Дорожная сказка

А Пегая тем временем невозмутимо продолжала отщипывать понемногу сено из своей кормушки и прядала ушами.
Стоило этому в высшей степени наглому и лишенному всяких манер жеребцу заговорить… вы только подумайте!... через круп ее, достопочтенной лошади, уважаемого жителя этого дворца, словно здесь никого нет, как пегая с видом крайнего осуждения фыркнула и демонстративно взяла на соломку больше, чем собиралась поначалу.
Вся ее поза выражала осуждение. Как можно! Разве так следует начинать знакомство? Где же теперь те старые добрые времена, когда настоящие скакуны знали, как найти верный подход к сердцу дам? Где галантное постукивание копытом? И почему вы болтаете хвостом, сэр, когда разговариваете с дамами? И самое ужасное, порядок знакомства. Нет, не участвовать вам в парадных смотрах, не ходить под очаровательными попонами и блестящими доспехами перед дамами…
Пегая все глубже и глубже удалялась в собственные мысли, составляя при этом весьма нелестное мнение о своих новых соседях, когда этот неотесанный конь осмелился заговорить с ней. Увы, он по-прежнему чересчур сильно помахивал хвостом. Пегая демонстративно всхрапнула, сделала шаг вперед, начиная с заднего правого копыта и вновь занялась кормушкой.
Шум, производимый конюхами, конюшенными мальчишками, слугами знатных персон и прочим людом постепенно затихал. Приближался вечер. Пару раз подходили конюхи. Один раз добросили села. Еще заходил дядька Бром. Он подкрутил ус, подмигнул гнедому, затем улыбнулся дамам и ушел.
Где-то в закутке за загоном Альфонсины раздался легкий шум, поначалу не слишком заметный. Он раздавался то с правой, то с левой стороны от, гм, крупа кобылы. Там что-то явственно двигалось. Большое. И почти невидимое.

Альфонсина-де-Аллюр брезгливо жевала сено. По ней нельзя было сказать, что она была ужасно голодна. Наоборот, любой, кто взглянул бы в этот миг на благородную кобылу, понял бы, что ей, привыкшей трапезничать отборным ячменем, нанесли оскорбление, насыпав в кормушку сушеной травы, годной лишь для крестьянских кляч...
На самом деле Альфонсина была недовольна тем, что не знала, как ей вести себя с гнедым Фар Лапом (безымянную старуху-соседку она попросту проигнорировала).
С одной стороны, она видела (не слепая же она!), что конь явно "не от сохи". Благородный боевой конь, чего уж там говорить... более того, Альфонсина понимала, что эти волнующие стати не оставили ее равнодушной, что еще больше злило кобылу.
А с другой стороны — что за манеры?! "Меня зовут Фар Лап..." И всё? А от кого он происходит? Да и всадника на себе терпит какого-то странного... мужик мужиком... чего стоит эта сцена с гусем!
Внезапно Альфонсина вскинула голову, прислушалась и коротко, тревожно всхрапнула.

Жеребец с явным сочувствием покосился на свою престарелую соседку и не стал настаивать на ответе. Вон какая заморенная, поди и сена хорошего не видела давно... пусть отъедается, пока гости на конюшне. Он бы охотно поделился с пегой овсом, если бы мог - рыцарь Фар Лапа берег, хоть и покрикивал, и латной рукавицей промеж ушей огрести можно было, если перегнуть с поучениями... Но в том, чтобы поваляться в шелковой траве на опушке во время привала, коню никогда не отказывали, а сочный сладкий клевер на опушке неподалеку от замка, которым подкрепился Фар Лап, достаточно сытная еда даже для такого сильного коня. Потому овес он только потрогал бархатистыми губами, а сено благожелательно понюхал. Хорошее сено, вот придется зимой в каком-нибудь придорожном трактире соломенной трухой пробавляться - вспомнит благородная дочь Алькасара Третьего это сено, ой вспомнит... Поди, из родной конюшни первый раз выбралась, дальней дороги и не нюхала... ну ничего, хорошая кровь - она себя покажет.
Тревожный всхрап Альфонсины заставил боевого коня подобраться. Вскинув голову так, что кончики острых ушей почти задевали потолок, Фар Лап горящими глазами уставился в темноту. Гулкий всхрап и короткое угрожающее ржание раскатились по конюшне.

