Nihon monogatari gaiden, Дом ветвящихся дорожек...

[SonGoku >>>]

Тела положили возле конюшни на соломенные циновки, накрыли такими же старыми и протертыми до дыр - дайгоро замка Такаяма мертвых, разумеется, чтил, но человеком был разумным и хозяйственным. По той же причине никого не послали в ближайший храм; господин Хисао рассудил, что до решения доно нет смысла тратиться дважды. Будь его воля, молодежь послали бы и в храм Шон-джи и за камунуши*, а для верности - еще и в город, поспрашивать, не видели ли по близости ямабуси. Когда к тебе в дом ломятся демоны, ничья помощь не будет лишней. Вот в чем-чем, а в этом дайгоро Такаямы был крепко уверен.
- Обычному человеку, доно, не под силу такое, - в ответ на вопросительный взгляд господина он присел на корточки возле первого трупа, откинул циновку. - У убийцы в руке был не меч. Нагината, - Хисао взглянул на хозяина замка снизу вверх. - Многие ли нанесут подобный удар одной рукой?
- Со вторым мертвецом, доно, еще хуже.
Простая, короткая церемония повторилась у соседней циновки, только прежде, чем продмонстрировать труп, дайгоро зажал нос рукавом. Многие последовали его примеру, стоило убрать соломенное покрывало. Тело несчастного стражника раздулось и почернело, а воняло оно - аж темнело в глазах.

_____________

* kamunushi - 神主 - (букв. «хозяин богов»), человек, который отвечает за порядок в синтоистском храме и проводит там ритуалы, в его обязанности входит общаться с богами и передавать их волю другим людям.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

Сообщение отредактировал SonGoku - 8-04-2010, 17:08

[Далара >>>]

一期一会
Ichi go ichi e*
ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС

Четвертый год эпохи Бунмэй*

Случаются неудачные дни, а в случае Тома Тэри, скорее, неудачные ночи. Или поздние вечера. При свете солнца он не грабил; не потому, что боялся не справиться, а из разумной предосторожности и расчета. Ловчее него в округе еще поискать, и поэтому нападал он лишь на тех, кого так просто не возьмешь. Крестьяне, торговцы и странствующие монахи его не интересовали. Даже купец в предпраздничные дни, чьи короба ломятся от товара, растерявший охрану где-нибудь на перевале, не заставил бы его продрать глаза. Сильный противник и эффектность, вот что заставляло действовать Тома. Все остальное навевало скуку.
Под именем Тома Тэри его знали в тех кругах, где вращаются разбойники, воры и прочие сливки дна общества. Он его сам придумал, и хотя разводил руками всякий раз, когда просили написать - мол, неграмотный, - на самом деле, прекрасно знал, как оно пишется. И знал также, что напиши он его хоть раз, и все узнают настоящую его фамилию.
Сегодня Тома затаился на ветке дерева около дороги, словно большая макака, а за спиной его болталась лисья маска. Странно было бы ожидать, что на дороге от храма Мацуо к лодочной станции у моста Тогецукьё кто-то появится в такой час, но разбойник знал точно: сегодня здесь пройдет богатый купец со слугой. Поправка: с трусливым слугой, который убежит, едва почует опасность. Нюх на нее у него острый. А купец, бедняга, думает, что попадут на представление. Но в том виде, как его оставят, едва ли он посмеет показать там нос. Тома захихикал в предвкушении.

___________
*Ichi-go ichi-e - 一期一会 – (буквально: «один отрезок времени, одна встреча») термин, описывающий концепцию, которую часто связывают с мастером чайной церемонии Сен-но Рикью. Можно перевести как «никогда больше», «только на этот раз», «единственный шанс в жизни». Он означает, что действовать в каждое мгновение надо так, словно второго шанса у тебя уже не будет никогда.
*1472-й год

Сообщение отредактировал SonGoku - 10-05-2012, 7:51

[SonGoku >>>]

