Greensleevеs. В поисках приключений., Добро пожаловать в мир злых заек!

[Leomhann >>>]

ВАРДА ОНОРИЯ ФЛЕТЧЕР = АЛЕТТА ДЕ МАНВИЛЬ = РОЗАЛИ ХАРПЕР
24-25-26 мая 1535 г. Лондон.

Его звали Чарльз Миллер. Он был музыкантом в приходе святого Антония и очень любил детей. Неожиданная любовь для рослого, плечистого, светловолосого немца, больше похожего на михаилита, чем на музыканта, но при взгляде на него Розали поняла – хочется. Прекрасный, долгий и медленный прилив поднялся в теле, наполнил до краёв, но не выплеснулся. Розали подошла к нему, улыбнулась, чуть приворота – и Чарльз Миллер пошёл за ней, в укромный уголок под лондонским мостом, специально выкопанный для членов ковена, которым надо было укрыться.
К утру с музыкантом Миллером было покончено. Дивная разрядка, когда внутри прорывает плотину и всё - тьма, свет, мысли - смывает, не наступила. Не было в ласках бедняжки Чарльза вдумчивости, неторопливости и пошлой фантазии. И татуировок не было. Розали задумчиво подбросила на ладони перстень с гиацинтом, а потом опустила его за корсаж. Порезанный на ленты Миллер был не против. Его душа отправилась к повелителям Ада, тело, выброшенное в Темзу, вскоре найдут. Вдумчивый законник заметит, что удары наносили тонким стилетом, быстро, ожесточенно. Что кожу резали серпом, сдирая где тонким, где неровным толстым слоем. Часть, которой Чарльз Миллер очень гордился, могут найти под забором Ламбетского дворца. Если будут искать. Член Розали отрезала аккуратно, завернула в сухой чистотел и полынь, заговорила на привлечение болезней. Архиепископ Кранмер ей никогда не нравился, а в суматохе странной эпидемии, охватившей Лондон, посетить Ламбет было несложно. Тело ныло и требовало продолжения. Правильных рук, тех самых губ, песенок. Как он мурлыкал, когда сидя на крылечке вырезал арбалетные болты? Розали помассировала виски, которые ломило от желания.
- Мы свое призванье не забудем
После смерти жизнь приносим людям.
Всех бойцов, что сдохнут в битве с нами
Оживим бездумными рабами…
Розали хотела Роберта Бойда прямо сейчас, но Роберт Бойд пока не хотел её.
Приходилось искать замены.

Вторым стал Йен. Красивый, сильный валлиец. Его Розали подцепила в Доках, когда искала редкие травы. Из дальних странствий Йен привёз серьгу с розовым цирконом и пару-тройку забавных болезней, о которых не знал сам. В Доках тоже можно было найти укромное местечко, а когда Йен дерзко, нахально прижал её к стене, Розали показалось - вот оно, годен.
Увы. Йен озирался на каждый шорох, жалко постанывал, а потом и вовсе бессильно обмяк. Его Розали просто заколола, прошептав посвящение Велиалу и забрав серьгу себе. Не стала ни мучить, ни разговаривать, разве что с орудием людьми проделала ровно то же, что и у Миллера. И подбросила к воротам известного особняка на Морли. Дилетанты, вздумавшие играть в культ Айрианвина, ей нравились еще меньше архиепископа.

Третий, шотландец Деррек, знакомо раскатывал "р-р", говорил вместо "клевер" - "клавер-р", смешно коверкал слова и вообще был похож настолько, что Розали растаяла и позволила себя напоить. А потом увлечь в лесок под Бермондси, на мягкую, зеленую травку. Там, слушая балагурство и забавные песенки, она отдалась почти как жрица, служащая плодородию. Увы, шотландец Деррек думал только о себе. Даже вино с афродизиями не помогло во второй раз. Этого скорострела Розали убивала долго, вдумчиво рассказывая, что ведьму оставлять неудовлетворенной нельзя. После долго же полоскалась в ручье, выбросив в него отслужившее своё части бедняжки. И чувствуя, что огонь разгорается всё пуще, отправилась в Билберри. Местный ковен задолжал ей лошадь и сопровождение, а в Нортумберленде ждал Уилл. По крайней мере, Розали хотела думать, что ждал.
Выезжая на тракт, она обернулась. Почудилось - слышит его голос.
- Нас похоронит вольный ветер,
Иссушит кости пыль веков.
Фоморы долго будут квасить
Вино из наших черепов...

[Spectre28 >>>]

РОЛЬФ ДЕ МАНВИЛЬ

17-20 мая 1535 г. Бакхёрст-хилл.

Планы стремительно менялись.
Рольф глядел на четыре письма, полученные одно за другим, и размышлял. Первое гласило, что король желает видеть ополчение. Второе, что милорд Грейсток желает видеть Лондон у своих ног. И третье, что будут турнир и бал. Вдобавок дочь Алетта писала, что зять её оскорбил изменой, но это Рольфа волновало менее всего. От Уилла Харпера он и не ждал, что тот сумеет справиться с капризной дочерью Инес.
Рольфа беспокоили планы Грейстока. Не будучи полководцем, Рольф не чувствовал в себе сил для войны, но молодость следовало оплачивать. Возможно, не оспаривая решений, хоть отчётливо понималось - Лондон будут оборонять. Скорее всего, в битву вступит Роберт Бойд, и победа уйдёт к нему, как и положено ветреной девке. Что победа любила магистра михаилитов, Рольф убедился во время блокады Бермондси. Точнее разметить поле боя в свою пользу не смог бы никто, хотя казалось - невозможно. Казалось, учтено всё - высоты, низины, тылы и фланги. Но генерал древних легионов, не выходя на поля боя, разбил полк нежити наголову. Это заслуживало уважения и здравого опасения. И более тщательного планирования, разумеется.

25 мая 1535 г. Лондон, особняк де Манвилей в Ковент-гарден.

Рольф довольно потянулся. Всё шло не так, как задумано, но неплохо. Схему - розу розенкрейцеров - неведомо как вычислили и разрушили, но силы, скопленные ею, утекли в Аменти, и уже вернулись. Казалось, теперь он чувствовал каждого мертвяка в Англии, был способен поднять неисчислимую армию, подчинить себе тех, кто заболел под эманациями смерти, но всему этому мешал только один человек.
Крупными штрихами Рольф набросал на листе бумаги высокие горские скулы, прямой нос, твёрдый подбородок, гордый поворот головы. Роберт Бойд.
Получалось, что магистр был хорош в стратегии, но за тактикой слегка не успевал. В этом ему не помогала ни жена-богиня, ни полковые разведчики. Поэтому, порой следовало не только строить грандиозные схемы размером в половину страны, но и попросту устраивать стычки то там, то здесь. Раздёргивать, как это называли полководцы. Не обязательно, чтобы в них принимал участие магистр, не нужно даже, чтобы это были его солдаты или михаилиты - свеженьких покойников сложно отличить от бунтовщиков, а убить - не в пример сложнее. Зато королевские войска вкупе с поредевшим ополчением изрядно устанут мотаться по стране, потеряют больше половины людей, и когда милорду Грейстоку понадобится корона, она упадёт ему в руки точно спелый, вызревший плод. В стране, поглощенной бунтом веры, сопротивляться станет некому. Даже новоиспеченный принц не сможет сплотить народ, а бравые шотландцы Бойдов станут попросту неуместны. Англичане слишком давно воевали со скоттами, чтобы поверить - их спасают, а не завоёвывают.
Теперь, когда система входила в саморегуляцию, можно было подумать об Алетте и её непутёвом супруге. Управляющий писал, что дочь обращалась за средствами - в чём ей было отказано, а также уведомляла о смерти Харпера. О первом Рольф распорядился сам, чтобы прекратить бездумные траты детишек, во втором здраво сомневался. Смущало и письмо дочери, в котором она сообщала, что находится в суррейском поместье Фицаланов и жаловалась на обиды от мужа. Алетта была глупышкой, жадной до мужских ласк, но, всё же, дочерью Инес. И она могла родить внука, а еще лучше - внучку, новый сосуд для своей матери. Рольфу Алетта нужна была здоровой и счастливой.
Рольф потянулся еще раз, с наслаждением. Встал, хрустнув больным коленом. Когда-то туда прилетело топором, и теперь оно ныло даже сейчас, после лестницы и потери части души. Как будто колено жило в своём мире, в далёком прошлом, когда и холмы были выше, и короли величавее, и королевы красивее. Пожалуй, об Алетте следовало поговорить с сыном старого друга, принцем и сыном сына старого друга.
С Ричардом Фицаланом.

- А вы рисковый, сэр Рольф, - встретил его Ричард Фицалан в роскошном кабинете. В Хемптон-корте для наследного принца были отведены отдельные покои, сравнимые по площади с большим домом, если бы кому-то взбрело в голову построить дом из белого камня и красного дерева. Дик Фицалан среди этого великолепия выглядел так, будто родился здесь, но при этом смертно устал. Рольф усталость понимал и разделял.
- Вы тоже, Ваше Высочество, ­­– миролюбиво заметил Рольф, пожимая протянутую руку. – Ловить головой стрелы сможет не каждый. Но я здесь не за тем. Что с Алеттой? Почему она в вашем поместье?
- Уже нет, - мрачно заметил Ричард. – Не вся, сэр Рольф. Духовно.
Он вздохнул, приглашающе махнул рукой в сторону кресла и отошёл к окну. Рольф обратился в слух. Рассказ об экспериментах иоаннитов, о секте шлюх, о Харпере, связавшем жизнь с ведьмой-люцифериткой был очень интересным. Таким интересным, что даже пустоты в «я» шевелились, заполняясь то гневом, то удивлением, то яростью. Наконец, всё это сплавилось в холодную решимость.
- Значит, моя девочка всё ещё в вашем поместье в Суррее, а её телом завладела некая… как вы её назвали? Розали?
- Я не знаю, как эту бешеную зовут на самом деле, - пожал плечами Ричард. – Лэрд называет её так. Простите меня, сэр Рольф. Это я притащил Харпера в ваш дом. Для Алетты вы бы нашли партию лучше.
- И всё это не случилось бы, - улыбнулся Рольф, - вы это не договорили, Ваше Высочество? Случилось, что должно. С вашего позволения, я хотел бы забрать дочь. Поглядим, может, и тело получится забрать. Надеюсь, мой то ли бывший, то ли нынешний зять не слишком вам дорог?
В том, что случилось с Алеттой, была вина не только самого Рольфа, как отца, но и Уилла как мужа. А еще секты дьяволопоклонников нажили личного врага. Они и до того мешали своей бестолковостью, нелепыми жертвоприношениями, призывами демонов. А теперь их ведьма овладела телом одной из де Манвиль. Этого Рольф прощать не собирался.

[Leomhann >>>]

ДЖЕЙМС КЛАЙВЕЛЛ

24 мая 1535 г. Бермондси.

Утро началось со стука в дверь. Джеймс, промаявшийся ночь с очередным заключением по делу королевы, неохотно выполз из своего кресла, где и дремал, и так же неохотно пополз к двери, надеясь, что это не курьер. Или не стражник, готовый сообщить констеблю, что наступила очередная беда. Но на пороге снова стояли де Три.
- Доброе утро, - сонно кивнул Джеймс. - Заходите. Завтрак, вероятно, готов, но я не уверен. Всю ночь ломал голову, что мне делать с королевским делом, и только-только проснулся.
- Не утруждайтесь, Джеймс, - Эмма радостно улыбнулась. - Мы завтракали. А перед тем - сначала пили за здоровье принца Ричарда с каждым, кто хотел об этом уведомить, потом - отбивались от предложений выпить. Так что, согласимся разве что на кружку поссета.
- Тяжёл быт михаилита, - со вздохом кивнул Раймон. - И хочется объесть гостеприимный дом, а никак. Говоришь, королевское дело? Это к свежим новостям, или само по себе?
- Само по себе. Король хочет новую жену, а старую не хочет. И все факты указывают на прелюбодеяние, но о чем тут говорить, если в списке числился даже я. А я точно знаю, что с королевой у меня ничего не было. Мне претит отдавать палачу женщину, которая виновна лишь в том, что взбалмошна. Новости?
Выговорившись таким образом, Джеймс посторонился, пропуская михаилитскую чету в дом. После турнирных манифестаций бунтовщиков, он подозревал, что новости были плохими.
- На всякий случай - у нас с королевой тоже ничего не было, даже у Эммы, - поспешно ответил Раймон, после чего пожал плечами. - Казнить за взбалмошность, конечно, нельзя. Мне бы тоже претило, поэтому понимаю и сочувствую. Что же до новостей, то...
- То на Форрест-хилл идут какие-то самоубийцы в доспехах, - вздохнула Эмма. - Что странно, потому что по мнению Скрамасакса, они уже давно мертвы. Кто-то полностью, кто-то наполовину...
- Но из-за этой такой жутко-страшной армии, педагогичности ради Форест-Хилл эвакуируют, а резиденция переходит на осадное положение. Но поскольку из нас в наставники годится только половина - ой, - нас выпнули из ворот и даже благословили на дорогу. А Бойд - педагог, поэтому - подтягивается.
- В прямом смысле. С утра висит на перекладине, потому что от ворон его тошнит. Меня от них тоже тошнит, но я столько не смогу висеть. А в Бирмингеме наёмники захватили Бирмингем. Забавно прозвучало, хм. И часть из них идёт на Глостер. А еще какая-то часть чего-то идёт в ленные владения моего старшего брата.
- И пока они все идут, мы решили, что надо тоже куда-нибудь пойти, - закончил Раймон, - чтобы не остаться сидеть. Скучно же. Все ходят - и нам надо. Например, по восток, туда, где, кажется, тоже обитают самоубийцы. Муравьиные.
«Херово».
- Если они все идут, - заметил Джеймс, падая в кресло и складывая бумаги стопкой, - то я из Бермондси никуда идти не могу. Мы же соседи с резиденцией. Пока заварушка не закончится, я прибит к управе футовыми гвоздями. Надо будить Хантера и Барсука. И чтобы кто-то уведомил валлийца в лесу. И… вероятно, надо уведомить шурина в Гринфорде. Дьявольщина, вот к нему ехать не хочется!
Все эти желающие поиграть в войну начинали порядком утомлять. Мэри было вредно волноваться, Бермондси плохо переносил побоища, начиная выбрасывать католические коленца, а сам Джеймс с куда большим удовольствием занялся бы текущими делами.
- Если не хочется - значит, точно надо ехать, - понимающе кивнул Раймон. - Делегировать - и ехать. И какого-такого Барсука? Подумал бы на того самого, но он ведь умер? Конечно, с управой в Бермондси никогда не знаешь, кто там заведётся, но...
- Но ничего не случится ведь. Что такое сотня нежити для мальчишек, которым пообещали настоящий бой. К тому же, - Эмма вздохнула. - Шурин вас беспокоит.
О Джеке Берроузе Джеймс позабыл. Равно, как забыл о том леденящем, продирающем до костей беспокойстве, что он вызывал одним своим присутствием.
- Мне почему-то хочется назвать его одержимым, - сознался Джеймс. – И эту девочку, подругу Мэри. Тельму. Старый Алвкин держал её в подполе, довольно долго. Хантер говорил, когда её достали – дичилась людей, огрызалась, как звереныш, но Джека Берроуза чем-то зацепила. И с того времени лесных на мельнице больше не привечают, Оуэн жаловался. Им пришлось к Форрест-хилл уйти.
Раймон кивнул, устраиваясь в кресле поудобнее.
- Значит, решено, едем на восток через шурина. Сколько, говоришь, тебе нужно времени на сборы?
- Если можно, - заметила Мэри, ставя на стол кружки с поссетом, - если совсем чуть-чуть можно, то мне пока что не хотелось бы получать такое наследство. И Тельма... пусть даже она не нашла времени ни зайти, ни написать письмо с тех пор...
- Опухоль лучше отрезать сразу, - холодно заметила Эмма. - Пока она не разрослась. А эта уже дала отростки, кажется. А еще - надо доверять чутью мужа, хоть иногда. Пора взрослеть.
Джеймс устало вздохнул. Жена Раймона де Три отчётливо не одобряла жизненную философию Мэри. Но Мэри взрослеть было не за чем. По крайней мере, сейчас. Она жила в любви и достатке, а все проблемы брал на себя Джеймс.
- Мэри иногда доверяет. Хотя в Гринфорд и не пускает. Не стоит, леди Эмма. А на сборы мне хватит пары часов. Разбужу Тома, Барсука – того самого – объясню, что к чему. И можем ехать.
В дверь снова постучали. На пороге стоял Вальтер. То есть, Уолтер.
- Джеймс, там... о, доброе утро, сэр Фламберг, леди Берилл. Там гуси... нет. Девки в борделе стали гусями, а где сами девки - кто их знает. Это если по Харзе. А как по мне: Гарольд Брайнс опять чего-то учудил. И даже на поводыря его нового не поругаться - у меня и самого с этим Брайнсом лучше не получалось.
- А девки, видимо, в гусях, - меланхолично заключил Джеймс. – Только не Брайнс это. Дженни прихватили?
Во всём были виноваты эта рыжая сукина дочь Дженни, её желание поживиться в закромах Кранмера и её детское слабоумие. В этом Джеймс не сомневался ни на пенни.
Барсук не менее меланхолично пожал плечами.
- Хантер на этого Гарольда посмотрел и решил, что пока Дженни не драпает, прихватывать её не хочется. Так что они там девок обратно в бордель загоняют.
- Всё приходится делать самому, - пробурчал Джеймс, потягиваясь. – Раймон, хочешь поглядеть на обновлённого Гарольда Брайнса? Дам не приглашаю, поскольку намерен открутить уши одной паршивке, причём – матерясь. Не хотелось бы сдерживаться.
- Всё приходится делать самому, - пробурчал Джеймс, потягиваясь. – Раймон, хочешь поглядеть на обновлённого Гарольда Брайнса? Дам не приглашаю, поскольку намерен открутить уши одной паршивке, причём – матерясь. Не хотелось бы сдерживаться.

