Nihon monogatari gaiden, Дом ветвящихся дорожек...

[Bishop >>>]

Рис был мягкий, сладкий и лип к пальцам - Шинноскэ пренебрег щепочкой из бамбука, лопал так, подцепляя комочки пропаренного теста руками. Так его и застигли, хорошенько встряхнули и выдали крепкий, ободряющий подзатыльник. Шинноскэ заверещал - не от боли, на всякий случай.
- Я так больше не буду, дядя Акацуки!!!
- В чем нимало не сомневаюсь...
- Так - он точно не будет, - хмыкнул, подслеповато щурясь, дед Кацуо.
Вот же не повезло - все старшие, все одеты, как на приеме у даймё, только дядя Кинноскэ ковыряет в зубах щепкой, во второй руке держа завернутые в бумагу данго*. И отец тут, и вид у него такой, будто рот набил недозрелыми мандаринами. Впрочем, у него всегда такой вид, стоит отпрыску (в смысле - Шинноскэ) попасться ему на глаза.

- А я тебе говорю, что не мог у меня родиться такой остолоп! – это раньше считалось, что у Такамичи голос словно храмовый колокол; в последнее время уже не так громыхает, больше похоже на раскаты дальнего грома.
Но толпу собрать все же способен: вокруг спорщиков потихоньку скапливались зеваки. Сам предмет этой жаркой дискуссии сидел на земле, поджав ноги, потирал ладонью затылок и переводил взгляд с одного на другого.
- По-твоему, если дуралей, то сразу мой сын? – вознегодовал красавчик Кинноскэ и картинно взмахнул щепочкой; с возрастом он несколько обрюзг, но из четверых братьев-актеров оставался самым привлекательным.

----------------
*dango – 団子 - шарики из сладкой рисовой муки, сваренные на пару и нанизанные на палочку, часто их едят со сладким соусом или зеленым чаем.

Сообщение отредактировал SonGoku - 3-12-2012, 16:08

[Далара >>>]

Его неодолимая тяга к женскому полу (и обратное тоже верно, дамочки всех сословий так и вились вокруг него, словно мухи вокруг плошки с медом диких пчел) была известна не только среди коллег, но и по всей округе, как и тот факт, что он достоверно сам не помнит, сколько у него детей и которые из имеющихся - именно его.
Оба спорщика одновременно посмотрели на деда Кацуо. Шинноскэ тоже посмотрел на деда Кацуо в надежде узнать что-то новое. Тот, похоже, уснул. Когда пауза сделалась вовсе уж драматической, дюжий старец вздохнул.
- Да ты глянь на них, все ж одинаковые, лишь О-Кику другой! – влез опять Такамичи.
Акацуки – вот кому бы быть главой в их театре, - который, стоя в сторонке, величественно взирал на своих шумных братьев, издал короткое: «Хе-хе».
- Не будем винить Кинноскэ в том, что пока он разгуливал по веселым домам, его жена обзавелась ребенком.
- Интересно бы знать, от кого... – не подумав как следует, пробормотал Шинноскэ и привычно закрыл ладонями бедовую голову.
Грозный Акацуки перестал сдерживать усмешку. Кинноскэ задохнулся от возмущения, поднял руку дать хорошую затрещину юному наглецу – но передумал и ткнул щепочкой в Такамичи.
- Говорю тебе, этот – твой. Такой же болтун.
- Нет, не мой!
Некоторое время сородичи мерялись, кто сверкает глазами наиболее убедительно. По всему выходило, что Кинноскэ. Такамичи запросил подмогу у деда Кацуо. Кинноскэ не отстал от брата. Вновь повисла благоговейная тишина. Слышно было, как негромко плещутся утки в реке неподалеку и шумит на перекатах вода.
- Не мой точно, - дед, вздремнувший было, приоткрыл один глаз, занавешенный почти белой от седины бровью, и пересчитал своих отпрысков по пальцам. – Мои все тут и кудахчут, словно безголовые курицы. Точь-в-точь, как их дуры-мамаши.
Он с кряхтением разогнулся, поманил к себе внука.
- Что, опять натворил дел?
Шинноскэ виновато ковырнул ногой землю.
- Ну, пошли...
Чтобы шустрый внучок не дал деру – а он уже косил глазом на ближайший забор, - дед Кацуо прихватил его крепко за удобно оттопыренное ухо. Вот тут Шинноскэ взвыл уже по-настоящему: старик только с виду казался немощным.

(продолжение следует)

Сообщение отредактировал SonGoku - 21-01-2013, 11:04

[SonGoku >>>]

殺生石
Sesshou-seki
КАМНИ-УБИЙЦЫ

Четвертый год Кейчо,*
Провинция Шимоцуке

(продолжение)

- Om arurikya sowaka...
«Тут пахнет нехорошей смертью»
И не поймешь, кто из них – сам Такамори или навязчивый чужеродный голос высказался так, но правда есть правда.
- Почему нет тела? Кого хоронят? – осведомился ронин у служки, который был приставлен к своевольному новому послушнику и вынужден провожать и следовать, хочешь-не хочешь.
- Усэна хоронят, - ломким баском поделился тот. – Давеча ушел по запретной тропе, а назад не воротился. Пропал, стало быть. Да не первый он.
В густых зарослях позади хранилища-кьёдзо* кто-то фыркал, кряхтел и возился, но притих, стоило гостю монастыря повернуть на звук голову. А затем приглушенно чихнул.
- Тануки, - безмятежно пояснил служка. – Их тут много. Обычно зимой они спят, а у этого, видать, бессонница.