Показался далекий пока и медленный, как ленивый жирный светляк, фонарь в руке слуги. Он раскачивался при каждом шаге. Купец не торопился, да и к чему, до представления еще целый час. Когда блик скрылся за ближним поворотом, Тома скользнул на землю.
Круглый, желтый фонарь плыл по воздуху, будто маленькая луна. Уже можно было различить на его боку лепестки темно-алой глицинии, что намекала, кому он принадлежит*. На другой стороне красовалось солнце в воротах. Тут хор-джиутай* поведал бы затаившим дыхание зрителям, как притих в ожидании лес. И как сгустился белесый туман, нагоняя тоску и тревогу. И как ухнула гулко сова, когда хитрый грабитель, пропустив мимо слугу и добычу, нанес сзади коварный удар... Тома передернуло от отвращения.
Ночь стояла достаточно темная, это верно. Зато в полной влажного мха ложбине неистово зудели комары, голосили лягушки в ручье, а неподалеку с хрустом ломился через сухой валежник молодой, полный сил кабанчик.
Пятно блеклого света легло на дорожку меж сосен.
Тома опустил на лицо маску, вынул меч. По законам жанра тот должен был зловеще сверкать, пока разбойник демонстрирует его зрителям. Но звездного света не хватало, а луна еще не вышла из-за гор. Скудно одетый, чтобы ничто не мешало двигаться в зарослях, грабитель выскочил на поляну сбоку. Издал воинственный крик, когда до освещенного фонарем силуэта было рукой подать.
Здесь положено было ударить барабанам. Тэри мысленно поблагодарил ками за их отсутствие.

________________
*Имя владельца труппы Фуджима записывается через кандзи fuji (藤), "глициния" и ma (間) "пространство"
*jiutai - 地謡 – (буквально: «земное песнопение») хор из восьми человек, который сопровождает пояснениями представление Но.

Сообщение отредактировал SonGoku - 19-01-2010, 14:34

[Далара >>>]

А слуга должен был со страху бросить фонарь и бежать, куда глаза глядят.
Между грабителем и добычей висела миниатюрная рукотворная луна, родившаяся в руках мастера из Гифу. И освещала босые ноги путника – в чешуйках засохшей глины, старых и свежих царапинах, длинный белый от времени шрам опоясывал правую щиколотку и ярко выделялся на темной от грязи и загара коже.
- Это кого ты собрался убить? - с веселым интересом спросили разбойника сверху из темноты.
Да, сегодня определенно была неудачная ночь. Но Тома не был бы собой, отступи он на середине пути. Даже, когда в звуке чужого голоса слышится что-то не совсем обычное... для человека.
Храбрый герой должен броситься в атаку под барабанный бой и пение хора, несмотря ни на какие страхи. В ближайшем болоте лягушка издала особенно заливистую серенаду.
- Никто не умрет, если сам отдашь что там у тебя есть ценного! – получилось даже бодро.
Собственный голос из-под маски звучал искаженно и глухо. Обычно его, неожиданности и вида меча хватало, чтобы заставить купцов растеряться. Этот не испугается, но воду-то помутить можно, нет?
Фонарь перекочевал из правой руки в левую, стало видно, что цветастые лохмотья некогда дорогой плотной ткани перепоясаны толстой конопляной веревкой, какую используют в храмах для ритуальных очищений. За веревку были небрежно заткнуты два меча. Ладонь правой руки незнакомца привычным движением легла на рукоять.

[Bishop >>>]

- Этот клинок создан великим мастером из Ямато, - большим пальцем прохожий ласково погладил вытершуюся кое-где оплетку. – Если тебе повезет
разглядишь на клинке коши-хи*. Говорят, он точно такой же, как на мече у Фудо мьё-о.
Лягушки притихли, заслушавшись. Смолкло даже вездесущее комарье. Прохожий добродушно хмыкнул.
- Хочешь взглянуть?
- А то ж!
Все, пора атаковать, понял Тэри. И громко засмеялся, чтобы заглушить ощущение, что собрался потягаться силами не с человеком, а с неудержимой горной рекой. Либо будь ловок, либо прощай голова. Он будет ловок как никогда! Тома резко оборвал смех и ринулся на незнакомца с обнаженным мечом. Клинок несколько раз вспорол пустой воздух – словно противник точно знал, куда придется очередной удар, и исчезал оттуда в последний миг. Сам он не нападал, но сколько еще будет длиться его миролюбие? Тома зажмурился и отчаянно ткнул мечом наугад. Он услышал сердитый возглас и открыл глаза. И увидел перед самым носом острие чужого меча. Все, с миролюбием точно покончено, время уносить ноги.
Но не без добычи же!
Разбойник метнулся к незнакомцу, хватанул первое, что оказалось под пальцами – амулет на кожаном шнурке вокруг шеи. Дернул. Краем глаза заметил что-то выпавшее на землю и нырнул за этим как раз вовремя: чужой клинок срезал лишь прядь волос. Откатился в кусты, пересчитав ребрами все камешки по дороге. Уцепившись за ветки, поднялся и точно вспугнутая лиса помчался прочь. Оглянуться он боялся.

