мммм.
Торговец не понимал - до деревни они едва бы успели добраться, допрашивать мужчину, наверняка, тоже пришлось бы с пристрастием. В палача, который мог отчётливо читать мысли, верилось с трудом, но если так и было, если женщина чувствовала, что чувствует он - шансов было мало. Он уже пробовал убедить себя, что не врёт, тогда она, наверняка, почувствовала его пренебрежение. Торговец пытался вызвать чувство и мысли из воспоминаний, когда он действительно воровал - не помогло. Либо ему надо было проявить чуть больше стойкости, попробовать один и тот же метод несколько раз, либо были факторы, о которых Гарольд не знал. Он рано или поздно заговорит, он не выдержит мучений. Торговец местами просто не верил, что может быть так больно. Как же хотелось вспомнить всю родню этих скотов, обругать их так грязно, как только можно.
- Мне дал её мужчина. - Торговец говорил с паузами, каждый раз перебарывая боль. Казалось, скоро он вообще не сможет думать.
Боль от ожогов пропала вмиг, словно и не было, сменившись прохладой. Осталось только напряжение в растянутых суставах. Анастасия, отняв руку, выпрямилась. По груди её стекла капелька пота.
- Видите, Гарольд, как хорошо говорить правду? Пусть стоны сливаются в небесный хорал, но истина - приятна Господу. Только ваш ответ неполон. Что за мужчина? За что он дал вам книгу?
Гарольду показалось, что у него отнялось тело. Словно на торговца час орали, а теперь резко наступила полная тишина. Как они определили, что он не лжет? Почему так резко ослабилм хватку? Он вздохнул. Дальше мучаться было бесполезно, он чего-то не знал.
- Он хотел отблагодарить меня за очистку источника.
- Говорящие ложь погибнут и не спасутся, но правдивые узреют Царствие Небесное, - вздохнул Бернар, быстро записывая на листе бумаги ответ, - какой мужчина дал вам книгу, сын мой, в благодарность за это деяние?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой и Ричем

"Ой, да иди ты к чёрту" - не сдержался Гарольд, даже допуская, что его мысли читают.
- Его имени я не узнавал, один из первых домов на въезде.
Анастасия нежно коснулась пальцами внутренней стороны его бедра, и Гарольда снова пронзила боль от ожога. Тело упорно отказывалось к ней привыкать.
- На въезде куда? Господин Брайнс, на вопросы следует отвечать полно, подробно и без увёрток. Музыку портит даже единственная выпавшая нота, а мы ведь не можем себе такого позволить, правда?
Торговец застонал. "Мать твою, не могу себе позволить, гад, очень уж дорого берёт!"
- Деревня в одном дне пути от Билберри, по дороге сюда. - Прохрипел Гарольд.
- Известно ли вам было, сын мой, - снова вступил в дело квалификатор, говоря благодушно и спокойно, - что сей источник проклят по воле короля?
- Я знал, что это были маги Саффолка.
Очистка источника была одним из немногих действительно достойных поступков в его жизни. Забавно было, что казнят его не за контрабанду или воровство, а именно за это.
- Отчего же вы пошли против воли Его Величества, сын мой? - Мягко осведомился отец Бернар, грустно улыбаясь Анастасии.
Правду было приятно говорить - скрывал он не убийство и не воровство.
- Было больно смотреть на то, как люди страдают. Я спросил мужчину, он сказал в деревне оставались дети.
Бернар, с усмешкой слушавший ответ Гарольда, покачал головой.
- Личная мораль не может быть выше воли короля и его Церкви. Откуда же вы взяли предмет богопротивный, атамом именуемый, сын мой?
- Украл у оккультистов из Билберри. - Придумывать другое оправдание было бессмысленно.
Анастасия сочувственно улыбнулась Бернару и поманила помощника, который передал ей сложенный вчетверо лист с рисунком, который Гарольд потерял у брухи. И снова госпожа Инхинн глянула на изображение только мельком.
- Господин Брайнс, на этом листе, переданном нам милордом Грейстоком, мы обнаружили рисунок пентаграммы, который совпадает с тем, что нарисовано на полу комнаты, которую вы занимали в Билберри. С именами демонов. Зачем вы это зарисовали?
- Чтобы приложить к атаму, при продаже. Я специально снял коморку, в которой проводился ритуал.
О своём интересе к этому направлению магии лучше было не упоминать.
- Однако же, сын мой, - удивился отец Бернар, переглядываясь с Анастасией, - констебль Бермондси в своем отчете говорит о том, что вы интересовались чернокнижными гримуарами, а в вашей комнате в таверне, каковую вы оставили за собой, был обнаружен меловой рисунок, явно ритуального характера. И капли крови на полу. Чем вы это объясните?
- Это новгородский ритуал для определения сторон света. - Торговец устал, жутко хотелось просто полежать.
- Сын мой, - вздохнул священник, - вы упорно отвечаете на часть вопроса. Сие есть упорство, коим, как известно грешит дьявол. Начнем снова, а госпожа Инхинн поможет вам победить бесов. Для чего вы интересовались чернокнижными гримуарами?
Анастасия начала двигаться ещё когда Бернар говорил, словно читала его мысли. Или, по крайней мере, намерения. Или они просто очень долго работали вместе. Помощник, повинуясь бессловесному жесту, обхватил голову Гарольда мускулистыми руками, прижав к дыбе. Из-за вытянутых рук двигаться и без того было сложно, теперь же головой было не пошевелить вовсе. Зачем - стало ясно сразу. Госпожи Инхинн поднесла к правому глазу Гарольда указательный палец, на кончике которого то вспыхивал ярче, то пригасал яркий огонёк. Пламя отражалось и в её серых глазах - где не было ни сочувствия, ни ненависти, только равнодушие и чуть, едва заметно - спокойный, ровный интерес. Голос же её соответствовал взгляду.
- Глаз сам по себе, господин Брайнс, не чувствует боли. Веки - да. Щека. Плоть, что за глазом. Поэтому выкалывание, осуществлённое опытным палачом, едва ли болезненно, если, конечно, мы не говорим о муках душевных. И всё же, душа - это лишь половина дела. Только при слиянии получается настоящий аккорд высших сфер. Поэтому я нашла другой способ. Если глаз медленно варить, чтобы он не лопнул, кипение жидкости внутри обжигает изнутри. Долго. Постоянно. И зрение не пропадает сразу, возводя муку душевную в крещендо, - она помедлила. - Конечно, потом я вас исцелю. Если останутся силы. Регенерация - сложная операция. Думайте, Гарольд. Хорошо думайте, прежде чем отвечать на вопросы. Предупреждений больше не будет.
- Слушайте, может вы просто меня убьёте? Вне зависимости от преступлений, которые я совершил, боль я уже испытал - меня жгли заживо. При всём уважении к вашему труду, вы мне очень надоели. Я пытался спасти людей - женщин, стариков и детей, раз в Англии за это положено убивать - убивайте, Бог мне судья. Не понимаю, что ещё вы от меня хотите. Если вам угодно, я нарисую круг и покажу вам, как работает ритуал? Про бруксу, убегая от которой я и потерял бумагу, вам знать вряд ли захочется, вы предпочитаете иметь дело с беспомощными людьми. Что ещё вы от меня хотите? - Гарольд мало думал и много говорил, он устал, ему надоело. Признание в оккультизме и государственной измене означали смерть, а значит, терпеть кривляния этих скотов смысла не было.
Выражение лица Анастасии Инхинн не изменилось, но огонёк исчез с пальца, а спустя миг глаз Гарольда начал светиться изнутри.
Боль медленно нарастала, потихоньку превращаясь в ад, куда скоро он должен был отправиться. Гарольд медленно терял зрение, медленно терял себя в мучении, в агонии. Всё в мире смешалось, потеряло чёткость, он сам превратился в желе, расплылся, исчез. Его не было, не было комнаты, были только муки, только ад - место, где торговцу и следовало находиться, место, которого он заслуживал. Место боли, страданий и справедливости. Всё его тело свелось к кипящему глазу, стало им. Он наконец-то он получил то, чего заслуживал, наконец-то он оказался там, где должен был быть - в геене огненной. Не было камеры, не было людей, был он и боль, была справедливость. Ну что ни могли с ним сделать? Убить? Заставить страдать? Так и должно было быть, так было бы справедливо.
Из полузабытья его вывел голос палача, сначала смазанный, смутный, но постепенно обретающий чёткость, как и слова - смысл. Зрение же, хотя глаз чувствовался на месте, плыло, отказываясь нормально фокусироваться на лице Анастасии. На щеке остался влажный след.
- ...подин Брайнс. Гарольд. Вы в сознании, ваше сердце и прочие органы работают в единой музыке, - говорила она так, словно ничего не случилось, спокойно, почти равнодушно. - Поэтому мы можем продолжать. Но прежде я хочу сказать ещё кое-что. У вас есть ещё один глаз. Есть иные вместилища жидкостей, которые так хорошо кипят. Я ещё раз призываю вас изгнать бесов ваших навсегда и бесповоротно. Отрекитесь от них. Но если вы хотите длить допрос - это ваш выбор. На этом - всё. Итак, Гарольд Брайнс, для чего вы интересовались чернокнижными гримуарами?

[Ричард Коркин >>>]

Торговец ещё три-четыре удара сердца моргал, пытаясь сфокусировать зрение. Так больно ему, наверное, не было никогда в жизни. Может они схватили Вальтера? Тогда всё стало бы более-менее понятным. Да даже с северянином он особо гримуары не обсуждал. Они явно пытались его подловить.
- Вы имеете в виду "Путь семи драконов"?
- По всей видимости, - Бернар переглянулся по очереди с Анастасией и молчавшим все это время констеблем, причем констебль ему в ответ еще и кивнул, - и вы снова не ответили на вопрос, сын мой. Для чего вам еретический, чернокнижный гримуар?
- Этот - и другие гримуары, - подхватила госпожа Инхинн, водя по груди Гарольда острым ногтем. Без огня. По крайней мере, пока что.
Палач почему-то показалась Гарольду безумно похожей на Ю. И с чего они переглядывались? Неуверенны или решили опять жечь? Откуда? Создавалось впечатление, что орк зачем-то его заложил. Ну, или мысли торговца действительно читали. И всё таки, это что-то означало. Впервые он увидел намёк на неуверенность.
- Ну какие гримуары? - Гарольд чуть не заплакал, не столько от того, что он якобы не понимал, чего от него хотят, а от предчувствия новой боли. Это была последняя попытка, больше терпеть он был не в состоянии.
- В другой раз спрашиваю вас, сын мой, - Бернар устало вздохнул и снова переглянулся с Хайтауэром, - для чего вы интересовались гримуарами в Бермондси, о чем есть отчет местного констебля, человека безупречной репутации?
- Я искал "Путь семи драконов"! - Торговец хрипло вдохнул, ему не хватало воздуха. - И если когда и интересовался магическими трудами, то только надеясь найти именно этот.
Он устал. Уже не было сил даже на ненависть, просто усталость и жажда. Ещё была жажда, такая жажда, которой он никогда ещё не испытывал. Он уже даже не хотел пить, Гарольд просто чувствовал жуткую боль в горле и понимал, что он умирает без воды. Оставалось только надеяться, что у неё закончатся уже силы или торговец потеряет сознание, да так, что бы его тут же не привели в себя.
Бернар повторил обмен взглядами с констеблем, иронически вздернул бровь, точно ему показали что-то сомнительное и слегка скептически произнес:
- Сын мой, ответы ваши снова неполны, непоследовательны, увертливы и противоречивы. Вас мечет, точно бесы в душе вашей раздирают вас на части, терзают сомнениями и неверием, нашептывают лгать. Дьявол - скверный советчик. Впрочем, не поздно еще отречься от лжи. Вспомнить о тех деяниях, что вы совершили. Обо всех. Особенно, во время ваших странствий в море. Волей Его Величества Короля, Верховного Главы Церкви Англии, сообщаю вам, что ваша вина совершенно ясна и вам вменяются измена королю и государству, ересь, кража серебряного креста и дорогой одежды, порча имущества у милорда Грейстока, пиратство и работорговля. Квалификационной комиссией принято решение подвергнуть вас досудебному наказанию на пределе сил человеческих, дабы дьявол покинул ваше тело.
Волна боли ударила Гарольда, так что он бы забился в агонии, не будь торговец на дыбе. Вместо этого он лишь вздрогнул. Из него, как будто выбило воздух, а вдохнуть новый тело отказывалось. В глазах потемнело. Гарольд не знал - кричит он или нет, он уже не понимал где находится, и что происходит. Торговцу показалось, что его выжимают, как тряпку, одновременно пытаясь снять кожу раскалённым ножом. Он не слышал ничего, кроме безумно громкого и назойливого шума, чем-то напоминающего море. Тело замерло и обмокло, сознание провалилось в красноватую тьму.

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

11 января 1535 г. Тюрьма Брентвуда.

Соломы в камере не было, вынесли, вымели дочиста. Так, что и травинки не найти, не согреться. Но зато оставили кувшин с водой, удивительно чистой и прозрачной. Чудно нахолодавшей в камере, от ледяного пола. И - уже знакомую потрепанную Библию, открытую там, где свежей кровью было обведено : «Вот шесть, что ненавидит Господь, даже семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями.»
Гарольд с трудом поднялся, ослабевшие ноги никак не хотели слушаться. Опираясь о влажную и жутко холодную стену, торговец поплёлся к кувшину с живительной водой. Никак не получалось собрать мысли хоть во что-то вменяемое - отрывками вспоминалась пыточная, всплывали какие-то имена, играли на языке забытые немецкие слова.
Торговец взял кувшин, и медленно, не проливая ни капли, сделал несколько глотков. Игра с самим собой в контроль и строгость помогала отвлечься. Влага не столько принесла удовольствие, сколько смягчила боль в горле, которое по ощущение напоминало медную трубу. Гарольд сел на пол, не переставая пить. От холодной воды болел каждый зуб. Скорее всего, его должны были казнить, шансов на спасение торговец не видел. Не было сил даже бояться, только: слабость, жажда, голод, усталость, холод, эхо вчерашней агонии. Он почти труп. Торговец отложил кувшин. Эти гады умудрились как-то приписать ему ещё и пиратство с работорговлей. Не то чтобы незаслуженно, но наверняка, необоснованно.
- Временная комиссия, мать их етить.
Был шанс, что какой-нибудь чиновник или церковный чин его помилует, но с такими обвинениями надеяться не приходилось. Гарольд с минуту смотрел на надоедливую Библию. Стоило, ну хотя бы ради приличия, помолиться, но как-то не хотелось.
Хоть бы поесть дали, гады. И выпить нечего. Щас бы миланского, да проснуться утром в канаве, под дождём. Торговец вздохнул. Да ладно тебе, Гарольд, что ты расстраиваешься, посиди, отдохни. Что плохого в отдыхе, а там, ну разве знаешь ты, что будет там? Угу, а, если завтра опять заживо жечь начнут, и в этот раз без лечения? А что ты можешь сделать, к чему нытьё-то? Торговец разглядел угловатый выступ на одном из камней, представил, что это серые горы, представил себя борющегося за каждый шаг, уверенно идущего против шквального ветра. Торговец медленно сполз по стене и лёг на бок. Огромная долина распростёрлась перед его глазами. Маленькие деревушки соединялись тоненькими трещинами дорог. Огромные впадины резко изгибающихся рек открывали немалые возможности для перевозки грузов по воде, чем люди уже начали пользоваться, выстраивая крохотные причалы. Первое парусное судёнышко спустили на воду. Торговец легонько подул, наклоняя леса и пуская рябь по воде, наполняя ветром единственный парус. Через минуту в его глазах поплыли маленькие облака, по крошечным полям и лугам медленно заскользили тени.
Сначала он пытался утешить себя мечтами о мести - о том, как убьёт местного констебля, священника. К палачу он особой ненависти не испытывал, не делай этого она - сделал бы кто-нибудь другой, и вряд ли бы он стал залечивать раны. Вот констебля, и тем более, этого сукиного сына - священника он бы зарезал, как свиней, будь у него возможность. Но ничего не помогало, постепенно гнев начал отступать. Все они делали свою работу, пусть и не переставая быть скотами. А зарезать каждого гада в мире он всё равно не мог. Торговец лёг на спину, закрыв предплечьем одной руки глаза, вторую он вытянул на полу. Над деревушками появилась, огромная, быстро приближающая тень. Она разорвала и разогнала облака, и с ужасной силой стукнула по горам. Ударная волна понеслась быстрее звука, погребая под собой леса, деревни и озёра. С гор, находившихся подальше от руки, сошли лавины. Катастрофа застала несколько телег прямо в дороге, их хозяева лишь мгновение просидев в ступоре, резко съехали с дороги и на всём ходу понеслись к реке, на которую недавно спустили корабль. То же самое сделали и жители нескольких прибрежных деревушек, хватая на ходу, кто ребёнка, кто поросёнка.
Ему даже жалеть было не о чем, кроме собственной глупости, конечно. Может, так было лучше, всё равно смысла Гарольд в последнее время нигде не находил. Правда, он всё больше боялся костра, безумной боли и пламени, которое его пожрёт. Надо было дождаться защиты, ну должны же ему были дать поговорить с Клайвеллом. Тот наверняка знал, чего стоило ожидать.
Люди добрались до реки, не зная, что быстрее лавины к ним несётся, ослабевшая, но всё равно смертоносная волна пыли и камней. Кто-то поплыл на другой берег, многие остались, чтобы помочь женщинам и детям. Телегу попытались переделать в плот, начали ломать пристань, кидая обломки в воду. Несколько женщин уже плыли на другой берег, держась за доски. Лавина, порядком замедлившись, достигла деревни, похоронив нескольких стариков, которых то ли забыли, то ли оставили. Погиб один мужчина, валяющийся в канаве, видимо, ещё вчера обездвиженный элем, ну или вином. Одновременно с деревней погибали чудные виноградники, террасы которых были разделены аккуратными каменными заборчиками.
Торговец убрал руку с лица, открыл один глаз, несколько раз моргнул, проверяя зрение. Голова не прекращала трещать, то ли от боли, то ли от жуткого голода. Кормить его, видимо, совсем не собирались. Тоже скотство, убивать собрались, что ж уже - покормить сложно?
Лавина остановилась не дойдя нескольких метров до реки, большинство жителей она бы застала в воде. Послушались радостные крики, изредка плач. Ударная волна уже почти добралась до ликующих. Она уже сравняла с землёй десяток деревень, перемолотила леса вместе с живностью, загрязнила реки. Торговец поднялся на локтях, дунул, останавливая смертельный поток, перевернулся на бок, лицом к стене, и заснул.

[Ричард Коркин >>>]

12 января 1535 г. Тюрьма Брентвуда.

Разбудил Гарольда уже знакомый стражник Роджер.
- Доброе утро. мистер Брайнс!
Голос парня звучал буднично и вежливо, точно он работал дворецким в поместье, а не стражем в тюрьме. В руках у него была миска с чем-то горячим, пахнущим вкусно и пряно, и кувшин с водой.
- Читали ли вы Библию, мистер Брайнс? - Осведомился Роджер, чуть качнув миской, отчего ароматный пар разнесся по всей камере.
- Доброе утро, мистер Роджер. Нет, ещё не читал, я всё время молился. - С книгой могло быть, что-то не так, например, на ней мог оказаться окситанский крест. Но скажи он, что совсем не думал о Боге - могли и не покормить.
- Значит, зайду в обед, - кивнул стражник и с явным наслаждением отхлебнул из миски, - хорошего дня, мистер Брайнс.
Впрочем, воду, выходя из камеры, он оставил в углу.
"Аааа, чтоб тебя!" Торговец взял книгу - надо было проверить, не написано ли в ней чего небогоугодного. Усевшись на прежнее место, Гарольд начал читать.
Вернулся Роджер, как и обещал, точно в обед. Держа в руках уже две миски, причем обе пахли совершенно одуряюще.
- Добрый день, мистер Брайнс, - тем же любезным тоном поздоровался он, - читали ли вы Писание?
- Да. - Торговец аккуратно закрыл книгу. "А теперь давай еду, засранец". Гарольду доводилось раньше голодать, но после пыток, жажды и ночи на холодном, каменном полу голод чувствовался особенно остро.
- Как хорошо, - порадовался Роджер, жадно принюхиваясь к одной из мисок, - и о чем же говорится в отчеркнутом отрывке?
- Вы имеете в виду: «Вот шесть, что ненавидит Господь, даже семь, что мерзость душе Его: глаза гордые, язык лживый и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями» ?
За двое суток торговец бы и не такое запомнил, противная книга постоянно маячила перед глазами.
- Именно, - Роджер алчно глянул на вторую чашку, - и к чему же призывает вас этот отрывок?
"Гад зажал вторую миску, а ведь мне нужнее. Тоже мне, чтоб его, христианин".
- Отказаться от гордыни, ото лжи, не проливать кровь невинных, не замышлять зла и не совершать его, не лжесвидетельствовать. - Торговец уже предвкушал чудный, пряный вкус.
Искренней радости в голосе стражника можно было даже позавидовать.
- Отлично, мистер Брайнс! А почему для вас подчеркнули именно эти слова?
"Да чтоб тебя! Ты долго ещё препираться будешь?"
- Понятное дело почему, это то, в чём меня обвиняют.
- Хорошо, - согласился Роджер, - очень хорошо. Тогда я вернусь вечером. К ужину.
Дверь, которую стражник ловко открыл носком сапога, снова хлопнула, закрываясь, оставляя Гарольда наедине с голодом. Вернулся Роджер через пару минут и сперва вынес кувшин в коридор, а затем вытряхнул Гарольда из рубахи. Ловко, будто всю жизнь этим занимался. И снова вышел, отвесив учтивый поклон.
"Если меня решат - таки казнить - утоплю эту чёртову книгу в яме". Гады, видимо, добивались от него признания во всех грехах. Может стоило заплакать? Наверное, стоило изобразить глубокую степень раскаянья, ну хоть в чём-то. Гарольд, конечно, в гробу их всех видел, но очень уж хотелось поесть. Он уже чёрт знает сколько дней не ел. Ещё и рубашку забрали, и воду.
Явившийся к вечеру Роджер, с теми же двумя мисками, снова горячими, но пахнущими чуть иначе, выглядел мерзко довольным жизнью. О его приходе еще издали возвестил смех в коридоре, и улыбка еще не сошла с лица стражника, когда он вошел в камеру. Следом за ним в узкую щель двери протиснулся второй, с кувшином и кружкой.
- Добрый вечер, мистер Брайнс, - радостно поздоровался Роджер, салютуя миской, - рагу из баранины и овощей, рыбная похлебка, сладкое вино и вода. Вы снова отказываетесь или у вас есть ответ на вопрос, что был задан в обед?
- Да, я раскаиваюсь. Раскаиваюсь в своих грехах, которых было слишком много, и прощения в которых я не заслуживаю.
В гробу Гарольд видел и стражника, и священника, который его сюда прислал. От голода кружилась голова. Видит бог, он никогда не был так голоден. Всегда находилась краюшка хлеба, всегда в течении одного-двух дней удавалось причалить и пополнить запасы. Торговец до этого и не знал, что существует такое запредельное чувство голода.
- В каких именно? - Вежливо поинтересовался Роджер, но тут же осекся, точно прислушиваясь к чему-то. - Хорошо, мистер Брайнс. Ваш ужин.
Перед Гарольдом на пол плавно опустились тарелки, в одной из которой, на похлебке, купалась деревянная ложка.
- Ешьте сейчас, - предупредил стражник, - я унесу посуду.
- Спасибо. - Торговец достаточно спешно принялся за еду. Ничего более вкусного он, пожалуй, за всю жизнь не ел. Скорее всего, после того, как он доест, его спросят, какие именно грехи он совершил, но торговец отложил проблемы и постарался насладиться едой. Доев и допив, он протянул стражнику посуду.
Взамен второй стражник протянул ему кружку, в которой плескалось вино.
- Пить тоже нужно сейчас, - Роджер нетерпеливо притопывал ногой по камню пола.
Торговец даже слегка улыбнулся. Дрессировали его, конечно, как пса, но есть и пить от этого меньше не хотелось. Он залпом выпил вино, и вернул кружку.
- Ещё раз спасибо.
- Пожалуйста, - кивнул стражник и прошел к двери, пропуская вперед напарника с кувшином.
- Мистер Роджер, вы случаем не знаете, что там с моей защитой?
Парень, вроде, был нормальный, и инициативы в издевательствах никогда не проявлял.
Стражник помедлил и повернулся к Гарольду, добро улыбнулся.
- Письмо давно с гонцом отправили, должно быть, получил его уже ваш защитник.
Защита должна была доехать через два-три дня. Ну, хоть голодом его тут не успеют заморить.
- Спасибо, и передайте, пожалуйста, мою благодарность святому отцу.
"Вежливость кормит".
- Непременно, мистер Брайнс, - кивнул Роджер, выходя из камеры. Звук ключей похоронным звоном прозвучал в коридоре, простучали металлические подковки на сапогах стражника, и воцарилась тишина.
"Рубаху-то не вернули!" Торговец вздохнул - и он забыл попросить. От скуки уже было совсем некуда деваться - пришлось дальше читать книгу.
Через несколько минут торговец упёрся спиной о холодную, как-будто водную, стену, посмотрел в закрытое потолком небо. Он жутко не любил бессилие, а в тюрьме оно ощущалось отчётливей всего. Неспособность хоть, что-то предпринять сводила с ума. Он не видел возможности действовать, хоть как-то действовать. Гарольд встал на ноги, заходил по комнате. Чувствовалось, как еда потихоньку придаёт силы. Бессмысленным было бы нападение на стражника. Торговец улыбнулся. Скорее попытка нападения. Подкоп он сделать не мог, ничего острого не было. Магия не работала. Не было возможности подкупить охрану, не получилось бы выбить решётку, нельзя было пролезть в сточную дыру, не где было отломать палку или доску. Даже куска камня, чтобы приложить Роджера, не получилось бы раздобыть. Его постоянно окружали, всегда большим числом. Окажись он хоть на минуту наедине со священником, был бы шанс убить того, к чёртовой матери, заблокировать дверь, попытаться поджечь что-нибудь и сбежать через окно. Но нет, ему не давали такого шанса. Не давали возможности действовать, оставляя только бессильное ожидание, бессильное, чтоб его, ожидание. Камера всё больше давила. Он уже проводил недели и месяца, но не голым, не в одиночной каменной яме. Торговец начал ощупывать каждый камень, проверяя крепко ли он сидит. И эта книга, она была хуже всего - вместо хоть какого-нибудь занятия, он получил эту чёртову книгу. Она смотрела на него осуждающе. Грехи, грехи, грехи. Сказки, сказки, за которые его хотят сжечь. И самое смешное, он сам во всё это верил. И этот священник, не понятно кем поставленный и кому служащий - королю, папе, богу? Чёртов цирк, куча сумасшедших, ещё не решивших, во что и как верят, и уже пытающиеся его сжечь. Все камни держались прочно. Торговец подошел к двери, стал её осматривать, легонько ощупывать - снова ничего.
Столько железа, лучшие маги, лучшие люди и куда всё это идёт? Всё это идёт на то, чтобы Гарольд Брайнс случайно не подумал, чего лишнего. Шли к чёрту и их бог и их король. Торговец, опять почувствовав слабость, сел.
- Надо выжить, я всегда смогу понять прав я или не прав, всегда смогу, что-то изменить, если выживу.

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

13 января 1535 г. Тюрьма Брентвуда.

Утро началось с того, что хмурый, рыжеволосый стражник принес лист бумаги, испещренный мелкими буквами. На тонкой, пожелтевшей бумаге, просвечивающейся в руках, четким почерком было написано:
«А потому учите ваших детей, что все люди везде должны каяться, иначе они ни в коем случае не смогут унаследовать Царство Божье, ибо ничто нечистое не может пребывать там, или пребывать в присутствии Его» (Моисей 6:57).
«Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1-е Иоанна 1:8).
«Все люди везде должны каяться» (Моисей 6:57)
" Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа"(Римлянам, 5:17)
"Как послушные дети, не сообразуйтесь с прежними похотями, бывшими в неведении вашем, но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках. Ибо написано: «будьте святы, потому что Я свят». И если вы называете Отцом Того, Который нелицеприятно судит каждого по делам, то со страхом проводите время странствования вашего, зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов," (1 Петра 1:14-18)
"Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии." (1 Коринфянам 6:19-20)
- Вернусь к завтраку, - неприветливо просветил стражник Гарольда, с грохотом захлопывая дверь.
Торговец ещё раз перечитал всё, что было написано на листе. Конечно, поесть просто так ему не дадут. Осталось подождать стражника, и если повезёт - завтрака. Говорить он мог, что угодно, но многое всё равно зависело от охраны, а рыжий весёлым не выглядел.
Вернувшийся с миской, доверху полной золотистой пшеничной кашей, придавленной сверху добрым куском курятины, рыжий стражник с каким-то странным, мрачным интересом уставился на Гарольда.
- Ну?
- Я совершил много ошибок, и каюсь. - Торговец приложил все усилия, чтобы выглядеть искренним. - Я грешен, и грехи мои неискупимы.
Было бы обидно остаться без еды, а глядя на недовольное лицо стражника, во вторую попытку верилось с трудом.
- Жри, - миска грохнула о пол, а стражник совсем нелюбезно сложил руки на окольчуженной груди, - поживее.
Через пару минут торговец вернул пустую миску.
- Спасибо. - Недовольная рожа стражника ни на йоту не испортила чудесного вкуса каши.
Вместо ответа рыжий извлек из рукава сложенный листок бумаги и протянул Гарольду.
- К обеду, - пояснил он, выходя, - отец Бернар велел сказать, что если и в обед не будет развернутого ответа, то обеда, ужина и воды тоже не будет.
На листке уже знакомым четким и мелким почерком было написано:
"Непокорность есть такой же грех, что волшебство богопротивное, недозволенное, и противление то же, что идолопоклонство. 1Цар.15,23"
"Я Господь, Который…делает ничтожными знамения лжепророков и обнаруживает безумие волшебников нечестивых, еретических, мудрецов прогоняет назад и знание их делает глупостью. Ис.44,24-25"
"Глупость человека извращает путь его, а сердце его негодует на Господа.Притч.19,3"
"Глупый сидит, сложив свои руки, и съедает плоть свою. Екк.4,5"
"Глупый говорит: «нет у меня друга, и нет благодарности за мои благодеяния. Съедающие хлеб мой льстивы языком». Как часто и сколь многие будут насмехаться над ним! Сир.18,16-17"
"Гнева нет во Мне. Но если бы кто противопоставил Мне в нём волчцы и терны, Я войною пойду против него, выжгу его совсем. Ис.27,4"
"Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов – участь в озере, горящем огнем и серою; это – смерть вторая. Отк. 21,8"
"И не лень же им". Торговец пробежался взглядом по листу. Видимо, в этот раз служителей церкви не устраивало его волшебство. "А сами-то, сами-то". Он ещё раз внимательно прочитал выписки. "Поди тут угадай, что у этих убеждённых на уме. Угрожают постоянно. Умные ребята, а сами меня магие жгли, во благо, очевидно. Если не тела, то точно души. От змея я явно зло защищался. Чертей, ими наколдованных, от гнили внутренней жег. Новые методы навигации по воле Сатаны искал".
С обедом, как ни странно, явился Роджер, счастливо улыбающийся припухшими губами и не скрывающий свежий, характерной формы, синяк над воротом кольчуги.
- Добрый день, мистер Брайнс, - вежливо поздоровался он, приветственно взмахивая миской, в которой грудой лежали жареная рыба и овощи, - вы ознакомились с тем, что вам принес Ник?
- Добрый день. Да, ознакомился. Кто это вас так? - Говорил торговец с почти неподдельным сочувствием. Парень был неплохой, куда приятней рыжего.
- Вы о чем? - Искренне удивился Роджер, не стирая счастливой улыбки, а затем понимающе кивнул. - А, ну да... Одна совершенно потрясающая девушка... И с чем же вы ознакомились, мистер Брайнс?
Торговец улыбнулся. "Бойкие в Англии девушки, однако".
- Магия, которую я использовал, мерзка и богопротивна. Волшебство - это лжепророк, используя его, я ему поклоняюсь и таким образом грешу. И самую большую ошибку я совершил, используя магию вопреки заклинанию магов, действующих по воле ставленника божьего.
Миска плавно и мягко опустилась перед Гарольдом, а рядом с ней глухо стукнула кружка с подкрашенной вином водой.
- Не совсем верно, мистер Брайнс, но силы вам еще нужны будут, - задумчиво произнес Роджер, - наверное.
Улыбка торговца стала слегка грустной.
- Спасибо. - Ожидание уже надоело, если его хотели казнить, могли бы хотя бы не тянуть и не мучать.
Роджер кивнул, принимая быстро опустевшие миску и кружку, и прошел к двери. Уже прикрывая ее за собой, он на мгновение задержался.
- И не пробуйте бежать, мистер Брайнс. В коридоре слышен каждый ваш шорох. Не хотелось бы сломать вам что-нибудь ненароком.

[Ричард Коркин >>>]

К вечеру списка выписок из Писания не было, как не было и ужина. Даже воды не принесли, лишь за дверями глухо слышались шаги стражника, настолько глухо, что в слова Роджера о слышимости шорохов верилось с трудом. В окно, высоко под потолком, с лбопытством заглядывал мороз, пахло дымком печей и отчего-то - зелеными яблоками и корицей. И слышалась - будто издали, но и близко, рядом - тихая песенка, нежный голос:
- Ласточка! Донне известно давно ж:
Мне ненавистны измена и ложь!
Но короля не оставлю - весною
С ним на Тулузу идем мы войною.
Я у Гаронны, в лугах ее где-то,
Насмерть сражаться готов без завета.
- Добрый сеньор! Храбреца не запреть
Даже у Донны в светелке. Ну что ж!
С богом, воюйте! Но не успокою
Донну я вестью досадной такою!
Гневаться будет,- а перышки мне-то
После отращивать целое лето...
Торговец очень тихо и хрипло запел:
- Ласточка, ты же мне спать не даешь —
Хлопаешь крыльями, громко поешь!
Донну свою, за Жирондой-рекою,
Зря прозывал я Надеждой Живою,—
Не до тебя мне! Что песенка эта
Бедному сердцу, чья песенка спета!
Он никак не мог вспомнить, где именно слышал песню, но она напрочь въелась в память. Пение хоть немного развеяло скуку и одиночество. Особого волнения он уже не испытывал - было примерно понятно, что будет дальше - суд, пара дней в той же камере, казнь. Пытаться бежать было бесполезно, напади он на стражника - его бы росто избили, покончить жизнь можно было разве что разбив себе голову о голый камень. Ещё через пару минут торговец попытался заснуть - получилось не сразу, холодный пол и отсутствие даже рубашки, не давали отвлечься. Он надеялся, что привыкнет, но пока привычности не ощущалось - ощущался холод. Только через пол чаза, когда бок часть ноги и рука окончательно онемели, Гарольд смог заснуть.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой, Хельгой и Ричем

14 января 1535 г.

Разбудил его Роджер, вошедший мягко и тихо, аккуратно тронувший за плечо.
- Мистер Брайнс, просыпайтесь. Ваш адвокат приглашает вас для беседы. Одевайтесь, мастер Клайвелл распорядился, чтобы вам выдали одежду.
Рядом с Гарольдом легла стопка грубой, серой одежды - рубаха, штаны, домашние мягкие туфли из валяной шерсти.
- Доброе утро, мистер Роджер. - Гарольд готов был поспорить, что рыжий разбудил бы его не иначе как пинком. Торговец торопливо оделся, проверил всё ли лежит правильно. Одежда сначала чувствовалась слегка необычно, потом - очень приятно.
Вели Гарольда снова за вывернутую руку, поспешно, знакомым коридором до пыточной. Лишь у самой двери Роджер, вздохнув, перехватил его за шиворот и втолкнул в жаркий, полный воспоминаний и мук, зал, и оперся о стену у двери.
Клайвелл в этот момент улыбнулся и отрицательно мотнул головой, выражая несогласие с чьими-то словами:
- Те, что веруют слепо, - пути не найдут,
Тех, кто мыслит, - сомнения вечно гнетут.
Опасаюсь, что голос раздастся однажды:
"О невежды! Дорога не там и не тут!"
- Доброго утра, мистер Брайнс, - наконец, решил обратить он внимание на своего подзащитного, - прежде, чем мы начнем, я должен уточнить, действительно ли вы желаете, чтобы я оппонировал обвинению в суде, и готовы ли вы подписать договор о защите?
Торговец сдержал истеричную улыбку - в сборе были все, не хватало только орка. В глаза бросилась брошь, благодаря которой мысли констебля оставались при нём. Гарольд пообещал себе раздобыть такую при возможности - или попробовать переплавить краденую у какого-нибудь законника, или узнать как их изготавливают. Да раздобыть брошь - неплохая идея, особенно учитывая, что люди с безумно редким даром, встречались ему на каждом шагу, опять же у источника пришлось бы куда легче, да и стоила она, наверняка, не мало.
- Доброго утра, мистер Клайвелл, госпожа палач. - Торговец встретился взглядом с северянином(). Увидеть его в пыточной он никак не ожидал. Вальтер, скорее всего, был очень недоволен.
- Да я хочу, чтобы вы оппонировали обвинению в суде, и я готов подписать договор о защите. Единственно, что я хочу уточнить - это сроки оплаты.
Констебль настоял, чтобы ему выдали одежду - это показывало, как минимум, нормальное отношение и толковый подход. Единственное, что не нравилось торговцу - это присутствие женщины, конкретно против Инхинн он ничего не имел, но даже теперь, разговаривая с защитой, Гарольд должен был быть осторожен.
- Замечательно, - неискренне порадовался Клайвелл, бегло пролистывая протоколы, - в таком случае, должен также уведомить вас, что стандартная процедура беседы с защитой проходит в присутствии клерка, представителей сторон обвинения и протокол будет представлен в суде. Кроме того, Уложением о защите, адвокат, представляющий вашу защиту, вправе требовать доследствия любыми законными методами. Вопросы оплаты я решать не вправе. Вы это понимаете?
- Да, понимаю.
Замечательно - ему угрожает собственный защитник, добиваясь полных показаний при присутствии обвинения. "Зря мучался". Особого доверия к констеблю торговец не испытывал, но сейчас оставалось только положиться на профессионализм Клайвелла - с содержанием прошлого допроса он, наверняка, ознакомился, и теперь мог ставить вопросы так, чтобы у Гарольда оставалось пространство для манёвра, для своей подачи произошедшего. Выиграть дело было выгодно обоим, да и свой разряд констебль, скорее всего, получил не за слитые процессы. Оставалось подождать первых вопросов и по ним понять, что и как будет дальше.
- Итак, - вздохнул защитник-констебль, - протокол допроса защитой ответчика, мистера Гарольда Брайнса, от четырнадцатого января сего года, сего часа. Сторону защиты представляет старший констебль, констебль Бермондси, юрист первого разряда Гильдии, Джеймс Клайвелл. Сторону обвинения - палач Анастасия Инхинн. При допросе присутствуют клерк, мистер Генрих Уоллс, помощник адвоката мистер Вальтер Хродгейр, стражник городской управы мистер Роджер Рейдж. Скажите, мистер Брайнс, вам известно, в чем вас обвиняют?
- В измене королю и государству, ереси, краже серебряного креста и дорогой одежды, порче имущества, пиратстве и работорговле. - Отчеканил торговец. В чём только его не обвиняли, и если измену, кражу и ересь он мог понять, то пиратства и работорговли Гарольд совсем не ожидал. А Вальтер-то неожиданно заделался помощником защиты. Торговец думал, что северянин либо давно укрывается где-то ближе к Лондону, либо сидит в одной из соседних камер. В очередной раз избирательность английского правосудия его поражала. Впрочем, судили его, но не судили орка, который, явно, чаще занимался торговлей гримуарами, воровством, убийствами, вымогательствами и прочим, прочим, прочим. Констебли с готовностью накидывались на человека с не той лошадью, и допускали работу целой секты. И всё потому, что в одних случаях они могли получить по голове, а во вторых - с гордым видом следили за пытаемым. "Ладно". Гарольду уже следовало привыкнуть. О Клайвелле он знал не так много - констебль дал ему лошадь, выглядел, как профессионал, скорее всего, был ветераном - слишком много шрамов. Ничего плохого, кроме занимаемой должности, сказать о нём Гарольд пока не мог.
- Ага, - согласился Клайвелл, нервно дернув ногой, отчего носок сапога поймал блик от жаровни, окрасившись в несколько оттенков преисподней, и заглянул в один из листов, отложенных на стол. - "Боже, лишь бы у них оказались маленькие дети, а мне хватило сил и упорства". Значит, говоришь, сукин ты сын, это было бы настоящее правосудие? Настоящая кара Божья?
Он соскочил на пол и медленно, очень медленно оторвал полоску бумаги от протокола.
- Надеюсь, ты не завтракал, - спокойно продолжил констебль, - потому что бумага особенно вкусна на голодный желудок... Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. И сказано еще: дай прежде насытиться детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Так какого дьявола ты, подонок, решил, что знаешь о правосудии все? Что можешь даже мыслью посягать на чьих-то детей? Жри, - Клайвелл протянул ему полоску бумаги, - или я сам в тебя запихаю этот протокол.
"Сто из ста, она таки читала мои мысли, причём слово в слово. Интересно зачем в Англии пыточные, с такими-то палачами?"
- Прийдётся запихивать, - торговец слегка пожал плечами - но советую предварительно меня связать, впрочем, не мне вам давать советы, да и сил у меня совсем не осталось.
Шансов выжить у Гарольда было не много, а подыгрывать перед смертью этим "искателям справедливости" он не хотел. Хотят убить, пусть уже убьют. Вменять человеку в вину мысленные угрозы, когда ему выпаривают глаз - видимо, торговец совсем отвык от британского образа мысли. И под пытками он не станет сговорчивей. Было бы мило со стороны Инхинн прочитать и эти мысли, сэкономив всем и время, и силы. Да, с Клайвеллем, если он ещё будет его представлять, особого понимания и доверия не выйдет.
- Ладно, - чуть успокоившись, явно призвав себя к терпению, Клайвелл снова взгромоздился на стол, - беседовать с тобой нет никакого желания, тем более, что протоколам допроса я доверяю. С государственной изменой и ересью все решается легко. Мистер Уоллс, у вас есть при себе "Акт о Супрематии"? - Клерк кивнул и констебль совсем уже успокоенно продолжил. - Да будет тебе известно, что принятый третьего ноября одна тысяча пятьсот тридцать четвертого года парламентом Англии закон, провозгласивший короля Генриха VIII (и его преемников) единственным верховным земным главой Церкви Англии . В качестве главы Церкви король Генрих VIII в праве пользоваться «титулами, почестями, достоинствами, привилегиями, юрисдикцией и доходами, присущими и принадлежащими достоинству верховного главы Церкви». Акт о супрематии передал Его Величеству Генриху VIII, кроме этих традиционных привилегий монарха, ранее свойственные примасам права посещать епархии, визитировать духовенство, решать вопросы вероучения, изменять литургические чинопоследования, исправлять заблуждения и искоренять ереси. А еще - подписавшему Акт прощаются все преступления против короны и Церкви. Вы согласны подписать Акт, мистер Брайнс?
Торговец чуть не открыл рот от удивления. "Ничего себе, даже слишком хорошо".
- Да. - Достаточно спокойно ответил он. В таком случае оставалось: воровство, работорговля и пиратство. И эти обвинения он мог опровергнуть, особенно с человеком, читающим мысли под боком. "Удобно!", и обидно - столько страданий, чтобы скрыть всё, и амнистия, о которой он не знал.
- Таким образом, - вслух рассуждал Клайвелл, наблюдая за тем, как над жаровней дрожит воздух, - мы снимаем обвинения в измене королю и государству. И в ереси. Скажи мне... как это говорил магистр? О, leam-leat!.. зачем ты приставил ноги серебряному кресту, разбил дорогое зеркало венецианской работы и утащил одежду у милорда Грейстока? Хотя, учитывая пиратство и работорговлю - это не тот вопрос. Вырывание ноздрей или бичевание? Пожалуй - бичевание, соглашение о епитимье и клятва больше не преступать. Устраивает? Господа, леди, я попрошу вас оставить меня наедине с подзащитным.
Роджер и клерк с явной неохотой вышли, причем клерк еще и оставил подле Клайвелла лист гербовой бумаги. Палач последовала за ними, чему-то ухмыляясь. И кивнула Клайвеллу, прежде чем закрыть дверь.
Торговец провёл взглядом Вальтера, писца и Инхинн, повернулся к констеблю. В чудесное спасение просто не верилось - в душе забилась надежда, но он тут же подавил её. Он был в тюрьме, в пыточной. В лучшем случае Гарольда ждало бичевание и огромный долг, а самое обидное, теперь его обвиняли ещё и несправедливо.
- Вещи я украл, защищая свою жизнь от твари.
Было интересно, как для михаилитки и палача ощущалась брукса и её мысли? Могли ли они сразу её распознать?
- Пиратством никогда не занимался, а за работорговлю уже был наказан. - Говорил торговец спокойно, просто и честно.

[Ричард Коркин >>>]

Клайвелл вздохнул снова, спрыгнул со стола, садясь за тот, где только что сидел клерк.
- Подписывай акт, пока я тебе немного расскажу об английских законах, - проворчал он, - для короны не имеет значения, понес ли ты наказание за работорговлю в другой стране. Также, как и браки, заключенные не на английской земле, считаются недействительными. Условно недействительными, но это нюанс. Работорговля здесь приравнивается к пиратству, и за нее вообще-то полагается привязывать к сваям причала в прилив. А воровство - всегда воровство, не зависимо от того, защищал ли ты свою жизнь, или же просто украл - из любви к процессу. Я предлагаю тебе выход из этой неуютной ситуации. Работорговлю доказать сложно, а потому не думаю, что обвинение будет упорствовать с этим пунктом. А за воровство вырывают ноздри или бичуют. Я бы выбрал бичевание. Возможно, я почти уверен, что смогу убедить ассизы назначить это наказание и передать тебя на поруки Вальтеру.
Торговец взял бумагу, бегло пробежался глазами по тексту и подписал. Искать бруксу английское правосудие упорно отказывалось. Бичевание - это он легко отделался, очень легко. И всё-таки, ради интереса.
- Могу я, пусть даже после бичевания, обратиться с обвинениями, по поводу бруксы и попросить расследования. Желательно такого же дотошного и полного, как со мной. Может власти туда отправят профессионалов и специалистов, а не в пыточные.
- Это к михаилитам, - отмахнулся Клайвелл, - нежить вне компетенции констебулата. К тому же, на бруху она не похожа. Очаровательная госпожа. Если пообещаешь не бежать, не искать способов самоубиться, я попрошу, чтобы тебе позволили одежду, воду и хотя бы солому.
"Страна порядка и закона!" Ладно, справедливости в мире всё равно не было: если его жрала брукса - это была только его проблема, но если он читал запрещённые книги, требовалось вмешательства десяти, не меньше, чиновников, лучших, дорогостоящих профессионалов. Стоило побыстрее вернуться в камеру и не надумать ещё чего противозаконного.
- Обещаю.
- Отчего я не верю, интересно?
Клайвелл улыбнулся и поднялся на ноги.
- Знаешь, я очень огорчусь, если ты попытаешься повеситься на рукаве. Мне сюда пришлось ехать, оставив дома болеющую невесту. И вдвойне - если не откажешься от мысли мстить. А когда я огорчаюсь... - он улыбнулся, но уже недобро. - Давай договоримся так: как только сможешь ходить после казни, ты уедешь далеко, куда и собирался. Не пытаясь вернуться сюда для мести. И совет: пообещай городу, что пожертвуешь в счет долга святую реликвию, буде такая встретится на пути. И сдержи слово. Жизнь может быть проста, мистер Брайнс, если мечтать не о мести, не думать о людях плохо и - думать, прежде, чем делать. Еще раз, ты обещаешь терпеливо дождаться суда и уехать отсюда, не вынашивая планов мести?
Отказаться от мести? Торговец на минуту задумался. Если этого будет стоить его жизнь - то пусть, обманывать констебля было опасно, его мысли опять могли прочитать.
- За то что вам пришлось ехать я извиняюсь. Вопрос жизни и смерти. - улыбнулся Гарольд - Сейчас, когда большая часть обвинению уже снята, самоубиваться мне толку нет. Месть. - Он вздохнул. - Мстить я не стану, да и не смогу. "Но руки я им тоже не протяну, никогда". Реликвию я пожертвую, если не буду иметь долгов и обязательств. Долгов, сами понимаете, у меня будет не мало.
- Принято, чтобы за реликвию прощались все долги городу, - Клайвелл устало пожал плечами, - но как знаешь. Роджер! Проводи мистера Брайнса в опочивальню! И накормите его, бумагу он есть отказывается отчего-то...
Роджер, возникший точно черт из табакерки, просиял улыбкой и, схватив Гарольда за шиворот, уволок в полумрак и холод коридора, не давая толком встать на ноги, но в камеру втолкнул бережно и даже поставил в углу кувшин с чистой водой, который извлек откуда-то будто по волшебству.
- Солому и обед чуть позже, мистер Брайнс, - поспешно откланялся он, - рыжий Ник принесет.
Дверь хлопнула и эхом откликнулся на этот хлопок коридор.

[Spectre28 >>>]

Леоката и Рич

Гарольд до сих пор пытался понять, как всё так вышло? Кажется его обвиняли сразу в нескольких тяжелейших преступлений и тут помиловали, оставив при этом мелочь, о которой он и вовсе забыл. Становилось всё обидней за бессмысленно пережитые страдания. "Эх, могли бы хотя бы сказать, что за ересь и измену сейчас милуют". Он отхлебнул воды из кувшина. То ли волей Бога, то ли волей короля, толи удачей он неожиданно выжил. Теперь вставали другие проблемы - неожиданно весомыми стали бичевание, и огромный долг. "Эх, что ты за человек, Гарольд - и порадоваться не можешь". Торговец сел на пол. "Даже за себя". Впервые за всё время получилось расслабиться - что-то тяжелое и вязкое исчезло из груди, стало легче и приятней дышать. Лучи солнца ровными золотистыми полосками разрезали комнату надвое - отделив кусок где был он от остальной камеры. От экспериментов с кровью стоило на время отказаться, ну и не больно уж эффективными они и были. Компас был намного удобней. Гарольд хотел создать альтернативу или другой, дополнительный прибор для более точной навигации. Но сейчас было не до этого - нужно было побыстрее раздобыть денег на жизнь и разобраться с двумя немалыми долгами - гильдии и орку. Гарольд улыбнулся. За оба можно было не слабо получить по голове. Но любое действие, любая мотивация сейчас была чем-то бойким и живым, а не гнетущим.
Следующим, примерно через четверть часа, в камеру вошел сноп соломы, при ближайшем рассмотрении оказавшийся рыжим Ником. Через плечо у него было перекинуто одеяло, которым он и накрыл импровизированную лежанку, которую изобразил в углу. Вернувшись к двери, Ник принял у кого-то миску с густой похлебкой, из которой застенчиво выглядывала куриная нога и кружку с элем.
- Слишком хороший защитник у тебя, очень уж он уважаемый, - злобно проворчал стражник, ставя все это у соломы, - а то б я тебя... Жри, мастер Клайвелл велел кормить, как при дворе, и одеяло выдать.
- Спасибо, мистер Ник. - Гарольд давно гадал, что и куда укусило рыжего, что он постоянно ходит недовольным. С защитником торговец, действительно, угадал, но и платить за это тоже ему. Гарольд улёгся на одеяло. Клайвелл уверенно плавал в этом бюрократическом омуте, за что и получил свой разряд, и получит свои деньги. После пола, солома показалась вполне удобной. Ничего против него торговец не имел. "Но с бумагой он зря, конечно". Вальтер, наверняка, был очень недоволен. Ну, с этим Гарольд ничего поделать не мог, в конце концов за все свои ошибки платил в первую очередь он сам. И скоро ему прийдётся выплатить ещё один долг, забавно, что за единственное несправедливое обвинение.

[Ричард Коркин >>>]

Клайвелл, явившийся к вечеру, ужин с собой не принес. Он вообще ничего не принес, даже папки с документами в руках не было. Да и тунику он с утра сменил на черную,шелковую, расшитую диковинными птицами и цветами по вороту. И по виду - был слегка поддат, хоть это и не мешало говорить ему твердо и ясно, даже вдумчиво.
- Бичевание завтра утром, - сообщил он негромко и с сочувствием, - не ешь ничего с вечера и утром. Стошнит от боли - можешь захлебнуться. Не самая приятная смерть, честно тебе говорю.
Торговец почти с облегчением вздохнул. Хорошо, что не вырывание ноздрей и тем более - не казнь.
- Понятно. Я смогу после этого обратиться к местному констеблю, чтобы получить все документы? - Хотело побыстрее выбраться из города, который теперь казался маленьким, почти как камера, в которой он сидел. Констебль хорошо делал свою работу, но намного легче Гарольду от этого не становилось - бичевание казалось всё более неприятным делом
- Документы я оставлю у мистера Хродгейра, - Клайвелл оперся плечом на стену и вздохнул, - надеюсь, у тебя осталась та мазь, что леди приготовила в Билберри. Одежду тебе вернут твою, но... Ты все же подумай о том, чтобы отдать городу реликвию. За содержание, защиту и палача сейчас платит Брентвуд. Палач должна получить порядка двухсот фунтов. Сумма выходит неподъемная. А за святыню, по обычаю, прощают все долги.
- Подумаю. - Сумма, действительно, была огромная. - Я бы даже сказал - поищу.
Можно было бы попытаться выдать какую-то костяшку за кость пресвятого Тафеля Третьего, но это было очень чревато. Так что по дороге на восток стоило порасспрашивать о святыне. Недёшево торговцу обходились его же пытки, недёшево.
- Поищи, - кивнул недешевый адвокат, отлипая от стены, - Эссекс на море стоит ведь. В Реформацию по побережью должно быть много брошенных церквей. Если поспрашивать моряков, то...
Он снова вздохнул, потерев щеку, где едва приметно в бородке виднелись шрамы и улыбнулся, белозубо, открыто, по-мальчишечьи.
- Считай это бесплатным советом защиты. И не геройствуй завтра, ори. Или кляп зажми, я попрошу. Иначе без зубов останешься.
Дверь Клайвелл закрыл за собой мягко, что-то скомандовал в коридоре, и почти сразу же в камеру рыжий Ник внес кувшин с пахнущей медом водой.
- Чтоб в обморок голодный не упал, - пробурчал он, уже выходя.
- Спасибо. - Сказал торговец, то ли констеблю, то ли рыжему, то ли вовсе никому. Ну, тут ничего не поделаешь - придётся пережить, пережить, как многое другое. Пережить, как ожог, как укус, как предательство, как совесть, как любую другую боль. Он должен был радоваться неожиданной доброте и необычному профессионализму констебля. Радоваться тому, что уже скоро станет свободным. Но что-то всё-таки гложело. "Ну, раз даже Клайвелл обеспокоился, значит дело действительно не из приятных". - безуспешно попытался отшутиться Гарольд. Как он вообще тут оказался и почему всё это терпел? Что для него было ценно, к чему и зачем он двигался? И куда пойдёт дальше, с чистой совестью? "Как минимум в Англии". - Улыбнулся торговец - во многих других странах его бы тоже арестовали. Ну вот, тут он полностью в законе. Нет больше пропасти преступлений и грехов, он абсолютно честный человек, с чистой совестью. "По бумагам". И что теперь? "Ищу я знаний, магии. Наверное". Гарольд закрыл глаза руками. "Да! Знаний и силы. Не потому что я чего-то боюсь, не потому что хочу мстить, не потому что хочу властвовать. Мне нужны сами знания и сама, которая из них исходит, сила и больше ничего". Надо было добраться до Эссекса, найти чёртову церквушку и получить гриммуар. Обменять его на что-то связанное со стихиями и освоить, освоить всё до последней капли. Если не получится обменять, освоить магию крови. "А как же чистая совесть, которую я сейчас буду выкупать своими страданиями? Как же шанс, который мне даёт судьба, а может и Бог?" А смог бы он жить честно? Нет. Он должен орку, и если тот узнает, а орк узнает, что Гарольд просто решил забыть об их договоре... Да, выбора у него не было, либо он найдёт церквушку, либо найдут его. Да и вряд ли, выполняя этот уговор, он останется в законе, вряд ли то, что он там найдёт, будет законным. И что делать? "Ничего - искать грёбаный храм". Торгашом он больше не будет, никогда и не за что. Даже сейчас, поехав в Эссекс он не взял с собой товаров для перепродажи, и
только потому, что не хотел больше никогда торговать. Потому что обыденная жизнь ему никогда не нравилась, и сколько бы он не ныл, он обменял бы всё своё здоровье, получил бы ещё сотню ожогов, сломал бы себе все рёбра и выпарил бы оба глаза, чтобы не возвращаться на корабль, к привычному темпу жизни. И он не вернётся. Он станет магом, сильнейшим магом.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой, Хельгой, Ричем

15 января 1535 г. Брентвуд.
Вторник
Возраст Луны 11 дней, Нарастающая Луна 3 дня до Полнолуния

Эшафот походил на возвышение в тронном зале. Раскинувшись под лазоревым, опушенным белыми облаками балдахином небес, он сверкал алмазами льдинок, рубинами замерзшей крови, блестел черным зеркалом камня. Троном возвышалась над ним плаха и колоннами дворца - столбы. Свисающие с них кожаные ремни вполне могли бы сойти за пышные шнуры аксельбантов, но для этого они были слишком мягкие и слишком темные. Поглазеть на то, как знаменитая палач госпожа Анастасия Инхинн будет подвергать бичеванию какого-то еретика и предателя государства, у которого оказался слишком хороший защитник (ходили слухи, что речь, которую произнес адвокат, настолько растрогала членов суда, что они рыдали слезами чуть ли не кровавыми), собралась половина Брентвуда. Вторая половина не пришла только потому, что была беременна, на службе или открывала лавки. Ярким, пестрым пятном мелькали в толпе, подобно бабочкам, пышно наряженные купчихи и джентри, ибо где еще показать себя людям, как ни на казни? Пожалуй, лишь в церкви. Визжали, дрались за лучшие места мальчишки и девчонки, мало от них отличающиеся. Степенно взирал на всю эту катавасию кузнец, лениво подбрасывая клещи и поглядывая в сторону кузни, где изнывающие от любопытства подмастерья возились над плавкой. Дородный, одетый в длинный новгородский тулуп купец бережно прижимал к обширному пузу кошелек, совершенно не обращая внимания на робко прильнувшую к его локтю молоденькую, хорошенькую женушку. И над всей этой толпой, на эшафоте, горделиво восседал на плахе, как на троне, стражник Роджер, оглядывая народ с милостивой улыбкой короля. Самой госпожи Анастасии еще не было, зато за спиной новоиспеченного монарха стоял отец Бернар, с утомленными глазами, будто молившийся всю ночь, что, несомненно, так и было. Рядом с ним пристроились оба констебля - Хайтауэр и Клайвелл, занимающие сейчас разные стороны на весах Фемиды, но, все же, неуловимо схожие чем-то.
Когда дюжие подмастерья палача вывели бичуемого, аккуратно, под руки, точно жениха на брачное ложе, толпа взволновалась. Выкрикивая проклятья, воя и свистя, будто стоглавое чудовище, она колыхалась и перетекала, желая поглотить Гарольда. О люди, имя вам - звери. Ибо кто еще может так алкать чужой крови, упиваться чужой болью?
Утренний свет, многократно отраженный и усиленный снегом, слепил глаза. Торговец не чувствовал ничего, кроме всепоглощающей усталости. Снег припорошил тёмные, нависающие над площадью здания. В окружении немых, и кажется грустных гигантов рябила коричневая толпа - несуразная, рваная, шумная. Становилось стыдно, не за совершенные преступление, а за то, что наказывать его будут публично, в качестве представления. Люди были лишними, они нервировали торговца. Хотелось спрыгнуть с эшафота и пинками растолкать горожан по домам и лавкам. Остаться на эшафоте, в городе, в мире - одному. Не зря констебль советовал кричать - захотелось не проронить ни слова, назло толпе, которая сейчас жадно разглядывала Гарольда. Ледяной воздух обжигал горло и лёгкие, заставлял видеть всё чётче, всё детальней. Вспомнилась залитая кровью церковь, перерезанные оккультисты. Да, ощущения были похожие - он видел всё в мельчайших деталях, каждую снежинку, каждую щепку эшафота, констеблей и только толпа оставалось бесформенной массой, размывающейся, уходящей на фон.
Когда сдергивали рубаху, когда привязывали руки к столбам, толпа утихла, наблюдая за этим жадными глазами упырей. Вздохнула купеческая женушка, тихо, с жалостью, но этот вздох прокатился над эшафотом подобно грому, грохоту и лязгу оружия, печально и отчаянно, надрывая душу. Вздрогнул, услышав его, Роджер, оглянулся на невозмутимых, привычных ко всему констеблей, на молитвенно сложившего руки отца Бернара, на пока еще не обвисшего на шнурах Гарольда. Вздрогнул - и отвел взгляд, снова безмятежно улыбаясь, снова принимая вид королевский и величественный. И была плаха ему троном, а небеса - балдахином, а все люди у подножия эшафота - его подданными.
- Мистер Брайнс! - Когда громко, четко, красиво интонируя, заговорил отец Бернар, толпа вздрогнула тоже, уставившись на него, желая его слов, как новобрачная желает ласковой улыбки мужа, - решением квалификационной комиссии принято подвергнуть вас бичеванию во имя законов Англии, Его Величества Генриха VIII и во славу Господню. С момента свершения казни вам будут прощены все преступления ваши, а грехи вы искупите перед лицом Его. Есть ли у вас, что сказать перед казнью?
Торговец приложил усилия, чтобы не скривиться от гудящего в голове голоса священника. Можно было попытаться отсрочить мучения, но Гарольд поборол этот порыв.
- Нет, святой отец, ничего. - Толпу он уже почти не замечал. Даже после того, как священник замолчал, гул в голове продолжал нарастать.
Клайвелл тяжело, осуждающе вздохнул и подошел к нему. В руках он держал деревянный чурбачок, половину толстой, распиленной ветки.
- Закуси, - коротко распорядился он, почти запихивая деревяшку в рот, - ни на кого не смотри, не слушай толпу и не стесняйся кричать. Будет невмоготу - сильнее сжимай зубы на дереве, но будь в сознании. Если отключишься, то потом будет больнее.
- Понял. Спасибо, мистер Клайвелл. - Торговец вздохнул и принял деревяшку. Надеяться было не на что - оставалось только быстрее со всем закончить. Интересно, чем был недоволен Клайвелл, тем, что торговец пропустил последнее слово? Надо было спросить констебля заранее, стоит ли тянуть время? Хотя, может он просто был недоволен упрямством Гарольда. А ведь упрямства тут не было - ему действительно нечего было сказать этим людям. Среди них не было его друзей или семьи, не было тех, перед кем он был виноват. Люди просто пришли поглазеть на мучения человека - что человек, которого собирались мучить, мог им сказать?
Клайвелл кивнул, отходя, и, повернувшись на мгновение, улыбнулся. Подбадривая, но и хмурясь одновременно.
Время замедлилось, и, казалось, прошли долгие несколько минут, прежде чем Анастасия Инхинн вышла из дверей лавки Хью, на ходу укладывая в сумку небольшой, но увесистый томик. Неизменными остались бархотка и перья, зато синеву рубашки сменил переливчатый алый шёлк, ещё более яркий над чёрными кожаными штанами. Палач пренебрегла и тёплой накидкой, и шубкой, в каких щеголяли жёны местных торговцев. Даже распустила воротник, словно и не стоял вокруг мороз - впрочем, возможно, госпожа палач предвидела в ближайшем будущем, что ей ещё станет жарко. Теплом она пренебрегла, зато кончик зажатого в зубах длинного бича едва не волочился по снегу. Мотался змейкой не хуже перьев у виска, пока она, закончив с книгой, не взяла его в руку, свернув толстым упругим кольцом.
И если прежде секунды тянулись, то теперь Анастасия прошла через толпу быстро, упругим шагом, чуть ли не подпрыгивая на ходу, и не глядя на поспешно расступающихся людей. Игнорируя шёпот и взгляды. Взбежала на эшафот, кивнув Бернару, констеблям и Роджеру. И, не сбиваясь с шага, остановилась перед Гарольдом, критически его разглядывая.
- Выглядит живым и в сознании. Ясном. Моргает, взгляд чёткий, сердце работает, лёгкие тоже.
- In, - начал отец Бернар, но осекся и поправился, - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. С благословением, начинайте, госпожа Инхинн!
Анастасия кивнула и легким шагом, почти танцуя, ушла за спину Гарольда. Слышалось только постукивание каблуков по доскам, но вскоре стихло и оно. И снова потянулись долгие, до нетерпения тягучие секунды. Даже толпа затихла в предвкушении, чтобы разом вздохнуть одновременно с коротким свистом бича.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс

18 января 1535 г. Брентвуд.
Пятница. Возраст Луны - 14 дней. Полнолуние.

В комнате, темной и теплой, было тихо. Горела одинокая свеча на окне, роняла восковые слезы на блюдце. К ней склонялась ветка засушенной сирени, одиноко и уныло торчащая из кубка, бросала тень на раскрытую книгу. Кровать, на которой лежал Гарольд, утопая в перине, стояла у стены, завешанной гобеленом. Должно быть, на нем изображалась охота, но видны были только ноги людей, собак и лошадей. В кресле у окна тихо и безмятежно спала молодая женщина в белоснежном чепце и коричневом, глухо закрытом платье. Вся округлая, уютная и домашняя, она приоткрыла во сне розовый ротик, похожий на бантик и удобно подперла румяную щечку, украшенную родинкой, пухлой рукой.
Торговец с лёгким стоном положил правую руку на лоб. Голова, как будто забитая опилками, слегка гудела. Он тихонько, чтобы не разбудить женщину, сделал глубокий вдох и выдох. Силы ни в руках, ни в ногах не чувствовалось - казалось, что всё тело срослось с просевшей под ним периной. Сознание медленно прояснялось. В беспамятстве он пролежал не меньше нескольких дней. Чуть ниже живота нарастало жгучее чувство голода. Видимо, он был в каком-то пансионе, куда его сдал Вальтер. Гарольд с хрустом потянулся. Интересно, сколько северянину платили за всё это, и сколько терпения у того ещё осталось? "Так..." Надо было побыстрее прийти в себя и уехать из чертового города. Торговец попробовал подняться - мышцы на мгновение наполнились силой, с надрывом потянулись и тут же оборвались, оставив его в кровати. "Не думаю, что несколько минут что-то решат". Шум в голове почти стих и торговец попытался обдумать, что будет дальше. Через сколько дней он снова сможет держаться в седле? Где найти представителя гильдии и попросить отсрочку? Снова захотелось спать, и он бы заснул, отложив всё на потом, если бы не ещё одна волна жгущего голода. Торговец сделал ещё одну попытку, и на этот раз сел.
- Ох! - Должно быть, шум разбудил женщину и она выпрямилась в кресле. Глаза у нее оказались большие и зеленые, как летняя листва, - Вы очнулись, мой дорогой! Я уж снова за лекарем посылать хотела...
Лёгкая досада - он таки разбудил её. Ну, еду Гарольд всё равно сам бы не нашел.
- Здравствуйте. - Проснувшаяся женщина - мягкая и пухлая, напоминала ему встревоженную наседку. - Какое сегодня число?
Он бы сразу попросил поесть и выпить, но это было как-то невежливо.
- Восемнадцатое, - утешающе сообщила ему "наседка", поднося кружку с отваром, пахнущим травами, - три дня лежите, как вас мистер Джеймс принес.
Упоминая Клайвелла, женщина мило порозовела и улыбнулась.
- Клайвелл? - торговец принял отвар из рук девушки и начал пить маленькими глотками. Пересохшие горло и губы медленно размокали. Такой поступок констебля плохо укладывался в виденье мира Гарольда.
- Клайвелл, Клайвелл, - закивала головой сиделка. - Принес он вас, деньги оставил в уплату за уход, лошадь вашу привел и дал плошку с мазью, - продемонстрировав ту мазь, что приготовила михаилитка в Билберри, женщина снова улыбнулась и сложила руки на коленях, - лекарь сказал, что очень хорошая она, и впрямь - за три дня рубцы на спине подсохли и лихорадки не было, спали только беспробудно. А мистер Джеймс на словах просил передать, что Гильдия согласна тридцать дней ждать и что вам нужно не глупить, и помнить о том, что моряки видят все побережье. Очаровательный мужчина, надо сказать. Вы есть хотите, мой дорогой?
Торговец не думал, что когда-нибудь признает такую безумную цену за правозащитника справедливой.
- Да, не откажусь. - улыбнулся женщине Гарольд. Клайвелл его просто поражал, создавалось впечатление, что они с констеблем жили в разных мирах: Гарольд в мире, где арестовывают за украденные у бруксы тапки, Клайвелл - в мире, где законник может поступать вот так.
- Тогда обождите, но не вставайте пока, лекарь не велел, - строго предупредила его сиделка и вышла за дверь, оставив на мгновение Гарольда одного. Вернулась она без еды, улыбаясь, - скоро, служанка принесет. А вот с одеждой вашей беда, мой дорогой.
"Да не такой уж я и дорогой". Женщина казалась особенно тёплой, после нескольких дней проведённых в камере, за общением либо с самим собой, либо со стражниками, констеблями да священником. Да, ещё была Инхинн, но Гарольд бы предпочёл стражников.
- Что с одеждой? - Мягко спросил торговец.
- По швам всю распустили же, - удивилась женщина, - даже сапоги. Прямо жуть берет, это ведь либо заново сшивать, либо новую покупать. Я, конечно, могла бы вам предложить одежду мужа покойного, он такой же был, как и вы, видный, но... Побрезгуете, должно быть. Давно лежит ведь в сундуках, да и не модно.
Улыбка не пропадала с лица торговца.
- Нет, не побрезгую, ещё и спасибо скажу. Вы бы меня очень выручили.
"Видный - ха". - Торговец провёл рукой по голове. - "Может, хоть волосы начали отрастать?"
Женщина кивнула, просияв улыбкой, уступила место пожилой служанке, принесшей поднос с дымящейся похлебкой, пахнущей остро и пряно, и вышла из комнаты. Служанка, недовольно ворча, поставила содержимое подноса на низенький столик и водрузила его перед Гарольдом.

[Leomhann >>>]

С Ричем

- Спасибо. - Окружающие люди были подозрительно добры. В прошлый раз, когда торговцу что-то легко перепадало, он чуть не умер. Гарольд потихоньку начал есть, еда показалась очень вкусной.
Вернулась сиделка, этот добрый ангел-хранитель, со стопкой одежды, накинув на плечи кафтан. Поверх стопы лежал кожаный пояс, простой, без украшений. Женщина тихо положила вещи на край кровати и сама примостилась там же, с умилением наблюдая, как Гарольд ест.
- Вам за мистера Джеймса помолиться надо, - тихо посоветовала она, - не должен был всего этого делать, а пожалел ведь. Если не он - бросили бы в лечебнице при церкви, а там нечисто и холодно.
- Да, что есть, то есть. - Спина безумно болела. - А как зовут вас, милая, а то неудобно имени-то не знать? - Чёрт, она его заразила.
- Амалия, Амалия Криссен, - печально ответила сиделка, - вы кушайте и отдыхать ложитесь, спите. Должно быть, завтра уже и в седло сможете.
- Печально, я бы ещё у вас погостил. - Тоже слегка грустно улыбнулся торговец. - За одежду вам большое спасибо, я и не знаю, что бы без вас делал. Может, я на обратном пути заеду и как-нибудь вас отблагодарю?
"Да, надо бы отблагодарить".
- За что же меня благодарить-то? - Искренне удивилась Амалия, заправляя под чепец каштановый локон. - Долг любой христианки - помогать страждущим. Вам ведь нужна эта одежда, верно? Вы мистера Джеймса поблагодарите лучше, мой дорогой. И ту травницу, что мазь приготовила, руки у нее волшебные. А коль заехать хотите... Просто так приезжайте. Для того, чтобы навестить кого-то, поводы не нужны ведь.
- Ну и хорошо, а за одежду ещё раз спасибо. - В последнее время он так часто говорил "спасибо", что это слово должно было уже совсем потерять свой вес.
Амалия рассмеялась и захлопала в ладоши.
- Быть может, хотите примерить обновки и немного прогуляться по саду перед обедом, мой дорогой? В таком случае, жду вас на кухне.
Закрывая за собой дверь, женщина тихо напевала что-то о синеглазом, унёсшем сердце.
"Неужто ещё одна брукса?" Торговец поднялся с кровати и стал медленно одеваться. Всё тело болело, но размять мышцы было приятно. Гарольд чувствовал, как к нему потихоньку возвращаются силы. Если бы не ноющая спина, произошедшее три дня назад показалось бы дурной сказкой. Одежда оказалась торговцу как раз в пору. Закончив, он вышел из комнаты.