[Spectre28 >>>]

Несчастные работницы борделя шипели, хлопали руками и щипались, как заправские гуси. Всё это задумчиво созерцали Харза, Дженни и отдувающийся паром Гарольд.
Впрочем, завидев Джеймса, Дженни оживилась.
- Ваше констебльство! А вот уши драть не надо, само оно, а мы просто образцы собирали, а Гарольд возбудился, с лапы на лапу-то запрыгал, ну и унутрях у него сдвинулось чего-то, а чего - кто его знает. Вот эта деревяха поперёк застряла, может, она... да не страшно, тут ведь всё равно отродясь ни одной умной девки не было. Никто разницы и не заметит.
- Посох. Святого Патрика, мать его святую церковь, - констатировал Харза. - И еще эманации разных артефактов. Унутрях. Джеймс, ей уши не драть надо, а на заднице бантиком завязывать. Фламберг, давай тряхнём этот самоходный сундук?
- Значит, ни одной умной, да? – Ласково спросил Джеймс. – Никто не заметит, да? Кроме тех несчастных, которых сварят в похлёбке. Что, зныба, поиграла? Попробовала себя королевой в колоде? Ограбила архиепископа? Считай, каждый гусь, которого сегодня сожрут – на твоей совести. Потому как это – чистой воды убийство. Господа михаилиты, что скажете?
Любовь к Дженни закончилась еще в тот момент, когда она наведалась в Бермондси с этим Брайнсом впервые. Теперь понимание, что Ю не зря прозревала в девочке кучу проблем, усугубилось.
Дженни фыркнула, отступая ближе к Гарольду, но Харза только хмыкнул.
- Господа михаилиты скажут, что сначала надо баб вернуть в баб, а гусей - в гусей. Потому что это, конечно, убийство. Хотелось бы, чтоб Том зарядил своих оглоедов собрать всех гусей. Еще мне нужен эль. Потому что башка трещать будет, как с перепоя. Разобрать, где чьё, я смогу. А дальше... Фламберг?
Раймон хмыкнул тоже, потирая подбородок.
- А чего сразу Фламберг?.. Дальше я их уговариваю, что всё это - дьявольские происки, а ты - показываешь дорогу обратно. Долго, уныло и одинаково. Небось, ещё и посох этот понадобится - да, именно этот, и не прячь его за спину, всё равно вижу.
Джеймс кивнул, показывая, что услышал. И уставился на Дженни, отвязывая с пояса верёвку.
- Ты мне еще пофыркай тут, принцесса из подворотни. Отдавай посох сэру Фламбергу. И вываливай всё из Брайнса. А не то...
Он аккуратно, любя, вывязал из верёвки петлю. Чтобы вешать на воротах, палач нужен не был. Достаточно пары стражников, чтоб за ноги дёрнули.
- Хм, Джеймс, - задумчиво начал Харза, - ты знаешь... Как бы это сказать... Короче, как моя Бруха говорит, нет желания разносить Бермондси среди полного здоровья.
- Гонишь ты, мусор, шнягу не по делу, - перебила его Дженни и подбоченилась. - Деревяху - отдаю, держи, михалит! Не ловишь? Ну и ладно, пусть гремит. А добычу вываливать - нетужки. Ты, твоё констебльство, если не заметил, война началась, а это - военная добыча, честно уворованная у архиеписькопа. С гусями - виновата, потому и палку возвращаю. Могу вот ещё херню, о которую этот ваш посох стукнулся - по звону узнаю. Восьмерица стеклянная. Красивая, переливается вся! Даже не треснула. А прочее - унесу. Вам же лучше. Знал бы ты, что я у того писькопа глазом своим видела... а, вижу, плевать тебе.
- А там, случайно, не было кусков таких, словно от старой короны?.. - Не менее задумчиво, чем Харза, поинтересовался Раймон, поглядывая по сторонам, на собравшихся зевак, стражу, шипящих девок. - Исключительно из интереса.
- Хантер, зевак убери, - хмуро скомандовал Джеймс. – Нарываешься, зныба. Фламберг, я знаю, вы можете быстро связаться с отцом. Я хочу прямо сейчас знать, что он думает о такой военной добыче. Кавычки в голосе, надеюсь, все услышали? Про куски короны можете отвечать, мисс Хейзелнат.
Ситуация была из тех, какие Джеймс ненавидел. Отпускать воровку с украденным, среди бела дня, при свидетелях, не имея на то оснований?!.. Впрочем, одно основание было – опасный и разрушительный Брайнс.
Мисс Хейзелнат снова фыркнула, а Раймон вздохнул.
- Что думает? Я и не спрашивая скажу: о том, что таки надо свежеобретённого принца в Брентвуд. Ещё - что не любит самодеятельности. Особенно в такое время, когда надо думать о другом. Слушай, поганка мелкая, я, конечно, тебя понимаю, потому что сам такой, но всё же добычу вываливай, военная она или нет. Потому что иначе мой папа будет говорить с твоим папой, и, думаю, мой переборет. Или хотя бы переговорит. А если не переговорит, то я поговорю с шурином, и ты начнёшь жизненный путь заново - с пелёнок. Не советую, я там был, ничего хорошего.
- Вообще, насколько я помню уроки военного дела - а я их освежал буквально недавно, - не изменяя задумчивости заметил Харза. - То поход за военной добычей согласовывается со штабом, после чего эта самая добыча сдаётся разведке, для анализа и выводов. Самое забавное, что я уверен, милая барышня со штабом не согласовывала, и сейчас очень позорит своего папеньку, кем бы он там не был. Я б на его месте ей ноги повыдёргивал. Давай, малявка, открывай грёбаного Брайнса. Фламберг сам всё передаст штабу, он может.
- Того папеньку - не позорит, это невозможно, - проворчал Раймон. - Но про шурина - не шучу. Так как поступим?
Дженни колебалась недолго. Пожала плечами, словно ей было всё равно, и махнула рукой Гарольду. Тот, словно не сундук, открываться и не подумал, вместо этого перед ним из ниоткуда возникла гора барахла, которую не свезла бы и иная телега.
- Ну и ладно. Не больно и хотелось. Злой ты, палач Билберрийский. Неласковый. А ещё говоришь, сам там бывал... что ж, наше вам без кисточки, твоё констебльство, михалиты. Передайте потом, как там гуси.
- Ходи и оглядывайся, мисс Хейзелнат, - мрачно посоветовал Джеймс, провожая её взглядом. – Господа михаилиты, сколько такое стоить может?
Он устало опустился на корточки – ноги не держали. Гарольд Брайнс и будучи живым приносил кучу проблем, а уж этот самоходный танк да Винчи был способен разнести Бермондси к херам собачьим. К тому же, Дженни испоганилась до нельзя. На месте михаилитов, Джеймс проверил бы её закрома, потому что гадкая девчонка наверняка унесла большую часть.
- Как господин михаилит скажу, если прикинуть, сколько нужно человек, то... - Раймон пожал плечам и глянул на Харзу. - Тысяч двадцать пять-тридцать? И отдельную оплату лекаря и похоронных?
- И бочку рома нам с Шафраном. Потому что выследить это будет тем еще развлечением, - Харза почесал затылок. - И магистерские накинь, я в такое без архимага не полезу.
- Ага, в общем, все пятьдесят, - Раймон помедлил, потом фыркнул. - Ну и сцена. Здоровые лбы запугивают маленькую девочку и несчастного недовешенного торговца. Да ещё и с добычи отдала от силы треть, судя про просачивающемуся удовольствию. Стыдобища. Была бы стыдобища, не думай я всю эту беседу о том, какую часть города оно снесёт, если, простите, ёбнет.
- Эту девочку даже Ю со счетов списала. Не стоит её недооценивать. Но хорошо, пятьдесят так пятьдесят. Вдвоём с Брухой обоснуем необходимость. Делай что-то с гусями, Харза. Стража соберёт их в кучу. А я здесь бесполезен. Ни гуся загнать, ни воровку повесить.
Мрачное настроение усугубляло еще и то, что это была Дженни. Маленькая попрошайка, радующаяся пирожку и книжке со сказками. И Джеймс ощущал вину за то, что происходило с ней сейчас.
С этой виной он заснул, так и не дождавшись чету де Три. Снилось странное.
Орды зеленых мертвяков с выпученными глазами нападали на тыкву. Красивую, оранжевую тыкву, которую очень быстро и зло выращивала Бесси. Когда мертвяки разбили особо большой плод, Джеймс проснулся, понимая, что ему нашёптывают о скорой эпидемии в Лондоне и Бермондси. И приуныл.
Он мог выставить санитарные посты, мог закрыть городок, но как быть с болезнями у лесных и в окрестных деревнях? По всему выходило, что в Бермондси надо было заполучить кого-то из орденских лекарей. И еще - что утро двадцать пятого началось в полночь.
Стараясь не будить Мэри, Джеймс тихо оделся и ушёл в управу. Будить, организовывать и управлять.

[Leomhann >>>]

1 июня 1535 г. Бермондси.

К тому времени, как Джеймс смог отмыть улицы, загнать всех болящих в госпиталь и собраться с мыслями, наступило лето. Оно рухнуло ливнем, затопившим Бермондси, отчего в управу приходилось пробиваться по колено в воде. Ходить стало далеко. Новый дом был почти у Темзы. Большой, с огромными окнами, садом. Мэри с упоением вила гнёздышко, а Джеймса всё равно тянуло в маленькую гостиную на Эсмеральд-стрит. В дом, где вырос. Туда он и пошёл после разговора с Кристином Холденом-Ридом, которого помнил еще по Академии. Наверное, Джеймс тоже изменился разительно с тех пор. Вырос, поумнел, обзавёлся серьгой в ухе и некоторыми принципами. Вероятно, Джеймс также, как и Рид, выплёскивал эти принципы на окружающих. Например, на юного Юнга, которого Хантер обнаружил под окнами управы. Молодой стражник должен был стоять на своём углу в городе, а не подслушивать.
- Ну ладно, Юнг, - задушевно спросил его Джеймс, прижав к его к стене коленом и надевая старые, испытанные перчатки, бывшие некогда светлыми, а теперь – в застарелых потёках чужой крови. – Что с тобой не так? Погоди, не отвечай. Подумай. Стражник должен думать. Зачем ты подслушивал?
- Мне велели, - юноша испуганно покосился на перчатки. – Да, велели. Но я не хотел, сэр Джеймс! Но велели ведь! Ой.
«Ой» Джеймс одобрил. Потому что был его причиной, легонько ткнув костяшками пальцев по рёбрам Юнга. Не смертельно, не слишком больно, но отрезвляюще.
- Молодец, - похвалил он. – Послушный, исполнительный. Такого бы – да в стражу. Кто велел? Зачем?
- Он, - сообщил Юнг так восторженно, что сразу было понятно: «Он» начинается с заглавной буквы. – Он, сэр Джеймс. Ой!
Теперь к «Ой» Джеймс был совершенно непричастен. Мальчик дернулся, закатил глаза и обмяк в обмороке. Что было ожидаемо, но совершенно неуместно. Впрочем, теперь Джеймс знал, что в этой секте руководит мужчина. Вряд ли женщину торжественно именовали бы «Он».
- Гадство.
Юнга пришлось закинуть в управу, а самому рысью припустить к матушке. Пойманный по пути Харза успевал только кивать и соглашаться, соглашаться и кивать. Разве что выпросил пару минут на то, чтобы заскочить к Брухе и прихватить чётки из горного хрусталя. «Для усиления» - туманно пояснил он. Усиление требовалось для связи с Ридом.
- Джеймс, - миссис Элизабет, коротающая вечер за вязанием у камина, обрадовалась. – Милый сын, сохрани вас Господь!
Джеймс покорно подставил лоб под поцелуй, думая, с чего начать беседу. По всему выходило, что лучше было говорить прямо и честно. Ридом, хоть тому и претила серьга в ухе констебля, рисковать не годилось.
- Матушка, - вздохнул он, усаживая её в кресло. – Мне нужна ваша помощь. Кто руководит сектой в Бермондси? Той, куда ходят миссис Паркинсон и миссис Альцгеймер? Только не говорите, что не знаете. Не поверю.
- Но, Джеймс, - начала было миссис Элизабет, а потом замолчала, будто между ней и сыном встала тень Айрианвина. Покосилась на Харзу, перебирающего четки. И заговорила.
По её рассказу выходило, что община существовала давно, еще до рождения Джеймса. Именно поэтому миссис Элизабет и выбрала Бермондси для жизни с бастардом морехода и сыном демона-друида. В пёстрой мешанине радений, молебнов и игр в прятки с властью она, родившая от почти ангела, казалась им богородицей. Пить свою кровь миссис Элизабет не позволила. Умная, гордая, суровая Элизабет Ллойд-Брит с брезгливостью относилась к обрядам общины и к их главе – священнику. Тогда священника звали отцом Себастьяна. После – отцом Николасом. После – отцом Ричардом. И вот теперь – отцом Кристофером. Был ли отец Себастьян первым, матушка не знала. Зато точно знала, что в общине большая часть прихожанок – женщины. Что они каждое воскресенье радеют в доме священника. Облачают обнаженные тела в белое, поют псалмы, танцуют пред ликом Господа, причащаются от кровавой чаши, а после, доведя себя до исступления, впадают в свальный грех. Часть из этих практик миссис Элизабет взяла для себя, чтобы организовать свою секту на Морли. Отца Себастьяна общинники называли «селением Божиим», «жилищем Святой Троицы — Бога Отца, Сына и Святого Духа, Которые в нём почивают»; говорили, что в нём явился во плоти Бог, он оправдал себя в Духе, показал себя ангелом и в народах проповедан. А еще они были едины в себе, связанные отцом Себастьяном в единую сеть. А отец Себастьян не терпел никакого греха – будь то грех лжи или невинной шалости. Кроме того, как жилище сразу всей божественной троицы, он считал себя вправе казнить и миловать, а потому многие безымянные тела, которые стража вылавливала из Темзы, принадлежали несостоявшимся общинникам. И символом истинно верующих было крестное знамение справа налево. Так они узнавали своих. Частью единства были не все жители городка, только коренные, чьи семьи жили здесь еще с тех пор, когда Бермондси был маленькой рыбачьей деревней. Ни миссис Элизабет, ни Мэри, ни Бесси и Артур под их влияние не попадали. Бруха и Клементина - тоже.
Переглянувшись с Харзой, Джеймс благодарно поцеловал матушке руку. И уже вдвоём с михаилитом повторил обратный путь в управу, по пути заглянув к ювелиру. А после него - на задний двор таверны Гарри, где комиссар-Рапунцель выбросил из окна кипу бумаг. Бумаги надлежало переписать в херовой куче копий и вернуть назад.