________________
*имеется в виду легендарный кузнец Амакуни, который создал первые японские мечи с односторонней заточкой.
*koshi-hi - короткий желобок с округлыми торцами

Сообщение отредактировал Bishop - 22-03-2011, 19:07

[Далара >>>]

Этим вечером в монастыре Небесного дракона* не спали. Вокруг площадки для танцев полыхали светильники, а гром барабанов, свист флейт и голоса хора слышно было, наверное, и по ту сторону реки. Сегодня давала представление знаменитая труппа Фуджима, да не что-нибудь, а одну из лучших пьес своего репертуара: «Любование осенними листьями»*. Первый ряд занимали почетные гости, дальше кто на соломенных подстилках, а кто и прямо на земле разместились остальные. Некоторые даже принесли скамеечки, чтобы сидеть с удобством.
Под вдохновенное пение хора о приближении ночи и обещаниях, что дают друг другу мужчина и женщина, служанки подносили сакэ. В медленном, похожем на кружение падающего листа, двигалась госпожа – искусно сделанная маска изображала юную деву.
Один из зрителей повел затекшим плечом. Смотрел он с таким вниманием, будто женщина эта была предназначена ему.
- Сегодня особенно хороша, - пробормотал он.
Его приятель покосился на него с улыбкой задумавшей каверзу лисы и протянул плоскую сакадзуки* девочке, которая как будто только и ждала этого жеста, чтобы наполнить опустевшую чашечку. Второй рукой он поднял открытый веер к груди, прикрывая им сердце*.
- Господин Хиромаса этим вечером вновь в романтическом настроении.
Девочка негромко захихикала, пряча лицо за рукавом.
- Я наслаждаюсь искусством! - с негодованием ответил первый зритель, но тут же рассмеялся вслед за девочкой. – Смотри, сейчас он упьется и заснет. Нельзя же пить так много. Особенно из рук женщины.
И в противоречие собственным словам тут же протянул девочке чашечку, чтобы та вновь наполнила ее.
Прочие зрители, кроме первого ряда, сидели плотно друг к другу, иногда даже плечом к плечу. Но эти двое и их прислужница оказались отдельно, как будто вокруг них сам собой образовался пузырь отчуждения. Никто не косился на них, никто не ворчал, просто садились подальше.

_______________

* Tenryū-ji (天龍寺) – монастырь на западе Киото.
* Momijigari (紅葉狩り) – известная пьеса театра Но.
* Sakazuki – плоские, похожие на лепесток, чашечки для сакэ.
* Прикрытое веером сердце означает, что кто-то находится в сильном романтическом волнении.

[SonGoku >>>]

Второй сделал глоток, сложил веер и что-то шепнул, поднеся его к самым губам; над головой «задремавшего» ваки*, придавая сцене должную нереальность, принялись водить хоровод светлячки.
- Особенно из рук демона, - шутник наблюдал, как медленный и элегантный танец актера в маске юной девы сменяется такой стремительной пляской, что многослойные яркие одеяния взметнулись, точно осенние листья при ветре, и его улыбка медленно таяла, уступая место сосредоточенности.
Первый опрокинул чашечку в рот, довольно причмокнул, напоминая сытого кота. Чудом не задев длинным шелковым узорчатым рукавом выстроенные в ряд еще не открытые кувшины, указал веером на ваки.
- Он куда спокойнее, чем был в первых сценах, не ерзает, будто ему не сидится на месте, даже не отбивает пальцами на досках ритм барабанов, а они так и не догадались. Разве они слепые?
- Если бы люди видели так же, как это делают собаки, мне пришлось бы уйти на покой, - отозвался его приятель, складывая из листа бумаги птичку; в прорезях рукавов его белого каригину* темный плотный шелк хитоэ* переливался при тусклом свете.
Напутствия запущенной в полет игрушке никто не расслышал, зато все увидели, как над храмом закружилась белая цапля. Взмахнув крыльями, неизвестно откуда возникшая птица улетела к реке.
- Любопытно, не правда ли?

______________
*waki - 脇 – (букв. «сторона»), актер на второй (вспомогательной) роли, обычно появляется на сцене первым и описывает сюжет и историю «шитэ», главного актера; часто изображают странствующих священников, придворных, гонцов. Ваки никогда не носит маску. В конце своей первой сцены садится в стороне, уступая место шитэ.
*kariginu - 狩り衣 – (букв. «одежда для охоты») длинная одежда, застегивающая у ворота на пряжку, с длинными рукавами, не сшитая по бокам. В рукава продергивался шнурок, чтобы можно было их стянуть у запястья при надобности. Каригину носили придворные эпохи Хэйан в дороге, на охоте или отправляясь по различным поручениям. Позднее ее стали носить старшие военные чины.
*hitoe - 単衣 – (букв. «одежда без подкладки») короткая одежда, которую носят, заправив в штаны, под каригину; традиционно оранжево-красного цвета, в редких случаях бледно-зеленого цвета. Боковых швов нет, рукава пришиты лишь частично.