[Ричард Коркин >>>]

На кухне, которая находилась сразу же за дверью комнаты Гарольда, было тепло и светло. У очага хлопотала уже знакомая пожилая служанка, часто подбегая к столу, заваленному зеленью и овощами, а сама Амалия, в нарядной яркой пелерине, опушенной лисьим мехом, стояла, нетерпеливо притопывая, на крышке погреба. Снизу, из-под ее ног и досок пола, доносилось шуршание и будто бы возня.
- Очень, очень к лицу, - завидев Гарольда, всплеснула руками она, подбегая и поправляя шапку чуть набок, - очень хорошо. Жаль, меч покойный супруг с собой унес. Это ведь негоже, чтобы у мужчины пояс пустой был.
- Если кому что в этой комнате и идёт, так это вам ваш наряд. - Странная женщина, в таком жалком состоянии Гарольд не находился уже несколько лет. В любом случая поговорить было приятно, Амалия излучала теплоту и мягкость, согревая всё вокруг, в том числе и Гарольда.
- Любезник и льстец, - без тени кокетства улыбнулась женщина, увлекая его в неприметную дверь в стене кухни.

Добавлено:
Зимний сад, раскинувшийся в небольшом дворике, представлял собой зрелище унылое, но и торжественное одновременно. Яблони и вишни, укутанные белым саваном, напоминали, все же, о весне и напоенных ароматами подвенечных уборах, в которые они оденутся. Впрочем, Амалия, кажется, наслаждалась зимой и прогулкой.
- Вам не кажется, мой дорогой, есть нечто прекрасное в том, как умирает природа зимой, чтобы весной воскреснуть вновь? Мне мнится порой, что я и сама воскресаю с нею.
- На свете не было бы ничего хуже зимы, если бы за ней не следовала весна. - Гарольд тоже наслаждался прогулкой - приятным, в отличии от тюрьмы, холодом, компанией. Он переодически пытался вдохнуть зимний воздух полной грудью, но всё никак не выходило, в этот раз из-за спины. - Красивый у вас садик, сердце радуется, как представишь что здесь будет через несколько месяцев.
- Да, все будет цвести, - кивнула Амалия, - надеюсь, вы увидите это. А какое старая Матильда варенье варит из яблок и вишен... Я велю достать его к обеду, к пирогу и поссету. И все же, откровенно говоря, я волнуюсь о том, что вы без оружия.
Меч, действительно, был очень нужен. Гарольду уже не хватало привычной тяжести на поясе, а в дороге это чувство усилилось бы в сотню раз.
- Наверное, схожу к палачу, которой достались все мои вещи, может, меч ей не особо и нужен.
- Сходите, - кивнула Амалия, - конечно же, сходите. За спрос не бьют в нос, а ведь дороги нынче опасны, чтоб без оружия-то.
"Да и с мечом опасно". Гарольд прикинул насколько ему помог меч со змеем, бруксой и тварью, которую зарезал молодой михаилит.
- Да и непривычно без оружия, а вы не знаете где она живёт, палач в смысле?
Жутко не хотелось что-то выпрашивать, но особого выбора у него и не было - отправляться в путь без меча было бы совсем глупо.
- Так в тюрьме и живет, - осуждающе поджав губы, сообщила Амалия, - говорят, ей отдали камеру, которая для знати.
"Ладно, ладно".
- Ну, потом с этим разберусь, а как называется ваш пансион?
"Чёрт, опять возвращаться в эту тюрьму"
Амалия удивилась так, что уселась на заснеженную скамейку, широко распахнув глаза и приоткрыв рот.
- Какой пансион, мой дорогой?
- Разве я не в пансионе? - Общение с Амалией расслабляло торговца. В последнее время слишком много зависело от того, что он скажет, да и со слишком опасными людьми он разговаривал: орк, азиатки, констебли, михаилиты. Он уже начинать забывать, что такое праздная беседа.
- Нет, мой дорогой. Вы в моем доме. Мистер Джеймс долго искал, кто мог бы вас принять, не хотел в грязный госпиталь вас, но никто не брал. Все боятся ереси. А мне вот жаль вас стало, да и мистер Джеймс так говорил, так убеждал, что с вас все преступления сняты и вообще, - Амалия на мгновение задумалась, что-то припоминая, - вы очень одиноки.
- Ну, тогда мне остаётся только ещё раз поблагодарить вас за доброту.
"Одинокий?" Наверное, Клайвелл был семьянином. Поэтому ему так не понравились мысли Гарольда о мести, и из-за этого он считал торговца одиноким. Да и то, что он так помог торговцу, о многом говорило. "Одиноким". Да, наверное он был одиноким, но сделать с этим особо ничего не мог. Вот бы обрадовалась его жена или дочь, узнай она об обвинениях в ереси, или об ожогах, или о ранах. Стало грустно - ему действительно не было куда возвращаться. Родительский дом он своим не считал, да и не зачем было впутывать родителей. "Надо будет купить дом". Да, он купит себе дом, как расплатится с долгами. В небольшой домик, например в Бермондси, было бы замечательно вернуться, запалить остывший очаг, приготовить что-нибудь поесть, почитать книгу.
- Никто не должен быть одинок, мой дорогой, - Амалия ласково похлопала его по руке, поднимаясь со скамейки, - никто и никогда. Хотите, я прогуляюсь с вами до тюрьмы?
Он хотел, но местные явно были о торговце не лучшего мнения. Гарольд несколько секунд думал. Все и так, наверняка, обсуждали то, что Амалия приютила обвинённого в ереси, а прогулка только подстегнула бы сплетни.
- Не стоит вам появляться в моей компании на людях.
- Как пожелаете, мой дорогой, - согласилась женщина и улыбнулась, - не опаздывайте к обеду.
Гарольд улыбнулся в ответ, до чего же просто и приятно было разговаривать с этой женщиной.
- После обещанного вами варенья только полный дурак рисковал бы опаздывать.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

Тюрьма, которую доселе Гарольд видел только изнутри, величественно возвышалась над Брентвудом. Черный камень, гладкий, точно полированный, казался еще более темным на фоне белого снега.
Сначала возвращаться в тюрьму очень не хотелось, казалось, здание будет угнетать его, но Гарольд, неожиданно для себя, ничего особенного не почувствовал. Идея что-то выпрашивать тоже поначалу не нравилась, но меч был ему очень нужен, и поделать с этим торговец ничего не мог. Радовало одно - Гарольд искренне считал палача неплохим человеком, а это было немаловажно, учитывая, что та могла читать мысли. В целом, торговец не чувствовал в себе ни злобы, ни жажды мести. Скорее всего это было временно, и от бессилия, вызванного бичеванием, а может из-за того, как поступил Клайвелл. Ведь появись еретик на его территории, констебль бы точно так же пытал бы его, добиваясь истины.
Стражник, лениво отворивший ворота, с удивлением уставился на Гарольда, но внутрь пропустил и даже вежливо попросил обождать, пока второй лениво же прошествовал через двор, дабы узнать, примет ли его госпожа Инхинн. А затем, вернувшись, проводил его в камеру на третьем этаже, сухую, чистую и роскошно обставленную, где палач укладывала седельные сумки.
- Я извиняюсь за беспокойство, хотел попросить вас, по-возможности, вернуть мне меч. Вам он всё равно вряд ли пригодится, а мне может спасти жизнь, сами знаете, дороги нынче не особо безопасные. - Торговец всё отчётливей чувствовал нарастающую слабость. Ну, благодаря Клайвеллу и доброте Амалии его ждали тёплая постель и хороший обед, настроение от этого было хорошим. Хотелось побыстрее вернуться и хорошенько выспаться перед дорогой.
Анастасия Инхинн, которая как раз держала в одной руке алую рубашку, в другой - синюю, критически их разглядывая, закатила глаза.
- Пусть буду я сто лет гореть в огне,
Не страшен ад, приснившийся во сне,
Мне страшен хор невежд неблагодарных.
Беседа с ними хуже смерти мне.
- Не здоровается, извиняется не за то, смеет думать, что нам, дорогие мои, важно, умрёт он по дороге, или нет. Ну скажи, моя прелесть, - обратилась она к льющемуся из пальцем синему шёлку, - зачем нам спасать его жизнь?
"Да, надо было сначало поздороваться, ну, сейчас всё равно поздно".
- Никакой особой выгоды для вас нет, просто доброе дело. Может, не умерев в пути я, наконец, научусь нормально и вовремя здороваться и додумаюсь поблагодарить вас за то, что не искалечили меня, хотя могли.
- Он иногда учится, радость моя, - в голосе Анастасии, которая на этот раз решила поделиться этим фактом с алой рубашкой, звучало неприкрытое удивление. - Понимает. Но что же нам делать? Избавиться от дурацкой ржавой железяки, у которой и рукоять неудобная, и баланса нет? Отдать её Роджеру, чтобы тот с ней... ну, что там делают мужчины с мечами? Поигрался. Выбросить по дороге в реку... нет, это придётся ведь тащить. Продавать - тоже время тратить. Лень.
Она помедлила, приложив палец к губам, затем уронила рубашки под ноги и прошла в угол, где на скамье сиротливо валялась комом белая нижняя юбка. И под тканью, которую палач брезгливо подняла двумя пальцами - ногтями, - обнаружился меч, найденный Гарольдом в церкви Билберри.
- Пожалуй, дарить его мне не хочется. Спасать не хочется тем более. Особенно - жизнь. Нет жизни - нет проблем, мы ведь согласны? Ни за что. И небезопасные дороги - это просто замечательно. М-м, да, отличные небезопасные дороги... это оставляет нам, кажется, только один вариант. Один-единственный правильный вариант. Держи.
Меч вместе с ножнами и поясом полетел в руки Гарольду.
- Пользуйся. Я бы даже сказала: на здоровье.
- Спасибо, за всё, и удачи вам в пути, надеюсь, я уже переловил лицом всех змей в округе, и для вас не осталось.
Анастасия Инхинн неопределённо хмыкнула, и в спину Гарольду, когда он уже закрывал дверь, донеслось:
- Порою некто гордо мечет взгляды: "Это - я!"
Украсит золотом свои наряды: "Это - я!"
Но лишь пойдут на лад его делишки,
Внезапно смерть выходит из засады: "Это - я!"
Выйдя, Гарольд сразу зацепил пояс, проверил всё ли сидит правильно. "Неплохой человек, не приведи господь ещё раз встретиться с ней по рабочим вопросам".

[Ричард Коркин >>>]

Обед, настолько плотный и вкусный, что удовлетворил бы и самого взыскательного гурмана, а не только отсидевшего в тюрьме Гарольда, протекал в молчании. Гарольду подкладывали то запеченного с черносливом голубя, то пряную баранину, то овощей и сладкой каши, обильно приправленной шафраном, так что говорить было решительно некогда. И лишь когда служанка, старая Матильда подала на стол пирожки с вишней и медом, сменила вино на теплый эль с травами, Амалия заговорила:
- Скажите, мой дорогой, если вам мой вопрос покажется невежливым, но прошу меня простить - я всего лишь любопытная, глупая женщина... Почему такого милого господина, как вы, обвинили в ереси и чернокнижии? Уж простите, но не похожи вы...
Молодая женщина смутилась, мило покраснев и опустив глаза, принялась перебирать пальцами салфетку.
Гарольд умилился женщине, но всё равно в груди появилась лёгкая грусть.
- Подозревать меня было за что, всего я расказывать не стану, выберу историю, которая выставляет меня в более-менее выгодном свете.
"И обманывать её не хочется, и не скажу же я, что действительно интересовался оккультизмом, причём исключительно неудачно и глупо".
- Зачем же в выгодном, мой дорогой? - удивилась Амалия. - Если вы кому-то... милы, то этот человек примет вас во всей неприглядности. Неужели вы этого не знали?
"Не думаю". Боже, как ему было бы приятно просто сказать правду, даже если после этого женщина потребует, чтобы торговец тут же покинул дом. Но зачем этой простой, хорошей женщине всё это знать, при чём тут она? Ей неплохо жилось и с верой в то, что торговца могли осудить несправедливо. Да, и то, что о нём думала Амалия, оказалось неожиданно важным для самого Гарольда. Он вздохнул. "Я нехороший человек, и наказание я получил не зря. Глядя на то, как со мной поступил Клайвелл, и как поступаете вы, я чувствую себя ещё более виноватым".
- Поймали меня на том, что я помог умирающим от жажды еретикам, очистив источник. В качестве благодарности те подарили мне книгу, я не подумав, не стал её особо прятать, её заметил местный констебль и обвинил меня.
- Бедный, - сочувственно покивала Амалия, пристально наблюдая за тем, как Матильда накладывает Гарольду груши со взбитыми сливками. Под её взглядом служанка, сердито поджав губы, выложила ему больше половины и поспешно отошла к своему столу, - за благое дело - и такое суровое наказание! За книгу, вдобавок! Ведь даже Господь поощряет стремление к знаниям! Ох, дорогой мой, отведайте этих груш. Мы храним их в меду и они остаются мягкими и сочными всю зиму. Но скажите, милый Гарольд, откуда же они взяли чернокнижие?
Торговцу показалось, что его стошнит, если он попробует мёд. Странно, что ему не было всё равно. Гарольд вздохнул.
- Оккультизм, за то что таскал с собой атам, а пиратство... пиратство за что-то похуже пиратства. Этого я рассказывать не стану, как минимум, пока. - Может ему и стоило выговориться, но не сейчас и не этой едва знакомой женщине.
- Атам, - задумалась Амалия, а затем просияла улыбкой, - знаете, я слышала, что их используют еще и для исцеления, для того, чтобы призвать дождь... Для блага.
Женщина реагировала странно, будто искала повод оправдать Гарольда, при чём успешней его самого. Ведь он, действительно, не собирался приносить людей в жертву, и действовал либо в своих интересах, но не во вред другим, либо вообще на благо людей.
- Я не собирался использовать его во вред людям, но законы, что тут поделаешь?
- Мой дорогой, позвольте показать вам кое-что, - Амалия встала из-за стола и протянула руку Гарольду, - только прошу вас... Молчите обо всем.
Торговец, кивнув, взял руку женщины. Было интересно, что Амалия хочет показать, на атам она отреагировала как-то очень уж спокойно. Торговца не покидало зудящее чувство - всё шло слишком хорошо, но так хотелось забыться в тёплой атмосфере этого дома.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

Амалия, вопреки ожиданиям, повела его не в подвал, а на чердак, ухоженный и прибранный, теплый. Под потолком сушили травы, пахли пряно и резко. Женщина подошла к неприметной веревке у потолка и трижды дернула её, отчего выпала еще одна лестница, ведущая прямо под крышу. Туда, где ничего не могло быть, казалось. В круге из оплывших, но не зажженных свечей, стоял на резной деревянной подставке гримуар в кожаном переплете. На стенах, в неверном свете, пробивающемся сквозь черепицу, тускло поблескивали бутыли, в которых виднелись то глаза, то мозги, то чьи-то лапки.
- Гримуар не трогайте, мой дорогой, - заранее предупредила его Амалия, - он мой личный, может быть... неприятно.
Торговец не знал, что и думать. Всё становилось куда более логичным и одновременно невероятным. В одно мгновение Амалия полностью преобразилась в его глазах. Это уже была не тихая, достаточно мудрая вдова, а очень загадочная и может быть - даже опасная женщина. Он отбросил противную, желчную идею об опасности на затворки сознания - желай она навредить ему, сделала бы это, пока торговец спал.
- Хорошо что вы меня предупредили, а то я бы не сдержался. - Просветлел Гарольд. Он впервые встречал человека, интересующегося тем же и при этом не убийцу, маньяка или орка, как минимум с первого взгляда.
- И чем конкретно вы интересуетесь?
- Вы неопытны, мой дорогой, - вздохнула Амалия сожалеюще, - чужие гримуары трогать нельзя. Хорошо, если рука только отнимется, а если сгорите? Впрочем, я могла бы вас научить тому малому, что знаю сама... Если вы поклянетесь всем самым дорогим, что не проговоритесь, если вас снова... Чего, я верю, больше не будет. Ищущим Сил и тайн нужно держаться вместе, не правда ли?
- Правда, а в том, что о вас ничего не скажу, я клянусь.
Зачем она делала это? Может быть, хотела найти человека, занимающегося тем же, не порицающего её занятия. Глупая идея, не может же человек хранить на чердаке гримуар с демонами и одновременно скучать, не имея ища похожего на себя человека. "Ну, да не может".
- Это большая удача, что я вас встретил, точнее, что вы приютили меня. Я многое хочу узнать, но все законные пути к знаниям закрыты.
Амалия хмыкнула, но улыбнулась и подвела его к гримуару, где на открытой странице был изображен демон, восседающий на крокодиле, с ястребом на руке.
- Видите? Это - Агарес, герцог Ада. Он заставляет бежать стоящих и возвращает беглецов. Он может мгновенно обучить всем языкам и наречиям; может лишать чинов, как духовных, так и светских, и вызывает землетрясения. Он принадлежал чину Сил. Утверждают также, что его способность обращать в бегство и возвращать беглецов приносит удачу армии, которой он покровительствует, ибо Агарес рассеивает врагов и наделяет храбростью сердца трусов и дезертиров. Агарес также известен тем, что любит поощрять смертных на танцы. В этой книге написано обо всех демонах, какие существуют, мой дорогой. О том, как их призвать и как подчинить. Демоны могут дать многое, если не всё, милый Гарольд. Они были ангелами и древними богами. А это, - она перелистнула страницу, открывая рисунок демона с козлиной головой, женской грудью, но мужским телом, - Бафомет. Ему поклонялись тамплиеры. А вы знаете, что михаилиты - их наследники, мой дорогой? А это, - следующая страница, - Данталион. Он обучает всем искусствам и наукам, раскрывает любые тайные намерения, ибо он знает мысли всех мужчин и женщин, и может изменять их по своему желанию. Данталион может вызывать любовь и показывать в видениях подобие любого человека, в какой бы части света тот не находился. Всего троих я вам показала, а какие возможности они дают, правда?
"А она тут в игрушки не играет!" Не меньше, действительно невероятного потенциала призыва, поражала Амалия. Она создала идеальный образ, боже, да непонятно, как вообще можно было бы заподозрить её в занятии чёрной магией. Оккультизм показался ему намного менее безумной идеей. Амалия, говорила о нём совершенно спокойна, жила, чуть ли не в центре городка, при том, что местный констебль ленью не отличался.
- Да, возможности поражают, вопрос в цене. Я был в Билберри и зрелище, надо признать, не из приятных.
- Это там, где была резня? - Поинтересовалась Амалия, мягко перелистнув страницу. - Дилетанты, даже мессу спланировать не смогли. На них не стоит равняться, мой дорогой. Всегда смотрите на победителей и не жалейте проигравших. Цена же... О цене вы говорите с демоном сами. Но разве всем нам не уготована геенна огненная и без того? Ибо кто без греха? Покаяться - и не грешить получается не у каждого, а вот прожить жизнь сильным, независимым... Это многого стоит, милый Гарольд.
- Да. - Амалия как будто читала его мысли - говорила то, о чём сам Гарольд думал, и то, что он ещё только чувствовал. И всё-таки, что же ей было нужно, ведь не могла же она делать это просто так. Что Амалия хотела получить взамен на обучение? Может хотела подставить Гарольда, скормив его демону, прямо во время обряда? Рискованно, слишком рискованно использовать для этого именно помилованного торговца. Она могла бы найти, какую-нибудь бездомную девочку и не тратить столько времени. Может, она просто искала когда с кем можно бы было кооперироваться? А может ей, как и ему самому, было бы приятно не быть одной, иметь такого же человека, хоть где-то? Да, глупо, но правда.
- Вы будто читаете мои мысли. - пробормотал торговец, всматриваясь в следующую страницу.
- К счастью, мысли я не читаю, - рассмеялась Амалия, - подозреваю, это было бы слишком утомительно. И не интересно. Быть может, мы всего лишь мыслим схоже, мой дорогой. Ах, как жаль, что ваш атам достался палачу, и что вы вскоре уедете... Вернемся вниз, не следует тревожить без нужды силы, что дремлют здесь.
На странице оказался улыбчивый, желтоглазый Велиал, до жути похожий на Фламберга. В то, что орден михаилитов настолько связан с оккультизмом, Гарольд просто не смог бы поверить. Хотя, древняя и могущественная сила братства заставляла сомневаться.

[Ричард Коркин >>>]

Внизу Амалия помедлила и, привстав на цыпочки, поцеловала мягкими, нежными губами лоб Гарольда, обдав запахами сирени и миндаля.
- Хорошего дня, мой дорогой, - ласково произнесла она, - не думайте ни о чем и пусть ничто вас не тревожит. Ступайте, отдохните перед ужином. Что желаете к нему, кстати?
В Гарольде всё замерло.
- Всё , что покажется вам подходящим. - Если это была ловушка, то он попался, а раз уже попался, то нечего было думать о том, как её избежать. Трудно было поверить, что женщина, без подоплёки, так быстра, сама проявила к нему такую теплоту. Наверное, он был очень похож на её покойного мужа, опять же, могло сыграть свою роль его увлечение магией. Красивым Гарольд себя не считал, тем более сейчас - с выжженными бровями и волосами. Проблема, которая раньше казалась маленьким неудобством теперь показалась весьма существенной. Но всё же Амалия, не уж то она, всё-таки могла и рассчитывала от него что-то получить? Констебль, к примеру, сверх оплаты ничего не получил. "Ну, не может всё быть так хорошо". Он сам знал, что такого не бывает, тем более с ним. А почему он не имел права на такой лучик? После пыток, после бруксы, после змеи, после храма? Можно было хоть раз не скалиться на человека, так хорошо к нему относящегося? Хоть раз не пытаться всё выверять? Всё равно просчитается, а такого шанса ему может быть никогда больше и не выпадет.

Таверна была полна в этот послеобеденный час. Правда, завидев Гарольда все посетители немедленно стали расходиться, точно не желая осквернять себя присутствием еретика и чернокнижника. Да и трактирщик посматривал осуждающе, недовольно, не спеша выставлять ни свиные ушки, ни пряный эль. Вальтер обнаружился в углу под лестницей, на столе перед ним стояла бутыль с вином, а рядом, улыбаясь приветливо и маняще, вилась подавальщица.
- Здравствуй. Я присяду? - Просить девушку уйти не было смысла, сейчас она сама должна была сморщить носик и удалиться.
Вальтер, который выглядел вполне довольным жизнью, махнул рукой.
- Будь моим гостем. Милая, - с улыбкой обратился он к девушке, - не принесёшь ещё один кубок? Вино радует тело и исцеляет душу - как говорят.
Подавальщица, вопреки мыслям, просияла улыбкой и, сделав книксен, поспешно удалилась на кухню.
Гарольд слегка улыбнулся, сел.
- Что-то ты слишком доволен, учитывая, что из-за моей глупости мы потеряли кучу времени. - Девушка уже была не важна, важна была реакция Вальтера. Может этот перерыв стал отдыхом для северянина и поводов для недовольства у него просто нет, а может он сейчас хотел настоятельно попросить торговца больше не устраивать таких историй.
Девушка, прошмыгнувшая с кубком и тарелкой тех самых ушек, одарила Вальтером таким томным взглядом, что от него можно было зажечь свечу, и уселась за столик поодаль, прогибаясь в талии и демонстрируя весьма пышное содержимое декольте.
Вальтер рассеянно пожал плечами. Казалось, подавальщица интересует его куда больше этого разговора.
- Где потеряно - там и найдено. Новые люди, новые знакомства. Удачно приторговал, опять же, ничего не скажу, с прибылью. Так что, потерянное сейчас время восполнит его в будущем. А при следующей такой глупости я тебя убью, - не меняя тона, буднично добавил он. - И плевать, что потом сделает Рик. Ну да орку, знаешь, совсем невыгодно, когда его посланцы светятся перед дознавателями, палачами и констеблями. Хорошо хоть, Клайвелл приехал. Он-то умный, и понимает.
- Логично. - Пожал плечами торговец, делая глоток вина. Гарольд подавил лёгкий приступ обиды. Ответ Вальтера его не удивил, на его месте Гарольд думал бы примерно так же. Возможно, ему стоило бы бояться северянина, и искать способы от него избавиться, но во-первых, это было слишком опасно, а во-вторых, Вальтер был сильным и полезным союзником, с которым поиск храма казался хоть как-то реализуемой задачей. - Когда тебе будет удобно выехать?
- С утра, если ты уже достаточно оправился. Ты решил, куда именно двигаться дальше?
- В Саутенд-он-Си, поговорим с моряками, может они что-то да видели. - Торговец мысленно поблагодарил констебля за совет, даже подсказку. В принципе, он был должен Клайвеллу, и собирался когда-то этот долг вернуть. Он много кому был должен. Да и в целом, в последнее время, вопреки его скотскому отношению, люди вели себя незаслуженно хорошо с торговцем, что приводило его в недоумение. Гарольд до сих пор не мог поверить в доброту Амалии, и пытался понять какую выгоду та с этого получит. Видимо, его ограниченному умишку нужно было немало времени, чтобы поверить. Торговец сделал ещё глоток, и закусил чудесным ушком.
Вальтер одобрительно кивнул.
- Хорошая мысль. Если снесли не под фундамент, то с моря должно быть видно. Хороший ориентир. Что ж, тогда утром.
Промелькнула мысль остаться хотя бы до обеда - ему слишком нравилось находиться у Амалии, но Гарольд и так потратил много времени. Надо было закончить, наконец, с делом, а потом вернуться сюда же и спокойно гостить у Амалии. В целом, он слишком увлёкся неожиданно доброй к нему женщиной. И мысли заходили куда дальше простого "гостить". Торговец сдержал вздох.
- Да, утром, встретимся на выезде из города. - Торговец встал, допивая вино.
- Спасибо за вино, и до завтра. - Вполне по-дружески улыбнулся он Вальтеру.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

У Амалии его уже ждали. Пахло специями и выпечкой, жарко горел камин, у которого дремал серый кот.
- Вы хорошо прогулялись, мой дорогой? - Радостно осведомилась Амалия, помогая снять оверкот. - Такая погода чудесная! Скорее ужинать, милый Гарольд, вам нужно беречь силы.
Торговец расслабился. После Билберри ему не особо нравился оккультизм, но, видимо, он далеко не всё знал. Амалия выглядела счастливой, хорошей и даже очень хорошей женщиной. Может оккультисты из храма и правда не знали, что делают и были безумными фанатиками?
К ужину Матильда подала запеченного гуся с артишоками, мясной и сливовый пирог, горячее вино с пряностями и истекающий прозрачными слезами пряный сыр.
- Вы знаете, мой дорогой, - произнесла Амалия, отрезая ножку у птицы и подкладывая ее Гарольду, - я говорила со своим демоном-покровителем... И он, в общем, не прочь перевидаться с вами и предложить то же, что и мне. Он даже согласен на контракт, но... Согласитесь ли вы?
Гарольд сдержал любые внешние признаки удивления. Так быстро? Так сразу? Что-то было не так, может, она всё-таки хотела принести его душу в жертву какому-нибудь демону? А может, она просто хотела проверить такой же ли он человек, как она сама. Вряд ли, даже кровная клятва связывала людей сильнее, чем такие знания друг о друге. Ведь Амалия доверяла Гарольду свою жизнь, когда говорила о демонах, он же мог вернуться с Инхинн и стражей, и провести их на чердак. Ну, он же сам хотел стать сильнее, и сам знал, что такому бесталанному человеку не добраться до этой цели, идя простым, безопасным путём. И, наверное, последствия были не такими и ужасными, ведь жила же Амалия, жили многие другие. Гарольд подавил стыдную и детскую мысль о желании быть сильнее и умнее, чем она - быть защитником, а не подбитым воробьём.
- Да, согласен.
- Отлично, - зааплодировала женщина и молитвенно сложила руки у груди, - князь Велиал, ангел от престола Его Агриэль, пожалуйте на ужин!
Воздух уплотнился и дрогнул, рассыпался золотыми искрами, дождем драгоценных капель, уплотняющихся в центре комнаты горячим вихрем, пряно пахнущим мятой, сандалом и серой. Сначала соткались сапоги, черные и дорогие, со шнурками, украшенными желтыми мерцающими камнями. Из сапог выросли стройные ноги, затянутые в черные же шелковые штаны, заколыхался подол расшитой теми же желтяками туники под широким поясом... В центре стоял михаилит Фламберг. И - не Фламберг, одновременно. Над высокими скулами, на узком лице орденца провалами темнели желтые глаза. Черные волосы были чуть длиннее, а выражение - гораздо более надменным. Да и на руке не было кольца, какое носили все михаилиты.
В этот раз Гарольду пришлось, действительно, постараться, чтобы не ахнуть. Сколько бы лет не прошло, каждый раз жизни удавалось его удивить. Одно дело было говорить о демонах, видеть их изображения на страницах гримуаров, защищаться от безумных стариков, пытающихся их призвать. Но такое... И, как всегда, всё было гораздо проще и одновременно абсурдней, чем, казалось, должно было бы. Пара слов, вместо кучи наряженных шутов с атамами и целой церкви! Такое появление демона, по первой просьбе Амалии заставляло поверить в её слова.
- Мелл-чернокнижница, - хмыкнул демон, говоря глубоким, хрипловатым баритоном и отвешивая поклон, который был отчетливо издевательским, - и ты, лысый Брайнс.
"Если и не глава преисподней, то точно король юмора". - попытался отшутиться Гарольд. Никакого трепета, спокойный разговор - железно приказал он себе.
- Обидно. - В такой же шутливой манере, попытался ответить Гарольд, изображая при этом лишь слегка переигранную горесть. - Моё уважение, великий демон.
- Обида суть признак отсутствия мышления, - обаятельно улыбнулся Велиал, потирая подбородок. - И чего же ты хочешь, богобоязненный торговец, с которым вечно что-то приключается? Убрать шрам? Отрастить брови?
А что обычно просили у демонов? Вечную жизнь, нет, наверное, чаще всего спасти близкого человека. Да, красивый повод для продажи души, как минимум красивее, чем у него. Но Гарольд бы не хотел продавать душу, было бы лучше отдать левую руку или глаз, а за это можно было бы попросить дар исцеления, как у молодого михаилита, с такой способностью безбедная жизнь была практически гарантированна. С другой стороны... Вспомнились змея, брукса, Фламберг. Как бы хорошо он не умел исцелять, как бы счастлив не был, живя в уютном домике, как тот, в котором он находился сейчас, а может - и в этом... Его жизнь всегда будет в чьих-то руках, и кто-то обладающий силой всегда сможет всё отобрать. Он вообще никогда не любил сильных, всегда ощущал опасность исходящую от них. Эти высокомерные лица, убеждённые, что проявляют милость, не срывая кошу, с каждого, кто слабее.
- Заманчиво насчёт бровей, и всё-таки у меня два желания: первое - не пытайся меня подловить, второе - огромная магическая сила и умение ею пользоваться.
- Хм, - честно призадумался демон, лениво и плавно опускаясь в кресло у камина, - ты, кажется, скучный. И путаешь меня с джинном. Знаешь, есть такие существа у мусульман? Вряд ли, откуда... Так вот, ловить я тебя и не собираюсь, на рыбу ты не похож, да и дичь из тебя так себе, как утверждают авторитетные источники. Сила и умение? Отлично! Контракт подписывать будем?
- О гос.., - начала Амалия и осеклась под заинтересованным взглядом Велиала, - милый Гарольд, огромная сила - огромная ответственность! Зачем вам это?
- Эх, всем я невкусный, всем неинтересный. - "Затем, милая Амалия, что получив силу, я получу пути к возвращению души - и своей, и вашей. Я перестану быть беспомощным, ничтожным и слабым". Способы вернуть душу не могли не существовать, пусть ему бы и пришлось совершить много зла. Но, если только представить, что Гарольду удалось бы вернуть свою душу, и душу Амалии! Да, он не был рождён в дворянской семье, не был в детстве отдан в орден, не обладал никакими талантами, поэтому ему оставалось только рисковать. Для того, чтобы выиграть уютный дом, дворянин ставит копейки, а крестьянин закладывает жизнь. И если о том, чтобы мирно прожить жизнь, можно было бы мечтать и без контракта, то о том, чтобы стать достойным, сильным человеком - нет.
- Амалия, а что пожелала ты, если не секрет?
- Я не желала, я просила, - нежным голосом козы-мошенницы-лекарки поправила его чернокнижница, с интересом оглядывая свои новые изящные, точеные плечи, узкие ладошки с длинными пальцами и внезапно появившуюся тонкую талию, так выгодно подчеркивающую и плавный изгиб бедер, и крепкую грудь Берилл, - Князя просят, милый Гарольд. Я получила дар пророчества и знания о том, как воскрешать из мертвых. Как оживлять тело, возвращая его в мир живых.
Велиал скучающе зевнул, потрепав за ухом серого кота, который не возражал против княжеской ласки. В воздух со стола взмыли три апельсина, кубок с вином и тарелка с ножкой гуся, стоящая перед Гарольдом, закружились в веселом хороводе вокруг подсвечника.
Может быть, она пыталась воскресить близкого человека, а может хотела того же, что и сам Гарольд. Он пообещал себе выпытать побольше, но не сейчас, не в присутствии демона.
- Господин демон, я правильно понимаю, что в зависимости от размахов просьбы определяется подношение?
Пара апельсинов упала на пол, а Велиал удивленно воззрился на Гарольда, подняв бровь.
- Подношение?
- Цена? Ну не даром же вы собираетесь дать мне силу, или душа - это единственная возможная плата? - Торговец слегка сгорбился. Он чувствовал себя незащищённым, как на открытой, обдуваемой всеми ветрами местности. Как же ему это не нравилось! Гарольд ещё никогда так нагло не лез в сферу, в которой совсем не разбирается. С другой стороны, его всё равно бы обманули. И дураку понятно, что перехитрить демона при подписании контракта невозможно, тем более этого. Сколько лет было Гарольду, а сколько Велиалу? Сколько раз Гарольд заключал такой контракт, и сколько раз демон обманывал людей? Гарольд начинал нервничать, очень сильно нервничать. Чёрт возьми, да у него, чуть ли не дрожали руки. Пытаясь отвлечься, Гарольд пробежался по столу взглядом, ища, к чему бы прицепиться.

[Ричард Коркин >>>]

Демон кивнул, жареный гусь вспорхнул и уселся на камин, издали напоминая какое-то странное божество.
- Ты странный, - сообщил Велиал, - христианин, а самого простого не знаешь. Во-первых, я ничего тебе не собираюсь давать, пока не будет подписан контракт. Твоей кровью. Во-вторых, сначала - душа, а уж потом можешь юлить, предлагать мену, увиливать, пытаться нарушить контракт... Веселиться, то есть.
" А разве стал бы нормальный человек продавать душу?"
- Ну, - Гарольд подтащил к себе пирог, взял яблоко - паника никак не хотела отступать. - я согласен подписать.
Хотелось всё закончить, чтобы демон исчез так же неожиданно, как появился, снова оставив его с Амалией.
Пирог взмыл в воздух и закружился под потолком, вызвав неодобрительный вздох Амалии, что в облике Берилл выглядело весьма соблазнительно: белые полушария груди на миг выглянули из выреза платья. Яблоко, впрочем, осталось в руках Гарольда, но покрылось темными пятнами.
- Подписывай, - перед носом развернулся свиток, исписанный убористым почерком, - своей кровью.
Гарольд краем глаза заметил преображенияАмалии, они его заинтересовали, но сейчас надо было быстрее закончить со всем. Он чувствовал себя кроликом, прижатым носком сапога к стулу. Торговец грустно взглянув на яблоко, отложил его в сторону. К горлу подступила тошнота. Он взял нож, пытаясь сделать скучающий вид, как будто занимался таким каждый день. Руки вроде бы не дрожали. Гарольд одним резким движением порезал себе руку. "А чем подписать?" Торговец быстро, почти истерично осмотрел стол, на глаза попалась зубочистка. Он достал её, опять же, пытаясь внешне оставаться спокойным, макнул в кровь и размашисто расписался. "Всё, а теперь уйди, прошу тебя".
Тотчас свиток свернулся, больно щелкнув кисточкой по носу, а Велиал, в чьи руки медленно переплыл контракт, величаво приосанился.
- Благодарю за ужин, Мелл, было скучно. Помни об "Оке Филиппы", лысый Брайнс.
С этими словами демон исчез, ослепив вспышкой присутствующих. На колени к Гарольду упал свиток с контрактом, а Амалия вновь стала милой толстушкой в скромном платье под горло. Вдова, чье лицо сейчас выражало одновременно укор и - в какой-то мере - почти потусторонний ужас, опустилась в кресло, которое только что занимал Велиал.
- Ох, милый Гарольд. Что же вы творите?.. Мой бедный почивший муж, он был законником и никогда не стал бы даже думать о том, чтобы подписать бумагу, не прочитав её сперва, не обговорив условий. А вас словно еда волновала больше. Пирог! При князе! И ни взгляда на договор, ни слова, словно вам было всё равно, что подписывать, дорогой.
Он без особых эмоций открыл свиток, и вчитался. Договор был странным. По всему выходило, что у него, согласно контракту, были одни обязанности, а прав не предусматривалось вовсе. По сути, он отдавал душу, за саму возможность заключить контракт. Собственно то, чего Гарольд и ожидал. Напряжение медленно спадало, уступая место чудовищной усталости.
- И что мне надо сделать? - Он положил бумагу на стол. Оставалось только надеяться, что всё обойдётся несколькими убийствами, и на то, что в это не будет втянута ни его семья, ни Амалия. Гарольд вообще решил, что встретиться с семьей только когда и если всё закончится. Он не испытывал особой любви к родителям, но так расстраивать этих, когда-то любивших его и любимы им стариков... Еретик, сатанист, убийца, предатель короны, соседи бы имели тему для сплетен на года вперёд. Казалось бы, кому какое дело? А для матери, он хорошо помнил, это было важно. Что люди подумают? Что люди подумают? Да и отец... Торговец отогнал мысли о детстве, он был сейчас, тут.
Амалия сокрушенно вздохнула, сложила руки на коленях и пригорюнилась, точно ей претила сама мысль о необходимости говорить ему подобное.
- Вам, мой дорогой, предстоит сложный и тернистый путь. Во-первых, князь желает, чтобы вы привели на алтарь дитя, принадлежащее двум мирам. Во-вторых, необходимо разбить зеркало, которое не нашло мира. И принести в жертву воина, мужа, илота, ушедшего, но вернувшегося. А срок вам отведен до ночи, когда октябрь сменяется ноябрем.
"Боже, всего три жизни, я видел людей, которые забирали сотни, чтобы купить себя новое платье". От этой мысли Гарольда будто обожгло огнем, резко, скрутило болью, сравнимой лишь с той, что он испытал на дыбе. И тут же, также быстро, как промелькнула думка, боль ушла. Торговец на секунду замялся. "Видимо, он, вполне справедливо, потерял право обращаться к всевышнему".
- У вас есть предположения, что конкретно я должен сделать?
- Ну что вы, милый Гарольд, - снова вздохнула Амалия, - откуда же я могу знать? Спросите Око Филиппы. Пророческий источник в лесах Хантигдона. Но... Око за ответы на вопросы берет плату: серебряное, золотое и медное кольцо, которые должны быть скреплены, но россыпью; отняты, но отданы добровольно. Один вопрос - три кольца.
- Ну, а это что значит? - Торговец грустно улыбнулся, разглядывая зубочистку. Он вообще понимал, что творит, на что играет? И с кем?
Амалия всплеснула руками.
- Но, дорогой мой, откуда же мне знать? Никогда даже и мысли не было обращаться к Оку. Мне, слабой женщине, всегда хватало собственных скромных сил. Но, если позволите гадать, думается мне, речь о кольцах от одного владельца, которые получаешь обманом. Не знаю, милый, в конце концов, я - лишь женщина, а вы ведь знаете, как говорится: ума от женщины не ждут... я уверена, что вы справитесь. После столь смело заключённого договора иначе и быть не может.
"Эх, Амалия, Амалия, не имела ты ещё дела с дураками".
- Что я могу получить в качестве награды?
"Только, умоляю, без чёртовых загадок".

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

- Всё, что захотите, - Амалия кивнула Матильде и та поставила перед Гарольдом свежеподжаренную капусту с ветчиной и черносливом, - но, мой дорогой, как вы, все же, опрометчивы... Ведь теперь, если вы не станете выполнять... Преисподняя больно наказывает нерадивых рабов.
Ему опять почудился вкус желчи во рту. Это наверняка был обман. "Всё?!" А мог ли Велиал дать ему всё, если ему приходилось использовать смертного, чтобы достать три каких-то души? Может, да, может он просто веселился, но обещать всё... В любом случае, демон, наверняка, мог дать ему то, что он хотел - две души, и незначительные, по меркам самого Велиала, силы. Как Гарольд не пытался себя успокоить, намного лучше не становилось.
- Насчёт "всего", звучит слишком хорошо, видимо, прицел на то, что я не справлюсь.
- Отнюдь, мой дорогой. Князьям выгоднее, чтобы вы справились. Князь однажды обмолвился, что старая вера возрождается... И этому все мы, кто служит преисподней, должны мешать по мере сил. Не сомневаюсь, ваши задания выполнимы и призваны служить этому.
Мелл-чернокнижница улыбнулась ему и кивнула на капусту, приглашая есть.
Видимо, после того, как Гарольд полез за пирогом, разговаривая с сильнейшим из демонов, Амалия решила, что он действительно голоден. Торговец начал есть, пытаясь перебить вкусом еды, привкус желчи. Имел ли Велиал ввиду реформацию? И этим потугам решил противодействовать ад? Вряд ли - очевидно, Гарольд не всё знал, ещё бы. В любом случае, он был чем-то вроде наёмника, по крайней мере торговцу нравилось так думать. Он выполнит задание, получит свою плату и больше никогда не полезет к таким силам, никогда. Один раз нырнуть с головой в болото, чтобы найти изумруд и больше никогда не рисковать, увязнуть в трясине.
- Амалия, вы пожалели, что заключили контракт? - Он отложил вилку, и посмотрел женщине прямо в глаза. - Вы уж извините за такой личный вопрос.
Вдова тихо вздохнула и опустила голову.
- Знаете, мой милый, - проговорила она после долгого молчания, - когда умер супруг, мне показалось, что жизнь остановилась. Женщине тяжело в этом мире одной, вдовьей доли не хватило бы даже на кусок хлеба. И я тосковала, ох, как я тосковала... Найти ритуал призыва было несложно, а князь был очень любезен. Вернуть Реджинальда к жизни полностью я, конечно, не смогла, но... Я живу, наслаждаюсь жизнью, не побираюсь на улице, не мерзну в работном доме... Лучше так, чем умирать от чахотки в грязной казенной больнице.
Торговец грустно улыбнулся. Казённые больницы вызывали у женщины особый ужас, наверное, там и умер её муж. Говоря с ней, Гарольд наконец-то смог отвлечься. Велиал, стоящий посреди комнаты, и тем более контракт, всё больше казались ужасным сном.
- Вы хороший человек, Амалия, вы руководствовались куда менее эгоистичными желаниями, чем я. Спасибо, что помогли мне. - Попытался подбодрить Амалию, Гарольд. Хотелось компенсировать те неприятные воспоминания, которые он вызвал своим гадким вопросом. Торговец взял вилку, уже куда веселее улыбнщулсян - И кормите вкусно.
- Нет, милый Гарольд, я очень плохой человек, - искренне ответила Амалия, - но вам я всегда рада буду... Если вспомните и решите навестить. И если с Оком ничего не выйдет, я смогу показать один ответ, но в следующее полнолуние лишь.
- Я обязательно заеду. - Он закончил есть. - От себя я могу лишь попросить вас , в случае нужды, обратиться ко мне за помошью.
Торговец недовольно посмотрел на свои руки. Не многое он мог сделать, но хоть какие-то шансы у него всё-таки были. В любом случае, он обязан быть сильнее Амалии, сильнее самого себя.

[Ричард Коркин >>>]

19 января 1535 г. Брентвуд. Раннее утро.

Гарольд проснулся в холодном поту. Темнота окружала его плотным кольцом, тело тяжелое, как камень, отказывалось двигаться. Красной лавиной накатил почти животный страх. Он попытался поднять руки, но те не шелохнулись. Неподвижные, как будто чужие, губы отказывались звать на помощь. Послышался какой-то неприятный звук. От паники закружилась голова. Он ещё раз с безумной силой дёрнулся, на минуту показалось, что у него появилось две пары рук. Одна - каменная, холодная, неподвижная, осталась лежать на животе, вторая - свежая, прохладная, прозрачная неохотно подчинилась его воле. Над головой что-то зашуршало, под кроватью заскрипел пол. Неприятный звук нарастал, пока Гарольд не распознал отчаянный детский крик. В одно мгновение темнота выровнялась в абсолютно ровные стены комнаты, которые тут же обрушились на него холодной нефтью. Запачкали чёрным белое бельё и его самого, через мгновение жидкость поглотила его. Он не мог дышать, и всё ещё никак не мог двигаться. Гарольд забился, как рыба, безумней любой рыбы, любого зверя. На секунду показалось, что тело подаётся. В чёрной массе не было ничего видно, звуки, кроме его собственного стона, казалось, тоже исчезли. Торговец ещё несколько мгновений бился, пока, наконец, не вырвался из оков оцепенения и не вынырнул. Чернота заполнила комнату чуть больше половины. Гарольд тяжело дышал, неуверенно стоя на мягком диване. Он попытался найти взгялдом дверь или окно. Внимание привлекла его собственная рука, прозрачная. Вторая тоже, весь он. Торговец попытался закричать, но ничего опять не вышло. Он нырнул в жижу, пытаясь нащупать своё тело - то осталось неподвижно лежать на кровати. Гарольд попытался вытащить его, но то было бесконечно тяжелым. Начал заканчиваться воздух, а он всё тянул, тянул и тянул. Ничего не выходило, Гарольд заорал от отчаянья, прямо в чёрной жиже, пуская её в рот, горло и лёгкие. Он вскочи с кровати, посередине той же самой комнаты, только с окном, с дверью, абсолютно чистой.
На утро от сна не осталось ничего, кроме лёгкого осадка.

Утро, туманное и седое, окутывало Брентвуд, смягчало туманом краски, стирало воспоминания, приглушало боль в рубцах от кнута. Лес приветливо кивал головой, радуясь новому свиданию с Гарольдом, стряхивал снег с ветвей на кафтан, цеплял кустами за сапоги. Даже тракт подмигивал отражением зари в выпавшем ночью снежке, который безжалостно топтали копыта лошадей. Собирая Гарольда в дорогу Амалия явно печалилась. Она набила полные сумки разной снеди и, смущаясь, всучила небольшой мешочек с монетами, коих оказалось всего двадцать фунтов. И долго глядела вслед, прижимая руки к груди. А еще это утро вернуло на свои места брови, ресницы и волосы. За воротами Брентвуда дорога стала и вовсе веселее - малиновым разгоралось небо, и щебет птиц привествовал солнечную колесницу. Гарольд вдохнул полной грудью, которую, казалось, наполнил игривый снег. С деньгами вышло неудобно, он сам не заметил, как Амалия подсунула ему мешочек, а долго отказываться было бы ещё хуже. Женщина ему понравилась, во многих планах. Но сейчас надо было двигаться, причём двигаться быстро.

Вальтер ожидал чуть дальше на дороге. Увидев Гарольда, он махнул было приветственно рукой, но замер посреди движения, изумлённо всматриваясь в его лицо. Потом взгляд перешёл на пояс. И вместо приветствия прозвучало несколько необычное для северянина, хотя и предсказуемое:
- Какого чёрта?..
Торговец улыбнулся.
"Душу дьяволу продал".
- Доброе утро, сам в шоке.
Вальтер на улыбку не ответил, подъехал ближе, продолжая внимательно его разглядывать. Лицо его не выражало совершенно ничего.
- А лучше бы тебе объяснить. Хорошо объяснить. Вдумчиво, подробно и логично. И волосы, и особенно это, - он кивнул на пояс.
Опустив взгляд, Гарольд увидел купленный в Билберри атам. Кинжал спокойно устроился по другую сторону от меча, под левой рукой, словно был там всегда.
- Ух ты. - Щедрость ада не знала границ, повезло ему, что они выезжали утром, и на площади было не людно. Торговец не стал ощупывать атам, чтобы не спровоцировать отчего-то нервного северянина. - Ладно, давай сначала уедем подальше от города, пока меня опять не арестовали.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

Отъехав подальше от города, Гарольд убрал атам с пояса и положил за пазуху.
- Волосы и брови я восстановил магией, за которую меня и бичевали. - Он внимательно смотрел, нет ли ни кого рядом. - Де-юре меня, конечно, били за пиратство и так далее, ну если по сути, то так. А насчёт атама, - я сам в шоке. Ну, вернулся и хорошо. - Торговец нарочно избежал опасного слова, за которое в прошлый раз заплатил приступом боли. - Хоть не зря за него платил.
Северянин со вздохом прикрыл глаза и несколько секунд молчал.
- Давай проверим, верно ли я понял. Ты не стал восстанавливать чёрной магией волосы сразу. Не стал этого делать по дороге к Брентвуду. Зато сделал это именно сейчас, только-только оправившись от бичевания за "эту самую магию". Чтобы, значит, побольше народу видело. Дерьмо собачье. Может, всё-таки, скажешь правду?
Действительно, выходила какая-то чушь, но особого доверия к Вальтеру после угрозы убийством Гарольд не испытывал. Но с северянином было лучше лишний раз не юлить, было видно, что тот едва держит себя в руках. Торговец вздохнул.
- Магию, я использовал сейчас, потому что только сейчас и мог, и использовал я её, конечно, не для того, чтобы вернуть себе волосы. Это скорее побочный эффект.
Вальтер задумчиво кивнул.
- А для чего тогда? Магию-то? Использовал?
- Чтобы стать сильнее, мне надоело, что меня пинают. - Торговец погладил лошадь по тёплой шее. - Пусть и пинают не за слабость, а за глупость. Пока эффекта никакого.
- Ага, - спокойно согласился северянин, - растил силу, значит, а выросли волосы? Что за заклинание было?
- Призыв демона, - совершенно просто ответил торговец. Гарольд, слегка наклонив голову, внимательно следил за реакцией северянина. Он всё меньше доверял Вальтеру, всё больше ожидал от того агрессии.
- О, Господи, - в тон ему ответил Вальтер, на мгновение прикрыв лицо ладонью, - и как торги? Что продал, что получил? Кроме волос-то?
Гарольда как будто ударила молния, боль прошлась по всему телу и тут же исчезла. Он выдохнул и продолжил.
- Всё продал, и пока ничего толком не получил. - Торговец пожал плечами. - Демон же.
Северянин, казалось, ничуть не огорчился. Он оперся на луку седла и некоторое время изучал Гарольда так, будто видел впервые.
- Ты не подумал, что нам рыскать по святым местам? - Осведомился он. - Что если тебя от упоминания Господа корежит, что же у алтарей будет? Что нам с этой гребучей плитой потом больше недели до Лондона ехать?
Торговец вздохнул, глядя на дорогу.
- Плохо мне будет, но делать нечего. Пусть в это и трудно поверить, но я осознавал, что заключение контракта с демоном - не шутка.
- Любопытно еще, что за такое "всё" ты отдал, - Вальтер развернул к дороге лошадь от Гарольда и присобрал поводья, - сверх души.
- Да, по-моему душа и есть всё, по крайней мере пока, но кроме того я должен выполнить несколько заданий, но это - потом. - Было интересно, что Вальтер настаивал на доверии, учитывая его, как показалось торговцу, вполне серьёзные угрозы.
- Надеюсь, эти задания не обо мне, и работе на Рика не помешают, - проворчал Вальтер, трогаясь с места.

[Ричард Коркин >>>]

20 января 1535 г. Саутенд-он-Си. Полдень.

Саутенд-он-Си, город пирсов, прибрежных замков и кораблей, встретил их шумом прибоя и тем особым солоноватым, пряным запахом, что выдыхает море, наполняя им улицы. Таверна на берегу моря, увитая сухими плетьми дикого винограда, из окон которой открывались виды на залив, тихой не была, но пахла уютом и едой. Здесь подавали теплый салат из вареной свеклы, бобы с кровяной колбасой, яйцами и беконом, мясной пирог, морковное пюре и куриную печень. Все то, что так радует усталого замерзшего путника, чей желудок пуст, а душа требует возлияний ромом. Трактирщик, рослый плечистый, с багровым лицом, больше похожий на моряка, из тех, что компанией сидели в углу, с аппетитом поедая бобы, указал на стол у камина и кивком, молча, отправил подавальщицу. Миловидная девица, с округлым лицом и большими глазами, похожая на одну из тех Мадонн, что до Реформации стояли в храмах, споро подбежала к Гарольду и наклонилась, демонстрируя весьма скудное содержимое декольте. Впрочем, моряков, кажется, такое зрелище вполне устраивало: они приветствовали девушку свистом и незлыми криками.
Гарольд с наслаждением потянул ноги под столом - сил ему ещё ощутимо не хватало.
- Здравствуйте, мне бобов, хлеба и эля, пожалуйста. - Надо было поскорее подыскать себе какую-нибудь работёнку, деньги, как обычно, бесконечно быстро покидали его кошелёк. Гарольд краем глаза взглянул на моряков, те ели и что-то бурно обсуждали. Можно было попробовать закончить с делом уже сегодня и завтра отправиться дальше, но сначала еда, которая даст время ещё раз осмотреться.
Подавальщица кивнула и через мгновение принесла заказ. Должно быть, в таверне готовили впрок.
Поблагодарив девушку Гарольд принялся за еду. На угощения Амалии она никак не тянула, но после долгой и действительно трудной дороги, казалась вполне съедобной. Моряки, конечно же, пили и торговец не спешил. Кроме того, общаясь с таким количеством людей, Гарольд рисковал услышать слово, от которого он сам ещё не отвык. По дороге торговец несколько раз забылся и тут же поплатился за это. Каждый раз боль становилась всё менее резкой, но всегда была очень ощутимой. Контракт с Велиалом грозил ещё большим количеством неудобств и опасностей. И Амалия, и Вальтер смотрели на него, как на сумасшедшего или как на дурака, скорее, как на дурака. Амалия как на сумасшедшего, Вальтер, как на дурака. Амалия. Стоило заехать к ней на обратном пути, может дорога и вышла бы длиннее, но где его ещё бы так накормили, и бесплатный ночлег, опять же. Было жутко неудобно, за деньги, на которые он сейчас ел. "Надо найти способ подзаработать и купить какой-нибудь дорогой дичи или чего-то такого". Да, что-то в этом роде было бы неплохо. Гарольд опять оттащил себя, чуть ли не за уши, от фантазий и вернулся к делу - доел, ввяз кружку с элем и подошел к морякам.
- Добрый день, не против, если я присоединюсь?
- Садись, - приветливо кивнул ему седоусый, одетый в грубую одежду моряк, как раз отставивший опустевшую кружку, - знамо дело, в компании и ром вкуснее, и девушки красивее, и истории интереснее.
- Не то слово, так поездишь недельку- другую один, или в молчаливой компании - и совсем одичаешь. - Торговец улыбнулся и протянул моряку руку. - Джеймс Грот.
Оставалось надеяться, что в таверне неожиданно не появится констебль и не начнёт во всеуслышание кричать его запятнанное имя.
- О, внизу, зато за главной мачтой! - откликнулся молодой парень со шрамом на щеке и связанными в небрежный хвост чёрными, как у самого Гарольда, волосами. - И куда же ты несёшь корабль?
Седой же отсалютовал кружкой.
- Рон Тинддл меня кличут.
- А прозывают Чайкой, - добавил третий, рыжий, словно огонь, с коротко стрижеными усами.
- Приятно познакомиться. - Торговец сел на скамейку. - Сейчас никуда, я уже два месяца не ходил по морю, а так, то на север, вдоль побережья. Я ищу заброшенные храмы.
- Заброшенные храмы, они всякие бывают, - глубокомысленно отозвался Чайка, с намеком поглядывая на свою пустую кружку, - в иных и призраки, говорят, водятся.
Торговец улыбнулся.
- Девушка, будьте добры, налейте мои новым приятелям. - Гарольд повернулся к морякам. - Интересуют меня совершенно все заброшенные храмы вдоль побережья Эссекса, я не в том положении, чтобы выбирать, прийдётся рисковать и лезть в каждый.
- Ох, друг, - тяжело вздохнул молодой любитель парусов. - Совершенно все храмы! Эдак и закуска понадобится, потому что иначе даже мы столько не выпьем, натощак-то. А если ещё и думать придётся, у-у! Потому как крутится у меня один такой в голове-то, да вот на голодный желудок всё никак не вспомнить...
- Ладно. - Улыбка не исчезла с лица торговца. - Подайте, пожалуйста, и закуски. Надеюсь, теперь, с тем, как мой кошелёк пришел в расстройство, ваша память пришла в норму, и вы сможете мне помочь.
- Приятно видеть такоую щедрость! - просиял моряк и повернулся к Чайке. - Признаться, Кортсенд мне на ум приходит.
Тот раздумчиво кивнул и улыбнулся подносчице, расставлявшей тарелки. Остальные встретили еду и выпивку одобрительными возгласами.
- Правда твоя. Как маяк ведь там башня эта.
- И ведь точно как маяк! - подхватил рыжий. - Ночью прямо лучше и не надо.
Гарольд улыбнулся чуть шире.
- Как маяк - это хорошо, легче будет найти. - Как минимум легче, чем заросший подвал, который, впрочем, и с моря не было бы видно.
- С моря - замечательно просто, - с энтузиазмом покивал молодой, после чего наклонился к Гарольду с нарочито расширенными глазами. - Высаживаться, конечно, я бы там не стал, хотя есть чуть южнее приятная бухточка.
- А с чего так, не стал бы высаживаться? - Немного потише спросил торговец.
- Так место гиблое, - отпивая из своей кружки, сообщил Чайка, - призраки, слышь-ко, воют и кричат. На шпиле в бурю бывает и женщина сияющая стоит, руки раскинув, и хохочет, хохочет, а космы так по ветру и вьются.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром


- Причём женщина-то наполовину вовсе голая, - с удовольствием добавил рыжий. - Капитан, значит, в трубу разглядел. Красивая. Как есть нечисть. Или ведьма.
- Небось, та самая и есть, - вставил молодой. - Церква-то, говорят, завалилась когда, у-у, народу подавило - страсть. Вот эта, небось, и устроила.
Торговец выругался про себя, видимо просто прийти и забрать святыню ему было не дано.
- И давно это было? - Заинтересованно спросил Гарольд. - В смысле завалила давно?
С другой стороны не будь храм проклят, вряд ли бы там шаталась нечисть.
- А вот как Реформация началась, так и рухнул, - Чайка пожал плечами, примериваясь к бекону, - говорили, будто это, значит, Господь Бог супротив беззаконий высказался, а я считаю - ведьминское это. Как есть - ведьминское.
- Говаривали, - вступил доселе молчавший моряк, со шрамом, расслабленно сидевший в углу, - плита там была алтарная, чудотворная.
Настроение тут же поднялось, речь, наверняка, шла именно о том храме. Гарольд несколько раз неслышно топнул ногой по полу, отбивая ритм любимой песенки, задумчиво продолжил.
- Тогда наверняка ведьма, не понравилось суке, что люди лечатся. А слышно было, чтоб кого там утащили, или кто пропал?
- Так и пропадали, - охотно согласился Чайка, - да так, что и косточки сыскать нельзя было. А с фрегата "Роза-Анабелла" и вовсе вся команда пропала, с боцманом. Он богохульник страшный был, да ромом насквозь пропитан. Как и не подавилась-то!
- Так как р-раз - сразу в ад, - пояснил ему рыжий, - упаси Господь от ведьмы такой!
Как Гарольд не старался, всё равно слегка скривился от приступа боли, и почему-то нотки отвращения. Моментально вернувшись в привычное состояние, он тут же оправдаться.
- Как представлю, что мне туда лезть, аж дурно становится. И, что никто так и не попытался эту дрянь извести?
- Дак, как извести-то? - Удивился рыжий, поддернув рукава рубахи, - там же капище было языческое. Старых богов еще, значит. А они кто? Бесы!
- Помилуй нас, грешных и спаси, Отец Небесный, - истово перекрестился Чайка, вздыхая, - вот оно попущение господне. А и изводить призрака ни к чему, стало быть. Издали ведь видно, особливо в шторм. А рифы там опасные, не всякий лоцман проведет. Так что, ежели б не хохотала там бесовка, много в тех рифах остались бы.
Гарольд скрипнул зубами, ему показалось, что он сейчас рухнет на пол и начнёт по нему кататься. Надо было заканчивать, а то эти истово верующие моряки всё сильнее старались достучаться до небес.
- Ну, спасибо за подсказку. - Он поднялся, обтряхнул штаны от крошек. - Удачного вам плаванья и попутного ветра.
Надо было выспаться и раним утром выезжать.
Моряки отсалютовали ему кружками и снова весело загомонили. Чайка завел старую матросскую песню о любвеобильной дочке купца и тридцати матросах, а вся честная компания подхватила припев.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

19 января 1535 г. Уэльбек, что под Ньюстедом, Ноттингемшир.
Суббота
Возраст Луны 11 дней, Нарастающая Луна 3 дня до Полнолуния

Уэльбек, который и деревушкой-то назвать сложно было, жался между монастырем и густым лесом. Быть может, стоило сказать, что он привольно раскинулся, но, право, говорить такое о поселении из десяти домой, одного постоялого двора и одной доски с рекламациями, не поворачивался язык. Дома, аккуратные, маленькие, под яркими крышами, точно игрушечные, стояли рядком, построившись в нарядную колонну, возглавляемую таким же маленьким и нарядным постоялым двором. Даже доска, прибитая к его стене, была нарядной, украшенной резьбой и крашеными вайдой рисунками.
"Продаю кроликов, - гласила первая рекламация, - по шиллингу за пару. Спросить у Симса"
"Лекарка для непраздной потребна, - сообщало следующее, - в пятый дом".
"Кто шкодника богопротивного изведет - шестьдесят фунтов, в доме седьмом, под красной крышей".
- И везде-то шкодники, - задумчиво отметил Раймон, разглядывая при этом предложение по продаже кроликов. Пушистых и милых, вкусных с тимьяном и чесноком. Спрашивать о них у местного Симса, впрочем, не хотелось. К тому же, была надежда, что в таверне кормили и без того неплохо. И не только кроликами. - Как только люди живут.
Жили, впрочем, явно не так уж плохо, о чём говорили и ухоженность, и наличие как минимум одной "непраздной".
- И непразд... - согласилась Эмма, с интересом разглядывая прошедшую к колодцу беременную красавицу с ведром, одетую ярко, цветасто, румяную и улыбающуюся мечтательно, - беременные, то есть. И Симсы. Если все суммировать, то получается как-то...
Договаривать она не стала, лишь проводила взглядом "непраздную", величаво прошествовавшую обратно.
- Как-то ностальгически. Можно поспрашивать, нет ли рядом поместья из чёрного камня, с котиками, - подхватил Раймон. - И, может быть, такова наша судьба - дарить миру новых святых?
- Нет, - также решительно, как до этого выразила согласие, отрицательно покачала головой девушка, - я не хочу на алтарь снова. И к котикам - тоже. Или на алтарь с котиками.
- Говорят, всё лучше с котиками, - легко возразил Раймон, обнимая Эмму за талию и увлекая к обиталищу богопротивного шкодника. Культы, насколько позволял судить обогатившийся за последние две недели опыт, обычно хотя бы не травили михаилитов до того, как те решат их собственные проблемы. - Скорее всего врут, но... К тому же, у нас есть магистерская цепь, через которую просачивается только малая доля котиков. Хм. Учитывая, что они каменные, может, их получится класть в ванны - вместо алтарей? Алтари неудобные, холодные и жёсткие.
- Алтари хотя бы плоские, - со знанием дела возразила Эмма, - а с котиками места в ванне для двоих не останется.
В маленьких селениях были свои преимущества. И свои недостатки. Преимущества заключались в том, что от таверны до местообитания всяческих шкодников была пара шагов. Недостатки были весомее сомнительных выгод - ярко-зеленая дверь на кипенно-белой стене под красной крышей нахально прервала увлекательный разговор, подмигнув начищенной бронзовой ручкой.
- То есть, ты всё-таки за алтарь... - Раймон задумчиво покивал, одновременно стукнув в дверь. - Ну, что же, в некоторых ритуалах, если их проводить правильно, котиков, даже стоящих по краям, действительно, не потребуется.
Распахнулась, а точнее - провалилась, дверь внутрь, явив миру еще одну непраздную. Молодуха счастливо улыбалась, придерживая большой живот одной рукой, а второй прижимала к себе рыжеволосого, конопатого мальчугана, чей взгляд, пробежавшийся по мечу и плащу Раймона, не сулил спокойной охоты на пакостников. Более того, он вообще заставлял усомниться в наличии оных.
- Господин? - Молодка разулыбалась еще шире, будто ей соверен показали.
- Господин, - обречённо согласился Раймон, отстранённо прикидывая, сколько по уставу можно содрать за упокоение ещё и шкодящего ребёнка сверх указанных шестидесяти фунтов. Получалось, нисколько. Более того, получалось неодобрительно и крайне магистро-ругательно. Что, с другой стороны... - Михаилит Фламберг и госпожа Берилл. Специалисты по богопротивностям.
- По богопро...? - Начала было удивляться непраздно-улыбательная, но быстро что-то сообразила и снова засияла улыбкой, - а, вы про паскудника нашего. Входите же, ну входите же.
Внутри было также чисто, ярко и округло. Повсюду стояли горшки, горшочки и совсем маленькие горшочки, которые так и хотелось назвать горшочечками. В этих тоже весьма непраздных емкостях обильно росли герани, пахнущие так едко, что даже привычная к травничеству Эмма расчихалась. И на видном месте стояла лютня, поблескивая черным, украшенным серебром, боком и напоминая о Клайвелле и о той ночи... Раймон хмыкнул и, пытаясь не дышать - по крайней мере, не дышать глубоко, - повернулся к женщине.
- Так что, говорите, за паскудник?
- А в закваску плюет, - просто ответила молодка, - у нас, извольте видеть, хлебцы чудодейные тут выпекаются, чтоб понесла женщина, а оно богомерзко портит, святости лишает.
- Воистину, чудодейные, - негромко, со смешком, согласилась Эмма, выглядящая рядом с хозяйкой дома, как стройная ель у кряжистого дуба.
- Ужасно, - сочувственно кивнул Раймон. - Такому чуду мешать никак нельзя. А лишать святости - вообще непростительно, её следует только увеличивать! Видеть поганца этого никто не видел, или всё же случалось?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Пояс светился, но в комнате вместе с ними находились только женщина с ребёнком. Из видимых существ. Что оставляло не так много вариантов. Самый интересный из которых сводился к очередному импу. Что давало новый виток мыслям о совпадениях.
- Chan e, chan e a-mhàin e*, - простонал ворчливо тонкий голос в углу, и из тени осторожно, прячась за метлу, действительно вышел имп, зачастив, - имп не поганец, имп ничего не знать, имп тут жить, они имп не кормить, имп в тесто плевать. Oighre не трогать имп, да? Имп сам уходить!
Непраздная взвизгнула и выбежала из комнаты, уволакивая с собой изнывающего восторгом и любопытством мальчишку.
Репутация, как выходило, бежала далеко впереди и, для разнообразия, оказалась полезной. "Наследник"? Интересно, чего или чей. Или он путает слово? Раймон подозрительно уставился на мелкого фэа, уперев руки в бока.
- И имп не носить... дьявол. Тебе не поручали доставить никаких статуэток, не велели передавать посланий или чего-то в этом роде? От, хм, Великой Королевы?
- Имп не служить Королева, - с затаенной гордостью сообщил мелкий пакостник, поглядывая на ветчину, стоящую на столе рядом с полукругом хлеба, - имп служить Немайн, Хозяйка Роща. Немайн ничего не велеть. Никто.
Эмма вздохнула с жалостью, отрезая кусочек от мяса и передавая его Раймону.
- Есть хочет. Очень сильно.
- Немайн... та, что с гобелена, что ли? Тоже не самая лучшая рекомендация в наши дни, - проворчал Раймон. - Но раз ничего не велеть, то и ладно. Уже хорошо.
Он присел на корточки и протянул фэа мясо на ладони. Заодно оглядел хижину, но молока видно не было, хотя козы по деревне бегали. И ещё оставался вопрос, годилось ли молоко коз импам. То немногое, что он помнил из рассказов Бойда, слишком перепуталось, чтобы искать там зёрна истины. Чёртовы богини. Уже тогда казалось, что в них и Велиал ногу сломит. Кому-нибудь.
- Хозяйка рощи, говоришь, а не Королева. Но ведь я ей тоже зачем-то был нужен. Но, получается, иначе. Не разъяснишь?
Рассчитывать на ответ от импа, конечно, не особенно приходилось, но мир был местом удивительным и непредсказуемым.
Имп проковылял и не сразу, отдергивая лапку, с опаской взял ветчину. Чинно усевшись на лавку, он принялся аккуратно жевать кусочек, согласно кивая каждому слову.
- Имп не знать. Немайн не велеть трогать Oighre, Teine Òga. Никто. Иначе, - фэа выразительно провел пальцем по собственному горлу. - И жена воин не трогать.
- Хм. Это, конечно, правильно... - медленно ответил Раймон. - Хотя и неожиданно. Но приятно. Только ты говоришь - Oighre. Наследник? Наследник чего? Или кого? Почему такое прозвание?
- Fuar a'Ghaoth, - удивился имп так искренне, точно пояснял давно известные всем вещи, - не любить фэа. Совсем. Бить сапогой, - замолчав и поморщившись так, будто его уже били "сапогой", пакостник потер бок и продолжил, - убивать. Редко жалеть. Редко добрый. Назвать воин - сын. Воин тоже не любить фэа, убивать, чашка в глотка. Наследник. Молодой Огонь.
- Fuar a'Ghaoth, Canan Ard? Доводилось слышать такие слова, ничего не скажу.
Называет сыном, не любит фэа. Почему-то Раймону казалось, что речь идёт вовсе не о папаше де Три, породившем трёх сыновей, в числе которых Раймон стал младшим. И не о его двух братьях, которые никогда не испытывали чрезмерного интереса к племяннику. И ощущение это, осознание не нравилось ему совершенно. Напрочь, до холода под ложечкой и зуда в пальцах. До накатывающего равнодушия, прикрытого улыбкой. В нос отчётливо шибануло можжевельником, и Раймон встряхнулся. - Интересно, очень. Но, правда, мало кого и я люблю. А, всё же, чашки в глотку - не всем достаются.
Ещё кусок мяса он отрезал сам, скользнув пальцами по руке Эммы. Девушка уцепилась за запястье испуганно, удерживая и притягивая к себе, заглядывая в глаза.
- Не надо, не во Фламберга.
Удивление вспыхнуло причудливым цветком, свернулось вокруг, и Раймон приостановился, склонив голову.
- Почему?
- Потому что, - теплые ладошки Эммы медленно перетекли к его шее, да и сама она прижалась к нему, все еще глядя испуганно, - феникса не портят ни отрастающие перья, ни новое обличье. Ты не стал бы иным, скажи тебе это не имп сейчас, а он, в детстве. И он не стал бы иным. От того, что кто-то когда-то был кем-то... Этот человек не перестает быть другом. Отцом. Добрым гением за спиной. Я в детстве тоже слышала эту историю от няньки... Ну скажи, ты отказался бы от меня, если вот этот имп скажет, что я - фея Мелюзина?
Раймон невольно фыркнул.
- Для этого я, кажется, слишком часто видел тебя купающейся. Но пример неудачен. Фея, сколько я помню, никакого отношения к нашим прекрасным кельтам не имеет. В отличие от Тростника, к которому вопросов в итоге куда как больше. И каждый раз я не могу не спросить: а о чём ещё он молчит - и просто делает? Что ещё стоит за плечом, кроме векового прошлого, преемничества этого, этих стрел. Что ещё там, за слоями, кроме дружбы, наследства. Но, впрочем, и с Мелюзиной импа мне было бы мало. Поэтому и второй раз скажу: возможно, это всё лишь кажется после иллюзий, от которых течёт и плавится мир, как песок под волнами, - помедлив, он усмехнулся. - К слову, Мелюзина тоже роли поменяет. Если ты - это она, теперь будешь спасать от похитителей. Дракон, как-никак.

