Nihon monogatari gaiden, Дом ветвящихся дорожек...

[Fennec Zerda >>>]

Из леса выкатились трое, должно быть, они не планировали вступать в ближний бой, намереваясь расправиться с жертвами издалека. Но холодное лесное пламя выгнало их на открытое место, и теперь выбора у них не осталось.
Где-то на дереве позади святилища был еще один, четвертый убийца. Он замер на месте, забыв дышать, не в силах оторвать взгляда от голубого огня, плясавшего на его вцепившихся в ветку руках

Женщина прошла, как будто пролетела, и заглянула в глаза каждому из защитников храма. Затем - шиноби.
Ударил мороз. Из долины внизу наползал серый вонючий туман.
- Вы вольны остаться до утра, путники. С рассветом покиньте сей приют.

Трое шиноби, не вполне уверенные в том, прибавилось им врагов, или напротив, пришло нежданное подкрепление, встали спиной к спине и замерли, держа в поле зрения и людей возле пылающего оранжевым и алым храма, и духов из горящего синевой леса. Нападать они уже не спешили, выжидали.

[Bishop >>>]

Скрипнула натянутая тетива. Надувший губы Дынька сосредоточенно прищурился, выбирая первую цель.
- Знакомый лук, - хмыкнул себе под нос Ишиваки, указал мечом, словно жезлом-сайхай*, на противников из плоти и крови, странный командир странной крохотной армии. - Убить их!
Ашигару перестал сбивать огонь - да тот и сам уже ослабел, теряя разрушительную силу, - и бросился в атаку.
Хьякки-яко восторженно взвыли.
Ашигару умер быстро и кровь его, темная, бьющаяся толчками из распоротых артерий, уже пропитывала, растапливала и превращала в тепловатую красную воду снег, покрытый отпечатками ног. Звуки были повсюду, гул пламени и редкий треск, после которого в ночь взметались искры, дыхание и топот. И демонический хохот. И еще свист клинка.
Лицо Ишиваки было мертвенно бледным - то ли от призрачного огня, то ли от необъяснимой решимости, - но в глазах ни тени страха. Скорее, он был даже рад.

[Далара >>>]

Первый из убийц, который бросился на него, упал на одно колено, придерживая внутренности, вываливающиеся из распоротого живота. Потом шиноби, так и не издав ни звука, неловко ткнулся лицом вниз, и было видно, как леденеющие пальцы сгребают кровавую снежную кашу. Мимо головы победителя, едва не задев верхнюю кромку закинутого на спину наплечника-содэ, свистнула басовито гудящая стрела. Хьякки-яко попятились. Один из великанов - с синей блестящей, точно кожура, кожей, в набедренной повязке из тигровой шкуры, - замахнулся дубиной. Дынька, который к этому времени вскарабкался на тростниковую крышу святилища, зло оскалился и потянул из колчана новую стрелу. Но на прицел взял не демона, а второго шиноби.
Тайкан тоже вынул меч. Ему полагалось, как монаху, читать молитвы, но в такой момент он больше рассчитывал на заточенный клинок и собственные силы. Страха битвы и возможной смерти не было, скорее неуместный азарт. В памяти начали всплывать отрывки других битв, их пыл, почти исступление...
- Прикрою тыл, - бросил он Ишиваки и двинулся в обход святилища.
Впервые стало страшно, что «внутренний голос» действительно займет его место, его тело. И вместо амулета всего лишь рукоять фамильного меча.

[Bishop >>>]

Убийца был расторопен. Действительно быстр и ловок, такие берут не силой и отвагой, но скоростью, точностью, лукавой избирательностью. Он напал на Ишиваки, едва тот расправился с предыдущим убийцей, не давая времени на раздумья, не позволяя удержать ни на чем внимание. Сбить его с толку, не дать опомниться, закрутить, заставить ждать нападения со всех сторон!
И затем ударить, но не один раз, прямым и честным рубящим ударом, а достать хитростью, обманом.
На войне все средства хороши. Любая смерть сгодится.