[Bishop >>>]

Хор как раз закончил петь о приближении ночи, а актер в маске дзо* удалился переодеваться в «зеркальную комнату», а вместо него на площадку вышел адо-ай* в ощетинившейся жесткими по-кошачьи встопорщенными усами маске нобори-хигэ*, чтобы рассказать собравшимся на представление людям, как Тайра-но Корэмочи был послан на гору Тогакуши и как доблестно он победил обитавшего там демона, и...
- Сакэ глоток за глотком растопило его сердце, и то, что казалось преградой, сделалось мостом, - рассмеялся зритель в белом каригину, протягивая опустевшую чашечку смешливой девочке.
От удара пяткой высокий помост загудел барабаном, и не сразу стало понятно, что стучат еще и в ворота. Дождя не было, но человек, который ворвался во двор и, едва дыша, рухнул на колени, промок до нитки. От соломенного плаща остались жалкие ошметки, что торчали, как пакля, в разные стороны и делали бедолагу похожим на петуха, который только-только спрятался от проливного дождя.
- Демон... – прохрипел человек, тыча пальцем в сторону «зеркальной комнаты». – Демон...


Что-то звонко щелкнуло по распрямившемуся колоску подмаренника, вторая капля скатилась беззвучно в траву, земля впитала ее - и покрылась сухой коркой на этом месте. Оборванец, неудавшаяся жертва незадачливого разбойника, с подозрением поднял взгляд к небесам, но не нашел там ни дождевых туч, ни даже безобидных облаков. Зато там, куда на удачу полоснул клинком Тома, цветные лохмотья намокли, прилипли к коже. И едва заметно дымились, запахло паленым тряпьем. Странный путник прижал ладонь к ране, недоуменно вскинул выгоревшие на солнце брови. Догадка пришла быстро, надо было лишь провести по шее кончиками грязных пальцев. Амулет, что висел там на кожаном шнурке, пропал, а вместе с ним - что выяснилось в ту же почти что секунду - исчезла еще одна вещь.
Оборванец процедил сквозь зубы проклятие, опустился на корточки, подцепил коротким мечом размокший в ночной росе забытый всеми фонарь. По-собачьи склонив голову набок, прочитал размашистую надпись на нем.
- Расщелина?*.. – тонкая рисовая бумага с алыми лепестками цветка расползалась под пальцами; прохожий смял ее в кулаке и оскалился, бок саднил, мешал думать.

-------------------
*zo – маска молодой женщины, которую носит первый актер (шитэ).
*ado ai – второй актер в интерлюдии между двумя актами.
*nobori hige – маска «нобори-хигэ» носит второй актер в интерлюдии-кьёген, исполняющий роль бога небольшого храма. Иногда украшенная усами маска отличается открытым беззубым ртом и больше напоминает доброго старика, чем священного хранителя.
*Японская кандзи «kan/ken» (間), означающая «пространство, промежуток» по-китайски читается как «jian» и может означать так же «расщелина, щель».

[Далара >>>]

Тома, задыхаясь от бега, влетел в закуток храма, отведенный актерам. Здесь одевались и раздевались, хранили и надевали маски, наносили грим – все вместе, толпой, но никто не толкал друг друга, хотя порой по чьей-то недоброй воле маски оказывались не там, где им следовало. Внешнему человеку ни за что не сориентироваться, где искать нужной встречи. Тома не искал, он знал точно. Он лавировал. Он прикрывал лицо, второй рукой придерживая добычу за пазухой. Сходу тряхнул за плечо актера-ваки, нырнул ему за спину. Выдохнул на ухо:
- Давай, вываливайся из шмоток.
Лицо, похожее на его собственное, как две капли воды – спасибо отцам-братьям, тщательно положенному гриму и кое-чьей страсти к подражанию – повернулось к Тома.
- Гинносукэ!
- Я. А ты кого ждал?
Юный глупыш-кузен рад несказанно. Про себя Тома... да нет, пора становиться собой и забыть принятое для темных дел имя. Про себя Фуджима не может сказать, что он рад. Ни тому, что забрал какую-то мелочь у чересчур сильного противника и даже времени нет посмотреть, что именно. Ни тому, что сейчас придется идти на сцену и медленными, вбитыми, заученными и отточенными до оскомины на зубах движениями изображать давно умершего героя старой пьесы. На сцене не бывает азарта и возбуждения ночных грабежей. Впрочем, возбуждения на сегодня как раз достаточно. Чему он рад, так это собственной способности унести ноги. Живым и здоровым. Ссадины и занозы от кустов не считаются!
Шуршащие слои одежд он торопливо натягивал при помощи все того же кузена. Грим наносили впопыхах, прислушиваясь к голосам хора со сцены. Закончится интерлюдия, все, время представать снова перед публикой.
- Грим смой, - велел Гинносукэ, когда сделали основное.
- Ага, - кивнул младшенький.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