[Spectre28 >>>]

В управе было душно и никогда не было столько народа. Писали все, кто умел это делать. Читали - тоже, но от комментариев воздерживались, лишь Джеймс изредка хмыкал. Культисты писали интересно. Из этого вышел бы хороший роман. Быть может - сказка.
Господа сектанты верили, что душа, в известном теле находящаяся, жила еще прежде неизвестно сколько времени и неизвестно в ком. После смерти она становилась или ангелом, или дьяволом, или скиталась по земле, переходя в животных. или нового младенца. Живущие в браке переходили в свиней. Никогда еще выражение "Напился, как свинья" из уст иных жён не было таким верным. Если душа по какому-то неизвестному стечению обстоятельств попадала в тело культиста, то очищалась и удостаивалась общества ангелов. А еще они отрицали брачную жизнь и поощряли умерщвление плоти. По их мнению, первочеловек Адам согрешил именно угождением плоти - впал в грех супружества. Следуя заповеди своего основателя: «не женитесь, а кто женат, живи с женой, как с сестрой; не женимые не женитесь, женимые разженитесь», сектанты со всей решительностью отвергали брак. Не считая грехом при этом оргии и связь с чужими жёнами. Должно быть, это было удобно. Должно быть, они искренне верили, что спасутся. Джеймсу приятно было думать, что ни черта они не спасутся от виселицы. За переписывание такого количества бредятины следовало ввести отдельную казнь.
Кроме того, пришлось выписать постановление о заключении сэра Генри Норриса под стражу, в связи с обвинением в государственной измене. Это ускоряло в том числе и дело королевы, хоть Джеймс этого и не желал. Миссис Паркинсон и миссис Альцгеймер на свою тайну мессу тоже сегодня не пошли. Сразу после вечерни их увлекла к себе миссис Элизебет, воистину дьявольски обольстив их обещанием показать новые схемы для вышивки, которые ей прислали из какого-то благословенного монастыря. Схемы для вышивки оставила в прошлый свой визит Эмма де Три, но кумушкам об этом было знать необязательно.

[Leomhann >>>]

К ночи Джеймс задолбался настолько, что едва нашёл силы забежать домой за едой для Рида – после Билберри здраво опасался, что комиссара отравят, - наскоро поцеловать Мэри и собрать рейд для проверки увеселительных заведений Бермондси на предмет запрещенных королём шлюх. Предписания выписать пришлось даже борделю, вызвав здоровое недоумение мадам Харлот. Но комиссара нужно было кормить и поить, ибо дохлый подсыл смысла не имел.
- Всем оставаться на местах, - обрадовал Джеймс таверну Гарри, где хозяйничала только Пегги. – Проверка.
- Всем оставаться на местах, - повторил он, заглянув в комнату Рида. И добавил, плотно закрыв дверь и подперев её собой. – А в тюрьме сегодня овсянка.
В сумке, впрочем, был пирог с олениной – спасибо лесным за мясо, яблоки – спасибо Бесс, выращивающей их на берёзе, крепкий ликёр из малины – благодарность миссис Элизабет, и вода – хвала Господу.
- Там и завтра овсянка, - рассеяно заметил Рид, хватая баклагу с водой. - И завтра. И послезавтра. И... Господи, бесконечная череда овсянок. Будешь арестовывать - убей до тюрьмы, пожалуйста. А то не переживу. К слову о тюрьме, вот, оцени, свеженькая проповедь от ересиарха. Переписывать не нужно.
- Тебя пока не за что арестовывать. И убивать тоже, - пожал плечами Джеймс. – Мы были в подвале. Там – бочки с порохом. Теперь – с мокрым порохом, но будь поосторожнее. Хм, а тёмный противник божий – это лорд-канцлер, что ли?
Проповедь была интересной. В ней в вольной форме перемешались темные легионы комиссаров, девственники, ветхий Адам и таинственное воскресение. Особенно Джеймсу понравилось место, где культистам обещалось, что над ними не будет никакого закона. Этого он не мог одобрить.
- Вероятно, - поставив баклагу на стол, Рид заходил по комнате, заложив руки за спину. - Завтра меня обещают пустить на корабль. То есть, допустить до ритуала и посвящения. Посвящаться я не хочу, но пойти придётся. В балахоне на голое тело - иначе святой дух не снисходит. Значит - без оружия.
Джеймс хмыкнул, доставая из сапога нож. Плоский, цельнокованый и без рукоятки, его было удобно метать. При некотором желании, им еще можно было резать. В конце концов, в оружии главное не его наличие, а уверенность, которую оно придаёт.
- Примотай к ноге бинтом. Скажешь, при допросе поранили, кровит. К тому же, мы наблюдение не снимаем, чуть что – сразу выносим дверь и вяжем всех. Харза тоже работает, разве что жалуется на луну. Но нам надо взять этого вселенца живым, здоровым и в священнике.
Хмурясь, Рид взвесил нож на ладони, прислушиваясь, кивнул.
- Спасибо. И на нож, и за еду. Взять священника... - он помедлил, тряхнул головой. - Чашей оказаться было бы неудобно. Впрочем, посмотрим. К слову, ты не надумал снять серьгу?
«Далась тебе эта серьга. Фанатик чёртов».
Джеймс злобно фыркнул. Серьга ему была нужна для того, чтобы вынести арены к чертям собачьим. А для этого не следовало будоражить ланисту нарушением правил. Но если комиссару так хотелось, чтобы у констебля не было серьги… Не в правилах Джеймса было волновать напарников перед важной облавой. Да и к ювелиру он заходил не ради нового ожерелья для Мэри.
- На, - морщась от легкой боли, Джеймс выкрутил серьгу из мочки и перебросил Риду. – Наслаждайся, дьявол кромвелев. Заменю на морскую, как у братьев. Когда разберусь с аренами – сниму совсем.
- Не просто дьявол, а погибший воин мрачного легиона, - педантично уточнил Рид, подкидывая серьгу на ладони. - Однако. Неожиданно, но правильно. Давно пора избавляться от пережитков прошлого. Потому что будущего у них нет. Только зачем она мне? Не католическая добыча, чужого Комиссии не надо. Ладно, ладно, мне - не надо. Вернул бы владель... а-а. Ладно. Да, ещё, про папу...
- Слушай, Рид, вы в Суррее все такие занудные или через одного? – Вздохнул Джеймс. В ухе без серьги была странная легкость. – Или пример со своего графа берёте? Папу я, как ты понимаешь, не выбирал. И за него не в ответе.
Пожалуй, для проверки он уже слишком долго задерживался в комнате этого погибшего воина мрачного легиона. Подозрительно, да и спать хотелось до жути. Завтра предстоял еще один день беготни, планирования, засад и облав.
Рид пожал плечами.
- Я как раз хотел сказать, что до папы этого Комиссии дела нет. Выбирают их и правда только в курии, но дело даже не в этом. Мы строим новый мир, с новыми правилами. Ругать тебя за то, что есть суть Реформации, то есть, отказ от папы, которого навязали где-то там? Комиссию такое прошлое заботит только когда его пытаются всеми силами тянуть в будущее. Вот и всё. А так - это суррейский воздух. Что-то в нём есть такое, знаешь...
- Ага, знаю. Ладно, ты ешь давай, первый зануда мрачного легиона. И спи, если сможешь. Завтра…
Зевок смазал слова. Джеймс улыбнулся и вышел. Последовательно – из комнаты, таверны. Ушел с улицы. Вернулся домой. Обмысливать всё уведенное, услышанное и сделанное, а особенно – комиссара Рида, он собирался утром.

[Spectre28 >>>]

2 - 3 июня 1535 г. Бермондси.

Торговцы орали так, что слышали их, должно быть, в Лондоне. Недовольство их было понятно - когда у тебя находят неуказанные в акцизах товары, да еще и конфисковывают их, всякий будет орать. Джеймса это полностью устраивало. Потому что за суетой, недовольством и гомоном проще просто было спрятать облаву. Утаить, что послал за братом Сапфиром в резиденцию. Что стражу прошерстили с Харзой, отправили подозрительных на усиление в Лондон, а оставшиеся готовы ко всему. В тюрьме тоже навели порядок: повесили три общих камеры. В целом, вся эта суета укладывалась в обыкновенную жизнь управы и внимания не привлекала. Разве что кормить Рида становилось утомительно. Трактир находился на базарной площади, и закидывать корзинку с едой и водой приходилось юркому Харзе. Михаилиты были будто рождены для незаметного ползания по крышам.
Потом взмыленный гонец приволок в управу конверт от шерифа, и Джеймс с обреченным хмыканьем засел за него. Неподалёку от лондоского моста нашли зверски убитого мужчину, которого констебль Уайт опознал, как Чарльза Миллера, музыканта в приходе святого Антония. У Чарльза Миллера отсутствовал член, зато в изобилии имелись удары стилетом и содранная кожа. Сдирали, если судить по характеру повреждений, серпом. В Лондоне объявился новый душегуб, и сделал он это не ко времени. Рида Джеймс не бросил бы, просто потому, что дело комиссара касалось Бермондси. В конце концов, Чарльз Миллер уже никуда не спешил, а одно убийство - это глухарь.
Так и вышло, что о Чарльз Миллере Джеймс вспомнил только к утру, третьего июня, когда все культисты были упакованы в камеры, старче был усыплен, запечатан мудрёными знаками - пламенное спасибо Сапфиру и Харзе, а свечника повесили. Потому что красть вещи у представителя закона - нельзя, даже если этот представитель - комиссар. Допросы и дознание еще только предстояли, но сейчас, когда в просыпающемся Бермондси уже начали голосить, бегать и толпиться на площади, было время, чтобы просто растянуться на лавке.
- Ты рисковый, комиссар, - с уважением сообщил Джеймс Риду, которого пришлось одеть в свою одежду, которую для таких случаев хранил в управе. - Не всякий из стражи так пойдёт, в гадюшник.
- Что? - Рид поднял глаза от тетради с бухгалтерией культистов за последние полгода. - А. Так ведь работа у нас такая - ходить там, где гадят. На этот раз - просто роскошные условия были, с такой поддержкой. Отличная команда... Хм. Знаешь, смотрю я на эти числа и понимаю, что надо уговорить Кромвеля открыть бордели Комиссии. Назвать их не борделями, а как-нибудь ещё. Чтобы только идеологически правильные женщины, верные заветам Реформации...
- После вчерашнего рейда у мадам Харлот все такие сегодня, - Джеймс зевнул, поудобнее подкладывая под голову свёрнутый плащ. - Разве что пропуск на плотские утехи, заверенный управой, не требуют. Отложи бухгалтерию. Бруха… миссис Харза разберёт. Подытожит, найдёт недостачи, виновных в недостачах, и я еще кого-то из них повешу за воровство. А может, и нового душегуба рядом. Хотя вряд ли. Тело уже изрядно лежалое, если он разгоняется, то успел еще пару-тройку жертв найти. А если это единичное убийство, то хер я его выловлю. В общем, поаккуратнее по Лондону катайся.
Теперь, когда напряжение этих двух суток отпускало, Джеймс и сам был бы непрочь заглянуть в бордель, но уже не с рейдом. Но – увы. Мэри вряд ли одобрила бы такие развлечения. Оставалось думать о работе, отвлекаясь ею.
- Деньги и собственность - это основа всего, - назидательно заметил Рид, но тетрадь вернул в сумку, одну из четырёх, набитых бумагами. - Поехали в эту вашу тюрьму. А потом - на место, где нашли. Эксплуататор. Нажалуюсь лорду-канцлеру, и он даже кивнёт. Два раза.
- А если ты мне следующих жертв назовешь хоть примерно, то сколько раз он кивнёт? Впрочем, поехали. Должен буду.

Чарльз Миллер был – уже не был – рослым, плечистым и светловолосым. Глядя на такого, и не подумаешь, что музыкант, да еще и в приходе святого Антония. Скорее – гвардеец, наёмник, михаилит. Теперь он не был ни музыкантом, ни Чарльзом Миллером, а был просто изуродованным трупом, лежащим на холодном каменном столе.
- На лютне играл, - рассеянно заметил Джеймс, указывая на кончики его пальцев. – И перстень носил.
На перстень указывала светлая полоска. Она не успела испачкаться, потемнеть, зато слегка отдавала синевой, что красноречиво говорило – кольцо сняли после убийства.
- Что скажешь?
- Что не зря притащил, - Рид коснулся полоски на пальце, поморщился. - Перстень с гиацинтом. Как сам с тела снял, так и потерял. Сейчас... в мягкости и полутьме. Белоснежная кожа. Да. Мягкая, сладкая, как розовая жемчужина. Кудри... да. Белокурые кудри, как у ангела в капелле. Приход святого Антония, знаю, бывал.
- Да, он музыкант там. Был. Но женщина… Плохо. Обычно они и кровожаднее и коварнее. Месть или что иное?
Джеймс еще раз глянул на Миллера, прощаясь. Всё остальное скажет лекарь, который будет препарировать. И развернулся к выходу. Пока Рида не отобрали для очередного монастыря, надо было выжать из него всё. Особенно – на месте преступления.

[Leomhann >>>]

Место, где обнаружили тело, выглядело как тысячи таких мест – ил из Темзы, рогоз, какой-то мусор, нога коровы. Миллера вынесло на берег, там он зацепился за корягу и так и лежал, будто отдохнуть в теплой водичке задумал.
- Сбросили выше по течению, должно быть. Но – мощная дамочка. Такого быка заколоть и в реку свалить.
- Хрупкая, - Рид покачал головой. - Тяжело было тащить, должно быть, если трахала не сразу у воды. Ага. Землянка под лондонским мостом. Под дерном. Большая. Шёл - улыбался. Идём. Чую, ой как богато будет. Не рыла же она это всё сама, чтобы заколоть этого музыканта. Нет. Не она. Другие.
- Землянка?
Схроны строили либо контрабандисты, либо культисты. Джеймс попытался представить, как хрупкая блондинка копает глинистую почву под мостов – и сдался. Ему не хватило воображения.
- На кого похожа, можешь описать? Из известных блондинок? На мою Мэри? Новую принцессу? Кто-то из фрейлин?
Рид пожал плечами.
- Лица не разобрать, плывёт. С ведьмами так часто, с теми, которые не полные дуры. Впрочем, с этой всё ещё интереснее. Словно одета и раздета одновременно, понимаешь? Я не про тёмно-синее платье. Да и Миллер этот твой, его словно двое. Нет. Сам, но с тенью.
Тёмно-синее – значит, вдова. Причём, вдова свежая. Те, которые вдовели больше года, надевали чёрное. Нынче в Англии было очень много вдов, и проверять их всех занятием было заведомо безуспешным, с риском затянуть его на годы. Джеймс припомнил, что одну из вдов видел недавно на турнире. Юная, хрупкая, белокурая девушка говорила с магистром, а тот был так недоволен, что…
Джеймс медленно вздохнул, отпуская наитие. Чарльз Миллер был похож на магистра. А еще – на целую кучу шотландцев, вот только этих шотландцев не называли Цирконами.
- Рид, а ведь гиацинт – это окрашенный в розовый циркон…
- А ещё пошли кого-нибудь пошарить вокруг Ламбета, там... - комиссар осёкся, глянул искоса. - Клайв, я тоже вспоминаю альма матер добрым словом, но при чём здесь минералогия?
Студенческое прозвище сбило с мысли, и Джеймс понял, что наговорил лишнее. Впрочем, не обязательно было просвещать Рида обо всём, что касалось магистра.
- Ну, ты Тракта видел хоть раз? Видел, думаю. Миллер – чуть ли не копия, разве что не беловолосый, цвет глаз другой, тело пожиже и руки не воина. И татуировок нет. Тракта зовут Цирконом. Гиацинт – это окрашенный в розовый циркон. Она его взяла на память, понимаешь? Она трахнула Миллера, потому что хотела магистра. Поняла, что не то. Убила и взяла кольцо с гиацинтом как… как трофей. Эти психи, серийные убийцы, порой так делают. И знаешь что? Я на турнире видел, как Циркон беседовал с хрупкой, очень красивой блондинкой в тёмно-синем. Судя по лицу магистра, он бы её сам прибил гвоздями к потолку. Но – по какой-то причине нельзя. Любопытно, кто такая… Что ты там про Ламбет?
- Не Цирконы, говоришь. Валлиец. Найдут в доках... а часть найдут... нашли у особняка, что на Морли. Спросишь у матушки. Шотландец, раскатистый, где-то в леске. Недалеко. А под Ламбетом - государственная измена и противодействие реформации через покушение путём чёрного колдовства. Кусок нашего насильника, тот же почерк, что с Морли. Зачарованный кусок. Профессионально. Очень.
Схрон удалось найти не сразу. Его выкопали глубоко, прикрыли дёрном и у Джеймса невольно возникли вопросы, куда смотрят лондонские коллеги. Пропустить такое строительство на своей земле мог только слепой констебль. Или хорошо прикормленный. Внутри обнаружился алтарь, испещренный пентаклями, именами демонов, покрытый потёками недавней крови. За алтарём - ложе с кучей шкур и подушек, рядом с ним стол алхимика, на котором было множество трав, костей и всякой дряни, какую так любят ведьмы. Джеймс, почуявший след, нашёл и атам из железа, обтянутый мехом волка - такой был у Брайнса - и аналог подушевой книги ковена. В ней не было имен, только клички, зато было ясно, что в лондонском ковене тридцать человек. А сам ковен называется "Славой Астарота".
- А теперь что скажешь? - с азартом поинтересовался Джеймс, вороша ведьминскую постель в надежде найти что-то, что сам пока не осознавал.
- Что очень хочу повидать женщину с немного раскосыми зелёными глазами и кулоном под Её Величество, - глухо отозвался Рид, массируя левый висок. - И со страстью к детским жертвоприношениям. Она же - Бетула из списка. Она же - Беатрис. А если ты про нашу культистку, то я бы послал голубя в Лонгфрамлингтон. Знаешь, там, где сейчас поле то с зелёной, то с лиловой травой? Лорд-канцлер потом неделю ходил по резиденции как медведь с больным зубом, раздумывая о том, что такие незапланированные пропадания почти государственной собственности - это очень плохо. И там... там служит стражник. Беловолосый.
Зная, кого искать и где искать, облаву было устроить несложно. Джеймс просиял улыбкой, благодарно кивнул и потащил Рида на поверхность. Предстояло очень много работы.

