Karasu no douwa, Сказки ворона

[SonGoku >>>]

Ее собеседник не удался ростом даже по здешним меркам, зато неплохо раздался вширь; начиная от крепкой шеи и заканчивая основанием, он был похож на пенек, весь кряжистый, плотный и с трудом выкорчевываемый из земли. Ловко орудуя деревянными палочками, он выдирал из жареной массы большие куски и отправлял их в рот. Не забыв и просветить любознательную девицу:
- Жареная расческа*! Попробуй, здесь ее вкусно готовят.
- Расческа?!
Она представила себе костяной гребень, которым еще вчера расчесывала волосы какая-нибудь знатная госпожа, а сегодня его запекли в тесте и подали на стол.
- Фу, как это можно есть?
Собеседник показал – как. Оказывается, это можно есть, хрустя поджаристой корочкой, причмокивая, хлюпая и нахваливая. И запивая коричневым супом из небольшой деревянной плошки. Желудок возобладал над отвращением, и Миеликки отбросила сомнения. Девчушка понюхала суп, пахнущий чем-то совсем чужим. Вкус тоже был странный. Тут желудок взбунтовался, и Миеликки в мгновение ока выхлебала всю плошку, не особенно заботясь о звуках, которые издает при еде. Суп быстро закончился, а есть еще хотелось, что за беда. Миеликки оглянулась на наставника. Колдун невозмутимо поедал двумя тонкими палочками нечто маленькое и белое. Прямо муравьиные личинки, только побольше. Фу, гадость! Рядом в отдельной плошке переплелись тонкие белесые полупрозрачные червяки. Как они это едят вообще?! Миеликки точно не будет. А как же тогда питаться? О, вот какие-то пирожки! Тошимару даже съел один, и ничего плохого с ним не сделалось.

---------------
* название этой темпуры - kakiage (掻き揚げ) – записывается иероглифами «гребень, расческа» и «хорошо прожаренный в жире».

(мы же)

[Далара >>>]

Подражая колдуну, девчонка взяла в правую руку палочки... и они немедленно перекрестились, а концы разъехались в разные стороны. И что теперь? Как?.. Подсмотрела у «наставника». У него они лежат совсем не так, и вообще двигаются будто сами. Левой рукой переложила палочки у себя в правой. Попробовала двинуть – опять разъехались. Ну есть же хочется! Пирожки стали милее всего на свете. Решив, что не мытьем, так катаньем, Миеликки взяла палочки в обе руки – по одной на каждую. Так-то они не разбегутся. Взяла с двух сторон в пирожок. Ура! Нет... Тот оказался ловчее и выскользнул, как угорь. Второй заход. Белобрысая со всего размаху ткнула палочками в кусок теста. Во все стороны полетел соус, но деться пирожку было некуда, и он повис, побежденный. И все же до рта донести его не удалось. Оказалось, он только притворялся мертвым, а едва она ослабила внимание, тут же и соскочил. Северянка разозлилась и цапнула мокрый кусок теста с начинкой рукой. Торопливо засунула в рот и сжала зубы, покуда тот не улизнул снова.

(продолжаем)

[Барон Суббота >>>]