------
*1599 год
*kyōzō - 経蔵 – хранилище свитков с сутрами и хрониками монастыря. Так же может называться кьёко (経庫), кьёдо (経堂) или дзоден (蔵殿). Как правило, двухэтажное строение размером 3х3 кена (1 кен – приблизительно равен 2 метрам, в архитектуре – расстояние между столбами). В некоторых храмах центральная колонна служит осью вращающимся полкам, так что можно быстро отыскать нужный свиток. Такие хранилища называются риндзо (輪蔵), т.е. «хранилище-колесо».

[Далара >>>]

В первый же вечер выяснилось, что Такамори здесь чуть ли не единственный, кто пользуется «библиотекой». Не хватало всего двух свитков из почти полутысячи. На второй день, впрочем, пустых мест насчитывалось уже с десяток, хотя бывший ронин брал лишь пять свитков – теплилась надежда, что в этой дыре есть все-таки еще один образованный человек. Хоть пока и не найденный. На третий день новый послушник торжественно был наречен Тайканом.
И тут же отправлен с чашей и посохом по окрестным деревням собирать подаяние. Все это называлось уроком смирения и терпения, хотя, по мнению Такамори, больше смахивало на безделье и чуть-чуть на вымогательство. Ничего не делаешь, а деньги получаешь. Не считать же за труд переход от одного селения к другому по заваленной снегом горной долине. А деревеньки-то одна другой беднее. Пожалуй, лучше всех тут жилось монастырским.
Оказалось, были свои правила: где нужно встать, в какой позе, какую читать молитву... На уложение о достойной позе Тайкан плюнул довольно быстро и пританцовывал под воображаемую мелодию – холодно же стоять столбом на морозе! Особенно мерз обритый затылок. Подаяния были разнообразными, крестьяне тащили, кто на что горазд и реже всего монеты. Худосочный мужичок в латаной-перелатаной одежке пытался сунуть только что вынутую из силка перепелку, новоиспеченный послушник сказал, чтоб шел и съел ее сам.
Здесь тебе не столица, – дал знать о себе внутренний голос, который попритих с тех пор, как бывший ронин поселился в монастыре.
- И не Эдо, - согласился с ним Тайкан.

[Bishop >>>]

От местных дам любого возраста вместе с подношениями ему доставались нисколько не скрываемые – вот же люди, никакого изящества – сожаления, что этакий молодой красавец променял веселье и женскую ласку на религиозную строгость. Глядя на них, ему оставалось только порадоваться, что джикитоцу-сугата* удерживает их от более близкого знакомства. Плосколицые, с грубыми чертами лиц, неотесанные... никак не предел мечтаний. Лучше уж последняя девка из Йошивары.
Привереда, ворчал внутренний голос.
- Сокол зерна не клюет. Куда этим до Амэ.
Ну и где твоя Амэ? Зато эти прямо тут, бери любую.
Интересно, если хорошенько дать себе по голове, не вылетит ли оттуда настырный призрак? Но от искушения проверить Тайкан все же удержался.
Таинственный любитель чтения – новичок успел познакомиться почти со всеми в монастыре, но его пока не нашел, - тоже предпочитал стихи, и несколько дней они брали по очереди одни и те же свитки. На седьмой день поэзия закончилась, в хранилище остались только духовные тексты, большей частью нудные до зевоты. По вечерам, пропуская мимо ушей ворчание соседей-послушников, мол, зазря жжет масло, Тайкан писал стихи сам. А сегодня недосчитался двух листов. В недоумении переворошил все нехитрые пожитки в комнатушке – нет. Тушечница, дорогие кисти, чистые листы, все на месте. Странный вор.
Может, сам куда-нибудь унес и забыл?
- Я похож на слабоумного?
Для этих – точно.

[SonGoku >>>]

Решив оставить разбирательство на утро, Тайкан задул светильник и улегся на тощий футон. В его сне при свете факелов кружилась в бешеном танце Амэ, воинственно стучали многочисленные барабаны.
Стук вдруг изменился, стал реальным.
Привычный к опасности бывший ронин вскинулся. Еще не проснувшись толком, нашарил во тьме чугунный чайник и с размаху швырнул на звук. Что-то мягкое и пушистое мазнуло его по запястью, но удивило не прикосновение, изумил пронзительный визг. Просто море негодования. Здравый смысл подсказал, что орать вор не станет. Сам послушник молчал, так что оставалось предположить, что протестовал чайник. Ночная драма развернулась в полную силу: за приглушенным увесистым шлепком последовало громкое оханье. Возня. Треск. Рычание, чей-то всхлип и жалобное «ой, ну больно же, не кусайся!». Ругань под нос на два голоса. Тайкан преодолел два шага до приоткрытой – оттуда сквозило – двери. Ориентируясь на слух, схватил, что подвернулось под разведенные руки. В одной пригоршне оказалась чья-то нечесаная шевелюра, в другой намотанное на тело тряпье. Внизу сопел кто-то третий.
Ну, хоть бы одна звездочка на небе! Так нет же, который день пасмурно.
- И что с вами, ворами, делать?
- Отчекрыжить им гинтама*, - посоветовал сиплый мальчишеский голос. – И желательно по самые уши.
Воры – судя по вони, которую источали их давно не мытые тела, - были не из монахов, но взмолились с таким рвением, что порадовали бы настоятеля.
И где-то Тайкан уже слышал этот мальчишеский голос. Причем совсем недавно.
- А ты, значит, сдаешь подельников?
Послушник впихнул чересчур ароматных гостей в комнатушку, прикидывая, чем бы их связать, - хотелось освободить руки и зажечь свет.