Следующие несколько дней прошли в суете и разговорах. Кумушки делали вид, что сошли с ума, старец - что не понимает английского, Пухляк - что сейчас помрёт. Дело продвигалось медленно - на вкус Джеймса - но продвигалось. По словам разговорившегося старца, секта в Бермондси существовала давно. Настолько, что когда в день коронации нынешнего короля приплыли корабли из далёкой Московии, семя "христов", как они себя называли, упало в плодородную почву, дало корни и разрослось по всей стране. Разве что с точки зрения неких высших сил кормчие были осквернены, и их души разрушали тела. Потому и потребовалась помощь лорда Эдварда Грейстока, который научил их переселяться между телами с помощью хитрых ритуалов. В благодарность за его помощь, каждый из "кораблей" имел икону Христофора Псоглавца, которая еще и отличала для сведущих истинных-праведных. Из старца даже удалось выбить расположение лесного скита, и более - ничего. С каждым допросом он чувствовал себя всё хуже. Настолько, что Джеймс начал опасаться - до казни не доживет. Пухляк, напротив, становился всё более наглым, даже - борзым, точно сбрасывал с себя оковы этой сектансткой галеры. Ему пришлось пару раз съездить по морде. Пользы это не принесло, удовольствия тоже - пухлая физиономия с размазанными соплями и кровью вообще мало кому понравилась бы, но зато Джеймс вспомнил, что Бермондси остался без священника. А значит, через некоторое время начнут появляться секты. Как грибы после дождя. Пастырь нужен был срочно, причём - правильный. В меру строгий, не в меру харизматичный, и самое главное - верный Реформации, чтобы хотя бы с полгода можно было не думать про веру в Бермондси.

[Spectre28 >>>]

РАЙМОН И ЭММА ДЕ ТРИ
24-25 мая 1535 г., Лэнгли, к полуночи, или за неё. Запад вместо востока.

Конечно, в такие места надо было брать с собой кого-нибудь ещё. Например, магистра. Или Снежинку - почти магистра. Или Шафрана или Харзу, потому что мистики и видоки. Раймон взял с собой Эмму - потому что вдовье в достаточном количестве всё равно не накопилось, так что ей, страдать одной в бедности? А другим помирать здесь и вовсе не стоило, им предстояло это делать в какой-нибудь другой точке на другом лепестке. Поэтому по ночной дороге до Лэнгли Раймон с Эммой ехали вдвоём. Сопровождали их редкие всполохи блискавок, разгоняющих отставшую от той или иной армии нечисть. Сопровождал и квазимагический и проторелигиозный шлейф из девок, гусей, святого Патрика, четырёхлистного клевера и перевёрнутой восьмёрки. Шлейф оказался упорным, развеиваться упорно отказывался, и Раймону почему-то казалось, что у него только одна сторона. Попавшим в него тварям тоже так казалось, и эффект порой оказывался... интересным и стоящим занесения в отчёт. Просто для поддержания репутации морочников всея Англии как полных психов.
И всё же дорога оказалась долгой, слишком. Если Роб был прав, эта роза - не эта Роза, другая - накачивала что-то там чем-то там уже сутки, и останавливаться не собиралась.
- И всё-таки, - заметил Раймон, задумчиво разглядывая тёмные стены аббатства через ров и остатки моста. - Почему усыпальница графини Глостер - в Лэнгли, хотя похоронили её в Рединге? Вроде, не знаю, загородного дома, что ли?
- Главное, чтоб не охотничьего, - не менее задумчиво заметила Эмма. - Представь, в полнолуние графиня встаёт из усыпальницы в Рединге и мчится сюда. Поохотиться.
Перебираться через пролом не хотелось категорически. Выглядел он так, словно на мосту попрыгало что-то очень тяжёлое. И провалилось. В если так - как знать, что оно теперь там, под водой, делает? Отжигать у всяких тварей щупальца Раймон крайне не любил, особенно под водой. Особенно ночью.
- Было бы очень некстати, - признал Раймон, поворачивая морду Розы на восток, вдоль рва. Где-то там наверняка должен был быть ещё один мост, или паром... хотя бы лодки. Скорее всего от них тоже мало что осталось, но проверить стоило. - Но какая, однако, нерадивая тут братия. Мост дырявый, всенощную не поют, огни не горят. Во рву небось завелось что-то похуже крокодилов.
- Прочитай им наставление о добросовестности, - посоветовала Эмма, перекидывая ногу через седло, чтобы сесть по-женски. - Дескать, нерадивый в работе своей - брат расточителю.
- Обязательно. Как только найду, кому - так сразу. О, а вот и пример рачительности. Чувствуешь, как пахнет во-он от того домика у причала? Что под мост провалилось - не знаю, но в лодочники монастырь нанимает гулей. Очень удобно. Платить не надо, смену себе сами выращивают. Правда, об инвентаре не заботятся, но это дело наживное. Возможно, ещё научатся.
Ветерок и правда доносил сухой, сладковатый запах нежити. Причал радовал ничуть не больше: лодочка, которой полагалось спокойно покачиваться на мелкой ряби, осела в воду чуть не по краёв.
Эмма пожала плечами.
- Не чувствую. Разве что запах тины от воды. Но меня и не учили вынюхивать гулей. Меня даже вышивать гулей не учили. Ты их жарить будешь или рубить?
- Да зачем? - удивился Раймон, соскакивая на землю. - Если не вылезут... Сидят, никого не трогают, и пусть сидят, с Богом. Хм. С Богом, да. Двери-окна благословлю из уважения к обители, а потом когда-нибудь вернёмся. Или не вернёмся. Слушай, как думаешь, тут найдётся кошка? Или собака?
Что кошки, что собаки, из такого домика сбежали бы, но вряд ли далеко. И, пусть животных было жаль, Раймон предпочитал проверить, что за крокодилы живут во рву, на них, а не на себе и не на Эмме.
Эмма прислушалась к темноте, кивнула.
- Найдётся. Думаю, это кошка. Такая тёплая, пушистая, с лапками. Мечтающая о молоке. Давай её себе оставим?..
- Конечно, - согласился Раймон, осторожно заглядывая в домик. - Если не сожрут. Только возить будешь в своей сумке. Подмани?
Лодочник с женой смирно лежали у стены и гулефицировались. Судя по цвету кожи и запаху, процесс начался давно, и завершиться обещал скоро, со всеми сопутствующими эффектами. Какими именно - намекал третий гуль, крупный, даже жирный. Матка. Vivere mortua femina. Femina предостерегающе рычала, сверкала тусклыми глазами и пахла, как сушёный кальмар. Раймон пожал плечами и притворил дверь, осеняя её крестом. Затем, под эммины "кис-кис" прошёл вокруг дома, благословляя каждое окно по очереди. Закончил дверью в подпол.
- Нетушки, - радостно сообщила Эмма, держа за шкирку яростно орущую кошку. - Возить будешь ты. Ты большой, сильный, красивый, умный. Справишься с воспитанием и охраной этой невероятной ценности. Ой, она же кусается!
- Я бы тоже кусался, пока меня не заморочили, - Раймон махнул рукой, и кошка замолчала, обвисла, глядя с печалью и какой-то даже обидой. - Но предлагаю пока не делить сумки из несожранной кошки, ей ещё через мост лететь, а потом по этому комиссарами проклятому аббатству шнырять. Если, конечно, долетит. Мост-то широ-окий, а ров - глубо-окий. Не всякий крокодил перебежит, не всякий орёл... что я упускаю, кроме неумения воспитывать? Мост, лодка...
- Скотина. Не ты - скотина, а та, которую они на выпасы гоняют. Надеюсь, коровы тут не летают?
Точно. Паломницам вряд ли нравилось пачкать юбки в навозе, а что за монастырь без скота? И переправляли этот скот явно не такими вот лодочками.
- Да кто их знает, - Раймон вздохнул и двинулся дальше, обходя аббатство противосолонь. - Святое место, как-никак. При каком уровне святости коровы начинают летать, лишь бы не касаться земли копытами?..
- И гадят. Прямо на голову. А корова - не голубь, - Эмма фыркнула. - Не уверена, что хочу такое видеть.
- Возможно, и не гадят, если святости достаточно, - возразил Раймон. - Если они могут, например, отрастить крылья, то могут и... иные места перестроить. А если летают на святости, то, опять же, святость может эти другие места заткнуть. Ага, а вот и дорога. А вот и причал. А вот и канат от подвесного моста, который почему-то не перерубили. Лезть по нему, честно говоря, не хочется почти так же, как прыгать через тот мост. Впрочем, у нас есть доброволец.
За чернильной водой и стенами приглушённо ревел скот, злобно и приглушённо гоготали некормленные гуси.
"Какая дисциплинированная нежить. Не кормит, но и не жрёт".
Это давало надежду, что и разведчика не схарчат, как минимум, не сразу.
Эмма кивнула и всучила ему кота. Рыжего, в белую полоску и весьма облезлого. И с методичностью лекаря принялась обтирать руки жутко воняющим тысячелистником настоем.
- Вдруг у него лишай, - пояснила она. - Или глисты.
- Ну, конечно, - проворчал Раймон, - сначала - тёплое, пушистое, с лапками, а потом - лишай, глисты, сапогом тебе...
Он дунул коту в морду, и животное прищурило слезящиеся глаза, зевнуло. Но стоило посадить его на канат, как кот ловко и уверенно пополз на другой берег, изучать и метить новую территорию. Ну прямо михаилит.
В список к мистикам и видокам, которых надо было брать с собой, добавился зверятник... а, нет. Это уже входило в "магистра", но ему, кажется, тоже другая точка,и Раймон даже подозревал, какая именно. За отсутствием зверятника приходилось обходиться тем, что есть. А было, откровенно говоря, не так уж и мало.
Эмма, явно подражая Шафрану, закатила глаза.
- Птицы с длинными шеями. Воняют мокрым. Орут. Голодные, что ли? Козы. Воняют козами. Часовня, вероятно - пахнет ладаном. Алтарь, на нём каменные ёжики. Из часовни - дорожка из каменных ёжиков. Лапы колют!
- Не закатывай глаза - мистиком станешь, - рассеянно заметил Раймон, хмурясь на воду, из которой так ничего и не вылезло. - Каменные ёжики... ну, допустим, друзы от часовни к некоему центру. Что бы, значит, не в выси горние, а куда надо.
- Келья, думаю. Пахнет болезнью и смертью. Двое лысых дядек. Большие, пахнут потом! - Эмма вздохнула и принялась теребить кончик косы. - Ощущения у жрецов... Знаешь, как у Верховного, когда он в капелле мессу сам служит. Переживание чего-то тонкого и грубого одновременно. Радостно и досадливо.
- А если косу теребить, то отвалится, а мы её даже отрезать не стали, тогда, с этой... - Раймон прищёлкнул пальцами. - Точно, кеаск же. Ты так часто вспоминаешь тот поцелуй, что я даже забыл.
Склонившись надо рвом, он коснулся воды ладонью и прикрыл глаза, прислушался. Вода колебалась, плыла, обтекала, толкалась, вытеснялась, игриво плескалась, омутилась там, где поглубже, стояла, толкалась рыбьими хвостами, и всё это одновременно, всеми своими частичками...
"Господи, как водники это делают? Сейчас стошнит. И это ещё про морочников говорят, что психи, а тут..."
И тут всё встало на свои места. Вода колебалась, плыла, обтекала, кружила, петляла, словно шлейф из мороков, только иначе, плотнее - хотя и не совсем. Любой морочник мог понять, где разум жёстче, где мягче, где можно поднять, а где опустить. Легко. И по этому легко получалось, что кракенов в пучинах этого разума не водится. Вообще. Никаких.
Бережно стряхивая капли с пальцев, Раймон выпрямился и хмыкнул.
- Если там в каждой келье по паре некромагов, то будет интересно. Да и в целом интересно. Эх, поглядеть бы на план всей этой прелести!..
- Круглое, - мурлыкающим голосом сообщила Эмма, - и углистое. Угловое. Дядьки еще по углам, из других келий воняет смертью.
Раймон вздохнул, примериваясь к канату. Потянул за него, проверяя, крепкий ли.
- Кажется, к репутации Фламберга прибавится ещё один титул. Но Палач из Лэнгли не звучит, мне кажется. Надо какой-нибудь другой, пока кто-нибудь за нас не придумал. А если мурлыкать - шерсть нарастёт.
- А если нотации читать, то в Дика превратишься, - недовольно пробурчала Эмма.
"Вот он счастлив был бы, метафизически. Метапсихически?"

[Leomhann >>>]

Когда-то в резиденции его учили карабкаться по верёвкам с грузом - хоть вертикально, хоть горизонтально. Часто за груз сходил другой послушник, порой - мешок или ещё что совсем уж неудобное. За отсутствием кракенов Раймон перенёс Эмму на другой берег, даже не запыхавшись.
Кошка звякнула о камень, но об этом можно было не тревожиться: скот ревел, гоготал и гремел слойлами и насестами так, что в этом шуме некромаги, вероятно, не слышали даже себя. Усевшись на краю стены и вытянув за собой Эмму, Раймон оглядел двор и вздохнул.
Даже в тусклом свете луны видны были узкие дорожки из камней, муки, чего угодно, уходящие в каждую дверь; поблескивала тропа из друз, ведущая из часовни куда-то в центр аббатства: видимо, по внутренний дворик. Гусиный шлейф или нет, а часовня чуть ли не светилась - и луна тут была ни при чём. Месса, говорите... и некромаги. Некромагов, как на полутора михаилитов, было многовато. Смерти, сидящей в келье, тоже. Ну а смерти, льющейся по коридорам, и вовсе. Хорошая схема, сложная. Соваться в неё не хотелось совершенно, но - надо было. Но не хотелось.
- Кстати, это не то аббатство где продают столько крови Христовой, что на армию Спасителей хватит?
- Скажи лучше, где её не продают, - пожала плечами Эмма. - Но мне понравилось. Желаю отныне передвигаться только так!
- Где же, где бы взять армию, - протянул Раймон. - Не заниматься же этими некромагами по одному. Почти уверен, что их друзья не одобрят, и ещё уверен в том, что они могут на радостях от прихода гостей сделать что-нибудь неприятное с этой схемой. Углы, говоришь... вот эта келья выдаётся из стены, как кусок свастики. Противосолонь - значит, что-то течёт к центру. Болезнь и смерть? Но зачем тогда эти дорожки?
Как там ещё было - грубое и тонкое? Само аббатство собирало грубое - определённо. Свастика, обведённая рвом, просто собирала энергию, какую уж получалось. Тонким оставалась... настройка? Вера? Допустим, больные и умирающие монахи молятся, обращаясь к знакомому - к алтарю в часовне. Чему молятся или как - это уже детали, но вряд ли чему-то хорошему. Но - через христианский алтарь. Возможно, осквернённый, возможно - нет, это роли уже не играло. Точнее, играло, но к задаче не относилось. А задача была... интересной. Если бы ещё разум согласился работать. Чёртовы гуси, чёртова девчонка. Трикстеры - это хорошо, когда трикстер - это ты.
- Смерть в кельях - не проблема, - продолжил он, потирая подбородок. - Ну или не сразу. А вот некромаги, которых надо чем-то занять одновременно... и мне бы очень не хотелось бродить по этим коридорам. Кажется, это вредно. Хм. А это там козы в загончике?.. И, вижу, козёл, здоровущий, рогатый, как демон? Богатое аббатство. Коровы, козы, овцы, гуси... ммм, утки.
- Конечно, кровь Христову где-то надо брать, - практично заметила Эмма. - Говорят, утячья более всего похожа. Только не говори, что мы будем цедить из уток кровь, потом святить, а потом разбрызгивать по коридорам.
- А мысль неплоха, - рассеянно заметил Раймон. - Только не цедить, и не разбрызгивать. И вообще, мысль не неплоха, а вообще замечательна. Так. Это вот за теми окошками лысые дядьки? Над овчарней? Подсажу - пристройся на крыше и дай знать, если внутри встревожатся. Потому что мне нужно время.
- Зачем? - с искренним любопытством поинтересовалась Эмма.
- Затем, - Раймон сцепил ладони в замок, закинул Эмму на крышу овчарни, - что подготовка святого воинства - дело небыстрое. Пока уговоришь, пока благословишь, пока растолкуешь, кого и где бодать. Но хотел бы я видеть лица тех некромагов...
- Я тоже. Мне вообще не хватает твоих злых шуточек. И этих спокойных, размеренных охот на бхутов, анку и прочих, - Эмма помедлила, угнездилась на коньке крыши и вздохнула. - Эдак шить разучиться недолго.
- Мне тоже, - неслышно вздохнул Раймон, разглядывая ворота, за которыми ревели на разные голоса коровы, - не хватает. Потому что, кажется, уже разучился.
С коровами оказалось проще всего, хотя Раймон подозревал, что разговаривать кроме как криком у него после этого аббатства получится только с Эммой. Как чёртовы маги работали в таком шуме? Почему не прибили скотину, как только та начала орать? Идёт ли сюда уже какой-нибудь злыдень на грани нервного срыва? А то покажется ещё в воротах, прежде чем сюрприз будет готов... но пока что дворик заполнялся только скотиной. Затыкать их Раймон не стал, наоборот, даже добавил в мычание искреннего благочестия. Доводилось как-то видеть на тракте монаха, который не пел молитвы, не говорил, а просто орал. Звучало жутко, но в котёл порой кидаешь всё, что есть, а там - едоки разберутся.
Касаясь тёплых носов, Раймон убеждал голодных коров в том, что двуногие волки, от которых пахнет смертью - на самом деле мешки с зерном и травой, что в них - врата на зелёные пастбища, где можно вечно пастись, жуя жвачку...
Затем настала очередь овец, возглавляемых толстеньким в своей пушистости бараном, коз с острыми рожками и ещё более острыми копытами. С гусями спасло только то, что Раймон сам вот буквально только что был гусём, иначе пришлось бы спасаться на крышу овчарни, к Эмме. А так, стаю убедить оказалось на диво легко, потому что думали они все одинаково - о том, что двуногие дылды прячут зерно прямо на себе. На себе, в себе, какая разница. Оставалось только чуть-чуть усилить. Или не чуть-чуть.
- Вообще говоря, если хочется глядеть на лица, надо глядеть на лица, - беззвучно в окружающем рёве подумал Раймон, подавая руку Эмме. Единой мыслью отправил животных дальше, во внутренний двор, откуда открывались двери дальше, во внутренние помещения монастыря. Наверняка - открывались, потому что по закрытому коридору сила не потечёт. - Посмотрим?
- Посмотрим. Не люблю некромагов.
- За что же их любить? - Удивился Раймон, подхватывая её под руку. - Они по большей части скучные, и... и виновны в самом худшем преступлении из возможных: в их мире почти не остаётся места шуткам.