Однодневка-солнце стремилось к завершению своего бытия на алтаре зари и уже заливало небо своей кровавой агонией. Чёрная птица ночи чистила перья и собиралась простереть свои крылья над Идзумо, выпустив на волю странные шорохи и духов, кому больше по сердцу тьма. Людям не место под сенью чёрных крыл, но одиноких путников, крестьянина и монаха-ямабуси, это обстоятельство, казалось, нимало не волновало. Оба шли размеренно и не слишком быстро, словно весь путь, что они миновали до этого, навалился им на плечи, сделав походку шаркающей и усталой, а разговор неспешным.
- Скажите, Сагара-хоши, а правда ли, что в этих местах водятся тенгу? Я видел их огни, когда мы шли рядом с горами.
- Укроти свой страх, - медленно, стараясь совладать с одышкой, отвечал монах, которого лоснящаяся от пота лысина и двойной подбородок несколько мешали назвать смиренным. – Тенгу преследуют лишь тех, кто не твёрд в своей вере и возгордился.
Ямабуси остановился у чёрного в наступающей темноте и удивительно корявого дерева, чтобы перевести дух и утереть пот.
- Бери пример с меня, прославившегося на всё Ямато своими подвигами на поле смирения, и тебя никогда не постигнет кара за гордыню.
Крестьянин собирался ответить монаху что-то смиренное, когда одна из ветвей дерева неожиданно изогнулась и потянулась к вороту одежды ямабуси. Клацнули внушительные птичьи когти, дерево озарилось неверным, призрачным светом, в котором крестьянин, цветом лица в миг сравнявшийся с рисовой бумагой, увидел, как тяжёлая туша Сагары-хоши взмывает вверх.
- Что ты знаешь о каре за гордыню, погрязший в ней?! – спросил скрипучий, отвратительный голос, и ямабуси узрел перед собой громадный клюв, над которым рдели два жёлто-красных глаза.
-Т-т-тенгу, - просипел он, - п-п-по-щади!
Ответом ему стал громоподобный, издевательский хохот, ввинчивающийся в уши, оглушающий и делающий тело подобным бамбуку, трепещущему на ветру. Рука тенгу неуловимо быстро дёрнулась, и земля ринулась навстречу монаху, а хохот не утихал, становился всё более ужасающим. Плеснули крылья, тенгу взмахнул веером, зажатым в другой руке, и в лица путникам ударил порыв ураганного ветра. Усталость слетела с их плеч, подобно палой листве, и оба припустили не разбирая дороги. Листва хлестала их по рукам и лицам, ямабуси бросил котомку, а с головы крестьянина слетела его соломенная шляпа, а ветер не унимался, толкал их вперёд, заставлял спотыкаться и бежать-бежать-бежать…
Тенгу, подобно кошмарному видению, возникал то слева, то справа, хлопал крыльями и оглушал хохотом, щёлкал клювом и метко бил беглецов ножнами меча-тати по спинам, плечам и чему придётся. Лес, который они намеревались миновать за половину ночи, пролетел мимо ночной марой, рисовое поле, напротив, растянулось на целую вечность, хватая за ноги влажной, обильно удобренной почвой, а злобный лесной дух не отставал.
- Смееееерть вааааам! – завывал он, пикируя на своих жертв и нанося им удары жёсткими гэта.
Наконец, поля кончились, и огни небольшого города замаячили совсем близко, в глазах крестьянина и монаха став искрами надежды. Казалось, не могут эти двое бежать быстрее, но нет, удвоили свою прыть, покрыв оставшееся расстояние считанными прыжками.
- В храм! В храм!!! – вопил ямабуси на бегу, пытаясь уцепиться за крестьянина.
Тенгу, обогнав беглецов, спланировал на крышу харчевни и заткнул веер за пояс и ласкающим жестом положил руку на оголовье тати. Жертвы были уже совсем близко, ночь сгустилась и приготовилась припасть к земле губами в кровавой трапезе, и вдруг тенгу пронзило сааки. Ощущению судьбы врезалось ему в разум, пронзило сердце, как когда-то когти последнего противника его человеческой ипостаси. В харчевне сидел кто-то могущественный и отмеченный печатью судьбы. Тенгу чувствовал скрытую, управляемую мощь, напитавшую воздух, словно уксус ветхую ткань. Он отпустил рукоять меча и, забыв о своих жертвах, пытавшихся снести ворота храма ударом с разбегу, вонзил когти в стену и медленно пополз к окну. В темноте ночи он был почти невидим, эдакая, вязкая чернильная клякса, медленно стекающая с крыши. Осторожнейше заглянув в окно, тенгу всмотрелся внутрь. Обострённое обоняние донесло до него запахи пищи, а чуткие уши позволяли слышать всё, что происходит внутри.