Раскрученные на длинной цепочке серпы разрезали морозный воздух, заставляя отступать. Один из изогнутых полумесяцем клинков чуть было не лишил Ишиваки головы, спас лишь вовремя подставленный меч. Металл скрежетнул о металл, на лезвии осталась грубая зазубрина.
Схватка была смерчем, снежным вихрем, она затягивала, увлекала, но – одна заминка, и смерть, - была единственным, что хоть как-то гарантировало жизнь. Вопрос лишь в том, кто выбьется из ритма первым.
Первым стал самурай. Второй серп, остро заточенная клешня, скользнул по ноге, вверх по сунеатэ и распорол плотный шелк штанины. Боль заставила пошатнуться, с негромким всхлипом втянуть холодный, щекочущий горло воздух. От толчка Ишиваки осел в плотно утоптанный снег.
Вот и всё... Старый плут из Микавы все-таки обыграл его... как глупо.

[SonGoku >>>]

Дынька тщательно прицелился в черный расплывающийся силуэт с двумя серпами в руках. И пустил стрелу.

Шиноби уже видел, куда войдет острие серпа. Вот он, висок, так легко проламывающийся. Место чуть пониже повязки-хачимаки. Серп, конечно, застрянет в черепе, и придется... Не придется. Удар в спину – и вдруг все тело пронзило острой болью. Убийца выронил оружие и упал вперед, стрела перебила позвоночник, и невозможно было двигаться и дышать, только негромко стонать на одной ноте, инстинктивно напрягать мышцы живота, пытаться сделать хоть глоток воздуха. Что его убило, шиноби не успел понять, просто вдруг не стало ни боли, ни обжигающего холода, ни долга.

- Знай наших!
Кровожадный мальчишка подумывал, не добить ли шиноби, но тогда пришлось бы потратить еще одну стрелу, а пока хозяйский расчет в нем боролся с азартом охотника, Ишиваки справился сам, облегчив страдания несчастного ударом меча. Дынька огляделся. Хьяки-якко столпились вокруг огненноглазой красавицы «живым» щитом; пламя облизывало тростниковую крышу. Ишиваки кое-как столкнул пригвоздившее его к земле мертвое тело и теперь сидел, оскалившись от боли. Дынька закинул лук за спину и спрыгнул с крыши.
- Дай гляну.

Сообщение отредактировал Далара - 23-09-2014, 23:19

[Далара >>>]

Штанина пропиталась кровью и стала жесткой от морозца.
- Царапина! - фыркнул мальчишка.
Ишиваки протянул ему головную повязку-хачимаки, Дынька, шипя и поругиваясь сквозь зубы, перетянул ею рану, как бинтом.

Будь дело летом, Тайкан ни за что не разглядел бы шиноби на дереве. Но сейчас в свете умирающего огня его было отчетливо видно. Слишком высоко даже для такого рослого человека, как недо-монах. Размышляя, как заставить противника спуститься, он замер в тени стены. Или метнуть вакидзаши? Нет, много веток, они могут непредсказуемо помешать, и тогда он сам окажется уязвим. А доспехи монахам не полагаются.
Он уже почти придумал многоходовый план, когда сверху на шиноби стервятником упал, помогая себе крыльями, красно-сине-зеленый Мару размером с упитанного кота и с воплем: «Atacar*!».

------------
*atacar - (порт.) атака.

Сообщение отредактировал Далара - 23-09-2014, 23:20

[Fennec Zerda >>>]

Шиноби ко многому был готов. Убийцу обучали годами, он мог делать свое дело в любую погоду, в любой обстановке. Мог красться незаметно, мог скользить в тенях, мог становиться почти бесплотным, почти невесомым, пустым - и противник не мог поймать шиноби, не мог одолеть эту пустоту...
Но к такому его жизнь не готовила.
Сначала шиноби пережил небольшой сердечный приступ - опасность пришла, откуда не ждали, и на какой-то миг все вокруг сделалось неважным, далеким и... удаляющимся строго вертикально. Потом ветка больно ударила убийцу в плечо, тогда он понял, что летит, потом понял, что падает, потом понял, что падать ему высоко, и тогда снова обрел способность двигаться.
Это его и спасло - он распростер руки, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь и замедлить падение. Приземлился шиноби с отбитыми руками и ушибленной спиной, но живой и готовый делать то, что он умел еще лучше, чем убивать.
Бежать.
Не отряхивая снега, не оборачиваясь, не пытаясь достать оружие, он бежал так, как ему никогда еще не доводилось бегать. За его спиной были демоны и призрачные огни, впереди только лес. И что бы ни таилось в лесу, шиноби не повернул бы назад.