Сообщение отредактировал Далара - 5-04-2010, 16:37

[Bishop >>>]

開甘露門
Kai Kanromon
ОСВОБОЖДЕНИЕ ДУШ

Храм Амида-джи, Акамагасеки
4 день 2 месяца 6 года эры Кейчо*

- Оставьте их мне, - глухо сказал монах. – И уходите.
Превращенный в лохмотья кьютай казался дряхлым облачением древнего горного отшельника. Обманчивый образ – тело под ним было молодым, здоровым и сильным. Мощным, как натянутая тетива лука. Это оружие должно было быть пущено в ход.
Безмолвная женщина под покрывалом, мокрый насквозь юноша-сацумец, управитель, согнанный с места прибытием нового владыки земель, и его юная нареченная жена с чужим младенцем на руках, смятенный молодой человек, чью природу выдавал торчащий из-под штанов хвост, согбенный годами давно облысевший настоятель и простоватый прислужник – все ушли. И тогда лишь Тайкан пробормотал те слова, которые жгли язык с тех пор, как он произнес свое пожелание-приказ:
- Ну спасибо тебе, удружил.
Ответный голос, которого не могли слышать другие, звучал мертво, в нем не было эха жизни, не было звона. Не было и дружелюбия.
- А кто, по-твоему, должен заниматься всем этим?
- С чего ты решил, что я?
Лодыжки подневольного, того, кто не сумел справиться с овладевшим им призраком даже в нескольких монастырях, окоченели от холода, и шаги получались короткими, неуклюжими. Ноги путались в длинных липких от влаги и соли полах одеяния. Красные колонны покрылись изморозью, словно их облили водой в очень холодную зиму.

---------
*Начало марта 1601 года

Сообщение отредактировал Bishop - 5-04-2010, 16:38

[Далара >>>]

- Ты – монах, - прозвучало как издевательство.
- В лучшем случае, послушник.
- И чему тебя только учили в храме... – вздохнул призрачный ненавистный голос.
- А тебя? – зло парировал задетый за живое Тайкан.
- Будь повежливей, деревенщина!
- На себя посмотри, захватчик чужих тел.
Воцарилось молчание, ледяное, как течение горной реки.
Плотный алый туман достиг колен и все прибывал, идти в нем становилось все труднее. Казалось, ноги вязнут, и внизу уже не деревянный настил, а зыбкая трясина, что вот-вот утянет в мрачные топи, откуда нет спасения.
- Ты-то знаешь, что делать, или просто решил угробить нас обоих? – без пиетета вслух поинтересовался Тайкан; он вспомнил, что когда-то был Такамори и когда-то был хорошо знаком с Мицуке.
- Невежа! – рыкнул бесплотный голос. – Пусти, я все сделаю как надо!
По спине пробежал холод, будто коснулись ледяными пальцами позвоночника.
- Нет уж, рассказывай, что помнишь, а сделаю я!
Противно даже представить, что этот лед охватывает всего тебя, что твое тело больше никогда не будет принадлежать тебе. И страшно. Страх подобен удару плетки: ранит и отрезвляет.
- Нет. Точка.
- Тогда читай сам, - обиделся «захватчик».
Йошицунэ умер в молодости – вдруг вспомнил Тайкан. И вряд ли повзрослел за четыреста с небольшим лет. Он же еще так молод, почти ребенок... А сам-то, старик, что ли?!