[Spectre28 >>>]

Растерянные животные метались по коридорам. Козы и овцы блеяли так, что Эмма морщилась. Коровы, тёплые, добрые, с волоокими глазами, взбеленились, топча и поднимая на рога не менее растерянных некромантов. Лысые жрецы не ждали, что в коридоре их повстречают такие чуда-юда, да еще и позади толпы бешеных зверей. До последнего вздоха они вглядывались в лица, пытаясь понять - что это? Кто это? Один даже перекрестился, от ужаса мигом отринув новых своих богов. Закончилось всё довольно быстро. Коровы выломали двери, устремляясь в огород, за ними потянулись козы и овцы, и лишь всеядные гуси и утки остались в стенах монастыря, выдергивая кишки из разорванных животов, устраивая свары за особо похожий на червяка отросток и встряхивая головами.
- Жуткое зрелище, - задумчиво резюмировала Эмма. - Когда у нас будет собственное поместье - никаких гусей.
- И уток тоже заводить не стоит, - согласился Раймон, сжигая недоеденные куски некромага, пытающиеся сползтись воедино - Да и про коров и прочее уже как-то сомнительно. Но вообще, я вот думаю, может, это не некромаги как таковые виноваты в том, что шутки заканчиваются? Может, это просто веяние времени? Серьёзный, взрослый мир, стратегия и сила, а не весь этот скотный двор.
Эмма вздохнула.
- Это всё они. Они похищают, оживляют то, что не должно жить. И стыда при этом не испытывают. И еще - культисты. Нельзя класть людей на холодные алтари. Эдак можно почки застудить.
- Предлагаешь сделать алтари с подогревом? - Заинтересовался Раймон, разглядывая выживших... нет, не выживших монахов. - И стыдиться?.. Нет, пожалуй, стыдливых некромантов мы не переживём...
- Предлагаю заканчивать тут, и ехать спать. Нас там Джеймс ждёт. Любопытно, написал ли он запрос в орден или остыл?
- Ни один гусь не пострадал, - Раймон пожал плечами, прищёлкивая пальцами.
Нечисть горела охотно, словно сама радовалась очищению - и передавала эту радость дальше. Оставалось лишь повторить процедуру ещё несколько раз. И надеяться, что оно не бахнет от перепада вектора. Заряда. Чего-то там. Зараза и очищение. Взаимно растворятся, или, не смешиваясь, разбухнут и будет ой?
- Надо уточнить, написал ли, потому что если да, то нам ещё придумывать отговорки для капитула, потому что убивать эту поганку не хочется, хоть убей. Даже Брайнса отдельно не хочется, потому что сколько можно. Даже ради готового поместья... впрочем, поместье. Хм.
- Поместье, - кивнула Эмма, - с теми грейстоковскими слугами-оленями. Соблазняя бруху, ты не догадался выпросить парочку? Помнишь, ты однажды разрешил спрашивать, что угодно? Ну, тогда в Кентерберри? В общем, мне не понятно, что такого в этой Дженни, заставляющего нервничать всех троих?
- Хм, - глубокомысленно заметил Раймон, разгоняя уток, столпившихся у дверей, за которыми выла нежить. - Да чёрт её разберёт, что в ней такое. На поверхности - простенькое и незрелое дитя, но это - дым и зеркала, за которыми клубится, искрится и всячески мерцает что-то ещё. Огоньки во тьме. Или кристаллы - но кристаллы в темноте не мерцают. Всматриваться мне как-то не очень хотелось, потому что уж очень голодное. Но убивать не хочется не поэтому. Не только поэтому. Может, где-то там, в огоньках или за ними, всё ещё есть то самое дитя, куски которого накидали поверх. Может, конечно, и нет, но... разбираться там было как-то не с руки, потому что ещё и Брайнс, и не то время, и не то место. Гуси ещё эти чёртовы...
Эмма наморщила лоб, задумавшись. Белый, кудрявый ягнёнок, жалобно блеющий в коридоре, замолчал и приник к её колену, преданно заглядывая в глаза.
- То есть, Гарольд Брайнс по своему недомыслию и врождённой глупости, приволок это незрелое дитя, о котором так глубоко скорбит Джеймс, в место, где она стала одержима чем-то древним и голодным? И это древнее и голодное разрушило её?
Раймон пожал плечами.
- Судя по тому папе, одержать её могли чем угодно и зачем угодно. То есть, они с Гарольдом вляпались в дела, которые были явно не про них. Не про несчастливого торговца и уличную девчонку. Древние, голодные и особенно божественные дела. Но, - он глянул в окошко на двери, и внутри полыхнуло от души, так, что следующие слова поглотил рёв огня. Ягнёнок нашёл край эмминой штанины и принялся задумчиво жевать. - Я не поручусь, что разрушило, или что не разрушило. Чтобы создать оболочку, вовсе не надо уничтожать оригинал. Может оно, знаешь, как паук? Но, может, как волк, и тогда схарчило сразу. И снова - не то было место, чтобы прислушиваться или говорить. Ещё чуть, и Брайнс бы сорвался. Или его бы сорвали. Понять, что там за связь, я тоже не успел.
Ягнёнок мекнул, когда Эмма подхватила его на руки. А потом блаженно вздохнул и прищурился, будто обрёл мать.
- Еще чуть - и Клайвелл бы сорвался. И я не знаю, что страшнее.
- Страшнее - это если бы мы с Харзой не смогли его удержать от того срыва. Воронка была бы на полгорода - а от нас, наверное, не осталось бы вовсе ничего. Оставь ягнёнка, а то вон как смотрят. Кажется, с духом крестоносцев я переборщил. К тому же, в сумку он не влезет.
Овцы, начавшие собираться в коридоре, и правда смотрели плохо. Погано смотрели, прямо сказать. И скалились так, словно вот-вот бросятся на штурм. Эмма на них смотрела с почти овечьим упрямством, но ягнёнка опустила на пол. И скупо вздохнула.
- Тогда хотя бы колодец вскипяти. Чтобы всю заразу убить. Бедная я. Несчастная. Ни кота, ни ягнёнка...
- Вскипячу, насколько хватит, - Раймон подхватил её под руку и повёл в круглый, уютный внутренний дворик. - А про несчастность - это конечно, это так. Живём в палатках, едим, что найдём... хм. Если так подумать, вернуться за ягнёночком ещё не поздно. Доедем до леса, разведём костёр, и...

[Leomhann >>>]

КРИСТИН ХОЛДЕН-РИД

27 мая 1535 г., трактир в городке Тралл, что у обители святого Иакова Дуротана.

Хороша страна Англия, а порядка нет как нет. Но будет.
Пока что, впрочем, наступления порядка ничего не предвещало. Не предвещали его столбы дыма на горизонте, не обещали толпы валлийских наёмников с криво нашитыми на котты святым Иаковом, который почему-то держал в руке большое и очень волосатое яйцо - или это было солнышко?..
Не внушали оптимизма и встревоженные лица торговцев и крестьян, хотя Кристин допускал, что у последних тревога была естественным, природным состоянием.
Даже скромно одетый усталый михаилит, сидевший в углу за элем, одним своим видом показывал, что непорядок дымом и валлийцами не ограничивается и может укусить за жопу независимо от политики.
К счастью, хотя бы это комиссариат не интересовало: твари, если и собирались в стаи, политикой интересовались слабо, а христианской верой - тем более, проявляя скорее гастрономический интерес. К несчастью, комиссариат интересовало всё остальное.
- А что за святой Дуротан такой? - Поинтересовался Кристин, кивнув на оконце, где за полями и рощицами возвышались могучие серые стены монастыря. - Славен, должно быть, раз обитель так назвали?
Обитель...
"Рид, там монастырь мне платит, а я и не знаю. Сгоняй, разберись, - изволил приказать милорд Кромвель. - Вот письмо от настоятеля".
По письму выходило, что Уилфред Харпер, на чью голову комиссары уже устали делать ставки, крал кающихся шотландцев, обвинял Кромвеля во взяточничестве и требовал лошадей в подарок лорду-канцлеру.
"Лошадь тоже найти и пригнать, ваше милордство? Или только недополученные взятки за последние годы?"
"Лошадь можешь оставить себе. Александра МакКензи - тоже".
- Дуротан, - тощий трактирщик в полосатом поношенном джеркине кивнул почему-то на михаилита. - Был святым. Ну, есть святым. Он пришел сюда во главе шотландских орков и на его душу снизошла благодать. Ну как снизошла, волк его изволил укусить. А Дуротан ему яйца отчекрыжил. После надумал помирать, волк-то зубья не чистит. А как помирать надумал, так и снизошло. Святость и глас Марии-богородицы. Дескать, основай, Иаков, обитель и постись в ней, а шотландцев отринь.
"Интересно, куда после этого делись отринутые орки. Так и шли обратно, через полстраны, до самой границы?"
Кристин слушал, кивал, прихлёбывая эль, и напоминал себе, что трактирщик, наверное, не виноват. Что не виноваты и крестьяне, и торговцы, и наёмники. Они, в конце концов, не обязаны были разбираться в том, как именовать деву Марию, не должны были отличать настоящих святых от придуманных. Не они врали о годах неурожая, мешающих платить подати, не они набивали кельи золотом и шелками.
Помнить об этом порой было тяжело, но необходимо. Как и о том, что народные незрелость и тупоумие могли приводить к эксцессам, после которых комиссары исчезали.
"Интересно, сколько Священных писаний - переписанных на английский-народный, - придётся скормить отцу-настоятелю, как его там... отцу Иоганну? По всему получается, что много".
Приятная мысль мелькнула и сгинула. Положение о Визитаторской комиссии предполагало гуманизм, а библии ни в чём не провинились. Но если не душить отца Иоганна, то что? Почему он вообще сидит здесь, слушает байки и пьёт вкусный эль вместо того, чтобы идти прямо в монастырь?
"Потому что от этого задания несёт безумием, которое не спишешь даже на Харпера. Зачем настоятель вообще отправил это письмо? Прикрыть жопу, подставляя шею? У этих пиявок обычно больше соображения".
- Я бы прикупил парочку, - негромко бубнил за столом у окна какой-то местный сквайр. – Висельники работают за еду, а если держать в колодках, построже, то и не сбегут. Рожь в этом году удивительно дружно взошла, полоть нужно.
- Мистер Гейбл после бегства этого шотландца сказал повременить, - вздохнул его собеседник. – Опасно, того и гляди проверка из столицы нагрянет. Я в Бермондси был недавно, так их констебль дома не бывает, нарасхват.
"На покаяние отдали, говорите, отец Иоганн? Что, говорите? Со скидкой из уважения к святости, нельзя было не брать?"
- Эй, брат Репей, - кричал жилистый наемник михаилиту, - покажи фокус!
Твареборец вместо фокуса показал средний палец, не отрываясь от своей кружки. Наемник начал было подниматься со скамьи, но его удержал товарищ.
- А твареборец тут какими судьбами? - Спросил Кристин, кивая на михаилита. - Или дрянь какая завелась?
- Дык, господин мой, дрянь и не переводилась. В Ланкастере на днях заварушка была, извольте припомнить. Какой-то то ли Харпер, то ли де Манвиль со скоттами святых иоаннитов заизничтожил. Пока суть да дело, а главнюки михаилитские парней с трактов поотозвали. Твари как из мешка повалили. На счастье, брат Репей к нам прибился. Лес подчистил, дороги, каких-то неупокойников под монастырём прибил. Да вот настоятель наш деньгу не нашёл за неупокойников, а Репей обидимшись.
"Значит, дряни под монастырём станет больше. Или уже стало. Вот заразы".
- Бедный монастырь, стало быть? - Кристин взглянул на пузатого монаха с сумой для подаяния, который вкусно загребал кашу с салом из горшка деревянной ложкой. - Праведный? Как по заветам основателя, смирением, постом и молитвой?
- Воистину благочестивый, - перекрестившись сообщил трактирщик. - Нигде больше такого не сыщете.
- Да, - то ли с ним, то ли сам с собой согласился брат Репей. - Три ачери, два гуля, три амалахиг. Первые - совсем маленькие девчушки были, лет семь. Последние - здоровенные мужики. Видать, не отмолили их. Бывает.
"Хороша страна Англия..."
- Как-так - нигде? А вот например Хайдское аббатство - благочестивее и святее некуда.
"Можно пробу ставить. Жаль, пока руки не доходят".
- Святее наших отцов только иоанниты были, - укоризненно покачал головой трактирщик. – Теперь никого и нет. Где еще сыщутся волчьи яйца, святой рукой откочерыженные? А камень в челе пресвятой девы Марии-богородицы? Чудотворный он, счастье истинное даёт. А мыльце с раки Иакова Дуротана? Умоешься им – и всякая кожа почистится.
"Вот ведь свезло. Интересно, не те ли яйца нарисованы на наёмничьих коттах?"
Твареборец, не стесняясь, фыркнул, а Кристин с намёком подвинул трактирщику пустую кружку.
- Прямо-таки счастье? Истинное?
- Истинное. Как Бог свят. Восторг душу переполняет, как глядишь на него, да умиление. Аж петь хочется.
"Чем, мать его, здесь занимался Харпер?"
Кристину тоже хотелось петь, возможно по-испански: этот язык удивительно хорошо подходит для ругани. Скрывая отвращение, он спрятал лицо за кружкой и пил долго, вдумчиво. Выдохнул и поднялся, кладя на стойку шиллинг - зная, что сдачи не дождётся. На удачу.
- Ну, раз так - надо идти смотреть. Преисполняться благодати и песен. Да и мыло не помешает - с дороги.
- Они по будням внутрь не впускают, - всё также будто сам себе заметил михаилит. – Только если свадьба. Или отпевание. Что, в сущности, одно и то же.
Кристин фыркнул. Почему нет. В конце концов, реформация - это тоже одновременно смерть и рождение. То есть, свадьба. И, как часто бывает - не вполне добровольная.
- Ничего, - заметил он, надевая любимую шляпу - чёрную с серой лентой, с широкими полями. - Меня - впустят. Считайте, жених. Или покойник. В сущности - одно и то же.