---------------
*gintama - 金玉 – буквально «золотые шары», эвфемизм для обозначения тестикул.

[Bishop >>>]

Ночной "улов" - два нечесаных мужичка, которых прибежавшие на шум монахи обмотали крепкими веревками, - был выставлен на всеобщее обозрение посреди двора. Пленники воняли и скулили. Монахи обходили их стороной и занимали определенные уложением места.
Про четвертого участника ночного безобразия Тайкан промолчал: признаться этим монашкам, что упустил, не дали гордость и недоумение. В том, что низкорослый горе-советчик ринулся в кусты, стоило запахнуть паленым, не было ничего удивительного – удивительное наступило поутру, когда в зыбком свете зимней зари послушник отправился разыскивать чайник, который удачно послужил оружием накануне. Откуда бы тот чугунок ни взялся. Разглядывать что-то в навалившем за ночь снегу было бесполезно, и бывший ронин, растворив дверь и лежа на футоне, кинул несколько камней, чтобы определить, куда мог упасть чугунок. Результат оказался более чем занятный, но дальнейшие исследования пришлось прекратить, собственно, ради нынешнего собрания.
Глядя на то, как неторопливо, обстоятельно и грозно усаживается на принесенный служкой соломенный дзабутон* настоятель, Тайкан снова заподозрил, что Рьёгаку-хоши не всегда возносил Будде молитвы и служил вовсе не незаметно и скромно. Сейчас он походил на скалу, закутанную в поношенный, кое-где неумело заштопанный сокен* из некрашеного простого шелка. Швеи храму не полагались точно, а руки у послушников росли совсем не из нужного места.
- Цыц! – велел настоятель, не глядя.
Пленники захлопнули рты.
- Кто поймал их?

________________
*zabuton - 座布団 – буквально «подстилка для сидения», квадратная или круглая сплетенная из тростника толстая подушка.
*soken - 素絹 – буквально «шелк-сырец», длинная верхняя одежда буддийских священников с широкими рукавами из неокрашенного шелка, изначально белого, затем от серого до черного, последний обычно носили монахи-воины.

[Далара >>>]

Вперед вытолкнули Тайкана. Он, не выспавшийся и злой от вдруг вставших поперек горла социальных ритуалов, не задумываясь, по привычке изобразил поклон в киотских традициях – так человеку, выросшему в определенной местности, сложно избавиться от характерных движений и манеры речи.
- Видно, они так обнищали и оголодали, что монашья комната показалась им полной сокровищ, - глядя в никуда, сообщил новый послушник.
За спиной поднялся возмущенный ропот монастырской братии. Кажется, недовольны были вовсе не ворами.
Оголенную правую руку (и распухшую от укусов, к тому же) одного из воров украшало несколько очень глубоких царапин. Глаз второго заплыл и напоминал перезрелую сливу.
Из неслаженных причитаний и жалоб следовало, что: поющую чашу-рин* украли, было дело, один раз стащили вареный рис с кухни, еще - одну маленькую фигурку боддхисатвы Каннон, а вот к свиткам и не прикасались. Да и на кой ляд они им сдались, эти свитки?
- Мда, - задумчиво пророкотал настоятель. – Воистину... на кой?

Чуть позже они переговорили один на один. Из кухни принесли жаровню с горячими углями, но в крохотной комнате не становилось теплее. Приходилось глубже прятать руки в широкие рукава да тереть время от времени нос.
- Как-то император Тоба спросил служанку при дворе: «В небесах есть нечто, что называется Ама-но гава*. Что же это на самом деле?», - Рьёгаку сидел на веранде у отодвинутой перегородки и разглядывал следы на снегу. – «Откуда знать такой, как я? Но, думаю, это души облаков».
Ну, и чего он хочет? Тайкан окончательно уверился, что настоятель вовсе не выходец из местных крестьян. Можно было бы ответить в стихах, но за десять лет в бегах Такамори отучился делиться настоящими мыслями и эмоциями с кем-либо. Похоже, маска уже прилипла к его лицу.
- Что это за «камни», о которых толкуют все тут?

---------------
*rin - 鈴 – иногда suzu, ритуальная чаша, вид колокола, который в отличие от обычных колоколов не подвешиваются и ни к чему не крепятся. Звук рождается от вибрации стен чаши и ее края.
*Ama no gawa - 天の河 – Небесная река, Млечный путь (яп.)