----
*нет, о нет! (гаэльск)

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Губы Эммы дрогнули, точно она скрывала слёзы, но говорила тихо и мягко, цепляясь за ткань оверкота так, что казалось, будто она пытается удержать. Или удержаться самой.
- Ты ведь тоже не отвечаешь на вопросы, если не хочешь. И просто делаешь. Как сейчас. Как он. Стрелы, эта комната... Не думал ли ты, что он каждый раз ждет тебя, надеется, что ты заглянешь в резиденцию, чтобы навестить? Не готовят комнату, не прячут стрелы для того, о ком не думают, кого не ждут, - девушка вздохнула, бросив взгляд на импа, который со слегка изумленным видом глазел на них. - Я не защищаю. Но я теперь боюсь, что если вдруг... Что ты и от меня будешь готов отвернуться.
"Она ведь видела этого человека два раза в жизни. А я где был?"
По мере монолога Эммы Раймон чувствовал, как брови его поднимаются всё выше. На последних словах он тяжело вздохнул, бессознательно поискал глазами кружку остывшего отвара, не нашёл и вместо этого, не обращая внимания на тиару, одним движением руки взлохматил волосы Эммы. Насколько это получилось с учётом металлической нити.
- Таких "если вдруг" не бывает. Ну а прочее - так ведь свои мотивы я знаю! Большая разница. Но пристыдила, не спорю. Защитив.
Досадливо хмыкнув, Эмма кое-как пригладила прическу и снова прижалась к груди, вжимаясь плотно, обнимая за талию.
- Всё равно не уйду, даже если и небываемое произойдет, - с угрозой, в которой зазвучала улыбка, проворчала она, - буду, как в той песне о лорде Грегори. Стучать в дверь поместья и ныть.
- Имп съесть мясо. - Оповестил их мелкий фэа. - Имп благодарить.
- Туманный час угрюм и тих,
Лишь имп гремит ключом.
Я у зеркал стою твоих -
Дым разгони, открой? - подняв бровь, продекламировал Раймон и вздохнул. - Придётся открывать, конечно. Но пока что нужно что-то сделать с этой пакостной ситуацией. Впрочем, одна идея есть. Имп ведь есть - способен есть - облатки?.. Если очень нужно убедить некую женщину в полезности и свежеобретённой небогопротивности?

Монастырь. Полдень.

Монастырь был похож на все монастыри, виденные до него - серый камень, высокие башни со шпилями, одинокий колокол, уныло звенящий в серой высоте. Монахи в серых же рясах, не менее уныло и степенно выступающие по коридорам и галереям. Гобеленов в обители не было. Никаких. Не было даже витражей, но зато были фрески. Яркие, точно были нарисованы недавно, они изображали различных святых во время их подвигов. Эмма уверенно узнавала в них то Августина, то Бригитту, то Агнессу Римскую. И остановилась у изображения святого Роберта Молемского. Достойный основатель монастыря в Сито отчего-то был изображен среди лесов, которые определенно опознавались, как Шервудские. И указывал он в пол. Буквально. Рука святого будто выступала из стены, а сам пресвятой с весьма удивленным видом рассматривал что-то под ногами.
- Он дважды пытался сложить свои обязанности и жить отшельником, но все время приказом Папы возвращался, - отстраненно сообщила Эмма, глядя под ноги по примеру святого.
- Святой по принуждению, - проворчал Раймон, оглядываясь. Пол, плотно выложенный небольшими камнями, выглядел совершенно нормально. Казалось, что никаких тайников тут быть не может, но всё же в одном месте камень под каблуком отзывался иначе. Гулко. Жаль, что слишком много людей прохаживались по открытой галарее. И удивление монахов от того, что кто-то ломает пол, вряд ли продлилось бы долго. И слишком далеко на север зашли они для того, чтобы размахивать письмом Кранмера. Подивившись фантазии тех, кто прятал венец, Раймон взглянул на Эмму, подняв бровь. - Кажется, на ночь мне потребуется платок, вышитый твоими волосами.
- Не успею вышить, - вздохнула в ответ Эмма, - но на будущее можно сплести перчатку. Если у нас когда-нибудь будет хотя бы три дня без спешки.
Теперь девушка с интересом рассматривала следующую фреску, на которой была изображена молодая женщина в старинном одеянии, с нимбом над головой и пасущая двух гусей, глядя на них ласково.
- Знаешь, кто это? - Поинтересовалась она задумчиво. - Святая Эдбурга Винчестерская. Внучка Альфреда. Он вообще глава семьи семерых святых.
- Интересно. А если бы венец разобрали на большее количество частей, святых могло бы быть и несколько сотен? Впрочем, сначала бы закончить с этим делом, а уже потом думать, где там её останки, чудодейственная ракка или что-то ещё. Тайник, тайник. И как же неохота лезть ночью через стену... - на галерее хватало и монахов, так что Раймон, недолго думая, поймал взгляд ближайшего. - Мир вам, отче. Будучи скромным братом ордена михаилитов, - привычные некогда слова теперь отчётливо не соответствовали одежде, и он поспешно продолжил, - хотел спросить, нет ли нужды у славной обители в моих услугах?
Монах изумленно уставился на серебряное шитье на оверкоте, видимо, пытаясь сообразить, откуда взялась упомнутая скромность, чем воспользовалась Эмма. Слепо, в своей манере, ощупывая фреску, точно она была гобеленом. Похлопывая ладошкой с кольцом, трогая пальцами гусей и нимб.
- Под гусями и под хитоном - пустоты, - тихо сообщила она, не отрываясь от своего занятия.
- Мир вам, брат мой, - ошарашенно ответил, наконец, монах, - милостью Господней, тихо в мирной обители нашей. Ничто и никто не тревожит её.
- Замечательно, когда ничего не тревожит, - порадовался Раймон. - Ни твари богопротивные, ни комиссии лорда Кромвеля. Благодарю, отец.
Возможно, стоило сделать так, чтобы монастырь что-нибудь всё-таки потревожило. Сложно, без гарантий, что в округе окажется подходящая нежить и, возможно, всё равно под присмотром. Какую тварь можно было бы притащить за стены, чтобы оправдать разломанные пол и древнюю фреску? Хухлика? Что-нибудь небольшое и быстрое и... хм, способное откладывать яйца под каменные поверхности? Исключительно согласно древним бестиариям.
Монах кивнул и спешно ретировался, оглядываясь. Эмма, тем временем, перешла к следующему изображению, которое пряталось в алькове, подсвечиваемом светильней наподобие той, что висели в капелле резиденции. Изображаемые на ней святые сестры Мильбурга, Мильдреда и Мильдгита, взявшись за руки, лихо плясали вокруг рябины, ничуть не смущаясь развевающимися подолами, бесстыдно обнажающими щиколотки и босые стопы. Мильдгита при этом отчетливо напоминала Немайн с гобелена.
- Странная фреска, - резюмировала Эмма, - с чего бы благочестивым настоятельницам монастырей, да еще и дочерям святой Эрменбурги, так отплясывать?
- И в каждой - по тайнику? - подозрительно поинтересовался Раймон, с тоской оглядывая длинный ряд фресок и статуй. - А так молодые, радуются. Чего бы не плясать. Либо художник обладал излишне живой фантазией. Или одной из сестёр действительно была древняя богиня. Я даже не удивлюсь. Почти.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Постоялый двор Уэльбека. После полудня. И после ванны, разумеется.

Расчесывать волосы, в порядке мелочной мести, Эмма доверила Раймону, всучив гребешок и усевшись на колени, тем паче, что время до нового его визита в монастырь было. И тут же растаяла, разомлела от тепла, от стука его сердца, от рук, от покалывания щетины, когда прижалась к подбородку губами. Из головы, точно по волшебству, вылетели мысли о магистре и его неожиданно открывшемся прошлом. О Новом свете и преемничестве. О Ю и мсье Листе. Обо всем вылетели, оставив лишь двоих. Кольцо, разомкнутое было недавней перепалкой, сомкнулось снова. Прокладывая губами дорожку от подбородка к шее, от шеи - к уху, Эмма едва слышно вздохнула и спросила, чуть отодвинувшись от Раймона, чтобы удобнее было дотянуться до губ.
- Я обещала не спрашивать, но... Ты в Тауэр попал из-за убийства в доках?
Спросила, точно хотела знать ответ, будто он был важен. Будто не пролилась однажды ночь признанием, невозможно согретым его губами и огнем костра. Каждым выдохом, каждым касанием по сей день порождающим лишь один вопрос: как жили без этой зимней весны на двоих? Как прожить без нее дальше, если... Эмма обвела пальцами вышивку рубашки, скользнула ими в распахнутый ворот, не отказывая себе в удовольствии погладить шрамы. Никаких "если". Доверять - во всем. Они оба нуждались в этом хрупком, недоверчивом доверии, в этом горьком счастье одиночек, неожиданно осознавших, что вдвоем - сладко.
- Да, верно. В доках - лёгкие деньги и тяжёлые одновременно. Если нужно, чтобы не задавали лишних вопросов, то лучше места не найти. А деньги мне нужны были позарезу. Тогда как раз в порт пришёл торговец, и команде должны были заплатить за рей Ошс, ну а моряки просаживают деньги на три вещи: женщин, вино и - это меня особенно интересовало тогда - кости. Особенно там, где не посмотрят косо на толику магии... если не попадёшься.
- Жулик, - подражая Ю, не позволяя себе и тени упрека, проворчала Эмма, ласково взъерошивая волосы на затылке. Хотелось сказать о том, что упрекая своего Бойда в скрытности, Раймон и сам умолчал ему о тюрьме и о демоне, руководствуясь, разумеется, своими мотивами. И что вопрос этот - всего лишь повод - серьезный, до скуки - пригладить ершистого Фламберга. Но произнесла иное, сдержалась, лишь улыбнулась своим мыслям, - мне снова ждать тебя вечером?
- Не знаю, - неожиданно серьёзно ответил Раймон. - Чую я, что-то в этой обители не так. Мало того, что собаки, так и не берегутся они так, словно... нужды нет. Признаться, я бы предпочёл сюда вернуться позже. Просто, ночью, не заезжая в таверну, не гуляя предварительно по галерее и не проявляя интереса ко фрескам. Или даже просто утром, открыто, как чета де Три, размахивая письмом от Кранмера.
- Служанка, что носила воду, говорит, будто они оберегаемы святой Этельгивой, которая, кстати, дочь Альфреда, - поморщившись от досады на этого короля, настолько плотно вошедшего в их жизнь, что говорить о нем приходится постоянно, Эмма вздохнула, - будто бы побывала она тут, еще будучи игуменьей монастыря в Шафтсбери, благословила - и с тех пор ни воры, ни нечисть не тревожат эту обитель. Ты знаешь, в резиденции, пока брат-библиотекарь искал травник, оказавшийся почему-то среди философов, я полистала книгу об Альфреде. Монастырь этот, где дочь его была игуменьей, был вторым, который он основал. Король вообще понастроил их великое множество и, кажется, был ревностным христианином.
Эмма задумалась, осмысливая странную догадку, что они зря мечутся по монастырям, следуя подсказкам. На мгновение ей показалось, что подсказки только уводят в сторону, ведь рубин, что хранился у Раймона в кошеле, они нашли в Бермондси, о котором вообще не было никаких записок, напротив, из него неведомый ловкач отправил их в Кентерберри. Додумать помешал шум за окном. Неохотно соскочив с коленей, Эмма выглянула в окно и оторопела. С криками, проклятиями, все немногочисленное мужское население Уэльбека, состоящее сплошь из крепких здоровенных парней с вилами, тащило двух скромно одетых мужчин. "Дьяволы Кромвеля!" - шумели мужчины, а сопровождающие их дюжие монахи сурово крестились и читали молитвы.
- Кажется, письмом размахивать нельзя, - задумчиво откомментировала увиденное Эмма.
Раймон согласно вздохнул.
- И воры с тварями не тревожат, и беременности дева Мария слезами наплакивает. Воистину, чудесен сей монастырь. Даже любопытно на эти слёзы взглянуть. Такая святыня. Да ещё непрерывно сочатся, кажется. Жаль, сами не покажут.
- Паломникам, ищущим благости - покажут, - рассеянно сообщила Эмма, наблюдая за тем, как кромвелевых дьяволов вешают на раскидистом дубе. - Ибо грех скрывать от страждущих то, что может принести утешение. Но это, к сожалению, не даст ответа на то, что хранится в полу и фреске. Раймон... Что, если эти загадки только уводят от венца? Они написаны так, что не оставляют даже раздумий - везде указан монастырь. Если бы ты прятал что-то, чего не должны найти, ты писал бы места, где оно спрятано?
- Нет, - признал Раймон, обнимая её за талию сзади. - Но что у нас есть, кроме этих подсказок? Рубин в гобелене оберегал, помогал. Искать святые реликвии, что скрытые, что тайные? Долго путешествовать придётся. Разве что сосредоточиться на потомках Альфреда, если венец разделили между теми, кто стали потом святыми через сотворение чудес. Но это не объясняет, как камень оказался в гобелене с архангелом Михаилом.
- На миг мне показалось, что подсказки уводят из того места, где на самом деле есть что-то, - первый из мужчин заплясал в петле и Эмма прижалась к Раймону, не желая ощущать то, что чувствует сейчас этот уже покойник, - но лишь на миг. Мне не понравилось то, что я прочла об Альфреде. Он ревностно насаждал веру, даже нордлинги должны были принять крещение за то, чтобы им позволили здесь жить. Посвящал молитве половину дня и половину ночи, но при этом успевал объединять Англию, строить флот и писать законы. Будто... Это было два человека, близнецы. Или, может быть, венец ему давал не только здоровье, но и силу, знания?
- Или, подсказки - подсказкам рознь, - задумчиво заметил Раймон. - Одни увели до Глостера, откуда пришлось вернуться. Листок привёл сюда, где определенно есть что-то странное. Венец или нет, но - чудо. Вот как эти чудеса да подсказки отличать? Как там говорил Двойка? Архангел - покровитель долбанного короля. Хорошо, связь. Но ведь и он - покровитель не единственный. Немайн эта, которая на другом гобелене вручала чёртов венец... кстати, а зачем, если он потом насаждал христианство?
- Дура потому что, - прозвучало в воздухе за спиной, отчетливо и самокритично, глубоким и приятным голосом.
Эмма вздрогнула, пораженная не столько голосом, сколько искренностью чувств говорившей и с интересом выглянула из-за Раймона. В комнате,ожидаемо, никого не было, а вскоре исчезло и ощущение присутствия.
- Наверное, её тоже не стоит поминать всуе, - задумчиво резюмировала она.
Раймон, пряча кинжал обратно в ножны за спиной, почесал подбородок и цинично пожал плечами.
- А почему нет? Чем мы хуже Альфреда. Может быть, она отдаст венец нам. Или, хотя бы, кусочек? Бесплатно, конечно, едва ли, но вещь старая, распиленная, может быть, и цена невысока окажется... Кроме того, интересно, что имел в виду тот имп. Признаться, я думал, они заодно, а так... хотя, быть может, ей просто стало жалко своих фэа.
За окном, меж тем, повесили всех, кого намеревались, и толпа начала расходиться.
- Можно спросить её саму. Но не сейчас, хорошо?
Эмма обняла Раймона, спрятав лицо на груди. Ей хотелось с лишь немного покоя. Настолько, что не тревожили ни висельники за окном, ни древние богини, ни венцы. Золотистым и радужным маем прикасалась она сейчас к нему, теплым солнцем, парящим в закате, фиолетовым нежным туманом. Воздух ткался из поцелуев и ответной улыбки, пробуждал звезды, видящие такие красивые сны о полевых цветах вокруг их поместья, о вере в добрые сказки, в человеческие чудеса. Мягко таяли снежинки-капельки, разрисовывая окно узором, который утром станет причудливо-волшебным, и это было тоже волшебством - делить эти слезы зимы на двоих, буднично, прозаично, сливая их в реку и снова расплескивая жемчужинами, раскрашивая их белизной черные холсты эти будней.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

20 января 1535 г. Равенсхед. Раннее утро.

Равенсхед встретил их воронами на воротах, ярко-коричневым камнем домов и мостовой и "Feuille" почти у самой таверны. Лавка была заперта, по раннему времени, но впечатление разбойничьего притона не производила: аккуратно покрашенная дверь, ажурная кованая вывеска и даже занавески на окнах. Впрочем, этого стоило ожидать. Зато таверна, не имеющая названия, но выглядящая, как небольшой, сказочный домик, подарила первый сюрприз: из-за кокетливой, украшенной резьбой ограды слышался знакомый басовитый лай.
- Ой, - сообщила удивленно Эмма, когда они въехали во двор, - это ведь Девона.
Раймон только кивнул. А человек в черном, простом оверкоте, который украшала лишь синяя тесьма по вороту, гонявший гончую по двору за палкой, определенно был Бойдом. Но тем, что остался в детстве - молодым, смуглым от загара, без шрама на лице и седины в волосах. Без прищура, но зато со смешинками в светлых глазах. И вид этот выбивал напрочь, до изумления, скрыть которое оказалось непросто. Хотя, вероятно, удивляться и не следовало, но удивлялось всё равно. Увидев их, помолодевший магистр просиял улыбкой - радостной, открытой - и поспешно пошел навстречу.
- Ой, - снова ошеломленно проговорила девушка, глядя на то, как Бойд приближается к ним своей неизменной, танцующей походкой, - я его понимаю. Будто закрыться не успел. Радуется и очень волнуется.
- И, я погляжу, всё ещё полон сюрпризов, - добавил Раймон, перекидывая ногу через шею Розы.
Fuar a'Ghaoth. И совпадения упрямо не хотели заканчиваться, сжимая славную Англию, выпрямляя дороги. И, спрыгивая на землю, глядя, как Бойд снимает с седла Эмму - не закрываясь! - он хмыкнул и пожал плечами. Такой мелочи удивляться не стоило уже вовсе. Сеть мира становилась плотнее, укрепляясь узелками, в которые неизбежно скользили капли.

[Leomhann >>>]

Ближе к полудню.

"Feuille", гостеприимно подмигивая лампадками в окне, выглядела мирной, милой лавкой. Шмыгал приказчик, щуплый, рыжий и веснушчатый парнишка, осиной на ветру прогибаясь под стопой книг, которые он переносил, кажется, совершенно бесцельно, создавая видимость работы. От наблюдения за ним у Раймона вскоре начала кружиться голова. Мсье Лист нос на улицу не показывал, но о том, что хозяин был в лавке свидетельствовали и колышащиеся занавески, и хмурый громила у входа.
- Тебя ждет, - задумчиво произнес Бойд, прислонившийся к створу двери лавки оружейника, куда увлек, невзирая на возражения, - когда мы с Вихрем первый раз здесь побывали, все обошлось без суеты и охраны. Раймон, предлагаю не повторять ошибок. Эмма может прогуляться с Джерри за город, в сторону Оллертона, там чудесные леса.
Оружейник, при виде магистра поспешно ретировавшийся за прилавок, поглядывал на него озадаченно, но молчал и лишь ожесточенно начищал суконкой кинжал, нарядный, но по виду совершенно бесполезный, ибо даже по лезвию был украшен крупными самоцветами.
Раймон поморщился. Вихря он помнил ещё по совместным проказам в ордене, но в данном случае доверия ему как-то не было. Несмотря на радость от того, что того спасли от пауков, невзирая старое знакомство, общий опыт и всё прочее, составлявшее сначала обучение в ордене, а потом - частично - и тракт. На котором, впрочем, они пересекались чем дальше, тем реже. Пока не перестали.
- Джерри, поверь мне, ничего не сделает с той тварью. И в Глостере я Эмму уже раз оставил позади. Результат не понравился. Скорее уж я оставил бы её с тобой и пошёл туда один. Возможно, так и стоит поступить.
Бойд хмыкнул, проводив глазами приказчика, отправившегося в очередной заход с книгами, судя по всему - с теми же, что и в предыдущих.
- Мне не хотелось бы разрываться между вами. Там очень странная лавка, Раймон. Пол от порога тонкий, в одну доску, под ним - пусто, с эхом, будто подземелье. И надо бы глянуть, есть ли второй выход. Но... Лавка оружейника-то стена-в-стену. Впрочем, как скажешь, Эмму нельзя оставлять одну.
- Или, возможно, следует просто взять её с собой, - Раймон легко пожал плечами и перевёл взгляд на Эмму, подняв бровь. - Дорогая, а что чувствуют наши дорогие хозяева? Кроме предвкушения гостей.
Эмма отвлеклась от созерцания аметистово-серебрянного ириса, возлежащего на подушке под свечами, чей свет был направлен так искусно, что цветок казался живым, и прислушалась, наклонив голову.
- Лист отчаянно трусит и продает книги. Вон тот охранник нервничает от того, что магистр так смотрит на него. Приказчик просто боится и ничего не понимает. Еще несколько ждут, скучно и лениво, для них такое ожидание - рутина.
Бойд, улыбнувшись, отвел взгляд от телохранителя Листа, которого, кажется, изучил уже вдоль и поперек, и прошел внутрь лавки.
- Что трусит - это хорошо. Хотя и плохо тоже, - Раймон потёр подбородок и глянул на Бойда. - Лист - паникёр. Хорошо бы его в таком состоянии подержать ещё, конечно. Полезно. Да и округу за это время осмотреть, хоть до ночи. Но поскольку он трус, то как бы просто из арбалета не подстрелили прямо на улице. Особенно если здесь, как в Глостере, закон и не ночевал. В случае с этим поганцем я уже ничему не удивлюсь, кажется. Ты приехал раньше нас - что за город?
- Обычный странный городок, каких много, - пожал плечами тот, - пять улиц, желтый особняк с синеглазой чаровницей, от которой меня спасла только ревность женушки, вот эта лавка и таверна с ничему не удивляющимся трактирщиком. Законник у них в Оллертоне, кажется. Здесь даже управы нет.
Он быстро глянул на вздохнувшую Эмму и недовольно дернул углом губ, явно предпочитая, чтобы его cèile-cèile находилась как можно дальше от Равенсхеда.
Раймон вскинул бровь.
- Ты - и спасался от чаровницы, да ещё при помощи жены? Не верю! На тебя же и глейстиг не действовали... - он ухмыльнулся. - Да и та история с суккубом, кажется, пошла чуточку не по плану. Что ж тут за женщины по особнякам живут?
- Не с помощью жены, а вот этого, - магистр снова продемонстрировал татуировки. - Очнулся, когда руки уже белеть начали, за малым не отсохли, до того оковы сжались. Это иное, нежели у глейстиг, Раймон. Не аттрактанты, даже не влечение, а... Будто на что-то глубинное действует. Желание оберегать, защищать, смешанное с вожделением. Был бы поэтом - назвал бы её ведьмовским напитком, божеством и прочими милыми вещами.
Описание звучало странно. Напоминало даже не о фэа, не о преисподней с демонами-соблазнителями, а о чём-то куда более странном, уходящим в древние культы, возможно, куда дальше на восток или юг. Желания сталкиваться с созданием, впрочем, слова Бойда не вызывали, скорее напротив. Как и в случае брухи - даже если бы за эту женщину из жёлтого особняка кто-то согласился бы заплатить. В чём Раймон, учитывая отмеченные Бойдом таланты, сильно сомневался.
В лавке Листа, меж тем, послышался странный, никак не связанный с продажей книг, шум. Застучали молотки, послышалась возня и звуки волочения.
- Полы разбирают, - почти равнодушно проворчал Бойд, покачавшись на хлипкой, истерично взвизгивающей от каждого его движения, доске.
- Расширяют лазы и готовят бегство через потайные ходы? - предположил Раймон, прикусив губу. - Строят новые ловушки? Уже почти хочется просто взять Эмму под руку и зайти, купить книжку. Интересно же! Но самое интересное, конечно, куда эти ходы ведут, если это и впрямь они.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Куда ходы ведут - выяснить несложно, хотя и утомительно, - Роб болезненно поморщился, растирая запястья, - и, все же, покупая книгу, постарайся не провалиться в эти подземелья. Я без кольчуги, а жизнью дорожу сейчас, как никогда.
- Несложно - но долго? Кстати, говорили, что люк для гостей там открывается перед прилавком. Но, может, уже и не только.
Бойд с тоской покосился за окно, где солнце уже перевалило зенит и лениво катилось к вечеру.
- Около двух часов, - сознался он, снова начиная напирать на шипящие звуки и раскатывая звонкие, - если только крупные. Да и не тащил бы туда Эмму.
Эмма со скепсисом посмотрела на него, вздохнула красноречиво и промолчала.
- Два часа вполне можно повыбирать книги. Вдруг там найдётся что-нибудь, например, о цветочках? О святых потомках Альфреда? О чёрной магии, хотя... чего михаилиты об этом не знают, спрашивается. Не суть. И надо ведь поздороваться со старым другом? Спросить, почему так дёшево ценит?
Раймон потянулся, глянул на приказчика и прищурился. Мужчина качнулся, споткнулся на бегу, и книги, которые он нёс, внезапно словно обрели белые крылья. Ненадолго. Охранник же, уставившись на сцену, сначала протёр глаза рукавом, и только потом лениво выругался. Как минимум на них, здесь и сейчас магия действовала. Лёгкая, почти незаметная, как перо. Чёртов скоге не прошёл даром. Тварь была мерзкой, но как встраиваться в естественное - показала так, что и захочешь - не забудешь.
- А Эмма, - продолжил он, словно ничего не случилось, и покосился на михаилита в юбке, - может и сама ведь решить. Гулять с Джерри, оставаться с тобой или пойти со мной за книгами. Что предпочтёшь, любовь моя?
Девушка изумленно уставилась на него и снова вздохнула.
- За книгами, разумеется. Милый...
В голосе звучали улыбка и уже привычная надежда на то, что хотя бы в книгах не будет драгоценностей.
Бойд проворчал под нос что-то длинное и одобрительно-неодобрительное то ли о голубях, то ли о неспособных разлучиться, но на гаэльском, а потому не слишком понятно.
- А, и ещё, - Раймон шаркнул сапогом по полу и лучезарно улыбнулся Робу. - Ты не против потом помочь с ограблением монастыря? Так, мелочь... в поисках святых реликвий. Ну, как тут ещё пойдёт, конечно.
Тут уж магистр не сдерживался. В речи, крайне окрашенной чувствами, мелькали и "tolla-thone*", и "do chorp don diabhal**" и даже "давай я тебя сам убью, а?" Некоторых слов Раймон прежде даже не слышал и теперь с интересом запоминал. Не слишком веря в угрозы. Наконец, Бойд выдохся, пнул напоследок стену, отчего с той упал дощатый щит и спросил уже спокойно:
- Каких еще реликвий? И, самое главное, какой монастырь?
- Разборчивый, - поразился Раймон. - Как не михаилит. Монастырь в Уэльбеке, под Ньюстедом. А реликвии... ну, что найдём, то и будет. Говорят, там такая закваска есть! В неё сама дева Мария плачет, а потом стоит женщине этого хлеба вкусить - сразу и беременеет. Чудо же горнее, - посмотрев на выражение лица Бойда, он вздохнул. Как ни печально, шутки магистр ценил не всегда. - Ладно. Так случилось, что мы разыскиваем венец короля Альфреда. По поручению его превосходительства.
Бойд стряхнул со стула мастера амулетов, который предпочел поспешно ретироваться в каморку за прилавком, уселся на него и с нехорошим умиротворением уставился на Раймона. Эмма суетливо поправила узкий рукав, явно готовясь сглаживать острые углы.
- Какого из превосходительств? - Роб оперся на прилавок и, судя по лицу, ответ слышать хотел не слишком. - Ты знаешь, что тебе к венцу прикасаться нельзя? Альфред его получил, потому что был от крови этой земли. Потому что пришли даны, а он клялся, что прогонит их... и их богов с этих земель. Потому что Хозяйка священной рощи ему поверила.
Он раздраженно взял в руки недоделанный мастером браслет, покрутил в руке и швырнул обратно под прилавок, успокаивающе улыбнувшись Эмме.
- Потому что дура, - с тяжелым вздохом резюмировали из-под потолка уже знакомым голосом Немайн и Бойд досадливо возвел очи гору, явно не одобряя участие в разговоре подобных особ.
- Кранмер. А остальное - ну уж как-нибудь, - не менее тяжко, чем богиня, вздохнул Раймон, с некоторым удивлением отмечая, что невидимый голос на этот раз даже не заставил вздрогнуть. Лично он винил в этом Бадб, оказавшуюся какой-то на удивление, хм, простой. - Да и потом, почти украшение же. Эмма поносит. Поверх тиары.
- Я не уверен, что хочу знать, почему Кранмер, - почти повторил слова Эммы Роб, - но... Всегда мечтал ограбить монастырь.
- Договорились. Всегда знал, что нашим магистрам - только предложи. Ещё ведь и шотландец. И вообще. Небось, и без того ни одного монастыря не пропускаешь. Кроме женских, и то не своей волей...
Теперь налёт на монастырь выглядел значительно более исполнимым. К сожалению, на пути к нему оставалось ещё одно небольшое дело, которое, впрочем, тоже теперь казалось проще. Согласие Бойда сняло с плеч часть груза, отчего дышалось куда легче. Раймон глянул на солнце, оценивая время, и кивнул.
- Что ж, с тебя информация о ходах, а мы пойдём за книгами. Только перед этим... - он покосился на запуганного, нервного владельца лавки, перевёл взгляд на шапку Эммы из пушистого славянского соболя, и улыбнулся. - Достопочтенный, а какую цену положите вот за этот ирис с аметистами? Заколку?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Зачем? - Вопросила Эмма, когда они вышли из лавки, - ты, конечно, скажешь, что она мне к лицу и нравится тебе. И я даже не буду спорить. Но - зачем?
Лавка Листа вблизи казалась вдвойне странной, хотя бы потому, что в разгар дня и торговли оттуда доносился стук молотка и ругань.
Вопрос тянул не на одно, а на два или даже три расчёсывания волос вечером - при условии, что они выживут, - и Раймон, не забывая поглядывать по сторонам, с удовольствием кивнул.
- Затем, что она тебе к лицу, и ты мне нравишься. Потому, что захотелось.
Смех, больше похожий на колокольчики, на щебет птиц и пение ангелов, раздался откуда-то сбоку. Эмма ревниво нахмурилась, но смеющаяся девушка, синеглазая и белокурая, нежная, похожая в своей распахнутой шубке и алом платье на яркий беззащитный цветок, не обратила на это внимания. Она повернулась, отчего локоны разлетелись по плечам, прильнули быстрым, трепетным поцелуем к стройной, белой шее, скользнули по плечам, заставляя позавидовать им - и улыбнулась зазывно, глядя затуманенным взором на Раймона. Взгляд этот обещал многое: упоение ласк на смятой страстью постели, сладость поцелуев и вознесение к вершинам с одновременным спуском в бездны.
- Идем, - позвала его синеглазка, звонкий голос её отозвался в сердце пением птиц, - я тебя так долго искала.
Эмма, вцепившаяся в руку до боли, злобно встряхнула его, что-то говорила, но глаза прелестной незнакомки лишь вспыхнули ярче, поманили за собой.
- Конечно, моя госпожа.
Раймон одним движением стряхнул надоедливую бледную моль, от которой исходил удушливый запах ирисов, и оттолкнул, поморщившись от отразившегося в аметистах солнечного луча. Послышался неприятный хруст, словно рядом ломался металл, и он поморщился снова, как от зубной боли. Какой отвратительный звук. И эти длинные, паучьи пальцы он чувствовал до сих пор даже через оверкот и кольчугу. Вот ведьма, ещё и в соболях. Какого дьявола он потратил столько денег на эту брошь? Всё равно, как ни наряжай, никогда этой монашенке не стать королевой. В отличие от... Раймон повернулся и снова утонул в безбрежном взгляде, глубоком, как небо, как море и как душа. Синие, с кружащимися вдали жёлтыми крапинками, подобными маленьким солнцам. Глаза, будто видение прекрасного и чуждого мира. Мира не людей, не фэа, ни преисподней, но чего-то иного, со сложным узором, с...
Он шагнул вперёд, ещё, выпуская в мир мороки. Принимая милостиво протянутую изящную руку, смыкая вокруг них с госпожой морочные стены, рисуя жёлтый камень, доски и укрытое шёлком ложе под балдахином, вокруг которого мерцали огоньки свечей. Никакого сравнения с какой-то там ванной, с какой-то комнатой в трактирах - многими комнатами во многих трактирах, где пространство сворачивалось, смыкаясь в кольцо, где реял и кричал феникс. Который тоже не походил на эти золотые точки в глубине. Поднося руку к губам, он краем глаза увидел метнувшуюся тень, услышал стук каблуков. С одобрением. Охранник у лавки дёрнулся было следом, но не поймал. Правильно. Просто замечательно. Пусть бежит к этому помолодевшему интригану. Может, он ещё и на ней женится. Раймон представил выражение лица Бойда и с удовольствием прищурил глаза. Оковы его спасли, надо же. Спрятался за юбки новой жёнушки. Перед глазами мелькнуло лицо Бадб, величественное, почти суровое, в окружении рыжих локонов, непохожих на чёрные волосы Немайн, совсем непохожих на длинные косы Эммы, которые так приятно расчёсывать вечерами... спрятался, магистр - и ради чего? Чтобы не касаться губами бархатистой, пахнущей домашним уютом, выпечкой, ванилью кожи? Конечно, в поместье должно пахнуть совершенно не так, но ведь сдоба - это тоже хорошо? Хотя, конечно, суховатый запах земли, ирисов... голову пробило короткой болью, и он скривился, переворачивая руку новой госпожи, чтобы поцеловать раскрытую ладонь. Коснуться узкого запястья, на котором бьётся голубоватая жилка.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Упали занавесы балдахина, который почему-то был уже вокруг - хотя Раймон не помнил, как создавал эту иллюзию, и не помнил этого рвущийся на волю Фламберг - и он, улыбнувшись, впился зубами в белую кожу, сильно, до полыхающей в крови страсти - и до крови. Совмещая, сочетая и раздвигая. Поддаваясь и вспоминая. Стиснул руку, разжигая пламя между ладонями и гася его руками - своей и чужой. Чувствуя, как реальность вокруг снова трещит по швам, сбрасывая наваждение, как старую кожу. И как зверски болит рука. Последнего, отчего-то, было больше, чем всего прочего. Чаровница, как обозвал её помолодевший интриган Бойд, обиженно взглянула на него сквозь слезы и побледнела. Синие глаза снова вспыхнули, повеяли теплом и нежностью, но тут же погасли - короткий, сердитый волчий рявк отвлек её, заставил взглянуть на злого Роба. Должно быть, эта равенсхедская сирена попробовала и на него наложить чары, морщась от боли, но Бойд лишь гадко ухмыльнулся. От этой ухмылки девушку впечатало в стену ближайшего дома, холодный и сильный ветер отголоском запутался в полах плаща Раймона.
- Фламберг, морок на улицу, - скомандовал Циркон, проносясь мимо него к своей жертве, уступая дорогу Эмме, бросившейся в объятия.
- Магии на вас не напасёшься... - проворчал Раймон, прижимая к себе Эмму - одной рукой. Второй повёл по улице, скрывая всех четверых от любопытных - даже излишне, по его мнению, - заинтересованных взглядов. И сплюнул в сторону, избавляясь от чужого вкуса. Хотелось прополоскать рот ещё и хорошим бренди, но его, увы, под рукой не было. Зато мир снова обрёл правильность. Цельность и форму. - Но, однако, бхут обзавидуется. Никогда с таким не сталкивался. Что она такое?
- А черт её знает, - злобно отозвался Бойд, крепко пеленающий чаровницу в собственный плащ, - проклятье, второй плащ за неделю... Фламберг, тебе эта ráicleach*** нужна?
- Даже не знаю... интересно бы выяснить, откуда оно такое. А что, тебе зачем-то понадобилась? И, слушай, бренди есть? Знаю, что есть.
Хотелось поцеловать Эмму, чтобы смыть с губ привкус ванили. Не хотелось целовать Эмму, пачкать её, пока на губах оставался запах сдобы. Это противоречие сбивало, мешало сосредоточиться.
Роб вздохнул, поднимаясь, и извлек из сапога плоскую фляжку, не украшенную даже чеканкой, зато изогнутую по форме ноги.
- Не мне, - передавая заветный сосуд, сознался он почти покаянно, - но неистовая, думаю, не откажется принять в свиту. Эта... дама ведь почти идеальный вербовщик, что незаменимо в деле возрождения утраченного. Особенно, если утрачена вера.
С благодарностью приняв фляжку, Раймон сделал несколько обжигающих глотков и отдельно протёр губы. Память, впрочем, оставалась всё равно, равно как и отпечаток в памяти. Его передёрнуло, и Эмма прижалась плотнее. И лишь спустя ещё несколько мгновений он понял, что именно сказал Бойд. Осознал всю любопытность, всю меру сюрприза, который крылся в его словах.
- Возрождения... скажи мне, что это не то, что я думаю. Вы устраиваете собственную реформацию?
- Renaissance, - Роб вздохнул, чаровница пошевелилась едва заметно, за что удостоилась тычка сапогом, - боги не умирают, но они медленно истаивают, если их забывают, теряют ощущение жизни, её вкус. Ни неистовая, ни Немайн этого не хотят. А теперь не хочу и я. Ведь, если не получится сбежать - а этого уже не получится - мне снова уходить в холмы. И исчезать вместе с ними. Да и есть участь гораздо интереснее, чем общий котел и скучная компания в нем. Бадб - открывательница путей, она может дать другую жизнь, в другом мире. Не перерождаясь или переродившись, по выбору. Провести в момент смерти через небытие, открыв иную ветвь Древа.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон наклонил голову, глядя на Роба Бойда серьёзно и задумчиво, не переставая поглаживать Эмму по спине. Помолчал несколько секунд.
- Знаешь, когда я поговорил с Верховным, то засомневался в первый раз. Когда услышал про наследника - во второй. Третий, думал, будет на твоей новой-старой жене, но - нет. Третий раз - сейчас. Удивительно, как мифы любят это число. Третий раз всегда решающий. Скажи, как давно она тебя подчинила? Твои тело и разум? - он сделал небольшую паузу, полюбовался на ошеломлённое лицо друга, и продолжил. - С самого нового рождения? Или когда ты шёл к званию магистра, приобретал влияние в ордене? Когда готовил экспедицию - готовил меня, чтобы я понёс туда твой меч как наследник и молодой огонь, понёс их саженцы? Когда спасал Вихря, чтобы заполучить его на свою сторону? Когда строил планы об уничтожении христианства - религии, которая дала надежду всем обречённым и обездоленным, у кого ничего не было? Которая позволила им примириться с этим достаточно паршивым миром. И во имя чего? Ты хочешь вернуть мир в дикость прошлого, вернуть всё к жалкому пантеону божков, которые издеваются над людьми, как пожелают? Скормить им человечество, лишь бы не истаяли? Отменить весь прогресс, уйти от спасения души и ввергнуть всех в ад? Отличный план. Мне остаётся только аплодировать. Только одна промашка. Не могу я, как верный сын нашей матери-церкви спокойно смотреть на подобное непотребство богохульное. Не знаю, скольких магистров ты уже склонил на свою сторону, но я отправлюсь прямиком к своему другу, архиепископу Кранмеру, который, несомненно, предаст анафеме и тебя, и орден. После чего соберет крестовый поход, - к этому моменту лицо Бойда приняло умилённое и при этом отчётливо кошачье-ехидное выражение, и Раймон, не выдержав, улыбнулся. Эмма же улыбалась давно, тщетно пытаясь спрятать лицо. - Конечно, будучи михаилитом... всего этого можно избежать за небольшую взятку. Маленький, уютный мир для небольшой и не скучной компании... Возможно, это будет достаточно в глуши...
- Про анафему заманчиво прозвучало, - задумчиво сообщил ему Бойд, снова утихомиривая пинком кудесницу-сирену, - никогда раньше ей не предавали, я бы даже до Ламбета тебя проводил. Чтоб лично поучаствовать. Но дел много, увы. Надо нести саженцы и заниматься прочими непотребными богохульствами. Кстати, преемничество я не подписал и меч нести не дам. Он мне пока самому нужен. Если ты закончил с выговором, то решай, что хочешь сделать с этой ведьмой. Морок уже подрагивает.
Эмма, наконец, не выдержала и рассмеялась, выплескивая в этот смех все переживания и плотнее прижимаясь к груди.
- Что такое "nach í an bhitseach í?"****- поинтересовалась она. - Тогда времени спросить не было, магистр слишком быстро бегает.
- Очень точная характеристика вот этой ведьмы, - кивнул на сверток из девушки и плаща быстро бегающий магистр, - которую не стоит за мной повторять.
- Не могу сказать, что я рад буду встретиться с ней снова, но - забирайте, - махнул рукой Раймон. В конце концов, эта странная женщина пусть и подвергла Эмму угрозе, но всё же ничего сделать не смогла. А отдать её Бадб сейчас казалось очень подходящим вариантом. Очень логичным в рамках этого безумного по событиям и неожиданным открытиям дня. - Если сможете держать на поводке.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Если не ответ, то реакцию он получил сразу. Женщина исчезла мгновенно, словно её здесь и не было. Вместе с плащом. В воздухе отчётливо пахнуло недовольством, и Раймон только вздохнул. К странным событиям определённо стоило начать привыкать. Как и к тому, что они не обязательно направлены против них с Эммой. Для начала, впрочем, ещё предстояло поразмыслить о том, как же всё-таки части одной и той же богини умудряются иметь различные мнения, взгляды и намерения. От одной мысли об этом начинало колоть в виске. Впрочем, это могло быть и последствием наваждения. Или количества сюрпризов.
Он встряхнул головой и поднял руку, чтобы разогнать собственный морок, но помедлил. Всё-таки обвинение в убийстве или похищении местной аристократки получать было необязательно. И слишком легко было заметить, как та опиралась на стену, явно лишившись сил. А это означало, что нужно что-то придумать. И сыграть. Раймон извиняющеся улыбнулся Эмме. Впрочем, извинение, возможно, получилось не очень хорошо, было разбавлено игрой. В той или иной степени. В большей.
- Дорогая, снег, конечно, холодный и мокрый, но не поставить ли нам сцену под названием "благородной даме стало плохо, а в суматохе другая благородная дама незаметно покинула улицу"? А потом мы всё же сможем, чёрт подери, купить книгу. Или несколько.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон, подойдя к двери в лавку, остановился и уставился на охранника, уперев руки в бока.
- Тебе в детстве не говорили, что не стоит трогать чужого? Что это противно и закону земному, и закону Господа нашего Иисуса Христа?
- А тебе в детстве не говорили, что сперва здороваться надо? - полюбопытствовал охранник, складывая руки на груди. - Ибо кто хочет иметь друзей, тот и сам должен быть дружелюбным?
- Друг - это тот, кто любит тебя, несмотря на все недостатки, - вздохнул Раймон. Лист явно ценил вежливых и начитанных людей. Что не делало их более привлекательными. Или безопасными. Или реагирующими на провокации. - Не думаю, что ты меня любишь. Или?.. Впрочем, нет, не отвечай. Говорил я, но вы не слышали... Скажи... друг, в лавке ли господин Лист? Не люблю, знаешь, общаться с приказчиками о редкостях. Нужен настоящий специалист.
- В лавке, - согласился охранник, с любопытством поглядывая на Эмму, - пока.
- Неужели собирается скоро уходить? - удивился Раймон. - Ведь ещё даже не вечер.
- А приказчики на что? А обедать? А прогуляться в приятной компании?
Выдав все эти резонные, в общем-то, вопросы, охранник глянул на таверну и вздохнул: оттуда как раз вышли две девицы весьма разбитного вида.
- Ну, может, с нами прогуляется, - Раймон тоже глянул на девушек, прищурился на солнце. По виду, они были не прочь тоже провести какое-то время в компании. А охранник выглядел вполне привлекательной добычей. Не слишком бедной, достаточно красивой. Явно скучающей. Со светлой полоской после кольца на пальце. Дело было лишь в том, чтобы немножко подправить. Чуть-чуть. - Бывай. И - думай. Об откровениях.
Не дожидаясь ответа, он толкнул дверь. Войти, впрочем, не торопился, оглядывая лавку с порога. Пол выглядел совершенно обычно. Светлые доски плотно прилегали одна к другой, не было видно и намёка на какие-то люки. И всё же под стеллажами с книгами, под креслами у камина и прилавками доски прогибались - не слишком сильно, но заметно. Словно между ними и подвалом не было опорных балок или перекрытий. Вспомнив слова Бойда, его торопливый рассказ над очень достоверно изображавшей обморок Эммой, Раймон хмыкнул. Странный тёплый воздух, который дышит. Не слишком понятно. Людей лавке не оказалось вовсе, и только из подсобки доносился голос Листа, распекавшего приказчика за то, что тот по криворукости своей уронил ценные книги прямо в снег. Всего несколько шагов. Было бы так просто... если бы их настолько явно не ждали. Он на пробу толкнул магией пол сначала в шаге от порога, потом в центре комнаты. Доски пружинили, словно опирались на нечто упругое, какую-то подушку. Идея проваливаться вниз с каждой секундой казалась всё менее привлекательной. Зато можно было попробовать раздвинуть доски пола магией и посмотреть. что будет. Идея казалась очень заманчивой, пусть и оставляла многовато открытых опций. И маловато магии, львиную долю которой пришлось потратить на чёртову чаровницу. Теперь уже, вероятно, чаровницу фэйскую. Ренессанс...
Додумать помешал приказчик, высунувший нос на стук. В комнату он, впрочем, заходить не стал, поздоровавшись от двери, что настораживало ещё больше. И заодно наводило на мысли о том, что то, что таится внизу, своих и чужих особенно не разбирает. Раймон махнул рукой щуплому мужчине и улыбнулся.
- Любезный, нельзя ли попросить славного господина Листа выйти к старым друзьям, которые заскочили в город буквально на миг и вскоре уедут? Не хотелось бы, не поздоровавшись, не попрощавшись..

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Ответа он не дождался. Приказчик только кивнул и снова скрылся в подсобке, оставив их ждать. Ждать, впрочем, скучно не было. Вначале Раймон проводил слегка недоумевающим взглядом крупного и почему-то рыжеватого ворона, с наглым карканьем усевшегося на конёк крыши дома напротив. После же жизнь рядом начала кипеть; перед дверью лавки становилось шумно.
Удивленный вопрос охранника, которого девицы увлекли уже в сторону таверны, чему он с явной неохотой сопротивлялся, возвестил приход Бойда. Ошарашенное "Магистр?!" перешло в тихий бубнеж, а затем телохранитель Листа, оказавшийся всё-таки бывшим михаилитом, стряхнул с себя барышень и поспешно скрылся в таверне. Не оглядываясь. Роб же подошел мягко и тихо, послал воздушный поцелуй ворону, заставив Раймона ещё раз и уже куда более подозрительно посмотреть на птицу. И оттеснил его с порога, с интересом разглядывая пол.
- А потяни-ка с досок морок за хвост, - неожиданно попросил магистр, - воздух идет так, будто там пола и вовсе нет. От порога до прилавка.
- Там нет морока, - чуть раздражённо проворчал Раймон, который прислушался к магии ещё когда только открыл дверь. Пол ощущался совершенно нормально. Если где и крылась магия, то слабым откликом где-то глубоко внизу, под лавкой. А средства зачаровать кого-то так, чтобы этого не ощущалось вовсе, не существовало.
"Нет", - поправил он себя, внезапно задумавшись. Не не существовало. Неизвестно лично ему, что - совсем другое дело. В конце концов, в ордене учили хорошо, но он не обладал монополией на знание. И в том же Глостере он столкнулся с магией, о которой прежде не имел представления. Даже не с магией как таковой, с чем-то чуть иным. Глостер. Отродье скоге. Раймон замер, чувствуя себя идиотом, и снова вперился в проклятые доски. Если Бойд говорил, что пола нет, ему стоило верить, даже не поверяя. Не швыряя на пол разные предметы и глядя на то, провалятся ли они вниз. Такое лишь насторожило бы тех, или то, что ждало внизу. Неправильное движение воздуха, ха. Это, в целом укладывалось в погрешность мороков. Они выстраивались ровно настолько достоверно, насколько их продумал создатель, а разум и опыт были не беспредельны. Кроме того, обычно абсолютная точность просто не требовалась. Человеческий разум сам достраивал недостающие детальки, если их отсутствие не слишком выбивалось из общей картины. Не учесть движение воздуха было мелочью, которой вполне могли пренебречь, о которой могли не подумать. Особенно не рассчитывая на мага воздуха. Такую оплошность мог бы совершить он сам. Только вот... морока здесь не было.
- Скотство. И скотская сирена, - он взглянул на Бойда. - Поделишься накопителем?
Пусть прежний браслет магистра красовался на запястье Бадб, но Раймон был уверен, что новый амулет Бойда играет ту же роль. И едва ли хуже. Ощущения, которые принёс прохладный металл, застегнувшись на руке, эту мысль подтвердили. Жаль только, что запас магии проблему как таковую не решал. Если бы заморочили их всех, он бы почувствовал. Если бы наморочили пол, он ощутил бы и это. Узнал бы и то тесто, ту воду, что заполняла таверну в Глостере, но не было и её, лишая вариантов, наполняя душу злобным бессилием. Если здесь снова играл с реальностью отпрыск скоге, то он, очевидно, учился тоже. Думал. Планировал. Воплощал. И времени для этого у него было больше, чем хотелось бы.
"Надо было убедиться, что он умер. Надо было убивать так, чтобы он умер. А не просто чувствовал, что умирает".
Раймон выругался снова, грубее. Не хватало всего - магии, знаний, опыта. И всё же, понять было необходимо, иначе заходить внутрь - с любой стороны, через любой ход - граничило с самоубийством. Являлось им. К дьяволу. К Бадб. Если не морочили ни его, ни пол, ни само пространство, то что тогда?! Магия пульсировала где-то глубоко, где-то внизу, куда он не мог дотянуться просто так, и откуда сам не смог бы работать тоже. Значит, здесь что-то иное, что-то, способное передать магию, которая... не была магией, иначе он бы её почувствовал. Тупик. Стена, в которую можно до скончания веков биться лбом. И всё же, оно как-то работало. Хотя и не могло. Чёртовы скоге, с их видением мира, душ и самой сути того, что составляет жизнь. Того, что он знал, чувствовал и понимал, было попросту мало. Попросту не хватало.
Размышляя, он невольно постукивал пальцами по солидному деревянному косяку, обрамлявшему дверь. Косяку старому, потемневшему от времени, возможно, ровеснику стен. Постукивал, выбивал простой ритм на три такта - и думал. Если не магия и не жизнь, то что остаётся? В памяти вертелось что-то, связанное с Глостером, что-то полезное и важное, от чего можно было шагнуть дальше. Вертелось - и вывёртывалось скользкой рыбой, блестело серебристой чешуёй, сталью.
- Хм.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Он провёл рукой по косяку снова, словно Эмма по гобелену или фреске, пытаясь понять, увидеть. Почувствовать. Дерево молчало. Было просто деревом, которое, может быть, и помнило землю как меч помнил огонь горна, но сила это ничего Раймону не говорила. Лишь мелькала спутанной массой корней, отдавалось кротовыми норами, совсем слабо - птичьим пением. Смазывалась, ускользала. Из этого не собрать было ни пола, ни дома. И всё же, дом... не тесто с изюмом, не вода, сложнее, чем меч. Почти человек. Дом целиком. Не так, как в Глостере, не наполняя его магией, но пытаясь охватить, вжиться, Раймон прикрыл глаза и скользнул рукой по дереву, по камню. Ощутил через подошвы крыльцо - и провалился дальше. Глубже и сразу, мгновенно, охватив через часть - целое, через связь, длившуюся годами и десятилетиями. Становясь чем-то иным, странно и непривычно, преображаясь почти неестественно даже по меркам специалиста-морочника, которых маги стихийные считали по меньшей мере эксцентричными, а в основном - просто психами. Почти неестественно - но не совсем. Он медленно выдохнул - и развернулся во дворе, уставившись на улицу окнами, уткнувшись в блекную серость дымовыми трубами, отражая тусклый свет черепицей. Отгородился забором - мерцающим, новым, едва вошедшим в существование. Чувствуя сырость, давление и одновременно тепло, потому что земля ничего не говорила михаилиту Раймону - зато не скрывала ничего от лавки, вросшей в неё странными, но, всё же, каменными корнями. Вошедшей в странные, слишком широкие, но, всё же - ходы. Сжившейся с подвалами, которые были куда старше, но - приняли её ещё в те времена, когда не было ни пола, ни стен, а люди мелькали слишком быстро, чтобы их можно было запомнить.
На крыльце, привлекая нимание, молча переступила одна из теней. Не та, не другая, незнакомая. Подхватила потерявший равновесие лепесток. По окнам и ставням, уйдя по крыше в серость, резко ударил щелчок от полы плаща, и вдоль стен пронесся шквал холодного ветра, обещая уютное снежное одеяло. Он почти поёжился от удовольствия. За забором началась суета, далёкая, почти невидимая. Она отвлекала, и то, что было - оставалось - Раймоном, раздражённо дёрнулось, сосредотачивая внимание на себе. В себе.
- Двое в подсобке. Не Лист и не приказчик.
Звуки снова ударили в камень, скользнули по дереву. Он всмотрелся в третью из теней, что касалась его рукой - и провалился. Он был человеком, который касался лавки, которая касалась человека, который касался... касался. Скольжение по спирали могло длиться бесконечно, но его отвлекло вспыхнувшее совсем рядом солнце. яркий, тёплый диск, который всегда приходил после белого покрывала или серых капель. Светоч. Слово было непонятным, незнакомым, пришло неизвестно откуда, но подходило.
- Лист внизу, - суматошно, панически бьющееся сердце отдавалось в пол даже через толстые подошвы. Даже издали. - С ним ещё двое. Один пахнет землёй. Сильно. Роднится. Почти часть - и не совсем.
Был и ещё один. Везде - и нигде. Снаружи, в подвале, под ногами, где медленно, мощно билось тёплое сердце магии - сердце города. Он едва ощутил, как мгновенно разогрелся, чуть ли не вспыхнул и потёк металлический обруч на несуществующем левом крыле.
И свербило в подвале что-то иное, какая-то часть, которая одновременно и была, и не была частью целого. Его частью. Раймон скользнул ниже, перебирая камень за камнем, проверяя каждую доску, пока не окружил старый булыжник фундамента, который вносил диссонанс в восприятие мира. Уговаривал, подсказывал, убеждал, и целое - верило, потому что лавка просто существовала, едва осознавая себя. До сих пор. Раймон не мог физически вырвать камень из фундамента. Вместо этого он окружил его завесой, искренними соседями, которые слушали слова скоге, принимали их - и не пускали дальше. Убеждая в ответ, что ничего не меняется. Последнее было совсем просто. Всего лишь слепок бытия. Минута осознания. Всё ещё касаясь себя рукой он едва ощутил, как шагнул за порог, на островок из возникших в пустоте досок. И одновременно остался стоять за дверью, нетерпеливо ожидая выхода Листа.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Раньше ей казалось, что хуже камней-жалобщиков в обители Бермондси ничего не могло быть. О, как мучительно она ошибалась! Гораздо хуже этих камней, страдающих фэа и трясущегося, как лист, Листа была лавка. Эмма и без того слышала всех этих людей, изредка прикасаясь к тишине Раймона, чтобы дать себе отдых. Но теперь, когда спасительное, блаженное молчание обернулось лавкой, чувства сплетались, наслаивались, горчили на языке и отливали в серый, стирающий и сглаживающий все оттенки. Бережно поддерживаемая Бойдом, она вошла в лавку и поспешно оперлась на прилавок, пока магистр, именующий её невесткой, скользнул к двери подсобки, тихо стукнув в нее. Двое тех, что были внутри, удивились до индиго, толкнули притвор - и удивились повторно, обнаружив, что дверь не открывается. И разъярились, когда Бойд открыл дверь, продолжая выносить плечами несуществующую преграду. Для того, чтобы понять, как горько и больно умирать от удушения, Эмме не нужно было смотреть. Боль не ушла, даже когда разбойники, один из которых был молодым, рыжеволосым и похожим на Вихря парнем, рядком легли в каморке. Она блуждала рядом, вопияла, как неупокоенные души эти людей; на глаза накатывали слезы чужого отчаяния.
- Вниз? - Буднично поинтересовался магистр, отирая руки тряпкой, которой, должно быть, протирали прилавок, и уставился под ноги. Пол исчез, оставляя узкую дорожку и площадку у порога, где стоял с отсутствующим взглядом Раймон, явив миру подвал. Причудливо скручивающийся в тот же узор, что украшал ворота Равенсхеда - триксель. Бойд оглядел его с нескрываемым удовольствием, повел ладонью и удовлетворенно кивнул. А ей, ей ничего не оставалось, как перебежать по этому мостику к Раймону, заглянуть в глаза и неожиданно осознать, что пальцы светятся тем самым темным пламенем, которого она раньше не видела.
Раймон ответил с задержкой, сперва как-то досадливо обернувшись на дверь лавки. Тоже повёл ладонью, и здание откликнулось негромким скрипом. Где-то наверху хлопнуло, словно закрылся люк.
- Вниз, если доставишь, - на губах его мелькнула тень улыбки. - Всегда мечтал встретиться с земляным внутри старого тоннеля.
Семеро тех, чье ленивое, самоуверенное ожидание ощущалось чуть поодаль, неторопливо приблизились к лавке. Дверь дернулась и даже открылась, но верзила, открывший её, продолжал упрямо тянуть ручку, видимую только ему, да еще и упираясь ногой. А затем приналег плечом. Другой, чуть постарше, наблюдавший за этим с ироничным интересом, отчего казался почти зеркальным отражением Бойда, опершегося на прилавок, вытащил откуда-то из-за стены ломик и направился к окну. Вздохнув, Эмма отвела взгляд от творящегося за дверью - смотреть на людей, суетящихся вокруг несуществуемого было жутко. Чувствовать их - тем паче, их сумасшедшая уверенность, ощущение закрытой двери сводили с ума. Смотреть, как от края досок в провал выплетается ледяная лестница, было интереснее.
- Готово, - известил их Бойд. Любопытство, с которым он наблюдал за потугами разбойника выломать окно, было лишь на самую чуть меньше испытываемой гордости за умения Раймона.
Через улицу раскаркался ворон - отчётливо издевательски.
- И где-то там ещё скоге. Трудно ощутить мерзкую тварь, - голос Раймона звучал отстранённо, но Эмму под руку он взял уверенно, крепко. Словно не ощущался теперь всё всё сразу и одновременно. - Позвольте проводить вас на бал, госпожа? Внизу, конечно, прохладно, зато компания не худшая.
Первым, все же, вниз слетел магистр, почти не касаясь ногами ступенек и протянул руку ей, путающейся в юбках и отчаянно сожалеющей об удобных штанах. Предупредить о близком чужом присутствии Эмма не успела. Щелкнули спуски арбалетов, во тьме свистнули болты, время испуганно ойкнуло и остановилось, а Эмма болезненно вздохнула от судорожно сжавшихся на ее плечах руках Бойда, закрывшего своей спиной её. Болты вошли ему чуть ниже лопатки, пробив легкое, и мертвенная бледность от страшной боли, от невозможности вздохнуть, лишь подчеркивала яркую красноту, стекающую из угла губ. Упасть магистр себе не позволял, отпустив Эмму и опираясь на распорную балку, он по-прежнему закрывал её собой.
- Не трогай, - с натугой проговорил он Эмме, потянувшейся было рукой к болтам, - не сейчас, дочь моя, кровью истеку. Не умру, не бойся. А если и умру, никто плакать не будет.
Эмма растроенно моргнула, обожгла его умоляющим взглядом, и от этого взгляда время опомнилось, потекло, как положено. Бойд потянул меч, вполоборота разворачиваясь к стрелку, но из тьмы стрелять не стали, лишь глухо стукнули арбалеты о пол, поспешно отступили вглубь, а из стылой сырости тоннеля вышел безоружный здоровяк. Ни в руках, ни на поясе у него не было меча. Кинжала - и того не было. Впрочем, небольшой вихорек, проблескивающий молниями, наверное, можно было считать оружием.
- Не бойся, - задыхаясь, коротко повторил Циркон, резко выпрямляясь. Ураганчик ярко вспыхнул и перепорхнул на его протянутую руку, разрастаясь, темнея, колюче плюясь в стороны молниями. Когда он подрос до размеров очень крупного ворона, магистр просто уронил его с ладони, абсолютно бесцветными теперь глазами наблюдая, как споро этот предательский торнадо гонится за тщетно пытающимся сбежать от него здоровяком. В тоннеле стало холодно, морозно и стыло, во тьме послышался треск и вскрик, на мгновение ход впереди осветился вспышкой и стало тихо, лишь запахло горелым волосом и обугленной плотью.

[Leomhann >>>]

Со Спектром


За спиной ярко вспыхнул огненный шар, а Эмму, по-прежнему прикрываемую Бойдом, окатило болью и обидой рыжей богини, почти услышались слова о лучших, но потраченных годах. Кажется, то же услышал и магистр, усмехнувшийся посиневшими губами. Над головой, погружая в могильную тьму и сырость, возник пол. Дальнейшее слилось в сплошную пелену теней, звуков и чувств. Лишь по лязгу мечей, вспышкам огня и боли, отчаянию и ругани Листа, его охранника, Эмма понимала, что противники Раймона лишены мечей, внезапно раскалившихся в руках, что им обоим страшно, а Раймон - страшен. Бойд, сдерживающий вдох, но придерживающий её твердо, пошевелился, закрывая собой полностью, отрезая от морочного дыма, в котором мельтешили алые пятна. Послышался звук падающих тел и буйство чувств стихло.
- Вот ублюдство, - прокатился по тоннелю голос Раймона, чистый и сильный. - Ла-адно. Коли так, то и чёрт с вами. Любовь моя, он там жив пока, партизан шотландский?
- Жив, - ответила она, тщетно пытаясь выглянуть из-за плеча раненого.
- А так явно хотел помереть.
Эмма почти видела, как Раймон сокрушённо качает головой во тьме.
- Но нет уж. Пусть живёт и мучается, как все мы. Страдает. Тоже мне, придумал выход... в божественность захотелось. Фиг. Хэй, Бадб! Badb Catha! Предлагаю сделку. За исцеление этого столпа осторожности и самопожертвования приношу в жертву вот эти две чудесные, жирные, хотя и скотские жизни. Ибо добыл их собственноручно. Свеженькие! Вкусные!
- Ещё один хам, - раздался сокрушённый женский голос за спиной, и тьма позади Эммы внезапно уплотнилась. И стала ближе. - Сразу видно, в кого.
Бойд протестующе выпрямился, но говорить не рискнул, хотя и улыбку не скрывал. Голова тут же закружилась от его радости и нежности, прикрытой неудовольствием от предлагаемой Раймоном сделки, от упоения и предвкушения Бадб, мешающей заботу с негодованием, торжество с приязнью. Сквозь всю эту мешанину проступал интерес богини и к ней, к Эмме, тихо, негромкой мелодией, дополняющей, но не скрывающей.
- Как ты их только терпишь? - буднично поинтересовалась Бадб.
Богиня с явным интересом разглядывала сцену в тоннеле. Раймон, всё же, запалил небольшой огонёк и стало видно, что он стоит над Листом. Видно, как бросает ему на грудь медальон Ю.
- Со смирением и любовью, конечно же, - просветила её Эмма, любезно улыбнувшись, - пониманием, кротостью и чем-то еще очень важным для женщины, что я никак не могу вспомнить.
- Покорностью? - понимающе вздохнула богиня.
- И прелестью, что отличает цветы, - согласилась с ней Эмма, зажмуриваясь, потому что магистра опалило вспышкой боли от варварски выдернутых богиней болтов. Балка, за которую он поспешно схватился снова, затрещала в его руках от страшной муки, но отпускал её уже задышавший, здоровый Роб Бойд.
- Falach. Bha e pòsta,***** - выдал магистр, с наслаждением вздыхая полной грудью и с не меньшим удовольствием притягивая к себе богиню, чтобы запечатлеть ласковый поцелуй. И эта чужая нежность, лиловым клевером вспыхнувшая в холодном подземелье, смыла дыхание смерти, которым повеяло, когда от руки Раймона умерли и Лист, и его охранник, оставшийся безымянным. Горечи от их гибели не было, но и равнодушия тоже. В той любви к вечно втягивающему её в неприятности Раймону, что особенно остро осознавалась ею сейчас, не были повинен ни клевер, ни чувство странной свободы, точно со смертью Листа с души свалился тяжелый жернов. А в дочерней приязни, какую Эмма питала к Бойду, были виноваты и сам магистр, и Раймон.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Воздух пах кровью, горячим металлом и страхом.
- Во имя Бадб.
Во второй раз слова сорвались с губ неожиданно легко. Так же просто оказалось пробить сердце Листа кинжалом и повернуть лезвие в ране - с гарантией. Чтобы не было больше возвращений. Третьих, четвёртых и пятых планов. Но легче на душе от этого не стало. Отданные богине жертвы, конечно, не равнялись присяге на верность. Просто сделка. Одно за другое. И всё же Раймон никак не мог отделаться от ощущения, что это - только начало. Чего? В любом случае, что сделано - то сделано, и жертва, несомненно, пошла во благо.
Он оглянулся на тех, кого оставил позади, и хмыкнул в голос при виде поцелуя. Нежного, правильного и неправильного одновременно. Это было просто... странно. Почти неестественно. Слишком недавними были новости и открытия, слишком глубокими. Роб Бойд, конечно, оставался Робом Бойдом, но одновременно стал чем-то большим. И это, несмотря на лёгкое согласие, принятие, которое удивило самого Раймона, требовалось ещё осмыслить. Разумеется, не так, чтобы это могло повлиять на вопрос, заключать ли сделку за его жизнь. Но как-то иначе. Впрочем, не сейчас. Потому что не только это давило сейчас на грудь, не позволяя вздохнуть свободно.
Он наклонил голову набок, ловя отголоски ощущений, память, и нахмурился. Отродье скоге, не торопясь, двигалось к ним по какому-то из отнорков, и он всё ещё не мог понять - зачем. Зачарованный камень, верно, находился под телом Листа, но Раймон уже расплетал нити основы, без которой рисунок ничего не стоил. Начаровать заново - тяжело, долго, и почти невозможно, когда в игре больше одного морочника - особенно если ты проигрывал в этой игре уже дважды. Источник магии, сборщик её, был доступен всем в равной мере. Стало быть, победить у скоге шансов не было - и всё же он шёл. Шёл, один, когда даже команда поддержки сверху решила, что ломать пол - занятие не для них. Даже не прячась. От этого приближения, подхлёстнутого аурой фэа, волосы на шее вставали дыбом. Раймон покачал головой и в несколько широких шагов вернулся к остальным, вежливо склонив голову перед Бадб. Кем бы она ни была, что бы там ни думали её сестры - она сама в других ипостасях? - Бойд выглядел полностью здоровым. Всё прочее могло подождать.
Остановившись рядом с Эммой, Раймон прижал её к себе и сообщил:
- Морочник идёт к нам. Не торопится. И он хорош.
Бойд тут же оторвался от своей неистовой, задвигая ее себе за спину, точно потомок фэа мог навредить ей. Судя по взгляду, он отправил туда же бы и Эмму, но оторвать девушку сейчас, когда она блаженно замерла в объятиях...
- Поторопим, - буркнул он, прищурившись совсем как тот, пожилой Бойд, оглядывая через этот прищур тоннель. Мальчик-скоге вылетел из бокового отнорка, как пробка, выбив собой деревянный щит и принеся косичку мороков, которую начал выплетать до того, как магистр поторопил его воздушным пинком. Кубарем перекатившись по влажному полу, он встал на ноги, придерживая рукой ушибленный бок.
- Договоримся? - Уныло предложил мальчик, с опаской поглядывая на Раймона.
- Лжет, - равнодушно сообщила Эмма, которую Бойд тут же утащил к Бадб. За спиной магистра стало тесно, но, кажется, весело.
Короткое слово решило дело. Ждать, пока случится то, ради чего скоге тянул время, не стоило. Особенно учитывая, чем оно обернулось в последний раз. Без знания некоторых вещей Раймон вполне мог обойтись. Двинувшись вперёд, он даже не стал доставать меч, здесь хватило и кинжала. Юноша хорошо обращался с мороками, но боевой морочник - это нечто совершенно особенное. Редкое. Умелое противодействие такому противнику встречалось ещё реже. К несчастью потомка скоге, Раймон хорошо представлял, как всё происходит. Когда проваливались сложные, комплексные чары, когда их чувстовали и отклоняли, когда не было времени и полноценного контакта для наведения достоверной иллюзии, когда доходило до ближнего боя, в дело вступали мелочи. Заставить вовремя споткнуться, толкнуть под руку, смутить бликом или тенью. Всё это требовало предсказуемости объекта. Споткнуть - под шаг, толкнуть - в удар или замах. Поэтому он двигался рваным, ломаным шагом, то замедляясь, то ускоряясь. И бил на финтах, сам скрывая движения, размывая руки, перебрасывая кинжал, на лету творя копии. Скоге пытался ответить - но его не учили в орденском замке, и уже третий удар одновременно с подбивом атакующей руки ушёл под рёбра, глубоко.
А вот чтобы отрубить голову, меч всё же пришлось достать.

[Leomhann >>>]

Со Спектром


21 января 1535 г. Равенсхед. Полдень.

Заснув раньше Раймона, она и проснулась раньше, но долго лежала в объятиях, недоверчиво прислушиваясь к ровному дыханию, трогая рукой его лицо, обводя пальцем губы и брови, легко касаясь сомкнутых век. Никогда Эмма не признается ему, как было страшно, когда отпихнул от себя, принимая руку той чаровницы, как слезы подступили к глазам и как впервые, со злобой, пальцы сами сжались в кулак, пробуждая в душе что-то жестокое, что-то отцовское. Никогда не расскажет, как внезапно от этой злости очистились мысли, а в движениях появилась ловкость. Но зато обязательно, непременно поведает, как нехорошо прищурился Бойд, выругавшись и бросив ей это своё "Не бойся". И о том, что испугался в подземелье он больше самой Эммы. Но - того, что не успеет. Быть может, будь у неё такой отец, не оказалась бы Эмма в монастыре. Но и Раймона тогда у неё тоже не было бы. Пожалуй, ради этого черноволосого упрямца стоило вытерпеть и родной дом, и обитель. С тихим шелестом опустилась на плечи шелковая нательная рубашка, белоснежная, тонкая, прохладная и теплая одновременно, скрывая корсет. Легла рядом с Раймоном стопа свежей одежды. Магия давалась ей плохо, как и всем в семье. Спасибо нянюшке, которая вопреки запретам хотя бы научила её ладонью утюжить одежду. И спасибо Раймону, что не интересовался, откуда у него всегда выглаженные рубашки и штаны, если из седельных сумок они извлекаются измятыми. На кресле сиротливо лежали рубашка, плащ и оверкот магистра, которые отнимать пришлось с боем. Упрямому шотландцу проще было купить новые, чем признать, что он не против, чтобы ему их починили. Пришлось проникновенно заглянуть в глаза и спросить: "А дочери вы отдали бы?" После этого Бойд замолчал и беспрекословно сдал вещи. Дыры в оверкоте она успела за вечер прикрыть вычурной вышивкой. Переплетение воронов, лавровых листьев и чертополоха, синих, в цвет тесьме на вороте, от спины тянулось через плечо к груди.
Принимаясь за рубашку, из которой болты выбили кусочки, Эмма снова глянула на спящего Раймона, улыбнувшись. "Как ты их терпишь?" - спросила богиня. А разве нужно было терпеть? Бадб была мудра, но... Не так. При всей её древности, она не понимала, что Бойд очень неохотно идет на уступки, гнется, но не сгибается, уворачиваясь от силы, грубости, грубя в ответ. Она даже не понимала, что Эмма не терпит, а просто живет рядом с Раймоном, наслаждаясь этой кочевой жизнью, этими жаркими ночами и счастьем засыпать на плече. Что не нужно для этого быть покорной, смиренной и обладать христианскими добродетелями. Всего лишь чуть тепла в ответ, чуть нежности во взгляде. И - много любви в душе.
- Раймон, - утренняя, точнее полуденная, побудка поцелуем стала уже традицией. И это тоже было радостно и приятно. - Ты обедать хочешь или сразу к ужину разбудить?
Служанка уже давно отнесла еще одному засоне - магистру - починенную одежду, но будить своего упрямца Эмме все равно было жалко. А потому она тихо сидела в кресле у камина, лениво листая жизнеописание святого альфредова семейства, бессовестно конфискованную Раймоном в книгохранилище Листа.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

22 января 1535 г. Уэльбек. Ближе к полуночи.