[Spectre28 >>>]

Кристин знал, что брат Репей увяжется следом. Всё согласно прозвищу - всё-таки в ордене их давали не просто так. Кроме того, там, у дверей, волей Господа на краткий миг меч и коронованная роза слились в одно и вспыхнули серебром.
- "Господин комиссар, аббат говорит, что у него неприкосновенность!" - низким голосом заметил Репей. - "Расстрелять. И не прикасаться!"
- "Господин аббат, к нам едет михаилит Фламберг со своей ведьмой!" - Тенором ответил Кристин, не останавливаясь. - "Злые?" - "Нет, улыбаются!" - "Господи помилуй, что же вы стоите, открывайте реликварии и зовите комиссаров!" Скажите, брат Репей, там ведь, на кладбище, после неоплаченной работы ещё остались неупокоенные? Боюсь, мне надо будет туда заглянуть.
- Вы знаете, господин комиссар, с тварями всё очень просто. И одновременно сложно, - с готовностью сообщил михаилит, пристраиваясь поближе. - Вроде всех убрал, глядишь - новые набежали. Закон заполняемости ниш. Всё, что было - отработал честно, я не Рысь. А что новые прибежали - не моя вина. По чести, я бы и за старых не взялся, и с вами не говорил бы, но жаль каторжников.
- Но жаль, поэтому и взялся, и подошёл, - согласился Кристин, поднимаясь к монастырским воротам по широкой утоптанной и уезженной дороге, среди пылящих подвод с мясом, шкурами, элем и что там ещё нужно монастырю. Каторжники. Общая могила под лилией. Грядки под палящим солнцем. Тюремная сырость. Пытки. Воровство, убийство, голод, сытость, насилие, удовольствие, кровь... Кристин схлопнул калейдоскоп картинок, которые могли увести куда угодно, но по большей части вели во тьму. Почти чёрная, убывающая луна... - Что ж, в таком случае мне потребуется сопровождение. Разумеется, не бесплатно. Согласны?
- Господь заповедал помогать ближнему, - вздохнул Репей. – Как вас называть-то, господин комиссар? Желательно, покороче. А то покуда докричусь, вам уже ноги отожрут. И, пожалуйста, не говорите, что вы – Харпер. Наслышан. Сбегу.
- Мистер Рид, - Харпер откликнулся странно, головной болью и почему-то брошенным замком на холме. Кристин тряхнул головой, откладывая юнца на потом - не до него. - Что же, будете почётным комиссаром. Хотите печать на кольчугу?
- Лучше на лоб. Чтоб все видели и завидовали.- Репей рассеянно погладил плеть крапивы у обочины, и та потянулась к нему, потёрлась, как ласковая кошка.
- Ну и ладно, - миролюбиво согласился Кристин. - На лоб - так на лоб. Но, однако, нас встречают.
Что ожидали тут не подводы - было понятно. Иначе брат-привратник не облизывал бы толстую губу, не моргал так на солнце. Ожидали чего-то другого - и боялись.
"Правильно, пусть потрясут мясами. Полезно".
Мысль получилась рассеянной, потому что за круглым лицом брата-привратника вставала усталая суета, прикрытая старыми каменными плитами. Гули, рвущие монахов на лоскуты, мутировавшая от близости святынь нечисть... нет, это уже слишком. Чёртова луна.
- Дилетанты, - процедил Кристин.
- А еще они на кладбище потиры хранят, - согласно кивнул Репей.
На фоне подвод с монастырским добром мелькнула виселица, но это тоже было ни Богу, ни чёрту. Хотя...
Всё же, письма или нет, но в монастыре ждали не его. Не именно его.
- Pax vobiscum, брат Репей, - елейно поздоровался привратник, вглядываясь при этом в лицо Кристину. - Отец-настоятель денег не изыскал, грехи наши тяжкие. А вы, господине, приходите в воскресенье. Сейчас мы трудимся в поте лица.
- Знаю, - холодно ответил Кристин, неторопливо надевая на палец перстень с печатью лорда-канцлера.
Оторопевший монах загородил собой ворота, расставившись поперёк, не пуская мужчину в чёрн... Оторопевший монах оглянулся, когда Кристин шагнул мимо, минуя запоздавшую руку.
- Закрывайте ворота, святой отец. На сегодня ваши труды окончены. Брат Репей, подсобите с засовом, будьте добры?
Выйдя во двор, он остановился, упёр руки в бока, оглядывая суровые стены, суетливых даже в пыльную жару крестьян. Упитанный лысый монах с суровым лицом надзирал за тем, куда укатывались бочки, куда отправлялись корзины и связки.
"Брат-кастелян. Плеть и цепи. Раскалённое железо. Это луна или нет? Как знать".
Не обращая внимания на окрик крестьянина, он запрыгнул на пустую телегу.
- Комиссар Рид, указанием лорда-канцлера, волей Его Величества, согласно уложениям Комиссии. Визитация обители имени святого Иакова Дуротана. Ты, - он ткнул пальцем в разинувшего рот монаха с метлой. - За братом-ключником и братом-казначеем. - Ты, - указал на другого, подпоясанного вервием в два ряда, - за отцом-настоятелем и капитаном наёмников. Отец-кастелян? Мне нужны приходно-доходные книги.
Поймав взгляд какого-то послушника, он поманил его пальцем.
- Каторжников собрать в лечебнице. Брат Репей, проследите?
В наступившей тишине монах с метлой закатил глаза и плавно, даже величаво, упал в пыль. Кристин пожал плечами. Не этот, так другой сойдёт.
Оглядев замерший двор, он хмыкнул и хлопнул в ладоши.
- Исполнять!
После этого оставалось только ждать, глядя на воцарившуюся суету. Проводить взглядом твареборца, утащившего послушника чуть не на себе - "да что они все в обмороки падают?", - скучающе посмотреть, как пытаются привести в чувство монаха, как бестолково мечутся монахи. Вероятности роились вокруг стаей ос, истекали словами, но больше кровью, вилами и виселицей, безымянной могилой и не-жизнью.
Первыми явились отец-настоятель - пухлый, с жиденькой рыжей бородой, - с валлийцем, рыжим, кудрявым и коренастым.
Почти сразу во двор из тёмного монастырского зева вышли брат-ключник - с ключами, - и брат-казначей - без книг.
Спустились со стен несколько наёмников.
Наконец, вызвав немалое оживление среди братии, откуда-то вынырнул твареборец с вонючим и недовольным гулем на травяном поводке.
"Кажется, все".
- Ой, господин комиссар, такая честь, такая радость!.. - зачастил отец-настоятель, но Кристин поднял руку, останавливая его.
- Политическая незрелость, - заговорил он, повышая голос, чтобы звук отражался от высоких стен, - незрелость и недомыслие - вот истинные грехи, неугодные Его Величеству и лорду-канцлеру. Детские эти болезни понятны, понятны и детские решения, но для этого и существует Комиссия: не карать, но указывать и наставлять. Возьмём, вас, господин, - он кивнул наёмнику, слушавшему, заложив пальцы за ремень. От валлийца тянуло сожжённым домом, истоптанной копытами пашней. Север? - Отец-настоятель обманул и себя тоже, считая, что Тралл и земли вокруг охраняет именно он. Словно дитя, тянущее в рот кинжал, не понимая, что это - оружие взрослых.
Запустив руку за расстёгнутый по случаю жары чёрный колет, он достал приготовленный заранее лист бумаги с сургучной печатью. Кивнул на свежий столб дыма, поднимающийся где-то на севере.
- Страна платит людям, готовым защищать сёла и монастыри, и думать иначе - преступление вдвойне, ибо преступление и перед лицом главы церкви, и перед главой государства! Сим заключаю, что договор с отрядом переносится на Комиссию как государственное учреждение.
Капитан сурово кивнул, что могло означать что угодно. Но возражать наёмники не стали.
- Позвольте узнать, сын мой во Христе, - задумчиво проговорил казначей, - кто подписал ваши полномочия, дабы вы врывались сюда? Далее, отчего вы с братом ордена архангела Михаила? Разве не пристрастное лицо брат Репей? Вдобавок, отчего вы нас запугиваете, если мы верные слуги Господа и короля?
- Трудящийся достоин награды своей, - медленно проговорил Кристин, оглядывая крестьян. - Воистину, недомыслие и глупость. Глядя на церковь, люди должны видеть пастыря, слышать то, что говорит устами её страна. То, что велено! Не то, что труд остаётся без награды, не то, что люди покупаются и продаются, не то, что трудники не трудятся, не то, что стране нет дела до воющей на могилах нежити! Не то, что нет церкви дела до королевских указов! Вот о чём, - понизил он голос, спрыгивая с телеги к отцу-настоятелю. - хотелось бы мне с вами поговорить, святой отец. Потому что если не поговорю я, говорить будет лорд-канцлер.

[Leomhann >>>]

Спокойно уйти со двора не получилось. Брат-ключник встал так, что стало ясно: в монастырь он не пойдёт. И ключи не отдаст тоже. Впрочем, ключей на тощеватой связке явно не хватало для такой изобильной обители. "Странно. А где же они тогда?"
Перед внутренним взором мелькнула келья, которую тут же затянуло дымом, не давая разглядеть, что внутри.
- Умру во славу Господню, а на поругание честную обитель не отдам, - нудил меж тем ключник, - ибо постигло искушение не иное, как человеческое.
- Он это всерьёз, святой отец? - Поинтересовался Кристин у отца-настоятеля, разглядывая ключника с хищным интересом. Когда речь заходила о мученичестве, обычно всё сводилось или к искренней вере, или к секретам. Первое встречалось реже. - Идёт против воли короля, лорда-канцлера и собственного начальства, которое, разумеется, не станет чинить препятствий визитации? Мне уже становится интересно, какие двери открывают эти ключи в честной обители. Эти - и те, что остались в келье.
- Ну что ты, брат Томас, что ты, - испуганно залепетал настоятель, - дай ключи, дай!
Брат Томас упрямо мотал головой. К расставанию с ключами его не сподвигла даже гибель гуля.
- Всякая душа да будет покорна высшим властям, - вздохнул Репей, брезгливо вытирая руки о рясу ближайшего монаха, - ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению.
- Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы, - Кристин наклонился ближе к монаху, - брат Томас, я же всё равно всё выясню. Всё найду, потому что тайное - противно Комиссии. От нас не должно укрыться ничего. Что вы хотите укрыть, брат Томас?
- Попадет ли птица в петлю на земле, когда силка нет для нее? Поднимется ли с земли петля, когда ничего не попало в нее? Трубит ли в городе труба, – и народ не испугался бы?
Шкатулка, большая, черного дерева, на крышке - крупный янтарь. Ключи. Двери. Пустота. Зима. Тартан... чёртова луна!
Поморщившись, Кристин потёр висок, глядя на то, как перепуганные монахи сносят во двор мелочёвку: католические кресты, статуэтки, потиры, флаг благодатного паломничества и несколько вымпелов...
"Господи, почему меня ещё не повесили? Потому, что воры и трусы. Ни себе, ни другим".
- Брат Репей, как специалист от ордена архангела Михаила, что вы скажете об этом несчастном, одержимом бесами неповиновения и упрямства? Возможно ли изгнать?
- Конечно, - рассеянно согласился специалист от ордена. – Как учит опыт, а он – сын ошибок трудных, самый надежный способ изгнать демона – это сделать ему невыносимо больно. Но из уважения к сану и возрасту…
От хлёсткой пощёчины монах покатился кубарем, выронив ключи. Репей поднял их на ходу, швырнул Кристину и воздел брата-ключника на ноги, не слишком церемонно держа его за шиворот.
- Замечу, мистер Рид, я не против помочь, но если вам был нужен новомодный инквизитор, то следовало сказать заранее. Ну что, пациент готов говорить?
Крестьяне зашумели, где-то блеснула коса, и Кристин вскинул руку толпе, размышляя о том, что избыток рвения порой вреднее нехватки.
- Брат Репей ревностен к вере и суров ко греху, - особенно ревности должен был порадоваться орденский капитул, - не сдержался, узнав о том, что брат Томас воровал у обители, причиняя вред и всем вам, и государству! Брат Томас?
Монах мелко закивал, держась за щёку.
- Какому клану перепродавалось добро? Как давно? С кем в сговоре? Помните, что признание облегчает покаяние! Господин, - не глядя, он махнул рукой капитану наёмников. - Проследите, пожалуйста, чтобы брат-казначей никуда не делся. И, например, не сжег книги.
- Макбет, - со всхлипом сознался ключник, - и брат-казначей тоже, да. И брат-кастелян. И брат-провизионер. И... всегда?
- Детали оставим для следствия, - сурово кивнул Кристин, не без удовольствия глядя, как скрывается за головами полумесяц косы. Наёмники... не вмешивались, хотя за братом-казначеем послеживали. Правильно. В конце концов, состояние монастырских финансов касалось и их тоже. так или иначе. - Отец-настоятель? В обители есть брат-экзекутер? Нет? Советую назначить. Потому что братьям кастеляну и провизионеру тоже предстоит покаяние. Что ж, пока здесь - всё. Кто умеет писать? Ты? Опись всего, что сюда сносят. После - сверим.

[Spectre28 >>>]

- Признаться, я думал, ты просто его попугаешь и, может, сорвёшь ключи своей травяной плетью, - негромко заметил Кристин михаилиту, когда над ними сомкнулся серый полумрак коридоров. - Но, сам так попросил, и на результат пожаловаться не могу. Даже наоборот. Если Тракт будет очень зол - вали всё на Комиссию.
- Подумаешь, оторвёт ухо, - пожал плечами Репей. – Потом сам же и прирастит. Не люблю монахов и монастыри. Довелось побывать. Знаешь, есть тварь – костелап? Такая хрень, её некромаги лепят из останков плоти. Опасная, шустрая, а мне всего восемнадцать было. Порезал он меня чуть ли не в ленты. Так и сгнил бы у таких благодетелей, если б Тракт-батя не отыскал. С тех пор аж трясёт, как в стены попадаю. Наши монахи… Они не такие.
- Понимаю, - кивнул Кристин. - И сочувствую. Но пока что больше так не делай. К слову, те монахи во дворе, с добром... что они там пытались рассказать о кладбище?
Репей мрачно хмыкнул.
- Они всех покойников, которые рабы, валят в одну могилу. Точнее, в три. Даже не утруждаются отпеть, и в этих могилах заваривается такая чертовщина, что на трезвую голову не разберешь. Я их запечатал, но это ненадолго. Надо выжигать, а если выжигать, то ты не сможешь их описать. Обугленные кости ничего не доказывают. Не бери в голову, пока вылезти не должно.
Кристин хмыкнул тоже, задумчиво и согласно. Чёрт мог так же сломать ногу в правилах. С одной стороны для описи нежити ему хватило бы слов михаилита - записанных и подписанных. Но вот рабы и обряды - уже требовали личного взгляда. Но смотреть пришлось бы на нежить, причём на трезвую голову.
"Дилеммы, дилеммы".
Впрочем, пока что ждала монастырская церковь, в которой, если трактирщик не врал - а Кристин очень надеялся, что он врал - хотелось петь.