[SonGoku >>>]

Прямо в воздухе перед ним возникли вдруг столбцы символов, впечатались в глаза – не выморгаешь, как попавшую ненароком ресницу. Старинная скоропись читалась с трудом, и недо-монах прищурился, разбирая призрачные знаки. Моргал, чтобы избавиться от жжения, от чувства, что знаки вжигают в глазницы. Он никогда не видел этого текста, но сейчас будто вспоминал давно забытые, но выученные когда-то наизусть слова.
- «Если думаете, что все пройдет легко, то лучше побыстрее убирайтесь прочь», - процитировал он вслух.
- Ну и беги, как первый трус на поле боя, - гаркнул призрачный голос; от него заложило уши.
Туман поднимался все выше. В мутной пелене мелькали тени. Казалось, вот-вот кто-то из войска Тайра, вызванного в мир живых, поднимется на ноги, обретет плоть и кровь.
- Выступать против превосходящих сил противника, не имея заготовленной уловки, глупо, - с вызовом обреченного выкрикнул в воздух Такамори.
Он держался рукой за колонну – хоть что-то материальное! – и, кажется, впивался в лак чересчур отросшими за последние дни ногтями.
- Тогда придумай ее, - парировал нечаянно доставшийся ему соседом по телу военачальник.
Недо-монах огляделся шальным взглядом в поисках хоть какой-нибудь подсказки.
Надо же, слепец не послушал ни приказа, ни просьбы. Он остался стоять и, склонив голову набок, прислушивался к шорохам, бормотанию, еще не явным угрозам, наполнявшим небольшой зал. Затем протянул руку:
- Покажи мне, где край бассейна.

[Bishop >>>]

Все мигом переменилось, живой человек стал будто якорем к настоящему миру. Якорем куда лучше холодной и скользкой от влаги колонны. Тайкан подошел к нему, уже почти взял протянутую ладонь...
- Ты что делаешь?!
Перед усталыми глазами, словно горящее на бумаге, возникло предостережение из второй части свитка: «Ни от кого не принимайте помощь, не доверяйте словам ни людей, ни призраков».
Монах нехотя, чуть не споткнувшись, отступил, опустил руку.
- Твоя стрела повергла Истумадена, теперь уходи отсюда, - сказал он бива-хоши. – Здесь опасно.
Тайкан предпочел бы иметь хоть одного помощника, кроме бесплотного голоса откуда-то изнутри себя, этого капризного недоразумения.
Призраки, обретая плоть, протестующее взвыли, слепой музыкант с улыбкой покачал головой.
- Я не брошу свой клан, - сказал он. – Не раньше, чем тот, кто виновен в их гибели, понесет наказание.
Такамори повернулся к нему спиной. Лопатки так заледенели, что всади музыкант меж ними нож, он не почувствовал бы. Наверное, было бы лучше так.
Не случилось.
- Слышишь? Это он о тебе, - едко подначил Такамори призрачного собеседника.
Молчание.
- Сделаешь вид, что тебя нет?
- Очерти место действия, - холодно посоветовал Йошицунэ; от его скрытой ярости закололо в пальцах.
Прямоугольный кусок у стены показался самым подходящим. Неизвестно почему, Тайкан не задумывался. И не спрашивал. Но границу нарисовать было нечем.

[Далара >>>]

- А кровь тебе на что?
Действительно... Укусить палец достаточно глубоко не получилось, и Такамори вынул меч, провел пальцем по острию. Боли не было, кровь показалась ненастоящей. Он залюбовался быстро растущей каплей. Представил: вот она становится ручейком, течет по пальцу, срывается и падает в туман, застывает в нем причудливой фигурой или впитывается в доски... в землю... Из полутранса его вывел неожиданно сильный удар сердца.
- А знаешь, я ведь могу и остановить его, - вкрадчиво пояснил голос.
- Неужели ты покинешь этот мир так быстро? – он, живой обладатель тела, не был уверен, что действительно язвит.
Линия. Он вспомнил, нужно нарисовать линию. Пришлось постараться, чтобы тонкая полоса на полу не оказалась прерывистой.
- Вдоль стены тоже, - обронил невидимый советчик.
Уловки для победы над Тайра все еще не было. Ни идеи, ни намека на идею. Их много, Такамори один. Их лица одно за другим становились настоящими, словно оживали древние легенды. Как будто сражение при Данноура произошло только что, и он лично принимал в нем участие. Видел погибших. Был на чьей-то стороне...
Волны бились о борта лодок...
- Да не было меня там! – крикнул он опять вслух. - Все это давно прошло! Понимаете вы или нет?!
- Но ты был здесь, - мягко возразил слепой.