-Кхе-кхе, - где-то за крупом Альфонсины раздался неприятный кашель. Затем шум перебрался за стойло Фар Лапа. Но если бы одна из кобыл или жеребец вздумали проверить, кто же это там метким попаданием копыт, ждало бы их разочарование – они ни в кого бы не попали.
-Так-так, сссвежие лошади, - шептал голос. – Аааа, я чую их запах здесь, да. На вас ездят эти гнусные людишки, смевшие вырвать клятву у моего народа. Хашшш…
Из тени наконец-то показалась невысокая уродливая тень.
-Шшшто мне ссс вами сделать? Привязать нить нехорошую в гриву или подбить копытоооо?
Голос неприятно шипел, завывал, а иногда срывался на бульканье.
-Нехорошшшие люди, не умеют весссти себя в гостях… а может… да! А напущу-ка я на васс сонливость и потеряй-направление.
Голос начал премерзко похохатывать.

Фар Лап прижал уши. Это его-то, боевого рыцарского коня, сонливостью и неумением найти дорогу стращают???
- А ничего смешнее тебе в голову не пришло? - ехидно осведомился жеребец, оглядываясь назад. По-человечески спросил. И добавил несколько таких выражений, от которых у любого кролика уши свернулись бы в трубочку, а петух поперхнулся бы собственным кукареканьем. Сэр Хантер сильно бы удивился, обнаружив, что его конь знает такие слова. - Ты еще поди вон на землю что-нибудь наколдуй, люди ж по ней ходят. И на воздух - они им дышат. И на воду - пьют ведь ее, сволочи! Или кишка тонка? На тех, кто послабее, отыгрываешься? Кто за себя постоять не может? Ай да вояка! Знаешь, как у нас в табуне про таких говорили? Молодец среди овец, а на молодца и сам овца! В точности про тебя!
Фар Лап прекрасно знал, на что идет, вызывая на себя гнев разозленной нечисти. Если повезет, мерзкая тварь займется им одним, забыв про кобыл... или устыдится, во что верилось плохо, и вообще уйдет. Но попытка того стоила. Хотя бы потому, что искаженное заклятие, напущенное на него тем магом, имело очень нестабильную структуру, и при попытке навести на коня ворожбу могло дать... какой-нибудь очень непредусмотренный эффект.
- Ну давай, давай, на безответных лошадках отрывайся! - продолжал благородный скакун. - Раз только на нас храбрости хватает!

На пару мгновений над стойлами повисла неприятная тишина. Слова Фар Лапа завязли в ней как в паучьей паутине. Затем тот же голос заговорил снова. На этот раз в нем слышалась явная издевка.
-Благородные. Что хозяин, что жеребец. Смелости хватит на целый замок, а вот разума. Что ж, - голос удалился к стойлу Альфонсины. - Сначала рассссправимся с мелочами, а затем займемся несссносным грубияном…
Пыльная, занозистая стена конюшни - прямо за спиной Фар Лапа - внезапно дрогнула. Тени качнулись - одна из них как-то чересчур самостоятельно отделилась от стены и выплыла в проход между стойлами.
У тени явственно обозначились четыре ноги, круп - к слову, довольно изящный, - аккуратная сухая голова с заплетенной в косички гривой и ровно подрезанный хвост.
- Уи-и-инни!!! - звук походил на ржание, как если бы оно звучало откуда-то издали - или во сне. - У-и-и-и!
Но на этом представление не закончилось. Вслед за первой тенью появилась и вторая, вернее, второй дух. Высокий и статный игреневый жеребец. Он не издавал ни звука, если не считать странно приглушенного поступа копыт. Он будто появился из воздуха прямо перед носом пегой кобылы, словно спускаясь откуда-то сверху. Вот его копыто дотронулось до земли, жеребец остановился, гордо тряхнув головой.
Серая кобыла тоже дернула головой - как кивнула в ответ - и решительно направилась в ту же сторону, что и обладатель скрипучего голоса.
- Уи-и-и! - снова заржала она.- Опять! Ты! Здесь! Тварь! А ну - пшел вон!
-Мерзкие духи! Я еще вернусссь, - боггарт сделал шаг назад, а затем еще один перед лицом наступающего призрака. Да будет ваш-ше проклятие вечным, - боггарт вскинул руку вскинул руку прямо в морду лошади-призрака. Странноватый серебристый порошок вылетел ей навстречу. Боггард, злорадно хихикая, принялся отступать.
Этого не мог вынести спутник серой. Он сделал совершенно невозможный прыжок через стойла и стоявших там Альфонсину и Пегую, приземлился на все четыре копыта прямо перед кривящимся от злости боггардом:
-Тварь! - удар копытом - и король брауни отлетел к стене. Ударился об нее и упал на солому. Зашипел, затряс головой, а затем резко дернулся в сторону и исчез.
Серая лошадка, мягко ступая, подошла поближе и заботливо оглядела своего спутника:
- Цел? - и тут же сконфуженно опустила голову. - Прости, никак не привыкну... Еще проклинать нас вздумал, поганец мелкий! Этих-то он, кажется, не успел?...
- Вроде бы нет, вроде бы… - игреневый повернулся к своей даме и с нежностью потерся носом о ее шею.