- Spem in alium nunquam habui
Praeter in te, Deus Israel!..
Счастье. Искреннее и незамутнённое. Вот что испытывал Кристин, глядя на прекрасную, но запрещённую статую девы Марией. Сквозь желание гнусить псалом прорезалась картинка, как сухой морочник касается рукой чела статуи, как смотрит на это отец-настоятель - не этот, какой-то другой. Как сменяют друг-друга толпы радующихся, как текут монетки. как всё новые и новые морочники касаются...
- Отец Иоганн, - радостно заметил он. - Мы ведь все здесь согласны с тем, что воровство, рабовладение - даже прикрытое отдачей на покаяние, - хранение и демонстрация католической и хуже того, бунтарской символики - это противно закону и церкви?
- Но ведь она чудотворная, мистер Рид, - не менее радостно ответил настоятель. - Чудо горнее, незамутнённое! Как же от неё отречься? А так - всё так, как вы говорите. Может, отобедаем?
- Лжесвидетель не останется ненаказанным, и кто говорит ложь, не спасется, - хихикнул Кристин, восторженно глядя на статую и прикидывая вес. - Если всё так, согласны ли мы все так же, что ложь и храмовая торговля - равно противны закону и церкви? Что чревоугодие - грех, что тело - суть храм Духа Святого? Что от соблазнов следует избавляться?
Стоящий рядом Репей закатил глаза, что-то пробормотал под нос и сунул Кристину в руку кристалл аметиста, подвешенный на веревочку.
- От простеньких мороков помогает, - обрадовался он. - Благо, тут не брат Фламберг чаровал. Я на улице подожду, а то без амулета от радости сдохну.
Отец-настоятель счастливо закивал.
- Но, мистер Рид, всё это - мерзость, но ведь статуя так умилительна! А у нас на обед уха!
- Уха...
Кристин выволок отца-настоятеля из церкви, захлопнул дверь и наклонился к нему так близко, так, что тот вжался в стену.
- Отец Иоганн, скажу честно: мне очень, очень хочется закрыть этот монастырь. Распустить. Отдать монахов на покаяние, потом разбросать их по праведным обителям. Вам нравится такая идея, святой отец?
Отец Иоганн дёрнулся было, но сдался, стоило лишь прижать плотнее. Замотал головой.
- Не нравится, - согласился Кристин. - Вижу, понимаешь. Поэтому я предлагаю тебе шанс - единственный - остаться здесь, при кормушке. Но для этого придётся поработать. Хорошо поработать. Всё ещё понимаешь?
- Чего тебе надо, комиссар? - Глухо поинтересовался настоятель. - Лошадь и шотландского висельника? Мешок денег?
Кристин вздохнул. Отступил на шаг, отряхнул руки.
- Сейчас. Расскажу, чего мне надо, пока ещё отец-настоятель. И, знаешь что? Я уговорю на это милорда Кромвеля только потому, что знаю: отныне ты будешь жить праведно. Правильно. Ради вон тех тупоумных крестьян, готовых защищать вора и поганца, убийцу и насильника, лишь бы их прикрывала ряса. Ибо сказано: дам вам пастырей по сердцу Моему, которые будут пасти вас с знанием и благоразумием. Иными словами, предлагаю только потому, что жить правильно тебе будет очень, крайне погано - но это с непривычки. Ничего. Привыкнешь. А пока не привык - будешь страдать, поэтому советую привыкать быстрее. Итак, для начала ты избавишься от этой морочной мерзости. Это раз. Два - выкупы...
Кристин знал, что отец-настоятель надеется обмануть или перекупить внешнее управление: новых братьев, которых Комиссия пришлёт вместо старых. Уже планирует, как вернуть увезённое и растраченное на бессмысленную очистку кладбища. Уже ждёт с нетерпением, как этот дьявол в чёрном уедет и оставит в покое. Как забудет про покаяния, следствие, как вернутся сбежавшие монахи - самые нагрешившие...
Сам он надеялся выбить из Кромвеля такую замену, чтобы отец Иоганн пожалел о том, что монастырь не разогнали. Таких было мало, но - были. Брат-францисканец Аарон, не дающий без приказа даже сломанной зубочистки. Брат-доминиканец Коммод, чьё описание можно было ставить в словаре рядом со словом "фанатизм". Брат-михаилит Лука, неведомо как отжатый у Верховного бухгалтер. Рейес Битон - еврей-выкрест, который умел воровать так, чтобы не нашёл никто, и поэтому способный поймать на воровстве кого угодно. Пожалуй, так.
Здесь стоило пожалеть отца Иоганна, но - не жалелось.

[Leomhann >>>]

Кладбище. Ещё кладбище. Бумаги - фунты, десятки фунтов бумаг, потому что отец-настоятель, видимо, из мелкой мести или в надежде закопать важное, сгрузил вообще всё, что нашлось в монастыре. Камеры, где держали каторжников. Лечебница, лекарства для которой украли и перепродали Макбетам. Часть католической утвари, видимо, чтобы облегчить работу комиссарам, украли тоже. Тайники, которые стоили головной боли, потому что луна упорно подсовывала самые поганые дороги из возможных, испытывая кровью, смертью, тленом и небытием.

Наёмники в количестве двадцати человек под руководством Хьюберта Бели не слишком помогали, но и не мешали, присматривались, без суеты делали, что им говорят. Кристин тоже и не мешал, и присматривался. То, что он видел урывками между головной болью и метаниями по монастырю, нравилось. Найм таких отрядов Комиссия одобряла, Кристин - одобрял тоже, и не только потому, что именно их невмешательство спасло его шею. Спокойные солидные наёмники, не склонные к резким поступкам, стоили дорого, но и приносили немало.

Загвоздка вышла на борделе, который прятали в странноприимном доме. Четыре мальчика, три девочки, все - до четырнадцати лет. Что делать с ними, Кристин решительно не знал. Не возить же с собой? Комиссар - тот же михаилит, живёт дорогой. Комиссия не держала приютов, страна тоже, и все они жили только при монастырях, и...
Он угрюмо улыбнулся. Если обитель святого Дуротана, которую, впрочем, вскорости переименуют, хочет содержать приют, платить наставникам - кто он такой, чтобы мешать богоугодному делу?

Битон прибыл спустя три дня, в сопровождении отряда Дерека Уоллеса - бывшего сержанта лондонской стражи, который перешёл в Комиссию добровольно, по убеждениям.
Кристин беззвучно присвистнул: реакция Кромвеля на отчёт воистину превосходила все ожидания.
- Рид, таки почему ты не спрашиваешь, как я поживаю? - Еврей-выкрест спрыгнул с коня рядом с повозкой, на которой томилась и исходила остатками мороков конфискованная статуя. - Ой, даже не спрашивай, потому что я сделаю сейчас скандал и тебе будет весело. В мои годы ехать в такую даль, чтобы монахи расчесывали мне нервы!..
"Во все твои сорок пять".
- Мне уже весело, - ответил Кристин, косясь на повозку. Вроде бы из-под ткани она заморочивала уже не так ярко, но может, он просто привык? Битон звучал на диво радостно для человека, проскакавшего два дня почти без отдыха. Но возможно достаточно радостно для человека, которому достался такой чудный проворованный насквозь монастырь. - И я тебе, между прочим, добыл монахов, которые годами богатели, не платя нам и крохи. Видишь воон там окошко? Там целая келья, забитая бумагами. И ещё они нам взятки задолжали. Но давай, скандаль, грызи меня, пинай, только сначала расскажи, что в Лондоне? И вообще?
- Рид, не волнуй меня так сильно. Вспотеешь, - Битон заглянул под покрывало статуи с видом юнца, интересующегося, что у шлюхи под юбками. - Шо ты хочешь от моей жизни? Уже сиди и не спрашивай вопросы. В Лондоне дышать нечем, а золотари делают гешефт.
- Там рядом с правой ногой ещё волчьи яйца, - подсказал Кристин. - Очевидно, святые. Если облобызать, отпугивают волков, которых тут давно вывели. Значит, лорд-канцлер решил сделать эту обитель показательной?
- Слушай, я так тебя уважаю, что даже забыл за шо, – всплеснул руками Битон, с недоверием разглядывая усушенные остатки волчьих гениталий. – Ты пишешь отчет, к нему письмо, требуешь весь цветник Комиссии. И вот мы тут. Старичьё в каретах, но думай, что они уже имеют тебе душу. И ты спрашиваешь – зачем и почему? Потому что таки да! Надо перевоспитывать и украшать добродетелями. А где твой карманный михаилит, которому заплатили столько, будто он уже вчера случайно стал магистром?
- То, что я требую, и что получаю - могут быть две большие разницы, - педантично уточнил Кристин и кивнул Уоллесу. - Михаилит бегает где-то вокруг. Тварей развелось...
Разговор затягивался - нет, он был затянут сразу, с первых реплик, - но и заканчивать его не хотелось. Наверное, потому, что тогда лично у него дел в монастыре уже не оставалось - только забрать повозки, людей и медленно и вдумчиво покатить в Лондон. В надежде, что к тому времени эпидемия закончится. Грызло - как каждый раз - ощущение, что что-то не доделал, что-то не досказал, закончил всё не так и не затем, а вот если остаться ещё на день-другой, то нашлось бы решение лучше... и как всегда после работы накатывала спокойная меланхолия, когда не хотелось вообще ничего.
"Или просто мне хочется посмотреть, как корчится отец-настоятель. Или - увидеть, как всё становится лучше хотя бы здесь".
Кристин фыркнул и оставил Битона в покое изучать собранное, словно он не видел всего этого дюжину дюжин раз. Для "лучше" пришлось бы остаться здесь на годы, а лучше - поселиться и вырастить детей. Нет. Хороша страна Англия, но пока в ней хватает и других мест, которые можно улучшить.
Найдя взглядом Хьюберта Бели, спокойно разглядывавшего спешивающихся людей Уоллеса, он махнул рукой: дескать, собираемся. Пора.
Командиир наёмников тоже думал о том, чтобы где-нибудь осесть, найти жену, вырастить детей. Возможно, когда-нибудь... Комиссия не забывает верных детей. Даже вот у этого монастыря хватает земель. Да, их конфискуют в пользу короны, несомненно, но в бумагах Кристин заметил нечто странное. Земли, которые не принадлежали монастырю и одновременно принадлежали. Получается, земли были ничьи, и об этом стоило подумать, потому что верность покупалась не только деньгами, но... позже. Пока что их ждала дорога.
"И всё же, на кой дьявол отец-настоятель написал то письмо?.."

[Spectre28 >>>]

1 июня 1535 г., Лондон, Уимблдон-касл.

Кристин терпеть не мог дожди, а этот обрушился на Лондон словно кара Господня - или намёк свыше, что улицы надо уже, наконец, почистить. Золотари старались, как могли, зарабатывая на старость, но город всё равно вонял страхом и дерьмом. Дар сбоил, наполняя улицы толпами оживших мертвецов, спокойно бредущих по своим делам - по крайней мере, Кристин надеялся, что это всё просто шутки новой луны, а не случайный взгляд в то, что будет.
По крайней мере, красная громада Уимблдон-касла, сердце Комиссии стояла прочно во всех мирах. Определив людей Хьюберта Бели на кухню, Кристин швырнул шляпу с безнадёжно обвисшими полями слуге, скинул ему же навощёный - и всё равно промокший - плащ и поднялся на второй этаж, туда, где располагался кабинет Томаса Кромвеля.
Наместник ада, злыдень и кузнецов сын разумеется, работал. Судя по слабому запаху бренди - работал с раннего утра, и приятной эту работу было не назвать. Кристин поискал, куда на заваленном бумагами столе положить последний отчёт, пожал плечами и пристроил его поверх предполагаемой бухгалтерии Хайдского аббатства. Бумагу Комиссия изводила в совершенно жутких количествах.
- Милорд.
- Рид?
"А что, ещё какой-то идиот летом ходит в чёрном длинном колете?"
Кромвель махнул рукой куда-то в сторону круглого столика на вычурной ножке, на котором красовалась дорогущая бутылка венецианского стекла и два кубка-черепа.
"Вот спасибо, словно их и без того мало. Хотя бренди хорош. Яблочный".
- Когда я сравниваю нынешнюю жизнь человека на земле с тем миром, о котором мы ничего не знаем, мне кажется, она подобна стремительному полёту одинокого воробья через банкетный зал в зимний день.
"Поэтично. Страшно подумать, что при этом думает воробей".
- После мгновения уюта, - "Намёк, чтобы пил и выметался уже?" - он исчезает из виду в заснеженном мире, из которого прилетел. - "Точно".
- Так и человек появляется на земле всего лишь ненадолго, но о том, что было до него и что будет после, он ничего не знает.
"Судя по количеству бумаг, считая и вон то, про испанцев, с краю, милорд как минимум старается".
- Лошадь, как я вижу, ты не нашёл.
"Как?! С наёмниками двадцать одна прискакала!"
- Зато я обнаружил Александра МакКензи.
"О, счастье неимоверное!".
- Ричард Фицалан его, похоже, очень ценит.
"А вот это стоит запомнить. С одной стороны у нас принц-пуританин. С другой - бывший мятежник и якшается с беглыми мятежниками".
- Милорд, - заметил Кристин, задумчиво глядя в бренди сквозь хрустальные глазницы, - для эффективной визитации нам нужны тройки. Комиссар, священник и... не знаю, солдат.
- Мысль дельная, - одобрил Кромвель. – Так и сделаем.
"Правда?! А то очень неудобно, когда..."
- Правда, ты как путался по монастырям в одиночку, так и продолжишь.
"Дьявол".
- Вот что, Рид, мы , - "Кто?" - посовещались и решили - "Может, не надо?" - , что комиссарам нужна какая-то защита, как у стражи.
"Хм".
- Получишь у Лейтона. Кстати, о страже. Вы с Джеймсом Клайвеллом, кажется, однокашники?
- Хм? - полуутвердительно промычал Кристин, пытаясь осознать факт, что начальство иногда и правда заботилось о рядовых комиссарах. - Да?
Кромвель оторвал взгляд от бумаг.
- Да, - твёрдо уведомил он. – В списках студентов-юристов Академии Уолси вы разделены всего несколькими фамилиями. Остеном и Пайнсом. Да?
Кристин пожал плечами.
- Если ваша милость так утверждает, значит, так оно и есть. А зачем?
В памяти и правда что-то отзывалось, в основном похмельем и треньканьем лютни. Джеймс Клайвелл... нет, уже сэр Клайвелл. Точно. С лежбищем в Бермондси, где не так давно бунтовали католики, где не так давно проводил... визитацию... Уилл Харпер... как и в обители яйценосного Дуротана.
"Ой, нет. Пожалуйста..."
- Да, - еще раз уведомил его Кромвель, будто читал мысли. – Клайвелл – хорошая ищейка. Умный, причуистый. Один раз поставишь на след – нипочём дичь не потеряет. Разве что вешать любит, ну да простительно. А вот церковь у него там… Святого Иакова, между прочим. Надо бы поглядеть, Рид. Мне нужно, чтобы у ищейки голова не болела.
"Передача боли с констебльской головы на комиссарскую. Почти алхимия".
- Может, туда сразу отправить армию? - Заметил Кристин вслух. - Если по аналогии с Дуротаном, то после Харпера в этой обители святого Иакова наверняка проводят жертвоприношения в пользу испанской дофины, а фоном - ежевечерние посиделки с обсуждениями, как бы убить вашу милость, его святейшество и Его Величество, чтобы посадить на престол принцессу Марию и передать страну Франции. Нет. Надо две армии, так надёжнее. Всё равно ополчение уже собрано, зря, что ли? Скажите, милорд, как вышло, что Харпер всё ещё жив?
Кромвель отложил перо в сторону.
- Комиссара Харпера больше нет, - невозмутимо уведомил он.
Брошенный замок на холме. Документы... мелькнули и пропали, оставив стынущую боль в левом виске. Сам дурак. Лорда-канцлера окружала мерцающая сфера, преломляющая и путающая дороги и времена. Даже этот взгляд, оттолкнувшийся от Харпера, граничил с чудом - спасибо луне и Дуротану. И, наверное, тому, что милорду было плевать, узнает об этом кто-нибудь или нет.
"И всё же, это - тоже стоит запомнить".
– Как и половины ополчения, - продолжал Кромвель, - Когда принц в отчаянии ловит головой стрелы – грустное зрелище. О чём это я? Ах да, о Харпере не думай. Нет его. А что они в этой церкви делают – узнай.
"Пушинка, пролетающая через кабинет".
Оставалось только согласно поклониться - узнаем, а как же, - и глотнуть ещё бренди - на удачу. Обитель святого Иакова так обитель. Пусть. Скорее всего, несмотря на собственное ворчание - мелкая забота, важная только сэром Клайвеллом и близостью к Лондону. Крупное же...
- Когда мы займёмся северными монастырями, милорд?
- Любопытному комиссару головной болью в висок насса… хм, - милорд отшвырнул перо в сторону. – Дьявольщина, Рид, прекрати эти свои штучки. С тобой говорить невозможно. В Линкольншире закрыли аббатство Лаут-Парк. И сразу же вспыхнуло восстание. В церкви святого Иакова в Лауте, после вечерни. Многовато у нас в стране беспорядка и церквей святого Иакова, не находишь? Доктора Джона Рейнса, канцлера Линкольнской епархии, который был болен в Болингброке, вытащили из больничной койки в священническую резиденцию, а позднее забили до смерти толпой, а реестры комиссаров были конфискованы и сожжены. После Бермондси – сразу туда. Любые полномочия, можешь взять любого законника, сколько угодно людей. Делай, что хочешь. Но в Линкольншире должны знать – Комиссия такое не прощает. Может быть, аккурат обновленное знакомство с Клайвеллом пригодится.
Кристин мысленно присвистнул, задумчиво покачивая кубком. Связь между церквами святого Иакова пока что выглядела сомнительной, но прочее!..
- Что армия? - Армия для подавления беспорядком годилась плохо. Для противодействия терроризму - не годилась вообще. А вот напортачить могла, и легко, причём портачила самозабвенно, с удовольствием и не раздумывая. - И простите за вопрос, милорд, но довольно ли у нас священников нового поколения?
- Армия – как обычно. То Саффолк - мятежников, то мятежники – Саффолка. Если б отправить туда Фицалана… Но нет. Священников – мало. Их нужно экономить. Хм, - Кромвель задумчиво оглядел его, будто видел впервые. – А давай ты сан примешь? А я тем временем уговорю Его Величество отменить целибат для священников.
Глоток бренди пошёл не в то горло, и Кристин закашлялся, просипел:
- Вот сначала уговорите... Проблема, милорд, в том, что мы приходим, но не остаёмся, потому что нас - мало. Не только священников, а вообще. И там, в обители, простите, чёртова Дуротана, глядя на чёртов бордель, я задумался: возможно, нам нужны собственные приюты? Не монастырские, где воспитывают такие вот дуротаны, а по образцу михаилитских? Ради будущего?
- Молодец, - кивнул Кромвель. - Я думаю об этом. Ну, иди, иди. Комиссара ноги кормят.
Кристин кивнул и пошёл. В голове роились разрозненные и пустые обрывки мыслей о святых Иаковах, заговорах, бунтах, лютнях и особенно - о рукоположении.