[SonGoku >>>]

К странному впечатлению, которое Такамори – вернее, уже Тайкан – оставил по себе у окрестных крестьян, добавился новый пункт. Мало было чужого говора и высокого роста, да и лицом он никак не сошел бы за местного, даже высокородного. Их приводила в замешательство, а то и откровенный испуг, манера сразу после расспросов доставать бумагу, походную кисть и записывать ответы. Некоторые считали его переодетым сборщиком податей и принимались заверять, что уже все уплатили, год был неурожайный, семью кормить надо...
Одна разбитная компания приняла его за посланного кем-то там, послушник не стал разбирать, хранителя порядка – кто потрусливей удрали стразу, остальные с палками полезли в драку к вящему огорчению Тайкана. «Внутренний голос» не преминул встрепенуться и все норовил перехватить контроль. С трудом обошлось без жертв.
Все это вносило досадную путаницу.
- Вы знаете Такичи из деревни Такакуоцу? – задавал он первый вопрос.
И начиналось...

Солнце уже клонилось к закату, когда стало окончательно ясно: Такичи действительно ушел к Камням. Ударил мороз, но даже ему не удалось сковать горные водопады. Вода шумела и плескала, словно каппа затеяли игру на камнях, хоть для них и не сезон. Остальное – и дорога, окончательно превратившаяся в тропинку, и поросшие лесом валуны вокруг, и даже льдистое небо – безмолвно застыло в белоснежной тишине. Хоть бы где скакнула белка или пролетел ворон.

[Bishop >>>]

Тайкан шел быстро, чтобы до темноты добраться до пустой и холодной, но все-таки с четырьмя стенами и крышей сверху кьюкейшо*, про которую ему сказали еще в монастыре. Долго ходить было не впервой, зато скудный запас еды в дорогу закончился уже давно, подаяний молодому послушнику никто не делал, а он, занятый розысками, и не просил. Теперь уже не у кого, в общем-то, было: один раз встретился угрюмый отшельник – хотелось верить, что не вылезший на свет в неурочное время йокай, - потом двое лесорубов, но они возвращались домой и смогли предложить только воду.
Извилистые деревья переплелись ветвями, покрытыми инеем, сквозь которые просвечивало алеющее солнце, отчего пейзаж больше напоминал волшебный чертог из китайских сказаний, чем лес. В животе урчало совсем не романтично. Тайкан начал прикидывать, а сумеет ли дойти вовремя, или вот-вот светило нырнет за ближайшую гору, и придется ночевать прямо в снегу.
И остановился в середине мысли, когда на почти занесенной снегом тропе впереди обнаружил желто-бурое остроносое существо о четырех лапах, пушистом коротком хвосте и с характерным поворотом головы. Что-то в его облике подсказывало, что это может оказаться тот же самый тануки, которого на прошлой неделе чуть не освежевали крестьяне.
Зверек какое-то время с укоризной разглядывал недогадливого человека, затем горько вздохнул и удалился в кусты. Свеже- (хоть, пожалуй, и недо-) испеченный монах не удержался, раздвинул ветки; его давешний пестрый знакомец сидел там столбиком, с сосредоточенностью на мордочке и жухлым листиком на голове.
- Для концентрации мысли, - пояснил сердитый мальчишеский голос, очень знакомый.

------------------------
*kyukeisho - 休憩所 – буквально «место для отдыха», небольшие хижины на обочине дороги, где паломники или обычные путники могут переждать ночь или дождь.

Сообщение отредактировал SonGoku - 4-04-2013, 10:27

[Далара >>>]

Тайкан огляделся, но приходилось признать: говорит зверь, хоть и не разевая пасть.
- Это ты сказал? – на всякий случай уточнил он и заинтересованно добавил: - И как, помогает?
- А как же! Вот за шкирку хватать все горазды, - пестрый зверь снова вздохнул. - А как еду добыть...
Глаза у него были круглые, с поволокой, а густая шерсть на загривке пушилась шикарным воротником.
- Ну, и чего стоишь, фазан столичный? Глянь, не идет ли кто по дороге.
- Это, по-твоему, дорога? – фыркнул едва-едва-монах.
Стало интересно, зверь научился этому обращению у одного недавнего знакомого или наоборот? Поверить в совпадение не давала хорошо распознаваемая интонация. Тайкан сел на корточки, чтобы не слишком возвышаться над коротеньким собеседником.
- Нет здесь никого. Если ты так готовишь еду, давай быстрее. Скоро станет темно, а мы без фонаря. По крайней мере, я – тебе он вряд ли нужен, а вот мне просто необходим.
Тануки совсем по-человечески поднял коготь:
- Т-ссс!
В сопровождении трех пеших ашигару* верхом на каурой лошадке из-за поворота выехал совсем уж неожиданный гость здешних мест - самурай и, похоже, высокого рода. Одет по-дорожному, но не дешево. Лицо скрывала узорчатая плотная ткань кабуто-токина*, но, судя по мону* - 大一大万大吉*, - он должен был находиться вместе с Ишидой Мицунари в провинции Чикуго или, если слухи не врут, в доме сёгуна Токугавы. Поговаривали, что Мицунари собирается возвращаться в замок Саваяма, но - где озеро Бива, а где горы Насу? - ему тут делать нечего. Не на горячие же источники понесло любимчика Тоётоми?
Самурай натянул поводья, лошадь недовольно всхрапнула, под ее копытами хрустел снег.