Мадам Филиппа и сэр Сейден Инъяр - совместно.
А также благодарю сэра Сейдена за чуткое руководство

Альфонсина-де-Аллюр отнюдь не была труслива. Но не каждый день ей, молодой и не очень опытной, приходилось сталкиваться с боггартом и оказываться под угрозой проклятия.
Альфонсина повела себя так, как и любая благородная, тонко чувствующая кобыла на ее месте: ударилась в панику.
Это было душераздирающее зрелище. Альфонсина грозно ржала, рыла копытом землю в деннике, пыталась копытами разнести заднюю стену, кидалась грудью на дверь, с храпом вскидывалась на свечку...
И вдруг произошло нечто странное. Кобыла опустилась на все четыре копыта, перестала храпеть. На нее снизошло странное спокойствие и умиротворение, словно она на зеленом лугу тыкалась мордочкой в теплый мамин живот...
Поверх двери денника глядела она на двух дивных призрачных коней, что шествовали к ней по проходу.

Сообщение отредактировал бабка Гульда - 7-06-2007, 16:48

Серая шла первой – шерсть на ее крупе отливала лунным серебром, а когда невидимый луч луны уходил – теплым каштановым цветом.
Остановившись в нескольких шагах от Альфонсины, она критически оглядела ее:
- Надеюсь, ты-то не считаешь нас ночным кошмаром? – спокойно осведомилась призрачная лошадка. - И не станешь больше закатывать скандал и звать конюхов?
И, не дожидаясь ответа, продолжала:
- Люди! Служишь им верой и правдой, а потом тебя ни с того ни с сего обзывают ночной кобылой – и все потому, что я, видите ли, не той масти! Глаза бы разули! Ну разве я серая? Верно, милый?
Игреневый жеребец подошел поближе и молча кивнул – похоже, он не отличался разговорчивостью.
- И даже будь я серой – что с того? Обязательно хватать, резать горло и закапывать прямо здесь, под стеной? Дураки! Они думали, что уберегут конюшню от чар, а получили эту тварь – она всегда приходит на страх и боль... а мне было так больно, так страшно!
Игреневый конь, успокаивая, положил голову ей на спину. Серая обернулась к нему:
- Конечно, если б не ты, я и не знаю, что со мной случилось… Что ж, не самая плохая судьба, верно? Хотя я бы не возражала попасть в те бескрайние поля, куда,говорят, уходят все лошади…. Но если мы будем хорошо оберегать конюшню, то, может, когда-нибудь и попадем?
Игреневый конь тихо фыркнул в ответ.