Как и предполагалось, монастырь безмятежно спал, не вставая к полнощной, но Раймона это не утешало. Скорее - наоборот. И он не без уверенности предполагал, кого благодарить за беспокойство.
"Проклятые дьяволы Кромвеля ".
Сон иноков этой ночью надежно охраняли огромные лохматые псы, с тихим цокотом бегающие по монастырскому двору. Берёг покой, не нарушая его, смех сторожей: вооруженных дубинками дюжих монахов, засевших в привратницкой. Впрочем, ни собаки, ни монахи не услышали, когда со стороны галереи взметнулись в воздух две веревки с крюками и по стене споро прошмыгнули две тени. Бойд, снова без кольчуги и даже без плаща, в черном джеркине и замотавший лицо так, что сошел бы за сарацина, перед тем, как исчезнуть в ночи, жестами пояснил, что пойдет говорить с собаками и ждать его необходимо здесь, в тени бойницы. Псы коротко и дружно тявкнули, но радостно, а затем замолчали, а вернувшийся Роб жестами же вопросил, что Раймон намерен делать с громко веселящимися монахами. Раймон медлил, несмотря на то, что у него было время подумать. Одно дело - обойти брата-привратника, другое - скрыть происходящее от целой толпы, пусть и занятой собственными делами и выпивкой. Он понадеялся было, что они упьются, но нет. Судя по возгласам, верным братьям Господь уделил только один, пусть и немаленький, бурдюк, чего явно мало было на пятерых здоровых мужчин. Так, только разогреться. Раймон с удовольствием бы подбросил добавки, приправленной и травками, и магией, но на такую охрану рассчёта не было, и он ничего не подготовил заранее. А одна магия... Потянув из воздуха бьющие фонтаном эмоции, слова и смех, он сморщился под тёмной маской. Работать было сложнее, чем обычно, словно монастырь накрывала странная пухлая рукавица. Невидимая, неощутимая - пока ты не пробовал колдовать. Хоть уходи - и возвращайся следующей ночью. Снова устраивай оберегающий круг для Эммы поблизости, снова лезь через стену... возможно, чтобы обнаружить ещё и новые сюрпризы. Если уж боги любят троицу, то - во всех отношениях. Нет уж, это дело стоило закончить сейчас, что бы ни творилось внутри.
Воздух и мороки могли бы заглушить звуки, но под чёртовой рукавицей Раймон не знал и не мог даже гадать, насколько хватит равнодушия сторожей. Или что они будут делать, когда закончится выпивка. Или когда придёт смена. Изнутри донёсся особенно громкий взрыв смеха, и он прислушался. Монахи, разумеется, говорили про баб. И о том, что святая закваска, конечно, помогает. И о том, что монахи посмазливее - помогают тоже, потому что как же без этого. О замшевой туфельке, найденной в алтарной нише под святым чаном. Раймон искренне понадеялся, что, всё же, искать закваску им не понадобится. Надежда была слабой. Слишком уж много чудес приходилось тогда на отдельно взятый монастырь. И слишком уж идея непрерывно рожать новых воинов для отпора неприятелю укладывалась в идею венца, данного от отпора захватчикам. Надеяться, впрочем, это не мешало. Совершенно. И про алтарь - он запомнил.
Но ответа на вопрос Бойда это не давало. Устроить переполох при помощи тех же собак или поджога? Можно. Но тогда придётся действовать быстро и быстро же уходить. Времени добраться до алтаря в церкви уже не будет. Вырубить привратников? Можно, но, не зная, когда придёт смена - опасно и непредсказуемо. Больше всего ему нравился вариант не делать вовсе ничего. В идеале - пройти стоило так, чтобы не осталось никаких следов. Но тогда придётся полагаться только на ненадёжную магию и, конечно, на предусмотрительно обёрнутые в несколько слоёв ткани инструменты. Одно хорошо - ночную стражу из галереи было, может, видно и не слишком хорошо, зато слышно - отлично. Прислонившись к стене привратницкой, Раймон принялся за работу. И, как ни странно, проклятая защита сыграла скорее в плюс. Приходилось вкладывать больше сил, больше контроля, из-за чего он сначала интуитивно, а потом осознанно выбирал самые лёгкие пути. Зачем выходить на холод из тепла, где и монастырское вино, и компания, зачем прислушиваться к чему-то, кроме собак и того, что происходит за стенами? Ведь собаки наверняка дадут знать, если произойдёт что-то не то. И говорить стоит погромче, чтобы соседи-то уж точно услышали очередную байку. Что ни один дьявол не рискнёт пробраться мимо них этой ночью - не стаями же они ходят, а прежние посланцы ада уже посрамлены. Словно сами собой вплетались в сеть полумысли-получувства, что монастырь крепко спит, и совершенно правильно, что оттуда не доносится никаких звуков. Мёртвый сын скоге был хорошим учителем. Временами Раймон мог покляться, что за звуками и теплом ощущает самих людей. Впрочем, такого быть не могло, и он выбросил это из головы. А закончив, кивнул Бойду, указывая не на галерею, а в сторону церкви. Сначала имело смысл искать там, где тише. И где не остаётся битого камня под ногами и дыр во фресках.
Церковь, островерхая, трехнефая, высокая, внутри освещалась лишь свечами. В теплом, подрагивающем свете фрески, которых было полно и тут, казались ожившими. Святые угодники с любопытством, а кто - и осуждающе поглядывали на Раймона и магистра, пришедших сюда не для молитвы, не испытывавших должного благоговения. Святые угодницы взирали на чужаков иначе: не без кокетства, склоняя головы в нарочитом смущении. Котел с закваской обнаружился, как и ожидалось, за алтарем, но Бойд в ответ на вопросительный взгляд Раймона лишь покачал головой - обычные чары целителя были наложены на чудотворную жижу, ничего больше. Зато он ткнул пальцем в алтарь, пояснив, что от него веет тем же, чем и от его неистовой. В языке жестов, которому словно для таких случаев учили михаилитов, не было символов для богини, но магистр весьма доходчиво пояснил, со знанием дела обрисовав руками в воздухе женскую фигуру и покрутив пальцем у виска. Раймон закатил глаза. Это, определённо, был очень, крайне странный брак. Впрочем, времени об этом подумать не хватило: из-под едва заметной алтарной ниши, которую сам Раймон принял было просто за отверстие для воздуха, магистр вытащил плоскую маленькую коробочку. И удивленно перебросил в другую руку, прежде чем открыть и явить взорам зубец короны с впечатанным в него изумрудом. Добыча. Хотя и с оговорками. Раймон снова ощутил уже знакомое чувство, плывущее в неподвижном воздухе. Предостережение, о котором, вероятно, знал Кранмер... касаться драгоценного кусочка венца определённо не стоило. По крайней мере, без перчатки со вплетёнными в неё волосами Эммы.
Циркон меж тем затейливо и изобретательно показал руками, что находку лучше бы не трогать и вообще убрать куда-то, ибо странным образом хочется детей и побольше, а приступить к процессу обзаведения ими настоятельно рекомендуется прямо сейчас. Последнюю часть пришлось повторить в вариациях трижды, прежде чем Раймон, переборов изумление, понял, о чём речь, и кивнул. В свою очередь решительно ткнув пальцем в магистра, а потом указав на юг, где осталась резиденция. По его мнению, этой штуке было бы куда лучше полежать в крепости. Там, по крайней мере, некому было беременеть. Почти. Роб тяжело вздохнул и вопросительно глянул на галерею. Раймон кивнул. Венец венцом, но в тайниках могло найтсь что-нибудь ещё. В конце концов, когда ещё выпадет шанс ограбить монастырь?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

На полутемной галерее, освещенной лишь Луной, обнаружился монах, истово молящийся перед изображением трех развеселых пресвятых сестриц. Он испуганно подскочил с колен и зачем-то сначала перекрестил Раймона, а потом перекрестился сам. Раймон, мысленно чертыхнувшись, шагнул к монаху, протягивая раскрытые руки, глядя в испуганные и до крайности изумлённые глаза. Говорить вслух не было нужды. Монах собственными эмоциями, восприятием, настроенным на молитву, открывал дорогу в свой разум. Прикидываться весёлыми святыми было совершенно бесполезно, но он практически ощутил сам, как всплеснули за спиной шесть крыл - на всю ширину галереи. Как вспыхнул над головой нимб. И говорить вслух не было нужды тоже.
"Грешен ты в глазах Господа!"
Монах как-то странно, сдавленно пискнул и рухнул на пол. Плашмя. Судя по глазам Бойда, он хотел хмыкнуть, но сдержался, лишь почти придворным поклоном пригласил к мародерству.
"Нервные они какие-то тут".
Оставалось только гадать, о чём именно думал монах, стоя на коленях перед фреской. Неслышно вздохнув, Раймон кивнул Бойду на подозрительный камень в полу, а сам подступился ко фреске, разворачивая кусок толстой ткани, специально купленной для этой цели.

Первая фреска, обломки которой он удачно поймал прежде, чем они грохнули об пол, принесла в качестве добычи красивую резную шкатулку тёплого коричневого дерева, с гербом Эссекса. Пустую, не считая записки:

Primo ostendit virtutem patientiae et invenit infirmos.
Deinde ostendit victi ita animo ac posse.
Ita per fidem et bona facta ostendit eum superare non neglegentia populo.
Deinde ostendit amorem sapientiae partam scientiam ejus. Quamquam enim magnitudo. ******

"Терпение, вера и добрые дела".
Раймон хмыкнул. Если это было об Альфреде, то невольно вспоминалось искреннее "Потому что дура" Немайн. В любом случае, шкатулку он сунул в сумку вместе с запиской и перешёл ко второму тайнику. В гусях. Но приняться за штукатурку не успел. Со стороны магистра донеслось едва слышное "Damnú ort!"* и тихий звон металла о камень. В покрытой до плеча серой пылью руке Бойд держал меч. Точнее, опирался на него, потому что клинок за малым не дотягивал до его роста. Навершие, украшенное тамплиерским крестом, тускло поблескивало в свете Луны. Алые, синие, зеленые блики от витражей ложились на оружие, окрашивали в яркие цвета гравировку рукояти и гарды, перемигивались с вязью на клинке.
Раймон беззвучно присвистнул. Двуручник выглядел неудобным, тяжёлым, но великолепно смотрелся бы перед строем рыцарей. И ещё он выглядел крайне дорого. Ощутив знакомую силу, он прислушался, и кивнул, сложив для Бойда пальцы в знаке, обозначающем огонь. От меча отчётливо тянуло стихией, а кроме того он, подобно накопителю магистра, предлагал магию и сам. Неудобно, но - полезно. Впрочем, в дороге проку от такого не было, так что клинку суждено было отправиться в резиденцию вместе с куском венца. Там ему будет самое место. Хотя и было этого ему почти жаль. Меч выглядел... величественно. Почти театрально. Сдержав вздох, он вернулся к гусям, и здесь стало... совсем интересно.
В истлевшем мешочке обнаружились россыпь мышиных костей - то ли на гадание, то ли просто от случайно забредших через щели грызунов, - россыпь жемчужин, горстка плохо огранёных рубинов, потемневшие золотые монеты и, главное - перстень с гербом Говардов. Точнее - Фицаланов-Арундел. Это чуть не заставило присвистнуть вслух, и он махнул рукой, подзывая Роба ближе. Тот, взвалив на плечо меч, отчего стал похож на тролля из сказки, что путешествовал по свету с бревном, подошел и с изумлением уставился на перстень.
- Фицаланы? - Подстраивая речь под взрывы хохота из привратницкой, удивился он. - Но вообще... Херевард Уэйк был от одной из ветвей древних королей Англии и был женат на какой-то из потомков Альфреда.
"Но это не похоже на клад, связанный с венцом, - мороком передавать слова было проще. Почему не пользоваться магией, когда можно? Тем более, так оказывалось обычно быстрее. Как и с разжиганием камином, подогревом воды... хотя, должно быть, воображаемый голос звучал странно. В конце концов, Раймон сам себя слышал не так, как другие. - Скорее просто на... не знаю, память? Залог? Но неправильное, половинчатое. Какой смысл прятать здесь этот перстень, да ещё с таким набором? В одном перстне нет никакой тайны, что стоила бы сокрытия. Нет. Тут кроется что-то ещё".

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Несмотря на то, что они уже получили то, за чем пришли, Раймон присмотрелся внимательнее к следующей фреске с изображением святой Маргариты Шотландской. Поверхность выглядела совершенно нормальной, но, вспомнив Эмму, он пробежал по изображению кончиками пальцев, пытаясь отыскать шероховатости, швы. Пока монастырь спал, у них ещё было время. Вдруг? Тонкий, едва ощутимый рукой мечника, шов обнаружился под сложенными руками королевы. В маленькой нише лежал перстень с печатью Гастингсов и серебряная подвеска-стрела, совершенно почерневшая от времени. Должно быть, фрески давно не подновлялись, стоило лишь раскрыть этот тайничок, как ниша принялась осыпаться, увлекая за собой и фреску, и наслоения стены, открывая вмурованный в стену скелет женщины в обрывках когда-то роскошного платья. Со свертком, из которого высыпались мелкие, детские косточки, в руках.
Вот теперь Раймон выругался вслух, хотя и негромко. Любопытство - это замечательно, и он его вполне удовлетворил. С избытком. Не имело смысла даже проверять, действительно ли за первой фреской скрывается мужской скелет. Наверняка. Два перстня, два - три - человека, два рода. Гадать стоило о том, были ли они живы, когда строители закрывали стену, но - позже, в безопасности, за кружкой чего-нибудь крепкого, потому что сейчас требовалось бежать, и быстро. Судя по поднимавшемуся в монастыре шуму, обвал всё-таки разбудил монахов. Так же, судя по злобному лаю, собакам, с которыми поговорил Бойд, хозяева в бодрствующем состоянии не нравились вовсе. И это было хорошо, потому что покупало время. Задержавшись только на миг, Раймон ссыпался по лестнице и метнулся мимо привратницкой к стене, где они с магистром оставили верёвки. Сторожа не препятствовали. Мороки или вино были тому причиной, но пьяные голоса звучали даже громче, чем раньше, перемежаясь песнями. Странно, но петь монахи, вроде как поднаторевшие на общих молитвах, не умели вовсе. И всё это - на одном бурдюке? Или они всё же ухитрились выбраться за добавкой, несмотря на приказ?..
И на бегу он горячо извинился про себя перед безвестным Фицаланом - или Хантингдоном - и леди из рода Гастингсов за то, что нарушил их покой из пустого любопытства. Что теперь сделают с костями монахи, оставалось только гадать. Учитывая, что вторая фреска осталась закрытой, только с небольшим сколом из-за тайника, останки женщины и ребёнка могли захоронить ещё дальше. Забрать серебряную стрелу. Конечно, между ними и так была стена, но, всё же... а могли разобрать и вторую фреску. Могли запечатать всё наново. Многое зависело и от того, знали ли в монастыре о том, что таилось в стенах. Каковы были инструкции. И поделать с этим он ничего не мог. Хотя и хотелось бы. Пусть по меркам христианства души давно уже покинули этот свет, оказавшись в раю или в аду, но михаилиты, наверное, были паршивыми христианами. И слишком часто имели дело с оставшимися в этом мире душами. Но даже и без того, от подобной судьбы пробирала дрожь, не имевшая ничего общего с зимней стужей. Рядом, но врозь, навеки. Всего лишь кости. Больше, чем просто кости.
"Прекрасного сына в лесу родила
Под звездами графская дочь..."
Очень хотелось стянуть с лица душнную повязку. Но было нельзя.

Старческий, несомненно женский голос они услышали, когда до поляны, где ждала Эмма, оставалось ещё с несколько десятков шагов.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Отчего же ты жестокосердная такая, девочка? - в который раз вопросила нищенка, сидящая у границы круга, сияющего так, что Раймон, должно быть, видел его из монастыря. - Разве не заповедано помогать страждущим?
Эмма почувствовала, как у нее по-раймоновски поползла бровь вверх и улыбнулась. Страждущей нищенка не была совершенно точно. Хотя бы потому, что круг, собранный магистром из содержимого кошеля, в котором оказалось очень много амулетов, попросту не пускал старуху внутрь. Хотя она и попыталась. Пару раз. Девона странным образом не обращала на оборванку внимания, лошади не нервничали, но... Уважающие себя нищие не шляются ночами по лесам, и уж точно не пристают к девицам, стоящим на опушке с тремя лошадьми. Да и чувствовалась она тем же сумбуром, хаосом, переплетениями, что и Бадб.
- Подай хоть пенни, девочка, - совестила её старуха, удобно устроившаяся на пеньке.
- А вон муж идет, - впервые за все это время снизошла до ответа Эмма, завидев с высоты седла две рослые фигуры, почти подкрадывавшиеся к ней, - он и подаст.
- Не муж он тебе, - вспылила нищенка и почти повторила слова братца, - случай заезжий.
Эмма упрямо мотнула головой. Боги, старые и новые, люди, закон могли думать и называть их как угодно. Случай ли заезжий, подстилка ли михаилитова... Не все ли равно? Важно, кем они сами себя считают.
- Кажется, Фламберг, тебе придется перезнакомиться со всеми моими новыми родственниками, - задумчиво произнес магистр, поспешно входя в круг и озабоченно оглядывая Эмму, - вот эта - Морриган.
Должно быть, такое представление для нищенки показалось невежливым, потому что она взъярилась так, что Эмма смогла понять эту ярость среди прочего. Но, все же, старуха сдержалась, поднялась на ноги и с воистину королевским достоинством шагнула на узкую полоску тени от пенька.
- Куда же ты, свояченица? - полюбопытствовал Бойд, наступая ногой на эту дорожку. - А поговорить? Фламберг, сын мой, ты, кажется, хотел перемолвиться с Королевой?
- Хотел.
Раймон небрежно взвесил на руке арбалет. Даже в темноте Эмма узнала одну из стрел, которые оставил для них в резиденции Бойд. Но смотрело оружие не на Морриган. Просто - вверх. Хотя далеко и не отклонялось.
- Наконец-то, можно сказать прямо то, что до сих пор приходилось передавать через... посланцев. У вас закончились желающие, раз пришлось идти самой? Что ж, это упрощает дело. Но, вероятно, Великая Королева уже поняла и сама, что ничего не выйдет. Что не получится разомкнуть круг. Что не может эта великолепная женщина принадлежать никому иному - и не будет, потому что моя - во всём, что имеет значение. А значение имеет суть. Природа. Содержимое. Право же, госпожа, чего ещё вам не хватает, чтобы отступиться? Впрочем... вы ведь, кажется, просили... постойте, - он закинул арбалет на плечо и потянул завязки кошелька. В воздухе блеснула мелкая монета. - Как дань мудрости и в знак уважения к возрасту. Бескорыстно отдаю.
Монету Морриган поймала ловко, будто и не богиней была, а на самом деле нищенкой. И злобно оглядела сначала Раймона, а потом и Бойда, с безмятежным видом стоящего уже двумя ногами на тени.
- Чего не хватает? - Задумчиво повторила она, уставившись на Эмму пристально, заставляя нервничать, вызывая желание спешиться и выйти из круга. - Вот тебе загадка, Teine Oga, отгадаешь и выполнишь - отступлюсь: никому иному не принадлежит - но и не твоё. Значение имеет - но его и нет.
- Хорошая загадка, - впрочем, говоря это, Раймон не улыбнулся. - А времени сколько дадите, госпожа? На отгадывание и выполнение?
Странная загадка. О ней самой, но и одновременно... Эмма дернулась в седле, вздохнула. Дитя принадлежит отцу, но оно и не его. Не только его. Ребенок, в первую очередь, принадлежит матери. И для семьи, для всех в этой семье он имеет значение - и одновременно не значим, пока не снимет младенческой рубашечки. Да и нет его, ребенка. И не будет. Богиня оторвала от неё взгляд и встряхнулась, будто большая птица.
- До Самайна успеешь, - усмехнулась она, - уйди с дороги, илот.
Бойд, к которому был обращен этот приказ, лишь улыбнулся, но полыхнул досадой.
- Фламберг?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Тот в ответ просто кивнул. В тень Морриган скользнула каплей с руки, растворилась, слилась, не оставив и следов. А Эмма, наконец, спешилась и радостно повисла на шее Раймона, с удовольствием вдыхая его - именно его - запах, не можжевельник, не мяту и полынь. Но еще веяло от него и легкой печалью, светлой, едва уловимой.
- Что-то случилось?
Вздох она ощутила и щеков, и волосами, и внутри.
- Ещё один кусок венца мы нашли. Полежит пока в резиденции. Никакой опасности толком, ничего, прошло, как по писаному. Но ещё нашлось кое-что, чего не ждали. Под той фреской и другой, рядом - тела. Женщина с младенцем точно, и, скорее всего, мужчина за стеной. Там перстни родовые лежали в тайниках, и подвеска, стрела, - Раймон помедлил, но всё же, нехотя, продолжил. - И по позе получается, что замуровывали их заживо. Рядом - но разделив.
Она почувствовала пожатие плечами.
- Просто мысли. Чувства.
От этих слов стало плохо всем. Плеснуло острой, неизживаемой болью от Бойда, скрывшего её за руганью с лошадью. Потускнел, поблек Раймон. И сама Эмма вдруг поняла, что выйди она из круга, пожалей нищенку... Рядом - но разделив. Это было бы о них. Мир холмов всегда рядом, тесно сплетается с реальностью, его отголоски Эмма чувствовала и прежде - но не понимала этого. Лишь после встречи с Бадб она смогла их осознать, выделить из общей канвы, нащупать эти узелки. Правда, по-прежнему не понимала, как менять рисунок на этом гобелене, ходить в нем. Живо представив, как бьется, рвется к Раймону - и не может дотянуться даже рукой, потому что между ними - миры, Эмма вздрогнула, прижалась плотнее, но не для того, чтобы найти тишину, не в поисках защиты, а чтобы чувствовать его, вдыхать запах, каждой минутой, каждым вздохом быть неразделимой. И лишь потом, успокоившись, она услышала ворчание Бойда, кажется, трактовавшего загадку Морриган также, как и она.
- Госпожа Призраков... Воистину, живет в своем призрачном мире... Ну какие им дети, на тракте-то?
Эмма рассмеялась, подумав, что детей, должно быть, магистру и придется воспитывать. Пока Раймон не захочет уйти с тракта - она будет рядом. Иначе и быть не могло.
- Лучше бы без детей, - проворчал Раймон, тоже без удивления в голосе. - Иначе с ней точно никак? Хотя бы убить вот. Оно, конечно, родня, но прости уж...
Магистр скептически хмыкнул, раздраженно прилаживая здоровенный меч, который приволок на плече, к седлу.
- В гробу бы такую родню... На моей памяти убить, как ты понимаешь, никто не смог. Пожалуй, только омелой с мирового Древа получится. Или этой их легендарной мишурой - копьем Луга, мечом Нуаду, серпом Миддхира. Рябина, к слову, проросла от корня Древа. И причиняет им боль.
Имена, перечисленные Бойдом, Эмма слышала от няньки, но кто все эти люди (боги?) сейчас она, пожалуй, бы и не вспомнила.
- Искать ещё и эти артефакты в довесок к венцу... - без энтузиазма протянул Раймон. - И эти ещё, в Слив Голри... дьявол. И я, кажется, зря отказался от омелы, когда затянуло в гобелен. Но кто же знал... Впрочем, с чего бы мне там стали предлагать именно нужную.
- А с чего бы тебе в мире Немайн вдруг магию открыли? - Полюбопытствовал Бойд, явно цитируя кого-то. - Неистовая недавно говорила, что женишок этот очень удивился, ему-то обещали легкую победу. Королева им мешает, Фламберг. Она тянет в прошлое и не хочет смотреть в будущее. А этим, в Слив Голри... я не верил бы, наверное. Я не верю, когда фэа что-то обещают. А тем, которые Берилл уже разок утащили к себе в безвременье - тем паче. Почему Миддхир ушел - известно. Он вечно ищет свою Этейн. Но зачем запер их?
Магистр замолк, но Эмма и сама могла бы продолжить его мысль. Не запирают, не обрекают на сумасшествие и тьму тех, кто тебе дорог. Или приносит пользу, верно служит. Даже Ричард не сделал бы так. Но их, все-таки, было жаль.
- Попросить её принести омелу снова? - голос Раймона звучал мечтательно. - Ладно. В туата мы не пойдём, ибо чревато. Артефакты чёрте где. А в рамках традиций выкрутиться как-то иначе в Самайн не получится? О! Вызвать демона, и пусть они до конца вечности спорят о матримониальных статусах. Всё равно ведь должен. Уже дважды, кажется. А там или мы помрём, или мир...
Бойд, только что закончивший возиться с мечом, замер и повернулся на каблуках, единым движением. Наклонил голову, с любопытством оглядывая Раймона, точно видел его впервые.
- Какой демон? - Дружелюбно поинтересовался он, но от его тона Эмме стало отчего-то холодно и боязно. И захотелось спрятать голову под подушку, которой не было.
Раймон же только пожал плечами, источая тонкий запах ванили, ощутимый, казалось, не только внутри, но и в физическом уровне.
- Ну, что значит, какой демон? Мало их, что ли? Обычный... хотя нет, не обычный. Князь, как-никак. Но всё равно. Что ты, никогда демонов не видел, что ли?
- Ага, - все тем же тоном согласился магистр, озираясь, - и это, значит, я умалчиваю о важном, скрываю... О!
Из бурелома у опушки, из веток, бревен, давно набросанных какой-то бурей, Бойд извлек длинную, сучковатую дубинку и с явным удовольствием покрутил её в руке, отчего у Эммы заныл бок, точно эта дубинка грозила сейчас ей.
- Ну ладно, монастырь грабить, - задумчиво рассуждал магистр, неспешно приближаясь к ним с Раймоном, - почти шалость. Ну хорошо, убить этого Листа - даже польза обществу. Но демон... Да еще и князь... Да еще и сделки с ним, дважды. Это, я вам доложу...
Над головой свистнула дубинка.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Раймон даже не вздрогнул, только улыбнулся и отстранил Эмму, отшагнул в сторону.
- Кажется, ты слишком близко к сердцу принимаешь истории о Робине Гуде и прочей братии с посохами. Почти как Жанна... прости, Мария-врачевательница из Кальчинато. Хотя умалчиваешь, скрываешь - да, получше, пожалуй. Предпочитаешь делать, но не говорить. Особенно, когда не спрашивают и не уточняют. В самом деле, зачем? Сколько живу, а всё гадаю, но вот как-то само оно выходит. И в самом деле, важное - оно такое. Странное. Почти как омела в Кентербери.
Эмма испуганно взглянула на него, перевела взгляд на Бойда, злобно отшвырнувшего дубинку в сторону - и вздохнула. Как она их терпит, в самом деле? И ведь неправы были оба. Точнее, оба - правы, но сути это не меняло. Обоим потом будет больно и горько, но у Раймона была она, у магистра - не было никого.
- Ты прав, - неожиданно мирно признал Бойд, - надо было сказать сразу и всё. Как только ворота резиденции за тобой закрылись в первый раз - так и... Знаешь, Фламберг, одна ложь тянет за собой другую, умолчав раз - приходятся молчать и в остальном. И если не можешь сказать, то приходится делать, чтобы хоть как-то помочь. И становится очень легко, когда, наконец-то, тайное становится явным. Ну, а в нашем случае, мой злопамятный, в это уже явное тычут носом. Раз за разом. Упрекая за то, в чем и не виноват-то. Ладно... Будь осторожен с князьями.
Он отвернулся и устало оперся на свою лошадь, почти обняв её за шею. И стало грустно и одиноко, хотя Раймон и был рядом. Эмма тряхнула головой, понимая, что снова начинает жить чужими чувствами, сопереживая и проживая их.
- Хватит, - твердо произнесла она, протягивая руку Раймону, - вы стоите друг друга. Упрямые, умалчивающие искатели приключений. Прохвосты и плуты. И если сейчас не признаете, что вот этими своими обидами, под которыми прячете заботу, вы только рушите все важное, что у вас есть, я... Я уйду в монастырь. Снова.
После секундного молчания, последовавшего за угрозой, Раймон фыркнул.
- В тот же? Представляю глаза матери-настоятельницы... ладно. Эта шантажистка, разумеется, права. Прости, привычки умирают с трудом. А с демонами - ну, душу я не терял, договоров не подписывал. В первый раз получил обещание услуги за то, что выпустил из культистки. Во второй - за душу той самой Марии - ничего не прося. И искал я его только второй раз! А в первый за изгнание ещё и заплатили. Сплошные плюсы.
Плечи магистра опустились и Эмма почувствовала, как талыми водами схлынула тревога. И с удивлением увидела, что Бойд вздрагивает, лишь через мгновение поняв, что он смеется.
- Я представляю ту депешу, что аббатиса напишет в резиденцию, требуя её забрать, - пояснил он, доставая из сапога фляжку с бренди, - и глаза верховного, читающего послание. Но... все равно - будь осторожен.
- Я всегда осторожен, - с улыбкой отмахнулся Раймон. - Демоны точно не стоят горящих палок или не менее горящих кустов, которые заметили бы даже из нашего заквасного монастыря. В конце концов, с князем обошлось не в пример лучше, чем с глейстиг. Тауэр за убийство, конечно, был похуже, если бы не Кранмер... но в этом я виню исключительно принятые в ордене дым и зеркала! - он возвёл глаза к небу и пожаловался: - сплошные укрыватели, везде. Как тут жить, когда ощущаешь себя то домом, то скоге, то ещё кем похуже? Тяжёло жить морочнику. И никакого раннего выхода на покой.
Теперь магистр приложился к фляжке, надолго, заставив обеспокоиться тем, как он вообще дышит. И лишь оторвавшись, тряхнув головой, Бойд уже совсем спокойно, хоть и чуть хмельно ответил:
- Ну хотя бы Тауэр...
Тут не выдержала уже Эмма, рассмеялась, подходя к своей лошади.
- Ну не размениваться же, как Ворон, на мелочь всякую, - вздохнул Раймон, тоже берясь за поводья. - Играть - так по-крупному. Правда, кажется, постепенно остепеняюсь. Даже странно как-то. С чего бы?
- Говорят, это верная примета того, что появилась жена, - просветил его Бойд, отвечая улыбкой на смешок Эммы, - клятое целительство, даже напиться не выходит... Загляните в резиденцию как-нибудь, я попытаюсь омелу достать. Не уверен, что получится, но все же.

Однажды, в старости, если до нее доживет, Эмма вспомнит эту ночь, когда её осмотрительность и рассудительность не принесли разлуки. Когда её слова сохранили дружбу двух мужчин, двух воинов, отца и сына - не по крови, но по духу. Разумеется, вспоминать она будет в числе прочих ночей, разглаживая на коленях очередную вышивку и, вероятно, ожидая Раймона. Потому что если доживет она - доживет и он. Иначе и быть не могло.



________________________________________________
*засранец, гаденыш
** черт тебя побери
*** шлюха
**** ну не сука ли она?
***** Злодейка. Больно же.
****** Сначала он показал добродетель терпения и тем самым победил свои слабости.
Затем он показал дружелюбие и тем самым победил врагов.
И через веру и добрые дела преодолел небрежение людское
Наконец, он показал любовь к мудрости и тем самым победил невежество своего народа.
Несомненно, это величие.
* черт возьми

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

23 января 1535 г. Коулвилл. Таверна.

- Н-на!
- Ты умер!
- Нет, ты!
- Н-на! Сдохни!
- А-а!!!
Жизнерадостные детские голоса за закрытыми ставнями странным образом не нарушали томной атмосферы. Только подчёркивали треск огня в камине, мерцающие на слабом сквозняке огоньки свечей, тяжелые занавеси над кроватью. Опрокинутый пустой кувшин, где ещё недавно плескалось вино. Другой, опустевший наполовину. Розовые пятки Эммы, торчавшие над краем огромной постели. Нежный голос, которым беглая послушница, с чувством, не торопясь, зачитывала житие святого.
- Говорили, что Альфред очень любил и почитал святых, например святого Кутберта. И несомненно, он знал о многих современных ему церковных деятелях, таких как епископ Элстан Шерборнский и, конечно же, святитель Свитин Винчестерский, который был духовным наставником его отца. Епископ уэссексского города Винчестер с восемьсот пятьдесят второго года, святитель Свитин был учителем отца Альфреда, когда тот был ребенком. Говорили, что простой и мягкий епископ Свитин уговорил короля Этельвульфа на смертном одре отдать одну десятую своих земель Церкви. С детства Альфред любил посещать святые места и прикладываться к мощам святых, он посвящал много времени молитве и милостыне. Говорили также, что ему много страданий доставила некая болезнь – возможно, слепота или проказа. Одно предание – его можно считать достоверным, а можно и не считать таковым – гласит, что однажды, охотясь в Корнуолле, в местечке, известном сейчас как Сент-Неот, Альфред остановился около церкви святого Гвинера. На этом месте он помолился об исцелении от своей тяжкой болезни, причинявшей ему столько мук. Он молил Бога, чтобы его болезнь была заменена на другую – менее разрушительную и заметную внешне, чтобы из-за нее он не стал бесполезным для своего королевства. Его молитва была вознаграждена исцелением, но позднее, как мы увидим, Альфреда сразит другой недуг.
- И поглотила тьма десятую долю королевства его, - негромко прокомментировал Раймон и чуть - на ту самую долю - сдвинул выше подол шёлковой рубашки Эммы. Итог на тьму походил не слишком, но в христианском понимании белая нежная кожа, наверное, ей всё же являлась. Если подумать. Хотя для надёжности стоило - потрогать. Что он и сделал. Опыт идею христианской тьмы подтверждал, не оставляя вопросов. Хотя... нет. Всегда стоило проверить ещё раз. Тьма - хитра и коварна. - Потому что обманул умирающего старого короля хитрый орк. Ибо не знал никто, чьим вассалом он на самом деле является. И юный король, в отчаянии, ибо чувствовал он землю свою как себя, и покрыла тень его самого, с детства искал помощи у ворожей и друидов, но все они были бессильны. И только кровавая жертва у Гвинн-эр принесла облегчение, но на время лишь - потому что понял он, какой ценой будет доставаться здоровье. И легли там же под холм все, кто помогал ему в тот раз.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Воплощение и носитель белой тьмы с явным удовольствием придвинулась ближе и потерлась щекой о плечо, прежде, чем продолжить.
- И не зря легли. Женился Альфред на юной, прекрасной Эльсвите, дочери знатного мерсийца. В день своего девятнадцатилетия повел он её к алтарю. И был бы счастлив король, если бы не поразила его страшная, тяжкая болезнь. Корчась в муках, что сродни адским, клялся он любить и почитать свою жену. И с этого дня приходилось ему терпеть эту боль, жить с нею. Но в положенный срок принесла ему Эльсвита дочь, которую король назвал Этельфледой. Станет эта девочка потом Леди Мерсийцев, но лежала малышка пока в колыбельке, а отец её Альфред, оберегая покой, сражался с данами, утоляя свою боль их кровью.
За дверью раздались шаги: видимо, кто-то из прочих гостей набитой до отказа таверны в совершенно обычном по виду местечке под названием Коулвилл решил присоединиться к веселью. Пить и гулять тут явно любили, несмотря на близость монастыря. Или, возможно, благодаря ему. Так или иначе, отголоски доносились даже до дальнего угла верхнего этажа. Шаги, впрочем, были каким-то неуверенными. Шаркающими, словно идущий подволакивал обе ноги сразу. И, кажется, постанывал на ходу, вызывая с трудом подавимое и не слишком объяснимое желание взяться за меч. Несмотря даже на то, что в бестиарии ничего похожего вроде как не имелось. Да и вообще было как-то вообще не до того.
- Ибо в день силы возложил он прекрасную Эльсвиту на алтарь. И сняли прислужники чёрные одежды, - шёлк, конечно, чёрным не был. И, вероятно, если бы прислужники поднимали рубашку с тела вот так, трогая, касаясь, поглаживая, коронованный жених, вероятно, был бы очень расстроен. Хотя, может быть, и нет. Кто их знает, этих коронованных женихов? Высказав последнюю мысль вслух, Раймон, которому отсутствие короны ничуть не мешало получать удовольствие что от декламации, что от прочего, продолжил: - И заносил уже нож король, но Мерсия и сама была славна колдовской, чарующей кровью, а Эльсвита владела магией получше многих в её роду. И пал король на колени, клянясь любить и почитать жену свою. И страшен стал этот союз, скреплённый кровью не только данов, но и семи из двенадцати детей их, раздвигая границы не светом, не тьмой, а серой пеленой, подобно тому, как отступают волны, обнажая донный ил. И жил Альфред с болью до конца дней своих - или до тайного и явного дара, который выпрямил тело, но не смог выпрямить душу его.
- Ольховые леса и заросшие тростником болота окружали остров Этелни и низкий холм в центре его, на котором король построил крепость - ковчег спасения христианской Англии. И разослал Альфред гонцов, посвятил себя планированию, уделяя молитве половину дня и половину ночи, - в голосе Эммы звучали смех и скепсис. Молитвенные бдения плохо соотносились с количеством детей в королевской семье, а тростник теперь и вовсе вызывал ассоциации отнюдь не с травой, - говорили, что его духовный отец - святой отшельник Неот, явившись в видении, уверил в победе. А святой Кутберт, которого король всегда почитал, сотворил чудо: дал совет, как разбить язычников. И прозвучали слова: "Весь Альбион будет отдан тебе и твоим детям!". И был вручен святой, чудотворный венец, а от него отступили королевские скорби.
Холмы, не слишком низкие, и уж точно без болот и без тростника - Раймон быстро окинул взглядом комнату, но Бойд, к счастью, скорее всего уже подъезжал к резиденции - льнули к пальцам, поднимались под ладонями. Вздрагивали смехом, заражая им тоже - но без сомнения. Как-то оно тут было не к месту, когда холмы...
- И стояли древние камни неподалеку от Ардага в графстве Лонгхорд, так, что стонали под ними забытые, закованные в землю и глину, в память и историю. Стояли нерушимо, храня покой мира, но после долгих бдений длиною в ночь и день, после пролитой крови, связавшей два королевских рода, прозвучали слова, и вышел из тьмы орк, что был уже не жив, но и не мёртв. Шёл - но не шевелил ногами, словно рос из самого мира. И обещан был весь Альбион, если только!.. И дрогнула земля, раскрылась, открывая ряды копий, подобных драконьим зубам. Открывая терракотовые шлемы и клыки на вросших в плечи шкурах.
Окно скрипнуло от ветра, что-то шепнуло, когда метель швырнула в него горсть снега. Взвизгнула какая-то девчонка, которой, судя по воплям, сыпали снег за шиворот. Детей не волновали ни венец, ни скорби, ни темнота за окном, хоть и мело на улице так, что казалось, снежная пелена заполнит собой весь мир, станет им, поглотит своей белозубой, белоснежной пастью, и не будет иных людей, кроме...

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- А язычники, меж тем, наступали. Они оставили свой лагерь в Кембридже и прибыли в Уорхем, что в Дорсете, а затем захватили Экстер, что в Девоне, - Эмма звонко расхохоталась. Но читать продолжила лишь после поцелуя, после того как пальцы скользнули по шее, обвели ключицы, и губы коснулись шрама у шеи, - там они собрали флот, но божьим промыслом потерпели кораблекрушение около Суониджа. Тогда язычники отказались от покорения Уэссекса, отправившись восвояси, разоряя и опустошая все на своем пути. Они повернули в Глостер, но лишь через двадцать ночей оказались сперва в королевском поместье Чиппинхем в Уилтшире, а затем - ограбили королевскую церковь в Стеббинге, что в Эссексе. Но король не сдался.
- И разметал ветер, сплетённый с огнём, корабли врагов его, бросили их могучие валы на скалы, выросшие там, где никогда о них и не слыхивали, - пробормотал Раймон. Какая из версий была ближе к истине? Что было истиной? Касаясь губами спины Эммы, он улыбнулся. Какая разница. Суть, сущность всего, кажется, оставалась той же. Выгибалась под прикосновениями, вздыхала морской волной, вспыхивала огнём и притягивала - как мир, удивляя и гибкостью стали, и мягкостью песка. - И орда, подобно муравьям, расползлась по землям восточных саксов, ещё не зная, что обречена. Что не спасут их рогатые боги, что отдан весь Альбион...
Читать Эмме, кажется, становилось все сложнее. Она то прерывалась для стона-полувздоха, то для поцелуя, то для касания рукой, сжимала книгу, выгибаясь, точно губы обжигали её.
- В своих победах Альфред показал себя во всем благородном величии: он не добивал своих врагов, но кормил их, когда они, выдержав долгую осаду, сдались. Мудрость сменила меч. Мир пришел на смену войне. Чудодейственный венец долгие годы еще оберегал короля и его семью, направлял его помыслы. Возводились храмы и монастыри, железной пятой давились ростки язычества, хилые и слабые против веры истинной, веры ярой. И в последний час свой король разделил венец между своими детьми и их детьми, и детьми их детей, чтобы продолжали они сиять для Альбиона светом христианским, освещали путь душам заблудшим. С тех пор венец этот не видели, но королевская семья подарила миру святых королей и королев, настоятелей монастырей и игумений. Церковь же в Стеббинге, некогда разграбленная язычниками, волей Этельгифы, третьей дочери короля, была восстановлена и для украшения статуи пресвятой Девы Марии был пожертвован ею сапфир, что и по сей день сияет на груди Богоматери.
Снизу, из зала в неожиданной тишине донёсся чистый женский голос, исполненный неизбывной печали, и Раймон подозрительно прищурился.
- Ой, и дура ж я была, что венец тот отдала!..
Словам аккомпанировал странный, но чем-то похожий на лютню инструмент. Ритм казался рваным, дёрганым, словно игравший не очень понимал, что делает, но при этом звонкое треньканье каким-то непостижимым образом очень хорошо подчёркивало ударения, акценты. Чувство. На следующей строчке Раймон окончательно уверился: этот менестрель, что бы там ни утверждал пузатый, истекающий потом даже в прохладном зале трактирщик, приехал вовсе не с берегов Ладоги. Тут уж: или куда ближе, или куда дальше. Он вздохнул и отвёл волосы Эммы в сторону, открывая шею.
- И не щадил король ни побеждённых, ни сдавшихся. И умирали даны в ямах от яда, от дурной, напитанной чёрной магией влаги, что сочилась по стенам. И кровь их впитывалась в землю, меняя самую природу королевства. Впитывалась, текла, выходя наружу в местах, где возвышались монастыри, построено которых было великое множество. И драгоценные камни, и золото указывали путь, словно очи святого короля и при жизни, и в смерти. Впрочем, что есть смерть на груди Богоматери?
Впрочем, кому нужна была грудь богоматери, когда вот прямо здесь, под звуки этой... как там пытался выговорить трактирщик... гюсли?.. в общем, под них... под неё. Гюслю.
- Говорят, Адам и Ева
Первый плод сорвали с древа.
Мы с миленочком вдвоем
Их все рвем, и рвем, и рвем, - подтвердили его мысль снизу, а Эмма отшвырнула книгу, с гулким стуком упавшую на доски пола, приникла в долгом, горячем поцелуе. С гравюры, на которой распахнул жизнеописание шаловливый порыв ветерка, в потолок укоризненно смотрела достопочтенная Осбурга.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

24 января 1535 г. Коулвилл.


Эмма, вопреки обыкновению, еще спала, сладко, обхватив Раймона руками и ногами, когда в дверь постучались. За окном слышался гомон пробуждающейся деревни, внизу, в таверне, двигали столы и лавки, убираясь после ночи. А в дверь все стучали - громко, требовательно, заставляя мерзко дребезжать кинжал, сдерживающий створ.
- Не открывай, - сонно пробормотала Эмма, прижимаясь плотнее, - там очередной проситель с очередной тварью, который утащит тебя на очередную помойку. Или в лес. А нам так хорошо сейчас...
- Господин! - Не выдержал стучащий и, кажется, навалился на дверь плечом. - Эва, как спит-то!
Раймон только вздохнул, осторожно высвобождаясь из объятий.
- Покоя же не даст. И дверь выломает. Платить, конечно, не нам, но неловко как-то будет. Проситель... Хочешь, в этот раз отправимся на помойку или в лес вместе? С мавками же получилось. И тем анку. И импом.
Ворча, он натянул рубашку и, выждав момент, рывком выдернул изрядно засевший кинжал из-под двери. Кто бы мог подумать, что придуманная от детей и служанок мера предосторожности окажется настолько удачной? Выждав очередной просящий крик, он перехватил кинжал поудобнее и рывком распахнул дверь, наполовину ожидая, что придётся воспользоваться если не оружием, то магией. Низушок, должно быть, в очередной раз навалившийся, чтобы постучать еще убедительнее, рухнул в ноги, но не растерялся, и воспользовался этим, чтобы обхватить колени Раймона, прижавшись к ним сродни Эмме. К несчастью, ощущалось это совершенно иначе.
- Не оставьте в беде, господин хороший! - Завопил он, размазывая слезы и, кажется, сопли по ногам. - Ведь змеюка-то поганая пожевамши да выплюнувши, а товары-то на дороге, а оно-то шипит и кидается, а братья ваши только гогочут непотребно, что гуси, и денег требуют! А откуда деньги, ежели товары-то на дороге, да и казна всегда платила? Я уж и магистру, который за трактом глядит, писал, да ответа нет! На гонца ить потратился! И денег теперича навовсе нетути! А товары все там, у змейса!
Со стороны Эммы, обиженно завернувшейся до того в одеяло, послышался приглушенный подушкой смех. Девушка вообще, как с удовольствием заметил Раймон, в последнее время стала смешливой, разговорчивой, уверенной. И от того расцвела еще больше, горделиво приосанилась, половчели движения. Кочевая жизнь подтянула и фигуру, из хрупкой превратившуюся в изящно-стройную. А вот волосы, по крайней мере, та их часть, что виднелась из-под шапки, стали светлее, выгорели под зимним солнцем до белого золота.
- Если бы змей пожевамши, - проворчал Раймон, вздёргивая низушка на ноги. Шипящие и кидающиеся твари выплёвывать еду склонности обычно не проявляли. - ты бы тут в дверь не ломился. И что же думаешь, я, в отличие от братьев, денег не потребую? Почему бы?
- Дык, - даже растерялся низушок, выкручиваясь из рук и снова оседая на пол, - вы ж этот, Палач-то. Вы ж бескорыстно, значит, только ради справедливости и веры святой, дьяволопоклонников поганых того... расказнили! Ведь, как трактирщик сказал, что михаилит остановился с женой, и Фламбергом зовут его, я сразу и смекнул, что только один такое имя носит!
- Милый, - подала голос Эмма приглушенно, явно сквозь подушку и смех, - напомни, сколько ты за справедливость в этой деревушке под Глостером взял?
- Много взял, - с удовольствием ответил Раймон. Усталость, навалившаяся после Глостера, от той чёртовой деревни давно прошла, и вспоминалось больше приятное. В виде почти двух сотен фунтов, - но справедливость в той деревушке была высшей пробы! А змей, замечу, против веры святой ничего не замышляет. У него, почитай, мозга на это нет. Что ж мне его с культистами мерзкими ровнять? Животное и есть, с него спрос маленький. Да и потом, лошадей-то сожрал небось, но скоро всё равно проголодается и уползёт. Если уже не уполз. Что ему с товарами-то делать? Не торговать же.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Дык, - даже возмутился низушок, - не уползает! Сидит там, значит, шипит, плеваться изволит. Мозгу у него, может, и не хватает, а сидит, точно ему там ветчиной намазали! Деньгов-то нет, но я и товаром могу! Одеждою, оружием, а то и фитюлькой какой бабской!
Кстати, упомянутые культисты, за которых, всё же, никто так и не заплатил, тоже расплачивались одеждой. Раймон, впрочем, сомневался, что у них ещё оставалось место в седельных сумках. Оружие, вроде бы, не требовалось тоже. Фитюльки же... И почему, собственно, змей не уползал и сидел себе на тракте, словно на кладке? И на тракте ли? Он подозрительно прищурился.
- А расскажи, мил-человек, подробнее, что там да как. И, главное, где. Подробно и с самого начала.
Низушок вздохнул, попытался заглянуть внутрь комнаты, чтобы увидеть Эмму, и принялся рассказывать. И если верить его повести, то выходило, что ехал он через лес, решив сократить путь, а змей - ну вот буквально ни с чего выскочил из чащобы, оплевал, обшипел и всячески унизил, но, правда, не жевал, а лишь отбросил в сторону, а сам утвердился у телеги и с тех пор, уж две недели как, покидать товары не хочет.
- А так - оно рядом, - закончил свой рассказ неудачливый торговец, - в леске тут.
- О, господи, - слова вырвались сами собой. Какое-то время Раймон раздумывал, не стоит ли начать ругаться именем Морриган, а удивляться - именем Немайн, но переучиваться было сложно. К тому же, могли не понять, а непонимание такого рода чревато было насилием и порчей одежды. - Срезать дорогу через гнездовье жабдара!.. Ну и что с тобой делать? Идти и героически вонзать меч в несчастного гада за одежду, которую он и без того, небось, уже пожевал? Вместе с телегой? - он нахмурился, прикидывая варианты. Змеи на кладке были существами нервными, неприятными, но более подвластными инстинктам, что - возможно - оставляло какие-то варианты. Осталось понять, зачем ему это нужно, не считая блужданий по лесу. Возможно, вскоре - горящему лесу. Выженному. Залитому кровью. Картина получалась достойной эпоса, и он вздохнул. Небось, опять придётся обойтись мороками, которых никто, кроме жабдара и не увидит. Но, возможно, и к лучшему. В конце концов, часть той крови наверняка оказалась бы его собственной. Раймон повернулся к Эмме, всё ещё загораживая собой дверь. - Кстати, о прогулках по заснеженному лесу перед обедом?..
- Я предпочла бы сон перед обедом, - заверила Эмма, неохотно выползая из-под одеяла и потягиваясь так, что обзавидовалась бы и змея, - но, кажется, прогулки полезны? Но тогда я хочу колье в счет оплаты. И чтобы бриллианты размером с твой кулак.
Низушок побелел и сел на пол.
- Помилуйте, господин! - Взмолился он. - Столько вся телега с товаром не стоит!
- Что подводит нас к вопросу, сколько же она стоит, - подхватил Раймон, не моргнув глазом. И мысленно отметил, что начинать торг, кажется, всегда следует именно Эмме. - И что там за оружие и фитюльки.

[Leomhann >>>]

- Тогда хочу изумруды, - капризно сообщила девушка, шурша за спиной одеждой, - браслет и серьги!
- Александриты, цитрины, аметисты и гиацинты, - поспешно перечислил низушок, заискивающе поглядывая на Раймона, - на серебре. И ножи, кинжалы, мечи. Простые и украшенные бирюзой.
Александриты звучали хорошо. Стоили ещё лучше. Как раз на жабдара. Или чуть меньше, но в данном случае... Раймон посмотрел на несчастного торговца и еле сдержал вздох.
- Послушай. Эта чёртова змея стоит не меньше двухста фунтов. Одна. А их там две, потому что если она не уползает, значит, вторая притаскивает добычу, и делает это частенько. Более того, сидит зверюга на кладке, а в этом случае их лучше вообще не трогать - себе дороже получается. Потому как твари эти и так крайне сволочные. Поэтому, сам видишь, встать это может сотен в пять. Если не повезёт.
Правда, до этого лучше было бы не доводить. Просто потому, что Эмме в этом случае лучше было оставаться в таверне. Подальше от яда, челюстей и хвостов, способных переломить небольшое деревце. Низушок не возразил, и Раймон продолжил:
- Правда, может получиться и иначе. Тогда - оплату назову сам, по работе и расходам, но не выше пятиста. Если там не окажется чего-то ещё. Если согласен, встретимся позже. Нужно заняться снаряжением. И, кстати, а что за братья непотребно гоготали? Как звать, давно ли было, и где?
Низушок мрачно вздохнул и поднялся с пола, согласно кивая каждому слову Раймона.
- Не знаю я, - буркнул он, - молодые, моложе вас, господин. Светлый, загорелый и с глазами прозрачными почти - этот еще и хамил. И темный, черноглазый и небритый. На вас похожий. А имен я не спрашивал, змейс-то только вот того, пожевамши... То есть, телегу оттяпал. А они посмеялись и уехали. Так я вас внизу дождусь, покуда собираться будете.
Он поспешно застучал каблуками по лестнице, а в объятия змеёй вползла полуодетая Эмма, прикрывая дверь.
- Темный, черноглазый и небритый, - повторила она слова низушка, рукой проводя по отрастающей щетине, - и загорелый, с прозрачными глазами. Это ведь ты и Циркон. А происходящее - почти полная копия того, что произошло с Брайнсом. Раймон, может быть... Не нужно?
- Смеяться? Смеяться, конечно, не нужно, - согласился Раймон. - Телега, скорее всего, настоящая. А вот михаилиты эти, да змей, который выплёвывает, а потом ещё и плевком не попадает - тут меня берут здравые сомнения. И начинают появляться интересные, нехорошие вопросы к нашему пока ещё не нанимателю. И заодно пропадает желание гулять по лесу. Впрочем, снаряжение нужно всё равно. А пока лавки, амулеты, браслеты и серьги - расспрошу этого невкусного низушка поподробнее.

Расспросы отбивали желание куда-то идти совершенно, даже без всё более крепко сжимавшей его руку Эммы. Случайно подслушанный в таверне разговор о коротком пути напоминал о том, что контракт на его голову может быть не отменён и в отсутствие плательщика. Лошади, которые смирно стояли, пока змей жевал низушка, плевал ему вслед, сворачивался вокруг телеги... которые смирно ждали, пока их сожрут. Такие лошади намекали на Королеву. Змеи, которые дважды не попадают плевком по низушкам намекали на неё тоже, а сверх того напрашивались на новую страницу в бестиарии. Засада, иными словами, получалась классической. Выбивалась из идеи только небрежность исполнения. Слишком много подсказок, слишком много несостыковок. Низушка, конечно, было жаль, но два жабдара, за которыми стоит кельтская богиня? Просто со змеями Раймон, вероятно, справился бы. А вот так... напрашивалась группа поддержки. И, в целом, полтысячи фунтов выглядели достаточно привлекательно, чтобы восстающий из зеркального пепла орден выслал хотя бы боевую тройку.
Убедить в этом расстроенного до крайности низушка, впрочем, оказалось трудно. И, кажется, так и не удалось. Не до конца. Просто у того не было выбора.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Роберт "Циркон" Бойд

18 января 1535 г. Оллертон. Постоялый двор.
Пятница
Возраст Луны 10 дней, Нарастающая Луна 4 дня до Полнолуния

О том, чтобы снова повстречать Розали теперь не стоило мечтать даже в самых осторожных грезах. Вот и сейчас, лишь от одной мысли о спокойной, нежной умнице, подарившей ему сыновей, оковы ощутимо сжались и обожгли огнем запястья. Бадб ревниво следила за своей собственностью и уточнения, дополнения договора ничего в этом не изменили бы. Вассал, которого взяли в мужья, господином не становится. Илот - тем паче. Мелькнувшую мысль, что при должных словах, определенных увертках и некотором старании, неистовая вполне становится покладистой, Роб успел отогнать еще до того, как она оформилась. И только тогда понял, что может проснуться. Левая рука, которую он оглядел первой, ожидаемо была украшена широким, взамен накопителя, браслетом из волос Бадб, плотно охватывающим запястье. Несколько мгновений Роб, движимый любопытством, не обращая внимания на дремлющего в кресле Вихря, пытался стянуть, порвать или перегрызть его. Легенды не лгали - брачный браслет, надетый богиней, можно было снять только с рукой. Впрочем, змеи с предплечий тоже исчезли, и он с удовольствием отметил, что мышцы не ослабли, несмотря на долгое - в чем не сомневался - возлежание в постели. Порадовавшись легкому загару, оставшемуся после страны вечного лета и сделав себе еще одну зарубку: ложась спать - держать под рукой хотя бы тартан, Роб тихо кашлянул и сел в постели.
- Джерри, - негромко позвал он, - какое сегодня число?
Вихрь подпрыгнул в кресле, нашаривая рукоять, которой там больше не было. И только потом открыл глаза.
- Дьявол! Снилось, что снова в паучатне, там только голоса и слышались... - взгляд молодого михаилита, по мере того, как тот говорил, постепенно прояснялся. - А... так восемнадцатое сегодня. Января. Тысяча пятьсот тридцать шестого года. И ты не представляешь, как трудно было убедить трактирщика, что всё-таки не нужно звать местного священника. Убеждать, раз за разом. Кажется, он считается знатным изгонятелем кого-то там. Признаться, я бы и сам перепугался, если бы не этот ворон. Слушай, как они ухитряются говорить - клювом?.. Никогда прежде не задумывался.
Два удара сердца Роб пропустил, услышав число. Следующие два - год. Перед глазами уже понеслись упоительные картины вдовства и процесса его становления, когда он, наконец, смог взять себя в руки и сообразить, что Джерри дурачится. И дурачит его.
- Погоди, хохмач. Давай по порядку. Какие голоса тебе слышались в паучатне и почему раньше не сказал? Зачем священник? Я говорил, двигался и был похож на одержимого? Голуби из резиденции были? И вороны говорят не клювом. Они говорят горлом.
Возвращаться, даже в мыслях, к поместью пауков не хотелось. Особенно в свете того, что таинственный мистер Армстронг заявлялся к трактирщику Джанксу под его, Роба, личиной. Если Джерри скажет, что слышал его же голос, хотя Циркон там молчал... Не лучше выходило, если он двигался во сне. Представив картину, которую Вихрь мог наблюдать последние пару часов, а что понаблюдать - было, Роб тяжело вздохнул и потянулся к штанам. Stasis или нет, но есть хотелось так, будто бы он проспал год. Возможно, в этом были виноваты как раз-таки последние пара часов и Бадб, неистовая во всем.
- Да чего тут говорить, - удивлённо отозвался Вихрь, роясь в сумке. - Чего только не покажется, в таком-то виде. В какой-то момент казалось, что снова в ордене, и ты на меня орёшь за то, что слишком легко попался и вообще тороплюсь. Ну, по делу. Видать, совесть проснулась. Прочего так ярко и не упомню, хотя много чего было. Кажется, в какой-то момент сразу три женщины... и нет, ты не двигался и не говорил. Просто трактирщик ничего не понимает. Вот, держи, - он протянул Робу скрученную полоску бумаги, на каких орден рассылал сообщения. - Всё, что присылали.
- Голубя ты отпустил?

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Рубашка, которую он успел накинуть, осталась незастегнутой. Рука сама зло скомкала бумагу. Чертов Верховный, чертов Рысь, и - Раймон. Приехавший в резиденцию внезапно и в его отсутствие. Привычно заныло в груди, точно не были сброшены семнадцать лет, горячая боль перекатилась к руке и погасла. Роб закрыл глаза, глубоко вздыхая, прогоняя отголоски этой боли и с тихой ненавистью, круто замешанной на благодарности и страсти, коснулся рыжей косички вокруг запястья. Раймон поймет. Наверное.
- Ага, на второй день. Не знал, сколько ты ещё так проваляешься, а этот чёртов ворон только издевался. Так что - фьють, и обратно, - Вихрь на самом деле присвистнул, не хуже Свиристеля. - Но однако, какой Фламберг сознательный стал. Интересно, это женитьба так влияет? Прежде, думаю, просто плюнул бы. Ну, может, в яму бы при встрече уронил...
- В следующий раз - не отпускай. А трактирщикам говори, что магистр по голове из-за угла пристукнутый, бывает, - застежки колета подавались туго и побеление кончиков пальцев Роб списал на них. К дьяволу то, что тело по привычке думает о себе. - Мерзкий trusdar Рысь. Ведь и на вилы можно напороться, после него-то.
Самое поганое, что сейчас придумывалось для Рыси - это отлучение и выдача светским властям. Любого из орденцев можно было повесить, лиши их привилегий. Кроме, пожалуй, Ясеня. Перед глазами, точно воочию, встал Томас, у которого и фамилии-то не было, чтобы внести в список детей, принятых в обучение, и которому он дал свою, нареченный Ясенем... Правильный, упрямый, смелый, умный. Обаятельный и улыбчивый. Одно время Роб даже думал назвать его преемником, но, все же, так и не решился. Не умел Том изворачиваться, хотя с командованием бы - справился.
- Отправь ответное письмо с вороном, - посоветовал Джерри с весьма серьёзным лицом. - В ордене, конечно, удивятся, но... а что, Рысь в самом деле так плох? Я ухитрился, кажется, ни разу не пересечься. Только слышал, но и то не сказать, что часто.
- Берет полную сумму за половину работы. Или вовсе работу не выполняет, но зато с серьезным лицом врет, что уж теперь-то милсдарей никакая тварь беспокоить не будет. И ведь хорош в ремесле, скотина, нет бы...
Не договаривая, Роб сердито затянул пояс и с тоской покосился на опустевшие ножны - баллок с повязанной на рукоять черной лентой остался в городских воротах Блита, воткнутый высоко и намертво вмороженный, так что выдернуть его можно было лишь с воротами.
- А ворону в следующий раз перья повыщипывай, - мрачно проворчал он, остро чувствуя эту пустоту, - чтоб не издевался. Как думаешь, здесь накормят опасно бесноватого меня?
Вихрь пожал плечами.
- Могут облить святой водой. Он уже приносил баклагу. Или подсыпать в похлёбку облаток, хотя я, признаться, даже не могу предположить, насколько такое было бы действенно. Никогда не пробовал кормить одержимого супом с облатками. Но в целом кормят здесь неплохо. По крайней мере, обильно. Хотя всё, что могут предложить и умеют готовить, я, кажется, попробовал ещё дня три назад.
- Спасибо, что не ведро. Впрочем, я, кажется, сейчас съем даже похлебку с облатками. Давно не причащался, знаешь ли. Благость не обретал.
"И вряд ли теперь буду". О чем, впрочем, не сожалелось вовсе. Взгляд снова упал на браслет, но теперь - с нежностью, какую не ожидал сам от себя. Минорность момента слегка подпортило ворчание желудка и Роб, хмыкнув, распахнул дверь из комнаты.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Водой, впрочем, никто не поливал, да и облатки в похлебку не сыпал, хотя Роб, пожалуй, не отказался бы. Не ради святости, а чтобы проверить, как тело Христово теперь будет действовать на него, богоотступника, женатого на рыжей демонессе. Точнее, взятого ею в мужья. В старых-новых и совсем новых обычаях сломала б ногу и Морриган. Хотя, вот она-то... Все эти уточнения, дополнения на тему, кто на ком женился, кому что задолжал и что из всего этого получится, сидели в голове так прочно, что и не выбросишь. Отчего-то даже удивляться не получалось, что можно было привести женщину в свой род, или уйти в ее - и все равно возглавлять клан. Семью. Подчиняясь в последнем случае супруге. Хитросплетения, названные римлянами matriarchy, рatriarchus и pares iure удавались Великой Королеве особенно хорошо. Роб это признавал, хотя одобрять не мог. Никогда не одобрял. И уж точно был не согласен с тем, чтобы все эти громкие слова, вкупе с интригами Морриган, применялись к Раймону и Эмме. То, что первое слово уже приложили к нему, Роба почти не волновало. Почти. Выкрутится, почти как Девона из нового ошейника, который то ли потеряла за неделю где-то, то ли просто-напросто сожрала. Провожая взглядом возок, обогнавший их по дороге в Равенсхед, из окна которого выглядывала надменная, но очаровательная дама в черной собольей шапочке, одарившая их с Вихрем заинтересованной улыбкой, он признал для себя, что выкручиваться будет сложнее. В ином случае, Роб бы уже ехал рядом с возком, любезничая с прелестницей, а то и... Ворота Равенсхеда, украшенные воронами и трикселями, совсем как его запястья, отогнали непрошенные мысли. Семья - свята. Даже если не покидает ощущение, что на шею надет тяжелый хомут.

[Leomhann >>>]

Равенсхед, вечер.

В Равенсхеде он снова увидел этот возок без гербов, у лавки под названием "Feuille", украшенной, как и все в городе, воронами и трикселями, точно здесь до сих пор поклонялись древним богам, хотя весело звенящий колокол и говорил об обратном. Незнакомка, стройная, синеглазая, с милым, округлым личиком, обрамленным золотистыми локонами, выходила из этой лавки, прижимая к груди толстую книгу, по виду - старую, с потрепанной обложкой. На Роба она глянула так, что кровь бросилась в голову. И не только. И улыбнулась так, что захотелось немедленно побежать за ней, нет - унести на руках, глядя в эти синие глаза и любуясь тем, как локон игриво сползает с нежной шеи. В чувство привели оковы, ревниво сжавшиеся до онемения ладоней. Впервые порадовавшись этому, Роб стряхнул очарование девушки и уже спокойно, трезво потянул воздух, надеясь уловить запах аттрактантов фэа. Ничего не учуяв, он разочарованно хмыкнул, с досадой провожая отъехавший возок взглядом, но преследовать не стал - черт ее знает, как поймет желание поинтересоваться о необходимости глэмора Бадб.
Из "Feuille" он вышел со стопой тонкой бумаги для голубей, аккуратно уложенной в резную коробочку, и походной чернильницей. Лавка показалась странной, хоть ее владелец, юноша лет восемнадцати, и выглядел любезно-приветливым. Но - ни одной старой книги на прилавках он не увидел, напротив, стояли новенькие, еще пахнущие краской, переписанные от руки или с печатного стана. А еще пол под ногами звучал гулко, точно доски были тонкими и в один слой. Лавка не понравилась Робу настолько, что пришлось купить бумагу, лишь бы поозираться в ней подольше. К счастью, вплотную к ней примыкал небольшой закуток оружейника, он же мастер амулетов. И вот к нему-то визит затянулся. Придирчиво перебирая кинжалы, недовольно ворча и игнорируя намеки хозяина, что уже вечереет, Роб, наконец-то, выбрал баллок по вкусу. Рукоять, обтянутая шершавой кожей ската, лежала в ладони удобно, но... Не то. До того, что он на мгновение задумался, не попросить ли Бадб принести баллок Тростника, если, конечно, она не выбросила его в сердцах тогда. Задумался - и тут же отвлекся, пока лавочник подбирал ему новый накопитель, бубня под нос что-то о сложных оболочках. Широкий браслет, почти наруч, украшенный по иронии судьбы лавровыми листьями, непривычно обхватил правую руку, снова заставив задуматься и вздохнуть. В их сложном, расчетливом браке с Бадб, когда он возносился, оставаясь на коленях - и возносил её, низвергая с боевой колесницы, лавровые листья и красно-сине-желтый тартан принадлежали теперь и ей. Равно, как и замок Портенкросс, усыпальница королей древности. И он уже знал, о ком напишет старшему брату, тоже Роберту. И - в резиденцию. Бадб Маргарет Колхаун, леди Бойд. Колхаунов было слишком много, чтобы они все упомнили друг друга. И все они были рыжими и чуть сбрендившими. Богиня даже особо и не выделялась бы среди новоназначенной ей родни. Предвкушая возмущение неистовой, Роб улыбнулся и направил лошадь в таверну. Нужно было заняться письмами.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Вечер он посвятил письмам. Точнее, почти весь почти посвятил. Увидев из окна комнаты, выходившего на торговую площадь, давешнюю синеглазую прелестницу он, не задумываясь и не надевая оверкота, махнул в окно, спустившись по вычурной металлической кованине, предназначенной, видимо, для плюща. Держась за ее спиной, в толпе, прячась за углами, он смог увидеть, как девушка увела за собой рослого, смуглого красавца. И прошел за ними до желтого двухэтажного особняка. Выждав достаточно, чтобы замерзнуть и убедиться, что выходить из дома никто не будет, Роб вернулся в таверну, игнорируя удивленные взгляды трактирщика, уверенного, что постоялец находится наверху. Прошествовав в ту комнату, что ему выделили, Роб пару минут размышлял о том, кем была эта дама и какого черта эта ráicleach* чарует мужчин, да еще и не всех подряд, а... Высоких, сильных? Пометавшись между упырицей и чернокнижницей, не придя к определенному выводу, он со вздохом взялся за перо, для начала решив уведомить старшего брата и главу клана о том, что, черт побери, милый Роберт Джордан, на склоне лет твой братец встретил совершенно восхитительное создание. Восхитительное (или не очень) создание осчастливить своей компанией не спешило, а Роб, все больше мрачнея, писал о том же в Орден, просил у короля Англии разрешения представить супругу, просил того же у короля Шотландии, этого зеленого сопляка, которым братец вертел, как хотел. И - думал о Раймоне, пока рука сама выводила официальные слова. Радовался и боялся, предчувствуя сложный разговор, если случится повстречать их на тракте. "Их". Тоскливо улыбнувшись этой мысли, Роб осознал для себя, что не отделяет Эмму от своего любимца, что думает о двоих. А значит, и говорить придется с обоими. И, дьявол, он даже не знал, как было бы проще.
Додумать помешал стук в дверь - уверенный, тяжелый. Мужчина, который пришёл, несмотря на вечернее время, стуку этому соответствовал вполне: высокий, сильный, гибкий, со старым кривым шрамом на лице и широкими запястьями. На поясе висел в потёртых ножнах длинный нож с потемневшей от времени деревянной рукоятью. Бойда он оглядел быстрым, но цепким, с охотничьим прищуром, взглядом, задержав его на кольце, и кивнул.
- День добрый, господин. Хозяин говорит, из михаилитов вы будете, да теперь и сам вижу. Меня Джеком звать, Джек Тимбр, из Веллоу. Проблема у нас, выходит, по вашей части. Зверюга завелась такая, что точно не Господь творил.
- Возможно, - меланхолично согласился Роб, откладывая перо и с мерзким визгом ножек по деревянному полу разворачиваясь с креслом, - а если и творил, то забыл сказать - зачем. Только дорого я вам обойдусь, мастер Тимбр, магистр ведь. Внизу брат Вихрь должен ужинать, быть может, вам с ним переговорить?
Не то, чтобы Робу не хотелось расставаться с писаниной и отправляться беседовать с очередной неудачной мыслью Творца... Но - не слишком и хотелось. Привычно и нудно ныло сердце, упорно отказывающееся верить в то, что оно теперь молодо и выдерживает даже марафон с неистовой. Роб также привычно не обращал на это внимание, надеясь, что тело осознает и привыкнет к смене возраста быстрее, чем снова состарится. К тому же, работать в ночь... Впрочем, вся работа михаилитов, в большей её части, была ночью. "Великая богиня, Бадб, пусть твой крепкий щит будет между мной и всем злом и опасностями... И за Вихрем пригляди, mo bean bheag.**"
Мужчина пожал плечами и вздохнул.
- Что же, если так, то простите, ошибся, значит. Можно и с Вихрем поговорить, коли советуете, благодарствую. Бывайте, господин.
- Все торопятся, - проворчал Роб себе под нос и встал из кресла, - да погодите вы, мастер Тимбр. Вы расскажите сначала, что за тварь, давно ли у вас, чего натворила. А там, глядишь, и сговоримся.