---------------------------
*ashigaru - 足軽 - буквально «легконогие», пешие солдаты. Впервые ашигару упоминаются в начале 1300-х годов, хотя пехота в Японии была известна давно. Крестьяне, обрабатывающие землю, в военное время становились солдатами в армии землевладельца, они хранили ему верность, а отношения между их семьями могли продолжаться несколько поколений. Позднее, во время непрекращающихся военных конфликтов с 1300-го по 1500-й год в армии стали брать авантюристов и наемников, которых не нужно было содержать, оплата шла трофеями, но ими было сложнее командовать, они были гораздо хуже обучены, и трудно было положиться на них в бою. Вот их и стали называть ашигару. Вооружены они были, как правило, копьями-яри, нагинатами и луками, а защищены легкими доспехами.
*kabuto-tokin – 兜頭巾- капюшон в виде шлема, дорожный головной убор.
*mon - 紋 - буквально «знак», или камон (家紋), «знак дома», клановый герб, хотя гербом в общем смысле этого слова не является, так как не представляет собой геральдической эмблемы. Это, скорее, символ, отличительный знак какого-либо клана, семьи или достаточно выдающегося человека. Считается, что моны берут свое начало от узора на ткани, который отмечал принадлежность к той или иной аристократической семье. На поле сражения моны служили военными штандартами. Глава клана может даровать своим вассалам, не связанным с ним кровными узами, разрешение носить мон своей семьи как награду. Как и позволение использовать имя клана это рассматривается как очень высокая честь. Самурай, который носит на косодэ моны одного клана, а на хаори другого, подчеркивает, что хоть он и служит второму клану, но не связан с ним кровным родством.
*大一大万大吉 - Dai-ichi Daiman Daikichi – личный герб Ишиды Мицунари.

Сообщение отредактировал Далара - 21-08-2013, 11:12

[SonGoku >>>]

Десять лет ронином (желательно, не показываясь на глаза тем, кто мог бы узнать и донести), сыграли свою роль – Такамори ускользнул за куст. Укоризненно посмотрел на выдающие его четкие следы. Вспомнил, что теперь он Тайкан, и заново ощутил холодок на бритом затылке. Зато новая роль давала некоторые возможности, которые предстояло освоить, почему бы не начать прямо сейчас. А заодно удовлетворить любопытство. Сложив ладони перед собой и слегка наклонив голову, новоиспеченный монах как можно более чинно – пригодились наблюдения за настоятелем – вышел к малочисленной процессии. В кустах пренебрежительно, но не слишком-то громко фыркнули; жаль, нельзя было показать зверю кулак.
- Не заблудился ли благородный господин?
Ашигару схватились за копья, выставили их перед собой, будто ждали из зарослей медведя-шатуна или, на худой случай, разбойника. Самурай осадил их – как только что коня, - вытряхнул на затянутую теплой перчаткой ладонь несколько монет. Подъехал ближе.
- Я ищу дорогу в монастырь Куидзомэ, - он протянул деньги. – Ты оттуда, монах?
Тайкан подставил чашу для подаяний – роль есть роль.
- Я сейчас там послушником. – Не было смысла притворяться коренным обитателем Куидзомэ, лучше было сразу заявить недавнее свое пребывание здесь – говор-то у них с господином Ишидой одинаковый, не перепутаешь. – Не могу вас проводить, но если проследуете далее по этой тропе, достигнете деревни и дальше по дороге прямо к монастырю.

[Bishop >>>]

Ему подарили внимательный взгляд (услышал-таки!) и кивок в знак благодарности; затем самурай удалился. Его пешие спутники припустили следом.
Вторым встречным оказался тощенький дровосек, которого едва было видно под вязанкой сухих веток. Взять с него было нечего, кроме пожелания добраться до какого-нибудь ночлега и бурчания в животе.
Но на третий раз им повезло - вниз, к деревне Юмита, посвистывая, шел крестьянин с целым икесу* речной рыбы. Заприметив монаха, он немедленно попытался спрятать свой улов за спину. "Ну и жадина...", проворчали в кустах, и Тайкан мысленно согласился, а затем ему почудилось, будто кто-то хлопнул в маленькие ладошки. Следом издал вопль удачливый рыболов и, вытаращив глаза, будто увидел вместо рыбы змей, швырнул икесу в сугроб. Интерес на лице Тайкана лишь подлил масла в огонь, и рыбак, бормоча охранные заклятья и вздымая снежную пыль, умчался прочь.
- Теперь моя репутация окончательно издохла, благодаря тебе, между прочим, - без особой печали посетовал бывший ронин и, по щиколотку утопая в снегу, пошел подбирать «улов».
- Вот увидел бы то же самое, что и он, и не так бы работал ногами, - фыркнул тануки.