[SonGoku >>>]

Он сидел на самом краю бассейна, так что туманные жгуты, которые поднимались от взбаламученной зеленой воды, прикасались, словно заботливые руки, к его одежде. Призрачные белесые пальцы гладили украдкой колени музыканта, прижимаясь к ним в надежде на ответную ласку. Голос у бивы оказался на удивление глубокий и мощный, без легкого дребезжания; звук был такой, словно волны ударили в щиты, укрепленные вдоль бортов корабля для защиты от вражеских стрел.
- И был в Ичи-но тани, разве не помнишь?
Тайкан обернулся к нему, сделал нетвердый шаг вперед, как будто ноги вязли в предательской трясине, и ему приходилось выдирать их. Оперся о колонну, тряхнул обритой, с уже отросшими волосами, головой.
- Кто ты? Откуда? У тебя... – он долго подбирал слово, - диковинная бива. Мне не встречались такие... – и понял, что почти соврал, что видел такую однажды. Или даже не раз...
- Часть войск оставить на берегу, остальных посадить на лодки, - командовал голос, далекий и гулкий, как эхо в пещере. Знакомый голос, почти собственный. - Не опускать флаги!
- Такое яростное сражение... – едва слышно пробормотал Тайкан, как во сне.
- Ты прав, - улыбнулся слепой. – Тускло светила луна, помнишь?
На потемневшем от времени дереве инкрустированная перламутровая луна, которая проглядывала сквозь зелень листвы, казалась ярче той, о которой давным-давно забыли все участники прежних событий.

[Bishop >>>]

- Ты спустился с крутого обрыва, - продолжал музыкант. – Мы не ждали тебя, потому что не думали, что кому-то под силу одолеть тот склон.
- Со мной было три тысячи воинов, еще семь тысяч шли снизу, с запада. Под командованием Дои Санэхира, доверенного друга Йоритомо... этого палача! Но тогда я верил ему и был готов действовать неожиданно и безрассудно, и со мной был...
Чужая улыбка на собственном лице показалась наложенной принудительно маской. Кто-то растягивал его мускулы насильно. Ощущение собственного тела медленно уплывало в туман – знакомый, холодный и темный. В этом тумане жила она, пока не отпустила его продолжать эту жизнь и не ушла сама.
- Со мной был Бэнкей.
Голос пользовался его легкими, его связками, производил те же звуки, но был чужим. Или все-таки своим? Ведь это он звался когда-то Минамото-но Йошицунэ, участвовал в войне Гэмпей... Такамори – лишь приобретенное имя. Никогда не было такого человека.
- Была Азака! Моя ушедшая Азака! – он и не думал, что способен на такой пронзительный вопль. – Она была в моей – моей! – жизни. И Амэ. И ребенок тоже!
На ладонях остались полумесяцы кровоточащих ранок.
Туман заволок все, в его мокрой жадной тьме едва виднелись алые колонны.
- Я расставлю камни и представлю, что они – живые люди, - безнадежно предложил вязкой пустоте Такамори.
Вряд ли его слышал кто-то. Или что-то. Хотя бы боги.

[Далара >>>]

Неопределимое время прошло прежде, чем он начал чувствовать свое тело вновь. И пожалел о том. Будто кто-то запустил тараканов под кожу: мертвый военачальник все еще был с ним. Если бы он мог двинуться, разнес бы все вокруг на клочки, включая самого себя. Миг, и охватило бессилие, словно так он и сделал, не оставил ничего.
- Но как заставить их поверить? – безнадежность внутри, в самой сути себя, ласково шепчет о смерти.
- Главное, чтобы верил ты, а я скажу нужные слова.
- Хорошо.
Каждое движение – усилие, каким можно сдвинуть горы. Шаг против волн бушующего прибоя. И вот смешное войско из разномастных камней, нашаренных вслепую, расселось между колонн. Такамори встал посередине, запомнил их местоположение и закрыл глаза, чтобы не видеть их настоящую форму. Пробормотал, убеждая себя:
- Они – люди, они – мое войско... Отличные воины в прекрасных прочных доспехах...
Незнакомые слова нараспев звучали поначалу едва приметным фоном, затем вырвались на первый план. И вот он уже повторяет их, не имея понятия об их значении. Тайкан распахнул глаза. Вокруг него сидели в ряд воины в полных доспехах, кое-кто держал белые флаги с черным вороном.
В очерченном кровью прямоугольнике возникла зыбкая фигура, чье лицо менялось беспрестанно. Как будто Тайра по очереди вступали в освященное место.
«Отстранитесь от собственного я», - так гласил свиток.