[Bishop >>>]

Капризные крупные губы, пренебрежительный взгляд из-под полуопущенных век – этот человек не привык кланяться. Зато хозяйка, угадав силу жителя северных гор, склонилась в три погибели, уговаривая отдохнуть, не идти никуда на ночь глядя, когда в округе расшалились демоны и прочая нечисть. Неожиданный порыв ветра швырнул людям мелкий сор в глаза, подтверждая слова женщины. Путник проводил взглядом монаха и крестьянина, что взбили пятками дорожную пыль и исчезли за поворотом, недоуменно приподнял брови.
На веранде под легким навесом из тростника было много прохладнее, но присевший на корточки гость все равно достал из-за пояса веер. Лениво обмахиваясь, он слушал разговоры, чавканье и хохот в мешийя*... и к шороху у себя над головой.
- Oi... – негромко позвал он. – Не свались.

______________
*meshiya (飯屋) – харчевня.

Сообщение отредактировал Bishop - 4-12-2008, 20:39

[Барон Суббота >>>]

Говорят, что чародеи ведают всё. Говорят, что тенгу – воплощенный хаос. Говорят, что лиса оборотень, достигнув тысячи лет, может возложить себе на затылок кость и, отбив пятьдесят поклонов обернуться человеком. Много чего говорят, и не всё из этого чистое враньё, но Хошибэ знал, что сколько не планируй он и не рассчитывай наперёд, всё равно, в самый ответственный момент власть возьмут порывы и сиюминутность. Был ли он таким всегда или это бытие карасу-тенгу накладывает свою печать? Хошибэ не знал, плохо помня свою человеческую жизнь. Ну да, был. Самураем был. Ронином был. Умер от когтей тенгу. И всё: детали, подробности и полутона смазывались, истлевали, оставляя в неприкосновенности только имя.
Когти вышли из плотной древесины с еле слышимым скрипом, и чёрная капля духа легко, словно падающий лепесток вишни, соскользнула вниз и перетекла в густую тень деревянной колонны, поддерживающей навес над верандой.
- Упаду, если захочу, - тихо ответил человеку скрипучий голос, нагнавший такого страху на монаха и крестьянина. – А тебе что, жарко этой ночью, человек?

[Bishop >>>]

Простой дешевый веер - бумага протерлась на сгибах, рисунок давно выцвел, можно разобрать лишь сосновые ветки, - проделал путь вверх, затем вниз. После второго взмаха раздался ответ:
- Мне жарко везде, где нет снега.
Если бы магию можно было увидеть, то воздух внутри маленького помещения рябил бы от ее потоков. От беловолосой девицы разило всплесками сырого, необузданного колдовства. Вокруг малоприметного старика с корявой клюкой все кипело от скрытого в сухих руках могущества. От любителя темноты и прохлады и хозяина старого веера, может быть, и исходил запах магии, но - другой. Слабый, едва различимый отголосок, будто эхо в горах.
Зачастую самый смертоносный клинок таится в непритязательных и скромных ножнах, не блистая вычурностью цубы и красотой рукояти, как говаривал умудрённый годами сенсей, ещё в человеческой жизни Хошибэ, и тенгу запомнил его слова, даже в посмертии. Из-за того ли, что, забыв об этой мудрости, он лишился жизни? Вполне возможно. Сейчас же дух не стал повторять давней ошибки и продолжил разговор.
- Отчего же ты не в горах? - спросил он, провожая взглядом двоих рокуро-куби, пролетавших невдалеке от города.
Третья голова – помоложе, с длинными, отливающими синевой при свете луны, волосами - отстала и спряталась между ветвей, ловила зубами светлячков среди густой хвои, подслушивала.
- Почему ты не в лесу? – вопросом на вопрос ответил человек.