Признаться, пегая очень сильно струхнула, когда боггарт шипел где-то в районе ее, гм, с позволения сказать, крупа. Расширенные ноздри, широко открытые глаза, нервно зыркающие по сторонам – так должно быть выглядела почтенная кобыла в те минуты. А еще ее била мелкая и противная дрожь по всему телу и особенно сильная в ногах.
Когда же появились привидения – пегая просто-напросто потеряла сознание. Очнулась она уже в тот момент, когда с ними заговорила серая кобылка.
Да, пегая уже слышала ранее про этих духов от соседки напротив. Но видеть воочию! И тем не менее она с достоинством тряхнула головой в приветствии и не спеша переставила копыта сперва вправо, затем влево, представляя привидениям своих соседей. Как и полагается, сначала юную даму, затем сэра рыцаря.
После чего принялась с подобающей вежливостью выслушивать историю кобылы, в нужных местах вздыхая и сочувственно кивая.
О да, как несправедливы эти двуногие, какую суматошную и бессмысленную жизнь они ведут. Как печальна судьба нынешних и предыдущих поколений. А уж о будущих и подумать страшно! Увы, молодежь еще не понимает, в каком мире она живет.
О как мы благодарны вам! Конечно, я и сама смогла бы в случае чего защитить этих двух милых детей, но все же приятно, что еще не перевелись благородные рыцари и прекрасные дамы, которые готовы стать на защиту ближних.

Сообщение отредактировал Сейден - 7-06-2007, 22:15

Фар Лап, после неудачной попытки вынести задними ногами дверь денника, в бессильной ярости наблюдал, как злодей направился к мечущейся Альфонсине. Слишком высокие стены... не перепрыгнуть, тем более без разбега, с места... но не смотреть же, как ее будут мучить, не двинув копытом ради спасения дамы?! Жеребец с утроенной яростью набросился на дверь, и тяжелые дубовые доски затрещали под его ударами.
Появление призраков коней он воспринял как чудо - кто бы они ни были, они спасли их от немалой опасности. Когда гнусная тварь исчезла, а призраки поведали свою историю, Фар Лап заговорил прерывающимся от волнения голосом, поглядывая на успокоившуюся Альфонсину.
- Благодарю вас, сударыня, и вы, сударь, простите, не знаю ваших имен... вы избавили дам от ужасной участи. Мало ли что мог натворить этот...
Фар Лап передернулся всей шкурой от омерзения и ужаса - не за себя...

- Уинни - так меня зовут! - серая тряхнула заплетенной в косички гривой. - И мой несравненный Фабио!
Игреневый поклонился, тревожно кося глазом на дверь.
- Что? - вскинулась серая. - Уже?
Жизнерадостность ее - если так можно сказать о призраке - тотчас же испарилась, и Уинни грустно понурилась.
Игреневый Фабио встал поперек прохода, словно желая удержать подругу.
- Не пущу! - и, предупреждая недоумение и вопросы живых лошадей, - выдавил:
- Заклятье... Ее опять убьют.. Каждую новую луну - ее убивают!
- Ничего, милый, - чуть слышно сказала серая. - Ко всему можно привыкнуть, да? Хотя неприятно, конечно, и так некрасиво - эти путы на ногах и на морде, и нож такой острый! Но я всегда возвращаюсь к тебе - я выдержу, не бойся!
Игреневый заржал, гневно раздувая ноздри.
- Правда, я слышала, что ржанье живой лошади способно разрушить заклятье - но проверить все случая не было - ведь лошадь-то должна видеть то, что происходит - а как она выйдет из денника?
Серая оглядела спасенных:
- Вообще-то здесь не так далеко - им... этим... обязательно нужна была полянка с березами, и чтобы ветки у них непременно росли не в сторону, а вверх - это на краю леса, хорошим галопом можно...
Договорить она не успела - какой-то темный вихрь словно подхватил и окутал ее, игреневый шарахнулся в сторону - прямо сквозь загородку - и Уинни исчезла. Фабио вскинулся, точно хотел рвануться вслед - но было поздно.

Фабио в отчаянии встал на дыбы и заколотил копытами по воздуху. Затем приземлился обратно на землю.
-Вы должны ей помочь, должны! О Уинни! Моя несравненная Уинни! Прошу вас, вы слышали, что она сказала. Помогите ей! - Жеребец в отчаянии побежал вдоль стойл к выходу, словно потеряв в безумии голову, в отчаянной попытке помешать проклятию. Лежавший на мешках у входа конюх, завидев призрака в ужасе вжался в стену. А Фабио уже исчез во дворе.
Пегая не могла подобного перенести. Да, конечно, она всего лишь лошадь. Не благородных кровей да и возраста почтенного. Но быть неблагодарной скотиной, которой дорога только ее собственная шкура пегая не собиралась.
Сосредоточенно просунув между досками морду, кобыла подцепила зубами стальной болт и морщась, вытащила его из задвижки. Затем толкнула дверцу и очутилась на свободе. Благодарность благодарностью, а вот помощь когда кого-то спасаешь всегда пригодится. Пегая проделала ту же самую процедуру с дверями сначала Фар Лапа, затем и Альфонсины.
Затем отступила на пару шагов назад, мотнула головой, заржала и поскакала вслед за призраком.