[Далара >>>]

Пока-не-монах мысленно обещал Мару сытную кормежку и двинулся дальше в обход святилища. Он вглядывался в сплетение ветвей, но, похоже, этот шиноби был единственный. Даже сквозь зимние ставни было слышно, как внутри подвывает Онко. Еще кипела кровь.
Зрелище перед входом можно было назвать фееричным. Такое забудешь нескоро. Один взгляд на Ишиваки показал, что единственной способной к быстрому передвижению боевой единицей на их стороне остался Тайкан. Что делать с шиноби, он знал; с демонами – нет. Поэтому вышел вперед и указал кончиком меча на человека в черном.
– Уходи или бейся.
Шиноби не двинулся с места. Он выбрал.

Убийца не был столь стремителен, как лежащая теперь неаккуратно черной кляксой на снегу, со стрелой в спине, точная его копия. Два серпа у мертвого, два трезубца-саи у живого. Шиноби не торопился умереть, смотрел внимательно и ровно. Быть может, не надеялся выжить, но и уходить чьим-то должником не собирался. Смерть за смерть – истинное равновесие, достойная оплата.

[Fennec Zerda >>>]

- Занятный монах, не находишь? - Ишиваки указал на две фигуры, что застыли в короткой паузе посреди заснеженной поляны; в складках черных одеяний серебрился иней, на обритой голове Тайкана играли блики от призрачного огня.
Дынька ухватил оброненную одним из ашигару нагинату, потянул изо всех сил, но то ли переоценил себя, то ли оружие оказалось чересчур тяжелым для детских рук. Поднять-то его удалось, а вот справиться с ним не очень. Мальчишка напоминал бумажный фонарь-гифу, привязанный к шесту. В рядах демонов захихикали, те, кто помельче, старались пролезть в первые ряды, особи покрупнее толкали друг друга локтями. Лысый круглоголовый старик конаки-джиджи в соломенной накидке и красном застиранном слюнявчике капризничал и хныкал.

Вот в чем была его ошибка – на самом деле он не хотел сражаться. Он выбрал бой не потому, что желал победы: все, что было нужно шиноби – добраться до цели; не драться с этим монахом, не убить монаха. Добраться до цели. Это не просто работа, это суть шиноби. Мы делаем то, что должны. Мы – те, кто мы есть.
Цель была совсем близко, видна была в этом неявном, мерцающем свете. Может быть, где-то в душе шиноби испытывал страх, но, признаться, на переживания не было времени. Нужно было обойти монаха, добраться до Ишиваки и убить его. Ничего более, но и этого много. Особенно если ты остался один.
Шиноби кружил, и кружил вороном по снегу, саи тускло поблескивали, словно когти. Отпечатки ног переплетались и скрещивались. Тайные письмена о долге и смерти, но о жизни в этих иероглифах ничего не было.
Он не отводил взгляда от монаха, не подавал вида, ничем не выдал себя, но ровно половина его внимания текла к цели, маячащей то перед лицом, то сбоку. Монах был опасен, но шиноби не собирался побеждать его. Только бы добраться до цели. Запутать противника, обмануть, притвориться, что это настоящая схватка… Она очень скоро стала настоящей.
Шиноби все чаще терял из вида цель и, отбиваясь от новой атаки, нападая и уворачиваясь, разрывая дистанцию, сближаясь опасно, уже принуждал себя помнить, ради чего он здесь. Не ради выживания. Не ради победы.
Шиноби перестал слышать реку, перестал слышать демонов, вой ветра и скрип снега, шиноби потерял чувство времени – его разум был ограничен теперь только схваткой. И это означало, что он проиграл. Это означало, что работа не выполнена, это означало, что убийцу пленят и допросят. Это означало, что жить больше нет причин.
Уклонившись от нового удара, шиноби вдруг замер на миг и взглянул на недосягаемого Ишиваки. И на его людей. И последним, что он сделал, чтобы выполнить задание – это короткий бросок трезубца, резкий и без замаха.
Шиноби не стал смотреть, куда вонзится саи. Убийца в черном развернулся и побежал к обрыву.