(orrofin mo - первый опыт)

Сообщение отредактировал SonGoku - 23-01-2009, 13:01

[Даниэль >>>]

На морском берегу
- Nín hǎo? – еще раз спросил парень, пусть с некоторой боязнью, но и интересом разглядывая красавицу. А она почему – то не отвечала, а только зло смотрела и, по – видимому, ожидала ответа на свой вопрос, которого Лин так и не понял.
Ныряльщица вытерла клинок о бедро и засунула нож в укрепленные на поясе ножны. Присев на корточки и поглядывая снизу вверх на злосчастного рыбака, она в несколько взмахов нарисовала на влажном песке острова и береговую линию далекого материка. Затем несколько раз ткнула пальцем туда, откуда должен был прибыть гость.
- Doko?
Лин сам не понимал, как попал в это место, где странная красивая девушка говорит на очень странном непонятном языке. Прикрыв глаза от солнца, он посмотрел на далекий горизонт и ответил :
- Shìde wǒ zài – и показал рукой куда-то вдаль.

(и Сон)

Сообщение отредактировал SonGoku - 5-12-2008, 15:13

[SonGoku >>>]

Кажется, ныряльщица успокоилась окончательно, хотя поглядывала все так же настороженно и быстро, каждый раз отводя взгляд, стоило задержать его чуть дольше мгновения.
- Ike (пойдем).
В свою очередь мальчишка тоже оглядывал ее с головы до маленьких пальчиков на ногах. Ныряльщица взяла Лина за руку, но ладонь ее и вправду была слишком жесткой и грубой. Поняв, что та собирается куда-то его вести, решил было отдернуть руку, но что-то в глазах девушки будто подсказало, что так делать не стоит. Хотя и надо бы...
- Shén? Zài nǎ? (зачем? куда?)
- Tako! - рассмеялась ныряльщица. - Namamono ga tabe tsumori sou desu ka? (Глупенький! Собираешься есть сырую пищу?)
На плотном мокром песке ее следы быстро исчезали, стоило волнам облизать берег.
А Лин послушно пошел за ней, потому что не знал, что делать и куда идти. Девушка понравилась рыбаку и сейчас он ни за что не собирался выпускать ее руку.

(+Даниэль)

[Кысь >>>]

Деревня Куцукакэ

В этот вечер на пустых горных дорогах можно было увидеть двух женщин, похожих, словно родные сестры. Обе были долговязы и очень худы, обе не закалывали волос и давно не чинили одежды, обеих спокойно провожали взглядами пугливые звери окрестностей, словно знали, что не стоит бояться. Их дороги разминулись едва ли на час, и сейчас вторая, та, что носила хакама, недоуменно подняла из дорожной пыли тяжелый веер. Эта женщина была более медленной, спотыкалась босыми ногами о ветки, а длинный меч в ножнах то и дело скреб по земле концом. Похоже, обращаться с ним путница не умела тоже. Заслышав звуки жилья, бродяжка сначала остановилась на месте, потом ускорила шаг. Уже темнело, а женщине уже грозила возможность сбить ноги в кровь до новой деревни.

Значение мешийя путница понимала, но чем в ней можно платить - пока нет. Полезла в пояс - мешочек сухого риса, два гребня, спица, звездочка-лезвие, чашка. Невелико богатство. Подумав немного, женщина остановилась на звездочке - зажав ее в ладони, легко, словно не шла целый день, вспорхнула наверх. Обувь снимать не пришлось - ее не было. Манер, кажется, тоже - остановившись, женщина долго разглядывала людей, прежде чем ступить шаг. Потом направилась прямо к надменному воину.
- Это принадлежит вам, - долговязая церемонно опустилась на колени, прежде чем вручить мужчине найденный веер.

(не совместка, но с попустительства всех участников)

Сообщение отредактировал Bishop - 8-12-2008, 16:50

[Bishop >>>]

Ронин недоуменно вздернул густые брови, взвесил на ладони подарок. Тот был очень увесистый даже на вид, с укрепленными планками. Отложив свой, воин большим пальцем выдвинул несколько планок – на темной плотной бумаге изображение белой лисы, что обвила хвостом лапы. Еще щелчок – еще два хвоста, подняты вверх.
- Что ты хочешь за него?
Оборванка была ему незнакома, хотя может, и сталкивались где-нибудь. Воин никогда не приглядывался к толпе.
- Еду, - не растерявшись, хлопнула глазами бродяга.
- Не из пугливых, верно? – рассмеялся мужчина.
Черная тень – будто кто-то выплеснул тушь, много туши, и та повисла в ночном воздухе, словно призрак дурного сна, - к которой он обращался, не ответила. Должно быть, неведомый собеседник хотел сначала узнать побольше. Или был недоволен, что прервали их разговор. Рокуро-куби в ветвях пинии затаила дыхание, позабыв об угощении под самым носом. Девушка молча ждала, на неподвижном лице двигались только ресницы. Старших перебивать не стоило.