[Leomhann >>>]

Со Спектром


Репутация Ордена, коей следовало соображаться по уставу, иногда напоминала о себе вопреки апатии. Роб подвинул второе кресло, жестом приглашая Тимбра присесть и с интересом оглядел рукоять ножа, по привычке прикидывая длину и ширину клинка.
- Месяц, - тяжело обронил тот, прислонившись к стене у двери. - Почти точно. Тогда, значит, впервые пару коров да овцу задрало. Думали, волки или росомаха, но нет, пасть там, я скажу, куда пошире будет. И посильнее, потому как лопатки перекушены. Не сгложены, а просто - хрусть. Но, правда, не столько жрало, сколько рвало. Картина была... на весь загон. Потом ещё раз... тогда и старого Джейкоба порвала, хотя, правду сказать, сам дурак. С головой у него плохо было. Сам с собой говорил, в лес уходил. Доуходился, значит. Из ваших-то никого и не было тогда, а потом стихло всё. Мы и надеялись, что ушло, да вот... вчера наткнулся, - он достал из-за пазухи широкую плашку коры и бросил Робу. На светлом дереве углём была набросана лапа, похожая на волчью, с четырьмя когтистыми пальцами. Отличали её только размер - да то, что отпечаталась пятка. Слабо, размазанно, но - волки так не бегали точно. Да и когти больше походили на росомашьи. - Видать, логово где-то. Сам бы попробовал, да собака след не берёт. Скулит только да к будке жмётся. Ежели согласитесь, так вам и место у нас найдётся, и кормит моя Рози уж не хуже, чем здесь.
Девона, наконец-то сообразившая, что хозяин с кем-то беседует, выползла из-под кровати, где лежала мохнатой тряпкой и, сонно позевывая, прошествовала к Робу, водрузив голову на колени. Рассеянно потрепав ее за ушами, Роб вздохнул. Четыре дня до полнолуния. Оборотни были редкой дичью. Настолько редкой, что можно было заподозрить подражателя.
- А чужаков в деревне не было? - Спросил он, рассматривая рисунок. - Может быть, пришел кто-то недавно и осел? Или, наоборот, вовсе сгинул?
Джек Тимбр развёл руками.
- Так ведь люди по тракту всё больше в Оллертон тянутся. А то и напротив, в Ноттингам. Побогаче там будет. Так, чтобы совсем чужие, и не вспомню. Конечно, бывало, что жён приводили или кто со стороны на вдову засмотрится, но уж давно не бывало. А сгинуть - жизнь-то ведь дикая. Бывает. Но хороним как полагается, со священником, пусть и приходится его из иных мест возить. Так, чтобы совсем без следа - нет, не помню.
Жить в деревне не хотелось мучительно. Месяц выслеживать тварь - тем паче. Впрочем, имелась Девона, которой было наплевать на то, что иные собаки должны жаться к будкам и скулить. Да и охота обещала быть интересной. На грани, по струне. И теплилась надежда, что тварь эта из матерых, из тех, что уже не осознает себя, упивается кровью и болью. Новоперекинувшихся было жаль. Растерянность в почти собачьих глазах, отчаяние и недоумение останавливали, удерживали руку.
- А найдется у вас, мастер Тимбр, кузнец? И сало? Или мясо посвежее? Только учтите, меньше трехсот фунтов не возьму, без магистерских, из уважения к горю.
- Триста?.. - мужчина выглядел так, словно Роб назвал цену в миллион. - Так, господин, у нас же маленькая деревня. Да и не деревня-то, всего десяток домов. Откуда же нам такие деньги?.. Прежде-то казна платила. Сто и семьдесят ещё кое-как найдём, хотя, кто знает, не впроголодь ли потом жить, но триста?..
- А вдове моей на долю я что оставлю? - Хмыкнул Роб, споро собираясь, меж тем, - а лекарю, если придется? Да и собака у меня хоть острого нюха, но жрет столько, что из этих двухсот придется половину отдать ей.
- Ну-у, - Джек оценил Девону и почесал подбородок. - Могло так статься, что приблудился вчера случайно к нам дикий кабанчик... пришёл, напоролся на ограду, исключительно сам. Только хрюкнуть успел. Может, если его пару-тройку сотен фунтов прибавить к ста восьмидесяти фунтам золотом, собаке с острым нюхом хватит хотя бы на один ужин?
- Ай, какие нынче кабаны неаккуратные, - поцокал языком Роб, покачав головой, что получалось плохо, поскольку он как раз натягивал кольчугу, - так ведь ограду попортить мог. Хорошо, мастер Тимбр, отдадите эти сто восемьдесят Вихрю, у него на днях убыток случился. А мы с собакой уж за кров и невнимательного кабанчика поработаем. Вы верхом? И что насчет кузнеца и сала?
- Верхом, - кивнул тот. - Сало уж найдём. А кузнец... есть Сайлс, из моряков бывших. Вроде как кузнец, но, по правде, паршивый из него работник. Что попроще, то делает, конечно. Инструмент там, подковы. А вот если вам что-то вроде настоящего оружия нужно, это лучше здесь, господин.
- Мне нужны будут острые, тонкие и плоские железки, - Роб развел руки на ширину полутора ладоней, - такие, чтобы гнулись и распрямлялись, как... Пружина. И, пожалуй, конский волос.
Жестокая охота, рассчитанная на то, что собаки и волки не жуют, а хватают куски. Конечно, вмораживать в аппетитное, вкусно пахнущее сало согнутые в кольцо пластины надо было заранее, равно, как и настораживать под снегом самострелы на три волоска. Но Роб, как и всегда, дул на воду, что было особенно необходимо сейчас, когда он не слишком-то хотел посмертия. Точнее - вовсе его не хотел.
- Такое, наверное, и несложно, - рассудил Джек и откачнулся от стены. - Если заставить в ночь поработать, то и кузнец быстро справится. Идёмте? Верхом тут недалеко, и славно, а то душа не на месте. Чую я, не только коровы ему нужны-то. Уедешь вот так от семьи, или, хм, прогуляться выйдешь по звериным тропам, и не знаешь, что найдёшь, вернувшись.
- Едем, - согласился Роб, надевая на Девону новый, с серебряными шипами, ошейник, который тоже купил у мастера амулетов. - Надеюсь, пока у вас дома все благополучно.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Говоря о десятке домов, Джек если и преувеличивал, то не намного. Веллоу не столько раскинулось, сколько сжалось за крепким тыном, который с двух сторон подпирал старый лес. Да и поля казались недостаточно большими, чтобы прокормить даже десяток хозяйств, но при этом поселение выглядело если не процветающим, то крепким. Здесь не найти было покосившихся или неухоженных домов, пусть даже на всю деревню не нашлось бы ни одного стекла. Ставни, по большей части резные, прикрывали небольшие окна. В паре домов белели свежим деревом массивные двери, говоря о том, что не один Тимбр беспокоился о странных событиях. Об этом же говорили и спешка молодки, торопящейся домой от ручья, и настороженные взгляды сопровождавшего её парня с рогатиной в руках, и отсутствие детей на улице. Тихо здесь было, причём тихо по-плохому. Не раздавалось даже собачьего лая, зато Девона, которой всё-таки оказалось не всё равно, ворчала ещё с окраины, и успокаиваться не собиралась. Кроме этого тишину нарушал только звон молота: на счастье или на беду кузня оказалась по-соседству с домом Тимбров. И работа обещала быть не такой уж скорой.
Вихрю, впрочем, повезло больше - его поселили поодаль, у пухленькой, улыбчивой вдовы с покрытым веснушками лицом. Женщина, поначалу смотревшая испуганно, явно обрадовалась тому, что в доме будет вооружённый мужчина. Возможно же, что и не только этому. А Роба Джек привёл к себе, заманивая и ужином, и отдельной комнаткой. Хижина, действительно, оказалась большой, даром что стояла на краю, у самой ограды. И места хватало всем. Жена и дочь Джека выглядели чуть ли не сёстрами. И Рози, удивительно молодо выглядевшая, и Ларк, едва достигшая пятнадцати лет, были рыжеволосы, что огонь, белокожи и зеленоглазы, с длинными густыми ресницами. Отличались разве характеры, но и то, скорее, силой проявления чувств. По крайней мере, взгляд Ларк, брошенный на Роба, обжигал. Глаза Рози скорее обещали тепло. Джек же Тимбр, казалось, не замечал ни того, ни другого. Небрежно поцеловав жену, он тяжело опустился за стол, явно всецело погруженный в проблемы деревни. Впрочем, Роб сюда тоже не для разглядывания женщин приехал, пусть и подозрительно похожих на... Черт побери, мало ли в Англии рыжеволосых и белокожих? В маленькой комнатке он первым делом поменял оверкот на кожаный чехол-накольчужник и присел перед Девоной.
- Ну что ты, leanabh***? Чего может испугаться гончая Кернунноса?
Голубей он заговаривал не так, как все. И, наверное, зря научил этому Бесси Клайвелл. И своих мальчиков. Но силы сами рвались вслед за словами, которые ему уже и не требовалось проговаривать вслух. "Кернуннос, всех лесов Владыка! Олень и Волк, приди!" Девона вздрогнула и подняла голову, глядя ему прямо в глаза. "Священную рощу хранящий, Хозяин деревьев лесных..." Роб знал, что все эти литании нужны лишь для концентрации, чтобы сила текла в нужное русло, нужным потоком, без усилий. Знал и понимал, что ему давно не нужны эти слова - успокоить собаку и напомнить ей: с её маменькой охотились боги, было чуть сложнее, чем зачаровать голубя. Но удержаться от того, чтобы помянуть Керна лишний раз, он не мог. "Слышу звучание рога, слышу вой твоих псов!" Самым сложным было, проговаривая это мысленно, вслух сообщать Девоне, что нет ничего превыше его, хозяина и напарника, и нет наслаждения выше, чем охота. Что необходимо выследить, вцепиться в горло, почувствовать терпкую, горячую кровь, выгрызть еще бьющееся сердце и печень, разбить череп и съесть мозг... Внушал, поверив этому сам, чувствуя жажду убивать не хуже какого-нибудь упыря, слыша старательно забытые крики армий, лязг мечей о щиты, стук копий, от которых дрожала земля, когда привествовали его. И в который раз понимал, что тоскует по хмурому, затянутому черными тучами, небу битв, в котором кружила неистовая, садясь на наруч, чтобы рассказать о диспозициях вражеских армий. Тогда Роб еще не знал всех этих слов, которыми пользуются стратеги, не играл в шахматы и не умел корпеть над картами. Ему было достаточно вороны в поднебесье и того, что наказание за ошибки будет в шатре, а не перед полками. А потому, Тростник сейчас ярко, с удовольствием вспоминал второй день первой битвы при Маг Туиред, когда очумелые сестрички решили заявить о себе. Как вновь, он досадовал на тупоголовых королей, о засадной войне имеющих лишь одно понятие - она бесчестна.
Любопытно, стоят ли еще в долине Мойтуре те форты, что пришлось строить спешно, игнорируя вопли этих первых рыцарей? Девона коротко рявкнула, подхватив его настроение, и Роб отвесил сам себе отнюдь не мысленную пощечину, от которой зазвенело в ушах. Нет, он - Роб Бойд, который всё помнит. Лорд Портенкросс из клана Бойд и магистр михаилитов Циркон. А если он и помнит, как гонял фоморов во второй битве от того дуба и до вот этого холма, то позволять Тростнику завладеть собой хотя бы на краткий миг - ни к чему. Пожалев, что не успел выспаться днем, Роб вышел из комнаты, сопровождаемый почти прилипшей к левой ноге гончей.
- Мастер Тимбр, - за окном стемнело, но сумерки были еще прозрачны и вполне подходили для вечерней охоты, - где вы следы нашли, не покажете?
- Куда же вы, в ночь?.. - вырвалось у Рози, которая прижала руки к груди. - В лесу же темно совсем.
Ларк не добавила ничего.
Джек только хмыкнул и подхватил стоявшее в углу тяжёлое копье с перекладиной под наконечником.

[Leomhann >>>]

Со Спектром


- Женщины, - проворчал он, стоило выйти. - Вечно беспокоятся, да не о том, о чем надо. Её бы воля - к юбке б привязала. У михаилитов так же? Или вас жена в путь без стонов отпускает?
- По-разному, - честно сознался Роб, размышляя, считаются ли стоны во время... уединения, прощальными, - моя, пожалуй, еще и подзатыльником наградить может. Кого-то сопровождают на тракте, а кто-то и дома остается, ждать. Но, по совести, мастер Тимбр, у нас не так уж и часто женятся.
А уж детей заводят - и того реже. Не хотели михаилиты такой участи для одного из своих сыновей, да и с тракта уходить не спешили тоже. А уж как твари умели вдовить...
- На тракте?! - удивился Джек и хохотнул. - Вот уж наказание было бы. Представляю Рози в лесу. А если ещё и с Ларк... наказание тройное. С другой стороны, там хоть глазами стрелять только в королевских оленей. Проклятье, не девка. Как не прибил до сих пор, сам не понимаю.
Он шёл упругим быстрым шагом, почти неслышно, не глядя под ноги, явно знакомой тропой, почти строго на север от деревни судя по светившим сквозь кроны звёздам. Даже ясной холодной ночью шервудский лес казался мрачным, тёмным, злым, вовсе не прибежищем для кучки весёлых разбойников из баллад. В этот лес если и бежали, то от отчаяния. В последний приют - и для многих последним он и становился.
- Вот, - остановившись, Джек Тимбр кивнул на прогалину в стороне. Полянка была вся изрыта, а на снегу остались следы крови и ошмётки буроватой шерсти. - Ветер и снег, чёрт бы их подрал, позёмка, но у кустов пара отпечатков остались. Оттуда и срисовал.
- А приваду не разбрасывали, мастер Тимбр, на волков хотя бы? - с интересом рассматривая то, что осталось от оленя, осведомился Роб. - Чтобы, значит, они чисто случайно заблудились и совершенно сами напоролись на что-нибудь? Девона, coimhead.****
- Бывало. И ямы кое-где сами появляются, только диву даюсь, хоть и не совсем здесь. Только, если подумать, давно я не слышал, как они разговаривают.
- Арбалетов бы пару, болтов с иззубренными наконечниками и поросенка повизгливее, - мечтательно и очень громко вздохнул Роб, рысью следуя за уткнувшей нос в снег Девоной. Гончая шла по тропке уверенно, хотя и сбивалась со следа за давностью. Тропить, судя по всему, зверь начал недавно: меток ни на деревьях, ни на снегу не было, а ветки были обломаны на уровне живота, но изредка, точно тварь то шла на четырех конечностях, то на двух. Ну, или то пригибалась, то нет. След уводил от деревни, хотя чем дальше, тем больше Девона начала сбиваться и рыскать, глухо порыкивая и оглядываясь на Роба, точно он мог почуять то, что чуяла она.
- Поросёнка надо было раньше брать, - заметил Джек. - Да и арбалет... нашли бы. Не подумал я как-то. Но, если сегодня не помрём, можно будет завтра, так думаю?
Интересное обнаружилось только когда Роб уже готов был повернуть обратно. Петлявший словно случайно след, который Девона ещё и теряла, резко повернул на восток, став прямым, как стрела. И там, на прогалине, у затянутой молодым льдом речки, обнаружился круг. Странный, не похожий на традиционные, но несомненно - круг, окружённый старыми дубами, вычерченный грубыми линиями и по снегу, и по земле, с разбросанными вокруг рябиной, веточками шиповника, терна, с частично засыпанными, но ещё видимыми символами, обозначавшим планеты числом семь. Торчали из-под снега плети волчьего лыка, аккуратным рядом, словно высаженные. И рядом с солнцем виделся странный знак, похожий на трон с высокой спинкой. Внутри круга мёрзлая земля была сплошь изрыта когтями.
- Сacamas!*****- не удержался Роб, пиная снег. Девона, ринувшаяся было в круг, остановилась, оглянувшись на него и послушно села. Вспомнив, что в итоге попытки научить гончую сидеть по команде вылились именно в это ругательство, и вздохнув, он прошел по кругу, стараз9ясь не заступать линии. – А что, мастер Джек, кровь никто волчью не покупал? Или из охотников, может, кто сцеживал? Да и насчет ведьм-колдунов в деревне любопытно узнать.
Следов было много. Они вели в круг, из круга, образовывали причудливые тропки. Порой казалось, что зверей больше одного, но Робу хотелось надеяться, что только казалось. По всему выходило, что именно здесь оно и перекидывается. А еще возникало непреодолимое желание повыдирать волчье лыко к чертям. Впрочем, рябина и шиповник были скорее охранные символы, часто используемые в кругах.
Браконьер развёл руками.
- Нет колдунов у нас. Была женщина одна, да и та полгода уже как сгинула от лихорадки, и травы не помогли. Так что только заезжими лекарями и спасаемся. Хорошо ещё, здоровьем тут никто от Господа не обижен. А странники-то большей части прохвосты, конечно, но порой и знающие попадаются. И по лекарствам, и по магии.
Пнув снег еще раз, Роб некоторое время раздумывал, не разрушить ли, все же, этот круг, но вместо этого просто потерся шеей и плечом о дуб, подражая волку, и с силой царапнул кинжалом дерево, оставляя в царапине частички кожи и чуть крови. Если уж ловить на живца, то пусть тварь знает, что на её территории появился еще один хищник. И захочет его убрать.
- Идем назад? - Мрачнея, предложил он. - Если сейчас не выскочит, завтра будем пробовать ловить.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

По-возвращении Ларк уже спала, зато Рози с тёплой улыбкой и держа наготове кружки с дымящимся отваром - от порции, доставшейся Джеку, отчётливо тянуло сверх обычного сбора мятой, чабрецом и ромашкой. Мужчина, впрочем, принял его без тени удивления.
- Ничего не нашли? - в голосе женщины сквозило облегчение, и она на миг прижалась к мужу, вдыхая свежий зимний запах кожаной куртки.
- Только круг, - Джек похлопал её по руке и опустился на скамью. - Следы, небось, заметает, да так, что и у меня бы лучше не получилось. Слишком умно, я скажу.
Роб устало рухнул вслед за ним, чуть звякнув кольчугой.
- Tha mi sgith 's mi leam fhin
Buain a rainich, buain a rainich
Tha mi sgith 's mi leam fhin
Buain a rainich daonnan...****** - пробормотал он себе под нос песенку, которой оповещал Розали о своем приближении. Роб и впрямь устал от пробежки по ночному лесу, не желая ни отвара, ни ужина. Хотелось вытянуться под одеялом и уснуть, что тоже было сложновоплотимо - во время облав он предпочитал дремать, не раздеваясь и не ложась.
- Но, может быть, всё-таки не стоит искать?.. Ведь людей он не трогает.
- Ага, а про Джейка забыла? Псих, конечно, был, но всё-ж таки свой.
- Всё-таки свой... но я ведь за тебя боюсь.
- Тебя послушать, так мне на лавке сидеть!
- Нет, конечно, нет, но... третий день...
Голоса, которые вели явно старый, давно уже выученный наизусть спор, тянулись, теряясь в воздухе, сливались, пока не стали одним, нагоняя сон, который перебивал даже ленивый и не слишком ритмичный звон кузницы. Джек ушёл спать первым, со стуком поставив на стол опустевшую чашку, от которой все ещё разносился травяной запах. Мужчина отчаянно зевал. Рози последовала за ним почти сразу, с усталым вздохом, словно это она день моталась по лесу.

[Leomhann >>>]

19 января 1535 г. Веллоу. Полночь.

Вырвал Роба из дрёмы тихий скрип двери, за которым немедленно последовало ворчание Девоны, низкое и предупреждающее. Ларк, жаворонок, утренняя радость семейства Тимбр, скользнула в комнату как призрак, на которого и походила в белой ночной рубашке - скромной, под горло, и при этом ничего не скрывающей. И глаза призраков тоже не сияли так живо и ярко в лунных лучах, пробивающихся в щели между ставнями. Затаённое ожидание, приглушенная страсть, обещание и нетерпение. Под горлом девушки, между ключиц висел вытянутый брусок селенита длиной с палец. Кристалл, казалось, тоже мягко светился.
- Дверь перепутала, leanabh? - Презрительно поинтересовался Роб, приподнимаясь на локте и напирая на "р-р", как и положено шотландцу, который уже лет сорок не может избавиться от акцента. Особенно спросонья. Он-таки позволил себе прилечь, отеревшись снегом у дома, чтобы и здесь пахло им, а затем умывшись ледяной водой из кувшина, переодевшись в свежее. Но дремал, все же, в штанах, тунике и чулках, чтобы в случае чего не одеваться лихорадочно, да и кинжал держал под рукой. Без интереса оглядев девушку - да и какой, право, мог быть интерес к юнице? - Роб вздохнул, подумав, что с женскими корпусами Ордена капитул изрядно спешит. Начнут детки вот так бегать друг к другу в спальни - никакие травы и заговоры не помогут. И будет не орден мракоборцев, а... разведенческий питомник. И хотя детей он любил и был непрочь нянчить если не своих, то хотя бы внуков, резиденция, все же, была не родильными покоями и яслями, а школой. И довольно-таки суровой. К тому же, Роб не без оснований полагал, что младенческие вопли изрядно мешали бы отдыхать тем братьям, что вернулись с тракта. Взгляд задержался на селените. Считалось, что он усиливает эмоциональность, любовь к своему дому, мечтательность, мягкость, нежность, придает благоразумие в словах и осторожность в действиях. Юной Ларк он явно не помогал.
- Нет, - Ларк с усмешкой расправила плечи и сложила руки под грудью, не обращая внимания ни на его тон, ни на Девону, которая порыкивала всё громче. - Но если ты не хочешь разобраться с этой тварью побыстрее, могу и уйти.
Роб устало вздохнул, откидывая одеяло и усаживаясь на кровати, скрестив ноги. Кажется, само провидение подсовывало ему девиц, с которыми приходилось беседовать исключительно о делах. И, что интересно, все они были рыжими.
- С тварью разобраться хочу, - признал он, опираясь руками на колени, - вопрос в том, что ты хочешь об этом рассказать.
Ухмылка Ларк стала шире. И едва ли приятнее.
- Многое. К слову, на сколько вы сговорились с отцом? Уверена, он торговался, как мог, хотя заплатить может мно-го!
- Уверен, что может. Но ты задаешь неверный вопрос, дитя мое, - хмыкнул Роб, по-кошачьи наклонив голову, - необходимо было спросить, нужна ли большая оплата мне? Мне рассказать тебе о софистике или ты, все же, поделишься тем бесценно многим, что знаешь о звере?
Девона вела себя так, что он и не знал, хвататься ли за меч, тянуть ли время разговором? Или вообще выставить девицу за дверь, заклинив косяк кинжалом по методу Раймона, и доспать остаток ночи?
- И нужна ли тебе большая оплата? - не смущаясь, спросила девушка, сверкнув глазами. - Потому что я от денег не откажусь. И могу рассказать главное. И где, и когда. И когда лучше всего его убить. Могу и показать.
- Не нужна, оттого и не торговался так, как мог бы. А почему отцу не сказала, юная торговка сведениями? Мало платит?
Пожалуй, акцент стоило контролировать лучше. Роб то и дело подменял гласные и срывался на это раскатистое "р-р", над которым немало потешались воспитанники. Впрочем, это лишний раз напоминало, что он все еще - Бойд, а не какой-нибудь Canan Ard. И Ларк на акценте морщилась тоже.
- Отцу? - судя по презрению в голосе, о семейном счастье тут речи не шло. - А мне с того что? Да и не справится. Небось, там мало просто рогатину воткнуть.
- И за сколько же ты, дитя мое, - сделав над собою усилие, Роб заговорил чисто, хоть и с усмешкой, - хочешь продать мне зверя?
- Сто фунтов, - судя по скорости реакции, запрос был уже обдуман. - Как бы отец ни торговался, михаилиты дёшево не берут. А про оборотней тут сто лет никто не слышал, значит, цена ещё выше. Но выходить придётся скоро. Хорошо, отец спит так, что и гром не разбудит.
- Сто так сто, - покладисто согласившись, он сполз с кровати и потянулся к гамбезону, который надлежало носить под кольчугой и о котором все забывали. - Сначала оборотень - потом деньги. А выйти можем хоть сейчас. Хотя и одежда у тебя совсем не подходящая.
- Ты даже не... - Ларк, явно удивлённая, осеклась и тряхнула головой. - Я оденусь, быстро. И, - девушка, быстро придя в себя, ухмыльнулась, - если нужен и второй, ещё будет время вытряхнуть его из кровати. Осталось только понять, из какой. Миссис Барк очень любит гостей.
Миссис Bark*******. Роб хмыкнул чуть не в голос, натягивая кольчугу и кивнул, соглашаясь.
----------------------------
*шлюха (ст-гаэльск)
** моя женушка (ст-гаэльск)
*** детка
**** искать
***** дерьмо
******Я устал, я один
Рублю папоротник, рублю папоротник
Я устал, я один
Все время рублю папоротник
********здесь - гав, лай собаки. В конце фразы - аналог "не так ли?"

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

19 января 1535 г. леса под Веллоу, между часом и двумя ночи

Ларк, одетая по-мужски, в штаны и короткую куртку, двигалась по лесу если и хуже отца, то ненамного. Хотя и трескала порой под сапожком ветка или проваливался слишком глубокий наст, заставляя тихо, выдохом, ругаться, вела девушка по ровной дуге, ориентируясь по ведомым одной ей приметам. Луна, почти полная, яркая, в окружении крупных звёзд, озаряла лес неверным белым светом, освещая тропки, собираясь в амулете, который девушка не стала убирать под одежду. Бросая резкие тени, где, впрочем, не крылось ничего опасного. Крупные хищники, как обронила мимоходом Жаворонок, округу теперь избегали. И специально или нет, но на прямую Ларк вывела Роба с хмурым, невыспавшимся Вихрем, так, что лёгкий ветер дул прямо в лица, принося слабый, но перебивающий всё запах гнилого мяса.
В доме Тимбров дочь учили явно не только обращению с иглой. Девушка взглянула на небо, помедлила, словно упиваясь светом, и взглянула на Роба.
- Ещё немного рано, - она почти шептала. - Полчаса, час, когда придёт из круга. И будет спать. Я видела, дважды. Если ничего не поменяется.
- Какой полезный ребёнок, - прошипел Вихрь без особенного одобрения. - Как только выжил.
- Я осторожная! - огрызнулась Жаворонок, повышая голос.
- Замолчите, - буркнул на них Роб, отчетливо понимая в этот момент, что именно так и будет выглядеть полевая практика смешанных девичье-юношеских групп в Ордене, - не переживай, Вихрь, если она продолжит являться по ночам в спальни к мужчинам в одной рубашке, то ей станет не до слежки за тварями. Месяцев через шесть примерно после последнего визита.
Ларк бросила на него яростный взгляд, но от слов удержалась и махнула рукой дальше.
Запах становился всё сильнее, к нему добавился запах логова, тяжёлый, спёртый, пока лес не расступился небольшой поляной, смрадной, неряшливой, с валяющимися ошмётками плоти и разгрызенными костями, клочьями шерсти. Чёрный зёв норы открывался между корней старого, могучего дуба, кора на котором была изодрана на весь рост Роба. Такие же метки виднелись и на других деревьях. И на деревьях кое-где виднелись подвязанные к веткам лунные кристаллы, матово блестевшие под луной. И на росшей неподалёку, с подветренной стороны, сосне, так, чтобы не достать с земли, висела холщовая сумка. Чистая и аккуратная. Но человеческих следов - видно не было.
Жестами попросив Вихря закинуть девочку повыше на дерево, Роб хмыкнул чуть слышно и пошел вперед. Зверь знал его запах, знал следы, а потому сидеть в засаде было бесполезно. А вот с Вихрем тварь познакомиться не успела. Легкий ветерок потянул от логова и вверх, сдувая запахи с молодого михаилита к кронам деревьев. "Ta neart gaoith agam air*". А вот адуляры, несомненно, повешенные с охранными намерениями, следовало убрать. Наверное. Роб припомнил все, что знал о их прочности и в который раз пожалел, что с ним нет Раймона. На разогрев они были не столь прочны, как на вымораживание. И тут на ум пришли пауки, строящие свою сеть так, чтобы попавшись в нее, жертва трепыханием сообщала о своем присутствии. Теплый поток найти было сложнее, но - все же он нашелся. И весело заплясал, задергался на кристаллах, согревая и заставляя беспорядочно колыхаться, точно на них уселась любопытная синица. На каждый. Прислонившись спиной к одному из деревьев, Роб коротко, по-волчьи рявкнул так, что откликнулось эхо.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Ждать пришлось недолго. Оборотень, не слишком крупный, поджарый, с тёмной, отливавшей в лунном свете рыжиной шерстью не вырвался, а скорее вытек на поляну, словно любуясь собственной грацией и давая себя рассмотреть. Он передвигался сгорбившись, но на задних лапах, ещё сохранивших сходство с поросшими шерстью человеческими ногами, но морда с крупными мощными челюстями и жёлтые дремучие глаза были совершенно волчьими. Руки, вооружённые кривыми когтями, свисали до колен. Роба он заметил сразу, но не напал, вместо этого начал обходить его по небольшой дуге, скалясь, с глухим рыком. Морда и лапы зверя были чистыми, не испачканными кровью.
- Ты ведь хорошо учился, да, сын мой? - Задумчиво спросил Роб Вихря, не спеша отходить от ствола и доставать меч, - и, наверное, помнишь, как Гиральд Камбрийский в своём трактате «Topographia Hibernica» описывает совершение священником последнего обряда над умирающей волчицей-оборотнем по просьбе её мужа, также оборотня, который рассказывает священнику, что они принадлежат к ирландскому роду, который проклял Наталий Ольстерский, так что его члены должны были по семь лет бродить по лесам волками. Характерными особенностями являются способность этих оборотней разговаривать в волчьем облике и нахождение человеческого тела под волчьей шкурой. Гиральд настаивал на правдивости истории, обосновывая её возможность тем, что превращение было совершено с позволения Бога. В норвежском тексте «Королевское зеркало" описывается превращение святым Патриком в волков ирландского клана во главе с королём Веретикусом за богохульство и оскорбление самого Патрика. Они выли по-волчьи, когда он пытался им проповедовать — и были обречены провести в волчьем облике семь лет. Я к чему это веду? Задержи паршивку на дереве воздушным щитом, пока мы с Рози побеседуем. Рози, ты понимаешь меня?
Всю дорогу до логова Роб размышлял - Джек или Рози? Иначе отчего бы девчонка, явно не жалующая родителей, так охотно, даже с радостью, вела бы их? Рыжеватая шерсть разрешила сомнения, но и всколыхнула старое, невошедшее в устав, правило: "Михаилиты убивают только тварей". Рози, все же, была человеком.
Если этот оборотень и умел говорить, если глаза на миг сверкнули зелёным из-под массивных надбровных дуг, то ответа Роб не дождался. С дерева донёсся возмущённый, но тут же стихший вопль Ларк, треск ветвей, а оборотень, лишь на краткий миг вскинув голову, бросился вперёд, забирая так, чтобы оказаться справа от Роба. Размеры, может, и делали зверя не таким сильным, но в скорости он только выигрывал. Воздушный щит, он же ловчая сеть, он же сплетение вихрей, отбросил Рози ненадолго, но этого хватило, чтобы уйти, поспешно и не слишком плавно, в сторону. "Я призываю тебя, дочь Эрнмас, сестра битвы и власти..." В этот миг Роб любил Бадб со всем нерастраченным пылом, со всей нежностью, на какую был способен. И просил прощения за то, что тянет через косицу на руке из нее силы. "Я призываю тебя, богиня военного ремесла, победы и смерти ..." Клялся её же именем, что никогда больше так не поступит (наверное) и просил помочь. "Я призываю тебя, Бадб, госпожа сражений. Будь со мной сейчас!" Рози убивать не хотелось мучительно, а потому, затянув привычную литанию Керну, но - вслух, он вкладывал силы в эти слова так, будто не было никого дороже и ближе, чем человеческая ипостась женщины. Обращаясь к ней, взывая, прося откликнуться, Роб так искренне звал ее к себе, в мир людей, что ему самому хотелось то выть, то плакать. При всем при этом еще и приходилось непрерывно и очень быстро перемещаться, не сводя глаз с оборотницы и порыкивать на Вихря, чтобы следил за верхом. Говорят, Юлий Цезарь мог делать шесть дел одновременно. Роб ему бы посочувствовал, но времени на это не было.
- И снова женщину нашёл. Даже рыжую. Чужую. Вот ведь...
Голос, раздавшийся за спиной в хлопаньи крыльев и шелесте перьев, полнился преувеличенный трагизмом. Оборотень же взвыл, зло и отчаянно. Земля, смешанная со снегом, рванулась вверх, облегая его второй шкурой, толстой, сразу сереющей. Подозрительно напоминавшей неполированную сталь. Панцирь облек зверя до шеи - и остановился, заморозив Рози в странной, полной отчаяния и рывка позе. Сомнений больше не было: глаза оборотня приобрели тот же лучистый зелёный оттенок, что и у Ларк. Только - теплее. И гасли мучительным стыдом, отчаянием и - неожиданно - смирением.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Спасибо, mo ghaol**, - выдохнул Роб, опираясь на дерево, чтобы перевести дыхание. Так быстро бегать и так много колдовать ему не приходилось с тех пор, как практика завела его вместе с группой мальчишек на одно очень неспокойное кладбище, - Рози, ну теперь-то ты меня понимаешь? Моргни раз, если да.
В ответ оборотень закрыл глаза.
- Я буду рассказывать, а ты моргай, - обреченно продолжил он, наблюдая за этим, - должно быть, этот ваш старый прид... блаженный обнаружил тебя или во время трансформации, или на логове. И тебе пришлось его убить. Но людей ты не трогаешь, боишься. Сколько полнолуний ты пережила? Два, три? Или, судя по этой паршивке Ларк, у вас это родовое? Отсюда и селениты? Ты не хочешь, чтобы это вышло за пределы деревни? Пытаешься привязать её? Кругу тебя ведь кто-то из наших научил, старая школа... И прекрати стыдиться, это твоя вторая суть, никто не посмеет тебя осудить за это.
Спиной он практически почувствовал, как Бадб на последних словах закатила глаза. Но Рози еле заметно кивнула, всё ещё глядя в сторону.
- Ваш. Полг'да н'зад... добр-рый. Со шр-рамом. Вежлив, тихр'й. Помог. Связать.
Для слов волчья пасть подходила плохо, и слова получались смятыми, комканными, лающими. Но - получались.
- Седой и на меня похожий, но старше? - Подозрительно осведомился Роб, снова срываясь в акцент. - Впрочем...
Он покосился на Бадб, припоминая, что оголтелые сестрички снимали ликантропию щелчком пальцев и, помявшись, продолжил:
- Я могу попросить Госпожу Ворон, чтобы она сняла с тебя это проклятье, если хочешь. Я даже попытаюсь упросить её принять Ларк в свиту, потому как мерзавка, уж прости, коровами не ограничится, а служить госпоже - великая честь. Вопрос в том, хочешь ли этого ты, и согласится ли на это госпожа?
Великая честь. Роб прямо-таки ощутил на шее тяжелую руку Бадб, поскольку слова прозвучали двояко и провокационно: не уходят от такой великой чести в смерть. И все же, это было лучшим выходом для сидящей на дереве девчонки. Которая, к тому же, явно томилась и явно была готова дать жизнь новому поколению оборотней.
- В свиту-у? Но ведь эт'... - глаза Рози метнулись к Бадб, но тут же, едва ли успев разглядеть богиню, словно обжегшись, она снова посмотрела на Роба. Говорить ей становилось явно всё легче. - А как же... цер-рковь? Господь? И снять пр-роклятье - ценой души? Я хочу, больше всего на свете, но та, кого ты называешь госпожой, она ведь...
Рыжая, скорая на расправу своекорыстница. Впрочем, христианский бог тоже частенько бывал невоздержан в гневе, а уж как был охоч до выгоды богоизбранный народ...
- Госпоже твоя душа ни к чему. Она правила этими землями задолго до прихода сюда миссионеров, принесших твое проклятие, - Роб снова глянул на Бадб, призывая к терпению, и стянул перчатки. - Собирать души - удел слабых. К тому же, Рози, в глазах Творца ты грешна. Ты воруешь коров, чтобы есть - и нарушаешь заповедь "Не укради". Ты убила блаженного - и нарушила "Не убий". И ты ведь даже покаяться не можешь, не обнаружив своей сущности. Знаешь ли ты, что святые мужи говорят о ликантропах, Рози? Амвросий Медиоланский высказывался в том духе, что человеческая душа не способна существовать в теле животного, поскольку между человеком и животным есть принципиальная разница: человек, как творение и подобие бога не может быть изменён. Каждый раз, перекидываясь, ты грешишь, меняя свой облик на звериный. А ваш священник тебя подверг бы экзорцизму, а потом сжег. Невежда, он считает, что оборотни добровольно одержимы дьяволом, ведь так его учили. Для Ларк же вассальная клятва - возможность остепениться, научиться использовать волка во благо. До полнолуния три ночи, что ты будешь делать, если её волчица войдет в охоту? Если отправится искать самца? Селениты её не удержат, поверь. Они не помешали ей явиться ко мне полуобнаженной, чтобы продать твою жизнь за сто фунтов. Она - не ты. Она не стыдится этого и не боится, скорее - жаждет. И есть вероятность, что через месяц-другой сюда вернется кто-то из наших, не я. Он не будет думать, чудовища ли вы, просто зарубит обеих. А умирать ты не хочешь, иначе давно бы кинулась на рогатину мужа.
Кажется, демонстрировать оковы становилось уже традицией. Роб поддернул рукава кольчуги, показывая рисунки и вздохнул, понимая, что играет нечестно, связывая узел из тоненьких ниток, торчащих из ткани мира, но не трогая основной канвы. Но Бадб нужны последователи, а они покупались благими делами. И иногда - подзатыльниками, но об этом Рози знать было не нужно. Роб улыбнулся женщине своей самой обаятельной, самой открытой и мальчишечьей улыбкой, думая о том, что снова стал тенью неистовой, хотя теперь и тенью сильной, способной возвести её на престол и сложить к ногам богини дома Господни, церкви сиречь. Если бы они ей были нужны. Серый кардинал в темно-синей рубашке. А ведь он так спокойно старился, уже поглаживая камень пустого саркофага в капелле!

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Оборотень долго молчал, но, наконец, Рози мелко кивнула.
- Так будет лучше. Я надеялась, но... пути назад ведь нет? - как ни странно, в хриплом голосе прозвучала чуть ли не надежда.
- Увы, - сокрушенно развел руками Роб, - только покаяние через муки сожжения. И тебя не задушат из милости, ведь оборотень - порождение дьявола. Напротив, буду подкидывать сырые дрова, чтобы горела долго, задыхаясь в дыму. Подумай еще и о том, что у вас с Джеком могут быть дети. И они не будут нести в себе этот страшный дар. Но, если ты согласна, мне нужен твой хвост. Вряд ли Джек порадуется, что его жена была оборотнем, иначе ты ему уже бы рассказала.
Вряд ли Джек порадуется и тому, что его жена служит неистовой, но уж это было меньшим из зол. К тому моменту, когда супруги смогут поговорить об этом, Роб малодушно надеялся быть далеко.
Рози кивнула снова и попыталась взглянуть туда, где сидела на дереве Ларк, но каменная шкура сжимала слишком плотно.
- Хорошо. И для себя, и за дочь, я согласна, - и добавила с горечью: - Думаю, она тоже будет рада.
- Вихрь, роняй паршивку, - с облегчением улыбнулся Роб, поворачиваясь к Бадб, - mo mhaighstir***, не откажи в любезности, освободи миссис Рози, чтобы я мог освободить ее от хвоста.
Шум ломающихся веток и глухой удар оземь он встретил злой улыбкой, подумав, что Жаворонок-то оказался не летающий. Хвост и вовсе отрубил одним ударом, тут же излечив рану Рози. И - отвернулся, не желая смущать женщину, которая начала трансформацию. Бадб не медлила ни мгновения больше, отзывая волка из души и тела Рози Тимбр. А потом были клятвы. Как ей клянутся в верности другие, Роб видел много раз. А вот принимал эту клятву с нею - впервые. Стоя за спиной, положив руку с косицей на плечо - жены? Да, пожалуй, именно так: жены - подсказывая Ларк слова формулы полного подчинения, каковую и не помышлял менять для этой мерзавки, он осознал, что связан теперь с неистовой неразрывно.
Глядя на Бадб, на рыжеволосую, обжигающую взглядом густо подведенных глаз, гибкую и сильную, его Бадб, Роб невольно подумал о том, что не зря они оба остались не у дел. Ушло их время, осиротели души, еще более ожесточились сердца. Гордыня, ревность, ненависти овладели неистовой, но их Роб вполне мог понять. Разве не то же он чувствовал, ожидая её у шатров героев? Но... Да, пусть герой, но армиями богини командовать будет не этот вот очередной Кухулин! Да, пусть Розали, но, черт побери, рыжая ведь! Черное и белое давно смазались, превратились в серое, в его полутона и оттенки. Зло, что причинила неистовая, не забылось, не простилось, но значения оно уже не имело. Боль не вечна, она уходит, унося за собой обиду и ненависть. Что бы между ними не было, сколько бы зла они не причинили друг другу, сейчас Роб смотрел на Бадб, как некогда - с восхищением и страстью. Наверное, поэтому слова, произнесенные после окончания обрядов, после того, как все ушли, сопровождаемые Вихрем, больно оскорбили и его самого.
- А теперь, mo Magaidh****, тебе придется меня ударить.
Бадб, которая, казалось, стала выше, со вспыхнувшими глазами шагнула к нему, лицом к лицу. Нахмурила брови, ржавой ночью, резкими тенями сгоняя сияющее удовольствие от клятв. Погружая во тьму саму поляну.
- Magaidh?!
- Бадб Маргарет Колхаун, леди Бойд, - поспешно отступая назад и ухмыляясь, сообщил ей Роб. - Ну не могу же я ко двору представить древнюю богиню, Ворону Битв? Ко двум дворам.
Кажется, придать поляне вид битвы с оборотнем стало гораздо проще, чем представлялось раньше. Да и синяки у него теперь будут вполне правдоподобные.
- Колхаун... - Бадб приостановилась, словно пробуя слово на вкус, и вскинула руки, сжимая воздух.
Чёрный фламберг, возникнув из ниоткуда, свистнул в страшном диагональном ударе, с двух рук, с шага, через шею и грудь.

_________________________________________
* Сила ветра есть у меня
** любовь моя
*** госпожа, хозяйка
**** Мэгги

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Ну хорошее же имя, - только и успел произнести Роб, ныряя под меч и уходя от атаки поворотом с шагом назад.
- Focáil robin*, - прошипела Бадб, крутнувшись следом за мечом в ореоле волос, и выбросила левую руку в его сторону.
Земля дёрнулась не хуже коврика, выдернутого из-под ног шаловливыми послушниками. Точнее, двух ковриков. В разные стороны.
- Девять дней как нет, - не согласился с такой трактовкой Роб, с удивлением в падении ловя восходящий поток и лихорадочно уплотняя его, призывая на помощь ветерок. Плащ хлопнул за спиной и развернулся будто парус, затрепетав краями, - голодный паек, Мэг, к семейному счастью не приводит.
Отчего-то не покидало ощущение, что им сейчас пересчитают деревья. Вдумчиво и не пропуская ни одного. Но навстречу понёсся не благородный дуб, а куст терновника. Колючий, в длинных крепких иглах.
- Маргарет Колхаун! Marbhfháisc ort!** Убью! Оба эти твои двора, начисто!
Куст вспыхнул ярким пламенем, с гулом вознёсшимся высоко в небо. Ударил в лицо жаром почти пророческим.
- Что же ты творишь, cuthach?*** - Риторически вопросил Роб, сваливаясь со своего воздушного скакуна прямо в подтаявший снег. - Тебе же это все стирать теперь, как примерной женушке!
Время он, меж тем, не терял. Перекатившись прямо по луже, через плечо, Роб резко взмахнул рукой с косицей, призывая заключенный в ней ветер, заставляя его сбить огонь с куста прямо в Бадб Маргарет, леди Бойд. В разлившемся под ногами озерце на секунду всплеснуло неожиданно алым отражение плаща. Богиня же шагнула прямо через завесу огня, небрежно, но с намёком наматывая на кулак его пряди, словно живые ленточки. Языки пламени, впрочем, сбежать не пытались, наоборот, льнули к Бадб, ласкались, словно маленькие голодные и очень солнечные котята. Часть их облюбовала фламберг, который Бадб держала в одной левой руке, и теперь радостно прыгали по изгибам лезвия. Темнея на глазах, но не намереваясь гаснуть.
- Я слышала, что огонь очищает тоже. Даже сама пробовала. Пожалуй, любовь моя, я начну с удаления волос. Везде. Знаешь, недавно стала свидетельницей такой замечательной пытки!.. Сама не поверила. Многому научилась. Особенно запомнились кипящие изнутри глаза.
- Затейница, - не слишком искренне порадовался Роб, пятясь и размышляя, не пора ли вытаскивать меч, - но, моя Бадб, боюсь, после таких ласк я не смогу служить тебе также верно, как и сейчас.
Битва магистра михаилитов и жуткого оборотня, вероятно, войдет в анналы истории этой деревушки и ее будут передавать из уст в уста, сидя у очагов, длинными зимними вечерами. В подтверждение мысли фламберг прошёлся по стволу осины, без труда перерубив. От пенька начал подниматься дымок. А вокруг, медленно проявляясь, возникал Tuatha Dé Danann, пробиваясь нежной зеленью через мрачный шервудский лес, светом - через тьму, летом в зиме. Дрожал дымкой и птичьим пением.
- После того, как я тебя убью, - ласково заверила Бадб, улыбаясь широко и радостно, - служить будет некому. Доставай меч. Покажи, на что способен. Ты ведь хотел меня убить, когда-то, и снова, и опять. Так давай!
Роб вздрогнул, медленно, покорно доставая меч. И с размаху вогнал его в мерзлую землю, падая вслед за ним на колени.
- Убивай, - согласился он, - если хочешь. Но оружие против тебя я поднимать не стану, даже по приказу.
Извилистый клинок взвыл на полном замахе... и застыл у шеи. Богиня же выдала длинную и совершенно неприличную фразу, перечислив подряд качества некоторых шотландцев, их предков и закончив красочным описанием ошибочности творения мира целиком и в частностях. Выдохнувшись, она схватила его за плечи и встряхнула.
- Почему?!
- Потому что, mo thlachd tlachdmhor,**** - ладони перехватили запястья неистовой, резким рывком увлекая вниз, сопровождая этот рывок подсечкой, - я не хочу этого. Потому что какими именами я не называл бы тебя, ты все равно остаешься Бадб. Моей Бадб. А Маргарет Колхаун - это лишь маска, не стоящая внимания.
А еще потому что, куда бы он не бежал от неё, сбежать все равно не удавалось. Да и не хотелось, по чести. Но это Роб спрятал так далеко, на задворках рассудка, что и сам не поверил в эту мысль.
После подсечки он упал сверху, но теперь богиня вывернулась, перевернув обоих на бок. Впилась в губы поцелуем, долгим, полным того же лета, что тонко, на грани слуха, пищало вокруг, не разворачиваясь полностью.
А потом Бадб фыркнула. Снова. И залилась смехом, запрокинув голову назад.
- Ха! Представляешь, что сказали бы те фрейлины при дворе, если бы увидели?! Ладно! Колхаун так Колхаун. Позволяет вести себя интересно. Бить по шее за "Мэгги", прилюдно даже. Хороший клан, мне нравится.
- Боюсь, после этого разговора, - проворчал Роб усаживаясь, судя по ощущениям, прямо в очередную лужу и бережно пристраивая неистовую у себя на колене, - я буду обращаться к тебе исключительно официально, с перечислением полного титула. Что, конечно, существенно удлинит беседу. К слову, мне гораздо более интересны не фрейлины, а то, на ком ты будешь натаскивать эту паскудницу Ларк. Я бы предложил тебе опробовать её на Брайнсе.
А если мерзавка отравится, укусив чертова торговца, как именовал его Клайвелл, то не беда. Одной меньше.



----------------------------------------------------------------
* крайне неприличная малиновка (которая неприлична и сама по себе)
** Чтобы ты сдох!
*** бешеная
**** восхитительно неистовая

Черт его знает, как дополз до дома Тимбров. Ушибы и ожоги, полученные в пылу героического увиливания от сражения с Бадб, болели. О том, как выглядела поляна с логовом, вспоминать даже не хотелось. В хижине, постояв у порога и послушав тишину, Роб бросил обгорелый и грязный хвост на обеденный стол и с трудом заставил себя умыться. Заснул он почти мгновенно, блаженно вытянувшись под теплым одеялом и спрятав голову под подушку, чтобы не мешал шум кузницы. И проспал весь день, давая телу отдых, залечивая синяки и вздувшиеся, наполненные жидкостью, ожоги. К счастью, ему ничего не снилось, ни о чем не думалось и не мечталось. Пробуждение приятным назвать было нельзя - ломило плечи, точно мечом размахивал вчера он. Но зато Джек Тимбр, явно с наущения Рози, отдал триста фунтов, двести из которых перешли сопротивляющемуся Вихрю, а сто, в присутствии Тимбров, Ларк. С трудом удержавшись от того, чтобы отвесить еще и подзатыльник соплячке, Роб покосился на сумерки за окном и со вздохом отправился собираться в дорогу, благо, что до Равенсхеда было полчаса галопом. Письма, за которые его били ночью, требовали отправки.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

20 января 1535 г. Равенсхед. Раннее утро.

Утро в Равенсхеде началось с дурного, гнетущего предчувствия. Стараясь не столько осознать его, сколько прогнать, Роб даже тщательно побрился, хотя светлую щетину все равно особо видно не было, а за кольчугу она пока не цепляла. Синий шелк рубашки приятно холодил плечи, но странное ощущение не отгонял. Объяснение предчувствию нашлось уже после утреннего правила, после ванны, которую сонная служанка, взбодрившаяся лишь после щипка пониже талии, с кокетливой улыбкой наполнила горячей водой и хвоей, во время прогулки с Девоной, которую Роб, все же, надеялся выучить хоть чему-то без чар. За ажурным, нарядным заборчиком таверны зацокали копыта и во двор въехал Раймон. Эмма, как и положено, держалась чуть позади, не мешаясь под рукой. Сердце пропустило удар, рухнув, по ощущениям, в пятки и тут же забилось бешено, радостно, забивая этой радостью волнение и страх. Лишь пройдя половину двора навстречу детям, он сообразил, что забыл закрыться от Эммы, как делал всегда, уважая её желание тишины. Но, не раздумывая и не закрываясь, продолжил путь, не в силах сдерживать радость.
Эмма обняла его на краткий миг, когда помогал ей спешиться, тепло и родственно, несмело улыбнулась, и по этой улыбке Роб понял, что Раймон, кажется, знает все.
- Не волнуйся, cèile-cèile*, - улыбнулся в ответ он, - не людоед же твой муж. И не глупец. Не подеремся.
- Людей есть не приходилось, это верно, - бросая повод Розы мальчишке, улыбнулся Раймон. - Хотя, как знать? Помню я очень подозрительное мясо в одном трактире в Сассексе, пусть владелец и клялся, что это - честная свинина. А вот с глупостью можно и поспорить, ибо умные люди сидят спокойно дома и уж точно не влипают в такие неприятности. Но, однако, тракт и свежий воздух оказывают поистине волшебное действие. Поделишься рецептом?
- Дорого продал себя. А потом еще и удачно женился.
Удивившись мрачности в собственном голосе, Роб привычно подтянул рукава оверкота, в который уж раз демонстрируя набивших оскомину воронов и триксели. И браслет-косицу, который не горел и даже не пачкался. Эмма сочувственно вздохнула, точно чувствуя отголосок той боли, с которой отпечатывались эти рисунки, заставляя пожалеть о решении не прятать чувства.
Татуировки Раймон оглядел разве мельком, зато на пряди рыжих волос потяжелевший взгляд на пару мгновений задержал. Хмыкнул.
- Ого. И знакомо, и иначе. Познакомишь со счастливой новобрачной?
- Обязательно, но позже, - с тоской, какую и не подумал прятать, вздохнул Роб, - от завтрака вы, надеюсь, не откажетесь?

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

В таверне, поманив улыбкой подавальщицу, он глянул на Раймона, обреченно подумав, что придется рассказывать все. О прошлом, которое хотел забыть, но не мог. О настоящем и о будущем. Впрочем, разговор Роб начал не с этого, дождавшись, когда принесут одуряюще пахнущий пирог с олениной и вино.
- Ты болты нашел, Раймон? - Пожалуй, это волновало его не меньше, нежели знание любимцем прошлого Fuar a'Ghaoth. Час боли для Морриган, в который можно было успеть многое, был бесценен.
- Да, - прежде, чем ответить, тот тоже подождал, пока девушка, кидавшая на Роба заинтересованные взгляды, отойдёт подальше. И с явным удовольствием разделывая пирог на исходящие паром куски. - Мы заезжали в резиденцию на пару дней. А то всё трактиры, заимки, хотелось отдохнуть нормально, без необходимости оглядываться. Надо сказать, немало всё изменилось, даже не ожидал.
- Верховный писал, что вы были. И про Рысь тоже.
Помедлив, подумав о том, что тянуть кота за яй... хм, за хвост и откладывать то, что должно быть сказано, Роб вздохнул, глянув на Эмму, отложившую в сторон пирог и принявшуюся за свежую клубнику, которую трактирщик, полный и круглолицый, принес с ледника.
- Иногда, - тихо заговорил он, - я до сих пор слышу во сне лязг боевых колесниц и крики умирающих. Тех, кого он - и я тоже - вел в бой. Уж не знаю, кто сболтнул, но... Я - не Тростник, Раймон. Он истек в кровавую дорогу, по которой уходил от своей хозяйки. Я - Роб Бойд, который все помнит и бережно хранит его искру в душе. Я помню, каково быть им, помню те силы, ту мощь, что давала ему хозяйка. Но быть снова им не хочу. Но и насовсем убежать у него... у меня не получилось. Джерри попал в беду, и неистовая принесла эту весть на крыле. Преследуя свои цели, разумеется. И чтобы успеть, я пошел на сделку. Продал себя, иначе не успел бы, верхом от резиденции до Блита. Сожрали б пауки. А молодая физиономия - часть сделки. Не нравится ей на морщины и седину смотреть. Никогда не нравилось, хоть и говорила об этом, как о продлении срока.
Эмма, с явным сожалением отодвинувшая от себя ягоды, вздохнула тоже, но устало.
- Не лжет, - сообщила она, улыбнувшись Раймону, - и очень волнуется.
Трусит, пожалуй, было бы более точным словом, но Эмма ведь только училась правильно использовать свой редкий дар. Роб благодарно кивнул ей и выжидающе взглянул на Раймона. А тот неожиданно ухмыльнулся.
- Только не говори, что ты против такого довеска. Вон, как эта смотрит... Но я понял. Неистовая, Бадб, да? Кажется, доводилось недавно слышать её голос. Во сне, который наяву. Так что получается, - он поднял бровь, - теперь есть две древние богини, от которых нужно как-то избавиться? Хм. Две... части богини?
- Одна. Что думает мелкая поганка - Фи - не знает никто. А Бадб... Частью сделки был договор: она не участвует в играх Королевы с вами. Прости, что не сказал раньше. Я надеялся дожить спокойно, отойдя от дел и, быть может, увидев ваших детей. Когда ты свободен, когда есть ради кого и чего жить... Когда волен видеть солнце и облака, его скрывающие, когда грустишь и радуешься, не скрывая это от той, что может счесть излишние слова и мысли оскорблением... Это дорого стоит, Раймон. Так дорого, что не хочешь вспоминать и говорить.
Пригубив вино, Роб грустно подумал о том, что мог бы рассказать то, чего не было в легендах. Как говорить дозволялось лишь в постели или когда обращается госпожа. Как приветствовали армии своего командира криком, от которого дрожала земля Маг Туиред. Как победу присвоил Луг, а истинный победитель остался лишь в сказаниях отдаленных местечек Ирландии, где живут потомки тех воинов. Как встретил ту, первую Розали, и тайком, когда неистовая бывала не такой всевидящей, навещал её. Как она родила ему троих мальчиков. Как искал друида, который бы подсказал, как сбежать, разорвать клятву крови и как уходил со вскрытыми венами, омывая себя, прокладывая дорогу и смывая следы собственной кровью, узнав, что она убила и Розали, и детей. Как упал у врат Туат Де Данаан, оплакивая семью и слыша слова неистовой: "Проклинаю тебя, мой возлюбленный, и ненавижу. Из пыли рожден был, в пыли и погибнешь. Не снискать тебе более славы вождя - на войне ты добьешься лишь смерти, ибо смертен отныне". Впрочем, грусть немного ушла, когда он перехватил взгляд подавальщицы.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- А что эта смотрит - так с того проку нет, - со смешком добавил Роб, отстраненно отмечая дрожь пальцев на кубке, - Неистовая оторвет всё, прости, Эмма.
Раймон громко вздохнул.
- Ну уж нет, раз человек ради других продаёт себя в вечные мужья, такое не может остаться безнаказанным. Конечно, недовольным брачными ночами ты не выглядишь, но это уже дело принципа. А то что они? Хотя, желание молодой древней жены оторвать за лишние жесты всё, что висит, я тоже понимаю, но что поделать. Придётся всё-таки её убить. Одна, две, разница не так и велика, правда, дорогая?
Эмма рассеянно кивнула, не сводя глаз с подрагивающих на кубке пальцев.
- Бри Лейт - где это? - Мягко спросила она, кладя руку на запястье Раймона.
Вопрос этот заставил Роба встряхнуться. И порадоваться сметливости леди де Три, умело переводящей разговор в иное русло. Он глубоко вздохнул, прогоняя остатки дрожи, успокаиваясь. И, наконец-то, смог понять, что Раймон повторил для него то, на что так и не получил ответа.
- Это в Ирландии, недалеко от деревни Ардаг, графство Лонгхорд. Но, Эмма, это ведь сиддх Миддхира, в который он привел жену свою Этейн, почти... царство мертвых. И, спасибо, Раймон, леди Бойд, конечно, бывает резка, однако убивать её не стоит. Она еще пригодится, хотя бы и в Самайн.
- Счастливый муж, понимаю, - снова вздохнул тот и отпил вина. - Да ещё и помолодевший. Чёрт, мне уже хочется посмотреть на эту Неистовую. Что ж с тобой поделать, подождём хотя бы и до Самайна. Что до Бри Лейт, то - лишь почти. Фэа оттуда как-то добираются до Эммы. Общаются. Предлагают. В том числе оружие - за помощь.
- Focáil faidhie!** - не утерпел Роб, залпом допивая кубок и снова подзывая подавальщицу, которая теперь глазела на Раймона, - какое у них там оружие, если Миддхир ушел давно? Ни за что не поверю, что он забыл там свой серп, которым убивали даже богов...
Пожалуй, вот об этом стоило спросить Бадб. Воспользоваться привилегиями, из-за которых он так переживал сейчас, и позвать милую Мэгги на завтрак. Раз уж Раймону так любопытно с ней познакомиться, будто древние богини не набили ему оскомину. Правда, хотелось, чтобы неистовая сейчас была чуть сдержаннее. Не покладистой, нет, но ведь умела же она держать себя так, что лавочница Болейн, мнящая себя королевой, искусала б локти, а гордая испанка Арагонская удавилась от зависти! Роб улыбнулся Эмме, с интересом глянувшей на него, почувствовавшей эту странную смесь из гордости, стыда, нежности и ненависти, таящихся в глубинах разума, у самого его дна, испытываемую им сейчас.
- А все ж, сын мой, - привычное обращение слетело с губ так легко, будто и не было этих неприятных минут, когда ни разум, ни тело не подчинялись ему, отдавшись во власть страха, - что там с Рысем вышло?
Эмма, рассмеявшаяся его акценту, внезапно напомнила еще и о преемничестве. И если уж Раймон был так непривычно любезен, что принял прошлое... Хмыкнув негромко, Роб отпил из вновь наполненного кубка. Нет, на согласие занять кресло в капитуле рассчитывать, все же, не стоило.
- Oighre*** и молодой огонь, - ядовито проворчал Раймон, словно услышав мысли, но усмехнулся тоже. - Согласно исключительно болтливым импам одной из твоих своячениц. Преемник и чуть ли не заместитель - согласно уже Верховному. Столько прозваний, даже не знаю, что и думать!.. А с Рысью ничего особенного. Пришлось дочищать за ним хобий, что, по традиции, продолжилось не приятным количеством монет, а чужедушцем. Потом, правда, всё равно заплатили, но осадок-то остался. В менее богатой деревне могло бы оказаться куда грустнее, сам понимаешь. Представляешь, убил старшего самца, оставив тяжёлую самку и двух молодых, скотина ленивая. Встречу - морду начищу. Кстати, о мордах... - он прервался, чтобы плеснуть ещё вина и себе, и Робу, потом небрежно продолжил. - Очень удачно мы тебя здесь встретили. Будет, кому из тюрьмы вытаскивать. Или могилу рыть.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Рысь скотиной ленивой не был. Скорее, хитрой и наглой. Теобальд Батлер, нареченный Рысью, считал возможным работу не завершать. Объяснял он это во время очередной чистки морды тем, что все равно заплатят, а проверить не смогут. После каждого мордобития мерзавец утихал, но ненадолго, да еще и принимался развлекаться рассказами обидных баек об орденцах. Роб однажды с удивлением узнал, что шрам на лице у него от того, что неудачно упал, убегая из спальни любовницы от разъяренного рогоносца. Именно из-за Рыси капитул принял решение обязать михаилитов приносить заказчикам характерные части по числу убитых особей. Впрочем, этой рысьей скотине все равно было наплевать. А потому замечание Раймона Роб встретил вздернутой бровью и здоровой долей скепсиса. Бровь поползла еще выше, хотя казалось - уже и некуда, когда он услышал о тюрьме и могиле.
- Помилуй, Раймон, зима же! Если ты хочешь могилу, тебе придется сначала прогреть землю. Заодно и место присмотришь, - неискренне возмутился он, - dè a-rithist****? Проклятье... Что опять? Ты нашел где-то новых сектантов?
- Да когда это их искать надо было? - удивился Раймон. - Сами лезут. Но - нет. Разве что в общем смысле, как представителей культа Эммы, - он помедлил и задумчиво кивнул сам себе. - А хорошо звучит. В общем - нет. Просто надо убить одного человека тут. Или не одного, как пойдёт. Понимаешь, не нравятся мне контракты на нас с Эммой. К тому же, контракты жмотные. Тысяча за Эмму ещё куда ни шло, но всего триста за мою голову? Или это потому, что её живой хотят...
Роб вздохнул, роняя голову на руки. Неизвестно, каким был достойный родитель Раймона, но вот эта страсть балансировать на острие клинка у молодого михаилита была явно не от него.
- Тогда какого черта мы тут сидим? На живца приманиваем?
Если Бадб хотела познакомиться с одним из своих пасынков лично, то ей лучше было бы явиться прямо сейчас. Пока Роб, по ее точному определению, не сунул нос куда-то еще.
- Мы сидим тут потому, что я не очень хочу взламывать книжную лавку, которая расположена чуть не в соседнем доме, средь бела дня, - любезно пояснил Раймон. - Особенно с учётом того, что там может быть мастер-иллюзионист... кстати, потомок человека и скоге. Кроме того, мы тут сидим потому, что явно требуется отпраздновать омоложение, свадьбу, возвращение к корням, снятие покровов, будущие экспедиции, магистерское кре-...
Договорить он не успел, глянул в сторону и вверх, где спустя миг раздался уверенный стук каблуков.
Чтобы понять, что увидел Раймон, Робу поворачиваться не надо было - потеплели оковы, напоминая, что сидеть в её присутствии - неуважение. Впрочем, он и без того бы встал, удивляясь странной радости и печалясь осознанию, что неистовая, все же, уводит его из этого мира, привязывает все крепче к себе. Подавая руку величественной, даже величавой Бадб, павой спускающейся с лестницы, Роб печально глянул на побледневшую Эмму и поспешно набросил на себя Циркона, поворачиваясь к детям.
- Бадб, - "Маргарет Колхаун", - душа войны. И леди Бойд.


-------------------
*невестка
** очень нецензурные фэа
*** наследник
****что опять, снова

[Leomhann >>>]

После полудня.

Раймону удивляться он не переставал с того момента, как впервые увидел упрямым шестилеткой. Уже тогда у него было свое мнение, а когда этот отпрыск славного рода де Три впервые зло заморочил соседа по спальне, которого впоследствии нарекут Псом за верность оредну, Роб честно призадумался - так ли благи были намерения отца Раймона, привезшего мальчишку в резиденцию. Тогда - еще в монастырь. Боги свидетели, он старался дать этим мальчикам то тепло, что они недополучили в семье, но воспитались и выросли отчего-то михаилиты. Вот и сейчас, равнодушно наблюдая за снующим, точно его ужалили в самое больное, приказчиком Листа, Роб недоумевал, откуда у Раймона такое упрямство и такая мстительность, будто он был Бойдом. Эмма, кажется, не желала сдерживать Фламберга в этих его проявлениях, считая нужным сглаживать только самое ершистое, самое острое. И ведь спокойным принятием Раймоном его прошлого он обязан ей! Прекрасно понимая, что без этой спокойной умницы разговор прошел бы иначе, менее приятно, Роб с плохо скрываемой гордостью глянул на невестку, пропуская мимо ушей странное замечание Раймона о желании наведаться в лавку ночью. Будто Лист ночевал в ней. Но... Хочется мальчику поиграть в ночную тень - пусть играет. От набитых шишек вреда не бывает. Впрочем, не волновала его и чаровница. Чтобы понять, как ей противостоять, хватило раза. Но и суккуба того Раймон припомнил очень вовремя, пробуждая забавные - и не очень, но все равно дорогие воспоминания.
Вернулся в резиденцию он тогда поздно, чуть навеселе и, кажется, с какой-то девицей, что подцепил в том милом тратирчике в Форрест-Хилл. Барышни, охочие до перчинки, стекались туда со всего Лондона и окрестностей в надежде заполучить михаилита в постель, а то и окольцевать. И если с первым у них закавык не возникало, то со вторым наблюдались очевидные проблемы. Сегодня милый друг здесь, а завтра унесся на тракт - и ищи ветра в поле. Роб смутно припоминал, что до его комнаты девушка не дошла, осталась где-то в гостевых. Что к лучшему, он всегда был переборчив в женщинах, благо, от них отбоя не было. И увидев, кого привел и... хм, оставил ночевать, вполне мог надолго рассориться с самим собой. В комнате, в этой чистой, теплой, уютной комнате, где не было украшений, но зато была мягкая кровать и теплое одеяло, его ждала еще одна девица. Одетая скудно, точнее вовсе раздетая - пышную грудь прикрывали лишь какие-то металлические щитки, соединенные между собой тонкой цепочкой и непонятным образом держащиеся на персях. Чресла и вовсе не скрывались под поясом из монеток. Пока Роб ошеломленно пялился на неё, пытаясь решить загадку этих нагрудных щитков, чувствуя, как стремительно трезвеет, барышня, извиваясь телом подобно змее и зазывно улыбаясь, направилась к нему, суля блаженство низким, чуть хрипловатым голосом записной соблазнительницы. Блаженства Роб не хотел вовсе, тем более от странной особы, неизвестно как попавшей в комнату. И лишь окончательно стряхнув хмель, он понял, что его чаруют.
- Иди сюда, лапочка, - ухмыльнулся он, распахивая объятия и прислушиваясь к тихому хихиканью на лестнице. "Лапочка" просияла улыбкой, порхнула к нему. И тут же взвыла от боли, когда Роб, намотав на кулак длинную черную косу, поволок ее к двери.
- Кто это сделал? - Вопросил он трагически не успевших сбежать юнцов, среди которых были и Раймон, и Джерри, и даже Том, называющий его отцом. - Tolla-thonen, а ну...марш по спальням, пока уши отрывать не начал!
Юноши, пряча ухмылки, вежливо поклонились и степенно, неспешно, оглядываясь, начали спускаться по лестнице.
- Еще раз кто-то из ваших придет на их вызов, - вежливо обратился Роб к суккубу, для убедительности приподнимая её в воздух за волосы, - накормлю облатками и проведу обряд крещения. Узнаете, каково с душой жить. Пшла вон.
Демоница взвизгнула, полетев в стену, но исчезла, не успев познакомиться с камнями резиденции. А Роба из воспоминаний вырвал новый вопрос Раймона. Возможно, нужно было сначала спросить, зачем ему грабить монастырь, но... Он так живо почувствовал себя снова наставником, с таким наслаждением представил, как будет сейчас откручивать уши этому гаденышу, что успокоился лишь, когда на ногу упал тяжелый деревянный щит. И удивился снова, узнав, что Раймон работает на Кранмера, да еще и ищет венец leam-leat Альфреда, которого назвали Великим. И вот тут пришлось думать уже серьезно, подбирая варианты, для чего архиепископу нужен такой мощный и такой древний артефакт. И почему за ним он послал норманна по крови. Думал об этом Роб вплоть до того момента, когда запыхавшаяся Эмма влетела на задний двор оружейной лавки, где он пытался осознать, какой дьявол так понапутал ходы в подземелье и почему воздух ощущается так странно. И снова возгордился. Леди де Три четко, внятно, без эмоций изложила произошедшее и даже указала направление, куда её мужа увлекала чаровница. Впрочем, успел он лишь к шапочному разбору, хотя и ему досталась доля чар, которые на него уже не действовали. Равно, как и слова Раймона удивили лишь поначалу. Должно быть, воспоминания о том, каким ребенком был Раймон, о бессонных ночах у его постели, когда мальчик болел, о том, как впервые посадил его на лошадь и вручил меч, смягчили Роба, иначе он непременно бы отвесил подзатыльник, не взирая на то, что Фламберг давно вырос, стал рыцарем и вообще женат. И, наверное, именно поэтому Роб дослушал его спич до конца и даже не назвал паяцем, как сделал бы это раньше. А на неудовольствие Бадб он и вовсе не обратил внимание. Поговорит с чаровницей - поймет, что уставший, старый муж просто так не беспокоит свою неистовую.



Сообщение отредактировал Леоката - 8-06-2018, 6:19

[Spectre28 >>>]

исключительно Леоката

Или не поймет... Сдерживая вскрик от боли, обжигающей, мешающей дышать, глядя на испуганную Эмму, Роб подумал, как мало ценит он свою жизнь, когда рядом дети. И даже порадовался, что забыл надеть кольчугу. Болты из арбалета, да еще и почти в упор, увлекли бы кольца от нее внутрь. И исцелять себя было бы гораздо сложнее. А ведь мог бы, мог проверить, подошел ли кто к лестнице! Но предпочел рискнуть, спуститься первым - и успеть в самый последний миг, закрыть собой, мимоходом осознав, что ждали девушку, самого его убили бы сразу. Стараясь не дышать жадно и глубоко, хотя уже хотелось, Роб продолжал закрывать девушку собой. Биться он был еще способен, подстегивая тело силами исцеления, не задумываясь о том, что может не хватить на полное оздоровление после извлечения болтов. Впрочем, даже в этом смертельном ранении были свои плюсы. Ворчливая досада Бадб, которую почувствовал даже он, не обладая даром Эммы, отголосок слов о лучших годах, были сродни признанию в любви. Неистовая привыкла к нему, а Роб, кажется, уже плохо представлял себя без нее. Хотя и хотелось порой просто тишины и ласковых рук. А вот поступок Раймона его и порадовал, и огорчил одновременно. Исцелиться он мог и сам, без сделок с богиней, которая не откажется от платы за то, что и жертв-то не требует. Не хотелось Робу втягивать своих мальчиков в эти игры с верой, к этому они должны были идти сами. Впрочем, неистовая его и не исцеляла. Ей оказалось проще вернуть его на час назад, нежели излечивать раны. Что было, конечно, хорошо, но очень уж больно. За то, что Роб назвал свою женушку злодейкой, совершенно непочтительно, ведь злой Бадб не была, это было противно её сути, возмездия не последовало, а значит, тот поцелуй, который он позволил себе, не омрачался ничем. Даже приближающимся полукровкой скоге. Чары фэа на него не действовали, спасибо Тростнику, да и трудно чаровать того, кто помнит, как остатки фоморов присягали на верность новым хозяевам этих земель. Но неистовую он все же прикрыл собой по неизжитой
привычке. Когда-то фоморы вполне были способны убивать богов, и если сейчас их потомки-фэа подчинены, это не значит, что они утратили такие способности. Мальчик-скоге оказался тонким и звонким, что девица, с длинными белыми волосами и яркими зелеными глазами. Он уже начал колдовать, когда Роб, ничтоже сумняшеся, подлтолкнул его потоком из отнорка. Пряча за себя еще и Эмму, которую-таки смог извлечь из рук Раймона, разглядывая это дитя странного брака (ну какой идиот мог польститься на скоге?), Роб хотел было спросить неистовую, нужен ли ей в свиту такой полу-фэа. Но не спросил. Нельзя было отбирать у Фламберга месть.

[Leomhann >>>]

Добавлено:
21 января 1535 г. Равенсхед.

Во сне он видел оскал смерти. С громким граем носились над побоищем вороны стаи неистовой, хохотала меж ними Немайн, устрашая этим страхом воинов Конайре Мора. Бился в священном экстазе ríastrad Кухулин, отвергнувший Морриган. Забавно, что во многих сагах теперь Fuar a 'Ghaoth стали путать с Псом, приписывая его деяния этому полубогу. Забавно, что Робу от этого даже не было горько. Лишь иногда, в подобных снах, когда Тростник поднимался и расправлял плечи, с наслаждениям прислушиваясь к звукам битвы, ему становилось больно от того, что его не помнят. Но наступало утро, боль уходила, рассеивалась, оставляя жизнь и её краски, её наслаждения и огорчения. Да и сны беспокоили не так уж часто. Так было и сейчас. Правда, проснулся он не утром, скорее в полдень, от тихой поступи служанки, весь вечер намекающей на то, что непрочь согреть его холодной ночью. В иное время Роб, быть может, призадумался бы над её намеками, хотя пухленькая, что фламандка, девушка и не была в его вкусе. В иное - но не сейчас. Тому, кто знает любовь богини, не стоит размениваться на смертных. Даже если божественная супруга и не навещает его так часто, как хотелось бы. Утреннее правило он решил пропустить. Во-первых, есть хотелось отчаянно. Во-вторых, взгляд Эммы на починку вещей его изумил и порадовал, равно, как и то, сколь быстро работала невестка, точно вышивальщица-фэа. Отогнав от себя странную догадку о том, кто мог бы быть прабабкой девушки, Роб спустился вниз, как раз вовремя, чтобы попрощаться с Джерри, отъезжающим в резиденцию. Взяв с него обещание не спешить, не лезть к паукам в Блите и монахам в Серлби, не рисковать зря, он крепко обнял своего самого поспешливого мальчика, с неохотой и трудом отпуская от себя. И внезапно понял, что скучает по Ясеню. Вздохнув, Роб вернулся в таверну, откуда соблазнительно пахло жареной рыбой и свежим хлебом.

[Spectre28 >>>]

и снова исключительно Леоката. Вив ля ОБВМы!

22 - 24 января 1535 г. Равенсхед - Корстенд - Уэльбек - что за чертова беспокойная жизнь? - Резиденция.