Рыбу поделили здесь же, под камфорным деревом чуть ниже по склону. Корни из земли выпирали, точно щупальца гигантского осьминога, зато можно было устроиться поудобнее, а шершавый толстый ствол великана защищал от зимнего ветра.
- Жарить будешь? - пестрый четвероногий грабитель смерил взглядом монаха и со вздохом переложил двух рыбешек из своей доли в соседнюю кучку. - Я вот так съем.

-------------
*ikesu - 生簀 – буквально «живая корзина», клеть для выловленной рыбы, сплетенная из тростника.

[Далара >>>]

И, набив рот едой, с чавканьем взялся поглощать добычу.
Приподняв одну бровь, послушник покосился на него. Обледенелые ветки, собранные под тем же деревом и сложенные в костер, разгорались плохо. Вот когда пригодился бы веер, но его забрали вместе с остальным небогатым имуществом.
- Ты вообще кто такой? – поинтересовался человек. – Имя-то у тебя есть?
- Дынька из Инуямы.
Тануки сорвал лапкой веточку и, очистив ее от коры, поковырялся в зубах.
- Тут зимую.
От поджаривающейся рыбешки потек изумительный аромат. На ветку где-то над головами высадился целый отряд воронов и, приглушенно перекаркиваясь, стал ждать, не перепадет ли чего.
- Далеко забрался, - мысленно нарисовав карту провинций, как запомнил ее с домашних уроков в детстве, усмехнулся Тайкан. – Две трети острова отмахал, путешественник.
- Мы такие, - снисходительно согласился зверек и навострил округлые уши.
Зимний ветер принес звук торопливых шагов, с дерева у поворота с негодующим карканьем взлетели, а затем опять расселись по веточкам птицы.
- Тайкан-сама!.. Тайкан-сама-а!
Пестрый мохнатый грабитель посмотрел в упор на монаха.
- Это кто?
Не пришлось долго подозревать, кто. Обладатель пронзительного юношеского голоса выскочил из-за облепленных снегом кустов, что почти закрывали вид на дорогу. Тот самый тощий и кое-как одетый мальчишка-послушник, который показывал тогда еще Такамори монастырь. Хорошо хоть догадался накинуть изрядно поношенное, но все же подбитое для тепла дофуку – видно, пожертвование кого-то из проезжих самураев. Мальчишка запыхался, но еду учуял сразу и теперь блестел голодными глазами, точно бродячая кошка. Этого сколько ни корми, все проваливается бесследно.
- Чего тебе?
- Тайкан-сама! Господин настоятель... Сказал, «не догонишь, уши оторву».
Отрывать было что. Розовые от морозца уши просвечивали насквозь.
- Велел отдать Тайкану-сама.
Мальчишка неуклюже выпростал из-под дофуку длинный, обмотанный тряпкой сверток. Едва взяв его в руки, монах понял, что внутри. Протянул пареньку хрусткую жареную рыбину.
- Держи, заслужил.
Тануки нигде не было видно. Только слышно. «Освежуют, - ворчали в кустах под сопровождение хруста валежника. – Как есть освежуют... И съедят. Людям верить нельзя».

[SonGoku >>>]

Кто-то на его месте предпочел бы идти в сопровождении спутника, а то и целой компании. Тайкан обменял бы что угодно на тишину и спокойствие одиночества. Но куда денешься от того, кто делит с тобой тело? Воспетый в поэмах и пьесах полководец оказался назойливо болтливым и заносчивым. Кажется, мстил за неудобства пребывания в монастыре. Свежеиспеченный монах, придерживая заткнутые за не предназначенный для такой тяжести пояс мечи, твердил, словно мантру: «Найти Такичи». Догматы требовали в схожих случаях произносить сутры, но в голову, как назло, вместо них лезли стихи.
Фиолетовые сумерки глотали верхушки сосен и подминали под себя тропинку. Тайкан вдруг пожалел, что не захватил фонарь или лучину. Да хоть поленце из костра под камфорным деревом.
Приходилось заставлять ноги делать шаг за шагом. Потуги нежеланного соседа раззадорить и вызвать ярость уже почти достигли цели. Гневный дух убиенного Йошицунэ был совсем некстати, он это знал, и оттого был еще более гневный. Может, стоило воздвигнуть ему святилище где-нибудь по дороге?
Оставь сию мысль. Прокляну.
И бесполезно допытываться, что ему надо…
Жизнь.
- Взамен моей, да? Как же.
Свинцовая усталость разлилась по всему телу. Тропа сжалась до полотнища в пару шагов длиной. На почерневшем небе одна за другой проступали звезды. Тайкан стряхнул снег с большого серого валуна и сел, чтобы дать ногам отдых. Сегодня он не нашел Такичи, нужно продолжить завтра. А пока вернуться в ближайшую по дороге деревню. Кажется, это не очень далеко. Снега много, сейчас взойдет луна, и станет светло. И тогда можно найти дорогу...