[SonGoku >>>]

Потребовалось невероятное усилие, чтобы отдалиться от всего, что составляло его личность, чтобы отринуть память ребенка, рожденного в Нагойе и принявшего генпуку в Киото. И бежавшего из дома после убийства соперника и любимой девушки. Десять лет в скитаниях, бесконечных наймах на работу – охрана и убийства, здесь он преуспел, - десять лет сакэ и женщин, в медленном угасании, с призраком, что стоял за плечом и час за часом выпивал дух и жизнь. Еще труднее было отстраниться от Азаки и событий последних двух лет. Перестать волноваться за маленький пухлый комочек, который вот-вот готов был освоить первые в жизни слова. Забыть Амэ и полные жизни и страсти ночи, проведенные с ней. Забыть Шиобару. И череду монастырей после нее. И страх отдать себя Йошицунэ – тоже.
От выворачивающей наизнанку пустоты хотелось выпустить рвущийся наружу безумный крик. Может быть, не получилось удержать.
Человек опустился, скрестив ноги, на невидимые его глазу влажные доски. Наверное, их не было там, этих досок, он просто выдумал их. Теперь он погрузился в холодный туман с головой. Перед глазами метались сцены отчаянной битвы, разило железо, текла кровь, и волны хлестали хрупкую древесину лодок.
Человек сложил руки так, как подсказывало ему внутреннее чувство. Нет, они сами сложились так.
- On amirite on koro dan on zaku sowaka...

[Bishop >>>]

Туман заволок хондо так, что не видно было движения человеческих фигур внутри, сколько ни приглядывайся. Прислужник, молитвенно сложив руки, бормотал воззвания к Будде. Даже ничего не сознающий младенец затих. Настоятель напоминал столетнюю черепаху, потерявшую разом все свое потомство. О-Санго кусала ногти и сдерживалась, чтобы не накричать, не побить – кого-нибудь, что-нибудь – не кинуться внутрь с палкой наперевес. Она оглянулась на Кураи: тот стоял монолитной глыбой в ожидании прибоя. И не было никого, кто пойдет внутрь, кто прекратит все это. Тануки вдруг пропал куда-то. Мицуке исчез и его семья вместе с ним. И даже те два самурая ушли в неизвестном направлении. Девушка зло топнула гэта по камням дорожки. Нареченный муж положил тяжелую твердую руку ей на плечо, и О-Санго вдруг сдалась. Потеряла силу и обрела тепло и уверенность.
Ребенок сидел в жухлой прошлогодней траве и заворожено смотрел на храм. В округленных глазах не было и капли осмысленности, там царило отражение тьмы.

Прошло время. Холодный февральский ветер остудил головы, заставил пошевелиться.
Пришлый монах возник на веранде хондо с закрытыми глазами. Осунувшийся и серый, как будто им завладели все духи Тайра одновременно; с окровавленными пальцами левой руки; капли все еще падали на доски. О-Санго отшатнулась, споткнулась, упала бы, но Кураи не обнял ее и прижал к себе. Старик-настоятель скорбно поджал губы, стиснул руками подол одеяния. Тайкан открыл глаза и без слов посмотрел ему в лицо.
- Йокичи! – окрикнул настоятель и уже совсем тихо добавил что-то.
Слуга метнулся прочь, но быстро вернулся с подносом с едой и напитками, поставил на край веранды. Тайкан медленно, словно во сне, забрал поднос и растворился во мраке, что царил внутри хондо.

[Далара >>>]

Он не заметил, откуда взялась пища. Желудок сводило от голода, но Такамори не взял себе и кусочка. Почтительно, двумя руками подвинул поднос к воинам Тайра, суровым воинам в полных доспехах; их лица говорили о страдании и гордости.
- Ya jin nyu ryo shi. San shi... – завел он, вкладывая все чувства, какие еще остались в душе.
- Что ты читаешь? – потребовал Йошицунэ.
- Кай канромон*, - написал Такамори пальцем в тумане; иероглифы повисели секунду и медленно расползлись, как песок в воде.
- Их надо изгнать, а не кормить! – взвизгнул «захватчик».
- Тебя тоже.
Показалось, внутри тела кто-то мечется, бьется, стремится вырваться наружу. Показалось, внутренности взбунтовались и сейчас лопнут. От боли расслабленная отрешенность ускользала, как вода сквозь пальцы. Хотелось сжаться в клубок и выть.
- ...o mi ri to bi gya ra chi... – Тайкан вложил желание, чтобы духи насытились, в слова, в тон.
Стало легче, чуть-чуть. Пусть же они возьмут еду, пусть насытятся ей и снова утихнут, заснут на столетия! Может, когда-нибудь проснутся снова, но тогда это будет не его забота, тогда уже не будет самого Такамори. А сейчас – пусть примут подношение и забудут жажду мести, погрузятся в милосердный сон.
- «Прощай».
Кто, он сам или Йошицунэ, сказал это? Почему-то хотелось думать, что оба.

---------------
*Kai kanromon - молитва, произносимая в храмах для освобождения голодных духов.