Странно переплетаются пути человеческие. Кажется, разошелся с кем-то навечно, надеясь не встретиться - ан нет. Ленточка твоего тракта сворачивает в узкую колею, связывается узлом с другой. И пока не разрубишь его (узел, не другого!), не двинешься дальше. А еще, все же, после раймонова монастыря нужно было заехать в резиденцию. Ибо холодно стоять вот так, полуголым, в заброшенном храме, пуст и за спиною Бадб. Тартан, оставшийся лежать на комоде в комнате под крышей, в замке, мог бы хоть чуть согреть. Если бы Роб успел его ухватить. Неистовая выдернула, не предупреждая, его с утреннего правила, на полувзмахе мечом. И не объясняя перенесла сюда, судя по запаху моря и крикам чаек - на побережье, в разрушенную церковь, где сестрички вершили свой суд над непонимающим его сути Гарольдом Брайнсом. Пока богини произносили речи, Роб мёрз, веселил Бадб россказнями о том, что примерно также происходят заседания капитула, только магистры обычно не так привлекательны. Но - мысленно. Для того, чтобы говорить с неистовой слова были не нужны, но они дополняли мысли, придавали им окраску и ... Чего уж запираться от самого себя - богиня просто была остроумной собеседницей. А вот Брайнс остроумным не был, хотя и пытался. Честно пытался. И, кажется, хотел выбраться из ловушки, в какую его поймала Немайн. Или не хотел. Торговец, как всегда, был противоречив и непоследователен, исправно путался в показаниях и бесил неистовую. А что она бесилась - было видно уже даже по тому спокойному, суровому тону, каким богиня выносила суждения. И по той вспышке гнева, с какой она накинулась на этого leam-leat Брайнса, прочитав его мысли. Возлюбленная и госпожа...
... Рыжая, невоздержанная, гневливая негодяйка. Не думающая о том, что скажет её паства, глядя на такую вспыльчивую и скорую на расправу богиню. Обнимая неистовую, пытаясь своим холодом смягчить её жар, своей лаской притушить огонь её скуки, Роб раздумывал о том, как с достоинством завершить эту отчасти даже забавную ситуацию. Ответ был один - тинг, но не с этим не умеющим торговаться торговцем, который, кажется, даже не понимал, что сейчас спасается его жизнь. А... С Хродгейром. С Барсуком, которому было место в капитуле, а не на наемной службе у уличных королей. С хитрым, умным и спокойным Вальтером. Договориться, а если Бадб и пожелает боя, то он будет хотя бы с равным противником, которому и проиграть не зазорно. Мало чести биться с Брайнсом, толком не умеющим меч в руках держать. Нет сладости в такой победе - лишь разочарование самим собой. И Вальтер не подвел его, точно мысли прочитал. С умилением наблюдая за тем, как Бадб капризничает, требуя коров (ну хоть в чем-то на нормальную женщину похожа!), желанных ей уже шестьсот лет, Роб снова размышлял. Просчитывал варианты, отметая те, что казались абсурдными или нежелательными. И - мерз, мечтая о завтраке, чуть раздражаясь капризам Бадб, которые высказывались ему мысленно. Хочу персик, грушу... В Персии они наверняка есть, сходи. Или в Туат. И все это - пока он пояснял незадачливому Брайнсу, где искать коров, что такое гейсы и в какие сроки все нужно успеть, остро чувствуя себя перед очередным воспитанником. От которых, впрочем, он тоже вытерпел уже немало. Но - они были детьми, которым зачастую приходилось не просто объяснять на пальцах, а разжевывать, терпеливо, повторяя раз за разом. А то и помогать мыслям подзатыльником, чем, впрочем, Роб никогда не злоупотреблял. Брайнс же был мужчиной, не отроком. Но вел себя примерно также, вызывая глухое раздражение, спрятанное под любезностью. Впрочем, и самому от мальчишества удержаться было сложно.
Flùr lag Magaidh... Прозвучало это красиво, но тянуло на очередное мордобитие. Даже если сейчас неистовая удержала свою руку, преисполнившиись воистину ангельским терпением. Хотя и вышвырнула его обратно во двор, откуда забрала, с явным раздражением, больно стукнув о камни, отчего бок болел даже ночью, когда они с Раймоном грабили этот чертов монастырь. Роб не помнил Альфреда, но он помнил страх, какой овладел сестричками, когда пришли даны. Боги уже ослабели, уже ушли в холмы, а кто - и за море, уже ковалась новая история - христианская, а оголетлые богини продолжали тешиться своими играми. И доигрались. Тот, кто должен был стать освободителем, погубил их. Тогда Тростнику было все равно, хотелось лишь немного солнца и ветра, свободного, под свободными же небесами, не заключенными в оковы холмов. Хотелось счастья, любви и семьи, раз уж отобрали упоение битвой. С тех пор Роб позврослел. Да и помудрел, хотелось надеяться. Когда ты лежишь в свивальниках и от нечего делать пялишься на грудь твоей же кормилицы, остается только размышлять. Учиться. Превращать полководца и стратега в мыслителя. И понимать - что счастье заключается в жизни, в каждом её проявлении. В небе над головой и земле под ногами. В улыбке девушки, провожающей взглядом. В том, чтобы найти - но не заменить! - детей. Черт побери, да счастье было даже в том, что Раймон украл послушницу в монастыре! И хотя и хотелось чуть нежности, чуть тепла, открытых, на которые Бадб способна не была, Роб мог жить и без них. В конце концов, он не был замурован в стены, как эти несчастные. Не слышал плач умирающего младенца - своего! - и рыдания жены, которая до последнего прижимала его к груди. Не бился, пытаясь вырваться из плена стены, успеть, спасти. Вечно врозь, на расстоянии вытянутой руки, отделенные стеной.
Так, что, должно быть, этот Арундел слышал даже стук сердец женщины и ребенка, мог говорить, если не заткнули рот. Но взять за руку, обнять, чтобы хотя бы последние часы не были такими страшными, такими одинокими - не мог. Как не смог, не успел он сам. Подобно этой стене разделил могильный холм его с Розали и детьми. Был он так же холоден и нем, нес в себе такую же трагедию, несмотря на то, что Роб остался жив. И живой, свободный Роб пообещал этой женщине, что тосковала в стене, воссоединить её с супругом, во чтобы то ни стало. Даже если придется искать их души в ветвях Древа, умолять Бадб об этом. И - не допустить того же для Раймона и Эммы, не позволить Морриган их разлучить. А для этого снова нужно было учить мальчика. Показывать примером, как смертный - и только смертный - может заступить дорогу богине. Говорить об омеле, ветвях рябины и древнем оружии. Дубинка, впрочем, тоже была оружием. Вполне древним, многократно проверенным и опробованным. В том числе - и на собственной спине. И, пожалуй, не стоило позволять себе злость, изрядно приправленную тревогой за детей. Перекати-поле Раймон, все же, хоть и остепенялся, но о семье имел представление смутное, тяга к приключениям и риску, не сдерживаемая Эммой, пока перевешивала прелести очага. И демон, да еще князь... Это прозвучало как tá tú ag tabhairt dom roinnt seafóid*. Сдерживаться было сложно и это грозило дракой. Если бы не умница Эмма. Снова. Кажется, Роб все больше и больше влезал в долги к этой девочке, способной возглавить дипломатический корпус. Благодарности, что он испытывал за эти примирения с Раймоном, было недостаточно. Ни одна цена, ни одна плата не окупила бы того, что она удерживала Раймона в равновесии, не позволяла разрушить дружбу. Даже омела с ветвей священного Древа.

[Leomhann >>>]

В резиденции, куда Роб прибыл измотанным сутками галопа, его ждал сюрприз неприятный. Мальчик, воспитанник, которого все уже сейчас кликали Волчонком, радостно улыбаясь, вручил баллок, уже оплаканный Робом. Выругавшись, отчего парнишка разулыбался еще больше, он отдал новокупленное оружие Волчонку ("Используй с честью, сын мой!"), а старый вогнал в ножны, не задумываясь о том, что на нем могут быть какие-то послания. Отмахиваясь от вопросов встречаемых по пути наставников, магистров и просто воспитанников ("Да, я", "Да, свежий воздух полезен", "Да, шрама тоже нет. Целебный источник в лесах."), скользнул в стену, устало поднимаясь к себе, в большую, но теплую и уютную комнату под крышей, где не было ничего лишнего, но были кровать, вино и лестница наверх, к парапету, к ветру и свободе. Там, где за спиной расправлялись невидимые крылья, где ветер звал, манил в полет, нашептывал тайны, приносил запахи странствий и дальних стран, Роб снова достал кинжал, с размаху вгоняя его в деревянную балку. Баллок сломался, будто был деревянным, но огорчения это не принесло. Оскверненный руками ренегата клинок не дал бы ни удачи, ни победы, не спас бы. Да и намек был понят. Ну что же, мистер Армстронг, тракт короткий, рано или поздно встреча состоится. И лишь после хаммама, после ужина, свежего белья, приятно ласкающего тело, долгих и нудных объяснений с капитулом по поводу молодости, когда Роб уже рухнул в постель, вспомнился второй сюрприз - хухлика, который бегает по саду, зачем-то отнимая у мальчишек овсяное печенье, выпустила из замка Бесси Клайвелл.

В кабинете Роба всегда было темно, даже днем, а потому свечи были везде. В подсвечниках на столе и на подоконнике, на полках, толстые, тонкие,белые и желтоватые, они наполняли комнату мягким, уютным светом. Роб любил этот кабинет. Любил за простые, чисто выбеленные стены и один-единственный гобелен на стене, изображавший не дев или охоту, а лес, зеленый, веселый, похожий на те, которые шумели когда-то по всему Альбиону, росли так густо, что белка могла по деревьям пробежать от моря до моря. И стол со столешницей из пестрого мрамора, стоящий у зарешеченного окна, любил тоже. Мрамор, гладкий, полированный, прохладный, пах той скалой, откуда его забрали. Степлялся под руками солнцем, согревавшим его, как по льду скользили по нему бумаги и письма, а иногда - и чернильница. Но больше всего Роб любил массивные песочные часы в на высоких резных ножках, стоящие на этом столе. Их подарил Ясень во время одного из своих нечастых визитов в резиденцию, и они напоминали не только о Томасе, но и беге времени, увлекаемого песчинками, о бренности бытия и об одиночестве. Вот и сейчас, этой темной, теплой полночью, когда замок уже засыпал, когда замолкал смех мальчишек из спален, и тихо прохаживался по коридорам ночной воспитатель, которому выпало бдить в эту ночь, оберегая покой детей, когда так уютно, так приятно обнимало теплое, тяжелое одеяло, взгляд спустившегося в кабинет Роба привлекли именно они. Он косился на них, пока зажигал свечи, с удовольствием ощущая их жаркие огоньки ладонями, пока снова рассматривал в зеркале, прячущемся за гобеленами, самого себя. Часы были неизменны, хоть и утекали временем. Роб - переменчив. Молодость, этот дорого обошедшийся ему дар неистовой, все еще была непривычна. Странно было видеть, как темно-синяя туника до колен, что он носил... дома, обтягивала и раздавшиеся плечи, и грудь, точно и не его была. И лицо - его и чужое одновременно, покрытое загаром тракта и Туата, уже обросшее светлой щетиной, тоже было непривычно, хотя и, безусловно, знакомо. Так выглядел, так улыбался и смотрел на мир Роберт Бойд, второй раз встретив Розали, по которой теперь носил траур. Скорбь ушла - память осталась. "Все стирается временем, но само время пребывает благодаря памяти нестареющим и неуничтожимым", - сказал Филострат Флавий-старший. И Роб, пожалуй, согласился бы с ним, предварительно горячо возблагодарив Орден за образование, но - увы: он слишком дорожил воспоминаниями. Не мог отказаться от траура так же легко, как от ксифоса, от этого кольца, которое не носил уже лет двадцать, но все еще крутил на пальце. Достав его из кармашка на поясе, золотое, украшенное вязью из трилистников по ободку, с гравировкой "Р и Р" внутри, Роб резко распахнул окно, намереваясь выбросить еще и эту ниточку к Розали, распрощаться... И не смог. Сжав ладонь он опустился на стул, погладил свободной рукой столешницу. Кольцо зазвенело по мрамору, покатилось к миниатюре, опирающейся на песочные часы. Розали на ней была живой, нежной. В полоборота смотрела она на художника, вскинув голову, а рыжие локоны текли по шее и обнаженным плечам. Rosam, как называл её Роб, в любом наряде выглядела целомудренно и изящно, даже в любимом ею простом коричневом платье, не украшенном ничем. Она всегда встречала его улыбкой и нежным поцелуем, уютом дома, что он купил в Лондоне для них двоих, рискуя жизнью на тракте ради каждого пенни. Розали дарила ему то, о чем он мечтал всегда - семью и ласку. Портрет упал на стол, демонстрируя серость холста с тыльной стороны, а Роб прихлопнул его рукой, не желая вспоминать, как вернулся с тракта и вместо жены обнаружил могильный холмик на кладбище. Снова. Неистовая мстительно дала ему несколько лет счастья и свободы, чтобы забрать поболезненнее. И - все же. Кольцо он убрал в нижний ящик стола. Если выбросить не смог - то хотя бы при себе его держать не стоило. И не только из-за ревности богини, но еще и потому, что Розали ему больше никогда не повстречать. Портрет отправился туда же, хотя и хотелось смотреть на него вечно.
А вот ключ от этого ящика Роб выбросил в окно.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Nostalgie, как называют хандру поэтичные французы, впрочем, от дел отвлечь не могла. На столе, как и всегда во время долгих отлучек, скопилось немало писем и свитков, они требовали прочтения и резолюций. И, как и всегда, Роб сгреб их в охапку, усаживаясь в кресле у камина - многие слезницы отлично подходили для растопки.
"Змей поганый, - гласил первый свиток, заляпанный чем-то жирным и написанный явно рукой трактирного писаря, - пожевамши и выплюнувши, а твареборец его зарубить отказался, потому как денег хочет. А скудова деньги, ежели завсегда корона платила?"
- Если бы змей тебя пожевамши, - проворчал Роб, отправляя бумагу в камин, - то ты бы не писамши.
С трудом люди привыкали к тому, что корону больше не заботила безопасность тракта. На михаилитов смотрели то ли как на чудо, то ли как на демонов, не понимая, что эти чудо-демоны тоже хотели есть и спать, что у них иногда бывали семьи, да и детей учить надо было на что-то. И поддерживать хозяйство Ордена: замок, конюшни, кузницы, вивисектарий и учебные корпуса. Записки о Рыси и его проделках он отложил в плетеную корзину, с которой являлся на заседания капитула. Магистрам порой полезно было послушать о том, что вытворяют на тракте михаилиты, а ему самому - поработать и подумать.
Письмо от брата, в котором старший Роберт выражал удивление браком младшего, но поздравлял и прилагал приглашение пока что к английскому двору, поскольку сам присутствовал при нем, отправилось на столик у кресла. Отчего-то Бадб, блистающая при дворе, усмешки не вызывала. Скорее ревность. Неистовая, которая бывала и величавой, яркая, живая, неизбежно привлечет внимание придворных щеголей, а то и короля. И становилось горячо и злобно, когда Роб представлял, как...
"А ежели он не женится на ней, - выхватил он строчку из следующего послания и хмыкнул, - то ребеночка сами в ордене своем богопротивном воспитывать будете! А любодейку в монастырь отдам!"
В начале письма было написано имя любодейки - Дженни Смит, осьмнадцати лет. По всему выходило, что это - заневестившаяся деревенская девица. Имя того, кто должен был на ней жениться, обнаружилось ниже - Ворон. Был и адрес - Фоббинг, что в Эссексе. Рассмеявшись, Роб отправил и это письмо в корзину с проблемами. Кажется, нужно было спасать любодейку Дженни Смит от такого брака.
Погрузившись в очередное длинное и вдумчивое послание, где корявым рубленым почерком описывалась просьба убить "вомпера что к жене ночерами ходютъ, а канстеблу знать токмо смишна", Роб не сразу обратил внимание на стук в окно. Один. Два. Два и один. Четыре...
Ждать, когда неистовая досчитает до семи, шести и один, то бишь, он в этот раз не стал. Распахнул окно поспешно и отошел в сторону, давая дорогу Бадб.
- Пришла, - лениво констатировал он, скрывая под этой ленью вспышку радости, - неужели снова соскучилась?
На этот раз изменение - трансформация, как сказали бы алхимики - прошло медленее, чем обычно. И выглядела Бадб и так же, и иначе. Теми же остались камни и бусы, тем же - цвет волос. Но зелёное платье поднималось выше, закрывая грудь и плечи, оставляя небольшое полукружье под самым горлом, подчёркивая белизну лишённой загара кожи ярко алой лентой. Такая же оторочка, только темнее, охватывала запястья и шла по шнурам завязок от горла до талии. На словах Роба глаза вспыхнули было, но снова пригасли. Впрочем, это могло быть просто частью перехода от птицы к не-человеку, мига, когда блестящие чёрные бусины обретали чувство и мысль.
- Какой лестный тон. Кажется, уже не скучаю, - как почти всегда, сразу после изменения, голос звучал чуть хрипло и резко, отголоском карканья. Но быстро выправлялся. - Скажи только, зачем ты спасал этого Брайнса - и можешь закрывать окно снова. Я понимаю, зачем удерживал - и благодарна. Но так - зачем?
- Идём? - Всё это время, пока неистовая перекидывалась и говорила, Роб разыскивал по кабинету пояс с мечом и кинжалом, и теперь, застегнув его поверх туники, протягивал руку. - В оранжерею? Там не должно так ломить крылья, как здесь: ты говорила об этом, помню. И там лето. Да и беседовать проще будет.
Отповедь эту он заслужил, пожалуй. И мыслями, и словами, и действиями. И очень просто оказалось закрыть сейчас поспешно окно, чтобы не улетела, не оставила снова в одиночестве.
Бадб только вздохнула, накрывая его ладонь своей. Даже не хмурясь и не злясь, словно и не неистовой её называли испокон веков. Бывший накопитель скользнул по запястью, закрыв красную ленту.
- Весь ваш замок - он необычен. Когда-нибудь - расскажешь, что именно здесь происходит? Вроде бы христианство, но ведь и не оно. Странное. Странные камни, воздух. Не как в храмах, иначе, но что-то есть тоже. Полуоформленное. Нетерпеливое. Словно он - ждёт? Но в оранжерее, ты прав, этого меньше всего. Стеклянный замок в замке.
- Расскажу, моя Бадб.

[Leomhann >>>]

Неприметный выступ у пола открыл потайной ход, ведущий во внутренний двор. Бережно, заботливо придерживая Бадб под руку, точно она могла споткнуться или упасть на узкой лесенке, Роб мысленно вздыхал. Её присутствие было приятно, оно волновало, будоражило. Заставляло желать - и искать частых встреч, хотя бы просто для того, чтобы говорить. Но стоило неистовой исчезнуть надолго, как это наваждение отступало, а на смену возвращалась злость. Должно быть, ему было суждено вечно рваться между огней, искать покой - и не находить его, уподобляясь мотыльку, что летит на свет, но лишь обжигает крылья. И с этим нужно было что-то делать, иначе... Иначе он снова сбежит, но на этот раз просто потому, что упрям, как распоследний поганый осел.
В оранжерее, где царило лето, пышно цвели герани и вереск, нежно пах флер д'оранж, Роб подвел свою неистовую к персиковому дереву. И понимая, что брат-садовник, отличающийся редким талантом говорить с растениями, жестоко убьет его мотыгой, сорвал для неё единственный, большой и розовый персик, покрытый светлым пушком.
- Ты просила, mo leannan, - улыбаясь мольбе о прощении, что зазвучала в голосе, вздохнул он, - купить не успел, так хоть украду.
- Он тебя убьёт, - утверждение это, озвучившее мысли, чуть сбил стон наслаждения, с которым Бадб запустила зубы в нежную мякоть. - Спасибо! Я думала, что хочу грушу, но именно этот персик - он прекрасен и идеален. Правда, садовник всё равно тебя убьёт. Я чувствую его мысли в дереве, в листве, в камнях дорожки... очень ревнивый человек, даже страшно. Хочешь? - разломив фрукт надвое, богиня протянула половину Робу. - Сладкий. И умирать будет легче.
Роб вздернул бровь, представляя, как садовник будет с ним расправляться, и дурашливо улыбнулся. Если бы этому ревнивому хранителю сада и оранжереи пришлось убивать всех, кто делал набеги на его царство, то в мире не было бы михаилитов. Сады травили лошадями, вытаптывали, в них дрались и ломали кусты, они регулярно горели зимой и замерзали летом. А из оранжереи тащили цветы и плоды все, у кого была в том нужда. Но половинку персика он принял, не удержавшись от того, чтобы поцеловать горячие, сладкие и липкие от сока пальцы.
- Тогда ты получишь, что хотела, - с той же улыбкой пожал плечами Роб, - и гораздо раньше, чем думал я.
Пожалуй, не стоило сейчас говорить - или думать, о том, что садовник прощал грехи за привезенный новый саженец. Или диковинные семена. Достаточно было с умилением любоваться Бадб, расправляющейся с персиком, сдерживая желание поязвить. Ведь можно было обставить этот персик как жертву богине. Или вывернуть все так, чтобы она еще и виновата осталась в предполагаемом будущем убийстве садовником. Или просто - нахамить, обозвать обидно, по почтительно. Но... все хорошо в меру. Иногда стоило забыть об обидах и понять, что неистовая, также, как и он, не знает, что делать и что говорить. И что она, в отличие от него, не умеет жить семейно. От растерянности, от задумчивости, столь несвойственной Бадб, становилось больно.
- А спасал я Брайнса, моя Бадб, - полукруглая оранжерея напоминала ему сейчас холм. Но проводником в этом Tuatha De Danann был на этот раз Роб. Увлекая богиню вглубь, туда, где журчал фонтанчик с золотыми рыбками, он снова порадовался её присутствию - и мысленно пнул за те слова, какими встретил, - потому что не хочу, чтобы твои последователи видели вспыльчивую, мстительную богиню, способную из-за мысли порубить блажного в гуляш. Пусть они видят справедливую, готовую за оскорбление принять виру, но не пролить крови. Да и нет никакой чести в том, чтобы его убить. Слишком просто. К тому же, - удержаться от ухмылки было сложно, - разве я мог упустить случай обнять тебя?
Не мог, разумеется. Отказаться от объятий - и не поддразнить лишний раз Морриган? Не ощутить даже сквозь доспех жар тела неистовой? Не возгордиться непомерно тем, что эта рыжая - его?
Дева, с весьма печальным видом льющая воду из разбитого кувшина в чашу фонтана, выросла среди буйства зелени и цветов, внезапно, хоть Роб и ждал её появления. Струя, мелодично бормоча свою незатейливую песенку, падала на гладь, рассыпалась прохладной водяной пылью, медленно оседающей на листьях и цветах, на самой деве, на одежде и волосах.
- И, видимо, не зря спасал, - опуская руку в воду, чтобы подманить рыбок, задумчиво проговорил Роб, - ты ведь пришла,пусть и для того, чтобы спросить - зачем? И даже не дерешься, хоть и не ласкова. Впрочем, сам виноват... Знаешь, мы можем быть если не счастливы, то хотя бы вместе. Вдвоем. Память не стереть, несмотря на то, что ты это пыталась, но её можно отпустить. И мне станет проще, если ты согласишься помочь. Я могу быть и любовником, и советником, и илотом, хотя последнего и не хочу, но я плохо представляю, что такое быть мужем войны. Тебе скучно и одиноко, но развлечь тебя можно весьма... воинственно. В заботе и защите ты не нуждаешься, но, смею надеяться, они тебе хотя бы приятны. А нехамящий я надоем также скоро, как и хамящий. Помоги мне, bean bheag, хоть намеком.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Бадб, касаясь его горячим бедром, тронула ветку мандаринового дерева, тяжёлую от белоснежных цветов.
- Когда-то давным-давно Фи показала то, о чём мы, старшие, никогда не задумывались. Всегда она была странной, с самого момента, как появилась, не родившись. Наша - и ничья. Ничто - но и всё. Без атрибутов, без законов, но сама и атрибут, и закон. И всё же, я совсем забыла... если заглянуть глубоко, то там, в долях...
Кончики цветков расплылись, втянулись сами в себя, обретая округлую бахристую форму. Порозовели, сначала едва заметно, потом - совсем, оттеняя белизну. Выпустили длинные, жёлтые с чёрным тычинки. И, наконец, на мандариновом дереве налился округлый красновато-жёлтый плод, за ним - ещё один. Богиня с усталым вздохом, словно магия могла утомить ту, что ей являлась, отпустила ветку. Персики качнулись, плывя в окружении белого и розового.
- Всё - есть во всём. Но я не знаю, что - всё. Не знаю, что тебе ответить. Сейчас мне не скучно. Станет ли? Не станет?
- Постараюсь, чтобы не стало, - не менее устало вздохнул Роб, прижимая её к себе с удовольствием, от которого уж точно никогда не уставал, - раз снова связался. Как там у христиан? В богатстве и бедности, болезни и здравии, любить и лелеять, пока смерть не... хм, соединит нас? И что, скажи на милость, ты сделала с наручами и оружием?
Оружие, что оставил Тростник, было гораздо хуже нынешнего орденского, хотя наручи, украшенные Древом, Робу и нравились. Но оно было - памятью, которую приятно было бы сохранить хотя бы во имя прошлого. Настоящему и будущему его нынешний меч пригодится гораздо больше, и как символ, и как средство.
Бадб что-то еле слышно пробормотала себе под нос, потом заговорила громче.
- Закинула туда, где солнце не светит. Возможно, пинком. И забыла. Что? У меня было плохое настроение, - помедлив, она добавила почти извиняющимся тоном. - Могу сделать новые. Или попробую вспомнить.
- Охотно верю, у меня тоже настроение было не очень в тот день, - хмыкнул Роб, - мокрые пеленки его отнюдь не улучшают. Но ни старых, ни новых не нужно, если только сама этого не хочешь. Тебе завтра придется явиться ко двору, моя леди Бойд, пришло письмо от брата и приглашение. Быть может, тебе стоит взять с собой эту striapach из Равенсхеда?
Про туники Тростника он спрашивать не стал. Несомненно, они были там же, где и все остальное. Воспоминание о белокурой чаровнице окатило холодом, до дрожи и зябких мурашек. Подумать только, ей почти удалось разлучить чету де Три! Девицу нельзя было оставлять в живых, иначе её подобрала бы Морриган, а уж она-то нашла бы ей применение! Но и убивать такой талант тоже было нельзя.
- Придётся, да? Отлично, - Бадб, к которой явно вернулось хорошее настроение, улыбнулась с неожиданным предвкушением. - Фрейлины!.. Ржавчина на доспехах гвардии!.. Дуэли!.. И striapach из Равенсхеда на поводке, - она посмотрела на Роба, смерив его изучающим взглядом. - Что ж, значит, новые наручи... и ещё кое-что. Кстати, любовь моя, не одолжишь меч на минутку?
- Никаких дуэлей, - со вздохом протягивая оружие неистовой, строго предупредил он, - если они будут из-за тебя - изревнуюсь. А если в них будешь участвовать ты... Мне, наверное, будут очень сочувствовать.
Леди Бойд, с легкостью управляющаяся клеймором получше гвардейцев, пожалуй, была хорошим поводом для короля, чтобы заключить мир с Шотландией. Роб рассмеялся, представив лица Генриха и его совета, когда они, с опаской поглядывая на Бадб, будут обсуждать этот вопрос. И уселся на край фонтана, с удовольствием вдыхая влажный воздух.
- Те, кто того стоят, будут тебе завидовать, - отмахнулась богиня, взвешивая оружие в руке, потом кивнула. - Неплохо. Ковали здесь?
Не дожидаясь ответа, она взялась за лезвие у гарды, провела ладонью по клинку до острия. Металл под руками сперва потемнел, затем сверкнул серебром, прежде чем вернуть себе родной цвет. Волна ярого жара смешалась с прохладой фонтана и унеслась вверх, к крыше. Сталь же, словно и не было никаких превращений, снова выглядела, как обычно.
- Хочешь заодно узор? Как у восточного булата? На суть он не влияет никак, но определённая красота в нём есть.
- Нет, моя Бадб, не стоит, - не раздумывая, отказался Роб, - не люблю. Меч красив сам по себе. Как и поединок. Как и война. Кстати... От полков что-то осталось еще?
Если о ком-то Роб и сожалел, так о тех, кого бросил в своем бегстве. Полководец, вождь, не должен покидать доверившихся ему, и если им суждено истаять - то такова и его участь. Но он жил, а они исчезали в холмах, сливались с тенями, развеивались, и в их взглядах был укор. Пусть даже Роб их и не видел.

[Leomhann >>>]

И снова богиня помедлила, прежде чем ответить. И заговорила нехотя. Морщась, как от боли.
- Что-то - осталось. Все те, что ушли в Туата и остались за пеленой, когда разошлись миры, всё - там, mo ceannard*. Но я боюсь, это уже не те воины, что ты помнишь. Прошло много времени, даже в безвременье. Но - там. Все лагеря, что возвели в gleann an earraich**, все, кто оттуда не ушли.
- Я виноват перед ними, - с грустью, принимая свой меч из рук неистовой, признал он, опуская голову, - да и Грейстоки эти беспокоят. Если придется стоять за земли, я предпочел бы это делать с ними. Но... примут ли они меня снова?
Роб спросил бы об этом армию, пусть бы и её остатки. Если воины принимают командира, признают его волю, то и сами они становятся подобны ему. Если жив он - возвращается жизнь и к ним. Был и еще один вопрос, не менее важный, но отнюдь не мешающий разговору с полками.
- Что там происходит? В Туата? Раймон отказался от омелы, что ему предлагала Немайн, и я...
Как и всегда. Взял на себя больше, чем смог бы вытянуть - и тянул, упрямо, огрызаясь и откусываясь от тех, кто мог бы помешать.
- Я обещала не вмешиваться в игры между сёстрами и твоим Раймоном, - задумчиво вспомнила Бадб и отряхнула ладони, с которых почему-то осыпалась светлая крошка. - Но Туата, конечно, дело совсем другое. Мало ли в нём занятий? И там происходим мы, как всегда. Очень происходим. Ты помнишь, как бывало, когда мы... ссорились?
- Я и не вмешиваю тебя, mo shòlas, попробую дойти сам. А если ты приведешь своего мужа в свой же шатер, то кто посмеет тебя упрекнуть в нарушении договоров? А вот то, что происходите вы... Наверное, стоит на это посмотреть, чтобы хорошо вспомнить?
И получить по шее. Или не только по ней. Если сестрички ссорились, в Туата становилось опасно жить, а уж путешествовать - и вовсе было самоубийственно.
- О, Туата просто невероятен, - пробормотала Бадб, скривившись, как от боли. - Особенно после суда над этим Брайнсом. Я спрашивала, помнишь ли ты, как оно бывало... так вот, сейчас там нет ни огненных бурь, ни наводнений. Ну, почти нет. Но поверь мне, mo leannan, никогда ещё мир за вуалью не был так интересен.
Роб обошелся бы и менее интересным миром, но его мнения, как обычно, никто не спрашивал. Да и поделать ничего с этим не мог - никогда не мог. Но ожидание сейчас было бы губительным, ведь примирению сестричек ничего не способствовало, напротив - ссоры должны были усугубляться, что еще дальше отодвинуло бы Туата. Идти нужно было прямо сейчас.
- Тогда, быть может, ты покажешь мне, где мы сейчас с тобой живем, моя Бадб? Надеюсь, что назад ты вернешь меня не через столетия.
Богиня поморщилась снова, и на этот раз в глазах блеснули гнев и досада. Впрочем, для разнообразия направленные не на него.
- Даже вместе с Немайн не могу обещать, что верну в эту ночь. Хотя мы постараемся. В самом худшем случае - несколько дней. Скорее - один-два. Уверен ли ты, что хочешь шагнуть за грань сейчас? Может, - она светло улыбнулась, - хочется поспать эту ночь в комфорте?
- Уверен, что хочется провести ее с тобой, - заверил её Роб, - пусть и за гранью.
Пусть и не ночь. Да и уйти к вершине придется почти сразу. Но сейчас он не сомневался, не позволял себе сомневаться. Кто начинает с сомнения - заканчивает уверенностью.
- Льстец.
Но поцелуй, горячий и страстный, выдавал удовольствие. И с ним мир вокруг, мир, как он есть, погас, рассыпавшись перьями.



-------------------------------------------------------
* полководец
** долина родников

[F_Ae >>>]

Cо Спектром и Лео

Ричард Фицалан

8 января 1535 г. Тракт.

- Едва засеребрится
Высокая луна,-
С утеса в Рейн глядится
Красавица одна.То глянет вверх незряче,
То вновь посмотрит вниз
На парусник рыбачий…
Пловец, остерегись!
Краса ее заманит
Тебя в пучину вод,
Взгляд сладко одурманит,
Напев с ума сведет...

- Эх, - ностальгически и как-то мечтательно воскликнул Эдцард, ехавший рядом с Ричардом, - сестра у меня, Ричард, самая настоящая Лорелея ведь! Никого нет красивее Кат!
Путешествовали они с караваном, как и положено рыцарям, и как-то быстро перешли на "ты". Сзади тянулись обозы с со слугами, доспехами и припасами, вокруг гарцевали пажи и оруженосцы. Высокие, заснеженные ели по обе стороны тракта дышали спокойствием и умиротворением, походили на белоснежные стены храма, стрельчатыми колоннами возносили к пронзительному голубому, к мягкому серому, к белоснежным облакам и мягким, похожим на хвост лисицы, пегим тучкам из которых то и дело начинал сыпать мелкий снежок.
- И охота у нас такая, что просто восторг и изумление, - продолжал Карл, лениво поглядывая по сторонам, - леса ведь вокруг. Я слышал, у тебя в поместье тоже лес неплох?
- Неплох, - пожал плечами Ричард, - жаль, нестроевой. Ничего, кроме охоты, и не возьмешь.
- И разве же этого мало? - подхватил Эдцард. - Деньги - тьфу. Турнир вон выиграл, и ещё будет. Земли можно получить. А вот хорошую охоту - разве найдёшь так просто? Нет, друг, переживания - вот самое ценное. Восторг, добыча, чувство!
Для Эдцарда это, может быть, было и немало, для Фицалана - слишком мало. Да и восторог, чувство... О, да! Восторг - от того, что сегодня и завтра у детей будет мясо, а чувство, конечно, непременно возникнет, когда Кларисса осмелится сказать, что день нынче - постный. Но, все же, хоть в чем-то Карл был прав. Быть может, хоть охота отвлечет его от переживаний, от сосущей пустоты в сердце, от воспоминаний о сестре. К тому же, стоило признать, приятно было путешествовать вот так, как то положено и достойно. Не заботясь об охране и обеде. О чистоте одежды. Со слугами.
- Волчья охота интересна, - пожал плечами Ричард, - хотя у меня волков мало. Кат, говоришь?
- Кат, - радостно закивал Эдцарт, - Кейт по-английски. Но... Кейт ведь много, а Кат - одна. Эх, да сам увидишь скоро! Заночуем в охотничьем домике. Признаться, я в этом домике с дочерью купца одного... в пятнадцать лет. Эх!
В голосе немца звучали ностальгические нотки, изрядно приправленные теплотой воспоминаний.
Охотничий домик отличался от того, что принадлежал Ричарду. Больше похожий на маленький замок, он оказался способен вместить всю свиту Эдцарта, хотя немец и извинялся долго перед Фицаланом за скромность обстановки и тесноту. Но ведь было и тепло до сладкой истомы, уютно по-домашнему. И постель, мягкая и покрытая одеялом из шкур, была чистой и сухой. И сон на ней пришел быстро, отгоняя тяжелые думы об Эмме, тягу к ней.

[Spectre28 >>>]

с Филиппой

18 января 1535 г. Охотничий домик.
Понедельник
Возраст Луны 10 дней, Нарастающая Луна 4 дня до Полнолуния

Спалось Дику плохо. Несмотря на теплую, мягкую постель в прогретой комнате охотничьего домика Эдцардов. Несмотря на чудесное, пахнущее апельсинами и корицей одеяло на волчьем меху. А может быть - именно благодаря ему. Снилась Эмма. С криками вырывающаяся из чьих-то рук, сжимающих горло и умудряющихся лапать ее одновременно. Отвешивающая хлесткую пощечину какой-то девчонке. Смеющаяся и толкующая о птицах. Сны эти перемежались странными и незнакомыми образами. Констебль Бермондси, вонзающий кинжал в мерзкого, страшного человека на продуваемом всеми ветрами обрыве. Светловолосая, очаровательно хрупкая девушка, лежащая под этим обрывом. Хижина в лесу, окруженная ульями, над которыми вопреки зиме почему-то кружили пчелы и - темные глаза во тьме погреба. Зовущие и молящие. Высокий, светловолосый мужчина, михаилит, с огромной дьявольской гончей, переваливающий через полуразрушенную стену, бережно извлекающий из паучьего кокона другого. Невероятные, пронизывающие, страстные и одновременно ненавидящие глаза рыжеволосой женщины, юной - и бесконечно старой. Дик ворочался, просыпался, вскрикивая, засыпал снова, чтобы снова же увидеть эти глаза, отразиться в них, отражая самому - и обнаружить, что смотрит на свежую повязку на плече Фламберга, на полуобнаженную женщину, склонившуюся над распяленным на дыбе абсолютно лысым мужчиной, почувствовать безразличие и ложь пытуемого - и снова проснуться, боясь заснуть. За окном кокетливо выглядывала из-за горизонта Эос, томно потягиваясь и простирая свои розовые персты, а Дик лежал, уставившись в расписной потолок, глядел на совершенно не трогающие его картины утех греческих богов, и лишь одна мысль билась птицей, ласточкой, пыталась вырваться на волю. Одна мысль: "Что происходит?"
Сколько времени прошло - он не знал, метался на своем ложе в бреду, не в силах подняться. Сквозь жар и тяжелый сон, сдавливающие грудь, Ричард то звал матушку, чего не делал уже давно, то Эмму, то проклинал Клариссу, вздыхая негодующе. Ему мерещилось лето и высокая трава с алыми, невиданными цветами, жужжащими в них пчелами, снились высокие деревья с горячей корой. Изредка он чувствовал, как лба касается прохладная рука, слышал нежный голос, чувствовал боль в ноге - и снова проваливался в забытье, блуждая по лабиринтам, во тьме, чувствуя чужое отчаяние и надежду, не видя выхода. Иногда Дику чудилось, что он снова ребенок, снова слышит, как жутко кричит мать, детский плач, крики повитухи - и звенящую тишину. Тогда ему становилось страшно и страх этот разгоняла все та же рука, приносящая прохладу. Наконец, он проснулся, ранним утром, под веселое - и веселящее пение птиц, под треск яблоневых дров в камине, источающих тонкий, приятный аромат, под тепло волчьего одеяло. Проснулся - и потянулся к кружке с травяным отваром, пахнущим мятой и ромашкой, которую кто-то заботливо поставил рядом с кроватью.
- Ой, вы очнулись!
Дверь отворилась бесшумно, и, если бы Ричард не заметил краем глаза движение, то удивлённый женский голос застал бы его врасплох. То, что навестила его не служанка, стало ясно с первого взгляда. Об этом говорили и красное с зеленым кантом дорожное платье богатой ткани, и богатое, непривычное для славной Англии тяжёлое ожерелье из крупных серебряных дисков на груди, и золотая сетка на волосах, из-под которой упрямо выбивались светлые пряди, падая на лоб. Но главное: незнакомка ставила ногу, шла - не как горничная, пусть и доверенная. Пусть даже та, которой позволяли бы носить хозяйские платья. На Карла Эдцарта при этом девушка походила только мастью, а в остальном была на голову ниже и едва ли не вдвое тоньше, хотя худой её назвать было нельзя тоже. Разве что светилась в светло-голубых глазах та же жажда жизни, та же лёгкость тяжеловесного немца. Девушка наклонила голову и с явным удовольствием оглядела пациента.
- Ха! А Карл думал, что и не проснётесь. Уж больно лихорадка странная была. Ну и кто теперь скажет, что Кат не понимает в настоях! О, - спохватившись, она присела в книксене, качнув ожерельем. - Ка... Кейт Эдцарт. Добро пожаловать в мир живых, милорд Фицалан.
- Кат... Карл говорил о вас, но я не думал, что...
Ричард приподнялся на подушке, разглядывая девушку с плохо скрываемым восхищением и невольно сравнивая её с Клариссой. Супруга также была светловолоса и голубоглаза, но не было в ней ни стати, ни гордости, ни ума. Как есть, девчонка пугливая! Сожмется, дрожит зайцем, да молится, будто и не муж он ей, а случай заезжий.
Младшая Эдцарт затрепетала ресницами, глядя в пол, но уже через миг сморщила чуть курносый нос и фыркнула. В два шага подошла к кровати и явно привычным жестом, не смущаясь, тронула тыльной стороной ладони его лоб, всмотрелась в глаза. Рука оказалась сухой, прохладной и - мозолистой, причём не от иглы и веретена. Судя по всему, Кат никто не запрещал играть с оружием.
- Хм-м, а жара, кажется, уже нет. Странно. Кстати, а рыжая - это Эмма или Кларисса? - с живым интересом поинтересовалась девушка.
- Ни та, ни другая, - серьезно ответил ей Ричард, - Эмма - сестра, Кларисса - жена. Обе блондинки.
Нога-предательница не болела и вообще чувствовалась странно. Точно её и вовсе не было. Дик даже пошевелил пальцами под одеялом, чтобы убедиться, что она на месте. Пальцы исправно шевелились, но от этого простого движения почему-то захотелось есть.
- Вам везёт на светловолосых женщин, - не менее серьёзно кивнула меж тем Кат, и просияла улыбкой. - По крайней мере, повезло, что я охотилась в этой стороне. Знала ведь, что брат скоро вернётся... и он привёз гостя! У нас так редко бывают гости не из окрестных семей! И, раз вы проснулись, то вскоре сможете сидеть верхом. Опухоль я сняла вытяжками, просто телу нужно привыкнуть и восстановить силы... ой! Ну, конечно, какая я глупая! Вы, должно быть, голодны до смерти. Но это не беда. Кат обо всём позаботилась.
Она дважды хлопнула в ладоши, и, сдув чёлку, продолжила.
- Конечно, леди нельзя так вот говорить, про "до смерти", и вы должны пообещать, что не расскажете матушке.
Леди, безусловно, так говорить не должна была. И держаться столь вольно ей не подобало. Но Дик менялся - и понимал это. Сны, странные, необъяснимые, волнующие вымывали из него нечто звериное, жестокое, отцовское. Он чувствовал чужую боль вместе с сестрой, сопереживая, пропуская через себя - и возвращая её в мир. Видел отблески груза веков светловолосого михаилита, понимая, что он, Ричард Фицалан, рядом с ним - книжное дитя, чью голову кружил запах борьбы, слетающий с пожелтевших страниц. Его терзали метания констебля Бермондси, который любил - не любя, мечтал - не мечтая. Завидовал Фламбергу, способному на такую нежность, такую любовь к Эмме. И - понимал, что хочет говорить с рыжеволосой и огнеглазой, потому что только она возвращала его из блужданий по зеркальным лабиринтам. Обязан говорить с ней. Он не мог не меняться, понимая, видя все это. Но и полюбить Клариссу тоже не мог, точно душа протестовала против этого.
- Никогда не расскажу, - улыбнулся Ричард в ответ, - и буду благодарен, если вы никому не расскажете, что надменный лорд Фицалан был беспомощен, как дитя. Голодное дитя. Хорошая охота была, Кат?
- Пф-ф! Разве то - охота? По дороге, что нашлось, а здесь-то надолго не отлучалась, потому что ну как же...
Кат второй раз смахнула непослушную прядь и нетерпеливо покосилась на дверь. Словно по сигналу, та отворилась, и в комнату, вместе с волной вкусного запаха вошла суровая дама лет тридцати. При виде подопечной, которая и не подумала отойти от кровати Ричарда, дуэнья явно едва удержалась от вздоха и, чопорно присев, опустила на столик поднос с тарелками. От супа, наполовину прикрытого для тепла фарфоровой крышкой, поднимался пряный, отдающий восточными специями пар, а рядом на вытянутом блюде были разложены куски аккуратно разделанной птицы.
- Парочка глупых фазанов. Но ничего, поправитесь - поохотимся по-настоящему, - покосившись на поджавшую губы женщину, Кат еле заметно вздохнула. - разумеется, с Карлом и подобающей свитой.
- Благодарю вас, леди Ка... Кейт, - вслед за девушкой покосившись на дуэнью, вздохнул Ричард, - за приглашение и заботу. Впрочем, не могу не признать, что в одиночной охоте есть свои прелести. А в парной - тем более. Свита зачастую лишь мешает, распугивает зверя...
Пожалуй, стоило рявкнуть на дуэнью, чтобы ушла. Говорить округлыми фразами и полунамеками Дик мог долго. Но с Кат - не хотел. Он предпочел бы рассказать о манускрипте об охоте за авторством Гастона де Фуа, который хранился в поместье, о своей любимой гончей по кличке Феба, о том, что фазан - умная и осторожная дичь, когда не в лесу, где крылья путаются и бьются о ветки, а в поле. Но, глянув на стража целомудрия леди Эдцарт, принялся за еду. Обо всем этом он скажет позже, когда рядом не будет цербера в юбке.
Но больше цербера, больше Кат, чье присутствие волновало и было приятно до... хм. Больше всех этих женщин его волновали сны. Отчего-то Дик странным образом четко осознавал, что видимое им - правда, оно было или происходит на самом деле. И сам еще не знал - радует его это или огорчает. Даже одиночество без сестры легко связывалось с этими снами, ведь возникли они сразу после... Чего? Как назвать это? После того, как осознал? Отразил? Да, пожалуй, отразил - самое верное. И выходит, что он - зеркало?

[Хельга >>>]

Джеймс Клайвелл


20 января 1535 г. Камбурн, Ноттингемшир.
Воскресенье
Возраст Луны 16 дней, Убывающая Луна 5 дней до Последняя четверть

Больше всего на свете Джеймс не любил объясняться с родственниками умерших. Ну вот как пояснить безутешной вдове, увидевшей перстень мужа, уехавшего в Лондон год назад, что все её надежды были напрасны? А супруг и вовсе сгинул на алтаре дьяволопоклонников? Или юноше, недавно отрастившему усы, что теперь он - глава семьи? От подобных разговоров потом долго зудели шрамы, болела голова и был мокрым оверкот, который вдовы обильно орошали слезами, отчего-то видя в Джеймсе утешителя. Утешителем он, традиционно, был плохим. Не потому что не умел - не хотел. Джеймс вообще ничего сейчас не хотел - даже домой. Виной ли тому был нависший дамокловым мечом брак, с которым он, казалось, смирился, врожденная ли склонность к путешествиям? Кто знает. Мэри, стройная, гибкая, красивая, юная, хороша была, покуда светила маяком, но издали. Джеймс отторгал, не мог принять её увлечений механизмами, порохом, ее мечты об алхимической лаборатории. Хотелось, наконец, домашнего уюта и нежности. И снова получалось, что этого не будет. Ни большие голубые глаза, ни живой ум, ни... Хайям не могли дать покоя. Попеняв себе, что снова думает о женщинах, вместо того, чтобы работать, Джеймс потрепал Белку за гриву, улыбнувшись мысли, что, пожалуй, лишь лошадь молчалива, верна и не требует нарядов, шкатулок и разговоров. По крайней мере, если Белке и не нравилась попона, то она об этом ничего не говорила.


24 января 1535 г . Хантингдон. Ноттингемшир.

Хантингдон, что расположился на берегу реки Грейт-Уз, был невелик, но красив, да и зажиточен так, как и полагалось торговому городу на пересечении торговых путей. Камень для домов сюда свозили со всего побережья, и аккуратные уютные дома, выстроившиеся по улицам, щеголяли то побелкой, то желтоватым, разных оттенков, песчаником стен, то красным кирпичом. Тычущие в небо трубами каминов терракотовые крыши, возведённые под разными углами, на разной высоте даже при равном количестве этажей, придавали Хантингдон даже какой-то залихвацкий, весёлый флёр, словно город заломил поля шляпы, не особенно заботясь о симметрии. И украсил перьями, не забывая, впрочем, и о том, что есть время для веселья - а есть и для дел серьёзных, полезных.
Встречали путника солидный каменный мост, на котором могли разъехаться два фургона, приветствовали два шпиля на башне церкви святого Иоанна. Утешала скорби похожая чем-то на крепость церковь святой Марии, торжественность квадратной башни которой нарушали только странные каменные овечки во фронтонах, похожие почему-то больше то ли на свинок, то ли вовсе, прости Господи, чертей богопротивных.
Стоило пройти чуть дальше, и радовала взгляд любителей порядка совмещённая с мэрией управа: бело-жёлтая, какая-то очень квадратная и сияющая, почти игрушечная, с инктрустациями, колоннами и арками, под кокетливо выгнутой крышей. Окружали ратушную площадь солидные, мощные особняки местных аристократов и богатых купцов.

- А я говорю вам, сэр Френсис, - голос местного констебля, говорившего твердо, но почтительно, был слышен еще за дверями управы, - не входит в мои обязанности слежка. У меня, - он потряс пачкой бумаг в воздухе, как раз в тот момент, когда Клайвелл вошел в контору, - и без того дел много.
На скрип двери повернулся и тот, кого назвали сэром Френсисом. Темноволосый и темноглазый, статный, модно одетый, он оглядел Джеймса холодно, но чуть склонил голову. С
- Роуленд Уайт, - местный констебль представился чуть настороженно, осматриваяКлайвелла рассеянным взглядом, - и сэр Френсис Гастингс, граф Хантигдон.
- Джеймс Клайвелл, констебль Бермондси, - с трудом подавил желание щелкнуть каблуками Джеймс, разглядывая графа и размышляя о том, как сообщить этому гордому аристократу новость о смерти одного из его родственников.
Граф снова глянул на Клавйелла, но уже задумчиво. И улыбнулся.
- Вот вы-то мне и нужны, констебль, - сообщил он.
За годы службы короне Джеймс отвык удивляться. Не удивился он и теперь. Причина обращения владетельного графа Хантигдона к констеблям была проста и банальна. Юная супруга его милости, прелестница Мария, совершенно опрометчиво полюбила какого-то не менее юного, но зато менее знатного, а точнее - вовсе незнатного юношу. Сей герой-любовник посещал её в дни, когда Гастингс бывал при дворе, с каждым посещением принося с собой ветку белого шиповника. Так продолжалось довольно-таки долго, пока в один прекрасный - или не очень - день граф не обнаружил неверную супругу с любовником в спальне. Застреленными из арбалета. Разумеется, схоронили их в разных могилах. Разумеется, убийцу не нашли. И вот сейчас, через месяц после похорон, тоскующий - или снова-таки не очень - граф решил во чтобы то ни стало найти и наказать. И сулил за это награду. Любую, деньгами ли, драгоценностями. Но Джеймс предпочел бы лошадью. Породистой, смирной и резвой, такой, чтобы без опаски можно было отпускать на ней Бесси. Тоска по детям нахлынула штормовой волной, резко, лишая дыхания и зрения. Даже брак представлялся уже не таким нежеланным, а Мэри - отнюдь не странной. В конце концов, с его службой, с разгуливающим на свободе братом-лекарем, видеть её он будет не так часто, чтобы надоесть. Или чтобы надоела. И Джеймс согласился.
Резонно рассудив, что юноша, столь опрометчиво навещавший графскую жену, цветы среди зимы не мог взять нигде, кроме как в оранжерее, коих в Хантигдоне было три, Джеймс направился в ближайшую. Внутри, среди царившего лета, буйства зелени и красок, точно в иной мир попал, он расспросил садовника, хмурого и неразговорчивого мужчину, поведавшего, что шиповник здесь не выращивают. Не розы, чай, такое холопство растить. Немало позабавившись термину, но не поверив на слово, Джеймс еще и сам обощел оранжерею. Шиповника, ожидаемо, не нашел, но зато обнаружил арбалет, впору наемному убийце только. Маленький, черный, на пружине, с десятком тяжелых болтов. В то, что он нужен, чтобы стрелять сонь и кроликов, Джеймс не поверил снова, но отступился, направившись ко второму цветочнику.
Тот, напротив, был приветлив и весел, и тут же попытался продать ему какой-то вычурный цветок. Скептически оглядев его и чуть не расчихавшись от терпкого запаха, Джеймс вежливо отказался и задал вопрос о шиповнике. И тут же почувствовал, как фортуна прикоснулась к плечу. Юный прелестник действительно бывал в этой оранжерее, покупал здесь белый - и только белый шиповник, как символ чистой, незапятнанной любви. В то, что юношу убили именно за платонические чувства, верилось с трудом. Если только... Если только допустить, что графиню подставили, что этот несчастный мальчик действительно вздыхал по ней - но платонически, издали, даря цветы - но ничего более. Оставалось выяснить, был ли у убиенного соперник или недоброжелатель - у графини. Ответ на это мог бы дать сам Хантигдон, но он спешно уехал. Зато камеристка покойной говорила много и охотно, стреляя глазами так, что, пожалуй, могла бы и свечу зажечь. И то, что она говорила, нравилось Джеймсу все меньше и меньше.
Графинюшка, как её любовно называла служанка, была той еще штучкой. В частые отлучки супруга она принимала у себя в спальне не только этого шиповникодарителя, но и многих, многих других. И раздавались оттуда отнюдь не мотеты и стихи, а стоны и страстные крики. В день убийства графиня и вовсе услала слуг, что означало, что ожидала она кого-то высокого.
Не любил Джеймс, чтобы его водили за нос, ох как не любил! Опрашивать все неисчислимое множество любовников графини было бесполезно - занятие на месяцы. А уж если учесть, что они наверняка будут запираться... И, казалось, зашел бы он в этом расследовании в тупик. Но, "чуйство", интуиция будто подтолкнули его выглянуть в окно спальни покойной. Там, на раскидистом дубе напротив, виднелся черный, трепещущий язычок ткани. По деревьям Джеймс не карабкался с детства, но навык этот, должно быть, не забывался, потому что к нужной ветке он взлетел споро, и, побалансировав на опасно похрустывающим сучке, дотянулся до обрывка, расшитого серебряной нитью. А дальше было совсем просто - достаточно было перерыть половину гардероба графа, чтобы найти плащ с латкой, по размеру подходящей к найденному клочку. Да и ткань, и вышивка были такими же... Но - и снова но! Обрывок плаща выглядел так, будто бы его аккуратно вырезали, и шерсть плаща была слишком прочной, чтобы порваться, зацепившись за ветку. Его снова водили по кругу, запутывали следы. Делать нечего, пришлось возвращаться к садовнику, у которого видел этот замечательно-убийственный арбалет. Нить расследования скользила меж пальцев, вырывалась из рук, выскальзывала угрем. И узнав, что арбалет достался цветочнику в дар от графской камеристки, Джеймс невероятно удивился. Расколоть девушку было уже делом легким - и не таких кололи. Не убийца из подворотни и не наемник из Доков. А людей Джеймс, как выразился Хантер, был запугивать горазд. При мысли о сержанте снова затосковалось по дому. Хантер, пожалуй, был единственным, с кем можно было говорить о работе, кто ценил и понимал методы работы Джеймса, кто не осуждал жестокость. Девочка-служанка рыдала, захлебываясь, размазывала слезы по лицу, мешала с кровью из разбитой губы. Но - говорила правду, интуиция чутко подсказывала, когда камеристка пыталась увернуться, а оплеухи направляли её на путь если не истинный, то истины.
Стрелять её научил отец-браконьер, а арбалет взяла из оружейной графа, у него было много оружия и пропажу одного Гастингс просто не заметил. Юноша, что носил шиповник, прежде был её возлюбленным, но увидев графиню... Утонченная красота аристократка вскружила ему голову, а её доступность - то, что было значительно ниже головы. Месть как мотив. Джеймс хмыкнул и только теперь заметил побелевшего от откровений девушки графа, стоящего в дверях.
Лошадь ему, все же, отдали, хотя Хантигдон и выглядел ошарашенным, да и голову держал так, будто количество рогов оттягивало шею назад и в сторону. Распрощавшись с ним, отдав серебрушку гонцу при управе, чтобы отогнал серую, почти стальную красавицу-лошадку в Бермондси, Джеймс направил Белку к воротам, когда на плечо уселся один из голубей Бесси.

"Дорогой отец, у меня чудесная новость!

Миссис Элизабет всё-таки примирилась с тем, что меня нужно учить магии, и, пусть очень нехотя, не переставая ворчать, но занялась поисками - и как удачно! Я бы никогда не подумала, что кто-нибудь подходящий отыщется прямо у нас здесь. Ведь Бермондси мал, и если бы кто-нибудь умел вот такое вот - я бы знала, правда? Или ты знал бы точно. Но бабушка, кажется, не пропускает вообще ничего из того, что происходит в городе. Во время собрания, посвященного уменьшению количества пожертвований церкви, миссис Паркинсон обмолвилась о том, что домик на окраине больше не пустует. А миссис Аддингтон добавила, что слышала о том, что молодая вдова, которая там поселилась, очень хороша с растениями - и наверняка ей помогает сам дьявол. Но потом эта вдова - её зовут Фиона - появилась на заутрене, поэтому от версии с дьяволом бабушка, пусть не сразу, но отказалась. Потом они послали на разведку миссис Мерсер, та взяла с собой миссис Олдридж, и они всё узнали. И теперь у меня есть учитель! Папа, она замечательная! Хотя и немного странная, но я думаю, если она недавно (вычеркнуто). В общем, это нормально. Знаешь, она вырастила розу на клумбе - прямо на улице! И та не мёрзнет! Миссис Фиона даже говорит, что со временем я научусь её понимать. Интересно, о чём говорят цветы? Как ты думаешь?
Всё ли у тебя хорошо?

Целую,
твоя Бесси.

P.S. давно не видела Дженни. Ты ничего о ней не знаешь?"

"Солнышко, у меня тоже чудесная новость!

В Хантигдоне мне довелось помочь в одном непростом деле милорду Гастингсу, и за это он отблагодарил лошадью. Она светло-серая, почти стальная, очень стройная, но крепкая, с длинной белой гривой и длинным хвостом. Зовут её Кеаск, и она воистину была бы похожа на русалку, будь она человеком. Её приведет тебе мистер Джонс, гонец при управе Хантигдона. Отдашь лошадку на конюшни стражи и попросишь мистера Хантера, чтобы он поговорил с конюхом. Сам я вынужден заехать еще в один городок по делам службы, а после сразу же направлюсь домой. И я рад, что вся эта свора (вычеркнуто) весь этот курятник (вычеркнуто) все эти малодостоиные сплетницы сделали хоть что-то полезное и нашли тебе учителя. Надеюсь, тебе нравятся эти занятия и вскоре ты сможешь сказать мне, о чем же говорят растения, поскольку я не имею ни малейшего понятия, моя звезда. Все ли хорошо у Артура? Не навещала ли вас Мэри? Найдешь ли ты возможность передать ей вторую записку, что принесет этот же голубь? Что касается Дженни, я опасаюсь, что она пострадала во время недавних событий в Бермондси, от рук мерзкого негодяя по прозвищу Соверен. Обратись к мистеру Хантеру и если он её отыщет, пригласи к нам в дом. Пусть поживет пока с нами, а если миссис Элизабет будет против - просто разбей одну из статуэток (вычеркнуто) просто скажи, что это мое пожелание. Но следи, чтобы наклонности Дженни к шалостям и злым проказам, к воровству мисс Хейзелнат держала в узде. У меня все хорошо, мое солнышко, моя доченька, но я невероятно скучаю по тебе, по Артуру и по нашему дому.

Обнимаю, папа"

Второе письмо он писал вдумчиво, расправляя листок на седле и стряхивая в сторону капли чернил с походного пера. Он скучал и по Мэри, отмечая, что мечтает о ней уже как о части своей семьи, своего быта. И - страшился ответа, если таковой будет. Вдруг девушка передумала, решила разорвать помолвку? Или вовсе - он ей не люб, не по душе и не по нраву?

"Мэри,
моя дорогая невеста.

Должно быть, ты не поверишь, если я скажу, что думал о тебе каждую минуту, вспоминая улыбку и голос, глаза и прядь волос, что вечно выбивается из-под шапки. В Брентвуде я нашел часовые инструменты, настолько маленькие, что удержать их смогут, пожалуй, лишь твои пальцы, и шкатулку. Музыкальную, с двумя соловьями, которые умеют крутить хвостиками и головками. Не сомневаюсь, тебе будет любопытно разобрать ее, хоть кумушки и не одобрят такой подарок к венчанию. Но, чтобы успокоить их, я купил для тебя еще и ожерелье из аквамаринов и обручальное кольцо с ними же. Сейчас я выезжаю из Хантигдона, заеду в еще один городок по соседству и, надеюсь, вскоре смогу тебя обнять. А в ближайшее воскресенье после возвращения - назвать миссис Клайвелл, если мне будет оказана эта честь.

Твой Джеймс."

Голубь вспорхнул и быстро исчез за вершинами деревьев, а Джеймс со вздохом проводил его взглядом. Если бы он мог летать, как эта птица!..

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд Брайнс.


22 января 1535 г. Корстенд. Раннее утро.

Корстенд... Запах моря, рыбы и крики чаек. Хлопки парусов и окрики рыбаков. Шум прибоя, что выносил кипенные шапки пены к берегам, омывал пирсы и пляжи, охапками швырял пряно пахнущие багряные водоросли на берег, в которых путались ракушки и мелкие крабики. Добротные, деревянные дома на каменных высоких фундаментах плотно подступали к морю, радовали глаз резными ставнями и красными черепичными крышами. Везде сохли сети, колыхались на ветру серыми одеяниями, звенели поплавками. Церковь, о которой говорили моряки, были видна издали. Высоко возносился ввысь шпиль без креста, мрачно глядели на деревню провалы окон в серых, унылых стенах. Казалось, что даже здесь, в Корстенде были слышны голоса призраков. А может быть, это всего лишь пел ветер.
- Не люблю я настолько открытые места, - проворчал Вальтер, опёршись на луку. - Слишком легко нас будет заметить, при свете-то. И с суши, и с моря. С другой стороны, ночью - нежить чувствует себя куда как вольготнее. Так что помереть легче тоже.
Городок торговцу понравился - он всегда любил чувство надёжности, ухоженности. В том, что касается моря, это имело особое значение и могло стоить моряку или даже всей команде жизней. Корстенд выглядел, как город, в котором жили моряки, хорошо понимающие эту простую истину. Беспокоили Гарольда древние боги, которых упомянул любитель парусов. Если Велиал имел в виду не Реформацию, а их, то у Гарольда было на одну существенную проблему больше.
- Мне вот интересно, отчего город не выглядит заброшенным - добротные, ухоженные дома, будто и нет поблизости проклятого храма.
- Проклятье проклятью рознь, - рассудительно заметил северянин. - Может, что там живёт, наружу и не суётся, а польза ведь от него рыбакам тоже есть. Так что... не сниматься же, если в остальном место хорошее? Отстроили вон новую церковь в самой деревне, и живут себе, близко не ходят. Это мы туда вот прёмся.
- Как бы нам ещё "спасибо" не сказали, если нам таки удастся сделать что-то с призраком. - Торговец обернулся и взглянул на деревню. Была хорошо видна новая церковь, и добротные домики по кругу. - Хотя, я, конечно, предпочёл бы просто забрать плиту и свалить до заката. - Он развернулся и осмотрел храм, к которому они приближались. - Даже не так, до обеда.
- Хороший план. Как я погляжу, "спасибо" за разгром предположительно некогда святого алтаря тебя не смущает. Что же, за желание разделаться с этим побыстрее осуждать не могу. Я бы тоже разделался поскорее, только вот... каменная плита, да? Надеюсь, ты не забыл веревки и хотя бы ломик?
- Ломика нет. - Если бы всё пошло хорошо, стоило уехать даже не заезжая в город, но скорее всего ему понадобиться лекарь и не один день отдыха. "Как обычно" - вздохнул торговец. Что делать с гримуаром, когда и если он его всё-таки получит? Таскать с собой по всей Англии - не лучшая идея. Можно было бы оставить его у Амалии. Неизвестно, если так вообще можно, но лучшего варианта торговец просто не видел.
Вальтер тяжело вздохнул и повернулся в седле. Когда он выпрямился снова, в руках его был ярдовый узкий свёрток.
- Продаю. Всего лишь за фунт. Главное ведь - привезти товар туда, где на него есть спрос, верно? Ещё за фунт - моток крепкой верёвки.
Увидев ломик и верёвки, торговец улыбнулся.
- Вальтер, да у тебя талант, могу написать рекомендательное письмо в Любек. - Торговец протянул северянину монеты, как раз когда на них опустилась тень башни. Башня нависала над ними огромной надгробной плитой, которая, казалось, вот-вот обрушиться на чужаков, а потом вернётся в прежнее состояние, как ни в чём не бывало, а от них с Вальтером не останется ни следа, ни пятнышка. Гарольд сам не заметил, как улыбка исчезла с его лица.
- От письма не откажусь, - совершенно серьезно кивнул Вальтер, придерживая коня. - Вот как вернёмся, так и сразу. Что ж, дальше всё зависит от тебя. В мою оплату возня с чужими святынями не входит, уж прости. Лучше я подожду поодаль, подышу свежим воздухом. Уж больно ветер тут, на утёсе, хороший. Правильный.

Сообщение отредактировал Ричард Коркин - 17-06-2018, 8:41

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

Внутри церковь выглядела еще более заброшенной, чем снаружи. Обломки серого камня лежали россыпями, вперемежку со стеклами витражей, с черепицей крыши, с остатками скамеек, будто нарочно попадались под ноги. В храме не было ни крестов, ни статуй, даже алтарь, бесстыдно обнаженный без покрова, был затянут серой от пыли паутиной. И у его подножия тускло светилась белизной плита. Украшенная кометами и спиралями, вписанными в спирали же, она хоть и была слегка затерта ногами прихожан, но рисунки виднелись четко, подчеркивали красоту белого с зелеными прожилками камня.
Призрака пока видно не было, Гарольд подошел ближе к плите. Кельтские символы необычно смотрелась посреди христианского хвара, на чудо христианской религии плита никак не походила. Благо у торговца был лёгкий способ проверить, он опустился на колено и аккуратно прикоснулся к холодному камню. Ничего не произошло, он с облегчением вздохнул, к боли Гарольд привыкал медленно. Он отложил верёвку, взял в обе руки до жгучей боли холодный лом и ударил в щель между плитой и полом. От плиты откололся маленький краешек. Торговец выругался - сломать плиту было бы совсем глупо и очень обидно. Он еще раз попробовал вбить ломик, в этот раз плита приподнялась, и тут же упала, потеряв ещё один краешек. Торговец скрипнул зубами, и ворча, в этот раз со всей силой налёг на несчастный ломик. Плита поддалась. Гарольд положил холодный инструмент за пояс. Поднял с пола верёвку и начал обматывать плиту. Таких габаритов он никак не ожидал, знал бы, заранее купил бы в городе телегу. Но в целом, наверное, уже можно было облегчённо вздохнуть, видимо, днём дух не появлялся. Настроение поднялось, Гарольд ожидал выбраться из храма, как минимум, с синяками и переломами. Он ещё раз проверил, чтобы всё сидело хорошо, и потащил плиту к выходу.
Воздух в церкви дрогнул горячей волной - и замер, не докатившись до Гарольда, зыбким маревом задрожал вокруг, смыкаясь в красноватый купол. Наступила тишина, плотная и звенящая, точно время остановилось, а затем на алтаре, точно по хлопку ладоней, возникла молодая женщина, чью белизну кожи и алые губы подчеркивало ярко-красное платье, не скрывающее ни высокой груди, ни тонкой талии. Длинные, черные волосы плащом укрывали ее, водопадом стекали к полу, на узком, скуластом лице сияли черные глаза, подведенные густо, отчего казались еще больше и глубже. Женщина с интересом оглядела Гарольда - и рассмеялась, звонко, весело, рассыпала хрустальными осколками этот смех по церкви.
- Зачем ты это сделал? - Спросила она с улыбкой, усаживаясь полубоком и опираясь на руку.
"Да, будь оно всё неладно!"
Торговец, лицо которого уже слегка покраснело, обречённо вздохнул, выпустив тёплое облачко пара. Ну, ещё бы всё прошло легко.
- Понравился узор, хочу в саду поставить, забор подпирать. - с лёгкой иронией. - А что, вам эта плита очень нужна?
Женщина расхохоталась еще звонче, погрозила ему пальцем и вздохнула.
- Mór-ríoghain, Badb Catha, Fhio, - глядя на Гарольда позвала она, не прекращая улыбаться, - сестры, у нас гость!
Тут же тени из углов и перекрестий окон потянулись к алтарю, завихрились, соткались в рослую, очень стройную и очень величественную женщину, закутанную в черное с головы до ног. Голову ее венчала острозубая корона, а губы, такие же алые и полные, как и у первой, были сурово поджаты. Она была прекрасна, точно самая прекрасная статуя. И казалась такой же холодной и недоступной.
"Кхм..." У Гарольда резко заболела голова. Это было уже совсем не похоже на призраков. Куда он опять залез?