[Bishop >>>]

Утром с гор спустился туман, белый, как молоко, и укрыл собой всю лощину. Сразу сделалось влажно и зябко. "На горе жил тануки," напевал кто-то рядом. «Охотник убил его, освежевал, зажарил и съел. Листьями с дерева накрыл останки...»
Кто-то предусмотрительный законопатил щели в дощатых стенах мхом и даже сколотил, как сумел, ставень-шитоми*, чтобы в снегопад (да и на ночь) закрывать вход. В углу стопкой лежали потрепанные, выцветшие от старости дзабутоны* и стоял давно нечищенный закопченный чайник. Можно было бы принять дом за хижину старого холостяка, если бы одна стена не представляла собой вход в шинден*. Старая облупившаяся краска, посеревшее от времени дерево, шименава* размахрилась, шидэ* кое-где подмокли и начали перекручиваться, но все-таки все было на месте. Обыкновенный храм шинто. Разве что почему-то нет запаха благовоний.
На веранде, по самые уши завернутый в накидку из драной соломы, сидел незнакомый парнишка лет двенадцати и задумчиво ковырял в зубах щепочкой. Рыже-бурые космы его были увязаны в неаккуратный пышный хвост на затылке. А ведь мог бы содрать добротную, в целом, такую же накидку с недо-монаха.
- Тощий, словно кьёкотцу, одни кости, - скосив круглый глаз на соседа, проворчал юнец сиплым голосом. - А тяжелый.

-------------------------
*shitomi - 蔀 – ставень в виде деревянной решетки.
*zabuton - 座布団 – буквально «подстилка для сидения», квадратная или круглая сплетенная из тростника толстая подушка.
*shinden - 神殿 – буквально «зал божеств», часто хонден (本殿), центральное святилище, где расположено изображение божества, которому посвящен храм.
*shimenawa - 注連縄 - веревка (縄 - nawa) из конопли или рисовой соломы со сложенными зигзагом полосками бумаги (注連 - shime), символизирующими чистоту пути богов. Такой веревкой отмечают священные места и предметы, чтобы дать понять о присутствии здесь божеств, и вешают над входом в храм или в священное место, чтобы преградить путь злым духам.
*shide – 紙垂 – буквально «висюльки из бумаги», сложенные зигзагом узкие полоски бумаги, которые вешают на веревку-шименаву.

Сообщение отредактировал Bishop - 20-06-2013, 12:23

[Далара >>>]

От хибачи* шел волнами жар, там, под тонким слоем золы перемигивались раскаленные угли. Кружилась голова, и стены норовили растечься, как масло по воде. От яростного моргания немного полегчало, и Тайкан приподнялся на локте. Глупые вопросы вроде «где я?» и «как я сюда попал?» решил оставить на потом. Есть шанс вспомнить самому до того, как выставит себя полным дураком. И что-нибудь можно узнать от «внутреннего соседа» - должна же быть от него хоть какая-то польза. А пока следует поблагодарить ворчливого парнишку.
Но ничего не вышло – стоило набрать воздух для разговора, как горло скрутило кашлем. Зрелище, наверное, было диковатое: сидит, подобрав под себя ноги, монах в соломенной накидке, и пытается выкашлять наружу внутренности.
Когда он успел так простудиться?
Нечего было спать на камне среди зимы, источая яд, отозвался внутренний голос. Погубишь наше общее тело, я тебе не прощу.
Да не спал он, только сел отдохнуть ненадолго. А потом... потом... А не было никакого потом.
Тайкан лег и свернулся, как кошка. Приступ кашля потихоньку сходил на нет.
- Эй ты, - маленький «стожок» переместился к жаровне и чем-то там погремел, затем мальчишка уселся рядом с Тайканом и сунул монаху под нос плошку с горячим питьем. – Ну-ка выпей.
Пахло не слишком-то аппетитно и соблазнительно, но сварливый обитатель святилища дал понять, что насильно вольет свое варево Тайкану в глотку, вздумай тот возражать.

-------------
*hibachi - 火鉢 - буквально «чаша огня», бронзовая жаровня.

[SonGoku >>>]

Светлый прямоугольник дверного проема – дверь открыли, чтобы выветрить запах прелой соломы и впустить немного свежего воздуха – заслонила чья-то фигура. Гость стянул с руки мягкую охотничью перчатку-югакэ из узорчатой ткани, хлопнул ею несколько раз по штанинам, стряхивая налипший снег. Мазнул взглядом по слегка оторопевшим "хозяевам".
- А! - сказал второй помощник министра церемоний, недоуменно хмуря брови. - Монах из Куидзомэ.
- И Дынька! – недовольно буркнул мальчишка.
- Прошу прощения?
Снаружи донеслись голоса, а затем внутрь пинком был направлен перепуганный до нельзя крестьянин.
- Он подслушивал, - пояснил гость.
Местный житель был довольно упитан, несмотря на зимнее время - сквозь кое-как залатанные прорехи в одежке проглядывали складочки жирка на боках и на животе, да и голые волосатые ляжки, которые он явил всему миру, когда ткнулся носом в пол, никак не походили на палки.
- Нет-нет-нет! - застенал он. - Господин все неправильно понял!
- Вот как? - заломил бровь самурай, по-хозяйски устроился у очага, протянув к углям руки.
- Онко я из деревни Каминакано...
- Поглядеть на тебя, так еда тебе более в радость, чем питье*.
Из угла донеслось недовольное бурчание Дыньки, от него отмахнулись.