(Кысь mo, Orrofin mo)

[Барон Суббота >>>]

Ронин подозвал хозяйку. Неизвестно – хватило бы у него денег, чтобы расплатиться за все, что он заказал, неизвестно – собирался ли он вообще платить, но чем дольше он перечислял, тем круглее становились глаза у хозяйки таверны. Затем он поманил к себе женщину, шепнул на ухо что-то еще. Громыхая деревянными гэта, хозяйка убежала на кухню, но быстро вернулась с подносом.
Ронин не стал дожидаться, налил в чашку белесую пахучую жидкость, протянул оборванке.
Та недоверчиво втянула ноздрями воздух, прежде чем принять чашку.
- Говорят, если напоить демона, то можно тоже стать демоном.
- Неужели? – ронин задержал руку над третьей чашечкой. – Ну, а если двоих?
- Быть может, тогда один из них станет вами?
- Что ж, тогда ему не позавидуешь, - кивнул воин, неторопливо разделил напиток на троих, взял свою чашечку. – Мое имя Нагао. Нагао из Эчиго. Как тебя зовут?
- Не знаю. Меня еще никуда не звали, - девушка, наконец, решилась попробовать сладкий напиток. Повернулась к "кляксе". - Вы хотели бы стать господином Нагао?
Хошибэ сначала даже и не понял, что обращаются к нему. Так и продолжал стоять неподвижно, словно ученик мастера меча, которому наставник поставил на плечи две малые чаши с горячим чаем.
Бродяжка изучала молчаливое пятно пару мгновений, потом подняла его чашку и протянула с изысканным поклоном придворной дамы.
- Пожалуйста, прошу вас разделить нашу трапезу, - даже руки подняла так, словно за ними стелились огромные рукава.
Вот тут-то и понял Хошибэ Умагоро, совсем юный по меркам духов Карасу-тенгу, что его не просто заметили, но и обращаются к нему по ритуалу, не ответить на который - оскорбление, подобное пригоршне земли в лицо. Медленно, низко опустив клюв и сокрыв голову плащом, он показался на свет.
- С величайшим удовольствием принимаю ваше приглашение, - тихо, но отчётливо проскрипел он, принимая чашу.
Бродяжка снова цапнула собственную плошку и сунула в нее нос, с интересом рассматривая нового собеседника.

(и Бишоп, и Кысь и немножко меня)

Сообщение отредактировал Orrofin - 10-12-2008, 14:11

[Далара >>>]

У кого точно не было манер, так это у спутницы старика. Тошимару, казалось, вообще забыл о ее существовании. Отца и матери здесь не было, половником за шумливость получить было не от кого. И Миеликки пользовалась моментом. Она крутила головой, она то и дело принималась размахивать руками и болтала с новым знакомым без умолку. Ну и что, что понимали оба лишь половину сказанного другим. Северянка выспрашивала подробности о каждом блюде, и улыбчивый коренастый сосед описывал их с большим вкусом, не забывая при этом набивать ими собственный рот.
Новая проблема явилась неожиданно.
- Ой, - пискнула девчонка, схватившись руками за живот, - а где найти...
И стремглав вылетела наружу, дробно протопала босыми ногами по темным доскам веранды, в темноте не разглядев, о чьи ноги чуть не споткнулась, а кого чуть не сшибла, и скрылась в кустах.