[Ричард Коркин >>>]

- Neamhain, - голос женщины был наполнен презрения, - ты побеспокоила нас ради... вот этого?
Взгляд также не сулил ничего хорошего Гарольду.
- Разумеется, Mór-ríoghain, - безмятежно пожимая плечами, ответила ей та, что была поименована Немайн, - разве не должны мы мстить за осквернение святынь?
Судя по тону, цитировала она как раз-таки Морриган, с изрядной долей яда и сарказма.
"Немалой чести я удостоился". Видимо, это и были древние боги, против которых боролся Велиал. И Гарольд умудрился в считанные дни не то, что попасться им на глаза, а прям- таки разграбить их святилище. Жутко захотелось забиться в угол и изчезнуть.
Следующими появились сразу двое, соткавшись из лучистого алого света, прошедшего через случайно уцелевший осколок цветного стекла. Некогда витраж, вероятно, изображал ад. Или, напротив, рассвет во имя веры. Женщина медленно и величественно опустилась на пол - беззвучно, несмотря на то, что тело её облегала броня, равной которой Гарольду не доводилось видеть и на турнирах в Аугсбурге. Плавно выгибался на плечах и груди украшенный гравировками из трикселей и листьев лавра панцирь, стекая синеватой сталью к тонкой талии. Щитки плотно облегали бёдра и ноги до самых пластинчатых сапог. Наручи переходили в суставчатые перчатки, и в правой руке женщина держала пылавший тёмным пламенем полуторный фламберг. Над головой сиял нимб рыжих волос, обрамлявших суровое, хмурое лицо, в котором не было ни капли жалости. Качнулась у виска косичка со вплетёнными бусинами. Опал богатыми складками шитый золотом алый плащ.
Вторым оказался... Циркон, помолодевший лет на двадцать, лишившийся морщинок и шрама на лице и шее. Тем не менее, нахальства во взгляде светлых серых глаз он не утратил, равно, как и кошачьего наклона головы, зато обзавелся татуировками-браслетами на запястьях. На левой руке рисунок прикрывала причудливо сплетенная косичка из рыжих прядей, зато на правой можно было рассмотреть переплетение воронов и трикселей.
У Гарольда уже голова шла кругом, с тех пор, как он впервые встретил михаилитов, они никак не хотели отвязаться от него. Был ли это на самом деле магистр или просто кто-то, принявший его облик, или чей облик принял он? Как михаилиты вообще были связаны с демонами и богинями?
И последней проявилась в самом тёмном углу молодая черноволосая девушка-подросток, прячась и в тени, и под плотно запахнутым плащом. Возникла - и одарила Гарольда равнодушным взглядом тёмных глаз, после чего принялась чистить ногти неведомо откуда возникшим ножиком.
- Fuar a 'Ghaoth! - просияла улыбкой Немайн. - Ты снова с нами!
- Не совсем так, госпожа, - чуть склонился в почтительном поклоне магистр, стоявший за спиной рыжеволосой, сложив руки на груди. Он не потрудился накинуть хотя бы рубашку и стоял в серых штанах и сапогах, демонстрируя тело, точно выточенное резцом скульптора. - Точнее, совсем не так.
- Почему илот говорит в присутствии высоких, о Бадб? - Рассерженно напустилась Морриган на рыжую.
Та тяжело вздохнула, отчего панцирь претерпел некоторые интересные трансформации, словно состоял из жидкого металла.
- Так ведь хам он, о Морриган. Даже илота толком не получилось, пришлось брать в мужья.
Неужели он должен был убить магистра? Может это был какой-то демон или полубог, выглядевший как он? В это верилось охотней, чем в неожиданно помолодевшего мужа богини. Весёлая семейка, видимо, имела что обсудить и без него. Гарольд взял верёвку, захотелось протолкать плиту вперёд и посмотреть, как на неё подействует сфера. Но, понятное дело, его стёрли бы в порошок, попробуй он сейчас уйти. Оставалось только ждать и слушать, если ему и правда надо было убить любовника Бадб, ценнее информации и представить себе было нельзя.
- Я запрещаю этот брак, Бадб. Не может одна из нас взять в мужья илота, чей удел - вечно благодарить за милость и преданно служить, преклонив колени. Не может одна из нас облечься в броню, точно христианская шлюха. Это противно сути нашей и природе нашей. Снимай браслет, раб, - обратилась она уже к магистру, - иначе его снимут с рукой. И пади, когда с тобой говорит Королева.
Циркон досадливо закатил глаза, кладя руку с рыжей косицей на плечо Бадб.
- Не тебе клялся, о Морриган, не перед тобой и склонюсь, - язвительно ответил он, глядя, меж тем, на Гарольда взглядом, каким мясник смотрит на бычка перед закланием.
- Хм, - Бадб медленно, почти сладострастно провела рукой по груди, неторопливо потянулась, придав лицу задумчивое выражение. Потом сокрушённо покачала головой. - Нет, о старшая. Нахожу я, что доспех этот не противоречит моей природе, а брак - моей сути. Поэтому - не подчинюсь. Мы - и суть, и природа.
Такой раскол мог помочь ему в будущем с заданием Велиала, конечно, если Гарольд выживет. Магистр вызывал явное недовольство Морриган, может быть, в будущем она была бы не прочь устранить его руками Гарольда. Чувствовалось противостояние Морриган с Бадб и Немайн. И всё-таки, как он не думал, ситуация становилась всё хуже. Голова не прекращала болеть.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

- Великолепный доспех, - будто между прочим заметила Немайн, садясь на алтаре, как на троне, - но мы собрались не за тем, чтобы говорить о браке сестрицы Бадб и Тростника, который не он. Этот человек, - изящная рука простерлась в сторону Гарольда, - осквернил плиту от моего жертвенника, открыл священные останки моих жриц, хранившиеся под ней. Много лет заботилась я о людях в этих землях, указывая им путь в бурю. Много лет я берегла эту деревню, но теперь... Я обвиняю его и требую наказания!
- Таково твоё древнее право, о Немайн, - величаво кивнула Морриган, сурово оглядывая Гарольда. - Говори, смертный! Чем оправдаешь ты этот поступок?
Ситуация скатывалась к его скорой кончине - предполагаемая защитница превратилась в обвинительницу. Времени на долгие рассуждения уже не было. Торговец поклонился.
- Моё уважение, великие богини. Клянусь, я не знал, что это ваша плита, я думал, я граблю заброшенный христианский храм. Местные, насколько я слышал, считают, что на башне появляется призрак, а то, что благодаря этому маяку корабли не тонут - это счастливая случайность. А чудесные исцеления людей приписывают доброте и милости покравителя христиан. - Торговец внимательно следил за реакцией Немайн на его слова. Дело было безнадёжное - он перешел дорогу богам. Было непонятно, почему его ещё просто не прикончили. В древних обычаях Гарольд не разбирался, и только слышал истории о снятии кожи с живых людей и других языческих пытках.
Циркон едва слышно хмыкнул, мягко переступил с ноги на ногу и повел плечами, покрытыми ровным, золотистым загаром, неожиданным среди зимы.
- Призрак, - усмехнулась Немайн, неотрывно глядящая на Гарольда, - это я. Значит, ты еще и грабитель?
- Не совсем. - Уверенно ответил торговец. Видимо, нелюбовь к христианству - это не всё, что нужно было ему для спасения, но Морриган должно было понравиться.- Я посчитал, что плита стоит тут без дела, не принося людям никакой пользы, и никому толком не принадлежит. Я не крал её, а пришел открыто, белым днём.
- Думал, что грабит, но пришёл просто взять, - Бадб нахмурилась ещё больше. - Мы чувствуем здесь противоречие. Увёртки. Словно бы человек, вошедший в чужое жилище днём, и забравший самое ценное - не грабитель. Словно такие вещи могут никому не принадлежать.
- Мы думаем, этот смертный - лжец, - Немайн кокетливо глянула в сторону вздернувшего бровь магистра, но быстро отвела взгляд и снова уставилась на Гарольда. - Мы думаем, ложь должна быть наказана.
- Лжец мерзостен, - согласилась с сестрами Морриган, темнея лицом. - Что ответишь, смертный?
Торговец пожал плечами.
- А кому принадлежит плита? Богине Немайн, жителям деревни, королю, английской или римской церквям? Большинство людей, которые считают, что плита их, сделали меньше моего и даже не поработали ломом. - Он был трупом, что бы сейчас Гарольд не говорил, а, скорее, нёс - он был трупом. Все знали, что древние боги отличались жестокостью, а он оскорбил не только их покойных последователей, но и их самих. К горлу подступила тошнота. - Да и на жилище это место не особо походит, как и на место покаяния усопших. Тут царит разруха.
Циркон, должно быть, то ли озябнув, то ли устав стоять на одном месте, мягко и неслышно подошел к Бадб вплотную, чуть развернувшись к Гарольду спиной, отчего стала видна известная еще по утреннему фехтованию в Билберри татуировка - Древо Жизни, раскинувшее ветви по широким плечам, корнями уходящее к пояснице, рассеченное множеством шрамов. Почтительно наклонился к рыжеволосой богине, что-то говоря на ухо так тихо, что слышно не было. Но ответила, вопреки ожиданиям, не Бадб.
- Храмы и жертвенники, капища и священные деревья всегда остаются таковыми, даже если от них остались лишь камни и щепки, - торжественно произнесла Морриган, складывая руки на груди, - это неизменно. Так было и так будет. Сестры, какое наказание мы положим этому смертному? Хочешь ли ты еще что-то сказать, нареченный Гарольдом?
Казалось, у него сейчас взорвётся голова, но перед этим его хорошенько стошнит прямо на пол. Зря он продал душу - повремени, Гарольд пару недель, сейчас была бы хотя бы призрачная надежда попасть не в да. Стало очень обидно и горько.
- Странно, что вас не оскорбило строительство целого христианского храма, какое-то избирательное у вас правосудие - наказываете, кого можете. - Никаких шансов. - Но это я так, в целом - нет.
Немайн вспыхнула тёмным пламенем, платье исчезло, обнажив небольшую, но крепкую и приятно округлую грудь, вокруг ног забилась темно-зеленая юбка, разметались, встали дыбом длинные волосы.
- Храм построили вокруг нашей плиты, - голосом, в котором слились голоса всех богинь, громко, сказала она, протягивая руку подлетающему ворону, - христиане не тревожили останки наших жриц, не ломали плиту, что приплыла с нами из-за моря! Вот тебе первый гейс, нареченный Гарольдом: не обидь ворона трижды!
- А когда здесь стоял храм, вы ходили к христианскому владыке в гости, чтобы посмотреть на свою плиту? - Окончательно потеряв страх, поинтересовался торговец.
- Вот тебе второй гейс, нареченный Гарольдом, - величаво и степенно проговорила Морриган, не обращая внимания на его выпад, - не ешь мяса, которое не сам убил.
Торговец вздохнул, отряхнул штаны и сел на плиту. Видимо, богини решили повеселиться, перед тем, как его убивать.
Фи, взмахнув полами плаща, перепорхнула ближе, потеряв по дороге нож, и уставилась на Гарольда снизу-вверх непроницаемыми чёрными глазами. Её голос звучал тихо и на удивление мелодично, но слышался в нём звон цепей, звучал диссонансами хаос, словно стояло за этим бледным лицом больше одной богини - и больше четырёх тоже. Фи протянула ему сложенные лодочкой руки, в которых плескалась тёмная маслянистая жидкость, и с ухмылкой развела ладони. Влага проливалась на плиты пола неторопливо, пытаясь уцепиться за пальцы.
- Не испей хмельного из рук девы. Вот третий гейс тебе, смертный, наречённый Гарольдом, приобретший, потерявший, отказавшийся и потерянный.
"Симпатичная девочка, даром, что меня проклинает". Но это значило, что у него была надежда, проклятье - это далеко не смерть. И пока запреты казались вполне терпимыми, он смог бы с этим жить.

[Ричард Коркин >>>]

Девушка, видимо, особо любила говорить загадками, что было нехорошо, учитывая, что за нарушение непонятых запретов, тоже полагалось наказание. Надежда забилась в груди, даже тошнота немного отступила.
- Виновен ты перед лицом нашим в настоящем, не имеешь прошлого, творишь будущее, - тяжело уронила закованная в броню Бадб, не трогаясь с места. Лишь опёрлась на рукоять фламберга руками. Меч при этом странным образом начал походить на опутанный тёмным огнём крест. Языки пламени лизали ей руки, поднимаясь с лезвия, но богиня даже не морщилась. - Посему быть четвёртому гейсу. Не омочи ног в соленой воде, наречённый Гарольдом, - она неожиданно усмехнулась, - ибо соль - вредна.
Торговец открыл рот от удивления, но тут же вернул совершенно спокойное и даже скучающее выражение лица. Море, забрать у него море - единственное, что он умел и, наверное, даже любил. Да, боялся и любил. Хорошо, что это сука любила помолодевшего магистра, хорошо, что Гарольду надо было его прикончить, даже не прикончить, а отправить в ад. У него не было причин вредить лично ему, но забрать у него море! Жалко Гарольд не мог убить её, не мог утопить, расцарапав ей лицо о каменистое дно. Приступ гнева подступил тошнотой к горлу, и Гарольд с огромным трудом его подавил. Мало, что могло его задеть, но море - солёные брызги, чайки, бриз! Откуда она узнала? Что он ей нашептал, этот гад?
- Всё? Я свободен? - Последняя фраза отдавала лёгким раздражением.
Фи весело рассмеялась на два голоса и отпрыгнула, крутанувшись в пируэте. Сейчас она больше всего напоминала небольшую остролицую ворону, распахнувшую крылья. Казалось, с полы плаща срываются перья и, не долетев до пола, тают в холодном воздухе.
- Ха! Он говорит о свободе! Оно! Нам!
Немайн расхохоталась следом, заворачиваясь в темное пламя, точно в саван, сжимаясь и уменьшаясь. Смех, издевательский, злобный еще звенел под куполом, когда на алтарь уселась крупный иссиня-черный ворон. Морриган сурово кивнула и состарилась. Роскошная мантия и корона будто растворились в воздухе, черные косы побелели, а лицо покрылось морщинами. Из церкви, не обращая внимания на купол, вышла старуха-нищенка, грязная и оборванная.
Приступ ярости сменился осознанием бессилия. Именно за высокомерие он и не любил сильных, за бессилие и невозможность ответить за себя. А ведь, он ещё легко отделался, и раз уж так хотел ходить по морю, то не должен был лезть в святилище. Но Бадб, надо же было ей постараться и найти запрет, который бы его по-настоящему задел! И ведь даже святилище было не её. То есть, именно ей он ведь ничего не сделал!
Бадб же вытащила острие фламберга из камня, закинула лезвие на плечо и шагнула к Гарольду, расплываясь в радостной, широкой улыбке, полной предвкушения.
- Хочешь меня убить? Я вижу, у тебя на поясе висит клинок. Паршивый, краденый у чужих мёртвецов, но всё же. Или он - только для того, чтобы пугать крестьян? Давай, ты против сути, содержания меча. Покажи, что ты его понимаешь, что танцуешь ветром, что вращаешься, как частички железа в земле - вместе с миром, что пляшешь, как огонь, что переливаешься, как вода! Такого развлечения у нас не было уже больше... очень давно. Ну, как? Хочешь убить? Убьёшь? Уйдёшь? Сбежишь с плитой на горбу? Ну же!
Вот ещё одна, одарённая силой и кичащаяся ей. Ведь Бадб - то знала, что для него это верная смерть. Так чего она добивалась? Если уж так захотела его изрубить, зачем устроила эту нелепую сценку? Может быть пыталась создать видимость законности, дуэли и смерти на дуэли? Хорошо быть сильным, иметь возможность играть в такие игры, плохо быть слабым и знать, что прими ты вызов - и тебе не прожить ещё и мгновения.
Циркон покачал головой и вздохнул.
- Mo leannan, mo mhaighstir,* не пачкай меч. Позволь мне.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

С места он двигаться не спешил, лишь положил руку на рукоять меча и склонил голову по-кошачьи, но почтительно.
- Нет, пожалуй, нет. - Гарольд смотрел богине прямо в глаза. - Я возьму плиту и благополучно получу то, что хочу получить, пусть и ценой гейсов. Может, когда-то, но не сегодня.
- Не сегодня... - протянула Бадб, и оглянулась на магистра, подняв бровь. - Не хочет. Но при этом мне чудится здесь вызов. Странное сочетание. По-моему, я такого и не видела. Или забыла. Иногда приходится забывать вещи. Но эта наглость, за которую он уже получил отметину... mo gràdh,** ты прав про меч, хоть огонь и очищает. И, всё же, отметины - мало?
Циркон легко, изящно, точно танцор, прошел к ней и, не раздумывая, обнял сзади за талию, притягивая к себе, но и чуть отстраняя от Гарольда.
- Позволь мне, mo dhànachd***, - проговорил он, целуя богиню в висок, там, где раскачивалась косичка с бусинами, - позволь смыть твою обиду кровью. Пусть назовет поединщика, заступника. Брайнс, - теперь магистр смотрел на Гарольда, спокойно и с прищуром. И говорил мерно, успокаивающе. - Барсук с тобой?
Гарольд не совсем понял, неужели Циркон предлагал бескровный выход. Попроси Гарольд выступить вместо него Вальтера, магистр был бы не обязан кромсать того на куски, северянин-то никого не оскорблял, ему-то не запрещали выходить в море. Зачем это было Циркону? В любом случае, просто так отпускать его не собирались, стоило хотя бы попробовать.
- Насколько я понимаю, я имею право выставить вместо себя чемпиона, ввиду того, что я торговец, а не воин? - Гарольд уже почти привык к постоянной головной боли, не покидающей его ни на секунду с начала всей этой бессмыслицы.
- Верно, - любезно согласился магистр, бережно поправляя рыжую прядь, выбившуюся из косички богини, - можешь поставить кого-то вместо себя, можешь сам.
Он вообще выглядел мирным, даже - умиротворенным, этот михаилит, будто говорил не о возможном кровопролитии, а успокаивал и свою госпожу, и Гарольда. Точно примирял.
- В таком случае, я бы хотел узнать, согласится ли Вальтер занять моё место.
Один из воронов, что восседал над куполом, на проломленной крыше церкви, сорвался с места, повинуясь взмаху руки магистра, и с громким граем улетел.
- Его сейчас пригласят, - не меняя тона, сообщил Циркон и оторвался от своей рыжей богини, - прости, mo chridhe****.
Он почти вплотную подошел к Гарольду, обдав запахом чистого тела и хвои. Сложил ладони чашей, которая немедленно начала наполняться водой. И - резко развел их, отчего перед торговцем на время возникла водяная преграда. Которая, впрочем, оказалась еще и зеркалом, пусть и весьма посредственным. Капельки воды блестели и отражали, чуть искажали реальность, но рассмотреть черную татуировку - ворона, расправившего крылья - на виске, где начинался шрам от яда змеи, было можно.
- Видишь? - Мягко поинтересовался магистр, странным, ломаным движением руки обращая это зеркало в туман, который тут же начал расползаться по церкви. - Первый гейс нарушен. Госпожа носит имя Вороны Битв.
В голосе его слышалось сочувствие. Он оглянулся на богиню и вернулся к ней, снова заключая в объятия.
Гарольду стало грустно, не из-за какой-то татуировки, а из-за магистра. Он не мог понять, чего тот хотел добиться. Выходило, что просто спасти торговцу жизнь. А Гарольду надо было убить этого человека. Конечно, будь Циркон гадом, было бы намного проще. Гарольд провёл по чёрному ворону указательным и средним пальцами. А выходило, что гадом был сам Гарольд.
Вальтера долго ждать не пришлось. Северянин вошёл в церковь спокойно, словно не было в руинах, красноватом куполе и собравшейся компании - включая женщину в тяжёлых доспехах - ничего особенного. Словно еженедельно видел вывороченные из-под алтарей резные плиты. Словно не позвала его чёрная птица. И словно с магистром они встречались по десять раз на дню. Пройдя под купол, он поклонился Бадб, кивнул Циркону и вопросительно глянул на Гарольда, сунув большие пальцы рук за пояс.
Гарольд попытался припомнить, видел ли он хоть раз, чтобы северянин искренне удивился. Может быть, когда узнал, что он продал душу? Создавалось впечатление, что Вальтер три раза был в аду, а на четвёртый ему стало скучно. Интересно, мог ли северянин посчитать эту ситуацию поводом к выполнению своих обещанний? Вряд ли. Вряд ли, сейчас-то ему не грозил арест, да и происходило всё в рамках каких-то пусть и непонятных Гарольду, но законов. Надо было признать, что богиня ещё ни разу не переступила законы своей культуры, будто ей было перед кем отвечать.

[Ричард Коркин >>>]

- Вальтер, так случилось, что меня вызвали на дуэль. И я хочу просить тебя выступить моим чемпионом. Бой, если я верно понимаю древние традиции, будет идти до первой крови.
- До первой крови... Хм, - Вальтер раздумчиво покивал и перевёл взгляд на магистра. - Мастер Циркон, так ведь, может, если обида невелика, сойдёмся на вире? Признаться, трудно поверить мне, что мог мой приятель всерьёз, в здравом рассудке оскорбить такую величественную госпожу - или вас. Не ведомо мне, как принято здесь, но на севере, - он с удовольствием вздохнул и переступил с ноги на ногу. Ещё и покачался для устойчивости, словно готовясь к долгому, солидному стоянию, - за обиду не обязательно платят кровью. Золото тоже цену имеет. Или что иное.
Гарольд сдержал вздох. Сам чёрт мог сломать себе ноги об эти языческие обычаи. Из ценного у него был, пожалуй, только атам. Но он и так был слишком многим обязан Вальтеру, чтобы просить того иди на дуэль против магистра, который, к тому же больше походил сейчас на полубога. А вот если бы Вальтер решил бы вдруг отказаться, то-то бы веселье началось, когда защитнику Бадб пришлось бы изрубить Гарольда в мясо.
Циркон, с явной неохотой оторвавшийся от своей рыжей богини, подошел к Вальтеру и поклонился. Низко, с уважением, но не теряя достоинства. И - заговорил, раскатывая в речи "р-р", как это делали шотландцы, гортанно произнося слова:
- Госпожу мою и супругу, - последнее слово прозвучало с гордостью, - ваш приятель, всерьез, в здравом рассудке, оскорбил словом, мыслью и делом. Госпожа моя и супруга, Бадб, Дух Войны и Ворона Битв, пожелала, чтобы оскорбление было смыто не водой, но первой кровью. Право, не знаю, какую виру согласится принять богиня, мастер Барсук. И что ей может предложить нареченный Гарольдом.
Странные обычаи, которые уже порядком надоели Гарольду. То они величественно ждут поклонов, то сами кланяются. Хотя, скорее всего, в их, да и не только в их понимании, это действительно выглядело, как хамство. Другой вопрос, как он сам должен был относиться к чужим богам, которые как будто забыли, что их время ушло. Что христиане уже сотни лет воюют между собой, споря, как правильно называть подсвечник в храме. Он достал из-за пазухи атам.
- Пожалуй, ничего ценнее него у меня нет, а, может быть, никогда и не было. - То-то будет веселье, если кинжал завтра окажется у него на поясе. Не должен, конечно, потому что Бадб всё-таки богиня, да и отдавал он его сам. - Я, конечно, совсем не уверен, посчитает ли богиня этот атам достаточной компенсацией.
И всё же, второй ворон смотрелся бы неплохо. Надо было позже расспросить Вальтера о последствиях этих проклятий.
При виде затупленного клинка Бадб, которая до того скучающе зевала, даже не пытаясь этого скрывать, чуть оживилась и подошла ближе. Атам она разглядывала с нескрываемым удовольствием, даже потыкала пальцем - не беря, впрочем, колдовской инструмент в руку.
- Да-а, вещь, действительно ценная, но не моя. Чего же я хочу, чего хочу, если уж мне отказывают в толике крови, - она капризно выпятила губы и задумалась, постукивая носком латного сапога по полу, потом просияла. - Хочу бычка и корову из стада, что породил Финнбеннах! Да! Наконец-то. Чтобы мне их отдали.
"Это, что грек какой-то? Казалось бы, должен быть какой-нибудь пикт, шотландец или ирландец". В любом случае, это было лучшим выходом, чем рисковать здоровьем Вальтера и очень рисковать своей жизнью. Кроме того, так у него был бы шанс обсудить снятие гейса - пока самого болезненного из всех.
- Не могли бы вы поподробней рассказать об этом стаде?
Циркон, наблюдавший за богиней с умиленно-позабавленным лицом, услышав вопрос Гарольда, улыбнулся по-мальчишечьи открыто, белозубо.
- Ну, - задумчиво протянул он серьезным голосом, - я не фермер, конечно. Но кое-чему отец учил и меня, попробую рассказать, подробности-то. Так вот, эти коровы дают за сутки сто десять пинт молока, очень жирного, пригодного и для изготовления масла без особых затрат, и для пахты. Они крупные и рослые, сгодятся как в еду, так и ходить в плуге и даже в телеге. А быки очень плодовиты и передают эти качества потомству от любой коровы. Масти, кажется, обычной - пестрые. Само стадо же большое...
Видимо, кровопролитие было, действительно, противно Циркону. И походило на то, что магистр и правда любил богиню. Или притворялся, так, как сам Гарольд никогда бы не смог. "Бывает же". Он вернулся к проблеме. Вопрос заключался в том, что Гарольд ни разу в жизни не видел ничего похожего на этих коров. Впрочем, за этот месяц он многое, очень многое увидел впервые.
- И где его можно найти? - Обратился он к мужчине. Это было очень важно, учитывая, что он не мог ходить по морю. Если стадо было не в Британии, то это была ловушка, простейшая из ловушек.
- Там же, где и шесть веков назад, - пожал плечами Циркон, - в Коннахте, в долине недалеко от Голуэя. Только бери сразу шесть, путь из Ирландии долгий, дороги неспокойны. Больше приведешь - не страшно, а вот меньше...

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

"Чудесно, а то, что мне пять минут назад запретили ходить по морю - это, видимо, мелочи". Даже если ввиду действительно имелось только не мочить ног в солёной воде, это всё равно было почти самоубийство. Можно было, конечно, найти корабль побольше, и всё же, выходить в море, боясь солёной воды... А тащить краденых коров из Ирландии в Эссекс, так вообще чудное занятие.
- Могу ли я привести их к капищу богини, ведь любое капище - место силы и власти его покровительницы?
- Госпожа желает получить коров именно здесь, - сокрушенно развел руками магистр, - именно перед этим местом, где была плита.
"Создаётся впечатление, что госпожа, не столько хочет коров, сколько хочет, чтобы я провалился или нарушил её же гейс". Он мог украсть коров, ну или договориться, что, конечно, вряд ли. Единственным разумным путём было привезти их кораблём, но для этого нужны были огромные деньги, а зная Англию - и куча поддельных бумаг. Возможно, но жутко опасно и трудно.
- Расстояния выходят немалые, тем более для обычного торговца. Я могу просить о существенной отсрочке?
- Госпожа желает получить коров за день до Самайна.
Магистр переступил с ноги на ногу и зябко повел плечами, нахмурившись своим мыслям. Но, взглянув на богиню, снова улыбнулся, уже ей - и ласково.
"Забавное совпадение в сроках". Видимо, Циркону тоже надоело торчать чёрт знает где.
- Немалый срок, и всё же, может госпожа смилостивится, и позволит передать коров, в одном из мест её силы? Животные будут здоровей, если им не придётся преодолевать такое огромное расстояние, да и я смогу быстрее выполнить свои обязательства.
- Госпожа смилостивится, - со смешком согласился магистр, - ибо flùr lag Magaidh*****...То есть, коровы, конечно же, нужны здоровыми, ты прав. Передашь их, отогнав к озеру Лох-Корриб.
- Спасибо. - Теперь, хотя бы не надо было вести героическую борьбу с английской бюрократией. Хотя, до озера должно быть путь тоже был неблизкий, особенно с огромными ворованными коровами. Он не без отчаянья представил, как всё это будет выглядеть.
- Ещё хотелось бы узнать, какое наказание милостивая богиня определила за нарушение гейса? Ведь, если это смерть, путешествие в Ирландию становится суицидальной затеей, и я даже близко не успею добраться до коров.
Циркон вздохнул, зачем-то потер шею и с сожалением покосился на алтарь, где перетаптывалась ворона-Немайн. Но садиться не стал, лишь снова вздохнул, прежде чем ответить.
- За нарушение гейсов полагается смерть, Брайнс. В Самайн, когда развязываются узлы, связывающие дороги жизни. Но и с гейсами можно жить, если не нарушать. Или найти способ снять. Если Морриган, Великая Королева, не захочет забрать тебя в Туат де Дананн рабом, то тебе снимут кожу, заживо. А еще живое тело замуруют в расщелине священного дуба, на котором твоя шкура и будет сохнуть.
"Радужно". В целом, этого он и ожидал от древних богинь. Особо замечательными становились туманные формулировки, про воронов и дев с водой.
- Я понимаю, что и так много выпросил, но можно ли отложить действие гейса на время моего путешествия в Ирландию, ведь мало будет толку умри я, не успев даже отплыть из Лондона? Пожалуйста, позвольте мне выполнить это обязательство, а потом уже запирайте в Британии.
И ведь, именно Бадб постаралась и выдумала самый болезненный для него запрет. Не поленилась же! Учитывая, что Циркон, по сути, спас Гарольду жизнь, слабо верилось, что идея принадлежала ему.
- Это невозможно, Гарольд, - устало ответил магистр, - таковы правила. Им подчиняются даже боги. Ищи того, кто подскажет, как снять гейсы.
Немайн весело раскаркалась, взмыла в воздух, пронзая купол, рассыпавшийся яркими, красными искрами.
Очевидно, имелось ввиду, что он в прямом смысле не мог опускать ноги в солёную воду. Иначе это была глупость и почти обман.
- Ищи светоч, - насмешливо каркнула Фи, заворачиваясь в плащ и взлетая к зияющему провалом окну. - Брайнс!
Гарольд взглянул на девочку. "Эх, одна формулировка точнее другой". И всё же, Фи хотя бы не требовала за это клятвы или глаза. Гарольд вздохнул и достаточно искренне процедил:
- Спасибо.
Бадб и Циркон исчезли одновременно, пока он выговаривал это короткое слово. С ними сгинул и красный купол, преграждавший выход.

Наступила пищащая в ушах тишина, Гарольд секунду смотрел в никуда, потом вздрогнул. Надо было побыстрее выбираться из храма, да и из местности тоже. Жители могли по-разному отреагировать на произошедшее. Он заходил по храму в поисках чего-нибудь ценного. Азиатка упоминала "мелочь", а ему не хотелось давать никакого повода для расторжения договора - ни треснувшей плиты, ни ненайденной мелочи. В нише под алтарём нашлись чёрного янтаря чётки и потир, на вид, достаточно дорогие, особенно выполненный из золота и украшенный драгоценными камнями потир. В колонах торговец заметил несколько белых с зелёными прожилками камней. Камни, что интересно, были украшены трикселями. Становилось действительно интересно, кто строил этот христианский храм? Убрав, что за пазуху, что в дешевую, купленную по дороге сумку, Гарольд потащил плиту к выходу.
Вальтер, который всё это время бродил вокруг, разглядывая обломки, но ничего не касаясь, только хмыкнул - но помощи не предложил. Даже не распрямил сложенных за спиной рук. На Гарольда, впрочем, он посматривал без раздражения или осуждения, скорее, с любопытством.

[Ричард Коркин >>>]

Вытащив тяжелую плиту на улицу, Гарольд уселся на ледяные ступени храма. От его вздоха лениво поплыло бесформенное серое облачко пара, оно на секунду закрыло, красное, поднимающееся над морем, солнце и растворилось. Гарольд ещё несколько мгновений смотрел туда, где растаяло облако, затем опустил взгляд на удивительно спокойное море. Над ним солнце всё бодрее прожигало полотно неба, разгоняя в стороны рваные облака. Недавняя наигранная бодрость уступила место искреннему бессилию. Он уже едва понимал в какую сторону его несёт, как так вышло, и что будет дальше. Будущее - непростое, не сулило ничего хорошего, всё было так плохо, что просто не верилось. Ему даже нельзя было позволить себе умереть. Было ощущение, что всегда до этого был какой-то выход, какая-то надежда. Несмотря на всё, надежда на избавление после смерти... Сейчас не было даже её. Он просто не мог сдаться.
Сколько всего - демон, богини, магистр. Его жизнью, как игрушкой играл человек, которого Гарольд должен был убить. И самое безумное, в итоге Циркон спас его. Он сам был слишком слабым человеком для всего этого, слишком мало умел. Хотя другого Гарольд и не заслуживал. Захотел рискнуть жизнью Вальтера. А если ему просто показалось, что магистр намекал на этот выход, а если бы во время боя что-то пошло не так? Его так возмущало, что кто-то играет его жизнью, а ведь, как же мало он думал о чужих жизнях! А хуже всего было с Цирконом. Зачем тот его спас? Он уже смирился с тем, что никакой причины, кроме милосердия быть не могло. И этого человека он хочет убить? Зачем? За какие-то блестящие фокусы? За возможность самоутвердиться? Гарольд закрыл лицо холодными руками. А ведь, если у него хватило бы сил, хватило бы воли, сколько ещё надо было бы убить. Ну глупо же было предположить, что демон захочет в жертву какого-то ублюдка.
Торговец поднялся и заскрипел к склону. Он всегда оправдывал свою нелюбовь к сильным их высокомерием, двуличием. Но Циркон... Гарольд не увидел в нём ничего из этого. А даже и если бы увидел, какое он имел право отнимать его жизнь? Да, мир суровое место, но всегда надо знать, зачем и что ты делаешь. Когда он убивал до этого, он спасал себе жизнь или обеспечивал пропитание, без которого мог и умереть. А сейчас, что он хотел сейчас? Это же просто глупо! Он остановился, далеко внизу под ногами море игриво ощупывало песчаный берег. А может быть, там вообще ничего не было, после смерти? И всё, совсем всё было враньём. Гарольд ещё раз вздохнул, вытащил из-за пазухи договор, развернул его и ещё раз вчитался. Там не было ничего нового.
Нахлынула вязкая апатия, стало лень даже разворачиваться и идти обратно к ступенькам, лень даже сделать шаг вперёд. И почему именно сейчас столько людей были к нему добры? Известно почему, потому что без их помощи он бы умер. Гарольд улыбнулся. И, возможно, не хотел бы сейчас зарезать кого-то из них. Ну, а какой у него сейчас был выбор? Он либо находил силы и шел дальше, либо сдавался и обрекал себя на вечные муки, а о таком решении невозможно не пожалеть. Он знал, что невозможно. А почему ему вообще не было всё равно, кого и как убивать, с чего такая сентиментальность в последнее время? Ну, а что могло быть хуже, чем убить невинного и беззащитного человека? Если это и была война, в которой он выступал простым наёмником, то он всё-таки выбрал не ту сторону. Просто потому, что для такого задания Гарольд не подходил, может когда-то в юности, когда чужая жизнь не стоила ничего, но не сейчас.
Торговец пошел обратно к плите. Времени на эти терзания у него не было, он знал, что сейчас надо двигаться. Знал, что ничего хуже, чем поражение для него не было. Он мог долго страдать морально, но ад, наверняка, попасть в ад... Надо было всё закончить, вернуть себе душу и всё исправить, тем более у него ещё было время подумать, потому что сейчас надо было вернуть плиту, потом отправиться за быками. Что бы он не решил, эти две вещи всё равно надо было сделать, и сделать их надо было быстро.

-----------------------------------------------------------------------------------
* моя возлюбленная и госпожа
** любимый
*** моя судьба
**** сердце мое
*****нежный цветок Мэгги

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

Море, шумливая и непокорная стихия, вечный страж Англии, пело у подножия утеса. Непредсказуемое, всегда особенное и неповторимое, оно казалось сейчас тихим и ласковым, беззаботным. А вот толпа, собравшаяся на склоне, беззаботной отнюдь не была. Да и встретили люди Гарольда не пением, но тяжелым, нехорошим молчанием, злыми взглядами и вилами. Дюжие рыбаки с суровыми, обветренными лицами, одетые добротно и тепло, рассматривали Гарольда так, как, должно быть, глядели на улов - оценивающе, серьезно, будто прикидывая, как будут разделывать такую крупную рыбу. Из-за их спин высовывались женские личики, по большей части замотанные в пуховые платки по самые горящие любопытством глаза. И чуть поодаль нетерпеливо приплясывали ребятишки, молчавшие тоже.
Захотелось заорать. Только он чудом умудрился дважды спастись - в первый раз, от кары за плиту, второй раз, от смертельной дуэли. И тут опять. Как же всё надоело. А эти наглые рожи, смотрят на него, как будто всё знают, как будто имеют право вот так вот смотреть. На секунду показалось, что резкий приступ острой боли в голове, перейдёт в судорогу. Стоило попробовать напугать местных, намекнуть, что его прислали опасные люди.
- По какому поводу сбор, уважаемые? - достаточно громко поинтересовался Гарольд, делая ироничный акцент на последнем слове. "Спокойней, спокойней, ты хамишь. Ты воруешь у них святыню, они имеют право злиться".
Вместо ответа в него полетели комья смерзшейся земли, а толпа загомонила:
- Вор!
- ... еще и издевается!
- Вешать! Без суда!
Краем глаза Гарольд заметил, как Вальтер, предусмотрительно уведший коня в сторону ещё пока он говорил, спокойно достал из сумки лист бумаги, карандаш и начал что-то размашисто рисовать.
Гарольд отвёл лошадь назад, голова у него болела и без шишек. Всё было ещё хуже чем ему показалось сначала. Жалко он не мог читать мысли Вальтера, это было бы полезно и в стычке со змеем, и особенно сейчас. Оставалось только гадать, что хочет делать северянин, и не рисует ли Вальтер пейзажи от скуки, а сейчас надо было говорить хоть что-то. Выдать себя за посланника, кого-то сильного, очевидно не вышло. Видимо, одеждой не вышел.
- Люди, успокойтесь, да шучу я. - Он спешился, - ну стал бы нормальный человек воровать плиту посреди бела дня? - Гарольд судорожно искал способы себя оправдать голова разве что не скрипела.
Рыбаки честно изобразили на лице размышления, а затем из толпы вывинтился рослый, лысый мужчина, с округлым лицом и острой бородкой, с хитрым прищуром и чуть глуповатой улыбкой.
- Разве нормальный человек будет на лице ворона носить? - Поинтересовался он спокойно, упирая руки в бок. - Как есть приспешник дьявольский, а плиту нашу для дел своих темных тянешь.
Гарольду всё жутко надоело, захотелось вернуться в дом Амалии и пролежать в постели ещё хотя бы три дня. Зачем он так рано уехал?
- Ворон - это наказание древних и злых сил, за то, что я забрал плиту. Ещё утром у меня его не было. И не думайте упрекать меня. - "Надо, Гарольд, надо." - Что Бог наказал. - От боли зазвенело в ушах, даже снег перестал белить глаза. - Бог в этом месте уже давно не обитает, с тех пор, как храм рухнул и его никто не восстановил. И если случались с вами какие чудеса и блага, то, то всё взамен на бессмертную душу и за несчастья в будущем. - Людей совсем без бед не бывало. Гарольд следил за реакцией толпы, если Вальтеру пришло на ум что-то стоящее, то ему следовало поспешить.
- Ага, - еще больше прищурился рыбак, - значит, в заботе о наших душах, ты эту плиту и украл? Ты, мил-человек, видать, и не христианин вовсе. Бог - он везде. "Ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них", - слыхал такое? А ежели мы все сейчас перекрестимся тут, не испепелишься ли ты? Или псалом хором споем? Ибо не могут злые силы заклеймить истинно верующего, так, люди?

[Ричард Коркин >>>]

Вальтер, не переставая рисовать, еле слышно хмыкнул, но его смешок перекрыл одобрительный гул селян.
Гарольду захотелось сломать мужчине нос, не убить его, конечно, но хорошенько вмазать.
О, нет, он не отдаст эту грёбанную плиту. Плиту из-за которой он не мог ходить по морю, нормально есть мясо, и чёрт знает, что ещё делать.
- Вы, добрый человек, думайте, что говорите и в чём кого обвиняете. Вы, я посмотрю, больше христианин, чем я, а восстановлением храма никак не озаботились, и камешка не поставили. И не обвиняйте меня, что я что-то оттуда вынес, ибо бесовские знаки на плите, не видите вы, что ли? Как есть, давно ушедших древних богов символы! Или,может, вы им втайне кланяться ходите, а добрый человек? Ибо с чего бы христианину туда ходить, раз новая церковь в городе стоит? - Переспорить христианина было невозможно, было возможно сломать христианину нос, но не когда христиан пятнадцать.
- Ага, - снова повторил рыбак и покачался на ногах, вставая устойчивее, - а почём ты знаешь, что символы бесовские? Да еще и древних богов? Нешто сам им поклоняешься? А что храм не восстанавливали, так то дело не твое, а епископское. Ты зубы-то нам тут не заговаривай, возвращай плиту, откуда взял.
"Какие же они конченные! Этих гадов невозможно переспорить, они слышат то, что хотят услышать! Ну разве ты не понимаешь, что, если сейчас начнётся драка, то не только я лишусь жизни? И вот одна или даже две из этих, с интересом и улыбками, глядящих на представления женщин, станут вдовами, а их дети сиротами". Гарольд подавил мелкую дрожь в руках.
Мужчины угрожающе заворчали, в толпе мелькнули гарпуны и багры, а женщины восторженно пискнули, предвкушая развлечение.
Вальтер, закончив с рисунками, сложил их тонкой стопкой и улыбнулся - Гарольду.
- Мученическая смерть, друг мой, дело хорошее. Сразу в рай. А проклятье аккурат на них и перейдёт. Так оно всегда и бывает. Ибо кто же Каина тронет...
Надо было что-то придумать, иначе смерть и ад.
- Ладно. Только, я боюсь проклятья. - Он слегка повысил голос. - Мужики, кто хочет за хорошую плату затащить плиту обратно в храм? Дела тут на пять минут, а как сказал мистер, доброму христианину бояться проклятья незачем.
- А когда выламывал - не боялся? - Осведомился рыбак, задумчиво поигрывая топориком, что держал в руках. - Сам ломал - сам и тащи. И сам на место ее того, вставляй. Во искупление, значит. Может и отпустим тогда.
- Да чего ты с ним беседуешь, Вегейр? - не выдержал рослый, с каштановыми волосами до плеч мужчина, одетый лишь в штаны да яркую, пеструю рубаху, сшитую из лоскутов, подкидывая в воздух чекан и тут же ловя его. - Айда морду чистить, люди!
Но нападать, меж тем, рыбаки не поспешили, а лишь рассредоточились по холму, намереваясь захватить Гарольда и Вальтера в кольцо.
Северянин выругался сквозь зубы, причём помянув не аборигенов, а почему-то каких-то торговцев, и махнул рукой, веером рассыпая рисунки. Листы бумаги с рядами странных знаков, походивших то на улыбку, то на домик, то вообще непонятно, на что, вели себя странно. Ветер, казалось, на них не действует вовсе, как и притяжение земли. Четыре листка застыли у самой земли, развернувшись к рыбакам, и воздух между ними пошёл лёгкой рябью.
- Щит, - тихо буркнул Вальтер, разминая руку, словно она занемела. - На какое-то время хватит. Потом попробуем разогнать.
Гарольд вздохнул. Всё опять, уже в который раз, шло через известное место. Когда-нибудь он станет отшельником, где-нибудь в горах в маленькой избушке с крышей из мха, ароматными настойками, чистой речушкой неподалёку.
"Ну хоть что-то?" Захотелось вытащить меч и замахать им, как безумец.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

- Позовите местного священника, ибо "Кто верует, что будет Суд, тот не судит ни одного человека, но себя паче блюдет и охраняет даже от, малого и неважного худа". И не вам быть судьями чужих падений, есть на них судья праведный.
Оставалось только надеяться, что Божий суд обойдётся без крови. Гарольду как будто вылили ведро кипятка на голову, так, что он скрипнул зубами, но боль моментально исчезла.
Рыбаки, завидев щит Вальтера, остановились, но удивления не высказали, лишь разглядывали его скептически, больше уделяя внимания письменам.
- Как есть - бесовщина, - пришел к выводу один из них, - эвон, чего понакалякано, как дьявол когтем писал.
- Остановитесь, дети мои! - Послышался старческий голос из-за спин толпы и рыбаки почтительно замерли. К холму приближались два священника. Первый, закутанный в теплый тулуп, был сед и благообразен, с ясными серыми очами. В руках он держал четки и, судя по шепоткам толпы, был местным пастырем. Рядом с ним степенно шагал, опираясь на посох, высокий мужчина в коричневой францисканской рясе. Капюшон он откинул за спину, и Гарольд отчётливо видел худощавое, но приятное лицо с тонкими губами и внимательными, умными светло-карими глазами. С прозеленью. - Устыдитесь перед лицом Господа нашего и гостя нашего, мудрого брата Альберта фон Больштедта, что приехал к нам из Вены! Ибо кто вы, если не невежи?
- Guten Tag, Herr Priester. Здравствуйте, Святой отец. - У Гарольда уже голова шла кругом, слишком много всего за одно гадкое утро, слишком много. Ещё и этот дойч непонятно откуда взялся, тоже не к добру. Ну, священник хотя бы призвал толпу к порядку, другое дело, что он мог с такой же уверенностью руководить сожжением Гарольда. Но дойч, точно был не к добру, тем более южанин.
Францисканец кивнул, без боязни подошёл к одному из листков Вальтера и после короткого изучения кивнул снова.
- Восток... Dominus vobiscum. Да пребудет с вами Господь, дети мои, и благословение Его.
Говоря, брат Альберт, не отрываясь, смотрел Гарольду в глаза. Татуировка его, кажется, не интересовала. Толпа благоговейно замолчала и перекрестилась, опустив головы.
Гарольд на мгновение встретился глазами со священником и тоже опустил взгляд и перекрестился. От боли кружилась голова.
- Прими эту облатку, сын мой, - важно произнес деревенский священник, держа в руках опреснок, - ибо суть она тело Христово и благословение его да снизойдет на тебя!
Гарольда пронял ужас. "Чёртов Велиал, какая уязвимость! Как тупо!" Можно было попробовать незаметно выплюнуть хлеб. Выхода у Гарольда не было, либо он жрёт, либо его бьют, а теперь, скорее всего, ещё и сжигают. Главное было не свалиться на землю и не подать вида. Он собрался с силами, и сделал шаг навстречу священнику, сквозь щит, который исчез с легким хлопком.
Священник протянул облатку сначала Вальтеру, который её принял отчасти даже благоговейно, а затем повернулся к Гарольду. У него загудело всё тело, но он так же почтительно, как Вальтер принял облатку из рук священника.
Гарольда затошнило, затошнило так, как мало когда до этого. Тело просто отказывалось принимать комок. Надо было срочно что-то делать. Торговец приготовился сплюнуть, низко поклонился, при этом крестясь, и когда рука проходила мимо рта, мягко взял мизинцем и безымянным пальцем облатку, а когда отводил руку вправо, отпустил комок, так, чтобы тот упал в рукав. - Оставалось только надеяться, что местные не были внимательней большинство картёжников.
Вроде бы всё получилось, и Гарольд даже сдержал блаженную улыбку, но его резко затошнило ещё сильнее. "Да чтоб вас всех!" Он был трупом. Нервы как будто лопнули. Мир закружился в красном вихре. Головная боль перешла в гул, безумный гул от которого трещали зубы. Ненависть и отчаянье переросли в животную ярость. Торговец рванулся к священнику, правой рукой взял того за левую, а левой за горло.
- Не дви... и тут он не смог сдержать порыва и его стошнило прямо на рясу.
Люди вокруг заволновались, Вегейр дёрнулся было, но замер, не решаясь броситься.
- О, Господи боже мой, Иисусе Христе, - францисканец с ужасом на лице умиротворяюще протянул руку к Гарольду. - Что же вы...
Пальцы коснулись плеча, и мир мгновенно погас. Последним, что он ощутил, был крепкий удар в затылок, но накатившая волна беспамятства смыла боль.

[Ричард Коркин >>>]

Где-то когда-то

Боли не было. Не было вообще никаких чувств и эмоций. Так бывает в те недолгие мгновения, когда ты пробудился ото сна, но еще не открыл глаз. Мерное покачивание, точно колыбель убаюкивает младенца по воле материнской руки, плеск воды - вот, пожалуй, и все. Гарольд открыл глаза и алое, горячее небо рухнуло вниз, заполняя весь мир.
- Очнулся?
Голос был нежный, девичий, но с ехидцей. Небо перестало вести себя шкодливым щенком и отодвинулось на приличествующую небу высоту. Рядом с Гарольдом, опираясь на странного вида посох, стояла лекарка Берилл. Одетая так, что, должно быть, Фламберг если бы и одобрил, то только на ложе. Небольшая, но крепкая и высокая грудь была чуть прикрыта небольшой тряпочкой черного шелка, больше похожей на очень низко опущенный и очень коротко обрезанный корсет. А бедра, плавно изгибающиеся, и вовсе были обтянуты лишь короткой черной юбкой, не скрывающей ни ягодиц, ни длинных стройных ног с тонкими щиколотками, обвитых шнурками сандалий. Кожа у лекарки чуть отливала красным, но это могло быть и отсветом неба.
Гарольд взялся левой рукой за гудящую голову. Опять он где-то очнулся. Он ещё мутными глазами взглянул на, очевидно, поддельную лекарку.
"Ну, не худший из всех разов". Тон голоса, да и всё остальное было очень похоже на Берилл. Сон? Тогда у него была потрясающая фантазия. Боль в голове наконец-то начала стихать. Глупо же он сорвался. Впрочем, после такого, мало у кого выдержали бы нервы. Место выглядело спокойными, и относительно безопасным, по крайней мере - пока.
- Здравствуйте, где я?
- В Аду, - буднично просветила Берилл, поигрывая посохом, - где ж ты еще можешь быть, Гарольд?
- Хм. - "Хреново, если так". - конечно, он не поверил.
Гарольд бегло прошелся взглядом по окрестностям. Утес, на котором лежал Гарольд под алым небом, возвышался среди черно-желтого затопленного леса. Было очень тихо, лишь плеск, когда в воду падали ветки, нарушал эту тишину. Лес вздыхал этим болотом, колыхался под горячим ветром, открывая новые воды, покрытые ряской, кувшинками, лотосами... Корявые, черные стволы обвивали лианы. По коре к воде свисали бороды мха и сползали пятна лишайников. И мангры сменялись тополями. И выглядело это очень гармонично.
К горлу подступила тошнота, в груди щекотно заворочалась маленькая змея. Это уже был край, хуже быть просто не могло. В такое просто не верилось. Место, куда он попал на христианский ад не походило, хотя кто мог знать? Гарольд резким движение нащупал контракт за пазухой. Может это была какая-то галлюцинация? Может так его обезвредил австриец? Соль, надо было найти соли, вода рядом была. Гарольд попытался подняться. Можно было попробовать нарушить контракт и стать рабом. Но сначала, был ли он действительно в аду? Пока ни чертей, ни видно не было.
- Признаться, обитатели ада представлялись мне куда менее симпатичными.
Может, это ещё один демон? Учитывая, что один из них походил на михаилита - это бы не было удивительно.
Берилл скептически вздернула бровь и ковырнула ножкой камень утеса. Камень, вопреки ожиданиям, не откатился, не улетел, а вывинтился из черной, жирной, усыпанной пеплом почвы и с недовольным рыком уковылял на тонких ножках в сторону, где и угнездился снова. Воздух, горячий, металлически-тяжелый, пах гарью и яблоками.
- Это все, что ты хочешь сказать сейчас, Гарольд? - Полюбопытствовала она. - Поднимайся, пора идти. Тебя уже заждались.
Гарольд, грустнея на глазах, проследил за побеспокоеным камнем. Он был в аду. В нём как-будто всё рухнуло. Не осталось ни мечтаний, ни надежд. Захотелось упасть на землю и пролежать так до скончания времён, может быть, посмотреть, как Берилл будет его поднимать. Наверняка, просто каблуком, что в общем-то уже мало значило. Хотя, если она была демоном, ситуация обещала быть куда более весёлой. Ничего не помогало отвлечься - он был в аду. Никаких шансов. Отсюда его не вытащила бы ни солёная вода, ни все ангелы на свете. Никакие трепыхания не имели смысла. Гарольд поднялся, отряхнул штаны. Очевидно, повременить было нельзя.

Сообщение отредактировал Ричард Коркин - 17-06-2018, 8:48

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

- А что тут ещё можно сказать? Остаться лежать здесь я, понятное дело, не могу.
И ведь у него были шансы - можно было притвориться больным или придумать что-то ещё. Но зачем было сейчас мучить себя сожалениями? Мир стал как будто бы серым. Мысли, до этого судорожно метавшиеся из стороны в сторону, осели и медленно поплыли неведомо куда.
- Почему же? - Удивилась Берилл, сжимая посох как-то странно, отчего он превратился в трехзубые, вычурные вилы, украшенные алыми камнями. - Лежи. Тогда я просто тебя понесу.
Она топнула ножкой, и её медленно, очень медленно облекло длинное белое платье, с вышивкой на рукавах, наподобие того, что носили девушки в Новгороде, сменяя черную юбку и черный корсет; на голове появился венок из черных же маков, а в руках - кувшин. От которого почему-то пахло ромом.
Торговец без особого стеснения проследил за чудной переменой. "Упрекает в работорговле?"
- Я всё-таки пешочком. - Он охватил взглядам неправильный пейзаж. Гарольд не чувствовал себя ни плохо, ни хорошо, а никак. Что, наверное, было хуже всего. - Любите новгородские наряды?
- Я их вообще не люблю, - пожала плечами михаилитка и, схватив за руку, поволокла Гарольда с утеса.

Они шли по полям, засыпанным по колено черным пушистым пеплом, из которого, подобно бледным цветам, то и дело высовывались руки: мужские, женские, детские... На горизонте возвышали серые горы, резко, четко выделявшиеся на багрянце неба. Стон стоял над долиной, полный неизбывной, страшной муки. Пухлая женская ручка, так похожая на руку Амалии, вынырнула из пепла, схватила Берилл за подол, но лекарка отпихнула её посохом.
- Видишь? - Вопросила она, указывая на несчастных, - это те, кто носили в себе черные мысли, злоумышляли против других, желали зла. Теперь они погребены под пеплом этих умышлений, задыхаются в нем, и лишь изредка им дозволен глоток воздуха, пахнущего яблоками, горячего, который лишь усиливает их страдания.
А ведь Амалия, наверняка, тоже должна была попасть сюда. Будь у него чуть больше ума и воли, может быть она получила бы шанс на спасение. Амалия показалась Гарольду неплохим человеком, обречённым на страдания из-за страха голода и смерти. И, может быть, верни он ей душу, у Амалии появился бы шанс. Хотя, наверняка, он её совсем не знал. Гарольд вздохнул. Было очень грустно.
- Вижу, но, думаю, мне не сюда. - Ему глубже, гораздо глубже.
Цепкая рука с длинными, ухоженными ноготками, холод которой чувствовался даже сквозь штанину, ухватила Гарольда за сапог и потащила в пепел, в то время, как пара других, явно мужских, мозолистых, с широкими запястьями, поднырнула под пояс штанов, принимаясь шарить там грубо и бесцеремонно. Берилл взирала на это все с воистину королевским спокойствием.
- Разве ты не желал зла? - Ласково поинтересовалась она. - Не помышлял в сердце своем об убийстве детей? О мести?
- Желал и помышлял. - Он пожал бы плечами, но сейчас не мог. - Но, это не худший из моих грехов. - Хотелось забыться сном, исчезнуть. Ему, точно, было не сюда. А сейчас его должны были вытащить и поволочь дальше, круг за кругом, и где-то ближе к концу, да, ближе к последнему кругу, оставить его навечно.
Руки все настойчивее лезли в штаны, подбирались к самому сокровенному, щекотали, щупали. Из пепла вынырнула детская головка, с глазами мутными, подернутыми серой пленкой, с изъязвленными веками.
- Свеш-ш-ший, - прошипела она губами, с которых отваливались кусочки плоти, - вкус - с - ный.
Гарольд почувствовал раздражение и забился ногами, пытаясь попасть каблуками по гадким рукам и опираясь, на них выбраться из пепла. Удалось ему это на удивление легко. Берилл кивнула, посохом огрела ребенка, который, облизываясь лиловым, распухшим языком, подбирался к Гарольду и быстрым шагом повлекла торговца туда, где виднелось что-то розовое. Вблизи оказалось, что это овечки. Милые, пушисто-кудрявые, нежно-розовые. Но поедали они отнюдь не траву. С тупым безразличием рвали эти агнцы плоть лежащих у них под ногами людей, острыми копытцами вспарывая животы, вгрызаясь в печень, разбрасывая кишки и брызгая кровью, когда встряхивались.
- А здесь те, кто алкал. Сил, власти, богатства. Те, кто завидовал сильным мира сего, - проговорила лекарка, поглаживая одну, особо крупную овцу, меланхолично жующую сердце, - и они пожирают сами себя, как алчность пожирала их.
Осматривая ужасную картину, Гарольд почувствовал дрожь в ногах и руках - мало о чём о думал больше, чем о силе. Наверное, он завидовал, тем кто ею обладал. Да не "наверное", а по-настоящему завидовал. Это место подходило для его наказания куда больше предыдущего. И всё-таки это, точно, был не худший его грех. Гарольд взглотнул.
- Да, я жаждал силы - честно признал он - но это не самый скверный из моих грехов.
- Привереда, - фыркнула Берилл, но тут же осеклась и посерьезнела, - душу-то ради нее продал. Неужели овечки не нравятся? Хочешь стать одной из них?
- Нет, никогда не любил розовый цвет. Да и мелочь это, по сравнению со многим другим, что я успел за жизнь наделать. - Гарольд попытался забить этого мелкого гада обратно в закоулки его души, но страх всё настырней сновал туда-сюда, даже не думаю подчиняться. Хотелось сохранить хоть немного достоинства, хотя он знал, что скоро от всего этого не останется и следа, как не осталось от надежды и порывов. Он был в аду, здесь от него не должно было остаться ничего, кроме безумия и страданий, здесь он должен перестать быть человеком, как те твари, что пытались затащить его в пепел или эти овцы.
- Ничто не сравнится с продажей души, Гарольд, - зловеще придвинулась Берилл, - даже выкупив ее, ты остаешься проклятым. Навечно, ведь это хула, отказ от крещения! Не думай, что пытаясь увильнуть от порученного тебе, избежишь ты мести преисподней...
Каждое слово демона стальным эхом отдавалось у Гарольда в груди, как будто его вбивали в землю огромным молотом.
Посох в руках лекарки снова превратился в вилы, а сама она облеклась в тот же фривольный костюм. Казалось, даже воздух взвыл тысячью голосов, когда страшное оружие взмыло над головой девушки.
Растерявшись, Гарольд в последний момент попытался увернуться, но не успел и вила с силой вонзились ему в левое плечо.

[Ричард Коркин >>>]

Гарольд моргнул и замер - он лежал на земле, рядом стояли Вальтер и австриец и прочие. Показалось, что с двух сторон на него несутся лавины, грохот которых быстро переходит в невыносимый писк. Побледневший Гарольд сел, хватаясь руками за голову. Неожиданно левое плечо пронзила ужасная боль, как будто его пытались разрубить топором. Захотелось закричать. Это было слишком для него, да для любого человека это было слишком. Ад, рай, древние боги. Может он просто сошел с ума? Он до крови вонзил ногти себе в голову. Огромный груз проблем, всех проблем в мире рухнул на его, только что полностью свободные, плечи, и одновременно с этим - надежда, страх, ненависть, радость. Гарольду показалось, что он сейчас заплачет.
Он отпустил голову, и взглянул на свои грязные ладони. С кончика указательного пальца покатилась капля крови. Уйти в какой-нибудь монастырь. Спрятаться там от Велиала и его контракта, прожить остатки жизнь, вымаливая прощение. Но Бадб могла заходить в храмы, и её не успокоили бы никакие молитвы, она прикончит его или возьмёт в рабы, в любом случае, Гарольда ждал ад. Что он натворил, договор с демоном. Эти суки, их задания только больше затягивали его душу в ад, вопреки всем договорам. Даже если бы ему удалось принести в жертву, этих троих, его всё равно бы ждали выжженные поля и яблочный аромат.
Может потребовать вечную жизнь? И опять быть обманутым, любым из миллиона способов. Как же глупо было ждать хоть сколько бы то ни было честной сделки с демоном. А что ещё ему было делать, кроме как пытаться обрести вечную жизнь. В рай путь был закрыт, а хуже ада ничего быть не могло. Ладно он - насильник, вор, обманщик, убийца, но люди, которые просто завидовали, люди, которые только думали о злодействе. А что ждёт его? Что ждёт его - сукиного сына?!
Его, для кого хула, это, наверное, меньшее из преступлений. Да, чёрт возьми, это вообще не преступление. Почему лекарка назвала его худшим из всех? Почему, отречение от одного из, как оказалось, многих богов, было хуже всего на свете? Мир оказался совсем не таким, как он думал, и как его учили христианские пастыри. Ведь, если древние боги были на островах, то они были везде, и в Италии, и во Франции, и в Африке. Значит, мог быть и Асгард, и Вальхалла. Так почему величайшим грехом был отказ от этого бога? Каждый раз наказание за произнесённое слова сливалось, и тонуло в боли жгущей плечо.
Может это, действительно, были просто демоны, паразиты на теле созданного единственным Богом мира? Но ведь многие из них вообще олицетворяли другое начала мира и человека.
А он, он сам - блоха, меньше блохи, под этим огромным куполом. Как спастись он мог спастись? Но если все грехи прощались за искренне раскаянье? Нет, его бы просто прикончили или Бадб, или Велиал, кто первый бы добрался. Он не мог выйти из этого круга, в котором он сам себя запер. Выполни он задание ада, и ему дорога в преисподнюю, не выполни - и ему тоже дорога в ад, только быстрее. Ни в какие договора с демонами Гарольд не верил, больше любого убийства они хотели овладеть его душой.
"Стоп". Он посмотрел на шепчущихся людей. Сейчас надо было думать о другом.
- Простите, святой отец. - изображать боль не пришлось, казалось, что его пронзили каким-то особенными зазубренными вилами, хотя ни раны, ни крови Гарольд не чувствовал. - Приступ, со мной изредка случается. Я искренне извиняюсь.
- Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших, - сдавленно проговорил священник, потирая горло и жестом успокаивая толпу, готовую ринуться на Гарольда, - Бог простит вас, сын мой.
- Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божьему, - сурово добавил учёный гость из Вены, глядя на Гарольда. - Ибо нет надежды на покаяние для того, кто предался тьме. Нет надежды на спасение, нет lux aeterna и нет жизни вечной, ибо отказался от неё нечестивец и обрек себя смерти.
Гарольд с силой потёр плечо, пытаясь хоть как-то унять боль. Сухое горло, казалось, ещё помнило раскалённый воздух ада.
- Вальтер, помоги мне, пожалуйста, подняться. - Шея, непонятно от чего тоже противно ныла, видимо, он всё-таки упал не сам.
Пока северянин помогал ему встать, Гарольд тихо попросил у него флягу и сделал несколько глубоких глотков. Ситуация была не из приятных, он очень глупо и не вовремя сорвался. Было бы лучше продолжить разговор со священниками где-то подальше от толпы, но кто его теперь пустит?
- Святые отцы, прошу вас, пользуясь своими знаниями и следуя воле господа рассудить нас в этом недостойном споре. Вы проявите такую милость?
- Сказано: судия же мне Господь. - Проговорил корстендский священник, - Бог – судия праведный, и Бог, всякий день строго взыскивающий. И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?
- Они решили, что настолько отвратного язычника, друг мой, истинному христианину даже пальцем касаться не стоит, - добавил Вальтер не без удовольствия. - Конечно, пришлось ещё убеждать, что не стоит касаться и кончиком багра или дрыном, но - получилось. Так что ты будешь идти, пока оная плита тебя не накроет. Хоть до скончания веков. Хуже наказания святые отцы не знают.
Гарольд вздохнул. Всё шло подозрительно легко, очень подозрительно. А голова, которая и до этого могла ни до чего не додуматься, сейчас не переставала гудеть. Особенно настораживал немец. Это непоколебимое спокойствие, даже когда Гарольд схватил за горло местного священника, да и в целом странное желание помочь расхитителю храмов. Альберто удивлял не только своим поведением, которое можно было хоть, как-то оправдать духовным саном, но и широкими познаниями в магии - он с первого взгляда определил что за символы использовал Вальтер, да и в целом не стал шарахаться их.
- Так тому и быть. - "Чёрт с ним" - хотелось побыстрее выбраться из города и принять ванну, смыть с себя невидимый пепел, расслабиться, забыться.
- И мы можем просто идти? - Недоверчиво, вполголоса спросил он у Вальтера, протягивая флягу обратно.
- Можем, - кивнул тот. - Брат Альберт плиту эту да камни буквально обнюхал и вынес вердикт, что не бывать такому в христианском храме. Даже разрушенном. Потир и чётки, разумеется, мы, как и планировали, передали местной церкви.
Орк не должен был настаивать на этих безделушках, в конце концов явного отношения к плите они не имели, так, лежали рядом.
- Ну, и хорошо. - Испытывать судьбу дальнейшими расспросами он не стал. Гарольд отвязал плиту от лошади, приладил всё так, чтобы было удобно и потащил. Вальтер двинулся следом на лошади. Толпа некоторое мучительно долгое время шла следом, испытывая его, и без того потрёпанные тюрьмой, плетью и демонами, силы. Даже когда людям надоело и они отстали, Гарольд ещё с десяток очень длинных минут тащил плиту, чтобы лишний раз не рисковать. Только потом он, хорошенько осмотревшись, привязал плиту к весёлой от непривычной легкости пути лошади. Взобравшись в седло, он оглянулся, за спиной уже давно не было видно разрушенного храма.

[Leomhann >>>]

С Ричем и Спектром

Разгорячённый работой Гарольд вдохнул полной грудью, свежий воздух бодрил, приятно щекоча горло. Заснеженные ели плавно сменяли друг друга. Зубастое солнце скупо дарило тепло, пока только обещая далёкую весну. Казалось бы, такой груз должен был быть на его плечах, но нет. Гарольд чувствовал себя живым, как никогда. Только сейчас он понимал, что в аду он ощущал не только отсутствие солнца, свежего воздуха, бриза, там не было чего-то большего. Не было как будто самой основы мира, в котором он родился, всей его сути. И только сейчас, побывав в преисподней Гарольд смог это что-то уловить, вдохнуть, погрузиться. Вся суета, вся злость и зависть ушли, как что-то детское и глупое.
Если его, как и большинство людей ждал такой ужас, так зачем было мучить себя такими мелочами при жизни, такой короткой, и такой замечательной? Он не злился на местных, да и не за что было злиться. Тяжелое по началу перетаскивание плиты даже принесло удовольствие - Гарольд почувствовал, как его тело восстанавливаться после тюрьмы и многих травм, как играют мышцы, как жадно он поглощает воздух. Всё что с ним происходило в последнее время заставляло взглянуть на многие вещи по-новому, какое значение сейчас имели деньги, за которые он готов был удавиться ещё месяц назад? А чего бы они стояли, погибни он прямо в храме или останься в аду? Гарольд погладил приунывшую от тяжелого груза лошадь по шее. Завтра надо было периодически идти пешком, чтобы хоть как-то облегчить длинную дорогу для лошади.
Как и убеждало христианство, древние боги, действительно, очень походили на демонов. Сейчас случившееся в храме казалось придурковатой сказкой, но Гарольд знал, что ему теперь прийдётся жить, ни на секунду не выпуская этого храма из головы. И всё-таки, назвать Нейман, Бадб, Морриган и Фи демонами он не мог. Что-то в них было другое, то, что безуспешно пытался изобразить Велиал. Душа? Если это понятие вообще было применимо к богам. Был в них и желание помочь, и гнев, и доброта. Ему всегда казалось, что все эти качества никак не могли быть свойственны богам, высшим существам, отрешенным от мира и его суеты. И, конечно, они не давали увидеть ту же самую Бадб в свете всевышнего величия. Она спорила, злилась и миловала, шутила и, видимо, даже любила, как женщина, а не как творец. И одновременно с этим, та огромная сила, которой владели древние богини, делали их чем-то большим, чем просто одна душа и одно сознание. И всё-таки, казалось, что они были кем-то, кто выше королей, но играет в те же игры.
И ценности кельтских религий были намного практичней, чувствовалось, что они были предназначены для жизни на грешной земле, со всеми её причудами и проблемами. Они не пытались выйти за пределы этой жизни, но гораздо лучше упорядочивали её, чем идеалы христианские. Жесткие законы и возведённая в ранг абсолютной ценности справедливость, вместо обещанного, но такого туманного для большинства наказания, и такой же награды. Сегодня он увидел это предельно чётко, встретившись с древним - и новым религиозными судами, по очереди. И кара, которую избрали богини была, конечно, намного эффективней, но одновременно с этим решение священника, наверное, приблизило жителей к раю и, может быть, отдалило Гарольда. Хотя, сейчас он был убеждён, что в рай попадают только дети, потому что все остальные были грешны, а каялись с надеждой на выгоду, а не от сожаления об ошибках, как минимум большинство. Боги, боги, боги. Жалко, он не мог побывать в раю и увидеть, что было там, за что люди терпели насилие, издевательства, муки и лишения. Что могло быть лучше, той жизни, которую он проживал сейчас? И почему он должен был стремиться к окончанию её и попаданию в рай, а не погружаться в этот водоворот, пытаться его продлить?
Рай был чем-то влекущим. На стволе одной из елей на мгновение появилась рыжая белка, она секунду разглядывала всадников, а потом также быстро исчезла. Но разве он мог дать ему эту дорогу, этот холод который пробирал до костей, и одновременно заставлял радоваться? Несколько дней голода, после которых еда была такой вкусной, как ни что другое. Если рай был абсолютным блаженством, мог он дать ему те переживания, к которым он начинал привыкать? То ощущение силы и толкающего к действию страха?
В конце концов, это лёгкое волнение перед встречей с Амалией. Гарольд вздохнул. Которая, может быть, и вовсе не хотела с ним встречаться. Ему очень хотелось верить, что она была честна, хотя бы большую часть времени. Но и слепым Гарольд тоже не был. И то, что демонесса приняла облик Берилл, в точности, как и Амалия, он не упустил. Но в поддельную доброту Амалии, которая была рассчитана только на вовлечение ещё одного человека, так не хотелось верить. Гарольд отложил эти неприятные и лишние мысли, но в Брентвуд решил не заезжать.

[Ричард Коркин >>>]

22 января 1535 г. Саутенд-он-Си. Полночь.

Таверна за прошедшие полтора суток ничуть не изменилась. Дело шло к полночи и люди медленно расходились. Работу надо было искать срочно, после оплаты ночлега и очень позднего ужина, денег у него практически не осталось. Плиту пришлось тащить в комнату, предварительно попросив у трактирщика старого материала, и хорошенько её обмотав и перевязав. Конечно, без удивлённых, и даже очень удивлённых взглядов не обошлось, но если бы плиту украли или разбили, Гарольд бы просто выгрыз себе вены от досады. Выпивку он взял сам из рук того же краснолицего моряка. Конечно, такое обращение с артефактом создавало дополнительные риски, убеждая окружающих в ценности плиты. С двумя кружками местного эля он подошел к столу, где уже устроился Вальтер. Поставив одну кружку перед собой, вторую перед северянином, торговец уселся. В таверне ему нравилось, тем более ночью, когда с каждым ушедшим посетителем, зал становился всё меньше и от того уютней. На всё ещё мелькающие среди людей взгляды, Гарольд попытался просто не обращать внимания.
- Что это были за знаки, которые ты применил у храма, если не секрет? Выглядело очень впечатляюще.
Вальтер ответил не сразу, сначала с удовольствием пригубил эль, долго не отрываясь от кружки, потом с выдохом поставил её на стол.
- Подарок Марико. Из меня паршивый маг, но ритуалы, пусть и требуют времени, доступны всем. Эти - очень, очень издалека, с востока. Чистые, стихийные. Хотя, правду сказать, предпочёл бы их не использовать там, где ищут еретиков. Жаль, слишком много глаз видели, но выбора-то особо не было.
Гарольд тоже выпил, полностью насладиться прохладным элем ему помешала какая-то тень страха, что он мог чего-то не учесть. Сделав ещё пару уже менее осторожных глотков, он поставил кружку на стол.
- Много ошибок с моей стороны, благо живыми выбрались. - Он смотрел на пламя в камин, то весело переливалось, как будто специально, завлекая к себе.
- Слушай, можешь рассказать мне, что знаешь о той целительнице, которая лечила меня после нападение бруксы, Берилл, кажется? - Почему-то именно её образ никак не хотел оставить Гарольда в покое. - Ничего особенного, просто она приснилась мне, пока я валялся у стен храма.
- Интересный, должно быть, сон был, - заметил Вальтер, подняв бровь.
- Не то слово. - Гарольд по-мальчишески улыбнулся, переводя взгляд с огня на Вальтера. - Приснилось, что оказался в аду, а она в меня вилами тычет, да ещё и дуется при этом, мол чем-то не угодил. - Люди один за другим покидали таверну, каждый второй косился на него, благо без особого зла во взгляде, но со странным, почти болезненным любопытством. Гарольд сделал ещё глоток. - Знал бы ты, как я расстроился, очнувшись на поляне - вил стало больше, а лекарок критически меньше.
- Ну, что тут сказать, - Вальтер отпил ещё эля и прокашлялся. - Госпожа Берилл - очень милая, воспитанная молодая леди. Загляденье.
"Эх, Вальтер, я тебе такое, а ты мне".
- Я и не спорю, что загляденье, но всё-таки заглядений гораздо больше, чем тех, кто умеет читать мысли или исцелять на таком уровне. - Гарольд упёрся спиной о спинку стула, и вытянулся, чувствуя, как приятно расслабляются мышцы. - Признаться честно, такая парочка мне встретилась чуть ли не впервые в жизни. - Он не спеша принялся за поданную кашу.
Северянин усмехнулся и покачал головой.
- Лекарка хорошая, спору нет, и пары такой, может, орден михаилитов ещё не видывал, но мыслей она, всё же, не читает. Чувства. Но, не знаю уж, к чему она тебе с вилами привиделась, а расстался ты с ними, конечно, плохо. Зря. С такими-то необычными людьми.
Гарольд вспомнил хорошо поставленный, но явно сдержанный удар михаилита, и то, как они с Велиалом были до безумия похожи.
- Зря. - Видимо, Вальтер ничего не знал, но стоило всё-таки убедиться до конца. Северянин намного больше самого Гарольда общался с парой, а упустить, что-то вот так, не хотелось. - Кстати, что очень интересно, тот, с кем я заключил контракт, как брат- близнец и даже больше похож на Фламберга. От того сон с Берилл и не показался мне обычным совпадением или глупой фантазией. - Гарольд почти прикончил свою кружку и принялся добивать кашу. Хотелось верить, что демоны принимают облик михаилита и его спутницы просто так, но сама пара была слишком странной.
Вальтер рассмеялся, громко и от души.
- Друг мой, так в этом как раз ничего удивительного нет. Их орден создан по следам тамплиеров, а те, как известно, поклонялись Бафомету. Михаилиты недалеко ушли, просто сменили окрас. Ты разве сам не думал там, в церкви, что это похоже на борьбу фракций? Дилетанты против профессионалов? Не задумывался, что они появились как раз ко дню мессы? Что зарезали всех, даже детей - причём одной женщине констебль сломал шею по приказу Берилл? Что жертвоприношение всё-таки состоялось, только сгорел в нём у перевёрнутого креста - священник? Что Фламберг был с самого начала замешан в историю с демонами и этим твоим атамом? Что рыцарскую цепь ему дали за эту резню? Нет, друг Гарольд. Ничего удивительного в том, что демоны принимают их облик. Я почти уверен, что для преисподней Фламберг и Берилл - любимая пара. Возлюбленная. Если, собственно, сами - не демоны. Такого я не исключал бы тоже, учитывая то, что говорят об обрядах в их резиденции. Скажи, сложно ли представить Берилл - демоницей, которая упивается кровью и огнём? Фламберга - демоном-воителем, который заливает мир пламенем? - сделав паузу, Вальтер усмехнулся снова, куда мягче. - На самом деле, конечно, всё иначе. Берилл - на самом деле хорошая, внимательная девочка, которая умеет понимать и лечить. Уж точно не демон, хотя и далеко не нежный цветочек. Но что михаилит привлёк внимание ада - разве странно? Они же экзорцизмами занимаются. Небось каждый второй демон кого-то из них да видел. А где Фламберг - там и Берилл. Их ведь не разделить, понимаешь? А почему их показали именно тебе... не знаю. Но это ведь демоны, так? Смутить, сбить с толку, облапошить - их работа. А уж какое обличье принять, чтобы скрыть внутреннюю пустоту... может, он им нравится? Уважают? Уж точно это не намек на то, что и ад подкинет тебе плошку с лекарством.
Гарольд, до этого внимательно слушавший, улыбнулся шутке северянина. То, о чём говорил Вальтер было не лишено основания. Удивляла и необычная его разговорчивость. Хотя её можно было объяснить редкой для Гарольда прямотой и честностью, которую Вальтер ценил. В конце концов, сам Гарольд не часто начинал разговор, хотя с Вальтером и было о чём поговорить. Слегка посерьезнев, он кивнул.
- Звучит обоснованно. - Было бы полезно порасспрашивать эту пару о контрактах и прочем, но кто стал бы с ним о таком говорить? Да и Фламберг казался Гарольду всё более опасным человеком. - Чего только не встретишь, путешествуя по матушке Англии. - Гарольд задумался. - Мне вот интересно, как это Берилл не заподозрила ловушку, раз она, как ты говоришь, умеет чувствовать эмоции других?
Вальтер задумался, постукивая пальцами по кружке. Потом пожал плечами.
- Этого я не знаю. Но поставь себя на её место. Вот ты в таверне, полной народу, и все говорят о своём, в полный голос, а то и кричат. Да ещё к празднику готовятся. Спорят о подготовке, ругаются. Через какое время отключишься и перестанешь слушать?
"Уникальный и, скорее всего, жутко неприятный дар". Гарольду казалось, что женщина читала именно мысли, но Вальтер, наверняка, знал лучше. Конечно, сложно было представить, что чувствует человек, наделённый таким даром, в окружении сумасшедших оккультистов. Да и общаться с таким счастливчиком должно быть было не легко, впрочем, Гарольда это совсем не касалось.
- Я думаю остаться в городе на денёк - другой и подыскать себе какую-нибудь работу. - Гарольд оглядел почти опустевший зал - тебя это не сильно расстроит?
Вальтер поколебался, но пожал плечами.
- Раз надо работать, значит, надо. Деньги, конечно, из воздуха не берутся.