_____________
* Onkou - 飲光 – записывается через кандзи «питье, пить» и «свет».


(продолжение следует)

Сообщение отредактировал SonGoku - 19-09-2013, 16:18

[Bishop >>>]

天然惚け君の三人
Tennenboke-kun no sannin
ТРИ НЕДОТЕПЫ В ГОРНОЙ КРЕПОСТИ

Пятый месяц третьего года Эйроку*
Провинция Овари


Никто в этой истории (ну, возможно, за небольшим исключением) не отдавал себе отчета, к каким грандиозным событиям приведут их действия, скромные даже в масштабах крохотной провинции.
В одной из деревень загорланил спросонья петух. Небольшой рыже-бурый тануки, который спозаранку вел подкоп под куриную клеть, от неожиданности метнулся через дорогу и чудом не попал под копыта. Лошадь, что едва не оборвала жизнь маленького зверя, понесла от испуга. Всадник не натянул удила... В результате узкая, покрытая уже кое-где облупившимся черным лаком шкатулка попала к тому, кому она предназначалась, еще до рассвета.
Впрочем, едва ли молодой человек спал - хоть и вышел к почти бездыханному от усталости гонцу, не накинув ноши* поверх белой ночной одежды. Он прошлепал босиком по натертым пчелиным воском половицам и уселся напротив.
Посланник, грязный и мокрый насквозь, как будто бежал, а не скакал на лошади, упал на одно колено и, не поднимая головы, протянул обеими руками толстую полосу сложенной бумаги. Тот, кто выводил "上"*, торопился, и линии легли не слишком ровно.
Сонный молодой человек (в прошлом году в этом же месяце ему исполнилось двадцать шесть, но до следующей даты оставалось подождать еще пятнадцать дней) развернул послание. Он постукивал себя по колену сложенным веером, не замечая, что читает вслух.
- ...«мы не выстоим, Мацудайра Мотоясу – хитер и силен не по годам. Прошу вас, пришлите нам бочонок сакэ»...
Во дворе у веранды, как утес среди волн, застыл в ожидании распоряжений Шибата Кацуиэ, он сегодня нес стражу.
- ...«Мы выпьем и вспорем себе животы». Идиоты...


--------------------------------
*июнь 1560 года
*noushi – 直衣 – буквально «простая одежда», прямая длинная роба, которую представители знати (кугэ) носили дома во время отдыха; по покрою и пропорциям схожа с хоэки-но хо, но не имела ограничений по цвету ткани.
*ue - 上 - буквально "наверх", пометка на прошениях или донесениях, подаваемых непосредственно даймё или человеку выше положением.

[SonGoku >>>]

Горы на границе провинций Овари и Микава
15 день пятого месяца третьего года Эйроку*

Ночь и дождь стирали подробности. За шорохом и стуком капель не слышно было, как чавкает мокрая глина, отпуская, в конце концов, увязшее колесо. И как негромко - не дай боги, услышит еще кто-нибудь! - клянут свою участь, поклажу и Дурака из Киёсу* облепившие телегу фигуры в накидках из желтой промасленной бумаги.
Час Крысы* выбрали не только из-за спешки - никому не хотелось нос к носу столкнуться ни с авангардом двадцатипятитысячной армией Имагавы, ни с хи-о касэ*. Тут еще неизвестно: кто хуже.
- Поговаривают, что на дороге в Нагою видели Генерала, - поделился тревогой Шин'ичи, вытирая ладонью мокрое от дождя и пота лицо. - Накануне Ацута-мацури*. Что ему в горах не сидится?
- И кому же так повезло? - Хисабуро уперся руками в бочку, накрепко привязанную к телеге.
Генерал начал собирать изобильную дань с торговцев, да и прочих путников год, должно быть, назад. Никто толком не знал, ни откуда он, ни как выглядит - даже имени. Генералом же его прозвали, так как все его грабежи отличались жестокостью и расчетом. И стремительностью; он являлся, обирал и растворялся в ночи или в утреннем предрассветном тумане, словно тэнгу. Поговаривали - он из Микавы, но загуливал и в Тотоми, и даже в Шинано, и Овари не оставлял без внимания.
- Эй! Хорош языками чесать! - прилетел спереди грозный окрик старшого. – Накликаете беду...
Один тускло-желтый фонарь на всех давал мало света; язычок пламени то шипел и скукоживался, то метался испуганной бабочкой внутри бумажного короба.

--------
*8 июня 1560 года.
*kiyousu-no outsuke - 清洲の大うつけ – Ода Нобунага, чья ставка была в замке Киёсу.
* 23:00-01:00
*hi o kase - 火を貸せ – буквально «тот, кто одалживает огонь». Появляется в Киташитара-гун. Говорят, в древности невероятной силы мужчина шел по ночной дороге, и перед ним вдруг появилась девочка, по слухам, дитя божества бездны, с коротко обрезанными волосами и попросила одолжить ей огня.
*Atsuta matsuri – праздник в храме Ацута, во время которого дают уличные представления, проводят священные ритуалы, а так же воинские турниры. Вечером зажигают бумажные лампы и устраивают фейерверки.