[SonGoku >>>]

Розовощекий минарай-ёрики оказался работником расторопным, но весьма разговорчивым и успел ознакомить высокого (ну, фигурально выражаясь, конечно) гостя из соседней провинции (не откуда-нибудь, а из столицы, из Уцуномии!) со всеми значительными и не очень происшествиями за отчетный период. Хорошо, что вопрос звучал: «Что нового в последние дни?», иначе мальчишка бы начал в лучшем случае от Секигахары. Но даже этот список показался усердному стражу порядка несолидно коротким, и юнец добавил к нему «сводку» по окрестным деревням.
Если отмести шелуху, то оставались сгоревший недавно дотла дом местного заклинателя, пропавший его ученик, вместе с ним пропавший носильщик (но тут быстро все выяснилось, носильщик не исчезал, это староста выгнал его из деревни), драка местных с каким-то загульным ронином и украденная с головы каменного изваяния-дзидзо старая шляпа.
- И курица, - добавил ревнитель закона.
- Да, дела, - подытожил инспектор и сорвал плод с яблони около дороги.
Фрукт оказался покрытым тонким слоем пыли, но пожилой и опытный в подобных делах гость деревни решил проблему, вытерев его о собственные штаны.
- Засахарить бы, - сказал Омура, с хрустом поедая сочное горьковатое яблоко. – Курица, говоришь... У кого-то был хороший обед. А нам бы не помешал ужин.

(+Далара)

[Далара >>>]

На него безотлагательно вылился поток информации обо всех трех местных заведениях, приправленный отзывами, в каком кормят лучше и кто из хозяев щедрее. Словами неугомонный мальчишка не ограничился и привел спутника к тому из трех, которое, по его мнению, было лучшим. Мнение его разделяли многие, и мешия не пустовала: сидели и внутри, и на веранде, хоть там и стоял всего один фонарь, в двух шагах от которого начиналась глубокая темнота летней ночи. Света хватало, чтобы разглядеть три плошки с бутылочкой-токкури, ронина, небрежно играющего веером, и маленький темный силуэт рядом. Третьего в компании не было.
- Это с ним подрались ваши местные? – перебил Омура повествование о происшествии здесь прошлой весной и указал черенком от яблока на ронина.
- Нет, тот был ниже ростом немного, - будущий ёрики глубоко задумался.
Определить было сложно, потому что тот, на кого указывал гость из столицы, сидел на веранде, а тот, который вступился за стража порядка, показался мальчишке огромным. Он возвышался над поверженным в грязь местными хулиганами ёрики подобно знаменитому кедру, что растет неподалеку от Нары.
- Нет, - решительно вынес суждение юнец. – Не этот. Тот был одноглазый.

(& SonGoku)

[SonGoku >>>]

Выше по склону горы Асама

Дождь шел и снаружи, и внутри, как будто хотел очистить и небольшую поляну от следов недавнего сражения, и заброшенный горный храм от грязи, оставленной недавними его обитателями, теми, чьи тела лежали под грудой веток в яме неподалеку. Моталась на ветру истлевшая до ниток веревка, привязанная к дырявому, колокольчику, в котором сырость и старость проели дыры, как в ветхой одежде. Треньк...
В прореху на крыше заглянул краешек голубоватого призрачного покрывала. Свесился почти до прогнившего пола, сторонясь особенно полноводных ручьев, лившихся внутрь храма. Словно блуждающий огонек, ночной гость пугливо замер, когда один из спящих людей пошевелился, что-то пробормотал сквозь чуткий сон. Могло показаться, что призрак затаил дыхание.
Треньк..., повторил колокольчик.
Под светящейся тонкой тканью, будто сотканной из светлячков, прорисовалась фигурка в многослойной одежде, две небольшие руки приподняли край накидки. У видения было аккуратно выбеленное лицо и капризные алые губы. Любознательный призрак исследовал путников и их пожитки, лишь от длинного свертка под головой одноглазого воина отдернул тонкие пальцы, как будто боялся обжечься, а затем устроился под самой крышей на балках, чтобы переждать дождь. А когда последние капли выбили звонкую трель на лужах, выскользнул через дверь и помчался огромным ночным мотыльком туда, где под скальным выступом устроился на ночлег еще один путешественник. Там притаилась спелая ярко-оранжевая звезда, а белоснежный призрак сушил над ней длинные фиолетовые одежды. Рядом с ним рассыпались мертвые мотыльки.
Когда затерянный огонек стал маленьким, но вполне различимым костром, призрак превратился в старуху в нижней одежде, бабочки тоже исчезли - вместо них у огня сохли раскрытые веера и полусвернутые листы бумаги. У их владелицы была грация молодой женщины и рябое, застывшее в камень лицо бродяги. И живые глаза безумицы. Она отбросила кимоно в сторону, и застыла, словно вслушиваясь в неразличимую еще поступь ночного гостя.
Дзынннь... совсем другую песню спели бронзовые бубенчики, вплетенные в длинные волосы призрака. Ярко-красные губы казались на бледном лице мазком свежей крови.
- Меч! – в ужасе выдохнул запыхавшийся хотару*, колокольчики и бубенцы согласно звякали в такт словам. – У одного из них священный меч!