Сообщение отредактировал Сейден - 9-06-2007, 19:14

- Леди, благодарю! - одним ударом Фар Лап вышиб снятую с запора дверь денника и ринулся следом за призраком и неожиданно резво припустившей пегой кобылой. Краем уха он вслушивался в топот копыт Альфонсины, раздающийся за спиной, и одобрительно фыркнул - хорошая кровь. Впрочем, особо некогда было оценивать качества кобылицы - зыбкий силуэт призрака мелькал впереди, все удаляясь, и Фар Лапу пришлось вспомнить, чьих он сам кровей... Благородный потомок Ксара и Зиль Кадира, прижав уши и распластавшись в стремительном беге, летел, словно ветер, не чуя земли под ногами...

Альфонсина-де-Аллюр и в самом деле поскакала следом за жеребцом. Она бежала, словно в тумане, ничего не видя перед собой, кроме лоснящегося гнедого крупа, пышного темного хвоста и мерно бьющих по земле задних копыт..
По земле? Ну да, позади остался деревянный настил конюшни и выстланный булыжником замковый двор. Но за ворота они не выбегали. Призрачный вожак вел их куда-то между замком и крепостной стеной. И вот уже серый замшелый камень сменился деревьями — тонкими березами, легкими, словно свечи... да от них и идет свет, словно от свечей, иначе ничего бы и не увидеть вокруг, ведь сейчас новолунье...
Альфонсине было страшно, но она ни разу не засбоила, бежала легко и размеренно, словно несла всадника в бой...

А пегая неслась практически наравне с Фар Лапом.
Фабио с безумным ржанием скакал все вперед и вперед, но неожиданно словно налетев на незримую преграду попятился назад. В глазах его горел безумный блеск, но вся фигура словно подернулась рябью, готовясь исчезнуть. Повернув голову к Фар Лапу он едва слышно прошептал:
-Мне дальше нельзя, она... там. Там...
Призрак Фабио задрожал и начал испаряться. Пегая всхрапнула и сделала несколько безрассудных шагов вперед, прямо сквозь кусты.
Нервно глянув по сторонам кобыла видела лишь непонятный туман, пугавший ее до колик в брюхе.
На поляне, под лучами луны стояла толпа призрачных людей. Они окружали Уинни. Один из них, по виду священник, держал в руке нож.

Не помня себя, Фар Лап, не слишком хорошо разобравшийся в том, что говорили призраки и что происходило вокруг, вломился на поляну следом за пегой кобылой. Исчезновение Флавио заставило жеребца завертеть головой, оглядываясь по сторонам в поисках провожатого. То, что он увидел, повергло боевого скакуна в такую ярость и гнев, что Фар Лап не разбирая дороги ринулся на людей. Они собирались обидеть Уинни!
То, что спасительница - призрак, как-то потеряло значение. Как и то, что собиравшиеся убить ее люди - такие же призраки. В несколько скачков преодолев разделявшее их расстояние, Фар Лап с гневным ржанием вломился между Уинни и призрачным священником, отбрасывая грудью в разные стороны убийцу и жертву.

Вслед за Фар Лапом на поляну серой молнией промчалась Альфонсина. Отчаянный бег не давал ей прислушаться к своему страху, а теперь и вовсе было не до того, чтобы трусить.
Ночь, неизвестные недобрые люди, нож, поднятый над лошадиной шеей...
Альфонсина взвилась на свечку и с безумным ржанием обрушила копыта на голову ближайшему жрецу. Копыта прошли сквозь человека, как сквозь лунный луч...