Пламя лениво потрескивало в камине, нагоняя дремоту после слишком длинного дня. Гарольд тяжело уселся на маленькую скамейку, предварительно подвинув её поближе к камину. Вальтер ушел спать, да и в целом людей в зале осталось очень мало. Усталые руки легли на колени, кисти повисли у самого пламени. Он остался один, как много раз до этого, и сейчас, в тишине собственного разума. Когда все заботы вот-вот должны были отступить перед сном, можно было спокойно отдохнуть и подумать. Не метаясь из стороны в сторону, не боясь и не спеша. Подумать не для результата, не для срочного и судьбоносного решения, а для себя. Во всё, что с ним происходило просто не верилось. Гарольд напоминал себе щепку, попавшую в ураган. Наверное, именно сейчас, когда его собственная жизнь ничего не стоила и несколько раз только чудом не прерывалась, стало особо неприятно лишать жизни кого-то другого. Никому не приятно быть овцой на закланье. Кем был магистр? Человек, который спас его в храме, казалось, имел не так много общего с тем, кто вырезал оккультистов в Билберри. Больше задумчивости? Да, наверное, именно так он бы это и назвал. Если в таверне Циркон напоминал уверенно работающий, сокрушительный механизм, который чуть не перемолол самого Гарольда, то сейчас в нём стало больше сомнения, и, человечности что ли? Хотя, всё это могло ему только казаться.
Огонь ощущался не совсем как обычно. Он не спешил отдавать внутреннее тепло. Гарольд не знал, как иначе это назвать, потому что жар от камина шел неплохой, а вот какого-то глубинного тепла не хватало. Пламя, как будто молчало, хмурилось, отворачивалось. Гарольд протянул руку ещё ближе к камину, задержал дыхание, пытаясь услышать едва доносившийся ритм потрескивания и лёгкого гудения. Глупое ребячество, которое, тем не менее, помогало расслабиться. Когда он уловил, что-то похожее на этот ритм, вдохнул, одновременно с ним, и постарался дышать так же томно и медленно. Через несколько мгновений он почувствовал, как пламя в камине поднимается и опускается, разжигается и тушится в такт его собственному дыханию. Сил он, вроде бы, не использовал, а, если и использовал - то не заметил. Возможно, ему просто казалось, но по телу расплылось мягкое тепло.
Конечно, покоя не давали образы богов - они вызывали совершенно разные чувства. Морриган была грозной, страшной, величественной и тёмной. Она ему не очень нравилась, хотя и была ближе остальных к тем представлениям о богах, которыми Гарольд когда-то руководствовался. Одновременно с этим, она, казалось, больше других ценила древние обычаи и законы. Меньше других была склонна нарушать их, из-за своей мимолётной прихоти. Немайн - первая богиня, которую он встретил, была очень загадочна, из всего произошедшего в храме, он, пожалуй, практически ничего о ней не узнал. Она шутила, смотрела, как её сёстры спорят, но оставалась, как-то поодаль. Выжидала? Или просто не спешила явно занять чьей-то стороны, хотя и открыто симпатизировала Бадб. Бадб - наверное, самая человечная из богинь. В ней он увидел больше бойкой жизни, чем, пожалуй, во всех других вместе взятых. Сейчас Гарольд думал, даже не о фактах, хотя магистр в качестве мужа, был ой каким фактом, - он просто упорядочивал чувства. И последняя Фи, о ней так и вообще невозможно было ничего толком сказать. Вроде бы она и дала ему совет, и одновременно с этим как будто не имела своей позиции, как будто споры её сестёр вообще не стоили её внимания. Может быть она вела себя более подобающе богине, даже чем Морриган. Было в её отрешенности, возможно показной, что-то необычное.
От тепла, которое всё бодрее передавал огонь начинала гудеть кровь в висках. Гарольд поднялся, отпустив пламя, которое ещё несколько мгновений следило за ним. С хрустом потянулся и пошел спать.

Сообщение отредактировал Ричард Коркин - 17-06-2018, 8:50

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Роберт "Циркон" Бойд

Когда-то, где-то

По каменному языку, выступавшему над прекрасной зелёной долиной, разносился мелодичный звон молоточка, которому вторила песня, исполняемая сильным голосом.
- Immi daga uimpi geneta,
lana beððos et’ iouintutos.
Blatus ceti, cantla carami.
Бабд менее всего походила на милую невинную девушку, которая любит лесные цветочки и песенки, но пела на удивление искренне, явно проживая непростую судьбу героини. А на куплетах волка голос приобретал почти рычащие нотки. И молот начинал звучать как-то неприятно. Злобно. Хотя и мелодично. И вроде бы увеличивался в размерах.
- Aia gnata uimpi iouinca,
pid in cete tu toue suoine,
pid uregisi peli doniobi?*
- Вот что должна была ответить на это правильная гэльская женщина? - прервав пение, вопросила богиня. - Правильно, иди сюда, пробью серый лоб шестопером. А на деле?
Оставалось только гадать, зачем ей вообще молоток. Металл и кожа под пальцами жили собственной жизнью, выгибаясь там, где надо, образуя вмятины и стыки там, куда укажет палец. Но Бадб явно нравилось давать распоряжения молотом. Возможно, это было частью каких-то ограничений, ритуалом - а, может, ей просто нравилось работать тяжелым инструментом, который в принципе мог мять не только сталь. Паре дини ши почти не оставалось работы за исключением подволакивания новых отливок, и они в основном проводили время, шушукаясь и поглядывая на Роба. Умильно прядая при этом длинными ушами. Поправляя волосы, которые ерошил тёплый сухой ветер, поднявшийся, стоило только солнцу окрасить мир закатным багрянцем.
За что не любил Роб Туата, так это за ощущение собственной ненужности и бессилия. Ибо кто он здесь, в мире богов, в доме Бадб? Украшение в её ожерелье, компания - была надежда, что приятная- в постели. Иными словами, в Туата Де Даннан Роб чувствовал себя женщиной. Вот и сейчас, когда неистовая с увлечением "ковала" доспех для него, он маялся бездельем, разгуливая между шатром и Бадб, то любуясь видами, то усаживаясь на траве. И с трудом терпел этих то ли эльфов, то ли фэа, которых,все же, уважал за то, что в свое время они составили, причем добровольно, знатную долю засадного полка. Впрочем, командира этого полка, Барру Бевана, барда и меткого стрелка, Роб вспомнил сейчас с вящим удовольствием. Рослого дини частенько принимали за Роба, тем паче, что оба тогда были длинноволосы и собирали волосы в хвост, перехваченный алым шнурком. Чем Барру и пользовался, по мелочи, безобидно подшучивая, и используя сходство для того, чтобы увлечь фоморов туда, где был расположен засадный полк. Беван, летящий на белом жеребце через поле битвы, был велколепен и воистину выглядел, как непобедимый рыцарь ши.
- Если бы все гэльские женщины ходили с шестоперами и умели ими пользоваться, мы бы давно вымерли, - с улыбкой проворчал он в ответ на замечание неистовой, раздумывая, стоит ли говорить о том, что предпочел бы сейчас чуть иное времяпрепровождение, нежели наблюдать, как богиня развлекается с металлом. И тут же устыдил3ся этих мыслей, лишь вздохнул, снова обменявшись взглядами с остроухими. - Скажи, mo gobha**, чем тебя так взбесил Брайнс, что ты взъярилась?
- Если бы все гэльские женщины ходили с шестопёрами... - Бадб даже прищурилась от явно приятной мысли и с удовольствием вывела следующий куплет.
- Aia mape coime, adrete!
In blatugabagli uorete,
cante snon celiIui in cete!*
Закончив и с песней, и - хотя бы временно - с работой, она протянула Робу готовые наручи. Обожгла улыбкой, которая, как и слова напева, к цветочкам относилась разве что метафорически.
- Примерь. Брайнс, Брайнс. Этот человек служит одному из христианских богов... нет. Демону? Князю? Которому почему-то стоят поперек горла древние. Кроме того, он хотел "утопить эту суку, расцарапав ей лицо о каменистое дно". Меня, значит. Не то чтобы мне не нравились собаки, сам понимаешь, но всё равно как-то обидно. Подумаешь, маленький гейс. А кроме того, - буднично завершила богиня после небольшой паузы, - ему поручено тебя убить. И не просто убить, а отправить в их ад.
- Тогда тем более, хорошо, что ты его не убила, - не менее буднично просветил её Роб, прилаживая на предплечье наруч, длинный и легкий, впору лучнику, от локтя до запястий, да еще и украшенный Древом, на котором почему-то росли листья лавра, - представь, если бы князья нашли более умного наёмника? Пришлось бы трепетать в ужасе. А что преисподней не нравится - вполне понятно. Возвращаемся мы - уходят в тень они.
Было как-то даже унизительно, что демоны отправили за ним торговца. Обидно. Хотя Брайнс и казался непредсказуемым, а оттого - опасным, достойным противником он не был. Ему бы жить спокойно, торговать по мелочи, может быть - растить детишек. Но торговец упрямо лез в приключения. И Робу его было жаль.
- Если ты не возражаешь, моя Бадб, я, все же, хотел бы взглянуть на остатки армий. Многовато противников у нас, не находишь? Чужие боги, демоны...
- Армий?
Богиня шагнула ближе. Почему-то, несмотря на отсутствие горна, мехов, от неё пахнуло железом, углём и сухим жаром. Взмахом руки заставила исчезнуть двух фэа.
- Сейчас, когда заходит солнце? Прямо сейчас? Хочешь спуститься вниз, где лес гудит крылами насекомых, где не видно, как пылает алым горизонт? Где не ветер сушит пот на коже, а влажный воздух сам льнёт, обволакивает одеялом? Противники были, есть и будут, но иногда...
Роб мысленно вздохнул, протягивая руки для объятий. Древо жизни на наручах полыхнуло багрянцем, отражая закат, и на мгновение, на удар сердца, показалось, что оно охвачено огнем. Вовремя - и не вовремя вспомнила неистовая о красотах заката и о том, что иногда следует откладывать дела и заботы. Рыжие локоны Бадб шелковыми петлями путались в пальцах, ловили руки в ловушку цвета меди, червонного золота, скользили по рукам. Точно также, как и у... Роб прикусил до боли губу, не желая оскорблять этой мыслью богиню и прижал её к себе крепче, плотнее, приникая в поцелуе. Память не стереть, но можно научиться не вспоминать.

---------------------------------------------
* народная гаэльская песенка о сером волке и соблазняющей его девице.
** мой кузнец

Сообщение отредактировал Леоката - 17-06-2018, 8:58

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

1-й день в Туата

Солнце ещё не успело разогреть лес, и пологие лучи его, проходя через лиственный полог, погружали мир в зелёноватую дымку. Оправдывая название, орхидеи, крупные, разноцветные, в жемчужных каплях росы смотрели на Роба чуть ли не с каждого дерева. Башнями возвышались морщинистые стволы, перевитые лианами. Яркие хвостатые птички, не обращая внимание на пришельца, метались вокруг, смешно пища и охотясь на медлительных жуков. И невероятно, забыто пахло землёй и листвой. По словам Бадб, от места, где они появились, до лагеря было не больше часа ходьбы. Сама Бадб исчезла почти сразу, сославшись на необходимость подготовиться к представлению ко двору. Уточнить, что она под этим подразумевала, Роб не успел, но улыбка богини казалась этим утром подозрительно приятной.
Плотно утоптанная тропа, узкая, извилистая, походила скорее на полосу препятствий. Она резко петляла каждые несколько шагов, огибая деревья, её пересекали выступавшие из земли бугристые корни. Окончательно в мысли о предназначении этого места Роба убедили подвешенные на разных расстояниях чурбаны, выбитые ударами мечей до фигуристых женских силуэтов. И всё же, для многотысячной армии подобного было очень мало. Разве что вокруг были разбросаны и другие тренировочные площадки. Долина, по уверениям Бадб, была огромна.
Звуки бега сзади он услышал, пройдя в нарастающей духоте не больше получаса. Поспешно сойдя с тропки, Роб обернулся. Воспитанники, бегающие такими же тропами по лесу вокруг Форрест-Хилл, в пылу могли и затоптать неосторожного путника, лишь потом сообразив, что пронеслись по кому-то. Да и чурбаны не нравились тем больше, чем пристальнее он их рассматривал. Шутки воинов часто грубы, но, черт побери, за такую неистовая прежде могла отпинать, не то, чтобы просто по шее настучать! Или же Туата действительно менялся так быстро, как Роб и представить себе не мог. Но всё же, он ждал их, этих воинов, с опасливой надеждой.
Смущало только то, что бежала, явно, не толпа. И, кажется, не очень воин, хотя стук босых пяток... додумать он не успел. Из-за ствола вынеслась хрупкая невысокая фэа, сжимая в руке недлинный мечик. Зеленоватая кожа потемнела от усилий, но остроухое личико под облаком белых пушистых волос, перехваченных по лбу яркой лентой, сияло от удовольствия. Бёдра снизу и грудь - сверху едва-едва прикрывало короткое платьице цвета коры и листьев. Фэа на бегу увернулась от дерева, другого, заметила Роба и врезалась в третье. С гулом.
- Ой, - ошарашенно откомментировал это Роб, изумленно рассматривая этого... воина, - цела?
Пожалуй, в Туата произошли очень и очень странные перемены, если уж в остатках его - его ли? - войска бегают такие вот девочки-фэа. Еще и с мечом, хм... Элитный отряд "Волкодавы" - всех волков смехом уморят.
- О-ох...
Пушистая фэа неуверенно села и уставилась на него, потирая лоб рукоятью мечика, который так и не выпустила из руки. Судя по слегка расплывчатому, но очень изумлённому взгляду, видела она больше, чем одного Роба.
- Цела? Я?.. Да, я цела. Какое-то дерево. Да мы с ним лучшие друзья. Или не с этим?.. Со всеми? А-а!
Запутавшийся в волосах лист, наконец, скользнул вниз, закрывая лицо. Фэа, попытавшись отбиться, замахала руками и опрокинулась снова. И так и осталась лежать, задумчиво глядя в небо. Мечик, начищенный, ухоженный, смотрел тоже. Вроде как на Роба и почему-то - укоризненно.
- А я вас знаю. Это, как... генерал. Дре-евний. Но красивый! А я - Флу. Хм, наверное, надо полностью. Флубудифлуба, вот. Приятно познакомиться?
С трудом удержавшись от того, чтобы хлопнуть себя ладонью по лицу, Роб мысленно выругался ("Аinnis cacamas!"), пропуская мимо ушей это "ди-ду-ко?" фэа, которым гэлы выражали радость от знакомства и которое он привычно перевел в общепринятое "приятно познакомиться", а затем снова вступил на тропу, размышляя, как ему представляться. Тростником он уже не был, Роба Бойда здесь еще не знали.
- Когда с генералом говоришь, нужно встать, - мягко упрекнул он девчушку, - а еще лучше - проводить его в лагерь. Не слишком поспешая, чтобы не подружиться снова с очередным деревом.
Древний генерал... Никогда Роб еще не ощущал себя таким старым. А ведь там, в мире-как-он-есть, блистала при дворе сейчас Бадб, вызывая недоумение братца. "Бес в ребро?" - поинтересовался Роберт Джордан в письме, не подозревая, что омолодившемуся Робу бес, кажется, бил в иное место, потому что при воспоминании о неистовой... Тряхнув головой, он улыбнулся и подал руку девочке.
- Проводишь в лагерь, Флу? Боюсь, сам не найду дорогу, давно не был.
- Лагерь? Да, конечно! Только...
Фэа помедлила, не отпуская его руку. Впрочем, создавалось ощущение, что она об этом просто забыла. Или не придавала значения. А спустя миг, подняв на него взгляд, Флу вздохнула.
- Только вам там не понравится. Наверное.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- ... так вот, и сначала всё было замечательно! Ящерки, звери, красота! Представьте, летит во-от такенная зубастая кожаная штука, а с ней орхидеи свисают, потому что все лианы по дороге собрала! - Флу повела его короткой дорогой. То есть, через лес. И у неё не возникало никаких проблем с тем, чтобы проскальзывать под шипастыми ветками, пригнувшись чуть не к земле, или протиснуться между ядовитыми лианами. Насекомые игнорировали фэа тоже, хотя это было уже совсем странно. Поэтому и говорить она могла, не боясь того, что проглотит какого-нибудь неразборчивого жука. Могла - и говорила. - И другие ящерки, без крыльев. Барру всё думал, как их под седло приручить, но плюнул. Говорит, мозга слишком мало, непригодные. А по мне - какая разница? Жрать-то мозга хватает? Значит, и под седло можно.
Впрочем, все эти ветки-лианы и Робу доставляли мало забот. А вот трескотня фэа - утомляла, хотя бы тем, что в неё нельзя было втиснуться, задать вопрос, уточнить.
- Погоди, - взмолился он, воспользовавшись паузой, - сначала было замечательно, говоришь? А потом? Что-то не так пошло? И Барру? Беван?
- А потом стало ещё лучше! - порадовала Флу, на ходу подразнив пальцем совершенно чудовищную по размерам мухоловку. Та схлопнулась со звуком, напоминающим шлепок по мокрой доске, но фэа была уже далеко. - Чернокрылый так радовался. И до сих пор радуется. А Барру ушёл. Говорил, искать приключений. Великанов, или ещё кого-то, я уже не помню. И не вернулся. Наверное, нашёл?
Рыцарь дини ши был в своем обычае. Исчезнуть, чтобы найти неприятности на все уязвимые места - и так не вовремя!
- Хорошо, - согласился Роб, - то есть, плохо. Чему радуется Корвин и почему мне должно не понравиться в лагере?
Сейчас он снова чувствовал себя в наставнической замка, с болтливым и непоследовательным воспитанником. Странно, что фэа взрослели не взрослея, и некоторые из них навечно оставались подростками. И не менее странно, что он не узнавал ни одной тропки Туата, будто не прожил здесь долго, не бежал отсюда. Сейчас, пожалуй, он без проводника и не справился бы.
- Барру и отряд увёл, - продолжила радовать фэа, отвечая на вопросы по одной ей ведомому принципу. - Большой! А Корвин - конечно, радуется. Здесь ведь место замечательное. Красота. Воды вдоволь, растёт всё так, что не успел фрукт сорвать, а уже новый лезет. Нас много. Ну, их. Всего, в общем, много, а порядка - мало. Да сами увидите! Может, ещё и понравится, - в голосе прозвучало неприкрытое сомнение, но Флу тут же оправилась. - А вы здесь почему? Знаете, все говорят о браке! Это так мило! Корвин наверняка устроит пир! Он их обожает! Вы любите пиры?
- Флу, - Роб глубоко вздохнул, мысленно пообещав себе если не убить Бевана, то хотя бы просто очень невежливо спросить при встрече, какого черта ему не сиделось на месте, - давай представим, что мы на поле боя и надо докладывать четко, коротко и по делу. Что всего много - это хорошо, что порядка мало - плохо. Но! Что именно происходит?
О браке, разумеется, болтали. Событие столетий: Тростник связал неистовую брачной клятвой, добился возвышения. Как такое было не обсудить, не заглянуть под покрывало супружеского ложа? Такую новость в Туата пропустить не могли. Да и не только в Туата, наверное. В иное время Робу даже польстило бы такое внимание, как и то, что преисподняя послала за ним наемника, похоже, сразу же после брачной ночи. Недели, то есть. Но - не сейчас, да и поступок демонов скорее оскорблял, если только торговец не был маневром, призванным отвлечь от настоящего убийцы.
- Слушаюсь, генерал! - Флу выпрямилась во весь рост - впрочем, даже так не доставая Робу до плеча - и тут же ойкнула, пригибаясь под бугистой веткой. - Флубудифлуба Фихедариен-на-Грейн, первый разведчик второй сотни засадного полка! В лагере осталось примерно шесть тысяч существ, из них способных встать в строй согласно утренней перекличке - двести три. Этого не достаточно ни для охраны стен, ни для счистки зелени, но, к несчастью, никаких угроз не замечено за последние двести циклов. Лет. Если их можно так назвать. Командир Барру Беван ушёл в леса сто пятьдесят циклов назад, забрав с собой элитные сотни войск правого рога и центра. Про рог левый высказался непечатно и коротко. Дисциплина на большей части лагеря отсутствует, потому что командир Корвин так же высказался коротко и ёмко про трату сил без необходимости. Если позволите: "ни одна богами траханая ящерица не приходит, так что, мне к ней переться? Хер с ними. Всё равно всё закончилось, и ничего не будет", - приостановившись, чтобы перевести дух, фэа с опаской глянула на Роба. - Генерал?..
Циркон хоть и не был склонен к излишним разговорам, но приходил всегда вовремя, когда у Роба из вразумительного оставалось лишь длинное, витиеватое и весьма неприличное. Вот и сейчас, когда Роба Бойда так и подмывало рассказать о сложных и запутанных взаимоотношениях Бевана, дьявола и грязного жида с одной из улочек Форрест-Хилл, Циркон просто коротко кивнул в знак того, что услышал фэа и жестом предложил вести его дальше. Менялся Туата - менялся и его полководец, привнося сдержанность капитула ордена архангела Михаила, замешивая на этой сдержанности упрямство и бесшабашность Роба Бойда, холодность и рассчетливость Циркона, и лишь самую чуть, меньше половины от того, что мог бы - магию Тростника.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Лагерь он сперва услышал. Крики и нечто, похожее на расстроенный хор, выводящий песню про дриаду и лесоруба, переливались через стены, били в небо и отражались в лес. А затем деревья расступились, открывая вид на длинную серо-зелёную стену. Говоря про зелень, Флу явно не преувеличивала. Кое-где кустарники даже ухитрились обвалить кладку, и теперь радостно пировали на останках. И по большей части на стену можно было без каких-либо проблем залезть по вьюнкам и лианам. Кое-где - просто подняться, как по лестнице. А то и шагнуть. Картину совершенно счастливого общества дополняло немаленькое стадо коров, пасущееся у реки между городом и лесом. Как ни странно, деревья, окружавшие лагерь, близко подходить и не думали. Лес стоял плотной зелёной стеной, как прикинул Роб, совершенно ровным кольцом, оставляя как минимум две сотни шагов поля. И пней от корчёвки видно не было. Как и стражи на полуобвалившихся башнях. Тяжёлые ворота стояли нараспашку, перекосившись и надёжно увязнув в мягкой земле.
Хор, прервавшись на миг, грянул снова. Аккомпанировали ему пронзительные, но весьма довольные женские взвизги. Флу поёжилась и скромно обвела рукой поселение.
- Э-э, вот. В общем.
"В общем" Робу не понравилось настолько, что он даже промолчал, лишь прищурился. И зачем-то подергал один из кустарников на стене. Куст, ожидаемо, не оторвался, но зато рухнула пара камней, от которых Роб едва успел спасти ногу.
- Замечательно.
Проходя в ворота, он пнул их раздраженно, точно они в чем-то были виноваты, и вздохнул. Кажется, сегодня он не уйдет за омелой, а непременно дождется Бадб, для разговора. Потому что, как бы ей не напоминали эти воины и эти форты о нем самом, так поступать с ними не следовало. Война она, в конце концов, или капризная, взбалмошная девчонка?!
- Хорошо хоть, деревья не мешают, - бормотала за плечом Флу. - Как Мю с ними поговорила, так больше и не лезут. Боятся заразиться...
Уточнить, чем может дерево заразиться в человеческом лагере, Роб не успел. Из того, что когда-то явно было караулкой, вывалился, помахивая пустым бурдюком, молодой, но обладавший округлым пузом и густой бородой мужчина. Заметив Роба, он болезненно прищурился на солнце и тут же раскинул руки, расплываясь в широкой улыбке.
- Генерал! Сколько лет! А все на площади, только мы тут, как дураки... Дай, поцелую!..
- Командир третьей сотни полка левой руки, - прошептала фэа и на всякий случай отодвинулась на шаг. Видимо, опасаясь быть раздавленной надвигающимися объятиями.
- Вот tolla-thon, - не удержался Роб, отступая вслед за ней назад и в сторону, - поцелует он... Что празднуете-то?
Пожалуй, стоило признать, что с надеждой на скорее восстановление хотя бы части войска, он изрядно погорячился. Особенно, если они все выглядели вот так, как этот пузан.
- Так жизнь? - удивился молодой старик, моргая. - Ну, это. Рай ведь. Как есть. Каждый день. Мы вот каждый день и это. Благодарим.
С тяжелым вздохом Роб призвал себя к терпению. Хотя это было и непросто - близость с неистовой наполняла его силой, но и её ярость, её раздражительность переходили к нему тоже.
- Никто и никогда не забывает, где оставил свой боевой меч, воин, - серьезно произнес он, обращаясь и к спившемуся сотнику, и к девочке фэа, - ибо нет вина слаще для воителя, чем упоение битвой. И нет для сотника важнее ничего, чем честь и слава его сотни, при всех его больших и малых недостатках должен стоять он верно и бессменно на страже порядка и дисциплины, а не нарушать их, чтобы каждый в его сотне мог спокойно жить и работать, нести свою службу, зная, что в бой поведет их тот, кто вселит в них безграничное мужество. Слышишь меня, сотник?
Сказал - и понял, что злость на неистовую угасла. Пусть - не досмотрела, не удержала, не уберегла. Но ведь и он - сбежал. Не виноваты были и эти воины, что оставшись без командира, без дела пустились во все тяжкие. А еще Роб понял, что скучает по богине, по женщине. По жене. И хоть и не следовало отвлекать Бадб от королевского приема, не сказать, не показать этого, не дать ей почувствовать он не мог. Мир начинается, когда оба противника делают шаги навстречу. Пока шагала только неистовая. Теперь же был его черед.
Сотник, меж тем, стоял, глупо отвесив челюсть, но в глазах его плескалось невыразимое уважение. Даже без способностей богини читать мысли, было понятно, о чём он думает. К сожалению - не о том. Но, по крайней мере, больше попыток поцеловать он не предпринимал, вместо этого попытавшись выпрямиться. Мужчину шатнуло, и он прислонился к стене караулки, нагретой солнцем. А потом сполз по ней на землю.
- Это... точно! Мужество. И меч. Он где-то есть, я помню. Найду, обещаю. Немедленно. И сразу - внушать. Вот только отдохну. Мужику - надо отдыхать после трудов, верно, шмакодявка?
Флу не ответила. По молчанию было понятно, что стоило это ей немалых усилий.
- Ты потрудись сначала, сотник, - злобно буркнул Роб, откликом от неистовой ловя взгляд английского короля, устремленный прямо в декольте Бадб. За этот взгляд можно было устроить и дворцовый переворот. Или хотя бы просто... Одноглазый король смотрелся бы героически, наверное. - А то, кажется, вино тебя победило. Идем, Флу, покажи мне, где здесь площадь.
Площадь найти было легко. Лагерь некогда строили почему-то по римской традиции, с прямыми улицами, разделявшими казармы и дома офицеров. Сейчас часть построек обвалилась, но нигде - настолько, чтобы нельзя было перебраться. Помогал и шум. Не мешали искать и слонявшиеся парочки и целые группы людей, которые почти не обращали на Роба и фэа внимания. К охране здесь явно относились... не относились. Или просто знали Флу. Но, нужно было отдать обитателям должное. Дисциплина или нет, а мусора и грязи Роб не видел. Только пыль - и то немного, потому что зелень в город пустили давно, и она успела обосноваться. Радостно. Платя лагерю и тенью, и прохладой, и даже ягодами и фруктами. Журчала по канавкам и акведукам чистая родниковая вода, какая-то светленькая дриада, устроившись почему-то на плоской крыше, увлечённо полоскала яркий коврик. И в плане отожранности сотник, к некоторому облегчению, оказался скорее исключением. Хотя и не вполне. А площадь раскрылась сразу, яркими цветами в венках, лентами на шестах, весельем и звоном кружек. Из чего бы ни гнали выпивку остатки полков, пахло неплохо. Яблоками и почему-то малиной. Жаренным мясом пахло тоже. И говядиной, и чем-то более тонким.
За яркой, украшенной листьями, цветами и лентами толпой, в самом центре, где у римлян жил полководец, позвышался помост с каменным троном, на котором сидел Корвин Чернокрылый. Почти не изменившийся за все века, с той же хитрецой в тёмных глазах, с той же полуусмешкой, обращённой сразу к трём полуобнажённым фэа, чудом умещавшимся у него на коленях.
- Они даже трофеи давно убрали. И знамёна, - с горечью пожаловалась Флу, хотя она-то никак не могла успеть повоевать под теми знамёнами. По крайней мере - в мире, как он есть. Каким он казался отсюда, из Туата.
Роб кивнул ей, вступая на площадь и остановился, с интересом рассматривая новоявленного короля. Лэрда. И негромко, по-птичьи свистнул, переливчато, что тот Свиристель. Впрочем, юный михаилит не мог знать, как Тростник сообщал разведчикам о своем приходе.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Сначала показалось, что его не заметили, но затем, словно волны от брошенного камня, стали поворачиваться головы. Не все услышали свист, но те, кто были дальше - переспрашивали. Впрочем, нарастал и недовольный гул: солдатам явно хотелось продолжать праздник. Но шепотки ширились, передавай из уст в уста: "Тростник!..", "лэрд!..". Преобладали, впрочем, ругательные вариации, самой популярной из которых было: "Вот жопа!". Корвин, присмотревшись, махнул рукой музыкантам и поднялся, небрежно свалив девушек с колен. Приветственно вскинул руку и на миг замер, походя на литую статую, восхваляющую совершенство тела. Голоса, глубокого, звучного, за прошедшие века он не потерял тоже.
- Тростник! Сколько лет, сколько лет! Как ра-аз вовремя. Поднимайся же.
- Нет, - отрицательно мотнул головой Роб, улыбаясь чуть косо, - лучше уж ты спускайся, càraid*, пожмем руки. Сколько лет... И - как раз вовремя, гляжу.
Весточка от Бадб снова потревожила его. Вместо пиршественного стола - сумрачный будуар, вместо Корвина - Нэн Болейн, глядящая на неистовую печально, с надеждой, которая крепла с каждым словом, что говорила ей леди Бойд. Роб улыбнулся, но уже широко, искренне, оглядывая тех, кто сидел за столами, хоть улыбка предназначалась и не им.
Корвин секунду помедлил, а потом ответил улыбкой Робу, но явно предназначенной всем остальным, кто уже вставали из-за столов.
- А и подойду.
Подхватив полный бурдюк, он спрыгнул с помоста и пошёл - не проталкиваясь, потому что люди, раздавшись, создали живой коридор. И смотрели с опаской, любопытством, стыдом, в замешательстве, испуганно. И почти никто - воодушевлённо.
Флу неслышно приблизилась к плечу.
- Я... приведу наших. Соскучилась. Хорошо, генерал?
- Конечно, Флу.
"Сражаться в строю - не доблесть. Против строя - самоубийство". Корвин, конечно, Сенеку-старшего не читал. Он вообще, кажется, все это время, пока Роб учился, предавался пьянству. И взгляды воинов, которые, как известно, бывшими не бывают, не предвещали ничего хорошего. Но, все же, он ждал приближения Чернокрылого спокойно, не позволяя Циркону всползти холодным змеем на плечи. В конце концов, это ведь был Корвин, а не какой-нибудь грязный бербаланг - пожиратель мертвых. Впрочем, Роб предпочел бы сейчас бербаланга.
Местный король шёл лёгким, танцующим шагом, так, что подпрыгивала на груди гирлянда из жёлтых и красных цветов. Подходя, он поднял бурдюк над головой и ловко сдавил, выплеснув глоток прямо в рот, после чего довольно вздохнул и протянул мех Робу.
- За встречу, Тростник. Добро, так сказать, пожаловать. А не поднялся - зря. Второй трон бы принесли, хороший, крепкий.
- Не по чину мне трон, Корвин.
"Да и тебе тоже" не прозвучало. Но - подразумевалось, повисло в воздухе, тревожно и настороженно. А вот в мехе оказалось яблочное вино, очень легкое, пряное, сладкое. Но и пил его Роб, не забывая поглядывать по сторонам, отступив на шаг назад. За излишнюю подозрительность в капитуле его называли "чертовым мнительным шотландцем", но именно эта мнительность зачастую и спасала жизнь, когда приходилось особенно осторожно балансировать над пропастью. Впрочем, бывшие солдаты, возбуждённо переговариваясь, стояли на месте. Да и оружия на пир здесь почти никто не носил - не считая, конечно, ножей. Длинных и весьма неприятных на вид.
Корвин же развёл руками, словно в удивлении.
- Ну, если даже посидеть со старыми друзьями не хочешь, отпраздновать, ну, скажем, собственный брак - то о чём же мы говорим? Я-то думал, ты проведать решил. Обрадовался, что не забыл нас. Выпить, повспоминать. Помнишь тот охват на склонах Уиклоу? Когда засадники забудились и случайно вышли в тыл? Хорошее время было. И ведь выжили! А теперь можем спокойно вспоминать былое, пить яблочное вино - хвала Бадб за милость.
- Я все помню, Корвин. Даже то, что хотел бы забыть. Помню, как умирали воины и их крики до сих пор слышу во сне. И если пить - так за то, чтобы они нашли путь меж звезд, к селениям предков. И до сих пор бьюсь - с самим собой. И даже сейчас, когда мы говорим о моем браке, когда ты совершенно справедливо упрекаешь в том, что забыл и не хочу праздновать... Это снова - битва, но кто выиграл в ней, кто проиграл - будет абсолютно неважно. Между нами не будет разницы, не будет победителя и побежденного. Ведь проиграем - оба. Особенно, когда сюда придут чужие боги. Или орды демонов. Или вовсе те, кто древнее нас. И не будет уже милости Бадб. Ни для меня, ни для вас. Мы снова будем равны, ибо смерть - примиряет.
Роб, который помнил все, говорил с тяжелой болью. Циркон, который помнил то, что помнил Роб, добавлял к ней горечи. И лишь Тростник радовался тому, что снова видит этих пьянчуг. И от этого ломило висок так, что пришлось еще раз отхлебнуть из бурдюка, салютуя им же бывшим солдатам.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Люди вокруг затихли, ожидая ответа. Корвин помолчал, глядя на него темным, непроницаемым взглядом. Не торопясь, отпил ещё вина, смакуя каждый глоток. Потом пожал плечами.
- Много веков как не важно. Что осталось от нас в том мире? Что осталось нам в том мире? Ничего. Только игры в чёртовой стране фей... и эти фейки, и это вино. Есть и покрепче, если хочешь. Беван ищет приключений - его дело. Говоришь, умрём? А сейчас мы - что? Живы? Таем? Так стоит хотя бы таять весело. Какое нам дело? Что ты можешь предложить, раз пришёл отнять у нас...
За спиной Роба раздался стук подошв. Корвин замолчал, и впервые за разговор глаза его вспыхнули злостью. Празднующие возбуждённо загомонили.
На вид в строю было сотни полторы-две. Часть лиц принадлежали фэа, причём Флу, действительно, оказалась не единственной представительницей отряда боевых волкодавов. И отличала этих людей расхлябанность, которая даётся только долгими тренировками именно в такой вот нарочитой небрежности. Мужчина немногим моложе Роба, стоявший впереди, вытащил изо рта палочку, которую зачем-то лениво жевал, и кивнул. Смотрел он так, словно появление Тростника не вызывало ровно никакого удивлёния.
- Лэрд. Засадный полк ждёт приказаний. Гералт Хоран, начальник полусотни чего-то там, в прошлом.
Флу, стоя рядом с ним, радостно закивала.
- А он говорил, говорил, что вы вернётесь! Что даже и сомнений никаких нету, точно-точно знает!
- Роберт Бойд из клана Бойд, - честно представился ему Роб, которому до смерти надоело, что его кличут Тростником, - в прошлом и сейчас - Fuar a 'Ghaoth, Canan Ard.
И чуть отодвинул Корвина, оглядывая собравшихся у столов. Их было много для того, чтобы его услышал каждый, но мало - чтобы за них бороться. Пир мертвецов, которые сами загоняли себя в небытие. Их презирал сейчас даже Тростник. И - все же. Каждый из них стоил борьбы. Роб обогнул Чернокрылого и решительно зашагал к высокому, по плечи, помосту. Сейчас он отчаянно сожалел о вечном своём трауре. Туника цвета зелени Туата, цветов стягов Бадб, была бы уместнее и ярче, но и эта, темная-синяя над серым, дорогого китайского шелка, какого не видели здесь, тоже была хороша. Она уравнивала его с ними, с воинами, которым не нужен был трон, но и выделяла, ненавязчиво подчеркивая положение. Кресло Корвина он отодвинул чуть пренебрежительно, но не пинком, как хотел сначала.
- Воины! - Голос, многократно усиленный разреженным воздухом, как в родных горах, намеренно создаваемым сейчас Робом, далеко разнесся по площади. - Содружинники! Вместе мы одолели многое! Мы шли под зелеными стягами, чтобы эти земли стали нашими, чтобы на них воцарился порядок. Вспомните, что вы обещали мне при Маг Туиред и как вы на моих глазах клялись друг другу не возвращаться без победы. Вы - те самые люди, что гоняли фоморов, màthair dha na miannan aca**, от того дуба и до этого сиддха. Вы не можете таять, потому что помните. Это говорю вам я, Роберт Бойд из клана Бойд, который помнит всё. Пришел час решать свою судьбу самим, не оглядываясь на прошлое, но глядя в будущее.
Он на мгновение замолк, посмотрев на засадный полк. Нет, на то, что Хоран собрал из остатков тех, старых полков. Они его ждали. И ведь могли истаять, прождав безуспешно. Потому что Роб был твердо намерен прожить жизнь со вкусом и спокойно умереть. Совсем, как эти... выпивохи, что смотрели на него, кто с интересом, кто сомневаясь, кто скучающе.
- Все знают, кто я, кем я был, от чего отказался, когда бежал, - продолжил он, - сейчас я - младше вас. Мне пятьдесят три года и я смертен. Я - магистр... один из полководцев воинского братства. И мне понятно ваше желание жить хотя бы весело, потому что совсем недавно я хотел того же. Но... ведь можно жить - интересно. Потому пришел не отнять, но - дать. Мне принадлежит замок Портенкросс, в Шотландии, в мире-как-он-есть. Там самый крепкий виски и самые красивые девочки, а не эти... феечки. Там - спокойно, но и неспокойно тоже, потому что кланы воюют между собой, со своим королем, а король - с Англией. Туда я уведу всех, кто вспомнит присягу госпоже и мне. Всех, кто захочет снова вдохнуть воздух гор, почуять страх врага, прижать к себе горячую девчонку. Кто будет готов совершенствовать себя для битвы, как это положено воину. Мне нужны вы там, ведь госпожа медленно, шаг за шагом, но возвращает власть над этими землями. Нужны верные командиры, ведь часть из вас я уведу за собой в новые земли. В те, о которых мы и помышлять не могли раньше. Никто больше не истает, говорю вам я, тот что был и остается Fuar a 'Ghaoth, Canan Ard! Скуки больше не будет, клянусь честью клана вам я, Роб Бойд из клана Бойд! Напомните этой земле, под кого она легла, как полковая шлюха, призываю вас я, ваш лэрд!
Воистину, репутацию легко потерять, но сложно вернуть. Сейчас, когда ковалась новая история, когда Туата услышал его имя, имя Роберта Бойда, лорда Портенкросса, он был как никогда искренен. Тростник - для потомков, пусть в хрониках он будет скорее еще одним титулом магистра михаилитов, возвысившегося до консорта богини. Сейчас с воинами говорил не Ard. Робу вести их за собой, Робу - и говорить. Кивнув Хорану, чтобы вывел своих людей ближе, вперед, перед всеми, Роб уселся на помост, игнорируя это дурацкое кресло.
- Вопросы?
- Вопросы, сомнения, предложения, - почти лениво отозвался с другого конца площади Корвин. У него не было помоста, зато ничего не помешало легко взбежать на горку обрушенных камней. Невысоко, но всё же он возвышался над толпой на половину корпуса. - Он говорит - интересно. Хотя видит Мать, мы исполнили всё, чего можно ожидать. Пожить интересно, разгромить очередных фоморов, а потом вас снова забудут на века. Конечно, вы нужны - сейчас, когда они помирились. Но мы все знаем Неистовую, так?
В толпе, замершей после речи Роба, согласно зашумели, хотя по большей части бывшие солдаты хранили молчание. И ждали, пока станет ясно, к чему ведёт Корвин. А тот - продолжал, уперев руки в бока.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

- Обещают страх врага, земли, девочек. Но первым мы наелись, последнее - одинаково у всех, так? Ну а земля... - он помедлил, оглядывая толпу, и посмотрел в глаза Роба через толпу, через строй сборного засадного полка и через головы Флу и Хорана, который снова меланхолично жевал палочку, поглядывая без особого интереса. - Землю эту не нужно завоевывать, и она останется нашей навек, пока всё не исчезнет. Так говорит та, для кого постоянство дороже прочего. Для кого традиция - не пустой звук. Я предлагаю вам остаться здесь, под крылом Великой Королевы. И под моим. Стократ заслуженная вами - вашими руками, вашим потом! Вашей кровью! - награ...
Чернокрылый внезапно осёкся и с гневным криком опрокинулся назад, словно ноги перестали держать. Пил он много веков или нет, но полководец успел сгруппироваться, повернуться плечом - чего и ждали. Толстая спица, завертев небесно-голубой лентой, мягко вошла в висок и тут же вырвалась обратно, рассыпая капли крови с узкого ромбовидного острия. На плиты Корвин Чернокрылый упал уже мёртвым. В наступившей тишине высокая фэа с оливковой кожей и чёрными густыми волосами по пояс, перехваченными двумя ремешками, спокойно принялась вытирать спицы кусочком ткани. Закончив, убрала их в чехол и только тогда посмотрела на обмершую толпу. Обвела взглядом круг бледных лиц и закатила глаза.
- Смотреть нужно, куда падаешь.
- Ты же... это... - мужчина в одной набедренной повязке сделал движение рукой, словно подсекал рыбу, и фэа нетерпеливо вздохнула.
- Ну неуклюжая я. Что теперь, на праздники не ходить?
- Это не постоянство, - запоздало, после минутного молчания, просветил Корвина Роб, - это однообразие. Оно хорошо, когда вот тут, - звук от кулака, постучавшего в лоб, получился удивительно звонким, - пусто. Однако же, что-то Морриган не поспешила на помощь своему заступнику. Воистину, предателей презирают даже те, кому они сослужили службу.
В голосе звучали горечь и боль. "Верным из верных" звали Корвина Чернокрылого, обласканного воинской удачей от Немайн, боевым неистовством от Бадб. Терять старого друга, соратника, плечом к плечу с которым сражался, оказалось страшно. Вдвойне страшно от того, что произошло это не в битве, а от руки девушки-фэа. Втройне - потому что Корвин предал его, предал неистовую, подталкивал к предательству остальных.
- Я не брошу вас больше, - покаянно произнес Роб, неотрывно глядя на мертвого Чернокрылого, - клянусь семьей.
На последних словах толпа разом вздохнула, и тут поднялся Хоран. Поднялся буквально - встав на спину какого-то бедолаги. И заорал на всю площадь и без ветра так, что голос отдался эхом от беленых стен нарядных домиков.
- Ну же, трусливые clann a tha a striapach! Вы слышали Бойда! Станете таять вечно, пока другие за вас сражаются?! Я лично - хочу взглянуть в глаза потомков! Небось, земли уже на королевство, если ваши такие же бесхребетные! Каких вам, мать, ещё клятв надо, чтобы свою вспомнить?! Да вас любой фомор!..
Кто-то начал пробираться к краю толпы, но в основном - люди слушали. И не оглядывались. Выпрямлялись.
Флу, запрыгнув на помост, подошла вплотную, глядя, как и Роб, туда, где стояла над телом тонкая черноволосая фэа.
- Так было нужно, правда. Иначе... Это ничего?
- Это жизнь, дитя моё, - вздохнул Роб, не желая произносить очередную просветительскую речь, уже для этой девчушки, - ничего. Он был воином, а значит - был готов умереть. Ступай, пригласи сюда Хорана.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

Кажется, незаметно, исподволь, Флу превращалась в адъютанта. Роб снова вздохнул, понимая, что за омелой сегодня уже не пойдет и мысленно пожаловался на это неистовой, присовокупив образ мертвого Корвина и ласковое "mo dhruim"***. Ощутив в ответ тёплое касание ладони к руке.
Хоран вскарабкался к нему почти сразу - только передал сперва обязанность орать и организовывать помощникам. Несмотря на то, что толпа редела, оставшихся всё же было гораздо больше. Правда, было неизвестно, сколько ещё исчезнут в процессе муштры, которой явно требовалось немало.
- Так было нужно, - повторил Гералт слова Флу, только без вопроса или сомнения. Без горечи. - Столько... веков, и всё же - так было нужно. Муилен сделала только то, что я приказал.
- Да не съем же я её, - вспылил Роб, досадливо возводя очи горе, - все равно была необходимость... в уборке. Я не за тем позвал. Время не терпит, Портенкросс ждет. Два месяца хватит на то, чтобы напомнить этому сброду, кто они?
Возможно, Тростник и убил бы эту Муилен за Корвина, потому что не следует поднимать руку на командира. Роб уже не был уверен в том, что сделал бы Ard. Одно знал точно - ни он, ни Тростник не повели бы в мир сборище пьянчуг, больше похожих на разбойников, чем на воинов, под стягом Бадб. Впрочем, и сам стяг нужно было переделать. Зелень Туата теперь упорно ассоциировалась с цветами Тюдоров. Но... Стоило взять оттенок чуть темнее, а на полотнище пустить ворона, сжимающего в лапах лавровую ветвь... Представив это знамя, вьющееся над башнями его - их - замка, над головой знаменосца, Роб по-кошачьи сощурился, расплываясь в улыбке. И еще - одежда для воинов, цвета травы, на которой лежат свет и тень от листвы вековечного леса...
- Хватит, - с облегчением кивнул Хоран, и хищно осклабился. - Устроим экстренный курс. Жаль, ящериц боольше нет, но... знаешь, командир, я вот подумал. Считалось, что они просто ушли, а вдруг это Королева? Уж очень удобно всё получилось. Так, и если Королева сделала мир безопасней, может, Ворона сделает его снова интересней? Тогда два месяца, и хорошо. Кого отсеем, кто останется... стыдиться не придётся. А доспехи и оружие мы сохранили. Хотя... - он оглядел Роба внимательно, задержав взгляд на шёлке, на рукояти и навершии меча, и болезненно поморщился, - сколько прошло времени там, снаружи?
- Много, - честно сознался Роб, вытаскивая из сапога нож и вручая его Хорану, - восемь веков. Доспехи и оружие будут другие, Гералт, и постараюсь, чтобы побыстрее. Снаружи придется многому учиться заново. Арбалетам, пороху, даже фехтованию. В замке есть небольшой гарнизон, но вас разместят в деревне. Из сержанта гарнизона, Вестона Броуди, выжмешь все, что он знает. Остальное - будем нарабатывать в боях, хвала Бадб, этого в Шотландии хватает всегда.
Только сейчас Роб осознал, как отчаянно хочет спать. Дорога из Уэльбека, бессонная ночь сначала с бумагами, потом с Бадб, длинный и суматошный день, омраченный смертью Корвина, измотали его. Даже шатер Бадб представлялся теперь уютным и, как ни странно, домом.
- Восемь... - впервые броня Гералта дала трещину, и взгляд слегка поплыл. - Арбылеты, порошок... - он почти зримо встряхнулся и решительно кивнул. - Надо, так разберемся, - с этими словами бывший начальник полусотни неожиданно ухмыльнулся. - А, всё же, хорошо. Знал, что снова придётся в дело.
- Откуда? - Несмотря на усталость, заинтересовался Роб. - Признаться, я не помышлял, что вернусь. Знаешь ли, пока вырос, пока магистром становился, старился - не до того было.
Если бы не Вихрь и чертовы Дуглас, тамплиер и их паучья королева. И не наблюдатель, который наверняка был с мистером Армстронгом одним лицом. И Бадб, поймавшая в сети так надежно, что паучиха позавидовала бы. Впрочем, если не вспоминать поочередно о прокушенной губе, подзатыльнике и горящих кустах, сети эти были довольно-таки приятными.
Хоран почему-то посмотрел вверх, чуть опасливо, словно ожидал чего-то увидеть, и вздохнул.
- Ну, командир... мы Бадб сколько раз видели, за войны-то? И такая это, просто говоря, упёртая баба, что хоть упряжку волов против ставь - не утащат. Не могло такого быть, чтобы не достала. Никак.
Сказать точнее Роб и не смог бы, пожалуй. Глянув вслед за Хораном наверх, где, все же, не кружился черно-рыжий ворон, он рассмеялся и хлопнул Гералта по плечу.
- У вас есть здесь свободный дом? - Поинтересовался он, - мне б умыться и отдохнуть немного.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

2- й день в Туата

- Куда прешь, Ith mo bhod? Как меч держишь?! - Орал безвестный сержант, казалось, прямо под ухом, отчего Роб себя чувствовал юным новобранцем. Но, подобно этому новобранцу, упорно не просыпался, хотя и прислушивался к чеканному шагу строю, к ругани младших командиров - трех сотен Хорана хватило для того, чтобы муштровать пятитысячное войско. А сам Гералт из бывшего командира полусотни возвысился, кажется, неожиданно для самого себя и к собственному нескрываемому ужасу, до полковника. Остаток дня и вечер Роб вместо отдыха посвятил лекции для новоиспеченного командования. Пришлось говорить о многом, рисуя куском древесного угля на выбеленной стене: о современном строении армии, об организации "копья", столь любимого владыками и их полководцами. На ходу меняя, создавая свое, компилируя древних стратегов. Разбивая людей по отделениям и взводам, уходя от сотничества. И понимая, что снова опережает время, что никто, кроме этих людей и фэа, слушавших его с изумленно-серьезным видом, пока не примет этой системы, напиши он об этом даже труд. Но - говорил, заражая своим пылом и слушателей, сначала робко, а потом все смелее задававших вопросы. Приходилось повествовать и об изменившихся обычаях, об этикете, михаилитах, размножившихся тварях. О том, что не все фэа одинаково полезны. О многом - и малом для тех, кто восемьсот лет провел в Туата. То, как они слушали, давало надежду на то, что приспособятся, смогут. Особенно, когда снова почувствуют жизнь. Когда разрастется деревня под Портенкроссом, в которую они начнут приводить жен, обзаводиться детьми, воспитывать их в почтении к древним богам...
На мгновение Робу показалось, что Древа на спине касается рука неистовой, медленно обводя пальцем рисунок. Развернувшись с улыбкой, Бадб он не обнаружил, но не огорчился этому. Как и не огорчился исчезновению синей туники - вместо нее на краю кровати лежала стопка одежда. Темно-зеленая, того цвета, какого бывает листва на солнце, туника была ничуть не хуже. Расшитая серебрянной вязью трикселей по вороту, рукавам и подолу, она была точно впору, а ворот открывал шею. Неистовая подумала обо всем: о черных штанах, чуть широких, а потому пригодных и для верховой езды, и для долгого бега; о мягких сапогах, без шнуровки, зато на ремешках, плотно обхватывающих ногу. Даже о новом поясе - и о том подумала. И эта забота была приятна так, что Роб сейчас желал бы сказать ей об этом, глядя в глаза, не взирая на то, что она читает мысли. Благодарить, прижимая к себе, вдыхая аромат её волос, пахнущих стихиями. Странно, но лишь в самые сокровенные моменты неистовая переставала благоухать дождем, лесным пожаром, горечью земли и ветром, а становилась собой - или просто женщиной, сводящей с ума запахом чистой кожи с едва уловимой ноткой жасмина, терпко-сладкой. Странно, что он начал понимать и ценить это только сейчас. "Спасибо, моя Бадб!"
Впрочем, дело Раймона не ждало. Наскоро умывшись, Роб вышел из этого маленького, но уютного домика на площади, который вчера уже успели окрестить тростниковой хижиной. Если пылившие мимо ново-новобранцы и хотели смотреть на него злобно, сил и времени для этого у них, кажется, не было. И воздух неожиданно стал куда менее свеж, чем вчера. Пах кисловато. Хоран, хотя и смотрел вчера так, словно у него отобрали любимую игрушку, взялся за дело так, что стало понятно: планировал он это давно. Возможно, как раз те два-три века, о которых говорила Флу. Игрушка же, внезапно ставшая младшими командирами, пока что от души радовалась. И гоняла от души. Зато феечки, составлявшие немалую часть населения лагеря, взирали с тревогой, сожалением и какой-то грустью. Но и одобрительно тоже. И на Роба поглядывали, стреляя глазками, очень умилительно. Оценивающе. Почему-то казалось, что не как на полководца.
- Генерал, - вчерашняя убийца Корвина стояла, прислонившись к стене, настолько неподвижно, что Роб её едва заметил. - Доброе утро. Меня звут Муилен Фихедариен-на-Грейн.
- Генерал! - Голос Флу прорезал топот и тяжелое дыхание толпы, как нож. Светлая голова в прыжке вынырнула из потной толпы, огляделась в прыжке и скрылась обратно. Спустя секунду фэа, чистая, свежая, как утренний цветок, вынырнула из строя бегущих недо-солдат и широко улыбнулась. - И Мю! Мю!!
- А иногда я - просто предлог, - не меняя тона, продолжила Муилен.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

- Доброе утро, Муилен, - по привычке хотелось добавить "мисс". И, возможно, стоило, ведь туатовцам нужно было привыкать к правилам внешнего мира, - доброе утро, Флу.
"Mu", то есть "О". Действительно, смерть Корвина нуждалась лишь в предлоге, и Муилен оказалась лучшим из них. Роб улыбнулся обеим фэа и подмигнул стреляющим глазками феечкам, втайне надеясь на то, что ни одна из этих трясогузок не отправится вслед за полком в замок. Судя по ответной улыбке, от которой даже через улицу пахнуло жаром, особо надеяться на это не стоило.
- Мне к Вершине нужно, дамы, - сообщил он, все еще улыбаясь, - и, кажется, снова необходим проводник.
Муилен кивнула и откачнулась от стены, заодно выскользнув из крепких объятий Флубудифлубы.
- Хоран поручил мне вас провожать, потому что я это умею. А Флу... Флу... ну, она тоже. Умеет провожать.
- И потому что эти lairgen chac ни bhod не понимают, и полковник почему-то решил, что слышать много ругани нам вредно. Странный он, - пожала плечами Флу и мечтательно вздохнула. - Полко-о-овник. Это звучит так!.. Так!..
- Хоран просто считает тебя воспитанной, - мягко пояснила Муилен.
Флу, подняв на неё огромные карие глаза, хлопнула ресницами, и её сестра решительно повернулась к Робу.
- До вершины далеко. Я бы предложила через врата, но они в последнее время не очень надёжны. Приходится сосредотачиваться больше, чем необходимо, и то...
- Брикс вернулся с крокодилом на заднице... маленьким... - прошептала Флу. Почему-то мечтательно.
- ... и то бывает всякое. Но всегда можно вернуться по нити.
"Крокодил на заднице" звучал совсем не радостно, но слишком уж напоминал будни михаилитов. С чем только не возвращались воины ордена на задницах и различных частях тела! И, кажется, Хоран знал толк в ругательствах. А еще Раймон рисковал остаться без столь желанной ему Морриган. Потому что Роб сам уже был готов убить её за все эти не очень надежные вещи, что происходили сейчас в Туата.
- По нити? Врата?
Сёстры рода Фихедариен-на-Грейн переглянулись, став на миг до странности похожими. Начала объяснять Муилен.
- Когда-то наша мать съела в лесу яблоко, с одной стороны зелёное, с другой - красное. С чёрными семечками. Поговаривают, что с любимого дерева Фи, но, может, врут? А потом, когда мы родились, дом стал... странным. Двери начали открываться не туда, пропадали комнаты, крылья порой вращались не по ветру, а иногда - без ветра.
- Понимаете, мы живём в мельнице, - вклинилась Флу, и Мю кивнула.
- Да. Это было очень неудобно. Постоянно приходилось переключать вал. Но со временем мы поняли, что этим можно пользоваться не только для игры в прятки или для того, чтобы спуститься вниз, не спускаясь. Или подняться, не поднимаясь. Поняли, научились использовать.
- Оставили только нужные двери!
- Вы когда-нибудь ткали гобелены? Мир - это ткань. Если её сложить, то можно выйти где-то ещё. Главное - понять, куда вам нужно. Представить точно, чётко и без сомнений. Ещё главное - вернуться. А для этого нужно помнить ту нить, с которой ушёл. Держаться за неё.
- Мю - лучший ткач! - с гордостью добавила Флубудифлуба.
- Но сейчас всё... - Муилен помедлила, подбирая слово, - мятое. И мокрое, - она с отвращением сморщила нос. - Вы не представляете, как легко тянется мокрая ткань! Потом всё в складках.
Гобелены Роб никогда не ткал, но мысль Муилен понял. Как игла проходит сквозь складки ткани, так и Мю могла провести по Туата. И этот способ был ненадежен. Ведь нитка могла выскочить, оборваться, а игла - потеряться в складках, которые в таком случае просто распадались. К тому же, Туата сейчас, вероятно, напоминал коврик из лоскутов, которым любят покрывать полы шотландцы. Мысль, неоформленная, нечеткая, билась в голове, не находя выхода. Перед глазами мелькали картинки, как сложить ткань так, чтобы... Роб тряхнул головой, загоняя её поглубже, оставляя её для спокойного размышления у камина.
- И что вы советуете, Муилен? Как лучше идти?
- Двери, - не задумываясь, ответила та. - Без них идти не меньше месяца даже с нами. Это если просто идти, - в голосе её звучало отчётливое сомнение в том, что там - где бы это там ни было - просто ходят.
- Двери так двери.
Поразительно, как часто люди совершают выбор среди двух равно неудачных вариантов. Удивительно, что они не задумываются об этом. Месяц, а то и больше продираться по сумрачному лесу к вершине - или оказаться вблизи нее, но через мокрую и мятую ткань? Выбор очевиден - вернуться в резиденцию. Но Роб, все же, мрачно хмыкнул и жестом предложил сестрам вести его.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

Мельница оказалась в добром дне пути, причём никто сейчас не мог сказать точно, что происходит с границами зоны, где ещё вчера царили мир и покой. Возможно, они царили и до сих пор, но поручиться в этом никто не мог, и неуверенность эта несколько удлиняла путь. А спустя три часа над головами начала собираться гроза, чего, по радостным уверениям Флу, здесь не случалось уже лет как сто. Если не больше. Что могло пролиться из вала иссиня-чёрных, с каким-то багровым рантом туч, не хотелось даже думать. Но думалось всё равно. Жаркий лес, кажется, задумался тоже, замер в недвижной духоте. По крайней мере, вокруг всё постепенно стихало. Пропали жужжание насекомых, птицы пищали реже, но куда заполошеннее, отчаяннее. Даже попадавшиеся змеи шипели как-то неуверенно и без задора, норовя снова скрыться под гниющими стволами и во мшистых ямах.
Помрачнело даже личико Флу, вернувшейся в очередной раз из леса. Фэа, сменившая платьице на зелёную в коричневое пятно тунику и такие же штаны, с самого начала похода шныряла вокруг, то уходя вперёд, то возникая из очередного отнорка, только для того, чтобы скрыться снова.
- Сойллейр нет, сосна нараспашку. И везде следы копыт, раздвоенных. Я не стала уходить далеко, но ведут они в сторону, к abhainn.
Муилен кивнула и повернулась к Робу.
- Сойл - из зелёных дам. Подружка. Я думала попробовать переждать грозу - она пустила бы нас в своё дерево. Оно пониже других.
Переждать грозу?! Роб удивленно уставился на фэа, медленно соображая от изумления, что они вряд ли помнили, как богини сгоняли грозовые тучи к полю боя - для него. Гроза - это дармовая природная сила для мага-стихийника, это облака, несущие в себе ливневые дожди и молнии, даже град, это - шквальный ветер, это - могучая конвекция потоков от земли. И - скрытая теплота, которая высвобождается, когда пар собирается в облачные капли. Уже сейчас, когда гроза только наползала, Роба потряхивало от излишка сил, которыми щедро делился влажный воздух. А вот дриаду спасать не хотелось. Кто это были - сатиры? Черти? Единороги, которым девственницы были нужны, вопреки сказкам, отнюдь не для того, чтобы катать на спине? Впрочем, дриада-дева казалась такой нелепицей, что Роб чуть не расхохотался. Но эти девчушки все равно боялись грозы, а он сам устал от бесконечной трепотни.
- Показывай, что там, - со вздохом буркнул он Флу. Откуда-то издалека накатила волна умилённого веселья, похожая чем-то на летний дождь.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

В старой, на несколько обхватов раскрытой сосне, действительно могли бы поместиться все - если бы требовалось прятаться. Но Флу, игнорируя раскаты грома, повела дальше, куда уводили, рассыпаясь веером следы копыт, глубоко врезавшиеся в мягкую землю поверх едва заметных отпечатков ног дриады, мимо старых стволов с содранными чем-то острым полосами коры. И ни черти, ни сатиры не обладали четырьмя ногами. Всё прочее же бегало быстрее зелёных дам. Оставалось гадать только, почему та не забралась на дерево.
Хоба, распластавшегося на толстой ветке, Роб почувствовал прежде, чем тот заговорил. Увидеть же едва смог и позже: магия мелких фэа всегда хорошо работала на скрытность. Хобы не становились невидимыми, как те же импы или скоге, но вышивки, густо покрывавшие куртку и шапку, заставляли невольно отводить взгляд в сторону. Не замечать.
- Пс. Дурни. Они же вернутся.
- Кто - они? - Поинтересовался Роб, с неудовольствием думая, что никто и никогда не говорит сразу по делу. Каждый считает нужным с глубокомысленным видом изрекать очевидные для них, но непонятные другим вещи, не поясняя ничего. Отчего бы вот этому конкретному фэа для разнообразия не начать с того вопроса, который Роб вынужден был задать?
И тут хлынул дождь. Ледяной, острый, словно смерзался на лету. Ответ безымянного хоба почти утонул в шелесте и жалобах листьев, но на границе восприятия в водяной взвеси Роб и без того ощутил массивные горячие тела, плотные, тяжёлые.
- Единороги, дурень. Любимая охотничья стая Королевы.
- Замечательно! - Даже обрадовался Роб, встряхиваясь, как охотничий пес, что под дождем было, конечно же, напрасным, но помогло взбодриться, принять и пропустить сквозь себя потоки воды. - И куда, говоришь, они эту... как ее... Сойллейр погнали?
Охотничья стая Морриган... Покосившись на своих фэа, он едва слышно вздохнул. Какими хорошими бы разведчиками и бойцами они не были, Роб не мог избавиться от мысли, что это - девчушки. А потому и вопрос этот он задал, чтобы дать себе время подумать, решить, куда деть этих... волкодавов.
- К реке, - вместо хоба ответила Муилен и кивнула в ту сторону, где вдалеке вода разбивалась о воду. - там большой луг в излучине, его не заливает даже в половодье.
- Течение быстрое, а плавать Сойл не умеет, - негромко добавила Флу, перехватывая тканью намокшие волосы заново, плотнее.
- Даже если бы прорвалась через тех, кто наверняка ждали впереди, - закончила Мю. - Они очень давно не подходили так близко. Все отвыкли.
- Со мной или здесь подождете? - Коротко поинтересовался уже Циркон, не Роберт Бойд, наматывая на руку поток воды, как веревку. Лассо, как называли это испанцы. Дождину, как описывал это чтимый батюшка, лорд Килмарнок.
- Ого!.. - прошептала Флу, большими глазами глядя на водяную плеть.
Муилен вздохнула и повернула сестру лицом к реке.
- Мы пойдём. Это наша подруга.
Циркон коротко кивнул, указывая на место за спиной обеим, и затанцевал по следам тварей, мягко и бесшумно перепрыгивая по корням деревьев. Роб отстраненно наблюдал за этим, лишь изредка поправляя шаг, заставляя тело переступать споро, но аккуратно, приманивая самые холодные струи дождя, чтобы гасить тепло разгоряченного этой рысью тела.

[Leomhann >>>]

Со Спектром

К реке они опоздали - или почти опоздали. Стало это понятно, как только встретился первый единорог. Белоснежное величественное создание, выплывшее из капель на границе леса, с увлечением грызло длинными острыми зубами зеленоватое предплечье, держа его довольно короткими, но мощными щупальцами, которые росли из плеч. По длинному витому рогу стекала вода, смешиваясь с тёмной кровью. Самец был уже немолод и опытен: шкуру испещряли многочисленные рубцы, и шёл он степенно, тяжело, без присущей молодняку игривости. Острые раздвоенные копыта глубоко взрывали землю. "Отличная скотинка". Чья это была мысль - Циркона ли, Роба Бойда ли - было неважно. Важно было то, что тварь магию поглощала. Тянула в себя, уподобляясь смерчу. И эту магию Циркон сейчас собирался ему дать, вот только вряд ли единорог ей порадовался бы. У любой твари в теле есть вода: в крови, в тканях, в коже. В глазах. И эта вода... ну, она замерзает. Ленивый на магию Роб, все же, уступил здесь, под ливнем, когда сама природа щедро делилась с ним силой, чтобы полюбоваться на то, как корчится от боли, задыхаясь, тварь. Всего-то затрат - охладить настолько, насколько это возможно, и без того холодные струи над единорогом, смещая хрупкий баланс, и без того нарушенный грозой, в воздухе и влаге. Дождаться, когда тварь остынет так, что кровь в ней начнет течь медленно и лениво - и сделать то же, но уже для крови, заставляя разрушаться мельчайшие частицы, из которой она состояла. Двояковогнутые, округлые, они суетливо сновали, перенося воздух, но от жуткого холода останавливались, лопались, заставляли скотину судорожно вздыхать. Должно быть, для девочек-фэа это выглядело странно: постоял, через прищур оглядывая единорога, и молча рванулся вперед, на ходу вытаскивая меч. И единорог даже успел отбить первый удар рогом, увести клинок в сторону, точно опытный фехтовальщик, когда Роб, развернувшись в вольте, почти снес ему голову. И - все же - срубил ее, возвратным ударом.
Восхищённое "Ого!" от Флу он на этот раз не услышал, но понял и непроизнесённым. Хуже было то, что перед смертью монстр успел коротко и тонко, почти как человек, вскрикнуть. И через воду, раздвигая дождь плечами, уже двигались горячие тела, расходясь полукругом, мерно, но всё ускоряя шаг. Гоня перед собой волны магии, которую единороги и сами брали из грозы - и переваривали, разбивая на мельчайшие части, сбивая в основу всего, в самый хаос, клубящийся, тёмный, затягивающий. У фэа, от такого, вероятно, могла болеть голова. Могли они и впадать в панику. Роб фэа не был.
- На деревья, живо! - рявкнул он на своих феечек, не озираясь. И захлестнул водяным лассо пару молодых дубков, и нескольких их соседей, на уровне коленей единорогов, нагоняя верный туман, чтобы скрыть эти водяные путы. Отчаянно пожалев при этом, что нет копья, он взметнулся на ближайшее дерево.
- Ну вот оно мне надо? - Риторически вопросил Роб сам себя, ползя по ветке, нависшей над тропками.
- Не надо, конечно, - с собой соглашаться было легко и приятно, а вот доставать кинжал из такой позиции - не слишком. К тому же, ветка была мокрой и скользкой, а холодный ливень, которым он продолжал охлаждать себя, заодно смывая запахи, больно барабанил по спине. Впрочем, ждать долго не пришлось. Двое из стада упали от водяных силков, перекатившись через голову на рыси, заржав от боли. Мю Роб отправил туда, уже падая на несущегося под веткой крупного самца, совмещая приказ и замах кинжалом.
Уже соскакивая с рухнувшего жеребца, он быстро оглядел поляну. Вожачка (что за мания - даже думать с акцентом?) оказалась в четырех шагах от него, а вот еще двое - проскочили мимо, разворачиваясь двойкой, будто опытные кавалеристы. Позавидовав выучке, о которой его солдатам нужно было еще напоминать, Роб потянул меч из ножен, лихорадочно наматывая на руку вторую водяную плеть. Попытка заговорить кобылу оказалась неудачной, она, кажется, вовсе не слышала о том, что и её тоже когда-то создал Кернуннос, а у Роба не было желания читать ей лекцию о том, кому она должна подчиняться. Вообразив себя в мантии наподобие той, что носили ученые мужи в академиях и университетах, а эту кобылу - за партой, он рассмеялся чуть ли не в голос. И тут же почувствовал призыв, накативший волной из тёмных, блеклых, словно подёрнутых плёнкой глаз старой самки. Приятное тепло, сковывающее руки, лишающее воли, от которого хотелось пасть на колени, отбросив меч.

[Spectre28 >>>]

с Леокатой

"Розали. Только она одна. Всю жизнь - и в посмертии. А не эта злобная, неспособная любить, рыжая мерзавка". Оковы погорячели и сжались, хотя Роб точно знал, что Бадб этому не поверила. Но - иногда в положении илота были свои преимущества. Самка откачнулась, словно её ударили, оскалилась, обнажив конические зубы на совершенно нелошадиных, слишком вытянутых и узких челюстях, и двинулась к Робу, чуть боком, вынуждая разворачиваться. Щупальца на плечах угрожающе шевелились. И на них виднелись шипы, которых, Роб мог поклясться, только что не было.
Сбоку, с края поляны раздалось хриплое ржание и тут же перешло в тонкий захлёбывающийся визг. В каплях дождя беззвучно танцевала вокруг пытающихся подняться единорогов Флу с изящным, тонким клинком, совершенно непохожим на тренировочный мечик, и по шкурам текли, не смешивалась с водой, ручьи тёмной, почти чёрной крови. А слева прозвенел громкий, переливчатый свист, сложная трель, в которой сплетались вызов, насмешка и ощущение гниющего, тающего мяса. Два монстра, которые шли тяжелым, сотрясающим поляну галопом, развернулись, как по команде, и устремились на Муилен. Фэа стояла под ледяными каплями спокойно, заложив руки за спину, и разглядывала надвигающихся единорогов равнодушно, наклонив голову. Водяной петлей захлестнув шею и ноги кобылы, Роб перекинул свои импровизированные путы через ствол дубка. Самка, заржав, пала на ноги совершенно, как обычная лошадь - и в ту же секунду Роб рванулся к ней, сходу пронзая грудь мечом. Хотя в бестиариях и не было ничего про внутреннее устройство мутированных единорогов, точно нацеленный клинок ушёл глубоко, туда, где наверняка находилось хоть что-то жизненно важное. Монстр издал странный захлёбывающийся звук, почти шипение - и ударил головой, разинув зубастую пасть. Щупальца, свернувшись было, хлестнули горизонтально, за спину. Увернувшись от пасти, Роб поднырнул под щупальца и краем сознания успел ещё уловить, как один единорог из напавшей на Муилен пары рушится на землю с полного галопа, а второй пытается развернуться, скользя по мокрой траве. Мю же, короткий предлог, рождённый из косточек яблока Фи, шагнула сквозь, и с точки зрения дождя это было - странно. Она прошла, не дробя капель, не между ними, а словно облегая, включая на долю секунды в себя - и при этом не касаясь. От этого у дождя кружилась голова. Голова кружилась и у Роба, но не от Мю, а от этой пляски, от упоения боем, от горечи смерти на губах.
Кружилась голова еще и у Циркона, иначе никак было не объяснить то, что он так медленно ударил крошащимся кинжалом в шею кобылы, одновременно вытягивая меч и отталкиваясь пинком от её груди, мстительно стараясь попасть в рану. Нога отозвалась болью на костяных выростах, но Робу размышлять об этом было некогда. Тварь как-то болезненно вздохнула и опустила голову, вознамерившись насадить его на рог. С таким заманчивым предложением Роб ну никак не мог согласиться, а потому встретил её на противоходе, приняв удар на гарду. И тут же рубанул по шее снизу, разворачивая меч по диагонали. Кобыла рухнула на траву, окропив её темной кровью, а Роб, наконец, смог взглянуть на своих волкодавов. Жертвы Мю еще шевелились и тяжело дышали, но встать уже не могли.
- Все целы, дамы?
- Оно мне тунику продырявило... - пожаловалась Флу, горестно показывая на дыру в ткани. Края выглядели обгоревшими и, кажется, расширялись. Медленно.
- Зашью, - пообещала Муилен и потыкала носком сапога единорога. Тот не пошевелился, и фэа с видимым удовольствием кивнула. - Мерзкие твари. На вас не попала кровь?
- Не меньше восьмисот за такое брать, - пробубнил Роб себе под нос, не сразу расслышав вопрос и отрубая мечом рог у самки, - кровь?
На руке, что держала кинжал, споро затягивался ожог. Роб без интереса глянул на него и пожал плечами. Бывало и хуже, после того же жабдара.
- Быть может, попробуем отыскать эту вашу Сойллейр?
Или то, что от нее осталось. Во всяком случае, уходить после этого побоища, не взглянув хотя бы на останки той, ради которой оно и затевалось, было обидно.