____________
*hotaru -蛍 – светлячок.

(ну, без Кыся не обошлось)

Сообщение отредактировал SonGoku - 22-12-2008, 21:52

[Bishop >>>]

Деревня Куцукакэ

Тенгу неожиданно поднял голову, и на ронина уставились два изжелта-красных глаза с нечеловеческими ромбовидными зрачками, при свете ламп, сузившихся до толщины режущей кромки клинка. Будь на его месте человек - такой взгляд непременно был бы вызовом, но в исполнении духа это было просто получение зрительной информации. Не более.
- Прошу меня простить, - снова проскрипел Хошибэ, ставя чашку на стол и коротко кивая в знак поклона. - У меня дела здесь.
Он двинулся вглубь мешия, задел краем одежды веер ронина и остановился.
- У вас проклятая вещь, - это было уже почти неразборчивое шипение.
Нагао держал сложенный веер на весу на ладони - будто бабочку, птицу или хрупкий цветок. Но тэнгу был прав, от вещицы, простой, хрупкой на вид и тяжелой на ощупь, жар шел, как от костра. Не удивительно, что Хошибэ не хотел опалить перья.
- От судьбы не уйдешь, - произнес ронин, - если к ней уже прикоснулся. Не всем даны крылья.
И поклоном дал понять - он не оскорблен, между ними нет недопонимания. Тенгу тихо-тихо засмеялся нездоровым, перхающим смехом, больше похожим на кашель застывшей на промозглом дожде лисы.
- Получить их проще чем ты, человек, думаешь! - он сказал это? Или просто мысль лесного духа была громче, чем он хотел. В любом случае, эти слова вполне можно было принять за поскрипывание половиц под его уже босыми и вполне человеческими ногами.

(Orrofin mo)

Сообщение отредактировал Bishop - 15-01-2009, 13:41

[Барон Суббота >>>]

Хозяин мешия был человеком по-своему мудрым. Он уже не первый год носил хаори с вышитым на спине названием своего заведения у дороги и понимал, когда надо просто почтительно склонить голову перед новым гостем, а когда лучше уставиться в пол и делать вид, будто всё идёт так, как должно. Что бы ни было на самом деле. Тенгу же, мало обратив внимания на по-своему мудрого, но безнадёжно человека, приблизился к сидящему старику и поклонился, значительно ниже и почтительней, чем ронину до того. Впрочем, из его клюва на сей раз не вылетело и звука.
Колдун неторопливо уложил палочки поперек миски и поднял голову. В обрамлении длинных седых прядей, не забранных в прическу, его лицо казалось узким и острым. Взгляд круглых глаз под тяжелыми веками пронизывал насквозь, как зимний ветер в горах. Прямая словно палка спина противоречила видимой старческой немощи.
- Слушаю тебя, Хошибэ, - речь шамана разительно отличалась от местного наречия, похожая на непрерывный бег воды в реке, где не так уж много камней и порогов.
Наиболее глупого вопроса в подобной ситуации из клюва тенгу так и не прозвучало. Незачем ему было знать, каким образом старик узнал его имя, ведь свершившегося это не изменит. Впрочем, человек на его месте вряд ли смог бы так рассуждать.
Люди, они вообще редко поступают мудро, несмотря на множество правил, данных им существами, которые живут и совершенствуются много дольше...