А призрак в сутане продолжал что-то говорить. До ушей лошадей доносился лишь отдаленный гул, бормотание. Непонятный шум. Все те звуки, которые присущи живой материи, здесь словно бы исчезали. Даже ржание Альфонсины и Фар Лапа, а также стук копыт всех троих лошадей получались какими-то приглушенными.
Один из призраков покрепче ухватился за веревку, которая была обвязана вокруг шеи Уинни, и потянул ее на себя. Кобыла была вынуждена повернуть голову. Призрак в сутане занес нож и, кажется, повысил голос. Но ржание лошадей заставило его замедлить движение. Даже остановиться с занесенным ножом. Затем, встряхнув головой, он опустил нож и словно во сне принялся заново повторять молитву.
Увы, ничего не изменилось. Фар Лап и Альфонсина лишь отсрочили неизбежное. Нож снова начал подниматься над шеей Уинни.

(мы с сэром Хантером)

Всем известно, что петухам положено кричать трижды за ночь, последним, третьим заливистым криком приветствуя восходящее солнце. На птичнике королевского замка, как и на всяком уважающем себя птичнике, тоже имелся свой певец зари. И он, как полагается всякому петуху, в такое неурочное время сладко спал на своем насесте, прикрыв янтарные глаза белесыми пленочками век и упрятав клюв в пышном оперении на груди, как вдруг его слуха достигло пронзительное ржание. Встрепенувшись, петух привстал, тревожно оглядываясь и встряхивая алой бородкой. Неужели случилось невозможное и он проспал?! Быть того не может... рано еще... но с другой стороны - а вдруг и впрямь уже утро на носу, а он не кукарекал?! Ишь лошади заливаются...
Решив в итоге, что от него не убудет, и лучше перебдеть, чем недобдеть, доблестный горлопан приосанился, вытянул шею, выгнул грудь колесом, и выдал такое заливистое "Ку-ка-ре-кууууууууууууу!!!", что очумевшие со сна квочки с кудахтаньем посыпались на пол.
Исполнив свой петушиный долг, крикун гневно встряхнул гребешком в ответ на причитания своего гарема, устроился поудобнее на насесте, цыкнул сквозь перья на грудке в адрес взволнованных дам - и снова сладко уснул...
Пегая в ужасе жалась на самом краешке поляны, боясь смотреть на то, что разворачивалось перед ее глазами. Несчастная, как она поносила сааму себя за отсутствие смелости и решимости, но ничегошеньки, совершенно ничего не могла с собой поделать. Призраки пугали ее до чертиков.
Шаг вперед, еще. Пегая шкурой чувствовала, что если поднимет сейчас глаза – уткнется взглядом в спину одного из призраков – краешком глаз она видела его ботинки. С усилием пегая подняла голову и открыла глаза. Оправдались ее худшие ожидания. Да, тот призрак, что стоял перед ней, стоял спиной, но тот что рядом с ним смотрел прямо на нее и словно бы пронзал пегую взглядом.
Лошадь открыла рот, чтобы в ужасе заржать, но вместо ожидаемого ржания раздался оглушительный петушиный крик. Пегая чуть было не подавилась, в ужасе уставившись на собственный нос.
«Это… я?»
А тем временем с призраками начало твориться нечто неладное. Они поблекли, бессильно опустили руки.
-Мы… не сумели… - один за другим они стали словно исчезать. Марево, окружавшее поляну наконец поддалось дыханию ветра и поплыло прочь. Уинни дернулась, освобождаясь из рук державших ее людей, вырвалась на волю и призывно заржала. На звук ее голоса из-за деревьев появился Фабио. Чары, заставлявшие одно и то же проклятие повторяться из ночи в ночь многие века, спало. Игреневый освободился от них и поспешил к своей подруге, приветствуя ее освобождение.
-Спасибо вам, спасибо!
Последнее, что могли видеть Фар Лап, Альфонсина и пегая – это Уинни и Фабио, нежно прикасающихся друг к дружке носами. А затем они исчезли в ночном воздухе.
«Свободны…»

И тут же вокруг начали таять, исчезать призрачные березы. Жеребец и кобыла оказались возле распахнутых ворот конюшни... но как же так? Ведь Альфонсина помнит долгую скачку...
Вслед за Фар Лапом кобыла прошествовала по проходу между денниками, не обращая внимания на сжавшегося у двери потрясенного конюха, и заняла свое место у кормушки. Волнение медленно отпускало Альфонсину, она всхрапывала, постукивала копытом по доскам, пританцовывала в деннике.
И еще ее мучила мысль: показалось ей или нет, что в ужасные минуты появления боггарта гнедой Фар Лап говорил по-человечески?
Наверное, показалось...