[Далара >>>]

За его спиной ночь вдруг стихла – как одним ударом кайшакунина* обрубило все звуки. Мертвая тишина накрыла пространство вокруг святилища, горный склон и речку внизу. Даже не было слышно, как бурлит и поет речная вода на перекатах. Затем кто-то негромко и зло зашипел сквозь зубы, скрипнула тетива.

- Слишком темно... - выдохнул Ишиваки, зажимая ладонью еще пульсирующую рану; короткий трезубец-саи пригвоздил его рукав к деревянной опоре веранды, и самурай не решался проверить, не задело ли оружие плоть. - Ничего не выйдет.
- Да ладно, - Дынька повел носом. - Тоже мне задачка...
Мальчишка выцелил размазанное, полустертое ночью черное пятно человечьей фигуры и спустил тетиву.
Вскрик.

Ну, и кого ощупывать и осматривать первым? Понятно, что врага, хотя хочется союзника. Но ведь не видно ничего, лишь демоны забавляются людской враждой. Есть поговорка – не смотри в глаза демону, сам таким станешь. Но Тайкан посмотрел. Прямо в глаза ей, властительнице парада.
Осмелеешь, когда с тобой прежде творилось такое.
Она посмотрела в ответ. Наверное, что-то увидела. Взмахнула рукавом как лебедь крылом, лиса хвостом или как там говорят в сказках, и демоны с утробным воем растворились во тьме между сосен. И лес вдруг стал обычным, а люди остались друг при друге.

[Bishop >>>]

Разогретая кровь не позволяла уснуть. Ишиваки после того, как подручными средствами обработали и перевязали его рану, притворялся, что дремлет. Но из-под опущенных ресниц наблюдал за остальными, будто кот. Онко громко стучал зубами в облюбованном углу, хоть и утверждал, что от холода, а вовсе не от того, о чем все подумали. В ответ Дынька пренебрежительно фыркал, по губам Ишиваки змеилась кривоватая усмешка, а монах прятал за длинным рукавом откровенное презрение. Его диковинная разноцветная птица сторожевым псом устроилась, будто на ветке, на положенном на пол мече в ножнах. Изредка переступала когтистыми лапами. За стенами притулившегося на горном склоне святилища завывал зимний ветер и швырял внутрь пригорошни снега сквозь прорехи в тростниковой крыше.
Перед рассветом они все-таки забылись тяжелым сном и продрали глаза, когда сквозь щели сочился не только влажный холодок, но и серый, жемчужного оттенка свет.
Хозяйственный Дынька шмыгнул за дверь и вскоре уже сортировал «улов» этой ночи: шурикен к шурикену, меч к мечу, а кусари-гама – к такому же серпу на цепочке. Одних только кунаев, увесистых, заостренных, набралось три десятка; их мальчишка сложил отдельно.

[SonGoku >>>]

- Там была огромная белая змея, - он возбужденно ткнул пальцем куда-то в стену, но слушатели как-то сразу догадались, что он имеет в виду ущелье и речку. - Толстая... вот такая. Может, даже больше...
Онко все еще легонько трясся, постукивая зубами, но не сводил круглых от пережитого ужаса глаз с мальчишки.
- ...ну, я и побежал назад, а в кустах у тории наткнулся на кого-то черного и страшного.
- И-и что потом? – решился подать дрожащий голос Онко.
Когда он шел сюда, у него был с собой запас риса. И утром он сварил на всю компанию рисовой похлебки. Ее пришлось хлебать из плошки через край – не было ни палочек, ни ложек.
- Ну, теперь-то я знаю, что это были не призраки, - Дынька шмыгнул от смущения, вытер рукавом нос и вновь принялся за добычу.
Ишиваки – он все утро перетаскивал тела к главным воротам святилища, где заворачивал в соломенные плащи, а теперь сидел перед алтарем, сложив молитвенно ладони, - оглянулся через плечо.
- Во дворе натоптали, - сказал он. - Но чуть дальше я видел две цепочки танучьих следов...
Дынька опять пренебрежительно фыркнул. Сине-красно-зеленая птица покосилась на него и переступила с лапы на лапу.
- Mentir-r-roso*. – Подумала немного и потребовала: - Comer-r-r*.

________________________
* Mentiroso – (порт.) врун.
* Comer – (порт.) поесть.