(унд Далара)

[Далара >>>]

- Приветствую тебя, сэмпай. Позволишь ли узнать твоё имя?
- Я тебя еще в помощники не брал, чтобы называться сэмпаем, - недовольно проскрипел старик. – Сядь, не стой столбом.
Снаружи на ближайшем дереве хрипло каркнул ворон, устроившийся на ночлег и потревоженный разговорами. В кустах неподалеку шумно завозились и вновь затихли.
Колдун дождался, пока собеседник осторожно сядет на лавку рядом с ним – тот придерживался насколько возможно почтительного расстояния, – и продолжил нараспев, словно высыпая песок из ладони:
- От Акамагасэки до Киото, от Киото до Эдо, от Эдо до Эчиго меня называют Тошимару. Кто нужен тебе, юный Хошибэ: мастер чайной церемонии, онмиёджи или тэнгу?
Глубоко, словно глаза красавицы, почтение клювоголовых карасу к мудрым и могучим ямабуси-тенгу, чей век посрамляет иные горы, а деяния сияют среди памяти людской и не только, и настолько же глубок был поклон вновь поднявшегося на ноги Хошибэ.
- Покорно прошу простить меня за моё невежество и близорукость, Тошимару-сама. Я не сумел разглядеть за вашей личиной истинного ямабуси.

(Orrofin mo)

Сообщение отредактировал Далара - 15-02-2009, 22:15

[Барон Суббота >>>]

Колдун окинул собеседника цепким взглядом с головы до ног и прищурился. В уголке его рта затаилась довольная улыбка.
- Сядь, - велел он и жестом подозвал хозяйку.
Та выслушала заказ, немало ее удививший, и через некоторое время принесла глиняную плошку, почти до краев наполненную чистой водой, и горсть сухой земли на тарелочке.
Старик кинул три щепоти земли в воду. Приложил два пальца ко рту и пробормотал несколько слов так тихо, что даже Хошибэ не сумел расслышать, какие именно. Подвинул плошку так, чтобы тот мог в нее заглянуть.
- Что ты видишь?
Хошибэ склонился над миской так низко, что казалось, будто его клюв сейчас коснётся воды, которая мерцала и переливалась, образуя своего рода окно в другое место... а может и время.
Вот двое - самурай в трёпанной дорогой одежде, которая, впрочем, выглядит почти роскошно на фоне парнишки человеческих тринадцати лет на вид, настолько тощем и заморенном, что его можно было бы принять за жертву кладбищенской нежити, чудом вырвавшейся из лап мучителей. Звуков окно не передавало, но понять о чём говорили можно было и без того. Знакомство, самурай делится едой, мальчишка не выпускает из рук тряпичный узелок. Зрачки тэнгу сузились, он попытался присмотреться внимательней и...

(ладно-ладно...Далара mo)

[Далара >>>]

- Я видел покой, отдых после долгой дороги и трапезу, Тошимара-сама, - проговорил он. - А сейчас вижу бой. Двое сражаются против многих... нет, сражается лишь самурай, а человеческий ребёнок больше прячется.
Неожиданно, мальчишка что-то выкрикнул, и изображение в воде замерло, словно замерзло.
- А сейчас всё замерло. Самурай не из худших воинов, среди людей, но противников много, так что, смею предположить, он скорее следует Пути буси, чем надеется победить.
В хриплом смехе старого колдуна отчетливо слышалось воронье карканье. Даже длинный нос сейчас навязчиво напоминал острый птичий клюв.
- Не стоит недооценивать этого одноглазого воина, юный Хошибэ. Берегись его.
Тошимару забрал плошку и провел по изображению в воде двумя сложенными вместе пальцами. В чашке осталась просто вода. Земля намокла и теперь лежала грязью на дне.
- Мальчишка – сбежавший от меня ученик. Если сумеешь вернуть его мне в целости и сохранности со всем, что у него есть, - от улыбки старика продирал мороз, - исполню одно твое желание. Любое.

(=))опять мы)