[Leomhann >>>]

1 июня 1535 г., Бермондси

Ещё на подходе к рынку Бермондси Кристина накрыло гусиным ором и чувством безнадёги, смешанным с тревогой. Что-то бродило над городком, обещая пролиться если не кровью, то уж точно слезами. На гусиных рядах чувство только окрепло - невидимая луна в небесах явно танцевала что-то ирландское. Оставалось терпеть и развлекаться составлением теорий католического заговора.
- Отличные гуси.
- Очень красивые и здоровые. В какую цену?
Гуси собирались в Бермондси, накачивались здесь католическими псалмами и верой, после чего расползались по всей Англии, кипя в горшках и благоухая папизмом. Проникали в тела англичан подобно бесам, через рот, и вызывали ревностное желание служить Риму.
Почему при одном взгляде на этих чёртовых птиц мерещились гогочущие голые девки, Кристин даже думать не хотел.
"Возможно, к целибату".
- Для таких красавиц - два поцелуя и сорок шиллингов.
- У них такие яркие перья! Да, они точно привлекут внимание на нашем дворе!
А это, разумеется, был шпионский код, каким прикрывались торговцы и покупатели. Специальный окрас перьев, которые давали понять, что именно эта птицы избрана святым Патриком, покровителем Ирландии. Где-то он слышал, что в Бермондси жило порядочно ирландцев. Возможно, всё это было связано, через стада, наговоры, разрушающие страну изнутри семейных горшков и котлов. Перьями неведомые заговорщики набивали перины и подушки, воздействуя на невинные разумы даже во снах.
- Охальник. Чтоб я поцеловала мужчину за гуся?! Никогда!
"Правильно. Целовать надо гусиные лапы. И святой водой, святой водой омывать! Дьявол, это ещё откуда взялось?"

Задумавшись, он сам не заметил, как оказался у хлебных рядов. Запах выпечки чуть не валил с ног, и Кристин, даже не торгуясь, заплатил за толстый мясной пирог и немедленно запустил в него зубы.
"Ох. Так вот откуда..."
- Моё откровенное мнение, милая Делирия, всё это - шутовство. Набитый живот не делает человека сытым, а корона на голове - королём, - противореча всякой логике говорила низенькая толстушка, подозрительно вглядываясь в горло мешка с мукой. - Подумать только, усыновить несчастного мальчика! А это что, таракан?!
- Королям надлежит вести себя по-королевски, дорогая Деменция, - не противореча логике, отвечала подруга, высокая и тощая. - Законы о бедных он принял, всё ж верные.
- Законов о бедных у нас хватает с избытком! Зачем он разрешил этих дьяволов, этих комиссаров?! Ой, а где просвиры?
Дьявол откусил ещё кусок пирога, с удовольствием сознавая, что заполнение живота очень даже способствует сытости. Ещё он сознавал, что слишком задерживается, но в конце концов, где ещё услышишь правду, как не от кумушек? Как любил говорить лорд-канцлер, кумушки-прихожанки наговорят в четыре раза больше, чем найдёт иной комиссар.
- О да. Им нужно отрезать уши, как шарлатанам и гадалкам. Как вспомню этого Харпера... Тошнота подкатывает. Хорошо, что Джеймс подоспел вовремя.
Харпер, срывающий одежду с радостно хохочущей ведьмы прямо на алтаре. Констебль, режущий его без ножа.
"Однако".
- Бедный Джеймс... Его ведьма беременна, знаешь? Но я слышала, в Линкольншире комиссаров на колокольне повесили. Жаль, наш Джеймс ничего такого не разрешает.
Виселицы, виселицы, виселицы...
"Пирог. Вкусный, сочный".
В стороне толпа жадно качнулась, вздохнула, и Кристин позволил увлечь себя туда же, к лоткам свечника и торговца религиозной утварью, где горячо разглагольствовал монах-доминиканец.
- А если прорицатель имеет духовный сан и заявляет, что он свидетель божественных откровений? Как быть тогда?
"Ради тебя надеюсь, что это, так сказать, академический вопрос. Тем не менее, некоторые академические вопросы лучше оставлять при себе. А ещё лучше - вовсе о них не задумываться".
Словно услышав мысль, рядом с доминиканцем возник стражник.
- Констебль разберется. Пройдёмте.
"Например, поэтому".
- Ползком! Ползком к распятью вы будете ползти, как в Страстную пятницу! В кровь сотрете себе колени! Разрыв с Римом - это отказ от истинно-ооой!
Монах вскинулся, встал на цыпочки, потому что стражник аккуратно взял его кисть на излом. В толпе завздыхали, закрестились. Вздыхали, судя по всему, согласно и с истинной верой, и с ой. А когда стражник повёл мученика с рынка, Кристин умилённо вздохнул, придавая лицу выражение благостной тупости: над толпой разнеслось тихое, прочувствованное гудение, в котором легко угадывались слова католического антифона.
- Salve Regina. Salve, Regina, Mater misericordiae; vita, dulcedo et spes nostra, salve...
Аутодафе. Рвущиеся из огня крики.
Оставалось только вздыхать и подбираться бочком к просвирочным старушкам, которые скорбно ломали руки в сторонке.
- Вот навуходоносоры, - тихонько и сокрушённо произнёс, провожая взглядом стражника.
- Вот посмотри, какой приличный молодой человек. Сразу видно - воспитанный. Пирог ест, - скорбно заметила толстушка, не переставая заламывать руки.
- Юноша, а вы за невестами к нам? - утирая слёзы, поинтересовалась высокая.
"Целибат ещё не отменили".
- Увы, - в тон вздохнул Кристин. - Слишком скорбно на сердце, чтобы думать о такой радости. Из обители наисвятейшего Иакова Дуротана я. Разорили его дьяволы эти мерзкие, комиссары косматые. Все святыни!.. Расскажу - не пове...
Толпа вздулась снова, откачнулась от края.
- О, матерь божья, пресвятая дева Мария! О, святой Иаков, убереги нас! - взвизгнул женский голос где-то у лавки с утварью.
Кристин взглянул поверх голов и мысленно вздохнул. Ну почему бы не чуть позже?
"А, впрочем, и правда соученик, отдалённый на две фамилии".
Здоровенного северянина он не знал, как и пожилого сухого стражника, в чьих глазах - внимательных, острых, - мелькало что-то волчье. Но и Клайвелла не узнал бы, не связывай их альма матер. Вместо моря - дубинка, кинжал, кольчуга и шрамы, за каждым из которых...
Мелькнула Фемида, стыдливо закрывающая глаза ладонью вместо повязки. Пальцы другой руки были переломаны. Жаркий песок арены. Маски. Шрамы, шрамы, шрамы...
- Разошлись, - сэр Клайвелл говорил негромко, ласково улыбаясь. - Монахов не видели, что ли? Миссис Аддингтон, у вас гусь из корзинки сейчас сбежит. Потом не жалуйтесь, не приму. Миссис Паркинсон, место рядом с миссис Мерсер всё ещё свободно. Хотите? Нет? Тогда - домой. Миссис Альцгеймер? И вы не хотите? Хм.
Воронами отзывалось имя миссис Мерсер. Пиром их.
"А впрочем, это вот озадаченное хм - оно же ко мне".
Кристин улыбнулся, почесал носком левого сапога правую икру и скрутил хитрым винтом пальцы на той руке, которую не видели миссис Паркинсон и Альцгеймер.
- Не знаю, что за миссис, сэр констебль, но тоже к ней не хочу. Так что уже иду. Отдыхать с дороги, в трактир. Вот только пирог доем и шляпу куплю. Это ведь не воспрещается?
- Добро пожаловать в Бермондси, - зеркально повторив его жест, ответил Клайвелл. – Здесь вам всегда рады. Особенно, если вы не нарушаете закон. Мистер Даун, я всё вижу! Расходимся, джентльмены и леди, да поживее…
Руку волкоподобный стражник скрутил уверенно, так, что остаток пирога полетел в грязь, а Кристин согнулся в три погибели.
- Сарданапалы! Управы на вас нет!.. Ой...

[Spectre28 >>>]

Пожаловаться на приём в управе Бермондси Кристин не мог при всём желании. Пусть женщину - "Ведьма!" - выгнали ужинать, зато Клайвелл выделил сборник прецедентов за тысяча пятисотый год, подложить под колченогий табурет. Судя по тому, как едва заметно изменились глаза лейтенанта, честь эта доставалась далеко не всякому, если доставалась вообще.
- Новое украшение? - кивнул Кристин на серьгу в ухе бывшего однокашника. - И носишь?
- Ты сорок пятый, - Клайвелл порылся в низком шкафчике у окна, извлекая на свет божий бутылку вина, две кружки и пирог с сыром и чесноком, – кто меня о ней спрашивает. Понимаю, незаконно и неправильно. Но! Сорок пятый, Рид! Конечно, такая диковина – констебль-вольноотпущенник. Чем обязан, к слову?
- Ты этими сорока пятью гордишься, - поинтересовался Кристин, разливая вино, - или хвастаешься? Несмотря на неправильность и незаконность? Но впрочем дело не в этом. Комиссия не понимает, что творится в Бермондси с точки зрения акта о супрематии. Чего комиссия не понимает, то ей не нравится, от того у неё болит голова. Коллективно. Ergo - она присылает меня.
- А до тебя – Харпера. Подчищаешь за мальчишкой там, где он нагадил? - Клайвелл улыбнулся, радостно и хищно одновременно. – Но, впрочем, дело не в этом. В Бермондси творится херь. Акт о супрематии подписали все, но периодически то листовки, где короля всяко-разно величают, появляются, то ведьм под католические литургии жгут, то вот такие сходки, как на рынке. Поэтому, если принимаете в своё братство больных головой – я готов.
Клайвелл рубит руку сам себе.
Кристин сморгнул и невольно бросил взгляд на руки бывшего однокашника, хотя только что их видел. Запястье и правда обвивал круговой шрам.
"Однако. Но ладно, ладно, не трогаю больше твою серьгу. Пока".
- Листовки, сожжения, сходки кто-то должен организовывать, - заметил он вслух. - Как-то координировать, причём быстро и гибко, если судить по тому, что случилось на рынке. Знаешь, если вспомнить, как ходил, слушал, то возникает ощущение... одинаковости? Все эти кумушки, они говорят разное, но одним тоном, с одним вектором. Мы говорим не о стихийном терроризме и саботаже, а о некоем дирижёре, под жесты которого люди поют Salve Regina. Это...
Это - причастие. Четверо мужчин в белых балахонах, под которыми ничего нет. Девушка - богородица. Держат за руки и ноги. Разрезают кожу, растягивают, собирают кровь. Нет. Собирает. Священник. Пигментные пятна на руке. Лицо?.. Нет.
- Да будут все едино, - медленно повторял Кристин за усталым старческим голосом, - как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях. Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас. Прошу вас, братия, будьте, как я, потому что и я, как вы. Да будет... понимаешь?!
- Да, - Клайвелл сунул ему под нос резко пахнущие соли. – Дыши, Харзе помогает. Понимаю. Это куски из Евангелия от Иоанна и послания апостола Павла к Галатам. На диво похожие на проповеди архиепископа Кранмера, но ритмика не та. Как будто пытаются петь на его мотив, но по ушам медведь потоптался. Но если кто и может помочь попасть к этому дивному пастырю, так это моя матушка. Порой мне кажется, что она вхожа во все секты Англии, а половиной из них – управляет.
Кристин прикрыл глаза, чувствуя, как от едкого запаха проясняется в голове.
"Инквизиция, Комиссия и констебулат, и этот культ, кажется, ухитрился попасть под юрисдикцию всех сразу".
- А ведь в отчёте Харпера упоминались библии под полом, - заметил он, гадая, жертвует Клайвелл матерью ради дела или просто сдаёт. - Теперь понятно, почему их бросили там гнить - в них просто нет нужды. Но ты говоришь - может помочь?
- Может. Но она мне нужна, смекаешь? Во-первых, как ни крути – мать. Во-вторых, сидит с детьми. В-третьих, иногда нужен ключик в эти гнилые двери. Я в последнее время всё больше по душегубам работаю, а они чуть ли не поголовно какие-нибудь культисты.
Джеймс мягко прошёлся по управе, и присел на корточки, заглядывая в глаза.
- Очухался? Часто такое? Как ты на тракте работаешь, вот так? Можешь сказать, моя палач – телепат, живёт на вине и сексе. Тебя такого обморочного вообще можно отпускать в эту секту?
Отстранив его, Кристин поднялся, придерживаясь за стол. Прошёлся по управе тоже, повторяя путь Клайвелла - на удачу.
- На тракте, - сухо заметил он, - очень редко встречаются... сущности размером с полгорода. Ещё реже мне приходится вот так на них сосредотачиваться. Большая часть работы идёт по мелочам, по конкретным уникальным образам. Вино, секс... кхм. Про мать - понял. Отпускать - можно, но нужно ли? Если твоя мать укажет направление, зачем сложные игры?
- Затем, - теперь Клайвелл говорил отстраненно, - что... Дьявольщина. Мистер Джеймс, помните же, что дано нам, чтобы любящий Бога любил и брата своего! Это отец Кристофер! Бьюсь об заклад, что... Что он прибил священника, я же всё равно в лицо его не знаю, а в паспортах портреты рисовать ни один кретин не придумал, заменил собой - и... Но! Но такими тётушки были, сколько я себя помню.
"Эк его нахлобучило. Не хуже меня. Только соль, кажется, не нужна".
Цитата ложилась в видение, как литая. И это, при всей удобности, напомнило ещё кое-что, на что Кристин тогда просто не смог обратить внимания, запомнить и передать. А сейчас - вспомнил.
"Ненавижу политику. Люблю политику".
- Описание достать я могу. И ещё. В обряде, который я видел, девушку держали четверо. Одним был Генри Норрис. Видел при дворе. Вторым - свечник с рынка. Любопытное сословное единство, не счита...
Впрочем, он мог и не говорить. Не должен был говорить. Должен был слушать и не сбивать. Потому что Клайвелла действительно нахлобучило, и он продолжал поперёк Кристина, всё так же отстранённо:
- Чудится мне, что это два культа. Причем, католиков я повывел собственными руками. И будет крайне неудобно, если этот священник... как его? Чужедушец, во. Еще что-то про отца Бернара мерещится, но пока не укладывается в сухую доказательную логику. Хотя бы потому, что он работал с Инхинн, а от Инхинн что-то спрятать - сложно. Ладно. Надо как-то маменьку выманить, она не может не знать, - Клайвелл забегал было по управе, но взял себя в руки, подхватил валяющуюся на скамейке дубинку, обтянутую тканью, задумчиво пожонглировал ею. - Вот что, Рид. Мы с Хантером обычно в спешке не работаем. Бывает, с иным беседа затягивается так, что на ужин опаздываю. Тогда жена отправляет дочь с узелком. Или приходит сама.
Кристин поморщился, заранее ощупывая скулу. Дубинка с песком через полотенце ощущалась уже сейчас.
- Зачем выманивать, когда ты просто пойдёшь домой и поговоришь? А я, - он поморщился снова, - поплетусь в трактир побитым героем. Ждать, пока придёт трактирщик с... с какой-то юницей. Думаю, подавальщицей. Надеюсь, говорить и всячески ухаживать.
- Пегги, - кивнул Клайвелл, доставая из своего стола белёное полотно, а из подпола – ведро с водой. – В постель не тащи, в ней половина Лондона побывала. В борделе и то чище. Ну… Держись крепче, что ли.
Держаться почти не пришлось, за что Кристин был искренне благодарен.
"Всегда приятно иметь дело с профессионалами".
Размытые примеры профессионализма той или иной степени вовлечённости возникали на миг, рассыпались и заменялись новыми, пока Кристин не постучал по крепкому колченогому табурету - на удачу.
Синяки от лёгких ударов получались замечательные, словно били часами и всерьёз. Такому позавидовал бы любой мученик. Такому не позавидовал бы ни один подследственный. Ни тот, ни другой, впрочем, не поняли бы, что за синяками нет боли, что они не мешают двигаться и думать.
Для трактирщика этого должно было хватить. Для подавальщицы - тоже.